II. Славянская библия печатная

В половине XV столетия в западной Европе изобретено было книгопечатание. С восторгом приветствовали там великое изобретение, приближавшее к массам народным свет образования, дотоле доступный лишь немногим по редкости и дороговизне рукописей. Знаменитые учёные, как Альдо Мануций, братья Этьенн, посвящали свои познания, время и труды типографскому делу, потому что, прежде чем печатать, нужно было исправлять текст рукописей, испорченный небрежностью или невежеством переписчиков. Типография представлялась каким-то святилищем, внушавшим почти благоговение. Французский король Франциск I входил в типографию, как в храм, обнажив голову.

Первая печатная книга, появившаяся с обозначением года издания (1450 г.) и именем типографщика (Шефера), была Псалтирь, а затем вся Библия (1457 г.). Справедливо было, чтобы великое изобретение, имевшее назначением распространять и сохранять на земле слова человеческие и Божеские, дало первое место Слову Божию.

Типографское искусство перенесено было и к нам. Первая, исправно напечатанная в Москве книга, была Апостол. в 1564 г. Гораздо деятельнее, впрочем, занимались изданием книг Св. Писания в юго-западной России, вошедшей уже тогда в состав великого княжества Литовского. Полоцкий уроженец, доктор медицины, Франциск Скорина перевёл вновь с латинской Библии Иеронима на современный язык юго-западной России все книги Ветхого и Нового Завета, присоединив к каждой книге предисловие, послесловие и содержание глав и постепенно напечатав их в Праге и Вильне (1517–1525 г.г.) при содействии двух почтенных мужей – виленского старшего бургомистра Якова Бабича и члена виленского же магистрата Богдана Онькова. Вот полное заглавие этого издания: «Библиа Руска, выложена доктором Франциском Скориною из славнаго града Полоцька, Богу ко чти (чести) и людем посполитным к доброму научению».

В Заблудове, имении гетмана Ходкевича (близь Вильны), в 1569 г. напечатано славянское Евангелие, и в следующем году Псалтирь; в самой Вильне, где не мало было тогда русских, изданы в 1575 г., – Евангелие, а в 1576 г. – Псалтирь; во Львове – Апостол (1574 г.); в Остроге – Псалтирь и Новый Завет (1580 г.) и, наконец, полная Библия (1581г.). Кроме того, в 1556–1561 г.г. архимандритом Григорием переведено было с церковно-славянского на простой русский язык Четвероевангелие. К этому же времени относится переложение Псалтиря славянского на польско-русский язык неизвестным с таким заголовком: «Книга глаголемая Польская Псалтире, преложена с рускаго на польски: нехай (пусть) по ней хвалять Господа». Около 1570 г. во Львове переведён Ветхий Завет с еврейского на русско-славянский язык.

Издание Библии 1581 г. было делом благочестивого князя Константина Острожского († 1608 г.). В предисловии к Библии рассказывается история ее издания. Побуждало именитого издателя предпринять этот труд желание «благочестью некое дарование духовное оставити», чего требовало тогдашнее печальное состояние церкви. «Кто не подвигнется на жалость, – говорит издатель, – видя ветхость церкви Христовой, к падению клонящейся. Волки лютые нещадно расхищают и распугивают стадо Христово⁹²». Далее говорится, что для этого дела не доставало ни способных к тому людей, ни полных списков Библии. Когда таковой список получен был из Москвы (ок. 1575 г.) и приступили к сличению его со списками иноязычными и другого перевода, то открылись не только «разности», но и «развращения» (порча). Это смутило было князя, но не остановило в его важном предприятии. Избрав доверенных людей и не щадя издержек, он отправил их с письмами в монастыри греческие, сербские, болгарские, к Константинопольскому патриарху Иеремии, даже на остров Кандию, с просьбою прислать верные списки Библии и способных людей. По возвращении посланных с новыми списками Библии, приступили к делу, поверяя славянский текст греческим текстом, а иногда латинским, заменяя слова, вышедшие из употребления и малопонятные, словами современными и исправляя ошибки невежд-писцов. Библейскому тексту предпослана была статья «О пользе и святости книг Священнаго Писания». Так появилась в свет (1581 г.) первая печатная Библия, так называемая Острожская, под следующим заглавием: «Библия сиречь книгы ветхаго и новаго завета, по языку словенску».

Здесь возникает любопытный вопрос: в каком виде текст рукописей перешел в первое печатное издание полной славянской Библии? Ответ на этот вопрос найдем мы в капитальном труде «Описание славянских рукописей Московской синодальной библиотеки», составленном А. Горским и К. Невоструевым. Ученые составители, имея в руках своих три списка полной Библии, – один 1499 г. и два XVI в., и несколько отдельных списков тех или других книг Ветхого Завета, чрез сличение их между собою, перевода с подлинником, при чем, по особенностям языка можно было определить, к какому времени надлежит отнести перевод тех или других книг, пришли к следующим заключениям:

1. Текст ветхозаветных книг в трех полных списках Библии один и тот же. Текст этот можно назвать новгородским, так как старейший из трех списков, 1499 года, сделан в Новгороде заботливостью архиепископа Геннадия; с него, очевидно, списаны и оба списка XVI в.

2. Список полной Библии, присланный кн. Острожскому из Москвы по просьбе его, для предположенного им издания печатной Библии, имел текст одинаковый с вышеупомянутыми тремя списками Библии Московской синодальной библиотеки, в чем легко убедиться, сличая Острожскую Библию с теми списками. Таким образом, в первое печатное издание славянской Библии, с которого делались (с исправлениями) и последующие издания, перешел новгородский текст. Но издатели подвергли его новому пересмотру и сличению с текстом греческим и латинским, и более или менее исправили его, впрочем, так, что в некоторых случаях удержаны даже ошибки писцов.

