II. Великая Моравия

В 768 г. Карл Великий сделался королем Франков. Ему принадлежит заслуга объединения романо-германских народов в одно государство. Деятельность его в этом отношении направлялась к тому, чтобы, лишив отдельных народных герцогов сюзеренных прав, заменить их своими вассалами. Так лишена была Аквитания политической самостоятельности, и аквитанские герцоги потеряли право на наследственность в этом достоинстве; Саксы, после упорной и продолжительной войны, также должны были войти в состав монархии Карла. Баварский герцог Тассило, обвиненный за сношения с Аварами в государственной измене, сослан в монастырь и пострижен. Сын его и знаменитые Баварцы, отстаивавшие народную независимость, лишены свободы и сосланы в отдаленные места. К концу VIII века Славяне полабские, чешские и моравские встали в непосредственное соседство с обширной монархией Карла Великого. Разъединенные, слабые, управляемые мелкими князьями, делившими свое княжение на уделы, Славяне не могли тогда оказать серьезного сопротивления могущественному соседу. Но поставленные в необходимость защищать то, что всего дороже человеку, – свою веру, свободу и родную землю, – они должны были выработать себе те средства, которых им недоставало для успешной борьбы, образовать государство, подчиниться воле одного лица принять христианскую веру. Достоверную историю юго-западных Славян мы имеем с того времени, как они сделались непосредственными соседями Франков.

С подчинением Баварии границы франкского государства доходили на юго-востоке до реки Энжи, впадающей в Дунай. Энжа служила пограничной линией между Баварцами и Аварами;⁵³ к востоку от неё находилась Авария или Гунния т. е. аварское царство, как преимущественно называлась земля между Энжею и Раабом, где Авары были особенно численны, и Паннония в границах римской провинции этого имени.⁵⁴ Баварский герцог Тассило, отвергнутый своим народом, искал было поддержки у Авар, побудил их напасть на франкские области; но Авары утратили уже свои военные способности, два войска их были разбиты Франками, третье Баварцами,⁵⁵ и вмешательство в чужие дела ускорило только их собственную погибель. В 790 г. они отправили к Карлу посольство для переговоров о взаимных границах, но Карл был далек от уступок и решился начать войну с Аварами.⁵⁶ На следующий год, собрав из всех земель своих многочисленное войско, он разделил его на две части и повел в Паннонию; войска шли по обеим сторонам Дуная, в середине, по реке, плыл флот с военными снарядами и съестными припасами. До самого Рааба прошел Карл, опустошая селения аварские, и взял две крепости.⁵⁷ В 795 г. маркграф Эрих фриульский с хорутанским князем Звонимиром перешел Дунай, овладел главным станом аварским (hringus) и, забрав скопленные каганами сокровища, переслал их к королю. В следующем году итальянский король Пипин, сын Карла, довершил завоевание земли, преследовал Авар за Тиссу и разграбил все сокровища дворца каганского.⁵⁸ Завоеванием аварской земли раздвинуты были границы Карловой монархии от Энжи до впадения Дравы в Дунай; Франки сделались соседями Византийцев и непосредственно столкнулись со Славянами. Страна, из которой были выгнаны Авары, оставалась надолго пустынею. Сколько здесь было пролито крови, сколько произведено сражений, говорит современник событий,⁵⁹ об этом свидетельствует опустошенная Паннония; место, где был дворец кагана, так дико и пусто, что не приметишь тут и следа человеческих жилищ.

С конца VI века Славяне стояли в близких отношениях с Аварами; вместе с Аварами они проникли в придунайские области, заняли свободные земли византийской империи и утвердились во всей полосе от Адриатического моря до Черного. Союз славянских народов при Само, а потом раздоры в самом каганском доме так ослабили Авар, что они ни в VII, ни в VIII веке не могли достигнуть того величия и могущества, которое создал им Баян. Хотя Славяне в это время и не успели создать государства, однако не подпaдaли уже полной власти их. Окончательный удар, нанесенный Аварам Карлом Великим, открывал для славянских поселенцев всю землю, занятую прежде этими кочевниками и давал им значительный перевес над Аварами даже в северном убежище их, за Тиссою. Славяне в большом количестве стали переселяться с севера на юг, из предунайской Моравии в Паннонию. Остатки паннонских Авар должны были уступить перед неравною силою и переносить притеснения от Славян.⁶⁰ В 811 году Карл посылал в Паннонию войско для разбора ссор между ними; потом те и другие посылали послов в Ахен и лично пред Карлом судились по своим делам.

На север от Дуная, в нынешней Моравии и в земле Словаков, почти от реки Торисы по самый Пресбург и Вацов в первой половине IX века жил народ славянский, управляемый князьями, происходившими из одного рода. Вся эта страна, а также обширные области к югу от Дуная получили тогда имя Великой Моравии,⁶¹ Вышне Мораве;⁶² последнее название предполагает две верхние Моравии, одну по Мораве, впадающей в Дунай с севера, другую за Дунаем – паннонскую.⁶³ В странах, носящих имя Моравии, обитали славянские народы, родственные по наречию и нравам, – нынешние Мораване и Словаки.⁶⁴ Отдельные поселения этой ветви славянского племени за Дунай, начавшиеся еще со времени аварского, должны были повторяться чаще и чаще к началу IX века, когда в Моравии стала усиливаться княжеская власть, стремившаяся наложить известные обязанности на массы народа. Толпы Мораван и Словаков переходили в паннонскую равнину, освобожденную от Авар и имевшую уже славянских колонистов. Таким образом население паннонской Моравии было той же ветви славянского племени, что и население предунайской Моравии.⁶⁵ Долго еще в Паннонии происходили неудовольствия между новыми и старыми владетелями, которые приходилось разбирать Карлу Великому;⁶⁶ имя Авар совсем исчезает из этой страны с 826 г.⁶⁷

Но заселяя Паннонию, страну завоеванную оружием Франков, Славяне должны были встать в зависимые отношения к завоевателям этой страны. Относительно побежденных Франки в том сходились с Римлянами, что нациям не римского и не греческого происхождения позволяли управляться по собственным обычаям, собственными начальниками, народными старшинами, которые, при подчинении, большею частью крестились. Этим с одной стороны облегчалось распространение христианства между побежденными, с другой предоставлялась им возможность мало-помалу свыкаться с чужеземным господством, с учреждениями и нравами победителей.⁶⁸ Правда, такой порядок вещей остается недолго, и туземное правление у Авар и Хорутан исчезает, хотя в Паннонии, благодаря особенным обстоятельствам, сохраняется оно дольше.⁶⁹

Каждая, силою оружия добытая, земля становилась собственностью короля,⁷⁰ часть которой он отдавал колонистам или жертвовал военным людям и монастырям.⁷¹ Земли занимались еще до окончания войны. «Наш дед Карл, говорится в грамоте Людовика немецкого, дал своим верным позволение, для увеличения владений церковных, занимать земли в Паннонии, что и сделано уже во многих местах».⁷² Монастыри, получая обширные участки, должны были обрабатывать и заселять их, в Паннонии нижнеалтайский монастырь имел большую поземельную собственность. Государи и частные лица привлекали со всех сторон колонистов, жертвуя им земли с разными льготами. Граф Герольд, брат жены Карла Великого, назначенный префектом Баварии, был также светским начальником всей провинции на восток от неё.⁷³ Ему поручено было и внутреннее управление и защита новоприобретенной земли. После его смерти, в 799 г., власть его была разделена между многими лицами.⁷⁴ Для защиты пограничной земли от враждебных нападений соседей со времени Карла Великого получили происхождение пограничные графства.⁷⁵ Сообразно с условиями, в которых находились к Франкам соседние народы, с их численностью и важностью места в военном отношении, пограничные графы пользовались обширною или ограниченною властью, имели в своем распоряжении большее или меньшее количество войска. Определенный округ на границе с неприятельскою землею получал особенное устройство и название марки (Limes). Маркой в собственном смысле первоначально называлась область, отнятая у неприятеля, снабженная крепостями, военными гарнизонами и составлявшая передовой пост для наблюдений за врагом. Равно и целая страна, завоеванная оружием, получала название марки и военное устройство. Земля вокруг крепости отдавалась свободным поселенцам с обязательством нести военную службу; при благоприятных условиях марка распространялась новыми захватами земли и укреплениями. Управление каждой маркой и прилежащим к ней округом поселенцев поручалось доверенному лицу, с титулом маркграфа,⁷⁶ позднее маркгерцога. Земли на восток от Баварии образовали при Карле Великом и его преемниках три марки: восточную или аварскую, из которой потом произошло княжество ракузское, хорутанскую и словенскую, последняя состояла из нынешней Крайны, части Хорутании и Стирии; первые две марки потом были присоединены к баварскому, а последняя к фурлянскому воеводству. От времени Карла до Людовика немецкого восточный край (marca orientalis) постоянно отличался от Баварии и назывался в современных памятниках различными именами.⁷⁷ Восточная марка со второй половины IX века называлась⁷⁸ маркой моравской. Говоря короче, южная Паннония вошла в состав фриульской или фурлянской марки, северная, включая сюда и северное побережье Дуная, образовала восточную марку. По смерти графа Герольда управление этими марками поручалось уже не одному, но двум и даже более лицам.⁷⁹

В X в., в борьбе с полабскими Славянами, франки развили устройство марок, и отношения маркграфов к побежденным обозначились тогда яснее; об устройстве марки восточной, об отношении маркграфа её к Славянам мы не много можем сказать за крайнею бедностью относящихся сюда источников.⁸⁰ Даже вопрос о том, как велико было население Паннонии в начале IX в., разъяснение которого весьма важно в этом отношении, может быть только поставлен, но не решен основательно. Говоря о переселении Славян за Дунай, мы не должны опускать из виду, что вместе с ними на свободную землю перемещались и Баварцы; последним это было удобнее, вследствие разных льгот от повинностей, раздачи земель служилым людям франкского и немецкого происхождения. Вблизи марки могли селиться исключительно Баварцы как в видах безопасности марки, так и потому, что ближайший от марки округ обязан был отбывать военные повинности, собираться на случай войны под знамя маркграфа. Нужно думать, что славянские селения в Паннонии не были многочисленны, что Славян было больше в северной, чем в южной Паннонии; вообще же их было не много, и они рассеяны были по разным местам до времени образования княжества Прибины. Восточному маркграфу не стоило большого труда держать в повиновении таких слабых врагов. Оттого так скоро, уже к 828 г., паннонские Славяне перешли из состояния собственников и свободных в состояние закрепощенное, имя Славянина стало тождественным с именем раба. Тут повторился обыкновенный путь поглощения слабых племен сильными, переход от внешней зависимости к соединению с господствующим народом, от дани за пользование землею к подчинению и рабству.⁸¹

Вслед за подчинением Паннонии и Мораване на реке Дые сделались соседями Франков и необходимо должны были войти в сношения с ними. Имя Моравии у современных франкских летописцев в первый раз встречается не ранее 822 года: но тогда Мораване являются зависимым народом, шлют своих послов на сейм во Франкфурт и отбывают уже известные повинности по отношению к Франкам. Первые сношения между Мораванами и Франками начались по крайней мере с последнего десятилетия VIII века; летописцы говорят об этих сношениях, называя Мораван общим именем «Славян», «Вендов», «Славян живущих на восток от Баварии» и т. п.⁸² В 817 году, в акте разделения империи Карла Великого, Людовику назначается Бавария и Хорутане, и Чехи, и Авары, и Славяне на восток от Баварии. Но, вероятно, начиная с 791 или 792 года, эти страны встали в то положение к Франкам, в каком мы видим их в 817 и 822 г.⁸³

В ту отдаленную пору, о которой идет рассказ, Чехи и Мораване делили одну и туже историческую судьбу. В немногих, известных нам, случаях оба эти народа упоминаются по одним и тем же обстоятельствам, являются в одинаковом положении;⁸⁴ отношения их к Франкам в начале IX века несомненно должны быть тоже равные.⁸⁵ В чем выражалась подчиненность Чехов и Мораван? Самое древнее свидетельство об этом дает чешский летописец, Косьма пражский.⁸⁶ По словам его дань, платимая Чехами немецким императорам, началась со времени Карла Великого и состояла в каждогодной доставке 120 быков и 500 марок; в военное время Чехи должны были выставлять вспомогательный отряд и не вступать в дружеские переговоры со врагами немецкого короля. Свидетельство Косьмы, независимое от франкских летописцев, но согласное с ними в вопросе об отношении Чехов к Франкам, делает несомненным предположение, что обязанность ежегодной дани Чехи приняли на себя после войны 805–6 годов, и что в это же время и Мораване потеряли свою свободу. При этом предположении легко можно понять те места летописей, где указывается на зависимость Чехов и Мораван, как на дело обычное, всем известное, например – в акте разделения империи 817 г., где Людовику назначаются Бавария, Чехия и Моравия. Подобные места должны иметь то значение, что немецким королям предоставлялось право брать дань с соседних им славянских народов, принимать меры к правильному взиманию её и следить за верным исполнением других обязательств их.⁸⁷ При взгляде на Славян, который издавна установился между романо-германскими народами, как на самых важных и опасных врагов, при сравнительной слабости и раздробленности княжеской власти у Славян, подчинение их должно было пойти далее; внутренняя жизнь и самостоятельное политическое развитие подвергались большой опасности, если бы преемниками Карла были люди более даровитые. Языческий народ на границах государства не мог пользоваться свободою, по тогдашним понятиям, и против него направлялась военная сила до тех пор, пока он или не сольется с сильнейшим народом, или не выселится в более отдаленные места. Еще с 600 году ужасались и сильно беспокоились за будущий порядок вещей, видя быстрое распространение Славян до самой Италии;⁸⁸ позже называли этот народ отвратительнейшим и гнуснейшим родом людей;⁸⁹ собирать с них дань считали нужным уже и потому, чтобы они не забывали, что живут на чужой земле.⁹⁰ Во время Карла взгляд на Славян нисколько не изменился: под страхом конфискации всех товаров купцы не должны были ввозить в славянские земли оружие и лошадей;⁹¹ на случай войны с ними двое из пограничной области франкского государства должны были снарядит рекрута, и обязывались идти поголовно, если была война с Сербами.⁹² Карл Великий и его преемники как будто в том поставили свое призвание, чтобы вести войну со Славянами, теснить их от запада к востоку и вносить немецкую народность в землю их. Паннонских Славян скоро стали передавать из рук в руки, как недвижимую собственность, вместе с землею. Обычный способ выражения современных документов был такого рода: жертвуются на вечные времена поскольку то человек такому-то монастырю, жертвуется земля, населенная рабами или Славянами⁹³ и т. п.; земля Славян, называемых Мораванами, подчинена царям нашим и народу нашему со всеми её обитателями.... она должна платит нам дань.⁹⁴ Если к известному времени при дворе короля немецкого не являлись с дарами послы от Славян, это принималось за знак дурных намерений в стране и служило поводом к походам, следствием которых были опять посольства, заложники, обещания верности.⁹⁵ Дань, платимая Чехами и Мораванами, считалась государственным доходом и поступала в казну собственно немецкого короля.⁹⁶

Важного подмогою в порабощении Славян была проповедь христианства между ними.⁹⁷ Вместе с военною колонией на завоеванной земле начинали свои действия и проповедники; об руку с политическим шло религиозное подчинение; воин и проповедник налагали тяжелую руку на проигравших сражение. Деятельным и точным выполнителем воли Карла Великого относительно христианского просвещения славянских народов был Арно, зальцбургский архиепископ. Одержав победу над Аварами в 796 г., Пипин, сын Карла Великого, поручил пастырскому наблюдению Арно новоприобретенные земли в Паннонии от реки Рааба до впадения Дравы в Дунай. В 798 году Карл, подтверждая распоряжение своего сына, письменно и потом лично приказывает Арно отправиться к южным Славянам, чтобы располагать этот народ к принятию христианства. Несколько времени⁹⁸ Арно пробыл в Хорутании и Паннонии, освятил там много церквей, назначил в них священников; когда другие обязанности отозвали его от этого дела, с согласия короля, посвятил он в епископы Феодорика, который должен был продолжать христианскую проповедь в славянских землях. Арно и Герольд, тогдашний префект Баварии, представили Феодорика местным князьям и указали ему страну, в которой он должен был действовать.⁹⁹ Поставляя отдельного епископа для Хорутании и Паннонии, зальцбургские архиепископы и сами не теряли из виду этой части своей диоцезы: они лично являлись сюда по церковным делам, и народ должен был платить им за путевые издержки, как королевским легатам.¹⁰⁰ Вероятно ревность об обращении языческих Славян увлекала зальцбургское духовенство за пределы его диоцезы, и там приходилось ему действовать совместно с проповедниками других епархий. Известно, что Адальрам, архиепископ зальцбургский и Регингар, епископ пасовский, спорили между собою касательно епархиальных границ в Паннонии и Моравии. Определением Людовика немецкого от 829 года спор их был разрешен таким образом: северные и западные страны от истоков Спразы или Рабницы, притока Рааба (верхняя Паннония и Моравия) отчислялись к пасовской епархии, восточные и южные области от Спразы и Рааба введены в состав зальцбургской епархии (нижняя Паннония и Хорутания).¹⁰¹ На этом распоряжении Людовика основывались последующие притязания пасовского духовенства, когда Моравия получила своего архиепископа и не хотела принимать к себе немецкое духовенство.

