Глава 6. Посольство синедриона. Свидетельство Иоанна об Иисусе. Призвание первых учеников. Возвращение в Галилею. Родословная Иисуса.

Слава о новом пророке росла; несметные толпы народа стекались к нему на Иордан креститься, а наиболее ревностные последователи его даже остались при нем в качестве учеников его. Синедрион, то есть верховный совет и суд еврейского народа, находившийся в Иерусалиме, не мог, конечно, смотреть равнодушно на это религиозное движение. Он знал уже от фарисеев и саддукеев, ходивших к Иоанну, что новый пророк не выдает себя за Христа-Мессию, – что, по словам этого пророка, Христос идет за ним и будет крестить Духом Святым. Зная все это, синедрион посылает, однако, к Иоанну священников и левитов с особым поручением. Посланные прежде всего спрашивают Иоанна: кто ты? (Ин. 1, 19).

Но Иоанн, угадывая, с какой целью они пришли, не отвечает прямо на их вопрос, а объявляет, что он – не Христос. По-видимому, посланные очень настойчиво расспрашивали и уговаривали Иоанна потому что он, по словам Евангелиста, сначала объявил им, что он не Христос, затем не отрекся от этих слов; если Евангелист говорит, что он не отрекся от своих слов, то, значит, посланные синедрионом просили его, уговаривали отречься и объявить себя Христом; потом еще раз, вероятно, на новые предложения и уговоры, Иоанн окончательно объявил, что он не Христос⁹. Вероятно, пославшему их синедриону очень хотелось, чтобы Иоанн объявил себя Христом; иначе трудно объяснить ту назойливость, с которой они пристали к Иоанну. По мнению Златоуста (Беседы на Евангелие от Иоанна. 16), члены синедриона хотели ласками расположить Иоанна к тому, чтобы он объявил себя Христом, и затем подчинить его своему влиянию.

Посланные были из фарисеев; они знали пророчество Малахии: Вот, Я пошлю к вам Илию пророка пред наступлением дня Господня, великого и страшного (Мал. 4, 5); и поэтому, когда им не удалось склонить Иоанна объявить себя Христом, то стали допрашивать его: Что же? ты Илия? (Ин. 1, 21).

Пророчество Малахии можно относить к тому великому и страшному дню Господню, который мы называем Страшным Судом или Вторым Пришествием Христа; во всяком случае, нельзя понимать его буквально, нельзя считать, что должен был прийти непременно сам ветхозаветный пророк Илия, а не другой, подобный Илии; в этом нас убеждают и слова ангела, предсказавшего Захарии, что сын его, Иоанн, предыдет пред Господом в духе и силе Илии (Лк. 1, 17).

Но посланные синедриона понимали пророчество Малахии буквально и были уверены, что сам пророк Илия должен явиться перед пришествием Мессии; потому-то они и допрашивали Иоанна: не Илия ли он? Иоанн отвечая: «Нет». – «Так не Пророк ли ты? Не тот ли ты Пророк, о Котором сказал Моисей: Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня, воздвигнет тебе Господь Бог твой, – Его слушайте (Втор. 18, 15)?»

Под Пророком, о котором говорил Моисей, всегда подразумевали Мессию, Избавителя, Христа. Поэтому на вопрос – не Пророк ли ты? – Иоанн ответил: нет. Этим ответом, по мнению Златоуста, Иоанн отрекся не от того, что он пророк, а от того, что он именно тот, предвозвещенный Моисеем, Пророк.

«Так кто же ты? Скажи! Ведь нас послали узнать – кто ты? И мы должны дать ответ пославшим нас; и по какому праву ты крестишь, если ты не Христос, не Илия и не Пророк?»

Отвечая на эти вопросы, Иоанн повторил свой ответ, данный приходившим к нему фарисеям и саддукеям (см. выше, гл. 4, с. 138), но добавил: «Идущий за мною стоит среди вас». Он говорил прежде, что приблизилось Царство Небесное, что Христос идет, что пришествие Его близко, что лопата Его уже в руке Его и что секира у корня дерев лежит; теперь же, после Крещения Иисуса, сошествия на Него Святого Духа и слышанного им голоса с неба, он прямо возвещает, что Христос уже пришел, стоит среди вас... Я недостоин развязать ремень у обуви Его (Ин. 1, 26–27).

Обувь бедных людей того времени состояла из двух дощечек, или пластинок коры, или кожи, которые ремнями привязывались к подошвам; при входе в дом рабы или слуги снимали эту обувь с пришедших и омывали им запыленные от ходьбы ноги. Обязанности развязывания ремней обуви, снимания ее и омывания ног считались самыми унизительными; и вот, Иоанн ставит себя, в сравнении с Христом, в такое же положение, в каком находится последний раб по отношению к своему господину.

Появление Иисуса и указание на него Иоанном как на Христа-Мессию Надо полагать, что это происходило уже после искушения Иисуса. На борьбу с голодом и духом зла шел в пустыню Иисус-Человек; Он вышел из этой борьбы Победителем Своими человеческими силами; и после такой победы к Иоанну на Иордан шел уже Иисус-Мессия, Иисус-Христос, Иисус-Богочеловек. На другой день после допроса Иоанна посланными синедриона Иоанн увидел шедшего к нему Иисуса и, указывая на Него, сказал: Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира (Ин. 1, 29).