3. Перевод ветхозаветных книг совершён разными лицами, в разные времена и даже с разных языков. Так: а) Пятокнижие Моисеево представляет в переводе следы глубокой древности и с вероятностью должно быть отнесено к остаткам первоначального перевода Св. Писания на славянский язык. b) Книги Иисуса Навина, Судей и Руфь принадлежат так же к числу древних переводов. Но текст четырёх книг Царств менее представляет следов древности и менее точен в переводе. Книга Псалмов, несомненно, дошла до нас в древнейшем переводе. Не столько сохранилось следов древности в переводе Притчей Соломона. Книга Екклесиаст переведена строже, но представляется новее по языку, равно, как и Книга премудрости Иисуса сына Сирахова. с) Все исчисленные книги вошли в состав полных списков Библии из рукописей, содержащих в себе один их текст. Но книга Иова, Песнь песней и 16 книг пророческих извлечены собирателями из переводов, заключавших в себе священный текст с толкованием. Это доказывают уцелевшие по местам посторонние слова толкователей, опущения и перестановки текста и самые списки толкований, из коих толкование на книги пророков известно было в России ещё в первой половине XI столетия. В этом виде книги пророков и другие скорее могли попасться в руки собирателей, нежели их отдельный перевод, совершенный вначале, потому что, когда существовали сии книги в переводе с толкованием, любители Слова Божия, без сомнения, чаще читали и списывали его с объяснениями свв. отцов, нежели без объяснений. Таким образом, отдельный перевод сих книг мог легко утратиться. d) Кроме книг, переведённых с греческого языка, в полных списках славянской Библии (и в первопечатной Острожской Библии) содержатся переводы и с других языков: именно книга Есфирь переведена с еврейского, а две книги Паралипоменон, три Ездры, также книги Товита, Иудифь, Премудрости Соломона и две книги Маккавейские переведены с латинского. Переводы с латинского значительно уступают в достоинстве переводам с греческого и принадлежать к концу XV столетия⁹³. Таким образом, кроме книг канонических, переведённых Кириллом и Мефодием, в Библию Острожскую вошли, также, и книги апокрифические, чем установлен был состав нашей Библии, согласный с текстом греческой Библии 70 толковников. Во всех последующих изданиях славянской Библии перепечатывался текст Острожской Библии, лишь с большими или меньшими поправками его.

Со времени брака великого князя Литовского Ягайлы с польскою королевою Ядвигою, польское духовенство, и в особенности иезуиты, утвердившиеся в Литве с 1566 года, всячески старались обратить русское население Литовского княжества в католицизм. Князь Острожский изданием Библии, которая питала живую веру современников Владимира и Ярослава, хотел дать своим единоверцам надёжное оружие, «меч духовный», в борьбе с панством, «благочестию некое дарование духовное оставити», как выразился он в предисловии. Та же мысль руководила, вероятно, и прочих, вышеупомянутых издателей и переводчиков книг Св. Писаний. С этою же целью – защитить веру предков от напора католицизма, князь Острожский и ему подобные открывали школы и даже высшие училища наук или «академий» (в Остроге, вместе с типографией, в Слуцке); основывались «братства» (во Львове – в 1439 г., в Вильне – в 1458 г.); а учёный князь Курбский рассылал письма⁹⁴, где изобличал козни иезуитов и старался распространять переводные греческие сочинения против папизма⁹⁵. С кафедр церковных раздавалась и свободная проповедь Слова Божия.

Борьба с католицизмом за свободу совести подняла дух юго-западных соотечественников наших и побудила их искать опоры и света, как в умственном образовании, так и в живом источнике духовной силы в Слове Божием.

Иную картину представляет современная северо-восточная Россия, вошедшая постепенно в состав Московского государства. Мы указали уже на упадок просвещения здесь под влиянием монгольского ига: положение это с течением времени все ухудшалось. Немногие остававшиеся училища постепенно исчезали и, по-видимому, совершенно исчезли. Иноземец Иоанн Кобенцель, бывший в Москве в 1576 г., пишет: «Во всей Московии нет школ и других способов к изучению наук, кроме того, что учатся в обителях, а потому из тысячи едва один найдётся, кто бы умел читать или писать⁹⁶». Собор 1551 г. вспоминает только, что «в прежние времена, в Москве, Новгороде и в других городах бывало много училищ». Невежество с его плодами, суеверием и грубостью нравов, стало быстро усиливаться. Многие из князей и детей боярских не умели даже писать⁹⁷. Особенно жалко было состояние низшего духовенства, ближайших пастырей народа. С печальною наглядностью представляет Геннадий, архиепископ Новгородский, (1485–1505 г.г.) невежество лиц, искавших священства. «Вот, – пишет он, – приводят ко мне мужика; я приказываю ему читать Апостол, а он и ступить не умеет; приказываю дать ему Псалтирь, а он и по той едва бредёт. Я отказываю ему, и на меня жалобы: Земля, господине, такова: не можем добыть, кто бы умел грамоте.. Бьют мне челом: пожалуй, господине, веди учить. Приказываю учить азбуку, – и они, немного поучившись азбуке, просятся прочь, не хотят учить ее. А у меня духа не достаёт ставить неучей в священники. Мужики-невежи учат ребят грамоте и только портят». Какой контраст с цветущим образованием XI и XII веков!

Св. Геннадий умолял великого князя и митрополита завести хотя начальные школы. Горькие жалобы Новгородского святителя мало, по-видимому, имели успеха. Иные, и притом из «мнящихся быти учителями», смотрели тогда на просвещение, как на ересь. Полвека спустя собор 1551 года со скорбью говорит: «отцы и мастера (ставленников) сами мало умеют, и силы в божественном Писании не знают, а учиться им негде». Около 1555 г. заведены были первоначальные школы при некоторых церквах, и даже открыли было училище для преподавания латинского языка (около 1560 г.), но оно вскоре было закрыто. Замечается общий упадок духовной деятельности и живого знания Св. Писаний. Пастырские послания XV века не лишены красноречия и убедительности, а иные (пр. Иосифа Волоколамского) удивляюсь богатством сведений и размышлений, но они не показывают того глубокого знания Св. Писаний, того увлекательного и увлекающего воодушевления словом Божиим, каким отличались послания святителей Петра и Алексия или поучения Илариона и Кирилла Туровского.

