Библиотеке требуются волонтёры
Азбука веры Православная библиотека преподобный Иосиф Волоцкий (Санин) Преподобный Иосиф Волоколамский. Церковно-историческое исследование
Н.А. Булгаков

Преподобный Иосиф Волоколамский. Церковно-историческое исследование

Источник

Содержание

Предисловие

Раздел A 1. Иноческая жизнь и деятельность Преподобного Иосифа Волоколамского Глава I Глава II Глава III Глава IV Глава V Глава VI 2. Иосиф Волоколамский в борьбе с ересью жидовствующих Глава I Глава II 3. Участие Пр. Иосифа в других делах Русской Церкви и последующая частная его жизнь Глава I Глава II Раздел Б. Сочинения Пp. Иосифа Волоколамского I. «Просветитель» Пр. Иосифа Волоколамского II. Послания Преподобного Иосифа Волоколамского 1. Послания Преподобного Иосифа, написанные во время и по поводу борьбы его с новгородскими еритиками 2. Послания Преподобного Иосифа, относящиеся к его общественной – мирской деятельности 3. Послания Преподобного Иосифа, как игумена Волоколамского монастыря 4. Послания Пр. Иосифа, писанные им по поводу частных, личных его отношений к другим III. Духовная грамота, или монастырский устав Преподобного Иосифа Волоколамского Заключение  

 
Предисловие

Последняя половина ХV и начало ΧVΙ веков, когда жил и действовал Пр. Иосиф Волоколамский, весьма замечательны в истории Русского народа. В это время, более двух веков тяготевшее над Россией, иго Монгольское прекратилось и Россия вступила в новую эпоху своего развития. Иго прекратилось, но следствия его долго ощущались в Русской жизни. По-этому, чтобы полнее оценить деятельность какого-либо из тогдашних деятелей, необходимо рассматривать ее в связи с современным состоянием Русского общества.

По-этому и мы, прежде чем приступим к изображению деятельности Пр. Иосифа Волоколамского, считаем долгом представить краткое изображение религиозно-нравственного состояния тогдашнего Русского общества. Избираем одно только религиозно-нравственное состояние потому, что Пр. Иосиф действовал главным образом в этой среде.

Татары, по своему азиатскому, пылкому характеру, бывшие в начале нашего порабощения язычниками, должны были враждебно смотреть на чуждую им Христианскую веру, но на деле не всегда так было. Заботясь только о том, как бы побольше взять дани с Русских и проливая, при сопротивлении, реки крови, они мало обращали внимания на внутреннее направление – на дух – на веру наших предков. Они не только не гнали за Православие и вообще за исповедание чуждой им Христианской веры, но разрешили еще, в столице своего государства, быть представителям разных вер – и между прочими – Православной церкви со своими служителями. Мало этого; – поработители нередко даже покровительствовали Православию, хотя вовсе без цели покровительствовать ему, но, или потому, что их идолопоклонство (как было в начале нашего порабощения) слишком одряхлело, приходило к концу и требовало перемены религии, – в следствие чего христианство, если не совершенно нравилось им, то, по крайней мере, заставляло снисходительно смотреть на его исповедников, – или потому они не преследовали Христианской веры, что начавшее распространяться (к концу нашего ига) между ними магометанство, еще не успело утвердиться и возжечь религиозный фанатизм до такой степени, до которой обыкновенно оно воспламеняло его в своих последователях1. Татарские ханы сначала от являвшихся к ним Русских князей с данью и покорностью требовали исполнения некоторых языческих обрядов2; но потом, когда Русские князья перестали униженно путешествовать в орду, ханские баскаки, приезжая в Россию, предносили перед собой изображение своего хана и требовали только, чтобы Русский князь, вышедши к ним на встречу, поклонился этому истукану. Но это вовсе не было требованием отречения от веры – это было только символом покорности Русских великому хану. Собственно же вера, убеждения, догматы, священные обряды Русских, повторяем снова, оставались почти всегда неприкосновенными. В действиях татар было еще более положительной пользы для Русского Православия. Митрополиты и некоторые монастыри получали от ханов ярлыки, или охранные грамоты, которыя защищали монастырских людей, их поля и имущества не только от разграбления, но иногда даже от дани3. И тогда как во всей России всякий, начиная от великого князя, должен был опасаться за свою свободу, жизнь и имущество, – митрополиты, монастыри и их имущества пользовались полной безопасностью.

