Азбука веры Православная библиотека святитель Иоанн Златоуст Учение Святого Отца нашего Иоанна Златоуста против страха смерти и пышных похорон
свящ. И. Жилов

Учение Святого Отца нашего Иоанна Златоуста против страха смерти и пышных похорон

Источник

Содержание

Предисловие составителя Святого отца нашего Иоанна Златоуста учение против страха смерти и пышных похорон  

 

Предисловие составителя

Смерть!.. Сколько ужасного и страшного слышится в этом звук для сердца человека – грешника! Чья греховная душа не трепещет при мысли о смерти? Никто не может отрицать того, что большинство из нас – христиан смотрит на смерть, как на известного рода несчастие, как на неизбежное зло, с которым приходится считаться человеку в силу необходимости. И отсюда нисколько не удивительно, что нередко приходится наблюдать такого рода явления: чрезмерный страх и сильный трепет, обнаруживаемые умирающим при переход его в вечность; затем, громкое, раздирающеe душу рыдание и безутешную скорбь, граничащую с отчаянием, с которыми, обыкновенно, провожают покойника в могилу; наконец, пышные похороны и созидание великолепных стоящих больших издержек надгробных памятников. Вот, таковы в большинстве случаев обстоятельства, сопровождающая наш переход в загробный мир. И все это ни о чем так наглядно не свидетельствует, как только о слабости нашей веры в бессмертие души, воскресение мертвых и Промысл Божий, если не сказать, прямо о неверии.

Св. Иоанн Златоуст, как попечительный архипастырь, ревновавший о нравственном благе своих пасомых, в своих беседах неоднократно касался этих ненормальностей христианской жизни и со всей силою своего ораторского таланта, с глубокой основательностью и замечательной убедительностью развивал свой взгляд, на причины страха смерти и порицал греховные погребальные обычаи, укоренившиеся в жизни христиан его времени. Нам кажется, что в современное христианское общество не может быть названо чуждым страха смерти, далеким от стремления к пышности погребения и к устройству дорогих гробниц, свободным от тех пороков, которые служили предметом порицания в устах св. Златоуста.

Поэтому мы и решились, выпуская в свет настоящую книжку, обратить внимание православного общества на прекрасные и вполне верные с христианской точки зрения мысли св. отца, которые разрешают насущные вопросы христианской жизни: Как смотреть христианину на смерть? Что может быть названо худой смертью в глазах христиaнина? Как должны быть погребаемы христиане и чем мы можем помочь умершим нашим собратиям?

Святого отца нашего Иоанна Златоуста учение против страха смерти и пышных похорон

«Из всех зол человеческих один грех есть настоящее зло, а не бедность, не болезнь, не обида, не злословиe, не бесчестиe и даже не смерть, – это, по-видимому, самое крайнее из всех зол. В самом деле, что страшного в смерти, скажи мне? То ли, что она скорее приводит тебя в тихую пристань и в ту безмятежную жизнь? Если и не умертвит тебя человек, то самый закон природы в известный срок разве не разлучит тела с душою? Пусть теперь и не случится то, чего мы боимся, но это будет спустя немного. Говорю так не потому, чтоб ожидал я чего-либо страшного или печального, но потому, что стыдно мне за тех, которые боятся смерти. Ожидаешь ты таких благ, ихже око не види, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1Кор. 2:9), и не спешишь насладиться ими? Нерадишь и медлишь, и не только медлишь, но еще боишься и трепещешь? И как тебе не стыдно скорбеть из-за смерти, когда ап. Павел воздыхал из-за настоящей жизни и в послании к Римлянам говорил, яко вся тварь совоздыхает, и мы сами в себе, начаток духа имуще, воздыхаем (Рим. 8:22)1? И говорил это не в осуждение настоящего, но по сильному желанию будущего. Вкусил я, говорит, благодати и не терплю замедления; имею начаток духа и стремлюсь к полному обладанию; восходил я на третье небо, видел неизреченную ту славу, видел царственное великолепиеe, узнал, чего лишаюсь, пребывая здесь, и поэтому вздыхаю! Разве басня наше учение? Если ты христианин, то веруй Христу; если веруешь Христу, то покажи мне веру в делах? Как же ты покажешь веру в делах? – Если будешь презирать смерть: этим мы и отличаемся от неверных. Они справедливо боятся смерти, потому что не имеют надежды на воскресение, но ты, идя лучшим путем и имея возможность любомудрствовать о надежде на будущее, какое найдешь оправдание, когда, веруя воскресению, боишься смерти, подобно неверующим воскресению? Но я боюсь, говоришь ты, не смерти; не умереть боюсь, но умереть худо, быть обезглавленным. Так Иоанн2 умер худо, потому что был обезглавлен? И Стефан3 также худо умер, потому что побит камнями? И мученики все по вашему умерли жалкою смертью, потому что одни огнем, а другие железом лишены жизни; одни брошены в море, другие со стремнин, а иные в челюсти зверей, и таким образом скончались? Умереть худо, человек, значит не насильственною смертью умереть, но умереть во грехах. Послушай, как любомудрствует об этом Пророк, Смерть грешников люта (Пс. 33:22), – говорить он. Нe сказал насильственная смерть люта, но: смерть грешников люта и справедливо, потому что по отшествии их отсюда – нестерпимое наказание, нескончаемые муки, червь ядовитый, огонь неугасающий, тьма кромешная, узы неразрешимые, скрежет зубов, скорбь, теснота и вечное осуждение. Когда такие бедствия ожидают грешников, – какая будет им польза от того, дома ли и на постели своей они окончат жизнь? Равно как и праведникам не будет никакого вреда от того, что окончат настоящую жизнь от меча, или железа и огня, когда они имеют перейти к вечным благам. Поистине смерть грешников люта. Такова была смерть того богача, который показал презрение к Лазарю4 и, хотя окончил жизнь дома, на постели в присутствии друзей своею смертью, но по отшествии горел в огне и не мог найти там никакого утешения в благоденствии настоящей жизни. Но не то с Лазарем, нет; хотя он на земле богача среди псов, лизавших раны его, потерпел насильственную смерть (ибо что может быть мучительнее голода?), но по отшествий стал наслаждаться там вечными благами, веселясь на лоне Авраама. Какой же был ему вред от того, что он умер насильственно, и какая польза богачу от того, что он умер не насильственно? Но мы, говоришь, боимся умереть не насильственно, но неправедно: боимся, не сделавши ничего такого, в чем нас подозревают, быть наказанными наравне с уличенными в преступлении. Что говоришь? – скажи мне. Боишься умереть неправедно? А умереть по делам – хочешь? И кто же будет такой жалкий и несчастный, что, когда бы предстояла ему незаслуженная смерть, захотел бы лучше умереть по делам? Если должно бояться смерти, то бояться той, которая постигает нас по делам, потому что умерший незаслуженно чрез это самое входит в общение со всеми Святыми. Большая часть благоугодивших Богу и прославившихся умерли незаслуженною смертью, и первый Авель. Убит он не за то, что погрешил в чем против брата, или оскорбил Каина, но за то, что почитал Бога. А Бог попустил это, любя ли его, или ненавидя? Очевидно, что любя и желая за столь неправедную смерть дать ему блистательнейший венец. Видишь, что должно бояться не насильственной и незаслуженной смерти, но смерти во грехах. Авель умер незаслуженно, Каин жил стеня и трясыйся (Быт. 4:12): кто же, скажи, был блаженнее, – почивший ли в правде, или живущий во грехах, – умерший ли незаслуженно, или наказываемый по делам?

Хотите, я скажу любви вашей, почему мы боимся смерти? Нас не уязвила любовь к царствию, не воспламенило желание будущих благ; иначе мы подобно блаженному Павлу презрели бы все настоящее; сверх того, мы не боимся геенны, потому боимся смерти; не знаем нестерпимой тяжести тамошнего наказания, потому боимся вместо греха кончины. Позвольте мне теперь благовременно сказать вам: братие, не дети бывайте умы: но злобою младенствуйте (1Кор. 14:20)5. Мы точно питаем детский страх, когда боимся смерти, а не боимся греха. Малые дети пугаются личин, а не боятся огня, но, если случится поднести их к зажженной свече, они, ничего не опасаясь, протягивают руку к свече и огню; ничтожная маска пугает их, а того, что в самом деле страшно, – огня они не боятся. Так и мы боимся смерти, которая есть ничтожная маска, а не боимся греха, который действительно страшен и подобно огню пожирает совесть и это, обыкновенно, происходит не от существа самого дела, но от нашего неразумия, так что, если мы рассудим что такое смерть, то никогда не будем её бояться. Что же такое смерть? То же, что снятые одежды: тело подобно одежде облекает душу, и мы чрез смерть слагаем его с себя на краткое время, чтоб опять получить его в святейшем виде. Что такое смерть? Временное путешествие, – сон, который дольше обыкновенного. Поэтому, если боишься смерти, бойся и сна; если сокрушаешься об умерших, то сокрушайся и об едящих и пьющих: как это дело естественное, так и то. Не печалься о том, что бывает по закону природы, печалься более о том, что происходит от злого произволения; не плачь об умершем, но плачь о живущем во грехах.

Хочешь, скажу и другую причину, по которой мы боимся смерти? Мы не живем, как должно, не имеем чистой совести. Будь это, – нас ничто не устрашило бы, ни смерть, ни голод, ни потеря имущества, ни другое что-либо такое. Живущему добродетельно ничто подобное не может повредить и лишить его внутреннего удовольствия; потому что кто питается благими надеждами, того ничто не может повергнуть в уныние. В самом деле, что могут люди сделать такое, что мужа доблестного заставило бы скорбеть? Отнимут у него деньги? Но у него есть богатство на небесах. Выгонят из отечества? Но чрез это пошлют его в горний град. Наложат на него оковы? Но он имеет свободную совесть и не чувствует внешних цепей. Умертвят тело? Но оно опять воскреснет, и как сражающийся с тенью и бьющий по воздуху никого не может поразить, так и враждующий против праведника сражается только с тенью, тратит свою силу, а тому не может нанести ни одного удара. Итак, дай мне только твердую веру в царствие небесное, и – умертви меня ежели хочешь, сегодня же. Я поблагодарю тебя за смерть, потому что чрез нее ты скоро переселяешь меня к тем благам. Об этом то особенно, говорят, и мы скорбим, что задерживаемые множеством грехов не достигнем тамошнего царствия. Так перестань плакать о смерти и плачь о грехах своих, чтобы загладить их. Для того и печаль чтобы мы пользовались ею к уничтожению наших грехов, а не для того, чтобы скорбели о потере имущества, о смерти или о чем либо другом, тому подобном.

