Глава 1. Условия формирования и развитие позиции Русской Православной Церкви в отношении рабочих (1880–1914)

Интенсивное развитие промышленности в Российской империи во второй половине XIX в. привело к формированию совершенно новой общественно-политической проблемы в сфере государственного и социального регулирования, а именно «рабочего вопроса». По мысли известного немецкого социолога и экономиста В. Зомбарта, суть проблемы рабочих сводится к следующему: «Какие существуют средства и как надо их применить, чтобы доставить пролетарию достойное человеческое существование?»⁷⁰ Таким образом, понятие «рабочий вопрос» объединяет совокупность явлений, характерных для эпохи масштабного расширения фабрично-заводской отрасли во всем мире: историю формирования рабочего класса, его состав, экономическое положение трудящихся, условия труда и быта, культурно-религиозные особенности, а также вопросы просвещения и нравственности пролетариата.

В Российской империи конца XIX – начала XX в. попечение о рабочих входило в систему государственного регулирования, однако экономическая и социальная политика нередко воспринималась в обществе как проблема нравственного, даже религиозного характера. Эпоха индустриализации и модернизационные процессы, повлиявшие на глубокие изменения социально-экономической структуры России, трансформировали духовно-нравственный облик промышленного рабочего, что было отмечено современниками: «...никогда еще великий господин пролетариат не выступал в мировой истории с таким умственным и нравственным убожеством... и с таким апломбом»⁷¹.

Основное место в православном богословии всегда занимал вопрос личного спасения христианина – представление о его общественной жизни практически не рассматривалось. В связи с повсеместным ростом рабочего класса в Российской империи Православная Церковь оказалась перед необходимостью осмысления общественных проблем современности, что выразилось в актуализации ее работы по воспитанию, духовно-нравственному просвещению и социальному служению в стремительно формирующейся рабочей среде.

В рамках изучения истории церковного ответа на рабочий вопрос необходимо хронологически обозначить основные этапы развития деятельности Русской Православной Церкви и рассмотреть взаимосвязи церковных и государственных мер по регулированию положения российского пролетариата.

Итак, государственное участие в развитии промышленности к началу 1870-х гг. выражалось в законодательном регулировании общих аспектов трудовых отношений. Российская индустриализация происходила на основании вертикальной структуры «предприниматель–рабочий»: размер заработка, условия труда и быт рабочих прописывались в правилах внутреннего распорядка и полностью зависели от воли фабриканта⁷². По свидетельству фабричного инспектора Московской губернии И. И. Янжула, хозяин фабрики – «неограниченный властитель и законодатель, которого никакие законы не стесняют, и он часто ими распоряжается по-своему, рабочие ему обязаны «беспрекословным повиновением», как гласят правила одной фабрики»⁷³. 1870-е гг. характеризовались высокими темпами развития промышленности и активным формированием городского фабрично-заводского класса. В 1879 г. в европейской части России выделяется около 40 крупных промышленных городов, где на предприятиях было занято свыше 35% всех фабрично-заводских рабочих, а Москва в свою очередь становится центром в текстильной, пищевой и металлообрабатывающей промышленности страны⁷⁴. В указанный период рабочие были включены в общую систему попечения о православном населении империи – специальной церковной политики в отношении формирующейся социальной категории не существовало. В Московской губернии народное просвещение нашло выражение в деятельности Общества любителей духовного просвещения, которое начиная с 1866 г. издавало для продажи и раздачи в храмах города «Воскресные листки», состоявшие из проповедей на тему воскресного Евангелия, а также житий святых. Внебогослужебное общение духовенства в рамках укрепления общей религиозности паствы уже в это время начинает признаваться желательным для городских промышленных окраин, «потому как заводская жизнь представляет много пищи для общественной распущенности и безнравственности»⁷⁵.

К началу 1880 г. относятся первые пореформенные попытки законодательного регулирования рабочего вопроса, которые были сформулированы в либеральной программе министра финансов Н. X. Бунге. Программа реформ предполагала разработку мер, которые гарантировали рабочим реализацию их социальных прав, а также возможность свободного возникновения трудовых организаций. В 1882 г. по инициативе Н. X. Бунге принимается указ, изданием которого было положено начало «рабочему законодательству» в России⁷⁶. Регламентировавший условия труда на фабриках закон запрещал работать детям до 12 лет. Малолетние рабочие (12– 15 лет) могли трудиться только в дневные смены шести будних дней не больше 8 часов в сутки и лишь 4 часа подряд. Этот же закон оговаривал условия школьного обучения рабочих, обязав руководство фабрик предоставить малолетним работникам возможность посещать школьные занятия не меньше 3 часов в день и 18 часов в неделю⁷⁷. Ответственность за устройство школы при фабрике должны были взять на себя владельцы предприятий, учебный процесс осуществлялся под наблюдением фабричного инспектора и директора народных училищ. Стоит отметить, что спустя 20 лет, в 1904 г., в Богородском уезде, крупнейшем промышленном районе Московской губернии, из 79 предприятий с количеством рабочих больше 100 человек лишь 9 имели фабричные школы⁷⁸. В церковных кругах рабочий вопрос в это время все еще специально не обсуждался, однако церковная инициатива, хотя и косвенно, восполнила недостатки фабричного образования, развитие которого оказалось малоэффективным.

В 1882 г. при Святейшем Синоде была создана комиссия, на которую возлагалась задача «всесторонней разработки и ближайшего обсуждения вопроса об обеспечении за духовенством участия в деле народного образования»⁷⁹. К 1884 г. комиссия разработала проект «Положения о церковно-приходских школах», который стал главным стержнем церковных преобразований К. П. Победоносцева⁸⁰. Активное развитие церковно-приходских школ привело к их количественному увеличению за двадцать лет (с 1880 по 1905 г.) более чем в 150 раз. Победоносцев полагал, что народ, в силу своего искреннего тяготения к Церкви, примет лишь просвещение, основанное на религиозных началах⁸¹. Повышенное внимание обер-прокурора к религиозным вопросам было «достаточно необычным на фоне далеко зашедшей секуляризации правительственной политики России»⁸². Расширение общественной роли Церкви должно было стать основой социокультурных изменений и, как следствие, общегосударственной стабильности.

Развитие церковно-приходских школ в фабрично-заводских районах, которые в 1884 году заслуживают в «Отчете обер-прокурора Святейшего Синода» отдельного упоминания, сопровождалось внебогослужебными собеседованиями, проводившимися поначалу только для детей⁸³. Стоит отметить, что собеседования к указанному времени уже активно устраивались на фабриках по личной инициативе священнослужителей и при поддержке фабрикантов: «...мысль об устройстве чтений вызвана заботами владельцев о том, чтобы занять праздничный досуг рабочего человека и содействовать распространению среди рабочего люда здравых религиозных понятий»⁸⁴. Таким образом, к середине 1880-х гг. относится начало практики сотрудничества православного духовенства и фабрикантов в рамках естественной заботы о разумном досуге рабочих.

Отчет обер-прокурора, основной официальный статистический документ, отражавший широкий спектр деятельности Русской Православной Церкви, в 1884 г. указывает на стабильное религиозно-нравственное положение во всех епархиях и отмечает, что «Святая Православная Церковь как имела от начала, так и доныне сохраняет могущество нравственной власти посреди русского народа»⁸⁵. Дореволюционная религиозность православного населения Российской империи практически не может быть выражена через числовой коэффициент, что придает подобным замечаниям в официальных отчетах значение важных качественных характеристик.

В 1888 г. православному духовенству было предоставлено официальное право устраивать общеобразовательные чтения для народа⁸⁶, которые со временем становятся массовым явлением в большинстве населенных пунктов Российской империи. Расходы по техническому и материальному обеспечению, наряду с Православной Церковью, брали на себя земство и руководство фабрик, если чтения проводились для рабочих. Приобретались книги, брошюры, световые картины и «волшебные фонари» (аппараты для проекции изображений), что способствовало наглядности лекционного материала для слушателей из народа.

Актуальность и своевременность устройства чтений была очевидна для церковной общественности. К. П. Победоносцев отмечал вину пастырей в распространявшемся упадке религиозной жизни: «Наше духовенство мало и редко учит, оно служит в церкви и исполняет требы. Для людей неграмотных Библия не существует; остается служба церковная и несколько молитв, которые передаются от родителей к детям, служат единственным соединяющим звеном между отдельными лицами и Церковью»⁸⁷. Один из современников обер-прокурора, митрополит Евлогий (Георгиевский), указывает на формирование в то время особого типа религиозной жизни, характерной именно для работников промышленных предприятий: «И в деревне уже глохнет, замирает церковная жизнь и заменяется фабрично-заводским легкомыслием и равнодушием к Церкви...»⁸⁸

К началу 1890-х гг. законодательное попечение о рабочих в рамках реформаторской политики Н. X. Бунге было продолжено С. Ю. Витте, который в 1892 г. возглавил Министерство финансов. В 1893 г. на рассмотрение Государственного совета был вынесен законопроект об ответственности предпринимателей за увечье рабочих на фабриках. Решение данного вопроса представлялось наиболее важной мерой в рамках регулирования безопасности трудового процесса. Проект С. Ю. Витте вызвал неоднозначную реакцию, а главным противником нововведения стал К. П. Победоносцев, участвовавший в деятельности комиссии и обвинивший С. Ю. Витте в приверженности социалистическим идеям⁸⁹. После бурных обсуждений законопроект был снят для «переработки» в ведомстве и принят лишь в 1903 г., спустя 10 лет. В условиях небывалого промышленного развития Российской империи подобное противостояние и медленная процедура принятия законов из-за решительного отпора «реакционных кругов» признавались С. Ю. Витте «значительным поводом к обострению отношений рабочих и фабрикантов... и к развитию, и распространению между рабочими крайних воззрений с социалистическим, а иногда и революционным оттенком»⁹⁰. Позиция К. П. Победоносцева, отрицавшего актуальность регулирования социальных вопросов в законодательном порядке, выразилась в усилении мер религиозно-нравственного характера со стороны Церкви.

Одной из обсуждаемых в церковном сообществе тем последнего десятилетия XIX в. становится общеимперская проблема чрезмерного употребления спиртных напитков и острая необходимость деятельного трезвенного движения в фабрично-заводских районах. Указом Святейшего Синода от 1899 г. духовенство призывалось к борьбе с народным пьянством⁹¹, о возможных методах противостояния которому епархиальные архиереи должны были сообщить в Святейший Синод. Обер-прокурор отмечал, что борьба за народную трезвость должна учитываться во всех аспектах государственной политики, работа против пьянства, писал К. П. Победоносцев, будет «только тогда вполне успешной, когда ей на помощь придет и законодательство, и общество»⁹².

