Неестественность и неправильность отрицания сверхестественного¹

Если человеку наиболее естественно и необходимо духовное и божественное, и если это вместе разумно и истинно: то откуда же вражда многих против сверхъестественного и самое грубое отрицание духовного миpa? В каждом человеке есть внутренняя борьба между плотью и духом. Плоть и дух друг другу противятся (Гал.5:17). Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные суть жизнь и мир (Рим. 8:5–6). Борьба и вражда плоти и духа в человеке началась с первым грехопадением, которым нарушены в природе первозданные мир и согласие и внесены расстройство и немощь противления. В существе своем мятеж в природе между духом и плотью есть борьба останков естественного первобытного совершенства с противоестественным злом, которое внесено в естество грехом. К останкам в человеке образа и подобия Божия или первозданного естественного порядка крепко примыкает все духовное, богооткровенное, сверхъестественное: так все враждебное этому коренится в противоестественном, привнесенном зле греха.

Внутреннее в каждом человеке противление плоти и духа обнаруживается в общественной жизни граждан. Живущие по плоти о плотском помышляют, а живущие по духу о духовном. Мудрование плотское, вражда на Бога: закону Божию не покоряется, ниже бо может (Рим. 8:5–7), и вместе вражда на ближних, живущих по духу и Богу угождающих. Таким образом, общество христиан нравственно разделяется на плотских и духовных, взаимно несогласных и враждующих.

Внутри существа человеческого постоянное противление плоти и духа, но в обществе это противление очень различно от внутреннего, хотя и происходит от него. Поборники плоти от поборников духа различествуют тем, что первые с гордостью и дерзостью нападают, а вторые со смирением и кротостью защищаются.

Вражда человека на дух, Бога, религию, на самого себя, против своей природы, против самого лучшего в человеческом существе, есть самая противоестественная. Эта вражда в человеческом организме есть болезнь, низводящая человека до состояния ненормального, – до состояния морильщика, самосожигателя, самоубийцы, врага всего родного. Как вражда плоти против духа, зла против добра, неестественна, так самый образ вражды уродлив и безрассуден, и также неестественен.

Борьба плоти с духом или тьмы со светом, зла с добром, иногда происходить из совершенной поврежденности нравственной природы человека, из безотчетной ненависти, какая издавна замечается у злых миролюбцев к праведникам. Чада плоти ненавидят сынов духа, потому что помышления и житие последних не подобны помышлениям и житию первых. Для плотских людей убеждения и деяния духовных несносны, потому что обличительны и укорительны (Прем. 2:12–14).

Из подобной слепой ненависти неверующие иудеи, во время земной жизни Иисуса Христа, постоянно преследовали и доселе ненавидят Его. Они так ослеплены были злобною ненавистью к Нему, что отвергали несомненные об Нем свидетельства очевидцев. Если бы подобные свидетельства относились не к Иисусу Христу, то непременно самими фарисеями признаны были бы вполне достаточными для подтверждения истины (напр. Ин.9). Свою ненависть к Спасителю жиды прикрывали клеветою на Него, что будто бы в Нем бес, что будто бы Он богохульствует, возмущает и соблазняет народ (Иоан. 6:61; Мф.26:65; Лук. 23:5; Иоан. 8:52) и проч. Кто же скажет, что такая ненависть к Спасителю естественна, и что ум человека, исполненного такой ненависти к Святейшему, в правильном состоянии?

И среди христиан встречаются злые делатели, о которых пишет Апостол: „со слезами говорю, как о врагах креста Христова” (Фил. 3:2,18).

Указанные примеры враждебной тупой ненависти показывают совершенную порчу человеческой природы, из которой истекает слепая, неукротимая и непримиримая ненависть к спасительной истине, не имеющая другой цели, как только ненавидеть и преследовать. Подобное состояние врагов истины некоторые называют болезненным упрямством. Они не хотят и слышать голос истины, мало того – прямо вооружаются против неё остротами, злословием и клеветою.

