Отдел I. О скинии

Священным местом у евреев, где должно было отправляться общественное богослужение, была скиния. Такое место представляет необходимую принадлежность всех вообще культов, в которых непременно всегда имеются храмы, но скиния Моисея сравнительно с ними имела ту важную особенность, что скиния должна была быть всегда одна, как впоследствии и храм Иерусалимский, заменивший ее, и отправление богослужения, не исключая и самых маловажных религиозных обрядов, вне этой одной скинии и храма запрещалось по закону под страхом смерти (Лев. XVII, 3–9). Отцы объясняют эту особенность целями божественного Промысла – отнять у евреев возможность увлечься идолослужением. Для этого евреям предписано было совершать богослужение только в одном, избранном Самим Иеговой месте, посредством избранных Им же лиц и по точно опредлеленным законам. Всякий произвол частных лиц в этом служении, который мог привести к заблуждению, устранялся. «Законодатель и Судия, говорит св. Кирилл Александрийский, постановил, чтобы в одной только святой скинии совершали жертвы желавшие делать это, отвращая их, как думаю, от прежнего лжеучения, разумею, бывшего в Египте, где было великое посмешище идолов, нелепейшее множество лжеименных богов, которое и самим решившим поклоняться им не могло быть известно. Допускалось и жертвы приносить, как кто бы ни захотел, сообразно сказанному безрассудно кем-то из эллинских мудрецов, и один приносил жертву одному богу, другой – другому»⁸⁶. Св. Златоуст указывает еще одну цель предписания закона приносить жертвы только в одном месте, избранном Самим Иеговою. Говоря о причине разрушения Иерусалима, который был со времени Давида таким именно меcтом, он замечает: «Позволив иудеям приносить жертвы, (Бог) не позволил делать это ни в каком другом месте, кроме Иерусалима. Потом, когда они несколько времени приносили жертвы, разрушил этот город.... Если бы Он прямо сказал – «перестаньте», они нелегко бы согласились оставить страсть к жертвам, но теперь необходимостью места Он незаметно отвел их от этой страсти.... Вся вселенная открыта иудеям, и нигде в ней не позволено приносить жертв, поскольку Иерусалим недоступен, а в нем только и позволялось приносить жертвы..., Бог, сделав (этот) город как бы связью (иудейского) богослужения и потом разрушив его, тем самым разрушил и все остальное здание того богослужения⁸⁷» Таково историческое значение закона о скинии, как единственном месте богослужения. Символически же тот же закон, по мнению отцов, указывал евреям на то, что спасение возможно единственно только в церкви Божией и с помощью Божьей⁸⁸.

Отцы с особенной подробностью толкуют о символическом значении скинии, находя его во всех подробностях её устройства и предметах. Взгляд их на такое значение вполне основывается на св. Писании. О Моисее в нем говорится, что он устроил скинию по образу, показанному ему на горе (Исх. XXV, 40; XXVI, 30), Св. ап. Павел также говорит, что заключавшееся в ней, было образом вещей небесных (Евр. VIII, 5). Общее символическое значение скинии, по мнению отцов, состояло в следующем. Поставленная среди стана, она была символом присутствия Иеговы среди своего народа, общения с ним как с народом завета. Это видно из слов Бога к Моисею: «И устроят они Мне святилище, и буду обитать посреди них» (Исх. XXV, 8)⁸⁹. Другими словами, скиния была символом церкви Божьей, святой и непоколебимой, воздвигнутой Самим Богом, скинии, у которой, по изображению её св. Пророком, столпы никогда не исторгнутся, и ни одна вервь не порвется (Ис. XXXIII, 20). Так как при этом у пророков скинией называется не только современная им церковь, но и церковь будущая и небесная (Aм. IX, 11; Ис. XVI, 5; сн. Евр. VIII, 2; Апок. XV, 5; XXI, 3; XI, 19), то отцы справедливо видят в скинии Моисея символ церкви не только ветхозаветной и земной, но и новозаветной и небесной. В скинии, по их мнению, изображалась прообразовательно вся история церкви Божьей и Главы её и Основателя. Моисей устроил ее по божественному плану (Исх. XXV, 40), «и ему, как говорит св. Кирилл Александрийский, был показан (на горе) образ святых церквей и Сам Оный, многоразлично как бы в сени изображаемый, ради нас соделавшися человеком» ⁹⁰, – Господь наш Иисус Христос, Глава церкви. Поэтому-то и Он подобно Своей церкви и в ветхом и в новом завете предизображается и называется святой скинией, уготованной изначала (Премудр. Солом. IX, 8), и храмом совершеннейшим, в котором обитает Божество (Иоанн. II, 19–23; Кол. II, 9).

