Неизреченное

Свт. Григорий Богослов – один из ранних христианских поэтов, чье стихотворное наследие значимо как в литературном, так и в богословском отношении. Это наследие до настоящего времени остается недостаточно изученным. В то же время в последние годы и в нашей стране, и за рубежом намечается рост интереса к поэзии святителя.

Стихотворения свт. Григория, перевод которых представлен ниже¹, несомненно, связаны друг с другом:

Arc. 1 – Περὶ ἀρχῶν, I, 1, 1;

Arc. 2 – Περὶ ϒίοῦ, I, 1, 2;

Arc. 3 – Περὶ Πνεύματος, I, 1, 3;

Arc. 4 – Περὶ κόσμου, I, 1, 4;

Arc. 5 – Περὶ Προνοίας, I, 1, 5;

Arc. 6 – Περὶ λογικῶν φύσεων, I, 1, 7;

Arc. 7 – Περὶ ψυχῆς, I, 1, 8; Περὶ

Arc. 8 –Περὶ Διαθηκῶν καί ̓Έπιφανείας Χριστοῦ, I, 1, 9.

В таком же порядке они расположены в трех основных группах рукописей стихотворных произведений свт. Григория – Ω и Ψ (восходящих напрямую к автору), а также Π² (традиция, восходящая к сборнику, составленному Никитой Давидом³ в начале X в.). С высокой степенью уверенности можно говорить о том, что в это единство изначально входили именно данные восемь стихотворений: в группах Ω и Ψ после них следует I, 1, 11⁴, а в корпусе Никиты Давида – I, 2, 9; I, 2, 14; I, 2, 15 + I, 2, 16; I, 2, 17 + II, 1, 2; I, 2, 31; I, 2, 33. В обоих случаях добавления, вероятнее всего, сделаны к уже существовавшему единству текстов. Сложнее судить о том, имелось ли у этих восьми произведений общее заглавие: сборник из четырнадцати стихотворений, составленный Ники­той, озаглавлен τὰ ἀπόρρητα, однако неясно, распространил ли он назва­ние, уже закрепившееся к тому времени за изначальной группой, на всю составленную им компиляцию или озаглавил свой сборник сам. Если это название уже бытовало, трудно сказать, восходит ли оно к свт. Григорию.

В некоторых рукописях эти стихотворения разбиты на меньшие части. Например, в Bodleianus Clarkianus 12 (С) Arc. 4 делится на два фрагмента: 1) стихи 1–88 (с заглавием Περὶ κόσμου); и 2) стихи 89–100 (Περὶ ἀγγέλων), а Arc. 8 – на три: 1) стихи 1–30 (Περὶ διαθηκών); 2) стихи 31–81 (Περὶ ἐπιφανείας Χριστοῦ); и 3) стихи 82–99 (Περὶ βαπτίσματος). Такое же деление Arc. 8 находим в Neapolitanus gr. 24 (N) и Vat. gr. 482 (Va), но в этих рукописях Arc. 4 не разделяется⁵. В манускрипте Laurentianus VII.10 (L)⁶, богатейшем собрании стихов свт. Григория Богослова, находим разделе­ние Arc. 8 на те же части, что и в С, N и Va: после Arc. 8, 30 и 8, 81 сделаны отметки о начале нового стихотворения, но заглавия не указаны. Вероятнее всего, эти изменения были внесены позднейшими редакторами.

В новое время editio princeps осуществил Жак де Бильи (Billius) в 1575 г.⁷ В издание вошли все стихотворения сборника Никиты Давида в том же порядке, который указан выше. Рассматриваемая группа стихотворений была выделена де Бильи в самостоятельный раздел, который он озаглавил Arcana, переведя на латынь заглавие τὰ ἀπόρρητα, которое Никита ранее использовал для более широкой группы текстов. В основе этого издания лежала рукопись группы Π, в настоящее время утраченная. В XVI в. были также осуществлены издания Хёшеля⁸ и Морелли⁹. Издание Кайо 1840 г.¹⁰ было воспроизведено в 37 томе PG. В этой редакции между Arc. 5 и 6 помещено стихотворение I, 1, 6, написанное ямбическим триметром, – на том лишь основании, что оно посвящено той же теме, что и Arc. 5. Данная вставка является примером произвольной и неосмотрительной пере­группировки древних текстов без учета рукописной традиции.

Не менее значима и глубокая смысловая связь между Arc. 1–8. В этих гекзаметрах свт. Григорий последовательно создает образ вселенной и человека с точки зрения христианина, затрагивает все аспекты миро­устройства, волновавшие его современников. Р. Кейделл предложил рассматривать эти восемь стихотворений как единую поэму¹¹. Однако степень смысловой и структурной связанности элементов представляется не столь тесной – в частности, «О Сыне» и «О душе» вполне могут рассматриваться как отдельные, завершенные произведения, хотя они и вписаны в общий замысел более крупного единства. Пожалуй, правильнее всего будет соотнести это единство с понятием поэтического цикла, где каждый элемент сравнительно самостоятелен, но в то же время явля­ется частью целого.

Текст «Неизреченного» наполнен множеством аллюзий и перекличек с древнегреческой поэзией, философией, святоотеческой литературой и Священным Писанием. Эти текстовые параллели, несомненно, заслу­живают отдельного и подробного исследования.

Настоящий перевод выполнен нами по критическому изданию К. Морескини и Д. Э. Сайкса¹², текст которого воспроизводится ниже.

В.Н. Генке

Неизреченное

Знаю, на утлом челне мы в далекое плаванье вышли,

К звездному небу свой путь совершая на крыльях непрочных –

Разум вознесся на них, пожелав Божество возвеличить,

Кое почтить не умеют и ангелы, как подобает,

Так же, как Бога уставы, равно и вселенной кормило.