Пророк Исайя изобразил страждущего Мессию в виде Агнца, на Которого Господь возложил грехи всех людей (Ис.53:6–7). Поэтому Иоанн, желая указать на Иисуса как на Мессию, называет Его так, как называл Его в своем пророческом вдохновении величайший из пророков.

Иоанн свидетельствует при этом, что шедший в то время к нему Иисус есть Тот Самый, о Котором он уже возвестил народу, фарисеям и саддукеям, – Тот, Который стал впереди его, потому что был прежде. Этими словами – был прежде – Иоанн как бы повторяет пророчество Михея об исхождении из Вифлеема Владыки, Которого происхождение из начала, от дней вечных¹⁰ (Мих. 5, 2).

Я не знал Его (Ин. 1, 31), – говорит Иоанн.

Известно, что Мать Иисуса, Пресвятая Дева Мария, была родственницей матери Иоанна, Елисаветы. Поэтому, дабы устранить всякое подозрение, что Иоанн свидетельствует об Иисусе по родству и что свидетельство его, вследствие этого, может быть не без пристрастным, Иоанн говорит: Я не знал Его.

Эти слова Иоанна можно понимать двояко: или он вовсе не знал Иисуса, никогда не видел Его раньше появления Его на Иордане, или же он знал Иисуса как частного человека, но не знал, что Он Мессия-Христос. Какому из этих толкований следует отдать преимущество – неизвестно, так как Евангелисты ничего не говорят об отношениях Иисуса к Иоанну до встречи их на Иордане. Иисус жил в Назарете, а Иоанн – в пустыне Иорданской, местности, довольно отдаленной от Назарета; Евангелист Лука повествует, что Иоанн был в пустынях до дня явления своего Израилю (Лк. 1, 80), то есть прямо из пустыни вышел на проповедь; поэтому весьма правдоподобно, что Иисус и Иоанн не знали друг друга. С другой стороны, из прочитанных уже нами повествований Евангелистов нам известно, что до появления Иисуса на Иордане никто кроме Его Матери, не знал, что Он – Мессия. Не знал, конечно, этого и Иоанн, если бы даже и имел какие-либо сношения с Иисусом.

По словам Иоанна, Бог, пославший его крестить, внушил ему: На Кого увидишь Духа сходящего и прибывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом Святым (Ин. 1, 33). Иоанн увидел Духа, сходящего с неба на Иисуса и пребывающего на Нем. По этому признаку он узнал в Иисусе Мессию и засвидетельствовал, что Иисус есть Сын Божий.

Иоанн два раза сказал: Я не знал Его (Ин. 1, 31, 33). Весьма вероятно, что такое повторение свидетельства было вызвано вопросами и сомнениями посланных от синедриона священников. Но присутствовали ли эти посланцы при торжественном свидетельстве Иоанна об Иисусе как о Мессии? Прямого ответа на этот вопрос в Евангелии Иоанна не имеется. Но так как этот Евангелист начинает свое Евангелие повествованием об Иисусе как Безначальном Слове, Сыне Божием, и тут же приводит свидетельство Иоанна Крестителя перед присланными к нему из Иерусалима священниками и левитами, то не подлежит сомнению, что, хотя допрос Иоанна и начался вопросом – кто ты? – но под словами: и вот свидетельство Иоанна (Ин. 1, 19) – Евангелист подразумевает, конечно, свидетельство Предтечи не о себе, а об Иисусе. Свидетельство это лишь началось в первый день прихода посланных от синедриона и окончилось во второй день, когда на Иордан явился Сам Христос, а так как оно предназначалось не для народа, а исключительно для посланных от синедриона, то несомненно, что они должны были слышать не только начало, но и конец свидетельства. К тому же, по содержанию свидетельства Иоанна, в разговоре с ним об Иисусе могли участвовать только лица, сведущие в Писании, каковыми и были присланные священники из фарисеев.

Посланные, исполнив поручение, вернулись в Иерусалим и, конечно, доложили синедриону обо всем виденном и слышанном ими. Таким образом, теперь уже первосвященники, священники, старейшины, книжники, фарисеи... словом, все руководители еврейского народа знали, что Христос-Мессия уже пришел, – знали и все-таки не уверовали в Него. Они ревниво оберегали свою власть над народом и ненавидели всякого, кто угрожал им потерей этой власти; вот почему они не приняли Иоаннова крещения и не признали его за пророка; вот почему они отвергли и Иисуса Христа.

Евангелист Иоанн дополняет свое повествование о свидетельстве Предтечи указанием, что это происходило в Вифаваре, при Иордане, где крестил Иоанн. Вифавара, как утверждает Ориген, было селение на восточном берегу Иордана, почти прямо против Иерихона.

На другой день после торжественного свидетельства Иоанна об Иисусе Христе стоял Иоанн по обыкновению на берегу Иордана и два ученика его находились при нем. Увидев опять идущего Иисуса, Иоанн указал на него этим двум ученикам и повторил сказанное накануне изречение: Вот Агнец Божий! Указывая на Иисуса как на Мессию, Иоанн подал им мысль, которую можно было бы выразить в следующих словах: «Вы ожидали пришествия Мессии; вы потому и пришли ко мне и сделались моими учениками, что я возвещал скорое Его пришествие; так вот Он! Он уже пришел; ожидания ваши сбылись; теперь вам незачем оставаться здесь; идите за Ним!»

