Мессианское значение типологических псалмов, по Генгстенбергу

По поводу толкования Псалтыря епископа Палладия

Cum consummaverit homo, tunc incipiet: et cum quieverit, aporiabitur. (novis aporiis ungebitur) – Сир.18:6 (Эпиграф бл. Августина и Фр. Делича в их толковании псалмов).

Статьи наши являются в свет по поводу издания почтенного труда Палладия, епископа сарапульского: «Толкование на псалмы, составленное по текстам – еврейскому, греческому (LXX) и латинскому (Вульгате), по учению отцов и учителей св. церкви и дополненное различными замечаниями. Москва, 1872». Любители библейских толкований, конечно, с радостью встретили книгу, насущная потребность в которой так долго чувствовалась у нас. – Псалтирь – настольная книга благочестивого христианина, еще с самого детства, по праву приобретает у нас особенное, преимущественное значение пред всеми другими священными книгами Ветхого Завета; читаемая постоянно в церкви, псалтирь всегда составляла у нас и составляет общеупотребительное и общелюбимое домашнее чтение благочестивых. А между тем псалтирь-то, именно, и менее всех других библейских книг доступна пониманию и правильно-толковому чтению. Конечно, сердце благоговейных чутко, если позволено будет выразиться так, – сердечные излияния и порывы Богодухновенных псалмопевцев легко и сладостно сообщаются чувствам души, приготовленной к тому горячей молитвой, – души пламенной, жаждущей истины, любви, добра... Но кто же не знает безотчетности такого внутреннего, так сказать, понимания божественных тайн? Кто не согласится, что сердце христианина еще более требовательно бывает в такие священные минуты? Да и всем ли всегда доступны они, – эти неземные, необычные радости духа в грешном нашем мире, в особенно в век наш – материальный, чувственный, утилитарный... Словом, нет нужды распространяться о том, каким благом обязаны мы высокопочтенному иерарху, открывшему у нас доступ к отчетливому пониманию общеупотребительной и общелюбимой таинственной священной книги. Дело народного собственно толкования псалтири сделано. Жаль только, если надежды толковника, поставившего себе такую почтенную задачу, встретят некоторые препятствия, к осуществлению своему. Кажется нам, что эта новая книга не дала всех «тех, которые желали бы иметь сколько-нибудь удовлетворительное руководство к объяснению псалмов, но не могут иметь, за недостатком нужных средств и пособий.»¹ Пространно очень толкование, – книга велика и, главное, ценна далеко не всем доступная². О внутреннем достоинстве книги мы не говорим, – не наше собственно это дело; для нас важно самое появление такого труда. Можно бы было распространиться о некоторых явных несовершенствах книги, как например о том, что по местам приведение нескольких разномнений и выдержек из творений разных св. отцов церкви, иногда пространных, служит в ущерб ясного представления прямого смысла стиха или псалма, что автор, открывающий новое дело, не имел в виду новейших западных толковников псалтири ортодоксального направления; что автор не всегда поставлял даже заботою своею уяснение связи изречений и взаимных отношений стихов, и сам иногда как бы колеблется и как бы противоречит себе³. Можно бы все это выставить для тех, кто пожелал, бы подражать Палладию в издании народного комментария. Но не наше, говорим, собственно дело критически относиться к книге, которой именно самое появление занимает нас.

Преосвященный Палладий толковою своею псалтирью дает знать экзегетической науке нашей, что уже наступило время приняться хотя за предварительные научные изыскания о книге библейской, истолкование которой неоспоримо труднее всех других священных книг, хотя и составляет дело насущной потребности, особенно в виду легко уже проникающих к нам западных критических воззрений. Теперь, после появления общенародного толкования на псалмы, естественно, дело нашей науки позаботиться и о научном православно-критическом комментарии, – таком, который бы мог удовлетворять и тех жаждущих истины читателей, которые не все сразу принимают на веру, которые ощущают потребность и самостоятельно усвоить все основания правильности того или другого понимания священного текста, для большей твердости и большего возвышения религиозных чувств своих. Теперь дело нашей науки дать оплот и защиту от всех могущих быть, хотя и слабых колебаний в обществе нашем, подобных тому, какое испытали мы напр. при появлении у нас обольстителя Ренана. Чтобы не смущать читателей, незнакомых близко с западною критикою псалтири, мы умолчим об опасности, могущей угрожать нам, – неприготовленным и даже недумающим о борьбе. Удар сердцу, удар тихому чувству благоговения всего несноснее, всего мучительнее, а псалтирь – книга нашего сердца, – книга возвышенных чувств наших; это – «песни нашей души», как говорит Палладий, « – гласы и вопли духа нашего, подавляемого грехом, удручаемого многими скорбями и напастями»⁴. Все драгоценное нам невольно как-то внушает всегда и непокойную заботливость и какую-то безотчетную боязнь за целость обладаемого нами блага, за неприкосновенность даже сокровища нашего. Когда явилось «Толковое Евангелие» известного экзегета нашего о. Михаила, – не чувствовалось такой тяготы, – не было и нужды делать призыва, подобного нашему. Не чувствовалось тяготы уже по тому одному, что толкование его – плод долговременных, строго-научных и современных специальных занятий делом своим, – что в толковании его, по-видимому положительном, находится и существенно-необходимое (общее) для отражения возражений современной отрицательной критики, как равно и то, что есть лучшего и строгоправославного в новейших западных критикоэкзегетических трудах. Это, можно сказать, популяризация для нашего малоученого общества изысканий наук о тексте Евангелий. Главное же, потому не было нужды делать тогда призыва, подобного нашему, что вместе с общенародною книгою о. Михаил подарил общество наше и строгонаучным исследованием о Евангелиях⁵, которого столь настойчиво требовало время, и сам дал клич о неизбежности обороны, о священной обязанности ученых наших быть стражами доверенного им стада.

Да не посетует на нас о. Михаил, если мы поделимся с читателями некоторыми, довольно, может быть, пространными, выдержками из полного силы воодушевления призыва его к новой деятельности у нас. Нужно заметить, что не при появлении только первой книжки «Толкового Евангелия» и книги «о Евангелиях» о. Михаил высказал всю заботу свою о новых запросах науки, – еще энергичнее решился он поделиться думами своими публично – на докторском диспуте своем. Мы помним то впечатление, которое произвела как на собрание иерархов наших и ученых, так и вообще на всю публику его восторженная речь, и потому не можем не поделиться с читателями нашими и выдержками из речи (и преимущественно этими выдержками), открыто заявившими великую важность и крайнюю необходимость дела, о котором говорим мы по поводу Толковой Псалтири Палладия. «Все слышнее и слышнее раздаются в обществе и отголоски произвольной критики священных Писаний, внося в жизнь разлад и раздвоение религиозного сознания, со всеми печальными их следствиями, и – запросы, в противодействие сему, на здравую, серьезную, православно научную критику. И если для более простых есть настоятельная потребность теперь в простом положительном объяснении Слова Божия или священных книг: то для научно-образующихся и образованных не менее настоятельно нужна сверх того критика священных Писаний, здравая, беспристрастная, православная, или, точнее сказать, обзор и разбор критики на библейские книги разных, так называемых, отрицательных направлений в области библейских наук»⁶. «Чем более жажды слышания или чтения слова Божия, тем повиннее будет пред Богом наука, которая при помощи Божией могла бы удовлетворить этой жажде, и особенно, когда не удовлетворяемые наши будут обращаться к мутным и вредоносным источникам, когда пьющие из этих источников будут отравлять и себя и других»⁷. «Напрасно опасение, что знакомством с отрицаниями можно повредить, можно увлечься и увлечь: гораздо более увлекает таинственность, в которую они облечены, недоступность сферы, в которой они вращаются, поползновение к ним, как к вещам запрещенным, боязливое упоминание о них мимоходом и т. п.; и напротив гораздо безопаснее прямое отношение к ним, внимательное рассмотрение их с исторической и теоретической стороны. Едва ли ошибемся, если скажем, что некоторое сочувствие к ним и нашей публики основывается на неполном, отрывочном знакомстве с ним; а – подойти к нему поближе, всмотреться попристальнее, вникнуть в него, так сказать, в домашнем быту, и красота его, как мнимая, теряет свою обаятельность, и становится человек в должное отношение к нему без увлечения»⁸ . «Еще в первой статье моей о книге Ренана», говорит о. Михаил на докторском диспуте своем, – «статье, написанной в самый разгар увлечения этою книгою и волнения, произведенного ею среди нашего общества, я в общих чертах высказал, что не в этом собственно увлечении и волнении опасность. Это увлечение и волнение показало только, что настала и в этом отношении иная пора, чем прежде, пора – выражусь так – большей возможности таких увлечений и волнений, пора, так сказать, большого удобства увлекаться и – если угодно – потребности увлечений; что, значит, есть возможность и удобство увлечься и более серьезными вещами в этом роде, что, конечно, сопровождалось бы и более серьезными последствиями в духовно-нравственной жизни общества, и что, значит, надобно нашей богословской науке более серьезно, чем прежде, подумать о более действительных, чем прежде, мерах возможного ограждения общества от подобных увлечений и волнений, или, но крайней мере, от более тяжких их следствий. Эти так сказать взрывы отрицания в богословской и в частности библейской науке происходят на Западе периодически, точно вулканические извержения; идет в продолжение известного ряда лет работа сил под землею, скрытно, медленно, для общества мало заметно, и – затем следует взрыв, затем опять подземная работа, и – опять взрыв и т.д. Теперь в район этих вулканических извержений отрицания попала более, чем прежде, и Россия, прежде более строго огражденная от них внешними охранительными мерами, и теперь эти извержения неизбежно будут отзываться на ней сильнее, и потому надобно принимать и более действительные меры к ограждению общества от них, и уже меры не внешние только, ибо время силы, таковых прошло кажется безвозвратно, да они одни и не помогли бы уже теперь, если бы и оставались во всей своей силе, а может быть наделали бы более вреда. Будь новый такой взрыв вулкана, – и никакие внешние охранительные меры не предохранят совсем русского общества от его извержений, без других более серьезных мер со стороны собственно самой богословской науки; а наука богословская и духовная литература, если в прежнем, положении останутся они, опять окажутся несостоятельными и бессильными сделать то, к чему будут временно призваны. А в признаках подготовки подобного вулканического взрыва отрицания разве нет недостатка даже и у нас?... Конечно, все, что у нас говорится и пишется в этом направлении – детский лепет сравнительно с говором западной литературы подобных направлений, но в нашей теперешней литературе этот детский лепет имеет значение вовсе не детского лепета, по крайней мере для большинства нашего общества.» «Было время, когда древний богоизбранный народ в мире и безмятежно, строил свой святой храм и стены своего святого города; потом настало другое время, о котором тогдашний священный летописец замечает, что рабочие, «созидающи стену и носящи бремена с оружием: единою рукою своею творяху дело, а другою держаху меч» (Неем.4:17). Было время, когда деятели русской богословской науки работали почти исключительно только над положительными основами науки и более или менее мирно воздвигали здание ея; наступает время и настало уже, казалось и кажется мне, когда при продолжении постройки надобно наготове держать меч духовный для защиты этой постройки православной науки от враждебных учений и оборонять здание ее мечом критики и апологетического разбора всяческих новеющих учений, враждебных ей.» «Неужели в самом деле мы из ложного самолюбия будем хвалиться зрелостью науки у нас, не богословской, но вообще науки? Неужели мы крепко стоим на научной почве и высок уровень ее у нас? А если не так: то выдержим ли мы сами напор всяческих разрушительных учений? Не упадем ли первые под тяжестью не по силам? Там – на Западе – науки вообще и в частности богословская считает столетиями время своего развития и опыта; там на ряду с представителями и поборниками всяческих отрицательных учений стоят крепкие, выработанные умудренные опытами вековой неустанной борьбы, бойцы, которые неколеблющейся рукой держат в строгой науке знамя истины и защищают его во всеоружии современных знаний, – и таких ратников там целые легионы. А у нас?...» «Работы, работы над наукой, как можно более и скорее, работы нужно, нам! Нам нужно более полное и тщательное изучение западной богословской науки во всех ее направлениях; а для этого нужно более, чем прежде свободы и простора в этом отношении; более – как можно более – доверия к охранительным силам и стремлениям, которые нужно развивать силой слова и убеждения, а не внешними только мерами, особенно в молодых поколениях наших будущих богословов. Нужно усвоить нам плоды западной апологетики: что мешает нам воспользоваться опытом опытных в науке представителей ее там, на Западе. Широкой литературе отрицательных учений там противопоставлена богатейшая литература апологетическая: что препятствует заимствовать силу и богатство ее там, перенести на нашу почву и противопоставить ее распространению отрицательных учений тамошних же у нас? У нас же есть могучий регулятор, который может регулировать верность направления этой науки, в некоторых пунктах иногда колеблющейся в католичестве и протестантстве; это – голос Вселенской церкви, которого не всегда и не во всем слушаются некоторые из западных апологетов, – голос Вселенской церкви, как выражение вселенского христианского сознания, голос, которого так покорно слушается наша церковь, утверждая на нем исповедуемую ею истину. Тогда-то нам можно будет совсем не бояться открытой борьбы с отрицательными учениями; некоторая опасливость должна сделать нас только осторожными, но совсем небоязливыми и нетрусливыми; тогда борьба будет открытие, и будет менее недоразумений между русским апологетом и его русскими читателями, вредящих так много истине и успешности дела. Неизбежны при этом некоторые ошибки, увлечения, промахи, быть может заблуждения, за которыми зорко смотреть должно более печатное публичное слово, а не внешний насильственный запрет и кара. Пусть, будут ошибки и падения – что за беда? Кто выучился ходят прямо и твердо, не упав несколько раз в начале? Где найти борца, который бы навык побеждать других, не будучи сам в начале поборот, или по крайней мере ни разу не поскользнувшись, не пошатнувшись, не упав? – В нравственно практической жизни, даже в высшем проявлении ее – созерцательно аскетической жизни сознается всеми нами неизбежность ошибок, промахов, увлечений, грехов и вообще падений; и чем выше и совершеннее нравственно человек (не по внешности, а в действительности), тем с большей любовью и снисходительностью, относится он к ошибкам и падениям ближнего, идущего по трудной стезе нравственного совершенствования. Что же мы так строги, подчас до суровости, к ошибкам и промахам мысли и слова людей, идущих не менее трудной стезей умственного совершенствования, как будто они менее извинимы, если конечно не злонамеренны?... И так, доверия поболее, доверия к охранительным силам и стремлениям; простору поболее, простору для труда, мысли и слова; поболее любви и снисхождения к невольным ошибкам или вообще несовершенствам дела, особенно на первых порах; работы над наукой более, работы терпеливой, настойчивой, неустанной; тогда и науки у нас будет более, крепче и сильнее будет она. А когда всего этого будет довольно, тогда и победа истины над всякими отрицательными и разрушительными учениями и воззрениями будет и у нас обеспечена и с научной стороны довольно» Тогда и неизбежные бури мысли не так будут страшны, и волнения увлечений не так опасны, каковыми они могут быть в противном случае.»⁹