Нельзя с точностью обозначить время, когда Моравия начала просвещаться евангельским учением. Если, с одной стороны, баварское духовенство¹⁰² утверждает, что оно начало проповедническую деятельность между Мораванами со времени подчинения их Франкам; то, с другой, – у самих Мораван сохранилось воспоминание, что отцы их приняли крещение от миссионеров римского первосвященника, что были у них проповедники и из других стран, напр. из Византии.¹⁰³ Хотя и нет причин отрицать деятельность баварского духовенства в Моравии, но есть положительные доказательства, что эта деятельность была слаба и бесплодна, за исключением паннонской Моравии, где было отдельное княжество Прибины. Пристрастное и хвастливое письмо баварского духовенства, говорящее о широких правах его в Моравии, страдает неверностью и намеренным искажением дела и не в этом только случае. Моравия не получила церковного устройства, и пасовский епископ не мог иметь в ней влияния.¹⁰⁴

Кроме незнакомого языка, на котором проповедовало немецкое духовенство, успех его дела затруднялся и теми отношениями, в какие вступали к нему новообращенные Славяне. Карл Великий и его преемники смотрели на христианство, как на средство сплотить свою монархию, связав разные члены её одинаковыми учреждениями гражданскими и церковными.¹⁰⁵ Согласно с мыслью императора духовенство продолжало завоевания франкского оружия; на побежденных налагалось и политическое и церковное иго. Народ сразу должен был оторваться от политической самостоятельности и забыть свое прошедшее. Потому-то во всех местах, где Франки вводили свои учреждения на завоеванных славянских землях – марки и епископские кафедры, – везде встречали они ожесточенную борьбу. Лучшие люди того времени порицали слишком резкие меры относительно новообращенных, но на одинокий голос их не обращали внимания.¹⁰⁶ Известно, что с принятием христианства новообращенные обязывались платить десятину в пользу духовенства. Проповедь христианства между язычниками делалась таким образом доходною статьею церкви. В 798 году, когда Арно получил право на проповедь христианства в славянских землях, Алкуин писал к нему: «Будь проповедником благочестия, а не вымогателем десятины. Десятина, как говорят, уничтожила веру Саксов. Зачем возлагать такое ярмо на непривычные к нему шеи, которое ни мы, ни наши братья не могли бы носить»?¹⁰⁷ В том же духе писал Алкуин Карлу: «Мы, рожденные и воспитанные в христианской вере, нелегко даем десятину всего нашего имения: гораздо более неприятна эта дань слабой вере, детскому духу и материальному чувству».¹⁰⁸ При всем том доходы Арно в славянских землях были весьма большие: он получал треть всех доходов с них и четвертую часть из десятинного сбора.¹⁰⁹ Кроме того в пользу зальцбургской церкви уступлено было в разных местах много участков земли с местным населением, которое обязывалось к дани в пользу церкви и, с течением времени, совсем закрепощалось ею. На окраинах славянского мира устроились монастыри с целью успешнейшей проповеди христианства. Монастыри, может быть, имели большее влияние на народ, чем епархиальное духовенство; не подлежит, по крайней мере, сомнению значение их в заселении славянских земель немецкими подданными. В 769 г. герцог баварский Тассило дал позволение аббату Оттону строить монастырь, и заботиться об обращении к христианству языческих Славян.¹¹⁰ Монастырь Кремжа имел задачей действовать между Аварами и Славянами, такое же значение имел монастырь Иннихен, – оба они нередко упоминаются в дарственных грамотах VIII–IX в.¹¹¹ Монастырь св. Эмерама получает земли около Дуная,¹¹² нижнеалтайский в нижней Паннонии; – но проследить влияние этих монастырей на окрестное население нет никакой возможности. Мы весьма мало знаем даже о деятельности в Моравии пасовского духовенства, которому непосредственно подчинена была эта страна. Все ведет к тому предположению, что Моравия входила в состав епархии пасовского епископа, как языческая страна, в которой ему поручалось бросать семена христианского учения. Действительность влияния в такой стране и возможность доходов с неё обусловливались еще разными обстоятельствами, имеющими основание в характере и положении её населения.¹¹³ Все, что сделал пасовский епископ для обращения Моравии, исчерпывается крещением князя и его приближенных.

Имя Моравии в первый раз упоминается в 822 году; прилагаясь сначала к стране, расположенной по реке Мораве, в последствии это название распространяется на всю Паннонию и большую часть Угрии.¹¹⁴ Когда Моравия подпала политическому и религиозному влиянию иностранцев, внутри её началась работа объединения разрозненных частей, стремившихся к самостоятельности. Мы не знаем, когда сделался князем Моймир, первый, упоминаемый с этим достоинством в Моравии;¹¹⁵ но не можем отрицать, что он, если не получил княжества, то, по крайней мере, держался на престоле с согласия и при содействии Франков. Кажется, Моймир, по своей деятельности, подобен первым князьям московским, которые, не ознаменовав себя военными подвигами, тихо и кропотливо шли к одной цели – усилению своей власти, предоставляя преемникам пользоваться скопленными ими силами. Уступая требованию пасовского епископа, он сделался христианином; чтобы выразить свои миролюбивые намерения, посылал посольства с дарами ко двору немецкого императора;¹¹⁶ не принимал участия в войнах, которые вели с Немцами соседи его – хорватский князь Людевит и Болгары. Но преемник его уже выступает за пределы естественных границ Моравии, стремится к политической и церковной независимости, ведет успешную борьбу с преемниками Карла Великого. Поэтому, не без основания собирание и устройство моравской земли приписывается князю Моймиру.¹¹⁷ Мы попытаемся вникнуть в процесс образования княжеской власти у Мораван, насколько позволяют известия о деятельности Моймира.

Основною чертою внутренней жизни Славян, которая проникала и связывала их общественный быт, было родовое устройство. Устройство родов, т. е. образ и форма общественности, в которой жили Славяне, была форма патриархальная, та первичная форма, в которой вообще живут народы первобытные. Все члены такого общества свободны: нет наследственного сословного различия. Единство родов выражалось прежде всего в общинном безраздельном владении недвижимым имуществом рода – дединой, что значит имущество предков, переходящее, по нисходящей линии, к потомству, или родовое имущество. Это имущество не могло делиться на части, так что девушки, выдаваемые замуж в другой род, получали в приданое только часть из движимого имущества рода. Все члены рода назывались челядью, род сообща заботился о своей дедине, одни помогали другим. «Всякий отец управляет своею челядью; мужчины пашут, женщины шьют платье; если умрет глава рода, все оставшиеся сообща владеют имуществом, выбрав из своей среды владыку, который, для общественного блага, ходит в славные снемы (сейм, вече) вместе с кметами, лехами и владыками».¹¹⁸ Так начальником и главою всякого рода было лицо выборное из членов рода и не всегда старшее по летам. Он назывался отцом, владыкою, старостою и представлял свой род, заботясь об его выгодах, на земских собраниях – sněm.¹¹⁹ Когда, с течением времени, чувство родства между родичами забывалось, из рода образовалась община; но и община оставалась верна родовому устройству, была тем же родом, только в более широких размерах. Так новый член, желавший поступить в общину, должен был вкупиться в неё, внеся известный капитал в общественную казну; целая община отвечала за проступок своего члена, даже за следы преступления, оказавшиеся в её границах, и должна была платить пеню, если не находила или не выдавала преступника. Все старосты или владыки были поземельными собственниками.¹²⁰ Но так как не все они могли иметь определенное и одинаковое количество собственности, то издавна некоторые из владык или старост стали выделяться своим богатством и влиянием. Роды, владевшие большою поземельною собственностью в течении нескольких поколений, естественно должны были приобресть высшее значение сравнительно с другими, менее богатыми родами. Более богатые и влиятельные владыки и старосты получили со временем отличительное название лехов – имя, откуда производят позднейшее слово шляхта.¹²¹ От этих лехов, образовавших, при собрании общин в государство, высшее дворянство, нужно отличать другую, более многочисленную, часть населения страны, простых собственников. Они тоже владели свободною собственностью, но потом их влияние значительно умалилось в пользу крупных собственников, и они образовали низший слой дворянства. Некоторые из родовых старшин соединяли в своем лице и жреческое достоинство, были судьями и распорядителями во внутренних делах своего рода, являлись на общие собрания и, по большинству голосов, решали там дела, касающиеся всей совокупности родов.

Княжеская власть возникает у Славян из власти родового старшины. Начало её скрывается в глубокой и недоступной наблюдению древности. История имеет дело уже с лицами, поставившими себя выше старшины рода и стремящимися подчинить себе другие роды и других старшин. На земского князя переносятся все права владык или старшин. Он получал право распоряжаться общественными и частными делами всех родов и мог быть верховным жрецом всего народа. Первоначальные заботы земского князя направляются к тому, чтобы распространить свою власть на все роды, подчинить себе всех родовых старшин, сильнейших между ними ослабить или заменить людьми приверженными.

Таким князем является и Моймир. Без сомнения, он правил не всеми родами, населявшими Моравию; ему предстояло связать землю, разделенную между мелкими владетелями (лехи, жупаны, удельные князья), из которых иные были не слабее его самого.¹²² Надо думать, что народные старшины привыкшие к свободе и независимости, нелегко уступали земскому князю свои права и всего более способствовали к продолжению порядков, вследствие которых соседи приобрели влияние на внутренние дела страны.¹²³ Княжество Моймира, около 830 г., обнимало область по рекам Мораве и Дые до Дуная, в нынешней Моравии и верхней Австрии. К этому времени внутренняя работа объединения мелких владетелей под верховною властью земского князя была кончена; мы находим Моймира в успешной борьбе с довольно сильным славянским князем, Прибиною.

На восток от Моравы, между Дунаем и Гроном, находилось славянское княжество, столицею которого была Нитра. Князь нитранский, Прибина,¹²⁴ не желавший подчиниться моравскому князю, должен был оставить свое княжество и искать защиты у немецкого маркграфа Ратбода.¹²⁵ Пожив у него несколько времени и приняв христианскую веру, Прибина однако не нашел на этот раз защиты у Немцев и бежал со всем семейством в Болгарию. Около пяти лет продолжались его скитания, наконец Людовик немецкий дал ему в лен часть нижней Паннонии около реки Салы и Блатенского озера. Прибина и сын его, Коцел, соединили здесь под своею властью Славян, населявших нижнюю Паннонию, стали строить крепости и храмы.¹²⁶ В болотистой и лесистой местности, на берегу Салы, он построил укрепление, называвшееся по-славянски Блатно, у летописцев urbs paludarum, у Немцев Mossburg. По имени главного города славянский князь этой страны стал называться блатенским. Под его властью была вся нижняя Паннония.¹²⁷

Блатенское славянское княжество образовалось под прямым влиянием Немцев. Прибина и его сын были служилыми мужами короля Людовика немецкого, владевшими княжеством на правах лена. Как ни скудны наши сведения об этом времени, но можно догадываться, что Прибина недаром был поддерживаем немецким королем. Славянский князь, всем ему обязанный, был для него порукою, что объединение Моравии не пойдет далее, что блатенские князья будут ограничивать захваты моравских князей. Деятельность Моймира, как объединителя Моравии, казалась опасною немецким маркграфам и королю. Недовольствуясь покровительством его врагам, в 846 году Людовик напал на Моравию, лишил княжеской власти Моймира и возвел на его место Ростислава, племянника Моймирова.¹²⁸ Между тем Прибина своею верностью Немцам и преданностью христианской церкви¹²⁹ приобрел такое распоряжение короля, что 12 окт. 848 года получил в собственность землю, которою он владел прежде на правах лена. Зальцбургские архиепископы лично посещали Блатно, освящали вновь созидаемые храмы, посылали к Прибине искусных мастеров, в которых он нуждался. Близкие отношения блатенских князей к зальцбургскому духовенству продолжались до 865 года, когда архиепископ Адальвин встречал праздник Рожд. Христова в столице преемника Прибины, Коцела.¹³⁰ Первые годы своего правления Ростислав следовал, по отношению к Немцам, уклончивой политике своего дяди. Не принимая участия во внешних делах, пока эти дела не касались его страны,¹³¹ видимо не подавая повода к неудовольствиям с Немцами,¹³² Ростислав все внимание сосредоточил на защите страны, возведении новых городов и укреплений. К этому времени относится постройка Девина, знаменитого произведения славянского искусства в обороне страны; Франки с удивлением смотрели на эту пограничную крепость Моравии. Тогда же, вероятно, была укреплена и княжеская столица, Велеград на Мораве¹³³ и построены пограничные с Немцами укрепления на реке Дые: Зноим, Градец, Подивив, Бретиславль и др. Находя страну довольно сильною для борьбы, Ростислав вошел затем в дружественные сношения с Болгарами, своими соседями на юго-востоке,¹³⁴ пригласил Чехов к одновременному восстанию,¹³⁵ привлек на свою сторону маркграфа Ратбода.¹³⁶ Король Людовик должен был наконец принять свои меры, чтобы удержать Моравию в границах зависимости. В 855 году с большим войском пошел он в Моравию; но границы её были так укреплены, и моравское войско заняло такое безопасное место, что король отступил назад, не отважившись взять ни одной крепости и начать сражения. Ростислав преследовал его за границы Моравии и опустошил баварские пограничные области.¹³⁷

Следствием счастливой войны с Людовиком был значительный политический выигрыш для Моравии. Ростислав считал теперь осуществимою мысль о независимости, перестал отправлять послов на государственные сеймы имперские, не посылал обычной дани; но Немцы до 864 года не предпринимали вторичного похода на Моравию. В это время, среди других славянских народов, Мораване приобрели то значение, которым они пользовались до конца IX века, значение поборников славянской свободы, предводителей в борьбе за независимость; в тоже время имя Ростислава сделалось уважаемым среди самих врагов его. В 857 году чешский князь Славитех, изгнанный Немцами из виторажского княжества, находит заступничество у Ростислава;¹³⁸ Карломан, храбрейший и даровитейший из детей Людовика, не находя достойного для себя поприща в управлении восточною маркою, вошел в переговоры с Ростиславом и стал домогаться баварской короны. Он прогнал графов, которым отец его поручил управление Каринтией и Паннонией и передал эти должности своим приверженцам.¹³⁹ Вероятно, в связи с этим стоит и то обстоятельство, что герцог Эрнест, тесть Карломана, доселе самый влиятельный советник короля, и вместе с ним много других высоко поставленных лиц, около этого времени лишены были своих мест за неверность. Людовик был весьма встревожен и опечален этими событиями, он видел, что измена и заговор проникли не только в его совет, даже в его семейство. Но он находился в таком затруднительном положении,¹⁴⁰ что не мог предпринять мер ни против Ростислава, ни против Карломана. Летом 862 года сам Карломан явился в Регенсбург, дал обещание оставить свои замыслы и снова получил в управление восточную марку. Но и после того он не прерывал подозрительных для короля сношений с моравским князем; почему Людовик, объявив его лишенным прав на занятие высших должностей,¹⁴¹ в союзе с Болгарами¹⁴² пошел на него войною. Карломан, не получив помощи от Ростислава, был обманут графом Гундакером, перешедшим на сторону короля, и принужден искать спасения в бегстве. Получив потом надежду на прощение, Карломан явился в Регенсбург и жил здесь несколько времени под почетной стражей. В восточной марке снова поставлены были королевские чиновники;¹⁴³ приверженцы Карломана потеряли свои места.