Споры с католиками и (с XVI в.) с лютеранами, борьба с собственными еретиками, отклоняя внимание от самого себя и возбуждая страсти, увлекали до того, что обращались иногда к Св. Писанию, чтобы найти в нем не наставление в истине, а лишь подтверждение своим воззрениям, хотя бы и наперекор истине. Наглядный пример тому представляет участие известного Иосифа, игумена Волоколамского, в деле о ереси жидовствующих. Спрошенный великим князем: «нет ли греха казнить еретиков?», Иосиф, чтобы рассеять сомнение великого князя, сослался на послание к евреям, X, 28, 29. Между тем как, если прочесть также два предыдущие стиха (26 и 27) и два последующие (30 и 31), то станет очевидным, что здесь речь идёт не о наказании еретика светскою властью, а о наказании Божием человека, «получившего познание истины и затем произвольно грешащего». В декабре 1504 г., согласно соборному постановлению, восемь представителей ереси жидовствующих, на основании градского закона Греческой империи, были сожжены. Защищая казнь, Иосиф писал⁹⁸: «аще ли кто речет: се суть градстии законы, а не св. отец писание; то да увесть о градских законах, яко подобни суть пророческим и апостольским и св. отец писанием⁹⁹». «Это уже слишком много!» – замечает архиепископ Филарет в своей Истории Русской Церкви¹⁰⁰. Не так поступал в подобном случае бл. Серапион, святитель ХШ века.

В XVI столетии особенно много написано житий святых Русской церкви: «но не многия из них такия, которые не отличались бы всего более скучною говорливостью, пышным нарядом слов и бедностию мыслей¹⁰¹». Не так описал Нестор жизнь Феодосия Печерского! Еще печальнее было полное отсутствие церковной проповеди. Живое слово вдохновенных проповедников прежнего времени умолкло: «проповедей никогда не говорят», замечает иноземец (Яков Ульфельд) бывший в Москве при Иоанне Грозном. Мало по малу образовалось даже убеждение, что живая проповедь – проповедь ереси. «Проповедников нет у них; думают, что тем избегают разности в мнениях и ересей», – говорит другой иностранец, барон Герберштейн. «Вместо того, – говорит архиепископ Филарет¹⁰², – считали достаточным читать уставные чтения из древних учителей¹⁰³. Уставные чтения, без сомнения, дело полезное, как по содержанию, так и потому, что устанавливали твердость в мыслях и жизни народа. Но без живой проповеди не умеющие читать, каковых тогда было слишком много, не могли освободиться от невежества и суеверия; поучения для древнего времени и для страны другой не могли решать всех сомнений нового времени и земли Русской. Недостаток живых наставлений лучшие люди чувствовали тогда и старались выполнить формами поучений для частных случаевъ жизни¹⁰⁴. Но нельзя написать столько форм, сколько может быть нужд душевных. При недостатке живого наставления, какие и знали молитвы, знали буквально, а не по смыслу; слушали или читали песни, молитвы, слова, чтобы только выполнить устав; дорожили буквами, теряя из виду дух их¹⁰⁵». Это порождало суеверие; гадали по звездам, по ладоням, смотрели в «Аристотелевы врата» и т.п. Стоглавый собор 1551 года перечисляет множество суеверных книг, ходивших тогда в народе: рафли, шестокрыл, воронограй, остромий, задей, альманах, звездочетъи, аристотелевы врата¹⁰⁶. «Суеверия язычества и невежества, богохульное святотатство, – замечает архиепископ Филарет¹⁰⁷, – доходили в народе до крайности и так были обыкновенны, что заражали и сельское духовенство¹⁰⁸».

Неизбежная спутница невежества и суеверия – грубость нравов. Иное, конечно, может быть приписано влиянию татарского ига, как, например, хитрость, лживость, так удивлявшая иностранцев, а также жестокие пытки; но это влияние не могло бы быть так велико, если бы сохранился древний дух благочестия. К несчастью, он ослабел и сменился мертвою и мертвящею наружною набожностью обрядовою. Несравненно пагубно было татарское нашествие тем, что оно истребило школы и книгохранилища, эти источники просвещения, которое вследствие этого постепенно стало ослабевать и, наконец, уступило место невежеству со всеми его печальными последствиями и притом, на весьма продолжительное время: приезжавший в Москву уже во второй половине XVII века греческий митрополит Паисий Лигарид замечает, что болезнь Русской церкви зависит от двух причин: от недостатка училищ и от недостатка библиотек¹⁰⁹. Были, конечно, отрадные исключения. Это преподобный Нил Сорский¹¹⁰ († 1508), знаменитый аскет, высокообразованный, начитанный. глубокий знаток и любитель Слова Божия; это св. Филипп, митрополит Московский († 1568 г.), запечатлевший мученическою смертью верность своему пастырскому долгу; это св. Геннадий, архиепископ Новгородский († 1506 г.), так неутомимо старавшийся, хотя и тщетно, о просвещении народа и составивший первую полную коллекцию ветхозаветных книг, с немалым трудом и издержками; это – св. Гурий, первый архиепископ Казанский († 1564 г.), обративший ко Христу несколько тысяч мусульман и язычников и открывший училища в Казани и Свияжске, это, наконец, – иные пустынники, как св. Зосима, основатель Соловецкой обители в половине XV века, Феодорит, ученик его, († октября 1565 г.), научивший лопарей письменам и переведший на их язык Евангелие, и другие, с успехом насаждавшие христианство на отдаленном севере¹¹¹. Но это были светлые точки посреди глубокой тьмы. Даже монастыри, некогда очаги просвещения и живого благочестия, стали уже не тем, чем были прежде. Богато отделяемые вкладами, угодьями и поместьями от набожных людей, развлекаемые и увлекаемые естественными заботами об управлении своим имуществом, монастыри XVI века мало по малу стали терять свой исключительно духовный характер, навлекая от мирян нарекание в любостяжании. Сложилось даже мнение, монахами, как можно полагать, поддерживаемое, а может быть – и исходившее от них, что будто «умолит Бога монастырь за того, кто лишил наследства сродника бедного, отдав все в монастырь». Чем далее, тем эти укоризны против монахов за любостяжание их раздавались все чаще и сильнее; они шли не только от мирян, как например, от кн. Курбского; знаменитейший аскет того времени, преподобный Нил Сорский, с силою восставал против монастырских поместий, требуя, чтобы монахи отличались полною нестяжательностью, необходимое же для жизни приобретали трудами рук своих, ссылаясь на слово апостола: «аще кто нe хощет делати, ниже да ясть» (2 Фесс. III, 10). И «несправедливо было бы утверждать, – замечает архиепископ Филарет, – что не было, по местам, беспорядков в употреблении имений¹¹²».