Обер-прокурор, затрагивая в своей деятельности нравственную сторону рабочего вопроса, как старейший сановник продолжал в 1890-е гг. принимать участие в межведомственных совещаниях по решению экономических сторон рабочего вопроса. В 1896 г. под председательством К. П. Победоносцева начало действовать Совещание по обеспечению быта фабрично-заводских рабочих. Результаты обсуждений межведомственной комиссии были поддержаны всеми участниками и свелись к следующим определениям, сформулированным Победоносцевым: «Рабочими занимается слишком много лиц: чины фабричной инспекции, охранных отделений, общей полиции, жандармской полиции, прокурорского надзора, губернского и земского санитарного надзора и др. Фабриканты и рабочие не могут составлять предмета предпочтительного отношения к ним правительства пред другими гражданами, а потому забота об исключительных интересах той или другой стороны (фабрикантов или рабочих. – М. Г.) не может входить в программу правительства. Все то полезное, что делается на пользу промышленности, в целом ее составе, приносит действительную пользу всему населению, в том числе фабрикантам и их рабочим»⁹³. Таким образом, «при бедности значительного большинства сельского населения едва ли можно признать правильным заключение, что фабрично-заводские рабочие находятся в столь тяжелом положении, что требуется немедленное принятие чрезвычайных мероприятий для улучшения их быта»⁹⁴. К. П. Победоносцев не только отрицал необходимость специальных государственных мер в деле решения рабочего вопроса, но и вообще отказывал этой проблеме в праве на существование в Российской империи. Не признавая экономическую составляющую неустроенности рабочих, обер-прокурор выступал за особые отношения в фабричной среде, которые должны были формироваться на христианских началах без регулирующего участия законодательства.

В 1897 г. после активизации стачечного движения по инициативе С. Ю. Витте был принят закон, ограничивавший общую продолжительность рабочего дня 11,5 часами днем и 10 часами ночью⁹⁵. Законопроект, затрагивавший острый вопрос воскресного отдыха на промышленных предприятиях, обсуждался при участии министра внутренних дел И. Л. Горемыкина, министра юстиции Н. В. Муравьева, а также 31 представителем от фабрикантов. Главой совещания был назначен К. П. Победоносцев, который в своем мнении о необходимости подобного закона выразил общецерковное отношение к сути рабочего вопроса, представленного им, в первую очередь, проблемой нравственного порядка: «В какой мере закон о нормировании рабочего дня может повлиять на прекращение забастовок... Конечно, нельзя ожидать, чтобы с его изданием прекратились беспорядки, распространяющиеся все более и более. Закон необходим потому, что он вызывается нравственными побуждениями – человеколюбием, милосердием, заботливостью о слабых... Да, восьмичасовая норма, 1-е мая и многое другое – это бездна, в которую стремится человечество. Но у нас все это – чужое, наносное и отражается своеобразно. У нас нет условий, которые существуют на Западе, до сих пор еще у нас удерживаются патриархальные отношения между фабрикантами и рабочими, не порвана связь с землей»⁹⁶. Обер-прокурор характеризовал самих рабочих как «массу невежественную», однако способную воспринимать всякого рода учения, «будут ли они религиозного или чисто экономического свойства»⁹⁷. По мысли обер-прокурора, для усмирения беспорядков на промышленных предприятиях нужно было использовать «нравственное» воздействие фабричных инспекторов, а также меры предупредительные, а не карательные⁹⁸. Обер-прокурор настороженно воспринимал интенсивную урбанизацию и развитие промышленности, при которых «растет то в праздной безработице, то в египетской работе изнывающая толпа людей, стремящихся неведомо куда, недовольных, раздраженных и бездомных»⁹⁹. Развитие промышленности разрушало традиционный уклад в городской среде, где «истощаются и разлагаются силы души народной». Мнение Победоносцева о расцерковлении рабочих под воздействием городских реалий находит подтверждение в исследованиях современных социологов, которые говорят о неизбежности распространения атеистического мировоззрения в фабрично-заводской среде лишь под воздействием характера труда и без всякой идеологической пропаганды¹⁰⁰.

Проблема распространения религиозной индифферентности в промышленных центрах, обсуждаемая на страницах церковной прессы конца XIX в., по мнению С. Ю. Витте, воспринималась православным епископатом «как явление случайное, порожденное: 1) чрезмерной загруженностью рабочих на фабриках и заводах; 2) нерадивым отношением духовенства к своей миссии; 3) влиянием безбожной интеллигенции»¹⁰¹.

В июне 1898 г. Победоносцев возглавил особое совещание по рассмотрению вопроса о разделении полномочий между фабричной инспекцией и полицией, выступив с очередной программой патриархально-попечительских мер¹⁰². Итогом совещания стало признание необходимости реформирования социально-экономических сторон рабочей жизни, но в порядке общего плана развития фабричного законодательства и «лишь тогда, когда это будет признано своевременным по общегосударственным соображениям, но отнюдь не ради умиротворения страстей, возбужденных агитацией»¹⁰³. Таким образом, социальная доктрина Православной Церкви конца XIX в. в отношении рабочих основывалась на признании силы нравственных и патриархальных отношений в области моральной ответственности промышленников за благополучие своих работников.

Начиная с 1900 г., проблема индифферентности в религии рабочих все больше беспокоит обер-прокурора. Стоит отметить, что отход от Церкви не был однозначным и повсеместным явлением, церковно-обрядовая сторона жизни рабочих, вчерашних крестьян, долгое время сохранялась в условиях промышленных центров¹⁰⁴. Однако в рамках общей тенденции К. П. Победоносцев отмечает крайне неблагоприятные условия религиозной жизни, при которой «ослабление религиозного интереса соединяется с нравственной распущенностью» в фабричной среде, а «постоянное действие завода и никогда не прерываемые в нем работы – вот обстоятельство, отдаляющее прихожан от Церкви»¹⁰⁵. Стоит отметить, что раздел в отчете обер-прокурора под названием «Состояние веры и благочестия» продолжает содержать в основном положительные характеристики простого народа, который «носит в себе твердые зачатки истинного христианского просвещения»¹⁰⁶.

Новые фабричные законы начала 1900-х гг. характеризовались сохранением прежнего попечительно-охранительного направления. И. И. Янжул, известный экономист, занимавший пять лет (1882–1887) должность московского фабричного инспектора, а также являвшийся член-корреспондентом Российской академии наук, в своих воспоминаниях писал: «У нас, у русских, всегда отсутствует чувство меры. Законы растут у нас как грибы, часто без всякой нужды меняются гораздо раньше, чем старый закон сумел пустить корни и привиться в русской почве. Особенно это прилагается к фабричному законодательству»¹⁰⁷. Формальное исполнение рабочего законодательства приводило к снижению эффективности действия законоположений и повсеместному усилению недовольства. К началу XX в. законодательная нерешенность рабочего вопроса ставит его на первое место в чреде наиболее актуальных проблем общественно-политической жизни страны.

Значительной мерой 1900 г. стало определение Святейшего Синода, основанное на императорском указе о «беспрепятственном допущении православных приходских священников в находящиеся в их приходах промышленные заведения для пастырских миссионерских бесед с рабочими». Министерство финансов в свою очередь разослало циркуляры с оповещением чинов фабричной инспекции, Министерство внутренних дел передало указания о свободном допуске церковнослужителей к губернаторам и чинам полиции. Организация фабричного надзора за горными заводами и промыслами получила предписание от Министерства земледелия и государственных имуществ¹⁰⁸. В первый и последний раз все важнейшие ведомства империи признали социальную необходимость церковных мер по рабочему вопросу в рамках борьбы с социализмом и атеизмом и договорились об их совместной реализации. В 1900 г. класс промышленных рабочих насчитывал порядка 3 млн человек, что вместе с чернорабочими и непромышленными, занятыми в кустарном ремесленном производстве, составляло около 14 млн человек из 140-миллионного населения страны¹⁰⁹. Допуск священников на фабричные предприятия не мог повлиять на причины социально-экономического недовольства рабочих, к чему стремилась государственная власть и фабриканты; не сдерживала эта мера и опасный для Церкви растущий в обществе религиозный индифферентизм. Однако присутствие священников на заводских комплексах, наряду с чинами фабричной инспекции, явилось смягчающим фактором социально-политической и религиозной напряженности.

В разделе всеподданнейшего отчета обер-прокурора «Религиозно-церковная жизнь» в 1902 г. впервые появляется отдельно выделенная глава «Влияние промысловой фабрично-заводской жизни на религиозно-нравственное состояние». Наиболее неблагополучными в отчете представлялись епархии Центральной и Южной России. Постоянная занятость рабочих, сложные бытовые условия, ощутимый разрыв с деревней, всегда характеризовавшейся религиозностью и консерватизмом, становились причиной ослабления религиозных чувств и нравственной распущенности населения. Таким образом, подтверждая несомненное влияние общих трудовых и бытовых условий на ухудшение облика рабочего, автор отчета тем не менее видит выход не в возможности церковного влияния на первопричины, а лишь в усилении священнической проповеди: «истовее совершать богослужение, проповедь, внебогослужебные собеседования и учительство в школах»¹¹⁰.

В июне 1903 г. при активном участии С. Ю. Витте и В. К. Плеве был утвержден указ о фабричных старостах, принятию которого предшествовали длительные обсуждения в правительственных и промышленных кругах. Легализация собраний рабочих под руководством фабричных старост должна была способствовать укреплению общественного порядка. В условиях социальной нестабильности промышленники высказали отрицательное отношение к институту фабричных старост и обществ взаимопомощи, требуя снять с них обязательства по заботе о бытовых сторонах жизни рабочих. Предприниматели обвинили правительство в увлечении западными системами, вместо того чтобы организовать формы попечения, выработанные «русской жизнью» и «достаточно отвечающие духу народному»¹¹¹. Промышленники (в основном Санкт-Петербургского региона) считали, что разумно устроенные церковные попечительства могут эффективней, чем профессиональные союзы рабочих, оказывать помощь нуждающимся. По мысли петербургских фабрикантов, организация попечительской деятельности в отношении рабочих – а именно создание школ, больниц, касс вспомоществования – могла быть возложена на церковные попечительства о народной трезвости, а также на местное городское управление¹¹². Практика введения института фабричных старост встретила противодействие фабричных администраций, что говорит о малоэффективности данного правительственного опыта. Церковная же инициатива в деле объединения рабочих вокруг приходов к тому времени уже самостоятельно распространилась в виде добровольных обществ трезвости и попечительств, бравших на себя посильную заботу о населении фабрично-заводских районов.

Однако церковно-охранительные меры вместе с законодательными со стороны государственной власти не смягчали социального напряжения. По новейшим данным современных исследователей, в фабрично-заводских конфликтах, производственных и политических, с 1895 по 1904 г. участвовало около 1 млн 500 тыс. рабочих¹¹³. Вопрос религиозности рабочего класса не переставал быть темой общественных обсуждений. Профессор И. X. Озеров в своих размышлениях на тему «Религия и общественность» писал: «...для рабочих нужно хорошее фабричное законодательство, право собраний, рабочих союзов и т. д. Без этих условий трудящийся не сможет возвыситься до религиозного творчества, с чела его стерт будет облик Божий»¹¹⁴. События 9 января 1905 г. и последующее развитие революционной ситуации продемонстрировали всю несостоятельность идеи К. П. Победоносцева об отсутствии в России рабочего класса и рабочего вопроса в общеевропейском значении.

