Тексты

л. 1. ОПИСАНИЕ ПУТИ КО СВЯТОМУ ГРАДУ ИЕРУСАЛИМУ*: ОТ МОСКВЫ ДО КИЕВА И² ОТ КИЕВА ДО ВОЛОЖСКОЙ ЗЕМЛИ*, ОТ ВОЛОЖСКОЙ ЗЕМЛИ ДО ДУНАЯ, ВЕЛИКИЯ РЕКИ, И СЕЙ ХОД ВСЕ ПО СУХОЙ ЗЕМЛИ, А ОТ ДУНАЯ ДО ЦАРЯГРАДА И ОТ ЦАРЯГРАДА ДО СВЯТАГО ГРАДА ИЕРУСАЛИМА ТО ВСЕ ХОЖДЕНИЕ МОРЕМ, ТОКМО ПОЛТАРА ДНИ ЗЕМЛЕЮ. ЛЕТА ³СЕМ ТЫСЯЧЬ ДВеСТЕ ДЕСЯТОГО⁴ ГОДУ⁵* МЕСЯЦА ДЕКЕМВРИЯ В СЕДМЫЙНАДЕСЯТ ДЕНЬ ХОЖДЕНИЕ ВО ИЕРОСАЛИМ С МОСКВЫ СТАРЦА ЛЕОНТИЯ

Месяца декабря в седмыйнадесять день, на память святаго пророка Даниила и святыхь триех отроков Анания, Азария и Мисаила*, поидохом мы из царствующаго града Москвы на первом часу дни* в среду. И бысть нам той день зело печален и унылив⁶: л. 1 об. // бяше бо той весь день дождь с снегом и с ветром великим. И зело бысть печално о том и скорбно, но положихомся на милость Божию: буди ево¹, Света², воля, Творца нашего! И тако того³ дни отидохом от Москвы тритцать⁴ пять верст*, а уже день к вечеру приходить, и стахом на дворе у крестьянина в вотчине* царевича Милитинского*. И бысть нам та нощь покойна, и печаль свою все⁵ забыхом.

И встали заутра⁶ рано, в третием куроглашении, и пошли в путь свой. И отидохом 25 верст, и стали в селе всемилостиваго Спаса, пореклом Купля, и тут мы обедали. И, пообедав, пошли в путь. И отидохом 35 верст, и стали начевать в вотчине боярина Лва⁷ Кириловича Нарышкина* деревни Лыкова. И тут мы переначевали, и заутра рано встали, и пошли в путь свой. И отидохом 25 верст*, и стали в вотчине Новодевичья монастыря*, пореклом л. 2. // Добряги. И тут ядши хлеба, поидохом к богоспасаемому граду Калуги.

И пришли в богоспасаемый¹ град Калугу в пяток в третьем часу нощи². И стали у боголюбца³, посадского⁴ человека, у Никифора Иосифова сына Коротаева и у сына ево⁵, у⁶ Иосифа Никифорова⁷. У него два внука женатых, сам уже в старости мастити, сединами украшен. И прия нас с любовью⁸, и угости нас добре, сотвори нам вечерю добру и пространну, и конем такожде корм и покои, нам же посла одры мягкия⁹. И пребыхом у него два дни в радости велицей. Спаси ево Бог, миленкого, за любовь его! Град Калуга стоит на Оке-реке на левой стране на горе высоко, красовито, и¹⁰ немного таких градов в Московском царстве. А¹¹ города нет: был древянной¹², л. 2 об. // да згорел, толко башня одна с проезжими воротами. А церквей в нем каменных 11, деревянных 18; жильем зело пространен; люди зело доброхотны; приволен зело хлебом и овощем; и лесом всяким, и дровами доволен. Друтаго поискать такова города в Московском государстве!² Площадь торговая зело хороша, рядов такожде много, торговых людей весма много и зело проходцы в чужия земли с купецкими товары: в Сибирь, в Китай, в Немецкия земли и в Царьград, в Шленеск*, во Гданеск.