Немецкому королю была известна главная причина волнений и смут в марке; но его делала нерешительным и ставила в недоумение широкая сеть, раскинутая Ростиславом даже в самом дворе его.¹⁴⁴ Удаление из восточной марки Карломана и восстановление в ней чиновников придворной партии, каков Гундакер, развязывало Людовику руки и делало вероятною надежду на счастливый поход; для надежнейшего исхода предприятия он заключил против Ростислава союз с Болгарами (в Тульне). Каков был в западном мире взгляд на стремления Ростислава, показывает относящаяся к этому времени грамота папы Николая I.¹⁴⁵ Благословляя короля на войну с Ростиславом, папа говорит: «так как царь имеет намерение отправиться в Тульну и там заключить союз с царем болгарским и Ростислава волей-неволей принудить к повиновению: то просим всемогущего Бога, чтобы ангел, помогавший патриарху Иакову, был также помощником и его войску, чтобы благоустроен был путь его и чтобы он с радостью возвратился восвояси». В середине августа, 864 года, Людовик с огромным войском перешел Дунай, и осадил Ростислава в Девине; не известно, по каким побуждениям моравский князь согласился на невыгодный мир и выдачу заложников.¹⁴⁶ Последующие обстоятельства показывают, что этот невыгодный мир нисколько не изменил отношений Ростислава к Немцам, и не унизил его в глазах современников.¹⁴⁷

Во время похода Людовика в Моравию Карломану удалось обмануть стражу и бежать на границу, где некоторые графы, и между ними Гундакер, признали его своим повелителем. Король согласился восстановить Карломана в прежнем достоинстве – правителя восточной марки, а в следующем году поручил ему и Баварию.¹⁴⁸ Но эта уступчивость, устранявшая всякий повод к неудовольствию с Карломаном, вызвала восстание с другой стороны. Второй сын Людовика немецкого, Людовик младший, считая себя обиженным щедростью отца по отношению к Карломану, привлек на свою сторону многих вельмож и убеждал Ростислава принять участие в восстании против короля. Но скоро заговор Людовика младшего был открыт, замешанные в нем лица явились в Моравию и искали защиты у Ростислава.¹⁴⁹ Некоторые из них поступали в моравскую военную службу, сражались в рядах Славян со своими соотечественниками, предводительствовали даже отдельными отрядами Славян.¹⁵⁰ С 868 года мы видим Ростислава еще раз в тяжелой и продолжительной войне с Немцами, с настойчивостью веденной им в продолжение трех лет. Театр этих войн представляла не одна Моравия; Чехи и полабские Славяне разом поднялись вместе с Ростиславом против ненавистного чужеземного господства.

Немецкие летописцы того времени, описывая исключительно отечественные события, обращали весьма мало внимания на своих соседей и только кратко упоминали о войнах с ними; но Славяне тогда еще не имели своих летописцев. Поэтому мы не имеем почти никаких свидетельств о внутренней жизни моравского народа. Это тем более достойно сожаления, что тогда совершались весьма важные перемены в духовном развитии Мораван, в их обычаях, общественном устройстве и учреждениях. То было время, когда христианство боролось с язычеством, когда утверждалось единодержавие и совершалась переработка старой раздробленности в стройное государственное единство. Как бы успешно и умеренно ни проводились эти изменения, несомненно, они влекли за собой волнения, смуты, страстное возбуждение мысли. Но ни один достоверный источник не дает сведений об этом важнейшем периоде внутренней жизни моравского народа. Замечательно, что в самой Моравии не осталось никакого воспоминания не только о доисторической поре жизни, но и о славном времени Ростислава и Святополка, вообще о периоде до угорского погрома.¹⁵¹

Ростислав поставил себе определенную цель – возвысить Моравию в положение самостоятельного государства. Посредством дружественных договоров с соседними родственными народами, пользуясь раздорами и слабостью детей и внуков Людовика Благочестивого, он мог устранить влияние маркграфов и сделаться полновластным правителем страны. Но, еще недавно принявшие христианскую веру, Мораване находились в церковной зависимости от пасовского епископа, а известно, что проповедь христианства в новообращенной стране была тогда важнейшим средством к полному её подчинению. Моравскому государю, желавшему дать своей стране политическую самостоятельность и оградить её от влияния Немцев, весьма естественно было желать, чтобы ни пасовский епископ, ни немецкое духовенство не предъявляли более притязаний на духовное владычество в Моравии. Ближайшим и более верным средством к этому – было просить для Моравии проповедников либо у папы, либо у патриарха цареградского.

К концу 862 г. Ростислав вместе со своим племянником, Святополком, отправили в Цареград посольство, с просьбою прислать в Моравию учителя веры. Просьба моравских князей с сочувствием была принята тогдашним императором, Михаилом III. Он поручил дело церковного устроения Моравии лицам уже приготовленным к подобной деятельности, братьям Константину и Мефодию. Святые братья родились и получили первоначальное воспитание в Солуни; этот город представлял смесь населения эллинского и славянского, по близости от него расположено было множество славянских селений.¹⁵³ Солунь имела тогда важное значение и в политическом и церковном отношении, здесь продолжали еще изучаться науки и искусства,¹⁵⁴ отсюда выходили ученые люди, сочинения которых, сохранившиеся до сих пор, свидетельствуют о высоком образовании их авторов.¹⁵⁵ Живое обращение со Славянами было для Константина и Мефодия весьма хорошим средством для ознакомления со славянским языком и народными обычаями, а должность правителя славянскою областью, которую получил Мефодий, поставила его в непосредственные и ближайшие отношения с ними. По смерти отца, занимавшего важное место в греческой службе,¹⁵⁶ Константин взят был ко двору и воспитывался вместе с будущим императором Михаилом III, под руководством Фотия, в последствии патриарха цареградского.¹⁵⁷ С этим последним, превосходившим ученостью всех своих современников, Константин соединен был тесною дружбою, которою и пользовался для своего образования. С раннего детства одушевленный любовью к просвещению, он предпочитал уединение и скромную жизнь придворной должности и высоким почестям, к которым имел свободный доступ по своим связям и образованию. Его манила к себе монашеская созерцательная жизнь, вдали от больших городов; но, удержанный в Цареграде, он принял священнический сан, должность патриаршего библиотекаря и потом преподавателя философии, откуда, может быть, и удержалось за ним имя философа.¹⁵⁸ По предложению императора, Константин держал публичный диспут с низверженным патриархом, иконоборцем Аннием,¹⁵⁹ и 24 лет от роду, т. е. около 851 года, в сопровождении Георгия Полата, предпринимал путешествие к Сарацинам с целью проповеди христианства между магометанами.¹⁶⁰ Возвратившись из этого путешествия, Константин удалился в монастырь на Олимпе, где нашел и брата своего, Мефодия, который, оставив славянское княжение, решился быть монахом.¹⁶¹ С этих пор святые братья действуют вместе и никогда не разлучаются. Монашеские труды их были прерваны поручением императора, отзывавшим их на общественную деятельность. Властитель Хазар, народа финско-турецкого племени, владения которого обнимали обширные степи по Дону и Волге до Кавказа, просил византийского императора прислать к нему ученого мужа, который бы доказал, какая вера истинная – магометанская, еврейская или христианская? Константин принял на себя это дело, изучил в Херсоне хазарский язык, победоносно выдержал спор с еврейскими учеными и сделал то, что каган, сам убедившись в истинности христианской веры, позволил креститься своим подданным. В Херсоне Константин обрел мощи святого Климента, папы римского.¹⁶² По возвращении из этой миссии он остался в Цареграде, а Мефодий, отказавшись от епископского сана, который был предложен ему, избрал своим местопребыванием монастырь Полихрон.

В это время явились в византийскую столицу послы моравского князя Ростислава. Понятно, что император Михаил не мог колебаться в выборе лиц для проповеди христианства в Моравии: Константин и Мефодий знакомы были со славянским языком, дали неоднократный опыт ревности к вере и просвещению, были уже известны, как способные проповедники. Святые братья согласились, по предложению императора, принять на себя дело проповеди евангелия у Славян моравских. За Константином философом удержалось до сих пор имя изобретателя славянских письмен.¹⁶³ Были ли до него у Славян какие-либо письменные знаки, изобрел ли он, т. е. выдумал ли сполна всю азбуку, или воспользовался уже существовавшими письменными знаками и только дополнил и приспособил их к требованиям того славянского наречия, на которое ему нужно было сделать перевод священных книг, решительно сказать об этом ничего нельзя. Но, по некоторым соображениям и признакам, вероятнее предполагать, что Константин дал жизнь, приспособление и широкое распространение уже существовавшим у Славян письменным знакам.¹⁶⁴

С новосоставленной для Славян азбукою, с мощами Климента, папы римского, богато одаренные императором, отправились Константин и Мефодий в Моравию. В 863 году они были уже в столице Ростислава; князь моравский принял их с большим почетом, жители Велеграда выходили на встречу и радостно приветствовали их. Деятельность святых братьев в Моравии началась приготовлением молодых Мораван к совершению обычных церковных служб, обучением их славянской азбуке и чтению: если князь задумал устранить всех латинско-немецких проповедников, то нужно было позаботиться о том, кем заменить их. Вместе с тем начался перевод священных книг на славянский язык и отправление богослужения на народном языке.

Ко времени прибытия в Моравию греческих проповедников латинское духовенство не могло сделать здесь больших успехов.¹⁶⁵ Этому с одной стороны препятствовало нерасположение князя, а вероятно и народа, к немецкому духовенству, с другой самая задача, которую имели в виду проповедники, облагая новообращенных данями и десятинами. Прочного церковного устройства Моравия не могла получить ни при Моймире, ни при Ростиславе; при последнем еще менее, так как он очень ясно сознавал необходимость освободиться от церковного подчинения немецкому духовенству, чтобы дать своей стране самостоятельное политическое положение. Ходили по Моравии проповедники разных наций: латинские, немецкие и греческие; ими, вероятно, не управляла одна власть, потому что они подали повод жаловаться на разность в вероучении; в народе были разные суеверные толки, вероятно, отпрыски какой-нибудь ереси; приносились жертвы идолам; браки заключались по произволу; оставляя одну жену, всякий считал себя в праве жить с другой. Все это приписывалось дурным проповедникам и, конечно, возбуждало неудовольствия. Будь сильно в Моравии немецкое духовенство, оно бы не допустило греческих проповедников встать близко к князю и иметь на него влияние, и Ростислав не мог бы жаловаться¹⁶⁶ на недостаток хороших проповедников. Весь промежуток времени от 855 до 864 гг. Моравия представляет неприятельский стан по отношению к Немцам, куда стекаются все недовольные немецким правительством; во всех интригах и волнениях даже королевского семейства замешано имя Ростислава.

Тем не менее Моравия причислялась к церковному округу пасовского епископа, и немецкое духовенство должно было здесь иметь численное превосходство перед проповедниками других наций. Еще могли, при взаимных уступках, ужиться в одной стране немецкие и латинские проповедники: но всегда возникали вражда, раздражительность и низкая клевета, если сталкивались на одном поприще греческие и латинские или немецкие проповедники. Во взаимной вражде по церковным делам уже тогда выражалась разность культур – западной и восточной, – неодинаковость целей, преследуемых греческою и римскою церковью. Пасовское духовенство не могло равнодушно смотреть, как Мораване, оставляя прежних проповедников без дела и доходов, толпами шли в церкви,¹⁶⁷ где раздавались песнопения и молитвы на родном им языке: оно указываю Константину на незаконность употребления им славянского языка в богослужении, утверждая, что только на еврейском, греческом и римском прилично и законно славить Бога. Константину приходилось опровергать эти доводы и, при всех затруднениях, продолжать начатое дело.¹⁶⁸ Сначала столкновения были местные, так сказать, домашние, потом они перешли в вопрос о правах римской и греческой церкви на проповедь христианства в Моравии. Святые братья были простые проповедники, они не имели высшего духовного сана и не могли употребить никакого оружия, кроме слова, против своих соперников; с своей стороны пасовский епископ должен был принять решительные меры против греческих проповедников. При таких обстоятельствах в 867 году папа Николай I приглашает к себе Константина и Мефодия.¹⁶⁹

После трехлетней слишком проповеди по разным местам Моравии,¹⁷⁰ св. братья предпринимают путешествие в Рим. Они взяли с собой лучших учеников, приготовленных для занятия церковных должностей, перевод священных книг и мощи св. Климента. Путь их лежал через Паннонию, где они провели несколько времени у князя Коцела. Узнав о славянском письме и переводе священных книг на славянский язык, и желая распространить в своей области это изобретение, Коцел дал св. братьям для обучения 50 учеников из своих подданных; предложил богатые дары, но Константин и Мефодий от даров отказались, а ходатайствовали за пленных, которых и освобождено было до 900 человек. Проходя Венецией, Константин должен был выдержать горячий спор с латинским духовенством из-за богослужения на славянском языке и перевода библии. Он приводил тексты священного писания, в которых прямо позволяется славить Бога на всяком языке, указывал на пример Армян, Готов, Персов, Сирийцев, которые все употребляют свой родной язык для славословия Бога.¹⁷¹ Какой прием ожидал святых братьев в Риме? Им не привелось увидеть папу Николая I: среди разнообразных приготовлений и широких замыслов он умер 13 ноября 867 года; преемником его был Адриан II, избранный 14 декабря того же года.

В то время, когда Кирилл и Мефодий боролись в Моравии с немецким духовенством, противники их выставляли им возражения, сущность которых сводится к одному, что греческие проповедники незаконно ввели новый язык в богослужение; через несколько времени Мефодию пришлось защищаться против другого обвинения, что он не имеет права на проповедь в чужой епархии; далее – папа, во имя незыблемых прав святого Петра, устранив притязания пасовского епископа на церковное обладание Моравиею, стремится подчинить своей власти Паннонию и Моравию, как области, в которых некогда сеял семена христианского учения апостол Андроник. Деятельность греческих проповедников стала таким образом центром, в котором встретились разнородные, взаимно себя отталкивающие, силы. Вопрос осложнился еще тем, что рядом с Моравией, в Болгарии, открывалось тогда для востока и запада обширное поле проповеднической деятельности и мирских выгод, – кому владеть Моравией и Болгарией, Риму или Византии?

