VII глава

„Мудрейший! Исследователю чтений надо иметь как здравый рассудок, так и сильную память, дабы таким образом он мог обнимать вместе все написанное»⁴⁵¹.

Св. Астерий Амасийский не был специальным истолкователем Св. Писания. Однако, треть несомненно подлинных его произведений посвящена главным образом экзегесу слова Божия. Это прежде всего – семь бесед на псалмы. Затем, мы имеем от него несколько проповедей на евангельские притчи. Здесь, конечно, он неизбежно должен был касаться толкования текста их, или, по крайней мере, кратко показать, как он понимал его. Наконец, вообще, как церковный проповедник, он должен был исходить от слова Божия, здесь искать опоры и силы для своего проповеднического вдохновения. Отсюда понятен интерес к тому, как понимал св. Астерий слово Божие при помощи каких приемов он его истолковывал и предлагал слушателям.

Все произведения Амасийского епископа показывают нам, с каким высоким уважением относился он к Св. Писанию. Правда, как оратор-моралист, он смотрел на него несколько односторонне. Он прежде всего искал здесь правил благочестия. „Слово Божие излагает нам вразумление, дабы мы, живо и наглядно наученные закону благоустроенной жизни, никогда не пренебрегали заповедями Писания»⁴⁵². Здесь „не отрицательными и положительными только заповедями Бог наш и Спаситель воспитывает людей к тому, чтобы ненавидеть зло и любить добродетель, но и наглядными примерами преподает ясные наставления благоустроенному поведению, делами вместе с словами приводя нас к восприятию доброй и боголюбезной жизни»⁴⁵³. Наряду с Свящ. Писанием св. Астерий признает и другой источник научения богомыслию и доброделанию. Это Св. Предание, церковные традиционные установления. „Какую цель имея в виду, отцы наши установили то, что видим мы теперь и оставили прочный закон для потомков? Не ясно ли и для немного напрягающего мысль, что это завещано нам ревностию о благочестии; и торжественные собрания собираются, как общие училища душ, дабы, чтя мучеников, мы подражали их мужественному подвигу за благочестие, дабы, подклонив ухо к собирающимся (по этому поводу) учителям, мы научились чему-нибудь полезному, чего пред тем не понимали, обоснованию ли догмата, разрешению ли недоумения в Писании, или же какому-нибудь доводу, улучшающему состояние нравов»⁴⁵⁴. Св. Писание написано Духом Божиим. Здесь мы приемлем учение не от человеков, но от Б0га. Слова Писания – слово „Св. Духа, Который рыбаря и ремесленника соделал бытописателем и повествователем истинно божественных и возвышенных предметов»⁴⁵⁵. Оба завета, Ветхий и Новый, имеют одного итого же виновника, одну и ту же цель. Краеугольный камень, соединяющий две стены Ветхого и Нового Завета – Христос⁴⁵⁶. Ветхозаветные книги написаны были для домостроительства о народе; они сообщают также сведения о правлениях царей и историю о них⁴⁵⁷. Переход к Новому Завету от Ветхого, как переход из пустыни в землю богатую и плодородную⁴⁵⁸. Там был тип, образ того, что явилось впоследствии. Но этих образов будущего евреи не поняли разумно⁴⁵⁹. Весь закон Моисеев со всеми его религиозными учреждениями и жертвами был только типом Нового Завета и христианского культа. „Моисей всем, что он делал, назнаменовал образы имеющего совершиться впоследствии: и устройством скинии, и воспоминанием труб, так же, как и обрезанием, и опресноками, и горными травами. Все это были указания жизни во Христе, подобия, предначертанные для тех, которые постепенно тайноводствовались к совершенству»⁴⁶⁰. Типология св. Астерия – ясна и определенна. Исключительный и единственный образ Ветхого Завета, скрывающийся в гаданиях и сени – это „тайны нашей религии, уже давно открытые, но получившие исполнение в определенное время, когда совершилось богоявление Спасителя Нашего во плоти⁴⁶¹. Три странника, явившиеся Аврааму – это прообраз христианской Божественной Троицы⁴⁶². А сам праотец Авраам – отец и начаток верующих во Христа⁴⁶³. Иосиф – яркий прообраз Христа. В этом нет ничего удивительного, говорит св. Астерий, потому что события из жизни Иосифа непременно предызображали жизнь и судьбу Христа⁴⁶⁴. Великий Пророк, предсказанный Моисеем – это предначертанный образ Христа⁴⁶⁵. Седьмой месяц еврейский