Только свет евангельский мог рассеять эту тьму. Но прежде всего надобно было очистить книги Св. Писания от множества ошибок, а частью и умышленных вставок невежественных переписчиков, искажавших местами самый смысл текста. Начало этому важному делу положил Максим Грек, ученый гуманист, обучавшийся в Париже, Флоренции и Венеции, знавший много языков, в том числе отчасти и церковно-славянский, который он основательнее изучил, находясь уже в России; несколько лет провел он на Афоне в иноческих подвигах. Это был неустрашимый поборник евангельской истины и такой же враг суеверия. Великий князь Василий Иоаннович вызвал его из Греции в 1518 г. для разбора и описи греческих рукописей его библиотеки и для перевода на церковно-славянский язык того, что признано будет более полезным. Максим перевел сначала «Толкование на Псалтирь», затнм «Толкование на книгу Деяний Апостольских» и «Толкование Златоуста на Евангелия Матфея и Иоанна». Труды Максима встретили сначала общее одобрение; но вскоре вызвали против себя сильную вражду невежества. В главе противников Максима был сам митрополит Даниил (1522–1539 г.г.), из монахов Иосифо-Волоколамского монастыря, а о них, равно как и о монахах Кирилло-Белозерского монастыря, князь Курбский писал, что некоторые из них «хульно говорили о соборных посланиях апостольских», будто «писали их старцы или пресвитеры церковные, а не апостолы». Предмет был так важен, что не мог молчать о том Максим пред митрополитом Даниилом: «заповедью Божиею наложена на нас нужда громко проповедывать вопрошающим о евангельской и апостольской истине», говорил он и написал объяснения нескольких изречений Св. Писания, показывая истинный смысл их для опровержения невежественных толкований.

С силою восстал преподобный Максим и против «болгарских басен», особенно размножившихся в XVI веке. Разобрав некоторые из них и показав их суеверную нелепость, преподобный Максим замечает в одном из таких разборов: «Не справедливо ли сказал я вначале, что великое зло – не знать божественных писаний (Библии), не испытывать их внимательно и с благорассуждением? Если бы знали эти странные мудрецы последних наших времен; если бы здраво и рассудительно испытывали они апостольские и евангельские писания, – они не соглашались бы так скоро с каждым невежественным и несвидетельственным писанием¹¹³». Видя, что многие не понимают многого в богослужении или даже превратно толкуют,¹¹⁴ преподобный Максим написал объяснение на литургию. Эти нападки на суеверное невежество возбуждали в среде защитников его все большую и большую вражду против смелого реформатора, особенно когда он стал нападать на слабую сторону тогдашнего благочестия – на наружную лишь набожность, на пристрастие ко внешности. Так он написал два обличения тем, которые «жили нераскаянно в грехах, а надеялись спастись тем, что каждый день читали каноны и молитвы святым». Вслед за вышеупомянутым переводом толкования на Псалтирь преподобный Максим приступил к важнейшему делу своему – пересмотру и исправлению богослужебных и священных книг. Ещё митрополит Киприан обратил внимание на порчу св. книг; его преемник Фотий принимал некоторые меры к ограничению порчи книг и писал послания по этому поводу. Фотий, скончавшийся в 1431 г., был последний у нас митрополит из греков. Митрополиты-греки поддерживали у нас знание греческого языка, и духовные лица, особенно высшие, старались знать его¹¹⁵. Но после Фотия греческий язык, при общем упадке просвещения, мало помалу вышел из употребления, и некому уже было исправлять рукописи по греческому их подлиннику.

Максим с рвением приступил к этому делу, найдя двух деятельных сотрудников в лице друга своего князя-инока Вассиана и в ученике своем, блаженном Зиновии. Пересмотрев некоторые богослужебные книги, в том числе Апостол и толковые Евангелия, Максим открыл в них множество, и притом важных, ошибок, так что можно было бы подумать, замечает архиепископ Филарет, что эти книги были в руках еретиков¹¹⁶. Даже в чтении «символа веры» найдены были неверности и даже одно грамматически бессмысленное выражение, как произведения «младенческого мудрования¹¹⁷».

Невежественные враги Максима, раздражаемые его обличениями, искали только случая, чтобы погубить его. Этот случай представился в 1524 году, когда Максим не одобрил развода великого князя Василия Иоанновича с женою верною, но бездетною, для вступления в брак с другою. Воспользовавшись неудовольствием великого князя на Максима, которого он дотоле весьма уважал, враги его на соборе, созванном главным противником его митрополитом Даниилом, обвинили его в том, что он «отменял слова по своему произволу, исправлял по своему разуму, без согласия и воли великого князя». Мужественный исповедник истины осужден был как «еретик, богодуховенные книги растлевающий», отлучен от церкви и в 1525 году брошен в оковах в волоколамскую темницу, где от дыма, сырости и голода по временам лишался чувств. Шесть лет провел преподобный Максим в этом тяжком заключении, при чем, ему не позволяли ни читать, ни писать. Невежественные враги его продолжали преследовать его своими клеветами. Позже, переведенный в Тверской Отрочь монастырь, Максим получил дозволение иметь книги и писать. Неутомимый поборник истины, воспользовавшись этим дозволением, стал писать публичные оправдания делу исправления книг. Он скончался в 1556 году, в обители пр. Сергия, после тридцатилетних страданий, сподобленный дара прозрения. Ученик Максима Зиновий, вместе с ним подвергшийся гонению, сослан был после 1526 года, в Отенскую пустынь; здесь он, до самой кончины своей († 1568 г.), по примеру великого учителя своего подвизался за истину евангельскую; его сочинение: «Истины показание» изумляет основательностью рассуждения и глубоким знанием Св. Писания¹¹⁸.