При таком положении дела очень естественно, что монастыри, получившие ханские ярлыки, должны были сгруппировывать вокруг себя большее и большее число людей. Здесь могли легко находить себе убежище все, кто только боялся за свою жизнь и имущество, со стороны хищных татар; люди, желавшие удалиться от

мирской суеты, могли здесь спокойно предаваться Богомыслию и заниматься делами благочестия; многие, умирая и желая своим детям и домочадцам доставить верную и хорошую опеку, жертвовали монастырям все свое имущество, с принадлежащими им крестьянами, или навсегда для поминовения своей души, или только на время, до возраста своих наследников; иногда целые села и города добровольно записывались за монастырями; с тою же целью, наконец, сами князья дарили монастырям целые села и города и на каждый раз давали им новые грамоты и новые преимущества4. Пожертвования в монастыри были у нас издревле5, но прежде они совершались по одним религиозным побуждениям, теперь же к религиозным побуждениям присоединились и политические. Очевидным следствием такого положения монастырей было, конечно, увеличение их материальных богатств. Но это приводило к другим дальнейшим последствиям. С одной стороны – к весьма обширному умножению числа монашествующих. Принадлежа к монастырю, видя в нем единственное убежище и средство к спасению, Русские с молодых лет вступали в монашеское звание, избирали уединенные места и основывали новые монастыри. Число как иноков, так и монастырей, увеличилось к концу монгольского ига до громадных размеров. Сами великие и удельные князья и княгини считали своим долгом пред своей кончиной постричься в иноческий чин6. Одни из приближенных к княжеским дворам, по добровольному расположению и примеру князей, делались иноками; другие в монастырях находили спасение от гнева своих князей; некоторым же, в знак помилования, приказывали принимать на себя монашеское звание. С другой стороны, монастыри делались теперь убежищем всего полезного и необходимого для государственной жизни Русских. Будучи свободны от насилия татар и принимая к себе людей всех сословий, они сделались рассадниками тогдашнего просвещения и почти единственным верным источником государственных доходов. Уплачивая наравне с другими «сошные и поземельные дани», они разрабатывали неразработанные пустоши, удобряли опустевшие и безплодные поля; живя на берегах рек и озер, улучшали судоходство; живя в лесах, очищали и сохраняли их, занимались торговлей и скотоводством, осушали болота и исправляли дороги; в руках монастырей все ремесла были в цветущем состоянии. Наконец, монастыри часто содержали на свой счет царские войска7, а иногда не только из своих служителей и крестьян, но даже из иноков давали князю ратных людей (напр. Преп. Сергий, благословляя Донского на брань, дал ему двух своих иноков – Пересвета и Ослябю).

Но при таком состоянии внешней своей жизни монастыри, естественно, несколько уклонились от своей цели. С одной стороны, огромные богатства должны были вызывать монастырское начальство на особенную деятельность – чисто мирскую: нужны были экономы, приставники, распорядители и другие иноки-чиновники, которые, не редко исполняя свои обязанности по монастырским имуществам, должны были надолго удаляться из монастырей и жить в мирском обществе8. С другой стороны, те же самые монастырские богатства, к концу монгольского ига, когда открылась возможность безопасно пользоваться имуществом и без покровительства монастыря, начали возбуждать всеобщую зависть; и многие монастырские соседи, пользуясь всякими законными и незаконными поводами, начали отнимать монастырские земли и обращать их в свою пользу9. Это, конечно, должно было вызывать монастырскую власть на споры, тяжбы и частые столкновения с мирской властью. Особенно усилилось это, когда «охранные или тарханные грамоты» начали приходить в неуважение. Митрополит Фотий, при возшествии на свою кафедру, заметил все эти беспорядки, и когда вздумал было исправлять их, то возбудил всеобщее негодование10, не только со стороны светской, но и духовной власти. В монастырях, во время их цветущего состояния, находили приют не нищие только и больные (что монастыри всегда исполняли с полной христианской любовью), но все вообще проезжающие, особенно духовные власти, т. е. митрополичьи и епископские чиновники, также чиновники княжеские, которые требовали себе кормов, даров, посулов11 и делали другие поборы. Все это расстраивало монастырскую жизнь и заставляло монастырское начальство испрашивать себе покровительства у митрополитов, искать не судимых грамот у великих князей и нередко перечисляться из одного ведения в другое – от своего Епископа и удельного князя переходить во власть митрополита и великого князя12.

