§ 1. Предварительные сведения

Греко-византийское пение, перешедшее к нам вместе с богослужебными книгами, служит основанием всех наших осмогласных церковных распевов, какие бы название они ни носили. Но, сверх того, оно выделяется из массы прочих распевов русской Церкви и как бы особое течение, удерживающее не только свойства пение восточно-греческого в собственном смысле этого слова, но и его название. По времени заимствования в Россию и употребления в ней греческое пение распадается на две главные группы: древнейшую, известную только из безлинейных рукописей – кондакарей, с исхода 11 по начало 14 века, и позднейшую – с половины 17 века до наших дней, излагаемую в наших, преимущественно линейных, нотных книгах под названием греческого распева. Но кондакарное пение с 14 века уже не слышится на клиросах нашей Церкви, не излагается в наших нотных книгах, а составляет ныне предмет лишь археологических изысканий. Поэтому оно не входит и в круг настоящего исследования¹.

С половины 17 века в Великой России, в ряду немалочисленных новых отраслей великорусских распевов (наприм. монастырских) и вновь принятых иностранных (особенно болгарского и киевского) нашли себе место и разновидные напевы восточно-греческие, получившие у нас название греческого согласие или распева. Этот новый греческий распев стал известен более чем полувеком ранее того Юго-Западной России через сношение юго-западных православных братств с соседними грекам славянскими землями, о чем имеются положительные исторические известия того времени². Около половины 17 века юго-западными выходцами и певцами он принесён был и в Великую Россию, где „прилежанием митрополита, впоследствии патриарха, Никона и введён был первоначально в Новгороде, а потом в новоустроенном им близ Москвы Воскресенском, именуемым Новым Иерусалим, монастыре. Памятниками греко-славянского пения этого времени в России служат два нотно-линейные ирмологи 1652 г., принадлежащие библиотеке Воскресенского монастыря. В них, по свидетельству о. прот. Д.В. Разумовского, помещены песнопение греческого распева частью с славянским переводным, а весьма нередко и с подлинным греческим текстом свящ. песнопений. Над каждым почти песнопением греческого распева помещён греческий гласовой запев“³. Памятники эти имеют для нас особенную важность потому, что они писаны ранее прибытия в Россию иеродиакона Мелетия, которому обыкновенно усвояется наш греческий распев, так и потому, что на ряду с первыми опытами переводов греческих напевов применительно к славянскому тексту песнопений содержат в себе образцы и подлинного греческого пения того времени. К сожалению, рукописи эти мало доступны и доныне не имеют подробных описаний.

Москва в первый раз огласилась греческими напевами с прибытием в неё греческого иеродиакона Мелетия, а потому и сам греческий распев в России носит ещё название Мелетиева перевода. Мелетий, по отзыву соотечественника и друга его митрополита Паисия Лигарида, „учёнейший“ иеродиакон цареградского патриарха Парфения, прибыл в Москву как искусный певец по приглашению царя Алексия Михайловича в 1655 и с 1656 до 1659 года учил греческому пению как государевых певчих, так особенно патриарших певчих дьяков и подъяков, которые ему вверены были в это время патр. Никоном в полном их составе. Между тем с прибытием в Москву в разные годы разных восточных святителей прибывало туда в качестве их свиты немалое количество и других природных греческих певцов, которые знакомили москвичей с подлинным греческим пением путём практическим при самом богослужении. Так с Антиохийским патр. Макарием прибыли туда „греческие старцы“, которые затем 27 мая 1656 года при освящении им на новоустроенном патр. Никоном на Московском подворье Иверского монастыря церкви и затем на литургии, совершенной тем же Макарием и патр. Никоном, все читали и пели только по-гречески. С этого времени и патриаршие певчие дьяки и священнослужители Москвы познакомились с греческим пением так, что по временам, в особо торжественных случаях, и сами пели по-гречески. Так в 1656 г. при встрече патр. Никоном и проводах государя крестным ходом в царские хоромы певчие дьяки в продолжение всего пути и в царских хоромах пели по-гречески. В 1657 г. сентября 5 при служении патр. Никона в Чудовом монастыре канон на молебне пели протопопы по-гречески, а за всенощной тропарь и седальны воскресные певчие дьяки и поддьяки – по-гречески. Сентября 14 в Успенском соборе при воздвижении креста патр. Никоном певчие пели и по-славянски, и по-гречески. Октября 1 во время крестного хода из Успенского собора в Покровский монастырь, в присутствии патриарха и царя, некоторые песнопение певчие пели по-гречески. Декабря 25 на праздник Рождества Христова канон пени певчими дьяками по-гречески. В 1658 г. во время служения патр. Никона даже в придворных церквах 12 января и 2 февраля канон за всенощной певчие пели по-гречески⁴.