Все же (поскольку нередко бывает Господь благосклонен

Вовсе не к щедрому дару, а к дару любви и смиренья),

Я дерзновенно нарушу молчание словом. Однако

Прочь, нечестивые. К чистым мое устремляется слово,

Или же к тем, кто очистится. Непосвященные, словно

Звери (как было, когда, облеченный божественным светом,

Дал Моисею Христос, начертавши, скрижали Закона),

Пусть уничтожены будут обломками скал и утесов.

Вот как они поступили; и вот как великое Слово

Прочь богоборцев нечистых из нашей общины изгнало.

Я же на этой странице пролог мой такою же речью

Буду слагать, коей в древности два благомысленных мужа

Трепет внушали народу, свидетели вышних глаголов

(Буду лишь к знающим я говорить) – Моисей и Исайя,

Первый – даруя Закон, а второй – при утрате Закона:

«Слушай, высокое небо; прими, о, земля, мое слово».

Дух всемогущего Бога, язык мой и разум воздвигни,

Чтобы трубой громогласной явил он всю истину людям

К радости тех, что по духу всему Божеству сопричастны.

Бог наш един, безначален, и Он не имеет причины;

Не ограничен ничем, что бы в прошлом иль будущем было;

Он бесконечен, в Нем вечность; великого, славного Сына

Единородного столь же великий Отец; но при этом

Плотскому Он через Сына отнюдь не причастен, Он Разум.

Бог же единый иной (не иной в божестве) – это Слово

Божье, живой отпечаток Отца; безначального Бога Равновеликий Ему и единственный Сын. Но при этом

Тот остается всецело Отцом, Он отличен от Сына –

Домостроителя мира, от силы и мудрости Отчей.

Дух же единый – от Бога благого. Однако изыди

Всякий, кто не был отмечен особой печатию Духа,

Чтобы Его божество возглашать, кто злоречия полон,

Кто просвещен лишь отчасти, кто сам по себе рассуждает,

Мутный, засыпанный грязью источник, светильник угасший.

Сына мы прежде всего воспоем и поклонимся крови –

Наших страстей очищению. Ибо воистину нужно,

Чтобы и смертный небесным содействовал силам, поскольку

Злобный язык, разрушая себя, против Бога враждует.

Прежде Отца ничего не имелось, и Тот, Кто вмещает

Все во вселенной, Тот знает об этом – Он Божие Слово,

Что от Отца происходит, и время над Сыном не властно,

Образ Прообраза Он, Произведшему равная сущность.

Отрок великий есть слава Отца, и Отцу лишь известно,

Как Он явил Его, равно и Сыну, Который был явлен,

Ибо ничто к Божеству приближаться не смеет; однако

Всякому смертному так же, как мне, очевидно, что Богу

Ложно приписывать то, что с рождением мы соотносим –

То есть деления мерзость, а также течение, ибо,

Если без страсти рождать я не в силах, как связанный плотью, –

Несоставной, бестелесный, напротив, бесстрастен. А если

Разны природы, то диво ли, что порожденье различно?

Время предшествует мне, но, однако ж, пред Словом, рожденным

Тем, Кто вне времени, времени не было вовсе. Когда же

Был безначальный Отец, Божеством охвативший все вещи,

Сын, что имеет началом Того, Кто вне времени, был с Ним –

Так же и свет происходит от круга великого солнца

(Пусть даже образы немощней наши великого Бога) –

Чтоб между Сыном с Отцом присносущими ставя что-либо,

Не разлучали владыку Отца со владыкою Сыном.

Что бы ни мыслили мы словно сущее прежде, до Бога, –

Волю иль время, – тем самым введем Божества разделенье.

Бог как Родитель – Родитель великий. И если достойно

Вовсе Отцу не иметь в Божестве ни причин, ни начала,

То и для Отрасли Отчей столь чтимой достойно не меньше

Корень иметь таковой. И да Бог не разделится с Богом.

Отрока не без Отца ты познал, и слова «нерожденный»

И «от Отца порождение» вовсе не значат, что формы

Две одного Божества существуют. Кто выдумал это?

Думаю, сущность не делится; формы вовне пребывают.

Пусть и рождается Слово, Отец ничего не приемлет

Плотского, ибо бесплотен (и разум людской да не будет

Столь нечестивым, чтоб нечто подобное даже помыслить).

Есть у тебя и Бог Сын – Он Родителя гордость и слава.

Если Отца Божеству угождая великого, хочешь

Дерзостно души людские исполнить напрасного страха,

Что ж, отрицай порожденье, Христа низведи до творений,

Сына с Отцом Божество оскорбляя. Тщеславный безумец,

Отрока ты у Отца украдешь: если тварь, то не Бог Он.

Все, что когда-либо было не бывшим, разложится снова,

Пусть даже в помыслах Бога великих сие пребывает.

В чем та причина, согласно которой, имея начало

Тварное, друг мой, страстями Христовыми богом ты стал бы,

Если ты в цепи Его заковал и рабом называешь

Равным тебе, и не Божьей, но рабскою чтишь Его честью?

Если великий создал Его Бог как орудие, позже

(Так, как кузнец для починки телеги кует себе молот)

Чтоб обрела меня Первоисточника-Бога десница, –

Значит, небесный Христос много ниже творения, ибо

Ради творения Слово пришло в бытие – не творенье

Ради Христа. Кто же выдумать мог столь нелепую басню?

Если воспринял Он тело, лишь страсти твоей помогая,

Мерой тогда Божество многославное ты ограничишь.

Милуя нас, неужели виновен? Я в это не верю.

Он Божества не утратил, спасенье мое созидая, –

Врач, до пороков людских и зловонных страстей снизошедший;

Смертный, но Бог; от Давида, но Он же – Адама ваятель;

Плотью облекшийся, Он – вне пределов телесного сущий;

Матерь имеет, но Деву; очерчен, и все же – безмерен.

