Библиотеке требуются волонтёры

Об Антонии Великом, его учениках и сподвижниках

Источник

Содержание

Избранная литература. О преподобном Антонии Великом и раннем египетском монашестве Приложения об Антонии Великом, его учениках и сподвижниках Житие преподобного антония, описанное святителем Афанасием Великим в послании к инокам, пребывающим в чужих странах Иоанн Златоуст о египетских подвижниках О нитрийских пустынниках О местности, носящей название келлий Жизнь отшельников в скитской пустыне Павел Препростый Аммон нитрийский Епископ Аммон Макарий Великий Макарий Александрийский Преподобный Пафнутий Авва Питирион Дидим Александрийский, слепец Авва Памво О Евлогии и увечном Павел Фивейский Иларион Великий Святой Юлиан и Антоний Великий Из «Исповеди» блаженного Августина  

 

Избранная литература. О преподобном Антонии Великом и раннем египетском монашестве

О преподобном Антонии Великом и раннем египетском монашестве

Агапит, иером. Жизнь преподобного отца нашего Антония Великого и его устные и письменные духовноподвижнические наставления. СПб., 1865.

Войтенко А. А. Антоний Великий // Православная энциклопедия. Т. 2. М., 2001. С. 659–662.

Извеков М. С. Преподобный Антоний Великий // Христианское Чтение. 1879. Ч. 2. C. 66–130; 272–317.

Казанский П. С. История православного монашества на Востоке. Ч. 1. М., 1854; Ч. 2. М., 1856. (Переиздание: М., 2000.)

Казанский П. С. Общий очерк жизни иноков египетских в IV и V вв. М., 1872. (Переиздание в кн.: Сидоров А. И. Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества. М., 1998. С. 397–526.)

Поселянин Е. Пустыня: Очерки из жизни фиваидских отшельников. СПб., 1906. (Переиздание: М., 1994.)

Сергий (Спасский), архим. «Лавсаик» и История египетских монахов // Чтения в Обществе любителей духовного просвещения. Б. м., 1882. Кн. 2. С. 197–248.

Сидоров А. И. Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества. М., 1998.

Стефан Лобачевский, свящ. Святой Антоний Великий: Его жизнь, писания и нравственно-подвижническое учение. Одесса, 1906.

Троицкий И. И. Обозрение источников начальной истории египетского монашества. Сергиев Посад, 1907.

Приложения об Антонии Великом, его учениках и сподвижниках

Житие преподобного антония, описанное святителем Афанасием Великим в послании к инокам, пребывающим в чужих странах

В доброе соревнование с египетскими иноками вступили вы, пожелав или сравниться с ними, или даже превзойти их своими подвигами в добродетели, ибо и у вас уже появляются монастыри и водворяются иноки. Посему такое расположение ваше достойно похвалы и того, чтобы усовершил его Бог по молитвам вашим.

Поскольку же и у меня требовали вы сведений о житии блаженного Антония и, чтобы самим вам приобрести его ревность, пожелали вы знать, как начал он свою подвижническую жизнь, каков был до вступления в нее, какой имел конец жизни и справедливо ли все о нем рассказываемое, то с великою готовностью принял я ваше требование, потому что и для меня много пользы в одном воспоминании об Антонии, – да и вы, как уверен я, услышав о нем и подивившись ему, пожелаете устремиться к той же цели, какая и им была предположена, ибо жизнь Антония – для иноков достаточный образец подвижничества. Поэтому не почитайте невероятным, что рассказывали вам об Антонии, а вернее, оставайтесь в той мысли, что еще немногое только услышано вами; потому что и это малое, без сомнения, трудно было пересказать вам.

Если и я, по убеждению вашему, опишу что в этом послании, то сообщу вам только немногое, что припомню об Антонии. И вы не переставайте спрашивать у всякого, кто плывет отсюда, ибо из рассказов каждого о том, что кто знает, составится, может быть, и полное повествование об Антонии. Так и я, получив послание ваше, намеревался вызвать некоторых иноков, особенно же тех, которые чаще других бывали при нем, чтобы, получив более сведений, и вам сообщить что-либо более полное. Но поскольку время плавания приходило к концу и отправляющийся с письмами спешил, то потщился я написать вашему благоговению, что знаю об Антонии сам, многократно видев его, и какие сведения мог приобрести о нем, когда был его учеником и возливал воду на руки ему. Во всем же заботился я об истине, чтобы иной, услышав больше надлежащего, не впал в неверие или также, узнав меньше должного, не стал с неуважением думать об этом муже.

* * *

1. Антоний родом был египтянин1. Поскольку родители его, люди благородные, довольно богатые, были христиане, то и он воспитан был по-христиански и в детстве рос у родителей, не зная ничего иного, кроме их и своего дома.

Когда же стал отроком и преспевал уже возрастом, не захотел ни учиться грамоте, ни сближаться с другими отроками, но имел единственное желание, как человек нелукав, по написанному об Иакове, жить в дому своем (Быт. 25:27).

Между тем ходил он с родителями в храм Господень и не ленился, когда был малым отроком, не сделался небрежным, когда стал уже возрастать, но покорен был родителям и, внимательно слушая читаемое в храме, соблюдал в себе извлекаемую из того пользу. Воспитываемый в умеренном достатке, он не беспокоил родителей требованием разных и дорогих яств, не искал услаждения в снедях, но довольствовался тем, что было, и ничего больше не требовал.

2. По смерти родителей остался он с одною малолетнею сестрою и, будучи восемнадцати или двадцати лет от роду, сам имел попечение и о доме, и о сестре.

Но не минуло еще шести месяцев по смерти его родителей, он, идя по обычаю в храм Господень и собирая воедино мысли свои, на пути стал размышлять о том, как апостолы, оставив все, пошли вослед Спасителю, как упоминаемые в Деяниях верующие, продавая все свое, приносили и полагали к ногам апостольским для раздаяния нуждающимся, какое имели они упование и какие воздаяния уготованы им на небесах.

С такими мыслями входит он в храм – и в читаемом тогда Евангелии слышит слова Господа к богатому: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и гряди в след Мене, и имети имаши сокровище на небеси (Мф. 19:21).

Антоний, приняв это за напоминание свыше, словно это чтение было для него, выходит немедленно из храма и, что имел во владении от предков (было же у него триста арур2 весьма хорошей, плодоносной земли), дарит жителям своей веси, чтобы ни в чем не беспокоили ни его, ни сестру; а все прочее движимое имущество продает и, собрав довольно денег, раздает их нищим, оставив несколько для сестры.

3. Но как скоро, войдя опять в храм, услышал, что Господь говорит в Евангелии: не пецытеся на утрей (Мф. 6:34), – ни на минуту не остается в храме, идет вон и остальное отдает людям бедным; сестру, поручив известным ему и верным девственницам, отдает на воспитание в их обитель, а сам вблизи дома своего начинает, наконец, упражняться в подвижничестве, внимая себе и пребывая в терпении.

В Египте немногочисленны еще были монастыри, и инок вовсе не знал великой пустыни; всякий же из намеревавшихся внимать себе подвизался, уединившись недалеко от своего селения, поэтому в одном ближнем селении был тогда старец, с молодых лет проводивший уединенную жизнь.

Антоний, увидев его, поревновал ему в добром деле и прежде всего начал уединяться в местах, лежавших перед селением. И если слышал там о каком рачителе добродетели – шел, отыскивал его, как мудрая пчела, и не прежде возвращался в место свое, чем увидавшись с ним. Когда же получал от него напутствие какое для шествования стезею добродетели, уходил назад.

Так проводя там первоначально жизнь, Антоний наблюдал за своими помыслами, чтобы не возвращались к воспоминанию о родительском имуществе и о сродниках. Все желание устремлял, все тщание прилагал к трудам подвижническим.

Работал собственными своими руками, слыша, что праздный ниже да яст (2Фес 3:10), и иное издерживал на хлеб себе, иное же на нуждающихся. Молился он часто, зная, что должно наедине молиться непрестанно (1Фес. 5:17); и столько был внимателен к читаемому, что ни одно слово Писания не падало у него на землю, но все удерживал он в себе; посему, наконец, память заменила ему книги.

4. Так вел себя Антоний и был любим всеми. Ревнителям же добродетели, к которым ходил он, искренно подчинялся и в каждом изучал, чем особенно преимуществовал он в тщательности и в подвиге: в одном наблюдал его приветливость, в другом – неутомимость в молитвах; в ином замечал его безгневие, в другом – человеколюбие; в одном обращал внимание на его неусыпность, в другом – на его любовь к учению; кому удивлялся за его терпение, а кому за посты и возлежания на голой земле; не оставлял без наблюдения и кротости одного, и великодушия другого; во всех же обращал внимание на благочестивую веру во Христа и на любовь друг к другу.

Так, с обильным приобретением, возвращался в место своего подвижничества, сам в себе сочетая воедино, что заимствовал у каждого, и стараясь в себе одном явить преимущества всех.

А с равными ему по возрасту не входил в состязание, разве только чтобы не быть вторым после них в совершенстве. И делал это так, что никого не оскорблял, но и те, с кем состязался, радовались о нем.

Поэтому все жители селения и все доброто- любцы, с которыми был он знаком, видя такую жизнь его, называли его боголюбивым и любили его, одни – как сына, другие – как брата.

5. Но ненавистник добра, завистливый диавол, видя такое расположение в юном Антонии, не потерпел этого и как привык действовать, так намеревался поступить и с ним.

Сперва покушался он отвлечь Антония от подвижнической жизни, приводя ему на мысль то воспоминание об имуществе, то заботливость о сестре, то родственные связи, то сребролюбие, славолюбие, услаждение разными яствами и другие удобства жизни, и, наконец, – жестокий путь добродетели и ее многотрудность: представляет ему мысленно и немощь тела, и продолжительность времени, и вообще возбуждает в уме его сильную бурю помыслов, желая отвратить его от правого произволения.

Когда же враг увидел немощь свою против Антониева намерения, более того, увидел, что сам поборается твердостью Антония, низлагается великою его верою, повергается в прах непрестанными молитвами, тогда, в твердой надежде на те свои оружия, яже на пупе чрева (Иов. 40:11), и хвалясь ими (таковы бывают первые его козни против юных), – наступает он и на юного Антония, смущая его ночью и столько тревожа днем, что взаимная борьба их сделалась приметною и для посторонних.

Один влагал нечистые помыслы, другой – отражал их своими молитвами; один приводил в раздражение члены, другой, по-видимому, как бы стыдясь сего, ограждал тело верою, молитвою и постами. Не ослабевал окаянный диавол: ночью принимал на себя женский образ, во всем подражал женщине, только бы обольстить Антония; Антоний же, помышляя о Христе и высоко ценя дарованное Им благородство и разумность души, угашал угль его обольщения. Враг снова представлял ему приятность удовольствий; а он, уподобляясь гневающемуся и оскорбленному, приводил себе на мысль огненное прещение и мучительного червя и, противопоставляя это искушению, оставался невредимым.

Все же это служило к посрамлению врага. Возмечтавший быть подобным Богу – осмеян был теперь юношею. Величающийся пред плотию и кровью – низложен был человеком, носящим на себе плоть, потому что содействовал ему Господь, ради нас понесший на Себе плоть и даровавший телу победу над диаволом, почему каждый истинный подвижник говорит: не аз же, но благодать Божия, яже со мною (1Кор. 15:10).

6. Наконец, поскольку змий этот не возмог низложить этим Антония, а, напротив того, увидел, что сам изгнан из сердца его, то, по написанному, скрежеща зубы своими (Пс. 36:12) и как бы вне себя, каков он умом, – таким является и по виду, именно же в образе черного отрока. И поскольку низложен был этот коварный, то, как бы изъявляя покорность, не нападает уже помыслами, но говорит человеческим голосом: «Многих обольстил я и еще большее число низложил, но, в числе многих напав теперь на тебя и на труды твои, изнемог».

Потом, когда Антоний спросил: «Кто же ты, обращающийся ко мне с такою речью?» – не таясь нимало, отвечал он жалобным голосом: «Я – друг блуда; обязан уловлять юных в блуд, производить в них блудные разжжения и называюсь духом блуда. Многих, желавших жить целомудренно, обольстил я; великое число воздержных довел до падения своими разжжениями. За меня и пророк укоряет падших, говоря: духом блужения прельстистеся (Ос. 4:12); потому что я был виновником их преткновения. Многократно смущал я и тебя, но всякий раз был низложен тобою».

Антоний же, возблагодарив Господа, небоязненно сказал врагу: «Поэтому и достоин ты великого презрения. Ибо черен ты умом и бессилен, как отрок. У меня нет уже и заботы о тебе. Господь мне помощник, и аз воззрю на враги моя (Пс. 117:7)».

Черный отрок, услышав это, немедленно с ужасом бежал от слов сих, боясь уже и приближаться к Антонию.

7. Такова была первая борьба Антония с диаволом; лучше же сказать, и это в Антонии было действием силы Спасителя, осудившего грех во плоти, да оправдание закона исполнится в нас, не по плоти ходящих, но по духу (Рим. 8:3–4).

Но и Антоний не пришел в нерадение и небрежение о себе оттого, что демон уже побежден, и враг не перестал расставлять ему сети, как побежденный, но снова ходил как лев, ища удобного случая напасть на подвижника.

Антоний же, зная из Писания, что много козней у врага (Еф. 6:11), неослабно упражнялся в подвигах, рассуждая, что если враг и не мог обольстить сердца его плотским удовольствием, то, без сомнения, покусится уловить иным способом, потому что демон грехолюбив. Посему-то Антоний более и более умерщвлял и порабощал тело, чтобы, победив в одном, не уступить над собою победы в другом.

Поэтому приемлет он намерение приобучить себя к более суровому житию; и многие приходили в удивление, видя труд его, а он переносил его легко. Душевная его ревность своею долговременностью производила в нем добрый навык, и по тому, к чему хотя малый повод подавали ему другие, в том оказывал он великую тщательность.

Он столь неутомим был во бдении, что часто целую ночь проводил без сна и, повторяя это не раз, но многократно, возбуждал тем удивление. Пищу вкушал один раз в день по захождению солнца, иногда принимал ее и через два дня, а нередко и через четыре. Пищею же служили ему хлеб и соль и питием – одна вода. О мясе и вине не нужно и говорить, потому что и у других рачительных подвижников едва ли встретишь что-либо подобное. Во время сна Антоний довольствовался рогожею, а большею частию возлегал на голой земле. Никак не соглашался умащать себя елеем, говоря, что юным всего приличнее быть ревностными к подвигу и не искать того, что расслабляет тело, но приучать его к трудам, содержа в мыслях апостольское изречение: егда немощствую, тогда силен есмь (2Кор. 12:10). Душевные силы, говаривал он, тогда бывают крепки, когда ослабевают телесные удовольствия.

Чудна подлинно и эта его мысль. Не временем, как полагал он, измерять должно путь добродетели и подвижническую ради нее жизнь, но желанием и произволением.

По крайней мере, сам он не памятовал о прошедшем времени, но с каждым днем, как бы только полагая начало подвижничеству, прилагал вящий труд о преспеянии, непрестанно повторяя сам себе Павлово изречение: задняя забывая, в предняя же простираяся (Флп. 3:13), и также припоминая слова пророка Илии, который говорит: жив Господь, Емуже предстою пред Ним днесь (3Цар. 18:15). Ибо, по замечанию Антония, пророк, говоря «днесь», не прошедшее измеряет время, но, как бы непрестанно полагая еще только начало, старается каждый день представить себя таким, каков должен быть являющийся пред Богом, то есть – чистым сердцем и готовым повиноваться не другому чему, но Божией воле. И Антоний говаривал сам себе, что в житии Илии, как в зеркале, подвижник должен всегда изучать собственную свою жизнь.

8. Так, изнуряя себя, Антоний удалился в гробницы, бывшие далеко3 от селения, и поручил одному знакомому, чтобы, по прошествии многих дней, приносил ему хлеб; сам же, войдя в одну из гробниц и заключив за собою дверь, остался в ней один.

Тогда враг, не стерпя сего, даже боясь, что Антоний в короткое время наполнит пустыню подвижниками, приходит к нему в одну ночь со множеством демонов и наносит ему столько ударов, что он от боли остается безгласно лежащим на земле; и, как сам Антоний уверял, весьма жестоки были его страдания, и удары, нанесенные людьми, не могли бы, по словам его, причинить такой боли.

Но, по Божию Промыслу (ибо Господь не оставляет без призрения уповающих на Него), на следующий день приходит тот знакомый, который приносил ему хлеб. Отворив дверь и видя, что Антоний лежит на земле, как мертвый, берет и переносит его в храм, бывший в селении, и полагает там на земле. Многие из сродников и из жителей селения окружили Антония, как мертвеца.

Около же полуночи приходит в себя Антоний и, пробудившись, видит, что все спят, бодрствует же один его знакомый. Подозвав его к себе знаками, Антоний просит, чтобы он, никого не разбудив, взял и перенес его опять в гробницу.

9. Так Антоний был отнесен им, и когда, по обычаю, дверь была заперта, остается снова один в гробнице. От нанесенных ему ударов не в силах он еще стоять на ногах и молится лежа; по молитве же громко взывает: «Здесь я, Антоний, не бегаю от ваших ударов. Если нанесете мне и еще большее число, ничто не отлучит меня от любви Христовой». Потом начинает петь: аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое (Пс. 26:3). Так думал и говорил подвижник.

Ненавидящий же добро враг, дивясь, что Антоний осмелился прийти и после нанесенных ему ударов, сзывает псов своих и, разрываясь с досады, говорит: «Смотрите, ни духом блуда, ни ударами не усмирили мы его; напротив того – отваживается он противиться нам. Нападем же на него иным образом». А диавол не затрудняется в способах изъявить свою злобу.

Так и теперь ночью демоны производят такой гром, что, по-видимому, все то место пришло в колебание, и как бы разорив четыре стены Антониева жилища, вторгаются, преобразившись в зверей и пресмыкающихся.

Все место мгновенно наполнилось призраками львов, медведей, леопардов, волов, змей, аспидов, скорпионов, волков. Каждый из этих призраков действует соответственно наружному своему виду. Лев, готовясь напасть, рыкает; вол хочет, по-видимому, бодать; змея не перестает извиваться; волк напрягает силы броситься. И все эти привидения производят страшный шум, обнаруживая лютую ярость.

Антоний, поражаемый и уязвляемый ими, чувствует ужасную телесную боль, но тем паче, бодрствуя душою, лежит без трепета, и, хотя стонет от телесной боли, однако же, трезвясь умом и как бы посмеиваясь, говорит: «Ежели есть у вас сколько-нибудь силы, то достаточно было прийти и одному из вас. Но поскольку Господь отнял у вас силу, то пытаетесь устрашить множеством. Но и то служит признаком вашей немощи, что обращаетесь в бессловесных».

И еще с дерзновением присовокупляет: «Если можете и имеете надо мною власть, то не медлите и нападайте. А если не можете, то для чего мятетесь напрасно? Нам печатию и стеною ограждения служит вера в Господа нашего».

Так демоны, после многих покушений, скрежетали только зубами на Антония, потому что более себя самих, нежели его, подвергали посмеянию.

10. Господь же не забыл при этом Антониева подвига и пришел на помощь к подвижнику. Возведя взор, видит Антоний, что кровля над ним как бы раскрылась и нисходит к нему луч света. Демоны внезапно стали невидимы; телесная боль мгновенно прекратилась; жилище его оказалось ни в чем не поврежденным. И ощутив эту помощь, воздохнув свободнее, чувствуя облегчение от страданий, обращается он с молитвою к явившемуся видению и говорит: «Где был Ты? Почему не явился вначале – прекратить мои мучения?»

И был к нему голос: «Здесь пребывал Я, Антоний, но ждал, желая видеть твое ратоборство; и поскольку устоял ты и не был побежден, то всегда буду твоим помощником и сделаю именитым тебя всюду».

Услышав это, Антоний встает и начинает молиться и столько укрепляется, что чувствует в теле своем более сил, нежели сколько имел их прежде. Было же ему тогда около тридцати пяти лет.

11. В следующий день, выйдя из гробницы и исполнясь еще большей ревности к благочестию, приходит он к упомянутому выше древнему старцу и просит его жить с ним в пустыне. Поскольку же старец отказался и по летам и по непривычке к пустынной жизни, то Антоний немедля уходит один в гору4.

Но враг, видя опять его ревностное намерение и желая воспрепятствовать этому, в мечтании представляет ему лежащее на пути большое серебряное блюдо.

Антоний, уразумев хитрость ненавистника добра, останавливается и, смотря на блюдо, обличает кроющегося в призраке диавола, говоря: «Откуда быть блюду в пустыне? Не большая это дорога; нет даже и следов проходившего здесь. Если бы блюдо упало, не могло бы оно утаиться, потому что велико; потерявший воротился бы и, поискав, непременно нашел бы его, ибо место здесь пустынное. Диавольская это хитрость. Но не воспрепятствует этим твердому моему намерению диавол: блюдо сие с тобою да будет в погибель (Деян. 8:20)». И когда Антоний сказал это, оно исчезло, как дым от лица огня (Пс. 67:2).

12. Потом идет он далее и видит уже не призрак, но действительное золото, разбросанное на дороге. Врагом ли было оно положено или иною высшею силою, которая и подвижнику давала случай испытать себя, и диаволу показывала, что он вовсе не заботится об имуществе, – этого не сказывал и Антоний, и мы не знаем; известно же одно то, что видимое им было золото.

Антоний, хотя дивится его множеству, однако же, перескочив его, как через огонь, проходит мимо, не оборачиваясь назад, и до того ускоряет свое шествие, что место это потерялось и скрылось из вида.

Так, более и более утверждаясь в исполнении своего намерения, стремился он на гору, и по другую сторону реки найдя пустое огражденное место, от давнего запустения наполнившееся пресмыкающимися, переселяется туда и начинает там обитать.

Пресмыкающиеся, как будто гонимые кем, тотчас удаляются. Антоний же, заградив вход и запасши на шесть месяцев хлебов (так запасают фивяне, и хлеб у них нередко в продолжение целого года сохраняется невредимым), воду же имея внутри ограды, как бы укрывшись в какое недоступное место, пребывает там один, и сам не выходя, и не видя никого из приходящих.

Так подвизаясь, провел он долгое время, два раза только в год принимая хлебы через ограду.

13. Приходящие к нему знакомые, поскольку не позволил он им входить внутрь ограды, нередко дни и ночи проводили вне ее; и услышали они, что в ограде как бы целые толпы – мятутся, стучат, жалобно вопят и взывают: «Удались из наших мест; что тебе в этой пустыне? Не перенесешь наших козней».

Стоящие вне подумали сначала, что с Антонием препираются какие-то люди, вошедшие к нему по лестницам; когда же, приникнув в одну скважину, не увидели никого, тогда, заключив, что это демоны, объятые страхом, сами начали звать Антония.

И он скорее услышал слова последних, нежели позаботился о демонских воплях. Подойдя к двери, он умоляет пришедших удалиться и не бояться. «Демоны, – говорит он, – производят мечтания для устрашения боязливых. Посему запечатлейте себя крестным знамением и идите назад смело, демонам же предоставьте делать из себя посмешище». И пришедшие, оградившись знамением креста, удаляются; а Антоний остается и не терпит ни малого вреда от демонов, даже не утомляется в подвиге, потому что учащение бывших ему горних видений и немощь врагов доставляют ему великое облегчение в трудах и возбуждают усердие к большим трудам.

Знакомые часто заходили к нему, думая найти его уже мертвым, но заставали поющим: да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут: яко тает воск от лица огня, тако да погибнут грешницы от лица Божия (Пс. 67:2–3); и еще: вси язы́цы обыдоша мя, и именем Господним противляхся им (Пс. 117:10).

14. Около двадцати лет провел так Антоний, подвизаясь в уединении, никуда не выходя и во все это время никем не видимый5.

После же того, поскольку многие домогались и желали подражать его подвижнической жизни, некоторые же из знакомых пришли и силою разломали и отворили дверь, – исходит Антоний, как таинник и богоносец из некоего святилища, и приходящим к нему в первый раз показывается из своей ограды.

И они, увидев Антония, исполняются удивления, что тело его сохранило прежний вид, не утучнело от недостатка движения, не иссохло от постов и борьбы с демонами.

Антоний был таков же, каким знали его до отшельничества. В душе его была опять та же чистота нрава; ни скорбью не был он подавлен, ни пришел в восхищение от удовольствия, не предался ни смеху, ни грусти, не смутился, увидев толпу людей, не обрадовался, когда все стали его приветствовать, но – пребыл равнодушным, потому что управлял им разум и ничто не могло вывести его из обыкновенного естественного состояния.

Господь исцелил через него многих, бывших тут, страждущих телесными болезнями, иных освободил от бесов; даровал Антонию и благодать слова: утешил он многих скорбящих, примирил бывших в ссоре, внушая всем ничего в мире не предпочитать любви ко Христу и увещевая содержать в памяти будущие блага и человеколюбие к нам Бога, Иже Своего Сына не пощаде, но за нас всех предал есть Его (Рим 8:32), убедил многих избрать иноческую жизнь; и таким образом, – в горах явились наконец монастыри, пустыня стала населена иноками, оставившими свою собственность и вписавшимися в число жительствующих на небесах.

15. Когда нужда заставила переходить водопроводный ров в Арсеное для посещения братии, а ров полон был крокодилов, – Антоний совершает молитву, потом сам и все бывшие с ним входят в ров и переходят его невредимо.

Возвратившись же в монастырь, упражняется он в прежних строгих трудах с юношескою бодростью и, часто беседуя, в монашествующих уже увеличивает ревность, в других же, и весьма многих, возбуждает любовь к подвижничеству. И вскоре, по силе удивительного слова его, возникают многочисленные монастыри, и во всех них Антоний, как отец, делается руководителем.

* * *

16. В один день он выходит; собираются к нему все монахи и желают слышать от него слово; Антоний же египетским языком говорит им следующее:

«К научению достаточно и Писаний; однако же нам прилично утешать друг друга верою и умащать словом. Поэтому и вы, как дети, говорите отцу, что знаете; и я, как старший вас возрастом, сообщу вам, что знаю и что изведал опытом.

Более всего да будет у всех общее попечение о том, чтобы, начав, не ослабевать в деле; в трудах не унывать, не говорить: давно мы подвизаемся. Лучше, как начинающие только, будем с каждым днем приумножать свое усердие, потому что целая жизнь человеческая весьма коротка в сравнении с будущими веками; почему и все время жизни нашей пред жизнью вечною ничто.

И хотя каждая вещь в мире продается за должную цену и человек обменивает равное на равное, но обетование вечной жизни покупается за малую цену. Ибо написано: дние лет наших в нихже седмьдесят лет, аще же в силах, осмьдесят лет, и множае их труд и болезнь (Пс. 89:10). Посему, если и все восемьдесят, даже и сто лет, пребудем в подвиге, то царствовать будем не равное ста годам время, но вместо ста лет, воцаримся на веки веков; и подвизавшись на земле, приимем наследие не на земле, но, по обетованиям, имеем его на небесах; притом же, сложив с себя тленное тело, восприимем тело нетленное.

17. Поэтому, дети, не будем унывать, что давно подвизаемся или что сделали мы что-либо великое. Недостойны бо страсти нынешнего времени к хотящей славе явитися в нас (Рим. 8:18), и взирая на мир, не будем думать, что отреклись мы от чего-либо великого. Ибо и вся земля эта очень мала пред целым небом. Поэтому, если бы мы были господами над всею землею и отреклись от всей земли, то и это не было бы еще равноценно Небесному Царству. Как пренебрегающий одну драхму меди, чтобы приобрести сто драхм золота, так и тот, кто господин всей земли и отрекается от нее, – оставляет малость и приемлет стократно большее. Если же вся земля не равноценна небесам, то оставляющий небольшие поля как бы ничего не оставляет. Если оставит он и дом или довольное количество золота, то не должен хвалиться или унывать.

Притом должны мы рассудить, что если и не оставим сего ради добродетели, то оставим впоследствии, когда умрем, и оставим, как часто бывает, кому не хотели бы, как напоминал об этом Екклесиаст (Еккл. 4:8). Итак, почему же не оставить нам этого ради добродетели, чтобы наследовать за то Царство?

Поэтому никто из нас да не питает в себе пожелания приобретать. Ибо какая выгода приобрести то, чего не возьмем с собою? Не лучше ли приобрести нам то, что можем взять и с собою, как то: благоразумие, справедливость, целомудрие, мужество, рассудительность, любовь, нищелюбие, веру во Христа, безгневие, страннолюбие? Эти приобретения уготовят нам пристанище в земле кротких прежде, нежели придем туда.

18. Такими-то мыслями да убеждает себя каждый не лениться, особенно же если рассудит, что он – Господень раб и обязан работать Владыке. Как раб не осмелится сказать: поскольку работал я вчера, то не работаю сегодня; и вычисляя протекшее время, не перестанет он трудиться в последующие дни, напротив же того, каждый день, по написанному в Евангелии, оказывает одинаковое усердие, чтобы угодить господину своему и не быть в беде, – так и мы каждый день станем пребывать в подвиге, зная, что, если один день вознерадим, Господь не простит нас за прошедшее время, но прогневается на нас за нерадение. Это мы слышим и у Иезекииля (Иез. 18:24–26). Так и Иуда за единую ночь погубил труд протекшего времени.

19. Поэтому, дети, пребудем в подвиге и не предадимся унынию. Ибо в этом нам споспешник – Господь, как написано: всякому, избравшему благое, Бог поспешествует во благое (Рим. 8:28).

А для того чтобы не лениться, хорошо содержать в мысли апостольское изречение: по вся дни умираю (1Кор. 15:31). Ибо, если будем жить как ежедневно готовящиеся умереть, то не согрешим.

Сказанное же апостолом имеет тот смысл, что мы каждый день, пробуждаясь от сна, должны думать, что не доживем до вечера, и также, засыпая, должны представлять, что не пробудимся от сна, потому что мера жизни нашей нам неизвестна и каждый день измеряется Промыслом.

А при таком образе мыслей, так живя каждый день, не будем мы ни грешить, ни питать в себе какого-либо пожелания, ни гневаться на кого-нибудь, ни собирать себе сокровища на земле; но, как ежедневно ожидающие смерти, будем нестяжательны и всякому станем все прощать.

Никак не дадим овладеть нами плотскому вожделению или другому нечистому удовольствию, будем же отвращаться сего, как преходящего, пребывая в непрестанном страхе и имея всегда пред очами день суда. Ибо сильный страх и опасение мучений уничтожает приятность удовольствия и восстановляет клонящуюся к падению душу.

20. Вступив на путь добродетели и начав шествие, тем более напряжем силы простираться вперед; и никто да не обращается вспять, подобно жене Лотовой, особенно же внимая сказанному Господом: никтоже возложь руку свою на рало, и зря вспять, управлен есть в Царствии Небесном (Лк. 9:62). Обратиться вспять не иное что значит, как сожалеть и думать снова о мирском.

Не приходите в страх, слыша о добродетели, не смущайтесь при ее имени. Она не далеко от нас, не вне нас образуется; дело ее в нас, и оно легко, если пожелаем только.

Еллины, чтобы обучиться словесным наукам, предпринимают дальние путешествия, переплывают моря; а нам нет нужды ходить далеко ради Царствия Небесного или переплывать море ради добродетели. Господь еще прежде сказал: Царство Небесное внутри вас есть (Лк. 17:21). Поэтому добродетель имеет потребность в нашей только воле; потому что добродетель в нас и из нас образуется.

Она образуется в душе, у которой разумные силы действуют согласно с ее естеством. А сего достигает душа, когда пребывает, какою сотворена; сотворена же она – доброю и совершенно правою. Посему и Иисус Навин, заповедуя народу, сказал: исправите сердце ваше к Господу Богу Израилеву (Нав. 24:23); и Иоанн говорит: правы творите стези ваши (Мф. 3:3). Ибо душе быть правою значит – разумной ее силе быть в таком согласии с естеством, в каком она создана. Когда уклоняется душа и делается несообразною с естеством, тогда называется это пороком души.

Итак, это дело не трудно. Если пребываем, какими созданы, то мы добродетельны. Если же рассуждаем худо, то осуждаемся, как порочные. Если бы добродетель была чем-либо приобретаемым отвне, то, без сомнения, трудно было бы стать добродетельным. Если же она в нас, то будем охранять себя от нечистых помыслов и соблюдем Господу душу, как приятый от Него залог, чтобы признал Он в ней творение Свое, когда душа точно такова, какою сотворил ее Бог.

21. Будем же домогаться, чтобы не властвовала над нами раздражительность и не преобладала нами похоть, ибо написано: гнев мужа правды Божия не соделовает. Похоть же заченши раждает грех, грех же содеян раждает смерть (Иак. 1:20, 15).

А при таком образе жизни будем постоянно трезвиться и, как написано, всяцем хранением блюсти сердце (Притч. 4:23). Ибо имеем у себя страшных и коварных врагов – лукавых демонов; с ними у нас брань, как сказал апостол: несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6:12). Великое их множество в окружающем нас воздухе, и они недалеко от нас. Великая же есть между ними разность, и о свойствах их и о разностях продолжительно может быть слово; но такое рассуждение пусть будет предоставлено другим, которые выше нас; теперь же настоит крайняя нам нужда узнать только козни их против нас.

22. Итак, во-первых, знаем, что демоны называются так не потому, что такими сотворены. Бог не творил ничего злого. Напротив того, и они созданы были добрыми; но, ниспав с высоты небесного разумения и вращаясь уже около земли, как язычников обольщали мечтаниями, так и нам, христианам, завидуя, все приводят в движение, желая воспрепятствовать нашему восхождению на небеса, чтобы нам не взойти туда, откуда ниспали они.

Посему потребны нам усильная молитва и подвиги, чтобы, прияв от Духа дарование рассуждения духовом (1Кор. 12:10), можно было человеку узнать о демонах, которые из них менее худы и которые хуже других, какой цели старается достигнуть каждый из них и как можно низложить и изгнать каждого, ибо много у них ухищрений и злокозненных устремлений. Блаженному апостолу и последователям его известны были козни сии, и они говорят: не неразумеваем умышлении его (2Кор. 2:11). А мы, сколько опытом изведали о сих кознях, столько обязаны предохранять от них друг друга. Приобретя отчасти опытное о них ведение, сообщаю это вам как детям.

23. Итак, демоны всякому христианину, наипаче же монаху, как скоро увидят, что он трудолюбив и преуспевает, прежде всего предприемлют и покушаются – положить на пути соблазны. Соблазны же их суть лукавые помыслы. Но мы не должны устрашаться таковых внушений. Молитвою, постами и верою в Господа враги немедленно низлагаются.

Впрочем, и по низложении они не успокаиваются, но вскоре снова наступают коварно и с хитростью. И когда не могут обольстить сердце явным и нечистым сластолюбием, тогда снова нападают иным образом и стараются уже устранить мечтательными привидениями, претворяясь в разные виды и принимая на себя подобия женщин, зверей, пресмыкающихся, великанов, множества воинов. Но и в таком случае не должно приходить в боязнь от этих привидений, потому что они суть ничто и скоро исчезают, особенно если кто оградит себя верою и крестным знамением.

Впрочем, демоны дерзки и крайне бесстыдны. Если и в этом бывают они побеждены, то нападают иным еще способом: принимают на себя вид прорицателей, предсказывают, что будет через несколько времени; представляются или высокорослыми, достающими головою до кровли, или имеющими чрезмерную толщину, чтобы тех, кого не могли обольстить помыслами, уловить такими призраками. Если же и в этом случае найдут, что душа ограждена сердечною верою и упованием, то приводят уже с собою князя своего».

24. И Антоний сказывал, что нередко видел он демонов «такими, каким Господь изобразил диавола в откровении Иову, говоря: очи его видение денницы. Из уст его исходят аки свещи горящия, и размещутся аки искры огненныя: из ноздрей его исходит дым пещи горящия огнем углия: душа его яко углие, и яко пламы из уст его исходит (Иов. 41:9–11). Таким являясь, демонский князь устрашает, по сказанному выше, коварным своим велеречием, как еще обличил его Господь, сказав Иову: вменяет бо железо аки плевы, медь же аки древо гнило; мнит же море – яко мироварницу, и тартар бездны якоже пленника; вменил бездну в прохождение (Иов. 41:18; 22–23); и еще говоря чрез пророка: рече враг: гнав постигну (Исх. 15:9); и также чрез другого пророка: вселенную всю объиму рукою моею яко гнездо, и яко оставленая яица возму (Ис. 10:14).

Так вообще стараются величаться демоны и дают подобные обещания, чтобы обольстить богочестивых.

Но мы, верные, и в этом также случае не должны страшиться производимых врагом привидений и обращать внимание на слова его, потому что диавол лжет и вовсе не говорит ничего истинного. И действительно, его-то, изрекающего столько подобных дерзостей, Спаситель, как змия, извлек удицею, ему-то, как вьючному животному, обложил узду о ноздрех его, ему-то, как беглецу, вдел кольцо в ноздри его, и шилом провертел устне его, и яко врабия связал его Господь, чтобы мы наругались над ним (Иов. 40:20, 21, 24).

Диавол и все с ним демоны низложены пред нами, чтобы, как на змей и на скорпионов, наступать на них нам, христианам (Лк. 10:19). Доказательством же сему служит то, что живем мы ныне по правилам, противным ему.

И вот дающий обещание истребить море и объять вселенную не в силах ныне воспрепятствовать вашим подвигам и даже – остановить меня, который говорю против него.

Поэтому не будем обращать внимания, что ни говорил бы он, потому что лжет он.

Не убоимся его привидений: потому что и они лживы. Видимый в них свет не есть свет действительный; вернее же сказать, что демоны носят в себе начаток и образ уготованного им огня; в чем будут они гореть – тем и покушаются устрашать людей. Внезапно являются, но немедленно также и исчезают, не причиняя вреда никому из верующих, нося же с собою подобие того огня, который примет их в себя. Посему и в этом отношении не должно их бояться, потому что все их предначинания, по благодати Христовой, обращаются в ничто.

25. Они коварны и готовы во все превращаться, принимать на себя всякие виды. Нередко, будучи сами невидимы, представляются они поющими псалмы, припоминают изречения из Писаний. Иногда, если занимаемся чтением, и они немедленно, подобно эху, повторяют то же, что мы читаем; а если спим, пробуждают нас на молитву и делают это так часто, что не дают почти нам и уснуть.

Иногда, приняв на себя монашеский образ, представляются благоговейными собеседниками, чтобы обмануть подобием образа и обольщенных ими вовлечь уже, во что хотят.

Но не надобно слушать их, пробуждают ли они на молитву, или советуют вовсе не принимать пищи, или представляются осуждающими и укоряющими нас за то самое, в чем прежде были с нами согласны. Ибо не из благоговения и не ради истины делают это, но чтобы неопытных ввергнуть в отчаяние.

Подвижничество представляют они бесполезным, возбуждают в людях отвращение к монашеской жизни, как самой тяжкой и обременительной, и препятствуют вести этот противный им образ жизни.

26. И посланный Господом пророк возвестил окаянство таковых, сказав: горе напаяющему подруга своего развращением мутным (Авв. 2:15). Такие предначинания и помышления совращают с пути, ведущего к добродетели.

И Сам Господь даже говорившим правду демонам (ибо справедливо они говорили: Ты еси Сын Божий – (Лк. 4:41) повелевал молчать и воспрещал говорить, чтобы, вместе с истиною не посеяли они собственной злобы своей, а также чтобы приобучились и мы никогда не слушать их, хотя бы, по-видимому, говорили они и истину.

Нам, имеющим у себя Святые Писания и свободу, дарованную Спасителем, неприлично учиться у диавола, который не соблюл своего чина и изменился в мыслях своих. Посему-то Господь запрещает ему произносить изречения Писания: грешнику же рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя, и восприемлеши завет Мой усты твоими? (Пс. 49:16).

Демоны все делают, говорят, шумят, притворствуют, производят мятежи и смятения к обольщению неопытных, стучат, безумно смеются, свистят; а если кто не обращает на них внимания, плачут и проливают уже слезы, как побежденные.

27. Господь, как Бог, налагал молчание на демонов; так нам, научившись у святых, прилично поступать, подобно им, и подражать их мужеству. А они, смотря на сие, говорили: внегда востати грешному предо мною, онемех и смирихся, и умолчах от благ (Пс. 38:2–3); и еще: аз же яко глух не слышах, и яко нем не отверзаяй уст своих; и бых яко человек не слышай (Пс. 37:14).

Так и мы не будем слушать демонов, как чуждых нам; не станем повиноваться им, хотя бы пробуждали нас на молитву, хотя бы говорили о посте; будем же более внимательны к предпринятому нами подвижничеству, чтобы не обольстили нас демоны, делающие все с хитростью. Но не должно нам и бояться демонов, хотя, по- видимому, нападают на нас, даже угрожают нам смертию, потому что они бессильны и не могут ничего более сделать, как только угрожать.

28. Посему, хотя коснулся уже я сего мимоходом, однако же теперь не поленюсь сказать о том же пространнее. Такое напоминание послужит к вашей безопасности.

По пришествии Господа враг пал и силы его изнемогли. Посему, хотя ничего не может он сделать, однако же, как мучитель, по падении своем, не остается в покое, но угрожает, хотя только словом.

Пусть же каждый из вас рассудит и сие – и тогда в состоянии будет презирать демонов. Если бы демоны обложены были такими же телами, какими обложены мы, то могли бы они сказать: людей укрывающихся мы не находим, а найденным причиняем вред. Тогда и мы могли бы укрыться и утаиться от них, заперев двери. Но они не таковы: могут входить и в запертые двери; и все демоны, а первый из них диавол, носятся по всему воздуху; притом они зложелательны, готовы вредить и, как сказал Спаситель, отец злобы диавол есть человекоубийца искони (Ин. 8:44).

Между тем мы живы еще и даже ведем образ жизни, противный диаволу.

Итак, явно, что демоны не имеют никакой силы. И место не препятствует им делать зло, и в нас видят они не друзей своих, которых стали бы щадить, и сами не такие любители добра, которые могли бы исправиться; но, напротив того, – они лукавы, о том единственно заботятся, чтобы любителям добродетели и богочестивым делать вред; однако же, поскольку ничего не в силах сделать, то и не делают вреда, а только угрожают.