Иногда вражда плоти против духа возникает из бездействия мысли и равнодушия, – зол, происходящих от плотской и единственной наклонности н привязанности к миpу вещественному, к мирским занятиям, выгодам и удовольствиям, подавляющим в нас всякое другое чувство и всякую иную мысль, не относящуюся к мирской жизни и ее выгодам и прелестям. К чувственным и видимым удовольствиям и житейским выгодам сильно привязывает человека осязательная прелесть его благ и односторонние любимые мирские занятия, кроме и лучше которых многие ничего не видят и не замечают. У людей этого сорта бездействие мысли и холодное равнодушие к священным истинам составляют основу поведения и жизни. Столь односторонние умы и личности усвояют такую привычку к своим суетным удовольствиям и избранным материальным занятиям, что как бы забывают о высших духовных предметах вышечувственного мира, как бы этого незримого и неосязаемого миpa совсем не было. Мысль пристрастных к одним земным удовольствиям и занятиям делается совсем безучастною, бездейственною, равнодушною, тяжелою и неспособною к истинам высшим и духовным, не иметь силы подняться, оторваться от земной области. Из этого бездействия мысли и равнодушия рождается отрицание высшего миpa, как лишнего, ненужного. Огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и очи своя сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Господь исцелил их (Деян. 28:27). Кто же скажет, что ум и сердце людей одебелевших, окаменелых мыслью, болящих односторонностью и безразличием, в здравом состоянии?

Человек, привязанный единственно к своим чувственным занятиям и наслаждениям, нисколько не думает ознакомиться с положительными истинами религии, и потому остается в совершенном их неведении, в беспечности о вере, незнании истинной природы и потребностей духа человеческого.

Иные враждуют против религии, в самообольщении, по которому горделиво мечтают, что будто они в своем стремлении к истине ушли слишком далеко: напротив, они недовольно далеко дошли, чтобы понять христианскую истину во всей ее возвышенности, и, при неведении откровенной истины, достаточно видеть слепое, болезненное доверие своему ограниченному и страстному разуму, в предметах свободно нравственных и духовных. Например, против чудес в области природы вооружается натурализм, потому что он не знает никаких высших законов, кроме законов природы; против чудес в сфере духовной преимущественно восстаёт рационализм, потому что он не знает никакого другого источника познания, кроме человеческого разума. И тот и другой не знают, что христианство есть само чудо и при том высшее. Оно имеет сверхъестественный характер.

Более враждебные направления против истин Откровения и отрицания его бывают во имя науки, т. е. во имя разума, смешивающего свои две естественные способности судить и верить. Разум, мудрствующий свободно, независимо, самостоятельно, без справок с окружающим опытом и обществом, так шаток, поверхностен, и несообразителен, что в учении почти каждого философа находят безбожие. При своих свободных умствованиях, нисколько не обуздываемый предметом, и движимый страстями, философ непременно является заносчив и кощунен.

Достоинство свободных умствований измеряется и очищается степенью их союза и сближения с религией и законом нравственным.

Философия, под именем которой разумеется осторожное нравственное искание истины, стремление к ней разума человеческого полное, такая философия естественна и законна, потому что она никогда не пресмыкается в одной земной персти, но воспаряет к духовному и божественному и, следовательно, не отрицает высших истин духа.

Но основанная на одном сенсуализме, например, философия Епикура, Вольтера, энциклопедистов XVIII века, и других, – философия односторонняя, посягающая на божественное Откровение и духовную природу человека, не есть философия в собственном смысле, потому что основа ее есть грубый материализм или сенсуализм.

Эта философия, прикованная к одной плоти и ее страстям, не может, по своему направлению и свойству не отрицать жизни духа, не отвергать самого естественного в мире и дорогого для человека: потому что философия одной земли есть изъятие из естественного порядка, существующая в союзе плоти и духа. Облекшись в одну грубую материю, философия страстей и тления отрицает все, кроме вещества. Об искании высшей истины и добродетели в этой одноглазой философии не может быть и речи. Новомодный атеизм вышел не из философии, а из недостатка углубления разума в истину, из нравственной ничтожности. Вследствие недостатка философии современная наука имеет неестественное отрицательное направление, как более легкое и удобоприемлемое легкомыслие, более соответствующее служению веществу и плоти, материальным выгодам и наслаждениям.