В яслях лежал Он, когда, путеводной звездою ведомы,

Шли, чтоб Ему поклониться, волхвы с дорогими дарами.

На состязание смертным Он вышел, но был непреклонен

В трех с искусителем схватках. Хоть пищу Ему предлагали,

Тысячи Сам напитал, как и воду в вино претворил Он.

Принял Крещенье, однако очистил грехи, и гремящим

Голосом Духа объявлен Он был Безначального Сыном.

Смертным Он спал, а как Бог – успокаивал бурное море.

Хоть и слабел, даровал Он коленам расслабленных силу.

Часто молился. Но кто же внимал и молитве бессильных?

Первосвященник и жертва; и Бог, и представивший жертву –

Крови свершив приношение Богу, весь мир Он очистил.

Грех пригвожден ко кресту был, когда Он на древо вознесся.

Должно ли все перечислить? Пребыв среди мертвых, воскреснув,

Прежде умерших Он к жизни восставил. И если все это –

Нищенство смертного, здесь же – богатство Того, Кто бесплотен.

Ты же хулить Божество сими свойствами смертных не должен:

Делает форму земную преславной Оно, каковую

Сын присносущий воспринял, тебе Свою милость являя.

Что же ты медлишь, о разум? И Духа восславить хвалою

Должно тебе: не дели на словах, что в природе едино.

Будем великого Духа страшиться: Он Бог мой, и Бога

Им я познал; Он и Бог, и способен соделывать богом.

Он всемогущ и обилен дарами; воспетый пречистым

Хором, Он жизнь подает и земным, и небесным созданьям;

Божия мощь, от Отца Он исходит, высокосидящий.

Он и не Отрок (один у Единого Отрок преславный),

Но и не вне Божества, что незримо; Он равен по славе.

Кто на скрижалях святых вдохновленного Богом Закона

Жаждет небесного Духа познать Божество, тот увидит

Множество разных дорог, непреложно сходящихся вместе, –

Если восхочет, и если пречистого Духа стяжает

В сердце свое, и лишь если его проницателен разум.

Жаждет о дивном ли кто Божестве только звука простого,

Ведает пусть, что немудро искомое слово. В ту пору,

В кою Христа Божество еще не было явлено смертным,

Невероятное слабые сердцем принять не смогли бы.

Как начинающий полное примет учение? Разве

Кто-то сиянье огня представляет глазам неокрепшим

Или же блеском лучей нестерпимых насытит их сразу?

Лучше помалу очам представлять лучезарные дали,

Чтобы не сделать вреда сим источникам милого света.

Ибо как древле, владыки Отца Божество открывая

Полностью, славу Христову великую слово при этом

Лишь для немногих разумных из смертных вполне осветило,

Так при явлении ясном божественной сущности Сына

Светлого Духа не все Божество воссияло, поскольку

Дух лишь толику немногую света открыл им, а больше

Только позднее явил: языками огня разделившись,

Знаменье дал Божества Он, когда наш Спаситель вознесся.

Знаю, что Дух есть как свет для благих, так и пламень для скверных.

Вот как учение о Божестве изложил для тебя я:

Если же ты удивлен, что и Сын, и не Сын во едином

Суть Божестве, и противные речи лукавых ты внемлешь,

Бог и на это дарует мне слово, грядя мне на помощь.

Произошли от Адама и Сиф, и супруга Адама:

Ева – двояко, а Сиф – от законной супружеской пары.

Та не зачата, а этот – зачат, но и тот, и другая

Смертными были. И, помня о том, Божества не бесчести

Сим неуместным сравненьем. Едина природа, безмерна,

Несотворенна, свободна, блага, равночтима и вечна.

Бог наш вращает вселенной в трех ярких сияньях единый.

Ими я, новый, иной человек, воскрешаем в Крещенье:

Прочь от могилы и смерти обратно во свет возвращаюсь.

Тройственное Божество светоносцем меня сотворило.

Не отрекусь от тебя, о, Крещенье! И если, омытый

Всем Божеством, Божество разделю, что исполнено светом,

Лучше бы мне... трепещу досказать то, что следует дальше, –

Буду держаться надежды на Божию милость в Крещенье.

Если меня Он очистил всего, то един и священен

Бог для меня. Справедливо наказан любой нечестивец,

Надвое сам же свое Божество разделяющий дерзко.

Если о Духе благом или Сыне мы изредка слышим

Во вдохновенных от Бога словах, от мужей богоносных,

Будто бы Бога Отца они меньше и младше, то нужно

Слово тебе глубочайшей Премудрости ясно постигнуть:

Что к безначальному корню восходит, то Бога не делит,

Дабы единым могущество было, не в множестве чтимым.

Троица – из единицы, монада – опять из Триады:

То не источник, река и теченье, и не о потоке

Речь здесь идет, что тремя рукавами под землю нисходит;

И не о факеле, что в погребальный костер возвратится;

И не о слове, исшедшем из разума, в нем же оставшись;

И не о солнечном блике, который на стенах трепещет,

С ярко блистающей водной поверхности прочь отразившись,

Что, приближаясь, бежит; убежав, приближается снова.

Не неустойчива Бога природа, отнюдь не текуча,

Вновь ей не нужно сходиться: у Бога во всем неизменность.

Так помышляя, ты в сердце пречистую жертву свершаешь.

В трех утверждается светах единая эта природа;

И не монада, что неисчислима: здесь три совершенства,

И не триада, где множество: здесь неделима природа.

И в Божестве – единица, и Те, что божественны, – трое;

Каждый из Них – это Бог, если ты одного называешь.

Бог безначален, отсюда богатство божественной сути:

Если о трех говорится, сие для того, чтоб средь смертных

Благоговейное провозглашенье трех светов свершилось,

Да возвеличат единодержавие славное люди,

Вовсе не радуясь сонма богов многовластию боле.

Ибо по мне многовластие – это анархия споров;

Споры ведут к разделениям, а разделенья – к распаду.