Что же до сего времени сделано у нас по истолкованию псалтири? – Почти ничего, а близко знакомый с богатством обширной литературы о псалмах западной в праве даже сказать: совершенно ничего¹⁰. Есть у нас только две книги, да и то одна из них не наша собственно. Эта, по видимому, более видная и на самом деле более известная, хотя и вышедшая из общего употребления и уже нечитаемая почти: толковая книга Иринея Псковского, изданная в 1791 году, на славянском языке, под заглавием: «толкование на Псалтирь на три части разделенное.» Дело в том, что почтенный труд Иринея составляет не более, как Самую простую компиляцию толкования на Псалмы католического богослова, начала 17-го века, Беллярмина, по латинскому тексту Вульгаты. Ему современны католические богословы-экзогеты: Генебрард, Ателлий и Де-Мюис (1550–1650 г.)¹¹. Нужно заметить что поименованные экзегеты известны и толкованиями своими на Псалтирь и, при том, толкованиями несравненно лучшими Беллярминова труда, стоявшего как бы, отдельно от них. Генебрард, Аггелий и Де-Мюис обладали серьезным знанием семитических языков и комментировали по тексту подлинному, с критическим отношением к разночтениям текста в древних кодексах и филологически. Беллярмин этот, как толковник католический и собственно Псалтири, известен тем, что он усиливался все псалмы; приписать одному только Давиду – То же самое, без всякого изменения и в нашем славянском сокращенном традиционном переводе его труда. Другая книга о Псалтири у нас – собственно исагогическая, с научными исследованиями, совершенно новыми на, русском языке. Это «обозрение книги псалмов, опыт археологический, филологический, и герменевтический» известного нашего, гебраиста Герасима Павского,¹² 1814 года. С.-Пб. изд. при Св. Синоде, – Труд, по времени своему, необыкновенный, или, лучше – не по вренени труд. Светлым взглядом проникнуто все исследование, обоснованное по всем правилам строгой, православной науки Библейской. Жаль, – слишком коротко исследование, слишком обще по местам. Как будто столь необыкновенное явление у нас в начале нашего столетия было только вызовом на работу, великую важность которой слишком ясно представлял себе известный наш ученый, опередивший время свое. Замечательно с какою искусною и вместе скромною осторожностию приступает он к делу своему: «ныне говорить о священных книгах и песнях духовных,» пишет он в начале исследования, «не есть повергать святое на землю. Ныне, и в сей стране, прославленной благочестием, и некоторым образом, в свою чреду, прославившей благочестие, нельзя опасаться, чтоб кому не показались странными звуки священной псалтири. Сия надежда будет оправданием приемлющего смелость подвергнуть разнообразию общего суда некоторые соображения и мысли, родившиеся при обозрении книги псалмов.»¹³ И неужели ученый не нашел себе подражателей у нас в продолжении целого полустолетия потому только, что он – так разумно смирявший себя ученый!.. Настойчиво советуем удостоить прочтением труда Павского, кто не читал его. После Павского никто не брался у нас за дело, серьезную важность которого хотя и сознавали все (?). Явилось только две небольших статейки покойного Филарета Московского, напечатанные после смерти его – одна, исагогическая, в нашем журнале, (1 кн. 1872 г. «Руководство к познанию кн. Псалмов», другая, экзегетическая, в прошлых годах Прав. Обозрения (объяснение 67-го псалма). Последняя, сравнительно критическим характером своим, хотя и довольно ясно могла бы указать необходимость, скорейшей работы над серьезными, научными исследованиями о Псалтири; но – не указала. И мы рады, что у нас теперь является хотя подготовительный только труд для нового дела, (говорим о небывалом на русском языке почтенном труде свящ. Мих. Боголюбского, – о его критико-филологических замечаниях на текст Псалтири по переводу LXX и славянскому», помещаемых в нашем журнале)¹⁴.

Что же? – Неужели ждать нам, пока крайность заставит? Неужели молчанием вызывать запросы, порождать недоумения и давать силу и развитие сомнениям, может быть начавшимся уже в некоторых слабых или легко относящихся вообще к священному тексту? – Псалтирь читается и поется в общественных церковных богослужениях наших так часто, что невольно обращает на себя внимание всех; а разве ныне тайна, что в церковных собраниях наших нередко участвуют люди, поимени только преданные в послушание веры? – Особенно же не странно предполагать, если не возможности сомнений, то по крайней мере возможности различных недоумений в обществе нашем теперь, когда к пониманию таинственной Псалтири открыт свободный доступ толковником Палладием; – теперь, когда любят читать более рассудком, нежели сердцем, как бы ни была благочестива книга; – теперь, когда не новость уже свободное отношение к Библии многоученого Запада, – когда не новость уже и разлад в семейной и общественной жизни, производимый легким, а под час и дерзким отношением к религиозным началам нашим. Чего же ждать? Чего бояться? Полемики разве страшимся мы, – опровержений исследований наших? Напрасный страх, – кому неизвестно, что в полемике-то собственно и раскрывается всего легче истина. Напротив, споров бы больше научных нужно нам, открытых заявлений разномыслиях наших, – открытых обсуждений занимающих, а под час и томящих нас вопросов. Надо же когда-нибудь, и придется жертвовать авторским самолюбием своим. И странно, на самом деле, ведется духовно-литературное дело у нас! – едва придет писателю хотя и серьезно-ученому, новая светлая исто-православная мысль, сей час же спешит он всячески оградить себя всевозможными аргументами, всевозможными хотя и отдаленными доводами авторитетов и под час даже искусно рассчитанным двусмысленным изложением нового взгляда своего, как бы сам испугается себя. А из чего вся эта суматоха и пустая трата времени и бумаги? – Из того, чтобы не возражали нам, не учили нас, – чтобы не занимающемуся специально не было возможности указать открыто кажущуюся несостоятельность нового Взгляда. Словом, мы как нарочно согласились всевозможными способами не допускать развития у нас научных изысканий и исследований, большей критической основательности в исследованиях и более совершенной полноты и правильности в изысканиях научных....

Конечно, мы, собственно не решимся и даже не посмеем открыто начать дело православно-критических исследований о Псалмах теперь. Боязливо, нерешительно и осторожно выступив пред публикою с письменною непритязательною экзегетическою деятельностию своею по Новому Завету¹⁵, мы очень хорошо понимаем все трудности, – сравнительно мало разработанного авторитетными западными учеными, Ветхого Завета и преимущественно – все трудности книги Псалмов. Нужно слишком много работы, слишком много долговременных, усилий, чтобы поделиться печатно православно-критическим комментарием на Псалмы, возможно полным и совершенным, строго научным и современным. Словом, кажется, не наше это дело¹⁶.

Мы только можем быть готовы предложить любителям научных исследований о Библии опыт образца или лучше сказать опыт примера строго Православного критического изучения Псалмов не иначе, как под непосредственным руководством какого – либо известного западного экзегета ортодоксального направления – ведь мы ступить боимся сами, й в таком случае, чем неподвижно стоять, пусть поучимся у тех, кто ходит свободно. – Мы избрали почтенного старца Генгстенберга (E. W. Hengstenberg – †.1869). Имя его давно известно у нас между нашими учеными и труды его, особенно те, с которыми мы преимущественно имеем дело здесь, издавна составляют у экзегетов и наших настольные руководительные книги. Это отец церковной, супранатуральной Богословской школы и собственно нашей ортодоксальной Библейской науки в Германии. Знаменитые ученые, известные у нас: Толюкк¹⁷, Гэрике¹⁸, Рудельбах¹⁹, Делич²⁰, Кэйль²¹, Эбрард²², Гофман²³, Баумгартен²⁴, Куртц²⁵, Филиппи²⁶, Каспари²⁷ – все последователи, подражатели, ученики Генгстерберга, хотя и с различными несколько оттенками (незначительными впрочем) в развитии Генгстенберговых начал науки о Библии²⁸. Значит, есть у кого поучиться, чтобы познакомиться поближе с руководителем нашим и, особенно, с значением его в новом деле нашем, достаточно прочесть, что пишет о нем наш строго-ученый толковник о. Михаил в докторской диссертации своей: «В третьем десятилетии нынешнего века, когда уже достаточно обнаружили направления и стремления философско-богословских школьных воззрений, сильно подрывавших церковный супранатурализм, но еще не обличивших своим крайним развитием несостоятельности своих собственных стремлений, а потому заманчевых и завлекательных, почувствовалась настоятельнейшая потребность и у супранатуралистов образовать свою школу для проведения и развития своего воззрения с университетских кафедр, и для критики других направлений. Она и образовалась как будто независимо ни от какой особенно выдававшейся лйчности, а просто под влиянием убеждений, господствовавших в чистом протестантстве. Но вскоре, по своим талантам учености, обширной и неутомимой деятельности, во главе ее явился берлинский профессор Генгстенберг, читавший лекции и действовавший некоторое время в одном университете с Гегелем и Шлейермахером. С обширной эрудицией, с живым, бойким пламенным даром слова, с редкою смелостью и непреклонной решимостью, он начал свою решительную речь в пользу чистого, безусловного супранатурализма в Библии, и прямо стал в решительную и запальчивую оппозицию и полемику со всеми, кто с какой-нибудь стороны покушался подрывать основы супранатурального воззрения, т. е. вступил в полемику с помянутыми школами и всеми их оттенками, со всеми проявлениями школьного философствующего богословия и экзегеса. Нужна была смелость и решительность, чтоб так выступить в то время лихорадочной деятельности школьной философии и богословия. Но решительное слово, прямое, определенное, имеет часто магическое действие, и всегда находит себе приверженцев, последователей и подражателей. Около Генгстенберга сгруппировался замечательный круг людей; подготовленных ко всякой полемике, и серьезно, душевно преданных делу супранатурализма. Дети рационалистов перебежали точно также под знамя решительного слова протестантской ортодоксии, как отцы их бежали под знамя рационализма, а порой и самые отчаянные рационалисты переходили на сторону супранатурализма. Сюда пристали и многие нерешительные прежде люди, растерявшиеся было в волнах философской бури и потом образумившиеся. Само собою, разумеется, что как скоро Генгстенберг и ему сочувствующие выступили с решительным словом, в защиту церковного воззрения на Библию и христианство, воззрения чисто супранатурального, на них, особенно на Генгстенберга, нападали все – партии, с их оттенками, стоявшие под влиянием философий школ, и завязалась решительная полемика. Много пришлось терпеть Генгстенбергу особенно от людей, любящих, вместо серьезных, историческим доказательств, философскую, и не философскую брань и ругательства! Как только его ни называли, сколько насмешек, брани, острот и пр. должен был он вынести! Но смелости и диалектики у него много, эрудиция его огромна, и – он отплачивал своим недругам той же самою монетой, резко отбивался от всех и энергически противодействовал напору крайних школьно-философских воззрений. Усилившаяся школа энергически поддерживала его в борьбе и полемике с замечательным единодушием, несмотря на некоторые незначительные разногласия в решении частных вопросов. И литература этой школы, останется надолго великим сокровищем, тогда как литература школьных воззрений быстро поступает в архивы, как явления минуты, не имеющие постоянного до истинности своей значения²⁹.

