История Русской Церкви. Период III

Разделение русской митрополии на две половины – московскую и литовскую, само по себе несколько десятков лет волновало Церковь Русскую; оно же имело влияние на все части устройства Русской Церкви. Так разделённая митрополия образовала новый период бытия Русской Церкви.

Разделение митрополии начиналось и прежде Фотия, с усилиями совершалось при Фотии, без усилий утвердилось после Фотия. Это показывает, что причины его скрывались не в лицах, а в положении дел. Юго-западной Россией владели князья литовские; юго-западные епархии весьма отдалены были от Москвы – места кафедры митрополита русского: вот два обстоятельства главные, отделившие юго-запад oт власти московского митрополита! Витовт, в. князь литовский, беспокойно смотрел на зависимость подчинённых ему областей по делам веры oт митрополита, жившего в чужой земле. Сборы доходов с юго-западных епархий в пользу митрополита московского и, след., не в пользу земли литовской, особенно казались тяжёлыми для Витовта. Духовенство юго-западное вместе с Витовтом чувствовало и то, что московский митрополит по отдалённости редко обозревает южные епархии¹. Тем не менее – не без затруднений, не без споров могло совершиться разделение русской митрополии. Русская Церковь столько веков находилась под властью одного митрополита, так давно привыкли получать от Патриарха только одного первосвятителя. Притом нельзя было не опасаться и того, что литовский князь-папист будет располагать находящимся в его власти митрополитом не в пользу православию. Последнее не могло не озабочивать Патриарха. Москва также нелегко могла отказаться от давней чести быть духовной столицей всей России.

Витовт столько любил власть, что решился на борьбу с препятствиями. Когда умер Киприан († 1406 г.), он послал в Константинополь Полоцкого епископа Феодосия для поставления в митрополита, с тем, чтобы кафедра его была в Киеве. В Константинополе П. Антоний ещё в 1393 г. (при жизни Киприана) поставил учёного и строгого грека Фотия в митрополита «всей России». П. Матфей не согласился посвятить Феодосия, и отправил в Россию Фотия, который и прибыл в 1409 г. в Киев, а в 1410 г. – в Москву. Витовт оскорбился отказом Патриарха и требовал, чтобы сам Фотий остался навсегда в Киеве. Фотий в 1411 и 1412 г. обозрел южные епархии, посвятил в Киеве епископа Смоленску, и в Луцке – Турову, был и в Галиче: но возвратился в Москву². Витовт в 1414 г. собрал на Собор в Новгродек епископов своих владений, представил им, что Фотий не только мало заботится о юге, но разоряет юг сбором пошлин, и вследствие сего требовал, чтобы епископы отказались от Фотия, избрали нового митрополита и отправили для посвящения в Константинополь. Епископы, уважая распоряжение Патриарха, долго не соглашались, но потом уступили воле Витовта и избрали учёного и доброго Григория Семивлаха. Фотий хотел отвратить неприятность личным сношением с Витовтом: но, не принятый Витовтом, возвратился в Москву. Патриарх Евфимий (1410–1416 гг.) решительно отказал Григорию в сане митрополита. По родству с домом московского князя, за Фотия действовал особенно император³. Витовт, раздраженный новым отказом, отправил (в марте) послов к императору и Патриарху с объявлением, что, в случае их несогласия дать особого митрополита южной России, епископы сами поставят его. То же объявлено было послам императора и Патриарха, возвращавшимся из Москвы. По их просьбе, Витовт отложил срок избрания митрополита до 14 ноября, тогда как прежде положено было ждать решения патриаршего только до 15 августа. Срок приближался: а ответа не было. Вновь собран Собор в Новгродеке. Некоторые из епископов и тогда не хотели без патриаршей воли посвятить Григория. Но Витовт настоял на своём, и – Григорий посвящен 15 ноября. В оправдание своё Собор рассуждал: в Болгарии и Сербии издавна местные епископы поставляют первого епископа, в России при Изяславе было то же, сам Патриарх присылал в Россию по два и по три митрополита для одного и того же времени; важнее же то, что благодать Духа Святого не ограничивается лицами, и древнее правило дозволяет епископам поставлять первого епископа. «Мы храним, – писал Собор, – правила Отцов, клянем ереси, чтим Патриарха Константинопольского и других, имеем с ними одну веру; но отвергаем беззаконную в церковных делах власть, присвоенную Царями Греческими». Грамота утверждена была особенным определением Витовта⁴. Фотий написал обширное окружное послание к епископам, в котором доказывал, что Григорий поставлен незаконно, не быв поставлен Патриархом или по воле Патриарха, – он требовал не сообщаться с Григорием как с незаконным пастырем. Но Григорий оставался митрополитом до самой смерти своей († 1419 г.)⁵. Фотий по смерти Григория помирился с Витовтом и управлял южными Церквами до своей кончины (8 июл. 1431 г.)⁶.

После Фотия в 1433 г. Герасим, епископ Смоленский, посвящен был Патриархом в митрополита литовского, тогда как в Москве был «нареченным» митрополитом св. Иона; Герасим с видами на обе стороны Русской Церкви избрал местом кафедры Смоленск, где жил под покровительством к. Свидригайла: но в 1435 г. сожжен был Свидригайлом⁷. Дела Исидора и Папы заставили южных епископов быть в тесном союзе с московским первосвятителем Ионой, и он имел на юго-западе своих наместников; южные епископы сперва не приняли и Григория, единомысленного с Исидором (§ 16). Но эта связь юга с северным митрополитом была только следствием особенной нужды, – и была временной; король польский, покорный Папе, заставил южных епископов признать власть Григория. Преемники св. Ионы († 1461 ) перестали уже называться Киевскими митрополитами; митрополия южная решительно отделилась от северной⁸.

После Григория пастыри юга уже добровольно, не тревожась сомнениями, избирали себе особого митрополита, каковым был первый Мисаил. Кафедра литовского митрополита чаще была в Вильне, по временам в Новгродке, редко в Киеве⁹. С разделением митрополии русской начались разности в устройстве церковном по всем отношениям Церкви Русской на юге и севере.

Несмотря на то, что при первоначальном разделении митрополии русской южные епископы, по-видимому, не хотели быть покорными Патриарху, в последующее время киевские митрополиты поставлялись не иначе, как с благословения Патриарха. Хотя ни король, ни епископы не приняли Спиридона, которого Патриарх (в 1476 г.) посвятил в литовского митрополита только по воле султана, но без ведома и воли короля и епископов¹⁰: но митрополиты Мисаил (1474–1477 гг.), Симеон (1477–1488 гг.), Иона Глезна, избранные в Литве, поставлены были Патриархом. В 1495 г. Собор русских епископов избрал и поставил митрополита Макария, а потом отправил послов к Патриарху за благословением для митрополита. Патриарх, одобрив избрание, дал знать через послов своих, чтобы вперёд без его ведения не были поставляемы митрополиты. С того времени каждый раз посылали послов за благословением для избранного митрополита, но поставление совершалось в России¹¹. Всё управление южной Церковью совершалось под близким наблюдением Патриарха. К этому понуждало южных епископов самое положение их: притеснения со стороны папистов, королей и всякой другой гражданской власти невольно заставляли искать помощи у Патриарха. Патриархи, со своей стороны, были в тесном общении с южной Церковью.

Положение северной Церкви было совсем другое: она была ограждена твёрдой властью православных князей. Отселе и отношение церковной власти к Патриарху на севере было иное. В северной Церкви Исидор был последним митрополитом из присланных Патриархом. Слуга Папы, присланный из Царьграда, глубоко оскорбил собой Русскую Церковь. Она дорожила союзом с Греческой Церковью. Но всего дороже для неё была чистая вера. Отселе, по изгнании Исидора из Москвы, когда дела самой Москвы позволяли начать сношение с Константинополем, в. к. Василий (в 1441 г.) приготовил послание к Патриарху о митрополите; потом (в 1443 г.) отправили было посла с грамотой к императору. Но в тот и другой раз слух об уклонении императора в латинство остановил дело. Послания северной Церкви остались только памятниками мыслей её о союзе с Грецией. В тот и другой раз в. князь настаивал на том, чтобы разрешено было избирать и поставлять митрополита в Москве. Он выражал сильное негодование на то, что Исидор «поработил было нас отлученной за ереси Римской Церкви». Указывал, как и Собор литовский при Фотии, на правила, дозволяющие поставлять митрополита без Патриарха. Особенно же выставлял затруднительность сношений с Константинополем, объяснял неудобства быть греку митрополитом Русским: «и каждый православный может иметь нужду объясняться с верховным Пастырем о делах духовных – тайных, а Государь – не только о духовных, но и о государственных, между тем не льзя с ним беседоватъ иначе, как чрез переводчиков». «Впрочем, – продолжал князь, – Русская Церковь не хочет при этом прерывать своего союза с Греческой Церковью; она по прежнему будет просить благословения у Патриарха и разрешения на свои сомнения»¹². Беспокойства Шемяки довольно долго мешали решению дела о митрополите. Но в конце 1448 г. св. Иона посвящен был в митрополита Собором русских пастырей¹³. Поскольку же более четырёх столетий Церковь Русская получала митрополита из Царьграда, и прервать такую связь, не выслушав отзыва со стороны Греческой Церкви о деле, означало бы оскорбить и любовь, и смирение, и благоразумие: то положено было снова войти в сношение с Греческой Церковью о независимом oт неё избрании митрополита. В 1452 г. в. князь писал к императору, извещая о поставлении русского митрополита русскими епископами. Но и опять волнения унии в Константинополе не допустили грамоты до Константинополя¹⁴. В 1453 г. (Мая 29) Константинополь взят был Турками; Церковь подпала под иго мусульманской власти. Твёрдый защитник православия, Геннадий, по общему желанию православных, утверждён был султаном в сане Патриарха. Бл. Геннадий просил письмом Иону о помощи вопиющим нуждам Греческой Церкви. Св. Иона поспешил исполнить желание великого святителя; вместе с тем он просил Патриарха не оставлять Русской Церкви своим попечением¹⁵. Всего вероятнее, что вследствие сих-то сношений предоставлено было Русской Церкви Церковью Греческой право избирать и поставлять митрополита независимо от Константинополя, и всероссийская митрополия поставлена выше всех прочих, прямо после иерусалимской патриаршей кафедры¹⁶. Около 1480 г. ввели было в архиерейскую присягу клятвенное обещание – не принимать никого ни на митрополию, ни на епископские кафедры от константинопольского Патриарха, именно потому, что Царьград в руках мусульманских. Нo сей пункт, по настоянию мудрого Максима, был исключён из присяги: Царьград, говорил преподобный, в руках агарянских, но православие остаётся между греками непоколебимым, и Церковь по прежнему управляется Духом Святым¹⁷. Впрочем, вызов Максима из Греции как учителя Церкви, показывает, что северная Церковь остерегалась собственно подчинения власти султану, но не прерывала своей связи с Греческой Церковью. То же показывают богатые милостыни Русской Церкви Церквам восточным¹⁸. Царь Иоанн Вас. испрашивал и получил от констант. Патриарха чин венчания на царство и благословение патриаршее на сан царский¹⁹. Константинопольская Церковь извещала Русскую Церковь о переменах в патриаршестве, а м. Феодосий посвятил Иосифа в митрополита Кесарии Палестинской²⁰.

В избрании м. Григория принимали участие восемь южных еписиопов: Полоцкий, Смоленский Черниговский, Туровский (Пинский), Луцкий, Владимирский, Холмский и Перемышльский (Червенский). На Соборе 1509 г. имели совещание с м. Иосифом семь епископов, так как Черниговский перед тем перешёл в ведение северного митрополита²¹. Усилившиеся в Галиче паписты (с XV в.) вытеснили из Галича православного епископа. После долгих усилий со стороны православия, в 1539 г. Король Сигизмунд Август позволил открыть кафедру православного епископа во Львове, который был тогда главным городом Червоной Руси, а до того времени оставались там два епископа – в Холме и Перемышле, по отдаленности не часто сносившиеся с литовским митрополитом, и наместник митрополита, Георгиевский Галичский архимандрит, часто терпевший притеснения со стороны арцыбыскупа львовского²². Между архипастырями юга летописи особенно отдают уважение владимирскому пастырю Вассиану (1487–1499 гг.), деятельному блюстителю порядка в Св. Церкви²³.

По переменам политическим не только изменялись пределы митрополии и епархии на юге, но страдали и некоторые пастыри. Смоленский епископ Варсонофий, пастырь достойный, в 1515 г., когда Смоленск был взят в. к. Василием, из Москвы сослан был на Кубинское озеро за то, что будто расположен был к латинству; Смоленская епархия с того времени поступила в ведение московского митрополита. Ближайшие к Москве южные епископы много страдали от Литвы, страдали и от Москвы²⁴.

Основным законом церковного правления на юге постоянно оставалась Кормчая книга с древними русскими правилами²⁵. В. князья литовские, начиная с Витовта, утверждали неприкосновенность духовного суда грамотами. М. Иосиф Солтан (1499 г.) выпросил у в. к. Александра подтверждение судебной грамоте в. к. Ярослава, чем порядок и круг православного судопроизводства утверждён в древнем его виде²⁶.

Блистательным памятником заботливости южных пастырей о лучшем управлении Церковью Христовой служит Виленский Собор 1509 г. На нём составлены были правила благоразумные, твёрдые, достойные восточного православия. Изобразив печальное состояние южной своей Церкви, частью словами м. Кирилла, Собор поставляет: 1) Не подкупать никого для получения сана епископского, и епископа, поставляющего покупщиков в священство, лишать власти. 2) Не поставлять в священство людей чужой епархии. 3) Поставлять в священство людей достойных, одобренных судом духовника. «Если бы и сам Государь прислал недостойного; то всем епископам с митрополитом, явясь к Государю, объявить недостоинство того, и ни за что не посвящать». 4) Отлучать от священства тех, которые, скрыв своё поведение перед духовником, обнаружат жизнью своё недостоинство. 5) Не допускать до священнодействия священников и иночествующих, когда являются без увольнительной грамоты. 6) Не допускать к служению и вдовых священников, пока не поступят в монашество. 7) Священников и игуменов без вины не лишать церквей их. 8) «Если князь или боярин отнимет церковь от священника без вины и свидетельства святительского: то не давать другого священника, пока не оказана будет тому справедливость». 9) Князь или боярин может оставлять церковь без священника не долее, как на три месяца; по прошествии срока сего посылать священника по усмотрению епископа. 10) Не отнимать имений у церквей. 11) Священник, священнодействующий только по воле князя или боярина, но без благословения святителя, лишается сана. 12) То же – игумены и иеромонахи, произвольно удаляющиеся из обители. 13) Епископам не принимать на себя мирских дел и не уклоняться от Соборов за недосугами. Наконец, 14) «Если Государь или бояры и другая власть пришлют за митрополитом или епископом по какому-либо из постановленных и утвержденных теперь правил, желая разрушить заповедь, положенную по правилам апостольским, и выполнить свою волю: то никому на то не осмеливаться, а всем немедленно съехаться к митрополиту, каждому на свой счёт, смиренно просить Государя и твёрдо стоять, дабы не был нарушен закон, положенный и утвержденный по правилам Божиим, Апостольским и Отеческим»²⁷.

Эти определения писаны, как очевидно, под влиянием особенной осторожности и внимания к влиянию иноверной гражданской власти; они поставлены, таким образом, в главное руководство для управления православием среди папизма.

К сему остаётся присовокупить, что а) постановлением частного Львовского Собора 1539 г., сверх правил о доходах, положено священнику не иначе являться в суд, как по вызову епископа или его наместника; наказание виновным крылошанам назначать правом духовным по правилам св. Отец; б) братства юга, как и строители монастырей или церквей, имели участие в правлении церковном, именно – попечительное о зданиях, содержании духовенства и бедных и право голоса при назначении настоятелей и священников; в ограничение же своеволия братств и так называвшихся церковных покровителей не раз подтверждаемо было²⁸ не вмешиваться светским в права и суды духовного правительства. В конце периода явился неприятный спор у львовского братства с епископом, много наделавший вреда православию. Братство, основываясь на давности, начавшейся тогда, как в Львове не было епископа, не хотело ни в чём знать львовского епископа, и дерзко уничтожало распоряжения его. Епископ, сознавая незаконность status in statu, подвергал осуждению братство. Иноверное правительство поддерживало эту ссору, по видам Римской политики. Следствием сего было только обессиление православия во Львове, облегчившее успехи унии²⁹; в) низшее церковное управление производилось чрез протопопов и десятинников³⁰.

Церковное управление на севере, по составу и основаниям оставаясь в древнем виде, по требованию времени испытывало перемены.

Здесь так же, как на юге, предписывали допускать к служению священников и иеромонахов других мест только в таком случае, когда они имеют грамоты поставления и увольнения, и смотреть за тем обязано было местное духовное начальство³¹.

Уже Собор 1503 г. слышал жалобы низшего духовенства на то, что оно подчинено полной воле светских лиц, и высшее духовенство управляет делами и лицами духовными «не по достоинству святительскому», через бояр, дворецких, недельщиков, подводчиков³². Эти жалобы заставляли вернее оградить духовных лиц от воли светских властных лиц – избрать для низшего правления новых лиц, или правильнее, определить занятия прежних. Таким образом, Собор 1551 г. ввёл следующие перемены в низшем церковном управлении:

1. Духовные десятинники оставлены для тех мест, где они были издавна. Но власть их ограничена одним городом, где они жили, без права ездить по местам, принадлежавшим прежде к десятине.

2. И в XV в., по крайней мере, в епархии митрополита, были поповские старосты: но, как кажется, не столько для надзора за благочинием, сколько для сбора пошлин³³. Собором 1551 г. введены по всем местам старосты поповские и десятские (из священников), с тем, чтобы надзирать за благочинием духовенства и храма, десятские священники, подчиненные старостам в надзоре за благочинием, и старосты поповские, вместо десятинников, стали собирать пошлины по книгам епископа и осматривать ставленые и увольнительные грамоты; они же, по два и по три, понедельно, стали присутствовать в суде епископских бояр и десятинника.

3. Как в суде боярском, так и в суде десятинника, поповские старосты и десятские священники должны были скреплять подписью следственные дела; в случае неправды судей, после увещания, доносили о правде царю и святителю.

4. Суд десятинника, там, где остались десятинники вследствие давнего обычая, по-прежнему многие дела решал сам по себе, но суд боярский судные списки представлял на усмотрение и решение епископа.

5. Иски на духовных лиц, особенно по землям, разбирались боярами царя, иначе Приказом большого дворца, но в присутствии также поповских старост³⁴; поверка монастырского имущества отнесена также к Приказу большого дворца. Опись Карельского монастыря учинена по воле царя. Но м. Даниил описывать монастыри в княжестве Юрия Ивановича Дмитровского посылал своих детей боярских, хотя с согласия и с грамотой в. к. Василия³⁵.

Св. Геннадий писал к м. Зосиме: «поскольку повелено каждый год съезжаться к тебе, нашему отцу: то да учинишь на Соборе с нами, твоими детьми и сослужебниками, исправление дел недоразумеваемых». С половины XV стол. нередко выполнялось это правило; а в XVI в. часто собирались Соборы. На Собор являлись кроме епископов настоятели знатнейших монастырей³⁶.

С переменой обстоятельств, особенно политических, число и состав епархий в северной митрополии не раз переменялись³⁷.

М. Исидор в 1438 г. отделял Псков от Новгорода в своё заведование, поставив в нём своего наместника: но это продолжалось недолго³⁸. В 1469 г. Псков снова и уже сам по себе учредил у себя особое управление, почти независимое от новгородского владыки. Побуждения выставлялись добрые: хотели ограничить близким сильным надзором беспорядки духовенства. Но независимость низшего правления от высшего нарушала порядок. Кроткое благоразумие свят. Ионы и м. Филиппа I скоро восстановило прежний порядок³⁹.

В XVI в. круг суда святительского определён со стороны государя в древнем его виде⁴⁰. Власть и два суда епархиального епископа – духовный и земский – получили образование, более сообразное со значением суда святительского; менее власти оставлено за низшим духовным правлением, и более дел отнесено к высшему суду епископа. Хотя белое духовенство по делам земским осталось ещё в ведении боярского и десятинничьего епархиального суда: но не только дела духовные решительно отделены для духовного суда, – всё монашествующее духовенство по всем делам стало подлежать только суду духовному. Епископу предоставлено посылать доверенных архимандритов и игуменов надзирать за самыми поповскими старостами (благочинными), так же как за всем порядком духовным⁴¹.

Таким образом, Собором 1551 г. все архимандриты и игумены подчинены управлению епархиального епископа, тогда как прежде того некоторые монастыри, по жалованным грамотам князей и митрополитов или Патриарха, были независимы от епархиальной власти. Это подчинение настоятелей епархиальному управлению, столько сообразное с самыми древними церковными правилами, совершенно необходимо было в половине XVI века: ибо перед тем каждый раз, как какой-либо монастырь поступал из ведения епархиального в ведение или одного в. князя, или в ведение митрополита и в. князя, следовали разные беспорядки и неприятности для епархиального правления. Так, кирилловский игум. Нифонт, сговорясь с молодыми из братий, передал себя в непосредственное ведение м. Геронтия и, отделясь от власти ростов. архиепископа, наделал грубостей законному пастырю своему Вассианy; дело дошло до Собора; посредничество в. князя нескоро успело восстановить мир и порядок⁴².

В. к. Василий писал королю Польскому об избрании митрополита: «кто будет нам люб, тот будет у нас на всей Руси»⁴³.

Избрание митрополита всегда совершалось на Соборе епископов, и кто не мог прибыть на Собор, присылал от себя грамоту с согласием на определение Собора. Но особенное участие в. князя и царя в сем избрании выражалось особенным действием его в чине поставления⁴⁴. В. к. Василий Иванович избрал Зосиму и без соборного избрания: но это было исключение, и самое несчастное. Избрание новгородского архиепископа, хотя по-прежнему бывало по жребию, но после покорения Новгорода уже не в Новгороде, а в Москве. Борьба в. князя с прежними правами Новгорода и удельных князей иногда поставляла пастырей в неприятное положение. Taк пострадал св. Феофил Новгородский при Иоанне III, св. Серапион при Василии! Князья и цари, не входя одни в решение дел церковных, призывали на совет митрополита и епископов, давали им предложения; иногда сами рассматривали мнения на Соборе и, утверждая приговоры, содействовали исполнению приговора; почему определения Собора иногда рассылались в виде указов в. князя и царя⁴⁵.

Содержание духовенства в южной митрополии оставалось в прежнем виде; права на имения утверждены в. князьями⁴⁶, и Виленский Собор, 1509 г., подвергал отлучению того, кто отнял бы у церкви её собственность.

На севере Собором 1503 г. восстановлено правило м. Кирилла II не брать пошлин за поставление в духовный сан, но оставлены неприкосновенными другие пошлины, довольно разнообразные⁴⁷. Собором 1551 г. опять введена пошлина со ставлеников; притом узаконена венечная пошлина; взамен того отменены некоторые из прежних; притом сбор всех пошлин перестал быть в зависимости от произвола низших лиц⁴⁸.

Положение сельского духовенства в сем периоде значительно улучшено: некоторые церкви получали ругу от благочестия бояр, купцов и в. князя⁴⁹; епископы освобождали бедные храмы, и особенно храмы монастырских сёл, от своих пошлин; а монастыри, со своей стороны, обеспечивали содержание их⁵⁰.

Недвижимые церковные имения на севере были предметом разных сомнений, споров и решений. С тех пор, как стали терять своё значение жалованные грамоты ханов, владельцы земель насилием стали отнимать то ту, то другую часть земли церковной; а разные земские власти, приезжая в монастырские имения, распоряжались в них не лучше баскаков. Так было с обителью пр. Иосифа, которую грабил князь Волоколамский со своими подьячими. Это вынудило испрашивать несудимые и жалованные грамоты у князей⁵¹. Но затем начались жалобы с другой стороны; стали укорять монахов за любостяжание, и чем более умножались владения, тем чаще и сильнее становились укоризны. Пр. Максим Грек кротко упрекал за имения в «Разговоре любостяжателя с нестяжателем». Друг его, князь и инок Вассиан, говорил о том же резче. Князь Курбский был также против обителей, и справедливо осуждал мнение времени, будто умолит Бога монастырь за того, кто лишил наследства сродника бедного, отдав всё в монастырь⁵². Несправедливо было бы утверждать, что не было по местам беспорядков в употреблении имений. Но прежде всего не надобно опускать из виду того, что тогда владельцы крестьян снаряжали воинов на свой счёт; а судьям, кормившимся судейской правдой, не было простора в церковных имениях⁵³. Отселе-то более всего происходили жалобы на богатство духовенства, как частью высказывает это и Курбский. В. к. Иоанн в 1478 г., по праву завоевателя, отобрал у Новгорода между прочим и половину имений церковных, и раздал их боярским детям⁵⁴. В 1503 г. он предлагал Собору об отобрании имений и у других обителей. Собор отвечал, что в греческой Церкви отцы и Соборы не запрещали монастырям и церквам владеть недвижимыми имениями; в России было то же со времён Владимира и Ярослава; самые злочестивые цари ордынские, боясь Господа, щадили собственность епископов и монастырей: «Не смеем, – заключал Собор, – отдать церковного стяжания: ибо оно есть Божие и неприкосновенно»⁵⁵. Сильный спор возобновлялся на Соборе 1531 г. при м. Данииле⁵⁶. Тогда уже жаловались и заволжские (новгородские и вологодские) иноки. Пo предложению Иоанна IV, Собор 1550 г. положил ни монастырям, ни епископам вперёд не покупать деревень без воли государевой; имения, укрепленные грамотами в малолетство царя, возвращены ему. В 1581 г. многочисленный Собор, признав невыгоды управления имениями для духовной жизни, и приняв во внимание расстройство казны и боярских имений войной, определил (15 Янв.) вперёд не принимать вотчин по душам в монастыри, но взамен того брать деньги, по цене сёл; вместе определено не выкупать и не отнимать прежних пожертвований⁵⁷.

Как на юге, так и на севере Церковь православная была верна своему характеру, скорбела скорбями государства, радовалась радостям его⁵⁸.

Обители севера, владея весьма значительными имениями, служили государству и временными пожертвованиями, и постоянной податью с крестьян своих, и службой во время войны. Русское иночество, не так как западное, боялось уклоняться от внутреннего самоиспытания к заботам о мирском быте: тем не менее, обителям русским одолжено было государство постройкой крепостей, столько полезных особенно в тогдашнее время; не говорим о положении крестьян монастырских, об осушке болот и проложении дорог; не говорим и о самом важном – о нравственном состоянии народа⁵⁹. Соборы епископов принимали самое искреннее участие в пользах государства. В борьбе Василия Васильевича с Шемякой Собор пастырей употреблял всё старание помочь несчастному Василию. Собор побуждал посланием в. к. Иоанна вступить в бой с татарами на р. Угре⁶⁰. Собор рассматривал Судебник ц. Ивана Васильевича; Собор рассуждал о войне с Польшей при нём же (1558 г.).

