Правило пастырское или о пастырском служении

Предлагаемое сочинение св. Григория Великого, по содержанию своему, озаглавливается обыкновенно: Правило Пастырское (Regulae Pastoralis Liber). В некоторых впрочем позднейших манускриптах и многих изданиях заглавие этой книги читается иначе: о пастырской заботливости, или о пастырском попечении, или же о пастырском управлении (Liber Сurae Pastoralis). Поводом к последнему надписанию такового заглавия могло послужить самое начало этого сочинения с первых же его слов: Pastoralis curae pondera бремя (трудности) пастырского управления или служения и т. д. Но первое надписание вернее, так как и сам автор в одном из писем своих к Леандру епископу (Lib. V. epist. 49),посылая ему это творение, называет сочинение свое „книгою правил пастырских“ (Liber Regulae Pastoralis). Такие же указания можно встречать и в других местах его же сочинений, напр. в письме 24 книг. XII к Иоанну иподиакону равенскому. Сводя сии заглавные надписания, мы нисколько не погрешим против содержания этого сочинения, озаглавив его так, как и озаглавили, то есть, „правилом пастырским“ или о пастырском служении, каковое заглавие, по своему слововыражению, вполне соответствует и сущности дела и требованиям русского языка.

Написана эта книга в ответ Иоанну епископу равенскому. Из ответного письма, которое служит предисловием или введением к самому сочинению и содержит в себе план всего сочинения, видно, что Иоанн упрекал св. Григория в том, что он хотел уклониться от этого служения.

„Правило Пастырское“ св. Григория Великого († 604 г.), называемого в нашей восточной Церкви „Двоесловом“ (от его диалогов-собеседований вдвоем с диаконом Петром), по поручению императора Маврикия, переведено было на греческий язык Анастасием епископом антиохийским; но к сожалению перевод греческий утрачен. По свидетельствам соборов, это, в точном смысле слова, Правило Пастырское признаваемо было на западе настольною книгою для всякого священника и для всякого епископа. Так на Маинцком соборе (in concilio Moguntino), в 813 году, оно признано первою книгою после св. Писания и церковных правил, необходимою для всего духовенства; на Реймском соборе (in concilio Rhemensi), в том же году, оно читано было как руководство для пастырей; на Турском и Кабилонском соборах вменено в обязанность епископам читать и разуметь эту книгу и с нею сообразоваться; a по свидетельству Гинкмара Реймского (in praefalione Opusculi 55 capitulorum), каждый епископ, при поставлении своем (хиротонии), брал в руки „Правило Пастырское“ св. Григория вместе с книгою церковных правил и клялся пред алтарем, ut ila servaret (canonos et Regulam Pastoralem) in judicando, vivendo et docendo, sicut ibidem descriplum est, – что он так будет хранить эти правила и в мыслях и в жизни и в учении, как в них предписано.

На русском языке это сочинение св. Григория по частям было переводимо в Христианском и в Воскресном Чтении, в целом же виде помещено в Руководстве для Сельских Пастырей за 1871 и 72 годы.

Переводчик

Достоуважаемому и всечестнейшему брату Иоанну соепископу, Григорий.

He нарушая скромности и благорасположения ко мне, ты упрекаешь меня, возлюбленный брат, за то, что я, скрывшись, хотел было уклониться от принятия на себя многотрудного служения пастырского. Чтобы это служение кому-либо не показалось делом легким и маловажным, я излагаю в настоящем сочинении все, что относится, по моему разумению, к трудности и важности оного. Этим хочу я предостеречь как тех, которые не вступали еще в звание пастырского служения, чтобы в избрании его не были опрометчивы, так и тех, которые необдуманно домогаются этого звания, чтобы на принятие оного смотрели со страхом и трепетом. В книге этой все рассуждение разделяется у нас на четыре части, дабы читатель мог с отчетливостью переходить от предмета к предмету шаг за шагом, как бы по ступеням лестницы, именно: чтобы каждый, кому обстоятельства указывают вступить на поприще пастырского служения, предварительно размыслил и надлежащим образом обсудил, каким он должен явиться на высоте этого служения, а достигнув оного законно, какую должен он вести жизнь во всю жизнь призвания своего; живя же достойно призвания, каким образом надлежит ему поучать паству свою, наконец, право правяще слово истины, с каким вниманием нужно ему ежедневно следить и за собственными немощами, чтобы ни высота его служения не была чужда смирения, ни образ жизни его не был в противоречии с достоинством сана, ни назидательность словесного учительства его не расходилась с назидательностью доброго поведения, ни учительство не увлекало его к гордости и самообольщению. Итак, прежде всего, пусть страх умеряет в нас стремление к пастырскому служению, потом, пусть прохождение этого служения достигнутого без домогательств, оправдывается и самою жизнью пастыря; далее, необходимо, чтобы с добрыми качествами жизни пастырской приумножались и благие плоды устной проповеди между пасомыми; а в довершение всего нужно, чтобы пастырь размышлением о своей немощи обуздывал всякое самообольщение относительно своих совершенств, да не погасит их гордыня превозношения пред взором невидимого Судии. А так как многие, подобные мне, невежды, не испытав себя, усильно желают и домогаются учить других тому, чему сами не учились, и, не зная важности пастырского служения, считают его самым легким; то я постараюсь вразумить таковых в самом начале этого сочинения, дабы столь опрометчиво отваживающихся, без всякого обучения, овладеть священным местом учительства отразить у самых, так сказать, врат храма и остановить их дерзновение.

Никто в мире не берется учить других какому-либо искусству, не изучив его сам наперед с самою тщательною подготовкою. Как же безрассудно поступают те, которые дерзают принимать на себя пастырское служение, нисколько не приготовившись к этому служению, между тем как управление душами человеческими есть искусство из искусств! А кто не знает, что душевные болезни сокровеннее и опаснее болезней телесных? И однако же часто случается видеть, что вовсе незнакомые с духовными правилами не страшатся выдавать себя за врачей душ, тогда как не знающие силы и действия трав и мазей не смеют выдавать себя за врачей телесных. Но так как теперь, при содействии Божием, всякая уже власть нынешнего века преклоняется под иго веры; то вот и находятся люди, которые в самой Церкви святой, под видом управления ею, домогаются суетной славы и почестей: желают казаться учителями, стараются одни пред другими превзойти всех прочих, и, как свидетельствует самая Истина, любят первые целования на торжищах, первовозлежания на вечерях и председания на сонмищах (Мф.23:6 и 7; Mк.12:38, 39; Лк.20:46). Но таковые люди потому уже самому не могут достойно проходить служения пастырского, если они достигли его, что стремились к сему смиренному служению из одного тщеславия. Ибо и язык изменяет на кафедре тем, которые учат одному, а заняты бывают другим. На таких-то людей жалуется Господь, говоря чрез пророка: сами себе царя поставиша, а не Мною начальствоваша, и не явиша Ми (Ос.8:4); ибо те действительно царствуют от себя, а не по изволению Верховного Правителя и Вседержителя, кои, не имея потребных для сего талантов и не быв призваны свыше, но движимые одним честолюбием и страстью к преобладанию, не скажу достигают, а восхищают кормило правления. И Верховный Судья попускает им возвышаться, но не ведает их, потому что по допущению только терпит их, а приговором суда своего конечно отвергает их и не ведает. Так некоторым, даже творившим чудеса во имя Его, Он скажет: отступите от Мене делателие неправды, не вем вас откуду есте (Лк.13:27). Также точно и неразумных пастырей обличал Он чрез пророков: u держащии закон не ведеша Мя, u пастыри нечествоваша на Мя, не ведяще смысла, вcu путем своим последоваша (Ис.56:11; Иер.2:8, 8:10). Здесь сама Истина жалуется, что подобные пастыри не ведают ее, свидетельствуя тут же, что и Она не ведает их и не признает начальства и власти не познающих ее, потому что не ведающих яже суть Господня не ведает и Господь, по засвидетельствованию апостола Павла: аще ли кто не разумеет, да не разумевает (1Kop.14:38). ¹ И надобно при этом заметить, что часто неведение пастырей вполне соответствует заслугам пасомых, так что хотя они, эти пастыри, собственно по своей вине удалены бывают от Божьего света, однако же, по праведному суду Божию, из-за невежества их должны бывают страдать и те, которые им последуют, составляя их паству Посему-то в Евангелии и говорит Истина с учениками наедине: оставите их: вожди суть слепи слепцем; слепец же слепца аще водит, оба в яму впадут (Мф.15:14). Потому же и Псалмопевец, не в смысле желания, a по обязанности пророческой, взывает: да помрачатся очи их, еже не видети, и хребет их выну сляци (Пс.68:24). Под очами тут разумеются пастыри, которые для того и поставляются выше прочих членов Церкви, чтобы все предусматривать и руководить их: а хребтом названы те, кои последуют им с покорностью. Когда же потемняются очи, то преклоняется и хребет; потому что как скоро у руководителей омрачается свет богопознания – то и последователи их, конечно, не могут не пасть под бременем грехов.

Есть и другого рода люди, которые тщательно изучают правила духовной науки и внимательно следят за умственным усовершением себя в боговедении· но жизнью своею разрушают то, что умом добывают: все поучения и назидания их, почерпаемые из одной теории, а на практике ничем неподтверждаемые, даже нередко к противоречии состоящие, мгновенно и бесследно проходят, таким образом, что проповедуют они словами, то ниспровергают своими делами. И потому, когда пастырь ходит по стремнинам, то что тут удивительного, если стадо, которое следует за ним, ниспадает в пропасть. Обличая такое, пренебрежения достойное, знание пастырей, Господь обращается к ним чрез пророка с следующими между прочим словами:... яко на благой пажити пасостеся, и останок пажити вашея ногами вашими попирасте, и устоявшуюся воду пивасте, и останок ногами вашими возмущасте; и овцы Моя папранием ног ваших живяху, и возмущенную воду ногами вашими пияху (Иез.34:18:19). И действительно, сами пастыри на доброй пажити пасутся и пьют чистую воду, когда они почерпают учение свое из чистого источника истины, разумно понимая его; но сию же самую пажить попирают и сию же самую воду мутят они ногами своими, когда порочною жизнью своею омрачают и позорят те святые правила учения, до которых стремятся возвыситься посредством созерцательного размышления. И вот попранною ногами пастырей своих пажитью овцы их питаются и пьют возмущенную ими воду; потому что на подчиненных, обыкновенно, не столько действуют слова начальников, сколько примеры и дела их жизни. Пасомые алчут и жаждут чистого учения, но поскольку это учение у пастырей их омрачено и опозорено безнравственною их жизнью, то они по неволе питаются гнилым хлебом и пьют грязную воду. Таковые-то священнослужители называются у пророка пруглом (мрежи, силок, тенеты) строптивым (Ос.5:1, 9:8), которые соделались в дому израилеве соблазном беззакония и нечестия (Иер.5:30,31; Ос.6:9:10). И никто в Церкви из членов ее не бывает столько вреден и пагубен для ней, как такие священнослужители, которые, живя дурно и уродливо, прикрываются именем и саном священным: ибо никто из пасомых не позволит себе обличать пастыря своего в пороках, а между тем пример слабостей его сильно может действовать на паству, которая, из уважения к сану священнослужителя, привыкает уважать грешника. О, конечно, эти недостойные пастыри с трепетом избегали бы такой тяжкой вины и ответственности, если бы чутким слухом сердца своего наперед вняли приговору возвещающей Истины: иже аще соблазнит единого от малых сих, верующих в Мя, уне есть ему, да обесится жернов осельский на выи его, и потопит в пучине морской (Мф.18:6; Мк.9:42; Лк.17:1:2). Под жерновом ослячим, конечно, надобно разуметь здесь круговращения наподобие мельничных камней (ворочаемых ослами), и вообще суетные заботы мирской жизни, а под бездною морскою – тяжкое осуждение и наказание. Посему, если кто, достигая священного сана, развращает других или словом или примером в этом сане, то без сомнения лучше было бы и для него и для других, если бы он таковую жизнь свою земную проводил до смерти в ином месте и при иных условиях, а не в таком звании и на таком посту, где служить соблазнительным примером для других к оправданию и чужих слабостей чрез подражание: ибо если бы он один пал, не увлекая за собою других, то не столько был бы виновен, а потому и на суде Божием подлежал бы меньшему осуждению и наказанию.

Я слегка коснулся этого предмета, желая показать, как велика ответственность пастырского служения, чтобы недостойные не отваживались принятием его на себя осквернять священные обязанности церковного управления, и, вместо возвышения, не подверглись падению. Посему-то апостол Иаков с кротостью и отеческою любовью воспрещает подобное домогательство, говоря: не мнози учители бывайте, братие моя. ведяще, яко большее осуждение приимем (Иак.3:1); посему же и сам Ходатай Бога и человеков, несмотря на то, что Он от вечности есть Царь неба и превосходит разумом и ведением всех небесных духов, избегал царствия земного, как в Евангелии о Нем сказано: Иисус убо, разумев, яко хотят приити, да восхитят Его и сотворят Его царя, отъиде паки в гору един (Ин.6:15). И кто неукоризненнее и достойнее мог бы принять на себя начальство над людьми, как не Он, Который теми же и управлял бы существами, которые сам создал? Но поскольку Он пришел на землю во плоти для того, чтобы не только искупить нас своими страданиями, а и научить своих последователей примером своей жизни, как жить должны мы: то и не восхотел быть царем, скорее же последовал добровольно на пропятие; от предложенной Ему самой высшей почести земной уклонился, а возжелал быть преданым позорной смерти, чтобы и мы, как члены Его, научились от Heгo убегать почестей мирских и не страшиться напастей, возлюбить страдания за истину и со страхом уклоняться от суетного счастья· потому что это счастье мнимое часто от напыщенной гордости портит сердце человеческое, а бедствия в горниле скорбей очищают его. В счастье человек делается более или менее надменным, а в несчастии большею частью смиряется; при счастье он забывается, при несчастии же волею-неволею приходит в сознание себя; счастье нередко губит и добрые дела наши прежние, а несчастье удобнее покрывает упущения и заглаждает грехи многих протекших лет. Бедствия в сей жизни составляют лучшую школу для укрощения нашей гордости, а как только подымаемся на высоту почетных должностей, в тоже время подвергаемся и опасности тщеславия и гордости. Так Саул, который, признавая себя сначала недостойным власти, убегал от нее, коль скоро принял бразды правления, тотчас и возгордился: ибо, желая пользоваться уважением в народе, он не захотел сносить публичных укоризн от того, кто помазал его на царство, и в негодовании раздрал на нем ризу его (1Цар.10:22. 15:17–25). Так и Давид, который, по свидетельству самого Бога, почти во всем угождал Ему, когда прошли дни испытания его, вскоре впал в тяжкий грех, умертвив безжалостно и бесчеловечно мужа, к жене коего почувствовал преступную страсть; и тот, который прежде был милостив и снисходителен к самым злодеям, возъимел потом дерзость в страстном омрачении посягнуть на жизнь мужа добродетельного (1Цар.13:14; Пс.83:21; Деян.13:22; 2Цар. 11). До того времени он не решался лишать жизни и гонителя своего, врага, который был в его руках· а после того, во вред своему войску, находившемуся в опасности, велел умертвить и верного воина своего! И конечно за этот тяжкий грех он был бы отчужден от сонма избранных Божиих, если бы новые удары бедствий не обратили его на путь покаяния и спасения.

Часто бывает и так, что многообразные заботы управления развлекают дух наш до того, что он, при множестве дел, не имеет возможности обращать надлежащее внимание на каждое из них. Посему-то Премудрый подает благоразумный совет, говоря: чадо, деяния твоя да не будут о мнозе (Сир.11:10); ибо когда мы устремляемся мыслью на многие предметы, то трудно уже бывает нам сосредоточиться на каждом из них вполне. А еще хуже то, когда мы чрез меру увлекаемся и развлекаемся внешними предметами, мало заботясь о внутреннем страхе за себя самих, когда погружаемся всецело в посторонние заботы, а о собственном долге и благе вовсе не помышляем, умеем много рассуждать о других, а самих себя не знаем и знать не хотим. В этих превышающих меру заботах душа наша, подобно путнику, постоянно развлекаемому посторонними предметами, забывает цель, к которой стремится; как бы отчужденная от своих нужд и потребностей, она уже не чувствует тех недостатков, которые терпит, и не замечает тех упущений и погрешностей, в которые впадает. Так Езекия, конечно, не воображал, что он худо делает и грешит, когда показывал иноплеменникам все сокровища свои и ароматы; но услышал от Исаии, что этот легкомысленный поступок его навлек на него гнев праведного Судии и обратится в пагубу его потомству (4Цар. 20; Ис. 39). Часто бывает с нами, что когда дела наши по занимаемому нами месту служения умножаются и когда они, по-видимому, идут стройно и ведутся исправно, так что другие и самые подчиненные нам удивляются успешному течению их при таком множестве, в душе нашей в тоже время совершается свой суд, обвиняющий и осуждающий нас, хотя во внешних поступках наших и не обнаруживается ничего подобного: ибо судья и подсудимый сокрыты в нас самих. Люди не знают, что там делается, не знают, как грешим мы в сердце своем; но, однако ж этот неподкупный внутренний судья свидетельствует нам, что мы грешим. И вавилонский царь не тогда осужден за гордость свою, когда высказал ее в словах; он услышал из уст пророческих это осуждение еще прежде, нежели обнаружил себя. Сначала он, можно сказать, даже наперед заглаждал преступление своей гордости, решившись всем подвластным народам проповедовать Бога всемогущего, Которого он, по собственному сознанию, оскорбил, но потом, напыщенный успехами своего могущества, в мнимом величии своем вообразил себе, что он превыше всего, и вслед за тем с надменностью воскликнул: несть ли cей Вавилон великий, его же аз соградих в дом царства, в державе крепости моей, в честь славы моея (Дан. 4)? В этих словах заключается уже открытое оправдание того гнева Божия, который возжен был тайною гордостью: ибо верховный Судья еще прежде незримо для нас видел то, что впоследствии публично осудил и наказал. Таким-то образом Он и обратил сего царя в бессловесное животное, отделил его от общества людей и приобщил к диким зверям, низвратив и ум его, чтобы по праведному суду и по закону справедливого возмездия престал быть человеком тот, кто возмечтал считать себя выше человеков. Впрочем, говоря все это, мы отнюдь не думаем порицать самую власть, а только желаем предохранить слабые души от домогательства оной, чтобы недостойные не дерзали восхищать высоких должностей начальственных, и те, которые не твердо стоят даже на ровном месте, не приближались к стремнинам.

Но есть люди и наделенные особенными дарами благодати Божией, видимо возвышенные пред другими и для блага других великими способностями, люди чистые и неукоризненные по своему целомудрию, крепкие по своему воздержанию, упитанные, так сказать, туком здравого учения, приобыкшие к смирению великодушным перенесением страданий, носящие как бы на челе своем печать власти, ко всякому благосклонные при своей кротости и вместе строгие по любви к правде. И если такие люди, быв призываемы к высокому посту служения, отказываются от принятия его; то они сами от себя отнимают и губят собственные дарования свои, которые получили не для себя только, но и для других. Помышляя о собственных лишь выгодах спокойствия своего, а не заботясь о пользе ближних, они сами себя лишают тех благ, которые думают найти в частной жизни своей. Вот почему и самая Истина говорит ученикам своим: не может град укрытися верху горы стоя; ниже вжигают светилъника, и поставляют его под спудом, но на свещнице, и светит всем, иже в храмине суть (Мф.5:14:15). Вот почему и Петру предложен был Спасителем вопрос: Симоне Ионин, любиши ли Мя? и когда Апостол не замедлил ответить, что любит, то тут же сказано было ему: паси овцы моя (Ин.21:15–17). Итак, если пастырские труды служат верным свидетельством любви ко Господу, то и наоборот, кто отказывается пасти стадо Божие, имея к тому потребные способности и самое призвание, тот тем самым явно показывает, что он не любит Пастыреначальника. Потому же и апостол Павел говорит: аще един за всех умре, то убо вcu умроша: Христос же за всех умре, да живущии не ктому себе живут, нo умершему за них и воскресшему (2Кор.5:14:15). Так и в законе Моисея постановлено, чтобы остававшийся в живых брат брал в замужество жену умершего бездетного брата и во имя его приживал с нею детей, так что если он отказывался взять ее, то она в праве была плюнуть ему в лице, а он обязывался снять у себя с ноги своей сапог и вручить ей во свидетельство отречения своего от ужичества., и затем место жительства его прозывалось домом иззутого из сапога (Втор.25:5–10. Руфь.4:7). Наш умерший брат есть Иисус Христос, Который по воскресении своем, явившись мироносицам, сказал: идите, возвестите братии моей (Мф.28:10). Он умер как бы бездетен, потому что еще не исполнилось число избранных. Его-то жену (uxorem), или лучше невесту Его – святую Церковь, обязывается принять к себе и приютить как бы по жребию (sortiri praеcipilur) всякий остающийся в живых брат, который в состоянии хорошо править ею и на которого может быть возложено такое управление. А если он отказывается от сего, то оскорбленная невеста плюет ему в лице: это значит, что святая Церковь, упрекая получивших дары не для себя только, а и для других, но не заботящихся об употреблении их на пользу ближних, наказывает таковых презрением и как бы плюет. Можно сказать, что и у них снимается с ноги сапог, и дом их можно назвать домом иззутого, потому что по Апостолу мы должиы обуть нозе свои во уготование благовествования мира (Еф.6:15). Посему, когда мы столько же заботимся и о ближнем, сколько и о себе самих: то у нас обе ноги обуты бывают. А кто свою только пользу наблюдает, а о пользе ближних нерадит, у того как бы одна нога остается без должного прикрытия. Итак есть, говорю, некоторые люди, осыпанные богатыми дарами благодатными, которые, однако ж, любя уединение и ограничиваясь собою, уклоняются от общественных занятий, могущих доставить пользу ближним высоким их служением, соответствующим их великим дарованиям, и, удаляясь на покой, отказываются от всяких общественных трудов. Но, судя беспристрастно, они без всякого сомнения настолько же делаются виновными, на сколько могли бы принести пользы, если бы вступили в общественное служение. И какой тут смысл у того, кто, имея возможность соделаться полезнейшим для ближних своих и многих собратий, предпочитает свою частную выгоду уединения общей многоплодной пользе, когда и сам Единородный Сын Отца Небесного явился в мир из недр отчих не для своих каких-либо выгод, a для спасения многих?

Правда, есть и такие, которые убегают трудностей общественного служения по одному смирению, чтобы их не предпочли тем, коих они считают более достойными себя. Но таковое смирение, и то соединенное с другими добродетелями, тогда только бывает действительно в очах Божиих, когда оно не упорствует непокорным противлением принятию на себя общеполезных обязанностей, возлагаемых на нас свыше. Ибо в том нет уже истинного смирения, кто слышит и понимает волю Божию, зовущую и обязывающую его к начальственному управлению над другими, а между тем пренебрегает этой властью. Истинно смиренный человек, покоряющийся всем распоряжениям Божиим и чуждый всякого сопротивления воли Божественной, когда возлагается на него какая-либо должность правительственная, и у него есть на то довольно дарований, чтобы быть полезным и для других, в душе своей должен избегать почестей и высокомерия, а на деле покоряться призванию, хотя бы то против воли.

Смотря однако ж по различным обстоятельствам, иногда похвально бывает, когда одни сами желают проповеднического служения и стремятся к тому, а иногда тоже похвально бывает, когда другие принимают это служение вопреки своему желанию. Это яснее поймем мы, когда рассмотрим и сравним обстоятельства двух пророков, – Исаии и Иеремии, из коих один сам вызвался на дело проповеди, а другой с трепетом отказывался от этого служения. Так Исаия на вопрос Господа: кого послю, и кто пойдет к людем сим? в туже минуту отвечал: се аз есмь, посли мя (Ис.6:8); а Иеремия, когда посылаем был на проповедь, со смирением отклонял от себя это поручение, извиняясь неспособностью своею таким образом: о Сый Владыко, Господи, се не вем глаголати, яко отрок аз есмь (Иер.1:6). Так-то различны были словесные ответы сих двух пророков, но как тот, так и другой ответ, оба проистекали из одного и того же источника любви. Любовь же заповедуется нам двумя заповедями· одною – любить Бога, а другою – любить ближнего (Втор.6:5; Лев.19:18; Мф.22:37–40). По этому Исаия, желая деятельною жизнью своею содействовать спасению ближних, тотчас изъявил желание и готовность принять на себя должность проповедника, а Иеремия, стараясь чрез созерцательную жизнь более и более утвердиться в любви к Богу, хотел было уклониться от этой должности. Итак, чего один с неукоризненностью искал, от того другой со страхом и глубоким смирением отступал: один опасался, чтобы чрез принятие на себя должности проповеднического служения не лишиться плодов безмолвного созерцания, а другой, чтобы безмолвием не потерять плодов деятельной жизни. Но здесь в обоих случаях не надобно упускать из виду того важного обстоятельства, что как тот, кто отказывался, не воспротивился совершенно (Иер.1:9), так и тот, кто вызвался сам, предварительно уже очищен был углем горящим от олтаря (Ис.6:5–7). А этим внушается то, что неочищенный не должен приступать к пастырскому служению, а тот, кого призывает к нему Божественная благодать, не должен неуступчивостью своею противодействовать ей под предлогом смирения. Но так как очень трудно знать каждому о себе, чист ли он; то безопаснее уклоняться от проповеднического служения; только не должно, как мы сказали уже, упорно противиться тому, когда на принятие этого служения очевидно высказывается воля Божия. Моисей дивным посольством своим выполнил и то и другое вместе, когда и не желал быть вождем многочисленного народа израильского и вопреки своему желанию повиновался повелению Божию. Если бы он принял бестрепетно и с самонадеянностью это посольство, то его упрекнули бы, может быть, в гордости, но он не избежал бы подобного упрека, если бы воспротивился назначению Божию своим неповиновением. И в том и в другом отношении являя смирение и благопокорливость, он таким образом и отказывался от начальственного управления народом Божиим, соображая свои недостатки, и принял возлагаемое на него поручение, полагаясь на всесильную помощь Того, Кто его призывал. Из всего этого да познают и уразумеют те, которые опрометчиво стремятся к занятию высоких должностей, до какой степени предосудительно и неизвинительно домогаться предпочтения пред другими, без всякого опасения и страха. когда и святые мужи боялись и трепетали принимать начальство над народом, имея даже на то повеление Божие. Моисей, призываемый Богом, страшится; а какой-нибудь немощный брат наш только о том и думает, как бы предвосхитить тяжелое бремя власти! Всегда готовый пасть под тяжестью и собственных грехов, он еще подклоняет охотно выю для принятия чужих! He в силах он вынести и того, что на нем лежит, а он еще увеличивает свою ношу!

Многие, домогающиеся начальственной власти, в оправдание своего прихотливого стремления, прибегают к словам Апостола, который говорит: аще кто епископства хощет, добра дела желает (1Тим.3:1), думая найти в них для себя опору. Но Апостол, похвалив это желание, тотчас же представляет и опасную его сторону, присовокупляя вслед за тем к своим словам и следующие: подобает убо (же) епископу быти иепорочну (1Тим.3:2). А далее он показывает, в чем именно состоит эта непорочность, последовательно перечисляя один за другими необходимые для пастырей и вообще священнослужителей совершенства. Таким образом Апостол и одобряет желание епископства и устрашает желающих его необходимыми для сего требованиями. Он как бы так говорит: я хвалю ваше желание, но сперва узнайте то, чего вы желаете· иначе, если вы пренебрежете самоиспытанием, то тем постыднее будет для вас укоризненность вашего недостоинства, чем поспешнее взойдете вы на высоту духовных почестей, открытую для взора всех. Как весьма опытный в деле духовного управления. Апостол одобрением своим побуждает нас стремиться к этому высокому служению, а изображением трудностей оного обуздывает в нас всякую поспешность и опрометчивость. Мысль о том, как непорочна должна быть жизнь епископа, имеет целью у Апостола предохранить всех и каждого от гордости и самонадеянности, а тем, что похваляет желание этого звания, столь непорочного, он хочет усилить любовь и расположенность к добродетели вообще. Впрочем нужно заметить, что Апостол говорил так в то еще время, когда каждый представитель Церкви своей первый делался жертвою мучителей. Значит, тогда похвально было желать епископства и потому уже, что с ним соединялась и явная опасность подвергнуться тягчайшим страданиям. Имея это в виду, Апостол и самую должность епископскую почтил названием доброго дела, сказав: aщe кто епископства хощет, добра дела желает (1Тим.3:1–12. Tит.1:1–9). Таким образом, всяк по себе может судить беспристрастно, имеет ли его желание епископствовать какое-нибудь отношение к истинному епископству, если он смотрит на это звание не как на служение доброму делу, а только как на средство к достижению почестей и славы? Епископское служение есть служение священное, но этой святости его не только не любит, но и вовсе не понимает тот, кто, мечтая только о высоте сана, восхищается в тайне мыслью, как другие будут пред ним преклоняться, возвеличивает себя собственными похвалами, дышит одним честолюбием и в восторге от преизбытка всяких прибытков наперед помышляет не о тяжести предлежащих трудов, а о неге и роскоши среди изобилия благ земных. Он ищет мирских выгод в том звании, которое обязано искоренять в людях всякое пристрастие к ним. Понятно, что такой человек, избирающий самое смиренное служение средством к удовлетворению своей гордости и своим личным видам, внутри будет не то, чем будет казаться извне: из него может выйти не пастырь овец Христовых, а тать и разбойник, не дверми входяй во дворь овчий, но прелазяй инуде, который под покровом пастырской одежды, подобно волку, расхитит и распудит стадо Христово (Ин.10:1–6).

Но часто и очень часто ищущие пастырской власти и начальственного управления в Церкви Божией ищут этого служения потому, что предполагают совершить на этом высоком поприще какие-либо важные и полезные для ней дела; и хотя они ищут этого собственно из желания возвыситься, но успокаивают себя тем, что вот-де они много сделают пользы и для Церкви. Таким образом суетное, но главное, намерение их прикрывается благовидным рассуждением о целях второстепенных, чтобы только успокоить себя. Ибо душа наша легко может обмануться и вообразить себе, что она любит добрые дела, которые не всегда любит, и что она не любит мирской славы, которую между тем не перестает любить. В таком состоянии человек, домогающийся власти, бывает робок, пока еще стремится к ней, а когда достигает желаемого, тогда становится он дерзновенным. Сперва робость его происходит в нем от опасения неудачи, но после того, как он достигает своей цели, в нем тотчас рождается уверенность, что так и должно быть и что он имел на то полное право. Наконец, по достижении им власти, пользуясь и злоупотребляя ею для удовлетворения суетным желаниям своим, он охотно уже забывает свои благочестивые и богобоязненные предположения (quid quid rеl giosе cogilavil). Поэтому, когда душа увлекается слишком смелыми и необычайными предприятиями, необходимо в тоже время обратить взор на прошедшие дела свои: пусть каждый, в подобном состоянии, поразмыслит о том, как он поступал прежде, находясь в подчинении (subjectus); тогда только узнает, способен ли он на те добрые дела, которые предполагает совершить на высоком посту начальственного служения (praelatus). Ибо никогда не научится смирению на высоте почестей тот, кто и в низком состоянии не переставал гордиться. He сумеет он избегать похвал, когда они посыплются ему со всех сторон, если он жаден был к ним и тогда, когда их вовсе не было. Никогда не победит он в себе любостяжания, имея в руках своих способы для поддержания многих, если он и прежде один не умел довольствоваться своим состоянием. Итак, пусть каждый рассматривает прежнюю жизнь свою, дабы в стремлении к высокому сану не обольститься ложными мечтами. Среди многочисленных и многообразных забот пастырского служения, особенно по управлению, человек иногда утрачивает и тот навык к добрым делам, который легко сохранялся у него в тихой частной жизни. Так и на море, в тихую погоду, и малосведущий корабельщик может хорошо править кораблем; но когда поднимется буря и разъярятся волны, то и самый искусный кормчий может растеряться. А что такое в самом деле высокая власть управления, как не мысленная буря? В ней корабль души нашей постоянно потрясается бурными волнами разных помышлений, непрестанно ударяется то в ту, то в другую сторону, так что ежеминутно грозит ему опасность разбиться и погибнуть от каких-нибудь необдуманных речей языка или поступков дела, подобно тому, как на море гибнут от попадающихся на пути непредусмотренных подводных камней. Между тем какому же правилу следовать и какого начала держаться нам в настоящем деле, как не последовать тому, чтобы на высоту пастырского служения, волею-неволею, восходил тот лишь только, кто богат совершенствами добродетелей, a кто не обладает потребными для сего качествами, тот и не принимался бы за это высокое служение, хотя бы его к тому и принуждали? И потому, кто наделен благодатными дарами, но совершенно отказывается от своего призвания, тот пусть блюдется, чтобы ему не подпасть осуждению за сокрытие своего таланта в земле: ибо оставить в бездействии и праздности дарования, полученные от Господа, есть тоже самое, что закопать талант в землю (Мф.25:15–30). А тот, кто не только не имеет хороших способностей для управления, но и подвержен слабостям, между тем, несмотря на это, домогается власти, пусть не забывает того, что он своим соблазнительным примером может послужить для ближних только препятствием в достижении царствия небесного, подобно фарисеям, которые, по словам Божественного Учителя, и сами не входят в него и другим заграждают доступ (Мф.23:13). Равным образом надлежит ему помнить и то, что пастырь духовный, принимающий на себя пастырское служение в Церкви Божией, есть вместе и врач душевных недугов. Следовательно, если он и сам одержим таковыми недугами и страждет от них, то как дерзнет он врачевать язвы других, нося язвы сам на лице своем?

Итак всемерно должно стараться, чтобы на степени пастырей и пастыреначальников поставляемы были в образец жизни для пасомых и подчиненных только такие мужи, которые, умерши для всех плотских страстей, живут уже духом, которые отложили всякое попечение о мирских благах, которые не страшатся никаких бедствий, которые помышляют только о благах внутренних. Вполне соответствуя благочестивым намерениям и стремлениям таковых людей, им не противоречит уже ни тело их под предлогом немощи, ни дух их под предлогом оскорбления. Они не посягают на чужое добро, напротив, они охотно раздают свое собственное. Они всегда готовы от чистого сердца и сострадательной любви извинять и прощать ближнего, не снисходя впрочем преступлениям его до слабости, но соблюдая законы правосудия. Они ничего не позволяют себе противозаконного, а противозаконные действия других оплакивают, как свои собственные грехи. Они искренно соболезнуют чужому несчастью, благосостоянию же ближнего так радуются, как бы оно составляло их собственное благо. Во всем, что ни делают они, являют себя пред другими достойным подражания примером, внушая к себе во всех такое уважение, что никто не может упрекнуть их в жизни ни чем, за что бы они должны пред ними краснеть. Они стараются жить так, чтобы и самые черствые и закоснелые души ближних могли размягчаться и умиляться исходящим из уст их благодатным учением, оправдываемым ими на самом деле. Они, как опытные в молитве, из прежних примеров жизни познали уже, чего могут просить и чего не должны просить, и потому могут получить от Господа все, чего бы они ни попросили; им-то, как бы в особенности, и слышится этот отрадный глас Божий: и еще глаголющу ти, реку: се приидох (Ис.58:9, 65:24). Таковы именно должны быть пастыри и пастыреначальники! Ибо, когда и к нам кто приходит с просьбою походатайствовать за него пред тем или другим начальником, который на него разгневался и недоволен, но нам незнаком коротко; то мы тотчас же отвечаем ему: „нет, любезный, нельзя нам ходатайствовать за тебя пред этим господином, потому что мы и сами не пользуемся его особенным благоволением“. Если же, таким образом, и человек пред человеком, на которого мало надеется, не отваживается быть ходатаем за кого бы то ни было; то как дерзнет брать на себя ходатайство пред Богом за грехи народа тот, кто не знает и не уверен, заслужил ли он жизнью своею благоволение Божие к себе самому? или как он будет просить у Него прощения и помилования для других, если не надеется от Него прощения и помилования самому себе? Тут надобно даже опасаться, чтобы, вместо предполагаемого умилостивления, не подвигнуть Господа на больший еще гнев из-за своих грехов; ибо все мы хорошо знаем, что когда и пред людьми берется ходатайствовать такое лицо, которое им не нравится, то гнев их чрез то лишь больше усиливается. Итак, кто еще не отрешился совершенно от земных страстей, тот пусть остерегается принимать на себя звание посредника или ходатая в Церкви Божией: иначе он своим предстательством может больше и больше возбудить гнев и раздражить Верховного Судию на занимаемом им месте, и вместо примирения с Божественным правосудием может повергнуть паству свою в совершенное разорение.

Рассмотри же беспристрастно каждый, приступающий к пастырскому служению, а тем более принимающий на себя начальственное в оном управление, нет ли в тебе каких-либо предосудительных недостатков и даже пороков, изобличающих твою нечистоту и греховность; ибо, повторяю, тому нельзя даже помышлять о ходатайстве за грехи других, кто не очистился от своих собственных. Посему-то и Моисею дано было свыше такое повеление: рцы ко Аарону, глаголя: человек от рода твоего в pодех ваших, аще коему будет на нем порок, дa нe приступим приносити даров Божиих и ко олтарю да не приближится, яко порок имат; и вслед за тем подробно исчисляет самые недостатки или пороки, которые не допускались лично в жрецах, именно: человек слеп, или хром, или корносый… или человек ему же естъ сокрушение руки, или сокрушение ноги, или горбат, или гноеточив очима, или бельмоочен, или человек на нем же суть красты дивия, или лишаи, или единолтрный (Лев.21:17–23). Слеп же, в духовном смысле, есть тот, кому не знаком свет высшего созерцания, кто, подавляемый мраком настоящей жизни, хотя и видит озаряющий его свет, но не любя его, не знает, куда направить свою деятельность. Поэтому Анна, мать Самуила, посвящая первенца своего Господу, в пророческом духе, воскликнула: „стопы праведников своих оправдает он, а нечестивые умолкнут во мраке и неведении“ (1Цар.2:9). Xpoм – тот, кто хотя и знает, куда должно стремиться, но по нетвердости ума и воли не может всегда держаться прямого пути, который видит; потому что доколе переменчивость нравов и обычаев не возвысится до того, чтобы утвердиться в постоянстве к добродетели, дотоле стопы наши не могут постоянно следовать за добрым желанием. Имея в виду это, и апостол Павел говорит: ослабленные руки и ослабленные колена исправите, и стези правы сотворите ногами вашими, да не хромое совратится, но паче да исцелеет (Евр.12:12:13). Корносым можно назвать того, кто не способен и не умеет хорошо различать добро от зла, так как и телесным органом обоняния мы различаем благовоние от зловония тогда только, когда этот орган не поврежден у нас. Посему-то и в Песни Песней в похвалу невесты – Церкви Христовой говорится: нос твой яко столп ливанский (Песн.7:5); потому что она издали видит грядущие на нес искушения и наперед знает, как бы· чутьем, от каких именно обстоятельств грозит ей опасность. Сюда же можно отнесть и тех, которые, не желая казаться тупоумными, по своей гордости, нередко вдаются в излишние и ненужные исследования, силы их превышающие, и от того самого впадают в погрешности. Таковая неумеренная, так сказать, щепетильность (subtilitas immoderata) в распознавании истины от лжи и добра от зла чем более усиливается, тем более удаляет от истинного и прямого пути и приводит в замешательство всю деятельность. Под именем человека, имеющего сокрушение в руках или ногах, конечно, разумеется тот, кто вовсе не в состоянии шествовать по пути Божию и совершенно не способен к добрым делам; даже и так не может держаться, как держится хромой, который, хотя не твердо и с уклонениями, все-таки движется и стремится вперед, а этот чужд всякого преспеяния в усовершении себя. Именем горбатого назовем· того, кто согнулся под тяжестью земных забот, до такой степени, что уже не может возвести взора своего в горняя, а постоянно устремляет его на те только предметы, которые попираются его же ногами. Такой человек хотя иногда и слышит что-нибудь благое о небесном отечестве, но, подавляемый бременем превратных навыков, не возносится сердцем своим к небу, потому что не в силах изменить образа своих мыслей, которым житейская суета дала жалкое направление. В уста таковых Псалмопевец влагает постоянное какое-то сетование: пострадах и слякохся, говорит он от лица их, весь день сетуя хожду (Пс.37:7, 41:10); а самая Истина произносит над ними суд в следующих словах: а еже в тернии падшее (семя), сии суть слытавшии (слово), и от печали и богатства и сластьми житейскими ходяще подавляются, и не совершают плода (Лк.8:14). Под имеющим гнойные глаза разумеется тот, у кого ум хотя и порывается к познанию истины, но скоро помрачается плотскими делами. Известно, что у гноеточивых очами зрачки глазные бывают здоровы, но от часто истекающей мокроты ослабевают и притупляются и самые веки (ресницы) отяжелевают и слипаются. Нечто подобное бывает и в духовном отношении с теми людьми, у которых добрые чувства духовные погибают от плотской нечистоты, которые могли бы постигать умом своим всякую правду, но нечистыми делами доводят себя до совершенного омрачения. Итак, гноеточивый есть тот, у кого доброе чувство остро от природы, но испорчено дурным поведением. Такому-то человеку Господь чрез ангела подает благой совет: коллурием noмажи очи твои, да видиши (Откр.3:18), то есть, уврачуй свой ум добродетельною жизнью, чтобы тебе лучше узреть и познать духовный свет истинный, подобно тому как коллурием мажут глаза, чтобы лучше видеть свет вещественный. Название бельмоочного указывает на того, кому гордость и самообольщение от мнимой мудрости и праведности препятствуют видеть свет истины. У кого нет бельма на глазу, тот легко заметит и черные пятна, а бельмоочный ничего подобного не видит. Так и в духовном смысле: хорошо видит и знает себя тот, кто постиг, что он и буий и грешник; а кто приписывает себе небывалый блеск праведности или мудрости, тот далек от надлежащего познания себя, и тем более удаляется от истинного света, чем более о себе мечтает, как и замечено о некоторых в Писании: глаголющеся быти мудри, объюродеша (Рим.1:22). Человек, у которого обнаруживаются на теле красты дивия, это – без сомнения тот, кем всецело овладевают и кто рабски выполняет всякие прихоти плоти; ибо как у человека, имеющего их, вся внутренняя порча выходит наружу, так и у плотоугодника, едва только почувствует он малейшее искушение в сердце, тотчас оно и приводится в действие, не встречая у него для обнаружения своего никакого обуздания в мысли. Поэтому апостол Павел, как бы предостерегая от сего, говорил к коринфянам: искушение вас не достиже, точию человеческое (1Кор.10:13), как бы так говорил: человеку свойственно испытывать искушение в сердце, но поддаваться искушению и предаваться ему, не выдерживая борьбы, свойственно только диаволу. А у кого тело покрыто лишаями, это человек любостяжательный: и как лишаи (парши), если не истребить их в самом зародыше, умножаясь без меры, покрывают собою все тело и безобразят его, хотя подвергающийся им не ощущает при этом никакой боли, так и любостяжание искажает красоту души, хотя предающиеся ему в тоже время даже услаждаются, соображая одну прибыль за другою и восхищаясь ими. И как от этого телесного недуга могут испортиться все члены, так и от порока любостяжания могут погибнуть все душевные добродетели, и весь состав человека изуродуется и в душе его прорастут все роды грехов, как свидетельствует о том апостол Павел: корень всем злым сребролюбие есть (1Тим.6:10). Наконец под именем единоятрного разумеется тот, кто на самом деле не совершает срамных и постыдных дел плотоугодия (по неспособности своей), но тем необузданнее соуслаждается нечистыми помыслами и противоестественными действиями в похотях своих. Этот порок главным образом состоит в том, когда насильно вызываемые внутренние соки устремляются к половым органам, которые от того, конечно, вздуваются и отяжелевают с постыдною болью и беспокойством. И таких-то людей, по свидетельству Апостола, Бог предает в похотех сердец их в нечистоту, во еже сквернитися телесем их в себе самых (Рим.1:24). Истаевая всем помышлением своим от похотливого сладострастия, они естественную подобу (употребление) женского пола, оказываясь к тому малоспособными, изменяют в противоестественную (Рим.1:26 и 27), и чрез то самое от крайнего и беззаконного истощания сил своих становятся к правильному и законному употреблению их вовсе неспособными, предаваясь в неискусен ум – творити неподобная (Рим.1:28). Итак, кто одержим каким-либо из исчисленных нами душевных недугов, тот пусть не дерзает приносить дары Богу и да не приступает к олтарю: ибо не может очищать чужих грехов тот, кто не очистился от своих собственных.

Показав в кратком очерке, что значит достойно приступать к пастырскому служению, и как опасно домогаться его недостойным, рассмотрим теперь, какова должна быть жизнь того, кто достойно вступает в сие служение.

Пастыри, тем более пастыреначальники, как предстоятели и представители паств своих в Церкви Божией, настолько должны превосходить своею жизнью пасомых своих, насколько звание пастыря выше звания пасомого ими стада. Поэтому пусть они тщательно взвешивают и соображают все обязанности пастырского служения, возлагаемые на них в отношении к пасомым, которые по отношению к ним называются стадом. Всякому пастырю духовному, как руководителю словесного стада Христова, надлежит быть чистым в своих помыслах и служить лучшим примером в своих действиях; быть разборчивым и в молчании и в словах; на нем лежит долг сочувствовать в сострадании каждому более других и более всех погружаться в уединенное созерцание; быть ласковым в обращении с благонравными и стойким ревнителем правды пред порочными; не забывать внутренних нужд паствы среди забот о делах внешних, ни внешних дел не оставлять в заботливости о внутренних, и т. п. Но... об этом, что мы наметили только, слегка коснувшись, нужно нам размыслить поглубже.

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, обязан быть всегда чист даже и в мыслях своих. Ибо никакая греховная нечистота не должна осквернять того, кто принял на себя обязанность очищать и врачевать души подобных себе существ, точно так же как рука, которою омывают нечистоты плотские, необходимо должна быть сама чиста, дабы от нечистоты ее не осквернить очищаемого еще более чрез соприкосновение. Посему-то Господь говорит чрез пророка: очиститеся носящии сосуды Господни (Ис.52:11). Сосуды же Господни носят те, которые восприемлют на свою ответственность души человеческие и должны представить их в вечное святилище: Пусть же они,: возносящие на себе, под своею ответственностью, в храм вечности сосуды живые, – пусть размыслят, какая чистота требуется от них самих. Для того и Аарону повелено было Богом чрез Моисея возлагать при облачении на перси свои во время священнодействия слово судное и носить суды сынов израилевых на персех всегда (Исх.28:15:30), во свидетельство того, что душа священнослужителя никогда не: должна быть занята суетными помыслами, но должна быть престолом слова и разума, и что поставленный в пример другим по самому положению- своему, всегда и пред:всеми он должен заявлять, как разумны и возвышенны внутренние его помышления и чувства. He без причины присоединено было к тому и начертание имен двенадцати патриархов: носить всегда на персех имена отцов значит непрестанно размышлять о жизни предков. Ибо священнослужитель тогда только может проходить свoe служение непреткновенно, когда непрестанно имеет пред глазами своими примеры предшествовавших отцов, когда неуклонно взирает на их благочестие, последуя их стопам, и таким образом подавляет в себе греховные помыслы, чтобы не нарушить своих обязанностей и не выступить ни на шаг за пределы, отделяющие его звание от других. He напрасно это слово и названо судным; потому что пастырь, как правящий руководитель в своей пастве, должен быть столько жe рассудителен, сколько и умен, чтобы всегда мог полагать различие с отчетливостью между добром и злом, внимательно обсуживать, что, чему, когда и в какой мере благоприлично или неблагоприлично, не искать своих-си (1Kop.10:24; Флп.2:21), а более заботиться и пещись о благе ближних. Поэтому и прибавлены там же следующие слова: и да возложиши на слово судное явлениe и истину (урим и туммим): и да будет на персех Аарону, егда внидет во святое пред Господа, и да носит он суды сынов израилевых на персех всегда (Исх.28:30). Этим постоянным ношением суда сынов человеческих на груди своей выражается то, что пастыри, а тем более пастыреначальники, как священнослужители, к коим относятся эти слова, должны разбирать дела им подчиненных не иначе, как в виду внутреннего судии своего, так, чтобы к тем приговорам, которые произносят они от лица Божия, ничего не примешивалось человеческого, из-за какого-нибудь личного пристрастия. Ревнуя же против чужих пороков, они не должны забывать и своих; также должны быть строги и к себе, как и к другим: иначе или безотчетная ненависть или опрометчивый гнев могут подорвать в них то спокойствие и ту прямоту, которые так необходимы для судии. Пусть же они исполняются страха к Тому Верховному Судии, Который превыше всего и все видит, пусть следуют неуклонно внутреннему судии своему, который у нас есть живой отголосок Того Судии; тогда не без трепета будут управлять подчиненными: ибо этот страх так смирит и очистит их, что они не будут уже ни надмеваться духом, ни растлеваться плотью, ни омрачаться пристрастием к стяжанию благ тленных и скоропреходящих. Подобные слабости, конечно, не могут не приражаться и к их душам, но они должны тотчас же препобеждать эти поползновения непрестанною борьбою, чтобы искушающий порок, усладив их на минуту своими чарами, вслед за тем не восторжествовал над ними и не убил в конец.