Различные уровни церкви и различные состояния и действия Христа в ней изображались, по мнению отцов, различными частями скинии. Двор скинии и святилище изображали церковь земную – ветхозаветную и новозаветную, а святое святых – церковь небесную, торжествующую⁹¹. В первом из них Христос изображался в своих действиях в церкви ветхозаветной и в состоянии уничижения, страданий, которые изображались приносившимися здесь жертвами, прообразовавшими Голгофскую Жертву. Во втором, т. е. святилище – в Своих действиях в церкви новозаветной, как явившейся и открывшийся свет людям, хлеб животный и совершеннейшая благовонная жертва, а во святом святых – в прославленном состоянии, как седящий одесную Бога Отца⁹².

Таково в общих чертах символическое значение скинии, в главных ее частях – она есть образ Христа и Его церкви. Ко Христу же и церкви, по мнению отцов, относится и значение всех вообще материалов и украшений, употребленных на построение скинии, потому что и у пророков и церковь, и Глава её – Христос, образно представляются украшенными золотом и серебром и одетыми в испещренные одежды (Псал. XLIV, 3, 9 –10, 14–15; Иезек. XVI, 10–13; Апок. XXI, 2). Прежде всего, дерево, употребленное на скинию, было ситтим, стойкое к гниению. Этим свойством оно указывало, по мнению св. Ефрема Сирина и Кирилла Александрийского, на вечность церкви и на нетление Христово⁹³. Драгоценные металлы – золото и серебро были символом высокого достоинства церкви и Божества Иисуса Христа⁹⁴. Кожи и шерсть, употребленные на самые верхние покровы скинии и хорошо предохранявшие ее от разрушительных действий стихии, указывали на высшую, божественную охрану церкви, были символом её непобедимости (Матф. XVI, 18). Прообразовательно же они указывали на смерть Христову, победившую ад и таинственно охраняющую церковь от врагов, так как кожа и шерсть, как части тела не чувствительные, по мнению св. Григория Нисского, вообще служат символом мертвости⁹⁵. Отцы находят символическое значение и в различных цветах материи, употребленных на скинию, которые, по их мнению, также прообразовали Христа и церковь. Так, в духе их мнения виссон белого цвета как символ праведности по Писанию (Апок. XIX, 8), прообразовал чистоту и непорочность Христа (Ис. LIII, 9) и церкви (Еф. V, 27; Апок. XIX, 8); гиацинт (материя небесно-голубого цвета) – их божественное, небесное происхождение; пурпур (материя темно-красная) – царское достоинство, ясно засвидетельствованное пророками (Псал. II, XLIV; Ис. XI, 10); и, наконец, червленая, светло-красная, кровавого цвета (Ис. LXIII, 1‑3) материя таинственно прообразовала Христа, как слово Божие, обагренное кровью, (Апок. XIX. 13) и церковь Его, орошаемую и освящаемую тою же кровью⁹⁶.

Далее, те же материи и украшения скинии, по мнению отцов, означали также различные добродетели, которыми украшают себя и отдельные верующие церкви. Так, не гниющее дерево и кожи с шерстью означали, как говорит св. Григорий Нисский, нетление и суровую, воздержную жизнь верующих, побеждающих свои страсти⁹⁷. Сообразно с этим пурпур и rиaцинт можно принять за символ высокого достоинства верующих, виссон – за символ чистоты праведников (Апок. XIX, 13), и червленицу – в значение крови мучеников. Подобное же значение, относящееся к добродетелям святых, имел и прочий материал и украшения. «Веру, говорит Ориген, можно сравнить с золотом, проповедь с серебром, терпение с медью» и т. п.⁹⁸ А что действительно все эти украшения и одежды имели переносное, символическое значение, относящееся к добродетелям, украшающим церковь, по словам Оригена, можно видеть из слов пророка, который священнические, например, одежды называет образно одеждами правды (Пс. CXXXI, V), и из слов апостола, также образно призывающего верующих облечься в милосердие, облечься в Господа Иисуса Христа и попечения о плоти не превращать в похоти (Римл. XIII, 12–14)⁹⁹.

Общее расположение украшений в скинии соответствовало символическому значению её частей. Во святом святых, означавшем самое небо, и во святилище, означавшем церковь новозаветную, все блистало золотом и серебром. Во дворе же преобладала медь, золота совершенно не было, а из серебра были сделаны только прутья и кольца колонн и посеребрены были только верхушки последних. Этим расположением украшений, как объясняет подробно св. Кирилл Александрийский, указывалось на превосходство церкви новозаветной перед ветхозаветной, и церкви небесной перед церковью земной, и на различные состояния Христа – от уничижения на земле до прославления одесную Отца на небе¹⁰⁰.

