Добрачные отношения. Гражданский брак. Аборты. Сборник статей

Дорогие читатели!

С особой духовной радостью Издательский Дом

«Святая Гора» предлагает вашему благочестивому вниманию русский перевод книги видного греческого пастыря и богослова архимандрита Епифания Феодропулоса (1930–1986) «Добрачные отношения. Гражданский брак. Аборты».

Книга представляет собой сборник богословских и церковно- публицистических статей. Незадолго до кончины отца Епифания, в 1986 году, в Афинах вышло в свет первое греческое издание настоящей книги, в которую автор включил свои работы, написанные с 1976 по 1986 год и объединенные общей тематикой.

Сборник состоит из трех частей. Первая часть посвящена отношению Православной Церкви к плотским отношениям вне брака, то есть к блуду и прелюбодеянию. Поводом для написания первой статьи послужило мнение известного греческого богослова-модерниста и его последователей о допустимости плотских связей между мужчиной и женщиной до благословения Церковью их брачного союза.

Основываясь на глубоком знании Священного Писания ,святоотеческой Традиции и Канонического Права, отец Епифаний подвергает неправое мнение строгой богословской критике. Автор убедительно доказывает, что Церковь всегда относилась к блуду как к одному из тягчайших преступлений против христианской нравственности, а также то, что эта позиция Церкви остается однозначной и неизменной во все времена. Достойна особого читательского внимания статья «Безбрачие и девство», в которой автор делает замечательный этимологический анализ слова "блуд» и анализирует новозаветное учение о грехах против целомудрия.

Вторая часть посвящена проблеме так называемого гражданского брака, дискуссия о котором развернулась в греческих церковно- общественных кругах в начале 80-х годов XX века в связи с решением греческого правительства о признании за гражданским браком юридической силы (ранее в Греции юридически признавался лишь брак церковный). Официальное отношение Элладской Православной Церкви было выражено в ее синодальном решении от 20 января 1982 года, согласно которому «заключающие гражданский брак православные сами ставят себя вне Церкви, так как сознательно и публично отклоняют одно из основных предписаний веры». Размышления отца Епифания на эту тему можно назвать богословским комментарием к официальному решению греческих ве иерархов. На наш взгляд, оценки отца Епифания будут весьма интересны и полезны и для русского читателя. Несмотря на то, что в Русской и Элладской Церквах проблема гражданского брака имеет неодинаковый исторический контекст, ее богословская и церковно-каноническая суть остается единой. Для современной Русской Православной Церкви этот вопрос встает особенно остро в связи с участившимися в последние годы модернистскими попытками "ревизии « православного богословия брака и супружеских отношений.

В последней части сборника идет речь об абортах – величайшем преступлении современного человечества. Ежедневное равнодушное соучастие в отвратительном злодеянии, его нравственно и исторически беспрецедентные масштабы, отсутствие покаяния превратили наше некогда Святое Отечество в страшную страну миллионов убийц и самоубийц. Излишне и говорить о том, что по существующим духовным законам нас неминуемо ждет гнев Божий и национальная гибель, избежать которых мы сможем лишь покаянием и сознательной жизнью по заповедям Божиим. Именно к покаянию – через признание греха грехом – приводит читателя знакомство с материалами третьей части настоящей книги. Глубокая вера в истинность учения Православной Церкви и сыновняя преданность традиции святоотеческого богословия придают личному богословскому опыту отца Епифания Феодоропулоса "категорический характер достоверности. ¹Подлинность этого богословия, его святоотеческая вескость, его живой евангельский дух становятся особенно заметными на фоне множества модернистских фальсификаций и бездушных схоластических подделок оторванного от Святоотеческого Предания богословия последних десятилетий. Опыт отца Епифания убедительно свидетельствует о том, что и в наше время дар подлинного богословия дается тем, кто смиренно идет по пути возвращения к чистым истокам Православного Предания – Живой Воде Духа Святого, тихо и радостно текущей в вечную жизнь.

В дальнейшем, с помощью Божией, мы намерены предложить вашему вниманию и другие книги из богословского наследия архимандрита Епифания Феодоропулоса.

Надеемся, что молитвами Подательницы чистоты и целомудрия, Пресвятой Владычицы Приснодевы Богородицы, настоящий сборник станет поддержкой юным душам, мужественно борющимся на суровом поприще хранения девства, укрепит христианские семьи, а тем, кто по зависти исконного врага и человекоубийцы поскользнулся и пал, поможет подняться из грязи греха и прийти к истинному покаянию. Аминь.

С братским уважением и любовью Издательский Дом «Святая Гора».

30 мая 2004 года, День Святой Троицы Пятидесятница.

Светлой памяти святой женщины нашего времени, новой Фивы, Тавифы, Олимпиады, моей тети по отцу Александры Феодоропулу (1904 – 1983) смиренное приношение глубокой и неизменной благодарности «Вручаю же вам Фиву сестру нашу, сущу служительницу церкве яже в Кегхреех: да приймете ю о Господе достойне святым и споспешствуйте ей, о нейже аще от вас потребует вещи: ибо сия заступница многим бысть, и самому мне».

Послание святого апостола Павла к римлянам (16, 1–2)

«Во Иоппии же бе некая ученица, именем Тавйфа... сия бяше исполнена благих дел и милостынь, яже творяше». Деяния святых апостолов. (9, 36)

"Аз бо вем твоих помыслов благородство, вем благоговейныя души твоея крепость, вем разумения множество, любомудрия силу».

Святитель Иоанн Златоуст. Послание второе к Олимпиаде

Господин редактор!

Говорят, что известный философствующий богослов, профессор одного высшего учебного заведения, побывавший на днях на Кипре, утверждал в публичном выступлении следующее: «Брак не является таинством в том смысле, что если мы вступаем в сексуальную связь за пять минут до брака, то это – грех, а если мы делаем то же через пять минут после заключения брачного союза – то все в порядке. Это же достойные смеха пустяки/"

Выражение «достойные смеха пустяки» он с пренебрежением повторил три раза! И затем добавил:

«Брак – это таинство не в том смысле, что он узаконивает отношения двух людей, а в том, что через него два человека принимаются в церковную общину как супруги».

Так как подобные взгляды смутили многих, я убедительно прошу газету «Ортодоксов типов» более подробно осветить эту проблему.

С любовью о Господе

преподаватель богословского факультета N,

о. Кипр.

Прим, газеты «Ортодоксов типов»: Это письмо мы показали архимандриту Епифанию Феодоропулосу и попросили его принять на себя труд написать ответ нашему читателю. Он прислал нам публикуемый ниже ответ, который все ставит на свои места и за который мы приносим ему благодарность.

Господин редактор!

По вашей просьбе я даю нижеследующий ответ, но прошу иметь в виду, что не несу ответственности за достоверность содержания пришедшего Вам письма кипрского богослова. Я пишу то, что пишу, исходя из того, что в письме точно переданы слова, которые были произнесены.

1. Если, как было публично заявлено, «брак – это таинство не в том смысле, что он узаконивает отношения двух людей, а в том, что через него два человека принимаются в церковную общину как супруги» (!!!), тогда – ни много ни мало – у нас нет Таинства Брака! В этом случае мы имеем дело лишь с церковным обрядом, каким, например, является хиротесия пресвитера в эконома или такое относительно новое явление в жизни Церкви, как возведение епископа на новую кафедру, то есть его интронизация в кафедральном храме новой епархии. Зачем вообще нужно Таинство, то есть передача особой Благодати Святого Духа, если единственная цель в том, чтобы два человека были приняты в церковную общину «как супруги»? Для этого было бы достаточно простой бюрократической формальности (например, записи в метрической книге прихода) или, на худой конец, какого-нибудь простого церковного обряда. Но ведь брак совершается через особое моление о ниспослании Духа Святого! Если, как было сказано выше, новый епископ, отец и глава церковной общины, принимается ею не через Таинство, а просто через обряд, то как можно требовать совершения Таинства для того, чтобы ею же (общиной) были приняты «как супруги» два простых верующих человека? Не будет ли это и в самом деле «достойным смеха»? (Необходимо подчеркнуть, что епископ может быть рукоположен не в той епархии, куда его назначают, а в другой, как это бывает и в случае перевода архиереев на другую кафедру или выбора и назначения на кафедру находящихся на покое или титулярных епископов.)

2. Если «брак – это таинство не в том смысле, что он узаконивает отношения двух людей, а в том, что через него два человека принимаются в церковную общину как супруги», то для супругов он не является необходимым. Они уже члены церковной общины как отдельные личности, и какая необходимость в том, чтобы они были приняты в общину вместе и как супруги? Я не говорю, что было бы плохо, если бы произошло и это. Это хорошо, но не необходимо. Что же из этого следует? Просто-напросто «супругам» дается возможность решать, будут ли они официально представлены церковной общине как отдельные лица или как единая супружеская чета... Таким образом, совершение Таинства Брака становится делом добровольным и для самих «супругов»!

3. Если «брак – это таинство не в том смысле, что он узаконивает отношения двух людей, а в том, что через него два человека принимаются в церковную общину как супруги», то нет совершенно никакой причины для того, чтобы он предшествовал по времени совместной жизни и сожительству супружеской четы, а не был бы заключен на три, пять или десять лет позже. В последнем случае было бы даже два преимущества: во-первых, в случае развода не было бы потери времени и дорогостоящей и болезненной процедуры получения разрешения на развод; а во-вторых, вместо того, чтобы быть официально принятыми в церковную общину как «супружеская чета», они были бы приняты уже как "семья», что было бы еще впечатлительнее и торжественнее... Представьте себе венчание, во время которого супружеская чета при пении «Исайе, ликуй...» ходит вокруг аналоя вместе со своими тремя, четырьмя или даже восемью детьми, одетыми в белые одежды и несущими свечи! Какое прекрасное зрелище! Так зачем же нам спешить с заключением брака? Однако время оставить все эти действительно «достойные смеха пустяки» и посмотреть на вещи более серьезно или, вернее, более церковно и богословски.

4. Итак, природа, сила и достоинство Таинств нашей Церкви и заключаются именно в том, что они прелагают одно в другое, изменяют состояние, преображают события, делают греховное святым, запрещенное – благословенным, земное возносят до Небесного. Действительно, плотская близость мужчины и женщины «за пять минут до» брака – это грех, а «пять минут после» – уже нет. «За пять минут до» благословения иерея на святом престоле находятся лишь обычные хлеб и вино, а «через пять минут (читай – одну секунду) после » – уже сами обоженные Тело и Кровь нашего Господа! «За пять минут до» Крещения оглашенного его приобщение божественной Евхаристии является великим грехом, а «через пять минут после » это приобщение – уже необходимое и святое дело. «За пять минут до» рукоположения во епископа нареченный – еще пресвитер, и не может совершать рукоположение священника, а «через пять минут после», во время Божественной литургии, на которой совершается его собственное рукоположение, он уже сам рукополагает пресвитера и диакона. Но почему мы говорим только о божественнейшем и вышеестественном, то есть о Таинствах нашей Церкви? Неужели подобные явления не имеют места в наших человеческих делах? «За пять минут до» подписания договора нотариусом и договаривающимися сторонами и приложения печати нотариуса перед нами – простая бумажка, а «через пять минут после » – официальный документ, влекущий за собой непререкаемые правовые последствия (полномочия и обязательства), иногда весьма далеко идущие. «За пять минут до» приложения подписи завещание ничем не отличается от оберточной бумаги, а «через пять минут после» этот документ обладает силой, определяет судьбу многомиллионного состояния. «За пять минут до» присяги Президент Республики – простой политик, не имеющий никаких особых полномочий, «через пять минут после» он может увольнять правительство и распускать парламент...

5. А что получится, если мужчина и женщина, имея право на безгрешные плотские отношения до брака, из-за возникших разногласий так и не вступили в него (часто люди расстаются даже после помолвки,когда уже разосланы приглашения на свадьбу)? Очевидно, что и он, и она будут искать себе нового «супруга». Если же и в новом «супружестве » повторятся названные обстоятельства (плотские отношения, разногласия, расставание до брака), неужели они дадут обет пожизненного «вдовства»? Без сомнения, нет. Оба снова будут искать нового спутника жизни. Если эта неудача повторится и в третий раз, что весьма вероятно, они снова начнут поиски очередного «супруга»... Но чем, в сущности, эта ситуация отличается от так называемой «свободной любви»? Можем ли мы говорить здесь о супружестве во Христе« или перед нами чистой воды культ плоти или, если угодно, употребим оксюморон «бесплатная проституция »? ²

6. Православная Церковь официально и авторитетно изложила свое мнение по данному вопросу. Она четко и в категоричной форме утверждает, что плотские отношения двух людей «за пять минут до» брака – это не просто грех, но грех великий. Настолько великий, что он становится препятствием для посвящения в духовный сан! (Известно, что грехи, называемые малыми, не являются препятствием для посвящения в духовный сан: иначе никто бы не смог стать священником.) Одобренное Пято-Шестым³ Вселенским Собором 69-е правило Василия Великого гласит: «Чтец, если прежде брака смесится с своею обручницею, по отлучении на один год от служения приимется во чтеца, но да пребудет без производства в высшие степени», то есть чтец, который после помолвки, но до брака имел плотские сношения с обрученной с ним невестой, в наказание отстранялся на год от своих церковных обязанностей, оставался в чине чтеца, но уже не мог быть посвящен в более высокий сан (то есть стать диаконом или священником)! Этому учит и это законополагает Церковь, водимая Духом Святым. И мы осмеливаемся называть «пустяками» Ее богодухновенные повеления?!

Разве мы не понимаем, что таким образом мы не только подвергаемся опасности стать «достойными смеха», противопоставляя наши собственные «чрево- духновенные» воззрения Ее богодухновенному опыту (в конце концов, то, что мы оказались бы «достойными смеха», не было бы большим злом), но подвергаемся опасности оказаться богоборцами!

С великим уважением

и любовью о Господе Иисусе. ЮРТОДОКСОС ТИПОС»,

08.02.1985,

Подстрекательство к человекоубийству или ещё раз о смеха пустяках

Господин редактор!

В Вашей газете от 8 февраля сего года было опубликовано мое письмо, критикующее мнение одного профессора богословия о том, что мужчина и женщина могут иметь плотские отношения и до брака, не впадая при этом в грех. Вышеуказанное письмо должно было состоять из семи разделов- замечаний вместо шести. Но так как один из этих разделов был бы слишком развернутым и как следствие – непропорциональным по отношению к другим, то я посчитал целесообразным изложить его отдельно и опубликовать в виде самостоятельного текста. Этот текст я посылаю в настоящем письме. Излишне говорить, что мнение о допустимости добрачной связи высказывается не только богословом, о котором сообщает ваш читатель с Кипра (если только его письмо верно отражает факты), но и многими другими, богословами и не богословами. Я прошу их всех уделить немного внимания изложенному ниже.

«Тяжела юность, ибо она удобоколеблема, легко вводима в заблуждение, удобопоползновенна и нуждается в крепчайшей узде; она есть некий огнь... легко и скоро разгорающийся»,– говорит святой Иоанн Златоуст (РG 49, со1. 21⁴). Сказанное святителем касается не только внецерковной, но и церковной молодежи. И у нее, то есть у верующей, живущей во Христе молодежи, те же свойства, и в особенности склонность легко оступаться. Однако страх Божий (или, если хотите, любовь к Богу) – это сильный сдерживающий фактор, и, в большей или меньшей степени, он удерживает ее, хотя и не всегда, от тяжких падений. В частности, что касается плотских грехов, то верующие юноши, зная, что добрачные связи – грех, подвизаются и на этом поприще, и им, с Божией помощью, удается (хотя, конечно, не всем) чистыми вступить в брак и заслуженно принять «венцы »... В журнале «Трис иерархе» некоторое время назад (майский номер 1973 г.) было напечатано одно очень характерное письмо верующей девушки. Позволим себе опубликовать его еще раз, поскольку оно четко отражает позицию всех верующих молодых людей по этому важному вопросу.

Журналист газеты «Неа» господин Д. Псафас опубликовал статью, рассказывающую об одной девушке, которая хочет сохранить чистоту до брака, но недоумевает, как можно это осуществить, так как все юноши, с которыми она в разное время встречалась, со второго свидания ищут «полноценных отношений ». Одна читательница нашей газеты прислала нам копию своего письма господину Псафасу на данную тему. Это письмо мы и публикуем ниже.

«Глубокоуважаемый господин Псафас!

Я прочитала Вашу публикацию от 31 числа прошлого месяца (марта) под названием -"Чистота». С большой радостью я узнала о принципах девушки, написавшей Вам письмо, в котором она говорит, что хочет сохранить чистоту до брака. Но ее ошибка в том, что она ищет дружбы с юношами, и к тому же, очевидно, с юношами современных взглядов... Я напишу Вам о моем собственном опыте. Возможно, он будет интересен и для этой девушки.

Мне 26 лет. Я окончила университет. Я рано лишилась отца и очень нуждалась. Но с Божией помощью я осталась в лоне Церкви, одержала победу в войне с нравственными опасностями юности. Компании с юношами я не водила. Моим окружением были несколько подруг, разделявших мои взгляды. Заботу о своем замужестве я с полным доверием возложила на Отеческий Промысл Божий... И ответ пришел очень быстро. Один юноша, старше меня на три года, друг моего брата (мой брат разделяет мои убеждения), выпускник Политехнического института, сделал мне предложение. Мы обручились. Из-за объективных трудностей со времени помолвки и до венчания прошло более года. Но с помощью Божией и Таинств Церкви оба мы сохранили чистоту и чистыми вступили в брак. Конечно, нам обоим пришлось пережить сильное борение, но именно это борение возвысило каждого из нас в глазах другого, в собственных глазах. Мы уже два года состоим в браке. У нас чудесный ребенок, мы ждем второго, и потом, как Бог даст... Мы не занимаемся «планированием семьи». (Сегодня в этой семье уже шестеро детей. – Е.Ф.) С мужем мы живем в полном согласии. Нас связывает, конечно, глубокая человеческая любовь и сильная привязанность друг к другу, но прежде всего нас связывает Христос и Его Церковь, сознательными членами Которой мы стараемся быть. Так наш союз стал очень крепким. У нас не бывает разногласий.

Что же касается наших «развлечений», то я не знаю, возвращаются ли другие супружеские пары домой так радостно, так мирно, с такой переполненной душой после какой-нибудь ночной вечеринки, как мы после, например, вечерни в загородной часовне, куда ходим с нашими друзьями, молодыми семейными парами, которые живут так же, как мы. И наша жизнь течет тихо и мирно – в Благодати и Любви Божией. Мой муж и я стараемся стать лучше и твердо верим, что будем жить вместе не только в этой, но и в будущей жизни – в бесконечном Царстве Бога нашего. Выдумки и фантазии? Для других – возможно. Для нас – живая реальность.

Живущие со Христом и с Его Церковью уже в сей жизни предвкушают блаженство Его Небесного Царствия.

Прошу Вас не указывать моего имени. Но, если Вам позвонит эта девушка, дайте ей мой телефон.

С величайшим уважением и глубоким почтением,

так как я гожусь Вам в дочери, К. Л.»

Так подвизаются на этом поприще верующие молодые люди. Если же мы убедим их, что добрачные связи не являются грехом, тогда они, конечно, оставят этот подвиг, который к тому же очень суров и болезнен. Но что тогда произойдет? А то же, что происходит сегодня со всеми молодыми людьми, вступающими в добрачные связи. Известно, что они, за редким исключением, при вступлении в эту связь стараются избежать «нежелательных последствий ». В то же время известно, что, несмотря на все меры предохранения, в одном проценте случаев эти связи кончаются зачатием, так как совершенно и на сто процентов надежного противозачаточного средства нет! Что происходит в этом случае? Как решить эту проблему? Опыт повседневной жизни говорит, что у юноши и девушки в подобном случае есть три решения. Первое: преодолевая или устраняя все препятствия и трудности, они спешат вступить брак, чтобы ребенок родился, хотя и «преждевременно» – через семь, или пять, или три месяца после свадьбы, но уже не как внебрачный, а в подготовленном семейном «гнездышке ». Второе: когда препятствия к браку оказываются непреодолимыми (например, отказ юноши от бракосочетания – либо потому, что он еще не признает эту девушку как свою будущую супругу, либо потому, что он боится противодействия своих родителей, либо потому, что он «еще не стал на ноги », либо..., либо..., либо...), а беременная женщина не может согласиться с убийством ребенка, тогда рождается внебрачный ребенок. Эта ситуация имеет множество вариантов. Иногда молодой человек сбегает, оставляя девушку на произвол судьбы, и тогда дело может дойти до возбуждения судебных исков; иногда он остается с ней и женится позже и тогда признает и внебрачного ребенка (или внебрачных детей). В случае, если ее оставляют, девушка иногда скрывается тем или иным способом (например, переезжая туда, где ее не знают) и, когда ребенок рождается, либо его подбрасывает, либо передает на воспитание третьим лицам; иногда же полностью принимает на себя ответственность за свой поступок и становится матерью-одиночкой и т.д. и т.п. Третье решение, к сожалению, «наиболее простое» и потому наиболее частое: аборт – то есть заклание невинного создания!.. Опыт духовников в этом отношении крайне прискорбный: процент женщин, которые вступали в добрачную связь, пусть даже только со своим будущим супругом, и не прибегали к аборту, ничтожен. Подавляющее же большинство этих женщин прибегали к аборту и, как правило, не одному... (Не будем забывать, что в исповедальню приходят не только сознательно верующие.)

Итак, то, что случается сегодня с безразличными к религии (ведь сознательно неверующих достаточно мало) или с «теплохладными» по отношению к вере юношами и девушками, завтра неизбежно произойдет и с сознательно верующими – учитывая слабость и изменчивость человеческой природы, особенно в юношеские годы... Какая-то их часть, когда обнаружится беременность, поспешит заключить брак, другие родят внебрачного ребенка (одного или больше...), третья же часть (малая? большая? – Бог весть!), поддавшись панике из-за проблем, которые связаны с преждевременным и непредвиденным (то есть добрачным) появлением ребенка – а эти проблемы дьявол представляет огромными и непреодолимыми, – отметет все колебания и сомнения и прибегнет к аборту...

И кто же будет подстрекателем к такому преступлению? Несомненно, те, которые умалили достоинство и исказили смысл Таинства Брака», те, которые внушили этим юношам, что добрачные связи – это не грех, и тем самым развязали мешки Эола⁵. Велика и тяжка ответственность этих людей! В Судный День с них спросится не только за плотской грех совращенных верующих юношей и девушек, вступающих в добрачные связи, но и за кровь невинных созданий, которую те обязательно прольют, в большем или меньшем количестве случаев. Братья! «Станем добре! Станем со страхом!» Не будем играть с тем, с чем играть нельзя. Не будем поднимать на святыню скверную руку. Не будем шутить с серьезными вещами. Не будем бросать «горящие спички» в лесу, особенно в жару и при сильном ветре. Не будем подпитывать горючими веществами уже горящий огонь...

Мы сказали: «Юность есть некий огнь, легко и скоро разгорающийся»...

С любовью о Господе...