На январском заседании Комитета министров 1905 г. отмечалось: «Возражать против этого взгляда (об отсутствии рабочего вопроса в России. – М. Г.) в настоящее время, после январских событий, нет более надобности, но следует отметить существенную разницу в условиях фабрично-заводской жизни у нас и в государствах Запада, где рабочий вопрос, не испытав на пути своем подобных задержек, является упорядоченным и определен законом. История фабричного законодательства, например Германии, показывает, что государственные люди страны, и во главе их князь Бисмарк, своевременно оценили значение рабочего вопроса и, настояв на издании наиболее существенных по нему законов (о государственном страховании рабочих, о союзах их, стачках и т. д.), взяли рабочее движение в свои руки»¹¹⁵. На государственном уровне европейский опыт, хотя и несколько запоздало, признается удачным.

Сопутствующие индустриализации социокультурные тенденции, такие как политизация народа, озлобленность рабочих и распространение в их среде хулиганства, приводят в 1905 г. к окончательному появлению в России двух явлений, противоположных по духу вере и империи, власти церковной и государственной, – социализма и атеизма. «Разменявшись на мелкую монету, социальная демократия сделалась не только понятной русскому рабочему, но и явилась ощутимой защитницей его несложных интересов»¹¹⁶, – писал в своей записке по рабочему вопросу начальник Московского охранного отделения С. В. Зубатов. Год 1905-й стал переломным для всего мира российской промышленности, после которого «отношение к рабочим в России оказалось в фокусе всей политической жизни страны»¹¹⁷.

Так, до революционных событий представления большинства рабочих о сути социалистических идей были довольно размытыми, и агитаторы пользовались евангельскими примерами как имевшими силу исключительно в пропагандистских целях¹¹⁸. В стачечных же требованиях участники дореволюционных беспорядков высказывались против произвола фабричной администрации и выдвигали минимальные экономические требования, далекие от антимонархических и противоцерковных идей. Исследователь религиозности рабочего класса М. М. Персиц отмечал: «В своем критическом отношении к религии рабочая масса до 1905 г. не поднималась и не могла подняться выше религиозного индифферентизма»¹¹⁹. Суть требований большинства бастующих на съезде окружных и старших фабричных инспекторов в 1905 году была определена так: «Наиболее развитые из рабочего населения вполне осознали потребность создания такого положения, при котором рабочие получили бы возможность беспрепятственно обсуждать свои нужды и изыскивать законные способы к улучшению своего быта... Требования, которые выставляют рабочие, за редкими исключениями, не направлены против основ существующего строя. Главнейшие требования – сравнительно весьма скромные пожелания, и притом узко профессионального характера. Так, под свободой собраний они разумеют право обсуждать свои нужды и изыскивать пути к улучшению своего положения; свобода слова представляется им в виде возможности законными способами заявлять о своих нуждах; под неприкосновенностью жилища и личности они разумеют освобождение рабочего от постоянного страха ареста и насильственного вторжения в его жилище за одно только то, что он заявляет о своих нуждах и предъявляет требования об изменении условий найма...»¹²⁰

Символично, что революционные события начались с действий священника и на начальном этапе проходили под сенью хоругвей и икон¹²¹. «Собрание фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», составившее к концу декабря 1904 г. текст знаменитой петиции, использовало в трех разделах требований смесь идей либерального характера и христианского социализма, выразившихся в требовании демократических свобод, улучшении положения простого народа, введения государственного страхования и др.¹²² Можно считать, что в российской истории с именем священника Георгия Гапона связана первая, и последняя, попытка взаимодействия Церкви и рабочих под знаменем христианского социализма, основные положения которого поддерживали в то время С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, архимандрит Михаил (Семенов) и др. Мирное разрешение рабочего вопроса при участии Церкви предусматривало законодательное сокращение рабочего дня, охрану детского и женского труда, обязательное страхование, право на забастовки и профсоюзы – все то, чему Католическая Церковь в европейских странах способствовала уже около 15 лет. Вышедший из официального Православия и оппозиционный ему христианский социализм не нашел поддержки внутри Церкви.

Синод отреагировал на беспорядки рабочих посланием от 14 января 1905 г., которое было подписано епископами промышленно развитых областей: митрополитами Санкт-Петербургским и Ладожским, Московским и Коломенским, Киевским и Галицким, а также архиепископом Финляндским и Выборгским, епископом Винницким¹²³. Воззвание к чадам Православной Всероссийской Церкви объясняло «тяжкие испытания», постигшие страну, действием злонамеренных «домашних и иноземных врагов отечества». Свящ. Г. Гапон назывался недостойным священнослужителем, «дерзновенно поправшим святые обеты»¹²⁴. Послание не ограничивалось призывом рабочих к мирному труду, но также напоминало промышленникам об ответственности, справедливости и милосердии в отношении трудящихся фабрично-заводской отрасли.

Мерой прямого влияния на мятежно настроенную паству стало определение Святейшего Синода от 11 – 16 февраля 1905 г. об устройстве храмов при многолюдных фабриках и заводах в Санкт-Петербурге и окрестностях с назначением к ним самостоятельных причтов¹²⁵. Тогда же, в феврале, появляется отдельное синодальное определение о необходимости обязательного введения религиозно-нравственных бесед с рабочими, «представляющими из себя массу, склонную под влиянием злонамеренных лиц воспринимать ложные экономические учения и антиправительственные идеи»¹²⁶.

Революционный 1905 год рассматривался в официальных церковных отчетах с привлечением принципиально новых сведений об эффективном действии социалистической пропаганды, которая в России нашла подходящую почву среди рабочего класса, как указывалось в отчете, еще в 1890-е гг. «До отчетного периода пропаганда социализма была скрытой, и литература ее, как нелегальная, мало распространялась в народе и среди рабочих. Наступившие смута, волнения, забастовки, мятежи сопровождались обильным выпуском для обращения в народе брошюр, листков и газет социалистически-революционного содержания... Рабочий класс находил в его (социализма. – М. Г.) учении утешение-обещание удовлетворения житейских материальных потребностей... Устами своих последователей социализм объявил поход против Православия и явно высказал тенденцию занять место последнего»¹²⁷. Успех распространения социалистических идей был вызван, по мнению К. П. Победоносцева, отсутствием противосоциалистической литературы и неподготовленностью духовенства к борьбе с незнакомым учением. Факт расположения рабочей среды к противоправительственным учениям «выявил, с одной стороны, те нужды церковной и общественной жизни, удовлетворение которых лишило бы его (социализм. – М. Г.) почвы, а с другой стороны, показал тот путь, которым должна вестись борьба с этим общим врагом Церкви и государства»¹²⁸.

Борьба с революционными настроениями, процветавшими в рабочей среде, по мысли обер-прокурора, должна была вестись в двух направлениях: издание специальной литературы против социалистического учения, а также устройство правильно организованной истинно-христианской взаимопомощи. Последняя мера выражалась в объединении священниками на промышленных предприятиях рабочих и хозяев вокруг приходских храмов на почве «христианской любви и взаимопомощи». Духовенство также призывалось к делу материального обеспечения рабочих и их просвещению. По мысли Победоносцева, «лишить социализм основы в практической жизни может только оживление выработанного уклада церковно-приходской жизни, уклада, коим жила и укреплялась Святая Русь»¹²⁹.

В условиях событий 1905 г. была четко обозначена система взаимодействия Церкви и государства: «Святейший Синод не сомневается, что православное духовенство, верное обязанностям своего высокого пастырского служения и искони преданное государственному порядку, исполнит пастырский свой долг в духе любви и мира и не перестанет призывать православный народ к неуклонному соблюдению установленных законов и повиновению законным властям»¹³⁰. Российские условия существования церковной структуры не предполагали каких-то решительных действий от православных иерархов, которые должны были следовать своим обязанностям, поддерживая общественный порядок в рамках традиционных форм приходской жизни.

Участие представителей от духовного ведомства в разрешении революционной ситуации выразилось в назначении синодального чиновника в особую комиссию, состоявшую из представителей всех заинтересованных ведомств, для выяснения причин недовольства рабочих в Петербурге и его пригородах и «изыскания мер к устранению таковых в будущем»¹³¹. Правда, К. П. Победоносцев не посчитал нужным отправлять своего постоянного представителя в эту комиссию, где также должны были присутствовать фабриканты и сами рабочие, поскольку в Петербурге имелась лишь одна Синодальная типография, рабочие которой не высказывали недовольства своим положением¹³². Комиссия, так и не начав своей деятельности, была распущена, поскольку волнения охватили не только Петербург, но и другие промышленные центры империи. Решение «рабочего вопроса» требовало уже не локальных мер, а общегосударственного вмешательства. Тогда же, в 1905 г., на страницах официального «Церковного вестника» появляется признание: «Духовенство проспало рабочее движение и братание темной рабочей массы с противоправительственными агитаторами и запоздало со своей пастырской деятельностью, это хотя и прискорбный и досадный, но... факт. Прислушивайся духовенство к настроению рабочего люда, к его насущным, волнующим вопросам и нуждам, почаще и повнимательней заглядывая в его бытовую обстановку жизни, принимай все истинно по-отечески, поближе к своему сердцу... укажи ему верные и законные пути к удовлетворению его нужд или возьми эти нужды на рамена своего предстательства, – и не пролилась бы на родной земле невинная, братская кровь»¹³³. Церковь, беря на себя ответственность за допущение общественных беспорядков, признавала также повсеместную неустроенность быта простых людей, низкий экономический, правовой и образовательный уровень рабочих, способствовавший росту недовольства и выступлений¹³⁴.

Государственные мероприятия по решению рабочего вопроса нашли выражение в Манифесте 17 октября 1905 г. Статья 38 провозглашала право рабочих образовывать собственные союзы и общества в целях, «не противоречащих законам», что в некоторой степени повлияло на улучшение положения рабочего класса в Российской империи. В марте 1906 г. были приняты «Временные правила о профессиональных обществах, учрежденных для лиц, занятых в торговых и промышленных предприятиях или для владельцев этих предприятий». Создание легальных профсоюзов фабрично-заводских рабочих не было напрямую связано с областью религиозной жизни, хотя уставы обществ и содержали требование «развития умственного, религиозно-нравственного и материального благополучия русских рабочих и их семейств»¹³⁵. Комплексные изменения социокультурной сферы российской жизни подтолкнули Церковь к новому этапу «соборного» осмысления острейших вопросов современности.

