Антоний, архиепископ Новгородский, и его путешествие в Царьград

Из истории паломничеств русских.

Антоний, архиепископ новгородский, путешествовавший в Царьград в конце XII века, в своем сочинении или «Паломнике», оставил нам памятник весьма важный в истории Византии. Ни один из древних путешественников в Константинополь не только русских, но и иностранных, не дает такого подробного описания цареградских святынь. Антоний обращал внимание почти исключительно на церкви и священные реликвии. Он не счел нужным внести в свой паломник даже Юстинианову колонну или сплетшихся змей Льва Мудрого, о которых упоминают другие наши паломники. Весь интерес его сосредоточивается на монастырях и церквях, которых он записал в довольно крупном числе 97-ми. В каждой из церквей он старательно перечисляет все реликвии и чудотворные иконы; священных предметов в св. Софии насчитывает он 55, в малой придворной церкви 27; при этом в конце своего сочинения он делает оговорку, что «от многих святых еще ничто же написах». Подробность изложения, изложения правдивого с одной только целью, чтобы читатели «поревновали тех святых житию, ихже память есть написана», ставит сочинение Антония в ряд важных свидетельств для истории византийской церкви, притом в ту эпоху, когда столица восточной империи еще не была разграблена крестоносцами. XI-й, XII-й века были тем временем для Византии, когда жизнь ее шла по инерции путем предшествовавших веков, и то, что дали ей эти века, далеко еще не было уничтожено. Искусство византийское еще давало направление всему христианскому искусству этих веков.

Рисунки и шаблоны изготовлялись в Константинополе для Венеции, для Сицилии, Неаполя, древнерусских соборов Киева и Новгорода. Но эти века были уже веками упадка византийской культуры. Императоры византийские имели так много дела с турками, с крестоносцами в Палестине, в Далмации на Дунае, что мало могли делать для столицы. Ослабел и почти исчез надзор за городскими зданиями. В 1095 году остановились крестоносцы у стен Византии, через два года целый Влахернский квартал был ими сожжен, и затем уже с каждым годом то правильные армии, то полчища располагаются у стен столицы Восточной империи. «Это время, говорит Кондаков, не было благоприятно для развития искусства и промышленности. Пристрастие к постройкам является или делом распущенности правителя, или пустою маниею внешнего величия» ¹. Как бы то ни было, но Константинополь после взятия крестоносцами уже никогда не имел того вида, который он имел до 1204 г. В числе основных мотивов завоевания Константинополя возможно предполагать и желание священной добычи, веками в нем накопленной, хотя, кроме священной, крестоносцы, очевидно, стремились и к драгоценной. Русский летописец так изображает грабеж крестоносцев: «Внидоша в град Фрязи и в св. Софию, одраша двери, а онбол бяше весь окован сребром и столпы сребряные 12 и 12 кресты над алтарем и преграды алтарные и то все сребрено и трапезу чудную одраша, драгый камень и великий женьчуг, праздничные сосуды поимаша, служебное евангелие и кресты честные, иконы безценные – все одраша, а св. Богородицу иже во Влахерне, идеже Дух Святый схожаше на вся пятнице, и ту одраша, пограбиша все, им же не можем числа, ни красоты их сказати» ².

Множество церквей было сожжено. И вот все это, чему не мог летописец ни числа, ни красоты сказати – видел наш архиепископ Антоний. Церквей и монастырей он указывает 97. Между тем все хроники латинского завоевания, обнародованные Рианом (Exuviae Sacrae Constantinopolitanae) называют всего 14 церквей и 6 монастырей. Поэтому в вопросе выяснения точных данных для очерка столицы перед завоеванием ее латинянами, «Паломник» Антония должен быть поставлен на одно из первых мест. Все хроники и документы IV-го крестового похода лишь дополняют Антония.