ОРТОДОКСОС ТИПОС»,

22.02.1985

«В последних дни настанут времена люта. Будут бо человецы самолюбцы... невоздержницы... сластолюбцы паче нежели боголюбцы»

2Тим. 3, 1–4

Две мои предыдущие публикации о добрачных отношениях (номера «Ортодоксос типос» от 8 и 22 февраля сего года) получили неожиданное продолжение. Я был «завален» сообщениями о том, что многие преподаватели богословия (и не только в гимназиях и лицеях, но и в университетах) проповедуют чрезвычайно «удобную» и «умную» теорию: блудом является только удовлетворение плотской потребности за деньги; там же, где присутствует «любовь», где присутствует «соприкосновение душ», нет блуда. Следовательно, плотская близость в отношениях влюбленных молодых людей, являющаяся просто «полнотой их любви», это не блуд и совсем не грех. Евангелие запрещает только проституцию (и прелюбодеяние). Но оно не запрещает «полноту любви» двух людей...

Признаюсь, что, если бы люди, в высшей степени достойные доверия, рассказавшие мне об этом, не слышали этого собственными ушами, я бы никогда не поверил, что преподаватели богословия действительно учат таким вещам. Что же я могу на это сказать? Такое впечатление, что в последнее время в лоне Православной Церкви появилась какая-то разновидность николаитства⁶, а вернее, возродилось появившееся в Нидерландах в Средневековье движение, известное под названием «Братья и сестры свободного духа», которое проповедовало, что «все совершающееся в любви и из любви не имеет ничего нечистого»!..

И не будем удивляться! В наши дни благочестие часто называется «ханжеством» (само собой разумеется, что с настоящим ханжеством не может согласиться ни один православный; одно дело – благочестие, и другое – ханжество), нравственность именуют «морализаторством» и преданность Священным Канонам клеймят как «законнычество». Что удивительного в том, что это зло, это переименование дошло и до обесцвечивания», а вернее сказать, до «приукрашивания» плотских грехов? Итак, ожили николаиты и карпократиане!.⁷. Сохрани Господи, чтобы не ожили и древние ворвориане, ужасные и немыслимые неприличия которых, совершавшиеся с призыванием имени Господа (!), подробно описывает святой Епифаний Кипрский в своем труде «Против ересей» (РG 41, со1. 336 sq.).

Поскольку упомянутые лица попросили (я бы сказал – принудили) меня написать что-нибудь для разъяснения и просвещения благорасположенных читателей, я пишу нижеследующие строки.

Никто не спорит с тем, что слово блуд (πορνεία) в предельно буквальном смысле означает удовлетворение плотских похотей за деньги. Само это слово – производное от глагола πέρνημι (περνάω), который значит «перевожу что-либо за море для продажи», «выношу на продажу» и, говоря короче, просто «продаю ». То, что древние греки использовали глагол πέρνημι для образования слова «проституция», было естественно, так как у них такой «деятельностью» занимались, как правило, женщины, купленные за деньги, то есть рабыни. (Св. Анастасий Синаит в своем «Наставнике» выводит это слово из «πῦρ» («огонь») и «νέος» («юный») или «πηρῶ» («портить») и «νοῦς» («ум»), «ибо они воспламеняют юность или совращают, то есть ослепляют, ум», но в данном случае видно, что святой говорит аллегорически.) Однако известно и то, что любое слово, помимо своего основного значения, имеет другое или, вернее сказать, другие значения – второстепенные или переносные. (Весьма часто случается и так, что главное значение исчезает и слово остается только в своем переносном значении.) Я мог бы привести множество убедительных примеров в защиту этого тезиса, но, так как объем статьи не позволяет этого сделать (к тому же я пишу не лингвистическое исследование), ограничусь только двумя очень выразительными: 1) слово νηστεία («пост») происходит от отрицательной частицы νή и глагола ἐσθίω («питаться ») и, следовательно, буквально означает отказ от всякой пищи, полное неядение. Это, и только это – главное значение слова νηστεία. Но это слово имеет и другое значение: второстепенное и переносное. Так, наши церковные тексты говорят о «посте (νηστεία) Великой Четыредесятницы», подразумевая под этим не голодание или полное неядение в течение сорока дней, но отказ от определенной пищи. Но, когда мы говорим о «трехдневном посте (νηστεία)», подразумевается полный отказ от пищи и пития⁸.

Таким образом, данное слово употребляется в обоих своих значениях: главном и второстепенном (или переносном); 2) слово εὐνοῦχος («евнух») происходит от слова εὐνή («ложе») и глагола ἔχω («иметь») и буквально означает «имеющий ложе», «охраняющий, сторожащий ложе», то есть «прислужник в гареме ». Это, и только это, есть главное значение данного слова. Но, когда еще в древности, особенно в Азии, в качестве прислужников гарема стали использоваться, по понятным соображениям, оскопленные мужчины (скопцом называется тот, кто перенес отсечение детородных органов), это слово стало означать не прислужника гарема, стража «ложа» или женской половины в доме, но – скопца. То есть первоначальное значение исчезло, а переносное и второстепенное стало первым и главным. Поэтому производный от этого слова глагол «εὐνουχίζω» буквально означает «делаю кого-либо скопцом», а не «делаю кого-либо стражем гарема».

Так и слово блуд (πορνεία), помимо упомянутого своего главного значения, с незапамятных времен приобрело и значение просто плотской связи между двумя лицами противоположного пола. Таким образом, согласно этому значению слова, не требовалось, чтобы эта плотская связь осуществлялась за деньги. Сама по себе связь между двумя лицами противоположного пола, обычно – но не обязательно – не состоящими в браке, называлась блудом. Мы сказали «не обязательно не состоящими в браке», так как иногда это слово означало и плотскую связь между людьми, имеющими семьи, включая в себя, таким образом, и значение слова «прелюбодеяние». Выходит из указанных рамок развитие еще одного значения этого слова, в котором оно очень часто встречается в Священном Писании. Мы имеем в виду отступление от Истинного Бога и обращение в идолопоклонство. Рассмотрим это слово только в контексте плотских отношений.

В первую очередь, давайте обратимся к весьма ценному для нашей темы 4-му правилу святого Григория Нисского. Примечательно, что это правило, подтвержденное Пято-Шестым Вселенским Собором, официально и авторитетно отражает мнение Церкви.

Итак, правило гласит: «Грехи, бывающие от вожделения и сладострастия, разделяются следующим образом: один называется прелюбодеянием, а другой – блудом. Некоторым же тончайшим исследователям заблагорассудилось и грех блуда считать прелюбодеянием, поскольку один есть законный союз жены с мужем и мужа с женою. Итак, все незаконное является уже противозаконным, и вземлющий несобственное, очевидно, вземлет чужое. Ибо человеку дана от Бога одна помощница, и над женою поставлена одна глава. Итак, если кто-то стяжал себе, по выражению божественного Павла, свой собственный сосуд (1Сол. 4, 4), тому закон естественный позволяет праведное употребление оного. Но если кто-то устремится к находящемуся за пределами его собственного, таковой, без сомнения, вторгнется в пределы чужого. Для всякого чужое есть все не являющееся его собственностью, независимо от того, известен ему владелец или нет. Посему строже исследовавшим сей предмет блуд представлялся недалеко отстоящим от греха прелюбодеяния, ибо и Божественное Писание говорит: «Не мног буди к чуждей» (Притч. 5, 20). Но поскольку к немощнейшим отцы явили некое снисхождение, то положено в сем грехе общее различие таковое: блудом называется удовлетворение кем-либо похоти, соделанное без обиды другому, а прелюбодеянием – навет и несправедливость по отношению к чужому». И ниже: «Поскольку же у осквернившихся блудодеянием не сопряжена с сим грехом какая-то обида, то сугубое время покаяния определено тем, кои осквернили себя прелюбодеянием... Ибо грех таковых, как я сказал, становится сугубым: один состоит в беззаконном сладострастии, а другой – в несправедливости по отношению к чужому».

Как мы видим, по учению Церкви, «един есть законный союз жены с мужем и мужа с женой». Все, что совершается вне «законного союза», то есть вне Таинства Брака, определяется как блуд или супружеская неверность, без уточнения, совершается ли это «за деньги» или «по любви». Единственное различие между блудом и прелюбодеянием – наличие или отсутствие брачных уз: «...блудом называется__ удовлетворение кем-либо похоти без обиды другому (так как мужчина или женщина не состоят в браке, то нет супруга или супруги, которым была бы нанесена обида этим деянием), а прелюбодеянием – навет и несправедливость по отношению к чужому (то есть по отношению к супругу или супруге)». Таким образом, в первом случае, то есть в случае блуда, мы имеем, согласно правилу, простой грех, а именно только «беззаконное сладострастие»; во втором же случае, в случае прелюбодеяния, перед нами грех двойной: как «беззаконное сладострастие», так и »несправедливость по отношению к чужому«, по отношению к обманутым супругу или супруге. Но в обоих случаях присутствует »беззаконное сладострастие «, так как оно лежит вне «закона», то есть вне законного брака. Таким образом, в данном случае блудом называется не только связь за деньги, а просто «удовлетворение кем-либо похоти... без обиды другому», совершается ли оно за деньги или.. «по любви».

О том же говорится и в 25-м правиле Василия Великого, также утвержденном Пято-Шестым Вселенским Собором и потому официально и авторитетно выражающем позицию Церкви: «Имеющий жену, растлённую им самим, подлежит епитимье за растление, но ему будет позволено иметь ее женой». Святой Никодим Святогорец толкует это место так: «Если кто-то растлит женщину... и после растления возьмет ее в жены, то за растление получает епитимью (то есть наказывается в воспитательных целях) за то, что растлил ее до брака, но ему позволяется иметь ее всегда как жену». То есть он не только наказывается за свою добрачную связь с будущей супругой, но и его брак с ней принимается по снисхождению, ради терпимости («но ему будет позволено иметь ее женой»), и нет оснований для расторжения этого брака, как это происходит в других случаях. И, как мы недавно отмечали, Священные Каноны рассматривают плотскую связь даже со своей обручницей как препятствие для возведения в священный сан, то есть как тяжелейший грех (69-е правило Василия Великого)! Вот что, братья мои, весьма четко и категорично устанавливает и вот чему учит Церковь в отношении добрачных связей. Неужели мы решили Ее... исправить? Но «исправление» какого-либо учения Церкви есть уже не только преступление против нравственности, не просто восстание против канонов. Это нечто большее – это ересъ\ Когда в каком бы то ни было вопросе ты намеренно и осознанно ставишь себя выше авторитета Церкви, то становишься еретиком!

Но давайте посмотрим, можно ли найти в Новом Завете какое-либо подтверждение приведенным выше неониколаитским воззрениям, а именно утверждению, что Евангелие порицает только плотские связи ради денег. Мы убедимся, что и в Новом Завете блуд есть связь вне брака, – неважно, какая это связь: ради денег или... «по любви». Спросим у думающих иначе, как они понимают слова Господа «...всяк отпущаяй жену свою, разве словесе любодейнаго (πορνείας), творит ю прелюбодействовати» (Мф. 5, 32). Очевидно, что здесь это слово означает прелюбодеяние (мы говорили, что оно иногда употребляется в общем и неконкретном значении), но для нас важно то, что словом блуд обозначается незаконная плотская связь независимо от того: какая это связь, ради денег или нет. В противном случае, то есть если слово блуд означает обязательно и исключительно связь ради денег и не может относиться к связи «по любви», мы придем к выводам поистине ужасным: Господь разрешает расторжение брака из-за нарушения супружеской верности, но при одном непременном условии, чтобы неверная супруга взяла деньги сосвоего «возлюбленного». Если бы она не взяла денег, если бы она сделала то, что сделала, «по любви », то здесь не было бы блуда. И значит, ясное определение Господа не выполняется, и расторжение брака исключается. Иными словами, обесчещенный супруг должен продолжать жить в браке со своей женой-прелюбодейкой, терпя и ее саму, и ее измены, так как движущим началом они имеют не деньги, а только... «любовь»!!! Ведь там, где деньги не занимают центральное место, нет никакого блуда! А там, где нет блуда, не разрешается, по словам Господа, и развод! Вы согласны, братья? А ведь к этому прямым и надежным путем ведут ваши теории, гласящие, что блуд (πορνεία) означает исключительно связь ради денег...

Спросим также: как толкуют преподающие такие теории слова святого апостола Павла из Первого послания к коринфянам? Вот что пишет божественный апостол: «Отнюд слышится в вас блужение (πορνεία), и таково блужение, яковоже ни во языцех именуется, яко некоему имети жену отчую» (1Кор. 5, 1). Человек, которого обличает апостол, не посещает дома терпимости – он просто сожительствует со своей мачехой. И очевидно, это – связь «по любви», а не ради денег! Но для Павла эта беззаконная связь была блудом! Какое еще нужно доказательство того, что блудом называется не связь ради денег, а всякая плотская связь вне законного брака? Весьма ясен и другой текст: «Глаголю же безбрачным и вдовицам: добро им есть, аще пребудут якоже и аз. Аще ли не удержатся, да посягают (то есть пусть вступают в законный брак – Е.Ф.У. лучше бо есть женитися, нежели разжизатися» (1Кор. 7, 8–9). Великий апостол желает всем безбрачным пожизненного безбрачия, однако знает и то, что безбрачие есть путь хотя и высший, но нелегкий. Поэтому он добавляет: «Аще ли не удержатся, да посягают», то есть, если они не могут справиться с борением плоти, пусть вступают в брачный союз. Единственный выход – брак. Перед нами «дорога с односторонним движением». Другого выхода нет. Итак, для тех, кто может воздержаться, – безбрачие, для тех, кто не может, – брак. Павел даже и не помышляет о «простом решении» в виде плотской связи «по любви» для тех, кто не может воздерживаться. Выбор, который он предоставляет, неумолим: можешь воздерживаться – оставайся безбрачным! не можешь – вступай в брак\ Это говорит Павел, или, вернее, Дух Святой через Павла. Всякое другое «решение» есть неониколаитское измышление... Обратимся и к другому месту Послания: «Привязался ли еси жене; не ищи разрешения. Отрешился ли еси жены; не ищи жены. Аще ли же и оженишися, не согрешил еси...» (1Кор. 7, 27–28). Как безгрешную Павел рассматривает только одну плотскую связь: связь в браке! Если же ты не женат, говорит он, то оставайся, как ты есть: не ищи жены. Избегай брака и живи в девстве. Но Павел не останавливается на этом. Он знает, что христиане его времени объяты воодушевлением; он знает, что появятся еретики, учащие, будто бы брак нечист, будто бы это – грех, и потому верующим следует его избегать (См. 1Тим. 4, 3). И вот, опасаясь, как бы его слова не истолковали как предписывающие обязательное пожизненное девство, как объявляющие брак нечистым, он добавляет: «Аще ли же и оженишися (вступишь в брак – Е.Ф.), не согрешил еси». Брак не есть грех. Если ты не хочешь оставаться таким, как есть, то есть безбрачным, но хочешь жениться – это твое право. Итак, либо оставайся неженатым, либо женись. Одно из двух. И нет даже никакого намека на плотскую связь «по любви» вне брака. Павел признает безгрешным только два состояния: целомудренное безбрачие и законный брак. Характерны и слова апостола, следующие непосредственно после рассмотренных выше: «И аще посягнет дева (т. е. выйдет замуж – Е.Ф. ), не согрешила есть». Великое и высокое дело – пожизненное девство. Но не грех, говорит апостол, и то, что дева выйдет замуж (имеется в виду дева, не посвященная Богу). Подчеркиваем: дева\ Он не говорит просто «женщина », но «дева». Павел считает само собой разумеющимся, что женщина-христианка, вступающая в брак, – девственница (разумеется, если она не вдова или не жила ранее жизнью, далекой от Христа). Итак, где «далеко зашедшие отношения» до брака? Где добрачные связи «по любви»? Как мог Павел не говорить о девственности вступающей в брак женщины, как можно было подумать, что девство до брака не требуется Новым Заветом, который призывает нас к равноангельскому жительству, к небесной жизни, если даже в Ветхом Завете, разрешающем многоженство и с легкостью допускающем развод, закон с неумолимой строгостью предписывает женщине обязанность быть девственницей при вступлении в брак, в противном случае она должна быть побита камнями? «Аще же будет воистинну слово сие (то есть обвинения супруга – Е. Ф. ), и не обрящутся девическая отроковице, и да изведут девицу пред врата дому отца ея, и побиют ю камением мужие градстии, и да умрет, яко сотвори безумие в сынех Израилевых, оскверни дом отца своего» (Втор. 22, 20–21). Слышите, братья? Неужели Ветхий Завет имел более высокие нравственные предписания, нежели Новый?

Дочери евреев должны были жить в девстве до брака, а дочери христиан, жены Царствия Небесного (так было названо Христианство и Церковь Самим Господом), вольны иметь добрачные связи (достаточно, если они не берут за это... деньги (!), а просто достигают с их помощью полноты «любви»)?

К чему же ведут нас эти неониколаитские измышления? Они ведут не просто к «беззаконному сладострастию», но к неофициальному многобрачию!

Ибо само собой разумеется, что если плотские связи «по любви» разрешаются, то они разрешаются не единственный раз в жизни. И если христианские девушки позже поссорятся с человеком, которого они сегодня любят и с которым «достигают полноты любви», то им ничто не возбраняет заменить его на другого. Если же и с этим они поссорятся и разойдутся, то будут искать «любви» третьего, потом четвертого, пятого и т. д. до тех пор, пока «где-нибудь, когда-нибудь, с кем-нибудь» не вступят в брак. И то же самое, без сомнения, сделают и христианские юноши. И все это безгрешно (!!!), так как совершается... «по любви», а не за деньги! Чудное Христианство! «Прекрасный мир, нравственный, ангелоподобный...»⁹

Но давайте скрепим нашу статью печатью Истины, прибегнув к Самому Господу нашему Иисусу Христу. Давайте послушаем, что Он говорит о плотских связях вне брака. Устанавливая нерасторжимость брака, за исключением вины прелюбодеяния, Он слышит возражение-протест Своих учеников: «Аще тако есть вина человеку с женою, лучше есть не женитися» (Мф. 19, 10). Если развод столь труден, если человек может развестись со своей женой только по одной-единственной причине, то лучше было бы вообще не жениться. Было бы лучше оставаться неженатым. Что же отвечает на это Господь? Может быть, Он говорит, что человеку необходимо жениться по той или иной причине, например, чтобы продолжить род человеческий и т.п.? Нет\ Ответ Его поражает как гром: «Он же рече им: не вси вмещают словесе сего, но имже дано есть. Суть бо скопцы, иже из чрева материя родишася тако; и суть скопцы, иже скопишася от человек; и суть скопцы, иже исказиша сами себе Царствия ради Небесного. Могий вместити да вместит» (Мф. 19, 11–12).

Итак, Господь говорит о безбрачии как деле «непосильном », великом, необычайном, нелегком, трудноисполнимом. Не просто и не легко избежать брака, говорит Он. Путь безбрачия труднейший, и потому доступен он олько немногим, очень немногим. Безбрачие есть «даяние» Божие, есть особое дарование Небесное¹⁰. Почему Господь говорит так? В чем состояла бы трудность безбрачия, если бы в нем была возможность получения как душевного, так и чувственного наслаждения, то есть если бы и проводящий жизнь свою в безбрачии мог привязаться к женщине узами любви и свободно удовлетворять с нею свои плотские желания? Где трудноисполнимость безбрачия, если и душевные чувства удовлетворяются посредством «связи», иногда краткой, иногда продолжительной, а иногда даже постоянной, и удовлетворение плотского вожделения разрешается с одной только оговоркой, что оно (удовлетворение) происходит «по любви», а не за деньги?

Какой юноша или девушка не смогли бы найти человека, в которого можно влюбиться, сделать это однажды или – «в случае нужды» – несколько раз и таким образом дать выход и требованиям своих чувств, и «восстаниям» плоти? В чем состоит трудность «свободного сожительства» в безбрачии пары любящих друг друга людей? Безбрачие такого рода не только не трудней, но и намного легче брака. Имея почти все преимущества брака (любовь, привязанность, преданность, плотское наслаждение, заботу и т.п.), оно лишено его «недостатков», то есть обязанностей и обязательств. И, однако, Господь громогласно утверждает, что безбрачие «непосильно», что оно – крайне трудно, что оно – для очень немногих. Почему же? Очень просто: потому что для Господа безбрачие, в котором допустимы плотские связи, – немыслимо. Господь отождествляет безбрачие с девством. Для Господа безбрачие означает пожизненное одиночество, пожизненную девственность, пожизненную чистоту. И Он недвусмысленно, ясно, определенно и прямо провозглашает это: «Не вси вмещают словесе сего, но им же дано есть... Суть скопцы, иже исказиша сами себе Царствия ради Небесного. Могий вместити да вместит». Выбор безбрачия, говорит Господь, означает – ни много ни мало – решимость на «оскопление» себя! Итак, «могий вместити», то есть тот, кто может «оскопить себя» (не буквально, конечно, но расположением духа), «да вместит»;пусть он следует путем безбрачия. Безбрачие и «скопчество»¹¹6 (повторимся: «скопчество» нравственное, не физическое) для Господа едины, значат одно и то же. Именно поэтому Он и подчеркивает, что оно (безбрачие) нелегко, труднодостижимо и подходит малому числу людей. Есть всего два пути, говорит Господь: брак, который, несмотря на его нерасторжимость и вытекающие отсюда обязательства, предназначен для многих; и безбрачие, которое предназначено для немногих, так как требует «скопчества», то есть пожизненной девственности, постоянного и сурового подвига ради обуздания сильнейшего естественного полового вожделения, и так как сопровождается пожизненным «одиночеством». Третьего пути нет! Братья! Это предписывает, это заповедует Господь! Давайте не будем пытаться «разорять» или искажать Его заповеди, чтобы не «собрать себе гнев» Его «в день гнева и откровения праведнаго суда Божия» (ср. Рим. 2, 5).

И не только здесь, но и в другом месте Евангелия Господь ясно учит, что плотская связь вне или помимо законного брака немыслима. Пусть верующие юноши и девушки внимательно прочитают беседу Господа нашего с самарянкой¹²7. Когда Господь говорит ей: «Иди, пригласи мужа твоего и прииди семо», она отвечает: «Не имам мужа»; Господь же говорит ей на это: «Добре рекла еси, яко мужа не имам. Пять бо мужей имела еси, и ныне, егоже имаши, несть ти муж; се воистинну рекла еси» (Ин. 4, 16–18). Самарянка, несомненно, не брала денег за плотские отношения с мужчиной, о котором идет речь. Она сожительствовала с ним «по любви». И тем не менее Господь не признает, не принимает этого «супружества». Поскольку не был заключен брак (имеется в виду брак по принятым тогда обычаям), Он рассматривает такой «союз » как беззаконный. «И ныне, егоже имаши, несть ти муж», – говорит Он. Для Господа, таким образом, самарянка живет в недозволенной плотской связи. Ее сожительство с тем мужчиной – прелюбодейно и незаконно. Он не «муж ей» согласно порядку, который Бог определил изначально, узаконив брак как естественное установление и узы до тех пор, пока в новозаветном домостроительстве не возвысил его до священнейшего Таинства. И самарянка тоже не »жена ему». Они – не супруги, а пара прелюбодеев. Отсутствие платы за плотские отношения и их сожительство «по любви» не могут ни в малейшей степени сделать это состояние из беззаконного законным. Слово Господа звучит подобно грому: «И ныне, егоже имаши, несть ти муж"\ Какое еще нужно нам доказательство того, что Господь не признает плотских связей вне законного брака, даже если они и совершаются не ради денег, а только «по любви»?

