Стихи 121 – 176

Заголовка к этому восьмистишию аин – глаз.

Глаз есть окно, чрез которое душа видит все, находящееся и происходящее вне ее. Но есть в нас и духовное око, чрез которое созерцается мир духовный, божественный.

Это – ум или дух, ведающий Бога, исповедующий Промысл Его, научающий покорности Ему во всем, стремящийся к Нему и видящий в Нем последнее благо свое. Это первоначальные естественные указания духовного нашего ока. Но в естественном состоянии око это помрачено и не зрит ясно. Отверзается же оно к яснозрению благодатию Святого Духа в верующем христианине, и только после этого начинается настоящее действование зрения духовного. Кто пойдет по его указанию, у того кругозор духовный все более и более расширяется, и мир невидимый раскрывается пред ним в большей ясности. Состояние это есть состояние созерцания. К нему предназначены все христиане, и христиане истинные действительно достигают его (Исаак Сирин, сл.55). Тайны, какие видит духовный созерцатель, суть те же, которые открыты нам и в слове Божием, но с тем отличием, что он видит их существенно, а не мысленно только.

Впрочем, много распространяться об этом нет большой пользы; полезнее знать строй духа созерцающего.

Вера представляет все содержание его, любовь обнимает все движения его, надежда составляет основу или опору стояния его. Всеми ими определяется жизнь в Боге, сосредоточенным проявлением которой бывает преданность Богу. Преданный Богу живет в Боге, пребывает то есть в Нем неотлучно своим сознанием и вниманием. Так, когда кто, отворив окно, встретит занимательные предметы и прилепится к ним всем вниманием своим, то впивается в них очами и забывает все окружающее его, как будто, кроме того, ничего нет. Таков и преданный Богу. Оком ума прилепляется он к Богу и забывает все стороннее, словно его нет и не было. В этом одном сладость и рай его; сюда стремятся все желания его; отсюда исходит всякая энергия его, в этом состоят все цели его. О таковом устремлении умных очей к Богу очень часто говорит святой пророк: «очи мои выну ко Господу» (Пс. 24, 15);» яко к Тебе. Господи, очи мои» (Пс.140, 8); «возведох очи мои в горы» (горе, на небеса) (Пс.120, 1); «к Тебе возведох очи мои» (Пс.122, 1). Так выражает он «любительное» устремление умных очей к Богу. Но еще чаще говорит пророк об устремлении очей к Богу «уповательном», в преданности в волю Божию: «исчезосте очи мои от еже уповати ми на Бога моего» (Пс.68, 4); «очи всех на Тя, Господи, уповают» (Пс.144, 15); «се яко очи раб в руку господий своих, яко очи рабыни в руку госпожи своея, тако очи наши ко Господу Богу нашему, дóндеже ущедрит ны» (Пс.122, 2) . О сем-то последнем у святого пророка идет речь и в настоящем восьмистишии. Сокращенным выражением содержания сего восьмистишия можно назвать стих 123: «очи мои исчезосте во спасение Твое».

Пророк указывает некоторые обстоятельства, с особою силою вызывающие упование и одолеваемые только им одним, выясняя при этом главное условие действенности упования, состоящее в верности воле Божией чрез исполнение святых Его заповедей. По существу дела бывает так: когда совесть нечиста, упованию нет места. Правда, пробивается оно и в состоянии греховном, но не иначе как после того, когда грешник решит в сердце своем не грешить более и положить начало богоугождению. Таким образом, уповающий одно око устремляет в руце Божий, в чаянии получить милость Господию, а другое – на заповеди, чтоб изменою им не заставить правду Божию сжать готовую ущедрить руку Его. Об этом во многих местах говорит святой Давид, равно как и в этом восьмистишии: «сего ради возлюбил заповеди Твоя» (стих 127).

Пс.118:121. Сотворих суд и правду, не предаждь мене обидящим мя

И преданного Богу окружают неприятности, иногда видимые, но всегда невидимые. Бог – Покровитель тем, которые Свои Ему, и работающие Богу сознают это, исповедуя пред всеми и пред самими собой, что если они еще живы, то потому только, что десница Господня покрывает их. Отыми Господь десницу Свою, и враги живых их пожрут. В чувстве сей-то всегда грозящей беды они и взывают: «не предаждь мене». Но при этом совесть может заграждать уста иному: взываешь ты – «не предаждь», говорит она ему, а сам себя предаешь тому, что ненавидит Бог, – предаешь греху и всякой неправде. Пророк уверяет, что этого нет за ним, что он не сознает за собою ничего неправого и потому с дерзновением говорит: «сотворих суд и правду», или так: «Тебе, Господи, не за что предавать меня врагам моим, не за что отнимать от меня защищающую меня десницу Твою».

Но, однако, кто же чист пред Господом? – «Никтоже, аще и един день житие его на земли» (Иов.14, 5). Как же можно сказать: «сотворих суд и правду»? – Можно, но в таком смысле: все, зависящее от меня, я делаю, дабы быть верным правде; сознательно нейду против заповедей Твоих и против воли Твоей: совесть моя не уличает меня в этом. Я всегда хочу и стремлюсь быть верным правде. Есть грехи, но грехи немощи, неведения, нечаянностей; а чтобы задумать грех и злонамеренно привесть его в дело, этого со мною не бывает. Так могут говорить очень немногие. Блаженный Феодорит спрашивает: «Кто имеет столько душевной чистоты, чтобы с дерзновением повторить слова пророка? – Тот, кто, подобно апостолу, может сказать: «похваление наше сие есть – свидетельство совести нашея» (2Кор.1, 12). Вот по этому-то свидетельству и говорит так пророк. Правда, и он имел тяжкий грех, но очистил его искренним покаянием. Покаяние смывает нечистоту греха и после греха дает совести дерзновение свидетельствовать: «сотворих суд и правду», особенно когда прямо от Самого Бога изречено прощение».

Итак, если желаешь, чтоб упование осеняло душу твою и ты мог с дерзновением изрекать к Богу: «не предаждь мене», – будь верен правде, или заповедям Божиим. Упование есть самый нежный цветок в саду духовном, но и самый крепкий. Лишь только повеет на него тлетворное дыхание греха, он увядает; но когда нет этого, никакая сила не может сокрушить его; напротив, сам он укрепляет все благоуханием своим. Береги же этот цветок, храня себя самого от греха. Если же согрешишь, спеши очиститься искренним покаянием с тем, чтоб и от Бога совестию твоею услышать прощение. Давиду изрек его пророк Нафан, а тебе изречет облеченный властию вязать и решить отец твой духовный. И опять оживет в тебе цветок упования и, благоуханием своим проникнув все части естества твоего, сообщит ему несокрушимую крепость. Так действует соль на вещества, сами по себе вялые и удоборастлевающиеся.

Пс.118:122. Восприими раба Твоего во благо, да не оклеветают мене гордии

Враги не всегда явно нападают и причиняют человеку обиду; нередко делают они это и скрытно. Самое обычное для этого у них средство – злословие и клевета. Распускается дурная молва, и человек невиновный видит себя всеми оставленным и терпит всякого рода неприятности. Падает в общественном мнении, падает в своем благосостоянии, затем – бедность и беда за бедою, а откуда все такое – не видно. Главным деятелем в этом случае сатана- клеветник. Он сеет между людьми клеветы, подозрения, пересуды, клевещет даже пред Богом, как, например, на Иова.

Клевета есть наичувствительнейшее зло. Против обидящих пророк говорит: «не предаждь»; а против клеветников: «восприми», то есть возьми меня на руки, подними на такую высоту, чтобы стрелы клеветы не досягали до меня, точно как будто на земле, среди клеветников, даже и Божие ограждение не в состоянии защитить от поражения этими стрелами, пропитанными ядом.

«Восприими во благо», то есть в Твое благорасположение, в Твое благоволительное внимание, так как поднятие выше того уровня, до которого могут досягать стрелы клеветы, означает не тела поднятие, а того, что противоположно клевете – поддержание доброго мнения, и даже возвышение его. У Господа Бога много средств к тому, и Он нередко являет это делом; но Ему не всегда угодно бывает отражать клевету, хотя все же Он приемлет оклеветанного «во благо». Бывает это так, что, оставляя клевету в ее злом среди людей действии, Он дает оклеветываемому ощутить благоволение Свое к нему и вместе с тем благо от самой клеветы. Клевета в таком случае и не поражает сердца; стрелы ее летят мимо, или хоть приражаются, но отскакивают, не причиняя раны. Такое благо есть прямой дар Божий оклеветываемому; его не внесешь в сердце никаким напряжением воли, никакими соображениями в утешение себе.

Вот о чем молит пророк. Но основание той надежды, что он будет услышан, и здесь то же, что выше, то есть усердное работание Богу в исполнении святых Его заповедей. Потому-то и говорит он: «восприими раба Твоего». Усердное работание Богу, безукоризненное свидетельство совести, – вот что дает дерзновение прибегать к заступлению Божию при клевете и что источает в сердце сладостное утешение! Невинному и богопреданному клевета причиняет не боль, а усиливает устремление умных очей его к Богу и разжигает более и более ревность оставаться верным Ему. А знающий за собою грехи бывает как будто пойман клеветою на месте преступления. Может и к нему прийти утешение, но только после немедленного и искреннего раскаяния, дающего дерзновение к Богу.

Пс.118:123. Очи мои исчезосте во спасение Твое и в слово правды Твоея

«Исчезосте» означает усиленное желание – плод любви и приискренней веры в Бога защитителя. «Нимало не колеблюсь, говорит пророк, в уповании на Тебя, надеясь всецелым упованием привлечь заступление Твое. «Исчезосте очи мои во спасение Твое», которое уповаю я получить не от кого иного, а от Тебя единого, Господи».

«Слово правды», по Феодориту, означает «или обетование, в той мысли, что непрестанно ожидаю от Тебя спасения и исполнения обетования», или, по мнению святого Афанасия Великого, указывается этим, что очи уповающего устремлены не на одну всезащитительную и щедродательную десницу Божию, но и на слово правды, то есть на заповеди Его, «еже творити я». Он говорит как бы так: «Хотя иные, живя беззаконно и не имея пред очами своими страха Твоего, отринули закон Твой, но я во всякое время только его исполнял, непрестанно поучаясь в нем». Из сего явствует, что стих этот есть полное изображение истинно уповающего на Бога. Истина непреложная, что неверный заповедям Божиим не может возводить к Богу уповательных очей ума своего. И Спаситель говорит, что Отец услышит всякого просящего во имя Его, но только тогда, когда при этом он любит Его и сохраняет заповеди Его (Ин.14, 14–15).

Нельзя пропустить без внимания наведение из этого стиха, делаемое святым Афанасием Великим, который говорит: «очи мои исчезосте во спасение Твое», то есть в Божественное пришествие, от которого я ожидаю спасения и себе, и всему роду человеческому». Верность заповедям есть основа упования; но крылья восхождению упования пред лице Отца Небесного подает вера в Господа Спасителя. Посему Господь и сказал, что молящийся Отцу услышан будет не ради только того, что заповеди Его исполняет, но если при исполнении заповедей просит еще во имя Его. Вера в Бога – дверь пред лице Божие, а шествие к этой двери и прохождение чрез нее есть исполнение воли Божией и хождение по заповедям Его. То и другое: и веровать, и заповеди исполнять – необходимо.

Пс.118:124. Сотвори с рабом Твоим по милости Твоей, и оправданием Твоим научи мя

Пророк выразил пред сим полную преданность свою Господу и полную готовность пребывать в воле Его; теперь, и по преданности такой, и по готовности, молится: «сотвори с рабом Твоим по милости Твоей». Исповедуя рабство свое Богу, он не скрывает, что ходит в воле Его; но вместе с тем сознает, что в этом нет никакого твердого основания к получению благ, ожидаемых от Него, потому что сама совесть удостоверяет его, что хотя бы он и все повеленное сотворил, то все-таки был бы не более как раб неключимый: сделал то есть только то, что должно, и не подлежит лишь взысканию, а не то, чтобы получил право на воздаяние. Притом положим, что ты и все поведенное сотворил; да так ли оно Богу угодно, как тебя думается? Ты думаешь, что в делании твоем все хорошо, а Господь всевидящий может все сделанное тобою видеть недобрым. Где же тут похвала? Потому-то и апостол говорит: «ничесоже в себе свем, но ни о сем оправдаюся» – как Бог то есть взглянет на нас. Может быть, во всем добре нашем Он не увидит ничего доброго. Потому лучше прибегать всегда к милости Божией, а не вступать с Ним в состязание по законам правды. Такую мысль в предложенных словах пророка видит блаженный Феодорит: «Делатель толикой добродетели (то есть святой пророк) желает сподобиться милости и просит по милости улучить спасение; не награды требует, но ищет человеколюбия». То же говорит и святой Амвросий: «И в другом месте то же чувство выражает пророк, говоря: «не вниди в суд с рабом Твоим» (Пс.142, 2). И в самом деле, сознавая себя грешными, мы должны прибегать более к милости, а не по праву требовать: милость всегда снисходительна, а правда взыскательна. Какая надежда людям вступать в состязание по законам правды с Богом, от Которого и сокровенное не ускользает, от Которого не сокрыт ни один грех наш? Зная это, пророк исповедует: «Тебе единому согреших» (Пс.50, 6). Не отвергая того, что может согрешить и праведник, потому что нет человека без греха, он и молится: «сотвори с рабом Твоим по милости Твоей». Хотя и сделал, может быть, что-либо доброе, но обязан был сделать более как раб. Таким образом, хотя бы мы все повеленное сотворили, не пристало нам тотчас возноситься, но уместнее смиряться; ибо коль скоро мы сделаем что-либо, это не значит, что уже сделали все, лежащее на нас как на рабах».

«Сотвори по милости» – можно разуметь как молитву о благодатной помощи. При всем желании быть верным Тебе, не надеюсь явиться таковым; посему и прошу у милости Твоей помощи себе. «Пророк, пишет святой Иларий, сказал: «сотвори с рабом Твоим», но так как рабствование наше, чтобы пребыть в чине своем, имеет нужду в милостивом вспомоществовании Божием, то прибавил: «по милости Твоей». Естество наше немощно к достижению благих целей. Может оно желать и искать домочадства Богу, но совершить это есть дело Божией милости. Она хотящим помогает, начинающих укрепляет, приступающих приемлет. Но начинать надобно нам, чтоб она доводила дело наше до конца».

С этою мыслию согласуется и последующая мольба: «и оправданием Твоим научи мя». Тут как будто ответ на вопрос: какую тебе сотворить милость? – Никакой, говорит, другой не хочу, кроме той, чтобы Ты научил меня оправданиям Твоим. Горю желанием быть Тебе во всем угодным, но не знаю хорошо, что Тебе угодно; а если бы и узнал, то не сумею сделать так, чтобы дело мое было благоугодно Тебе. Научи же меня и тому, и другому, – и знать, и делать. Но разве нет у тебя в руках писаного закона? Читай и узнаешь. «Так-то так, говорит святой Иларий, да не все, что читается, тотчас и понимается. В законе глубина премудрости, и простое слово его содержит великие тайны. Где мне дойти до того? Просвети же ум мой, введи его в созерцание сокрытого, и уразумею чудеса от закона Твоего».

«Оправданием научи». Тому, кто не может не провиняться почти на каждом шагу, наибольшая потребность знать, как избыть (спастись) от вины и оправдаться. В законе прописан на всякий грех свой способ оправдания; но сила всех их не в них самих, а в Том, Кто есть Творец закона. Он дает настоящее оправдание, не только снятие вины, но и самую праведность, святое нравственное настроение. Его-то прозревать сквозь сень законную и молится пророк, чтоб, оправдавшись в Нем, всегда пребывать в Нем праведным. Христиане, пребывая всегда с Господом, от Него черпают оправдательные силы и влияния. Существо их – слезное покаяние, которое составляет подкладку всей жизни. Нет минуты, чтобы не каялся христианин, нет поэтому момента, чтоб не осеняло его оправдание. Но и этому надо учиться. Потому-то и нам прилично молиться: научи нас, Господи, оправданиям Твоим!

Пс.118:125. Раб Твой есм аз: вразуми мя, и увем свидения Твоя

Когда раб, то значит – работаешь; если работаешь как раб, то конечно знаешь, что и как работать. Чего ж еще просить – «вразуми»? Казалось бы, работать, и только. Так нет, – «раб Твой есм аз», говорит, выражая тем всегдашнюю готовность верно работать Господу, а знания и уменья еще не видно. Я вседушно Тебе предан; ничего больше не желаю, как только ходить в воле Твоей, как ходят рабы по воле господ своих; только укажи, что сделать, и я тотчас сделаю, не щадя сил и живота моего. В этом случае он представляется воином, стоящим во всеоружии, готовым на битву и ждущим только команды. Как воин после команды уже не рассуждает, а немедленно бросается туда, куда ему приказано, таков и раб Божий по отношению к объявленной ему воле Божией: только бы познать ее – а там он тотчас принимается за исполнение, не задумываясь. Вот это самое настроение и высказывает пророк: «раб Твой есмъ», говорит он; скажи только, что сделать, и я сделаю. Остановка не за мною, а за приказом; как только приму к сознанию приказ, тотчас и за дело.

Блаженный Феодорит пишет: «По естеству все люди – рабы Божий, а по расположению – рабы те, которые охотно предают себя владычеству Божию. Пророк именует себя рабом, как принадлежащего к числу последних, и умоляет сподобить его разумения, чтобы познать Божий свидения». Продолжением этой речи можно признать слова святого Илария: «Не найдется никого из нас, кто в молитве или в обычной беседе не называл бы себя рабом Божиим, – что же особенное выражает пророк, говоря о себе то, что и всякий смело приписывает себе? Но иное дело сказать о себе, что раб, а иное – быть рабом. Наше слово выражает только сознание в совести необходимости быть рабами, а не то, что так оно и есть у нас. Пророку можно было исповедать себя рабом Божиим – и он истинно был таким во всех отправлениях жизни своей: ходил ли или сидел, спал или бодрствовал, вкушал ли пищу или постился, голодал или насыщался, – никогда не отступал он от познанной воли Божией. Посему без смущения свободно и исповедует он: «раб Твой семь аз"».

«Вразуми мя». Он просил уже: «научи»; теперь указывает, как бы он хотел быть наученным. Можно изложить учение письменно и дать в руки книгу законоположений. Когда нужно, обращайся к этой книге, там и найдешь требуемое указание. Но такое научение есть внешнее, а с ним никогда не окажешься наученным как следует. Пророк хочет не такого научения, а чтоб изображение воли Божией или одновременно все было написано в разуме его, или оказывалось написанным в нем всякий раз, как то потребуется. «Вразуми», говорит, вложи то есть в разум, чтоб я носил то всегда с собою и всякий раз сознавал исходящим из разума моего начертание воли Твоей. Когда это совершится, тогда законоположение явится начертанным не на каменных скрижалях, а на плотяных скрижалях сердца. Предзрел пророк то, что имела даровать благодать Христова, и чаяниями сердца своего обнимал это дивное благо. Святой Афанасий пишет: «Просить разума, дарованного Богом и как бы хранящегося у Него в сокровищнице; потому что дух «премудрости и разума» и прочие блага суть Божий дарования».

«Вразуми, и увем». Вложи в разум, и буду знать, – и не просто знать, а знать с удостоверением совести, что такова именно есть святая воля Твоя. Потому и говорит он: «увем свидения Твоя»; уразумею то есть, что в этом состоит прямо от Тебя исходящее свидетельство о воле Твоей. Самое драгоценное благо, сообщаемое только истинным рабам Божиим, состоит в том, чтобы неложно знать святую волю Божию, благую и угодную, во всех обстоятельствах и всех запутанных взаимноотношениях. Уменье неложно видеть для себя и определять для других волю Божию святые отцы называют даром «рассуждения помыслов». Сколько бывает помыслов, как будто и добрых, но следование которым может привести к очень недоброму концу! Получающий вразумление свыше тотчас разберет, где скрыта засада и уловка, – и избежит зла. Для нас же, немощных, какое руководство?– «Вопроси старцев, и рекут тебе» (Втор.32, 7). То великая милость Божия, когда Он воздвигает в среде нашей таких мужей; а когда не бывает их, это – кара Божия. Тогда уместно вопиять: увы! «оскуде преподобный», ибо с этим оскудением соединено «умаление истины среди сынов человеческих» (Пс.11, 2). Всякий идет тогда по воле сердца своего, уклоняясь от истинных намерений Божиих.

Пс.118:126. Время сотворити Господеви: разориша закон Твой

Ревнитель богоугодной жизни не о том только ревнует, чтобы самому быть всегда во всем исправным, но и о том, чтоб и все, с кем живет он, отличались верностию заповедям Божиим. Славу Божию видит он в процветании добрых нравов. По силам своим он и старается содействовать сему процветанию, движимый к тому любовию к Богу и преданностию Ему. Успех в этом радует его, а неуспех заставляет скорбеть и мучиться, как мучился, по уверению апостола, Лот среди содомлян, – мучится, но не остается в бездействии: то собственным примером, то словом убеждения во время благопотребное он старается повлиять на сокращение зла и возвращение силы началам добра. Имея такую заботу, он ревностно молится, чтобы Сам Господь Своим воздействием, внутренним ли то или внешним, привзошел в среду разливающегося зла и, разорив гнездо его, развеял, ослабил и уничтожил его. В таком именно положении и представляет себя святой пророк в этом стихе. С сокрушенным печалию по Бозе сердцем видел он, как небоязненно все и всюду разоряют закон Божий, и, видя безуспешность своих усилий противодействовать злу, взывает уповательно к Богу: «Разорили закон Твой, Господи! Время Тебе Самому действовать; человеческие усилия тут уже не помогут».

