II глава

«Arbitramur bibliographorum potius quam hagiographorum esse S. Asterii operum catalogum texere»¹⁶⁸

Этими словами издатель Acta Sanctorum и автор краткого, но обстоятельного очерка o св. Астерии, помещенного и этом издании, прекрасно выразил трудность научного исследования о сочинениях Амасийского пастыря. Оно требует тщательных и осторожных изысканий в этой области. Библиограф принужден удивляться обилию и разнообразию имен, которым очень часто приписываются некоторые слова и речи св. Астерия. Их не постыдится Златоуст, как говорит Paniel¹⁶⁹. Их легко можно надписать именем Григория Нисского¹⁷⁰. Безвестный Астерий Скифопольский не прочь украсить их своим скромным, истории неведомым именем¹⁷¹. Астерий Арианин будто бы может, без вреда для своих убеждений, взять кое-что из творений Амасийского епископа¹⁷². И даже речи знаменитого Нестория как-то очень близки к речам св. Астерия¹⁷³.

Такое разнообразие в суждениях биографов св. Астерия о принадлежности ему некоторых его сочинений требует детального исследования о подлинности и принадлежности св. Астерию всех приписываемых ему слов и речей.

Но прежде всего необходимо маленькое замечание. Имя Нестория нужно совершенно исключить из числа лиц, которым приписываются некоторые слова и речи св. Астерия. Это мнение, высказанное еще Garnier¹⁷⁴, не имеет для себя никаких оснований. Batiffol, один из членов Общества изучения древне-христианской литературы при Католическом Институте в Тулузе, занялся исследованием этого мнения Garnier и пришел к тому заключению, что все слова и речи Астерия представляют одно целое и непрерывное единство. Несомненно, говорит он, что семь бесед на псалмы имеют того же автора, что и первые четырнадцать. Но еще более верно то, что ни первые, ни последние не могут быть приписаны Несторию: они нисколько не напоминают ни его стиля, ни его учения¹⁷⁵.

Первое печатное издание творений св. Астерия, так называемое, Editio Plantiniana 1615 г., заключало в себе только пять его гомилий. Последнее издание в греческой серии Миня под именем Астерия Амасийского знает двадцать одну гомилию. „Но большая часть из них, говорит Roth, сомнительна»¹⁷⁶.

Справедлив ли приговор этого почтенного историка христианской проповеди?

Первое место во всех изданиях творений св. Астерия занимает „Беседа на притчу о Богаче и Лазаре». Принадлежность ее Амасийскому епископу несомненна. Это засвидетельствовал VII Вселенский Собор, читавший из нее знаменитое место – „не пиши Христа»¹⁷⁷. Тоже самое место, но уже дословно, приведено в письмах св. Феодора Студита¹⁷⁸. Первые слова этого изречения приводит и дает по поводу их подробные изъяснения Никифор Константинопольский¹⁷⁹. Но собор читал текст этой беседы в иной редакции, несколько отличной от печатной.

Второе место занимает „Беседа о неправедном домоправителе». Затем следуют: „Беседа против корыстолюбия», „Слово обличительное против празднования календ,» и „Беседа о разводе». Все они между собою тесно связаны, по стилю, по духу, по внутреннему содержанию, по общей идее, проникающей их, прямо примыкая к „Беседе о Богаче и Лазаре», и составляя с ней одно внутреннее целое. Все эти пять бесед несомненно суть произведения одного и того же автора. Корыстолюбие и алчность, как общее мировое и социальное зло, как корень и мать порочности – господствующая идея всех пяти бесед, влекущая за собою тожество мыслей и сходство выражений. В подлинности и принадлежности этих бесед Астерию Амасийскому не сомневался ни один его биограф, и ни один издатель его творений.

Шестое¹⁸⁰ место в общем порядке творений св. Астерия занимает его „Речь на пророка Даниила и Сусанну». Она открывает собою ряд гомилий, впервые изданных только Комбефизом и взята из манускриптов Королевской Библиотеки. Списки ее существуют в библиотеках: 1) Paris, Public., codd. 1199 и 1658, 2) Oxon. in cod. Baroce, 192, под 21 декабря. На русский язык она еще доселе не переведена. В принадлежности этой речи св. Астерию первый издатель ее Комбефиз, нисколько не сомневался. „Изложение этой истории Даниила и Сусанны, говорит они, запечатлено общим характером речей св. Астерия»¹⁸¹. Du-Pin, Tillemont не сомневаются здесь в авторстве Амасийского епископа¹⁸². Cave¹⁸³, сомневаясь, пожалуй, вообще в подлинности гомилий, изданных Комбефизом, в частности ничего не говорит против принадлежности этой речи св. Астерию. Panel считает ее в числе бесспорно подлинных речей св. Астерия¹⁸⁴. Того же мнения Ceillier¹⁸⁵ и Koch¹⁸⁶.