Весьма характерно то, что и сама самарянка, хотя и сожительствует «по любви» с этим человеком, в то же время, поскольку не вступила с ним в брак (следует заметить, что она могла вступить в шестой брак по действовавшим тогда установлениям), не считает свое сожительство законным и дозволенным, не считает человека, с которым живет, «своим мужем», своим супругом. Она не обманывает себя. Она знает, что совершает, осознает, что сожительствует с мужчиной беззаконно, поскольку не заключила с ним брак. Поэтому она и не осмеливается представить его как своего супруга, хотя имеет с ним связь не ради денег, а «по любви».

Она говорит: «Господи, мужа не имам». Нет у меня супруга. Я не замужем. И кто же это говорит? Христианка? Иудейка? Нет! Самарянка! То есть женщина, которая, кроме закона Моисеева, кроме Пятокнижия, не признавала ни одной книги Ветхого Завета. Она отвергала псалмы, пророков и т.д. Одного Закона Моисеева было достаточно, чтобы вызвать у нее сознание прелюбодеяния, так как она имела связь со своим любовником, не заключив с ним брака. А сегодня «христианские» (?!) юноши и девушки «безрассудно, бесстыдно» пытаются доказывать, что их плотские отношения вне брака, то есть до брака, непредосудительны, так как совершаются не ради денег, а «по любви»!.. Тут уже не Христос, не пророки, не Новый Завет, не Церковные Каноны, не Святые отцы, а самарянка Фотина протестует и взывает к ним: «Братья мои, всякая плотская связь вне законного брака есть блуд и прелюбодеяние. Оставьте софистику об отношениях «по любви» и о связях ради денег. Эти различия в словах – внушение вашего чрева. Пусть не прельщает вас дьявол! Не обманывайте себя. Опомнитесь и отрезвитесь!..»¹³

Братья, послушайте меня! Все мы грешны и недостойны; все мы исполнены скверны и треокаянны. Все мы ежедневно омрачаем «души красоту страстными сластьми», и «оскверняем плоти нашея ризу», и «подпадаем страстей бремени и вещественному тлению». «Кто чист от скверны...»? Но давайте принесем нашу греховность со смирением, в виде покаяния Богу. Дело преступное, дело сатанинское – приносить ее с самодовольством нашим братьям под видом «высокого богословия»! Давайте сделаем свои личные слабости предметом исповеди. Ради Бога, не делайте их предметом учения! Превращая наши падения в "идеологию« и тем более в... »богословие« (!), мы успокаиваем, вернее, усыпляем свою совесть, но в то же время тысячекратно увеличиваем свою вину перед Богом. Братья, «станем добре, станем со страхом»! Мы, «иже помиловани быхом» Богом, чтобы иметь «служение сие» быть богословами, священнослужителями или мирянами, далеко от себя отвергнем свои скрытые дела «срама, не в лукавствии ходяще, ни льстяще словесе Божия, но явлением истины представляюще себе ко всяцей совести человечестей пред Богом» (2Кор. 4, 1–2). Только так мы не себя будем проповедовать, «но Христа Иисуса, Господа» (Там же, 4, 5).

«ОРТОДОКСОС ТИПОС»,

29.03.1985

Всякий раз, когда речь заходит об узаконении гражданского брака¹⁴ назойливо повторяется аргумент о насилии над совестью неверующих людей. «Как мы можем принуждать к тому, чтобы два неверующих человека были повенчаны священником вопреки своей совести?» – говорят поборники гражданского брака. Однако если этот аргумент и имеет какое-то значение, то, во всяком случае, ничтожное. В самом деле, не так уж страшно для неверующих, даже с точки зрения чувствительной совести, совершить обряд венчания. Ведь, не веруя в Бога и Божественную Благодать, сходящую на них при совершении Таинства Брака, они уверены, что не получают ничего (никаких божественных даров), – какие бы молитвы и призывания ни произносил священник, и, следовательно, в том, что им это не принесет «вреда»! Что же мешает им, в таком случае, считать все священнодействие венчания торжественным, пусть и слишком пышным, «актом гражданского состояния», необходимым по государственному законодательству для признания законности их брака? Вместо регистратора ЗАГСа, держащего букеты, здесь «регистратор» (священник), держащий венцы; вместо свадебных маршей – церковные песнопения; вместо здания муниципалитета – храм. Если для человека верующего все это имеет существенное значение, то для неверующего это – всего лишь пустые формальности и церемонии, лишенные всякого содержания. И, таким образом, может быть перенесено им без ущерба для его совести.

В то же время, если для совести неверующих вышеназванная проблема – несущественная или, на худой конец, лишь слегка ее беспокоящая, то для совести Церкви, и особенно для совести Ее служителей, она, напротив, велика и невыносимо болезненна. При венчании людей, открыто декларирующих свое неверие, жертвой, достойной плача, становится не совесть неверующих, а совесть священников. Из догматического учения Церкви священник прекрасно знает, что Божественная Благодать не подается тем, кто ее сознательно отрицает и отвергает. И когда перед ним предстают жених и невеста, которые решительно заявляют о своем атеизме, он встает перед трагическим и мучительным для его совести выбором: или, следуя принципам своей веры, отказать им в совершении Таинства Брака и тем самым, так как гражданский брак не считается законным, обречь двух людей на невозможность законного, с точки зрения гражданского кодекса, брачного сожительства со всеми вытекающими отсюда последствиями, или «благословить» брак, твердо зная и понимая, что совершает надругательство над Таинством и, в сущности, разыгрывает страшную комедию... Таким образом, следовало бы исключить возможность церковного брака для сознательных атеистов или даже просто людей, не принадлежащих ни к какой религии, не столько ради совести неверующих, сколько ради совести Самой Церкви и Ее служителей, во избежание осквернения священного Таинства Брака и богохульного превращения его в комедию.

* * *

Итак, будет ли утвержден гражданский брак? Все свидетельствует о том, что утверждение института гражданского брака (особенно после недавнего категорического отказа Священного Синода принять нечестивый «автоматический развод», или «Закон Казановы») не за горами. Возможно, что оно несколько замедлится, но рано или поздно все же произойдет. Однако принятием гражданского брака ничего не подозревающему православному греческому народу будет расставлена сеть. Ведь известно, насколько пример одного человека воздействует на другого, особенно в простонародной среде, и то, насколько низшие слои общества слепо и без разбора подражают стоящим выше их на социальной лестнице. Таким образом, возникает серьезная опасность: великое множество людей попадет в сеть, считая, что гражданский брак не является злом с точки зрения Православной Веры и не влечет за собой отпадения от Тела Церкви, с Которой это великое множество людей, несмотря на свои упущения и недостатки, хочет сохранить связь, хотя бы слабую. Установление института гражданского брака конституцией христианского государства, пример одного, второго, третьего, заключивших такой брак, а прежде всего – крупная журналистская кампания, посвященная этому вопросу (разумеется, односторонняя), произведут губительное и всеразрушающее действие. Существует большая вероятность – если не сказать уверенность, – что большинством гражданский брак ошибочно будет считаться невинным делом с точки зрения принципов веры или, по крайней мере, незначительным отклонением от этих принципов.

А с течением времени по безотказно действующему закону подражания он проникнет в широкие слои народа – того народа, который не желает оказаться вне Церкви. Как и многие другие вещи, гражданский брак незаметно и мало- помалу... войдет в моду! А ведь известно, какого успеха достигает то, что становится модным. Что же следует предпринять, чтобы не попасть в сеть? Две вещи:

1. Государство должно в законодательном порядке установить, что прежде совершения гражданского брака жениху и невесте следует в обязательном порядке представить нотариусу заявление, что они атеисты по убеждениям или, по крайней мере, что они не принадлежат ни к какой религии. Требование такого заявления не затрагивает никаких неотторжимых прав, никоим образом не является насилием над совестью граждан. Их право верить во что угодно или не верить ни во что остается неприкосновенным. От них просто требуется заявить, исповедуют ли они какую-то религию, или же они атеисты и не принадлежат ни к какой религии, – точно так же, как в других случаях от них требуется заявить, какой профессиональной деятельностью они занимаются или где живут – при том, что это ни в малейшей степени не мешает им свободно выбрать и профессию, и место жительства. Требование такого заявления отрезвляюще подействует на других и эффективно предостережет тех, кто не осознает сопутствующих гражданскому браку опасностей для своего религиозного положения. На пересечении автомобильных дорог с железнодорожными путями государство ставит предупредительные знаки, светофоры, электрические звонки. Для чего? Уж конечно, не для того, чтобы помешать тем, кто решил совершить самоубийство – эти-то в любом случае бросятся прямо под колеса несущегося поезда, – а для того, чтобы предупредить об опасности тех, кто о ней не знает, для того, чтобы уберечь неосторожных от несчастья, которое им угрожает, если они не будут внимательны. Долг государства – поставить подобные предупредительные знаки и на опасных перекрестках другого рода.

2. Церковь должна организовать массированную и широкую кампанию по просвещению греческого народа, который являет» собой редко встречающееся религиозное единство, почти во всей своей полноте входя в Православную Церковь (пусть даже, повторимся, его связи с Ней и слабы). От дворцов площади Синтагмы¹⁵ до лачуг пастухов Пинда¹⁶ и Тайгета¹⁷ должен быть слышен громовой и повторяющийся до тех пор, пока он не дойдет до всех и каждого, глас Церкви, что гражданский брак составляет разрыв с Ней и что человек, заключающий такой брак, отрекаясь от Нее, не только не может приступать к Ее Божественным Таинствам или принимать другие благословения Церкви, но не может быть удостоен даже церковного погребения, когда оставит этот мир. Надо, чтобы все осознали, что гражданский брак не только представляет собой самый настоящий блуд, категорически запрещаемый Евангелием, но и наносит существенный удар по догматическому учению Церкви, так как им dе factо отменяется Таинство Брака. Принадлежность Христианству и гражданский брак несовместимы. Пусть каждый сделает свой выбор!..

При выполнении двух этих условий гражданский брак становится не просто терпимым, но и желательным. Таким образом, Церковь, вынуждаемая сейчас крайней необходимостью, прекратит соучаствовать в превращении Таинства Брака в комедию, прося у Бога благословить и соединить во имя Его сознательных и явных Его противников!

Если же первое условие не будет выполнено государством, то недопустимое и одновременно преступное уловление в сеть несведущего народа станет свершившимся фактом. И тогда Церковь будет призвана принять на Себя всю тяжесть и ответственность по устранению пагубных последствий этого. Дело это, поистине, крайне тяжелое и, по сути, сверхчеловеческое, особенно если учесть то, что большое число священнических мест на приходах никем не занято. Но ведь и Церковь существует не для того, чтобы браться за дела «человеческие »; Она существует для того, чтобы браться за дела «сверхчеловеческие» и их исполнять.

"ЭСТИА»,

20.03.1976

Господин редактор!

Известно, что проживающие в США православные греки составляют ничтожное меньшинство, не достигающее даже одной сотой (!) всего населения этой необъятной страны. И тем не менее их церковный брак имеет законную силу без заключения брака гражданского. (То же происходит и во многих других демократических странах.) В Греции же, где православные составляют девяносто пять или, на худой конец, девяносто процентов населения, в Греции, где у кормила и исполнительной, и законодательной власти, за редким исключением, стоят те же православные христиане, неистово отвергается утверждение в качестве равноправных и равносильных двух «типов» брака, церковного и гражданского, и предпринимаются попытки всеми способами навязать гражданский брак в качестве обязательного. Послушайте, ради Бога! Разве возможно, разве мыслимо, разве терпимо, чтобы в этом отношении обращение с Православной Церковью в инославной Америке было лучше, нежели в Ее колыбели от века, на Ее родине, в Греции? Неужели положение переселившегося и женившегося в Америке (этой современной «Галилее языческой» (Мф. 4,15), или, вернее, Вавилоне) православного грека будет более привилегированным в религиозном плане, чем положение того, который живет и женится на земле своих отцов? Неужели мы окончательно решили раз и навсегда отодвинуть Православную Церковь на периферию жизни нашего народа? Это ли благодарность Ей за Ее неоценимое служение и дары нашему народу? Куда же мы, в конце концов, идем?

"ЭСТИА»,

12. 02.1982

В одной правительственной газете в статье под ироническим заголовком «О конфетках и т.д.» было написано следующее:

«Против гражданского брака решительно выступили... владельцы магазинов, где продаются свадебные наряды, конфеты, свечи и все прочее, что сопровождает традиционный церковный обряд... Мы считаем, что их беспокойство необоснованно. Пусть они будут уверены: подавляющее большинство готовящихся к вступлению в брак не откажется от пышности церковного обряда, который они, во всяком случае, смогут совершить как дополнение к гражданскому браку...» («Элефтеротипия», 01.02.1982).

То есть сами «реформаторы» совершенно спокойно и без всякого стыда признают, что подавляющее большинство греческого народа желает церковного брака! Несмотря на это – очевидно, для приведения в исполнение предвыборного лозунга господина Папандреу «ПАСОК ¹⁸– у руля, народ – у власти» – они навязывают ему в качестве обязательного гражданский брак!.. Но почему бы не отказаться от этого установления если не по какой- нибудь другой причине, то хотя бы чтобы не умножать бюрократические процедуры? Если «подавляющее большинство» народа заключает церковный брак, зачем принуждать его дополнительно к совершению мучительной процедуры брака гражданского?

"ЭСТИА»,

5.02.1982

Господин редактор!

Много было уже написано о последствиях, к которым приведет утверждение гражданского брака как единственного законного. Однако не был затронут следующий аспект проблемы: с математической точностью можно утверждать, что найдутся, по меньшей мере, десятки тысяч сознательных православных христиан, которые, считая (правильно или ошибочно – не имеет значения), что обязательность заключения гражданского брака является насилием над их религиозной совестью, ограничатся только церковным браком, не просто пренебрегая плачевными юридическими последствиями своего отказа, но принимая их охотно и с радостью, как «ради Христа страждущие». Это приведет к огромной и весьма острой социальной проблеме. Что будет делать государство, столкнувшись с ней? Закроет глаза и заткнет уши? Будет рассматривать множество людей как незаконно сожительствующих и их детей как внебрачных и откажет всему этому множеству в гражданских правах (например, в праве на пенсию, на наследство и т.п.)? Однако, чтобы решить «проблему » небольшого числа «закабаленных», то есть людей, оставивших законную семью и создавших другую – незаконную, государство, не колеблясь, приняло в их пользу нашумевший «Закон Казановы », то есть закон об «автоматическом» разводе. Сегодня же оно ищет законодательное решение, действующее задним числом, в интересах немногочисленных греков, живущих за границей и поэтому заключивших только гражданский брак. (Я говорю «немногочисленных», так как большая часть наших соотечественников за границей заключили брак церковный.)

Если для решения этих маломасштабных «проблем» оно принимает меры, как оно сможет обойти стороной эту готовую появиться проблему, которая будет более масштабной и ответственность за решение которой будет лежать исключительно на нем? Будьте уверены, что вскоре государству придется под непреодолимым давлением обстоятельств задним числом признать неприкосновенными гражданские права всех, кто, по велению совести, ограничится только церковным браком и будет избегать заключения брака гражданского.

Возможно, нам возразят, что проблема не возникнет, поскольку закон не будет позволять Церкви благословлять церковный брак без предварительного заключения гражданского брака. Но какой же епископ или священник, достойный своего служения, будет исполнять такой закон, не только явно антицерковный, но и вопиюще антиконституционный, так как попирает священнейшие права человека? Надеемся, что таких не найдется! Что же в таком случае будет делать государство? Бросит в тюрьму всех священников и епископов, открыто провозгласив гонение на Церковь и превратив свободолюбивую и демократическую Грецию в Албанию времен Энвера Ходжи?¹⁹

Вывод: правители всегда должны помнить мудрое изречение наших предков: «Мужам разумным свойственно предвидеть несчастье прежде, чем оно произойдет».

С уважением...

ЭСТИА»,

01.02.1982

Господин редактор!

Недавно в одной газете была опубликована оправдывающая закон о гражданском браке .статья профессора Г. Кумандоса под названием «Закон о браке без ошибок». Я отметил в ней три момента:

1. Согласно мнению профессора (пусть нам будет позволено усомниться в этом), не было бы антиконституционным признание религиозного брака равносильным гражданскому браку только у православных христиан, но не у инославных и представителей других религий, «так как такое «исключительное» отношение к Восточной Православной Церкви основывается на 3-й статье Конституции, которая определяет вероисповедание этой Церкви как господствующее».

2. Даже если бы сейчас гражданский брак был признан единственно законным, говорит господин Кумандос, то проживающее в Греции турецкое национальное меньшинство, охраняемое международными соглашениями, не было бы обязано заключать гражданский брак. В отношении этого меньшинства продолжало бы действовать мусульманское право, и, следовательно, их религиозные браки продолжали бы признаваться законными, поскольку международные соглашения имеют приоритет перед греческими законами.

3. Происшедшее избрание разделительного принципа (то есть признание равноправия «обоих типов» брака) не находит одобрения господина Кумандоса, который желал бы утверждения гражданского брака как обязательного.

Вывод: если бы было принято предложение господина Кумандоса, тогда, согласно его собственным словам, религиозный брак немногих мусульман, проживающих в Греции, был бы, с точки зрения государства, абсолютно законным и действительным, церковный же брак миллионов православных греков – совершенно недействительным! Очевидно, что такое совершенно... исключительное – наизнанку! – отношение к Православной Церкви, которое сохраняет к Ней господин Кумандос, основывалось бы на «3-й статье Конституции, которая определяет вероисповедание этой Церкви (заметьте: не вероисповедание Корана) как господствующее»!..

Нужны ли комментарии?

С уважением...

"ЭСТИА»,

15.03.1982

Один ревностный священнослужитель с Кикладских островов прислал мне письмо, в котором спрашивал мнения моего недостоинства по вопросам, имеющим отношение к гражданскому браку. Так как эта тема интересна широкому кругу читателей, я решил послать в «Ортодоксос типос» копию моего ответа, чтобы он был опубликован на страницах этой газеты.

Е. Ф.

Афины, 10 сентября 1982 г.

Возлюбленный отче N!

Радуйтесь о Господе всегда!

Я получил ваше письмо и отвечаю (с некоторым опозданием, так как долго не был в Афинах) на поставленные в нем вопросы:

1. Брак, будучи соединением мужа и жены на всю жизнь с целью создания семьи, являет собой естественные узы и естественный институт, и у него тот же возраст, что и у рода человеческого. Христианство не установило институт брака, но освятило существовавшие раньше естественные узы и институт, возвысило их до степени Таинства и увидело в отношениях мужа и жены в браке образ вышеестественных отношений Христа и Церкви. Потому я не вижу причин, по которым и мы, верующие, не могли бы употребить выражение «гражданский брак». Конечно, излишне и говорить о том, что в данном случае под словом «брак», которое мы употребляем как «технический термин», мы подразумеваем не освященные узы, возвышенные до степени Таинства и отображающие отношения Христа и Церкви, а просто социальный и государственный институт и естественные узы – узы падшего естества, узы без следа Божественной Благодати, Которая Одна очищает, просвещает и освящает и человека, и дело, и место. Это относительно неверующих.

Однако же, когда речь заходит о христианах, заключивших «гражданский брак» и уверяющих, что они живут в общении «брака», то, с точки зрения христианской нравственности и канонического права узы, которыми они себя связали, должным образом могут быть охарактеризованы только с помощью слова «блудобрачие» (составленного по образцу слов «безбрачие», «двубрачие», «многобрачие» и т.п.). Само собой разумеется, что, делом отвергнув догматическое учение Церкви, они сами отсекают себя от Тела Ее. С точки зрения христианства несомненно, что любой брак, заключаемый вне принимающей и освящающей его Церкви, всегда представляет собой греховную связь, то есть даже тогда, когда это касается неверующих. В то же время очевидно и то, что мы не можем требовать от неверующих христианских критериев нравственности. Неверующие, заключающие брак вне Церкви, находятся в темной стране «мира, лежащего во зле» (ср. 1Ин.5:9), и, будучи порабощенными пленниками человекоубийцы, суть «седящии в стране и сени смертней» (ср. Мф4:16),но, по крайней мере, они последовательны и верны самим себе. Естественно, что, будучи неверующими, они с полным безразличием относятся к евангельским нравственным критериям и заботятся только о соблюдении требований законов государства, гражданами которого являются. Но какое оправдание может быть для христиан, презревших и отвергнувших богоустановленное Таинство Брака?

2. Священный сан «принимается только посредством Таинства», пишете Вы, но это имеет место исключительно в отношении христианского священства. У иудейских священников не было посвящения через Таинство, тем более не было его у языческих жрецов. Итак, так же, как мы используем (разумеется, с другим значением) понятия «священство», «священники», «архиереи», «жертва», «жертвоприношение » и т.п., говоря об иудеях или язычниках, мы можем использовать и понятие «гражданский брак», имея в виду чисто естественную связь, лишенную всякого элемента Таинства.

3. Я думаю, у любого демарха²⁰ (или председателя общины), являющегося сознательным членом Церкви,возникнет затруднение при участии в процедуре заключения гражданского брака между неверующими или атеистами. Последние, заключая гражданский брак, сохраняют верность своим «принципам», но сможет ли благочестивый демарх, знающий, что всякий брак, заключаемый вне Церкви, представляет в глазах Господа греховную связь, сохранить верность своим «принципам», содействуя его заключению? Пусть его совесть подскажет ему ответ... Возможно, что все было бы намного проще, если бы участие демарха в заключении гражданского брака сводилось только к официальному его подтверждению. То есть если бы был принят законный порядок, согласно которому к демарху приходили бы мужчина и женщина и говорили: «Господин демарх, мы решили соединить наши судьбы и уже являемся супругами, дав взаимные обещания. Хотя есть много лиц, засвидетельствовавших эти обоюдные обещания, мы бы хотели, чтобы и Вы записали нас в свои книги, для того, чтобы заключенный нами брак был официально подтвержден». Демарх же (да и зачем демарх – достаточно было бы самого последнего муниципального чиновника) ограничился бы простым удостоверением прихода к нему этой пары с ее заявлением. Однако, согласно уже утвержденным законам, действия демарха не ограничиваются только моментом свидетельства, они существенны, они являются составной частью гражданского брака. Демарх (или полномочный представитель демарха или председателя общины) является не кем-нибудь, а «совершителем обряда» гражданского брака. Как церковный брак недействителен без благословения священника, так и гражданский брак недействителен без... «благословения» (то есть присутствия и содействия) демарха! Но неужели в этих обстоятельствах у верующего демарха не возникнет проблем со своей совестью?