Слово «время» он употребляет, прозревая в планы Промышления Божия. Бог терпит грехам; но когда уже зло усиливается чрезмерно, Он карательно поражает людей для пресечения зла. Таких опытов было немало. По этому закону был потоп, была погибель Содома и Гоморры, поражение египтян, истребление хананеев. Приводя это на память, пророк взывает: «время». Так понимает это блаженный Феодорит: «Бог, говорит он, распоряжающий все весом и мерою, весьма долго терпит грехи человеческие; но, когда видит, что при долготерпении Его возрастает лукавство, тогда налагает наказание». Посему и пророк говорит здесь как бы так: «Время, Владыко, восстать на помощь обиженным, ибо враги совершенно попрали закон Твой». Взывать таким образом побуждает и ревность о славе Божией, и любовь к людям, как к братьям, и, в некоторой степени, стыд, что так оно есть. Когда несколько русских сделают что-либо нехорошее, всем русским бывает стыдно, в сознании того, что те немногие срамят весь русский народ; так и пророк, объединяя в своем сознании всех людей и видя, как они нечестиво поступают пред Богом, стыдится за всех их и молит Самого Бога отъять этот стыд, словно боязно ему стоять пред Богом, пока на людях, среди которых живет он, лежит то пятно, что они разорили закон Божий. Такое чувство обнаруживал и пророк Исайя, когда, выражая страх от видения славы Божией, говорил, между прочим: «среди людей, нечистые уста имеющих, живу я».

Наши толковники полагают, что святой Давид изрек это, стоя в пророческом духе пред явлением Сына Божия чрез воплощение на спасение наше, когда повсюду господствовали нечестие и разврат. Молитва его есть молитва о пришествии Избавителя. Болезнь созрела; время прийти Тебе, всемощному Врачу, и исцелить от нее больное человечество. Святой Амвросий пишет: «Хорошо сказал: «время сотворити; ибо есть время молчати и время глаголати» (Еккл.3, 7). Пришло ему время говорить – он и заговорил, напоминая, что пришло время пришествия Господа. Так как закон разорен, то да приидет наконец совершение и исполнение закона – Господь Иисус, и дарует нам отпущение грехов и, разодрав, еже на нас, рукописание, спасет всех грешников. «Время», вопиет, «сотворити». Так бывает, когда усиливается болезнь и подвергает опасности жизнь болящего, тогда бегут к врачу и просят его поскорее идти, чтоб не опоздать и не допустить до того, что и помочь уже будет нельзя. Врач тогда особенно желателен, когда больного душат тягчайшие припадки болезни. Так и пророк: видя, как все люди разболелись нравственно, как размножились всюду грехи, – бежит ко Христу, Единому Врачу таких болезней, и понуждает Его молитвою поспешить, так как нельзя уже более медлить: «время сотворити"».

Слова «время сотворити Господеви», вне контекста, можно употреблять пред началом всякого дела, посвящаемого Богу, особенно молитвы. Приступая к ней, может всякий говорить себе: делал ты житейские дела, теперь время начать и дело Божие, делать для Бога. В таком смысле употреблены эти слова в нашем служебнике пред началом литургии.

Пс.118:127. Сего ради возлюбих заповеди Твоя паче злата и топазия

«Это, говорит святой Афанасий, согласно с сказанным в стихе 72: «благ мне закон уст Твоих, паче тысящ злата и сребра, и еще: приимите наказание, а не сребро», и «разум паче злата искушена... Лучши бо премудрость камений многоценных, всякое же честное недостойно ея есть» (Притч.8, 10–11). «Они, поясняет блаженный Феодорит, пренебрегли закон Твой, а я почитаю заповеди Твои более достолюбезными, нежели золото и драгоценные камни».

Разливающаяся вокруг греховность раздражила и без того не спавшую ревность по Богу и возжгла вящшую любовь к заповедям Божиим. Забыт Бог; померкла слава Божия среди людей, предавшихся всякому греху. Но истинный боголюбец не увлекается общим потоком, а воодушевляется ревностию восстановить эту славу своею верностию заповедям, напоминая окружающим, что есть Бог, ревнитель правды и отмститель за беззакония. Некрепкого духом увлекает недобрая среда, а крепкого вооружает к противодействию.

«Сего ради», то есть ради всего сказанного, ради того, что верность заповедям приближает к Богу, вводит в сродство с Ним и преисполняет благонадежностию, верный заповедям открытым лицом взирает к Богу, благонадежно предается Ему и дерзновенно изрекает Ему свои потребности, и духовные, и вещественные, с уверенностию в том, что он будет услышан. Пoелику все в Боге и от Бога, то эта верность, очевидно, приводит к источнику всех благ, всегда открытому и неистощаемому, и дает вкушать их. Вкусивший сего не может не преисполняться чувством благобытия, а это и есть последняя цель всех исканий человеческих. Как не любить заповеди, когда они вводят в такое состояние!

Вот это и есть единое на потребу! Естество наше многосложно. Каждая часть состава его и каждая сила в составе имеет свою потребность, удовлетворения которой требуют они самим присутствием своим в естестве. Но верх всех потребностей составляют те, которые устремляют человека от тварей к Богу, от земли на небо, от времени к вечности. Вот это собственно и есть человеческие потребности, они-то и указывают на норму человеческой жизни. По силе своей и всеобъятности они таковы, что, быв удовлетворены полно и истинно, притупляют остроту всех прочих потребностей, не дают ощущать жгучести их, заглушают докучливость их. Вот почему удовлетворение их есть единое на потребу! Достигший этого состояния бывает доволен, хотя бы все Другие потребности и не были удовлетворяемы или удовлетворяемы не вполне.

Напротив, не имеющий этого удовлетворения предан бывает неприятному и докучливому воздействию всех других потребностей, и терзаем бывает ими в разволоку. Потеряв единое, теряет он норму, куда и как направлять со всех сторон беспокоящие его требования, и неизбежно вдается во многое. Тогда открывается у него множество целей, к целям – множество средств к тому и другому, в действии – разнообразное стечение благоприятствующих и неблагоприятствующих обстоятельств, пособий и препятствий. Попавши в этот круговорот, мечется он, сам себя не понимая, что и почему делает. Вот это и есть суета суетствий, сознать которую дается, однако ж, только тому, кто вышел из нее.

«Паче злата и топазия» будут вообще означать – более всех других предметов, коими удовлетворяются другие потребности. Сердце отклонилось от них, испытав на деле, что они не насыщают, а только разжигают алчбу и жажду. Испытав, напротив того, делом, что хождение в заповедях успокоительно действует на все естество, сердце предается им и прилепляется к ним любовию, паче всяких других привязанностей. Нельзя обойтись и без таких предметов, как пища, одежда, кров, для иных – семья, книги, картины, связи; но все это не занимает настолько сердца, чтобы слишком настойчиво заботиться о стяжании или скорбеть много о лишении их. И сами они, и забота о них – приделок, а не главное дело. И им уделяется время и силы, но в мере их цены пред тем единым, которое занимает все сердце.

Отчего бывает время, когда являются лица, недовольные своим состоянием? – Оттого, что потеряли единое; переиспытав же все прочее, убедились, что оно не дает удовлетворения, – и стали посреди: от того отстали, а это стало, как трава, – вкус притупился. Отсюда туга и самоубийства.

Пс.118:128. Сего ради ко всем заповедем Твоим направляхся, всяк путь неправды возненавидех

Пророк продолжает высказанную мысль и излагает подробнее то, чего потребовала от него любовь к заповедям Божиим и в чем она выразилась.

«Возлюбих», говорит, «заповеди»; но чем же свидетельствовал эту любовь? Мыслями, словом? – Нет, я свидетельствую это не словом, а делом, ибо все действия мои направляю по заповедям Твоим и ненавижу всякий путь неправды. Как, научая страху Божию, он всякому хотящему живота и желающему видеть дни благи внушал: «уклонися от зла и сотвори благо» (Пс.33, 15), так теперь и о себе свидетельствует, что он не сидел сложа руки, а направлялся ко всем заповедям Божиим, и не равнодушно смотрел на пути неправды, но от всей души ненавидел их. Любовь к первым рождала, возбуждала и поддерживала ненависть к последним.

Откуда такая сила? – От сосредоточения всех сил естества в «едином». У нас, грешных, ум с образом мыслей идет в одну сторону, сердце с чувствами и сочувствиями в другую, воля с своими желаниями и начинаниями в третью. От того нет у нас стройности ни в чем – ни во внутренней жизни, ни во внешних проявлениях ее. Один и тот же является на разных поприщах, и трудно бывает определить характеристику его. У святых же Божиих, посвятивших себя Богу и заповедям Его, нет никакого разделения: внутри все направлено на одно, а затем и все внешнее бывает проникнуто одним духом, как однородные бисеринки, нанизываемые на одну нитку.

Отчего там так, а здесь иначе? – Оттого, что там человек не в своем чине, а здесь в своем; находящийся же не в чине, естественно, бесчинен, не в порядке, тогда как пребывающий в чине – всегда в порядке. Причиною первого – грех, а другого – богоугождение.

Возьмем во внимание наше естественное устроение. Человек состоит из духа, души и тела. Дух, живущий в Боге, властвует над душою и телом и всеми их деяниями, объединяет все в себе, единясь и сам с Богом. Грех отделяет дух от Бога и лишает его власти над душою и телом. Тогда эти многосоставные, многими силами снабженные и многие потребности обнаруживающие части естества нашего устремляются в разные стороны, как стадо без пастыря, и тиранствуют над человеком, властно направляя его то туда, то сюда, – и живет он в смятении и нестроении. Но приходит благодать Божия и оживляет дух. Тогда для духа снова отверзается окно в мир Божий. Идущие оттуда лучи возбуждают в нем страх Божий, движут совесть и приводят к решению снова неутомимо работать Господу. Это решение запечатлевается благодатными средствами; дух вводится в таинственное богообщение, начинает ревностно ходить в воле Божией и трудами доброделания и подвижничества опять восходить в ощущаемое богообщение. И вот опять он силен, опять объединяет все в себе, единясь с Богом. Видимое же выражение такого состояния одно: стремление к исполнению всех заповедей и ненавидение путей неправды.

Заголовка к этому восьмистишию «пе – уста».

Уста Божии изрекают повеления и заповеди; уста людей богобоязненных, исповедав полную покорность свою Богу, молят Его научить и дать силы в точности исполнять все, что изречено устами Его, изъявляя сокрушение и раскаяние, если случится когда отступить от того. Все это и составляет предмет настоящего восьмистишия, в разных оттенках и выражениях.

Пс.118:129. Дивна свидения Твоя, сего ради испыта я душа моя

«Свидения», или свидетельства Божий, обнимают все Божественное откровение и о Боге всесовершеннейшем, и о свойствах и делах Его, о Его творении, промышлении, а наиболее об устроении нашего спасения во Иисусе Христе, которое созерцалось верою и до пришествия Его во плоти. Но так как настоящий псалом рассуждает все о заповедях Божиих, то есть не о Боге, а о том, как угодить Ему, то в настоящем стихе под свидениями надлежит разуметь заповеди Божий, правила жизни. Да и все Божественное Писание преимущественно учит, как жить, о прочем же поминает как бы мимоходом, ибо задача его приготовлять не мудрецов, а святых людей.

Почему же эти свидения, эти заповеди – «дивны»? Что дивен Бог, дивны все совершенства Его, дивно творение и промышление Его, и особенно спасение в Сыне Божием, это очевидно само собою: но как дивны заповеди? – Дивны потому, что полны и совершенны, что обнимают в совокупности все, и каждая не имеет ни малейшего недостатка. Так говорим мы о вещах, прекрасно устроенных: «Дивно хорошо, не хотелось бы глаз от них оторвать!» Дивны «свидения» Божий по плодам, ибо поставляют верно исполняющего их человека в свой чин и возвышают его над всем сотворенным, облекая в богоподобие. Дивны потому еще, куда они приводят: облекши богоподобием здесь, они по смерти вводят в область вечного покоя и блаженства. Дивны и потому, наконец, что во многом непостижимы. Кроме предписаний нравственных, свидения Божии определяли весь чин богопочитания. Чин этот был и прост и таинствен, ибо служил сению грядущих благ. Пророческий дух прозревал это грядущее сквозь сень, и не мог не дивиться высоте его, не постигая, впрочем, его. Блаженный Августин говорит: «Дивно, что дан закон, не могший животворить, но составлявший, однако ж, неминуемый путь к животу истинному».

Если отвлечемся от ветхого и обратимся к новому, то дивность свидений Божиих печатлеется тут на каждой черте их. Что это такое, что Сыну Божию и Богу надлежало прийти, воплотиться и пострадать? Что это такое, что без веры в пришествие, воплощение и искупление смертию Сына Божия и думать нельзя явиться угодным Богу и приблизиться к Нему, как ни живи хорошо? Что это такое, что, несмотря на такую жертву, надлежало Господу по воскресении вознестись на небо и вместо Себя послать иного Утешителя? Что это такое, что без этого вознесения, как бы проложения пути, Духу Божию нельзя было и низойти и вселиться в нас? Что это такое, что хотящий угодить Богу и спасти душу свою должен приять Духа Божия в себя, и притом так, что, кроме веры, возжелания Бога и всецелого предания себя Его вседействию, необходимо приобщиться тайнодействиям, в коих одних сообщается невидимый Дух, чрез посредство видимого вещества? Что это такое, что без вседействия Духа благодати невозможна настоящая нравственная жизнь, и притом так, что Дух сей не действует без вседействия свободы и собственных сил человека? Что это такое, что для того, дабы облечься новою духовною жизнию, надо умереть, хоть и не телесно? Что это такое, что без действительного приобщения кресту Христову, чрез скорбное самоумерщвление, лишения и болезненную борьбу до гроба, не дается жизнь в духе?..

Это все дивности в общем строе жизни христианской, но и в частности сколько дивных заповедей! Ударит кто тебя в ланиту, подставь другую; хочет кто взять у тебя верхнюю одежду – отдай и исподнюю; тянет кто тебя насильно пройти с ним поприще едино – иди с ним два; врага люби, злодею благотвори, обидчику спускай всякую обиду; кто что ни попросит, давай, не требуя и не ожидая отдачи, и проч. И все это внушается как совершеннейший образ действования, скорее и прямее ведущий к цели, как очевиднейшая печать истинного христианства. Соображая все это, как не воскликнуть: «дивна свидения Твоя, Господи!».

Сознание дивности свидений Божиих располагает дивиться им, то есть смотреть на них, углубляться и исследовать их, с любовию и желанием осуществить их потом в жизни своей. Это занятие стоит на переходе к исполнению их делом. Посему пророк и говорит, что, дивясь свидениям Божиим, душа его принялась исследовать их, и не как-нибудь, а со всем усердием: «сего ради испыта я душа моя». Испыта – усиленно стала исследовать, по толкованию Зигабена и Анфима. Такое исследование держит память и внимание все на том, как жить; а постигнув красоту правил жизни, располагает к ним и возгревает ревность жить по ним. Потому-то поучающийся в законе Господнем день и ночь бывает, «яко древо насажденое при исходищих вод, еже плод свой дает во время свое» (Пс.1, 3). Писание не знает научного исследования в видах голого знания: у него речь все о жизни и об устроении ее. Ученое исследование порождено беспечностию о жизни, чтобы прикрыть этою видимостию праздное свое безделье.

Пс.118:130. Явление словес Твоих просвещает и умудряет младенцы

Что такое «явление словес»? Когда царь в покоях, никто его не видит; а когда он выходит на балкон, то всякий может его видеть. Так и свидения Божии, пока остаются в уме Божием, пребывают невидимыми, а когда изыдут из уст Его, становятся явными. Об этом-то явлении словес и говорит здесь пророк. Это все равно, как бы он так сказал: словеса, исходящие из уст Твоих, просвещают и умудряют младенцев.

Можно доразумевать тут еще вот что: только явление словес Твоих просвещает. Не будь этого явления, не было бы и просвещения. Совесть хоть и свидетельствует о том, что следует, но не всегда ясно, не всегда полно, не всегда убедительно и действенно; оттого и не определяет к делу и остается бесплодною. Слово же, исходящее из уст Божиих, ясно, полно и действенно. Оно падает на совесть и, возбуждая ее, проходит до разделения души и духа, членов и мозгов.

«Просвещает и умудряет...». Когда восходит солнце, оно все освещает, и все предметы, все стези среди их, со всеми разветвлениями, бывают тогда явны. Весело и небоязненно идти тогда путнику. Так и слово Божие, исходя из уст Божиих, освещает все пути богоугодной жизни, и возревновавший идти по ним ясно видит, куда идти, и идет смело, не боясь, что оступится. Как велико это благо, можно видеть из сравнения состояния не имеющих просвещающего слова Божия с теми, которые имеют его и живут по нему. Блеск очей и светлость лица свидетельствуют, что за ними есть душа, просвещенная словом уст Божиих.

Просвещение указывает порядки и правила жизни, а умудрение научает, как по ним жить и действовать. Это нужнейшая сторона для делателя. Уменье жить и совершать дела добродетели всегда в свое время, в своем месте и в своей мере, сообщающее делам привлекательное благообразие и плодотворность, – такое уменье есть великий дар Божий. Вселяется же он чрез словеса уст Божиих. Они и прямо нередко указывают, как что делать должно; более же настраивают силою воздействия своего ум и совесть к тому, чтоб они в нужный час определяли всесторонне образ действования так, как хочет ему явиться всеправящий Господь. До этого всегда доходит тот, кто пребывает верным слову Божию.

Но слово Божие просвещает и умудряет «младенцы». Можно думать так: слово уст Божиих так приспособительно к нашему понятию, что его может уразуметь и поучаться ему и малосмысленное дитя. Можно разуметь вместо дитяти и простых, неученых людей. Но прямее тут понимаются простые сердцем, хотя бы они и высоко были образованны. Слово Божие просвещает и умудряет тех, которые бесхитростно принимают его, не пытают, почему и для чего, не колеблются раздумываньем: да полно, так ли? – а прямо, как слышат, так и последуют ему, что ни заповедало бы оно. Прившедшее мудрование не оставит без повреждения простоты слова Божия и возмутит лишь шаги хотящих следовать по указанию его. Его нужно подклонять под слово Божие; и тогда младенческое приятие слова сердцем сделает его плодоносным, как плодоносит земля, беспрекословно разверзающая недра свои для принятия семян.

Пс.118:131. Уста моя отверзох, и привлекох дух, яко заповедей Твоих желах

Слова эти буквально выражают то же, что обычный у нас оборот речи, когда кто, долго и усиленно ища и домогаясь чего-либо, наконец достигает желаемого. «Слава Богу, говорят тогда, наконец-то я свободно вздохну; достиг того, чего желал!» Применительно к этому и святой Давид описывает свое внутреннее состояние, которое испытал он, когда обрел заповеди и вступил на путь их. Сильно желал он знать и, имея их в сердце, жить по ним, чтоб угодить чрез то Богу и пребыть в любви Божией. Но кто скажет, что он сам собою может дойти до того? Не дерзал на это и святой пророк, но искал. И вот, когда услышал он из уст Божиих исшедшие заповеди, дивные, просвещающие и умудряющие, когда возлюбил их всем сердцем и устремился на путь их, тогда не мог удержаться, чтоб не воззвать: «Слава Богу! Свободно вздыхаю, ибо достиг того, чего желал: узнал заповеди и вступил на них; теперь я на пути к цели. Нечего больше желать, только бы не сбиться с этого спасительного пути». Какая свежесть духовной жизни! Какое живое и сердечное отношение к заповедям! Не холодно относится он к данному образу жизни, усвояя только форму ее, а всею душою устремляется к тому, не видя иного блага на земле, кроме того, чтоб быть верным заповедям и воле Бога Вышнего. Это – корень, источник истинно нравственной жизни, крепкий, обильный, неистощимо бьющий.

Но все наши толковники: Афанасий Великий, Феодорит, святой Амвросий, Августин, Иларий, Анфим, Зигабен и приводимые у сего последнего Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, преподобный Нил, – не останавливаются на букве, а видят в этих словах более глубокий смысл. Они разумеют под отверзением уст отверстие ума и сердца, – выражение жажды духа человеческого, а под привлечением духа – желание и приятие Духа благодати, утверждающего и пособствующего в исполнении заповедей, возлюбленных всем сердцем. «Устами», говорит святой Афанасий Великий, называет здесь пророк сердечное усердие, потому что, поясняет блаженный Феодорит, оно привлекает благодать Духа, как и в другом месте он говорит: «разшири уста твоя, и исполню я» (Пс.80, 11). «Уразумей же, учит святой Амвросий, что такое уста. Это – сердце, или устремление внутреннего человека. И душа имеет свои уста. Их и открывай Христу, чтобы привлечь Дух Его». «Сердце, отверзшееся верою, жаждет напитаться небесною истиною, рассуждает святой Иларий; но ее пишет на скрижалях сердца Дух (2Кор.3, 3). Привлечь его и ищет пророк, так как Дух приходит не иначе, как тогда, когда его ищут. Следовательно, надобно желать, искать, привлекать его, чтобы напитаться от Него духовною пищею, как питается невинное дитя молоком от груди матери». «Чего, пишет блаженный Августин, так усердно желал пророк? – Исполнения заповедей Божиих. Желал, но достичь желаемого не надеялся. Потому и отверз уста, чтобы привлечь то, чрез что мог бы достигнуть того, – отверз, прося, ища, толкая; и в жажде напоился Духом благим, чтобы силою Его совершить то, что сам собою не мог совершить, исполнить то есть заповедь «святую, праведную и благую» (Рим.7, 12). Ибо если мы, «зли сущее», умеем «даяния блага даяти чадам» своим: «кольми паче Отец, иже с небесе, даст Духа Святаго просящим у Него» (Лк.11, 13). Не те, кои своим духом действуют, но те, кои «Духом Божиим водятся, сии суть сынове» (Рим.8, 14). И тем более соделываются благими сынами Богу, чем обильнее дается им от Отца Дух благий».

