Глава двадцать первая. Митрополит Евлогий и его окружение

Вольно или невольно, но ближайшее окружение Митрополита Евлогия осуществляло как раз то, что было желательно большевистской власти, которая сумела издать от имени Патриаршего управления указ¹⁹, создающий все предпосылки для заграничного раскола. Но на первых порах Митрополит Евлогий отверг указ как провокацию большевиков, а затем признал его имеющим каноническую силу. Эта разительная перемена в отношении к указу, происшедшая в период с 1922 по 1926 год, объясняется тем, что Митрополит подпал под сильнейшее влияние своего окружения.

Владыка Архиепископ Феофан неоднократно говорил, что с Митрополитом Евлогием можно было и договориться, если бы не его окружение, ведь он делал шаги к примирению, но всякий раз благие его намерения разрушались этим окружением с основным ядром Бердяев, Булгаков, Карташов. А закваска у них, несмотря ни на что, – революционная и в какой-то мере – сродни советской. Им во что бы то ни стало нужен был раскол Заграничной Церкви!

И Архиепископа можно понять, когда он говорил, что вся болезнь у Митрополита Евлогия началась с типичного «раскола», но переросла в конце концов в явление более сложное и опасное. Владыка не употреблял слова «ересь», но это само собой напрашивается из его рассуждений, применительно к позднейшим событиям. Ведь евлогианство в последней стадии есть заграничная апология сергианства, хотя по времени опережает его. А сергианство, по существу, сродни обновленчеству, только превзошедшее его. Но, если обновленчество, преданное анафеме Святейшим Патриархом Тихоном, есть явная ересь, даже – больше, то тем более ересь – сергианство. И тогда чем же является заграничная апология сергианства?!

В 1926 году Владыка Феофан писал некоему архимандриту: «Дела наши церковные таковы. Митрополит Евлогий не смиряется. Окружение его толкает на раскол. Мы все могли бы уступить ему, но не можем вручить в руки его судьбы Православия. Он опутан сетями ИМКА. А ИМКА действует разлагающим образом на студенческие кружки. Профессор Бердяев в журнале «Путь» №5 открыто заявляет, что раскол в Церкви неизбежен и необходим. Один только православный иерарх Митрополит Евлогий «возвысился до сознания реформировать Православие» и в этом смысле является «орудием Промысла Божия» в наше время.

По-прежнему, прикрываются они именем и заветами Патриарха Тихона. Пользуются тем, что его нет в живых и он не может возвысить своего голоса против затей новых «реформистов православия».

Но пока разрыва не произошло формально. Окончательное суждение о действиях Митрополита Евлогия будет на заседании Синода 13-го января» (Письма Архиепископа Феофана Полтавского и Переяславского, письмо №6 от 26 августа 1926г., Джорданвилль, 1976г., с. 14–15).

Через восемь месяцев после этого письма, в апреле 1927 года, Архиепископ Феофан пишет тому же архимандриту: «... Приехал из Парижа Архиепископ Анастасий. Его вызывал туда Митрополит Евлогий. Были разговоры о мире, но кончились неудачей. С Митрополитом Евлогием, по словам Архиепископа Анастасия, еще можно иметь дело. Но он весь в руках окружения, которое явно стремится к расколу. «Неоправослависты» свили в Париже прочное гнездо. Они чувствуют себя побежденными, но не хотят сознаться в этом.

Кроме известного письма Митрополита Сергия ко всем заграничным иерархам, от него же пришло письмо и Митрополиту Евлогию. В этом письме Митрополит Сергий осуждает действия Митрополита Евлогия и одобряет существование и действия Заграничного Собора и Синода.

Русские «обновленцы» признают Митрополита Сергия своим единомышленником, а нас ругают.

Большевики потребовали от Митрополита Сергия анафематствовать нас, но последний не согласился и за это посажен в тюрьму.²⁰

В России на нас смотрят как на «оплот Православия... » (Там же, письмо №7, от 17 апреля 1927 г., с. 15).

Далее происходит то, что Митрополит Евлогий подчиняется Митрополиту Сергию, как Заместителю Местоблюстителя, и принимает все его политические требования о лояльности к советскому правительству. В свою очередь Митрополит Сергий, идя по пути своей «лояльности», совершенно подчиняется и подчиняет Церковь антихристианской власти «не только из страха, но и по совести» (Рим. 13, 5), как он выражается. Провозглашает эту власть властью «от Бога» и заявляет от имени «церкви», что у него и его пасомых и радости, и неудачи общие с богоборной властью.

Митрополит Евлогий одобряет все это и окончательно примыкает к политической ориентации Митрополита Сергия, выраженной в Декларации от 16/29 июля 1927 года. Касаясь всех этих принципиальных разногласий с Митрополитом Евлогием, Архиепископ Феофан в письме к тому же архимандриту как бы формулирует кредо Православной Российской Церкви за границей (того времени) и начинает с ответа: «Преосвященный Вениамин²¹ пишет Вам о разделении церковном: «Наша позиция в Париже – тихоновская, между двумя крайними течениями, церковная по преимуществу. »

На это нужно сказать следующее. Преосвященный Вениамин не был на Соборе и говорит априори для оправдания своей позиции. Митрополит был только на одном, чисто формальном заседании Собора и тоже говорит «от себя» для оправдания себя... «

Далее Святитель переходит к определению того, что явилось основной причиной несовместимости мнений двух сторон: «Действительные причины разделения глубже, чем это кажется на первый взгляд. Из них главные две:

Они признают советскую власть за богоустановленную, а мы – за власть антихриста.