Значение скинии, как образа церкви и Главы её, Христа, представится более ясным по рассмотрении мнений отцов о значении ее частей и всех предметов, заключавшихся в них.

Первую часть скинии составлял двор скинии, окружавший скинию (святилище и святое святых) со всех сторон. Он представлял четырехугольное пространство, огороженное столбами с протянутыми между ними завесами. Из четырех сторон двора между его боками и боками скинии только в одной находились священные предметы (жертвенник и умывальница), именно в той стороне, в которой был вход во двор до входа в скинию. Остальные три стороны двора были пусты (Исх. XXVII, 9‑18; XXXVIII, 9‑20). По мнению отцов эта первая часть двора при входе в него и изображала церковь ветхозаветную. Ветхозаветная церковь обнимала только один избранный народ еврейский; все остальные народы мира не входили в нее, хотя и могли войти потом с пришествием на землю Спасителя. Это сужение пределов церкви ветхозаветной, ограничение ее только одним народом и изображалось тем, что во дворе три стороны были совершенно пусты, и только одна была занята священными предметами. Пустое же пространство двора было пророческим указанием на то, что некогда церковь расширится во все стороны света и примет в себя множество народов. «Не это ли, говорит св. Кирилл Александрийский, есть древле ясно обетованное устами Исайи, явившейся в последние времена церкви: «распространи место шатра твоего, расширь покровы жилищ твоих; не стесняйся, пусти длинные верви твои и утверди колья твои. Ибо ты распространишься направо и налево, и потомство твое завладеет народами и населит опустошенные города» (Ис. LIV, 2 ‑ 3): ибо стесняемая в начале церковь Христа, затем уже расширяется к востоку и западу, северу и югу и доходит до всякого места»¹⁰¹.

Таким образом, двор скинии изображал, прежде всего и главным образом, церковь ветхозаветную, обнимавшую только народ еврейский, а потом отчасти и церковь Христову вселенскую, implicite содержавшуюся в церкви ветхозаветной. Сообразно с таким значением двора, колонны, окружавшие его и составлявшие его основы, по мнению отцов и учителей, должны быть принимаемы за символ Христа, Основателя и Главы церкви (Ис. XXVIII, 16), а также за символы пророков и апостолов, как сотрудников Христа в деле основания и распространения церкви в мире¹⁰². Деревянные колонны двора имели верхушки посеребренные, а основания – медные. По мнению св. Кирилла Александрийского, серебро было в них символом Божества во Христе и светлости Его сотрудников по причастию Его свету, а медные подножия указывали символически на проповеданное Самим Христом и Его апостолами Евангелие Христово, так как медь вообще на языке Писания часто служит символом звучности¹⁰³. Колонны соединялись между собою посредством серебряных прутьев, продетых в серебряные кольца, укрепленные на колоннах (Исх. XXVII, 9–12). Эти связи колонн, по словам Оригена, означали общение и единение учителей и правителей как столпов и основ церкви (Галат. II, 9; Апок. XXI, 14) в вере и любви, которыми поддерживается церковь.

Главные принадлежности двора скинии составляли жертвенник, на котором сожигались жертвы, и умывальница (Исх. XXVII, 1–8; XXXVIII, 1–7; XXX, 17–21).

Жертвенник двора был главным местом ветхозаветного богослужения при скинии. В нем, по мнению отцов, имели особенное значение материал, из которого он был сделан, и место, которое он занимал. Он был поставлен при самом входе во дворе скинии. Блаж. Феодорит говорит, что «этим означалось то, что жертвы были излишни и не угодны Богу всяческих, почему Бог, хотя и позволил совершать cиe по причине немощи иудеев, но повелевал священнодействовать вне скинии, как бы не необходимое для внутренних»¹⁰⁴. Положение алтаря при самом входе во двор указывало, по мнению св. Кирилла Александрийского, на значение всего ветхозаветного закона, что он приводил только «к началам таинства Христа и как бы к первым входам в точное познание Его, но никоим образом не вводил во святое святых, т. е. во внутреннейшую скиннию, в которой Христос сушествует как воня благоyxaний Богу и Отцу»¹⁰⁵. На такое подготовительное значение ветхозаветного закона указывал и материал жертвенника. «В том, что алтарь служения по закону был совершенно лишен золота, говорит св. Кирилл Александрийский, Бог гадательно, но весьма ясно указал, что закон менее всего мог сообщить Св. Духа, и что сила прообразовательного служения не была почтена такой благодатью»¹⁰⁶. Замечательно и то, что на этот алтарь были употреблены медные кадильницы возмутившихся с Кореем против избранного Богом первосвященника Аарона (Исx. XXXVIII по славян, Числ. XVI, 86–40), тогда как алтарь кадильный во святилище, кивот завета и принадлежности святилища и святого святых были сделаны из добровольно принесенных народом матеpиaлов. И этим указывалось на несовершенство ветхозаветного служения Богу, средоточием которого был алтарь двора. Оно было не только не угодно и не совершенно перед Богом, но некогда имело еще быть поводом к восстанию иудеев против великого Первсвященника Христа, Помазанника Божия, и на это-то восстание, предвозвещенное пророком (Псал. II), по мнению св. Кирилла, прообразовательно указывали также и медные кадильницы противников Аарона, употребленными на алтарь. Аарон был прообразом Христа, у него оспаривали священство Корей и его сообщники, «равным образом оспаривали же славу Христа и иyдеи, и причиной спора их служил алтарь законный»¹⁰⁷.