обозначает седьмой день христианский, а десятый день – десятый час, в который Господь испустил дух на кресте. Устроение палатки есть вещественное пророчество о той Церкви, которую основало Слово Наше⁴⁶⁶. Праздник труб располагает души к готовности воскресения⁴⁶⁷. Не только типы, но и пророчества Ветхого Завета имеют в виду только христианские события и прежде всего Христа Спасителя. „Подготовление дела у пророков, окончание же у Христа⁴⁶⁸. Так, напр., Захария приоткрывает нам дверь великих тайн. Единородного под образом камня, имеющего семь взирающих очей, и под образом золотого светильника, на котором семь лампад и два ствола масличные⁴⁶⁹. Исцеление слепорожденного еще задолго прежде возвестил Исаия словами: Бог приидет, тогда отверзутся очи слепых (Ис.35:4–6)⁴⁷⁰. Возмущение народов, царей и князей, поведанное нам псалмопевцем (Пс.2:2), изображало гонения на христиан со стороны язычников и властей⁴⁷¹. В псалмах, также и в Новом Завете, в Евангелии, нередко усматривает св. Астерий типы, прообразы будущего. „Может Бог из камней этих воздвигнуть чад Аврааму» (Мф.39). Это типическое предсказание о преимущественном призвании в Церковь Христову язычников⁴⁷². Силоамская купель предызображала Таинство Крещения⁴⁷³. Впрочем, здесь уже больше символ, чем тип. Как и вообще, у св. Астерия типология нередко разрешается в простую аллегорию. Напр., Навуфея Астерий сравнивает с Христом, распятым за Церковь⁴⁷⁴. Св. Астерий особенно любит находить мессианские указания. Образцом его типологического экзегеса служить толкование им V псалма. Давид, не имея возможности быть при кончине Христа, воспел этот псалом на погребение Его⁴⁷⁵. „Итак псалом этот есть погребальный», „о наследствующей». На кончину и смерть Христа написан он. Но он же говорит и о воскресении Бога – Слова: „яко к Тебе помолюся, Господи. Заутра услыши глас мой. Заутра предстану Ти, и узриши мя. Яко к Тебе помолюся»⁴⁷⁶. Здесь же св. Астерий находит изображение отношений Христа и Церкви. „Единородный жених, Христос и Наследник Отца, восстав от смерти, показал Своей Невесте, Церкви, богатство и наследство, т. е. Евангелие и царство»⁴⁷⁷.

Но широкая типология Астерия никогда по разрешается в бессодержательную аллегорию. Его экзегес не теряет твердой почвы трезвого разумного буквализма. Астерий-экзегет никогда не обращается в истолкователя-мистика, дорожащего поэтическими образами более, чем мыслями, туманной аллегорией и цветистым лиризмом более, чем трезвым фактом и скучной историей. Он не умеет читать между строк священного текста мистические вдохновения души, очень мало вяжущиеся с смыслом Писания. Св. Астерий только там выходит из буквы Писания, где эта последняя является бледной тенью, несовершенным чувственным выражением „некоего духовного умосозерцания»⁴⁷⁸. В таких только случаях, где совершенно нет возможности понимать Писание буквально, Астерий допускает „иносказание – θεωρία»,⁴⁷⁹ т. е. таинственно-аллегорическое толкование. Напр., умерший Лазарь, „унесенный ангелами, был положен в лоно Патриарха, – что для любителей исследовать глубины Писания представляет повод к недоумению. В самом деле, если бы всякий умирающий праведник уносился в одно и тоже место, то обширным каким-то и в бесконечность простирающимся было бы лоно это, так как оно должно было бы служить вместилищем всего множества святых. Если же это совершенно невозможно (ибо полое лоно с трудом и одного взрослого человека и двух младенцев вместить может), то здесь мы имеем иносказание, под образом чувственного лона руководствующее к некоему духовному умосозерцанию⁴⁸⁰. Это „иносказание – θεωρια» находило применение у Астерия главным образом, если не исключительно, в евангельских притчах. „Чувственная притча, по Астерию, служит прикровением духовного созерцания»⁴⁸¹. Иногда же этот покров св. Астерий снимает очень свободно. Так, он объясняет, напр., притчу о милосердном Самарянине. Попавший в руки разбойников, избитый и еле жив сущий – это Адам, изгнанный из рая, это все грешное человечество, поверженное в юдоль плача и скорби. Священник и левит – в таинственном смысле Моисей и Иоанн. Милосердный Самарянин – Христос. А что такое осел? Это подъяремное Божественного Слова – есть подобное нашему