Вообще немного биографических данных имеем мы о нашем паломнике, хотя несравненно больше чем о большинстве древнерусских паломников. О Стефане новгородце мы только и знаем, что он был дьяк; даже о знаменитом Данииле почти только то, что он был игумен и (разве только по догадке) – из области Черниговской. – О нашем же путешественнике, благодаря его высокому положению в церковной иерархии, дает нам сведения летопись: «В лето 6719 тогда же бяше пришел преже изгнания Митрофана (архиепископа Новгорода) Добрыня Ядрейковичь из Царьграда и привез с собою гроба Господня (т. е. меру гроба Господня), а сам пострижеся на Хутине у святого Спаса, и волею Божиею взлюби и князь Мстислав и вси новгородци и послаша и в Русь (в Киев) ставитися, и приде поставлен архиепископ Антоней» ³. Новый архиепископ, насмотревшись в Царьграде церквей и святынь, задумал обогатить такими же и свой город. Он устроил воздвизальный крест с частицею древа Господня для Софийского храма, обратил архиепископскую палату в церковь, заложил каменную церковь св. Варвары, устроил девичий монастырь. Но судьба Антония тесно связана с неустойчивыми порядками Новгорода. В 1218 году удалился из Новгорода князь Мстислав, вслед за ним должен был уйти и Антоний, уступив свое место опять Митрофану. За Митрофаном последовал Арсений; но через два года снова в Новгород прибыл Антоний из Перемышля и «седе на своем столе и ради быша Новгородци своему владыце». Однако, по болезни он скоро оставил свою кафедру, уступив ее тому же Арсению. Не долго пользовался он покоем. Случилось, что с половины августа до декабря не было светлого дня, нельзя было ни жать, ни сеять. Народ приписал это бедствие Арсению, который будто бы подкупил князя Ярослава и вытеснил Антония. После шумного веча, новгородцы бросились к Арсению, едва не убили его и в третий раз возвели Антония на архиепископство, дав ему, по болезни, двух помощников. На этот раз Антоний занимал свое место менее года. Новый князь (черниговский) Михаил нашел его неспособным к управлению епархией, и Антоний удалился в Хутынский монастырь, где и скончался в 1231 г. Таковы биографические сведения о нашем паломнике новгородце.

Из других паломников новгородцев Стефан сообщает любопытное известие, что его сограждане Иван и Добрила жили в Царьграде, «списаючи в Студийском монастыри, зане-бо искуни зело книжному писанию» ⁴. Василий, архиепископ новгородский, современник Стефана, также был из паломников, ибо он, говоря о палестинских святынях, называет себя «самовидцем» всему. Даниил игумен также свидетельствует о паломниках новгородских. Очевидно, что хождения к святым местам были весьма распространены в Новгороде и его области. Множество свидетельств о хождении новгородцев не указывают-ли на то, что русские паломники были преимущественно из этого вольного города. Самое положение Новгорода и характер его жителей могут нас привести к тому же заключению. Во-первых, Новгород, соседний с норманнами, предпринимавшими через него свои странствования, а иногда и нашествия на Царьград по великому пути из варяг в греки, естественно должен был высылать своих жителей по тому же пути. Торговый и промышленный дух новгородцев должен был направлять их в столицу Греции, центр тогдашней промышленности юго-восточной Европы.

Паломники русские не всегда шли в Царьград единственно с благочестивой целью поклониться его святыням. Дьяк Александр, например, прямо говорит, что он ходил «куплею» в Царьград, т. е. с торговой целью, что не мешало ему, как человеку грамотному, составить и описание святынь, им виденных. Затем, общий характер новгородцев, людей предприимчивых, непоседливых, также должен был отозваться на паломничестве. Самое положение их в области северной, не хлебородной, сравнительно с другими областями русскими, не привязывало их к домашнему очагу, и привычка к путешествиям много облегчала для них задачу далекого паломничества, и паломничество возникало иногда из пустой страсти к праздношатанию. Немудрено поэтому, что именно в области новгородской возник вопрос Кирика к епископу Нифонту: «идут в сторону, в Ерусалим, а другым аз бороню, не велю ити, сде велю доброму ему быти». И Нифонт отвечал: «Велми добро творити, до того деля идут, абы порозну ходяче ясти и пити, а то ино зло, борони» ⁵. Отразилось стремление новгородцев к паломничеству даже и в народной поэзии. Хотя называются каликами иногда и другие богатыри русского эпоса, но ничье странствование в Иерусалим так подробно не изображается, как странствование новгородского богатыря ушкуйника Василья Буслаева (который предпринимает его, как, вероятно, многие из его соотечественников, – для спасения души: «С молоду бито много, граблено, под старость надо душа спасти».