Итак, не будем бояться смерти, но станем бояться только греха и об нем скорбеть, и это говорю я не потому, чтоб ожидать чего-либо страшного, нет; но потому, что желаю, дабы вы постоянно имели в себе этот страх и самым делом исполняли закон Христов. Иже не приимет креста своего, говорит Господь, и вслед Мене грядет, несть Мене достоин (Мф. 10:38). Сказал же так не для того, чтобы мы носили древо на раменах, но чтобы всегда имели смерть перед своими глазами, как и ап. Павел умирал каждодневно (1Кор. 15:31), смеялся над смертью и презирал настоящую жизнь. Ты воин и непрестанно стоишь в строю, а воин, который боится смерти, никогда не сделает ничего доблестного. Так и человек-христианин, который боится опасностей, не сделает ничего великого и славного; напротив, его самого легко одолеть могут, но смелый и великодушный неодолим и непобедим6.

Я говорил вам, что мы боимся смерти не потому, что она страна, но потому, что нас не воспламенила любовь к царствию, и не объял страх геенны, а сверх того и потому, что не имеем доброй совести. Хотите, скажу и четвертую причину этой неуместной боязни, – причину, не менее важную и еще более верную, нежели предыдущую. Мы не ведем строгой жизни, какая прилична христианам, но полюбили эту изнеженную, роскошную и беспечную жизнь; отчего, конечно, и привязаны к настоящему. Но если бы мы проводили жизнь в посте, в всенощных бдениях и в воздержании, отсекая беспорядочные свои пожелания, отвергая удовольствия, пребывая в подвигах добродетели, по слову ап. Павла: умерщвляя тело и порабощая (1Кор. 9:27)7, попечения о плоти не простирая до похотей (Рим. 13:14), идя тесным и скорбным путем; тогда бы мы тот час возжелали будущих благ и спешили освободиться от настоящих трудов. Итак, не скорби из-за смерти: она – от природы; скорби из-за греха; он беззаконное дело произволения. Если же скорбишь об умерших, то скорби и о рождающихся, потому что как это дело естественное, так и то8.

Не будем бояться смерти, хотя и не пришло время смерти, ибо мы воскреснем для жизни гораздо лучшей. Но, скажешь, истлеет тело? – Потому-то особенно и должно радоваться, что смерть истлевает, и смертное погибает, а не сущность тела. Когда ты видишь, что выливают истукан, то не говоришь, что вещество его пропадает, но что оно получает лучший образ. Так же рассуждай и о теле и не плачь. Тогда бы надлежало плакать, когда бы оно навсегда осталось в муках. Но ты скажешь: это могло бы быть и без истления тела, так, чтобы они оставались в целости. – А какую бы это принесло пользу или живым или умершим? Какая бы из того была польза, или лучше, какого бы не произошло вреда? Если бы не истлевали тела, то, во-первых, овладела бы многими гордость, зло из всех зол самое большее. Если и ныне, когда тело подвержено тлению и преисполнено червей, многие хотели быть почитаемы за богов, то чего бы не было бы, когда бы тело пребывало нетленным? Во-вторых, не стали бы верить, что тело взято из земли. Если и теперь, несмотря на то, что самый конец ясно свидетельствует, некоторые сомневаются в этом, то чего бы не подумали, если бы не видели сего? В-третьих, тогда чрезмерно любили бы тела, и большая часть людей сделались бы еще более плотскими и грубыми. Если и ныне, когда тела совершенно уже истлеют, некоторые обнимают гробы и раки, то чего не стали бы делать тогда, когда бы могли сберегать и самый образ оных в целости? В-четвертых, не очень бы привержены были к будущему. В-пятых, те, которые утверждают, что мир вечен, еще более утвердились бы в сей мысли и не стали бы признавать Бога Творцом мира. В-шестых, не были бы уверены в достоинстве души, ни в том, сколь тесно связана душа с телом. В-седьмых, многие, лишившиеся своих родственников, оставивши города, стали бы жить в гробницах и подобно безумным непрестанно стали бы разговаривать с своими умершими. Если и ныне люди (так как самого тела удержать не в состоянии, да и невозможно, потому что оно против их воли тлеет и исчезает), снимая портреты, прилепляются к доскам, то каких нелепостей не вымыслили бы тогда? Мне кажется, что тогда многиe в честь любимых тел воздвигли бы храмы, а занимающиеся волхвованиями постарались бы уверить, что посредством оных демоны дают ответы; тогда как и теперь имеющие дерзость заниматься вызыванием мертвых (некромантиею) много делают такого, что еще нелепее сего, и притом делают это тогда, когда сиe тело обращается в прах и пепел. Каких же бы безчисленных видов идолопоклонства не произошло отсюда? Итак, Бог, отъемля все могущее служить поводом к таковым нелепостям и научая нас отрешаться от всего земного, поражает тело сиe тлением пред нашими глазами9.

Что тяжкого, скажи мне, заключает в себе смерть? Не есть ли она освобождение от трудов, избавление от забот? Не слышишь ли Иова, который в похвалу ея говорит смерть мужу покой, егоже путь сокровен есть (Иов. 3:2310) Не прекращает ли она пороки? Если умирает человек порочный, то смерть полагает конец грехам его: умерый бо свободися от греха (Рим. 6:711), т.е., уже не прилагает грехов ко грехам; если же умирает добродетельный, то все добрые дела его остаются в безопасности и в надежной сокровищнице. А живых, скажи мне, смерть не делает ли более благоразумными и кроткими? Не видишь ли, как часто богатые, надменные и высоко поднимающие свои брови, присутствуя при выносе покойника и видя тело его бездыханным и недвижимым, детей сиротами, жену вдовою, друзей унылыми, слуг в черных одеждах и весь дом в печальном виде, умиляются, смиряются, сокрушаются? Слышав прежде множество наставлений и не получив никакой пользы, они при таком зрелище вдруг делаются любомудрыми, познают ничтожество и тленность человеческой природы, слабость и непостоянство своей власти, и таким образом по несчастиям других заключают о собственной изменяемости.

Если и при смерти так много грабежей, так велико любостяжание, и люди подобно рыбам сильнейшие пожирают слабейших, то до чего не дошло бы любостяжание, если бы не было смерти? Если и теперь, когда люди знают, что они не всегда будут пользоваться награбленным и должны будут волею или неволею предоставить это другим, они доходят до такого безумия и неистовства; то как могла бы когда-нибудь утихнуть злая страсть их, если бы они владели тем безопасно? Еще: не смертию ли сплетаются венцы мученичества? А Павел не чрез нее ли воздвиг бесчисленное множество трофеев? По вся дни, говорит он, умираю, тако ми ваша похвала (1Кор 15:3112). Не смерть – зло, а худая смерть – зло. Посему Пророк и говорит: честна пред Господем смерть преподобных Eгo (Пс. 115:613). И в другом месте: смерть грешникова люта (Пс. 33:22); называет лютым то, когда кто отходит с нечистою совестью, обремененный и терзаемый сознанием многих грехов. А кто имеет чистую совесть, тот поспешает к наградам, переходит к венцу14. Как земледелец, видя истлевающее зерно, не падает духом и не отчаивается, а напротив, тогда особенно и радуется и восхищается, зная, что это истление бывает началом новой жизни и причиной обильнейшего плодоприношения; так и праведник, украшенный добрыми делами и ежедневно ожидающий царства, видя пред глазами своими смерть, не унывает, как многое другое, не смущается и не сокрушается; он знает, что для живущих праведно смерть есть перемена к лучшему, переход к блаженнейшему состоянию, путь к венцам15.

Многие, слышу я, часто говорят о родах смерти и одних из них, которые на самом деле не позорны, стыдятся, а других, достойных величайшего осуждения, не отвращаются; посему я хочу исследовать и этот предмет, я слыхал многих говорящих: хуже собаки умер такой-то в чужой стране, никто из родственников не был при нем и не предавал его земле, но едва не многие из соседей созвали друг друга, какой-то наемник одел его, и таким образом он предан был погребению. Посему, дабы это не огорчало нас, необходимо исправить подобные суждения. Не это, человек, значит умереть хуже собаки, но умереть хуже собаки, значит умереть во грехах, а не окончить жизнь в чужой стране. Не говори мне о том, кого несут на позлащенном ложе в сопровождении всего города, которого славословит народ, на которого набросаны в великом изобилии шёлковые и золотые одежды; это значит, не что иное, как только доставлять обильнейшую трапезу червям. Не указывай же мне на него, но покажи этого самого человека, сопровождаемого с такою почестью, в тот день, когда Христос сядет на высоком престоле, когда его введут, призовут, потребуют от него отчета в том, что он говорил, что делал, что думал. Тогда никто из этого множества народа не защитит его и не избавит от наказания и мучения, и не помогут ему эти возгласы и славословия, но с поникшею головою, с боязнью, со стыдом от обвинений за дела свои он будет отведен и увлечен злыми силами в бесконечные мучения с жесточайшим скрежетом зубов и затем будет бесполезно рыдать и терзаться от невыносимых страданий. Вот что постигнет его там, но и то, что будет здесь, также невыносимо. Ибо после славословий, произносимых, при всех за деньги, или по какому-нибудь страху все будут порицать его и на улицах, и на торжище, и дома, и в гостиницах, и в мастерских, и на пути, и в селениях, и везде каждый из проходящих с великим страхом будет рассказывать ближнему и говорить, какие он получит мучения, какие встретят его наказания, какие теперь он испытывает страдания. Какая была ему польза от настоящей жизни? Какое приобретение сделал он от любостяжания? Он отошел, оставив богатство другим, а сам погребен, унесши с собой грехи. Умирающий таким образом, действительно умирает хуже собаки, а с праведником не бывает так, но хотя бы он оканчивал жизнь в пустыне, хотя бы и никто не одевал его, хотя бы никто не присутствовал при этом, он отходит, получая достаточное погребение в дерзновении пред Богом, получает дивный вынос от ангелов, которые присутствуют и сопровождают душу его, как я прежде показал это в примере Лазаря и оставляет бесчисленных хвалителей его жизни; и хотя бы оставил он детей, все жители города будут покровителями их и попечителями, воздавая им по благорасположению к отцу. А тот, кто умер во грехах и корыстолюбии, если при смерти своей оставит детей, то делает их наследниками своего нечестия и оставляет среди неприятелей; если же окончит жизнь бездетным, то в зданиях и в прочих владениях, которые он приобрел хищением и любостяжанием, оставляет бессмертное себе осуждение. Напротив, праведник и после смерти приобретает величайшие блага, принося пользу всем чрез живое воспоминание об его добродетели и делая их лучшими, между тем как порочный и таким образом наказывается. Ибо те, которые везде оставляют доказательства своего любостяжания, не только при жизни, но и по смерти вредят многим. Итак, зная это, будем считать несчастными не тех, которые умирали в чужой стране, а тех, которые умирают во грехах, и ублажать не тех, которые умирают дома и на постели, а тех, которые умирают с добродетелью16.