Умывальница была поставлена за жертвенным алтарем при входе во святилище. В ней должны были омываться священники всякий раз, когда им нужно было входить во святилище и совершать священнодействия. Это омытие, указывавшее священникам на необходимость для них нравственной чистоты, прообразовательно означало воду крещения, очищающего от нечистоты греховной. Такое прообразовательное значение умывальницы, по мнению св. Кирилла, доказывается и положением ее при входе во святилище, в которое, таким образом, можно было войти только омывшись в умывальнице. Святилище же было прообразом церкви новозаветной, царства благодати, в которое не иначе можно войти, как только омывшись водою крещения¹⁰⁸. Исполнения ветхозаветного закона недостаточно было бы для этой цели, потому что этот закон не давал очищения. Поэтому священник, по закону избранный и посвященный на свое служение, однако, должен был омываться всякий раз при входе во святилище, в этот прообраз царства благодати¹⁰⁹. Св. Кирилл видит особое значение в том обстоятельстве, что на устройство умывальницы, между прочим, были употреблены зеркала израильтянок (Исх. XXXVIII). Эти зеркала были остатком идолослужения их в Египте. При построении скинии израильтянки, найдя их в своей утвари, принесли их Моисею, который и употребил их на умывальницу. Причем, вероятно, в воспоминание осквернения идолослужением в Египте, они с покаянием постились при скинии при её поставлении. «Каковое обстоятельство, я думаю, говорит св. Кирилл, означало то, что когда явилась истиннейшая скиния, т. е. церковь, которую воздвиг Господь, а не человек (Евр. VIII, 2), то пришло уже время сосуды, посвященные некогда во славу скопища демонов, переделать на священные и удобные к принятию св. крещения; ибо это, я думаю, значит, из зеркал эллинских или сокровищ диавольских делать медную умывальницу, в которой была вода, очищавшая и самого Моисея»¹¹⁰. Своим устройством умывальница, по мысли св. отца, прикровенно указывала евреям, что и язычники некогда с покаянием обратятся от своего нечестия, будут приняты в состав церкви и сделаются чистыми и угодными Богу, как о том Сам Он предвозвестил еще и через пророка: «Я приведу на святую гору Мою и обрадую их в Моем доме молитвы; всесожжения их и жертвы их (будут) благоприятны на жертвеннике Моем: ибо дом Мой назовется домом молитвы для всех народов» (Ис. LVI, 7; сн. Иep. III, 17; Мих. IV, 1–2; Захар. II, 11).

Как вторая, лучшая часть скинии недоступная для народа, святилище должно было служить символом будущего, лучшего завета Божьего, предвозвещенного пророками (Иep. XXXI, 31 – 84; Кил. II, 28 – 29), и все, принадлежавшее к святилищу и совершавшееся в нем, также было таинственным предизображением свойств и действий этого нового завета и Отца его, Первосвященника и Пророка, Владыки Христа (Втор. ХVIII, 18; Псал. CIX, 4; Ис. IX, 6; Мих. V, 2; Малах. III, 1)¹¹¹.

Поэтому, прежде всего, в досках, из которых состояли стены святилища (а также и святого святых, представлявшего вместе со святилищем особую палатку во дворе скинии в узком смысле – Исх. XXVI, 15... XXXVI, 20...), по мнению отцов, как и в колоннах двора, также можно видеть прообраз Христа и апостолов. Св. Кирилл Александрийский находит особое значение в ширине этих досок – в полтора локтя. «Чрез полтора локтя, говорит он, (Христос) косвенно обозначается как совершенный по естеству Божества, и затем как умаленный мерою человечества»¹¹². По мысли св. отца, в целом локте изображалось Божество Христа, а в половине – человечество, которое несравненно ниже Его Божества, как предизображали эти стороны в лице Мессии и св. пророки¹¹³. На две природы, соединяющиеся в одном лице Иисуса Христа, по мнению св. Кирилла, указывало и то, что подножия досок святилища были двойные¹¹⁴. Далее, в четырех покрывалах, лежавших одно под другим, и состоявших из нескольких скрипленных между собою петлями частей и составлявших крышу святилища и святого святых (Исх. XXVI, 1–14), по мнению отцов, можно видеть образ «многих» обителей у Отца Небесного и многих церквей на земле, «не рассеянных разномыслием или несогласием во мнениях, но соединенных в духе и как бы сплоченных воедино по единству во Христе через веру»¹¹⁵. На веру во Христа и любовь верующих указывали именно петли, которыми скреплялись части покрывала¹¹⁶. На самом нижнем покрывале, обращенном во внутрь скинии, были изображения херувимов. «Это, говорит св. Кирилл, хорошо указывало, быть может, на союз нижних с высшими и на соединение церкви земной с силами небесными»¹¹⁷.