Мы указали несколько причин распространенности паломничества из Новгорода. Что побудило ехать в Царьград архиепископа Антония? Выделим из его биографии следующие факты: 1) он привез с собою меру Гроба Господня; 2) его возлюбил князь Мстислав и новгородцы; 3) он старался украсить Новгород новыми храмами и устроил воздвизальный крест с частицею святого древа, вероятно, им привезенного. Эти факты указывают нам, что он отнюдь не был из числа тех праздношатающихся, которым Кирик и Нифонт в его время возбраняли паломничество; не был он и из тех старцев, которые шли душу спасти в виду близкой кончины. Он после путешествия жил около 30 лет. Не был он, очевидно, и из вольных ушкуйников, ибо мудрено, чтобы его любил в таком случае князь Мстислав. Скорее был он из числа русских людей, ездивших в Царьград за приобретением святынь и вещей, нужных для богослужения, и наблюдавших там за порядком церковной службы. Он привез меру Гроба Господня, очевидно, не для себя, а для какой-нибудь церкви; равно и частицу святого древа для храма Софийского. Может быть, он был даже послан князем и новгородцами с целью приобрести эти святыни, а также наблюсти за порядком богослужения. В таком случае он вполне добросовестно исполнил свою миссию, так что вскоре по прибытии его на родину его послали ставиться в архиепископы вместо Митрофана. В его сочинении отразилась эта добросовестность, как в большом числе упоминаемых им святынь, так и в его заметках о порядке богослужения. Его поразила торжественность и стройность службы в св. Софии, и он замечает: «се, братие, поминающе, поревнуем таковой-же службе быти со страхом» ⁶, (известно, что богослужение в древней Руси не отличалось этим страхом). В другом месте он останавливается на совершении утрени: «И егда-же заутренюю пити (пети) хотят, прежде поют пред царскими дверьми (т. е. в притворе), и вышед поют посреде церкви, и двери отворят райские, и третья поют у олтаря. А по заутрени пролог до обедни и тогда почнуть литургию; а службу кончавше молитву дорную (заамвонную) глаголет старей иерей во олтаре, а второй за омбоном и благословляют люди. Такожде порану и вечерню поют». Сопоставляя все факты его биографии и путешествия, кажется, можно придти к заключению, что новгородцы, желая имет у себя хорошего архиепископа, нарочно послали Добрыню, человека знатного, образованного, для изучения порядков византийской церкви, чтобы иметь у себя пастыря, учившегося в самом Константинополе. Такую догадку подтверждает и то обстоятельство, что он до путешествия не был лицом духовным, которое бы и по другим причинам имело право на кафедру архиепископскую. Добросовестное исполнение им своей задачи и положение его, как гражданина излюбленного, побудили новгородцев возвести его в сан новгородского владыки. Весьма вероятно, что Антоний, сделавшись архиепископом, старался улучшить богослужение в Новгороде по образцу виденного им в Византии, как он старался украсить город новыми храмами и святынями.

