I. Библия рукописная

Предки наши имели то неоценённое преимущество пред народами запада, что вместе со святым крещением им принесено было и Священное Писание на родственном, вполне понятном для них наречии, которое столь мало отличалось от тогдашнего русского языка, что писатель XI века, мних Иаков прямо говорит (о Владимире и его подданных): «прияше святое крещение, готово имуще святое писание и книги (богослужебные?) переведены с греческаго языка на русский¹». Принесённая предкам нашим славянская Библия была, как известно, благословенным трудом свв. братьев Константина-Кирилла и Мефодия, вышедших из македонского города Солуня, древней Фессалоники, оглашённого некогда евангельскою проповедью великого «апостола язычников». В тиши монастырского уединения Константин (в схиме Кирилл) и Мефодий задумали перевести Св. Писание с греческого на славянский язык ближайшим образом для славян, среди коих жили. Балканский полуостров ещё с VI столетия стал постепенно заселяться славянами: часть древней Македонии по р. Брегальнице называлась даже Славинией, по преобладающему славянскому населению². Жители Солуня все знали славянский язык³. Весьма возможно даже, что если не по отцу, то по матери, сами Кирилл и Мефодий были славяне⁴. Таким образом мысль перевести Св. Писание на славянский язык могла естественно родиться в уме солунских братьев. Но так как у славян не было ещё собственной письменности, то, прежде всего, нужно было изобрести письменные знаки, буквы. Это было делом младшего из братьев, Константина-Кирилла, прозванного философом за его учёность и великий разум. Для выражения отдельных звуков славянской речи он придумал 35 букв, начертав их, большею частью, по образцу букв греческих: некоторые же буквы, не имевшиеся в греческом алфавите (ж, ч, ш, щ), заимствовал из алфавитов еврейского, армянского и коптского. Так возникла в 855 или 857 г. славянская азбука, названная по имени изобретателя её «кириллицею⁵».

Сначала переведены были избранные места из Евангелия и Апостола, читаемые при богослужении⁶’. Этим трудом прежде всех воспользовались жители соседней Славинии, причём Константин, приглашённый ими для наставлений их в вере христианской, крестил более четырёх тысяч человек⁷. Весть о переводе Св. Писания на славянский язык далеко разнеслась, вызывая сочувствие между славянами. В 862 г. являются в Константинополь послы от трёх князей славян моравских, Ростислава, Святополка и Коцела, с просьбою к императору (Михаилу Ш) и патриарху послать к ним учителей, «которые истолковали бы им Св. Писание, так как ни латинского, ни греческого языка они не разумеют⁸» На созванном по этому случаю соборе император предложил отправиться в Моравию Константину и Мефодию: «никто кроме вас не может выполнить просьбу этих славян», – прибавить он, – «ибо вы родом из Солуня, а в Солуни все знают славянский язык». С радостью отправились свв. братья на миссионерский свой подвиг. Весною 863 года прибыли они в Моравию, направляясь к столице её, Велиграду. Здешние христиане, узнав о приближении их, были чрезвычайно обрадованы, «так как они слышали, что эти мужи несут с собою Евангелие, переведённое на родной их язык⁹». В Велиграде и поселились свв. солунские братья. Здесь каждодневно поучали они крещённый народ, объясняя Ветхий и Новый Завет, и установили, чтобы богослужение совершалось на славянском языке. Они усердно заботились также и о просвещении юношества, заводя школы для обучения славянской грамоте по изобретённой ими азбуке и церковному пению на славянском языке. Из Велиграда славянские первоучители ходили с евангельскою проповедью по городам и сёлам Моравии, а также в соседние Чехию и Болгарию. Четыре с половиною года прошло в этих просветительных трудах свв. солунских братьев, и в основанных ими школах немало уже образовалось способных учеников, ревностных им сотрудников, когда поднялась против них зависть и вражда местного латинского духовенства: «не достойно, – говорили те, – читать Слово Божие и славить Бога на ином языке, кроме трёх, еврейского, греческого и латинского», и пожаловались папе. Папа пригласил Константина и Мефодия в Рим для объяснения; по выслушании их объяснений, папа (Андриан) одобрил как славянский перевод Св. Писания, так и богослужение на славянском языке.

Константин, прибыв в Рим уже больным, здесь и скончался (869 г.), приняв пред смертию схиму и новое имя Кирилл и завещав брату не покидать начатого ими дела благовествования среди славян. Возвратясь в Моравию, Мефодий в течение ещё 16 лет неутомимо трудился, проповедуя Евангелие, научая славянской грамоте многочисленных учеников своих, ведя, в то же время, упорную борьбу со своими невежественными противниками.

Устав от борьбы и ища успокоения, Мефодий, под конец своей жизни, удалился от суеты мирской и посвятил последние дни своей многотрудной жизни великому делу – переводу с греческого языка на славянский всего Священного Писания. Доселе Константином и Мефодием переведены были лишь Псалтирь, Евангелие с Апостолом и избранные церковные чтения из книг Ветхого Завета. Теперь же св. Мефодий, взяв себе в помощь из учеников своих двух пресвитеров, хороших скорописцев, в течение шести месяцев, с марта по 26-е октября, перевёл и остальные канонические книги греческой Библии; «окончив труд, он воздал хвалу Господу, даровавшему такую милость и успех». Так повествует позднейшее предание¹⁰, находящее себе подтверждение и в свидетельстве современника, экзарха Болгарского Иоанна: «Великий Божий архиепископ Мефодий, брат сего (Кирилла), – говорит он. – преложи вся уставныя (канонические) книги 60 от эллинскаго языка¹¹». Таким образом, в Кирилло-Мефодиевской Библии заключались лишь канонические книги греческой Библии, за исключением апокрифических¹².

Совершить это великое и последнее дело своей земной жизни, св. Мефодий вскоре затем, 6-го апреля 885 г., мирно почил от трудов своих в том самом Велиграде, где началась его апостольская деятельность. Бесчисленный народ со слезами провожал гроб своего «добраго учителя и пастыря».

Так как народов южно-славянских было несколько, то спрашивается: на каком южно-славянском наречии написана Кирилло-Мефодиевская Библия? Вопрос этот издавна (лет 150 уже) занимает представителей славянской филологии, дающих на него различные ответы: на древнеболгарском наречии, утверждают одни; на древне-сербском, древне-моравском, словенском, панноно-словинском, доказывают другие. В последнее время начинает преобладать мнение, что Кирилло-Мефодиевская Библия написана не на наречии той или другой славянской народности, а на языке образованных славян-христиан, жителей Константинополя и побережья Мраморного моря, в устах коих славянская речь могла уже приобрести известные грамматические формы, термины, речения, способные выражать возвышенные христианские понятия. В пользу этого мнения говорит сила, выразительность, духовность языка Кирилло-Мефодиевской Библии, чего едва ли можно ожидать от наречия народа, не имевшего ещё собственной письменности¹³. Переводчики воспитаны были, очевидно, на греческой литературе: конструкция их славянской речи, обороты её чисто греческие; даже слова расположены в том же самом порядке, как в греческом тексте; влияние греческого языка на форму славянской речи здесь несомненно. Но тут опять можно спросить: эти образованные славяне побережья Мраморного моря говорили же на каком-нибудь славянском наречии (хотя и переработанном ими по греческому образцу). – на каком же именно? Вопрос этот представляется нам довольно праздным. В IX веке, когда южнославянские народы едва начинали ещё жить государственною жизнью, между наречиями их не могло быть заметного различия¹⁴, которое естественно развилось с развитием государственной жизни. С распространением среди славянских народов Кирилло-Мефодиевской Библии, язык её, путём богослужения и школ, стал у них языком церковным и литературным¹⁵ и, оставаясь и поныне языком богослужебным у славян православных, получил название языка церковно-славянского.

Итак, в исходе X века, к нашим предкам, вслед за крещением, принесены были и книги Св. Писания на языке понятном, родном; но некому было их читать, не было грамотных.

Великою потребностью времени поэтому было немедленное заведение школ. Потребность эту ясно сознали наши первые князья, Владимир Равноапостольный, Ярослав Мудрый, и все старание приложили, чтоб удовлетворить этой насущной потребности в возможно широких размерах. Начальный летописец наш Нестор († 1114 г.), сказав, что Владимир повелел всюду крестить народ и строить церкви¹⁶, прибавляет: «и послан (Владимир) по всем градом своего царства и по странам и повел дети отъимати¹⁷ у нарочитых (именитых) людий, и учити грамоте». Подобным же образом свидетельствует и другой писатель XI века, вышеупомянутый мних Иаков; в составленном им житии князя Владимира он говорит, что этот князь приказал священникам по городам и по сёлам крестить народ и учить детей грамоте.

Нестор, в житии преп. Феодосия, приводит факт, показывающий, что распоряжение Владимира относительно обучения детей приводилось в исполнение успешно. Он говорит, что родители Феодосия, жившие в Курске, отдали сына «на учение божественных книг единому от учитель» (ок. 1020 г.)¹⁸. Значит, в Курске было уже тогда (в первой половине XI века) несколько учителей. Если же в таком городке, как Курск, было несколько школ, то возможно ли, чтоб они не существовали в городах более значительных, например, в тех, где были епископские кафедры, или имели своё местопребывание князья удельные, дети Владимира. А потому нельзя считать невероятными и слова последующих летописей, что тогда заведено у нас множество училищ книжных.

Из вышеприведённого места жития преп. Феодосия мы узнаем также, что предметом учения в этих школах были – божественные книги.

Главным советником и помощником в этом деле для великого князя Владимира был прибывший из Греции первосвятитель Михаил. Он, если верить «Степенной книге» (І, 143), призывал к себе учителей и наставлял их учить детей не только грамоте, но и вере христианской и благонравию, действовать на них не гневом и жестокостью, а ласковостью и страхом, растворенным любовью, и благоразумно приспособляться в своих уроках к силам и понятиям каждого¹⁹.

