Критика взглядов Ричарда Докинза. Рецензия американского биолога на книгу Докинза «Бог как иллюзия»

Создается впечатление, что интерес ученых к религии изменяется со временем волнообразно. Одна волна нахлынула после опубликования «Происхождения видов» Дарвина в 1859 году. В 1930-х и 1940-х годах последовала другая, вызванная удивительными открытиями в квантовой механике, которые навели на мысль о недостаточности общепринятых физических теорий, которые описывали нашу вселенную. И вот теперь опять ученые пишут о религии; на этот раз, их явно подталкивают к этому споры вокруг концепции разумного замысла.

В прошлом году появился целый ряд книг популярного жанра на тему религии, написанных учеными или философами, специализирующимися в философии науки. Дэниэл Деннет сделал первый шаг, опубликовав книгу «Разрушая чары (Breaking the Spell)», 2006 г.), – исследование о возможности научного изучения религии. Представив обзор эволюционных, психологических и экономических теорий происхождения и распространения веры, Деннет затронул много вопросов, но сделал мало выводов. За последние несколько месяцев трое выдающихся ученых, – все они биологи, – опубликовали свои собственные книги о вере. Ричард Докинз, профессор, работающий в области популяризации науки в Оксфордском университете по гранту Фонда Чарльза Симони, представил нам книгу «Бог как иллюзия (The God Delusion)», объемное полемическое выступление против веры, которое будет подробно рассмотрено ниже.

Льюис Уолперт, выдающийся специалист в биологии развития, работающий Университетском Колледже Лондона, только что выпустил в свет книгу ««Шесть невероятных дел с утра пораньше (Six Impossible Things Before Breakfast)» – приятный, хотя и бессвязный текст о биологической основе веры. В центре внимания автора – наша способность формировать убеждения о причинной обусловленности повседневных явлений (например, о том, что ветер раскачал деревья), но при этом значительная часть книги посвящена вопросу о происхождении религиозных и нравственных убеждений. Уолперт отстаивает необычную идею о том, что причинно-следственное мышление является адаптацией, которая требуется для изготовления инструментов. Религиозные убеждения, таким образом, можно рассматривать как распространение причинно-следственных представлений о технологиях на более таинственные явления. Только существо, способное рассуждать о причинах и следствиях, может утверждать, что «эту бурю послал Бог, потому что мы грешили». Хотя отношение Уолперта к религии толерантное, он атеист, который, по-видимому, находит религию скорее сложным для понимания явлением, нежели чем-то увлекательным.

Джоан Рафгарден, работающая в Стэндфорском университете, напротив, увлечена религией. Будучи биологом-эволюционистом, недавно обратившимся в христианскую веру, в своей книге «Эволюция и христианская вера (Evolution and Christian Faith) она пытается объяснить эволюционную биологию собратьям по вере, – рассказывая о том, что известно, что дискуссионно, а что неизвестно, – и рассмотреть, что говорится в Библии о том, что имеет отношение к эволюции. Это грандиозные цели, особенно для книги столь небольшого объема, и собственные взгляды Рафгарден, – состоящие в том, как она пишет, что “открываемое эволюционными биологами посредством исследований и размышлений фактически говорит в пользу христианской точки зрения на природу», – не обоснованы достаточно подробными аргументами.

1.

Среди названных книг сочинение Докинза «Иллюзия Бога» занимает особое место по двум причинам. Во-первых, она наиболее амбициозна. В то время как Уолперт и Рафгарден обращаются к подготовленным группам читателей, – у каждого из этих авторов есть своя аудитория, в одном случае рационалистическая, в другом религиозная, – Докинз выступает как миссионер, ставящий своей целью обращать людей в определенную веру. Он враг религии, он стремится объяснить, почему он стал ее врагом, и тем самым уничтожить этого «зверя». Во-вторых, Докинзу удалось захватить внимание публики в такой мере, о какой другие писатели могут только мечтать. Его книга включена в список бестселлеров, составленный газетой «Нью-Йорк Таймс», статья о нем только что появилась на обложке журнала «Тайм».

