Раскрытие евангельского понятия о Царствии Божием

«Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» – такими словами начали свою проповедь Предтеча и Христос Спаситель (Мф. 3: 2; Мф. 4: 17; Мк. 1: 15).

Что такое это «Царство Небесное», в чем его существо, ни Креститель, ни Иисус Христос прямо не определяют. И нигде вообще в Евангелии мы не найдем таких общих определений Царства Божия, посредством которых вводилось бы в умы слушателей первое о нем представление; везде предполагается, что иудеи хорошо знают что разумеется, под выражениями «Царство Божие, Небесное». В Евангелии есть и прямые указания на то, что иудеи ожидали Царства Божия и независимо от проповеди Крестителя и Спасителя. Так, об Иосифе Аримафейском говорится, что он «и сам ожидал Царствия Божия» (Мк. 15: 43; Лк. 23: 51). Потому – то, как только раздалась на берегах Иордана проповедь о Царстве Божием, весь Израиль заволновался: «Иерусалим и вся Иудея, и вся окрестность Иорданская выходили слушать Иоанна (Мф. 3: 5); мужчины, женщины самых различных возрастов и общественных положений – все бросают свои повседневные работы и идут в пустыню (ср. Мф. 14: 13)»  где готовы терпеть голод и жажду, лишь бы слушать дорогую для них весть, будившую, очевидно, самые заветные, близкие их сердцу чаяния.

К этой, уже имевшейся в умах иудеев, идее Царства Божия и примкнула новозаветная проповедь о нем. Важно для нас, поэтому, определить, как и в чем полагал народ Израильский, современный Христу, Царство Божие, какие мысли, надежды связывались у него с этим именем.

В св. Писании Ветхого Завета мы не найдем выражений: «Царство Божие», «Небесное», но в то же время вся его священная письменность, как сейчас увидим, самым прямым образом служила созиданию в нем этой великой идеи Царства Божия.

Тотчас по падении прародителей, давшем возможность диаволу сделаться «князем мира сего» (Ин. 14: 30), Господь дает обетование первым людям: «семя жены сотрет главу змия» (Быт. 3: 15), т. е. уничтожит власть диавола над миром для беспрепятственного развития Царствия Божия. Это было поистине первоевангелие Царствия Божия. Это «семя» затем позднее более определенно называется «семенем Авраама», «о немже благословятся вси язы́цы земнии» (Быт. 12: 3; 18: 18; 28: 14). А так как под «семенем» Авраама в ближайшем смысле разумеется его потомство, народ, происшедший от него по благословению Божию, то этим обетованием указывается на особое провиденциальное назначение народа еврейского, на его высокое призвание – послужить орудием восстановления Царствия Божия на земле. И действительно мы видим, – народ Израильский выделяется Богом из всех прочих народов (Чис. 23: 9; Втор. 4: 6–8; 33: 29), оставленных «ходить (до времени) своими путями» (Деян. 14: 16). Бог берет его на Свое особое попечение. Израилю дается Богом особая, единственная в своем роде, религиозно – политическая жизнь, где все исходит от Бога и все к Нему возводится, где Бог – и Судия, и Законодатель, и Правитель, и Царь своего народа (Суд. 8: 23; Втор. 33: 5 и др.), а народу, как долг его, указывается – быть «царством священников, уделом Божиим, народом святым (Исх. 19: 6; 23: 22). Это была теократия в чувственно – символической, национально – иудейской форме, предызображавшая грядущее в мире Царство Божие¹ и). Здесь под непосредственным направлением Иеговы жизнь израильского народа – богослужебная, частная, общественная и государственная, жизнь его внутренняя и внешняя, все входы и исходы его жизни – все до мельчайших подробностей строго определяется многочисленными предписаниями от имени Иеговы (Втор. 6: 4 – 10; 11: 18 – 20); так религиозное начало должно было обнимать и проникать всю жизнь Израиля, дабы таким путем приготовить народ израильский для выполнения предназначенной ему высокой миссии в судьбах мира и человека (Ис. 1: 2).

По мере того, как ветхозаветная теократия, достигши при Давиде и Соломоне наивысшего своего расцвета, потом начинает со дня на день неудержимо клониться к упадку, в пророческих созерцаниях восстает в грандиозных очертаниях новая теократия вместо национальной, иудейской – всемирная, вместо чувственно – символической – духовно – нравственная и по своей продолжаемости вечная. «И будет в последние дни гора дома Господня поставлена во главу гор... и потекут к ней все народы» (Ис. 2: 2); «и Господь будет царствовать над ними на горе отныне и до века» (Ис. 2: 7). Царствовать будет Бог не путем внешних, как это было раньше, мероприятий и законов, но «Я вложу, говорит Господь устами Иеремии, закон Мой во внутренность им и на сердцах их напишу его, и буду их Богом, а они будут моим народом» (Иер. 31: 31 – 33), а для сего дано будет людям и «сердце новое», и «дух новый», вместо прежнего их сердца «каменна» (Иез. 36: 26 – 28; ср. 11: 19 – 20). С новым же сердцем и жизнь будет новая: «не поднимет народ на народ меча (Ис. 2: 4), и не слышно будет более насилия в земле твоей (израилевой), опустошения и разорения» (Ис. 60: 18). В этом, имеющем открыться, нравственно – религиозном царстве обещается особенная близость Бога к святому народу и вытекающее отсюда блаженство праведных. Тогда «не будет уже солнце служить тебе светом дневным, говорит Господь, и сияние луны – светить тебе, но Господь будет тебе вечным светом, и Бог твой – славой твоей (Ис. 60: 18 – 20; Ис. 44: 2 – 6). Грешникам здесь не будет места; их ждет суд и гибель вечная (Ис. 1: 28; Ис. 66: 23 – 24).

Таким образом, грядущее благодатное царство в воззрениях пророков является: а) всемирным, хотя начало, семя его в иудейском народе, б) вечным, в) святым, г) будет сопровождаться блаженством праведных и судом нечестивых. Это царство в пророчествах Иеремии называется «заветом новым» (Иер. 31: 31), а пророк Даниил прямо его называет «Царством Бога» (Дан. 2: 14).

Обобщая все сказанное, мы приходим к положению, что в пророческих созерцаниях Царство Божие представляется как вечный союз Бога с праведниками.

Когда обетование о Мессии и Его Царстве было сообщено в возможной полноте и ясности, пророчество умолкает более чем на четыреста лет. Это время дано было иудейскому народу для того, чтобы он продумал и прочувствовал предсказанное пророками и когда придет, наконец, это «желанное», «всеми ожидаемое», чтобы с радостью мог принять его. К этому же, в сущности, вела и политическая история народа иудейского за эти последние 400 лет до Рождества Христова; она своими тяжелыми ударами, пленом и другими бедствиями, невольно возводила взор иудеев к будущему, заставляя искать себе утешения в пророческих предсказаниях о светлых временах Мессии.

Но в то время, как лучшая часть Израиля, очищенная политическими бедствиями, как огнем, понимала пророчества в их подлинном смысле и ждала царства религиозно – нравственного, другая часть, и большая, страстно желая восстановления своей утерянной политической самостоятельности, воспринимала пророчества узко и односторонне, усваивая из них только то, что питало их политические надежды, льстило их национальному самолюбию. Воссевшие «на Моисеево седалище» (Мф. 23: 2) книжники и фарисеи еще более исказили высочайшую идею Царствия Божия. Потому – то мы и встречаем в современном Иисусу Христу иудейском обществе, с одной стороны, таких высоких личностей, как Захарию, видевшего спасение Израиля «в прощении грехов его» (Лк. 1: 77), Симеона, видевшего в Мессии «свет к просвещению языков и славу Израиля» (Лк. 2: 32), таких лиц, которые с восторгом исповедывали Иисуса Христа: «Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев» (Ин. 1: 43) и по одному слову Христа «следовали за Ним» (Мф. 4: 20 – 22); с другой, – озлобленных, узких политиканов – фарисеев и воспитанную ими вероломную толпу, распинающую Того, Кому только – что кричала: «осанна».

В общем, иудеям, следовательно, было известно, что такое Царство Божие, потому ни Христос, ни Предтеча и не дают общих определений его. Спаситель в своей проповеди, прежде всего, только исправляет неправильное понимание идеи Царства Божия у современных иудеев, освобождает истинное зерно пророческого учения от хлама преданий и заветов старцев, от политических наслоений, а так как в созерцаниях пророческих не все черты грядущего Царства Мессии нашли свое полное и ясное выражение, то Иисус Христос и восполняет пророческое учение о нем. У пророков, напр., Царство Божие представляется исключительно чудесным даром милости Божией, имеющим внезапно открыться среди людей: вдруг вся земля исполнится ведения Господня, вдруг настанет всеобщий мир, так что перекуют мечи на орала; Сам Господь возьмет от людей сердце их каменное и даст им сердце плотяное – вот обычный способ пророчеств о мессианских временах. Восполняя пророков, Господь в своей проповеди раскрывает подробно вопрос об условиях обладания Царством Божиим, изображает Царство Божие не только как чудо милости Божией к человеку, но и как дело, постепенно созидаемое личными усилиями самого человека, при помощи свыше. Отсюда понятны и слова Спасителя иудеям: «не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5: 17). Царство Божие было то, к чему, в конце концов, пришло руководимое пророками ветхозаветное человечество. И это последнее слово ветхозаветного пророчества было первым словом новозаветной проповеди. «Прииде Иисус в Галилею, проповедуя евангелие Царствия Божия и глаголя, яко исполнися время и приближися Царствие Божие» (Мк. 1: 14 – 15).

В чем же полагал Христос Спаситель существо принесенного Им на землю Царствия Божия?

В Евангелии, как мы уже говорили, напрасно было бы искать готового определения этого Царствия².

Царство Божие – это столь широкое и глубокое понятие, что заимствуемые из Евангелия те или другие выражения о нем, в качестве определений, рисуют односторонне Царство Божие и не дают правильного представления о нем; мало того, взятые в своей отдельности евангельские изречения о Царстве Божием оказываются противоречивыми, исключающими друг друга. Вот примеры.

Выступая на проповедь, Спаситель говорит, что Царство Божие «приблизилось» (Мф. 4: 17 и др.); оно стало настолько близко, что «употребляющие усилие» уже восхищают его» (Мф. 11: 12), следовательно, оно не только приблизилось, но и достигло до людей (Мф. 12: 28), есть уже на земле в то время, когда Иисус Христос проповедует о нем (Лк. 17: 21). А другой ряд изречений евангельских представляет Царство Божие только еще имеющим наступить, делом будущего, правда, недалекого будущего, ибо современники Иисуса Христа увидят Царство Божие «пришедшим» даже «в силе» (Мф. 16: 28; Мк. 9: 1 и др.), апостолы, посланные на проповедь не успеют обойти городов израилевых, как приидет Сын Человеческий (Мф. 10: 23). Пришествие же Сына Человеческого означает именно наступление Царства Божия (ср. Мф. 16: 27 – 28; Мк. 9: 1). И в эсхатологической беседе, изображая признаки славного Своего пришествия «на облацех с силою и славою многою» (Лк. 21: 27), или наступление Царства Божия (Лк. 21: 31), Спаситель прибавляет: «истинно говорю вам: не прейдет род сей, как все это будет» (Лк. 21: 32). Однако, много раньше этой беседы, научая апостолов, а в их лице и всех верующих молить Отца Небесного: «да приидет (Мф. 6: 10) Царствие Твое», Иисус Христос отодвигает наступление Царства Божия в неопределенное будущее, а предсказывая в своей эсхатологической беседе, что «прежде пришествия Сына Человеческого должно быть проповедано Евангелие Царствия по всей вселенной» (Мф. 24: 14; Мк. 13: 10), ясно свидетельствует о том, что открытие Царства Божия совершится в глубокой дали времен.

Но это еще не все. Не менее исключающими, по – видимому, друг друга являются и те изречения Иисуса Христа о Царстве Божием, где оно представляется то существующим невидимо, «внутри» человека, в его совести (Лк. 17: 21), как угодное Богу душевное настроение, как истинная жизнь (Мк. 9: 43, 45, 47), жизнь вечная (ср. Мк. 10: 17, 23 – 25, 30), то существующим во – вне, как внешняя форма, область, отнимаемая от одного народа и даваемая другому (Мф. 21: 43), и к которой, как форме, можно принадлежать только по наружности, будучи совершенно чуждым в душе (Мф. 13: 24 – 30, 41 – притча о плевелах).

Если же эти, по – видимому, противоречивые и другие подобные изречения взять в их взаимной связи, по смыслу и духу, тогда они окажутся согласно восполняющими друг друга в одной многосторонней идее Царства Божия.

В евангелиях Царство Божие уясняется, с одной стороны, в его отношении к иудейскому богословию, с другой, само по себе. Но, имея в ветхозаветных пророчествах свои корни, Царство Божие в отношении к иудейскому богословию характеризуется в Евангелии отрицательными чертами – это и понятно, если мы представим себе, как искажено было в раввинском богословии пророческое учение о Царстве Божием. В мечтах современного Спасителю общества Мессия рисовался могущественным политическим царем, а Царство Его, имеющее охватить вселенную, как царство славы, богатства и удовольствий; они – иудеи займут здесь первые места, прочие народы будут у них в услужении.

Поэтому, раскрывая истинное учение о Царстве Божием, Господь постоянно противополагает его царствам «мира сего», черты которых иудеи перенесли на ожидаемое ими мессианское царство, возводя этим мысль своих слушателей к первоначальной чистоте пророческих о нем созерцаний.

Правда, Господь нигде не отрицает веры иудеев в Него, как Царя Израиля; на вопрос Пилата: «Ты Царь Иудейский?» – Спаситель ответил утвердительно: «ты говоришь» (Лк. 23: 3); равным образом Он принимал, как Ему принадлежащее, и наименование «Сыном Давида», что равнялось названию Царем Иудейским (Лк. 1: 32–33; Мф. 21: 9; ср. Мк. 11: 10; Лк. 19: 38; Ин. 12: 13). Но из речей Спасителя было ясно в то же время, что Он ничего не имеет общего с тем Мессией – царем, образ которого предносился пылкому воображению евреев. Он – Спаситель «сошел свыше», с неба (Ин. 3: 13, 31) не для политических завоеваний и, в частности, не для освобождения от политического рабства иудеев, а для того, чтобы «свидетельствовать об истине» (Ин. 18: 37) и через истину освободить от самого ужасного рабства, рабства греху (Ин. 8: 32, 34). Христос царь в ином смысле, отличном от понимания иудеев; – он нравственный свет, просвещаемый всякого человека, грядущего в мир (Ин. 1: 9; 12: 46 и др.).

Иисус Христос – царь, но царство Его не от мира сего (Ин. 18: 36 – 37), чуждо миру: оно является в мир в качестве нового порядка вещей, нового строя жизни индивидуальной и общественной, оно духовно среди материального мира, оно небо на земле, почему и называется «небесным». Не плоть и кровь, как думали иудеи, но единственно внутреннее сердечное расположение дает право вступить в число членов этого царства (Ин. 18: 37); о привилегированном здесь положении какого – либо одного народа не может быть речи: сюда в качестве полноправных граждан приглашаются «весь мир», «вся вселенная» (Мк. 16: 15; Мф. 24: 14; Лк. 13: 29).