Максим Грек был мученик истины. Это не осталось бесплодным. Отныне дело, им начатое, исправление книг, не могло умереть. Несмотря на сильных врагов, обличения и защищения Максима производили свое действие. Еще при жизни его, собор 1551 года под председательством митрополита Макария вменил в обязанность протопопам и «поповским старостам» (благочинным) исправлять церковные книги по хорошим спискам. Это не помогло. Тогда решились печатать книги ¹¹⁹, чтобы тем положить предел порче их и «дабы (можно) было всякому православному христианину праведно и не смутно читать святые книги... и спущать (их) во всю Русскую землю». Нашлись в Москве двое знающих типографское дело: диакон Николо-Гостунской церкви Иван Федоров, родом москвич, и Петр Тимофеевич Мстиславец¹²⁰. Они взялись приготовить все нужное для типографии; в Новгороде нашелся (1556 г.) резчик букв Василий Никифоров. Царь велел (1553 г.) построить дом под типографию «от своея царския казны». Постройка эта длилась целых десять лет, и лишь в 1564 году напечатана была первая книга – Апостол¹²¹. Печатали со славянского списка, не проверенного по греческому подлиннику; да и не могли этого сделать по незнанию греческого языка. На типографов восстали теперь переписчики, у которых типография отбивала хлеб, и чтобы лучше достичь своей цели, прибегли к весьма действительному тогда средству: они обвинили типографов в ереси. Народ взволновался: печатники Федоров и Тимофеев бежали из Москвы в Литву: дом типографский толпа сожгла. Переселяясь в Литву, Федоров основал здесь последовательно три типографии: сначала в местечке Заблудове, имении Ходкевича, где напечатал Учительное Евангелие (1569 г.), потом в г. Львове, здесь напечатан им в 1574 г. Апостол, и третью типографию – в г. Остроге, где им напечатана знаменитая Острожская Библия в 1583 году. На могиле его положена простая плита с надписями, обращающими на себя внимане: вверху – «упокоенія и воскресенія изъ мертвыхъ чаю», а внизу, под гербом, – «друкарь книгь предъ тымь невиданныхъ». С великими затруднениями и нуждою боролся Федоров до самой кончины своей, с самоотвержением служа делу, которому он посвятил свою жизнь. Чтобы «сеять семена духовныя по вселенной, раздавать всем духовную пищу». «В таких мыслях, оставаясь один сам с собою, – говорит он в послесловие к одному из своих изданий, – я не раз слезами моими постелю мою омочал и помышлял со страхом, как бы не скрыть в земле таланта, вверенного мне Богом». Его жизнь, полную страданий и лишений, метко охарактеризовал М. П. Погодин немногими словами: «Учился, трудился, старался, успел напечатать первую книгу в Москве, принужден был бежать, искал везде средств делать свое дело, кланялся, томился, плакал, становился на колени, палал на землю, унижался, подвергался всем лишениям, терпел всякую нужду, не заботясь ни о каких житейских выгодах и удобствах, лишь бы печатать, печатать, печатать как можно более, и распространить слово Божие, свет Христов... скитался из места в место.... и во .Львове сложил свои кости, опочив от трудов, славный «друкарь книг невиданных»!». 5-го декабря 1883 года праздновалось трехсотлетие русского первопечатника.

Товарищ Федорова, Петр Мстиславец, покинув Москву, удалился в Вильну; здесь, при содействии богатых панов Мамоничей, в доме их устроил типографию, существовавшую около 60 лет. Из этой типографии в 1575 г. выпущены с именем Петра Тимофеева сына Мстиславца Евангелие напрестольное и Псалтирь. Дальнейшая судьба Мстиславца неизвестна.

Царь Иоанн Грозный велел возобновить типографское дело, и в 1568 г. напечатана была Псалтирь учеником бежавших печатников Андроником Невежею, и тоже со списка, не исправленного по подлиннику¹²². В 1606 г. издано было Евангелие, также не исправленное, как должно. Таким же образом напечатаны были (с 1589 по 1611 г.) и некоторые богослужебные книги. Затем печатание книг приостановилось, так как печатный двор со всем, что в нем было, сгорел при сожжении Москвы поляками (1611 г.). Да и смутное время самозванщины не благоприятствовало делу книжного просвещения. Царь Михаил Федорович в первый же год своего царствования (1613 г.) восстановляет типографию по совету известного Авраамия Палицына; молодой царь поручает исправление книг нескольким достойным и просвещённым лицам из Троицко-Сергиева монастыря под руководством настоятеля его, архимандрита Дионисия. Справщики с усердием и умением приступили к порученному им делу, вполне сознавая важность его и ответственность свою. Они собрали древние, более исправные списки, обратились и к греческому тексту (одипь из них, Арсений Глухой, знал греческий язык). Они начали с богослужебных книг, хотя отпечатанных уже, но наполненных грубыми ошибками вследствие невежества прежних справщиков. Исправленные экземпляры они представили митрополиту Московскому Ионе, местоблюстителю патриаршей кафедры. Но тут начались испытания для добросовестных справщиков. Закоснелое невежество восстало против них в лице прежних справщиков (Логгина и Филарета), затронутых также в их гордости и личном интересе. Они обозвали Дионисия и его сотрудников еретиками¹²³. Против них был и митрополит Иона, обиженный тем, что дело это устроилось помимо него, и что новые справщики осмелились указать грубые ошибки и в книгах, напечатанных при нем. Архимандрита Дионисия, столь много потрудившегося перед тем, вместе с патриархом Гермогеном и Авраамием Палицыным для освобождения отечества от бедствий междуцарствия, и главного сотрудника его Арсения Глухого постигла участь Максима Грека. Осужденные как еретики, они подвергнуты были позору и истязаниям и, закованные в железо, брошены в монастырские подвалы, где томились около года, до вступления на патриарший престол Филарета, отца царева, возвратившегося из польского плена¹²⁴.