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, должен быть для него передовым примером во всех делах своих, так, чтобы он самою жизнью своею указывал пасомым путь жизни, а словесное стадо его, последуя гласу и делам своего пастыря, поучалось и усовершалось более из примера, нежели из слов его. Ибо если высота занимаемого им места вызывает его на соответственную возвышенность слова, то та же высота требует от него и высоких подвигов. Притом, и самая проповедь устная удобнее и вернее проникает в сердца слушателей, когда слова проповедника подтверждаются примерною жизнью его: словом он только убеждает и побуждает к делу, а примером как бы помогает и участвует в деле. На гору взыди высоку, благовествуяй Сиону, говорит Господь чрез пророка (Ис.40:9), внушая сим, что проповедующий о небесном, должен возвыситься над уровнем дел земных и как бы стать на самом видном месте, чтобы тем удобнее можно было ему привлечь слушателей своих к себе и возводить их к совершенству, чем громче будет раздаваться сверху голос его святой жизни. Поэтому и в древнем Божественном законе жрецу при жертвоприношении отделялось правое плечо (рамо десное Исх.29:22, 24, 26, 27; Лев.8:25–30), в знак того, что дела его должны быть не только. полезны и спасительны вообще, но и отличаться особенностью, чтобы правотою их не только выдавался он среди порочных, но и добродетельных в пастве своей превосходил сколько важностью своего сана, столько и чистотою нравов. Вместе с правым плечом отделяли для него же еще грудь, и этим как бы повелевалось ему жертвовать Богу от себя тем же самым, что брал он от жертвы. Таким образом пастырь не только должен носить правые помыслы в сердце своем, но и делами своими, как бы мышцею крепкою, призывать и привлекать всякого, кто взирает на него, к высшему и высшему совершенству; не иметь пристрастия к благам временной жизни и не страшиться бедствий; презирать все прелести мира сего ради внутреннего страха Божия, а все страхи мирские ни во что вменять ради того душевного услаждения, которое ниспосылается свыше. И если затем, по повелению Божию, оба плеча (рамена) жреца, и правое и левое, прикрывались нарамником (Исх.28:7, 25, 27, 29, 29:5); то и сим не то ли внушалось ему, чтобы он, украшаясь добродетелями, в тоже время недремленно ограждался ими против искушений и счастья и несчастья? Ибо, и по слову апостола Павла, кто облачен в оружия правды десными и шуими (2Кор.6:7; Еф.6:11–17), тот, простираясь в предняя и горняя, никогда не падет пред соблазнами мирской юдоли. Ни счастье не сделает его надменным, ни несчастье не поколеблет, не обольстят его удовольствия и бедствия не доведут до отчаяния; ничто для него нс страшно; никакие страдания не уничижат и не сокрушат его, ни самые благоприятные обстоятельства не усыпят его: он жизнью своею открыто заявляет миру, что мышцы (рамена) его непобедимы под щитом той ризы, которою он прикрывается. И эту ризу верхнюю (нарамник), которою поверх всего облачения прикрывался жрец, повелевалось ткать из злата чиста, синеты, багряницы, червленицы и виссона (Исх.28:5, 8, 15:33); чем выражалось то, каким разнообразием добродетелей должен сиять и отличаться пастырь духовный. И прежде всего в состав этой ризы входило злато, в знамение того, что пастырь в особенности должен просиявать и озарять других светом разума и мудрости; потом – синета, которая небесным цветом своим внушала пастырю, чтобы целью всех познаний и действий его была не земная слава, а небесная, потому что, гоняясь за людскими почестями, он может уклониться от истины божественной; далее – багряница, как принадлежность царского облачения, чтобы пастырь, проповедуя другим о почести вышнего звания, в тоже время зорко следил и за своими недостатками, чтобы искоренял и преследовал с царскою властью и в себе и в других всякую низость пороков и душевных и телесных, взирая непрестанно на высоту духовного возрождения своего и святостью жизни своей здесь – на земле приуготовляя и себе и другим жилище там – на небе в царствии Божием. О сем-то высоком призвании и Дух Божий говорит чрез апостола Петра: вы – род избран, царское священие, язык свят, люди обновлеиия, яко да дабродетели возвестите из тьмы вас призвившего в чудный свой свет (1Пет.2:9); о сей-то власти, торжествующей над всеми пороками, проповедует и Иоанн евангелист: елици прияша Его, даде им область чадом Божиим быти (Ин.1:12); о сей-то силе и твердости и псалмопевец размышляет, когда говорит: мне же зело честни быша друзи твои, Боже, зело утвердишася владычествия их (Пс.138:17): ибо святые Божии духом витают в горнем пренебесном мире, даже и тогда, когда они в здешнем дольном мире борются с претерпеваемыми ими страданиями. К золоту, синете и багрянице присовокупляется еще следующая принадлежность этой ризы, именно, червленица пряденая (coccus bis linеlus – темно-красная двойная материя, в которой самая пряжа в нитках и в пряже окрашивается); а этим указывалось на то, что пред очами внутреннего судии все добрые дела пастыря должны преукрашаться такою любовью, чтобы все в нем, что ни делается с любовью для людей, одушевлялось любовью и к Богу, как Верховному Судии и Источнику всякой любви, и наоборот. И таковая-то любовь, как объемлющая собою и любовь к Богу и любовь к ближнему слагается, как бы из двойной ткани (ех duрlісі lіnelura). Поэтому, кто дышит любовью к Богу такою, что забывает и нерадит о ближних, или же до того заботится о ближних, что делается равнодушным в любви к Богу, тот тем самым, что не соблюдает обязанностей своих или в отношении к той или в отношении к другой любви, дает разуметь о себе, что в украшении верхней его ризы (нарамника) недостает у него пряденой червленицы (in superhumeralis ornamento habere coccum bis tinctum neseil). Ho чтобы любовь была совершенна и в деятельности ума и в деятельности воли, необходимо, чтобы и плоть была умерщвляема воздержанием. Поэтому к червленице пряденой присоединяется наконец и виссон сканый (bjssus toila – вроде узористого кружева из самого тонкого льна), который, получая начало свое от земли, отличался особенною белизною и чистотою и много скрашивал собою эту верхнюю ризу священную. Что же этою принадлежностью ее обозначалось, как не то, что облачающийся в нее долженствовал соблюдать неукоризненно и телесную чистоту и непорочность? Ибо умерщвлением плоти чрез воздержание пастырь духовный приобретает самое лучшее украшение для души своей – нравственную чистоту или целомудрие, потому что целомудрие есть прямое следствие воздержания. Вот почему между разными принадлежностями этой верхней ризы священной, называвшейся нарамником, который надевался поверх всего облачения, красовался в заключение и виссон, знаменующий собою то, что между разными добродетелями пастырскими много споспешествует пастырю и умерщвление плоти.

Пастырю, правящему духовным стадом Христовым, надлежит быть разборчиву и в молчании и в словах: чтобы не говорить о том, о чем следует молчать, и не молчать о том, о чем следует говорить. Ибо как необдуманная речь может вводить слушателей в заблуждение, так неуместное молчание может оставлять их тоже в заблуждении тогда как и в том и в другом случае, при благоразумной разборчивости руководящего пастыря, они могли бы избавиться от этого. А между тем часто случается, что неблагоразумные и непредусмотрительные пастыри, из опасения потерять благоволение у своих пасомых, боятся и не решаются свободно высказывать истнну: но это уже не пастыри добрые, которые душу свою полагают за овцы, по словам самой Истины (Ин.10:11–13), а наемники, которые как бы бегают при виде волка грядущего, когда укрываются под предлогом молчания. Об них-то с упреком говорит Господь чрез пророка: пси немии ее возмогут лаяти (Ис.56:10); и в другом месте: не сташа на тверди, и собраша стада к дому израилеву, не восташа глаголющии в денъ Господень (Иез.13:5). Стоять же на тверди значит свободно и бестрепетно защищать духовное стадо от всяких нападений и притеснений сильных мира сего, и восставать с глаголом в день Господень – вести борьбу из любви к правде со всяким грешником, кто бы он ни был, несмотря ни на какие со стороны его сопротивления и противодействия. А бояться высказывать правду, из-за чего бы то ни было, и прикрываться молчанием – не тоже ли для пастыря, что для военачальника обратиться в бегство с поля битвы без всякой борьбы? Если же пастырь за стадо свое стоит грудью, тогда он ставит врагу преграду в защиту и оплот стаду дома израилева. О таковых-то недостойных пастырях говорится и у пророка Иеремии, когда он оплакивает бедственное состояние народа израильского в плену: пророцы твои видеша тебе суетная и безумие, и не открыша о неправде твоей, еже возвратити пленение твое (ut le ad ponitеntiam provocarent – чтобы обратить тебя на путь покаяния); свщенницы не рекоша: где есть Господь? и пастыри нечествоваша на Мя, и пророцы пророчествоваша в Ваала и идолом последоваша (Иер.2:8; Плач.2:14). Пророками же называются иногда в св. писании и учители, у которых все пророчество ограничивается тем, что они, показывая тленность настоящего, внушают надежду на будущее. Слово Божие упрекает их за потворство суетности народа, которую они ясно видят, но не хотят или боятся указать на нее самим грешникам, усыпляя только их совесть своим ласкательством. Они не решаются быть обличителями своих подчиненных, чтобы тут же не обличить и самих себя, тогда как пастырское обличение служит самым действительным средством для вразумления и исправления даже закоренелых грешников: ибо, слушая благоразумные обличения своего отца духовного, со властью пастырскою их обличающего, они с сокрушением сердца и раскаянием сознаются в своих грехах, нередко и таких даже, которые для них самих были тайною. Вот почему апостол Павел требует от пастыря духовного, чтобы он силен был и утешати во здравем учении, и противящияся обличати (Tит.1:9). Поэтому и у Малахии пророка говорит Господь: устие иереовы сохранят разум, и закона взыщут от уст его: яко ангел Господа Вседержителя есть (Мал.2:7 чрез Исаию заповедует пастырям: возопий крепостию, и не пощади, яко трубу возвыси глас твой, и возвести людем моим грехи их (Ис.58:1). И действительно, всякий, кто вступает в пастырское служение, принимает на себя обязанность быть духовным глашатаем и выступать пред народом с громогласною трубою, чтобы приготовить его к сретению Верховного Судии в день страшного суда. Но если пастырь не силен словом, и пред паствою своею остается безгласен; то какой из него немотствующего может быть глашатай и провозвестник славы Божией? Для сего-то и на первых наших пастырей христианских (апостолов) сошел Дух Святый в виде огненных языков; и как только исполнились они Духа, тотчас стали проповедовать (Деян.2:2–4). И в древнем законе Моисеевом предписывалось, чтобы к ризам первосвященника, когда надлежало ему входить во святилище, привешивались звонцы (Исх.28:33), тоже для того, чтобы непрестанно разносился от него глас благовестия, да не оскорбить совершенным безмолвием своим присущего там Господа, как вслед за тем сказано: да будет Аарону, егда служит, слышан глас его, входящу во святое пред Господа, и исходящу, да не умрет (Исх.28:35). Ибо жрец Божий, входящий или исходящий, если не слышно от него гласа, мертв уже становится, потому что он возбуждает против себя гнев Судии Небесного, появляясь без гласа благовестия. Таким образом самое соединение звонцов с одеждою первосвященника и вообще жрецов (Исх.28:1, 41:43) служит для нас назидательным уроком, выражающим собою то, что на облачения священнослужителей должны мы смотреть, как на вывеску правоты их дел, по свидетельству псалмопевца: священницы твои облекутся правдою (Пс.131:9), и что как пастыри, так и пастыреначальники должны возвещать своим пасомым и подчиненным путь жизни и словом и примером.

Но в особенности пастырь, приготовляясь к проповеди, должен внимательно и с предосторожностью обсуживать, что намеревается предложить своим слушателям, чтобы какою-нибудь неправославною мыслью или вычурностью речи не возмутить и не оскорбить их совести; в противном случае, стараясь выставить себя мудрейшим других, он расторгнет только союз единства между собою н слушателями своими и выкажет тем более свое неразумие. Поэтому-то Спаситель говорит ученикам своим: имейте соль в себе, и мир имейте между собою (Mк.9:50). А под сим разумеется мудрость в слове. Посему, кто хочет говорить мудро, тот должен тщательно остерегаться, чтобы не нарушить словом своим единства любви и мира в слушателях, или, как говорит апостол Павел: не мудрствовати паче, еже подобает мудрствовати, no мудрствоваши в целомудрии (Рим.12:3). И на ризе верховного жреца (первосвященника), по слову Божию, возле звонцов прикреплялись гранатовые яблоки (Исх.28:23 и 23; смот. также письм. св. Григория 25, книг. I). А этими яблоками что выражается, как не единство веры? Ибо как в гранатовом яблоке одною внешнею корою охватывается и как бы ограждается множество внутри зерен: так и в Церкви святой единством веры и наружных обрядов объемлются и сохраняются многие народы, по внутреннему составу и устройству своему различные между собою. Итак, чтобы предостеречь пастырей от необдуманных речей, Иисус Христос сам от себя взывает к ученикам: имейте соль в себе, и мир имейте между собою (Mк.9:50); и чрез символизм одежды жреческой как бы так говорит: „прикрепите к звонцам яблоки гранатовые, чтобы во всем, что ни услышит от вас народ, сохранялся и поддерживался в нем союз веры“.

Нужно также старательно заботиться пастырям и о том, чтобы не только никаким образом ничего не говорить дурного, но и о хорошем говорить не без меры и не без разборчивости: ибо часто проповедь теряет свою силу и действительность, когда в сердцах слушателей остаются одни бессодержательные слова болтливости проповедника, и самая эта неразборчивая болтливость роняет его в глазах слушателей и мешает ему быть для них полезным. Хорошо по этому сказано у Моисея: мужу, ему же аще будет излияние (семени) от тела его, излияние его нечисто есть (Лев.15:2–4). Ибо в уме слушателей семя имеющей возродиться мысли зависит от свойства слова проповедника, потому что какое слово восприемлется слухом, такая и мысль рождается в уме. Поэтому и мудрецы мира сего (эпикурейцы и стоики) назвали самого апостола Павла проповедником суесловивым seminiverbius (Деян.17:18). Таким образом и пастырь, предлагающий слушателям своим излияние семени своего неестественным образом, является нечистым, и послушающии его, как прикасающиеся нечистоте, сквернятся; потому что, вдаваясь в излишнюю и несообразную говорливость, он и самого себя и других оскверняет; и тогда как он, посеевая семя свое естественным образом и с тактом, мог бы породить в сердцах слушателей своих чистые и правые мысли, он же своею неосторожностью и противоестественною бестактностью всуе расточает только дары своего призвания, но не плодотворит, извергая семя свое для одного осквернения. He лишним при этом находим привести здесь следующее увещание апостола Павла, которое он преподал ученику своему Тимофею о настойчивости проповеди слова Божия: засвидетельствую (заклинаю тебя) аз пред Богом – говорит – и Господом нашим Иисусом Христом, хотящим судити живым и мертвым, в явлении Его и царствии Его: проповедуй слово, настой благовременне и безвременне (2Тим.4:1). Говоря таким образом, апостол не без причины поставил слово: благовременне прежде слова: безвременне; потому что. проповедник уронил бы собственное достоинство в глазах слушателей, если бы стал проповедовать неблаговременно, не зная наперед, что такое благовременная проповедь, и не обращая внимания на ее приложение.

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, должен принимать живое участие в сострадании к каждому ближе других, и более всех уединяться в созерцательное размышление. Таким образом он будет с одной стороны поднимать и облегчать своею любовью немощи чад своих, а с другой – и сам подниматься чрез созерцание невидимого на высоту небесную. Стремясь в горняя, он не оставит и ближних своих, нуждающихся в его помощи, среди удручающих их немощей, а принимая участие в сострадании к их нуждам, он не перестанет стремиться и в горняя. Так апостол Павел и возносится духом в рай, созерцая тайны третьего неба (2Kop.12:2–4), и среди этих таинственных созерцаний принимает самое живое участие в немощах плотских людей, заботясь даже о том, как им лучше устроиться со своими похотями. Блудодеяния ради, говорит он к коринфянам, кийждо свою жену да имать, и каяждо жена своего мужа да имать; жене муж должную любовь да воздаст, такожде и жена мужу, и за тем: не лишайте себе друг друга, точию no согласию до времени, да пребываете в посте и молитве, и naкu вкупе собирайтеся, да не искушает вас сатана невоздержанием вашим (1Kop.7:2–6). Вот каким образом могут быть совмещаемы и самая высокая созерцательность духовная и самое попечительное сострадание к плотским немощам! Выспренним умом своим апостол возносится до тайн невидимого мира ангельского; а жалостным сочувствием сердечным к слабостям человеческим нисходит до тайн супружеского ложа. Он проходит созерцанием небеса и не оставляет без заботы и попечения плотского ложа земнородных; потому что по взаимному союзу любви и к горнему и к дольнему он уносится силою мысли в самом себе и в область предметов духовных и вместе с тем изнемогает сострадательным сердоболием и к ближним. Кто изнемогает, говорит он о себе к тем же коринфянам, и не изнемогаю (с кем бы и я не изнемогал)? кто соблазняется, и аз не разжизаюся (2Kop.11:29)? или еще: бых иудеом (для иудеев) яко иудей (1Kop.9:20). Конечно, является он таковым, не веру изменяя, но расширяя и свидетельствуя любовь свою, чтобы, вообразив себя одним из неверующих, по собственному, так сказать, опыту уразуметь, до какой степени они достойны сожаления, и потом делать для них все, чего бы желал себе, если бы был на их месте. Вот и еще: аще изумихомся, Богови; аще ли целомудрствуем, вам (2Kop.5:13), т. е. он умел вместе и духом возвышаться к Богу и чувством кротости и снисхождения привлекать к себе в слушателях ближних своих. На это же указывала и ветхозаветная лестница, виденная Иаковом, которая одним концом утверждалась на земле, a другим досягала до престола Божия на небе, и по которой восходили и нисходили ангелы Божии (Быт.28:12): точно также и проповедники истинные не только возносятся горе, мысленно созерцая Божественную главу Церкви, т. е. самого Господа, но и преклоняются долу, сердобольно сострадая немощным ее членам. На тоже указывал и Моисей, часто входивший во святилище и исходивший из него. Он входил туда заниматься богомыслием, а выходил оттуда для устроения дел в народе Божием, подкрепляя и утверждая словом и примером изнемогающих в нем. Там размышляет о таинственных путях домостроительства Божия, а здесь разделяет с другими бремя немощей плотских. И если он во всех сомнительных случаях прибегал во святилище и пред ковчегом завета обращался к Господу за советом, то этим он, конечно, подавал пример пастырям, чтобы и они, когда во внешних делах будут недоумевать о чем-либо, обращались умом своим к Церкви, как святилищу своему, и, руководствуясь священным писанием, как пред ковчегом завета, молитвенно испрашивали совета и уразумения от Господа. Так и сам Господь наш Иисус Христос – воплотившаяся Истина и явившаяся нам чрез восприятие на себя нашего человечества – и молится (на горе) Отцу Небесному, и творит чудеса (в городах), подавая Собою пример добрым пастырям, что, как бы ни любили они заниматься созерцанием, не должны однако же уклоняться от сострадания и благотворительности слабым и немощным; потому что любовь тем более возвышается к горнему, чем более расширяется она в сострадании и милосердии к дольнему, и мы тем способнее становимся возноситься к Богу, чем благодетельнее делаемся для ближних.

Таковыми должны являть себя пастыри и пастыреначальники пред своими пасомыми и подчиненными, чтобы они не боялись и не стеснялись поверять им тайные недуги свои, чтобы во всех искушениях, каким бы ни подвергались они, прибегали к ним, как младенцы на материнское лоно, в виду того, что, в случае осквернения совести своей греховными нечистотами, они могут омыть себя пред ними слезами покаяния и получить от них прощение и утешение. Так и в преддверии храма Соломонова, для омовения рук всякого входившего в него, находилось море (медяно) лияно или слияно, утверждавшееся на дванадесяти волах, коих видимы были только передние части, задняя же их бяху внутрь (3Цар.7:23 и 25. 2Пар.4:2-и 4). He есть ли это море, с поддерживающими его двенадцатью тельцами, служившее для входящих во храм как бы очищением совести чрез омовение рук, – не есть ли это символ или выражение вообще чина пастырей, коим дана власть самим Господом вязать и решать грехи своих пасомых (Мф.18:18; Ин.20:23)? На этот символизм ясно указывает и апостол Павел, рассуждая об апостольском служении, когда приводит слова из закона Моисеева: да не заградиши (обротиши) устен вола молотяща; и тут же делает пояснение, еда о волех радит Бог? или нас ради всяко глаголет? да служащие олтарю от олтаря и питаются и проповедающие благовестие от благовестия и живут (1Kop.9:9, 10, 13, 14; Втор.25:4; 1Тим.5:18). Да и пастырей, как ветхозаветных оных тельцов, поддерживавших медное море, мы видим, так сказать, только спереди, т. е. их наружное благочестие; a то, чем явятся они впоследствии на суде Божием, для нас остается тайною. И они, когда разрешают по состраданию и снисхождению к ближним грехи их, как бы держат умывальницу в преддверии храма для очищения совести кающихся, чтобы каждый, желающий войти в двери царствия небесного, мог исповедать пастырям, на то поставляемым, свои прегрешения и омыть свои нечистоты душевные. Нередко, конечно, случается, что пастырь, снисходительно выслушивая чужие прегрешения, и сам изнемогает под тяжестью их; и с ним бывает тоже, что с водою в умывальнице, которая по необходимости делается мутною, когда многие в ней омываются: приемля на себя нечистоты других, он как бы омрачает ими светлость своей чистоты. Но это не должно устрашать пастыря, а пусть уповает он на помощь Божию, с которою тем надежнее избавиться и от своих грехов, чем сострадательнее подъемлет на себя бремя чужих.

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, должен ласково и дружелюбно обращаться с благонравными и являться строгим ревнителем правды пред порочными. С благонравными он должен смотреть на себя, как на равного им, нисколько не превозносясь пред ними ни своим положением, ни своими достоинствами, а пред порочными – сознавать свою высокую власть и не страшиться пользоваться ее правами. Ибо известно, что природа, как замечено нами в книгах Нравоучений (Могаlіа)² производит всех людей равными, а только разность личных заслуг и достоинств их делает между ними различие, и это самое различие между собою людей, зависящее от относительных достоинств и недостатков их, Божественным промыслом направляется к общему взаимному их добру, именно: так как не все могут равно держаться с одинаковою твердостью, то одни обязываются подчиняться управлению других. Посему все правители прежде всего должны обращать внимание не на власть над подчиненными по своему положению, а на равенство с ними по природе своего происхождения, и утешаться не тем, что они начальствуют над подобными себе, но тем, что, начальствуя над ними, они имеют возможность быть для них полезными. Поэтому в священных памятниках говорится о праотцах наших, что они не помышляли о правительственной власти над подобными себе, а довольствовались быть пастырями стад бессловесных. И Господь- Творец и Владыка вселенныя, благословляя первых людей, когда говорил им: раститеся и множитеся, и наполните землю, и господствуйте ею и обладайте ею; то к этому присовокупил и следующие слова: и страх и трепет ваш будет на всех зверех земных (и на всех скотех земных), на всех птицах небесных, и на всех движущихся no земли, и на всех рыбах морских: в руце ваши вдах я (Быт.1:28; 9:1 и 2). Таким образом, Богом дозволено им наводить страх и трепет на животных бессловесных, но не на людей – подобных себе. Человек превознесен природою только над бессловесными животными, а между собою люди по природе одинаковы и равны: следовательно, стремиться к тому, чтобы пред нами трепетал равный нам человек, значит властвовать против природы. За всем тем, однако же, необходимо пастырям – как правителям держать в страхе подчиненных им пасомых, как скоро заметят, что кто-либо из членов пасомого ими стада духовного нимало не страшится Бога· необходимо, чтобы по крайней мере страхом человеческим удерживать от греха тех, для кого не страшны суды Божии. Внушая страх к себе не ради своего тщеславия и властолюбия, но ради правды Божией и пользы ближних, они не могут быть подвергаемы за то упрекам в гордости. И в этом случае, когда пастыри страхом обуздывают безрассудную и нечестивую жизнь людей-грешников, они уже как бы не над людьми господствуют, а над бессловесными животными, и страхом должны действовать на то, что низводит их до степени животных.

К сожалению, нередко пастыри, а тем более пастыреначальники, по самому положению своему в отношении к пасомым и подчиненным, от этих самых опытов высокой власти, впадают в искушение превозношения и гордости. Когда все пред ними преклоняется и готово к их услугам, когда и малейшие желания их, не говоря уже о приказаниях, безотлагательно приводятся в исполнение, когда все подчиненные, не смея противоречить им ни в чем, превозносят их похвалами не только за хорошие дела, заслуживающие одобрения, но и за сомнительные и даже явно-нехорошие, которые вместо одобрения надлежало бы подвергнуть порицанию и осуждению; тогда они, обольщенные таковыми низкими ласкательствами угодников своих, воображают себе, что в самом деле высоко поднялись на пути к совершенству. Совершенно занятые лестью совне, они уже не слышат истины внутри от заглушаемой совести своей, и, впадая в самозабвение, слушают только других, считая себя именно такими, какими расписывают их человекоугодники, а не такими, каковы они на самом деле. С тем вместе они не далеки бывают и от того, что презирают низших себя, им подвластных, не признают их равными себе и по природе; случайно возвысясь над ними одним званием власти, они думают уже, что превосходят их и нравствениыми заслугами. Им кажется, что они на столько мудрее их, на сколько сильнее их. Воображая себя на какой-то недоступной высоте, они не удостаивают и взглядом равноправности тех, с коими сама природа связала их равноправностью, и таким образом уподобляются тому, кто, презрев в гордости своей общество самых ангелов, замечтался до того, по свидетельству Писания, что возымел дерзость выразиться о себе так: на небо взыду, выше звезд небесных поставлю престол мой... буду подобен Вышнему (Ис.14:13 и 14), тогда как в том же Писании сказано о нем: все высокое зрит; сам же – царь всем сущим в водах³ (Иов.41:25). Так, по дивному и праведному суду Божию, тот, кто мечтал вознестись превыше всего, очутился за свою гордость в безднах отвержения и низвержения; так и всяк человек, который считает для себя за низость уподобляться другим людям, себе же подобным, и с презрением относится к ним, не удостаивая их равноправности с собою, становится подобным богоотступному ангелу. И Саул, по началу смиренный, когда достигнул верховной власти; то возмечтал о себе слишком много и впал в гордость, чрез что и лишился благоволения Божия: ибо за смирение он был превознесен, а за гордость подвергся осуждению, по засвидетельствованию самого Господа, как сказано в Писании: еда не мал был ecu ты пред ним, и не властелина ли тя постави хоругви колена израилева? и помаза тя Господь на царство израилево. Яко уничижил ecu глагол Господень, и уничижит тя Господъ не быти тебе царем во израили (1Цар.15:17 и 26). Сначала он сам сознавал себя малым, но когда утвердился на престоле, то не стал уже замечать своей малости. Сравнивая себя с подданными, преклонявшимися пред его могуществом, он вообразил себя великаном. А между тем, дивное дело! пока сам считал себя малым, в очах Божиих был он велик; когда же представился себе великим, то явился пред Богом мал. Отсюда открывается, что нередко дух начальника, от притока раболепных подчиненных, разливается бурным ποтоκομ гордости, тем более стремительным, что ему благоприятствует самая высота власти, откуда он истекает. И потому, чтобы пастырь, которому вручается власть управления, мог хорошо править своею паствою, нужно, чтобы он умел кстати пользоваться ею над другими и кстати обуздывать ее в самом себе, чтобы знал, где быть строгим, а где быть снисходительным, никогда не забывая того, что и он такой же человек, как и его пасомые. Ибо если мы, по слабости своей природы, находим довольно предлогов к превозношению и тогда, когда никакою не бываем облечены властью, то не больше ли предстоит нам опасности возгордиться в то время, когда к тому присоединяется еще власть? Но тот будет право править своею властью, кто сумеет и извлекать из нее возможную пользу и побеждать ее соблазны, в ком ощутится дар и призвание, при этой власти, и не чуждаться уравнения с подчиненными своими и являться грозным мстителем пред грешниками за их неправды.

Но мы еще лучше и с большею отчетливостью поймем эту истину, когда обратим внимание на примеры первых пастырей и великих учителей христианской Церкви, первоверховных апостолов Петра и Павла. Так апостол Петр, прежде всех призванный с братом своим Андреем и назначенный в пастыри ей самим Господом, когда увидел, что Корнилий, муж праведен и бояйся Бога, сретив его в доме своем, пад на ногу поклонися ему; то сейчас заметил, что такая униженность не уместна, и, признав себя равным ему, поднял его и сказал: востани, не подобает так делать, и аз сам человек есмь (Деян.10:22, 25:26). Но тот же самый апостол, когда открыто было ему всеиспытующим Духом преступление Апании и Сапфиры во лжи святотатственной, торжественно показал, каким могуществом власти превознесен был он пред другими людьми: ибо тогда же силою слова своего пресек жизнь преступников, являясь верховным в Церкви карателем грешников, каковой власти и преимущества, при всем страхе и благоговении к нему, не выражал он пред людьми добродетельными (Деян.5:1–10). Там святость жизни внушила ему сознание общего равенства людей по природе и расположила к общительности; здесь ревность праведного мщения за греховность неправд вызвала в нем права власти. Так и апостол Павел не выражал своего преимущества и достоинств пред отличающимися верою и добродетельною жизнью, когда говорил: не яко обладаем верою вашею, нo яко споспешницы есмь вашей радости, и к этим словам тут же присовокупил еще и следующие: верою·бо стоите (2Kop.1:24). Он как бы так изъяснялся: „потому именно и не решаемся мы господствовать над вашею верою, что вы сами стоите верою; ибо мы признаем себя равными вам в том, чем вы стоите“. Подобным образом забывал он пред достойными братиями о свох преимуществах и тогда, когда писал к Фессалоникийцам: мы могли бы явиться к вам с важностью, как апостолы Христовы; нo быхом тисы⁴ посреде вас, якоже доилица греет своя чада (1Фес.2:7), и в другом месте к Коринфянам: не себе проповедаем, нo Христа Иисуса Господа; себе же самех рабов вам Иисуса ради (2Kop.4:5). Но когда узнал, что в Церкви коринфской произошли некоторые беспорядки, требовавшие исправления; то каким грозным учителем вдруг является он! Что хощете? – пишет к ним – с палицею ли прииду к вам, или с любовью? (1Кор.4:21).

Итак, на всяком месте управление тогда бывает хорошим, когда правитель или начальник господствует и преобладает больше над пороками, чем над подчиненными, подобными себе братьями по природе. Мало того: даже и тогда, когда начальники употребляют исправительные меры против порочных, они должны еще так рассуждать: „по долгу звания, хотя я со всею силою власти разражаюсь над виновными и обязан быть взыскательным в отношении к ним; но, если бы у меня было побольше смиренномудрия, то, может быть, я увидел бы, что и сам-то я столько же грешен, как и эти люди, мною обличаемые и исправляемые, коим я, как человек, подобострастен“. Иногда хорошо даже в тайне предпочитать себе тех, против кого мы открыто и громко вопием. Ибо, между тем как мы без пощады обличаем и поражаем их проступки, о наших никто нам и словом не напомнит. Стало быть, мы тем повиннее становимся пред Богом, чем безнаказаннее грешим в глазах людей; тогда как подчиненные наши, благодаря нашей строгости, тем более могут надеяться на милость Верховного Судии, чем более грехи их не остаются здесь без наказания. Поэтому начальнику надлежит быть и в душе смиренным и на деле строгим. Но при этом надобно тщательно остерегаться, чтобы смирение не выходило из пределов благоразумия и не обратилось во вред власти, – чтобы тот, кто превознесен властью Богом, уничижаясь больше, чем следует, не сделался бессильным обуздывать подчиненных строгими мерами. Пусть же пастыри, как правители своих паств, а тем более пастыреначальники, и во внешних действиях своих будут внимательны к тому, что и как предпринимают на пользу подчиненных, и внутренне блюдут себя от того, чтобы не потерять у них уважения к себе. Тогда и пасомые, как подчиненные, будут в тоже время видеть, что пастыри их столько же смиренны сердцем, сколько заботливы и о приличном обнаружении своей власти, и в первом будут подражать им, а в последнем будут с благоговением бояться их. Пусть непрестанно подавляют они внутри себя свое могущество, по мере того, как оно возрастает у них совне, чтобы не восторжествовало над их смиренномудрием и не увлекло их в обольщение: желание власти над другими не должно лишать нас власти над собою. Так, чтобы пастырь не увлекался и не пленялся властолюбием, премудрый говорит: старейшину ли тя поставиша? не возносися, нo буди в них яко един от них (Сир.32:1); и апостол Петр учит: пасите стадо Божие, не яко обладающе причту, но образи бывайте стаду (1Пет.5:2 и 3). Да и сам Иисус Христос не тоже ли внушал, когда говорил о самоуничижении, как о самом высоком достоинстве христианских добродетелей? Весте, говорит Он ученикам своим, яко князи язык господствуют ими, и велицыи обладают ими. He тако же будет в вас: но, иже аще хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга, и иже аще хощет в вас быти первый, буди вам раб. Яко же Сын человеческий не прииде, да послужат Ему, нo послужити (Мф.20:25–28). He с тою ли целью изобразил Он и бедственную участь, ожидающую того раба, который возгордился вверенною ему властью и во зло употребил ее? Вот что об нем говорится. Аще ли речет злый раб той в сердцы своем: коснит господин мой приити, и начнет бити клевреты своя, ясти же и пити с пьяницами. Приидет же господин раба того в день, в он же не чает, и в час, в он же не весть; и растешет его полма, и часть его с неверными⁵ положит: my будет плач и скрежет зубом (Мф.24:48–51). Из этих последних слов Господа видно и то, что властолюбие сопровождается еще тяжким злом лицемерия и потворства властолюбца в отношении к беспорядкам и бесчинию подвластных, потому что властолюбивый правитель большею частью имеет в виду удовлетворение своим порочным страстям, а не исправление других от пороков. А сколь противно это Богу в правителях, коим вручается власть над подчиненными для их блага, а не на пагубу, поучает нас библейский пример Илия, который за потворство беззакониям детей своих так обличен был Господом: почто прославил ты сыны твоя паче Мене? и вскоре затем и сам он и дети его наказаны были смертною казнью (1Цар.2:29, 4:17 и 18). За такое же нерадение и пренебрежение власти упрекает Господь пастырей и чрез пророка, взывая к ним: оле пастыри! еда пасут пастыри самих себе? не овец ли пасут пастыри? се млеко ядите, и волною одеваетеся, а овец моих не пасете... заблуждающего не обртисте, сокрушенного не обязасте... (Иез.34:3 и 4). Обратить же заблуждающего значит взыскать падшего грешника пастырскою заботливостью и наставить на путь правый, a обязать сокрушенного значит остановить греховный недуг его пастырскою дисциплиною, когда пастырь врачует духовные раны духовными средствами, и, подобно врачу телесному, употребляет то более легкие, то более крепкие перевязки, смотря по обстоятельствам болезни страждущего, а иногда решается на самые строгие меры, рассекая раны и даже отсекая целые части больные, чтобы они не сделались смертоносными для всего состава.

Но часто и у врачей телесных от неосторожного перевязывания, а еще более сечения, болезнь не только не ослабляется, но еще пуще усиливается·. когда или слишком тугая перевязка чрез меру сдавливает больное место, или смелое сечение оканчивается неблагополучным исходом. Посему и тот, кто врачует язвы греховные строгими мерами, должен наблюдать при этом величайшую осторожность, так чтобы в самой строгости видна была и любовь. Пусть же пастырь духовный будет для своих пасомых и отцом по строгости (disciplinä) и матерью по любви (piеtate), а вместе с тем пусть тщательно бережется он, чтобы строгость не обращалась в жестокость, любовь же – в слабость. Ибо, как мы заметили и в книгах Нравоучительных (Moralia), ⁶ строгость и снисходительность (disciplina vel misericordia) много теряют одна без другой. В пастырях по отношению к пасомым они должны быть нераздельны, так, чтобы у них и строгость растворялась человеколюбивою снисходительностью и снисходительность не пренебрегала законною строгостью. Так, по словам Спасителя (Лк.10:30–35), добрый самарянин, проезжая из Иерусалима в Иерихон·, нашел на пути избитого разбойниками человека, оставленного ими едва жива, и, сжалившись над ним, перевязал ему раны, возливая масло и вино, и привез его с собою в гостиницу, чтобы позаботиться о нем: он возливал вино, чтобы раздражить боль, а масло – чтобы согреть и утешить боль, потому что при врачевании ран раздражительная сила вина предохраняет от гниения, a облегчительное свойство масла способствует к исцелению. Таким образом надобно соединять строгость и кротость и уравновешивать их между собою как бы в одном составе: тогда подчиненные не будут оскорбляться и ожесточаться от слишком строгих мер и не будут вдаваться в беспечность от неумеренной снисходительности. Такое соединение необходимых свойств пастыря весьма хорошо, по свидетельству апостола Павла, изображалось в ковчеге завета, который, кроме скрижалей, заключал в себе жезл и манну (Евр.9:4); так как и пастырь должен, кроме знания священного писания, носить при себе жезл прещения, имея в готовности у себя и манну утешения. От того-то и псалмопевец говорит: жезл твой и палица твоя, та мя утешиста (Пс.22:4); ибо жезлом поражаем, а палицею подпираемся. Если есть жезл, который разит и устрашает, то пусть будет и палица, которая подкрепляет и поддерживает. Итак, пастыри, любите своих пасомых, но не потворствуйте им; будьте к ним строги, но не раздражайте, чтобы строгость ваша не приводила их в отчаяние; являйте себя ревнителями правды, но – не до ожесточения; будьте ласковы и снисходительны, но не сверх надлежащего до поблажки греховным наклонностям: тогда милость и истина сретятся, правда и мир облобызаются (Пс.84:11) на престоле правительственной власти и правосудия; тогда пастыри и пастыреначальники ни грозным судом не поколеблют в подчиненных благорасположения к себе, ни судом милостивым не умалят в них страха к своей власти.

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, в заботах о внешних делах паствы не должен забывать и внутренних нужд ее, ни среди заботливости о внутренних нуждах не должен пренебрегать и внешними делами: несоблюдение этих условий неизбежно поведет и в том и в другом случае к пагубным крайностям.

Так нередко и бывает, что иные пастыри, как бы забывая и упуская из виду, что они поставлены главным образом заботиться о вечном спасении душ, вверенных их попечению, всецело предаются мирским заботам, имеющим целью только временное благополучие. Когда есть у них такие занятия, то они в восторге, если же нет, то ни днем, ни ночью не дают себе покоя, думая и передумывая, как бы найти их. Что для других служит вожделенным отдохновением, то для них становится томительнее и мучительнее всякого труда. И в этих суетных заботах они находят величайшее наслаждение, так что они собственно тяготятся отсутствием этих забот, а не тем, когда они ежеминутно подавляют их. Что же выходит из этого? То, что, увлекшись вихрем мирских забот, они не обращают уже никакого внимания на главную и существенную обязанность свою – быть духовным руководителем своих подчиненных. А от того и подчиненные, без сомнения, охладевают в своей жизни ревностью о благочестии. Иной из них и готов бы преуспевать в жизни духовной, но в соблазнительном примере предстоятеля своего встречает как бы преткновение на пути к тому. Ибо, когда ослабевает и опускается голова, то тщетны напряжения членов; и воины в преследовании врага напрасно усиливают свои переходы, если сам полководец сбился с надлежащей дороги и направляет их не в ту сторону, куда бы следовало. He услышит паства ни увещания, которое бы облегчило и поддержало труждающихся, ни обличения, которое вразумило бы виновных: приставник и хранитель душ их превратился в мирского судию· стадо не имеет уже пастыря для охранения себя. Чада Церкви лишаются возможности просветиться светом истины, когда учители их всеми помыслами своими погружаются в житейские заботы, пристрастие к коим помрачает их глаза. Сии-то печальные последствия имел в виду предупредить и предотвратить Искупитель рода человеческого, когда, увещевая нас быть воздержными в пище и питии, остерегал и от печалей житейских напоминанием страшного дня судного, в следующих словах: внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством, и печальми житейскими, и найдет на вы внезапу день той: яко сеть бо приидет на вся живущия на лицы всея земли (Лк.21:34 и 35); или, – когда говорит: никтоже может двема господинома работати... не может Богу работати и маммоне (Мф.6:24). Подобным образом и апостол Павел, отклоняя благочестивых и богобоязненных людей от пристрастия к мирским заботам и положительно преследуя этот недуг, говорит: никтоже воин бывая (Богови)⁷ обязуется куплями житейскими, да воеводе угоден будет (коему обязался служить) (2Тим.2:4). И потому пастырям и пастыреначальникам, как правителям и учителям Церкви, он с одной стороны заповедует не обременять себя таковыми заботами, а с другой – подает благие советы в указании на этот раз средств к удовлетворению и этим потребностям, говоря как бы в дополнение к тому: житейская судища⁸ (тяжбы) аще имате, уничиженных (низших членов Церкви), сих посаждаете (1Kop.6:4); то есть: житейскими делами пусть распоряжаются те, кои не наделены дарованиями духовными, или еще яснее: есть люди, которые не могут глубоко постигать духовных предметов; они-то пусть и занимаются необходимыми делами житейскими. Так и Моисея, собеседника Божия, не одобрял тесть его, иноплеменник Иофор, за то, что он без нужды и неблагоразумно утруждает (stulto labor ) и себя и других разбирательством тяжб народных, выразившись пред ним так: неправо ты твориши, и тут же присоветовал ему назначить для сего и подобных тому дел житейских вместо себя особых мужей, которые бы всякое слово легкое судили caми, а о всяком слове неудоборешительном доносили ему, самому же ему быть людем в тех яже к Богу, и доносить словеса их к Богу, и свидетельствовать им повеления Божие и закон Его, и поведать им пути Его, ими же пойдут, и дела, яже сотворят, и тогда он возможет настоятельствовати и вcu людие приидут во свое место с миром (Исх. 18).

Итак пастыри, а тем более пастыреначальники, должны дела меньшей важности поручать подчиненным своим, низшим себя, под своим наблюдением; а сами заниматься преимущественно делами важнейшими, чтобы так сказать око, которое должно управлять стопами, не омрачалось прахом земным. В самом деле, всякий начальник есть глава своих подчиненных·, а чтобы ноги ступали прямо, голова должна смотреть, конечно, сверху на дорогу: иначе, когда голова преклонится долу – к земле, тогда ноги неизбежно уклонятся от надлежащего направления и собьются с пути. Да и как может пастырь духовный, учитель и руководитель душ, пользоваться уважением, подобающим его званию, если и сам он осуетится теми же житейскими заботами, против которых обязан вооружаться пред лицем своей паствы? Таковым пастырям Господь во гневе своем грозит чрез пророка Осию праведным возмездием уравнения их с пасомыми, говоря: и будет якоже людие тако и жрец (Ос.4:9); ибо пастырь ничем не отличается от своих пасомых тогда, когда и он, по долгу звания своего долженствующий учить и руководить других в жизни духовной и словом и примером, творит тоже, что и другие, погружаясь в дела плотской жизни, которые сам же осуждает в подчиненных ему. Тоже самое и пророк Иеремия с великою скорбью оплакивает в своем плаче о разрушении храма, когда взывает в нем: како потемне злато, изменися сребро доброе, рассыпашася камыцы святыни в начале всех исходов (Плач.4:1)! И что означается здесь златом, этим превосходнейшим из всех металлов, как не превосходство святости? что – сребром добрым, как не достолюбезная всем драгоценность благочестивой жизни? что – камнями святыни, как не разные чины священнослужителей Божиих? что – исходами,⁹ как не тот широкий путь мира сего, который, по словам самой Истины, вводит в пагубу (Мф.7:13)? Итак, злато темнеет и блеск свой теряет, когда святая и неукоризненная жизнь омрачается суетными мирскими заботами; сребро доброе изменяет свою белизну и чистота его тускнеет, когда доброе о нас мнение, заслуживаемое добрыми делами, переменяется в худую молву с переменою нашего нравственного поведения; драгоценные камни святыни рассыпаются по распутьям, когда и те, которые должны бы всегда пребывать внутри святилища, как лучшее украшение Церкви, исходят на пути широкие мирской суеты. Ибо эти камни дорогие для того и хранились во святилище храма, чтобы могли служить украшением одежды первосвященника. Но, когда служители алтаря своею жизнью не располагают народ к прославлению Искупителя своего, как могут они называться украшением святыни сего Великого Архиерея? Эти камыцы святыни остаются в пренебрежении, как уличные камушки, попираемые ногами проходящих, когда священнослужители Божии самолично предаются суетным делам мирским, ища в них корыстолюбивых прибытков и чувственных удовольствий для себя. И надобно заметить, что у пророка не просто об них сказано: во всех исходах рассыпашася, но: в начале всех исходов; так как они и среди суетных мирских занятий хотят казаться высокими начальниками, чтобы и на широких путях мирской суеты и удовольствий удерживать за собою первенство во имя святости звания своего. Впрочем, ничто не мешает разуметь здесь под камнями святыни и те самые камни, из которых построено святилище храма Соломонова. И в этом истолковании скорбь и жалость пророка о разбросанных и попираемых на площадях камнях не будет ли иметь того же самого значения скорби и жалости о том, что священные лица, на которых некогда опиралась слава дома Божия, находят удовольствие исходить на широкие пути, вводящие в пагубу, и предаваться суетным житейским заботам. Можно еще пастырю иногда терпеть их, можно по временам и обстоятельствам принимать участие в них из сострадания к немощной братии; но привязываться к ним до пристрастия и поставлять в них все удовольствие свое, – это и недостойно пастыря и гибельно для него: эти житейские попечения могут обременить душу до того, что сделаютъ ее неспособною высвободиться из бездны их и подняться горе.

С другой стороны, нельзя одобрить и тех пастырей, которые посвящают свои занятия исключительно одним духовным предметам, так что внешние нужды паствы для них как бы не существуют; которые не то, чтобы предпочитать потребности тела потребностям души, а вовсе уже пренебрегают ими и на удовлетворение их не обращают никакого внимания. Ибо и здесь что бывает следствием сего? И пасомые, не видя в них сочувствия к своим нуждам, остаются в свою очередь равнодушны и к ним, пренебрегая большею частью их пастырскими наставлениями, хотя в существе своем и полезными, но слабо действующими на сердца их, мало к тому подготовленные и удовлетворением насущных потребностей не привлеченные. Выслушивая из уст их обличения своего невежества и своих проступков, но не видя сочувственного сострадания к своим немощам и нуждам настоящей жизни, они не охотно слушают их духовные беседы, а еще менее выполняют то, что им внушается в них. Для нуждающихся в вещественных благах недействительны бывают уроки такого учителя, который не подает им руки помощи в претерпеваемых ими нуждах и не привлекает к себе милосердием. Семя слова Божия легко проникает в сердца их, возрастает и дает плоды тогда только, когда проповедник орошает и поливает его сострадательным милосердием к ним. Поэтому пастырям необходимо заботиться и о невинных средствах к процветанию внешнего благосостояния членов своих паств, если для них вожделенно, чтобы и внутреннее их благочестие тем более процветало. Пусть же они, ревнуя о последнем, не пренебрегают и первым: иначе пасомые их, повторяю, как бы в праве будут отворачиваться от кафедры проповедника, когда он отворачивается от их насущных потребностей жизни. Посему-то и верховный пастырь Христова стада, апостол Петр, с отеческою заботливостью увещевает: старцы, иже в вас, молю, яко старец сый и свидетель Христовым страстем, иже и хотящей славе явитися общник, пасите еже в вас стадо Божие; и, чтобы показать, что он разумеет под этим не одно спасение души, но и тела, тотчас присовокупляет: посещающе не нуждею, нo волею, и no Бозе, ниже пеправедными прибытки, но усердно (1Пет.5:1–3). Из этих слов усматриваем, между прочим, и то, с какою любовью апостол предостерегал пастырей от гордости, которая нередко выказывается при подаянии помощи нуждающимся, каковая помощь не столько облегчает их, сколько заставляет сильнее чувствовать горестное положение свое, – предостерегал их от того, чтобы сами не голодали от недостатка духовного хлеба правды, когда насыщают неимущих хлебом вещественным. Такую же заботливость о внешнем благосостоянии пасомых внушает пастырям и другой верховный апостол Павел следующими словами: аще кто о своих, паче же о присных не промышляет (не заботится), веры отверглся есть, и неверного горший есть (1Тим.5:8). Между тем никогда не надобно забывать того, что вера все-таки должна быть предметом самой первой важности, по смыслу тех же слов самого апостола, и потому надлежит остерегаться и зорко следить, чтобы, при заботливости о внешних благах, ни в каком случае не упускать из виду благ внутренних – духовных; потому что нередко пастыри духовные впадают в противоположные крайности, как сказано, нами об этом выше, то есть, или предаются всецело заботам о внешних делах паств своих, до того, что совершенно охладевают в любви к занятиям с ними духовными предметами, пли преследуют одни: духовные нужды их, до того, что вовсе забывают о внешних потребностях их. Поэтому в заботливости своей, особенно по отношению к благосостоянию внешнему пасомых, они должны наблюдать так называемую золотую средину (ceria necesse est mensura leneatui) и являть в этом со своей стороны величайшее благоразумие. На это некоторым образом намекается и у пророка Иезекииля в законоположениях касательно левитов и жрецов, где между прочим говорит Господь к пророку: и глав своих да не обриют, нe влас своих да не растят но остригая да подрезывают их¹⁰ (Иез.44:20). Ибо пастыри духовные потому и называются пастырями, что они поставляются руководителями над вверяемыми их попечению духовными паствами. А власы на главе представляют собою как бы внешние испарения мыслей ума; и как власы эти, непостижимым и неуловимым для нас образом возрастая. на нашей голове, выражают заботы о жизни настоящей, так и самые эти заботы, появляясь иногда без настоятельной потребности и не встречая себе никакого противодействия, как бы без всякого со стороны нашѳй участия усиливаются в нас. Итак, поскольку все вообще начальники обязываются, по самому званию своему заботиться о внешнем благосостоянии подчиненных своих, с соблюдением благоразумной умеренности, то и ветхозаветным жрецам не напрасно воспрещалось законом как брить волосы на голове до чиста, так и отращать их чрез меру длинными, чтобы таким образом пастыри ни уклонялись вовсе от житейских забот о внешних благах своих пасомых, ни пристращались к ним всецело. Поэтому и заповедано им: но остригая да подрезывают власы свои (там же), то есть, чтобы настолько удовлетворяли житейским нуждам и своим и ближних своих, насколько необходимости того требуют, а всякий излишек отсекали. Пусть же священнослужители Божии, и пастыри и пастыреначальники, как руководители своих паств, споспешествуют внешнему благосостоянию их в нуждах, а пристрастие к житейской заботливости обуздывают и в себе и в: других: тогда и власы их сберегутся для покрытия главы, и излишек оных отсечется, чтобы не закрывал и не помрачал глаз.¹¹

Пастырю, правящему духовным стадом Христовым, кроме всего вышесказанного, необходимо также всячески беречься, чтобы не занимало его слишком свойственное нам желание нравиться людям и не увлекало его до человекоугодничества. Ревнуя о делах внутренних – духовных и о делах внешних – житейских своей паствы, он не должен во всем этом заискивать у своих пасомых больше расположенности к самому себе, чем внушать им любовь к истине. Иначе, как бы ни отделялся он подвигами своими от мира и как бы ни казался великим в глазах людей, самолюбие отчуждит его от Бога. Ибо тот – враг Искупителя, кто домогается, хотя бы то и добрыми делами, не столько заслужить любовь Его, сколько восхитить у Его Церкви привязанность и расположение к себе: это походит на то, как если бы какой-нибудь слуга, чрез которого жених пересылает подарки своей невесте, вздумал предательски привлечь к себе ее сердце и обольстить. От: этого самолюбия пастырь нередко делается то слишком слабым, то слишком жестокосердым. Он делается слабым, когда, опасаясь потерять у своих подчиненных расположенность к себе, не предпринимает никаких мер к исправлению нравственных недостатков, замечаемых в них, а иногда даже позволяет себе лестью и угодничеством потворствовать тому, что надлежало бы ему порицать и осуждать. К таковым пастырям можно отнести следующие слова пророка: горе сшивающим возглавийцы под всякий локоть руки, и сотворяющим покрывала пад всякую главу всякого возраста, еже развратити души (Иез.13:18). Подкладывать же сшиваемые возглавийцы или подушечки под локти значит низкою лестью и угодничеством потворствовать грешникам, и без того уклоняющимся от правоты и ночивающим на мягком ложе мирских удовольствий. Ибо как бы подушками и покрывалами защищаются локти и голова лежащего от жесткости и докучливости, когда избавляется грешник от строгого обличения и оказываются ему нежные ласки, чтобы он спокойно лежал во зле, не тревожась никакими упреками. Но так обходятся самолюбивые пастыри, без сомнения, только с теми, которых они боятся, чтобы не встретить в них противодействие стремлению своему к временной славе; тех же, которые ни в чем не могут им повредить, напротив того, утесняют с необыкновенною жестокостью, никогда не обращаются с ними милостиво и снисходительно, а, забыв пастырскую кротость, только устрашают силою своей власти. Таких пастырей обличает Господь чрез того же пророка и в другом месте: властию наказасте я и паругангем (cum austeritäte – сурово) (Иез.34:4). Любя самих себя более, нежели Виновника своего могущества, они высокомерно надмеваются пред пасомыми, стремясь выказать над ними свою власть в одной силе, а не в том, в чем пастырская их власть должна выражаться; нисколько не страшатся будущего суда, а лишь бесстыдно тщеславятся своею временною властью, любуясь, что могут безнаказанно делать все, что им угодно, и никто из подчиненных не осмелится возвысить против них голоса. Итак, кто готов на всякое нечестивое дело, однако же лучше желает, чтобы другие молчали о его беззакониях, тот сам против себя свидетельствует этим, что он ревнует не о любви к истине, а о себе самом, когда не допускает упреков против себя ни в малейшем уклонении от нее. А между тем найдется ли человек на земле, который бы пожил и не согрешил (Иов.14:4 и 5)? Значит, только тот ревнует больше о любви к истине, чем к самому себе, кто никому не препятствует обличать себя за оскорбление истины, и желает даже того для исправления своих погрешностей. Так и апостол Петр благодушно выслушал обличение апостола Павла (Гал.2:11); так и царь Давид смиренно внимал упрекам подданного своего (2Цар.12:7): ибо добрые начальники, чуждые самолюбия, принимают за долг послушания и смирения выслушивать свободное и правдивое слово даже от подчиненных. Впрочем, дозволяя пасомым таковую свободу в отношении к себе, пастырь должен наблюдать и за тем, чтобы эта свобода не перешла у них в нахальство и гордость и не послужила им самим в ущерб собственного их послушания и смирения.