Преемник Владимира Ярослав не менее отца заботился о школах; так, между прочим, посетив в 1030 г. Новгород он основал здесь училище на 300 учеников. Ревностная забота о народном просвещении помощью школ преемственно передавалась в потомстве Владимира. Так рассказывают о внуке Мстислава Великого Смоленском князе Романе Ростиславиче, что он все почти свои доходы употреблял на устроение училищ, на наем учителей греческих и латинских для приготовления образованных пастырей церкви, так что, когда он скончался (1180 г.), то не на что было его похоронить прилично его званию, и жители Смоленска сделали добровольный сбор для погребения своего любимого князя. Галицкий князь Ярослав Осмомысл († 1188 г.) вменял монахам в обязанность обучать детей грамоте и уделять на то часть монастырских доходов²⁰. Великий князь Владимирский Константин Всеволодович перед кончиною своею (1218 г.), пожертвовал собственный дом во Владимире, всю свою богатую библиотеку и разные волости для училища, где иноки, русские и греки, обучали детей²¹.

Библия перестала теперь быть книгою закрытою и, хотя медленно, но постепенно, стала распространяться помощью списывания отдельных частей её; благодеяние книгопечатания тогда не было ещё известно²². С усердием и любовью списывали предки наши божественные книги: писали иноки и «писцы», писали епископы и члены княжеского рода. Так рассказывают о внучке князя Полоцкого, Всеслава Брячиславича, княжне Евфросинии († 1173 г.), что, удаляясь в монастырь, она любила, в часы досуга, списывать священные книги, отдавая нищим получаемую за них плату. Сохранился Новый Завет, весь списанный рукою митрополита св. Алексея (в 1355 г.). Всего же более занимались этим благословенным делом в Киево-Печерской обители, этом истинном рассаднике живого и деятельного христианства в ту начальную эпоху. В житии знаменитого игумена этого монастыря, преп. Феодосия, составленном Нестором, мы встречаем об этом предмете драгоценный по простоте своей рассказ, живо переносящий нас в ту отдалённую эпоху. В келлии преп. Феодосия, рассказывает Нестор, – день и ночь писал книги монах Иларион, очень искусный в этом деле, ученик Феодосия. между тем, как сам Феодосий, поя псалмы, прял нити, нужные для переплёта²³ книг, а «великий Никон» занимался переплётом их. Так передавал Нестору сам Иларион²⁴.

Памятниками любви и усердия предков наших к Слову Божию, в это начальное время христианства у нас и доселе ещё служат сохранившиеся древнейшие списки Евангелия. А именно: 1) Евангелие, писанное в 1056–57 годах для новгородского посадника Остромира дьяком Григорием²⁵; 2) Евангелие, писанное Алексою, сыном священника Лазаря, для Новгородского князя Мстислава Владимировича, следовательно, между 1095 и 1125 гг., когда Мстислав княжил в Новгороде²⁶, и 3) Евангелие, писанное неизвестным в 1144 г. в Галиции²⁷ Первые два Евангелия расположены по праздникам и дням недели (согласно чтению Евангелия при богослужении), последнее – по порядку евангелистов и представляет собою полное Четвероевангелие²⁸.

При чтении Св. Писания, желая лучше уразуметь истинный смысл божественных словес, благочестивые предки наши старались добыть всевозможные к тому пособия, перелагая их с еллинского на свой язык. Это были толкования на Св. Писание (на Евангелие, на послания Апостольские. на Псалтирь, на книги пророческие), поучения отцов церкви (Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Василия Великого, Афанасия Великого, Иустина Философа, Феодорита, Августина, Иоанна Дамаскина и других). Так, дошли до нас в списках XV века: 1) Пятокнижие Моисеево, писанное в Новгороде в 1136 г, и 2) Книги шестнадцати пророков с краткими толкованиями на них из разных отцов и учителей церкви, написанные в 1030 (или 1047) г. для Новгородского князя Владимира Ярославича. Далее – Псалтирь с толкованием Афанасия, другая Псалтирь с толкованием Феодорита и толкование на Евангелие св. Григория, папы Римского в списках XI века. Толкование на первые пять посланий апостола Павла, – в списке 1220 г. Было также в употреблении собрание текстов Св. Писания о разных предметах догматического и, преимущественно, нравственного учения, известное под именем «Пандектов игумена Антиоха» (VII в.), и сохранившееся в списке XI века. Усердно собирались также «жития святых», представлявшие собою осуществление евангельского учения в жизни избранных слуг Божиих²⁹.

Главными деятелями в этом отношении были опять-таки наши первые князья. Сами полюбив книги, и в особенности «божественные», они усердно желали поделиться этим сокровищем и с народом своим. Ещё Владимир, по свидетельству летописца, «любил словеса книжная», а преемник его Ярослав до того предан был книгам, что читал их днём и ночью. Он окружил себя целым обществом «писцев», то есть, образованных людей, и поручил им перевести с греческого языка на славянский «книги многы», а другие, уже переведённые (как, например, Св. Писание), списывать, чтоб ими поучались не только князья и пастыри, но и вообще «вернии людье» (то есть, христиане); для большего же удобства пользования этими книгами, он положил их при Киево-Софийском соборе и таким образом основал первую в нашем отечестве публичную библиотеку. Заметим здесь, что церкви наши и в позднейшее время были и книгохранилищами, коими, естественно, заведовало духовенство: это одно уже указывает на преобладающий религиозный характер литературы, коею пользовались и воспитывались паши предки. Заботясь о христианском просвещении своих подданных, Ярослав с тою же целью поставлял по городам и сёлам священнослужителей, назначая им из имения своего жалованье, чтоб они чаще собирали народ в церкви и ревностнее учили его вере, «как поручено им от Бога³⁰». Владимир, говорит летописец, взорал и умягчил землю русскую святым крещением, Ярослав же «насеял книжными словесы сердца верных людей».

Потомки Ярослава унаследовали от него любовь его к книгам, собирая и прилежно изучая их, преимущественно же Св. Писание. О сыне Ярослава, Святославе († 1076 г.), дьяк Иоанн в предисловии и послесловии к изборнику³¹, написанному им в 1073 г. по поручению этого князя, говорит о нем: «он подобно пчеле, со всякаго цветка Писания собрав в один сот – в смысленное сердце свое – сладость, источал ее, из уст своих пред боярами на вразумление им и являлся им новым Птолемеем.... по собранию драгоценных священных книг разных, которыми наполнял он свои клети, к вечной памяти о себе». О правнуке Ярослава, великом князе Ярополке († 1139 г.) летопись говорит: «бе премного христолюбив, любя прочитание божественных словес»; то же говорится и о великом князе Андрее Боголюбском (1175 г.): «божественному Писанию зело прилежаше». О великом князе Владимирском Константине Всеволодовиче († 1218 г.) мы читаем: «всех умудряя духовными беседами, часто бо чтяше книги с прилежанием и творяше по писанному». Он имел при себе ученых людей для перевода греческих книг, которых находилось в библиотеке его более тысячи, частью купленных дорогою ценою, частью полученных в дар от патриархов греческих, слышавших о его любомудрии. Перед кончиною своею этот ученый и благочестивый князь завещал свою богатую библиотеку в пользу училища, как было выше упомянуто³². В числе князей, любителей Св. Писания, упомянем ещё вышеназванных Новгородских князей: Владимира Ярославича († 1052 г.) для которого списаны были книги пророческие с толкованием, и сына Мономахова, Мстислава Владимировича, а также посадника новгородского Остромира, для которых списаны были Евангелия.

Мы видели, как заботами князей возникло множество школ, из коих в некоторых были даже греческие и латинские учителя; с каким рвением вместе с тем собирались и переводились греческие книги, и притом в таком количестве, что из них составлялись целые библиотеки, предлагавшиеся для использования всем верным (то есть, христианам), и как сами князья подавали собою пример ревностного изучения книжной мудрости. Все это вместе, школы, библиотеки, примеры князей, не могло не действовать самым возбуждающим образом на народ, поощряя его к усвоению новой, христианской образованности. Усилия благочестивых князей не были тщетны, – они увенчались редким успехом. Книжное чтение, или «почитание», стало более и более распространяться в кругу грамотных людей как дополнение начального образования, полученного в школе, как одно из главных средств не для одного лишь умственного образования, – для спасения души, так как круг чтения составляли почти исключительно книги Св. Писания, творения отцов церкви, жития святых и другие духовные книги. Даже сочинения светского содержания носили тогда христианский отпечаток, потому что авторы их проникнуты были религиозным духом. Убеждение в двоякой пользе «почитания» для ума и сердца часто высказывается в писаниях духовных лиц, на себе испытавших действие «букварнаго» слова, которое питает душу, крепит ум и сердце и приводит человека к богопознанию. В одной статье Святославова Изборника (1076 г.) важность чтения объясняется такими сравнениями: «узда коню правитель есть и воздержание, праведнику же книги; не может корабль составиться без гвоздей, и праведник без почитания книжного, красота воину оружие, а праведнику почитание книжное³³». Ссылаемся в особенности на замечательное в этом отношении свидетельство современника, пресвитера Илариона. В своём слове «О законе и благодати», написанном в исходе первой половины XI века, он говорит: «Излагать в сем писаний проповедь пророков о Христе и учение Апостолов о будущем веке было бы излишне и клонилось бы к тщеславию: ибо что писано в других книгах и вам уже известно³⁴, о том предлагать здесь было бы признаком дерзости и славолюбия». «Мы пишем, – продолжает он, – не для не знающих, а для насыщающихся с избытком книжною мудростью³⁵». И это сказано спустя лишь полстолетия после введения христианства у нас, то есть, о первом же поколении людей, учившихся в школах Владимира и Ярослава.

Конечно, прежде всего пастыри и учители церковные должны были отличаться этою «мудростью», почерпнутою из Св. Писания и святоотеческих творений, – именно из этих, а не из иных источников, как это мы видим из дошедших до нас богословских сочинений наших предков XI и XII веков. Они не были и не могли быть навеяны влиянием учителей греков: бывшие у нас в то время первосвятители греки составляли писания преимущественно полемические (против латинян) и канонические, необходимые для устроения юной Русской церкви³⁶. Нет, это были сочинения вполне оригинальные, почерпнутые непосредственно из Слова Божия и творений отцов церкви. Читая эти драгоценные остатки нашей духовной литературы домонгольской эпохи, невольно поражаешься глубиною разумения Слова Божия авторами их, а также теплотою, задушевностью их речи, их сердечным смирением и вместе радостным воодушевлением. «Мы веруем, потому и говорим», могли они сказать о себе с апостолом (2Кор. 4. 13).