Седьмым по счету является „Слово о слепом от рождения». Греческий текст слов известен по автографу Сирмунда из codex'a sequierianus’a и по выдержкам в Библиотеке» Фотия – cod. 271. Исследователи Астерия, начиная с Фотия, не сомневались в принадлежности этого слова Амасийскому епископу. Фотий, приведя выдержку из этой речи, замечает, что св. Астерий даст здесь весьма ясное доказательство чистоты своей веры, признавая Божество Сына равным и совечным Отцу. Отсюда, говорит он, нельзя предполагать, чтобы этот отрывок принадлежал Астерию Арианину¹⁸⁷. Tillemont, ослабляя силу этого доказательства, приведенного Фотием в пользу принадлежности этого слова Астерию Амасийскому, – тем выражением, что „равенство Сына здесь не доказано положительно¹⁸⁸ – считает однако это слово в числе несомненных произведений св. Астерия. Остальные исследователи без возражений относят его к творениям Астерия Амасийского.

На восьмом месте в собрании гомилий св. Астерия, по счету Комбефиза и Миня¹⁸⁹, стоит „Похвальное слово первоверховным ап. Петру и Павлу». Текст его взят из codex'a sequierianus’a, „весьма почтенной древности»¹⁹⁰. Это слово было одним из наиболее распространенных и известных в Католической церкви произведений св. Астерия. „Оно оказалось особенно благоприятным для католических воззрений»¹⁹¹. Некоторые выражения св. Астерия об ап. Петре легко могли быть приняты как указание на приматство этого Апостола.

Несмотря, однако на это, исследователи творений св. Астерия не сомневались в принадлежности этого слова Астерию Амасийскому. Высказываемые здесь догматические положения о Христе – строго православны. Но излагаются они так, как это свойственно было писателю IV века, – с ясным указанием и обличением современных ему еретиков – ариан и евномиан. Стиль и дух в этом слове –Амасийского епископа.

Девятая¹⁹² гомилия –„Похвальное слово на день св. мученика Фоки». Текст его взят из кодексов Королевской библиотеки и издан по автографу Сирмунда. Похвальное слово Астерия мученику Фоке примечательно во многих отношениях.

Это есть, во 1-х, древнейшее и вполне достоверное, говорит проф. Муретов, известие о богоугодной жизни и мученической кончине св. Фоки – вертоградаря. Синопа, место жизни и кончины Фоки, принадлежала к Понтийской провинции, коей главным городом была Амасия, где епископствовал св. Астерий. Ему, как епископу митрополии, был подчинен и епископ Синопы. Живя вблизи места мученической кончины Фоки, Астерий недалеко отстоял от него и по времени жизни: Астерий скончался около 410 года, а св. Фока, судя по казни его за одно исповедание Христа, без формального разбирательства дела на суде, потерпел мученическую кончину в одно из последующих гонений, когда императоры открыто и официально восстали против христиан, т. е. при Декие (249 – 251) или Диоклитиане (284 – 305). Принимая во внимание отсутствие в слове Астерия сказаний характера легендарного, мы с одной стороны, вполне понимаем, говорит проф. Муретов, почему Рюинарт помещает слово Астерия в числе достоверных (чистых) актов, а с другой – вполне не понимаем той преувеличенно-суровой гиперкритчности и подозрительности, к какими относится к этому слову ученый издатель Acia Sanctorum, обвиняя слово на каждом шагу в легендарности, риторических прикрасах и фантастических преувеличениях. Основания для сего приводятся большею частью из таких мест слова, которые имеют сомнительную подлинность, – и при том все эти основания отличаются отвлеченностию и произволом личного вкуса, как-то: название Фоки „Святым Святых», „кои знают Христа, те ведают и верного раба Его Фоку» (сомнительной подлинности места), увещание Фоки, чтобы исполнители казни не колебались совершить беззаконное дело (отвлеченное основание), почитание Фоки Римлянами наравне с ап. Петром и Павлом, – почитание мученика мореходами не только Черного, Азовского, Адриатического и Эгейского морей, но и Восточного и Западного океанов. Все это – или придирки к художественно-ораторским выражениям, или дело личного вкуса, или просто места сомнительной подлинности. Но если эта ненаучно-преувеличенная придирчивость к слову Астерия непонятна с научной стороны, то, наоборот, совершенно ясна вероисповедная тайна этой придирчивости, а именно: ясное свидетельство Астерия об отсутствии в его время папистического культа Ап. Петра. Что же касается до предполагаемой некоторыми учеными возможности смешения Астерием мученика Фоки вертоградаря, пострадавшего при Диоклетиане или Декие, с другим мучеником того же города и имени, но пострадавшим при Траяне и притом, священномучеником, – то в отношении к Астерию, как единоземцу и почти современнику Фоки вертоградаря, такая возможность должна считаться невозможною. Моряки и жители других городов, конечно, могли черты одного Фоки переносить на другого, сам Астерий мог не знать, какого Фоку чтут Римляне или жители Константинополя, – но все это нимало не бросает тень на достоверность сказания Астериева о Фоке вертоградаре. И это тем более, что даже в синаксарях и святцах греческих оба Фоки различаются строго, хотя память их и объединена под одним числом, 22-го Сентября¹⁹³.