Услышав это, оба ученика пошли за Иисусом. Не смея заговорить с Ним, они шли за Ним молча, желая как бы проследить, куда Он идет; поэтому на вопрос Иисуса – что вам надобно? – робко говорят: «Учитель! Мы желаем знать, где Ты живешь» (Ин. 1, 38). Получив разрешение следовать за Ним, они пошли за Иисусом не в Назарет, где Он имел постоянное жительство, а в место Его временного пребывания, каковым, по всей вероятности, был один из множества шалашей, устроенных на берегах Иордана для помещения приходивших к Иоанну, и пробыли у Него день тот; когда же уходили от Него, было около десятого часа (Ин. 1, 39). Евреи начинали счет часов дня с восхода солнца или с шести часов утра, следовательно, десятый час соответствует нашему четвертому пополудни; но Евангелист Иоанн писал свое Евангелие не для евреев, и потому, живя в Ефесе, среди греков и римлян, считал часы по способу римскому, такому же, как и наш. Поэтому, надо полагать, что два ученика Крестителя пробыли у Иисуса до десятого часа вечера; и это предположение вполне правдоподобно уже потому, что более согласуется с предыдущими словами Евангелиста: и пробыли у Него день тот, то есть весь день, а не часть дня, не до четвертого часа по полудню (десятого по еврейскому счету).

Кто были эти ученики? Одного из них Евангелист называет Андреем, а про другого умалчивает. Андрей первый находит брата своего и обращает его к Иисусу, то есть первый из учеников Иоанна проповедует о пришедшем Мессии, и потому называется Первозванным. Но кто же другой ученик?

Евангелист Иоанн, повествуя о себе, ни разу не назвал себя по имени, а называл себя просто учеником или же учеником, которого любил Иисус (Ин. 13, 23; 18, 15; 19, 26; 20, 2; 21, 20); другие же Евангелисты, говоря о тех же событиях, называют Иоанном того Апостола, которого Евангелист Иоанн избегает называть по имени. Поэтому умолчание и в данном случае Евангелиста Иоанна об имени другого ученика дает нам полное основание считать, что этим учеником был сам Иоанн, ставший потом Апостолом и Евангелистом. Такое заключение подтверждается еще и следующими соображениями: первые три Евангелиста ничего не сообщили о посольстве от синедриона, о свидетельстве Иоанна перед священниками об Иисусе и о призвании Иисусом первых учеников; четвертый же Евангелист, Иоанн, дополнявший своим Евангелием упущенное первыми Евангелистами, повествует об этих событиях и, конечно, не с чужих слов, так как говорит о них так обстоятельно и подробно, как мог говорить только бывший очевидцем.

Андрей первый находит брата своего Симона; следовательно, из двух учеников Крестителя, последовавших за Иисусом, Андрей был первым, нашедшим брата, первым из нашедших. Это слово – первый – дает основание полагать, что другой ученик, не названный по имени, был вторым, нашедшим брата своего; если бы это было не так, то слово первый было бы излишним, неосновательно употребленным, чего, однако, нельзя допускать при толковании Евангелия Иоанна. Поэтому можно допустить предположение, что и другой ученик, Иоанн, нашел брата своего, Иакова, и привел его, как и Андрей, к Иисусу, и что этот ученик из скромности мог в своем Евангелии обойти молчанием это событие.

Иисус, взглянув на Симона, дал ему другое, многознаменательное имя: Кифа или Петр. Кифа – слово сирохалдейское, а Петр – греческое; и то и другое в переводе на русский язык означают – Камень. Впоследствии Иисус Христос объяснил, почему Он так назвал Симона; Он сказал ему: ты – Петр (то есть камень), и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее (Мф. 16, 18).

На другой день Иисус собирался идти, или уже пошел, в Галилею; с Ним были ученики Его: Андрей, Иоанн, Петр и, быть может, Иаков. Встречает Иисус знакомого Андрею и Петру Филиппа, жившего в одном с ними городе, Вифсаиде, и говорит ему: иди за Мною. Филипп тотчас же пошел за Ним.

Был ли Филипп на Иордане у Иоанна, слышал ли свидетельство его об Иисусе Христе, – неизвестно; можно предполагать, что был и слышал свидетельство Иоанна, потому что, ожидая, подобно всем евреям, Мессию в блеске земного величия, пошел беспрекословно за Иисусом, бедным Человеком, совсем не похожим по внешнему виду на того покорителя Израилю всех народов земли, о котором в своем ослеплении мечтали евреи того времени. В этом предположении укрепляет нас друг Филиппа, Нафанаил, не слышавший свидетельства Иоанна об Иисусе и потому не поверивший сразу, что Иисус из Назарета может быть Мессией.

Как бы то ни было, Филипп, пошедший за Иисусом, после беседы с Ним окончательно уверовал в Него и, встретив Нафанаила, с восторгом сообщил ему, что Иисус, сын Иосифов, из Назарета, есть Тот, о Котором писали Моисей и пророки. Называя Иисуса сыном Иосифа из Назарета, Филипп, конечно, не знал, что Иисус родился в Вифлееме и не был сыном Иосифа; говоря так, он повторял общепринятое тогда мнение о происхождении Иисуса.