Обитавшие на Дону Болгары¹⁷² в 678 году разделились на несколько орд и отправились к западу. Одна из них перешла Дунай, завоевала славянский народ, живший в Мизии и Фракии и дала ему свое имя. Другая орда овладела областями по реке Тиссе и Мароше в древней Паннонии. При Круме, в начале IX века, Болгары тисские и дунайские образовали одно государство. С тех пор со стороны греческого духовенства начинаются попытки к обращению Болгар в христианство. При императоре Михаиле III эти попытки увенчались полным успехом:¹⁷³ князь Богорис и болгарский народ приняли христианскую веру греческого обряда в конце 864 или начале 865 года.¹⁷⁴ Богорис, названный в крещении Михаилом, вступил в тесную дружбу с Цареградом, приобрел от императора спорную область, Загорье; патриарх Фотий написал для него поучение, в котором излагал обязанности государя и определял отношение новой церкви к её метрополии – Цареграду (865). Но для Болгар также не желательна была церковная зависимость от Византии, как для Мораван зависимость от немецких епископов: в том и другом случае соседство с государством, из которого идут проповедники с известными национальными стремлениями, казалось опасным для политического существования новообращенной страны. По тем же побуждениям, по каким Ростислав моравский просил проповедников из Греции, Михаил болгарский в 866 году обратился с просьбою к папе и Людовику немецкому.¹⁷⁵ Болгарские послы прибыли в Рим в августе месяце, главным образом они просили себе епископа, но вместе с тем предложили папе целый ряд церковных недоумений, на которые просили его разъяснения.¹⁷⁶ В ноябре того же 866 года отправились в Болгарию, по поручению папы, епископы Павел популонский и Формоз портуанский; с ними, вероятно, было много низшего духовенства: мы знаем, что в 867 году Болгария была наполнена римскими проповедниками.¹⁷⁷ Папские легаты начали в Болгарии распространять христианство католического обряда: заставляли читать символ с прибавлением Filioque, крещенных греческими проповедниками снова помазывали миром.¹⁷⁸ Михаил изгнал из Болгарии греческое духовенство и послал в Рим во второй раз послов, с просьбою посвятить в архиепископы для Болгарии Формоза и прислать еще священников. Зная честолюбивый характер своего легата¹⁷⁹ и предвидя в просьбе князя намерение поставить Болгарию в независимое положение по церковным делам, Николай I не согласился назначить Формоза в архиепископы, а послал вместо него двух епископов, Доминика и Гримоальда и с ними большое число священников. Получив отказ в Формозе, Богорис отправил в Рим третье посольство во второй половине 869 года; во главе посольства был родственник князя, боярин Петр; ему поручено было просить у папы в архиепископы диакона Марина или кого другого из кардиналов римских. Но Адриан не мог удовлетворить желанию Богориса; за отсутствием Марина¹⁸⁰ он послал в Болгарию иподиакона Сильвестра. Подобная медлительность и неуступчивость должна была наскучить наконец болгарскому князю. Притом и Греки, без сомнения, употребляли все средства, чтобы возвратить Болгарию в свою церковь.¹⁸¹

Обращаясь от Цареграда к Риму, болгарский князь мог ожидать больших выгод и уступок для своей церкви; оттого-то так настоятельны и часты были его посольства в Рим. В это время отношения западной и восточной церкви были довольно натянутые.¹⁸² Низвержение Игнатия, в декабре 857 г., и возведение на патриарший престол, непосредственно из мирян, Фотия повело к разным нестроениям в церкви константинопольской и подало повод к обнаружению честолюбивых притязаний со стороны представителя римской церкви. Пока дело не выходило из круга толкования церковных правил, касающихся только поспешного и незаконного возведения в патриархи Фотия, обе стороны надеялись еще на взаимное примирение и прочный церковный союз; но когда, вместе с этим, оказалась разность в догматическом учении и практике церковной, личный спор представителей двух церквей перешел в вероисповедный (867) и послужил началом к разделению церквей. А когда греческая и римская церковь столкнулись на одном и том же поприще проповеди христианства у Болгар и Мораван, обе стороны вышли из спокойной, богословской борьбы и, с целью унизить противную сторону, обратили внимание на увеличение своих церковных областей.¹⁸³ Щедрые подарки, обещание политических выгод со стороны византийского правительства, нерешительность папы – поколебали наконец намерение болгарского князя получить архиепископа из Рима. Тот же самый боярин Петр, который был посылаем в Рим, во главе блистательного посольства, отправился в начале 870 года в Цареград, где и совершилось присоединение Болгарии к восточной церкви.¹⁸⁴ Патриарх цареградский назначил в Болгарию архиепископа и епископов, а Богорис изгнал из страны латинское духовенство.

Потеряв Болгарию, папа мог еще надеяться вознаградить себя обширною провинцией, лежащею на север от Дуная, где также греческие проповедники бросили первые семена христианского учения. Просветители Славян моравских, Константин и Мефодий, были приглашены в Рим папою Николаем I. Но святым братьям не пришлось увидеть Николая, они прибыли в Рим при преемнике его, папе Адриане II. Прием, сделанный в Риме Константину и Мефодию, был торжественный. В пышной процессии, сопровождаемый духовенством и гражданами столицы, вышел папа за город на встречу им. Все недоумения и по поводу проповеди в чужой епархии, и по поводу богослужения на славянском языке, и перевода библии были устранены папою, и сделано все по желанию святых братьев. Славянские книги не только были одобрены первосвященником, но сам он положил их на алтарь и отслужил над ними литургию. Епископам Формозу и Гаудерику приказано было посвятить Мефодия¹⁸⁵ и учеников его в священный сан; несколько дней сряду служили литургию на славянском языке в главных храмах римских, в служении принимали участие епископ Арсений и библиотекарь Анастасий.¹⁸⁶ Когда некоторые из римского духовенства снова стали было высказываться против славянского языка в богослужении, папа Адриан проклял их, защищая дело святых братьев.

Константину философу не суждено было продолжить свою благочестивую деятельность между Славянами; неусыпно работая на пользу ближних, не давая себе отдыха даже и в папской столице,¹⁸⁷ принужденный часто входить в жаркие состязания, он расстроил свое здоровье и почувствовал упадок сил. За 50 дней до смерти принял иноческое пострижение и имя Кирилла; смерть его последовала 17 февраля 869 года.¹⁸⁸ Папа велел римскому и греческому духовенству собраться на погребение его и похоронить его с тою же честью, как самого первосвященника. Мефодий просил было позволить ему перевезти труп брата, согласно завещанию матери, в монастырь на Олимпе, где оба брата некоторое время жили вместе; но, уступая желанию римского духовенства – не выпускать Кирилла из Рима, Адриан не согласился на просьбу Мефодия. Кирилла похоронили в церкви св. Климента, мощи которого усопший обрел и принес в Рим.

По смерти брата святой Мефодий оставался еще некоторое время в Риме. Припомним, что около этого времени (866–869 г.) папу много занимали дела болгарские, что своею подозрительностью и нежеланием дать Михаилу болгарскому архиепископа, Адриан оттолкнул от себя Болгар и заставил их обратиться к Цареграду. Нужно иметь это в виду, чтобы правильно оценить дальнейшее влияние папства как на судьбу славянских стран, лежащих к северу от Дуная, так и на деятельность св. Мефодия. Прямым и последовательным делом папы Адриана было бы, одобрив славянский язык в богослужении, перевод священного писания и проповедническую деятельность св. братьев, – облечь их в сан, который дает право совершать все священные службы и требы в новообращенной стране, как это и было в практике церковной всех времен (Винфрид, апостол германский, Викинг, посвященный in quandam neophytam terram); но, сделав половину дела, над другою папа Адриан задумывается. С полгода, может быть, по смерти брата, Мефодий без всякой цели должен был оставаться в Риме.

Короткое пребывание св. братьев в области паннонского князя Коцела не осталось бесследным. Желая ввести в своей стране богослужение на родном языке, Коцел отправил в Рим в 869 г. посольство, с просьбою прислать к нему Мефодия. Папа нашел удобным удовлетворить его желанию и отпустил Мефодия с напутственным письмом, уполномочивавшим его на проповедническую деятельность во всей Моравии и Паннонии.¹⁸⁹ В этом письме Мефодий называется мужем совершенным и правоверным, ему дается право продолжать дело св. Кирилла – т. е. переводить евангелие и богослужебные книги и отправлять церковные службы на славянском языке. Оговорка сделана только относительно чтения евангелия; сначала должен быть читан на литургии латинский текст, а потом славянский перевод его. Коцел с честью принял проповедника, но не был доволен, что папа не дал ему высшего духовного сана. Князю паннонскому, как и Михаилу болгарскому, очевидно, желательно было иметь духовное лице с авторитетом, облеченное и внешним достоинством, чтобы оно с успехом могло бороться с проповедниками из других стран. Поэтому он скоро послал Мефодия опять в Рим и достиг того, что Мефодий посвящен был в архиепископы Моравии и Паннонии в 870–1 году. Учреждением славянской архиепископии, объединявшей под собою всех южных Славян единством веры, церковного языка и власти, папа Адриан II сделал великое дело для славянского мира; но этим нарушал он церковные права немецкого духовенства и наносил жестокий удар политическим стремлениям восточной линии франкских королей. Несомненно, что уступчивость папы Славянам вызвана была современным описываемому событию печальным для латинской церкви обращением Болгар к востоку.

Посвященный в архиепископы Моравии и Паннонии, Мефодий начал свою деятельность в области Коцела устроением церковного чина и введением славянского богослужения. Ближайшим следствием этого было то, что архипресвитер Рихбальд, которому зальцбургский архиепископ Адальвин поручил управление церковными делами в этой области, в 871 году удалился в Зальцбург, чтобы там заявить жалобу на нововведения и нарушение прав своих. Зальцбургский архиепископ не мог согласиться без борьбы на уступку обширной провинции, значительно сокращавшую его доходы; король немецкий, как светский глава баварской церкви, тоже не мог быть доволен самовольным вмешательством папы в церковные дела его области. А потому, зимою 872 года приглашен был Мефодий в качестве ответчика на собор немецкого духовенства, чтобы дать отчет, по какому праву он пользуется епископскими привилегиями в чужой епархии. Мефодий говорил, что он проповедует в области святого Петра, а не зальцбургского епископа, что напрасно отцы из-за жадности и скупости ставят преграду доброму делу. Когда ему угрожали наказанием, он отвечал, что бесстрашно будет говорить истину пред царями и с любовью последует примеру Того, Который за проповедь истины кончил жизнь свою в мучениях. Мефодий был задержан в Баварии и сослан в заточение, где и оставался около двух лет с половиною.¹⁹⁰

Те же самые возражения, которые выставлены были против деятельности Мефодия на соборе, собраны были и подтверждены документами в записке, составленной скоро затем по поручению зальцбургского архиепископа.¹⁹¹ Эта замечательная записка подробно говорить об основании зальцбургской епископии и о деятельности зальцбургского духовенства в Паннонии и у Хорутан. «С той поры, как, по определению государя императора Карла, жители восточной Паннонии стали управляться зальцбургскими первосвященниками до настоящего времени протекло 75 лет; во весь этот период ни один епископ, откуда бы он ни пришел, не имел духовной власти в этой пограничной земле, и ни один чужеземный пресвитер не смел более трех месяцев исполнять там церковных треб, не представив предварительно увольнительного свидетельства от своего епископа». Сущность этой записки состоит не в возражениях против славянской литургии, но в том, что она не признает архиепископского достоинства Мефодия и этим как бы оправдывает поступок с ним собора баварского духовенства.¹⁹² Неизвестно, предпринял ли какие меры папа Адриан к защите прав Мефодия, по преемник его, Иоанн VIII, заставил баварское духовенство подчиниться распоряжению своего предшественника и достиг того, что Мефодий, освобожденный из заточения, снова принял на себя управление церковными делами Паннонии и Моравии.

В то время, как Кирилл и Мефодий были в Риме, защищая перед папой свое дело, моравский князь Ростислав начал новую войну с Немцами.¹⁹³ Завязав предварительно дружественные сношения со всеми недовольными немецким королем и предлагая им у себя приют и почести, Ростислав приготовлял себе союзников между соседними народами. Людовик немецкий не сомневался в намерениях Ростислава: в 867 г. он отдал приказ военным людям приготовляться к войне.¹⁹⁴ В следующем году действительно начались военные действия. Вместе с Мораванами поднялись Чехи, Сербы-Лужичане, Бодричи и другие славянские народы, терпевшие иго Немцев.¹⁹⁵ Из Моравии вышло два войска, одно под предводительством Ростислава, другое – племянника его, Святополка. Чехи вторглись в Баварию, опустошили её и забрали в плен много женщин, Сербы напали на Турингию, жгли селения, убивали поселян. Людовик не мог собрать войско ранее августа 869 г.; маркграф шечской марки должен был до этого времени отражать Чехов, – Карломан, как начальник восточной марки и герцог Баварии, воевать с Мораванами.¹⁹⁶ Когда готово было королевское войско, составился такой план военных действий: Людовик младший с Турингами и Саксами назначался против Сербов и Бодричей, Карломан с Баварцами против Святополка, а сам король с Франками и Аллеманами хотел двинуться на Ростислава. Но болезнь заставила его изменить решение и поручить свою часть войска младшему сыну, Карлу.¹⁹⁷ Карломан и Карл с двух сторон напали на Моравию, и нигде не встретили сильного сопротивления, Карломану удалось подойти к столице моравских князей, Велеграду. Но город был окружен стеною и охраняем княжеским войском; королевич не решился взять его и, опустошив окрестности, воротился назад, чтобы соединиться с младшим братом. Оба войска сошлись в южной части нынешнего градиштского края и потянулись в Баварию.¹⁹⁸ Отступление Карломана и Карла объясняется славянским обычаем обороны. Ростислав и Святополк не вступали в открытое сражение, отступали перед неприятелем в глубь страны; неприятель везде находил опустелые селения и недостаток продовольствия. Это заставляло его отступать, но тогда-то и начиналась настоящая война: постоянные нападения с тыла, погоня за врагом до границы.¹⁹⁹ Несколько удачнее ведена была война с союзниками Ростислава. Людовик младший принудил Сербов обратиться в бегство, а Чехов, служивших по найму в сербском войске, частью перебил, частью взял в плен. Король Людовик, узнав о неудачном походе на Моравию, спешил заключить с Ростиславом мир, как бы ни были невыгодны условия этого мира.²⁰⁰

В этом же году начавшиеся смуты едва не низвели Моравию на самую крайнюю степень унижения. Как герцог Баварии и маркграф восточной марки, Карломан не мог отказаться от притязаний на некоторые права над Моравией. За несколько времени перед тем искавший дружбы Ростислава и с помощью его достигший настоящего, почти независимого положения, он стал теперь сеять раздоры между моравскими князьями. Святополк, племянник Ростислава, вошел в тайные сношения с Карломаном, поддался его убеждениям низвергнуть дядю и занять моравский великокняжеский престол. Узнав о замысле племянника, Ростислав отдал приказание задушить его. Но Святополк избег опасности, напал на Ростислава, взял его в плен и отправил к Карломану. В Регенсбурге, в присутствии короля, состоялся над Ростиславом суд, которым назначена была ему смертная казнь. Король смягчил приговор, осудив Ростислава на ослепление и заключение в монастырь.²⁰¹

Если Святополк, выдавая Немцам своего дядю, надеялся быть после него полновластным государем Моравии, то он весьма ошибся в своих ожиданиях. Против него был и моравский народ, привыкший к правлению Ростислава и соединявший с его именем блестящее время побед, и самый союзник его по заговору, Карломан, который, низвергнув Ростислава, имел в виду устранить от престола и его племянника. Мораване не признали Святополка своим князем и изменнически выдали его Немцам. Карломан ворвался в беззащитную страну, без сопротивления овладел городами и крепостями её, разграбил государственную казну и княжеские сокровища в Велеграде.²⁰² Не желая восстановления княжеского достоинства в Моравии, он поручил управление ею графам восточной марки, Вильгельму и Энгильскальку.²⁰³ Таким образом потеряна была только что приобретенная тяжелыми трудами независимость. Немцы хотели ввести в Моравии свои учреждения, маркграфы стали ездить по стране, собирать дань, судить народ своим судом; следом за ними пасовское духовенство должно было начать латинскую проповедь, собирать десятину и вырывать семена, брошенные недавно греческими проповедниками.²⁰⁴ Но для Мораван не пропало даром воспоминание о времени Ростислава. Еще недавно немецкие королевичи искали у них защиты, пограничные графы сражались под предводительством их князя: они не могли снести теперь, чтобы маркграфы попирали их свободу, теперь оскорбляли народную гордость!

Оставался из княжеского рода какой-то священник, по имени Славомир. Мораване заставили его принять на себя княжескую власть и позаботиться об очищении страны от чужеземцев. Общая опасность соединила весь народ и направила его силы в одной цели – освобождению от немецкого господства. Скоро стало не надежным положение Вильгельма и Энгильскалька, с трудом держались они в защищенных городах, ожидая помощи из Баварии. А там производился в это время суд над Святополком. Не находя достаточно улик для обвинения его в измене, и опасаясь, чтобы народное движение в Моравии не приняло опасных размеров, Карломан вздумал поручить Святополку усмирение Мораван и наказание Славомира.²⁰⁵ Горьким опытом пришлось изведать Святополку цену верности и союза с Немцами; прикидываясь покорным слугою Карломана, он задумал жестоко отомстить ему за свою обиду. Во главе немецкого войска он проник до самой столицы Моравии, Велеграда; расположился лагерем под стенами его, как будто с намерением осадить город. Между тем вошел в сношение с гражданами и войском, высказал им свое намерение изменить Немцам, внушил доверие Мораванам и назначил им время, когда сделать нападение. Немецкое войско не подозревало враждебных сношений и было совсем не готово к защите, когда Мораване напали на него. Многие из Немцев взяты были живыми в плен, многие перебиты; потеря их была велика и невознаградима. Мало было семейств в Баварии, Ракусах и Хорутании, которым бы не приходилось оплакивать своих близких. Радость Нориков о многих прежде одержанных победах обратилась в печаль и уныние.²⁰⁶ Карломан, пораженный неожиданным оборотом дел и опечаленный погибелью своего войска, наскоро приказал собрать всех заложников моравских и выдать их Святополку, но в замен получил из Моравии только одного Ратбода. Святополк, навлекший на отечество много бедствий, взошел на престол несчастного Ростислава.

