По поводу статьи В. Н. Мышцына «Раб Иеговы (Исаии 40–66)»

В только что полученной нами книжке «Богословский Вестник» за июль–август мы не могли не заинтересоваться статьею профессора Московской Духовной Академии по св. Писанию Ветхого завета В. Н. Мышцына под заглавием: «Раб Иеговы (Исаии 40–66)». В этой статье автор старается доказать, что при изображении Раба Господня Мессии, Искупителя мира, пророк пользовался чертами из жизни пленного Израиля, «и пользовался ими настолько, что трудно сказать, где кончается у него история, и где начинается пророчество» (стр. 435). Против этого в известном смысле ничего нельзя возразить, и мы утверждаем приблизительно то же самое в своей книге: «Единство книги пророка Исаии» (см. напр. стр. 34, 276 и дал.). Но обращает на себя внимание стремление автора показать «генезис» (происхождение) пророчества о Рабе Господа. «Как явилось оно в сознании пророка: узрел ли он образ Раба Божия в далекой перспективе будущего, так сказать, в области неба, скрывавшего тайны грядущего, или осененный Духом Святым он усматривал бледное и слабое отражение этого образа на земле в страдальческой жизни своего народа» (426)?

Мы в своей книге разъясняли, что происхождение пророчеств по взгляду самих священных писателей не может быть названо естественным, потому что «никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой» (2Петр.1:21); однако пророк в созерцании отдаленного будущего исходил нередко из событий своего времени, бывших прообразами будущего (см. 1–6 стр.). Подобной точки зрения на «генезис» пророчеств держится, по-видимому, и автор статьи «Раб Иеговы», судя по вышеприведенным словам его статьи. Но автор ставит в то же время странный вопрос: «в области ли неба», или «в страдальческой жизни пленного народа» кроется источник пророческих созерцаний писателя Исаии 40–66 гл.? Подобная дилемма неуместна при вышеизложенном и, по-видимому, самим автором разделяемом взгляде на происхождение пророчеств: пророчество явилось по вдохновению с неба, но слабое отражение грядущего пророк видел и на земле; следовательно, дилеммы «или с неба, или на земле» не может быть, она уместна лишь при рационалистическом воззрении на происхождение пророчеств. – Замечательно при этом то, что автор называет писателя Исаию 40–66 гл. вообще пророком, и нигде не называет Исаиею. Объяснение этого обыкновенно заключается в рационалистическом воззрении на происхождение отдела Исаии 40–66 не от пророка Исаии, а от какого-либо другого, жившего около времени плена вавилонского: незадолго до него, во время его, спустя несколько времени после него. Отсюда понятно и стремление экзегетов рационалистического направления все черты для изображения «Раба Иеговы» отыскать именно в событиях, случившихся по освобождении Израиля от плена Вавилонского. «Плен Вавилонский, похоронивший было все чаяния богоизбранного народа, кончился» так начинает автор изложение обстоятельств, послуживших исходной точкой для пророческого изображения «Раба Иеговы»¹ – Что плен вавилонский послужил исходной точкой для подобного изображения, этого отрицать нельзя, и с сделанным автором изъяснением пророчеств отдела Исаии 40–66 гл. в приложении к освобожденному из плена Израилю во многом можно согласиться. Но дело в том, что самый плен писателем Исаией 40–66 гл. еще только предсказывается и принадлежит Исаии, жившему задолго до плена, а не какому-то неизвестному пророку, пережившему самое освобождение из плена. Доказать это в краткой заметке нет возможности и желающего познакомиться с нашими доказательствами в пользу принадлежности отдела Исаии 40–66 гл. самому пророку Исаии мы можем в настоящую минуту отослать лишь к нашей книге «Единство книги пророка Исаии». Конечно, и пророка, жившего после плена, за отдел Исаии 40–66 гл. можно назвать «ветхозаветным евангелистом», стоявшим как бы на Голгофе (см. 426, 435 стр. статьи), но если и плен вавилонский пророк не предсказывает, а говорит о нем, как о событии прошедшем, не употребляет лишь perfectum prophethicum («прошедшее пророческое»), если все черты для изображения Искупителя Христа пророк целиком заимствовал из обстоятельств жизни Израиля, то рационалистическое воззрение готово уже, хотя все-таки совершенно преждевременно, заявить о совершенно «естественном генезисе» пророчеств. Оно готово совершенно закрыть глаза на то, что начертание духовного лика Христова все же остается совершенно чудесным, совершенно необъяснимым из характера жизни «естественного» Израиля, руководимой началами безусловно иными, чем христианские: «аще бо быша разумели (Христа и понимали, с любовию влеклись ко Христу, носившему лик «Раба Господня^»), не быша Господа славы распяли» (1Кор.2:8). Разве не подтверждает этого и история современного «естественного» Израиля, жизнь которого совершенно не подготовлена к восприятию истинного образа «Раба Господня»?