Пс.118:132. Призри на мя и помилуй мя, по суду любящих имя Твое

Уже возлюбил заповеди, вступил на путь их, сознал безопасную верность этого пути, привлек и Духа благодати, – чего же он еще желает? – Непрерывности Божия покрова и Божия благоволения. В жизни духовной ни на минуту нельзя предаваться беспечности: всюду препоны, отвсюду враги, и не увидишь, как подкрадутся и сокрушат. Только око Божие все зрит; только покров Божий от всего обезопасит. Отсюда и вопль: «призри на мя и помилуй мя. Помилуй», яви то есть милость и благоволение, «по суду», или по чину «любящих имя Твое». «Пророк, говорит блаженный Феодорит, умоляет о том, чтобы сподобиться ему Божия благоволения, но не просто, а как обычно Тебе – Богу, оказывать милость Свою любящим Тебя. Умоляю дать и о мне то же определение, что и о них». «Как, изъясняет святой Афанасий, определил Ты призирать любящих имя Твое и сподоблять их великого Твоего посещения, так сподоби и меня той же милости!» Так сознает себя постоянно держимым на руках Божиих усердно угождающий Ему исполнением заповедей; а все-таки, видя бездну под собою, молится, чтобы не отнимал от него Господь десницы Своей. Истинная жизнь в духе держится непрестанным, так сказать, взаимодвижением Бога к духу и духа к Богу. Когда есть живое устремление духа нашего к Богу и действенное привтечение Духа Божия к нашему духу, тогда жизнь духовная в движении. В этом и состоит то духовное дыхание, которым поддерживается жизнь духовная, точно так, как дыханием телесным поддерживается жизнь телесная. Нет жизни в телесном организме без дыхания; нет жизни в духе без сказанного Богообщения. И в этом ничего нет невероятного. Бог везде и все исполняет. Когда сердце отверзается верою, исканием, богопреданностию, Бог входит и исполняет его. Вот и жизнь духа! Дивиться надо только тому, что не все мы живем этою жизнию. Многие даже не знают, что это за жизнь, ибо она невидима и как бы неосязаема, хотя и вседейственна. Другие разумеют под нею совсем не то, что она есть такое. А это еще более жалко: сами себя обманывают, полагая, что имеют, тогда как вовсе у них ничего нет. В том-то и премудрость, чтобы попасть на истинную тропу. Но кого влечет Отец Небесный, тот всегда находит ее.

Слова: «по суду любящих» – указывают и на Божию любовь. Так обетовал Сам Бог: «Аз любящие Мя люблю» (Притч.8, 17). Любовь Божию приемлет сердце любимого и ощущает теплоту ее. И своя любовь к Богу есть теплое чувство. Теплота с теплотою, сливаясь, возгнетают горение духа внутри человека, горение не потребляющее, а животворящее. Так бывает у всех тех, которые идут настоящим путем. Так как Бог есть свет, то любимые Богом бывают осенены облаком света, который делает их видимыми для всех любящих Бога и Богом любимых и сокрывает от врагов и богоборцев, ослепляя их. Любовь Божия есть естественный покров любимых Им и любящих Его. Таков чин любящих имя Божие. Об этом-то и молится пророк: «помилуй мя, по суду любящих имя Твое». Покровом света, источаемого любовию Твоею, да будет всегда одеваема душа моя, чтобы, согреваясь теплотою ее, жить ей радостно в себе и, озаряясь светом ее, отражать врагов, пребывая как бы в некоей несокрушимой крепости.

Пс.118:133. Стопы моя направи по словеси Твоему, и да не обладает мною всякое беззаконие

Пророк продолжает выражать, что нужно ему после того, как он обрел, возлюбил и положил творить заповеди, изреченные устами Бога живого, зримого и любимого им: «стопы моя направи по словеси Твоему». Уж он идет, а все боится, как бы не сделать неверного шага, ибо много есть такого, что кажется достодолжным, не будучи таковым. На этом строится самая опасная сеть врага, которою уловляет он ревнующих, но еще не искусившихся. Подставляет он им для делания добро, которое или не к месту, или не ко времени, не к лицу действующего или к лицам соприкасающимся. Неопытный делает; а так как такого рода дела сопровождаются смятением мыслей и чувств, то, вследствие того, он и подвергается сильнейшему нападению врага, который великий мастер ловить в этом смятении, мутящем светлость сознания. Приражаются затем внушения уже недобрые, но только такие, нечистота которых за смятением не так ясна. Сделай шаг по ним – уж и полупадение, а там недалеко и до падения. Вот почему у всех богобоязненных людей всегда теплится самая искренняя молитва: «стопы моя направи по словеси Твоему». «Сам Бог, говорит святой Афанасий Великий, направляет шествие тех, кои, оставя порок и неведение, вступили на путь добродетели и ведения». «И только те, прибавляет блаженный Феодорит, кои сподобляются такого руководства и предаются ему, идут безопасно и верно. Предавший себя Богу не бывает оставляем Богом, а когда мы привносим еще усердие к тому, Бог подает помощь и направляет наше шествие». Как святые апостолы говорили о себе, что они и подумать ничего целесообразного не могут сами собою в делах своего апостольского служения, так исповедует это и всякий ревнитель о деле спасения своего, которое, вместе с тем, есть и дело Божие, первое и желательнейшее Ему. Как подается указание, как приемлется, сознается и одобряется, этого никто не может знать и изъяснить, кроме того, кто сподобится сего. Но и тут все совершается так, как это бывает в обычных делах, то есть после некоторого расследования, и затем – решения; иначе не избежать подсад. Бывает, что и чувство прямо определяет, но ему прямо последуют только стяжавшие уже обученные чувства в рассуждении добра и зла.

«И да не обладает мною всякое беззаконие». Это еще откуда молитвенный вопль, при такой ревности, при такой близости к Богу, при таком дивном водительстве? С какой стати может тут иметь место обладание беззаконием? – Точно, оно не имеет места, но может возыметь. Опасаясь этого, пророк молится, чтобы не подпасть такому насилию. Грех не отстает от вступившего на Божий путь добродетели, и грешное, как стая комаров, вьется вокруг головы шествующего так, жужжа и покушаясь уязвить его. Это – помыслы, соблазны, влечения. Кто от них свободен? Но у верного своему решению они как приходят, так и отходят – ни с чем; манят, но не увлекают, ибо гуляют лишь вокруг, вьются над головою. Но есть и такие, которые и внутрь проходят, и из этих иные – старые друзья; они могут так охватить и с такою силою влечь, что испытывающий это ведется, как на поводу, не к доброму. Не приди помощь свыше – долго ли до падения? Потому-то пророк и молится: не допусти, Господи, чтобы грешные возбуждения, противные Тебе, когда-либо возобладали мною, одолели меня и увлекли к недоброму, в оскорбление Тебе.

Пс.118:134. Избави мя от клеветы человеческия, и сохраню заповеди Твоя

Святой пророк поминал пред сим о внутренних искушениях,, влекущих ко греху, и молился, да не возобладают они над ним; теперь молится об избавлении от искушений совне, выставляя самое чувствительное из них – клевету: «избави мя от клеветы». И видимая напасть и напраслина горька, но горше невидимая, когда, не нападая видимо, причиняют зло скрытно, распространяя клевету. Клевета, дошедши до слуха оклеветаемого, прежде чем причинит какое-либо видимое зло, уже сжимает сердце, ослабляет энергию к доброделанию и охлаждает к нему. Шествующий известным путем, получив нечаянно удар в грудь, хоть и не падает, но останавливается в недоумении. Так поражает шествующего путем добродетели и клевета. Конечно, свидетельство совести есть сильный отпор клевете, но и оно несколько колеблется и на время уступает пред злым воздействием клеветы. Сочувствие окружающих, хотя не есть производительная сила добродетели и не должно быть таковою, но оно есть очень благоприятная атмосфера для ее расцветания и плодоношения. Отсутствие же его и тем паче присутствие противоположного кривого истолкования дел действует на произведение их, как мороз на растения в пору весеннюю. Понятно после сего, почему с избавлением от клеветы соединяется у пророка обет: «и сохраню заповеди Твоя», то есть как бы так: и буду беспрепятственно хранить заповеди, или: и мне легче и удобнее будет тогда хранить заповеди Твои.

В отвращение такого злого влияния клеветы на делателей добродетели и Христос Господь, воодушевляя ревнителей ее, в конце прибавил: «блажени есте, егда поносят вам... и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзада ваша многа на небесех (Мф.5, 11–12). Клевета обособляет от других и убивает чувством одиночества среди многих. Это испытал и пророк, выразившись в другом месте так: озираюсь кругом, и никого не вижу знакомого, словно все чужие мне. И что же? Ноги, говорит, подломились: «погибе бегство от Мене». Куда обратиться человеку, всеми оставленному? – Некуда, кроме неба. «Воззвах к Тебе, Господи, рех: Ты ecи упование мое (Пс.141, 5–6)». Оставя мир и все, что в нем, надо переселиться такому человеку надеждами своими горе, и там успокоиться, веруя, что неложно слово Господне: «блажени есте, егда поносят вам».

Соображая текст этот с предыдущим, где пророк молится, чтоб не возобладали над ним внутренние искушения ко греху, можно думать, что и здесь, молясь об избавлении от клеветы, он молится об избавлении от пагубного действия ее на душу, то есть чтобы клевета не возобладала над ним, не сжала сердца, не поразила и не охладила его к добру. Бог силен заградить уста клевете, но не всегда делает это. Вместо этого, оставляя клевету жить и ходить, Он ниспосылает утешение в сердце оклеветаемого и тем избавляет от опасности, какой подвергается душа, поддавшаяся скорбным от того чувствам.

Пс.118:135. Лице Твое просвети на раба Твоего, и научи мя оправданием Твоим».

По лицу угадывают, в каком расположении тот, кого встречают, к тому, кто встречает, – в добром или недобром, благоволительном или неблаговолительном. Мрачное лицо означает неблаговоление, лицо светлое – благоволение, отношение любовное, а в высшем – и покровительственный, и защитительный взор, с желанием сделать всякое добро. Потому говоря: «просвети лице Твое», пророк молится о Божием к себе любительном благоволении.

Лице Божие невидимо, но созерцается умом. При этом совесть дает знать – в каком отношении состоит созерцающий Бога к созерцаемому, всевидящему Богу, и в чувстве отражается Божие благоволение или неблаговоление к нему, смотря по свидетельству совести. Это не что-нибудь воображаемое, а то, что действительно происходит в духе от действительного воздействия Божия на него. Бог везде есть и все содержит; Он держит и дух человека. Это держание отражается в духовном чувстве, соответственно строю духа. Посему «просвети лице» – может означать еще: даруй мне. Господи, всегда воззревать на Тебя умными очами без боязни и смущения за свою неисправность пред Тобою. Даруй «выну предзревать» (Пс. 15, 8) Тебя пред собою и никогда не дерзнуть оскорбить Тебя чем-либо и понудить благостыню Твою омрачить светлое лице Свое. В мирном, несмущенном, дерзновенном воззревании к Богу – отрада и крепость ревнителей о богоугождении. Оно преисполняет дух сладостною теплотою и держит все силы в напряженной готовности тотчас приступать к делу в угодность Господу, как только укажут его текущие обстоятельства. Это есть самое спасительное состояние – светлым лицом воззревать на светлое лице Божие. Оно одно может заменить все подвижнические приемы, хотя без них трудно ему установиться и стоять, если даже не невозможно.

Но кто чист? И помимо сознания нашего, сколько может быть неисправностей и нечистот! Господь снисходит немощам и покрывает их милостию Своею. Но ревнитель богоугождения, дыша любовию к Нему, не может равнодушно относиться к этому и желанием желает быть совершенно во всем чистым пред Богом. Потому он и молится: «научи оправданием Твоим», научи быть всегда правым пред Тобою в делах, словах, помышлениях, чувствах и начинаниях, и притом не в проявляемых только, но и в самых сокровенных, Тебе единому ведомых и видимых. Молящихся так искренно Господь постепенно вводит в познание сокровенных их неисправностей и научает исправлять и заглаждать их, чтоб они могли, наконец, явиться совершенно чистыми и безукоризненными пред лицем Самого Бога и были засвидетельствованы таковыми в день Господень.

Пс.118:136. Исходища водная изведосте очи мои, понеже не сохраних закона Твоего

Пророк подал пред этим мысль о несознаваемых неисправностях, а здесь поминает он о неисправностях сознаваемых, с засвидетельствованием, что такого рода сознание изводит из очей его два источника слез. Этим означает он искреннее раскаяние во всем, что сознательно допущено им во внешней жизни и во внутренних движениях неугодного Господу, противного явной воле Его, выраженной в заповедях.

Путник или человек, занятый работами, поневоле запылится и загрязнит одежду свою; потому ему бывает надобно и умыться, и одежду переменить. Так и идущий путем жизни духовной при всех трудах доброделания нередко погрешает, то по недальновидности, то по невниманию и случайному рассеянию мыслей, а иногда и по вырывающемуся сочувствию и увлечению. Все это в разных степенях – нечистоты, тяготящие совесть, – тяготящие, говорю, но не подавляющие. Сознав их, ревнительный человек приходит в движение и спешит очистить нечистое, – чем же? – водою слез. Он не довольствуется тем, чтобы сознаться только в неисправности и положить намерение вперед не допускать ее; но скорбит о том и сокрушается так глубоко и искренно, что от томления сердца очи становятся «исходищами водными». Слезы сокрушения – это духовное омовение. И оно не есть что-либо мечтательное, а совершается действительно. Поплакавший обновляется. Но это обновление печатлеется лишь за тем, кто по исповеди получает разрешение. Вот и стал опять чист человек. Снова загрязнишься – снова употреби то же омовение, и так всю жизнь. Есть такие любители телесной чистоты, что каждый день переменяют белье и употребляют омовение. Если же это делается для тела, то насколько усерднее должно быть совершаемо то же для души!

Что изводит такую воду из очей кающегося? – Не страх и не опасение за себя, а любовь. От страха и опасения за себя может произойти только решение исправиться и остерегаться вперед неисправностей, а слезы, омывающие нравственную скверну, изводит любовь. Любовь не может сносить выступления из воли любимого. Между людьми подобные случаи нередко прикрываются тем, что любимый не узнает об отступлении от его воли, это утешает и успокаивает любящего; но в отношении к Богу такое прибежище неуместно. Ему ведомо всякое нарушение воли Его. Сознавший это за собою сознает вместе с тем и то, что оно ведомо Господу и не может не оскорблять Его. Любовь, всегда видящая лице Господа, не может не видеть, как омрачается оно от того или другого оскорбления, а видя это, не может не сокрушаться; сокрушаясь же, не может не проливать слез. Так святой Петр по отречении от Господа в каком-то непонятном забытьи, встретив очами своими обличительный взор Господа, «изшед вон со двора архиереова» – места оскорбления Господа, «плакася горько» (Лк.22, 62).

Восемнадцатое восьмистишие идет под буквою «цаде – бок, сторона».

Так как у пророка дело идет все о заповедях, то в этом восьмистишии надо искать указания разных сторон или самих заповедей, или отношения их к нам. Здесь указываются стороны сего последнего. Можем себе представить в средине корпус заповедей, к которому можно подходить с востока, запада, севера и юга. С каждой стороны отношение к ним выражается особым расположением. С востока станет «вера» – уверенность, что заповеди Божий суть правда и истина непреложная (стихи 137–138); с запада – исходящая из этой уверенности «ревность» об исполнении всех этих заповедей и своя к ним любовь (стихи 139–140); с севера – «смирение с надеждою» (стихи 141 – 142); с юга – «терпение» всего находящего из-за верности заповедям (Стихи 143–144). Таково содержание сего восьмистишия.

Пс.118:137. Праведен еси Господи, и правы суди Твои

Пророк исповедует праведность Господа, восставляя убеждение, что ничто неправое не может исходить из уст Божиих: «праведен еси, Господи»; но исповедует это не в виде отвлеченного созерцания, а как основание правости судов Божиих. Суды Божий означают и присуждения вообще, то есть все, чему быть, присуждает Бог: это вводит в область промышления Божия и исполняет успокоением в преданности воле Божией. Но пoелику здесь речь идет о заповедях, как это видно из нижеследующего стиха, сходного по содержанию своему с настоящим, то ближе будет под «судами» разуметь присуждения, коими Бог определяет, как должно нам жить, определяет то есть не участь нашу, а то, как надо нам действовать, независимо от нашей участи. К этой мысли приводит нас и греческое слово, отвечающее слову «правы – прямы», прямы то есть пути, которые указывают нам заповеди Твои, Господи, – прямо ведут они к цели.

В двух этих стихах (137 и 138) пророк выражает уверенность в правости и истине заповедей. В первом почерпает он эту уверенность из созерцания праведности Божией, а во втором – из уразумения свойств самих заповедей. Прямы, говорит, указания заповедей Твоих, Господи, потому что Ты Сам праведен и ничто неправое и непрямое не может получить от Тебя одобрения. Когда Ты сказал: живи так и так, и когда я не сомневаюсь, что это точно Тобою сказано, то и на мысль мне не может прийти, чтобы была какая-либо непрямота в путях заповедей Твоих. Сколько уверен я в том, что Ты праведен, столько же уверен и в том, что прямы пути, указываемые Тобою в заповедях. Прямы они, и суть всегда вернейший и ближайший путь, как прямая линия между двумя известными точками. Удостоверение в этом почерпаю я из уверенности в Твоей правде. Созерцаемые мною лучи правды Твоей упираются на заповеди и ярко оцвечивают их правотою Твоею.

Если пророческое воззрение на дело заповедей таково, что уверенность в правоте их должна исходить из веры в праведность Божию, то каким же образом иные думают построевать прочные законоположения для истинной нравственности человеческой помимо веры в Бога и Святое Откровение Его? – Как ни напрягайтесь, не дойдете даже до того, чтобы построить свою систему, а не то чтоб привлечь к ней уверенностию в истине ее указаний. Сколько разных путей указывают нравы и обычаи, укореняющиеся среди людей! Сколько распутий видится от раздвоения зрения по влиянию своих страстей и неправых влечений! Как тут узнаешь прямейший путь и как удостоверишься, что избираемый нами есть вернейший? Как на море в местностях, скрывающих многие подводные камни, провести безопасно корабль может только искусный и многоопытный лоцман, так и в море жизни указать среди разнообразных тропинок и столкновений путь прямой и безопасный может только всевидящий, всеведущий и всеправедный Бог. Только от веры в Него может истекать уверенность и в правоте путей, избираемых нами, когда то есть видишь, что их указал Сам Бог.

Пс.118:138. Заповедал еси правду свидения Твоя, и истину зело

С высоты созерцания праведности Божией нисходя к заповедям, засвидетельствованным словом уст Его, пророк исповедует, что они, будучи и сами по себе праведны и истинны «зело», дают нам прямейшее, вернейшее и непреложнейшее правило жизни. Мысль та же, что и в предыдущем стихе, но там пророк вниманием своим стоял на праведности Божией, а здесь стоит на правде и истине заповедей, впрочем так, что как там видел он в праведности Божией правоту заповедей, так и здесь в заповедях видит правоту Божию, исповедуя, что они так же непреложно правы и истинны, как непреложно праведен Сам Бог, утвердивший свидетельством Своим столь высокое их достоинство. Святой Афанасий Великий пишет: «Ты заповедал свидения, как сущую и самую очевидную истину. В высшей степени прямые правила судов Твоих показывают правду Твою. Свидения Твои суть Божественные Писания: они – правда по нравственным заповедям, и истина по смыслу, заключающемуся в самих словах».

Правы и зело истинны заповеди потому, что они совершенно соответствуют естеству нашему, нашему настоящему состоянию и разнообразным обстоятельствам и положениям жизни нашей; вследствие сего на исполняющего их они низводят глубокий внутренний мир, дают ему твердость при неприятностях, незаметно выводят из запутанностей, ведут прямо к цели и вводят в блаженную вечность. Такие убеждения о достоинстве заповедей Божиих носил пророк в сердце своем, и такие хочет он поселить в сердце нашем, ибо в этом убеждении основа прочности нравственной жизни и мужество к неуклонному шествию путями ее. Как всякий предприниматель, уверившись в верности своего плана, идет к цели и прилагает к делу придуманные средства, не смущаясь никакими препятствиями, в уверенности, что достигнет искомого, так мужественно идет путем заповедей тот, кто глубоко в сердце содержит убеждение, что путь их есть единственно верный путь и что, шествуя им, несомненно придет он к вожделеннейшей цели – вечному блаженству.

Пс.118:139. Истаяла мя есть ревность Твоя, яко забыша словеса Твоя врази мои

Что следует делать уверенному в высоком достоинстве заповедей? – Возлюбить их и ревностно жить по ним. Это и свидетельствует пророк вслед за предыдущим стихом. Но ревность о заповедях не может ограничиваться одним своим личным исполнением заповедей; она ищет, дабы и все другие так ревностно исполняли их, чтобы славилось имя заповедавшего их Господа и жизнь по воле Его являлась господствующею не в той только среде, где живет ревнитель, но и повсюду. Эту-то сторону ревности выражает пророк в настоящем стихе. «Истаяла», говорит, «мя ревность Твоя». Ревность истинная – огненна; питающий ее горит духом, горит, но не сгорает. Это чувство не разрушительно, хотя многовозбудительно; и, будучи многовозбудительным, не требует неукротимых действований. Все это выражает пророк мягким словом: «истаяла мя ревность Твоя», то есть та, которую Сам Господь имеет, так как Он есть «ревнитель». «Пророк» в этом случае выражает подражание свое Господу. Как Господь ревнует о заповедях Своих, желая, чтобы все исполняли их, так и я, так и все старайтесь делать. Или так: «ревность Твоя» есть ревность по Тебе. Пророк говорит: любя Тебя, Господи, я ревную о Тебе, – о том, чтобы всеми всюду исполняема была воля Твоя и славилось чрез то Пресвятое имя Твое. И то, и другое есть неотлучная принадлежность истинно благочестивого духа.

Ревнующий ревностию Божиею там, где неведома воля Божия, старается распространить ведение о ней, а где она должна бы быть ведома и бывает видимо забыта, скорбит и сокрушается. Прискорбно, говорит, мне видеть, как дерзают забывать волю Твою «врази мои». Может быть, пророк указывает этим на личных врагов своих; а может быть, хочет выразить, что забывающие словеса Божии и заявляющие таким образом неприязненное расположение к Богу, являясь врагами Божиими, суть и его враги. Ревность по Тебе, Господи, раздражает ревность против них, как бы они лично против меня враждовали.

Такова любовь. Она не может считать чуждым себе ничего из того, что касается любимого. Оттого ревнует о всем, угодном ему. Святой Афанасий Великий так описывает состояние пророка, изображенное в этом стихе: «В какую ревность приходил я, как скоро видел кого-либо забывающего словеса Твои! И не просто приходил в ревность, но истаявал от ревнования по Тебе, если видел забывающих словеса Твои. Об этой ревности, от лица Господа выраженной в псалме, «помянуша ученицы, яко ревность дому Твоего снеде мя» (Пс.68, 10, Ин.2, 17). Блаженный Феодорит приводит и другие примеры такой ревности: «Пророк оплакивает и живущих в беззаконии и, видя, как пренебрегают Законоположником, справедливо приходит в негодование. Такая ревность прославила Финееса; она великого Илию соделала присночтимым; воспламененный ею Стефан обличил неверие иудеев; храня ее в себе, божественный Павел взывал: «кто изнемогает, и не изнемогаю? Кто соблазняется, и аз не разжизаюся?"(2Кор.11, 29). И блаженный Лука говорит о нем, что «во Афинах стенал дух его в нем, зрящем идол полн сущ град» (Деян.17, 16).