И декабря в 23³ день, в понеделник, пошли мы во⁴ обитель Всемилостиваго Спаса и Пречистыя Богородицы, честнаго и славнаго⁵ ея Введения*, ко честному отцу игумену Спиридону ради благословения на путное шествие. И приидохом во обитель ко отцу Спиридону. И отец Спиридон з братиею нашему приходу зело обрадовались, а сам зело болен: ноги у него болять. И строитель Лаврентей, л. 3. // и козначей¹ Аврамий², и келарь Корнилий зело такожде нашему приходу обрадовались и помогали нам о³ путном хождении, чтобы отец Спиридон подал нам на путное шествие свое отеческое благословение. И он зело с радостию нас благословил и с растворенною своею теплою душею. И праздновахом у него праздник Рождество Христово в радости велицей, и пехом всенощное стояние, потом часы* и молебное пение. Потом поидохом за трапезу ясти хлеба. И, встав⁴ из-за трапезы, воздаша благодарение Богу, и отцу Спиридону поклонихомся, и начахом благословения просити на путное шествие. И отец Спиридон подаде нам свое отеческое благословение и отпусти нас с миром, сам же слезы от очию своею испускаше. И отцы, и братия – вси нас⁵ проводиша, такожде слезы от очию испускаху. И далеко нас проводиша, л. 3 об. // и поклонишася¹ до земли, и мы им такожде, и целовахом друг друга, и растахомся с великою любовию.

И паки возвратихомся вспять в Калугу. И бысть нам печален и нестроен путь, зело мятежен: метелица была с ветром великим противным. И когда² обвечерехом и дорогу истеряхом, ^Зедва с великим трудом обретохом⁴, – близ смерти быхом.

И пришли во град якобы в⁵ полунощи к тому же боголюбцу к Никифору Иосифовичу и к сыну ево. И прият нас с любовию, и угостиша нас добре, сотвори нам вечерю добру. И, воставши от трапезы, благодарихом Бога, и тому господину поклонихомся до земли за его премногую любов. И тако забыхом бывшую⁶ скорбь и нужду свою, случившуюся на пути. И посла нам одры мягкия⁷, и уснухом добре до заутра. И потом услышаша нас братия о нашем приезде и приидоша к нам на посещение. И тако л. 4. // мы пребыхом у него 4¹ дни. Зело нас упокоил добре и напутствовал, и проводил нас ево сын² Иосиф за Оку-реку. От Москвы до Калуги два девяноста верст.

Декабря в 30 день поидохом ис³ Калуги в среду на первом часу дни, на отдание Рожества Христова*. И в той день бысть нам нужда велия: дождевая⁴ погода⁵, снег весь согнало, Ока-река зело наводнилася, едва за нея⁶ переправились. И проводил нас Иосиф Никифорович за Оку-реку. И отдахом последнее целование друг другу, и поклонихомся до земли – и тако расталися⁷. А сами плакали: уже мнехом себе, что последнее наше видание. И егда взыдохом на гору на другую страну Оки-реки, и обратихомся ко граду, и помолихомся церквам Божиим, и гражданом поклонихомся. Увы, наш преславный⁸ град л. 4 об. // Калуга, отечество наше драгое! И тако поклонихомся граду и поидохом в путь свой.

И бысть нам той день труден велми и тяжек: снег весь¹ збило дождем, реки все лед взламало. И того дни мы отидохом в пути 30 верст от Калуги и приидохом на варницу²* за Добрым монастырем* к боголюбцу орлянину, – имя ему Лазарь³, – к тестю Евсевия Басова. И тут ево тесть принял нас с любовию и сотвори⁴ нам вечерю добру и конем корм. И той Лазарь⁵ угости нас добре и на путь нам рыбки пожаловал, а конем овсеца. И пристахом у него до утра, и вставши заутра на первом часу, и пошли в путь свой.

И декабря⁶ в 31⁷ день⁸, на праздник Обрезания Господа нашего Исуса Христа*, приидохом под Лифин-град* на Оке-реке.

И Ока-река зело наводнилася, и лед взломало⁹ л. 5. // – и тут мы чрез реку Оку не переехали. И приидохом во оно место, на устье¹ Упы-реки, и тамо такожде нужно переезжать чрез Оку: вода бежит поверх лду, якобы коню по седлину. И тако мы с нуждою² переправились Оку-реку, все вон выбирали ис³ саней, а иное и помочили. И когда мы переехали Оку-реку и стали борошен вкладывати⁴, и тут нас настиг орлянин Евсевий Басов и провожал нас до засеки* Николской⁵. И тут с нами ел хлеб и, едши, паки в дом возвратился. Спаси ево Бог, миленкова⁶, за ево любовь! Всю нощь не спал, ис Калуги за нами бежал; и на варницы не застал нас, не слазя с коня, вслед за нами бежал; и нас нагнал на устьи⁷ Упы-реки, и проводил нас до засеки. И тако возвратися вспять, мы же поидохом ко граду Белеву*. Град Лифин стоит на Оке-реке на левой стране, городина неболшая. От Калуги до Лифина 40 верст. л. 5 об. // Мы же поидохом чрез засеку ко граду Белеву и минухом того¹ дни Николу Гостунского*. И, не дошед Белева за 10 верст, обвечерехом, и пошли в нощь ко граду Белеву². И аще бы не случися³ с нами на пути доброй человек белевец, – спаси ево Бог, – то бы нам пути не найти ко граду: нужно силно было, везде воды разлилися; а ему путь ведом, так нас⁴ обводил нужныя места.