Греческое пение не прекратилось и не ослабело на клиросах русской Церкви и по удалении Никона от дел патриаршества. Поселившись в Воскресенском монастыре, он продолжал поддерживать в нем греческое пение при помощи южноруссов и греков, которыми тогда изобиловал этот монастырь. Здесь он, по словам Шушерина. „по вся дни по литургии молебен певание Пресвятой Богородице греческим согласием“⁵. В самой Москве за это время греческое пение ещё более утвердилось и получило более широкое применение в клиросно-певческой практике, чем прежде. Тому содействовало прибытие в Москву новых греко-восточных святителей с их свитами. В 1662 г. в свите Паисия Лигарида, митрополита Иерусалимского Газского Предтеченского монастыря, прибыли четыре митрополичьи спеваки, которые по близкому знакомству этого митрополита с диаконом Мелетием и по влиянию его на духовный дела в Москве, конечно, имели не малое влияние и на вновь вводимое в России греческое пение. В 1666 г. вместе с Антиохийским патр. Макарием прибыл в Москву со своей свитой ещё Александрийский патр. Паисий. Около того же времени туда же прибыли и другие духовные власти из разных мест православного Востока. Упомянутые здесь два патриарха прилагали все своё старание ко введению на клиросах русской Церкви не только греческих напевов, но частью и греческого текста и располагали к тому москвичей как через свои проповеди с церковной кафедры и школьным учреждение, так особенно через клиросную практику. Так они в своей благословенной⁶ грамоте на учреждение школы при церкви Иоанна Богослова требовали, между прочим, преподавание в ней греческого пения с греческим текстом⁷. Так в слове на Рождество Христово, предложенном от лица их народу, мы читаем их усердные похвалы греческому языку и греческому пению, соединённые с желанием, чтобы русское духовенство обратило внимание на изучение их и чтобы при самом богослужении, в знамение братского общения с Церковью греческой, по примеру других пародов, по крайней мере в некоторых песнопениях („Святый Боже“, Херувимская песнь) употребляло греческий распев и греческий текст⁸. Около этого времени существовали уже в Москве и переложение греческих напевов, применённые к славянскому тексту песнопений, каковые переложения пелись русскими певцами при богослужении иногда антифонно с природными греческими певцами. Так в 1667 г. на пасхальной утрене в Московском Успенском соборе „на правом клиросе Дионисий архимандрит да Мелетий с товарищами пели по-гречески, а на левом патриарховы певчие дьяки и поддьяки греческим же пением речи русские“. В 1668 г. в пятую субботу св. Четыредесятницы певчие дьяки патриархии „по 3-й и 6-й песни канона, пели Избранной воеводе греческую меньшую, а последнюю самую пели на сходе обе станицы большую греческую“⁹.

Переложение греческих напевов первоначально писались или великорусской крюковой нотацией, или же южнорусской линейной, смотря по тому, кому из нотных писцов какая нотация была известна и привычна, и делались, очевидно, самими патриаршими и царскими певцами с голоса Мелетия и его товарищей, или же с голоса русских их подражателей, а не с греческих певчих книг, о которых не упоминается, и крюковая нотация которых русским была неизвестна. Затем, с преобладанием в русских певчих хорах линейной системы нотописание, все песнопение греческого распева стали известны и в нотно-линейном изложении.

В этих переложениях греческий распев главным образом применён к пению тропарей и частью ирмосов воскресной службы. Причиной замены знаменных напевов именно этих песнопений греческими в частности должно полагать с одной стороны бедность и, так сказать, бесцветность малого знаменного распева, которым иногда пелись тропари и кондаки – эти праздничные песнопения¹⁰ (обыкновенно же они не пелись, а только читались), а с другой стороны протяжённость изложение ирмосов большим знаменным распевом, представляющая в богослужебной практике большие неудобства, при значительном количестве этого вида песнопений, в случай совмещения нескольких канонов на одной и той же службе¹¹. Наконец, разнообразие церковного пения и празднично-торжественный характер греческого распева, конечно, также располагали певцов к применению его именно к праздничным службам и к наиболее торжественным песнопениям.