Но если бы они были в силах, то не стали бы медлить, но тотчас сделали бы зло, имея готовое на то произволение, особенно же сделали бы зло нам. Но вот, сойдясь, теперь говорим мы против них, и знают они, что, по мере нашего преспеяния, сами изнемогают; поэтому, если бы у них была власть, то не оставили бы в живых никого из христиан, потому что мерзость грешнику богочестие (Сир. 1:25). Поскольку же ничего не в состоянии они сделать, то они еще сильнее уязвляются тем, что не могут исполнить угроз своих.

Притом, чтобы не бояться нам демонов, надо рассудить и следующее. Если бы было у них могущество, то не приходили бы толпою, не производили бы мечтаний и не принимали бы на себя различных образов, когда строят козни; но достаточно было бы прийти только одному и делать, что может и хочет, тем более что всякий, имеющий власть, не привидениями поражает, не множеством устрашает, но немедленно пользуется своею властью, как хочет. Демоны же, не имея никакой силы, как бы забавляются на зрелище, меняя личины и устрашая детей множеством привидений и призраков. Посему-то наиболее и должно их презирать как бессильных.

Истинному Ангелу, посланному Господом на ассириян, не было нужды во множестве, в наружном призраке, в громе и треске; напротив того – в тишине оказал он власть свою и мгновенно истребил сто восемьдесят пять тысяч. Не имеющие же никакой силы демоны, каковы с нами препирающиеся, покушаются устранить хотя мечтаниями.

29. Если кто приведет себе на мысль бывшее с Иовом и скажет: почему же диавол пришел и сделал с ним все, и имущества лишил его, и детей его умертвил, и самого поразил гноем лютым (Иов. 1:15–22; 2:1–7), – то да знает таковой, что не от силы диавола это зависело, но от того, что Бог предал ему Иова на искушение; диавол же, конечно, не в силах был ничего сделать, потому просил и, получив дозволение, сделал. А поэтому тем более достоин презрения враг, который, хотя и желал, однако же не в силах был ничего сделать даже одному праведнику. Ибо если бы имел на это силу, то не стал бы просить. Поскольку же просил, и просил не однажды, но двукратно, то оказывается немощным и вовсе бессильным. И неудивительно, что не в силах был что-либо сделать с Иовом, когда не мог погубить и скота его, если бы не попустил ему Бог.

Даже над свиньями не имеет власти диавол. Ибо, как написано в Евангелии, демоны просили Господа, говоря: повели нам ити в свиней (Мф. 8:31). Если же не имеют власти над свиньями, тем более не имеют над человеком, созданным по образу Божию.

30. Посему должно бояться только Бога, а демонов – презирать и нимало не страшиться их. Даже чем больше страхов производят они, тем сильнее будем подвизаться против них, ибо лучшее на них орудие – правая жизнь и вера в Бога.

Боятся они подвижнического поста, бдения, молитв, кротости, безмолвия, несребролюбия, нетщеславия, смиренномудрия, нищелюбия, милостынь, безгневия, преимущественно же – благочестивой веры во Христа.

Посему-то и употребляют все меры, чтобы не было кому попирать их. Знают они, какую благодать против них дал верующим Спаситель, Который сказал: се даю вам власть наступати на змию и на скорпию, и на всю силу вражию (Лк. 10:19).

31. Поэтому, если выдают они себя за предсказателей, никто да не прилепляется к ним. Нередко сказывают они за несколько дней, что придут братия, и те действительно приходят. Делают же это демоны не по заботливости о внимающих им, но чтобы возбудить в них веру к себе и потом, подчинив уже их себе, погубить. Посему не должно слушать демонов, а надобно возражать на слова их, что не имеем в них нужды. Ибо что удивительного, если кто, имея тело, тончайшее тела человеческого, и увидев вступивших в путь, предваряет их в шествии и извещает о них? То же предсказывает и сидящий на коне, предварив идущего пешком. Посему и в этом не надобно удивляться демонам. Они не имеют предвидения о том, чего еще нет. Единый Бог есть ведый вся прежде бытия их (Дан. 13:42). Демоны же, как тати, забежав наперед, что видят, о том и извещают. И теперь о том, что делается у нас, как сошлись мы и беседуем о них, дадут они знать многим прежде, нежели кто-либо из нас уйдет отсюда и расскажет о том. Но то же может сделать и какой-нибудь резво бегающий отрок, предварив ходящего медленно.

И я именно сказываю: если намеревается кто идти из Фиваиды или из другой какой страны, то прежде, нежели вступил он в путь, демоны не знают, пойдет ли, но, как скоро видят идущего, забегают вперед и прежде, нежели он пришел, извещают о нем; и таким образом идущие через несколько дней действительно приходят. Нередко же случается отправившимся в путь возвратиться назад, и тогда демоны оказываются лжецами.

32. Так, иногда велеречиво объявляют они о воде в реке Ниле, увидев, что много было дождей в странах эфиопских и зная, что от них бывает наводнение в реке; прежде нежели вода придет в Египет, прибегают туда и предсказывают.

Но то же сказали бы и люди, если бы могли так скоро переходить с места на место, как демоны. И как страж Давидов, взошедши на высоту, прежде, нежели бывший внизу, увидел текущего, и шедший вперед прежде, нежели другие, сказал не о чем-либо еще не совершившемся, но о том, что уже было и о чем известие уже приближалось (2Цар. 18:24–29), – так и демоны принимают на себя труд и дают знать другим, чтобы только обольстить их. Если же Промыслу угодно будет в это время с водами или с путешествующими сделать что-либо иное (потому что и это возможно), то демоны окажутся лжецами и послушавшие их будут обмануты.

33. Так произошли языческие прорицалища, так издавна люди вводимы были в заблуждение демонами.

Но обольщение это наконец прекратилось, ибо пришел Господь и привел в бездействие демонов и коварство их.

Они ничего не знают сами собою, но, как тати, что видят у других, то и разглашают и более угадывают, нежели знают по предвидению. Посему, если предсказывают и правду, никто да не дивится им в этом. Ибо и врачи, опытом дознавшие свойства болезней, как скоро видят ту же болезнь в других, нередко, угадывая по навыку, предсказывают. Так же кормчие и земледельцы, смотря на состояние воздуха, по навыку предсказывают или непогоду, или благорастворение воздуха. И никто не скажет поэтому, что предсказывают они по Божию внушению, а не по опыту и навыку.

Посему, если и демоны, иногда угадывая, предсказывают также, то никто да не дивится им в этом и не слушает их.

И какая польза слушающим демонов заранее узнать от них будущее? Или какая важность в таком предвидении, хотя бы узнали мы и правду? Это не составляет добродетели и, без сомнения, не служит доказательством добрых нравов. Никто из нас не осуждается за то, что не знал, и никто не ублажается за то, что приобрел сведение и узнал; но каждый подлежит суду в том, соблюл ли веру, искренно ли сохранил заповеди.

34. Посему должно невысоко ценить такое предвидение, подвизаться и трудиться не для того, чтобы предузнавать, но чтобы доброю жизнию угодить Богу. Надобно и молиться не о том, чтобы иметь предвидение, и не этой награды просить за подвиги, но просить Господа, чтобы он споспешествовал нам в победе над диаволом.

Если же когда важно для нас иметь предвидение, то чистым будем хранить ум. Ибо уверен я, что душа, во всем чистая и верная своей природе, соделавшись прозорливою, может видеть больше и дальше, нежели демоны, потому что от Господа дается ей откровение. Такова была душа Елисея, видевшая, что сделано было Гиезием (4Цар. 5:26), и узревшая охраняющие ее силы (4Цар. 6:16–17).

35. Посему, когда демоны приходят к вам ночью, хотят возвестить будущее или говорят: «Мы – Ангелы», не внимайте им, потому что лгут.

Если будут они хвалить ваше подвижничество и ублажать вас – не слушайте их и нимало не сближайтесь с ними, лучше же себя и дом свой запечатлейте крестом и помолитесь. Тогда увидите, что они сделаются невидимыми, потому что боязливы и особенно страшатся знамения Креста Господня. Ибо, Крестом отъяв у них силу, посрамил их Спаситель.

Если же будут упорствовать, издеваясь и принимая на себя разные виды, – не приходите в боязнь, не ужасайтесь, не внимайте им, как духам добрым. Ибо, при Божией помощи, возможно и нетрудно распознавать присутствие Ангелов добрых и злых.

Видение святых бывает невозмутительно. Не будут они ни спорить, ни вопить, ниже услышит кто гласа их (Ис. 42:2). Являются они безмолвно и кротко, почему в душе немедленно рождаются радость, веселие и дерзновение, потому что со святыми Господь, Который есть наша радость и сила Бога Отца. Душевные помыслы пребывают невозмутимыми и неволненными, и душа, озаряемая видением, созерцает явившихся. В ней возникает желание Божественных и будущих благ, и, конечно, возжелает она быть в соединении со святыми и отойти с ними.

Если же иные, как люди, приводятся в страх видением добрых Ангелов, то явившиеся в то же мгновение уничтожают этот страх своею любовью, как поступили Гавриил с Захариею (Лк. 1:13), и Ангел, явившийся женам во гробе Господнем (Мф. 28:5), и еще Ангел, упоминаемый в Евангелии и сказавший пастырям: не бойтеся (Лк. 2:10). Ощущается же страх не от душевной боязни, но от сознания присутствия высших сил. Таково видение святых.

36. А нашествие и видение духов злых бывает возмутительно, с шумом, гласами и воплями, подобно буйному движению худо воспитанных молодых людей или разбойников. От сего в душе немедленно происходят боязнь, смятение, беспорядок помыслов, грусть, ненависть к подвижникам, уныние, печаль, воспоминание о сродниках, страх смертный и наконец – худое пожелание, нерадение о добродетели, нравственное расстройство.

Поэтому, если, увидев явившегося, приходите в страх, но страх ваш немедленно уничтожен и вместо него происходят в вас неизглаголанная радость, благодушие, дерзновение, воодушевление, невозмутимость помыслов и все прочее, сказанное выше, мужество, любовь к Богу, – то не теряйте упования и молитесь, ибо радость и благоустроенность души показывает святость явившегося. Так Авраам, увидев Господа, возрадовася (Ин. 8:56), и Иоанн от гласа Богородицы Марии взыграся радощами (Лк. 1:44).

А если чье явление сопровождают смятение, внешний шум и мирская пышность, угроза смерти и все, сказанное выше, то знайте, что это – нашествие злых ангелов.

37. Да служит вам и то еще признаком: когда душа продолжает ощущать боязнь – явившийся есть враг, потому что демоны не уничтожают боязни, как в Марии и Захарии – великий Архангел Гавриил и в женах явившийся во гробе Ангел. Напротив того, демоны, когда видят людей в боязни, сильнее умножают призраки, чтобы привести их в больший ужас, и наступая, уже ругаются, говоря: падше поклонитеся (Мф. 4:9). Так обольщали они язычников, и те лжеименно признавали их богами.

Но нас не оставил Господь быть в обольщении от диавола, когда, запрещая ему производить такие призраки, сказал: иди за Мною, сатано, писано бо есть: Господу Богу твоему поклонишися, и Тому единому послужиши (Мф. 4:10). Посему паче и паче да будет за сие презираем нами этот коварный. Что сказал ему Господь, то сказал ради нас, чтобы демоны, слыша и от нас подобное сему, обращались в бегство ради Господа, воспретившего им это.

38. Но не должно хвалиться силою изгонять бесов и превозноситься даром исцелений; не должно дивиться тому только, кто изгоняет бесов, и уничижать того, кто не изгоняет. Пусть каждый поучается подвижничеству другого; пусть или подражает и соревнует ему, или исправляет его. Творить знамения не от нас зависит, но есть дело Спасителя. Он сказал ученикам: не радуйтеся, яко дуси вам повинуются, но яко имена ваша написана суть на небесех (Лк. 10:20). То, что имена написаны на небе, свидетельствует о нашей добродетели в жизни; а изгонять бесов есть благодать даровавшего Спасителя; посему хвалившимся не добродетелью, но знамениями и говорившим: Господи, не Твоим ли именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы многи сотворихом? – ответствовал Господь: аминь глаголю вам, не вем вас (Мф. 7:22–23; Лк. 13:27), ибо Господь не ведает путей нечестивых.

Сверх же всего, как сказал я и выше, должно молиться о том, чтобы приять дарование различения духов, чтобы, по написанному, не ВСЯКОМУ духу веровать (1Ин. 4:1).

39. Намеревался было я смолчать и ничего не говорить от себя, удовольствовавшись одним сказанным. Но, чтобы не подумали вы, будто бы говорю это просто, а, напротив того, уверились, что сказываю вам изведанную по опыту и сущую правду, хотя поступаю, как несмысленный, однако же, поскольку внемлющий сему Господь знает чистоту моей совести, знает, что делаю это не ради себя, но ради вашей любви и для вашего вразумления, то скажу еще, что дознал я о демонских начинаниях.

Много раз ублажали меня демоны, а я заклинал их именем Господним. Много раз предсказывали они мне о разливе реки, а я спрашивал их: вам какое до сего дело? Иногда приходили с угрозами и окружали меня, как вооруженные воины. В иное время наполняли дом конями, зверями и пресмыкающимися; а я воспевал: сии на колесницех, и сии на конех: мы же во имя Господа Бога нашего возвеличимся (Пс. 19:8), и по молитвам Господь обращал их в бегство. Иногда приходили во тьме, имея призрак света, и говорили: мы пришли озарить тебя, Антоний; но я, смежив глаза, молился – и тотчас угасал свет нечестивых.

Через несколько месяцев пришли и будто воспевали псалмы и произносили места из Писаний; аз же яко глух не слышах (Пс. 37:14). Иногда приводили в колебание монастырь; но я молился, пребывая неподвижен мыслию. После сего еще пришли и стали рукоплескать, свистеть, плясать; но я молился и лежа пел сам в себе псалмы. Вскоре начали они плакать и рыдать, как изнемогшие; а я прославлял Господа, сокрушившего и посрамившего их дерзость и безумие.

40. Однажды явился с многочисленным сопровождением демон, весьма высокий ростом, и осмелился сказать: я – Божия сила; я – Промысл; чего хочешь, все дарую тебе. Тогда дунул я на него, произнеся имя Христово, занес руку ударить его и, как показалось, ударил. И при имени Христовом тотчас исчез великан этот со всеми его демонами.

Однажды, когда я постился, пришел этот коварный в виде монаха, имея у себя призрак хлеба, и давал мне такой совет: ешь и отдохни после многих трудов, и ты – человек, можешь занемочь. Но я, уразумев козни его, восстал на молитву – и демон не стерпел сего, скрылся и, исшедши в дверь, исчез как дым.

Много раз в пустыне мечтательно показывал мне враг золото, чтобы только прикоснулся я к нему и взглянул на него; но я отражал врага пением псалмов, и он исчезал. Часто демоны наносили мне удары, но я говорил: ничто не отлучит меня от любви Христовой. И после сего начинали они наносить сильнейшие удары друг другу.

Впрочем, не я удерживал и приводил их в бездействие, но Господь, Который сказал: видех сатану, яко молнию с небесе спадша (Лк. 10:18).

А я, дети, помня изречение апостольское, преобразих то на себе (1Кор. 4:6), да научитесь не унывать в подвижничестве и не страшиться привидений диавола и демонов его.

41. Поскольку же стал я столько несмыслен, что рассказываю о сем, то, для собственной вашей безопасности и небоязненности, примите от меня и следующее и поверьте мне, потому что не лгу.

Однажды кто-то в монастыре постучался ко мне в дверь, и вышедши, увидел я какого-то явившегося огромного великана. Потом, когда спросил я: «Кто ты?» – он отвечал: «Я – сатана». После сего на вопрос мой: «Для чего же ты здесь?» – сказал он: «Почему напрасно порицают меня монахи и все прочие христиане? Почему ежечасно проклинают меня?» И на слова мои: «А ты для чего смущаешь их?» – ответил: «Не я смущаю их; они сами себя возмущают; а я стал немощен. Разве не читали они: врагу оскудеша оружия в конец, и грады разрушил еси? (Пс. 9:7). Нет уже мне и места, не имею ни стрел, ни города. Везде христиане: и пустыня наконец наполняется монахами. Пусть же соблюдают сами себя и не проклинают меня напрасно».

Тогда, подивившись благодати Господней, сказал я ему: всегда ты лжешь и никогда не говоришь правды; однако же теперь и против воли сказал ты это справедливо, ибо Христос, пришедши, соделал тебя немощным, и низложив, лишил тебя всего. Услышав имя Спасителя и не терпя палящей силы его, диавол стал невидим.

42. Итак, если сам диавол сознается в своем бессилии, то, конечно, должны мы презирать и его, и демонов его. У врага и у псов его много хитростей; но мы, узнав немощь их, можем презирать их. А таким образом, не будем упадать духом, питать в душе боязни, не станем сами для себя выдумывать побуждений к страху, говоря: не пришел бы демон и не поколебал бы меня; не восхитил бы он меня и не низринул бы; или не напал бы внезапно и не привел бы в смятение.

Вовсе не будем давать в себе места таким мыслям и скорбеть, как погибающие. Наоборот, будем благодушествовать и радоваться всегда, как спасаемые; будем содержать в мысли, что с нами Господь, Который низложил и привел в бездействие демонов. Будем представлять и помышлять всегда, что, поскольку с нами Господь, то ничего не сделают нам враги.

Они какими нас находят, приходя к нам, такими и сами делаются в отношении к нам; и какие мысли в нас находят, такие и привидения представляют нам.

Поэтому, если найдут нас боязливыми и смущенными, то немедленно нападают, как разбойники, нашедшие неохраняемое место, и что сами в себе думаем, то и производят в большем виде. Если видят нас страшливыми и боязливыми, то еще больше увеличивают боязнь привидениями и угрозами, и наконец бедная душа мучится тем.

Но если найдут нас радующимися о Господе и помышляющими о будущих благах, содержащими в мыслях дела Господни и рассуждающими, что все в руке Господней, что демон не в силах побороть христианина и вообще ни над кем не имеет власти, то, видя душу, подкрепляемую такими мыслями, демоны со стыдом обращаются вспять. Так враг, видя Иова огражденным, удалился от него, но сделал пленником своим Иуду, найдя, что он лишен такой защиты.

Посему, если хотим презирать врага, то будем всегда помышлять о делах Господних. Душа постоянно да радуется в уповании; и увидим, что демонские игралища – то же, что дым, что демоны скорее сами побегут, нежели нас будут преследовать, потому что они, по сказанному прежде, крайне боязливы, ожидая уготованного им огня.

43. А для небоязненности своей пред демонами делайте такое испытание. Когда бывает какое-либо привидение, не впадай в боязнь, но каково бы ни было это привидение, прежде всего смело спроси: кто ты и откуда? И если это будет явление святых, то они удостоверят тебя и страх твой претворят в радость, а если это диавольское привидение – оно тотчас утратит силу, как скоро мысль твоя тверда. Ибо признак невозмущаемого духа при всяком случае спрашивать: кто ты и откуда?

Так вопросил сын Навин – и узнал, Кто был Явившийся (Нав 5:13). Так враг не утаился от вопросившего Даниила (Дан. 10:11–21)».

* * *

44. Когда беседовал так Антоний, все тому радовались; в одних – возрастала любовь к добродетели, в других искоренялось нерадение, в иных – прекращалось самомнение; все же, дивясь данной от Господа Антонию благодати к различению духов, убеждались в том, что должно презирать демонские наветы.

Монастыри в горах подобны были скитам, наполненным божественными ликами псалмопевцев, любителей учения, постников, молитвенников, которых радовало упование будущих благ и которые занимались рукоделиями для подаяния милостыни, имели между собою взаимную любовь и согласие. Подлинно, представлялась там как бы особая некая область богоче- стия и правды. Не было там ни притеснителя, ни притесненного; не было укоризн от сборщика податей; подвижников было много, но у всех одна мысль – подвизаться в добродетели.

А потому, кто видел эти монастыри и такое благочиние иноков, тот должен был снова воскликнуть и сказать: коль добри доми твои, Иакове, и кущи твоя, Израилю! яко дубравы осеняю- щия, и яко сад при реце, и яко кущи, яже водрузи Господь, и яко кедри при водах (Чис. 24:5–6).

45. А сам Антоний, по обычаю уединяясь особо в монастыре своем, усиливал подвиги и ежедневно воздыхал, помышляя о небесных обителях, вожделевая их и обращая взор на кратковременность человеческой жизни.

Когда хотел вкушать пищу, ложился спать, приступал к исполнению других телесных потребностей – чувствовал он стыд, представляя себе разумность души. Нередко, со многими другими иноками приступая ко вкушению пищи и вспомнив о пище духовной, отказывался от вкушения и уходил от них далеко, почитая для себя за стыд, если увидят другие, что он ест. По необходимому же требованию тела вкушал пищу, но особо, а нередко и вместе с братиею, сколько стыдясь их, столько уповая предложить им слово на пользу.

Он говаривал: «Все попечение прилагать надо более о душе, а не о теле, и телу уступать по необходимости малое время, все же остальное посвящать наипаче душе и искать ее пользы, чтобы не увлекалась она телесными удовольствиями, но паче ей порабощалось тело. Это-то и значит сказанное Спасителем: не пецытеся душею вашею, что ясте, ни телом, во что облечетеся (Мф.6:25). И вы не ищите, что ясте, или что пиете; и не возноситеся. Всех бо сих язы́цы мира ищут: ваш же Отец весть, яко требуете сих всех. Обаче ищите прежде всего Царствия Его, и сия вся приложатся вам (Лк. 12:29–31).

46. По сем постигло Церковь бывшее в то время Максиминово гонение6, и когда святые мученики ведены были в Александрию последовал за ними и Антоний, оставив свой монастырь и говоря: «Пойдем и мы, чтобы или подвизаться, если будем призваны, или видеть подвизающихся».

Было у него желание принять мученичество, но, не хотя предать сам себя, прислуживал он исповедникам в рудокопнях и темницах. Много было у него попечения: позванных в судилище подвижников поощрять к ревности и принимать участие в тех, которые вступили в мученический подвиг, и сопровождать их до самой кончины.

Судья, видя бесстрашие Антония и бывших с ним и их попечительность, приказал, чтобы никто из иноков не показывался в судилище и чтобы вовсе не оставались они в городе. Все прочие в этот день почли за лучшее скрываться, Антоний же столько озаботился, что даже выстирал верхнюю свою одежду и на следующий день, став впереди всех на высоком месте, явился пред игемоном в чистой одежде. Когда все дивились сему, даже видел его и игемон и со своими воинами проходил мимо него, – стоял он бестрепетный, показывая тем христианскую нашу ревность. Ибо, как сказал уже я, ему желательно было стать мучеником. И сам он, казалось, печалился о том, что не сподобился мученичества.

Но Господь хранил его на пользу нам и другим, чтобы соделаться ему учителем многих в подвижнической жизни, какой научился он из Писаний, ибо многие, взирая только на образ его жизни, потщились стать ревнителями его жития.

И так снова стал он, по обычаю, прислуживать исповедникам и, как бы связанный вместе с ними, трудился в служении им.

47. А когда гонение уже прекратилось и принял мученичество блаженной памяти епископ Петр7, тогда Антоний оставил Александрию и уединился снова в монастыре своем, где ежедневно был мучеником в совести своей и подвизался в подвигах веры.

Труды его многочисленны и велики: непрестанно постился он; одежду нижнюю – волосяную и верхнюю – кожаную соблюдал до самой кончины; не смывал водою нечистот с тела; никогда не обмывал себе ног, даже и просто не погружал их в воду, кроме крайней необходимости. Никто не видел его раздетым; никто не мог видеть обнаженного Антониева тела до того времени, как Антоний скончался и стали предавать его погребению.

48. Когда пребывал он в уединении и решился проводить время и сам не выходя, и к себе никого не принимая, тогда пришел и обеспокоил его один военачальник Мартиниан. У него была дочь, мучимая бесом.

Долгое время продолжал он стучать в дверь и просить Антония, чтобы тот вышел и помолился Богу о дочери его. Антоний не соглашался отворить двери и, выглянув сверху, сказал: «Что вопиешь ко мне? И я такой же человек, как и ты. Если веруешь во Христа, Которому служу я, то поди и, как веруешь, помолись Богу – и прошение твое будет исполнено».

Мартиниан немедленно уверовал и, призвав имя Христово, удалился с дочерью, освобожденною уже от демона.

Много и других знамений сотворил через Антония Господь, Который сказал: просите и дастся вам (Лк. 11:9), ибо многие страждущие от демонов, поскльку Антоний не отворял двери своей, посидев только вне монастыря, по вере и по искренней молитве получали исцеление.

49. Когда же Антоний увидел, что многие беспокоят его и не дают пребывать ему в избранном им уединении, как бы желалось, тогда, опасаясь, чтобы или самому не превознестись тем, что творит чрез него Господь, или чтобы другой кто не подумал о нем выше того, что он есть, заблагорассудил и решился уйти в Верхнюю Фиваиду, где не знали его; и взяв у братии хлебов, сел он на берегу реки, смотря, не пойдет ли какой корабль, чтобы, войдя в него, удалиться.

Когда же дожидался он корабля, был к нему свыше голос: «Куда и зачем идешь, Антоний?» Он не смутился, но, как привык уже часто слышать такие воззвания, выслушав это, сказал в ответ: «Поскольку народ не дает пребывать мне в покое, то хочу идти в Верхнюю Фиваиду, по причине многих мне здесь беспокойств и особенно потому, что требуют у меня того, что свыше сил моих». Голос сказал ему: «Если уйдешь в Фиваиду и даже, как намереваешься, к пасущим стада волов, то еще большие и сугубые труды понесешь. Если же действительно хочешь пребывать на покое, то иди теперь во внутреннюю пустыню». На вопрос же Антония: «Кто укажет мне путь, потому что неизвестен мне он?» – голос немедленно указал ему сарацин, которым надлежало идти этим путем.

Антоний, подойдя к ним, стал просить позволения идти с ними в пустыню. Сарацины, как бы по велению Промысла, охотно приняли его.

Три дня и три ночи проведя с ними в пути, он приходит на одну весьма высокую гору. Из-под горы текла прозрачная, сладкая и довольно холодная вода, вокруг была равнина и несколько диких пальм.

50. Антоний, как бы по внушению свыше, возлюбил это место: оно было то самое, какое указывал ему голос, вещавший на берегу реки.

Итак, взяв хлебы у спутников, стал он пребывать на горе сперва один, не имея при себе никого другого, и место это признавал уже как бы собственным своим домом8.

Сарацины же, увидев ревность его, с намерением стали проходить путем сим и с радостью приносили ему хлебы; иногда и от пальм имел он малое некое и скудное утешение. Впоследствии же и братия, узнав его местопребывание, как дети, помня отца, заботились присылать ему потребное.

Но Антоний, видя, что под предлогом доставлять ему туда хлеб иные утомляются и несут труды, щадя и в этом монахов, придумывает средство и некоторых из пришедших к нему упрашивает принести ему заступ, топор и немного пшеницы. Когда же было это принесено, обойдя гору, находит одно весьма необширное удобное место, возделывает его и, поскольку достаточно было воды для орошения поля, засевает его. Делая же это ежегодно, получает себе отсюда хлеб, радуясь, что никого не будет сам беспокоить и соблюдет себя от необходимости чем-либо быть кому в тягость.

Но после сего, видя опять, что некоторые приходят к нему, разводит он у себя немного овощей, чтобы и приходящий к нему имел хотя малое утешение после трудов такого тяжкого пути.

Вначале звери, обитавшие в пустыне, приходя пить воду, наносили вред его посеву и земледелию. Он с ласкою, поймав одного зверя, сказал через него всем: «Для чего делаете вред мне, который не делаю никакого вреда вам? Идите прочь и во имя Господа не приближайтесь сюда более».

С сего времени звери, как бы боясь запрещения, не приближались уже к тому месту.

51. Так Антоний пребывал один на «внутренней горе», проводя время в молитвах и в подвигах.

Служившие ему братия упросили его, чтобы позволил им приходить через месяц и приносить маслин, овощей и елея, потому что он был уже стар.

Сколько же, живя там, выдержал он браней, по написанному (Еф. 6:12), не с плотию и кровию, но с сопротивными демонами, о том знаем от приходивших к нему. Ибо и там слышали шум, многие голоса и звук как бы оружия, а ночью видели, что гора наполнена зверями; замечали, что и сам Антоний как бы с какими-то видимыми ему врагами борется и отражает их молитвою.

И Антоний ободрял приходивших к нему, а сам подвизался, преклоняя колена и молясь Господу.

И подлинно достойно было удивления, что он, один живя в такой пустыне, не боялся нападающих на него демонов и, при таком множестве там четвероногих зверей и пресмыкающихся, не страшился их свирепости, но поистине, как написано, надеялся на Господа, был яко гора Сион(Пс. 124:1), имел непоколебимый и неволненный ум, так что демоны бегали от него и зверие дивии, по-написанному, примирялися ему (Иов. 5:23).

52. Хотя диавол наблюдал за Антонием и, как воспевает Давид, скрежетал на него зубы своими (Пс. 34:16), но Антоний, утешаемый Спасителем, пребывал невредимым от коварства и многоразличных козней диавола.

Так, в одну ночь, когда Антоний проводил время во бдении, враг посылает на него зверей: все почти гиены, бывшие в этой пустыне, вышедши из нор, окружают его. Антоний стоял посреди них, и каждая зияла на него и угрожала ему угрызением. Уразумев в этом хитрость врага, он сказал гиенам: «Если имеете власть надо мною, то я готов быть пожран вами. А если посланы вы демонами, то не медлите и удалитесь, потому что я раб Христов». Едва Антоний сказал это, гиены бежали, как бы гонимые бичом слова.

53. Потом, через несколько дней, когда занимался он работой (ибо любил быть в труде), кто-то, став у двери, потянул к себе то, что плел тогда Антоний. Делал же он корзины и отдавал их приходящим за приносимое ему. Антоний встал и видит зверя, который до чресл походит на человека, а голени и ноги у него подобны ослиным. Антоний запечатлел только себя знамением креста и сказал: «Я – раб Христов; если послан ты на меня, то вот я перед тобой». Зверь с бывшими в нем демонами побежал так быстро, что от скорости пал и издох.

Смерть этого зверя означала падение демонов, которые прилагали все старание, чтобы удалить Антония из пустыни, и не возмогли.

54. Однажды, по просьбе монахов прийти к ним и на время посетить их и место их жительства, отправился он в путь вместе с пришедшими к нему монахами.

Верблюд нес для них хлебы и воду, потому что пустыня эта безводна и воды, годной к питию, вовсе нет в ней нигде, кроме той одной горы, на которой был монастырь Антониев, где и запаслись они водою. Когда же на пути вода у них истощилась, а зной был весьма сильный, тогда все были в опасности лишиться жизни.

Обойдя окрестности и не найдя воды, не в силах уже были продолжать пути, легли на земле и, отчаявшись в жизни своей, пустили верблюда идти, куда хочет.

Старец, видя, что все бедствуют, весьма опечалившись и воздохнув, отходит от них недалеко и, преклонив колена и воздев руки, начинает молиться; и Господь вскоре соделал, что потекла вода на том месте, где он стоял на молитве; и таким образом утолили все жажду и оживились, наполнили мехи водою, стали искать верблюда и нашли его.

Случилось же так, что веревка обвилась около одного камня и удержала верблюда. Итак, привели его назад и, напоив, возложили на него мехи и продолжали путь безбедно.

Когда же Антоний дошел до первых на пути монастырей, все приветствовали его, смотрели на него, как на отца, а он, как бы принеся напутствие с горы, угощал их словом и преподавал им, что было на пользу.

Снова на горах были радость, соревнование о преспеянии и утешение взаимное друг друга верою. Радовался и сам Антоний, увидев ревность иноков и сестру, состарившуюся в девстве и уже настоятельницу других девственниц.

55. Через несколько дней опять ушел он на свою гору. И тогда стали уже приходить к нему многие; осмеливались даже приходить иные и страждущие.

Всякому приходящему к нему иноку давал он постоянно такую заповедь: «Веруй в Господа и люби Его, храни себя от нечистых помыслов и плотских удовольствий и, как написано в притчах, не прельщайся насыщением чрева (Притч. 24:15), бегай тщеславия, молись непрестанно, пой псалмы перед сном и после сна, тверди заповеди, данные тебе в Писании, содержи в памяти деяния святых, чтобы памятующая заповеди душа твоя имела ревность святых образцом для себя».

Особенно же советовал Антоний непрестанно размышлять об апостольском изречении: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф. 4:26) и думать, что сказано это вообще относительно ко всякой заповеди, – чтобы не заходило солнце не только в гневе, но и в другом грехе нашем. Ибо хорошо и необходимо, чтобы не осуждали нас ни солнце за дневной проступок, ни луна за ночной грех и даже за худое помышление.

А чтобы соблюсти себя от этого, хорошо – выслушать и сохранять апостольское слово, ибо сказано: себя истязуйте, себе искушайте (2Кор. 13:5).

Поэтому пусть каждый ежедневно дает себе отчет в дневных и ночных своих поступках и если согрешил – да перестанет грешить, если же не согрешил – да не хвалится тем, но да пребывает в добре и не предается нерадению, и ближнего не осуждает, и себя не почитает праведным, дóндеже, как сказал блаженный апостол Павел, приидет Господь (1Кор. 4:5), испытующий тайное.

Нередко и от нас самих бывает сокрыто, что делаем мы, но хотя не ведаем этого мы, однако же Господь видит все, посему, суд предоставив Господу, будем сострадательны друг к другу, станем носить друг друга тяготы (Гал. 6:2) и истязать самих себя, и в чем мы недостаточны, постараемся то восполнять.

А к ограждению себя от греха будем соблюдать еще последующее: пусть каждый из нас замечает и записывает свои поступки и душевные движения, как бы с намерением сообщать это друг другу, – и будьте уверены, что, стыдясь известности, непременно перестанем грешить и даже содержать в мыслях что-либо худое. Ибо кто, когда грешит, желает, чтобы это видели? Или кто, согрешив, не пожелает лучше солгать, только бы утаить грех? Как, наблюдая друг за другом, не станем творить блуда, так, если будем записывать свои помыслы с намерением сообщать их друг другу, то легче соблюдем себя от нечистых помыслов, стыдясь известности.

Итак, записывание да заменит для нас очи наших сподвижников, чтобы, когда записываем, чувствуя такой же стыд, какой чувствуем, когда смотрят на нас, и в мысли даже не держали мы чего-либо худого. Если так будем образовывать себя, то придем в состояние порабощать тело свое, угождать Господу и попирать козни врага».

56. Такие наставления давал Антоний приходящим; к страждущим же был сострадателен и молился вместе с ними. И Господь часто внимал молитвам его о многих.

Но когда и услышан он был Господом, не хвалился; и когда не был услышан, не роптал. Но как сам всегда благодарил Господа, так и страждущим внушал быть терпеливыми и знать, что исцеление не от него и вовсе не от людей, но от одного только Бога, Который подает его, когда хочет и кому хочет.

Посему и страждущие принимали наставления старца как врачевство, учась не малодушествовать, а лучше быть терпеливыми. А исцеляемые научались воздавать благодарение не Антонию, но единому Богу.

57. Некто, по имени Фронтон, из царедворцев, страдая жестокою болезнью, кусал себе язык и готов был лишить себя зрения. Придя в гору, просил он Антония помолиться о нем. Антоний, помолившись, сказал Фронтону: «Иди, и исцелеешь». А когда больной упорствовал и оставался в монастыре несколько дней, Антоний стоял в своем слове, говоря: «Не можешь ты исцелиться, пока здесь; иди и, достигнув Египта, увидишь совершившееся на тебе знамение».

Фронтон поверил, ушел; и, как только увидел Египет, болезнь его миновала и стал он здоров, по слову Антония, как во время молитвы открыл ему Спаситель.

58. Одна девица из Трипольского Бусириса имела страшную и крайне гнусную болезнь. Слезы ее, мокроты и влага, текшая из ушей, как только падали на землю, тотчас превращались в червей; тело же ее было расслаблено, и глаза находились не в естественном состоянии.

Родители ее, узнав, что монахи идут к Антонию, по вере в Господа, исцелившего кровоточивую, просили их идти в путь вместе с их дочерью. Поскольку же монахи отказались, то родители с отроковицею остались вне горы, у исповедника и монаха Пафнутия.

Монахи пришли к Антонию и едва хотели известить его о девице, как он предупредил их и рассказал, какая болезнь у отроковицы и как шла она с ними; когда начали они просить, чтобы позволил и родителям с девицей войти, Антоний сего не дозволил, но сказал: «Идите, и если девица не умерла, найдете ее исцеленною. Не мое это дело и не для чего приходить ей ко мне, бедному человеку; исцеление подается от Спасителя, Который на всяком месте творит милость Свою призывающим Его. Господь преклонился на молитву ее, а человеколюбие Его открыло и мне, что исцелит Он болезнь находящейся там отроковицы».

Так совершилось чудо: монахи пошли – и родителей нашли радующимися, а отроковицу уже здоровою.

59. Шли два брата, и когда на пути недостало у них воды, один умер, а другой близок был к смерти и, не имея сил идти, лежал уже на земле и ждал, что умрет.

Антоний, пребывавший в горе, призывает двоих бывших тогда при нем монахов и понуждает их спешить, говоря: «Возьмите сосуды с водою и идите скорее на египетскую дорогу. Из двоих путников один уже умер, другой скоро умрет, если не поспешите. Это открыто мне ныне во время молитвы».

Монахи идут, находят лежащего мертвеца, предают его погребению, а другого возвращают к жизни водою и приводят к старцу; расстояние же было одного дня пути.

Если кто спросит, почему Антоний не сказал прежде, нежели другой скончался, – то вопрос будет неправ. Определение смерти было не от Антония, но от Бога, Который одному определил умереть, а о другом дал откровение. В Антонии же чудно было только то, что, пребывая в горе, имел трезвенное сердце; и Господь показал ему, что происходило вдалеке.

60. Еще однажды, пребывая в горе и возведя взор, видит Антоний, что возносится некто по воздуху, к великой радости встречающих его. Потом, дивясь и ублажая таковой сонм, начинает он молиться, чтобы открыто ему было, что это значит.

И вдруг приходит к нему глас: «Это душа Аммона, нитрийского инока». Аммон же до старости пребыл подвижником.

А расстояние от Нитрии до горы, где жил Антоний, было тринадцати дней пути.

Поэтому бывшие с Антонием, видя дивящегося старца, пожелали знать причину и услышали, что (недавно) скончался Аммон; а он был известен им, потому что часто бывал там и при том много совершено было им знамений, из которых одно таково.

Однажды настояла Аммону нужда переправиться через реку, называемую Ликос; было же тогда полноводие.

Аммон стал просить бывшего с ним Феодора отойти дальше, чтобы не видеть им друг друга обнаженными, когда будут переплывать реку.

Потом, когда Феодор удалился, Аммон устыдился также сам себя увидеть обнаженным; но, пока боролся он со стыдом и беспокоился, внезапно перенесен был на другой берег.

Феодор, также муж благоговейный, приблизившись и увидев, что Аммон предварил его и нимало не омочился в воде, попросил сказать, как он переплыл. Когда же увидел, что Аммон не хочет сказать этого, обняв ноги его, стал уверять, что не пустит его, пока не узнает.

Итак, Аммон, видя упорство Феодора и особенно ради слова, сказанного им, сам сперва просит никому не сказывать об этом до смерти его, а потом объявляет, что перенесен был и поставлен на другой берег и вовсе не ходил по водам, ибо это совершенно невозможно людям, возможно же единому Господу и кому Он дозволит это, как дозволил великому апостолу Петру.

Феодор рассказал это по смерти Аммона.

Монахи, которым Антоний сказал о смерти Аммона, заметили день, и когда через тридцать дней пришли братия из Нитрии, спрашивают их и узнают, что Аммон почил в тот самый день и час, в который старец видел возносимую душу его.

Те и другие много дивились чистоте души Антония и тому, как он совершившееся на расстоянии тринадцатидневного пути узнал в то же самое мгновение и видел возносимую душу.

61. Однажды комит Архелай, найдя Антония на «внешней горе», просит его только помолиться о Поликратии, чудной и христоносной девственнице в Лаодикии. Страдала же она от чрезвычайных подвигов жестокою болью в чреве и боку и вся изнемогла телесно.

Антоний помолился, а комит заметил день, в который принесена была молитва, и, возвратясь в Лаодикию, находит девственницу здоровою. Спросив же, когда и в какой день освободилась она от болезни, вынимает хартию, на которой записал время молитвы, и после ответа исцеленной сам в то же время показывает запись; и все удивились, узнав, что тогда Господь избавил ее от страданий, когда молился о ней и призывал на помощь Спасителеву благость Антоний.

62. Часто и об идущих к нему за несколько дней, даже за месяц, предсказывал Антоний, по какой причине идут они. Ибо одни приходили единственно для того, чтобы видеть его, другие по причине болезни, а иные потому, что страдали от бесов.

И трудность путешествия никто не почитал для себя бременем и не жалел о трудах, потому что каждый возвращался, чувствуя пользу.

Когда же было Антонию подобное видение и рассказывал он об этом, – всегда просил, чтобы никто не удивлялся ему в том, дивился же бы только Господу, Который нам, человекам, даровал возможность познавать Его по мере сил наших.

63. Еще однажды, пришедши в монастыри, бывшие на «внешней горе», когда упросили его взойти на корабль и помолиться с монахами, он один почувствовал сильное и весьма отвратительное зловоние. Бывшие на корабле говорили, что есть тут рыба и соленое мясо, и оттого запах; но Антоний сказал, что это зловоние иного рода. Пока еще говорил он, возопил вдруг юноша, одержимый бесом, который, войдя на корабль прежде других, скрывался на нем. Бес, по сделанному ему запрещению именем Господа нашего Иисуса Христа, вышел, а человек этот стал здоров, и все поняли, что зловоние было от беса.