Смерть есть упокоенииe, освобождение от житейских трудов и забот. Когда увидишь, что кто – нибудь из родственников твоих отошел отсюда, не ропщи, но умились сердцем, войдя в себя, испытай совесть, помысли, что и тебя немного спустя ожидает такой же конец. Вразумить и убойся, видя смерть ближнего, отринь всякую беспечность, рассмотри свои дела, исправь прегрешения, измени свою жизнь на лучшее. Мы тем и отличаемся от неверующих, что иначе судим о вещах. Неверующий видит небо и поклоняется ему, ибо признает его за бога; видит землю и чтит ее, и прилепляется к чувственным вещам. Мы не так; но видим небо, и удивляемся Создавшему его; ибо веруем, что оно не бог, а дело Божие; вижу я все творение и чрез него восхожу к Создателю. Тот (неверующий) видит богатство и изумляется, благоговеет; вижу богатство я и посмеиваюсь. Тот видит бедность и скорбит; вижу я бедность и радуюсь. Иначе я смотрю на вещи, иначе он. Так делаем и в рассуждении смерти: видит мертвого он и считает мертвым; смотрю я на умершего и вместо смерти вижу сон, и как на буквы все мы, и знающиe и не знающие грамоту смотрим одинаковыми глазами, но не одинаковою мыслью; незнающие видят только буквы, а знающие искусно постигают заключающийся в буквах смысл: так и в жизни мы смотрим события одинаковыми глазами, но не одинаковою мыслью и разумением. Итак, различаясь от язычников во всем прочем, ужели сойдемся с ними в суждениях о смерти17?

Представим, что лежит бездыханное тело, лежит на столе человек без человека, члены без духа; ему говорят, а он не отвечает; его зовут, а он не слышит; лежит с бледным лицом, в измененном виде, в котором выражается самая смерть; при этом представляется его непрерывное молчание, представляется удовольствие и польза, которые от него были или могли быть, вспоминаются его отношения к другим, приходят на ум его приятные слова, вспоминается долговременное обращение с ним. Вот, без сомнения, то, что извлекает слезы, вызывает рыдание и повергает всю душу в глубокую печаль! Против этого, столь сильного и крепкого оружия скорби, надобно прежде всего поставлять ту мысль, что все, рождающееся в этом мире, необходимо должно умереть. Это – закон Божий и неизменный приговор, который изречен был праотцу человеческого рода после его грехопадения в словах Божиих: земля еси и в землю отидеши (Быт. 3:19). Что же нового, если человек, на это рожденный, выполняет закон и приговор Божественный? Что нового, если родившийся от смертных соответствует своей природе в том, чего избежать не мог? Нет ничего необыкновенного в том, что бывает издревле; нет ничего необыкновенного в том, что случается каждодневно; нет ничего особенного в том, что всеобще. Если мы знаем, что деды и прадеды наши прошли этим же путем смерти, если слышали, что и Патриархи и Пророки от самого Адама первосозданного переселились из здешнего мира не без смерти, то возведем душу свою из глубины печали; здесь человек отдает долг, которым он был должен. Какая же может быть печаль, когда отдается долг? Подлинно, это – долг, которого невозможно заплатить ни какими деньгами, долг, от которого не избавляет ни мужество, ни мудрость, ни власть, которого не могут отклонить от себя и сами цари. Я, конечно, посоветовал бы тебе усилить свою печаль, если бы это дело происходило от нерадения или от скупости, тогда как можно было бы тебе своими средствами откупиться от него или отсрочить его; но если это Божие определение, твердое и неизменное, то мы напрасно скорбим и спрашиваем себя: почему такой то умер, когда написано: Господня, Господня исходища смертная (Пс. 67: 2118). Таким образом, если принять во внимание это общее условие нашей жизни, то отягченное око сердца начнет чувствовать облегчение, как бы от приложенной к нему первой примочки.

Я знаю, скажешь ты, что это общая участь; знаю, что тот, кто умер, заплатил долг; но я представляю происходившее от него удовольствие, припоминаю отношения его к другим, вспоминаю об его обращении. Если ты поэтому предаешься скорби, то ты действуешь ошибочно, а не руководишься разумом. Ты должен знать, что Господь, Который дал тебе это удовольствие, может дать и другое, лучшее; и Тот, Кто доставил тебе такое знакомство, имеет достаточно силы вознаградить тебя другим образом. Что касается пользы, то ты, как смотришь на свою пользу, так же должен думать и о пользе умершаго; может быть, это для него полезнее, как написано: восхищена бысть, да не злоба изменит разум его: угодна бо бе Господеви душа его, сего ради потщася от среды лукавствия извести его (Прем. 4:11, 1419). А о сообществе с ним что мне сказать, когда самое время приводит его в такое забвение, как будто его никогда не бывало? Посему, что производит время и смена дней, то гораздо более и должны производит разум и здоровое суждение. Особенно же надобно помышлять о том, что Божественная мудрость изрекла чрез Апостола: сего мира печаль смерть соделовает (2Кор. 7:1020). Итак, если и удовольствие, и настоящая польза, и знакомство составляют предметы здешнего мира и радости скоропреходящия, то, смотри, ради их падать духом и сокрушаться сердцем не есть ли по истине смертельная болезнь? Опять я повторяю те же слова: сего мира печаль смерть соделовает. Почему же она производит смерть? Потому, что чрезмерная печаль обыкновенно доводит или до сомнения, или до пагубного богохульства.

Но, скажет, кто-нибудь, как же ты запрещаешь оплакивать умерших, когда и праотцы плакали, и Моисей, раб Божий, и многие Пророки, и даже Иов праведнейший разодрал одежду свою по случаю смерти сыновей своих? Не я запрещаю оплакивать умерших, а просветитель народов – Апостол, который говорит: не хощу вас, братие, неведети о умерших, да не скорбите, якоже и прочи неимущи упования (1Сол. 4:1321). Те, которые жили до закона, или насладились под тенью закона, оплакивали своих мертвецов, но свет Евангелия не может так помрачаться. Они справедливо плакали, потому что еще не приходил с небес Христос, который осушил этот источник слез Своим воскресением. Они справедливо плакали, потому что смиренный приговор оставался еще в силе. Они справедливо проливали слезы, потому что еще не было проповедано о воскресении. Хотя тогда святые ожидали пришествия Господня, но между тем оплакивали умерших, потому что еще не видали Того, кого ждали. Наконец, Симеон, один из ветхозаветных святых, который прежде также беспокоился о своей смерти, после того, как принял на руки Господа Иисуса младенцем во плоти, с радостью приветствует свою кончину и говорит: ныне отпущаеши раба Твого, Владыко, с миром, яко видесте очи мои спасениe Твое (Лук. 2:29). О, блаженный Симеон! Увидев то, чего ждал, он стал смотреть на свою смерть, как на мир и успокоение. А вот, скажешь, читается и в Евангелии, что плакали и дочери начальника синагоги, и сестры Лазаря оплакивали Лазаря. Но они рассуждали еще по ветхозаветному закону, потому что еще не видели воскресения Христова из мертвых. Плакал, правда, и Сам Господь о Лазаре уже погребенном, но не для того, чтобы подать пример оплакивать умерших, а чтобы своими слезами показать, что Он принял истинное тело; или вероятнее, Он по человеческой любви оплакивал иудеев, которые, несмотря даже на такое чудо, не имели уверовать в Него. Ибо не могла быть причиною слез смерть Лазаря, о котором Сам Ииcyc сказал, что он уснул, и обещал пробудить его, как и сделал.

Итак, древние имели свои нравы и свою немощь, как жившие прежде пришествия Христова. Но когда Слово плоть бысть и вселися в ны (Иоан. 1:14), когда приговор, изреченный первому Адаму, был разрешен вторым Адамом, когда Господь разрушил нашу смерть Своей смертию и воскрес из мертвых в третий день, то смерть уже стала не страшна для верующих; не страшен запад, когда пришел Восток свыше. Сам Господь, который не может говорить ложь, взывает так: Аз есмь воскрешение и живот, веруяй в Мя, аще и умрет, оживет; и всяка живый и веруяй в Мя, не умрет во веки (Ин. 11:25–2622). Ясно, возлюбленнейшие братия, говорит Божественное изречение, что верующий во Христа и собюдающий заповеди Его, хотя и умрет, будет жив. Приняв это изречение и содержа всеми силами веры, блаженный апостол Павел и предлагал такое увещание: не хощу неведети, братие, вас о усопших, да не скорбите (1Сол. 4:13). О дивное изречение Апостола! Еще прежде, нежели изложил свое учение, он одним словом уже проповедует воскресение. Он называет умерших усопшими для того, чтобы, выражаясь об них, как о спящих, сделать несомненным их воскресение. Не скорбите, говорит, о усопших, якоже и прочии. Пусть скорбят те, которые не имеют упования, а мы, чада упования, должны радоваться. А в чем состоит наше упование, он сам напоминает об этом в следующих словах: аще бо веруем, яко Иисус умре и воскресе, тако и Бог умершия в Ииcyc, приводет с Ним (1Сол. 4:1423). Иисус для нас – спасение, пока мы живем здесь, и жизнь, когда мы переселимся отсюда. Мне, говорит Апостол, еже жити Христос и еже умрети приобретение есть (Фил. 1:2124). Поистине – приобретение, ибо смерть с пользою прекращает бедствия и страдания, которые сопряжены с долговременною жизнью25.