Характеризуя внутреннюю жизнь монастырей своего времени, Пр. Нестор сказал: «мнози монастыри от князей и бояр и от богатства поставлени, но не таци, каци суть поставлени слезами и пощением и молитвой и бдением13». Эти слова можно приложить к монастырям и рассматриваемого нами времени. Обширность забот о своих имениях, конечно, уклоняла иноков от их подвигов; желание находить в монастырях убежище от насилия, а не желание собственно иноческих подвигов, необходимо и часто приводило к тому же; наконец, чего можно было ожидать от людей, насильно загнанных в монастыри? Все такого рода иноки (первые по необходимости, а последние по нерасположению к иночеству) не только не возвышали монашеской жизни, но унижали еще ее, вызывали церковное правительство на особенные меры к благоустройству монастырей и набрасывали тень недоверия и подозрения на истинных Христовых подвижников, которых и в это время было весьма много.

Православная вера перенесена к нам с востока в полном своем развитии; нашим предкам нечего уже было прибавлять к ней, они должны были усвоять и переводить ее в свою жизнь. Но так как христианство перешло к нам вдруг, посеяно хотя на свежую и плодородную, но в тоже время не возделанную почву; то и оказалось, что сильное и многочисленное, по внешности, оно не вдруг глубоко проникло в жизнь народа. Язычество, изгнанное вдруг внешним образом, долго, еще хранилось своим духом в нравах, обычаях и даже верованиях Русского народа. Стремление к мысли, возбуждаемое греческим духовенством, начало принимать греческий колорит. Схоластика, казуистика и мелочное дробление нравственных правил, с востока перешли к нам. Внешность в вере, внешность в нравственности – вот преобладающее религиозное направление в Русском народе до монгольского ига. Без сомнения, исключения были – особенно к концу этого периода, но указанное направление оставалось господствующим. Начало разумного усвоения веры застиг татарский разгром. Как в частности человек во время несчастья, так вообще и весь Русский народ, пораженный бедствием, видя безвыходное свое состояние, обратился к вере: в ней он мог найти единственное утешение. Мы видели, что татары не препятствовали порабощенным исповедывать Православие, и Русский народ с жаром теперь начал развивать в себе религиозное чувство или благочестие. Но, к сожалению, бессознательное, мгновенно воспламененное и ничем не поддерживаемое религиозное чувство с течением времени стало проходить. Народ привык к своему положению – так сказать – притерпелся. Захваченный на внешности, не поддерживаемый в религиозном чувстве, увидевший наконец ослабление своих политических уз, привыкший к монастырской жизни, и, при этом, в лице греческих митрополитов, лишившийся посторонней сильной помощи, он является как бы одиноким. Русский народ в это время походил на человека, только что пробудившегося от глубокого сна; – нравственные силы его были слишком слабы; самые понятия о нравственности имели своеобразный характер. Рождение отчасти давало права на значение в обществе, но за то все прочие побуждения к нравственности, к уважению человеческих прав, сообразно с Евангельским учением, были как бы забыты. Невоздержность, жестокость обращения, попрание прав другого, эгоизм – вот обыкновенные проявления нравственности в тогдашнем обществе14. Каких же трудов стоило cвятым подвижникам идти против такого, почти всеобщего, направления своего века и как высоко мы должны чтить этих подвижников веры и благочестия?!