64. И иной некто из людей знатных пришел к Антонию, имея в себе беса; бес этот был весьма лют. Одержимый им не знал, что приведен к Антонию, и пожирал извержения тела своего. Приведшие просили Антония помолиться о бесноватом. Антоний, из сострадания к юноше, молится и всю ночь проводит с ним во бдении. Перед рассветом юноша, внезапно устремившись на Антония, повергает его на землю. И когда пришедшие с ним вознегодовали на это, Антоний говорит им: «Не сердитесь на юношу: виноват не он, но живущий в нем бес. Поскольку наложено на него запрещение и велено ему идти в места безводные, то пришел он в ярость и поступил так со мною. Поэтому прославьте Господа, ибо такое устремление на меня юноши было для вас знамением, что бес вышел». Когда говорил еще это Антоний, юноша тотчас стал здоров и, наконец образумившись, узнал, где он, и приветствовал старца, принося благодарение Богу.

65. Весьма многие из монахов согласно и одинаково рассказывали, что совершено Антонием много и иного, сему подобного. Но это еще не столько чудно, сколько пред всем иным наиболее чудным кажется следующее.

Однажды, пред вкушением пищи около девятого часа встав помолиться, Антоний ощущает в себе, что он восхищен умом, а что всего удивительнее – видит, будто бы он вне себя и кто-то как бы возводит его по воздуху.

В воздухе же стоят какие-то угрюмые и страшные лица, которые хотят преградить ему путь к восхождению. Поскольку же путеводители Антониевы сопротивлялись им, то требуют они отчета, не подлежит ли Антоний какой-либо ответственности перед ними, а поэтому хотят вести счет с самого его рождения. Но путеводители Антониевы воспрепятствовали тому, говоря: «Что было от рождения его, то изгладил Господь; ведите счет с того времени, как сделался он иноком и дал обет Богу». Тогда, поскольку обвинители не могли уличить его, свободен и невозбранен сделался ему путь.

И вдруг видит он, что как бы возвращается и входит сам в себя и снова делается прежним Антонием.

В это время, забыв о вкушении пищи, остаток дня и целую ночь проводит он в воздыханиях и молитве, ибо удивлялся, видя, со сколь многими врагами предстоит нам брань и с какими трудами должно человеку проходить по воздуху. И тогда пришло ему на память, что в этом именно смысле сказал апостол: по князю власти воздушныя (Еф. 2:2). Ибо враг имеет в воздухе власть вступать в борьбу с проходящими по оному, покушается преграждать им путь. Почему наипаче и советовал апостол: приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют (Еф. 6:13), чтобы посрамился враг, ничтоже имея глаголати о нас укорно (Тит. 2:8).

А мы, слыша это, приведем себе на память апостола, который говорит: аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть (2Кор. 12:2). Но Павел восхищен был до третьего неба и нисшел оттоле, услышав неизреченные глаголы; а Антоний видел себя проходящим по воздуху и боровшимся там, пока не оказался свободным.

66. Антоний имел еще и следующее дарование. Во время пребывания своего на горе в уединении, если иногда, предложив сам себе какой- либо вопрос, приходил в недоумение, – то, по Божию промышлению, во время молитвы бывало ему о том откровение, и блаженный, по-написанному, был научаем Богом (Ис. 54:13; Ин. 6:45).

Так, однажды вел он разговор с пришедшими к нему о состоянии души по смерти и о том, где будет ее местопребывание.

В следующую ночь зовет его некто свыше, говоря: «Встань, Антоний, выйди и посмотри». Антоний выходит (ибо знал, Кому должно повиноваться) и, возведя взор, видит, что стоит кто-то высокий, безобразный и страшный и касается главою облаков и что восходят еще некие, как бы окрыленные, и первый простирает к последним руки и одним преграждает путь, другие же перелетают через него и, миновав его, безбедно уже возносятся вверх; на последних великан этот скрежещет зубами, о тех же, которые падают вниз, радуется.

Вдруг Антонию говорит голос: «Уразумей видимое». Тогда отверзся ум его, и уразумел он, что это есть прехождение душ, что стоящий великан есть – враг, завидующий верным, и он подпадших власти его удерживает и возбраняет им идти далее, но не может задержать непокорившихся ему, потому что они проходят выше его.

Увидев это и такое видение приняв как бы за напоминание себе, Антоний стал прилагать еще вящее старание, чтобы ежедневно преуспевать в прежних подвигах.

Объявлял же он о таких видениях неохотно, но поскольку бывшие с ним, когда видели, что он долее обыкновенного молится и представляется удивленным, спрашивали его и докучали ему своими вопросами, то принужден бывал рассказывать им, как отец, который ничего не может скрыть от детей; притом рассуждал он, что совесть его останется чиста, а им рассказ его послужит на пользу, когда узнают, что подвижничество имеет благие плоды и видения нередко бывают утешением в трудах.

67. Антоний был терпеливого нрава и имел смиренномудрое сердце. При всей духовной высоте своей, чрезвычайно уважал церковное правило и всякому церковнослужителю готов был отдавать пред собою предпочтение. Не стыдился преклонять главу пред епископами и пресвитерами. Если когда приходил к нему какой диакон ради пользы своей, – он предлагал ему слово на пользу, но совершение молитв предоставлял диакону, не стыдясь учиться и сам.

Нередко предлагал вопросы и желал слушать пребывающих с ним; сознавался, что и сам получает пользу, если кто скажет что-либо полезное.

И лицо его имело великую и необычайную приятность.

Приял же Антоний от Спасителя и сие дарование: если бывал он окружен множеством монахов и кому-нибудь, не знавшему его прежде, желательно было видеть его, то желающий, миновав других, прямо подходил к Антонию, как бы привлекаемый взором его.

От других же отличался Антоний не высотою и привлекательностью, но благонравием и чистотою души.

Поскольку его душа была безмятежна, то и внешние чувства оставались невозмущаемыми; а потому от душевной радости весело было и лицо, и по движениям телесным можно было ощущать и уразумевать спокойствие души, согласно с написанным: сердцу веселящуся, лице цветет, в печалех же сущу, сетует (Притч. 15:13).

Так Иаков узнал, что Лаван замышляет худое, и сказал женам своим: несть лице отца вашего, якоже вчера и третьего дне(Быт. 31:5). Так Самуил узнал Давида, потому что радостотворны были очи его и зубы белы, как молоко.

Так узнавали и Антония, потому что при душевном спокойствии никогда не возмущался и при радостном состоянии духа никогда не бывал мрачен.

68. Весьма чуден был он по вере и благочестию. Никогда не имел общения с отщепенцами мелетианами9, зная давнее их лукавство и отступничество; не беседовал дружески с манихеями10 или с другими еретиками – разве только для вразумления, чтобы обратились к благочестию. И сам так думал, и другим внушал, что дружба и беседа с еретиками – вред и погибель душе.

Гнушался также и арианскою ересью11 и всякому давал заповедь не сближаться с арианами и не иметь их зловерия. Когда приходили к нему некоторые из ариан, то, испытав и изведав, что они нечествуют, прогонял с горы, говоря, что речи их хуже змеиного яда.

69. Однажды ариане распустили ложный слух, будто и Антоний одинаковых с ними мыслей.

Тогда вознегодовал он и раздражился против них, а потом, по просьбе епископов и всей братии, сошел с горы и, прибыв в Александрию, осудил ариан, сказав, что арианство есть последняя ересь и предтеча антихриста.

Народ же он поучал, что «Сын Божий не тварь и не из не-сущих, но есть вечное Слово и Премудрость Отчей сущности. А посему нечестиво говорить о Сыне: «было, когда Его не было», ибо Слово всегда соприсуще Отцу. Поэтому не имейте никакого общения с нечестивейшими арианами, ибо нет никакого общения свету ко тьме (2Кор. 6:14). Как вы, благочестиво верующие именуетесь христианами, так они, именующие тварью сущего от Отца Божия Сына и Отчее Слово, ничем не отличаются от язычников, служа твари паче сотворшего Бога. Верьте же, что даже и вся тварь негодует на них за то, что Творца и Господа вселенной, Имже вся быша, сопричисляют к существам сотворенным».

70. Весь народ радовался, слыша, что таким мужем анафематствуется христоборная ересь. Все жители города сбегались видеть Антония. Даже язычники и так называемые их жрецы приходили в храм Господень, говоря: «Желаем видеть человека Божия». Ибо так называли его все.

И здесь Господь через него освободил многих от бесов и исцелил повредившихся в уме. Многие даже из язычников желали хотя бы только прикоснуться к старцу в той уверенности, что получат от сего пользу. И действительно, в эти немногие дни столько обратилось в христианство, сколько в иные времена обращалось в продолжение года.

Иные думали, что стечение народа беспокоит его, и потому отгоняли от него всех приходящих; но невозмущаемый ничем Антоний сказал: «Число приходящих не больше числа демонов, с которыми ведем брань в горе».

71. Когда же Антоний отходил, и мы сопровождали его, тогда, как скоро дошли до городских врат, одна женщина воскликнула позади нас: «Остановись, человек Божий! Дочь мою жестоко мучит бес. Остановись, умоляю тебя, чтобы и мне, бежав за тобою, не потерпеть беды». Старец, услышав это и упрошенный нами, охотно остановился. И как скоро женщина приблизилась, дочь ее повергнута была на землю; но Антоний помолился и призвал имя Христово; тогда отроковица восстала здоровою, потому что вышел из нее нечистый бес. Матерь благословляла Бога, и все воздавали Ему благодарение.

Сам же Антоний радовался, возвращаясь в гору, как в собственный свой дом.

72. Был же он весьма разумен и, что удивительно, не учась грамоте, отличался тонкостью и проницательностью ума.

Однажды пришли к нему два языческих философа, думая, что могут искусить Антония. Был же он на «внешней горе» и, догадавшись по лицу шедших, какие это люди, вышел к ним и сказал через переводчика: «Почему столько беспокоитесь вы, философы, для человека несмысленного?» Когда же ответили они, что Антоний человек вовсе не несмысленный, а, напротив того, весьма умный, тогда продолжал он: «Если шли вы к человеку несмысленному, то напрасен труд ваш. А если почитаете меня разумным, то будьте такими же, каков я, – потому что хорошему должно подражать. Если бы и я пришел к вам, то вам стал бы подражать; если же вы ко мне пришли, то будьте такими же, каков я; а я – христианин». Философы удалились с удивлением. Они видели, что и демоны боятся Антония.

73. Когда еще встретились с ним на «внешней горе» иные, подобные сим философам, и думали осмеять его в том, что не учился он грамоте, тогда Антоний спрашивает их: «Как скажете: что первоначальнее – ум или письмена? И что чему причиною: ум ли письменам, или письмена уму?» Поскольку же ответили они: ум первоначальнее и он изобретатель письмен, – то Антоний сказал: «Поэтому в ком здравый ум, тому не нужны письмена».

Этот ответ поразил и философов, и всех бывших при сем; и они ушли, дивясь, что в неученом нашли такую проницательность, ибо Антоний не грубый имел нрав, как возросший и состарившийся на горе, а, напротив того, был приятен и обходителен. Слово его растворено было божественною солью, а потому никто не имел к нему ненависти, все же приходившие к нему много о нем радовались.

74. И действительно, когда после сего пришло к нему еще несколько человек язычников, почитавшихся мудрецами, и потребовали у него слова о вере нашей во Христа, имели же намерение войти в рассуждение о проповеди Божественного Креста, чтобы посмеяться, тогда Антоний, помолчав немного и сперва пожалев об их невежестве, сказал им через переводчика, верно передававшего слова его: «Что лучше – исповедовать ли Крест или так называемым у вас богам приписывать блудодеяния и деторастление? Проповедуемое у нас есть доказательство мужества и знак презрения смерти; а чему учите вы, то заражено непотребством. Притом что лучше: сказать ли, что Слово Божие не изменилось и, пребывая одним и Тем же, к облагодетельствованию человеков и для спасения их восприяло на Себя человеческое тело, чтобы, приобщившись к бытию человеческому, соделать людей причастниками Божественного и духовного естества, или – Божество уподоблять бессловесным и потому чествовать животных четвероногих, пресмыкающихся и человеческие изображения? А таковы чтилища ваших мудрецов! Как же осмеливаетесь вы посмеваться над нами, которые говорим, что Христос явился Человеком, когда сами, сводя душу с неба, утверждаете, что она блуждает и с небесного свода ниспадает в тело? И пусть бы еще ниспадала только в тело человеческое, а не переходила и не переселялась в четвероногих и пресмыкающихся!

Наша вера говорит о пришествии Христовом для спасения человеческого; а вы заблуждаетесь, потому что толкуете о душе нерожденной. Мы рассуждаем о всемогуществе и человеколюбии Промысла, потому что и сие не невозможно Богу; а вы, называя душу образом ума, приписываете ей падения и суесловите, что она превратна, а наконец, по причине превратности души, допускаете, что и самый ум превратен. Ибо каков образ, таким необходимо быть и тому, чей он образ. Поскольку же так думаете об уме, то размыслите, не хулите ли через это и Того, Кто Отец уму.

75. А если говорить о Кресте, то что признаете лучшим: претерпеть ли крест по злоумышлению людей лукавых и не ужасаться какого бы то ни было рода смерти или слагать басни о странствиях Осириса и Изиды, о кознях Тифона, о бегстве Крона, о поглощении детей и об отцеубийствах? Ибо это – ваши мудрования. Почему же, посмеваясь Кресту, не удивляетесь воскресению? Ибо сказавшие одно написали и другое. Или почему, упоминая о Кресте, умалчиваете о воскрешенных мертвецах, о прозревших слепцах, об исцеленных расслабленных, об очищенных прокаженных, о хождении по морю и других знамениях и чудесах, показывающих, что Христос не человек, но Бог? Мне кажется, что вы весьма несправедливы сами к себе и не читали с искренним расположением наших Писаний. Прочтите же и увидите: дела, совершенные Христом, доказывают, что Он – Бог, пришедший для спасения человеков.

76. Скажите же и вы нам свое учение. Что можете сказать о бессловесных, кроме того, что они неразумны и свирепы? Если же, как слышу, вознамеритесь утверждать, будто бы все это говорится у вас приточно и похищение девы есть иносказание о земле, а хромой Гефест – об огне, Гера – о воздухе, Аполлон – о солнце, Артемида – о луне, Посейдон – о море, и в этом случае чествуете вы не Самого Бога, но вместо сотвор- шего все Бога служите твари.

Ибо если сложили вы подобные басни по той причине, что тварь прекрасна, то должно было только удивляться тварям, а не боготворить их, чтобы чести, подобающей Создателю, не воздать созданиям. Иначе следует вам честь, принадлежащую зодчему, воздавать сооруженному им дому, или честь, принадлежащую военачальнику, воздавать воину. Что скажете на это, из чего могли бы мы узнать, точно ли Крест имеет в себе что-либо, достойное осмеяния?»

77. Поскольку же они были в недоумении и обращались туда и сюда, то Антоний, улыбнувшись, сказал еще через переводчика: «Хотя с первого взгляда видно это само собою, однако же, поскольку опираетесь вы более на доказательство из разума и, владея сим искусством, требуете, чтобы и наше богочестие было не без доказательств от разума, то скажите мне прежде всего: каким образом приобретается точное познание о вещах, и преимущественно ведение о Боге, – посредством ли доказательств от разума или посредством действенности веры? И что первоначальнее: действенная ли вера или разумное доказательство?»

Когда же ответили они, что действенная вера первоначальнее и что она есть точное ведение, тогда сказал Антоний: «Хорошо говорите вы. Вера происходит от душевного расположения, а диалектика от искусства ее составителей. Поэтому, в ком есть действенность веры, для того не необходимы, а скорее излишни доказательства от разума. Ибо что уразумеваем мы верою, то вы пытаетесь утверждать из разума и часто бываете не в состоянии выразить то словом, что мы разумеем ясно; а посему действенность веры лучше и тверже ваших велемудрых умозаключений.

78. Итак, у нас, христиан, таинство боговедения не в мудрости языческих умствований, но в силе веры, даруемой нам от Бога Иисусом Христом. И истинно слово мое, ибо вот ныне мы, не учившись письменам, веруем в Бога, из творений познавая Его о всем промышление. И действенна вера наша: ибо вот ныне мы утверждаемся на вере во Христа, а вы на велемудрых словопрениях, и ваши идолы не чудодействуют более, а наша вера распространяется повсюду; и вы своими умозаключениями и своим велемудрием никого не совращаете из христианства в язычество, а мы, уча вере во Христа, отвращаем людей от вашего суеверия, потому что все признают Христа Богом и Сыном Божиим; вы своим красноречием не можете положить преград учению Христову, а мы именем Христа Распятого прогоняем всех демонов, которых страшитесь вы, как богов; и где знамение крестное – там изнемогает чародейство, бездейственно волшебство.

79. Скажите, где теперь ваши прорицалища? Где египетские волхвования? Где призраки чародеев? Когда все это прекратилось и утратило силу? Не с того ли времени, как явился Крест Христов? Поэтому он ли достоин посмеяния, или более смешно то, что им попрано и обличено в немощи?

И то еще удивительно, что ваша вера никогда не была гонима, но чествуется людьми в городах, исповедники же Христовы – гонимы, и, однако же, наша вера более вашей цветет и распространяется; и ваша вера, хвалимая и прославляемая, гибнет, вера же христианская и учение Христово, вами осмеиваемые и часто гонимые царями, – наполнили собою вселенную.

Ибо когда просияло так боговедение? Или, когда появились в такой силе целомудрие и добродетель девства? И когда люди в такой мере стали презирать смерть? Не со времени ли Креста Христова? Никто не усомнится в этом, видя мучеников, ради Христа презирающих смерть, видя дев церковных, ради Христа сохраняющих тела свои чистыми и неоскверненными.

80. И этих доводов достаточно в доказательство, что вера Христова есть единое истинное богочестие. Доныне еще нет веры у вас, ищущих доказательств от разума. А мы, как сказал учитель наш, не в препретельных языческой премудрости словесех (1Кор. 2:4) ищем доказательств, но ясно убеждаем верою, предваряющею построения разума.

Вот и здесь находятся страждущие от демонов» (в числе пришедших к Антонию были и мучимые бесами). И Антоний, изведя их на средину, сказал: «Или вы своими умозаключениями и каким угодно искусством и чародейством, призвав идолов ваших, изгоните из них бесов, или, если не можете, перестаньте препираться с нами, и увидите силу Креста Христова».

Сказав это, призвал он имя Христово, в другой и в третий раз запечатлел страждущих крестным знамением, и вдруг – они избавились от страданий, стали здравы умом и возблагодарили, наконец, Господа.

А так называемые философы дивились и подлинно изумлялись, видя и благоразумие Антония, и совершенное им чудо.

Антоний же сказал им: «Что дивитесь сему? Не мы делаем это, творит же сие Христос через верующих в Него. Посему и вы уверуйте, тогда увидите, что у нас не искусство владеть словом, но – вера, сильная действенною ко Христу любовию. Если бы и вы имели веру сию, то не стали бы искать доказательств от разума, но почли бы достаточною для себя веру во Христа».

Так говорил Антоний. Они же, лобзая Антония, с удивлением удалялись и сознавались, что приобрели от него пользу.

81. Слух об Антонии дошел и до царей. Константин Август12 и сыновья его Констанций и Констанс Августы по слуху сему писали к нему, как к отцу, и желали получить от него ответ.

Но для Антония немного значили и царские письма, не восхитился он этими посланиями, но пребыл таким же, каким был и прежде, нежели писали к нему цари.

А когда принесли ему эти послания, созвал он монахов и сказал: «Не дивитесь, если пишет к нам царь, потому что и он – человек; но дивитесь более тому, что Бог написал людям Закон и глаголал к ним через собственного Сына Своего».

Поэтому думал он не принять писем, говоря: «Не умею отвечать на подобные писания», – но монахи представляли, что цари эти – христиане и могут соблазниться, если письма будут отринуты; посему дозволил прочесть и ответствовал на эти послания, восхваляя царей за то, что покланяются Христу, и дал им спасительные советы невысоко ценить настоящее, но памятовать больше о будущем суде и ведать, что Христос есть единый истинный и вечный Царь; просил также царей быть человеколюбивыми, заботиться о правде и о нищих.

И они с радостью приняли ответ. Так был он возлюблен всеми; так все желали иметь его отцом.

82. Сделавшись уже столько известным и после того, как давал такие ответы приходившим, снова возвратился он во «внутреннюю гору» и проводил время в обычных своих подвигах.

Нередко, сидя или ходя с пришедшими к нему, бывал во (вдохновенном) ужасе, как пишется о Данииле (Дан. 4:16), и, по прошествии некоторого времени, продолжал беседу свою с бывшими при нем братиями. И они догадывались, что Антонию было какое-либо видение, ибо нередко, пребывая в горе, видел он, что делалось в Египте, и пересказывал это епископу Серапиону13, который был тогда при Антонии и примечал, что Антонию было видение.

Однажды, сидя и занимаясь рукоделием, Антоний пришел как бы в восхищение и во время видения сильно вздыхал. Потом, через несколько времени, обратясь к бывшим при нем, воздохнул и, трепеща всем телом, начал молиться, преклонив колена, и долго оставался в таком положении. Встав же, старец стал плакать.

Поэтому бывшие при нем, приведенные в трепет и великий страх, изъявили желание узнать его видение и долго утруждали его просьбами, пока не вынудили сказать.

И сильно воздохнув, произнес он: «Лучше, дети, умереть, пока не исполнилось видение». Поскольку же они снова стали упрашивать, то, залившись слезами, сказал: «Гнев постигнет Церковь: будет она предана людям, которые подобны скотам бессловесным. Ибо видел я трапезу храма Господня и кругом ее отвсюду стоящих мсков14, которые бьют в нее ногами, как обыкновенно делают бесчинно прыгающие и лягающиеся скоты. Конечно же, приметили вы, – продолжал он, – как воздыхал я, ибо слышал голос, говорящий: “Осквернен будет жертвенник Мой"».

Такое видение было старцу. И через два года открылось у нас нынешнее нашествие ариан и расхищение церквей, когда ариане, с насилием похищая церковную утварь, носить ее заставляли язычников, когда язычники принуждаемы были оставлять свои работы и идти в собрания ариан, где они, в присутствии язычников, делали на святых трапезах, что хотели.

Тогда-то все мы поняли, что ляганием мсков предуказано было Антонию то именно, что теперь, как скоты, неразумно делают ариане.

После же того, как было Антонию это видение, утешал он бывших при нем, говоря: «Не унывайте, дети: как прогневался Господь, так и исцелит опять, и Церковь вскоре воспримет снова благолепие свое и обычную ей светозарность. Тогда увидите, что гонимые будут восставлены, нечестие снова удалится в норы свои, а благочестивая вера повсюду возвещаема будет со всею свободою. Не оскверняйте только себя с арианами, потому что не апостольское это учение, но бесовское, ведет начало от отца их диавола и, лучше сказать, так же бесплодно, неразумно, лишено правого смысла, как и бессловесные мски».

83. Таковы-то Антониевы деяния, и не должно повергать нас в неверие то, что столько чудес произведено человеком, ибо Спаситель дал обетование, говоря: аще имате веру яко зерно горушно, речете горе сей: прейди отсюду тамо, и прейдет, и ничтоже невозможно будет вам (Мф. 17:20); и еще: аминь, аминь глаголю вам, аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам. ...Просите и приимете (Ин. 16:23–24). Сам Господь говорит ученикам и всем верующим в Него: болящая исцеляйте, бесы изгоняйте: туне приясте, туне дадите (Мф. 10:8).

84. Антоний исцелял не повелительным словом, но молитвою и призыванием имени Христова, желая для всех соделать явственным, что творит это не он, но Господь через Антония являет Свое человеколюбие и исцеляет страждущих; Антонию же принадлежат только молитва и подвиги, ради которых, пребывая в горе, утешаем он был Божественными видениями.

Он скорбел, что многие беспокоят и принуждают его оставлять гору. Все судьи просили его сходить с горы, ссылаясь на невозможность самим им входить туда с сопровождающими их подсудимыми, а на самом деле желая только, чтобы пришел Антоний и можно было видеть его; поэтому Антоний уклонялся от сего и отказывался ходить к ним. Но они настаивали и даже подсудимых посылали вперед в сопровождении воинов, чтобы, хотя ради них, сошел Антоний. Посему, вынуждаемый необходимостью и видя их жалобы, выходил он на «внешнюю гору». И сей труд его бывал также не бесполезен; напротив же того, пришествие его многим служило на пользу и было благодетельно. И судьям давал он полезные советы предпочитать всему правду, бояться Бога и знать, что каким судом сами судят, таким и судимы будут (Мф.7:2). Впрочем, более всего любил он пребывание на горе.

85. Посему однажды, когда сильно побуждали его сойти с горы имеющие в нем нужду и долго просил о том один военачальник, Антоний пришел и, кратко побеседовав о том, что служит ко спасению, и о потребностях нуждающихся, спешил идти назад. Поскольку же упомянутый военачальник стал просить, чтобы помедлил, сказал он, что не может долее оставаться с ними, и убедил в этом военачальника таким остроумным сравнением: «Как рыбы, оставаясь долго на сухой земле, умирают, так и монахи, замедляя с вами и проводя время в вашем обществе, расслабевают. Поэтому как рыбе должно спешить в море, так нам в гору, чтобы, промедлив у вас, не забыть того, что внутри». Военачальник, выслушав от него это и многое другое, в удивлении сказал: «Подлинно он – Божий раб, ибо откуда у человека некнижного быть такому великому уму, если бы не был он возлюблен Богом?»

86. Один же военачальник, по имени Валакий, немилосердно гнал нас, христиан, из усердия к злоименным арианам. Он был до того жесток, что бил дев, обнажал и наказывал бичами монахов.

Антоний посылает к нему и пишет письмо в таком смысле: «Вижу грядущий на тебя гнев Божий. Перестань гнать христиан, иначе гнев постигнет тебя, ибо он готов уже поразить тебя». Валакий, рассмеявшись, бросил письмо на землю и оплевал его, принесшим же нанес оскорбление и велел сказать Антонию следующее: «Поскольку заботишься о монахах, то дойду и до тебя». Но не прошло пяти дней, как постиг его гнев Божий.

Валакий с Несторием, епархом египетским, отправился на первый ночлег от Александрии, именуемый Хереус; оба ехали на конях, принадлежавших Валакию, и кони эти были смирнее всех, каких только держал он у себя. Не успели добраться до места, как начали кони по обычаю играть между собою и самый смирный из них, на котором ехал Несторий, вдруг начал кусать Валакия и до того зубами изгрыз ногу его, что немедленно отнесли его в город, а на третий день он умер. Тогда все удивились, что так скоро исполнилось Антониево предсказание.

87. Так вразумлял Антоний людей жестокосердых; других же, приходивших к нему, приводил в такое умиление, что немедленно забывали они о делах судебных и начинали ублажать отрекшихся от мирской жизни.

За обиженных же Антоний предстательствовал с такою силою, что можно было подумать, будто бы терпит обиду сам он, а не другой кто. Притом в такой мере умел он говорить на пользу каждому, что многие из людей военных и имеющих большой достаток слагали с себя житейские тяготы и делались наконец монахами.

Одним словом, как врач, дарован он был Богом Египту. Ибо кто, если приходил к нему печальным, возвращался от него не радующимся? Кто, если приходил к нему проливающим слезы об умерших, не оставлял тотчас своего плача? Кто, если приходил гневным, не переменял гнева на приязнь? Какой нищий, пришедши к нему в унынии, и послушав его, и посмотрев на него, не начинал презирать богатства и не утешался в нищете своей? Какой монах, предававшийся нерадению, как скоро приходил к нему, не делался гораздо более крепким? Какой юноша, пришедши на гору и увидев Антония, не отрекался тотчас от удовольствий и не начинал любить целомудрие? Кто приходил к нему, искушаемый бесом, – и не обретал себе покоя? Кто приходил к нему, смущаемый помыслами, – и не находил тишины уму?

88. Великим плодом Антониева подвижничества было и то, что Антоний, как говорил я и выше, имея дар различения духов, узнавал их движения, и не оставалось для него неизвестным, к чему было рвение и стремление какого-либо духа. Не только сам он не бывал поруган бесами, но и смущаемых помыслами, утешая, учил, как нужно низлагать наветы врагов, рассказывая о немощи и коварстве их. Посему каждый отходил от него, укрепившись в силах, чтобы небоязненно противостоять умышлениям диавола и демонов его.

Сколько дев, имевших уже у себя женихов, когда издали только увидели Антония, пребыли Христовыми девами!

Приходили к нему и из чужих земель, и вместе со всеми получив пользу, возвращались, как бы расставаясь с отцом.

И теперь, по его успении, все, став, как сироты после отца, утешаются одним воспоминанием о нем, храня в сердце наставления и увещания его.

89. А каков был конец жизни его – это достойно того, чтобы и мне напомнить, и вам выслушать с любовию, потому что и в этом должно соревновать ему.

Посещал он по обычаю монахов, живущих на «внешней горе», и, предуведомленный Промыслом о кончине своей, сказал братии так: «Последнее это мое посещение вам, и удивительно будет, если увидимся еще в жизни сей. И мне время уже разрешиться, потому что близ ста пяти лет имею себе от роду».

Братия, слыша это, плакали, обнимали и лобызали старца. А он, как бы из чужого города возвращаясь в свой, беседовал с ними весело и заповедал им трудиться неленостно и не унывать в подвиге, но жить, как бы ежедневно умирая, и, по сказанному выше, стараться охранять душу свою от нечистых помыслов, соревновать святым, не сближаться с отщепенцами мелетиа- нами, зная лукавое и мерзкое их произведение, не иметь никакого общения с арианами, потому что их нечестие всякому явно. «И если видите, что им покровительствуют судьи, не смущайтесь, потому что лжемудрие их прекратится, оно временно и непродолжительно. Посему храните себя паче чистыми от него, соблюдайте предание отцов, предпочтительно же всему благочестную веру в Господа нашего Иисуса Христа, какой научились вы из Писания и о какой часто напоминал я вам».

90. Когда же братия неотступно стали просить, чтобы у них остался и скончался, он не согласился на это как по многим причинам, какие, даже умалчивая о них, давал, однако же, уразуметь, так особенно по следующей.

Египтяне имеют обычай совершать чин погребения над телами скончавшихся уважаемых ими людей и особенно святых мучеников, обвивая их пеленами, но – не предавая их земле, а возлагая на ложах и храня у себя в домах, думая, что этим воздают чествование отшедшим.

Антоний многократно просил епископов запретить это мирянам, также и сам убеждал мирян и делал выговоры женщинам, говоря: «Незаконно это и вовсе неблагочестно. Ибо тела патриархов и пророков доныне хранятся в гробницах, и самое тело Господне положено было во гроб, и приваленный камень скрывал оное, пока не воскресло в третий день».

Говоря же это, показывал он, что незаконно поступает тот, кто тела скончавшихся, даже и святые, не предает по смерти земле. Ибо что досточестнее и святее Господня тела? Посему многие, выслушав это, стали потом тела умерших предавать земле и, научившись у Антония, благодарили за сие Господа.

91. Антоний же, зная этот обычай и опасаясь, чтобы не поступили так и с его телом, простившись с монахами, пребывавшими на «внешней горе», поспешил отшествием и, придя во «внутреннюю гору», где обыкновенно пребывал, через несколько месяцев впал в болезнь.

Тогда, призвав бывших при нем (было же их двое15; они жили с ним на «внутренней горе», подвизаясь уже пятнадцать лет и прислуживая Антонию по причине старости его), сказал им: «Аз, как написано, отхожду в путь отцев (Нав. 23:14). Ибо вижу, что зовет меня Господь.

А вы трезвитесь и не погубите многолетних наших подвигов, но, как начали теперь, так и старайтесь соблюсти свое усердие. Знаете злокозненность демонов, знаете, как они жестоки, но немощны в силах. Поэтому не бойтесь их, но более укрепляйтесь всегда о Христе и веруйте в Него; живите, как бы ежедневно умирая; будьте внимательны к себе самим; помните наставления, какие слышали от меня.

Да не будет у вас никакого общения с отщепенцами и особенно с еретиками арианами, ибо знаете, сколько и я избегал их за христоборную и иномысленную их ересь.

Старайтесь же наиболее пребывать всегда в единении между собою, а преимущественно с Господом и потом со святыми, да приимут они и вас по смерти в вечные кровы, как друзей и знаемых.

О сем помышляйте, сих держитесь мыслей, и если имеете попечение о мне и помните, как об отце, то не попустите, чтобы кто-либо взял тело мое в Египет и положил у себя в доме: во избежание сего удалился я в гору и пришел сюда. Знаете, как всегда порицал я делающих это и убеждал оставить такой обычай.

Предайте тело мое погребению и скройте под землею.

Да соблюдено будет вами сие мое слово, чтобы никто не знал места погребения тела моего, кроме вас одних; потому что в воскресение мертвых прииму оное от Спасителя нетленным.

Раздайте одежды мои: епископу Афанасию отдайте одну милоть и подостланную подо мною одежду – она им мне дана новая и у меня обветшала; а епископу Серапиону отдайте другую милоть; власяницу возьмите себе.

Прощайте, чада; Антоний преселяется, и не будет его более с вами!»

92. Сказав это, когда облобызали его бывшие при нем, Антоний протянул ноги и, как бы видя пришедших к нему друзей и обрадованный прибытием их (ибо возлежал с веселым лицом), скончался и приложился к отцам16.

Они же, как дал им заповедь, совершив чин погребения, обвив тело, предали его земле, и кроме их двоих, доныне никто не знает, где оно погребено.

Каждый из получивших милоть блаженного Антония и изношенную им одежду хранит их как нечто великое, ибо взирать на сие значит как бы видеть самого Антония, а носить это на себе значит как бы с радостью исполнять его наставления.

93. Таков был конец Антониевой жизни в теле и таково начало его подвижничества. И хотя повествование сие малозначительно в сравнении с Антониевыми добродетелями, однако же и из сего заключайте, каков был Божий человек Антоний.

С юных лет и до такого возраста соблюдавший равное усердие к подвижничеству, ни по старости не обольщавшийся дорогими снедями, ни по немощи тела своего не изменявший вида своей одежды или даже не обмывавший ног водою, ни в чем, однако же, не потерпел он вреда.

Глаза у него были здоровы и невредимы, и видел он хорошо. Не выпало у него ни одного зуба, а только ослабли они в деснах от преклонных лет старца. Здоров он был руками и ногами – одним словом, казался бодрее и крепче всякого, пользующегося разнообразными снедями, омовениями и различными одеждами.

А что всюду говорили о нем, все удивлялись ему, даже не видавшие любили его, это служит доказательством его добродетели и боголюбивой души, ибо не сочинениями и внешнею мудростью, не искусством каким, но единым богочестием стал известен Антоний.

И никто не станет отрицать, что это был Божий дар.

Ибо как в Испанию, в Галлию, в Рим и в Африку дошел бы слух о человеке, который скрывался и жил в горе, если бы не Бог соделывал повсюду известными рабов Своих, что и Антонию обещал Он еще вначале? Хотя сами они делают все тайно и желают быть сокрытыми, но Господь делает их видимыми для всех, подобно светильникам, чтобы, слыша о них, знали, как могут заповеди приводить к преспеянию, и возревновали идти путем добродетели.

94. Поэтому прочтите сие жизнеописание и другим братиям: пусть узнают, какова должна быть жизнь иноческая, и пусть убедятся, что Господь и Спаситель наш Иисус Христос прославляет прославляющих Его и служащих Ему до конца не только вводит в Небесное Царствие, но и здесь, сколько бы ни утаивались и ни старались пребывать в уединении, соделывает повсюду известными и славными, ради добродетели их и ради пользы других.

Если же потребует нужда, прочтите это и язычникам: пусть и они таким образом познают, что не только Господь наш Иисус Христос есть Бог и Сын Божий, но и искренне служащие Ему и благочестно верующие в Него христиане тех самых бесов, которых язычники почитают богами, не только изобличают, что они не боги, но, как обольстителей и растлителей человека, попирают и прогоняют о Христе Иисусе, Господе нашем. Ему слава во веки веков!

Аминь.

Иоанн Златоуст о египетских подвижниках

…И ныне, если ты придешь в Египетскую пустыню, увидишь, что пустыня эта лучше всякого рая; увидишь там в образе человеческом бесчисленные лики ангелов, сонмы мучеников, собрания дев; увидишь, что все тиранство диавольское ниспровергнуто, а царство Христово сияет; увидишь, что Египет, некогда отец и стихотворцев, и мудрецов, и волхвов, изобретший все виды волхвования и предавший их другим, теперь уже красуется рыбарями и, презирая все прежнее, всюду славит мытаря и скинотворца и хвалится Крестом.

И это совершается не только в городах, но даже гораздо более в пустынях, нежели в городах. По всей этой стране можно видеть Христово воинство, и царственное стадо, и образ жизни, свойственный горним Силам.

И это ты найдешь там не только среди мужей, но и среди женщин: и они любомудрствуют не меньше мужей. Они не берут щитов, не садятся на коней, как повелевают славные греческие законодатели и философы, но вступают в иную, гораздо труднейшую брань. У них, как и у мужей, идет брань с диаволом и властями тьмы, и в этой брани естественная слабость пола ничуть не служит им препятствием, потому что успех таких браней зависит не от естества тел, а от произволения души. Потому и жены часто превосходили своими подвигами мужей и воздвигали славнейшие знамения победы.

Не так светло небо, испещренное сонмом звезд, как Египетская пустыня, являющая нам повсюду иноческие кущи.

Кто знает древний Египет, богоборный и беснующийся, раба кошек, страшившегося и трепетавшего пред огородным луком, тот вполне уверится в силе Христовой. <...>

А если кто никогда не входил в те кущи, тот пусть вспомнит, что Египет произвел славнейшего после апостолов мужа – блаженного и великого Антония, о котором все доныне говорят непрестанно, и пусть поразмыслит, что и он был в той же стране, где и фараон. И однако, эта страна нисколько не послужила ему во вред, а еще он сподобился и Божественного созерцания, и вел такую жизнь, какой требуют Христовы законы.

В этом уверится всякий, кто прочтет со вниманием книгу, содержащую повествование о его жизни, в которой найдет и многие пророчества.

Так, он предсказал и о недугующих Ариевым зловерием, и о вреде, который имел от них произойти. Тогда Бог все ему показал и будущее представил пред его очи.

И то обстоятельство, что ни одна из ересей не имеет подобного мужа, служит, наряду с прочим, величайшим доказательством истины нашего учения.

Но, чтобы не рассказывать вам об этом, прочитайте сами то, что написано в его книге, узнайте все подробно и научитесь из нее многому любомудрию. Только прошу вас, чтобы вы не ограничивались одним чтением, а старались и самым делом подражать тому, что написано, не извиняясь ни местом, ни воспитанием, ни нечестием предков. Если мы решимся обратить на себя должное внимание, то ничто подобное не послужит нам препятствием. <...>

* * *

...Рассмотрим жизнь обыкновенную – и мы найдем между монашеской и мирской жизнью такое же различие, как между пристанью и морем, непрестанно рассекаемым ветрами.

Смотри, самые убежища монахов уже дают начало к благоденствию. Избегая рынков, и городов, и народного шума, они предпочли жизнь в горах, которая не имеет ничего общего с настоящей жизнью, не подвержена никаким человеческим превратностям, ни печали житейской, ни горести, ни большим заботам, ни опасностям, ни коварству, ни ненависти, ни зависти, ни порочной любви, ни всему тому подобному. Здесь они размышляют уже только о Царствии Небесном, беседуя в безмолвии и глубокой тишине с лесами, горами, источниками, а наиболее всего – с Богом.

Жилища их чужды всякого шума, а душа, свободная от всех страстей и болезней, тонка, легка и гораздо чище самого тонкого воздуха. Занятия у них те же, какие были вначале и до падения Адама, когда он, облеченный славой, дерзновенно беседовал с Богом и обитал в преисполненном блаженства рае. <...>

Эти светильники мира, едва начинает восходить солнце, еще до рассвета, встают с ложа здоровые, бодрые и свежие (потому что их не возмущает никакая печаль, ни забота, ни головная тяжесть, ни труд, ни множество дел, ни что-нибудь другое тому подобное, но они живут, как Ангелы на небе). Итак, поспешно встав с ложа, бодрые и веселые, они все вместе со светлым лицом и совестью составляют один лик и как бы едиными устами поют гимны Богу всяческих, благодаря Его за все благодеяния, как частные, так и общие...

И одежда у них соответственна их мужеству. Они облечены не в длинные одежды, как люди изнеженные и расслабленные, но одежды их приготовлены, как у тех блаженных ангелов: Илии, Елисея, Иоанна и прочих апостолов – у одних из козьей, у других из верблюжьей шерсти, а некоторым довольно одной кожи, и то совсем обветшавшей.

Потом, пропев свои песни, с коленопреклонением, призывают прославленного ими Бога на помощь в таких делах, которые другим не скоро бы пришли на ум. Они не просят ни о чем настоящем, у них не бывает об этом ни слова; но просят о том, чтобы им с дерзновением стать пред страшным престолом, когда Единородный Сын Божий придет судить живых и мертвых, – чтобы никому из них не услышать того страшного голоса: не вем вас (Мф. 25:12) и чтобы в чистоте совести и обилии добрых дел совершить настоящую трудную жизнь и благополучно переплыть это бурное море.

Молитвы же их начинает отец и настоятель.

Потом, как встав окончат эти священные и непрестанные молитвы, с восходом солнечным каждый идет к своему делу и трудами многое приобретают для бедных. <...>

Если бы ты мог отворить двери сердца их и увидеть душу их и всю красоту внутреннюю, – ты упал бы на землю, будучи не в состоянии вынести сияния красоты, светлости тех одежд и блеска их совести.

Мы можем указать на великих и чудных мужей древности, но так как на людей простых видимые примеры действуют сильнее, то я посылаю их поэтому в самые обители этих святых.

У них нет никакой печали, но, как бы на небесах устроив себе хижины, они также далеко обитают от бедствий настоящей жизни и, ополчившись против диавола, борются с ним так легко, как будто играют. Устроив таким образом жилища себе, они избегают городов, общественных собраний и домов, потому что воюющему не годится сидеть в доме, но, как намеревающемуся тотчас переселиться, должно жить в таком жилище, которое легко оставить.