Признание насущной необходимости принципиально новых адресных мер в решении «рабочего вопроса», основанных на социальном опыте Католической Церкви, нашло отражение в статье конца 1906 г., опубликованной в «Церковном вестнике»¹³⁶. Автор признает, что «наша Церковь безучастно относится к одному из самых жгучих вопросов времени», и предлагает некоторые меры по смягчению социальной напряженности в рамках христианской концепции труда, а именно: 1) защищать интересы рабочего класса перед работодателем «путем раскрытия обязанностей последних на основе евангельского учения, а также домогательством соответствующих законов»; 2) организовать учреждения по «приисканию» труда для безработных и поддержанию их; 3) урегулировать отношения между рабочими и предпринимателями; 4) организовывать христианские профсоюзы на приходе¹³⁷. Исполнение этих предписаний, по мысли автора, должно приблизить Православную Церковь к пастве, что отразится не только на изменении морального облика и материального положения русского рабочего, но также поднимет авторитет пастыря и станет лучшей апологией христианской любви в современном мире. Такая статья, написанная с привлечением примеров деятельности католических ассоциаций, по духу близкая христианскому социализму, представляла собой редкую попытку привнесения в деятельность Церкви идей обновленного общественного служения, которые, однако, не были реализованы и сохранялись лишь в теоретической форме¹³⁸.

«Рабочий вопрос» стал некоторым индикатором деятельности духовенства, которое долгое время существовало в качестве невлиятельной «общественной группы». Социально-политическая нестабильность вывела духовенство из его «невидного положения» в народной жизни¹³⁹. Автор «Церковного вестника», официального издания Санкт-Петербургской духовной академии, отмечал: «Гапон своей организаторской деятельностью показал, какую громадную силу притяжения имеет для религиозной в массе народно-рабочей среды церковный авторитет и какой гигантской решающей силой в сфере социально-экономических затруднений могла бы быть Церковь, если бы она нашла секрет, как деятельно участвовать ей в этих вопросах без противоречия своим принципам...»¹⁴⁰ Идеи «социального христианства» поддерживал в то время и будущий обер-прокурор В. К. Саблер, симпатизировавший католическим инициативам рабочих организаций и профсоюзов¹⁴¹.

Однако духовенство все же видело первоочередную задачу Православной Церкви в сохранении религиозности паствы из промышленных районов. «"Рабочий вопрос» есть проблема не только экономическая, но и моральная, которая затрагивает глубочайший интерес Церкви, а именно: спасение личности»¹⁴². Протоиерей Иоанн Восторгов, активный проповедник в фабрично-заводских округах, писал: «Не презирает христианство земли и земных интересов. Оно дает этому всему только надлежащее место, надлежащее, а не преувеличенное значение... Пусть придет к человеку заработная плата, хлеб, улучшение жизни, но при безверии и безнравственности все это не принесет счастья: люди злобой и враждой сумеют отравить друг другу жизнь»¹⁴³.

В своем отчете новый обер-прокурор Святейшего Синода П. П. Извольский (27 июля 1906 – 5 февраля 1909 г.) признал, что область общественных наук для русского пастыря совершенно неизвестна. «Священники должны основательно и всесторонне, за общей братской помощью, изучить современные социально-политические вопросы, осветить их светом Евангельских заповедей, пропустить их через пламень своей иерейской совести и быть, таким образом, готовыми дать вопрошающим ответ, чуждый всякого эгоизма и пристрастия»¹⁴⁴. По словам современника, «священник оказывался перед сложной задачей – примирить в себе священника и подданного, христианина и гражданина»¹⁴⁵.

По инициативе Церкви начинают выходить в свет множество доступно написанных популярных брошюр по истории и опровержению социалистического учения. Церковные издания, отзываясь на экономические вопросы современности, публикуют переводные статьи известных католических идеологов христианских рабочих союзов¹⁴⁶. В это же время Министерство финансов при активной поддержке епархиального начальства и московского губернатора ассигнует 25 тыс. руб. на расширение просветительской деятельности Московской комиссии по организации чтений для фабрично-заводских рабочих¹⁴⁷, которые продемонстрировали уникальный опыт церковного просвещения рабочих с привлечением передовых представителей интеллигенции¹⁴⁸. Указанные меры выражали попытку Церкви восполнить упущенный момент деятельного реагирования на причины социальных конфликтов.

Русская Православная Церковь в послереволюционное время активно участвовала в трех межведомственных инициативах по решению рабочего вопроса. Так, в 1908 г. представитель от духовного ведомства, управляющий Санкт-Петербургской типографией Д. С. Гаврилов вошел в образованную при Министерстве торговли и промышленности комиссию для обсуждения законопроектов: об обеспечении рабочих на случай болезни, о страховании рабочих от несчастных случаев¹⁴⁹, которые после длительных обсуждений были приняты в 1912 г.

В отчете обер-прокурора за 1908–1909 г. впервые появляется слово «охранение», которое было вынесено в подзаголовок раздела «Православная церковная жизнь». Новое название аналитического раздела звучало как «Деятельность епархиальных преосвященных и духовенства по охранению веры и благочестия в народе»¹⁵⁰. Церковное «охранение» живой веры наиболее полно проявилось в активизации «внутренней миссии»¹⁵¹, расширение которой было признано необходимым при «переходном и тревожном религиозном состоянии отечества».

В феврале 1908 г. при Святейшем Синоде учреждается Особое совещание по делам внутренней и внешней миссии под председательством митрополита московского Владимира (Богоявленского) с участием известных миссионеров (прот. Иоанна Восторгова и др.), а также двух чиновников от Министерства внутренних дел для объединения сил Церкви и государства, а также для осведомления светской власти относительно намерений Церкви и «содействия специальными знаниями и данными»¹⁵². Для Православной Церкви было решено признать «безотлагательно необходимым, со своей стороны, широко развить собственные церковно-миссионерские и духовно-просветительские меры и средства духовной борьбы с надвигающейся опасностью»¹⁵³.

Трехлетнее присутствие П. П. Извольского на посту главы Святейшего Синода в наиболее сложное для Церкви и государства время было охарактеризовано С. Ю. Витте следующим образом: «Этот Извольский, обер-прокурор, человек очень порядочный, имеет некоторые достоинства, но, конечно, не представляет собой человека, который мог бы с успехом занимать какой бы то ни было государственный пост, а особливо пост обер-прокурора Святейшего Синода, так как Извольский никогда никакого отношения к церковному управлению не имел и по натуре недостаточно широк для поста министра»¹⁵⁴. Отсутствие государственной инициативы по привлечению духовенства к обсуждению запросов промышленных рабочих, а также отсутствие последовательной программы Церкви позволяли последней углублять лишь традиционные формы проповеди и просвещения в народе.

Отсутствие знаний в социально-экономической сфере руководство семинарий попыталось исправить путем учреждения специальных курсов в 1909 г. при новом обер-прокуроре Сергее Михайловиче Лукьянове (5 февраля 1909 – 2 мая 1911 г.). Для обоснованной полемики со сторонниками радикальных течений в семинариях и духовных академиях в рамках нравственного богословия был введен курс «История и разоблачение социализма»¹⁵⁵. В 1910 г. во многих городах и местностях с фабрично-заводским населением для обучения взрослых и перешедших уже школьный возраст молодых людей лучшей формой обучения были признаны воскресные церковные школы, где уроки давали по воскресеньям после окончания церковного богослужения¹⁵⁶. Впрочем, обер-прокурор С. М. Лукьянов, будучи доктором медицины и директором Института экспериментальной медицины, по мнению митрополита Евлогия (Георгиевского), также «к должности обер-прокурора был совершенно не подготовлен, ибо не знал ни Церкви, ни народа»¹⁵⁷. Общая послереволюционная ситуация была так охарактеризована С. Н. Булгаковым: «Россия экономически росла стихийно и стремительно, духовно разлагаясь»¹⁵⁸.

При обер-прокуроре Владимире Карловиче Саблере (2 мая 1911 – 4 июля 1915 г.) продолжают осуществляться церковные меры по ограждению «рабочей» паствы от впадения в безверие. Стоит признать отсутствие у него четко сформулированной программы, хотя именно он как никто другой прекрасно знал церковную жизнь еще со времен К. П. Победоносцева¹⁵⁹. Будучи членом Государственного совета, В. К. Саблер дважды совершал путешествие в страны Западной Европы для знакомства с инициативами Католической Церкви, связанными с решением «рабочего вопроса». Результаты поездок описаны в двухтомном сочинении под общим названием «О мирной борьбе с социализмом». В. К. Саблер рассматривает опыт Католической Церкви как несомненно положительный и детально анализирует 19 вариантов организованной церковной помощи фабрично-заводским рабочим: демократически-христианские кружки, католические общества взаимопомощи, народные кассы и др¹⁶⁰.

Внутренняя миссия Церкви помимо проведения бесед с рабочими проявилась в активном участии церковных служителей во «Всероссийском съезде практических деятелей по борьбе с алкоголизмом», который состоялся в августе 1912 г. в Москве. В нем участвовало около 450 делегатов из разных мест России, рассматривавших излечение от недуга пьянства с позиций врачей, учителей и духовенства¹⁶¹. Особо отмечается в отчетах обер-прокурора отлично поставленное в предвоенное время проповедническое дело в крупных городах посредством различных обществ, братств и религиозных кружков¹⁶².

Оживление церковно-нравственной и просветительской деятельности церковных приходов продолжает признаваться обер-прокурором одной из важнейших потребностей современной церковной жизни. С другой стороны, в отчете отмечалось, что «везде, где успела сложиться крупная промышленность, социализм пленяет себе в послушание множество трудящихся»¹⁶³. К 1912 г. обер-прокурор в своем отчете приводит классификацию православного населения Российской империи, разработанную епископом Екатеринославским Агапитом (Вишневским). Данное описание представляется ключевым в оценке дореволюционного положения Русского Православия. Итак, в религиозно-нравственном отношении народ, по мнению епископа Агапита, можно разделить на три части: первая, самая малочисленная, строго все исполняет и неуклонно придерживается Православия; вторая, самая многочисленная, – это «сыны человеческие», люди земли, которые погрязли в суете, «их вера неясная и расплывчатая». Они все соблюдают, но очень официально: «так нужно и так желают соседи и потому еще, чтобы не навлечь на себя каких-либо нареканий, подозрений, чтобы избежать неприятных столкновений и неожиданностей»¹⁶⁴. Третьей составляющей является молодое поколение, «невоспитанное, необузданное и беспринципное». Эти люди уже открыто не веруют¹⁶⁵. Их «коснулся современный тлетворный дух отрицания и сомнения, дух гордыни и неповиновения»¹⁶⁶.