В своем сочинении Антоний не говорит, подобно многим другим паломникам, о дружине, с которою он ходил, той дружине, которая в былинах о каликах перехожих изображается с атаманом во главе. Такая дружина была обычным способом паломничества с исключительною целью поклонения святым местам. Так Даниил игумен упоминает о дружине своей, новгородцах и киевлянах во главе которых он по-видимому стоял; Стефан новгородец говорит о себе: «из великого Новгорода с своими други осмью придохом в Царьград»; Антоний нигде не упоминает о дружине своей. Даже обычные выражения: «ту поклонихомся и целовахом» встречаются в его хождении весьма редко. Антоний по-видимому не был обыкновенным каликою, ни головою дружины, ни простым дружинником. Он был, вероятно, из числа людей выдающихся по своему общественному положению; поэтому в Царьграде упоминает он не простых калик, как другие паломники, а посольство русское. Говоря о чуде с тремя лампадами, которые Духом Святым «вознесошася горе и паки снидоша низу, тихо не угасла», он пишет: «се чудо свято и честно яви Бог при моем животу в лето 6708, при посольстве Твердятина Остромирица, иже пришел посольством от великого князя Романа с Неданом и Доможиром и со Дмитрием и Негваром послом».

Общий тон его сочинения ровный, спокойный, сильно отличается от наивного, восторженного тона его соотечественника Стефана. Стефан, пораженный видом столпа Юстинианова, так описывает его: «Юстиниан вельми чуден, аки жив, грозно видети его, правую руку простре буйно. Суть же много и иных столпов от камени мрамора. Много бо есть дивитися, и ум сказати не может, како бо толико лет камня того ничто не имет». В другом месте о святой Софии: «ум человечь не может ни сказати, ни вычести». Или об иконе Одигитрии, которая «велика вельми и окована гораздо», возлагается на плечи одному человеку: а он «руце распростер, аки распят, и очи ему запровержут, видети грозно: мещет его семо и овамо, вельми сильно повертывает им».

«Дивное видение! – восклицает Стефан. – «Три человека вставят на плеча единому, а он аки прост ходит». Стефан жалуется на свое положение странника: он терпел тесноту и нужду; он оскорбляется за недоверие греков к подобным ему русским паломникам: «Оле нам странным! Не яша Руси веры; и не бысть от греков тако, яко же реша Русь: не даша калиг» (эти калиги, очутившияся в кладязе св. Софии, по уверению русских, были потеряны ими на Иордане). Стефан поражается снисходительностью патриарха, который не только благословил их и дал поцеловать руку, но и «беседова, с нами, понеже вельми любит Русь. О великое чудо! колико смирения бысть ему, иж беседова с странными: не наш бо обычай имеет».

Никаких подобных выражений не встречаем мы у Антония. Он не жалуется на положение странника. Он даже ничего не упоминает о воже добром, без которого не обходилась ни дружина Даниила игумена, ни дружина Стефана новгородца. Во всем этом он представляется нам странником, выходящим из числа обычных калик, лицом, которому не приходилось видеть нужи, не приходилось отыскивать себе добра вожа, лицом, которому было все готово, и греки с предупредительностью показывали все, что могло ему быть приятно, как русскому. Этим объясняется, например, то, что он видел «блюдо велико злато служебное Олгы русской. Во блюде же Олжине камень драгый, на том же камени написан Христос, и от того Христа емлют печати людие на все добро; у того же блюда все по верхови жемчюгом учинено. Во святой же Софеи, у алтаря на правой стороне поставлена икона велика святых Бориса и Глеба». Любопытно то, что во время Антония была в Царьграде церковь св. Бориса и Глеба; об этой церкви более нигде мы не встречаем указаний у других паломников. Стояла эта церковь за Испигасом градом, т. е. в нынешней Пере; там жили приезжие и иностранцы и имели свои храмы. Антоний, перечисляя тамошние храмы, называет один из них греческим, конечно, в отличие от храмов иноплеменных. К числу последних принадлежал и храм Бориса и Глеба, вероятно, разрушенный до основания крестоносцами. Упомя́нув об иконе Бориса и Глеба, Антоний прибавляет – «и ту имеют писцы».