В этом царстве свободы и любви нет места правовому порядку, основанному на принуждении и насилии; здесь свои законы: гражданский считается только с действием, с внешним проявлением злой воли, Христос же осуждает, как преступление, нечистое чувство, пожелание; здесь ценится внутреннее сердечное настроение. Все, что возвышает человека в мире сем: власть, богатство, слава и пр., в Царствии Небесном не имеют никакой цены, ибо, что высоко у людей, то мерзость у Бога (Лк. 16: 15), здесь свои сокровища духовные, собираемые на небе (Мф. 6: 19 – 21), здесь ублажаются нищета духовная, плач, кротость, жажда и алчба правды, принятие гонения за правду (Мф. 5: 3 – 12).

Члены нового царства «иного духа» в сравнении с живущими в земных царствах; в «мире сем», где люди в погоне за чувственным счастьем постоянно борются и враждуют друг с другом, нет доверия взаимного извинения проступков, потому в обычной жизни необходимы суды и клятва, – ничего этого не должно быть в Царстве Божием; не стремясь к приобретению благ земных (Мф. 6: 25 – 32), верующие не имеют поводов с кем – либо враждовать, лгать, мстить тем более: христианин борется против зла победоносною силою добра (Мф. 5: 39 – 41). Вся жизнь христианина должна быть проникнута всепрощающею любовью: он любит врагов своих, благословляет проклинающих, благотворит ненавидящим, молится за обидчиков и гонителей (Мф. 5: 44 – 45), любит до готовности положить душу свою за друзей своих (Ин. 13: 34; 15: 12 – 13). Обладая высочайшим сокровищем – Царством Божиим, наполняющим все существо его, христианин и не может относиться иначе к людям, ибо видит в них заблуждающихся братьев, несчастных в своей слепоте и рабстве греху.

Царство Божие противоположно «миру сему» с его эгоизмом, суетой и неправдой. Мир любит только «свое» и ненавидит Царство Божие (Ин. 15: 18 – 19; 17: 14 – 16). Царство Божие для мира «свет», и «мир сей» старается всеми силами загасить этот свет, чтобы не обличились дела его, ибо «они злы» (Ин. 3: 19 – 21); верующие в этом мире, «как овцы среди волков» (Мф. 10: 16). Но мир здесь отрицается постольку, поскольку он является ареной вражды, эгоизма; верующим не дано заповеди бежать из мира, но победить мир (Ин. 16: 33), они должны быть солью земли, светом в «мире сем» (Мф. 5: 13 – 16). Здесь не отрицаются и блага земные, но им указывается второстепенное, подчиненное место пред небесными благами (Мф. 6: 19 – 34), ибо нельзя одновременно «служить Богу и мамоне» (Мф. 6: 24).

Отсюда ясно, как мало общего Царствие Божие имеет с земным государством, в образе которого представляли мессианское Царство иудеи: это нравственное царствование Бога среди людей. Это царствование Бога в общем и широком смысле определяется в молитве Господней, как осуществление воли Божественной в людях: «да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».

В отношении к человеку воля Божия есть «жизнь» и «жизнь вечная». Об этой жизни вечной Христос Спаситель учил так: «воля Пославшего Меня Отца – есть та, чтобы из того, что Он Мне дал, ничего не погубить», но «чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную» (Ин. 6: 39 – 40).

Сын Божий сошел с небес и вознесен на крест, «дабы всякий верующий не погиб, но имел жизнь вечную (Ин. 3: 13 – 17). Дарование жизни вечной является целью пришествия в мир Сына Божия; жизнь вечная – главный предмет проповеди евангельской: «сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин. 20: 31) – такое примечание делает евангелист Иоанн в конце своего Евангелия. Можно, поэтому, с одинаковым правом сказать, что проповедь Христа Спасителя есть Евангелие Царства Божия или жизни вечной (ср. Мк. 9: 43, 45, 47). В чем же содержание этой «жизни»?

«Сия же есть жизнь вечная, да знают (γινώσχωσι), Тебя, Единого, Истинного Бога и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин. 17: 3) – вот в чем сущность и содержание вечной жизни: – она есть познание, разумение Бога.

Речь здесь, конечно, не о рассудочном познании³ Бога, ибо «Бога никто никогда не видел» (Ин. 1: 18), рассудочно познать Его никто не может. A если бы даже оно было и возможно, то знание такое Бога не сообщало бы блаженства человеку. «В человеческой телесной жизни, – говорит св. Григорий Нисский, – здоровье есть некое благо, но блаженство не то, чтобы знать только, что такое здоровье, но чтобы жить в здоровьи. Посему и Господь не знать что – либо о Боге, но иметь в себе Бога называет блаженством, ибо «блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят»⁴.

Бог есть любовь (1Ин. 4: 8), и потому познать Его можно только любовью. Только «любящий знает Бога» (1Ин. 4: 7), истинно знает, не как бесконечное величие, первопричину всех причин, а переживает в себе присутствие Божие и через это непосредственно ощущает Божественную жизнь; тогда жизнь Божественная переходит внутрь человека, становится началом, одушевляющим человека и строящим его по себе. Такое познание, как зрение жизни Божией в себе самом, очевидно, вполне может быть названо жизнью, поскольку оно есть именно переживание, ощущение жизни Божией в себе самом. Это «познание», как воспроизведение в себе образа Божия, есть, очевидно, с обратной своей стороны уподобление Богу.

Но если человек будет идти по пути богоуподобления один, помимо Бога, имея Бога постоянно пред собою только как идеал для подражания, то едва – ли тогда вечная жизнь была – бы для него блаженством. Приближаясь, с одной стороны, к Богу, – этому чистейшему свету (1Ин. 1: 5), он в то же время будет больше и больше видеть свою «тьму», подобно тому, как сгущается тень предмета при приближении его к светильнику. И не остановится ли он на пути своего поступательного движения к совершенствованию, ужаснувшись бездне между светом в Боге и тьмою в себе? Необходимо в виду этого, чтобы переживание в себе Бога имело свою опору в объективном общении с Богом. И, действительно, Господь не остается безучастным к человеку. «Кто любит Меня, – говорит Спаситель, – тот возлюблен будет Отцем, и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам... и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин. 14: 21 – 23); –»пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нем (1Ин. 4: 16). Бог отвечает на любовь человека Своею любовью. Так что «Царство Божие» не только в том, что мы будем зреть царственную Троицу; но и в том, что мы будем получать Божественное влияние и как бы воспринимать обожение и в сем влиянии находить пополнение и совершение своих недостатков и несовершенств» (Феодор епископ Едесский⁵). И вот, когда человек созерцает в Боге не самозаключенное совершенство, погруженное в услаждение своею собственною святостью, а прежде всего любовь и такую любовь, которая сейчас же устремляется к человеку, как только в человеке началось стремление к ней, и которая готова наделить своими благами всех, кто только способен принять их, не требуя от самого человека никаких заслуг для себя, и возгорается в человеке ответная безграничная и бескорыстная любовь к Богу, сильная до самозабвения и смерти крестной за дело Царства Божия на земле. Такова была любовь, напр., апостола Павла, желавшего даже быть отлученным от Христа за своих братьев (Рим. 9: 3). Таково истинное познание, составляющее содержание вечной жизни.

Но любовь свою к Спасителю мы можем проявлять не иначе, как, только соблюдая все, что он заповедал нам: «кто любит Меня, тот соблюдает слово Мое», – говорит сам Господь; если же кто не соблюдает слов, заповеданных Иисусом Христом, то это ясный признак, что он не любит Его (Ин. 14: 21, 24; 2Ин. 1: 6). «Любите друг друга, как Я возлюбит вас, так и вы да любите друг друга» – такова новая⁶ по силе и степени любви заповедь Спасителя, объединяющая все другие заповеди (Ин. 13: 34). Этот закон любви к ближним и есть «правда» Царствия Божия (Мф. 6: 33).

Если в смысле богообщения Царство Божие индивидуально и есть известное настроение личности, то с любовью к ближним внутреннее настроение выносится наружу, проявляясь во всех действиях и отношениях к людям. Любовь является силою, объединяющею людей между собою и Богом. Приближаясь к Богу, мы сближаемся и с людьми и, сближаясь с людьми, объединяясь с ними, мы приближаемся к Богу. Отцы Церкви уяснили это таким сравнением: Бог и люди находятся как бы в одном круге, Бог в центре круга, а люди на окружности и радиусах. Чем выше подымаются люди по радиусам, тем они ближе к центру и, очевидно, друг к другу.

Это объединение людей между собою и Богом силою любви и было главным предметом первосвященнической молитвы Христа: «да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне и я в Тебе, так и они да будут в нас едино – да будут едино, как и мы едино... да любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет и Я в них» (Ин. 17: 21 – 26).

Единение людей между собою и Богом на основе любви и составляет существо Царства Божия.

В этом понимании Царства Божия примиряются все кажущиеся противоречивыми отдельные изречения о Царстве Божием в Евангелии и не только примиряются, но являются необходимыми для всестороннего освещения этой идеи. Есть Царство Божие внутри человека находящееся, как единодушие и единомыслие с Богом, есть оно и вне нас, как проявление в жизни, в действиях и отношениях того, что наполняет душу, как общество людей, объединенное взаимною любовью и возглавляемое Спасителем.

Примиряется таким определением Царствия Божия по существу и вопрос о времени пришествия Царства Божия, «То неверно, – говорит преосвященный Феофан, – если бы кто стал думать, что когда Богообщение поставляется последнею целью человека, то человек сподобится его после, в конце, например, всех трудов своих. Нет, оно должно быть всегдашним, непрерывным состоянием человека, так что, коль скоро нет общения с Богом, коль скоро оно не ощущается, человек должен сознаться, что стоит он вне своей цели и своего назначения⁷. Иначе говоря, Царствие Божие, как жизнь вечная, не приурочено только к загробному миру (как у нас обычно это понимается), а обусловливается только нравственным развитием человека, его готовностью войти в общение с Богом, а потому может быть и здесь на земле⁸). Жизнь вечная постепенно растет в человеке, а не получается им. О росте или совершенствовании этого Царства Божия или вечной жизни в нас нам и заповедано непрестанно молиться: «да приидет Царствие Твое» (Мф. 6: 10).

Начинаясь здесь, на земле, жизнь вечная продолжается за гробом при иных более благоприятных условиях для своего развития. Поэтому, получить жизнь вечную не значит перейти из одной области в другую, а значит приобрести известное душевное настроение, и кто приобрел это настроение, для того уже открылось Царствие Божие. Таковой уже имеет в себе «жизнь вечную» и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» (Ин. 5: 24). Жизнь вечная не только может быть прежде воскресения, но наличность её обусловливает как бы само воскресение (Ин. 6: 40, 54, 58). Напротив, всякий, ненавидящий брата не имеет жизни вечной в нем пребывающей (Ин. 3: 15) и потому не имеет надежды на получение жизни вечной в будущем веке.

Понимаемое в смысле Богообщения Царство Божие будет и высшим благом для любящего человека, не смотря на все скорби и удары в земной жизни; ибо для такого Господь – любовь «является естественным концом всех желаний, не только идеалом для подражания (который может предноситься сознанию и насильственно), а, именно, ответом на запросы природы человека, является и союзником и опорой, одним словом всем»⁹. И ради этого блага (Богообщения) любящей человек пожертвует всем, что может только представляться дорогим с человеческой, греховной точки зрения. (Мф. 13: 44, 45 – 46).

«Придите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» (Мф. 25: 34). Царство Божие уготовано от сложения мира. Рай, в котором обитали наши прародители, и где они были безболезненны и бессмертны по телу, а душою своею пребывали во взаимном общении с Богом,– был Царством Божиим (Быт. 2: 9, 17, 25; 3: 8). С грехопадением прародителей Царство Божие взялось от земли, ибо человек самовольно уклонился от общения с Богом (Быт. 3: 8): любовь к себе поставил выше любви к Богу, земное предпочел небесному, чувственное духовному (Быт. 3: 1 – 13).

Потребовалось сошествие с небес Сына Божия (Ин. 3: 13) и Его искупительная жизнедеятельность, чтобы ввести человека опять в общение с Богом (Мк. 10: 45; Мф. 20: 28 и др. 26 – 28; Рим. 5: 8 – 10).

Своим властным словом (Мф. 7: 29) Царствия (пророческое служение), подвигом всей Своей жизни, начиная с победы над всеми искушениями нравственного зла и кончая «смертью крестною» (Флп. 2: 6 – 8; ср. Мф. 26: 39,40; Ин. 12: 32 – 33) (служение первосвященническое), наконец, своими чудесами и особенно воскресением, т. е. победой над злом физическим – законом смерти и тления (Лк. 7: 14 и далее; 8: 49; Ин. 6: 54, 56 и др.; 1Кор. 15: 20 – 23) (царское служение), – Сын Божий открыл (восстановил) людям Царствие Божие.

Царствие Божие есть, таким образом, создание Божие, происхождения небесного, оно Царство «не от мира сего», которое по Своей любви и милости Бог «благоволил дать людям» (Лк. 12: 32). Об осуществлении его на земле следует молиться, как о даре Божием, туне дарованном человеку (Мф. 6: 10). Такое понимание Царства Божия раскрыто ясно Христом Спасителем, напр., в притче «о работниках в винограднике» (Мф. 20: 1 – 16). Поэтому – то Царствие Божие уподобляется Христом Спасителем «сокровищу», сокрытому в поле, или «драгоценной жемчужине», которых сам человек не создает, но которые он находит после усиленных исканий (Мф. 13: 44 – 46). Поэтому – то и обещается оно людям смиренным, все надежды возлагающим  не на свои силы, а на милосердие Божие (Мф. 5: 3).

Как дело Божие, Царство Небесное пришло на землю, открылось вместе с выступлением Спасителя на общественное служение: «от дней Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11: 12); завеса, разделявшая небо и землю, была раскрыта, и Царствие Божие достигло до людей (Мф. 12: 28).

Каковы же собственно условия обладания Царством Небесным со стороны человека?

Главным условием является вера, из которой рождается и любовь. Но что скажет сердцу и сознанию человека проповедь о пострадавшем для его избавления от греха Сыне Божием, если все его внимание направлено на самоуслаждение, если бог его – чрево? Может ли он понять, что Бог готов простить его, если не понимает, зачем ему нужно это прощение, если и без этого жизнь не представляется ему невозможной?

Раз средоточие жизни человека в его «я», раз он законом бытия считает себялюбие, а счастье свое видит в удовлетворении чувственных и себялюбивых стремлений, он не поймет и блаженства в общении с Богом, напротив, тогда воля Божия, как ограничивающая его хотения, будет ему представляться враждебной и неудобоносимой, а Сам Господь немилoceрдным властителем, который «жнет, где не сеял». Чтобы сердцем усвоить все величие Божия снисхождения к себе, понять, что Он не гневается на человека и любит его, для этого человек должен много перечувствовать, должен представить всю тяжесть греха, признать себя погибающим и достойным погибели. Потому – то Евангелие Царствия и начинается призывом человека к покаянию. «Покайтесь (μετανοεῖτε)» – возглашают Предтеча и Христос Спаситель (Мф. 3: 2; 4: 17), «покайтесь и веруйте в Евангелие» (Мк. 1: 15). Слово μετάνοια – указывает на существенное, коренное изменение духовного склада природы человека. «Для коренного изменения жизни, для полного поворота её в сторону Царства Божия необходимо ясное понимание величия нравственного идеала Евангелия, живо прочувствованное отвращение к прежнему складу жизни, основанному на служении животным влечениям, нашей грубой, неизменной природы и жажда найти удовлетворение высшим потребностям духа»¹⁰.