Мнение епископа Агапита (Вишневского) совпадало с характеристикой рабочих начала XX в. товарища министра внутренних дел П. Д. Святополк-Мирского: «При содействии неблагоприятных условий столицы в последние три-четыре года из добродушного русского парня выработался своеобразный тип полуграмотного интеллигента, почитающего своим долгом отрицать религию и семью, пренебрегать законом, не повиноваться власти и глумиться над ней. Такой молодежи, к счастью, имеется на каждом заводе еще немного, но эта ничтожная горсть террористически руководит всей массой инертных рабочих»¹⁶⁷. Именно представители третьей категории стали активными зачинщиками беспорядков, забастовок, представляя основную опасность не только для народной религиозности, но и для всего государства в целом. Как официальное свидетельство времени и подтверждение факта массовой апостасии во всеподданнейшем отчете обер-прокурора Святейшего Синода за 1913 г. к характеристике веры и благочестия добавляется слово «еще». В отчете отсутствуют традиционные рассуждения о «патриархальном» мировоззрении русского рабочего. Характеристика веры и благочестия определяется следующим образом: «в массе своей православный русский народ хранит еще (курсив наш. – М. Г.) православную веру в Бога и блюдет заветы родной старины»¹⁶⁸. В отчетах за 1913 и 1914 г. раздел «Состояние веры и благочестия в народе» вообще отсутствует, что, вероятно, можно объяснить началом Первой мировой войны, на которой было сфокусировано основное внимание обер-прокурора.

Общие ожидания решительных церковных мер в рамках этого обер-прокурорства не оправдались, как писал протопресвитер Г. Шавельский: «Если же касаться всей вообще церковной работы этого периода, то надо сказать, что отсталость, безжизненность и малопродуктивности были отличительными ее признаками, особенно заметными при сравнении с последней порой огромного роста и развития других сторон русской жизни», а то положительное для Церкви, что было сделано самим обер-прокурором В. К. Саблером, «было столь мелко и ничтожно в сравнении с тем, что можно и должно было сделать при наличии тех сил и средств, которыми тогда располагала Церковь, что об этом положительном и говорить не стоит. Самое же главное в том, что тон, взятый Саблером, самый характер его работы были разрушительны для Церкви»¹⁶⁹.

Итак, эволюцию позиции обер-прокуроров Святейшего Синода можно разделить на три этапа, которые выделяются на основании событий общегосударственного порядка. В первый период (1880– 1900) особой церковной политики по решению рабочего вопроса не существовало – религиозно-нравственное попечение о работниках промышленных предприятий происходило в общем русле церковных инициатив. Религиозное состояние рабочих вызывало нарастание беспокойства в церковной среде, что выражалось в специальном определении Синода 1900 г. о призвании священнослужителей к окормлению мятежной паствы на основании традиционных форм проповеди.

Второй период (1901–1906) отмечен констатацией обер-прокурорами социальной нестабильности рабочей среды и усилением введенных ранее мер в виде организации внебогослужебных собеседований, обществ трезвости, церковно-приходских воскресных школ.

Третий период (1906–1914) характеризуется признанием необходимости особого подхода к взаимодействию рабочих с Церковью, активизацией внутренней миссии, что проявляется на территории империи в создании специальных комиссий, братств и проведении миссионерских съездов. Однако эти меры были, очевидно, сильно запоздалыми. По выражению Коковцова, в это время «рабочий вопрос составлял бесспорную ось всего внутреннего положения России»¹⁷⁰.

Стоит отметить, что из всей совокупности аспектов, составлявших рабочий вопрос, обер-прокуроры в большинстве своем признавали актуальной для реформирования одну религиозно-нравственную сторону. К началу Первой мировой войны отношение обер-прокурора к рабочему вопросу базировалось на том, что нравственная организация социально-экономической жизни решит общеполитические проблемы развития российского общества.

Актуализация миссии в Российской империи во второй половине XIX – начале XX в. наиболее полно выразилась в идее всероссийских миссионерских съездов, которые давали возможность совместных обсуждений насущных миссионерских задач, а также предоставляли условия для обмена проповедническим опытом.

Основные миссионерские проблемы Русской Православной Церкви впервые были вынесены на обсуждение на I Всероссийском миссионерском съезде, который состоялся в 1887 г. в Никольском единоверческом монастыре в Москве при участии 64 миссионеров разных епархий. В рамках обсуждений участниками были выработаны «Правила об устройстве миссий и о способе действий миссионеров и пастырей Церкви по отношению к раскольникам и сектантам», на основании которых все епархиальные уровни обеспечивались своими миссионерами, действовавшими как в епархии, так и в уезде и церковном округе¹⁷¹. Миссионерами назначались благонадежные и знакомые с расколом представители духовенства, снабжавшиеся специальным документом от светской власти в лице губернатора для получения помощи от государственных учреждений.

К 1891 г. относится деятельность II Всероссийского миссионерского съезда, который снова проходил в Московском Никольском единоверческом монастыре при участии 157 миссионеров. На нем также рассматривались вопросы старообрядчества и сектантства. На съезде выступил с докладом управляющий канцелярией Синода будущий обер-прокурор В. К. Саблер, высказавший мнение о нарастающей религиозной нестабильности: «Враги Церкви стараются наступать на нас сплоченной ратью; необходимо для ратоборцев Православия единство мыслей и действий – нужны техника дела, плотная связь между собой и в общем труде»¹⁷². По результатам съезда Синод издал указ о введении в семинариях практических курсов по полемике с сектантством. Этим же указом закреплялось создание и развитие специальных епархиальных библиотек.

Большую роль в осмыслении новой религиозной угрозы сыграл III Всероссийский миссионерский съезд, проходивший 22 июля – 6 августа 1897 г. в Казани. Помимо актуальных вопросов предыдущих двух съездов был обозначен новый аспект внутренней миссионерской работы, связанный с поддержанием и укреплением религиозной жизни в Российской империи среди исконно православного населения. По мысли издателя журнала «Миссионерское обозрение» синодального чиновника В. М. Скворцова, сектантские учения, искажая православную веру народа, способствовали распространению антигосударственных воззрений, неся в себе атеистическо-социалистические идеи. Вопросы веры и Церкви признавались вопросами государственной важности, поскольку влияли на благополучное развитие общественной жизни¹⁷³. На этом же съезде был заострен вопрос о негативной реакции на дела церковного миссионерства в среде интеллигенции, которая воспринимала миссию как «бесплодные словопрения о вере», а самих миссионеров – как людей «странной профессии, вольными художниками духовного ведомства»¹⁷⁴. Все лжеучения были разделены на мистические и рационалистические, а проблема заботы о рабочих попала в разряд общих вопросов духовного просвещения населения. Епархиальный миссионер из Херсона, указывая на опасные условия религиозно-нравственной стороны быта рабочих, отмечал, что они «представляют собой подготовленную среду к восприятию и распространению сектантских заблуждений и социальных доктрин»¹⁷⁵.

Таким образом, проблема индифферентности и религиозной неустойчивости рабочего класса впервые была заявлена на III миссионерском съезде. На основании сообщений епархиальных миссионеров и последующих дискуссий были приняты следующие решения.

1. При многочисленных фабриках и заводах открыть школы «непременно типа церковно-приходских» и расширить храмостроительство для удовлетворения религиозных нужд рабочего класса. В рамках работы съезда было высказано интересное предложение о создании на территории фабричных комплексов школ-церквей, в помещении которых могли бы проводиться как богослужения, так и занятия.

2. Установить над всей жизнью фабричных работников, особенно над условиями работниц, самый строгий «правительственный надзор» и ввести систему наказаний за низкий уровень нравственного поведения.

3. Обеспечить от управляющих правильную и точную регистрацию всех рабочих с указанием их принадлежности к известному вероисповеданию. Ежегодно доставлять об этом сведения местному начальству и ближайшему приходскому пастырю, дабы православная миссия, если будет необходимо, своевременно могла принимать соответствующие меры к пресечению пропаганды.

4. Ввести миссионерские беседы среди рабочих на фабриках и заводах¹⁷⁶.

Комиссия также признала нужным ходатайствовать о содействии со стороны органов местной власти пастырям и миссионерам в деле устройства при фабриках, заводах, многолюдных мастерских религиозно-нравственных бесед и чтений с рабочим народом в праздничное время¹⁷⁷.

На заседаниях съезда впервые поднимались вопросы взаимоотношений иноверных представителей промышленности и православного духовенства в деле христианского просвещения. «Как известно, подавляющее большинство наших фабрик и заводов находятся если не во владении, то в управлении лиц иноверцев или христиан инославных (евреев, католиков-поляков, лютеран-немцев, раскольников), у которых, как показал опыт, естественно, не может пользоваться симпатиями и покровительством миссионерская деятельность православных пастырей и миссионеров, а наоборот – их делу миссии здесь часто поставляются всевозможные препятствия». Для распространения и укрепления православных начал Съезд признал обязательным устройство школы для тех фабрик и заводов, где количество рабочих составляло не меньше 250 человек¹⁷⁸.

Итоговое заключение съезда об актуальных миссионерских мерах основывалось прежде всего на признании необходимости усиления приходской работы. Первоочередной задачей по расширению внутренней миссии было провозглашено создание нового типа профессионального миссионера, свободного от всякой церковной деятельности и занимающегося исключительно просветительской работой среди населения. Противосектантская деятельность на приходах предполагалась через введение трехуровневой миссионерской системы, которая была представлена епархиальными и окружными миссионерами, а также миссионерами-сотрудниками¹⁷⁹.

Все предложения, выдвинутые на протяжении десяти лет деятельности трех миссионерских съездов, были практически реализованы миссионерами на епархиальном уровне, а где-то даже с опережением решений миссионерских съездов (как в Московской епархии). Однако революционные события 1905 г., а также Манифест 17 апреля 1905 г. поставили внутреннюю миссию в совершенно новые условия. Изменение конфессиональной политики государства привело к признанию и легализации старообрядцев, сектантов и уравнению их в правах с лицами инославных исповеданий. Церковная реакция на государственные перемены была следующей: «Указ 17 апреля был для Церкви ошеломляющим. Он железным ударом разбил знамя миссии»¹⁸⁰. Миссионерское дело нуждалось в обсуждении новой программы мероприятий, которая начала готовиться в синодальной среде сразу после введения закона о веротерпимости. Концентрация основных усилий пришлась надело «внутренней миссии»¹⁸¹.