Митрополиты московские не иначе были называемы, как «печальниками о всей Русской земле». Сами князья называли их отцами своими. Царь Иоанн Васильевич, почувствовав нужду в исправлении, перед лицом целого государства просил митрополита о содействии ему в лучшем управлении христианским государством. Имя и печать митрополита всего чаще встречались в договорах между князьями; митрополиты всех чаще писали записи за опальных, тогда как для них это часто сопровождалось одними скорбями⁶¹.

Почти все верховные пастыри северной Церкви XV в. были мужи высокого духа, со святой ревностью о Церкви и государстве, и после св. Иоасафа Филипп II был мучеником веры и отечества.

«Строгий к себе от юности, как один из древних святых Отцев», святитель Иона был живым образцом жизни во Христе. Подвиги его для православия увидим (§ 17). Не взирая на то, что Шемяка был ему благодетелем, святитель после напрасных увещаний Шемяке – отказаться от замыслов властолюбия, рассылал грамоту за грамотой с увещанием сохранять верность в. к. Василию Васильевичу, налагал даже духовное запрещение на непокорных Государю. С таким же усердием побуждал он стоять против татар. Когда Василий в нашествие их ушёл из осаждённой Москвы, св. старец остался в ней молиться и одушевлять других твёрдостью. В восторге духа он предвозвестил близкую независимость России от насилий мусульманства. Дар врачевания болезней, непрестанное раздаяние милостыни, чудесная сила в наставлениях облекали святителя званием посланника Божия, непререкаемого в совете⁶².

Оба преемника св. Ионы, Феодосий (1461–1465 гг.) и Филипп (1467–1473 гг.), были пастырями, искренно верными своему званию; оба любили просвещение и спасение паствы; оба были тайными подвижниками Христовыми: первый, отказавшись от кафедры, обмывал в Чудовской келье своей раны старика до гроба; на последнем смерть открыла тяжёлые вериги⁶³.

В. к. Василий Иванович дал клятву в безопасности князю Шемяке за покорность его; м. Варлаам (1511–1521 гг.) поручился за слово обоих князей. Но Василий, по страсти к неге и лени дозволявший себе пользоваться лёгкими мерами правления, нарушил свою клятву, дозволил себе несколько других поступков, оскорбительных для совести митрополита. Тогда Варлаам обличил в. князя, и отдал ему посох свой. Василий велел святителя заковать в оковы и сослал в отдалённый монастырь. В заточении Варлаам кончил жизнь, хотя и не в оковах⁶⁴.

М. Иоасаф (1539–1542 гг.), в малолетство Иоанна IV, когда злодействовали Шуйские, увидел средство к лучшему только в том, чтобы введён был в совет умный и добрый боярин Бельский. Нельзя было не видеть, что жестоко отмстят пастырю Шуйские: но пастырь успел в добром намерении; надежды на Бельского оправдались; грабежи и насилия остановлены. К. Иван Шуйский успел свергнуть Бельского. И тогда толпа неистовых едва не убила святителя; в келью его бросали камни, в покоях самого царя он не нашёл защиты; Троиц. игум. Алексий умолил именем пр. Сергия пощадить жизнь святителя; однако святитель брошен был в Белозерский монастырь⁶⁵.

Кроткий м. Афанасий (1564–1566 гг.) не мог вынесть того, что начал делать царь Иоанн IV со своей развратной опричниной, и оставил кафедру. Иоанн хотел показаться заботливым о Церкви и выбрал в митрополита святого пастыря Казанского Германа. Всё готово было к торжественному поставлению нового митрополита. Но Герман из покоев митрополита пришёл к царю, и именем Бога, страхом суда Божия, убеждал его прийти в раскаяние, прекратить кровопролития и разврат. Иоанн выгнал его из дворца, и на кафедру митрополита вызвал св. Игумена Соловецкой обители Филиппа, из бояр Колычевых. Несчастный Иоанн на каждом шагу падал, но думал, что другие нетвёрды. «Повинуюсь твоей воле, – говорил ему св. Филипп прежде чем принял жезл верховного пастыря, – но умири мою совесть: да не будет опричнины! Всякое царство разделенное запустеет, по слову Господа; не могу благословлять тебя, видя скорбь отечества». Иоанн едва подавил гнев и ссылался на то, будто против него злоумышляют. Филиппа уговорили принять сан митрополита, по желанию царя, без условия об опричнине⁶⁶. Прошло несколько месяцев в покое: развратная опричнина притихла, опасаясь пустынного святителя. Но потом опять начались отвратительные зрелища убийства и беспутства. Целые семейства князей и бояр верных погублены. Над стонами невинных Иоанн и опричники смеялись. Святитель тайно увещевал царя; Иоанн стал бегать святителя. Несчастные шли к митрополиту, и он делил с ними горе, утешая наградами вечности. В 1568 г., в один из воскресных дней, Иоанн, провожаемый множеством опричников, вошёл в Соборную церковь; царь и дружина его были в чёрной одежде, в высоких шлыках. Иоанн подошёл к митрополиту, стоявшему на своём месте, и ждал благословения. Святитель безмолвно смотрел на образ Спасителя. Опричники сказали: Владыко, Государь пред тобой, благослови его. Взглянув на Иоанна, святитель сказал: «В сем виде, в сем одеянии странном не узнаю царя – православнаго, кому поревновал ты, приняв сей образ и внеся разделение между твоими подданными? Государь, убойся суда Божия: мы здесь приносим Жертву Безкровную Богу, а за олтарем льется невинная кровь христианская. Сколько невинных страдальцев! Ты высок на троне: но – также человек». Иоанн закипел гневом и, растерявшись, сказал: «Филипп! Ужели думаешь переменить волю нашу? Не лучше ли быть тебе однех с нами мыслей?» «Где же моя вера, если я буду молчать?» – отвечал святитель. Царь не мог говорить, а только страшными угрозами заставлял молчать. Но угрозы не были страшны святителю. «Я пришлец и пресельник на земли, как все отцы, – тихо отвечал он, – готов страдать за истину». Вне себя от ярости, царь вышел из храма. На другой день терзали невинных, выпытывая сознания о замыслах митрополита; затем следовали оргии разврата. 28 июля (1568 г.) митрополит совершал крестный ход в Новодевичьем монастыре; туда прибыл и царь с опричниками. На одном из буйных была тафья. Святитель сказал царю о бесчинии: но опричник успел спрятать тафью. Царя уверили, что митрополит клевещет. Иоанн вышел из себя, грубо ругал святителя, клялся, что уличит его в беззакониях. После совещания с Успенским протопопом Евстафием приказано было произвесть следствие в Соловках; там нашёлся один, не отказавшийся быть орудием царя, игумен Паисий. Святитель не отвечал перед царём на клеветы Паисия, и только просил царя взять у него посох, которого не искал. Но царь хотел торжественного мщения. Ноября 8, боярин Басманов с толпой вооруженных опричников вошёл в Успенский Собор, прочёл решение царя, и опричники бросились в алтарь, сорвали со святителя одеяние его, одели в рубище и вытолкали из храма. Закованный в цепи Филипп томлен был 8 дней голодом в тюрьме, и потом заточен в Отрочь монастырь. Спустя год, любимец Иоаннов Малюта Скуратов задушил святителя в келье его⁶⁷.

Север и восток представлял ещё обширное поле для ревности проповедников имени Христова. И они подвизались здесь по-прежнему. Герберштейн писал: «И ныне они (иноки) отправляются в различныя страны, лежащия к Северу и Востоку, перенося на пути величайшия трудности, терпя голод и подвергая опасности самую жизнь, не ожидая и не домогаясь за то никаких выгод; они имеют в виду только одно – угодить Богу, обратить на путь истины заблуждшия души и посвятить их Христу, запечатлевая иногда истину учения Его своею кровию».⁶⁸

Трудами св. Стефана обращена была Малая Пермь с зырянами. Но Великая Пермь с разными обитателями своими оставалась ещё в язычестве. Вогуличи обнаруживали ненависть свою к вере и при св. Стефане, а по смерти его не раз нападали на Усть-Вымь, где была кафедра епископа⁶⁹. Преемник св. Стефана после Исаака, Герасим претерпел мученическую смерть (в 1442 г.) от слуги вогулича, задушенный омофором. Это была месть бессильной злобы суеверия за успехи св. веры: иноки Троицкого монастыря, основавшегося в 1397 г. за 600 верст от Усть-Сысольска к северо-востоку, распространили тогда св. веру на р. Печоре до Пустоозерска⁷⁰.

В 1455 г., кн. Асыка с толпами вогуличей напал на крещеных пермян, опустошил берега Вычегды и, захватив вместе с другими пленниками бл. пастыря Питирима, злодейски истерзал и умертвил его⁷¹. При преемнике Питирима св. вера одержала победу над закоренелыми суевериями около Чердыня: Иона обратил ко Христу самого князя Великой Перми, крестил пермян и, чтобы прочнее утвердить св. веру, устроил не только церкви, но и монастыри⁷². С 1472 года Пермь перешла в непосредственное заведование в. князя, и митрополиты, при пособии в. князей, с силой действовали на ослабление суеверия в Перми. М. Симон в 1501 г. писал пермскому духовенству строгое подтверждение, чтобы жизнью и учением наставляли пермян в св. вере, а князя пермского Матфея и других начальников увещевал стараться об искоренении служения болвану Воинелю и треб языческих⁷³. Герберштейн в то же время писал: «Остается у них (пермян) в лесах много идолопоклонников: но иноки и пустынники, отправляясь к ним, не перестают обращать их от заблуждения и суевернаго служения»⁷⁴. Известные пустынники-проповедники были: Пр. Логгин и Симон,, в 1535 г. основавшие обитель на реке Коряжме, последний в 1540 г. основал ещё обитель на р. Сойге, за 75 верст от Сольвычегодска⁷⁵.

Около 1575 г., пр. Трифон, мезенский урожденец и постриженник Пыскорского пермского монастыря, водворился при р. Мухе на остяцком освященном месте, где стояли боготворимые остяками деревья. В духе ревности срубив эти деревья, он проповедовал остякам и вогулам истинного Бога, Коему должны все покланяться. Один Господь был защитой его среди опасностей, которым подвергался он среди дикарей: но он основал и монастырь⁷⁶.

И на отдалённых берегах Северного моря бедные лопари услышали проповедь о Христе от иноков. К св. Зосиме, основателю Соловецкой обители, в половине XV века приходили дикие поселенцы севера и принимали крещение⁷⁷. Его обитель имела владения на берегах моря, и храмы мирно покоряли вере кротких жителей⁷⁸. Воспитанник сей обители, с 13 лет посвятивший себя Богу, Феодорит поселился на реке Коле для безмятежного уединения, провёл здесь с одним старцем 20 лет и, удостоенный сана священства в Новгороде, возвратился на Колу для имени Христова. Старец занимался проповедью о Христе с юношеским жаром ревности, научил лопарей письменам, перевёл на их язык несколько молитв. Беседа его была исполнена силы духовной, а несколько знамений ещё более укрепляли действие её; и Феодорит в один раз крестил до 2000 лопарей. На устье р. Колы построил он храм и обитель во имя Св. Троицы. Строгость правил его была причиной того, что малодушные выгнали его из обители. Но он и в самой глубокой старости ещё два раза ходил из Вологды к любезным детям своим посмотреть и утешить их⁷⁹. Возбужденные бл. Феодоритом лапландцы кольские и сами ездили в Москву и Новгород просить себе священников⁸⁰.

В то же время другой подвижник, сын священника, юный, но пламенный в любви к Господу, пр. Трифон проповедовал Христа лопарям, обитавшим на р. Печенге; это было ещё дальше за Колой, у Норд-Капа. Несколько лет боролся Трифон с кебунами – волхвами лопарей, терпел оскорбления, не раз подвергал жизнь опасностям, но приготовил сердца для веры. Оставалось запечатлеть обращение идолопоклонников св. крещением: но, не имея сана священства, Трифон отправился в Новгород, испросил у архиеп. Макария благословение на построение храма и просил прислать священника. Построенный храм во имя Св. Троицы три года оставался без освящения. Священника не присылали, Трифон отправился в Колу, и нашёл там иеромонаха Илию, который освятил храм, крестил оглашенных дикарей, постриг самого Трифона в монашество. Это было в 1533 г. После того к Трифону приходили лопари и из других мест, и – посвященный в игумена – он, при пособии царских даров, полученных (в 1558 г.) в Москве, распространил обитель свою, построил ещё храм на р. Паэс, и распространял теплоту веры в холодном севере († 1583 г.)⁸¹. В. князья Василий и Иоанн старались споспешествовать бескорыстным проповедникам-инокам, освобождением лопарей от притеснений чиновников⁸². По просьбе лопарей, живших на р. Попое, царь велел поставить храм и снабдил утварью; храм сей спустя несколько лет запустел; игумен Сергиевой обители Иона вызвался принять на своё попечение сию церковь, чтобы лопари крещеные, как говорил он, не уклонились к язычеству⁸³.

Чудь исстари отличалась своими колдунами; в XV веке, когда между русскими севера не оставалось ни одного священного дерева, чудь поморья балтийского, в Ижории и Копорье, хотя давно знала о Христе, ходила ещё к жрецам давнего суеверия – арбуям, чтила камни и дерева, совершала обряды языческие при рождении и смерти родных, и оставляла таинства христианские. Архиеп. Макарий, по сношению с Государем, в 1533 г. отправил способного священника к суеверам, велел разорять мольбища их, местному духовенству строго подтвердил о его долге. Старики, по привычке к старине, со страхом смотрели, как священник сокрушал страшные для них дерева и камни. Но дети оказались умнее стариков: они помогали священнику в его труде⁸⁴. С такой же ревностью старался об истреблении суеверия и вразумлении суеверов преемник Макария Феодосий⁸⁵.

Частные обращения татар-мусульман к христианству продолжались по-прежнему до половины XVI столетия⁸⁶. Наконец, наступило время решительной борьбы с мусульманством. В 1550 г. Россия решилась сокрушить Казанское царство: его была война столько же с вековым врагом царства, сколько и за соободу и успехи веры, столетия страдавшей от татар. Так думали тогда все: от селянина до царя и митрополита. До похода на Казань на земле мусульманской явившийся преп. Сергий назначил благословением своим место для христианского города Свияжска⁸⁷. Верховные апостолы, святитель Николай, в явлениях «мужам достойным» предвещали победу Креста в мусульманской стране⁸⁸. Царь, отправляясь в поход, просил святителей молиться за него и за войско, постился и каялся, в торжественном молебствии призывал на помощь защитников Русской Церкви и водой, освященной мощами их, повелел окропить воинов⁸⁹. Прибыв к Казани, после бесполезных предложений о сдаче осаждённого города, царь положил начать штурм в день Покрова Богоматери; войску дан приказ очистить совесть исповедью. Ночью в подкопы поставлены бочки пороха, и войска пошли на приступ. Царь остался молиться, отслушал утреню, исповедовался и приготовился к приобщению Св. Таин. Когда диакон, во время литургии, читая Евангелие, произнёс слова: и будет едино стадо и един пастырь, – грянул гром первогo взрыва; при произнесении слов ектении: «покорити под нозе его всякаго врага и супостата», второй взрыв бросил стену на воздух; сеча закипела; царь не оставил литургии и приобщился Св. Таин. Но едва сел потом на коня, ему принесена весть: «Казань взята». Царь прославил Господа в походном храме Сергия; водрузил Крест, где стояло знамя царское с изображением Нерукотворенного Образа Спасителя, и приказал строить храм Спасителю; 3 Октября указано в городе место для храма Благовещения Богоматери. Затем все улицы и стены города освящены крестным ходом, и город посвящен Св. Троице. Радость о взятии города довершалась радостью об избавлении 60 тысяч христиан, страдавших в плену мусульман⁹⁰.

Когда Иоанн находился ещё в Казани, говорит современник, уже тогда «мнози от неверных прихожаху с женами и детьми, и крещахуся во имя Отца и Сына и Святаго Духа, и радостными душами отхожаху в домы своя». В числе таких был один татарин из Арской области; быв болен 30 лет ногами, и по вере во Христа получив исцеление, он с такой искренностью принял христианство, что мужественно перенёс разные истязания за Христа и скончался мученически как жертва фанатизма единоплеменников⁹¹. В следующем (1553) году крестились два царя Утемиш-Гирей и Эдигер в Москве. Эдигер, уже преклонный летами, на вопрос митрополита, не страх ли, не нужда ли, не мирская ли польза внушает ему мысль о новой вере, отвечал решительно: «Нет! люблю Иисуса, и ненавижу Магомета». Крещение его совершилось торжественно на р. Москве. Пятилетний отрок, Утемиш-Гирей, крещен в Чудовом монастыре и взят к царскому двору для научения грамоте и закону Божию⁹². Примеру царей подражали многие⁹³. В 1555 г. на Соборе пастырей положено – для успехов веры открыть в Казани кафедру архиепископа, с подчинением ему Свияжска, нагорной стороны, Василя и всей Вятской земли. Для устроения церквей в новопросвещенной стране и на содержание причтов царь сделал значительные пожертвования из казны; то же вменено в обязанность монастырям и святителям, – и было исполнено. Пастырем по жребию избран был св. Гурий, а в помощники ему даны архимандриты Герман и Варсонофий⁹⁴. Царь, отправляя Гурия в Казань, вменял ему в обязанность приводить к вере с любовью и не против воли, лучших из крестившихся наставлять в вере при своём доме, других посылать в монастыри, не отвергать и тех, которые прибегли бы к Кресту с сознанием в вине гражданской, и ходатайствовать за подсудимых. В таком духе написана была память первосвятителю Казанскому, которому Дух Святой ещё яснее указывал обязанности нового звания⁹⁵. В 1556 г. казанцы-мусульмане подняли бунт. В усмирении их приняли участие новообращенные к св. вере. Тогда некрещеным татарам запрещено было оставаться в Казани как городе христианском. Так возмущение мусульманства против св. веры было укрощено⁹⁶. Святитель Гурий совершал служение своё апостольски. Пастырским учением он просвещал умы неверных, а святостью жизни и любовью к нищим и подсудимым смягчал сердца, не знавшие христианской любви⁹⁷. Скоро увидел он необходимость открыть училища, и открыл их в Казани и Свияжске, как для христианских детей, так и для детей язычников и магометан⁹⁸. Царь, одобрив это, писал к св. Гурию: «Надобно, чтобы дети умели не только читать и писать, но и разуметь, что читают, дабы в последствии могли наставлять других, еще не обратившихся к Господу»⁹⁹. Обращение многих тысяч мусульман и язычников было плодом восьмилетних подвигов св. Гурия († 8 Дек. 1564 г.). Помощники его в св. деле были мужи с особенными способностями, и с благочестием глубоким. Варсонофий в молодых летах был пленником у крымских татар, и там изучил татарский язык основательно, там же хорошо узнал и основания Корана. Потому с татарами говорил он о Христе языком татар, и из самой магометанской веры извлекал опровержения магометанству; таким образом он с успехом действовал даже на учёных защитников мусульманства¹⁰⁰. Св. Герман, из благородной фамилии Полевых, «муж разума многаго», как говорит Курбский, и «чистаго, святаго жительства», сперва подвизался, как и Гурий, в Иосифовом монастыре, где с любовью занимались изучением догматов веры и правил благочестия, и где Герман, не по примеру других, слушал и мудрого Максима. Быв преемником кафедры после св. Гурия, он продолжал апостольское дело с той же ревностью (1564–1568 гг.)¹⁰¹. При таких делателях христианство так глубоко проникало в сердца верующих, что между новыми христианами являлись и мученики. Стефан и Петр долго терзаемы были за св. веру родственниками-мусульманами: но запечатлели верность св. вере смертью¹⁰². Много возвысилось христианство в глазах гордых мусульман явлением чудотворной Казанской иконы Матери Божией. Чудеса её, с 1571 г. следовавшие одно за другим, невольно заставляли признавать в русском христианстве силу Божию, а в мусульманстве – пустоту¹⁰³.

В 1557 г. покорено было Москве царство Астраханское. Тогда же крестилась в Москве одна из цариц астраханских с сыном. В следующем году послан был в Астрахань игумен Кирилл для устроения монастыря и церквей. «И крестишася, – говорит современник, – мужие и жены, старии и юношы, от крымских и астраханских орд». Игумен Кирилл обучал детей грамоте и закону Божию. В 1573 г. построены были в Астраханском кремле монастырь с храмом во имя Святой Троицы, храм Свят. Николая и тёплая церковь Введения Божией Матери. На первый раз астраханский и терский край оставлен был в ведении казанского архиепископа, но не надолго¹⁰⁴.

Победы христианского царства над мусульманством оживили любовь к христианству на Кавказе, где теснила его тьма мусульманская¹⁰⁵. В конце XV и начале XVI века, черкесы, ещё не лишенные свободы ни персами, ни турками, исповедовали веру греческую и, как слышал Герберштейн в России, отправляли богослужение на славянском языке¹⁰⁶. В 1557 г. прибыли в Москву князья горские – почти все мусульмане; некоторые из них крестились и крестили детей в Москве, оставив здесь последних получать христианское образование¹⁰⁷. В 1559 г. прибыл в Москву посол черкесских князей и просил от имени их послать к ним священников, а для защиты от мусульманского хана Тавриды – воеводу с войском. Царь послал двух воевод – одного в Черкесию, другого в Кабарду, и при каждом – по нескольку священников¹⁰⁸. Служители св. веры частью основали новые храмы, частью возобновляли древние, но павшие; многих из горцев крестили, иных утвердили в вере. Князь Димитрий Вишневецкий, предводитель главного отряда, впоследствии пострадал как мученик от мусульман, а теперь действовал как жаркий проповедник св. веры¹⁰⁹. По единству веры греческой и по соседству, говорит современник-иностранец, черкесы считали после того царя московского своим покровителем¹¹⁰.

В обширной Рязанской епархии язычество ещё было весьма сильно между мещеряками и мордвой. При м. Фотии жители Мценска и его окрестностей приняли Евангелие. Святитель Иона, во время управления своего Рязанской епархией, много трудился для распространения св. веры, и Господь наградил труды его обращением множества иноверных, – что предсказал ещё о юном послушнике Ионе святитель Фотий¹¹¹.

На западе в XV и XVI в. пробуждено было живое и общее стремление к наукам; в университеты запада отправлялись слушать уроки и из Греции, тогда страдавшей под игом мусульманства. При близости юго-западной православной Церкви к западу не могло не произойти сочувствия к движениям запада. Таким образом, некоторые из дворян православных ещё в XV в. слушали уроки в Краковской Академии, другие – в Праге и иных местах¹¹². В XVI в., когда папизм стал отнимать у православных юга самое драгоценное сокровище – чистую веру предков, православные юга увидели необходимость умножать собственные училища. И к концу XVI века, кроме первоначальных школ, существовавших издавна, открыты высшие училища наук в Остроге и Слуцке¹¹³. «Некоторые князья, каков князь Острожский, Слуцкий, имеют свои училища, в которых питается раскол их» (православие), – писал иезуит Поссевин к Папе (в 1681 г.)¹¹⁴. При сем изучение греческого языка до того было обыкновенным, что по местам даже причетники обучались ему и пели¹¹⁵ по-гречески.

Чтобы размножить народные источники православия – богослужебные книги, чтобы сохранить их целость от повреждения ненамеренного и злонамеренного, необходимы были типографии. И они явились у славянских племён весьма скоро после изобретения книгопечатания. В 1491 г. в Кракове, где были тогда православные храмы¹¹⁶, изданы Псалтирь, Часослов, Шестоднев, Триоди. В Черногории (в Цетинье) напечатаны в 1494 г. Октоих, в 1495 г. Следованная Псалтирь и в 1512 г. Евангелие. Южные славяне печатали церковные книги и в Венеции, и в других местах. В самой Вильне, где часто была кафедра русского православного митрополита, с 1525 г. изданы Апостол, Псалтирь, Акафистник, Часослов, Шестоднев и Святцы. В то же время и вскоре после того печатались для православия церковные книги в Заблудове, во Львове, в Остроге¹¹⁷.

Особенное внимание православного юга обращено было на Св. Писание. Известные опыты тому: а) переложение (в 1556–1561 гг.) Четвероевангелия с болгарского (церковного) на простой русский язык – труд Пересопицкого архим. Григория; б) перевод Ветхого Завета с еврейского на русско-славянский язык, совершенный в Львове ок. 1570 г.; в) переложение Псалтири со славянского на польско-русский язык – неизвестного¹¹⁸ г) перевод и издание всей Библии полоцким урожденцем, доктором медицины Скориной; д) исправление и издание Библии Константином кн. Острожским. Перевод Скорины следует латинской Вульгате, с удержанием кое-где древнего славянского перевода; язык перевода не славянский, а тот, которым говорили тогда на западе России люди образованные. Скорина переводил в доме виленского старшего бургомистра, мужа почтенного, Якова Бабича; участие в издании принимал член виленского же магистрата Богдан Оньков. Посему надобно положить, что всё издание было плодом усердия братства сердец православных (§ 3). Библия издана по частям в Праге 1517–1519 гг.¹¹⁹

Об издании своей Библии князь Острожский сообщает сам известия в предисловии¹²⁰. Он говорит, что предпринять труд сей заставило его желание – «благочестию некое дарование духовное оставити». И показывает особенную нужду сего дара в тогдашнем состоянии Церкви православной. «Кто бо есть от благоверных и благоразумных, егоже не подвиже жалость, зрящее ветхость Церкве Христове на падение клонящуся? Волцы тяжцы нещадно расхищают и распужают овчее стадо Христово». Ему не доставало, – говорил он далее, – и людей способных, и даже полных списков Библии, т.е. были у него списки той или другой книги, но не собрание всех книг; когда получен был полный список из Москвы и приступили к сличению его с списками иноязычными и другого перевода, открылись не токмо «разности, но и развращения». Князь приведён был в сильное смущение; смущение увеличивали ещё люди, порицавшие благочестивого князя за предприятие его. Он решился искать ещё новых пособий. Отправил с письмами от себя людей доверенных на запад и на восток, на остров Кандию, в монастыри греческие, сербские, болгарские, к Константин. Патриарху Иеремии, с прошением – прислать верные списки Библии и способных людей. Когда получены ответы, стали издавать Библию преимущественно по греческому тексту. Сотрудники князя в конце 3 книги Маккавейской говорят, что «сей книги не находится ни в славянской (полученной из Москвы), ни в латинских списках, ни в польских, а есть только в греческой и в чешской»¹²¹. Это замечание показывает, какие списки Библии успел собрать князь Острожский. Прибавим ещё, что книги Товита, Иудифи и третья Ездры переведены в Библии Острожской не с греческого текста, а с латинского. Таким образом, видим, что а) славянские рукописи были тогда в положении весьма худом; даже богодухновенное Писание было «развращено», испорчено; б) тяжких трудов стоило благочестивому и одному из богатейших князей того времени совершить издание Библии с успехом сколько-нибудь удовлетворительным. Почтим усердие благоч. князя благодарной памятью! в) Благочестивый князь говорит, что помощников у него было мало. А один из помощников сознаётся искренно: «аз составих, елико возмогох умалением си смысла (малым своим смыслом): ибо училища николиже видех». Как по сему сознанию, так и по положению рукописей, каждый может понять, что в Библии Острожской много и очень много осталось ошибок, недостатков, неточностей, несовершенств, иногда весьма важных. Если сличить два-три стиха по изданию его с греческим текстом, в неприятной истине вполне убедится каждый.