Можно было ожидать, что поражение при Велеграде еще сильнее, чем прежде, возбудит ненависть между враждующими сторонами. Святополк решился крепко отстаивать то положение, которое приобрела Моравия при его предшественнике. Следуя примеру Ростислава, он вошел в переговоры с Чехами и Славянами по Лабе и Одре; породнился с чешским княжеским домом, женившись на чешской княжне.²⁰⁷ В 872 г. поднялись славянские народы по восточной границе немецкого государства. В мае было послано туринго-саксонское войско против Славян полабских, но действия этого войска не имели никакого успеха; потерпев неудачу, Саксы и Туринги в беспорядке бежали назад, славянские женщины останавливали всадников, срывали их с коней и секли прутьями. Отряд, отправленный против Чехов, одержал победу над пятью лехами и нанес поражение чешскому войску, стеснив его у Волтавы.²⁰⁸ В Моравии против Святополка вел дело Карломан; после нескольких неудачных сражений, не надеясь наличными силами победить Мораван, он просил у короля вспоможения. Стянув главное войско внутрь страны, Карломан, чтобы обезопасить себе отступление, оставил на Дунае флот с припасами; военный план Святополка рассчитан был на то, чтобы отрезать королевича от сообщения с Дунаем и сделать для него невозможным продолжительное пребывание в Моравии. С этою целью он отделил значительный отряд от своего войска и послал его против Баварцев, стерегших на Дунае флот Карломана. План увенчался полным успехом, Баварцы были разбиты, вся флотилия сделалась добычею Мораван, неприятелю отрезано было отступление. Святополк погнал теперь Карломана к Дунаю и малою войною уничтожил большую часть его войска.²⁰⁹ В следующем году, перейдя из оборонительной войны в наступательную, он переправился через Дунай, овладел восточною маркой и постоянными нападениями так стеснил Карломана, что только быстрая помощь немецкого короля могла спасти его.²¹⁰ Людовик немецкий прибыл в Регенсбург, и, не ожидая счастливого исхода войны, решился положить ей конец. Обе страны, опустошенные и изнуренные войною, одинаково нуждались в мире. В 874 г. заключен договор в Форхгейме, которым определялись церковные и политические отношения Моравии на более прочных основаниях; союзники Святополка также заключили мир с Немцами.²¹¹ Форхгеймским миром признана была самостоятельность Моравии в политическом отношении.²¹²

В это же время окончательно устроены были церковные дела Моравии и Паннонии. С 871 г. Моравия переживала весьма тяжелое время: земский князь содержался в плену, немецкие графы управляли страной, затем тянулась двухлетняя война. Паннонский архиепископ Мефодий осужден был на заточение и два года содержался в темнице.²¹³ Папа Адриан и его преемник, Иоанн VIII,²¹⁴ во время политического унижения Моравии не принимали никаких мер к защите прав Мефодия. Но когда Святополк своими победами поставил Моравию на прежнюю политическую высоту, взволновал всех Славян, пограничных с Немцами, изгнал из Моравии латинское духовенство, тогда папа обратил внимание на не законный поступок с паннонским архиепископом. В записке о правах зальцбургской церкви на Паннонии²¹⁵ баварское духовенство ссылалось на давность времени и на распоряжение Карла Великого, подчинявшее Паннонию зальцбургскому архиепископу. При образовании независимого от Баварии паннонского архиепископата пана Адриан указал, a папа Иоанн развил и подтвердил неотъемлемые права св. Петра на Иллирик и Паннонию.²¹⁶ В 874 г. Иоанн VIII послать в Германию своего легата, епископа Павла анконского, с полномочием – устроить церковные дела Паннонии. В грамоте, данной легату, так говорится о правах Рима: «Апостольский престол издавна привык совершать посвящения и определения не только в Италии и остальных областях запада, но и в пределах всего Иллирика»; против семидесятилетней давности, на которую опиралось баварское духовенство, папа выставляет еще большую давность прав римского престола.²¹⁷ «Многие разнообразные и очевидные указания, писал он в том же году к королю Людовику, могли бы заставить твою мудрость убедиться, что паннонская епархия издревле отчислена была привилегиями к апостольскому престолу... Только военные смуты помешали некоторое время посылать туда епископов, что и подало повод к сомнению. Права святой римской церкви неотчуждаемы, их не уничтожает никакое время, никакое разделение государств; да и самые римские законы в церковных делах допускают давность не иначе, как во сто лет».²¹⁸ Людовик не мог ссориться с папой из-за притязаний баварского духовенства и предоставил ему свободу в устроении Паннонии.²¹⁹ Таким образом восстание баварского духовенства, не нашедши поддержки в немецком короле, должно было остаться бесплодным. Грозное отлучение, произнесенное Иоанном VIII ослушникам, заставило их смириться.²²⁰ По смерти архиепископа Адальвина, вручая зальцбургскую кафедру епископу Титмару, Иоанн VIII мог потребовать от него полного отречения от Паннонии. В ноябре 877 г. Титмар получил, как верный и послушный сын римской церкви, знаки архиепископского достоинства.²²¹

Следствием настойчивых распоряжений папы Иоанна VIII было то, что архиепископ Мефодий получил снова свободу и вступил в управление своею паствою.²²² Весьма вероятно, что в форхгеймском договоре принимал участие папа, склонив Людовика немецкого отказаться от вмешательства в политическую и церковную жизнь Моравии и Паннонии.²²³ Заключив мир с королем, Святополк пригласил к себе Мефодия и поручил ему высшее церковное управление Моравией,²²⁴ изгнав из неё латинское духовенство. Церковные права Мефодия простирались не только на Моравию, но и на Паннонию, в которой за два года перед тем деятельность его была прервана баварским духовенством.²²⁵ При содействии Горазда и других славянских учеников, Мефодий стал распространять христианство, строить церкви и умножать число священников. Ближайшему светскому начальнику Паннонии, Карломану, только дано было знать о восстановлении древней паннонской епископии;²²⁶ он не мог, по крайней мере, открыто восставать против папского распоряжения.

Когда политическое положение Моравии, приобретенное долголетними усилиями её князей и тяжелыми пожертвованиями народа, достигло желаемой высоты по отношению к иноплеменным соседям, тогда моравский князь с большим успехом стал стремиться к распространению своей власти между соплеменными народами. Моравия является в это время носительницею таких признаков образованности – государство, церковное устройство, национальное духовенство, – каких не мог представить у себя ни один славянский народ. И нужно признать, что христианство много способствовало Святополку в образовании его обширной монархии.²²⁷ Еще в 871 г. он вступил в родство с чешским княжеским родом, женившись на чешской княжне; родственная связь должна была между Чехами и Мораванами усилить сношения, естественным следствием которых был их союз против Немцев (872–4). Скоро затем князь чешский Боривой и жена его Людмила приняли христианство от архиепископа Мефодия, тогда Чехия открыта была для проповедников христианской веры и подчинилась в церковном отношении моравскому архиепископу.²²⁸ Но вместе с церковным влиянием Моравия делала успехи в Чехии и другого рода: если Святополк совсем не лишил Боривоя княжеской власти, то во многом ограничивал его и подчинил страну его своей власти. Легенда рассказывает, что Святополк презрительно обращался с Боривоем, изгнал его из Чехии и сам управлял ею. К этому же времени нужно отнести крещение языческого князя в висле²²⁹ и присоединение других областей за Карпатами, как намекает на то жизнеописатель Мефодия.²³⁰

Распространение господства Святополка моравского вело за собою проповедь христианства в подчиненных странах. Но все славянские земли были еще ранее разделены по епархиям немецких епископов, так что моравский архиепископ, как ранее в Паннонии, так теперь в Чехии и за границами её, должен был столкнуться с немецким духовенством. Хотя зальцбургское духовенство и было принуждено согласиться на уступку Паннонии, тем не менее пасовский и регенсбургский епископы могли ратовать против отторжения от них Чехии и Моравии и против незаконного, с их точки зрения, распространения мораво-паннонского архиепископства к северу.²³¹ Весь успех дела свободной проповеди христианства греческого обряда в державе Святополка, несомненно, зависел от личного расположения князя к своему архиепископу; если бы Святополк видел в деятельности Мефодия осуществление своих целей, если бы на славянское богослужение смотрел как на необходимое средство к сохранению завоеванной самостоятельности; то он дорожил бы своим архиепископом и защитил бы его от всех нападений. Но Святополк в этом отношении был далеко ниже своего предшественника, Ростислава. Ему удалось сделаться могущественным властелином, раздвинуть широко над соседями свое господство, быть страшным для врагов и дать государству довольно прочное устройство; но он мало заботился о средствах, которыми достигал цели, его не одушевляла великая идея борьбы за свободу народа, свою власть он ставил выше общего дела.²³² Немецкое духовенство скоро снова нашло доступ в Моравию, успело проникнуть даже ко двору и войти в доверие князя. Вызнав слабые стороны Святополкова характера и потакая его страстям, оно возбудило в неосмотрительном князе недоверие к Мефодию.²³³ Жизнеописатель Климента так рисует отношения Святополка к Мефодию: «Святополка, человека грубого и невежественного, обошедши коварством, сделали они (немецкие священники) всецело участником своего учения. Да и каким образом он, раб женских удовольствий, не внимал бы больше им, чем Мефодию, отмечавшему гибельное для души зло в каждом удовольствии? Ибо что изобрел Евномий для привлечения большего числа учеников, то придумал также и безумный народ Франков, – т. е. снисходить ко всем грехам. Святополк, развращенный ими, вовсе не обращал внимания на Мефодия, даже относился к нему враждебно. И чего уж ни говорил ему с ласкою, какими угрозами не устрашал князя Великий!»²³⁴ Стараясь раздуть неудовольствия между князем и архиепископом, враги Мефодия очернили его в глазах князя, будто он отступил от православия и недостоин епископского сана; распустили слух, что папа отнял церковную власть у Мефодия и возвратил Моравию немецкому духовенству.²³⁵ При папском дворе также нашлись люди, сочувствовавшие стремлениям немецкого духовенства и убедившие Иоанна VIII запретить Мефодию богослужение на славянском языке.²³⁶ Не обратив внимания на папское письмо, переданное ему легатом, епископом Павлом анконским, Мефодий продолжал, по требованию совести, исполнять свое дело. Но у него были постоянные соглядатаи, сносившиеся с римскою курией; донося об ослушании Мефодия, они вместе с тем взводили на него обвинение, что он отступил от православия и распространяет заблуждения между Мораванами. И Святополк, доверявший больше врагам Мефодия, послал наконец к папе пресвитера Иоанна для разрешения его недоумений о православии архиепископа Мефодия. В июне 879 г. папа отправил два письма в Моравию.²³⁷ «Мы слышали, писал он Мефодию, что ты не то проповедуешь, что святая римская церковь приняла от самих апостолов, и вводишь народ в обман; поэтому приказываем тебе без всяких отлагательств явиться в Рим и лично объяснить, так ли ты веруешь и учишь, как обещал пред святою церковью». В письме к Святополку папа убеждает князя твердо держаться учения римской церкви и отвергать, как ложное, всякое другое учение, кто бы ни проповедовал его, епископ или священник; удивляется, что Мефодий отступил от православия и успокаивает князя, что к пресечению зла уже приняты меры отозванием в Рим Мефодия. Ни мало не медля, архиепископ Мефодий предпринял третье путешествие в Рим, его сопровождал доверенное лицо моравского князя (Semisisna); в конце 879 года они увидели папу Иоанна VIII.

Мефодию пришлось иметь дело с человеком замечательным во всех отношениях. Читая буллы папы Иоанна VIII, невольно удивляешься его дипломатическим способностям. Он умел выпутываться из таких затруднительных обстоятельств, в которых потерялся бы другой на его месте. В труднейших положениях для него пригодно было всякое средство; с величайшим хладнокровием он заключал союзы и нарушал их. Из страха перед Сарацинами, в надежде получить утраченную Болгарию и для приобретения союза в Византии, он не посовестился торжественно отлученного Фотия снова признать патриархом и почтить его похвалою. Слабые представители дома Каролингов, тратившие всю свою силу во взаимных раздорах, давали мало надежды Иоанну на содействие: теснимый с одной стороны итальянскими герцогами, с другой постоянными нападениями Сарацин, не раз папа обращал заискивающий взор на восток, где с Василием I (867 г.) начала царствовать блистательная династия македонских императоров. В продолжение трудной десятилетней деятельности политика папы Иоанна VIII принимала разнообразные направления; в его действиях, письмах, поручениях²³⁸ и т. п. проглядывает более государственный человек, преследующий политические цели, чем тонкий богослов. Едва ли найдется другой папа, написавший столько отлучений, так страстно и неуклонно ведущий свое дело: но эта же страстность необходимо вела его к непоследовательности, резко выдающейся и в отношениях к Цареграду, и к Моравии. В 879 г., ко времени прибытия в Рим архиепископа Мефодия, положение папы было из самых затруднительных.²³⁹ Уступая восточно-франкской партии, желавшей видеть императорскую корону на котором-нибудь из детей Людовика немецкого, сделав в угоду этой партии запрещение славянского языка в богослужении, в тоже время папа видел, что восточно-франкские короли не будут в состоянии защитить его от внешних и внутренних врагов. Гораздо охотнее отозвался на призыв его византийский император Василий, одержавший победу над Сарацинами у берегов южной Италии. Сближение с Византией давало надежду возвратить Болгарию к римской церкви, отторгнуть Далматинцев от церковного союза с востоком. Все эти надежды готовы были осуществиться в 879–880 г.;²⁴⁰ требовалось только много такту и изворотливости, а в этих качествах не было недостатка у папы Иоанна VIII.

Неизвестны ближайшие обстоятельства, которыми сопровождались объяснения св. Мефодия с папой. Можно только удивляться уступчивости и сговорчивости папы: он не замечал или казался не замечавшим существенной разницы в вероучении Мефодия и западных богословов²⁴¹ и нашел возможным, после двукратного запрещения, снова разрешить славянский язык в богослужении и оправдать Мефодия. С Мефодием папа отправил к князю Святополку письмо,²⁴² весьма замечательное по содержанию. Свидетельствуя в нем о правоверии моравского архиепископа, подтверждая за ним высшие церковные права в Моравии и признавая славянский язык годным к славословию Бога, наравне с еврейским, греческим и римским, Иоанн в тоже время извещает о рукоположении для Моравии епископа из немецкой партии; разрешая вообще совершать литургию на славянском языке, он делает оговорку: «ради большей торжественности читайте евангелие на литургии сначала на латинском, потом на славянском языке, а если тебе (Святополку) более нравится латинская мисса, то мы повелеваем для тебя служить обедни на латинском языке». Весьма сомнительно, чтобы искреннее чувство руководило папой, когда он делал эти распоряжения. Поставив епископом в Моравию природного Немца, Викинга, папа усиливал этим немецкую партию при дворе Святополка, вносил снова нескончаемые раздоры и ставил в сомнительное положение Мефодия. Сам же Святополк относился безразлично к славянскому богослужению, любил окружать себя пришлым духовенством, был в весьма близких отношениях с сыном Карломана, Арнульфом, получившим в управление Каринтию и Паннонию.²⁴³ Таким образом, со времени возвращения Мефодия в Моравию, в конце 880 года, начались для него новые испытания. Пользуясь значением при дворе и личным расположением Святополка, немецкая партия и во главе её Викинг, поддерживаемый высшим немецким духовенством и герцогом Арнульфом, старались, потакая страстям дикого и грубого князя, рассорить его с Мефодием и снова возбудить к нему недоверие. Даже пущена была в ход грубая клевета, что послание, переданное Святополку Мефодием, подложно, что Викинг имеет секретные поручения от папы, которые выполнить он обязался клятвенно, что Мефодий, наконец, не признан настоящим архиепископом.²⁴⁴ Для разъяснения недоумений, возбужденных этими толками, Мефодий принужден был обратиться к папе; он сам, может быть, был близок к мысли, что Викинг имеет от папы поручения, неизвестные ему, но близко относящиеся к настоящему затруднительному положению. Папа отвечал ему 23 марта 881 года.²⁴⁵ Можешь судить, писал он, как мы соболезновали о тебе, узнав из твоего письма о случившихся с тобою несчастиях. О твоем правоверии засвидетельствовали мы нашим письмом к князю Святополку, которое, как ты знаешь, было послано к нему, а другого письма к нему не было отправлено; и ни ему, ни тому епископу,²⁴⁶ ни явно, ни тайно ничего не поручали мы. Письмо заключается приглашением Мефодия явиться в Рим и обещанием наказать Викинга, если бы он оказался виновным. Но Мефодий хорошо теперь понял намерения папы Иоанна и не решился более искать его покровительства; путешествие в Рим казалось ему бесполезным после того, как папа так невнимательно отнесся к его жалобе.²⁴⁷ Викинг, безнаказанно сделав подлог, продолжал злобно клеветать и выводить из терпения своего архиепископа; при всей кротости и сдержанности Мефодий наконец прибег против него к церковной казни и произнес проклятие.²⁴⁸ Моравский князь, преданный немецкой партии, готов был вступиться за Викинга: он натянул уже лук, обнажил меч против Мефодия, но приостановился, – не спустил стрелы, вложил меч в ножны.²⁴⁹ Скоро затем случились обстоятельства, значительно ослабившие влияние немецкой партии на Святополка и давшие свободу Мефодию действовать самостоятельнее.