Первая книга Докинза «Эгоистичный ген» (1976), имела сенсационный успех. В этой книге, написанной как введение в теорию эволюции, объясняется целый ряд алогичных результатов, в том числе рассказывается, как такой процесс как естественный отбор по Дарвину, – процесс, казалось бы, эгоистичный, – объясняет развитие альтруизма. Самое главное достоинство книги состоит в том, что Докинз изложил эти биологические теории, – частью достаточно сложные, – поразительно ясно. (На мой взгляд, это лучшая из всех когда либо написанных работ научно-популярного жанра). Опубликовав еще несколько популярных книг по дарвинизму, в последние годы Докинз обратился к более масштабным проблемам. В таких работах как «Расплетая радугу» (Unweaving the Rainbow, 1998) и «Служитель дьявола» , 2003),он исследует наше чувство удивления перед миром природы и, во всё большей степени, ту напряженность, которая существует между наукой и религией.

В своей новой книге Докинз продолжает развивать эту последнюю тему. Он со всей очевидностью полагает, что его образование и опыт работы в области естественных наук позволяет ему делать далеко идущие выводы о религии, и в «Иллюзии Бога» он излагает эти выводы в форме, напоминающей все более громкий сигнал пожарной тревоги. Докинз считает религию не только чистой ерундой, но чрезвычайно вредной ерундой, даже «весьма злой» силой в этом мире. Мишень его нападок – не столько организованные формы религии, сколько вся религия вообще. А что касается организованных форм религии, он нападает не только на экстремистские секты, но и на умеренные религиозные группы. Он фактически утверждает, что воспитание детей в какой-либо религиозной традиции равносильно насилию над ними.

Книга Докинза начинается с описания того, что он называет Гипотезой Бога. Это мысль о том, что «вселенная и всё в ней» было задумано некоторым «надчеловеческим, сверхъестественным разумом». Этот разум может быть личностным (как в христианстве) или безличным (как в деизме). Докинза интересуют не детальные характеристики Бога, о которых говорится в какой-либо религии, а вопрос о том, может ли быть оправдана какая-либо форма Гипотезы Бога. Его ответ таков: почти со всей определенностью нет. Хотя он целит в большую мишень, он рассуждает в основном о христианстве – отчасти потому, что эта вера часто боролась с наукой, отчасти потому, что эта религиозная традиция ему известна лучше всего (он был воспитан как англиканин).

Первые несколько глав «Иллюзии Бога» посвящены философским вопросам. Докинз кратко рассматривает традиционные философские аргументы в обоснование существования Бога, от Фомы Аквинского до аргументов биологического замысла, которые выдвигались до появления теории Дарвина, а также традиционные возражения против этих аргументов. В одной из последующих глав, под названием «Почему Бога почти со всей определенностью нет», Докинз сам берет на себя роль философа, выдвигая главный аргумент своей книги. Гипотеза Бога, говорит он нам, читателям, почти полностью «исключается законами вероятности». Для иллюстрации Докинз привлекает то, что он называет Окончательной Жертвой Боинга-747. Это вариация на тему стандартного аргумента креационистов. Остроумно передергивая этот аргумент, Докинз заявляет, что теперь он приводит нас к такому умозаключению, которое противоположно заключению креационистов.

Креационисты рассуждают следующим образом. Живые существа чрезвычайно сложны. Даже простейшие из живущих сегодня организмов, такие, как бактерии, гораздо сложнее чего-либо из того, что обнаруживается в мире неживой природы. Все организмы являются носителями генов, построенных из повторяющейся молекулы, такой, как ДНК (которая сама по себе очень сложна).