С другой стороны, нельзя отвергать и того, что добрые пастыри обязаны не пренебрегать ласковою приветливостью и угождением во многом в отношении к пасомым, только отнюдь не из самолюбия, но для того, чтобы любезностью заслуживаемого ими уважения поддерживать в них любовь к истине и таковым снисходительным обращением как бы пролагать путь, по которому вверенные управлению их души должны восходить к любви Творца своего. Ибо трудно и очень трудно (опять скажу тоже, что сказано мною и в предыдущей главе), чтобы охотно слушали и слушались того проповедника, к которому не расположены, хотя бы он возвещал своим слушателям истинные пути спасения и со всем усердием пастыря-проповедника. Таким образом пастырь, как руководитель своей паствы, должен стараться о снискании расположенности и приобретении любви у своих пасомых, нисколько не пренебрегая этим, если он дорожит тем, чтобы его слушали и слушались; но при всем том не должен заискивать и домогаться этой расположенности и этой любви исключительно для себя одного лично, чтобы не оказаться на деле изменником и похитителем прав у Того, Кому он по долгу призвания своего обязан служить нелицемерно. Эти правила внушает нам апостол Павел, когда раскрывает тайны своего поведения, говоря в одном месте: безпреткновени бывайте (не подавайте соблазна) иудеом и эллином и Церкви Божией: якоже и аз во всем всем угождаю, не иский своея пользы, но многих, да спасутся... всем бых вся, да всяко некия спасу (1Kop.9:22; 10:32 и 33); а в другом: аще бых еще человеком угождал, Христов раб не бых убо был (Гал.1:10). Так-то апостол Божий и угождал людям и не угождал; и в том, в чем он угождал им, имел в виду не свою личность, но – проповедуемую им истину.

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, обязан еще: вникать в самые внутренние изгибы души человеческой, чтобы в существе своем не смешивать худых поступков с добрыми и добрых с худыми. Так часто бывает, что под именем бережливости скрывается скупость, а под именем щедрости прикрывается расточительность; так нередко неуместные уступки и послабления считаются снисходительностью. а необузданный гнев и нетерпимость принимается за святую ревность; так иногда на безрассудную опрометчивость смотрят, как на необыкновенную быстроту деятельности, а неповоротливая медлительность и нерешительность в делах представляется глубокою сообразительностью и благоразумною осмотрительностью. Поэтому необходимо пастырю душ со всею внимательностью различать добродетели от пороков и пороки от добродетелей, дабы не вообразить себя или другого бережливым, когда обладает им скупость, и не превозноситься под видом сострадания щедростью, будучи на деле расточителем; или, потворствуя преступлениям и щадя самых преступников, вполне заслуживающих строгого обличения и наказания, не довести их чрез то до вечных мук, а немилосердно наказывая претыкающихся, самому не согрешать больше их; или же опрометчивым решением дел, требующих зрелого обсуждения, не уронить важности суда несправедливостью его, медленностью же и нерешительностью в управлении делами не довести их до расстройства, из хорошего состояния в худое, а из худого еще в худшее.

Пастырю, правящему духовным стадом Христовым, надобно кроме того быть сведущу и опытну в том, как иногда нужно, по требованию благоразумия, прикрыть проступки пасомых, давая впрочем в тоже время заметить им, что эти проступки прикрываются; иногда даже явные и открытые терпеть до поры – до времени, а иногда тайные и сокровенные со всею точностью расследовать; иногда кротко обличать, иногда же со всею силою преследовать.

Мы сказали, что в некоторых проступках благоразумие требует прикрытия оных, но в тоже время – давать виновным заметить, что эти проступки их прикрываются. Это нужно для того, чтобы грешник, видя и сознавая, что его проступки замечены уже и что только по снисхождению к нему они остаются в тайне без огласки, в ожидании от него исправления, тем самым устыдился бы он грехов своих, и тем строже сам осудил и наказал себя, что пастырь по милости своей и терпению своему пощадил его.: Так точно Господь вразумлял народ иудейский, когда чрез пророка говорил: и солгал Ми и не помянул ecu Мене, ниже приял Мя ecu во уме, ниже в сердце твое, и Аз тя видя, презираю (ειδών παρορω-ego tacens el quasi non videns), u не убоялся ecu Мене (Ис.57:11). В этом случае Он и прикрывал грехи иудеев, и вместе указывал на них; ибо и молчал против грешников, и тут же высказывал о том, что молчал.

Некторыѳ же даже явные и открытые проступки нужно терпеть до поры-до времени, то есть, когда обстоятельства не благоприятствуют открытому обличению. Так и телесные нарывы от неблаговременного рассечения лишь больше воспаляются, и вообще всякое лекарство, не во время употребляемое, если и обходится без вреда, то наверно теряет свою целительную силу. При том же, перенося тяжесть грехов подчиненных своих в ожидании благоприятного времени для врачевания их, тем самым пастырь приучается к терпению. Подобное нечто говорит о себе псалмопевец: на хребте моем делаша грешницы, продолжища беззаконие свое (Пс.128:3). то есть, другими словами: „когда я не могу почему-либо исправлять грешников, то как бы ношу грехи их на плечах своих, под тяжестью коих испытывается терпение мое“; ибо мы обыкновенно носим тяжести на плечах (на хребте).

Иногда же тайные и сокровенные проступки надобно пастырю расследовать со всею точностью, чтобы по обнаруживающимся признакам открыть все, что таится в душе грешника, постепенно переходя от менее важных тайн до самых важнейших. Так Иезекиилю говорит Господь: сыне человеч, раскопай стену; и раскопах, отвечает пророк, и се дверь едина и рече ко мне: вниди, и вижд беззакония злая, яже творят сии зде; – и внидох, и видех, и се всякое подобие гада, и скота суетная гнушения, и всякие кумиры дому израилева написани быша на стене всюду около (Иез.8:8–10). Здесь Иезекииль изображает собою начальников вообще, и в частности пастырей с пастыреначальниками, а под стеною разумеется жестокосердие подчиненных им. И потому раскопать стену не тоже ли значит, что проницательным разысканием раскрыть п дознать грубость и закоренелость души в скрытных преступниках? Когда же он раскопал ее, то открылась дверь: ибо, когда посредством тщательных розысков и благовременных убеждений, так сказать, рассекается жестокосердие грешника, пред нами как бы отворяется дверь души его, чрез которую можно уже видеть все, и самые внутренние, его помышления. Посему и говорится далее: вниди, и вижд беззакония злая, яже творят сии зде. Что же именно увидел пророк, вошедши в дверь, как бы после употребленных усилий к размягчению жестокосердия и раскрытию совести? И внидох и видех, продолжает он, и се всякое подобие гада, и скота суетная гнушения. Под именем гадов разумеютсл помыслы совершенно земные, а под именем скота (животных) такие помыслы, которые хотя несколько возвышаются над землею, но все еще никак не могут отрешиться от ее благ и выгод; так как гады всем телом своим ползают по земле, a животные, хотя большею частью тела подымаются над землею, но для удовлетворения необходимым потребностям своим постоянно преклоняются к ней. Поэтому гады пресмыкаются в стенах наших, когда мысли у нас вращаются только около земного и от земли никогда не отрешаются; а животность наполняет собою нашу храмину, когда мы хотя и возносимся иногда мыслями своими к долгу справедливости и честности, превыше обыденных стремлений своих к благам земным, но не перестаем удовлетворять этим стремлениям: тут мы как бы двоимся, когда озаряемые светлостью мысли витаем горе, томимые же голодом и жаждою тройственной похоти мирской – плоти, очесе и гордости житейской (1Ин.5:16) преклоняемся долу. И не удивительно, что далее пророк увидел кумиров или идолов дому израилева, написанных (изображенных) на стене. Ибо и апостол лихоимание или лихоимство (любостяжание) назвал идолослужением (Кол.3:5; Еф.5:3 и 5). Поэтому не без причины об идолах (кумирах) говорится после животных (скотов), потому что хотя некоторые из нас как бы отделяются уже от земли, когда трезвенностью мыслей своих возносятся горе, но в тоже время. преклоняясь долу под бременем мирских похотей, предаются и порабощаются земле. И не напрасно сказано, что эти кумиры расписаны были на стене; ибо, когда образы внешних предметов воспринимаются внутреннею силою души, то в ней как бы напечатлеваются эти образы, под которыми она воспринимает их мысленно. Вообще же надобно здесь заметить, что прежде всего появляется брешь (пролом, дыра, отверстие) в стене, потом дверь, а наконец уже тайна сокровенных беззаконий; так как и всякий грех обнаруживается сперва во внешних признаках, затем открывается дверь, разоблачающая темную его сторону, а тогда уже является он во всей своей наготе.

Иные проступки требуют обличения кроткого и умеренного: потому что человек часто грешит не по злости своей, а или по неведению или по слабости, где самое осуждение и обуздание греховности, конечно, должно быть в значительной степени ослабляемо и сдержанно, с сострадательною для грешника пощадою. Ибо все мы, пока остаемся в этом бренном теле, неизбежно подвергаемся слабостям нашего повреждения: поэтому всякий по себе может и должен судить, какого снисхождения заслуживают немощи ближнего. Пусть же· и пастырь оглядывается на себя. когда с грозным обличением выступает против таковых недугов, усматриваемых в своих пасомых, не забывая того, что и он – человек подобострастный другим. На этот раз и апостол Павел подает нам прекрасный совет, говоря: братие, аще и впадет человек в некое прегрешение, вы духовнии исправляте такового духом кротости, блюдый себе, да не и ты искушен будеши (Гал.6:1): как бы так говорит: „когда усматриваемые тобою слабости ближнего твоего огорчают тебя; то размысли при этом, что ты сам, и тогда душа твоя воздержится от неумеренной ревности, опасаясь подвергнуться тому же, за что нападаешь на другого“.

А более тяжкие преступления надлежит обличать и преследовать со всею силою, дабы виновные, не понимающие важности своей вины, могли при этом убеждаться в том, как тяжко они грешат, и, не считая своих грехов за проступки маловажные, при строгости осуждения, сами страшились их и позаботились о своем исправлении. Возвещая подчиненным пасомым своим о славе небесного отечества, пастырь должен открывать им и те засады, которые исконный враг наш повсюду расставляет нам на пути настоящей жизни, и, ревнуя о спасении их, со строгостью военной дисциплины исправлять те преступления, для предотвращения которых недостаточно мер кротких: иначе все они вменены будут ему самому. По сему-то Господь говорит Иезекиилю, а в лице его и всем духовным вождям: и ты, сыне человечь, возми себе плинфу (дощечку), и положи ю пред лицем твоим, и да напишеши на ней град Иерусалим, и да даси окрест его ограждение, и да соградиши над ним забрала, и обложиши его острогом, и да поставиши окрест его полки, и да учиниши поставления стрельниц окрест; ты же возми себе сковраду железну, и да положиши ю в стену железну между тобою и между градом (Иез.4:1–3). Здесь эти вожди духовные, как учители вверенных руководительству их душ, берут как бы плинфу (дощечку), когда восприемлют бренное сердце своих слушателей, чтобы образовать его. Эту плинфу они полагают пред собою, когда наблюдают за всеми изгибами сердца человеческого с постоянным вниманием, Далее, им повелевается написать на ней град Иepycaлим, то есть, чрез благовествование изобразить и объяснить слушателям блага небесного отечества их. Но так как при этом необходимо для них знать и те искушения, какие противопоставляет нам здесь на земле исконный враг нашего спасения и блаженства; то духовные вожди должны устроить ограждение окрест Иерусалима и соградить над ним забрала то есть, должны предупредить вверенные им души, ищущие уже горняго отечества, о тех опасностях, которыми окружены мы, и научить их какими средствами против каких опасностей защищаться. Когда же с усилением обороны увеличиваются со стороны врага и опасности, тогда пастыри духовные должны еще обложить подвергающихся искушению пасомых своих острогом, поставить окрест их полки и учинить поставления стрелъниц, оградив таким образом для них отвсюду внушенные им блага горняго Иерусалима, то есть, должны употребить со своей стороны все меры для предостережения их от разнообразных козней лукавого врага и привесть крепость ограждаемых в них добродетелей в неприступное положение. После всего этого, если кто-либо из подчиненных, несмотря на таковые заботы о его спасении, дерзновенно станет нарушать предписанные ему обязанности, не в праве ли предстоятель Церкви восстать на него со всею силою пастырской ревности? Вот почему и пророку наконец сказано: ты же возми себе сковраду железную, и да положиши ю в стену железну между тобою и между грпдом. Под именем сковороды, конечно, разумеется пламенная ревность пастыря, а под именем железа – сила и мужество пастырского обличения. Да и что может сильнее воспламенять и строже обличать, как не ревность по Боге? Такою ревностью горел апостол Павел, когда отъявленных грешников предавал сатане во измождение плоти, да дух спаcemcя (1Kop.5:5; 1Тим.1:20), или когда о самом себе говорил: кто изнемогает, и не изнемогаю (с кем бы и я не изнемогал)? кто соблазняется, и аз неразжизаюся (за кого бы я не воспламенялся)? (2Кop.11:29). Так и о самом Спасителе псалмопевец в пророческом духе выразился, заметив, что „ревность по домѣ Божіемъ снѣдала Его“ (Пс.68:10; Ин.2:17). И эта сковрада железная полагается между пророком и градом как бы стеною железною или оплотом, так как пастыри, заявляя в здешней жизни мужественно ревность свою по долгу своего звания, удержат за собою и в будущей жизни туже ревность, как некую опору, в отношении своем к пасомым, чтобы там не подпасть ответственности, если бы здесь пребыли небрежны в исполнении обязанностей своего служения.

Между тем нам пастырям не надобно упускать из виду и того, что в обличениях, при увлечении, весьма трудно бывает удержаться, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего и неудобовыносимого. Не редко одно неосторожное, слишком резкое слово обличителя, вместо того, чтобы уврачевать грешника, убивает его, повергая в отчаяние. Поэтому, когда мы заметим, после обличительной проповеди, что поразили слушателей своих чрез меру, более надлежащего, тотчас должны с сознанием прибегнуть к покаянию и со слезами просить у Господа прощения в том даже, что от неосмотрительной ревности по Его святом законе согрешили, прося иногда извинения и у тех, кого этим может быть обидели. Это заповедуется нам Господом прообразоватольно в следующих словах Моисея: ижс аще пойдет с подругом своим в лес собирати дрова, и поползнется рука его с секирою секущего дрова, и спадши секира с топорища улучит подруга его, и умрет, сей да убежит во един от градов сих (трех), и жив будет; да не погнав ужик крове в след убившаго, яко разгорится сердце ему, и постигнет его, аще должащий будет путь, и убиет душу его, и умрет; и сему несть суд смертный, понеже не бе ненавидя его и бе неведя, (Втор.19:2–6). Когда мы пускаемся в обличение грехов ближнего, мы как бы входим в лес с подругом; и, пока мы исправляем свой долг, как следует, мы просто посекаем дрова. Но вот мы погорячились чрез меру, забылись, увлеклись в своем обличении сверх надлежащего, и секира слова нашего, соскочив со своей рукоятки, от неумеренной ревности, смертельно поражает нашего подруга. В этом положении, если мы сами не хотим пасть жертвою мести ужика крове убитого и пред Верховным Судиею хотим замолить свой грех неведения, нам необходимо бежать во един из отведенных для сего (трех) градов убежища, ища в них для себя спасения, и, укрываясь под покровом сих трех – веры, надежды и любви, омывать грех свой слезами во едином таинстве покаяния. И как мститель убитого не трогал убийцу, когда находил его во граде убежища, так и Верховный Каратель всякого зла, будучи Сыном Божиим и соделавшийся Сыном человеческим чрез восприятие естества нашего, не вменит нам в вину содеенного нами ненамеренного греха, когда увидит нас под защитою покаяния и покровом веры, надежды и любви.

Пастырь, правящий духовным стадом Христовым, да ведает, наконец, что всем выше изъясненным нами требованиям может он вполне удовлетворить тогда только, когда одушевляемый страхом Божиим и Божественною любовью ежедневно и неленностно будет заниматься священным писанием и углубляться в него размышлением. Слово Божие придаст ему силы для совершения многообразных трудов, соединенных со знанием его служения, будет освещать в нем чувство благочестия, которое так скоро черствеет от обращения в сем свете, и, наперекор влиянию житейской суеты, преждевременно приводящей нас к дряхлости и сокращающей нашу жизнь, будет окрылять дух его изображением славы небесного отечества нашего, а сердечным сокрушением и тоскою по нем будет укреплять его в любви к нему. Кому неизвестно, как рассееваются мысли и желания наши в мирских беседах, как внешние заботы житейские отвлекают нас от заботы о душе? Тем необходимее для нас беседа с Богом, тем прилежнее должны мы изучать Божественное Слово Его. Посему-то и апостол Павел, поставив ученика своего Тимофея пастырем духовного стада, говорил ему: дóндеже прииду, внемли чтению и учению, не неради о своем даровании живущем в тебе, еже дано тебе бысть пророчеством с возложением рук священничества; в сих поучайся; внимай себе и учению, и пребывай в них: сия бо творя, и сам спасешися, и послушающии тебе (1Тим.4:13–16). Посему и царь Давид восклицал: коль возлюбих закон Твой, Господи., весь день поучение мое есть (Пс.118:97)! Посему же и Моисею заповедал Господь приделать к четырем стринам (углам) Кивота Завета четыре златые кольца и вложить в сии кольца носила от древа негниюща и позлащенные златом чистым. и в кольцах да будут носила не зыблющеся, чтобы можно было тотчас переносить на них Кивот, куда потребуется (Исх.25:10–15). Что же прообразовал собою Кивот Завета, как не святую Церковь? А четыре кольца ее не суть ли четыре Евангелия, чрез проповедание которых она распространяется и как бы разносится по четырем странам света? Носила же ее, на которых подымали Кивот, представляют собою самых проповедников и учителей, которые должны быть тверды и несокрушимы, как древо не гниющее, должны сиять пастырскими добродетелями своими, как златом чистым, и, как почивающие на законе Божием, должны служить проводниками его для народа, постоянно заботясь о благе Церкви Христовой и никогда не оставляя ее без попечения своего. И так как пастыри и пастыреначальники, по долгу своего звания, должны всегда стоять как бы на страже проповеди Слова Божия, то прежде всего сами должны тщательно изучать его постоянным чтением и размышлением, чтобы всегда быть готовыми к исполнению своего долга: ибо бесславно было бы для пастыря, а тем более пастыреначальника, и для пасомых бесполезно, если бы он тогда только принимался за изучение какого-либо вопроса церковного, когда требовалось бы уже от него самое решение этого вопроса по нуждам паствы его. Нет, он должен заблаговременно изучить и постоянно содержать в уме своем все, что относится к Слову Божию и может касаться пастырских его обязанностей, чтобы безотлагательно быть готовым к ответу на всякие вопросы. Так и первозванный пастырь Церкви Божией увещевал прочих пастырей и всех увещевает: будьте готови присно ко ответу всякому вопрошающему вы словесе (требующему у вас отчета) о вашем уповании (1Пет.3:15); он как бы так говорит по ветхозаветному смыслу: „ничто не должно останавливать завета, и носила не должны выходить из колец своих, но всегда должны быть в готовности“.

Изъяснив необходимые качества доброго пастыря, покажем теперь, как он должен учить и наставлять своих пасомых. Ибо не всем, как заметил еще задолго до нас блаженной памяти Григорий Назианзен (в первом слове своем), соответствует одинаковое поучение, при неодинаковых условиях состояния людей. Часто полезное для одних бывает вредно для других. Так и многие из трав, которые одних животных питают, других убивают;·и один и тот же свист объезженного коня усмиряет, а молодого бесит; даже лекарство, которое одну болезнь облегчает и болящего исцеляет, другую может только усилить и больного повергнуть в безвыходное положение; наконец и самый хлеб, укрепляющий жизнь взрослых, расстраивает здоровье младенцев. Итак всякое слово учителей должно быть приспособлено к качествам и свойствам состояния слушателей, так чтобы каждому из них предлагаемо было свое, ему свойственное, и вместе с тем не отступало от общих требований назидательности. Ибо что такое напряженные умы слушателей, как не струны – если могу так выразиться – натянутые на музыкальном инструменте, к которым различно прикасается рука искусного игрока, чтобы от различных соприкосновений образовалась одна стройная, гармоническая, музыкальная песнь? И струны издают мелодические звуки потому именно, что приводятся в движение одним орудием, но не одинаковыми ударами. Таким образом и всякий пастырь Церкви, как учитель и руководитель своей паствы, чтобы пригодным быть для всех и каждого к созиданию их спасения, должен трогать и назидать сердца слушателей своих одним учением, но не одним и тем же тактом или размером.

Так:–

Иначе должно наставлять мужчин, а иначе женщин.

Иначе юношей, иначе старцев.

Иначе бедных, иначе богатых.

Иначе веселящихся, иначе опечаленных и сетующих.

Иначе подчиненных, иначе начальствующих.

Иначе слуг, иначе господ.

Иначе мудрецов мира сего, а иначе буиих (неразумных, скудоумных, невежд).

Иначе распутных и бесстыдных, а иначе благонравных и стыдливых.

Иначе самонадеянных и дерзких, а иначе малодушных и робких.

Иначе нетерпеливых, иначе терпеливых.

Иначе доброжелательных, иначе завистливых.

Иначе простодушных и откровенных, а иначе хитрых и лукавых.

Иначе здоровых, иначе больных.

Иначе тех, которые удерживаются от злых дел по страху наказаний, а иначе ожесточенных во зле, на которых и наказания не действуют.

Иначе многомолчаливых, а иначе многоглаголивых.

Иначе слишком медлительных, а иначе слишком поспешных.

Иначе кротких, иначе гневливых.

Иначе смиренных, иначе гордых.

Иначе упорных и непреклонных, а иначе легкомысленных и непостоянных.

Иначе невоздержных, иначе воздержных.

Иначе тех, кои благотворят своим добром другим; а иначе тех, кои и чужое отнимают у ближнего.

Иначе тех, которые не простирают рук своих на чужое, но не выпускают из них и своего, а иначе тех, которые хотя и делятся добром своим с другими, однако же падки и на чужое.

Иначе враждолюбивых, иначе миролюбивых.

Иначе посевающих раздоры, иначе миротворцев.

Иначе тех, кои, не понимая надлежащим образом священного Писания, мечтают о себе, что они постигают его, как следует, а иначе тех, кои, хотя и понимают его хорошо, но, гордясь своим знанием, тщеславятся им пред другими: общий их недостаток, который должен иметь в виду проповедник, есть недостаток смирения.

Иначе тех, которые могли бы хорошими быть проповедниками, но, по излишнему смирению, боятся и уклоняются, а иначе тех, коих должна бы удержать от принятия на себя этого служения мысль о их несовершенстве или молодости, но которые, по своей опрометчивости, домогаются его.

Иначе тех, кои достигают всего, чего ни домогаются в мире сем; а иначе тех, кои тоже гоняются за мирскими благами, но во всем терпят неудачи.

Иначе тех, которые ведут супружескую жизнь, иначе ведущих жизнь безбрачную.

Иначе предающихся плотскому греху полового смешения (вне супружеского союза); а иначе девственников и девственниц, вовсе не познавших такового смешения.

Иначе оплакивающих грехи свои, совершенные на самом деле, а иначе оплакивающих грехи помышлений.

Иначе тех, которые каются в своих грехах, но не отстают от них, а иначе тех, которые перестают грешить, но не раскаиваются в содеянных грехах.

Иначе тех, кои живут беззаконно и тем еще тщеславятся, а иначе тех, кои осуждают пороки, между тем проводят жизнь порочную.

Иначе согрешающих по внезапному, увлечению, иначе стремящихся намеренно и обдуманно ко греху.

Иначе тех, которые дозволяют себе, хотя не большие, проступки, но притом часто, а иначе тех, которые остерегаются и маловажных, но за то иногда впадают в тяжкие преступления.

Иначе и не начинающих даже дел добрых; иначе начинающих только, но никогда не оканчивающих.

Иначе должно наставлять таких, которые совершают зло в тайне, а добро творят явно и открыто:, иначе же тех, кои, наоборот, добрые дела свои скрывают, а сознают пред другими одни слабости свои...¹²

Но что пользы от перечисления всего этого вместе, если мы не раскроем, с возможною краткостью, самого способа наставлений и не представим особых программ для каждого из них в отдельности?

Наставление 1

Итак, иначе должно наставлять мужчин, а иначе – женщин. На первых надобно возлагать бремена более тяжелые, а на последних более благие и легкие, чтобы таким образом тем доставить поприще для упражнения нх мужественных сил, как сосудам более крепким, a этих утверждать в добре кротостью, обращаясь с ними снисходительнее, как с более немощным сосудом женским (1Пет.3:7).

Иначе должно наставлять юношей, иначе – старцев; потому что юношей всегда почти удобнее бывает направить к совершенству строгостью предостережений, а старцы скорее вразумляются уважительным и почтительным увещанием. Так и Писание говорит: старцу не твори пакости, нo утешай (старца не укоряй, но умоляй), якоже отца (1Тим.5:1).

Наставление 2

Иначе должно наставлять бедных, иначе – богатых. Бедным обязаны мы подавать утешение и отраду, чтобы не упадали они духом под тяжестью бедствий и уничижения, а в богатых – поселять страх, чтобы они не гордились и не превозносились. И Господь душе бедного говорит чрез пророка: не бойся, яко посрамлена ecu, ниже устыдися, яко укорена ecu (Ис.54:4); а за тем, как бы желая показать ей свое сожаление об участи ее и обласкать ее, присовокупляет: смиренная и колеблемая не имела ecu утешения¹³ (Ис.54:11); наконец указывает ей это утешение в следующих словах: изъях тя из пещи убожества (Ис.48:10). Напротив, о богатых вот что пишет апостол Павел ученику своему: богатым в нынешнем веке запрещай (ргаесіре – заповедай) не высокомудрствовати, ниже уповати на багатство погибающее (n incerto divitiaruin suarum – на неверность богатств своих) (1Тим.6:17). Стоит заметить здесь, что учитель смирения, когда дело коснулось богатых, не сказал: проси, убеждай, уговаривай, но говорит: запрещай или заповедай потому что сколько слабый и уничиженный имеет право на снисхождение наше, столько сильный и высокомерный не заслуживает пощады. Прямая истина тем прямее должна быть высказываема таковым людям, чем более они надмеваются горделивыми помышлениями о своих тленных благах. К ним-то обращены эти горькие слова Спасителя в Евангелии: горе вам богатым, яко отстоите утешения вашего (яко восприемлете утешение ваше) (Лк.6:24). Они получают утешение в настоящей жизни, наслаждаясь своим довольством во всем; но за то они не вкусят радостей вечных. Поэтому бедных, искушаемых как бы очистительным огнем в горниле убожества и нищеты, надлежит утешать, а на богатых, пресыщающихся наслаждением временных благ, наводить страх, чтобы одни познали, что богатством, которого они отчуждены, могут обладать и они, другие же уразумели бы, что тоже богатство, которым они наслаждаются здесь, рано или поздно должны оставить они.

Впрочем, нередко нравы людей принимают обратное направление, так что и богатый бывает кроток и бедный – горделив. В таком случае слово проповедника опять должно сообразоваться с состоянием и образом жизни слушателя: превозношение бедного тем строже надобно обличать, что и самое убожество не смиряет его, а смирению богатого тем большую придавать ценность, что он не надмевается и при богатстве, которое так легко располагает к гордости.

Иногда же нужно бывает проповеднику и с гордым богачом беседовать ласково. Так, часто и жестокие раны врачуются легкими припарками, и неистовство помешанные укрощаются приветливым словом врача, по мере того, чем с ними ласковее и ласковее обращаются. Недаром замечено и в Писании, что когда дух лукавый нападал на Саула, то Давид принимался за гусли, и, прогоняя игрою своею бешенство его, возвращал царю спокойствие (1Цар.18:10). Что же изображает здесь состояние Саула, как не превозношение сильных? И что выражает состояние Давида, как не смиренную жизнь святых мужей? Итак, подражая примеру Давида, который, как только дух нечистый овладевал Саулом, тотчас начинал играть на гуслях и своею усладительною игрою обуздывал его беснование, и мы исполним пастырский долг свой, если не убоимся ниже устрашимся и сильных земли, превозносящихся до исступления, усмирять и вразумлять, для спасения их души, ласковым и кротким увещанием, как бы сладкогласием гуслей.

А иногда, когда решаемся выступить с обличением против сильных мира сего и берем на себя тяжелую обязанность вразумить их и навести на путь раскаяния, весьма полезно бывает начать речь свою притчею или аллегорическим уподоблением, предлагая им на рассуждение как бы чужие поступки; и, когда они произнесут над ними, как чуждыми им, свой строгий и беспристрастный суд, тогда-то с ораторским искусством и обратить этот суд на них самих, так чтобы надмевающийся временным могуществом ум изобличаемого не мог восстать на обличителя, казнив собственным приговором свою гордость, и не пытался даже защищаться, связав наперед сам себя своим же осуждением. Вот почему и Нафан пророк, пришедши обличить царя Давида в тяжком его преступлении, просил у него суда якобы по делу об обиде, нанесенной богатым убогому, не указывая личности ни того ни другого, в форме приточной аллегории, и когда царь сам произнес приговор по этому делу, яко сын смерти есть муж сотворивый сие, тогда уже пророк объявил ему и обидевшего и обиженного: ты ecu муж ситворивый сие, возвысил он голос, Урию Хеттеанина убил еси, и жену его поял ecu себе в жену (2Цар.12:5,7:9). Таким образом и царь выслушал от пророка обличение во грехе своем, приняв это обличение со смирением, так как не мог уже противоречить собственному приговору своему, произнесенному против самого себя, и пророк достиг своей цели, возбудив в согрешившем раскаяние пред Богом, которое он тут же и выразил пророку: согреших ко Господу, вследствие чего и получил чрез того же пророка помилование от Господа: и Господь отья – были слова к нему пророка – согрешение твое (2Цар.12:13). Так-то святый муж Божий, видя пред собою в лице Давида и грешника и царя, дивным образом распорядился сперва довести могущественного подсудимого до сознания и признания повинности своей во грехе собственным его же самого осуждением, а потом уже позаботился об исцелении его от греховного недуга доведением до сердечного сокрушения и раскаяния для получения от Верховного Судии Небесного помилования и прощения. Он скрыл на время от царя личность его; но как только уловил в нем благоприятную для своей цели минуту, то сейчас же воспользовался ею. Конечно, пророк не имел бы такого успеха, если бы он с первых слов открыл царю вину его и тут же вздумал бы разить его обличениями и упреками, но под покровом притчи он сумел мастерски изострить меч, до времени скрываемый, для верного направления его к желаемой цели. Он, как искусный и опытный врач, пришел к больному, видел, что нужно рассечь рану, но сомневался в терпеливой решимости больного. Поэтому скрыл под полой платья своего спасительное железо, и потом внезапно вонзил его в рану, так что больной почувствовал его действие прежде, нежели увидал его; ибо если бы он заранее подметил его, то едва ли согласился бы испытать на себе действие его.

Наставление 3

Иначе должно наставлять веселящихся, а иначе – опечаленных и сетующих. Веселым надобно напоминать о той скорби, которою будут сопровождаться вечные мучения; а печальным – о той радости, какая обещана в царствии небесном. Пусть веселящиеся по строгости и силе угроз уразумеют, что и им есть чего страшиться; пусть скорбящие утешатся мыслью о радостях и наградах, коих они могут ожидать. Ибо первым Иисус Христос говорит: горе вам смеющимся ныне, яко возрыдаете и восплачете (Лк.6:25); а последние от того же Учителя слышат: и вы печаль имате ныне; паки же узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возмет от вас (Ин.16:22). Некоторые впрочем бывают веселы или печальны не от успеха или неудачи в делах, а от природного темперамента (per cunspersionem).¹⁴ Таковым надобно внушать, что каждому темпераменту, по особенному свойству оного, свойственны и близки особые пороки. Так веселые легко могут вдаваться в роскошь, а печальные предаваться унынию и увлекаться гневом. Поэтому необходимо предпринимать меры предосторожности не только против слабости, которая уже заключается в самом темпераменте, но и против того опаснейшего зла, которое может развиться от этой слабости: иначе, не противоборствуя тому, что уже насильственно владычествует над нами, мы можем подпасть и другому тирану, от которого пока еще свободны.

Наставление 4

Иначе должно наставлять подчиненных, а иначе – начальствующих. Тем надобно напоминать, чтобы не сокрушались своим подчинением, а сим внушать, чтобы не гордились своею властью; тем, чтобы даваемые им приказания исполняли в точности, а сим, чтобы не давали таковых приказаний сверх должного; тем подтверждать, чтобы они начальствующим повиновались беспрекословно, а сим подавать советы, чтобы они управляли подчиненными с кротостью. Ибо следующие слова Апостола можно некоторым образом относить и к подчиненным: чада, послушайте родителей своих во всем: сие бо угодно есть Господеви; а следующие – и к начальствующим: отцы, не раздражайте чад ваших, да не унывают (Кол.3:20 и 21). Да познают же и первые т. е. подчиненные, как должны они вести себя в отношении к властям, и последние т. е. начальствующие, как должны они обращаться с подвластными, да всяка душа властям предержащим повинуется Господа ради: аще царю, яко преобладающу (как верховной власти), аще ли же князем (правителям), яко от него посылаемым, в отмщение злодеем, в похвалу же благотворцем, яко дана есть от Господа держава им и сила от Вышнего, Который потребует от них тем большей ответственности, чем высшее занимали они место в обществе (Рим.13:1; 1Пет.2:13 и 14; Прем.6:3–7).

И потому в особенности должны знать и памятовать начальники, что они, когда делают или даже допускают какие-либо беззакония, то каждый раз казнят себя, подавая чрез то гибельные примеры соблазнов и подчиненным своим. По сему им необходимо тем более остерегаться греховных поступков, что всякий грех их убивает не одну их душу, но и души многих, увлекающихся их примерами. Значит, подчиненным надобно внушать, что они могут подвергнуться более строгому наказанию, если не сумеют совладеть даже самолично с собою; а начальникам, – что они будут еще отвечать за преступления своих подчиненных, хотя бы сами за себя и спокойны были. Подчиненные обязаны тем внимательнее смотреть за собою, что на них не лежит никакой заботы надзирать за другими; начальники же сколько должны заботиться о других, столько не забывать и себя, и так ревновать о собственном благе, чтобы не сделаться равнодушными к охранению блага и своих подчиненных. Первым, когда кто из них не умеет управиться и сам с собою, говорится у Премудрого в назидание: иди ко мравию, о лениве, и поревнуй, видев пути его; или, иди ко пчеле, и увеждь, коль сеятельница есть; и буди мудрейший их (et disce sapientiam – и поучись у них мудрости) (Притч.6:6 и 8). А последним делается такая угроза: сыне, аще споручишися за твоего друга, предаси твою руку врагу (apud ехtraneum – постороннему); сеть бо крепка мужу свои устне, и пленяется устнами своих уст (et illaquealus es verbis oris lui, el captus propriis serinunibus – ты запутываешь себя в сети уст своих и заерепляешь себя собственными словами) (Притч.6:1 и 2). Ибо поручиться за друга значит взять чужую душу на свою ответствѳнность или на свой страх. Поручитель как бы передает себя в распоряжение врага (apud extraneum – в распоряжение другого); потому что ручательство постоянно связывает его, отчего прежде он был свободен. Он связал себя, как бы сетью, обязательною порукой своею, закрепил так сказать себя, как пленник и раб, собственными устами своими в том, что, уча по обязанности добру тех, кто ему поручен, он прежде всего будет подавать им собою живой пример доброго согласия между учением и жизнью, наблюдая и за ними и строго преследуя в них всякое разногласие в том. По сему-то Премудрый и увещевает его, – далее, – не упадать духом среди таких трудных обязанностей: твори, сыне, яже аз заповедаю ти, и спасайся: идеши бо в руце злых за твоего друга; буди не ослабевая, поощряй же и твоего друга, его же испоручил еси, не даждь сна твоима очима, ниже да воздремлеши твоима веждома (Притч.6:3 и 4). И конечно, тот, кому вверяется надзор за другими, обязан не только сам бодрствовать, но и возбуждать ближнего от греховного сна: для него, как начальника, не достаточно подавать собою добрый пример, если в тоже время оставляет он на произвол своих подчиненных. Премудрый не удовольствовался словами: не даждь сна твоима очима, но к ним присовокупил еще и следующие: ниже да воздремлеши твоима веждома. Ибо дать сон очам значит для начальника совершенно пренебречь заботу о подчиненных и не обращать на них никакого внимания, а воздремать веждями значит как бы видя не видеть проступков в подчиненных и пропускать их сквозь пальцы без всякого обуздания. Вполне спит тот начальник, который и не знает и не исправляет своих подчиненных; но тот не спит, а только дремлет, который хотя и знает и видит их недостатки и пороки, требующие обличения и искоренения, но по своей беспечности, соединенной с каким-то тупоумием и равнодушием, не употребляет надлежащих мер к исправлению. He мешает впрочем заметить, что от дремоты не далек переход и к совершенному засыпанию, так что нередко начальник, не обращающий внимания на беспорядки, ему известные, и не принимающий против них никаких мер исправительных, доходит до такого небрежения о своем долге, что уже ни знать ни слышать не хочет о беспорядках в своем управлении.

Итак, надобно увещевать начальствующих, чтобы они постоянно и неусыпно бодрствовали, обращая взоры свои повсюду и внутрьуду и внеуду, подобно апокалипсическим животным небесным (Откр.4:6 и 8. Иез. гл. I), о которых Писание говорит, что они исполнены были очес спреди и созади, то есть, смотрели и внутрь своего круга и окрест. Так должны быть они внимательны и к себе и к другим. Надлежит выяснить им, что самое достоинство их, пост занимаемый ими в обществе, самое положение их, – все это требует от них, как начальников, чтобы они в одно и тоже время и за собою смотрели, прислушиваясь к голосу внутреннего судии своего, и за подчиненными своими наблюдали, подавая им наперед пример своею жизнью, как должно вести себя.

Подчиненным же надобно внушать, чтобы они не осуждали опрометчиво жизни своих начальников, если в них случится им заметить какой-либо недостаток или даже порок; потому что это осуждение, хотя бы оно и справедливо было, может иногда раздражить гордость начальника и повести к тому, что он может сделаться чрез это еще хуже. Пусть они особенно остерегаются при этом высказывать против них какие-либо дерзости, и, если уже нельзя молчать против явных их пороков, пусть тогда судят и разбирают эти слабости, но не осуждают личности их, между собою так, чтобы это не препятствовало им быть почтительными к их сану, ради страха Божия, нисколько не выходя из подчинения. Этот урок лучше всего может быть уяснен примером Давида. Когда враг и преследователь его, Саул, вошел в пещеру для испражнения (ad purgandum ventrem); в то время Давид с приближенными своими находился там, – Давид, которого давно уже и так несправедливо преследовал царь. Мужи Давидовы тотчас стали разжигать в нем мщение и убеждали его воспользоваться этим случаем, чтобы убить Саула. Но Давид отверг предложение их, еже нанести руку на Христа (помазанника) Господня. Он только подошел к царю, не давая себя заметить, и отай отрезал воскрылие одежды его (1Цар.24:4, 5, 7, 8, 11:12). Что же знаменует здесь собою Саул, как не худых начальников? и что Давид, как не добрых подчиненных? Как ни беззащитно было положение Саула, Давид устрашился однако же поразить его мечем: так и всякий подчиненный должен питать уважение к начальникам и воздерживаться от всяких укоризн и порицаний, не дерзая уязвлять личности мечем языка своего, когда касается слабостей ее. Давид позволил себе только отай отрезать край одежды Саула: подобно сему и подчиненные могут скромно и безвредно для начальника судить о его делах, но не осуждать его самого, как бы отай касаясь только ризы его; могут даже высказываться пред ним, но с кротостью и смирением Давида (1Цар.24:9–17), решаясь на это не без трепета, подобно тому же Давиду, о котором в Писании замечено при этом: и бысть no сих, и вострепета Давиду сердце его, яко отреза воскрылье одежды Саула (1Цар.24:6). Таким образом начальников не должны осуждать подчиненные, хотя бы дела их и достойны были осуждения. Если же язык наш иногда погрешает в этом, то сердце наше должно искупить этот грех покаянием, чтобы нам самим не подпасть суду Того, от Кого предержащие власти установлены. Ибо восставать против начальников значит восставать против Того, Кто даровал им власть и поставил их начальствовать над нами: несть бо власть аще не от Бога, сущие же власти от Бога учинены суть; тем же противляяйся власти, Божию повелению противляется (Рим.13:1 и 2). Посему-то и Моисей, когда узнал, что народ ропщет на него и Аарона, сказал: мы же что есмы? не на нас бо роптание ваше, но точию на Бога (Исх.16:8).

Наставление 5

Иначе должно наставлять слуг, иначе – господ. Учите слуг всегда иметь в виду смиренную долю их состояния; учите владык и господ не забывать, что и они, по природе, такие же люди, как их рабы и слуги. Слугам и рабам надобно внушать, что они оскорбляют Бога гордым противлением Его воле, если презирают своих господ и владык неповиновением своим; а владыкам и господам напоминать, что и они также оскорбляют Бога гордым злоупотреблением Его дара, если не признают и не допускают равенства себе по природе в тех, которые подчинены им и над которыми господствуют они по случайным и условным обстоятельствам. Первые должны помнить, что они – слуги и рабы своих господ и владык, а последние не должны забывать, что они – нечуждые своим слугам и рабам, а ближние их, имеющие по природе право на братолюбивое с ними обращение. Ибо как одним сказано: рабы, послушайте no всему плотских господий ваших (повинуйтесь во всем господам вашим по плоти), не пред очима точию работающе (служа им), аки человекоугоднищы, но в простоте сердца, боящеся Бога (Кол.3:22), и еще: рабы, повинуйтесь во всяком страсе владыкам, не токмо благим и кротким, но и строптивым (1Пет.2:18), и: елицы суть под игом рабы, своих господий всякие чести да сподобляют (1Тим.6:1); так и другим повелевается: и вы господие, таяжде творите к ним, послабляюще им прещения, ведуще, яко и вам самем и тем Господь естъ на небесех (Еф.6:9).

Наставление 6

Иначе должно наставлять мудрых мира сего, иначе – скудоумных. Первых увещевайте не тщеславиться и не зазнаваться тем, что они знают: а последних – познать то, чего они не знают. У тех прежде всего разрушьте в уме их предубеждения в том, что они мудры, а у этих прямо назидайте сердца знанием мудрости верховной, так как они готовы к восприятию ее, будучи чужды всякой гордости. Тех научите сделаться мудробуйими, не гоняться за глупою мудростью века, а полюбить и изучить мудрое юродство Божие; этих же убеждайте от мнимого юродства перейти к истинной мудрости и сродниться с нею поближе. Ибо тем Писание говорит: аще кто мнится мудр б ти в вас в веце сем, буй дa бывает, яко да премудр будет; премудрость бо мира сего буйство у Бога есть (1Kop.3:18 и 19); а об этих в том же Писании сказано: немнози, премудри no плоти, буя мира избри Бог, да премудрые посрамит (1Kop.1:26 и 27). Те удобнее вразумляются доводами от ума; на этих более действуют наглядные примеры. На тех тогда только можно действовать с успехом, когда опровергаются и разбиваются доказательства их умствования, и таким только образом они, видя себя обезоруженными, могут сдаться побежденными, а для этих достаточно иногда бывает указать на похвальные дела подобных им людей. Посему-то и апостол Павел, этот великий учитель Церкви, который долгом своим считал благовествовать и мудрым и неразумным (невеждам) (Рим.1:14 и 15), когда писал послание к Евреям, из которых одни считались мудрецами, а другие скудоумными, первым, доказывая исполнение Ветхого Завета, говорил между прочим: внегда же глаголет, нов, обветши перваго; а обветшавающее и состаревающееся; близ есть истления (Евр.8:13), и таким образом побеждал их мудрость, а последних, надеясь лучше убедить в вере наглядными примерами, так и убеждал, и в том же послании, после перечисления множества образцовых примеров таковых, в заключение говорил им: друзии же, (святые) руганием и ранами искушение прияша, еще же и узами и темницею, камением побиени быша, претрени быша, искушени быша, убийством меча умроша, их же не бе достоин (весь) мир... поминийте же наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, их же взирающе на скончание жительства, подражайте вере их (Евр.11:36–38, 13:7). Таким образом апостол над одними торжествовал посредством умозрительных доводов, а на других действовал наглядными примерами, увлекая их последовать чрез подражание великим мужам древности.

Наставление 7

Иначе должно наставлять распутных и бесстыдных; а иначе – благонравных и стыдливых. На распутных и бесстыдных надобно действовать строгими и жесткими мерами, чтобы обуздать укоренившиеся в них пороки, a благонравных и стыдливых нужно располагать к исправлению в погрешностях скромным увещанием. Первые не отстанут от своих пороков дотоле, доколе не будут учащены настоятельные против них обличения и обуздания, а для исправления последних достаточно напомнить только им о их погрешностях. Тех нужно разить прямо и открыто для лучшего достижения цели, а этих довольно слегка и как бы стороною касаться для большего успеха. Так и Господь, обличая бесстыдство и распутство преступницы – иудейской нации, открыто упрекал ее чрез пророка в следующих выражениях: лице жены блудницы бысть тебе, не хотела ecu постыдитися (Иер.3:3). Когда же она являлась целомудреннее и стыдливее, тогда и Господь обращался к ней мягче с согретыми любовью словами: не бойся, яко посрамлена ecu, ниже устыдися, яко укорена ecu; понеже срамоту юности твоея забудеши, и укоризны вдовства твоего не помянеши ктому: яко Господь сотворивый тя и избавивый тя – с тобою¹⁵ (Ис.54:4 и 5). Так и апостол Павел открыто порицал явно погрешавших галатян против его благовествования, пиша к ним в своем послании: чуждуся, яко тако скоро прелагаетеся от звавшаго вы благодатию Христовою во ино благовествование... О несмысленнии галате! кто вы прельстил есть не покоритися истине?... Тако ли несмысленни есте, наченше духом ныне плотию скончаваете? (Гал.1:6, 3:1 и 3). А скромным и благонравным филиппийцам, которых называет в послании венцом проповеди своей, сделал только легкий намек о той вине их, какую допустили они в отношении к нему, по неблагоприятным обстоятельствам, и то с сердечным сободезнованием: возрадовахся о Господе вельми, говорит он им, яко уже вновь воспомянусте пещися о мне; понеже и печастеся, но неудобным временем обдержастеся (Флп.4:1 и 10). Там была важная погрешность, – и она поставляется на вид без всякой пощады; здесь замечается о не так важной и притом как бы невольной вине, – и она прикрывается одним ласковым напоминанием, даже оправдывает ее Апостол обстоятельствами.