В этом слове, во 2-х, мы имеем одно из древнейших свидетельств о том, что в древней Греко-Римской Церкви культ святых мощей ничем не разнствовал от теперешнего почитания их в Православной и Католической церквах. Это, в 3-х, сколько нам известно, есть едва-ли не единственное из слов Астерия, имеющееся в древнеславянском переводе, который мы знаем по трем спискам Четьих Миней... В 4-х, в Московской Синодальной Библиотеке имеются четыре греческие списка этого слова – три X–XIII в.в. и один ΧVI в. Текст этих рукописных Миней-Четьих, во многих отношениях, совершеннее напечатанного у Комбефиса и перепечатанного у Миня и в Acta Sanctorum. Это дало нам возможность, говорит проф. Муретов, не только проверить, но и инде сократить, инде дополнить, инде исправить текст Комбефиса... Наконец, в 5-х, слово Астерия близко касается и России, так как в нем говорится об отношении к христианству вообще и в частности – о торжественном чествовании св. мученика Фоки обитателями (скифами) нынешней южной России, т. е. Северного побережья Черного моря, берегов Азовского моря и степей по реке Дону. Любопытно, что один из князей, который был и царем этого народа, вероятно, мореплаватель, посвятил Фоке телец золотой с драгоценными камнями и дорогой панцирь¹⁹⁴.

Итак, в подлинности и принадлежности этого слова Амасийскому епископу сомнений быть не может. Бароний¹⁹⁵ даже говорит, что на эту прекрасную гомилию ссылался VII Вселенский Собор. Но почтенный римский летописец, кажется, ошибся. В постановлениях Собора нет никаких намеков на это слово. „Я не мог найти там ничего», говорит по этому поводу Tillemont¹⁹⁶. Paniel и Ceillier также считают это слово в числе несомненно подлинных речей св. Астерия Амасийского¹⁹⁷.