И эта проблема совести становится еще более острой, когда заключающие гражданский брак лица – православные христиане. Эти лица, отвергая Учение Церкви, совершают деяние, которое, согласно евангельским нравственным критериям, есть настоящее «блудобрачие». Но разве допустимо, чтобы этому содействовал благочестивый демарх, который таким образом не только «приобщился бы к делам неплодным делам тьмы» (ср. Еф. 5:11) и «соизволил» сие творящим, но и выдал бы успокоительную подушку для совести этих преступников, которые начали бы думать, что, раз уж верующий демарх содействует их «браку», значит, в нем нет ничего предосудительного с христианской точки зрения? Безусловно, нет! И что же тогда должно произойти? Если не найдется другого решения (например, заместителей, не имеющих проблем с совестью...), он откажется от соучастия и подготовится к любым последствиям, повторяя слова Давида: «Господи, за словеса устен Твоих аз сохраних пути жестоки» (Пс. 16:4)!.. Во всяком случае, государство, которое так много заботится о гарантиях свободы совести неверующих, должно позаботиться и об охране совести верующих, находящихся на государственной службе, и принять ради них льтернативные решения. Государству не позволено использовать насилие и принуждение в отношении совести как неверующих, так и верующих людей! Когда же они начинают применяться, вступает в силу принцип «Повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком» (Деян. 5:29)!..

4. В гражданском браке мы не можем найти даже и следа религиозного, «метафизического» характера. Он представляет собой лишь процедуру гражданского права. Не будем забывать, что уже изначально, в основе своей, он утверждается для того, чтобы дать послабление безбожникам и неверующим, и, следовательно, в принципе, не может иметь метафизического « элемента. Если же, несмотря на это, к гражданскому браку прибегают и православные христиане, тогда само собой разумеется, что они с самого момента принятия решения о заключении гражданского брака вместо совершения Церковного Таинства отвергли догматическое учение Церкви и «потенциально» отсекли себя от Ее Тела. И Церкви остается только сделать так, чтобы и «реально» они перестали быть Ее членами. Христианин, согрешающий, пусть и тяжело, остается членом Церкви, членом больным, но все-таки членом; но тот, кто словом или делом отвергает любой догмат Церкви, тем самым громогласно объявляет о своем желании выйти из Нее. Он сам отсекает себя от Тела Церкви. В чем будет виновата Церковь, если, скрепляя Своей печатью заявление, поданное им по собственной воле, Она Своим особым актом объявит расторгнутыми духовные связи с ним? (Кроме того, дверь покаяния для ушедшего всегда остается открытой...) Всякое государство со справедливыми законами, и не только греческое, наказывает совершивших обычные уголовные преступления, например грабежи, ограбления со взломом, совращения, разврат, фальсификации, вооруженные нападения и т.п., даже убийства, заключением в тюрьму, но продолжает считать их своими членами. Однако лиц, совершивших государственную измену, например сотрудничавших с врагами за границей и посягнувших на территориальную целостность страны, оно, в целях самозащиты и самообороны, высылает за свои пределы и вычеркивает из списков своих граждан, то есть лишает их гражданства! Всякое объединение – научное, общественное, профессиональное и всякая политическая партия вычеркивают из списка своих членов всех, нарушивших определенные уставные положения этого объединения. Почему же некоторые журналисты (разделяя ответственность за свои высказывания и с некоторыми политиками) отказывают в таком праве Церкви? Как Церковь может считать Своими членами тех, кто отвергает Таинство Брака, а значит, отвергает Ее догматическое учение, посягая на чистоту Веры и таким образом совершая измену по отношению к Церкви? Где же здесь логика? В конце концов, пусть те, кто предпочитает гражданский брак, согласятся и на гражданские похороны. Этого требует элементарная логика. Они не моргнув глазом отвергают Церковное Таинство, и притом во цвете Лет. И их заботит отсутствие церковного погребения после смерти? Они отвергают большее и беспокоятся из-за ничтожного? Разве не демарх их сочетал браком? Пусть демарх их и хоронит! Они пришли в зал муниципалитета, чтобы совершилось величайшее и значительнейшее событие в их жизни – брак? Ну так пусть они идут туда (с помощью других, конечно) и для того, чтобы совершилось последнее событие в их жизни – похороны! Как правительственным указом был определен «Устав» гражданского брака, так пусть другим указом будет определен и «Устав» гражданских похорон. Пусть траурным будет убранство большого зала муниципалитета, куда поставят гроб с телом почившего, пусть играет траурные марши муниципальный оркестр, пусть демарх произнесет подобающую случаю речь (как это предусмотрено и для гражданского брака) и потом проводит мертвого до могилы, где скажет какое-нибудь подходящее прощальное слово, которое предусмотрит «Устав», например: «Пусть будет пухом земля, которая тебя покроет, о незабвенный и возлюбленный соотечественник, достойный сын нашего славного и древнего муниципального округа...» и т.д. и т.п. Осознают ли те, кто нападает на Церковь (а, может быть, они делают это неосознанно?) за Ее отказ считать Своими членами людей, отвергнувших Таинство Брака, то есть догмат Ее Веры, и таким образом добровольно ставящих себя вне Ее Тела, что, если бы было принято то, чего они добиваются, то это прямо привело бы (разумеется, если бы это зависело только от нас, людей) к полному разложению Церкви? Например, завтра появились бы какие-нибудь иноверные и сказали Церкви: «Мы хотим стать Твоими членами. Мы принимаем все Твое догматическое и нравственное учение, в частности все Твои Таинства. Все, кроме одного: Крещения. Крещение мы отвергаем. Ведь у нас уже есть имя. Мы получили его у регистратора актов гражданского состояния. Этого нам достаточно. Крещение нам не нужно. Итак, Ты принимаешь нас как Своих членов? » Что сделали бы тогда господа, критикующие сегодня Церковь за то, что Она не считает Своими тех, кто отвергает Таинство Брака? Потребовали бы от Церкви, чтобы Она сделала иноверцев Своими членами, не крестя?

5. О той задаче Церкви, которой касается последний Ваш вопрос, я шесть лет назад в своей статье («Эстиа», 20.03.1976) написал и сейчас повторю следующее: «...Церковь должна организовать массированную и широкую кампанию по просвещению греческого народа, который являет собой редко встречающееся религиозное единство, почти во всей своей полноте входя в Православную Церковь (пусть даже его связи с ней и слабы). От дворцов площади Синтагмы до лачуг пастухов Пинда и Тайгета должен быть слышен громовой и повторяющийся до тех пор, пока он не дойдет до всех и каждого, глас Церкви, что гражданский брак составляет разрыв с Ней и что человек, заключающий такой брак, отрекаясь от Нее, не только не может приступать к Ее Божественным Таинствам или принимать другие благословения Церкви, но не может быть удостоен даже церковного погребения, когда оставит этот мир. Надо, чтобы все осознали, что гражданский брак не только представляет собой самый настоящий блуд, категорически запрещаемый Евангелием, но и наносит существенный удар по догматическому учению Церкви, так как им dе fасtо отменяется Таинство Брака. Принадлежность Христианству и гражданский брак несовместимы. Пусть каждый сделает свой выбор!»

Вот мои ответы на вопросы, содержащиеся в Вашем письме, и я готов дать любые дальнейшие пояснения.

С великою любовью о Господе и глубоким уважением...

ОРТОДОКСОС ТИПОС»,

17.09.1982

(Мнение по канонической и церковной проблеме)

Мы получили от преосвященнейшего митрополита Карпенисийского Николая нижеприведенное письмо, которое с благодарностью и публикуем. Также с великим удовольствием мы публикуем и присланный нам ответ архимандрита Епифания Феодоропулоса:

Дорогой господин редактор!

Христос воскресе!

Рассматриваемая Вами тема о нашем запрете некой женщине, заключившей гражданский брак вместо церковного, принимать участие в качестве крестной матери в Таинстве Крещения получила уже широкую огласку вследствие возражений правоведов против запрета. Поэтому я попросил архимандрита Епифания Феодоропулоса, выдающегося специалиста в области канонического права, высказать мнение по этому вопросу.

Архимандрит Епифаний любезно откликнулся на мою просьбу и прислал прилагаемый ответ. Так как этот ответ представляет собой весомый вклад в решение вопроса, который до сих пор не был полностью разрешен и во взглядах на который преобладают ошибочные мнения даже ведущих правоведов, я посчитал, что широкое оглашение содержания его было бы весьма полезно не только для специалистов, но и для всей полноты Церкви.

Если вы согласитесь, прошу опубликовать его в вашей газете.

С уважением и молитвами

Николай Карпенисийский.

В ответе архимандрита Епифания говорится следующее:

Преосвященнейшему Митрополиту Карпенисийскому Николаю,

Карпенисион

Преосвященнейший,

Христос Воскресе!

Я получил конверт, содержащий документы, касающиеся «одной темы, которая, как Вы пишете, получила широкую огласку», вместе с Вашей просьбой к моему недостоинству об «ответственном, как всегда, мнении и предложении». Относительно этой темы я могу сказать следующее.

Как известно, некой женщиной была подана в уголовный суд жалоба против Константина Пападимаса, приходского священника местечка Равтопуло в Эвритании²¹, и против Вас как епископа, которому он подчиняется, за клеветнические обвинения и нарушение своих обязанностей. Жалоба была подана из-за того, что вышеозначенный священник, состоящий под Вашим началом, по причине заключения этой женщиной гражданского брака признал недопустимым, чтобы она стала восприемницей младенца, которого собирались крестить. Прокурор суда первой инстанции Эвритании господин Георгий Анестис, рассмотрев жалобу, отклонил ее как «не имеющую законного основания» своим постановлением за № 2/1986. Мотивировалось данное постановление тем, что подательница жалобы, как заключившая гражданский брак, поставила себя «вне Церкви», по единогласному постановлению иерархов Православной Церкви Эллады от 20 января 1982, согласно которому «заключающие гражданский брак православные сами ставят себя вне Церкви, так как сознательно и публично отклоняют одно из основных предписаний Веры».

Впоследствии прокурор Верховного кассационного суда господин Константин Стаматис своим письмом за № 1576/20–4–1986 к вышеозначенному прокурору суда первой инстанции Эвритании требовал отзыва упомянутого его решения, как не имеющего законного основания, и пересмотра дела.

Обоснование господина Стаматиса состоит в том, что, «согласно неизменному и многолетнему преданию Восточной Православной Церкви, которое необходимо неуклонно соблюдать» (ст. 3, § 1 Конституции 1975 г.), «констатационные наказания» (Poenae Latae Sententiae²²) – в отличие от практики Западной Церкви – неизвестны, за исключением случаев лишения церковного погребения тех, кто покончил жизнь самоубийством или погиб на дуэли, да и то исключительно в силу практических причин... Напротив, в Восточной Православной Церкви действуют только «определяемые в судебном порядке наказания» (Poenae Ferendae Sententiae²³), а не «констатационные», или, иными словами, «автоматически налагающиеся»... Любой член Церкви, согласно ст. 13 Конституции 1975 г., может абсолютно добровольно из Нее выйти. Однако, если заинтересованное лицо, несмотря на свои антиканонические действия, являющиеся ересью или расколом, продолжает считать себя каноническим и действительным членом Церкви, тогда его принудительный выход из Нее происходит не автоматически, а только посредством великого отлучения, или анафемы... Однако до тех пор, пока в законном порядке рассматривается ходатайство о вышеозначенном церковном наказании – великом отлучении, или анафеме, – тот, кто совершил антиканоническое деяние, следствием которого является это наказание, продолжает оставаться действительным членом Церкви и не извергается из Нее автоматически и произвольно. Вот почему Восточная Православная Церковь категорически не признает «автоматически налагаемых наказаний,,...» (выдержки из письма господина К. Стаматиса).

Да позволит господин Стаматис указать ему на то, что он ошибся в своих оценках и не понял сути вопроса. Констатация этого факта не оскорбляет его, потому что, хотя он человек из правовой среды и в этой среде человек выдающийся, данный вопрос не просто правовой. Он даже не чисто канонический. Он является одновременно каноническим и догматическим, так как имеет тонкий экклезиологический подтекст. Однако, прежде чем начать углубляться в сущность вопроса, временно, в интересах исследования, примем разделение церковных епитимий на «констатационные наказания» (на мой взгляд, термин, совершенно неприемлемый даже с точки зрения языка) и на «наказания, определяемые судом». (Подчеркиваю: я не собираюсь в настоящей статье решать вопрос существования или отсутствия в Православной Церкви «констатационных наказаний». Я принимаю это разделение, придуманное другими, только на время и только в интересах исследования, так как это может оказать ему существенную помощь.) Прежде всего, одно только постановление о лишении самоубийц церковного погребения, о котором упоминает господин Стаматис, может доказать, что Православная Церковь знает не только «определяемые судом» наказания, но и «констатационные наказания», или «автоматически налагаемые». Это следует из того, что Священные Каноны просто устанавливают определенные правила, а не говорят об исключениях, тем более – исключениях единичных. Но Православная Церковь не только знает, но и, согласно Своим Священным Канонам, ежедневно применяет «констатационные наказания» в области канонических препятствий для принятия духовного сана. Желающий стать священником, в случае если за ним числится список тяжких преступлений (имеются в виду деяния, препятствующие возведению в сан), лишается права принять Таинство Священства и вступить в ряды духовенства – абсолютно без всякой юридической процедуры. И даже если он просто исповедуется в совершении (пусть много лет назад) тяжкого греха, например блуда, о котором он тогда же рассказал на исповеди и за который понес полагающуюся епитимью, он все равно, «автоматически» и в силу закона [Церкви], лишается вышеозначенного права (стать священником). Что же это как не безусловное и абсолютное «констатационное наказание», по мнению (на время принятому и нами) как господина Стаматиса, так и сочинителей, которых он упоминает? Но и в области допущения ко Святому Причащению мы также имеем – согласно принятым нами на время критериям – «констатационное наказание». Служащий священник не просто может, но обязан отказывать в Божественном Причастии лицам, недостоинство которых явно и известно (разумеется, нераскаявшимся), например занимающимся магией (медиумам, гадателям, астрологам и т.д.), состоящим в незаконном сожительстве, содержащим игорные и публичные дома, проституткам, последователям ересей, расколов и т.д. и т.п., даже если на них не накладывается малое или великое отлучение. Поэтому, согласно святителю Иоанну Златоусту, священник, прежде чем выйти со Святой Чашей к народу для Божественного Причастия, «громким голосом, страшным воплем, как некий глашатай, подняв руку вверх, став всем виден и громко в страшном оном безмолвии восклицая («Святая святым!»), одних призывает, других же удерживает (то есть не допускает – Е.Ф. ), не рукою сие совершая, но языком, более ясным, нежели рука; ибо оный голос, достигая нашего слуха, как рука, одних отталкивает и извергает вон, других же вводит и поставляет впереди» (РС 63, со1. 133). Тот же святой отец угрожает своим слушателям, не повинующимся его наставлениям о том, что надо избегать клятв тем, что, если они не исправятся, он не допустит их до Божественного Причастия: «И если увижу вас упорствующими, запрещу вам переступать этот священный порог и причащаться бессмертных Таинств, как блудящим, и прелюбодействующим, и обвиняемым в убийстве» (Ibid. 57, со1. 264). И снова, теперь женщинам, имеющим пристрастие к роскоши: «Вот, я предупреждаю; уже не уговариваю, но приказываю и возвещаю: желающий да слышит, не желающий пусть не подчиняется: если будете упорствовать, таковое совершая, не потерплю и не приму вас, и не позволю ступить на эти (храма) камни» (Ibid. 63, со1. 350). И Василий Великий в «Наставлении иерею о Божественной Благодати» говорит: «Смотри, Кому предстоишь, как священнодействуешь и кого приобщаешь... Смотри, да не устрашишься человека в падение себе, да не предашь Сына Божия в руки недостойных. Не устыдись в час оный ни славных земли, ни самого диадему носящего, то есть царя. Кому божественные Каноны не позволяют, тех не причащай... горе и им, и их причащающими (Πηδάλιον τῆς Νοητῆς Νηός τῆς Μιᾶς Ἁγίας... Ἐκκλησίας. Ἀθῆναι 1982. Σ. 738). И снова святитель Иоанн Златоуст обращается к диаконам Церкви (тогда он еще был пресвитером в Антиохии): «Немалое наказание будет вам, если зная о чьем-то лукавстве,позволите ему приобщиться сей Трапезе. Кровь Его (Господа) взыщется от рук ваших. Если это будет полководец, или начальник, или сам диадему носящий, воспрепятствуй: ты имеешь большую власть, чем он... И откуда, говорит, знаю я того или другого? Не о неизвестных, но об известных (недостойных) говорю... Не только этих мы изгоняем, но и вообще всех, кого увидим недостойно приступающими... Если и по неведению придет он причащаться, воспрепятствуй, и не убойся. Убойся Бога, а не человека. Если убоишься человека, будешь им осмеян; если же Бога – и людьми будешь почитаем. Если же сам не дерзаешь, ко мне приведи. Не допущу такой дерзости (чтобы заведомо недостойные причастились – Е. Ф .). Жизни лишусь (предпочту, чтобы меня убили – Е. Ф .), прежде чем преподам Кровь Владычню не по достоинству, и свою собственную кровь пролью, прежде чем преподам Кровь Владычню, столь страшную, вопреки надлежащему» (РG 58, со1. 744–746).

Кто может отрицать, что и здесь мы явно имеем, согласно принятым ранее критериям, «констатационное наказание»? Итак, как имеющий препятствие к посвящению в духовный сан или к Божественному Причащению автоматически лишается права на рукоположение или на Причастие и отсылается служителями Церкви, так и заключившие гражданский брак, по единогласному решению иерархов Греческой Церкви, равносильному решению Поместного Собора, сами ставят себя вне Церкви – как отвергающие Ее догматическое учение – и не могут быть восприемниками. Но даже если бы вышеприведенное решение иерархов не было принято, священник все равно безукоризненно действовал бы в рамках церковных установлений, отказываясь принять в качестве восприемника человека, вступившего в гражданский брак. И вот почему: Каноны святого Никифора Исповедника не были утверждены Пято-Шестым Вселенским Собором, как Каноны других святых отцов и Поместных Соборов, так как св. Никифор родился спустя десятилетия после означенного Собора, но, несмотря на это, они пользуются в Церкви большим авторитетом и часто применяются. Они, по крайней мере, являются не чем иным, как Церковным Преданием. 34-й Канон этого святого отца предписывает: «Если кто-то, приобретя наложницу, не желает ни оставить ее, ни получить благословение и после благословения иметь ее, не должно принимать приносимое им Церкви, божественные установления Которой он, презирая, оскорбляет делами». Здесь мы видим два момента: во- первых, Канон определяет не благословленную Церковью связь мужчины и женщины как отношения с наложницей, и, во-вторых, он отвергает и считает неприемлемым любое приношение таких людей Церкви. Добавим к этому и «Ответ» Петра Хартофилакса, гласящий: «Так как плотская связь без благословения есть блуд, то сожительствующий без благословения, будь то раб или свободный, не должен быть допущен ни к приношению даров, ни к молитве в доме Господнем; ведь и божественный апостол повелевает не есть вместе с таковыми и не иметь с ними общения»²⁴( Πάλλης Γ., Πότλης Μ. Σύνταγμα τῶν θείων και ἱερῶν Κανόνων. Ἀθῆναι 1852– 1859. Т. 5. Σ. 371).

Итак, если лицам, сожительствующим и имеющим плотскую связь без церковного благословения, не разрешается ни дар принести Церкви, ни даже просто молиться в храме, можно ли обсуждать возможность того, что они будут восприемниками и возьмут на себя ответственность за воспитание во Христе крещаемого дитяти – члена Церкви? Разве такое может быть?

Продолжаем наши размышления: единогласное определение иерархов, согласно которому заключающие гражданский брак лица «сами ставят себя вне Церкви», можно было бы считать, по сути, своеобразным великим отлучением – оставив без внимания словесные формулировки, в отношении которых в области канонического права всегда проявляется свобода изложения. Поместные и Вселенские Соборы отлучали того или иного ересиарха и всех его последователей, не составляя при этом полных списков конкретных имен, доходивших иногда до десятков тысяч. Стоит отметить, что при анафематствовании или извержении из сана не всегда и не обязательно использовались слова «отлучаю», «анафематствую» или «извергаю из сана», но употреблялись и другие слова и описательные обороты, например «изгоняем из Церкви», «считаем чуждым Церкви», «Господь наш Иисус Христос определил через настоящий Священный Собор, что (имярек) чужд епископскому достоинству и всякому собранию священнослужителей» и т.д. Священные Каноны, предусматривающие наказания в виде анафемы или извержения из сана, использовали для формулировок великое разнообразие словесных определений и не всегда привычные слова. Итак, по этой причине можно было бы утверждать, что упомянутое определение Священного Синода Элладской Церкви – своеобразное великое отлучение, но суть вопроса не в этом. Суть в другом. Давайте вникнем в проблему.