Таковы все те, которые живут не так, как мы. <...>

Их обитель ничем не хуже небес, потому что к ним сходят Ангелы и даже Сам Господь Ангелов... Трапеза святых свободна от всякого излишества и исполнена благочестия... Если же они захотят получше приготовить пищу, то ягоды составляют их лакомство, и здесь более удовольствия, чем на царских обедах... Постелью служит им просто трава, как сделал Христос, напитав народ в пустыне; а многие спят и не имея крова, но вместо кровли им служит небо и луна – вместо светильника, который не имеет нужды ни в масле, ни в том, кто бы поправлял его; и для них-то одних недаром светит луна.

Смотря на такую трапезу с неба, и Ангелы веселятся и радуются. В самом деле, если они радуются и об одном грешнике кающемся (Лк. 15:7), то чего не сделают для стольких праведников, подражающих им самим?

Там нет ни господина, ни раба: все рабы и все свободные. Не думай, что я говорю иносказательно. Они и рабы друг другу, и владыки друг над другом.

С наступлением вечера им не о чем сокрушаться, как это бывает со многими из людей, когда они размышляют о дневных неприятностях. После ужина им не нужно бояться разбойников, запирать двери, налагать засовы или опасаться чего-либо другого, чего обыкновенно боятся многие, гася осторожно светильники, чтобы искра не зажгла дом.

И разговор их исполнен такого же спокойствия. Они не говорят о том, о чем, совершенно и не касающемся нас, разговариваем мы, например: тот-то сделан начальником, тот лишен начальства, тот умер, а другой получил наследство, и тому подобное, но всегда разговаривают и любомудрствуют о будущем и, как бы обитающие в другом мире, как бы переселившиеся на самое небо и живущие там, всегда рассуждают о небесном: о лоне Авраамовом, о венцах святых, о ликовании со Христом; а о настоящем нет у них ни помину, ни слова... а говорят о Небесном Царстве, о настоящей брани, о кознях диавола, о великих подвигах, совершенных святыми. <...>

Отсюда очевидно, что если бы кто стал давать им царство для охранения, они не согласились бы принять; взяли бы, может быть, если бы не заботились о большем Царстве и не почитали первого делом временным.

Итак, почему мы не спешим к столь великому блаженству, не идем к этим ангелам? Почему не надеваем чистых одежд и не торжествуем этих браков, но остаемся бедными, нисколько не лучшими нищих, сидящих на распутиях, и даже еще хуже и беднее их?..

Итак, зная это, оставим всякое любостяжание и будем приобретать сокровище нетленное, восхищая со всяким тщанием Царство Небесное, – потому что невозможно, невозможно ленивому войти в это Царство. О, если бы мы все, сделавшись прилежными и бдительными, получили его, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков.

Аминь.

О нитрийских пустынниках

1

Приведены мы были и в Нитрию, где увидели многих великих отшельников. Среди них были и местные жители, а иные пришли сюда из других мест.

В добродетелях они превосходили друг друга и более всего желали первенства в аскетических подвигах. Они являли всякую добродетель и старались превзойти друг друга своею жизнью: одни из них предавались созерцанию, другие – деланию.

Когда некоторые из них еще издалека увидели нас, идущих по пустыне, то одни пошли к нам навстречу с водой, другие омыли наши ноги, третьи выстирали наши плащи; одни звали нас к трапезе, иные к изучению добродетелей, иные к созерцанию и познанию Бога: то, что каждый из них умел, он спешил предложить нам. И кто мог бы перечислить все их добродетели, не умея сказать ничего достойного?

Они живут в пустынном месте и имеют келлии на таком расстоянии одна от другой, чтобы издалека один не мог узнать другого и ничего нельзя было ни скоро разглядеть, ни услышать, – в полном безмолвии проводят они время, затворившись в своих келлиях.

Только в субботу и в воскресенье они собирались в церквах и (после разлуки) приветствовали друг друга.

Многих из них находили в их келлиях только на четвертый день (после смерти), потому что они видят друг друга только на литургиях17.

Некоторые из монахов приходили на литургию только к третьему или четвертому призыву18: так далеко они жили друг от друга.

Они имели столь великую любовь друг ко другу и остальной братии, что каждый спешил предложить свою келлию для отдыха приходящим к ним во множестве в поисках спасения.

Видели мы и одного из тамошних отцов, по имени Аммоний19. Он имел особые келлии с двором и колодцем и всем, что нужно для хозяйства.

Когда к нему пришел некий брат, ищущий спасения, и просил Аммония указать ему келлию для житья, тот сразу же вышел из своего жилища и просил брата не удаляться от келлии, пока ему не найдут крова. И оставив вновь пришедшему все, что он имел, вместе с келлиями, сам затворился в небольшой дальней келлии.

Если пришельцев, желающих спастись, было больше, он собирал всю братию: один приносил кирпичи, другой – воду, и в один день они заканчивали строительство келлий. Собирающихся поселиться в этих келлиях они звали в церковь, чтобы накормить их, и пока они там праздновали, каждый брат из своей келлии приносил в новые келлии хлеб или другие необходимые вещи, нагрузив их в милоть или к корзину, – чтобы никому из братии не было известным приношение другого. Возвращаясь вечером в келлии, братья, которые собирались там поселиться, неожиданно находили все необходимое.

Видели мы там человека по имени Дидим, старца годами, приятного на вид. Он убивал скорпионов, рогатых гадюк и аспидов ногами. Кроме него никто не дерзал этого делать, но многие из тех, которые осмеливались, погибали, как только дотрагивались до этих тварей.

Видели мы и другого отца монахов, именем Кроний20, дожившего до прекрасной старости. Он прожил сто десять лет, был одним из тех первых отшельников, которые подвизались вместе с Антонием. Он увещевал и вразумлял нас, сам вменяя себя ни во что, – столь высокого смиренномудрия достиг он в старости.

Видели мы и трех добрых братьев21. Когда их за добродетельную жизнь принуждали стать епископами, из-за большого смирения они отсекли себе уши. Хотя и дерзновенно они это совершили, однако имели в виду благую цель, что в будущем никто им не будет досаждать.

Мы видели и Евагрия, мужа ученого и красноречивого, который стяжал дар распознавания помыслов, опытным путем приобретя этот дар. Он часто приезжал в Александрию и заставлял умолкнуть еллинских философов. Евагрий советовал бывшим с нами братиям не упиваться водой: «Ибо бесы обычно приходят в места, где много воды». Много других слов о подвижнической жизни сказал он нам, укрепляя наши души.

Многие из них ни хлеба не ели, ни плодов, только горькие травы. Некоторые из них не спали всю ночь, но бодрствовали, молясь – сидя или стоя – до рассвета.

2

Посетив многих святых и прожив года три в монастырях около Александрии, где видел до двух тысяч великих, весьма ревностных и доблестных мужей, украшенных всякою добродетелью, я оттуда пошел в Нитрийскую гору. Между этой горою и Александрией находится озеро, называемое Мариа. Оно простирается миль на семьдесят.

Переплыв его, через полтора дня пришел я к горе со стороны полуденной: к сей горе прилежит большая пустыня, простирающаяся даже до Эфиопии, мазиков и Мавритании.

На горе живут до пяти тысяч мужей, которые ведут различный образ жизни, кто как может и хочет; так что можно там жить по одному, и по двое, и многим вместе. У них семь пекарней, в которых готовят хлебы и для себя, и для отшельников, удалившихся в большую пустыню, числом до шестисот.

Прожив в сей горе целый год и получив великую пользу от блаженных и преподобных отцов, каковы Орсисий Великий, Путуваст, Агион, Кроний и Серапион22, я, возбужденный многими их рассказами о древнейших духовных отцах, пошел в самую глубину пустыни.

В этой горе Нитрийской только одна церковь, весьма обширная. Возле церкви находится странноприимный дом, в котором содержат странника во все время пребывания его в горе, хотя бы оно продолжалось два или три года, пока он не захочет оставить гору. Ему дозволяют жить без дела только одну неделю, а в следующие дни ему дают дело или в саду, или в пекарне, или на поварне. Если же странник человек знатный, то ему дают читать книги, но беседовать ни с кем не дозволяют до шестого часа дня.

В этой горе живут и врачи, и аптекари. Употребляют здесь и вино и продают его. Платье себе делают все сами своими руками, так что в этом отношении они не знают нужды.

По наступлении вечера можно стать и слышать в каждой келлии хвалебные песни и псалмы, воспеваемые Христу, и молитвы, воссылаемые на небеса: иной подумал бы, что он восхищен и перенесся в рай сладости.

В церковь собираются только по субботам и по воскресным дням. При этой церкви восемь пресвитеров; но доколе жив первый пресвитер, прочие не служат, не судят и не говорят поучений, а только совосседают с ним в безмолвии.

Великий Орсисий и с ним многие другие святые старцы, которых мы видели, были современниками блаженному Антонию. Из них Великий Орсисий сам мне рассказывал, что он знал и Аммона Нитрийского, душу которого видел Великий Антоний, когда ее приняли Ангелы и возносили на небо. Говорил он еще, что знал и Пахомия Тавеннисского23, имевшего дар пророческий и бывшего архимандритом трех тысяч мужей. О его добродетелях расскажу после.

О местности, носящей название келлий

За Нитрийской горой, дальше в глубине пустыни, на расстоянии десяти миль, находится местность, которую по множеству рассеянных в пустыне келлий так и называют Келлиями. Сюда удаляются только те, кто достаточно приготовился к более уединенной жизни в Нитрии. Пустыня весьма обширна, и келлии находятся одна от другой на столь большом расстоянии, что обитатели их не могут ни видеть, ни слышать друг друга. Отшельники живут по одному в келлии и в глубоком безмолвии, в ненарушаемой тишине. Только по субботам и дням воскресным они сходятся все вместе в храм и только тогда видят друг друга, как бы являясь друг другу с неба. Если кто-нибудь не окажется в собрании, все тотчас узнают, что его удержала в келлии какая-нибудь болезнь. Тогда все считают своим долгом навестить его, – только не все сразу, но по одному в разное время, и каждый приносит с собой что-нибудь для утешения больного. Под другим же предлогом никто не дерзает нарушить безмолвия своего ближнего, – разве только тот, кто одарен особым даром назидания, зайдет к кому-либо со сладостным словом утешения, подобно тому как могучих бойцов помащают елеем на поприще для состязания. Многие из них приходят в церковь за три и за четыре мили: так далеко отстоят одна от другой их келлии! Но любовь между ними так сильна, так глубоки чувства их расположения друг к другу да и ко всем братиям, что они служат предметом удивления и примером для всех. Вот почему при первой же вести, что кто-нибудь желает жить с ними, каждый спешит предложить свою келлию.

Жизнь отшельников в скитской пустыне

Пришли мы в Теренуфу, к авве Феодору александрийскому.

Старец говорил нам: «Воистину, чада, скитские монахи совсем ослабили строгую скитскую жизнь, по предсказанию старцев24.

Поверьте, чада, мне, старику, что прежде у скитских иноков наблюдалась великая любовь, и строгое воздержание, и дар разумения. И я застал еще там старцев, которые вовсе не принимали пищи, если кто-нибудь не заходил к ним.

Между ними жил старец Аммоний, живший близ меня. Зная его образ жизни, я каждую субботу навещал его, чтобы он, ради моего прихода, вкусил пищи.

И все они наблюдали такое правило: в какое бы время кто ни пришел к ним, должен был сотворить молитву, а старцы между тем готовили трапезу и потом вместе вкушали пищу».

Павел Препростый

1

Расскажу теперь, что я слышал от святого раба Христова Иеракса, также от Крония и многих других братий.

Некто Павел, сельский земледелец, чрезвычайно незлобивый и простой нравом, сочетался браком с женою, весьма красивою, но бесчестного поведения: она уже давно грешила, только муж не знал этого.

Однажды, пришедши с поля домой внезапно, он открыл ее связь с человеком посторонним. Промысл обратил сей случай во благо для Павла.

Он оставляет ту жену, потом, никому не сказав ни слова, обходит восемь монастырей и, пришедши к блаженному Антонию, стучится в двери.

Антоний, вышедши, спрашивает его: «Что тебе нужно?» Павел отвечает ему: «Хочу быть монахом». – «Не можешь, – сказал Антоний, – тебе уже шестьдесят лет; ступай лучше опять в свое селение, работай и живи в трудах, благодаря Бога; ты не можешь перенести скорбей пустыни».

Старец опять отвечал: «Я все буду делать, чему ты научишь меня». – «Я сказал тебе, – продолжал Антоний, – что ты стар и не можешь быть монахом; ступай отсюда: если же тебе хочется быть монахом, то поди в общежительный монастырь, где много братии, которые могут снисходить к немощам твоим. А я здесь живу один, ем чрез пять дней, и то не досыта».

Сими и подобными словами Антоний отгонял от себя Павла, и чтобы не пустить его к себе, запер дверь и три дня не выходил из-за него, даже для своих нужд. А старец все стоял и не отходил.

На четвертый день Антоний, по необходимости отворив дверь, вышел и, увидев опять Павла, сказал ему: «Отойди отсюда, старец; чего ты от меня домогаешься? Нельзя тебе здесь остаться». – «Невозможно мне умереть в другом месте, как здесь», – отвечал Павел.

Посмотрев на него и видя, что с ним ничего нет съестного: ни хлеба, ни воды и ничего другого – и что он уже четвертый день остается совсем без пищи, Великий Антоний подумал: «Как бы он, не привыкши поститься, не умер и не положил пятна на душу мою», – и после этого принял Павла к себе, сказав ему: «Можешь спастись, если будешь послушен и станешь делать все, что услышишь от меня». – «Все буду делать, что ни прикажешь», – отвечал Павел.

И начал Антоний в следующие дни вести такую суровую жизнь, какой не вел и в ранней юности.

Искушая Павла, он сказал ему: «Стой здесь и молись до тех пор, пока я не приду и принесу тебе работу»; потом, ушедши в пещеру, смотрел на него в окно и видел, как он, палимый зноем, простоял на том месте целую неделю неподвижно.

Затем, намочив пальмовых ветвей, сказал ему: «Возьми и плети веревку вот так, как я».

Старец плел до девятого часа и с великим трудом сплел веревку в пятнадцать локтей длиною. Посмотрев на плетенье, Великий Антоний был недоволен им и сказал Павлу: «Дурно сплел, расплети и начни снова». Между тем Павел уже четыре дня ничего не ел в таких преклонных летах!

Антоний изнурял так Павла для того, чтобы этот старец, вышедши из терпения, убежал от него и бросил монашество.

Но он расплел веревку и начал плести ее снова из тех же ветвей, хотя это было уже труднее прежнего, потому что ветви крутились от первого плетенья.

Антоний Великий, видя, что старец и не пороптал, и не помалодушествовал, и нисколько не оскорбился, даже вовсе не изменился в лице, сжалился над ним и при захождении солнца сказал ему: «Не съесть ли нам, отец, кусок хлеба?» – «Как тебе угодно, авва», – отвечал Павел.

Это еще более тронуло Антония, что он не побежал тотчас же, как услышал о пище, но отдал на его волю. «Так поставь стол», – сказал Антоний старцу; он сделал это.

Антоний принес и положил на стол четыре сухих хлебца, унций25 по шести каждый, и размочил для себя один, а для него три; потом начал петь псалом, какой знал, и, пропев его двенадцать раз, столько же раз молился, чтобы и в этом испытать Павла. Вместе с Великим молился и старец, и еще усерднее его.

После двенадцати молитв Антоний сказал ему: «Пойди, ешь». Но как только он сел за стол и стал брать хлеб, Антоний сказал ему: «Сиди и не ешь до вечера, а только смотри на хлеб». Наступил вечер, а Павел все не ел; тогда Антоний сказал ему: «Вставай, помолись и ложись спать». Павел так и сделал.

В полночь Антоний разбудил его на молитву и продолжал молитвы до девятого часа дня.

Приготовив потом трапезу, он опять пригласил к ней Павла, и они сели есть уже поздно вечером. Антоний Великий, съев один хлебец, другого не брал; а старец, евши медленнее, не успел еще съесть и начатого им хлебца. Дождавшись, пока он кончит, Антоний сказал ему: «Возьми другой хлебец». – «Если ты будешь есть, то и я, – отвечал Павел, – а если ты не будешь, то и я не буду».– «Для меня довольно, – сказал ему Антоний, – я монах». – «И для меня довольно, – отвечал Павел Великому, – и я хочу быть монахом».

Тогда они встали и Антоний прочитал двенадцать молитв и пропел двенадцать псалмов. После молитв они уснули немного первым сном, потом опять встали и пели псалмы от полуночи до самого дня.

Затем Антоний послал Павла обойти пустыню, сказав ему: «Через три дня приходи сюда».

Сделав это и застав у Антония несколько братий, Павел спросил его, что прикажет ему делать. Антоний отвечал: «Ни слова не говоря, служи братиям и ничего не вкушай, пока братия не отправятся в путь». И так целые три недели Павел не вкушал ничего. Братия спросили его: «Почему ты молчишь?» Павел ничего не отвечал. Тогда Антоний сказал ему: «Что ты молчишь? Поговори с братиями», – и он стал говорить.

Однажды Павлу принесли сосуд меду, и Антоний сказал ему: «Разбей сосуд, пусть мед весь вытечет»; он так и сделал. «Собери опять мед», – сказал Антоний; и это было сделано. Потом Антоний говорит ему: «Собери мед в другой раз в раковину так, чтобы не было в нем никакого сору». Еще велел ему Антоний целый день черпать воду. В другой раз разодрал у него одежду и приказал сшить ее, и тот сшил снова.

Сей муж стяжал такое послушание, что ему дана была от Бога власть изгонять бесов.

Великий Антоний, видя, что старец ревностно подражает ему во всяком роде подвижничества, сказал ему: «Смотри, брат! Если ты можешь ежедневно так подвизаться, то оставайся со мною». Павел отвечал: «Может быть, ты покажешь мне со временем и больше что-нибудь, не знаю; но что доселе ты делал при мне, все то и я делаю легко».

На другой день после сего Антоний сказал Павлу: «Во имя Господа, ты уже стал монахом».

Уверившись наконец вполне, что раб Христов Павел хотя весьма прост и неучен, но совершен душою, блаженный Великий Антоний спустя несколько месяцев при содействии благодати Божией устроил ему особую келлию, поприща за три или за четыре от своей, и сказал: «Вот ты, при помощи Христовой, стал уже монахом; живи теперь один, чтобы испытать искушение и от демонов»26.

Прожив год в уединении, Павел Простой, за высокое совершенство в добродетели подвижнической, удостоился дара изгонять демонов и целить всякие болезни.

Однажды привели к блаженному Антонию в крайней степени бесноватого юношу; в него вселился главный лютейший демон, который даже изрыгал хулы на небо. Антоний Великий, посмотрев на юношу, сказал приведшим его: «Это не мое дело; я не получил еще власти над сим главным чином демонов; этот дар имеет Павел Простой». Сказав сие, блаженный Антоний вместе с ними пошел к доблестному Павлу и, пришедши к нему, сказал: «Авва Павел! Изгони демона из этого человека, дабы он здравым возвратился в дом свой и славил Господа». Павел спросил его: «А ты что?» – «Мне некогда, – отвечал Антоний, – у меня есть другое дело», – и, оставив у него отрока, ушел в свою келлию.

Незлобивый старец встал, совершил усердную молитву и, призвав бесноватого, говорит: «Авва Антоний повелевает тебе выйти из сего человека, чтобы он, выздоровев, славил Господа». Диавол с ругательством вскричал: «Не выйду». Павел, взяв свою милоть, стал бить ею бесноватого по спине, говоря: «Выйди, авва Антоний повелевает». Но демон стал еще сильнее поносить Павла вместе с Антонием: «Старые вы тунеядцы, сонливые, ненасытные, никогда не довольные своим! Что общего у нас с вами? Что вы мучите нас?»

Наконец Павел сказал: «Выйди, или я пойду и скажу Христу; если ты не выйдешь, клянусь Иисусом, я тотчас пойду скажу Ему – и тогда горе тебе!» Лютый демон начал поносить и Иисуса, продолжая кричать: «Не выйду».

Разгневавшись на демона, святой Павел вышел из своей келлии в самый полдень. (В это время, особенно в этих местах, бывает у египтян такой жар, как будто в пещи вавилонской.)

И стал он на горе, как неподвижный столп под открытым небом, и молился так: «Иисусе Христе, распятый при понтийском Пилате! Ты видишь, что я не сойду с камня, не буду ни есть ни пить до смерти, если Ты не услышишь меня теперь, и не изгонишь беса из сего человека, и не освободишь его от духа нечистого».

Еще взывал простой и смиренномудрый Павел к Иисусу, еще не окончил слова чистых уст его, как бес вскричал внизу у келлии: «Выйду, меня насильно изгоняют; оставляю этого человека и больше не приду к нему; смирение и простота Павла изгоняют меня, и я не знаю, куда идти». Тотчас бес вышел и, превратившись в огромного дракона локтей в семьдесят, ушел в Чермное море.

Так исполнилось сказанное Духом Святым: явленную веру возвещает праведный (Притч. 12:17); и в другом месте: глаголет Господь... на кого воззрю, токмо на кроткаго и молчаливаго и трепещущаго словес Моих (Ис. 66:2). (Обыкновенно низшие демоны изгоняются мужами, высокими в вере, а начальственные демоны прогоняются смиренными.)

Вот чудеса простого и смиренномудрого Павла! Весьма много совершил он и других еще больших чудес. Братия все звали его Простым.

2

Между учениками святого Антония был Павел, по прозвищу Препростый.

Вот что было началом его обращения. Однажды он застал свою жену на месте прелюбодеяния. Не сказав ни слова, он ушел в глубокой печали из дома.

Удалившись в пустыню, он долго блуждал там с тоскою в сердце. Достигнув обители Антония, он решил остаться здесь по удобству местности. Явившись к Антонию, Павел стал просить его указать ему путь спасения.

Заметив простосердечие пришельца, Антоний сказал ему, что он может достигнуть спасения, если будет слушаться его внушений. Павел отвечал, что он будет исполнять все, что ему будет приказано. Антоний пожелал испытать твердость его обещания.

Павел стоял у входа в келлию, и Антоний сказал ему: «Молись и ожидай меня здесь, пока я не выйду». Удалившись в глубину пещеры, Антоний не выходил целые сутки. Незаметно для Павла он часто смотрел на него из оконца: Павел непрестанно молился и неподвижно стоял на указанном месте, несмотря на зной солнца и холод ночи.

На другой день Антоний вышел из пещеры и стал наставлять его тому, как он может облегчить себе уединение рукоделием: «Телесный труд исполняется руками, а дело Божие требует созерцания ума и сосредоточенности духа».

Затем Антоний повелел ему пищу принимать под вечер, но запретил наедаться досыта. В особенности советовал воздерживаться от излишества в питье воды, которое возбуждает воображение, подобно тому как плоть разгорячается от вина.

Подробно наставив, Антоний поселил Павла по соседству с собой, указав ему келлию в трех милях расстояния от своего жилища, и повелел ему подвизаться, исполняя его наставления.

Часто навещая его, Антоний радовался, видя, что он со всем усердием и бодростью исполняет все, чему был научен.

Однажды посетили Антония братия, великие и совершенные мужи. Случилось прийти вместе с ними и Павлу. Зашла беседа о предметах глубоких и таинственных. Много говорили о пророках и Спасителе нашем. Павел в простоте сердца спросил: «Кто жил на земле прежде: Христос или пророки?» Блаженный Антоний, смутившись немного от детской простоты такого вопроса, с ласковым движением, обычным ему при обращении с простецами, приказал ему молчать и идти домой. Тот, исполняя все слова Антония, как заповеди Божии, возвратился к себе в келлию и совсем перестал говорить, как бы получив на то повеление. Узнав об этом, Антоний недоумевал, почему ему вздумалось хранить молчание, когда он ему того не заповедал. Повелев ему говорить, спросил: «Скажи мне, зачем ты хранишь молчание?» – «Ты, отче, – отвечал Павел, – сказал мне, чтобы я шел домой и молчал».

Антоний был изумлен... Попросту сказанное слово было так свято соблюдено...

«Ну! – воскликнул он. – Он всех нас пристыдил. Мы не слушаем того, что нам говорят с неба, а он исполняет всякое слово, случайно сорвавшееся с языка...»

Желая научить его полному послушанию, святой Антоний обыкновенно запрещал ему спрашивать о цели и причине того, чем испытывалось его послушание.

Так, однажды он приказал ему в течение всего дня черпать воду из колодца и выливать на землю; в другой раз – расплетать и снова сплетать корзины или распарывать одежду и снова сшивать и снова распарывать и многое другое в таком же роде... И научился Павел без всякого противоречия исполнять все, что бы ему ни приказывали, хотя бы то и противоречило смыслу...

Таким-то образом достиг Павел высоты духовного совершенства. И указывая на него, блаженный Антоний поучал: «Желающий в возможной скорости достигнуть совершенства, не должен быть ни учителем сам себе, ни следовать собственным желаниям, как бы они ни казались правильными, но, по заповеди Спасителя, отречься прежде всего от самого себя и отвергнуть свои желания. Спаситель Сам о Себе сказал: яко снидох с небесе, не да творю волю Мою, но волю пославшего Мя Отца (Ин. 6:38). Бесспорно, воля Христа была не противна воле Отца; однако Пришедший не оказался бы послушным, если бы творил Свою волю. Не тем ли более мы окажемся виновными в непослушании, если будем исполнять свои пожелания? Вот этот Павел – образец всем нам! Своим послушанием и простотою духа он достиг столь высокой степени благодатных дарований, что Господь явил через него гораздо большие силы, чем через самого его наставника...»

И вот, по избытку духовных дарований Павла, много народу стало стекаться к нему из разных стран для получения исцелений. Блаженный Антоний начал опасаться, как бы он не скрылся в глубину пустыни, избегая докучного многолюдства. Конечно, туда к нему немногие могли бы прийти. И повелел он ему оставаться на том же месте, взяв на себя прием приходящих. Кого же не мог исцелить, тех отсылал к Павлу, как к получившему от Бога большую благодать исцелений, и Павел исцелял их.

Принял он однажды бесноватого, который, подобно бешеной собаке, кусал всякого, подходившего к нему. Усердно молился Павел, да изгонит демона, мучившего несчастного. Но исцеление не совершалось... Павел в простоте своего сердца вдруг, подобно малым детям, воскликнул:

«Не буду же я есть сегодня, если Ты не исцелишь его!»

И Бог послушал Павла, подобно слуге капризного хозяина, и бесноватый получил здравие. Такую веру и упование на Господа имел Павел!

3

Авва Павел Простой, ученик святого Антония, рассказывал отцам о следующем событии: однажды пришел он в монастырь для посещения и ради пользы братии; после обыкновенных взаимных приветствий они пошли в святую Божию церковь для совершения обычной службы.

Блаженный Павел внимательно смотрел на каждого входящего в церковь, с каким кто расположением души приходил к службе. Ибо он имел такую благодать, данную ему от Господа, что в каждом видел, какова душа его, как мы друг у друга видим лица.

Все входили со светлым взором и веселым лицом; с каждым шел Ангел, радуясь о нем.

Но увидал он одного брата мрачным, все тело у него было черно; с обеих сторон держали его демоны и влекли за собой, надевая намордник на лицо его, а святой Ангел шел поодаль с печальным и поникшим взором. Павел прослезился и, сидя у церкви, ударял себя в грудь и горько оплакивал того, кого он видел в таком жалком состоянии.

Братия, увидев такую необычайную и внезапную перемену в старце, его скорбь и слезы, убеждали его сказать, отчего он плачет, – думали, не плачет ли он, заметив в них какой-нибудь порок общий. Упрашивали его идти с ними к службе, но Павел, отвергнув их, молча сидел вне церкви и горько плакал о том, кого он видел в таком жалком состоянии.

Спустя немного, когда кончилось служение и все выходили, Павел опять внимательно смотрел на каждого, желая узнать, в каком состоянии выходят из церкви. И вот видит: выходит из церкви брат, который прежде был мрачен и имел все тело черное, – теперь лицо его светло, тело бело, демоны идут за ним издали, а святой Ангел идет рядом с ним и светло радуется о нем. Павел воспрянул от радости и, благословляя Бога, взывал: «О неизреченное Божие человеколюбие и благость!»

Он побежал, стал на высокой лестнице и громким голосом восклицал: приидите и видите дела Божия (Пс. 45:9), как они страшны и сильны. Приидите и видите Того, Иже всем человеком хощет спастися и в разум истины прийти (1Тим. 2:4). Приидите, поклонимся и припадем Ему (Пс. 94:6) и скажем: «Ты один можешь отпускать грехи!»

Братия с поспешностью сбежались, желая слышать, что говорит Павел. И когда собрались все, Павел рассказал, что открыто было ему при входе в церковь и что после того.

Он просил брата открыть причину, почему Бог внезапно благоволил сделать с ним такую перемену.

Изобличенный Павлом, брат откровенно пред всеми исповедал дела свои. «Я, – говорил он, – человек грешный, с давнего времени и доселе предавался блудодеянию. Войдя ныне в святую Божию церковь, услышал я слова святого пророка Исаии или, лучше, слова Самого Бога, говорящего через пророка: измыйтеся, и чисти будите, отымите лукавства от душ ваших пред очима Моима... научитеся добро творити... и аще будут греси ваши яко багряное, яко снег убелю... и аще хощете и послушаете Мене, благая земли снесте (Ис. 1:16–19).

Я – блудник, – продолжал он, – пораженный до глубины души словами пророка, сокрушаясь в сердце, сказал Богу: “О, Боже! Пришедый в мир грешники спасти (1Тим. 1:15), исполни и на мне, грешном и недостойном, то, что Ты обещал ныне через пророка Твоего. Вот отныне даю Тебе слово, что впредь – не буду делать греха сего, отвергая всякое беззаконие, буду отныне служить Тебе с чистой совестью! Ныне, Владыко, от сего часа приими меня, кающегося Тебе и обещающего удаляться от всякого греха!» С такими обетами, – говорил брат, – вышел я из церкви, положив в душе своей не делать более ничего худого пред Богом».

Аммон нитрийский

Передавали нам, что начало пустынножительства в Нитрии положил Аммон – тот самый, душу которого, по разлучении ее с телом, видел возносящейся на небо святой Антоний, как видно из жизнеописания блаженного Антония.

Аммон был сын богатых и благородных родителей. Они принуждали его вступить в брак. Аммон исполнил волю родителей. Брак состоялся. Молодые были отведены в брачный покой и остались совершенно одни.

И начал тогда Аммон говорить своей молодой супруге о целомудрии и хранении девства: «Растление, без сомнения, и поведет к тлению. Напротив, – целомудрие породит нетление. Лучше нам обоим сохранить девство, чем потерпеть друг от друга растление».

Девица согласилась с ним, и взаимным молчанием охранялась тайна целомудрия27.

Прошло много времени. Только один Бог был свидетелем их воздержания. Соединенные более духом, чем плотью и кровью, после смерти родителей они разлучились: муж поселился в ближайшей пустыне, а жена осталась дома.

В скором времени она собрала к себе много дев, посвятивших себя Богу, а муж ее – великое множество отшельников.

Когда он еще в глубоком уединении пребывал в пустыни, привели к нему юношу, подвергшегося бешенству от укушения бешеной собаки. Родители просили помолиться за него.

«Зачем вы утруждаете меня? – сказал Аммон. – То, о чем просите, выше моих заслуг. Впрочем, не скрою от вас, что его исцеление зависит от вас самих. Возвратите вдовице украденного вами вола – и ваш сын получит здравие».

Родители затрепетали, видя, что втайне совершенные ими поступки известны человеку Божию. Вместе с тем они возрадовались, что он указал путь к выздоровлению больного. Похищенное немедленно было возвращено, и юноша, по молитве человека Божия, получил исцеление.

Однажды пришли к нему посетители. Желая испытать их, он сказал, что ему необходима бочка для воды на случай прихода посетителей. Ему обещали доставить ее.

Но один из пришедших счел это для себя тягостным: «Я боюсь за своего верблюда, если возложить на него такую тяжесть». – «У тебя верблюд, а у меня осел, – ответил другой. – Твой верблюд не донесет тяжести, а мой осел, по-твоему, донесет?!» – «Делай как знаешь! – возразил первый. – Было бы тебе известно: я не стану губить своего верблюда». – «Хорошо! – ответил второй. – Я возложу на моего осла ношу, которую ты считаешь тяжелой для верблюда. Святость человека Божия и невозможное сделает возможным». И, возложив бочку на осла, пришел он к человеку Божию. Осел и не чувствовал на себе никакой тяжести. «Хорошо ты сделал, что привез бочку на осле, – сказал Аммон. – Верблюд-то у твоего товарища пал...» И, возвратившись, человек тот нашел все так, как предсказал слуга Божий.

Много и других знамений явил чрез него Бог.

Когда нужно было ему перейти реку Нил28 и он затруднялся раздеться, – силою Божией внезапно перенесен он был на другой берег.

Припоминали нам, что блаженный Антоний много удивлялся его праведной жизни и духовным совершенствам29.

Епископ Аммон

Один брат обратился к авве Аммону, говоря: «Скажи мне слово». И старец отвечает ему: «Иди и размышляй так, как размышляют преступники, сидящие в тюрьме. Ибо они всегда спрашивают: “Где правитель и когда он придет?"– и от ожидания плачут. Подобным образом и монах должен всегда пребывать во внимании, обличать душу свою и говорить: “Горе мне! Как я предстану пред судейским седалищем Христовым? И как буду оправдываться?» И если будешь рассуждать подобным образом, то сможешь быть спасенным». *

* * *

Рассказывали об авве Аммоне, что он убил василиска. Когда однажды авва пошел в пустыню, чтобы зачерпнуть воды из колодца, то он увидел василиска и, пав на лицо свое, сказал: «Господи!

Либо я, либо он должен умереть». И тут же василиск благодаря силе Христовой лопнул.

* * *

Авва Аммон сказал: «Четырнадцать лет провел я в Скиту, моля Бога о том, чтобы Он даровал мне [силу] победить гнев».

* * *

Один из отцов сказал: «В Келлиях был некий духовный старец, одевающийся в плетенную из тростника рогожу. Однажды пришел он к авве Аммону. Увидев старца, носящего рогожу, авва сказал: «Это не принесет тебе никакой пользы».

И старец [спрашивая духовного совета] вопросил авву: «Три помысла приводят меня в смятение: один побуждает проводить [все] время в пустыне, другой – уйти на чужбину, где меня никто не знает, а третий – затвориться в келлии, ни с кем не видеться и есть через два дня». Авва Аммон ответил: «Не следует делать ничего из этого, но лучше сядь в келлии своей, ешь понемногу каждый день и имей в сердце своем слово мытаря – тогда сможешь спастись».

* * *

Случилось братиям [потерпеть] оскорбление в месте, где они пребывали, и, желая покинуть его, они пришли к авве Аммону. Старец в это время [куда-то] плыл и, увидев их, идущих по берегу реки, сказал корабельщикам: «Высадите меня на землю». Подозвав братий, он сказал им: «Я – Аммон, к которому вы идете». И, утешив сердца их, уговорил их вернуться туда, откуда они ушли. Ибо случившееся не наносило вреда душе их, но было [лишь] оскорбление человеческое.

* * *

Однажды авва Аммон пошел, чтобы переправиться через реку. Он нашел готовое [к отплытию] судно и сел около него. В это время подплыл другой корабль, идущий в то же место, и бывшие в нем люди стали звать: «Поплыли с нами, авва!» Он же ответил: «Я взойду только на общественное судно»30.

С собой [авва] имел связку пальмовых ветвей; он сел, плетя веревку, а затем вновь распуская ее, [и плел] до тех пор, пока [общественное] судно не отчалило и он не переправился [на другой берег].

Братия, поклонившись ему, спросили: «Для чего ты делал это?» Старец ответил: «Чтобы не ходить мне всегда озабоченным спешкой».

Это является примером для нас, дабы шествовали мы путем Божиим в [спокойном] состоянии [духа].

* * *

Однажды авва Аммон отправился, чтобы посетить авву Антония, и сбился с пути; присев, он соснул немного. А проснувшись, стал молиться Богу, говоря: «Молю Тебя, Господи Боже мой, не погуби создания Твоего!» И он увидел словно руку человеческую, свисающую с неба, которая показывала ему дорогу до тех пор, пока он не дошел и не стал у пещеры аввы Антония.

* * *

<...> Авва Аммон достиг такого преспеяния, что в силу преизобилия доброты не ведал никакого зла.

Когда он стал епископом, то привели к нему девицу, носившую во чреве, и сказали: «Такой-то сделал это; наложи на них епитимию». Аммон, перекрестив ее чрево, повелел дать ей шесть пар полотна и изрек: «Боюсь, что когда придет ей время родить, не умерла бы она или ее дитя; тогда не в чем будет их хоронить». А бывшие с ним настаивали: «Зачем ты это делаешь? Наложи на них епитимию». Он же ответил: «Посмотрите, братия, – она уже близка к смерти; что другое могу я сделать?» И отпустил ее.

Так старец никогда не осмеливался осудить кого-нибудь.

* * *

Рассказывали о нем: какие-то люди пришли к нему, чтобы он рассудил их. Но старец прикинулся глупым, и тогда женщина, стоявшая близ него, сказала: «Старец этот – юродивый». Старец, услышав ее слова, подозвал женщину и сказал: «Сколько трудов совершил я в пустынях, чтобы стяжать это юродство, и неужели сегодня через тебя я должен потерять его?» *

* * *

Однажды авва Аммон пошел в одно место на трапезу. Там был один [брат], о котором ходила дурная молва; и случилось так, что в келлию этого брата зашла одна женщина.

Жители того селения, прослышав про это, возмутились и собрались вместе, чтобы изгнать его из келлии. Узнав, что епископ Аммон находится тут, пришли и просили его пойти с ними. Проведав про это, брат спрятал женщину в большой пифос31. Придя вместе с толпой, авва Аммон узнал о случившемся, но ради Бога скрыл дело.

Войдя, он сел на пифос и повелел обыскать келлию. Когда ее обыскали и не нашли женщину, авва Аммон сказал: «Что это значит? Бог простит вас». Помолившись, он приказал всем удалиться и, взяв за руку брата, сказал ему: «Брат, внимай себе». Сказав это, ушел.

* * *

Авву Аммона спросили: «Что есть узкий и тесный путь?» Он ответил: «Узкий и тесный путь есть [постоянное] принуждение своих помыслов и отсечение собственных желаний ради Бога. Об этом и говорят слова: вот, мы оставили все и последовали за тобою (Мф. 19:27)».

* * *

Авва Пимен передает слова аввы Аммона: «Один человек все время носит с собой топор, но не находит дерева [которое он мог бы срубить]. А другой, опытный в этом деле, несколькими ударами быстро срубает дерево». Он говорит, что «топор» есть способность различения.

* * *

Авва Пимен передает еще и такое изречение аввы Аммона: «Некто провел в келлии сто лет, но так и не научился как должно сидеть в келлии».

Макарий Великий

4

Опасаюсь повествовать и писать о тех многих, великих и для неверующего почти невероятных подвигах, которыми наполнена добродетельная жизнь святых и бессмертных отцов Макария Египетского и Макария Александрийского, мужей доблестных и подвижников непобедимых. Опасаюсь, чтобы не почли меня лжецом, – а изречение Духа Святого ясно показывает, что Господь погубит всех, говорящих ложь (Пс. 5:6).

Но я, по благодати Господней, не лгу, и ты, вернейший Лавс32, не сомневайся в подвигах святых отцов, напротив – прославляй сих достославных и истинно блаженных мужей, которые и имена получили соответствующие святым трудам их в подвижничестве.

Первый подвижник Христов, по имени Макарий, был родом египтянин; а второй по времени, но первый по доблестям монашеским, называвшийся Макарием, был александрийский гражданин и продавал закуски.

Прежде расскажу о добродетелях Макария Египетского, который жил девяносто лет и из них шестьдесят провел в пустыне. Придя в нее тридцати лет от роду, он, хотя по возрасту был моложе других, в продолжение десяти лет так мужественно переносил труды подвижнические, что удостоился особенного отличия: его называли отроком-старцем, потому что он не по возрасту преуспевал в добродетелях.

Сорока лет от роду он получил власть над духами, дар целить болезни и дух пророчества; удостоился также и досточтимого священства.

Во внутренней пустыне, называемой Скитом, жили с ним два ученика: один из них был у него слугою и всегда находился при нем для приходивших врачеваться, а другой жил в отдельной келлии.

По истечении долгого времени, своим проницательным оком прозрев будущее, святой говорит служившему при нем ученику, именем Иоанн, впоследствии ставшему пресвитером на месте святого Макария (ибо Макарий Великий был удостоен пресвитерства): «Послушай меня, брат Иоанн, и прими благодушно мое увещание: оно будет полезно тебе. Ты в искушении; тебя искушает дух сребролюбия. Это открыто мне. Я знаю также, что если ты благодушно примешь мое вразумление, то будешь совершен в деле Божием на месте сем, прославишься, и зло не приблизится к келлии твоей; если же не послушаешь меня, с тобою будет то же, что с Гиезием (4Цар.5), недугом которого заражен ты».

Случилось, что Иоанн, по успении бессмертного Макария, преслушал слова его, а послушал того, кто сребролюбием довел до удавления Иуду. Когда прошло еще пятнадцать или двадцать лет, Иоанн, удерживавший у себя достояние бедных, был поражен такою проказою, что на теле его не было здорового места, на котором можно было бы положить палец. Вот пророчество святого Макария!

Излишне будет и говорить о том, какие блаженный употреблял пищу и питие. Тогда не только между тамошними монахами, но и между беспечнейшими из живущих по другим местам нельзя было найти предававшихся пресыщению; причина этого, с одной стороны, недостаток в необходимом, с другой – ревность по Боге живших там, из коих каждый старался превзойти другого различными подвигами.

Расскажу и о других подвигах сего небесного мужа, Макария. Говорят об этом святом, что он непрестанно приходил в восторг и гораздо больше времени проводил в беседе с Богом, нежели в земных занятиях. Рассказывают также и о различных чудесах его.