Примеч. При сличении Библии Острожского с известными ныне списками слав. текста и с греческ. текстом, оказывается, что издатели: а) старались исправлять ошибки невежд-писцов; б) заменяли слова, вышедшие из употребления и малопонятные, словами употребительными; в) по местам исправляли перевод по греческому тексту, а иногда – по латинскому. Но и примеры худому – на каждой странице: напр. Быт.49:22–23 по списку Б-ки М. Духовной Академии: «Сын възрасли (ηὐξημένος) Иосиф, сын възрасли мои завистен (ζηλωτός), до негоже възвещевающе (διαβουλευόμενοι)облългахуть и имяху у него уметель стреляния». У Острожского: «Иосиф сын возрасли, сын възрасли завистный, до негоже завещающе оболългахуть и непротивляхуся ему господие уметель стреляния». Нелегко решать, у кого хуже! Втор.33:14–15 по рукописи: «и в время жити спасеных преход (καὶ καθʼ ὥραν γενημάτων ἡλίου τρόπων) от верьха гор зачатька (ἀρχὴς)… и от холм Ясидон (καὶ ἀπὸ χορυφὴς βουνῶν ἀεναῶν)». В Острожской: «и время жита солнечных пременений.... от верха горь зачало... И от верха холм асиаонских». И там и здесь – плохо. Кому угодно видеть полное показание ошибок Острожского издания Библии, пусть читает предисловие к Библии изд. 1751 г. при Имп. Елисавете. Даже правописание очень неисправно; часто слова не отделены одно от другого.

В южной Церкви по временам слышна была свободная проповедь слова Божия. Григорий Семивлах, тот, который был первым особым митрополитом юго-запада, говорил слова и в сане игумена, и в сане митрополита. Ныне известно 21 его слово на воскресные и праздничные дни: некоторые из них вполне достойны церковной кафедры, как напр., о том, с какими расположениями надобно приступать к св. Евхаристии¹²². По всей вероятности, и после Григория пастыри говорили проповеди народу, так как некоторые получали образование в высших училищах.

Григорий, приняв сан западного митрополита, подвергался строгому нареканию за разделение митрополии: но и сам Фотий ни разу не упрекал его в какой-либо уступке папизму. Напротив, Григорий прямо обличал произволы латинян в Св. Евхаристии¹²³. Та же ревность к православию показана им на Костницком Соборе, куда отправлялся он (1417 г.) по воле Витовта; на этом грозном собрании знаменитостей запада сожжён был Иоанн Гус, славянин, обличитель Папы; но Григорий объявил, что он готов рассуждать о вере, но не покориться Папе¹²⁴. Витовт, по видам власти, принял римскую веру вместо греческой, по тем же видам берёг исповедовавших русскую веру. Сам Ягелло в 1432 г. оружием русских князей вынужден был обнародовать свободу вероисповедания. Сын его, Владислав I, в 1435 г. объявлял: «пусть останется неприкосновенною добрая воля относительно веры отеческой, наследственной»¹²⁵. Уния Исидора (§ 16) послужила только к тому, чтобы Владислав (в 1441 г.) подтвердил гражданскую свободу русских вместе со свободой совести, иначе же она потухла без следа¹²⁶. Понятно, что литовский князь ещё менее, чем король польский, мог касаться совести русских. В пределах южной митрополии Папе принадлежали жители только двух нынешних губерний (Виленской и Ковенской), да и те не все; а 10 других губерний принадлежали православию¹²⁷. Такое огромное число русских само по себе заставляло не касаться совести русских. Так и поступали преемники Витовта, до слабого Александра. В. к. Казимир не прежде мог выехать из Вильны, чтобы венчаться венцом Пястов в Кракове, как дал клятву сохранять неприкосновенными все права Литвы гражданские и церковные¹²⁸. Дух евангельской любви основал между православными братства, в 1439 г. – во Львове, в 1458 г. – в Вильне. Эти братства, как и попечители церквей и монастырей, после пастырей, с силой поддерживали целость и благосостояние православия¹²⁹.

В исходе XV и в нач. XVI стол. православие подверглось было гонению в Литве. Слабый в. к. Александр допустил изуверов силой обращать православных к латинскому обряду, запретил православию строить храмы, умножил костёлы в русских городах; совесть самой супруги его, православной Елены, была теснима и оскорбляема. Виленский бискуп Адалберт выпросил у Папы право на меч против еретиков, и в том числе «против Русинов». Оружие московского князя заставило Папу и Александра отступить на шаг от своих требований. М. Иосифу стали докучать обе унии. Он обратился к Патриарху. Тот прислал ему умный ответ: «для любви твоей есть легкая отговорка; ты будешь говорить, что без воли констант. Патриарха ничего не можешь сделать». Иосиф так и поступал. Князья Рюриковичи и Гедиминовичи, притесняемые за православие, оставляли Литву и переходили к московскому князю. Александр за послабление фанатизму поплатился Москве восточными владениями по Днепр¹³⁰. Король Сигизмунд (1509, 1511 и 1522 г.) подтвердил свободу православия. Митрополиты, преемники Иосифа, и особенно Иона 2-й (1519–1525 гг.), ревностно охраняли православие¹³¹. Кампенге в 1525 г. писал: «Россия, находящаяся под властию Польскаго Короля, равно как Львов, и вся часть Польши, простирающаяся на Север и Северо-восток от гор Сарматских» (Поднепровье и Подолия) непоколебимо держится Греческаго закона и признает над собой власть Константинопольскаго Патриарха»¹³². Раздраженные неудачами в Литве прелаты успели было в том, что в Галиции Сигизмунд дал львовскому архиепископу право определять митрополичьего наместника, с тем, как писали православные, «дабы скорее принудить нас к принятию латинской веры». Но и эта попытка не удалась. С большими трудами и пожертвованиями, но – православные освободились от ига латинского, и даже выпросили себе вновь особого епископа¹³³.

Таким образом, в полов. XVI ст., в самой Вильне, столице литовской, гораздо больше было православных церквей, чем римских костелов¹³⁴. Не говорим о русских фамилиях; литовские фамилии¹³⁵ Сангушек, Корнаутовичей, Збаражских, Огинских, Сапег, Кырдеев, Тышкевичей и пр. принадлежали православию, а не Папе. Самые поляки, поселявшиеся в русских городах, принимали греческое исповедание¹³⁶.

Власть Папы стала распространяться на русских в литовской митрополии не прежде как с 1569 г., когда соединилась Литва с Польшей. Латинское духовенство едва успело в нач. XVI в. посадить в великокняжескую Раду одного бискупа; в половине XVI в. оно уже имело там четырёх бискупов¹³⁷. По соединении Литвы с Польшей перевес власти в Литве перешёл вместе с польскими магнатами на сторону Папы, хотя Сигизмунд Август и выдавал православным привилегии, уравнивавшие их в правах с папистами¹³⁸. Баторий не любил делиться властью с кем-нибудь, а ещё менее – с ксендзами: но он имел неосторожность пустить в Литву иезуитов, основавшихся в Польше с 1566 г., притом и политика его в отношении к русским не слишком была правдивой или человеколюбивой. Иезуиты, при его благосклонности к ним, с изумительной ловкостью раскинули сети свои. Открыв коллегии на Волыни, в Вильне и Полоцке, они проникали в дома знатных людей, обольщали недальновидных блеском образованности своей, всегда, впрочем, безжизненной и бесплодной, и овладевали умами слабыми. Таким образом Поссевин (в 1581 г.) писал, что «некоторые русские князья королевства обращены в католическую веру»¹³⁹. Тогда началась жаркая борьба православия с папизмом. Сочинение острожского пресвитера Василия о единой истинной вере и Церкви, изданное благочестивым князем Острожским, служило прекрасным ответом папизму: здесь с глубоким знанием веры и истории Церкви обличены были произволы Рима¹⁴⁰. Князь Kурбский рассылал письма, где обнажал козни иезуитов и поддерживал усердие к древней вере в православных. Он старался распространять греческие сочинения против папизма. В восторге был он, когда получил с Афона в переводе сочинения Григория и Нила , митрополитов Солунских, – и спешил делиться ими с другими. «В той-то книге, – писал он, – не теперешния дудки их, али бо пишульки, но разобраны все силлогизмы». Сочинения бл. Нила, действительно, стоили восторга, – это труд, достойный времён Златоуста¹⁴¹.

Деспотизм Папы и грубые своеволия Римской Церкви вызвали против себя восстание запада, к сожалению, не больше справедливое в своих требованиях, сколько и сам Папа. Славяне, некогда все сыны православия, но мечом и огнём покоренные Папе, скорее, чем кто-либо другой, готовы были восстать против Папы. Гус в Богемии сожжён за сто лет прежде появления Лютера за смелую борьбу свою с Папой¹⁴². Но не всех же мог сжечь Папа. Строгие меры Сигизмунда I (1511–1548 гг.) в пользу Папы не помогли Папе в Польше, реформа явилась здесь в такой силе, что Сигизмунд вынужден был бояться за себя. Из Польши, Познани и Лифляндии реформа переходила и в пределы литовской церкви. Сигизмунд Август и тогда, как был литовским князем, и тогда, как взошёл на польский престол, покровительствовал новизнам запада, даже готов был сам вступить в союз с новой верой, чтобы только вступить в брак при живой жене. Более же всех распространял реформу в Литве литовский канцлер, кн. Николай Радзивил Черный, владевший множеством имений в Литве. Таким образом, гусситы, лютеране и кальвинисты при Сигизмунде Августе открыли кирхи на Волыни, в Белоруссии и в Литве¹⁴³. В то же время явились в польском королевстве антитринитарии, к которым пристали убежавшие из Москвы Феодосий Косой и Игнатий¹⁴⁴. Утвердясь в Ракове, социниане находили себе последователей между самыми кальвинскими и лютеранскими пасторами. Симон Будный проповедовал богохульные мысли их устно и письменно¹⁴⁵. Из числa таких же был Мотовило, который, как и Социн, изрыгал хулы Ария на Сына Божия, но вместе учил, что со вторым пришествием Христовым откроется тысячелетнее царство чувственных наслаждений¹⁴⁶. Все эти агитаторы находили себе последователей почти в одних поляках, литовцах и скитавшихся по королевству немцах. Из числа русских принимали кальвинизм только некоторые дворяне, и особенно те, которые перед тем по видам мирским принимали папизм; прочие тешились резкими отзывами сектаторов о папизме и мирились с диссидентами, собственно, по неудовольствиям против оскорблявшего всех папизма. А народ твёрдо держался св. веры предков своих. Циховский пишет, что тогда как «едва ли и тысячная часть Римских католиков осталась от прежняго, Русины бдительно охраняют свою святыню»¹⁴⁷. Распри, скоро поднявшиеся между сектантами, и иезуиты ловкими своими мерами скоро ослабили реформу в Литве и Польше¹⁴⁸. М. Сильвестр Белькевич, по отзыву польских историков, нe допускал православных обольщаться внушениями последователей реформы¹⁴⁹. Кн. Курбский живо преследовал все отродия Лютера. Умные, дышавшие ревностию письма его переходили из рук в руки, и он успевал предостерегать неосторожных от соблазна. Как истина, говорил он, во всём верна сама себе, так ложь вводит разномыслие, раздоры, расколы, – а такова Лютерова реформация¹⁵⁰. Одной из сильных мер к охранению православия против дерзостей вольномыслия признали тогда распространение Отеческих сочинений в переводе. Курбский со всем усердием заботился – составить общество переводчиков. Убеленный сединой, несколько лет провёл он за изучением латинского языка; купил сочинения Отцов, переводил с латинского сочинения Златоуста, Василия Великого, Григория Богослова¹⁵¹, Иоанна Дамаскина¹⁵².

Так было у русских в южной митрополии.

В северной митрополии русская Церковь, ограждённая властью в. князей, а ещё более древней простотой веры, спокойно отражала нападения Папы. Самое опасное покушение на её свободу было при лжепастыре Исидоре¹⁵³.

Греческая империя находилась тогда в крайней опасности. Она заключалась уже почти в одних стенах столицы. Но Оттоманы готовы были сокрушить её и в стенах столицы. Имп. Иоанн Палеолог решился купить помощь запада ценой соединения православия с папизмом. Крайность положения и родство с в. князем Василием внушили ему мысль присоединить к сему союзу и Россию. В таких мыслях избран и посвящен был на кафедру Всероссийской митрополии Исидор. Император знал Исидора, знал, что он был именно таков, какой на тот раз нужен был Палеологу. Исидор на Базельском Соборе, в акте, который надлежало доставить в Константинополь, дозволил назвать греческую веру «старой ересью»¹⁵⁴. В таком положении дел свят. Иона, если бы прибыл за благословением Патриарха на митрополию и прежде решения патриаршего об Исидоре, получил бы отказ для Исидора. Новый митрополит поспешно отправился в Россию с послом императора – располагать русских князей к делу соединения¹⁵⁵. В. к. Василий Васильевич не был расположен вмешиваться в предприятие, оскорбительное для совести и бесполезное для политики. Он твёрдо знал уроки отцов о своевольном высокомерии Папы, давно осужденном Собором, и понимал, что от этой гордости нельзя ожидать доброго¹⁵⁶. Потому убеждал Исидора отказаться от намерения ехать во Флоренцию. Исидор остался при своём: но и в. князь не отпустил с ним посла на Собор, даже взял с него клятву возвратиться с древним православием. Убедив тверского князя отпустить посла на запад, Исидор едва выбыл за пределы России с греческой и русской свитой и с суздальским епископом Аврамием, как в Дерпте открыто оказал предпочтение латинству пред греческим исповеданием¹⁵⁷.

На Соборе Исидор был избран для ответов со стороны греков вместе с другими пятью лицами. Во всё продолжение споров в Ферраре занимались решением одного вопроса: «имели ли право Латиняне внесть в Символ веры дополнение о происхождении Духа Св. и от Сына»! Во всё это время Исидор почти ничего не говорил¹⁵⁸. Рассуждали Виссарион, а всего более, Марк Ефесский – жаркий защитник православия.

Во Флоренции, куда Папа по своим видам перенёс Собор, стали рассуждать о самом происхождении Св. Духа. В продолжение 7 заседаний рассмотрели не более трёх мест из Отеческих сочинений. Тогда император потребовал, чтобы публичные споры были прекращены, а бл. Марку запретил являться на совещания¹⁵⁹. После сего дело православия осталось только в воле императора, Виссариона и Исидора. Виссарион действовал красноречием, Исидор – хитростью. Теперь Исидор предложил, что православная Церковь допускает мысль о происхождении Духа Св. от Отца через Сына, и что это то же, что у Римлян «и от Сына». Чтобы прибавить хода мыслям своим, он то предлагал Патриарху отлучить от Церкви защитников православия, то склонял на свою сторону пирами, тогда как Папа морил греков голодом; епископы доведены были до крайности: Папа против договора отказывал им в содержании. Такими-то мерами доведено дело до того, что объявили о согласии греков на исповедание происхождения Духа Св. от Отца и Сына. Патриарх Иосиф скончался (8 июня). После того скоро решены были прочие спорные пункты: о дополнении Символа, об опресноках, о чистилище, о власти Папы. Иные и тогда не хотели подписаться под определением об унии, в том числе Аврамий Суздальский, но принуждены к тому насилием. Другие ещё прежде удалились из Флоренции. Папа, подписывая определение, спросил, подписался ли Eфесский. Ему сказали: нет. «Так мы ничего не сделали!» – сказал Евгений¹⁶⁰. Тем не менее в июле великолепно праздновали соединение Церквей. Папа предложил Исидора в преемники Иосифу: но греки отвергли, и Исидор назван «Легатом от ребра апостольскаго в землях лифляндских, литовских и русских»¹⁶¹.

Возвращаясь к пределам паствы, Исидор послал (из Будина, 5 марта 1441 г.) воззвание к старой и новой пастве. Извещая о соединении Церквей, он призывал христиан обоих исповеданий ходить безразлично в храмы греческие и латинские, приобщаться Евхаристии у греческих и латинских священников¹⁶². В Москве уже роптали на Исидора, когда ещё не было его в Москве. Когда же (1441 г.) в первое служение его услышали: «в первых помяни, Господи, Папу Римскаго», то в. князь, несмотря на то, что Евгений прислал ему почтительное письмо, в самом храме обличил Исидора в нарушении клятвы и в измене православию. Вслед за тем Исидор, до решения соборного, заключен был под стражу. Собравшиеся епископы отвергли определение мнимого вселенского Собора; они убеждали Исидора отказаться от унии: но он (1442 г.) тайно убежал в Тверь, где князь Борис также запер его в темницу, а потом дал волю идти, куда хочет¹⁶³. Исидор удалился в Литву к в. к. Казимиру; но, чувствуя, что опозорен для всех русских, удалился в Рим¹⁶⁴.

Между тем свят. Иона снова избран был (1443 г.) в митрополита на севере, а потом (в 1451 г.) признан и на юге, где по голосу Москвы также не хотели слышать об унии¹⁶⁵. В Риме, по желаниям Исидора, Григорий Булгар в 1452 г. был назван преемником Исидору; патриарх Григорий Мамма, выгнанный из Царьграда за унию, посвятил его в митрополита, а Папа Пий II (в 1458 г.) отправил с ним грамоту к к. Казимиру, в которой отдавал грозное приказание поймать и сковать нечестиваго отступника Иону. Как посрамляет Господь человеческую суетность! Папа называет Иону нечестивым, а Господь тогда уже прославил его даром чудес; Папа называет защитника православия отступником, а Господь слушал его, как любезного Ему пастыря-посланника¹⁶⁶. Польский король, желая угодить Папе, просил в. князя принять Григория вместо Ионы: но Василий Васильевич ещё прежде того писал к Королю: «от Рима у нас митрополиту не быти»¹⁶⁷. Литовские епископы сами известили святителя о горьком для них назначении лжепастыря¹⁶⁸, а Собор северных епископов, дав клятву не принимать Григория, послал окружное послание к православным Литвы – не слушать римского митрополита¹⁶⁹. Святитель Иона послал от себя двух игуменов в Литву с подобными увещаниями¹⁷⁰, предостерегал грамотами паствы – новгородскую, смоленскую и черниговскую¹⁷¹. Труды святителя для православия увенчались успехом; целость православия сохранена.

Хотя по смерти свят. Ионы литовский князь решительно запретил южным епископам признавать московского митрополита митрополитом юга: но Григорий не более делал на юго-западе, как жил при латинском князе. Новгородская вольница, невзирая на увещания м. Филиппа I, сама продавалась королю-паписту: но Григорий и здесь ничего не сделал для себя и Папы, а оружие в. к. Иоанна возвратило новогородцев к покорности православному государю¹⁷². Тогда кардинал Виссарион, тот, который так горячо действовал в пользу унии во Флоренции, предложил Папе другой способ приобресть власть над Россией. Он подал мысль отдать сильному московскому князю руку греческой царевны Софии, жившей в Риме. Ум и красота Софии обращали на неё внимание короля французского и герцога медиоланского; Папа предложил её руку Иоанну. «Первосвященник Сикст, – пишут западные, – питался надеждой, что девица склонит супруга принять римские обряды (унию), в которых она была воспитана при кафедре апостольской¹⁷³». Папа отправил с Софией легата Антония. Но надежды обманули Папу. София, едва вступила в пределы России, как во Пскове оказала благоговейное уважение к православию. Легат хотел иметь торжественный въезд в Москву. М. Филипп объявил в. князю: «римский легат въедет с крыжем в одни ворота; а я, духовный отец ваш, выеду в другия: кто отдает почести чужой вере, тот унижает свою». Князь велел легату спрятать крыж. Когда заключён был брак, легат обратился к митрополиту с предложением о соединении с римской Церковью. Митрополит в ответ доказывал, что русская вера – вера чистая и древняя, а не такова римская. Легат отказался защищать своё дело, ссылаясь на недостаток нужных для него книг. И выехал из Москвы ни с чем¹⁷⁴.

Реформация заставила Папу деятельнее прежнего заботиться о связи с Россией; он уже искал опоры себе в Москве. При сыне Софии, в. к. Василии, Папа присылал посла за послом в Россию, и уже не с прежними надменными требованиями. Лев X убеждал (в 1518 г.) в. князя искать Константинополя, как наследства своего (по Софии), обещал Василию сан царя, a митрополиту сан Патриарха, уверял, что не намерен отменять добрых обычаев и правил русских¹⁷⁵. Это послание не имело успеха у в. князя, так же как и посольство (1549 г.) Захарии, гордиенского епископа. Климент VII два раза (1524 и 1526 г.) присылал послов¹⁷⁶. Надежды Папы основывались особенно на Шомберге; этот агент, остававшийся в Москве с 1519 г., работал для Папы неутомимо и ловко. Он тайно пускал в ход сочинения о единстве веры римской с русской, о судьбе, унизившей Константинополь и его Патриарха. И Шомберг был не без успеха; некоторые слушали его доверчиво, даже соглашались с ним. Но в Москве был тогда умный Максим Грек, пламенный ревнитель чистой веры. Он открывал козни немца и преследовал его сочинениями на каждой мысли, на каждом предприятии его. Максим писал до 15 сочинений против хитрого немца. И умные наставления Максима достигли своей цели¹⁷⁷.

На границах Лифляндии пр. Корнилий, с 1529 г. игумен Псково-Печерского монастыря, был благодетелем и просветителем бедной окрестной чуди: помогая им в нуждах жизни, он помогал им в нуждах души наставлениями, присоединив к св. чистой вере, создал для них несколько храмов, между прочим, в Нейгаузене, снабдил книгами и иконами, а клиры содержанием от обители¹⁷⁸. Так свободно, без насилия и происков, насаждалось православие. Не так продолжал действовать Папа. В 1547 г. царь Иоанн Грозный поручил Шлиттену вызвать в Россию учёных и художников. На западе присоединили к этому (1550 г.) заботы о деле Папы в России. В грамоте Папа выражал готовность принять в. князя и народ его с отверстыми объятиями¹⁷⁹. В 1561 г. Пий IV ожидал, но напрасно, русских послов на Триентский Собор¹⁸⁰. После многих неудач в войне с Баторием, больной царь сам искал у Папы помощи против Стефана. Григорий XIII отправил (1581 г.) иезуита Поссевина. Хотя мир с Баторием принадлежал собственно мужеству псковитян, оставивших у Батория из 125000 войска только 25 т.; но царь доволен был иезуитом за его хлопоты у Батория и осыпал Поссевина ласками. Иезуит надеялся на многое, долго хлопотал, чтобы говорить с царём о вере. И наконец говорил царю, что св. отец не нудит царя оставить свою веру, желает только мира Церкви, желает древнего уважения к Папе – главе христианства, иначе – желает того же, что принято греками на Флорентийском Соборе. Царь, заметив, что неохотно вступает в разговор о предмете, о котором должен рассуждать митрополит, отвечал иезуиту: греки для нас – не Евангелие: мы верим Христу, а не грекам. В знак же дружбы с Папой, царь обещал свободу и покровительство священникам латинской веры в России. Антоний хотел спорить, говорил, что мы новички в вере и должны учиться у римлян. «Ты хвалишься православием, – отвечал царь с досадой, – а Папа ваш приказывает носить себя на престоле и целовать в туфель, где изображено распятие. Не высокомерие ли это в христианском Пастыре? Не поругание ли это святыни»? Антоний возразил, что достойное воздаётся достойному: Папа – сопрестольник ап. Петра, сопрестольника Христова. «Папам и Патриархам принадлежит честь святительская, а не царская, – отвечал царь. Были Папы учениками апостольскими, каковы: Климент, Сильвестр, Агафон, Лев, Григорий. Но кто именуется Христовым сопрестольником, велит носить себя на седалище как бы на облаке, кто живет и учит не по учению Христову: тот Папа – волк, а не Пастырь». Антоний замолчал. Его отпустили с дарами. В своих записках о Московии он между прочим написал, что москвитяне так любят русскую веру, что, если желают кому беды, говорят: о! когда бы увидал я тебя латинянином¹⁸¹!

Все покушения Папы на свободу северного православия оставались без вреда для св. православия: в России смотрели на них спокойно, как на замыслы давно известных страстей. Но не такова была для Русской Церкви ересь жидовствующих! Ересь новая, начавшая и продолжавшая дело своё тайно, имела довольно успеха над сердцами русскими, хотя и ненадолго¹⁸².

Начало этой ереси положил в Новгороде жид Схария, приезжавший сюда с киевским князем Михаилом (в 1470 г.)¹⁸³. Хорошо знакомый с естественными науками, известными тогда под видом обольстительной алхимии, знакомый с каббалистикой, Схария обольстил нескольких чудесами магии и успел совратить в зловерие. Два священника – Дионисий и Алексий, обманутые Схарией, и вновь прибывшие с юга четыре жида распространили заразу ложного учения; к числу многих зараженных присоединился и Софийский протоиерей Гавриил¹⁸⁴.

Двух начальников общества – Дионисия и Алексея, в. к. Иоанн, нe зная мыслей их, перевёл в Москву (1480 г.), Алексея – к Успенскому Собору, Дионисия – к придворной церкви Архангела Михаила. Здесь, как и в Новгороде, действуя тайно, скоро нашли они себе слушателей даже при дворе; таков был дьяк в. князя Феодор Курицын. Митрополит Геронтий, по случаю спора о чине освящения храма (§ 34), подвёргся тогда гневу в. князя довольно надолго: это содействовало тому, чтобы новые учители пользовались вниманием при дворе, ко вреду истине.