Польша блистала еще тогда гуманною образованностью, заимствованною из Италии. Во время восьмилетнего (1610–1618 г.г.) невольного пребывания своего в пределах Польши, оценив здесь пользу просвещения и для дела веры, Филарет открыл при Чудовом монастыре патриаршую греко-латинскую школу, поставив в ней учителем уже известного нам Арсения Глухого, того самого грамматика, который пострадал за свою ревность к просвещению при исправлении книг, а теперь вместе с архимандритом Дионисием освобожден был из заточения по предстательству иерусалимского патриарха Феофана, прибывшего в 1619 году в Москву для поставления в патриархи Филарета. Исправление книг теперь возобновилось и снова было поручено Арсению и прочим помощникам Дионисия в этом деле, вместе с ним пострадавшим за правду, теперь же торжественно оправданным на соборе, созванном Филаретом. При исправлении, Арсений и его товарищи держались на этот раз лишь древних славянских списков, согласно распоряжению осторожного Филарета, опасавшегося решительными исправлениями богослужебных книг по оригинальному тексту возбудить новую тревогу в невежественной массе¹²⁵; для государства же тогда необходимо было спокойствие. Исправление и печатание богослужебных учебных и учительных книг все еще лишь по славянским спискам продолжалось при преемниках Филарета, патриархах Иосафе I (1634–1640 гг.) и Иосифе (1642–1662 г.г.). При последнем издано было весьма много богослужебных и учебных книг, в том числе напечатаны (с 1642 по 1651 г.): Псалтирь 8 раз, Евангелие 4 раза и Апостол 2 раза. Изданы были также и некоторые отеческие творения, как например, Толкование на все четыре Евангелия Феофилакта, епископа Болгарского, слова Ефрема Сирина, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Кирилла епископа Туровского и др.. Большая часть этих отеческих писаний читалась в церквах для поучения народа, а некоторые читались за трапезою в иноческих обителях. Справщики трудились с усердием, но не зная греческого языка, не могли исправить ошибок, накопившихся в славянских списках, и повторяли их в своих печатных изданиях: сами видели эти ошибки, но не зная, как их исправить, просили лишь прощения. Но всего печальнее было то, что добродушный и престарелый патриарх Иосиф вполне доверился в этом столь важном деле нескольким невежам-фанатикам, как протопопы Неронов, Аввакум, попы Никита и Лазарь, диакон придворного Благовещенского собора Феодор, царский духовник Вонифатьев, людям сильным при дворе, и «возложил на их совет все исправление книг». Их-то влиянием внесены были в печатные книги «любимые мнения простоты и ошибки времени», что дало впоследствии пищу расколу¹²⁶

Порче книг положил пpедел знаменитый Никон, митрополит Новгородский, а потом (с 1652 г.) патриарх Всероссийский, при содействии просвещенных восточных патриархов. В 1649 г. прибыл в Москву иерусалимский патриарх Паисий. Он указал на порчу книг Никону, как лицу, ближайшему к царю. Никон доложил о том царю Алексею Михайловичу и патриарху Иосифу. Невежи-справщики были удалены; признано было необходимым исправить книги по греческому тексту; но так как в Москве не было тогда знатоков греческого языка, то положено было вызвать сведущих людей из юго-западной Руси, где борьба за веру, длившаяся уже около столетия, пробудила развитие духовных сил и значительно подняла уровень просвещения.

Южно-русское население, находясь с 1569 г. под властью Польши, выказало замечательную энергию в борьбе против иезуитов, фанатизированных католиков и униатов, воздвигших при содействии польских магнатов жестокое гонение на православных. В гонимых пробудился древний дух благочестия и просвещения. Замечательны в этом отношении меры к защите православия, предложенные собором 1621 года. Это были: евангельская бдительность пастырей, общая чистота жизни и мученическое терпение. «Пусть помнят, – говорил собор, – что вера наша кровью утверждена и кровью от всех ересей защищалась». Собор предлагал далее умножать братства и вместе с тем расширить их круг деятельности. Доселе они были лишь благотворительными обществами, теперь собор выразил желание, чтоб они стали на защиту веры, вместе с пастырями церкви, помогая им советами¹²⁷ и заводя типографии и училища для поднятия уровня просвещения. Подобные братства открылись по многим городам, в иных их было по несколько (в Минске, например, их было семь). Более состоятельные из них завели собственные типографии и школы. Между напечатанными в братских типографиях книгами были: Псалтирь и Новый Завет, изданные в 1611 и 1623 г.г.; издавались также богослужебные книги, творения отцов церкви и грамматики. Из братских школ особенно прославились Львовская и Киевская. Предметами учения были: языки греческий, латинский, славянский, русский, диалектика и риторика; в Киевскую же школу (переименованную в коллегию) введено было митрополитом Петром Могилою преподавание также философии, богословия. В этих училищах образовались многие замечательные проповедники слова Божия, духовные писатели¹²⁸, достойные служители церкви и просвещенные архипастыри. Вместе с тем, исправлялись при печатании и богослужебные книги, в особенности заботами митрополита Петра Могилы, при чем рукописи поверялись не только по древним славянским спискам, но и по греческому тексту. Митрополит Петр Могила трудился также над пересмотром Библии, намереваясь издать ее на свой счет. Труда этого он не успел, к сожалению, окончить¹²⁹.

Борьба, борьба духовная – важный агент в народной жизни: она пробуждает жизненные силы, напрягает, укрепляет, изощряет их и делается, таким образом, верным залогом преуспеяния; отсутствие же борьбы, если оно продолжительно, порождает лишь застой умственный и нравственный, за которым следует постепенное ослабление духовных сил. Это обычное явление, как в жизни человека, так и в жизни целого народа. Эту истину сознавали под бременем испытаний и наши юго-западные братья XVII века. «Если б исшедшие от нас (то есть, униаты) не восстали от нас, – говорил один из депутатов православного населения, Лаврентий Древинский, в речи своей на Варшавском сейме 1620 года, – то такие науки, такие училища, такое число достойных ученых людей не явились бы в русском народе; учение в храмах наших по-прежнему было бы покрыто пылью нерадения¹³⁰».