Замечательный пример тому представляет вышеназванный нами пресвитер Иларион. Он был старшим священником (пресвитером) при церкви свв. апостолов в селе Берестове (близ Киева); здесь был дворец великокняжеский, в котором любили жить Владимир и сын его Ярослав; они знали и уважали пресвитера Илариона, который известен был как «муж благий и книжник и постник»; ископав себе пещеру в соседнем лесистом холме над Днепром, он любил уединяться в неё для молитвы. В 1051 году первый из природных русских, он избран был на Киевскую митрополию³⁷. Из сочинений Илариона до нас дошли, между прочим, его «исповедание веры» и «слово о законе и благодати³⁸».

«Верую, – говорит Иларион в своём исповедании, – верую в единаго Бога, славимаго в Троице, Отца не рожденнаго, безначальнаго и безконечнаго. Сына рожденнаго, но также безначальнаго и безконечнаго, Духа Святаго, исходяшаго, но не отходящаго, от Отца и в Сыне являющагося. но также собезначальнаго и равнаго Отцу и Сыну, в Троицу единосущную, но лицами разделяющуюся, Троицу в именованиях, но единаго Бога… Того единаго Бoгa знаю, и Тому верую, в Его имя и крестился я: во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Так я принял от писаний святых отец, так научился. Также верую и исповедаю, что Сын по благоволению Отца, изволением Святаго Духа, сошел на землю для спасения рода человеческаго, но небес и Отца не оставил... пострадал за меня плотию, как человек, по Божеству, пребыл безстрастным, как Бог. Умер Безсмертный, чтобы оживить меня умершаго... Вижу Его распятаго и радуюсь... Также и взирая на святых Его угодников, славлю Спасшаго их... Так верую и не постыжуся», –заключает Иларион: «исповедаю пред народами и за исповедание готов положить душу мою».

Какое твёрдое, ясное сознание основных истин Божественного Откровения и какая вместе богословская точность в определении представлений едва уловимых! Это «исповедание веры» торжественно произнесено было Иларионом при его посвящении в митрополиты, в 1051 году.

Но драгоценнейшее произведение Илариона, написанное им ещё в сане пресвитера, это его «Слово о законе и благодати», с присоединением похвалы князю Владимиру и молитвы к Богу от лица всей ново просвещённой земли Русской. Вот полное заглавие «Слова»: «О законе Моисеом даннем, и о благодати и истине, Иисус Христом бывшим, и како закон отъиде, благодать же и истина всю землю исполни и вера во вся языки простреся и до нашего языка русскаго, и похвала Кагану нашему Владимиру, от него же крещени быхом и молитва к Богу от всеа земля наша».

Это превосходное произведение показывает, как предки наши XI века ясно сознавали и радостно усвоивали великие истины евангельские. После общих размышлений о законе и благодати, автор подробно рассматривает их взаимное отношение под символическими образами сперва Агари и Сарры, потом Манассии и Ефрема, и раскрывает преимущественно две истины: во-первых, ту, что закон дан был только на время, служил только приготовлением к благодати, сенью грядущих благ и должен был прейти, когда воссияла благодать и начала приводить людей к вечной жизни; а во-вторых, ту, что закон дан был одним иудеям, и не простирался на другие народы, тогда как благодать и вера христианская дарована для всех людей, распространилась на множество языков, наполнила всю землю, покрыла ею, как вода морская, и спасает всех.

Величие благодати Божией и тайна воплощения Искупителя исполняют автора священным восторгом, и он восклицает: «Итак, кто не прославит, кто не восхвалит Его, кто не поклонится величию славы Его? Кто не удивится неизмеримому человеколюбию Его?... Уже не идолослужителями именуемся мы, а христианами; мы уже не без упования (Еф. 2:12), но уповаем на жизнь вечную... Все народы помиловал благий Бог, и нас не презрел; восхотел – и спас нас и привел в познание истины. Пycтa была земля наша и иссохла, зной идолослужения иссушил ее: но внезапно потек источник Евангелия и напоил всю землю нашу... Тогда тьма служения бесовского исчезла, и осветила нашу землю солнце Евангелия».

Переходя затем к похвале Владимира, просветившего верою истинною себя и народ, вития ораторски обращается к лицу усопшего князя: «Встань из гроба твоего, честная главо, встань, отряси сон! Ты не умер, но спишь до общаго всем возстания. Встань! Ты не умер. Не свойственно умереть тебе, когда уверовал ты во Христа, Жизнь всего мира. Отряси сон, возведи очи и посмотри, как Господь, сподобив тебя почестей небесных, не оставил тебя без памяти и на земле, в сыне твоем. Встань и посмотри на сына своего Георгия³⁹, посмотри на кровного своего, посмотри на своего возлюбленнаго, посмотри на того, котораго извел Господь от чресл твоих, посмотри на украшающаго престол земли твоей, и возрадуйся, возвеселись! Посмотри и на благоверную сноху твою Ирину: посмотри на внуков и на правнуков твоих, как они живут, как Господь хранит их, как содержать они благоверие, тобою преданное, как часто посещают святые храмы, как славят Христа, как поклоняются Его имени. Посмотри и на город, сияющий величием; посмотри на процветающия церкви, посмотри на возростаюшее христианство... И видев все сие, возрадуйся, возвеселись и восхвали благаго Бога, строящаго все сие».

«Слово» оканчивается заключительною молитвой к Богу от лица всей земли Русской: «Ты же, Владыко, Царю и Боже наш, высокий и славный! Человеколюбец, воздающий по трудам славу и честь, и творящий причастниками Твоего Царства! Помяни, как благий, и нас, убогих Твоих, «яко имя Тебе Человеколюбец». Хотя и не имеем мы добрых дел, но спаси нас по великой Твоей милости. «Мы бо людие Твои, и овцы пажити Твоея»; мы стадо, которое недавно Ты начал пасти, исторгши из пагубнаго идолослужения. Пастырю добрый, положивший душу Свою за овцы! Не остави нас, хотя мы и доселе блуждаем... Ты Бог наш, и мы люди Твои, Твоя часть, Твое достояние»...

Молитву эту высоко ценили наши предки: она принята была в церковное употребление и ещё в XVI веке возглашалась при общественных службах⁴⁰.

То же знание Св. Писания видим мы в творениях и других писателей этой эпохи. Таковы, например, поучения преп. Феодосия, игумена Печерского († 1074), изобилующие ссылками на книги Ветхого и Нового Завета. В одном из них Феодосий особенно рекомендует черноризцам «иметь в устах Псалтирь Давидову», прогоняющую уныние, восставая в своих поучениях против суеверных обычаев современников, как остатков язычества, а также и против заблуждений тех, которые почитали ещё обязательными для христиан постановления обрядового закона иудейского; по поводу одного из таковых заблуждений он говорит: кто так сказал, «сказал не от Священного писания, а от своего сердца⁴¹». Итак, сам Феодосий всегда говорил «от Священного Писания» в делах веры!

Дошло до нас также поучение второго Новгородского епископа Луки Жидяты († 1060 г.), первого из русских, удостоившегося архипастырского сана (в 1034 г.). Оно дышит евангельскою простотою и мудростью, заключая в себе пастырское наставление в христианских обязанностях, приспособленное к пониманию юной паствы, недавно ещё просвещённой верою, и произнесено было, по видимому, при самом вступлении святителя на Новгородскую кафедру. Это поучение – первое собственно русское словесное произведение, дошедшее до нас⁴². Далее назовём творения нашего первого летописца Нестора († 1114 г.), – его превосходное описание жития преп. Феодосия, также его «Житие» свв. мучеников, князей Бориса и Глеба и, наконец, его образцовая летопись, в коей он излагает события с точки зрения Божьего мироправления. Знаменитый исследователь летописи Нестора Шлецер с изумлением останавливается пред фактом едва объяснимым, пред появлением национального, самобытного и вместе с тем образцового летописца в народе, за сто лет ещё пред тем бывшем в состоянии полудиком. «Как, – спрашивает он с удивлением, – как пришло Нестору на мысль написать временник своей земли и на своём языке (ибо на западе тогда все писали по латине), каким образом этот русс (то есть, славянин) вздумал быть историком своего народа?» Шлецер и другие старались объяснить это необыкновенное явление византийским влиянием: Нестор, – говорили, – подражал лишь византийским летописцам. Но последующие исследования доказали, что византийскими источниками Нестор пользовался вполне самостоятельно, лишь как материалом. Да и сам Шлецер невольно замечает, что слог Нестора не похож на византийский, а похож на библейский⁴³, что и естественно: Нестор воспитан был не на византийских витиеватых сочинениях, но на Слове Божием, «умудряющем простых» (Пс. 18:8), и которое он притом имел счастье читать на родном языке. Творения Нестора ясно показывают, что он был не только человек дарований необыкновенных и обладал разнообразными сведениями, но и был муж веры, весьма сведущий в Св. Писании, на которое он нередко ссылается и которое он высоко ценил, вместе с житиями святых: «аще поищеши в книгах мудрости прилежно, – говорит он в одном месте, – то обрящеши великую пользу души своей; иже бо книги часто чтет, то беседует с Богом или святыми мужи; – почитая пророческыя беседы, и еуангельская учения и апостольская, жития святых отец, восприемлет душа велику пользу⁴⁴». Из этой заметки Нестора мы видим, о каких «книгах» идет речь, когда летописец упоминает о том или другом любителе книг в эту эпоху⁴⁵.