В первый раз открыл членов тайного общества новгородский архипастырь, деятельный, строгий, пламенный Геннадий, вскоре по прибытии на паству. Четверо, в нетрезвом виде упрекая друг друга в делах тайных, обнаружили существование подозрительного общества. Геннадий, по дознании, немедленно донёс о том в. князю и митрополиту. Князь велел принять меры, чтобы зло не распространилось. Геннадий приступил к розыску. Но четверо, взятые на поруку, убежали в Москву. Геннадий отправил туда же донесение. Митрополит и в. князь (в февр. 1488 г.) признали трёх беглецов достойными церковного отлучения и казни гражданской, а четвёртый объявлен свободным от суда, так как против него был только один свидетель; все же возвращены к своему пастырю для увещаний и дальнейшего расследования, причём повелено отсылать нераскаянных к гражданскому суду¹⁸⁵.

Трудно было Геннадию привесть дело в точную известность: еретики с клятвой отказывались от собственных своих слов. Но с помощью гражданской власти отобраны были показания, утверждённые подписями самих виновных и свидетелей. Отысканы богослужебные тетради еретиков, пасхалия, составленная по иудейскому календарю. Особенно же много открыто священником Наумом, который прежде сам принадлежал к тайному обществу. Еретиков, искренно сознавшихся в заблуждении, Геннадий принял к церковному покаянию; прочих передал гражданскому начальству. Подробное донесение, с приложением показаний, Геннадий препроводил к митрополиту и ожидал распоряжений, тем более, что оговорены были и некоторые московские члены¹⁸⁶.

Но это представление Геннадия не имело уже такого действия, как прежнее. М. Геронтий скоро умер (28 мая 1489 г.); дьяк Курицын возвратился из Венгрии, где был послом, и принял общество под защиту. Геннадия не стали приглашать и к общим делам Церкви. Новгородские еретики, услышав, что в Москве дело их остаётся без движения и сообщники живут спокойно, убежали в Москву. Здесь, под защитой Курицына, даже запрещённые священники совершали службу, а Дионисий доходил до хулы над Св. Крестом в храме¹⁸⁷. Беспорядки тем свободнее росли, что по смерти Геронтия кафедра его полтора года оставалась праздной (до сент. 1490 г.).

Геннадий не оставался в бездействии. Он послал список прежних донесений к сарскому епископу Прохору, управлявшему митрополией; просил посланием двух других епископов, Нифонта суздальского и Филофея пермского, обратить пастырскую заботливость на дело о еретиках; им описывал он и новые дерзости еретиков¹⁸⁸. Когда избран был новый митрополит, Геннадий, хотя недовольный некоторыми требованиями Зосимы¹⁸⁹, настоятельно просил Зосиму предать еретиков соборному осуждению¹⁹⁰. Геннадий не знал тогда, что Зосима сам был тайным членом общества и что он избран был по проискам членов его¹⁹¹. Но Зосима, хотя бы и хотел, не мог тогда отложить дела о еретиках. Епископы, бывшие на поставлении его, имели в руках донесение Геннадия; а новый митрополит новостью сана вызываем был показать ревность, достойную сана. Притом суд Божий в глазах всех карал членов нечестивого общества¹⁹². Собор открылся (17 окт. 1490 г.). На основании представленных Геннадием разысканий до 9 лиц духовного звания преданы проклятию; в. князь отослал одних в Новгород к Геннадию, других сослал в заточение. Геннадий предал ересь публичному позору: еретиков водили по улицам в шлемах берестовых, с мочальными кистями, с вещами из соломы и с надписью: се есть сатанино воинство¹⁹³.

Соборный суд 1490 г. пал не на всех членов тайного общества. А мнения века дали пищу для его дерзостей. Тогда, при конце семи тысяч лет (по счёту греческому), в России ждали второго пришествия Христова¹⁹⁴. Роковой 1492 год прошёл, и еретики начали издеваться не только над простодушными, но и над верой св. «Если Христос есть Мессия, – говорили они, – почему ж не является Он в славе, по вашему ожиданию»? Они смеялись и над воскресением мёртвых¹⁹⁵. Ересь стала расти в народе; хулами её смущались простые сердца. Митр. Зосима давал волю злу и даже наказывал смелых обличителей нечестия¹⁹⁶.

На защиту унижаемой вере св. Геннадий пригласил известного тогда подвигами пp. Иосифа, игум. Волоколамского. Геннадий и Иосиф, несмотря на силу еретиков при дворе, восстали против ереси с твёрдостью¹⁹⁷. Знакомый со Св. Писанием и с сочинениями Отцов, Иосиф начал тем, что написал первоначальную историю еретиков до 1492 г., и потом по временам сообщал строгие обличения заблуждению их¹⁹⁸. Он умолял друга юности своей, уважаемого пастыря суздальского, Нифонта, без страха обличить недостойного митрополита, пресечь всякое общение с ним, внушать другим, чтобы не принимали от него благословения, в посрамление унижаемой им вере¹⁹⁹. И Зосима (17 мая 1494 г.) сложил с себя омофор²⁰⁰.

Оставался сильный дьяк Курицын. Под его защитой еретики нашли убежище у юрьевского архимандр. Кассиана, которому дьяк испросил сан у в. князя. Кощунство над святыней доходило здесь до отвратительного бесстыдства²⁰¹. Пастырь новгородский рассылал переводы сочинений против иудейства – труды переводчика Димитрия²⁰². Иосиф явился лично к государю и просил сделать новое исследование еретикам. В. князь дал слово исполнить просьбу, раскаивался, что поступал с еретиками слабо. «Да нет ли греха казнить еретиков?» – прибавил в. князь. Иосиф привёл слова апостола о гневе древнего закона на преступников и гневе Божием на отвергающих закон благодати (Евр.10:28,29). Князь сказал: «Довольно!» Однако дело ещё год оставалось в прежнем виде. Иосиф просил письмом духовника государева напомнить государю о данном слове²⁰³.

В июне 1504 г. св. Геннадий принужден был отка­заться от кафедры²⁰⁴. Наконец, в декабре того же года открыт был Собор о еретиках, в присутствии наследника престола Василия Ивановича. Рассмотрены свидетельства на обвинённых в ереси. Решение в. князя назначило – одних сжечь, других лишить языка и сослать в заточение, большую же часть разослать по монастырям. Еретики, упорные до суда и во время суда соборного, узнав о решении в. князя, спешили приносить раскаяние: но решение, основавшееся на «градском законе» греч. империи, приведено в исполнение²⁰⁵. А Церковь положила произносить проклятие на жидовствующих в неделю православия²⁰⁶. Некоторые, освободясь от казни лицемерным раскаянием, остались с ложными мыслями, и смертный приговор еретикам долго возбуждал против себя жалобы²⁰⁷. Однако не смели уже более распространять ересь открыто.

Самая история ереси жидовствующих показывает, что название «жидовствующие» далеко не выражает содержания самого учения жидовствующих. Чтобы столько лет и столько лиц, лиц высшего духовного звания и людей светских, могли быть ослеплены одними иудейскими суевериями, – это выходит за пределы вероятия. Невероятно и то, чтобы в. князь, воевавший с князем литовским за стеснение православия папизмом, столько времени позволял расти иудейству в государстве, в столице, в своём семействе. Геннадий²⁰⁸ и Иосиф²⁰⁹, хотя и называли еретиков жидовствующими, прямо говорили, что в их учении «не одно жидовство, что они держат ереси христианския, сходныя с древними, давно известными ересями». Таким образом, самым верным изложением учения жидовствующих надобно признать то, которое составлено, как вероятно, на самом Соборе 1494 г.²¹⁰.

По соборному дознанию, жидовствующие 1) отвергали воплощение Сына Божия: «Како может, говорили, Бог на землю снити и от Девы родитися, яко человек?» Христос Иисус был не более как пророк, подобный Моисею, а не равный Богу и Отцу. 2) Не верили и воскресению Христа Иисуса из мёртвых. 3) Не чтили св. икон, ни св. угодников Божиих. 4) Не признавали в св. Евхаристии тела и крови Господа Иисуса и смотрели на неё, как на обряд самый простой. 5) Держались более В. Завета, чем Нового, празднуя пасху по-иудейски (по иудейскому календарю)²¹¹. 6) Не наблюдали поста в среду и пяток, «и иные неподобныя дела еретическия творяху».

Точно то же учение жидовствующих видим в Просветителе Иосифа, в посланиях Геннадия, с тем дополнением, что в Просветителе находим пояснение последнему пункту, – здесь показано, что еретики отвергали монашество.

Само по себе понятно, что не все жидовствующие могли понимать и излагать одинаково то, что внушали им учители их; иные могли уклоняться и к некоторым обрядам иудейства, оставляя христианские; между самими начальниками их, как и во всякой ереси, не могло быть полного согласия. Таким образом в. князь в искренней беседе с пр. Иосифом говорит, что он знал, «которую ересь держал Алексей протопоп и которую держал Феодор Курицын»²¹².

Болезненно было для Церкви Русской появление в её недрах такой противохристианской ереси. Но весьма отрадно, в высшей степени утешительно, что в ней же был в то же время такой учитель чистой веры в Господа Иисуса, как преп. Иосиф Волоколамский. Без душевной радости нельзя читать умного, основательного, по местам глубокомысленого, всегда дышащего живым благочестием, Просветителя Иосифова. Это сочинение – краса Русской Церкви, особенно, когда вспомним, что оно принадлежит XV веку.

Содержание Просветителя следующее: 1, Слово о Св. Троице; 2, о пришествии Мессии в лице Иисуса Христа; 3, о значении закона Моисеева; 4, о причинах воплощения Сына Божия; 5, 6, 7, об иконопочитании; 8, 9 и 10, о втором пришествии Сына Божия; 11, 12, о монашестве; 13 и 14 о том, как поступать с еретиками. С 1 словом одинакового содержания Послание Иосифа к архим. Вассиану.

Из такого богатства мыслей учителя заметим немногое и самое важное по предмету.

а) О Божестве Сына Божия Иосиф пишет: «Егда восхоте Бог сотворити Адама, рече: сотворим человека по образу Нашему и по подобию. Почто не рече: сотворю, но сотворим. Того ради рече, яко во едино Лицо Божество есть, но трисоставно; а еже по образу, а не по образам, едино существо являет Св. Троицы. Сотворим, рече, человека. Кому глаголет? Не явственно ли есть, ко Единородному Сыну и Слову Своему рече и Св. Духу? Еретицы же отвещают: ни, но Сам Себе Бог рекл есть, иному никомужо тогда сущу. По что убо сих глагол безумнейше? Кий убо зодчий, или древодел, или усмарь (ременник) над сосудом или над киим зданием, седя един, и никомуже ему помогающу, глаголет сам по себе: сотворим себе сосуд, или сотворим себе орало (coxy), или утвердим усмы, а не паче ли молча свое дело соделает? Лжа бо есть сие, а не истина».

б) О воплощении Сына Божия еретики спрашивали: «Если соединилось Божество с человечеством, то как Бог Слово не исполнился немощи?» Иосиф отвечает сравнением. «Как огонь не принимает свойств железа, а железо черное и студеное, будучи раскалено, облекается видом огня, то просвещаясь, но не омрачая огня, то распаляясь, но не устужая пламени: так и человеческая плоть Господня причастилась Божеству, но Божеству не передала своих немощей... Нe видишь ли – солнце, падая на грязь, сияя на нечистое, не приемлет зловония, а напротив постепенно соединяется, изсушает гнилость и очищает скверну? От чего же боишься за безстрастное и нетленное естество, – не приняло бы Оно от нас нечистоты?» Еретики говорили, что не нужно было самому Богу нисходить на землю и страдать плотью. Иосиф отвечает, что это было нужно. Падшего человека не могли спасти и пророки: «Человецы бо бяху, подлежаху греху; подобало избавителю быти безгрешну... Праведен Бог и правду сам законом полагает, ни самому диаволу насилие соделати не хощет... Сам Бог, Божие Слово, предвечный и невидимый... нас ради человек в плоть оболкся и душе умней примешается, да Своею Душею наши души осветив и Своею Пречистою Плотию нашу плоть падшую и осквернившуюся исцелит²¹³».

Ещё не окончились неудовольствия на последние строгие меры против ереси жидовствующих, как открылась в Москве новая ересь, вполне рационалистическая, – ересь Матфея Башкина.

Башкин открыт был сперва придворным священником Сильвестром царю частно, потом допрошен и письменно, сознался пред Собором 1553 г., нарочито занявшимся ересью его²¹⁴. По исследованию и собственному сознанию, Башкин:

1) считал предание Отцов за басни и о постановлениях Соборов говорил, что они писаны только по расчётам властолюбия, самое Св. Писание изъяснял по-своему;

2) не признавал Сына Божия равным Богу Отцу, почему сочинил молитвы с обращением к единому Oтцу;

3) отрицал таинства Евхаристии и покаяния, указывая в первой только хлеб и вино; а для прощения грехов считал достаточным, если человек перестанет грешить;

4) иконопочитание называл служением идолам²¹⁵.

Ересь сия, очевидно, сходна с ересью жидовствующих; но, по сознанию самого Башкина, учителями его были «литвянин аптекарь Матфей и другой латинянин Андрей Хотеев», т.е. люди одного из западных исповеданий (§ 15).

Башкин наименовал своими последователями многих, между прочими – Артемия, отказавшегося пред тем от игуменства Сергиевой обители, которому Башкин отдан был на увещание. На Артемия явились и другие доносители. Но обвинения в хуле Артемия на Св. Троицу, на Таинства, на иконы, Собор признал не доказанными; a зa неосторожность отзывов его, как лица духовного, о некоторых предметах священных и за неосновательность в поступках, лишили его сана и заточили в Соловецкий монастырь²¹⁶. По летописи, Башкин говорил, что некоторые из заволжских (т.е. вологодских и новгородских) старцев благоприятствовали заблуждению его²¹⁷. Курбский также пишет, что тогда «за Волгою прозябóша ругания». Но не все на деле были виновными. Собор подверг одних церковной епитемии, других отдал под монастырский присмотр, «да не сеют злобы своея роду человеческому»²¹⁸.

Между зараженными вольномыслием Башкина особенно известны стали Феодосий Косой, распутный бродяга, и такой же товарищ его Игнатий. Феодосий был слугой одного боярина в Москве, но, обокрав его, бежал на Белоозеро и там постригся в монашество. За распространение нечестивых мыслей он (в 1555 г.) был взят в Москву и заключен в монастырь. Но и отсюда бежал вместе с Игнатием, и оба скрылись в Литве. Здесь, сбросив с себя монашество, оба женились, Косой – на жидовке, Игнатий на польке, и стали новыми проповедниками. Около 1575 г. они являются на Волыни в имении Чаплиев, в которых нашли готовых слушателей²¹⁹.

Koсой оставил и в северной России свои семена. Мысли его, как видим, довольно тревожили крылошан Хутынского Спасского монастыря. Благодарение благодати Божией, – крылошане встретились с таким человеком, который мог, к славе истины и Церкви, показать им значение мыслей Косого. Это был самый даровитый слушатель пр. Максима Грека, смиренный инок отенский Зиновий. Учение Косого, хотя и называли его крылошане новым, в сущности своей было то же самое, что учение Башкина. Только Косой был наглее Башкина, и начитавшись социнианского учения, прямо высказывал самые дерзкие выходки Cоцинa. Он прямо выставлял только один разум источником знания человеческого, прямо говорил, что смерть человеку естественна, а не есть плод вольного греха; троичности Лиц в Божестве, воплощения Сына Божия решительно не допускал, над всем внешним устройством церковным, над св. иконами, насмехался нагло.

Зиновий рассмотрел мысли Косого в том порядке, в каком передавали ему крылошане, присовокуплявшие по местам и свои частные сомнения. Рассуждения Зиновия спокойны, ответы обдуманны, опровержения верны, сведения изумляют обширностью. Зиновий читал Просветителя Иосифова, и сочинение его показывает, что он выполнил своё дело лучше предшественника, как и следовало: у него глубже и отчётливее, чем у Иосифа, раскрыты начала христианской философии. Сочинение его достойно носит название: Истины показание к вопросившим о новом учении.

Ещё сильнее было обличение вольномыслию Косого то, которое заметил едва ли не сам Зиновий: «на обличение безбожные их ереси» (о иконах и мощах) прославлены чудесами мощи свят. Никиты Новгородского и две св. иконы²²⁰.

Движения Лютеровой реформы рано сделались известными Москве. Первым проводником мнений западной реформы служил для Москвы русский запад. Но на последователей реформы спокойно смотрели в Москве: их терпели более, чем папистов, которым не дозволяли иметь костела в Москве²²¹. Это оттого, что ни лютеране, ни кальвинисты не соединяли с верой политических видов и не держались правил пропаганды. Царь Иоанн сам вызвал немцев в Москву как хороших ремесленников и солдат. Им назначено было место за городом²²². По просьбе принца Магнуса, жениха царской племянницы, царь (в 1575 г.) дозволил построить кирху в земляном городе, на Поганом пруде, в двух верстах от Кремля²²³. Впрочем, эта терпимость вовсе не означала, чтобы сами русские хотели быть протестантами. Немцам (так называли в Москве лютеран и кальвинистов с их отраслями) строго запрещено было распространять свои мнения между русскими. А пр. Максим написал о Лютере как об иконоборце. При всём внимании к полезным чужеземцам, царь хорошо понимал Реформацию; это видно из разговора его с Рокитой, пастором Богемских Братьев, бывшим в Москве в 1570 г. при польском посланнике²²⁴. «Вы хвалитесь, – говорил царь, – вашею евангелическою верою: но так враждуете и несогласны между собою, что новым учением испепелили почти всю Европу... Вы приписываете оправдание одной вере: но Господь будет судить живых и мертвых по делам каждого. Если одна вера доставляет спасение: для чего же суд? Для чего в Новом Завете так часто одобряется важность добрых дел?... Все эти отступники от древней Церкви ни от кого не прияли власти учить и до сих пор не прославились никакими знамениями, как бы надлежало по слову Спасителя... Вы живете как свиньи, откармливаемые в пост: отвергаете различие пищи, отвергаете пост, который однако служит к укреплению души и тела, отвергаете по одной ненависти к Церкви, несмотря на то, что Господь заповедал нам бдеть и воздерживаться... Вы ненавистны святым на небе; так как враждуете против них, порицаете и браните их, разрушаете храмы и алтари их, хотя они, обитая в вечном небесном свете, могли бы умолить за вас Бога и быть споспешниками вашими; даже и тогда, как жили они в смертной жизни, Бог столько возвысил и почтил их, что по их молитве изгонял бесов и воскрешал мертвых». Царь слушал и ответы Рокиты, велел записать их на славянском языке; отвечал и на возражения²²⁵. В разговоре с пастором Бокгорном царь отличал доброе от дурного в Лютере, отдавая каждому своё; он говорил, что учение его было бы близко к истине, и что можно бы терпеть его, если бы Лютер, нападая с неуместным жаром на Папу, не нарушил древнего церковного порядка и своего знания Св. Писания не очернил низким отступничеством, свержением монашеской одежды и женитьбой на беглой монашенке»²²⁶. Спустя шесть лет после разговора с Рокитой лифляндский пастор в разговоре с царём дозволил себе сравнивать Лютера с ап. Павлом; царь жестоко дал почувствовать пастору дерзость его²²⁷. Таким образом, лютеранство на севере не нашло себе приюта ни в одной русской душе.

Победы, какие одерживало в сем периоде православие над врагами своими, составляют самую отрадную сторону сего периода по отношению к знанию веры. Но иметь отвращение oт всего неправославного – не во всех может означать глубокое знание внутренней жизни православия. Заботливость, устремленная на ереси, отклоняла внимание oт внутреннего положения православных и православия, а счастье политическое, к несчастью, наполняло большинство лиц странной надменностью, которая всё своё считала образцовым и за малость считала беспорядки своего невежества²²⁸.

В начале сего периода ещё видим училища для первоначального образования, состоявшие под руководством священника или диакона. В одном из таких учился сирота Иванец, впоследствии Иона (в 1459 г.), святитель новгородский. «Бысть в том училище множество детей учащихся», – говорит жизнеописание; здесь блаж. Михаил Клопский сказал будущему Ионе: «Иванец, учися грамоте²²⁹; быти тебе в вел. Новгороде архиепископом». И Собор 1551 г. говорил, что «в прежния времена в Москве, в Новгороде и в других городах бывало много училищ, где учились грамоте, читать, писать и петь».

Не то было при св. Геннадии, новгородском архипастыре (1485–1505 гг.). Печальна картина его современному просвещению! «Вот, – пишет он, – приводят ко мне мужика; я приказываю ему читать Апостол, а он и ступить не умеет; приказываю дать ему Псалтирь, а он и по той едва бредет. Я отказываю ему, и на меня жалобы: земля, господине, такова; не можем добыть, кто бы умел грамоте. Вот и обругал всю землю, будто нет человека на земле, кого бы ставить в священство. Бьют мне челом: пожалуй, господине, вели учить. Приказываю учить эктению, а он и к слову пристать не может; ты говоришь ему то, а он другое. Приказываю учить азбуку, – и они, не много поучившись азбуке, просятся прочь, не хотят учить ее. А у меня духа не достает ставить неучей в священники. Мужики-невежи учат ребят грамоте и только портят; а между тем за учение вечерни принеси мастеру кашу да гривну денег, за утреню тоже, или и больше; за часы особо... А отойдет от мастера, и ничего не умеет, – едва едва бредет по книге; а церковнаго порядка вовсе не знает». Вот как готовили к сану учителей Церкви! Вот каковы были познания будущих наставников народа! Теперь поймите душевную муку тогдашних святителей; поймите глубокую скорбь, которой не мог вынесть святитель Феодосий, и отказался от сана. Геннадий прибавлял со скорбью о невеждах-ставленниках: «православны ли они будут?», т.е. по опыту над жидовствующими (§ 18) видел он, что невежество – пища для ереси, так как своеволие мысли тёмной от самой темноты становится упорным и необузданным. Св. Геннадий умолял сперва в. князя, потом умолял митрополита, чтобы заведены были училища под надзором начальства. И каких училищ желал Геннадий! Слишком умеренны были желания его, так как не было и малого. «Совет мой, писал он, о том, чему учить, такой: сперва пусть будет истолкована азбука с гранями, потом подтительныя; за тем выучите твердо Псалтирь с возследованием; когда выучит это, может (учащийся) канонархать и читать всякую книгу²³⁰». Вот и весь курс учения лучшего!

Не видно, чтобы и после горьких жалоб св. Геннадия было много сделано для образования белого духовенства. Вовсе не жаль, что, по особенному промышлению Высшему, Церковь Русская не видела и в это время между своими питомцами споров бездушной диалектики, отвлеченных мечтаний метафизических: ни схоластика, ни мистика не убивали сил и времени у русских. Русские дорожили простотой веры. Но чего не требовала совесть под игом диких татар, т.е. отчётливого верования, того не могла не требовать она, даже у большинства, во время свободы гражданской; особенно для пастырей тем более стало нужным отчётливое верование, что, по переменившимся обстоятельствам, многие начинали уже не довольствоваться простотой веры и нравов (§§. 19–23). Многие из князей и бояр русских ещё и в это время не умели писать²³¹, но были уже из них и такие, которые за границей получали образование²³². А духовное образование не имело и прежних средств. В половине XVI в. особенно жалко было положение духовного просвещения. Собор 1551 г. со скорбью говорил: «отцы и мастера (ставленников) сами мало умеют и силы в Божественном Писании не знают, а учиться им негде». И потому убедительно просил государя завесть училища²³³. И тогда «были молодые люди с жаждой наук, с желаниями узнать Св. Писание». Но вместе с тем были «мнящиеся быти учителями», которые смотрели на просвещение, как на ересь, – на чтение книг как на путь к помешательству ума. «Какое несчастие! – восклицает к чести Русской Церкви сын её. – Отнимают оружие, которым бы можно было обличать еретиков, а других исправлять, и врачевство смертоносным ядом называют!»²³⁴ Около 1555 г. заведены были первоначальные школы при некоторых церквах, и даже открыли было школу латинского языка: но последняя скоро была закрыта²³⁵. Царь пред тем временем вызывал в Россию иностранных богословов вместе с разными образованными людьми, но успех не соответствовал намерению: со стороны людей – по страстям людским, со стороны Промысла – в охранение Церкви от западного волнения мыслей²³⁶.

Таким образом, по-прежнему только смиренные обители разливали свет духовный по России; в них по-прежнему живой опыт объяснял для души тайны веры и благочестия, и он же давал чувствовать превосходство чистой веры, пример святой жизни разливал из них свет и жизнь на современность. Христианская опытность давала чувствовать нужду в свете для себя и других. Св. Гурий, тот, который впоследствии завёл училища для успехов веры между мусульманами (§ 10), ещё в молодости любил просвещение; бедный дворянин, служивший богатому князю, он брошен был князем в глубокую яму, куда через три дня бросали ему сноп овса; некто вызвался приносить ему хлеб, но он просил доставлять ему бумагу и чернила; писал книжки для детей, и отдавал продавать, а цену раздавать нищим. В монастырских библиотеках хранились уже почти все сочинения Отцов в переводе славянском. Притом в некоторых обителях преподавалось детям начальное образование²³⁷.

Великие события XV века возбуждали живую деятельность в лучших пастырях и учителях северной Церкви, – и эта деятельность выражалась особенно в посланиях. Некоторые послания м. Фотия, послания святителя Ионы, по делу о разделении Церкви и по нравственным нуждам, отличаются живой искренностью благочестивой души и силой мысли. Некоторые послания пр. Иосифа удивляют богатством сведений и размышлений. Послание сродника его, архиепископа Вассиана, на Угру к Иоанну III может быть поставлено в число образцов красноречия²³⁸. Послание Игумена Памфила к псковскому наместнику (1505 г.) сильно ревностью против суеверий простого народа²³⁹. Вообще в посланиях XV в. дышит живое чувство и сила внутреннего убеждения, – чем внушают они невольное внимание к себе.

Того же века Нил († 1508), по фамилии Майков, по месту подвигов Сорский, воскреситель забытой дотоле аскетской жизни и учитель невиданный для той же жизни, писал послания и предание ученикам своим. Там и здесь содержание одно – внутренняя подвижническая жизнь, её опасности и средства спасительные, различные состояния души, скорби и радости. Путешествовав долго по обителям Афона, прочитав сочинения всех лучших аскетов востока, пр. Нил предлагает опыты их, поверенные словом Божиим и собственной опытностью. Сколько устав пр. Иосифа Волоколамского отличается внешней строгостью, столько сочинения пр. Нила – глубокими сведениями о внутренней жизни во Христе. Оттого неудивительно, что уставы, подобные Иосифову уставу, писаны были у нас и другими, как то: Кириллом, Корнилием и почти в каждой обители, но учителем аскетской жизни остался у нас один Нил Сорский, великий Отец Русской Церкви²⁴⁰.