Переходя теперь к доказательствам автора в пользу того, что все пророчества о Рабе Господа, не исключая и признаваемых большинством толковников Мессианскими (42:1–7; 49:1–10; 50:4–10; 53 гл.), относятся, прежде всего, к Израилю (заимствованы не «из области неба»), мы видим, что сущность этих доказательств сводится к различению между Израилем идеальным и Израилем во всей его массе; первый-то, по мнению автора, и называется «Рабом Иеговы», Израиль же вообще называется «рабом Иеговы“ только ради «идеального Израиля». Но где основание в книге самого пророка для подобного различения между Израилем вообще и Израилем идеальным, страдающим за первого невинно? Автор указывает на несколько мест, в которых действительно говорится о праведниках, рабах Иеговы (51:7; 65:11–16); эти-то праведники или рабы Господа будто бы у пророка и называются иногда собирательным именем «Раб Иеговы». Насколько неосновательно подобное искусственное различение идеального Израиля от Израиля вообще, равно как отнесение всех мест книги пророка Исаии прежде всего к идеальному Израилю или «рабам Господа» и только уже в дальнейшем смысле (прообразовательном) к «Рабу Господню» – Мессии, это мы старались выяснить на стран. 277–286 своей книги: «Единство книги пророка Исаии».

Укажем здесь на некоторые из приведенных там соображений.

Прежде всего, в книге пророка Исаии неоднократно Господь указывает Израилю через пророка, что только «ради Себя», а не ради правды Израиля Господь спасает последнего (напр. 45:25; 48:11). Затем «Раб Господа» представляется страдающим «ради всех нас» (Ис.53:6), причем в понятие «мы» включаются сами благовестники или пророки, проповедь которых не встретила веры в народе и даже ввела его в соблазн: «Господи! кто поверил слышанному от нас (о Рабе Господа), и кому открылась мышца Господня» (Ис.53:1). «Совратились мы», говорит пророк, «каждый на свою дорогу, и Господь возложил на Heгo (Раба Господа) грехи всех нас» (ст. 6). Затем как приложить ко многим праведникам такие конкретные черты, которые было бы прямо искусственной натяжкой относить не к отдельной личности, а ко многим праведникам: «как многие изумлялись, смотря на Тебя, – столько был обезображен паче всякого человека вид Его, и лик Его паче всех сынов человеческих» (Ис.52:14); «муж скорбей, изведавший болезни» (53:3); «Я предал хребет Мой биющим и ланиты Мои поражающим; лица Моего не закрывал от поруганий и оплевания» (50:6); «Я, Господь, призвал Тебя (Раба Господня) в правду..., чтобы открыть глаза слепых, чтобы узников вывести из заключения и сидящих во тьме–из темницы» (Ис.42:6–7)? Едва ли, не насилуя текста, можно идеальному Израилю приписывать изведение Израиля из плена, тогда как, понимая означенное место прямо в приложении к Мессии (равно как и парал. Ис.61:1 и дал.), мы избегаем всякого насилия текста. Или еще как приложить ко всему «идеальному» Израилю такую конкретную черту: «Ему назначили гроб со злодеями, но Он погребен у богатого» (Ис.53:9)? Мог ли говорить пророк о совершенной безгрешности «идеального» Израиля, которую приписывает он «Рабу Господа»? (Ис.53:9); мог ли приписывать смерти праведников значение искупительное (Ис.53:10–12; 4–6), а не значение лишь личного успокоения, как это пророк делает, например, в 57:1–2; 65:13 и далее? В 49 главе можно видеть указание на отличие «Раба Господня» не только от Израиля вообще, но и от идеального Израиля или праведников, «остатка», «святого семени» Израиля (см. статью автора 429 стр.): «мало того, что Ты будешь Рабом Моим для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения остатков Израиля, но Я сделаю Тебя светом народов» (Ис.49:6). He видим ли мы подобного отличия праведников, «боящихся Господа», от «Раба Господня» и в следующих словах: «кто из вас боится Господа, слушается гласа Раба Его?» Эти «боящиеся Господа», которые в 51:1–7 называются «стремящимися к правде», «знающими правду, народом, у которого в сердце закон Господа» (1 ст. 7 ст.), очевидно, не одно и то же с «Рабом Господа», вопреки мнению автора статьи. Следовательно, есть места в книге пророка Исаии, которые не могут относиться даже к идеальному Израилю, пережившему плен, но прямо относятся к Мессии. He приводим других соображений в пользу этого положения, изложенных в нашей книге «Единство книги пророка Исаии».