Один распутный египтянин предался любви к благородной женщине, которая была замужем. Не успев обольстить ее, потому что она была верна своему мужу, за которого вышла девою, бесстыдный прибег к чародею и говорил ему: «Или заставь ее любить меня, или сделай своим искусством то, чтобы муж бросил ее». Чародей, получив от него хорошую плату, употребил свои чары и заклинания. Но не смог возбудить любви в ее сердце и сделал так, что всем, кто только смотрел на нее, она казалась лошадью.

Муж ее, придя домой, увидел жену свою в образе лошади. Позвав пресвитеров селения, он ввел их в свой дом и показал им ее; но и они не поняли постигшего ее несчастья. Наконец, к прославлению Бога и к явлению добродетели святого Макария, пришло на мысль мужу отвести ее в пустыню к преподобному.

Когда они пришли, братия стояли у келлии святого Макария и, не допуская мужа этой женщины, говорили ему: «Зачем ты привел сюда эту лошадь?» Муж отвечал им: «Чтобы помогли ей молитвы праведного». Они сказали ему: «Что с ней случилось худого?» Он отвечал: «Эта лошадь, которую вы видите, была несчастная жена моя; и я не знаю, как она обратилась в лошадь. Ныне вот уже три дня, как она ничего не ела».

Братия, услышав сие, сказали об этом рабу Христову Макарию, который молился уже об этой женщине в своей келлии, ибо, когда они еще шли к нему, ему было откровение от Бога. Он молился, чтобы ему открыта была причина случившегося, и во время молитвы узнал все, как что было. Когда же братия объявили святому Макарию, что кто-то привел сюда лошадь, он сказал им: «Вы смотрите не своими глазами: это – женщина, какою и создана, она не превратилась [в лошадь], а только глазам обольщенных кажется такою».

Когда привели к нему ее, он благословил воду и, облив женщину с головы, помолился над ее головою и тотчас сделал, что все смотревшие на нее увидели в ней женщину. Приказав принести ей пищу, он дал ей есть и, таким образом исцелив ее, отпустил с мужем; и они благодарили Бога.

А человек Христов дал ей следующее наставление: «Никогда не оставляй посещения церкви; никогда не уклоняйся от приобщения Христовых Таин; несчастие случилось с тобою оттого, что ты уже пять недель не приступала к Пречистым Тайнам Спасителя нашего».

Вот другое деяние великого его подвижничества: долгое время жизни своей он делал подземный проход, простиравшийся от его келлии на полстадии, и на конце сего прохода устроил большую пещеру. Когда очень многие беспокоили его, он тайно уходил из своей келлии в пещеру, и уже никто не находил его. Один из ревностных учеников Макария рассказывал нам, что святой, пока шел подземным ходом до пещеры, совершал двадцать четыре молитвы и столько же на возвратном пути.

О нем прошел слух, что он воскресил даже мертвого, для убеждения одного еретика, отвергавшего воскресение тел. Этот слух был очень силен в пустыне.

Однажды к сему святому мужу был приведен бесноватый юноша. Привела его мать, которая горько рыдала о нем. Его с двух сторон держали двое других юношей. Демон (обитавший в нем) имел такую силу, что, съев три меры хлеба и выпив киликийское ведро воды, то и другое извергал и обращал в пар. Съеденное и выпитое им было истребляемо, как огнем. (Действительно, есть особый разряд демонов, называемый огненным. Между демонами, как и между людьми, есть различия, зависящие, впрочем, от разности не в существе, а в воле.) Упомянутый юноша, когда не получал достаточного количества пищи от матери, часто ел свое извержение и пил свою мочу.

Так как мать, с плачем и стенаниями о чрезвычайном несчастье своего сына, долго просила и молила святого [помочь ему], то непобедимый подвижник Христов Макарий, взяв к себе юношу, усердно помолился о нем Богу, – и через день или два демон перестал мучить его.

Тогда святой Макарий сказал матери юноши: «Сколько хочешь, чтобы ел сын твой?» Она отвечала: «Молю тебя, вели ему есть по десяти фунтов хлеба». Святой, сильно упрекнув ее за то, что она назначила много, сказал: «Что ты это сказала, женщина!» Помолившись о юноше семь дней с постом и изгнав из него лютого демона многоядения, святой определил ему меру пищи до трех фунтов хлеба, которые он должен был употреблять, делая свое дело. Таким образом разрушитель всякого демонского действия подвижник Христов Макарий, по благодати Божией и богоугодному своему житию исцелив юношу, отдал его матери.

Такие-то славные чудеса совершил Бог через верного угодника своего Макария, которого бессмертная душа пребывает теперь с Ангелами. Я не видел сего святого, ибо за год до моего прихода в пустыню почил этот победитель безумных страстей.

5

Тамошние отцы рассказывали нам о двух Макариях, живших раньше в той местности. Из них один был из туземцев египетских, другой – александриец. Первый был учеником блаженного Антония33.

Точно два небесных светила просияли они. Нося одно имя, они походили друг на друга и духовными совершенствами, и величием духовных дарований. Оба – Макарии34, оба – строгие подвижники, оба – одинаково совершенны... Один другого превосходил разве только тем, что наследовал благодатные силы и духовные совершенства блаженного Антония.

Вот что рассказали нам.

Однажды по соседству случилось человекоубийство, и в этом злодеянии обвиняли одного невинного человека. Обвиненный прибег к покровительству Макария. Сюда же пришли с уликами и его обвинители.

«Ведь мы все подвергнемся опасности, – говорили они, – если оставим убийцу на воле и не предадим всей строгости закона!»

Между тем обвиненный с клятвою утверждал, что неповинен в крови убитого.

Начался горячий спор между обвиненным и обвинителями.

«Где погребен убитый?» – спросил Макарий.

Ему указали место. Тогда он вместе с обвинителями отправился на могилу и, склонив колена, призвал имя Господа Иисуса и затем воскликнул, обращаясь к толпе: «Сейчас Господь покажет, справедливо ли вы обвиняете этого человека».

И, возвысив голос, назвал погребенного по имени – и тот отозвался на его зов из могилы...

«Заклинаю тебя верою во Христа, скажи: точно ли ты убит вот этим человеком, которого обвиняют в убийстве?» – спросил Макарий.

И из глубины могилы явственно раздалось в ответ: «Нет! Я убит не этим человеком!»

Пораженные чудом, все пали на землю и, бросившись к стопам Макария, умоляли его спросить, кто же убийца.

«Нет, – возразил Макарий. – Об этом я не стану спрашивать. Для меня достаточно освободить невинного, но не мое дело – выдавать виновного». <...>

Передавали нам, что однажды пришел к нему некий еретик из секты иеракитов: этот род ереси встречается в Египте35.

Этот еретик своим красноречием смутил весьма многих из братии-пустынников, наконец дерзнул явиться к Макарию и обличать его в неправомыслии.

Старец стал опровергать его. Еретик возражал на простые речи старца, отвечая хитрыми изворотами. Святой старец видел, какой опасности подвергается чистота веры братии.

«Что нам препираться к соблазну слушателей? – сказал Макарий. – Пойдем к гробницам братий, отшедших уже ко Господу, и кому из нас Господь даст силу воскресить умершего, – пусть знают все, чья вера угодна Господу».

Это предложение с радостью было принято братией.

Пришли на могилы. Макарий предложил еретику воскресить умершего во имя Господа.

«Нет, господине! – возразил тот. – Ты предложил это условие – ты прежде и воскрешай».

И Макарий пал на землю и стал молиться.

После продолжительной молитвы, возведя очи ко Господу, воскликнул: «Господи, яви нам, кто из нас обоих право верует, воскресив сего умершего!»

И назвал он имя одного недавно погребенного брата. И тотчас послышался голос из могилы.

Братия бросились разрывать могилу. Сняв с умершего погребальные пелены, вывели его вон из могилы живым.

Увидев это, еретик, пораженный ужасом, бежал. Братия погнались за ним и изгнали за пределы той страны.

Много и другого рассказывали нам о Макарии, но нет возможности записать всего, да и другие его деяния, сверх того, уже общеизвестны.

6

Авва Макарий рассказывал: «Однажды, проходя пустыней, нашел я череп какого-то мертвеца, валявшийся на земле. Когда ударил я череп пальмовой палкой, он что-то проговорил мне. Я спросил его: “Кто ты?» Череп отвечал мне: “Я был главным жрецом идолов и язычников, которые жили на этом месте, а ты – Макарий-духоносец.

Когда ты, сжалившись о страждущих в мучении, начинаешь молиться за них, они чувствуют некоторую отраду"».

Старец спросил его: «Какая это отрада? И какое мучение?» Череп говорит ему: «Насколько небо отстоит от земли, настолько под нами огня, и мы от ног до головы стоим среди огня. Нельзя никому из нас видеть другого лицом к лицу. У нас лицо одного обращено к спине другого. Но когда ты помолишься о нас, то каждый несколько видит лицо другого. Вот в чем наша отрада!» Старец заплакал и сказал: «Несчастный день, в который родился человек!»

Старец спросил далее: «Нет ли еще более тяжкого мучения?» Череп отвечал ему: «Под нами мучение еще ужаснее». Старец спросил: «А кто там находится?» Череп отвечал: «Мы, как не знавшие Бога, еще несколько помилованы; но познавшие Бога и отвергшиеся Его – те под нами». После сего старец взял череп и зарыл его.

Макарий Александрийский

Сподвижник сего [Макария Египетского] в делах веры, носивший то же достоуважаемое имя, Макарий Александрийский, был пресвитером в так называемых Келлиях, когда я пришел к нему. Прожив в сих Келлиях девять лет и из них три года вместе с блаженным Макарием хранив безмолвие, я частию сам видел дела и знамения доблестного жития его, частию узнал от тех, которые жили с ним вместе, а частию – слышал еще от многих других.

Однажды святой Макарий, увидев у великого отца Антония отборные финиковые ветви (он сам плел из них корзины), попросил у него одну связку этих ветвей.

Антоний отвечал ему: «Писано: не пожелай, елика суть ближняго твоего (Исх. 20:17)», и едва выговорил это, как вдруг все ветви засохли как бы от огня. Увидев сие, Антоний сказал Макарию: «Вот, на тебе почил Дух, и ты впоследствии будешь наследником моих добродетелей».

Там же, опять в пустыне, диавол, встретив Макария, весьма утомленного, говорит ему: «Вот ты получил благодать Антония, – что не пользуешься своим преимуществом и не просишь у Бога пищи и силы для путешествия?» Макарий отвечал ему: «Крепость моя и пение Господь, а ты не искусишь раба Божия».

И вот диавол представляет ему призрак: верблюд блуждает по пустыне с вьюком, в котором были всякие съестные припасы. Увидев Макария, верблюд остановился пред ним. Святой, подумав, что это призрак (как и действительно было), стал молиться – и верблюд тотчас пожран был землею.

Этот же Макарий сошелся однажды с Великим Макарием [Египетским] и, как нужно было им переправиться через Нил, то случилось им взойти на большой плот, на который также взошли какие-то трибуны с великой пышностью: у них колесница была вся обита медью, кони в вызолоченных уздах; их сопровождали несколько воинов-телохранителей и отроков, украшенных ожерельями и золотыми поясами.

Когда трибуны увидели в углу монахов, одетых в ветхие рубища, то стали восхвалять их убожество, и один из них сказал им: «Блаженны вы, что презрели мир!» Городской Макарий отвечал им: «Так! Мы презрели мир, а вас мир презирает. Знай, что ты сказал это не сам по себе, но пророчески: действительно, мы оба называемся Макариями [блаженными]».

Пораженный сими словами трибун по возвращении домой скинул мирские одежды и, посвятив себя монашеству, совершил много дел милосердия.

Когда-то прислали Макарию кисть свежего винограда, – а тогда ему очень хотелось есть. Чтобы показать свое воздержание, он отослал эту кисть к одному брату, которому также хотелось винограда. С великой радостью получив виноград, брат сей, в намерении скрыть свое воздержание, послал его к другому брату, как будто ему самому не хотелось этой снеди. Но и этот брат, получив виноград, поступил с ним так же, хотя ему и самому очень хотелось съесть его. Таким образом виноград перебывал у многих братий, и ни один не хотел есть его. Наконец последний брат, получив его, отослал опять к Макарию, как дорогой подарок. Макарий, узнав виноград и разведав, как все было, удивился и благодарил Бога за такое воздержание братий, да и сам не захотел есть его.

Таково было подвижничество великого Макария, которому и я вместе со многими другими поучался у него!

Ежели он слышал, что кто-нибудь совершил особенный подвиг, то и сам непременно то же делал с жаром.

Так, услышав от кого-то, что тавеннисские иноки во всю Четыредесятницу употребляют пищу невареную, святой положил семь лет не вкушать ничего приготовленного на огне, а питаться одними сырыми овощами или, когда случится, мочеными бобами. Другого ничего не вкушал он в эти семь лет.

Исполнив сей обет, он, однако же, оставил такой образ жизни.

Узнав, что один инок вкушал по одной литре (12 унций) хлеба, сей совершеннейший монах решился подражать и ему: переломав все свои сухари и опустив их в кувшин, он положил правилом съедать не больше того, сколько достает рука. Велико было и это изнурение тела.

Весело рассказывал он нам об этом: «Захвачу бывало побольше кусков, а узкое горло не дает мне вынуть их – мой кувшин совсем не давал мне есть». Целых три года подвизался он в таком воздержании, вкушая хлеба унции по четыре или по пять и выпивая соответственное тому количество воды; а масла во весь год употреблял в пищу только шестую часть конги36.

Вот еще подвиг сего ратоборца. Замыслил этот адамант преодолеть сон. И вот что он рассказал: «Целых двадцать суток не входил я под кровлю, чтобы таким образом победить сон. Днем палил меня зной, а ночью знобил холод, и так как я, – говорил он, – не хотел войти в хижину и подкрепить себя сном, то мозг у меня так высох, что я наконец приходил в исступление. По крайней мере, сколько зависело от меня, я одолевал сон, но уступил ему, как требованию самой природы».

Однажды святой Макарий на рассвете сидел в своей келлии; на ногу ему сел комар и впился в нее. Дав ему напиться крови, Макарий, когда почувствовал боль, раздавил его. Но после стал раскаиваться, что отомстил за самого себя, и за такой грех осудил себя – сидеть нагим шесть месяцев при скитском болоте, которое находилось в глухой пустыне.

Комары здесь величиною с ос и прокусывают кожу даже у кабанов. Ими он так был весь искусан и изъеден, что некоторые думали, не в проказе ли он.

Когда через шесть месяцев он возвратился в свою келлию, то по голосу только узнали, что это сам господин Макарий.

Захотелось ему однажды, как он сам рассказывал нам, сходить на могилу Ианния и Иамврия37 – волхвов, живших при фараоне, чтобы посмотреть на нее или даже встретиться с жившими там демонами; а это место Ианний и Иам- врий силою своих волхвований населили множеством демонов, и притом самых лютых. Г робницу воздвигли сами Ианний и Иамврий, которые в то время занимали по фараоне первое место, как всех превосходившие волшебным искусством. Пользуясь при жизни своей великою вла- стию в Египте, они соорудили это здание из чет- вероугольных камней, воздвигли здесь себе гробницу и положили тут много золота, насадили всяких деревьев и вырыли преглубокий колодец на этом сыром месте. Все это сделали они в той надежде, что после смерти будут наслаждаться утехами в сем прекрасном саду.

Поскольку раб Божий Макарий не знал дороги к этому месту, то и соображал свой путь с течением звезд, как делают мореходцы. Так прошел святой муж всю пустыню.

Нашедши здесь несколько тростнику, он через каждое поприще ставил по одной тростинке, чтобы по ним знать, как воротиться назад.

В девять дней он прошел всю эту пустыню и был уже недалеко от того сада, но с наступлением ночи несколько заснул.

Злобный демон, всегда враждующий против подвижников Христовых, в то время как Макарий спал не далее версты от гробницы, собрал все тростинки и, положив их у самой головы его, удалился. Проснувшись, Макарий нашел, что все тростинки, которые он ставил по дороге для приметы, собраны в одно место.

Может быть, Бог попустил это, призывая Макария к большим трудам, дабы он полагался не на указания тростинок, а на благодать Бога, Который сорок лет вел Израиля по страшной пустыне посредством столпа облачного.

«Когда я стал подходить к гробнице, – говорил святой, – из нее вышло навстречу мне до семидесяти демонов в разных видах: одни из них кричали, другие скакали, иные яростно скрежетали на меня зубами, а другие, как крылатые враны, бросались мне в лицо и говорили: “Что тебе надобно, Макарий? Зачем ты пришел к нам? Ты, вместе с подобными себе, завладел нашей пустыней, вы и оттуда выгнали родственных нам демонов. У нас с тобой ничего нет общего. Зачем идешь в наши места? Как отшельник, довольствуйся пустыней; устроившие сие место отдали его нам, а ты не можешь быть здесь. Зачем хочешь ты войти в это владение, куда ни один живой человек не входил с тех пор, как мы похоронили здесь братьев, основавших оное?» И много еще шумели и жалобно вопили демоны.

Но я, – говорил Макарий, – сказал им: “Пойду только и посмотрю, а потом уйду отсюда». Демоны сказали: “Обещай нам это по совести». Раб Божий отвечал: “Обещаю»,– и демоны исчезли.

Вошедши [в сад], – рассказывал он, – я осмотрел все и между прочим увидел медную бадью, повешенную на железной цепи над колодцем (бадья от времени покрылась ржавчиною), а также яблоки, внутри совсем пустые, ибо они высохли от солнца».

Затем спокойно вышедши из сего места, святой через двадцать дней воротился в свою келлию38.

Только с ним случилось немалое несчастие: у него недостало хлеба и воды, которую от носил с собою; так он почти ничего не ел во все те дни странствования по пустыне. Может быть, через это он искушаем был в терпении, как и оказалось на деле.

Когда уже он был близок к изнеможению, показался ему кто-то, как сам он рассказывал, в образе девицы, одетой в чистую льняную ткань и державшей кувшин, из которого капала вода. По словам Макария, она была от него не дальше, как на стадию. Три дня шел он и все видел, как будто она стоит с кувшином и зовет его, – но он никак не мог настигнуть ее.

Впрочем, в надежде утолить жажду свою, святой три дня мужественно переносил усталость.

После сего явилось множество буйволиц, и одна из них, с буйволенком, остановилась прямо против старца (здесь водятся они во множестве); по словам Макария, из сосцов ее текло молоко.

«Подошедши к ней, – говорил он, – я досыта напился молока. Но чтобы еще более показать мне милости, Господь, вразумляя малодушие, повелел буйволице идти за мною до самой келлии.

Послушная Его велению, она шла за мной, кормя меня молоком и не давая сосать своему буйволенку».

Еще в другое время сей доблестный муж, копая колодец для пользы монахов (а возле колодца лежали всякие листья и хворост), был ужален аспидом (это самая ядовитая змея). Святой взял аспида руками за обе челюсти и растерзал его, сказав: «Как ты осмелился приблизиться ко мне, когда не посылал тебя Господь мой?»

Тот же великий Макарий, услышав о дивном житии тавеннисских монахов, переменил свое одеяние и в мирском платье поселянина пошел в Фиваиду.

Пятнадцать дней шел он пустынею. Пришедши в монастырь тавеннисский, святой стал искать архимандрита, по имени Пахомий, – мужа, весьма знаменитого, обладавшего даром пророческим. Тогда сему святому не было открыто о намерении великого Макария.

Встретившись с ним, Макарий сказал: «Молю тебя, господин мой, прими меня в свою обитель, чтобы мне быть монахом». Великий Пахомий сказал ему: «В таких престарелых летах как можешь ты подвизаться? Здесь братия подвизаются с самой юности и переносят изнурительные труды потому, что привыкли к ним; а ты в таком возрасте не можешь перенести испытаний подвижнических; ты станешь роптать, а потом уйдешь из обители и начнешь злословить нас».

Так он не принял его; то же – и во второй день, даже до семи дней. А старец Макарий твердо стоял в своем намерении и все время проводил в посте.

Наконец он говорит Пахомию: «Авва, прими меня; и если я не стану поститься, как они, и не буду делать, что они делают, то вели выгнать меня из обители». Великий Пахомий убеждает братию принять его (а братии, в одной этой обители, и доныне находится тысяча четыреста человек). Так великий Макарий вступил в эту обитель.

Спустя немного времени наступила Четыредесятница; старец видит, что каждый монах возлагает на себя различный подвиг: один принимает пищу вечером, другой через пять дней; иной всю ночь стоит на молитве, а днем сидит за рукоделием.

А он [Макарий], наломав большое количество пальмовых ветвей, стал в углу и в продолжение всей Четыредесятницы до самой Пасхи не принимал хлеба, не касался воды, не преклонял колена, не садился, не ложился и ничего не вкушал, кроме нескольких листьев сырой капусты, да и их ел только по воскресеньям, и то для того, чтобы видели, что он ест и чтобы самому ему не впасть в самомнение. А ежели выходил он из келлии для какой-либо нужды, то как можно скорее опять возвращался и принимался за дело. Не открывая уст и не говоря ни слова, он стоял в безмолвии; все занятие его состояло в молитве сердечной и в плетении ветвей, которые были у него в руках.

Увидев это, подвижники той обители стали роптать на своего настоятеля и говорить: «Откуда ты привел к нам сего бесплотного человека на осуждение наше? Или его изгони отсюда, или все мы, да будет тебе известно, сегодня же оставим тебя».

Услышав это от братии, Пахомий Великий начал расспрашивать о Макарии и, узнав, как он живет, просил Бога открыть ему, кто это такой, – и ему было открыто, что это – монах Макарий.

Тогда Пахомий Великий берет его за руку, выводит вон и, приведя в молитвенный дом, там, где стоял у них жертвенник, облобызал его и сказал ему: «Подойди сюда, честный старче! Ты – Макарий и скрывал это от меня! Много уже лет желал я видеть тебя, потому что слышал о делах твоих. Благодарю тебя: ты смирил чад моих; пусть они не превозносятся своими подвигами. Теперь, прошу тебя, удались в свое место; ты уже довольно научил нас; молись о нас».

Таким образом, по желанию Пахомия и по просьбе всей братии, Макарий удалился.

Сказывал нам сей бесстрастный муж еще следующее: «Когда прошел я все подвижническое житие, которое избрал, родилось у меня другое духовное желание: я захотел, чтобы ум мой, в продолжение только пяти дней, не отвлекался от Бога и ни о чем другом не мыслил, но к Нему одному обращен был. Решившись на это, запер я свою келлию и сени перед нею, чтобы не отвечать никому, кто бы ни пришел. Начал я то с другого же дня, дав уму своему такое приказание: смотри, не сходи с небес – там ты с Ангелами, Архангелами, со всеми горними Силами, Херувимами, Серафимами и с Самим Богом, Творцом всяческих; там будь, не сходи с неба и не впадай в чувственные помыслы.

Проведя так два дня и две ночи, я до того раздражил демона, что он сделался пламенем огненным и сожег все, что было у меня в келлии; самая рогожа, на которой я стоял, объята была огнем, и мне представлялось, что я весь горю. Наконец, пораженный страхом, я на третий день оставил свое намерение: не мог уже сохранить ум свой неразвлеченным и нисшел к созерцанию сего мира, дабы то не вменилось мне в гордость».

Однажды я пришел к сему духовному монаху, великому Макарию, и нашел, что какой-то пресвитер из селения лежал вне его келлии. Голова у него так была изъедена болезнью, называемой раком, что самая кость в темени видна была вся. Он пришел к Макарию, чтобы получить исцеление; но сей и видеть его не хотел.

Я стал упрашивать Макария и говорил ему: «Молю тебя, умилосердись над сим страдальцем, дай ему по крайней мере какой-нибудь ответ». Святой отвечал мне: «Он недостоин исцеления: Господь послал ему такую болезнь для его вразумления. Если хочешь, чтобы он исцелился, так посоветуй ему с сего времени отказаться от совершения Таинств». Я сказал ему: «Молю тебя, скажи, почему так?» Он отвечал мне: [сей пресвитер] совершал литургию в грехе блудодеяния и за это теперь наказывается. Если он по страху прекратит то, что дерзал делать по небрежности, Бог исцелит его».

Когда я пересказал это страждущему, он обещался с клятвою не священнодействовать более.

Тогда Макарий принял его и сказал ему: «Веришь ли ты, что есть Бог, от Которого ничто не сокрыто?» Он отвечал: «Верю». Потом Макарий сказал ему: «Ты не должен был смеяться над Богом?» Он отвечал: «Не должен был, господин мой». Великий Макарий сказал: «Ежели ты сознаешь грех свой и наказание Божие, которому подвергся за этот грех, то исправься на будущее время».

Пресвитер исповедал грех свой и обещался более не грешить и не служить при алтаре, но стать в ряду мирян.

Затем святой возложил на него свои руки, и он в несколько дней выздоровел, оброс волосами и возвратился домой здоровым, прославляя Бога и благодаря великого Макария.

Сей святой имел разные келлии в пустыне, в которых совершал подвиги добродетели: одну в Скиту, в самой глубокой пустыне; одну в Ливии, в так называемых Келлиях, и одну в горе Нитрийской. Некоторые из них были без окон – в них, говорят, Макарий проводил Четыредесятницу в темноте39. Одна келлия была так тесна, что в ней нельзя было и ног протянуть; и еще келлия была просторнее других: в ней он принимал посетителей.

Сей боголюбивый муж исцелил такое множество бесноватых, что трудно их и перечислить.

При нас принесли к сему преподобному одну благородную и богатую девицу (из Фессалоники, что в Ахаии); она много лет страдала параличом. Принесшие повергли ее близ келлии Макария. Святой, сжалившись над нею и помолившись, собственноручно помазал ее святым елеем; непрестанно и более мысленно молясь о ней, он через двадцать дней отпустил ее в свой город здоровой. Пришедши домой на своих ногах, она прислала богатые дары святым.

Также на моих глазах к святому Макарию, духовному врачу всяких безумных страстей, привели отрока, одержимого злым духом. Положив правую руку ему на голову, а левую на сердце, святой до тех пор молился о нем, пока он не повис на воздухе. Отрок раздулся, как мех, всем телом своим, сделался по весу весьма тяжел и вдруг, вскричавши, стал всеми чувствами извергать из себя воду. Но когда это кончилось, он опять пришел в прежнюю свою меру. Затем, помазав его святым елеем и окропив освященною водою, Макарий отдал его отцу и приказал, чтобы больной до сорока дней не касался ни мяса, ни вина, – и таким образом отпустил его исцеленным.

Однажды начали беспокоить великого Макария тщеславные помыслы, пытаясь вызвать его из келлии и внушая ему отправиться в Рим для пользы других, – именно, для оказания помощи тамошним больным, ибо в нем благодать Господня сильно действовала на духов нечистых.

Долго беспокоили его эти помыслы, но он не слушал их. Тогда они, вооружившись на него сильнее, стали гнать его вон.

И вот святой упал на пороге своей келлии; протянув ноги, выпустил их наружу и говорил демонам тщеславия: «Тащите меня, демоны, если можете; своими ногами я не пойду в другое место; если же можете так унести меня – пойду, куда вы зовете». Он с клятвою говорил им: «Буду лежать так до вечера; если не сдвинете меня – не послушаю вас».

Лежа долгое время неподвижно, он встал, наконец, когда был уже глубокий вечер.

Но с наступлением ночи демоны опять начали беспокоить его.

Святой встал, взял корзину, насыпал в нее меры две песку и, положив ее себе на плечи, ходил с нею по пустыне.

Здесь с ним встретился Феосевий строитель, уроженец антиохийский, и сказал ему: «Что ты несешь, авва? Отдай мне свою ношу и не изнуряй себя».

Но Макарий отвечал ему: «Я изнуряю того, кто меня изнуряет, – не любя трудиться, он внушает мне охоту к странствованию». Долго ходил он так и возвратился в свою келлию, изнурив тело.

Еще рассказывал нам раб Христов Пафнутий, ученик сего доблестного подвижника.

В один день, когда блаженный и бессмертный Макарий сидел в сенях келлии своей и беседовал с Богом, гиена принесла к нему своего детеныша – слепого. Толкнув головой дверь сеней, она вошла к Макарию, который в это время еще сидел тут, и бросила детеныша к ногам его.

Святой Макарий взял его и, плюнув ему в глаза, сотворил молитву – и он тотчас стал видеть; а мать накормила его и ушла с ним.

На следующий день гиена принесла святому и блаженному Макарию кожу большой овцы.

Увидев сию кожу, святой сказал гиене: «Ты растерзала у кого-нибудь овцу, иначе откуда тебе взять кожу? Я не возьму от тебя того, что добыто несправедливостью».

Гиена, опустив голову к земле, стала на колена у ног святого и подавала ему кожу. Но он говорит ей: «Я сказал, что не возьму, ежели не дашь клятвы, что не станешь больше есть овец у бедных». При этом она опять опустила голову, как будто соглашаясь на слова святого.

Кожу эту раб Христов отказал святому и блаженному Афанасию Великому; и блаженная раба Христова Мелания40 сказывала мне, что она брала сию кожу у святого и дивного мужа Макария под именем дара гиены.

И что удивительного, если людям, распявшимся миру, и гиена, ими облагодетельствованная, приносит дары во славу Бога и в честь рабов Его? Тот, Кто пред Даниилом пророком укротил львов, дал смысл и этой гиене.

Говорят еще о святом Макарии, что он с того времени, как крестился, никогда не плевал на землю; а теперь уже шестьдесят лет минуло, как он принял крещение. Крестился же верный раб Христов и бессмертный Макарий на сороковом году своей жизни.

Видом сей непобедимый подвижник Христов был таков (я должен и об этом сказать тебе, раб Христов; быв его современником, я, недостойный, хорошо знал его). Он был согбен и сухощав. Волосы росли только на губе, да еще на конце подбородка было их немного; от чрезмерных трудов подвижнических даже на бороде не росли у него волосы.

Однажды впал я в великую тоску и, пришедши к сему святому, сказал ему: «Авва Макарий! Что мне делать? Смущают меня помыслы, говоря мне: ты ничего не делаешь здесь, ступай отселе». Святой отец отвечал мне: «Скажи твоим помыслам: для Христа я стерегу стены».

Из множества великих чудес и подвигов славного и доблестного Макария только сии описал я тебе, христолюбивый и любознательный раб Божий!

Дивный муж сей рассказывал нам еще вот какое чудо: «Во время преподания Таин Христовых (он был пресвитер) я никогда сам не подавал приношения Марку Подвижнику41, но замечал, что с жертвенника брал оное Ангел и подавал ему; впрочем, я видел только кисть руки, подающей ему Причастие»42.

Преподобный Пафнутий

7

В лике святых, как чистейшие звезды сиявших в ночи мира сего, наподобие великого светила блистал светлостию знания святой Пафнутий.

Он был пресвитером в нашем собрании, то есть том, которое находилось в Скитской пустыне.

Пребывая здесь, он до последних лет не переменял той келлии, в которой поселился вначале, хотя она отстояла от церкви тысяч на пять шагов; обремененный летами, он не тяготился тем, что на такое расстояние приходил к церкви каждый субботний и воскресный день, и, не желая возвращаться оттуда праздным, возлагал на рамена свои сосуд воды, которою надлежало пользоваться во всю неделю, и приносил к келлии. Перешедши даже за девяносто лет, сего не допускал он делать для себя юнейшим.

В юности своей он с таким усердием предался правилам общежития, что в короткое время, какое пробыл на них, стяжал сокровище послушания и обогатился познанием всех добродетелей.

Когда же, через умерщвление своих желаний под наукой смирения и покорности, он погасил в себе страсти и преуспел во всяких добродетелях, какие требуются и уставом монашеским, и учением святых отцов, то, воспламенившись желанием высшего совершенства, поспешил проникнуть в сокровеннейшие места пустыни, чтобы здесь, без всякого развлечения общением с людьми, беспрепятственнее прилепиться к Господу, с Коим пребывать нераздельно жаждал он, находясь среди множества братий.

Здесь опять, по рвению и любви к непрестанному Божественному созерцанию, он с такой заботливостью избегал взора других, что в этом превзошел всех отшельников; для сего приходил в дальние пустынные места и укрывался от них долгое время, так что самые отшельники с трудом и очень редко видели его. И нельзя было не верить, что он наслаждается там каждодневно сообществом Ангелов.

Желая воспользоваться его наставлениями, а также смущаемые различными помыслами, уже под вечер мы пришли в его келлию. После непродолжительного молчания он начал превозносить наше дело, то есть что, оставив отечество из любви к Богу, посетив столько областей, терпеливо сносим скуку и бедность пустыни и с таким рвением стремимся подражать их строгому образу жизни, который едва сносят и те, кои родились и возросли в нужде и скудости.

На это мы отвечали, что заботливо искали его ради наставления и учения, – затем, чтобы сколько-нибудь настроить дух свой его правилами и совершенствами, бесчисленные доказательства коих уже видели и знаем, а не затем, чтобы принимать похвалу за добро, которого, однако же, в нас нет. <...> Почему желали бы услышать то, что сокрушало бы нас и смиряло, а не то, что может вести к самопрельщению и гордости.

Тогда блаженный Пафнутий начал говорить: «Есть три способа призывания, также три признаем необходимым и отречения для монаха, каким бы образом он ни был призван. <...>

Будем теперь подробнее раскрывать эти три способа призывания. Первое из них бывает непосредственно от Бога, второе – через человека, а третье – от нужды.

Призывание бывает от Бога, когда некоторое вдохновение, исполняя наше сердце, нередко даже во время сна, возбуждает нас искать вечной жизни и спасения и посредством спасительного сокрушения сердца невольно влечет обратиться к Богу и прилепиться к Его заповедям.

Так Авраам, как читаем из Священного Писания, голосом Господним был вызван в места рождения своего, из приятного круга родных и из дома отеческого, потому что Сам Господь сказал ему: изыди от земли твоея, и от рода твоего, и от дома отца твоего (Быт. 12:1).

Этим же способом, как известно нам, призван и блаженный Антоний, который первое возбуждение к обращению восприял от Самого Божества, ибо, вошедши в церковь и слыша здесь в Евангелии проповедь Господа: аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего, и матерь, и жену, и чад, и братию, и сестер, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик (Лк. 14:26); еще: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим: и иметь имаши сокровище на небеси: и гряди вслед Мене (Мф. 19:21), – в величайшем сокрушении сердца принял сие наставление так, как бы оно относилось собственно к нему, и, тотчас оставив все, последовал Христу, без посредства убеждения и учения человеческого.

Второго рода призывание, как мы сказали, бывает через человека, когда мы воспламеняемся желанием спасения примерами или увещаниями святых.

Так, призванными по благодати Господа признаем себя мы, кои предали себя сим занятиям и сему роду жизни, будучи поощрены к тому увещаниями и добродетелями упомянутого мужа (то есть святого Антония).

Сим же способом, как читаем в Священном Писании, сыны Израиля были освобождены Моисеем от работы египетской (Исх.14).

Наконец, третьего рода призывание есть то, которое бывает по необходимости.

Когда мы, при привязанности к богатству и удовольствиям мира сего, подвергаемся неожиданным бедствиям, кои или угрожают опасностью жизни, или поражают потерей и лишением благ, или сокрушают смертью друзей, тогда как бы невольно понуждаемся обратиться к Богу, Которого знать и искать не хотели во время счастья.

Примеры такого призывания часто встречаем в Священном Писании.

Так, когда сынов Израиля за грехи их Господь предавал в руки врагов, то, по причине их тиранства и жестокости, они снова обращались к Нему и взывали. <...>

Из этих трех способов обращения, хотя первые два утверждаются, кажется, на лучших началах, однако же нередко находим, что и от последнего, который ниже других и не предполагает особенного жара ревности, выходят мужи совершенные, духом горящие, подобные тем, кои по лучшему началу приступив работать Господу, остальное время жизни провели с похвальным рвением духа; как и наоборот – очень многие, ниспавши с высшей в начале степени, по причине охлаждения, являлись в конце достойными осуждения. <...>

Итак, все дело состоит в конце, в котором и удостоенный лучшего призвания может оказаться худшим по причине нерадения своего, и нуждою привлеченный принять чин монашества может явиться совершенным при помощи страха Божия и особенной ревности.

Теперь начнем рассуждать об отречениях, коих также три, как это подтверждается преданием отцов и свидетельством Священного Писания, и кои каждый из нас непременно должен совершить со всем тщанием.

Первое из них есть то, в котором оставляем все богатства и стяжания мира; второе – то, в коем оставляем прежние нравы и порочные страсти, как телесные, так и душевные; третье – то, в коем, отвлекая ум свой от всего настоящего и видимого, созерцаем только будущее и желаем невидимого.

Эти три отречения все вместе совершить повелел Господь Аврааму, когда сказал ему: изыди от земли твоея, и от рода твоего, и от дому отца твоего (Быт. 12:1). <...>

К этим трем отречениям приспособлены и три книги Соломоновы. Так, Притчи приличествуют первому отречению, так как ими отсекается вожделение земных вещей и чувственных пороков; Екклезиаст – второму, так как в нем все, бывающее под солнцем, провозглашается суетным; Песнь Песней – третьему, так как в них ум, возвышаясь над всем видимым, погружается в созерцание одних вещей небесных. <...>»

8

Видели мы и другое место, где жил Пафнутий отшельник, муж великий и добродетельный, который недавно скончался в окрестности Гераклеи Фиваидской. О нем многие рассказывали многое.

После продолжительного подвижничества Пафнутий молил Бога открыть ему, кому бы из совершенных по святости он был подобен. Ангел явился ему и сказал: «Ты подобен такому-то флейтисту, который живет в городе».

Поспешно отправился Пафнутий к тому флейтисту и расспрашивал его об образе жизни и делах. Флейтист сказал ему, что он (как и в самом деле было) – человек грешный, нетрезвой и развратной жизни и что он недавно перестал разбойничать и сделался флейтистом.

Когда же Пафнутий стал выпытывать у него, что доброго сделал он когда-либо, флейтист отвечал, что не знает за собой ничего доброго, кроме того, что однажды, будучи еще разбойником, ночью избавил он от разбойников одну христианскую деву, которую они хотели обесчестить, и проводил ее до селения.

«В другой раз, – продолжал флейтист, – я встретил красивую женщину, блуждавшую по пустыне. Она бежала от служителей градоначальника и от судей из-за того, что муж ее был должен казне, и оплакивала свое странствование. Я спросил ее о причине ее слез. “Не спрашивай меня ни о чем, господин, – сказала она, – и не любопытствуй о несчастной, но возьми меня и отведи, куда хочешь, как рабу свою; ибо после того, как мужа моего много раз били в продолжение двух лет за то, что он должен казне триста златниц, и заключили в темницу, а трех моих любезнейших сыновей продали, я спасаюсь бегством, перехожу с места на место и, так как меня часто ловили и каждый раз били без пощады, брожу теперь по пустыне и вот уже третий день остаюсь без пищи». Я сжалился над нею и привел ее в пещеру, дал ей триста златниц и проводил до города. Так я освободил ее с детьми и с мужем».

Пафнутий сказал ему: «Хотя я не знаю за собою, чтобы сделал что-нибудь подобное, но ты, без сомнения, слыхал, что я славен подвижничеством, ибо не в беспечности провел жизнь свою. И вот Бог открыл мне о тебе, что ты нисколько не ниже меня по добрым делам. Посему, когда Бог так печется о тебе, брат, ты не оставляй души своей в пренебрежении, на волю случая».

Флейтист тотчас же бросил из рук флейты и, променяв благозвучие музыкальной песни на духовное сладкопение, последовал за сим мужем в пустыню. В продолжение трех годов подвизался он, сколько мог, проводя жизнь свою в пении псалмов и в молитвах; наконец прешел на небо и почил, сопричисленный к ликам святых и чинам праведных.

Проводив к Богу сего усердного подвижника добродетели, Пафнутий стал вести жизнь, более совершенную в сравнении с прежнею, и опять молил Бога открыть ему, кому из святых он подобен. Опять был к нему глас Божий: «Ты подобен старшине ближайшего селения».

Пафнутий немедленно отправился к нему. Когда он постучался к нему в дверь, тот, по обычаю, вышел и принял гостя. Омыв ему ноги и предложив трапезу, он просит его вкусить пищи.

Но Пафнутий стал у него расспрашивать о его делах, говоря: «Расскажи мне свой образ жизни, ибо ты превзошел многих монахов, как открыл мне Бог».

Тот отвечал ему, что он – человек грешный и недостойный даже имени монаха.

Однако Пафнутий стал настоятельно расспрашивать его, и он отвечал так: «Я не имел нужды рассказывать о своих делах, но поскольку ты говоришь, что пришел по повелению Божию, то расскажу тебе о себе. Вот уже тридцатый год, как я разлучился со своею женою, прожив с нею только три года и прижив от нее трех сыновей, которые служат мне по моим делам. Я до сих пор не оставлял страннолюбия. Никто из поселян не похвалится, чтоб он принял странника прежде меня. Бедный или странник не выходил из моего дома с пустыми руками, не получив прежде нужного для пути. Не пропускал я бедного, удрученного несчастиями, без того, чтобы не подать ему достаточного утешения. Не был я лицеприятен к своему сыну на суде. Чужие плоды не входили в дом мой. Не было вражды, которой бы я не примирял. Никто не обвинял моих сыновей в неприличных поступках. Стада мои не дотрагивались до чужих плодов. Не засевал я первый своих полей, но, предоставляя их всем, сам пользовался только тем, что оставалось. Не допускал я, чтобы богатый притеснял бедного. Во всю жизнь мою никого не огорчал, никого никогда не осуждал. Вот что, как помню, сделал я по воле Божией».

Услышав о добродетелях сего мужа, Пафнутий облобызал его голову и сказал: «Да благословит тя Господь от Сиона, и узриши благая Иерусалима. Тебе недостает еще главной из добродетелей – многомудрого познания о Боге, которое не можешь ты приобрести, если не от- вергнешься мира, не возьмешь креста и не последуешь за Спасителем».

Услышав сие, тот немедленно, не сделав даже никаких распоряжений касательно своего имущества, последовал за этим мужем в гору.