Пс.118:140. Разжжено слово Твое зело, и раб Твой возлюби е

Поставив впереди ревность, заставляющую его истаявать от забвения словес Божиих другими, пророк мог ожидать возражения: «Да что тебе до других! Сам-то ты каков?» Поэтому и говорит: люблю, люблю слова Господа моего и как раб покоряюсь Ему. Но он ведет речь об этом не к беззаконнующим, а беседуя с Господом: «разжжено слово Твое». «Разжжено» – чисто, беспримесно, как говорит он о том и в другом месте: «словеса Господня – словеса чиста, сребро разжжено, искушено земли, очищено седмерицею» (Пс.11, 7). Чисто и совершенно слово Господне, потому и привлекательно; а будучи привлекательно, оно возбуждает любовь к себе. Я, говорит, и возлюбил его; но возлюбил не потому только, что оно чисто, а более потому, что оно от Господа. Сознавая себя рабом Господним, я покорствую слову Его, и тем охотнее, что слово Его всегда есть полная и беспримесная истина, любезная и привлекательная для сердца моего. У богобоязненных услаждение словом – не отвлеченно или только умозрительно, но всегда сопровождается чувством обязательности к нему и любовию, движущею на дела по указанию его.

Слово «разжжено» подает и такую мысль, что оно огненно, -проникнуто огнем. Как огненное, оно согревает, и не только согревает, но и разжигает, а разжигая – очищает; оно не только само чисто, как прочищенное огнем, но и приемлющих его очищает огненным своим действием. На это действие слова указывает и святой Павел: «живо слово Божие и действенно, говорит он, острейше паче всякого меча обоюдуостра, и проходящее даже до разделения души же и духа, членов же и мозгов, и судительно помышлением и мыслем сердечным» (Евр.4, 12). Человек – смесь добра и зла. Слово Божие, приемлемое верою, входит внутрь его, как огнь, и, воздействуя на добро, оживотворяет его, а зло опаляет; и восставляются тогда в духе все добрые созерцания, движения и чувства. А так как чрез это он вступает в свой чин, то не может не чувствовать себя хорошо в таком состоянии. И чувствует, и услаждается тем, и, любя такое состояние, возлюбляет и слово Божие, доставляющее ему то. Как отрадно тому, кто из душной комнаты выйдет на чистый воздух, так отрадно бывает и духу, высвобождаемому словом Божиим из духоты худых мыслей, чувств и пожеланий в отрадную свежесть богомыслия и добролюбия.

Пс.118:141. Юнейший аз есм и уничижен, оправданий Твоих не забых

Как же это так? Какой же он юнейший, когда уже был в старости? Что за уничиженный, когда был всеми чтимым царем? А может быть, он вспомнил то время, когда Самуил пришел в дом отца его и велел показать ему всех своих детей и когда отец, показав всех старших, сказал: «вот и все», а о нем и забыл, как не стоившем того, чтобы показать его пророку. Так думают блаженный Феодорит, святой Амвросий и Иларий. А может, и то обстоятельство, как он, вызвавшись на единоборство с Голиафом, услышал от соотчичей своих: «Куда тебе, птенец! Он тебя сразу раздавит». Воспоминая, рассуждает святой Амвросий, то и другое, он и говорит теперь: «И смотреть-то на меня никто не хотел, ради юности моей. Я видел это, но заповедей Твоих не забыл; или так: те ни во что ставили меня, а Ты меня превознес за то, что я заповедей Твоих не забывал». Или и так еще: Ты меня превознес; потому я никогда не забуду заповедей Твоих, видя, как верность привлекает Твое благоволение и облекается силою Твоею. Это – мысль блаженного Феодорита.

Но не лучше ли положить, что он говорит так о себе в чувстве смирения, как думает святой Афанасий. Никакого-то во мне нет толку, будто в маловозрастном, и ничего-то нет во мне, за что можно было бы хоть мало-мало похвалить меня, я ничего не стою; не стою – но заповедей Твоих все же не забываю, зная красоту и величие их, все же уклоняюсь под сень их, чтобы достоинством их прикрыть мое ничтожество. Я облекся в них, как в одежду, чтоб из-за их светлости забыли о моем ничтожестве. Или пожалуй так: я забыл о себе, как о ничтожнейшем, но оправданий Твоих никогда не забывал. А то и так еще: я ничто, несмотря на то, что никогда не забывал оправданий или заповедей Твоих, ибо, при всем моем старании всегда их помнить и ходить по ним, не могу сказать, что совершенно их выполнил, так как «широка заповедь Твоя зело» (ранее, Стих 26). В этом смысле он выражает здесь то же, что заповедал Господь чувствовать всем, творящим заповеди Его: «егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы; яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом» (Лк.17, 10).

Пс.118:142. Правда Твоя, правда во век, и закон Твой истина

Мысль здесь та же, что и в первых двух стихах этого восьмистишия. Лишнего здесь только слово: «во век». Мысль святого пророка, начав с юности и прошедши всю жизнь, перенеслась в вечность и узрела на всем этом протяжении неизменно пребывающею одну лишь правду Божию. «Правда Твоя – правда во век». Почему? – Потому, что она одна дает закон, который не только истинен, но сам есть истина. Питаясь этою уверенностью, как бы так говорит пророк: «Воодушевляюсь надеждою, что, идя путем закона Твоего и пребывая верным правде Твоей, я держусь того, что есть едино истинно, не обманчиво и безошибочно. Там, за пределами жизни, я вижу венец, которым увенчается верность закону Твоему и правде Твоей». Святой Афанасий пишет: «Правда у людей на малое время приписывается тем, кто судит праведно; правда же Божия дает вечное оправдание». Блаженный Феодорит прибавляет к сему: «Следующий заповедям Божиим наградою за труды имеет вечную жизнь».

Смирение (предыдущий стих) ничего не видит в себе такого, чем могло бы оправдаться, а между тем истинно смиренный не падает духом, – отчего? – Оттого, что его окрыляет надежда на то, что премилосердый Господь не покарает его. На чем же коренится такая надежда? – На сознании, что он искренно верует и всегда, всеусильно старается быть верным тому, во что верует. Совесть не обличает его в лености, оплошности и сознательном уклонении от закона Божия. Посему хотя он и находит себя ничтожным, сравнительно с тем, чем бы ему быть следовало, но не теряет надежды быть спасенным, ибо все делал и делает зависящее от него. Таков был святой апостол Павел. «Время», говорит он, «моего отшествия наста... течение скончах, веру соблюдох; прочее убо соблюдается мне венец правды» (2Тим.4, 6–8). Скажете, не самонадеянно ли это? – Нет. «Ничесоже в себе свеем» (ничего худого за собою не знаю), исповедует он, «но ни о сем оправдаюся» (1Кор.4, 4). Оправдывающий нас есть Господь; а если Господь кого оправдает, то кто же его осудит? Что же привлекает Господнее оправдание? – «Вера, любовию поспешествуема» (Гал.5, 6). Будь же верен Господу и, при смиренных чувствах, воодушевляйся надеждою, что ради этой верности не будешь пренебрежен Господом.

Пс.118:143. Скорби и нужди обретоша мя, заповеди Твоя поучение мое

При светлости внутренней, внешняя несветлость – вот четвертая сторона верности заповедям! Скорби и нужды почти всегда, словно мраком, покрывают верного заповедям. Заповеди Твои, говорит пророк, поучение мое. Я держу их в уме моем, лелею в сердце, исчезаю в них всем вниманием моим и по ним, как по шнуру плотничьему, направляю жизнь мою. И между тем что же встречаю на пути? – Скорби и нужды, непрестанные столкновения, которые уязвляют сердце мое и тяготят меня. Отчего ж это так? – Оттого, что так Богу угодно. А почему Ему так угодно – Ему одному ведомо. Подклони же голову под крепкую руку Божию и молчи. Ты кто, противоотвещаяй Богу? Будь доволен одною верою, что если Бог есть твой Бог, а ты – Божий, то все твое. Завещание об этом уже написано и законно скреплено. Еще немного – и будешь введен в наследие, а теперь ты состоишь пока под искусом. Минет срок, и вступишь в чин и славу сына, на что право, конечно, и теперь за тобою, но не дается тебе, потому что ты еще недоросль.

Святой Антоний Великий однажды в ответ на то, зачем светлость жизни о Христе Иисусе покрывается внешними скорбями и внутренними воздыманиями разных нечистот, ответил: затем, чтоб ты не засмотрелся на эту светлость и не сгубил себя. Засмотришься – возмечтаешь о себе; возмечтавши – возгордишься; возгордившись – благодать Божию отгонишь от себя. Тогда наскочит враг и сокрушит кости твои. Тебе самому следовало бы укрывать себя от себя, но так как положиться на тебя нельзя, а Господь хочет спасения твоего, то и положил Он скрывать тебя от тебя особым устроением жизни твоей, при котором в себе ничего ты не видишь доброго, ибо живущий в тебе грех часто восстает и все закрывает, а совне только скорби и нужды обретают тебя. Благослови же Господа, так дивно спасающего тебя, и смиренно иди путем своим, не вдаваясь в пытливость и не покушаясь развеять слабым дуновением ума облегающий тебя мрак. И в примраке веры ты видишь впереди светлую точку; туда и направляй путь, не обращая внимания на то, что вокруг тебя.

Пс.118:144. Правда свидения Твоя в век: вразуми мя, и жив буду

Все находящее должно благодушно терпеть, заботясь только о том, чтобы неуклонно идти путем заповедей, веруя, что это есть единственно верный путь. Скорби и нужды покушаются омрачить светлость этой веры, а ты разгоняй такое омрачение и восстановляй светлость веры своей, твердя себе: нет, заповеди – вечная правда. Сам Бог засвидетельствовал их непреложность. И вместе с тем, обращаясь к Самому Господу, молись: «вразуми мя, и жив буду»; дай мне, Господи, всегда держать в разуме убеждение в непреложности заповедей Твоих, – «и жив буду»; то есть и жить буду по ним, или: и никакие искушения не возмутят ровности той жизни, какая, по милости Твоей, установилась в духе моем, или: неуклонно от заповедей Твоих проживши век сей, перейду верным Тебе в другую жизнь. Там Ты наделишь меня вечно блаженною жизнию – и я вечно буду жить с Тобою и в Тебе. Такими помышлениями и воззваниями подкрепляет себя терпящий, и жизнь его течет ровно и невозмутимо, хотя снаружи кажется и утлою ладьею, которую волны жизни бросают туда и сюда, и готовы раздробить и разметать по пространству вод.

Сведем теперь воедино все стороны жизни по заповедям. Верою верь и светло будет; ревностию ревнуй, и жить будешь, оживляемый любовию; смирением смиряйся, не теряя надежды, и никогда не скажешь ревности своей: «довольно»; терпением терпи благодушно, прозревая сквозь мрак и тьму настоящего светлое будущее. Программа краткая, но притрудная. Воодушевись; ибо не написано: наслаждающиеся покоем восхитят Царствие Божие, а «нуждницы восхищают е» (Мф. 11, 12). Нуждницы, то есть те, кои себя нудят и напряженно действуют, не жалея себя, как иной, кряхтя под ношею, притрудно поднимается на гору. И хлеб жизни духовной снедается, не менее телесного, в поте лица. Так судил милосердый Бог. Конечно, это было бы легко, если б грех не возмутил пути наши. Но пусть его! Светлостию надежды осенил нас Господь. Потрудись немного, и внидешь в светлость Господа твоего. «Где Я, говорит Господь, там будет и слуга Мой». А слуге этому сказано: «Возьми иго Мое на себя и работай». В вечер, в час отхода на покой, получишь то, чего не чаешь. Сам изумишься, и изумятся все свидетели воздаяния тебе. Только не ленись, не унывай, не колеблись, и благословенно будет шествие Твое.

Девятнадцатое восьмистишие идет под буквою или словом «каф», что значит «обезьяна».

Обезьяна дала повод назвать обезьянством все и между людьми похожее на ее нрав. Понятно, что под этим разумеется подражательность, но подражательность не разумная и не в добром духе. Оставляя, впрочем, в стороне, что есть в этом недоброго, и оставляя во внимании только то, что есть в нем доброго, мы получаем от обезьяны урок об усердном подражании, к которому нельзя относиться безразлично. Подражание и во всех делах бывает нужно, а в деле нравственно-религиозном оно возводится в совершеннейшую норму жизни. «Подражатели мне бывайте, говорит святой апостол Павел, якоже и аз Христу» (1Кор.11, 1). А Спаситель возводит нас к Самому Отцу Небесному и Его дает в образец для подражания: «будите милосерды», говорит Он, «якоже и Отец ваш милосерд есть» (Лк.6, 36). «Будите совершены, якоже Отец ваш небесный совершен есть» (Мф.5, 48). Подражать Богу значит образовать нрав свой по тем Божиим свойствам, какие угодно было Ему проявить пред нами. Если б оставить решить это свободному нашему определению, мы могли бы разойтись в этом понимании. Господь освободил нас от сего, начертав нам образец достодолжной жизни в заповедях Своих. Они стали для нас нормою жизни, и притом такою, что, образуя по ним нрав свой, мы не можем не быть уверены, что подражаем чрез то Самому Господу, не можем чрез заповеди не воззревать к Богу. Это, главным образом, пророк и внушает в настоящем пространном псалме, возбуждая при том непрестанно воззревать к Богу и как к образцу, а еще более, как к Подателю сил для подражания Ему. Сокращенно же эти внушения можем видеть в настоящем восьмистишии. Пророк представляет очам нашим Господа, близ сущего, и от лица Его исходящие заповеди, как неотложный вечный закон жизни нашей (стихи 151 – 152). Сказать это – значит все сказать, ибо ясно, что этим требуется. Пророк и не прибавляет ничего, а только предлагает образцы воззваний к Богу духа, возжелавшего быть верным сему закону и не находящего в себе сил к тому. «Воззвах всем сердцем... предварил ко утру... Услыши, спаси». А сам что предлагает? – «Оправдания Твоя взыщу... сохраню свидения Твоя». Усердие есть, помоги, Господи, – и дело будет (стихи 145–148). Склонить же Господа на услышание чает милостию и судом (Стих 149), совершенно предавая это дело в руки Божий. Поскорее только, Господи, яви, говорит, помощь, ибо вот – враги (стих 150).

Пс.118:145. Воззвах всем сердцем моим, услыши мя, Господи, оправдания Твоя взыщу

«Воззвах» – не на ухо сказал, не сквозь зубы проговорил, а так, как говорится, всей полной грудью. Впрочем, он желает обозначить здесь не то, что громко сказал, а силу духовного устремления к Богу. Так толкует блаженный Феодорит. Не голосом, говорит, воззвах, но сердцем, и не какою-либо частью сердца, а всем сердцем, от всей глубины сердца, во всю широту и высоту моего чувства и мысли, – воззвах всем существом моим, так что ничего во мне не осталось, что не взывало бы к Тебе, Господи. Вот какова должна быть молитва наша! Не то, что громогласна, а глубоко-сердечна и умно-напряженна. Так молился Моисей, и Бог сказал ему: «что вопиеши ко Мне?» (Исх.14, 15), хотя он молчал устами, – молчал, но вопль сердца его был так силен, что прошел небеса и взошел пред Самого Бога.

Так взывать заставляет нас крайность положения внешнего или крайняя нужда духовная. Ни того, ни другого не высказывает пророк. Может быть, это было вследствие сильной и неудержимой жажды, которую обычно питает богопреданный дух. Не докучает: дай то, возьми это, а только молится: «услыши мя, Господи». Господь видит, о чем болит сердце наше, и не только видит, но, говоря по-человечески, даже чувствует эту боль. А что сделать в отношении к этой боли, то знает один Он. Потому-то пророк и учит нас молиться: лишь услыши, а что далее – указывать не дерзает. Буди воля Твоя!

«Услыши..». я же «оправдания Твоя взыщу». Оправдания Божий суть заповеди, взыскивать кои значит верно и усердно исполнять – выискивать и высматривать, где какая заповедь приложима, и немедля исполнять ее со всем усердием. Не это ли и предмет усиленного взывания? Усердно взываю к Тебе, помоги, – и желание мое будет делом. Он, конечно, искал уже, и ищет этих оправданий; но когда привзойдет помощь свыше, то искание пойдет успешнее, пойдет прямейшим путем и станет совершаться образом, благоугоднейшим Богу. Тут же сокрыто и то указание, что, кроме этого, ничего не ищу и искать не хочу. Поставив законом образовать себя по заповедям, он глаз с них не сводит. Так обыкновенно поступает живописец, желающий написать верный портрет. Как сей последний прикован взорами к лицу, которое срисовывает, так и тот прикован к заповедям, которые желает отобразить в нраве своем.

Пс.118:146. Воззвах Ти, спаси мя, и сохраню свидения Твоя

И еще вопль, и в такой же, разумеется, силе; только вместо: «услыши», говорится определенно: «спаси мя»; а в виду имеется опять все то же: «и сохраню свидения Твоя». Очами ума и желаниями сердца обнял он эти свидения и к одному стремится, чтобы перевесть их в жизнь свою и по ним образовать нрав свой так, чтобы между ними как первообразом и его собственным внутренним и внешним строем не было разности, и последний представлял верную копию первого. Дело это сколько желательно, столько же и затруднительно. Если бы для успеха в нем достаточно было одного желания, то оставалось бы только возвысить такое желание, напрячь соответственно тому силы – и цель была бы достигнута. Но так как чрез море не перенесешься без корабля, сколько ни желай и ни напрягай сил; так не сможешь стать полным осуществителем заповедей Божиих без помощи свыше, как бы ни было сильно желание твое и напряженны усилия. Потому пророк прежде говорит: «спаси», а потом – «сохраню».

Из совместного выражения желаний: «спаси, и сохрани», очевидно, что в слове «спаси» он совмещает получение всего, что необходимо для сохранения свидений Господних. Он говорит как бы так: даруй мне спасительные силы, и сохраню свидения Твои, так как без этого я не смогу сохранить их, не смогу совершить дела, которое и Ты от меня требуешь, совершить которое и я всем желанием желаю. Блаженный Августин пишет: «Спасение (то есть получение того, что означается здесь словом «спаси») дает душе возможность делом совершить то, что сознает она для себя обязательным и достодолжным, а где нет этого спасения, там душа падает в изнеможении». Что именно такое есть это спасительное, вымаливаемое здесь, пророк не указывает, но его хорошо узнает и твердо знает тот, кто приступает к делу. Хоть мысленно и можно об этом гадать, но существенно узнается оно на деле. Часто одно и то же нужное у одного бывает таково, у другого иное; потому, может быть, он и не определил этого точно. Словом: «сохраню» пророк не самонадеянность выражает, а то, что как скоро получится оное спасительное, то необходимым следствием того будет хранение свидений. Не он будет хранящий, а та сила спасительная сама уже будет хранить, коль скоро получится.

Пс.118:147. Предварих в безгодии, и воззвах, на словеса Твоя уповах

«Безгодие» -….выйдет так: «предварих» не в обычный час. Еще все спят, а я, упреждая всех, встаю и становлюсь на молитву, взывая к Тебе. Делает же он так потому, что возуповал на словеса Божий, на обетование слышать молитву молящихся: «воззовет ко Мне, и услышу его» (Пс.90, 15). В этом смысле здесь выражается напряженность искания, с указанием того, чем оно воодушевляется. Искать, не щадя сил и не жалея себя, – искать, окрыляясь упованием, – это настоящий строй духа, желающего угодить Богу и молящегося о том. Блаженный Феодорит пишет: «Пророк был царь, обремененный тысячами забот; кроме того, нес военные подвиги, а все-таки приносил молитвы Богу, и не только с рассветом дня, но даже среди ночи, не дожидаясь пения петухов. Так любил он Творца Бога; так усердно испрашивал у Него помощи». Предмет искания и уповательного взывания тот же, что выше, – получение спасительной силы на образование себя по заповедям, чтобы стать благоугодным Богу. Вседушно искать этого и искать более всего надлежит каждому из нас, подражая пророку, который ради того не давал сна очам своим. Горение духа жаждущего отгоняло его сон. Но если в ночи так, что же днем? В ином же месте выражено: я сплю, а сердце мое бодрствует. Таково истинное искание! Оно непрерывно.

Но «безгодие», как и у нас «безвременье», может означать безуспешность трудов, недостаточность необходимо нужного, стесненность положения. Так разумеет это слово святой Афанасий. «Безгодием, говорит он, пророк называет тьму, или смутность обстоятельств». В таком случае выйдет вот что: находясь в крайности, «предварих», то есть прежде всего поспешил обратиться к Тебе, Господи, как и в другом месте говорит он: «предварим лице Его» (Пс.94, 2), поспешим то есть обратиться к Нему. Какая же это крайность? Что за тьма и смутность обстоятельств? Может быть, он разумеет и тесноту внешнего положения; но так как речь идет о вернейшей сообразности с заповедями, то, по мысли святого Амвросия, лучше думать, что здесь разумеются те крайности, которые внутри случаются с ревнующим о нравственно-религиозном преспеянии. Находит тьма помышлений и омрачает светлость сознания; восстает буря нечистых похотений и отгоняет трезвенность сердца; незнать откуда находит расслабление и подрывает всю энергию; бодут остны (колют острия) беспокойных чувств скорби, уныния, боязней, и заставляют метаться туда и сюда, подобно ужаленному. Все это, совокупляясь вместе, колеблет самое коренное намерение и ревнование – быть неуклонно верным Господу и заповедям Его. Куда обратиться в таком крайнем и томительном безгодии? – Спеши предварить лице Господа. «Близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренныя духам спасет» (Пс.33, 19). Терпи и не переставай молиться, уповай – и Господь все уравнит, умирит и успособит, как ведает.