В XII веке жил и учил св. Кирилл, епископ Туровский, которого современники называли русским «Златоустом». От него дошло до нас несколько поучений и молитв. Св. Кирилл был восторженным почитателем Слова Божия, из которого он и заимствовал все свои поучения, стараясь приблизить его и к слушателям своим. «Хорошо, братие, – поучает он, – и полезно разуметь учение божественных писаний. Ибо оно и душу соделывает целомудренною и смиряет ум, и сердце изощряет к добродетели и мысли возводить на небеса к обетованиям Владыки и приводит к духовным трудам, и избавляет от житейских печалей света сего. Потому молю вас, постарайтесь прилежно читать святыя книги, да, насладившись словес Божиих, стяжаете желание и неизреченных благ будущаго векa.... Но не будем говорить от себя своим не наученным языком, а взимая от божественных Писаний, станем беседовать евангельскими словами. Слова евангельския, который Христос многократно изрекал ради человеческаго спасения, суть пища душам нашим.... Посему, братие, нам подобает, как людям Божиим, прославлять возлюбившаго нас Христа».

Укоряя однажды паству, что лениво ходят слушать наставлений его, святитель обращается к ней с такими словами: «Если б я о себе говорил, то вы хорошо бы поступали, не приходя сюда, но я о Господе возвещаю вам, и грамоту Христову прочитываю вам. Если бы кто грамоту царскую или княжескую принес в город, ему подвластный, не собрались ли бы ее выслушать и не позаботились ли бы, чтобы ничего из нея не забыть? Если к земному князю такое внимание, то тем более подобает внимать, когда Господь беседует чрез посланнаго Своего... Скажите, братья, если бы кто, при восходе солнца, зажмурил очи, не желая видеть света сего и говоря: лучше для меня тьма чем свет, – ужели кто сожалеть о нем стал бы и не скорее возненавидел и отверг ли его? То же следует сказать и о словесах Божиих. Ибо светом называется в Писаний слово Божие; и свет сей больше света видимаго, ибо тот просвещает плотския очи, а он душевныя.... Если б я всякий день раздавал золото или серебро, медь или пиво, не стали ли бы вы сами приходить и без зова, и еще предваряли бы друг друга? А я раздаю словеса Божия, которые лучше золота и драгоценных камней, слаще меда и сота⁴⁶, – и вы лишаетесь их, не приходя в церковь!»

Слово Божие было ежедневною духовною пищею св. Кирилла, из этого лишь непреложного источника истины черпал он и содержание проповедей своих. «Милость Божию, – так начинает он своё «слово» в неделю о слепом – милость Божию и человеколюбие Господа нашего Иисуса Христа, благодать же Святаго Духа, дарованную обильно человеческому роду, проповедую вам, братие, добрые и христолюбивые слушатели, чада церкви, сыны света, и причастники царства небеснаго! Не от своего сердца изношу сии слова, но повествуем, взимая из ныне прочитаннаго евангелия Иоанна Богослова⁴⁷, – бывшаго самовидца чудес Христовых ⁴⁸.» Почти в каждом из своих сочинений, иногда даже не раз, он повторяет, что пишет не от себя, а от евангельских и пророческих писаний. «Это предполагает господствовавшее тогда у нас высокое уважение к Слову Божию», – замечает преосв. Макарий⁴⁹.

Летопись упоминает ещё о митрополите Киевском Клименте Смолятиче († 1155 г.), который быль «зело книжен и учителен и философ велий и много писания написав предаде», и о Ростовском епископе Кирилле (тоже XII века), который так поучал народ, что многие даже из окрестных городов стекались в Ростовскую соборную церковь, чтобы «послушать учения его от святых книг»⁵⁰».

Мы видели, что на долю предков наших выпало великое счастье – одновременно со св. крещением получить и Священное Писание на родственном, вполне им понятном наречии; мы видели, с каким усердием они списывали, изучали, снабжали толкованиями, проповедовали откровенное Слово Божие... Спрашивается теперь: как оно действовало на сердца их? Возрождало ли оно их к новой жизни, вызывая покаяние и стремление к небесному?.. Испытали ли на себе предки наши XI и XII веков эту возрождающую силу Слова Божия? С отрадным чувством можем утвердительно сказать: да. Большинство у нас, как и везде, стояло, конечно, вне влияния Слова Божия. Истинные христиане между предками нашими составляли, как и всегда, «малое стадо». Время было грубое, страсти сильные, но избранники Божии, князья и простые люди, иноки и миряне тем ярче сияли посреди духовной тмы чудными светом христианских добродетелей: благочестием, смирением, терпением, целомудрием, милосердием, самоотвержением, духом молитвы, силою веры. Наши летописи и другие, дошедшие до нас писания этой эпохи, представляют о том, хотя большею частью краткие, но многочисленные свидетельства. Первый пример такого нравственного перерождения силою живой веры во Христа и слово Его, представляет сам Владимир, наш первый князь-христианин. Сделавшись христианином, он стал совсем другими человеком. Дотоле без меры сластолюбивый, имея несколько жён и множество наложниц, он отпустил теперь всех этих жён и наложниц и оставался верным единой жене своей, греческой царевне Анне, с которою сочетался христианским браком. Прежде жестокий, мстительный, кровожадный, войнолюбивый, теперь он сделался христианином: стал кротким, человеколюбивым, милосердым, боясь наказывать даже злодеев, чтобы не согрешить, и если поднимали оружие, то единственно для защиты владений своих от врагов. Евангельское слово: «блаженны милостивые» глубоко запало в его сердце и управляло его действиями. Особенно милостив он был к «меньшим братьям», к страждущим и нуждающимся. Трогательно читать у летописца описание его нежных забот о бедных и убогих. Всякий нуждающийся мог приходить на княжеский двор и получать, что ему было нужно, – пищу, питье, деньги: он повелел также развозить по всему городу хлеб, мясо, рыбу, разные овощи, мёд и квас и раздавать тем, которые по убожеству или болезни не могли сами приходить на княжий двор за милостынею. Сердобольный князь одевал нагих, искупал должников, освобождал содержимых в рабстве. Подобен Владимиру был и сын его, Ярослав, который и всю семью свою воспитал в благоверии, и христианство, отцем насаждённое, утвердил в народе распространением Св. Писаний и истолкования его, помощью переписывания, перевода и оснований публичной библиотеки, а также ревностным наставлением в вере чрез священнослужителей, поощряя их к тому. Христолюбцем называет Нестор Ярослава, стараниями которого вера Христова действительно начала в стране «плодитися и разширяти».

Благочестие Владимира стало наследственным в роде его. Над ним как бы сбылось апостольское слово: «веруй в Господа Иисуса Христа, и спасешься ты и весь дом твой» (Деян. 16:31). Летописи наши представляют целый ряд благочестивых князей Киевских, Владимирских, Новгородских, Смоленских и др., из потомков Владимира: смирение, покаяние, милосердие – вот общие им черты. Особенно отличались они «милосердием»: слово «блажени милостивии» громко отдавалось в их сердцах. «Милостив бяше, паче меры, тем не щадяще имения своего, раздавая требующим», – говорит летописец о том или другом князе, или: «любовь имяше ко всем, паче же милостыни прилежаше»... «Паче всего дивную любя и славную милостыню».

Некоторые князья выделялись из среды прочих особенными подвигами благочестия. Так, Борис и Глеб, умирая, молились за убийц своих; сын Мономаха великий князь Ярополк II Киевский († 1139 г.) уклонялся от войны, помня заповедь: «любите врагов ваших»; великий князь Изяслав I († 1078 г.) умер, сражаясь за брата своего Всеволода, некогда изгнавшего его из Киева; князь Галицкий Ярослав Осмомысл († 1188 г.) явил редкий пример смиренного покаяния: чувствуя приближение смерти, он собрал подданных своих и так говорил со слезами: «отцы, братия и дети, согрешил я больше всех, как ни кто другой; отцы и братия, простите и отпустите!..»; князь Владимирский Георгий Всеволодович († 1238 г.), причтенный к лику святых, любил не только друзей, но и врагов своих; а брат его Константин, скончавшийся на 33-м году жизни († 1219 г.) «всех умудрял духовными беседами, ибо часто читал книги с приложением и все творил по Писанию, не воздавая злом за зло». Ростислав Мстиславич († 1168 г.) каждое воскресенье причащался. Муромский князь Константин Святославич († 1129 г.), причисленный к лику святых, был миссионером своего княжества, подвергая опасности жизнь свою.

Как вообще понимали тогда благочестие лучшие люди, видно из известного поучения кн. Владимира Мономаха († 1125 г.) к детям. «Первое, ради Бога и души своей, страх божий имейте в сердце и творите милостыню неоскудную, ибо здесь начало всякому добру... Научись, по слову Евангелия, управлять очами, удерживать язык, смирять ум, порабощать тело, побеждать гнев, иметь чистый помысл, понуждать себя на добрые дела для Господа. Будучи лишаем чего-либо, не мсти, ненавидим или гоним – терпи; хулим – моли; умертви грех. Избавьте обидимаго, судите сироты, оправдайте вдовицу... Тремя добрыми делами мы можем побеждать врага нашего – диавола: покаянием, слезами и милостынею... Пуще всего не имейте гордости в уме и сердце, но говорите: все мы смертны; ныне живы, а завтра в гробе; все, что Ты дал нам, Господи, не наше, но Твое и Ты поручил нам на малое число дней. В пути на коне, не имея дела, вместо суетных мыслей читайте наизусть молитвы, или повторяйте хотя краткую, но лучшую молитву: «Господи помилуй!».. Да не застанет вас солнце на ложе! Спешите принести заутреннюю хвалу Богу и потом, при восходе солнца, прославить Его с радостью и испросить у Него благ для души и тела: так поступал блаженный отец мой и поступали все добрые мужи. Старых чти как отца; молодых, как братьев... Блюдитесь лжи и пьянства и блуда, от которых гибнут и тело, и душа... Больного посетите и к умершему идите: потому что все мы смертны. Человека не минуйте без привета; всякому скажите доброе слово... А вот вам и конец всему: страх Божий имейте выше всего».

Каким евангельским духом веет от этого поучения! Сам Мономах был милостив без меры, даже к врагам своим, был сам бескорыстен, неутомимо деятелен, воздержен в пище и питии; носил, большею частью, простую одежду и спал на земле, не любя покоить и нежить своё тело. Он обладал сердечным христианским умилением, так что когда входил в церковь и слышал пение, невольно испускал слезы и со слезами возносил мольбы свои к Богу.