Видя умершего, не на то смотри, что он сомкнул глаза и лежит безгласен, но на то, как он воскреснет и получит неизъяснимую, изумительную и дивную славу и от настоящего видения возведи помыслы к надежде будущего. Но ты следуешь обычаю и потому скорбишь и плачешь? – Но не странно ли? Когда ты отдаешь дочь в замужество, не почитаешь несчастием, если муж отходит с нею в дальнюю сторону и там живeт счастливо, потому что скорбь разлуки облегчается слухом об их благополучии; а здесь, когда не человек, не сораб какой, но Сам Господь берет к Себе твоего родственника, ты печалишься и сетуешь! – Как же скажешь, возможно человеку не скорбеть26? Да я и не воспрещаю этого; я воспрещаю только терзаться скорбью, плакать неумеренно. Я не зверь и не бесчеловечен. Знаю, что в этом обнаруживается природа, и что она ищет содружества и ежедневного общения. Человеку невозможно не печалиться. Это Сам Христос показал, потому что прослезился над Лазарем. Так и ты поступай: Плачь, но тихо, но благопристойно, но со страхом Божиим. Если так будешь плакать, то это будет знаком не того, будто ты не веруешь воскресению, но того, что для тебя тяжела разлука27. Я запрещаю не скорбь, а чрезмерность скорби, ибо скорбеть свойственно природе, но скорбеть чрез меру свойственно душе безрассудной, умоисступленной и изнеженной. Поскорби, поплачь, но не ропщи, не малодушествуй, не досадуй. Возблагодари Взявшего, и укрась отошедшего, и облеки его в светлую погребальную одежду. Если станешь роптать, то оскорбишь и умершего, и прогневаешь Взявшего, и повредить самому себе; но если будешь благодарить, то и его украсить и прославишь Взявшего и сделаешь пользу самому себе. Плачь, как Господь твой плакал о Лазаре28, полагая нам меру, правила и пределы скорби, которых преступать не должно. Так, и Павел сказал: не хощу вас, брате, неведети о умерших, да не скорбите, яко же и прочии неимущии упования (1Сол. 4:13). Скорби, говорит он, но не как язычник, не ожидающий воскресенья, не надеющийся на жизнь будущую. Стыжусь, поверьте мне, и краснею, когда вижу, как на торжище толпы женщин бесчинствуют, рвут на себе волосы, ломают руки, раздирают щеки, и это – в глазах язычников! Чего не скажут они, чего не наговорят о нас? Это ли любомудрствующие о воскресении? – Как же не так! Ибо дела их не согласуются с учением; на словах рассуждают о воскресении, а на деле поступают как не ожидающие оного. Если бы они твердо убеждены были, что есть воскресение, не делали бы этого; если бы уверены были, что умерший отошел к лучшей жизни, не плакали бы. Это и еще больше этого говорят неверные, слыша такой плачь29.

Ведь мы плачем и о тех, которые отправляются в дорогу и разлучаются с нами, но не так, как отчаивающиеся. Так и ты, плачь об умершем, как бы провожал отходящего в чужую сторону. Это говорю я не с тем, чтобы поставить вам в закон, но по снисхождению к вашей немощи. В самом деле, если умерший был грешник и много оскорбил Бога, в таком случае должно плакать, или лучше, не плакать только, потому что отсюда для него нет никакой пользы, но и делать то, что может принести ему некоторое облегчение, (творить, например) милостыню и приношения. А, впрочем, и в этом случае нужно радоваться, потому что у него отнята возможность грешить. Если же умерший – праведник, то еще более должно радоваться, потому что он находится в безопасности и уже избавился от неизвестности будущего. Если это юноша, должно радоваться, что он скоро освободился от окружающих нас зол. Если старец, – должно радоваться, что он отошел, до сытости насладившись тем, что считается здесь вожделенным. Но ты, забыв думать об этом, заставляешь рыдать служанок, как будто делаешь этим честь отошедшему. Но это – крайнее бесчестиеe! Честь для умершего составляют не плач и рыданья, но священные песни и псалмопения, и добрая жизнь. Такой человек, отойдя отсюда, отойдет с Ангелами, хотя бы и н кого не было при его останках. А человек развратный, хотя бы целый город провожал его, не получит из того никакого плода. Хочешь почтить умершего? Почти его иным образом, – милостынями, благотворениями, литургиями. Какая польза от многих рыданий? А я слышал еще и о другом тяжком зле: говорят, будто многие чрез плач привлекают к себе даже любовников, чрезмерностью своих воплей составляя себе славу жен, любящих своих мужей. Какое дьявольское изобретение! Какая сатанинская выдумка! Доколе мы будем земля и пепел? Доколе – кровь и плоть? Воззрим на небеса, подумаем о духовном! Какая будет у нас возможность укорять язычников, какая возможность утешать, когда сами поступаем таким образом? Как будем беседовать с ними о воскресении? Как рассуждать о всяком другом любомудрии? Как сами будем жить без страха? Ужели не знаешь, что от печали происходит смерть? Помрачая зрение души, печаль не только не позволяет ей видеть ничего должного, но и причиняет великий вред. Подлинно, когда мы предаемся излишней скорби об умершем, тогда и Бога оскорбляем и не доставляем пользы ни себе, ни отошедшему; а когда поступаем напротив, и Богу благоугождаем и приобретаем доброе мнение у людей. Если мы и сами не будем упадать духом, в таком случае Бог скоро уничтожает в нас и остаток скорби, а если будем сильно огорчаться, Он предоставляет нас во власть печали. Если будем благодарить, то не будем скорбеть. Но как возможно, скажешь не печалиться тому, кто потерял сына, или дочь, или жену? Я не говорю: «можно не печалиться», но: «можно не печалиться без меры». В самом деле, если мы помыслим, что их взял Бог, что муж и сын были у нас смертные, то скоро получим утешение. Скорбеть здесь – значит требовать чего-то вышеестественнаго. Если ты родился человеком и смертным, то зачем скорбишь о том, что совершилось сообразно с природою? Ты ведь не скорбишь, что поддерживаешь жизнь свою пищею? Ведь не домогаешься того, чтобы жить без пищи? Так поступай и в отношении к смерти и не ищи до времени бессмертия, когда родился смертным. Это определено однажды навсегда. Не скорби же и не сокрушайся, но переноси благодушно то, что для всех вообще законоположено30.

После этого, братия, есть ли какое место сомнению? Может и еще оставаться страх смерти? Если мы – сыны мучеников, если мы желаем быт их общниками, то не станем скорбеть о смерти, не будем оплакивать любезных нам, отходящих прежде нас к Господу. Ибо, если мы станем скорбеть об них, то будут укорять нас блаженные мученики и скажут: вы, верующие и желающие царства Божия, вы, которые горько плачете и рыдаете о любезных ваших, умирающих спокойно на ложах и мягких постелях, – что стали бы вы делать, если бы увидели их мучимыми и умерщвляемыми от язычников за имя Христово? Разве нет у вас древних примеров? Праотец Авраам, принося в жертву своего единственного сына, заклал его мечем послушания (Богу), не пощадил и того, кого любил такою любовью, чтобы доказать свою покорность Господу. Вы скажете, что он так поступил по Божию повелению; но и Вы имеете заповедь, чтобы не скорбеть об усопших. А кто не соблюдает меньшаго, тот как соблюдет большее? Или Вы не знаете, что дух, который сокрушается в таких обстоятельствах, оказывается неспособным к делам труднейшим? Кто боится ручья, тот пойдет ли когда-нибудь в море? Так и тот, кто нетерпеливо оплакивает потерю, в состоянии ли будет когда-нибудь выступить на подвиг мученический? Напротив, тот, кто в подобных обстоятельствах остается твердым и великодушным, уже этим самым устрояет себе ступень к подвигам важнейшим.

Этого, братия, достаточно было бы для того, чтобы научиться презрению смерти и утвердиться в надежде на будущее. Но остается мне привести один пример из древности, который может доставить всякое утешение и который пусть выслушают все слухом сердца, хотя бы и страждущего. Великий царь Давид весьма сильно скорбел, когда любимый его сын, котораго он любил, как свою душу, был поражен болезнью; так как человеческие средства не приносили никакой пользы, то он обратился к Господу, отложив царскую пышность, сидел на земле, лежал во власянице, не ел и не пил, молясь Богу целых семь дней в надежде, не будет ли ему возвращен сын его31. Старейшины дома его приступали к нему с утешениями и просили вкусить хлеба, опасаясь, чтоб он, желая жизни сыну, сам прежде него не дошел до изнеможения; но не могли ни убедить его, ни принудить, потому что нетерпеливая любовь обыкновенно не смотрит на самые опасности. Царь лежал в мрачной власянице, а сын его болел; ни слова не доставляли ему утешения, ни потребность пищи не действовала; душа его питалась скорбью, грудь дышала печалью, вместо питья текли из глаз слезы. Между тем совершилось то, что было предопределено Богом; младенец умер; жена была в слезах, весь дом наполнен был стонами, слуги в страхе ожидали, что будет; ибо никто не смел известить господина о смерти сына, опасаясь, чтобы царь, который так горько оплакивал еще живого сына, не лишил себя жизни, услышав об его смерти. Когда слуги совещались между собою, когда они в унынии то советовали, то запрещали друг другу говорить, Давид понял и предупредил вестников, спросив, не скончался ли сын. Не имея возможности скрыть, они слезами объявили о случившемся. При этом было необыкновенное опасение, сильное ожидание и страх, как бы нежный отец не подверг, сам себя опасности. Но царь Давид спокойно оставляет власяницу, весело встает, как будто получив весть о безопасности сына, идет в умывальницу и умывает свое тело, приходит в храм, молится Богу, вкушает пищу вместе с приближенными, подавив вздохи, отложив всякое сетование, и с веселым лицом. Домашниеe удивляются, приближенные изумляются этой необыкновенной и внезапной перемене и, наконец, осмеливаются спросить его, что это значит, что при жизни сына он так скорбел, а по смерти уже не скорбит? Тогда этот необыкновенный по своему великодушию муж отвечал им: пока сын был жив, то нужно было смириться, поститься и плакать пред лицом Господним, потому что была надежда на возвращение его к жизни; но, когда воля Господня совершилась, то безрассудно и нечестиво терзать душу бесполезным плачем; теперь, говорит он, аз имам ити к нему, тое же не возвратится ко мне (2Цар. 12:23)32. Вот пример великодушия и мужества! Если же Давид, еще бывший под законом, имевший, не скажу: позволение, а необходимость плакать, если он так удерживал душу от безрассудного плача и так умирял печаль свою и своих приближенных; то мы, живущие под благодатью, имеющие верную надежду воскресения, получившие запрещение всякого сетования, почему так упорно оплакиваем своих мертвецов по примеру язычников, поднимаем безрассудные вопли, как бы в опьянении, разрываем одежды, обнажаем грудь, поем пустые слова и причитанья около тела и гробницы усопшего? Для чего при этом окрашиваем платье в черный цвет, если только не для того, чтобы не только слезами, но и самою одеждою показать себя неверующими и жалкими? Все это, братья, должно быть чуждо нам, не позволительно; а если бы и было позволительно, то неприлично. Впрочем, иных из братьев и сестер, которых собственная вера их и заповедь Господня могли бы сделать твердыми, обессиливает и сокрушает мнение родственников и соседей, как бы не почли их каменными и жестокосердными, если они не переменят одежды, если не предадутся с неистовством безумному плачу.