Сыны Царства Божия, изображаемые в евангельских заповедях «блаженства» – все люди глубоко неудовлетворенные и недовольные собою и жизнью, это «нищие духом», «плачущие», «жаждущие и алчущие правды», (Мф. 5: 2 и дальше), небесной правды, а не земной – человеческой. Это – люди, живо чувствующие свою греховность, свое бессилие в борьбе со злом и от Бога ожидающие возрождения, укрепления и просвещения. Для тех, кто прекрасно чувствует себя в этом мире, или по крайней мере, почитая себя богатыми, мудрыми и добродетельными, рассчитывают своими наличными средствами улучшить настоящее, тем не понятен призыв Евангелия к покаянию. «Горе таким»! учит Господь: «горе вам, богатые, горе вам, пресыщенные ныне, горе вам, смеющиеся» (Лк. 6: 24 – 25). Мытари и блудники, способные каяться, ближе самодовольных фарисеев к Царству Божию (Мф. 21: 31 – 32); небо радует более один обращающийся грешник, чем девяносто девять праведников, не имеющих нужды в покаянии (Лк. 15: 7).

Но люди, способные к принятию Царства Божия, не пессимисты, как их называют в «мире сем», или, во всяком случае, пессимисты особого рода. Обычный пессимист, будучи глубоко недоволен настоящею действительностью, не верит в добро, отрицает Царство Божие; а пессимисты евангельские, если так можно выразиться, скорее могут быть названы идеалистами за их огромные запросы от жизни и веру в добро; «здесь недовольство жизнью питается глубокими нравственными требованиями, не удовлетворяемыми последнею, тоскою по Богу, по высшей и лучшей действительности, жаждою правды и смысла жизни»¹¹.

Это все люди, понятия которых о праведности далеко превышают понимание её книжниками и фарисеями (Мф. 5: 20).

И вот, когда раздается проповедь Евангелия Царствия, все оплакивающие свое греховное бытие и в глубине своей души чающие открытия правды Божией с радостною верою принимают слово Божие. «Когда в такой душе впервые зарождается действительная вера в Бога и Его светлое Царство, эта вера, прежде всего, производит страх. Уверовавший боится быть исключенным из Царства Божия, ибо видит великое несоответствие между тем, во что он верит и тем, во что живет. Он боится той гибели, к какой ведет вся его жизнь, боится своего бессилия из нее выйти, боится самого Божества, как огня поедающего. Этот страх необходим как начальный психологически элемент религии, но остановиться на нем истинная вера не может. Вера, что Бог есть, производит страх, вера в то, что Он есть, производит упование. Бог есть совершенная любовь, изгоняющая страх и поселяющая в нас упование»... Вера в одно существо Божие без упования, без надежды на спасение есть вера бесовская. «Бесы веруют и остаются бесами, потому что не уповают на Бога и не надеются на свое спасение и воссоединение с Царством Божьим. Подобную же веру имеют и многие люди, полагающие между Царством Божиим и нашим человеческим миром бесконечное расстояние и непроходимую бездну, утверждающие, что жизнь божественная и наша человеческая идут параллельно друг с другом и никогда не могут встретиться... Это есть вера бесплодная и бездельная: ибо, если кто не надеется свести концы своей и божеской жизни, то он и не будет ничего делать в этом направлении, а будет лишь плыть по течению душевных страстей и мирской суеты. Такая половинная вера Богу не угодна и Царства Божия в нас не образует. Истинная же вера не только утверждает бытие своего предмета, но и надеется на соединение с ним. В ней Бог отвечает ищущей Его душе, что Он хочет соединить ее с собою и что она может соединиться с Ним вполне во всей своей действительности»¹²

Видя духовными очами веры отеческое отношение к себе Бога и в то же время сознавая, что он не только ничем не заслужил любви Божией, но, наоборот, его неблагодарность достойна всякого наказания, сознавая все это, может ли чистый и любящий добро человек в ответ на любовь Божию не загореться такой же безграничной и бескорыстной любовью к Богу? «Христос, – говорит св. Златоуст, – составлял для апостолов все: ни неба, ни царства небесного не предпочитали они Возлюбленному... Но спросишь: как можно возлюбить так? Если представим себе, сколько раз оскорбляли мы Бога после бесчисленных благ, от Него полученных, и Он не переставал призывать нас, – сколько раз удалялись мы от Него, и он не презирал нас, но Сам приходит к нам, призывает нас и привлекает к Себе – если размыслим о всем этом и подобном, то получим возможность возжечь и в себе такую любовь»¹³.

Только вера, таким образом, приводит человека к общению с Богом. Только она одна открывает человеку любовь Божию, открывает, что Бог не грозный, неумолимый в Своем правосудии Судья, а любящий Отец, Который не помянет его прежних грехов, не станет стыдить за то, что так долго не приходил, где растратил данное ему имение. Он еще издали, увидя его, выйдет к нему на встречу и примет его в свои объятия; не высказав ни одного укора, прикажет облачить в лучшую одежду и будет радоваться тому, что грешник «был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (Лк. 15: 11 – 24); будет радоваться, как радуется женщина, нашедшая утерянную драхму (Лк. 15: 8 – 10), как радуется добрый пастырь, нашедший заблудшую овцу (Лк. 15: 4 – 7). Потому – то Христос Спаситель так и настаивал на необходимости веры для Царства Божия, веры в Себя, как Сына Божия, как Искупителя: «Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал», и «верующий в Меня имеет жизнь вечную» (Ин. 6: 29,47); «и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» (Ин. 5: 24); а «если не уверуете, – говорит Иисус Христос в другом месте, – что это Я, то умрете во грехах ваших» (Ин. 8: 24); Евангелие и написано для того, дабы все («вы») «уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его» (Ин. 20: 31).

Так человек от страха пред своею погибелью переходит к вере, которая, в свою очередь, отверзает ему путь любви.

Но можем ли этот процесс созидания в себе Царства Божия быть исключительно делом собственных усилий человека? Нет. Самое начало созиданию в человеке Царства Божия полагается Богом. В естественном человеке, в его совести Царство Божие существует только в возможности, «в тайне», или как способность, как готовность к принятию истины; в этом смысле человек еще до слышания слова Божия может «быть от истины» (Ин. 18: 37), «от Бога» (Ин. 8: 47), быть «сыном мира» (Лк. 10: 6), быть доброй почвой (Мф. 13: 8). Действие этой способности подавлено господствующим в мире грехом... Чтобы эта способность перешла в действие, чтобы началась внутри человека спасительная работа, поворот в пользу Царства Божия, – необходимо возбуждение этой способности со стороны Спасителя, как и всякой земле, способной производить известное растение, нужно еще для этого получить семя от действительного, уже выросшего растения. Евангельское слово и есть то Божье семя, которое должно быть брошено в сердце человека, чтобы могло осуществиться Царство Божие. «Вот вышел сеятель сеять»... (Мф. 13: 3 – 8). Как видим, уже в самом начале своем Царство Божие есть результат действия слова Божия и соответствующего воздействия человека. «Вот почему проповедание евангельского слова справедливо уподобляется сыплющимся искрам, которые, падая на возгорающийся материал, пристают и производят пламя и гаснут там, где этого не находят. Евангельскую истину можно также уподобить магниту, брошенному посреди всякого хлама: он притягивает к себе частицы только настоящего металла, которые без него никогда бы не исторглись и не могли бы никогда исторгнуться из окружающей массы; будучи, однако же, приведены в соприкосновение с магнитом, свидетельcтвyют о своем сродстве с ним»¹⁴.

Сеется и при пути, сеется и на каменистых местах, ибо нет той почвы, которую можно бы заранее и окончательно осудить на полную бесплодность. Да и слово Божие не то, что слово человеческое; небесное семя не то, что семя земное. Небесное семя, если подвергается действию почвы, в которую оно запало, то, в свою очередь, и на самую почву, умягчая грубую, углубляя мелкую и вообще, где только ему дается свобода действия, производит преобразования (Пр. а семени тайно растущем. Мк. 4: 26 – 29).

Богословы – рационалисты этим актом научения человека Евангелию и ограничивают возрождение человека. Раз человек узнал, в чем истина, он должен и может провести эту истину в жизнь. Так думают рационалисты потому, что не признают христианского учения о первородном грехе, о повреждении нравственной природы человека; грех в их глазах не более как невежество, недостаточное знание истины. Если бы правда была на их стороне, то, конечно, для основания Царства Божия было бы достаточно усвоить умом Евангелие и потом провести идеи его в жизнь. Не так учит христианское Откровение, не то говорит и сама жизнь. Христос Спаситель учил, что корень нравственного зла не в уме, а в сердце, в состоянии воли человеческой; «из сердца исходят злые помыслы» и злые дела (Мф. 15: 18 – 20). В жизни же мы постоянно наблюдаем, как расходятся добрые желания людей с поступками и делами их. У человека не всегда хватает решимости отстать от мелких дурных привычек (стоит попробовать только отстать, напр., от обычной житейской лжи и притворства, чтобы убедиться, как это не легко), и не потому собственно, что надо оставить то, что накоплено веками и к чему человек приобрел приятную наклонность, а потому, что ему надобно изменить свой характер, свою природу, ибо грех въелся в его природу, прогноил ее; потому человек и не желает грешить, да не может удержаться от греха (Рим. 7: 15 – 23): «может ли эфиоплянин переменить кожу свою и барс – пятна свои? Так и вы можете ли делать доброе, привыкши делать злое» (Иер. 13: 23). Грех так овладел человеком мира сего, что он и глух и слеп и «мертв» ко всему «Божьему» (Мф. 13: 14 – 16; 8: 22). «В грешнике, – говорит наш великий христианский психолог преосв. Феофан, – качествует ослепление, нерадение и нечувствие. Не видит он своего состояния, а потому не чувствует и опасности своего положения; не чувствует опасности своей, а потому не заботится и избавиться от нее. Ему и на мысль не приходит, что нужно изменяться и спасаться. Он в полной, ничем непоколебимой уверенности, что он стоит в своем должном чине, что ему нечего желать, что так всему и должно оставаться, как оно есть. A потому всякое напоминание о другом роде жизни считает лишним для себя, не внимaeт ему, даже понять не может к чему оно, – чуждается и его бегает»¹⁵.

Поэтому, чтобы обратить грешника с пути его, надо, прежде всего, пробудить в нем сознание своей вины и ненормальности своей жизни, разбудить его от духовной спячки, а потом освободить его от всего и врожденного и накопленного       им дурного содержания и наполнить его душу новым чистым содержанием.

Как в естественной природе нет произвольного самозарождения, но все живое происходит от другой жизни: omne vivum ex vivо, так и в духовном мире: христианская жизнь не зарождается сама собою усилиями самого человека. Это так же не возможно, как невозможен переход из царства минералов в царство организмов – растений и животных¹⁶. Христианская святая жизнь может начаться только от постороннего святого начала.

«Если кто не родится свыше, – говорить Спаситель, – не может видеть Царствия Божия» (Ин. 3: 3, 7). Свыше – ἄνωϑεν¹⁷, буквально «сверху», именно с значением происхождения от мира высшего. Но в этих словах Господа есть и другое значение: Господь указывает, что нужно родиться снова¹⁸. Никодим, собеседник Спасителя, понял слова эти именно в смысле первого духовного рождения; он изумился словам Спасителя, ибо почитал для человека, особенно пожилого, уже сложившегося вполне, как говорят, это столь же невозможным, как невозможно вторичное плотское рождение. Отвечая на вопрос Никодима (4 ст.): «как может человек в другой раз войти в утробу матери и родиться?» – Спаситель говорит: «Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух» (6 ст.), так что если бы человек и мог войти снова в утробу матери своей и родиться, то все – таки рожденное от плоти так и осталось бы грубою плотью, и никакого шага к высшему совершенству не было бы сделано. Иисус Христос хочет сказать, что вместо прежней своей жизни человек должен начать совершенно новую жизнь, – начать жить нравственно совершенно заново или сызнова, как будто бы и не жил никогда ранее. Но в то же время далее (ст. 5) Иисус Христос ясно показывает, где или в ком источное начало этой новой жизни. Не на земле и не в людях, но на небе и в Духе Святом, стало быть, оно дается свыше, т. е. с неба, от Бога»¹⁹.

Новое необыкновенное рождение будет совершаться водою и Духом Святым: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие» (Ин. 3: 5). В другой раз, утверждая необходимость рождения свыше или от Духа Святого, Спаситель говорит: «Кто будет веровать и креститься (Βαπτισϑείς)²⁰ – спасен будет» (Мк. 16: 16; Мф. 28: 19). Таким образом,  возрождение человека совершается в таинстве крещения. Здесь «всякий грех, существующий или существовавший прежде крещения, уничтожается, считается как бы не существующим или никогда не существовавшим»²¹. Сила таинства крещения в гармоническом сочетании Божественной благодати и свободных нравственных усилий человека, « ибо где Дух Божий, там и свобода». «В умертвии греху через крещение, – говорит преосв. Феофан, – ничего не бывает механически, а все совершается с участием нравственно – свободных решимостей самого человека. Существо умертвия греху всегда одно: это есть отвращение от греха, смертельное возненавидение его»²².

«Всякое грехопадение кладет известную печать на душу человека, так или иначе, влияет на её устроение. Таинственно – свободный переворот в том и состоит, что нить жизни человека как бы прерывается, и образовавшееся у него греховное прошлое теряет свою определяющую силу как бы выбрасывается вон из души, становится чуждым для человека. Какое бы ни было это прошлое, будет ли это наследство от родителей (грех первородный) или грех самого человека, – все это одинаково зачеркивается  в жизни человека, лишь бы он искренно отвергнулся от этого, лишь бы он только окончательно порвал с этим прошлым связь»²³. И в крещении человек действительно перед погружением в купель «отрицается сатаны и дел его и служения его; а это то же, что отвращается от греха и возненавидевает его. Когда затем в сем духе отвращения и ненависти ко греху погружается он в купель, тогда благодать Божия, нисшедши внутрь, закрепляет сии расположения и решения воли и дает им силу живую и действующую. Крещенному все прежние грехи прощаются, а от будущих его будет охранять сия нисшедшая в него в крещении сила. Он и есть во истину мертв греху»²⁴. В момент этого возрождения человек не видит только возможность союза с Богом, но и на дела соединяется с Ним. Его решимость не жить более для себя, а для Бога, дотоле несовершенная, силою Божией укрепляется. Прощение, которого он с верою ожидал, после возрождения переживается им на деле, человек на деле видит, что Бог не отринул его.