Но ДНК сама по себе не составляет какого-либо организма. Организмы содержат в своем составе множество различных белков (которые, в свою очередь, составлены из аминокислот), а также других молекул, которые помогают образовывать структуры, такие, как клеточные мембраны. Более того, все эти составляющие должны быть расположены определенным правильным образом: мембраны с внешней стороны живой клетки, а ДНК с наружной стороны, и так далее. По мнению креационистов, мысль о том, что столь сложно организованные структуры могли возникнуть естественным образом, без вмешательства разумного замысла, абсурдна. В частности, утверждают они, вероятность того, что жизнь могла спонтанным образом организовать сама себя, практически близка к нулю. Для наглядности они предлагают аналогию: мысль, что жизнь могла возникнуть естественным образом, – это все равно что мысль о том, что смерч, обрушившийся на склад металлолома, мог собрать Боинг-747. Строго говоря, такое событие не является невозможным, но его вероятность столь ничтожно мала, что, с точки зрения креационистов, оно не заслуживает серьезного рассмотрения. [1]

Вариация Докинза на этот аргумент включает ход, напоминающий прием дзюдо, посредством которого он оборачивает логику рассуждения против самой себя. В частности, Докинз заявляет, что если отвергнуть объяснение происхождения жизни естественным путем и заменить это объяснение предположением о Божьем замысле, то это ставит нас перед гипотезой, которая еще менее вероятна, чем естественнонаучная, а именно:

Предположение о Боге, сконструировавшем сложно организованные структуры, неприменимо для объяснения их возникновения, потому что любой Бог-конструктор, способный что-либо сконструировать, должен быть сам достаточно сложным, и для того, чтобы объяснить эту сложность, также потребуется объяснение.

Короче говоря, только сложные объекты могут конструировать более простые; поток информации не может течь в обратном направлении – так, чтобы простые объекты конструировали сложные. Но это означает, что любой Бог-конструктор должен быть более сложным – и, таким образом, еще менее вероятным, – чем та вселенная, которую, как предполагается, объясняет предположение о его существовании. Этот аргумент, заключает Докинз, «близок к доказательству того, что Бог не существует»: вероятность Гипотезы Бога исчезающе мала для того, чтобы эта гипотеза была верной.

Вторую половину книги «Бог как иллюзия» Докинз частично посвящает обсуждению практикуемой религии. Неудивительно, что он может сказать об этом мало хорошего: с его точки зрения религия – корень многих зол, и ее исчезновение из этого мира было бы безусловным добром. Религия, говорит он нам, определенно не является источником норм нашего поведения (на самом деле, заявляет он, Бог Ветхого Завета чудовищен), и в моральном отношении верующие не лучше неверующих; фактически они могут быть даже хуже. Докинз угощает нас историями о том, как полицейские-христиане угрожают атеисту избиением, приводит статистику более высокого уровня преступности в регионах с религиозным населением и утверждает, что учитывая религиозно инспирированные насилие и терроризм, «мы должны обвинять саму религию, а не религиозный экстремизм – как будто существует какое-то ужасное извращение настоящей, достойной религии». В конце книги Докинз выступает в защиту нравственности, свободной от какой-либо веры, и предлагает свои собственные Десять Заповедей. (Например, «Не внушай своим детям никаких принципов» и «Наслаждайся своей собственной сексуальной жизнью (при условии, что она не вредит никому другому»).

Как вы, вероятно, заметили, когда Докинз обсуждает религию, он фактически представляет собой некоторое тупое оружие, для которого унитарии и те, кто бросает бомбы в клиники, где производятся аборты, практически неотличимы друг от друга. Менее очевиден тот факт, что в вопросах о Боге Докинз не проявляет заметного нонконформизма, особенно по отношению к среде ученых, подобных ему (а в этой среде – особенно по отношению к подобным ему биологам-эволюционистам). Действительно, Докинз любит приписывать некие скрытые мотивы тем ученым «школы Невилла Чемберлена» тем ученым, которые не склонны заходить в вопросах войны с религией так далеко, как он сам: он предполагает, что они виновны в лицемерии, политических играх и погоне за наградами Фонд Темплтона, которые присуждаются ученым, симпатизирующим религии [2]. Единственный мотив, который Докинз, судя по всему, не принимает всерьез, – это искреннее несогласие с ним некоторых ученых.