Наставление 8

Иначе должно наставлять самонадеянных и дерзких; а иначе – малодушных и робких. Первые, слишком много думая о себе, презирают и уничижают других; а последние, чрез меру живо сознавая свои немощи, часто впадают в отчаяние. Те во всех поступках своих видят одну только хорошую сторону; а эти все дела свои признают ничего не заслуживающими, кроме презрения, и потому сокрушаются безнадежностью.

Что касается до самонадеянных и дерзких, то проповедник в обличении своем с большим искусством должен разбирать дела их, дабы показать им, что все их поступки, коими они столько услаждаются, оскорбительны для Бога. И мы удобнее можем исправить такого рода людей, когда раскроем пред их взором всю нечистоту действий, в которых они привыкли видедь одно только доброе и совершенное, и покажем им в назидание, что все то, в чем они поставляют свою славу, сопровождается и послужит для них бесчестием. Если же они не сознают своей дерзости в самонадеянности, считая себя правыми; то для удобнейшего обращения их можно указывать им на таковые же поступки других лиц, проступки коих сделались уже известными чрез оглашение, и таким образом, в лице других изобличая их же самих, заставить их сознаться, что они неправы в том, в чем защищают себя. Так апостол Павел, заметивши, что между коринфянами явился дух рвения, распрей и самонадеянной дерзости, так что один говорил: аз есмь Павлов, другой: аз Аполлосав или Кифин, иной: аз же Xpиcmoв (1Kop.1:12), – представил им преступление кровосмесителя, совершившееся у них же и оставленное ими без исправления. Он обратился к ним с следующими словами: слышится в вас блужение, и таково блужение, якивоже ни во языцех именуется, яко некоему имети жену отчую; и вы разгордесте, и не паче плакасте, да измется от среды вас содеявый дело сие (1Kop.5:1 и 2). Он как бы так говорил: не дерзко ли вы поступаете, называя себя последователями то того, то другого, тогда как вы же сами своим нерадеянием показываете, что никому не следуете?

Напротив того, малодушных и робких мы можем расположить к лучшей жизни тогда, когда представим им добрые их качества в лице других, с тем – чтобы, обличая в них дурные поступки, присоединить к тому проникнутую любовью похвалу и за добрые; потому что похвала ободряет слабые души, а строгое, обличение повергает их в уныние. Иногда же полезно бывает указать им даже прямо на их добрые дела. А что касается до погрешностей, замечаемых в них, то мы не должны нападать на оные, как на действительные, а должны только предохранять от них, как от возможных, так чтобы и достойное одобрения поддерживалось и возрастало в них нашим участием, и заслуживающее порицания ослаблялось и наконец вовсе искоренялось при нашем скромном напоминании. Посему-то тот же апостол Павел, узнавши, что фессалоникийцы, несмотря на то, что твердо держались учения веры, им преподанного, стали предаваться унынию в ожидании якобы скорого пришествия Господня и кончины мира, – как было возвещаемо им, – сперва обращает внимание на их твердость веры и похваляет их за нее, a потом уже с благоразумною осторожностью обращается к их слабости и укрепляет их. Он наперед говорит им: благодарити должны есмы Бога всегда о вас, братие, якоже достойно есть, яко превозрастает вера ваша и множится любовь единаго коегождо всех вас другъ ко другу; яко самем нам хвалитися о вас в церквах Божиих о терпении вашем·и вере (2Фес.1:3 и 4). Похваливши таким образом их веру и любовь, он переходит затем к главному предмету наставления своего: молим же вы, братие, о пришествии Господа нашего Иисуса Христа, и нашем собрании о Нем, не скоро подвизатися вам от ума (не спешить колебаться умом), ни ужасатися, ниже духом, ниже словом, ни посланием аки от нис посланным, яко уже настает день Христов (2Фес.2:1 и 2). Так св. апостол, как богомудрый учитель, прежде восхваляет в них добрую сторону, а потом уже предлагает им в их слабостях наставление, чему они должны следовать. Зная о малодушии унывающих и видя их смущение, он не прибегает к обличению в них этих слабостей, а только, как бы не зная того, предохраняет их от страха и тревоги, как могущих иметь на них вредное влияние; иначе, если бы он высказал им, что ему известно это состояние их, тогда они еще более смутились бы, признавая себя тем более достойными порицания, чем более скрывали это от него.

Наставление 9

Иначе должно наставлять нетерпеливых, иначе – терпеливых. Нетерпеливым, которые обыкновенно бывают вспыльчивы, раздражительны, сердиты, надобно ставить на вид, что в этом состоянии, как состоянии неестественном, они могут увлекаться в бездну многих преступлений, о которых и не помышляют, ибо ярость гнева влечет душу нашу к тому, к чему она в обыкновенном состоянии вовсе не расположена, и мы без сознания совершаем то, о чем после, пришедши в сознание, скорбим и жалеем. Надобно представить им и то·, что мы, совершивши что-либо в разгаре гнева, часто едва можем припомнить, что было с нами в сем состоянии. Во гневе мы часто забываем и те добрые дела, которые совершены нами в спокойном состоянии духа, и то, что стоило нам великих и продолжительных трудов, мы вдруг разрушаем. Чрез нетерпение мы теряем даже любовь, которая по справедливости признается матерью и хранительницею всех добродетелей; ибо любовь, по слову Апостола, долготерпит (1Kop.13:4). Чрез нетерпение мы теряем и разум, которым поддерживается самая любовь ибо долготерпелив муж, по словам Премудрого, мног в разуме (Притч.14:29). Итак, кто не терпелив, тот не имеет любви, и чем меньше кто терпелив, тем меньше в нем разума. И тот пастырь-учитель не много принесет пользы для своей паствы, кто в жизни не умеет и не может терпеливо переносить скорби и огорчения. Чрез нетерпение человек часто делается высокомерным и гордым; ибо, не терпя презрения и унижения, он старается выказать пред всеми, что есть в нем доброго, чтобы только выставить себя на показ, и таким образом от нетерпения переходит к тщеславию. Посему-то сказано: благ терпеливый паче высокого духом (Еккл.7:9); потому что муж терпеливый лучше согласится терпеть зло, нежели тщеславиться добром, тогда как гордый духом всегда готов превозноситься даже мнимым добром, только бы ему не потерпеть ни малейшего зла, будучи не в состоянии терпеливо переносить его. Итак, поскольку мы, теряя терпение, разрушаем и другие добродетели, то не напрасно повелено Иезекиилю сделать углубление в жертвеннике храма (Иез.43:13), чтобы удобнее сохранялись возлагаемые на него жертвы. Ибо если бы жертвенник не имел углубления, то находящиеся на нем жертвоприношения удобно могли бы быть разносимы ветром во время всесожжения. Что же такое жертвенник Господень, как не душа праведника? Что такое приношения, здесь упоминаемые, если не дела добрые благочестивой души, которые творя каждый раз возлагает она на себя, как жертву на жертвенник, пред взором Божиим? Что такое углубление в жертвеннике, если не терпение праведного, терпение которое, смиряя человека в несчастии, делает как бы углубление в его душе? Пусть же будет углубление в жертвеннике, чтобы ветер не рассеял предложенной на нем жертвы, то есть, пусть избранные будут терпеливы, чтобы нетерпение не рассеяло, подобно ветру, добрых дел их. Что же значит, далее, самая мера этого углубления – локоть един (fossa unius cubili там же), как не взаимное единение душ, происходящее от терпения и любви? Посему и апостол Павел говорит: друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал.6:2). Ибо закон Христов есть любовь единения, и сей закон исполняют только те, которые не ослабевают и среди тягчайших бедствий. Пусть же не воздерживающиеся от гнева послушают, что говорит еще Премудрый: лучше муж долготерпелив паче крепкого, удерживаяй же гнев паче вземлющего град (Притч.16:32). И действительно, брать города не так важно, как удержать победу над гневом силою терпения: ибо там побеждается то, что вне нас, а здесь то, что в нас самих: здесь душа наша силою терпения саму себя покоряет и берет в свою же власть. Пусть услышат они слова самой Истины, вещающей своим избранным: в терпении вашем стяжите души ваша (Лк.21:19). И мы так видно созданы, что в нас разум управляет душою, а душа – телом. Но душа лишается власти над телом, если сама не подчиняется разуму. Посему Господь стражем нашего благосостояния поставил терпение, в котором собственным примером научил нас владеть самими собою. Сколь же велика посему вина – потерять терпение! Это значит – потерять власть над собою. Пусть еще услышат нетерпеливые, что говорит Господь чрез Соломона: весь гнев свой произносит 6езумный; премудрый же скрывает по части (Притч.29:11), предоставляя дело будущему. Ибо душа нетерпеливого, в безумии своем, изрыгает всю злобу свою тем сильнее, чем бессильнее в нем разум, напротив того мудрый обуздывая в себе всякий гнев, воздерживается от него и ждет будущего: он не желает мщения ближнему, хотя бы и потерпел от него какую-либо обиду, но терпеливо переносит ее и всегда готов прощать его, зная, что на будущем суде Божием всем и каждому воздастся по делом.

На терпеливых же должно действовать иным путем: им надобно внушать, чтобы они при внешнем терпении имели и внутреннее, не давая тайной скорби гнездиться в душе своей; иначе – их жертва, снаружи чистая, приправленная мукою и солью, будет отравлена внутри заразою злобы. Положим, что это укроется от людей, но пред взором испытующего сердца и утробы грех сей явится во всей наготе, и скрываемая скорбь будет тем преступнее, чем большею добродетелью казалась она для людей – эта мнимая жертва наша. Итак те, которые терпеливо переносят обиды, пусть вместе с этим стараются оказывать и любовь свою к обидевшим их; иначе – терпение их, не сопровождаемое любовью, может обратиться в ожесточенную ненависть. Поэтому апостол Павел, сказавши: любы долготерпит, тотчас же прибавляет: (любы) милосердствует (1Kop.13:4). Чрез это он показывает, что исполненное любви сердце не только переносит обиды по терпению, но и никогда не перестает любить по милосердию. Оттого-то тот же учитель, побуждая учеников своих к терпению и взаимной любви, после сказанных им слов: всяка гореч, и гнев, и ярость и клич, и хула да возмется от вас, прибавляет и сии: со всякою злобою (Еф.4:31). Так, он сперва указал на внешнее воздержание, а потом обращается к внутреннему; ибо, тщетно стал бы кто-нибудь воздерживаться от всяких внешних обнаружений гнева, если внутри его господствует злоба – этот источник пороков, подобно тому, как тщетно стали бы мы отсекать испорченные ветки дѳрева снаружи, если порча его кроется внутри в самом корне. He потому ли и сама Истина небесная изрекла: любите и враги ваша, добро творите ненавидящим вас, благословите кленущие вы, и молитеся за творящих вам обиду (Лк.6:27 и 28)? Итак, в глазах людей терпение – добродетель, а пред Богом добродетель – любовь; ибо Ему благоугодна только та жертва, которую возжигает пред Его взором пламень любви на алтаре добрых дел. Поэтому Спаситель и в другом месте обращается к тем, которые лицемерно являют терпение, а в сердце своем не имеют любви, с такими словами: что же видиши сучец, иже во оце брата твоего, бревна же, еже есть во оце твоем, не чуеши (Мф.7:3; Лк.6:41)? Здесь под сучком в глазе можно разуметь возмущение или проявление (perturbatio) нетерпения, а под бревном в глазе – злобу в сердце. Первое зависит от неблагоприятных обстоятельств искушения, а последнее заключается в закоренелости и неизменности самой злобы. И потому кстати далее затем сказано: лицемере, изми первее бревно из очесе твоего, и тогда узриши изъяти сучец из очесе брата твоего (Мф.7:5 и Лк.6:42). Этими словами как бы так сказано питающему и скрывающему внутри себя скорбь злобы, а наружу заявляющему себя чистым и не укоризненным под видом притворного терпения: изгони прежде из себя тяготеющего над тобою духа злобы, и тогда обличай других в слабости их нетерпения; иначе, если ты не постараешься избавиться от него, преодолев в себе лицемерие, то для тебя будет еще хуже брать на себя тяжелое бремя чужих грехов. Нередко еще случается с нами, что мы в то время, когда терпеливо переносим бедствия и огорчения, никакой скорби не питаем в себе и блюдем чистоту сердца от всякой злобы; но потом, приводя себе на память то, что мы вынесли и претерпели, начинаем скорбеть о нашем минувшем уже бедственном состоянии, даже иногда стыдимся своей терпеливости, как будто робости или слабости, изыскиваем средства к мщению и прежнюю кротость превращаем в злобу. В этом случае пастырь-проповедник наилучшую может оказать услугу поучаемым терпеливцам своим, если раскроет и объяснит им, что за причина таковой с вами перемены. Он должен тут указать им главным образом на исконного врага нашего спасения, с которым мы должны вести постоянную борьбу. Ибо этот коварный враг, которого сам Спаситель называет человекоубийцею искони (Ин.8:44), всегда старается вооружать одного из нас против другого, возбуждая в одном вражду, а в другом мщение. Но, победив одного – враждующего и наносящего обиду, этот враг часто побеждается другим – терпеливо переносящим наносимую ему обиду и воздерживающимся от мщения враждующему. Тут-то враг, победитель одного, над которым успел восторжествовать, не одержавши победы над другим, мужественно отразившим его на открытой брани, начинает против него брань тайную, более опасную, выжидая благоприятного времени для обольщения. Проигравши сражение в открытом поле, он прибегает к тайным и сокровенным козням, расставляет ему сети повсюду, а сам укрывается в засаде, чтобы тем удобнее уловить свою жертву. По окончании явной борьбы, во время покоя и тишины, он прокрадывается в душу своего победителя, приводит ему на память или потери вещественные или обиды нравственные, и все причиненное ему, выставляя в виде преувеличенном, представляет делом нестерпимым и не выносимым, так что нередко приводит победителя своего в такое смущение, что тот стыдится уже своей терпеливости, смотря на нее не как на добродетель, а как на слабость и малодушие, и таким образом из победителя делается побежденным, скорбит о том, что оставил оскорбителя своего без отмщения, а наконец ищет случая воздать ему сугубо. Таковые терпеливцы похожи бывают на тех воинов, которые мужеством своим в открытой борьбе побеждают, но потом в стенах города ими же занятого, чрез свою оплошность, сами попадают в сети и уловляются. Они похожи еще на тех, которых острые болезни не сокрушают, но медленно действующие лихорадочные припадки (leniter veniens recidiva febris) и часто повторяющиеся убивают их. Поэтому их надобно предостерегать, чтобы они, одерживая победу над врагом, не предавались беспечности, но зорко смотрели за ним и не переставали ограждать себя от его нападений вражеских, чтобы не забывали того, что враг, побежденный в борьбе открытой, не останавливается на том, а вступает в более опасную борьбу закрытую; чтобы они страшились не столько тяжких болезней, но редких и скоропреходящих, сколько слабых недугов, но за то продолжительных и возвращающихся: иначе лукавый враг в конце концов может восторжествовать над своим противником, и тем с большею гордостью и тщеславием, чем продолжительнее и упорнее велась борьба.

Наставление 10

Иначе должно наставлять доброжелательных, иначе – завистливых. Учите первых – сорадоваться благосостоянию ближних столько же, сколько и сами они желают себе того же. Пусть они восхваляют с любовью добрые дела других и вместе с тем пусть подражают им в распространении и приумножении оных, чтобы не пришлось им, оставаясь на поприще настоящей жизни хотя доброжелательными и благораспоженными к подвигам чужим, но праздными зрителями оных, остаться в последствии без награды, которая предоставляется только подвизавшимся, и потом сокрушаться при виде победных пальм, полученных теми, на подвиги коих они прежде смотрели праздно. Конечно, мы много погрешаем, если не любим добрых дел ближних своих; но с другой стороны мы не заслуживаем и награды, когда не подражаем, по возможности, тем добрым делам, которые любим и превозносим в других. Таковых людей надобно наводить на мысль, что если они не подражают добрым делам, которые сами одобряют и восхваляют в других· то они уподобляются на этот раз праздным жителям пустых увеселений зрелищных: для них святость добродетелей есть тоже, что для сих суетность представлений на зрелище, где любители этих зрелищ вообще любят глазеть на них, удивляются искусству каких-нибудь фокусников и комедиантов и превозносят их похвалами, но не желают подражать им и последовать их примеру. Им надобно внушать, чтобы они, смотря на добрые дела других, были по внимательнее и к себе, чтобы, любя и прославляя их, не уклонялись и сами от подражания им; потому что чрез таковое уклонение они тем большему подвергаются осуждению, чем больше любят и восхваляют то, чему не хотят подражать.

Завистливых же вразумляйте, рассуждая с ними о том, как слепы те, которые томятся духом зависти при виде благополучия других – чахнут от скорби при возвышении их; как несчастны те, которых счастье ближнего делает худшими: они и не замечают того, что, сокрушаясь скорбью при виде возрастающего благосостояния других, они сами себя губят пагубою своей завистливой души. И что несчастнее этих страдальцев, когда счастьем ближнего своего они огорчаются и печалятся, и это самое огорчение, эта самая печаль, как заслуживаемое ими наказание, повергает их в худшее и худшее состояние? Им надобно внушать и убедить их в том, что если бы они возлюбили достохвальные деяния бдижних и их самих, с которыми они сравниться не могут, то чрез это самое сделались бы они участниками в их делах. Ибо верующие соединяются между собою, подобно многим членам в одном теле, которые хотя и различаются между собою по своему назначению, но не смотря на то согласными действиями своими составляют одно тело целое, взаимно служа и помогая друг другу; так: ноги видят при помощи глаз, а глаза ходят при помощи ног; устам языка служит слух ушей, и взаимно со слухом ушей сообразуется язык уст; желудок поддерживает руки, a руки работают для желудка (1Kop.12:12–27). Таким образом, самое устройство тела нашего поучает нас, что и как должны мы делать; и не безрассудно ли после этого уклоняться от прямого назначения своего? Дела ближних наших, если только мы любим их, – становятся нашими собственными действием любви; и дела наши – их собственными дейетвием той же любви. Пусть же размыслят завистливые, что значит любовь и как велика сила любви; когда, при помощи ее, мы без труда можем усваивать себе то, что другим стоило трудов. А вы, пастыри, внушите им, что, не воздерживаясь и не охраняя себя от зависти, они предаются исконной злобе лукавого врага, о котором сказано в Писании: завистию диаволею смерть вниде в мир (Прем.2:24). Ибо этот дух злобы, потерявши небо, позавидовал человеку, созданному для неба, и, погибши сам, усугубил еще свое осуждение погублением человека. Представьте им сколько возможно нагляднее, чтобы они познали и уразумели, каким подвергаются они падениям при розверзающейся пред ними и постоянно расширяющейся бездне злодеяний: ибо, не изгоняя зависти из сердца своего, они предаются и явным преступлениям. Так, если бы Каин не позавидовал Авелю, которого жертва была принята Богом, а его отвергнута, то он не решился бы убить брата своего, как сказано в Писании: и призре Бог на Авеля и на дары его, на Каина же и на жертвы его невнят; и опечалися Kauн зело, и испаде лице его... и воста Kauн на Авеля брата своего, и уби его (Быт.4:4,5:8). Значит, зависть была зародышем братоубийства; и Каин, видя Авеля превознесенным, а себя уничиженным, старался каким бы то ни было образом избавиться от него. He мешает завистливым указать и на то, что эта внутренняя зараза, которою они снедаются, убивает и уничтожает в них и все то, что есть у них доброго, как это подтверждают следующие слова Писания: „здравие сердца (души) оживляет и плоть, зависть же сокрушает кости“ (Притч.14:30).¹⁶ Что же означает здесь плоть, если не слабость и малодушие? и что разумеет под костями, как не дела, в которых видна твердость и сила? И очень часто случается, что одни, у которых душа незлобива, в некоторых действиях своих кажутся слабыми и робкими; другие же, отличаясь в глазах людей твердостью и силою, при виде счастья и перевеса над ними других, истаивают от зависти, внутри разъедающей их, и снедаются от злобы, силящейся всплыть наружу. Так оправдываются вышеприведенные слова: здравие души оживляет плоть, ибо если невинность души охраняется у нас, то тем самым и свойственные нам немощи укрепляются, и – следующие за ними: а зависть сокрушает кости, потому что когда зависть овладевает нами, то и те добрые дела наши, в которых приобретается твердость и сила и которым люди удивляются, в очах Божиих если не погибают вовсе, то теряют свою цену и значение, так как сокрушать кости и значит сокрушать крепкое и здоровое.

Наставление 11

Иначе должно наставлять простодушных и откровенных; а иначе – хитрых и лукавых. Одних можно похвалить за то, что они на правило себе ставят – никогда не лгать; но вместе с тем можно им советовать, чтобы и с истиною умел иногда помолчать. Ибо как ложь всегда вредна говорящим ложное; так и самая истина, не в пору возвещенная, Может иногда вредить слышащим ее. Посему и Господь, умеряя речь свою пред учениками молчанием, сказал им: еще много имам глаголати вам, но не можете носити ныне (Ин.16:12). Таким образом простодушным и откровенным надобно предлагать и напоминать, чтобы они столькoжe были осторожны для пользы других в высказывании истины во время и кстати, сколько с пользою для себя и без вреда для других воздерживаются они от всякой лжи. Пусть же они к доброму качеству простоты своей присоединяют и необходимую доблесть благоразумия, так чтобы безопасность самой простоты обеспечивалась осторожностью мудрости. Сюда относятся слова апостола и учителя языков: хощу вас мудрых yбo быти во благое, простых же в злое (Рим.16:19), то есть, чтобы вы были мудры на добро, а просты на зло, и в другом месте: братие, не быти бывайте умы, но злобою младенчестввуйте, умы жe совершенни бывайте (1Кор.14:20), то есть, на злое будьте младенцы, a по уму будьте совершеннолетни. И самая вечная Истина поучает избранных своих так: будите мудри яко змия, и цели яко голубие (Мф.10:16), то есть, в сердцах избранных простоте должна содействовать мудрость, свойственная змиям, а эта мудрость, в свою очередь, должна быть умеряема простотою, свойственною голубям; иначе – одна без другой они могут впадать в заблуждения и погрешности.

Напротив того другим, т. е. хитрым и лукавым надобно уяснять и внушать, сколь тяжкие заботы и крушения подъемлют они, когда, боясь обличения своих коварств, изыскивают ложные и бессовестные оправдания, испытывая притом каждый раз беспокойство подозрения лицемерия своего. Между тем, кто не знает, что для защиты нет ничего безопаснее прямоты и неукоризненности, равно как и говорить правду ничего нет легче? а защищать ложь каких стоит трудов! Труд устен их покрыет я (Пс.139:10), говорит Писание. Ибо этот труд, наполняющий теперь душу защищающего неправду, в свое время покроет его: теперь эта тяжесть тревожит душу пока заманчивым и привлекательным беспокойством, a будет время, когда она подавит ее всею строгостью возмездия. И у пророка Иеремии говорится: научиша язык свой глаголати лжу, непривдоваша,¹⁷ и не восхотиша обратитися (Иер.9:5). Здесь пророк как бы так говорит: те, которые без труда могли быть друзьями истины, трудятся для лжи и неправды, и, не желая жить в простоте сердца, сами измышляют себе путь к смерти. И часто случается, что такие люди, быв замечены в преступлении, но желая избежать обличения и обнаружения того, что скрывается у них в душе, прибегают к обману и лжи, и таким образом подобно туману закрывают истину от взора правосудия, препятствуя ему открыть правду в неправде. А пророк Исаия, под именем Иудеи, метко выражается о всякой душе согрешающей и во грехах своих изыскивающей оправдания: тамо возгнездится еж (Ис.34:15), говорит он. Здесь под именем ежа надобно разуметь душу лукавую и скрытную, обладающую хитростью при защищении себя. И действительно! когда хочешь схватить ежа, то видишь и голову и ноги и все тело его, но как скоро схватишь его, то он тотчас прячет ноги, скрывает голову и весь как бы превращается в шар, так что в руках оказывается как бы не то, что видели глаза. Точно также поступают и души лукавые: когда замечаешь в них преступления, то видишь, так сказать, и голову их т. е. начало преступления, и ноги т. е. какими путями оно совершается, и все преступление кругом, но коль скоро станешь обличать их, то они не замедлят прикрыть и ноги свои т. е. все следы преступления, и голову свою, измышляя разные хитросплетения, в оправдание себя, и запутывая ими все дело до того, что не находишь возможности уловить в нем ни начала ни конца, так что в руках обличителя являются они на подобие замкнутого и закрытого в себе ежевого шара, с острыми вокруг иглами, к коим и прикасаться не безопасно, чтобы самому себя не поранить. Таким образом гнездится еж в хитрых и лукавых, у которых злоба и коварство, сосредоточиваясь в их душе, скрывается как бы во мраке.

Пусть же еще выслушают и те и другие, что сверх того говорит об них Писание. Так о первых говорит Премудрый: иже ходит просто, ходит надеяся (Притч.10:9); а этот залог спокойствия душевного и безопасности нашей и составляет простота наших действий. И в другом месте: Дух Святый наказания отбежит льстива (Прем.1:5). И еще: „с чистыми и непорочными сердцем беседа Его“ (Притч.3:32); ¹⁸ беседовать же Творцу с творением своим значит открывать ему свои божественные тайны чрез явление своего присутствия, и – беседовать с чистыми и непорочными сердцем душами человеческими значит озарять и просвещать их светом сверхъестественного откровения о путях божественного домостроительства своего, как способных к восприятию его, коих никакая тень лукавства не помрачает, тогда как все несчастье лукавых и состоит в том, что они не способны к тому. Превратными и коварными действиями своими обманывая других, они еще тщеславятся этим, думая, что умом своим всех других превосходят, и, не помышляя о строгости мздовоздаяния, эти несчастные восхищаются причиняемыми ими обидами другим и невоображаемым ими несчастием своим. Против сих-то последних пророк Софония гремит правосудием божественного наказания, какое ожидает их: близ день Господень великий, говорит пророк, близ и скор зело, глас дне Господня горек и жесток; силен день гнева, день той, день скорби и нужды, день безгодия и исчезновения, день тмы и мрака, день облака и мглы, день трубы и вопля на грады твердые и на углы высокие (Соф.1:14–16). Что же разуметь здесь под городами твердыми, если не хитрых и лукавых людей, которые, сколько ни обличай их, всегда ограждают себя обманчивым и лживым оправданием, как валом или стеною, чтобы отразить от себя стрелы истины? И что означают высокие углы, как не двоедушное коварство тех же самых людей (ибо в угле всегда соединяются две стены), которые, уклоняясь от прямоты и единичности истины, укрываются некоторым образом сами в себе по кривым и лживым путям двуличности, и, что еще хуже, воображая себя в обольщении и мудрыми и опытными в настоящей жизни, превозносятся постыдными делами своими? И так настанет день мщения и наказания Господня над этими городами твердыми и углами высокими; ибо гнев последнего суда ниспровергнет гордыню этих людей и разрушит их упорное коварство против истины. Тогда в дeнь гнева падут эти грады твердые и обрушатся эти углы высокие, – все лукавые и двоедушные, по приговору вечной правды, погибнут от лица Божия.

Наставление 12

Иначе долждо наставлять здоровых, иначе – больных. Здоровым надобно непрестанно напоминать, чтобы они пользовались телесным здоровьем с пользою и для души; иначе, если они, станут улотреблять во зло этот дар Божий, то сделаются недостойными и могут лишиться его. Мало того, чем щедрее будут расточать его на зло, тем большим и тягчайшим подвергнутся за то наказаниям и по телу и по душе. Надобно постоянно подтверждать им, чтобы не пренебрегали благосостоянием здоровья, которым всегда должно пользоваться во благо. Так и в Писании сказано: се ныне время благоприятно, се ныне день спасеня (2Kop.6:2). He мешает им подавать совет и внушать, чтобы творили они безотлагательно добрые дела, Богу угодные, пока в силах, и обстоятельства тому благоприятствуют; а не тогда принимались за это, когда трудно уже будет для них, а может быть и невозможно, хотя бы и хотели. Поэтому-то премудрость Божия оставляет в последствии тех, которых прежде призывала долго отвергавших призвание, и как бы с соболезнованием говорит: понеже звах, и не послушасти, и простирах словеса, и не внимасте, но отметасте моя советы, и моим обличениям не внимасте: убо и аз вашей погибели посмеюся, порадуюся же, егда приидет вам пагуба (Притч.1:24 и след.). И далее: будет бо егда призовете мя, аз же не послушаю вас, взыщут мене злии, и не обрящут (Притч.1:28). Таким образом когда здоровьем телесным пренебрегают для дел добрых; то ценность этого дара познается и чувствуется уже после потери его. И бесполезны уже тогда все заботы о нем, если в свое время не употребили его в пользу. Вот почему таже Премудрость Божия продолжает говорить устами Соломона: да не предаси иным „чести и славы твоей“ (honorem tuum),¹⁹ и твоего жития „врагу неприязненному“ (crudeli adversario);·²⁰ дa не насытятся инии тоея крепости, твои же труды в домы чуждые внидут, и раскаешися напоследок твой, егда иструтся плоти тела твоего, и речеши: не послушах гласа наказующего мя, и ко учащему мя не прилагах уха моего (Притч.5:9 и след.). Кто же это чуждые нам, как не духи злобы, отчужденные от отечества небесного? В чем состоит наша честь и слава, как не в том, что, будучи созданы из персти земной, мы сотворены по образу и по подобию Творца нашего? И кто этот враг неприязненный, как не тот отпадший ангел, который чрез гордость свою и сам погубил себя на смертельные мучения, и, погубивши самого себя, погубил и род человеческий, привнесши и в него смерть? И так честъ и славу свою предает иным и притом чуждым тот, кто, будучи сотворен по образу и по подобию Божию, служит не Богу, а похотям духов злобы; и все житие свое предает бесчеловечному врагу своему тот, кто по воле этого человекоубийцы исконного располагает жизнью своею. Как кстати следуют за сим дальнейшие слова: да не насытятся инии твоея крепости, твои же труды в домы чуждые внидут. Ибо каждый из тех, кто наделен от природы хорошим состоянием здоровья и здоровым смыслом, но не занимается упражнением в добрых делах, а погрязает в тине пороков, тот умножает горькими трудами своими не свой дом, но обиталища чуждых ему, то есть умножает дела нечистых духов своим невоздержным житием и своею гордостью, так что он, предавшись своему супостату, увеличивает собою число сынов погибельных. А под конец, как бы в заключение, говорится: и раскаешися напоследок твой, егда потрутся плоти тела твоего. Да большею частью так и бывает, что этот дар телесного здоровья иждивается порочною жизнью; но когда оно неожиданно подрывается, когда оплот тела нашего, так сказать, истирается (истощается) от неизбежных при этом потрясений (molestiis) и телесных и душевных, когда уже душа силится выйти из этого состояния, тогда только пробуждается в ней как бы для установления надлежащего порядка жизни потребность вожделенного здоровья, находящагося уже в худом положении и в конец расстроенного. И тогда-то напоследок начинают люди скорбеть и раскаеваться, что не хотели служить Богу, – тогда, когда слабым служением своим не в состоянии уже вознаградить тех потерь, какие допустили они своим нерадением и своею беспечностью. Так и у Псалмопевца говорится: егда убиваше я, тогда взыскаху Его (Пс.77:34).

Напротив того больным и немощным надобно внушать мысль, что испытуемые ими наказания посылаются им для их же вразумления и служат им ручательством в том, что они – сыны Божии. Ибо если бы у Бога не было в предположении допустить к наследию царствия небесного только избранных, прошедших школу земного испытания и очистившихся в ней от всякия скверны, то Он не вел бы их этим скорбным и тесным путем воспитания. Так Господь говорит чрез ангела к тайновидцу Иоанну: Аз, ихже аще люблю, обличаю и наказую (Откр.3:19). И в других местах пишется: сыне мой, не пренебрегай наказанием Господним, ниже ослабевай от него обличаемый: его же бо любит Господь, наказует; биет же всякого сына, его же приемлет (Притч.3:11,12; Евр.12:5:6). Так и Псалмопевец говорит: многи скорби праведным, и от всех их избавит я Господь (Пс.33:20). И блаженный Иов также в язве лютой восклицал: аще нечестив буду, люте мне, аще же буду праведен, не могу возникнути (в латинском тексте, читаемом у св. Григория, выражено: „non 1еvabo caput – не вознеcу главы, т. е. не возгоржусь“), исполнен бо есмь бесчестия (Иов.10:15). Нужно им разъяснить, что если они убеждены в том, что отечество их на небесах, то неизбежно должны они переносить в сей жизни, как пришельцы в ней, разные испытания и телесных болезней и душевных скорбей. И как при построении храма Соломонова золото, серебро, медь, камень, дерево и всякий материал, – все приготовлялось вне, так что на самом месте сооружения его не слышно было звуков ни млата, ни топора, ни какого-либо орудия (3Цар.6:7): так и мы здесь – на месте временного пришельствия приуготовляемся чрез многоразличные испытания, чтобы затем удостоиться там – в вечности войти в состав нерукотворенного храма Божия и церкви Бога жива, очистив себя в горниле сей жизни, как очищается металл огнем, в честъ и славу во откровении Иисус-Христа (1Kop.3:9–17; 2Kop.6:16; 1Пет.1:3–7). Можно еще предложить им на размышление и то, что если мы для получения тленного и гибнущего наследства готовы бываем на самые трудные со стороны нашей пожертвования, то как важны, как благодетельны и спасительны должны быть для нас те свыше посылаемые нам испытания, чрез которые достигаем наследия вечного и нескончаемого, избавляясь навсегда и самых наказаний. Тоже и апостол Павел говорит: (аще) плоти нашей отцы имехом наказатели, и срамляхомся; не много ли паче повинемся Отцу духов, и живи будем? Они бо в мало дней, якоже годе им бе, наказоваху нас; a Сей на пользу, да причастимся святыни Его. Всякое бо наказание в настоящее время не мнится радость быти, но печаль; последиже наученым тем (чрез него) воздаст плод мирен правды (праведности) (Евр.12:9–11).

Итак болящие и немощные да познают, сколь благотворны для спасения души телесные страдания, которые приводят ее в самосознание, и как часто цветущее состояние здоровья телесного устраняет самую мысль и напоминание о немощах душевных, так что душа, восхищаясь и гордясь прочностью и крепостью своей храмины, как бы не находит нужды и подумать о том, в каком она сама находится состоянии, тогда как страдания телесные пробуждают от усыпления душу. Это хорошо выражает собою Валаам (хотя он с покорностью исполнил слово Божие) в самом замедлении пути его. Валаам спешит достигнуть своего предположения, но его желание задерживается бессловесным животным. Ослица, на которой он ехал верхом, сперва совращавшаяся с пути, а потом вовсе остановившаяся, видит пред собою Ангела с мечем в руке, заграждавшего ей путь, которого Валаам не видит (Числ.22:21 и дал.). Так часто и немощная плоть наша, под тяжестью скорбей и страданий, не в состоянии будучи следовать внушениям духа, в этом испытании своем указывает ему на посещение Божие, которого душа, управляющая ею, и не прозревает, так что заботливость духа, стремящегося к преуспеяниям в сем мире, плоть как бы задерживает и останавливает на пути, доколе дух не ощутит присутствия этой невидимой силы, предваряющей его и как бы идущей ему навстречу. Об этом апостол Петр говорит: оставлъшв правый путь заблудиша, последовавше пути Валаама, иже... обличение име своего беззакония: подъяремник безгласен, человеческим гласом провещавше, возбрани пророка безумие (2Пет.2:15 и 16). И действительно, безумие человека обличается бессловесным подъяремником, когда гордость ума его вразумляется удрученною плотью о том благе смирения, из пределов которого он не должен выходить. Но Валаам не воспользовался предложенным ему вразумлением, потому что он, продолжая путь для проклятия Израиля, изменил только язык свой, а в душе остался тем же, чем и был. Пусть они (болящие и немощные) размыслят, какой это дар – скорби телесные, которые и содеянные нами грехи омывают и от могущих быть допущенными обуздывают нас и воздерживают: проистекая от внешних страданий, они наводят и на потрясенную ими душу ту печаль, печаль no Бозе, которая производит неизменное покаяние во спасение (2Kop.7:10). Так и у Премудрого сказано: раны и сокрушения сретают злых (по тексту Григория „abstergunt mala – очищают непотребства“), язвы же в сокровищах чрева (Притч.20:30); потому что болезни телесные и скорби душевные под ударами испытания и содеянные неправды заглаждают и от задумываемых предотвращают. Под названием же чрева или утробы обыкновенно разумеется душа, которая, подобно чреву воспринимающему и переваривающему пищу, чрез размышление выработывает свои думы. А что утроба называется духом, то это подтверждается следующими словами того же Премудрого: свет Господень дыхание человеком, иже испытает тайная утробы (Притч. ст. 27). В них, как бы так говорится: когда светильник вдохновения Господня озаряет душу человека, тогда этот свет освещает и раскрывает ее пред нею же самою, показывая, что она до наития Духа Святаго могла только питать в себе худые помышления и не умела здраво судить. Вот почему сказано: раны и сокрушения сретают злых (очищают непотребства наши), язвы же в сокровищах (внутри) чрева; потому что когда совне поражают нас несчастья, тогда мы с сокрушенным и смиренным сердцем приводим себе на память поступки наши, сознаем все содеянные нами прегрешения и таким образом чрез внешние страдания более и более печалимся и скорбим во глубине души о своих грехах, обращаясь на путь noкаяния во спасение: при внешних страданиях телесных еще более очищают нас внутренние страдания душевные, потому что внутренняя скорбь и печаль, яже no Бозе, исцеляет нас от всех недугов наших.

Пусть же эти страдальцы, для поддержания своего терпения, непрестанно размышляют о том, сколько страдал и все страдания свои терпеливо перенес Спаситель наш от тех, которые получили от Его творческих рук и бытие и жизнь; Который столько претерпел от них самых уничижительных поношений; Который, ежедневно исторгая из-под власти исконного врага души пленных, воспринимал от ругавшихся над Ним заушения; Который, омывая наши греховные нечистоты животворною водою спасения, не укрывал лица своего от оплеваний неверующих; Который, избавляя нас своим ходатайством и заступничеством от вечных наказаний, беспрекословно и с глубочайшим смирением переносил бичевания и мучения; Который, воздавая нам честь и хвалу среди хоров ангельских, не отвращался от наносимых Ему ударов ланитных; Который, спасая нас от мучительных истязаний за грехи наши, сам не отказался подклонить главу свою под терновый венец за грехи чужие; Который, напояя нас сладостью вечной жизни, восприял, томимый жаждою, горечь желчную; Который, будучи равен по божеству Отцу своему, молился Ему за нас, и достопокланяемый, среди насмешек и посмеяний, в последний раз обратившись к Богу Отцу с ходатайством за своих распинателей (Лк.23:34) в предсмертных муках на кресте, умолк и испустил дух; Который, предъуготовляя жизнь вечную смертным, сам – источник всякия жизни, приобщился смерти. И так что же немилосердого и жестокосердого видят в страданиях, посылаемых Богом людям за их грехи, – страданиях, в которых они, как в горниле, очищаются от своих недугов и душевных и телесных, когда Бог²¹ столько страдал и такие перенес мучения от людей за их же грехи для удовлетворения правде Божией и спасения их? Или кто не погрешит против здравого смысла, заявляя негодование и ропот на испытуемые нами страдания, когда и сам Спаситель наш не избежал их в сей жизни, не будучи причастен греху?

Наставление 13

Иначе должно наставлять удерживающихся от злых дел по страху наказаний, а иначе – ожесточенных во зле, на которых и наказания не действуют. Тем, которые руководятся одним страхом наказаний, полезно и необходимо разъяснять, что ни благам временным не следует придавать большого значения, потому что этими благами, как сами они видят, наслаждаются и нечестивые, ни бедствий настоящих не должно страшиться, как бы испытаний невыносимых, потому что эти бедствия, как не безызвестно им самим, составляют здесь – на земле, по преимуществу, удел людей добродетельных. И если они поистине желают избавиться от бедствий и наказаний, то пусть страшатся вечных мучений, но не пребывают навсегда в этом страхе, а изгоняют его любовью, возрастая и утверждаясь в ней силою благодати. Ибо и Писание так говорит: совершенна любы вон изгоняет страх (1Ин.4:18); и в другом месте: не приясте духа работы в боязнь, но приясте духа сыноположения, о нем же вопием: Авва Отче (Рим.8:15); и еще: идеже Дух Господень, my свобода (2Kop.3:17). Посему, кто воздерживается от злых дел только страхом, у того нет свободы; ибо если бы он не боялся наказания, то без сомнения творил бы зло. Итак, связанный рабским страхом не ведает благодатной свободы. Мы должны любить и творить добро потому, что оно добро, а не по страху наказания. Кто же руководится страхом, тот хочет только удалить от себя предмет страха, чтобы ему тем беспрепятственнее и дерзновеннее предаваться влечению постыдных страстей свойх. Ясно, как свет Божий, что он не прав пред Богом и грешит пред Ним в душе своей.

Как же, далее, должно поучать тех, которые закоснели во зле и не исправляются даже страхом наказания? Их настоит надобность обличать тем сильнее, чем больше их ожесточение; но обличать так, чтобы изображение жалкого их состояния внушало им страх и в тоже время наставление подавало им надежду. Итак, лучше всего представить им грозные суды Божии, чтобы они при виде страшных наказаний и нескончаемых мучений, их ожидающих, опомнились и размыслили о своем состоянии. Пусть выслушают со вниманием, не на них ли исполняются слова Премудрого: аще биеши безумного посреде сонмища, срамляя его, не отъимеши безумия его (Притч.27:22)? не на них ли Пророк жалуется Господу: бил ecu их, и не поболеша, сокрушил ecu их, и не восхотеша прияти наказания, ожесточиша лица своя паче камене, и не хотеша обратитися (Иер.5:3)? не потому ли и Господь говорит чрез Пророка: и людие не обратишася, дóндеже язвени быша, и Господа не взыскаша (Ис.9:13)? не к ним ли можно отнести и следующие пророческие слова: врачевахом Вaвилона, и не исцеле (Иер.51:9)? Вавилон врачевали и старались исцелить его, но он не вразумлялся· ожесточенный во зле, он слышит слова обличения, переносит удары вразумления и обуздания, но не перестает идти по своим путям гибельным и не обращается на путь спасения. Пусть послушают они, как укоряет Господь народ израильский, отведенный в плен, но не оставивший неправд своих: се быша мне дом Израилев смешани вcu с медию, и с оловом, и с железом, и с свинцем, среде пещи смешани суть (in sсoriam – как изгарь) (Иез.22:18). Как бы так говорит Господь: „я хотел очистить их (израильтян) огнем посылаемых на них бедствий, и ожидал, что они сделаются сребром и златом, но в пещи испытаний они стали медью, оловом, железом, свинцом: ибо и среди бедствий они не обратились к добродетели и не отстали от своих пороков, но еще более и в несчастии предались им, с которыми так сказать сроднились“! Медь, при ударе в нее, издает звук громче сравнительно с другими металлами; посему и тот, кто, будучи поражен бедствиями, начинает роптать, становится в пещи испытания медью. Олово, искусственно отделанное, представляется на вид подобным серебру; посему и тот, кто и в несчастии не оставляет своего притворства и лукавства, является в горниле оловом. Железом вооружается злоумышляющий на жизнь ближнего; посему не оставляющий своей злобы и во время испытания своего превращается в железо. Свинец отличается особенно тяжестью; посему и обремененный тяжестью грехов до того, что и пещь испытания не может очистить и освободить его от земных пожеланий и влечений, уподобляется свинцу. „Много, много поднято было забот и трудов ради него (Иерусалима), но и огонь не очистил его от ржавчины“²² (Иез.24:12). И нам ниспосылается в различных видах испытаний очистительный огонь, чтобы уврачевать и исцелить нас от ржавчины греховных недугов; но и этот спасительный огонь не уничтожает в нас той ржавчины, которая проникла все существо наше, когда и под ударами бедствий мы упорствуем и не хотим расстаться со своею порочною жизнью и по телу и по душе. Так, верны слова Пророка: вcu непослушни ходящии строптиво, медь, и железо, вcu растлени суть. Оскуде мех от огня, истле олово: всуе ковач сребро кует, лукавства бо их не истаяша. Сребро отриновено нарцыте их, яко Господь отверже их (Иер.6:28:30).

Впрочем не надобно упускать из виду и того, что иногда строгость обличения и страх наказания можно и полезно растворять любовью и кротостью, с несомненною надеждою на помилование под условием искреннего раскаяния и покаяния; ибо нередко те, на которых не действуют строгие меры, поддаются в исправлении кроткому увещанию – подобно тому, как многих больных, не получающих облегчения от сильных лекарств, часто исцеляет умеренная теплота воды, и на многие раны, неизлечимые никакими хирургическими сечениями, благодетельно действуют припарки елея. И твердость алмаза не поддается острию железа, а между тем размягчается мало-помалу кровью козлею.²³

Наставление 14

Иначе должно наставлять многомолчаливых, иначе – многоглаголивых. Молчаливым надобно внушать, чтобы они обращали внимание на то, что, избегая малых погрешностей и пороков гласно и открыто, они могут подвергаться втайне и сокровенно гораздо большим. Ибо, запечатлевая уста свои гробовым молчанием, они испытывают в душе своей более тягостный говор и шум, так что помыслы и страсти тем более, волнуются в ней и приходят в движение, чем с большим насилием теснит их неумеренное молчание, и тем с большею силою бушуют, чем более считают они себя безопасными, скрываясь во глубине души от взоров обличителей. Таким образом, не опасаясь обличения, душа их нередко предается гордости и с презрением смотрит на тех, которые не хранят, подобно им, упорного молчания, как на слабых и не умеющих владеть собою. Так, заключая уста свои, молчаливый не сознает, какой широкий путь открывает он другим страстям и порокам своею гордостью. Язык держит в тисках, а худым помыслам и делам дает полный простор. He обращая надлежащего внимания на нечистоту собственной души, он осуждает других, и притом – тем свободнее, чем замкнутее. Поэтому многомолчаливым нужно подтверждать, чтобы они заботились не только о том, каковы должны быть по внешности, но и – преимущественно – о том, каково должно быть внутреннее их состояние, так чтобы они боялись со стороны ближних более осуждения за внутренние поступки душевные, нежели порицания за внешние – слова языка. Премудрый говорит: сыне, моей премудрости внимай, к моим словесем прилагай ухо твое, да сохраниши мысль благу (Притч.5:1 и 2). Ибо ничего нет в нас увертливее и уклончивее нашего сердца, которое каждый раз изменяет нам и оставляет нас, как только совращается с прямого пути на распутья худых помыслов и увлечений. Посему и царь-пророк Давид говорит в одном месте так: сердце мое остави мя (Пс.39:13); а в другом, пришедши в себя, таким образом: обрете раб твой сердце свое, еже помолитися к тебе (2Цар.7:27). Итак, когда мысль, чрез хороший надзор, отрезвляется; тогда и сердце, которое у нас так склонно к разным уверткам и уклончивости, как бы ни удалилось на страну далече, на страну чуждую, снова возвращается и обретается (Лк.15:13, 24:32).

Надобно притом заметить, что чрез меру молчаливые, подвергаясь какому-либо несчастью, испытывают гораздо большую скорбь от того, что не хотят излить ее в словах пред другими, тогда как скорбные чувствования, изливаясь в тихой и спокойной беседе, не теснились бы так в их душе, не сжимали бы так их сердца, а облегчались бы чрез взаимное общение. Так и раны, будучи закрыты, причиняют жестокую боль, напротив того, открытые, они легко испаряются и вскоре заживают. Пусть же знают и не забывают слишком молчаливые, что молчанием своим в несчастьях они усиливают только скорбь свою. Далее, если, они любят ближних своих, как самих себя, то, получая иногда от них оскорбления, пусть не молчат, а прямо высказываются пред ними об их несправедливости. В сем случае слово, как спасительное врачевство, благодетельно действует и на оскорбивших и на оскорбленных: в первых оно удерживает стремление вредить другим, a в последних удаляет скорбные чувствования. Напротив, если кто, при виде неправд в ближнем, молчит, тот чрез это, как бы отнимает врачевство у больного, и становится виновником его смерти, не позаботившись спасти от яда, от которого мог избавить ближнего своего. Итак, язык должно обуздывать благоразумно, но и не связывать его неразрешимо; ибо и Писание говорит: человек премудр умолчит до времене (Сир.20:7), то есть, он знает, по правилам здравой критики, когда полезнее сдерживать и когда отверзать уста свои. Посему и в другом месте говорится: время, молчати, и время глаголати (Еккл.3:7). Надобно уметь взвешивать меру времен и обстоятельств и быть весьма разборчиву, чтобы язык или там, где он требует обуздания, не впадал в бесполезное многословие, от которого трудно избежать греха (Притч.10:19), или в то время, когда он с пользою мог бы действовать, сам себя не стеснял и не ограничивал своим бездейственным безмолвием. Послушаем еще, что говорит о сем Псалмопевец: положи, – молил он Господа, – положи, Господи, хранение устом моим, и дверь ограждения о устнах моих (Пс.140:3), – не стену, а дверь ограждения, которая может во время отворяться и затворяться. Так и нам необходимо знать, владея так сказать чутьем, где и когда благоприятно отверзать уста свои словом или заключать их молчанием.

Напротив того, многоречивым должно напоминать и выставлять на вид, для их же предосторожности, каким они подвергаются погрешностям и заблуждениям, предаваясь многословию. Как вода, огражденная со всех сторон, сосредоточивается в одно место и подымается вверх, устремляясь туда, откуда снизошла, а предоставленная самой себе и ничем не сдерживаемая разливается во все стороны по низменным местам и мелеет, удалясь от своего истока; так и душа человеческая, обуздываемая благоразумным молчанием (cеnsurа silentii), сосредоточивается в самой себе и стремится горе, тогда как предаваясь многословию она, так сказать, рассеивается по внешним дольнего мира сего предметам, забывая о небесном отечестве своем. В таком состоянии она всего более должна опасаться нападений со стороны врага нашего спасения, открывая себя беззащитною против его засад, как говорит Писание: якоже град стенами разорен и неогражден, тако муж творяй что без coвеma (a по тексту латинскому у св. Григория читаем так: „sicut urbs patens et absque murorum ambitu, іta vir qui non polest in loquendo cohibere spiritum suum – якоже град открытый и не огражденный стенами, тако муж не обуздывающий языка своего“) (Притч.25:29). Кто не ограждает языка своего молчанием, тот открывает душу свою для нападений вражеских, и таким образом многоглаголанием своим всего себя раскрывает пред противником. И враг настолько побеждает, насколько побеждаемый ратоборствует многоречивою говорливостью против самого себя, а не против победителя своего.