Думаю, что Божеству многовластие полностью чуждо.

О троебожии пусть говорят, если время иль помысл,

Сила иль воля богов меж собой разделяют, поскольку

Каждый из них не способен в согласии жить безмятежном.

Я же о Троице так научаю: едина в Ней сила,

Помысл, и слава, и власть. Потому неизменно единство,

Честью великой в единой гармонии Бога владеет.

Вот откровение света, что Троица мне даровала:

Он под завесою Храма сокрыт, под крылом херувима,

Там, где владычество Божией сущности. Большее знанье –

Ангельским хорам. Пусть больше лишь Троица знает об этом.

Время воспеть и творение Бога великого ныне,

Мнениям ложным учение наше противопоставив.

Бог наш един; и беспомощна басня философов-греков,

Будто бы формы, а равно материя собезначальны.

Некогда не было вовсе тех форм, что богами считают,

В мире возникли они лишь по воле великого Бога.

Было ли так, чтобы кто-то материю видел без формы,

Форму ли без вещества, даже много умом потрудившись?

Я не встречал ни бесцветного тела, ни цвета без тела.

Кто разделял то, что неразделимо, едино в природе?

Впрочем, свершим разделение. Если не слитными были

Форма с материей, как, рассуди, они соединились?

Как тот раздвоенный мир устоял? Ну а будь они слитны,

Как воедино слились? Кто смешал их без Бога? А если

Бог их смешал, то признай, что Он все сотворил во вселенной.

И гончары придают своей глине какую-то форму,

Золоту – дел золотых мастера, а ваятели – камню.

Кто безначалие любит, да большее Богу уступит,

Нежели ум наш: материю, формы в движенье.

Мыслил – и все возникало, уже облеченное в форму;

Божия мысль – точно матерь премудрая. Ибо едва ли

Формы, подобные формам иным, как художник, творил Он,

Нечто такое узрев, чего разум Его не писал бы.

Скверная тьма манихеев, в начале отнюдь не была ты

Неким престолом, противопоставленным вышнему свету.

Ибо, где Бог, тьме не место. И зло не тягается с Богом.

Если же тьма, то не ведаешь Бога. Союз их немыслим.

Если сражаются двое, сильнейший одержит победу;

Если они равносильны, то кто бы сумел примирить их?

Вот в чем великое диво: ужасную битву начавши,

Ты же к согласью приводишь врагов, позабыв о сраженье.

Я из души состою и из тела; душа есть частица

Божия света безмерного; тело от темного корня

Создано было тебе – и сии ты свела воедино.

Если совместна природа моя, то не будет сраженья.

Если же битва ужасна, моя не двояка природа.

Ибо дитя от любви, а отнюдь не войны происходит.

Вот что за тьма в твоем сердце. А я нерушимо уверен:

Бог наш един, без начала, раздоров, Он свет совершенный,

Сила умов составных и простых, по высотам ходящих,

Равно земных и небесных; а тьма появилась последней,

Но не очерченной и не в себе утвержденной природой –

Это порок наш. Порок – нарушение Божьих уставов,

Так же, как ночь – это солнца заход, как и старость –

Юности немощь; и к северу шествуя, солнце приводит

Страшную зиму. А первый из светов небесных, сгубивший

Гнусной гордыней своею и славу, и свет, ненавидит

Смертный сей род. И коварством его, человекоубийцы,

Первый из смертных порока и смерти вкусил, раздувая

Всепожирающий пламень во мне. Такова есть природа

Поздно рожденного зла, каковому отец он. Погибель

Есть для железа крепчайшего ржавчина. Самоубийца,

Сам же в себе насадил я погибель прескверную эту,

Хитростью злого завистника следом за ним увлеченный.

Мир! Если ты существуешь всегда, как и Троица, если

Ты Безначального славе столь близок, тогда отчего же

Светы тебя христоносные, Бога познавшие, ставят

Столь далеко от нее, так что вовсе не многие лета

Числятся после того, как ты Божиим Словом воздвигся?

Если ты создан позднее, подумаем, чем побуждалась

Божия мысль (а бесцельность и праздность не свойственны Богу),

Прежде чем создан был мир и во множестве форм обустроен.

Правя в эонах пустых, созерцал Высочайший в движенье

Блеск Своего превосходного великолепия, кое

Светом одним выражает тройное сияние Бога,

Видным лишь Богу и тем, для кого Он является Богом.

Двигался и лицезрел утвержденные образы мира

Ум, порождающий мир, находя в Своих мыслях великих

Будущее, каковое для Бога уже в настоящем.

Все перед Богом – что будет, что было, что есть. Полагаю,

Время события надвое делит – на те, что случились

Прежде и после. У Бога же все в совершенном единстве,

В тесных объятьях божественных все заключается разом.

Внемли, поэтому, всякий, тому, что мой разум измыслил.

Ум потрудился, рождая все вещи, и в должное время

Божиим Словом великим был плод порождения явлен.

Прежде Оно пожелало упрочить природы разумных

Горних и дольних существ, как зерцало первичного света:

Первую – в небе светящей служительницей у Владыки,

Полною блеска, великой, вторую – со славой земною,

Ради того Божество источив, чтобы править на небе

Множеством сущностей умных и множества света исполнить.

Свойство природы Царя моего – наделять нас блаженством.

Но, дабы тварь, приближаясь к Творцу, не возжаждала славы,

Равной божественной, славы и света тем самым лишившись

(меру блюсти – превосходно, а несоразмерность преступна),

Мысля о будущем, Слово от Троицы прочь удалило

Свет, вкруг престола разлитый, а равно людскую природу –

Прочь от сияющих ангельских хоров; природу последних

Все же не так далеко поместило, помощницей ставя;

Нашу, напротив, – весьма далеко, ибо мы происходим

От Божества и земли, а простая природа – блаженней.