Несмотря на мое восхищение многим из того, что содержится в работе Докинза, я, к сожалению для него, принадлежу к ученым, которые должны отделиться в этих вопросах от той группы ученых, к которой принадлежит он. На самом деле «Бог как иллюзия» содержит, по моему мнению, множество слабых мест. Хотя однажды я назвал Докинза профессиональным атеистом, я вынужден после чтения его новой книги заключить, что он более дилетант, нежели профессионал. Я не претендую на знание о том, есть ли в мире что-нибудь кроме того, что нам ясно, и, в той мере, в какой я не имею противоположных сведений, общее заключение Докинза верно. Но эта книга далеко не убедительна.

2.

При чтении книги больше всего разочаровывает то, что Докинз ни в каком отношении не рассматривает религиозное мышление серьезно. Это, безусловно, странно для исследования вопроса о Боге в масштабе целой книги. Но в этой проблеме отражается высокомерное отношение Докинза к качеству религиозного мышления. Докинз склонен отметать простые выражения веры как низменные суеверия. Его выводит из себя вера религиозных фундаменталистов, но при этом он также склонен отвергать более сложные проявления веры как софистику (он, например, нетерпим к тщательной аргументации теологов). Но если простая религия – проявление варварства (и, таким образом, не стоит того, чтобы серьезно размышлять о ней), а сложная религия ведет к спорам (и, таким образом, точно так же не стоит того, чтобы серьезно размышлять о ней), то из этих предпосылок неизбежно вытекает, что вся религия вообще не стоит того, чтобы серьезно размышлять о ней.

Отсюда результат: «Бог как иллюзия» – книга, нигде прямо не обращенная к оппонентам. В книге Докинза вы не найдете серьезного исследования христианской или иудаистской теологии (известно ли ему, что Августин Блаженный еще в начале пятого века отвергал буквализм толкования Библии?), вы не найдете в ней попыток продолжить философские дебаты о характере религиозных суждений (подобны ли они обыденным утверждениям о повседневных событиях?), вы не увидите стремления по достоинству оценить сложную историю взаимодействия Церкви и науки (известно ли ему, что Церковь играла важную роль в возникновении неаристотелевой науки?), и вы не увидите попыток понять даже простейших религиозных точек зрения (действительно ли Докинз верит, что христиан, как он говорит, следует шокировать, чтобы они узнали, что они смертельно больны?).

Вместо всего этого Докинз написал книгу, явно, даже вызывающе явно, обывательски-отсталую. Интеллектуальный мир Докинза, судя по всему, заполнен предпочтениями Дугласа Адамса, автора «Путеводителя для путешествующих автостопом по галактике», и популяризатора науки Карла Сагана [3], которых он многократно цитирует. Эта группа ученых отличается о группы таких мыслителей, как Уильям Джеймс и Людвиг Витгенштейн – они оба жили после Дарвина, оба испытывали трудности в вопросах веры, и у обоих было что сказать о религии, больше, чем могли сказать Адамс и Саган. Докинз уделяет большое внимание тому, что можно охарактеризовать всего лишь как интеллектуальные банальности: «Был ли у Иисуса Христа биологический отец или его мать в момент его рождения была девственницей? Вне зависимости от того, сохранилось ли достаточно свидетельств для решения данного вопроса, это вопрос строго научный» [4].

Пустота, образовавшаяся в результате отказа Докинза серьезно рассматривать религиозное мышление, должна быть чем-то заполнена, и в «Боге как иллюзии» она заполняется ненужным цитированием, письмами из личной переписки, и, по большей части, многочисленными байками. Обсуждение силы религии при утешении людей Докинз прерывает историей о священнике из Эмплфорда, который обрадовался, узнав, что его друг при смерти; рассуждениями о том, почему стран, в которых разрешена эвтаназия, как, например, Голландия, так мало (по его предположению, из-за религиозных предрассудков); рассказом о медицинской сестре, которая сказала Докинзу, что верующие боятся смерти больше, чем неверующие; сообщением о количестве дней освобождения от чистилища, которые римский папа Пий Х допустил для кардиналов и епископов (соответственно, двести и пятьдесят). Эти и подобные истории занимают четыре страницы. Создается впечатление, что куда-то пропал Эгоистичный Ген Докинза – писателя, у которого была возможность провести читателей по пути исследования обескураживающе трудных аргументов, но который использовал байки, не ставшие равноценной заменой этих аргументов, для их иллюстрации.