Пс.118:148. Предваристе очи мои ко утру, поучитися словесем Твоим

Рано, говорит пророк, спешу я открывать очи мои, заставляю себя просыпаться «ко утру», чуть свет, затем, чтобы поучаться словесам Господним. «Поучаться» – читать на память или по книге слово Божие и размышлять. Блаженный Феодорит пишет: «Не только в продолжение дня, но и по утрам поучался он в Божиих законах. А мы, живя в бедности, избавленные от всех забот, проводим ночи, покоясь на ложе, и с наступлением дня не приносим песнопения Подателю благ». Святой Амвросий внушает: «Как сладостно начинать день созерцанием, например, блаженств, о которых пишется в Евангелии! Как благопоспешительно из уст Христа Господа, изрекающего сии блаженства, воспринимать возбуждения к добродетелям, какие там указываются, и полагать намерение осуществлять их в продолжение дня!» Положившему образовать себя по норме, начертанной Богом в слове Его, необходимо изучать это слово, дабы видеть, что перенимать, и научиться, как в этом успеть. Общий первообраз, каким себя следует представить, хотя и носится в умном созерцании, но такова участь помышлений наших, что, не будучи повторяемы и возочищаемы в сознании, они тускнеют, помрачаются и забываются, а чрез это теряется нить, могущая руководить в лабиринте жизни. Значит, не полагаясь на себя, надо возочищать этот первообраз, чтоб оживлять и ревность, и уменье ревновать. К тому же единую по духу жизнь надо разнообразить в ее проявлениях, чтобы не увяла живость ее. На это разноображение деяний нигде нельзя так удобно найти благопотребных внушений, как в слове Божием. Дух Божий, присущий слову Своему, отлагает, при поучении в нем, в сердце, отверстое для него, семена спасительных начинаний, которые, быв приняты сочувственно, приводятся потом в дело с соответственным усердием и среди других дел оказываются и уместными, и многоплодными.

Пс.118:149. Глас мой услыши, Господи, по милости Твоей, по судьбе Твоей живи мя

Высказав стремления сердца своего образовать себя по воле Божией, выражающейся в заповедях Божиих, постенав о немощи своей достигнуть сего, пророк возносит молитву о помощи свыше и оживляет начертавшийся в уме его первообраз жизни поучением в слове Божием. Сознавая затем, что все от Бога, – и начинания, и дела, он молится: «услыши Господи», видишь, чего хочу, к чему стремлюсь, о чем вопию, – услышь же и поспособствуй!

Услыши – «по милости», а «живи», ниспосли то есть живительную силу, или даруй жизни моей раскрыться, – по «судьбе Твоей», по присуждению Твоему, как находишь то благопотребным и спасительным для меня. «Просит, толкует блаженный Феодорит, милости, и не просто просит милости, но согласно с определением, имеющим в виду пользу». Прося милости, он выражает упование, понуждающее на милование; предавая же дарование оной Божию присуждению, выражает смирение, которое есть глубокий и широкий сосуд к приятию даров милости, раздражающий, так сказать, щедродательность Божию.

Слова: «по судьбе Твоей живи мя» – означают не одну меру живоносных дарований, но и всю участь приемлющего их. Но так как неисследованы пути каждого из приемлющих, то благопотребно молиться так: «имиже веси судьбами, спаси, мя». Не ко всем все идет, и не всякому всякий путь пригоден. Иной с большим умом гибнет, другой и с посредственным спасается; одному счастие – препона, другому благопотребнее тесная жизнь; тот льготностями оживляется, а этого притрудности приводят в напряжение. Мы не можем наверное знать, что для нас лучше. Потому разумнее, молясь, не вопить: дай то, возьми это, а, предавая все Божию усмотрению, смиренно взывать: «по судьбе Твоей живи мя»; то есть как присудишь лучше, так и устрой мою жизнь. Отобразить в себе норму жизни нравственно-религиозной, как она начертана Самим Господом, можно во всяком состоянии и при всякой мере дарований, ибо та сторона существа нашего, в которой отображается эта норма, независима от той, которою зиждется состояние и раскрываются дарования. Она позади этой или выше ее, и, по причине сей высоты своей, может безопасно «благоспетися и хранитися», при всей невзрачности внешнего положения и скудости ценимых людьми житейских проявлений жизни.

Пс.118:150. Приближишася гонящий мя беззаконием, от закона же Твоего удалишася

Гонящие меня, говорит пророк, беззаконием, или беззаконно, приблизились; к кому, или к чему? – К нему же, готовые схватить его. Беда -как бы так говорит он – над головою, вот-вот поразят меня враги мои; помоги, спаси, – можно доразумевать тут. А почему это так, объясняется следующими словами: потому что они удалились от закона Твоего. В лице моем они преследуют закон Твой; потому-то они враги не мои только, но и Твои. Заступись же, не меня ради, но ради закона Твоего.

Зигабен пишет, что иные читают – не «беззаконием приближишася», а к «беззаконию». Это и к составу стиха лучше идет, ибо вторая часть прямо будет отвечать первой: к беззаконию близки, а от закона Твоего далеки, – и течению речи более соответствует. Во всем восьмистишии говорится о приближении к норме жизни, указуемой заповедями. В этом же стихе пророк возымел намерение оттенить эту светлую сторону жизни противоположением. Я, говорит, ищу, как бы нрав свой образовать по закону Твоему, как бы приблизиться к нему жизнию; а гонящие меня, люди противоположного направления, заботятся о том, как бы больше и больше преуспевать в беззакониях, сближаться с ними, стать сущим беззаконием. Но чем больше они в этом успевают, тем больше отдаляются от закона Твоего, от той нормы, по которой Ты определил людям образовать нрав свой, удаляются от главной цели человека, и чрез то делаются как бы не человеками.

Зачем пророк поминает здесь об этом? – Для возбуждения ревности своей. Я, говорит, к закону Твоему, Господи, льну, а те – вон куда пошли. Вижу, куда ведет путь их и чем кончатся замыслы их. Отобразят они в себе беззаконие и станут ходячим грехом, а чрез это примут образ отца всякого греха и беззакония, безобразнейшего противника всякому добру, – образ сатаны. Вижу это, и не только отвращаюсь от пути того, но и ужасаюсь его. Уклонение от закона Твоего считаю самым бедственным шагом в жизни. Это то же, что покушение на жизнь, ибо не в теле центр жизни, а в душе; душа же, удаляющаяся от закона Твоего, а чрез то и от Тебя, мертва. Каждый акт удаления такого есть нанесение смертного удара душе. Сознавая это, я и ревную о законе Твоем, и докучаю Тебе о помощи, не обращая внимания на то, каково будет внешнее мое положение.

Пс.118:151. Близ еси Ты, Господи, и вси путие Твои истина

Господь близ всех и всюду, как вездесущий. Но не все сознают это, а сознавши, не все держат в постоянном внимании. Вина этого не в Господе, а в нас. Когда тело здраво, оно с приятностию ощущает окружающую его теплоту, а когда оно расстроено (в лихорадке, например), то случается, что не только не чувствует теплоты, а напротив, обдается холодом. Так и здесь: Господь близ, и всех обнимает. Есть, которые чувствуют объятия Его, а есть, которые не чувствуют или хотят вырваться из них. Чувствуют те, которые живут по заповедям Божиим. Заповеди Божий, обращаясь в нрав чрез постоянное их исполнение, чрез добродетели, образуют в душе стороны богоподобия и чрез то точки соприкосновения к ней Бога, Которому уподобилась она добродетелями, не внешнего только, каково содержание всяческих вседержительством, а внутреннего, каково вселение Божие, наподобие проникновения железа огнем. Кто стал таким, тот носит Бога, и не может не исповедать, что близ Господь; а сознавая, что это дано ему ради верности закону, не может не свидетельствовать, что этот закон есть истина. Так соделывается Господь близ – делом, живою близостию. Но этому предшествует наша к Нему близость – мыслию, созерцанием, исканием. Понуждающий себя приближаться к Богу привлекает живую близость Господа к себе. Это понуждение простирается на все силы человеческого естества. Нудящий себя умом быть близ Господа хранит память о Нем и ходит в присутствии Его, подражая пророку, который говорит: «предзрех Господа предо мною, яко одесную мене есть» (Пс.15, 8). Нудящий себя сердцем приблизиться к Господу отрывает себя от всякого пристрастия, чтобы сердце его не было занято ничем, кроме Господа. А созерцая всегда умом Господа и обращая лик Его в сердце своем, он старается подражать Ему во всем, чтобы быть подобным и благоугодным Ему. Черты Господа отображены в законе Его; потому-то от созерцания их он естественно переносится к созерцанию заповедей и, видя, что они совершенно одни и те же, исповедует: и здесь, в законе Твоем, то же, что в лике Твоем, созерцаемом мною умственно. Закон Твой есть истинное отображение Тебя Самого и есть истинен, насколько Ты Сам – Истина. Тебе ли стану подражать, или закон Твой исполнять, – тем и другим я буду близ Тебя и удостоюсь того, что и Ты будешь близ меня. Это и есть единственно истинный путь.

Пс.118:152. Исперва познах от свидений Твоих, яко в век основал я еси

Закон образования себя по заповедям Божиим состоит в том, чтобы сначала созерцать в них близ сущим Господа Законодателя, а потом иметь Его близ себя и в себе. Закон этот вечен; он положен на вечные времена и не может быть ни отменен, ни изменен. Об этом и говорит здесь пророк, прилагая к сему, откуда и когда он это узнал.

«Исперва», с первого то есть раза. Лишь только сознал себя, лишь только приступил к жизни по заповедям, тотчас и познал, что они навек основаны. Откуда ж он это познал? – «От свидений». Если свидения принять только как доказательство, то будет: познал из Твоих свидетельств и удостоверений, Господи. Сам Ты, давая заповеди, сказал, что они вечны и неизменны. Если же под свидениями, как и во всем псалме, разуметь прямо заповеди, данные Богом и скрепленные Его авторитетом, то будет: познал из самых заповедей, из свойств, из содержания, из действия их, что они вечны. Печать неизменности лежит на челе их; только взглянул я, и увидел, что так оно и есть.

Таким убеждением скрепляет он все употребленные пред сим выражения своих решений и порывов на жизнь по заповедям: «взыщу, сохраню». Он говорит как бы так: иначе нельзя. Таков строй духовного естества моего, такова воля Вседержителя Бога, таковы порядки всего сущего, что жить мне следует так, как отображено в заповедях Божиих, а не иначе. Зачем же он печатлеет это в сознании или вызывает из него? За тем, чтобы привесть в напряжение, в энергию свои нравственно-религиозные силы. Решительное «нельзя иначе» рождает чувство безвыходности, а это чувство не дает сидеть опустя руки. Кто увидит, что или надо действовать так и так, или гибнуть, тот не может, хотя бы и задумал, удержать себя, чтобы тотчас не начать и действовать; ибо кто же позволит себе гибнуть, когда есть исход, сколько бы он труден ни был? Нарушители заповедей откуда берут смелость к нарушению их? – Из того ложного самообнадежения, что «авось ничего; можно и так». У кого жива совесть, что говорит тот своим и чужим внушениям преступить заповедь какую-нибудь? – Нет, нельзя. Его разуверяют, что можно и иначе, а он твердит одно: нет, нельзя; что вы там ни говорите – нельзя. И это «нельзя» спасает его от преступления. Неповрежденная совесть тем и дорога, что в ней воздвигнута и твердо стоит эта стена ограждения: «нельзя».

Двадцатое восьмистишие идет под буквою «реш – голова». Голова обыкновенно принимается в значении чего-либо главного, существенного, как, например, в следующих словах: «глава же о глаголемых» (Евр. 8, 1). Это то же, что существо дела или предмета, существенные черты и принадлежности его, без которых он не может быть тем, чем должен быть. В нравственной жизни этим словом можно означить главные расположения сердца, на которых держится и которыми приводится в движение эта жизнь со всеми ее проявлениями, – строй сердца, спасающегося и богоугодного.

Такие расположения Спаситель указал в изложении блаженств, именно: смирение, сокрушение, кротость, правдолюбие, милостивость, чистота сердца, миролюбие, терпение, упование. Подобные сим расположения указал и святой Павел в исчислении плодов Святого Духа в сердце верующего: «любы, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал.5, 22–23). Есть и в других местах Писания такие указания. К числу их следует отнести и настоящее восьмистишие. Здесь указываются – смирение, чистота совести, взыскание оправданий, упование спасения, терпение, ревность о доброй нравственности других, любовь богопреданная и, наконец, убеждение в непреложности заповедей Божиих.

Пс.118:153. Виждь смирение мое, и изми мя, яко закона Твоего не забых

Смирение есть такое расположение духа, по которому, украшаясь многими совершенствами, считают себя такими, как бы в них не было ничего доброго, а потому и ставят себя ниже всех. Сознавая же себя бессильными сделать что-либо достодолжное, испрашивают у Бога на всякое доброе дело силы – начать его, продолжить и окончить; а, совершив его, воздают благодарение Богу, яко Совершителю, ничего не приписывая себе. Такое расположение духа есть корень жизни духовной. Без него не ждите помощи Божией, а без помощи Божией ни в чем не успеете. Пророк и ставит такое расположение во «главе».

Смирением называется и то еще, когда кто бывает смиряем внешними обстоятельствами – лишениями, утеснениями, болезнями, нуждами, потерями близких и тому подобное. Может показаться, что именно об этом смирении и поминает здесь пророк, ибо, сказав: «вижд смирение мое», прибавляет: «и изми мя», исторгни то есть меня из внешних смирительных обстоятельств. Нет сомнения, что хотя и это было, но пророк, минуя то, останавливает взор Божий на смирении сердечном – едином достойном Его воззрения. Только на том основании, что оно присуще сердцу, мог он дерзновенно воззвать к Богу: «изми мя». Это равносильно просьбе больного к врачу: сними пластырь; рана уже зажила.

Покорствую, смиряюсь, сознаю, что я – ничто. Воззри же, Господи, на это самоуничижение мое и высвободи меня от прискорбных случайностей, «яко закона Твоего не забых». И большой грешник может иногда приходить в самоуничиженное чувство своего непотребства, но ему не пристало воззвать к Богу: «вижд...» Нельзя ему воззвать и: «изми мя», ибо за что изъять, когда всю жизнь валяется он в похотях? Только то самоуничижение ценно перед Богом, которое имеется при полной верности закону Его, и только то воззвание изми мя сильно, когда при нем совесть не укоряет, что когда-нибудь и в чем-нибудь был забыт закон Божий.

Верен закону смиренный, но ничего себе не присваивает, не считает себя стоящим чего-либо, не думает, что благосостояние есть неотъемлемый удел его, потому и молится: «изми», прося сего, как милости. Говоря же: «яко закона Твоего не забых», он хочет сказать только то, что есть раб Божий. Я – раб Твой, ни в чем не нарушающий волю Твою; «изми» же «мя», славы ради имени Твоего, чтобы все видели, что Тебе не чужды не забывающие закона Твоего.

Пс.118:154. Суди суд мой, и избави мя, словесе ради Твоего живи мя

Потерпевший напраслину или обиду идет к судье и говорит ему: разбери дело мое. Смелость говорить так дает ему сознание, что он прав. Но к людям можно обращаться за судом праведным и без сознания своей правоты, в надежде как-нибудь прикрыть свою неправоту. К Богу же обращаться за судом праведным нельзя, когда совесть обличает тебя в неправоте, а сознанию присуще убеждение, что Бог видит неправоту твою. Такой человек еще прежде суда уже самоосужден пред Богом. Если пророк обращается к Богу за судом, то потому, что имеет совесть чистую и что совесть эта ни в чем не обличает его пред Богом. Соблюдение совести в такой чистоте и есть одно из коренных расположений сердца, угождающего Богу.

Что говорит грешник, в покаянии обращающийся к Богу? – Согрешил, – не буду. Не буду более грешить, не позволю себе сознательно отступить от заповедей Твоих ни словом, ни делом, ни помышлением. Какую заботу имеет он затем, получив прощение и будучи принят опять в число устремившихся истинно работать Богу? – Ту, чтобы ни в каком деле, – большое ли оно или малое, – не поступить против совести, просвещенной ведением заповедей Божиих. Посему, на что ни решается он, решается по сознанию, ясному и определенному, что дело его право пред Богом. Так идут все его дела; совесть его – небо чистое; нет ни одного облачка, омрачающего его. Чуть что случится, – в мыслях ли, чувствах ли, в движениях ли пожеланий, – тотчас оно очищается покаянием, и светлость сознания восстановляется.

Эта светлость и чистота составляют отраду жизни по заповедям, несмотря на все притрудности, внешние и внутренние. В ней – опора такой жизни; в ней же и дерзновение пред Богом. Как невинное дитя, смело ходит пред Богом чистый совестию и без смущения обращается к Нему в молитве своей. Да молитва и не может иначе зачаться и созреть, как под сознанием чистоты совести. Ее все истинные подвижники и поставляют водительницею или дверию молитвы.

Такое-то состояние усматривается в пророке, когда он смело взывает к Богу: «суди суд мой». Хочешь достигнуть возможности и самому так же смело взывать? – Сохрани совесть свою чистою во всем. Но надежду, что ты будешь услышан, полагай не в этом, а в одной милости Божией; потому-то пророк и прибавляет дальше: «словесе ради Твоего живи мя». «Живи мя» – то же, что «избави мя». Внешние скорби делают человека словно неживым, потому и говорится: «убитый человек». Избавление от скорби есть оживление убитого горем. Пророк молится оживить его чрез избавление от того, что делало его убитым. Ради чего? – «Словесе ради». Какое же это слово? – Слово обетования Божия – быть покровом для тех, кои верны Ему не внешне только, но по свидетельству совести своей. Слово же обетования таково: «воззовет ко Мне, и услышу его, с ним есмь в скорби, изму его... и явлю ему спасение Мое» (Пс.90, 15–16). Памятуя сие обетование, пророк и воззвал: «словесе ради Твоего живи мя». Совесть уверяла его, что он ни в чем не виноват, но так как помилование не заключено в этом уверении совести, а находится в милующей деснице Божией, то к ней и взывает он: избавь, как обещал Ты, Господи, ибо хоть совесть моя в ни чем не укоряет меня, но, может быть, око ее не так остро зорко, чтобы все увидеть до малейших подробностей, среди коих может укрываться что-нибудь и достойное укора. Только очи Божии, «светлейшии паче солнца», прозревают сокровеннейшее (Сир.23, 27). Потому пророк хоть и не боялся суда Божия, по суду своей совести, но, помянув, что она может иногда и без покривления своего ненамеренно не видеть какой-нибудь неисправности, всю надежду свою возлагает на милостивое обетование Божие. «Ничесоже в себе свем, но ни о сем оправдаюся» (1Кор.4, 4). Таково должно быть состояние и расположение возревновавших истинно угождать Богу.

Пс.118:155. Далече от грешник спасение, яко оправданий Твоих не взыскаша

Чистота совести зависит от неопустительного исполнения всего, что совесть считает обязательным для себя и от устроения всей своей деятельности, как внешней, так и внутренней, такого, чтобы в ней не проскользало ничто несообразное с заповедями Божиими. Но такого характера деятельность человека получить не может, если он живет, как живется, без острозоркого внимания к себе и ко всему тому, что вокруг его, и без смотрения на все это сквозь призму заповедей. Только тогда это возможно, когда он будет внимательно следить за всем текущим, сличать то с заповедями и, определив по ним обязательный для себя образ действования, уж и действовать так. Ведя таким способом дела свои, он будет устроять жизнь свою праведно. А это и есть взыскание оправданий. Кто его не имеет, от того далеко спасение, а кто имеет, к тому оно близко. Это последнее и желает внушить пророк, «чрез противоположение», как замечает блаженный Августин.

Взыскание оправданий не есть только исследование и рассмотрение: это лишь начало и подготовка. Взыскать – значит познавать и делать. Идущий по следам в пустыне, как только уверится, что тот или другой след есть настоящий, тотчас вступает на него и идет по нему, ничтоже сумняся, пока не встретит другого пересекающего следа. Решив тут, по какому следу идти, опять идет не останавливаясь по тому следу, который признал настоящим. Так и в нравственной жизни: рассмотрение того, что право, есть только начинательное и руководящее дело, а самую жизнь составляет действование по усмотренному. И только от того, кто так действует, недалеко спасение, а не от того, кто только рассматривает, не двигаясь с места. Последний походит на человека, который, сидя в покойном кресле, пишет маршруты.

Хорошо и рассуждать о достодолжном, но в этом меньше нужды, чем в подвизании себя по достодолжному. Общие правила достодолжного всем ведомы и у всех на языке. Если что остается дополнять, так это частное приложение их к предлежащему случаю. Но и за этим, кажется, не должно стоять дело, а может быть, и не стоит, ибо натуральная наша логика в нас же, и совесть тут. Они сейчас и предуказывают должное, так что после них редко когда предлежит труд и особому рассуждению, разве при запутанных каких-либо сочетаниях случайностей. Дело не за этим, а за тем, что деется там, внутри. Иной человек с совершенно противными оправданиям Божиим началами помучает здравую логику, и помучает не основательностию своих предъявлений, а тем, что всегда встречает скрытное сочувствие себе где-то в глубине сердца или сзади его, которое дает силу его предъявлениям, как бы они ни были пусты и ничтожны. Как только покажется такое предъявление, все здравые рассуждения распадаются в прах, и дело покривляется. Чтоб этого не было, надобно заложить в сердце теплое усердие к достодолжному и ревнование о нем. Это ревнование и усердие будут, как стена, отражать все противоположное, и дела всегда будут идти право. Человеку честному только намек сделай о чем-либо бесчестном, – он тотчас с гневом восстает против этого, и что вы ни предъявляйте ему, он слушать не станет. Так бывает и с тем, кто стал усердствовать о нравственно-достодолжном. Его уж никакие противоположные предъявления не собьют с толку. Такое-то усердие и есть собственно взыскание оправданий, а ведение и расследование есть только помогающее дело. Отчего не спеется жизнь по оправданиям Божиим? – Оттого, что усердия к ним нет, хоть знания и много. Потому-то справедливо пророк в числе главных условий спасительной жизни поставил взыскание оправданий. Без него нет и самого течения такой жизни: оно пресекается.