Вход со двора в первую часть скинии, святилище, был загражден завесою, высоко повешанной на пяти золоченых столбах с медными подножиями (Исx. XXVI, 86–37). По мнению св. Ефрема Сирина, эта завеса прообразовала собой Еммануила¹¹⁸, Который, действительно, по Его же собственным словам, есть дверь, открывающая верующим вход в царство Божие (Иоанн. X, 8–9), и Который еще в ветхом завете предизображался как Премудрость Божия, создавшая Себе дом, т. е. Церковь, и с высоты призывающая в него всех ищущих Её (Притч. IX, 1–5). А «пять столбов, говорит св. Кирилл Александриский, предизображали явившихся как бы в пятое время, в которое было пришествие Христово, учителей и вождей церкви, которые, право уча слову истины, честны как золото и благозвучны как медь, и которые искусным и богодухновенным тайноводством открывают вход во святое святых»¹¹⁹.

Итак, нужно было особое тайноводство для того, чтобы из церкви ветхозаветной перейти в церковь новозаветную. Многое, открывшееся в последней, было закрыто, непонятно и недоступно для ветхозаветных людей, как закрыто было и отделялось святилище от двора особой завесой¹²⁰. Из всего народа израильского в святилище входили только священники, всякий раз при этом омывавшиеся предварительно в умывальнице перед завесой. Эти ветхозаветные избранники, входившие во внутреннее святилища Божия, прообразовали членов церкви новозаветной, превосходящих своей близостью к Богу и богатством благодати Его членов церковь ветхозаветную (Иоил. II, 29; Иерем. XXXI, 33–34). Вода, омытие которой давало священникам доступ во святилище, прообразовала необходимое yсловие для вступления в церковь Христа и получения благодати Его – крещение Христово. Кровавой жертвы не допускалось приносить во святилище. Это ясно показывало евреям, что эти жертвы, которые они особенно любили, есть сравнительно низший вид богослужения, и что они будут отменены в новом завете. В святилище были приносимы только бескровные дары: хлебы, фимиам и елей, бывшие символами высших, духовных жертв, свойственных церкви новозаветной.

По середине святилища перед завесой святого святых был поставлен сделанный из акации алтарь кадильный, обложенный золотом, с золотыми кольцами и носилками, золотыми же рогами по углам и венцом, на котором ежедневно утром и вечером был воскуряем фимиам, и на роги которого при некоторых жертвах была намазываема жертвенная кровь (Исх. XXX, 1–10). По мнению отцов, все в алтаре этом прообразовало Христа¹²¹. Алтарь был из не гниющего дерева, и тело Христа – нетленно (Псал. XV, 10). Роги алтаря – символ силы креста Христова, были на четырех углах, и сила Христова, собирающая святых на небо, действует во всех странах мира (Псал. II, 8; Иерем. XXXIII, 3–8; Варух. IV. 37; V, 5). Золотой венец алтаря прообразовал славу Христа (Ис. LXI, 10). Золотые же кольца и носилки, которые были необходимы для перенесения алтаря, также предизображали Божественных учеников, которые пронесли Евангелие по всему миру как «слуги Христовы и строители таин Божиих» (1Кор. IV. 1; сн. Притч. IX, 3). Предизображая вообще Христа, алтарь кадильный предизображал Его преимущественно как благовонную жертву Богу Отцу, которую Он принес и приносит – Себя и вместе с Собой верных Своих в церкви. Это именно прообразовательное значение алтаря кадильного, по мнению св. Кирилла, доказывается его положением прямо против завесы святого святых, против ковчега и очистилища с херувимами, выше которых мыслился открывающим Себя Бог (Исх. XXV, 22; XXX, 6). Такое положение алтаря указывало «на наше приведение во Христе к лицезрению Бога и очам Отца»¹²² .