В период мирных отношений к Немцам, с 874 до 882 г., Святополк привлек к союзу многих соседей. Если только скудными и отрывочными свидетельствами²⁵⁰ можно подтвердить широкое распространение его господства, припомним, что здесь дело шло у Славян со Славянами: в современные же летописи записывались только те случаи, когда Славяне приходили в столкновение с Немцами. А у позднейших летописцев осталось воспоминание о зависимости от Моравии польского народа.²⁵¹ Поэтому то и неудивительно, если славянские ученые полагают, что Святополк распространил свою державу в это время на востоке и севере за Краков, по реку Стрый и Магдебург.²⁵² Политические обстоятельства способствовали его властолюбивым замыслам: Каролинги, при своей ограниченности, тратили силы на междоусобные войны, ослабили надзор за пограничными марками и дали более простору Славянам. Сильный и энергический Святополк во всех отношениях превосходил своих ничтожных современников, толстых, лысых и простоватых Карлов каролингской династии. 12 августа 874 г., умер император Людовик II; по справедливости оплакивал его народ, потому что с того времени мир и спокойствие оставили Немцев и Франков. Император не имел потомства и не позаботился заблаговременно о преемнике. Было у него намерение оставит корону старшему сыну Людовика немецкого, Карломану, самому способному между молодыми Каролингами; но образовавшаяся в Италии сильная партия²⁵³ решилась после него предложить корону Карлу Лысому; попытка Людовика немецкого устранить этого кандидата не удалась, и Карл был коронован. Вскоре затем, 28 августа 876 г., умер король Людовик немецкий. Дети разделили его государство так, что Карломану досталась Бавария, Паннония и Хорутания; Людовику (III) восточная Франция, Турингия и Саксония; Карлу Толстому Аллемания и Лотарингия. В качестве старшего королевского сына Карломан в 861 году управлял восточною маркою, а потом ему отдана была и Бавария. Сделавшись теперь королем немецким, Карломан передал своему незаконному сыну Арнульфу управление провинциями Каринтией и Паннонией.²⁵⁴ Вскоре затем захворал он, целый год лежал без употребления языка, не имея возможности заниматься государственными делами и поручив ведение их Арнульфу. По смерти его, 22 марта 880 г., Арнульф имел права на баварскую корону и все отцовские владения: но Людовик III, король Франков, пользуясь еще обстоятельствами болезни Карломановой,²⁵⁵ заставил присягнуть себе баварские чины и принудил Арнульфа довольствоваться Каринтией и Паннонией. Два года спустя (882 г.) Арнульф, с другими баварскими вельможами, должен был присягнуть императору Карлу Толстому (Людовик III умер 2 августа 882 г.).²⁵⁶ Этот император заслужил презрение современников за свои слишком мелочные душевные качества. Сделанный им поход против Норманнов в 882 г. еще более унизил его и возвысил в общем мнении предводительствовавшего Баварцами Арнульфа.²⁵⁷ Частая смена властителей Германии и Франции вела за собою волнения в пограничных марках, восстания между вассалами.

Сильное движение обнаружилось в восточной марке. Надо думать, что должности и бенефиции, даваемые в награду за верную службу, при слабых личностях королевского дома, делались в некоторых родах наследственными, если не юридически, то, по крайней мере, фактически. Таково было положение графов восточной марки из роду Вильгельма и Энгильрады;²⁵⁸ дети их, Вильгельм и Энгильскальк, наследовав отцу в графском достоинстве, в 870 г. были деятельными помощниками Карломана в проведении немецкого господства и немецкого устройства в Моравии. Но решительная победа моравского князя над баварским войском положила конец их господству в Моравии; в битве при Велеграде они, вероятно, и пали. Управление маркою передано было графу Арибо, обходя детей прежних графов. Но фамилия старых графов была довольно численная, по Дунаю она имела обширные владения, пользовалась значением и связями в Баварии.²⁵⁹ Посаженный королем граф Арибо стоял им на дороге: и вот поднялись дети Вильгельма и Энгильскалька, Мегингош, Верингар, Энгильскальк и Пабо за свои права; они решились или умереть, или получить отцовское достоинство. Мало уважая королевскую власть, самовольно лишили должности Арибо и выгнали его из марки. Он жаловался императору Карлу Толстому и снова получил маркграфскую должность. Не надеясь на могущественную поддержку со стороны императора и снова теснимый теми же графскими детьми, Арибо вступил в союз со Святополком и дал ему в заложники сына своего, Исанриха. Тогда Святополк ворвался в восточную марку, захватил одного из графских сыновей, по имени Верингара и его родственника Везило; все имения их по ту и другую сторону Дуная были разграблены и сожжены, сами они изувечены. Графские дети обратились за помощью к Арнульфу, бывшему тогда в Паннонии. Это было причиной разрыва между Арнульфом и Святополком, состоявшими доселе в дружественных отношениях.²⁶⁰ Впрочем и ранее того моравский князь высказывал неудовольствие против Арнульфа по следующему случаю: «ты принимаешь к себе врагов моих; если их не выдашь, нам нельзя быть друзьями; твои вассалы злоумышляли на жизнь мою и искали у Болгар союза против моей земли: если это неправда, поклянись мне».²⁶¹ Летописи передают о двух походах Святополка в Паннонию, первый поход кончился опустошением верхней половины её. В 884 г. военные приготовления Святополка и состав войска его был удивительной численности; с утра до вечера, стоя на одном месте, можно было видеть двигавшиеся в Паннонию войска.²⁶² Беспощадны были и самые военные действия: двенадцать дней опустошал он страну и превратил её в пустыню. В нижней Паннонии, на реке Раабе, бились графские дети, Мегингош и Пабо, с Святополковым войском; битва была для них несчастлива: сами они утонули в реке, большая часть их войска взята в плен, многие пленники отпущены на свободу изувеченными. Миротворителем является император Карл Толстый. Он прибыл в восточную марку; близь Тульны, в Кенигштеттине, назначил мирные переговоры, на которые явился Святополк с богатою свитою.

Выгоды, приобретенные этим миром, были весьма важны для Моравии. Очевидно, условия должен был предписывать победитель; страны, завоеванные его оружием, не могли быть снова уступлены Немцам; Арнульф, кажется, совсем был устранен от переговоров, что особенно было благоприятно для Святополка. Недовольный невыгодным договором Арнульф согласился на него только в следующем году.²⁶³ Граф Арибо, союзник Святополков, утвержден был маркграфом вост. марки; Паннония и Хорутания соединена была с моравским княжеством и в политическом отношении, давно уже соединенная с ним в отношении церковном. Теперь держава Святополкова, начинаясь от самой Дравы к Дунаю, простиралась на север и восток далеко за пределы собственной Моравии.²⁶⁴ С этого времени Арнульф еще более начал подыскивать под императором и стремиться сам к неограниченной власти.²⁶⁵ В Святополке он мог иметь хорошего союзника при осуществлении своих видов на корону. И действительно, помощь Славян была ему полезна, когда в 877 г. он открыто решился идти с войском Славян и Нориков в Трир, где находился тогда Карл Толстый.²⁶⁶ В начале 888 г. он признан был пятью немецкими народами королем их, и принял в Регенсбурге присягу в верности от всех чинов.

Теперь во главе немецкого и славянского мира стояли равные по личным достоинствам люди. Как Святополк, так и Арнульф достигли власти не совсем чистыми средствами. Святополк изменил своему прежнему союзнику, императору Карлу, чтобы угодить другому, более важному союзнику. Тот и другой не задумывались в средствах, когда нужно было склонить врага к уступке. Пройденное Святополком и Арнульфом поприще богато было приключениями. Понимая и зная друг друга, они едва ли способны были даром делать обязательные взаимные услуги. Оба были слишком беспокойны, сильны и энергичны и, располагая большими военными силами, оба были опасны один для другого. В первое время отношения между ними были весьма прочные, Арнульф как будто избегал случая оскорблять своего союзника: Арибо,²⁶⁷ недавний враг Арнульфа, оставлен в прежнем достоинстве; дети Вильгельма и Энгильскалька вознаграждены графствами в других местах.²⁶⁸ Как высоко ценил Арнульф обязательную услугу Святополка, и какое влияние на него имел моравский князь, показывает и тот случай, что папа Стефан VI обращался в 890 г. к Святополку с просьбою побудить Арнульфа посетить Рим и защитить Италию от злых христиан и угрожающих язычников.²⁶⁹

В марте 890 года Арнульф и Святополк съехались для переговоров в Омунтесберг, в Паннонии. О чем тут шло дело, чего хотелось тому и другому, сказать трудно, за недостатком положительных известий. Но с этого времени начались между ними сомнительные неопределенные отношения, которые повели к войне гибельной для Немцев и Славян.²⁷⁰

Вероятно, требования с той и другой стороны были сложные, потому что попытки к переговорам безуспешно повторялись и в следующем, и в 892 году, после чего Арнульф уже начинает искать себе союзников.²⁷¹ В 892 г., возвратившись из счастливого похода против Норманнов, Арнульф двинулся к востоку, надеясь еще уладить дело со Святополком; но Святополк не явился к нему для переговоров. Раздраженный Арнульф составляет сильный союз против моравского князя. На юге был привлечен к союзу Брацлав, управлявший землею между Дравой и Савой;²⁷² Угры, искавшие мест жительства в дунайских равнинах, вошли в соглашение с Арнульфом²⁷³ и были употреблены им против Мораван; на всех окраинах старался Арнульф удалить союзников Святополка, так по его приказанию вюрцбургский епископ Арно врывается в Чехию, чтобы отвлечь её от союза со Святополком, так он лишил чинов Поппо, графа сербской марки, опасаясь его измены.²⁷⁴ Не видно, чтобы Святополк выходил в открытое сражение против такого сильного врага: войско на время собрано было им в укрепленные места, страна оставлена неприятелю. Четыре недели Немцы и Угры опустошали Моравию и Паннонию; но при всем том Святополк и к концу года столь же страшен был для Арнульфа, как и в начале. Так после похода 892 г. Арнульф отправляет посольство к Болгарам, чтобы возобновить с ними тульнский договор и просить о запрещении ввоза соли из Болгарии в Моравию;²⁷⁵ при этом послы его должны были идти весьма дальнею дорогою, через землю Брацлава, так как вся Паннония была закрыта для них. На благоприятный для Святополка исход войны указывает и то, что недовольные Арнульфом вельможи продолжали искать у него убежища:²⁷⁶ разумеем несчастную судьбу потомков Вильгельма и Энгильрады. Энгильскальк, похитивший незамужнюю дочь Арнульфа, возбудил его негодование; но потом, снискав милость короля, своими грубыми поступками так озлобил баварских дворян, что они решились ослепить его. Его брат Вильгельм, опасаясь за свою жизнь, вступил в сношения со Святополком, но, обвиненный в государственной измене, наказан смертью; граф каринтийский, Руотберт, искавший убежища у Святополка, был схвачен и убит в Моравии со всеми спутниками. Снова пытался Арнульф унизить врага моравского и снова, пограбивши страну, при отступлении, должен был терпеть неожиданные нападения, засады и с трудом пробираться в Баварию. Война еще не кончилась и в 893 году: по приглашению папы Формоза – поспешить на помощь – Арнульф не решился сам отправиться в Италию, но послал сына своего Святополка.²⁷⁷ Таким образом вопрос, за кем останется верх, кто должен первенствовать из этих двух умных и деятельных государей, был еще не решен, когда в 894 г. умер Святополк моравский.

Мы удержимся произносить об нем какое-либо суждение; деятельность Святополка рисуется нам в известиях врагов его и очерчена весьма слабыми красками. Из его подданных никто не сохранил об нем ни одного слова; вообще трудно предлагать объяснения и побуждения в событиях того отдаленного и совершенно забытого даже самими Мораванами времени. «Нет недостатка известий об этих событиях, но они весьма спутаны, часто противоречащи и, что всего хуже, весьма пристрастны. Здесь борются Немцы против Славян, как Римляне против Карфагенян; только эти, счастливые победители, говорят и хвастают, и преувеличивают, из патриотизма передают ложь и стушевывают истину: другую же сторону мы лишены возможности выслушать».²⁷⁸ Ограничимся же передачею того, что говорили о Святополке старые дееписатели: с одной стороны фульдский летописец и Регино, с другой Константин Порфирородный и Косьма пражский.

«В 894 году несчастным образом кончил жизнь свою Святополк, князь моравский, сосуд вероломства, который хитростью и коварством возмущал покой соседних стран и жаждал человеческой крови; умирая, он завещал своим не мир, а вражду».²⁷⁹ Писатель, несколько далее живший от театра военных действий Святополка, современник его, Регино, называет моравского князя «мужем необыкновенного ума и хитрости». Но каким значением пользовался Святополк на далеком пространстве, это показывает нам царственный летописец Константин; несколько раз упоминает он о Моравии, везде называя её великая Моравия и великую Моравию связывая с именем Святополка.²⁸⁰ Вот его отзыв о Святополке: «князь моравский Святополк был храбр и страшен для соседних народов; он имел трех сыновей и, готовясь к смерти, разделил страну на три части и каждому сыну дал отдельную часть. Старшего по возрасту назначил великим князем, остальных двух подчинив его власти. Он убеждал их хранить мир и согласие на этом примере: связав три прута, дал их переломить старшему сыну; когда этот не мог сломать связки, предложил второму и затем третьему. Потом дал каждому сыну по одному пруту из этой связки, и они легко переломили каждый свой прут. Указывая на этот пример, он так говорил детям: если вы останетесь в любви и согласии между собою, никогда враги ваши не одолеют вас и не пленят; если же, из честолюбия и несогласия, захотите каждый верховной власти, отказывая в повиновении старшему брату, сами будете ослаблять друг друга и соседи – враги совершенно уничтожат вас».²⁸¹ У родственных славянских народов, входивших в состав его великой державы, осталось воспоминание о Святополке; хотя в народном предании личность князя приобрела уже оттенок мифический, но замечательно направление, в котором разрабатывалась сказка. Косьма говорит о Святополке: «В том же году, как крещен был Боривой, (894 году по Косьме), пропал, как передает молва, Святополк, царь моравский, и более не показывался»; далее Косьма, по своим соображениям, объясняет, что Святополк мучился сознанием несправедливости своей против Арнульфа, на которого «он несправедливо и неблагодарно поднял вооруженную руку, забыв, что Арнульф подчинил ему не только Чехию, но и другие страны от Чехии до реки Одры, и по направлению к Угрии до реки Грона»... «в глухую, темную полночь, тайком сел он на коня и, выбравшись из лагеря, направился к одному местечку на горе Цобере, где, несколько времени тому назад, три пустынника построили на его иждивение церковь, в огромном непроходимом лесу. Доехав до этого места, заколол коня, меч воткнул в землю и, при наступлении дня, явился к пустынникам; они не узнали его, постригли, одели в монашеское платье, и он жил с ними, не открывая своего сана; только, когда почувствовал приближение смерти, объявил, кто он».²⁸² Титмар межиборский сохранил воспоминание о протяжении моравского государства далеко на запад и о зависимости от Святополка Славян полабских до Магдебурга: «Мораване (у него Boemi) в царствование Святополка были нашими господами. Наши предки платили ему каждогодную дань; он имел епископов в своей стране, по имени Моравия».²⁸³ В самой Моравии сохранилось до сих пор в народе воспоминание о справедливости Святополка и близости его к народу.²⁸⁴ Регино, Видукинд, Косьма и Титмар дают ему царский титул.²⁸⁵

Но важнейшим явлением царствования Святополка остается и останется не то, чего он достиг своими усилиями, не его объединенная из славянских народов держава, которая сразу, после его смерти, и начала разлагаться; но то дело, против которого он ратовал, дело не им начатое и которое он не переставал тормозить. Имя Святополка в истории славянской церкви приобретает совершенно другой оттенок, чем в славянской истории вообще. Здесь, в связи с Мефодием, Святополк много теряет своей обаятельности и величия. Тут мы видим его жалким орудием немецкой партии, недальновидным человеком, во всем доверившимся креатуре немецкого короля, Викингу, который обманывает его до самого 893 г. В самом деле, пристрастие Святополка к иностранцам военного и духовного сословия весьма выдается, при всей скудости известий из того времени; ни архиепископ Мефодий, ни один из его учеников, по смерти его, не вошел в милость князя Святополка.