Нафанаил принадлежал к разряду тех людей, которые стараются предварительно убедиться в истинности того, во что им предлагают верить. Зная же, что жители Назарета не пользуются хорошей славой, он усомнился в истинности слов Филиппа и сказал: из Назарета может ли быть что доброе? (Ин. 1, 46).

Филипп не стал спорить с ним, а предоставил ему самому убедиться в том, что Иисус из Назарета есть действительно обещанный Мессия. Пойди и посмотри, – сказал ему Филипп.

Эта встреча с Нафанаилом произошла, вероятно, на пути в Галилею, во время остановки Иисуса с учениками для отдыха. Филипп встретил Нафанаила, очевидно, не тогда, когда находился при Иисусе и других учениках Его, а когда отлучился от них, и притом на такое расстояние, с которого встретившийся Филипп и Нафанаил не могли видеть Иисуса, а Иисус их. Перед этой встречей Нафанаил сидел под смоковницей и, вероятно, совершал дневную молитву (Кришму), чтение которой под смоковницей было освящено обычаем и впоследствии даже одобрено Талмудом.

Когда Нафанаил подходил к Иисусу и услышал слова – вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства (Ин. 1, 47), – то был поражен: Иисус никогда не видел его, а говорит о нем, как о знакомом. В изумлении он спрашивает: почему Ты знаешь меня? (Ин. 1, 48).

Иисус не отвечает ему прямо на этот вопрос, но своим ответом (прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя) не оставляет в нем ни малейшего сомнения в Своем всеведении. Видя перед собой Всеведущего Иисуса, Нафанаил преклоняется пред Ним и говорит: Равви! Ты – Сын Божий, Ты – Царь Израилев (Ин. 1, 49).

Нафанаил изумился всеведению Учителя, но Иисус говорит ему: Увидишь больше сего (Ин. 1, 50); обращаясь же к нему и остальным ученикам Своим, добавляет: отныне, то есть когда вы стали Моими учениками, будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому (Ин. 1, 51).

Сыном Человеческим Иисус Христос назвал Самого себя; так Он будет называть Себя во все время Своего мессианского служения.

Евреи называли ожидаемого ими Мессию Сыном Давидовым; и Иисуса Христа в некоторых случаях так называли те, которые признавали Его за Мессию. Но Сам Иисус никогда не называя Себя так. Он даже разъяснил книжникам и фарисеям, что Христа (Мессию) нельзя так называть, потому что сам Давид по вдохновению называет Его Господом (Мф. 22, 41–45; Мк. 12, 35–37; Лк. 20, 40–44).

Но почему же Иисус называя Себя Сыном Человеческим? И что означает это название?

Христос пришел спасти не одних только евреев, а всех людей, все человечество. Назначение его было быть Посредником между Богом и человечеством, то есть открыть всем людям волю Божию и научить их исполнять ее, быть им примером для подражания, примирить Бога с падшим родом человеческим, освободить людей от порабощения греху, от этого ужасного плена, то есть выкупить их из этого плена, своей жизнью и страданиями искупить их. Но для того, чтобы исполнить такое назначение, Посредник должен был принадлежать в равной мере как Богу, так и человечеству. Он должен был быть не только Богом, но и Человеком, то есть Богочеловеком. А так как таким именно Посредником и был Господь наш Иисус Христос, то Он называл Себя Сыном Божиим и Сыном Человеческим. Сыном Божиим Он называл Себя довольно редко, только тогда, когда надлежало открыть евреям Свое Божественное происхождение; Сыном же Человеческим Он называл Себя постоянно, во всех Своих поучениях и в разговорах с учениками; называя Себя так, Он этим хотел сказать, что Он – Представитель пред Богом всего человечества, а не одного только народа израильского, что Он – Сын Человечества.

Говоря ученикам Своим, что они будут видеть ангелов¹¹, восходящих и нисходящих к Нему, Сыну Человеческому, Иисус Христос тем самым дал понять им, что Он больше, чем Царь Израилев, что Он Царь ангелов, Царь Вселенной.

После встречи с Нафанаилом Иисус продолжил путь в Галилею в сопровождении шести учеников, и когда прибыл туда, то молва о Нем разнеслась по всей окрестной стране. Молву эту распространили не только новые ученики Иисуса, но, конечно, и другие галилеяне, ходившие к Иоанну исповедать грехи и креститься. В то время вся Палестина была взволнована проповедью Иоанна Крестителя; все шли к нему и все слышали от него, что Царство Небесное приблизилось, что идет за ним Мессия-Христос, Который будет крестить Духом Святым; все возвращались по домам в полной уверенности, что Христос идет, что, пожалуй, уже пришел; и вдруг разносится молва, что Креститель Иоанн указал на Иисуса, сына Иосифа, из Назарета, как на Мессию-Христа, и что Иисус имеет уже учеников, уверовавших в Него как в Сына Божия! Молва эта, конечно, должна была волновать всех сильнее, чем проповедь Иоанна о покаянии; до сих пор было время надежд, теперь же наступило лучшее время, время исполнения тысячелетних ожиданий.