Но как пусто, как, непристойно думать о мнении людей заблуждающихся, а не бояться того, как бы не причинить ущерба вере, которую принял! Почему бы такому человеку не поучиться лучше терпению? Почему бы тому, кто сомневается, не научиться от меня вере? Если бы даже и действительно в груди его была такая печаль, и в таком случае следовало бы в безмолвии умерять скорбь рассудительностью, а не разглашать об ней с душевным легкомыслием.

Хочу предложить еще один пример для исправления тех, которые думают оплакивать умерших. Этот пример – из языческой истории.

Был один языческий начальник, имевший единственного и довольно любимого сына. Когда он, по языческому заблуждению, приносил в Капитолий жертву своим идолам, доходит до него весть, что единственного его сына не стало Он не оставил жертвы, которая была в руках его, не заплакал и даже не вздохнул, но, послушайте, что отвечал: «пусть, говорит, погребут его; я помню, что я родил сына смертным». Посмотри на этот ответ, посмотри на мужество язычника: он не велел даже дожидаться себя, чтобы сын был предан погребению в его присутствии. Что же будет, братья, с нами если диавол в день суда выведет его против нас пред Христом и скажет: этот почитатель мой, которого я обольщах своими кознями, чтоб он служил слепым и глухим истуканам, которому я не обещал ни воскресения из мертвых, ни рая, ни царства небесного, этот доблестный муж, узнав о смерти своего единственного сына, не опечалился, и не вздохнул и не оставил при таком известии моего капища, а твои христиане, твои верующие, за которых Ты распялся и умер, чтобы они не боялись смерти, и были уврены в воскресении, не только оплакивают умерших и голосом, и видом, но даже затрудняются тогда идти в Церковь, а некоторые и из клириков твоих и пастырей прерывают свою службу, предаваясь плачу, как бы вопреки твоей воле. Почему? Потому, что Ты благоволил призвать их к Себе из тьмы века. Что же будем мы, братия, отвечать на это? Не будем ли мы объяты стыдом, когда в этом отношении окажемся ниже язычников? Язычник, незнающий Бога, должен плакать, потому что он, как только умрет, прямо идет на казнь. Должен сокрушаться и иудей, который не веруя во Христа, обрек свою душу на погибель. Достойны сожаления также и наши оглашенные33, если они или по своему неверию, или по нерадению ближних скончаются без спасительного крещения. Но кто освящен благодатью, запечатлен верою, честен по поведению и неизменен в невинности, того, когда он отойдет из здешнего мира, надобно ублажать, а не оплакивать, тому надобно завидовать, а не плакать об нем, впрочем завидовать умерено, так как мы знаем, что в свое время и мы последуем за ними.

Итак, верующий, отри слезы, удержи вздохи, прекрати рыдания и вместо этой печали прими на себя ту спасательную печаль, которую блаженный Апостол назвал печалию яже по Бозе, которая обыкновенно доставляет верное спасение т.е., раскаяние в сделанных проступках (2Кор. 7:10). Испытай свое сердце, спроси свою совесть и, если найдешь что-нибудь, требующее покаяния, а ты найдешь это, как человек, – то вздыхай при исповеданий грехов, проливай слезы в молитве, сокрушайся об истинной смерти, о наказании души, сокрушайся о грехах, как говорит Давид: яко беззаконие мое аз знаю и грех мой предо мною есть выну (Пc. 50:5); а не страшись разрушения этого тела, которое в свое время по повелению Божиему обновится к лучшему. Посмотри, как определением Божиим назначено и то и другое: грядет час, говорит оно, егда сущии во гробех оживут (Ин. 5:25, 28). Вот успокоение, вот побуждение к презрению смерти! А что далее? И изыдут сотворшии благая в воскрешение живота, а сотворшии злая в воскрешении суда (Ин. 5:2934). Вот и различиe между воскресшими! Воскреснуть должно всякому телу человеческому; но добрый воскреснет для жизни, а злой воскреснет для казни, как написано: сего ради не воскреснута нечестивии на суде, ниже грешницы в совет праведных (Пс. 1:535). Посему, дабы нам воскреснуть не для осуждения, перестанем скорбеть о смерти, а примем на себя печаль раскаяния, позаботимся о добрых делах и о лучшей жизни будем думать о прахе и об умерших, для того, чтобы помнить что и мы смертны и чтобы при таком воспоминании нам не пренебрегать своим спасением, пока есть время, пока еще возможно, или приносить лучшие плоды и исправляться если мы согрешили по неведению, дабы нам, если день смерти застигнет нас нечаянно, не пришлось искать времени для покаяния и не находить его, просить милости и возможности загладить грехи и не получить желаемого.

Итак, братия, мы показали всеобщность смерти, объяснили непозволительность слез, показали немощь древних и не свойственность её для христиан, объяснили тайну Господню, привели свидетельство Апостолов, упомянули о деяниях Апостолов и страданиях мучеников, указали на пример Давида, и кроме того, на поступок язычника, наконец, пред ставили и вредную и полезную печаль, ту, которая вредит, и ту, которая спасает чрез покаяние. Когда таким образом, все это показано, то и что другое должно делать нам, братия, как не взывать с благодарностью к Богу Отцу: да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли (Мф. 6:10)? Ты даровал жизнь, Ты установил и смерть; Ты вводишь в мир, Ты изводишь из мира и, изведши сохраняешь, никто из Твоих не погибаeт; ибо Ты сказал, что и волос с головы их не погибнет (Лук. 21:18). Отъиимеши дух их и исчезнут, и в персть свою возвратятся; но послеши Духа Твоего, и созиждутся, и обновиши лице земли (Пс. 103:29–3036). Вот, братия, слова достойные верующих, вот спасительное врачевство; чей глаз отерт губкой этого утешения; увлажен с благоразумием этою примочкою, тот не только не почувствует слепоты отчаяния, но не испытает и малейшего нагноения печали, а, взирая на все светло очами сердца, будет говорить подобно терпеливейшему Иову: Господь даде, Господь отъяте; яко Господеви извoлися, тако бысть; буди имя Господне благословенно во веки (Иов. 1:21)37.

Никто уже не должен плакать, никто не должен скорбеть и порицать исправление Христово. Ибо он победил смерть. Итак, что же ты напрасно плачешь? Смерть уже не есть что иное, как сон. Для чего же ты сетуешь и рыдаешь? Для чего ты посрамляешь умершего? Для чего других заставляешь трепетать смерти? Для чего принуждаешь многих обвинять Бога, как будто бы Он уготовал для нас великие бедствия? Или, еще более, для чего ты по смерти кого-либо из присных созываешь нищих, просишь священников, чтоб они молились об нем? – Для того, скажешь ты, чтоб умерший получил успокоение, чтобы Судья был милостив к нему. Итак, об этом-то ты плачешь и рыдаешь? Но ты противоречишь себе самому. От чего он38 удалился в пристань, тем ты его подвергаешь буре. Но что же делать, скажешь ты? Такова природа наша! Нет, не вини природу и не почитай слез своих необходимыми. Мы сами все превращаем, сами предаемся слабостям, сами унижаем себя и неверных делаем худшими39.

Но, скажешь, я оплакиваю не его, а себя? И это несвойственно любящему – желать, чтоб он еще сетовал о тебе и подвергался неизвестности (твоего) будущего, тогда как ему следует быть увенчанным и идти к пристанищу, или чтобы он обуревался волнами, тогда как ему можно быть в пристани. Но я не знаю, скажешь, куда отошел он? Как не знаешь, скажи мне? Он жил или праведно или нет: поэтому известно, куда отойдет он. Потому самому, скажешь, я и сокрушаюсь, что он умер грешником. Это – одна отговорка и предлог; если бы ты поэтому оплакивал умершего, то тебе надлежало бы исправлять и усовершать его при жизни, но ты заботишься только о себе, а не об нем. Впрочем, если он умер грешником, то и в таком случае надобно радоваться, что прекратились грехи его и что он не приложил еще зла ко злу, и помогать ему, сколько возможно, не слезами, а молитвами, молениями, милостынями и приношениями. Ибо все это установлено не напрасно; не напрасно мы совершаем при Божественных таинствах поминовение об умерших и ходатайствуем за них, умоляя предлежащего Агнца, вземшаго грехи мира, но для того, чтобы им было от того некоторое утешение; не напрасно предстоящий пред жертвенником, при совершении страшных таинств, взывает: «О всех во Христе усопших и память о них творящих». Если бы о них не совершались поминовения, то не произносились бы эти слова. Наши действия – не зрелищные представления; – да не будет, – они совершаются по устроению Духа.