Каково же было тогда просвещение? Вот еще вопрос, решением которого мы займемся в настоящее время. Христианство, в самом начале утвердившееся внешним образом в Русском народе, вызвало некоторые личности на научное исследование веры и жизни. Если не весь народ, то по крайней мере, многие из князей и особенно иерархи, до монгольского ига, отличались относительно обширным образованием. В монастырях усердно переводились и списывались произведения греческой духовной литературы. Паломники приносили с востока много греческих книг и переводов15; между князьями были ревнители просвещения, которые с большим усердием собирали книги, напр. Ярослав І-й (1054 г.)16, Константин Ростовский (1219 г.) и др. Образовываясь сами, князья и иноки начали было заводить училища и для народа. Но благое начинание было остановлено и уничтожено в самом основании. Умственное развитие Русского народа совершенно остановилось на той самой степени, на которой застигли его татары. Мало того, оно пошло назад. Многие древние книгохранилища погибли, князья и иерархи не могли заниматься народным образованием; потому что с прекращением благоденствия народа пресеклись и средства к его образованию. Наконец, замена русскими греческих митрополитов, которые, получая на востоке образование, могли в этом отношении благодетельно действовать на упадшее просвещение в России – отнял последнее средство к умственному развитию Русских. Правда, народ явился теперь самодеятельным; но, строго судя, еще рано сняли с него греческую опеку. Образование теперь совершилось двояким образом: в монастырях и чрез грамотеев-ремесленников. Но это образование было весьма незначительно – оно ограничивалось только умением читать и писать. Вот что постановили напр. отцы Стоглавого собора (1551 г.), только для предполагаемых училищ: «и учили бы есте вы (учители) учеников своих страху Божию и всякому благочинию, псалмопению, чтению и пению и канонархоханию, по цервовному чину и вообще грамоте довольно»17. К тому же, получающие образование в монастырях, в монастырях и оставались (что, впрочем, давало возможность иметь по крайней мере нескольких образованных пастырей церкви). Что же касается до массы народа, то мы почти не видим в ней и не многих образованных личностей. Остались от этого времени летописи и пастырские послания, но они ниже, по достоинству, произведений того же рода времени предшествующего и принадлежали или немногим иерархам (послания), или инокам (летописи). Проповедничество почти вышло из употребления. Белое духовенство также не могло руководить развитием народа – оно было само необразованно. Почти ко всему белому Русскому духовенству XV и первой половины XVI в. можно приложить слова Геннадия, архиепископа Новгородского, сказанные им о людях, которые хотели получить священнические места в его епархии: «А приведут, говорит он, ко мне мужика, и яз велю ему апостол дати чести и он не умеет ни ступити, и яз велю ему псалтырю дати чести и он и по тому едва бредет, и яз его оторну, и они изветъ творят... Иноде ведь то всю землю излаял, что нет человека в земле, кого бы избрати на поповство»18. Оставалось учиться самому народу – учиться по рукописным книгам. К сожалению, и это последнее и единственное средство было не для всех доступно. С одной стороны книги были только в богатых монастырях и у великих князей, и Русские этого времени не отличались уже прежней любознательностью; а с другой – между сочинениями весьма часто попадались, под прикрытием авторитетных имен св. мужей и церковных писателей – произведения легендарные – смесь Христианского вероучения с языческим. Неопытному читателю, при всем желании, весьма трудно было отличить, без руководства, истину от лжи. Кроме того, рукописи, не исключая даже церковно-богослужебных, были значительно искажены и испорчены невеждами-переписчиками и злонамеренными людьми19. Знание греческого языка, при посредстве которого можно было исправить попорченные рукописи, было так низко, что не было человека, который бы разобрал царскую библиотеку.

Таково было религиозно-умственное образование Русского народа, когда ослабли узы татарского ига. Что же сделал с собою здоровый, крепкий от природы, Русский ум?

Все вышеизложенные обстоятельства сильно влияли на Русское общество и в нем в это время довольно резко обнаружилось двоякое направление религиозно-нравственного развития, которое впоследствии времени постоянно и долго влияло на всю историю нашей церкви. Раздвоенность этого направления в религиозно-умственном развитии Русского народа состояла в следующем:

Мы видели, что Русский народ усвоял веру более внешним образом и по обстоятельствам не имел возможности вникнуть в самый дух Христова благовестия. Привыкши к внешности и предоставленная сама себе одна часть тогдашнего Русского общества на этом и остановилась. Предание священной старины сделалось для ней неизменным законом. Твердость в предании и ревность по нем, без сомнения, дело похвальное; но, к сожалению, здесь обнаружились крайности. Внешность, обряд, буква – сделались теперь для этой части народа неизменными. Она не хотела проникать в дух и содержание своего вероисповедания. Все, что предано изстари, имело для нее характер и неприкосновенность божественную. Отсюда развилось безотчетное благоговение пред авторитетами. Стоило явиться какому-либо сочинению, под прикрытием сказания о каком-либо святом, или с именем святого – и этому сочинению без всякой критики верили с невинным и упорным простодушием. Появлялись – «воронограи, сказания о жизни Иуды- предателя, о поставлении Христа во священники, о влиянии планет на судьбу человека, о леших, домовых, о том, как Моисей в Индию ходил» и другие сочинения мистического содержания, не имеющие ни исторических, ни логических оснований; – их переписывали, перечитывали и верили им от души20. Вследствие такого взгляда на все авторизованное мнимо-святым и мнино-божественным, в этой части Русского народа появились предрассудки, суеверия, неразумное исполнение одних обрядов; обнаружилось, так характеристично называемое, двоеверие. По внешности, человек с таким направлением, был истинным Христианином, но в религиозном сознании его, без его ведома, было много элементов язычества. Люди этого направления упорно отстаивали свои обычаи и привычки. Не проверяя своей веры знанием, не доверяя никакой логике и истории, если последняя противоречила их взгляду, они всякое изменение утвержденного временем обычая, всякое искоренение и уничтожение предрассудка, простое исправление буквы и обряда, чтобы только придать им правильный и согласный с Христианским вероучением смысл, считали искажением веры. Почему так? – это объясняется тем, что и при появлении суеверий и предрассудков в народе, равным образом при безотчетном усвоении других погрешностей против веры, им придавали религиозный характер.