При неприятии кого-либо в качестве восприемника при Крещении, препятствии к вступлению в духовный сан или отказе в Причастии следует говорить не о епитимьях или «наказаниях» того или иного рода (налагаемых «констатационно» или «определяемых в судебном порядке»), а о наличии или отсутствии необходимых предпосылок. Это и только это есть правильная постановка вопроса. Действительно! Кто есть восприемник? Не во что он превратился, а кем он является по сути, кем он должен быть? Как понимает восприемника православная экклезиология и каноническое право? С момента основания Церкви никто не мог креститься и стать членом Церкви, если он предварительно не был научен и не воспринял истины Веры. Например: 1) Петр проповедует Иисуса Христа множеству иудеев и призывает слушателей к Покаянию и Крещению (см. Деян. 2:14 и ниже). Они же «любезно прияша слово его, крестишася» (см. Деян. 2:41); 2) Петр снова возвещает Иисуса Христа язычнику Корнилию и тем, кто с ним, а потом «повеле... им креститисяь (см. Деян. 10:34–48); 3) Павел, пребывая в Коринфе, "стязашеся... на сонмищих по вся субботы и препираше иудеи и эллины... и мнози от Коринфян слышавше вероваху и крещахуся» (см. Деян. 18:4–8); наконец, 4) и Филипп, встретив египетского евнуха, после того как «благовестил ему Иисуса», спросил, когда тот выразил желание принять Крещение, верует ли он от всего сердца. Когда же тот ответил: «Верую Сына Божия быти Иисуса Христа», «снидоста оба на воду, Филипп же и каженик: и крести его» (см. Деян. 8:26–38). Эта богодухновенная практика «научение – восприятие учения – Крещение» неизменно и неукоснительно была продолжена Церковью и после смерти апостолов. Дело научения истинам Веры, или, как оно стало называться, катехизация, перешло в основном в ведение епископа. Он, в силу своего права, распределял это послушание между помогающими ему священниками, будучи не в состоянии справиться с ним в одиночку. Часто в послеапостольские времена при Крещении совершеннолетних присутствовали и восприемники, но они присутствовали исключительно как поручители твердости решения «ко святому просвещению готовящихся» стать членами Церкви, а также как свидетели их достойного образа жизни²⁵. Катехизация была тогда делом не восприемников, а епископа и пресвитеров. Об этом можно прочитать у Матфея Властаря, согласно которому Священные Каноны – 78-й VI Вселенского Собора и 46-й Лаодикийского – «предписывают, чтобы приуготовляющийся к спасительному Крещению прежде изучил Таинство Веры и в пятый день каждой недели сообщал, чтоб он выучил в течение недели, епископу или пресвитеру, которому епископ поручил наставлять его...» (Ράλλης Γ., Πότλης Μ. Μν. ἔργον Т. 6. Σ. 114).Таким образом Церковь через Своих служителей не только поучала (оглашала), но и «экзаменовала » своих учеников – оглашаемых, проверяя, знают ли они то, чему их учили! Позднее, с увеличением числа христиан, даже пресвитеров не было достаточно для катехизации, которая, в силу крайней необходимости, стала совершаться post factum, то есть после Крещения, а не до него. Но, хотя священников и не было достаточно, катехизация все-таки должна была проводиться, так как в противном случае Крещение стало бы пустой формальностью. Каким христианином мог бы быть крестившийся, не имеющий совершенно никакого представления о содержании своей Веры? «Иже веру имет и крестится, спасен будет», – сказал Господь (Мк. 16, 16); Он не сказал просто, «иже крестится». По Василию Великому, «Вера и Крещение суть два образа спасения, составляющие единое целое и нераздельное. Ибо Вера делается совершенной чрез Крещение, Крещение же утверждается на Вере, и каждое из двух теми же именами дополняется... предшествует исповедание, ведущее ко спасению; Крещение же следует за ним, запечатлевая наше согласие» (РG 32, со1. 117). Поэтому, когда совершеннолетний оглашенный просил о Крещении до окончания оглашения ввиду опасной болезни, он, если оставался жив, должен был закончить свое обучение после Крещения: «следует в болезни приявшим освящение (Крещение) и впоследствии восставшим (исцелившимся) изучить Веру..л (47-й Канон Лаодикийского Собора). Итак, надо было, чтобы и крещеные младенцы со временем познали Православную Веру. Как же можно верить в то, чего не знаешь? «Како же уверуют, Его же не услышаша? Како же услышат без проповедающаго?» (Рим. 10: 14). Церковь, осознавая Свой долг и Свою великую ответственность перед Богом за просвещение крещеных младенцев, но будучи не в состоянии, как уже было сказано, должным образом справиться с этой задачей только силами священнослужителей, не захотела ограничиться участием только родителей ребенка в исполнении этого дела. Она пошла дальше. Она захотела больших гарантий, большего поручительства. Родители, впрочем, как верующие,несут свою, личную, ответственность за воспитание своих детей «в наказании и научении Господнем » (Эф. 6, 4). Исполняя это, они действуют на основании собственных прав, выполняют свой собственный долг и не выступают как представители кого-либо другого. Однако Церковь тоже хотела Сама исполнить Свой Собственный долг по отношению к Своим детям-неофитам, то есть крещеным младенцам. Потому Она и учредила восприемничество. И для начала Она объявила обязательным институт восприемничества, то есть необходимость присутствия восприемника при крещении младенца, как для того, чтобы его вера «возместила» бы неким образом отсутствующую веру младенца, так и для того, чтобы он, как ответственный за ребенка, дал бы от его имени необходимые обеты: отречение от сатаны, присоединение ко Христу и т.п. Во-вторых же, что более важно и исключительно интересно для нас в данный момент, Церковь возлагала на восприемника и вверяла ему Свою Собственную обязанность, Свое Собственное дело. Так что с того момента, когда Таинство Крещения стало совершаться над младенцами, восприемник является представителем, доверенным лицом, уполномоченным пастыря (епископа или священника) «с особыми задачами и полномочиями», как написали бы сегодня наши нотариусы, для замещения его (пастыря) в этом конкретном деле просвещения, то есть воспитания согласно заповедям Христа, того или иного ребенка. Во время совершения Святого Крещения Церковь молится: «Сам, Владыко, сосудом избрания Твоего Павлом апостолом заповедавый нам вся в славу Твою творити, пришедшаго раба Твоего (имярек) начаток сотворити стрищи власы главы своея, благослови вкупе с его восприемником; и даждь им (крещаемому и восприемнику – Е.Ф.) выну поучатися в законе Твоем и благоугодная Тебе деяти» (молитва на пострижение власов). Церковь просит Бога благословить, придать сил и защитить Своею Благодатью как Своего нового члена – крещеного младенца, так и его восприемника – своего полномочного представителя, ввиду предстоящего ему важного и ответственного дела. Это такая тонкая и сложная работа, а ответственность восприемников столь велика, что, как справедливо говорит Илия Критский в своих «Ответах»: «Если бы восприемники в действительности знали, какое попечение и бодрствование они обязаны иметь о том, кто возрождается в духовной купели, с трудом соглашались бы принять служение восприемника, даже если бы их горячо просили об этом» (Ράλλης Γ., Πότλης Μ. Μν. ἔργον Т. 4. Σ .380). Весьма показательно и следующее: хотя изначально родителям ребенка не запрещалось быть его восприемниками, позднее они к этому не допускались. Они не допускались к этому и в силу государственного указа (Кодекс Льва IV, см. Ράλλης Γ., Πότλης Μ. Μν. ἔργον Т. 5. Σ. 241–247), и по другим, безусловно справедливым, причинам; но сам факт, что Церковь охотно приняла и использовала этот указ, убеждает в том, что он служил Ее целям и в данном вопросе. То есть Церковь хотела, чтобы восприемник был Ее особым представителем, Ее особым орудием. Показательно и то, что с давних времен восприемник считается и называется «духовным отцом» своего подопечного, то есть он носит звание, которое принадлежит_ дается только священникам. Что же это означает, как не то, что восприемнику поручено дело священника, что он – поверенный и сподвижник пастыря в исполнении обязанностей по отношению к ребенку? Родители, как было сказано, действуют исходя из своих собственных обязанностей, неся особую ответственность, и на основании своих особых прав. Восприемник действует по поручению, выступая как доверенное лицо несущего ответственность пастыря. Он представляет его и является его доверенным лицом. Но само собой разумеется, что для любой «доверенности» требуются определенные предпосылки. Недостаточно, чтобы кто-то имел полную правоспособность, чтобы быть назначенным представителем и доверенным лицом того или иного человека в том или ином деле или во всех порученных делах. Помимо всего прочего, надо, чтобы он пользовался и его полным доверием. Доверитель не обязан назначать своим представителем первого попавшегося гражданина Греции только потому, что тот не лишен гражданских прав; он имеет абсолютное, неограниченное и полное право выбрать того, кого он считает подходящим для этого. Было бы смешно, если бы братья доверителя подали против него судебный иск, утверждая, например, что из-за их отстранения от доверенности они потерпели... моральный ущерб! Для передачи своих полномочий, и особенно в важных делах, доверитель ищет не только честного человека, но и предприимчивого, усердного, образованного, талантливого, разумного – одним словом, во всех отношениях подходящего для данного задания. Так и церковный пастырь имеет право требовать, чтобы его доверенным лицом в величайшем деле – научении младенца заповедям Христовым – был человек, которого он сам одобряет и которому сам доверяет. Если доверитель- гражданин сделает неудачный выбор, то в худшем случае он потеряет часть своего имущества или потерпит моральный ущерб. Если же в оценке восприемника ошибется доверитель-пастырь и порученное дело будет совершенно запущено или станет осуществляться небрежно, он рискует самим спасением души своей, так как, согласно Писанию, «проклят (человек) творяй дело Господне с небрежением» (Иер. 48:10) – пастырю же «вверены люди Господни, и он воздаст ответ о душах их» (Апост. правила. 10). Мы, разумеется не отрицаем, что и родители имеют право на выбор восприемника, и знаем также, что восприемника почти всегда ищут родители, а не священник (епископ), но подразумевается, что на это дается его молчаливое согласие, что неким образом он дает им разрешение самостоятельно искать кандидатуру его представителя и доверенного лица в деле должного просвещения младенца. Однако это никак не означает, что священник лишается своих прав и должен волей-неволей принять в качестве восприемника (то есть своего доверенного лица) всякого, кого приведут родители, тем более, если тот не отвечает элементарным требованиям для выполнения этой задачи. Пастырь (епископ или священник) имеет полное право сказать родителям: «Господа, я не доверяю представлять меня, не доверяю мое дело, за которое я несу огромную ответственность перед Богом, первому встречному только потому, что в его паспорте написано, что он православный христианин»²⁶. Этого человека я не принимаю, так как он – богохульник. Другого я не принимаю, так как он – пьяница. Третьего я не принимаю, так как он заключил гражданский брак и тем самым на деле отверг одно из Таинств Церкви. Пятого я не принимаю, так как в представлениях о Православной Вере у него царит полный хаос. Шестого я не принимаю, так как он болтун и сквернослов, и т.д. и т.п. Я не могу доверить им замещать меня в деле научения православным догматам и православной нравственности. Они «научат» (?!), а ответственность перед Богом за их «обучение» буду нести я.. «Когда я буду судиться перед судищем Христовым, вы будете стоять вдали и ваша дружба будет ни во что, когда я буду давать отчет...» (свт. Иоанн Златоуст, РG 62, со1. 350). Потому я прошу и требую, чтобы вы привели восприемника, который бы внушал доверие не только вам, но и мне. Я признаю, что и вы имеете право на выбор восприемника, так как поручаете ему часть духовного воспитания вашего ребенка. Но и я имею это право, и даже в большей степени, потому что я возлагаю на него большую часть моих обязанностей по отношению к младенцу. Потому надо, чтобы это был человек, которого одобряют и которому доверяют все. Восприемник – это не свидетель, присутствующий при сделке купли-продажи, чтобы предложения и предпочтения в выборе того или иного кандидата могли принадлежать исключительно вам. Восприемник – это и мой представитель, мой заместитель, мое доверенное лицо, мой сотрудник. И, конечно, немыслимо, чтобы я не имел права слова при выборе своего доверенного лица и сотрудника!.. Я не требую и не собираюсь требовать какого-то определенного человека. Я просто требую человека, который бы сознательно жил во Христе, который был бы живым членом Тела Его. Вы выбрали, ничем не ограничивая своего выбора. Я же ограничен теми требованиями, которые Церковь с древнейших времен определила в отношении восприемника: божественным нашим наставникам пришло на ум и было заповедано ими принимать младенцев этим священным образом, чтобы плотские родители приводимого ребенка передавали ребенка какому-либо доброму учителю из посвященных в божественные Таинства (верующих) и чтобы ребенок в дальнейшем им был наставляем к совершенству как божественным отцом и восприемником в священном спасении. Сего-то, обещающего наставить ребенка во святой жизни, просит иерарх произнести отречения и священные исповедания». (Дионисий Ареопагит. О церковной иерархии. 7, 11. РG 3, со1. 568)».

Возможно, кто-нибудь возразит: «Хотя все это правильно и свято, но силу это имело в прежние времена. Сейчас это уже не действует. Сегодня институт восприемничества – пустая и мертвая формальность. Восприемник – лицо, служащее лишь для украшения обряда крещения». Ответим: во-первых, это не бесспорно. И сегодня многие восприемники, сознательные члены Церкви, не пренебрегают своими обязанностями в отношении крестников. Давайте же и мы будем стараться, чтобы добрый пример был распространен и таким образом институт восприемничества обрел свое прежнее достоинство. Во-вторых, если восприемник ничего не делает и является лишь «элементом оформления» при Крещении, то его наличие излишне и не нужно\ Таинство столь прекрасно и впечатляюще, что не нуждается в дополнительном «украшении». Если восприемник приходит на Крещение, полагая, что является «элементом украшения» обряда и ничем более, то пусть он не протестует и тем более не бежит к прокурору, если священник отсылает его, не имея нужды в «украшениях » и «декорациях»!.. (Люди, которые бы подержали малыша во время Таинства, имеются в изобилии. В любом храме есть и староста, и певчие, и пономари!)

Если в настоящее время отношение к восприемничеству оставляет желать лучшего и священники, за исключением редких случаев (но есть ведь и исключения), принимают в качестве восприемника кого попало, то это не причина для привлечения священников к суду за... клевету и нарушение обязанностей (!) всякий раз, когда, сознавая свою величайшую ответственность, они захотят (или, лучше сказать, «осмелятся»!) заявить о своем праве голоса в отношении «назначения» своего заместителя и сотрудника. Церковь (через Своих служителей) имеет право Сама нарекать имя крещаемому ребенку, хотя это имеет намного меньшее значение, чем выбор личности восприемника. Как объяснил этот вопрос профессор церковного права Анастасий Христофилопулос, имя «дается во время Крещения (имя, по правилам, дается раньше, но это – другая тема) совершающим его священнослужителем по предложению восприемника. Предложение может и должно быть отклонено, если предлагаемое имя явно противоречит основным положениям христианской религии, государственным установлениям или нравственным нормам...» (Χριστοφιλόπουλος Ἀ. Ἑλληνικόν Ἐκκλησιαστικόν Δίκαιον. Ἀθῆναι, 1954. Т. 2 .1. 17). Итак, если Церковь имеет право на меньшее (выбор имени ребенка), то можно ли допустить, чтобы Она не имела права на большее (выбор восприемника)? Если Она может и должна отклонить предложение восприемника о неприемлемом – с точки зрения Ее установлений – имени, то тем более Она может и должна отклонить предложение родителей о восприемнике, не удовлетворяющем – согласно Ее оценке – требованиям для исполнения этой миссии.

Господин К. Стаматис говорит в вышеупомянутой записке о неизменном и многолетнем предании Восточной Православной Церкви (в части, касающейся способа наложения наказания), которое необходимо принимать во внимание (ст. 3, § 1 Конституции 1975 г .)». Но спрашивается: 1) Знание (и принятие истин Веры – это обязательное условие для Крещения совершеннолетнего оглашенного, согласно «неизменному и многолетнему преданию Восточной Православной Церкви, которое необходимо принимать во внимание», не так ли? (Смотри, например, 78-й Канон Пято-Шестого Вселенского Собора: «Должно просвещаемым изучать веру и в пятый день каждой недели сообщать епископу или пресвитерам, что они выучили в течение недели». Заметим здесь же: от крещаемого совершеннолетнего «требуется представление – конечно, не углубленное богословское знание – о догматах Православной Веры и сознательное принятие их, свидетельствуемое крестящим, который свободен в своем решении». (Χριστοφιλόπουλος Ἀ. Μν. ἔργον Σ. 15–16). 2) Восприемник, в случае Крещения несовершеннолетнего, выступает и как поручитель, и, неким образом, как представитель крещаемого согласно «неизменному и многолетнему Преданию Восточной Православной Церкви, которое необходимо принимать во внимание », не так ли? 3) Следовательно, восприемник обязательно должен иметь представление об истинах Православной Веры (я не имею в виду, что он должен иметь углубленное богословское знание), да или нет? («:Обязательство, чтобы крещаемый получил в должное время необходимое знание об основах христианской веры, вместо лишенного воли младенца, берет на себя пред-стоящий восприемник, произнося вместо него Символ Веры» (Χριστοφιλόπουλος Ἀ. Μν. ἔργον Σ. 16). Я оставляю здесь в стороне вопрос о признании этих истин восприемником. Я говорю только об их знании...) 4) Священник обязан, что само собой вытекает из его положения служителя Церкви, выяснить и проверить, выполняется ли вышеозначенное условие, то есть знает ли восприемник истины Православной Веры (догматы и нравственные заповеди), не так ли? 5) Если священник выяснит, что восприемник абсолютно невежествен в области этих истин, он обязан отказать ему в праве быть восприемником, чтобы в противном случае не нарушить свой долг, да или нет? 6) Возможно ли представить, чтобы женщина, о которой сообщается в письме митрополита Карпенисийского, имела элементарные представления об этих истинах (и опять же я не говорю здесь о принятии!)? Она, несмотря на то что заключила гражданский брак, считала себя не просто «действительным членом Православной Церкви» (пусть даже искренне), но и способной верно и по-настоящему научить крещаемого ребенка догматам и заповедям Православной Церкви, не так ли? 7) Даже только по этой причине, если рассматривать ее как отдельную и самодостаточную, было канонически и экклезиологически необходимо (или, на худой конец, оправдано) неприятие этой женщины в качестве восприемницы, не так ли?

Понимаю, что, говоря все это, я мог бы услышать здравое и справедливое возражение: «Вы многого хотите. Слишком уж Вы суровы и требовательны. С точки зрения теории и идеала, все сказанное справедливо, но что же получается на практике? Сколь немногие миряне и даже священники – особенно малообразованные – имеют достаточные религиозные познания». Более чем согласен! Но если какая- то дама, не допущенная к восприемничеству, не ограничивается публичным высказыванием жалоб и протестов, а доходит до того, что обвиняет перед прокурором священников и епископов «в клевете и нарушении долга»? Как она высокопарно пишет, «они лишили ее права (!!!) крестить» (как будто бы ее лишили права продать земельный участок), «нарушили свой долг», «оскорбили ее личное достоинство » и «нанесли моральный вред как ей, так и государству ». По ее мнению, «это лишение (права крестить) противоречит ее основной обязанности – почитать и исполнять законы государства». (Она имеет в виду закон о гражданском браке! Но разве она преступила бы закон, заключив церковный брак, если закон признает равноправными оба вида брака?) Так вот, когда случается такое, тогда уже и нам надо говорить в полный голос и прибегать не к снисходительным и заниженным, а к суровым и справедливым критериям и оценкам. «Имже бо судом судите, судят вам; и в нюже меру мерите, возмерится вам», – сказал Господь (Мф. 7, 2).

Прежде чем закончить наши рассуждения, сопоставим еще раз условия для вступления в священный клир и для восприемника ребенка. Вернемся к тому, что, как мы заметили раньше, мог бы священник сказать родителям ребенка при выборе восприемника. Нечто сходное могли бы сказать духовник и епископ желающему стать священником и просящему поручительства у одного и хиротонии у другого, пусть даже у того человека и не было бы канонических препятствий: «Дитя мое, то, что у тебя нет судимости, и то, что ты не впадал в грехи, препятствующие возведению в сан, не означает, что ты обязательно подходишь для духовного сана. Отсутствие канонических препятствий – лишь одно из условий для посвящения в сан, но не единственное. Я не возьму на себя величайшую ответственность дать тебе поручительство (или рукоположить тебя), так как, по моему мнению, у тебя нет всех необходимых качеств. Ты верующий и нравственный человек, но легкомысленный и поверхностный, или несерьезный, или не хранишь тайн, или болтливый, или слишком вспыльчивый или... или... или... Я считаю, что из-за этих недостатков ты не принесешь пользы Церкви. Скорее ты Ей повредишь. Если ты найдешь другого, который бы взял на себя эту ответственность, это твое и его дело. Я же не пойду против своей совести. Иди с миром!»

Итак, одно дело – «наказание», будь оно «констатационное» и «автоматически налагаемое» или же «определяемое судом», и другое дело – отсутствие предпосылок, делающих кого-либо подходящим для исполнения конкретного дела. Те, кто несет ответственность за поручение этого дела, должны тщательно проверять наличие или отсутствие необходимых качеств и действовать соответствующим образом.

Излишне говорить, что решение о наличии или отсутствии необходимых духовных предпосылок для сподобления кого-нибудь Причастия или Благодати духовного сана, или для поручения преподавания в церковных школах, или проповеди в храмах, или для принятия кого-либо в качестве восприемника и т.д., будучи делом чисто церковным, принадлежит только и исключительно церковным властям и не может быть передано на рассмотрение никакого мирского суда: гражданского, уголовного или административного. Ни один верующий не может говорить о своем праве (!) «крестить» или стать священником, так же как и ни один священник не может заявлять о своем праве на епископское достоинство на том основании, что он окончил богословский факультет и не состоит в браке. Они просто как члены Церкви (а священник – как священнослужитель) имеют возможность для этого, если, впрочем, она поддерживается необходимыми духовными предпосылками. Но решение этого вопроса – не в их собственной компетенции, а в компетенции Церкви.

Вывод: никто не может стать восприемником только потому, что, согласно записи в паспорте или своему мнению, он – православный христианин. Так как институт восприемничества, согласно православной экклезиологии и православному каноническому праву, есть, главным и исключительным образом, замещение и представительство в определенных обстоятельствах и для определенного дела ответственного пастыря Церкви, то восприемник должен вызывать доверие у пастыря и получить его устное или молчаливо выраженное согласие.

Засим я снова обращаю к Вам победное приветствие «Христос Воскресе» и пребываю с почтением, уважением и великой любовью к Вам о Господе нашем Иисусе, «Иже предан бысть за прегрешения наша и воста за оправдание наше» (Рим. 4:25).

Афины, 23 мая, лето от Р.Х. 1986.

ОРТОДОКСОС ТИПОС»,

30.05.1986 (см. также № от 06.06.1986)

Господин редактор!

Уже не единожды я осуждал неприемлемые с христианской точки зрения законы и другие действия партии, стоявшей у власти в нашей стране в предшествующие годы²⁷1. Могу сослаться хотя бы на свою статью, опубликованную в «Ортодоксос типос» 03.08.1979, где я бичевал «перемещение из начала Конституции в третью статью постановлений о религии и Церкви», отмену обязанности президента придерживаться Православной Веры, привилегии, дарованные антихристам-иеговистам, законы об абортах и «автоматическом разводе», варваризацию греческого языка, которую я назвал «национальным бедствием », установление дипломатических отношений со «Святым Престолом» и т.д. и т.п. Следовательно, я не боюсь быть обвиненным в том, что якобы из-за «политического противостояния» обращаю сегодня свое перо против другой политической группировки, составляющей, притом, партию крайней оппозиции²⁸Ни один уважающий себя священник не может приступать к какому-либо делу исходя из своих политических симпатий или антипатий. Для него высшую силу имеет Закон Божий и только Закон Божий. Он все рассматривает и обо всем судит с этой точки зрения. Итак, в недавно изданной официальной программе вышеозначенной политической партии содержатся два заявления-обещания.

Первое: будет введен мораторий на смертную казнь. Второе: будут разрешены аборты. Рассмотрим это подробнее.

Известно, что судами в Греции крайне редко выносится смертный приговор и происходит это в случае особо тяжких преступлений. Из вынесенных смертных приговоров приводятся в исполнение лишь некоторые. Немалое их число заменяется пожизненным заключением.