Пс.118:156. Щедроты Твоя многи, Господи, по судьбе Твоей живи мя

И взыскание оправданий есть, и притом такое усердное, что даже совесть не обличает ни в какой оплошности, но все-таки не в этом основа спасения. «Кто чист от скверны... аще и един день житие его на земли?» (Иов.14, 4–5). И око Божие в ком не видит много достойного осуждения? Куда же обратиться? – К щедротам Божиим. Вопий же непрестанно: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое» (Пс.50, 3). К тому же, ныне ты стоишь, но можешь ли сказать, что и завтра будешь стоять? – Если нет, то ищи верной опоры. А где ты ее найдешь, кроме Того, Кто всегда есть один и тот же и, содержа все, держит и тебя в деснице Своей? Положи же себя в эту десницу и произволением своим, и всем строем расположений твоих, вопия всем существом: «по судьбе Твоей, Господи, живи мя», или другими словами: «имиже веси судьбами спаси мя», ибо жизнь и есть только спасенная жизнь, а спасение каждого из нас устрояет Господь, по судьбе Своей, то есть как знает и как хочет. И никто не спасется, кроме тех, кои всецело предают себя в руки Божий.

Щедроты Божии – «бездна многа» (Пс.35, 7), бездна всеобъемлющая и всепоглощающая, но не в них спасение. Надо самому ревновать, и не ревновать только, но и трудиться, трудиться до последнего напряжения сил. Но и не в этом опять спасение, а в том, если Бог начнет Сам содевать Свое спасение в нас. А Бог не станет содевать его, если мы не предадим Ему себя всецело, не пресекая вместе с тем и всеусильного своего действования. Вот в чем таинство истинной жизни! Самим всеусильно действовать во спасение, а содевающим его сознавать единого Господа; не сметь ни на чем опираться и питать упование спасения неложное, сознавая его содевающимся в себе, помимо наших усилий, хотя и не без них, а среди их, равно как среди всех случайных нестроений внутренних и внешних, сокровенною некоею силою, действующею неведомо как, хоть иногда и осязательно. Это и есть утопание в щедротах Божиих многих, с преданием себя в руки Божий, под коим и в коем держится и зреет упование спасения, – сила воодушевляющая, укрепляющая и утешающая на путях богоугодной жизни.

Упование спасения имеет не одну степень. Оно сначала видит его вдали, потом привлекает к себе, наконец, чувствует себя обладательницею его. И все же, однако, оно – только упование спасения, как получение того, что впереди. Так плывущий в корабле над бездною вод, хотя и чувствует себя безопасным, все же только уповает быть перенесенным чрез воды и ступить на твердую землю. Это чувство есть самое сокровенное и вместе самое характеристичное среди расположений, обусловливающих верность спасения.

Пс.118:157. Мнози изгонящии мя и стужающии ми, от свидений Твоих не уклонихся

Упование спасения дает силу к перенесению и преодолению всех противностей, встречающихся на пути спасения. Противностей этих много, внутри – от страстей, совне – от людей страстных и нечистых сил. Вот это и есть – «мнози изгоняющии и стужающии». Они окружают и теснят всякого не уклоняющегося от свидений Божиих за то, что он не уклоняется от них. Но не уклоняющемуся по сему поводу от свидений Божиих от этого не беда, ибо «блажени изгнаны правды ради, яко тех есть царствие небесное» (Мф.5, 10). И не то что будет их это царствие, а есть; и не то что будут блаженны, а суть. Прискорбности, беды и тесноты за верность свидениям Божиим сами из себя источают сладостное утешение, располагающее не чуждаться их и отревать, а скорее желать и искать, и радоваться тому, что они есть. Как иной желает горьких приправ к кушанью, так желает прискорбностей на пути спасения вкусивший сладости их. Кто испытывал, как под пластырем жгучим и рвущим приходит и чувство приятное, в силу ощущаемого целения, производимого им, тот несколько поймет, как бывает то же и при жгучих и рвущих прискорбностях на пути спасения.

Условие для этого есть неуклонение от свидений Божиих, а следствие этого есть большая ревность к такому неуклонению. То и другое питают себя взаимно и рождают плод – благодушное терпение. Терпение по видимому есть как будто нечто истощающее жизнь, а на деле оно есть ботение (влажность) жизни, как ботеет (тучнеет) древо при исходищах (источниках) вод; только надобно, чтоб в основе его лежала верность свидениям Божиим. По падении Бог преисполнил жизнь нашу тем, что дает поводы терпеть. Так как не годились мы для правильной жизни в раю, то все и терпят, и никого нет, кто был бы свободен от такого присуждения Божия. Но, присудив это, Бог не отменил коренного закона жизни, свойственной человеку, – того, чтоб она была всегда и во всем сообразна с волею Божиею, выраженною в заповедях Его; напротив, строжайше подтвердил его и подтверждает, не как отяжеляющий ярем, а как средство облегчения и источник утешения в претерпевании его. Так это и бывает: кто верен заповедям или свидениям Божиим, тому утешительно терпеть, что бы он ни претерпел. Пророк и говорит: «Много стужающих; но пусть их! Я свое дело знаю, и о том только ревную, чтоб не уклониться от свидений Божиих». Видим, что все рвутся из уз того, что приходится им терпеть, а все никак не могут вырваться, даже при больших средствах. Отчего так? – Оттого, что не ту дорогу взяли. Надо вступить на путь свидений Божиих и благодушно терпеть то, что приходится терпеть. Тогда это самое претерпеваемое начнет источать утешение. Вот и рай, несмотря на противную тому внешность! Те, кои иным путем хотят водворить рай на земле, лишь попусту трудятся. Еще Премудрый сказал им: «суета суетствий» (Еккл.1, 2)

Пс.118:158. Видеx неразумевающия и истаях, яко словес Твоих не сохраниша

«Если я видел, говорит пророк, кого неразумевающего, то, сожалея о нем, истаявал из ревности по богочестию» (святой Афанасий). «Так блаженный Павел сетовал об иудеях; так Сам Владыка изъявил сожаление об Иерусалиме; так божественный Иеремия оплакивал беззаконие народа» (блаженный Феодорит). Неразумевающие – не то, что слабоумные или необразованные невежды, а те, которые безумствуют по злой воле своей, хоть и знают, как должно жить, но живут совсем противно тому, безобразничают, и себя губя этим, и бесславя Создателя и Спасителя своего. Кто любит Бога, тот любит и братии своих. Кто любит добрую нравственность, тот не может равнодушно смотреть, не скорбеть и не сокрушаться сердцем, окруженный людьми, которые, забыв Бога, бесстрашно попирают закон Его святой. Пророк свидетельствует о себе, что он, взирая на это, истаял, как истаявает свеча, снедаемая силою огня. Такова истинная любовь к Богу! Не себя только она держит на путях, угодных Ему, но ревнует, чтобы и все братия держались тех же путей, чтобы благоугождаемый Бог утешался всеми и на всех почивал благоволением Своим.

Пророк ничего не говорит о том, что делал он, или что следовало бы делать тому, кто любит словеса Божии, когда видит, что их знать не хотят, и, обращаясь к Богу, свидетельствовал только пред Ним, как мучительно для него повсюдное несоблюдение словес Божиих, ясных, определенно выражающих то именно, чего от кого требует Бог. Не есть ли и в самом деле это наилучший способ выражения ревности о доброй в людях нравственности? Живи сам как должно, ни в чем себе не поблажая и, видя других, не хранящих словеса Божии, снедайся скорбию о том и вопий к Богу, как это больно для тебя, умоляя Его чрез это самое вступиться за слово Свое и отрезвить безумствующих. Учи и вразумляй жизнию; вразумлять же словом предоставь тем, кому дано слово, а вразумлять делом – тем, кому дана власть на это, молясь притом теплою молитвою, чтобы Бог Сам выступил на защиту дела Своего.

Это не будет равнодушие, хоть и можно прикрывать его таким образом действования, а дело благоразумия. Можно начать действовать, но, вместо поправления дела, только больше расстроишь его. Молись лучше, да изведет Господь делателей. Но если в общности уместен такой образ действования, то тех, коим дано слово, и тех, коим дана власть, ничем нельзя извинить, если первые не возвышают гласа своего, взошедши на кровы, а вторые без ума носят меч, данный им на остепенение и устрашение злых. Власть эта не в руках только правительства, но и у отца над детьми, у мужа над женой, у хозяина над всем домом, у старших над младшими, у наставников над учениками; равно как и слово не у одних пастырей, но и у всякого, разумеющего дело и подвигаемого смиренно высказывать вразумляющую истину устно или письменно. Сколько у нас пишущих! Если бы никто из пишущих не писал лукавства, а все писали одну истину, посмел ли бы кто нечествовать словом или делом? Как гласы трубные, наполняли бы воздух вещания их и, вызывая всех на доброе воинствование, страхом поражали бы нехотящих, не дозволяя им и показаться наружу. Не посмело бы тогда беззаконие и нечестие ходить по стогнам нагло и открыто, и если б не совсем было истреблено, то крылось бы где-либо в пустырях и расселинах, подобно нетопырям.

Пс.118:159. Вижд, яко заповеди Твоя возлюбих. Господи, по милости Твоей живи мя

Подумаешь: живет пророк так исправно, что совесть ни в чем его не зазирает; когда другие теснят его за верность закону, не уклоняется от него; когда видит других не хранящими его, снедается скорбию, – какое ж еще нужно доказательство любви к закону? И, однако ж, он говорит: «вижд, яко заповеди Твоя возлюбих», – и говорит Тому, о Ком знает, что пред Ним все открыто. Что же он хочет выразить этим? – То, что он не внешний только законник, а сердечный. «Не просто говорит, поясняет блаженный Феодорит, соблюдал я заповеди, но возлюбил их, хотя ничто не принуждало меня к исполнению их». Заповеди лежат в глубине сердца моего, в самых исходищах жизни, и заправляют всеми проявлениями ее. Люблю не одни дела по заповедям, а самую чистоту нравственную, требуемую ими, самое совершенство жизни, изображаемой ими, – люблю не одни дела смирения, но и самое смирение, – не одно воздержание от порывов гнева и нечистоты, но и самую кротость и целомудрие, – не одни дела милосердия, а самую милостивость, и прочее. А что Богу говорит пророк – «виждъ», то этим хочет выразить лишь то, что говорит так не легкомысленно, не по самомнению присвояя себе то, чего нет, а по освидетельствованию себя, при свете всевидения Божия; сходя с ним в сердце, он видит не в самопрельщении, а на самом деле, что вседушно любит заповеди Божий. Такое расположение и есть начало, из которого должна исходить добрая нравственность: любовь к заповедям ради любви к тем добродетелям, которые они внушают.

Эта любовь не вынуждена, а сама собою внедряется или, точнее, возгорается, как скоро кто вкусит добродетели. Это оттого, что добродетели не чужды нам, но составляют первообразный наш духовный строй. Созданные по образу Божию, мы носим в себе семена всех доброт Божиих. Они бы одни и воссиявали в сердце нашем, если бы чрез падение не привились к нам омрачающие, закрывающие и искажающие их страсти. Страсти бывают причиною того, что в нас является холодность к добродетелям, противление и, наконец, отвращение от них. Не будь заповедей Божиих, может быть, страсти довели бы нас до того, что мы совсем согнали бы с лица земли всякую добродетель. Но заповеди, быв услышаны, чрез слух входят внутрь и возбуждают там воспоминание о добродетелях и о той светлости состояния, в какое они поставляют человека, в противоположность мрачности страстей. Это воспоминание располагает покориться заповедям, ради сокрытой в них силы возвратить нам потерянное, но вожделенно-светлое состояние духовное, – и мы покорствуем. На первый раз эта покорность как вызывается, так и поддерживается одним чаянием духовного добра от заповедей и производится напряжением воли. Но постоянство в исполнении их, убивая страсти, оживляет заглушённые ими в сердце добродетели, оживленные возращает и дает вкусить сладость возращенных. Вкушенная сладость добродетели прилепляет к ней сердце и делает ее неотъемлемою, потому что не совне она привходит, а воссиявает извнутри и объемлет сердце. Отсюда – любовь. Так добродетели, одна за другою, объемлют сердце и становятся предметом его любви. Не все вдруг, а постепенно; всему свое время. Когда же воссияет в сердце вся полнота добродетелей, тогда в радости духовной можно воззвать с пророком: «вижд, яко заповеди Твоя возлюбих», – не их только, но и добродетели, сокрытые в них. Вот и рай духовный! Любовь эта есть наслаждение всеми блаженствами от вкушения сладости добродетелей. Вот как Царствие Божие бывает внутрь нас! Тогда и Бог бывает здесь не как временный гость, а как всегдашний обитатель.

Потому-то, когда вслед за сим пророк молится: «Господи, по милости Твоей живи мя», то выражает этим не иное какое желание, как то, чтобы Господь продолжал жить в нем и, живя в нем, оживлял его. Господь – источник жизни, и куда Он пойдет, там разверзаются обильные потоки жизни сладостной и всеблаженной. Испытавший это, когда молится: «живи мя», то выражает этим: не отходи от меня, – веруя, что лишь бы не отошел Господь, то и живительность от Него будет источаться сама собою. Господь охотно пребывает в сердце, полном добротолюбия и самих доброт, но не связан тем, а свободно присещает. Присещает и отходит, когда и как Ему угодно. Но когда отходит – мрак и холод в сердце. Потому и нельзя не молиться: не лишай меня, Господи, милости пребывания Твоего во мне, но непрерывно живи мя, по милости Твоей.

Пс.118:160. Начало словес Твоих истина, и во век вся судьбы правды Твоея

Если все словеса Божии представить под видом тела, то глава его – истина. Если представить эти словеса под видом кодекса, то заглавие ему или надпись – истина. Убеждение, что все словеса Божии, определяющие достодолжный образ жизни нашей, суть непреложно истинны, служит основанием жизни по сим словесам. Убежденный в том, что так, а не иначе как в них изображено, должно жить, не может ожидать какой-либо возможности к уклонению от них или изобресть какой-либо предлог и перетолкование их, чтоб, и исполняя их, исполнять не в той силе, как гласят самые словеса. Потому не может не держать в мысли и сердце, что одно из двух неизбежно: или жить по слову Божию, или обречь себя на вечную пагубу, – вечную, потому что «во век вся судьбы правды Божией», то есть сила решений Божиих, праведно определяющих посредством заповедей, как следует нам жить, простирается на всю вечность. И в вечность заповеди Божий пойдут вслед нас и будут там или ходатаями за нас, или нашими обличителями. Сознав же такую неминучесть, можно ли еще раздумывать и колебаться, какою идти дорогой?

Враг знает силу этих убеждений, а потому все усилия употребляет к тому, чтобы рассеять их. И успевает, посредством забвения и развлечения внимания другими предметами или посредством странного какого-то решения: «авось, небось.» Как только попадет на это душа, – и потекла жизнь как придется, увлекаемая соприкосновенными течениями общей жизни, в которой и смятение, и всякое нестроение. А враг тут и есть; он ловит свою добычу и богатит ими вечное свое обиталище, присужденное ему и клевретам его.

Помнящий же заповеди и носящий убеждение, что они непреложны, стоит не колеблясь. Кругом волны, а он словно на утесе; около ветры бушуют, а он как в уютной комнате. И враг ничего с ним не может поделать. Бывают, конечно, подступы и к нему, но они не сдвигают его с места и не изменяют направления его жизни. Оттого у него всегда один и тот же строй, и в уме, и в сердце, одни и те же порядки во внешней жизни. Длительность пребывания в одном и том же еще более утверждает его в том, – и он неизменным проходит, наконец, и среди сени смертной и вступает в область вечную, для вечного пребывания опять-таки в том же, в тех же судьбах правды Божией.

Весь мир, которому мы и пределов не знаем, стоит на судьбах правды Божией, но стоит не сам собою: держит его в этом всемощная десница Божия. А так как он не сам собою стоит, то и отступать от этих судеб сам собою не может. Мы же свободны: нам надобно свободно подчинить себя этим судьбам и держать себя в них, чтоб войти в соглашение и гармонию со всею совокупностию тварей. «Всяческая работна» (выше, стих 91) Господу, Творцу и Вседержителю. Отбегать от этого ига, естеством налагаемого, хотя и имеет призрак храбрости, но смысла в нем нет никакого, ибо в пребывании под ним – наше же благо, и временное, и вечное. Пребывающие под ним сами в себе чувствуют, что так и должно быть; и те, которые убегают из-под него, чувствуют, что так не должно быть, даром что отуманены и закружены.

Восьмистишие это обозначается буквою или словом «шин – зуб».

Зубы в животном царстве суть орудие защиты и питания, а у людей, сверх того, помогают говорению. Представляя себе ходящего в законе Божием живым существом, окруженным неприязнию против самого хождения его в законе, можно спросить: чем же дано ему защищаться против того? – Страхом нарушить закон, отвечает пророк (стих 161), надеждою благ от исполнения его (Стих 162), любовию к нему (стих 163). Если соберешь под один обзор всех, живущих по словесам Божиим, то увидишь, что именно эти орудия духовные отражают всякое движение, противное Божиим словесам. К ним в конце пророк присоединяет хождение пред Богом (стих 168), которое еще крепче тех трех и даже им самим придает силу. Вот и зубы его. Чем занята у такого речь? – Богохвалением, именно за блага, истекающие от судеб правды Божией (Стих 164). Чем питается он? – Теми благами, какими исполняется душа его от исполнения заповедей (стихи 165 – 167). Таково содержание этого восьмистишия.

Пс.118:161. Князи погнаша мя туне, и от слови Твоих убояся сердце мое

В словах: «князи гнали или прогнали меня напрасно», – нужно подразумевать: «некогда». Пророк намекает на Саула и царя гефского, в начале гонения на него, или на Саула с его приближенными, когда они гонялись за ним по пустыне и когда Саул совсем попался ему в руки и не был умерщвлен потому только, что страх Божий связывал не руки только, но и помышления сердца Давидова. Они прогнали, говорит, меня и гонялись за мною, но мне это не было страшно. Сердце мое только словес Твоих, Господи, боялось и тем удерживалось от всякой неправды и от всякого дела злого.

В отношении к нам, христианам, так может всегда взывать Святая Церковь, воспоминая о претерпенных ею гонениях, как в первое время бытия своего, так и во многие другие тесные периоды ее существования. Так и взывает она в песнях своих, когда прославляет святых мучеников.

Так может взывать и всякий христианин, теснимый и гонимый на своем непорочном пути князьями века сего, духами злобы и их послушниками из людей, всегда внутренне, но нередко и внешне Все духи злобы поднялись на меня, чтобы совратить с пути заповедей Твоих, Господи; но напрасно. Сердце мое полно страхом Твоим, страхом нарушить словеса Твои, и этим страхом отреваю я все воздвигаемые ими во мне искушения. Страх Твой – ограда моя, оружие, против которого не смогуг устоять никакие обольстительные помышления; они разлетаются пред ним, как прах пред лицем ветра.

Страх Божий естествен духу нашему и всегда живет в сердце. Страсти подавляют его и заглушают, но не уничтожают. Лишь только повеет благодать Божия на сердце, страх первый тотчас оживает и воздвигает с собою совесть. Потом они вдвоем производят, под действием благодати, покаяние и обращение грешника от греха к добродетели; и далее они же держат его на этом новом пути, не оставляя его до последних степеней совершенства в новой жизни. Страх Божий всюду предводительствует. Самая любовь, изгоняя один страх, приемлет в себя другой.

Пусть гонят внешно, пусть подымаются внутри волны помышлений злых; но когда цел страх словес Божиих, то нечего бояться. Сердце тогда – недоступная для искушений крепость. Есть в нем страж верный, орудие на врага неодолимое. Можно сказать: береги страх Божий, и не бойся падений. Возгревай этот страх, и не возымеешь нужды ни в каком другом средстве к возбуждению энергии в духе твоем. Страх этот сильнее страха смерти. Но если страх смерти телесной приводит в такое напряжение силы защищающегося, что он становится сам страшен для нападающих, то чего не силен произвесть страх смерти духовной, грозящей вечною смертию, когда жизнь духа подвергается опасности? Всади убо, Господи, страх Твой в сердца наши!

Пс.118:162. Возрадуюся аз о словесех Твоих, яко обретаяй корысть многу

Второе орудие на отражение греха и на ограждение добродетели есть верное чаяние корысти от добродетелей. Эта корысть есть благоплодность добродетельного жития, которое здесь воссиявает преимущественно в совершенстве внутренней жизни, а в будущем воссияет и в теле, внешно, во внешнем положении. Залог будущего полагается в настоящем; упование утверждается на предвкушении. Добродетельные и здесь уже обретают «корысть многу», вкушают ее и наслаждаются ею. Это наслаждение и есть для них орудие их защиты и самохранения не менее сильное, как и страх словес Божиих.

Страх всегда есть начало добродетели и держит человека на пути ее сначала один, но потом он разделяет труд свой со вкушением корысти от добродетели. Страх обращает на путь добродетели и держит на нем как бы внешно, нудя, будто против воли, и по одному чувству самосохранения подклоняя упорную волю под иго заповедей. Как бич гонит невольника на работу и заставляет работать, так вначале страх гонит на добродетель и заставляет творить дела ее.

Не вдруг оживают чувства духовные, не вдруг получают они способность находить вкус в вещах нечувственных; но как трение возвращает чувство онемелому члену, так и труд доброделания восстановляет в сердце духовные чувства. Тогда оно начинает ощущать сладость от всякого добродетельного дела и от всякого подвига, подъемлемого ради ее. Человек продолжает делать уже не потому, что чает получить корысть или благой плод, а оттого, что уже имеет его и носит в себе.

Высшее благо в этом случае – мир совести. Что может сравниться с этим благом! Само сердце ничего не ставит выше его после того, как он возвращается, быв на время потерян неразумным невниманием к себе. Смело воззревает оно к Богу и без смущения смотрит в глаза всем людям.

Второе благо – стройность в делах, и внутри, и вне. В таком случае, и помышлениям, и намерениям, и предприятиям сообщается единство цели, которое уже само подбирает по роду своему средства и способы исполнения.

Отсюда само собою вытекает и третье благо – благопоспешность. Все тут совершается внутри, что состоит во власти человека; внешнее не есть неотъемлемое условие, и даже неблагоприятность его обращается к благопоспешению внутри.

Довольно и этих трех, чтобы всякому добродетельному взывать искренно: радуюсь словесам Твоим, Господи, как обретающий от них корысть многу!