Праведность, полученная человеком в крещении, по отношению ко всей последующей его жизни, есть только семя, которое человек должен развить, возрастить в мощное дерево, охватывающее всю его жизнь во всех её проявлениях. (Пр. о горчичном семени и закваске Мф. 13: 31 – 32, 33). Последующая жизнь, таким образом, не механический побочный придаток, а необходимое дополнение свободно – охотного и вместе таинственного перевода, пережитого человеком в таинстве крещения. Как для того, чтобы Царство Божие нашло доступ в наше сердце необходима нравственная восприимчивость, иначе слово Царствия пройдет мимо нас, так и для того, чтобы оно укоренилось в нас, возросло и принесло «плод мног», требуется от нас нравственная глубина и потом нравственная энергия, чтобы ограждать в себе Царство от противодействующих влияний.

Нравственная глубина так же необходима для внутреннего Царства Божия, как необходим запас елея в сосудах для поддержания горения светильника (Мф. 25: 4), как необходимо каменное основание для строящегося здания, чтобы дождь и буря не поколебали его (Мф. 7: 25). Такую нравственную глубину или по евангельскому выражению «корень в себе» имел, напр., апостол Петр, который, когда многие соблазнились и «отошли от Христа», воскликнул: «Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы жизни вечной» (Ин. 6: 68). Наоборот, юноша, изображаемый в 19 гл. 16 – 24 ст. евангелия Матфея (Мк. 10: 17 – 25; Лк. 18: 18 – 25), не имел необходимой нравственной глубины. Его привлекли к христианству радостные и утешительные обетования, нравственная высота учения, а не то, как оно отвечает на все потребности человеческого сердца. С радостью принимая слово Царствия, он не подумал о тех жертвах, лишениях, борьбе, которые ожидают человека в этом Царствии; узнав о них, он «отошел с печалью».

К нравственной глубине должна быть присоединена нравственная энергия, принесение плода «в терпении» (Лк. 8: 15). Царствие Божие не только слава, но и борьба, не только блаженство, но и страдание. Венцы в Царствии Божием снискиваются тяжкими трудами. «Царствие Небесное силою берется (βιάζεται) и употребляющие усилие восхищают его» (ἁρπάζουσιν) (Мф. 11: 12)²⁵. «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь и немногое находят их» (Мф. 7: 14). Здесь дело не в отдельных добрых делах, ибо при случае не трудно сделать что – нибудь и очень хорошее, как делали и язычники, а о всей жизни новой, о жизни в целом её составе, – такой, которая была бы достойна истинного члена Царства Божия. Здесь приходится человеку бороться со своими страстями, бороться против соблазна мира сего; человек чувствует благость близости к Богу, но и мир обещает свои блага.

Мало этого, мир действует на членов Царства Божия и устрашением: их всячески преследуют, – верующие в сем мире, как овцы среди волков (Мф. 10: 16 и далее), над ними висит постоянная угроза мученической смерти (Мф. 5: 10 – 12; Ин. 16: 2). Одним словом, путь осуществления в жизни Царства Божия есть путь креста (Мф. 10: 38). Примирить, согласить служение Богу и мамоне невозможно (Мф. 6: 24). Раз человек вступил в Царство Божие, он должен весь отдаться ему без остатка, должен идти непрестанно вперед по пути совершенствования, не останавливаясь ни перед какими препятствиями, ни перед какими приманками и угрозами жизни. «Никто, возложивший руку свою на плуг, и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9: 62). Царство Божие и правда его – вот что человек должен поставить целью всей своей жизнедеятельности, все же прочее должно оценивать с их точки зрения. Вполне естественно, и Отец Небесный знает, что мы имеем нужду в пище, одежде (Мф. 6: 31 – 32) и во многом другом. Но если интересы Царства Божия потребуют от нас отказаться и от них, мы должны не задумываясь пожертвовать ими (Мф. 6: 25 и далее). Дороги для нас узы семейные, заповедано нам чтить отца и матерь свою, но если наши обязанности семейные придут в столкновение с нашими обязанностями, как членов Царствия Божия, безусловно мы должны отказаться от первых в пользу вторых (Лук. 14: 26). Если потребуется, мы должны для Царствия Божия пожертвовать глазом, рукой, ногой, ибо «лучше с одним глазом войти в Царство Божие, нежели с двумя глазами быть ввержену в геену огненную» (Мк. 9: 43 – 48), – говорит Спаситель. Даже жизнью своею мы должны пожертвовать, раз того потребует интерес Царства Божия (Ин. 15: 13). Подчиняя все Царствию Божию, всем для него жертвуя, человек не меньшую нравственную энергию должен проявить и в созидательной деятельности для возрастания Царства Божия (пр. о талантах, Мф. 25: 14 – 30). Эта деятельность по отношению к Богу проявляться должна, как ревность о славе Божией, пример которой нам дан, Самим Спасителем в факте изгнания торжникoв из храма (Мф. 21: 12 и далее; Мк. 11: с 15; Лк. 19: 45 и д. Ин. 2: с 14 ст.), а по отношению к людям, как споспешествование их спасению, научая их словом и примером своей жизни Царствию Божию (Мф. 15: 13 – 16, 19; 28: 19), поборая злое в них силою любви и всепрощения (Мф. 5: 39 и д.).

Верующие должны проявить огненный дух ревности в служении Царству Божию (Лк. 12: 49; Мк. 9: 49). Теплохладность, равнодушие, неопределенность осуждаются Господом, как тяжкое преступление (Откр. 3: 15 – 16).

Как желающий построить башню наперед вычисляет все издержки, имеет ли он, что нужно для совершения её, так и всякий желающий быть в Царстве Божием должен наперед глубоко продумать, – хватит ли у него решимости пожертвовать всем, что он имеет дорогого ему в этом мире, хватит ли у него энергии вынести всю ненависть и злобу мира сего (Лк. 14: 28 – 33), чтобы не оказаться ему потом в положении неразумных дев, у которых в самый торжественный момент встречи Небесного Жениха не оказалось елея в сосудах (Мф. 25: 1 – 12).

Как первое возрождение человека могло произойти лишь от Духа Святого, так и это пожизненное перерождение может совершиться только при помощи Того же Животворящего Духа, подаваемого Спасителем. Об этом ясно говорит Сам Христос Спаситель: «Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе, так и вы, если не будете во Мне. Я есмь Лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне и Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15: 4 – 5). Поэтому не должны верующие смущаться, с одной стороны, высокими подвигами, предъявляемыми к членам Царства Божия, а с другой – сознанием слабости своих  нравственных сил; каждый шаг их на пути усовершенствования вспомoщеcтвyется Спасителем, ибо где только «двое или трое собрались во имя Христово, там и Он посреди них (Мф. 18: 20), всегда готовый исполнить всякую их просьбу во имя Его (Ин. 14: 13 – 14) и на любовь их всегда готовый ответить Своею любовью (Ин. 14: 21, 23).

Итак, процесс созидания Царствия Божия есть дело Богочеловеческое. Рассматриваемое со стороны Бога Царствие Божие существует от сложения мира, есть дар благодати Божией, пир, вечеря, ибо Бог всегда Себе равный от века простирает к человеку дары Своей благодати, от создания мира уготовал ему блага Своего общения и любви. Вместе с пришествием Сына Божия, – его искупительною жизнью Царствие Божие открылось на земле. Но если со стороны Бога Царствие Небесное есть нечто уже готовое, целое, всегда равное само себе, то вопрос о том, откроется оно в нас или нет, в каждом отдельном случае окончательно зависит от нас самих. Эта зависимость причастия Царствию Божию от самого человека так велика, что, по словам Спасителя, ключи Царствия Небесного находятся здесь на земле, в Церкви, у её водителей (Мф. 16: 19), и сами люди могут отворять Царствие Божие себе и другим и затворять (Мф. 23: 13). Совершение Царства Божие происходит через процесс органического роста, в силу которого едва заметный начаток веры развивается в огромное и всеобъемлющее образование новой жизни (пр. о семени и закваске. Мф. 13: 31 – 32, 33).

Христос Спаситель, «быв спрошен фарисеями, когда придет Царство Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот оно здесь или вот там. Ибо вот Царствие Божие внутрь вас есть²⁶ (Лк. 17: 20– 21)». От чувственных представлений Царства Божия и ожидаемых от него плотских исключительно благ, Господь обращает духовный взор иудеев к пересмотру своего внутреннего душевного содержания, давая им понять, что внутри человека в тайниках его сердца зарождается Царство Божие, что в сердце и главное препятствие, в нем же главное условие и причина откровения Царства Божия, что в (Мф. 5: 8). Содержание внутреннего Царства Божия Иисус Христос раскрывает в нагорной беседе. Ублажаемые Им здесь добродетели: смирение, алкание и жажда правды, кротость, милосердие, чистосердечие, миротворность – не просто лишь условия для вступления в Царство Божие; наличность этих добродетелей показывает с одной стороны, присутствие в человеке любви христианской, а с другой, – отсутствие гордыни и себялюбия, которые собственно одни мешают истинному единению людей с Богом и между собою, в чем и есть существо Царства Божия.

Царство Божие внутри пребывающее можно понять, как единство (не исключительность, но однообразие) настроения, проникающего всю жизнедеятельность человека, при котором человек ничего не ставит выше Царства Божия, его прежде всего ищет (Мф. 6: 33), ему отдает все свои силы и способности, его успехам больше всего радуется. A, так как Царство Божие есть мысль и воля самого Господа, то человек такой естественно становится союзником и соработником Его. Иначе, поэтому, говоря, Царство Божие внутри нас есть «единомыслие и единодушие с Богом»²⁷

Именно этого настроения, а не внешнего благоповедения требует от нас Господь, когда заповедует остерегаться клятвы, подставлять другую щеку ударившему. В очах Божиих имеет цену то настроение, которое при известных условиях может выразиться в указанных действиях; равно и заповедуя крест своим последователям, Христос не страданий и скорбей требует от нас, а опять того настроения, которое делает не только безразличным, но и радостным страдать за Христа. Господу угодно то самоненавидение, которое является прямым следствием и выражением любви к Богу и к Его делу на земле.

Только при таком настроении верующий переживает правду  того, что для неверующего навсегда останется непримиримым противоречием, именно то, как праведные в одно и то же время «скорбни будут, но скорбь их в радость будет», как они будут блаженны, могут радоваться и веселиться, когда их гонят. «Верующий испытает скорби раскаяния, скорби сознания греховности, с которою раньше благодушно мирился, а может быть и любил в себе; он испытает скорби разлада с детьми «мира сего», скорби ревности по Богу и святом деле Его. Он испытает и вдохновенную радость сознания разумности бытия, надежды и любви, испытает тихую радость мира духовного, испытает ликующую безбрежную радость вдохновения причастия Духа Святого и никакие скорби не осилят этой радости и этого мира, и никто не отнимет у него этого мира и этой радости и, не смотря на частые минуты скорби, он на опыте изведает, что скорби на общем фоне мира и небесной радости лучше радостей земли на общем фоне холода, мрака и безнадежности, что воистину «иго Господне благо и бремя его легко» (Мф. 11: 30)²⁸. Вне подобного настроения Богу не угодны никакие труды наши на пользу Царства Божия, никакие жертвы от нас (Мф. 7: 21; 1Kop. 13 гл.; Мф. 9: 13), и иго Христово тяжело и бессмысленно вне этой любви к Богу и Царству Его. Таков «крест», под тяжестью которого задыхаются очень многие, воображая, что несут крест Христов.

Глубокое и по своей форме оригинальное раскрытие внутреннего Царства Божия мы находим в сочинениях H. Н. Неплюева. Царство Божие, внутри нас растущее, раскрывается у него под именем христианской гармонии духа. Краткая формула этой гармонии такова: «разум, подчиняясь любви, должен господствовать над ощущениями»²⁹; ни одна из сил и способностей человека не отрицается, всему лишь указывается свое место. Любви в этой гармонии, согласно учению Откровения, отводится первое место³⁰. Без самоотверженной, живой, деятельной, нежной до ласки любви, властно господствующей в духе нашем, проникающей собою весь склад ума и весь строй жизни нашей, непрестанно торжествующей во всех отношениях наших к Богу и ближним, нет христианства (Ин. 13: 34 – 35)³¹. При этом любовь к Богу должна господствовать над всякою другою любовию, проникая ее насквозь, очищая ее до святости; как только верующий отнимет у Бога первое место в своем сердце, он тотчас делается язычником, сотворившим себе кумира, все равно, будет ли этим кумиром отец, мать, сын, дочь, жена, или наука, искусство, богатство, власть, или, что всего чаще случается,  «я», «чрево». «Кто любит отца или мать... сына  или дочь более, нежели Меня, тот не достоин Меня (Мф. 10: 37; Мк. 12: 29 – 34)³², – говорит Спаситель. Отсюда есть христианская гармония любви: «любовь к ближним, подчиняясь любви к Богу, должна властвовать над любовью к самому себе»³³. Любовь безусловно важнее знания (1Кор. 8: 1 – 3), однако она никоим образом не может отказаться от разума. Нельзя любить, не зная, кого любишь, не понимая за что любишь. «Нельзя не только любить, но и веровать в Бога, не понимая в Кого веруешь, тем более нельзя служить разумному делу Божию, не любя Бога всем разумением³⁴; во всяком случае нельзя так верить, так любить и так служить, как того желает Мудрый Творец, Высший Разум мира»³⁵. Без любви, без разумения нет свободных чад Божиих, а есть только подневольные, трусливые рабы и корыстные ласкатели (Ин. 6: 32).

Полнота христианской гармонии духа достигается признанием полного права на существование ощущений, столь тесно связанных с жизнью духа во плоти. Все сотворенное Богом чисто и прекрасно само по себе (Рим. 14: 14). Разделять творение Божие на чистое и не чистое кощунство, – это «фарисейская и саддукейская закваска», которую раз навсегда осудил Иисус Христос (Мф. 16: 6; Лк. 12: 1). Даже те ощущения, которые грешным и грехолюбивым человечеством признаются особенно нечистыми и постыдными, которые по преимуществу принято обозначать словами: «грубая чувственность» и «разврат», не признаются таковыми сами по себе Откровением (Ин. 8: 1 – 11; 1Kop. 7: 25 – 28; Мф. 19: 3 и дал.). Если бы само свойство духа, сама вытекающая из него потребность была грязью и злом, то, во – первых, Господь не наделил бы человека этим свойством, не соблазнял его радостью удовлетворения этой потребности и, во – вторых, нельзя было бы оправдать никакой способ проявления этого зла и тем более узаконить его. Нечистым, скверной может быть только настроение свободного духа, его отношение к Богу, самому себе и ближним, когда мы становимся рабами чувственности, ради нее нарушая святую гармонию духа, нарушая спокойствие ближних наших (1Кор. 6: 12 и дал.).

Таким образом, самоистязания мрачного аскетизма, отрицающего само право на существование за ощущениями (Мф. 15: 6 и дал.), а лишь того, чтобы ощущения занимали в жизни духа место третье после любви и разума, не обладая человеком, не господствуя над любовью и разумом, а подчиняясь им, – вот что необходимо по Откровению для святой гармонии духа.³⁶ «Чем более устойчива в нас эта святая гармония духа, тем более Царство Божие внутри нас водворилось, тем более, еще при жизни, здесь, на земле изгнания, вдали от родины небесной, мы уже не «от мира сего, а принадлежим к Царству Божию, стали по духу братьями ангелов и святых»³⁷.