Фимиам, воскурявшийся на алтаре святилища ежедневно утром и вечером, по мнению св. Кирилла и св. Григория Нисского, был прообразом постоянного благоухания в церкви Христовой жертвы, принесенной Христом на Голгофе. Кровавые жертвы запрещалось приносить на алтаре кадильном в знак того, что они будут не нужны после совершеннейшей жертвы Христовой (Дан. IX, 27), и заменены со стороны верующих более совершенными и угодными Богу (на что указывал тот же фимиам) жертвами духовными. Кровь намазывалась на кадильный алтарь в самых редких случаях и при жертвах только за общие грехи (первосвященника как представителя всего общества священников и целого народа): это предуказывало на силу и значение жертвы Христовой, которой одной достаточно для заглаждения всех rpехов всего человечества (Дан. IX, 24; Ис. LIII, 6, 11 – 12)¹²³.

Итак, в алтаре кадильном Христос прообразовался как жертва Богу Отцу, принесенная Христом на голгофе. Далее, в хлебах предложения, полагавшихся на особом столе на южной стороне святилища (Исх. ХХУ, 23‑30; XXXVII, 10‑15; Лев. XXIV гл.) Он прообразовался как новозаветный хлеб жизни, таинственно предизображавшийся в ветхом завете еще как уготованная Премудростью трапеза жизни (Притч. IX, 1–6, 11), и открывшийся в новом завете как бескровная жертва, «которой благословляемся, вкушая хлеб, с неба сошедший , т. е. Христа»¹²⁴. Хлебы приготовлялись из чистейшей муки, и Иисус Христос принес Себя в жертву Богу, не имея ни малейшего греха (Ис. LIII, 9; Евр. VII, 26; Иоанн. VIII, 46), и предлагает Свое чистейшее тело для вкушения верующим, чтобы и они были чистыми¹²⁵. Вместе с Христом ведут нас к жизни и Его апостолы как слуги Премудрости (Притч. IX, 3), и их, по мнению отцов, можно разуметь под хлебами предложения, которых полагалось двенадцать, как и апостолов было двенадцать. «Хотя один есть, говорит св. Кирилл Александрийский, естеством хлеб с неба и животворящий, но по подражанию и по причастию Того, Который есть хлеб по естеству, и божественные тайноводцы суть хлебы, питающие в благочестие»¹²⁶ . Хлебы сменялись в святилище по субботам и старые съедались только священниками. Христос, по объяснению св. Кирилла¹²⁷, предложил Себя в хлеб жизни также в «мысленную субботу», т. е. по Своем воскресении и освобождении от смерти, и тело Его предлагается только «священному роду, людям обновления, избранным и помазанным благодатию Св. Духа».

Третьим предметом в святилище на северной стороне его был золотой светильник с семью лампадами, тремя ветвями чеканной работы, хорошо освещавший святилище (Исх. ХХV, 31–39, XXXVII). По мнению отцов, светильник также был прообразом Христа, который есть «свет истинный, просвещающий всякого человека, приходящего в мир» (Иоанн. I, 9). Золото и чеканная работа светильника, как полагает св. Кирилл Александрийский, прообразовали Божество Иисуса Христа. Ветви, выходившие справа и слева на равную высоту со средней ветвью, прообразовали множественность по различию действий во Христе, потому что Он мыслится и как свет, и жизнь, и сила, и нетление, но во всем этом Он прост и един как Бог, потому светильник «весь должен быть чеканный, цельный, из чистого золота» (Исх. XXV, 36)¹²⁸. Но предизображая Христа отчасти со всех сторон, светильник специально прообразовал Его именно как духовный Свет церкви, о котором и прор. Исаия предсказал, что Он некогда ярко воссияет в церкви, так что осветит и народ, ходящий во тьме, и живущих в стране тени смертной язычников (Ис. IX, 2; XLII, 6; LX, 1). На такую великую силу света в церкви Христовой, по мнению св. Кирилла, указывало совершенное число (7) лампад светильника¹²⁹. Св. Григорий Нисский говорит, что эти семь лампад были прообразом почивших на Христе (Исх. XI, 1–3) и подаваемых через Него людям (Исх. LXI, 1 – 3) семи даров Св. Духа, Который действительно в ветхом завете также представляется пророком под образом семисвечника (Захар. IV, 6). Ветви масличные, примыкавшие ко дну каждой лампады, по мнению св. Григория Нисского, были символами ветвей, отделенных от дерева еврейского и языческих, и привитых к истинной Маслине – Христу, через Которого и питаются благодатей Св. Духа¹³⁰.

Огонь в лампадах светильника поддерживался священниками, и освещение Христово, говорит св. Кирилл Александрийский, «неугасимым сохраняется в церквах Христовых посредством честной жизни предназначенных к священству¹³¹».