Мы можем видеть в этой иконе подлинник, с которого писали икону св. русских мучеников. В Византии изготовляли иконы для Руси, как изготовляли и книги, о чем упоминает Стефан новгородец. В Византии видел Антоний и мощи русских святых: «на уболе св. Георгия святый Леонтей, поп Русин, лежит в теле, велик человек: той бо Леонтей трижды в Ерусалим пешь ходил. В церкви Даниила Столиника на горе, ту лежит блаженая княгиня Ксения Брячиславля». О святом Леонтии Русине мы не имеем кроме никаких сведений. О княгине Ксении можно предположить, что она была из семейства князей Полоцких, которые были на службе у императора Иоанна Комнина и переехали в Царьград с женами и детьми. Русский элемент был весьма заметен в Византии. Кроме упомянутых святынь, мы встречаем еще у Антония целую улицу под названием Русской. Золотые Ворота Константинополя у пристани назывались Πόρτα τοῦ Ρουσίου. От этих-то ворот и шла улица, которую Антоний наз. «Русской». Русским еще называется восточный поворот колесниц на Гипподроме.

По скудости других топографических сведений о древней Византии до взятия ея крестоносцами трудно уяснить себе, в каком порядке осматривал Антоний ее святыни. Что он осматривал их последовательно, на это указывает он сам, постоянно замечая «а оттоле есть» церковь или монастырь такой-то. Византия расположена была в стенах треугольником между Золотым Рогом, Мраморным морем и Босфором. Иеродиакон Зосима в своем путешествии так говорит о положении Константинополя: «А Царьград стоит на три угла две стены от моря, а третья от западу приступа деля ратных. В первом угле от Белого моря (мраморного) создан Студийский монастырь, во втором угле св. Юрия монастырь, зовемый Монган. В третьем угле стоить церковь Влахерна ⁷». Как же обозревал Византию Антоний? В знаменитейших церквях Константинополя было собрано множество св. предметов, на обозрение которых требовалось, конечно, много времени. Описание св. Софии наш паломник делает в два приема, равно как и описание церкви Влахернской. Подробно перечислив святыни св. Софии и упомянув о близлежащем монастыре Неусыпающих, он тотчас же переходит к описанию церквей придворных, где были собраны наиболее чтимые страсти Христовы и св. предметы ветхозаветные; затем упомянув несколько церквей близлежащих, он переходит к подробному описанию монастыря Студийского с реликвиями Иоанна Крестителя и Манганского, знаменитого своими богатствами.

Сочинение Антония, весьма важное в истории и топографии Византии, не так много дает историку литературы.

Антоний чрезвычайно краток в своих сообщениях, и его паломник представляет почти простой перечень многочисленных святынь. Стефан новгородец гораздо словоохотливее его, Даниил игумен также несравненно богаче литературными сказаниями. Большинство немногих сказаний Антония относятся преимущественно к иконам. Всех икон Христа он упоминает 6. Первая из них, упоминаемая им в Св. Софии, «образ Спасов велик мусиею, и у правые руки не написал пальца, а весь написав, рекл писец, зря нань. Господи, како еси жив был, тако же тя есмь написал. И глас от образа глаголя: а когда мя еси видел? И тогда писец онемев, умре. И той перст не писан, но скован сребрян и позлащен». Об этом чуде не упоминают другие паломники, хотя каждый из них говорит об этой самой иконе Спаса, находившейся у входа, на западной стороне. Стефан новгородец говорит, что об этой иконе «в книгах речь пишется; и того всего не мочно исписати», и сообщает единственное происшествие во время иконоборства: «Ту-бо погании иконоборьцы лестницу приставили, восхотев содрати венец златый, и святая Феодосия опроверже лестницу и разби поганина, и ту святую заклаша рогом козьим». Об этом подвиге святой Феодосии говорят четьи минеи. Мощи этой святой видел наш паломник в церкви ее имени, но об этом ее поступке ничего не сообщает. Иеродиакон Зосима называет по-видимому эту икону «Спас Исповедник, иже пред ним грехи своя исповедают егда срама ради немощно исповедати духовнику».