Десятой¹⁹⁸ гомилией Астерия, по счету Комбефиза и Миня, являются „Похвала святым мученикам». Текст ее взят из библиотеки кардинала Колюмны и издан по автографу Сирмунда. Она была произнесена в день, посвященный памяти мучеников. Комбефиз не думает, что бы это была похвала всем святым, празднуемым после Пятидесятницы, или в ноябре месяце: это похвала мученикам того города, где жил и действовал св. Астерий¹⁹⁹. Это – мученики, пострадавшие в Амасии или, по крайней мере, в том месте, где Астерий произносит им похвалу²⁰⁰. Подлинность и принадлежность этой речи св. Астерию, по мнению некоторых его биографов, небезусловна. Та сила и убежденность, с какими св. Астерий защищает почитание св. мучеников против тех, которые их бесчестят, вызывает у Du-Pin-а сомнение, „не принадлежит ли эта речь к веку, позднейшему Астерия»²⁰¹. Но по справедливому мнению Tillemont’a „это весьма слабое основание для такого сомнения»²⁰². И действительно, принадлежность этой речи писателю IV века, именно св. Астерию Амасийскому, с несомненностью следует из тех исторических фактов и явлений, о которых упоминает это слово. Так, говоря в приступе о том, что часто злоба врага приносит нам пользу, и преследование христиан украшает Церковь мучениками, автор упоминает „кроме других опытов в жизни и недавно совершившееся»²⁰³. По мнению комментаторов, это – неясное замечание о гонении на христиан при императоре Юлиане Отступнике. Но об этом же событии, как факте почти современном ему, упоминает св. Астерий и в беседе против корыстолюбия²⁰⁴. Очевидно „Похвала мученикам» принадлежит тому же автору, что и вышеупомянутая беседа против корыстолюбия, т. е. св. Астерию, еп. Амасийскому. Далее, автор вооружается в этом слове против еретиков, волновавших тогда Церковь, против евномиан „этих иудеев нового покроя²⁰⁵. Все это – факты и события скорее IV века, чем позднейшего. Наконец, проповедник говорит о культе Цереры в Елевзине, как о факте, еще существовавшем в его время. Отсюда можно сделать вывод, что проповедник говорил похвалу мученикам раньше 396 г., когда Аларик уничтожил эти остатки язычества²⁰⁶. В виду этого „Похвалу св. мученикам» мы с решительностью приписываем св. Астерию Амасийскому, с маленькой впрочем оговоркой. Именно, некоторые выражения и мысли о почитании мощей и мучеников, по той ясности, определенности, с какими они высказаны, как-то мало подходят, к состоянию церковного учения об этих предметах в IV веке. Поэтому, вместе с Paniel’ем, мы предполагаем, что „может быть гораздо позднее, когда призывание святых, как посредников перед Богом, уже было признано Церковью, к первоначально подлинной речи Астерия были сделаны прибавки чьей-то чужой рукой»²⁰⁷.

За „Похвалою свитым мученикам» у Комбефиза и Миня следует так называемое „Enarratio Martyrii S. Kuphemiae, seu ejus imaginis²⁰⁸ –заглавие, переданное по-русски: „слово о иконе св. мученицы Евфимии»²⁰⁹. Текст его взят Комбефизом из двух кодексов Королевской библиотеки и из актов VII Вселенского Собора. Среди произведений Астерия это слово занимает особое место. Это, как мы уже говорили, не церковное слово епископа, но риторическое упражнение молодого клирика, произнесенное в обществе одних только мужчин²¹⁰, быть может тоже клириков.

Подлинность и принадлежность его св. Астерию Амасийскому принимается некоторыми исследователями не без возражений. Du-Pin²¹¹, а за ним и Cave²¹² говорят, что по стилю она не может быть отнесена к произведениям Астерия Амасийского. Правда, стиль этого слова несколько отличен от других произведений Амасийского епископа. Но эта особенность языка и изложения находит для себя удовлетворительное объяснение в характере произведения. Это, ведь, не церковное поучение, а краткое риторическое упражнение. Да притом, это различие в стиле и не настолько велико, чтобы иметь решающее значение в вопросе о принадлежности этого слова св. Астерию. Напротив, именно стиль дал основание одному знатоку древней церковной литературы патриарху Фотию приписать это слово Астерию Амасийскому. По мнению Фотия, язык и стиль этого описания иконы Евфимии имеет сходство с описанием глаза в речи о слепорожденном²¹³; это слово читалось, как слово Астерия, на Седьмом Вселенском Соборе, в деяниях – четвертом, шестом и восьмом²¹⁴. Его знают между произведениями Астерия Амасийского: неизвестный автор Amphiloch. Quaestiones²¹⁵ и папа Адриан II-й²¹⁶. После таких исторических свидетельств „всякое сомнение относительно подлинности этого слова должно считать неправильным»²¹⁷. И вообще „нельзя разумно сомневаться в том, что это слово принадлежит св. Астерию, епископу Амасийскому»²¹⁸.