3.

Одна из причин отсутствия развернутой аргументации в «Боге как иллюзии» ясна: Докинз, судя по всему, в этом не силен. В самом деле, когда он пытается рассуждать философски, он оказывается в кругу целого ряда проблем. Наиболее очевидная – предопределенный набор умозаключений, к которым он заранее твердо решил прийти. Вследствие этого Докинз пускает в дело любой довод, как бы незначителен он ни был, который, как ему представляется, приведет его к назначенной цели, и, как представляется, ценность тех или иных аргументов в основном определяется для него именно этой целью.

Важнейший пример этого – обсуждение Докинзом философских аргументов в защиту существования Бога как противоположных его собственному аргументу против существования Бога, который он представляет читателю как интеллектуальную сердцевину своей книги. Рассматривая аргументы «за Бога», Докинз старательно цитирует многие стандартные возражения на них и пишет, что традиционные доказательства «бессодержательны», «сомнительны», «инфантильны» и «вредны тем, что вводят в заблуждение». Но обращаясь к своему собственному аргументу Окончательного «довода против Бога», основанного на Примере Боинга-747, Докинз внезапно теряет интерес к критическому подходу и пишет, что на этот аргумент «дать ответ невозможно». И вы, читатель, возможно, удивитесь: интересно, почему же остроумный философский аргумент в поддержку предположения о существовании Бога подлежит испепеляющей критике, в то время как аргумент в защиту противоположного предположения получает зеленый свет и считается сокрушительным?

Причина этого представляется ясной. Первый аргумент ведет к умозаключению, которое Докинз ни во что не ставит, а второй ведет к умозаключению, которое доставляет ему удовольствие. Насколько я понимаю, Докинза не заботит тот факт, что в центральном аргументе его книги отражается больше, чем мимолетное воспоминание о тех остроумных философских доказательств существования Бога, которые он отклоняет. Жаль. Он мог бы внести здоровую дозу своего обычного скептицизма в рассмотрение вопроса о том, насколько надежен его собственный Окончательный аргумент, основанный на Примере Боинга-747. Действительно, не надо быть креационистом, чтобы заметить, что аргумент Докинза влечет по меньшей мере две потенциальных проблемы. Во-первых, как уже указывали другие авторы, если он прав, то гипотеза о разумном замысле должна быть в принципе неверна, а противоположная гипотеза естественных причин должна быть в принципе верна. Но с каких это пор естественнонаучные гипотезы подтверждаются философскими упражнениями, а не научно установленными данными? Во-вторых, тот факт что мы, ученые, находим, что некоторая гипотеза вызывает вопросы, – как в том случае, когда Докинз спрашивает: «Кто сконструировал конструктора?» – не может сам по себе определять ее ценность при поиске истины. Ведь возможно, имеет место факт исключительный, характеризующий нашу вселенную и заключающийся в том, что она произошла от некоторого трансцендентного разума, как бы много вопросов эта гипотеза ни вызывала. Объяснения, которые мы, возможно, найдем удовлетворительными, могут рассказать о нас больше, чем о самих этих объяснениях. Почему, например, Докинз не озабочен своим собственным (большим) допущением, что как вещество, так и законы природы могут приниматься просто как данное? Почему это не вызывает вопросов?

Обсуждение идеи о том, что религия поощряет хорошие нормы поведения также насыщено у Докинза упражнениями по применению двойных стандартов. Он цитирует однообразные перечни статистических цифр, свидетельствующих о том, что так называемые «красные» штаты (в которых проживает много консервативных христиан) характеризуются более высокими уровнями преступности, включая убийства, грабежи и кражи, чем «синие». Но посмотрите на то, как он реагирует на предположение о том, что атеист Сталин с товарищами совершал преступления чрезвычайной тяжести: «Мы не занимаемся, – говорит он, – подсчетом количества злодеев, составляющих два соперничающих лагеря злодеяний». Да неужели? Сорок страниц назад мы вместе с автором именно этим и занимались.