Мы признаем ИМКА масонской организацией, на основании подавляющих документальных данных. Они считают эту организацию христианской.

Они называют себя тихоновцами, мы – кафоличами, православными.

Они признают величайшим для себя авторитетом Патриарха Тихона и потому принимают его ошибки. Мы благоговейно чтим Патриарха, но не принимаем его ошибок²². Для нас выше всего «кафолическая истина», как она выражается Вселенскими Соборами и в творениях Святых Отцев Церкви.

По нашему убеждению, нужно вести деятельную борьбу с врагами Церкви и Божиими. По их мнению, большевиков нужно побеждать любовью. По их логике и диавола нужно побеждать любовью.

Смысл Соборных постановлений они извращают. Собор постановил, например, чтобы русские христианские студенческие кружки назывались православными! Им это кажется обидным стеснением. Они боятся имени «Православия»! Судите сами, где истина!» (Там же, письмо 5, от 21.8.1926, с. 13–14).

Декларация Митрополита Сергия усугубила раскол в Заграничной Церкви. В сентябре 1927 года Архиепископ Феофан снова затрагивает эту тему: «Дела наши общецерковные не только не распутываются, но еще больше запутываются. Происходит то, что я предвидел и от чего предупреждал. Митрополит Евлогий считает себя во власти Митрополита Сергия и не хочет входить с нами ни в какие переговоры. Архиепископ Анастасий не пытался даже и уговаривать его к примирению, считая все безнадежным. Он сам мне писал об этом». (Там же, письмо 59, от 17.9.1927, с. 71).

В 1930 году Митрополит Евлогий по своей инициативе посетил Софию. Небезызвестный Сергей Коссов представился Митрополиту и, играя роль «личного секретаря» Архиепископа Феофана, передал ему как бы от имени Владыки о желании последнего видеть его. Митрополит живо согласился на это свидание, тем более, что это можно было сделать, не выходя из здания Болгарского Синода, где Митрополиту предстояло побывать с официальным визитом. И он сразу назначил день и час. После этого Коссов явился к Архиепископу Феофану и сообщил ему, что Митрополит Евлогий хотел бы его видеть и даже указал время, когда он будет в Синоде и сможет зайти к нему.

Владыка был удивлен этим желанием парижского гостя, но дал согласие на его приход, обдумывая, что следует сказать Митрополиту. Предстоящее посещение казалось ему весьма загадочным. И он молился о том, чтобы у Митрополита Евлогия было желание к примирению. В это время Митрополит Евлогий был под «Московской Патриархией» Митрополита Сергия и как будто мог искать сближения с собратьями-епископами Заграничной Церкви, потому что в отношениях с Митрополитом Сергием зашел в тупик.

В назначенный день и час Митрополит Евлогий появился в покоях Архиепископа Феофана. Там и произошел короткий разговор между двумя иерархами:

– Вы пожелали меня видеть, – сказал Митрополит. – Я исполняю ваше желание и прошу сообщить мне причину, ради которой вы хотели со мной повстречаться?

– Простите, я не могу понять: в чем дело?! Ведь вы, как мне передано, пожелали меня видеть!

– Да нет. Не я, а вы передали через вашего секретаря, что желаете меня видеть...

– Как для меня, так и для вас это полная неожиданность. Что касается меня, то никакого секретаря у меня нет. А тот человек, который назвал себя моим секретарем, взял все на свою ответственность. Но я рад вас видеть, если у вас есть что-либо утешительное для умиротворения Зарубежной Церкви?!

Митрополит на миг задумался и сказал:

– Нет, ничего нового сообщить вам не могу. Я остаюсь на прежних позициях!

– Это очень жаль!

– В таком случае, нам говорить не о чем. Извините за беспокойство.

– Простите и меня. Но это подстроенная путаница, в которой мы оба оказались не по нашей вине...

Митрополит ушел, явно недовольный. И Архиепископ остался растревоженным. Более всего его волновало поведение Коссова. «Он, видимо, таким взаимным обманом, – думал Архиепископ, – хотел нас примирить с Митрополитом Евлогием, подражая тому мудрому монаху, который примирил двух поссорившихся старцев, передавая добрые отзывы, якобы каждого из них о другом. Но там была простая ссора на почве обиды, а в нашем случае нас разделяет принципиальный вопрос канонического и догматического значения. Митрополит Евлогий так далеко ушел кривыми путями, что вернуться ему на правильный путь уже очень трудно, даже невозможно. Ведь он не один, возле него плотное кольцо того окружения, которое стремится к расколу Заграничной Церкви во что бы то ни стало».