Несправедливому также сомнению подвергается принадлежность св. Астерию и следующего по счету у Миня²¹⁹, двенадцатого слова Амасийского епископа. Это – его „ Похвальное слово в день святого первомученика Стефана.» Это слово было произнесено Астерием в день чествования раба Божия, – чествования „следовавшего за Богоявлением»²²⁰, т. е. Рождеством Христа, значит, 27 декабря. Эту речь приписывают: то св. Григорию Нисскому, то Проклу Константинопольскому. Между произведениями последнего она сначала и была издана Винцентием Риккардом. Но уже сам издатель, как говорит Комбефиз²²¹, заметил, что с произведениями Прокла это слово не имеет ничего общего. Поэтому Комбефиз в своем Nov. Auctar. издал его между произведениями Астерия Амассийского. Но сделал это как-то нерешительно. Он поместил ero на последнем месте за выдержками из Фотия, из Никифора и за Amphiloch. Ouaestiones и непосредственно пред произведениями Прокла, арх. Константинопольского²²². Но сам он считал его несомненно принадлежащим Астерию, еп. Амасийскому. Основанием для него служили – стиль слова и особенно сходство его, по содержанию и стилю, с выдержкой у Фотия из речи Астерия Амасийского о том же первомученике Стефане²²³. Нo для Paniel’я неубедительно это сходство слова с выдержкой у Фотия, и поэтому она, но его мнению не может решительно говорить о принадлежности св. Астерию этого напечатанного у Комбефиза слова о первомученике Стефане. „Выдержка у Фотия, по мнению Paniel’я, очень мала, чтобы служить доказательством. Она не представляет выбора фраз из разных мест слова, а нечто цельное. Согласие выдержки и слова – не буквальное, а только по смыслу. О стиле, по краткости выдержки, нельзя судить, и притом согласие в стиле вообще не имеет решительного значения. Обличение Савеллиан, встречающееся здесь, возможно и у других писателей.»²²⁴ Тем не менее вообще принадлежности Астерию Амасийскому речи о первомученике Стефане Paniel не отрицает. Он только думает, что известное нам с именем Астерия слово не представляет собою подлинного текста речи Амасийского епископа. „Я думаю, говорит он, что полная беседа принадлежит более позднему автору, который, проповедуя о празднике Стефана, нечто заимствовал из такой же речи св. Астерия»²²⁵. Но с этим мнением ученого историка христианской гомилетики трудно согласиться. Выдержка Фотия собрана из различных мест этого слова. Здесь мы находим и прекрасное объяснение молитвы Стефана за врагов²²⁶, и обличение Астерием Савеллия и ариан²²⁷, и упоминание о явлении Христа Павлу²²⁸. И многие места выдержки почти буквально взяты из известного нам слова. Но что особенно убедительно, так это упоминание Астерия о том, что Христос явился в человеческом образе св. Стефану, а не ап. Павлу. Буквально ту же самую мысль мы находим и в слове Астерия на день первоверховных ап. Петра и Павла²²⁹. Поэтому на основании Фотия мы вместе с Комбефизом²³⁰, Тиллемоном²³¹ и другими²³² считаем напечатанное у Комбефиза и Миня „Похвальное слово на день первомученика Стефана» подлинным словом Астерия. Также неосновательно приписывать это слово и Григорию Нисскому. Последний имеет свою собственную речь на первомученика Стефана. Du-Pin, отожествивший их во втором томе своей Nouvel. Biblioth., исправляет свою ошибку в третьем томе и строго различает речь Астерия от такой же речи Григория Нисского²³³. Сходство их обусловлено одинаковостью предметов, и, конечно, в мыслях, но не в словах и стиле²³⁴.

Тринадцатое место в издании Миня²³⁵ занимает речь св. Астерия под заглавием „Увещание к покаянию». В некоторых рукописях она озаглавливается „Против тех, которые строго судят о других». Она замечательна тем, что имела своими слушателями не только мирян, но и иереев; последних, кажется, имела в виду более, чем первых. Раньше она обычно приписывалась Григорию Нисскому. И между его произведениями была издана в 1605 г. in Appendice Graeco–Latina Operum Nysseni, p. 67, a потом в издании 1638 года, t. II, p. 165. Du-Pin вo втором томе своей „Новой Библиотеки» приписал ее также Григорию Нисскому, и в третьем томе уже берет свое утверждение обратно. „После внимательного рассмотрения, говорит он, я нашел более вероятным, что она принадлежит Астерию Амасийскому»²³⁶. Того же мнения по этому вопросу и Tillemont²³⁷, Oudin²³⁸, Paniel²³⁹ и Ceillier²⁴⁰. Справедливость такого суждения несомненно подтверждается авторитетом Фотия, уверяющего, что это „увещание к покаянию» принадлежит Амасийскому еп. Астерию²⁴¹.