Будем помогать умершим и совершать о них поминовение. Ибо если детей Иова очищала жертва отца (Иов. 1, 5), то почему ты сомневаешься, что, когда и мы приносим жертву за умерших, то им бывает некоторое утешение? Бог часто подает благодать одним за других. Это объяснил ап. Павел, когда сказал: да от многих лиц, еже в нас дарование, многими благодарится о вас (2Кор. 1:11)40. Не обленимся же помогать умершим и приносить за них молитвы; ибо предлежит общее очищение вселенной, поэтому мы и молимся тогда с дерзновением о всей вселенной и именуем их вместе с мучениками, исповедниками и священниками. Ибо мы все одно тело, хотя члены – одни других превосходнее. Так, отовсюду возможно снискивать им прощениe, и от молитв, и от приносимых за них даров, и от призываемых вместе с ними41.

Послушайте, жены, которые любите плакать и предаетесь безмерной скорби: Вы поступаете по-язычески. Если же скорбеть об умерших свойственно язычникам, то скажи мне, кому прилично сокрушаться и терзать щеки? Зачем плачешь ты, если веруешь, что умерший воскреснет, что он не погиб, что смерть есть сон и покой? – Затем, говоришь, что я лишилась в нем супруга, защитника, попечителя и помощника во всех делах и нуждах. Когда ты лишилась сына в младенческом возрасте (находившегося), который еще ничего не мог для тебя сделать, тогда о чем плачешь, о чем жалеешь? Он, говоришь, подавал благие надежды, и я ожидала, что он со временем будет иметь обо мне попечение. Поэтому-то я сожалею о муже, поэтому-то – о сыне, поэтому-то терзаюсь и рыдаю; – не потому, чтоб я не веровала в воскресение, но потому, что стала беспомощною и лишилась покровителя, сожителя, сообщника во всем, утешителя. Вот, почему плачу я! Знаю, что он воскреснет, но не могу (равнодушно) переносить и временной разлуки. Множество угрожает мне неприятностей: всякий, кто бы ни захотел, может обидеть меня; рабы, прежде боявшиеся меня, теперь презирают и наносят оскорбление; кто был облагодетельствован умершим, тот забыл, его благодеяния; кто был им обижен, тот по злобе к нему изливает гнев на меня. Поэтому-то не могу равнодушно переносить вдовства и не плакать горько; потому-то терзаюсь, потому-то плачу. Итак, чем утешим их? Что скажем? Чем утолим печаль их? Наперед я постараюсь доказать им, что плач их происходит не от этих причин, а от безрассудной страсти. Ибо если ты по этим причинам скорбишь, то тебе надлежит по умершим скорбеть беспрестанно. Но ежели по прошествии одного года ты до того забываешь его, что живешь, как будто ничего не случилось с тобой, то, очевидно, оплакиваешь не умершего и не покровительство его, но скорбишь потому, что не можешь перенести (равнодушно) вдовства и прекращения супружества. Что скажут (против сего) вступившие во второй брак? Конечно, они уже не жалеют о прежних мужьях. Впрочем, не к ним мы обратим слово, а к тем, которые питают искреннюю привязанность к умершим. Почему плачешь ты о сыне, почему о муже? О первом, говоришь, потому, что он не принес мне ожидаемой радости, а о другом потому, что я надеялась далее делить с ним радости. Между тем не крайнее ли невериеe ты обнаруживаешь, полагая, что муж или сын -- твой защитник, а не Бог? Как тебе не придет на мысль то, что ты этим оскорбляешь Бога? Он часто и отнимает их для того, чтобы ты не была привязана к ним до такой степени, чтобы на них единственно возлагать свои надежды. Ибо Бог ревнив и хочет, чтобы мы более всего любили Его, и это происходит оттого, что Он весьма любит нас: ибо вы знаете, что таково свойство пламенно любящих; они крайне ревнивы и скорее согласны потерять жизнь, нежели видеть торжество своих соперников. Поэтому Бог и отнял его, – именно по этим причинам.

Не люби мужа больше, чем Бога, и никогда не испытаешь вдовства; а хотя бы оно постигло тебя, не почувствуешь его тяжести. Почему? Потому что покровителем ты имеешь Бессмертного, более любящего тебя. Если же Бога любить больше, то не плачь; ибо более Любимый бессмертен и не попустить сокрушаться о потере того, кого ты меньше любишь. Поясню тебе это примером. Если бы ты имела мужа во всем поступающего по твоему желанию, почтенного, ради которого и тебя всюду уважали бы и почитали, – уважаемого всеми, умного, рассудительного, любящего тебя, если бы ты была с ним счастлива и прижила с ним дитя, которое потом, не достигши зрелого возраста, умерло бы; то скажи мне, неужели бы ты стал сокрушаться от скорби? Нет! ибо потерю его восполнил бы более тобою любимый муж. Так и в настоящем случае, если ты больше любишь Бога, нежели мужа, то Он, конечно, не скоро возьмет его, а если бы и взял, то ты не стала бы горько скорбеть. Поэтому-то и блаженный Иов нисколько не предался горести, услышавши о внезапной смерти детей, потому что больше любил Бога, нежели их. Следовательно, эта потеря не могла опечалить его потому, что жив был, Тот, Кого он любил. Что говоришь ты, жена? Муж или сын были бы тебе защитою? А Бог разве не печется о тебе? А его самого кто дал тебе, не Он ли? А тебя кто сотворил, не Он ли? Ужели Тот, который привел тебя из небытия в бытиe, вдохнул в тебя душу, вложил ум, благоволил даровать тебе познание о себе и Который Сына Своего Единородного не пощадил для тебя, – не жалеет тебя, а пожалеет тебя такой же, как и ты, раб? Какой великий гнев возбуждают слова эти! Что подобное получила ты от мужа? Ничего не можешь сказать. Ибо если он и оказал тебе какое-либо благодеяние, то сделал это, быв наперед облагодетельствован тобою. Но о Боге никто ничего подобного сказать не может: ибо Бог не потому благотворит нам, чтобы воздать за наши прежде оказанные Ему благодеяния, но, ни в чем нужды не имея, по одной Своей благости благотворит роду человеческому. Он обещал тебе царство, даровал жизнь вечную, славу, братство, усыновление, сделал сонаследницею Единородного, а ты после стольких благ вспоминаешь еще о муже! Что такое он даровал тебе? Бог повелел восходить солнцу Своему, посылает дождь, ежегодно произрастающими питает плодами. Горе нам столь неблагодарным! Поэтому-то Бог отнимает мужа, дабы ты не была (исключительно) привязана к нему, а ты еще и по смерти его желала бы иметь его и оставляешь Бога, будучи обязана благодарить Его и всецело обратиться к Нему. Что получала ты от мужа? Болезни чадородия, труды, оскорбления, частые укоризны, выговоры и огорчения, – не это ли терпят жены от мужей? Но с другой стороны есть, говоришь, и выгоды. Какие же это? Он наряжал тебя в дорогие одежды? Возлагать на лице твое золотые украшения? Заставлял всех уважать тебя? Но если ты захочешь, то Бог украсит тебя украшением гораздо лучшим, нежели (те, которые давал тебе) умерший. Ибо честность более украшает женщину, нежели золотые уборы. Но ты заботишься, кто будет кормить оставшихся детей? Отец сирот. Ибо кто дал их, скажи мне? Не слышишь ли, что Христос, говорит в Евангелии: не душа ли больше есть пищи и тело одежды (Мф. 6:25)? Видишь ли, что причина плача не во вдовстве, а в неверии42?

Или ты потерял сына? Не потерял; не говори так. Это сон, а не смерть, переселение, а не потеря, переход от худшаго к лучшему. Не раздражай Бога, но умилостивляй Его; если перенесешь великодушно, то отсюда будет некоторое утешение и умершему и тебе; если же нет, то ты еще боле прогневаешь Бога. Не поступай же так, но благодари Бога, дабы таким образом разсеялось облако твоей печали; скажи подобно блаженному Иову: Господь даде, Господь отъятъ (Иов. 1:21); представь, сколь многиe, более тебя угодившие Богу даже вовсе не имели детей и не назывались отцами. И я, скажешь, не желал бы иметь их; потому что лучше не испытывать удовольствия, нежели, испытав, лишиться его. Нет, увещеваю тебя, не говори этого, не раздражай Господа; но благодари и за то, что получил, благословляй и за то, чего не удержал до конца. Не говорил Иов: «лучше было бы не иметь», как говоришь ты, неблагодарный, но и зато благодарил: Господь даде, и за это благословлял: Господь отъятъ; буди имя Господне благословенно во веки. И жене, заграждая уста и вразумляя ее, он сказал такие чудные слова: аще благая прияхом от руки Господни, злыха ли не стерпим (Иов. 2:10)43? И после, когда он подвергся тягчайшему искушению, также не поколебался, но терпел столь же великодушно и славословил Бога. Так поступай и ты и помышляй в себе самом, что не человек взял сына твоего, но Бог, который сотворил его, который более тебя печется о нем и знает, что ему полезно, а не враг какой-нибудь или человек недоброжелательный. Вспомни, сколь многие дети, оставшись в живых, делали родителям жизнь не в жизнь. Но, скажешь, добродетельных разве ты не видишь? Вижу и их; но состояние твоего сына безопаснее, нежели их; они теперь заслуживают похвалу, но конец их неизвестен; а за него тебе уже не надобно бояться и трепетать, чтобы чего-нибудь с ним не случилось, чтобы какая-нибудь не произошла с ним перемена. Так же рассуждай и о жене доброй и домовитой и за все благодари Бога. Если бы ты лишился и жены, благодари Его; может быть, Бог хочет привести тебя к воздержанию, призывает к большим подвигам, хочет освободить тебя от уз44.

Смерть есть вещь безразличная; так как смерть не есть зло, но зло – после смерти мучиться. Равно смерть не есть и добро, но добро – по смерти быть со Христом. Что бывает по смерти, то добро или зло.