К прекрасным желаниям времени надобно отнесть желание сохранить в общей памяти жизнь святых Русской Церкви²⁴¹. Лучшие жизнеописания принадлежали бл. Епифанию, ученику пр. Сергия, Вассиану, архиепископу ростовскому (1468–1481 гг.), Пахомию Сербу²⁴², игум. Макарию²⁴³. Первый был совоспитанником Стефана в Ростове, у Сергия изучал опытную духовную мудрость, путешествовал по востоку, – чего однако, не по примеру современников, не одобрял он в себе. Его описания житий Сергия и Стефана, при достовервости современника, а частью и очевидца, отличаются точностью историка, светлостью мыслей, живостью благочестивого чувства, и последнее особенно дышит в его словах Сергию и Стефану²⁴⁴. Вассиан, с таким же красноречием, с каким написал он патриотическое увещание Иоанну III, подробно описал житие учителя своего, пр. Пафнутия Боровского. В XVI в., вследствие желаний архиеп. Макария, особенно много написано жизнеописаний, частью вновь, частью же с переменой старого на новый лад; но немногие из них такие, которые не отличались бы всего более скучной говорливостью, пышным нарядом слов и бедностью мыслей; последнее у некоторых, а в том числе первое место за псковским священником Василием, в монашестве Варлаамом²⁴⁵, доходит до жалкой скудости смысла.

В продолжение сего периода, после поучений м. Фотия ²⁴⁶, не видим на севере ни одного опыта живой проповеди храма. «Проповедей никогда не говорят», – говорил и современник-очевидец²⁴⁷. Мало-помалу образовалась даже уверенность, что живая проповедь – проповедь ереси. «Проповедников нет у них; думают, что тем избегают разности в мнениях и ересей», – говорил другой иностранец²⁴⁸. Вместо того считали достаточным читать уставные чтения из древних учителей. Уставные чтения, без сомнения, дело полезное, как по содержанию, так и по тому, что установляли твёрдость в мыслях и жизни народа. Но без живой проповеди, не умеющие читать, каковых тогда было слишком много, не могли освободиться от невежества или суеверия; поучения для древнего времени и для страны другой не могли решать всех сомнений нового времени и земли русской. Недостаток живых наставлений лучшие чувствовали тогда и старались восполнять формами поучений для частных случаев жизни. Но нельзя написать столько форм, сколько может быть нужд душевных²⁴⁹. При недостатке живого наставления, какие и знали молитвы, знали буквально, а не по смыслу; слушали или читали песни, молитвы, слова, чтобы только выполнить устав, дорожили буквами, теряя из вида дух их. Вместо того, чтобы изучить наставления святой веры, усвоить их размышлением и чувством, во время Стоглавника учились гадать по звёздам, по ладоням, смотреть в «Аристотелевы врата» и «воронограи», различать дни чёрные. Тоже – наука! Суеверия язычества и невежества, богохульное святошество доходили в народе до крайности и так были обыкновенны, что заражали и сельское духовенство²⁵⁰. Таким образом семена раскола уже зарождались. При недостатке просвещения и живого наставления в вере, чем далее, тем более привыкали к сборникам старого, – освящали их как обряд, не различали хорошего от лучшего, верного от сомнительного, истину от заблуждения или от ошибок писца, уже начинали говорить: всё старое свято. Оставалось постареть одним ошибкам, расплодиться другим, окрепнуть в убеждениях ложных, чтобы открылся раскол.

При таком печальном положении времени прибыл в Россию Максим Грек²⁵¹. Урожденец албанский, он, после домашнего образования, обучался в Париже, во Флоренции и Венеции; слушал там курсы словесности, истории, философии и богословия; знал много языков и частью церковнославянский, который хорошо узнал в России; на Афоне несколько годов провёл он в подвигах иночества. При таких познаниях, Максим пламенно любил истину и не терпел суеверия. Отсюда каждый поймёт, что жизнь его в России могла быть тогда не иначе как борьбой с невежеством. В. князь вызвал его для разбора княжеской библиотеки греческих книг, никому тогда у нас не доступной, и с тем, чтобы лучшее было переведено на славянский язык.

Максим в первый pаз решился перевести Толкование на Псалтирь. После нашёл он в библиотеке Толкование на книгу Деяний и также перевёл. Самым же лучшим трудом его для Св. Писания был перевод Златоустовых Толкований на Евангелия Матфея и Иоанна. Такой выбор предметов перевода сам собой показывал, кáк верно понимал Максим веру и то, чтó больше всего нужно верующему. Пастырь искренний в вере, каковым был м. Варлаам (1511–1521 гг.), с восторгом одобрил на Соборе первый труд Максима – Толкование на Псалтирь. М. Даниил (1522–1539 гг.), хотя желал видеть в переводе образцовый труд Златоустого, но, когда окончен был перевод, принял его холодно, он уже был недоволен Максимом. Он сильно желал видеть в переводе историю Феодорита; просвещенный Максим напрасно говорил ему, что такой труд не ко времени, послужит во вред простоте: Даниил остался в сильном негодовании на Максима. Был и ещё предмет спора, более важный. Даниил был из числа иосифовских иноков. А ученик Максима, князь Курбский, писал, что некоторые из кирилловских и иосифовских монахов «хульно говорили о Соборных посланиях Апостольских», будто «писали их старцы или пресвитеры церковные, а не Апостолы», и что будто титло «Апостольския» дано им только для почести²⁵². Такой предмет был так важен, что не мог молчать о нём Максим перед Даниилом. Он говорил: «Заповедию Божиею наложена на нас нужда громко проповедывать вопрошающим о евангельской и апостольской истине». И потому писал толкование на несколько изречений Св. Писания с опровержением ложных мнений о смысле их...

По воле святителя Филиппа 1-го (1467–1473 гг.), Феодор, новокрещенный еврей, перевёл с еврейского подлинника Псалтирь и книгу Есфирь: труд весьма замечательный²⁵³. Максим, не знавший еврейского, переводил Псалтирь с греческого²⁵⁴. Димитрий, бывший переводчиком у Максима, в 1535 г., перевёл с латинского Бруноново толкование на Псалтырь, с известием о древних переводчиках, где Брунон писал: «Веждь же, еже идеже в книгах В. Завета (в переводах) ложь открыется, тещи подобает к книгам еврейским древним, зане В. Завет первее в языце еврейском написан. Аще убо в книгах Н. Завета, тещи подобает к книгам греческим»²⁵⁵. Лучшие понимали это, но их было не много.

К. Курбский со скорбью писал: «Мнимые учители нынешнего века, грех ради наших, чаще занимаются болгарскими баснями, или, точнее, бабьими бреднями, чем услаждаются разумением великих учителей»²⁵⁶. И в предшествовавшем периоде довольно было между русскими того, чтó называет Курбский болгарскими баснями. Ко времени Максима число баснословных сказаний увеличивалось. Их списывали, и зная, и не зная запрещение свят. Киприана²⁵⁷. В период первоначальной Русской Церкви писали Избopники, т.е. избранные, лучшие места из древних учителей; в век Стоглава забыли уже и слово «изборник», а писали только сборники, т.е. сбор всего, что попадалось под руки, верного и ложного, полезного и пустого, спасительного и вредного. Максим восстал против чудовищных сборников старого – не запрещением, а показанием нелепостей и ошибок в сборниках.

1. Его Сказание о Иуде предателе заключает строгий и основательный разбор Папиева повествования о Иуде, будто долго жившем по совершении предательства.

2. Обличительное слово лживому писанию Афродитиана Пеpca, которое простота того времени читала и переписывала, утешаясь с детским добродушием вымыслами Афродитиана. Максим показал, что это сочинение – нелепая смесь языческих верований с христианством, богов греческих с предметами неприкосновенными по святости, ложь с начала до конца.

3. Сказание противу глаголющих Христа во священство поставили кратко и умно опровергает повесть Епифаниева сказания о Богоматери, а это сказание встречалось едва не в каждом славянском сборнике.

4. Сказание о глаголющих, яко во всю Светлую неделю солнце не зайде писано против сочинения, встречающегося в славян. ркп. даже XIV века. Обличив суеверную нелепость повести, Максим говорит: «Не справедливо ли сказал я в начале, что великое зло – не знать Божественных Писаний (Библии), не испытывать их внимательно и с благорассуждением? Если бы знали это странные мудрецы последних наших времен; если бы здраво и разсудительно испытывали они Апостольския и Евангельския писания: они не соглашались бы так скоро с каждым невежественным и несвидетельствованным Писанием».

Нет сомнения, что ещё более говорил на словах Максим о славянских сборниках, хотя о нём кричали, что он портит книги. Было, о чём говорить. Невежество времени Стоглава, потеряв способность беседовать о нуждах души, и даже перестав верить в эту способность, полагало, что и другие неспособны к тому, и отселе наставления, слова русских учителей, каждую мысль русскую или болгарскую выдавало не иначе, как с именем то Златоустого, то Василия Великого, то Феодорита и Мелетия. Примером тому служат слова Кирилла святителя туровского и Серапиона владимирского епископа, которые в ркп. XVI века известны с именем то Златоустого, то Василия В.²⁵⁸ Если бы нужно было, могли бы выставить до сотни русских сочинений, с именами Великих Отцов Греции, или с неопределённым, но почётным названием: поучение св. Отцов²⁵⁹. Точно так явились с именем Феодорита и Мелетия²⁶⁰ скудные сказания какого-то бедного иконописца о сложении перстов для крестного знамения, – сказания, которых никогда не видела и не знала Греция, но которые простота писала и переписывала благоговейно, а дерзкое невежество готово было защищать с шумом.

Пр. Иосиф, обличая жидовствующих, говорил: «ничтоже тако обрадоватися нашу устрояет жизнь, якоже в церкви красование»²⁶¹. И усердие к храмам Божиим в самой большей части народа соответствовало такому отзыву о значении благолепия храмов. Москва, богатая тогда храмами²⁶², особенно радовалась «дому Пречистыя Богородицы» (Успенскому Соборному Храму), когда увидела его в новом благолепии. Заложенный свят. Петром, он обветшал. Спустя 150 лет после трудов святителя, м. Филипп 1-й приступил к сооружению на его месте нового храма, пригласив к участию усердие всех монастырей и церквей. Но землетрясение разрушило (в 1474 г.) неоконченный храм. Вызван был художник из Италии, в четыре года строение окончено; на пятом храм освящен м. Геронтием (в 1479 г.), с необыкновенным торжеством; в. князь Иоанн Васильевич раздавал от себя богатые милостыни; сам с сыном своим вносил в храм мощи святителей Петра, Феогноста, Киприана, Фотия и Ионы; на следующий день угощал духовенство, причём прислуживал сам с сыном своим²⁶³. Общественные благодеяния особенно были поводом к созиданию благолепных храмов. Так, за разрушение похвал Седи-Ахмета крымского на Россию (1459 г.) к алтарю Успенского Собора пристроен придел Похвалы Богоматери. Взятие Смоленска ознаменовано (в 1525 г.) построением храма и обители (Новодевичьей), также во имя Богоматери. Победа над Казанью увековечена Покровским Собором²⁶⁴. Тогда ставили памятники не людям, а Господу. От Господа ожидали помощи, поспешая ставить обыденные храмы для славы имени Его, и по вере простой получали помощь, – избавлялись от поветрий и от мора²⁶⁵. Усердие к слушанию богослужения было жаркое: в конце XV в., в Новгороде, за исключением обителей, было 44 храма, в которых совершалась ежедневная служба²⁶⁶. Сами в. князья не иначе принимались за ежедневные дела, как отслушав службу Божию²⁶⁷.

Но, в последствии времени, Собор 1551 г. обличал тщеславие, строившее новые храмы и оставлявшее пустеть прежние; он же предписывал совершать службу Божию «чинно и безмятежно, каноны говорить (а не петь) со вниманием, хвалитныя стихиры и великое славословие петь, а не говорить»²⁶⁸.

Гораздо более видел и говорил мудрый Максим Грек. Он видел, что многие не понимают многого в обрядах богослужения. И потому объяснял то ту, то другую часть богослужения, пробуждая дремлющее невежество к бдению над мыслью. Особенно превосходно Сказание его, яко отнюдь не подобает внимати глаголющим не быти прочее Божественной Литургии, непоспевшим к чтению Божественнаго Евангелия. Здесь он обозревает части чина Литургии, объясняет значение каждой из них и показывает, какая часть самая важная. Сказание о свышнем мире и спасении душ наших помолимся объясняет смысл сей ектении, так как некоторые до того были странны, что соединяли с словами: о свышнем мире значение мира ангельского и молились за Ангелов²⁶⁹.

Не совсем нравились тёмному благочестию и эти сочинения Максима. Но особенно негодовало оно на Максима, когда обличал он пристрастие его к наружности. С ясным разумением христианского служения писал он два обличения тем, которые жили нераскаянно в грехах, а надеялись спастись тем, что каждый день читали каноны и молитвы святым²⁷⁰. Тверский Архиеп. Акакий, благочестивый и простодушный, построил великолепный храм; пр. Максим радовался усердию пастыря и паствы. Но страшный пожар опустошил Тверь; и Акакий уныл, тверитяне – ещё более. Максим написал тверитянам, что благочестие их гнило, хотя и построило великолепный храм, что Бог бедствием, постигшим их, обличает нечистоту сердец их. Максим оглашен за то «акы хульник и льстив». Но его оправдал святитель Иоасаф²⁷¹.

Если в толстых сборниках житий и поучений найдены Максимом болгарские басни (§ 27), то не лучшее могло встречаться в книгах собственно богослужебных. И во время м. Киприана уже замечена была порча книг; преемник его, святитель Фотий, употреблял особенные меры к сохранению правильного чина богослужения в храмах и к ограничению порчи книг. В 1416 г. он писал во Псков послание с пространным наставлением по разным пунктам церковного устава и обличал отступления от него. В 1419 г. он опять писал туда же послание пo тому же предмету. В 1430 г. новым посланием обличал oн там явные уклонения от православного чина Таинств и считал нужным, чтобы прислали к нему способного священника, которому он преподал бы наставления «о церковных правилах, о пении церковном и о св. службах»²⁷². Святителю Фотию, без сомнения, ещё более, чем Киприану, пришлось видеть неисправности и разности в славянских книгах, так как при Киприане Сербе могли войти в Церковь Русскую сербские обычаи, так же как при предшественниках Киприана – русские.

После блаж. Фотия не было уже у нас митрополитов-греков, а книги умножались²⁷³. И это было новой, самой сильной причиной образования странных мнений в народе и чине церковном. Прежде пастыри-греки своим именем останавливали доверие к той или другой разности чина, и она теряла силу в народе. Но тогда как ни сами пастыри, ни их помощники не знали греческого языка, эти разности оставались неприкосновенными. Сперва они оставались в рукописях не замеченные церковным начальством; потом там и здесь переходили в употребление церковное. В том и другом положении сперва не смели одобрить их, потому что видели несообразность их с общим, древним чином; но, чувствуя свою слабость, своё незнание чина греческого, не смели и отвергать – терпели их, тем более, что обряд – не вера, смысл веры может быть одним и тем же при обряде розном. А между тем, своеволие тёмного, суеверного смысла только этими странностями и питалось, не обращая внимания ни на веру чистую, ни на обряды лучшие; оно составляло сборники песней и молитв по чувству набожности, а чаще только по подражанию набожности, но без сознания набожного; точно так же вводило в церковное употребление сочинения, не имевшие значения церковного и даже не достойные его²⁷⁴.

Так, ко времени темнаго Стоглава и мудрого Максима явилось довольно странностей, или, как говорили тогда же рассудительные, явились болгарския басни, и порча книг стала грузом книг. Надлежало бороться и страдать даже и тому, кто стал обличать самые нелепые произволы, самую нелепую порчу книг богослужебных.

Вслед за тем, как пр. Максим окончил перевод толкования книги Псалмов (§ 26), в. князь и митрополит упросили Максима пересмотреть и исправить Триодь. Максим принялся за дело доброе с душевным усердием, он пересматривал и Часослов, и Минею праздничную, и Апостол. И что же нашёл он? Порча книг до того возросла, ошибки так были важны, что можно было думать, будто эти книги были в руках еретиков. Так Максим писал: «Я учу право мудрствовать о воплощшемся Слове, т.е., не глаголати Его единаго точию человека, как в ваших часословцах. Также исповедаю всею душою Того же Богочеловека воскресшим из мертвых, а не безконечною смертию умерша, как проповедуют его везде ваши толковыя евангелия. Я учу, что Он по Божеству не создан, а не то, что создан и сотворен, как богохульствовал Арий, и как везде проповедуют Его ваши Триоди, а вы не думаете исправлять их... Безначален Отец... А ваши часословцы проповедуют Его собезматерна Сыну²⁷⁵. Я нашел в 9-й песни канона Вел. четвертка: воспевают Отца нe суща естеством несозданна, – и не стерпел такой хулы; и исправил». В 8-й песни того же канона читали: Христа единаго два Мене познайте. В каноне на неделю Фомы воскресшая плоть Христова называлась неописуемой²⁷⁶.

Максим объяснял и причины таких грубых грехов. «Иные зависели, – писал он, – от недостатка разумения, или недосмотра, или забывчивости древних, достойных уважения, переводчиков, иные же от грубаго невежества и нерадения писцов». Относительно переводчиков Максим замечал ещё, что не всегда имели они под рукой лучшие списки, и потому вводили в перевод чтения неверные²⁷⁷. Писцы прибавляли один после другого ошибки к ошибкам, а иногда вводили младенческое мудрование. Всё это очень просто, очень естественно. Но не то же ли самое повторяют и ныне известным людям? И однако ж продолжают твердить: так в старых книгах! Жить хотим пo-старому, т. e. со старой привычкой к дурному!

Между теми, которые со радостью смотрели на исправление книг пp. Максимом, первым был благочестивый митр. Варлаам; князь-инок Вассиан разделял с Максимом труды исправления книг²⁷⁸.

Из частных произволов в чине богослужения один, и по предмету важный, обратил особенное внимание Максима; это произвол в чтении Символа, – о чём писал он Сказание, яко подобает известно блюсти исповедание православныя веры. Сказав, что Собор Вселенский подвергает анафеме изменяющих Символ веры, Максим пишет: «Не говори, что не велика особенность в мудровании, на которое отваживаются ныне. Анафеме подвергает она и вас, которые говорите: из Марии, а не Марии; чаем, а не чаю; жизни будущая веки, а не будущаго века». Чтó это за мудрость? Из слов самого Максима и ученика его Зиновия видно, что тогда как жидовствующие указывали на слово Символа «чаю» как на выражение нетвёрдой уверенности в воскресении мертвых, – мудрые времена Стоглава положили читать в Символе: «чаем», думая усилить множеством лиц твёрдость ожидания, и они же с такой же мыслью вносили грамматически бессмысленное чтение: жизни будущая веки. Максим говорит им, что жизнь будущая не есть малость – жизнь есть Сам Господь Иисус. «Тот есть нам жизнь и воскресение. Сей жизни безконечной – Иисуса Христа жду, по значению греческаго слова, а не чаю, твердой и несомненной верой уповаю получить, а не будущая веки, по вашему младенческому мудрованию».

Другую подмену в Символе веры письменно обличал за Максима ученик Максима²⁷⁹. Бл. Зиновий пишет: «Захария (крылошанин) спросил меня: в Символе веры иные говорят: и в Духа Св. Господа, а другие: и в Духа Св. истиннаго. Есть ли в сем различие? – Если кто говорит (отвечал Зиновий) с правою верою и нелицемерно, думаю, не много тут разности, хотя слова не одинаковы. Я видел правила древняго письма, написанныя при кн. Ярославе, cыне Владимира, и при Епископе Иоакиме, в начале крещения нашей страны. Там в изображении св. Вселенскаго Собора написано: и в Духа Св. Господа; не написано: и в Духа Св. истиннаго, но написано: Господа». Крылошане возражали, что Василий Великий в слове о вере не написал «и в Духа Св. Господа», а написал «истиннаго Духа». Зиновий отвечает: «Для македониян не написал он: Духа Св. Господа; иначе они бросили бы книгу его; а он хотел, чтобы прочли ее, и другими словами научились, что Дух есть Бог». Наконец Зиновий говорит, что Отцы Соборов строго запретили прибавлять или убавлять что-нибудь в Символе веры²⁸⁰.

Стоглав пишет: «а в нецыих: и в Духа Св. Господа истиннаго; ино то не гораздо: едино глаголати – или Господа, или истиннаго».

Вот сколько разностей в чтении одного Символа, даже одного члена о Духе Святом!

Откуда последние?

Чтение "и в Духа Св. истиннаго» одолжено первоначальным своим происхождением толкованию слов подлинника: Το Πνεῦμα το ἁγίον, το Κύριον. В греческом толковании Символа (века XIV) писали, что член το перед Κύριον, самой неправильностью сочинения, указывает на особенность мысли, на то, что Дух Св. не есть преходящее явление силы Божией, а истинное, сущее бытие, Дух истинный ²⁸¹. Сим-то толкованием переводчик ли смелый, или писец с младенческим смыслом заменил в своём списке Символа слово «Господа» словом "истиннаго». Толкование недальновидное (член το, поставленный и перед Κύριον, и перед ζωοποιόν, и перед прочими описаниями Св. Духа, показывает только то, что речь идёт об одном и том же Лице – о Св. Духе), а смелость и вовсе преступная, потому что прямо запрещена Вселенским Собором, да и много уже наделала бед для Церкви, отделив запад от востока. Но чтение взошло в славянскую рукопись, как входили другие произволы; а незнание списывало произвол безотчётно. К славе Русской Церкви, несомненные памятники доказывают нам, что этот произвол не принадлежит древней Русской Церкви; он перешёл в Россию с чужими рукописями, с рукописями сербскими.

В Русской Церкви сей произвол недальновидности послужил к тому, что злонамеренные коварно пользовались им к омрачению чистой веры в сердцах простых. Так дают видеть слова Зиновия и слушателей Косого. Скромный Зиновий, говоря крылошанам: «если кто говорит с правою верою и нелицемерно (неточное чтение члена)», даёт понять, что были и такие, которые говорили лицемерно, не с правой верой. А сами слушатели Косого довольно смело выставляют своё сомнение не столько в верности чтения члена, сколько в верности мысли о Духе Господе. Таким образом, еретики, обманывая простоту, довели её до твёрдого убеждения, что член Символа о Св. Духе должно читать не иначе, как «и в Духа Св. истиннаго».

Отселе само собой становится понятым происхождение другого чтения, которого не одобрял даже тёмный Стоглав. Младенческая мудрость, тревожимая выходками тайных врагов веры, положила утвердить православие соединением двух чтений: общего – верного, и редкого – произвольного. Думали: если будем читать »и в Духа Св. Господа истиннаго«, то кáк это твёрдо! И это было не ранее, как около 1545 г.! Писатель Стоглава видел, что это уже слишком новая новость. И потому-то говорил: «ино то не гораздо». А поздняя простота доселе считает это за мудрость глубокой старины.

Примеч. 1. Памятниками того, что в древней Русской Церкви читали Символ согласно с точным текстом подлинника: и в Духа Св. Господа, служат, кроме виденного бл. Зиновием Номоканона Ярославова, Изборник Святослава, почти современник Кормчей Ярославовой, Миротворный Круг Геннадия, обличителя жидовствующих, указываемые п. Иоакимом три рукописи: келейная Псалтырь пр. Зосимы Соловецкого († 1478), и два Требника – один афонский, другой переведенный в России в 1481 г.; а кроме того Соловецкая Кормчая (Соловецк. Библиотеки № 476), писанная в 1419 г. И м. Макарий писал не то, чтó записано в Стоглаве; в Соловецком Требнике его (№ 1085.) написано: «и в Духа Св. Господа животворящаго». Здесь же толкование: «не токмо глаголю: есть Дух, но верую в Онь, яко в Свята, яко в Господа, яко в животворящаго, понеже живот дает всем, и живот есть Сам». Точно так же написан член о Св. Духе и в келейной книге м. Макария – в сочинении Григория Солунского, о чём писал П. Иоаким.

Примеч. 2. Мы сказали, что чтение «и в Духа Святаго истиннаго», не принадлежа древней Русской Церкви, перешло в наши рукописи из сербских рукописей. И указываем нa келейную Псалтырь м. Киприана, где в Часослове читается член Символа о Св. Духе так «и в Духа Св. истиннаго».

Мрак не любит света. Пр. Максим, светильник веры чистой, обличитель невежества, менее семи лет пользовался благосклонностью в. князя.²⁸². Невежество скоро начало негодовать на Максима, сперва тайно, потом открыто. Недоставало случая, когда бы могло оно пасть гневом своим на Максима. В 1524 г. случай открылся. Пр. Максим не захотел одобрить преступного дела в самом в. князе Василии – развода с женой верной и брака с другой. В. князь не мог снесть того. И те, которые давно ждали случая к суду на Максима, поспешили воспользоваться этим случаем. Его стали судить именно за исправление книг. «Он, – говорили, – отменяет слова по своему произволу, исправляет по своему разуму, без согласия и воли в. князя»: последнее говорилось, чтобы ещё более вооружить в. князя против Максима, которого он дотоле отличал уважением. По воле м. Даниила, давно негодовавшего на Максима (§ 26), в 1525 г. говорили эти обвинения на Соборе чудовский архим. Иона и коломенский епископ Вассиан Топорков. Максима обвиняли и за перевод толкования на Псалтирь, тогда как сами не знали греческой буквы; обвиняли и за то, что в его Триоди сказано было о седении Сына со Отцом «седел ecи, седев», и что воскресшая плоть Христова названа описуемой. Преподобный искренно признал за ошибку поправку «седел еси», но бесполезно в извинение представлял тогдашнее своё незнание русского языка²⁸³. Напрасно доказывал, что воскресшая плоть действительно описуема. Его не понимали и не хотели понять. Ему оставалось просить о милости, и он просил прощения со слезами и ради Господа. Но и это было напрасно. Его осудили как еретика, богодухновенныя книги растлевающа, отлучили от Причастия Св. Таин, даже запретили ходить в церковь. В волоколамской темнице, куда бросили его, от дыма и сырости, от голода и оков, по временам доходил он до омертвения. Но здесь же явившийся ему Ангел сказал: «Терпи, добрый старец! Сими муками избавишься вечных мук». Спустя 6 лет (в 1531 г.) протодьяк Иван Чушка и несколько других снова обвиняли Максима на Соборе, что он русские книги хулит и отвергает. Как ни старались тогда закрыть свою неправду пред Максимом обвинениями в еретичестве и в преступлениях гражданских²⁸⁴, Максим отправлен был в тверской Отрочь монастырь без прежнего запрещения читать и писать книги. Здесь добродушный тверской Епископ Акакий утешал Максима своей любовью, тогда как запрещение ходить в храм и приобщаться Св. Таин по-прежнему тяготело над Максимом. Получив дозволение иметь книги и писать, исповедник продолжал говорить правду о своём времени и, по низвержении Даниила (в 1539) г.), писал публичные оправдания делу исправления книг. Святитель Иоасаф душевно уважал невинного узника; но ему надобно было бороться со страстями невежества, чтобы сделать что-нибудь для страдальца: узы твоя целуем, яко единаго от святых, пособити же тебе не можем, писал святитель. Однако святой Иоасаф успел утешить Максима дозволением приобщаться св. Таин. В 1554 г. Максима, изнурённого страданиями, близкого к гробу, переселили в обитель пр. Сергия, где принят он был с честью и где, сподобленный дара прозрения, скончался в 1556 г. Так целые 30 лет страдал преподобный!