Наконец, последнее, четырнадцатое²⁴², место в ряду речей Астерия на разные случаи, у Миня занимает – „Слово на начало поста». Так же, как и предшествующее „Увещание к покаянию», это слово долгое время приписывалось Григорию Нисскому. С его именем оно было издано в 1605 г. in Appendice Graeco Latina, в 1617 г. Иаковом Гретсером, а отсюда затем ошибка эта перешла в некоторые другие позднейшие издания творений Григория Нисского, напр., в издание 1638 г., е. II, р. 247. Но патриарх Фотий²⁴³ решительно приписывает это слово Астерию Амасийскому и передает его содержание вполне соответственно тому, как оно имеется теперь у нас. Du-Pin, раньше относивший это слово к творениям Григория Нисского, потом исправил свою ошибку.

„В настоящее время, говорит он, я признаю, что оно скорее принадлежит Астерию, чем Григорию»²⁴⁴. С такой же решительностью говорят о принадлежности этого слова Астерию Амасийскому и остальные его биографы. О принадлежности этих двух последних гомилий св. Астерию Амасийскому, а не Григорию Нисскому, говорит и Bardenhewer²⁴⁵ .

Подлинность поименованных нами четырнадцати слов и бесед и принадлежность их св. Астерию, еп. Амасийскому, должна почитаться фактом несомненным и вполне достоверным.

Но этого нельзя сказать о целой группе речей Астерия, занимающих в издании Миня последующие места²⁴⁶. Это – семь бесед на псалмы. Пять гомилий на пятый псалом, одна – на шестой и одна – на седьмой. С именем Астерия Амасийского они впервые изданы были Cotelier в 1688 г.²⁴⁷ Текст их взят из манускрипта королевской Библиотеки под № 2402. Там эти беседы находились среди гомилий и толкований на псалмы, надписанных именем Златоуста, но на самом деле принадлежавших Феодориту, Астерию, Исихию и некоторым другим отцам²⁴⁸, в том числе и Златоусту.

Неопределенность надписания этих бесед одним только именем Астерия без определения какого именно, а также тот факт, что, по свидетельству Иеронима, толкованиями псалмов занимались еще Астерий Арианин и Астерий Скифопольский, – давали биографам Амасийского епископа основание сомневаться в принадлежности именно ему этих бесед. Не подлежит никакому сомнению то, что все эти беседы тесно связаны между собою общей идеей и мыслью автора. Эту связь автор сам устанавливает, по крайней мере, в отношении пятого и шестого псалмов: пятый псалом трактует о „наследствующей», т. е. о церкви, о душе, а шестой, о воскресении, о прощении, о восстании души²⁴⁹. Все эти беседы написаны одним стилем, одним языком. Значит, все семь бесед составляют одно целое и являются произведением одного и того же проповедника. Вопрос только в том, какого именно: Астерия ли философа Арианина, как думает Du-Pin²⁵⁰ и Саvе²⁵¹, или Астерия, еп. Скифопольского, как утверждает Tillemont²⁵², или св. Астерия. еп. Амасийского.