Что до миров, то иной, то есть небо, вначале был создан,

Видимый только умам, богоносных творений обитель,

Полная света: туда отправляются Божии люди,

Дабы обожиться, коли очистят и разум, и тело.

Тленный же мир сей для смертных был создан, когда надлежало

Светов небесных красе утвердиться, – глашатаем Бога,

Образу Божию – царским чертогом великим и славным.

Два эти мира стоят по советам великого Бога.

Так на широком его основании мир обустроил

Ум бесконечный, великий, вмещающий все, и превыше

Всех пребывающий. Есть ли объять необъятное способ?

Но, сотворив его, с первого им побуждения движет,

Данного, словно удар по волчку, что вращается вихрем,

Движимому по великим, недвижимым Божьим советам.

Но не случайна природа такого прекрасного мира,

Схожий с которым едва ли возможно себе и представить;

Мир столь великий ученью о случае не предавайте.

Видел ли кто-либо дом, что не выстроен был бы руками?

Щит или шлем? Иль корабль? Иль стремительную колесницу?

Мир не стоял бы так долго, когда бы он был безначален.

Так же умолк бы и хор, если б им управлять перестали.

Вряд ли иного какого имеет правителя мир сей.

Кроме Того, Кто его сотворил. Полагающий звезды

Наших рождений и всей нашей жизни вождями, ответствуй,

Что же за небо иное для звезд приведешь ты в движенье?

Выше еще одно небо прострешь, как владыку владыки?

Много людей под одною звездой родилось с василевсом

Добрых и злых: тот купец, тот оратор, а этот бродяга;

Но лишь один на высоком престоле сидит горделиво.

Те, чье рожденье несхоже, в бою одинаково гибнут.

Общей не связаны смертью все те, кого звезды связали;

Разъединенные ими единый конец обретают.

Басня, что каждый первичною необходимостью движим;

Если же некая общая сила – превыше, чем эта,

Противоречат светила светилам. Но кто же смешал их?

Ибо связавший их вместе по воле своей и расторг их.

Если же Бог это делает, что с аргументом первичным,

Бога изгнавшим? Иль Бога вращаешь под звездами тоже?

Разве удержится мир без того, кто господствует? Вряд ли.

Те, кто так думают, этим сужденьем изгнали бы Бога.

Ибо владычествует над вселенной иль Бог, или звезды.

Что до меня, то я ведаю: Бог управляет вселенной,

Божий Глагол здесь и там устрояет все то, что поставил

Помыслом Он наверху и внизу, и одним был дарован

Путь неизменный и твердый, вершимый в согласии вечном;

Прочим – превратностей полная жизнь, коей многие формы

Частью явил нам, а частью в премудрости скрыл Он, желая

Смертных пустое тщеславие изобличить, ибо нечто

Здесь Он поставил, а нечто в последние дни нам откроет;

В должное время пожнет землепашец созревшие всходы –

Так и Христос, живота моего судия наилучший.

Слову сему не владыки светила, оно самовластно.

О гороскопах со мной говори и о мерах мельчайших,

О зодиаке и как ты пути у светил исчисляешь.

Хватит законов, что правят наполненной страхами жизнью

В сердце у грешника, как и надежд, ко благим приходящих.

Ибо коль все управляется кругом сим звездным, то он же

Движет и мной, ибо круг устремленья во мне порождает,

Так что ничуть и наклонности нет у меня к улучшенью

В воле иль в разуме. Мною вращают лишь звезды на небе.

Не говори о звезде, о величии славы Христовой,

Той, что с востока волхвам указала дорогу к селенью,

В коем безвременный Сын воссиял нам от смертного рода.

Вовсе она не из тех, о которых астрологи судят,

Но необычная: прежде такой не являлось от века –

В книгах еврейских о ней говорилось, из коих халдеи,

Жизнь посвятившие веденью звезд, обо всем и узнали.

Эту звезду между всех, за какими следили, увидев, –

Вдруг засиявшую, быстро летящую в небе с востока

В землю евреев, – они о рожденье Царя заключили.

Так сокрушилась премудрость искусства астрологов, ибо

С вышними силами вместе халдеи Царю поклонились.

Прочие звезды Христом утвержденными ходят путями,

Огненные, в постоянном стремлении, без отклонений;

Эти недвижимы, эти подвижны, а те ретроградны;

Сами ль питают себя, по природе огнистые, или

Кругом ходящие звезды из пятого созданы тела –

Мы продолжаем наш путь. Ибо мы перейти поспешаем

К умной, небесной природе, но связанной с бренной землею.

Как, проходя через тихий, насыщенный влагою воздух,

С облаком встретившись, из отраженных сияний сплетает

Солнечный луч многоцветную дивную радугу, так что

Многими всюду эфир начинает светиться кругами,

Коих ко внешнему краю становится слабым свеченье, –

Так же и светов природа стоит, ибо Свет высочайший

Светит всегда на умы, то есть меньшие, слабые светы.

Этот сияний исток неохватен и неназываем,

И от ума быстроты, что к нему так стремится, уходит,

Всякую мысль упреждая всегда, дабы в наших желаньях

Мы направлялись все к новым высотам. Вторичные светы

После величия славного царственной Троицы – это

Ангелы, что светозарны, незримы; они вкруг престола

Ходят великого; это умы быстродвижные, пламень,

Божии духи, что скоро по воздуху мчатся и служат

С тщанием Божьим веленьям. Они суть просты и разумны,

Светом проникнуты, но не от плоти отнюдь происходят

(Подлинно, всякая плоть, утвердившись, разрушится снова),

И не вступают во плоть, оставаясь, как Бог сотворил их.

Я бы желал, чтоб они непреклонными были, однако

Резвого слишком коня ты браздами ума придержи тут.