Итак, все принадлежности святилища, по объяснению отцов, предизображали Христа в Его действиях в церкви новозаветной: алтарь изображал Его Голгофскую жертву, хлебы предложения – Его тело, вкушаемое в таинстве, светильник – свет Его в церкви, дары Св. Духа, подаваемые через Христа. Далее, если под теми же предметами, по мнению отцов, разуметь членов церкви Христовой, то под алтарем с фемиамом нужно разуметь, в частности, молитвы святых, их словесную жертву или «плод уст», как выражается св. ап. Павел (Евр. XIII, 15; сн. Апок. V, 8). Благовоние фимиама предуказывало на то, что словесные и духовные жертвы нового завета будут приятны и угодны Богу (Малах. III, 3–А), очевидно – в противоположность чисто материальным жертвоприношениям евреев. Хлебы, полагавшиеся пред Иеговой, предизображали дела, новую, чистую жизнь народов в царстве благодати, и, наконец, сильный свет светильника – их просвещение высоким богопознанием, о котором и св. Иcaиa предсказывал, что вся «земля будет наполнена видением Господа, как воды наполняют море»¹³² (Исх. XI, 9).

Святое святых из всех частей скинии по-преимушеству было видимым местом откровения Иеговы Своему народу (Исх. ХХV, 22). Это место было самое священное и недоступное в скинии: из всего общества в него входил только один первосвященник и то однажды в год, в день очищения грехов народа. Эта недоступность святого святых как места откровения Иеговы показывала евреям на их отдаление от всесвятого Бога, причиной которого служили грехи народа. Видимым изображением невидимого присуствия Иеговы во святом святых, по мнению блаж. Феодорита, были памятники Его чудесных действий перед народом: манна, жезл Ааронов, процветший и божественный, скрижали завета, данные Моисею на горе¹³³. Отцы и учители церкви, объясняя значение святого святых и находившихся в нем предметов, по обыкновению почти все внимание обращают на символическое, прообразовательное значение их. В этом значении как таинственнейшая часть скинии, в которой мыслился открывающим Себя Иегова (Исх. XXV, 22), святое святых, по их мнению, должно было вообще служить символом самого неба, как преимущественного места постоянного присутствия Бога (Псал. X, 4; XVII, 10), а также и прообразом места будущего теснейшего общения людей с Богом, т. е. церкви высшей небесной¹³⁴. Сообразно с этим и Христос во святом святых должен был прообразоваться преимущественно также в небесном, прославленном состоянии Своем, как исполнивший волю Божию спасения людей и открывший им Бога, победивший смерть, вознесшийся на небеса и седящий одесную Бога Отца, Царь всяческих, как изображали это состояние и св. пророки¹³⁵. Святое святых отделялось от святилища завесой, распростертой на четырех столбах (Исх. XXVI, 31 – 38). Эта завеса, через которую возможен был вход во святое святых, по мнению св. Ефрема Сирина, как и другие завесы скинии (святилища и двора), прообразовала вообще Христа, без Которого нельзя войти ни в церковь небесную, ни в земную¹³⁶. В частности, эта завеса, за которой скрывалось святое святых, по мнению св. Кирилла Александрийского и Оригена, изображала плоть и земную жизнь Еммануила, в которых Он исполнил волю Отца, и в которых открылось людям Божество, таившееся во Христе, как бы за завесой¹³⁷. Четыре столба, на которых держалась завеса, но мнению св. Кирилла Александрийского, предизображали четырех евангелистов, описавших земную жизнь – дела и учение Христа, в которых явилось Его Божество¹³⁸. Завеса служила посредствующим звеном между святым и святитем, подобно Еммануилу, Который есть посредник между небом и землей, Богом и людьми (1Тим. II. 5 ‑ 6).

В самом святом святых поставлен был, прежде всего, на землю кивот завета (Исх. XXV 10 ‑ 22; ХХVI, 33 ‑ 4). Это прообраз славного пребывания вознеcшегося на небо Еммануила. Символом нетления и обожения Его человечества, предизображавшегося кивотом как бы скинией в малых размерах, по мнению св. Кирилла Александрийского, служили золото и негниющее дерево, из которых был сделан кивот. Золотые кольца и носилки кивота изображали бесплотных духов, которые служат Еммануилу (Псал. XCVI, 7; Евр. I, 6)¹³⁹. Кивот был поставлен на землю в прообраз того, как думает св. Кирилл Александрийский, что человечество, воспринятое Божеством Еммануила и изображавшееся кивотом, ниже божественной природы Еммануила, потому что самое вocприятие его по воле Отца было актом смирения и таинственного уничижения (Псал. XXXIX, 6–9, 14–18)¹⁴⁰.