Приписывать эти беседы Астерию Арианину решительно не позволяет строго православный образ мыслей проповедника, ясное и положительное исповедание им Божества Христа. Христос – „Единородный Бог, восставший заутра из мертвых²⁵³. „Если человек погребен, то каким образом Он, как Бог, воскрес. Гроб не удержал Бога»²⁵⁴. „Никакой человек не слышал обращения к себе „Бог мой». Фома же, чтобы показать, что Христа он назвал Господом не как человека, но что он признает его Богом, не просто сказал „Господь мой», но – „ Господь мой и Бог мой». Ты Бог, как искупивший меня, осужденного за грехи, кровию своею; как даровавший мне оставление грехов, ибо никто, кроме Бога, не может прощать грехов»²⁵⁵. Ясно, что автор этих бесед несомненно православный церковный учитель. Он жил после уничтожения идолов и языческих жертвоприношений, „в то время, когда повсюду воздвигали алтари Иисусу Христу». Говоря о крещении, автор замечает, что если иудеи спешили обрезать своих младенцев в восьмой день по рождении из боязни подвергнуть их клятве закона, то еще более нужно спешить дать детям крещение, чтобы, облекшись в И. Христа, как в броню, они не боялись демонов, не впали в ересь, не сделались пленниками, не были исключены из Царства Небесного²⁵⁶. Этими выражениями проповедник отмечает, что именно происходит во время крещения, не желая выражаться яснее потому, что он говорил слушателям просвещенным. „Это вполне подходит, говорит Ceillier, к епископу Амасийскому, который жил в веке, когда еще говорили о таинствах с большею осторожностью и в скрытых словах, и который дожил до 396 года, когда Аларих разрушил остатки язычества»²⁵⁷. О том же говорят и некоторые излюбленные мысли Амасийского епископа, с которыми мы встречаемся в этих беседах. Это – обличение корыстолюбия, как источника нравственного и социального зла, и совместное прославление Иосифа и Сусанны, как мировых типов воздержания и целомудрия²⁵⁸.

На Астерия Амасийского, а не Астерия Скифопольского указывает и стиль этих бесед, и авторитет двух catenae, одной – на псалом пятидесятый, другой – на весь псалтырь²⁵⁹. На этом основании Cotelier решительно приписал эти беседы именно св. Астерию Амасийскому²⁶⁰. Так же думают: Oudine²⁶¹, пожалуй, нерешительный в данном случае Paniel²⁶², и Ceillier.

Все перечисленные нами речи и беседы Астерия, в количестве двадцати одной, мы относим к разряду несомненно подлинных его произведений, дошедших до нас почти в полном своем тексте. Но список таких несомненно подлинных произведений Амасийского епископа не ограничивается названными словами и речами. Литературное наследие, оставленное нам св. Астерием, было значительно богаче того, каким мы теперь владеем. Беспощадное время и различные случайности одну часть его уничтожили совершенно, а от другой оставили нам ничтожные отрывки. К несомненно подлинным, но совершенно утраченным, произведениям Амасйиского епископа, о существовании которых мы узнаем только от него самого, нужно отнести: 1) „Слово о должнике евангельском»²⁶³; 2) „Порицание корыстолюбия»²⁶⁴, – слово, предшествовавшее известной нам беседе о корыстолюбии; и 3) „Наставление относительно греха прелюбодеяния», где Астерий развивал ту мысль, что прелюбодеяние уничтожает брак в его существенных основах, – любви и чадородии²⁶⁵. Ceillier²⁶⁶ думает, что эта была не проповедь, a научный трактат, осуждавший с евангельской точки зрения юридическую брачную практику того времени и вообще отношение римского законодательства к этому больному вопросу всех времен и веков. Но Астерий сам называет это свое произведение „наставлением», – что указывает на его церковный характер.

О других подлинных, но теперь утраченных, речах Астерия Амасийского свидетельствует Фотий, сохранивший нам отрывки из них²⁶⁷. Это пять бесед на Евангелие от Луки. Именно: 1) речь о любви, на текст – „человек некий шел из Иерусалима в Иерихон» (Лк.10:30); 2) о молитве на текст – „два человека зашли в храм помолиться» (Лк.18:10); о Закхее – Лук.20:1; 4) о блудном сыне (Лк.15:11), о господах и рабах, по поводу исцеления слуги сотника (Лк.7). Шестой отрывок из беседы на Евангелие от Матфея об Иаире и жене кровоточивой²⁶⁸. Об этой последней речи говорит еще Никифор, патриарх Константинопольский. Он сопоставляет ее с отрывком из беседы о „богаче и Лазаре», и сомневается, чтобы эти два отрывка принадлежали одному и тому же Астерию, хотя оснований своего сомнения не приводит²⁶⁹. Должно заметить при этом, что вообще привести какие-либо решительные доказательства принадлежности всех этих речей Астерию Амасийскому едва ли возможно. Отрывки очень малы и кратки для того, чтобы их стиль и содержание могли служить решительным основанием для такого суждения. Остается только один авторитет Фотия²⁷⁰. Его мнение разделяют и другие биографы св. Астерия, как-то: Du-Pin²⁷¹, Tillemont²⁷², Paniel²⁷³, Ceillier²⁷⁴.