Когда же они пришли к реке и не нашли тут никакой лодки, Пафнутий велел ему идти через реку, которой никто никогда в этом месте не переходил по причине глубины ее. Они перешли так, что вода была им только по пояс.

Тогда Пафнутий оставил его в одном месте, а сам, разлучившись с ним, молил Бога, чтобы ему быть лучше подобных людей. Немного времени спустя Пафнутий видел, что душу сего мужа взяли Ангелы, славя Бога и говоря: блажен, его же избрал ecu и приял; вселится во дворех твоих» (Пс. 64:5). Святые же ответствовали им, восклицая: мир мног любящим закон твой (Пс. 118:165). Тогда узнал Пафнутий, что муж сей скончался.

Продолжая неусыпно молиться Богу и еще более подвизаясь в посте, Пафнутий опять молил Бога открыть ему, кому он подобен. И опять сказал глас Божий: «Ты подобен купцу, ищущему хороших жемчужин. Встань же и не медли: с тобою встретится муж, которому ты подобен».

Он пошел и увидел одного купца александрийского43. Сей был муж благочестивый и христолюбивый, торговал на двадцать тысяч златниц, имея сто кораблей, и теперь возвращался из Верхней Фиваиды. Он все свое имущество и все прибытки от торговли раздавал бедным и монахам, и в этот раз, с сыновьями своими, нес Пафнутию десять мешков овощей.

«Что это, любезный?» – сказал ему Пафнутий. Тот отвечал ему: «Это – плоды торговли, приносимые Богу для подкрепления праведных». – «Что же, – сказал ему Пафнутий, – и ты не примешь нашего?» Когда тот признался, что очень желает сего, Пафнутий сказал ему: «Доколе ты будешь заниматься земною торговлею и не примешься за небесную куплю? Предоставь это другим, а сам, пока время так благоприятно, последуй за Спасителем, к Которому немного после и придешь ты».

Купец, нисколько не отлагая, приказал своим сыновьям разделить между бедными все, что у него оставалось, а сам отправился в гору, заключился в том месте, где до него подвизались двое, и постоянно молился Богу. Прошло немного времени, и он, оставив тело, сделался небожителем.

Пафнутий, предпослав и сего мужа на небо, наконец и сам, не имея сил продолжать подвижничество, стал отходить. Тогда явился ему Ангел и сказал: «Наконец, пойди и ты, блаженный, в вечные селения. Пророки пришли принять тебя в свой сонм. Это прежде не было тебе открыто, чтоб ты, возгордившись, не лишился своих заслуг».

Прожив еще один день и рассказав все пресвитерам, пришедшим к нему по откровению, он предал дух. Пресвитеры ясно видели, как он принят был ликами праведных и Ангелов, восхвалявших Бога.

Авва Питирион

На обратном пути из Фиваиды нам встретилась на дороге высокая гора, через которую пробивается река. Грозная скала нависла над рекою. Страшно было взглянуть на нее... А между тем в крутизнах ее можно было видеть пещеры... Доступ к ним полон трудностей. В пещерах жило множество отшельников, и был у них авва, по имени Питирион. То был ученик блаженного Антония, а по кончине последнего жил со святым Аммоном. Когда и Аммон скончался, он поселился в этой горе.

Авва достиг высокого духовного совершенства, и дана была ему в изобилии благодать исцелений и великая власть над злыми духами, точно он наследовал сугубые духовные дары двух великих мужей, с которыми некогда подвизался...

Он назидал многих, внушая правила духовной мудрости. Между прочим он особенно подробно наставлял тому, как различать злых духов: «Есть 6оі злые духи, служащие только известным порокам, но есть и такие, которые, замечая, что душа человека и ее расположения страдательно движутся под влиянием греха, повергают ее в крайнюю бездну зла и развращения... Желающий приобрести власть над злыми духами пусть прежде в себе самом победит грех и страсти. И какой грех или какую страсть он одолеет в себе самом, сообразно с этим и власть получит над злым духом этого греха и может изгонять его из одержимых им. Потому-то и следует стараться постепенно одолевать свои порочные наклонности, чтобы затем уже торжествовать и над нечистыми духами».

Авва дважды в неделю подкреплялся пищею, принимая какую-то болтушку из муки, да он и не мог уже вкушать другой пищи и по преклонности возраста, и по привычке.

Дидим Александрийский, слепец

В Церкви Александрийской тогда было много святых мужей и жен, усовершившихся в добродетели и достойных наследовать землю кротких.

В числе их подвизался и блаженный писатель Дидим, совсем слепой.

Я сам видел его раза четыре, когда лет десять тому назад ходил к нему.

Он скончался восьмидесяти пяти лет. Слепцом сделался он, как сам мне рассказывал, еще по четвертому году; грамоте не учился и никаких учителей не знал: свой природный ум был для него верным наставником.

Он украсился такою благодатью духовного ведения, что на нем самим делом исполнилось сказанное: Господь умудряет слепцы (Пс. 145:8).

Книги Ветхого и Нового Завета знал он все до слова, а догматы изучал так тщательно и учение, в них содержащееся, излагал так тонко и основательно, что ведением превзошел всех древних.

Однажды он заставлял меня сотворить молитву в своем доме, и как я не хотел, то он рассказал мне вот что.

«В эту келлию три раза входил блаженный Антоний посетить меня, и когда я предлагал ему сотворить молитву, он тотчас преклонял колена в сей самой келлии, не дожидаясь, чтобы я повторил приглашение, – так он научил меня послушанию самим делом.

И ты, если последуешь его житию, как монах и пришелец, ради добродетели, – брось всякое упрямство».

Он же рассказывал мне еще следующее:

«В один день я размышлял о жизни гонителя, несчастного царя Юлиана44.

Мне так было грустно от этих мыслей, что я ничего не вкушал до позднего вечера.

И вот, сидя на скамье, заснул я – и вижу в видении: мимо меня скачут на белых конях всадники и кричат: “Скажите Дидиму – сего дня в седьмом часу Юлиан скончался; встань и ешь и пошли весть епископу Афанасию на дом, чтобы и он узнал об этом» .

Я заметил, – сказал Дидим, – час и день, неделю и месяц: так и оказалось».

Авва Памво

В Нитрийской же горе жил блаженный Пам- во, учитель епископа Диоскора, Аммония и братьев Евсевия и Евфимия, также Оригена, племянника Драконтия, – славного и дивного мужа45.

Множеством великих совершенств и доблестей украшался этот Памво. Но венцом великих совершенств его было такое презрение к золоту и серебру, какого требует слово Господне.

Блаженная Мелания рассказывала мне, что она, вскоре по прибытии из Рима в Александрию, услышав от блаженного пресвитера Исидора Странноприимца46 о добродетельном житии Памво, в сопутствии самого Исидора отправилась к нему в пустыню.

«Принесла я с собой, – говорила она, – ящичек с тремястами литр серебра и просила его принять это приношение от моих стяжаний. Он сидел и плел ветви и, не оставляя своей работы, дал мне только словесное благословение, сказав: “Бог наградит тебя». Потом сказал эконому Оригену: “Возьми это и употреби на нужды братии, живущей в Ливии и по островам: сии монастыри скуднее прочих»; а из живущих в Египте братий никому не велел давать из этих денег, потому что “страна сия, – говорил он, – плодороднее других».

Я стояла, – говорит Мелания, – и ждала, что он почтит меня благословением или хотя слово скажет в похвалу за такое приношение, но, ничего не слыша от него, сама сказала ему: “Господин мой, да будет тебе известно, что серебра здесь триста литр». Он и при этом не показал никакого внимания и отвечал мне, даже не взглянув на ящичек: “Дочь моя! Кому ты принесла это, Тому не нужно сказывать, сколько тут весу. Он взвесил горы и холмы поставил весом – тем паче знает вес твоего серебра. Если бы ты отдала его мне, то хорошо было бы сказать и о его количестве; но если ты принесла его Богу, Который не отвергнул и двух лепт, но еще оценил их дороже всех других приношений, – то молчи и будь спокойна».

Так домостроительствовала благодать Господня, – говорила блаженная, – когда пришла я в гору! По малом времени раб Божий почил без болезни и без всякого страдания телесного. Он плел корзину и послал за мною. Когда вплетен был уже последний прут, он сказал мне: “Возьми эту корзину из моих рук на память обо мне; другого ничего не могу оставить тебе». Он отошел, предав дух свой Господу, без болезни, семидесяти лет от роду. Обвив тело святого тонким полотном и положив его во гроб, я оставила пустыню, а корзину ту буду беречь у себя до самой смерти».

Говорят также, что Памво пред своею смертью, в самый час преставления, сказал стоявшим при одре его эконому и пресвитеру, Оригену и Аммонию, мужам, известным по жизни: «С того времени, как, пришедши в эту пустыню, построил я себе келлию и стал жить в ней, не провел я ни одного дня без рукоделия; не помню, чтобы когда-нибудь съел кусок хлеба, данный кем-нибудь даром; до сего часа не раскаиваюсь ни в одном слове, которое сказал я; и теперь отхожу к Богу так, как бы еще не начинал служить Ему».

Рабы Христовы Ориген и Аммоний точно подтверждали это и сказывали нам еще, что когда спрашивали Памво о чем-либо из Писания или

касательно жизни, он никогда не отвечал на вопрос тотчас, но говорил, что еще не нашел ответа. Часто проходило месяца три, а он не давал ответа, говоря, что еще не знает, что отвечать. Памво из страха Божия был весьма осмотрителен в своих ответах, так что их принимали с благоговением, как бы изречения Самого Бога. Этою добродетелью, то есть осмотрительностью в слове, говорят, он превосходил даже Антония Великого и всех святых.

О Евлогии и увечном

Кроний, пресвитер Нитрийский, рассказывал мне, что он в молодости, гонимый унынием, оставил свой монастырь и пришел в обитель святого Антония, который, однако, жил не в обители, но в самой глубокой пустыне близ Чермного моря, стадий на тридцать от реки Нила.

Достигнув обители, говорил Кроний, которая стояла при реке47 и в которой пребывали ученики святого Антония Макарий48 и Матфей, которые и погребли его, когда он умер, я дожидался дней пять случая, чтобы увидеть святого мужа.

Мне сказывали, что он посещает монастырь иногда через десять, иногда через двадцать, а иногда и через пять дней, как Бог положит ему на сердце – для пользы братии, стекавшейся в монастырь.

Нас много собралось тогда с различными нуждами. В том числе был один александрийский монах Евлогий и с ним какой-то увечный. Они прибыли в монастырь по следующему случаю.

Евлогий был из людей ученых. Влекомый любовию к Богу и возжелав бессмертия, он отрекся от мира и роздал нищим свое имение, оставив себе малую только часть денег, потому что не мог пропитать себя рукоделием. Не имея расположения к жизни общественной, он не ожидал, впрочем, найти спокойствия и в жизни, совершенно уединенной.

Находясь в таком состоянии недоумения, Евлогий однажды заметил на торжище увечного, у которого не было ни ног ни рук, а остался в целости один язык.

При всей тяжести бедственного его положения, Евлогий остановился, посмотрел на увечного, помолился Богу и дал обет: «Господи! – сказал он. – Ради имени Твоего, я беру к себе этого увечного: буду покоить его до самой кончины, чтобы ради него спастись мне.

Итак, даруй мне, Христе, постоянное терпение в служении ему!»

Потом, подойдя к увечному, сказал: «Хочешь ли, друг мой, чтобы я взял тебя к себе и покоил?» – «Как угодно, – отвечал увечный, – но я не заслуживаю сего». – «Я пойду, – продолжал Евлогий, – приведу осла и возьму тебя отсюда». Увечный согласился на то с радостию.

Тогда Евлогий привел осла, посадил на него увечного, привез в свою келлию и стал за ним ухаживать и предупреждать все его нужды.

Увечный прожил пятнадцать лет у Евлогия, который смотрел за ним, как отец за сыном, омывал его, умащал, берег, переносил с места на место своими руками, чтил выше меры, заботился об облегчении всех его недугов.

Но по прошествии пятнадцати лет демон соблазнил увечного, имея, может быть, в намерении то, чтобы и Евлогия заставить преступить обет, и увечного лишить покоя, за который ему надлежало только благодарить Бога.

Вот и начал увечный ссориться с Евлогием, начал злословить и поносить его: «Вероятно, ты обокрал кого-нибудь, может быть, ты был рабом, ограбил своего господина и взял меня к себе, чтобы мнимой благотворительностью отклонить от себя всякое подозрение, и еще хочешь спастись ради меня!»

Евлогий уговаривал его, успокаивал его душу: «Нет, друг мой, не говори сего, а скажи лучше, чем я оскорбил тебя, и я исправлюсь».

Но увечный кричал, как безумный: «Не нужны мне твои ласки. Отнеси меня и брось на торжище; не нужны мне твои услуги».

«Сделай милость, – говорил ему Евлогий, – успокойся, скажи, что тебя тревожит?» А увечный, рассвирепев, как дикий зверь, вопил: «Нет возможности смотреть на эти лицемерные услуги и несносна мне эта постная жизнь, – я хочу мяса!» Евлогий принес мяса.

Неспокойный увечный, увидя его, опять закричал: «Скучно мне с тобою одним! Хочу видеть народ!» Евлогий отвечал: «Я сейчас приведу сюда множество братии».

«Вот какой я несчастный, – рыдая, говорил увечный, – не могу и на тебя смотреть, а ты хочешь привести ко мне подобных тебе тунеядцев». И, затрясшись, вскричал бесчинным голосом: «Не хочу! На торжище хочу! Какое насилие! Брось меня туда, где взял».

Уверяем, что если бы он имел руки, то, кажется, удушил бы себя или зарезал – так озлил его демон.

Евлогий пошел к жившим в соседстве его подвижникам и спросил их: «Что мне делать? Увечный доводит меня до отчаяния!» Те говорят:

«Отчего?» – «Странно ведет себя; не знаю, что делать. Бросил бы его, но я дал обет Богу: боюсь нарушить. Не бросить – так он не дает мне покоя ни днем ни ночью. Не знаю, что с ним делать».

Те отвечают: «Великий (так они называли святого Антония) еще жив, поди к нему. Увечного посади в лодку, доплыви до монастыря, дождись, пока святой выйдет из пещеры, и предай это дело суду его. Что он тебе скажет, то и сделай; потому что устами его Бог вещает».

Евлогий послушался совета подвижников. Ула- скал увечного, посадил в лодку, отправился ночью из города и прибыл с ним в монастырь святого Антония.

Святой пришел в монастырь поздно вечером в следующий день, окутавшись кожаною хламидою. Он имел обыкновение, войдя в монастырь, требовать к себе Макария и спрашивать его: «Есть посетители?» Макарий отвечал: «Есть». – «Египтяне или иерусалимляне?» – спрашивал далее святой Антоний.

Следует знать, что святой Антоний наперед внушил Макарию: «Если ты заметишь, что люди, пришедшие в монастырь, не имеют до меня большой нужды, то отвечай: «египтяне», а когда придет кто-нибудь поблагочестивее и поумнее, говори: «иерусалимляне». И если Макарий отвечал ему «египтяне», то святой приказывал ему изготовить трапезу, накормить их и, сотворив с ними молитву, отпускал их; а когда Макарий говорил «иерусалимляне», то святой проводил с ними всю ночь в беседе о спасении души. Итак, Великий, по обыкновению, спросил Макария: «Египтяне или иерусалимляне?» Макарий отвечал: «Смесь: и те и другие».

В этот вечер, говорит Кроний, Великий Антоний сел и велел позвать к себе всех; и хотя ему никто не сказывал, как зовут ученого монаха, однако он назвал его по имени: «Евлогий, Евло- гий, Евлогий!» Три раза произнес он это имя, но Евлогий не отвечал, думая, что между присутствующими есть другой кто-нибудь, имеющий сие имя. Антоний вторично обращается к нему: «Тебе говорю, Евлогий, тому, который прибыл из Александрии».

После сего Евлогий отвечал: «Что угодно приказать?» – «Зачем ты сюда прибыл?» – «Тот, Кто открыл тебе мое имя, – сказал Евлогий, – откроет и то, зачем я прибыл сюда». – «Знаю, зачем ты прибыл сюда, – отвечал святой Антоний, – но расскажи в присутствии всей братии, чтобы и они знали».

Раб Христов Евлогий рассказал все подробно.

«Этого увечного я нашел на торжище; он лежал там без всякого присмотра. Сжалившись над ним, я помолился Богу, чтобы Он даровал мне терпение, дал обет Христу ходить за ним, чтобы и мне спастись ради него и ему иметь от меня покой. Вот уж пятнадцать лет, как мы живем вместе: твоей святости, конечно, и сие открыто. Но после того как мы столько лет прожили мирно, теперь, не знаю отчего, он стал до крайности беспокоить меня. Я думаю бросить его: он сам меня принуждает к этому. Вот зачем я пришел к твоей святости: дай мне совет, как поступить, и помолись о мне: этот человек чрезмерно возмутил меня».

Великий Антоний строгим и суровым голосом сказал: «Ты хочешь бросить его, Евлогий? Но Создавший его не бросает его! Ты его бросаешь – а Бог воздвигнет лучшего, чем ты, и подъемлет его!»

Евлогий молчал и сокрушался.

Великий Антоний, оставя Евлогия, обращается потом к увечному: «Хворый, грязный, недостойный ни неба, ни земли! Ты, раздражая сего брата, восстаешь на Бога. Разве ты не знаешь, что тебе прислуживает Христос? И ты дерзаешь прекословить Христу! Не ради ли Христа он поработил себя в твое услужение?» Сделав таким образом строгий упрек увечному, Антоний занялся беседой с братиями о духовных их нуждах.

Потом, опять обратясь к Евлогию и увечному, сказал: «Дети мои! Не ссорьтесь, идите домой в мире, не разлучайтесь друг с другом. Бросьте все неудовольствия, которые демон посеял между вами, и с чистою любовию возвратитесь в келлию, в которой жили до сего времени, – потому что Бог посылает уже за вами. Это искушение навел на вас сатана. Он знает, что вы оба при конце поприща и скоро удостоитесь венцов от Христа: он за тебя, а ты за него. Итак, не думайте более ни о чем другом, чтобы Ангел, придя за вами, не нашел вас в разных местах и в несогласии и чтобы вам не лишиться венцов».

Выслушав эти слова, они скоро отправились в путь и возвратились в свою келлию в любви совершенной.

Не прошло и сорока дней, как блаженный Евлогий отошел ко Господу; протекло еще несколько дней – и увечный телом, а здравый душой также предал дух свой в руки Божии.

Кроний, пробыв несколько времени в Фиваидской пустыне, посетил александрийские монастыри. Случилось, что в это самое время братия правила по Евлогии сороковой день, а по увечном – третины. Кроний, узнав о сем, чрезвычайно изумился; взял Евангелие, положил его среди братии и поклялся в истине своего рассказа, что Великий Антоний предвидел и предрек кончину их.

Кроний присовокупил к сему: «Я сам был переводчиком их разговора, поскольку блаженный Антоний не знает по-гречески, а я знаю оба языка – египетский и греческий, то я и переводил блаженному Евлогию и увечному слова Великого, а святому и блаженному Антонию их ответы»49.

Павел Фивейский

Для многих часто оставался нерешенным вопрос: кто из монахов первоначально стал пустынножительствовать? Некоторые, обращая взоры к древности, полагали начало пустынножителей в блаженном Илии и Иоанне. Но, мне кажется, Илия был более пророк, чем монах, а Иоанн начал пророчествовать еще до рождения.

Другие (с чем согласно большинство) признают Антония главою пустынножительства, это отчасти справедливо. Но Антоний был не столько первым пустынножителем, сколько человеком, возбудившим общее стремление к этому образу жизни.

Сами ученики Антония, Амафа (Матфей) и Макарий, из которых первый похоронил тело учителя, свидетельствовали, что некто Павел Фивейский положил начало пустынному житию, хотя и не дал ему имени, – с этим мнением согласны и мы. А некоторые болтают так и иначе, как вздумается: говорят, что (первый пустынножитель) был человек, покрытый до пят волосами, живший в подземной пещере, и выдумывают разные невероятные вещи, следить за которыми было бы утомительно; бесстыдная ложь этих рассказов, кажется, не стоит опровержения.

Так как об Антонии было тщательно писано и греческим, и римским стилем, то я решился написать немного о начале и конце жизни Павла, – более потому, что об этом еще не было писано, чем по надежде на свой ум.

А как он жил средину своей жизни, какие перенес искушения от сатаны, об этом не знает ни один человек.

При гонителях Декии и Валериане, когда Корнелий в Риме и Киприан в Карфагене были осуждены на блаженную кровавую смерть50, жестокая буря опустошила многие Церкви в Египте и Фиваиде. Долг христианина требовал тогда пострадать от меча за имя Христово.

Но хитрый враг, придумывая медленные убийственные казни, хотел губить души, а не тела; и, как сам (пострадавший от него) Киприан говорит, желающих умереть не допускал до смерти.

Чтобы показать жестокость врага, я приведу два примера для памяти.

Некоего мученика, твердого в вере и оставшегося победителем среди орудий пытки – деревянных лошадей и досок железных, мучитель приказал связать и, скрутив ему руки за спиною, бросить под палящим солнцем, чтобы был побежден мушиными жалами тот, кого не могли победить железные сковороды.

Другого исповедника Христова, цветущего юностью, мучитель приказал отвести в прекрасный сад и там при сладостном журчании ручья и тихом шуме древесных листьев, сотрясаемых ветром, положить на пуховое ложе и связать мягкими шелковыми узами, чтобы юноша не мог высвободиться. Когда все удалились, пришла красивая блудница, чтобы, возбудив в теле похоть, лечь на него бесстыдною победительницею. Воин Христов не знал, что делать и куда обратиться: похоть побеждала того, кого не могли победить муки. Наконец, вдохновенный свыше, он, откусив себе язык, плюнул им в лицо лобзающей блудницы – и таким образом чрезмерная сила боли подавила чувство похоти.

В то время, когда такие дела совершались в Нижней Фиваиде, Павел, по выдаче замуж сестры и по смерти обоих родителей, остался единственным наследником, имея около 15 лет возраста, получив первоначальное образование в греческом и египетском языках; кроткий духом, весьма любящий Бога; когда загремела буря преследования, Павел ушел в отдаленную и сокровенную деревню.

Но чего не делает над смертными проклятая жажда золота? Муж сестры Павловой задумал выдать того, кого должен был скрывать. Ни слезы супруги, ни родство, ни видящий все с высоты Бог не удержали его от преступления. Жестокость, принимавшая вид благочестия, была неумолима.

Узнав об этом, благоразумнейший юноша убежал в горные пустыни; и хотя ожидался конец гонения, но Павел, превратив дело необходимости в дело охоты, то мало-помалу шел далее, то останавливался, – и после нескольких перерывов нашел наконец скалистую гору, при подошве которой была огромная пещера, заваленная камнем; отвалив камень и, по общечеловеческому стремлению знать сокровенное, тщательно осматривая внутренность пещеры, Павел нашел большое помещение, которое, при открытом сверху небе, прикрывалось широкими ветвями старой пальмы и из которого виднелся самый чистый ключ воды, чей поток, только что прорвавшись наружу, тотчас же снова скрывался в небольшую скважину породившей его земли. Кроме того, в горных углублениях было немало опустелых жилищ, где встречались ржавые уже наковальни и молотки для чеканки монет. Здесь, по сказанию египетских книг, была мастерская фальшивой монеты в то время, когда Антоний был в связях с Клеопатрою.

Полюбив это место51, как бы нарочно приготовленное для него Богом, Павел провел там всю жизнь в молитвах и уединении; пищу и одежду доставляла ему пальма.

Чтобы это не показалось кому-нибудь невозможным, свидетельствуюсь Иисусом и Его святыми Ангелами, что в той части пустыни, которая возле Сирии примыкает к сарацинам, видел я монахов, из которых один в течение тридцати лет, пребывая безысходно в пустыне, поддерживал свое существование ячменным хлебом и грязною водою; другой, заключившись в старом водоеме (какой сирийцы на своем народном языке называют кубба), питался ежедневно пятью стеблями тростника. Это покажется невероятным для тех, которые не веруют, что все возможно верующим.

Но возвращусь к тому, о чем я начал говорить.

Когда блаженный Павел уже 113 лет проводил на земле небесную жизнь, а в другой пустыне подвизался девяностолетний Антоний, пришла сему последнему, по его собственному сознанию, в голову мысль, что нет в пустыне монаха, который был бы совершеннее его. Но во время ночного отдохновения было открыто Антонию, что есть другой монах, гораздо лучше его, и что он должен отправиться в путь, чтобы видеть этого подвижника.

И вот при первых лучах света почтенный старец, поддерживая посохом нетвердые члены, отправился в путь, сам не зная куда.

Уже наступил полдень, и, несмотря на сильный солнечный зной, старец продолжал идти, говоря: «Верую Богу моему, что Он покажет мне раба Своего, обещанного мне».

Но большее этого чудо: Антоний видит странное существо – частию человека, частию коня, которое на языке поэтов зовется иппокентавром52; увидав его, Антоний осенил чело изображением спасительного знамения.

«Эй ты, – сказал он, – в какой части пустыни обитает раб Божий?» Иппокентавр, бормоча что-то варварское и скорее коверкая, чем произнося слова, при ужасе старца, который старался ласково говорить с ним, протянув правую руку, указал ему желанный путь и, бросившись в бег по широким полям с быстротою птицы, скрылся из глаз удивленного старца.

Мы не знаем, представил ли диавол призрачное существо для устрашения старца или в самом деле в пустыне, обильной чудовищными животными, родятся и такие звери.

Антоний, недоумевая и рассуждая с собою о том, что видел, идет далее.

Немного спустя в каменистой долине Антоний увидал небольшого человечка с загнутым носом и с рогами на лбу, а нижняя часть его тела оканчивалась козлиными ногами. Пораженный и этим зрелищем, Антоний, как добрый воин, восприял щиты веры и броню надежды.

Упомянутое животное принесло ему для дорожного продовольствия пальмовые плоды как бы в залог мира. Увидав это, Антоний остановился и, спросив у неведомого существа: «Кто ты?» – получил такой ответ: «Я смертный, один из обитателей пустыни, которых прельщенное всякими заблуждениями язычество чтит под именем фавнов, сатиров и кошмаров, давящих во время сна. Я послан к тебе от своих собратий. Просим тебя, помолись за нас общему Господу, Который, как мы слышали, пришел некогда для спасения мира и во всю землю прошло вещание Его».

Слыша такие слова, престарелый путник орошал лицо обильными слезами, изливавшимися от избытка сердечной радости. Он радовался о славе Христа и о погибели сатаны и, удивляясь, что может понимать речь обитателя пустыни, ударяя жезлом в землю, говорил: «Горе тебе, Александрия, вместо Бога чтущая разныя диковины! Горе тебе, град блудницы, куда стеклись злые духи всего мира. Что ты скажешь теперь? Звери призывают имя Христово, а ты чтишь разные диковины!»

Не успел старец еще договорить этих слов, как рогатое животное удалилось как бы летучим бегом.

Чтобы этот рассказ не показался кому-нибудь недостоверным, мы припомним событие, засвидетельствованное всем миром при царе Констанции.

В Александрию был приведен живой человек такого рода и представлял собою для народа немаловажное зрелище; а потом бездушный труп этого человека, в предохранение от разложения вследствие солнечного жара, был набит солью и принесен в Антиохию на показ императору.

Между тем (продолжаю прерванный рассказ) Антоний все шел да шел; видя только следы зверей да обширное пространство пустыни, он не знал, что делать, куда направить стопы свои.

Истекал уже другой день. Оставалась только одна надежда для старца – что Христос не может его оставить.

Всю ночь, вторично застигшую его в дороге, он провел в молитве и при слабом рассвете увидал вдали волчицу, которая, тяжело дыша от жажды, прибежала к подошве горы; провожая ее глазами, старец, когда волчица скрылась, увидал вход в пещеру и стал засматривать вовнутрь с тщетным любопытством, потому что мрак мешал видеть, но, как говорит Писание, совершенная любовь вон изгоняет страх (1Ин. 4:18).

Тихим шагом и сдерживая дыхание, осторожный наблюдатель вошел во внутрь пещеры и, мало-помалу подвигаясь вперед и часто останавливаясь, начал слышать звуки. Наконец сквозь мрак ночи он видит вдали свет и, быстро спеша к нему, споткнувшись на камень, производит шум.

Услышав этот шум, блаженный Павел затворил и замкнул открытую прежде дверь в свою пещеру.

Тогда Антоний, стучась у входа даже до шестого часа и долее, просил позволения войти, говоря: «Ты знаешь, кто я, откуда и зачем; знаю, что я недостоин твоего лицезрения, но если я не увижу тебя, то не уйду прочь. Принимающий зверей, зачем ты отгоняешь человека? Я искал и нашел. Я толкаю, чтобы мне было отворено; если мои просьбы будут тщетны, – я умру здесь при входе в твою пещеру; по крайней мере, ты похоронишь труп мой...»

Антоний «настаивал так, убеждая, и был непреклонен. Кратко ему отвечая, вот что сказал наш герой» (Вергилий, «Энеида»): «Никто не просит с угрозами; никто не злословит со слезами: удивишься ли, что я не приму тебя, когда ты пришел с тем, чтобы умереть?» – так усмехаясь, Павел открыл вход; и тогда оба старца бросились друг другу в объятия, приветствовали друг друга по именам и вместе возблагодарили Господа.

После святого лобзания Павел, сев с Антонием, начал говорить так: «Вот тот, кого ты искал с таким трудом: члены его, полуистлевшие от старости, покрывает некрасивая седина. Вот ты видишь пред собою человека, который скоро будет прахом. Но так как любовь все терпит, то скажи мне, пожалуйста, как живет теперь род человеческий: возвышаются ли в старых городах новые крыши, какою властию управляется мир и остался ли кто-нибудь, увлеченный прелестью демонов?»

Во время этих речей ворон сел на суку дерева и, тихо слетев оттуда, положил целый хлеб пред очами дивящихся старцев.

Когда он улетел, Павел сказал: «Вот Господь, поистине Благий, поистине Милосердный, послал нам обед. Вот уже 60 лет, как я ежедневно получаю укрух в полхлеба; но теперь, для твоего прихода, Христос удвоил порцию нам двоим».

Итак, воздав благодарение Господу, оба старца сели на берегу прозрачного ручья.

Но здесь начался спор, кому первому преломить хлеб, и продолжался до вечера. Павел ссылался на обычаи гостеприимства, Антоний – на право старшинства. Наконец было решено взять хлеб обоим вместе и тянуть каждому к себе, так, чтобы у каждого осталась в руках своя часть. Потом, припав устами к источнику, они испили немного воды и, принесши Богу жертву хвалы, всю ночь провели в бодрствовании.

И когда день снова возвратился на землю, блаженный Павел сказал Антонию следующее: «Давно, брат, я знал, что ты обитаешь в здешних краях, давно Господь обещал послать ко мне моего сослужителя. Но поскольку время успения моего настало и (согласно с моим всегдашним желанием разрешиться и быть со Христом) по скончании течения соблюдается мне венец правды, – то ты послан от Господа погребсти мое тело и предать земле землю».

Услышав это, Антоний, плача и рыдая, стал молить Павла не оставлять его на земле, но взять с собою в загробный путь. Но Павел отвечал: «Не ищи яже своих си, но яже ближняго. Для тебя лучше, сбросив телесное бремя, последовать за Агнцем; но для братии полезно назидаться еще твоим примером. Поэтому продолжай подвиг, хотя бы он был и тягостен, и принеси для прикрытия тела моего мантию, которую дал тебе епископ Афанасий».

Блаженный Павел просил об этом не потому, чтобы слишком заботился, покрытый или обнаженный будет истлевать труп его, тогда как сколько времени одевался только сплетением пальмовых листьев; но потому, что хотел, удалив от себя Антония, облегчить этим печаль его о своей смерти.

Антоний, изумленный упоминанием Павла об Афанасии и его мантии, как бы видя в Павле Христа и почитая в душе его присутствие Божие, не осмелился возражать более, но, с безмолвным плачем облобызав его очи и руки, пошел назад в монастырь, который впоследствии занят был сарацинами.

Хотя его шаги не соответствовали быстроте его духа, хотя тело его было измождено постами и ослаблено годами, но силою духа он победил немощь плоти. Наконец, утомленный и едва дышащий от усталости, он достиг, преодолев путь, до своего обиталища.

Когда навстречу ему вышли два ученика, уже издавна привыкшие служить ему, говоря: «Где ты так долго промедлил, отче?» – Антоний отвечал: «Горе мне, грешнику, ложно носящему имя монаха. Я видел Илию, я видел Иоанна в пустыне, и поистине я видел Павла в раю».

Затем, сомкнувши уста и ударяя рукою в грудь, он вынес из келлии мантию.

Когда ученики просили, чтобы он подробнее рассказал, в чем дело, Антоний отвечал: «Время говорить и время молчать».

Потом, выйдя вон из монастыря и не взяв с собою даже малого количества пищи, Антоний снова отправился в путь по той же дороге, по которой пришел, жаждая Павла, желая его видеть, созерцая его умом и очами, боясь только того, чтобы Павел в его отсутствие не предал дух Христу, – что и случилось действительно.

Уже воссиял другой день и Антоний отошел на три часа пути, как он увидал между ликами Ангелов, между сонмами пророков и апостолов – Павла, сияющего снежною белизною и восходящего на высоту. Тотчас пав на лицо свое, Антоний посыпал песком голову и, плача и рыдая, говорил: «Зачем, Павел, ты оставляешь меня? Зачем удаляешься без моего приветствия? Зачем, поздно узнанный, ты так скоро отходишь?»

Рассказывал впоследствии блаженный Антоний, что остальное пространство пути он пробежал как птица; да и было зачем.

Войдя в пещеру, он увидал бездушное тело, с преклоненными коленами, с протянутой шеей, с воздетыми кверху руками; и, сначала думая, что Павел жив, обратился к нему с прежними просьбами, но потом, не слыша обычных вздохов молящегося и воздав ему плачевное целование, понял, что и труп святого в благоговейном положении молился Богу, Которому все живы.

Обернув и вынеся тело вон из пещеры и воспевая гимны и псалмы по христианскому преданию, Антоний стал печалиться, что у него нет заступа для ископания земли. Раздумывая так и иначе и рассуждая много сам с собою, Антоний говорил: «Если возвращусь в монастырь, то пройдет три дня в путешествии; если останусь здесь, то ничего не сделаю. Умру же, как и подобает, возле твоего воина, Христе, и, упав здесь, предам последнее дыхание».

Во время таких размышлений старца два льва с распущенными гривами быстро неслись из внутренней части пустыни. Увидав их, Антоний сначала испугался, но, снова вознесшись мыслью к Богу, он стал смотреть на львов как бы на голубей и пребыл бестрепетен.

Львы между тем прибежали прямо к трупу блаженного старца, ласково махая хвостами, припали к ногам его и зарычали с сильным стоном, ясно давая понимать, что они по-своему плачут. Потом невдалеке львы начали рыть землю ногами и, быстро выгребая песок, скоро выкопали место, удобное для помещения одного человека, и тотчас, как бы прося награды за труд, опустив шею и шевеля ушами, подбежали к Антонию и стали лизать у него руки и ноги.

Антоний понял, что львы просят у него благословения.

И немедленно, прославив Христа за то, что и бессловесные животные чувствуют, что есть Бог, старец сказал: «Ты, Господи, без мановения Которого не отрывается лист от дерева и не падает воробей на землю, даждь им, якоже веси». И движением руки повелел им удалиться.

Когда львы удалились, Антоний согнул старческие плечи под бременем святого тела, сложил оное в могилу и, насыпав сверху землю, устроил по обычаю холм.

Наступил другой день, и благочестивый наследник, чтобы не оставить чего-либо из имущества после умершего без завещания старца, взял себе его тунику, сплетенную им самим из пальмовых листьев наподобие корзины.

Возвратившись в монастырь, Антоний рассказал ученикам все по порядку и в торжественные дни Пасхи и Пятидесятницы всегда надевал тунику Павла.

В заключение этого небольшого сочинения мне хочется спросить тех, которые не знают счета своим доходам, которые одевают мрамором свои дома, которые на одну нитку нанизывают имущества целых городов53: чего когда-нибудь недоставало этому обнаженному старцу? Вы пьете из драгоценных сосудов – он удовлетворял требованию природы из пригоршней; вы имеете златотканые туники – у него не было самой дешевой одежды вашего раба. Но зато ему, бедному, отверст рай, а вас, златоносцев, ожидает геенна. Он, хотя и обнаженный, сохранил одежду Христову, а вы, облеченные в шелк, потеряли Христово одеяние. Павел лежит, покрытый ничтожным прахом, чтобы воскреснуть во славе, – а вас, которые вместе с вашими богатствами сделаетесь добычей огня, давят ваши великолепные каменные гробницы.

Прошу вас, пощадите себя, пощадите по крайней мере богатства, которые вы так любите. Зачем даже мертвецов своих вы обвиваете золотыми одеждами? Зачем ваше честолюбие не унимается даже во время сетования и слез? Неужели трупы богачей умеют гнить только в шелковых одеждах?..

Заклинаю тебя, кто бы ты ни был, читатель: вспомни грешного Иеронима, который, если бы Господь предложил ему на выбор, избрал бы скорее тунику Павла с его наградами, чем порфиры царей с их наказаниями.

Иларион Великий

Приступая к описанию жизни блаженного Илариона, молю обитавшего в нем Духа Святого, да, одаривший его добродетелями, даст Он и мне слово для повествования о них, чтобы речь была достойна описываемых подвигов, ибо доблести деятелей, как говорит Крисп, являются великими настолько, насколько могли выставить их в своих рассказах знаменитые писатели.

Великий Александр Македонский, которого Даниил называет то овном, то барсом, то козлом косматым, подойдя к гробу Ахилла, сказал: «Счастлив ты, юноша, что имел великого провозвестника своих заслуг», – намекая на Гомера.

А мне предстоит говорить о подвигах и жизни такого мужа, что сам Гомер, если бы был жив, или позавидовал бы предмету, или оказался бы несостоятельным.

Хотя святой Епифаний54, епископ Кипрского города Саламины, очень долго живший с Иларионом, и написал похвалу ему в общеизвестном письме, но иное дело – хвалить умершего общими местами, иное – повествовать о добродетелях, бывших отличительным свойством умершего.

Поэтому, относясь скорее с благосклонностью, чем с упреком к начатому им делу, мы приступим к продолжению его, презирая возгласы злоречивых.

Поносившие когда-то Павла моего, быть может, поносят теперь и Илариона. На того клеветали за уединение, а этому ставят в упрек жизнь в обществе; так что всегда скрывавшегося считают несуществовавшим, а жившего навиду у людей – не заслуживающим внимания.

Так поступали и некогда предки их, фарисеи, которым одинаково не нравились ни пустыня и пост Иоанна, ни обращение в многолюдстве, пища и питие Спасителя. Но я начну задуманное произведение и пройду мимо собак Сциллы, заткнув уши.

Иларион родился в деревне Тавафа, лежащей в пяти почти милях к югу от Газы, города палестинского. Так как он имел родителей идолопоклонников, то, как говорится, расцвел, будто роза между шипами.

Посланный ими в Александрию, он был отдан грамматику. Там, насколько позволял его возраст, он дал сильные доказательства своего ума и прекрасного характера, в короткое время приобретя общее расположение и сделавшись известным по красноречию и, что всего важнее, уверовав в Господа Иисуса.

Он не находил удовольствия ни в неистовствах цирка, ни в крови арены, ни в распущенности театра, но высшим наслаждением для него было собрание церковное.

Услышав же знаменитое тогда имя Антония, бывшее на языке у всех египетских народов, и воспламенившись желанием видеть его, он пошел в пустыню. А когда увидел его – тотчас переменил прежнюю одежду и жил подле него почти два месяца, наблюдая порядок его жизни и строгость нрава, именно: как часто молился он, с каким смирением принимал братий, как строг был в обличении, ревностен в увещании и как никогда и никакая слабость телесная не уменьшала его воздержания и суровости его пищи.

Но он не мог долее выносить частых посещений лиц, прибегавших к Антонию по поводу разных скорбей и демонских наветов; находил неуместным терпеть в пустыне население городов; считал для себя приличным начать так, как начал Антоний; в нем он видел храброго воина, получившего награды за победу, а себя – еще не начавшим сражаться. Посему с некоторыми монахами он возвратился в отечество.

Так как родители его уже умерли, то часть имущества отдал он братьям, часть – бедным; себе же не оставил решительно ничего, опасаясь известного из Деяний апостольских примера, или казни Анании и Сапфиры, и особенно помня Господа, говорящего: иже не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик (Лк. 14:33). В это время ему было пятнадцать лет.

Итак, нагим, но облекшимся, как в оружие, во Христа он вступил в пустыню, которая лежит на седьмой миле влево по береговому пути в Египет из Маюмы, рынка Газы. Хотя места эти были страшны разбоями и люди, близкие ему, и друзья предупреждали его о грозящей опасности, – он презрел смерть, чтобы избежать смерти.

Удивлялись все его мужеству, удивлялись возрасту. Но в груди его горело некое пламя, в очах светилась искра веры. Лицо его было детское, тело нежное и худощавое, неспособное переносить невзгоды всякого рода: легкий холод или зной могли изнурить его.

И так, прикрыв члены вретищем и имея верхнюю кожаную одежду, которую дал ему на дорогу блаженный Антоний, и деревенский плащ, он проводил время между морем и болотом в обширной и страшной пустыне, съедая по пятнадцати только фиг по заходе солнца.

Поскольку же страна была обесславлена разбоями, он никогда не живал в одном и том же месте.

Что же станет делать диавол? За что примется? Он, который хвалился прежде, говоря: на небо взыду, выше звезд небесных поставлю престол мой и буду подобен Вышнему (Ис. 14:13–14), увидел себя побежденным – со стороны отрока и попранным еще прежде, чем тот достиг возраста, способного ко греху.

Итак, он стал щекотать его чувства и, по той мере, как мужало его тело, раздувал обычное пламя похотей.