Греческие напевы, принесённые в Россию юго-западными певцами и заключающиеся в ирмологах 1652 г., имели ли какие-либо разности с напевами, сообщёнными москвичам иеродиаконом Мелетием и его товарищами, об этом, за недостатком сведений о мелодическом содержали нотных рукописей того времени, нам доселе неизвестно. Из самого же продолжения переложений уже по составлении означенных ирмологов, а равно из позднейших рукописей и из певческой практики видно, что круг греческих напевов со временем расширился, что напевы эти имеют некоторые разности в изложении, что к ним применены известные тогда в России способы гармонизации и хорового исполнение.

Современники патр. Никона не одинаково относились к нововведённому в России греческому пению. Одни из них принимали его охотно и восхваляли, другие же противились его введению и порицали его. Митрополит (Новгородский) Никон, по замечанию Шушерина, наполнил клиросы предивными певцами с гласы избранными и в храме св. Софии повелел пение греческое и киевское пение... И такого пения, якоже у митрополита Никона, ни у кого не было¹². Не так отнеслись к новому пению Ярославский Спасский архимандрит Серий и протопоп Аввакум с его сторонниками. Архимандрит Сергий в самом соборе Воскресенского Никонова монастыря „тогда прение чинил со многими о ново-исправленных книгах и о греческом пении“¹³. Протопоп Аввакум, по записке собора 1666 г., писал в своих письмах, что „на Москве во многих церквах Божиих поют песни, а не божественное пение, по-латыни; законы и уставы у них латинские, – руками машут, главами кивают, ногами топают, как это обыкновенно бывает у латинян под звуки органов“¹⁴. Латинского пения в православных храмах Москвы в действительности не было, а было лишь вводимо пение греческое и киевское (к киевскому причислялось и болгарское), но тогдашние певцы всякого рода церковные напевы пытались, по словам старца А. Мезенца, приводить в органословное согласие и весьма часто неумело, без надлежащего знания этого дела. Сверх того, с введением иностранного пение естественно усвоены русскими певцами и иностранные приёмы исполнение, а в числе их и певческая хирономия. За эти-то нововведения и порицает протопоп Аввакум современное ему нововводное церковное пение. Однако непреклонная воля патр. Никона и поддержка его благих начинаний русским правительством и бывшими тогда в Москве восточными святителями довершили и упрочили преобразование русского церковного пение.

В конце 17 и в начале 18 века греческий распев, благодаря вниманию к нему преемников патр. Никона и русских государей, получил широкое применение к славянскому тексту наших церковных служб и быстро распространился по всей России. Из показания певчих дьяков преосвященного Симона, архиеп. Вологодского видно, что они могли петь троестрочно между прочим: „канун греческой Воду прошед, – путь, низ, – и катавасии Отверзу уста моя, блаженны на осмь гласов“ и проч.¹⁵. Особенно же в первой четверти 18 века поощрял пение греческим распевом император Пётр Великий. Так, в 1702 г. в Соловецком монастыре на день Успение Богоматери пении, при личном участии в нем самого Петра, „все было греческого распева“¹⁶. В архиве М. О. И. От того же времени сохранились нотные рукописи: № (1913) 18: „Воскресные тропари и кондаки на Бог Господь, греческого распева, блаженны Октоиха на литургии всех осьми гласов и ирмосы воскресни всех восьми гласов (в старой описи – басов 2, теноров 7, альтов 1) в 10-ти отдельных книжках, 4°, в пергаменном ветхом переплёте. Книги эти, как гласит подпись внизу первых их листов, „сочинены и написаны“ для императора Петра Великого трудоположением уставщика хора Ив. Мих. Протопопова, 1724 г.¹⁷.