Часть их великому Богу всегда предстоят в услуженье,

Прочим же вверено мир наш поддерживать силой своею;

Всем им Владыкой поручено некое важное дело:

И за людьми надзирать, и за странами, и городами –

Ведая жертвы словесные, смертными кои вершатся.

Дух мой, на что ты решишься? Мой разум трепещет, красоты

Неба узрев, и спускается тьмы пелена предо мною.

Вовсе не ведаю – молвить ли речь иль остаться в молчанье?

Путник, стремящийся бурный поток пересечь, замирает

В долгом сомнении и с переправою медлит, терзаясь

В сердце своем, – не решается в пенные волны пуститься;

Гонит нужда к переправе, но смелость подавлена страхом:

Ногу не раз заносил над волной дерзновенно, однако

Вновь отступал, сомневаясь; но страх одолен был нуждою.

Так же и я к Божеству, что незримо, притекши, колеблюсь

Вымолвить, что для греха уязвим и служитель Владыки

Чистого на небесах, этот эйдос, исполненный светом, –

Чтобы тем самым пути ко греху мне не вымостить многим;

Но опасаюсь сказать и о том, что добро непреклонно,

Ибо я вижу, каков покровитель порока лукавый.

Не насаждал бы дурную природу Благой в человеках –

Так же, как ненависть или вражду в существах, коих любит;

Он не позволил бы злу на другом утвердиться престоле

Иль, как Царю, безначальной природою быть наделенным.

Все это Бог мне вложил в мой скорбями терзаемый разум.

Первая, чистая у Божества неизменна природа:

Многим не будет единое; может ли в лучшее нечто Бог уклониться?

Ведь большее станет от сущности бегством.

Нужно вторыми великих служителей вышнего Света

Здесь помянуть, кои к благу первичному близки, как близок

К солнцу эфир; человеки же, кои суть воздух, – лишь третьи.

Божья природа во всем непреложна; склоняется ангел

Трудно к пороку; легко – те, что названы третьими, люди:

Сколь далеки мы от Бога, к пороку настолько же близки.

Первым Денница высоко вознесшийся (ибо желал он

Царственной чести великого Бога, хотя наделен был

Славой великой) утратил сиянье, и свергся бесславно

Долу, и весь обратился во тьму, но не сделался Богом.

Будучи легок, упал он на низкую землю, откуда

Ненавистью полыхает на мудрых и всех удаляет

Прочь от пути к небесам, раздраженный своей неудачей.

Он не желает, чтоб Божьи творенья приблизились к Богу,

От Какового отпал; и возжаждал с людьми разделить он

Тьму и грехи; сей завистник из рая изринул желавших

Славу иметь, что была бы не меньшей, чем Божия слава.

Так, превознесшись, низвергся с небесного свода Денница,

Но, оступившись, он был не один, кто погублен гордыней:

Следом наставленных им же в пороке с собою низвергнул

(Как нечестивец, склонивший к предательству царское войско),

Движимый завистью к сонму премудрому вышнего Бога,

Обуреваемый жаждою властвовать многими злыми.

Вот отчего на земле появились великие скорби:

Демоны – спутники злого царя-человекоубийцы,

Слабые, темные призраки ночи – предвестники бедствий,

И гордецы, и лжецы, и учители всех заблуждений,

Пьяницы, и устроители праздников, и смехолюбцы,

Спорщики и кровопийцы, кривые душой и гадалки,

Те, что таятся в потемках, бесстыдники, адские твари:

Всех призывают к себе, а с пути совратив, ненавидят,

Светом и тьмой представляются, явно и тайно вредят нам.

Вот каково это войско, и вот что за вождь во главе их.

Не уничтожил Денницу Христос побуждением воли,

Коей весь мир сотворил Он (когда бы желал, погубил бы,

Ибо от Божия гнева сокрыться едва ли возможно),

Но не оставил врага моего совершенно свободным:

Он поместил его между благими и злыми, воздвигнув

Лютую сечу меж ними, да враг чрез нее посрамится,

Ратуя против слабейших себя, и да вечную славу

Те обретут из людей, в добродетели кто подвизались,

Жизнью самой очищаясь, как золото в жарком горниле.

Скоро воздастся ему по заслугам, упорному в злобе,

В день, когда огнь вещество воздаяньем пылающим сгубит,

После того, как премного он в слугах своих усмирится,

Мучимых тягостно. Это родителя зол наказанье.

Я в светозарности ангельской Духом наставлен – как в первой,

Так и в последней. И здесь обнаружил я некую меру;

Мера же – Бог. Приближаясь к Царю, мы становимся светлы

Так же, как светел и свет, и такую же славу стяжаем.

Наша душа – Божества дуновенье, небесная сущность,

Что претерпела смешенье с земным и соделалась светом,

Скрытым в пещере, – но светом нетленным, божественным, ибо

Образу Бога великого не надлежит распадаться,

Как это свойственно гадам и тварям, не знающим речи,

Хоть и старался порок, чтобы тленным соделать сей образ.

И не палящее пламя души естество: в истребимом

Огнь истребляющий вряд ли основа. Едва ли и воздух,

Вдохом гонимый и выдохом, не находящий покоя.

Но и не крови поток, проходящий сквозь плоть; не согласье

Членов, что в теле сошлись воедино, – поскольку у плоти

И у бессмертной идеи природа нисколько не схожа.

Лучших над худшими что возвышает, коль вправду смешенье

Лишь и свершило прекрасных – прекрасными, скверными – скверных?

И отчего же отнюдь не дана бессловесным разумность?

Ибо в гармонии эйдос и смертная плоть бессловесных.

Это ученье гласит: превосходных умеренна сущность.

Вот как сии рассуждают; они полагают душою

То, что исходит, когда оставляется жизнию тело.

Пищей, без коей не может прожить человек, обретая

Силы в питании бренном, душа никогда не бывала.