Итак, мы должны скорбеть не о всех умирающих и радоваться не о всех живущих. Как же? Мы должны плакать о грешниках не умирающих только, но и живущих; и радоваться о праведных не только живых, но и скончавшихся. Ибо те и при жизни умерли, а эти и по смерти живут. Те и в сей жизни жалки для всех, так как оскорбляют Бога; а эти, и туда переселясь, блаженны, так как отошли ко Христу. Грешники, где бы ни были, далеки от Царя, посему достойны слез, а праведные здесь или там вместе с Царем и там они еще гораздо ближе к Нему не созерцанием, не верою, но, как сказано, лицем к лицу. Итак, будем оплакивать не всех умерших, но умерших во грехах. Эти достойны плача, рыдания и слез. Ибо какая, скажи мне, надежда отойти во грехах туда, где уже нельзя сложит с себя грехов? Доколе они были здесь, то очень можно было ожидать, что они переменятся, что будут лучше; а когда пошли во ад, то там нельзя получить пользы от покаяния. Во аде же, сказано, кто исповестся тебе (Пс. 6:6)? Как же они не достойны слез? Будем плакать о тех, которые так умирают, я не препятствую; будем плакать, но без нарушения благопристойности, как то: не будем рвать (на себе) волос, обнажать рук, терзать лице, надевать черные одежды, а только будем в душе тихо проливать горькие слезы. Ибо и без этого обряда можно горько плакать, а не шутить только; так, как ни мало не отличается от шуток то, что некоторые делают. Эти публичные терзания бывают не от сострадания, но на показ из честолюбия и тщеславия. Многие женщины делают это по ремеслу45. Плачь горько и стенай долго, где никто не видит; это есть дело сострадания, это и тебе принесет пользу. Ибо кто плачет так о другом, тот тем более сам будет стараться, чтоб не подвергнуться тому же. После этого и грех тебе будет страшен. Плачь о неверных, плачь о тех, которые нисколько не отличаются от них, которые умирают без крещения и миропомазания; подлинно, эти достойны слез и сетования. Они вне царского чертога с обвиненными и осужденными. Аминь глаголю вам, аще кто, не родится водою и Духом, не может войти в Царствие Божие (Ин. 3:5)46. Плачь о тех, которые умерли в богатстве и из своего богатства не придумали сделать ничего к утешенью душ своих, которые имели возможность очистить грехи свои и не хотели. Об них будем плакать все и порознь и вместе, только с благопристойностью, не теряя степенности так, чтоб не подвергнуть себя осмеянию. Будем плакать об них не один, не два дня, но во всю нашу жизнь. Эти слезы – следствие не безрассудной страсти, но нежной любви; а те (слезы) происходят от безумной страсти и потому скоро осушаются. Ибо, что происходит из страха Божия, то постоянно. Итак, будем оплакивать их, будем помогать им по силам, придумаем для них какое-либо пособие, хотя небольшое, однакоже могущее помочь. Как и каким образом? Сами молясь и других убеждая молиться за них, всегда подавая за них бедным. Это доставить некоторое облегчение. Ибо слушай, что говорит Бог: защищу град сей Мене ради и Давида ради раба Моего (4Цар. 20:5). Если только память праведника была столько сильна, то как не сильны будут дела, творимые за усопшего? Не напрасно установили Апостолы, чтобы при совершении страшных Тайн поминать усопших. Они знали, что от этого много им47 пособия, много пользы. Ибо когда весь народ и священный лик стоит с воздаянием рук и когда предлежит страшная жертва, то как не умолим Бога, прося за них? Но это говорим о тех, которые скончались в вере. А оглашенные не удостаиваются сего утешения, но лишены всякого такового пособия, кроме одного некоторого. Какого же именно? За них можно подавать бедным; это доставляет им некоторую отраду. Ибо Богу угодно, чтоб мы помогали друг другу. Иначе для чего бы он повелел молиться о мире и благосостоянии мира, для чего бы о всех людях? Хотя здесь между всеми есть и разбойники, и гробокопатели, и воры, и исполненные бесчисленных пороков, однакоже мы молимся за всех; может быть это послужит сколько-нибудь к их обращению. Поэтому как мы молимся за живых, которые нисколько не отличаются от мертвых, так можно молиться и за умерших. Иов приносил жертвы о детях и очищал их от грехов: негли, говорит он, когда и в мысли своей помыслиша (Иов. 1:5)48.

Ты, когда слышишь, что Христос воскрес нагим49, перестань безумно тратиться на погребение. Что, в самом деле, значат эти излишние и бесполезные издержки? Погребающим они причиняют большой убыток, а умершему не приносят никакой пользы и, если сказать правду, даже вредны. Великолепные похороны неоднократно бывали причиною разграбления могил и производили то, что погребенный некогда со всею изысканностью лежал потом нагой и без погребения. Но, о тщеславие! Сколь великую власть оно обнаруживает среди самого плача! До какого безумия доводит оно! Многие в отвращение грабежа раздирают тонкие погребальные пелены и наполняют их множеством ароматов, чтобы вдвойне сделать их бесполезными для похитителей, и таким образом предают земле. Не безумие ли это? Не помешательство ли это ума – выказывать великолепие и в то же время уничтожать его? Нет, скажешь, мы придумываем все это для того, чтоб одежды безопасно лежали на мертвеце. Что же? Если не возьмут их воры, то не поедят ли их моль и черва? А если не поедят моль и черви, то не истребит ли время и тление? Но положим, что ни воры, ни моль, ни черви, ни время, ни другое что не истребят вещей, положенных в могилу; положим, что тело останется неповрежденным до самого воскресения и все те вещи сохранятся новыми, прочными и тонкими, какая от этого польза для отшедших, когда тело восстанет нагим, а все эти вещи останутся здесь (на земле) и не принесут нам никакой пользы во время будущих истязаний? Но почему же, скажешь, так было при погребении Христовом? Тебе вовсе не следует сравнивать погребения Христова с погребениями человеческими. Там было и то, что блудница излияла миро на святые ноги Eгo. Впрочем, если и об этом надобно сказать что-нибудь, то, во-первых, это было сделано людьми, которые не знали учения о воскресении. Потому-то Евангелист и говорит: якоже обычай есть Иудеом погребать (Иоан. 19:40). Ведь не из числа двенадцати (учеников) были те, которые почтили Иисуса погребением; но то были (ученики), которые не весьма высоко ценили Eгo. Двенадцать (Апостолов) не так Его почтили, но – своею смертью, преданием себя на заклание и перенесением за Него разных напастей. Правда, и то была честь, но гораздо ниже этой, о которой я сейчас сказал. С другой стороны, у нас, как я уже сказал, теперь речь о людях; а тогда все это сделано было для Господа. А чтобы ты знал, что Христос нисколько не желал этого, – послушай, что Он сказал: «Вы видели Меня алчущим и – напитали; жаждущим и – напоили; нагим и – одели» (Мф. 25:35–39); но нигде не сказал: «умершим и – погребли». Я это говорю не с тем, чтоб истребить обычай погребения; нет, – но с тем, чтоб пресечь роскошь и неуместное великолепие. К этому, скажешь, располагает скорбь, и печаль, и сострадание к умершему. Нет, – это происходит не от сострадания к умершему, но от тщеславия. Если же ты хочешь оказать соболезнование умершему, я укажу тебе иной способ погребения и научу тебя облекать его в такие одежды, которые восстанут с ним и представят его в блистательном виде. Эти одежды ни молью не истребляются, ни временем не разрушаются, ни ворами не похищаются. Какие же это одежды? Это – одеяние милостыни. Эта одежда восстает вместе с умершим, потому что печать милостыни навсегда остается с ним. Этими-то одеждами будут блистать те, которые тогда услышат: «Вы напитали Меня, когда я алкал». Эти одежды делают умерших славным, знаменитыми и безопасными, а одежды нынешние – нечто иное, как пища моли и трапеза червей. И это я говорю не потому, чтобы запрещал иметь попечение об умерших, но для того, чтобы вы делали это с умеренностью, прикрывали лишь тело и не предавали его земле нагим. Если и живым не следует иметь ничего больше, как только покров тела, то тем более умершим, потому что мертвое тело не столько нуждается в одеждах, сколько живое и дышащее. Пока мы живем, нам нужно одеяние и по причине холода и для благоприличия; а коль скоро мы умерли, у нас нет этих нужд, и только для того, чтобы тело не лежало нагим, нам нужны погребальные пелены. Самые же лучшие у нас погребальные пелены это – земля, покрывало прекраснейшее и самое приличное нашему земному телу. Итак, если теперь, когда у нас столько нужд, не надобно искать ничего излишнего, то тем более неуместна пышность тогда, когда нет таких нужд.

Но люди, скажешь, которые будут видеть это, станут смеяться. Если бы и стал кто смеяться, на того, очевидно, не следует обращать большого внимания, как на человека совершенно глупого. Многие, напротив, скорее будут удивляться нам и хвалить наше любомудрие. Не это, чему мы учим, достойно смеха, но то, что мы теперь делаем, когда плачем, рыдаем и как бы погребаем себя с умершими. Вот что достойно и смеха, и наказания; а любомудрие во всем этом, равно как и соблюдение умеренности в одеждах, доставляет нам венцы и похвалы. В этом случае все нас восхвалят, подивятся силе Христовой и скажут: «Ах, как велика сила Распятого! Он убедил смертных и тленных, что смерть не есть смерть, и вот они поступают (при погребении умерших) так, как будто они не умирают, но переселяются в лучшую страну. Он убедил их, что это тленное и земное тело облечется в одежду гораздо блистательнейшую шелковых и златотканых одежд, – облечется в нетление; и потому они не много заботятся о похоронах, но считают самым лучшим погребальным украшением добродетельную жизнь». Так все будут говорить о нас, когда увидят нас любомудрствующими. Если же увидят, что мы терзаемся скорбью, малодушествуем и окружаем себя хором рыдающих женщин, то будут издеваться и смеяться над нами и тысячу раз осудят нас, укоряя за безрассудную трату и напрасный труд, и мы слышим, что за это действительно все осуждают нас, и весьма справедливо. В самом деле, какое мы будем иметь извинение, когда тело наше, истребляемое тлением и червями, украшаем, а Христа, жаждущего, нагого и странника презираем? Отстанем же от этой суетной заботы. Будем погребать умерших так, чтоб это полезно было и нам, и им, к славе Божией. Будем раздавать за них обильную милостыню и препровождать их с этим прекраснейшим напутствием. Итак, когда кто будет умирать, пусть родственники умирающего приготовляют для него погребальное одеяние и пусть убеждают его пред кончиною оставить что-нибудь бедным. Пусть с этою одеждою он отойдет (в вечность), пусть и Христа оставит своим наследником. Если те, которые назначат по себе наследниками царей, оставляют чрез то в величайшей безопасности своих родных, то представь себе, какое приобретет благоволение и себе, и всем своим тот, кто вместе с детьми оставит своим наследником и Христа! Вот прекрасное одеяние для умерших! Оно полезно как остающимся в живых, так и отходящим (в вечность), Если, в таком виде мы будем погребены, то явимся блистательными во время воскресения. А если, заботясь о теле, пренебрежем душою, то потерпим тогда много бед и подвергнемся великому осмеянию. Не малое безобразиe – отойти отсюда без добродетели; не столько позорно для тела быть поверженным без погребения, сколько для души – явиться тогда без добрых дел50.