В 1649 году, без сомнения, по совету Никона, вызваны были царскою грамотою из Киевского братского монастыря ученые: Арсений Сагановский и Епифаний Славинецкий «для реторического учения и для перевода греческих книг». В следующем году к ним присоединился еще Иеромонах Дамаскин-Птицкий. Они составили ученое братство, причем Епифаний назначен был начальником патриаршего Чудовского училища и главным справщиком книг. Приобретены были и потребные книги греческие. С этою целью послан был в 1653 году на восток келарь Троицко-Сергиева монастыря Арсений Суханов. С одного Афона он вывез до 505 книг богослужебных и учительных, частью весьма древних: так, одному Евангелию считали тогда 1050 лет, а другому – 650 лет. Около 200 рукописей приобретено было в разных других местах. В числе привезенных Арсением книг были и два полные экземпляра греческой Библии. Поощряемые Никоном, Епифаний и сотрудники его ревностно принялись за работу.

Богослужебные книги, изданные при патриархе Иосифе невежественными справщиками, были теперь постепенно исправляемы по греческому и древнерусскому текстам и вновь издаваемы¹³¹. Переведены были вновь с греческого лучшие произведения Григория Богослова, Василия Великого, Афанасия Великого, Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина. Самим Епифанием, кроме того, составлены были греко-славяно-латинский словарь, наставление об изучении греческого языка и филологический словарь или свод разных мест из греческих отцов церкви, объясняющий слова Св. Писания. Епифаний образовал и достойных учеников, вместе с ним принимавших потом (в 1674 г.) участие по исправлению славянской Библии. Это были: два инока Чудовского монастыря – Евфимий и Моисей, священник Никифор, двое светских типографщиков; все они называются уже хорошо знающими греческий и латинский языки и славянскую грамматику.

Движение, сообщенное просвещению энергическим Никоном, уже не прекращалось. В 1679 году при типографском доме открыто училище, переименованное через два года в академию, с курсом наук словесных, философских и богословских; в распоряжение академии предоставлена была царская библиотека. В 1685 году, по приглашению патриарха Иоакима, прибыли из Италии два ученых грека, братья Иоанникий и Софроний Лихуды. Им поручено было преподавание в академии; преподавание шло на латинском и греческом языках, и ученики их¹³² сделали такие успехи, что сами стали свободно объясняться по латыни и по-гречески, хорошо познакомясь, также, с правилами словесности и логики; а когда наставники их (Лихуды) вытеснены были из академии (в 1694 г.) и удалены из Москвы в заточение (в Ипатьевский монастырь, в Костроме), то заняли их место, при чем, как Лихудами, так и учениками их, составлено было для академии несколько словарей и руководств по грамматике (славянской, латинской, греческой) реторике, логике, психологии, физики и богословию¹³³. Позже (в 1709 г.) возвращенному в академию Софронию Лихуду поручено было исправление славянской Библии.

По примеру Москвы стали открывать училища и в других городах. Начало положил Ростовский святитель Димитрий, устроив в Ростове (в 1703 г.), на собственные средства, училище, в коем и сам преподавал уроки или толковал Св. Писание. Иоанн Максимович, архиепископ Черниговский, открыл училище в Чернигове. Иов, митрополит новгородский, вызвал из заточения Лихудов, при содействии их устроил (в 1706 г.) при своем доме две школы, одну греко-славянскую, другую славянскую, а потом завел в нескольких городах своей епархии меньшие школы.

При Никоне же сделано было начало и живой проповеди, замолкшей на севере со смертью митрополита Фотия (1431 г.)¹³⁴. Первые проповедники были с юга, где тогда живая проповедь приняла такое развитие, что при церквах учреждена была особая должность проповедника. Никон благословил Епифания Славинецкого произносить по временам проповеди. Дело это было тогда трудное. Против проповеди господствовало сильное предубеждение: опасались ереси. Епифаний говорил редко, и то лишь на известные случаи. Нужен был пример человека сильного, чтоб ослабить предубеждение народное против проповеди. Таким явился иеромонах Симеон Полоцкий, питомец Киевской академии, которому царь Алексей Михайлович поручил воспитание царевича Феодора. Значение Симеона еще увеличилось, когда воспитанник его взошел на престол. Симеон решился теперь вступить в борьбу с господствующим предрассудком.

Воспитание и современное суеверие были главными темами его проповедей. «Учитися комуждо достоить – и монаху, и мирскому», говорил он. Везде он указывает на необходимость учения, «искания мудрости не мирской или эллинской, но истинной», «мудрости, не имевшей места, где главу преклонити», замечал он, намекая на отсутствие школ; и, обращаясь в одном поучении своем к лицу царя, молит его: «Положи в сердце твоем училища греческие, славянские и иные назидати, спудеов (учеников) умножати, учителей взыскати». Истинную мудрость он указывает искать «в божественных писаниях, всякому полезных – и мужу, и жене».

Удовлетворяя любви русских людей к пению псалмов, чтобы дать им возможность «вкушать сладость пения и разуметь смысл того, что поется», Симеон Полоцкий перевел Псалтирь, так как, говорил он, и еврейский подлинник псалмов тоже написан стихами. Псалтирь эта издана была в 1680 году и назначалась для домашнего чтения и пения псалмов «во славу Бога», внизу страниц приложены были ноты, ибо «ритм, услаждая слух и сердце, понуждает невольно к чтению стихов».

В слове «о суеверии или суечувствии» он обличает множество современных суеверных обычаев, действий, поверий, частью указанных уже Стоглавом, и которые с тех пор, по-видимому, еще умножились. Это – волхвование, ворожба, предсказания по звездам, ветрам, звериным внутренностям, птичьему полету, по встрече с волком, зайцем, иноком, женщиною, по звону в ушах, по снам и т.п.; врачевство нашептыванием, напеванием, писаньем каких-нибудь слов, привязыванием костей струтионовых (воробьиных) к перстам; нелепое скаканье и плясанье с неблагопристойными припевами, прыганье чрез огонь на канун Иванова дня, по подобию язычников, которые «таким образом чествовали своих богов». «Если двое идут рядом и между ними случится быть камню или пробежит пес или пройдет дитя, суеверы попирают камень, как растерзателя дружества, ударяют невинное дитя в ланиту и бьют пса. Иной, чихнув в то время, как начал обуваться, снова ложится в постель; споткнувшись при выходе из дому, возвращается домой. Верят чудесам не бывшим и проповедуют о них изустно или письменно¹³⁵».