Ведомо мне и ученье, какого вовек не приму я, –

Душу считаю не общей, отнюдь не на всех поделенной,

И не блуждающей вечно по воздуху: все бы вдыхали

И выдыхали единую душу. И каждая в каждой

Тварь, что дыханьем живет, находилась бы, ибо природе

Воздуха свойственно в разное время во всех разливаться.

Если душа постоянна, то что было живо в утробе,

В чем содержалась душа, коль извне привлекла меня матерь?

Если же матерью отпрысков многих жену почитаешь,

Многих наградою ты поглощение душ воздаешь ей.

Это не мудрых ученье мужей, но лишь книжная басня,

Будто душа беспрерывно меняет тела, сообразно

Существованиям прежним своим – превосходным иль скверным,

За добродетель наградою или за грех наказаньем,

Так словно с мужа одежду они совлекают бесстыдно,

Чтобы одеть его снова, напрасно себя утруждая.

Выдумав круговорот, колесу Иксиона подобный,

Душу вселяют (коль так колесо повернется – и дважды)

В зверя, растение, смертного, птицу, змею, и собаку, и рыбу.

Сколько сие допускать? Я не видел разумного зверя

И о глаголющем терне не слышал. Всегда молчалива

Рыба в соленой воде, а ворона трещит, не смолкая.

Если душа (как они говорят) обретет воздаянье,

Тщетен сей круговорот: коль вне плоти свершается кара –

Диво великое. Коль во плоти – то какую из многих

Ввергнешь в огонь? Но всего удивительней вот что: коль скоро

Ты съединил меня с множеством тел и я многое знаю,

То отчего мне одно неизвестно: какую носил я

Кожу вначале, какую затем, и во скольких я умер?

Видно, обилен мешками, не душами мой съединитель.

Или я прежнюю жизнь позабыл после долгих скитаний?

Выслушай ныне мое о душе превосходное слово

С этого места, а я примешаю приятность к сей песни.

Некогда Разума Слово высокое мир сотворило,

Следуя помыслу Отчему; мира же не было прежде.

Все, что угодно Ему, по реченью Его совершалось.

Море, и суша, и небо соделались миром, и Слово

Матерь всего – то есть мудрость – способного ведать взыскало,

Богобоязненным чтоб таковой был царем над земными.

Молвило Слово: «Просторное небо служителей полно

Чистых и вечных, умов целомудренных, ангелов добрых,

Гимнов слагателей, Мне воспевающих вечную славу;

Землю же лишь неразумные твари пока населяют.

Род обоюдный, причастный и к тем и к другим, сотворю Я –

Мыслящего человека: меж смертных и вечных он будет

Радоваться о делах Моих; мудрый, проникнет он в тайны

Неба и станет великим владыкой земли; сей из персти

Созданный ангел иной воспоет Мои силу и разум».

Так изрекло и, частицу земли новосозданной взявши,

Дланью Своею бессмертною форму мою сотворило,

Собственной жизнью ее наделив, ниспослав в нее Духа,

Часть Божества, Каковое вне форм существует телесных.

Так из дыханья и персти был создан бессмертного смертный

Образ. В природе ума быть владыкой тому и другому.

Из-за земного во мне избираю земную дорогу,

Ради божественного мое сердце к иному стремится.

Так образован был первый из смертных. Впоследствии тело

Воссоздается из плоти, душа же невидимо входит

В перстный состав. Съединившему ведомо, как наделил Он

Землю дыханием и даровал ей Свой образ. Иной же,

В помощь словам этой песни, слагаемой мной, устремляясь,

Смело и следуя многим такое изложит ученье:

Как изначально из персти для нас сотворенное тело

Стало потом беспрерывным потоком людским, где из корня

Некогда созданного происходят всё новые люди,

Так и вдохнутая Богом душа с человеческой формой,

Новорождённая, с этой поры съединяется; многим

Будучи сообщена от начального семени людям,

В смертных пределах вовеки хранит постоянную форму.

Вот как душа получила себе во владычество разум.

Как отзывается слабым, нестройным звучанием флейта,

Тонкая даже в руках изощренного мужа, но сразу

Звук раздается приятный, лишь флейту пошире возьмет он, –

Так и душа, если в слабом находится теле, бессильна;

В крепком, напротив, сияет, являя весь ум человека.

Сыном бессмертным был смертный затем сотворен, чтобы славу

Новую тот приобрел, чтобы к Богу отправился богом,

Землю сию покидая в последнее время, и послан

Был человек не свободным, но и не со связанной волей.

Сын поместил в человеческом сердце наклонности к благу,

В нашей природе закон утвердил и средь вечно цветущих

Райских долин поместил человека, взирая, в какую

Сторону склонится он – обнаженный, лишенный лукавых,

Лживых покровов. Мне рай представляется жизнью небесной.

Здесь человек был поставлен как делатель Божьих заветов.

Плод от единого Бог запретил ему древа отведать,

Что совершенное зла и добра различенье давало.

Тем, кто возрос, совершенство пристало, не тем, кто в начале

Странствий земных, – и последним оно будет столько же вредно,

Сколько младенцам еда, каковую готовят для взрослых.

После того, как злокозненностью человекоубийцы

Увещеваниям внял человек от жены исходящим,

И преждевременно сладость отведал плода, и, облекши

В ризы тяжелую плоть, обратился в носителя трупа

(Только Христос Своей смертью греха ограничил пределы),

Смертный был изгнан из рая на землю, от коей был создан,

И преисполненный тягот удел этой жизни он принял.

Бог же поставил свой гнев пламенеющий, чтобы Адаму

Всякому путь преградить, как и праотцу, к чудному древу,

Да не войдет прежде времени он, не навыкнув от ветви

Сладкой плодов избегать, и во зле древа жизни не тронет.

Как мореход после яростных бурь возвращается в гавань,

Вновь паруса дуновенью подставив попутного ветра,

Или на веслах свой путь довершает с великим усильем,

Так же, от Бога отпав, мы в обратное плаванье можем

Только изведав немало трудов и борений пуститься.