Человек, совершивший тяжкое преступление, не только подозреваемый, но даже пойманный с поличным, располагает множеством вещественных и процессуальных средств для своей защиты. У нас есть следствие, показания свидетелей защиты, оправдание обвиняемого, вынесение постановления, опротестовывающая его апелляция, передача дела в суд, новые показания свидетелей защиты, экспертизы, новое оправдание обвиняемого, выступление адвокатов, огромное количество смягчающих вину обстоятельств, вынесение решения, опротестовывающая его апелляция, слушание дела заново, изложение версии о непреднамеренном убийстве перед Верховным судом, подача ходатайства о помиловании, заключение Совета о помилованиях, решение верховного судьи и т.д. и т.п. Это все, конечно, справедливо и необходимо, но для кого это делается? Для явного злодея! Для человека, пойманного с поличным во время совершения тяжкого преступления! И все же, несмотря на все это, наше чуткое сердце не принимает его умерщвления! В отношении тех, о ком я сказал выше, я не поддерживаю продление действия закона о смертной казни. Если посредством суровых и строгих законодательных постановлений была бы обеспечена действительно пожизненная изоляция и устранение элементов, опасных для всего общества, почти все ратовали бы за отмену смертной казни. Но как бы то ни было, продление действия нынешнего закона или введение моратория на смертную казнь – огромная тема, и каждый имеет право представить свои доводы и утверждать справедливость своего мнения в данном споре. Никто не препятствует. Однако мы можем спросить: как тот, кто не соглашается с умерщвлением явного злодея, ужасного убийцы, для которого предусмотрено столько средств защиты, соглашается с умерщвлением невинного и беззащитного создания, единственное «преступление» которого состоит в том, что оно получило жизнь в силу неумолимых и непреодолимых законов природы? Пусть будет введен мораторий на смертную казнь, чтобы раз в десять или пятнадцать лет не были казнены два или три преступника, совершивших тяжкие преступления.

И пусть будет объявлена свобода абортов, чтобы таким образом законно и... «с соблюдением приличий» убивалось около тысячи невинных созданий ежедневно! Воистину, «прекрасный мир, нравственный, ангелоподобный», по слову поэта!..

Конечно, аборты делаются, и в больших количествах, но разве по этой причине их надо разрешать в законодательном порядке? Тогда почему бы нам не разрешить свободное хождение наркотиков, так как и они употребляются тысячами людей? Иногда в суды поступают и дела о многоженстве. Может, стоит узаконить и многоженство, раз есть люди, которые нарушают институт моногамии? Есть и ограбления, и изнасилования, и подделка продуктов питания, и тысячи других зол. Так почему бы не узаконить и их?

Во всяком случае, наивны те, кто думает, что несчастные матери-убийцы существенно выиграют от принятия вышеупомянутого законопроекта. Какая бы свобода ни была дана в отношении ужасного преступления – аборта, она нисколько не поможет этим матерям-злодейкам. Уголовная ответственность будет отменена, но совесть, «которая сильнее всего на свете», не найдет успокоения до конца жизни. Идущие на аборт женщины становятся духовно разбитыми и никогда уже не оправляются. Опыт многих духовников (так же, как и многих психиатров) это подтверждает. Великий Гиппократ, хотя и жил во тьме язычества, категорически осуждал убийство ребенка во чреве матери и клятвенно обещал: «И женщине не дам снадобья, губящего плод». Очевидно, он знал «что-то», чего не знаем мы... Сами собой приходят мне на память и потрясающие слова ныне покойного моего учителя Спиридона Кальяфаса, который тридцать лет назад на одной своей лекции (он преподавал педагогику и психологию) говорил, приводя слова Карла Юнга: «Те дети, которым не позволили родиться, становятся ужасными вампирами. Они живут жизнью вампиров в сознании матерей и никогда не оставляют их в покое. Незамедлительно появляются симптомы тяжелого невроза, который мучает женщин всю жизнь. Преступления против совести не остаются неотмщенными!» Это неисцельное душевное терзание убийц-матерей, даже совершенно «свободных» и «эмансипированных» (говорю это, опираясь и на собственный опыт духовника), доказывает также, насколько несостоятелен довод утверждающих, что убиваемый эмбрион – еще не человек (!!!) и поэтому здесь нет убийства!..

Мы, разумеется, не нуждаемся в этом доводе, так как ‘Дух Святой, говорящий устами Церкви, свидетельствует, что независимо от того, сформировались органы эмбриона или нет, происходит человекоубийство (см. 2-й Канон Василия Великого и 91-й Пято-Шестого Вселенского собора). Праздники зачатия святых во чреве матери, как например зачатия Пресвятой Богородицы и Иоанна Предтечи, в нашей Церкви существуют, очевидно, потому, что Она считает, что человек живет с момента своего зачатия.

Но нужны ли другие доказательства, если само государственное право признает личность младенца, носимого во чреве, с самого момента его зачатия и делает его субъектом гражданского права? Согласно Гражданскому Кодексу, можно через завещание объявить своим наследником «зачатого» (ст. 1711), то есть зачатого младенца, который и вступает в права наследства завещанного ему имущества, как только родится. Так что носимый во чреве эмбрион имеет общепризнанные и неотъемлемые права на материальные блага; и, однако, он не имеет права на высочайшее и главнейшее благо – благо жизни ? Такие воззрения, воззрения вопиюще противоречивые и вызывающе непоследовательные, разделяет – будем справедливыми – не только указанная политическая партия, но – о горе! – весь политический мир, кроме редких благословенных исключений.

С любовью о Господе...

ОРТОДОКСОС ТИПОС»,

09.10.1981

(Ответ господину С. Алексиу)

В газете «Катимерини» от 19-го числа текущего месяца была опубликована статья господина С. Алексиу под названием «Больница или тюрьма », критикующая позицию Церкви, выступающей против предстоящей «реабилитации» абортов. Автор этой статьи не одобряет аборты. Напротив, он рассматривает умерщвление плода как «действие, которое обесценивает человеческое существование и низводит человека на самую низкую ступень человеческого достоинства». Но далее автор продолжает: «Впрочем, вопрос в другом: законны аборты или незаконны. Здесь мы не согласны и говорим, что не дело Церкви определять наказания в данной области. Церкви не следует вмешиваться в дела государства и решать вопрос, будут ли за аборты налагаться суровые санкции или нет. Это политическая ошибка...»

Пусть весьма уважаемый мной, несмотря на все наши разногласия, автор позволит указать ему, что в данном случае ошибается не Церковь, а он. Церковь совершенно правильно протестует против узаконивания абортов. Страж высочайшего Нравственного Закона, Она не может оставаться безучастной, когда видит, как узакониваются преступления. Хранитель Предания Богочеловека, провозглашающего человека величайшей ценностью во Вселенной, Она не может не протестовать против одобрения (так как это и означает безнаказанность) уничтожения тысяч невинных созданий, имеющих неотъемлемое право на высочайшее и богоданное благо жизни. Конечно, Церковь не имеет (да и не должна иметь) физической возможности силовыми методами противодействовать государству, но во имя каких нравственных или логических установок мы станем отказывать Ей в возможности просто выражать протест? Все имеют свое мнение по любому национальному или общественному вопросу. Не только ученые и профессиональные союзы, но даже последний греческий гражданин имеет право свободно высказать свое мнение по любому вопросу, особенно если разбирается в нем. Почему же Церковь должна молчать при обсуждении важнейших нравственных, общественных и национальных вопросов (безусловно, таким вопросом являются и аборты) и не обращаться со словами «Не достоит тебе...» (Мр.6:18) случайно оступившемуся государству? Бесспорно, было бы непозволительно и даже безумно, если бы Церковь требовала от государства преследования людей, не ходящих в Церковь, не исповедующихся, не постящихся, или еретиков, или неверующих. Вера, благочестие, религиозность не допускают принуждения. Религиозная свобода не терпит насилия. Сам Глава Церкви объявил: «Аще кто хощет по Мне ити...» (Лк. 9: 23). Однако есть множество вопросов, которые, не будучи полностью лишены религиозной составляющей, являются в то же время вопросами нравственными, общественными, национальными. Неужели Церковь должна молчать и не обращать внимания на те пагубные для нравственности, общества и народа последствия, которые вызывает их неудачное решение? Неужели Церковь должна молчать, когда государство узаконивает аборты, когда оно предпринимает действия, вредящие институту брака, когда принимает законы в пользу сектантов, когда оно неразумно переводит в область политики проблемы языка и воспитания и искажает греческий язык, когда оно разрешает нудистские пляжи, когда оно постоянно использует утренние часы по воскресеньям для экзаменации поступающих на службу в министерства и другие государственные учреждения, когда оно опекает и прикрывает мантией законности оккультные тайные организации, например масонство, или когда оно хочет узаконить (предположим) хождение и употребление наркотиков, или «браки» между гомосексуалистами, или не знаю, что еще? Она должна молча взирать на это? Но тогда можно было бы торжественно оправдать покойного политического лидера, утверждавшего: «Дело Церкви – хоронить мертвых»!.. Несомненно, господин Алексиу никогда не мог и мечтать о подобной роли Церкви.

Но что еще важней: правители нашей страны, и сегодняшние, и вчерашние, и позавчервшние – кто они? Может быть, они сознательные атеисты? Явные безбожники? Нет! Никогда они не утверждали ничего подобного. Все они называют себя православными христианами, членами Православной Греческой Церкви. Правда, за редкими исключениями, это члены слабые и связи их с Церковью слабы и поверхностны. Но, несмотря на все это, они – члены Церкви, так как и они не вышли из Нее, и Она не извергла их из Своего лона. Итак, Церковь имеет не только право, но и священную обязанность и необходимый долг обращаться к ним как к Своим чадам и указывать на то, что аборт – тягчайшее преступление и что правителям – православным христианам – нельзя узаконивать преступления. Разве Она не имеет права и одновременно обязанности указывать правителям на противоречие, которое возникает между неприятием ими смертной казни, применяемой к злодеям, и бесчувствием, с которым они взирают на убийства тысяч невинных созданий? И еще: разве наша Церковь, заботливая кормилица и спасительный ковчег нашего народа на протяжении веков, не должна требовать от правителей, чтобы они поразмыслили над национальной значимостью данной проблемы и любыми средствами и любой ценой лишили аборты всех шансов на узаконивание, чтобы наш многострадальный народ не ушел в небытие? Правительства, партии, политические образования приходят и уходят. Церковь же остается. Церковь существовала раньше партий, и Она их переживет. И народ существовал до всех партий и жил без партий многие века. Но я не уверен, что он смог бы жить и без Матери-Церкви... Итак, чего мы хотим? Изгнать Церковь на периферию национальной и общественной жизни? Превратить Ее в музей или декоративный элемент официальных государственных мероприятий, таких как присяга, молебны или панихиды?

Комедиограф Д. Псафас много лет назад, во время правления «Союза Центра» ²⁹ писал острые фельетоны на некоторые постыдные фильмы и требовал от тогдашнего премьер-министра прекратить в законодательном порядке растление народа. А Церковь не имеет права на подобные рекомендации!.. Актриса Мелина Меркури имеет право публично высказывать свое мнение в пользу легализации абортов и, пользуясь своим положением министра, утверждать, что скоро они будут разрешены, а сотни иерархов и священников, знающих неизмеримо больше нее по этому вопросу, совершают «ошибку», если публично высказывают свое мнение, если не соглашаются, если протестуют, если противодействуют? Нет уж, господин Алексиу, это слишком! В конце концов, они тоже граждане Греции!

Затем, в своей статье господин Алексиу смешивает два понятия: закона и человека, поступающего противозаконно. Нарушения и нарушителя.

Однако не только Церковь, рассмотрением роли которой ограничивается господин Алексиу, но и государство «судит не по закону, а по обстоятельствам». Да! И в самом государстве «каждое деяние исследуется особо и в соответствии с обстоятельствами его совершения» и «все обстоятельства имеют свою собственную окраску». Но это все имеет силу, если говорить о государстве – применительно к суду, а если говорить о Церкви – то применительно к исповеди. Отсюда множество смягчающих обстоятельств в уголовном кодексе, вплоть до констатации состояния полного аффекта, то есть полной невменяемости обвиняемого, даже если он совершил убийство человека! Но одно дело – приход в суд или исповедальню виновного или грешника, и другое дело – существование общих законов, действующих как в государстве, так и в Церкви. Законы существуют и будут существовать до скончания века. Но наказание согласно этим законам было, есть и будет не общим, однообразным и безличным, а конкретным, особым, индивидуальным. И судья, и духовник могут дать: первый – полную свободу, а второй – полное отпущение грехов вору или убийце, если было установлено состояние полного аффекта или принесено глубокое раскаяние. Но закон, наказующий воровство или убийство, останется, и его сила не уменьшится ни в государстве, ни в Церкви. Итак, одно дело – законы, установления, правила, и другое – личности преступников.

Наконец, господин Алексиу заблуждается, когда думает и пишет, что Церковь «не судит, а только наставляет. Право суда имеет только Христос.

Он дал апостолам и клиру, имеющему апостольское преемство, право связывать и разрешать, но не судить»!!!

Ошибка, дорогой господин Алексиу! Помимо того, что осуществление «связывания и разрешения» немыслимо без права судить (второе есть условие и предпосылка первого!), Сам Господь сказал апостолам: «Яко же посла Мя Отец, и Аз посылаю вы» (Ин. 20: 21), то есть Я наделяю вас теми же полномочиями! А так как вы приводите и одну не относящуюся к делу фразу «великого отца, богослова и оратора Иоанна Златоуста», то послушайте, как толкует божественный Златоуст приведенное выше слово Господне в связи с предоставлением апостолам права «связывать и разрешать»: «Потому, дабы исполнилось ременное «якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы», Он говорит: «Имже отпустите грехи, отпустятся им; и имже держите, держатся». Власть, которую имеет, Спаситель дает апостолам...

Дает им власть наказания и прощения...» (РО 52, со1. 777). И в другом месте: «Какая власть может быть выше этой? Всякий суд дал Отец Сыну, но я вижу, что всякий суд вручен апостолам Сыном...» (РО 48, со1. 643–644). И в «Апостольских постановлениях», книге хотя и послеапостольской, но все же очень древней, читаем, что епископ, «как бы занимая место Бога среди людей», «правит всеми людьми, иереями, царями, начальниками, отцами, сыновьями, учителями...» И далее: «Сиди в церкви (о епископ), творя суд, как имеющий власть судить согрешивших... Суди же, о епископ, со властью, как Бог, но кающихся принимай... » (И, 11 – 12).

Чем являются многочисленные анафемы, которые время от времени Церковь обращала против искажающих Ее учение, как не судом Церкви, то есть осуществлением права судить, которое Она имеет от Бога?

Итак, Церковь судит. Церковь, а не отдельные личности. Судят служители Церкви, однако не как отдельные личности, то есть не исходя из человеческих страстей и не мстя за личные обиды. Они судят (должны судить) в Святом Духе, то есть по воле Божией. Они судят как носители высшей духовной власти, власти, которой Господь наделил Церковь Свою. Господин Алексиу, обращаясь, как уже было сказано, к святому Златоусту, упоминает, что Церковь не тюрьма, а лечебница. Никто не возражает. А не задавался ли почтеннейший вопросом: может быть, и наши политические лидеры не только как частные лица, но и как власти предержащие нуждаются в заботе этой божественной лечебницы и прохождении полного курса лечения, чтобы «праведно судить народ» (ср. Прем. 9:12) и устанавливать должные законы? Да, Церковь – лечебница! Но лечебница для всех!

Давайте не будем забывать, что Церковь часто в течение веков обращала резкие протесты и суровую критику против правителей государства, а также накладывала на них тяжелейшие наказания (епитимьи) не только тогда, когда они принимали законы, противоречащие Евангелию, или когда совершали опрометчивые действия, вредившие множеству людей, но даже и тогда, когда своими поступками они приносили бесчестие и вред отдельным людям. Другое дело, что для этих героических деяний требовалось мужество Афанасиев, Николаев, Василиев, Григориев, Златоустов, Амвросиев и Полиевктов.

0РТ0Д0КС0С ТИПОС,

27.11.1981

Господин редактор!

Я посылаю настоящее письмо по поводу недавно поданного в Парламент законопроекта о свободе абортов. Если вы сочтете его достойным публикации, то поместите на своих страницах.

Один мой ученик во Христе носит редкое_ и необычное для мирян имя Амфилохий (я привожу вымышленное имя, а не настоящее). Несколько недель назад я, в присутствии его родителей и других лиц, из любопытства спросил, как случилось, что ему дали такое имя. Его отец, простой и малограмотный крестьянин, с удивительной откровенностью поспешил ответить на этот вопрос. Ниже я привожу его рассказ почти дословно, без всяких дополнений:

«Когда моя жена была беременна Амфилохием, то есть 33 года назад, мода на аборты начала проникать и в деревню. У нас уже было трое детей, и мы подумали, что содержать четвертого нам будет трудновато. Мы поехали в город (имеется в виду областной центр – Е.Ф.) к нашему знакомому врачу-гинекологу и рассказали ему о нашем намерении. Тот выслушал нас и сказал мне: «Дорогой Костас (это имя также вымышленное, а не настоящее – Е. Ф . ), если ты хочешь иметь троих детей, а четверо для тебя много, почему бы тебе не сделать по-другому? Если мы убьем этого, то подвергнем опасности и твою жену. Не лучше ли тебе убить одного из троих, которые у тебя уже есть, предпочтительней младшего, а этот пусть родится? Так ты снова будешь иметь троих детей, и жена твоя не подвергнется опасности». (Опасность обвинения в убийстве можно было легко устранить, так как существовало много способов представить гибель ребенка как несчастный случай. – Е.Ф.) Когда я услышал это, то был потрясен. Мне показалось, что в меня ударила молния. Тогда я понял, что собирался сделать.

– Хорошо, доктор, – сказал я ему. – Ты прав. Благодарю тебя. Мы сохраним ребенка.

– А я буду его крестным, – сказал врач.

Мы пожали друг другу руки. Когда у нас родился сын, доктор стал его крестным и дал ему имя своего отца, которого звали Амфилохием. Как после этого мы могли думать об аборте?! Вот и родилось у нас еще двое детей после Амфилохия. И мы никогда в этом не раскаивались. Все наши дети прекрасно росли и устроились наилучшим образом. Когда они выросли и встали на стезю Божию, они помогли и нам стать хорошими христианами».

ОРТОДОКСОС ТИПОС»,

28.03.1986

От редакции газеты *Ортодоксос типос:

30 марта 1986 г. в зале Религиозного Собрания.в Афинах был показан знаменитый фильм известного врача- гинеколога Бернарда Натансона «Безмолвный крик», посвященный абортам. За ним последовало двухчасовое обсуждение под председательством архимандрита Епифания Феодоропулоса.

С разрешения о. Епифания мы публикуем его ответы на некоторые вопросы.

– Говорят, что законодатель не является моралистом и проповедником нравственности. Он – выразитель общественного мнения. Когда общественное мнение что-либо осуждает, законодатель рассматривает это как противозаконное деяние. Когда же общественное мнение принимает или хотя бы терпит какое-то явление, законодатель должен перестать считать его противозаконным. Это положение справедливо?

– Законодатель не является и не должен быть просто выразителем общественного мнения, тем более, непросвещенного общественного мнения. Он еще и воспитатель. Ему не следует ограничиваться выражением существующего состояния, но указывать на должное и нести за это ответственность. Если мы примем как верное высказанное Вами мнение, тогда законодатель (то есть государство) должен быть во всем последовательным. Но ведь на деле этого не происходит! Оставив в стороне прочие примеры, приведу наиболее показательный. Я спрашиваю Вас: какое действие является более общепринятым, чем укрывательство от налогов? Чем еще занимается 99,99% граждан, как не укрывательством от налогов? Так почему бы власти не узаконить укрывательство от налогов, если она всего лишь простой выразитель общественного мнения, а не его воспитатель и наставник? Следует заметить и то, что аборты, за редким исключением, совершаются с тяжелым сердцем и омраченной совестью, а укрывательством от налогов все занимаются с легким сердцем и чистой совестью. Редко (вернее, всего два раза) я встречал женщин, которые не чувствовали страшных укоров совести из-за совершенных ими абортов, и столь же редко я встречал людей, которые бы испытывали угрызения совести из-за того, что занимались крупным или мелким укрывательством от налогов. Все смотрят (хорошо это или плохо – неважно) на укрывательство от налогов как на необходимую защиту от властей, как на защиту плодов своего труда. В крайнем случае, граждане рассматривают укрывательство от налогов как легкое, но совершенно оправданное нарушение. И даже те, кто не может скрыть свои доходы, например работники, получающие установленный оклад, и пенсионеры, за редчайшим исключением, тоже готовы укрываться от налогов, если бы им представилась подходящая возможность, как, например, в случаях купли и продажи недвижимого имущества, завещания, дарственных и т.п. Многие ли заявляют истинную стоимость предмета купли-продажи? Ни один из тысяч!.. Так пусть власть узаконит укрывательство от налогов! Но она не только его не разрешает, но и преследует! Обратите внимание на громадное противоречие: некоторое время назад в Греции было упразднено наказание за прелюбодеяние, представляющее собой грубое попрание чести супруга или супруги. Сегодня упраздняется наказание за аборты, которые посягают на жизнь еще не родившихся детей. И напротив, наказывается укрывательство от налогов! Вы поняли, что это означает? Да просто- напросто то, что нашим государством высшей ценностью однозначно объявлены деньги! Ценностью, превышающей честь и жизнь. «Врач, – говорят власти, – ты, как и всякий другой гражданин, можешь спокойно обманывать свою супругу и таким образом попирать ее честь. Кроме того, ты можешь еще и убивать тысячи младенцев, носимых во чреве. Как за прелюбодеяние, так и за убийство тебя никто не накажет. Следи только за тем, чтобы не прикасаться к деньгам, которые, как налог с твоей работы, принадлежат властям. Если ты сделаешь это, тебя ждет тюрьма! Делай сколько хочешь абортов. Но не смей скрывать свои доходы от них! За первое – ни порицания, ни обиды, ни наказания. За второе – раскрытые двери тюрьмы. Но неужели власти не понимают, что, поступая таким образом, то есть объявляя деньги высшей ценностью, они провоцируют еще более злостное укрывательство от налогов? Если гражданин на деле убеждается, что деньги выше и чести, и жизни (пусть только жизни плода), то почему бы ему не использовать любые средства и не подвергнуться риску возможного позорного осуждения ради сохранения этого высшего блага, то есть денег? Так мы и попадаем в порочный круг, не имеющий выхода. Пусть преследуется, и весьма сурово, укрывательство от налогов – я не возражаю. Но пусть еще более сурово преследуется посягательство на честь и жизнь, то есть прелюбодеяние и аборты. Повторяю и заканчиваю: если власть есть простой выразитель общественного мнения, она немедленно должна узаконить укрывательство от налогов, а еще лучше – вознаграждать за него! Нет ничего, в чем выражалось бы такое глубокое или, вернее, такое полное и такое безоговорочное признание общественного мнения...

– Существуют обстоятельства, при которых и сегодня разрешается аборт (изнасилование, кровосмешение, опасность для здоровья женщины и т.п.). Ввиду этого разрешаются ли аборты с точки зрения нравственности и Церкви?