Но вот и другое направление:

Религиозное сознание от объективизма начало переходить в субъективизм; от одного наружного Богопочтения вера начала проникать в жизнь самого народа. Но и в этом противоположном первому направлении скоро обнаружились крайности. Присмотревшись к внешности, заметивши в ней разные наросты и желая при этом понимать самую сущность веры, такие люди скоро начали или вовсе отвергать всякий законный обряд, или более равнодушно смотреть на него; образовалось отрицательное, критически-религиозное направление. Конечно, оно было переходнымъ; – но и в самом зародыше своем было уже вредно. Оставленное самому себе, не имея надежного руководства и сталкиваясь с различными неправославными и даже противохристианскими понятиями, которые в это время так сильно развивались на западе, и, судя о вере по искаженной внешности, это направление скоро сделалось строго скептическим. Русский человек с таким направлением сильно хотел, но не мог, или лучше не успел в то время быть вполне христианином. Отсюда-то появились на Русской почве сильное брожение умов и никогда небывалые здесь ереси. Впрочем, строго судя, последнее направление, при всех своих крайностях, было лучше первого. Его беспорядки не скрывались и потому их, хотя и с трудом, но все-таки можно было исправить, а с другой стороны, вызывая на деятельность образованных людей, оно могло прямо примкнуть и усвоить надлежащий и истинный взгляд на предметы веры. Необходимо было серьезное религиозно-нравственное образование, под руководством хороших деятелей, – и они, повторяем, могли с течением времени (как было на самом деле) указать прямой путь и этому направлению. В этом направлении не было упорства, а где вообще нет упорства, там можно когда-либо найти нечто доброе.

В таких чертах представляется нам религиозно-нравственное состояние Русского общества к концу ХV и в начале XVI века. Это время было временем переходным. При чем, по естественному ходу дел, возникли многие общественные и религиозные вопросы. Деятелям того времени нужно было иметь много нравственных сил и энергии, чтобы, при решении этих вопросов, не увлечься с правого пути и заслужить признательность потомства.

В какое же отношение поставил себя Пр. Иосиф Волоколамский в тогдашней жизни церкви и общества и какое значение имела его деятельность?

Решая эти вопросы, мы естественно должны разделить свое сочинение на две главные части: на обозрение во 1-х – жизни и во 2-х литературной деятельности Пр. Иосифа; потому что он ознаменовал себя в том и другом отношении. Каждая часть будетъ иметь еще несколько подразделений, применительно к различным сторонам деятельности Пр. Отца.

* * *

1

При этом нельзя не вспомнить и того, что Монголы, безотчетно повинуясь своим правителям, во всем следовали им. А известно, между прочим, что Русское представительное духовенство иногда умело влиятъ, с пользой для Православия, на татарских ханов. Следующий, между прочими, случай еще более расположил ханов в пользу русского духовенства и церкви: Тайдула – жена хана Чанибека была больна глазами. «Мы слышали, писал хан, русскому в. князю, что небо ни в чем не отказывает молитвам главного попа вашего; да испросит он здравие моей супруге». Митроп. Алексей отправился в орду и изцелил ханшу. А когда свирепый Бердибек, умертвив отца и братьев, воцарился в орде и грозил напасть на Россию, Св. Алексей, по просьбе в. кн. Иоанна II (1353–1363 г.) опять ездил в орду, укротил гнев хана и даже испросил ярлык на льготы русскому духовенству. (Илов. стр. 91–92).