Маленький подвижник Христов принужден был размышлять о том, чего не знал, и взвешивать в уме сладость предмета, которого не изведал по опыту. Разгневавшись, наконец, на себя самого и ударяя кулаками в грудь (как будто ударами руки он мог разогнать мысли!), он сказал: «Сделаю же я с тобою, осел, так, что не будешь лягаться: стану кормить тебя не ячменем, а мякиною. Уморю тебя голодом и жаждою; взвалю на тебя тяжелую ношу; погоню и в зной и в стужу, чтобы ты более думал о пище, чем о неге».

Посему он поддерживал ослабевшую жизнь через три и четыре дня соком трав и небольшим количеством фиг; часто молился и пел псалмы и рыл заступом землю, чтобы трудом работы удвоить труд поста. Вместе с этим, занимаясь плетением корзин из камыша, он следовал уставу египетских монахов и изречению апостола, который говорит: аще кто не хощет делати, ниже да яст (2Фес. 3:10). Он так исхудал и так истощил свое тело, что едва остались одни кости.

В одну ночь послышались ему детский плач, блеяние стада, мычание быков, похожие на женские стоны, рыканье львов, шум войска и различные голоса вовсе чудовищного свойства, так что звуки поразили его ужасом прежде, чем самое видение. Он понял насмешки демонов; припав на колена, знаменал чело Крестом Христовым и, вооружась им, распростертый, сражался мужественнее. <...>

Когда жил он еще в шалаше, будучи восемнадцати лет от роду, пришли к нему ночью разбойники: или потому, что рассчитывали найти, что унести, или потому, что считали унизительным для себя, если одинокий отрок не страшился нападения их. Но, бродя с вечера до восхода солнечного между морем и болотом, они никак не могли найти места, где он лежал. Когда же рассвело, увидев отрока, они сказали ему, будто в шутку: «Что стал бы ты делать, если бы пришли к тебе разбойники?» – «Нагой не боится разбойников», – отвечал он им. «Но ты можешь быть убит», – говорят ему. «Могу, – говорит он, – могу; но потому и не боюсь разбойников, что приготовил себя к смерти». Тогда, удивившись его твердости и вере, они признались в своем ночном блуждании и слепоте глаз и обещали с этих пор исправить свою жизнь.

Он прожил уже двадцать два года в пустыне, стал известен всем только по молве; и едва заговорили о нем по всем городам Палестины, как одна женщина из Елевферополя, увидев себя в презрении у мужа за бесплодие (потому что в продолжение пятнадцати уже лет не принесла никакого супружеского плода), первая отважилась нарушить уединение блаженного Илариона.

Ничего подобного не подозревал он, когда, неожиданно припав к коленам его, она сказала:

«Прости моей смелости, прости моей крайней нужды. Зачем отворачиваешь глаза? Зачем убегаешь от умоляющей тебя? Смотри на меня не как на женщину, а как на несчастную. Этот пол родил Спасителя. Не требуют здравии врача, но болящии (Лк. 5:31)».

Наконец он обратился к ней и, увидев чрез такой долгий промежуток времени женщину, спросил о причине ее прихода и плача. Когда же узнал эту причину, возведя глаза к небу, велел ей иметь веру; и, проводив ее со слезами, – по истечении года увидел с сыном.

Это было начало его чудес; другое чудо более прославило его.

Аристинета, жена Елпидия, бывшего после преторианским префектом, весьма известная в своем кругу и еще более известная – в среде христиан, возвращаясь с мужем и тремя детьми от блаженного Антония, по причине болезни их остановилась в Газе.

От испорченности ли воздуха, или ради славы раба Божия Илариона (как это объяснилось после), они заболели одновременно лихорадкою и были все объявлены медиками в безнадежном состоянии. Мать была в страшном горе и, бегая будто между тремя трупами сыновей, не знала, кого оплакивать прежде. Узнав же, что в соседней пустыне есть какой-то монах, она, забыв о обычной благородным женщинам пышности (помня себя только матерью), отправилась к нему в сопровождении служанок и евнухов; муж едва убедил ее ехать верхом на осле.

Прийдя к нему, она говорила: «Умоляю тебя всемилостивейшим Иисусом, Богом нашим, заклинаю Его Крестом и Кровию – возврати мне трех сыновей; пусть прославится в языческом городе имя Господа Спасителя и пусть войдет раб Его в Газу и сокрушит идола Марну55».

Когда он отказывался и говорил, что не имеет обыкновения ходить не только в город, но и в какую-либо деревеньку, она поверглась на землю, взывая непрестанно: «Иларион, раб Христов, отдай мне сыновей моих. Антоний сохранил их в Египте, ты спаси в Сирии». Присутствующие все плакали; плакал и он, отказываясь. Словом, женщина не отступила до тех пор, пока он дал обещание войти в Газу по заходе солнечном.

Прийдя туда, он воззвал к Иисусу, знаменая постельки и пылающие члены каждого. И, о чудная сила! Пот выступил одновременно будто из трех источников; в продолжение того же часа они приняли пищу, стали узнавать плачущую мать и, благословляя Бога, целовали святые руки.

Когда об этом узнали и слух распространился далеко во все стороны, к нему ревностно сходились из Сирии и Египта, так что многие уверовали во Христа и приняли обет монашества. Ибо тогда еще не было монастырей в Палестине и до святого Илариона неизвестно было в Сирии никакого монаха. Он был основателем этого образа жизни и подвигов в означенной области. Господь Иисус в Египте воздвиг старца Антония, в Палестине воздвиг юношу Илариона.

Фадицией называется предместье Ринокоруры, города египетского. Из этого предместья была приведена к блаженному Илариону женщина, ослепшая десять лет назад. Представленная ему братиями (потому что с ним в то время жило уже много монахов), она сказала, что все имущество свое издержала на врачей. Он отвечал ей: «Если бы то, что потеряла на врачей, ты отдала бедным, истинный врач Иисус исцелил бы тебя». Когда же она продолжала взывать и умолять о милосердии, он плюнул ей в глаза – и тотчас за примером Спасителя последовала та же чудодейственная сила56. <...>

Наконец, он прогнал с глаз своих одного брата, жившего от него почти в пяти милях, потому что узнал, что тот чрезвычайно осторожно и трусливо бережет свой виноградник и имеет немного денег. Тот, желая помириться со старцем, прихаживал часто к братиям, а особенно к Исихию, которого старец весьма любил.

И вот в один день он принес вязанку зеленого гороху, с былками, как рос. Когда же Исихий положил его вечером на столе, старец закричал, что не может переносить его дурного запаха, и вместе спросил, откуда этот горох. Исихий отвечал, что один брат принес братиям начатки от своей маленькой пашни. Тогда он сказал: «Неужели ты не слышишь отвратительного запаха и не чувствуешь, как от гороха смердит скупостью? Отошли волам, отошли скотам несмысленым и посмотри, будут ли они есть». Когда тот, следуя приказанию, положил горох в ясли, волы, испуганные и мыча более обыкновенного, оборвали привязи и разбежались в разные стороны. Старец имел благодатный дар по запаху тела и одежд и всего, чего кто касался, узнавать того демона или тот порок, которому был предан кто.

Итак, видя на шестьдесят третьем году своей жизни огромный монастырь и множество живущих с ним братий, равно и толпы людей, приводивших к нему различных больных и одержимых нечистыми духами, так что пустыня со всех сторон была наполнена людьми всякого рода, – видя все это, старец плакал ежедневно и с невероятною любовию воспоминал прежний образ жизни.

Когда братия спросили, что такое сокрушает его, он сказал: «Снова я возвратился в мир и получил свою награду во время своей жизни. Вот жители Палестины и соседние области считают меня чем-то важным; а я, под предлогом братской экономии в монастыре, имею кой-какую домашнюю рухлядь». Но братия, особенно Иси- хий, который с удивительною любовию чтил старца, стерегли его.

Когда он прожил так в слезах два года, известная Аристинета, о которой мы упоминали прежде, бывшая тогда уже женою префекта, но не имевшая ничего из обыкновенной префектам обстановки, пришла к нему с намерением идти от него и к Антонию.

«Хотел бы и я сам идти, – сказал он ей со слезами, – если бы не держали меня запертым в тюрьме этого монастыря и если бы была какая-нибудь польза от путешествия. Сегодня уже два дня, как весь мир лишился этого отца». Она поверила ему и не продолжала пути. А через несколько дней прибыл вестник – и она услышала о смерти Антония.

Другие удивляются чудесам, совершенным им, – удивляются и его невероятному воздержанию, знанию, смирению. А я ничему так не изумляюсь, как тому, до какой степени он мог пренебрегать славою и почетом. Сходились к нему епископы, пресвитеры, целые толпы клириков, монахов и благородных христианских женщин (великое испытание!), и не только отовсюду из городов и деревень простой народ, но и люди сильные, и судьи, чтобы получить от него благословенный хлеб или елей.

А он не думал ни о чем, кроме пустыни, так что назначил известный день для отъезда. Приведен был и осел (потому что, истощенный чрезмерным постом, он едва мог ходить); он употреблял все усилия, чтобы вырваться в путь.

Когда разнеслась молва об этом, казалось, будто Палестине назначены выселение и вакации: более десяти тысяч человек разного возраста и пола собрались, чтобы не пустить его. Он оставался непреклонным на просьбы и, разбивая песок посохом, говорил: «Не сделаю Господа моего лживым; не могу я видеть церкви ниспровергнутыми, алтари Христовы попранными, кровь детей моих пролитою».

Все присутствующие поняли при этом, что ему открыто нечто таинственное, чего он не хотел сказать, но тем не менее стерегли, чтобы он не уехал.

Тогда он решился, объявив об этом во всеуслышание, не принимать ни пищи, ни пития, пока его не отпустят. Спустя после этого семь дней, изнуренный постом и простившись с очень многими, он отправился наконец в Бетилий, сопровождаемый бесчисленным множеством людей; там, убедив толпы возвратиться, он выбрал сорок монахов, которые имели дорожные припасы и могли выступить в путь, соблюдая пост, то есть по захождении солнца.

Посетив потом братьев, живших в соседней пустыне, и остановившись несколько времени на месте, называемом Лихнос, он через три дня достиг крепости Теубатской, чтобы увидеть епископа и исповедника Драконтия, который был сослан туда в ссылку. Тот был неимоверно утешен прибытием такого мужа; а через три дня потом он со многим трудом дошел до Вавилона, чтобы посетить епископа и тоже исповедника – Филона. Потому что император Констанций, покровительствуя ереси арианской, сослал обоих в те места.

Отправившись оттуда, он через три дня пришел в город Афродитон.

Там, условившись с диаконом Байзаном (который, по причине недостатка воды в пустыне, перевозил путешественников к Антонию наемными двугорбыми верблюдами), он объявил братиям, что наступает день успения Антония и что он должен провести ночь в бдении на самом месте погребения его57.

Итак, они достигли, наконец, через три дня пути по обширной и страшной пустыне до весьма высокой горы, где нашли двух монахов, Исаака и Пелузиана, из коих Исаак был переводчиком у Антония.

Так как представился случай, и притом кстати, то мы считаем приличным описать коротко жилище такого мужа.

Каменная и высокая гора, около тысячи шагов в окружности, выдавливает у подошвы своей воду, часть которой поглощается песками, а другая, проникая далее, образует поток, над которым растущие по обоим берегам бесчисленные пальмы придают месту много прелести и удобства. «Ты увидал бы старца, расхаживающего туда и сюда с учениками, блаженного Антония. Здесь, – говорят они, – он обыкновенно пел псалмы, здесь молился, здесь работал, здесь отдыхал. Эти виноградные лозы, эти деревца он сам насадил; эту грядочку он устроил собственными руками. Этот водоем для орошения садика он сделал с большим трудом. А вот тою мотыгою он много лет возделывал землю».

Ложился он (Иларион) на постель его и лобызал кровать его, будто теплую еще.

Келейка его в длину и ширину была не более, как сколько мог занять человек спящий. Кроме того, на самой вершине, куда они взошли будто по витой лестнице и с чрезвычайным усилием, они видели две келейки того же размера: в них он живал, избегая посещений приходящих и сообщества вместе живших с ним учеников. Впрочем, эти келейки были высечены из естественного камня, и им были приданы только двери.

После этого они вошли в садик. «Посмотрите на этот плодовый садик, усаженный деревцами и зеленеющий овощами, – сказал Исаак. – Когда, почти три года тому назад, опустошило его стадо диких ослов, он приказал одному из вожаков их остановиться и побил его по бокам палкою, приговаривая: зачем едите, чего не сеяли? И с тех пор, исключая воды, которую приходили пить, они никогда не трогали ни деревца, ни овощей».

Затем старец просил показать место его погребения. Те повели его одного и показали ли или нет – неизвестно. Они объяснили, что, согласно с повелением Антония, скрывают это место для того, чтобы Пергалий, бывший самым богатым человеком в той местности, не перенес тела в свою деревню и не построил мартирия58.

Возвратившись оттуда в Афродитон, он удержал при себе только двух братьев и стал жить в соседней пустыне в таком воздержании и безмолвии, что, по его словам, тогда только в первый раз начал служить Христу.

Было уже три года, как бездождное небо иссушало ту местность; всюду говорили, что смерть Антония оплакивают самыя стихии.

Слава Илариона не укрылась от соседних тому месту жителей: мужеский и женский пол бледными и истонченными от голода устами умолял о дожде раба Христова, то есть преемника блаженного Антония.

Вид их причинил ему сильную скорбь. Возведя глаза на небо и простерши в высоту длани, он тотчас же испросил, о чем они умоляли.

Но страна, иссушенная бездождием и песчаная, после того как была смочена дождями, вскипела вдруг таким множеством змей и ядовитых животных, что несчетное множество уязвленных ими умирали тотчас, если не обращались к Илариону. Почему все земледельцы и пастухи выздоравливали совершенно, помазывая раны благословенным елеем.

Увидев же себя и там в удивительном почете, он отправился в Александрию, рассчитывая пройти к отдаленнейшему Оазису в пустыню.

Не останавливаясь никогда с тех пор, как он стал монахом, в городах, он завернул к некоторым знакомым ему братиям в Брухии, недалеко от Александрии. Они приняли старца с чрезвычайною радостию.

Приближалась уже ночь. Вдруг они услышали, что ученики его седлают осла и он готовится отправляться. Припав к ногам его, они просили не делать этого и, простершись на пороге, уверяли, что скорее умрут, чем выпустят такого гостя. Он отвечал им: «Для того спешу уехать, чтобы не причинить вам скорби. После вы уверитесь, что я не без причины ухожу так скоро».

Действительно, на другой день вступили в монастырь газцы с ликторами префекта (ибо узнали, что он накануне пришел туда) и, не найдя его, говорили друг другу: «Неужели правда, что мы слышали, – что он волшебник и знает будущее?..» – ибо город Газа после того, как по выбытии Илариона из Палестины вступил на престол Юлиан, разрушив его монастырь, испросил смертную казнь Илариону и Исихию59. Были разосланы по всей империи предписания отыскать обоих.

Итак, выйдя из Брухии, он через непереходимую пустыню проник в Оазис и прожил там ровно год. Но так как слава о нем дошла и туда, то, как бы не в состоянии будучи укрыться на Востоке, где многие знали его и по слуху, и в лицо, он задумал уплыть на уединенные острова, чтобы по крайней мере море скрыло того, о ком разглашала земля. <...>

Святой Юлиан и Антоний Великий

В сие же время и тот всехвальный Юлиан, о котором я уже прежде упоминал60, принужден был оставить пустыню и прийти в Антиохию.

Когда люди, воспитанные во лжи и весьма искусные в сплетении клевет – разумею ариевых единомышленников, стали утверждать, что тот великий муж принадлежит к их обществу, то светильники истины, Флавиан, Диодор и Афраат61, послали к упомянутому восхваленному мужу другого подвижника добродетели, разумного Акакия62, который после с величайшею мудростью управлял Берийскою церковью, и умоляли его сжалиться над бесчисленным множеством народа, обличить ложь противников и вместе с тем утвердить проведение истины. Сколько раз (по этому случаю) он приходил и опять уходил и сколько совершил чудес в самом великом городе, все сие описано нами в «Истории боголюбцев», где легко могут прочитать желающие знать об этом подробнее. А что он в наше собрание привлек все население города, в том, думаю, не сомневается никто, исследующий человеческую природу, потому что вообще дивное привлекает к себе всех. О великих же его чудодействиях свидетельствуют самые враги истины.

То же делал в Александрии, еще задолго прежде, во времена Констанция, Антоний Великий. Оставив пустыню, он обошел весь тот город и внушал всем, что Афанасий есть проповедник апостольского учения, а последователи Ария суть противники истины. Так-то знали те божественные мужи, что в какое время прилично делать, когда нужно предаваться уединению, а когда пустыням предпочитать города.

Из «Исповеди» блаженного Августина

Исповедуюсь Тебе, Господи, мой Помощник и мой Искупитель, и расскажу, как освободил Ты меня от пут плотского вожделения (они тесно оплели меня) и от рабства мирским делам.

Я вел обычную свою жизнь, а тревога моя росла; ежедневно вздыхал я о Тебе и посещал церковь Твою, насколько позволяли дела мои, под бременем которых я стонал.

Со мною жил Алипий, освободившийся от своих обязанностей юрисконсульта после того, как он был в третий раз асессором63; он поджидал, кому продать свои советы, как я продавал умение говорить (если только можно ему научить). Небридий64 уступил нашим дружеским просьбам и пошел в помощники к Верекунду65, задушевнейшему другу нашему, медиоланскому уроженцу. <...>

И вот однажды – не припомню, по какой причине, Небридий отсутствовал – приходит к нам домой, ко мне и к Алипию, некий Понтициан, наш земляк, поскольку он был уроженцем Африки, занимавший видное место при дворе; не помню, чего он хотел от нас. Мы сели побеседовать.

Случайно он заметил на игорном столе, стоявшем перед нами, книгу, взял ее, открыл и неожиданно наткнулся на Послания апостола Павла, – а рассчитывал найти что-либо из книг, служивших преподаванию, меня изводившему. Улыбнувшись, он с изумлением взглянул на меня и поздравил с тем, что эти и только эти книги вдруг оказались у меня перед глазами. Он был верным христианином и неоднократно простирался пред Тобой, Боже наш, часто и длительно молясь в церкви.

Когда я объяснил ему, что я больше всего занимаюсь Писанием, зашел у нас разговор (он стал рассказывать) об Антонии, египетском монахе, изрядно прославленном среди рабов Твоих, но нам до того часа неизвестном.

Узнав об этом, он только о нем и стал говорить, знакомя невежд с таким человеком и удивляясь этому нашему невежеству.

Мы остолбенели: по свежей памяти, почти в наше время неоспоримо засвидетельствованы чудеса Твои, сотворенные по правой вере в Православной Церкви. Все были изумлены: мы – величием происшедшего, он – тем, что мы об этом не слышали.

Отсюда завел он речь о толпах монахов, об их нравах, овеянных благоуханием Твоим, о пустынях, изобилующих отшельниками, о которых мы ничего не знали.

И в Медиолане, за городскими стенами, был монастырь, полный добрых братиев, опекаемых Амвросием66, и мы о нем не ведали.

Он продолжал говорить, и мы внимательно молча слушали. Тут перешел он к другому рассказу: он и три других товарища его были однажды в Тревирах67, и когда император после полудня глядел на цирковые зрелища, они вышли погулять в парк, начинавшийся за городскими стенами. Прохаживались они парами; он и еще кто-то с ним вместе отделились, а двое других тоже отделились и пошли в другую сторону.

Бродя туда-сюда, они набрели на хижину, где жили некие рабы Твои, «нищие духом, каковых есть Царство Небесное» (Мф. 5:3), и нашли там книгу, в которой описана была жизнь Антония.

Один их них стал ее читать: дивится, загорается, читает и замышляет кинуться в такую жизнь – оставить мирскую службу и служить Тебе.

Оба они были агентами тайной полиции.

И вот внезапно, полный святой любви и чистого стыда, гневаясь на себя, обратил он глаза на друга и говорит ему: «Скажи, пожалуйста, чего домогаемся мы всем трудом своим, чего ищем? Ради чего служим? Можем ли мы на службе при дворе надеяться на что-либо большее, чем название “друзей императора»68, а тогда – все прочно и безопасно? Через сколько опасностей приходишь к еще большей опасности, и когда это будет? А другом Божиим, если захочу, я стану вот сейчас».

Он сказал это, мучаясь рождением новой жизни, и вновь погрузился в книгу: и читал, и менялся в сердце своем, которое Ты видел, и отрекался от мира, как вскоре и обнаружилось.

Читая, обуреваемый волнением, среди громких стенаний он отделил и определил, что лучше; уже стал Твоим и сказал другу: «Я отбрасываю наши прежние надежды, я решил служить Богу вот с этого часа, вот на этом месте. Не хочешь – не подражай, но не возражай!» Тот ответил, что за такую плату и на такой службе он ему верный товарищ. И оба уже Твои, строили они себе башню за подходящую им цену: «покинуть все свое и следовать за Тобой» (Лк. 14:28).

Между тем Понтициан со своим спутником прогуливались в другой стороне парка; разыскивая товарищей, пришли они в то самое место, нашли их и стали уговаривать вернуться, потому что день уже угасал.

Те рассказали им, какое решение было им угодно принять, каким образом родилось и укрепилось в них такое желание, и попросили, если они отказываются присоединиться, то не докучать им. Понтициан и его спутник остались в своем прежнем состоянии, хотя и оплакивали себя. Почтительно поздравив товарищей, они поручили себя их молитвам и, влача сердце свое в земной пыли, ушли во дворец, а те, прильнув сердцем к небу, остались в хижине.

А были у обоих невесты; услышав о происшедшем, они посвятили Тебе девство свое.

* * *

Так говорил Понтициан. Ты же, Господи, во время его рассказа повернул меня лицом ко мне самому: заставил сойти с того места за спиной, где я устроился, не желая всматриваться в себя. Ты поставил меня лицом к лицу со мной, чтобы видел я свой позор и грязь, свое убожество, свои лишаи и язвы. И я увидел – и ужаснулся, и некуда было бежать от себя.

Я пытался отвести от себя взор свой, а он рассказывал и рассказывал, и Ты вновь ставил меня передо мной и заставлял не отрываясь смотреть на себя: погляди на неправду свою и возненавидь ее. Я давно уже знал ее, но притворялся незнающим, скрывал это знание и старался забыть о нем.

И чем горячее любил я тех, о ком слышал, – кто по здравому порыву вручили себя целиком Тебе для исцеления, тем ожесточеннее при сравнении с ними ненавидел себя, ибо много лет моих утекло (почти двенадцать лет) с тех пор, как я девятнадцатилетним юношей, прочитав Цицеронова «Гортензия», воодушевился мудростью, – но не презрел я земного счастья и все откладывал поиски ее, а между тем не только обретение, но одно искание ее предпочтительнее обретенных сокровищ, и царств, и плотских услад, готовых к услугам нашим.

А юношей я был очень жалок, и особенно жалок на пороге юности; я даже просил у тебя целомудрия и говорил: «Дай мне целомудрие и воздержание, только не сейчас». Я боялся, как бы Ты сразу же не услышал меня и сразу же не исцелил от этой злой страсти: я предпочитал утолить ее, а не угасить. И шел «кривыми путями» кощунственного суеверия, не потому, что в нем был уверен: я как бы предпочитал его другим учениям, но не смиренно исследовал их, а противился им, как враг.

И я давно думал, что, презрев мирские надежды, со дня на день откладываю следовать за Тобой одним, потому что не являлось мне ничего определенного, куда направил бы я путь свой. И вот пришел день, когда я встал обнаженным перед самим собой и совесть моя завопила: «Где твое слово? Ты ведь говорил, что не хочешь сбросить бремя суеты, так как истина тебе не ведома. И вот – она тебе ведома, а оно все еще давит тебя; у них же, освободивших плечи свои, выросли крылья: они не истомились в розысках и десятилетних (а то и больше) размышлениях».

Так, вне себя от жгучего стыда, угрызался я во время Понтицианова рассказа.

Беседа окончилась, изложена была причина, приведшая его к нам, и он ушел к себе, а я – в себя.

Чего только не наговорил я себе! Какими мыслями не бичевал душу свою, чтобы она согласились на мои попытки идти за Тобой! Она сопротивлялась, отрекалась и не извиняла себя. Исчерпаны были и опровергнуты все ее доказательства, но осталась немая тревога: как смерти боялась она, что ее вытянут из русла привычной жизни, в которой она зачахла до смерти.

* * *

В этом великом споре во внутреннем дому моем, поднятом с душой своей в самом укромном углу его – в сердце моем, кидаюсь я к Алипию и с искаженным лицом в смятении ума кричу: «Что же это с нами? Ты слышал? Поднимаются неучи – и похищают Царство Небесное, а мы вот, с нашей бездушной наукой, и валяемся в грязи! Или потому, что они впереди, стыдно идти вслед, а вовсе не идти не стыдно?»

Не знаю, что я еще говорил в том же роде; в своем волнении я бросился прочь от него, а он, потрясенный, молчал и только глядел на меня: речи мои звучали необычно. О моем душевном состоянии больше говорили лоб, щеки, глаза, цвет лица, звук голоса, чем слова, мною произносимые.

При нашем обиталище находился садик, которым мы пользовались, как и всем домом, потому что владелец дома, нас приютивший, тут не жил.

В своей сердечной смуте кинулся я туда, где жаркой схватке, в которой я схватился с собой, никто не помешал бы до самого конца ее – Ты знал, какого, а я нет: я безумствовал, чтобы войти в разум, и умирал, чтобы жить; я знал, в каком я зле, и не знал, какое благо уже вот-вот ждет меня.

Итак, я отправился в сад, и за мной, след в след, – Алипий. Его присутствие не нарушало моего уединения. И как бы он оставил меня в таком состоянии? Мы сели как можно дальше от построек.

Душа моя глухо стонала, негодуя неистовым негодованием на то, что я не шел на союз с Тобой, Господи, а что надобно идти к Тебе – об этом кричали «все кости мои» (Пс. 34:10) и возносили хвалой до небес.

И не нужно тут ни кораблей, ни колесниц четверкой, ни ходьбы: расстояние не больше, чем от дома до места, где мы сидели. Стоит лишь захотеть идти, и ты уже не только идешь – ты уже у цели, но захотеть надо сильно, от всего сердца, а не метаться взад-вперед со своей полубольной волей, в которой одно желание борется с другим и то одно берет верх, то другое. <...>

* * *

Так мучился я и тосковал, осыпая себя упреками, горшими, чем обычно, барахтался и вертелся в моих путах, чтобы целиком оборвать их: они уже слабо держали меня. И все-таки держали. И Ты, Господи, не давал мне передохнуть в тайниках сердца моего: в суровом милосердии Своем бичевал Ты меня двойным бичом страха и стыда, чтобы я опять не отступил, чтобы оборвал эту тонкую и слабую, но еще державшуюся веревку, а то она опять наберет силы и свяжет меня еще крепче.

Я говорил сам себе: «Пусть это будет вот сейчас, вся сейчас», – и с этими словами я уже принимал решение, собирался его осуществить и не осуществлял, но и не скатывался в прежнее: я останавливался, не доходя до конца, и переводил дыхание. И опять я делал попытку, подходил чуть ближе, еще ближе, вот-вот был у цели, ухватывал ее – и не был ближе, и не был у цели, и не ухватывал ее: колебался, умереть ли смертью или жить жизнью.

В меня крепко вросло худое, а хорошее не было цепко. И чем ближе придвигалось то мгновение, когда я стану другим, тем больший ужас вселяло оно во мне, но я не отступал назад, не отворачивался: я замер на месте.

Удерживали меня сущие негодницы и сущая суета, эти старинные подруги мои; они тихонько дергали мою плотяную одежду и бормотали: «Ты бросаешь нас? С этого мгновения мы навеки оставим тебя! С этого мгновения тебе навеки запрещено и то и это!» – «То и это», – сказал я; а что предлагали они мне на самом деле, что предлагали, Боже мой! От души раба Твоего отврати это милосердием Твоим! Какую грязь предлагали они, какое безобразие!

Но я слушал их куда меньше, чем вполуха, и они уже не противоречили мне уверенно, не становились поперек дороги, а шептались словно за спиной и тайком пощипывали уходящего, заставляя обернуться.

И все же они задерживали меня; я медлил вырваться, отряхнуться от них и ринуться на зов; властная привычка говорила мне: «Думаешь, ты сможешь обойтись без них?» Только в словах ее уже не было жара, ибо на той стороне, куда давно обратил я лицо свое, и трепетал перед переходом, открывалась мне Чистота в своем целомудренном достоинстве, в ясной и спокойной радости; честно и ласково было приглашение идти и не сомневаться; чисты руки, протянутые, чтобы подхватить и обнять меня; многочисленны добрые примеры.

Было там столько отроков и девиц, такое множество молодежи и людей всякого возраста: и чистых вдов, и девственных стариц! И чистота в них во всех, и отнюдь не бесплодная: от Тебя, Господи, супруга своего, породила она столько радостей!

И она посмеивалась надо мной, ободряя своей насмешкой и будто говоря: «Ты не сможешь того, что смогли эти мужчины, эти женщины? Да разве смогли они своей силой, а не Божией? Бог Господь их вручил меня им. Зачем опираешься на себя? В себе нет опоры. Бросайся к Нему, не бойся: Он не отойдет, не позволит тебе упасть; бросайся спокойно: Он примет и исцелит тебя».

Я сгорал от стыда, потому что еще прислушивался к шепоту тех бездельниц, медлил и не решался. И опять будто голос: «Будь глух к голосу нечистой земной плоти твоей – и она умрет. Она говорит тебе о наслаждениях, но не по закону Господа Бога твоего».

Спор этот шел в сердце моем: обо мне самом и против меня самого. Алипий, не отходя от меня, молчаливо ожидал, чем кончится мое необычное волнение.

* * *

Глубокое размышление извлекло из тайных пропастей и собрало «перед очами сердца моего» всю нищету мою. И страшная буря во мне разразилась ливнем слез.

Чтобы целиком излиться и выговориться, я встал – одиночество, по-моему, подходило больше, чтобы предаться такому плачу, – и отошел подальше от Алипия: даже его присутствие было мне в тягость. В таком состоянии был я тогда, и он это понял; кажется, я ему что-то сказал; в голосе моем уже слышались слезы; я встал, а он в полном оцепенении остался там, где мы сидели.

Не помню, как упал я под какой-то смоковницей и дал волю слезам: они потоками лились из глаз моих – угодная жертва Тебе. Не этими словами говорил я Тебе, но такова была мысль моя: «Господи, доколе? Доколе, Господи, гнев Твой? Не поминай старых грехов наших!» Я чувствовал, что я в плену у них, и жаловался и вопил: «Опять и опять: “завтра, завтра!»69 Почему не сейчас? Почему этот час не покончит с мерзостью моей?»

Так говорил я и плакал в горьком сердечном сокрушении.

И вот слышу я голос из соседнего дома, не знаю, будто мальчика или девочки, часто повторяющий нараспев: «Возьми, читай! Возьми, читай!» Я изменился в лице и стал напряженно думать, не напевают ли обычно дети в какой-то игре нечто подобное? Нигде не доводилось мне этого слышать.

Подавив рыдания, я встал, истолковывая эти слова как Божественное веление мне: открыть книгу и прочесть первую главу, которая мне попадется. Я слышал об Антонии, что его вразумили евангельские стихи, на которые он случайно наткнулся: «Пойди, продай все имущество свое, раздай бедным и получишь сокровище на небесах, и приходи, следуй за Мной», – эти слова сразу же обратили его к Тебе.

Взволнованный, вернулся я на то место, где сидел Алипий; я оставил там, уходя, апостольские Послания.

Я схватил их, открыл и в молчании прочел главу, первую попавшуюся мне на глаза: «Не в пирах и в пьянстве, не в спальнях и не в распутстве, не в ссорах и в зависти: облекитесь в Господа Иисуса Христа и попечение о плоти не превращайте в похоти» (Рим 13:13–14).

Я не захотел читать дальше, да и не нужно было: после этого текста сердце мое залили свет и покой; исчез мрак моих сомнений.

Я отметил это место пальцем или каким-то другим знаком, закрыл книгу и со спокойным лицом объяснил все Алипию.

Он же объяснил мне таким же образом, что с ним происходит; я об этом не знал. Он пожелал увидеть, что я прочел; я показал, а он продолжил чтение. Я не знал следующего стиха, а следовало вот что: «Слабого в вере примите». Алипий отнес это к себе и открыл мне это.

Укрепленный таким наставлением, он без всяких волнений и колебаний принял решение доброе, соответственное его нравам, которые уже с давнего времени были значительно лучше моих.

Тут идем мы к матери70, сообщаем ей, – она в радости. Мы рассказываем, как все произошло; она ликует, торжествует и благословляет Тебя, «Который в силах совершить больше, чем мы просим и разумеем» (Еф. 3:20). Она видела, что Ты даровал ей во мне больше, чем она имела обыкновение просить, стеная и обливаясь горькими слезами.

Ты обратил меня к Себе: я не искал больше жены, ни на что не надеялся в этом мире. Я крепко стоял в той вере, пребывающим в которой Ты показал ей меня много лет назад: Ты обратил печаль ее в радость (Пс. 29:12), гораздо большую, чем та, которой она хотела. <...>

Комментарии

Житие преподобного Антония, описанное святителем Афанасием Великим в послании к инокам, пребывающим в чужих странах

Публикуется по: Святитель Афанасий Великий. Творения: В 4-х тт. / Пер. с греч. яз. выполнен в Московской духовной академии. М., 1994. Т. 3. С. 178–250. (Репринт издания 1902–1903 гг.)

(Святитель Афанасий, патриарх Александрийский (конец III в. – 373 г.) – один из немногих святых, кому дано имя Великого, неутомимый борец с арианской ересью. Поставлен епископом в родном городе Александрии в 328 году. Автор многих апологетических и полемических с арианами сочинений. Подвергался жестоким гонениям от ариан, был неоднократно изгоняем ими из Александрии в ссылки, спасался от них у египетских пустынников. По свидетельству святителя Григория Богослова, «он имел в себе все добродетели; его жизнь и нравы – правило для епископов; его догматы – законы для Православия». Святитель Афанасий не раз посещал Антония Великого, который в свою очередь ходатайствовал за него перед Константином Великим. Память святителя Афанасия 18/31 января и 2/15 мая.)

Написанное святителем Афанасием около 357 года «Житие преподобного Антония» явилось не только образцом для житийного жанра, но и стало учительной книгой для тысяч последователей «отца пустынников». Уже до 388 года «Житие» было переведено на латинский язык Евагрием Антиохийским.

Примечания к «Житию» в настоящем издании составлены редактором.

Вот как описывает это место А.С. Норов, русский путешественник: «Приближаясь по Нилу к живописной горе Джебелул-Тейр, мы искали вдоль отвесных скал места для приступа – но напрасно. Копты нас увидали и знаками рук показывали на северный мыс горы. После дальнего обхода мы пристали к низменным скалам. <...> Достигнув до высоты горы, я увидал живописные и обширные каменоломни. <...> Через полчаса езды от каменоломен, по безжизненным скалам, достигли мы наконец монастыря. Мы спустились на несколько ступеней в глубину пещеры, иссеченной в скале, где, как сказывают, жил Антоний, и тут теперь устроена подземная церковь, имеющая около 20 аршин квадратного пространства. Какой вид открывается с береговых скал на края страшной пропасти! Нил между двумя лентами яркой зелени лугов и пальмовых рощ изливается по неизмеримому пространству в обе стороны. С запада горизонт исчезал в необъятной пустыне Ливийских песков, а с востока от самого монастыря хребты безжизненных гор с песочными насыпями тянутся к берегам Чермного моря. Кругом монастыря мертвенность неизобразимая – здесь нет ни одного растения, ни одного источника: монахи достают воду дальним обходом с Нила или спускаясь с большой опасностью с отвесных скал» (Норов А.С. Путешествие по Египту и Нубии. СПб., 1853. Ч. II. С. 344–349).

Иоанн Златоуст о египетских подвижниках

Публикуется по: Иоанн Златоуст. Толкование на святого Матфея евангелиста // Творения. СПб., 1901. Т. 7. Кн. 1. С. 87–89; Кн. 2. С. 695, 696, 705–709 (извлечения). (Святитель Иоанн Златоуст (ок. 347–407), патриарх Константинопольский, – вселенский учитель, великий проповедник и духовный писатель. Как ревностный обличитель нечестия, воздвиг против себя немилость правителей и некоторых иерархов и был сослан. Скончался от болезней в Абхазии, в Комани, 14 сентября 407 года. Память его 27 января / 9 февраля, 30 января / 12 февраля, 14/27 сентября, 13/26 ноября.)

О нитрийских пустынниках

1

Публикуется по: История египетских монахов. М., 2001. Гл. 11. С. 71–74. (Авторство этого сочинения конца IV века до сих пор не установлено. «История...» описывает паломничество елеонских монахов по монастырям Египетской пустыни, жития и подвиги отцов аскетизма. Это сочинение несомненно легло в основу «Жизни пустынных отцов» Руфина, «Лавсаика» Палладия и житийных творений блаженного Иеронима, а само оно, как и многие ему подобные, написано под впечатлением «Жития преподобного Антония».)

Блаженный Иероним назвал Нитрию «градом Божиим» за ангелоподобное житие ее пустынников. Нитрией называлась обширная пустыня, расположенная за Мареотийским озером, которое находится южнее Александрии. Нитрия граничила со Скитской пустыней, с Ливией, с землей мазиков и простиралась до Эфиопии. Свое название Нитрия получила от соседней горы, в озерах которой было много селитры (нитры). Как образно пишет об этом Руфин, «воистину по Божиему смотрению устроилось так: здесь, подобно нечистотам, отмываются и истребляются грехи людские» (гл. 21).

Основателем пустынного монашеского жития в Нитрии считается преподобный Аммон, сподвижник Антония Великого и ученик, хотя некоторые источники свидетельствуют, что здесь уже во II веке жили отшельники (см.: Казанский П.С. История православного монашества на Востоке. М., 2000. Т. 2. С. 8).

Нитрийские иноки пользовались духовными советами Антония Великого. Современники называли их столпами монашества. Руфин утверждает: «Нигде мы не встречали такой искренней любви, такого горячего милосердия, такого рвения к гостеприимству. Нигде не видели также такой любви к изучению Писаний, к богомыслию, к духовной мудрости, так что мы чувствовали себя как бы среди витий Божественной мудрости». По кончине преподобного Аммона главными старцами Нитрии и Скита – епископом Серапионом, преподобными Макарием Нитрийским (келейником Антония Великого, похоронившим его), Макарием Великим и Пафнутием – были установлены иноческие правила. К концу IV века в Нитрии подвизались около пяти тысяч иноков в 50 монастырях, общежительных и отшельнических (подробнее см.: Казанский П.С. Указ. соч. Т. 2. С. 7–55).

2

Публикуется по: Палладий, епископ Еленопольский. Лав- саик. М., 1992. Гл. 7. С. 20–21. (Палладий, будущий епископ Еленопольский, с 388 года жил среди египетских пустынников, был учеником Евагрия Понтийского, а также учеником и келейником Макария Александрийского. В течение ряда лет путешествовал по монастырям Египта, поучаясь подвижничеству. Описал, по просьбе византийского вельможи Лавса, жизнь аскетов и святых жен.)

О местности, носящей название Келлий

Публикуется по: Руфин. Жизнь пустынных отцов. СвятоТроицкая Сергиева лавра, 1898. Гл. 22. С. 92–93 (репринт: 1991). (Руфин, пресвитер Аквилейский, в 70-х годах IV в. прожил шесть лет среди учеников Антония Великого. Уехав из Египта, основал на Елеоне монастырь, где подвизался 20 лет. В 397 году вернулся на Запад. Лучшие его творения: «Жизнь пустынных отцов» и «Церковная история».)

Подвижничество в пустыне Келлий также насаждено было преподобным Аммоном, по совету Антония Великого. Пустыня Келлий отстояла от пустыни Нитрийской на десять тысяч шагов к юго-востоку. Иноки Келлий были соединены в управлении с иноками Нитрии и руководствовались наставлениями Антония Великого. Между подвижниками и пресвитерами в Келлии первое место занимал ученик Антония – Макарий Александрийский, который составил духовное правило для иноков. Строгость жизни в пустыне Келлий была такова, что отшельники почти совсем не вкушали масла, а в Великий пост вовсе не принимали пищи, воздерживались от сна, соблюдали безмолвие. Подробнее см.: Казанский П.С. Указ. соч. Т. 2. С. 56–78.

Жизнь отшельников в Скитской пустыне

Публикуется по: Иоанн Мосх. Луг духовный. Сергиев Посад, 1915. Гл. 54. С. 71 (репринт: 1991). (Иоанн Мосх совершил вместе со своим учеником Софронием, будущим патриархом Иерусалимским, в конце VI и в начале VII в. паломничество в обители Палестины, Сирии и Египта и описал жизнь древних отцов. Скончался в 622 году, погребен в Палестине, в монастыре Феодосия Великого, в «пещере волхвов».)

Пустыня Скит отстояла от Нитрии на расстоянии 24 часов пути. Дорогу туда определяли по течению звезд. Это была безжизненная песчаная пустыня, где едва можно найти родники, да и то с водой, почти не годной для питья. Основателем скитского пустынножительства был Макарий Великий. Некоторые из нитрийских подвижников, например преподобные Макарий Александрийский, Памво, Агафон, а также святитель Серапион, имели келлии в Скиту, куда уходили для более уединенной и воздержной жизни. Макарий Великий также посещал нитрийских иноков. Такое сообщение между собой старцев – учеников Антония Великого позволило иметь сходные правила в пустынях Нитрии, Келлий и Скита. Однако подвижничество в Скиту было самым строгим. Пустынники позволяли себе только сухоядение, а варево – лишь по воскресным дням. Кассиан Римлянин рассказывал, что однажды некий болящий брат захотел белого хлеба, но его не нашли во всей Скитской пустыне, хотя отцов там было около трех тысяч пятисот. Келлии их были просты и выстраивались в один день. Одежды из пальмовых листьев пустынники занашивали до ветхости. Спали на полу, жили трудами своих рук и вырабатывали только для пропитания. Главным для скитян была непрестанная молитва. Здесь подвизались отшельники, каждый из которых духовно окормлялся у старца, был в полном послушании у него и открывал ему все помыслы, поэтому история скитского подвижничества представляет собой последовательный ряд учителей и учеников. Во главе же всего Скита стояло собрание старцев. Знаменитыми пресвитерами Скита были, кроме Макария Великого, преподобные Исидор и Пафнутий. Именно в Скиту спасались и достигли святости Моисей Мурин, бывший разбойник, и преподобный Арсений, бывший сенатор и воспитатель царских детей, а также такие великие отцы, как Пимен, Агафон, Виссарион, юродивый Серапион Синдонит. Иоанн Лествичник отмечал, что никогда у тавеннисиотских монахов не было столько светильников, сколько у скитских.