Другую икону Спаса в св. Софии видел Антоний, которую Герман патриарх послал посольством в Рим без корабля. Подобное чудо не раз встречается в сказаниях о св. иконах и других св. предметах, благополучно носимых по морю. Таково западное сказание о хитоне Христа, наша повесть о клобуке. В притворе церкви Новой Базилики «на стене написан Христос мусиею велик стоящ; – и бысть глас от образа к попови: ис-пола ити деспода, и в третий день поставлен бысть в патриарха». Опять чудо, не записанное другими путешественниками. Сообщает Антоний также чудо, неизвестное у других – с иконою Христа в монастыре Корсака, т. е. Кир-Исаака (императора Исаака II Ангела): «Написан Христос; к нему подошел бе человек в роте не по правде, и отвратил Христос лице свое от него». Эти чудеса характера более нравоучительного; здесь икона служит или показанием еретического мнения о неописуемости божества, или к открытию клятвопреступника, или к избранию достойного иерарха. Чудеса с другими иконами иного характера. В святой Софии на иконе Богородицы «жидовин поразил Христа ножем в гортань, и изошла кровь, а кровь Господня изшедшая во алтари малом». Другая икона Богородицы, держащей Христа: «и шли слезы от очию ея на очи Христа Бога нашего». Слезы Богородицы, часто встречаемые в легендах, видел еще Антоний на доске снятия со креста, «и суть белы видением, аки капля вощаная». Из других икон Богородицы Антоний упоминает икону Одигитрии, «юже св. Апостол Лука писал, иже ходит во град». Об этой иконе сообщают и другие паломники и о чуде, творимом ею всякий вторник. Чудо это состояло, как мы видели у Стефапа новгородца, в том, что тяжелую икону носил один человек.

Видел Антоний и знаменитую Влахернскую икону, весьма известную и у нас на Руси и упоминаемую нашим летописцем в повествовании о разорении Царьграда Крестоносцами.

Из легенд об иконах святых интересна легенда об иконе святого Иоанна в Пере, у которого из чела выросла роза, «аки сыр бела, в сыропустную неделю, и идоша вси граждане на видение то и поклонение; стояло же то знамение крестообразно». Для истории византийских верований интересны сообщения Антония о святынях, исцелявших в известных только болезнях. Так от глазных болезней помогала веревка от лампады пред образом св. Стефана. От лихорадки помогали мощи св. Полиевкта; св. Анастасия помогала против волшебства и наговоров. От укушения змеи помогал засов у дверей св. Софии «медян романист», у которого накладывали мужей и жен «аще кто яд змиин съел или отравление каково». Из чудес, не имеющих никакого особого значения, – указывает Антоний чудо с лампадами в св. Софии, которые сами поднялись кверху и опустились невредимо; чудо с мощами св. Варвары: «от сосцу ея шла кровь и млеко на землю, и учинил Бог каменен сосец»; кров и млеко св. Пантелеймона не смесившеся вместе лежали; млеко, воскипевшее в кандиле.