В феврале 1908 г. при Святейшем Синоде учреждается Особое совещание по делам внутренней и внешней миссии с участием известных миссионеров (прот. Иоанна Восторгова и др.), а также двух чиновников от Министерства внутренних дел для осведомления светской власти и «содействия специальными знаниями и данными»¹⁸². Учреждение Особого совещания было признано необходимым на основании тревожных донесений из епархий, а также деятельности епархиального Нижегородского миссионерского съезда¹⁸³, которые констатировали, что «в инославии и иноверии, а равно и в оторвавшейся от Церкви интеллигенции, идет деятельная подготовка своих мер и средств к организованной пропаганде среди православного населения религиозных лжеучений. Представляется безотлагательно необходимым для Православной Церкви со своей стороны широко развить собственные церковно-миссионерские, духовно-просветительские меры и средства духовной борьбы с надвигающейся опасностью»¹⁸⁴. Результатом работы совещания стали «Правила об устройстве внутренней миссии» от 20–26 мая 1908 г., гласившие, что защита православной веры должна развиваться по трем путям: самим верующим народом, приходскими пастырями, специальными миссионерами¹⁸⁵. Таким образом, «Правила» передавали попечение о народной миссии помимо профессиональных миссионеров приходским попечительствам, кружкам ревнителей православия и православным братствам¹⁸⁶.

Миссионерское дело нуждалось в повсеместном распространении и некоторой демократизации развития на всех общественных уровнях. Из «Всеподданнейшего отчета за 1908–1909 гг.» явствует, что «односторонность прежней постановки ее (внутренней миссионерской организации. – М. Г.) сознавалась всеми: вся миссия сосредоточена была в руках епархиальных миссионеров; участия православного прихода в миссионерском делании не было вовсе; участие же приходских священников хотя и требовалось, но оно было явлением скорее случайным, чем общим, а иногда и неудачным – по отсутствию апологетико-полемической подготовки у священно-церковнослужителей, состоящих в зараженных религиозным лжеучением приходах»¹⁸⁷. Митрополит Евлогий (Георгиевский), указывая на несомненный подвиг святых подвижников-миссионеров, писал: «Нужно заметить, что миссионерское дело в Русской Церкви стояло не на должной высоте. Хотя на все это тратились большие церковные суммы, хотя не было недостатка в способных и энергичных миссионерах, однако не чувствовалось в нем подъема и воодушевления, не ощущалось веяния духа апостольского... Большинство архиереев относилось к этому важнейшему делу равнодушно»¹⁸⁸.

В 1908 г. с 12 по 26 июля в Киеве состоялся IV миссионерский съезд, который возглавил архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий). Почетным председателем был назначен митрополит Киевский Флавиан (Городецкий). Съезд стал наиболее масштабным церковным событием за все время существования миссионерских съездов. На киевских заседаниях присутствовало 650 участников и 30 архиереев, среди которых был митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний (Вадковский), митрополит Московский и Коломенский Владимир (Богоявленский). На открытие съезда приехал также обер-прокурор Святейшего Синода П. П. Извольский¹⁸⁹. Съезд одним из участников был назван «некоторым подобием Всероссийского церковного Собора»¹⁹⁰, ведь его собирали не без опасений политических выступлений против вероисповедной политики правительства, однако «все прошло гладко, не выходя из берегов чисто церковных суждений»¹⁹¹.

Деятельность съезда была распределена между девятью комиссиями: единоверческой, противосектантской, противокатолической, противораскольнической, организационной, литературно-издательской, противомусульманской, преподавательской и церковно-учительской, включавшей в себя вопрос борьбы с неверием¹⁹². Работа последней комиссии под председательством епископа Могилевского Стефана (Архангельского) и протоиерея Иоанна Восторгова была разделена по трем отделам, затрагивавшим главные вопросы религиозного развития русского общества: 1) возможные положительные меры религиозно-нравственного обучения, воспитания и церковного учительства; 2) борьбу с неверием и социалистическими учениями; 3) новое вероисповедное законодательство.

На заседаниях секций были подняты духовные проблемы рабочего класса: индифферентизм и распространение атеизма в его среде. Соответствующими мерами для предотвращения апостасии были признаны: преобразование прихода, подъем интереса духовенства к учреждениям благотворительности для рабочего люда, а также наличие христианской любви между хозяевами и рабочими¹⁹³. Последняя, явно утопического характера, формулировка полностью повторяла мнение К. П. Победоносцева, высказанное в отчете 1896 года о необходимых мерах по борьбе с социализмом. Протоиерей Иоанн Восторгов, участвуя в деятельности всех отделов, особо отметил насущность для Русской Церкви «рабочего вопроса», прочитав доклад «Проповедь социализма среди учащегося юношества на фабриках и заводах»¹⁹⁴.

Путь борьбы с антихристианскими учениями, которые особенно влияли на умы простых жителей промышленных районов, протоиерей Иоанн «по опыту прошлой истории» видел в том, что представители Православной Церкви должны вникать во все текущие проблемы жизни простых людей: по его словам, Церковь не должна стоять на месте, «потребность времени – не отделение Церкви от государства, а освобождение ее от чрезмерной гражданской опеки, простирающейся на существенные стороны Православия»¹⁹⁵. Данное высказывание выражало определенные настроения церковной общественности, связанные с ограниченным положением Церкви в политической системе Российской империи. Результатом деятельности всех отделов помимо признания необходимости усиленного служения было решение о восстановлении катехизической проповеди и учреждении должности епархиального проповедника. Проповедь должна была охватить все области церковного служения и воздействовать на все социальные категории.

Таким образом, Православная Церковь констатировала необходимость миссии среди самого русского народа. Знаменательным в этом контексте оказывался доклад протоиерея Т. И. Буткевича о необходимости учреждения всероссийского православного религиозно-просветительного братства: «В настоящее время настал момент, когда должно быть обращено внимание не на внешнюю только, но и на внутреннюю миссию; необходимо возбудить благочестивую ревность и позаботиться не только о распространении веры среди язычников или об обращении раскольников и сектантов в лоно Православной Церкви, но и о том, чтобы сохранить в чистоте вероучение и нравоучение Православной нашей Церкви, укрепить их в народном сознании, показать их внутреннее, им только присущее достоинство в сравнении с учением других религий, пользующихся в нашем отечестве такой же свободой и терпимостью, как и наша Православная Церковь»¹⁹⁶. Участники миссионерского съезда приняли решение об организации миссионерских курсов на всей территории Российской империи и признали необходимым создание повсеместного и постоянно действующего органа Православной Церкви для координации миссии, что и было сделано.

Масштабные меры киевского миссионерского съезда по-разному оценивались современниками. Митрополит Евлогий (Георгиевский) в своих воспоминаниях отмечал: «Не думаю, чтобы Миссионерский съезд в Киеве имел большие практические последствия, хотя в Синоде была образована особая комиссия по проведению в жизнь его постановлений. Во всяком случае, какого-либо заметного подъема в деле миссионерства или радикальной реформы в его организации он не дал. Но тем не менее я считаю, что он имел важное значение в жизни нашей Церкви уже благодаря тому, что дал возможность разрозненным церковным людям собраться вместе, совместно обсудить наболевшие церковные нужды, поделиться и ощутить свое единство – некий дух соборности. Особенно это было важно для церковных иерархов, которые обычно жили совершенно обособленной жизнью»¹⁹⁷. Результатом съезда, во всяком случае, можно назвать признание несостоятельности прежних церковных мер в условиях социальных потрясений, а также необходимости серьезных организационных реформ.

По результатам обсуждений улучшения религиозного образования на съезде 1908 г. Святейшим Синодом спустя год (1909) был проведен Всероссийский съезд преподавателей Закона Божия в светских средних учебных заведениях. Участвовавшие в нем законоучители (100 учителей со всей России) указали на несоответствие образовательных программ культурным и общественным трансформациям Российской империи и признали их устаревшими. Особое внимание требовалось уделить более тщательному изучению Священного Писания, апологетике, а также проекту создания братств законоучителей, что и было выполнено по особому синодальному указу в 1910 г.

На основании «Правил об устройстве внутренней миссии» был создан Московский епархиальный совет, который должен был противостоять пропаганде старообрядчества, сектантства и социализма на территории канонической Московской епархии. Совет возглавил викарный епископ Можайский Василий (Преображенский), в его состав вошли в качестве товарища председателя протоиерей Иоанн Восторгов и епархиальные миссионеры И. Полянский и И. Айвазов, миссионер-проповедник И. Васильев, архимандрит Новоспасского монастыря Макарий (Гневушев), протоиереи X. Максимов, С. Садковский, М. Соболев¹⁹⁸.

При московском епархиальном доме были организованы трехмесячные народно-миссионерские курсы¹⁹⁹. Основных лекционных тем было семь: Слово Божие, история Православной Церкви, катехизис, секты, обличение сектантства и социализма, церковное пение и учение об алкоголизме. В список рекомендуемых книг по обличению социализма наряду с сочинениями Л. Тихомирова входили труды прот. Иоанна Восторгова «Доброе слово православному русскому народу», «Социализм и христианство»; И. Г. Айвазова «Программа по преподаванию в духовных семинариях сведений по обличению социализма»²⁰⁰, что говорит о полемической активности членов Московского епархиального совета. Теоретические занятия подкреплялись практической частью: слушатели четыре раза в неделю сами совершали богослужения, проповедуя ежедневно, а в праздники расходились по церквам для проповеди за ранними литургиями и раздачи листков с соответствующими текстами народу²⁰¹. Обучаемые не только вели миссионерские беседы с сектантами, но также проводили чтения в Историческом музее для рабочих. Куратором лекций являлся митрополит Владимир (Богоявленский). Миссионерские курсы пользовались большой поддержкой со стороны светской власти: «Нельзя не отметить особливого внимания к курсам со стороны московского православного общества и представителей высшего церковного и гражданского управления. Слушателей посетили обер-прокурор, председатель Совета министров, глава Министерства землеустройства и землевладения»²⁰².

Год 1912-й был отмечен чрезвычайно высоким уровнем активности Миссионерского совета. По его инициативе произошло разделение Москвы на три «миссионерских» района, во главе которых были поставлены ответственные опытные миссионеры и полемисты²⁰³, соответственно: протоиерей И. Айвазов (1-е, 2-е отделение Пречистенского сорока и все отделения Замоскворецкого), священник И. Васильев (2-е отделение Ивановского сорока; 2-е отделение Никитского сорока, 2-е отделение Сретенского сорока, 1-е отделение Китайгородского сорока), П. Варжанский ( 1-е отделение Ивановского сорока, 1-еиЗ-е отделения Сретенского сорока, 1-е отделение Никитского сорока).

Миссионерское дело требовало увеличения количества участников, поскольку, по словам прот. И. Восторгова, «ни пастыри, ни миссионеры одними своими усилиями не могут отстоять целостность церковного стада от расхищения его лютыми волками»²⁰⁴. Расширение миссионерских сил по инициативе совета в этом же году выразилось в создании специальных курсов для причта и мирян. Епархиальный миссионерский курс был рассчитан на 30-дневный срок (с 15 ноября по 15 декабря). Слушатели в количестве 60 человек (в основном священнослужители) были выбраны на съездах благочинных по уездам. В течение месяца занятия проходили ежедневно, кроме воскресных и праздничных дней, в аудиториях епархиального дома. Всем слушателям выдавался бесплатный набор книг и брошюр, а также каждый получал 35 руб. на текущие расходы.