Продолжая повествование о событиях, совершившихся после обращения Нафанаила, Евангелист Иоанн говорит: На третий день был брак в Кане (Ин. 2, 1). Это выражение Евангелиста надо понимать в том смысле, что брак в Кане был на третий день после встречи Иисуса с Нафанаилом. Встреча эта произошла не в Вифаваре, где Филипп последовал за Иисусом, а на пути Иисуса из Вифавары в Галилею, но в каком именно месте этого пути – неизвестно; во всяком случае, до Назарета или Каны оставалось такое расстояние, которое Иисус с учениками мог пройти в два дня, чтобы на третий уже день быть в Кане. Пришел ли Иисус прямо в Кану или же заходил в Назарет – неизвестно. Из слов же Евангелиста – и Матерь Иисуса была там – можно заключить, что Пресвятая Дева прибыла в Кану ранее Иисуса и учеников Его. Вероятно, семья, в которой происходили брачные празднества, была хорошо знакома с Богоматерью, а может быть, была и родственной Ей.

Кана, небольшой городок, лежавший к северу от Назарета в 2–3 часах ходьбы, был родиной новообращенного Нафанаила, что видно из 2-го стиха 21-й главы Евангелия Иоанна. Назывался этот городок Каной Галилейской в отличие от другой Каны, находившейся недалеко от приморского города Тира.

Был также зван Иисус и ученики Его на брак (Ин. 2, 2); но как Он был зван? Как обыкновенный человек, как знакомый, или же как объявленный Иоанном Избавитель, Мессия-Христос? Об этом Евангелист умалчивает; но из дальнейшего повествования можно заключить, что находившимся на брачном пире еще не было известно торжественное свидетельство Иоанна об Иисусе перед посланными к Нему от синедриона; и потому надо полагать, что Иисус был приглашен как обыкновенный Человек, как знакомый, и что ученики Его, как пришедшие с Ним, были приглашены лишь по обычаю гостеприимства.

Семья, праздновавшая свадьбу, была из небогатых, так как не имела запаса вина на случай продления празднества и приглашения новых гостей. Заметив это, Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них (Ин. 2, 3).

Но что хотела Богоматерь сказать этими словами? Некоторые полагают, что, говоря так, Она давала понять Своему Сыну и ученикам Его, что пора оставить хозяев, уйти от них, так как у них нет вина, а обнаружение этого недостатка может причинить им неприятность. Но такое толкование не согласуется ни с ответом Иисуса (что Мне и Тебе, Жено? еще не пришел час Мой), ни с дальнейшими словами Его Матери, обращенными к слугам (что скажет Он вам, то сделайте). Весь этот разговор доказывает, что, говоря – вина нет у них, – Пресвятая Дева надеялась, что Ее божественный Сын выведет бедных хозяев из затруднительного положения.

Но почему Она рассчитывала на чудотворную силу Его, когда Он до сих пор не совершил ни одного чуда и жил как обыкновенный Человек, чуждый лишь греха? Из слов благовествовавшего Ей ангела Она знала о назначении Своего Сына; Она знала, что зачатие и рождение Его были сверхъестественны и что вся жизнь Его была под особой охраной Бога. Сохраняя все это в сердце Своем (Лк. 2, 19), и не открывая никому этой тайны, Она не сомневалась, однако, что настанет время, когда Сын Ее выступит как Мессия-Христос, и потому всецело предалась воле Божией и спокойно ждала наступления этого времени. Но вот дошел до Нее слух, что новый Пророк Иоанн провозгласил скорое пришествие Избавителя, что он отказывался крестить Ее Сына, считая себя недостойным даже развязать ремень обуви Его, и затем свидетельствовал всенародно, что при Крещении Его видел сходящего на Него Духа Святого и слышал голос с неба – Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение (Мф. 3, 17). Прислушиваясь к этим слухам, Богоматерь поняла, что давно ожидаемое время уже наступило; пришедшие же теперь с Иисусом ученики Его, Андрей и Иоанн, могли успеть сообщить Ей, что новый Пророк на Иордане прямо указал посланным от синедриона на их Учителя как на Мессию-Христа. Первая после таких событий встреча с Сыном, чувство умиления пред Ним, радость, что давно ожидаемое время уже наступило, бедность хозяев брачного пира и искреннее соболезнование их горю – все это побудило Пресвятую Деву обратиться к Сыну Своему с нескрываемой уверенностью, что Он поможет бедным людям, что Он свершит чудо.

Что Мне и Тебе, Жено? еще не пришел час Мой, – так отвечал Иисус Своей Матери.

Некоторые толкователи усматривают в этом ответе упрек Иисуса Матери за вмешательство Ее не в Свое дело и желание показать Ей, что отныне Он для Нее Мессия-Христос, Бог, а не Тот, Который пребывал до сих пор в повиновении у Нее. Но в слове Жено, обращенном к Матери, нельзя подозревать и намека на то, что Богоматерь отныне должна считать Его Господом Своим, а не Сыном. Слово жено употреблялось у евреев и других народов востока даже и тогда, когда обращались к матери, и считалось вполне почтительным. Нам известно, что точно так же назвал Иисус Свою Мать, когда в страшных муках на кресте поручал Ее попечению Своего любимого ученика: Жено! се, сын Твой! (Ин. 19, 26), когда проявил к Ней особенную заботливость, особенную любовь.