Чудеса с иконами, как видим, вполне местного, византийского характера и по большой части носят на себе живые следы иконоборческого времени: такова икона, которую жидовин ударил ножем, или икона Спаса, ради которого пострадала св. Феодосия. Немало и мощей свидетельствовали об этом времени, тяжелом для византийской церкви. Таковы мощи патриарха Никифора, за твердость в иконопочитании сосланного Львом Армянином на остров Прокопнос; «10 мученик в едином гробе лежат и девица царевна в теле: тех же всех мучил Копроним, поганый царь». Мощи – Феодора и Иосифа, заточенных Львом Армянином, равно как и мощи Митрофана уже через 20 лет по их кончине принесены были в Царьград. Как мощи этих святых и иконы свидетельствовали о иконоборческой ереси, иконы Богородицы о ереси Несториевой, так иные мощи о других ересях. Таковы мощи св. Павла, ревностного противника ариан, удавленного омофором: «ту лежит св. Павел исповедник, и омофор и петрахиль его ту, и целуют люди». Вообще константинопольские императоры и патриархи старались собрать в своей столице возможно больше св. предметов, и Византия по обилию священных памятников представляла наглядную историю церкви. Императоры собирали в дворцовые храмы святыни евангельской и ветхозаветной истории. Дворцовых храмов главнейших было два: малый храм Богородицы и большой, сначала называвшийся св. Илии, а потом св. Михаила. Особенно выдавался красотою храм св. Илии ⁸, построенный на юго-восточной стороне дворца. Храм был пятикупольный, внутренность его всюду покрыта была золотом и серебром в мозаике, в чеканных иконах. Во многих местах был изображен Христос по золоту. Построен был этот храм Василием Македонянином в честь св. пророка Илии, культ которого весьма был распространен на Балканском полуострове среди славян, где долго жил этот император. Особое почитание св. Илии отразилось и на истории Руси. Первый храм в Киеве был посвящен св. Илии. Культ великого пророка, расширенный мифологическими чертами, быстро распространился в Византии и выразился в особом характере постройки. Храмы в его честь строились на возвышенностях (имя Илии связано с горами Кармил, Хорив) и притом купольные. В этот-то придворный храм, посвященный ветхозаветному пророку, и были принесены святыни ветхозаветные. Вот что пишет Антоний: «ту же труба Иисуса Навина, Ерихоньского взятия, (трубу Ерихонскую видел Антоний еще в другой церкви), и ту есть в олтари Авраамова овня рога. В талмуде, по свидетельству Иоанникия Галятовского, – изложено верование, что в трубу, сделанную из рога овна, закланного Авраамом вместо Исаака, будет трубить Мессия, когда придет судить, и звук этого рога будет слышен по всему миру. Антоний передает это верование несколько иначе: «в ту же трубу (т. е. Ерихонскую) и рога вострубят ангели во второе пришествие Господне. Ту же есть Самоилов рог, из него излиял масло на Давида царя, и палица Моисеева, ею же море разделил, той же посох и рог окован со драгим камением. И в малом олтари трапеза, на ней же Авраам со Святою Троицею хлеба ял, и ту крест в лозе Ноеве учинен, юже по потопе насадив, и сучец масличен ту же, его же голубь изнесе. Ту же Илиины милотии часть и пояс его». Все эти святыни были собраны из разных храмов, а впоследствии или перешли в другие храмы, или вовсе не встречаются. Так рог Самуила был прежде в монастыре Μυροκέρατον, получившем от него свое название. Палица Моисеева, принесенная при Константине Великом, хранилась прежде в храме τῆς ῥάβδου т. е. жезла. Трапезу Авраамову впоследствии Стефан новгородец видел уже в храме св. Софии, где Антоний видел трапезу Тайной вечери. Может быть, это одна и та же трапеза, но ко времени Стефана она носила другое название, как это часто случалось на Востоке. Так епископ Порфирий говорит, что ему на Афоне выдавали за волос Христов то, что путешественнику Барскому показывали как кровь Господню ⁹.

Антоний, против своего обыкновения, особенно долго останавливается на описании новой придворной церкви. «Церковь же мощена красным мрамором, говорит он, и под нею доплено (т. е. пусто), и подходят человецы, и учинено сквозе мрамора проходы. И егда внидет царь в церковь, тогда понесут под испод много ксилолоя, темьяна и кладут на уголье, и исходит воня проходы теми и наполнится благоуханя вся церковь. Пение же воспоют Калуфони (т. е. Καλῇ ϕονῇ) аки ангели, и тогда будет стояти в той церкви, аки на небеси и аки в раи. И святых мощей много». Такова была новая придворная церковь св. Илии.