Всякое другое сочетание этих сил души, когда, например, преобладают ощущения (низшая степень) или разум (средняя степень) над любовью, будет уже состоянием дисгармонии, разлада душевного. И чем более человек отводить места в жизни своей души ощущениям в ущерб любви и разуму, тем более он удаляется от богоподобия, тем более приближается к скотоподобию, тем боле водворяется внутри нас ад, геенна огненная.

Святая гармония духа может осуществляться в человеке только при помощи Божией. Господь по любви к человеку готов и силен разом вознести душу живую от скотоподобия к богоподобию – высшей гармонии духа, если только хватит на это устойчивости доброй воли в нас. «Но грешно и грехолобиво падшее человечество, и редко встречаются в нем те, над которыми, не насилуя их, может совершить Господь такое чудо. У большинства хватает доброй воли только на то, чтобы перейти от большей дисгармонии на соседнюю – меньшую». Так продолжается до тех пор, пока человек предпочитает ощущения или разум любви. «Только с той минуты, когда в тайнике духа нашего возгорелся святой огонь любви к Богу и правде Его, и любовь эта вызвала святой порыв, которым все духовное существо наше устремилось к Богу, жаждая приближения к Нему, открываются ржавые запоры духа нашего, и Дух Святой может без насилия над нами прийти и вселиться в нас, и начинается эпоха реального воспитания нашего к святости»³⁸, только с этого момента поселяется святая гармония в нас. Однако от этого момента до устойчивой христианской гармонии духа, при которой разум непрестанно подчиняется любви, властвуя над ощущениями, еще далеко. «На длинном и узком пути от грехолюбия к святости предстоит длинный ряд усилий, борьбы, ошибок и падений, вначале от колебаний сердца нашего, еще не отрешившегося от любви к тому, что любить нельзя без измены Богу, потом от укоренившихся привычек ума и сердца, усвоенных в то время, когда мы жили без Бога, наконец, от непомерной сложности отношений окружающей нас осложненной грехом жизни «по обычаю мира сего». На всем этом длинном пути христианин не раз подаст повод к злорадному глумлению и беспощадному осуждению людей, но в глазах Бога, видящего сокровенное ума и сердца и судящего человека не по делам его, а по намерениям сердца его, он свят и достоин любви Бога Святого, если ошибки и падения его зависели от недомыслия, а не от сознательной измены Богу и правде Его (не от двоедушия, при котором рядом с любовию к добру живет в нас и грехолюбие), если падения его минутны, а святость его нормальна, составляя общий колорит жизни и отношений»³⁹.

Таким образом, история Царства Божия есть, прежде всего, история человеческой души. Оно зарождается в тайниках ума и сердца человеческого и должно сначала укорениться внутри нас. Без соответствующего Царству Божию сердечного настроения не имеют значения никакие учреждения, никакая организация, никакие дела: «не придет Царство Божие приметным образом». Однако это вовсе не значит (как думает Л. Н. Толстой), что для него и не нужна никакая организация. Как пшеничное зерно, брошенное в землю, если оно свободно укоренилось в земле, выходит в виде растения на поверхность, так и Царство Божие, укоренившееся в душе, с естественною психологическою необходимостью, как и всякое живое настроение вообще, отображается во вне – на наших отношениях к Богу, ближним, самим себе, на организации семейства, общества, государства. Осуществить на земле Царство Божие сами по себе не могут никакие организации и дела; по при соответствующем настроении большинства участников эти же организации делаются неизбежным проявлением этого настроения. И такая организация прямо необходима для Царства Божия. Среди организованного зла не организовать добра было бы неразумно и жестоко по отношению к кротким овцам, блуждающим поодиночке среди волков хищных.

Если мы всмотримся в заповедуемые Христом Спасителем в нагорной беседе – кротость, милость, миротворность, стремление к правде, целомудрие, готовность поделиться всегда своим имуществом с нуждающимися, готовность всегда прощать обиды, любовь ко всем без различия племени (Лк.10: 29 – 34), даже обидчикам и врагам (Мф. 5 гл.), то для нас ясно будет, что все это такие добродетели, которые нельзя носить только внутри себя, как добрые расположения, – это было бы ханжество и лицемерие, раз навсегда осужденное Спасителем (Лк. 6: 46 и дал. Мф. 23: 3). Они (выше указанные добродетели) предполагают жизнь в обществе и обществом. И воля Спасителя такова, чтобы верующие не существовали отдельными единицами, но объединялись бы любовью и верою в одно общество: «Где двое или трое собраны во Имя Мое, там Я посреди них» (Мф. 18: 20), «молитесь же так: Отче наш» (Мф. 6: 9) наставляет Спаситель своих учеников, осудив всякое обособление, эгоистичность и самозамкнутость. Так изнутри человека Царство Божие является наружу, проявляясь в делах любви к ближним и в братском единении с единомышленными. Это то же Царство Божие, но уже вынесенное наружу из сокровищницы сердца (Мф. 12: 35), это естественный плод Царства Божия.

Христос не однажды учил о Царстве Божием, вне нас находящемся, как особой организации. Так, раскрывая высочайшие преимущества Царства Небесного, отверзтого для людей в Новом Завете в сравнении с временем  закона и пророков, Христос говорит: «из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя, но меньший в Царстве Небесном больше его. От дней Иоанна Крестителя до ныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его; ибо все пророки и закон прорекли до Иоанна», (Мф. 11: 11 – 13), т. е. тот, кто вступил в Царство Небесное, тот больше самого Иоанна Крестителя, праведность которого никем не была превзойдена на всем протяжении Ветхого Завета, больше даже и в том случае, если бы в Царстве Небесном он не был не только лучшим, но и был меньшим и худшим других (μικρότερος); так легко истинный сын Царства Христова, т. е. христианин превосходит самую высокую ветхозаветную праведность. При этом не подлежит, однако, сомнению, что Господь не причислял Иоанна к Царству Небесному, на это указывает форма выражения противопоставляющая меньшего в Царстве Небесном Иоанну, который больше всех вне этого Царства. Очевидно, что этот меньший рассматривается в данном месте не как один «из рожденных женами» и превосходит Иоанна не сам собою, но в силу своей принадлежности к Царству, к которому Иоанн не принадлежит⁴⁰, в силу того, может быть, что он рожден «не от крови, ни от хотения плоти», но «свыше», «от Бога», (Ин. 1: 13; 3: 3). В другом месте Христос прямо свидетельствует, что величайшие праведники ветхозаветные: Авраам, Исаак, Иаков, следовательно, и Предтеча, который не уступает им в духовном величии («ибо... нет ни одного пророка больше Иоанна Крестителя» (Лк. 7: 28) наследуют Царство Небесное (Мф. 8: 11). Следовательно, под Царством Небесным здесь разумеется не слава и блаженство святых, что на ряду с Авраамом, Исааком и Иаковом (Мф. 8: 11) наследует и Предтеча Христов, а Царство, отверзтое Христосом на земле, получившее начало во времени и в пространстве и потому не доставшееся в удел тем, которые жили раньше его открытия, или отвлекаемы были от вступления в него обстоятельствами жизни и деятельности. Предтеча не вступил в это Царство Христово (о небрежности самого Иоанна не может быть и речи), потому что в то время, когда Иисус Христос стал благовествовать о нем, Иоанн уже был заключен в темницу (Мф.4: 12, 17). Конечно, то было не случайностью, а в целях домостроительства Божественного, ибо было весьма важно, чтобы Иоанн свидетельствовал о Христе, не как Его последователь, всецело ему подчинившийся, но как свидетель посторонний и потому не навлекающий подозрения в пристрастии. «Закон и пророки прорекли до Иоанна». Ветхий Завет в его предуготовительном служении («прорекли») нашел свое завершение в Иоанне, после которого ему оставалось только престать, закончиться. На место его стало Царство Небесное, доступное для иудеев и язычников, для всех, употребляющих усилия проникнуть в него («употребляющие усилие восхищают его»).

С какими же чертами является нам Царство Небесное в словах Господа, изложенных у Мф. 11 – 13? Оно земное учреждение, поставленное в определенные обстоятельства места и времени (вследствие чего не мог сделаться его членом Предтеча Христов Иоанн); оно есть великое целое, объемлющее многих больших и меньших, вступивших в него и пребывающих в нем; оно имеет силу подавать им высшее духовное совершенство, истинное духовное величие (благодаря чему «меньший» в нем больше Крестителя), хотя не всем в одинаковой мере. Оно не только заключает в себе своих членов, как великое целое, но и восхищается, или получается ими, как сокровище величайших благ. Являясь нам в учении Христа с такими чертами, Царство Небесное есть не иное что, как земная Церковь Христова, совершенствующая людей и руководящая их к вечной славе⁴¹. О Царстве Божием – Церкви идет также речь в притчах Христа, где говорится о росте этого царства (о зерне горчичном и закваске), о его несовершенном состоянии и о борьбе со врагами (притчи о неводе и плевелах). Не иначе как Царство Божие в смысле Церкви разумеется и в произнесенных в заключение притчи о злых виноградарях: «отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его (Мф. 21: 43). По смыслу этой притчи Царство Божие представляется возделываемым здесь на земле; за бесплодность оно отнимается у народа, издревле призванного трудиться в нем и дается народу (под именем народа разумеются все будущие члены Царства Небесного или Церкви Христовой), от которого можно ждать плодов Царства Небесного. Что же отнимается у иудеев? «Церковь и все духовные блага её» – дары благодатного церковного состояния, обладание коими и есть уже пребывание в Царстве Небесном (Ср. Мф. 11: 11 – 13)⁴².

Основание отожествлять Царство Божие в смысле особой организации на земле с Церковью мы находим в словах Самого Иисуса Христа, сказанных Им в ответ на исповедание Петра: «Ты Петр и на сем камне я создам, Церковь (ἐκκλησίαν) Мою и врата ада не одолеют её; и дам тебе ключи Царства Небесного, и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах (Мф. 16: 18 – 19). Здесь Царство Небесное представляется в образе здания или дома, имеющее, как и всякое здание, вход и выход, замыкаемый и отмыкаемый по средством ключей; и Церковь изображается в виде дома или здания, основанного на камне, дающем ей непоколебимость и неодоленность от врагов. Вход в Царство Небесное и само это Царство, как и сам ап. Петр, представляются находящимися на земле, ибо ап. Петру сказано: «что разрешишь на земле»... «Ключи» и соответствующие им слова о праве «вязать и разрешать» означают дарование полномочий допускать или не допускать в здание Церкви или в общество верующих (ἐκκλησίαν). Церковь, по этим словам Христа, – «это как бы чудное здание, уносящееся в небесную высь только своею вершиною, или являющееся небесным не по месту нахождения, но по тем небесным благам и неземным силам, которых оно служит сокровищницею. При таком представлении о Царстве Небесном, как учреждении земном, нет никакого основания отличать его от Церкви, как земного общества верующих и спасаемых Христовой благодатию»⁴³.

В Евангелиях мы находим предначертание Господа относительно того, как должна устрояться церковная жизнь среди жизни «мира сего». Прежде всего церковная организация не имеет ничего общего со отроем жизни земных государств: там, в мире сем, «князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими; но между вами», говорит Спаситель ученикам Своим: «да не будет так, а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою, и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20: 25 – 27). Это было сказано Иисусом Христом в ответ на честолюбивую просьбу матери сыновей Заведеевых посадить её сыновей – одного по правую, другого по левую сторону Его в открываемом Им Царстве. Спаситель разъясняет, что первенство в Его Царстве соединено не с честью и славой, а прежде всего с самоотречением, самоотвержением в пользу своих ближних; чем больше кто забыл себя ради других, чем более кто унизился в глазах «мира сего», тем тот и выше в Царстве Его – Спасителя. Это не значит, что в Церкви Христовой не должен никто иметь никакого преимущества власти; Христос только указывает новый способ пользоваться ею – но как средством принимать услужение от других, но как средством послужить благу большего числа ближних с большей силой (Мф. 20: 28). Здесь указывается только нравственный характер отношений между начальствующими и подчиненными в Церкви.

В Церкви, как особой земной организации, враждебной миру сему, необходимо должны быть руководители, облеченные властью и авторитетом, чтобы не рассеялись овцы стада (Мф. 26: 31), и «волки» не расхитили их (Ин. 10: 12). К этим представителям, как высшей судебной инстанции, Христос заповедует обращаться во всех решительных случаях, превышающих компетенцию отдельных членов Церкви. Так, если согрешит брат против кого – либо из верующих, и все усилия вразумить его со стороны обиженного наедине и при свидетелях будут бесплодны, то должно обратиться за содействием к Церкви – «сказать Церкви», а если и Церковь преслушает, то да будет он тебе (обиженному), как язычник и мытарь (Мф. 18: 15 – 17). «Церковь» – общество верующих во Христа по (Мф. 16: 18); но здесь (Мф. 18: 17) естественнее разуметь не всю Церковь, а только её представителей – пастырей и учителей, и вот почему. И обиженный и обидчики бесспорно принадлежат к общему составу церкви, но в то же время из слов: – «скажи церкви» – видно, что она, как нечто высшее, противопоставляется здесь и согрешившему и потерпевшему и тем братьям, которые вместе с потерпевшим вразумляли согрешившего, к ней обращаются, когда истощились единоличные и совместные усилия братьев, и обращаются не для свидетельства о правоте обиженного, ибо достаточное свидетельство было уже прежде («при устех двою, или триех свидетелей станет всяк глагол» (Мф. 18: 16)), а для обязательного решения дела; ослушание этому решению влечет за собою отлучение. Здесь предписано, следовательно, обращаться к Церкви, как власти и власти в известном смысле принудительной. Но не разумел ли под властной Церковью Христос народное собрание (ἐκκλησία)? Контекст данного места против такого понимания. «Ибо только что упомянуто о Церкви и ее власти («скажи Церкви, а если и Церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь»), как сейчас же указывается особая сущность и основание этой власти: «истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (18 ст.). Это говорится не народному собранию: говорю вам, т. е. апостолам, ибо к ним одним здесь речь (см. той же гл. 1 ст.), да и вообще несомненно, что власть вязать и решить дана только апостолам, а не всем и каждому (ср. Ин. 20: 23). Ослушник Церкви окончательно осуждается и отлучается от Церкви не народной волей, а данною свыше апостолам властью вязать и решить.⁴⁴

Таким образом, наименование Церкви здесь прилагается к части её – представителям верующим (иерархии), как части наиболее твердой, и по свойствам своим вполне достойной того, чтобы на её суд приносились важнейшие дела, и потому вполне заслуживающей, чтобы ей усвоилось наименование целого. Что иерархический должен быть общий строй Церкви, а не демократический, за это говорит и излюбленный Спасителем образ пастыря и стада, ибо образ этот был бы лишен всякого смысла при народовластии в Церкви. И не только в идее Господь Иисус Христос признал необходимость иерархии в Церкви, но и Своими непосредственными действиями положил ей начало, избрав 12 апостолов (Мф. 10: 1 – 7). «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал (Ин. 15: 16)», говорит Спаситель апостолам. Господь всегда и на деле выделял апостолов из народа, им одним сообщая «тайны Царствия Божия», а по Своем воскресении, мы уже не видим, чтобы Он с кем – либо, кроме избранных учеников, беседовал о Царствии Божием.