Что Мне и Тебе, Жено? еще не пришел час Мой. Иоанн Златоуст так объясняет эти слова: «Меня еще не знают присутствующие; они не знают и того, что не доставало вина. Дай им сперва почувствовать это. Да об этом и не от Тебя Мне надлежало бы слышать. Ты Моя Матерь: и потому Ты самое чудо делаешь подозрительным. А надлежало бы самим нуждающимся обратиться ко Мне с просьбой, не потому, чтобы Я в этом нуждался, но чтобы они с большим доверием приняли этот случай» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Иоанна. 22).

Приступив уже к исполнению воли Пославшего Его, Иисус Христос не мог сказать, что вообще еще не пришел час Его деятельности, и если сказал в ответе Матери Своей, что еще не пришел час Его, то этим хотел только дать понять Ей, что не следует торопиться, – что время проявления Его Божественной власти в этом доме, на этом празднестве, еще не наступило, хотя и может скоро наступить.

В этом ответе Сама Пресвятая Дева слышала не упрек, не отказ в просьбе, иначе Она не сказала бы служителям: что скажет Он вам, то сделайте.

Было же тут шесть каменных водоносов, стоявших по обычаю очищения Иудейского (Ин. 2, 6). По закону, евреи должны были в некоторых случаях совершать омовения или очищения; случаи эти были умножены обычаями и учением фарисеев. Поэтому в домах евреев всегда имелись особые, довольно вместительные, сосуды для воды омовения.

Толкуя совершенное Христом чудо, Иоанн Златоуст говорит: «Евангелист не без цели заметил по очищению иудейскому, а для того, чтобы кто-либо из неверующих не подозревал, что в сосудах были остатки вина, и поэтому, когда была влита и смешана с ними вода, то составилось некоторое, самое слабое, вино. Поэтому Евангелист и говорит: по очищению иудейскому, показывая тем, что в сосудах тех никогда не хранилось вино. Но почему Он не сотворил чуда прежде, чем сосуды были наполнены водой, что было бы гораздо удивительнее? Ибо иное дело изменить готовое вещество только в качестве, иное – произвести самое вещество из ничего. Конечно, это удивительнее, но для многих показалось бы не столь вероятным. Потому-то Христос нередко добровольно уменьшает величие чудес, чтобы только удобнее они могли быть приемлемы. А почему, скажем, Он не Сам произвел воду и потом обратил ее в вино, а приказал влить ее слугам? Опять по той причине и для того, чтобы сами черпавшие воду были свидетелями чуда и чтобы оно нисколько не показалось призраком. Если бы кто-либо стал бесстыдно отвергать это, то слуги могли бы сказать: мы сами черпали воду. Затем, как скоро слуги наполнили сосуды водой, Он говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли (Ин. 2, 8). Опять и здесь некоторые смеются, говоря: «Там было собрание людей пьяных; вкус у ценителей вина уже был испорчен; и они неспособны были понимать, ни судить о том, что тут делалось; таким образом, они не могли распознать, вино ли то было или вода. А что они были пьяны, это высказал сам распорядитель». Правда, это очень смешно. Но Евангелист уничтожает и такое подозрение. Он говорит, что не гости высказывали свое мнение о случившемся, но распорядитель, который был трезв и еще не пил ничего. Ведь вы знаете, что те, которым поручается распоряжение на таких пиршествах, более всех бывают трезвы, потому что имеют только одно дело – все распорядить чинно и в порядке. Поэтому для засвидетельствования чуда Христос и употребил распорядителя. Он не сказал: наливайте вино возлежащим» а сказал: «Несите к распорядителю». Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином... зовет жениха (Ин. 2, 9). Почему же он не пригласил слуг? Таким образом открыл бы и чудо. Причина та, что если бы оно в то время было обнаружено, то рассказу слуг не поверили бы, но подумали бы, может быть, что они не в своем уме, так как приписывают это дело Тому, Которого тогда многие считали человеком обыкновенным. Сами слуги, конечно, знали это дело хорошо по собственному опыту и не могли не поверить своим рукам; но уверить в том других не имели возможности. Поэтому и Сам Христос не всем открыл случившееся, а только тому, кто лучше других мог понять это, предоставляя точнейшее познание о чуде будущему времени по совершении других чудес, и это должно было сделаться достоверным. Ибо, что Он претворил воду в вино, на это Он имел свидетелями слуг; а что это вино было хорошее, на то свидетели – распорядитель пира и жених» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Иоанна. 22).

Если распорядитель пира и употребил выражение – а когда напьются, – то из этого нельзя еще заключать, что участники пира были пьяны: он говорил только о существовавшем обычае не приберегать хорошее вино к концу пира, а подавать его в начале. К тому же евреи отличались умеренностью в употреблении вина, и напиваться допьяна считалось у них непристойным; вино пили большей частью с водой; семья, праздновавшая свадьбу, была бедна и не располагала избытком вина; да и Иисус Христос не принял бы участия в таком празднестве, где были или могли быть пьяные.

Евангелист говорит, что чудом в Кане Иисус положил начало чудесам, поэтому совершенное в Кане чудо было первым в ряду чудес; следовательно, ранее сего Иисус не проявлял Своей божественной силы перед людьми.

Совершенное теперь чудо, если и осталось пока не замеченным участниками пира, распорядителем и женихом, то не могло быть незамеченным учениками Иисуса, сосредоточившими все свое внимание лишь на Нем и на Его действиях; в этом убеждает нас Евангелист, сказавший: и уверовали в Него ученики Его.