2

Некоторые из русских князей, не исполнившие такого требования, заплатили за это своей жизнью, как наприм. князь Михаил Тверской и друг.

3

Собр. Г. Гр. т. II, № 7-й.

4

Как много тогда было пожертвований в монастыри и какими они пользовались правами, для примера можно указать на Акт. Арх. Эксп. т. I, №№ 9, 15, 17, 18, 34, 36, 78, 88, 96, 116, 119, 125, 158, 159; т. IV, № 50. Акт. Ист. т. I, №№ 2, 15, 25, 28, 87, 125, 141, 144 и мн. друг.

5

Обычай жертвовать монастырям земли и населенные имения был известен в России с самых первых времен русского христианства. В уставе Владимира упоминаются «церковные местницы», т.е. населенные на церковных землях (Др. Вив. ч. VI). В том же уставе упоминаются монастырские «задушнии человецы», т.е. работающие на них. В законах Ярослава упоминаются «чернеческие холопы» (Русск. Правда стр. 47, изд. 1799 г. XXIV). Князь Андрей Боголюбский около 1158 г. Киевопечерскому монастырю подарил целый город Васильков на реке Спирне. Без сомнения, пожертвования эти увеличились во времена монгол. ига (Ист. Иер. Амвр. ч. II, стр. 15) по политическим причинам.

6

Обычай постригаться в иноческий чин заимствован от греков и начался в России с XI в. И первая, последовавшая этому обычаю, была супруга Ярослава Индегерда (в крещ. Ирина), постригшаяся после того в Новгороде под именем Анны. Тело ее положено в Новгородском Соф. Соборе. После нее постриглась 1086 г. дочь Всеволода Ярославича – Анна. Из князей первый постригся в иноки – Игорь в 1146 г., а за тем, как замечает Татищев, до XVII в., почти все князья постригались пред кончиной (История Иер. ч. II, стран. 7).

7

Указ. Росс. Зак., изд. 1803 г. стр. 190.

8

Стоглавник (ркп. Н. С. Библ. №1515).

9

Иногда даже окрестные жители раззоряли новоустроившиеся у них обители, опасаясь, чтобы пришедшим инокам не были отданы их земли (Библ. Уваров. II, №178. Солов. т. IV, пр. 595).

10

Никонов. Лет. ч. V, стр. 39.

11

Подобные насилия упоминаются почти в каждой несудимой грамоте.

12

В XV в. подобный переход сделали Троицко-Сергиев, Спасокаменный на Кубенском озере, Варлаамов Хутынский монаст. и др. (Ист. Иер. Амвр. ч. II, стр. 23).

13

Нест. Лет. I, стр. 8.

14

В вельможах и сановниках обнаруживались постоянные примеры необузданности, пронырства, своекорыстия и предательства (повествование о России Арцыбашева т. II, кн. ІV, стр. 44, 130, 147, 158, 159, 161, 167, 169, 214, 217, 224, 225, 296 и др.). Тоже и в других классах общества.

15

Обз. дух. лит. Арх. Фил. I, №13.

16

Там же, №13.

17

«Стоглавник» гл. 25.

18

Акт. Ист. I, № 104, стр. 147.

19

О порче книг упоминает Стоглав (Карамз. IX, пр. 830). В статье о книгах истинных, ложных и еретических, перечисляются целые десятки разных подложных книг и здесь же есть общие замечания, в роде следующего: «суть же между Божественными писаниями ложное писание посеяно от еретик на пакость невежам попам и диаконам, толстые сборники сельские и худые маноканонцы, по молитвенником лживые молитвы»... (Сборник Н. Соф. Библ. Кир. кн. № 452 стр. 264).

20

В рукописях XIV, XV и XVI в., которые носят назвавия «сборников, пчел, исмарагдов», весьма часто встречаются нелепые астрономы, чаровники, волховники, звездочетцы и др. легенды. Такими легендами богата Кириловская Библиотека, перевез. в Спб. Дух. Ак., см. напр. №№6, 10, 11, 21, 22 и др.


Источник: Преподобный Иосиф Волоколамский : Церк.-ист. исслед. придвор. свящ. Н.А. Булгакова. - Санкт-Петербург : тип. В. Безобразова и К°, 1865. - [4], 215 с.; 20.

Комментарии для сайта Cackle