В (Мф. 18: 18) Иисус Христос указывает и то, в чем будут состоять сами права представителей Церкви, как высшей судебной инстанции. «Если в словах: «что свяжете»... – содержится власть запрещать общение с нераскаянным и отлучать его от Церкви, то в словах: «что разрешите... – содержится власть прощать и вновь принимать в общение с Церковию согрешившего, если он раскается»⁴⁵. При этом Господь удостоверяет, что этим судебным действием церковной власти будут соответствовать Божественные определения на небесах; так что отлученный и осужденный властью церковною, невидимым действием Самого Господа будет исключен из числа тех, имена которых «написаны на небесах» (Лк. 10: 20). Этот суд «Церкви» – не последний суд, это не «вырывание плевел», а только временное удаление упорного грешника из общества церковного до его раскаяния, удаление для того, чтобы и сам он, находясь вне Церкви, одумался (1Кор. 5: 5, 13), и чтобы другие братья, находясь в общении с ним, не заразились болезнью.

Обязанность предстоятелей Церкви не только стоять на страже внутреннего братского мира в Церкви, но и «научить все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что повелел» им Спаситель (Мф. 28: 19 – 20). Не учиться посылаются в мир апостолы, а учить, ибо им «дано знать тайны Царствия Божия, а тем, кого учить они посылаются, еще «не дано» (Мф. 13: 11). Устанавливается Церковь, как педагогическое учреждение, как воспитательница рода человеческого. Это воспитательное значение Церкви для всего человечества требует для нее самой сверхчеловеческого авторитета. A вот и основание этого авторитета: «и се Я с вами во все дни до скончания века» (Мф. 28: 20). Значит особенным образом присутствует Христос и помогает представителям священноначалия и боговластия – Церкви учащей. И с того времени, как установлена иерархическая власть и до скончания века, Христос уже не будет видимо действовать в человечестве помимо Церкви учащей, торжественно принявшей от Него свои полномочия: «шедше научите вся языки»⁴⁶.

В Церкви любовь и благодать Божия, как цемент, «соединяют всех верующих в одно вселенское братство, духовно – сродняют их (Ин. 13: 34 – 35). Поэтому здесь не может быть обычного житейского формализма во взаимных отношениях; все члены Церкви – это родные между собою братья, как рожденные одним Духом Святым и водою. Здесь нет в собственном смысле ни начальников, ни подчиненных, а есть только отцы и матери, братья и дети. Церковь устрояется по плану естественного союза, именно по плану семьи, и во взаимных отношениях своих членов оживляется и связывается чувствами живейшей родственной любви (Мк. 10, 29 – 30).

Единение Церкви есть не просто только единение в настроении, но именно единение во Христе, по Его торжественному обетованию: где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди их (Мф. 18: 20). Иисус Христос для Церкви то же, что душа для нашего тела или лоза для ветви. «Я», – говорит Спаситель, – «Лоза», а вы ветви. Кто пребывает во Мне и Я в нем, тот приносит много плода»... «А кто не пребывает во мне, извергается и  засыхает» (Ин. 15: 5 – 6). A вот и путь войти в ближайшее единение со Христом: «Ядущий Мою плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне и Я в нем (Ин. 6: 56). Эти слова Господа (Ин. 6: 56), обращение к многочисленному собранию, положили начало великому таинству Евхаристии, – таинству общения человека с Богом посредством вкушения плоти и крови «обоженной» (по выражению св. Афанасия Великого) Богочеловеком. Раскрывается сие великом таинство яснее для учеников в последнюю вечерю, когда Он, преподав им хлеб, глаголал: «приидите, ядите сие есть Тело Мое»: и, взяв чашу, подал им глаголя: «пийте от нея вси: сия бо есть Кровь Моя Нового Завета, яже за многия изливаема во оставление грехов» (Мф. 26: 26 – 28 и паралл.)⁴⁷.

Чтобы вступить в это Богочеловеческое Царство, человек должен родиться от воды и Духа (Ин. 3: 5), иначе говоря, дверью в Царство Божие указывается таинство крещения (Мк. 16: 16; Мф. 28: 19).

Как внутри человека Царство Божие растет по мере совершенствования человека, так и в смысле Церкви оно подлежит процессу развития. «Оно, как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле, а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков и пускает большие ветви, так что под тенью могут укрываться птицы небесные» (Мк. 4: 30 – 32; ср. Мф. 13: 31 – 32); «оно подобно закваске, которую женщина, взявши, положила в три меры муки, доколе не вскисло все» (Мф. 13: 33)⁴⁸.   Обе притчи описывают малое и скудное начало, постепенное усиление и конечное чудесное распространение Церкви. Причем первая притча (о горчичном семени) изображает внешнее по «всей вселенной» распространение Царства Божия, вследствие проникновения божественными началами все большего и большего количества людей, а вторая изображает Царство Божие, как внутреннюю мировую силу, имеющую проникнуть собою все человеческие стремления, деятельности и отношения и преобразовать их и усовершить; от этого есть не только церковь христианская, но и государство христианское, искусство, наука, цивилизация христианская.

Не на пути, однако, спокойного органического развития проходит процесс совершения Царства Божия; но на пути борьбы с враждебными силами, во главе которых стоит «князь мира сего (Ин. 12: 31; 14: 30; 16: 11). Эта идея прекрасно выражена в притче о плевелах (Мф. 13: 24 – 30; 40 – 43). Притча научает нас, что до конца мирового периода, Царство Божие вмещает в своей области наряду с истинными сынами таких, которые только по видимости принадлежат к нему, в действительности же управляются другим началом, покорны другой власти; и что причина всех соблазнов и беззаконий, имеющих место в Царстве Божием – Церкви не во внутреннем начале его, оно же есть само Добро, а также и не во внешней его форме, оно же есть выражение Добра в другом противном начале зла, имя которому диавол⁴⁹. Что же касается того, почему «сыны лукового», внутренно различаясь между собою, не будут видимо разделены до кончины мира, ответ на этот вопрос дается в самой же притче словами: «чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ним пшеницы». В земной жизни не может быть ни таких праведников, которые бы были недоступны совершенно для греха, ни таких грешников, в которых бы все чистое абсолютно было искоренено. Люди не отличаются такой неизменностью, как полевые злаки; в применении к человеческой жизни и плевел может быть еще пшеницей и пшеница может сделаться плевелом. Как бы человек низко ни пал, в нем искра Божия никогда не потухает совершенно и при известных условиях может возгореться. Потому – то искупление и возможно для человека, так как его воля только совращена; искупление невозможно для диавола, воля которого извращена, ибо он сказал то, чего ни один человек не мог сказать, или по крайней мере вполне совершить: «зло будь моим добром»⁵⁰.

Итак, в земных условиях «подобно Царство Небесное неводу, закинутому в море и захватившему рыб всякого рода». В той же притче далее говорится, что, когда невод наполнился, его вытащили на берег и, севши, хорошее собрали в сосуды, а худое выбросили вон. Так будет при кончине века: изыдут Ангелы и отделят злых из среды праведных и ввергнут их в печь огненную: там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 13 гл., 47 – 50 ст.). Царство Божие не умещается в рамках исторического земного существования человечества и продолжается за его пределами. Мир в том виде, в каком мы его теперь знаем, будет разрушен, и на развалинах его создастся новый мир с новою жизнию, «Господь сотворит новое небо и новую землю, в которых обитает правда» (2Пет. 3: 7; Мф. 5: 18; 24: 35; Мк. 13: 31; Лк. 16: 17; 21: 33).

Рационалисты считают непримиримыми понятия Царства Божия внутреннего и эсхатологического. Раз Царство Божие есть нечто непрестанно растущее, развивающееся в тесной зависимости от собственных усилий человека, то не может быть речи, по их мнению, о Царстве Божием эсхатологическом, предполагающем такой внешний порядок вещей, который внезапно осуществляется одним Божественным всемогуществом без всякого участия человека. Эти Царства суть «два полюса» в учении Христа, по выражению Гарнака, – почти несоединимые противоположности⁵¹. Но на самом деле евангельская эсхатология находится в полном согласии с этическим пониманием Царства Божия, с идеею непрестанного его развития. О том грубо материальном понимании конца мира в смысле внешнего переворота или мировой катастрофы, внезапно – происходящей в силу сверхъестественного вмешательства (в чем рационалисты и видят противоречие этническому пониманию Царства Божия) нет речи в Откровении. Внезапность наступления эсхатологического Царства Божия такая же, какая бывает и при росте чисто физическом. «Разбухшее и проросшее в почве зерно внезапно выводит свой рост на поверхность земли, и так же внезапно падает на землю созревший плод»⁵². Подобным же образом кончина века хотя и наступит внезапно, однако же, в полноту времени, т. е. необходимо подготовленная предшествовавшим процессом. Эта мысль о постепенном развитии созревании мира, так как сказать, естественно ведущем его к кончине, прекрасно выражается в названии кончины мира «жатвой» (Мф. 13: 30, 39; Мк. 4: 29). Мир зреет для конца, как созревает хлеб на поле для жатвы. Поэтому и для конца мира есть свои верные и естественные признаки, как есть они у лета, старости, смерти, и по ним чуткие и внимательные души могут узнать приближение его (Мф. 24: 31 – 32 и др.). Конец мира наступит тогда, когда проповедано будет Евангелие по всей вселенной (Мф. 24: 14 и паралл.), когда закваска заквасит все тесто (Мф. 13: 33), когда Царство Небесное, подобно могучему дереву, раскинет свои ветви над всей землей (Мф. 13: 31 – 32). «Мир будет стоять, пока человечество будет способно к духовному брожению, пока еще в нем бьется жизнь; когда оно уже все решит и ему ничего не останется переживать и потому лень и апатия заступят место духовной энергии – человечеству конец, а с ним и миру: все созрело и перезрело, все одряхлело и сделалось неспособным к жизни; закваска стала излишнею: нечего заквашивать, ибо брожение и жизнь невозможны. Все тогда будет представлять картину печальной, хотя и необходимой старости, разложения и разрушения... В государственном и социальном порядке всюду неустройства, перевороты, колебания. В международных отношениях будет господствовать не тот вожделенный мир, о котором мечтает нынешняя цивилизация, а самая свирепая вражда, какой мир не видал от самого начала своего: «восстанет народ на народ и царство на царство» (Мк. 13: 8); внутри же государств – смятение (8 ст.). Развращение дойдет до крайних пределов: вмести любви «умножатся беззакония» (Мф. 24: 12). И в природе везде обнаружатся следы разложения и разрушения. «Законы природы перестают действовать с прежнею силою и правильностью, производительная сила её ослабевает: оскудение почвы и вследствие этого повсеместный голод; заразительная эпидемия, землетрясения, «ужасные явления» на земле и на небе – метеорологические и астрономические – все это знаки того, что механизм природы расстроился и отказывается работать. Все в нем развинтилось, расклеилось, поломалось... и «люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную» (Лк. 21: 20; Мф. 24: 7; Мк. 13: 8; Лк. 21: 11, 25). От этого одряхления и разложения природы один только шаг к ее полной смерти, разрушению. Таким образом, конец мира является естественным и необходимым звеном в цепи мировых явлений, завершительным моментом мирового процесса, органически входящим в этот последний новый мир и будущий век (ἀών μέλλων) – естественным плодом мира этого и века настоящего (ἀιών οὗτος). Для нового мира нужно разрушение старого, как тление зерна необходимо для растения: «то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет» (1Кор. 15: 36; ср. Ин. 12: 24)⁵³.

И вот среди страшных катастроф природы, означающих, так сказать, уже предсмертные судороги умирающего мира, «солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются» (Мф.24: 29; Мк. 13: 24 – 25; Лк. 21: 25 – 26). И тогда увидят все «Сына Человеческого», грядущего на облаках небесных с силою и славою великою» (Мф. 24: 30; Откр. 1: 7). По гласу Сына Божия все – и праведные и грешные, – находящиеся во гробах, воскреснут (Ин. 5: 25, 28 – 29; Лк. 14: 14), а оставшиеся до сего момента живыми изменятся (1Кор. 15: 51 – 53; Мф. 23: 34; Мк. 13: 30; Лк. 21: 32). Сын Человеческий тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы (Мф. 25: 31 – 32). И начнется страшный и последуй суд.

Страшный суд нельзя представлять грубо материальным образом, чем – то вроде механического передвижения всемогущею волею одних налево, других направо. Иисус Христос учил о суде, начавшемся со времени Его пришествия на землю, хотя Сам Он и не судит никого, ибо «пришел не судить, но спасти мир» (Ин. 12: 47). «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы. Ибо всякий делающий злое ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы; а поступающий по правде идет к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны» (Ин. 3: 19 – 21). Истина, прежде всего, как и добро, разделяет. «Думаете ли, что Я пришел дать мир земле? нет, говорю вам, но разделение» (Лк. 12: 51 и д.). Разделению, которое во всей силе совершится на всеобщем и последнем суде, начало полагается, таким образом, еще в то время, когда только стало блaговеcтвоваться слово Божие; уже тогда, в зависимости от того, как душа человека отвечала на Божественный призыв, были спасенные и осужденные. И чем ближе к «кончине мира, тем резче и резче будут разграничиваться области добра и зла. Зло не будет постепенно слабеть и исчезать пред добром и весь мир заключится в одной церкви, как мечтают некоторые; наоборот, на ряду с большим и большим раскрытием добра параллельно ему будет усиливаться и зло, как от увеличения света еще чернее и мрачнее становятся тени; пшеница и плевелы будут расти вместе до жатвы (Мф. 13: 30). Настанет время, когда «добро (христианство) и враждебное ему зло станут друг пред другом во всей своей непримиримости и для всех очевидной противоположности света и тьмы и людям только останется сделать сознательный выбор между добром и злом, стать на сторону христианства или в ряды антихриста»⁵⁴ (Ин. 5: 43; 2Сол. 2: 3 – 12) – этого, так сказать, болезненного нарыва на организме человечества. В то время, когда с Евангелием ознакомлено будет все человечество и когда на лицо будут все средства к распознанию истины и добра, пребывание в рядах антихриста будет означать полную неисправимость, диавольскую ненависть к добру. Этим крайним проявлением зла, зла сознательного и неисцелимого, определится день суда. Ясно будет тогда, где пшеница, где плевелы... и начнется жатва, т. е. страшный суд. В сущности, таково же будет разделение и на последнем суде, только в высшей степени и самом сильном действии, столь строгое, что доже тесно связанные друг с другом разрываются (Мф. 24: 40 – 41; Лк. 17: 34 – 35). То же самое слово, которое судило и разделяло людей на земле, будет судить человека и в последний день (Ин. 12: 48). Теперь оно явится с новой силой и будет очищать и разделять внутреннее человека «до того пункта, за которым уже нет больше места очищению и разделению, с одной стороны, до чистой истины, блаженства, неба, с другой – до чистой лжи, несчастия, ада»⁵⁵. Действие правды Божией в жизни отдельной личности теперь будет состоять в том, чтобы каждому воздать ту участь, какая естественно следует из принятого каждым направления жизни. «И пойдут сии (грешники) в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (Мф. 25: 46). То настроение, которое человек созидал в себе в земной жизни, оно же будет и содержанием его жизни за гробом. Жизнь земная и жизнь загробная – одна жизнь; и в загробной жизни ничего не будет, в сущности, такого, основания к чему не было бы дано в здешней жизни. Поэтому и должно быть Царство Божие на земле ради Царства Божия на небе, ради Царства Божия эсхатологического; и поскольку человек в сей жизни находится в любовном общении с Богом и ближними, постольку уже здесь – на земле он живет вечною жизнию, по слову Спасителя: «верующие в Сына имеет (уже здесь на земле) жизнь вечную» (Ин. 3: 36; 6: 34). Земная жизнь по отношению к жизни по воскресении то же, что семя по отношению к целому растению. Как семя носит в себе в зачаточном виде все формы будущего растения, так и «потусторонняя» жизнь есть прямой вывод, следствие жизни земной. Потому и воздаяние за земную жизнь заключается в самых делах человека, в том отпечатке, какой они кладут на его душу (Мф. 16: 27; 2Кор. 6: 10). Если душа предавалась на земле плотским вожделениям, то по переходе в загробный мир, как овеществленная, она оказывается совершенно не приготовленной к духовному существованию и, таким образом, мучится в своем роде духовным голодом⁵⁶. В чем только грехолюбивый человек полагал благо жизни, – все это у него отнимается, ибо то все земные предметы, а между тем человек по – прежнему этого жаждет и только в этом может найти пищу своей душе. Муку от страстей земных в загробном мире еп. Феофан сравнивает с страданием человека, накормленного соленым и лишенного возможности утолить поднявшуюся в нем от этого жгучую жажду. «И чем будет более жить душа, тем более будет томиться и терзаться неудовлетворимыми страстями... и конца не будет этому возрастанию и усилению страданий. Вот и ад»⁵⁷. Таким образом, те страсти, которые человек питает в себе в здешней своей жизни, – они то и делают человека «годным к сожжению», они то и мучают человека в будущем веке. Точно так же и радость праведников будет вращаться в свете, в святости, в Богообщении, что и в настоящей жизни было для них содержанием души и источником радости. Каждый из них «в обителях Отца» (Ин. 14: 2) обретет столько блаженства, сколько воспринять способен. «Как лучами чувственного солнца наслаждается каждый, по мере чистоты зрительной силы и впечатления, так и в будущий век все праведные водворяются нераздельно в единой радости. И никто не видит меры ни высшего, ни низшего, чтобы, смотря на превосходную благодать другого и на свое лишение, не иметь для себя причины к скорби и беспокойству. Да не будет сего там, где нет ни печали, ни воздыхания, но всякий по данной ему благодати в своей мере веселится внутренно, а по внешности у всех одно созерцание и одна радость».