Но так как душа наша, находясь в праздности, побуждается тем самым к разным греховным поползновениям, не вдруг, а постепенно, то, не остерегаясь празднословия, мы от суесловия переходим как бы по ступеням к более и более пагубным порокам: так, прежде всего позволяем себе пересуживать других; после того решаемся поносить и злословить их жизнь, a наконец выступаем с открытыми бесчестиями и оскорблениями. Отсюда возникают и распространяются укоризны, раздоры и распри, затем воспламеняется ненависть и угасает мир и любовь: Поэтому-то премудрый Соломон говорит: „источаяй воду глава есть всякой свари и тяжбы“²⁴ (Притч.17:14). Источать же воду значит давать свободу языку в пылу речи. И напротив, в хорошую сторону говорится у него же: вода глубока – слово в сердце мужа („verba ex ore viri – словеса из уст мужа“, по тексту св. Григория), река же изскачущая и источник жизни; вода глубока – совет в сердце мужа, муж же премудр исчерплет ю (Притч.18:4; 20:5). Итак, кто источает воду, тот является виновником ссор, распрь и вражды (jurgiorum); потому что, не обуздывая своего языка, разрушает мирные связи и водворяет раздор. И наоборот сказано: „налагаяй печать молчания на уста безумного укрощает гнев и вражду его“²⁵ (Притч.16:10). Α что предающийся многоглаголанию не может надлежащим образом сохранить правоты, о том можем находить много свидетельств в св. писании. Так Псалмопевец говорит: муж язычен не исправится на земли (Пс.139:12). А премудрый Соломон повторяет: от многословия не избежиши греха (Притч.10:19). И у пророка Исаии встречаем место, где говорится: и будут дела правды, мир, и одержит правда noкой (в подлиннике последние слова читаются так: cultus justitiae silentium – хранение правды безмолвие) (Ис.32:17), чем выражается та мысль, что правота души нарушается, когда не соблюдается умеренность в словах. Апостол же Иаков, указывая на пагубные следствия необузданности языка и на средство к обузданию его, в следующих словах: аще кто мнится верен быти в вас, и не обуздавает языка своего, но льстит сердце свое, сего суетна есть вера... темже да будет всяк человек скор услышати, и косен глаголати (Иак.1:19 и 26), – к этим словам присовокупляет далее и следующие, указывая ими на неукротимость языка человеческого: язык бо, – продолжает – неудбржимо зло, исполн яда смертоносна (Иак.3:3). И сама Истина воплощенная, Господь наш Иисус Христос, говорит нам, что за всякое слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово (ответ) в день судный (Мф.12:36). Праздным же словом называется то слово, которое произносится без всякой надобности и благопотребности. Итак, если мы, по слову самого Господа, должны будем воздать слово в день судный за всякое слово праздное, то помыслим, какое наказание предстоит многословию, – не праздному только, но большею частью сопряженному с вредным и для ближних употреблением слов.

Наставление 15

Иначе должно наставлять слишком медлительных, a иначе – слишком поспешных. Первых надобно предостерегать, чтобы они, откладывая добрые дела на предбудущее время, не оставили их вовсе или не упустили их; последним же – представлять, что неосмотрительною поспешностью и предупредительностью своею они могут унизить самое достоинство добрых дел. Итак, тем, которые слишком медленны в своих делах, нужно внушать, что мы часто, не желая вовремя сделать того, что можем сделать благовременно, в последствии бываем не в состоянии сделать что-либо доброе, хотя бы и желали. Праздность и недеятельность души, не поддерживаемой соответственным ей упражнением, незаметно усыпляет ее и приводит в оцепенение для добрых дел. Премудрый Соломон прямо говорит, что душа праздного взалчет (у св. Григория читаем: „pigredo immiltit soporem – праздность погружает в сон“) (Притч.19:15). Правда, что медлительный, по своей лености, будучи туп и туг на добрые дела, но еще чувствуя доброту их, как бы бодрствует, но поскольку мало и редко упражняется в них, то мало-помалу теряет и то, что есть доброго у него, и наконец совсем засыпает. Поэтому-то верно сказано: душа праздного взалчет, или, праздность погружает в глубокий coн. He стремясь любовью к горним благам и не наслаждаясь ими, душа праздная чувствует пустоту и влечется к дольним пожеланиям, ища в них утоления своей жажды и своего голода; но так как вместо благ духовных устремляется она к чувственным удовольствиям, то и не находит в них удовлетворения. Об этом тот же Соломон свидетельствует: похоти ленивого убивают, говорит, не произволяют бо руце его творити что; нечестивый (otiosus – праздный) желает весъ день похоти злые (Притч.21:25 и 26; снес. 13:4). И сама Истина небесная возвещает, что егда нечистый дух (един) изыдет от человека, преходит сквозе безводная места, ища покоя, и не обретает. Тогда речет: возвращуся в дом мой, отнюдуже изыдох; и пришед обрящет (дом) празден, пометен и украшен. Тогда идет, и поимет c собою седмь иных духов лютейших себе, и вшедше живут my; и будут последняя человеку тому горша первых (Мф.12:43–45; Лк.11:24–26). Нередко слишком медлительные, каждый раз отлагающие дела благочестия на после, желая оправдать свою недеятельность, представляют себе затруднения, с которыми встречаются на пути к добрым делам, неблагоразумно чего-то боятся, и, находя в том как бы достаточную причину своим отлагательствам, заявляют, что они не неправы в своей медлительности и косности. Но пусть послушают они, что говорит на этот раз Соломон: „ленивый зимою за холодом не захотел трудиться; того ради будет просить хлеба среди лета, и не дадут ему“²⁶ (Притч.20:4). И действительно, ленивец из-за холода какого-нибудь не трудится, а, притворяяся только делающим то, что он должен делать, на самом деле предается праздности; под предлогом холода, он вовсе не трудится, и, боясь неудачи в чем- либо маловажном, оставляет даже самые важные дела. Хорошо поэтому сказано о нем: того ради будет просить хлеба среди лета, в самую жатву, и не дадут ему. И потому тот, кто здесь – в настоящей жизни в добрых делах не подвизался до поту, тот и там – в будущей жизни, когда взойдет солнце правды и суда и осветит собою все дела наши с востребованием от нас отчета в них, тщетно будет домогаться входа в царствие небесное: он будет терпеть там и глад и жажду среди самого плодоносного лета и самой обильной жатвы. Пусть эти люди и еще послушают того же премудрого Соломона: блюдый ветры, – говорит он, – не сеет; и сматряяй во облацех, не пожнет (Еккл.11:4). Здесь под ветром можно разуметь искушения и наветы злых духов, а под облаками, гонимыми ветром, нападения со стороны враждебных людей, которых возбуждает и приводит в движение исконный враг наш, подобно тому, как облаками движет ветер. Итак, кто боится сего ветра (вражеских искушений) и с опасением смотрит на сии облака (враждебные нападения), тот как здесь не сеет семян добра, так и там не пожнет сладких плодов божественного мздовоздаяния.

Что же касается до тех, которые слишком поспешны бывают в делах; то таковых надлежит предостерегать, что, заботясь только о поспешности, они опрометчивостью своею могут ошибаться и впадать в погрешности. Так как они мало вникают в то, что делают, и не обращают надлежащего внимания на последствия своих поступков, а большею частью, по совершении уже дела, узнают на опыте, что не так поступали, как надлежало им поступать; то они менее других способны различать истинное от ложного и распознать добро от зла, и потому могут часто избирать последнее вместо первого. Да и вообще их действия бывают не зрелы, а потому и плоды оных горьки. Таковым в качестве слушателей или учеников весьма дельное предлагается внушение у Соломона: (чадо), без совета ничесоже твори, и егда сотвориши, не раскаявайся („et post factum non poenitebis – a то после дела поздно будет раскаиваться“) (Сир.32:21).·²⁷ И в другом месте: очи твои прямо да зрят, и вежди твои да помавают праведная (последние слова читаются у св. Григория так: „palpebrae tuae praecedant gressus tuos – вежди твои да предшествуют стопам твоим“) (Притч.4:25). Вежди же или взоры предшествуют или помавают стопам, когда дела наши предваряются мудрыми и благими советами. А кто нерадит об этом, тот напрягает только шаги свои, закрывает глаза от всего окружающего его, с поспешностью стремится как можно скорее покончить дело, нисколько не заботясь о том, что из всего этого выйдет, и потому самому вскоре проваливается, не имея на чем опереться, так как действует без размышления и осмотрительности. Итак, заботливость пастыря проповедника о благе таковых требует от него – заставить их делать дело всегда с бдагоразумием и предусмотрительностью.

Наставление 16

Иначе должно наставлять кротких, иначе – гневливых. Кроткие, будучи поставлены начальниками над другими, иногда предаются покою, который близок к недеятельной праздности ленивого, и часто от излишнего послабления, мягкости и снисходительности сердца теряют бдительную бодрость и силу начальнического духа. Напротив того гневливые, имея в руках своих власть, очень часто и сами раздражаются и подчиненных своих лишают покоя; и так как они, в порывах гневливости, не замечают неестественности своего состояния, то и не сознают того, что делают во гневе другим и чему подвергают во гневе сами себя. А нередко, – что всего хуже, – влечение гнева своего признают они за ревность по вере и благочестию, и таким образом, считая порок добродетелью, безбоязненно и бестрепетно обременяют себя преступлениями. Посему нередко приходится видеть явление, что кроткие доходят до слабости, а гневливые обольщаются своею ревностью по правоте, и таким образом к добродетели первых незаметно присоединяется порок, a последним явный порок их представляется как бы возвышенною добродетелью. Итак, надлежит убеждать первых – остерегаться того, что невдалеке грозит им, a последних – зорко смотреть за тем, что в них самих кроется уже. Пусть одни обращают внимание на то, чего у них недостает, а другие пристальнее присматриваются к тому, чем они страдают; пусть одни полюбят заботливость и попечение не только о себе, но и о других, а другие укротят в себе беспокойство и возмущение души своей, вредное и для них и для ближнего. Необходимо расположить кротких к стяжанию ревности о благе ближних, если ее недостает у них, и убедить гневливых с ревностью, о которой они так много мечтают, соединять кротость: ибо и Дух Святый является и в виде голубине и под видом огненных языков, потому что исполняющихся Его благодатью он делает и кроткими, подобно голубям, и ревнителями правды, яко огнь пламенеющими.

Итак, нет полноты Духа Святаго в том, кто, при кротости духа и поведения, оставляет ревность, или, кто, одушевляясь ревностью, не соединяет с него кротости. Для большей ясности возьмем пример. Отчего апостол Павел двум ученикам своим, не различавшимся между собою по духу любви христианской, предлагает различные средства для сообщения силы их проповеди? Именно, отчего Тимофею он говорит: проповедуй слово, настой благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли, со всяким долготерпением и учением (назиданием) (2Тим.4:2); а Титу: сия глаголи, и моли, и обличай со всяким повелением (Тит.2:15)? Почему св. Апостол одному из учеников советует действовать со властью, а другому – иметь долготерпение, если не потому, что Тит отличался кротостью, а Тимофей был одушевлен пламенною ревностью? В одном из них возбуждает соревнование, при его кротости, а в другом умеряет ревность кротостью терпения; одному придает то, чего у него недоставало, а у другого отнимает то, что у него преизбыточествовало; одного как бы подгоняет, а другого как бы осаждает. Великий деятель в ветрограде восприявшей его Церкви Божией одни из ветвей (рождие) великого благодатного древа (истинной виноградной лозы) орошает и поливает, чтобы они лучше возрастали, a другие обсекает и очищает, чтобы они, буйно разрастаясь, не лишились и тех плодов, которыми доселе украшались (Ин.15:1–5). Впрочем гнев, являющийся подвидом ревности, надобно отличать от того гнева, который без всякого повода справедливости раздражает сердце, возмущает душу, и бывает виною нестроений. Первый простирается на то, на что должен простираться, только – не знает тому меры и пределов; а последний всегда обращается на то, на что не должен быть обращаем: и надобно сказать, что не удерживающиеся от гнева, т. е. нетерпеливые, тем отличаются от гневающихся без всякой причины, т. е. гневливых, что первые не переносят великодушно обид, наносимых им другими, а последние сами причиняют обиды другим. Гневливые, несмотря даже на собственное унижение, ищут повода к несогласию, радуются раздорам и готовы, в разгаре гнева, нападать на всех и каждого; посему в минуты их раздражения лучше всего уклоняться от них. От раздраженности и вспыльчивости они ничего не слушают, ничего не понимают или не хотят понять, но пришедши в себя, они тем удобнее исправляются увещаниями, чем больше пристыждает их кротость и терпеливость обиженных ими. Вспыльчивому и разъяренному, во время гнева, точно, также как и пьяному, во время опьянения, все прямое кажется кривым. Посему-то и Авигея, умилостививши Давида, оскорбленного презрительным отказом Навала мужа ее, который в то время был пьян до зела, и от вина и от гнева, не возвести Навалу глагола ни велика ни мала до света утреннего; заутра же, егда истрезвися Навал, поведа ему жена его вся глаголы сия: и – он понял свое преступление, и умре (замерло) сердце его в нем, и той бысть яко камень (1Цар. 25).

Но если нет возможности уклониться от гневливого в минуты его раздражения; то надлежит не прямо нападать на таковых обличением, а как бы щадя поражать их. Уясним это лучше примером Авенира с Асаилом. Когда во время жестокой брани между домом Иудиным и домом Израилевым Асаил стремительно и настойчиво преследовал наедине Авенира, и когда сей последний несколько раз обращался к нему и просил, чтобы он оставил его в покое и не преследовал, наконец сказал ему, как бы предостерегая его: отступи от Мене, да не поражу тя о землю; но когда и за тем Асаил не внял словам его и не захотел отступить от него: тогда Авенир удари его копьем сзади (тупым концом) в лядвия, и пройде копие сквозе его, и паде тамо, и умре пред ним (2Цар.2:17–23).²⁸ Здесь Асаил может представлять собою типическое изображение тех, коими овладевая неистовство гнева увлекает их в бездну преступлений; их-то надобно тем с большею осторожностью уклоняться и щадить, чем с большим безумием предаются они этой сумасбродной наглости. Поэтому и Авенир, означающий на нашем языке светильник или свет отчий,²⁹ уклоняется и как бы избегает его. Так и язык отеческий пастырей и учителей Церкви, открывающих и возвещающих народу Божию свыше свет премудрости божественной, когда усматривают в ком-либо дух мятущегося неистовства и показывают только вид готовности вступить в борьбу с раздраженным, как бы дает тем заметить ему, что проповедники мира и любви не хотят враждующих им поражать оружием слова своего. Но когда эти непримиримые враги никакими благоразумными убеждениями не смягчаются и в упорном безумии не отступают от своих нападений, подобно Асаилу, тогда старающимся обуздать и укротить их бешенство надобно заботиться о том, чтобы нисколько не предаваясь сами гневу и раздражению, а сохраняя совершенное спокойствие духа, наводили их искусно на такие предметы сторонние, коими не прямо, а косвенно, но тонко и метко уязвляли бы их душу. Потому-то Авенир, сопротивляясь нападавшему на него Асаилу, ударил его не острием копья, но тупым концом (древком). И конечно, поражать острием орудия значит явно нападать; а ударять тупым концом оного значит некоторым образом защищаться только и, как бы щадя врага, отбиваться от него. Асаил же тотчас пал и умер, потому что гневливые, выходя из себя, когда видят, что им при поражении оказывают пощаду, еще более воспаляются гневом от негодования и досады, и тут же падают и гибнут, убиваемые собственною гордостью. Таким образом эти люди, томимые и снедаемые внутренними волнениями души, при малейшем отступлении и поражении, умирают не столько от железа, сколько от душевного потрясения своего.

Наставление 17

Иначе должно наставлять смиренных, иначе – гордых. Первым надлежит представлять, какое истинное возвышение ожидает их, а последним показать, как ничтожна слава, за которою они гоняются. Да будет известно первым, что ожидаемое ими – вечно, а отвергаемое – скоропреходяще; последним же, что приобретаемое ими здесь тленно, а теряемое пребывает там во веки. Пусть внемлют смиренные что вещает вечная Истина: смиряяй себя, вознесется; пусть услышат и гордые глас той же Истины: всяк возносяйся, смирится (Лк.18:14). Первым говорится: предъидет смиренным слава³⁰ (Притч.15:33); а последним: прежде падения злопомышление³¹ (Притч.16:18). К одним относятся следующие слова: на кого воззрю, токмо (nisi – как на) на кроткого и молчаливого и трепещущего словес моих (Ис.66:2)? к другим – следующие: почто гордится земля и nепел (Сир.10:9)? К одним: Господь на смиренные призирает, к другим: и высокая издалеча весть (Пс.137:6). Да познают смиренные, что Сын человеческий не прииде, да послужат Ему, нo послужити (Мф.20:28); да не забывают и гордые яко начало (всякого) греха – гордыня (Сир.10:15). Пусть обратят внимание первые на то, что Искупитель наш Господь Иисус Христос смирил себе, послушлив был даже до смерти, смерти же крестныя (Флп.2:8); а последние пусть размыслят о том, что сказано в Писании о богоотступной главе их: caм же – царь всем сущим в водах; или согласнее с подлинником: сам же – царь над всеми сынами гордыни³² (Иов.41:25). Гордость дьявола – причина нашего падения; смирение Богочеловека – вина нашего восстания. Враг наш, будучи создан на ряду с другими тварями захотел быть выше всех; Искупитель наш пребывая Божественным величием своим превыше всего, благоволил снизойти в среду человеков.

Итак, возвещайте смиренным, что они чрез свое смирение подражают Господу; напоминайте и гордым, что они своею гордостью идут по следам падшего сатаны. Что же презреннее гордости, которая, силясь вознестись, далеко отстоит от истинной высоты? И что славнее смирения, которое, ставя себя ниже всего, восходит на высоту и соединяется с Господом своим? Впрочем, надобно строго различать между смирением и смирением и между гордостью и гордостью. Нередко бывает, что одни обольщаются ложным видом смирения; а другие обманывают себя, не сознавая своей гордости: но на самом деле одни водятся страхом, другие же сознанием своей мнимой правды, как бы дающей им право и свободу голоса. И потому, когда следует обличать пороки, одни молчат страха ради, и думают, что они молчат по смирению, а другие вопиют во всеуслышание против неправды, не сознавая надменности своей, и думают, что им дает право и свободу говорить правота их во имя правды. Тех побуждает поблажке страх под видом смирения, а сих – к неумеренной, а может быть и вовсе им не предоставленной, строгости обличения необузданная надменность под видом свободы. Почему надобно предостерегать к обличении, как гордых (опирающихся на свободу), чтобы они не присвоили себе таковой свободы более, чем должно, так и смиренных (а на самом деле боязливых), чтобы они не стеснялись сверх меры: иначе вольность первых послужит для них пищею высокомерия, а раболепное подчинение последних заставит их унижаться пред явными пороками других и как бы уважать самые пороки.

Но при этом не мешает иметь в виду то, что иногда гордых и самомнительных удобнее можно исправить, если к обличениям присоединить некоторого рода и похвалы им, как припарки к больному месту. Таким образом, можно говорить им или о тех добрых качествах, которые усматриваются в них, или о том, чем бы они могли быть, если бы позаботились воспомнить и то, чего не достает у них, и затем уже, расположив прежде внимание их к себе приятным для них впечатлением, приступать к отсечению в них злых наклонностей, нестерпимых для нас. Так и диких коней мы касаемся сперва тихо и ласково, чтобы потом удобнее покорять их себе ударами бича; и горькое врачевство, противодействующее болезни, растворяем медом, услаждающим вкус, чтобы таким образом горечью врачебного состава уничтожить смертоносные соки в теле больного. И потому в самом начале обличения гордых надлежит воздерживаться от сильных порывов, обращаясь с ними ласково и дружелюбно, чтобы они, встречая в нас приятную для себя благорасположенность, тем самым внимательны были впоследствии и к нашим замечаниям, не так для них приятным. Равным образом можно иметь в виду и то, что иногда тем успешнее можем подействовать на гордого и тем скорее исправить его, чем живее представим ему, что его исправление и усовершение полезно и важно не столько для него, сколько для нас: ибо гордость любит, чтобы другие дорожили ею. Так Моисей, странствующий в пустыне по повелению Божию, поступил с тестем своим Иовавом (Иофором). Моисей хотел извести Иовава из среды язычества и подчинить истинному Богу, и потому вызывал его странствовать в пустыне с народом Божиим: воздвизаемся мы в место, говорит он ему, о немже Господь рече: сие дам вам: пойди с нами, и сотворим тебе добро, яко Господь добрая глагола о Израили. Иовав же или Иофор сперва не соглашался на предложение Моисея положительным отказом: не пойду, отвечал он ему, нo в землю мою и в род мой пойду. Но когда Моисей сказал ему, что он необходим для всего странствующего народа, и умолял его не оставить их: не остави нас, так как тебе известна эта местность, и будеши в нас старейшина (ductor или dux – руководитель или вождь); тогда Иовав склонился на его вызов (Числ.10:29–32). Моисея не могла затруднять неизвестность пути переходов в пустыне, которому, по указанию Божию, предшествовал и днем столп облачный и ночью столп огненный (Исх.13:21 и 22), и которого сам Бог руководил и хранил во всем. Но как муж прозорливый, беседуя со слушателем своим горделивым, искал в нем для себя отрады и утешения, имея в виду и другую важнейшую цель, он просил его быть ему руководителем на пути земном, чтобы самому иметь возможность руководить его к пути небесному. Таким образом Моисей достиг цели, что тесть его Иовав (Иофор), несмотря на свою горделивость, преклонился на зов его тем с большею готовностью и преданностью, чем больше убеждался в том, что на него смотрят все, как на человека, необходимого для них, и как прежде явил себя непреклонным, так потом склонился на предложение Моисея.³³

Наставление 18

Иначе должно наставлять упорных и непреклонных; а иначе – легкомысленных и непостоянных. Тем надобно напоминать, что они слишком много о себе думают, и потому пренебрегают советами других; а сих вразумлять, чтобы они были повнимательнее к себе и сколько-нибудь дорожили своими мнениями, не предаваясь легкомыслию и непостоянству. Ибо если бы и те и другие вели себя иначе, то одни всегда уважали бы советы других, а другие не были бы так переменчивы в своих мыслях и действиях. Первым из них апостол Павел заповедует: не бывайте мудри о себе (Рим.12:16); а последним: да не бываем ктому младенцы, влающеся и скитающеся всяким ветром учения (Еф.4:14). А премудрый Соломон об одних говорит: устне мудрых (высокомудрствующих о себе) снедят плоды путей своих (дел своих), и своего нечестия насытятся; a о друтих: сердца же безумных нетверда (сами на себя непохожи – cor dissimile) (Притч.1:31, 15:7. снес. Ис.3:10). И действительно. Сердце премудрых всегда одинаково и само себе равно (sibimet ipsi semper est simile), и если убеждения его правильны, то оно никогда не собьется с пути правого; а сердце безумных переменчиво и неустойчиво (dissimile est), так что оно, постоянно изменяясь, никогда не может на чем-нибудь остановиться. И так как пороки большею частью одни от других происходят, зарождаясь от одних и производя другие, то духовным врачам надобно с особенною заботливостью обращать внимание на то, что они, врачуя греховные недуги, тогда только могут с надлежащим успехом исцелять от них своих больных, когда с корнем вырвут эти пороки в самом источнике их. Упрямое же упорство происходит от самонадеянности и гордости, а безрассудное непостоянство – от легкомыслия и неосновательности.

Итак закосневшим в упорстве и непреклонности надобно внушать, чтобы они познали и сознали свой недуг надменности и высокомерия, стараясь препобедить себя·иначе, считая для себя унизительным подчиниться даже правильным советам и убеждениям других, они останутся пленниками и рабами гордости. Можно указать им, для поучительного назидания, например Спасителя, Который, будучи по существу едино со Отцем, говорил однако ж о Себе: снидох с небесе, не да творю волю мою, но волю пославшего Мя Отца (Ин.6:38), и, как Сын человеческий, явил Собою нам пример подчинения воли своей. И чтобы расположить нас к этому, Он и на страшном суде суд свой приписывает Отцу, говоря: не могу Аз о себе творити ничесоже, но, якоже слышу, сужду, и суд мой праведен есть, яко не ищу воли моея, но воли пославшего Мя Отца (Ин.5:30). Как же после сего человеку отказываться от подчинения воли своей воле другого, когда Богочеловек, пришедши в мир явить славу свою, свидетельствует, что Он ничего не может творить Сам от Себя и суд свой приписывает Отцу?

Напротив, легкомысленных и непостоянных нужно располагать к установлению в правилах твердости и постоянства: ибо плоды (следствия) непостоянства сами собою уничтожаются, когда корень их – самое легкомыслие исторгается из сердца; и всякое здание тогда только бывает прочно, когда твердо его основание. Если же сердце не твердо, то и мысли не постоянны. Вот что апостол Павел говорит о себе на этот раз в послании к коринфянам: еда что убо легкотою деях? или, яже совещаваю, no плоти совещаваю, да будет у мене еже, ей ей, и еже, ни ни (так что у меня то да, да, то нет, нет) (2Кор.1:17)? Он как бы так говорит, свидетельствуя о себе, что он чужд такого состояния: „я не влаюсь ветром непостоянства, потому что не поддаюсь и не предаюсь легкомыслию“.

Наставление 19

Иначе должно наставлять невоздержных, иначе – воздержных. Невоздержные предаются излишеству в словах, легкомыслию в делах и роскоши в жизни; а воздержные не всегда бывают свободны от раздражительной нетерпеливости, нередко же и гордости. Ибо если бы невоздержные не вдавались в многословие, то язык евангельского богача, который пироврл и веселился no вся дни светло, не был бы опаляем огнем адским, и несчастный богач не напрасно взывал к Аврааму: отче Аврааме, помилуй мя, и посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде, и устудит язык мой, яко стражду во пламени сем (Лк.16:19 и 24). Этими словами евангелист, конечно, указывает на то, что упоминаемый богач, среди ежедневного пиршества своего, чаще всего грешил языком, и, весь сгорая во пламени, просил поэтому более всего, чтобы ему прохладили язык. Далее, что невоздержание сопровождается легкомыслием в делах, – об этом свидетельствует Писание, когда говорит о народе израильском: и седоша людие ясти и пити, и восташа играти (Исх.32:6; 1Kop.10:7). А что невоздержание влечет и к роскоши в жизни; то это можно видеть из того, что когда чрево расширяется и плоть тучнеет, тогда и все страсти плотоугодия (aculеi libidinis ) более и более разжигаются. За то подвергся проклятию и древний змий райский – искуситель первых человеков, что возбудил в них хитростью и лукавством чувство пожелания к запрещенному плоду и чрез то связал первородным грехом и все потомство их. Ему сказано самим Богом: яко сотворил ecu сие, проклят ты: на персех твоих и чреве ходити будеши (Быт.3:14); т. е. как бы так: ты будешь иметь власть над людьми, возбуждая в них нечистые помыслы ума и похоти чрева. И пророк Иеремия прикровенно говорит: и прииде Нивузардан, раб царя вавилонского, архимагир (princeps cocorum s. Coquorum – кухмейстер т. е. начальник над поварами), в Иерусалим, и сожже храм Господень, и дом царев, и вся домы Иерусалимли, и стены Иерусалима окрест раскопа (Иер.39:8–10; 52:12–15 и 4Цар.25:8–12).³⁴ У заведывающего же кухнею и распоряжающегося поварами главная забота – чрево, для которого все искусство поварское истощает он, чтобы только доставить ему удовольствие в пресыщении. Стены же Иерусалима – это добродетели души, стремящейся к горнему и пренебесному миру. И потому-то сказано, что архимагир всю красу Иерусалима сожигает и стены его разрушает; ибо когда чрево от пресыщения расширяется и плоть от невоздержания тучнеет, то добродетели души от роскоши и изнеженности мало-помалу ослабевают и наконец вовсе подавляются пороками.

А что касается до воздержных, то, если бы нетерпеливость не возмущала иногда души их, – апостол Петр, сказав: подадите в вере вашей добродетель, в добродетели же разум, в разуме же воздержание, – не прибавил бы тут же: в воздержании же терпение (2Пет.1:5 и 6). Апостол предвидит в воздержных недостаток терпения, и потому дает им наставление соединять с воздержанием терпение. Равным образом, если бы к мыслям воздержных не приражалась нередко и гордость, то и апостол Павел не сказал бы: неядый ядущего да не осуждает (Рим.14:3). И тот же апостол, уничижая правила надмевающихся добродетелью своего воздержания, присовокупляет к тому: яже суть слово имуща премудрости (всё это имеет только вид мудрости) в самовольном служении и смиренномудрии (in superslitione el humilitate) u непощадении тела, не в чести коей, к сытости плоти (и изнурении тела, в некотором небрежении о насыщении плоти) (Кол.2:23). Здесь можно заметить, что в этом истолковании великий учитель придает мнимой святости их т. е. суеверию (superslitioni) только вид смирения (humilitatis); потому что когда плоть более надлежащего умерщвляется чрез воздержание, то смиренномудрие выставляется на вид с внешней стороны, a внутри под этим смирением может тем глубже гнездиться высокомерная гордость. И если бы разум не надмевался иногда добродетелью воздержания, то гордый Фарисей не поставлял бы пощения своего в числе как бы особенных заслуг, не говорил бы: пощуся два-краты в субботу (Лк.18:12).

Итак, и невоздержные и воздержные пусть будут внимательны к тому, чему они готовы подвергнуться. Пусть первые блюдутся, чтобы чрез свое невоздержание не пристраститься к излишеству в словах, к легкомыслию в делах и к пагубной роскоши в жизни, – чтобы чрез порабощение чревоугодию не поработить себя и другим пророкам. Пусть не забывают, что, при каждом удовлетворении прихотливым своим пожеланиям, в них, так сказать, каждый раз повторяется падение прародителей, виною которого было невоздержание. Последние же пусть наблюдают за собою зорко и постоянно, чтобы, избегая телесного невоздержания, не допускали зарождаться в себе другим порокам пагубнейшим, которые как бы из самой добродетели воздержания вырождаются, чтобы, умерщвляя плоть, не предавались раздражению душевного нетерпения и вспыльчивости гнева; чтобы, охраняя себя и от этого недуга, всегда памятовали, что, подавляя в себе нетерпение и гнев, они иногда могут дать в душе своей место новой гостье – гордому самодовольству. Иначе и самая победа над плотью не будет уже иметь цены добродетели, если дух препобеждается раздражительною нетерпеливостью гнева и гордостью, и все благо воздержания плотского не принесет пользы, если дух не предохранит себя от душевных пороков. Поэтому Бог чрез пророка Исаию говорит иудеям, жаловавшимся, что Он не внемлет их пощению: во дни бо пощений ваших, говорит им, обретаете воли ваша, и вся подручныя ваша томите; и в след за тем: аще в судех и сварех поститеся, и биете ястми смиренного, вскую мне поститеся? (Ис.58:3 и 4). Здесь под волею (voluntas) надобно разуметь именно самолюбивое довольство гордости, а под пястью (pugnus, кулак) – гнев. Таким образом, тщетно плоть свою изнуряют и измождают чрез воздержание те, которые, предаваясь беспорядочным движениям души своей, погрязают в пороках духовных. Пусть еще воздержные постоянно хранят без всякого послабления свое воздержание и не считают его пред очами сокровенного судии высокою добродетелью, чтобы, полагаясь на ее самостоятельность без других добродетелей, не впасть в обольщение и гордость. He такового (бо) поста Аз избрах, глаголет Господь; но... раздробляй алчущим хлеб твой, и нищия бескровныя введи в дом твой, и проч. и проч. (Ис.58:5–7).

И в самом деле, стоит размыслить, как мала сама по себе добродетель телесного воздержания, если она получает цену только в соединении с другими добродетелями. Посему-то пророк Иоиль говорит: освятите пост (Иоиль.2:15); так как освятить пост и значит – показать воздержание плоти, достойное Бога, то есть, в соединении с другими добрыми делами. Да будет же известно воздержным, что воздержание тогда только благоугодно Богу, когда они раздают неимущим то, в чем отказывают себе; в противном случае, пусть выслушают относящееся к ним следующее обличение Господне: аще постистеся и плачевоплествисте в пятинах или седминах (месяца), и се седмъдесят лет, постом ли постистеся ми? и аще ясте или пиете, не вы ли сами ясте и пиете? (Зах.7:5 и 6). И действительно; не Богу, а себе постится всякий, если то, в чем отказывает чреву своему в известное время, не раздает нуждающимся, а бережет для удовлетворения тому же чреву в другое время.

Таким образом, чтобы невоздержные не расслабляли и не расстраивали себя и телесно и душевно жадностью к обжорству и пьянству, а воздержные не гордились удручением плоти, надобно напоминать им слова самого Спасителя, – первым: внемлите себе, да некогда отягчают сердца виша объядением и пьянством и печальми житейскими, против чего присовокупляется здесь и спасительная угроза, и найдет на вы внезапу денъ той; яко сеть бо приидет на вся живущия на лицы всея земли (Лк.21:34 и 35), а последним: не входящее во уста сквернит человека; но исходящее изо уст, то сквернит человека (Мф.15:11). Пусть внемлют одни из них одним словам Писания: брашна чреву, и чрево брашном; но Бог и сие и сия упразднит; тело же не блужению, нo Господеви, и Господь телу (1Kop.6:13). И в другом месте: благообразно да ходим, не козлогласовании и пьянствы (non in comеssalionibus el ebrielalibus – не в пиршествах и пьянстве) (Рим.13:13). И еще: брашно нас не поставляет пред Богом; ниже бо аще ямы, избыточествуем, ниже аще не ямы, лишаемся (1Kop.8:8). А другие – другим: вся чиста чистым; оскверненным же и неверным ничтоже чисто (Тит.1:15). Пусть внемлют и невоздержные тому, что об них сказано: им же бог чрево, и слава в студе их (Флп.3:19); пусть внемлют и воздержные тому, что написано и о них: отступят нецыи и от веры... возбраняя женитися и заповедуя удалятися от брашен, яже Бог сотвори в снедение со благодарением верным и познавшим истину (1Тим.4:1 и 3). Пусть внемлют и те и те, что к кому из них относится, – одни: добро не ясти мяс, ниже пити вина, ни о немже брат твой претыкается или соблазняется или изнемогает (Рим.14:21); другие же: не пий одной воды, но мало вина приемли, стомаха ради твоего и частых твоих недугов (1Тим.5:23). Тогда и невоздержные отвыкнут мало-помалу от непомерного пристрастия своего к пище плотской и воздержные не станут презирать и отвергать ее сотворенной Богом.

Наставление 20

Иначе должно наставлять тех, кои милосердо раздают свое добро другим; а иначе – тех, кои и чужое отнимают у ближних. Щедрых благотворителей надобно предостерегать, чтобы они не превозносились выше ущедряемых ими благотворениями своими, надмеваясь тою мыслью, что они помогают другим. Ибо верховный Домувладыка, раздавая жребии и служения рабам своим, одних предназначил быть начальниками для управления, а других – быть подчиненными под управлением, и тем повелел раздавать прочим необходимое, а сим – принимать от них раздаваемое. И потому как те так и другие должны быть внимательны к повелениям и распоряжениям Господа; преимущественно же раздаятели даров благодати Божией должны всегда помнить, кем и для чего они поставлены на дело своего служения, и тем с большею кротостью и смирением раздавать вверенные им дары, чем несомненнее то, что дары сии принадлежат и другим. Они отнюдь не должны гордиться этим, а напротив должны совершать свое дело со страхом и трепетом, со всею заботливостью и вниманием, наблюдая, чтобы их раздаяния не были не справедливы: – чтобы не дать чего-либо тому, кому ничего не должны давать, и не отказать во всем тому, кому следует что-либо уделить, чтобы не дать кому-либо много вместо немногого, и наоборот – мало вместо многого; чтобы по неосмотрительности и поспешности не расточить даров Божиих без пользы; чтобы. Не мучить просящих своею медлительностью; чтобы в душе их не зародилась мысль о получении благодарности или о приобретении временной славы за свою благотворительность; чтобы их сердце при раздаянии даров не стеснялось скорбью или не предавалось излишней радости, чтобы, наконец, даже исполнивши уже свой долг, не приписать себе таковых дел благотворительности, и таким образом, совершивши все, не лишиться всего же. А дабы благотворящие не приписывали себе благотворений, надобно напоминать им слова Писания: аще кто служит, яко от крепости, юже подает Бог, дa о всем славится Бог Иисус Христом (1Пет.4:11). От чрезмерной радости в благодеянии – предостерегать их следующим наставлением Спаситсля: егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко рабы неключымы есмы; яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом (Лк.17:10); напротив от печали в щедрости – следующим изречением апостола: доброхотна дателя любит Бог (2Kop.9:7). Против тщеславной благотворительности Писание дает наставление: тебеже творящу милостыню, да не увестъ шуйца твоя, что творит десница твоя (Мф.6:3); выжидающему же и домогающемуся вознаграждения за милостыню оно говорит: егда сотвориши обед или вечерю, не зови другов твоих, ни братии твоея, ни сродник твоих, ни сосед богатых; еда како и тии тя воззовут, и будет ти воздаяние: но егда твориши пир, зови нищия, маломощныя, хромыя, слепыя; и блажен будеши, яко не имут ти что воздати, воздастжетися в воскрешение праведных (Лк.14:12–14). Против тех, которые откладывают дела милосердия и благотворительности на будущее время, имея возможность привесть их в исполнение заблаговременнее: не отрецыся благотворити требующему, егда имать рука твая помогати; не рцы ему, отшед возвршпися, и заутра дам, сильну ти сущу благотворити: не веси бо, что породит находящий день (Притч.3:27 и 28). Равным образом и против тех, которые под видом щедрости любят расточать дары благотворения без размышления и разборчивости, если не со вредом, то и без пользы: аще добро твориши, разумей, кому твориши, и будет благодать благим твоим (Сир.12:1).³⁵ Есть в Писании свидетельства и на то, что даяния наши должны быть не меньше должного: сеяй скудостью, скудостью и пожнет (2Kop.9:6); равно как и на то, что эти же даяния должны быть и не больше должного: не бо да иным убо отрада, по слову Апостола, вам же скорбь; нo no изравнению (равномерности), ваше избыточествие во онех лишение, да и онех избыток будет в ваше лишение (ваш избыток в восполнение их недостатка, а их избыток послужит в восполнение вашего недостатка), яко да будет равенство; аще бо усердие предлежит, no елику аще кто имать (смотря по тому, кто что имеет) благоприятен есть, a не no елику не имать (а не по тому, чего не имеет) (2Кор.8:12–14). И действительно; если рука дающего, в последнем случае, дает больше должного, а душа его не в состоянии перенесть тех лишений, которым он может подвергнуться, отказывая себе во многом чрез таковые пожертвования: то таковый датель своим подаянием как бы сам против себя вызывает нетерпение и ропот. Поэтому наперед надлежит ему искусить себя в терпении, и тогда уже быть готову на раздачу или многого или всего добра своего неимущим, чтобы не очутиться в том состоянии, когда постигает его горе, заставляющее нуждаться в помощи других, а у него недостанет мужества переносить это горе великодушно, и тогда предполагаемую мзду щедрости своей потеряет и – что еще хуже – погубит душу свою от неизбежного ропота. He должно также оставлять вовсе без удовлетворения тех, которым следует что-нибудь дать, по словам Писания: всякому просящему у тебе дай (Лк.6:30); но с другой стороны надобно внимательно наблюдать, чтобы не подавать чего бы то ни было тому, кому ничего не должно давать, как сказано в том же писании: даждь благочестивому, и не заступай грешника; или же: добро сотвори смиренному, и не даждь нечестивому (Сир.12:4 и 5); и еще: иждивай хлебы твоя (и вино твое) при гробе праведных, грешником же да не даси³⁶ (Тов.4:17).

Это последнее наставление направлено против тех, которые, подавая хлеб свой (и вино) грешникам, благотворят им именно за их беззаконие и злодеяние. Сюда могут быть отнесены и те богачи мира сего, которые расточают сокровища свои на содержание шутов, комедиантов, борцов и тому подобных праздных тунеядцев (histriones), служащих только для забавы и увеселения их, тогда как многие нищие и убогие из меньших братьев Христовых (Мф.25:40) истаивают от голода. Но кто помогает грешнику, не как грешнику, а как человеку нуждающемуся, тот не погрешает против сего наставления, уважая в человеке не его греховность, а страждущую природу человеческую.

Наконец творящие милостыню, искупая ею грехи свои, пусть не предаются безбоязненно новым грехам, повторяя их многократно, в надежде загладить и те милостынею; ибо правда Божия не подкупна, которую бы можно было покупать за деньги, греша безнаказанно. Притом, не душа ли больше пищи, и тело одежды (Мф.6:25; Лк.12:23)? Если же так, то, подавая пищу или одежду неимущим, но в тоже время оскверняя душу свою или тело грехами, они что худшего приносят правде Божией, а что лучшего отдают неправде вражеской: тленными благами своими жертвуют Богу, а самих себя предают дьяволу.

Какое же после сего наставление может быть предложено тем, которые и чужое похищают у других? Надлежит представить им наперед, чтобы они выслушали со вниманием, что скажет Господь не творящим дел милости, когда приидет сотворить последний суд. Он скажет им тогда: взалкахся, и не дасте ми ясти; возжадахся, и не напоисте мене; странен бех, и не введосте мене, наг, и не одеясте мене; болен и в темнице, и не посетисте мене, и этим словам своим предпошлет следующие: идите от Мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелом его (Мф.25:41–43). Об них и не говорится, чтобы они совершали хищения или другие какие-либо насилия, и несмотря на то предаются вечному огню геенскому. Отсюда само собою следует, что если такая участь постигнет не уделяющих неимущим от избытка имущества своего; то что ожидает похищающих чужое? Пусть же они после того размыслят об этом, какой ответственности подвергают себя своим хищением, если таковому наказанию присуждаются не исполнившие долга милосердия, и чего заслуживают они своими делами неправды, если так наказывается даже невнимание к делам любви.

Простираются ли руки их на разграбление имущества ближних? – Пусть внемлют они гласу пророка: горе умножающему себе не сущая его; доколе отягчавает узу свою тяжце стяжаниями греховного блага (usquequo aggravat contra se densum lutum)? u будет сам в разграбление (Авв.2:6 и 7). Думают ли они расширить чрез хищение домы свои? – Да послушают другого пророка: горе совокупляющим дом к дому, и село к селу приближающим, да ближнему отъимут что; еда вселитеся едини на земли? (Ис.5:8). Он как бы так говорит: доколе будете вы расширяться, – вы, которые не можете терпеть сообщников себе в этом общем для всех и всем принадлежащем мире? Тех же, которые находятся с вами в каком-либо общении, тесните и преследуете; но вместо одних всегда встречаете для своей борьбы других. Жаждут ли приращения денег и вообще приумножения богатств? – Пусть обратятся к премудрому Проповеднику, испытавшему все под солнцем, что он говорит об этом: любяй сребро (aѵаrus – скупой, сребролюбивый, жадный), не насытится сребра; и любяй богатство (qui amat divilias) не насладится плодами его (Еккл.5:9). Плодами этих благ воспользуется тот, кто хорошо распоряжается ими во благо и свое и ближнего своего, не пристращаясь к ним; а кто делается рабом их, тот и здесь даже оставит их без пользы. Стремятся ли пресытиться всеми этими достатками и благами? – Не мешает таковым заметить, что гоняющиеся за всем и хотящии во всем богатитися впадают в напасти и сети (1Тим.6:9), и кто тщится обогатитися, тот не останется неповинным (Притч.28:20 и 22).³⁷ И конечно; кто всеми силами и всеми средствами домогается приумножения богатств и наслаждения благами их, тот не станет удаляться от пороков и убегать греха. Глядя на приманку (escam – пищу) земных удовольствий, он, при своей жадности, уловляется подобно птицам, сам не зная, от какого силка греховного придется ему погибнуть (quo peccali laqueo stranguletur). Желают ли захватить себе наследство, увлекаясь неправедною корыстью к временным приобретениям и не помышляя о будущем? – Пусть прочтут или выслушают слова Премудрого: часть (haeredilas наследство) поспешна в начале, в последних неблагословится (Притч.20:21). Нам дана настоящая жизнь для того, чтобы чрез нее достигнуть благословенного состояния в жизни будущей. Итак, кто здесь заботится о наследствах, тот там ставит себе преграды и пресекает путь к благословению; ибо жадность к неправедным стяжаниям в настоящей жизни устраняет его от вечного наследства в будущей. Положим даже, что возобладали бы они всем, чего ищут и домогаются. Но, кая польза человеку, говорит сам Спаситель, аще кто мир весь приобрящет, душу же свою отщетит (Мф.16:26)? Смысл истины этих слов таков: что пользы человеку в том, если он все, что вне его, собирает, а одного самого себя губит? Вообще же надобно заметить, что корыстолюбие хищников и грабителей большею частью и скорее всего обуздывается, когда в словах проповедника живо выяснится и представится для них мысль о том, как кратковременна и скоропреходяща настоящая жизнь, и если проповедник приведет им на память множество примеров таких людей, которые долго собирали в сей жизни всевозможные богатства, и однако же не могли упрочить их за собою, у которых внезапная смерть вдруг отнимала все, что собирали они в продолжении многих лет разными путями неправды, и которые перешли в загробную жизнь, не только оставив все стяжания свои, но и понесли с собою тяжкое бремя грехов хищения и грабительства, в чем должны будут дать отчет на страшном суде Божием. Пусть они выслушают все это и остановятся мыслью на таковых примерах, к сожалению, и у нас нередких, в которых, без всякого сомнения, и сами они осуждают на словах подобные поступки. Быть не может, чтобы такового наставления не приняли они к сердцу, и, переходя от слов к делу, не устыдились по крайней мере подражать тому, что в других осуждают.

Наставление 21

Иначе должно наставлять тех, которые не простирают рук своих на чужое, но не выпускают из них и своего; а иначе – тех, которые хотя и делятся добром своим с другими, однако же падки и на чужое. Тем, которые не ищут и не домогаются чужого, но и своего не любят уделять другим, надобно внушать особенно ту мысль, что земля, от нея же мы взяты (Быт.3:19), обща всем нам и производит блага свои также для всех вообще. И потому напрасно считают себя невинными те, кои общий дар Божий присваивают себе одним, ничего не уделяя другим из достающегося им. Поступая таким образом, они посягают на жизнь многих ближних, делаясь виновниками стольких смертей, у скольких бедняков с голоду умирающих удерживают принадлежащую им часть благ земных. Ибо, уделяя неимущим от избытка своего, мы даем им не свое что-либо, а их собственное, и более исполняем долг правды, нежели творим дело милости. И небесный Учитель наш в нагорной беседе своей к ученикам и окружавшему их народу, говоря между прочим о делах милосердия, учил творить эти дела в тайне, и не в виде милости, а как долг правды: внемлмте, говорил, милостыни вашея (justitiam vestram – правды вашея) не творите пред человеки, да видимы будете ими... тебе же творящу милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя (Мф.6:1 и 3). Согласно сему и Псалмопевец говорит: расточи, даде убогим; правда его пребывает во век века (Пс.111:9), признавая щедрость к бедным и убогим не столько милостынею, сколько правдою, долгом справедливости, на том основании, что достающиеся нам от Господа в излишестве блага не одним нам принадлежат, а составляют достояние общее, преимущественно же достояние неимущих. И в другом месте: весь день милует и взаим дает праведный, и семя его во благословение будет (Пс.36:26). Тоже и Соломон свидетельствует: праведный милует и щедрит нещадно (не скупится) (Притч.21:26). Те, к коим относится сие наставление, пусть еще внемлют жалобе представленного в евангельской притче виноградаря на бесплодную смоковницу, бесполезно упражнявшую (занимавшую) только землю в винограднике (Лк.13:6–9). Ибо кого должно разуметь под этою смоковницею, как не тех неподатливых богачей – скряг, кои удерживают у себя без всякой пользы блага, столь полезные и необходимые для многих? и не всуе ли они упражняют занимаемое ими место и своею бездейственностью держат, так сказать, в тени ту благодатную землю, которую бы другие возделали и делами благотворения, как лучами солнца, согрели и оплодотворили ее?

Правда, они часто говорят: „мы пользуемся тем, что нам дано, и не ищем чужого; хотя мы не творим ничего, достойного награды, уготованной милосердым, за то ничего не делаем и худого“. Но они так говорят потому, что отвращают слух свой от вещаний небесной истины. Упоминаемый в другой притче богач, облачавшийся в порфиру и виссон и веселившийся во все, дни светлы, не похищал ничего чужого (ибо притча не говорит о сем); однако ж где является он по смерти? во аде... сый в муках! Что же это значит? – то, что он, хотя и не похищал чужого, однако ж и не делал ничего во благо ближних, имея в виду только самого себя, и ни призрел даже бедного нищего Лазаря, лежавшего пред враты его гнойна (в струпьях), так что и nси приходяще облизаху гной его (Лк.16:19 и дал.).

Да уразумеют же невнимательные к нуждам бедных, что они крайне оскорбляют самого Бога, когда, получая от Него все, не приносят Ему, в лице меньшей братии Христовой, никакой жертвы сострадания к ближним. Пусть не забывают того, что говорит Псалмопевец: не даст Богу (человек) измены (выкупа) за ся, ниже цены избавления за душу свою (Пс.48:8 и 9; слич. Мф.16:26). Давать же Богу цену выкупа значит воздавать предваряющей нас благодати Божией дела благотворительности. Равным образом пусть всегда памятуют следующую угрозу евангельскую: уже бо и секира при корени древа лежит; всяко убо древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо³⁸ (Мф.3:10). И потому те, которые, хотя и не простирают рук своих на чужое, но и не делают ничего доброго для ближних, считают себя невинными, пусть позаботятся предотвратить от себя грозящие им удары от секиры и огня и постараются выйти из этого состояния безрассудной беспечности· иначе могут быть отсечены от настоящей жизни до основания, при всей крепости своего корня, если не перестанут пренебрегать плодами добрых дел.