Пс.118:163. Неправду возненавидех и омерзих, закон же Твой возлюбих

Третье орудие духовное есть любовь к закону Божию с полным отвращением от беззаконий и неправд. Эта любовь порождается испытанием благоплодия духовного от исполнения закона, но самое благоплодие при этом уже выпадает из внимания, а зрится одна только красота благозакония. Как благодетеля начинаем любить потому, что он оказывает нам благодеяние, а полюбив однажды, мы продолжаем любить уже потому, что он сам по себе хорош, – так и к закону любовь начинается от вкушения благих от него плодов, а по насыщении ими любовь к нему воцаряется в сердце уже ради совершенства и красоты его. «Закон», говорит апостол, «свят, и заповедь свята, и праведна, и блага» (Рим. 7, 12)

Но когда вселяется в сердце любовь к одному предмету, то к предметам, противоположным ему, уже не может быть там любви, а занимает место противное ей чувство – не любовь, а омерзение и ненависть. В обычных вещах, может быть, и не неизбежна такая противоположность чувств, но в отношении к закону и беззаконию иначе и быть не может. Ибо и беззаконие туда же лезет, – лезет занять сердце, уже занятое законом. Как от какого-либо нахала, лезущего к вам в комнату, вы избавляетесь, толкая его в грудь, так и от беззакония, навязчиво лезущего к вам в сердце, вы не иначе избавитесь, как дав ему в грудь, то есть поразив его ненавистию и омерзением.

В порядке нравственных изменений сердца эта ненависть к греху и беззаконию не вдруг образуется, ибо в нем и по оставлении греха делом долго еще остается сочувствие к греху. Но по мере труда в благожитии законном оно испаряется, а когда установится добрый нрав, по начертанию закона, тогда оно совсем исчезает и заменяется ненавистию и омерзением, по причине досадливой неотвязчивости греха и потому, что сердцу присуще ощущение всей зловредности от него. Таким образом, в руках сердца является меч обоюдоострый, одно лезвие которого – любовь к закону, а другое – ненависть и омерзение к неправде и греху. То и другое рубит сильно, и нет возможности противостоять поражению их.

У кого это есть, тот безопасен от падений. Страшен он всем полчищам духов злобы. У святых отцов, руководителей в жизни, встречаем, что первым в числе правил духовной брани стоит у всех – ненависть ко греху: «ее, говорят, выдвигай первую» (Йсихий). Она, прибавим, несокрушимая и всепоражающая батарея духовная, и когда действует, то непрерывно дает несчетное множество выстрелов. Стоит она на окраине сердца; город же сердца не остается пустым, – он занят любовию к закону. Что может сделать при этом грех, когда и действовать не может иначе, как чрез помыслы, кои хотя тоже суть стрелы, но соломенные?

Пс.118:164. Седмерицею днем хвалих Тя о судьбах правды Твоея

Зубы, как пособники слова, навели на мысль о прославлении Бога, дивного в судьбах правды Его, так как между предметами слова нет выше слова о Боге, и между сими словами нет выше славословия. Его-то и выставляет пророк, давая разуметь, что, кто его достиг, тот достиг крайних пределов употребления слова и, прибавим, употребления ума. Когда начинает исторгаться из сердца богохваление, то это значит, что ум начал вступать истинно в область боговедения, которое, отвлекая его внимание от всего другого, как несравненно низшего, приковывает взор его к единому Богу и разверзает пред очами его блеск славы Его, дивного в бытии Своем, в свойствах Своих и в действиях – в творении, промышлении, искуплении и устроении спасения каждого спасаемого. Созерцая это, он переходит от изумления к изумлению и, при каждом предмете созерцания, ничего не может изречь кроме славословия: слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!

Но и между предметами созерцания Бога есть степени. По свидетельству Исаака Сирианина, созерцание того, «как» Бог явил и являет Себя в тварях, есть первая степень; а созерцание Бога, «как» Он есть Сам в Себе, – вторая, высшая. Пророк останавливается на первой, ибо судьбы правды, ради коих он хвалит Бога, означают праведные суды, присуждения и определения Божий, как чему быть, и как что было уже и бывает на деле. Воспоминая это, пророк не может удержать языка своего от восхваления Бога, дивного в судьбах Своих и седмижды, или многократно в день хвалит Его. Святой Афанасий Великий пишет: «Как изучивший законы творения и промышления Божия, исповедуется он о судьбах правды Божией, о тех судьбах, по которым Бог создал разнообразные твари и промышляет о каждой из них. Словом «седмерицею» дает разуметь, что не престает он хвалить, говоря как бы так: «всегда памятую судьбы Твои». Неудержимо стремится душа его к богохвалению. Желая удовлетворить этой жажде, он становится на славословие и, утолив ее несколько, останавливается. Но лишь только остановится, как опять та же жажда начинает возбуждать его и поднимать на ноги, – и так целый день. «Пророк, говорит блаженный Феодорит, выражает этим пламенную любовь свою, так как не доходил до пресыщения в божественном песнопении».

Отчего скучают иные? – Оттого, что не напали на предмет, который занимал бы их всесторонне и насыщал вполне. Такой предмет один – Бог и судьбы правды Его. Отдайте Ему свой труд, время и внимание, – и вам некогда будет скучать; напротив, будете, как в раю, ибо с сладостию богомыслия и славословия ничто не может сравниться. Испытав это, святые отцы все время посвящали на то; на том же основании и Святая Церковь заповедала многократно в день собираться на молитву. Древняя «седмерица» в настоящее время сокращена в «троицу», совмещающую, однако же, все седмь чинов богослужебного славословия: литургия – не в счет. Как Пасха между праздниками есть праздников праздник, так и литургия между службами есть служба служб.

Пс.118:165. Мир мног любящим закон Твой, и несть им соблазна

Пророк начинает показывать, чем и как питает душу верное исполнение закона Божия. На первом месте ставит он мир, и мир не малый, а обильный, – «мир мног». В условие же для сего поставляет не просто исполнение закона, а исполнение любящее: «мир мног любящим закон». Без этой любви закон – тяготящее иго, а с любовию он есть питающая манна. Отсюда мир, то есть всесторонне удовлетворенное состояние.

Когда мы возлюбили закон, значит, он в сердце у нас. Если же он в сердце, то там уже нет страстей, ибо каждая заповедь закона, быв возлюблена, изгоняет противоположную ей страсть, а все изгоняют все страсти. Таким образом, в сердце, возлюбившем закон, нет уже места страстям. Если же нет в сердце страстей, то нечему более возмущать и покой его. Оно почивает в покое, или во многом мире.

Но этот мир и покой – не вялое состояние бездействия, а блаженное состояние мирно живущей жизни. Мир – плод бесстрастия; бесстрастие же восстановляет человека в естественный его чин и в первоначальное соотношение его со всем сущим. Но первоначально было определено, чтобы, сочетаваясь со всем сущим, человек от всего воспринимал притоки живительных сил, стихий, влияний. Все это и возвращает ему закон, который возлюбил он. И от Бога, и от мира ангельского, и от мира человеческого, и от природы идут к нему непрерывно благотворные влияния и воздействия и питают все его естество – и тело, и душу, и дух; питая же, удовлетворяют всесторонне, а удовлетворяя, водворяют мир, который, по причине такого удовлетворения благотворными влияниями, есть сладостный и многопитательный мир. Чем глубже мир, тем, значит, больше прибыло питательности.

Таковым «несть» и «соблазна». И у нас говорят: произвесть скандал, то есть наделать шуму. Таким образом, пророк, говоря, что для любящих закон нет соблазна, дает разуметь этим, что закон, возлюбленный ими, переполняет их таким глубоким миром, что ничто не может нарушить внутреннего их покоя. Хоть бы весь мир на них обрушился, – они не смутятся, ибо обладают тем, что больше всего мира и чего лишить их не может никакая сила, даже большая мира. Блаженный Феодорит пишет: «Воспламеняемые Божественною любовию и хранением заповедей приобретающие мир с Богом, хотя вооружились бы на них все люди, живут в веселии. Свидетель этому божественный Павел, который взывает: «во всем скорбяще, но не стужающе си; нечаеми, но не отчаяваеми; гонами, но не оставляемы; низлагаемы, но не погибающей» (2Кор. 4, 8–9). И Господь, посылая апостолов по всей вселенной, «яко овцы посреде волков» (Мф. 10, 16), сказал им: «мир Мой даю вам, мир Мой оставляю вам"(Ин. 14, 27).

Пс.118:166. Чаях спасения Твоего, Господи, и заповеди Твоя возлюбих

Второй источник питания духовного, подаваемого исполнением заповедей, есть упование спасения. Я, говорит, восчаял спасения Твоего, так сложился в сердце моем, что неоткуда прийти ко мне спасению, как только от Тебя; в руки Твои предал я спасение мое с несомненною надеждою, что оно всеконечно будет устроено, как ведает Твоя премудрость, восхочет Твоя благость, и в дело произведет Твое промышление, – я и успокоился в Тебе всецело. Но пoелику такого предания себя Тебе, такой надежды на Тебя, такого успокоения в Тебе я никак не мог бы иметь, если б был в чем-либо неверен пред Тобою, то я положил верно исполнять заповеди закона Твоего, исполнять не просто как иго и долг, но как потребность моего сердца, возлюбившего их: «заповеди Твоя возлюбих». «Чаяние спасения, говорит святой Амвросий, породило любовь к заповедям, деятельная любовь к заповедям стала опорою упования, упование успокоило в Боге».

Какая дивная цепь духовных изменений, или порождений, и какой дивный от них плод – успокоение в Боге! Дитя на лоне матери самою теплотою матерней любви к себе и своей к матери бывает согреваемо и питаемо, так и дух наш питается тем самым, что предает себя Богу и успокоивается в Нем, ибо близ его Бог, так близ, что ничто ближе Его быть не может; а Бог есть полнота всего, полнота преизливающаяся. Отверзи себя для Него, и все нужное тебе и вместимое для тебя изольется от Него в тебя, и будет непрестанно изливаться, пока пребудешь отверстым для Него своею верою непоколебимою, упованием несомненным и добролюбием пламенным.

Господь говорит: «се стою при дверех и толку: аще кто услышит глас Мой, и отверзет двери, вниду к нему, и вечеряю с ним» (Апок. 3, 20). И входит Он ко всякому отверзающему не для того, чтоб цепи налагать, как владыка, а чтобы угощать, услаждать, насыщать, как щедродатель. Вечеря Его с Ним всегда; потому-то Он и говорит; «приидите ко Мне еси... и Аз упокою вы» (Мф.11, 28). И упокоевает всякого, кто упокоивает себя в Нем, упокоением нераскаянным.

Будет и с тобою то же; как в раю будешь. Только поспеши взойти до успокоения в Боге, поспеши, ибо хотя Господь близ есть, но для нас путь до Него не краток. Начни терпеливым хождением в заповедях в чаянии спасения. Не жалей себя, нудь без жалости, с некоторою жестокостию к себе. Если поступишь так, – притрудное хождение в заповедях переродится в окрыляющую любовь к ним, а чаяние спасения – в видение и вкушение спасения; то и другое завершится успокоением в Боге, из руки Коего уже никто тебя не восхитит, как уверил Сам Спаситель: «Отец Мой... болий всех есть, и никтоже может восхитити» овец Моих «от руки Отца Моего» (Ин. 10, 29).

Пс.118:167. Сохрани душа моя свидения Твоя, и возлюби я зело

Третий источник питания духовного, получаемого от исполнения заповедей, есть самая любовь к ним. Как любящие себя взаимно, взаимно друг друга питают, так что когда они бывают вместе, то каждый из них чувствует, как будто, исходя от другого, входит в него какая-то питающая и услаждающая стихия, так и с любящим заповеди: от них исходит и в него входит, так сказать, струя духовная, питающая и услаждающая его. Это и ощущает он при всяком случае, когда предлежит ему исполнение заповеди. Прилив питающей теплоты не истощается у него с первой встречи такого случая во все продолжение доброго дела, требуемого им, и после него надолго, пока не пресечет его другой случай такого же свойства.

Когда мы питаемся известною пищею, то питательную стихию, сокрытую в ней, извлекает из нее наша органическая сила. Так и питательная духовная стихия сокрыта во всяком добром предлежащем нам деле. Это мера приложимой к нему заповеди. Извлекает эту стихию из него любовь к заповеди, которая и дает ощутить присутствие ее в том деле, извлечь питательность ее и привлечь ее к себе в самом совершении дела. Только любовь к заповедям и может, и умеет так делать. Потому-то доброделание без любви не питает. Оно то же для духа, что неперевариваемая пища для тела: ни вкуса нет, ни питания. Иной, пожалуй, скажет: «Что ж, если у меня нет вкуса к доброделанию, да и самое доброделание для меня словно питание травою, то зачем мне и добро делать?» – А за тем, чтобы этим путем дойти до любви к заповедям. Видишь, как пророк говорит? Сначала: «сохрани душа моя свидения», а потом: и «возлюби я», и не просто «возлюби», но «возлюби зело». Начинай же хранить заповеди, и возлюбишь их зело. Есть любовь, скажем так, мысленная, состоящая в убеждении, что заповеди неотложно должно соблюдать и любить. От нее рождается потом и любовь чувства, или сердечная, и рождается чрез посредство деятельного исполнения заповедей. Есть роды пищи, которые на первый раз не нравятся, но принимаются, однако ж, по необходимости, а потом организм навыкает находить в них вкус и наконец так пристращается к ним, что без них и обед не в обед. Точно так бывает с нами в отношении к заповедям. Сначала будто холодом от них веет, а потом так сродняются они с сердцем, что оно и покоя не имеет, если не случится сделать чего в удовлетворение им. Как тоскует любящий, долго не видя любимого предмета, так тоскует и душа, возлюбившая заповеди, если долго не встречает случая исполнять их. Не смотри же на то, что нет еще вкуса в доброделании, а продолжай хранить заповеди, только с усердием и самоотвержением. Найдешь вкус – и полюбишь их, полюбишь зело.

Пс.118:168. Сохраних заповеди Твоя и свидения Твоя, яко вcu путие мои пред Тобою, Господи

Пророк снова возвращается к средствам защиты и охранения богоугодной жизни по заповедям и, как на главнейшее из них, указывает на сознание везде присутствия и всевидения Божия. Это как бы следствие предыдущих его размышлений. Страх нарушить заповеди и чаяние благоплодности от исполнения их приводят к любви. Возлюбивший заповеди не может не возлюбить и Заповедавшего, а возлюбив, не может уже забыть Его, и неотступно носит память о Нем в сердце своем, ибо таково свойство любви. С любовию памятующий о Боге всегда имеет Его пред очами своими, сам ходит пред Его очами и сознает себя во всех путях своих и начинаниях открытых пред Ним. А такое сознание какой страх возбуждает со своей стороны в сердце, какую надежду и какую любовь! И сколь потому могущественное в едином себе совмещает средство к охранению и поддержанию жизни по заповедям! Пророк не раз исповедал это; а здесь он удостоверяет, что, сознавая, как все пути его открыты пред Господом, он строго исполнял все заповеди Его; и прежде говорил он, что намеренно поддерживал в себе это сознание, дабы не сдвинуться с пути правого: «предзрех Господа предо мною выну, яка одесную мене есть, да не подвижуся» (Пс. 15, 8), и уклонения других людей на распутия объяснял не иным чем, как тем, что они «не предложиша Бога пред собою» (Пс. 53, 5). Подобно ему, и Сирах производит падкость на грех от ложной уверенности грешащих, что их никто не видит, потому что тьма окрест и стены закрывают их. А того не разумеют, что «очи Господни тмами тем крат светлейший солнца суть, презирающий вся пути человеческая и разсматряющии в тайных местех» (Сир. 23, 25–28). Если б разумели это и помнили, – не стали бы грешить.

Потому-то все святые подвижники имели и других учили иметь первым делом установление в себе памяти о Боге, так чтобы она слилась с сознанием, – что и называли они хождением пред Богом; ибо после этого, что ни делал бы человек, не может делать того иначе, как с мыслью, что Бог пред ним и смотрит, что и как он делает. И это как для внутренних, так и для внешних дел. Отсюда – тщательный выбор только одного богоугодного и совершение того, что выбрано, наиусерднейшим образом, в той мысли, что избранное богоугодное посвящается Богу и есть потому дело Божие, – одно из тех, за которые, если кто с небрежением творит, навлекает на себя клятву.

Хочешь ли, потому, хранить себя непорочным во всех путях своих, – утверди в памяти, что все пути твои открыты пред Богом и что очи Господни утверждены на тебя, на дела твои и на помышления сердца твоего. Как утвердиться в этом? – Начни трудиться в стяжании такого навыка, и самый труд научит тебя, как преуспеть в этом. Только усердно возжелай и ревностно устремись.

Последнее восьмистишие идет под буквою «тав», что означает «знак».

Святой Исаак Сирианин пишет в руководство тому, кто идет путем внутренней жизни к умному и сердечному соединению с Господом, чтоб он держал в памяти знаки, по которым мог бы определять, – идет ли, или стоит, и право ли идет, или неправо. «Положи, говорит, примету и, входя внутрь себя, смотри – какие страсти изнемогли в тебе и отступили от тебя; видно ли, что среди загноения язвы твоей начала нарастать живая плоть, то есть душевный мир; точно ли находишь ты, что помысл начал очищаться; приходит ли парение мыслей в час молитвы; ощущаешь ли в себе, что душа приосеняется кротостию и тишиною; восхищается ли ум твой, без участия воли, к понятиям о бесплотном; возгорается ли в тебе внезапно радость, ни с чем не сравнимая и неудержимо влекущая внутрь ум твой» (Исаак Сирин. Сл. 45). В других местах он указывает другие приметы преуспеяния – одни для созерцательной, другие для деятельной жизни. Каждая степень той и другой имеет свои приметы.

Нечто подобное сему указывает и пророк в настоящем восьмистишии, – указывает то есть приметы, по которым можно определять – стоит ли кто на добром пути и идет ли по нему как должно; это самое благопотребное заключение всех его нравоучительных наставлений. Не будем, впрочем, наперед перечислять то, что именно указывается как примета в этом смысле: содержание каждого стиха само скажет нам об этом.

Пс.118:169. Да приближится моление мое пред Тя, Господи, по словеси Твоему вразуми мя

У всех отцов-руководителей встречается урок – не доверять своему уму. Таким образом, если ты при каждом деле, не доверяя себе, ищешь вразумления от Подателя всякой премудрости, то право течешь. Поступая так, ты подражаешь пророку, который молился Богу: «Господи, по словеси Твоему вразуми мя». Вразуми – научи то есть, как понять что-либо из встречающегося в жизни или в Писании, или как поступить в предлежащем случае. Ум наш и сам по себе, по данной ему от Бога способности, может многое понимать и истолковывать; каждому также свойственна своя мера благоразумия для устроения внешних дел и своя мера чуткости совести для показания нравственно достодолжного, но и та способность и эти меры не слишком широки. Потому-то и при них имеет место обширнейший круг недоуменного, разрешение коего бывает желательно не по одному любопытству, а по существенной необходимости. Можно обращаться, как иногда и обращаемся мы, к умнейшим и опытнейшим нас, – но и их мера не безмерна, и доверие к ним не безусловно. Таким образом, сознающему свою меру скудною, нельзя во многих случаях не обращаться к Источнику разума с молитвою о вразумлении. Если же возьмем во внимание, что и в тех случаях, которые разрешаются домашним образом, всегда остается от разрешения колебание, так ли решено, – колебание, устраняемое только внушениями свыше, – то лучше во всех вообще случаях без различия обращаться за вразумлением к Богу, несмотря на устремление деятельности своего ума и даже кажущееся постижение им существа дела.

Скажут: «жди, когда-то придет вразумление!» Кто искренно и нераскаянно предал себя в руки Божий и не возвращается более к своим способам, – для того вразумление есть дело минутное. Лишь только взыщет, тотчас и получит, ибо Господь близ. Ни оттуда, ни отсюда начинают порождаться мысли и раскрывают истину. Работает будто свой ум, но бывает носим он в эту пору стороннею силою. С ним бывает то же, что с человеком, который знает какое-либо место, неведомое другому, – он берет его за руку и приводит к тому месту, а ему остается только воззвать: вот оно! Есть люди, которые всю жизнь свою, даже и в обыкновенных случаях, ведут себя по таким вразумлениям.

Труднее узнать, что рождающееся в душе решение есть именно руководящее вразумление свыше: этого нельзя достигнуть и определительным указанием признаков. Как взыскивать искренно таких вразумлений, так и получать их и различать есть состояние, возможное на известной мере духовного преспеяния. Кто достиг этой меры, для того все, относящееся сюда, ясно, а кто не достиг, тому разъяснить этого нет возможности. Это все равно, что говорить на непонятном языке. Мера эта приходит сама собою по очищении сердца от страстей. Тогда вселяется Дух Божий, Дух истины, ведущий все глубины Божий: тогда, по апостолу, само помазание учит (1Ин.2, 27).

Пс.118:170. Да внидет прошение мое пред Тя, Господи, по словеси Твоему избави мя

Человек, которого теснят как-либо или вяжут, обыкновенно ищет избавления. Нет никого, кто каждую минуту не находился бы в таком положении, но не все одинаково держат себя в нем. Одни надеются устранить все тесноты и распутать все узлы своими способами и потому ограничиваются ими одними; другие своим способам не дают никакой силы, и хоть не чуждаются их совсем, но прочного избавления чают от единого Бога, потому благонадежно и обращаются к Нему во всех случаях – и больших, и малых. Вот эти-то одни и действуют право.

Что для ума недоразумения, то для жизни тесноты и узы. Недоумения ума разрешаются вразумлением; узы жизни – помощию свыше. Неведомо как раздвигаются тесноты и устраняются препоны, «стропотная» бывают «в правая, и острии в пути гладки» (Лк.3, 5). Мановению Божию все покорно. Покорись же и ты сам всецело Господу, – и всякое избавление будет тебе готово. «Яко на Мя упова, и избавлю и, покрыю и... с ним есмь в скорби изму его и прославлю его» (Пс.90, 14–15), говорит Господь. В силу этого и учит пророк обращаться с молитвою об избавлении: по словеси Твоему избави мя, предъявляя сим не право на избавление, а оживляя лишь упование свое пред Всевидящим.