Вторую группу произведений Астерия составляют слова и речи, которые мы назвали бы просто приписываемыми ему. Это – „Похвальное слово Василию, еп. Амасийскому», приписываемое Астерию в типике св. Саввы²⁷⁵, под 26 апреля. На латинском и греческом языке сохранившиеся отрывки его изданы Henschenius'oм в Acta Sanctorum под 26 апреля²⁷⁶. Этот Василий, еп. Амасийский, был замучен Лицинием в Никодимии около 322 или 323 года. Афанасий Великий хвалит его вместе с Мелетием Савостийским, как главным противником Ариан. Из Никодимии останки Василия были перенесены потом в Амасию. В Римских Мартилогах память его обозначена 26 апреля. В Греческих Меналогиях под 26 апреля творят память его мученичества, а под 30-м обретение мощей²⁷⁷. Нет ничего удивительного в том, что Астерий мог сказать похвалу св. Василию, в день ли его мученичества, или при перенесении мощей, что могло случиться в дни епископства Астерия, хотя с решительностью утверждать это у нас нет оснований. Равно как и нет поводов и для серьезного отрицания, хотя автор краткого очерка о св. Астерии и его творениях в издании Миня почему-то замечает, что это слово принадлежит позднейшему автору²⁷⁸. Sirmund приписывает Астерию еще речь о Марии, Марфе и Лазаре²⁷⁹, считавшуюся тогда в числе бесед Златоуста. По поводу ее Paniel говорит: „вообще не невероятно, что некоторые речи, принадлежащие нашему превосходному Астерию, с течением времени были приписаны его славному современнику Златоусту. Однако последний не должен считать себя от этого посрамленным»²⁸⁰. Tillemont²⁸¹ приписывает Астерию две речи Григория Нисского – „о любви к бедным» и „против блудодеев». Основанием ему служит сходство этих речей по духу со словом Астерия „на начало поста», а также и тот факт, что первоначально все эти три речи были помещены между творениями Григория Нисского, в таком порядке, что речь „о любви» предшествовала слову „на начало поста», а речь „против блудодеев» следовала за ним. Можно с одинаковым нравом и отрицать и принимать это мнение, а потому вопрос об этом должен быть оставлен пока открытым. Но относительно некоторых слов и бесед, в прежних изданиях приписываемых Астерию Амасийскому, теперь уже с уверенностью можно сказать, что они ему не принадлежат. Это прежде всего – гомилия на четвертый псалом. Впервые она была издана Savilli’ем между творениями Златоуста²⁸². Как беседа Астерия Амасийского, она является только у Cotellier'a²⁸³, а за ним и у Миня²⁸⁴, хотя текста ее мы ни здесь, ни там не найдем. „Но нельзя почти сомневаться, говорит Ceillier, что эта беседа на псалом четвертый – та же самая, которую Евсевий Кесарийский²⁸⁵ цитировал под именем Астерия Арианина»²⁸⁶. Действительно, сравнение того, что Евсевий рассказывает об этой речи Астерия Арианина, с тем небольшим анонимным expositio Psalm. VI, которое сохранилось у Montfaucont²⁸⁷, дает очень ничтожное различие, что, по мнению Ceillier, могло произойти только от переписчика. С такою же решительностью приписывают эту беседу Астерию Арианину, а не Амасийскому епископу, и историки антиохийской школы – Hergenröther²⁸⁸ и Kihn²⁸⁹.

Несправедливо также приписывают Астерию Амасийскому и гомилии „о трех искушениях Христа». Сначала она была издана между произведениями Златоуста²⁹⁰, потом приписали ее Астерию, еп. Амасийскому²⁹¹. Но в настоящее время признано, что она принадлежит Несторию²⁹². Кроме того, иногда Астерию Амасийскому ложно приписывались две речи на слова св. Писания – „Сотворим человека». В действительности они принадлежат Василию Великому²⁹³. Трактат „об образе и подобии божием» – также не подлинен и Амасийскому епископу не принадлежит²⁹⁴. „Десять силлогизмов против Манихеев» взяты из речи Дидима Слепца против Манихеев, как думает Feszler, и приписывать их Астерию поэтому нельзя²⁹⁵. И, наконец, „Письмо к Евагрию» принадлежит Григорию Богослову, а не Астерию Амасийскому²⁹⁶.