Но не одно только важное значение Генгстенберга и не одно только строго ортодоксальное направление его заставляет нас избирать его в руководители нашего дела и в наше время; – ко всем достоинствам его, он несравненно проще и доступнее, нежели новейшие авторитеты того же напраления, как напр. Делич, и статьи наши, составленные под руководством Генгстенберга, легко могут читаться несравненно большим числом желающих и любителей у нас.

Стоит заметить еще, что задача наша, как видно из всего хода этой статьи нашей и самого заглавия частей; состоит не в одной только свободной компиляции Генгстенберга, а, вместе с тем, и в критическом отношении к его взгляду и именно на псалмы Мессиански-топологические, – сообразно с новейшими изысканиями о сем, преимущественно же сообразно с насущными требованиями выставленного нам нового вопроса.

*****

Мы избираем собственно исследования Генгстенберга о двух более известных и более употребительных псалмах: 44-м и 71-м, и притом же, сравнительно, более простых и понятных; для нашей цели не могут идти псалмы, о которых, как Пс.67, можно сказать вместе с Де-Мюисом: «tot ferme scopuli, tot labyrinthi, quot versus, quot verba. Non immerito crux ingeniorum, et interpretum opprobrium dici potest»³⁰ Притом же в исследованиях о 44 и 71 пс. особенно строг и православен Генгстенберг, и эти именно псалмы более известны у нас, как несомненно типологические. Еще Павский в труде своем 1814 года, изданном «при Святейшем Синоде», говоря о псалмах такого характера, с полнейшею уверенностью приводит даже в пример очевидный избранные нами псалмы. – «Второй род пророческих псалмов», пишет он, «в которых смысл пророчественный сокрыт под происшествиями и лицами церкви Иудейской тогдашних времен. Пророк от чувственных и видимых происшествий возносится к духовным и невидимым, от настоящих к будущим, и притом с быстротою непостижимою. Ибо в Духе все едино, просто и неделимо. Тогда историческое Лицо и происшествие остается только случаем; полной истины искать надлежит в будущих происшествиях. Так Давид в Пс. LXXI, вознося к небесам молитву о сыне своем Соломоне, возведенном на царство, от Соломона и его царства воспаряет духом к царству Сына Божия, царству вечному, объемлющему все концы земли, царству мирному и вожделенному, которое снидет яко дождь и яко роса на жаждущую землю, соберет расточенных, сынов Адама во едино, и приведет Богови. Подобным образом один из сынов Кореовых, воспевая в XLIV пс. брак царя с дщерию царевою, благодать изливающуюся на устах его, его славу и величие, переносится духом к Царю царей, Иисусу, в котором сосредоточивается всяка власть на небеси и на земли, описывает блаженство церкви, которую он обручил себе воплощением, повелевает ей забыть люди и дом отца своею – забыть ветхого Адама, дабы возжелал ея доброты вторый Адам, Господь с небесе».³¹

Сhristologie des Alten Testaments und Kommentar über die Messianischen Weissagungen der Propheten. Von. E. W. Hengstenberg. Berlin 1829. Thet. S. 109–127.

Commentar über die Psalmen. Von. E. W. Hengstenberg. Berlin 1843. Bnd. II, S. 396–430.

Прежде всего – о содержании псалма.

Сказав в предисловии несколько слов о полноте чувств сердца своего и о повиновении языка своего Духу движущему им (2 ст.), псалмопевец прямо начинает песнь свою о славе знаменитого царя, краснаго добротою паче сынов человеческих. Обладая неизреченною красотою, этот царь славится необыкновенно сильною и приятною речью своею, храбростию и праведностию (3–6 ст.). Его царство вечно, и вечно блистательно это царство, – вечно славному царю воздаются всевозможные почести и награды за великие заслуги его (7–9 ст.). Величию его соответствует блеск домашней обстановки его: облеченный в великолепные одежды, среди роскоши дворца он окружен женами-царицами, – все дочерями царей. Между ними невеста царя в пышном убранстве из Офирского золота с Евр. подл.), она восседает одесную престола и явно выдается пред всеми другими царскими дочерьми (10 ст.). Указав великолепие одежды этой новой царицы, псалмопевец обращает далее речь свою к ней, призывая ее к горячей любви и преданности господину ее и царю, – призывая к пожертвованию для него всем дорогим и близким сердцу: Слыши дщи и виждь и приклони ухо твое, и забуди люди твоя и дом отца твоего.

«И Господь (царь) подарит тебя любовию своею», продолжает псалмопевец, «и народы славящиеся богатством поклонятся тебе» 11–13 ст.). Далее описывается величие невесты, когда она, сопровождаемая ликованием и веселием преданных ей подруг, в роскошно убранной золотой одежде приводится к царю (14–16 ст). Псалом заключается обращением к царю: а) обещанием ему такого потомства, которое, по назначению его, будет обладать всею землею и б) уверенностью певца в том, что эта хвалебная песнь будет прославлять столь великого царя и у всех других народов и в самой отдаленной будущности (17–18 ст.).

Много существует различных суждений о лице царя, воспеваемом в этом замечательном псалме. Большая часть древних христианских толковников с полнейшей уверенностью утверждали, что лицо это – Царь этот есть и не может быть никто иной как Мессия, царство которого так пламенно ожидалось Евреями. Из толковников позднейшего времени такого же взгляда на предмет настоящего псалма держались: Михаэлис³², Рунге³³, Рингельтаубе³⁴, и еще некоторые малоизвестные³⁵. К последователям древнецерковного воззрения должно причислить и Розенмюллера³⁶, хотя в первом издании комментария своего он и не решался разделять древнее возрение большинства на псалом 44-й; во втором издании комментария он с особенною силою выражает согласие свое с древлеотеческим толкованием; «толкователи», говорит он, «обясняющие псалом этот не о Мессии, не могут сделать никакого законного требования в пользу здравого понимания или обяснения»³⁷, В новейшее время, совершенно наоборот, – большая чясть толковников защищают значение 44-го нсалма не Мессианское, и при том так, что, противореча древне-церковному воззрению, они противоречат и сами себе. Одни из них принимают псалом брачною песнию, воспетою или при бракосочетании Соломона с иноземною царскою дочерью (всего скорее с дочерью египетского царя), или при бракосочетании какого либо царя Персидского; так утверждают напр. Гроций, Дерезер³⁸, Кайзер³⁹ (о Соломоне) и Августи⁴⁰ (о Персидском царе). Другие, напротив, не считают необходимостью видеть указание в псалме на брак царя и принимают псалом собственно хвалебною песнию царю, в которой о женах его и о преимущественно выдающейся царице говорится только по требованию особого рода поэтического изображения славы и величия царя. Кто прославляемый царь, относительно этого опять разногласие: одни из толковников хотят видеть в 44-м псалме речь о каком-либо израильском царе, (о каком именно – определенно никто не говорит, другие непременно о царе персидском (опять тоже неизвестно о каком)). Из первых известен Додерлэйн⁴¹, замечательный тем, что в раннее время деятельности своей, в auctar. ad Grotium, он строго держался мессианского значения псалма и даже ревностно защищал такой взгляд свой⁴²; из вторых – Розенмюллер в первом издании комментария своего и Де Ветте⁴³.

Беcпристрастное критическое исcледование о 44 псалме может оправдывать одно только его значение – пророческое, и именно Мессианское. И вот твердые основания такого обяснения псалма. (Прямыми собственно возражениями отрицательной критики мы займемся после).

I) В пользу этого именно одного обяснения говорит свидетельство предания. Не только Халдейский парафраст с решительностью указывает Мессианское значение 44-го псалма, тоже самое отношение к псалму можно находить и в других древних Иудейских писаниях и притом в многочисленных местах. См. собрание этих мест у Шоттгена⁴⁴.

Даже большая часть новых Иудейских толковников, как напр. Известные – Авраам бен-Эзра и Давид Кимхи, основываясь на предании, принимают одно только Мессианское значение 44-го псалма. Эти единогласные свидетельства предания Еврейского могут освещать для нас и отношение самой глубокой древности к настоящему псалму; очевидно, они открывают собою и свидетельства древней Ветхозаветной иудейской церкви о псалме 44-м. Решительно нет возможности думать, чтобы собиратели псалмов внесли настоящий псалом в богослужебную книгу свою, если бы он был только брачною песнию, составленною на случай бракосочетания какого-нибудь израильского царя, или, еще более, песнию, составленною каким-нибудь льстецом в похвалу неизвестного персидского царя⁴⁵. Представляющие предметом похвал, расточаемых в этом псалме, како-либо персидского царя, очевидно, не могут устоять против важности такого доказательства. Если бы предметом псалма был израильский царь – Давид, или Соломон, или другой какой-нибудь из славнейших, то можно бы еще против нашего обяснения сделать возражение, имеющее некоторый вид правдоподобности; как напр. делает это Штарк⁴⁶: можно было бы сказать, что во время собирания псалмов подлинный смысл 44-го псалма был забыт и псалом этот принят в общий состав псалтири, для употребления при богослужении, по ложному, но уже господствовавшему в то время мистическому обяснению его. Если же лицо, воспеваемое в псалме, какой-нибудь персидский царь, который без сомнения не мог жить в другое время, как только тогда, когда Иудеи вошли уже в близкие отношения с Персами, т. е. после уже вавилонского плена; то собиратели псалмов и писатель этой песни, конечно, были современниками. И, в таком случае, мы имели бы неоспоримое право обвинять составителей канона псалтири в том, что они не по незнанию и не по заблуждению, а вполне сознательно приняли в сборник богослужебных псалмов такую песнь, которая, коль скоро относить ее к человеку, хотя и великому и славному, заключает в себе явное богохульство как мы и увидим сейчас.

Несомненно, что Иудеи, наученные несчастием и раскаявшиеся в плену вавилонском, после плена с отвращением избегали всего, что могло быть хотя сколько-нибудь оскорбительным для чести и славы Единого Истинного Бога их; несомненно, что в плену и особенно после плена у Иудеев образовалось презрение и ненависть ко всему, что не было народною принадлежностию их, – несомненно, что вавилонский плен воспитал в Иудеях непреклонную национальную гордость. Если так, (а с этим все согласны), то кто же может усумниться в богохульном значении для Евреев 44-го псалма, как хвалебного гимна какому бы то ни было персидскому царю?