Этою противоположностью настроений праведных и грешных, являющейся итогом всей их земной жизни, и создается та непроходимая «великая пропасть» между ними, о которой Христос Спаситель говорит в притче о богатом и Лазаре (Лк. 16: 26).

Из сказанного мы видим, что откровенное учение о Царстве Божием загробном находится в полном согласии с понятием о его развитии и с личной свободой членов его. Но этого мало. Именно понятие о Царстве Божием, как подлежащем непрестанному росту, приближающему к полной победе над злым началом, и требует, чтобы мы рост его не ограничивали узкими и тесными земными пределами. Царство Божие есть царство только добра, жизни безболезненной и бессмертной, жизни свободной от влияния всякого другого начала, кроме Бога. A между тем в здешней жизни зло, вражда, себялюбие бок – о – бок живут с добром, часто заглушая его, и смерть господствует над всем и всеми; сама природа физическая, расстроенная грехом человека, является препятствием для нравственно – доброй жизни, понижая в нас энергию и веру в добро, а иногда являясь причиной различных пороков и нравственных падений (каковы: болезни, бедность и пр.). Одним словом, жизнь настоящего мира такова, что является прямым отрицанием жизни вечной. Необходимо, поэтому, человеку и окружающему его миру обновиться, извергнуть из себя все греховное, воскреснуть. «Действительная победа над злом в действительном воскресении. Только этим открывается действительное Царство Божие». «Без чаяния же будущего воскресения можно только на словах говорить о каком – то Царстве Божием, а на деле выходит одно царство смерти»⁵⁸. Потому – то ап. Павел и говорит: если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков (1Кор. 15: 19). Все это выше сил самого человека, и требует могущественного вмешательства Божественной силы в существующий порядок вещей в природе и истории. Всемогуществом Божиим плевелы уже навсегда будут отделены от пшеницы и брошены в огонь, и только пшеница будет убрана в житницу (Мф. 13: 30), негодная рыба из невода выброшена будет вон, хорошая же собрана будет в сосуды (Мф. 13: 48). Дальнейшее состояние грешников будет уже не жизнь, а «смерть вторая» (Откр. 20: 14). Зло и смерть вырваны с корнем; ничто теперь не препятствует единению с Богом во всей возможной полноте. «Тогда праведники воссияют, как солнце, в Царствии Отца их» (Мф. 13: 43). В собственном смысле непроходимая «великая пропасть» ляжет между грешниками и праведниками.

Святые отцы первых веков существования Церкви не оставили нам специальных трудов, в которых бы разрешался вопрос об отношениях Царства Божия и Церкви. Только у Бл. Августина мы находим определенное решение этого вопроса, в смысле отождествения Царства Божия с Церковью. Безразличное же употребление обоих терминов в экзегетических трудах св. отцов (Златоуст) дает скорее основание думать, что они не различали Царства Божия от Церкви⁵⁹. Во всяком случае со времени Бл. Августина этот взгляд на Царство Божие и Церковь, как понятия тождественные, в продолжение 18 с лишком веков, был господствующим во всем христианском мире. Впервые вопрос о различении Царства Божия от Церкви был поднят и проведен протестантскими богословами: Роте (в 1837 году вышло первое его сочинение, посвященное этому вопросу), Швейцером,  Крауссом, пoтом богословами ричлианской школы.

Общим положением в протестантском богословии является то, что Царство Божие и Церковь не одно и то же: Царство Божие в своем существе есть нечто внутреннее, духовное и потому невидимое, а Церковь нечто видимое, внешнее, и при том Царство Божие более широкое понятие по объему, чем понятие «Церковь». Общепризнанною является и связь Церкви с Царством Божиим – это связь формы с содержанием идеи или духа с внешним их проявлением. Царство Божие, как и всякое внутреннее настроение, «выступает из своей внутренности», и находит себе соответствующее внешнее выражение «в исповедании, культе и устройстве» (Краусс), т. е. именно в том самом, что и составляет собою Церковь, как внешнее общество, с внешней организацией⁶⁰. Царство Божие как бы творит Церковь, которая является по отношению к нему как бы внешней оболочкой, «одеждой» (Краусс) его. Но, с другой стороны, и сама Церковь, возникающая из Царства Божия, оказывает и свое немаловажное воздействие на исторические судьбы Царства Божия на земле, так что с этой другой точки зрения Церковь есть уже не только выражение или обнаружение Царства Божия на земле, но вместе с тем и его «посредница», и даже «мать Царства Божия», «mater fidelium» (Эбрард, Краусс). Впрочем, по вопросу о том, какое значение имеет для Царства Божия Церковь, протестантские богословы разногласят. Одни (Роте, Эбрард) подчеркивают зависимость Царства Божия от Церкви, так что уже Церковь делается творческим началом⁶¹; другие (Швейцер, и Краусс), наоборот подчеркивают зависимость Церкви от Царства Божия, и первая представляется не безусловно нужною для Царства Божия⁶². Еще далее по пути Швейцера и Краусса, – в смысле ослабления значения Церкви для Царства Божия – пошли представители школы ричлианского богословия. По Ричлю Царстве Божие ни в каком случае не должно быть смешиваемо с Церковью или обществом верующих, которые, поскольку проявляют свою деятельность в общественной молитве и общественном богопочтении, составляюсь Церковь, а поскольку в своей деятельности руководствуются одинаково любовию, не взирая на различие пола и племени, составляют Царство Божие. Церковь общество организованное и, следовательно, утверждающееся на юридической, в сущности, основе; между тем, Царство Божие есть обществе моральное, духовное и потому, конечно, в противоположность видимой Церкви, невидимо. «Поэтому нельзя смешивать эти два термина и уравнивать их один с другим. Случается даже, что церковность не бывает добродетелью и самая напряженная деятельность на служение Церкви нисколько не содействует преуспеянию Царства Божия»⁶³ и Церковь может даже оказываться в противоречии с Царством Божиим. При этом Церковь в смысле внешне – юридического института явилась, по мнению А. Гарнака, лишь с течением времени и благодаря случайным историческим обстоятельствам, каковы например, стремление древних христиан утвердить самостоятельность своего общества против языческой государственной жизни и стремление сохранить чистоту своего вероучения от извращения его еретиками, в первоначальном же христианстве Церковь понимали, как невидимое общество святых.

В русском богословии наиболее рельефное и отчетливое различение Царства Божия от Церкви мы находим в сочинены о. прот. Светлова. О. профессор прежде всего устанавливает то положение, что в Евангелии, кроме тех двух мест, где прямо стоит имя Церкви (Мф.16: 18; 18: 17), о Церкви же говорится и там, где общество верующих называется «стадом» (Лк. 12: 32; Ин. 10: 16), во главе которого поставляется иерархия с её особыми полномочиями (Ин. 20: 23); в котором Господь устанавливает теснейшее общение со Своими последователями, на подобие Лозы виноградной с ветвями её (Ин. 15: 1 – 7; 17: 1 – 23), и в котором, наконец, Он обещает постоянное пребывание с верующими «до скончания века» (Мф. 28: 20). О Церкви иногда говорится в Евангелии и там, где называется Царство Божие, напр., в (Ин. 3: 3 – 6), поскольку условием вступления в Царство Божие выставляется здесь таинство крещения, или в (Мк. 9: 1) под Царством Божиим, «пришедшим в силе», уже для слушателей Христовых может подразумеваться только Церковь. Точно также с давних времен в богословской литературе притчами о неводе, зерне горчичном, о жатве и о званых на вечерю пользуются, как источником евангельского учения о Церкви, где Церковь хорошо характеризуется с некоторых своих сторон в её историческом развитии и существовании (со стороны распространения в мире, своего земного состава и проч.).

Но еще более в Евангелии, по мнению о. Светлова, таких мест, которые положительно не позволяют отождествлять Царствие Божие с Церковью. Невозможность отождествления Царства Божия и Церкви с наглядною очевидностью показывается невозможностью замены одного термина другим в большинстве изречений св. Писания; так, пусть попробуют сказать: «Церковь внутри вас», или, – «Господь Бог стяжал Царствие Божие Кровию Своею» (Деян. 20: 28), или – вместо «Церковь Бога живого есть столп и утверждение истины» – сказать: «Царство Бога живого»... Царство Божие представляется в евангельских притчах о семени, растущем тайно, и о сеятеле, а также в известном изречении Спасителя (Лк. 17: 20) – отличным от Церкви, видимого общества с видимою внешнею организацией, с определенным положением во времени и пространстве, с определенными внешними признаками, по которым общество Христовых последователей можно отличить от всяких других человеческих обществ на земле. По учению евангельскому, Церковь была уже создана или приобретена Кровию Христовою на кресте (Деян. 20: 28), и в силе открылась в день Пятидесятницы (Мк. 9: 1), тогда как в молитве Господней Царство Божие представляется еще не пришедшим, о наступлении чего мы должны молиться: «Да приидет Царствие Твое»! Все это явно говорит, что в евангельском учении Царство Божие и Церковь не одно и то же⁶⁴.

Соблазн отождествить Царство Божие с Церковью в виду общих точек соприкосновения, правда, большой: Церковь и Царство Божие « по своему существу даже совпадают, поскольку в первой с особенною полнотою осуществляется общение людей с Богом и между собою во Христе и совершается наше всыновление и духовное рождение». В этом смысле «они синонимы, впрочем, и только». Царство Божие и Церковь не сходятся по объему: Царство Божие по объему шире Церкви, не захватывающей космической стороны, первое всеобъемлющее и вечно, последнее есть союз искупленных Кровиюъ Христа людей, имеющий начало и конец во времени (до 2 – го пришествия Христа). Отличаясь от Царства Божия, Церковь необходима для него, без неё оно невозможно. Как «очаг духовного обновления и духовной жизни», Церковь необходима для самого начала Царства Божия внутри, в сердце человека. Поэтому Царство Божие начинается в Церкви и отсюда идет по окружности. Резюме различения Царства Божия от Церкви таково: 1) Царство Божие духовно, невидимо; 2) Церковь кроме того есть нечто непременно видимое и реальное; 3) Царство Божие состоит только из праведных, а в Церкви есть и грешные; 4) Церковь есть весь невод (Мф. 13: 47), а Царство Божие – только добрый улов⁶⁵.

Но почему о. Профессор так настаивает на различении Царства Божия от Церкви? В отождествлении понятий Царства Божия и Церкви он видит сужение границ Царства Божия и начало ложного аскетизма. Ибо тогда науки, искусства и вся вообще жизнь человека, которая не может быть строго названа религиозно – церковной, поставляется вне Царствия Божия... тогда и язычники, естеством творящие законное (Рим. 2: 14) и потому благоугодные. Нелицеприятному Богу (Деян. 10: 34 – 35), будут вне Царства Божия и не только вне, но именно в царстве диавола, потому что если вне Церкви нет Царства Божия, то вне Церкви, в которой господствует Бог, остается только царство сатаны, мрака, греха. A «если вне Церкви нет Царства Божия и мир есть арена греха и зла, то надо, поэтому, самому бежать от мира, как от заразы. Вот естественный вывод из неправильного понятия о Царстве Божием»⁶⁶! Христианская религия – религия света и небесной радости превращается, таким образом, в религию печали и слез, религию пессимизма.

Но доводы⁶⁷, приводимые о. Светловым против отождествления Царства Божия с Церковью в период земного существования, не отличаются непоколебимостью. В доказательство несообразности отождествления Царства Божия с Церковью о прот. Светлов указывает на невозможность сказать: «Церковь внутри вас». Но в богословско – философских трудах В. С. Соловьева, которому о. Светлов следует в раскрытии вопроса и о Царстве Божием и о Церкви, встречаются такие выражения: «Церковь или Царство Божие не должно оставаться только над нами, быть только предметом нашего почитания и поклонения, она должна быть также и в нас самих»; или: «цель христианской деятельности – исполнение Церкви в людях или наступление Царства Божия на земле, введение божественного элемента Церкви в плоть и кровь Церкви – как собрания верующих»⁶⁸.