Замечателен повод, по которому написал он своё Поучение. Братья звали его на войну против Ростиславичей, князей Галицких, грозя, в случае несогласия его, отделиться от него. Мономах велел ответить: «Сердитесь, сколько хотите, а я не могу с вами идти и преступить крестное целование». Угроза братьев разъединиться с ним сильно огорчила Мономаха; в горести разогнул он Псалтирь, и ему попалось такое место: «вскую печалуеши, душе, вскую смущаеши мя» и пр. Успокоенный этими словами, Мономах решился написать своим сыновьям поучение, выразив в нем ту самую мысль, какая содержится в прочитанном им псалме (41-м), а именно, что человек должен всегда идти путем правым и во всем полагаться на одного Бога, который не даст погибнуть творящему Его волю⁵¹.

Вместе с «домом Владимира» замечательным очагом христианского благочестия была тогда Киево-Печерская обитель, сиявшая такими подвижниками, как Антоний великий († 1073 г.), положивший начало отшельничеству в России, Варлаам, сын боярина, покинувший богатый дом, семью, блеск мирской для спасения души, знаменитый Феодосий, основатель общежительного Киево-Печерского монастыря (в 1062 г.). Нестор летописец, Иоанн многострадальный, Моисей Угрин, второй Иосиф по целомудрию. Никола Святоша (Святослав), сын Черниговского князя Давида Святославича, и множество других. Одни из них отличались дивным терпением и самоотвержением, глубоким смирением, кротостью, целомудрием, воздержанием, нежною христианскою любовью и милосердием к нуждающимся в телесной и душевной помощи; другие – прилежным изучением Св. Писания⁵² и постоянным применением слова Божия к жизни или усердным списыванием св. книг на пользу ближних; третьи, наконец, славились силою веры и молитвы, дарами прозорливости, исцелений, чудотворений. В начале XII века, когда число иноков простиралось до 180, было между ними тридцать, которые имели силу одним словом изгонять бесов⁵³.

Иноки киевопечерские пользовались общим и высоким уважением, – и не напрасно. Представляя собою живой пример христианских добродетелей, они были наставниками князей и народа, безбоязненно обличая пороки и преступления времени, невзирая на лица, и на могущие возникнуть для обличителей тяжёлые последствия. Так, игумен Иоанн, обличавший великого князя Святополка II за ненасытимое корыстолюбие и притеснение подданных, заключён был в темницу. Иные принимали предлагаемые им епископские кафедры, открывавшие им более обширное поприще для христианской деятельности. Таким образом, из стен Киево-Печерского монастыря вышли многие достойные иерархи: св. Никита, епископ Новгородский, св. Стефан, епископ Владимирский, св. Леонтий, епископ Ростовский, и его преемник св. Исаия, св. Симон, епископ Владимирский († 1226 г.), автор известного «Послания к Поликарпу», в котором он сообщает драгоценные сведения о некоторых, более замечательных, иноках печерских и замечает, между прочим, что уже до пятидесяти епископов избрано было из среды иноков Киево-Печерского монастыря.

Другие иноки, побуждаемые ревностью ко благовествованию Христову, шли на проповедь Евангелия к язычникам. Так, св. Кукша и ученик его Никон просветили св. верою вятичей, запечатлев свой миссионерский подвиг мученическою кончиною. Св. Леонтий († около 1077 г.), первый из киевопечерских иноков возведённый в епископский сан, прибыв в полуязыческий Ростов, с великим рвением стал насаждать здесь христианство, собирая с этою целью детей в церковь и поучая их в спасительных истинах. Закоснелые в язычестве родители с ожесточением устремлялись на него и подвергали его мучениям и побоям; но служитель Божий не ослабевал в своём труде, доколе не просветил верою самых врагов своих. Однажды, когда они с оружием и дреколием собрались вокруг церкви, где он поучал детей, и положили между собою не только изгнать его из города, но и умертвить, Леонтий, облекшись во все святительские одежды, с крестом в руках и сопутствуемый священнослужителями также в полном облачении, явился пред ними. Язычники, поражённые этим зрелищем, пали на земь. Святитель обратился к ним со словом, исполненным духа и силы; они уверовали во Христа и крестились. К концу его жизни все жители Ростова приняли крещение. Преемник Леонтия, св. Исаия, продолжал миссионерские труды своего предшественника, утверждая в вере ново просвещённых в Ростове христиан и проповедуя Евангелие по прочим городам и сёлам своей обширной епархии, где жило ещё весьма много язычников. Плодом его ревностных трудов было окончательное утверждение христианства в Ростовской и Суздальской областях. В 1148 г. киевский инок пр. Герасим, поселясь в самой глухой тогда стране на р. Вологде, в великом лесу, близ торгового местечка Вологды, основал здесь монастырь и 30 лет проповедовал Евангелие в этой дикой стране⁵⁴.

Благочестие князей, иноков, епископов не могло не влиять и на народ. Летописец говорит, что Ярослав радовался, видя множество церквей и люди хрестьяны зело. Пример благочестивой семьи XI века представляет воевода киевский Ян с супругою своею Марией. Нестор, знавший лично Яна и его супругу, замечает о них, что Феодосий Печерский часто посещал и любил их: «занеже живяста по заповеди Господни». Говоря о смерти Яна, он даёт ему такое доброе свидетельство: «преставился Ян, старец добрый, пожив 90 лет; жил он по закону Божию и был не хуже первых праведников: был муж благой, кроткий, смиренный и охранялся от всякаго искушения».

Упоминается о некоем милосердом киевлянине, который после опустошительного набега половцев под предводительством известного Боняка (в 1090 г.), когда многие уведены были в плен, отправился в страны Половецкие и, «искупив многи пленники», возвратился с ними в отечество. Приведём в заключение пример мгновенного действия, произведённого на душу грешника словом Божиим, услышанным в церкви, – из жития пр. Никиты, родом из города Переяславля (XII в.). Он был мздоимец и обижал многих. Раз, войдя в церковь, он услышал чтение из пророка Исаии (1:16–20): «измыйтеся и чисти будете, отъимите лукавства от душ ваших... Аще же не хощете, ниже послушаете Мене, меч вы пояст»... Слова эти поразили его. Ему вспомнились его неправды; и возвратясь домой, не мог он заснуть всю ночь от душевного беспокойства. На другой день он созвал приятелей своих на пир, думая развлечься, но тщетно. Голос долго усыпляемой совести, а теперь пробуждённой глаголом Божиим, раздавался все сильнее в душе его. Он глубоко раскаялся; всю жизнь свою посвятил он отныне Богу и под конец удостоился дара чудесных исцелений⁵⁵.

Случай этот поучителен в том отношении, что показывает, какое действие может иногда произвесть на человека простое чтение в церкви Св. Писания на языке, вполне понятном, каким был для предков наших XI и XII в.в. язык славянской Библии Кирилла и Мефодия.

Мы надеемся, что благосклонный читатель не посетует на нас, что мы так долго останавливались на этом начальном периоде истории Библии в России, с подробностью рассматривая его: мы увлечены были высоким интересом предмета. Ни один народ в западной Европе не представляет ничего подобного! Вспомним франков. Из числа германских народов, занявших римскую территорию, они первые приняли христианство⁵⁶, и притом в пятом веке, когда христианство, насаждённое в Римской империи, было ещё в полной силе, когда оно блистало такими именами отцов церкви, как блаж. Иероним и блаж. Августин, св. Иоанн Златоуст; когда монашество, перенесённое в это время в западную Европу с Востока, сияло ещё высокими христианскими добродетелями, и из среды его выходили миссионеры, исполненные духа веры; когда первосвященнический престол в Риме занимали лица, подобные св. Льву I, высокочтимым во всем христианстве, и на Востоке, и на Западе, когда, наконец, и в самой Галлии, где поселились франки, епископские кафедры в городах занимали достойные пастыри, как св. Григорий Турский. В 496 году Франкский король Хлодвиг крестился в Реймсе вместе с дружиною своею. Помощью коварства и злодеяний губит он затем родственных ему прочих вождей франкских, чтобы завладеть их княжествами и соединить под своею властью весь франкский народ. Известна история его потомков: она представляет лишь мрачную картину ожесточённых междоусобий и злодеяний. Три века спустя после крещения франков вступает на престол Карл Великий: он едва умеет читать, а писать учиться стал в сорокалетнем уже возрасте, – по этому можно судить и об образовании его подданных. Высшее духовенство не знает Св. Писания, а священники неграмотны и не понимают даже молитв (латинских), произносимых ими в церкви: о проповеди евангельской нет, конечно, и речи⁵⁷; нет и школ. Тьма непроглядная, безотрадная... лишь кое-где по монастырям мерцал свет: отсюда выходили неутомимые миссионеры христианства; здесь составлялись краткие, сухие заметки о современных событиях, вроде хроники Фредегария⁵⁸. Эпоха варварства – справедливо названо так время (VI, VII и большая половина VIII в.), предшествовавшее Карлу Великому. Только благодаря усилиям этого гениального и благочестивого государя общество двинуто было вперёд по пути христианского просвещения.

Совсем иное зрелище, как мы видели, представляет отечество наше со введением христианства. Заботами благочестивых князей возникают многочисленные школы, книги священные духовного содержания деятельно переводятся, переписываются; накопляются целые библиотеки их. Сами князья прилежно изучают их, устно и письменно поучают домашних своих. С другой стороны, видим мы длинный ряд подвижников веры и достойнейших пастырей церкви. Возникает собственная литература, замечательная как по содержанию, так и по искусству изложения⁵⁹. Вместе с тем, жизнь христианская получает быстрое и сильное развитие; сравните только в этом отношении нашего Владимира с Хлодвигом Франкским!