В настоящее время мы не можем указать каких-либо отдельных полных сборников греческих напевов в роде сборников, носивших некогда название кондакарей. Напевы эти на ряду с другими напевами можно находить прежде всего в разных крюковых и линейных рукописях, наприм., в упомянутых ирмологах Воскресенского монастыря, в рукописях Московской Синодальной (бывшей патриаршей) библиотеки, в рукописях библиотеки Соловецкого монастыря при Казанской дух. Академии, равно и других, преимущественно монастырских, библиотек; затем в разных певческих тетрадках 18 века, о которых упоминает г. Бессонов¹⁸. С 1772 г. греческий распев помещён на ряду с другими распевами в пространном Обиходе и частью в Ирмологе Синод. издание (припевы на 9-й песни канонов)¹⁹. Далее греческие напевы мы видим в изданиях придворной певческой капеллы и, наконец, некоторые из них в устном певческом предании. В Синод. Обиходе греческие напевы, за исключением немногих, имеют надписание распева и гласа. Перечень их, сверх того, можно видеть в книге о прот. Д.В. Разумовского „Теория и практика церковного пение“ (прилож. 1) и в нотном приложении к настоящему исследованию с образцами самых напевов и примечаниями к ним. Многие из Песнопений нотного Октоиха имеются и в переложениях капеллы, и сверх того ирмосы и другая песнопение. Так, в 1846–1848 гг. капеллой издании: Ирмосы воскресные Господским, Богородичным и иным нарочитым праздникам; ирмосы всей великой Четыредесятницы и Страстные седмицы сокращённого греческого распева; воскресные утренние антифоны; наконец, утреня. Многие песнопения греческого распева переложены в гармонический вид и другими нашими духовными композиторами. Сюда относятся, наприм., „Благослови душе моя Господа“ на всенощном бдении, некоторые задостойники (наприм. Сретению, „О тебе радуется“ и др.), непорочны в Великую субботу, „Достойно есть яко воистину“, „Взбранной воеводе“, канон Пресвятой Богородице (в рукописи) и др. Сокращённые греческие напевы встречаются также в Обиходах Львова и Бахметева и, в более полном виде, в издании капеллы 1888 г. „Пение при всенощном бдении“. Употребительнейшие ныне песнопение греческого распева, а в числе их и некоторые ирмосы, можно видеть также в „Руководстве к практическому изучению древнего богослужебного пение“, Н. Потулова (М. 1873–5 гг.). Наконец, некоторые напевы греческой конструкции мы встречаем лишь только в устном певческом предании и в позднейших сборниках так называемого обычного пения. Таковы, наприм., ирмосы 1 гласа, по изложение их в „Круге обычного пение Московской епархии“; неизвестный в печати кудрявый напев воскресного тропаря 2 гласа и др.

Вообще напевы греческого распева, обращающиеся в нашей певческой практике, не имеют полного состава, а равно и систематического изложения. А это обстоятельство в свою очередь мешает нам иметь полное, отчётливое понятие о системе осмогласия этого распева. Правда, мы имеем в нотном изложении образцы всех его 8 гласов, но не имеем всех видов церковных песнопений этого распева, не имеем „воззвахов“. напевов стихирных, служб заупокойных, большей части песнопений литургии и многих других, входящих в состав годичного круга нашего богослужения. Мы имеем, главным образом, греческие напевы тропарей и ирмосов. Но так как не все гласы этих песнопений одинаково употребительны в церковной практике, то некоторые из них оказываются весьма неполными в мелодическом отношении и потому недостаточно ясными. Так, тропарей и кондаков на гласы 2, 5 и 6 мы не встречаем в праздничных службах года, кроме воскресного тропаря и богородична каждого из этих гласов. На глас 2 греческого распева мы не находим и ирмосов ни у Потулова, ни в переложениях капеллы; ирмосы же гласов 5 и 6 в этих последних переложениях не похожи по своей мелодии на тропари тех же гласов, а потому и не могут служить верными указателями гласовых примет и мелодического характера этих гласов. – Наконец, как в изданиях капеллы, так и в обычном пении греческие напевы несколько изменены для гармонических выводов и сокращены, а потому не только не могут выражать свойств подлинного греческого пения, но не могут дать нам и верного понятия о свойствах первоначальных переводов этого пения, составленных во второй половине 17 века. К лучшим изданиям греческого распева бесспорно принадлежат издание Синодальной типографии с 1772 г., каковые издания главным образом и полагаются в основание технических исследований об этом предмете.