– Нет, ни в коем случае. Этому законопроекту тоже было оказано сопротивление, но, к сожалению, слишком маленькое и слабое. Возможно, потому, что перечисленные Вами случаи редки, а возможно, потому, что посчитали, что здесь мы имеем убийство, но убийство при смягчающих обстоятельствах. С точки зрения христианской нравственности, аборты не приемлемы ни в каком случае (кроме одного-единственного, но о нем позже). Если верующая во Христа женщина подвергнется насилию, она не убьет плод, но сохранит его. И в Судный День она предстанет со своим ребенком перед Господом и скажет Ему: «Господи, ради любви к Тебе сохранила я сие дитя. «За словеса у стен Твоих аз сохраних пути жестоки» (Пс. 16:4). Я не приняла в расчет сплетни, толки, оскорбления, издевательства, публичные унижения. На свое величайшее несчастье – изнасилование – я не ответила убийством сего невинного создания. Я ответила на него терпением... Итак, «виждь смирение мое и труд мой и остави вся грехи моя» (Пс. 24:18). Что ей скажет Господь? Неужели вы сомневаетесь, братья? Венец мученицы возложит Он на ее главу! Вы забыли святую Феодору? Почему Феодора и чтится, и славится как святая? (Память ее совершается 11 сентября). Как раз за подобный поступок. Переодетая мужчиной, она подвизалась в мужском монастыре под именем Феодор. Обвиненная одной окаянной женщиной в том, что она «виновник» ее беременности, Феодора терпеливо перенесла клевету. Когда же родился ребенок, она взяла его на воспитание и стала жить в какой-то лачуге вне монастыря, где ежедневно терпела неописуемые оскорбления и унижения. В ее невиновности убедились только после смерти, увидев, что она была женщиной, а не мужчиной... Разумеется, она могла бы легко, в два счета и без всякого морального «ущерба» для себя, опровергнуть клевету. (Правда, тогда она была бы просто Феодора, а не святая Феодора.) Но она предпочла все претерпеть, чтобы удостоиться блаженства от Господа. Тем более христианская девушка перенесет скорбь изнасилования, сохранит плод и этим избежит человекоубийства. Она претерпит и будет увенчана. Мы или веруем, или не веруем. Какая цена вере, которая ничего не стоит?

Продолжим наши рассуждения. Если правое дело – убийство плода, когда предполагается, что ребенок родится увечным, тогда почему бы нам не убивать и детей, которые позже делаются увечными из-за болезней или несчастных случаев? Давайте возродим Кейд³⁰ древних спартанцев! Почему бы нам не убивать и всех стариков, которые, например, страдают слабоумием? Что это за критерии? Да, говорят, что эмбрион – это еще не человек. Но когда же он становится человеком? Что это за «волшебный момент », когда (как бы поточнее назвать?) телесная «кашица» превращается в человека? Говорят, после 12 недель, то есть на 85-й день. Но в который час этого дня? Утром? В полдень? Вечером? В полночь? И почему не на 84-й день? Или не на 83-й и т. д.? Что такое великое и важное происходит через миг, или через час, или через день? Насколько ясно и мудро по сравнению с этим «Вавилоном» определение нашей Церкви: человек существует с момента своего зачатия! И следовательно, человекоубийство происходит всякий раз, когда производится аборт – на каком бы этапе беременности он ни совершался.

Я сказал, что существует один-единственный случай, когда принесение в жертву ребенка может быть принято как неизбежное зло, примерно как убийство при самозащите. Это происходит тогда, когда встает выбор: жизнь ребенка или матери. То есть когда роды неизбежно, согласно медицинским показаниям, влекут за собой смерть матери. Но и в этом редчайшем случае решение принимает только беременная женщина. Она, и никто иной. Ей говорят всю правду, и ей предлагают принять решение. Я знаю два-три таких случая. Эти женщины, исполняя, пусть даже сами того не зная, слово Господа «болши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15:13), сказали врачам: «Доктор, спасите моего ребенка. А я пусть погибну!» В результате были спасены и матери, и дети! Но даже если бы они и умерли, я не сомневаюсь, что один такой подвиг самоотречения и самопожертвования, одно деяние такой духовной и нравственной высоты обеспечили бы им нескончаемое блаженство в невечернем Царстве Господа нашего. Братья, не все кончается для нас здесь! Давайте никогда не будем об этом забывать...

– Сторонники узаконения абортов приводят следующий довод: аборты все равно совершаются. Вместо того чтобы это происходило в неконтролируемых, часто неподходящих условиях, не лучше ли, чтобы они совершались законно, под надзором властей и в контролируемых условиях?

– То же относится и к наркотикам. Их тоже «все равно употребляют». Вместо того чтобы употреблять их в «неконтролируемых» и «ужасных» условиях, часто покупая за бешеные деньги, не лучше ли, чтобы их употребление происходило законно и под присмотром властей «в контролируемых условиях»? Пусть власти устроят во «всяком граде и стране (т.е. деревне)» особые «центры наслаждения наркотиками». Потребители наркотиков приобретут их там подешевле, и не будет случаев дикого ограбления людей продавцами «белой смерти». Кроме того, употребление наркотиков будет происходить под присмотром врачей, и будут исключены частые случаи смерти из-за передозировок. Наконец, власти будут иметь немалую экономическую выгоду благодаря введению налога на законный впредь оборот наркотиков... Учитывая скорость, с которой мы катимся под откос, не исключено, что мы докатимся и до этого... Просвети, Боже, всех наших политиков, членов всех политических группировок, чтобы они осознали, что действительно полезно для нашего многострадального народа...

ОРТОДОКСОС ТИПОС»,

04.04.1986

Господин редактор!

Прошу Вас опубликовать некоторые уточнения и дополнения к нашему материалу, помещенному в последнем номере «Ортодоксос типос» (от 4 апреля сего года) под названием «Аборты и государство».

Так как была опубликована не полная стенограмма состоявшегося заседания (для этого не хватило бы и четырех газетных страниц), а только выдержки, да и то не последовательно, а с пропусками и лакунами, которые были необходимы для экономии места, появилась вероятность возникновения неверного понимания и толкования некоторых моих высказываний (об абортах). Итак, два отрывка опасны в этом отношении.

Первый: «С точки зрения христианской нравственности, аборты не приемлемы ни в каком случае (кроме одного-единственного, но о нем позже)». Курсив был поставлен при первой публикации, но опасность неверного понимания заключается в выражении «кроме одного- единственного», стоящем в скобках.

Второе: «Существует один-единственный случай, когда принесение в жертву ребенка может быть принято как неизбежное зло, примерно как убийство при самозащите. Это происходит тогда, когда встает выбор: жизнь ребенка или матери. То есть когда роды (обратите внимание, я сказал не «продолжение беременности», а «роды») неизбежно (обратите внимание и на слово «неизбежно»), согласно медицинским показаниям, влекут за собой смерть матери. Но и в этом редчайшем случае решение принимает только беременная женщина. Она, и никто иной. Ей говорят всю правду, и ей предлагают принять решение. Я знаю два-три таких случая. Эти женщины... сказали врачам: «Доктор, спасите моего ребенка! А я пусть погибну!» В результате были спасены и матери, и дети! Но даже если бы они и умерли, я не сомневаюсь, что один такой подвиг самоотречения и самопожертвования, одно деяние такой духовной и нравственной высоты обеспечили бы им нескончаемое блаженство в невечернем Царстве Господа нашего...»

В ходе состоявшегося обсуждения (в котором принимали участие и десять врачей различных специализаций) мы предельно ясно, как я думаю, показали следующее:

1. О »приемлемости» аборта, «с точки зрения христианской нравственности», в «одном-единственном случае» говорилось не в отношении матерей, а только и исключительно в отношении врачей. (Подробности ниже).

2. Также и выражение «когда встает выбор: жизнь ребенка или матери» относится только к врачам, а не к матерям (имеется в виду, христианкам), для которых никакой дилеммы не возникает, так как жертва за другого для верующего есть необходимость.

3. Выражение «когда роды неизбежно, согласно медицинским показаниям, влекут за собой смерть матери» относится к сложным родам, когда остается очевидная опасность смерти матери даже в случае кесарева сечения.

Следовательно, вся тема предстает в моих ответах на поставленные вопросы следующим образом.

Врач, призванный помочь при родах, несмотря на все верхчеловеческие усилия, может столкнуться с совершенно непреодолимыми сложностями и увидеть, что перед ним возникает неумолимый и трагический выбор: спасти жизнь ребенка или матери. В этом случае он перекладывает ответственность на мать (само собой разумеется, что при возникновении опасности женщина информируется своевременно, то есть до хирургического вмешательства), которой и предлагают принять решение. Если она верующая, то вопрос решен заранее. Но если она – женщина неверующая, самолюбивая и предпочитает жизни своего ребенка свою собственную жизнь, тогда, с точки зрения христианской нравственности, мы признаем действия врача против ребенка «приемлемыми». В этом случае мы, конечно, имеем дело со злом (то есть убийством), но злом вынужденным. Врач не может сам (он не имеет на это никакого права) принести в жертву мать, если она не хочет приносить себя в жертву. Когда я говорил об этом, я ни в малейшей степени не имел в виду, что вопрос касается не исключительно момента родов, а относится ко всему периоду беременности. Неизбежной опасности для жизни (подчеркиваю: для жизни!) женщины в течение первых месяцев беременности (имеется в виду опасность, которая бы происходила от самой этой беременности) нет. Подобные опасности могут возникать: 1) во время родов и 2) за несколько недель до родов (случаи предлежания плаценты или преждевременного отслоения плаценты, конечно, когда отсутствует возможность проведения кесарева сечения или имеются категорические противопоказания к нему). Но и в этих двух случаях младенец может выжить. В сущности, и во втором случае мы имеем роды. Но только преждевременные. Таким образом, этот выбор может возникнуть перед врачом только во время родов, обычных или преждевременных. И даже эклампсия³¹ возникает так редко в первые месяцы беременности, что здесь не стоит и обсуждать эту проблему. Это говорю не я, а современные исследования в области акушерства и гинекологии. Таким образом, до родов мы имеем дело не с дилеммой, а с ложной дилеммой. В связи с этим я вспомнил обстоятельства рождения известного афинского адвоката господина Филиппа Троханиса. Рассказ об этом был опубликован им в одном религиозном журнале. Напомню его читателям «Ортодоксос плюс». В 1928 г., когда мать господина Троханиса была им беременна, она попала в больницу «Аретейон» в тяжелом состоянии с непрекращающимся кровотечением. Там профессора К. Логофетопулос и К. Лурос (отец нынешнего профессора и академика), приглашенные специально для этого случая, используя последний шанс спасти жизнь его матери, решили, не ставя ее в известность, пожертвовать младенцем, с согласия его отца. Однако, прежде чем женщина попала в операционную, прибежала ее мать, которая, узнав о решении врачей, объявила это преступлением. Она потребовала от своего зятя, чтобы в данном деле решение приняла его супруга и мать ребенка, которую необходимо поставить в известность о ее трагическом состоянии С потрясающим спокойствием она вошла в палату своей дочери- смертницы» и сказала ей: «Дитя мое, нет уверенности, что операция тебя спасет. Не соглашайся уйти из этого мира с тяжким грехом убийства ребенка, которого ты носишь в себе. Если ты умрешь, то я, пока жива, буду матерью твоему ребенку и позабочусь о том, чтобы найти хорошую спутницу твоему супругу взамен тебя. В этой больнице, где ты находишься, умер святой Нектарий³². Давай попросим святого Нектария и святую душу твоего отца, чтобы они умолили Бога совершить чудо – спасти и тебя, и твоего ребенка». Мать господина Троханиса отказалась ложиться на операционный стол. Профессор Логофетопулос, поддерживаемый и профессором Луросом, упрекал женщину в религиозном фанатизме и безумии и настаивал на абсолютной необходимости операции. Но мать была непоколебима в своем решении. В конце концов остались живы и она, и ее дитя!

Вот что я хотел сказать во избежание вольного или невольного неправильного понимания и толкования сказанного мною раньше.

Наконец, прежде чем закончить это письмо, приведу еще один из множества случаев, о которых я рассказал при обсуждении фильма, показывающий, с какой легкостью врачи рекомендуют сделать аборт, а многие матери на это соглашаются... (Как будто это удаление аппендицита!) Около десяти лет назад меня посетила неизвестная женщина по рекомендации одной семьи, дружившей и со мной и с ней. Эта женщина забеременела в то время, когда ее супруг проходил курс лечения радиоактивным йодом. Врачи буквально запугивали ее последствиями этого курса лечения для плода и убеждали ее совершить «прерывание беременности». (Какое изящное выражение! Мы говорим об убийстве человека, как будто речь идет о том, чтобы прервать... свой отпуск (!) и выйти на работу. Наша эпоха преуспела в эвфемизмах\) Они убедили женщину, но, как я понял, у нее еще были сомнения. «Ну и зачем вы пришли ко мне? – спросил я ее. – Чтобы я выдал вам справку о том, что вы можете спокойно совершить убийство?» – «Но, отче, у меня ведь родится инвалид», – ответила она. «Почему вы так уверены? Мнения врачей – не математика. Это не дважды два четыре. Сколько раз врачи оказывались неправы!.. Я считаю вполне вероятным, что они ошибаются и в вашем случае. Но даже если предположить, что они правы, неужели вы думаете, что это что-то меняет? Разве убийство ребенка-инвалида перестает быть убийством человека? Если Бог попускает подобное испытание, считайте его частью Его плана вашего спасения. Вы безропотно поднимете свой крест и получите венец. Подумайте! Если Бог посчитал необходимым, чтобы вы подняли такой крест, вы поднимете его в любом случае\ Если не этот, то другой, похожий. И второй крест вы понесете вынужденно, в то время как первый вы понесли бы добровольно, а это имеет великую ценность перед Богом. Возможно даже, Бог попустит вам принять крест более тяжелый, чем тот, которого вы пытаетесь избежать. Сохраните вашего ребенка! Сохраните его во что бы то ни стало! Над врачами есть Бог... У вас есть другой ребенок?» – «Да, мальчик двух с половиной лет» – «А если он упадет и ударится, или его собьет машина и он станет полным инвалидом, вы убьете его?» – «Нет, отче! Как же я убью своего ребенка?» – «Но разве тот, кого вы носите во чреве, не является в такой же мере вашим ребенком? Если вы его до сих пор не видели, не кормили его грудью, не ласкали его, не заключали его в объятия, разве от этого он перестает быть вашим ребенком? Так почему же вы его убиваете, только предполагая, что он родится инвалидом, в то время как другого вы сохранили бы, даже если бы он и в самом деле стал инвалидом?..»

По прошествии примерно шести месяцев, когда я совершенно забыл об этом случае, раздался телефонный звонок от этой женщины из клиники, где она незадолго до этого родила: «Отче, я родила чудного здорового малыша. Когда я смотрю на него и понимаю, что недавно это самое дитя могло быть выброшено в канализацию мною, его собственной матерью, меня охватывает ужас. От чего меня избавил Бог!»

С уважением и любовью о Господе...

«ОРТОДОКСОС ТИПОС»,

11.04.1986

Господин редактор!

Много лет назад я прочитал книгу Ханса Киллиана «За нами стоит Бог» (Killian H. Πίσω μας στέκει ὁ Ἀθῆναι. 1960). Последняя глава под названием «Наследство» потрясла меня. Несколько дней назад я рассказал описанный там случай во время нового обсуждения проблемы абортов (я говорю «новое обсуждение», так как последовало продолжение того заседания, которое было представлено в «Ортодоксос типос». См. № 692 от 04. 04. 1986). Я не могу описать впечатления, которое этот случай произвел. Так как большая часть читателей «Ортодоксос типос» может его не знать, я считаю нужным привести его здесь.

Автора книги, знаменитого врача-хирурга, посетила одна молодая женщина, которая просила его о врачебной помощи. У нее было двое маленьких детей, и в тот момент она была на четвертом месяце беременности. Ее супруг-врач был мобилизован и отправлен на Восточный ф р о н т ³³У женщины были боли в левой груди, а в левой подмышке у себя она обнаружила маленькую твердую опухоль. После того как врач выслушал ее, он приступил к обследованию. Но пусть дальше расскажет книга:

«..Л ощупал и почувствовал очень твердый, практически разрушившийся лимфатический узел – но можно было бы определить и целую цепочку из таких же пораженных болезнью желез! Не выдав своего удивления, я ощупал всю левую грудь, которую окружало тонкое темное сплетение вен... и пришел в ужас. Затем я обследовал, чтобы сравнить и проверить – как я делаю это всегда, – правую ее грудь и определил, что и в этой груди есть твердая опухоль. В одном месте кожа оказалась опасно натянутой. И в правой подмышке под кожей я почувствовал маленькие твердые железы и две опухоли побольше в области плечевого сосудистого пучка. Это было страшно! Двусторонний, быстро прогрессирующий рак груди... Пока больная одевалась, я думал о том, как помягче сказать ей горькую правду...

Итак, когда больная, одевшись, снова села в кресло, я сказал ей:

– Фрау! То, что дело обстоит серьезно, Вы знаете и сами. То, что перед нами трудный выбор, я не могу,не должен скрывать от Вас..

Она не дрогнула, не заплакала...

– Мне нужно немедленно переговорить с вашим мужем. Надо срочно вызвать его с фронта.

Однако на этот раз в глазах у нее стояли слезы.

– Я не знаю, где мой муж. Вот уже много месяцев мы не имеем от него вестей.

Этот факт намного усложнил положение, так как теперь бедная женщина оставалась один на один с решением, которое она должна была принять. С решением, означающим жизнь или смерть для ребенка, которого она носила под сердцем. Следовало объяснить ей, насколько необходимо принять решение, и я продолжал жестким тоном:

– Вы очень тяжело больны и, несомненно, находитесь в большой опасности. Изменения в Вашей груди напрямую связаны с беременностью. Ваши железы пришли в измененное состояние под влиянием определенных гормонов беременности, и в них наблюдаются дегенеративные отклонения. Прошу Вас, поймите, что именно по этой причине я предлагаю Вам прерывание беременности. В том состоянии, в каком Вы находитесь, я не могу оставить Вам ребенка. Нам нужно задержать развитие этих опухолей в груди и по мере возможности остановить его. Однако этого нельзя сделать, пока в организме циркулирует большое количество гормонов беременности, полезных для ребенка, но для Вас почти смертельно опасных. Поэтому следует прервать беременность. По-моему, обсуждать здесь нечего.

Она посмотрела на меня с испугом, затем отрицательно

покачала головой и сказала твердым голосом:

– Нет! Никогда! Ребенок принадлежит только мне и моему мужу! Я никогда не дам своего согласия на то, чтобы у меня его отняли. Он – наследство для моего мужа, и я не могу от этого отказаться. Мне совершенно безразлично, что может случиться со мной. Я знаю, что моя жизнь в опасности; давайте поговорим спокойно, я знаю, что я обречена. Я это понимаю и только поэтому Вас прошу: сохраните мне жизнь до тех пор, пока не родится ребенок! Умоляю Вас!

Я долго молчал, пораженный ее словами. Затем я предпринял новую попытку переубедить ее и сказал:

– Вы не должны так говорить. Вы в большой опасности – это верно, но Вы еще не обречены. Никто не может этого утверждать. У нас есть шанс: было бы возможно спасти Вас, если бы мы смогли уменьшить энергию гормонов беременности немедленным ее прекращением. Но совершенно точно, что, если этого не сделать, Вы умрете, даже если бы я полностью удалил обе груди...

Когда я закончил, она посмотрела на меня в упор и ответила почти враждебно:

– Я этого не хочу! Вы не можете отобрать у меня ребенка! Вы не можете его убить!

Никогда за многие годы моей врачебной практики мне не приходилось встречать ничего подобного. Потрясенный, я пожал ей руку.

– Хорошо, Вы победили. Ваше желание будет исполнено. Я прошу Вас, устройте все дела дома как можно быстрее и немедленно приезжайте в клинику. Мы не можем терять время.

Два дня спустя она легла в нашу клинику в прекрасную одноместную палату. В первое мое посещение она была невозмутима, почти радостно спокойна. К сожалению, я должен был сообщить ей новые неприятные известия. Я сказал ей, что не могу рисковать, удаляя сразу обе груди.

На следующий день в 7 утра мы должны были оперировать одну сторону, и если бы все пошло хорошо, то через две-три недели мы бы прооперировали максимально глубоко и другую...

Организм молодой женщины был в тот момент еще в сравнительно хорошем состоянии. Опухоли, которые быстро увеличивались, несмотря на то что вызывали слабость, еще не повлияли разрушающе на общее состояние.

Операцию я подробнейшим образом обсудил с моим помощником и выбрал наилучших ассистентов. Все эти меры должны были обеспечить безопасность матери и ребенка.

Когда я, простерилизовавшись, вошел в операционную, все было уже готово. Оперируемый участок тела был раскрыт. Я еще раз его осмотрел, надел резиновые перчатки, халат и приступил к операции. Я аккуратно сделал разрез вокруг всей левой груди вместе с кожей, которая должна была нам понадобиться впоследствии. Мы тут же пережали щипцами кровоточащие сосуды. Продвигаясь глубже, я оставил нетронутой всю молочную железу, лежащую сверху большой грудной мышцы, и вместе с ней отделил ее от торакса³⁴.

Затем я перешел ко второй части операции: мы должны были прочистить подмышечные и подключичные железы. Это была изнурительная работа, так как эта область оказалась полна маленьких раковых опухолей. Мы удалили пораженные ткани и дошли до края мышц, закрывающих сзади подмышечную впадину. Здесь почти везде были пораженные железы, и их нужно было полностью удалить.

Почти весь первый день мы неотрывно наблюдали за молодой женщиной. Я сам постоянно подходил к ее кровати, чтобы удостовериться, что с ребенком ничего не случилось. Прошло четыре дня. К счастью, с ребенком все было в порядке. Опасность на время миновала...

Я постоянно чувствовал, что в палате витает невысказанный вопрос. И однажды, невинно смеясь, она спросила:

– Сколько мне еще примерно жить, господин профессор?

Я сразу понял: она хотела узнать, достаточно ли у нее осталось времени, чтобы родить на свет ребенка.

Я не мог и не хотел утешать ее легкомысленными словами. Поэтому ответил только:

– Не спрашивайте меня об этом, дорогая.

Со временем мы со страхом стали замечать, что она потихоньку слабеет...

Мы говорили только об ожидаемом ею ребенке, и перевести разговор на другие темы было почти невозможно. Испытывая к ней глубокое сочувствие, я понимал, что она живет только одной мыслью: оставить этого ребенка своему мужу, который должен был вернуться с фронта, как наследие любви.

Я старался, чтобы она не догадалась, что я не разделяю ее мыслей. Тайно я пытался узнать, где находится ее муж, и получил из Генерального штаба достоверное извещение, что вся часть, к которой он был приписан, погибла на Восточном фронте.

Вскоре я сказал ей, что на следующий день мы хотим сделать вторую операцию. Она только кивнула головой.

Эта вторая операция была более ответственной и более опасной, чем первая, так как общее состояние ухудшилось. Опасность для матери и ребенка удваивалась...