Предметы, принадлежавшие к кивоту завета, по объяснению отцов, изображали частные стороны в Еммануиле в Его прославленном состоянии. В кивоте был положен золотой сосуд с манной (Исх. XVI, 32 ‑ 34). Служа постоянным напоминанием об Иегове и Его чудесных действиях перед народом и для народа, она в тоже время предизображала и Христа. Этот, по библейскому выражению, хлеб небесный и ангельский (Псал. CIV, 40; LXXVII, 24–25), по мнению св. Кирилла Александрийского, прообразовал Христа, как истиннейший хлеб небесный ‑ источник духовной жизни вообще и в частности славную плоть Христову, которой вознесшийся Еммануил с неба питает верующих в жизнь вечную (Иоанн. VI, 31‑59)¹⁴¹. Перед ковчегом был положен жезл Ааронов, разцветший в знамение для непокорных, что Аарон Самим Богом был избран первосвященником (Числ. XVII, 2‑10). Христа, Которого и пророки прямо называют жезлом и цветом (Числ. XXIV, 17; Ис. XI, 1), Жезл Аарона разцветший, по мнению св. Кирилла Александрийского, прообразовал, как Царя и Победителя смерти через воскресение из мертвых. «Как чудесный разцвет жезла Аарона был ясным доказательством его избрания Богом, так и воскресение Христово, поясняет св. Кирилл, служит ясным доказательством того, что Христос есть по естеству Бог и избран вечным священником волей Отца (Псал. CIX, 1; Евр. VII, 17)¹⁴². В ковчег положены были еще скрижали завета (Исх. XXV, 16‑21; Евр. IX, 4, 9) для напоминания евреям о данном им Богом законе. По отношению ко Христу, по мненнию св. Кирилла Александрийского, они означали совершеннейшее исполнение Им воли Отца Небесного (Псал. XXXIX, 9; Евр. X, 7)¹⁴³. Они показывали, что закон Божий содержится вo Христе (Пс. XXXIX, 9, Рим. V, 2), Им непосредственно и через посредство пророков и апостолов возвращен людям (Псал. II, 7) и Им же охраняется от нарушения как Судьей живых и мертвых (Псал. II, XLIV, 7‑8).

Поверх ковчега была положена золотая доска, «очистилище» с изображениями херувимов, стоящих на концах её. На нее в день очищения, однажды в год, была кропима жертвенная кровь за грехи всего народа (Исх. ХХУ, 17‑22). «Ковчег, был символом человечества Еммануила, а доска, лежавшая поверх ковчега, изображала конечную цель всей тайны воплощения Бога Слова, очищение и оправдание перед правосудием Божьим всех людей Великим Первосвященником, прошедшим небеса (Евр. IV, 14; VIII, 1; Дан. VII, 13‑14). Кровь кропилась на очистилище однажды, и Христос однажды восшел на небо после того, как пролил кровь Свою на Голгофе, чтобы предстать Ходатаем за нас перед Богом Отцом, чем и приобрел для нас вечное искупление (Евр. IX, 11–12)¹⁴⁴. Статуи херувимов, наклоненные к «очистилищу», как полагает св. Кирилл Александрийский, показывали, что все дело воплощения Бога Слова составляет величайшую тайну, в которую пытаются проникнуть и высшие небесные силы (Псал. XXIII, 8, 10; I Петр. I, 12)¹⁴⁵.

Таким образом в кивоте завета и его принадлежностях изображалось Божество на сколько Оно открылось для спасения людей в Еммануиле. Пустое же пространство над ковчегом поверх очистилища и херувимов, покрытое облаком, место таинственного присутствия Иеговы (Исх. ХХI, 22), было, по мнению св. Кирилла Александрийского, символом непостижимой божественной природы Отца, Сына и Св. Духа, которая несравненно выше всей твари, не исключая и херувимов¹⁴⁶.

Таким образом, по объяснению отцов, скиния своим устройством живо изображала всю историю царства Божьего среди людей, начало которому положено на земле и в ветхом завете, а конечным местом послужит небо. В скинии изображалось значение и достоинство каждой ступени в истории этого царства. В частности, в ней ясно изображалось значение ветхозаветной церкви, для членов которой скиния и была построена. Сообразно с своим меньшим достоинством, ветхозаветная церковь изображалась худшей частью скинии: главная часть внешнего богоcлyжeния этой церкви – кровавые жертвы, совершались только во дворе скинии. Во святилище, тем более во святом святых, они не допускались. Равным образом и из членов ветхозаветной церкви в эти последние части скинии допускались только избранные люди, священники. Так скиния символически указывала на значение ветхого завета, как только на первую ступень царства Божьего на земле, указывала на удаленность ветхозаветного человека вследствие греховности от Бога, и на Христа, Который должен был очистить людей от этой греховной нечистоты, приблизить их к Богу и возвести на небо. О Христе и Его делах в церкви прообразовательно говорили все предметы скинии.