С возвращения Иисуса в Галилею начинается Его мессианское служение.

В пятнадцатый год правления Тиверия Кесаря, то есть в 779 году от основания Рима, выступил Иоанн Креститель на проповедь. Когда он обошел всю окрестную страну Иорданскую с проповедью о покаянии, когда затем он стал крестить в Иордане и слава о нем распространилась настолько, что толпы народа шли к нему исповедать свои грехи и креститься, когда, наконец, прошли перед ним искушавшие его фарисеи и саддукеи, – тогда только пришел к Иоанну Иисус. Следовательно, между призванием Иоанна на проповедь и Крещением Иисуса прошло довольно много времени. Из дальнейших повествований Евангелиста Иоанна видно, что после Крещения, сорокадневного поста и искушения Иисуса, после свидетельства о Нем Иоанна перед посланными от синедриона, Он пошел в Галилею, совершил чудо в Кане, пробыл несколько дней в Капернауме и пошел в Иерусалим на пасху. На все эти события потребовалось около двух с половиной месяцев; поэтому Крещение Иисуса совершилось, вероятно, в начале января 779 года от основания Рима (римляне начинали год с марта). Если Он родился в 748 году, то Ему во время Крещения был уже 31 год, а если Он родился в 749 году (разногласие во мнениях исследователей касается только этих двух лет), то ко дню Крещения Ему было 30 лет. Евангелист Лука не дает точных сведений о летах Иисуса, а говорит, что Он был лет тридцати (Лк. 3, 23), то есть около тридцати.

Евангелист Лука приводит родословную Иисуса от Адама, а Евангелист Матфей – от Авраама; обе родословные совершенно одинаковы от Авраама до Давида, а от Давида (см. на с. 181) – различны вообще, но сходятся в лице Салафииля и Зоровавеля.

Это сходство различных родословных объясняют еврейским законом, по которому брат или ближайший родственник умершего бездетным обязан был взять его вдову и от нее продолжать род умершего; рожденные от такого брака дети считались законными детьми умершего и имели, в сущности, двух отцов: одного – по закону, а другого – по естественному происхождению.

Сравнивая между собой обе родословные, мы видим, что помещенный как в одну, так и в другую родословную Салафииль показан: у Матфея – сыном Иехонии, а у Луки – сыном Нирия. Одним из показанных Евангелистами отцов Салафииля был отец по закону, а другой – по природе. Из книги пророка Иеремии (Иер. 22, 30) известно, что Иехония, отведенный в плен вавилонский, был бездетным; следовательно, по смерти его родственник его Нирий восстановил ему род.

Такое объяснение сходства различных родословных дано писателем II века Юлием Африканским на основании сведений, сообщенных ему остававшимися еще тогда в живых родственниками Пресвятой Девы. «Так ли оно было, или иначе, – говорит Юлий Африканский, – но достоверно, что нелегко было бы приискать объяснение родословных более удовлетворительное, нежели то, которое они мне сообщили» (Евсевий. История Церкви. 1, 7).

Однако, это объяснение некоторого сходства совершенно различных родословных не отвечает нам на главнейший вопрос: почему эти родословные так различны? Попытаемся ответить на него.

Когда Евангелист Лука писал свое Евангелие, то, несомненно, должен был иметь под руками Евангелие Матфея. В этом убеждают нас не только факты написания Матфеем своего Евангелия значительно ранее написания Евангелия Лукой, а также близкое знакомство Луки со всеми Апостолами, но еще и вступительные слова самого Луки, которыми он начинает свое Евангелие: Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях... то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил... (Лк. 1, 1–3). А если это так и было, если Лука имел Евангелие Матфея и, следовательно, знал родословную Иосифа, приведенную Матфеем в первой главе его Евангелия, и если он привел в своем Евангелии родословную, которая, начиная от Давида, совсем не та, какую записал Матфей, то в этом надо усматривать не простую случайность или желание исправить сказание Матфея, а иную цель.

Несомненно, что оба Евангелиста хотели приводимыми ими родословными доказать, что Иисус происходил из царского рода Давида, ибо Мессия должен был быть потомком Давида и даже назывался Сыном Давидовым. Этой цели они и достигли, поставив в родословных имя Давида. Но средства к достижению этой цели у них различны.

Евангелист Матфей, приводя родословную Иосифа, доказав, что Иосиф, муж Марии, был потомком царя Давида. Этим он и ограничился, так как не сомневался в том, что, по установившемуся обычаю, жена Иосифа должна была быть из того же колена и рода, то есть из рода Давида. Для современных Матфею евреев это было так понятно, что не требовало никаких пояснений. Следовательно, по мнению Матфея, было вполне достаточно доказать, что Иосиф был потомком Давида, так как это доказывало и происхождение Марии, а следовательно, и рожденного Ею Иисуса, от Давида.