В другой придворной церкви, напротив, были собраны святыни евангельской истории. «Се же в царских палатах: крест честный, губа, венец, гвозди, кровь же лежаше иная (т. е. не та, которую он видел в св. Софии), багряница, копие, трость, покой св. Богородицы и пояс, и срачица Господня, и плат шейный и лентий и калиги; рука Иоанна Крестителя правая, и тою царя поставляют на царство; и посох железный, а на нем крест Иоанна Крестителя, и благословляют на царство; и убрус, на нем же образ Христов, и керемиде две, и лоханя Господня мороморна, и другая лоханя, в ней же Христос умыл нозе учеником». Эта церковь, названная Антонием малой церковью св. Богородицы, а у византийских писателей именуемая Маячной (τοῦ φάρος) – была старой придворной церковью. Главнейшия святыни христианства были принесены в нее в разное время и перенесены из других храмов. В четьих минеях под 14 сентября сказано, что царица Елена «часть честнаго древа и святые гвозди у себе сохрани». Сказания о святых гвоздях весьма распространены во всей Европе, и число их далеко превышает число истинных гвоздей. Антоний в Константинополе видел три гвоздя. Кровь Господню, упоминаемую нашим паломником, император Никифор Фока нашел в Финикии в одном храме, где она чудесно истекала из иконы распятого Спасителя, и первоначально положил ее в Влахернской церкви. Копье и губа, по сказанию византийских историков, были принесены в 644 году Патрикием Никитой. О руке Иоанна Крестителя в четьих минеях есть сказание, что евангелист Лука отделил ее от честнаго тела Крестителя в Севастии и принес в Антиохию. В X веке дьякон Иов принес ее в Халкидон, а отсюда она торжественно перенесена в Византию и положена «в царской церкви». Теперь рука Крестителя находится в церкви Зимнего дворца в Петербурге. Кроме руки, Антоний записал весьма много виденных им священных останков Иоанна Крестителя: во Влахернской церкви он видел икону, «в ней же замчены и запечатаны царскою печатию власы Иоанна Крестителя, а верх главы его, и перси его, и перст, и зуб лежат в Студийском монастыре; ту же и лице св. Иоанна Крестителя».

Антоний вообще с точностью указывает какую часть мощей святого видел он. По большей части это были главы святых. Так в одном месте он упоминает «пять глав, окованы сребром». Если же святые останки были в целости, то Антоний говорит о таком святом, что он «в теле лежит». Например, в кладбищенской церкви св. Луки «ту Анастасий святый в теле лежит, а главу его украли». Во Влахернской церкви показывали ему столп с мощами младенцев 7000, избиенных в Иерусалиме и окрестностях: «в той же церкви и младенец половина лежит в столпе, а половина в Иерусалиме».

Даниил паломник согласно с этим пишет, что «половина их принесены суть в Царьград». Некоторые св. предметы упоминает Антоний два раза – например, трапезу Тайной вечери. Не думаем, чтобы осторожный Антоний записал по забывчивости. Скорее всего это объясняется тем же, чем и странное число честных гвоздей.

Путешествие Антония известно в списке XV века. В языке сохранились следы новгородского наречия; например, в слове «пити», вместо «пети», «бозница» – божница, «съсит лоб», вместо съшит лоб. Собственные имена греческие по большей части переданы верно, за исключением немногих, например, Олонфери – вместо Елевферия. Встречается странная передача греческого слова ακοιαητων – безконмитами, т. е. отрицательная приставка α переведена через «безъ», – а корень оставлен без перевода. Замечательно слово «трудоватица» – т. е. больница, от корня труд в значении «болезнь». Издание этого памятника сделано Савваитовым в 1872 году.

Сделаем краткий вывод из всего вышесказанного:

1) Важнейший контингент русских паломников к св. местам доставлял Новгород, по условиям климатическим, топографическим и историческим.

2) Паломничество исходило не только из религиозного побуждения поклониться святыне, но из целей торговых или удовлетворения страсти к путешествиям, а также из необходимости приобретения икон, книг и др. священных предметов и ознакомления с порядком богослужения.

3) Относительно архиепископа Антония мы приходим к заключению, что он не был простым каликою, но был из числа выдающихся по общественному положению лиц и был отправлен в Константинополь для приобретения святынь и ознакомления с греческим богослужением.

4) Сочинение его есть памятник, весьма важный для истории византийской церкви и святынь XII в., притом отличающийся полнотою и точностью.

5) Имеет важное значение этот памятник и для истории русских сношений с Византией.

6) Сочинение Антония обогащает литературу несколькими сказаниями о чудесах. Эти сказания, хотя находят себе аналогию в других, но по большей части не встречаются в памятниках древнерусской письменности.