Проблемы Докинза в области философии, возможно, связаны с отсутствием у него метафизического воображения. Когда он думает о грандиозных вопросах, которые составляют религию, – вопросах конечного смысла на пределе познанного человеческим интеллектом, принадлежащих к категории наиболее трудно формулируемых, – он видит лишь черное и белое. Несмотря на некоторые попытки затронуть трудноуловимые различия, Докинз почти постоянно отождествляет религию с религиозным фундаментализмом правого толка и буквализмом толкования Библии. Другие, более тонкие возможности религиозного сознания – многообразные формы деизма, мистики или внеденоминационные формы духовности – привлекают его внимание в гораздо меньшей степени. Может быть, Докинз не может представить себе эти возможности настолько ярко, чтобы они серьезно взволновали его.

При этом забавно, что основная – и убедительная – критика Докинза в адрес тех, кто сомневается в принципах дарвинизма, заключается в том, что эти люди страдают аналогичным отсутствием воображения. Например, о тех, кто утверждает, что глаз никак не мог появиться в результате эволюции, так как что-либо менее сложное, чем полностью сформированный глаз, не может видеть, Докинз пишет, что они просто не могут представить себе удивительных путей, которым идет эволюция. В любом случае, когда человек говорит, что кто-то другой страдает отсутствием воображения, это может означать, в частности, что говорящий не может представить себе, что его собственное воображение обеднено. Поневоле напрашивается вывод: тот факт, что такие люди, как Джеймс и Витгенштейн, испытывают личные трудности с религией, в то время как Докинз лишь пожимает плечами, объясняется, по меньшей мере отчасти, тем, что они представили себе возможности, которые от Докинза ускользнули – не исключено, что их предположения были ошибочны, но они, безусловно, гораздо более интересны.

4.

Если отодвинуть философские вопросы в сторону, то, может быть, всё же ключевое эмпирическое заявление Докинза о том, что религия является вредной силой в этом мире, правильно? Или же оно неверно? На протяжении всей книги «Бог как иллюзия» Докинз напоминает нам об ужасах, творившихся во имя Бога, от открытых военных действий до преследований религиозных меньшинств, террористических актов, воспитания детей в духе косности и притеснения людей нетрадиционной сексуальной ориентации. Ни один порядочный человек не может избежать столкновения с порочными поступками, совершаемыми во имя религии. Что ж, мы все согласны: религия может быть плоха.

Но вот ключевой вопрос: плоха по сравнению с чем? И здесь утверждения Докинза менее убедительны, поскольку он не изучает этот вопрос последовательно. Исследования значения религии должны включать целый ряд сравнений: положительных и отрицательных воздействий религии, поведения верующих и неверующих и так далее. Когда Докинз касается какого-либо из этих аспектов, он обычно действует следующим образом: сравнивает религию как практическую деятельность, – в том отношении, в каком религия, изживает себя в неразберихе компромиссов, морального разложения и некомпетентности, – с атеизмом как теорией. Но справедливость требует, чтобы мы сравнивали религию и атеизм либо как два вида практической деятельности, либо как две теории. Вторая из этих двух задач аморфна и, возможно, не поддается решению, и я могу понять, почему Докинз уклоняется от попыток ее исследовать. Но задача сравнения практик религии и атеизма является более простой. И когда мы рассматриваем хотя бы религиозные и атеистические общественные институты, то, я полагаю, исторические факты не показывают нам с полной определенностью, что атеизм ангельски добродетелен. Рассуждения Докинза оказываются неубедительными перед лицом связанных между собой фактов: 1) двадцатый век был веком, когда был поставлен эксперимент секуляризма; 2) результатом эксперимента стало секулярное зло – такое зло, которое, если уж на то пошло, было явно более жестоким, чем то, которое имело место прежде.