Вот каковую нам, смертным, посеял беду прародитель,

Так-то пророс нам на горе исполненный пагубы колос.

Вникни в основу закона, который был явлен двояко:

Древний и новый; вначале евреям закон был дарован,

Первыми кои признали владыку всевышнего Бога,

После же был он от края до края земли проповедан.

Ибо владычество Бога над смертным отнюдь не вершится

По несогласным друг с другом веленьям, как будто бы нечто

Богу неведомо было (все ведает Слово!) иль будто

Он передумал (ведь это и смертным постыдно). Напротив,

Любящий Бог мне тем самым помог обрести пониманье.

Враг, что Адама из рая исторгнул, плодом соблазнивши

Гибельным с древа, – как войско пленят, поразив полководца,

Так и в Адамовых детях погибель взрастить устремился.

Отъединив их обманом от Бога небес, он направил

К звездному небу рассудок людской, что исполнено светов,

Равно и к формам умерших, которым был видимый образ

Дан побужденьем людским и которым велит поклоняться

Миф, что на веру был принят и не опровергнут позднее,

Силу в умах непрестанно с течением лет набиравший.

Род же священный евреев погиб, не внимая пророкам,

Кои скорбели, молили и гневом Владыки грозили, –

Многие в древности были убиты пророки. Цари же

Божия страха отнюдь не имели и были злонравны.

Рощи они оставлять не желали, а также высоты,

Где совершались народом кровавые демонам жертвы:

Бога великого гнев на себя навлекли и погибли.

Я вместо них на стезю заступил, дабы рвенье внушить им,

К благочестивой их вере в Христа привести, побуждая

Вспять обратиться,– и, скорбью насытившись, да возревнуют

Горько евреи к иному народу, которому Богом

Отдано было над прежним народом Его предпочтенье.

Впрочем, сие лишь позднее случится. Когда же презрели

Слово закона евреи, то был, наконец, удостоен

Чести великой весь род человеческий по мановенью

Вечного Бога Отца и деяньем великого Сына.

Видя, что в теле людском все небесное пожрано злобой,

Губящей душу, а род человеков – под властью дракона,

Чтобы достоянье к Нему возвратилось, Христос не оного

К людям отправил врача (так как слабым не лечат лекарством

Тяжкий недуг), но, Свою истощив величайшую славу,

Он, как бессмертного Бога безматерний Сын, нам явился:

Сыном был чуждым – Он ради меня воплотился, бессмертный

В смертном, от Матери-Девы, да целое целым спасется.

Целый поскольку Адам чрез вкушение с древа познанья

Пал, то Христос, по законам людским и небесным, облекся

Плотью во чреве Жены, не познавшей супружество (чудо,

Невероятное для пониманья слабейшим рассудкам),

И появился как Бог и как смертный, сведя воедино

Два естества, из которых одно для людей было тайным,

Явным – иное: одно было Бог, а второе в последок

Дней нам явилось. Он в двух естествах пребывает единым:

Соединен с божеством, Он и смертный, и Царь, и Христос наш.

Новый. Иной нам явился Адам, но завесой сокрытый,

Да уврачует Адама, который был праотцем людям

(Ибо иначе не мог Он приблизиться к немощам нашим),

Древнего змия да свергнет, что мудрым себя почитает.

Тот, приближаясь к Адаму, был вынужден встретиться с Богом:

Злобу и тьму простирая, Его он объять попытался,

Но, словно шумное море, разбился о камни утеса.

Небо и землю сотряс при рожденьи Своем наш Спаситель.

Хоры небесные песнь возгласили, звездою с востока

Путь был указан волхвам, что стопы направляли к Владыке

Новорождённому, дабы с дарами Ему поклониться.

Вот каково мое слово о новом рожденье Христовом:

Здесь не постыдно ничто – ведь постыдно лишь то, что греховно;

Созданный Словом, Христос не причастен к тому, что постыдно.

Не истечением мужа Он сделался смертным – от плоти

Девы, что Дух освятил, неневестной, пречистой родился

Сам сотворивший Себя и принявший за нас очищенье

Все по закону исполнил, воздав и награду закону

Как воспитателю. И погребальную честь пред отменой.

Святой великий, предтеча Его в рождестве и глаголе

Ярким сияньем своим о пришествии чудном,

Провозгласив о Христе и о Боге в бесплодной пустыне.

Так Он явился, посредник для ближних и дальних народов

(Краеугольным Он камнем служил и для тех и для этих),

Смертным двоякое дал очищенье: по вечному Духу

Древнее было омыто нечестье, что плоть породила,

Также и нашею кровью (своею считаю Христову

Кровь, ибо Богом она пролита, да искупит пороки

Древние наши и миру да будет она избавленьем).

Если бы не был я смертным, текучим, но был непреклонным,

Все, в чем нуждался бы я – в повеленье великого Бога,

Коим я был бы украшен, спасен и премного восславлен.

Бог меня богом не создал, поставив удобопреклонным

В сторону ту и другую, и многие дал мне опоры,

Между которых дарована мне благодать Омовенья.

Ибо как чада евреев спасались от гибели, кровью

Праги помазав дверей, когда всех первородных Египта

Смерть за единую ночь погубила,– такой же печатью

Бога, Который от зла защищает, мне служит Крещенье.

Чадам оно лишь печать, а для взрослых – лекарство от Бога

И светодавца Христа преблагая печать, дабы, спасшись

От глубины моей скорби, я бремя на вые ослабил

И возвратился бы к жизни. Ведь путник, с дороги уставший,

Вновь воздвигает колена свои, освежившись прохладой.

Общее всем достоянье земля и вдыхаемый воздух,

Общие всем перемены времен и широкое небо,

Общая всем и купель, что дарует спасение людям.