Система лекционных курсов предполагала три отдела. Курс, раскрывавший историю и методы обличения социализма, был обязательным для всех, что говорит о признании повсеместного распространения социалистических идей. В него также входили общие правила организации приходской миссии и внебогослужебной проповеди. Два других курса – противораскольнический и противосектантский – слушатели выбирали самостоятельно, соответственно религиозной специфике своего уезда для так называемой «органической миссии»²⁰⁵, которая создавалась при живейшем участии всей общины в самом приходе, «как плоть от плоти»²⁰⁶. По окончании занятий и сдачи экзамена слушателям выдавалось свидетельство об окончании миссионерских курсов. Повышение квалификации священнослужителей стало основной мерой в деле качественного углубления внутренней миссии.

Противосектантский потенциал мирян также не остался без применения в деле противостояния чуждой пропаганде. В октябре того же года были открыты противораскольнические народно-миссионерские курсы для мирян в Москве и Коломне. Главной аудиторией курсов стали рабочие. Осуществление лекционной части дважды в неделю взяли на себя епархиальные и уездные миссионеры. Для повышения качества занятий признавалась лучшей не лекционная, а собеседовательно-наглядная практика²⁰⁷.

Таким образом, миссионерское дело приобретало разветвленную структуру, затрагивая все большие слои населения. Социальные потрясения активизировали обновление просветительской работы, которая осуществлялась потрем оформившимся направлениям: 1) специально подготовленными епархиальными миссионерами, 2) приходскими священнослужителями, 3) самим верующим народом. К 1914 г. на территории Российской империи существовало 96 епархиальных, 586 уездных и окружных (по благочиниям) миссионеров, а также более 700 братств²⁰⁸, которые были объединены под руководством специально созданного Миссионерского совета при Святейшем Синоде в 1913 г. Во главе единого координирующего центра стал архиепископ Сергий (Страгородский), возглавлявший Финляндскую епархию²⁰⁹. Ведению Миссионерского совета подлежали дела управления (содействие архиереям, созыв миссионерских съездов, устройство временных курсов), а также учительство (издание пособий, изучение особенностей раскола и деятельности сект и др.)²¹⁰. Однако первое заседание Совета прошло лишь в апреле 1915 г., что, несомненно, снизило результаты его деятельности.

Итак, полем деятельности Русской Православной Церкви в конце XIX – начале XX в. стала внутренняя миссия, направленная не только на просвещение нехристианских народов, но и на духовное возвращение в лоно Церкви традиционно православного населения России, на активизацию деятельности в преодолении влияния на общество социалистических и атеистических идей. Миссионерские съезды, реагируя на запросы современности, впервые указывали на неблагополучное развитие религиозной стороны рабочего вопроса в 1898 г. Необходимость просвещения в рабочей среде церковным священноначалием была осознана наиболее остро в послереволюционную эпоху, когда Церковь развернула широкую деятельность на основании принятых Миссионерскими съездами решений по фактически повторной христианизации и катехизации православного населения Российской империи.

Социокультурные изменения в Российской империи, вызванные ростом рабочего класса, не могли оставить в стороне представителей епархиальной власти и духовенства. Данный раздел посвящен изучению мнений о рабочем вопросе двух наиболее видных представителей Московской епархии, направивших свои труды на просвещение жителей фабричных районов, а именно митрополита Владимира (Богоявленского) и протоиерея Иоанна Восторгова. Отнесенные советскими исследователями к консервативно-охранительному направлению²¹¹, они стали прогрессивными инициаторами широкого обсуждения ранее не затрагиваемого в церковных кругах рабочего вопроса.

Будущий священномученик Владимир (Богоявленский) был переведен из Грузинского экзархата на Московскую кафедру в феврале 1898 г. и возглавлял ее вплоть до 1915 г. Канонические границы Московской митрополии совпадали с территорией Московского промышленного региона, наиболее развитого в то время района Центральной России²¹². При митрополите Владимире на протяжении 1900–1914 гг. «Московские епархиальные ведомости», официальное церковное издание, публиковало материалы, посвященные церковному осмыслению рабочего вопроса и просвещению рабочих. На уровне епархиальных тружеников, приближенных к реальной народной жизни, не было священнослужителей, сомневавшихся в существовании рабочего вопроса в Российской империи. Митрополит Владимир с 1902 г. стал руководителем Комиссии по организации чтений для фабрично-заводских рабочих, с 1904 г. в Епархиальном доме он проводил для приходского духовенства чтения по социальным вопросам, а также поддерживал многочисленные приходские инициативы в форме деятельности попечительств и обществ трезвости на территории Московской епархии.

Итак, с 1902 г. митрополит Московский и Коломенский возглавил крупнейшее церковно-государственное начинание начала XX в. в области просвещения рабочих. Открывая первый образовательный год в качестве главы Комиссии по организации чтений для фабрично-заводских рабочих, митрополит Владимир, как и многие проповедники того времени, затронул вопрос христианского понимания просвещения, зла и добра, высказывая надежду на полную победу последнего в душах трудящихся²¹³.

Революционные события последующих лет, активное стачечное движение и нарастание антиклерикальных настроений в обществе требовали от церковных иерархов большего, чем разъяснение рабочим лишь нравственной составляющей их экономического недовольства и политических ожиданий. В 1907 г. на страницах «Московских церковных ведомостей» митрополит Московский начал рассматривать острейшую тему, а именно проблему труда. Статья «О рабочем вопросе» была написана на основе речи митрополита, произнесенной в июне 1907 г. на заключительном лекционном собрании Комиссии чтений для рабочих в Историческом музее, и по смыслу она резко отличалась от беседы с рабочими времени открытия чтений в 1902 г.²¹⁴ Митрополит Владимир отмечал, что в результате общественных потрясений начала XX в. вопрос труда и собственности начал напрямую соотноситься с проблемой веры и неверия: «...превратное решение этого вопроса о труде и собственности способно поколебать весь мир в его основаниях, тогда как на христианском учении все человеческое общество, как это видно из истории, стоит твердо и непоколебимо»²¹⁵. Христианское понимание труда раскрывается на основании евангельской притчи о работнике в винограднике (Мф.20:1–16). Евангелие, по мысли митрополита, является книгой рабочих, поскольку в нем от первых до последних глав идет речь о работниках, работе и вознаграждении за нее.

Рабочий вопрос признается митрополитом «самым животрепещущим» вопросом современности. Присутствовавшие на выступлении митрополита Владимира московские рабочие услышали следующие выводы-рекомендации, вытекавшие из текста Священного Писания: «Три истины выражает Христос по рабочему вопросу: 1) каждый должен работать, 2) каждый работник должен получать свою награду, 3) кто имеет эту награду, должен быть ей доволен»²¹⁶. Труд, являющийся одновременно и благословением, и проклятием вследствие грехопадения, рассматривается как неотъемлемая составляющая человеческого бытия: «Каждый должен работать. Без работы ни один человек не имеет права участвовать в наслаждении благами земли»²¹⁷. Митрополит Владимир ставил в прямую зависимость нравственное основание любой формы человеческого труда от благополучия трудящегося, приводя подтверждение из Священного Писания: «Человек создан для труда, как птица для летания» (Иов 5. 7). Впрочем, разрешение рабочего вопроса посредством Евангелия признается митрополитом не только религиозно-нравственной величиной христианского подвига – этой проблеме он также не отказывает в важной материальной составляющей. Отсутствие высокого понимания христианской ответственности за вверенное богатство приводит хозяев предприятий к несправедливости в отношении своих рабочих, что влияет на общее искажение христианской концепции труда. Взаимное недовольство в различных формах становится следствием данного искажения²¹⁸. Позиция митрополита Владимира в отношении рабочего вопроса идет дальше критикуемого современниками «ответа» Церкви на актуальные запросы современности, выразившегося в формулировке «терпи и уповай»²¹⁹.

Наряду с активной благотворительностью в рабочей среде митрополит обозначает меры, направленные на улучшение земной жизни рабочих. В качестве разрешения многочисленных нарушений в трудовых отношениях митрополит Владимир предлагает передать государству регулирующую роль в определении жалованья рабочих в тех отраслях производства, где чаще всего замечается грубая эксплуатация и несправедливость²²⁰. Государство, по мысли митрополита, должно заботиться о возможности своих граждан осуществлять личное «право» на труд, данное Богом как земное предназначение человека²²¹. Контролирующую же роль в формировании стабильных отношений на предприятии должны взять на себя товарищества рабочих. Совместные христианские комитеты рабочих и фабрикантов, основанные на взаимной любви, уважении и взаимопомощи, смогут преобразовать систему российской промышленности, поскольку «печальные социальные и политические обстоятельства не улучшатся, если наперед не станут лучше сами люди»²²². Программа московского митрополита включала в себя обязательное страхование рабочих от несчастных случаев, законодательное ограничение трудового времени, а также особый надзор за детским и женским трудом²²³.

Критика системы социалистического учения также нашла место в трудах митрополита Владимира. Объяснение христианской позиции по «трудовым вопросам» сочеталось с полемической направленностью его проповедей. Выступая перед рабочими во время чтений, митрополит отмечал всеобщую заинтересованность современными экономическими учениями, которые предлагали земное благополучие на исключительно материалистических и бездуховных, а потому утопических основаниях. «Упадок веры и материалистическое мировоззрение, более и более распространяющееся во всех классах народа, – вот причина наших настроений и общего недовольства своей судьбой, зависти и озлоблений»²²⁴.

Протоиерей Иоанн Восторгов, ближайший сподвижник митрополита Владимира в деле внутренней миссии и также будущий священномученик, был назначен проповедником-миссионером в Москву в январе 1906 г. Московский период церковно-общественной деятельности отца Иоанна, продолжавшийся до 1918 г., стал пиком его миссионерско-проповеднического служения. Ко времени перевода в Московскую епархию он уже имел опыт служения противосектантским миссионером на территории Ставропольской епархии и Грузинского экзархата. Совершая впоследствии поездки в Самарскую, Симбирскую епархии и на Дальний Восток, протоиерей Иоанн оставался не только талантливым проповедником, но также активным деятелем правого движения и после митрополита Владимира единственным священнослужителем, писавшим в то время о церковном понимании рабочего вопроса.

Отец Иоанн Восторгов не мыслил существование Российского государства без фундаментального присутствия в нем Православной Церкви, которая, входя в область национальной политики, является основой гражданственности, истории и науки²²⁵. Исторический путь глубокого взаимопроникновения государства и Церкви и твердая убежденность в нравственном основании любого политического вопроса позволяет протоиерею Иоанну объяснить проблемы труда и собственности, а также выстроить систему социального устройства, основываясь на православном богословии. Так, впервые социальный вопрос миссионером был затронут в 1898 году, в год проведения III Всероссийского миссионерского съезда, в проповеди по поводу открытия Дома трудолюбия в Тифлисе, вывод проповеди звучал кратко: «Труд необходим, дело благотворительности высоко и полезно»²²⁶.