Чем объяснить этот подъём духовных сил, этот расцвет христианской жизни, это необычайное и умственное движение? Влиянием византийской цивилизации, внесённой к нам вместе с христианством? Но галлоримляне, посреди коих поселились франки и приняли от них крещение, не уступали византийцам в образованности: и когда, в XV столетии, византийская учёность пересажена была в полуварварскую уже тогда Италию, она, правда, вызвала здесь энтузиазм к древней греко-римской образованности и возродила её, но итальянские гуманисты, усвоивая себе науки и искусства древних Греков и римлян, усвоивали себе вместе с тем, за весьма редкими исключениями, и их скептические мировоззрения, и их пороки. Или, быть может, христианство византийское в ту эпоху, когда перенесено было к нам, сияло ещё ярким блеском времён апостольских, с силою озаряя светом евангельским соседние народы, «сидевшие во тме» языческой? Но о греках-миссионерах⁶⁰ в тогдашней России нам ничего не известно. Что же касается до состояния христианства в Византии, то ещё св. Иоанн Златоуст (IV в.) укоряет своих современников в упадке добрых нравов. Они собирались, правда, толпами послушать красноречивого проповедника, рукоплескали ему, называли его «златоустом», но не принимали к сердцу его вдохновенных слов, и, выходя из храма, возвращались к своим прежним делам. Византийские богословы X и XI веков занимались не разъяснением евангельских истин, существенных для спасения, не толкованием Св. Писания, а полемикою с латинским западом, с которым шла борьба, кончившаяся в половине XI века разделением вселенской церкви на восточную и западную. Греческие иерархи, приезжавшие управлять юною Русскою церковью, были люди достойные и просвещённые, но и их круг богословско-литературной деятельности ограничивался, преимущественно, сочинениями полемическими или по церковному благочинию. И не тогдашние греческие жизнеописатели, конечно, с их напыщенным многословием, могли вдохновить нашего Нестора, когда он писал своё образцовое «Житие Феодосия»⁶¹

Не отвергая естественного влияния византийской цивилизации на развитие у нас просвещения вообще, мы не можем, однако же, видеть в нем причину замечательного духовного просвещения наших предков XI и XII веков, так как в этом отношении они далеко превзошли византийцев. Итак, где же коренная причина высокого духовного просвещения, вдруг возникшего у нас с принятием христианства? Мы не ошибёмся, кажется, если скажем, что причину этого, на первый взгляд непонятного явления, должно искать в том счастливом обстоятельстве, что Св. Писание принесено было к нам с самого начала не на латинском или греческом языке⁶², но на родном, понятном для предков наших, наречии. Мы видели, с каким усердием предки наши изучали полученное ими и им понятное Св. Писание. Это же самое Писание на родном наречии слышали они и при торжественной обстановке церковного богослужения; на том же понятном для них наречии слышали они здесь молитвы и священные песнопения. Этого, к сожалению, лишены были тогда западные христиане⁶³, хотя апостол Павел говорит, что он лучше хочет сказать в церкви пять понятных слов, нежели тму слов на языке непонятном (Кор. 14:19). Пастыри юной Русской церкви, сами напоенные и вдохновенные Словом Божиим, из того же живого источника черпали свои поучения. А такие поучения не могли не действовать на сердца внимательных слушателей: они зажигали в них пламень веры; потому что «вера от слышания (благовествования)», говорит апостол, «а слышание от Слова Божия» (Рим. 10:17). Не ограничиваясь слышанием церковной проповеди, предки наши, подобно «благомысленным верийцам» (Деян. 17:10, 11), и дома изучали знакомое им Св. Писание, окружив себя комментариями, творениями отцов церкви и другими пособиями. И «Слово Христово вселялось в них обильно». А «благовествование Христово», с сердечною верою принимаемое человеком, соделывается в нем «силою Божьею ко спасению его» (Рим. 1:16). Слово Божие, западающее в сердце верующего, есть семя, приносящее плоды в 30, 60 и во 100 крат. Оно озаряет ум верующего светом истины, оно смягчает, очищает его чувство огнем божественной любви, оно укрепляет волю его на служение своему Господу и Спасителю, оно развивает и освящает все душевные способности его, его нравственные и умственные силы: вся история ново-европейской, то есть, христианской цивилизации свидетельствует о том.

Вот, по нашему убеждению, единственно возможное объяснение той светлой жизни, какая возникла в отечестве нашем с исхода X века. Она порождена была Словом Божиим, принесенным к нам на родном языке. «Мы имеем вернейшее пророческое слово», говорит апостол (2. Петр. 1:19), «и вы хорошо делаете», продолжает он, «что обращаетесь к нему как к светильнику, сияющему в темном месте»... Хорошо делали и наши предки, обращаясь к этому светильнику: при свете его новый мир открылся пред ними, – мир, полный света, любви, духовной радости, мудрости и силы, святой деятельности во славу Божию и живого упования на иную лучшую жизнь, которую апостол Павел, в месте с пророком Исаией, так восторженно прославляет: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1Кор. 2:9). Жадно пили они воду живую из вечного источника Слова Божия, вливавшую в них новые, дотоле неведомые силы... Пред чудным сиянием небесных, вечных благ тускнела в очах их слава мира с его суетою, с его мимолётными радостями и утехами; самые страдания этой временной жизни казались им ничтожными в сравнении с ожидающею их вечною славою⁶⁴.

Тяжкому испытанию подверглась юная церковь Русская в конце первого своего, славного, периода: в 1236 г. несметные полчища татар или монголов, вышедшие из степей Азии и предводимые Батыем, вторглись в отечество наше. Просвещённые «словом истины», предки наши подверглись теперь «огненному искушению». Более полумиллиона дикого степного народа наводнило Россию, опустошая и истребляя огнем и мечем все встречавшееся на пути. Пленников распинали и рассекали или, связав им руки, пускали стрелы в них, как в цель; оскверняли святыню храмов, чистоту дев и монахинь, священнических и знатных жён; жгли иереев или обагряли кровью их алтари. Города обращали в пепел.

Опустошив Рязань, Батый подступил к Владимиру. Великого князя Георгия не было в городе; он собирал рать в своей области. Великокняжеское семейство, многие из бояр и народа затворились в соборном храме вместе с епископом Митрофанием, ожидая смерти. Святитель молился с ними и за них: «Господи, простри невидимую руку Твою и приими души рабов Твоих с миром!» Татары сперва зажгли храм, потом ворвались в него. Никто почти не спасся; одни погибли от меча, другие от пламени: «тако предаша души свои в руки Богу», прибавляет летописец. Рассеявшись по всей Владимирской области, татары в течение одного лишь месяца (февраля 1237 г.) сожгли 14 городов. Великий князь Георгий с малою дружиною ждал врага на берегах реки Сити; здесь узнал он о гибели семейства и молил Бога даровать ему терпение Иова. Он пал в неравном бою вместе с дружиною своею. Василько, князь Ростовский, попался в плен. Батый, удивляясь мужеству юного князя, предлагал ему власть и свою дружбу за измену веры. «Темное царство! – отвечал князь-христианин. – Не разлучить тебе меня со Христом моим, как ни тяжело бедствие мое! Есть Бог, и ты погибнешь, когда исполнится мера злодеяний твоих: взыщет Он с тебя кровь верных Своих». Татары свирепо умертвили его. Не дойдя ста лишь вёрст до Новгорода, полчища Батыевы повернули на юг. Здесь, на пути, маленький городок Козельск семь недель задержал их под стенами своими, отражая все их приступы. «Наш князь – младенец, – говорили граждане Козельска, – но мы, как верные слуги, должны умереть за него; оставив здесь добрую славу, на небе приемлем венцы от Христа Бога». И сдержали своё слово: они пали почти до единого, но с ними и до 20000 татар. Киев, колыбель христианства в России, разделил участь Владимира. Погиб и Чернигов; Волынь, Галиция, берега Оки и Волги, все было опустошено.

Заняв ордою своею низовья Волги и поселясь сам в основанном им здесь г. Сарае, Батый переписал и обложил данью весь русский народ, а князей требовал к себе для изъявления ему покорности и получения ярлыка (грамоты) на княжение. И горе было ослушнику! За него отвечал народ его: татары приходили в область непокорного и вновь разоряли ею. Приезжавшие в орду князья подвергались не только унижениям, но и посягательству на их веру: от них требовали исполнения языческого обряда прежде допущения их к хану. Черниговский князь Михаил не хотел выполнить этот обряд и на угрозу смерти отвечал: «Готов пролить кровь мою за Христа моего!» Он был зверски замучен и вместе с ним боярин Феодор, последовавший его примеру (1246 г.). Позже ещё один князь, Роман Рязанский, предпочёл смерть отречению от Христа: он смело исповедал свою веру в лицо разъярённым убийцам и принял от них мученическую смерть († 270 г.). В 1318 г. замучен был в орде Тверской князь Михаил Ярославич, показав собою редкий пример христианского великодушия. Оклеветанный пред ханом Узбеком, он вызван был в орду. Сыновья предлагали отправиться вместо него. «Это навлечёт беды на народ мой, – отвечал великодушный князь, – а я должен беречь его», – и отправился на верную смерть. Когда он приговорён был к смертной казни и уже подвергнут предварительному поруганию, бояре предлагали ему бежать: «Князь, вот готовы проводники и лошади, спешим в горы, чтобы спасти жизнь». Князь-мученик отвечал: «Не дай Бог и думать о том! Спасусь сам, а народ подвергну беде: что же будет ждать меня там?»... И с христианским мужеством вынес мучительную смерть. Он был в полном смысле добрым страдальцем за Русскую землю. Не только ханы, но и слуги их по произволу били, грабили, проливали кровь христиан безнаказанно. «Мы оставшиеся, – говорит блаженный Серапион, епископ Владимирский, – не порабощены ли горьким рабством от иноплеменников? Вот уже почти сорок лет продолжаются томление и мука... Мы и хлеба не можем есть в сладость. Воздыхание и печаль сушат кости наши».