Первые и главные причины этого неестественного направления заключаются в признании автономии человеческого разума, страстно привязанного к миру видимому и вещественному, и отсюда сильно в настоящее время развивающихся, одних материальных интересах, к которым направлены торговля, промышленность, политика, цивилизация, искусство и наука. Чтобы ослабить это чувственное, плотское, одностороннее, неестественное направление, надобно возвысить законную философию, углубить ум в истину, а не в одну материю. Если есть хорошие представители философии современной, то они, безо всякого сомнения, стоят на естественном пути и, вопреки материалистическому духу времени, стремятся познать природу и дух и доказать действительность Божества, в котором только и возможно истинное примирение идеального и опытного.

Если философия материализма в своих началах и выводах не естественна и лжива; в своем одностороннем направлении противоречит христианскому учению: то что же значит ее противоречие, когда оно во всем своем составе есть чистое противоречие естественному здравому смыслу!

Гражданское общество терпит среди себя насилие, не смотря на карательную силу законов: так насилие над природою непрестанно нами допускается вследствие наших страстей и пороков. Страсти и порочные привычки так обаятельно нами владычествуют, что мы даже не замечаем, что мы совершенные пленники и рабы зла, и, вопреки природе, признаем себя мыслящими и действующими здраво, разумно. Самоy6ийцa в душе своей иногда считает себя мучеником Христовым, наследником вечного блаженства за свои вольные страдания, а всех других жалкими чадами геенны; материалист в своих лживых мечтах и умствованиях находит истину, а на прочих людей, особенно религиозных, смотрит как на невежд; нигилисты и нигилистки, ниспавшие до крайней степени умственного убожества и нравственной нечистоты, считают себя за людей здравомыслящих, а других свободных от их язвы, за ничтожную бессмысленную, невежественную, жалкую толпу.

Смешение понятий и верование в свою, оригинальную философию часто до того ослепляют людей, что они приходят в раздражение, как педанты, привыкшиe к известному порядку и даже к беспорядку, когда встречают учение, не согласное с их философией, хотя бы это учение было здравомысленнее, лучше и благотворнее, чем умствования так называемых мозговиков. Современные материалисты, отрицая самую близкую, естественную истину, – веру в Бога, Его промысл называют вмешательством в судьбы миpa и отвергают как ненужное. Но что естественнее: вера ли в Промысл или Его отрицание? Вера в Промысл есть самая естественная, народная и неистребимая из сердца человеческого истина. Материалисты называют Промысл вмешательством не потому, что он действительно есть таков, чего нельзя доказать, но потому что он есть помешательство их личной философии или убеждению.

Чтобы видеть как мнение о вмешательстве Промысла в управление миром не естественно, между прочим, можно судить по способу выражения материалистов об этом. Отрицание Промысла высказывается пугливо, неохотно, как бы чувствуя, что оно мудрствует вопреки общему естественному смыслу и здравому разуму. Так Джон Вильям Дрэпер говорит: для геологов не было никакой возможности не прийти к тому заключению, что явления мировых перемен не суть результаты прямого вмешательства Провидения. Для того, чтобы вызвать к существованию живую частицу, требуется ровно столько же силы, сколько нужно ее для создания живого существа. То и другое совершается по одному принципу, и этот принцип заключается не в постоянном вмешательстве сверхъестественных сил, но в действии неизменного закона. Видоизменение органических форм, с бесчисленным рядом живых существ заставляет нас предположить длинный промежуток времени. Такие взгляды нельзя назвать не совместимыми с понятием о Провидении, управляющем вселенной. Подобно людям мало развитым, которые держатся грубых антропоморфических понятий о Божестве, эти люди также видят в Боге только человека – исполина: иначе как бы они могли хотя на одну минуту усомниться, что великому художнику наиболее свойственно проводить свои намерения с помощью закона? Действовать с помощью придумываемых средств прилично созданию, действовать с помощью закона – Создателю². Как современная материалистическая философия не есть законная, правильная философия, истекающая из нормального ума человеческого, но из ума страстями плоти сбитого с естественного пути: так и те науки, в кои она вмешивается, отличаются неестественностью тех противоречий, которыми она силится подорвать и ниспровергнуть священный авторитет учения библейского, духовного.