II) Мессианское значение 44-го псалма утверждается свидетельством Нового Завета. Апостол Павел в послании к Евреям приводит 7 и 8-й стих 44 го псалма, как несомненно пророческого, говоря: о Сыне Божием сказано: престол Твой, Боже, во век века; жезл царствия твоего; жезл правоты. Ты возлюбил правду и возненавидел беззаконие; посему помазал Тебя, Боже, Бог Твой елеем радости преимущественно пред соучастниками Твоими (Евр.1:8–9). Этими словами псалма Апостол Павел доказывает превосходство Господа нашего Иисуса Христа пред Ангелами, о которых пред сим приводит он богодухновенное же свидетельство псалма 103-го: об Ангелах сказано: Ты творишь Ангелов своих духами, и служителей своих пламенеющим огнем (Пс.103:4 – Евр.1:7). О простом приспособлении слов псалма здесь не может быть и речи, так как в этом случае довод новозаветного писателя в учении о Мессианском достоинстве Иисуса Христа терял бы всю свою силу и приведение им изречений псалмопевца, очевидно, было бы совершенно бесполезно⁴⁷:

III.) Еще значительнее доказательства Мессианского значения 44-го псалма из внутренних признаков его, – из самого текста псалма. Выясним, что говорится в 44-м псалме о Мессии и что совершенно противно приложению его к земному какому-либо царю, – в том порядке, в каком находятся эти места в самом псалме,

1) В первом стихе псалма – в надписании его, между прочим, читаем liwenei korach (либэней-корах) «кореовым сынам»⁴⁸. Если этот псалом не хвала Богу и не песнь о Мессии, а стихотворение, написанное на случай и по поводу события, принадлежащего к разряду обыкновенных дел мирских; то как оно могло быть передано служившим при храме «сынам Кореовым» для введения его в употребление при богослужении⁴⁹? Нет возможности предполагать, чтобы стихотворение, посвященное Соломону, по случаю бракосочетания его, или похвальная песнь, каким либо льстецом написаннная в честь персидского царя, употреблялась в общественном еврейском богослужении; нет возможности предполагать, чтобы Евреи решились «осквернять» таким образом святилище свое. Некоторые из противников, как напр. Штарк⁵⁰, сознавая всю силу и важность такого доказатества Мессианского значения 44-го псалма, приходят к мысли, защищая себя, что слова надписания liwenei korach не подлинны и составляют позднейшую прибавку. Очевидно, мнение это вынужденное, произвольное⁵¹.

2) В надписании же, далее, псалом называется maschil (масхил) – «учением»⁵² или песнию в разум⁵³. Де Ветте уверяет, что слово maschil должно переводить только словом «стихотворение»; что «учительное значение 44-го псалма не может указывать это надписание, как думали большая часть древних толковников, потому что в таком своем значении оно явно не соответствует содержанию всех псалмов, известных с этим надписанием». Мысль свою Де Ветте утверждает таким филологическим доказательством: «по Еврейскому словоупотреблению maschil – intelligentia, doctrina (разумение, знание, искусство, – учение) может означать вообще «стихотворение»; так как соответствующее сему арабское слово, которое значит и intelligentia (искусство-разумение) собственно и poesis (Поэзия, стихотворение)⁵⁴. Против такого обяснения говорит уже те, что Part. Hiph. – причастие формы гифил maschil никогда не употребляется как существительное (nomen), в значении scentia, doctrina (знание, учение). Что касается аналогического довода, то им одним, без сомнения, нельзя доказывать, что слово «премудрое» может стоять просто вместо слова «стихотворение». Псалмы, надписанные словом maschil, конечно, имеют между собою сходство в какой-либо общей особенности, но указание на это общее, естественно, мы должны искать в названии их, как характеристике, а не наоборот – не в разнообразных частях состава их отыскивать подлинное значение общего надписания, что может помочь одному только произволу в толковании. Между тем в 46 псалме (по евр. Библии 47) есть такое место, которое с очевидностию показывает, что слово maschil или maskil нет возможности переводит общим словом «песнь»⁵⁵: Пойте Богу нашему, пойте; пойте цареви нашему пойте. Яко царь всея земли Бог, пойте разумно – saberu mashil (Пс.46:7–8). Кроме объяснения Де Ветте существует еще другое обяснение надписания maschil: по сличению этого слова с арабским simiers, comparata fuit (подобная, сличена – собрана б.), ему дают значение «запутанной – образной речи». Кроме того, что такое толкование легко опровергается содержанием псалмов, надписанных cловом maschil, оно не может быть признаваемо верным еще потому, что, при определении значения столь часто встречающегося слова отнюдь нельзя и никто не имеет права пренебрегать его общеизвестным еврейским словоупотреблением»⁵⁶.

Правильный и основательный перевод надписания, maschil может быть только словами: «благочестивое или священное стихотворение». Вот доказательства точности такого перевода: а) Прежде всего этимологическое; глагол hischil (гисхил, sachal – сахал в 4 форме «гифил») первоначально значит: «иметь прозорливость, быть благоразумным, рассудительным», но, по отпечатлевающемуся в языке Евреев взгляду их на взаимное теснейшее единение и проникновение теоретического и практического в жизни, выходит другое значение этого слова, именно: «быть благочестивым, быть религиозным.» (См. напр. об этом взгляде в учительных книгах Соломоновых). Так в псалмах 13-м и почти буквально сходным с 13-м в 52-м (в евр. Библии 14 и 53), – в псалмах надписанных так же как и 44-й, читаем: рече безумен naval (навал) в сердце своем: несть Бог; растлеша и омерзишася в начинаниях (в беззакониях – 52 пс.: несть творяй благостыню (благое – 52 пс.). Господь (Бог-52 пс.) с небесе приниче на сыны человеческия, видети, аще есть разумеваяй, или взыскаяй Бога haiesch maskil dovesch et – Elohim – «есть ли разумевающий, (или) ищущий Бога»⁵⁷. Здесь очевидно слово maskil «разумеваяй» прямо противополагается слову nawal – «безумец в нравственном смысле или безбожник» и сопоставляется в одном значении со словами dovesch et Elohim – «ищущий Бога или благочестивый»; так что эти последние слова составляют прямое и точное толкование слова masch chil⁵⁸. б) Содержание всех псалмов надписанных словом maschil⁵⁹ непосредственно относится к Богу; во всех этих псалмах заключается или благодарение и хвала Богу за благодеяния его, или молитва к Богу о помощи Его. Теперь понятно и значение выражения 46-го псалма: пойте (Богу) разумно т.е. благочестивую, благоговейную священную песнь⁶⁰. с) В псалме 141-м (в Евр. Библ. 142), в надписании, слово maschil истолковано как общее название песней Богу молитвенных, благодарственных и хвалебных – прилагаемое к этому псалму в частном значении «молитвы»: псалом 141-й называется и maschil в разум ⁶¹ или «учение»⁶² и tephilah (тэфилах) – «молитва»⁶³: «учение» Давидово; – молитва, когда он был в пещере»⁶⁴.– И так, если 44-й псалом надписывается словами, несомненно указывающими содержание и назначение его: «благочестивая, религиозная песнь»; то кто же может быть предметом этого псалма, кроме Бога, и мыслимое ли дело – прилагать его, после сего, к какому-либо человеку, хотя бы и великому и славному⁶⁵.

3) Третий стих 44-го псалма читается: Красен добротою⁶⁶ паче сынов человеческих, излияся благодать во устнах твоих: сего ради благослови тя Бог во век⁶⁷. Очевидно, это речь образная, и если Де Ветте и некоторые другие хотят видеть здесь хвалу телесной красоте воспеваемого лица, которая, как говорят они, «высоко ценилась в древности («man ия Alterthum hochschatzte), то совершенно несправедливо. – Что у псалмопевца телесная красота действительно составляет здесь один только образ для представления высшего, духовного совершенства Царя – это ясно из слов: сего ради благослови тя Бог во век; так как телесная красота никогда не может быть причиною Божия благословения⁶⁸. Де Ветте и Розенмюллер стараются избежать этого возражения, так как нельзя его не видеть при чтении текста, хотя с малым вниманием; но защита их оказывает только еще большее уверение в ложности взгляда их. Они, в след за Кальвином, принимают: слова сего ради al-chen (ал-хэн) не в значении «потому, по этому», а в значении «потому что, по елику», и дают всему изречению обратный смысл: «Бог благословил тебя, потому ты стал прекраснейшим из сынов человеческих»⁶⁹. Между тем такого значения слова al-chen никак нельзя доказать. См. у Винера⁷⁰. Тоже самое в 8-м стихе псалма: возлюбил еси правду и возненавидел еси беззаконие: сего ради (al-chen) помаза тя, Боже, Бог твой елеем радости паче причастник твоих⁷¹ ; и кто же может уверять, что здесь al-chen тоже, что ki (ки) – «потому что, поскольку»⁷²?

4) В 4-м стихе (препоя́ши ме́чь тво́й по бедрѣ́ твое́й, си́льне, красото́ю Твое́ю и добро́тою Твое́ю⁷³ от царя требуется, чтобы он опоясался мечем по бедру, но псалмопевец сейчас же дает знать и образность речи своей, прибавляя: hod chawaedarecha «пышностию твоею и величеством твоим.» Меч земных царей у этого Богоподобного царя должен быть заменен величием его и славою, так что все победы над врагами он должен одерживать без всякого посредства какого либо обычного воинского орудия; – красота и доброта – hod-wahador – вот все вооружение его, столь страшное врагам, как бы ни были сильны они. То же самое у пророка Исаии, в словах Ис.11:4: Но судит правдою смиренному суд и обличит правостию смиренныя земли, и поразит землю словом уст своих и Духом устен убиет нечестиваго⁷⁴; – земные цари различными орудиями казни предают смерти преступников закона, а Он – словом одним поражает их! – Слова hod и hador в соединении между собою слишком обычны в псалмах для означения Божественного величия и Божественной славы, чтобы распространяться еще о них; см напр. Пс.95:6 (Евр. 96); Пс.103:1(Евр. 104), Пс.110:3 (Евр. 111). Розен-мюллер и Де-Ветте говорят, что «славою и великолепием» царя называется здесь меч – «qui est decus tuum et splendor», но невероятность такого толкования прямо бросается в глаза, особенно если читать 4-й стих в связи с 5-м, что, конечно, неизбежно в начале 5-го стиха повторяющееся слово hador в выражении с подлинника – «и в этом великолепии Твоем» слишком ясно показывает, что оно стоит в настоящем, полном значении своем⁷⁵.

5) 5-й стих: и наляцы, и успевай, и царствуй (с евр. подл – «и в этом великолепии Твоем спеши, возсядь на колесницу») истины ради и кротости и правды: и наставит тя дивно десница твоя⁷⁶. Вот война, которую должен вести изображаемый в псалме величественный царь, – насаждение истины и правды, соединенной с кротостию; – война, очевидно, такая, которая не может быть ведена вещественным оружием. И принимать в буквальном смысле эту образную речь положительно не найдется никаких оснований; к одному только Мессии могут быть приложимы эти слова, – Царю, о котором говорит пророк Исаия: и будет препоясан правдою о чреслех своих и истиною обвит по ребрам своим (Ис.11:5)⁷⁷.

6) В 6-м стихе (Стрелы твоя изощрены, сильне: людие под тобою падут в сердцы враг Царевых.)⁷⁸. Царь представляется могущественным, непобедимым героем, поражающим множество народов. – Идет ли это к Соломону, который никогда не вел войны? И не указывает ли это прямо на Мессию, о котором в 109-м псалме сказано: Господь одесную тебе сокрушил есть в день гнева своего цари: судит во языцех, исполнит падения, сокрушит главы на земли многих. (Пс.109:5–6)⁷⁹ и победы которого так определяет пророк Исаия: Сего ради той наследит многих и крепких разделит корысти, зане предана бысть на смерть душа его, и со беззаконными вменися, и той грехи многих вознесе и за беззакония их предан бысть. (Ис.53:12)⁸⁰? См. также: Пс.2:8–9, Пс.67, Пс.19 и др.