С 881 г. прерываются сношения Мефодия с Римом; с 882 г. началась жестокая война у Святополка с Арнульфом; без сомнения немецкая партия тогда была менее сильна при дворе моравского князя; с победою Святополка и успешным миром, закрепившим за ним всю Паннонию, в 884 г., церковная власть Мефодия должна была значительно расшириться. Мы не знаем, что делала в это время немецкая партия: но ни у Арнульфа, ни у папы она ничего не могла выиграть, так как Святополк стоял на верху силы и могущества, и был ожесточен против Немцев. Весьма важное значение имеет здесь то свидетельство, по которому враги Мефодия старались заподозрить его в Греции перед императором и патриархом, и что Мефодий путешествовал перед смертью в Царьград: «злоба их на этом не остановилась, но еще говорили: император так недоволен им, что, если бы он явился к нему на глаза, то не миновал бы казни. Но царь прислал письмо к Мефодию и просил его принять на себя труд побывать в Константинополе».²⁸⁶

Путешествие в Царьград должно относиться к промежутку от последнего путешествия в Рим до смерти Мефодия. Уклончивая политика папы, старание его угодить тем и другим, посвящение в епископы Викинга и почти без внимания оставленная жалоба Мефодия; ожесточенная война моравского князя с Немцами, поставлявшая Мефодия в необходимость прекратить апостольские дела, – все это такие обстоятельства, которые делают весьма возможным путешествие его в Царьград.²⁸⁷ Как скоро успокоились в Моравии от войны, опять появляются здесь следы деятельности Мефодия: к 884 г. относится освящение им церкви в Берне.²⁸⁸

Когда заметили упадок сил Мефодия, спрашивали его: «кого ты хочешь назначить из учеников преемником себе?» Он показал на одного из учеников, именем Горазда сказал: «это из вашей страны благородный муж, хорошо научен латинским книгам и православен». Когда в вербное воскресенье народ собрался в церковь, он поручил князя и клириков, и весь народ благодеяниям царя и сказал: стерегите меня, дети, до третьего дня.²⁸⁹ Смерть его последовала 6 апр. 885 г. Над ним совершена была служба на трех языках: славянском, латинском и греческом, погребен в Велеграде, в церкви св. Девы Марии.²⁹⁰

В след за смертью архиепископа Мефодия начинается снова сильное движение немецкой партии при дворе Святополковом. Мы знаем, что Мефодий сам назначил себе в преемника Горазда, но весьма не долго пришлось Горазду управлять моравской церковью: произошли события, едва не уничтожившие все дело св. братьев и заставившие учеников его терпеть преследования и спасаться бегством из Моравии. В 884 г. Святополк заключает мир с Арнульфом, входит с ним в близкие отношения, не прерывавшиеся до 892 года; друг Арнульфа, Викинг, должен был получить прежнее высокое значение у Святополка и усилить немецкую партию. Едва ли дело не было в этом положении уже перед смертью Мефодия.²⁹¹ Князь Святополк не был ревностным христианином, он не понимал величия подвигов Мефодиевых и если терпел его, то только потому, что видел доброе влияние его на народ и расположение в народе к славянскому богослужению. Уже раз он поддался обману Викинга и его партии, усомнился и сам в правоверии своего архиепископа; теперь снова клевета против Мефодия и его правоверия должна была найти доступ к нему. Немецкая партия действовала и перед папой. В половине 885 г. на папском престоле сидел Стефан VI. С согласия ли князя, или самовольно, только Викинг хлопотал перед новым папою об утверждении себя в правах паннонского архиепископа, при чем оклеветал Мефодия и его учение. Положение папы было таково, что заставляло его заискивать у могущественного князя моравского и не входить в исследование обвинений, взводимых против Мефодия. Надо думать, что в Моравии в то время было весьма резкое различие в вероучении латинского и немецкого духовенства; вошли уже в силу уклонения между западною и восточною церковью, на установление и выяснение которых особенно настаивает письмо папы Стефана.²⁹² В письме к Святополку, изложив подробно догмат о происхождении Святого Духа и от Сына, учение о посте, – папа продолжает: «в этом священном учении находим мы твердым и Викинга, достопочтенного епископа и любезнейшего собрата, которого и послали к вам (к Святополку) для управления порученною ему церковью; ибо мы узнали вашу взаимную приязнь и твою об нем заботливость. Искренне примите его и относитесь к нему, как к духовному отцу и своему пастырю, с честью и должным уважением.... Он примет на себя попечение о церковных делах и духовных должностных лицах, и будет рукополагать их... Мы весьма удивлены, услышав, что Мефодий упорствует в неправославии, затевает нестроения и несогласия. Если это справедливо, мы осуждаем вполне неправославие его. Анафема же, из презрения к кафолической вере произнесенная, пусть обратится на главу того, кто изрек её. Ты же и народ твой невинны пред судом Св. Духа, если без изменения содержите веру, проповедуемую св. римскою церковью. А что тот же Мефодий решился совершать священные требы, таинства и литургию на славянском языке, запрещаем властью Божиею и нашею апостольскою, под страхом отвержения от церкви, делать это, за исключением тех случаев, когда нужно дать наставление простому народу, прочитать евангелие или апостол на этом языке;... упорных и неповинующихся, заводящих несогласия и соблазн мы позволяем извергнуть из недр церкви, как сеятелей дурной травы, если они не исправятся после двух внушений; и, чтобы одна зараженная овца не испортила всего стада, повелеваем во имя наше схватить её и выгнать из земли вашей». С таким полномочием, добытым злобною клеветою, а может быть и подкупом,²⁹³ явился Викинг в Моравию, когда уже Мефодия не было в живых.²⁹⁴ Князь Святополк не был ревностным христианином, в тонкости догматические он не мог вмешиваться, партия немецкая пользовалась уже прежде его особенным расположением;²⁹⁵ уважительный и почетный отзыв папы о Викинге, подозрение в ложном учении, заявленное в письме на Мефодия, были достаточными побуждениями для него дать немецкой партии полную свободу в Моравии. Викинг с своей стороны находил себя совершенно уполномоченным папою поступать против «упорных и не повинующихся» по произволу. У него всегда была притом поддержка в Арнульфе, с которым и Святополк был в хороших отношениях, помогши ему в 887 г. отнять королевский престол у Карла Толстого.

Положение славянской партии в Моравии, по смерти архиепископа Мефодия, представляется в следующем виде.²⁹⁶ Она была сильна своею численностью, но не влиянием: до 200 священников оставил Мефодий в своей епархии.²⁹⁷ Партия эта имела своего представителя в Горазде, еще самим Мефодием назначенном себе в преемники. Горазд ратовал против незаконного самоуправства Викингова, защищал своего учителя. «Но дерзкая партия немецкая устранила его от управления церковью, и с тех пор ересь поднимает голову и вооружается против православных учеников Мефодия». Существенным различием этих партий было учение об исхождения Св. Духа, жарко защищаемое с той и другой стороны; споры были так сильны, недовольство между партиями так велико, что дело едва не доходило до драки;²⁹⁸ на ряду с этим князя Святополка²⁹⁹ продолжали более и более вооружать против учеников Мефодия. Чтобы положить конец борьбе партий, Святополк сделал такое постановление, по которому несогласные с учением немецкого духовенства лишались покровительства законов.³⁰⁰ «Достанет ли слов рассказать», говорит жизнеописатель Климентов, «как воспользовались Немцы своим перевесом? Одни вынуждали согласие на измышленный догмат, другие ратовали за учение отцов; одни приготовились все предпринять, другие все выстрадать. Стали бесчеловечно мучить приверженцев Горазда, грабили жилища их, соединяя нечестие с любостяжанием, других, обнаживши, влачили по колючим растениям, и так поступали с почтенными мужами и людьми, перешедшими уже за границы мужеского возраста; а которые из пресвитеров и диаконов были молоды, тех продавали Жидам...³⁰¹ Тех же, которые имели сан учительский, как Горазд, уроженец моравский, знаток греческого и славянского языка, назначенный Мефодием на епископскую кафедру, как пресвитер Климент, муж красноречивейший, и Лаврентий, и Наум и Ангеляр – тех и других многих, заковавши в цепи, бросили в темницу. Только Бог, утешающий униженных, не оставил без помощи и этих св. мужей. Случилось сильное землетрясение; устрашились жители города, удивлялись и недоумевали, что бы значило это знамение. Подошедши к темнице, они увидели, что оковы спали с заключенных и они пользуются всею свободою. Потом обременили их оковами, гораздо более тяжкими; но по прошествии трех дней опять произошло землетрясение и слышен был при этом голос с неба, и спали с заключенных оковы. Ничего этого богопротивники не сказали князю, но подвергли праведников тем же истязаниям.³⁰² Эти события происходили в отсутствие князя, если бы он был дома, не потерпела бы исповедники истины таких бедствий: хотя и был он особенно привержен к Франкам, но боялся и святых мужей, особенно небесного знамения, три раза повторявшегося. После таких бесчеловечных мучений, не позволивши святым даже подкрепиться пищей, передали их воинам с приказанием развести по разным странам, прилегавшим к Дунаю, присудив таким образом небожителей к изгнанию из своего города. А воины вывели их из города, раздели и тащили по дороге обнаженными, мечами и копьями ударяли их по плечам и по бёдрам. Отведши далеко за город, оставили их там, а сами пошли в обратный путь».³⁰³ Изгнанные из Моравии, ученики Мефодия направляются в Болгарию. Они надеялись найти в ней успокоение, окольными путями пробирались туда, стараясь избегать людей, терпя недостаток в пище и одежде; в случае опасности расходились по разным местам, по Божьему изволению, чтобы больше стран окрестных просветилось светом Евангелия.³⁰⁴ В Болгарии они были представлены князю Борису и с радостью приняты им. Сюда пересажена была из Моравии начальная славянская литература, принесшая в Болгарии успешный плод при царе Симеоне († 927 г.).

Семь лет Викинг управлял Паннониею после Мефодия;³⁰⁵ папы не поднимали голоса против его самовольного поступка с учениками Мефодия; церковные дела приведены были в запутанное положение, Моравия наводнена немецким духовенством. В 892 году завязалась война между Святополком и Арнульфом, тогда Викинг нашел неудобным оставаться в Моравии и сделался секретарем Арнульфа.

Заключенный Арнульфом в 892 г. союз с Уграми против Мораван имел весьма печальные последствия для Немцев и Славян: Уграм указана была дорога в Паннонию и далее на запад; для прохода их открыта была линия укреплений.³⁰⁶ Летописцы не щадят за это Арнульфа и порицают его горькими упреками: «когда Арнульф не мог победить Святополка, мужественно ему сопротивлявшегося, открывши весьма сильные укрепления, пригласил на помощь Венгров, народ беспокойный, дерзкий, способный на всякое злодеяние, ищущий лишь убийства и грабежей... Увы! слепое честолюбие царя Арнульфа; увы! несчастный и жалкий день!»³⁰⁷ «Они (Угры), прогнанные за Дунай и окруженные высокой насыпью, не могли делать своих обычных набегов; в царствование же Арнульфа разрушено укрепление, и открыта была дорога им, потому что разгневан был император на Святополка, царя моравского...³⁰⁸ Сколько бедствий, сколько несчастий нанесли они империи Франков, свидетельствуют города и страны, еще и доселе необитаемые».

Угры или Мадьяры относятся к финскому семейству народов; жили они сначала на Дону, и были подчинены Хазарам. Уграм близко родственны некоторые народы по Волге, Уралу, Иртышу и Оби; в средние века было несколько попыток у Угров отыскать и вызвать к себе своих родичей за Волгой и Камой,³⁰⁹ но этому мешали цари московские. С течением времени, освободившись от хазарской зависимости, с примкнувшею к ним ордою Хабаров, Угры поселились на северо-восточном берегу Черного моря; здесь, заняв земли между Карпатами, Дунаем и Черным морем, вошли они в сношения с киевским княжеством.³¹⁰ Скоро Греки и Немцы обратили внимание на воинственный народ; Немцы воспользовались их помощью против Славян в 892 году, Греки против Болгар в 893 г. Но вскоре затем ни Немцы, ни Греки не имели сил противиться этим соседям, и более 60 лет Угры наводили ужас и были бичом всей Европы.