Уже из сказанного можно видеть, что пророк не только переносит на «Раба Господня» те черты, которые он мог непосредственно заимствовать из обстоятельств жизни всего Израиля по окончании плена или в частности из жизни «идеального» Израиля, но также что пророчества Исаии о Мессии не только этот слабый образ имеют своим источником, но и прямо вдохновение из «области неба, скрывавшего тайны грядущего“ (стр. 426 в статье). Но мы должны подвергнуть обсуждению основную точку зрения автора и с некоторых других сторон. Стараясь исходный пункт для всех пророчеств Исаии 40–66 гл. найти в страданиях праведников в плену вавилонском, автор не исчерпывает всей глубины искупительного подвига «Раба Господня». Сущность «труда» или «подвига» страданий Раба Господня (Ис.49:4; 53:11), автор видит (кроме тяготы самого пребывания в плену) в том, что подвергались сомнению и осмеянию самые обетования Божии Израилю, – в тяжелом сознании того, что Бог отверг Свой народ (см. стр. 434). Но, ведь, страдания Раба Господня, составляющие искупительный подвиг Его, на самом деле гораздо глубже; Он, совершенно безгрешный, страждет за оставление всеми людьми правды, за приобретение ими праведности, не внешней только, но и коренящейся в самом сердце, в самой глубине духа. Черты этой праведности составляют: совершеннейшее послушание, кротость и терпение, проистекающие, очевидно, не из страха, а из совершенной любви к Богу (см. напр. Ис.53:7; 50:4), совершеннейшая любовь к людям, побуждающая снисходить к их немощам, не угашать малой искры добра в людях, ослепивших себя духовно (42:1–7, 19), наставлять не знающих истины и заблуждающихся, подкреплять изнемогающих (50:4; 54:13). Эта любовь столь велика, что первообраз свой имеет в любви самого Господа (49:15–16). Если принять еще во внимание вышеперечисленные слишком конкретные черты подвига страждущего Раба Господня, то будет ясно, что одного плена вавилонского весьма мало, чтобы начертать этот новозаветный образ Христа, необходимо вдохновение из «области неба». Слишком в жизни Израиля незначительны элементы для создания путем естественного творчества такого величественного образа!

Односторонне суживая «исторический фон», на котором начертан образ Раба Господня, событиями, бывшими после плена вавилонского, автор, с другой стороны, не расширяет его теми событиями и элементами, которые действительно могли для пророка Исаии послужить фоном для изображения Раба Господня. В своей книге мы указывали, что некоторые черты в образе Раба Господня становятся понятнее, если иметь в виду нашествие на Иудею Ассирийского царя Сеннахерима. Там мы говорили, что «Раб Господа», Который «не возопиет и ни возвысит голоса Своего» (42:2), не «даст услышать его на улицах», составляет противоположность царю ассирийскому, который на Самого Господа «возвысил голос» свой (37:23), послал вельмож своих, «кричавших на улицах» («вот, сильные их кричат на улицах»–37:7). Раб Господа «трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит» в противоположность царю ассирийскому, от которого (Ис.37:27) «жители сделались маломощны, трепещут и остаются в стыде (см. относительно Раба Господа противоположное в Ис.50:7, 10); они стали, как трава в поле и нежная зелень, как порост на кровлях и опаленный хлеб, прежде нежели выколосился». (Образ «трости преломленной» см. в 36:6). Подробнее см. нашу книгу (стр. 236–245). He ясно ли отсюда, что «генезис пророчества» сделан автором односторонне? He «идеальный» Израиль последнего времени вдохновил пророка к начертанию великого образа Раба Господня, а ум пророка Исаии, жившего задолго до плена, воспринял этот образ свыше, видя лишь слабое подобие его в событиях своего времени и углубляясь в пророческое созерцание отдаленного вавилонского плена? Какая оторванность от исторической почвы и, так сказать, немотивированность чувствуется в изложении автором пророчества Исаии 42:1–7: «Он возвестит народам правду. Его проповедь будет скромна, спокойна, тиха. Ее сила не в громких словах, не в возвышенных речах без разбора места и времени (связано ли органически все это с пленом Вавилонским?), но в обаянии ее внутреннего содержания. He насилие и смерть возвестит Он, но жизнь, снисхождение, милосердие. Он и самое малое проявление жизни, самую ничтожную искру добра воспламенит и усилит. Суд Его будет судом истинным и до тех пор не ослабеет (не чувствуется внутренней связи) и не прекратит проповеди, пока не утвердит правды, и пока закон Его не признают все острова» (стр. 431)!