7) 7-й стих: Престол твой, Боже, в век века: жезл правости жезл царствия твоего́⁸¹. Изречение это представляет самые сильные доказательства Мессианского значения 44-го псалма. – Здесь, 1) прежде всего воспеваемый в псалме царь прямо называется Богом.

Комментаторы, не признающие 44-й псалом пророчеством о Мессии, при обяснении настоящего стиха думают найти выход в различных Филологических тонкостях. Так, стоящее здесь слово Elohim разбирают они грамматически в родительном падеже, а не звательном, как в наших переводах; хотя несомненно известно, что родительный падеж, как и всякий другой, в Еврейском языке не имеет никаких отличительных окончаний и различается от именительного или звательного только иногда и при том только шевою под первою буквою предыдущего существительного слова⁸², чего в настоящем случае нет (kissacha Elohim). При том подобного перевода не встречается ни у одного из древних филологов, даже иудейские переводчики древности согласны с нами, которых, кажется, нет оснований заподозривать и упрекать в какой либо предвзятой мысли относительно нашего места⁸³ – Справедливо заметил еще Кальвин: «Quod Iudaei lucum hunc depravant, quasi ad Deum fieret sermo, nimis putidum est; quod etiam alii – «Elohim» in Genitivo casu Legunt, ratione caret ac prodit eorum impudentiam, dum scrirturam turpiter lacerare non dubitant, ne Messiae divinitatem cogantur fateri⁸⁴.. Впрочем толкование противников звательного падежа в 7-м стихе имеет различные видоизменения у разных комментаторов; – это еще более дает нам возможность убедиться в правильности нашего чтения, а) Де-Ветте и Гезениус перефразируют: «твой Божий престол всегда, и вечно стоит», т. е «твой, вверенный тебе Богом, престол». Они видят здесь особого рода состояние сопряжения – suffixum и status constructions, kisacha Elohim – «престол твой Божий⁸⁵, точно также, как встречается это напр. в книге Левит в 42 ст. 26 главы: verity – я (а) ков» – «мой Иаковлев завет», т.е. завет заключенный с Иаковом. Между тем, как здесь мы находим существенное отличие от нашего места, хотя по видимому, и действительно то, что это выражение книги Левит может быть даже единственное, параллельное нашему место, благоприятствующее противникам нашим – По строго филологическому исследованию Эвальда⁸⁶, Suffix, принадлежащий двум именам (Nominibus), стоящим в slat. construct., никогда не прилагается к первому имени, как это в 7-м стихе нашем и как хотят думать наперекор основным характеристическим законам сами гебраисты (т.е. Гезениус и Де-Ветте). – Конечно в Лев.26:42 Suffix-a во втором имени не может быть уже потому одному, что это второе имя не нарицательное, а собственное, не терпящее Suffix-а. Почему же в нашем месте неприложен (suffix к имени Elohim второму, которое, как уверяют и сами поименованные гебраисты выражает собою только нарицательное или «относительное» имя Бога или Иеговы⁸⁷? они говорят, пожалуй, что в обоих местах Suffix приложен к первому имени вместо второго, но – это чистый произвол, совершенно недостойный не только критикофилологов, но даже простых переводчиков по грамматикам и словарям 6) Павлюс⁸⁸ и Евалод⁸⁹, следуя впрочем Абен-Езре, перефразируют «престол твой – Божий престол», совершенно свободно повторяя после слова Elohim начальное слово стиха kisse. Между тем подобных опущений существенно важного или сокращения с опасностью передать со всем другой смысл нигде решительно не встречается к Еврейской Библии. С этим согласен даже сам Эвальд⁹⁰ принимая 7-й ст. 44-го псалма замечательным исключением. с.) Некоторые из новых толковников следуют Р. Саадии Хаггону (у Кимхи) и вместо нашего звательного – восклицательного падежа в слове «Elohim» признают именительный падеж и так переводят 7-й стих: престол твой – Бог, всегда и вечно», т.е. «Бог всегда и постоянно будет утверждением или твердынею престола твоего». – Это мнение еще слабее. – Ни в свойствах еврейского языка, ни в параллельных местах Библии, – нет опоры такому мнению. – См. Пс.88:29 (в Библии Евр. 79), и 2Пр.7:18 и филологическия примечания к сему у Гезениуса⁹¹.

Многие из толковников, соглашаясь с нами относительно звательного падежа слова «Elogim», не соглашаются все таки видеть в этом, слове 7-го ст. 44-го пс. Божие имя. Так, следуя Ярхи. Кнап., Аммон⁹². Дерезер⁹³ и др. утверждают, что в настоящем месте в слове «Elohim» можно разуметь и судей, и царей, и вообще властителей⁹⁴ – а) Действительно, «Elohim» употребляется иногда в Библии для означения человеческой власти и отрицать это решительно, как поступает Винер и некоторые другие, нет возможности. В кн. Исх.21:6 и Исх.22:7–8 говорится, что в случае тяжбы должно приходить к Богу или пред Бога – «el Elohim», т.е. по объяснению во Втор.19:17. – предсудилище теократическое, изрекавшее суд во имя Божие. Тоже в псалме 81-м, в 1 ст., где для пробуждения совести в судиях теократии Бог представляется присутствующим в собраних и заседаниях их, в которых, конечно, ему только принадлежит право председательства и которые его только именем увещевают, осуждают и наказывают: Бог ста в сонме богов, посреде же боги разсудит⁹⁵. Де-Ветте старается находить здесь другой смысл, именно, что Бог представляется здесь судящим на небесах, при собрании Ангелов, как низших богов, но, кроме того, что Ангелы нигде решительно не называются в Библии словом «Elohim», все стихи 81-го псалма прямо указывают только земной суд или обличение суда людей, «неправедных и оказывающих лицеприятие» (2 ст.), судей «во тме ходящах» (5 ст.), – особенно же 6-й и 7-й ст.: А́з рех: бози есте, и сынове вышняго вси: вы же яко человецы умираете, и яко един от князей падаете. Впрочем, указанные места не доказывают того, что должно ими доказать. – Нигде одно какое-нибудь в отдельности взятое начальственное лицо не называется «Elohim»; этим нарицательным именем Божества всегда обозначается только власть или начальство, представляющее собою Божие судилище или одаренное правом начальствовать от Бога Самого, следовательно – только относительно. Если же, таким образом, и царь Теократии никогда не называется именем «Elohim» хотя бы он побеждал народы и подчинял их Иегове, то как же можно думать, чтобы именем этим прославлялся царь празднующий свадьбу свою, или, еще менее, какой либо Персидский царь, которому совершенно неприложимо название «сын Божий» (Пс.81:6), приличествующее только теократическим начальникам? 6) Что действительно «Elohim» 7-го ст. 44-го псалма означает только Божество, можно заключать еще из того, что в псалмах, надписанных именем «Кореовых сынов», этим словом обыкновенно и даже почти исключительно заменяется собственное название Бога – «Ehova» – См. у Гезениуса в примеч. к Ис. 9, 5. 3⁹⁶.

Кроме имени «Бога» на Мессианское значение 44-го псалма 7-й стих указывает еще 2) определенным выражением о вечности престола воспеваемого лица⁹⁷. Конечно слова «olam vadu» – в век века, взятые сами по себе и в отдельности можно бы принимать и в ограниченном значении – и в приложении ко «многим летам» земного царя, см. объяснение Гезепиуса на ad⁹⁸; но против такого понимания настоящего места прямо говорит контекст речи и соединение этих слов с именем Божиим, что очевидно оправдывают и параллельные места, как напр. 2-й и 89-й пс. (Евр.) 7 гл. 2-й кн. Цар., особенно же пс. 71-й, где в 5-м ст. выражение наше заменено равносильными словами «isch sch megi» – с солнцем, т.е. «так долго, как солнце стоит и будет стоять», и – «li penemareach» – «в лице луны (в том же смысле)»⁹⁹.

8)В 8-м стихе: Возлюбил еси правду и возненавидел еси беззаконие: сего ради помаза тя, Боже, Бог твой елеем радости паче причастник твоих¹⁰⁰ опять лице, воспеваемое псалмом, называется Богом И если Де-Ветте Eohim настоящего стиха принимает в том же смысле, в каком признает он и в предыдущем стихе, а в повторении Бог твой указывает особенное благоволение к царю; то – потому только, что толкованию 8-го стиха предшествует у него неправильное толкование предыдущего стиха, имеющего неразрывную связь с настоящим. У нас же: если в 7-м стихе звательный падеж, то и здесь не может быть никакого другого кроме звательного.

9) Значительное доказательство несобственного смысла 44-го псалма представляет 11-й стих: Слыши, дщи, и виждь, и приклони ухо твое, и забуди люди твоя и дом отца твоего: и возжелает Царь доброты твоея¹⁰¹. Если отрицать Мессианское только значение псалма, то название царицы «дочерью» совершенно неуместно в этой похвальной песни; это очень хорошо понимают толковники отрицательного направления и потому стараются слово «дочь» неприметно заменять другим каким-либо, более приличествующим земной царице славного царя. Например, Мендельсон переводит: «принцесса, слушай, приклони ухо твое ко мне». Неприличие и несообразность с восточными обычаями названия в настоящем стихе царицы дочерью подробно раскрыл и вполне убедительно доказал До-дэрдэйн¹⁰². – Воззвание «сын», письменности Еврейской, обыкновенно употреблялось учителями мудрости в обращении их к своим слушателям или ученикам; так в Пс.33:12 – придите дети (сыновья – banim), послушайте меня: страху Господню научу вас», так, особенно ясно и определенно, в кн. Притч.1:8. «слушай, сын мой, наставление отца твоего и не отвергай учение матери твоей.» – Понравилась ли бы, теперь, выходка поэта, если бы он дочь Фараона или, еще более, Персидскую какую-либо царицу осмелился представлять ученицею своею и при том так торжественно – открыто!.. Между тем при Мессианском значении всех черт 44-го псалма не может быть и речи, не может быть и недоумения о неприличии подобном. – Известно, что у Еврейских пророков вообще и псалмопевцев в частности обычно олицетворение земель, народов и городов под образом девиц или жен молодых – дщерей: Исаия города Иудеи называет «дщерями Сиона» (Ис.4:4), Сидон – «дочерью Сидона и проч.; особенно же в этом немыслимо сомнение относительно нашего места потому, что сейчас же – в 13-м ст. 44 го псалма, город Тир называется «дочерью Тира.» – И здесь, в 11-м ст., псалмопевец, вполне естественно и не необычайно, олицетворяет избранный народ Божий под образом невесты, которая в пышных, драгоценных одеждах приводится к царю, желающему сочетаться с нею любовию, если только пожелает она любви царя пожертвовать всем, что только ни любила прежде, хотя бы и не легко стоило это ей. – И в Ветхом и в Новом Завете вовсе не редкость – представление отношений Бога или Христа к народу или церкви таким или подобным образами: целая книга «песнь песней» представляет Бога любящим, или Женихом возлюбленным, совершенно отличным от Соломона (см. по Евр. Подл. песн. 1, 12 – 14; 5, 9. 6, 1. 6. 7. – Ср. Мф. 13:42), а народ Израильский возлюбленною или невестою¹⁰³, – мысль, особенно ясно раскрытая пророком Исаиею. – «Не бойся (народ), ты распространишься направо и налево и племя твое овладеет народами, и не будешь более вспоминать о бесславии вдовства твоего. Ибо супруг твой есть Творец твой; имя его Иегова воинств, и Искупитель, твой Святый Израилев, – Богом всей земли называется. Ибо как жену оставленную и скорбящую духом призывает тебя Иегова, и как подругу юности, которая была отвержена, говорит Бог твой (Ис.54:3–6). И будут называть тебя боголюбезною и землю твою супругою; ибо Иегова будет благоволить к тебе и земля твоя сочетается, – как юноша сочетавается с девою и как жених радуется о невесте, так будет радоваться о тебе Бог твой – (Ис.62:4–5). См. также Ис.50:1. Ср. Иер.2:2, Иер.3:1. Ос. 1–3 гл. Иез.16:10; Иез.13:23. – В Новом Завете, Сам Иисус Христос называет себя женихом – Мф.9:15 и Предтеча Господень Иоанн говорит о себе не больше, как о друге жениха, который готовится вести в дом его невесту – Ин.3:28–29¹⁰⁴. Возрадуемся и возвеселимся и воздадим славу Ему, восклицает друг Господа Иоанн Богослов в Апокалипсисе, ибо наступил брак Агнца жена Его уготовала себя; и дано ей облещись в виссон чистый и светлый, – виссон же есть праведность святых (Ин.19:7–8). – Я Иоанн, видел святый град, Иерусалим новый, сходящий от Бога с неба, уготованный как невеста, украшенная для мужа своего (Ин.21:2). – См. еще: Мф.22:2; Мф.24:1–11; Рим.7:4; 2Кор.11:2; Еф.5:23–27; Ин.22:17). –¹⁰⁵.