Неубедительность утверждений Докинза отчасти обусловлена тем, что его мировоззрение есть мировоззрение викторианской эпохи. Многие авторы отмечали, что он представляет собой своего рода современного Томаса Генри Хаксли. Проблема в том, что наше время увидело такие эксперименты институционального атеизма, от которых стынет кровь. Докинх склонен отмахиваться от преступлений, явявшихся результатом этих экспериментов. Он настаивает на том, что неясно, действительно ли причиной этих преступлений был атеизм. Например, он подчеркивает, что жестокость Сталина, возможно, не была мотивирована атеизмом. Это, конечно, отчасти верно, но это сложный вопрос; особенно сложный потому, что необходимо принять во внимание различные причины явлений при рассмотрении религиозных общественных институтов. (Неужели кто-нибудь действительно верит, что ужасающие взаимоотношения Церкви с нацистами были мотивированы теистическими принципами Церкви?)

Во всяком случае, трудно поверить, что массовые сталинские истязания и убийства священников и монахинь (включая казни через распятие) и маоистские преследования католиков, сочетавшиеся с почти полным истреблением буддизма, никак не были связаны с атеизмом Сталина и Мао. Ни христианские, ни коммунистические общественные институты, разумеется, не являются безгрешными. Но неспособность Докинза видеть разницу в тяжести их грехов, – разницу в порядки величин – наводит на мысль об определенной идеологической предвзятости такого типа, который подразумевает ревностное служение определенному кредо.

Может ли быть так, что современные христиане, регулярно посещающие церковь, хуже в моральном отношении, чем те, кто держится от Церкви в стороне? Да. Ведь и К.С. Льюис в своей книге «Просто христианство» – вероятно, самой читаемой работе в области популярной теологии из всех когда-либо написанных, – допускал такую возможность. Подчеркивая, что Евангелие было проповедано слабым и бедным, Льюис утверждал, что беспокойные души могут прибиваться к Церкви в непропорционально большом количестве. Он также подчеркивал, что по этой причине противопоставлять надлежит не поведение воцерковленных верующих поведению невоцерковленных, а поведение людей до обретения ими религии и после. А по логике Докинза, которая альтернативна этому ходу рассуждения, тот факт, что люди, сидящие у кабинета врача, в среднем более больны, чем те, кто там не сидит, надлежит толковать как обвинение в адрес медицины. («Бог как иллюзия» не содержит свидетельств о том, что Докинз знаком с этим аргументом Льюиса). [5]

В любом случае имеются некоторые основания сомневаться, имеет ли проект Докинза вообще какой-либо смысл. Как метко сказал Т.С. Элиот, задавать вопрос о том, были ли бы мы лучше без религии, означает задавать вопрос, ответ на который узнать невозможно. Вся наша история сложилась под таким сильным влиянием иудео-христианской традиции, что мы не можем представить себе современное состояние общества в отсутствие религии. Но есть еще более глубокий момент, которого Докинз также не замечает. Именно то, что мы подразумеваем под лучшим состоянием нашего мира, обусловлено нашим религиозным наследием. То, что мы, люди Запада, имеем в виду, говоря о лучшем состоянии нашего мира, – и то, что имеет в виду Докинз, как можно понять из его собственных Десяти Заповедей. – это мир, в котором люди могут свободно выражать свои мысли и чувства, а также развивать свои таланты, при условии, что это не посягает на способность других людей делать то же самое. Но это, определенно, не то, как выглядел бы улучшенный мир с точки зрения, скажем, традиционной конфуцианской культуры. Согласно этим традициям, новый улучшенный мир может быть миром, в большей мере позволяющим подавление индивидуальных различий и стремлений. Дело в том, что любые оценки, включая этические, на чем-то базируются, и наши оценки достаточно часто базируются на иудаизме и христианстве. Докинз, конечно, заслужил аплодисменты за свою попытку изобразить лучший мир. Но интеллектуальная честность требует признать, что его нравоучительный образ будущего в значительной степени имеет своим источником именно ту традицию, которую он так презирает. [6]

5.