Павел Препростый

1

Публикуется по: Палладий, епископ Еленопольский. Лав- саик. М., 1992. Гл. 25. С. 60–65. См. также: Созомен. Кн. 1. Гл. 13; Пелагий. Кн. 18. Гл. 20; Руфин. Гл. 31. Преподобный Павел Препростый – один из самых близких и любимых учеников Антония Великого, с которым сам учитель советовался о духовных вопросах и к кому отсылал страждущих для отгнания бесов. Скончался преподобный около 340 года. Память его 7/20 марта и 4/17 октября.

2

Публикуется по: Руфин. Жизнь пустынных отцов. СвятоТроицкая Сергиева лавра, 1898. Гл. 31. С. 108–111.

3

Публикуется по: Скитский патерик. М., 2001. С. 45–48.

Аммон Нитрийский

Публикуется по: Руфин. Жизнь пустынных отцов. СвятоТроицкая Сергиева лавра, 1898. Гл. 30. С. 106–108.

Преподобный Аммон (Аммоний, Амун) Нитрийский (кон. III – 340/345) – основатель монашеского жития на Нитрийской горе (см.: Сократ Схоластик. Кн. 4. Гл. 23); Палладий (гл. 42) и др. Аммон Нитрийский не только сам посещал Антония Великого, но и удостоился его посещения и особого благословения на основание обителей в пустыне Келлий для окормляемых им в Нитрии иноков. Провел в пустыне 22 года. Среди его учеников были такие известные отцы, как Феодор, Елурион, Орсисий, Агиос, Путувист, среди сподвижников: Пиор, Памво, Ориген, Кроний и др. Память преподобного Аммона Нитрийского 4/17 сентября. – Прим. ред.

Епископ Аммон

Публикуется по: Повествования об авве Аммоне // Творения древних отцов-подвижников. М., 1997. С. 21–24.

Преподобный Аммон, будущий епископ (вероятно, Оксиринха) – продолжатель дела Антония Великого, один из самых любимых его учеников, который часто возглавлял монастырь на «внешней горе», в Писпере, во время отсутствия преподобного Антония, а затем стал там настоятелем. Родился в конце III или начале IV века, прожил долгую подвижническую жизнь и отошел ко Господу в сане епископа в конце IV века. Оставил после себя духовные сочинения по аскезе (см. указ. изд.). О нем сохранились поучительные повествования, вошедшие в «Древний патерик». Это именно тот авва Аммон, которому Антоний Великий велел бить камень и о котором сказал, что он преуспеет в кротости и в страхе Божием. Святой Аммон был удостоен слышать в пустыне голос пророка Моисея, объясняющего Антонию Великому по его просьбе речения из Книги Левит.

Макарий Великий

1

Публикуется по: Палладий, епископ Еленопольский. Лав- саик. М., 1992. Гл. 18. С. 35–39.

Преподобный Макарий Великий, или Египетский, родился ок. 300 года. Был пастухом овец стад своего отца. Пример Антония Великого подвиг его к отшельнической жизни. Вначале он подвизался недалеко от своего селения, однако разнесшаяся о нем слава вынудила его перейти в более уединенное место. Там враг воздвиг против него клевету, а когда та была открыта и народ устремился к авве Макарию, он скрылся в безжизненной Скитской пустыне, в которой провел шестьдесят лет в строгой аскезе. Скоро к нему стали стекаться ученики, но оставались лишь те из них, кто мог понести его суровое обращение и тяжести пустынножительства. Так, по рассказу Сократа Схоластика, однажды ученик, томимый жаждой, попросил авву Макария позволения попить воды. «Будь доволен и тем, что находишься под тенью: многие лишены и этой отрады», – ответил святой. О его сокровенной жизни и духовной борьбе мы можем узнать только по его творениям. Сам он ходил учиться иночеству к Антонию Великому. Авва Макарий был очень дружен с Макарием Александрийским; вместе они подверглись гонениям от ариан и были сосланы на остров, где обратили язычников ко Христу.

О Макариях Великом и Александрийском см.: Сократ. Кн. 4. Гл. 23; Созомен. Кн. 3. Гл. 14; Руфин, гл. 28 и др. Скончался преподобный Макарий Великий в возрасте 90 лет в 390 году. Память его 19 января / 1 февраля.

2

Публикуется по: Руфин. Жизнь пустынных отцов. СвятоТроицкая Сергиева лавра, 1898. Гл. 28. С. 97–101.

3

Публикуется по: Скитский патерик. М., 2001. С. 327–329.

Макарий Александрийский

Публикуется по: Палладий, епископ Еленопольский. «Лавсаик». М., 1992. Гл. 19. С. 39–50.

Преподобный Макарий Александрийский, или Городской, был родом из Александрии, где жил, занимаясь мелкой торговлей и изучая Писание. Приняв в 40 лет святое крещение, он сразу ушел в пустыню и по благословению Антония Великого стал проводить суровую подвижническую жизнь. Руфин пишет, что «он более всех отцов любил пустыню. Самые дальние и недоступные местности в ней были пройдены им» (гл. 29). Скоро слава о его самоумерщвлении и чудотворениях распространилась по всему Египту. У Макария Александрийского было три келлии: уединенные – в Скиту, в пустыне Келлий, а также на Нитрийской горе – для приема страждущих. Келлии преподобного были тесны и не имели окон, он ничего не вкушал Великим постом, по нескольку недель не спал, проводя время в созерцании Бога. Им были составлены правила для иноков. Так 60 лет провел он в пустыне в аскезе и при этом постоянно укорял себя в нерадении. Преподобный Макарий Александрийский скончался около 394/395 года, по иным источникам – в 404 или 410 году; память его празднуется 19/31 января.

Преподобный Пафнутий

1

Публикуется по: Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин. 3-е собеседование аввы Пафнутия: О трех отречениях от мира // Писания. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1993 (репринт издания: М., 1892). C. 203–206.

(Преподобный Иоанн, по прозванию Кассиан, Римлянин, родился в знатной семье, вероятно, в Галлии; еще в молодости отправился с духовными целями в Палестину. Он поступил в Вифлеемскую киновию, стал монахом. Прожив там два года, около 390 года он вместе с другом Германом решает посетить египетские монастыри. Так, в течение семи лет они побывали во всех известных монастырях Нижнего и Верхнего Египта, наблюдая жизнь аскетов и назидаясь беседами с ними. Затем предприняли еще такое же паломничество. Преподобный Иоанн был посвящен святителем Иоанном Златоустым в диаконы, затем вернулся в Марсель, где его рукоположили в пресвитера. Он устроил здесь два монастыря по уставам египетских отцов, написал 12 книг, посвященных устроению монашеской жизни, а также изложил свои собеседования с египетскими подвижниками – учениками Антония Великого. Скончался в 435 году. Память его 29 февраля / 13 марта.)

Преподобный Пафнутий – ученик Антония Великого, еще в юности поступивший в один из его монастырей. Утвердившись в иночестве, удалился в уединение в пустыню. Будучи нестяжателен, он никогда не имел более двух одежд. Два раза в месяц приходил к старцам на открытие помыслов, хотя жил от них за двенадцать тысяч шагов. Антоний Великий говорил о Пафнутии как о подвижнике, исполненном христианской любви и способном врачевать немощи других и спасать души. Преподобный Пафнутий стал пресвитером Скита. Вместе с преподобными Макариями и Серапионом он составлял устав иноческой жизни. Подвергался гонениям как ревнитель Православия, был приговорен к работе в шахтах и ослеплен на правый глаз. Император Константин Великий весьма почитал его. Вместе с Афанасием Великим святой Пафнутий противостоял арианам. Руфин после посещения монастыря аввы Пафнутия писал, что «это был славнейший в тех местах отшельник и самый дальний житель пустыни в области Гераклеополя, знаменитого города Фиваиды» (гл. 16). За то, что авва Пафнутий всегда во всем укорял себя и никого не осуждал, ему явился Ангел с мечом и сказал, что он вписан в книгу жизни (см.: Древний патерик. С. 148). – Прим. ред.

2

Публикуется по: Палладий, епископ Еленопольский. Лав- саик. М., 1992. Гл. 56. С. 117–121.

Авва Питирион

Публикуется по: Руфин. Жизнь пустынных отцов. СвятоТроицкая Сергиева лавра, 1898. Гл. 13. С. 72–73.

Об ученике Антония Великого преподобном Питирионе (Питируне) Фиваидском упоминают Сократ Схоластик (кн. 4, гл. 23); Палладий (гл. 64); Никифор (кн. 9, гл. 14). После смерти Антония Великого он стал учеником Аммона, будущего епископа, также ученика Антония Великого. В то время святой Аммон был настоятелем монастыря на горе недалеко от монастыря Писпер. После него настоятелем стал преподобный Питирион. Палладий пишет, что под его руководством находились несколько тысяч отшельников. Память преподобного Питириона в субботу сырной седмицы.

Дидим александрийский, слепец

Публикуется по: Палладий, епископ Еленопольский. Лав- саик. М., 1992. Гл. 4. С. 16–17. О слепом писателе Дидиме, которого посещал во время арианского гонения Антоний Великий в Александрии, упоминают в своих творениях: блаженный Иероним, Сократ Схоластик (кн. 6, гл. 25), Созомен (кн. 6, гл. 2), Кассиодор и др. Феодорит пишет, что «Дидим, еще в детстве лишившийся чувства зрения, тем не менее знал поэзию и риторику, арифметику, геометрию и астрономию, силлогистику Аристотеля и красноречие Платона, – и все эти науки изучал одним слухом, не как источники истины, а как оружие, которым истина может пользоваться против лжи. Он изучил также и Божественное Писание; изучил не просто слова, но и смысл его» (Церковная история. Кн. 4. Гл. 29).

Авва Памво

Публикуется по: Палладий, епископ Еленопольский. «Лавсаик». М., 1992. Гл. 10. С. 26–27. О Памво, ученике Антония Великого, см.: Сократ (кн. 4, гл. 23), Никифор (кн. 9, гл. 14); «Скитский патерик»: «Авва Пимен сказывал, что авва Антоний говорил об авве Памво: “Имея страх Божий, он устроил в себе обитель для Духа Божия»; “...авва Памва спросил ав- ву Антония: что мне нужно делать, чтобы спастись? Старец сказал ему: не надейся на свою праведность, не жалей о том, что прошло, и обуздывай язык и чрево» и др.».

О Евлогии и увечном

Печатается по: Христианское чтение. 1837. Ч. I. С. 158–167 (то же.: Палладий, гл. 23).

Павел Фивейский

Публикуется по: Творения блаженного Иеронима Стри- донского. Киев, 1880. Ч. 4. С. 1–12.

(Блаженный Иероним Стридонский (330–419/420) – перевел на латинский язык и дал толкование Священного Писания. Родился в г. Стридоне, получил классические образование в Риме, посетил Галлию и др. В 373 г. он отправился на Восток, стал проводить подвижническую жизнь, в Антиохии принял сан священника. Посетил Константинополь, где слушал святителя Григория Богослова и занимался переводами. В 382 г. вернулся в Рим и много способствовал там исправлению нравов. В 385 г. приехал в Палестину, где навестил своего друга Руфина Аквилейского, настоятеля Елеонского монастыря, и преподобную Меланию Старшую, Римляныню. В 386 году поселяется в Вифлееме, где, живя отшельником в тесной пещере, совершает перевод Писания. Память его 15/28 июня.)

Преподобный Павел Фивейский (около 228–341) – великий египетский подвижник, почти сто лет, начиная с юности, проживший в строгой аскезе и полном уединении в пещере недалеко от Чермного моря, никому не ведомый. Перед самой его кончиной Господь дал о нем откровение Антонию Великому, и он посетил этого святого, сподобился беседовать с ним и погребсти по смерти. Мощи преподобного Павла Фивейского были впоследствии перенесены в Константинополь, затем в Венецию, наконец в Венгрию, в Офен; часть его честной главы – в Риме. Вокруг его пещеры устроен монастырь со строгим иноческим уставом. Память преподобного Павла Фивейского празднуется 15/28 января.

Русский путешественник А.С.Норов пишет, что монастырь Павла Фивейского имеет расстояние от монастыря Антония Великого по прямой линии не более четырех верст, но он «отделен столь высокою и крутою скалою, что обход вокруг нее очень продолжителен» (Норов А.С. Путешествие по Египту... Ч. II. С. 378). Архимандрит Порфирий (Успенский), посетивший вслед на Норовым долину Вади-Дейр (монастырскую) с пещерой Павла Фивейского, записал в дневнике: «От сует и соблазнов сего мира Павел ушел сюда для покаяния и молитв в предощущении явления мира нового. Выбор сего места обнаруживает наклонность души его к самоотвержению и уединению глубокому. Святой Антоний водворился в лучшем месте, с которого видны Чермное море, Арабайские потоки и кочевья арабов, и имел учеников. А преподобный Павел один безмолвствовал в ущелье самом диком и угрюмом, из которого ничего отрадного не видно» (Путешествие по Египту... С. 232).

Иларион Великий

Публикуется по: Творения блаженного Иеронима Стридонского. СПб.; Киев, 1880. Ч. IV. С. 12–15, 18–20, 30–35. Иларион Великий имел такое же значение для Палестины, как его учитель Антоний Великий для Египта. С пятнадцати лет вел аскетический образ жизни, прославился святостью и чудотворениями. Преподобный Антоний выделял его среди своих учеников и называл сыном. Иларион Великий основал монастыри по всей Палестине, оставил после себя множество учеников. Путешествовал в Иерусалим и в пустыню Мертвого моря, многих обратил ко Христу. Посетил место подвигов Антония Великого через три года по его кончине и рассказал об этом. Под конец жизни странствовал по монастырям в разных местах. Скончался восьмидесятилетним старцем на острове Кипр в 371/372 году, предузнав о своем отшествии к Богу. Память его 21 октября / 3 ноября.

Святой Юлиан и Антоний Великий

Публикуется по: Феодорит, епископ Киррский. Церковная история. М., 1993. Кн. 4. С. 169. (Блаженный Феодорит Кирский – знаменитый писатель и учитель V века, богослов, историк Церкви и агиограф. Церковью он почитается как учитель благочестия и блаженный муж среди отцов Халкидонского собора, но его богословские суждения приемлются с оговорками на неточности в изложении и языке. «Церковная история» написана им около 449–450 годов как продолжение к «Истории» Евсевия и уточнение ее.)

Из «Исповеди» блаженного Августина

Публикуется по: Августин Аврелий. Исповедь. М., 1991. Кн. 8. Гл. 6–8, 11–12. С. 199–204 и 210–211. (Блаженный Августин (354–430) – известный богослов и проповедник, автор многих трактатов и книг («О граде Божием», «О Троице» и др.). В 387 году окрещен святителем Амвросием Медиоланским. В 388 году основал в Тагасте (Северная Африка) одну из первых там монашеских общин, в которую вошли его сын Адеодат, друг Алипий (с 395 г. – епископ Тагаста, затем – архиепископ Нумидии), Север, Еводий и другие подвижники, близкие Августину по духу. Став в 395 году епископом Иппона (Северная Африка), блаженный Августин постепенно преобразовал епископский дом в монастырь. Автобиографическую книгу «Исповедь», в которой он ярко отобразил свое обращение к Богу под влиянием жития Антония Великого, блаженный Августин начал писать с 397 года.)

* * *

1

Преподобный Антоний Великий родился в 251 году в Среднем Египте, близ Гераклеополя, в селении Кома, на западном берегу Нила. – Прим. ред.

2

Арура – египетская мера земли в сто локтей, то есть 80 гектаров, – состояние немалое по тем временам. – Прим. ред.

3

В переводе Евагрия читается «недалеко».

4

В гробнице вблизи своего селения Антоний Великий провел около 15 лет. В 285 году он перешел, как говорится далее, на восточный берег Нила и прожил там отшельником почти 20 лет в заброшенной крепости на горе, где обитали лишь змеи. Позже на этой так называемой «внешней горе» в монастыре Писпер поселятся после его ухода ученики. – Прим. ред.

5

Вход в пещеру был загражден. Антоний Великий беседовал с посетителями через крохотное отверстие, да и то крайне редко и кратко. Доступ страждущих к себе он открыл только во время гонения Диоклетиана. – Прим. ред.

6

Одно из самых последних гонений на христиан при императоре Максимине Дайе (ок. 308). – Прим. ред.

7

Святитель Петр, епископ Александрийский, принял мученическую кончину в 311 году, при второй волне гонений Максимина. О связях святителя с египетскими пустынниками свидетельствует его сочинение «О хульных помыслах», дошедшее до нас в отрывках. Память святителя 25 ноября / 8 декабря. – Прим. ред.

8

Новое место подвигов Антония Великого располагалось на восток от Нила, недалеко от Красного моря. Оно стало называться горой Антония, или «внутренней горой». С вершины этой дикой горы, высотой почти в тысячу шагов, открывается обширный вид. На восток – горы Хорив и Синай, пустыня до самого моря; на юг – хребты Фиваидских гор; на север – безжизненные равнины; на запад – плодоносные долины Нила. При подошве горы преподобный Антоний устроил небольшую келлию, в которой можно было только лечь, – так называемый «первый монастырь». На верху горы – вторую келлию, недоступную для посетителей. Архимандрит Порфирий (Успенский) так описывает это место: «Чем ближе мы подходили к колыбели монашества, тем круче и стропотнее становилась стезя, ведущая к ней. Во многих местах надлежало взлезать с уступа на уступ и цепляться руками. Я четыре раза немного отдыхал на камнях. Жажда измучила меня. Чем более пью воду из кожаного меха, тем более сгораю и томлюсь от горечи во рту. Не понять бы мне, как столетний старец Антоний сходил и восходил по такому стропотному месту, если бы вера не сказала мне, что его носила всемощная благодать Божия». Пещера наверху горы стала служить келлией аввы Антония после того, как его разыскали ученики у подножия горы. Пещера «имеет вид лжицы с узкой рукоятью, темновата и прохладна, не низка, но и не высока. Естественный свод ее, треснувший, походит на островерхую кровлю избы». Рядом с этой пещерой, чуть выше и правее, имеется другая, малая, которая «так низка и узка, что в ней можно только сидеть и спать» (Архимандрит Порфирий (Успенский). Путешествие по Египту и в монастыри св. Антония Великого и прп. Павла Фивейского в 1850 году. СПб., 1856. С. 220–222). В пещерах на «внутренней горе» подвижник провел всю оставшуюся жизнь до самой кончины в 355/356 году. Позже здесь был устроен монастырь. – Прим. ред.

9

Мелетий – бывший епископ Фиваидский, которого за отречение от веры отлучил от Церкви священномученик Петр Александрийский. Во время распространения арианской ереси Мелетий склонился на сторону Ария. Первый Никейский Собор в 325 году подтвердил лишение Мелетия всех епископских прав. Однако следы мелетианской ереси долго еще сохранялись у его последователей в их образе жизни и в уставах, сходных с уставами самаритян и иудеев (см.: Феодорит, епископ Киррский. Церковная история. Кн. I, гл. 9). – Прим. ред.

10

Манихейство – ересь, возникшая в III веке и представляющая смесь христианства с зороастризмом. Зачинатель ереси – персидский маг Манес, рукоположенный во священника в персидском городе Егваце. – Прим. ред.

11

Арианство – ересь, возникшая от лжеучения александрийского священника Ария, который не признавал Господа Иисуса Христа единосущным и равным Богу Отцу и сопричислял Творца к творению. Духа Святого он также богохульно низводил до творения Сына Божия. Эта ересь быстро распространилась, получив поддержку у многих иерархов. Хотя она была осуждена на Александрийском Соборе в 320 году, ариане остались непреклонными, в своем лжеучении. Тогда, по повелению Константина Великого, был созван Первый Вселенский Собор в Никее в 325 году, на котором ересь была торжественно обличена, а Арий с единомышленниками отлучены от Церкви и сосланы. Но еще долго ариане производили разорение в Православной Церкви, пользуясь расположением к себе некоторых правителей. В Римской империи эта ересь существовала до половины V века, у готов, вандалов, бургундов – до VII века. – Прим. ред.

12

Константин Август (ок. 285–337) – святой равноапостольный царь Константин Великий, сын кесаря Констанция Хлора и святой равноапостольной царицы Елены, правителей Галлии и Британии. В 312 году, под спасительным знамением Креста в небе, победил императора Максентия, присвоившего власть над Римом и Италией. Окончательно уверовав во Христа, император Константин в 313 году издал Миланский эдикт о веротерпимости, который предоставлял христианам много привилегий. В 323 году, после победы Константина Великого над восточным правителем Ликинием, притеснявшем христиан, эдикт был распространен над всей Римской империей. Император всячески поддерживал Православную Церковь, возвращал христиан из ссылок. Он глубоко почитал Антония Великого, писал к нему письма, о которых упоминает и Созомен (Церковная история. Кн. 1, гл. 5). Память Константина Великого празднуется 21 мая / 3 июня. – Прим. ред.

13

Святитель Серапион, епископ Тмуитский – один из самых усердных сподвижников святителя Афанасия Великого. Во время арианской смуты он удалился в пустыню к Антонию Великому, который столь полюбил его, что открывал ему свои видения и, умирая, оставил в благословение милоть. Из пустыни авву Серапиона возвели на Тмуитскую кафедру. Как ревнитель Православия и защитник святителя Афанасия от ариан, он был приговорен к заточению. Сократ Схоластик называет его «мужем, весьма уважаемым за святость жизни, и красноречие». Святитель Серапион оставил после себя аскетические и апологетические сочинения (см.: Творения древних отцов-подвижников. М., 1997). Скончался он около 366 года, пережив великих отцов – Антония, Аммона и Макария, о которых упоминает в одном из писем: «Из вас авва Антоний, достигший верха подвижничества, которого жизнь, преданная письму, есть у вас. Из вас авва Аммон, авва Иоанн, авва Макарий, сиявшие такими добродетелями: они творили чудеса и представляли другие доказательства святости своей. Прогоняя по воле Божией демонов, врачуя тяжкие болезни и разные страдания, показали, что врачебная наука слаба». Известно «Правило св. Серапиона, собеседника св. Макария», в славянском переводе есть «Житие прп. Антония Великого, описанное его учеником Серапионом» («Описание рукописей» Царского. С. 353), на коптском языке имеется «Житие свт. Макария, описанное Серапионом». О нем самом сохранилось много сказаний в «Древнем патерике». – Прим. ред.

14

Мски (мески, мщи) – мулы, лошаки. – Прим. ред.

15

Имея уже более девяноста лет от роду, авва Антоний согласился взять в услужение своей старости двоих учеников – Амафу (Матфея) и Макария (см. Блаженного Иеронима о святом Павле Фивейском и Палладия о Евлогии и увечном). – Прим. ред.

16

Преподобный Антоний Великий отошел ко Господу 17/30 января в 355/356 году, на сто пятом году своей подвижнической жизни. – Прим. ред.

17

Буквально – «в собраниях».

18

Имеются в виду удары в било.

19

Один из четырех братьев-монахов.

20

Кроний (Кронид, Хроний) – вероятно, тот пресвитер, который был переводчиком у Антония Великого (см.: Палладий, гл. 23); Руфин отмечает в нем «безмерную благодать смирения» (гл. 25).

21

Эти братья-монахи известны и по другим источникам, как Диоскор, Евсевий, Евфимий, а также Аммоний. Диоскор был возведен во епископа г. Ермополя, Евсевий и Евфимий рукоположены во священников, а Аммоний, чтобы его не возвели во священный сан, отрезал себе ухо и обещал отрезать язык (Болотов В.В. Лекции по истории Древней Церкви. Т. 4. С. 161–162).

22

Ученики и сподвижники Антония Великого. Об Орсисие (Арсисие) – Созомен (кн. 6, гл. 30), Никифор (кн. 11, гл. 73). Авва Орсисий еще в молодости приобрел такую духовную опытность, что преподобный Пахомий поручил ему руководство одной из тавеннских обителей, говоря: «Орсисий сияет в доме Божием, как светильник золотой». Антоний Великий называл авву Орсисия «истинным Израилем, видящим Господа». Его весьма почитал и святитель Афанасий Александрийский. – Прим. ред.

23

Имеется в виду Пахомий Великий (около 287–347) – основатель общежительного монашества в Верхнем Египте. Сын коптского крестьянина; стал отшельником около 308 года. В 320–325 годах создал на берегу Нила в Фиваиде, близ острова Тавенны, монашескую общину из 9 мужских и 2 женских монастырей, насчитывающих несколько тысяч подвижников. Устав для монастырей был, по преданию, дан ему Ангелом. Антоний Великий говорил об авве Пахомии его ученику Закхею: «Об отце вашем много слышал, что он живет по писаниям, и, истинно, часто желал видеть его телесно, но, наверное, был недостоин того. В Царствии Небесном, по благодати Божией, увидим друг друга. <...> Вначале, как стал я монахом, не было ни одной киновии для воспитания других; но каждый из прежних монахов после гонения подвизался собою. После того отец ваш устроил это благое дело при помощи Божией. Еще прежде его хотел учредить то же другой, по имени Лот, но, поскольку не от всего сердца старался о сем, то и не получил желаемого. Великую услугу оказал он, собрав такое множество братий». – Прим. ред.

24

Сама многочисленность иноков, среди которых были и очень молодые, привела к оскудению духовной жизни в Скиту. Макарий Великий предупреждал: «Когда увидите келлию, построенную близ озера, то знайте, что близко запустение Скита. Когда увидите дерево, то оно – у дверей. Когда увидите отроков, – то берите милоти и удаляйтесь». Авва Моисей говорил: «Если будем соблюдать заповеди Божии, варвары не придут сюда, а если не будем, то Скит будет опустошен». Так и произошло: после нашествия варваров на Скит некоторые монахи были убиты, другие рассеялись по Египту. В VI веке скитские монахи и вовсе уклонились в моно физитство. – Прим. ред.

25

Унция – около 27 г.

26

Гора святого Антония, или «внутренняя гора», находилась недалеко от Клисмы, к югу, близ Красного моря. Место пещеры преподобного Павла Препростого сохранилось доселе к западу от монастыря Антония Великого. – Прим. ред.

27

Особый вид подвижничества – воздержание в брачной жизни. Этот обычай мы встречаем с первых веков христианства. Подобно святому Аммону, такую же жизнь вели: святая Магна Анкирская, благочестивый Малх, Анастасий и Феогния, Пелагий Лаодикийский, Юлиан и Василисса (285 г.), Конон Исаврийский и Мария (во II веке), Цецилия и Валериан, римский аристократ (230 г.), Захария башмачник и Мария (VIII). О трудностях этого подвига говорится у святителя Григория Двоеслова: один священник, дожив со своей супругой в непорочности до глубокой старости, уже умирал. К нему подошла супруга-сестра и дунула на его лицо. Собравшись с силами, старец сказал ей: «Отойди от меня, жена; огонь еще жив – отодвинь солому». Преподобный Аммон прожил со своей супругой в таком воздержании 18 лет.

28

Ему нужно было переправиться через проток Нила, Ликон, для встречи с Антонием Великим, который его пригласил. «Ликон есть не что иное, как глубокий рукав огромного Нила, и мне даже в лодке страшно было переправляться чрез него» (Палладий, гл. 8).

29

Когда таким чудесным образом святой Аммон переправился через реку, Антоний Великий первым обратился к нему: «Бог мне многое открыл о тебе и возвестил о твоей смерти. По необходимости я тебя призвал, чтобы мы получили взаимную пользу, помолившись друг о друге». Поселив его в отдаленном месте, преподобный Антоний благословил подвижника пребывать в уединении до самой кончины. Прим. ред.

30

Вероятно, это было богатое частное судно, и святой, по смирению, отказался плыть на нем. – Прим. ред.

31

Пифос – глиняный сосуд для хранения разных продуктов. Часто пифосы зарывали в пол. – Прим. ред.

32

Имеется в виду византийский вельможа, по просьбе которого Палладий составил свою книгу и в честь которого она получила название «Лавсаик». – Прим. ред.

33

Оба Макария являлись учениками Антония Великого. – Прим. ред.

34

«Макарий» значит «блаженный». – Прим. ред.

35

Иеракиты отвергали воскресение плоти. – Прим. ред.

36

Конга – мера в три кружки. – Прим. ред.

37

Ианний и Иамврий – два египетских брата-волхва, имена которых встречаются в Библии во Втором послании к Тимофею (2Тим.3:8), со ссылкой на Исход (Исх.7:11–12, 22), где говорится о противодействии египетских мудрецов Моисею и Аарону. По преданию, они были сыны Валаама. – Прим. ред.

38

«Макарий вернулся в населенные места и, показывая плоды монахам, убеждал их пойти в сад. Многие отцы собрались у него и сказали: “Может, на погибель наших душ появился тот сад? Если теперь вкусим его сладости, мы получим наше добро на земле. Какую плату даст нам Господь, когда мы придем к Нему, или какую добродетель вознаградит?» И они убедили Макария больше не возвращаться в то место» (История египетских монахов. М., 2001. С. 76–77). – Прим. ред.

39

Преподобный Макарий проводил всю Четыредесятницу в своей келлии в Скиту. Эта местность, по рассказу Руфина о Макарии Александрийском (гл. 29), «лежит среди обширнейшей пустыни на расстоянии суточного пути от нитрийских обителей. Не ведет туда никакая тропинка и нет никаких знаков, которые бы указывали путь. Туда доходят по указанию течения звезд... Воды там мало, да и находимая вода – отвратительного запаха, пахнет как бы смолою, но не вредна для питья. Там живут только мужи, усо- вершившиеся в духовной жизни. Кто ж иначе может жить в таком страшном месте, кроме людей, обладающих бесповоротной решимостью и совершенным воздержанием?» – Прим. ред.

40

Преподобная Мелания Старшая, Римляныня, Палестинская, Вифлеемская – знаменитая подвижница конца IV – начала V века. Была супругой знатного римского вельможи. Овдовев в 28 лет, отправилась в Египет, где стала окормляться у многих духоносных старцев, оказывая им материальную помощь и поддерживая во время арианских гонений. В Иерусалиме близ Елеона ею был устроен женский монастырь, в котором она стала настоятельницей. Палладий пишет о ней: «Благодеяний и даров этой бессмертной жены не был лишен ни запад ни восток, ни север ни юг. Тридцать семь лет живя в чужой стране, она снабжала из собственного имущества и церкви, и монастыри, и странноприимные дома, и темницы» (гл. 103). В преклонном возрасте она поехала в Рим, став там «апостолом иночества». В 408 году преподобная Мелания вернулась на Елеон. Скончалась в 439 году. Память ее 31 декабря / 13 января. – Прим. ред.

41

Преподобный Марк Подвижник жил и обращался с первыми учениками Антония Великого, а возможно, и с ним самим. С юности знал наизусть Священное Писание, сам много учил и писал о подвижничестве. Палладий общался с ним и считал «выше человеков». Марк Подвижник жил более ста лет, «превзошел египетских пустынников в скромности и смирении», почил о Господе в начале V века. Память его 5/18 марта. – Прим. ред.

42

См. у Руфина (гл. 29): «Святой Макарий рассказывал о бывшем ему еще более страшном видении. Братия приступали к принятию Святых Таин. Лишь только иные простирали длани для принятия Святых Таин, эфиопы, как бы предупредив священника, клали на руки некоторых уголья, между тем как Тело Христово, преподаваемое священником, возносилось обратно к алтарю. Напротив, когда более достойные из причастников простирали руки к алтарю, злые духи отступали от них и далеко убегали с великим ужасом. Видел он также, что Ангел Господень предстоял алтарю, вместе с рукою священника простиравший также свою руку к алтарю и участвующий в преподании Святых Таин. И с того времени почила на нем благодать Божия, открывавшая ему, как во время бдений, при чтении псалмов и молитвах, кто-нибудь из братии, по внушению злых духов, предавался помышлениям. И не укрывались от него ни недостатки, ни достоинства братий, приступавших к алтарю». – Прим. ред.

43

См. у Руфина (гл. 29): «Святой Макарий рассказывал о бывшем ему еще более страшном видении. Братия приступали к принятию Святых Таин. Лишь только иные простирали длани для принятия Святых Таин, эфиопы, как бы предупредив священника, клали на руки некоторых уголья, между тем как Тело Христово, преподаваемое священником, возносилось обратно к алтарю. Напротив, когда более достойные из причастников простирали руки к алтарю, злые духи отступали от них и далеко убегали с великим ужасом. Видел он также, что Ангел Господень предстоял алтарю, вместе с рукою священника простиравший также свою руку к алтарю и участвующий в преподании Святых Таин. И с того времени почила на нем благодать Божия, открывавшая ему, как во время бдений, при чтении псалмов и молитвах кто-нибудь из братии, по внушению злых духов, предавался помышлениям. И не укрывались от него ни недостатки, ни достоинст ва братий, приступавших к алтарю».

44

Имеется в виду Юлиан Отступник (Флавий-Клавдий; 331–363), племянник Константина Великого и воспитанник епископа Евсевия. Когда Юлиан стал правителем Римской империи (361–363), то издал эдикт против христиан, дал привилегии язычникам, повелел воздавать почести своему изображению и ввел жертвоприношения. Скончался от ран в войне с персами на реке Тигр. Феодорит в «Церковной истории» (кн. 3, гл. 25) пишет о его смерти так: «Кто нанес Юлиану этот праведный удар, и доселе еще никому не известно... Но человек ли, Ангел ли простер свой меч, кто бы это ни сделал, очевидно, он был только исполнителем воли Божией. Рассказывают, что, получив рану, он тотчас набрал в горсть крови и, бросив ее в воздух, сказал: “Ты победил, Галилеянин!» В одно и то же время признать победу над собою – и дерзнуть на богохульство? Какое безумие!» – Прим. ред.

45

Драконтий был настоятелем Ермопольского монастыря близ Александрии. Он пользовался таким уважением, что многие язычники обещали принять христианство, если Драконтий станет епископом Ермополя. Смиренный инок поспешил удалиться в пустыню. Однако святитель Афанасий Великий в своем послании к нему написал: «Не верь тем, которые говорят, будто бы епископство – повод ко греху и доставляет случай грешить. И быв епископом, можно пребывать в алчбе и жажде, подобно Павлу... Знаем и епископов постящихся, и монахов ядущих; знаем и епископов, не пьющих вина, и монахов пьющих; знаем и епископов, творящих знамения, и монахов, не творящих. Где бы кто ни был, да подвизается везде; венец дается не по месту, а по деяниям». Драконтий повиновался призыву святителя Афанасия. Будучи епископом, он мог удовлетворять и своей любви к пустыне: к его Церкви принадлежала и Нитрийская гора – оплот иночества. Драконтий был славным защитником православной веры от ариан, за что его сослали в крепость близ Клисмы, где он удостоился посещения Илариона Великого. В 362 году епископ Драконтий присутствовал на Соборе в Александрии вместе с Афанасием Великим. – Прим. ред.

46

Об Исидоре, пресвитере и странноприимце Александрийской Церкви, Палладий пишет, что он «до самой кончины своей не носил льняной одежды, не ходил в ба-ню, не касался мяса, никогда не вкушал пищи до сытости». Юность он провел в Нитрийской пустыне. Исидор Странноприимец был хорошо известен всему Сенату в Риме, куда ходил с Афанасием Великим. Он обладал глубоким знанием Священного Писания и догматов, имел дар умной молитвы и слез. Богатство употребил для Бога, сестер-девиц отдал в обитель. – Прим. ред.

47

Речь идет об обители в месте Писпер на восточном берегу Нила, где на «внешней горе» вначале подвизался Антоний Великий, а позже остались его ученики.

48

Упомянутый Макарий затем стал настоятелем этого монастыря. Не следует его путать с Макариями Великим и Александрийским.

49

Тот же переводчик Кроний (Кронид) рассказывал еще, что Антоний Великий имел в ту ночь, когда отпустил Евлогия с увечным, видение о душах умерших в виде птиц, которых старался не пропустить на небеса великан (см.: Палладий, гл. 24).

50

Имеются в виду гонения при императоре Декии (250 г.– эдикт против христиан) и Валериане (в 257/258 гг.); священномученики епископ Римский Корнелий и епископ Карфагенский Киприан, отказавшиеся принести жертву языческим богам. Священномученик Киприан был в 258 году, после гонения и заточения, усечен мечом. Сочинения и послания этого ревнителя веры полны духа кротости и любви. Блаженный Иероним сравнивал их с «тихим ручьем, с водою, самою чистою и приятною». Память его 31 августа / 13 сентября. – Прим. ред.

51

Пещера Павла Фивейского находилась недалеко от Чермного (Красного моря), в ущелье горы Холзим, расположенной на другой стороне той же горной гряды, среди которой возвышается «внутренняя гора» Антония Великого.

52

В некоторых кодексах читается: онокентавр, в иных – кентавр. Плиний свидетельствует, что иппокентавры неоднократно были приводимы в Рим и служили предметом зрелища.

53

Разумеются дорогие ожерелья, стоимость которых равнялась стоимости целых городов.

54

Святитель Епифаний, епископ Кипрский, – иудеянин из Палестины, долгое время подвизавшийсчя в Египетской пустыне. В течение нескольких лет был учеником Илариона Великого, предсказавшего ему епископство, если он оставит пустыню. Около 367 года избран, по указанию Божию, на епископскую кафедру г. Саламина. Имел дар чудотворений и пророчества. Скончался в 403 г. на 96-м году своей жизни, погребен на острове Кипр. Память его 12/25 мая. – Прим. ред.

55

Идол, которому поклонялись в то время жители Газы.

56

Далее блаженный Иероним описывает множество чудотворений, совершенных святым за долгие годы. – Прим. ред.

57

Иларион Великий посетил «внутреннюю гору», место последних подвигов своего учителя Антония Великого, через три года после его кончины, в 358/359 году. – Прим. ред.

58

Мартирием назывался храм, построенный над гробом мученика или исповедника.

59

Упомянутый Исихий, ученик Илариона Великого, позже тайно перевез с Кипра мощи своего учителя в Палестину, где и упокоил в собственном монастыре. Историк Созомен в V веке свидетельствовал, что Иларион Великий «так Богу благоугодил, что на его могиле еще и доныне многие больные и одержимые демоном получают исцеление и, что всего удивительнее, исцеляются на острове Кипре, где он был погребен тамошними жителями, воздававшими ему великое почитание и благо-говевшими пред ним». – Прим. ред.

60

См. «Историю боголюбцев» (М., 1996. С. 26–46). Юлиан Савва – аскет, «во плоти подражавший жизни бесплотных», жил в пустыне Озроэне близ Карр. Предсказал смерть Юлиана Отступника и получил откровение о его гибели. – Прим. ред.

61

Флавиан и Диодор – аскеты и поборники православного учения, которые для борьбы с арианами покинули пустыни и проповедовали в городах (см.: Церковная история. Кн. 2. Гл. 24). Флавиан стал впоследствии епископом Антиохийским. Афраат – эдесский отшельник, также вышедший из пустыни для борьбы с арианами. Он многих обратил к истинной вере. Валент не посмел сослать его в ссылку, когда святой на вопрос царя, почему он не пребывает в молитвенном уединении, как положено монахам, мужественно ответил ему: «Ты бросил пламя в наш отеческий дом, и мы всюду бегаем, стараясь погасить его» (История боголюбцев, гл. 8). – Прим. ред.

62

Этот Акакий сначала был монахом, потом послом от сирийских церквей в Риме, а затем (в 378 г.) епископом Бероэ (Алеппо). В 381 году он был в Константинополе. Известен своей оппозицией в отношении Иоанна Златоуста.

63

Асессор – юрисконсульт, обязанный помогать официальным лицам по юридическим вопросам.

64

Небридий – ученик Августина, последовавший за ним из Африки.

65

Верекунд – друг Августина, у которого он гостил в имении под Медиоланом.

66

Святитель Амвросий, епископ Медиоланский – автор догматических и нравственных сочинений. Ему принадлежит гимн «Тебе Бога хвалим», книга «О должностях священнослужителей». Был избран епископом Медиолана (Милана) по особому Божиему указанию в 374 году. Много способствовал искоренению в Италии арианства. Стал духовным руководителем блаженного Августина, утвердив его в Православии и затем окрестив вместе с сыном Адеодатом и другом Алипием. Скончался святитель Амвросий в возрасте 57 лет, 4 апреля 397 года. Память его 7/20 декабря, в день поставления во епископа.– Прим. ред.

67

Ныне Трир – город на реке Мозель. В III–IV веках здесь часто пребывали императоры, командовавшие рейнской армией.

68

Узкий круг людей, приближенных к императору, которых он созывал для обсуждения государственных дел.

69

В своих проповедях Августин часто сравнивал «завтра, завтра» (cras-cras) грешника, откладывающего свое покаяние, с карканьем ворона: «Вот говорю тебе: пока издаешь ты этот вороний крик, настигнет тебя гибель».

70

Имеется в виду мать блаженного Августина – праведная Моника, которая, оставшись в молодости вдовой, всю жизнь посвятила благочестивому воспитанию сына и много лет молилась о приобщении его к Православию. – Прим. ред.


Источник: Поучения / Преподобный Антоний Великий ; [Сост. Е.А. Смирнова]. - Москва : Изд-во Сретенского монастыря, 2008. - 701 с., [1] л. цв. ил. (Духовная сокровищница) / Об Антонии Великом, его учениках и сподвижниках. 397-674 с.

Комментарии для сайта Cackle