10) 15-й стих: приведутся царю девы в след ея, искренния ея приведутся тебе¹⁰⁶. – Несомненно, что эти подруги царицы – невесты, те же самые девы, которые в 10-м стихе псалма называются дщерями царей. Уже потому одному нельзя согласиться со многими толковниками, будто девы в след невесты только сопровождали ее или вели к жениху. При том выражения Евр. подлинника: подруги ея и приведутся к тебе указывают даже равноправность близких невесте дев в отношении к Царю – жениху, и они, следовательно, могут и должны сочетаться любовию с Ним. Отсюда возникает непреодолимое затруднение для тех, кто считает 41-й псалом брачною песнию, – одновременно жениться на нескольких женах никогда и нигде не было не только обычаем, но даже и необычайным исключением. – Итак, вот новое, неоспоримое доказательство не собственного смысла 44-го псалма. Впрочем, увериться в Мессианском именно значении нашего псалма помогает здесь еще то, что настоящий стих – 15-й – и параллельный ему, тесно связанный с ним, 11-й никак не позволяют видеть в псалме какой-либо брачной песни, или похвального стихотворения на случай бракосочетания, особенно 11-й стих, – он только тогда может иметь смысл, когда лицо, которому делается увещание в Нем, будет почитаться невестою только, а не молодою супругою Царя, к чему довольно ясно ведет и обещание изложенное в 17-м стихе. – Выставленное непреодолимое затруднение 15-го стиха совершенно исчезает и даже немыслимо при уверении в одинаково Мессианском прямом значении его, на ряду с другими стихами. – Искренние или подруги невесты-царицы, хотя и стоящие ниже ее, но все-таки равноправные по отношению к Жениху и любви его, очевидио – образное представление всех народов языческих, которые в царстве Мессии должны иметь и действительно имеют совершенно одинаковые права, хотя народ Израильский, особоизбранный Богом и вступивший в завет с Ним прежде всех народов, и имеет внешнее известное преимущество пред языками. – См. Рим.9:11 гл. Мысль эта была самою главною заботою пророков и псалмопевцев, чтобы как можно понятнее в очевиднее или образнее представить и развить ее народу своему, – неразвитому, суеверному, гордому до самообольщения в деле религии. – Еще в Халдейском перифразе и у Кимхи читаем мы: «filiae regum sunt gentis, quae omnes ad obsequium regis Messiae redigentur» Тожественное почти образное представление находим мы в кн. Песнь песней, – 6, 8. 9.: «шестьдесят есть цариц, и восемьдесят наложниц, и девиц бесчисленное множество; но голубица Моя, чистая моя, – единственная, – видят ее девицы и ублажают, царицы и наложницы, и восхваляют ее». Итак, под образным покрывалом 15-го стиха скрывается таже самая истина об отношении Мессии ко всем языческим народам, которая в других Мессианских псалмах выражена прямо, своими собственными словами; как напр. во 2-м псалме, в стихе 8-м: «проси у Меня, и дам народы в наследие тебе и пределы земли во владение твое», в псалме 71 м, в 8 ст. «и будет обладать он от моря до моря и от Ефрата реки до концев земли».

11) 17-й стих: «Вместо отец твоих быша сынове твои: поставиши я князи по всей земли¹⁰⁷. – Св. Иоанн Златоуст: «так как псалмопевец выше упомянул о народе и отцах сказав: забуди люди твоя и дом отца твоего – то желая показать, что она и в таком состоянии будет наслаждаться великим благоденствием, он прибавил: Вместо отец твоих быша сынове твои. Бесплодная делается материю безчисленных детей. Хотя, ты, говорит, отторгнута от родителей, но у тебя будут сонмы детей, столь славные, светлые и знаменитые, что они наполнят всю вселенную. Мне кажется, что он говорит здесь об апостолах, бывших учителями в церкви. Далее, описывая силу, могущество и славу их, прибавляет: поставиши я князи по всей земли. Нужно ли объяснять, эти слова? Я не думаю; о солнце не нужно говорить, что оно светло, а сказанное яснее солнца. Подлинно, апостолы обошли всю вселенную и сделались владыками выше всех князей и сильнее царей. Цари господствуют при жизни, по смерти же теряют власть; а они по смерти еще более господствуют. Законы царей имеют силу в своих пределах; а заповеди рыбарей распространились по всей вселенной. Царь Римский не может предписывать законов Персам, и Персидский – Римлянам; а эти Палестиняне дали законы и Персам, и Римлянам, и Фракийцам, и Скифам, и Индийцам, и Маврам, и всей вселенной. Законы их имеют силу не только при жизни их, но и по смерти; и принявшие их скорее решились бы отдать душу свою, чем отступить от этих законов»¹⁰⁸. К уверению в несомненности такого толкования, – древлецерковного и неоспоримо авторитетного, можно придти и филологическим путем; который столь много почитают новейшие комментаторы Псалтири. Только, – нужды не имеем мы в этом. Дело в том, что даже сам Де-Ветте уверяет в таком именно, конечно буквальном собственно, значении слов подлинника, особенно же преимущественно важных: «bekol gaurrec» – по всей земле. – Что действительно bekol gaurrec нельзя переводить словами «по всей стране» т.е. Израильской, об этом так говорит Де-Ветте: «сказать подобным образом можно только с самою гиперболическою лестию и притом только Персидскому какому либо царю, но никак не Израильскому.» Наша задача, следовательно, показать теперь неприложимость выражения псалмопевца к царю и царствованию Персидскому, – против Де-Ветте. – Сказано было не мало об этом и прежде, и теперь повторяться не должно; мы только возьмем одну слабую сторону Де-Ветте и именно противоречие его самому себе, при объяснении псалмов о царском достоинстве Мессии. Псалом 71-й, критико-экзегетическое толкование которого следует у нас непосредственно за 44-м, слишком сходен с этим последним в изображении царских преимуществ воспеваемого им Лица; и, между тем, Де-Ветте уверяет, «что в 71-м псалме во всех даже мелких чертах его стихов характеризуется и может характеризоваться только Израильский царь. Если так, если действительно в 71-м псалме восхваляется царь Израильский, кто-бы он ни был, и если черты 71-го псалма имеют неоспоримое сходство, даже до тожества, с царскими чертами псалма 44-го; то, по какому же праву, по какой логике мыслимо в одно и тоже время в последнем псалме видеть изображение только Персидского царя и никак уже не Израильского? Нас доказательства Де-Ветте уверяют только в том, что и в псалме 44-м точно также, как и в 71-м псалме, имеющем великое сходство с 44-м, священный поэт Еврейский одинаково образы для представления сверхчувственного берёт с черт хорошо известных всем Евреям и особенно любимых ими, – именно с характеристических черт царя и царствования необычайно славного Соломона – прообраза Мессии, по уверению самого Давида и даже священных исторических книг Еврейских. В разбираемом стихе нашем особенно хорошо выдастся у священного поэта этот именно способ хвалы Мессии и царства духовного Сына Божия чувственными устами. – Для толковников близко знакомых со всеми подробностями истории царствования Соломона это слишком ясно, чтобы распространяться много. – Вот в кратких чертах необходимое для нас: исходным пунктом образного представления псалмопевец берет особые повествования об управлении в царстве Еврейском; Соломон разделил Палестину на двенадцать частей – «statthalter schaflen» (ср. 3Цар.4:7), из слов же бытописателя и пророка Самуила – 2Цар.8:18 – видно, что и Давид еще поставлял сыновей своих частными, областными правителями или князьями. Подобное же административное распоряжение сделал и Ровоам, наследник Соломона, как известно из 2-й книги Паралипоменон – 11-й гл. 23 ст. Если же земные представители теократии разделяли ограниченное Палестинскими пределами царство свое между своими сыновьями; то и Мессия, которого все славные цари царства Еврейского суть прообразы, естественно, подобным же образом разделит свое бесконечно, обширнейшее духовное царство, – всей вселенной – земли и неба. Что известно о потомках-наследниках царей земной теократии, естественно приложить и к потомкам-наследникам теократии духовной или небесной. А что действительно потомки-наследники воспеваемого в 14-м псалме царя – не плотские, а духовные, – это само собою вытекает уже из самого, ясно изображенного в псалме, свойства союза, от которого имеют родиться они. – См. о сем в кн. пp. Исаии, – особ. 53 гл. и преимущ. ст. 10-й. А что не говориться в 17 ст. 44-го псалма ни о каком царе Иудейском, распространяться об этом было бы излишне. Заключим разве речь, нашу о стихе 17-м словами только Блаженного Феодорита: «Вместо отец твоих быша сынове твои: поставиши я князи по всей земли. Пусть скажут Иудеи: каких имели они сынов, которые бы стали князьми по все́й земли́? Конечно не укажут они таковых князей; потому что и не начальствовали, и не начальствуют, но пребывают в крайнем рабстве. Божественные же Апостолы, имев отцами патриархов, и по смерти начальствуют на суше и на море, как некие областеначальники и воеводы, поставленные Всецарем Христом. И последовавшие за Апостолами, которых никто не погрешит, назвав сынами церкви, разумею победоносных мучеников, поставлены также начальствовать, и все ныне покорствуют им, одни решившись покорствовать, из любви, а другие быв принуждены к тому страхом»¹⁰⁹.

12) 18-й стих, – заключение, прямо относящееся ко всему содержанию псалма, – последнее самое сильное, особенною определенностию своею, доказательство Мессианского только значения всего 44-го псалма: Помяну имя твое во всяком роде и род; сего ради людие исповедятся тебя в век и вовек века. – Другой переводчик говорит: сделаю незабвенным (ἀναμνήσω) имя твое во всяком роде: по сему народы будут славить тебя постоянно (ὑμνήσουσι σε-διηνεκῶς)¹¹⁰. Третий: за то (ἐπὶ τούτω) народы исповедятся тебе¹¹¹. Пророк обяснил величие власти церкви пространством земли, обширностию вселенной, множеством покорившихся ей народов; теперь объясняет достоинство Церкви с другой стороны, именно тем, что она распространится не только по всей вселенной, но и на все веки. Бессмертна говорит, будет память твоя, начертанная в наших книгах, начертанная в общественном устройстве, начертанная в заповедях. Посмотри, как он пророчествует о продолжительности и собственного пророчества; ибо и эту мысль он выразил словами: помяну имя твое во всяком роде и род. Хотя я умру, говорит, но и по смерти буду воспевать тебя; тело мое разрушится, а писания останутся, и закон вечен. Сего ради людие исповедятся тебе. Чем начал пророк тем и кончил, т.е. Христом. Сего ради. – Чего? Того, что ты совершил столь великие дела, поставил таких властителей, обуздал зло, насадил добродетель, обручил себе наше естество, доставил такие неизреченные блага, – сего ради вся вселенная будет возносить тебе хвалебную песнь не в краткое, время, не десять, двадцать, или сто лет, и не в какой нибудь части вселенной, но земля и море, обитаемые и не обитаемые страны во все века будут нет, воссылая благодарность за дарованные блага. Будем же и мы благодарить за все это человеколюбивого Христа, чрез Которого и с Которым Отцу, вместе со Святым Духом, слава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь» – (Св. Иоанн Златоуст)¹¹².

Мы кончили с положительными доказательствами пророчески-Мессианского значения 44-го псалма; теперь, по плану, предложенному нами, следует иметь дело собственно с прямыми возражениями отрицательной критики и именно теми, которых мы не имели еще в виду и которые нам не приходилось еще опровергать в критико экзегетическом исследовании нашем до селе. Все эти, так называемые, прямые возражения отрицательной критики составляют один общий упрек толкователям направления ортодоксального, что они совершенно произвольно представляют себе 44-й псалом аллегорическим.