Один из самых интересных вопросов касательно книги Докинза – для чего эта книга была написана? Почему Докнизу кажется, что, что он может сказать о религии нечто значительное, и что дает ему ощущение, что он обладает тем авторитетом, который, как предполагается, необходим для его высказываний в масштабе целой книги? «Бог как иллюзия» со всей очевидностью свидетельствует о том, что Докинза не может предложить новых значительных мыслей о религии. Аргументы, приведенные в этой книге, может привести любой хороший студент, пролиставший более популярные книги Бертрана Рассела и с ужасом просмотревший видео об изуверских сектах. Разумеется, у Докинза есть право иметь собственные взгляды на Бога, на балет и на валютные рынки. Но я сомневаюсь, что его влечет к написанию книг по последним двум темам.

Причина того, почему Докинз думает, что у него есть что сказать о Боге, конечно, ясна: он биолог-эволюционист. Как все мы знаем, дарвинизм когда-то вступил в шумную ссору с религией. Но, судя по всему, Докинз не учитывает, что этот инцидент возможно был, в некотором важном аспекте, локальным и произошел в определенных обстоятельствах. Другими словами, его можно интерпретировать, по крайней мере, в принципе, по-разному. Например, верующие могут, имея в виду эволюцию, произнести своего рода коллективное «Ну и что?» На самом деле некоторые из них это уже произнесли. Гневная реакция многих религиозных лидеров на дарвинизм была обусловлена целым комплексом причин, включая взаимное невежество спорящих сторон, страх, политические соображения и резкий шок от новой информации. Суть дела в том, что далеко не решен вопрос: неизбежен ли конфликт между принятием механизма эволюции и верой в то, что, как выразился Уильям Джеймс, «видимый мир является частью более обширной духовной вселенной»? Вместо попыток приблизиться к решению этого вопроса, мы с Докинзом, возможно, просто переживаем отзвуки некоторого интересного, но не особенно существенного фрагмента истории викторианской эпохи. Если это так, то эволюционная биология не обрела особо авторитетной кафедры, с которой она могла бы читать проповеди на темы религии.

Ничто из сказанного здесь не означает, что эволюционная биология не может добавлять информацию к нашим взглядам на религию. Она может делать это, и она это делает. Как минимум, она настаивает на том, что Господь действует таинственными способами. В более широком плане она требует отказа от всего, что граничит с буквализмом в толковании Библии. Существуют факты природы, – в том числе тот факт, что люди как вид возникли в африканской саванне несколько миллионов лет назад, – и эти факты не подлежат обсуждению в русле библейского буквализма. Но написанное в книге Докинза выходит далеко за пределы этих утверждений. Причина этого, разумеется, том, что книга «Бог как иллюзия» сама по себе не является ни научной работой в области эволюционной биологии, ни работой по общенаучной проблематике. Ни одно из громких заявлений Докинза о Боге не следует из какого-либо эксперимента или конкретных данных. Это всего лишь его личные разговоры.»

Тем не менее мы не должны делать вывода о том, что между наукой и религией никогда нет и не было дебатов. Стивен Джей Гулд и другие исследователи отстаивают следующую точку зрения: представление о том, что эти две области деятельности четко различаются и поэтому не могут противоречить друг другу, является слишком упрощенным. Между легитимной наукой и документально засвидетельствованной религией имели место и, вероятно, будут иметь место несомненные расхождения во мнениях. Некоторые связанные с этим проблемы имеют эпистемологический характер (Имеют ли своим началом научные и религиозные утверждения просто различные предпосылки – в первом случае материалистические, а во втором нет?), другие проблемы относятся к категории этических (Где мы проводим черту между тем, чего может достичь медицина, и тем, чего ей не следует позволять достигать?). Это трудные вопросы, и, возможно, они вполне заслуживают развернутой дискуссии между мыслителями-учеными и религиозными мыслителями. Но чтобы такие дискуссии давали результаты, их надо будет проводить на уровне, гораздо более соответствующем современным требованиям, чем тот уровень, который Ричард Докинз, как представляется, склонен или способен выдержать.