Напротив того, тех, которые соединяют щедрость подаяний своих с похищением чужого, надлежит предостерегать, чтобы они, увлекаясь таковою щедростью, под сим видом добра не сделались хуже. Ибо, расточая без разбору свое имущество, они не только становятся раздражительными и склонными к ропоту, как мы выше уже заметили,³⁹ но и готовы бывают, приходя в расстроенное состояние, польститься на чужое. Что же может быть несчастнее таковых, у которых из щедрости рождается корыстолюбие со страстью к неправедному любостяжанию, и на почве, засеянной, по-видимому, добродетелью, произрастают греховные пороки. Итак, пусть они сперва научатся благоразумно хранить свое достояние, а еще благоразумнее распоряжаться им, а потом приступают и к истреблению страсти посягательства на чужое; иначе сказать: пусть они исторгнут корень вины – расточительность свою, а возрастающие отсюда ветви пороков сами собою исчезнут. Благоразумное распоряжение достоянием своим устранит всякий повод к раздражительности, ропоту и самому хищению. Но это не то значит, чтобы надлежало избегать щедрости в благотворительности, а то, что щедрость в делах милосердия не должна быть помрачаема и унижаема пожеланием и хищением достояния ближних. Если мы силою будем отнимать у одних то, что другим даем щедрою рукою, – будет ли это милосердие? нет; иное дело – творить милостыню за грехи, а иное – грешить из-за милостыни, полагаясь на нее. Такое милосердие – не милосердие: оно не может дать сладкого плода, потому что проникнуто ядом и горечью вредоносного корня. Посему-то Господь отвергает и самые жертвоприношения подобного рода: Аз есмь Господь, говорит Он чрез Пророка, любяй правду, и ненавидяй грабления от неправды (in holocaust – вo всесожжении) (Ис.61:8). И премудрый Соломон говорит: жертвы нечестивых мерзость Господеви; ибо беззаконно приносятся (Притч.21:27), A премудрый Сирах замечает, как взирает Госпрдь на таковые жертвы, говоря: яко жряй сына пред отцем его, тако приносяй жертвы от имения убогих (Сир.34:20). И что может быть поразительнее, как смерть сына пред очами отца? Таковое сравнение приносимой жертвы со скорбью обезчадевшего отца показывает, как возмутительна для Господа таковая жертва. И при всем том таковые жертвователи, одною рукою дающие, a другою отнимающие, только и думают и трубят о том, сколько они делают пожертвований; а о том, сколько сделали они насилий и хищений, и помыслить не хотят, скрывая это и от себя и от других: они как бы рассчитывают даже на возмездие за свои жертвы, а вины преступлений и не признают за собою. Но не об них ли говорит пророк Аггей: собираяй мзды, собра во влагалище дираво (Агг.1:6)? Объясним это. Когда полагаем деньги в даровое влагалище, мы видим их; но не видим, когда теряем: подобным образом и таковые раздаятели видят то, что дают, но не видят того, что отнимают, почему и считают только награды приобретения, а о потерях и наказаниях не помышляют. Если же так, то не в диравое ли влагалище собирают они мзды своя?

Наставление 22

Иначе должно наставлять враждолюбивых, иначе – миролюбивых. Любящим раздоры и вражды нужно напоминать, что они, какими бы ни украшались добродетелями, никогда не достигнуть духовного совершенства, но пребудут плотяны, доколе не войдут в согласие и мир с ближними. Так и Писание говорит: плод духовный есть – любы, радость, мир... (Гал.5:22); следовательно, кто не заботится о сохранении мира, тот отвергает плод духовный. Посему-то апостол Павел сказал в одном месте: идеже в вас зависти и рвения и распри, не плотстии ли есте (1Kop.3:3)? а в другом – дает наставление: мир имейте и святыню со всеми, их же кроме (sine qua – без чего) никтоже узрит Господа (Евр.12:14), тщащеся блюсти единение духа в союзе мира: едино тело и един лух, якоже и звани бысте во едином уповании звания вашего (Еф.4:3 и 4). Значит, нет части во едином уповании звания тому, кто не блюдет единения со всеми. А между тем не мало можно видеть примеров, что иные, отличаясь особенными какими-либо добродетелями, с гордостью смотрят на взаимное общение и единение, которое, может быть, превышает их добродетели. – Так, иной строго соблюдает телесное воздержание; но из-за воздержания своего, которым превосходит других, чуждается их и не входит с ними ни в какое общение. Таковые забывают, как славословить должно Бога, – забывают слова Псалмопевца, который говорит: хвалите Его в тимпапе и лице (Пс.150:4). В тимпане (литавре или барабане) издает звук сухая и натянутая кожа чрез посредство ударов; а в лице (хоре) соединяются в стройный и гармонический лад разные голоса чрез взаимное между собою согласие. Что же применительно к настоящему выражает тимпан, как не удручение плоти воздержанием и постом, и что лик, как не соблюдение согласия и мира со всеми? Итак те, кои удручают плоть свою, но пренебрегают миролюбивым общением с ближними своими, хвалят Бога токмо в тимпане, но не в лице. Иные же, обогащаясь многоразличными познаниями, становятся надменными и считают для себя за низость сообщаться с другими, так что чем большую снискивают мудрость, тем больше презирают их. Таковые пусть внимают вещанию небесной Истины: имейте соль в себе, и мир имейте между собою (Мк.9:50); так заповедует Она с мудростью соединять миролюбие. И действительно, соль или мудрость без мира служит не к спасению, а на пагубу; ибо чем более хвалится кто ведением, тем более становится он виновнее во грехах своих, нежели неведущий, и подвергается тем большему наказанию, чем удобнее для него избежание греха. К ним же относятся и следующие слова Иакова: аще зависть горьку имате и рвение в сердцах ваших, не хвалитеся, ни лжите на истину. Несть сия премудрость свыше нисходящи, но земна, душевна, бесовска. А яже свыше премудрость, первее убо чиста есть, потом же мирна... (Иак.3:14, 15:17): чиста, ибо ее помышления чисты; мирна, ибо чужда гордости, презирающей мир и общение с ближними. Наконец, расположенным к вражде и раздорам надобно внушать истину слов евангельских, чтобы они познали, что никакие добрые дела их не могут служить благоугодною Богу жертвою, до тех, пока будут удаляться от мира и любви с ближними. Слова эти сказаны самим Спасителем в нагорной беседе Его к ученикам о народу: аще принесеши дар твой ко олтарю, говорил Он между прочим, и my помянеши (вспомнишь), яко брат твой имат нечто на тя; остави my дар твой пред олтарем, и шед прежде смирися (примирись) с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой (Мф.5:23 и 24). Из этого можешь заключить, сколь велика вина тех, чья жертва отвергается. Всякий грех может быть изглажден противоположным добрым делом; но какое доброе дело возможно для враждующего, если он не исторгнет самого корня зла, – не истребит в сердце своем вражды? Если же враждующие отвращают слух свой от внушений небесной Истины; то пусть, по крайней мере, обратят взор свой на то, что происходит вблизи и вокруг каждого из них: они увидят, что птицы одного рода, при совокупном полете, не оставляют друг друга, бессловесные животные стадами ходят на пастбищах, и много других подобных тому примеров. И если внимательно посмотрим на эти явления, то неразумные твари взаимным согласием своим не явно ли обличают нас, какое великое зло производит тварь разумная своим несогласием и разладом? Обладая разумом, она вопреки сему дару отвергает то благо, к которому те, не имея этого дара, стремятся по одному только природному влечению.

Совсем иные наставления должно предлагать миролюбивым. Их надобно предостерегать, чтобы, предаваясь сверх надлежащего мирной жизни временной, преходящей, не позабыли и не звонерадели они о мире жизни вечной, нескончаемой, – что легко может произойти от искусительного и обманчивого покоя в настоящей жизни и лишить мира в жизни будущей. По сему-то Господь наш Иисус Христос, оставляя уже землю и готовясь к Отцу Heбeсному, как бы в прощальной беседе, говорит к ученикам своим: мир (pacem) оставляю вам, мир Мой даю вам; не якоже мир (mundus) дает, Аз даю вам (Ин.14:27), как бы так: „оставляю мир переходной (transitoriam), даю мир пребывающий во веки (mansuram)“, показывая тем различие между миром земным и миром пренебесным и призывая их от настоящего к грядущему. Следовательно, кто всецело предается мирному покою земному, тому трудно уже достигнуть мира небесного. Мир должно любить, конечно, но не без ограничений. Так, пристрастная любовь к мирной жизни временной не должна удерживать нас от обличения пороков и чрез потворство нечестию нарушать наш мир с Творцом нашим и Виновником всякого мира: иначе мы, опасаясь и избегая разрыва внешних связей, можем подвергнуться испытанию в душе своей тяжкого для нас расторжения внутреннего союза с Богом. И что такое мир земной, преходящий, как не след (и только один след) мира небесного, вечного? He безрассудно ли, поэтому, возлюбить и предпочесть след, оставленный на прахе земном, а не позаботиться с предусмотрительностью о любви к Тому, Кто оставил его? По этому Давид, сохраняя постоянно. мир внутренний, свидетельствует, что он не стеснялся нарушением мира внешнего с нечестивыми: не ненавидящия ли Тя, Господи, возненавидех, и о вразех Твоих истаях? Совершени по ненавистию возненавидех я: во враги быша ми (Пс.138:21 и 22). И что значит совершенною ненавистью ненавидеть ненавидящях Господа? значит любить их, как сотворенных Богом, но ненавидеть в них и обличать то, что творят они вопреки воле Творца своего, значит – поддерживать и сохранять их жизнь, но вместе подавлять и искоренять их нечестие, не страшась их вражды и злобы.

Таким образом, надобно внушать этим миролюбцам, какой ответственности подвергаются они за свое равнодушие и невнимательность в деле обличения нечестивцев (особенно если они призваны на то), потворствуя нечестию их своим миролюбивым молчанием, когда избранник Божий, Царь и Пророк, приносил Богу как бы жертву тем, что ревностью своею по Бозе возбуждал против себя вражду грешников. Так и сыны Левиины, избившие поклонников златого тельца, сотворили дело благоугодное Богу: наполнисте (consecraste – освятисте) руки ваша днесь Господу, говорил им Моисей, да дастся на вас благословение (Исх.32:27–29). И благочестивая ревность no Бозе Финееса, пронзившего сулицею (дротиком или копьем) израильтянина Замврия с мадианитянкою Хазвиею среди самаго блужения, которым осквернялись сыны Израилевы со дщерми Мадиамли, утолила гнев Божий (Числ. 25). Понятны теперь слова Господа: не мните, яко приидох воврещи (дати) мир на землю: не приидох воврещи мир, нo меч (Мф.10:34; Лк.12:51). Ибо союз с нечестивыми противен Богу; и потому должен быть рассеваем. Можно припомнить при сем, как благочестивый Иосафат, царь Иудин, прогневал Бога союзом с Ахавом, царем нечестивым Израильским; каковой союз едва не погубил Иосафата, и только обретшаяся в нем дела благая спасли его, как сказано было ему чрез пророка: царю Иосафате! нечестиву ли даеши помощь, или ненавидиму от Господа дружиши? сего ради бысть на тя гнев Господень; нo токмо дела благая обретошася в тебе, зане отъял ecu кумиры от земли Иудины, и исправил ecu сердце твое взыскати Господа (2Пар.19:2 и 3). Так Всеправедного оскорбляет самый союз наш с нечестивыми; и потому мы не должны чрезмерно дорожить временным миром, а, нарушая мир внешний, должны заботиться о сохранении внутреннего. И тот же избранник Божий, Давид, муж по сердцу Божию, благоразумно соблюдал, как мы заметили уже, и то и другое: с ненавидящими мира, говорит он, бех мирен; егда глаголах им, боряху мя туне (Пс.119:6 и 7). Таким образом, он и в то время, когда отверзал уста свои на обличение грешников, терпел от них нападения, и независимо от того, когда подвергался их нападениям, был с ними мирен, не оставляя вразумлять своими обличениями и не переставая любить обличаемых. По сему и апостол Павел говорит: аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте (Рим.12:18). Убеждая хранить мир со всеми, Апостол не напрасно сказал предварительно: аще возможно, и к тому присовокупил: еже от вас. Ибо при обличении нечестивых трудно и почти невозможно сохранить внешний мир, и потому он располагает нас к сохранению мира внутреннего, как бы так говоря: мир состоит в согласии двух сторон; посему, если обличаемыѳ вами нарушают мир, то вы обличающие и вразумляющие их сохраните его в душе своей. И в другом месте тот же Апостол, сказавши: аще кто не послушает словесе нашего, посланием сего назнаменуйте, и не примешайтеся ему, да посрамится, прибавляет: и не аки врага имейте его, но наказуйте якоже брта (2Фес.3:14 и 15). Он как бы так говорит: нарушением внешнего мира с ним не стесняйтесь и не страшитесь этого, но внутренний по отношению к нему мир сердечно храните, так чтобы внешнее отчуждение ваше от грешника поражало его, а внутреннее расположение к нему привлекало его, предпочитая внутренний мир внешнему.

Наставление 23

Иначе должно наставлять посевающих раздоры, иначе – миротворцев. Тем, которые посевают раздоры, надобно представлять, кому они последуют. Поучению притчи евангельской, всеявый плевелы посреде пшеницы – это есть враг человеков, сотворивый сие, диавол, сатана, или отпадший от Бога ангел (Мф.13:25,28:39). Подражателей же или последователей его Соломон описывает так: муж безумный и законопреступный ходит в пути неблаги (a по тексту св. Григория: „homo apastata, vir inutilis: gradilur ore perverso – человек богоотступник – муж пагубен: он ходит с лицом бесстыжим и языком распущенным“); той же намизает очима, и знамение дает ногою, учит же помаванием перстов; развращенно же сердце кует злая, и на всякое время таковый мятежи (jurgia seminat – несогласия и раздоры посевает) составляет (Притч.6:12–14). Таким образом посевающий раздоры прежде всего называется в Писании отступником (apastata): ибо если бы он, по примеру возгордившегося ангела, не пал внутренне отвращением ума и сердца своего от лица Создателя, то и во внешних поступках не дошел бы он до того состояния, чтобы соделаться источником и виновником таких нестроений. И потому верно сказано о нем, что он намизает очима, дает знамния ногою, учит же помаванием перстов. Страж наших действий внутри нас, который блюдет за правильностью движений внешних членов наших. Этот внутренний страж состоит в здравом уме и чистоте сердца. Кто лишился стража этого, тот неизбежно впадает в беспорядочные движения и внешними действиями своими обнаруживает, что у него нет внутри никакой опоры, на которой бы мог он утвердиться. Пусть еще сеятели несогласий и раздоров выслушают, что сказано в Писании о миротворцах: блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся (Мф.5:9), и выведут отсюда обратное заключение о себе, что если миротворцы называются сынами Божиими, то как назвать и чем признать виновников нестроения и смут общественных, как не „сынами дьявола“? (Ин.8:44). Сего ради явлена суть чада Божия и чада диаволя (1Ин.3:10). Все отделяющиеся чрез свои раздоры от единения взаимной любви, без этой любви, как без жизненной силы, чахнут и засыхают, становясь неспособными в своей деятельности к принесению плодов благих дел, а если и приносят какой плод, то он ничтожен, потому что дела без любви – ничто (1Kop.13:1–3). Поэтому их надобно вразумить, как много они грешат и как тяжки их грехи: посевая раздоры и изгоняя любовь, они исторгают корень всех добродетелей и полагают семена всех зол. И как Бог благоугождается более всего делами любви, то для дьявола нет ничего вожделеннее истребления любви. Итак, потерявши ее сам, враг Бога и человеков, вместе с клевретами своими, хочет и старается чрез сеяние плевел посреде пшеницы искоренить любовь и в наших сердцах, чтобы лишить и нас возможности восходить к Богу и наслаждаться общением с Ним.

Напротив, миротворцев надлежит предостерегать, чтобы они не унижали своего высокого подвига, не зная или не разбирая, между кем должны oни утверждать и укреплять мир. Ибо сколько благотворен мир между добрыми, столько пагубен союз нечестивых. Этот союз между нечестивыми дает злу возможность усиливаться более и более, ибо чем теснее соединяются между собою нечестивые, тем дерзновеннее преследуют они добродетельных. Вот почему сказано блаженному Иову свыше о провозвестниках и сообщниках отверженного сосуда нечестия т. е. антихриста, под видом чешуи (sub squamarum specie) чудовищного животного морского: утроба его щиты медяны, союз же его якоже смирит камень,⁴⁰ един ко другому прилипают, дух же не пройдет его, плоти же (membra – члены) телесе его сольпнушася (Иов.41:6,7:14). И потому сообщников и последователей его, как врага Божия и врага человеков, должно убегать и стараться не о соединении, а о разделении их между собою. Так поступил великий служитель Церкви Божией, апостол Павел, когда преследовали его фарисеи вместе с саддукеями. Видя, что те и другие восстали против него единодушно, он воззвал к ним: мужие братие! аз фарисей есмь, сын фарисеев; о уповании и о воскресении мертвых аз суд приемлю (меня судят) (Деян.23:6). Так как фарисеи признавали, а саддукеи отвергали воскресение мертвых; то между ними произошла распря, и они разделились. Таким образом апостол Павел освободился от нападения вражеского сонмища. По сему для примирения нечестивых необходимо расположить их прежде к внутреннему миру, чтобы потом мог быть полезен для них мир внешний. Полюбив мир внутренний, они не станут уже злоупотреблять внешним миром, помышляющие о мире небесном не допустят, чтобы земной мир послужил к порче их сердца. Если же нечестивцы, требующие примирения, таковы, что не могут вредить добродетельным, хотя бы даже и пожелали: то на таковых можно действовать и внешним миром, даже прежде нежели они познают сладость мира внутреннего в соединении с Богом; ибо злоба несчастия их в ожесточении против любви к Богу может быть, по крайней мере, смягчена любовью к ближнему, и таким образом от мира внешнего и любви к ближним можно постепенно возвести их на высшую степень мира внутреннего и любви к Богу.

Наставление 24

Иначе должно наставлять тех, кои неправильно понимают учение слова Божия, но по своему горделивому упрямству мечтают о себе, что они мудрее других и призваны быть учителями их; а иначе – тех, кои хотя и правильно понимают это учение, но, гордясь своим знанием, высокомудрствуют о себе пред поучающимися у них. И тем и другим надлежит внушать, что общий их недостаток заключается в недостатке смирения. И прежде всего надобно внушить неправильно понимающим слово Божие, что они спасительное врачевство превращают в яд для себя, и, так сказать, врачебным ножом наносят себе смертельную рану, расстраивая и убивая себя тем самым, чем бы должны исцелять и спасать себя. Пусть размыслят они, что священное Писание служит для нас как бы светильником во мраке настоящей жизни, и что поэтому, неправильно понимая слова Писания, они помрачают и для себя и для других свет спасительного светильника сего. Чем же объяснить неправильность такового понимания слова Божия, как не гордостью? Считая себя умнее других, они не хотят следовать никому в разумении Писания, а чтобы упрочить за собою (у простых, конечно, и невежд) славу ученого и сведущего, отвергают с презрением всякие, хотя бы то и правильные, толкования других, слепо и ревниво утверждая превратность и нелепость своих. Об них можно сказать словами пророка Амоса: распоряху имущия во утробе сущих в Галааде, претирая пилами железными, яко да расширят пределы своя (Ам.1:3 и 13). Объясним это. Галаад значит, по изъяснению толковников, собрание свидетельств. Поскольку же Церковь есть хранительница истины, о которой она свидетельствует исповеданием; то под именем Галаада можно разуметь Церковь, устами всех верующих свидетельствующую об истинах Божиих. Имущие же во утробе – это души благочестивые, зачинающие, по действию любви божественной, разумение слова Божия и рождающие, во время свое, из зачатого семени плод добрых дел. А расширение пределов означает здесь ревность к распространению славы своей мнимой мудрости. Итак, превратно понимающие смысл св. Писания и ложным учением своим распространяющие разные толки и расколы (ересеначальники) своим лжемудрованием и заблуждениями, как бы железными пилами, претирают и умерщвляют в душах благочестивых, верных чадах Церкви, зачавшееся разумение Писания, истребляя его для того, чтобы умножить славу своей мудрости. И таким образом простые и неопытные еще младенчествующие сердца, не утвердившиеся еще в воспринимаемых ими божественных истинах, они исторгают из недр православной Церкви в свои толки, под видом мнимого ими православия, для распространения гордого тщеславия своего и поддержания авторитета. Если же так, то для успешного действования на таковых лжеучителей прежде всего надобно стараться истребить в них самый корень зла – гордость, а ветви лжеучения их сами собою отпадут. Вместе с сим – предохранять и предотвращать их от того пагубного зла, чтобы они, при своем заблуждении, порождая расколы, в мнимом служении своем Богу не примешивали служения идоложертвенного, которое строго воспрещается словом Божиим. Так Господь, жалуясь чрез Пророка на жену блужения – народ израильский, говорит: нo та не уразуме, яко Аз дах ей пшеницу, и вино, и масло, и сребро умножих ей (и злато); сия же сребряны и златы (кумиры) comвopu Ваалу (Ос.1:2, 2:8, 8:4; Иез.16:15–20). И мы получаем от Господа и пшеницу – дух (как бы зерно) Писания, когда в трудных для нашего понимания местах под покровом буквы открывается для нас внутренний смысл его; и вино – упоение высоким благовествованием; и масло – слово кротости и милосердия, когда ясным и откровенным учением своим располагает жизнью нашею с отеческою любовью; и сребро и злато – свет чистейшей и высочайшей истины, озаряясь и обогащаясь премудростью разума Божия (Рим.11:33; 1Kop.1:30). Но и у нас есть жрущие Ваалу: это именно еретики, которые превратным толкованием Писания Божественного развращают сердца неопытных слушателей своих и все эти дары Господни, и хлеб, и вино, и масло и сребро и злато, приносят в жертву сатанинским идолам, посевая в мирной Церкви Божией расколы разных заблуждений. Пусть же размыслят таковые, чего они могут ожидать в будущем? Так как они здесь рассевают несогласия и раздоры в Церкви мира и любви, то и там, по неумытному суду Божию, должны они ожидать смерти вместо жизни, и не временной, а вечной.

Есть напротив и такие, которые правильно понимают учение слова Божия, но, гордясь своим знанием, высокомудрствуют о себе пред поучающимися у них. Таковым надлежит внушить, чтобы они, прежде нежели приступают к предложению другим слова божественной истины, поискали в нем изображения самих себя: иначе, обличая других, они могут оставить самих себя без обличения. В самом деле, разумея верно Писание, но, не внимая тому, что говорит оно против гордых, они и поступают таким образом. He уподобляются ли они тем неблагоразумным врачам, которые всегда готовы лечить других, а о своей болезни или не знают или небрегут? Их жизнь не противоречит ли их учению, когда они говорят одно, а делают сами совсем другое? Пусть же они, подавая врачебную помощь больным своим, не забывают и о своих болезнях, требующих врачевания, чтобы, врачуя других, самим не умереть. В Писании сказано: аще кто глаголет яко словеса Божия (говорит ли кто, говори как слова Божии), или, аще кто служит яко от крпости, юже подает Бог (служит ли кто, служи по силе, какую дает Бог) (1Пет.4:11). Значит, они говорят не свое и действуют не от себя; чем же тут гордиться? В том же Писании апостол Павел говорит о себе: несмы нечисто проповедающии слово Божие, но яко от Бога, пред Богом, во Христе глаголем (2Kop.2:11). Этими словами святый Апостол свидетельствует, что он взирал на свою проповедь как на дар, подученный от Бога, и что целью его проповеди было угождение не себе, а Богу (пред Богом), во Христе, как едином Ходатае и Примирители, Бога и человеков (2Kop.5:18 и 19; 1Тим.2:5). И премудрый Соломон говорит: нечист (abomina bilis – мерзостен, ненавистен) пред Богом всяк высокосердый (arrogans – высокомерный) (Притч.16:5); а ищущий в разумении и проповедании слова Божия собственной славы дерзает предвосхищать право у Того, Кто дал ему и от Кого получил он этот дар разумения и проповедания, и Кто может Сам прославить прославляющих Его. У того же Премудрого может еще всякий проповедник прочитать в назидание свое и следующие слова: пий воды от своих сосудов (de eisterna tua – из своего водоёма), и от твоих кладенцев источника (et fluenta putei lui – и влагу из своего колодезя). Да преизливаются воды от твоего источника, и на улицах разделяй их. Да будут они тебе единому, и да никтоже чужд причастится тебе (Притч.5:15–17). И действительно, проповедник пьет воду из своего водоема, когда, входя в себя, сам наперед обсудит и как бы выслушает то, что намерен предложить своим слушателям; пьет влагу из своего колодца, когда напаяется благотворною росою своего слова. А затем имеют свое значение и дальнейшие слова. Пусть разливаются воды твои и за пределы (foras) твоего источника; на улицах и площадях разделяй их. Так и должно быть, чтобы прежде сам прикушал, и тогда уже напаял других. Разливать же воды за пределы источника значит напаять влиятельным действием своей проповеди и других, а разделять их по улицам и площадям – распределять и употреблять с умением и пользой, при множестве слушателей, дар проповедничества в слове Божием, сообразно с их состоянием. Но так как, при множестве слушателей слова Божия, требующих многостороннего знания, нередко зарождается в проповеднике страсть к тщеславию; то против этого направлены последние слова. Пусть они (воды) принадлежат тебе одному, а не чуждым вместе с тобою. Под именем же чуждых разумеются здесь духи злобы, о которых Царь-Пророк гласом искушенного человека говорит: чуждии восташа на мя, и крепцыи взыскаша душу мою (Пс.53:5). Итак Премудрый сказал: разделяй воды по улицам и площадям, но пусть они принадлежат тебе одному. Он как бы так говорит: служи делу проповеди слова Божия, но не приобщайся гордостью из-за сего дела духам злобы, чтобы не соделать врагов своих участниками в деле твоего служения. Таким образом и мы разливаем и разделяем воды, удерживая их за собою, когда проповедническим служением своим распространяем слово Божие повсюду, без всяких притязаний за то на человеческую славу.⁴¹

Наставление 25

Иначе должно наставлять тех, которые способны и с честью могли бы проходить звание проповедника, но по чрезмерному смирению боятся принять на себя это служение, и потому уклоняются от него, а иначе – тех, коим не дозволяет вступать в это звание или недостаток способности или не соответствующий возраст, но которые·, несмотря на то, домогаются его. Обратимся к первым, заставив их размыслить беспристрастно, сколько они могли бы доставить пользы в проповедническом служении и какие делают они непростительные опущения в столь важном деле. Если кто не уделяет от своих достатков ближним-неимущим, скрывая у себя принадлежащее им и необходимое для них, то он становится виновником, конечно, их бедственного положения, и заслуживает справедливого наказания. Но не гораздо ли более бывают виновны и не большему ли наказанию подвергаются те, которые, обладая сокровищем слова, допускают душу согрешающего брата умирать от глада слова? И премудрый Сирах говорит: премудрость сокровена и сокровище не явлено – кая польза есть во обоих (Сир.20:30)? Если кто, при общественном голоде, скрывает у себя хлеб, продовольствием коего мог бы спасти многих от голодной смерти, то он конечно становится виновником их смерти. Какая же вина падает на тех и какого наказания заслуживают те, которые не доставляют духовного хлеба воспринятой ими благодати умирающим душам от глада и жажды слова Божия? И Соломон говорит: удержаваяй пшеницу (frumentum – всякой хлеб в зерне),.. проклят от народа (Притч.11:26), а получившие дар слова и способность к пастырскому учительству и скрывающие у себя таковой талант без употребления уподобляются удерживающим у себя пшеницу. Если кто, будучи искусен в врачебной науке, видит опасную рану в больном, которого не иначе можно излечить, как только рассечением самой раны, а между тем отказывается принять на себя этот труд; то таковой врач, без сомнения, погрешает против собрата своего, обрекая его на смерть по нерадению своему. Какой же принимают на себя грех те, которые, видя духовные язвы несчастных грешников, коих могли бы они исцелить от этих язв, не рассекают их мечем слова Божия? И к ним можно отнести слова Пророка: проклят возбраняяй мечу своему от крове (Иер.48:10), а меч от крове возбранять есть тоже, что не действовать словом проповеди на умерщвление плотской жизни, что мечем слова Божия не рассекать духовных язв. О каковом мече говорится еще и в другом месте: и меч мой снест мяса от крове язвеных (Втор.32:42).

Итак излишний страх, возбраняющий чрезмерно смиренным вступать в звание проповеднического служения и заставляющий их уклоняться от избрания этого служения, должно изгонять из робких душ их страхом суда Божия и последующего за тем наказания. Пусть таковые смиренномудрые приведут себе на память евангельского раба, скрывшего талант, вверенный ему господином, и не хотевшего возделывать его; участь его им известна: он и таланта лишился и остался осужденным на заключение во тьму кромешнюю (Мф.25:15,18,24–30). Далее, надлежит указать им, с другой стороны, на апостола Павла, который признавал себя чистым от крове всех ближних, не щадя их в поражении пороков: темже свидетельствую вам во днешний день (говорил он ученикам своим при разлуке с ними), яко чист аз от крове всех; не обинухся бо сказати вам всю волю Божию (Деян.20:26 и 27). Пусть внемлют, к чему и Тайновидец призывается ангельским гласом, взывающим: и слышай да глаголет: прииди! (Откр.22:17), то есть, чтобы он, последуя зову внутреннего голоса, призывал и других туда же, куда сам стремится, дабы кто-либо даже из званных не застал дверей затворенными, если явится на зов Господа неготовым (Мф.25:10–12). Пусть выслушают, как пророк Исаия, узрев Господа Саваофа, Которого славили и восаевали херувимы и серафимы, а он безмолствовал, имый уcmне нечисты, – как он с сокрушенным сердцем покаяния восклицал: о, окаянный аз, яко умилихся (а в подлинном тексте: „vae mihi quia tacui – горе мне безмолвствующу“); и когда он сверхъестественным светом озарен был и очищен от греховной нечистоты, то на зов Господа: кого послю, и кто пойдет к людем сим? отвечал: се аз есмь, посли мя! (Ис.6:5 и 8). A Соломон ободряет еще проповедников тем, что самый дар благовествования приумножается в них, если возгревают его в себе чрез упражнение. „Душа благовествующая“ – говорит он – „и сама утучнится; и утоляющий жажду других и сам не вжаждется“ (Притч.11:25).⁴² Ибо кто, проповедуя слово Божие другим, благотворит им своим благовествованием, тот и в самом себе умножает этот дар благодатный; и кто не перестает питать души верующих этим хлебом животным и напоять их этою водою живою, тот не имат взалкатися и ие имат вжаждатися никогдаже (Ин.4:10; 6:35). Царь же и пророк Давид, возвещая людям волю Божию, говорит Господу о сем, как о жертве, благоугодной Ему: благовестих правду в церкви велицей, се устнам моим не возбраню. Господи, Ты разумел ecu. Правду твою не скрых в сердце моем, истину твою и спасение твое рех, не скрых милость твою и истину твою от сонма многа (Пс.39:10 и 11). Пусть вслушаются в слова беседы Жениха к Невесте в Песни песней: седяй в вертоградех! друзи (твои) готовы внимать (auscultant) гласу твоему: глас твой внуши мне (Песн.8:13). Здесь под седящею в вертограде разумеется Церковь (Невеста Христова), которая блюдет и хранит молодые леторасли добродетелей до совершенного преуспеяния; а под друзьями, готовыми внимать гласу ее, означаются вообще избранные, всегда готовые на зов ее к делу проповеди слова Божия: и сего-то гласа жаждет Жених (Христос) от Невесты своей в лице избранных. Пусть наконец послушают, что говорит Моисей к тем (сынам Левииным), которые, по долгу своего служения, должны быть готовы к беспристрастному поражению оскорбляющих и прогневляющих Бога своими против Heгo преступлениями: Аще кто есть Господень, да идет ко мне. Снидошася убо к нему ecu сынове Левиины. И рече им: сия глаголет Господь Бог Израилев – препояшите кииждо свой меч при бедре, и пройдите и возвратитеся от врат до врат сквозе полн, и убийте кийждо брата своего, и кийждо ближняго своего, и кийждо соседа своего (Исх.32:26 и 27). Так заповедал Моисей сынам Левииным, когда увидел, что Господь разгневался на сотворивших себе тельца и поклонявшихся ему. Вникнем в смысл сих слов. Призываемые к потреблению противляющихся Богу идолопоклонников называются Господними, – принадлежащими Господу, потом выслушивают приказание, а затем приводят в исполнение возложенное на них поручение достойно своему званию. И сотвориша сынове Левиины, якоже глагола им Моисей (Исх.32:28). Так и проповедник, если хочет быть Господним, должен препоясать при бедре меч духовный, – вооружиться словом Божиим, обуздывая и в себе и в других всякие противузаконные помышления и пожелания, пройти, от врат до врат, – с обличением переходить от порока к пороку, так как всякий порок служит как бы вратами, чрез которые входит в душу смерть; и притом пройти сквозе полк, – посреде всяких преступлений в Церкви, вооружаясь против них и преследуя их во всяком грешнике, без всякого лицеприятия, будь он сосед, будь ближний, будь даже брат, обличая беспристрастно с правдивостью и твердостью духа всех оскорбляющих и прогневляющих Бога служением идолам страстей. Если же он не хочет поступать таким образом, по мере возможности, то он не Господень.

Совершенно иначе должно наставлять тех, коим возбраняет принимать на себя звание проповедника или недостаток совершенств, потребных для того, или не соответствующий тому возраст, но несмотря на то они домогаются того и дерзают вступать в это звание по своему легкомыслию. Таковых надлежит предостерегать, чтобы они, воспринимая на себя опрометчиво столь важную и многотрудную обязанность, не уклонились от пути к дальнейшему самоусовершению; предвосхищая преждевременно то, что для них не по силам, не опустили и того, что в последствии были бы в состоянии исполнить, и, стараясь блеснуть своею мудростью, не обнаружили на деле, что они ее и не имели. Пусть они посмотрят на птенцов еще не оперенных, которые, откуда бы ни покусились подняться вверх, тотчас падают вниз. Пусть рассудят, что если кто начинает строить дом, не утвердивши под ним прочного основания, и станет возводить стены, тяжести коих не в состоянии оно выдержать; что то отсюда выходит? – развалины, но отнюдь не дом! Или кто не знает, что преждевременно рождающие наполняют своими порождениями не дома, а могилы? Посему сама Премудрость Божия, хотя могла бы вдруг облечь силою всякого, кого бы ни восхотела, повелевает однако же ученикам своим, будущим проповедникам слова Божия, в научение и наше, ждать определенного на то времени: вы же седите во граде Иерусалимсте, дóндеже облечетеся силою свыше (Лк.24:49; Ин.14:26; Деян.1:4 и 8). Так желающий посвятить себя проповедническому служению слова Божия должен сперва сосредоточиться в себе самом, приготовившись к сему служению надлежащим образом, а потом уже, при благодатном содействии свыше, должен, так сказать, выступать из внутренней храмины своей для возвещения другим того, что уразумел он сам. Писание говорит: глаголи, юноше, аще тебе есть потреба, едва дващи (но едва – два слова), аще вопрошен будеши (Сир.32:9).⁴³ Посему-то сам небесный Учитель и Спаситель наш, явившись на земле чрез сверхъестественное вочеловечение нас ради человек и нашего ради спасения, не прежде вступил в звание служения роду человеческому и стал учить всенародно, как по достижении уже совершенного (тридцатилетнего) возраста (Лк.3:23), внушая чрез это поспешным и опрометчивым учителям силу и могущество спасительного страха, когда и сам Он, не будучи подвержен погрешностям и падению, начал проповедовать людям благодать совершенной жизни уже по достижении совершенного возраста. Так евангелист Лука повествует, что егда бысть двоюнадесяте лет... оста отрок Иисус во Иерусалиме, и когда родители искали Его и не обретали, то далее сего говорится, что no триех уже днех обретоста Его в церкви, седящего посреде учителей, и послушающего их, и вопрошающего их (Лк.2:42,43:46). Итак, на эти слова надлежит обратить особенное внимание, что Иисус Христос, будучи Богочеловек, в двенадесятилетнем возрасте является посреди учителей послушающим их и вопрошающим их, но – не учащим. Этот пример внушает нам – всем и каждому, что не утвердившемуся еще человеку, не достигшему совершенного возраста крепости сил, как телесных, так и душевных, тем более не подобает отваживаться учить других, если и божественный отрок Иисус благоволил только учиться, слушая и вопрошая других; между тем как по своему божеству Он подавал глаголы живота вечного самим учителям израилевым (Ин.3:10; 6:68). Если же апостол Павел и говорит возлюбленному ученику своему: завещавай (praecipe – заповедуй) сия и учи; никтоже о юности твоей (adolescentiam tuam) дa нерадит (да не пренебрегает) (1Тим.4:11 и 12); то здесь надобно разуметь не отроческую молодость, а молодость совершенного юноши, так как и в св. Писании и вообще adelescentia нередко употребляется вместо juventus, и этими словами обозначается средний возраст (юношеский) между отрочеством (puerilia, puer) и возмужалостью (vrilitas, vir). Это подтверждают и слова Соломона, обращенные им к юношам в их молодости: веселися, юноше, в юности твоей (Еккл.11:9), нагляднее же для контекста речи по словам подлинника: „lactare juvenis in adolescentia tua – веселися, юноше, в молодости твоей“. Ибо если бы он не принимал слов этих в тождественном значении; то не назвал бы юношею (juvеnis) того, к кому обращался в его молодости (adolescentia).⁴⁴

Наставление 26

Иначе должно наставлять тех, которым все споспешествует в достижении искомых ими временных благ·, а иначе – тех, кои тоже ищут сих благ, но в достижении их терпят неудачи. Первым из них надобно напоминать и советовать, чтобы они не привязывались к ниспосылаемому им и подаваемому до забвения о Дающем и Наделяющем их земными благами; чтобы вместо отечества небесного не возлюбили паче страны пришельствия земного; чтобы подаваемых им благ в пособие и средства к сему странствованию для достижения сего отечества не обратили для себя в препятствие к тому, чтобы таким образом, пленившись ночным лунным светом, не уклонились от света дневного, солнечного. Получая какое-либо благо на земле, они должны смотреть на него, как на услаждение прискорбного странствования земного, а не как награду, заслуженную ими, и не прилагать к нему сердца, чтобы мир с своими удовольствиями не восторжествовал над ними. Кто наслаждения временными благами нѳ умеряет любовью к лучшей жизни, того привязанность к преходящей жизни приводит наконец к вечной смерти. Поэтому в лице идумеян и других народов раздаются у пророков угрозы против тех, которые радуются успехам счастья своего в сем мире и предаются оному безотчетно. Так у пророка Иезекииля говорится: даша землю мою себе в одержание, с веселием, от всего сердца и от всей души (cum gaudio, et toto corde, et ex animo). Эта угроза принимает здесь значение не столько от того, что они радовались, сколько от того, что радовались тому с душевным злорадством, веселясь от всего сердца (Иез.36:1–7. слич. 25). И у Соломона сказано: „отчуждение младенчествующих еще умов убьет их, и безумное наслаждение счастьем глупцов погубит их“ (Притч.1:32).⁴⁵ А апостол Павел подает совет следующий: и купующии, яко не содержаще (как не приобретающие), и требующии мира сего (пользующиеся миром сим), яко не требующе (да будут) (1Kop.7:30 и 31). Этим Апостол внушает нам, чтобы мы пользовались благами земными без всякого ущерба для благ небесных, и чтобы первые нисколько не подавляли в нас любви к последним; иначе они, вместо того чтобы служить нам как бы услаждением вне отечества, будут только охлаждать в нас любовь к нему, так что мы, считая себя по-видимому счастливыми в этой временной и скоропреходящей жизни, будем утешаться и торжествовать, тогда как в жизни вечной и нескончаемой явимся наконец страждущими и достойными всякого сожаления. Так и в Песни песней Церковь устами избранных своих говорит: шуйца Его под главою моею, и десница Его объимет мя (Песн.2:6; 8:3). Шуйце Божией, то есть, благополучию настоящей жизни дается место под головою, которою она жмет и как бы сдерживает ее, чтобы не пристраститься к временному благополучию, имея в виду возвышеннейшую любовь к счастью вечному, к которому по преимуществу должно стремиться. Десница же Божия держит ее в своих объятиях, так как она всецело предается в волю Божию, руководящую ее к вечному блаженству. А у Соломона говорятся: долгота жития и лета жизни в деснице ее (премудрости), в шуйце же ее богатство и слава (Притч.3:16). Этим он показывает, как должно смотреть на богатство и славу, давая им место в шуйце. Псалмопевец же говорит, спаси (мя) десницею твоею (Пс.107:7). He сказал: рукою, но десницею, чтобы таким образом, употребив это слово, показать, что он искал спасения вечного. И в писании Моисея сказано: десная рука твоя, Господи, сокруши враги (Исх.15:6). Ибо хотя враги Божии успевают в шуйце, но десницею поражаются, потому что нечестивцы большею частью превозносятся в настоящей жизни, но в жизни будущей, когда наступит праведное мздовоздаяние на суде Божием, они, при вечном блаженстве одних и вечном наказании других, подвергнутся страшному осуждению.

Итак пусть обратят внимание свое благоденствующие в настоящей жизни на то, что благоденствие дается иногда для того, чтобы призвать нас к будущей лучшей жизни, а иногда для того, чтобы получившие здесь свою часть, но иждившие ее бесплодно, приняли большее наказание там – в вечности. Посему-то народу израильскому обещается земля ханаанская, чтобы чрез это вызвать и возбудить в нем надежду на блага вечные: иначе этот народ невежественный и не созревший еще в то время не поверил бы обещаниям Божиим в отдаленной будущности, если бы сейчас же не получил чего-нибудь от своего Обещателя. И потому Господь, чтобы надежнее уверить его в действительности будущих благ, не только влечет его к этим благам надеждою, но и самую надежду подкрепляет настоящими благами. И даде им страны язык, говорит Псалмопевец, и труды людей наследоваша, яко дa сохранят onpaвдaния Его, и закона Его взыщут (Пс.104:44 и 45). Но когда люди щедротам Божиим не соответствуют делами своими; то чем человеколюбивее ущедряет их Господь, тем правосуднее и строже осуждаются они. Почему тот же Псалмопевец как бы продолжает в другом месте: обаче за льщения их положил ecu им злая, низложил ecu я, внeгдa разгордешася (Пс.72:18), то есть, когда нечестивые за добро платят злом и вместо благодарности за божественные дары, – вместо того, чтобы вести жизнь благочестивую и богоугодную, – всецело предаются одним благам земным, утопая, так сказать, в нах; то чем более преуспевают они здесь – в жизни настоящей, тем более теряют там – в будущей жизни. Вот почему сказано евангельскому богачу, страждущему во аде в муках: чадо, помяни, яко восприял ecu благая твоя в животе твоем (Лк.16:25). Посему и отъявленные грешники пользуются здесь благами земными, чтобы там вполне восприять наказание, так как и благие меры не действуют на их обращение.

Как же должно поучать тех, которые также желают в доискиваются земных благ, но встречают на пути препятствия в достижению их? Этим полезно разъяснить ту мысль, как неусыпно печется о них и какую питает к ним любовь Раздаятель всех благ и Господь всяческих, когда не предоставляет их самим себе и не исполняет всех желаний их. Так и врач не препятствует больному употреблять все, чего бы ни пожелал, предоставляя на его произвол, только в таких обстоятельствах, когда исцелить его нет уже никакой возможности; напротив, если больной его подает хотя малейшую надежду на выздоровление, то он отказывает ему во многом, не дозволяя, при всем его желании, того, что для него может послужить во вред. И добрый и благоразумный отец нередко отказывает в нескольких монетах тому самому сыну; для которого готовит он, в наследство все имение. Посему подвергающиеся разным житейским неудачам в мире сем и претерпевающие даже несчастья пусть в уничижении своем утешаются надеждою вечного наследия и нескончаемой радости: ибо если бы Господь находил их вовсе неисправимыми и навсегда потерянными; то Он не ограничивал бы и не обуздывал бы их желаний, божественное домостроительство Его не воспитывало бы их в школе воздержания и терпения. Пусть всегда содержат они в памяти, что счастливая жизнь любимцев мира сего, особенно на высоких степенях могущества, нередко уловляет их в сети свои и ведет к преступлениям даже праведников. Так и Давид (как замечено уже нами в первой части сего трактата глав. 3), муж no сердцу Божию, в состоянии подчинения и зависимости был праведнее, нежели когда сделался царем (Деян.13:22; 1Цар.13:14, 24:18): там щадил он и врага, бывшего уже в его руках, а здесь умерщвляет верного и преданного ему воина своего; там он соблюдает правду, а здесь в омрачении преступной страсти хочет скрыть неправду (2Цар.11). Кто же после сего, не опасаясь греха, может искать богатства, могущества, славы, если эти блага оказались столь опасными и пагубными и для того, кто не искал их, а все получил от руки Избравшего его? Кто может без труда и борьбы спастись при обилии этих благ, если и избранный Богом муж испытал от них такое затруднение на пути к спасению? Замечательно и то, что премудрый Соломон, который, несмотря на свою мудрость и самое блистательное царствование, в последствии под старость впал в идолопоклонство, так что по влиянию на него чуждых жен стал участвовать и в идолослужении, – что он до падения своего не подвергался никакому несчастью в мире: он не был в школе несчастья, и – мудрость оставила его, а с тем вместе и сердце его уклонилось от Господа Бога Израилева (3Цар.3:12, 11:4, 5:9).

Наставление 27

Иначе должно наставлять супругов, а иначе – безбрачных. Вот наставление супругам: заботясь друг о друге во взаимных обязанностях своих, они должны угождать и супруг супруге и супруга супругу так, чтобы взаимность их угождений не противоречила благоугождению Божию; должны творить дела мирские так, чтобы они не подавляли и не заглушали в них стремления и любви к делам Божиим; временными благами должны наслаждаться так, чтобы тем более страшились бедствий вечных, a в несчастиях настоящих не предавались малодушию и отчаянию, но утешались и укрепляли себя несомненною надеждою в чаянии будущего нескончаемого блаженства. Для сего они должны всегда памятовать, что все в сей жизни кратковременно, а в жизни загробной все вечно; что все, что ни делают они для мира сего, пройдет, a то, чего они желают и ожидают в том мире, никогда не скончается; что бедствия мира земного никогда не сокрушат того, кого надежда на блага небесные укрепляет, а блага настоящей жизни не обольстят его, когда представляемые бедствия последующего суда так страшно тяготеют над грешниками. Нельзя не видеть, что душа христианских супругов и слаба немощами и сильна верою: она не может совершенно отрешиться от временного, но, несмотря на то, чает вечного и стремится к нему; она иногда уступает немощной плоти, но в тоже время укрепляется и надеждою свыше. Таким образом она (душа христианских супругов) и благами мира сего пользуется во дни своего прешельствия, и не забывает своего отечества, где чает насладиться полным блаженством, относясь ко временному с беспристрастием настолько, насколько оно должно служить не более как средством к достижению вечного. Все это кратко и прекрасно выражено у апостола Павла в следующих словах: да имущии жены, якоже не имущии будут, и плачущиися, якоже не плачущии, и радующиися, якоже не радующеся (1Кор.7:29 и 30). И конечно, имеющий жену как бы не имеет ее, когда в супружестве с нею пользуется плотским утешением так, что из страстной привязанности к ней никогда не уклоняется от прямого пути на распутья, имеющий жену как бы не имеет ее, когда, не видя здесь ничего постоянного, заботится о телесных нуждах своей семьи ни меньше ни больше, как сколько требует того самая необходимость, а духом воздыхает в себе, чающе вечного утешения (Рим.8:23). Плакать же как бы не плача значит так горевать о временных и скоропреходящих несчастиях, чтобы не забывать и утешений вечных никогда не оставляющей нас надежды, а радоваться как бы не радуясь – так относиться ко всему дольнему мира сего, чтобы никогда не переставать страшиться наказаний за свои дела в мире горнем. Посему Апостол кстати прибавляет послѣ того: преходит бо образ мира сего (1Кор.7:31). Он как бы так говорит, и то же, что и возлюбленный ученик Христов сказал: не любите мира (сего), ни яже в мире, и не пристращайтесь к нему, когда и сам он, его же вы любите, преходит и ее может устоять (1Ин.2:15 и 17). Напрасно опираетесь на него, думая утвердиться на нем: он сам бежит от вас, которого вы так любите.

Если же сопряженные узами супружеского союза иногда испытывают взаимные неудовольствия и оскорбления, то нужно вразумить и расположить их к терпеливому перенесению таковых разногласий и к взаимному примирению. В Писании сказано: друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал.6:2). A закон Христов состоит в любви, по которой Иисус Христос и дарует нам все блага и великодушно подъял на себя грехи наши. Посему и мы тогда только исполняем закон Христов, когда и благотворим ближним и причиняемые ими нам обиды переносим терпеливо. Пусть поэтому и каждый из супругов обращает внимание не столько на то, что он терпит от другого, сколько на то, чему подвергается от него другой: чрез это он и сам сделается терпеливее.

