Заключение

Греческие апологеты христианства второго века были, по большей части, людьми очень образованными, изведавшими до глубины языческую мудрость. Неудовлетворенные ею, они обратились к христианству или, как выражается апологет Татиан, к «философии варваров». В этой новой философии они нашли то, чего напрасно искали у языческих философов, – идеалы новой лучшей жизни и пламенную веру в осуществимость этих идеалов. «Варварская» философия овладела не только умом неофитов, но и сердцем. Эллинская диалектика и энтузиазм приверженца «варварской» философии – вот орудия, с которыми апологеты защищали христианство и нападали на дряхлеющее язычество.

Речи апологетов – не смиренная мольба о помиловании, но требование справедливости, продиктованное сознанием правоты и святости дела. В этих речах, полных мужества и одушевления, слышатся победные звуки христиан, торже-ствующих над внутренним безсилием язычества, при всем его внешнем величии и силе. Апологеты, поэтому, не только адвокаты христианства, но и судьи язычества. В лице их христианство вышло из мрака катакомб и потребовало себе, во имя истины и справедливости, права на открытое существование. От апологетов язычники впервые знакомились с жизнию, нравами, обрядами и верованиями тех людей, которых они до сих пор клеймили именем суеверов, нечестивцев и безбожников.

Но не в этом главное значение апологетов: несомненно, что апологии имели гораздо более значения в самом христианстве, чем вне его – в язычестве и иудействе. Это справедливо и относительно тех апологий, которые имели характер судебных защитительных речей, и относительно тех, которые были написаны с целью доказать истинность христианства и его превосходство пред религиею язычников и иудеев³⁶¹. И те, и другия любопытны преимущественно в том отношении, что в них отразилась внутренняя работа христианского сознания над унаследованными от язычества и иудейства истинами и раскрытие христианского вероучения. В апологиях христианство впервые сознало и определило свое положение среди иудейско-языческого мира и раскрыло свои отношения к этому миру. Если христианские писатели второго века не могут сравниться с лучшими писателями последующих веков, а особенно ІV-го, по красоте слога и систематичности вероучения, то во всяком случае первые превосходят последних оригинальностью своих воззрений. Второй век христианства более, чем какой-либо другой, может быть назван началом отеческой письменности, ибо это было время деятельной и спешной разработки всех сторон христианского вероучения, нравоучения и обрядности. Об этом свидетельствует уже сильный урожай во втором веке на еретические и анти-еретические сочинения. При этом замечательно, что почти все апологеты были борцами против развивавшихся в их время ересей³⁶². Но литературная деятельность апологетов не исчерпывается одной защитою христианства против язычества, иудейства и ересей. Она была очень многостороння, так что при внимательном наблюдении мы можем в произведениях апологетов рассмотреть зародыши почти всех тех отраслей богословского знания, которые позднее развились в целую систему богословских наук; это особенно ясно видно из сведений о литературной деятельности Мелитона Сардийского, перечень сочинений которого у Евсевия более подробен, чем перечень сочинений других апологетов. – Так как большинство памятников христианской письменности второго века написано рукой апологетов, то История апологетической литературы есть, по существу своему, история мысли христианской второго века. Кроме того, сочинения апологетов не маловажны и для – так называемой – внешней истории христианства, не безполезны для филологии и даже истории философии...

К сожалению, немногие из сочинений этого апологетического периода христианской литературы уцелели до нашего вре-мени³⁶³.

Эта потеря мало вознаграждается рассмотренными здесь историко-литературными сведениями писателей ІV-го века – Евсевия, eп. Кесарийского, и блаж. Иеронима Стридонского. Труды этих писателей, после самих апологий, – главный источник для изучения греческой апологетической ли-тературы второго века. Но не смотря на это, сведения этих писателей не удовлетворяют самым умеренным требованиям. У них нет ни верной характеристики писательской деятельности апологетов, ни анализа их сочинений, ни указания на особенности догматических воззрений того или другого апологета. Наши историки нередко ограничиваются голым перечнем сочинений апологета³⁶⁴. или замечанием о его «апостольском православии» и об «изяществе» его слога.

Правда, Евсевий нередко цитует сочинения апологетов, но не с целью познакомить с содержанием этих сочинений или с образом мыслей их авторов, но единственно с целью познакомить с биографией апологета, утвердить какой-либо исторический факт или доказать, что еретики встречали отпор со стороны современных им апологетов. Таково уж вообще отношение Евсевия к древне-христианской литературе: она его интересует как кладовая для пополнения исторических сведений³⁶⁵.