Достигший в такую меру, в чувстве силы от Бога, «яко лев уповая» (Притч.28, 1) ходит. Это не то значит, чтоб он уже никаких своих способов не употреблял и сидел сложа руки, нет, – он употребляет все зависящее от него, но ни на чем этом не опирается, зная, что все такое ненадежно, как сеть паутинная. Все упование возлагает он на Господа и сознает себя сильным от силы Божией, действующей в нем. Упование, однако ж, не есть пресечение деятельных сил, а настроение сердца, опирающееся, при напряженной деятельности, но помимо ее, на деснице Божией. Тут и взывание об избавлении не всегда нужно, потому что само упование без слов есть уже непрестанное взывание.

Взыскание вразумления и избавления посредствуется у пророка приближением и вхождением молитвы пред лице Господа: «да приближится моление мое пред Тя... да внидет прошение мое пред Тя». Это также состоит в числе признаков преуспеяния. Молитва похожа бывает тогда на дым кадила, который то стелется по земле, то растекается в воздухе, то восходит как «стебло» горе (Песн.3, 6). Последнее изображает молитву нерассеянную, в которой ум, не занимаясь ничем сторонним, трезвенно предстоит Богу, вездесущему и всевидящему. Такая молитва уже по свойству своему приближается к Господу и входит пред Него. Она образуется одновременно с водворением в сердце упования и любви и ими окрыляется, и только она привлекает и вразумление, и избавление. Все это вместе и есть знамение высшей степени состояния духовного, в котором богопреданный дух пребывает в Боге и Бог в нем пребывает, обретши в нем благотребное себе жилище, по причине водворившейся внутри чистоты.

Пс.118:171. Отрыгнут устне мои пение, егда научиши мя оправданием Твоим

«Отрыгнут» сами собою, без всякого напряжения и предварительного обдумывания. Зародится в сердце песнь Богу, исторгнется устами и понесется на небо. Это – песнь славословия, благодарения и всякой молитвы. Если это стало бывать у тебя, то знай, что ты уже в чине своем, в чине ангелов, выну хвалящих и воспевающих умно зримого ими Бога.

Сначала ум с напряжением молится, нудит себя на молитву силою воли. И это, конечно, есть умная молитва. Умная молитва понемногу согревает сердце и вводит его в другую молитву – умно-сердечную. Сердце, навыкнув молиться под действием ума и согревшись, само начинает подвигаться на молитву и увлекать в нее ум. Эта сердечная молитва – настоящая молитва, как ей следует быть, – молитва, объемлющая все существо человека, ибо где сердце, там весь человек. Это состояние обнаруживается тяготением внутрь, бывающим во время молитвы, чтения, размышления, и даже без всего этого так – за делом каким. Последнее выше первого.

Вот это именно состояние и разумел святой Исаак, когда спрашивал: «Восхищается ли ум твой, без участия воли, к понятиям о бесплотном? Возгорается ли в тебе внезапно радость, ни с чем не сравнимая? Источается ли из сердца некое удовольствие и влечет ли всецело ум?» Если да, то это знак, что человек, испытывающий это, далеко прошел по пути к совершенству. Далее святой Исаак так описывает это состояние: «По временам во все тело входит какое-то услаждение и радование; плотской язык не может выразить этого. Иногда услаждение это истекает из сердца в час молитвы, или во время чтения, или вследствие напряженности мысли. А иногда бывает оно без всего этого, во время поделия, и по ночам, когда находишься между сном и пробуждением, как бы бодрствуя и не бодрствуя. Но когда найдет на человека это услаждение, бьющееся в целом теле его, тогда думает он в тот час, что и Царство Небесное не иное что есть, как это же самое». Как после этого «не отрыгнуть» пения устам того, кто бывает в таком состоянии?

Но надо знать, что оно не есть плод одного молитвенного труда, а следствие всей богоугодной жизни, всех трудов доброделания и подвижничества, и обнаруживается тогда, когда сердце начинает приближаться к чистоте. Пророк указывает на это в словах: «егда научиши мя оправданием Твоим». Оправдания – заповеди. Научение им разумеется не заучивание на память писаных заповедей, а деятельное навыкновение в них, подобно тому, как навыкают какому-либо мастерству. Когда это бывает, тогда заповеди вселяются в сердце и составляют постоянный строй, заправляющий всеми его движениями, так что во всяком случае, прежде всякой мысли, из сердца само собою исходит указание, как надлежит поступить. Такое сердце есть сердце святое и чистое, из которого исходит одно правое и богоугодное. Его-то и поставляет пророк источником отрыгновения чрез уста благодарственного, или хвалебного, или молитвенного пения Богу. Молись же: «сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей» (Пс. 50, 12).

Пс.118:172. Провещает язык мой словеса Твоя, яко вся заповеди Твоя правда

Врачи по языку узнают состояние здоровья телесного, а речь обличает состояние здравия душевного. Умные речи показывают умного человека, речи благочестивые – человека богобоязненного, а развратные – развратного. Чем у кого душа болит, тот о том и говорит. Если язык твой усладительно ведет речь только о словесах Божиих, то это знак, что о них болит душа твоя, то есть любит их, желает исполнять сама и видеть исполнение их и от других. Если ты расположен так, то это значит, что словеса Божии – заповеди содержатся у тебя не умом, а объемлются сердцем, исполняют его и составляют строй его; а это показывает, что ты уже не раб, а сын, действующий не по принуждению, а самоохотно, по своим добрым начинаниям, как вошедший в планы и преднамерения отца.

Это и естественно: когда ты возлюбил словеса Божий, то и речь ведешь только о них, ибо от избытка сердца уста глаголют, и удержать их нельзя, чтоб не говорить о них. Но сюда должны привзойти еще и другие побуждения, именно – благодарение Богу и любовь к братиям. Пророк еще в покаянных чувствах говорил: «научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивый к Тебе обратятся» (Пс.50, 15). Каясь, он дает обет, что не только сам всегда будет ходить путями Божиими, но и других станет научать тому же, ибо в размножении числа ходящих этими путями и состоит слава Бога, Учредителя и Указателя путей тех. Если еще в пору покаяния он воодушевлен был так, то умолчит ли, получив разрешение и очищение?

Один святой в смирении говаривал: «Сбился я с дороги и погряз в тине; и хоть сам все еще остаюсь погрязшим в ней, но другим кричу: не ходите сюда, а то так же погрязнете, как и я». Другой, в том же смирении, имел обычай говорить: «Я столп, который ставят на дорогах, и хотя сам не движусь с места, но другим верно указываю дорогу». В том ли, в другом ли расположении, но словеса Божии провещаются языком по доброжелательству к братиям своим. Испытав на деле, что грех вяжет, а заповеди дают свободу, и притом в многообразных отношениях, – кто удержится, чтоб не возвещать другим, где путь и где распутие? Пророк и провещает языком словеса Божии, потому что все они – правда. Хочешь жить настоящею жизнию – живи, как заповеди велят, ибо всякая другая жизнь – не жизнь.

Если провещание словес Божиих есть хороший признак, то молчание о них есть признак худой, а речи, противные им, – признак наихудший. Где говорят будто научно, но не по-Божиему, где говорят все о пустом, и тем паче о срамном и грешном, там и говорящие, и слушающие, очевидно, отчуждились от словес Божиих; а чуждые словес Божиих чужды и Богу, возвестившему их; а кто чужд Бога и Богу, тот что такое? В Апокалипсисе поминается о глубинах сатаниных (Апок. 2, 24). И действительно, бывают собрания, коим другого имени дать нельзя.

Пс.118:173. Да будет рука Твоя еже спасти мя, яко заповеди Твоя изволих

Это то же, что говорит пророк: «Твой есмь аз, спаси мя». «Заповеди», говорит, «Твоя изволих», то есть нет у меня другой воли, другого желания, кроме того, чтобы ходить в заповедях Твоих; они занимают все помышления ума моего, все чувства сердца моего и все начинания воли моей. А так как это есть во мне, то я весь Твой; а если Твой, то благоволи, да будет рука Твоя всегда со мною, «во еже спасти мя».

В чем же тут добрый знак? – И в самом дерзновении взывать так к Богу, и в изволении таком. Последнее составляет условие первого. Невозможно возыметь дерзновения к Богу, если прежде того человек не предастся вседушно заповедям Божиим и не истощит всех сил своих в исполнении их. Только при этом может возродиться в нем чувство присвоения себя Богу и Бога себе, – чувство сокровенно зарождающееся, крепнущее и составляющее затем основу всех благоговейных отношений к Богу. На нем-то опираясь, пророк и говорит: я не чужой Тебе, Господи, а весь Твой. «Да будет же рука Твоя еже спасти мя».

Дерзновение к Богу – сладостное чувство, но оно невозможно при нечистой совести. Дерзновение входит пред самое лице Божие, а обремененная совесть тяготит долу. Бывает, что и сильная птица не может подняться с земли, когда крылья ее в грязи и сама она вся облеплена грязью. Надо ей стряхнуть грязь и обмыться; тогда, облегчившись, она воспарит свойственным ей парением. Так и душе надо стряхнуть беззакония и сделать себя чистою водворением в себе благозакония, чтобы, вступив чрез то в свойственную ей божественную стихию и движась в ней свободно, иметь возможность достигать престола Божия. Но и став пред Бога, как воззреть на лице Его, если где-либо внутри кроется что-нибудь не изволяющее заповедям Его: ведь пред Богом все открыто, и представшая пред лице Его душа ясно сознает это. Таким образом, дерзновение к Богу истинное, непритворное, искреннее есть знак великой чистоты нравственной.

Дерзновение не надумывается, а само собою возникает в сердце, вследствие трудов по исполнению заповедей и приобретаемой через то чистоты сердца. Приступание к Богу в молитве и самое молитвословие есть уже показание дерзновения; но не всякий молящийся или молитву деющий есть уже дерзновенен, как «не всяк глаголяй: Господи, Господи, внидет в царствие небесное; но творяй волю Отца Моего, Иже есть на небесех» (Мф.7, 21). Молимся, уповая; но дерзновение есть высший плод упования, хоть оно вместе с ним и зачинается, и зреет.

И упование есть настоящее и не настоящее. Часто бывает, что человек думает, будто уповает, тогда как у него нет истинного упования. Дерзновения же и надумать нельзя: оно есть состояние, а не отдельное действие. Оно происходит от срастворения силы Божией с силами человека. Сознающий это действует властно, как сын, не сомневаясь, что сделает что-либо невпопад, ибо видит себя не действующим, а во всем воздействуемым силою Божиею. Рука Божия под ним, над ним, окрест его и внутри его. Чувствуя это и почивая во вседействии Божием, он предает себя Богу: да будет так, да будет рука Твоя при мне и во мне так, как она есть; тогда и спасение мое верно и есть несомненный удел мой.

Пс.118:174. Возжелах спасение Твое, Господи, и закон Твой поучение мое есть

Как пред сим изволение заповедей, так здесь возжелание спасения Господня и непрестанное поучение в законе выражают одно – горячую ревность о спасении чрез верное исполнение заповедей. Эта ревность есть движущая сила к богоугодной жизни по заповедям. Есть эта ревность – есть жизнь; нет ее – нет жизни.

Значение этой ревности в икономии деятельной жизни по Богу святой Исаак Сирианин изображает так: «За всякою мыслию доброго желания, в начале его движения, следует некая ревность, горячностию своею уподобляющаяся огненным углям. Обыкновенно она ограждает эту мысль и не допускает, чтобы приближалось к ней какое-либо сопротивление, препятствие и преграда, так как она приобретает крепость великую и несказанную силу ограждать душу от расслабления или от боязни, при устремлениях на нее всякого рода стеснительных обстоятельств. И как самая первая мысль есть сила святого желания, от природы насажденная в естестве души, так и ревность эта есть мысль, движимая раздражительною в душе силою, данная нам Богом на пользу, для соблюдения естественного предела, для выражения понятия о своей свободе исполнением естественного желания, находящегося в душе. Это есть добродетель, без которой не производится доброе; она называется ревностию потому, что время от времени движет, возбуждает, распаляет и укрепляет человека пренебрегать плотию в скорбях и в страстных, сретающих его искушениях непрестанно предавать душу свою на смерть и идти в сретение отступнической силе ради совершения того дела, которого сильно возжелала душа. Некто, облеченный во Христа, в словах своих назвал такую ревность псом и стражем как закона Божия, так и добродетели, которая есть исполнение закона Божия. Эта сила ревности укрепляется двумя способами: пробуждается и воспламеняется на хранение дома, и также двумя способами приводится в изнеможение, дремоту и леность».

«Два первые способа суть следующие: во-первых, страх, заставляющий человека бояться за то благо, которое он приобрел или имеет в виду приобрести, чтобы не было оно украдено или уничтожено каким-либо случаем. Когда возбужден в естестве этот страх, тогда ревность, названная у нас псом, день и ночь разгорается, как пылающая печь, и пробуждает естество. И подобно херувиму, человек пробуждается и ежечасно внимает тому, что окрест его и, как говорит упомянутый выше некто, если проходит птица мимо его, приходит в движение и лает с быстротою и несказанною стремительностию. Есть еще другой способ раздражать нашего пса, это – когда наиболее возрастает в душе возжелание добродетели; ибо в какой мере возрастает в душе это возжелание, в такой же воспламеняется и этот пес, то есть естественная ревность к добродетели».

Соответственно сему есть тоже два способа и к охлаждению ревности. «Первый – когда самое возжелание уменьшится и прекратится в душе; а второй – когда войдет в душу какой-то помысл уверенности и отважности, и утвердится в ней, и человек станет надеяться, думать и держаться той мысли, что нет ему причины бояться потерпеть вред от какой-нибудь силы, и потому слагает с себя орудие ревности, и бывает как дом без стражи: пес засыпает и надолго оставляет стражу» (Исаак Сирин. Слово 32).

Вот все производство ревности, – как она зарождается, растет и умаляется. Войди с этими показаниями внутрь себя и определи, есть ли в тебе ревность, и в действии ли те способы, коими она поддерживается? Если да, то ты живешь; если же нет, то ты мертв или уснул.

Пс.118:175. Жива будет душа моя, и восхвалит Тя, и судьбы Твоя помогут мне

Вот и еще способ поддержания ревности и вместе признак того, кто добре течет, – уверенность, простирающаяся до видения, что избранный путь ведет прямо к цели, как определенный Богом, указанный и покровительствуемый Им. «Жива будет душа моя», – какою уверенностию дышит это слово! Ни тени колебания. Господь сказал: иди вслед Мене, по заповедям Моим, – и спасешься, получишь покой и жить будешь вовеки. Поверил человек и идет, говоря в себе ко Господу: верую, Господи, что так оно будет: «жива будет душа моя», будучи еще здесь оживотворена благодатию в залог вечного в Тебе и с Тобою живота. «Жива душа моя и восхвалит Тя». Он уже там душою своею – на месте достижения цели и, как обретший уже искомое, хвалит Господа. Будет так, как обетовал Ты, Господи! Вниду в покой Твой и вечно буду прославлять имя Твое. Но, питая такую уверенность, не на себе опирается он, а на всесторонней помощи Божией, или на вседействии Божием в душах, всецело Ему преданных. «И судьбы Твоя помогут мне».

Так Сам Бог обетовал: «с Ним есм Аз, изму его, и прославлю его... и явлю ему спасение Мое» (Пс. 90, 15–16).

Все это лежит во глубине души того, кто течет правым путем и свидетельствует о правости его течения со внутреннейшей стороны его настроения. Течет, всеусильно трудится в несомненной надежде, не присвояя, однако ж, себе ничего и ни на чем своем не опираясь упованием своим, а всецело почивая на всещедродательности Божией.

Несомненность спасения питается и держится тем, что путь спасения учрежден Богом, и Им Самим, Спасителем нашим, пройден в естестве человеческом. Прошедши этот путь и пребывая во славе, Спаситель взывает: «Идите сим путем, и все тут же будете». Кто, веруя сему и видя это, поколеблется недоумением? И не колеблются; всякий питает уверенность, что жива будет душа его, если, не блуждая, пройдет путем, на который вступил по указанию Божию.

Но пройдет ли – вот вопрос. Пройдет, если не будет надеяться на себя, а предаст все Господу действовать в себе. Ты только, говорит Господь, ноги переставляй и не упирайся, а Я несомненно доведу тебя до конца пути, до пристанища и дома упокоения. Самонадеянность в уповании спасения пагубна; а кто уверен, что Бог, хотящий всем спастися, спасет ищущего спасения, того, кто не лежит, а всеусильно действует по указанию Божию, и спасет имиже весть судьбами, и пути указывая, и силы подавая; у того такая уверенность есть свята и служит признаком не только правошествия, но и великого преуспеяния в течении по духу, так как она является уже вследствие последовательных трудов, немалого очищения сердца и ощутительного испытания Божия покрова и заступления.

Пс.118:176. Заблудих яко овча погибшее, взыщи раба Твоего, яко заповедей Твоих не забых

После такого преуспеяния, признаки которого указаны пред сим пророком, с какой стати взывать еще: «взыщи, – я овча погибшее»? – Но то-то и дивно в деле спасения, что, чем более кто преуспевает в нем, тем более видит себя уничиженным и худым, так что, идя к лучшему, он будто все более и более погружается в худшее и видит себя непотребнейшим, хоть и не отчаивается в своем спасении. В сказаниях о подвижничестве святых об одном величайшем подвижнике замечено, что он во всю жизнь свою говаривал о себе: «В тину я погряз по самую шею, и только уста остались еще у меня свободными, чтобы вопиять: «Боже, помилуй мя!» У святого Антония замечено, что Сам Бог закрывает преспеяние от глаз преуспевающих и внешним уничижением их, и попущением внутренних нестроений, при виде которых не может он не исповедать того, что никуда не гожусь я, и не вопиять мытаревым гласом: «Боже, милостив буди мне грешному!» (Лк.18, 13.) Такое смиренное и самоуничиженное исповедание и есть самый верный признак доброго течения и преуспеяния. Кто-то из святых заметил: смотри, коль скоро начнешь подаваться на праведность, – знай, что ты начал сбиваться с пути, ибо верный признак спасительного шествия есть смирение и самоуничижение. Такой именно смысл находит в настоящем стихе святой Афанасий Великий: «В чем же, говорит он, преуспел пророк, если снова говорит о себе, что он – овча погибшее? – В том, что соблюл смиренномудрие, по сказанному: «егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы» (Лк.17, 10)

На чем же стоит упование спасения, когда так глубоко сознание непотребства у самых великих преуспевателей? – На сознании, что они не забывают заповедей Божиих. Всякий такой, исповедуя, что никуда он негож, вместе с тем неложно свидетельствует, что знает заповеди, сознает полную обязательность их для себя и то, что со времени обращения своего никогда не дозволял себе сознательно нарушать даже малейшую из них. Это сознание и дает смелость надеяться, что он хоть и никуда негож, но Многомилостивый, по милости Своей, не бросит его, а взыщет, как овцу погибшую, и, взяв на рамо свое, принесет в место спасения.

Этим чувством непотребства в чаянии спасения в Господе начинается должная жизнь в покаянии, скрепляемая обетом неуклонной верности заповедям Божиим. Это чувство исполняет душу во все время жизни покаянной, указывая сим, что текущий добре течет. Оно приводит к плачу, как описывает святой Исаак Сирианин, «сначала перемежающемуся, а потом непрерывному, длящемуся годы, пока не иссякнет, по Божию изволению, оставляя за собою опять то же чувство непотребства укорененным и лежащим в самой глубине сердца спасаемого и очищенного».

Какое же посему благоприличное заключение всего псалма составляет этот стих? – Он возводит на самый верх нравственного совершенства, указывая его, однако ж, не в самовосхвалении или присвоении себе чего-либо, а в самоуничижении и невидении в. себе чего-либо достойного. Раб неключимый, овча погибшее – вот воззвания истинных рабов Божиих, приятные Богу и привлекающие Его благоволение!

Блаженный Феодорит так заключает истолкование сего псалма: «Сделав краткое изъяснение псалма сего, мы просим читающих не довольствоваться написанным и не думать, что только это и принадлежит пророку, то есть только это и хотел сказать пророк. Напротив, пусть каждый извлекает то, что ему собственно на пользу и пусть уготовляет себе предохранительное врачевство от своих собственных недугов». Нечто подобное сему пишет и блаженный Августин. «Сколько сил моих было и сколько помог мне Господь, я истолковал сей великий псалом. Мудрейшие и ученейшие меня, конечно, лучше сделали уже это или сделают, но это не должно было освободить и меня от посильного служения делу сему, и особенно, когда братия мои усильно к тому побуждали меня».

Если им можно было такими словами заключить свое толкование, то тем более пригоже это мне. Прошу при том извинить многократные повторения одних и тех же мыслей. При всем желании нельзя было этого избежать, потому что по длительности времени естественно забывалось написанное прежде и, при новом приеме за дело, старое казалось новым. Бывало и то, что иная мысль была оставляема, потому что казалось, будто она не раз уже была излагаема, и потому была заменяема другою, которая казалась новою, тогда как на самом деле та была, может быть, новою, а эта старою. Утешаюсь тем, что любящим истину такое повторение не наскучит, потому что дает то, что любезно и что приятно, как приятно встречать друга, сколько бы раз ни приходилось это.

Прибавлю к сему: все сто семьдесят шесть стихов говорят о заповедях Божиих и нашем отношении к ним, и говорят ясно. Нет почти ни одного стиха, понимание которого было бы затруднительно и требовало особых пояснений. Потому вся забота была обращена не на это, а на то, как стоит дело нравственное, указываемое стихом, в цепи нравственных дел и явлений. В руководство, как указывать именно ту сторону дела, взято было значение букв. Оно давало мысль, на которую потом, как на нить, навязывались все мысли, содержащиеся во всех стихах, начинающихся с той же буквы. Коль скоро появлялась мысль, которая проходила сквозь все стихи, – дальнейшее толкование уже не представляло большой трудности.

На вопрос: да полно, так ли следует смотреть на все? – отвечу, что нельзя сказать, чтобы всякий стих «должно» понимать непременно так, как у меня изложено; но что «можно» понимать так всякий из них, – этого, смею надеяться, отрицать никто не станет.

Кому придется подряд читать все это толкование, тот не может не заметить неровности в тоне речи, в степени живости мысли и чувства. Прошу снисхождения, человек есмь многоизменчивый. К тому же и дело делалось не зараз. Сколько приемов, столько же разных настроений, которые сами собою проторгались и в слово.