тело, которое Он носил, – в котором и чрез которое всех держа и нося, Он приводит к врачеванию и к церкви»⁴⁸². Но такое таинственно-аллегорическое, мистическое истолкование Писания не является характерным для экзегеса св. Астерия. Это „некоторым образом обязательная дань его господствующему вкусу своего времени к аллегорическим и типическим объяснениям»⁴⁸³. От такого толкования Писания Астерий был далек и по методу, и по приемам своего экзесгеса. „Исследователю чтений надо иметь как здравый рассудок, так при этом и сильную память, дабы таким образом он мог обнимать вместе все написанное»⁴⁸⁴. Итак, „здравый рассудок», а не вдохновенная фантазия, „сильная память», а не горячее воображение – вот необходимые условия для правильного толкования Св. Писания. „Обнимать вместе все написанное», т. е. иметь всегда в виду контекст речи – вот необходимый прием экзегета. Св. Астерий Амасийский всегда стремится понять текст писания, прежде всего в его исторической обстановке. Так, объясняя псалмы, Астерий смотрит на них, как на явления исторические, требующие объяснения из исторических же фактов и событий. Поэтому, напр., толкование VI псалма он начинает с выяснения исторических условий его происхождения⁴⁸⁵. В такой же исторической обстановке он ведет объяснение и отдельных стихов, и даже слов псалмопевца. Напр., стих VI псалма – „и Ты, Господи, доколе» – св. Астерий объясняет так. „Доколе Авессалом войну ведет? Доколе мои против меня? Когда ты не будешь наказывать меня чрез Ахитофела? Доколе войска мои будут сражаться под предводительством восставшего против меня?»⁴⁸⁶

Стараясь понять каждое произведение, даже каждое слово Писания в его исторической обстановке, Астерий вместе с тем никогда не упускает из виду и его логического значения. К контексту речи Астерий также внимателен, как и к истории. Напр. „В конец о осьмом. Почему в конец? Так как он в начале сказал: „ Господи, да не яростию Твоею обличиши мене», то некоторые могут спросить: услышан ли Он? О если бы мы могли знать, будет ли он услышан после молений? Таким людям он отвечает: „в конец». Читай конец и найдешь говорящего: „отступите от Меня вси, делающие беззаконие, яко услыша Господь глас плача моего», внял молению моему»⁴⁸⁷. Но это логическое, контекстуальное толкование Писания у Астерия получает свой частнейший индивидуальный характер, свою более твердую и устойчивую почву чрез пояснение грамматическое или, лучше сказать, филологическое. Так, напр., объясняет Астерий стих V псалма: „глаголы моя внуши, Господи». „Глаголы моя внуши, Господи». Почему не сказал „речь мою», но слова мои? Потому что всякая речь состоит из многих слов; так что слова есть часть речи, как бы члены тела, а речь есть сочетание многих слов; таким образом слова суть капли и частицы речи. И как многие капли производят дождь, хотя дождь и не считается за одно с каплями, так, хотя из многих слов составляется речь, разделяющаяся на имена и слова, слова относятся к речи, а не речь к словам. Итак, пророк, так как он просит Бога, чтобы Он согласился к частичному испытанию его слов, всякое выражение точно исследовал, дабы Бог даровал бы просимое согласно с результатом его исследования; не говорит пророк „речь мою внуши, Господи», но «глаголы моя внуши, Господи», т. е. каждое выражение моей молитвы тщательно взвешивай. Обращай внимание не на одну только хартию, ибо не одно прошение содержит моя молитва, но, так как каждое выражение имеет свое прошение (ибо Богат и Всемогущ Тот, Которого я прошу), то „глаголы моя внуши, Господи»⁴⁸⁸. „Здравый рассудок», всегда опирающийся на твердую почву буквы, „сильная память», обнимающая целокупность текста, история, контекст и грамматика – все это делает экзегес Астерия ясным, точным, кратким и глубоко содержательным. Таково, напр., объяснение им Петрова исповедания: „Ты Христос, Сын Бога Живаго». Это изречение, ведущее вместе к познанию и Бога и Спасителя Нашего, имеет в виду и сосредоточивается в двух понятиях, одно понятие искони Рожденного Божества, Которое есть в начале Слово, сущее всегда, и Сущее к Отцу, и Сущее Бог, как предал нам эту тайну великий богослов Иоанн, подобно губке возлежавший на персях Единородного, и отсюда впитавший в себя знание