Св. Максим и на словах, и на бумаге много раз оправдывал исправление книг. На обвинение, будто отвергает он все русские книги, отвечал он, что «здесь на Руси книги не прямы; а иные книги переводчики перепортили, ино их надобно переводити»²⁸⁵. На него точно так же, как впоследствии на святейшего патр. Никона, кричали жалобу «велию, о человече, досадуемым делом (исправлением книг) прилагавши просиявшим в начале земли чудотворцем: они бо сицевыми книгами благоугодиша Богови». И вот ответ мужа благодатного тёмным ревнителям старины: «Овому, – писал преподобный, – дается Духом слово премудрости, овому же слово разума в том же Дусе: иному же дарование исцелений, иному же роди языков, а иному сказание языков. От сих убо явлено, яко не всякому вся вкупе духовная дарования даются... яко святии русстии чудотворцы, по дарованию, данному им свыше, возсияша в благоверной земли русстей, и богоноснии Отцы быша и суть, – и аз исповедую и покланяюся им. Но ниже роди языков, ни сказание их прияша свыше. Сего ради не достоит дивитися, аще утаися их, таковых сущих, исправление, еже ныне исправленных мною вещей». Затем показывает, кáк иноплеменник Иофор вразумил самого Моисея в нужде избрать помощников – судей; как Макарий В. вразумлен был отроком-пастухом относительно пищи; как пресвитер, зревший сослужащего ему Ангела, вразумлен был не Ангелом, а простым диаконом, – не употреблять в службе слов Северовой ереси. «И бывшим во времена гонений святейшим архиереем и мучеником, ни един понос или досаждение прибысть от бывших после их различных исправлений Св. Писания В. Завета Симмахом, Феодотионом, Акилой и Лукианом пресвитером антиохийским, коемуждо исправляющу презреное прежде его бывшим переводчиком».

Так рассуждал великий муж Церкви Греческой и Русской!

Хотя пр. Максим тяжко страдал за св. труды свои, хотя люди тёмные не преставали соединять с его именем мысли о греховности исправления старины, но обличения и защищения его не оставались бесплодным семенем в лучших сердцах; они заставляли сознаваться, что сборники и книги церковные действительно худы, и что худое поправлять не есть дело худое, а потому надобно делать что-нибудь для улучшения книг.

На первый раз твёрдо уверились, что надобно выбрать из кучи книг сборники лучшего. Того, по крайней мере, усердно желали, и желали хорошего. Но выполнилось ли желание? Архиеп. Макарий ещё в Новгороде (1526–1546 гг.) по сей мысли составил три огромные сборника.

а) В 1527 г. написана Великая книга правила келейнаго и путнаго – полный устав и обиходник того времени; Иноческаго Требника не видно по рукописям южных славян: по внешнему составу он – дело Макария²⁸⁶.

б) Великая книга Минеи четьи в 12 самых толстых книгах, писанных на больших листах; по словам самого Макария, над составлением их проведены целые 12 лет, издержки на бумагу и писцов трачены щедрой рукой. Приняв в основание своему собранию Прологá, Макарий прибавлял к тому не только полные жизнеописания святых Восточной Церкви, какие только мог найти, не только Слова на праздники и дни святых, но поместил в своих Минеях несколько Патериков, поместил целые книги некоторых св. отцов и учителей древних; напр., в феврале написаны сочинения Симеона Нового Богослова, Петра Дамаскина, Григория Синаита, в декабре – «Изложение веры и диалектика» Дамаскина, его же «Об осми частях речи» со славянскими примерами; также толкования на кн. прор. Наума, Аввакума, Софонии, Даниила; в сентябре – Маргарит, Евангелие и Апокалипсис Иоанна с толкованием и пр.; в августе – три разные толкования на Псалтирь. Это целая библиотека книг; мало трёх лет, чтобы прочесть её.

в) Книги, глаголемыя Кормчая, рекше правило закону (?), греческим языком номос, – греческий Номоканон, к которому прибавлены нe только правила святителей и князей русских, не только постановления поздних греческих пастырей и царей, но весьма много такого, чтó только могло казаться правом церковным, напр., повествования Дорофея Тирского о двенадцати апостолах, Епифания Кипрского о пророках, Летописец п. Никифора, даже выписки из книги Еноха Праведного²⁸⁷.

Нельзя не отдать чести благочестивому трудолюбию Макария. Он говорит о своих Минеях: «многи труды и подвиги подъях от исправления иностранных и давных пословиц, преводя на русскую речь, – иное же и до днесь в них не исправлено пребысть». Он не только собирал, но и исправлял древность. По его же сознанию, исправление его простиралось не на многое – на одни выражения иностранные и устаревшие, и даже в сем отношении исправление не кончено. Признание и труд достойные уважения! Что при этом не обошлось без ошибок письма, само собой понятно²⁸⁸. А чтó сказать о содержании сборников? Нет сомнения, что в них много превосходного. Но и сам Макарий сознавался, что, «может быть, наряду с св. книгами помещено и ложное, не одобренное Отцами», почему молил Господа о прощении ему ошибок²⁸⁹. Пример явной ошибки – книга Еноха. Некоторые сочинения написаны вдвойне²⁹⁰.

Нeмало было опытов подобного рода, которые все говорили об одном: надобно исправить книги²⁹¹.

Собор 1551 г. под председательством м. Макария горько жаловался на неисправность книг церковных, и вменил в обязанность протопопам и благочинным (по­повски, старостам) исправлять церковные книги по хорошим спискам и книг непересмотренных не пускать в употребление²⁹².

Скоро увидели, что это мало могло помочь горю. Когда в Москве стали покупать на площадях и пересматривать книги для новых церквей, между ними «мали обретошася потребнии, прочии же растлеши от преписующих, не наученых сущих и не искусных в разуме, ово же и неисправлением пишущих», т.е. порча до того возросла, что оставалось большую часть книг бросить в огонь²⁹³.

Тогда-то решились воспользоваться тем средством против заразы книжной, которым так давно пользовались в Европе и даже в южной нашей митрополии (§ 12), – решились печатать книги. Нужду в том чувствовали и прежде Собора 1551 г.²⁹⁴ Царь Иоанн Грозный в 1550 г. просил датского короля прислать в Москву книгопечатников, и в 1552 г. прислан был королём типограф Ганс (Иоанн Миссингейм, Бокбиндер, т.е. переплётчик книг). Впрочем, в Москве нашлись русские, знающие типографское дело. Диакон Иоанн Федоров и Петр Тимофеев приняли на себя (с 1553 г.) приготовить всё нужное для типографии. В Новгороде сыскался (1556 г.) резчик букв Василий Никифоров. Первые опыты печати, как и во всём, были неудачны: «малыми некими и неискусными начертаньми печатоваху». Потому не прежде, как уже в 1564 г., при м. Афанасии, напечатана была первая книга – Апостол²⁹⁵.

На первый раз много значило и то, что напечатанным Апостолом положили границу ошибкам и своеволию писцов в отношении к этой книге. И при издании Апостола ничего более и не имели в виду; так говорит само послесловие его²⁹⁶. Греческим же текстом не поверяли славянского: в этом каждый может увериться при самом беглом сличении последнего с первым. Да и едва ли кто из участвовавших в издании знал греческий язык: издатели называют текст Нового Завета текстом 70 Толковников; это явная улика в невежестве! Буквы и бумага Апостола прекрасные, но правописание – худое. Нельзя сказать и того, чтобы славянский список, с которого печатали, был лучший из современных, хотя они и все тогда были более или менее испорчены²⁹⁷.

Люди тёмные скоро восстали против благонамеренного дела – печатания книг, и не потому, что будто видели действительные недостатки его, нет, они восстали по своим страстям – в числе таких людей из первых были те, которые кормились списыванием книг. Обманываемые своими страстьми, и всего более невежеством, они стали искать ересь в типографах. А возбудить против них подозрение тогда было нетрудно, так как в это самое время происходили строгие розыски по ереси Башкина. Стоило только сказать, что типографы в сношении с таким-то подозрительным лицом, и им не избыть беды. Невежество и злоба не замедлили огласить их еретиками. Диакон Иоанн и Тимофей, напечатав в 1565 г. Часовник, вынуждены были бежать из Москвы за границу. Народ при слухе о ереси, о деле еретическом, взволновался, и самый дом типографский был сожжён. Однако царь велел возобновить дело: в 1568 г. напечатана учеником изгнанников Андроником Невежей Псалтирь в Москве, а в 1578 г. она же – в Александровской слободе. Псалтырь издавали так же, как Апостол, т.е. не заглядывая в подлинник²⁹⁸.

Ничего нет удивительного, чтo к концу XVI века образовалось в России много частных, произвольных обрядов. Частью недальновидное благочестие, частью и произвол невежества чего не освящали в св. Церкви – и в России, и в других местах? Предметы, на которые хотим мы указать, сами по себе менее важны, чем многое другое, так что могли бы и не занимать собой. Но печальную важность сообщила им печальная история русского раскола, почему, волей и неволей, надобно говорить и о предметах неважных.

Когда в 1479 г. освящен был в Москве соборный храм Успения Богоматери м. Геронтием, некоторые «прелестники» стали ставить в вину митрополиту перед в. князем, что при освящении храма ходили со крестами «не по солнцу». Князь, озабоченный неудачами прежней постройки храма, изъявил сильный гнев митрополиту, и говорил, «яко сего ради гнев Божий приходит». Митрополит в своё оправдание говорил, что диакон, кадя в алтаре св. трапезу, ходит не по солнцу. На стороне митрополита были почти все архимандриты и игумены Москвы. А на стороне в. князя были ростовский архиеп. Вассиан и чудовский архимандрит Геннадий – люди в других отношениях столько рассудительные. Последние выставляли какой-то обычай (чей? – не видно), но никакого письменного свидетельства; они только говорили, что пасхальным обхождением около храма знаменуется восстание Христа – Истинного Солнца²⁹⁹. Много спорили, но единогласного решения не было. В. князь оставался недовольным на митрополита, так что несколько новых храмов оставались целый год без освящения. Геронтий, чтобы успокоить других, решился оставить митрополию, и (в 1481 г.) удалился в Симонову обитель. В. князь снова начал доискиваться решения, и снова на стороне митрополита было большинство голосов. Споры были жаркие, но «не обретоша истины», – говорит летопись. «Истина видима, – заключает святитель Платон, – что в сем никакой важности не заключается»³⁰⁰. В. князь, наконец, сам просил Геронтия возвратиться на кафедру, предоставив ему действовать по усмотрению пастырскому.

Примеч. 1. Известно, что в первых печатных Требниках московских хождение «посолонь» назначалось только при совершении брака. Но в Соловецком Требнике м. Макария (№ 1085) и того нет. А в Служебнике, писанном в 7040 (1532) г. в Афонском монастыре, в чине освящения церкви, написано: «Подобает и се вести, яко, егда обходят церковь миросающе трижды, да не идут онако (навыворот, на отмашку, с поворотом направо, т. е., на север), якож Латине еретики: но сице подобает, якож Св. Дары, одеснио ся ити».

Примеч. 2. Если бы стали мы пересматривать все особенные обряды XVI в., то пришлось бы написать огромную книгу. Заметим некоторые. По Волокол. уставу, писанному игум. Евфимием (1575–1589 гг.), показано: а) совершать крестные хода аа) в день Благовещения, бб) в день Сретения (обыкновение древнее, но более западное, чем восточное). б) В Вел. Субботу пред Часами игумен совершает Елеосвящение для себя и всей братии (обыкновение поздней Греции, но не сообразное с сущностью Таинства и начавшееся, вероятно, со времени чёрной смерти). в) В день Рождества Христова, и 25 марта раздавались свечи за службой и братии, и мирянам. Ц. Иоанн Грозный поставлял во внимание Собору, что освящают воду не одним крестом, а иконами и крестами (7 вопр. из вторых вопросов). Не прежде как с XVI в. стал известен в Москве особенный обряд ваий: из Успенского храма выносили и везли на санях большое дерево, обвешанное плодами; мальчики в белых одеждах шли вблизи него со свечами; затем следовало духовенство, и митрополит на осле или белом коне, благословлявший народ. По сценическому характеру обряд сей принадлежит западу, и в Россию перешёл из Иерусалима, где ввели его латиняне (Акт. Эксп. 3. № 223). В образец того, до какой степени невежество искажало значение свящ. обрядов и вещей, выставляем один пример. Стоглав, запрещая вносить брашна и питье в два отделения алтаря – в предложение и тайнодейственное, о третьем отделении выписывает след. слова из какого-то сочинения: «другой пол олтаря (т.е. διακονικὸν) кутейник зовется, и в него вносится о здравии коливо, и канон, и прочее брашно, и на самое Воскресение Христово пасхи, сыры и яйца... малые панихиды поют и приносят кутью и канон и прочее, еже церковником на потребу». Вот значение той части алтаря, в которой по древнему правилу должны находиться только свящ. сосуды и ризы!

Примеч. 3. Ко времени Стоглавника относится между прочим изменение и расширение крюкового пения, иначе образование того крюкового пения, которое так нравится мнимым нашим старообрядцам. 1. Известны творцы этой новости: а) Главной школой искажения древности была Александровская слобода, столько известная по злодействам и лицемерно-набожным делам Грозного царя. Здесь, вместе с царём, занимались этим делом Иван Нос и священник Феодор, прозванием Христианин. "Иван Нос роспел и изъяснил триоди (постную и пасхальную), также Святым стихиры и славники. Да тот же Иван роспел крестобогородичны и богородичны минейныя». Феодор поп был «горазд знаменному пению, и мнози от него научишася, и знамя его и до днесь славно». б) Новгородец, Стефан Голыш, «ходил по градам и учил Усольскую страну»; он обучил у Строгановых своему мастерству Ивана, по прозвищу Лукошку, в монашестве Исаию. Степан Голыш «много знаменнаго пения роспел». Ученик его Лукошко «вельми знаменнаго пения распространил и наполнил». в) Учителем Носа, Голыша и Христианина был Савва Рогов, мастер пения, но не столько знаменитый, как был брат его Василий, в монашестве Варлаам. Василий, с 1587 г. архиепископ, а с 1589 г. митрополит ростовский, был горазд знаменному, трестрочному и демественному пению, был роспевщик и творец». Эти братья были «родом Кореляне», т.е., чухны. г) Новгородский монах и потом игумен Хутынский Маркелл Безбородый, известный по сочинению жития и канона новгор. епископу Никите (1557 г.), роспел Псалтырь; а некто тверской диакон роспел стихиры евангельские. д) По словам инока Ефросина, известны были ещё учители пения Шайдур и Баскак. 2. Чтó же такое делали эти мастера? Чтó значат слова: роспел, распространил, наполнил? Мы знаем, что, напр., стихиры Триоди пелись по нотам со времени Феодора Студита. Напротив, ни по каким памятникам не видно, чтобы в христианской Церкви пели, а не читали, Псалтырь. Итак, понятно, что новые мастера положили на свои крюки церковные песни, иначе составили свои напевы для песней и свои значки для крюков на место древних; мало того, они по духу благочестия Александровской слободы положили на свои крюки очень многое такое, чтó до того времени только читали, а не пели. Отличие позднего крюкового пения известно: слова растягивались по крюкам до крайности, гласные удвоились и утроились, ударения переставлялись, так что русский здравый смысл тогда же называл эти напевы Хомовым или Хамовым пением, тогда как простое, естественное, древнегреческое пение называлось пением на речь (См. «Предисловие, откуду начася осмогласное пение», нап. в Чтен. Общ. Ист. М. 1846. № 3). «Точию бо нашим пением глас украшаем и знаменные крюки бережем, а священныя речи до конца развращенны... и словенскаго нашего языка чужи, несвойственны и сопротивны. Где бо обрящется во священном Писании нашего природного языка, словенского диалекта, сицевыя несогласныя речи: сопасо, пажеру, вомоне, темено-имо, волаемо, людеми, сонедаяй?» Так писал о сочинениях Христианина и его современников инок Евфросин в 1651 г. (Ж. М. Нар. Просв., 1849. Февраль, стр. 159. 160).

В 1419 г. м. Фотий писал во Псков грамоту о разных предметах Устава, где о пении аллилуии так писал: «а еже аллилуия на слáвах, сице глаголи: слава Отцу и Сыну и Св. Духу... аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже», и потом то же ещё два раза³⁰¹. Наставление – коротко, и это показывает, что тогда во Пскове не было особого спора об аллилуии, а разве не было ли сомнения, возбужденного какой-либо рукописью? Содержание же правила вместе с другими рукописями того же святителя, как равно и общий греческий Устав, показывают, какому правилу следовала тогда Греческая, а за ней и Русская Церковь, в пении аллилуии³⁰².

Если в известном повествовании Василия о пр. Евфросине Псковском отделим верное от вымысла и вероятное от нелепого, то о пении аллилуии найдём у Василия следующее:

а) Около 1455 г. Евфросин ввёл в основанной им обители петь дважды: аллилуия с прибавлением: слава Тебе, Боже.

б) Новость Евфоросина так мало согласовалась с общим обыкновением Пскова, что возбудила против себя общее неудовольствие. «Утвердися, – пишет сам Василий, – прежде сего обычай един всем Псковичам, по мирским церквам и монастырским, всем троити аллилуия». Пресвитер Иов, «муж смысленный, способный понимать Свящ. Писание, ревнитель благочестия и православия», диакон Филипп, «очень умный и с даром слова», особенно восставали против Eвфpосинa. «Вся церкви Божия по всей земли нашей, – говорили они, – троят в законе аллилуия и с ними весь Псков».

в) Архиепископ Евфимий, к которому Евфросин обратился с жалобой на оскорбления, не запретил Евфросину новости его, предоставив обрядное дело совести его, но и псковитяне оставлены при их обыкновении; а ещё менее архиепископ сочёл нужным вводить обычай Евфросина в Новгороде, так как церковный обычай «всей земли» русской был против него, и «мнози, – пишет Василий, – в чудесех просияша и в великих знамениях, трояще божественное аллилуия».

Таким образом, при жизни Евфросина, скончавшегося в 1481 г., за 70 лет до Собора 1551 г., обыкновение двоить аллилуия принадлежало только обители Евфросина, но не принято было ни во Пскове, ни в Новгороде. С чего Евфросин положил свой устав об аллилуии, Василий не говорит. Но так как, по объяснению Василия, сугубая аллилуия есть песнь воскресшему Богочеловеку, а петь аллилуия во славу воскресшего Христа принадлежало и принадлежит только Римской Церкви: то это даёт право заключить, что Евфросин, если не увлёкся внушением униата Исидора³⁰³, то соблазнился какой-нибудь рукописью Болгаро-сербской Церкви, бывшей под влиянием запада³⁰⁴.

По смерти Евфросина обыкновение Евфросиновой обители в пении аллилуия стало приобретать себе некоторое внимание: стали отыскивать основания ему. Переводчик Димитрий Герасимов, бывший в Риме, писал архиепископу Геннадию послание как о летех седьми век – предмете, столько занимавшем тогда многих, так и о трегубой аллилуии ³⁰⁵ . Содержание Димитриева рассуждения записано в «Миротворном Круге» архиеп. Геннадия: «О трегубой аллилуия иные убо единако судят; занеже трегубое аллилуия, а в четвертое: слава Тебе, Боже, являет триипостаснаго Божества и нераздельнаго, а сугубое аллилуия являет в двух естествах едино Божество. Ино как молвит человек тою мыслию, тако и добро. Аллилуия же толкуется: хвалите Господа, или Сущаго хвалите». Геннадий справедлив в том, что достоинство обряда зависит от достоинства мысли. Но он, конечно, примечал, что мысль в двух естествах едино Божество – не толковита.

Макарий, в звании новгородского архиепископа (1526–1546 гг.), в своей великой Минее за август поместил указ о трегубой аллилуии. Указ сей обличает Афанасия, ктитора обители св. Николая, писавшего послание в Соборы священникам (вероятно, псковские) о Св. Троице, сиречь аллилуия, с тем, что будто надобно удвоять аллилуия. Указ говорит, что двоение аллилуии раздирает Св. Троицу, что, следуя Апокалипсису и Псалмам, надобно не удвоять, в утроять аллилуия; в подтверждение приводит помянутое нами послание святителя Фотия и показывает, что обыкновение сугубить аллилуия принесено митрополитом Исидором. Наконец пишется: «иже поют мнози по дважды аллилуия, а нe трегубо, на грех себя поют и на осуждение. Тако подобает пети: аллилуия, аллилуия, аллилуия, слава Тебе, Боже; первое аллилуия в славу Отца, второе в славу Сына, третье в славу Духа Св.; а слава Тебе, Боже, – единосущному Божеству»³⁰⁶.

Сей указ свидетельствует, что при архиепископе Макарии явились некоторые защитники сугубой аллилуии; но псковские соборы верно следовали грамоте Фотия, и архиепископ новгородский написал указ о троении аллилуии с умными освоениями такому пению. Здесь прямо свидетельствуется и о том, что сугубая аллллуия – дело латинское.

К 1547 г. относится жизнеописание Евфросина, где Василий старается восхвалить сугубую аллилуию. Стоглав также не мог скрыть правды и писал, что во Пскове и Псковской области самой большей частью и в обширной Новгородской области все храмы соблюдали правило о трегубой аллилуии; основанием же своего правила положил только сновидение, рассказанное Василием³⁰⁷.

Если присовокупить к сему, что как памятниками, предшествовавшими Собору 1551 г., так и Псалтырями святителя Филиппа-мученика (1566–1569 гг.), трегубое аллилуия освящается как обыкновенное церковное правило, то очевидным окажется, что сугубая аллилуия даже в конце сего периода осталась только частным обычаем, хотя у людей, подобных писавшему Стоглав, она и заслужила уже уважение.³⁰⁸

Царь Иоанн Васильевич между прочим предлагал Собору 1551 г.: «Крестное знамение не по существу полагается. А отцы духовные о сем не радят и не помышляют». Ответ, соответственный сему предложению, находим в Стоглаве следующий: «Такоже бы священные протопопы и священники и диаконы на себе воображали крестное знамение крестообразно и по чину, а благословляли бы протопопы и священники православных крестьян крестообразно же, якоже предаша св. Отцы. Такоже бы и детей своих всех православных крестьян научили и наказывали, чтобы ограждали себя крестным знамением по чину и знаменовались крестообразно». Затем строго запрещается «неистовое махание рукою по лицу».

Кроме того, тут же (между 31 и 32 главой Стоглавника) читаем правило о двуперстном сложении креста с выпиской мнимых слов Мелетия и Феодорита (§ 27).

Что Собор 1551 г. мог полагать определение о благочинном ограждении себя крестным знамением, записанное в Стоглаве, – в том нет причин сомневаться. Оно благочестиво само по себе, сообразно с предложением царя и другими памятниками того времени³⁰⁹. Поскольку же имеем современное свидетельство о том, что это определение было предметом жарких споров на Соборе, кончившихся тем, что «не доспели ничего»³¹⁰, то остаётся под сомнением: было ли это определение окончательно утверждено Собором?

Что касается до мысли о перстосложении для крестного знамения, то историческая критика не может допустить ни того, чтобы Стоглавник означал что-нибудь более, чем записки частного лица о Соборе, ни того, чтобы статья о двуперстии принадлежала Собору, а не писцу Стоглава. а) Пусть бы мысль о двуперстном кресте была выражена как-нибудь иначе, чем она изображена в статье Стоглава: тогда ещё можно бы было сомневаться, не увлёкся ли м. Макарий мнением времени? Но статья Стоглава о двуперстии писана самым тёмным невежей. Она, скажем словами современного пастыря, «во-первых, не согласна с Словом Божиим, потому что в Св. Писании нигде не писано о том, что Иисус Христос благословлял двема персты; во-вторых, не согласна с древними, принятыми всею Церковию, Соборами и св. Отцами: ибо проклятия на крестящихся не двема персты никакие Соборы, ни св. Отцы не рекоша, и сие на них в книге Стоглава сказано ложно³¹¹. б) Статья о двуперстии не имеет связи с царским вопросом, говоря вовсе не о том, о чём спрашивал царь, а это ясно показывает, что она принадлежит только писцу Стоглава. в) Как об аллилуии иначе думал м. Макарий, так и о сложении перстов для креста он одобрял совсем другое мнение, чем писец Стоглава: в своих Минеях он поместил Панагиотово осуждение двуперстию³¹². г) Известно, что благовещенский священник Сильвестр во время Собора был первым советником царя и сильным лицом на Соборе 1551 г. А в его Домострое читаем о перстосложении следующее: «сице должен есть творити кийждо благочестивый христианин крест свой: первеe убо да совокупит три персты своя за св. Троицу, великий перст и другие два, сущие близ его»³¹³. д) Ни по чему не видно, чтобы статья Стоглава о перстосложении разослана была к епископам от имени митрополита или от имени царя как одобренная Собором, а рассуждения Собора, коль скоро утверждались общим голосом, рассылались тогда в виде митрополичьей грамоты или царского указа³¹⁴. е) По памятникам видно, что только во времена Иоанна Грозного и появилось двуперстие крестного знамения как обычай немногих, а потому, при совершенном недостатке опор в древности, некогда было мнению некоторых дойти до того, чтобы утверждено оно было многочисленным Собором 1551 г.

Примеч. 1. О крестном знамении свидетельства греческой и русской древности показаны в истории первого и второго периода Русской Церкви. Здесь укажем на два несомненные памятника сего периода. В Троицкой Сергиевой Лавре а) покров, шитый золотом и шелками по воле в. к. Василия в 1524 г., представляет пр. Сергия молящимся; персты молящейся руки сложены точно так, как слагает их ныне православие; б) покров же шитый шелками при Грозном царе повелением царицы Марии в л. 7080 (1581) г. изображает пр. Сергия молящимся уже двуперстно. Вот и древность русского двуперстия!