Проповеди Симеона Полоцкого, отличаясь современным интересом избираемых тем, чуждою византийской витиеватости простотою¹³⁶ и живостью изложения, приобрели чрезвычайную популярность. Собрания проповедей его на воскресные и праздничные дни, напечатанные в 1681 и 1683 г.г. под названием «Обед духовный» и «Духовная вечеря», быстро распространились по всей России, возбуждая соревнование. Так в Перми в 1684 г., неизвестный священник из города Орла, подражая Симеону и Кириллу Ставровецкому, как он сам писал, составил собрание поучений, говоренных народу в воскресные и праздничные дни, дав своему сборнику название «Статир». «Покусихся, – говорит он, – отчасти после божественной литургии на куюждо неделю беседы учительныя издавати (произносить?) от божественных писаний... слышах же яко в России по многих градех премудрии священницы от уст поучения читают, а не с книг, и людие зело любезно послушают со многим удивлением. И Кирилл Ставроменийский (Ставровецкий), в книзе своей (Учительное Евангелие) зело похваляет устное учение, а книжное по нужди глаголет, яко оскудеша от церкви мудри учители¹³⁷». Не легко ему обходилась проповедь его; невежи прихожане кричали: «здесь бывали у нас священники добрые, но не делали того, а жили попросту; откуда же этот вводит странности?» Не без оппозиции было и против проповедей царского воспитателя в Москве; патриарх Иоаким с неудовольствием смотрел на это нововведение. Права гражданства опять приобрела у нас проповедь лишь с появлением в Москве (в 1701 г.) святителя Дмитрия (Ростовского), вдохновенного и неутомимого проповедника, полного огня и силы мысли¹³⁸.

Возбудился и миссионерский дух. Рязанский архиепископ Мисаил, посланный Никоном проповедывать Евангелие мордве и татарам тамбовским, шацким и касимовским, в короткое время своей миссионерской деятельности крестил более 4000 человек и, между прочим, в одном мордовском селе 315 человек, с женами и детьми. Но ожесточенные язычники, собравшись толпою. пронзили стрелами архиепастыря-миссионера (1655 г.). Теперь и отдаленная Сибирь озарилась светом веры. По настоянию Никона, царскою грамотою (1653 г.) повелено было митрополиту Сибирскому устроить в Конде, резиденции остяцких князей, миссионерский монастырь, сделавшийся рассадником веры между остяками. Подвиги Хабарова (с 1649 г.) и его сподвижников на Амуре и построенные ими здесь городки открыли путь миссионерам и в этот край. Сибирский митрополит Павел, отправляя (в 1681 г.) нескольких монахов миссионерами в западную Дayрию, дал им письменное наставление «поучать иноверцев со всем тщанием и ревностью из божественного писания и крестить во имя Отца и Сына и Святаго Духа; приводить же к тому Божиему делу без всякого тщеславия и гордости, с благим намерением, без всякого оскорбления... опасаться, чтобы какими-нибудь словами не отдалить строптивых иноземцев от святого дела», и пр. Когда же (в 1684 г.) китайцы разорили главное поселение наше на Амуре, Албазин, и жителей его вместе со священником отвели в Пекин, то это послужило началом здесь русской миссии между китайцами. Настоящим просветителем Сибири сделался митрополит Тобольский Филофей Лещинский. Помощниками себе он выписал из Киева несколько ученых иноков и благочестивых молодых людей. Всецело отдавшись делу миссии, он оставил архиепископскую кафедру и с несколькими священниками отправился (в 1711 г.) вниз по Иртышу проповедывать Евангелие остякам и крестил некоторых отцов семейств. Возобновив поездку в 1713 году, он на этот раз имел больший успех: крещено было 3500 чєловек. Затем он предпринимал поездки на Пелым, Березов, насаждая здесь христианство. В 1716 году он послал миссионеров к инородцам, жившим по р. Томи, а в 1718 и 1719 г.г., не смотря на свои преклонные лета, сам отправился с евангельскою проповедью в Иркутскую и Забайкальскую области. К концу его миссионерской деятельности им обращено было в христианство до 40.000 сибирских инородцев. Он не оставил без попечений и русских христиан в Пекине. Узнав, что, живя посреди язычников, они стали ослабевать в вере, он послал им (в 1711 г.) обличительную грамоту, чтобы поддержать ослабевших.

Заветным желанием Никона было издание славянской Библии, исправленной по греческому тексту; с этою, преимущественно, целью и вызваны были в Москву киевские ученые¹³⁹. Предприятию этому не суждено было, однако же, осуществиться при жизни Никона. Вследствие ссоры с царем, Никон устранился от дел, оставил даже Москву (в 1658 г.), и дело исправления Библии остановилось. Суеверное невежество к тому же восстало, почитая ересью всякую поправку Библии. Таким образом, по определению собора была просто перепечатана Острожская Библия (в 1668 г.), с немногими лишь поправками.

Исправление книг приостановилось, впрочем, лишь на короткое время. После того, как дело это одобрено было восточными патриархами, собор 1674 г. постановил проверить Библию по греческому тексту. Надзор за исправлением Библии принял на себя управлявший тогда за патриарха митрополит Павел, а самое исправление вновь поручено Епифанию Славинецкому и его ученому братству. Епифаний начал исправление с Нового Завета, сличая славянский текст как с печатным греческим текстом, так и с Новым Заветом святителя Алексия. Сделан был пересмотр книг Ветхого Завета и переведено вновь Пятикнижие Моисеево. К сожалению, смерть митрополита Павла, а вслед за ним и Епифания (в 1676 г.), помешала окончить это дело¹⁴⁰; выполнение его предоставлено было позднейшему времени.

Укажем еще на один любопытный факт этого времени. В 1683 г. Авраамием Фирсовым, переводчиком посольского приказа, переведен был Псалтирь на русскій народный язык. Пользуясь славянским текстом, переводчик исправлял его по еврейскому тексту или, точнее, по переводам с него (между прочим и по Лютерову переводу). В предисловии к читателю переводчик говорит о пользе чтения Св. Писаний¹⁴¹.

Заря просвещения опять стала всходить над Русскою землею, медленно рассеивая закоснелую тьму невежества; и теперь, как и в X веке, она зародилась от Слова Божия...