Основания противников наших, равно как и самые возражения их мы заимствуем преимущественно из Павлюса – Clavis его S. 119 f., где довольно определенно и обстоятельно соединены все так называемые прямые возражения отрицательной критики, – ясно представлено во что противопоставляли ортодоксам-толковникам: Тэллер¹¹³, Шульц¹¹⁴, Якоби¹¹⁵, Кайзер и др.

Прежде всего, общее опровержение общего упрека. – Только те толковники «совершенно произвольно» принимают 44-й псалом аллегорическою песнию, которые ни из внутренних, ни из внешних признаков псалма не представляют и не могут представить доказательств строго-научных воззрения своего. Мы поступаем иначе, равно как и все одинакового направления с нами, прочною ногою стоящие на непреложных началах точной науки. – Мы уже доказали и – довольно подробно, – что собственный смысл 41-го псалма отнюдь не может быть настоящим или подлинным смыслом его; – мы уже раскрыли непреложную истину воззрения нашего, – что писатель 44-го псалма имел намерением своим одно только: представить собственно духовные свойства, качества и отношения Мессии под чувственными образами¹¹⁶.

Теперь – частности общего упрека или самые возражения отрицательной критики.

Первое возражение: «Образные представления и аллегории действительно не редки у писателей Евреев; но все-таки везде в писаниях Ветхозаветных или, по крайней мере, в большей части этих писаний, и, притом, во всем составе целого какого-либо отделения книги, что прямо идет к нашему вопросу, – нет и не может быть оснований видеть одну только аллегорию; как думают уверить всех ортодоксы; даже решительно отделять места писаний Ветхозаветных аллегорические от буквальных никто из столь позднейших, как мы, не имеет никакого права, хотя сколько-нибудь имеющего вид солидности, – это возражение прежде всего представлено Теллером¹¹⁷.

Прямо, решительно и смело сказано; а примеров в доказательство вашего собственного убеждения все-таки слишком много, даже таких, которые пользуются особенною известностию в читающем Библию мире. – Вот целая книга – всецело аллегорическая, – Соломонова «Песней Песнь!»¹¹⁸. Вот цельное, довольно пространное аллегорическое изображение падения Вавилона в 47-й главе книги пророка Исаии:

1 ст.

«Сходи скорей со трона,

Вавилона дочь!,

Садись на прах, на грязь

В пышных ризах твоих!

Халдеев дочь – краса!

Юной, нежною не будешь ты,

Как все тебя зовут.

2 ст.

Удел твой – жернова,

Молоть муку с презренными рабами.

Бросай с лица твою невинность,

Бери и с ног твоих покров стыда;

Ты реки будешь проходить:

Поднявши платье, босиком,

Без рабской уже свиты, без носилок.

3 ст.

Тебе тогда великий стыд,

Когда сама покажешь ты

Позор красы твоей,

Всегда тобою скрытый лицемерно.

7 ст.

Ты говорила:

Я буду вечно госпожею!

8 ст.

Так слушай же теперь,

Исполненная неги, – расслабленная счастьем!

Ты говорила: мне нет подобной!

И вдовствовать не буду,

Не буду сиротой!

9 ст.

Смотри! – Вот все внезапно, в день один,

И сиротство и вопль вдовы узнаешь ты!¹¹⁹.

Подобное, более яркое чисто-аллегорическое представление, со многими даже частностями и подробностями, очевидно символическими, у Иезекииля в больших главах – 16-й (63 стиха) и 23-й (49 стихов), о дочерях: Оголе (Самарии) и Оголиве (Иерусалиме); вот целых три главы символического изображения у пророка Осии – Ос.1:3. Даже и в исторических книгах Ветхого Завета встречается по местам аллегория, – там, где приводятся какия-либо молитвы, пророчества или песни, в роде нашего псалма; вот несколько примеров:

Быт.49:9

Ты, львиный детенышь Егуда!

Добычей возросший, мой сын!

И вот, он, как лев

Прилег на коленах,

Прилег – как Ливийский:

Кому бы его тут поднять?

Быт.49:11

Привяжет к винограду он

Лесного своего осла,

И к плодороднейшей лозе –

Своей ослицы жеребца.

Свое он платье

В вине омоет,

Свою одежду –

В крови гроздов:

Быт.49:12

Светлей же вина – его очи!

Белей молока – его зубы!..

Быт.49:14

Осел костистый – Иссахар,

Прилегший меж холмами!

Быт.49:15

Увидел, что покой хорош,

И что земля мила:

И он склонил плечо для ноши,

И данником – рабом ей стал!

Быт.49:21

Лань вольная – Нафтали!

Ты речи красные даришь!¹²⁰.

Второзак. 32 гл. – аллегорическое пророчество Моисея о гневе Господнем на Израильский народ:

Втор.32:22

И вспыхнул огонь

Во гневе Моем;

Разлился, как пламя,

До дна преисподней;

И пожрал всю землю

С Плодами ея,

И обнял пожаром

Основы всех гор;

Втор.32:23

Рассыпались кары

Над ними Мои, –

Все стрелы Мои

Вонзилися в них;

Втор.32:24

И голода нож,

И молнии угли,

И жолчную боль,

И зубы зверей,

Наслал Я на них,

С точащимся ядом

От гадов земли

Втор.32:32

Лоза винограда

У них – из Содома;

И ветвь – из Гаморы;

Их ягоды – горечь.

Их грозды – полынь;

Втор.32:33

Вино их – шипучесть

Змииной слюны.

Полынь ядовитая

Тех ящериц скверных!...

Втор.32:34

Все это, однако,

Сокрыто при Мне,

В Моих кладовых,

С печатью на них.

Втор.32:40

Вот к небу взношу Я

Десницу Мою;

Клянусь, говоря:

Как жив Я во век!

Втор.32:41

Что Я изощрю,

Как молнию, меч Мой;

Возмется за суд

Десница Моя!

Воздам, отомщу Я

Врагам всем Моим;

Вполне ненавистникам

Моим отплачу!

Втор.32:42

Я стрелы Свои

Заставлю тогда

От крови пьянеть;

И Мясом питаться

Тут меч Мой начнет:

От крови убитых

И взятых в полон,

От глав густокудрых

Врага!... ¹²¹.

Или пророчество Моисея Иосифову колену (Ефремову и Манассиину):

Втор.33:17

Как первенец вола –

Его краса;

Рога же буйвола –

Его рога;

Народы ими

Он пободет, –

До всех, равно,

Концев земли;

И вот они –

Все мириады –

Эфраима;

И вот они, –

Все тысячи –

От Манатэ!

22 ст. «О Дане же сказал он:

Втор.33:22

«Дан – львенок молодой,

Вскочивший из Башана!»¹²²

Или, песнь самого Давида Иегове в 22-й главе 2-й кн. Царств:

5 ст. Окружили меня волны смертоносные,

Потоки гибельные устрашили меня;

6 ст. Цепи адские окружили меня,

Встретили меня сети смертные.

7 ст. В стеснении моем я призвал Иегову,

Воззвал к Богу моему,

Из чертога Своего Он услышал голос мой,

Возопил я во уши Его.

8 ст. Потряслась, всколебалась земля,

Основания небес дрогнули,

Потряслись, ибо разгневался Он.

9 ст. Поднялся дым из ноздрей Его,

И огонь из уст Его пожирающий, –

Угли возгорались от Него.

10 ст. Наклонил небеса Он и сошел

Под ногами Его мрак.

На херувима Он возсел и летел,

На крыльях ветра понесся;

12 ст. Шатром окружил себя мраком,

Хранилищем вод облаков густых;

18 ст. От блеска взора Его сыпались искры огненные;

14 ст. Возгремел с небес Иегова,

Всевышний подал голос свой;

15 ст. Пустил стрелы и рассеял их,

Молнию и опалил их.

16 ст. Видны стали источники моря,

Обнажились основания вселенной,

От грозного крика Иеговы,

От дыхания духа гнева Его

17 ст. Простер руку с высоты и поднял меня,

И извлек меня из глубоких вод¹²³.

А вот поэтически гиперболическое с явными признаками аллегории изображение страшилища морского¹²⁴ в книге Иова (последняя речь Иеговы):

Иов.40:27 Положи на него руку твою...

помни, с кем сражение, – вперед не будешь!

Иов.41:1 Так! изменит надежда кому бы то ни было;

не упадешь ли от одного воззрения на него?

2 ст. Нет столь отважного, кто бы смел раздражать его;

и кто тот, который бы устоял против Меня?

3 ст. Кто предварил Меня, чтоб я обязан был воздавать?

под всем небом все Мое!

6 ст. Кто отворит двери лица его?

ряды зубов его – ужас!

7 ст. Щиты крепкие – гордость;

Скреплены печатью твердою.

10 ст. Чихания его производят блистание света;

и глаза у него как ресницы зари.

11 ст. Из рта его пламенники идут,

скачут искры огненные.

12 ст. Из ноздрей его выходит дым,

как из котла, разгоряченного и кипящего.

13 ст. Дыхание его разжигает угли,

и пламя выходит из пасти его.

14 ст. На шее его лежит свирепость,

и рыщет пред лицом его тоскливый ужас.

17 ст. Когда он поднимается, устрашаются храбрые,

теряются от ужасов.

18 ст. Ни меч, поднятый на него, не устоит,

ни копье, ни стрела, ни латы.

21 ст. Соломиною считается булава,

и свисту дротика он смеется.

23 ст. Волнует глубину, как котел;

море превращает в кипящую масть.

24 ст. Оставляет за собою стезю сияющую;

почтешь за седину пучину.

25 ст. Подобия ему нет на земле.

26 ст. На все высокое смотрит смело;

он Царь над всеми сынами гордости!...

Иов.42:1 И ответствовал Иов Иегове, и сказал:

2 ст. Знаю, что Ты Всемогущ,

и не воспрещено Тебе, что ни помыслишь¹²⁵.

После всего этого, не должно ли утвердительно и без всяких ограничений соглашаться с тою только непреложною истиною, что в разбираемом нами 44-м псалме аллегория священного поэта заключена еще в самых тесных границах.

Второе возражение: «Совершенно неудачно и вопреки собственному представлению Своему о Мессии Еврейский поэт избрал черты или символы для пророческого изображения Мессии: он не пользуется даже обычными чертами Иудейского царского великолепия, и царство его по единодушному признанию тогдашних Евреев могло бы быть приводимо ему, как супруга во всю прелесть и роскошь Востока облеченная и притом только в сопровождении свиты рабынь царских, других супруг Царя низших, ей подвластных и проч. и проч. тому подоб. – А Он, – этот необычайный Царь, Победитель народов Божественною Силою и несомненно уже покоритель всего Востока Евреям подавленным язычеством Востока, – этот, Вселенную или но крайней мере Восток весь имевший преклонить к подножию трона Давидова, характеризуется поэтом – пророком Как имеющим одну только невесту, – одну только супругу, значит Иудейское только царство!...»¹²⁶.