Итак, потому еще односторонне стремление автора найти первоисточник для образа «Раба Господня» в страданиях послепленного Израиля, что автор оставляет совершенно в стороне органическую связь отдела Ис.40–66 и Ис.1–39 гл. Будучи изъят из этой органической связи с

Ис.1–39 гл., отдел Ис.40–66 гл. не может быть вполне правильно понят.

Особенно важно иметь в виду то обстоятельство, что несомненно «Раб Иеговы» одно и то же с «Эммануилом» (Ис.1–39 гл.); исторический фон для начертания того и другого образа один. Это мы подробно доказывали в своей книге (см. стр. 287–302) и повторять здесь было бы излишне. Тожественность Раба Господня с Эммануилом, определенною Личностью, сама собою полагает предел стремлению найти все черты Раба Господня в обстоятельствах плена вавилонского и побуждает не столько искать в пророчестве о Рабе Господа исторических обстоятельств (предсказываемого) плена вавилонского, сколько направлять мысль свою непосредственно к Мессии, хотя бы слабый образ для изображения Его Лица давали отчасти обстоятельства плена. Источником для этого изображения служило общее всем пророкам (след. и жившим до плена) сверхъестественное откровение о Мессии, определенной Личности, которое постепенно раскрывалось в сознании пророков хотя в связи с событиями современными пророкам, но в то же время при содействии Святого Духа, возвышавшего ум пророков над пределами естественного разумения или предведения грядущих событий.

Взаимное отношение пророчеств, сравнение пророчеств предыдущих с последующими показывает нередко, что пророчества о Мессии более ранних пророков становились более ясными у последующих. И пророчества Исаии уяснялись последующими пророками. Из сравнения пророчеств Исаии с пророчествами пророков предыдущих и последующих ясно, что пророк Исаия при начертании образа Раба Господня не останавливался на Израиле, хотя бы идеальном, но прямо и непосредственно, или по преимуществу многое говорил о Мессии, как определенной, еще ранее Его известной пророкам, Личности. Подобное сравнение (за которым отсылаем желающего к нашей книге – стр. 302–310) много помогло бы при уяснении пророчеств Исаии. Ведь, например, если пророк Захария, живший после плена, изъясняет некоторые пророчества о Рабе Господа в 40–66 гл. в приложении к Мессии (напр. Зах.12:10; 13:7; ср. Ис.53:4, 6), то неужели сам писатель отдела Исаии 40–66 гл. умом своим останавливался только на «идеальном» Израиле и совершенно не мог непосредственно говорить о Мессии? Автор не прибегнул к подобному сравнению, и поэтому освещение «исторического фона» пророчеств о Рабе Господа у него получилось весьма одностороннее.

Только при указанных нами условиях возможно вполне удовлетворительно изъяснить «исторический фон» пророчеств Исаии 40–66 гл, равно как «генезис» их. Если принять во внимание все эти условия, то ясно будет, что отдел Исаии 40–66 гл., есть чудеснейшее произведение творчества Исаии, но не чисто естественного, а сверхъестественно озаренного Духом Святым, к которому вполне приложимы слова: «Мои мысли – не ваши мысли... говорит Господь. Но как небо выше земли, так... и мысли Мои выше мыслей ваших» (55:8–9); «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня» (Ис.61:1).

Архимандрит Фаддей.