Нельзя согласиться с о. проф. Светловым и в том, что в Царстве Божием только праведники, тогда как в Церкви есть еще и грешники. В Евангелии мы не находим ни одного такого места, где бы утверждалось, что в Царстве Божием в его земной форме будут одни праведники. Наоборот, где только в Евангелии говорится о составе Царства Божия, везде утверждается, что до будущего всеобщего суда зло и добро будут там в смешении. Царство Божие в земных условиях есть время борьбы с собою – со своими порочными наклонностями, неправдою и соблазнами мира; и человек может быть не раз остановится на пути совершенствования, может быть даже сделает не раз шаг назад. Путь спасения состоит из падений и восстаний, ибо много мы все согрешаем и нет человека, который бы сказал, что теперь он так тверд на пути Божием, что уже не согрешает (1Ин. 1: 8 – 10). Важно только, чтобы единым настроением, единым стремлением, проникающим жизнь человека, было стремление к Царствию Божию и правде его (Мф. 6: 33). Не потому только, следовательно, добро смешано в Царстве Божием со злом, что есть там недостойные члены, что есть лицемеры «внутри полные хищения и неправды» (Мф. 23: 25), а потому, что и внутри достойнейших, из верующих Царствие Божие не может по временам не затемняться, не искажаться, потому что нет человека, который бы не согрешил; не даром и ветви добрые нуждаются в «отреблении» Виноградаря (Ин. 15: 2). Что же касается нераскаянных грешников, то их нет и в Церкви: они невидимым судом Божиим отсекаются от тела Церкви (Мф. 18: 18). Вот почему апостол, предоставляя Бегу судить о том, кто и насколько достиг святости, называет святыми (Еф.1: 1; 3: 8) тех всех, кто, живя в братском общении с народом святым, тем самым доказывали, что желают стремиться к святости. Требовать же, чтобы в земных, условиях, в Царстве Божием были одни определившиеся праведники, одна пшеница, един добрый улов, это значит совсем не отводить места для Царства Божия на земле. В некоторых местах своего сочинения о. Протоиерей действительно и говорит, что пока еще Царства Божия на земле нет; оно – идеал, задача будущего⁶⁹.

О. проф. Светлов, вообще слишком превозносит Царство Божие в земной период его существования на счет Царства Божия эсхатологического. Признается полная неудовлетворительность настоящего состояния мира и его культуры; вся надежда возлагается на неопределенное будущее, когда настанет высший расцвет всех сил и способностей человека⁷⁰. Здесь уже Царствие Божие представляется в земной его форме не духовным, невидимым, а чем – то вроде идеальной человеческой организации, в которой все силы людей устремлены на добро, где все отношения проникнуты любовию; Церковь в центре этой организации, она изливает небесные благодатные силы и служит стягом, под которым объединяются все. И чем дальше, тем шире и неопределеннее намечаются о проф. Светловым границы для Царства Божия. Царство Божие уже не только праведники составляют, но и все, те, в ком есть отблески добра, истины и красоты; и вообще «где Бог, там и Царство Его» (269 стр.). Отделив Царство Божие в его земном периоде развития от Церкви, о. Светлов затрудняется указать границы этого царства.

Что касается мнения о. Светлова, будто отождествление Царства Божия с Церковью ведет к ложно – аскетическому взгляду на христианство и мир, то это, скорее всего, недоразумение. Церковь и члены её, живя в мире, сами не от мира сего с его эгоизмом, суетой и неправдой (Ин. 15: 19). Но здесь вовсе нет противоположения Церкви, как Божественному учреждению, всего, что вне её, т. е. всего мира, культурной жизни человека и пр., как царства сатаны, зла и мрака. «Мир не есть одно и то же с царством греха и зла, хотя он, несомненно, есть мир греховный, насколько царство зла нашло доступ в него и своим влиянием отравило его»⁷¹. Но он заключает в себе и добро, относительные блага, относительную добродетель, которые имеют свою цену... Потому – то земля и обречена на разрушение, чтобы впоследствии опять быть восстановленной в первобытной гармонии⁷². Вследствие этой двойственности и противоположны изречения св. Писания о мире (1Ин.2: 15; Ин. 4: 4; ср. Ин. 3: 16). Члены Церкви чужды миру постольку, поскольку мир греховен. И это вовсе не требует «бегства из мира», а, наоборот, Церковь и должна преобразовать греховный мир; члены ее должны быть в мире солью земли, светом миру, образцом для подражания (Мф. 5: 13 – 15). Им дана заповедь победить мир, а не бежать от него. Таким, образом, не от смешения Царства Божия и Церкви рождается ложный аскетизм – пессимизм, а от ложного взгляда на мир. Церковь, поэтому, и не чуждается мира и не игнорирует земного благополучия людей, насколько то необходимо в нравственных целях. Она благословляет, всякое научное исследование, лишь бы оно не плодило неверия, всякое искусство, лишь бы оно не развращало. В Церкви не отрицание всего земного человеческого, а «единое истинное устроение всего существующего, такое устроение, в коем, ничто не вредит, другому и ничто не пропадает, это есть отдание всего в волю Божию, она же хочет всему спастися»⁷³.

Думается, что при отождествлении Церкви с земным Царством не потерпят урона и язычники, ибо дело в существе, а не в словах. На самом, деле, если Царство Божие, при взгляде о. Светлова, внутри человека, начинается внутренним, обновлением, идущим исключительно только от Церкви, то можно ли быть в Царстве Божием, не пройдя через Церковь? Но, очевидно, у язычников иное Царство Божие – слабый отблеск того, какое достижимо в Церкви... Но и мы, при своем взгляде, поставляя язычников вне Церкви, не отводим их в царство диавола, не считаем их погибшими, ибо добро, где бы оно ни творилось, не есть зло, и может быть только различным в степени. Само Слово Божие (Деян. 10: 35) свидетельствует, что в каждом народе боящийся Бога и делающий правду (т. е. сообразно с мерой своего знания Божественной воли) приятен Богу. «Конечно, Богу собственно угодны здесь и приятны те видимые для Его ока элементы истинной и внутренней праведности, элементы послушания, самоотречения, милости, веры, которые, так сказать, в скованном состоянии существуют и при недостаточной праведности и которые освобождаются христианством»⁷⁴; – ничто из этих добрых качеств не должно погибнуть бесследно для Царствия Божия. Язычники с таковыми качествами – при дверях Церкви, как по другому воззрению – на перифериях круга Царства Божия, и ждут только призыва в Церковь. Если этот призыв не совершится здесь на земле, он совершится в загробном мире, ибо и там проповедано Евангелие Царствия Божия (1Пет. 4: 6; 3: 19). Многие связаны с Церковью узами, которые нам неведомы. «Мы твердо веруем, что Господь Иисус Христос врачует духовные болезни человечества. И если Церковь есть тело Христово, богочеловеческий организм, то удаляя из себя все непригодное, омертвевшее, это тело неведомыми нам путями, которые Господь открыл от нас во всей силе, привлекает к себе все достойное жизни»⁷⁵.

Где только говорится о Царстве Божием в земной его стадии, нигде не дается оснований различать его и Церковь, как два различных предмета. Отождествление в Евангелии этих предметов признает и сам проф. Светлов; этого не отрицают даже Вейсс и Иссель, признающие в Евангелии только одно учение об эсхатологическом Царствии Божием⁷⁶. Различать Царствие Божие от Церкви (в период земной) можно только в том случае, если понятие Церкви берется не во всей своей полноте, когда, например, под нею разумеют одну иерархию (Мф. 18: 17), или смотрят на нее, как только на собрание (ἐκκλησία) верующих⁷⁷.(Мф. 16: 18; Лк. 12: 32), или когда смотрят на нее, как на благодатное учреждение.

Но «Церковь есть не только возрожденное св. Духом общество верующих, но также и исполненная благодатных таинств скиния Божия на земле, посредством которой Сам Господь обитает в мире и раздает благодатные дары человекам»⁷⁸. Объективная (Божественное учреждение) и субъективная (обществе верующих) стороны христианского спасения возводятся в Церкви к высочайшему, объединяющему их синтезу⁷⁹. И, смотря потому, на какую из этих, двух сторон обращается преимущественное внимание, Церковь и является пред нами одновременно и собирающей и собранной, и рождающей и рожденной, и матерью и дочерью, орудием для Царства Божия и Царством Божиим.

Во всей широте учение о Церкви раскрывается в посланиях ап. Павла. По учению апостола, Церковь есть тело Христово (Еф. 1: 23; 2: 16; 4: 4; 12: 16; 5: 23, 30; Кол. 1: 18, 24 и др.), богочеловеческий организм. Сам Христос Спаситель находится в таком же отношении к организму церковному, в каком стоит глава к телу. Он именно Глава её, а не только Владыка. Церковь родственна Христу, ибо она произошла от Него, как плод из брошенного в землю зерна (Ин. 12: 24), она «от плоти Его и от костей Его» (Еф. 5: 30; ср. Лк. 24: 39; ср. Ин. 15: 4 – 7). Церковь, в которой Он пребывает и посредством которой открывается на земле; в которой Он действует, как Владыка, через которую Он все более и более покоряет Себе мир, – такая Церковь не может быть названа более точным именем по сравнению с тем, каким назвал ее Апостол, – как именно Телом Христовым»⁸⁰.

В организме Церкви, как и всяком живом теле все отдельные части теснейшим образом соединены друг с другом, так что болезни и радости одних переживаются и другими и все вместе связаны с Божественной Главою. Благодаря этой органической связи и может проникать жизненная сила Главы все тело. Здесь, в Теле церковном, человек живет полною жизнию: «в Церкви человек находит самого себя, но себя не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе своего духовного, искреннего единения со своими братьями, со своим Спасителем. Песчинка не получает нового бытия от груды, в которую ее забросил случай, но всякая частица вещества, усвоенная живым телом, делается неотъемлемою частью его организма и сама получает от него новый смысл и новую жизнь: таков человек в Церкви, в теле Христовом, органическое основание которого есть любовь»⁸¹.

Мы святимся святостью Церкви, но Церковь не оскверняется нашими грехами, ибо её святость не от нас, а от Бога через Христа; за изменчивым и волнующимся потоком церковного человечества пребывает и образует саму Церковь Божию вечный и бесконечный источник Божественней благодати, непрерывное действие Св. Духа, дающего человечеству истинную жизнь во Христе и Боге⁸². Потому Церковь свята и непорочна. Церковь, как тело Христово, как богочеловеческий организм, – это столь широкое и всеобъемлющее понятие, что на долю Царства Божия, как чего – то отличного от нее, если так можно выразиться, ничего не остается. Некоторые (Соловьев, Вл.) понимают под Царством Божиим процесс дорастания человеческого элемента в Церкви до Божественного, так что Царство Божие является идеалом Церкви⁸³. Но это значит разрывать жизнь организма от самого организма, что делать, конечно, едва – ли удобно⁸⁴.

Царство Божие и Церковь, несомненно (на земле) совпадают друг с другом. Оба наименования указывают только на две стороны одного и того же предмета: наименование Царства Божия указывает на небесное происхождение, освящающую и возводящую к небесам силу Церкви Христовой; а наименование Церкви указывает на собрание людей, объединенных одною верою, надеждою и любовию, особенно же главенством Христа Спасителя.

Однако могут, и не без основания, указать, что Церковь открылась со дня Пятидесятницы, по вознесении Христа, а Царствие Божие представляется существующим во дни земной жизни Спасителя (Мф.11: 12; Лк. 4: 18 – 20).

Действительно, Царствие Божие открылось во дни земной жизни Спасителя, но тогда же открылась и Церковь. «Царство – Церковь не предносилась только в мысли Иисуса Христа, как проект или факт идеальный», но Он и основал его самым делом, избрав из своих слушателей сначала двенадцать учеников, затем в сотрудничество им еще семьдесят (Лк. 10: 1), а по воскресении около Него мы видим до 500 братий (1Кор. 15: 6)⁸⁵. Эти вот верующие во главе со Спасителем и составили первую Церковь. Устройство этой Церкви, современной земной жизни Христа, отличалось от того её устройства, в каком мы видим ее теперь. В «евангельской» Церкви непосредственные действия Сына Божия заменяли все церковные таинства: непосредственным Своим действием Спаситель изгонял бесов и низводил на людей Духа Святого (Мф. 12: 28), исцелял людей по телу и душе, прощая грехи им (Мф. 9: 2), Своим словом присоединял к Своему словесному стаду новых членов (Мф. 4: 19, 21 – 22). Непосредственное общение со Христом тогда заменяло величайшее таинство Евхаристии.

Но видимое пребывание Сына Божия на земле не могло быть вечным; Он должен был вознестись к Отцу (Ин. 14: 28). Необходимо, поэтому, было положить в основание Церкви «камень» исповедания апостолов, камень их свидетельства о Христе, особенно нужного для тех, кто имел вступить в Церковь, не видев и не слышав Спасителя (Мф. 16: 18 – 19). Устанавливаются таинства – посредства для общения со Христом и освящения Духом Святым, которые должны были теперь заменить непосредственные действия Спасителя, ранее заключавшие в себе всю освящающую и спасающую силу открытого Им Царства. Вот об этой – то Церкви, «назданной на основании апостол и пророк, сущу краеугольну Самому Иисусу Христу (Еф. 2: 20) в Евангелии и говорится, как о событии будущем («создам Церковь Мою»... «дам тебе ключи и т. д.), как «о Царстве Божием в силе», имеющем прийти при жизни современного Иисусу Христу иудейского общества.

В Церкви апостольской Спаситель сообщается с верующими прикровенно, в таинствах. Об этом пришествии Своем в таинствах Церкви апостольской Господь говорил в величественных и торжественных выражениях на суде первосвященника Каиафы: «отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы «Божией» (Лк. 22: 69) и грядущего на облаках небесных» (Мф. 26: 64). «Выражение ἀπάρτι ὄϕεσϑε (с этого времени будете видеть) указывает, на имеющее скоро наступить, но не скоро прекратиться, наблюдение. Враги Христа будут созерцать Его не сидящим одесную Бога или грядущим на облаках небесных в собственном смысле этих выражений. Такого видения недостоин был богоубийственный сонм». Но они увидят земные проявления той силы, какую Христос возымеет через сидение одесную Отца, и будут наблюдать шествие Христа во главе Церкви, освобожденной от рабства диаволу, победоносно распространяющейся во всем мире⁸⁶.

Это шествие Христа, таинственно соединенного с Церковью, изображается, как шествие на облаках небесных ради непререкаемого и славного откровения в нем небесных сверхъестественных сил (ср. Ин. 1: 51).

Но надобно согласиться и с тем положением, что в Откровении есть места, которые рисуют Царство Божие в таких чертах, какие неприложимы вполне к Церкви. Так, Царство Божие рисуется очищенным от всего греховного (Мф. 13: 30, 48) и уже закрытым для всех грешников (пр. о десяти девах, Мф. 25: 10 – 12); изображается обнимающим собою не только род человеческий, но и весь мир, всю тварь (Рим. 8: 19 – 22), изображается не борющимся, но торжествующим. В нем все изображается возвратившимся в прежний, нарушенный было грехом, строй и совершенный порядок. Здесь уже Царствие Божие не равно Церкви. Церковь есть Царство Божие, насколько последнее возможно в земных, временных условиях. Когда же Церковь исполнит свою миссию на земле, когда она сообщит плоды искупления всем, кто способен принять их и введет всех таковых в свой организм, тогда развитие ее заключится. Отношение человечества к Богу будет непосредственное (1Кор. 13: 12; ср. Мф. 5: 8), и потому всякое искупляющее посредство устраняется, как излишнее... «Тогда будет Бог все во всем» (1Кор.15: 28). Бытие Царства – Церкви будет, таким образом, продолжаться до будущего страшного суда; и после него начнется в собственном смысле Царствие Божие, уже не имеющее конца.