Гроби их – жилища их во веки (Пс. 48:12). Что может быть хуже такого безумия – считать гробницы вечным жилищем и превозноситься ими? Так, многие часто строят гробницы великолепнее домов. Они трудятся и беспокоятся или для врагов, или для червей и праха, расточая имущество без всякой пользы. Таков образ мыслей у тех, которые ничего не надеются в будущем. Но при этом мне нужно оплакивать и многих других, которые, и надеясь на будущее, подражают не имеющим никакой надежды в будущем, созидая гробницы, воздвигая великолепные памятники, зарывая золото в землю, расточая имущество свое на других и таким образом оказываясь хуже тех людей. Кто не ожидает ничего после настоящей жизни, тот заботится о здешних благах, хотя неразумно, но, по крайней мере, потому, что не ожидает ничего лучшего; а ты, человек, знающий о жизни будущей, о тамошних не изреченных благах, о том, что, по изречению Евангельскому, тогда праведницы просветятся яко солнце (Мф.13:43), какое можешь получить прощение, какое можешь иметь оправдание? Какому не подвергнешься ты справедливому наказанию, когда все расточаешь здесь на прах, на пепел, на памятники? Подлинно, скажи мне, что может быть безумнее людей, занимающихся гробницами и памятниками и удивляющихся надписаниям чужих имен? Ничто не оставляет о нас памяти, кроме одной добродетели. B память вечную будет праведник (Пс.111:6). Где те, которые строят драгоценные гробницы и воздвигают великолепные здания? Пусть они выслушают, что делает память вечною, – не каменные здания, не ограды и башни, а совершение добрых дел51.

Итак, станем одевать душу, станем убирать ее в продолжение всей нашей жизни. Если же при жизни мы не радели об ней образумимся, по крайней мере, при смерти и заповедуем сродникам нашим помочь нам по смерти милостынею. При таком взаимном содействии друг другу, мы получим великое дерзновение по благодати и человеколюбию Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу вместе со Святым Духом слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков52. Аминь.

* * *

1

В русск. пер.: Знаем, что вся тварь совокупно стенает, и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа и мы в себе стенаем.

2

Св. Златоуст, разумеет св. Иоанну Предтечу.

3

Св. Златоуст разумеет св. первомученика Стефана, одного из семи диаконов первенствующей христианской церкви (Деян. 6:57, 60).

4

Св. отец напоминает слушателям о притче Христовой о богаче и бедном Лазаре (Лк. 16:19–31).

5

В русск. переводе: Братия! Не будьте дети умом: а злое будьте младенцы.

6

Беседы к Антиохийск. народу, т.1, С.-П. Б. 1859, стр. 285–296.

7

В русск. перев.: Я усмиряю и порабощаю тело мое.

8

Беседы к Антиох. народу, т. I, С.-П. Б. 1859 г., стр. 318–321.

9

Беседы на Еванг. Матфея, ч. 11. Изд. 5-е. м. 1864, стр. 109–111.

10

Слова Иова имеют такой смысл: Смерть человека (мужа) прекращает все его душевные волнения, полагает конец всем его трудам и страданиям, так что является для него покоем. И путь человека, говорит Иов, сокровен есть, т. е. цель самой жизни человека с ея бедствиями, страданиями и лишениями, которые страдальцу часто кажутся незаслуженными, как бы сокрыта от человека, неизвестна ему. В оправдание этого Иов ссылается на свои страдания, причина и цель которых недостаточно ясно сознавались им, но которые, по его мнению, несомненно должны иметь высокое нравственно – воспитательное значение для его жизни, так как они посылаются ему мудрым и Благим Богом. Смерть таким образом, по взгляду Иова, есть покой, успокоение человека, а самая цель того или иного жизненного пути человека сокрыта от последнего. Прим. состав.

11

В русск. пер.: Умерший освободился от (делания) греха.

12

В русск. переводе: Я каждый день умираю свидетелствуюсь в том похвалою вашею.

13

По русск. переводу Дорога в очах Господних смерть святых Eгo.

14

Беседы на Псалмы. Т. 11. С.-П.-Б. 1860 г., стр. 5–7.

15

Беседы на Псалмы. Т. 1-й. C-II.-Б. 1860 г., стр. 416.

16

Беседы на разные случаи. Т. 1-й. С.-П.-Б. 1864 г., стр. 89–92.

17

Беседы к Антиохийск. народу. Т. 1, стр. 134–135.

18

По русск. переводу: Во власти Господа Вседержителя врата смерти.

19

По русск. переводу. Он восхищен, чтобы злоба не изменила разума его;... ибо душа его была угодна Господу, потому и ускорил он из среды нечестия.

20

В русск. перевод: Печаль мирская производит смерть.

21

По русск. переводу: Не хочу оставить вас, братия, в неведении о умерших, дабы вы не скорбели, как прочиe, не имеющие надежды.

22

В русск. переводе: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет во век.

23

В русск. переводе: Если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Ииcycе Бог приведет с Ним.

24

В русск. переводе: Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение.

25

Беседы на разные места Свящ. Писания. Т. III, С.-П.-Б. 1863 г., стр. 488–494.

26

Беседы к Антиохийск. народу Т. 1-й, стр. 131–132.

27

Беседы на Евангелиe Иоанна Богослова. Ч. 1, С.-П.-Б. 1862 г. стр. 214.

28

Что касается того, почему прослезился Господь, намереваясь вызвать из гроба Лазаря (Ин. 11:35), то св. И. Златоуст допускает здесь двоякое объяснение. Иисус Христос, тогда, по его мнению, или плакал о Лазаре, которого Он любил (Ин. 11:3 и 11), и который теперь уже четыре дня находился во гробе (Ин. 11:17 и 39), что высказывает святитель в своих антиохийских беседах (см. Беседы к Антиох. народу, т. 1, 1859, стр. 132 и Беседы на Ев. Иоанна, ч. II, 1862, стр. 214), или же оплакивал иудеев, которые, как Он предвидел, не уверуют в Него, как Мессию, даже несмотря на такое чудо, как воскрешение из мертвых Лазаря (см. первую беседу Златоуста об утешении при смерти). Последнее, второе предположение кажется св. Златоусту заслуживающим большого вероятия (см. Беседы на разн. места Свящ. Пис. т. III, стр. 492). Прим. состав.

29

Беседы к Антиох. народу. Т. 1-й, стр. 132–133.

30

Беседы на Еванг. Иоанна. Ч. II, стр. 214–217.

31

Об этом см. 2Цар. 12:15–23.

32

По русск. переводу: Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне.

33

Оглашенными назывались в древней христианской Церкви те, которые еще не приняли св. крещения, а только приготовлялись к нему посредством устного «Оглашения», т. е. наставления в первоначальных истинах веры. Прим. сост.

34

В русск. переводе: и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения.

35

По русск. переводу: Потому не устоят нечестивые на суде, а грешники – в собрании праведных.

36

По руск. переводу: Отнимешь дух их – умирают и в персть свою возвращаются: пошлешь дух Твой – созидаются, и Ты обновляешь лице земли.

37

Беседы на разн. места Свящ. Писания, т. III-й, стр. 503–511.

38

Т.е. умерший. Прим. состав.

39

Беседы на Еванг. Матвея. Ч. II, стр. 42–44.

40

По русск переводу: Дабы за дарованное нам, по ходатайству многих, многие возблагодарили за нас.

41

Беседы на первое посл. к Коринф. Ч. II. Изд. 2-е Сиб. 1859 г., стр. 397–398.

42

Беседы на первое посл. к Фeccалоникийцам. Спб. 1859 г., стр. 98–104.

43

По русск. переводу: Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?

44

Беседы на первое посл. к Коринф. Ч. II, стр. 399–400.

45

Во времена Св. Златоуста не только в языческом, но и в христианском обществе Византии были так называемые „Плакальщицы», т. е. женщины, нанимавшиеся за известную плату оплакивать покойника. Они, обыкновенно, с громким плачем провожали усoпшегo на кладбище. Оплакивание умершего сделалось таким образом своего рода ремеслом для некоторых христианских женщин. Прим, состав.

46

По русск. переводу: Истинно говорю тебе: если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие.

47

Т. е. усопшим. Прим. состав.

48

Толкование на посл. к Филипп. Изд. 2е, стр. 61–65.

49

Св. Евангел. Иоанн повествует, что, когда по воскресении Господа Иисуса Христа из мертвых Апостолы Петр и Иоанн прибежали ко гробу Иисусову, то, наклонившись, они увидели лежащими во гроб погребальные пелены и плат, бывший на главе Христовой; причем последний лежал свитым на особом месте, отдельно от первых (Ин. 20:3–7; ср. Лк. 24:12). Прим, состав.

50

Беседы на Еванг. Иоанна. Ч. 11, стр. 508–514.

51

Беседы на Псалмы, – т. 1, стр. 418–421 и т. II, стр. 40–41.

52

Беседы на Еванг. Иоанна. Ч. 1, стр. 514.


Источник: Издание второе Афонского Русского Пантелеймонова монастыря. Москва. Типо-Литогр. И. Ефимова, преем И. С. Ефимовы Б. Якиманка, с. д. 1913.

Комментарии для сайта Cackle