Первое место к ниспровержению божественного авторитета занимает физиология, которою хочет пользоваться современная философия для разрушения духовности человеческой мысли и души, доказывая, что мысль есть акт мозга. От этого нынешним физиологам дают название мозговиков. В умозаключениях на основании физиологии бездна непримиримых противоречий учению библии, психологии, законам логическим и свидетельствам опыта, и потому ясно, что эти умозаключения не естественны, превратны.

Психология, религия, государство, искусство, наука – все эти органы образования, связанные с свободою и самостоятельностью человеческого духа, теряют под собою основание и почву. Мы не будем говорить о непримиримых противоречиях современной физиологии этим древним установлениям и наукам, но укажем внутренние в самой физиологии противоречия. А царство раздельшееся на ся, по глаголу Божественного Слова, запустеет (Мф.12:25).

Если бы взаимодействие между мозгом и мыслью действительно подчинено было механическому, неизменному закону, то откуда берется абсолютная, столь свободная неисчерпаемость мысли в человеке? Из чувственного ощущения она происходить не может, потому что сфера ощущения очень ограниченна и не свободна.

Нельзя доказать, что между определенным раздражением мозга и определенным возбуждением мысли существуешь отношение, совершающееся по механическим законам. Все попытки доказать это приводят только к тому убеждению, что мозг есть орган мысли.

Акт чувственного ощущения и следующий за ним акт мысли – два совершенно различные действия или отправления и по времени, потому что чувственное ощущение хотя со скоростью мгновения возбуждает мысль, однако между актом ощущения и началом мысли бывает промежуток, и по органу: чувственное ощущение есть действие нервной системы, а мысль зависит от возбуждения мозга.

Бывают такие состояния, в которых при нарушении сознания имеет место строгая и последовательная мысль и наоборот.

Из нервного тока нельзя произвести и объяснить ни мысли, ни ощущения.

Надменная настоящая современная физиология в своих исследованиях останавливается на той же старорешённой истине, что голова есть вместилище мозга, а мозг есть орудие мысли. Но между мыслью и мозгом существует еще непроходимая пропасть, которая отнюдь не допускает сказать, что мысль и мозг человека тождественны. Мозг не душа, а только орган души. Что же значит противоречие современной науки, основанной на природе человека, носящей в себе начала религии, – противоречие души человеческой и религии? Если природа человеческая за душу свою и религию, а физиология природы человеческой не доказала и не может доказать, что мозг есть мысль: то отрицание духовности души человеческой в современной физиологии есть плод ее непоследовательности и самоуничтожения. Когда человеку хочется, то разум его готов утверждать или отрицать что угодно вопреки собственной природе. Разделяющая пропасть страстному разуму человеческому отнюдь не препятствие. По оригинальной кичливости, свойственной человеческому разуму, он высокое и превышающее силу его разумения отвергает или перетолковывает, а в область святую непременно вносит нечистые страсти, с которыми он неразлучен в своих нравственных и более свободных суждениях.

Геология – эта новая дщерь земли и разума человеческого нападает почти на одну библейскую хронологию, предполагая, что мир настоящий не мог образоваться в такое короткое время, какое дается ему по Библии. Но Геология из всех естественных наук самая поверхностная и неосновательная; все ее выводы и умозаключения суть одни предположения и умствования, которые у каждого геолога вычисляются и защищаются по-своему. Они так сбивчивы, шатки и противоречат здравому разуму и опыту, что едва ли кто кроме самого геолога согласится принять эти предположения за истину. Такова и геологическая хронология; она зиждется на таких догадках, который, касаясь Библии, насколько не вредят ей, а сами рассыпаются, притом хронология не составляет главного предмета Библии. От летосчисления до ее существенного предмета – грехопадения, искупления и обновления мира еще очень далеко. Мы хорошо знаем трясину и топкость хронологии.

Вот отзывы академика Бэра о хронологических выводах Геологов. О выводе, основанном на сгоревшем дереве, академик говорит, что этот предмет представляется мне бредней. Заключение из наблюдений над образованием осадков Нила представляется не только сомнительным, но и положительно неверным. Вычисление бронзового периода далеко не обладает полною убедительностью³, и проч.

Прот. Гр. Дебольский