Трудно понять, что именно хотят выразить этим возражением на убеждение наше. Если думают сказать этими словами, что псалмопевец наш или вообще древние Еврейские поэты священные или пророки представление свое и определение, следовательно, ограничивали одними только Иудеями; то в опровержение с нашей стороны вполне достаточно и одних приведенных и разобранных нами пророчественных мест псалма. Если же изложенным возражением предполагается ожидание священными псалмопевцами парства Мессии всемирного; как Факт несомненный, то чего же требовать еще? Почему же бы народу Иудейскому не быть олицетворенным в этом царском псалме образом невесты Мессии и что противного в олицетворении отношений языческих народов к Мессии подобными же образами?!.. Притом, совершенно естественно и вполне сообразно с обычаями Востока древнего, восточных царских дворов, – особенно приближенной к Царю супруге его видеть около себя, как бы свиту, множество супруг мужа своего, низших ее и потому покорных ей или находящихся в почтительном отдалении от нее, как главы всех жен в царском дворе. А что писатель 44-го псалма отдает такое особенное предпочтение Израильскому народу в царстве Мессии, пред всеми другими народами, имеющими составлять это царство, – это нисколько не частное мнение его: повсюду в Ветхом Завете находятся черты такого именно представления об отношении избранного Богом народа древлезаветного – возлюбленного Сына Его (напр. Ос.11:1) к имеющим войти в «скинию Давида,» или «на гору Сион, всех гор вселенной» (напр. Исаии 2 гл. и нодоб.), в надежде усыновления Отцом Ветхого Израиля. – Царство Мессии, по представлению даже обще-библейскому, есть дерево, ветви которого «над лицем всей земли»¹²⁷: "корень этого дерева или начаток» – «Авраам, Исаак, Иаков, Пророки, патриархи и все прославившиеся в Ветхом Завете»¹²⁸; ствол дерева – весь народ Израильский завета Ветхого; ветви – верный Мессии Израиль из народа, ожидавшего Мессию как Царя своего Спасителя, преимущественно же и сообразно с численным отношением народов всего мира к Еврейской нации, – малейшей части вселенной, – языческие народы; особенно при уверенности всех пророков и псалмопевцев в отпадении многих во Израили от Мессии пришедшего¹²⁹. В Новом Завете смотр, поcл, к Римлян,, особенно 11-ю главу всю.

Третье возражение: «Образы в 44-м псалме по большей части – образы непристойные и неприличные и особенно необыкновенные в устах поэтов священных и притом пророков о Мессии, если принимать псалом 44-й Мессиански-пророческим; достаточно одного выражения 12-го стиха, чтобы прямо видеть это: и страстно возжелает царь красоты (Schönheit) твоей» (по Евр. подлин.), .

«Не пристойно, – неприлично»!.. На чей вкус? Знаем, что вкус испорченный и в сладком и приятном находит горькое и отвратительное, и потому уже ничтожно это возражение Богодухновенности непризнающих, испортивших свой вкус и духовное здоровье свое; – болен человек и вкусу его не доверяй никогда!

«Непристойно в устах священных поэтов и пророков»! А достойно Духа Святого изрекать многие речи именно такого характера? – Пристойно Исаии благоволение Божие к возлюбленному народу своему изображать аллегорическими чертами чувственных благоволений жениха к невесте своей? А Огола и Оголива св. пр. Иезекииля 16 гл.? А прилично Павлу, – великому Вселенскому апостолу, характеризовать Церковь Христову, как невесту или деву, не имеющую скверны или порока, или нечто от таковых, – невесту – деву такую, которой Жених предастся, вследствие указанных качеств ее, со всем огнем любви Своей? – Смотр. Еф.5:27 и 2Кор.11:2–3 по Греческ. подлиннику (ср. Песн. 4, 7.)

Но все это только изображения, антропологизмы, так называемые; – этого мало, мы еще не лишним считаем указать и некоторые, хотя и общеизвестные, действия и поступки, характера по внешности предосудительного, – в сущности же поступки только высшей степени нравственных священных лиц. – Давид скакал пред ковчегом, непристойно и пожалуй соблазнительно даже, по взгляду противников наших, одетый к прискорбию жены своей, резко обвинившей его в непристойности и недостаточности его стыда (2Цар.6:14): – вот чисто неземное благоговейное восхищение! Марианна – сестра Моисея, восторженною египетскою пляскою с литаврами выражала чувства свои по переходе чрез море Чермное (Исх.15:30); – вот невыразимое торжество души благодарной Богу Спасителю «от многих вод»¹³⁰! – Следовательно, не предмет и вещь и не действие даже, а чувства, изображаемые и возбуждаемые предметами и действиями, могут быть нравственны и позволительны и безнравственны – непристойны. Особенно, если представить то состояние боговдохновенных псалмопевцев и пророков, когда они в своем восхищении к небу как бы отрешаются от земли и земного и смотрят на земное как бы с высоты неба, а потому и не стеснительно, совершенно объективно относятся к земному; тем более, что Божественные мысли и тайны Божественные, изрекаемые им языком не человеческим, изображения и раскрытия, естественно, требуют всегда усилий слова человеческого подбирать – сообразное и подобное высоте мысли небесной в языке земном; отсюда господство символики в речах боговдохновенных, – отсюда самые резкие, по-видимому, картины, образы из жизни человеческой, как замена недостаточности нашего бренного слова.

Четвертое возражение: «Как это возможно, чтобы супруга Мессии, по представлению 44-го псалма, забыла народ свой, когда она-то именно и была сама образом своего народа»?

Потому-то в образной речи и вполне естественно и совершенно сообразно с ходом изображения писателя представлять невесту Мессии настолько преданную ему, что она есть образ Израильского народа, ближайшего Мессии; потому именно в 44-м псалме невеста – народ Израильский и «забывает свой народ», что это образное представление: после того, как она вступила в теснейший союз с давно желанным Высоким Царем своим, ему уже исключительно должна быть посвящена ее любовь и совершенно прекратиться должна всякая наклонность, не к нему обращенная и ему неугодная, – прежняя известная наклонность Еврейского народа. Странно было бы, напротив, в образном выражении этой мысли не сообразоваться псалмопевцу с началом и всем ходом поэтического представления своего; совершенно необычно и незаконно в речах Востока, образно – символических, даже вообще, образу возвышаться над изображаемым и поэтическому изложению буквально гармонировать предмету, особенно тогда, когда изложение это довольно распространенно и многосторонне обнимает изображаемое в одной последовательной речи. Образы писателя 44-го псалма – все должные отношения избранной невесты к Возлюбившему ее жениху, красному добротою паче сынов человеческих; что же было бы, если бы самую важную черту и самое существенное из этих отношений – «оставить отца и мать и прилепиться к мужу» опущено было бы или изменено поэтом священным, вопреки ожиданию читателя или слушателя, вполне естественному и законному? – особенно же ожиданию, необходимо вызываемому Еврейским представлением этих образных отношений: слишком известны были всем и всегда подобные выражения, как чисто библейские, – «Сего ради оставит человек отца своего и матерь свою» – Быт.2:24; «выйди из земли твоея и родины твоей и из дому отца твоего» – Быт.12:1. Еще Халдейский нарафраст совершенно справедливо, хотя и с несколько ограниченною мыслию, обясняет образ этот: « ei obliviscere opera mala impiorum populi tui et domum idolorum quae colusti in domo patris tui Abrahami».

Пятое возражение: «Каким образом один только город Тир мог изображать все языческие города, страны и народы»?

Нисколько и не требуется нашею Мессианскою песнию непременно в Тире одном видеть образ всего язычества. Но, что приморский город Тир, как богатейший из всех городов древнего мира, синекдохически стоит здесь вместо наций, известных тогда богатством своим и морскою торговлею своею, – об этом, кажется, странно было бы и спорить, – это так ясно само собою, как и вообще нередкое употребление тропа в аллегорических и поэтических представлениях восточных поэтов, даже вообще. Притом же мысль эта прямо подтверждается и довольно точно определяется самим пророком, – присовокуплением к выражению «и дочь Тира с дарами» слов 13-го же стиха: «и богатейшие из народа будут умолять лице Твое», – «богатейшие из народа» «эширей-ам», т. е. богатейшие-из всех народов. Впрочем, в Ветхом Завете ничего нет обыкновеннее, как употребление непременно собственных имен при так называемом индивидуализировании предмета, хотя этим, отдельным частным именем вовсе и не имелось в виду обозначать один именно какой-либо определенный вид рода и хотя этим-то собственно способом представления и достигалась цель – известною частностию изобразить или дать понять во всей определенности своей индивидуальное целое. Вот, например, прямые параллельные места: из псалма 71-го (по Еврейскому тексту 72-го) 10-й ст. – «цари Фарсиса и островов поднесут ему дань, цари Аравии и Савы принесут дары»¹³¹, и книги пророка Исаии 60-й главы 6–9 ст.:

6 ст. Множество верблюдов покроет тебя (Иерусалим),

Дромадеры из Мадианы и Ефы.

Все они из Савеи придут

Золото и ладон принесут.

7 ст. Все овцы кедарские будут собраны к тебе,

Овцы неваиотские¹³² поступят в твое распоряжение.

8 ст. ……….

Кто это, как облако, летят,

И как голуби к голубятням своим?...

9 ст. Да, меня острова ожидают

И корабли фарсисские давно... ¹³³ и проч

А вот и более соответствующее решению нашего спора обяснение Св. И. Златоустого, – обяснение, после которого решительно не может уже оставаться никаких недоумений, – «И дщи Тирова с дары: лицу твоему помолятся богатии людстии» не говоря о всей вселенной, пророк указывает на соседственный город, который тогда был предан нечестию, был твердынею дьявола и весьма славился своим богатством; отчасти он намекает на целое. Даже мне кажется, что он назвал так всякое нечестие и разврат, ибо писание обыкновенно именами городов выражает нравы людей, – как например: услышите слово Господне, князи Содомстии: внемлите закону Божию людие

Гоморрстии (Ис.1:10); говорится к Иудеям, но так как они совершали дела Содомские, то и называются Содомлянами. И удивительно ли, что оно прозывает их таким отечеством, когда дает им таких же и отцов, например, когда говорит: отец твой Амореянин мать твоя Хеттеаныня (Иез.16:3)? И на этом не останавливает укоризны, но даже приписывает их зверям; как например в Новом Завете говорится: порождения ехиднова (Лк.3:7); и в Ветхом: яица аспидска разбиша, и поставь паучинный ткут« (Ис.59:5); и еще: Не я́коже ли сы́нове Еѳiо́пстiи вы́ есте́ мнѣ́ (Ам.9:7)? Так и здесь живущих нечестиво и развратно он назвал Тирянами. Но и их, говорит, Я преодолею и покорю себе, и покорю так, что они поклонятся, но и принесут дары и начатки, что, составляй высший вид служения, есть знак совершенной покорности»¹³⁴.

Кончили мы исследование о несомненно Мессиански – пророческом значении 44-го псалма, и думаем, что цель наша достигнута вполне, – что мы привели все основания, равно как и все необходимые опровержения противников убеждения нашего и вполне оправдали ортодоксальное воззрение на значение избранного нами псалма. В заключение заметим только, что если обращать внимание решительно на каждую частную черту псалма, как несомненно имеющую прямое отношение к главному предмету его – Мессии, – если усиливаться во всех выражениях и словах псалма видеть Мессиански-пророческое отношение; то в этом только случае и только тогда результатов, достигнутых нами, решительно не будет, и нет возможности оправдать так, как мы оправдали строго-православное убеждение наше. Мы вовсе не держимся тех взглядов, по которым в пророческих псалмах несомненно уже все должно быть пророчеством, даже отдельные слова, явно приложимые, без вреда нашему воззрению, лично к писателю пророческой песни или молитвы, или же служащие только для полноты и совершенства образа, как существенно необходимые частности в цельном поэтически образном представлении. И совершенно напрасно упрекают нас противники наши, будто бы совершенно спокойно принимаем и такие толкования, по которым писатели псалмов были только как бы бессознательными и совершенно безучастнымн в песнях своих и молитвах орудиями Духа Святаго, всегда просвещающего разум и сознание, наиболее же благочестивых¹³⁵.

Слова 2-го ст. 44-го псалма: отрыгну сердце мое слово благо мы прямо относили к самому псалмопевцу и только к нему одному¹³⁶; стихи 44-го псалма 8-й и 9-й, по убеждению нашему, вполне оправдываемому и строго-научными изысканиями, ничего более не дают, и ничего более не следует вовсе искать в них, кроме мысли, что Бог дарует Мессии самое высшее величие и славу, что изображается в образах, заимствованных, от роскоши, пышности, богатства и великолепия восточных даров. Точно также в изображении невесты царя в стихах 13–15) (И дщи Тирова с дары: лицу Твоему помолятся богатии людстии, Вся слава дщере Царевы внутрь: рясны златыми одеяна и преиспещрена. Приведутся Царю девы вслед ея, искренния ея приведутся тебе) – ничего более, кроме той мысли, что заветному народу достанется в удел богатейшее благословение и великая слава, – если он с полною любовию обратится к своему Господу и Царю.

А. Полотебнов