Похвальная особенность сведений Евсевия о греческих апологетах христианства второго века состоит в том, что Евсевий почти всегда указывает на источники, из которых он почерпает свои сведения. Благодаря этому мы имеем возможность судить о степени распространенности тех или других апологетических сочинений и познакомиться с теми сведениями об апологетах, которые заключались в не дошедших до нашего времени памятниках письменности конца второго века и всего третьего. Поэтому «Церковная История» Евсевия для истории до-евсевианского предания об апологетах второго века представляет необходимый и даже главный источник. Так с до-евсевианским преданием об Аполлинарии Иерапольском мы знакомимся только чрез Евсевия.

При этом наблюдается тот факт, что сравнительное обилие или скудость до-евсевианского предания о каком-либо апологете неизбежно отзываются на обилии или скудости сведений Евсевия об этом апололете. Так, и до-евсевианское предание и Евсевий наиболее подробные сведения сообщают о св. Иустине и его ученике Татиане. Этою же зависимостью Евсевия от до-евсевианского предания удовлетворительно об-ясняется молчание Евсевия об апологете Афинагоре, Афинском философе, которого древне-церковное предание, кажется, совсем позабыло: об апологии Афинагора не упоминается ни в одном из известных нам сочинений II-го, III-го и IV-го веков; Афинагоров «трактат о воскресении» упоминается одним только современником Евсевия священномучеником Мефодием, епископом Патарским. Не мудрено поэтому, что и Евсевий ничего не знает о сочинениях апологета Аоинагора.

Сведения Евсевия о греческих апологетах второго века служат как бы сборным пунктом для до-евсевианского предания об этих апологетах. Но этого мало: после-евсевианское предание об апологетах второго века питается, как это превосходно доказал Ад. Гарнак, преимущественно сведениями почерпаемыми из «Хроники» и «Церковной Истории» Евсевия. Таким образом, Евсевий стоит во главе вселенского, древнецерковного и средневекового предания о греческих апологетах, оказывая на предание восточной церкви влияние непосредственное, а на предание западной церкви влияя чрез блаж. Иеронима и отчасти Руфина.

Там, где после-евсевианское предание об апологетах отступает от сведений Евсевия и блаж. Иеронима, оно, в большинстве случаев, перестает быть достоверным. Для доказательства этого положения достаточно сделать краткий обзор сведений после-евсевианских писателей о греческих апологетах второго века. – Так св. Кодрата Византийские Минеи, Минеи имп. Василия и Мартиролог Бэды несправедливо ото-жествляет с Кодратом, епископом Афинским. Кроме того, в Мартирологе Бэды находим известие, будто св. Кодрат учил не отвергать никакую пищу. Грабэ видит в этом известии невольную ошибку: о св. Кодрате сказано то, что должно было сказать о папе Римском Елевферии, память которого празднуется в один день с памятью св. Кодрата (26 Мая). В «Пасхальной Хронике» имена Аристида и св. Кодрата странным образом заменены именами Апеллеса и Аристона³⁶⁶. Николай-де-Лира (парижский профессор XIV века, комментировавший Библию) неизвестно на каком основании считает св. Кодрата ангелом Филадельфийской общины, о котором говорит св. Иоанн в III-й главе Апокалипсиса (Откр. 3:7–12). Аристида некоторые латинские мартирологи представляют свидетелем в пользу мученической кончины Дионисия Ареопагита³⁶⁷. Во всех этих сведениях нет ничего достоверного. – Предание о св. Иустине Мученике имеет два течения, почти не имеюиция между собою никакого соприкосновения. Одно идет от Евсевия, другое от мученических актов, носящих признаки несомненной подлинности, но не упоминающих о писательской деятельности св. Иустина. Первое течение тем более становится мутным, чем более удаляется от своего первоисточника... Так бл. Епифаний извещает, что св. Иустин пострадал при игемоне Ростике (т. е. при префекте Рустике), при царе Адриане (sic), имея от роду 30 лет. Св. Максим Исповедник приписывает св. Иустину несомненно подложное сочинение περὶ προνοίας. Фотий, не прибавляя ничего достоверного к сведениям Евсевия об Иустине, приписывает этому апологету несколько подложных сочинений. Мы не будем следить за постепенным ростом неподлинных сочинений, приписанных св. Иустину. Скажет только, что в период от 450 г. до Х-го стол., большинство сочинений св. Иустина, известных св. Иринею Лионскому и Евсевию, было забыто, а вместо них распространились с именем св. Иустина десятки сочинений, написанных в IV, V и VI веках³⁶⁸. – О Татиане после-евсевианское предание оставило множество свидетельств, но в них мы не найдем почти ничего нового сравнительно с сведениями Евсевия³⁶⁹. Еще более скудны известия после-евсевианских писателей о других апологетах: у всех этих писателей новы только ошибки и недоразумения. Наиболее самостоятельности проявляется, кажется, в известиях «Пасхальной Хроники», но и она не чужда ошибок. Заметим еще, что ни один после-евсевианский писатель не говорит о всех, упоминаемых Евсевием, греческих апологетах второго века. Исключение представляет только блаж. Иероним. – Из всего сказанного очевидно, что изучение сведений Евсевия о греческих апологетах христианства второго века есть главная задача для изучающего историю предания об этих апологетах.