Наконец надобно супругам внушать, что они сочетались брачным союзом для продолжения рода человеческого: пусть они всегда помнят это и не ищут в супружестве удовлетворения одним только похотям плотским; в противном случае, они хотя и не будут нарушать союза супружеского, однако ж будут виновны в нарушении прав супружеских. Если же они иногда не могут устоять против искушения плоти, то пусть омывают слезами покаяния и очистительными молитвами осквернение брачного ложа неумеренными и нечистыми похотями. Апостол Павел говорит: добро человеку жене не прикасатися: нo блудодеяния ради (во избежание блудодеяния) кийждо свою жену да имать, и каяждо жена своего мужа да имать (1Кор.7:1 и 2). Кому же это он говорит так? Конечно, не здоровым предлагает он такое наставление, а, как искусный врач в духовном врачевании, подает такое врачевство немощным. Имея в виду опасения блудодеяния, очевидно, он обращается не к стоящим на твердой почве, но к тем, которые не имеют под собою прочного основания и при малейшем потрясении готовы пасть, и потому он, стараясь предохранить их от падения, указывает им для сего на спасительное ложе. Но к сему же он присовокупляет еще для своих недужных и следующее наставление: жене муж должную любовь (debitum – должное) да воздает, такожде и жена мужу (1Кор.7:3). Притом, когда Апостол, при всем уважении своем к чистоте и непорочности супружества, коснулся и удовольствий супружеских (1Кор.7:4 и 5), то тут он сделал такое замечание: сие же глаголю no совету (в подлиннике значится: „secundum indulgentiam – по снисхождению“), a не no повелению: хощу бо, дa вcu человеци будут, якоже и аз; но кийждо свое дарование имать от Бога, ов убо сице, ов же сице (1Кор.7:6 и 7). Итак, немощным супругам дается совет, правильнее же оказывается снисхождение; а где снисхождение, там предполагается слабость и виновность. Но эта виновная слабость не соблюдающих воздержания в супружестве может быть смягчаема тем, что она состоит не столько в употреблении запрещенного, сколько в неумеренности употребления незапрещенного и дозволенного. Состояние находящихся в супружестве можно уподобить состоянию Лота, спасающегося от огня, истребившего Содом и Гоморру. Лоту повелевается бежать от огня и спасаться в горе: и для супругов есть и огонь – разжение похотей, и гора – чистота и воздержание, возвышающие человека над побуждениями плоти и спасающие его от огня похотей. И действительно, как бы в горе спасаются те из них, которые в плотском совокуплении не столько ищут плотских удовольствий, сколько благословенного Богом чадородия для распространения рода человеческого (Быт.1:28). Но где же ищет спасения Лот? Он не вдруг бежит спасаться в горе. Аз не возмогу спастися в горе, говорит он; се град сей близ еже убежати ми тамо, иже есть мал, и тамо спасуся; имя же граду тому Сигор: туда-то бежит Лот, а не восходит на гору. Так и вступающие в супружество, хотя и бегут от достойной осуждения и наказания жизни, однако ж не восходят на высоту бесстрастия, а находят спасение в супружестве, которое и составляет для них, так сказать, град близ еже убежати им тамо и тамо спастися. Притом Сигор был городок небольшой: не мал ли есть? и жива будет душа моя тебе ради, говорит Лот ангелу. He тоже ли должно сказать и о супружестве? Оно не удивляет нас великими подвигами и высокими добродетелями, а есть потому для нас как бы мал град, в котором возможно спасение Господа ради, будучи вместе и близ нам, где человек в супружеской жизни и не чуждается мира земного, как мира Божьего, и уповает на блаженство в царствии небесном. Но что главным образом спасает Лота?-то, что он молил Господа и о спасении своем: молюся, Господи, понеже обрете раб твой милость пред тобою, юже твориши на мне, еже жити души иоей, и о спасении того града, еже не погубити его, который избрал он для своего спасения, и – получил просимое. Потщися убо, сказано было ему, спастися тамо. И не прежде вызван был Богом Лот из Сигора как по истреблении Содома и Гоморра и всей окрестной страны, и тогда только взошел он на гору, и седе в горе и вселися в пещеру (Быт.19:12–30). Так и супруги должны молиться Господу и за себя и за ближних своих. На это указывает и апостол Павел в вышеозначенном месте, когда говорит: не лишайте себе друг друга, точию no согласию до времени, да пребываете в посте и молитве, и паки вкупе собирайтеся да не искушает вас сатана невоздержанием вашим (1Кор.7:5).

Перейдем теперь к безбрачным. Этим людям надобно поставлять на вид, что они должны тем с большею готовностью и точностью исполнять заповеди небесные, чем менее у них побуждений помышлять о земном и вдаваться в мирские заботы, не будучи связаны семейными обязанностями; что если они уклонились от ярема супружеского, никому не воспрещаемого, то тем более не должны обременять себя житейскими попечениями, пристрастие к коим всякому воспрещается; что в последний день страшного суда должны они будут явиться там пред верховного Судию тем более готовыми, чем более свободны были здесь от оков мира сего: иначе – они подвергнутся тем большему наказанию, чем более имеют возможности делать то, что должно, но не брегут о том. И апостол Павел, когда советует некоторым (могущим вместити слово сие Мф.19:11 и 12; 1Кор.7:7) вести жизнь безбрачную; то он нисколько этим не пренебрегает и не унижает супружества, а только предостерегает вступающих в брак от излишних попечений, соединенных с обязанностями супружескими: сие же говорит он, на пользу вам самем глаголю, не да сило вам наложу, но к благообразию и благоприступанию Господеви безмолвну (говорю это для вашей же пользы, не с тем, чтобы наложить на вас узы, но чтобы вы могли благочинно и с большим удобством служить Господу без развлечения, sine impedimento – беспрепятственно) (1Kop.7:35). Итак, как с супружескими обязанностями всегда бывает соединено больше житейских забот; то поэтому он, как апостол и учитель язычников, убеждает и склоняет своих слушателей к лучшему, чтобы они не связывали себя мирскою суетою. Но если безбрачный и по рукам и по ногам опутывает себя заботами мирскими (curarum saecularium impedimento praepedit se); то он и от супружеских обязанностей уклоняется, и не избегает соединенных с ними забот, и еще менее соответствует апостольскому совету. Далее, нужно напоминать безбрачным, под страхом тяжкого осуждения и наказания, чтобы они не предавались плотскому смешению с женщинами свободными (cum feminis vacantibus), занимающимися непотребными делами. Апостол Павел, включив порок (грех) блудодеяния в число тяжких преступлений, показывает, чего он заслуживает: или не весте, говорит он, яко неправедници царствия Божия не наследят? не льстите ceбe: ни блудиицы, ни идолослужители, и прелюбодеи, ни милакии (molles), ни мужеложницы, ни татие, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни досадители (maledicti – злоречивые), ни хищницы и т. п. царствия Божия не наследят (1Kop.6:9 и 10; Гал.5:19–21; Еф.5:5). А в послании к Евреям говорит так: честна женитба во всех и ложе нескверно (да будет); блудником же и прелюбодеем судит Бог (Евр.13:4). Наконец, если они находятся в борьбе между искушениями плоти и трудностью спасения; то пусть спасаются в супружестве, как благонадежной пристани: лучше бо есть женитися, сказано, нежели разжизатися (1Кор.7:9). Разумеется, без греха и осуждения могут они вступить в супружество, если только не дали важнейшего обета: в противном случае меньшее благо предпочтут большему, и позволенное, при нарушении обета, делается уже для них непозволенным. О таковых людях можно сказать, что когда они, будучи уже на пути от меньшего блага к большему благу, обращаются от большего к меньшему, то они идут уже не вперед, а назад. Тоже и в Евангелии сказано: никтоже возложь руку свою на рало, и зря вспять, управлен естъ в царствии Божии (Лк.9:62).

Наставление 28

Иначе должно наставлять предающихся плотскому греху полового смешения (особенно вне законного супружества), а иначе – девственников и девственниц, вовсе не познавших такового смешения. На имеющих несчастье впадать в тяжкие грехи плотского смешения и гибельные последствия оных испытывать на себе надобно наводить такой страх, в какой приходят, при взгляде на бушующие волны моря, потерпевшие кораблекрушение, но имевшие счастье спастись от угрожавшей им гибели. Пусть и они приходят в такой же ужас и трепет, по крайней мере после кораблекрушения, пусть страшатся испытываемых ими опасностей, коим каждый раз подвергаются, чтобы, спасаясь пока по милости и долготерпению Божию от конечного потребления, не погибнуть им в нечестии своем навсегда по праведному гневу Божию. И Господь Бог, чрез пророков своих, в лице дома Иудина и дома Израилева так обличает всякую душу согрешающую и не· престающую согрешать чрез осквернение себя нечистотою плотского смешения: лице жены блудницы бысть тебе, не хотела ecu постыдетися (Иер.3:3. слич. Иез. 16 и 23). Посему, если согрешающие во свое тело (1Kop.6:18) не сохранили невредимыми полученных ими даров природных; то пусть, по крайней мере, позаботятся о восстановлении первобытной чистоты своей. И сколько есть между верующими таких, которые и сами блюдут себя чистыми и других предохраняют от всякой нечистоты! Что же скажут оскверняющие свою плоть, если они и по падении не заботятся о восстании, тогда как другие хранят непоползновенно свое целомудрие? что скажут они, если на зов Господа не только других не вводят с собою в царствие небесное, но и сами не входят в него? Пусть же они оплакивают свои грехопадения в прошедшем и убегают их на будущее время, чтобы управить себя в царствие Божие (Лк.9:62). И далее, в тех же пророчествах, обращаясь к одержимым тем же недугом разврата, приводит им милосердый Господь на память содеянные ими преступления, чтобы они постыдились и перестали сквернить себя подобными нечистотами, хотя впоследствии: и саблудиша во Египте, сказано, в юности своей соблудиша, тамо спадоши сосцы их, и тамо ристлиша девство (Иез.23:3). В этом Египте теряют они непорочность свою, когда их воля подчиняется постыдным похотям мира сего: там лишаются они целомудрия своего, когда врожденные им способности, как дарования сами по себе чистые, оскверняются нечистотою развращения.

А между тем пусть они обратят внимание на то, с какою любовью Отец Небесный распростирает к нам свои объятия, когда мы возвращаемся к Нему, и – никогда не отчаиваются. Известная притча евангельская о блудном сыне (Лк.15:11–32) лучше всего напоминает нам это. И той же жене блуднице, о которой упомянули мы выше, сказано: аще отпустит муж жену свою, и отъидет от него, и будет мужу иному, еда созвращающися возвратится к нему паки? еда пепорочна будет и неосквернена жена та? Tы же соблудила ecu с „любодейцами“ многими (cum amatoribus multis;⁴⁶ обаче обратися ко Мне, глаголет Господь (Иер.3:1). Это можно приложить и ко всякой душе блудной. Если и Господь не отвергает ее, по суду правды своей, a преследует ее своею милостью; то помыслим, чего заслуживает она своим противлением, и – может ли ожидать пощады, когда не внемлет божественному гласу, призывающему ее и после падения? Прекрасно выражено любвеобильное призывание Божие человека-грешника и по падении его у пророка Исаии, где говорится: и даст вам Господь хлеб печали, и воду тесную; „но не оставит тебя без наставления: и очи твои будут взирать на учителя твоего, и уши твои будут внимать словесам созади (post tergum) тебе поучающего – вот вам прямой путь, ходите по нему, не совращайтесь с него, ни на десно, ни на шуе“⁴⁷ (Ис.30:20 и 21. Притч.4:27), или у Псалмопевца: питаеши нас хлебом слезным и поиши нас слезами – в меру (Пс.79:6). И действительно! Первых человеков Господь наставлял лично, когда, по сотворении их с полною свободою, Сам в раю указывал им, что они должны делать и чего не должны делать. Но когда они уклонились от лица Божия, возгордившись против Господа своего и нарушив Его приказания· то и тогда Бог не оставил их с потомством их, а для восстановления падшего рода человеческого сперва воздвигал особенных мужей в лице патриархов, как посредников между Собою и падшими, потом дал им закон письменный, затем посылал к ним нарочитых учителей и обличителей в лице пророков, наконец Сам явился в плоти нашего бренного естества, соединив в Себе два естества, божеское и человеческое, во едином лице Богочеловека. Таким образом под покровом человеческой природы (post tergum – созади) Он учил и наставлял людей, восстановляя в них падшую природу человеческую и призывая их к возвращению утраченной ими благодати. А что может быть сказано вообще о всех, то может быть применимо и к каждому в частности. Как бы пред Богом стоя, каждый из нас принимает Его наставления в слове Божием, когда прежде нежели согрешит узнает Его волю. Ибо стоять пред Богом значит не уклоняться еще от лица Божия чрез нарушение заповедей Его. Коль скоро же теряем мы невинность свою, становясь противниками воли Божией, и устремляемся на дела беззаконные; то мы уже отвращаемся от лица Божия (terga in ejus faciem miltimus). Ho и после того (post lergum) Господь Бог всё-таки не оставляет нас, преследуя своею милостью, и не перестает убеждать нас даже после падения возвратиться к Нему. Удалившегося от Heгo обратно зовет, на преступления его не обращает внимания, возвращающегося к Нему принимает с распростертыми объятиями любви. И глас созади (post tergum) нас зовущего слышим мы и внимаем ему, если к призывающему нас Господу по крайней мере после падения возвращаемся. Итак, пусть предающиеся тяжким грехам плотским полового смешения (особенно вне брачного союза) устыдятся оказываемой им милости и снисхождения в призывании к обращению на путь покаяния, если не хотят убояться правосудия Божия; ибо они настолько пренебрегают призывающего их Господа своим нечестием, насколько пренебрегаемый ими Господь не отказывает им в призывании своем.

Напротив того, девственников и девственниц, не познавших греха плотского смешения, надобно предостерегать, чтобы они тем более страшились падения с той высоты, на которой стоят, чем глубже может быть их падение. Они не должны забывать, что чем выше стоят, тем с большею силою устремляет против них стрелы свои враг спасения нашего; ибо он тем сильнее вооружается, чем более опасается быть побежденным, и тем постыднее и нестерпимее для него эта победа, что ее одерживает над ним немощная плоть. Пусть еще хранящие чистоту тела и непорочность души непрестанно взирают на те награды, какие уготованы им, и – они охотно пребудут твердыми и непоколебимыми против испытываемых ими искушений: при виде благ вечных – непреходящих, им легче будет переносить трудные подвиги временные – преходящие. А что ожидает их в жизни будущей, пусть внемлют тому, что говорит о сем Писание. Так у пророка Исаии говорится: сие глаголет Господь кажеником (евнухам): елицы сохранят субботы моя, и изберут, яже аз хощу, и содержат завет мой, дам им в дому моем и во ограде моей место именито, лучшее от сынов и дщерей, имя вечно дам им (Ис.56:4 и 5). Эти-то избранники и суть девственники в девственницы, которые, посвящая себя Богу всецело и телом и духом, отрекаются от мира сего и похотей его. Какое жe место займут они у Отца Небесного, видно из того, что они в дому Его, то есть, в вечном царствии Божием предпочитаются сынам и дщерям. И у тайновидца новозаветного сказано: и глас слышах поющих песнь нову пред престолом, и никтоже можаше навыкнути песни, токмо сии сто и четыредесят и четыре тысящи искуплени от земли: сии суть, иже с женами неосквернишася, зане девственницы суть, и последуют Агнцу, а – може аще пойдет (Откр.14:2–4). Петь таковую песнь пред престолом Агнца значит непрестанно славословить Бога в чистоте и непорочности души и тела паче других верных и находить в том свое блаженство. Прочие же избранные не могут принимать непосредственного участия в этом славословии, а могут только участвовать в том своим присутствием и по мере того в блаженстве; потому что они по любви своей сорадуются высоте их состояния, но сами по себе не достигают того совершенства. А Спаситель говорит: не ecu вмещают словесе сего, но имъже дано есть: могий вместити, да вместит (Мф.19:11 и 12, слич. 1Kop.7:7). Итак, если не все могут хранить чистоту девства, то тем выше подвиг девственников; и если так трудно достигать девственной чистоты, то тем с большею осторожностью и осмотрительностью должно хранить ее.

Кроме того, девственникам и девственницам надлежит внушать, чтобы они, сознавая преимущество девства пред супружеством, вместе с тем не превозносились пред избравшими состояние супружеское и не уничижали самого супружества· потому что предпочитая девство и со смирением уважая супружество, они таким образом и девству создают должное и супружества не оскорбляют, соблюдая и себя от суетного и пагубного превозношения. Пусть они сами хорошо размыслят, какими иногда подвигами супруги возвышаются над своим состоянием, как между тем многие из девственников не имеют той силы и высоты чувствований, какие более свойственны их состоянию. Нельзя ли посему и к ним в подобных случаях приложить слова пророка: усрамися Сидоне, рече море (Ис.23:4)? Волнующееся море как бы возвышает голос против горделивой целомудренности Сидона, когда чрез сравнение мирской жизни супругов, обуреваемых волнами искушений в сем мире, постыждается и приводится в трепет жизнь девственников, удалившихся от мира сего в огражденную от его искушений пристань. И не служит ли иногда жизнь супругов живым обличением для пребывающих в девстве? Сколько имеем примеров на то, как часто некоторые из многих грешников-мирян, обращаясь к Богу после падения, тем с большею ревностью принимаются за дела благие и усовершаются в них, чем болес сознают нечистоту и греховность прежних своих дел, заслуживающих осуждение и требующих покаяния. А с другой стороны, как многие из пребывающих в девстве отшельников, воображая, что им нечего в себе оплакивать, нередко бывают убеждены в своей правоте и невинности, коими они прельщаются, и не возгревают в душе своей высших стремлений. И потому неудивительно, что Богу приятнее и благоугоднее бывают раскаивающиеся после падения грешники, с горячею любовью обращающиеся к Нему, нежели праведники, опирающиеся на свою праведность, но коснеющие в беспечности. Так и сам небесный Судия дел наших говорит о грешнице евангельской: отпущаются грехи ея мнози, яко возлюби много (Лк.7:47); и еще, в притче евангельской, о той радости, когда истинный пастырь обретет одну из ста овец заблудшую: глаголю вам, – говорится в этой притче, – яко тако радость будет на небеси о сдином грешнице кающемся (более), нежели о девятидесятых и девяти праведник, иже не требуют покаяния (Лк.15:7), не приидох бо призвати праведники, no грешники на покаяние (Мф.9:13); или же о блудном сыне, который с истинным сокрушением сердца и раскаянием обратился к отцу своему, и, еще ему далече сущу, узре его отец его, и мил ему быстъ (Лк.15:11–34). He тоже ли видим мы и в обыкновенной жизни нашей? Мы более любим ту землю (ниву), которая, будучи возделана по очищении от терния, приносит добрые и обильные плоды, нежели ту, которая ее была заглушена тернием, однако ж, по возделании, дает нам скудную жатву. Пусть же хранящие девство высотою девственного состояния не гордятся пред супружеским состоянием, которое ниже девственного; ибо пред лицем праведного Судии верховного достоинство деяний человеческих не зависит от состояния деятелей и может изменить самое состояние наше. Кто не знает, что между драгоценными камнями, по сравнению их достоинств, карбункул (сarbunculus) предпочитается гиацинту (hyacintho – яхонту)? Но известно и то, что по красоте небесно-голубого (лазуревого) цвета последний стоит выше первого. У одного высоту его достоинства помрачает бледность и недостаток красоты; а у другого, стоящего на низшей степени достоинства, восполняет его недостаток изящество красоты. Так и между людьми одни по состоянию выше, другие – ниже; но в тоже время по достоинству дел высшие стоят иногда ниже, а низшие – выше: стоящие по состоянию ниже других благочестивою жизнью своею возвышаются над своим состоянием; стоящие же выше других, но не соответствующие жизнью своему званию, уничижают свое состоание.

Наставление 29

Иначе должно наставлять тех, кои оплакивают грехи своп, на самом деле совершенные, а иначе – тех, кои оплакивают только помыслы греховные. Кающиеся во грехах своих, как делах греховных, должны омывать их слезами совершенного покаяния, чтобы не оставалось и следа их виновности, и долг их не превышал собою удовлетворения. Так и псалмопевец Давид взывает к Богу, посылающему наказание за грехи: напитаеши нас хлебом слезным и напоиши нас слезами в меру (Пс.79:6). Что же эти слова означают? – то, что душа каждого должна сокрушаться и омывать грехи свои слезами сердечного покаяния по мере своей виновности в удалении от Бога. Пусть она всегда имеет пред глазами грехи свои, заботясь о том, чтобы Господь отвратил от них (грехов) лице Свое. Поэтому Давид и молится Господу: отврати лице Твое от грех моих (Пс.50:11), сказав пред тем: яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (Пс.50:5). Как бы так говорит он: молюся Тебѣ, Господи! не взирай на грехи мои, ибо я сам всегда имею их пред взором своим. И Господь чрез Пророка говорит: и грехи твоя не помяну, ты же помяни; глаголи ты беззакония твоя прежде, да оправдишися (Ис.43:25 и 26). Притом плачущие о содеянных грехах должны рассмотреть подробно согрешения свои каждое порознь, чтобы, омывая слезами покаяния каждое прегрешение, омыть себя всецело. Исходища (divisions – разделы) водная излиет око мое о сокрушении дщере людей моих (Плач.3:48), говорится у пророка Иеремии, когда перечисляются и взвешиваются в его плаче беззакония сынов иудиных. Так и мы должны истощать как бы раздельные потоки слёз, – изливать исходища водная, при каждом грехе своем, в котором приносим покаяние: ибо душа грешника, отягченная множеством грехов, не может вдруг и беспристрастно рассмотреть все греховные язвы свои в общем итоге и поболеть об них с полным сокрушением сердца; но о каждом порознь в одно время об одном, а в другое о другом, может возродиться в ней живее воспоминание и действительнее самое покаяние, и таким образом душа его, глубже потрясенная при раздельном представлении грехов своих, может с большею удобностью и отчетливостью перейти к общему итогу виновности своей, очищая себя достойным покаянием.

Впрочем в тоже время надобно напоминать таковым, как бы они ни были тяжкие грешники, о бесконечном милосердии Божием, чтобы не упадали духом и не отчаивались во спасении своем. Ибо если бы Господь восхотел осудить и потребить нас, то не допускал бы нас судить самих·себя и слезами покаяния омывать грехи свои. Но Он милосердый, предупреждая нас своею любовью, делает нас судьями над самими собой. Так Царь-Пророк говорит: предварим лице Его (Господа) во исповедании... и восплачемся пред Ним (Пс.94:2 и 6). И апостол Павел тоже: аще быхом себе разсуждали, нe быхом осуждени были (если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы) (1Кор.11:31). Однако же нужно предостерегать кающихся во грехах, чтобы они не предавались беспечности от непомерной надежды на милосердие Божие. Ибо лукавый враг спасения нашего, видя кающегося во грехах своих грешника, большею частью старается обольстить его разными пагубными внушениями, чтобы увлечь на путь беспечности. Возьмем для примера приключение Дины, дочери Иакова от Лии, как рассказывается о том в книге Бытия. Изиде Дина, грворится в этой книге, познати дщери, обитателей той страны (земли ханаанской), куда переселился Иаков из Месопотамии. И виде ю Сихем,.. князь тоя земли; и поим ю, бысть с нею, и смири ю (ѵі opprimens virginem – насильственно). И внят душею Дине, дщери Иаковли, и возлюби девицу, и глагола к ней no мысли девицы (et conglutinata esl anima ejus cum ea, tristemque blanditiis dclinivit – и соединилась душа его с душою ее, и он утешал се печальную ласками) (Быт.34:1–3). Так и душа каждого из нас, подобно Дине, вышедшей на страну чуждую познать обитателей той страны, когда оставляет свою страну и свои занятия, ища чуждых себе развлечений, удаляется из-под своего крова на страну далече, ей незнакомую, и скитается по ней, как пришлец на чужой стороне вдали от родного пристанища своего. Тогда враг-дьявол, в лице Сихема, князя страны той, нашедши ее скитающуюся без рода и племени среди несвойственных занятий, нападает на нее и обольщает ее, в соединяется душа его с ее душою, не встречая уже со стороны ее к тому препятствий. А когда она отрезвится от грехопадения и начнет скорбеть и печалиться о своем преступлении тогда враг-обольститель начинает глаголать к ней по мысли ее, стараясь успокоить и усыпить ее лестью, чтобы устранить всякую печаль. Для сего он то указывает ей на грехи других гораздо более тяжкие, в сравнении с коими учиненный ею грех есть ничто или самый маловажный, то представляет беспредельное милосердие Божие, то ссылается на то, что впереди еще много времени для покаяния. И если душа всему этому внемлет, не вступая в борьбу с врагом своего спасения, то окончательно предается беспечности, в которой и погибает.

Обратимся теперь к оплакивающим грехи душевных помыслов. Их надлежит побудить к внимательному исследованию и обстоятельному рассмотрению тайных согрешений своих (Пс.18:13). Пусть они вникнут хорошо и определят положительно, чем именно грешат, – прельщением ли только, или и соизволением. Ибо душа иногда прельщается тем, что угодно плоти, но в тоже время противится искушению в борется с ним, не подчиняясь влечению худых помыслов; иногда же она так поддается искушению, что готова бывает совершить грех на самом деле, если только позволяют обстоятельства: тут очевидно уже, что хотя бы обстоятельства и не допустили совершить греха на самом деле, но он уже совершен – в намерении, пред очами Божиими, ибо душа решилась уже в соизволении своем совершить его, и потому грех помысла становится здесь грехом дела.

Из падения прародителей наших мы узнаем, что всякий грех совершается у нас тремя актами (действиями): это – искушение (suggestio) – наущение), прельщение (dolectatio – услаждение или доставление удовольствия) и соизволение (consensus – сочувствие, согласие). Первое совершает дьявол – враг нашего спасения, второе – плоть наша со своими немощами, третье – душа наша со своими слабостями: дьявол искушает, плоть прельщается, а душа, побежденная прелестью греха, соизволяет. Так и совершился первый грех. Там – в раю, где жили сперва прародители наши, дьявол в образе змия искусил Еву, Ева же, как плоть, прельстилась искушением и сообщила свое прельщение Адаму, а Адам, как душа, поддавшаяся таковому искушению и прельщению, склонился к тому же. Таким образом, искушение представляет нам повод ко греху прельщение побеждает нас, если мы не противодействуем ему, а соизволение связывает нас узами повинности за учиненный грех. Итак оплакивающим грехи душевных помыслов необходимо проследить греховные помыслы свои, чтобы узнать, в какой мере греховно то или другое помышление, и определить меру слез для очищения их, не давая им перейти в греховные дела. He должно однако ж чрезмерно устрашать недугующих греховными помышлениями, чтобы не повергнуть их в уныние. Напротив должно утешать их тою мыслью, что милосердый Господь тем скорее прощает сердечные согрешения, что они не перешли еще в дело, и что мы тем удобнее можем освободиться от них, что эти помыслы не скреплены делами. Так и у Псалмопевца говорятся: рех, говорит он, рех: исповем на мя беззаконение мое Господеви, и ты оставил еси нечестие сердца моего (Пс.31:5. слич. 1Ин.1:9). И как здесь подставлено: нечестие сердца, то под беззаконением должно разуметь именно греховные помышления, исходящие от сердца. Далее, Псалмопевец лишь только сказал: рех: исповем...; как вдруг прибавляет; и ты оставил ecu...; а это показывает, как легко испросить помилование согрешениям сердечным. Наконец, коль скоро является решимость с изъявлением псповедания греховности помыслов, то в след затем оставляется и нечестие сердца, От чего же так скоро дается прощение таковым грехам? От того, что грехи нечистых помыслов, не осуществленных еще на самом деле, но остающихся как бы в тайне у самого грешника, мгновенно удовлетворяются пред Богом чистым и сокрушенным покаянием, мысленно в душе грешника совершающимся.

Наставление 30

Иначе должно наставлять кающихся во грехах своих, но не перестающих грешить; а иначе – перестающих грешить, но не приносящих раскаяния в содеянных грехах. Сокрушающимся о содеянных грехах и оплакивающим их, но не перестающим грешить, должно представить и внушить им для вразумления их, что тщетно они думают очистить себя от греховной нечистоты скорбью и слезами, если в жизни своей снова оскверняют себя, тогда как бы для того и омывают себя слезами, чтобы опять возвратиться к нечистотам мира сего. К ним-то относятся слова Писания: случися им истинная притча: пес возвращается на свою блевотииу, и: свинья, омывшися, идет валяться в кал тинный (2Пет.2:22; Притч.26:11). Пес когда изрыгает блевотину, то извергает из себя пищу, которою стеснялась и подавлялась грудь его; но когда возвращается на ту же блевотину, то снова обременяет себя тою же тяжестью, от которой только что освободился было. И кающиеся во грехах, конечно, по собственному сознанию отвращаются от того нечестия, которым пресытились было до отвращения, и которое тяготило их душу, но по прошествии сознания, возвращаясь на прежний путь жизни, опять принимаются за те же дела, в которых сами стали было раскаиваться. А то нечистое животное, которое, омывшись, идет валяться в грязи, выходит оттуда еще грязнее. И кающийся во грехах, но не перестающий грешить, подвергается сугубой вине наказания: ибо он и помилование презирает, которое мог бы получить при истинном покаянии, и самые слезы, коими думает омыть греховную нечистоту свою, оскверняет и делает их пред Богом нечистыми. Посему и сказано у премудрого, Сираха: не повторяй слова в молитве твоей, и не говори лишнего (Сир.7:14; Мф.6:7); ибо повторять одно и то же слово в молитве значит повторять и после плача те же преступления, которые требуют новых слез. И у пророка Исаии говорится: измыйтеся, (и) чисти будите (еstоte – пребудьте) (Ис.1:16); ибо не может пребыть чистым и после омовения тот, кто не хранит невинности, возвращенной ему чрез покаяние, но снова предается порочной жизни. Эти люди и омываются слезами покаяния и всё-таки остаются нечисты, потому что они, не переставая каяться, не перестают и грешить. Так, скажем словами того же Премудрого: омываяйся от мертвеца, и паки прикасаяйся ему, кая пальза ему от бани (какую пользу получает он от омовения своего)? (Сир.34:25). Омывается от мертвеца тот, кто очищается слезами покаяния от греха, с тем, чтобы не творить уже его; но кто после покаяния повторяет грех, тот после омовения снова прикасается мертвецу.

Поступающим таким образом надобно высказать, чтобы сами размыслили и подумали, не являются ли они пред судом Божиим подобными тем двоедушным людям, которые в лицо только льстят другим и свидетельствуют им свою покорность, а заочно вступают в ряды самых дерзких и враждебных им врагов? Ибо что значит – оплакивать грехи, как не смиряться пред Богом и заявлять свою преданность? и что значит – грешить и после многих слез покаяния, как не питать гордость и враждовать против Того, пред кем преклонялись колена с испрашиванием помилования? Апостол Иаков ясно говорит: иже восхощет друг быти миру, враг Божий бывает (Иак.4:4). Кающиеся во грехах своих, но не оставляющие их, должны знать, что порочные очень часто сокрушаются о своих делах в надежде на оправдание также тщетно, как тщетно враг искушает добродетельных ко греху: сокрушение не спасает первых таким же образом, как искушение не погубляет, а еще более укрепляет последних. Ибо между поступками и внутренним расположением тех и других находится удивительная соответственность (mensura соразмерность): одни, заботясь о добре, но не творя его, среди самых грехов, которыми обременяют себя, не переставая содевать их, пребывают гордыми и самонадеянными; другие, напротив, будучи искушаемы злом, но без соизволения их на то, чем более испытывают свою немощь, тем более терпением и смирением стараются утвердиться на добром пути. Так Валаам, вызванный Валаком для проклятия народа Божия, окинув взором стан его (tabernaculum justorum – лагерь праведников), воскликнул по внушению Духа Божия: да умрет душа моя в душах (morte – смертью) праведных, и буди семя мое, якоже семя их (et fiant novissima mea horum similia – и да будут последняя моя им подобна) (Числ.23:10). Но когда сердечное сокрушение его прошло, и улучил случай воспользоваться предложенною ему мздою корыстолюбия; то позабыл о неукоризненности своих слов и желаний и предложил совет врагу народа Божия на жизнь тех, кому сам хотел уподобиться и жизнью и смертью (Числ.24:14 по Вульгате и тексту св. Григория. 31:16. Откр.2:14). И апостол Павел, учитель языков, говорит: вижу ин закон в удех моих, противувоюющъ закону ума моего, и пленяющъ мя законом греховным, сущим во удех моих (Рим.7:23). Но искушаемый, соуслаждающийся закону Божию no внутреннему человеку (Рим.7:22), на тот конец и искушается, чтобы чрез познание на самом опыте своей слабости тем прочнее мог утвердиться в добре. Таким образом в чем тут заключается вся тайна, что как сокрушение не спасает одних, так искушение не погубляет других, если не в том, как это очевидно, что ни добро, еще не совершенное, не облегчает и не оправдывает нечестивых, ни зло, еще не учиненное, не подвергает осуждению праведников?

Совсем иначе должно поучать тех, которые хотя и перестают грешить, однако не заботятся и не находят нужным замолить пред Богом содеянные уже ими грехи достойным покаянием. Их надобно вразумить, что они чрез это нисколько не уменьшают долга своей виновности, и если не умножают грехов новыми, то и не очищают себя от прежних. Так, писатель, написавший что-нибудь, но переставший писать, тем, что ничего более не прибавил к написанному, не уничтожает того, что им написано уже. Или, если кто поносит и злословит нас, то неужели для удовлетворения нанесенного им нам оскорбления достаточно того только, чтобы он замолчал? Нет: для уничтожения подобной обиды необходимо, чтобы обидевший принял с обиженного на себя обратно изрыгнутые им с гордостью слова и стёр их делами смирения с испрошением братского прощения. Равным образом и всякий должник не освобождается от старых долгов из-за того, что не входит в новые долги, пока не уплатит должного. Так и мы, согрешая пред Богом, не можем полагаться на оправдание, в виду того, что перестаем грешить, если не омываем слезами покаяния греховных наслаждений наших прошедших и не приносим надлежащего за них удовлетворения. Если бы даже мы и не осквернили себя никаким грехом; то и тогда не были бы совершенно чисты пред Богом: ибо мы п зачинаемся в беззаконии п раждаемся во грехах (Пс.50:7). Как же нам не сокрушаться о грехах и оставаться в беспечности, когда мы сами против себя свидетельствуем делами своими, что совершенной чистоты и неукоризненности ни в ком из нас нет, аще и един дeнь жития его на земли (Иов.14:4 и 5)?

Конечно, Бог не нуждается в наших слезах и скорбях, но врачует наши болезни греховные противоположными им средствами: если мы доселе услаждались плотскими удовольствиями греха, то теперь должны душевно скopбеть о том и обливаться горькими слезами, измождая плоть свою, да дух спасется (1Кор.5:5), если падение наше произошло от нарушения законом воспрещенного, то при восстании должны мы в вознаграждение и как бы для погашения своего преступления сами себя ограничить и в дозволенном нам законом; пагубную радость должна изгонять из души нашей спасительная печаль; наносимые гордостью раны должны быть исцеляемы сокрушением и смирением, и т. п. Посему Псалмопевец говорит: рех беззаконнующим: не беззаконнуйте; и согрешающим: не возносите рога (Пс.74:5). Поднимают же вверх роги свои беззаконные и грешники, когда и при сознании своих неправд не смиряются в своей гордости и не обращаются на путь покаяния. И в другом месте говорится у того же Псалмопевца: сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Пс.50:19). Раскаивающийся во грехах, но не перестающий грешить сокрушается в сердце своем, но не смиряет его; а перестающий грешить, но не приносящий покаяния в содеянных грехах, смиряется сердцем, но не сокрушает его: у одних не достает смирения, у других же покаяния. Апостол Павел, перечисляя в послании своем к Коринфянам разные виды неправедников, которые царствия Божия не наследят, в след за тем говорит им: и сими убо нецык бесте; нo омыстеся, нo освятистеся, но оправдистеся, именем Господа нашего Иисуса Христа (1Kop.6:11). Это значит, что грешники оправдываются правдою Божиею и освящаются, когда изменяют образ греховной жизни своей на жизнь праведную и омывают себя от грехов слезами покаяния. И апостол Петр, заметив смущение многих из иудеев, к которым первую проповедь держал он по сошествии Духа Святого, в присутствии всех апостолов, и то умиление, с которым они слушали его, вопрошая и его самого и прочих апостолов: что сотворим, мужие братие? – он ответствовал им: покайтеся, и да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа со оставление грехов (Деян.2:37 и 38). В этом апостольском совете таинству крещения предпосылается покаяние: значит, покаяние должно предварять самое крещение и оно совершенно необходимо для действительности его. Как же после сего думают оправдаться пред Богом и получить помилование те, которые хотя и перестают грешить, но в содеянных грехах не приносят достойного покаяния?

Наставление 31

Иначе должно наставлять тех, которые живут так, как бы для них не существовало никаких законов, и этим еще тщеславятся, восхваляя таковую жизнь; иначе – тех, кои осуждают пороки и сами в себе и в других, между тем ведут жизнь порочную. Совершающим и вместе одобряющим противузаконные и порочные действия надобно указать главным образом на то, что они грешат словом гораздо более, нежели делом; ибо делом они погрешают только сами пред собою, а словом располагают ко греху и других, внимающих им и заимствующих от них ложное и нечестивое понятие о грехе. Если они не расположены к искоренению зла в себе; то пусть, по крайней мере, не посевают его между другими: довольно бы для них ограничиться собственною личностью. Затем, если они не боятся быть злыми; то пусть, по крайней мере, устыдятся являться пред лицом других такими, каковы они сами в себе. Греха, скрываемого нами от других, мы нередко сами гнушаемся; ибо душа наша, стыдясь являться такою, какою не страшится быть, очень часто начинает стыдиться и быть тем, чем казаться избегает. А когда грешник бесстыдно обнаруживает сваи грехи, то чем открытее совершает их, тем дерзновеннее считает их чем-то позволительным; а смотря на всякий грех таким образом, он уже тем свободнее предается им и тем глубже погружается в бездну греховную. Так пророк Исаия говорит об израильтянах: грех свой, яко содомский, возвестиша и явиша (nec absconderunt – не скрыша) (Ис.3:9). Если бы Содомляне скрывали свои грехи, то это значило бы, что они не совсем еще потеряли стыд и страх: но они совершенно сбросили с себя эту обуздывающую грешника узду, когда для совершения греха не укрывались даже от взора других. Посему-то Господь сказал: вопль содомский и гоморский умножися ко мне (Быт.18:20). Грех гласный есть грех, в который впадает грешник волею или неволею, как подверженный слабостям и поползновению· а грех вопиющий есть грех, совершаемый на деле с необузданною вольностью и наглостью.

Сознающим же и осуждающим грех, но предающимся порочной жизни и не перестающим грешить, нужно внушить, чтобы они наперед и внимательно размыслили, что скажут они на страшном суде Божием в оправдание свое, если они и на собственном суде своем признают себя виновными. Итак, они сами свидетельствуют против себя и своими делами доказывают свою повинность. Светильник разума и понимания освещает их душу, чтобы она видела грех; что же душа? Она видит грех, но не старается превозмогать его и одерживать над ним победу, так что чем яснее она видит, тем большей подвергается вине и ответственности. Не пользуясь, как должно, этим светом внутренним, открывающим грехи, и пренебрегая этим знанием, они обращают его в доказательство обличения самих себя; таким образом, этот свет разумения, который дан им в пособие к предотвращению греха, и следовательно к избежанию наказания, обращается у них в усиление преступления и увеличение наказания. Их собственное еще в жизни настоящей осуждение усугубит только ожидающее их осуждение в будущей жизни. Раб, ведевый волю господина своего, и не уготовав, ни сотворив no воли его, биен будет много, говорит сама Истина, не ведевый же, сотворив же достойная ранам, биен будет мало (Лк.12:47 и 48). И Псалмопевец взывает: да приидет смерть на ня, и да снидут во ад живи, яко лукавство в жилищах их (Пс.54:16). Ибо живые знают и чувствуют всё то, что совершается вокруг их, а мертвые ничего не могут ни чувствовать, ни знать. Если бы грех их не сопровождался сознанием, то они нисходили бы во ад мертвыми, но так как они творят его с полным сознанием, то с таковым же сознанием несчастные и отходят во ад беззакония и злочестия живыми.

Наставление 32

Иначе должно наставлять тех, кои впадают в грехи нечаянно – по мгновенному увлечению ко злу, а иначе – тех, кои грешат намеренно и обдуманно. Внезапно увлекающимся прелестью греха надлежит представить, что они в настоящей жизни должны вести непрестанную борьбу со врагом своего спасения, и потому должны ограждать себя, так сказать, щитом постоянного бодрствования и страха от тех непредвиденных ударов, какие могут быть наносимы им врагом, и в этой трудной борьбе должны сосредоточиться и укрепиться внутри самих себя, как в укрепленном стане своем. А без того можно остаться как бы в открытом поле, со всех сторон ничем незащищенном от вражеских нападений, и враг тем удобнее может поражать свою жертву, чем беззащитнее находит ее в беспечности. Притом нужно побуждать их к умерению забот о благах земных: ибо когда мир сей и земные блага его поглощают все внимание наше, тогда мы и не замечаем и как бы не чувствуем тех уязвлений греховных, которые поражают и усыпляют нас, так что мы готовы повторить слова пораженного и усыпленного вином, как сказано у премудрого Соломона: биша мя, и не поболех; (и) поругашася ми, аз же не разумех (traxerunt me, et ego non sensi – тащили и влачили меня, но я был бесчувствен): „когда же поднимусь, и снова примусь за вино?“ (Притч.23:35).⁴⁸ Так, засыпающих среди беспечности греховной поражают, но они не сознают своих уязвлений; потому что как не замечают угрожающих им зол, так и не хотят знать содеянных ими. Так, беспечный грешник влечется грехом, и не чувствует того; потому что его обуяла прелесть греха, и он ничем не возбуждается к бодрствованию над собою. Конечно, он еще пробуждается для забот мирских, еще ищет удовольствий греха в усыпленном бодрствовании над собою; но он усиливается бодрствовать там, где гораздо уместнее и спасительнее было бы покоиться глубоким сном. Посему-то и сказано пред тем у того же Премудрого: и возляжеши яко в сердце моря (in medio mari – среди моря), и якоже кормчий во мнозе волнении (amisso сlаѵо – без кормила)⁴⁹ (Притч.23:34). Возлегать и засыпать в сердце моря – значит не обращать внимания, среди моря мирских искушений, на стремление разрушительных волн греховных; и тот, кто оставляет всякую заботу об управлении своим кораблем, плавающим в этом море житейском, подобен кормчему, усыпленному во мнозе волнении, который бросает кормило и предоставляет корабль на произвол судьбы. Бросать кормило среди моря – значит не предпринимать никаких мер против случайностей и подвергать корабль всяким опасностям. Когда же кормчий не дремлет над своим кормилом, тогда он мастерски, смотря по обстоятельствам, то направляет нос корабля прямо против волн, рассекая их таким образом, то ставит паруса наискось против ветра, чтобы ослабить его напор, то надувает их при ветре попутном, и всячески лавирует, управляя кораблем по усмотрению обстоятельств. Так и душа, недремленно бодрствующая и строго наблюдающая за собою, одни трудности подвижнически препобеждает, другие искусно облегчает, а от иных с благоразумием уклоняется, чтобы и в действительной борьбе выйти победительницею и против угрожающих опасностей наперед укрепиться и обеспечить себя. Тоже говорится еще у того же Премудрого и в Песни песней его о мужественных сподвижниках небесного отечества, что у каждого из них оружие (ensis – меч) при бедре его, от ужаса в нощех (Песн.3:8). Меч же препоясывают они при бедре, чтобы всегда быть в готовности острием благовестия (acumine sanctae ргаеdicationis) отражать и рассекать греховные искушения и наущения плоти; а под ночью выражается слепота нашей немощи, при нашем непостоянстве, так как мы не знаем, что с нами может случиться ночью. Таким образом, у каждого полагается меч при берде его из опасений ночных, и потому святые мужи, опасаясь того, чего не видят, всегда являются готовыми вступить в борьбу. И далее в обращении к невесте говорится: нос твой яко столп ливанский (Песн.7:5). Многие вещи, которых не видим, узнаем по обонянию: так посредством органа обоняния (носа) различаем вещи благовонные от зловонных. Что же изображается здесь под этим органом носа Церкви Божией (per nasum Ecclesiae), как не чуткое обоняние святых Божиих (provida discretio sanctorum), коим они так верно распознают и отличают добро от зла? Поэтому и уподобляется он столпу ливанскому, что это чутье их так высоко и так глубоко проникает вещи, что наперед видит угрожающие им искушения, и когда они наступают, то они являются уже против них готовыми к отпору. И действитѳльно, всякая вообще опасность, как бы она грозною ни казалась в своем будущем, не так поразительна бывает в настоящем своем, если она заранее предусматривается; потому что всякий, видя наперед грозящую ему беду, предпринимает со своей стороны для отвращения оной соответствующие меры, а враг, думавший поразить противника своего неожиданностью, усмотрев, что он постигнут им, приходит от того самого в уныние и теряет энергию.

He так должно поучать согрешающих намеренно в обдуманно. Их надобно вразумлять, что они тем строжайшему подвергнутся суду, чем с большим сознанием грешат, и чем упорнее предаются греху, тем большей подлежат ответственности. Они скорее могли бы очистить свои грехи покаянием, если бы совершили их по одному увлечению; но когда они закрепляют их в себе собственным размышлением, то им труднее уже отрешиться от них. Даже можно сказать, что предающиеся греху с полным сознанием пагубы его тем и отличаются от согрешающих неумышленно, что они большею частью решительно отпадают от добра, теряют всякую надежду и впадают в отчаяние. Поэтому Господь, обличая грешников, грозит потреблением не столько за неумышленные грехи, сколько за умышленные. Так говорит Он чрез Пророка: да не зажжется яко огнь ярость моя, и возгорится, и не будет угашающаго, ради лукавых умышлений ваших (Иер.21:12). И в другом месте с негодованием на пастырей, пасущих самих себя, а не овец паств своих, обращается к ним: оле пастыри израилевы! се аз посещу на вас no лукавству умышлений ваших (Иер.23:2; Иез.34:3 и 8). Итак, вследствие такового различия грехов умышленных от всех других грехов Господь и преследует не столько действие греховное, сколько самое умышление; ибо дело греховное часто может зависеть или от немощи, или от нерадения и невнимательности, или увлечения, а греховная умышленность всегда проистекает от намеренной и закореневшей злобы. В противуположность таким грешникам верно изображается у Царя-Пророка муж праведный, о котором между прочим говорит он так: блажен муж, иже не иде на совет нечетивых, и на пути грешных не ста, и на седалище губителей не седе; но... (Пс.1:1). На седалище (cathedra) в совете обыкновенно восседает судия или начальник председательствующий. Сидеть же на седалище губителей – значит грешить по зрелом обсуждении греха, значит грешить с размышлением и сознанием, значит доходить до такого состояния греховного, в котором грех совершается умышленно. И кто возносится до такого нечестия, что решается грешить с намерением, тот как бы заседает в совете нечестивых, ходит по путям грешных и восседает на седалище губителей. Таким образом сколько председательствующие, занимая первое место (qui cathedrae honore fulciunlur) в собрании, выше всех других присутствующих (assistentibus turbis), столько грехи умышленные превышают соответственною тяжестью своею бремя всех других грехов неумышленных. Пусть же те, которые грешат намеренно и обдуманно, заключают из сего, каким они подвергают себя наказаниям в будущем, если в настоящем являются не только сообщниками, но, так сказать, и председательствующими начальниками грешников.

Наставление 33

Иначе должно наставлять совершающих малые грехи, но – часто; а иначе – тех, кои избегают малых грехов, но впадают иногда в большие. Одним надобно советовать, чтобы они обращали внимание не только на качество творимых ими грехов, но и на количество их. Если они не боятся своих грехов, считая их маловажными; то должны ужаснуться численности их. Известно, что все моря и реки, самые глубочайшие, наполняются малыми каплями воды, но – в бесчисленном множестве. Знаем также, что вода, мало-помалу входящая незаметно в корабль и значительно усилившаяся, действует с такою же разрушительною силою, как и открытая внезапно восстающая буря. Таким же образом и производимые на теле проказою язвы сначала едва заметны бывают, но впоследствии, умножившись и усилившись до чрезвычайности, убивают жизнь телесную также, как и одна тяжелая рана, нанесенная в сердце. Поэтому и сказано в Писании: уничижаяй малая, no мале упадет (Сир.19:1), то есть, не оплакивающий и не избегающий малых грехов совершенно отпадает от правды, только не вдруг, а, так сказать, по частям. Таковых грешников нужно вразумить, что малые грехи нередко бывают для нас пагубнее грехов великих: ибо грех серьезный признаем мы за преступление, и потому скорее стараемся очистить его покаянием, с надеждою и решимостью на исправление в будущем; напротив того маловажный грех мы как бы и не считаем за грех, и потому тем беспечнее и гибельнее для себя предаемся ему. Посему часто случается, что душа, привыкнув к малым грехам, легко решается потом и на великие, и как бы вскормленная и утвержденная во зле доходит она до того состояния, что с таким же бесстрашием готова бывает и на серьезные грехи, с какою безбоязненностью приобрела навык совершать грехи маловажные.

Другим, т. е. остерегающимся маловажных грехов, но впадающим иногда в тяжкие преступления, должно напротив того внушать, чтобы они чистосердечным раскрытием пред собою своей совести не утаивали от себя я своих недостатков: ибо гордясь тем, что сберегли себя от малых грехов, они чрез эту самую гордость свою пролагают себе путь к пагубнейшим грехам, увлекаясь широтою этого пути, и, будучи по внешности чужды маловажных проступков, но сами в себе надмеваясь тщеславием, они и во внешних проступках обличают свою душу, побежденную внутренно гордостью. Итак надобно предостерегать их, чтобы они не пали внутренно там, где по внешности, как им кажется, стоят непоколебимо, и чтобы превозношение незначительною, более мнимою, праведностью не послужило для них, по суду Божию, путем к бездне важнейших грехов. Ибо превозносящиеся своею суетною и ничтожною праведностью, которую приписывают они собственным силам, будучи поэтому оставляемы на произвол самим себе, низвергаются гораздо глубже в своем падении, и тогда-то уже, по падении, узнают, что и то, чем дотоле стояли, не от них зависело, так что необузданная внутренним сокрушением сердечным греховность их тем разгульнее становится, чем напыщеннее превозносятся они мнимою праведностью своею. Надобно раскрыть им глаза с благоразумною осмотрительностью надлежащим выяснением того, что они и в больших преступлениях – великие грешники, и в малых проступках, от которых, по-видимому, воздерживаются, не менее погрешают самым образом воздержания своего; ибо в первом случае без всякого стеснения творят грех, будучи сами в себе порочны, а в последнем случае стараются скрыть свою порочность от взора людей, обманывая их притворным святошеством. Таким образом они пред Богом являются прямо нечестивыми, а пред людьми – лицемерами. Вот почему Спаситель говорил фарисеям: горе вам, лицемерии, яко одесятствуете мятву, и копр, и кимин, и остависте вящшая закона, суд и милость и веру: сия же подобаше творити, и онех не оставляти; горе вам, вожди слепи, оцеждающии комары, вельблуды же пожирающе (Мф.23:23 и 24). Он как бы так говорил им: вы меньших грехов удаляетесь, a пожираете большие. Здесь не надобно оставлять без внимания и того, что Господь, говоря о фарисейскои одесятствовании, не напрасно указывает на растения, хотя самые незначительные, однако ж издающие благоухание: Он хочет этим показать, что лицемеры, сохраняя меньшие заповеди, стараются показать вид святости, распространяя о себе, подобно разносящемуся благовонию, добрую в народе молву; и хотя вящшая закона оставляют, однако ж всё менее значительное исполняют до малейшей подробности, – что в глазах народа имеет цену великую и как бы далеко и широко благоухает.