сокровенной премудрости; а другое – понятие домостроительства (воплощения), которое Благий Бог принял на Себя по снисхождению к немощи нашей. Следует поэтому рассмотреть подробно ответ, который в сжатой речи и немногих словах с точностью обнаружил вкратце понятие о всем, начавши от нижнего и постепенно возводя мысль к высочайшему. „Ты Христос». Это – указание на домостроительство и изъяснение богоявления во плоти; ибо „Христос» не есть имя Предвечного, но обозначение благодати помазанных. Посему и Господь Наш, восприяв в себя целого человека и прочее, что соприкосновенно с плотию, воспринимает вместе с тем и название „Помазанного» во цари, – не елеем из рога, как Самуил, Давид и последующие люди, но действием Духа, которым (действием) и зачат был чудесно и необычайно во чреве Девы (этот) Человек Господень, (так многим угодно было называть Иисуса). Исповедав же Иисуса ставшим ради нас человеком, он (Петр) не прекратил на этом речь; не возшед по мысленной лествице Иакова к небу и созерцая Сущего в начале Бога-Слова прилагает к Нему исключительное и истинное достоинство, назвав Сыном Бога Живаго»⁴⁸⁹. Приведенный отрывок дает нам пример догматического анализа слов Писания. Но в эту область отвлеченного богословствования св. Астерий вдавался редко и мимоходом. Как богослов-моралист, как церковный учитель христианской нравственности, он и Св. Писанием пользовался исключительно в этих целях, назидания, наставления, утешения. Св. Писание для Астерия прежде всего кодекс нравственных правил для воспитания любви и добродетели, ненависти ко злу. Оно дает наглядные образцы благоустроенного поведения⁴⁹⁰, благочестивые примеры доброй и боголюбезной жизни⁴⁹¹. Цель притчей евангельских – нравственное наставление⁴⁹². Вот почему у св. Астерия нет научного экзегеса, но есть истолкование Писания в нравственно-назидательных целях. Мораль, нравственные приложения истолковываемого у св. Астерия на первом плане. „Богач же умерший, сказано, погребен был. Ничего нет лучше, как воспользоваться изречением самого Писания, в одном месте достаточно раскрывающего бесславную кончину богача. Да, умирающий грешник действительно погребается, будучи перстным по телу и земным по душе, сочувствием к телу достоинство души низводя к материи, не оставляя никакого полезного памятника своей жизни, но покрываясь бесславным забвением и умирая смертью скотов. Гроб овладевает телом, а ад – душею: две темные тюрьмы, уделяемые нечестивцу в наказание»⁴⁹³. Таким же нравственно-назидательным характером проникнуты у Астерия и все объяснения псалмов: „Смотри же, брат, в каком смысле ты говоришь Богу: „глаголы моя внуши, Господи» и потом „разумей звание мое, „вонми гласу моления моего». Господь прежде всего испытует словеса твоя, какие бы ты ни сказал, –не содержат ли слова твои бесчестия, хулы и оскорбления, – или злоречия, клеветы, искажения истины, унижения, от которого страдает оклеветанный: „возлюбил еси вся глаголы потопные, язык льстив» (Пс.51:6). Не суть ли словеса беззакония глаголы моя, т. е. неправда от уст? Если за всякое праздное слово от нас спросится отчет, как Он говорит: „за всякое праздное слово, которое рекут человецы, воздадят ответ» (Мф.12:36), то не тем ли более, когда ты произносишь нечестивые словеса, они послужат к осуждению и погибели души твоей»⁴⁹⁴.

Сказанное об Астерии, как экзегете, дает нам право сделать такой вывод. Если принять традиционное деление экзегетов христианской древности на две школы: александрийскую и антиохийскую, то Астерий должен быть отнесен, конечно, к антиохийцам. Под это влияние его ставила и юность, проведенная в Антиохии, и все его пастырское служение в Амасии понтийской, провинции открытой более всего влиянию Антиохии. За принадлежность Астерия к антиохийскому направлению говорит также отсутствие в его каноне 2-то послания Петра, 2-го и 3-го Иоанна, послания Иуды и Апокалипсиса. Эти книги не входили именно в канон Антиохийский. Но св. Астерий чужд был совершенно крайностей Антиохийской школы. Он шел здесь по стопам Златоуста, у которого крайности александрийского идеализма и Антиохийского реализма счастливо сочетались в истинно церковное, православно-христианское истолкование Священного Писания.