Главные источники сведений Евсевия об апологетах следующие: 1) Сочинения самих апологетов, откуда Евсевий почерпал биографические данные об апологетах, интересные для него исторические факты и указания, а также известия о ересях. 2) Сочинение св. Иринея. Лионского «против Ересей», которое было для Евсевия источником знакомства с ересью Татиана и анти-еретической деятельностью св. Иустина Мученика. Так с соч. св. Иустина «Против Маркиона» Евсевий знаком был только чрез св. Иринея. 3) Хронологические указания Евсевий почерпал, по всей вероятности, из «Хроники» Юлия Африканского, добавляя их из своего запаса сведений. Из «Хроники» же Юлия, может быть, Евсевий заимствовал сведения об апологетической деятельности св. Кодрата и, Аристида. – Кроме этих главных источников, Евсевий почерпал свои сведения о греческих апологетах из писем и сочинений Поликрата, епископа Ефесского, Серапиона, епископа Антиохийского, неизвестного автора «Малого Лабиринта», Климента пресвитера Александрийского, и малоазийского анонимного антиеретического писателя.

Вообще в своих сведениях об апологетах автор «Церковной Истории» остался верен своему золотому правилу «извлекать нужные показания из древних писателей, как бы собирая цветы с мысленных лугов и объединяя их в органическое целое посредством исторического рассказа». («Цер-ковная История», I, 1). Следование этому правилу было легко для Евсевия, благодаря его замечательно хорошему знакомству с сочинениями греческих церковных писателей³⁷⁰.

Таким знакомством с греческой отеческой письменностью не обладал блаж. Иероним. Самый беглый просмотр его «Каталога» достаточно убеждает, что блаж. Иероним хорошо был знаком только с западной, латинской отеческой письменностью. Вот причина, почему он в сведениях о греческих апологетах рабски следует за Евсевием. Плохо зная греческую христианскую литературу, блаж. Иероним имел в руках очень немногие из сочинений греческих апологетов христианства второго века. Поэтому сведения блаженного Иеронима об апологетах представляют очень часто почти буквальный перевод сведений Евсевия. Это можно, без ограничения, сказать относительно тех глав «Каталога», где блаженный Иероним трактует о св. Кодрате, св. Иустине Мученике, Аполлинарии Иерапольском и Мильтиаде. К сведениям Евсевия о Мелитоне Сардийском автор «Каталога» прибавляет только отзыв Тертуллиана об этом апологете-антимонтанисте.

Несколько более самостоятельности проявляет блаж. Иероним в сведениях об Аристиде, философе Афинском, Татиане, Аполлонии Мученике и особенно о Феофиле, епископе Антиохийском. Весьма вероятно, что автор «Каталога» читал некоторые сочинения этих апологетов. Заметим кстати, что Татиан и Феофил Антиохийский, не в пример другим греческим апологетам второго века, были отличены западным преданием.

Совершенно независимым от Евсевия блаж. Иероним является только в своих кратких и случайных замечаниях о «Диспуте Язона и Паписка». Евсевий не говорит ни слова об этом анти-иудейском диалоге, хотя, по всей вероятности, имел о нем некоторые сведения.