Великим утешением для Русской церкви в это бедственное время было то, что во главе её непрерывным почти рядом стояли пастыри просвещённые, деятельные, иные высокой святости и мудрости, заботливые о нуждах церкви, старавшиеся поддержать в ней истинную веру и благочиние. Это были: Кирилл (1243–1280 г.г.), Максим (1283–1304 г.г.), св. Пётр (1308–1326 г.г.), св. Феогност (1328–1353 г.г.), св. Алексий (1354–1377 г.г.), св. Киприан (1376–1406 г.г.), св. Фотий (1410–1431 г.г.), св. Ионa (1448–1461 г.г.), Филипп I (1461–1474 г.г.). Митрополиты Московские не иначе были называемы, как «печальниками о всей земле Русской». Было также немало достойных епископов, и в числе их встречаем мы трёх князей, как особенность времени⁶⁵.

Соседи старались воспользоваться бедствием России, чтоб отторгнуть от неё области. Папы, со своей стороны, пытались привести русский народ под свою власть и возбуждали своими буллами ливонских рыцарей и шведов к крестовому походу на язычников русских, как они продолжали называть их. В 1240 г. Шведский король, вследствие подобной папской буллы, отправил войско с епископами «крестить» русских. Ответом была славная победа кн. Александра на берегах Невы. Тогда папа, переменив тон, отправил легатов к Александру, с предложением лишь: узнать лучшее от его (папы) учителей. Папе отвечали: «Мы знаем историю веры и церкви с самого начала мира: к чему же нам новые учители?» В 1347 г. Магнус, король Шведский, явился с сильным войском в пределах новгородских и послал сказать: «Пришлите умных людей для прения о вере; узнаем, чья вера лучше, и лучшая принята будет всеми; иначе мой меч научит всему!» Новгородцы отвечали: «Мы приняли веру от греков, и потому, если король хочет узнать, чья вера лучше, пусть пошлёт послов к патриарху, если же он имеет другое дело до нас, – обиду: пусть объявить её послам». Ответ достойный истинной веры! – замечает архиепископ Филарет, – он гласил, что дела веры не должно смешивать с делами меча»⁶⁶.

Столь же неудачно окончились попытки папы подчинить своей власти и Юго-Западную Россию.

Ещё не кончилось одно испытание – иго монгольское, как пришло другое – чёрная смерть, страшная моровая язва, перенесённая к нам из Азии в 1352 году и свирепствовавшая у нас в пять приёмов до 1425 года. Иные города буквально опустели; в одном Новгороде и его областях, в течение лишь шести месяцев, умерло до 80 т. человек. Эта кара небесная, наводя ужас, смягчала самые зачерствелые сердца и влекла к покаянию. Как смотрели наши благочестивые предки на подобные посещения божий, можно судить по следующему выражению современника-летописца: бысть милость Божия над христианы, – послан от Бога мор на люди⁶⁷.

Под бременем стольких бедствий люди благочестивые, естественно, искали утешения только в религии и, покидая мир с его скорбями, удалялись в уединение монастырей; между такими не мало было членов боярских и даже княжеских родов. Иные из них, чувствуя приближение смерти, принимали монашество. Как смотрели на этот предсмертный акт и в каком настроении приступали к нему, можно видеть из следующих двух примеров: Князь Юрьевский Дмитрий Святославич, приняв пред смертью пострижение от епископа Ростовского Игнатия (1269 г.), обратился к нему с такими словами, внятно произнесёнными: «Святый владыко! да воздаст тебе Бог за труд; ты приготовил меня в дальний путь добрым воином Христовым; там Царь-Бог милости, иду к Нему с верою и надеждою». Князь Тверской Михаил Александрович, на 66-м году вдруг почувствовав упадок сил, написал своё духовное завещание. Потом пригласил на пир бояр и почётное духовенство, а также, по заповеди евангельской, нищих, слепых, хромых; братски обедали с ними, и сам каждому поднёс прощальную чашу, прося, чтобы благословили его. После трапезы, облобызав всех родных, князь, поддерживаемый, пошёл в соборную церковь, поклонился предкам и указал себе могилу. Народ стоял около церкви; князь на паперти поклонился всем и сказал: «Иду от людей к Богу, братия: отпустите меня с искренним благословением». Все зарыдали и говорили в один голос: «Господь благословит тебя, добрый князь наш!» Затем князь велел вести себя прямо в монастырь, принял пострижение и на седьмой день скончался.

В среде иноков жив ещё был древний дух миссионерства. Тяжкие бедствия народные не подавили в сердцах их христианской любви к бедным идолопоклонникам. Повинуясь глаголу Божию: «идите... и проповедуйте евангелие всей твари» (Мк. 16:15), шли они к людям, «сидящим во тме и тени смертной», благовествуя о Христе и принося им свет жизни. Барон Герберштейн имперский посланник, бывший в России в 1516 и 1524 г.г., в оставленных им записках замечает о русских иноках: «Особенно иноки стараются обращать людей всякого рода в свою веру: пустынники-иноки и прежде обратили к христианской вере не малую часть идолопоклонников, долго и трудолюбиво посевая между ними слово Божие».⁶⁸

Так, во второй половине XIII века несколько неизвестных пустынников, поселившихся на Каменном острове Кубенского озера проповедовали евангелие диким племенам Чуди и Корелы, кочевавшим, преимущественно, на северо-восточном берегу озера, терпеливо перенося от них оскорбления и побои. Эти неизвестные пустынники-миссионеры случайно открыты были Белозерским князем Глебом Васильевичем, когда по пути в Устюг его захватила на Кубенском озере жестокая буря, пригнавшая корабль его к Каменному острову; благочестивый князь, видя нужду пустынников и вместе с тем исполняя данный им во время бури обет соорудить храм на месте своего пристанища, построил для них деревянную церковь (1255 г.), что облегчило им дело проповеди.

В первой половине XIV века старец Сергий и преп. Герман, поселясь на Валаамском острове Ладожского озера, обратили в христианство тамошних корелов; а несколько позже Арсений, поселясь на соседнем Коневском острове, также просветил св. верою жителей его. Новгородский инок Лазарь, избрав себе жилищем один из островов Онежского озера, положил начало обращению в христианство диких соседних лопарей, много перед тем натерпевшись от них; ученики же его ревностно проповедовали евангелие по берегам р. Онеги.

Но наибольшее в этом отношении совершено было св. Стефаном, «апостолом зырян», обитавших в лесах древней Биармии (Пермь). Ещё будучи молодым причётником при соборном храме в г. Устюге, возымел он пламенное желание просветить св. верою зырян, язык которых был ему известен. Поступив в Ростовский монастырь, он пользовался наставлениями Ростовского епископа Арсения (бывшего князя) и богатою монастырскою библиотекою; здесь он изучил и греческий язык, который нужен ему был для задуманного им перевода Св. Писания и богослужебных книг на зырянский язык и дал ему возможность познакомиться с греческою духовною литературою. По примеру Кирилла и Мефодия, он изобрёл азбуку для зырянского языка и затем перевёл со славянского языка (при содействии греческого подлинника) на зырянский, или пермский, язык Псалтирь и избранные места из Евангелия, Апостола и книг Ветхого Завета, читаемый при богослужении. Приготовившись таким образом и испросив благословение Московского архипастыря, Стефан отправился на дело евангельской проповеди к устью р. Вычегды. Хорошее знание зырянского языка облегчало дело миссии его. Поднимаясь вверх по Вычегде правым берегом её, св. Стефан достиг устья р. Выми, где лежало главное селение зырян; число нов окрещённых увеличилось теперь до тысячи; здесь построил он и церковь, и чтобы показать ничтожество идолов, сжёг одну из главных кумирень зырянских. Народ крестился толпами и сам стал бросать идолов своих в огонь. Св. Стефан построил ещё два храма и при них основал училища и ввёл в них обучение пермской грамоте и «писати их научи пермския книги», говорит биограф св. Стефана Епифаний. Богослужение совершалось также на пермском, или зырянском, языке; и триста лет спустя пели ещё на зырянском языке церковную службу в основанной св. Стефаном, в 60 верстах от Усть-Сысольска, Стефановой обители⁶⁹.

Лучшие современники, особенно в Москве. с восторгом смотрели на перевод св. Стефаном св. книг на пермский язык, и сравнивали Стефана с просветителями славян. Только «нецыи скуди суще умом», замечает Епифаний, – «реша: почто сотворена суть книги пермския грамоты? И прежь сего издавна в Перми не было грамоты... Аще ли и се требе бысть достояние паче русская готова суща, грамота». Но так говорили только скудные смыслом⁷⁰.

Посвящённый в 1383 году в епископа Пермской земли, св. Стефан отечески заботился о своей пастве: во время голода доставал им хлеб из Вологды, ездил в Новгород и в Москву, чтобы ходатайствовать о защите его духовных чад от насилий и грабежей новгородских ушкуйников, сам увещевая их прекратить свои разбои. Народ называл его отцом своим. Св. Стефан скончался в Москве, в 1396 г., проведя восемнадцать лет в апостольских трудах.

Трудами св. Стефана обращена была Матая Пермь, с её зырянами. Преемники Стефана на епископской кафедре, при содействии иноков и пустынников, продолжали его дело евангелизации в Великой Перми, с ее разными обитателями, при чем двое из епископов приняли мученическую смерть от язычников. Любознательный Герберштейн в то время писал: «Остаётся у них (пермян) в лесах много идолопоклонников: но иноки и пустынники, отправляясь к ним, не перестают обращать их от заблуждения и суеверного служения»⁷¹.

Семена христианства посеяны были и среди самых мучителей наших монголов. Мученическая кончина в орде нескольких князей христиан не могла остаться без влияния на варваров. Знаменитое слово Тертуллиана «кровь мучеников есть семя христианства» никогда не потеряет своей силы. Тысячи русских уводились в плен и томились в неволе, в орде. Для них учреждена была в 1265 г. Сарайская епархия, делавшаяся, естественно, рассадником христианства среди монголов. Так, в 1301 г. Сарайский епископ Феогност уведомлял Константинопольского патриарха, что некоторые татары изъявляли желание креститься. Примеры некоторых обращений сохранились и в истории. Ростовский епископ Кирилл, прибыв в орду по нуждам своей церкви и ласково принятый Беркаем, братом и преемником Батыя, по желанию его говорил о просвещении России св. верою, о миссионерской деятельности св. Леонтия посреди ростовских язычников и о чудесах, которые совершались при гробе его силою Христовою. Рассказ этот произвёл впечатление на бывшего тут племянника Беркаева. Когда же Кирилл в следующем году опять прибыль в орду, то царевич, тайно от матери и дяди, отправился вместе с ним в Ростов, где и крестился. Это – известный в истории нашей церкви св. Пётр царевич. Чудесное исцеление ханской супруги Тайдулы Московским митрополитом св. Алексием имело последствием, что многие знаменитые мурзы приняли христианство, переселясь в Россию. За ними последовали другие. В 1393 г. митрополит Киприан в присутствии великого князя и всей Москвы совершил крещение над тремя вельможами татарскими. Это было торжеством для всей Москвы. «И та татарина новокрещена хожаху вкупе, яко союзом любви связаемая», говорили москвитяне, с умилением глядя на них. При этом митрополите были уже храмы христианские в некоторых татарских селениях⁷².