Примеч. 2. Стоглав – не более как записки частного лица о Соборе 1551 г., а не канонический акт. В волоколамской записке о Соборе 1553 г. (ркп. № 404) сказано, что в 25 д. декаб. 1553 г. царь говорил с м. Макарием и епископами, «о прежнем соборном уложении, о многopазличных делах и чинах церковных, и по книге соборной чли, которыя дела исправилися, и которыя еще не исправилися». И царь говорил: когда бы Бог помог, чтобы «вперед и прочия дела исправилися». По этим словам видно, что аа) в окт. 1553 г. существовали записки о Соборе 1551 г. «о многоразличных делех и чиних», но бб) дела, описанные в этих записках, по отзыву Собора 1553 г., не все исправилися. вв) поскольку же нынешний Стоглав о многоразличных делех и чинех заключает в себе ответы на все вопросы царя, то остаётся заключить, что или многие главы Стоглава придуманы писцом Стоглава после Собора 1553 г., или же, хотя в Стоглаве записаны рассуждения Собора, но в таком виде, что многие оставались под сомнением, требовали пересмотpa и не получили силы соборного определения; в том и другом случае Стоглав, очевидно, не каноническая книга, а сборник мнений частных. б) Сличая главы Стоглава с теми митрополичьими и царскими грамотами, которые по содержанию сходны с главами, находим, что ни царь, ни митрополит не повторили буквально рассуждений Стоглава. в) По форме своей Стоглав аа) очевидное подражание земскому Судебнику, разделённому на 100 глав, притом подражание неумное, так как главы Стоглава разделены только числами, а не по содержанию. бб) Большая часть определений Стоглава ни в точном, ни в схожем виде не была разослана ни царём, ни митрополитом к епископам; равно не был разослан Стоглав и в целом его составе. А в это время рассуждения Собора, в случае утверждения их общим голосом, рассылались царём или митрополитом к духовенству, как уже сказано выше. г) По содержанию Стоглав для самого беглого взгляда заключал в себе много такого, чтó не относилось к определениям Собора 1551 г. и чтó обличает в нём сочинение частного лица. Напр., 1 гл. – предисловие к Стоглаву; 2-я гл. – введение в Уложение с началом царской речи; в 3-й гл. – продолжение царской речи и удивление Собора; в 4-й гл. – новая речь царя; в 5-й – царские вопросы, 6-я гл., с которой начинаются ответы на царские вопросы, начинается опять вступлением и притом странным: «Некогда вниде в слухы боговенчаннаго царя... Он же вскоре повеле исписати.... И зда на Соборе». Если Стоглав о происходившем в 1551 г. говорит «некогда вниде», то тут говорит не действующее лицо Собора 1551 г., тем более, что и Собор выставляется делом прошлого времени. В гл. 98 – совещание м. Макария с царём, бывшее в 1550 г., след., не принадлежавшее к Собору 1551 г. В гл. 101 – другое такое же дело – совещание митрополита с царём о церковных вотчинах, бывшее 21 мая 1551 г. Наконец, о предмете иных глав вовсе и помину нет в царских вопросах, тогда как Собор отвечает на вопросы царя³¹⁵.

К похвальным заботам сего времени относилась заботливость духовного начальства о лучшем писании св. икон. В доме м. Варлаама (в 1514 и 1518 г.) подновлены были Владимирские иконы Спасителя и Богоматери; сам митрополит участвовал в этом благочестивом труде. При м. Данииле для той же цели приносимы были в Москву древние чудотворные иконы из Ржева, а при Макарии – Великорецкий образ свят. Николая.³¹⁶

Собор 1551 г. требовал от иконописцев, кроме искусства в иконописании, неукоризненной жизни и поручал их надзору духовных отцов; епископам вменял в обязанность надсматривать за иконописанием, лучших иконописцев отличать вниманием любви, а неискусным и людям худой жизни запрещать писать св. иконы. Он же советовал следовать в иконописании лучшим древним образцам, указывая в особенности на иконы инока Андрея Рублева³¹⁷. Сей благочестивый инок Андрониевской обители, скончавшийся в 1430 г., по свидетельству пр. Иосифа Волоколамского, так любил священное искусство, что в праздничные дни любимым занятием его было рассматривать св. иконы и переноситься от видимого к невидимому.³¹⁸

Строгие правила относительно иконописания совершенно были необходимы при м. Макарии. По дошедшим до нас иконам, можем видеть, что в половине XVI в. так дурно, так уродливо были писаны св. иконы, как нельзя более, вкус испорчен был разными суеверными понятиями и своеволием грубого невежества³¹⁹. И однако, когда стали приводить в исполнение определение Собора 1551 г., поднялся ропот, который нашёл себе пищу особенно в новых иконах Благовещенской придворной церкви³²⁰. После пожаров 1547 г. в сем храме возобновляли иконы, и по распоряжению известного священника Сильвестра, новгородские иконописцы изобразили на стенах храма вместо прежних предметов историю творения мира, Символ веры, содержание некоторых церковных стихов в лицах, или, как говорили тогда, в притче, именно: Приидите людие, Триипостасному Божеству поклонимся; Единородный Сыне; Во гробе плотски. Когда окончено было стенное письмо, начались толки о новости; отставленные иконописцы явились первые с судом над новостью и распространили между простодушными подозрение. Дьяк Висковатый, как вероятно, по особенным видам против любимца царского Сильвестра, поднял открытое волнение, шумел, бранил новые иконы, а ещё более надзиравших за работой. Он указывал народу в Сильвестре и благовещенском же священнике Симеоне сообщников Башкина (§ 21)³²¹. Поднялось волнение. Вот первый пример того жалкого шума, какой доселе продолжают жалкие защитники дурной старины! В конце 1553 г. собрался Собор. Висковатый устно и письменно изложил сомнения о новостях, говорил, что другие изображения, кроме показанных седьмым Вселенским Собором, запрещены, позволил себе даже говорить, что лицо Бога Отца – лицо неизобразимое³²². М. Макарий, которому, вероятно, известны были иконописцы и их работа ещё в Новгороде, словесно и письменно разрешил сомнения Висковатого. Священники Сильвестр и Симеон оправдались в возведенных на них подозрениях, и первый присовокуплял: если некоторые изображения соблазняют народ, то благоволит Собор рассудить, не должно ли запретить их. Собор показал, что ни на седьмом Соборе и ни на каком другом не было запрещения новым иконам, а потому нет нужды запрещать новых икон за то, что они новы, указал в В. Завете явление Бога Отца в образе Ветхого денми, поставил на вид Висковатому и правило Трулльского Собора «не подобает пред людьми простыми учительнаго слова подвигнути, или учити, сан себе учительства утворяя, но внимати от Господа преданному чину». Висковатый принёс раскаяние. Собор за то, что он произвёл возмущение в народе и несправедливо говорил, особенно об изображении Бога Отца, наложил на него духовную епитимью. Беспокойные сомнения и неудовольствия продолжались, однако, в тёмных углах и после того, как показывают собой симоновские крылошане, разговаривавшие с Зиновием.

Общественное богослужение облеклось в сем периоде новым благолепием. В 1547 г., когда Иоанн был торжественно венчан царским венцом, Собором Московским определено привести в единообразие празднование святым, новым чудотворцам Русской Церкви. Государь желал тем испросить благословения святых на свой царский сан. Собор рассуждал: «их Господь Бог прославил, Своих угодников, многими различными чудесы, и знаменми, и не бе им до днесь соборнаго пения». Потому определено: 12 святым, в том числе свят. Ионе Москов., Иоанну Новгород., кн. Александру Невскому, пр. Никону Радонеж. праздновать по всем церквам России; а 8 других праздновать на месте их подвигов и прославления³²³. Вслед за тем положено составить новые службы сим святым и пересмотреть жития их.

По другим памятникам известно, что некоторым из святых, помянутых Собором, как то Иоанну Новгород., кн. Александру, местно праздновали и прежде сего Собора. Притом, за исключением сих двух и ещё князей муромских, все другие относятся по жизни на земле к 15 и 16 веку, и след., Собор предполагает, что прочим святым Русской Церкви уже совершается память – иным во всех церквах русских, другим местно.

В 1518 г. Собор установил ещё совершать общее поминовение по всем скончавшимся внезапной смертью. Это установление также не было новым. Еще в 15 в. в Москве и в некоторых других местах имели обыкновение – в четверг перед Троицыным днём рыть могилы для умерших бедняков, которых зимой ставили в ямах убогого дома; благочестивые разбирали своими руками телá, и с мыслью об общей тленности, не гнушаясь вида и запаха давно умерших, облекали их в саваны, предавали земле, потом пели панихиды в успокоение и тех, коих имена известны единому Господу. Обыкновение истинно христианское, как плод чистой и смиренной любви христианской! О нём отзывались с уважением даже иноверные иностранцы³²⁴.

Христианская любовь много заботилась в то время и о том, чтобы сопровождать отходящих в тот мир пастырским разрешением – разрешительной молитвой³²⁵.

Примеч. 1. В уставе 1525 г. Месяцеслов содержит в себе имена почти всех русских Святых, какие были до исхода 15 в. (Востокова Опис. муз. 712). Свят. Иоанну Новгород. стали праздновать в Новгороде с 1437 г., когда обретены мощи его (Новг. лет.); пр. Варлааму Хутынскому повсеместно праздновали с 1461 г., по случаю чудес его (Соф. Вр. 2, 80); Кн. Феодору Ярослав. праздновали с 1463 г. (Соф. Врем. 2, 90–93 341); Святит. Фотий, Киприан, Иона прославлены с 1470 г. (Соф. Bp. 2, 136. 137. 143). Канон на обретение мощей и житие свят. Алексия сочинены Питиримом Еп. Пермским, ок. 1450 г. (Степ. Кн. 1, 445).

Примеч. 2. Царь Иоанн (гл. 4. Стогл.) говорит, что в 1547 г. положено было праздновать новым чудотворцам, а в 1549 г. рассмотрены службы. В Румянцевом Сборнике служб и житий 16 в. (№ 397), помещены службы: 1) Иоанну Новгор.; 2) Знамению иконы Мирожской (в печат. нет); 3) Савве Вишерскому, соч. Пахомия; 4) Иоанну Рыльскому (из Болгарии); 5) Арсению епископу Сербскому; 6) Аврамию Ростов.; 7) Ионе Новгород.; 8) Никону Радонеж., соч. Пахомия; 9) Кн. Александру Невскому, соч. Михаила, инока владим.; 10) Знамению иконы Новгор. и Кн. Всеволоду первому, соч. Пахомия, второму, соч. Филофея (последнему нет в печ. Служб.); 11) Савве Сторожевскому; 12) Павлу Комельскому; 13) Михаилу Клопскому два канона, один – Илии (в мире боярина Михаила, Соф. Вр. 2, 396); 14) Михаилу юродивому (в печ. мин. нет); 15) Кн. Всеволоду, соч. Никодима (не помещ. в печ. мин.); 16) Арсению еп. Тверскому, соч. инока Феодосия в 1483 г.; 17) Евфимию Новг., соч. Пахомия; 18) Макарию Коляз.; 19) м. Ионе, соч. Пахомия; 20) Антонию, Иоанну и Евстафию литовск. мучен. (в печ. нет); 21) Пр. Зосиме и Савватию Солов.; 22) Стефану Пермскому, соч. Пахомия; 23) Пафнутию Боровск., соч. Иннокентия; 24) Исидору юродивому; 25) Исаии Ростов.; 26) Ефросину Псковскому, соч. Василия (панегириста аллилуии; празднование Евфросину и пp. Аврамию Смоленскому, по словам Стоглава гл. 43., определено Собором 1551 г.); 27) Георгию м. Болгарскому, соч. Василия; 28) Макарию Колязин. (в печ. нет); 29) Дионисию Глушницк.; 30) Кн. Петру и Февронии Муром. – один канон – Пахомия, другой – инока Михаила; 31) Прокопию Устюжскому; 32) Кн. Ольге; 33) Знамению иконы Чирской, соч. Филофея (в печ. нет); 34) Савве Крыпецк. – Василия (в печ. нет); 35) Александру Свирскому. Затем следуют жития тех же святых (Востокова Опис. муз. 592–604). Если смотреть на внутреннее достоинство житий и служб сих, то, по искреннему убеждению, надобно сказать, что в 17 в. судили ещё слишком снисходительно к немощам человеческим; многие службы и жития бедны и мыслями, и чувствами. Кроме того игум. Маркелл написал два канона свят. Никите Новг., одобренные м. Макарием (Слов. писат.).

Примеч. 3. Богослужение облекалось в сем периоде новым благолепием как в отношении к действиям богослужебным, так и в отношении к лицам священным. По памятникам не видно pанее 15 в. пономаря между духовными лицами сельского причта. Соборное определение 1551 г. о московских старостах говорило: «И пономарю достоит быти; не имеют ино» (Акт. Эк. 1, 222). След., и в Москве не везде были тогда пономари. Известен образец ставленной грамоты пономарю, данный новгор. архиеп. Геннадием в 1504 г.: «Се аз... поставил есмь (имярек, чьего сына) в священосци, единой жены мужа, а не вдову поиял (на которою улицю имярек Святаго): да имать власть свещи зажигати на табле... также светиленца вжигати; и внегда иерей в перенос идет, дары нося потир и св. блюда, и он пред св. дверми в перенос свещи носит пред ереом (и) да держит молитву Иисусову во устех; и дору и Богородицын хлеб держит пред ереом он, держа молитву Иисусову в устех, внегда иерей заамвонную молитву говорит, и прочую службу совершает пономарскую» (Юридич. Акт. № 388). Не потому ли дан образец ставленной, что самое поставление не совсем было в обычае? По грам. аpxиеп. Геннадия о дьячке двоеженце, где он приводил греч. правило, и о пономаре (Ист. Акт. 1. № 101), можно принять за вероятное, что на сии должности обращено было внимание на Соборе 1503 г. См. ещё Юрид. Акт. № 286. 287. 377. Акт. Эксп. 1. № 205.

В южной митрополии богослужение свободно совершалось по древнему чину. «В Полоцке и Вильне, – говорит очевидец Одерборн, – с особенным великолепием совершается богослужение. Здесь есть богатая утварь – серебряная и золотая. В Вильне 30 церквей, почти все каменныя»³²⁶. Заботились о распространении церковных книг – как о средстве поддержать православие, которому угрожало разноверие; но о маловажных предметах не спорили³²⁷.

При издании книг ошибки писцов исправляли по возможности, видели и разности в чинах³²⁸, но дальнейшее исправление предоставляли усмотрению и ревности свободного времени, и для букв невинных не поднимали шума и подозрений в ереси. Тех, которые были полезны по познаниям для издания книг и которых неразборчивое невежество выгоняло из Москвы как еретиков, с радостью принимали на юге и пользовались их способностями. Taк, приняты здесь изгнанники диакон Иван Феодоров и Тимофеев и трудились с пользой для православия. Таким образом, в южной митрополии все богослужебные песненные книги, за исключением миней служебных, были напечатаны или употреблялись печатные ещё в сем периоде (§ 12).

Благочестие в сем периоде было ещё общим предметом помыслов для всех состояний русского народа – для князя и слуги, для инока и мирянина. Или, чтобы быть точнее, в сем периоде старались подражать благочестию предков, хотя в 16 в. было уже заметно ослабление древнего духа. В 1525 году, тюбингенец, по исповеданию римлянин, так описывал жизнь русских: «Каждый, коль скоро вступает в зрелый возраст... становится способным сознавать с сокрушением, что он грешен, немедленно идет и падает к стопам священника; с плачем или воздыханием исповедует ему грехи, по порядку, сколько может припомнить... Этому есть у них установленное время. Устав церковный понуждает их к тому каждый год в Пасху, а набожные не оставляют исповеди и в великие праздники. Тот, кто оставил бы это в Пасху, для всех был бы анафемой, предметом презрения, – его все стали бы удаляться и не пустили бы в церковь. Исповедник, чтобы быть достойным таинства Тела и Крови Господней, прежде должен несколько дней изнурять тело, порабощать плоть свою и принесть другие плоды покаяния... Посты наблюдаются с такою строгостию, что для каждаго постнаго дня было бы осквернением питаться мясом или яйцами. Между тем есть между ними такие, которые, когда держат пост, не едят ничего, тем менее рыбы; иные в постные дни не пьют ни вина, ни чего-либо подобнаго. Услышав это, мы так были поражены, что как бы потерялись: так нечестива показалась нам жизнь наша в сравнении с этими христианами. Как нельзя тверже уверились мы, что мы, которые много говорим себе о плодах веры, по плодам далеко хуже их... Они проходят и другия степени покаяния для умилостивления Бога. Такова особенно молитва. Они совершают ее так часто, что не скоро найдешь равных им. С каждым разсветом дня каждый из них повергается в прахе, изливает продолжительныя ежедневныя молитвы... И того не льзя опустить между другими похвальными делами их, что они собирают к себе нищих, которых каждый питает по мере средств; творит милостыню, сколько требует благочестие евангельское, одевает, поит, оберегает, сзывает странников, творит все другое, чем усовершаются чада Божии; они страшатся, не быть бы осужденными на том страшном суде Божием...»³²⁹.

Самым обыкновенным пристанищем для бедности были кафедры епископов и монастыри, так что гражданская власть, по своим справедливым причинам, в 16 в. сделала ограничение³³⁰.

К прекрасным качествам, к качествам наследственным, и истинно христианским, относилось а) искреннее благоговейное повиновение воле государя и властям его. Обыкновенное слово русской души было: «Так угодно Богу и государю; ведает Бог и государь». «Я видел, – говорит Герберштейн, – одного из знатных чиновников, бывшаго послом в Испании, седаго старца, который, встречая нас при въезде в Москву, скакал верхом, хлопотал, бегал, как молодой человек; пот градом тек с лица его. Когда я изъявил ему удивление, он громко сказал: «Ах! Господин барон! Мы служим государю не по-вашему»³³¹. б) Отношение господ к крепостным слугам (холопам) и вольнонанимавшимся отличалось патриархальной простотой и добродушием. Закон не говорил о сем ни слова, но не было и нужды в том. «Если бы господин, – говорит Герберштейн, – стал худо обходиться с добрым и исправным слугою, он стал бы безчестным в глазах других, и после того ни один не пошел бы к нему в услужение»³³². Послание св. Иосифа Волоколамского вельможе служит прекрасным образцом тому, как духовенство научало вельмож заботиться об участи бедных крестьян³³³. И не одним словом, но самыми делами своими духовенство учило христианскому обращению с крепостными и наёмными слугами, которых оно обучало ремёслам, ограждало от нищеты и пороков, вело к счастливой доле, со всей любовью и благоразумием³³⁴.

Так много ещё было теплоты в благочестии русских 15 века! Подобное можно было видеть и в 16 в. Но благочестие 16 века, будучи подражанием древнему, не имело уже многого, чтó принадлежало образцу. И

а) мы видели, что монголы научили русское правосудие жестокостям. Сперва ещё многого чуждались как татарского; но в сем периоде монгольское судопроизводство мало-помалу принято в полном его виде: приняты татарский кнут для преступников, жестокие судные пытки для дознания преступления, воров били палками по пяткам, разбойникам лили по капле на голову холодную воду, вбивали деревянные спицы за ногти³³⁵. И милосердие христианское могло делать только незначительные ограничения – отмену жестокостей в некоторые дни³³⁶.

б) Иго монгольское приучило русский народ к хитрости как к средству самоохранения. В сем периоде привычка увеличила этот дар монгольский и лишила народ добродушной искренности. Худое скоро растёт в нас. Теперь не было искренности в обращении с другими, лгали и обманывали друг друга грубо³³⁷. И то же было в служении Богу: у многих обрядная набожность была делом не сердца, а обычаев времени, была церемонностью без духа и силы: оттого свободно господствовали между многими отвратительные пороки, к счастью, не столько по онемению совести, сколько по осязаемому невежеству времени³³⁸. Жизнь Грозного Иоанна в Александровской слободе представляла образец такой жизни; это был обряд великолепно набожный снаружи и пустой внутри. Там облечен он был и облёк черной мантией 300 придворных своих, в 4 часу утра сам благовестил к утрене, сам читал и пел на клиросе. А между тем из храма шёл в темницу терзать невинных пытками; его слуги-иноки жили злодействами.

в) Обычаи, которые сперва хранили с тем, чтобы не казаться монголами, теперь стали освящать как долг веры. Таково стрижение бороды и усов, за которое не осуждали при равноапостольном Владимире, но стали осуждать в 16 в. То, чтó заслуживало укоризны как выражение страстей худых, стали осуждать по одной страсти, по отвращению к латинянам, которые, однако, стригли бороду и усы ещё во время соединения их с востоком³³⁹.

В продолжение 15 в. христианское терпение северной России подвергалось по временам жестоким испытаниям со стороны татар. В 1410 г. царевич Талыча тайно взошёл с войском во Владимир и предал всё грабежу и мечу. Соборный ключарь Патрикий, сохранив часть церковных драгоценностей в надёжном месте, готовился к пыткам слезной молитвой пред иконой Богоматери. Татары вломились в храм, содрали с икон ризы и потребовали oт Патрикия прочей утвари, Патрикий молился. Они положили его на огонь, вонзали под ногти деревянные иглы: Патрикий терпел; наконец со страдальца содрали кожу, и он умер мучеником³⁴⁰.

Много раз татары оставляли после себя в России трупы, стоны, пепел и нищету. Особенно тяжки были Мустафа в 1445 г. для Рязани, Улу-Мехмет в 1445 г. для Нижнего Новгорода, Мазовша в 1455 г. для Москвы. Конец истязаниям мусульманским положен мудростью и оружием Иоанна III-го в 1481 г.

В 16 в. средина царствования Иоанна Грозного (1548–1559 гг.) славна была для государства, благодетельна для внешнего состояния Церкви (§ 10. 11). Но в малолетство Иоанна (1531–1547 гг.) бояры душили друг друга и губили невинных в темницах. С 1560 г. Иоанн, испорченный в малолетстве, оставил себя на своей воле, и с того времени страсти молодых лет, гордость, кровожадность и подозрительность открылись в нём в страшном виде, превращали его по временам в лютого зверя. Опричники, введённые подозрительностью Иоанна, были достойные слуги его: развратные, готовые на всякую лютость и мерзость, они прослыли в народе кромешниками, от тмы кромешной, из которой, казалось, вырвались на землю. Расстроенный Иоанн убил собственного сына Иоанна, убил брата – храброго, великодушного Владимира. Лютость мук и смертей, которым подвергал он семейства и города, наполняют душу ужасом. Люди, проливавшие кровь за Церковь и отечество, вельможи, жившие для правды христианской, погибали в страшных пытках. Хотя время до некоторой степени приучило тогда к терпению, но чтó заставлял терпеть Иоанн и кáк терпели муки его – такое терпение посылается только с неба, душам, очищенным верой³⁴¹. Своеволия Новгорода призывали на него суд царский: но Иоанн свиреп был в Новгороде как зверь. Священники и диаконы, около 500 иноков, истерзаны были смертями; в продолжение 5 недель каждый день топили в Волхове по 1000 и 1500 человек. «Помяни Господи дву тьму утопших Новгородцев», – записал в синодике Иоанн, хладнокровно смотревший на их страдания³⁴². Ту же участь готовил он и Пскову, но Псков молился. С куском сырого мяса встретил царя юродивый Николай. «Я – христианин и не ем мяса в пост Великий», – говорил царь. «Но ты пьешь кровь человеческую», – отвечал ему праведник. Иоанн утих. Однако довольно пало жертв невинных. Святой игумен Печерский Корнилий (§ 17) и ученик его Вассиан умерли в лютых муках. И проповедник лопарей блаж. Феодорит (§ 9) был утоплен Иоанном.³⁴³

Промысл не оставлял утешать веру особенными своими знамениями. Так в 1414 г. в отчине к. Андрея Дмитриевича, в Колочи, за 15 вёрст от Можайска, совершалися великие чудеса от иконы св. Богородицы. Слепые, хромые, расслабленные получали исцеление; 15 августа привозили икону в Москву, потом из Москвы в Коломну, а отселе – в Можайск. А свидетелем чудес был, между прочим, учёный Григорий Семивлах, бывший в то время в Москве^344.

И на севере, и на юге в сем периоде принимали меры, чтобы жизнь белого духовенства соответствовала высокому званию духовных лиц.

м. Фотий, желая пресечь повод к соблазну остававшимся во Пскове стригольникам, предписывал псковичам запретить вдовым священникам священнодействовать. Святитель Феодосий, тогда ещё как был ростовским архиепископом, писал пастырское послание к белоозерскому духовенству с обличением невнимания к духовному званию, собирал священников на епархиальный собор, дабы лично испытать знание и поведение и преподать наставления, как проходить служение достойно звания³⁴⁵. В сане митрополита (1461–1465 гг.) он каждую неделю собирал к себе священников и учил их, вдовых отсылал в монастыри, распутных и бросавших соху только для праздной жизни лишал сана или подвергал другому наказанию. Недостойных, к скорби его, оказалось много. Но народ худо понимал св. пастыря, а ещё менее понравилось жить в монастыре отставленным священникам и диаконам, – и пастырь пострадал. Вследствие распоряжений пастыря много храмов осталось без священников: народ слепой в страсти к храму (§ 28.), подучаемый беспокойными людьми, поднял ропот, потом дошёл до того, что стал клясть святителя Божия. Это глубоко оскорбило пастыря, так что он сделался болен. Но и выздоровев, старец не хотел более управлять другими не по совести своей, и отказался от кафедры³⁴⁶. Однако во Пскове через три года (1468–1469 гг.) также удалили многих священников от мест³⁴⁷. Собор 1503 г. постановил правилом, чтобы вдовые священники и диаконы не отправляли священнослужения, пока не решатся обязать себя монашеским обетом чистоты. Им предоставлено, если ведут они жизнь непорочную, причащаться в алтаре, иереям – в епитрахилях, диаконам – в стихарях, а за пение на клиросе пользоваться четвёртой частью доходов³⁴⁸. Отселе стали выдавать епитрахильные грамоты³⁴⁹. Точно то же определение постановлено и в южной митрополии Виленским Собором 1509 г. Но на севере это определение возбудило против себя горькие жалобы. «Пусть, – писал ростовский иерей Георгий, – подвергаются запрещению те, которые не соблюдают своего вдовства в чистоте. Зачем же подвергать сему наказанию других, которые и без того уже наказаны свыше? Справедливо ли, что вдовый священник, постригшись, служит в городах и селах; а тот же священник, непостриженный, не может служить ни в пустыне, ни в городе?» Волоколамский Иосиф принимал на себя защитить ту мысль, которую решались утвердить Собором 1503 г. и которую отвергал Георгий. Хорошо зная, что запрещению служить вдовцам нельзя найти прямого оправдания ни в определениях соборных, ни в рассуждениях Отцов, Иосиф старался показать примерами, что и Отцы отменяли некоторые древние правила сообразно с нуждами времени, а в заключение прибавлял, что запрещение вдовцам совершать священнослужение – необходимая мера к прекращению зла – худого поведения многих. Сие-то рассуждение и принято за основание соборному определению 1503 г., определению, которое повторили и в 1551 г.³⁵⁰ Нет сомнения, что и Собор видел, и Иосиф чувствовал, что рассуждение Иосифово не решало справедливых возражений Георгия; а потому, если решились запретить священнослужение вдовцам, то это не по одной ревности к чистоте служения священнического. По соображении с духом времени, можем видеть, что к этому определению примешалось отвращение, какое тогда чувствовали у нас к латинскому безженству священства³⁵¹. Думали: если без жены священник, то это латинский священник, и потому понуждали его облечься в иноческую одежду. Пусть жизнь его не становилась оттого лучшей: но довольно казалось и того, что он не латинский ксендз. Это определение отменено было уже в 1667 г. Собором патриархов.