Наставление 34

Иначе должно наставлять тех, которые не начинали еще делать добро, а иначе – тех, кои начинают, но отнюдь не довершают. He начинающих делать добро не прежде должно назидать в том, что спасительно для них, как по разрушении того, что в них есть порочного и пагубного. Ибо они не могут с успехом стремиться к тому, чего еще не испытали, пока не увидят, как гибельно то, к чему доселе привязаны были: не сознающий своего падения не желает и восстания, не чувствующий боли от ран не ищет и врачевства для исцеления их. Посему прежде всего надлежит показать им, как суетно то, к чему они пристрастились, и потом уже представить, как полезно и спасительно то, чем они пренебрегают: пусть наперед увидят, что они должны убегать того, что любят, и тогда узнают ясно, что им должно полюбить то, от чего они убегают. Тогда они с большею готовностью примут предлагаемое им, хотя и не изведанное для них, если получат верное понятие обо всем, изведанном ими, и с полным усердием будут искать истинного блага, когда затем увидят и убедятся, как ложно и ничтожно то, чем они доселе обладали. Пусть же они не забывают того, что блага настоящей жизни доставляют наслаждение преходящее·, потому что они против их воли ускользают, а мучение приготовляют нескончаемое, потому что неизбежно влекут за собою наказание. Пусть они во спасение свое устрашатся того, чем наслаждались на погибель, а взглянув на угрожающую им бездну падения, над которою стоят готовые низринуться в нее, пусть встрепенутся и отступят от нее, полюбив то, на что прежде не обращали внимания, и отвращаясь от того, к чему пристрастились.

Посему-то Господь говорит пророку Иеремии, посылая его на проповоедь: се поставих тя днесь над языки и над царствы, да искорениши, и разориши, и расточиши, и разрушиши, и паки созиждеши и насадиши (Иер.1:10). Ибо если бы пророк не разрушил предварительно неправды, то не мог бы создать правды; если бы не искоренил из сердца слушателей своих торния нечистой любви, то не мог бы насадить в них спасительного семени слова Божия. Так и апостол Петр сперва разоряет и ниспровергает, а потом созидает, и для того разоряет, чтобы затем удобнее и прочнее созидать, когда в первой проповеди своей к иудеям, в присутствии и прочих апостолов, не вдруг стал учить их, что им делать, а прежде стал обличать их, что они сотворили, обратившись к ним со следующими словами: мужие израильстии! послушайте словес сих: Иисуса Назорея, мужа от Бога извествованна (засвидетельствованного) в вас силами и чудесы и знамении, яже сотвори Тем Бог посреде вас, якоже сами весте, Сего нарекованным советом и проразумением Божиим предана приемше, руками беззаконных пригвождше, убисте, Его же Бог воскреси, ризрешив болезни (узы) смертные... Твердо убо да разумеет весь дом израилев, яко Господа и Христа Бог сотворил есть сего Иисуса, его же вы распясте (Деян.2:22,23,24–36). Такое направление своей проповеди дал Апостол, конечно, с тою целью, чтобы расположить иудеев к сердечному сокрушению и глубочайшему раскаянию в содеянном ими богоубийстве, чтобы таким образом возделать ниву сердец их и приготовить ее к принятию благодатного семени слова Божия настолько, насколько требовало того тяжёлое, глубоко-падшее, греховное состояние души их. И последствия увенчались вожделенным успехом. Ибо они, по свидетельству писателя Деяний Апостольских, слышавше сия умилишася сердцем, и реша к Петру и прочим Апостолом: что сотворим, мужие братие? Тогда уже Петр сказал им: покайтеся, и да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа, во оставление грехов; и после многих засвидетельствований и увещаний о покаянии и спасении, иже любезно прията слово его, крестишася, так что приложишася (присоединилось) в денъ той душ яко три тысящи (Деян.2:37,38 и 41). И эти последние слова Апостола о покаянии и крещении, без предварительного раскрытия и убеждения в сознании того разрушительного состояния греховного, в котором находились его слушатели, конечно, могли бы остаться для них гласом вопиющего в пустыни, не достигши спасительной цели. Τό же видим и в обращении Савла (он жe и Павел). Когда приближался он к Дамаску, преследуя христиан и озлобляя Церковь Христову; то внезапно облистал его свет с небесе, и, пад на землю, слышал глас глаголющ ему: Савле, Савле, что мя гониши? жестоко ти есть противу рожна прати. И когда он вопросил: кто еси Господи? то Господь отвечал ему: Аз есмь Иисус, его же ты гониши. Когда же он, узнав, кто говорит к нему, в трепете и ужасе продолжал вопрошать: Господи, что мя хощещи творити? тогда ему сказано было: востани и вниди во град, и речется ти, что ти подобает творити (Деян.8:1–4, 9:1–6, 22:6–10, 26:12–16). Так и здесь, сперва обличение, а потом наставление. Господь необыкновенным светом с неба, как молниею, поражает гонителя своего и обличительным гласом своим, как громом, сокрушает и разрушает дела его, но не подает тотчас наставления, что ему делать. Уже вся гордыня его сломлена, и он после падения своего ищет уже во смирении спасительного назидания, но несмотря на то, ему указывается только путь к месту спасения, самое же спасение не вдруг подается ему, чтобы таким образом лютый гонитель, находясь в таком уничиженном состоянии, достойнее приготовился к готовящемуся ему исцелению и спасению, и чем глубже было его падение в прежнем заблуждении, тем тверже упрочилось бы его восстание в даруемом теперь благодатном просвещении. Итак, не принимавшихся даже за добрые дела нужно сперва, так сказать, переломить в их закоснелой испорченности, уча и врачуя их со властью, чтобы потом вывесть и поставить на путь правильной деятельности. Так подсекаем мы и высокие деревья в лесу, чтобы поднять их на строящееся здание и употребить в дело; но полагаются они в самое здание не вдруг, a по предварительном очищении их от всего того, что не годится для строения, и по надлежащей высушке приготовленного материала от влаги и сырости, могущей вредить прочности здания.

Начинающим же добрые дела, но не доводящим оные до конца, надобно внушать и напоминать, что, не оканчивая предположенного, они могут тем самым разрушить и начатое. Ибо если мы не умножаем своею внимательностью и усердием своим начатого; то у нас оскудевает и то, что сделано нами доброго. Душа наша в сем мире подобна кораблю, плывущему против течения воды: она не может, так сказать, стоять на одном месте, и если не движется вверх, то необходимо спускается вниз. Таким образом, если деятель в начатых им добрых делах не усовершается, а как бы останавливается, то самая эта остановка или опущение и послабление (rеmissio) поставляет его в противоречие и с тем, что им сделано уже. Посему Соломон говорит: не исцеляяй себе (mollis et dissolutus – изнеженный и рассеянный) во своих делех брат естъ погубляющему (dissipantis – разрушающему) себе симаго (sua орега – свои же дела) (Притч.18:9), то есть, кто начатые дела свои добрые не продолжает и не доводит до конца, a прекращает, тот нерадением своим похож на того, кто одною рукою созидает, а другою разрушает. И ангелу Сардииския церкви сказано вем твоя дела, яко имя имаши яко жив, а мертв ecu. Буди бдя и утверждая прочая, им же умрети (что близко к смерти): не обретох бо дел твоих скончаных пред Богом твим (meo – моим). Поминай убо, како приял ecu и слышал ecu, и соблюдай и покайся (Откр.3:1–3). Поскольку он не довел дел своих пред Богом до надлежащей полноты и совершенства, то ему предсказывается, что и прочие его дела умрут (прочая, им же умрети); ибо если в вас мертвое не возбуждается к жизни, то умирает и то, что кажется только, как будто имеет признаки жизни, а на деле – мертво (имя только имаши, яко жив, а мертв ecu). Лучше бы таковым не вступать на путь правый, нежели вступивши возвратиться вспять; ибо если бы они не вступали на него, то не охладели бы в ревности к изысканию его. Так и в Писании сказано: лучше бы им не познати пути правды, нежели познавшим возвратитися вспять от преданной им святой заповеди (2Пет.2:21); и еще: о если бы ты был или студен или горящ! но понежс тепл еси, и ни студен ниже горящ, имам тя изблевати из уст моих (ulinam frigidus esses, aut calidus: sed quia lepidus es, el nec frigidus nec calidus, incipiam le emovere ex ore meo) ⁵⁰ (Откр.3:15 и 16). Подъ горячим разумеется тот, кто с пламенною ревностью принимается за доброе дело, на которое призвав, и не оставляет его до конца, пока не совершит; а студеным или холодным называется тот, кто и не начинает того, что ему надлежит делать. Теплота же стоит на средине, т. е. на переходе от холода к жару или от жара к холоду. Посему, кто оставляет холодность неверия, однако ж не воспламеняется любовью, какая подобает верующему, тот, будучи только тёпл (т. е. ни студен, ни горяч), и не возвышаясь над своим состоянием, начинает снова охладевать, сам не замечая того, и делается тем же, чем и был, если не хуже того. Студеный, прежде нежели согревается, еще подает надежду, что он может соделаться горячим; напротив того теплый, после охлаждения, не подает уже на то никакой надежды. Грешник может обратиться, и грешники-то наиболее обращаются; но обратившийся, а потом совратившийся, очутившись опять в переходном состоянии ни студеного, ни горячего, смотрит уже прямо во дно адово. Итак, по словам Писания, требуется или горящ или студен, чтобы не быть изблевану, то есть, или с горячим усердием подвизающийся на поприще веры и добродетели, или же холодный грешник, еще не обратившийся, но которого можно обратить; всякий же равнодушный в деле веры и добродетели, а тем более от пламенной ревности к благочестию переходящий в холодности, именуемый в Писании теплым, будет изблёван.

Наставление 35

Иначе должно наставлять тех, которые творят худые дела в тайнѣ, а добрые совершают явно и открыто; иначе же тех, кои напротив добрые дела свои скрывают, a между тем некоторыми своими поступками как бы нарочито подают повод другим к невыгодному о себе мнению. Делающим зло в тайне, а добро так сказать на показ только, главным образом нужно внушить, чтобы они размыслили, как переменчивы суждения людские и как неизменен суд Божий. Пусть они обращают взор свой на конец дела: всякая похвала людского одобрения, за которою мы гоняемся, проходит и скоро исчезает, а суд Божественный, пред которым открыты все тайны наши, ждёт каждого из нас с неумытным мздовоздаянием на веки вечные. И потому, если они совершают худые дела пред лицем Бога-серцеведца и тем самым как бы предоставляют их Его суду, а дела добрые пред глазами людей только для прикрытия себя и поддержания у них выгодного о себе мнения; то добро, делаемое ими открыто, остается без свидетелей, а зло тайное – не без свидетеля, и притом вечного и нелицеприятного. Таким образом, скрывая от людей свои пороки, и выставляя пред ними на вид свои добродетели, они, и при всем старании утаить, обнаруживают то, за что должны понести наказание, и при всем усилии разгласить, скрывают то, за что могли бы получить награду. Таковых людей кому или чему уподобляет Господь? Пoдобитеся, – говорил Он фарисеям лицемерам, – подобитеся гробом повапленым, иже внеуду убо являются красны, внутрьуду же полни суть костей мертвых и всякие нечистоты: тако и вы, внеуду убо являетеся человеком праведни, внутрьуду же есте полни лицемерия и беззакония (Мф.23:27 и 28). Их надобно вразумлять, чтобы они не унижали добрых дел своих до того, что считают достаточным для себя воздаянием человеческую хвалу и расположение к себе, а напротив того пришли бы к тому убеждению, что эти дела достойны лучшей награды. Ибо если они за доброе дело ищут только временной и скоропреходящей славы, то продают за ничтожную цену то, что удостаивается вечной награды. О сем-то говорит Господъ многократно лицемерам, притворно творящим милостыню, молящимся, постящимся, для того только, чтобы прославляли их люди: аминь глаголю вам, яко восприемлют (receperunl – получили уже) мзду свою (Мф.6:2, 5:16). Пусть же вникнут в свое положение и подумают, что, будучи сами в себе скрытно злы, а между тем выставляя себя публично для виду только добродетельными, они сами изобличают себя и внушают примером своего поведения, что должно следовать тому, от чего они бегут, и любить то, что они ненавидят, как бы невольно проповедуя горькими уроками своими, что они живут для других, а для себя умирают.

Напротив того тех, которые добрые дела свои скрывают, а между тем некоторыми поступками своими как бы намеренно навлекают на себя невыгодное мнение других, должно поучать, чтобы они столько же любили ближних, сколько любят себя; чтобы, оживляя себя силою добрых дел, не убивали других мнимо-худым примером своим; чтобы, принимая сами спасительное питие, не изливали яда в питие другим, взирающим на них и не постигающим их образа действий. Скрывая добрые дела и в тоже время делами подозрительными открыто подавая повод к превратному о себе мнению, они мало содействуют одним и много затрудняют других в благочестивой жизни. Кто скрывает доброе дело, не говоря уже о том, что мнимыми слабостями своими соблазняет совесть ближних, тот хотя и попирает в себе самолюбие и славолюбие, однако ж допускает обман и погрешает в назидании ближних: не оглашая заявлением добрых дел своих, он как бы засевает землю добрым семенем, но в тоже время отнимает у него корни, необходимые для того, чтобы ему произрасти, потому что скрывает то, чему должны подражать другие. Вот почему Спаситель в нагорной беседе своей говорил ученикам: тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, иже на небесех (Мф.5:16), хотя там же дает Он, по-видимому, совсем иное наставление: внемлите милостыни (justitiam – праведности) вашея не творити пред человеки·, (яко) да видими будете ими (Мф.6:1, 2, 5:16).

Что же значит это? и как понимать эти наставления, когда повелевается нам добрые дела и творить и не творить npeд человеки? Это значит, что мы должны и творить их в тайне, не трубя о них пред собою, чтобы показаться пред людьми, ища от них за то славы, и являть их пред другими, не скрывая того, для прославления Отца небесного. Ибо когда Господь заповедует нам не трубить о праведности своей пред людьми, то тут жe присовокупляет: (яко) да видими будете ими, то есть, чтобы только показаться пред ними· а когда Он повелевает открыто творить добрые дела, то непосредственно затем продолжает: да прославят Отца вашего, иже, на небесех. Итак, здесь главное – цель, насколько с одной стороны творящий добрые дела не должен выказывать их для приобретения себе славы, и насколько со стороны другой не должен скрывать их, когда дело идет о славе Божией. Отсюда происходит, что доброе дело и остается в тайне, хотя бы оно творилось явно, и наоборот бывает явно, хотя бы творилось в тайне. Ибо кто в явно совершаемом деле ищет славы не своей, а Отца небесного, того дело остается в тайне, потому что он имеет свидетелем одного только Того, кому желает благоугодить. Если же кто, творя добро в тайне, ищет себе за то похвалы от людей; то хотя бы дела его и никто не видел, однако ж оно становится уже явным, потому что виновник этого дела столько имеет тому свидетелей, сколько имел в виду похвал в сердце своем. А худое мнение о каком-нибудь поступке, хотя бы этот поступок сам в себе и не был греховен, всегда имеет влияние на других, а для слабых в вере и немощных совестью может служить соблазном. Посему и те ревнители благочестия, которые, скрывая добрые дела свои, по смирению, некоторыми поступками своими как бы нарочито подают повод другим к невыгодному о себе мнению, несмотря на то, что сами не грешат, могут иногда погрешать в лице тех, которые, станут подражать им в том, убивая чрез них свою совесть. He напрасно же апостол Павел, обращаясь к тем, которые, вкушая оскверненное, хотя сами не оскверняются, но соблазняют немощных, говорит им: блюдите, да не пако власть ваша сия преткновение будет немощным; и далее: и погибнет немощный брат в твоем разуме, его же ради Христос умре. Такожде согрешиюще в братие, и биюще их совесть немощну сущу, во Христа согрешаете... (1Kop.8:9, 11–13). И Моисей говорил именем Божиим древнему Израилю: зла да не речеши глухому, и пред слепым да не положиши претыкания (Лев.19:14); ибо злоречить глухому есть тоже, что отнимать у кого что-нибудь во время его отсутствия, когда он не слышит и не видит этого, а полагать претыкание пред слепым, конечно, есть дело видимое, но оно может послужить преткновением и соблазном для того, у кого не достает божьего света, предохраняющего и спасающего в опасности.⁵¹

Пастырь душ должен еще тщательно заботиться, чтобы при разнообразии проповеди, вызываемом различным состоянием слушателей, непременно предлагалось врачевство, сообразное с язвами каждого. Но если нелегко послужить всем порознь во всём, если трудно наставить со всестороннею осмотрительностью каждого в свойственных ему слабостях, то гораздо труднее, в одно и тоже время, одним и тем же словом, наставлять слушателей бесчисленных с многоразличными недугами. Здесь слово пастыря должно быть соразмерно с таким искусством и уменьем, чтобы каждый из слушателей находил в нем для себя приличное своему недугу врачевание и вместе с тем само оно не заключало в себе разноречия, – чтобы разом проходило, так сказать, золотою срединою, между противуположными страстями, и, подобно обоюдоострому мечу, с разных сторон рассекало и поражало восстания плотских помыслов, предохраняя таким образом от крайностей увлечения. Пусть же пастырь-проповедник, идя этим путем, внушает добродетель людям различных характеров и положений так, чтобы она ни в ком не превратилась в противоположную слабость: людям гордым пусть проповедует смирение, но так, чтобы у робких и боязливых не усилить страха и не довести их до уныния и отчаяния, а боязливым и робким пусть внушает сознание собственного достоинства, но опять так, чтобы у гордых не усилить чрез это необузданной надменности; ленивым и беспечным пусть проповедует заботливость о добром делании, но так, чтобы у суетливых не увеличить своеволия неумеренной ревности, а суетливым пусть указывает меру и ограничивает их ретивость, но тоже так, чтобы чрез это не содействовать недеятельности беспечных; у пылких и нетерпеливых пусть обуздывает раздражительность, но так, чтобы равнодушным и косным не поблажать тем самым в их небрежности, а у медлительных и хладнокровных пусть возбуждает ревность, но при том так, чтобы пылкие и раздражительные, слыша это возбуждение, не увлекались до неумеренной и фанатической горячности; скупых пусть располагает к щедрости, по так, чтобы не подавать повода к расточительности нарушением всяких правил умеренности, a расточительным пусть возвещает бережливость, но вместе с тем и остерегается, как бы этим благим советом своим не повлиять на усиление любостяжательности и скупости людей противоположного направления; невоздержным людям пусть ставит в пример подражания супружество, восписуя ему похвалу воздержания, но так, чтобы воздерживающиеся супруги не возбуждались этим к излишеству и не находили в том для себя послабления, а воздержным пусть восхваляет целомудренную чистоту девства, но все-таки так, чтобы в глазах супругов нисколько не унижалось брачное их ложе и никто из них не доходил до пренебрежения чадородия. Вообще, проповедуя, так должно внушать добро, чтобы к проповедуемому добру не примешалось стороною и зло. Так должно восхвалять верховное благо, чтобы не пренебрегать и низшим. Так должно заботиться о низшем, чтобы не считать его достаточным, а всегда стремиться к высшему.

Хотя трудно проповеднику, в деле общей проповеди, следить за тайными и сокровенными движениями своих слушателей всех и каждого, и, как на палестре, обладать искусством обращаться во все стороны; однако гораздо больший труд предстоит ему, когда он должен проповедывать и давать различные наставления одному, преданному разным порокам. Ибо большею частью бывает так, что кто по природе слишком весел,⁵² тот чрезмерно поражается и сокрушается при постигающей его внезапной печали. Итак, на обязанности проповедника лежит долг – временную печаль облегчать, не увеличивая природной веселости, и природную весёлость обуздывать, не увеличивая временной скорби. Один страждет привычкою чрезмерной поспешности; но иногда там, где требуется быстрота деятельности, стесняется внезапно овладевающею робостью: а другой подвержен бывает неумеренной робости, с которою уже свыкся; но иногда побуждается в желаниях своих неблагоразумием решиться на опрометчивость, Для сего в первом надлежит рассеять вдруг появляющуюся робость, но так, чтобы чрез это не усилить издавна вкоренившуюся опрометчивость, а в последнем нужно обуздать неожиданно появляющуюся поспешность, но так, чтобы не усилить чрез это природную робость. И что удивительного, если врачи душ совмещают и соблюдают это, когда таковым же искусством уменья распознавать и располагать способы врачевания руководятся и те, кои врачуют не души, а тело? Так не редко бывает, что слабое тело удручается сильным недугом, каковому недугу следовало бы противодействовать и сильными средствами; но слабый организм тела не в состоянии выдержать средств сильных. Посему сведущий и опытный врач старается так устранить привившуюся болезнь, применяясь к состоянию больного, чтобы не увеличить природную слабость тела и на случай вместе с болезнью не прекратить самой жизни. И потому предлагает больному врачевство с таким уменьем дѣла, чтобы оно в одно и тоже время и служило к облегчению недуга и не отягощало природной слабости. Итак, если врачевство телесное, нераздельно употребляемое, может иметь действие раздельное (ибо истинное врачевство в том и состоит, когда оно и появляющейся болезни помогает и природного расположения не расстраивает); то почему же врачевание духовное, в одной и той же проповеди предложенное, не может помогать таким же образом в различных болезнях нравственных, которое тем гибче и разборчивее должно совершаться, чем большей утонченности требует того невидимость самого предмета?⁵³

Часто случается и так, что душа поражается недугом двух пороков, из коих один действует слабее, а другой сильнее. В таком разе благоразумнее подать скорейшую помощь против того порока, который опаснее и быстрее ведет к погибели. И если спасти душу от близкой смерти нельзя иначе, как усилением противуположного порока; то проповедник в своем поучении, действуя с мудрою рассудительностью, может допустить усиление одного, чтобы спасти от близкой смерти, угрожаемой другим. Поступая таким образом, он не увеличивает болезни, а между тем сохраняет жизнь врачуемого им больного, выжидая удобного времени для совершенного выздоровления. Так, не мало видим примеров тому, что многие из нас, увлекаясь невоздержанием пресыщения разными приманками снедей и питья, почти уже готовы бывают всецело предаться влечению одолевающей их страсти; но когда от страха в этой борьбе силятся удержать себя в пределах воздержания, тогда они подвергаются искушению тщеславия. В таковых людях никак не истребится один порок, если не дать перевеса в пище другому, так что один как бы вытесняется и изгоняется другим. Какая же язва должна быть преследуема сильнее, как не та, которая поражает опаснее? Итак, можно допустить, иногда, чтобы чрез добродетель воздержания усилилось между тем в человеке превозношение, лишь бы только роскошь не погубила его решительно невоздержною жизнью. Посему-то и апостол Павел, с глубоким вниманием рассуждая об отношении нашем к предержащим властям, и в тоже время снисходя к немощам нашим, когда мы или вдаемся в порочные дела или же за дела благие домогаемся воздаяния славы человеческой, говорит: хощеши ли не болтися власти? благое твори, и имети будеши похвалу от него (ex іllа – от нее т. е. власти) (Рим.13:3). Конечно, не для того должны мы творить добро, чтобы нисколько не бояться мирской власти, или чтобы пользоваться за то скоропреходящею славою: но когда человек, при своей немощи, не так легко может подняться на такую высоту совершенства, чтобы ему вдруг и от худых дел вовсе отрешиться и никакой славы за дела добрые не искать, то св. апостол, как богомудрый проповедник, в пример и прочим, одно запретил, а другое допустил. И притом допущением меньшего уничтожает большее, с тем, чтобы тот, кто не возрос еще до того совершенства, чтобы уничтожить все в себе зло, оставался бы пока с меньшим недостатком, лишь бы ему удобнее избавиться от большего порока.

Проповедник не должен сверх сил напрягать душевного внимания своих слушателей, чтобы при излишнем напряжении не порвать, так сказать, струп их мыслительной удобоприемлемости. Высокие истины, требующие предварительной подготовки, не вдруг должны быть раскрываемы: они должны оставаться до времени под покровом для многих и могут быть открываемы не многим. Посему-то и сама Истина вещает: кто убо есть верный строитель и мудрый, его же поставник Господь над челядью своею (super fаmiliam suam – над домашними своими) даяти (им) во время житомерие (Лк.12:42; Мф.24:45)? Под житомерием можно разуметь здесь и меру слова, чтобы оно предлагалось благовременно и не рассыпалось всуе, когда душе маловместительной будет внушаемо что-либо недоступное для нее. Посему и апостол Павел говорил к Коринфянам: и аз, братие, не могу вам глаголати яко духовным, но яко плотяным, яко младенцем о Христе: млеком вы напоих, а не брашном, ибо не у можасте, но ниже еще можете ныне (1Kop.3:1 и 2). И Моисей, сошедши с горы Синайской, после тайновидения божественного, с отражением на лице образа славы Господней, возлагает на просиявшее лице свое покров пред народом, зане убояшася приступити к нему, бяше бo прославлен зрак плоти лица его, яко не мощи взирати сыном израилевым на лице его (Исх.34:29–35 2Kop.3:7 и 13), а тем более непросвещенным (turbis – толпе) проникать в тайны внутреннего и сокровенного света словес Господних. А между многими законоположениями, относящимися к различным житейским вопросам, в слове Божием чрез того же Моисея повелевается между прочим, чтобы тот, кто выкопает яму для стока воды (cisternam) и оставить ее непокрытою, в том случае, если в эту яму впадет чей-нибудь вол или осел, удовлетворил владельца их следуемою платою (Исх.21:33 и 34): так и тот, кто, глубокомысленным умом своим достигши высокого знания, без разбору рассыпает недоступное сокровище знаний своих и пред не могущими вместить их, подлежит за то наказанию, если словом своим вводит в соблазн чистого или нечистого. По тому же самому и блаженному Иову сказано: кто дал есть петелю разум⁵⁴ (Иов.38:36)? И божественный проповедник, благовествуя в покрытое мраком неведения время, как петел поет среди ночи, когда говорит: час уже нам от сна восстати (Рим.13:11); и еще: истрезвитеся праведно, и не согрешайте (1Кор.15:34). А петел в часы глубокой ночи обыкновенно поет громко; когда же приближается утро, тогда издает звуки слабые и тихие. И проповедник, право правящий слово истины, душам тёмным и непросвещенным должен возвещать только удобопонятные истины, ничего не высказывая пока о сокровенных тайнах, предоставляя раскрытие этих возвышеннейших небесных истин тому времени, когда они приблизятся к свету истины.

Между тем, по влечению любви, возвратимся к тому, что уже выше сказано нами, именно, что каждый проповедник должен учить более делами, нежели словами, указывая своим последователям, не столько витиеватостью красноречия, сколько примером доброй жизни, путь и цель, куда они должны идти и к чему стремиться. Как тот петел, которого Господь берет в своем слове для изображения хорошего проповедника, приступая к пению, потрясает сперва крыльями, и, ударяя ими сам себя, возбуждается к бодрствованию; так и те, которые изрекают слово божественной проповеди, должны прежде сами неусыпно упражняться в доброй деятельности, чтобы собственным примером не противоречить тому, к чему призывают и возбуждают других своим словом. Пусть же благовестники слова Божия прежде сами усовершают себя в высоких подвигах христианских добродетелей, и тогда уже с неукоризненностью поучают других добродетельной жизни; пусть прежде себя ударяют крыльями помышлений, испытуя внимательным исследованием и строгим обличением исправляя то, что в самих себе находят вредного и пагубного, и в то уже время обличительным словом исправляют жизнь других; пусть и в показаниях духовных сперва будут беспристрастны к собственным недостаткам, чтобы потом бестрепетно могли возвещать наказания другим за их преступления, – и вообще, возвышая голос слова в своих советах и наставлениях, всё предлагаемое ими слушателям должны они подтверждать своими делами.

Так как пастырь, право правящий слово истины, нередко подвергается опасному недугу гордости, когда успехом проповеди, достодолжным образом распространяемой, надмевается дух самого проповедника от потаенной радости о своем отличии и преимуществе, то он должен со всею заботливостью укрощать и обуздывать свое высокомерие смирением и страхом, чтобы, врачуя язвы других и призывая ко спасению, самому по небрежности своей не отпасть от собственного спасения, помогая ближним, не забыть и себя, восстановляя других, не пасть самому. Ибо бывают примеры, что и высота добродетели не спасает иных от гибельных последствий, когда они в самонадеянности, чрез меру полагаясь на собственные силы, предаются уже беспечности, в которой сверх чаяния и погибают. Когда добродетель противуборствует порокам, тогда душа невольно увлекается некоторым чувством самоуслаждения; а отсюда происходит то, что ум добродетельного отвергает благоговейный страх предусмотрительности, предаваясь покою в беспечной самоуверенности. Тогда-то хитрый и лукавый враг-искуситель исчисляет пред ним, предавшимся бездействию, всё, что он сделал доброго, и, выставляя в нем преимущественное отличие пред прочими, напыщает его помыслы гордостью. Отсюда выходит, что, пред очами праведного Судьи, воспоминание о собственной добродетели есть сеть для души, которою дьявол уловляет ее, потому что тот, кому напоминают или кто сам любит вспоминать о добрых делах своих, гордясь ими пред другими и пред самим собою, тем самым теряет уже свои заслуги пред Небесным Учителем смирения. Посему-то горделивой душе говорится у Пророка: кого лучше ecu ты? сниди и лязи с необрезанными (Иез.32:21). Этим как бы так Пророк говорит: поскольку ты надмеваешься красотою добродетелей своих, то в самой этой красоте подается тебе толчок к падению И в лице Иерусалима и дщерей его порицается душа, гордящаяся добродетелью, когда говорится: изыде имя твое во языки в доброте твоей, зане совершенно бе лепотою в красоте, юже учиних на тебе, глаголет Адонаи Господь; ты же уповала ecu на доброту твою, и соблудила ecu во имени твоем, и излияла ecu блужение твое на всякого мимоходящего (Иез.16:14 и 15). И действительно; душа надмевается уверенностью в красоте и доброте своей, когда, восхищаясь заслугами добродетелей своих, тщеславится сама пред собою безопасностью положения своего. Но этою самою уверенностью она доводится до блужения· потому что когда уловленный ум обольщается самомнением, тогда духи злобы растлевают всю душу соблазнами бесчисленных пороков. Нужно еще заметить, что значит соблудила ecu во имени твоем: когда ум, забывая отношения свои к Верховному Правителю, ищет собственной похвалы и начинает присваивать себе всё доброе, вместо того, чтобы воздавать хвалу Подателю всех благ; тогда он, желая распространить свою славу, старается удивить собою всех. Таким образом блудит ум во свое имя, в последствие своего тщеславия (in laudis appetilu), когда оставляет ложе законного супружества и блудодействует с обольстителем своим, предаваясь ему на растление. О сем говорит Давид так: предаде в плен крепость их и доброту их в руки врагов (Пс.77:61). Предается в плен крепость и доброта в руки врагов, когда исконный враг овладевает умом, уловленным надменностью от превозношения добрыми делами. Такое впрочем превозношение добродетелью, хотя и не всегда не вполне побеждает добродетельных, несмотря однако ж на то часто искушаются этим недугом душевным и самые избранные Божии. Но когда они, подвергаясь таковому искушению, как бы оставляются Богом, тогда чувствуя и сознавая себя оставленными без помощи Божией, с предоставлением самим себе, они приходят в смущение и снова обращаются к страху Божию, сознавая немощи свои и прибегая к высшей помощи. Так Давид опять говорит: аз рех во обилии моем, не подвижуся вовек (Пс.29:7). Но поскольку, положившись на свою добродетель, он впал в превозношение; то в след за тем присовокупил: отвратил ecu лице Твое (а me – от Мене), и бых смущен (Пс.29:8). Как бы так говорит он: я считал себя сильным в добродетели, но теперь узнал, какой немощи подвержен я без Тебя. И посему еще говорит: кляхся, и поставих coxpaниmu судьбы правды Твоея (Пс.118:106). Но так как не был он в силах устоять и в клятве, то тотчас в смущении подтвердил совершенную немощь свою и немедленно прибег к помощи молитвы, взывая: смирихся дозела (usquеquaquе – во всем), Господи; живи мя no словеси Твоему (Пс.118:107).

Иногда и верховная Премудрость, прежде нежели возвышает человека по службе на занимаемых им должностях, сообщая ему для того и соответственные дарования, возбуждает в душе его памятование слабостей и немощей человеческих, дабы он не надмевался высоким положением и полученными совершенствами. Посему-то пророк Иезекииль каждый раз, когда призывается к созерцанию небесных видений, предварительно называется сыном человеческим. Господь этим как бы явственно говорит, вразумляя его: не гордись тем, что ты видишь; но будь внимателен к себе, кто ты; проникая в горняя, помни, что ты человек, и, когда бываешь в восхищении, обращайся к самому себе с заботливою мыслью – как уздою – о своей немощи. И потому надобно вести себя так: когда обольщает нас мысль о богатстве наших добродетелей, тогда око ума нашего должно обращаться к обозрению своих греховных поступков и спасительно преклонять себя долу, имея в виду не то, что мы хорошего сделали, но то, что пренебрегли сделать или сделали худого, дабы таким образом сердце, сокрушенное памятованием немощи, сильнее укреплялось в добродетели пред Божественным Учителем смирения. Для сего-то и всемогущий Бог, почти всегда, с одной стороны наделяет пастырей Церкви и вообще правителей (rectorum mentes) многими совершенствами, а с другой стороны оставляет или допускает в них и некоторые несовершенства, дабы держащие в руках своих кормило правления, отличаясь блистательными дарованиями, в тоже время смирялись скорбью и о своих недостатках, не превозносились великим, когда не в состоянии бороться и против малого, и по тому самому, не будучи в состоянии препобедить в себе и малозначительных слабостей, не дерзали бы гордиться и чрезвычайными подвигами.

Вот вам, благосклонные читатели (ессе, bone, vir), и книжица моя о пастырском служении (Liber Regulae Pastoral s)! Будучи вызван необходимостью на защиту дела против упреков и порицаний⁵⁵ и стараясь представить, каков должен быть пастырь духовный, я, подобно живописцу, изобразил человека с возможным для него совершенством (pulchrum depinxi hominem), будучи художником не соответствующим художественному произведению (piclor foedus), так что, указывая другим путь к пристанищу совершенства, сам доселе влаюсь обуреваемый греховными волнами. Но среди плавания по этому морю житейскому, прошу и молю вас, поддержите и сохраните меня от кораблекрушения своим участием (tabula – как бы подаваемою доскою) в ваших молитвах, да спасуся общими заслугами вашими подавляемый тяжестью собственных грехов, паче же всего беспредельными заслугами Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа.

Прибавление к „Правилу Пастырскому“

Между достопримечательными редкостями не так давно найдена рукописная книга из пергамента, в большую четверть листа (in quarto majori), относящаяся к XIV веку (если не ошибаемся), в которой, кроме драгоценного „Правила Пастырского“ св. Григория В. помещена в конце краткая назидательная Формула (образец) для пастырей и пастыреначальников (Formula Praelatorum). Это кратенькое рассужденийце безымянного писателя, по своему сродству предмета и по самой кратуости своей, вошло после того, в виде прибавления, и в некоторые отдельные издания настоящего творения св. Григория. Так поступили книгопродавцы – братья Вейт в издании своем 1767 г. (в императорском германском городе Augustae vinedelicorum – Авгсбурге), отдельно напечатанном, которое имеется у нас под руками. Но в полных изданиях творений святых отцев, как наприм. „Cursus completus Patrologiae“ Минье или Бенедиктинцев, подобных прибавлений не допускается. Мы нисколько не погрешим, между тем можем быть полезны для читателей, если к предлагаемому творению св. Григория В. о „пастырском служении“ присовокупим эту замечательную Формулу, конечно, не под именем Григория, а как принадлежащую безымянному писателю, но по духу вполне соответствующую помянутому творению святого отца, и потому позволяем себе, по имеющемуся уже примеру, предложить и это прибавление.

Переводчик

Формула или Образец для пастырей и пастыреначальников

Образец дах вам, да, якоже Аз сотворих вам, и вы (такожде) творите (Ин.13:15). Так говорил Господь и Учитель Небесный Иисус Христос ученикам своим! И хотя Он всем нам дал Собою пример благочестивой жизни, и обрезанным (избранному народу Божию – иудеям) и необрезанным (пребывавшим во тьме неведения – язычникам) (Рим.3:30; 4:9–12), как изъясняет и развивает далее апостол Павел мысль свою: елика преднаписана быша, в наше наказание (наставление) преднаписашася (Рим.15:4 и последующ. за тем); однако эти знаменательные слова Господа нашего Иисуса Христа по преимуществу относятся к священнослужителям и правителям. Поэтому пастыри и пастыреначальники преимущественно и должны, по мере сил и дарований своих, подражать Христу в следующих пяти пунктах:

I. в зачатии или восприятии (in conceptione),

II. в рождении (in nativitate),

ІII. в наименовании (in nomine),

IV. в жизни (in ѵіtа),

V. и в самой смерти (in morte).

I. В зачатии или восприятии

Как Иисус Христос восприял естество человеческое (вочеловечился) непорочным зачатием во утробе матерней чрез наитие Святого Духа, без всякого повреждения (согruptione) родившей Его приснодевственной Богоматери; так и пастыри и пастыреначальники должны быть избираемы и поставляемы над народом без всяких противузаконных просьб (sine corruptione precis), илн пoдкупов (prelii), или же каких-либо плотских побуждений (affectionis сагnalis), но единственно по внушению Духа Святаго. Иначе последует то, что сказал Христос Никодиму: рожденное от плоти, плоть есть; и рожденное от духа, дух есть (Ин.3:6). Притом Отроча растяше, и крепляшеся Духом, и Иисус преспеваше премудростью и возрастом, и блигодатью (в любви) у Бога и человек (Лк.2:40 и 52). Так и пастыри, а тем более пастыреначальники должны быть сведующие умом и без недостатков нравственных; в противном случае и к ним можно отнесть сказанные Спасителем слова: вожди суть слепи слепцем; слепец же, слепца аще водит, оба в яму впадут (Мф.15:14). Сверх того Христос достиг возраста мужа совершенна, лет яко тридесять, начиная великое служение свое роду человеческому (Лк.3:23); а не так как теперь молодых людей (pueros) поставляют пастырями на паствы и даже возводят на высшие иерархические места (praelatos).

II. В рождении

Христос родился в убожестве. Не шелками и тому подобными дорогими материями, а скромными и даже скудными детскими пеленами (pannis) повит Младенца Мати Его, и положи Его в яслех; зане не бе им места во обители. Так повествует о сем св. евангелист Лука (2:7, 12, 16:33). И во все время земной жизни своей Сын человеческий, пришедши на землю не для того, да послужат Ему, но послужити (Мф.20:28), каких не испытал лишений, не имея где главы подклонити (Мф.8:20; Лк.9:58)? Какое же противоречие встречаем мы ныне, не скажу, у вас, скромные пастыри и учители Церкви Божией, а у многих из ваших собратий, занимающих высшие иерархические места (apud Praelatos), в пышной и роскошной обстановке житейской! А слезы и душевное соболезнование о немощах и недугах человеческих и телесных и душевных и та беспредельная любовь Его, с какою Он везде спешил немощная врачевать и оскудевающая восполнять, да будут вам, пастыри и пастыреначальники, животворным примером подражания, памятуя всегда слова Премудрого, какой вы подвергаетесь опасности за неисполнение прямых обязанностей своих: яко суд жесточайший преимущим (qui praesunt – начальствующим) бывает (Прем.6:5), и слова самого. Спасителя, давшего вам могущественную власть вязать и решать (Мф.18:18; Ин.20:23), с равносильною тому ответственностью: всякому, ему же дано будет много, много взыщется от него (Лк.12:48).

III. В наименовании

Здесь заметим, что Христу усвояется в Писании преимущественно пять наименовений, которые все в духовном смысле могут и должны иметь применение к пастырям и пастыреначальникам. Первое имя есть Христос: из нее же (пресвятой Девы Марии) родися Иисус глаголемый Христос (Мф.1:16). Это имя знaчит помазанный елеем (имеющим свойство мягчительное) т. е. елеем милосердия (unctus oleo, scilicet misericordiae). Так Он Сам учил: будите милосерди, якоже и Отец ваш (небесный) милосерд есть (Лк.6:36). Таковыми должны быть и пастыри и пастыреначальники, то есть сострадать и помогать пасомым, сколько то для них возможно. Так и поступал Христос: сколько строг был к Самому Себе, столько милосерд к другим, как это видно из примеров евангельских с Мариею Магдалиною, с женою хананейскою язычницею, с женою в прелюбодеянии ятою, с разбойником, с мытарем, – и вообще со множеством отвсюду стекавшегося к Нему народа, который взирал на Hero, как на обетованного Мессию. Посему-то святый Златоуст в толковании своем на евангелиста Матфея говорит: „Если Бог так милосерд, то почто священнослужнтель Его жесток? Хочешь быть святым? Будь строг в отношении к себе, а в отношении к другим – снисходителен и милостив. Пусть братия твоя выслушивают от тебя приказания не отяготительные для себя, а видят в тебе великого подвижника“. Подобным образом рассуждает и Григорий Назианзен в своей Апологии: Начальствующему над другими надлежит, задняя забывая, в предняя же простираяся (Флп.3:13), все более и более усовершаться, чтобы таким образом мог он примером своего преуспеяния привлекать и других к совершенству, взирающе на начальника и совершителя веры Иисуса, преподавшего вам в Себе высочайший и глубочайший образ смирения (Евр.12:2; Флп.2:5–8). Ни в каком случае не должно употреблять насилия, а лучше всего учить и убеждать благоразумием и доброю жизнью, подавая собою назидательный пример во всем, потому что все, что исторгается против воли, конечно, не может ужиться с насилием. Все, что ни делается по неволе, обыкновенно перестает существовать, коль скоро устраняются причины своеволия, подобно тому, как молодые деревья, коих вершины бывают иногда кем-либо притянуты к земле, по удалении притягивающей их силы, тотчас возвращаются в первобытное состояние. А что созидается с обдуманною целью и по доброй воле, то опирается на законном и верном начале, так как скрепляется самыми мощными и прочными узами собственной воли. И я говорю это не с тем, чтобы священнослужители Божии не были обязаны наблюдать за исправлением и улучшением нравственности грешников, иначе нечестие безбоязненно возрастало бы, а для того, чтобы они совершали свое дело со всею кротостью и мягкосердием, имея в виду, что и над ними самими есть Верховный на небе Судия, который будет судить их по заслугам. Итак, если хотите, чтобы Небесный Судия, которому должны будете дать отчет в делах своих на страшном суде Его, был к вам милостив, то будьте милостивы и вы к подчиненным своим, суд бо без милости, сказано, не сотворшим милости, и, хвалится милость на суде (Иак.2:13). Достойны замечания и слова Льва Папы (d. 86.): „Bo грехах людских, особенно простого народа (inferiorum ordinum), никого столько нельзя винить, как небрежных и ленивых священнослужителей, которые сами подают пищу греховной заразе, скрываясь в том от других и прикрываясь личиною мнимой только строгости врачевания“. И потому, воспользовавшись словами из Песни песней: время обрезания (подрезывания, отсечения, подчищения дерев) приспе (Песн.2:12), весьма меткое делает применение к вышеозначенным словам своим: „Кто же отрешился дочиста от всех скверн греховных, так, чтобы ничего уже не находил в себе требующего отсечения? Верьте мне, что и подчищенное снова пускает отпрыски, и прогнанное опять возвращается, и погашенное вновь возгорается, и усыплённое пробуждается. Недостаточно единовременного очищения, оно всегда у нас необходимо, ибо возможно и то, что у тебя постоянно будут находиться пред глазами недостатки, требующие исправления, даже явные пороки, подлежащие отсечению, а ты по своему притворству и потворству не захочешь и не будешь обращать внимания на то. Итак возопий, яко трубу возвыси глас твой, и возвести людем грехи их (Ис.58:1), непрестанно проповедуй, нacmoй благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли со всяким долготерпением учением (2Тим.4:2)“. Второе наименование – Назорей и пришед вселися во граде нарицаемем Назарет, яко да сбудется реченное пророки, яко Назорей наречется (Мат.2:23; Суд.13:5). Это наименование имеет значение посвященного Богу от чрева матери, как благоуханный цветок в вертограде Господнем. И действительно; о Господе нашем Иисусе Христе говорится, что Он имел и девственную чистоту лилии (candorem virginalem lilii) по своей непорочности, и приниженность фиялки (livorem ѵіоlае) по своему смирению, и румяность розы (ruborem rosae) no любви своей. О первом сказано в Песни песней; Аз цвет польный, и крин удольный (lilium convallium – лилия и ландыш) (Песн.2:1); о втором свидетельствует Исаия: язвою (Ііѵоге) Его т. е. уничижением мы исцелехом от гордости греховной (Ис.53:5); a ο последнем читаем у Премудрого: Аз яко сад шипковый (plantatio rosae – рассадник розовый) во Иерихоне (Сир.24:15). Таковы должны быть священнослужители Божии. И если иногда у кого-либо из них начнет засыхать и увядать что-нибудь в их цветнике духовном; то должны они слезами покаяния орошать его, чтобы он не переставал процветать, подобно тому, как свидетельствует апостол Павел о святой церкви филиппийской, с епископами и диаконами, которую называет радостью и венцом своим: возрадовахся о Господе вельми, говорит он, яко уже когда воспомянусте (qni tandem aliquando refloruistis – что вы уже вновь расцвели и в славу себе вменяете) пещися о мне (Флп.1:1, 4:1 и 10). Третье – Эммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог (Мф.1:23; Ис.7:14). Так и священнослужители, будучи пастырями духовного стада Христова, должны всегда, безотлучно, днем и ночью пребывать со своими пасомыми, как пребывают пастухи при своих стадах. Пример Моисея, оставившего народ свой на сорок суток, по вызову Божию, для принятия закона от Господа в скрижалех завета, представляет тому поучительный для нас урок. Народ во время отсутствия Моисея, несмотря на то, что он оставил ему вместо себя благонадежных для управления наместников (bonos vicarios), в лице представителей своих Аарона и Ора, вскоре впал в идолослужение и стал покланяться тельцу златому, его же сотвориша себе (Исх.24:14; 32.). Что же будут делать те пастыри Церкви, которые по нерадению оставляют блуждать овец своих по распутьям, когда Верховный Пастыреначальник речет им по словам пророка Иeрeмии: где стадо, врученное тебе для охранения, овцы славы твоея (Иер.13:20)? повторенным и у Захарии: о пасущии суетная, и оставльшии овец (Зах.11:17)! и в других местах Писания (Иер.23; Иез.34; Ин.10:1–16). Четвертое – Сын Вышняго (Altissimi) или Саваофа (Лк.1:32; Ис.6:3,5, 54:5). Это высокое имя должны усвоять себе пастыри и пастыреначальники преимущественно чрез возвышенное и усовершившееся созерцание и размышление о предметах мира верховного (духовного). Притом можно заметить, что три есть степени сынов Божиих: начинающие (alti incipientes), преуспевающие (altiores proficientes) и совершенные (altissimi perfecti). Пo этим ступеням надлежит восходить священнослужителям Божиим, чтобы достигнуть высшей степени, взирающе на начальника и совершителя веры Иисуса (Евр.12:2), подавшего нам Собою пример, так как, по словам святого Григория В. в Пастырском его Правиле „пастыри, а тем более пастыреначальники, как предстоятели и представители паств своих в Церкви Божией, настолько должны превосходить своею жизнью пасомых своих, насколько звание пастыря выше звания пасомого им стада“.⁵⁶ Пятое имя есть Иисус, то есть Спасителъ (Мф.1:21 и 25; Лк.1:31, 2:21). В применении к себе этого наименования священнослужители Божии должны поставлятъ конечную цель своему служению, созидая и свое и своих подчинённых спасение, как учил апостол Павел возлюбленного ученика своего Тимофея: внимай себе и учению; пребывай в нux: бо творя, и сам спасешися и послушающии тебе (1Тим.4:16). И сие да мудрствуется в вас, братия мои, – говорит тот же Апостол к Филиппийцам, – еже и во Христе Иисусе... да о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных и земных и преисподних (Флп.2:5 и 10).⁵⁷

IV. В жизни

Когда И. Христос, после многих чудес, творимых Им среди стекавшегося вокруг Него отвсюду народа, уразумел, яко хотят приити, дa восхитят Его, и сотворят Его царя; то Он уклонился от этой почести мирской, удалившись в гору един (Ин.6:15): но, будучи во образе Божии и равен Богу по естеству, сам добровольно подвергся поношениям, уничижениям, страданиям и крестной смерти, для спасения рода человеческого, яко хотяше умрети за люди (Ин.10:17 и 18, 11:51; 1Пет.2:21–24; Рим.4:25; 1Kop.15:3; Флп.2:6–8; Евр.1:3; Ис.53). Вся жизнь Господа нашего Иисуса Христа была воплощенною невинностью, и однако же Он и молился, и постился, и скорбел и великие совершал подвиги покаяния, конечно, не ради Себя, а за грехи мира сего. Читайте Евангелие и Апостольские Послания, читайте Пороков, в особенности пророка Исаию глав. LIII, также Псалмы Давидовы, и вы увидите и восчувствуете высочайший образец для подражания, которому должны преимущественно подражать истинные священнослужители Божии.

V. И в самой смерти

Иисус Христос, как истинный Пастырь и Пастыреначальник, душу свою положил за овцы своя. Аз есмь пастырь добрый, говорил Он всенародно; пастырь добрый душу свою полагает за овцы: Аз есмь пастырь добрый, и душу мою полагаю за овцы (Ин.10:11, 14 и 15). И чему учил других, то Сам исполнял первый. Если и вы, пастыри Церкви Божией, пребудете достойными подражателями примеру Его; то заслужите с Ним в подобающее воздаяние неувядаемый венец славы (1Пет.5:1–4) от Верховного Начальника пастырей Господа Бога, Ему же честь и слава во веки веков. Аминь.