Нашествие азиатских варваров, их двухсотлетнее иго и повторявшиеся по временам опустошительные вторжения, все вместе имело пагубное влияние на наше просвещение: оно остановилось в своём развитии и ослабело. В пламени пожигаемых городов погибли драгоценные книгохранилища. Св. Писание и вообще книги стали редки. Троицкая летопись под 1382 г., когда было нашествие Тохтамыша на Москву, говорит: «Книг же толико множество снесено со всего города, и из загородья и из сел (в Москву) и в соборных церквах до трона намётано, схраненья ради спроважено: то все без вести створиша». Школы сами собою закрылись в сожжённых городах; сокращению школ должна была содействовать и «чёрная смерть», свирепствовавшая у нас с перерывами более семидесяти лет (1352–1425 г.г.) и истребившая в иных городах население почти до последнего человека.

Школы, библиотеки с прежним просвещением сохранились лишь там, куда не проникло монгольское опустошение: в Новгороде, в Галиче с Волынью. Так, Волынская летопись о князе Владимире Галичском († 1289 г.) говорит: «Владимир разумея притчи и темно слово, и повестив со епископом много от книг зане бысть книжник великий и философ, якоже не бысть по всей земли... Таже со епископы и игумены снимаяся часто, со многим смирением беседоваше от книг о житьи света сего тленнаго...» Церкви он щедро наделял Евангелием и Апостолом. Подобное свидетельствует летописец о новгородском святителе Моисее († 1360 г.):«Добре пасяше стадо свое, пожив в целомудрии, и многи писцы изыскав и книгы многы исписав... и многа утвердив учением своим... Много писание оставив... И взлюбиша житие его боляри и людие, и прихожаху к нему, поучающеся от него день и нощь»⁷³.

В остальных областях просвещение сильно пострадало от недостатка книг и училищ, уничтоженных татарами. Тверской князь Михаил Александрович († 1399 г.) должен был ехать в Новгород учиться грамоте у архиепископа Василия. Уровень образования низшего духовенства весьма понизился, как это можно видеть, между прочим, из «поучения к попом» митрополита Кирилла († 1280 г.) «Разумейте, како духовныя дети учити... Аще ли сам недоумеваеши, спроси умеющаго, не стыдися. Прося бо пути божественнаго и ины наставить на-нь; а не прося, слеп ходить»⁷⁴. Изучали веру, (с немногими исключениями) уже не из первоначального, преимущественно, источника ее, из Св. Писаний, как во времена Илариона и Кирилла Туровского, но из книг богослужебных и отеческих. Так, летописцы приводят изречения не из Св. Писания, как Нестор, а «из книг богослужебных». Очевидно, что много книг Св. Писания погибло в монгольских пожарах, и что они стали редкостью⁷⁵. Напротив, стали приходить теперь к нам из Болгарии сочинения апокрифические, «повести вымышленные воображением детским или и совсем нечистым» ⁷⁶.

Вышеупомянутый нами епископ Владимирский, бл. Серапион, писал своей пастве: «аще услышите что басний человеческих, к Божественному Писанию притецете⁷⁷», – указывая, по примеру апостола Павла⁷⁸, на непогрешимый источник истины – Слово Божие. «Выполнение сего святаго правила, – замечает архиепископ Филарет⁷⁹, – надобно приписать то отрадное явление в церкви Русской сего времени, что пастыри ея возвышались в знании веры не только пред народом русским, но и пред современными пастырями запада: на западе, в это тёмное время, по определению епископов, жгли на кострах, топили в реках мнимых волшебников и волшебниц; а Серапион с кафедры строго обличал подобное невежество некоторых из паствы своей». Позже митрополит св. Киприан, опасаясь вреда для чистоты веры и благочестия его паствы от болгарских басен и желая предостеречь от них, внёс эти апокрифические сочинения в список книг «отречённых» или запрещённых⁸⁰; с другой стороны, приказал читать в церкви толковое евангелие; правило это особенно соблюдалось по монастырям⁸¹.

Охраняя Русскую церковь от вредного влияния суеверных произведений иноземного невежества, наши просвещённые архипастыри поучали вместе с тем народ в истинах веры и благочестия, почерпая их сами из источников истины – Св. Писания. В течение всего монгольского периода мы видим непрерывный ряд подобных учителей церкви. По своему положению они имели, конечно, более возможности, нежели простые священники, пользоваться остававшимися ещё редкими экземплярами Св. Писания. Любовь к Священному Писанию как бы преемственно перешла к ним от великих учителей начального периода Русской церкви. «Не останичим же прежних епископ, вследуя нравом их и ученью... Вся приходящая удивлеся... послушающе ученья его, еже от святых книг», – говорить летописец о Кирилле епископе Ростовском († 1362 г.). «Бяше добродетелен и учителен и силен в книгах божественнаго писания», – отзывается летописец о том или другом епископе этого времени⁸². «Слово его солию божественною растворено», – замечает он о беседах старца Павла Высокого († 1382 г.). Митрополит Киевский Кирилл († 1280 г.) в своем «поучении попом», обращаясь ко всем христианам, обличает друзей невежества, не считавших нужным изучать Св. Писание⁸³». Поучения святителя Алексия († 1378 г.) отличались тем, что каждая мысль его подкреплялась изречением Св. Писания⁸⁴. Окружные послания святителей Московских Петра († 1326 г.) и Алексия дышат апостольскою любовью, блистают мыслями евангельскими, замечает архиепископ Филарет. «Хорошо дети слушаться божественнаго писания», – говорил Московский святитель Иона († 1461 г.) в послании к новгородцам. В Московском Успенском соборе хранится собственноручно списанное им «Евангелие келейное⁸⁵». Списывание Евангелия, размножение книг Св. Писания, истреблённых татарскими пожарами, было насущною нуждою церкви; пастыри наши всячески старались удовлетворить этой потребности, сами списывая св. книги, заставляя списывать других, исправляя иногда самый перевод по греческому подлиннику или переводя вновь; посылали даже в Константинополь способных людей списывать св. книги и сами ездили туда. Так, инок новгородский Стефан, ходивший в Св. Землю около 1350 г., рассказывает, что он видел в Константинополе, в Студийском монастыре, двух русских, Ивана и Добрилу, живших там для списывания книг Св. Писания, в чем они были весьма искусны⁸⁶. Св. Кирилл († 1427 г.), основатель и игумен Белозерского монастыря, образовавший множество учеников, заставлял иноков своих, подобно Феодосию Печерскому, списывать книги Св. Писания, из коих доселе хранятся в его монастыре семь Евангелий, Апостол и Псалтири. О митрополите св. Киприане († 1406 г.) древнее известие гласит, что он «много святая книгы с греческаго на русский язык проложи», в том числе, Псалтирь и, по-видимому, также толкование на Евангелия Луки и Иоанна, известное по киевопечерскому списку 1434 года. Этот же митрополит приказывал «Евангелие толковое в церкви чести». По распоряжению митрополита Филиппа († 1474 г.), воспитанник его, новокрещённый еврей Феодор, перевёл с еврейского подлинника Псалтирь и книгу Есфирь: явление, обращающее на себя внимание; им же, вероятно, сделаны были относящиеся к этому времени поправки в древнем славянском тексте Пятикнижия Моисеева и пророческих книг, так как поправки эти показывают, что они сделаны были человеком, знающим еврейский текст, – другого же лица, из этого времени, знакомого с еврейским текстом Библии, неизвестно⁸⁷.

Самым замечательным трудом был Новый 3авет, писанный рукою святителя Московского Алексия в 1355 году в бытность его в Константинополе⁸⁸. Сличая прежний славянский текст с греческим подлинником, Алексий не только очистил текст Нового Завета от ошибок переписчиков, но исправил по подлиннику и самый перевод, присоединив к нему и оглавления чтений евангельских и апостольских. Высокая компетентность переводчика, имевшего к тому же возможность видеть лучшие списки греческого подлинника, и буквальная близость этого перевода к греческому тексту придали этому труду исключительное значение, так что он принимаем был в руководство при последующих исправлениях славянского текста Нового Завета предпочтительно пред всеми другими славянскими списками⁸⁹. К этому же периоду относятся переводы толкований на Апокалипсис (Андрея Критского) на книгу Иова (Олимпиодора) и на некоторые другие св. книги⁹⁰. В Московской синодальной библиотеке есть рукописная славянская Библия 1499 г., с предисловием, на первом листе коего современным рукописи почерком написано: «Книга Варлаама митрополита⁹¹».

Эти единичные усилия частных лиц, как они ни были почтенны, не могли, конечно, восполнить недостаток в книгах, массами погибших в пламени монгольских пожаров. К тому же, вследствие гибели школ от той же причины и число грамотных, способных пользоваться книгами, должно было чрезвычайно сократиться. В прежнее время сами князья, не щадя средств, заводили школы и книгохранилища. Теперь же, когда земля была разорена и обременена тяжкою данью, когда над всеми тяготело подавляющее иго варваров, было не до того.

Этим мы заканчиваем первый период истории Библии у нас, – период рукописной Библии. Рукописных книг слова Божия у наших предков было немного; но они их много читали, читали с радостною верою, применяя к себе. Мы видели плоды того.

Наступает новая эпоха.