Блаж. Иероним не имеет обыкновения цитовать сочинения апологетов. Встречаются у него цитаты только из «Диспута Язона и Паписка и из «Комментарий» на Евангелие, приписываемых им Феофилу, епископу Антюхийскому. В све дениях о св. Кодрате автор «Каталога» пользуется цитатом Евсевия из апологии св. Кодрата.

В сведениях блаж. Иеронима о некоторых из греческих апологетов встречаются невольные ошибки. Самая важная из них – это отожествление св. Кодрата-апологета с Кодратом Афинским епископом. К этому же роду невольных ошибок следует, кажется, отнести наименование Аполлония Мученика «римским сенатором». Кроме того, автор «Каталога» не всегда точно передает сведения Евсевия об апологетах, уступая не чуждой всем людям склонности к преувеличению. Так о св. Кодрате он говорит, что этот апологет видел «очень многих» – (вместо: нескольких), исцеленных Спасителем; о Татиане говорит, что он написал «безчисленное множество» сочинений, о св. Иустине, – что ему принадлежат «замечательные сочинения» против Маркиона (множественное число вместо единственнаго).

Подобный отступления автора «Каталога» от известий Евсевия объясняются, кроме общечеловеческой склонности к преувеличению, еще той целью с которою написан «Каталог». Эта книга написана с чисто полемической целью показать языческим ученым, что в христианстве не мало людей великого ума и знания. «Пусть узнают Цельз, Порфирий, Юлиан, неистовствовавшие против христиан, – пишет блаж. Иероним в предисловии к «Каталогу», – пусть узнают их после-дователи, которые думают, что церковь не имела никаких философов и ораторов, никаких учителей, – сколь многие и великие мужи ее основали, создали и украсили: пусть перестанут они укорять нашу веру в деревенской только простоте и пусть лучше сознаются в своем невежестве»³⁷¹.

В этом же самом предисловии к «Каталогу» блаж. Иероним сознается в зависимости своих историко-литературных сведений от сведений «Церковной Истории» Евсевия и в своем недостаточном знакомстве с греческой христианской письменностью. «Пособием», говорит автор «Каталога», мне могла служить только «Церковная История» Евсевия Памфила в десяти книгах да самые сочинения избранных мною писателей, где, по местам, встречаются сведения об их жизни. Если же какие-нибудь из живших прежде меня писателей пропущены были в моем «Каталоге», то они пусть винят в том не меня, а самих себя, потому что, видно, они сами скрывали свои сочинения (!), а я не мог знать того, чего не читал»³⁷².

Вообще сведения Евсевия и блаж. Иеронима о греческих апологетах христианства второго века сухи и не интересны. Они напоминают не историко-литературные очерки, но, скорее, формулярные списки или те curricula vitae, которые читаются в наше время пред учеными диспутами. Историко-литературные сведения автора «Церковной Истории» и автора «Каталога» не проверены здравою критикой, не оживлены подробностями и не освещены живою мыслию.

Но не будем слишком строги к нашим историкам, памятуя мудрый афоризм: la critique est aisée, l'art est difficile,.. В суждениях о писателях прошлых времен не должно прилагать масштаб современности. В то время, когда жили Евсевий Кесарийский и блаж. Иероним Стридонский и даже много веков спустя, мало сознавалась важность свободного от узко-полемических целей изучения древне-христианской письменности. Почти все внимание историков было обращено тогда на так-называемую внешнюю историю христианской церкви. Едва ли сознавали тогда, что мысль христианская представляет центральную струю в общем потоке христианской жизни, что эта мысль имеет свое развитие и, следовательно, должна иметь свою историю. Еретические и анти-еретические сочинения изучались тогда исключительно с полемическими целями, и, следовательно, не безпристрастно. В ересях видели не направление христианской мысли, ищущей истинного пути, хотя и заблуждающейся, но только действие духа злобы.

Евсевий Кесарийский первый историк христианства, и блаж. Иероним, писатель, поставившиий себе целью оберегать христианство от нападок язычества и православие от нападок еретиков, – эти историки не могли стать выше требований своего времени. Поэтому мы должны быть благодарны им уже за то, что они положили начало новой отрасли церковно-исторического ведения – истории древне-христианской письменности. В их сочинениях мы находим первые историко-литературные опыты. А первые опыты, как известно, всегда бывают далеки от совершенства.