В 15 в. продолжалось сильное стремление к пустынной жизни, возбудившееся в 14 веке, и обнаруживалось в неодинаковом образе жития иноческого. Построенные перед тем обители, особенно Лавра пр. Сергия, общежитие Кириллово, Феропонтова пустынь, цвели благочестием. Первую украшал пр. Никон, последнюю довёл до лучшего состояния пр. Мартиниан, надолго оставивший ей своё имя.

Пр. Пафнутий, на 20 году инок, обучался иночеству у старца Никиты, ученика Сергиева, в Высотском монастыре, он приходил по временам в обитель Сергиеву видеть подвиги духовных чад Сергиевых. В 1444 году, в двух верстах от Боровска, основал он свой монастырь в честь Рождества Богородицы; число учеников умножилось до 100; св. старец, отличавшийся прозорливостью взора духовного и твердостью характера, скончался 83 лет, в 1479 году. Но в обители его не было строгого общежития, как не было первоначально в обители Сергия, обитель Пафнутиева не приняла сего правила и от Иосифа Волоколамского³⁵².

Дионисий Глушицкий был учредителем другой жизни – он устроил Лавру в её восточном значении. Постриженник Кубенского монастыря, он искал пустынного жития на Кубенском острове, и сперва восстановил упавший монастырь св. Луки, оставив в нём брата своего Пахомия. Потом, с другим братом, на р. Глушице избрал место для новой обители, создал (в 1403 г.) храм во имя Покрова Богородицы; а когда умножилось число братии, отошёл для безмолвия в пустыню за 4 версты от обители, поставил келью в храме во имя Предтечи; но сей новой обители заповедал не иметь особого настоятеля, а быть под управлением Покровского игумена. В двух верстах за Покровским монастырём создал ещё храм во имя свят. Леонтия Ростовского, и при нём общежитие монахинь, а за 18 вёрст – храм Вознесения Господня и при нём обитель иноков. Покровская обитель ещё при жизни Дионисия называлась Лаврой, не только по множеству обитавших в ней иноков, но и по влиянию на окружавшие её монастыри Дионисия, скончавшегося в 1437 г. Лавра Дионисия украсилась подвижниками, каковы пр. Амфилохий, преемник его, Макарий, преемник Амфилохия, Тарасий, игумен пермский, для Дионисия оставивший сан и 40 лет проведший в послушании Дионисию, Феодосий и другие³⁵³.

Одушевленные тем же духом пустыннолюбия, но с силой благодатной воли необыкновенною, пp. Caвватий и Герман удалились в 1420 г. на самый уединенный и холодный остров Соловецкий на Белом море; 6 лет провели они там в пещере, тогда как дикая природа не могла утешать их даже зеленью овощной. По смерти пр. Савватия прибыл в 1438 г. на тот же бесплодный остров пр. Зосимa. Долго подвизались два пустынника уединенно, сражаясь с негостеприимной, суровой страной. Восточные подвижники не знали таких суровых трудов. Из Новгорода присылались на льдистый остров один за другим три игумена, но они скоро оставляли дивных пустынников, устрашаемые суровостью места. Пр. Зосима и Герман тверды были в борьбе с природой; немало терпели и от страстей людских. Они построили церковь и оградили кельи деревянной стеной. Дикие лопари, опасаясь уменьшения выгод своих в ловле рыбы и зверей, сильно теснили иноков. Игум. Иoнa, передав в 1452 г. управление собравшимися иноками пр. Зосиме, ходатайствовал в Новгороде от имени обители о предоставлении инокам всего Соловецкого острова. Святитель Иона и светское правительство Новгорода грамотой утвердили за ними весь остров³⁵⁴. С того времени открылась свобода труду. Иноки сами стали рубить дрова и вываривали соль, частью и на продажу, а в другое время ловили рыбу, и таким образом в поте лица снискивали себе пропитание. Пр. Зосима вынужден был и сам отправиться в Новгород для обители; гордая посадница Марфа сперва не допустила к себе старца, потом, узнав о славе его жизни, пригласила к своему столу. Преподобный во время стола проливал горькие слёзы и не вкушал ничего. На вопрос удивлённого тем ученика своего Даниила, св. старец сказал, что сидящие бояры сидят без голов. Прозрение святого оправдалось делом, когда в. к. Иоанн III вынужден был оружием смирять Новгород, возмущенный гордой Марфой, и казнил защитников бунта. Пр. Зосима скончался в 1478 году³⁵⁵.

Подвижники 15 в. не оставили неиспытанным ни одного рода подвижнической восточной жизни. Boт ещё три подвижника, сходные по тому, что были в собственном смысле отшельники, но не одинаковые по роду отшельнической жизни: Павел Обнорский, Савва Вишерский, Нил Сорский – чудные рабы Христовы.

Павел, с 22 лет инок, 15 лет проведший в уединённном безмолвии близ Сергиевой обители, принял от пр. Сергия в благословение крест медный и в Комельском лесу поселился в дупле липы; здесь провёл он три года; потом на высокой горе, при р. Нурме, построил себе келью, по-прежнему вдали от людей. Разбойники, думая найти у него сокровище, избили его и связанного оставили полумертвым. Когда стали приходить к нему труженики, он, по благословению м. Фотия, основал для них в долине общежительную обитель и храм во имя Св. Троицы³⁵⁶. Но не принял на себя звания игумена, а по-прежнему жил один на горе, и только по субботам и дням воскресным приходил на общую молитву в храм; и только в эти два дня, в продолжение недели, вкушал пищу. Пр. Павел достиг редкой старости, скончавшись на 112 г. своей жизни (в 1429 г.)³⁵⁷.

Савва Вишерский, из рода бояр Бороздиных, ещё в молодых летах проводил жизнь в посте, усердно посещал храм Божий. Постригшись в одной из обителей, он был примером послушания; сродники бояре радовались за него и говорили о нём с похвалой. Савва, опасаясь похвал более, чем оскорблений, скрылся из обители; в виде нищего странника пришёл в Новгород, и в 7 верстах от города, на р. Вишере, построил себе малую хижину. Раз случилось, что некоторые увидели его на молитве, а лицо его покрытым комарами, и дивились подвижнику. Преподобный вслед за тем удалился на р. Сосницу, и там стал вести жизнь ещё более строгую. Сюда стали собираться к нему не для одного удивления, но и для подражания; здесь посетил его архиеп. Иоанн (1388–1415 гг.) и присылал ему необходимое для жизни. Возвратясь на прежнее место на р. Вишеру, Савва, по благословению архиеп. Симеона, построил (в 1418 г.) храм во имя Вознесения Господня, поставил кельи для братии. Но для себя самого построил невдалеке столп, и с него сходил к братии только в субботу и воскресенье для общей молитвы, и только тогда разделял общую трапезу. Преподобный скончался при святителе Ионе Новгород. в 1461 г.³⁵⁸

Пр. Нил, из бояр Майковых, постриженник Кириллова монастыря, вместе с учеником своим Иннокентием путешествовал по востоку, чтобы видеть и изучить жизнь подвижников, особенно афонских. По возвращении с востока, на р. Соре поставил он крест, часовню и келью; а когда собралось несколько братий, построен был деревянный храм во имя Покрова Бoгоматери; как для себя, так и для учеников поставил он правилом не общежительное житие, а строгое скитское.

В завещании своём пp. Нил писал, что, хотя многие просят его, предъявляя желание жить с ним, но так как немногие оказываются исполнителями его правил, то и он не желает принять к себе многих³⁵⁹. А из грамоты в. к. Василия, данной вскоре после кончины пр. Нила, видно, что вся братия скита его состояла из иеромонаха, диакона и 12 старцев³⁶⁰. В завещании ученикам пр. Нил так изображает внешнюю сторону скитского жития: а) Пропитание снискивать трудами рук, но не заниматься даже земледелием, так как оно по сложности своей нe прилично отшельнику. б) Только в случае болезни или крайней нужды принимать милостыню, но не ту, которая могла бы служить кому-либо к огорчению. в) Нe выходить из скита. г) В церкви не иметь никаких украшений из серебра, даже и для св. сосудов, а всё должно быть просто. д) Здоровые и молодые должны утомлять тело постом, жаждой и трудом, а старцам и слабым дозволяется некое успокоение. е) Женам отнюдь не входить в скит. Немногосложно правило для наружной жизни. Но преимущественный труд и подвиг скитского жития состоит во внутреннем подвижничестве, в бдительности над состояниями души, в очищении её молитвой и богомыслием. Сие-то подвижничество пр. Нил изображает довольно подробно в завещании для учеников своих (§ 24).

Во всю жизнь оставаясь ревнителем крайней чистоты и смирения, пр. Нил перед смертью своей, последовавшей в 1508 г., писал о себе: «Молю вас, повергните тело мое в пустыни – пусть съедят его звери и птицы; понеже согрешило есть и погребения к Богу недостойно есть. Аще ли сице нe сотворите, и вы ископавше ров на месте, идиже живем, со всяким безчестием погребите мя». В 1569 г. царь Иоанн IV, посетив скит пр. Нила, повелел было вместо деревянной церкви построить каменную. Но пp. Нил в сонном видении потребовал, чтобы отменено было повеление. На земле и на небе Нил любит простоту отшельника.

Жизнь монашествующих с 16 века, когда начались споры о церковных имениях, подвергалась нареканиям (§ 6). При значительных имениях, какими владели многие монастыри, казалось, естественно было завестись роскоши и неге, а за тем последовать сильному расслаблению благочиния. Но вот что писал Зиновий о современных монахах: «Плакать мне хочется от жалости сердечной. Доселе приходит мне на память, как видел я монахов некоторых из тех монастырей, которых осуждают за деревни. Руки скорчены от тяжких страданий; кожа как воловья и истрескалась; лица осунувшияся, волосы растрепаны; без милости волочат и бьют их истязатели (сборщики податей), истязывают как иноплеменники; ноги и руки посинели и опухли. Иные хромают, другие валяются. А имения так много у них, что и нищие, выпрашивающие подаяния, более их имеют. У иных пять или шесть серебряных монет, у других две или три; а у большей части редко найдешь и одну медную монету. Обыкновенная пища их – овсянный, невеянный хлеб, ржаные колосья толченые, и такой хлеб еще без соли. Питье их – вода, вареное листье капусты; зелень достаточных – свекла и репа, если есть овощи, то это рябина и калина. А об одежде что и говорить?»³⁶¹. Иностранцы, бывшие в Москве в 1553 г., показывая, что «в Московии весьма много иноческих обителей», пишут: «Там разрешены только соленые припасы, молоко и сыр... В четыре поста совсем не едят рыбы, а только соленую капусту и огурцы; питье употребляют самое слабое и нехмельное; каждый день совершают богослужение. На утреннее молитвословие собираются очень рано и оканчивают на разсвете... Во время обеда и ужина слушают толкование Евангелия³⁶².

Тем не менее справедливо, что в числе подвижников 16 века немногих видим равных великим подвижникам 15 в. Тогда как число прославленных Богом из скончавшихся с 1420 до 1500 г. простирается до 50, то же число не получается из сложности подвижников, скончавшихся с 1500 до 1600 г.³⁶³

Ослабление пустынной строгости, заметное с 16 века³⁶⁴, зависело особенно от двух причин: от помещения в обителях бояр, часто невольного, и от такого же пострижения вдовых священников и диаконов. Как бы строго ни наблюдали настоятели за сохранением правил монашествующих, невольные постриженики – ненадёжные слуги Божии. Положим, со временем нужда приучала их к монашескому затвору: но до того времени каково было от них монастырю! Люди, привыкшие ни в чём не отказывать себе, могли ли скоро расстаться со своими привычками, даже с одной привычкой к независимости?³⁶⁵ После того надобно присоединить к числу причин ослабления пустынной строгости и многозаботливость об имениях недвижимых. Хотя управление ими возлагалось на немногие известные лица, но разные неприятности и неустройства управления развлекали внимание и всей обители, притом смотреть на мир – не то, что иметь в виду только Бога и святых: пример мира заразителен, по крайней мере, для слабых.

Устройство многих обителей потребовало в 16 веке преобразования. Тогда как многие из московских монастырей, по учреждению свят. Алексия и пр. Сергия, сохраняли чин общежития, почти все новгородские монастыри, в том числе и Антониев, до 1527 года не имели сего чина. «Каждый, – говорит летопись, – в своей келье имел трапезу, все отягчались житейскими печалями». При таком устройстве в лучших из сих обителей было «по 6 и 7 братий, а в прочих по два и по три»³⁶⁶. Некоторые имели у себя приходы наравне с церквами приходскими³⁶⁷. В 1528 г. архиеп. Макарий собрал к себе игуменов обителей новгородских и предложил им принять устав строгого общежития. Из 18 обителей, бывших без сего устава в Новгороде и близ негo, только две отказались принять сей устав: «в том безчинии обыкоша жити». Иначе во всей епархии стали вводить строгое общежитие. Следствия сего скоро замечены. «Когда устроились общежития, продолжает летопись, тогда начала умножаться благодать Божия, благочиние усилилось, число братий увеличилось: где было 2 и 3 брата, там явилось 12 и 15; где было 6 или 7, там – 20 и 30, а в иных 40 и более»³⁶⁸. Тогда же архиепископ, следуя строгому наставлению м. Фотия, назначил для инокинь особые монастыри, поставив над ними игумений, а игуменов, дотоле заведывавших женскими обителями, вывел в мужские обители³⁶⁹. Тем монастырям, которые изъявляли желание принять строгое общежитие, архиепископ давал от себя грамоту благословения, с объяснением чина общежития³⁷⁰.

Когда Макарий возведён был на митрополию, он стал заботиться, чтобы и по всей митрополии обители, не имевшие общежития, подчинились уставу общежития. Но это не так легко было привести в исполнение. Привычка не только иноков, но даже людей, сторонних для обители, удерживала желания при старине. Оттого иноки некоторых московских монастырей обратились к ц. Иоанну IV с прошением, чтобы он одобрил их желания общежития и содействовал исполнению желания³⁷¹. Известна и грамота митрополита с благословением на общежитие³⁷².

То же желание лучшего порядка и большего усовершения в жизни духовной располагало искренних ревнителей благочестия отдавать малые обители в надзор и управление обителей, процветавших благочестием, какова была Лaврa пр. Сергия³⁷³.

Из числа подвижников 16 стол., проводивших отшельническую жизнь, особенно известны пр. Нил Столобенский н Никандр Псковский.

Постриженник Крыпецкого монастыря, Нил жил несколько времени в пустыне Ржевского монастыря; в 1528 г. некий голос вызвал его на озеро Селигерское. В семи верстах от Осташкова он выкопал пещеру, устроил в ней келью и часовню, 27 лет проведены им в сем уединении для спасения своего и тех, которые приходили к нему. Ископав своими руками могилу, преподобный отшельник скончался во Господе в 1555 г.³⁷⁴

Никон, так назывался пр. Никандр в мире, выучившись читать и понимать св. Писание, в молодых летах скрылся в безлюдное место на р. Демьянке, между Псковом и Порховом, поставив келью, питался здесь одними растениями. Когда народ, узнав, стал посещать его, Никон пришёл в пустынь Крыпецкую и постригся в монашество, но скоро удалился опять в прежнее уединение, где провёл 15 лет. Посетители заставили его снова идти в Крыпецкую обитель, где поручены ему были должности. Верность его долгу навлекла на него неудовольствия, и он поселился в трёх верстах от обители; те же клеветники вынудили его уйти и отселе, и он, пришед в уединенное место, пробыл там до кончины, последовавшей в 1582 г.³⁷⁵

Из обретших спасение в общежитии особенно славны пр. Даниил Переяславский, Иосиф Волоколамский и Александр Свирский.

Пр. Даниил сперва 10 лет жил в Пафнутиевом Боровском монастыре, где и пострижен был; проведя потом два года в пустыне, перешёл в Переяславский Горицкий монастырь; здесь подвизался он 30 лет и был архимандритом; любимым подвигом его было принимать и покоить странных, погребать умерших бедняков, которых он своими руками переносил в убогий дом, а потом в могилу. Здесь-то, на месте убогого дома, поставлено было им сперва несколько келий, а с 1508 г. устроилось полное общежитие, и пр. настоятель (в 1510 г.) переселился из Горицкого для управления общежитием Троицкой обители. На 81 г. от рождения св. старец переселился на небо, уважаемый князьями и народом³⁷⁶.

Пр. Иосиф, знаменитый защитник св. веры, был столько же усердным подвижником благочестия. Постриженный пр. Пафнутием Боровским, он по кончине его был избран в игумены. Иосиф был самым пламенным чтителем общежительного чина монашества. Он предлагал чин сей Боровской братии; и когда предложение нe было принято, тайно скрылся из обители. В виде простого послушника пришёл в Белозерский Кириллов монастырь и несколько годов изучал опытом установления Кириллова общежития, не знаемый никем. Когда же узнали в нём не безграмотного послушника, каким он казался, он возвратился в Пафнутиеву обитель, снова предложил братии общежитие: предложение опять было отвергнуто, и Иосиф (в 1479 г.) удалился с несколькими братиями в Волоколамск, испросил у князя место для обители и устроил её по чину общежития. Впоследствии он изобразил на письме устав Волоколамского монастыря, отличающийся особенной строгостью. 37 лет пробыв начальником устроенной им обители, пр. Иосиф скончался в 1516 г.

Александр, основатель Свирского монастыря, ещё в юности соблюдал строгий пост, вкушая раз в день, и молился по ночам. Родители дивились тому, а мать со скорбью говорила: зачем ты так изнуряешь себя? Он отвечал: зачем ты отклоняешь меня от святаго воздержания? Родители хотели, чтобы он вступил в брак, но он скрылся в Валаамский монастырь; здесь, постригшись, пробыл 13 лет, и в 1487 г. отошёл в пустыню Свирскую, где в тесной хижине провёл один 7 лет. Когда же стали приходить к нему труженики, он построил небольшую обитель, принял священство и управление пустынным общежитием; в 1506 г. построен был храм Св. Троицы, и святитель Серапион почтил преподобного саном игумена. В cане игумена пр. Александр делил с братией все труды: в хлебне месил тесто и пёк хлебы, носил воду, рубил дрова, молол рожь; на все труды являлся первый, а одежда его была ушита заплатами. Преподобный воспитал многих искренних подвижников благочестия³⁷⁷. Украшенный даром прозрения, он скончался 85 лет в 1533 году, оставив братии в наследство нищету: «Бог дал, – писал он в завещании, – доселе рассчитываться не о чем, казны монастырской нет»³⁷⁸.

Юродством для Христа очистились и прославились в 15 стол. четыре подвижника: Максим Московский, Михаил Клопский, Исидор Ростовский, Иоанн Устюжский.

Бл. Исидор родился где-то в Германии и воспитан был в римском исповедании; родители его были славны и богаты, но он оставил их и латинское исповедание, принял юродство, отправился видеть православие греческое на востоке и остался в Ростове. Здесь жил он на открытом воздухе, как птица, единственным покровом его был шалаш из хвороста, среди болота: так жил он и в стужу, и в зной, но за то Господь прославлял его чудесами, ещё прежде бл. кончины, последовавшей в 1474 г.

Михаил был родственником князей московских, но покинул всё для Бога. Во время утрени, в келье одного Клопского новгородского старца явился человек в рубище, за книгой Апостольских Деяний, которую списывал при свече, старец испугался, игумен изумился: чудный пришлец пел потом за Литургией, читал Апостол, читал житие за трапезой; игумен назначил ему келью, но никак не могли узнать, кто и откуда сей пришлец? Это был блаж. Михаил. В келье своей спал он на земле, не имел даже рогожи, ел однажды в неделю. Людям являлся как юрод, но вразумлял дурных людей то любовью, то чудесными наказаниями. Новгороду предсказал он падение его в час рождения Иоанна Грозного. Блаженный почил в 1452 г., проведя 44 года в Клопской обители³⁷⁹.

Иоанн, по месту рождения и подвигов Устюжский, лишившись отца и возбужденный примером матери-инокини, а впоследствии игумении, посвятил себя богоугодной жизни юродства и скончался в 1494 г.³⁸⁰.

В 16 стол. на трудном пути юродства много являлось путников; но являлись и неосторожные, ко вреду себя и к посрамлению св. пути³⁸¹. Тем не менее довольно было и таких, которые проходили этот путь с верным сознанием высоких требований его и с искренним покорением себя тяжелому игу его; шли с твёрдыми надеждами и достигли того, чего надеялись за гробом. Таковы Иаков Боровицкий, Василий и Иоанн Московские, Николай Псковский.

Бл. Василий, в юности оставив дом родителей, не имел пристанища до гроба, а жил на улицах в Москве; днём ходил из храма в храм, ночью ложился на паперти церковной. Он бегал людей, но народ любил и искал его, чтобы слушать наставления. В 1547 г. 20 июля, Василий в Воздвиженском монастыре на острове стоял перед храмом и проливал горькие слёзы; народ дивился и не мог понять слёз Василия. На другой день Москву пожирал такой страшный пожар, что медь лилась как вода. Тогда-то поняли Василия. Царь Грозный со всеми князьями нёс тело почившего труженика из дома в церковь, где оно было погребено. Это было 2 августа 1552 г.³⁸².

Бл. Иoанн, которого в свете называли большим колпаком, с ранних лет изнурял себя постом и молитвой, носил на теле вериги с крестами; в Москве ходил почти нагой в жестокие морозы. Борису говорил в глаза обличения и предсказывал бедствия; урожденец Вологды, скончался в 1589 г.³⁸³.

По недостатку памятников древности, немного можно сказать о состоянии благочестия на юге, как и об иноческой жизни его. Но и немногие уцелевшие памятники свидетельствуют, что там, как и на севере, много было искреннего, пламенного усердия к подвижничеству во Христе, много было обителей иноческих. Некоторые древние обители Киева возобновлены были в сем периоде, и кроме того построено несколько новых³⁸⁴. Великую церковь Печерской Лавры, от которой со времени Батыя оставались только полуразрушенные стены, в 1470 г. воздвиг снова и великолепно украсил Симеон Александрович, благочестивый князь слуцкий и наместник литовского князя в Киеве³⁸⁵.

В Виленском наместничестве православного митрополита известны четыре обители: Троицкая, Георгиевская и Благовещенская в Вильне, Рождественская в Троках. Первую после супруг князей Ольгерда и Александра особенно украшал знаменитый Острожский князь – Константин Иванович – полководец, каких мало имела Польша³⁸⁶. Рождественский монастырь, основанный супругой Витовта, кн. Ульяной, в 1384 г. получил от Витовта некоторые пожертвования, его охраняли впоследствии то наместники в. князя литовского, то разные дворянские фамилии Литвы, тогда православные³⁸⁷.

В епархии Пинско-гродненской видим к концу XVI стол. 14 монастырей³⁸⁸.

Из 11 обителей Смоленской епархии особенно знамениты были в духовной жизни монастыри пр. Герасима: Болдин Троицкий с 1526 г. и Вяземский Предтечев с 1542 г.³⁸⁹.

В Полоцкой епархии известны 16 обителей, существовавших в XV и XVI стол.³⁹⁰.

Об обителях епархий Владимиро-Брестской и Луцко-Острожской мало известий, ещё менее о монастырях Червонной Руси. Однако в первых двух епархиях знаем до 24 монастырей³⁹¹, и о существовании в XVI веке некоторых монастырей Червонной Руси сохранились воспоминания³⁹².

Южные русские князья под властью иноверной сохраняли старинную русскую набожность. Многие из князей и бояр не только поступали в монашество, но были священниками православной Церкви³⁹³. Особенно отличались благочестием дом князей Острожских и родственный с ними дом князей Ольшанских-Дубровицких. Феодор Васильевич, кн. Острожский, был ревностным православным христианином, строил церкви и приписывал к ним имения. Когда Ягелло стал стеснять веру и права русских, кн. Феодор принял сторону низверженного Свидригайла, разбивал несколько раз поляков (в 1432 г.), взял г. Смотрич и едва не уничтожил польскую армию. В следующий год покорил Луцк и Каменец. Победы его вынудили оградить законом свободу православия и сравнять русское дворянство с польским в преимуществах. Благоверный князь почил в Киевской Лавре и прославлен нетлением. Княгиня Анастасия Юрьевна Ольшанская, супруга князя Заславского, покровительствовала христианскому просвещению в половине XVI века, а её сестра Юлиания Юрьевна, княжна Ольшанская, взята была Господом с земного пути ещё в цвете лет – на 16 году, и погребена (ок. 1550 г.) в приделе великой Печерской церкви; в начале XVII века обретены нетленными мощи её³⁹⁴.

Благочестие православных жителей юга подвергалось в сем периоде жестоким испытаниям повременными нападениями врагов веры и благочестия – татар. Они много раз опустошали юг, убивали или уводили христиан в плен, грабили и жгли храмы³⁹⁵. Особенно поражён был юг глубокой скорбью, когда татары, сделав внезапный набег, умертвили митрополита Макария, мужа святой жизни и пастыря ревностного. Это было 4 мая 1497 г., Макарий отправился из Вильны в Киев с тем, чтобы заняться исправлением дел, расстроенных нападениями тех же татар, преимущественно же возобновлением Софийского храма, татары нагнали его в селе Скрыголове на р. Бчичи, за 5 миль от Мозыря. Современный летописец, знавший жизнь Макария, оплакивает смерть его как наказание за грехи паствы и как залог наград за его святую ревность. И он не ошибся: мощи Макария прославлены нетлением как мощи священномученика³⁹⁶.