Лука же, писавший не для евреев, по-видимому, взглянул на дело иначе. К чему было приводить родословную Иосифа, если Евангелие утверждает, что Иисус не был сыном Иосифа, а родился от Девы Марии и Духа Святого? Не лучше ли привести родословную Самой Марии и тем доказать происхождение Ее и рожденного Ею Иисуса от царя Давида? Ведь это будет несравненно убедительнее, чем основанное на еврейском обычае предположение о непременном происхождении Марии из того же рода, к которому принадлежал Иосиф. Так, вероятно, думал Евангелист Лука, когда приступал к описанию происхождения Иисуса Христа. Он зная, что все современники Иисуса, в особенности же жители Назарета, считали Иисуса сыном Иосифа и что Сама Богоматерь однажды назвала Иосифа отцом Иисуса (см. Лк. 2, 48); он узнав о сверхъестественном рождении Иисуса не иначе, как от Самой Марии, Которая до Воскресения Своего Сына никому не доверяла тайну Его рождения; поэтому он, то есть Евангелист Лука, должен был в родословной Иисуса и Его Матери оговориться, что Иисус не был сыном Иосифа, но что Его только считали таковым, думали, что Он сын Иосифов (Лк. 3, 23). Так он и поступил. Поступая же так, он не имел никакого основания приводить родословную Иосифа, постороннего Иисусу человека. Если бы он хотел привести родословную Иосифа, то должен был бы повторить или переписать ту, какую записал у себя Евангелист Матфей; а так как он привел иную родословную, и так как, кроме родословной по женской линии, он никакой другой и не мог привести, то следует признать, что Евангелист Лука доказывал происхождение Иисуса от Давида кровным родством Пресвятой Девы Марии с Давидом. Но почему же он не говорит, что Иисус был Сын Марии, Илиев и т. д.? Да потому, что у древних (евреев, греков) дети именовались по отцу, а не по матери, подобно тому, как и мы называем друг друга по имени и по отчеству. Ведь и Евангелист Матфей, начиная изложение родословной Иосифа, не говорит, что Сарра, жена Авраама, родила Исаака, а Ревекка, жена Исаака, родила Иакова; он говорил: «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова...» Поэтому и Лука, предлагая родословную Иисуса через Матерь Его, Марию, не упоминает Ее имени, а, сделав оговорку об Иосифе, называет Иисуса Сыном Илия, Матфата и т. д.

Таким образом, при этом толковании мы должны признать, что Пресвятая Мария была дочерью Илия; между тем предание называет ее дочерью Иоакима. На первый взгляд это может показаться странным; но если мы примем во внимание, что евреи имели по два имени (например, Евангелист Матфей назывался Левием, Апостол Леввей назывался Фаддеем) и что Талмуд называет Марию, мать Иисуса, дочерью Илия, то увидим, что нет ничего странного в том, что Иоакима, отца Марии, называли еще Илием.

Помимо этих соображений, имеются еще грамматические доказательства того, что, упомянув об Иосифе с известной оговоркой, Евангелист Лука не считал его необходимым членом приводимой им родословной. Дело в том, что в словах – как думали, Сын Иосифов – перед именем Иосиф в подлиннике не достает члена т о й. Между тем, член этот стоит перед всеми прочими именами. Стоит он также перед каждым именем и в родословной Евангелиста Матфея. А это доказывает, что Лука не считал имени Иосифа необходимым членом родословной и что точный смысл настоящего стиха будет такой: и был Иисус Сын, как полагают, Иосиф, на самом же деле Илиев. Вот почему Евангелист Лука имя Илия, как первое звено в родословной цепи, отмечает членом.

Нельзя не обратить еще внимание на то, что Евангелист Лука довел родословную до Адама и Бога и окончил ее словами: Адамов, Божий (Лк. 3, 38). Положим, все люди – потомки Адама, созданного Богом, все называют Бога своим Отцом, но однако никто не дерзает говорить, что он происходит от Бога. Поэтому, если бы Евангелист Лука действительно приводил бы родословную Иосифа и говорил бы в ней только о его происхождении, то, конечно, не назвал бы его, то есть Иосифа, Божиим; а так как он называет Божиим именно Того, чью родословную приводит, то следует признать, что он говорит не об обыкновенном человеке, не об Иосифе, а о Том, Который Один мог называться Божиим или Сыном Божиим, то есть об Иисусе Христе.

На это мы ответим: Иоанн не мог сказать неправду. Это был человек стойкий, неспособный колебаться в ту или иную сторону. Это – не трость, ветром колеблемая. Это служитель правды, и любовь свою к ней он запечатлел своей смертью. Если бы он согласился не обличать Ирода Антипу в противозаконной связи с женой живого брата, то за одно только молчание его царь осыпал бы его золотом с ног до головы! Но он не остановился в своих обличениях даже перед угрозой казни и от правды не отступил. Зная это, надо безусловно доверять показанию такого свидетеля и не требовать никаких доказательств правдивости его.

Говоря посланным от синедриона, что он не знал Иисуса, Иоанн тут же объяснил им, почему он в Иисусе узнал Мессию, Сына Божия. Пославший меня крестить в воде сказал мне: на Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом... И я видел и засвидетельствовал, что Сей есть Сын Божий (Ин. 1, 33–34).

Поэтому, если Иоанн, не знавший Иисуса, не хотел допустить Его к Крещению, признав себя недостойным крестить Его, то надо полагать, что Божественность Иисуса открыл Иоанну и в этот момент никто иной, как Тот же Дух Святой, Который во время самого Крещения дал ему возможность узнать, что крестящийся Иисус есть Сын Божий.