Когда Угры явились в Италию и Германию, с ужасом смотрели на них Европейцы. Это были чудовища небольшого роста, со смуглым лицом, с глазами в глубоких орбитах, с гладко обстриженною головою и тремя косами, покрытые шкурами невиданных зверей. Общественное устройство их было племенное; скотоводство, охота и рыболовство удовлетворяли всем их жизненным потребностям. Главное богатство их состояло из быков и лошадей, которые летом и зимой паслись под открытым небом; со стадами передвигались и хозяева их с одного места на другое. Лошадь с детства была неразлучным товарищем каждого Угра; на лошадях они постоянно сидели, путешествовали, отдыхали, размышляли и разговаривали. Употребления шерсти и тканей они не знали, умели только выделывать кожи добываемых на охоте зверей. Особенно обратило на себя внимание летописцев военное искусство Угров. С шумом появлялись они на лошадях, покрытых железными панцирями или попонами из звериных шкур, с дротиком за плечами, с луком и стрелами в руках. В метании стрел приобретали они с детства замечательное искусство; на всем скаку с изумительною верностью они попадали в цель; избегали рукопашного боя и предпочитали биться с неприятелем издали. Поэтому редко они давали правильное сражение и еще реже предпринимали осаду укреплений. Если неприятель спасался в укрепленное место, они, спрятавшись, выжидали удобного случая захватить его, или отрезывали подвоз съестных припасов. Не большими сомкнутыми рядами нападали они, но разделенные на маленькие отряды, и всегда оставляли часть войска в засаде. От того-то все их движения отличались быстротою, и это давало им возможность сообщать борьбе новый и неожиданный оборот. Минутная победа обманывала неприятеля, и часто он, считая себя победителем, при новом нападении, терпел жестокое поражение. Если неприятель был разбит и обращен в бегство, не прежде переставали они преследовать его, как немилосердно перебив до последнего человека; потом возвращались собирать добычу. У них была вера, что все, павшие на земле от их меча, на небе будут служить им, как рабы; от того они не имели пленных и ничто не могло спасти жизнь взятому ими в схватке.³¹¹

Вот эта-то дикая орда Угров была употреблена Немцами против Славян; средство удалось, как нельзя более: моравская держава пала под их ударами, но Угры не удовлетворились Паннонией и Моравией.³¹²

После Святополка осталось три сына;³¹³ младшие должны были владеть своими уделами в зависимости от старшего брата, Моймира II. Весьма в тяжелых обстоятельствах получил Моравию Моймир; война с Арнульфом еще не была кончена, да и воевать счастливо с Арнульфом мог только опытный боец; Угры перешли из области по-тисской к Дунаю, ворвались в нижнюю Паннонию, производили здесь жестокие убийства и насилия. При таких обстоятельствах состоялся мир у Немцев со Славянами, осенью 894 г. По всему видно, что мир был невыгоден для Моравии; в следующем году, в середине июля, являются к Арнульфу в Регенсбург, все князья чешские, бывшие прежде под властью Святополка, клянутся ему в верности³¹⁴ и делаются его вассалами; в тоже время Бодричи пришли к нему с дарами и просили у него мира. Святополковичи должны были молча смотреть на поступок Чехов и не обнаружили ничем своего недовольства: Арнульф скоро затем отправляется в Италию, по приглашению папы Формоза. Отпадение Чехии, безнаказанное опустошение Паннонии, невыгодное перемирие с Арнульфом сразу обозначили отсутствие сильной руки, правившей страною. Не ограничиваясь внешним унижением, Арнульф употреблял еще и другие средства к более верному ослаблению Моравии. Нужно вспомнить, что Викинг, доверенное лицо покойного моравского князя, домашний человек его, с 893 г. является секретарем при дворе Арнульфа. Нетрудно предположить, что, зная хорошо и семейные отношения дома Святополкова, и внутреннее состояние страны, он весьма много помог Арнульфу действовать в Моравии и скрытными путями. Нельзя сомневаться, что братская распря между моравскими князьями началась и поддерживалась при содействии и подстрекательстве Арнульфа; известно, что князь Моймир высказывал Арнульфу свое неудовольствие на то, что при немецком дворе принимаются его изменники. Внутренние волнения в Моравии начались конечно вскоре по смерти Святополка; иначе трудно себе объяснить, почему так холодно и спокойно относился Моймир II к отпадению великих областей, входивших в состав державы отца его. За переходом Чехии в зависимость Арнульфа следуют сношения Бодричей и потом отпадение Сербов;³¹⁵ Паннония блатенская снова делается немецкой провинцией и вверяется Брацлаву.³¹⁶ В 897 г. открылась война между Чехами и Мораванами, первые идут к Арнульфу и просят его заступничества против врагов своих, Мораван.

Восточная марка и наблюдение за Моравией поручены были Арнульфом маркграфу Люитпольду, его родственнику по матери. Люитпольд пользовался огромным влиянием и широкою властью, которая простиралась на восточную марку, Каринтию, Чехию и земли по Энже.³¹⁷ Его обширную власть делил с ним граф Арибо, брат его.³¹⁸ Этот последний, конечно, с соизволения Арнульфа, принимал деятельное участие во внутренних волнениях Моравии, поддерживал императорскую партию, когда возникла жестокая усобица между Святополковичами.³¹⁹ В это время баварское войско вступило в Моравию и опустошило большую часть страны; в следующем году повторилось подобное же вторжение Баварцев. Императорская партия, представителем которой был Святополк, брат Моймира II, была слаба в сравнении с национальной; Святополк, осажденный в одном городе, был освобожден только с помощью баварского войска.³²⁰ Тогда партия Моймира или национальная взяла перевес; положение её не было еще затруднительно и в 899 г., когда сын графа Арибо, Исанрих, открыто восстал против Арнульфа, сносился с Моймиром и при его содействии утвердился в марке.³²¹ Больной Арнульф лично вел против Исанриха войско, взял его в плен; но по дороге в Регенсбург пленник нашел случай обмануть стражу и снова искал покровительства у моравского князя. И по смерти Арнульфа,³²² даже в виду грозящей опасности от Угров, Баварцы, в союзе с Чехами, предпринимали поход на Моравию, три недели беспощадно жгли и грабили её; только равно обоим врагам угрожавшая опасность от Угров заставила их подумать об мире в 901 г.³²³

Весьма отрывочные и неполные известия фульдских летописей об отношениях Немцев к Славянам при детях Святополка восполнятся частью документом, происхождение которого обязано поднятию церковного вопроса в Моравии. В последний год жизни Святополка Викинг оставил Моравию, в которой он семь лет управлял церковными делами на правах паннонского архиепископа; он занял при Арнульфе должность придворного канцлера, а потом, в 898 г., при посредстве того же Арнульфа, получил пасовскую епископскую кафедру. Явление весьма странное в церковных летописях, что духовное лицо с архиепископской кафедры переходит на епископскую.³²⁴ Паннонская кафедра оставалась незамещенною с 893 г. Смуты в Моравии по смерти Святополка, сопровождавшиеся частыми походами Баварцев, давали Немцам надежду, что и церковная, и политическая независимость Моравии клонится уже к упадку, что скоро настанет время господства их в Моравии, как это было в 870 или 871 гг. Когда в 901 г. заключали они мир с Мораванами, в переговорах принимал участие назначенный вместо Викинга на пасовскую кафедру епископ Рихгар, – вероятно тогда дело шло и о церковном положении Моравии, её подчинении зальцбургскому архиепископу.³²⁵

Понятно, как должно было обеспокоиться немецкое духовенство при неожиданном вмешательстве папы Иоанна IX в дела моравской церкви. Вероятно по просьбе Моймира II, папа отправил в Моравию архиепископа и двух епископов; они должны были устроить запутанные церковные дела в Моравии и образовать из неё церковную провинцию, в зависимости от папского престола. Как происходило это дело, мы не знаем; сохранилось только письмо баварского духовенства, вызванное папским распоряжением. Время составления этого замечательного послания относится к промежутку времени между 21 января и серединою июля 900 г.³²⁶ Оно составлено на собрании всего духовенства, потому что подписались под ним архиепископ и пять его суффраганов; это могло быть в Рисбахе, где, как показывает один документ, было в том году собрание дворянства и духовенства, возвращавшегося из похода на Моравию, предпринятого в союзе с Чехами.³²⁷ Весьма любопытно сопоставить послание 900 г. со всем тем, что мы знаем об отношениях Немцев к паннонcκoй архиепископии и моравским Славянам. Тут холодно и без стыда отрицаются общеизвестные факты; искажаются события и выступают наружу бесчестные отношения Немцев к Славянам. Вся история Святополка моравского и архиепископа Мефодия лишена в этом памятнике всякого значения для государственной жизни Моравии и представляется временем мятежа, анархии и языческого отступничества. Но послушаем самих немецких епископов.³²⁸ «Пришли от вас, пишут они папе, три епископа: Иоанн архиепископ и епископы Бенедикт и Даниил в землю Славян, называемых Мораванами; но земля эта со всеми её обитателями подвластна королям нашим и народу нашему, и нам, как в церковном отношении, так и относительно дани: ибо мы обратили их и сделали из язычников христианами. Поэтому-то пасовский епископ, в епархии которого находится земля этого народа, с самого обращения их в христианство, когда хотел и когда требовали того обстоятельства, без всякого препятствия являлся туда, неоднократно созывал синоды из своего и тамошнего духовенства, и с полномочием исправлял все, что нужно было, и никто не сопротивлялся ему открыто. И наши маркграфы, пограничные той земле, делали там постоянно свои собрания, налагали наказания и собирали подать, и нигде не встречали сопротивления;³²⁹ но вот овладел диавол сердцами их (Мораван), и они оставили христианство, уклонились от всякой правды, начали вызывать к борьбе и жестоко отбиваться, так что и епископам, и проповедникам заградили путь туда, и делали они по произволу своему, что хотели.³³⁰ Ныне же, что кажется нам грустным и невероятным к большему оскорблению еще хвастают, что стоили им эти епископы немало денег»... Далее указывается на незаконность распоряжений посланных папою епископов в чужой епархии... «Предшественник ваш при князе Святополке посвятил епископа Викинга. Но он не поручил ему той древней пасовской епископии, а послал к новообращенному народу, покоренному князем. Когда ваши легаты вошли в близкие отношения с этими Славянами, то они обвиняли нас и бесславили, клеветали, сколько могли, потому что не кому было защищать нас.., наговаривали, что мы и с ними не ладим; – хотя это правда, но причина неудовольствий заключается не в нас, а в их испорченности. Когда начали они не радеть к христианству, отказались платить государям королям нашим и их чиновникам определенную дань и взялись за оружие; тогда вспыхнул у них мятеж. И если позволительно обращать в рабство покоренных оружием, то, в силу военного права, волей-неволей они должны будут подчиниться нашему царству. Поэтому мы препоручаем вам быть осмотрительными и предпочитать другим мерам меры уравновешивающие, чтобы рабское племя не усиливалось на счет благородного. Императоры и короли, предки светлейшего государя вашего Людовика, произошли от христианского народа Франков, моравские же Славяне произошли от презренных язычников. Те могущественно охраняли римскую республику, эти грабили её; те укрепляли христианское царство, эти ослабляли его; те весь мир наполнили славой, эти прячутся за стенами в селениях своих; сила тех поддерживала апостольский престол, от набегов этих страдало христианство». Между разными дурными качествами Славян выставляют: «они приняли к себе огромное множество Угров, по обычаю их обстригли свои лжехристианские головы, и натравили их на нас христиан, да и сами нападали: и одних уводили в плен, других убивали, иных томили в темницах жестоким голодом и жаждою, бесчисленное множество довели до разорения, и славных мужей, и честных жен осудили на рабство, церкви Божии сожгли и все здания истребили; так что во всей Паннонии, нашей огромной провинции, едва ли найдется одна церковь, что могут подтвердить епископы, посланные вами, если бы они захотели сказать правду, много путешествовавшие и видевшие всю разоренную землю. Когда же мы узнали, что Угры вторглись в Италию, видит Бог, как искренно мы желали помириться со Славянами, обещая им во имя Всемогущего забвение всех бед, нам нанесенных, и возвращение всего, что оказалось бы у нас принадлежавшее им; мы желали, чтобы они пощадили нас хоть на то только время, пока мы будем в походе в Ломбардию, чтобы защищать престол св. Петра и с Божиею помощью освобождать народ христианский³³¹... Общая скорбь и великая печаль обдержит всех жителей Германии и Норика о том, что единство церкви нарушено.., одно епископство разделилось на пять».

Неизвестно, какие последствия имел этот протест, отозвался ли на него папа, или нет. Видно, что главная цель послания была доказать неотъемлемость прав зальцбургской церкви на Паннонию. Потому нет никакого намека на распоряжения Николая I и Иоанна VIII относительно славянской церкви, проходится молчанием и апостольская деятельность архиепископа Мефодия. Кафедра его более 10 лет оставалась не занятою, латинскому духовенству удалось уже ранее заподозрить, в глазах пап, Мефодия, так что вся его деятельность, с этой точки зрения, могла считаться неправильною и ничтожною. Труднее было обойти епископство Викинга, тут сделан замечательный изворот: Викинг совершенно выделен из занимающего их вопроса, он посвящен был вовсе не в область, принадлежавшую пасовской кафедре, но к новопросвещенному народу, только что укрощенному войною и обращенному из язычества в христианство; отсюда заключают, что он не был епископом суффраганом и его область не стоит в связи с кафедрой пасовской и Моравией.³³² Не совсем в чистом свете рисуется здесь и римская курия; в двух местах послание дает право предполагать подкуп её. Зная, что материальные выгоды руководили римскою курией почти во всех столкновениях её со Славянами, что сбор дани со Славян является весьма выдающимся фактом в самом послании немецкого духовенства, мы не имеем причин сомневаться именно в таком объяснении следующих мест. «Варварские набеги язычников не позволили ни самому мне представить вам, ни чрез других послать причитающиеся сборы. Но так как по милости Божией Италия освобождена, то, при первой же возможности, обещаюсь препроводить их к вам». В этом обстоятельстве нельзя не признать по крайней мере некоторого объяснения, что папа легко примирился с притязаниями зальцбургского духовенства на Моравию и Паннонию.³³³ Другое обстоятельство, наводящее на тоже предположение, это хвастовство Мораван, что им не мало-таки стоили эти епископы.

И из этого письма, и из фульдских летописей видно, что до 899 года Моймир II еще не терял надежды на благоприятный исход дел: он обращался к папе, просил его о высылке епископов для устройства страны, вошел даже в сношения с Уграми и нанимал их в военную службу, имел еще силу поддерживать немецкого маркграфского сына в его стремлениях утвердиться в марке;³³⁴ главного врага он видел в Немцах. И действительно, занятый и ослабляемый вторжениями Немцев (898–901 г.), он не мог ни сделать приготовлений, ни выставить достаточной силы против Угров.

После вторжения в Паннонию в 894 г., Угры до 900 г. не имеют столкновений со Славянами; может быть Моймир уступкой некоторых областей принужден был купить у них мир, чтобы выдержать внутреннюю борьбу с немецкой партией, и потом внешнюю с Баварцами.³³⁵ Возвратившись из похода на Италию, Угры отправляют в Регенсбург посольство ко двору Людовика Дитяти; но предложения их не были приняты.³³⁶ Тогда двумя отрядами идут они на Паннонию и вост. марку; один отряд опустошил Паннонию, другой прошел Баварией до Энжи. Герцог Люитпольд, могущественный маркграф всех славянских марок в то время,³³⁷ поспешил на встречу врагу и разбил его на левом берегу Дуная. Повторяется постепенный и сильный напор Угров на Моравию и Паннонию; они осаживаются в Хорутании в 901 году, от Тиссы доходят до Моравы,... и вскоре затем имя Моравии бесследно пропадает из летописей. Не сохранилось известий, что предпринимал против Угров князь Моймир, не знаем даже, когда Угры одержали над ним решительную победу. Есть основания думать, что общая опасность от Угров сблизила Немцев и Славян,³³⁸ что моравский князь пал в той же битве с Уграми, в которой и герцог Люитпольд. Из тогдашних людей только герцог Люитпольд понимал всю опасность угорского соседства. После сражения с Уграми в 900 году, он сейчас же приступает к сооружению крепости на Энже – Энсбурга,³³⁹ делается опекуном короля Людовика; другой королевский родственник, граф Сигхарт, строит крепость Эберсберг на Инне. Но многие не думали о грозящей опасности; при дворе заняты были соперничеством и распрями, Людовик разбирал ссоры и мирил своих любимцев.³⁴⁰ Набеги угорские как будто нисколько не изменили существующего порядка: на Дунае все еще происходила живая и деятельная торговля. Король Людовик, по жалобам баварских епископов, аббатов и графов на незаконные притеснения относительно таможенной пошлины, поручил маркграфу Арибо с другими чиновниками восточной марки исследовать это дело. Королевскими поверенными были архиепископ Титмар, епископ Бурхард и граф Оттокар. На собрании в Раффельштеттине они наводили справки о том, какие были пошлины на Дунае со времени Людовика немецкого до Арнульфа: ибо обычная дань и должна была сделаться законною.³⁴¹ Раффельштеттинский торговый договор, любопытный вообще для истории торговли и производительности в придунайских странах, показывает, что между 903 годом (смертью епископа Рихара пасовcкого) и 907 (большою угорскою битвой) Дунай был открыт для свободной торговли Немцам и Славянам, и что между теми и другими были тогда мирные отношения.

Баварцы сделали непростительную ошибку, вооружившую Угров и ускорившую кровавую развязку. Они пригласили к себе на пир начальников угорских и умертвили их. В 907 году произошла ужасная битва Немцев с Уграми; об отдельной битве их с Мораванами не упоминается в летописях. Остается предполагать, что там же, где пал цвет немецкого дворянства и духовенства, там же и Мораване оставили свои лучшие силы, потерпев полное поражение.³⁴² Самостоятельность Моравии пала, население её весьма ослаблено, Угры заняли всю её территорию. «По смерти Святополка... Угры совершенно истребили Мораван, заняли страну их и владеют ею до настоящего времени», писал Константин Порфирородный; одна часть населения, пережившего этот погром, разбежалась по соседним странам, особенно к Болгарам, Туркам и Хорватам.³⁴³