Мы работали так быстро и аккуратно, как только могли. Я внимательно следил за циркуляцией крови, предотвращая кровотечения. Был шестой месяц, и если бы начались преждевременные роды, ребенок бы не выжил. Но, несмотря на все наши старания, на этот раз мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы отделить молочную железу и прочистить подмышку и подключиные железы: ткани превратились в комок, и новые подозрительные раковые образования уходили вглубь. Я закончил, зашил большую рану и установил отводную трубку. В продолжение операции не возникало осложнений, но я сомневался в возможности полного исцеления, так как, несмотря на все наши усилия, уровень гемоглобина в крови был низкий. Кроме того, мы чувствовали подавленность, когда вывозили больную из операционной: случай был тяжелый и сознание того, что все может быть напрасно, тяготило нас всех. Меня к тому же мучила и совершенно другая мысль, которую я тщательно скрывал от нее: младенец мог умереть у нее в утробе. Поэтому сразу после операции я пошел к ней в палату прослушать сердце ребенка. Удары были несильными, но стабильными. Так продолжалось и в последующие дни. Однажды утром, сияя от радости, она сообщила мне, что ребенок шевельнулся у нее в утробе. Она ясно чувствовала толчки, которые делали его маленькие ножки...

Приближался седьмой месяц. Начинался последний бой со временем. Я предложил сделать облучение, чтобы удалить немногочисленные злокачественные клетки, которые остались. Я предполагал, что она может испугаться, и обещал изолировать ребенка от влияния лучей, которые могли бы ему повредить. Но она не согласилась и сказала мне:

– Зачем? Я знаю, сколько мне осталось.

Изо дня в день она слабела... Рана не зарубцовывалась. Та часть, которая оставалась открытой, не залечивалась. Регенеративные силы ее организма истощились...

Однако заканчивался седьмой месяц. Однажды я пришел и сказал ей:

– Если сегодня родится твой младенец, он может остаться в живых!

Я никогда не забуду того, что последовало за этими словами. Слезы радости заблестели у нее на глазах, и бледное изможденное лицо, казалось, осветилось изнутри лучами счастья. На несколько дней улучшилось и ее состояние. Она ненадолго разрумянилась, но затем силы опять стали оставлять ее.

На восьмом месяце я предложил ей преждевременные роды. Она могла бы отправиться в гинекологическую клинику и там произвести на свет ребенка. Но она отказалась Она захотела поехать домой. И наступил день, когда она покинула нашу клинику. Приехала ее сестра, чтобы забрать ее...

Я проводил их обеих до машины. Еще на один миг я остался наедине с моей больной. После некоторого замешательства она спросила:

– Сколько я еще буду жить?

Я уклонился от ответа, молча покачав головой. Не хотелось ей лгать.

– Сообщите мне, когда родится ребенок, – попросил я ее.

И она мне это обещала.

Я ждал, что мне пришлют какую-нибудь открытку, и был потрясен, когда однажды пришло письмо, написанное ею самой.

«Мой дорогой профессор, – писала она, – так как Вы приняли столь горячее участие в моей судьбе, Вы будете и единственным человеком, который узнает от меня самой радостную новость. Я совершенно ослабела и должна беречь последние мои силы. Итак: десять дней назад родился на свет ребенок. Мальчик. Малюсенький ребеночек...

Мое сердце так переполняет благодарность, что я не могу выразить мои чувства словами. Благодарность Богу и благодарность Вам, дорогой профессор.

Последние недели были довольно тяжелыми, несколько раз я думала, что не смогу продержаться до конца. Я молилась совершенно по-детски, так, что это могло бы заставить какого-нибудь богослова презрительно рассмеяться: «Если Ты есть Там, на Небе, и если Ты есть Любовь, тогда подари мне этого ребенка». Так я говорила Ему, и Он по беспредельной благости Своей услышал мою молитву, которая была почти что требованием.

Это событие многое для меня значит. Это величайшее утешение в конце жизни. Смерть грядет... Конец приближается... Я не хочу казаться лучше, чем я есть: я часто испытываю страх перед смертью, особенно в те ночи, когда я лежу одна с открытыми глазами в темноте. Но тогда меня утешает мысль о моем ребенке – живом доказательстве любви Божией...

Вчера я была вынуждена прервать здесь свое письмо. Пришла моя сестра и начала сильно ругать меня. Она хотела мне объяснить, что для блага ребенка я обязана остаться в живых. Но я уже точно знаю, что у меня не хватит сил бороться за свою жизнь, и утешаюсь мыслью о том, что, в сущности, даже самые заботливые родители могут сделать лишь очень немногое для своих чад. Ведь и их судьба, и наша собственная целиком находится в руках Божиих. И в эти Отеческие, сильные руки я полностью предаю сегодня всех тех, кого оставляю после себя...

Я старалась быть для своих детей, бывших для меня величайшим даром, хорошей матерью. Десять лет нас с мужем связывала любовь, которую никогда не омрачало ни малейшее облачко. Нелегко оставить их всех. Но я ухожу в надежде, что, освободившись от земных страданий, мы все вместе обретем радость вечной жизни. Прощайте!

N. N.

Р5. Прошу Вас передать это письмо моему мужу, когда он вернется».

Четырнадцать дней спустя я получил бумагу, сообщавшую о ее смерти. Это письмо я так и не смог передать ее мужу: он не вернулся с Восточного фронта».

ОРТОДОКСОС ТИПОС»,

18.04.1986

В связи с недавно развернувшимся «пустословием » вокруг проблемы абортов один мой друг – известный богослов выразил мне свое недоумение» по поводу толкования одного места из книги Исход, гл. 21, ст. 22–23, в связи со 2-м правилом Василия Великого и вообще учением Церкви об одушевлении плода с момента его зачатия. Он сказал мне, что видит здесь противоречие, и попросил меня осветить этот вопрос, чтобы недоумение было разрешено и исчезла опасность «соблазна».

Итак, посмотрим, в чем состоит вопрос.

В книге Исход, гл. 21, ст. 22–23 содержится следующее повеление: «Аще же биются два мужа, и поразят жену непраздну, и изыдет младенец ея не изображен (то есть несформировавшийся), тщетою да отщетится: якоже наложит муж жены тоя, подобающее да отдаст; аще же изображен будет (то есть если плод будет сформировавшимся), да даст душу за душу» (то есть во втором случае пусть он будет наказан смертью)³⁵. Феодорит Кирский, толкуя приведенные выше стихи библейского текста, говорит: «Что есть «изображен»? Говорят, что, когда тело полностью создастся в утробе, тогда одушевляется плод. Ибо Творец, создав тело Адама, вдохнул душу. Итак, законодатель повелевает, чтобы, если беременная женщина в драке извергнет младенца, изображенным, то есть сформировавшимся, сие деяние называли убийством и соответствующему наказанию подвергался бы виновный, если же он не выйдет сформировавшимся, убийство не вменялось бы, так как он был извергнут еще неодушевленным» (РС 80, со1. 272. См. также: РС 83, со1. 941).

Второе правило Василия Великого, одобренное Пято-Шестым Вселенским Собором и потому официально и авторитетно отражающее мнение Церкви, гласит: «Растлившая (плод) подлежит осуждению за убийство: различения же плода изображенного и не изображенного у нас нет... К этому (имеется в виду опасность смерти матери вследствие аборта) прилагается и растление плода, второе убийство согласно намерению дерзающих на это...».

Если объяснение этих стихов Исхода Феодоритом и некоторыми другими толкователями, как более ранними, чем он, так и более поздними, истинно, тогда мы действительно имеем острейшее противоречие между Писанием и учением Церкви; и более того – противоречие в вопросе догматическом. Но это совершенно и а рriori отвергается нами – православными верующими. Упомянутые постановления Исхода, если их понимать так, как хочет понимать Феодорит, по своей природе не являются ни обрядовыми, ни административными, ни даже уголовными, чтобы иметь временный характер и впоследствии быть упраздненными или замененными другими в Новом Домостроительстве. Не носят они и нравственного характера, так чтобы была возможность усовершенствовать их в Новом Завете, как это произошло, например, с постановлениями о клятве или разводе, которые были заменены другими, высшими. Эти постановления, если в них заключен тот смысл, который придает им Феодорит (как и некоторые другие, о чем мы сказали выше), имеют догматическое содержание, так как вопрос о том, когда человек получает душу, – вопрос догматический. Итак, Ветхий Завет учит, во всяком случае, по мнению Феодорита, что плод изначально не имеет души, а получает ее позже: после формирования всех его органов (когда тело полностью сформируется в утробе), то есть примерно в течение (или после) четвертого месяца беременности. Однако Церковь через вышеупомянутое правило святого Василия (и не только через него, подробнее см. ниже) учит, что плод имеет душу с момента его зачатия, и потому аборт расценивает как убийство, как человекоубийство, когда бы он ни произошел. Церковь отрицает и отвергает всякое различие между «изображенным» и «не изображённым» плодом, подвергающимся аборту. Итак, как было сказано раньше, мы имеем противоречие между Писанием и учением Церкви в вопросе исключительно догматическом .Но это, повторимся, невозможно, так как источник учения и Писания и Церкви – Один и Тот же Дух Святой. Прежде чем перейти к более глубокому исследованию проблемы, предположим, что Феодорит и его единомышленники правы, то есть плод получает душу не изначально (в момент зачатия), а позже, в период «формирования органов» или, вернее... «полного формирования органов» («когда тело полностью создастся в утробе»). Но спрашивается: когда именно плод получает душу? «Формирование органов» не совершается скачками от одной стадии к другой. Оно происходит очень медленно, «черепашьими» шагами. Если бы стенки материнского чрева были прозрачны, как стекло, и мы постоянно и каждый день наблюдали бы развитие плода с его зачатия до момента рождения, было бы невозможно заметить какое бы то ни было мгновенное превращение одного в другое. Плод дождался бы момента своего рождения, а мы были бы озадачены: когда он успел так развиться! Но разве последующее возрастание рожденного ребенка не проходит совершенно незаметно для его родных? Сначала мы видим новорожденного, потом младенца, ребенка, подростка, юношу, взрослого человека и задаемся вопросом: когда же он так вырос? Мы не в состоянии определить момент перехода человека из одной возрастной группы в другую. То же самое происходит и с развитием плода. Невозможно определить этот момент. Что же это за «магический миг» наделения плода душой? Какой день, какой час, какая секунда, доля секунды, когда завершается «формирование органов»? Какие факторы определяют тот судьбоносный для плода миг, когда происходит его превращение из телесной «кашицы» в одушевленное человеческое существо? Какое конкретное событие в постепенном и медленном пути развития плода вызывает тот «трус велий» и призывает Ангела, который отваливает «камень от дверий гроба» (ср. Мф. 28:2) и вкладывает душу в массу плоти, которая с этого момента становится человеком? На эти вопросы невозможно дать ответ. Так что толкование Феодорита и его единомышленников, как более ранних, так и более поздних, крайне неудачно. (И в «Исповедании» Петра Могилы, носящем явно пролатинский характер, присутствует подобное мнение, что «душа дается от Бога в то время, когда тело образуется и соделается способным к принятию оной»³⁶).

Выше мы сказали, что подробнее остановимся на учении Церкви об одушевлении плода с момента его зачатия. Как известно, Господь, став Человеком, прошел все стадии развития человеческой природы, подобно нам – за исключением Своего бессемейного зачатия и безгрешности. Четыре Вселенских Собора провозглашают: 1) «Мы исповедуем Господа нашего Иисуса Христа... совершенного Бога и совершенного Человека из разумной души и тела... Того же Самого Единосущного Отцу по Божеству и Единосущного нам по человечеству, ибо произошло соединение двух природ... Мы исповедуем Святую Деву Богородицу, так как Бог Слово воплотился и вочеловечился и с самого зачатия соединил с Самим Собой принятый от Нее (Девы) храм (человеческую природу) » (Определение III Вселенского Собора. Καρμίρης Ἰ. Μν. ἔργον Т. 1. Σ. 154–155); 2) «Мы все единогласно учим исповедовать Одного и Того же Сына – Господа нашего Иисуса Христа, Того же Самого совершенного по Божеству и Того же Самого совершенного по человечеству, истинно Бога и Того же Самого истинно Человека из разумной души и Догматические тела, Единосущного Отцу по Божесту и Того же Самого Единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха...» (Определение IV Вселенского Собора. Καρμίρης Ἰ. Μν. ἔργονТ. 1. Σ. 175); 3) «Исповедует (VI Вселенский Собор) Господа нашего Иисуса Христа... совершенного по Божеству и Того же Самого совершенного по человечеству, истинно Бога и Того же Самого истинно Человека из души и тела, Единосущного Отцу по Божеству и Единосущного нам по человечеству, и во всем подобного нам, кроме греха...» (Определение VI Вселенского Собора. Καρμίρης Ἰ. Μν. ἔργον Т. 1. Σ. 223). Также в 11-м Деянии того же Собора содержалось соборное послание Софрония, Патриарха Иерусалимского, который между прочим говорит: «Воплощается подобно нам Бесплотный и делается поистине человеком всегда почитаемый как Бог... все прияв наше естество, я имею в виду плоть нам единосущную и душу разумную, сродную с нашими душами... и стал поистине человеком после того превосходнейшего зачатия во Всесвятой Деве... не соединяясь с предсотворенной плотью и не слагаясь с предсуществовавшей душой, но с теми (плотью и душой), которые обрели бытие, когда Само Слово и Бог слагалось с ними естественно, имеющими одновременное с бытием соединение... имеющими совпадающее с соединением со Словом бытие... Ибо плоть – одновременно плоть Бога Слова. Плоть одушевленная разумная – одновременно плоть одушевленная разумная Бога Слова... Ибо одновременно с зачатием Слова они были составлены и соединились с Ним ипостасно одновременно с составлением...» (Καρμίρης Ἰ. Μν. ἔργον. Т. 1. Σ. 207); 4) наконец, упомянем и 5-е анафематствование V Вселенского Собора, гласящее: «Если кто... не исповедует, что соединение Бога Слова с плотью, одушевленной душою разумной и умной, совершилось посредством сложения, то есть ипостасно... да будет анафема» (Καρμίρης Ἰ. Μν. ἔργον Т. 1. Σ. 193–194. См. также 9-е анафематствование против Оригеновых домыслов на странице 199). А вот еще одно свидетельство: когда Приснодева Мария посетила свою родственницу Елисавету вскоре после Благовещения, то есть несколько дней спустя после зачатия, чтоб носила Она во чреве Своем? Некое бездушное собрание клеток длиною примерно с миллиметр? Конечно, нет! Она носила в Себе приявшего человеческую природу, то есть тело с разумной душой, Бога Слово. Потому и Елисавета «исполнися Духа Свята», возносит хвалу Плоду, Которому еще так мало дней («благословен Плод Чрева Твоего»), и называет Мариам «Матерью Господа своего...»! (Лк. 1, 39 и далее.) То, что все присущее человеческой природе Господа, кроме бессемейного зачатия и безгрешности, так же и в той же степени присуще всем людям, очевидно и не нуждается ни в каких доказательствах, ибо, как мы сказали, мы исповедуем Господа «совершенным Человеком», Единосущным нам по человечеству « и «во всем подобным нам, кроме греха».

Однако время вернуться к проблеме «противоречия » между Моисеевым установлением и 2-м правилом Василия Великого. Так как противоречие между Писанием и учением Церкви исключено, как нам совместить эти два постановления, между которыми существует кажущееся противоречие? Где тот «ключ», который откроет нам дверь понимания существующего принципиального согласия между этими двумя, на первый взгляд, противоположными положениями?

Мы полагаем, что дело обстоит просто: текст Исхода не рассматривает проблему абортов систематически. Он говорит о них к слову и попутно. Тем более он не рассматривает проблему времени одушевления плода. В тексте Исхода мы имеем пример двух ссорящихся мужчин, дерущихся и бьющих друг друга. В ссору ввязывается и женщина, очевидно, супруга одного из дерущихся, то ли для того, чтобы их разнять, то ли для того, чтобы помочь супругу одолеть его противника. Но она беременна, и вследствие полученного сильного удара или толчка у нее случается выкидыш. Моисей определяет два различных наказания для виновника выкидыша: мзду (и, как видно, мзду большую), если органы изверженного плода еще не полностью сформировались, и смерть, если плод уже имел образ человека, то есть органы у него уже сформировались. Почему? Не по тем необоснованным соображениям, которые приводит Феодорит, а по причине другой – практической, по причине, относящейся не к плоду, а к преступнику, плод, который еще не окончательно сформировался, находится на втором-третьем месяце развития. И в течение этих месяцев беременность его матери еще не заметна, не очевидна. Следовательно, виновник выкидыша не знает о положении женщины. Он не может знать, что она носит во чреве. Он не видит признаков ее беременности. И потому естественно, что он не проявляет особой осторожности, особой предусмотрительности, отбиваясь от женщины, вмешавшейся в ссору. Таким образом, он имеет величайшее смягчающее обстоятельство в случае произошедшего по его вине выкидыша: незнание! Незнание не Закона, а обстоятельств дела, положения. Однако, когда к концу четвертого, началу пятого или шестого месяца плод уже окончательно сформировался, положение женщины хорошо видно. И следовательно, эта женщина со стороны всех должна встречать бережное обращение. Наш народ очень метко называет беременность «интересным положением», то есть положением, требующим выражения особого интереса, особого внимания и заботы. Таким образом, виновник выкидыша должен был быть очень осторожным. Он должен был избегать каких-либо действий против явно беременной женщины, так как известно, что достаточно простого толчка, чтобы женщина упала и это привело бы к выкидышу. В этом втором случае виновник не имеет никакого оправдания. Он действовал, зная об опасности. Он – преступник, лишенный смягчающих обстоятельств. Потому и наказание весьма суровое – осуждение на смерть!

Для подтверждения справедливости вышеприведенных объяснений я приведу два аналогичных примера из той же книги Исход и более того – из той же главы: 1) «И аще кого кто ударит, и умрет, смертию да умрет и той; аще же не хотя... дам тебе место, в неже убежит тамо убивый» (Исх. 21: 12–13).Умышленно убивший кого-нибудь наказывается смертью. А непреднамеренно, по ошибке, убивший кого-нибудь наказывается только изгнанием. Критерием степени виновности является расположение, намерение! 2) «Аще же вол убодет мужа или жену, и умрет, камением да побиется вол той, и да не снедят мяса его, господин же вола неповинен будет", аще же вол бодлив будет прежде вчерашняго и третияго дне, и возвестят господину его, и не заключит его, и убиет мужа или жену: вол камением да побиется, и господин его купно да умрет» (Исх. 21: 28–29). Если владелец быка не знал, что его животное агрессивно, он не наказывается за человекоубийство, которое совершило его животное. Однако, если он знал об этом и в этих обстоятельствах не убил быка, тогда_ он считается виновным в убийстве, которое совершило его животное, и наказывается смертью! Критерий виновности – знание об опасности! Заметьте, что в книге эти два примера находятся один чуть выше рассматриваемого установления, а другой – немного ниже. Образуя таким образом рамку для рассматриваемого установления и находясь в неразрывной связи с ним, они замечательно проясняют и уточняют его смысл. Моисей не собирается здесь преподавать церковное «учение о душе», то есть указывать, когда и как плод получает душу. Нет! Он не ставит перед собой такой цели. Он излагает в тексте не догматическое учение, а просто постановления по уголовным делам. Во всяком случае, вся 21-я глава, как и 22-я, изобилует постановлениями по уголовным делам как фактического, так и процессуального характера. Целью Моисея в данном случае является только одно: установить критерий наличия или отсутствия ответственности виновника выкидыша точно так, как в той же главе устанавливается критерий виновности убийцы и критерий ответственности владельца быка, убившего человека. И критерием, который устанавливается здесь, является знание или незнание о беременности. Критерием же этого знания или незнания является стадия беременности. А что можно сделать критерием стадии беременности, критерием объективным и надежным? Если бы было установлено не фактическое обстоятельство, а временная граница и было бы сказано, например, «пятый месяц, шестой месяц», женщина, у которой случился выкидыш, могла бы с легкостью солгать на суде, что она находилась на этом месяце беременности, и при этом было бы невозможно доказать обратное. Поэтому критерием Моисей делает сам плод: он «изображен», у него окончательно сформировались органы? Тогда доказано, что виновный действовал, зная о беременности, а также об опасности выкидыша, и потому повинен в смерти. Плод еще «не изображен»? Тогда виновный не знал, по крайней мере, согласно презумпции, о беременности, а также об опасности для носимого во чреве плода. Потому он наказывается только мздою, «яко же наложит муж жены тоя», то есть отец ребенка, и которую утвердит суд. Излишне говорить, что плод можно было непосредственно предъявить священникам и судьям, которые и судили бы об обстоятельствах деяния (о суде см. Втор. 17:8–9 и 19, 17). Мы считаем, что это и есть решение вопроса. Мнение Феодорита или подобное мнение кого-нибудь другого и необоснованно, и заводит в тупик.

Между двумя текстами, Моисеевым Законом и 2-м правилом Василия Великого, не существует абсолютно никакого противоречия. Совершенно естественно и логично первый текст делает различие между сформировавшимся и несформировавшимся плодом, а второй текст оставляет это различие без внимания. Первый текст говорит об обоих случаях («изображенного » и «не изображённого» плода) применительно к невольному убийству. Тот, кто ударил женщину, не имел намерения убивать ребенка. Здесь нет вопроса о попытке провокации выкидыша. Ударивший не стремился к тому, чтобы произошел выкидыш, он случился неожиданно и без его желания. Произошла ссора, следствием чего стал обмен ударами. Если какой- то удар спровоцировал выкидыш, то ударивший вовсе не стремился к этому. И так как речь идет о наложении наказания на виновника за невольное убийство, оценивается степень его ответственности. И эта ответственность мала, если беременность не была заметна («не изображённый» плод), и велика, если беременность была очевидной («изображенный» плод). В случае, когда беременность была видна, ударивший виновен не в простом, а в величайшем небрежении, и притом, сознательном. Потому он и наказывается смертью. (Разумеется, это наказание должен был накладывать суд.) Второй же текст имеет своей темой именно совершение аборта. И здесь перед нами убийство вольное, убийство умышленное, убийство «целенаправленное», убийство преднамеренное. И какая надобность, какой практический смысл различать в этих обстоятельствах «изображенный» или «не изображённый » плод? Любое подобное различение в данном случае излишне и не нужно! «...различения же плода изображенного и не изображенного у нас нет», – говорит правило. Другими словами, правило говорит, что это различение, весьма полезное и необходимое для проблемы Моисея, бесполезно для нас, не имеет отношения к нашей теме, так как здесь мы имеем заведомо преднамеренное убийство плода. И потому без рассуждений или многих и подробных изысканий и исследований, говорит правило, мы объявляем, что свой плод «растлившая подлежит осуждению за убийство». Разные вопросы – различны и их решения! Книга Исход имеет дело с выкидышем как несчастным случаем, вызванным небрежением, недостаточной осторожностью, и потому устанавливает признаки и критерии для определения степени виновности. Однако Каноны Церкви (см. также 9-й Канон Василия Великого и 91-й Пято-Шестого Вселенского Собора) имеют дело с абортом как случаем «сознательного и целенаправленного деяния» и потому «одним росчерком пера» определяют для совершающих его и им содействующих наказание как для убийц. Так оба эти постановления замечательно согласуются, и не остается и следа от их мнимого противоречия.

Конец, и царю веков нетленному , невидимому . единому премудрому Богу честь и слава во веки веков . Аминь