Протоиерей Иоанн, так же как и митрополит Владимир, раскрывая тему трудовых отношений в начале 1900-х гг., писал о двойственном понимании труда. Работа становится земным благословением или проклятием в зависимости от целей человека: «Когда он (труд. – М. Г.) обращен к земле, к земным интересам; когда он совершается для снискания пропитания как последней цели; когда он принудителен... он не может тогда иметь возвышенного характера, он тяжел... Не уйти человеку от труда, но от самого человека зависит сделать его благословенным»²²⁷.

Различные аспекты рабочего вопроса становятся главными темами нескольких десятков проповедей протоиерея Иоанна, опубликованных в церковных изданиях с 1900 по 1914 г.: «Людям рабочим памятка», «Нравственность и экономика», «Счастье в труде», «Труд», «Христианство и социальный вопрос» и др.²²⁸ Отец Иоанн не сомневался, как некоторые консерваторы, в существовании рабочего класса в России. Он не говорил об особых, уникальных русских патриархально-попечительных отношениях фабриканта и трудящегося, признавая лишь, что рабочий вопрос в России несколько раздут²²⁹. Проповедник видел в российском рабочем движении все признаки общеевропейского, именно поэтому в его проповедях присутствует осознание общественных ожиданий голоса Православной Церкви в отношении наиболее актуальных вопросов времени, как это было сделано Церковью Католической. Миссионер справедливо отмечает, что само понятие «рабочего вопроса» в значении заботы о трудящихся рождается именно в христианской Европе: «Неужели даже Церковь, служители Христа, Который был беден и Сам любил бедных, – неужели и они могут найти для бедняка-труженика только жесткое слово осуждения да призыв к одному Царству Небесному без всякой попытки улучшить порядок жизни земной. Думать так – клеветать на Церковь, поскольку вера Христова в истории мира принесла столько и земного счастья своим исповеданием, что ее заподозрить в равнодушии к людскому горю и страданию невозможно»²³⁰.

Наиболее полно программа протоиерея Иоанна Восторгова по рабочему вопросу была выражена в ходе его участия в IV Всероссийском миссионерском съезде 1908 г. Московский миссионер возглавил одну из секций по борьбе с социализмом и неверием, открыв заседание докладом «Проповедь социализма и успех ее среди учащейся молодежи и, главным образом, среди рабочих и крестьян»²³¹. Решение рабочего вопроса, по мысли протоиерея Иоанна, не просто улучшит жизненный уровень трудящихся, но в первую очередь будет способствовать прекращению повсеместного распространения антихристианских социалистических идей. Путь борьбы с социализмом (то есть, по отцу Иоанну, решение рабочего вопроса) лежал в двух плоскостях:

1) путь теоретической борьбы, выражавшийся в опровержении антицерковных идей путем издания литературы, проведения чтений, бесед;

2) путь практической борьбы, который подразумевал «деятельное христианство» и содействие «уврачеванию социальных язв жизни».

Этот последний пункт должен был основываться на нравственном совершенствовании людей и началах общественного мирного симбиоза в противовес классовой борьбе. Программа протоиерея Иоанна Восторгова включала в себя непременное увеличение в людях чувства взаимной любви, уступчивости, а также жалость к жестокосердным богачам и развитие в душах вечных религиозно-нравственных устремлений²³². «Уврачевание социальных язв жизни» было возложено на духовенство, которое представлялось организатором новых типов благотворительных учреждений, «сообразно современным условиям, особенно на фабриках и заводах». Именно священники должны были расположить хозяев фабрик и заводов действовать по отношению к рабочим в духе христианской заботливой любви, а не путем «жестокого коммерческого начала». Морально-нравственное осмысление ответственности за своих служащих должно было в перспективе способствовать созданию совместных с рабочими благотворительных учреждений и рабочих союзов. Политическая составляющая подобных объединений полностью исключалась, а положительная программа состояла в возвышении экономического благосостояния на основе христианской любви и доверия между хозяевами и работниками. Ответственность за улучшение материального благосостояния рабочих возлагалась также на духовенство, которое путем объединения вокруг прихода помогало бы рабочим приобретать собственность и содействовало бы принятию законов, обеспечивающих старость и инвалидность со стороны государства. В области духовно-нравственного попечения о фабричной жизни планировалось углубить традиционные формы церковной проповеди, увеличить количество храмов при промышленных комплексах и железнодорожных станциях и «поддержать добрую семейственность рабочих на христианских началах». Открытие библиотек, читален, чтений, курсов с целью религиозно-нравственного просвещения народа, устроение многочисленных обществ трезвости – вот «примерный перечень практических мер борьбы с социальным злом», которые были полностью утверждены участниками съезда 1897 г.

«Мирная христианская борьба с социализмом», «этой духовной гангреной рабочих классов», таким образом, в программе прот. И. Восторгова основывалась на фундаменте православной веры, которая, с его точки зрения, имела больше влияния на качественные общественные преобразования, чем католичество или протестантизм. Признавая значительный вклад в изучение социального вопроса католической Европы, прот. И. Восторгов рассматривал заботу о рабочих лишь как ловкий дипломатический шаг, который сводился к расширению господства Рима²³³. Православная Церковь, не имевшая политической подоплеки в сфере социальной активности, имела все шансы создать жизнеспособные христианские общественные союзы, основанные на взаимном доверии и христианской любви.

Митрополит Владимир (Богоявленский) и протоиерей Иоанн Восторгов способствовали публикациям в церковных периодических изданиях статей, рассматривавших рабочий вопрос и социалистическое учение, которым был увлечен рабочий класс. Начиная с 1905 г. «Московские церковные ведомости», официальный печатный орган Московской епархии, публиковали апологетические, исторические и полемические статьи, разъяснявшие суть происходивших в стране событий²³⁴. С 1907 г. каждый номер «Ведомостей» содержал материал, посвященный критике социализма²³⁵, а с 1908 по 1910 г. редакция публиковала обширный тематический цикл лекций под общим названием «Вечерние собеседования между крестьянином, фабричным рабочим и священником. Современные религиозные вопросы»²³⁶. «Церковные ведомости», издававшиеся при Святейшем Синоде в послереволюционное время, также регулярно размешали статьи прот. Иоанна по вопросам труда, собственности и политических воззрений рабочих («Нравственность и экономика», «Труд», «Христианство и социальный вопрос», «Возрастающее религиозное одичание»)²³⁷.

Сравнивая духовно-нравственное осмысление рабочего вопроса в сочинениях митрополита Владимира и протоиерея Иоанна Восторгова, можно обнаружить сходное понимание сакрального значения труда, а также указание на необходимость развития личностных качеств христианина и распространение братской любви как средства решения рабочих проблем. Практический комплекс задач по преодолению социальной напряженности церковными усилиями, предложенный представителями духовенства Московской епархии, является практически точным воспроизведением содержания энциклики папы Льва XIII «Рерум Новарум» от 15 мая 1891 г. Энциклика стала официальным программным документом, направленным на формирование социальной доктрины Католической Церкви в области трудовых взаимоотношений: «Не следует считать, что Церковь настолько исключительно увлечена делом воспитания благочестия в душах, что пренебрегает всем, что смертно и земное. Что касается рабочих классов, она усиленно стремится к тому, чтобы они поднялись из нужды и добились более благополучного бытия»²³⁸. Вслед за Католической Церковью московские миссионеры-проповедники объявляли: «Христианская Церковь не должна говорить, что рабочему, например, необходимо назначить для работы только восемь, а не десять часов в сутки, об этом пусть рассуждают законодатели, – но она должна сказать: «Это несправедливо, если кто-нибудь свои миллионы собирает из грошей, отнимая их у бедных рабочих»... Христианская Церковь не знает партийности, она не принимает стороны богатых против бедных или бедных против богатых»²³⁹.

Католическая Церковь всячески способствовала развитию массового христианского рабочего движения в Западной Европе на основании официально сформулированной социальной доктрины. Русская Православная Церковь, не имея четкой социальной концепции, находясь в подчиненном государству положении, действовала в условиях активизации традиционного служения через приходские попечительства, общества трезвости, напоминая промышленникам о христианском долге и справедливости, а рабочим – о божественном установлении права на труд. Таким образом, можно признать неубедительным объяснение профессора И. X. Озерова причин расцерковления рабочих в начале XX в.: «...трудящиеся в настоящее время уходят от религии просто потому, что современная Церковь не что иное, как известная капиталистическая организация, освящающая неправду, стоящая на стороне капитала и сильных мира сего»²⁴⁰.

Таким образом, государственная власть отказалась от формирования единого фабричного законодательства, а принятые законы часто были ответом на забастовки рабочих, напоминавшие властям о социально-экономической напряженности промышленной среды и становившиеся своего рода одной из движущих сил реформ. Как следствие, можно говорить и о запоздалом реагировании Церкви на быстро разраставшуюся социальную проблему.

Русская Православная Церковь в дореволюционной России участвовала лишь в формировании нравственной основы социальной политики государства. По мнению С. Н. Булгакова, Церковь не хотела, не стремилась расширить свое влияние на всю социальную политику, «этот империалистический мотив почти отсутствует в Православии, которое стремится расширить свое влияние лишь на души»²⁴¹. Однако Церковь в условиях государственной подчиненности не имела возможности влиять на первопричины рабочей проблемы – низкую заработную плату, отсутствие страхования, самоуправство администрации, – вот почему обер-прокурор и Синод не могли и, очевидно, считали невозможным решительными действиями по примеру Католической Церкви смягчить, а тем более уничтожить социальное напряжение и антиклерикальные настроения. Отсутствие целостности и системности в планировании церковной политики в отношении «рабочего вопроса» до событий 1905 г. также совпало со слишком большим влиянием на жизнь. Церкви личности К. П. Победоносцева. Убежденность обер-прокурора в патриархальности трудовых отношений и особом пути российского фабричного дела негативно повлияла на обсуждение и утверждение фабричного законодательства.

На основании социальных воззрений митрополита Владимира (Богоявленского) и протоиерея Иоанна Восторгова можно видеть, что в чреде разнообразных социально-политических теорий и течений преобразовательное значение религии рассматривалось как первенствующее для достижения общественной гармонии и благополучия. Православная Церковь, переживавшая не лучшие времена, в то же время широко развернула просветительскую деятельность в рамках социальной программы, дозволенной и поддержанной светской властью: Церковь вынесла проблему рабочих на всероссийское и общецерковное обсуждение миссионерских съездов, занялась публикацией противосоциалистических трудов, активизировала проповедническую работу в промышленных районах. Общества трезвости, попечительства, церковные школы, народные чтения вошли в социально-просветительскую программу русского православия начала XX в., став единственно возможным, хотя и в определенном смысле запоздалым, церковным ответом на рабочий вопрос.