И приидохом под град Белев ко Оке-реке, и в Спаском⁵ монастыре* 4 часа ⁶ударило ночи⁷. И Оку-реку лед весь взломило и от брега далече отбило – переехать невозможно. И тут, на брегу Оки-реки, начует⁸ множество⁹ народа поселян: приехали к торгу с хлебом и со всячиною. И мы тут же¹⁰ близ их табаров¹¹ стали. И той белевец, кой нас вел, пошел со мною пути искать; и преидохом с нуждою за Оку-реку по икре межу стругами. л. 6. // Град Белев стоит на Оке-реке на левой стране на горе, высок, красовит; жильем с половину Калуги; град древянной¹, ветх уже. И приидохом к нему в дом, и подружия ево встретила нас с любовию и сотворила нам вечерю добру. Той же боголюбец тоя же нощи с сыном своим, связавши вязенку сенца, пошел в таборы за Оку-реку к нашей братьи, а меня² не отпустил из дому своего и ³посла ми⁴ одр. И тако уснухом до заутра, забых путную нужду. Той же боголюбец той же ночи, отнесши корму конем, возвратися домой, а тамо з братиею нашею оставил сына своего.

И утре востали, и на первом часу (поутру)⁵ пришли ко брегу Оки-реки. И Ока-река зело наводнилася той ночи⁶, едва с великою нуждою⁷ преидохом на он пол реки к братии нашей. Братия же наша зело нам возрадовались и стали промышлять, как⁸ бы с возами переехать. И градския жители маломощныя⁹ стали л. 6 об. // помышлять, как бы переправу зделать, и стали икры наводить в порожних местах, и тако зделали переезд. Также и мы переехали, дали перевоз и поидохом с миром во град Белев. И перевощики миленкия¹ сведали, что мы едем во святый град Иерусалим², и, нагнавши нас на пути, отдали нам перевоз, а сами стали с нами прощатся. Спаси их Бог, миленкия³, добрыя люди – белевича⁴!

И приидохом в дом к тому же боголюбцу мы генваря во 2 день, и прибыхом той день и нощь; покоил нас добре и коней наших. И прииде к нам боголюбец, посадской⁵ человек, именем Родион Вязмитин⁶, и возмет нас со всем к себе в дом свой, и угости нас нарочито. И многая к нам граждане прихождаху, и в домы своя ⁷к себе⁸ нас бирали, и покоили нас добре. И пребыхом у того боголюбца два дни, поил и кормил нас и коней наших. В Белеве люди зело доброхотны, люд зело здоров и румян, мужеск пол л. 7. // и женск зело крупен и поклончив.

А вода в городе нужна: все со Оки-реки возят. От Лифина до Белева 30 верст, толко пространные те версты.

Генваря против 5 числа в ночи пошли из Белева к Волхову* со орлянином Евсевием Басовым. А в ту ночь стало морозить, зажоры великия были, нужно силно было. И приидохом в Болхов утре рано, на первом часу дни, на предпразднество¹ Богоявления Господня*; и пребыхом той день в Болхове весь до ночи. И нача нас той орлянин к себе в гости на Орел звати. Нам же и не по пути с ним ехати, но обаче не преслушахом ево любви, поидохом с ним до Орла.

Град Болхов стоит на реке на Угре на левой стороне² на³ горах красовито. Город древянной⁴, ветх уже; церквей каменных⁵ от малой части; монастырь⁶ хорош*, от града якобы поприще; рядов много, площадь торговая хороша; хлеба ⁷много бывает⁸, а дровами скудно сильно⁹. Люди в нем невежи, искусу нет л. 7 об. // ни у мужеска полу, ни у женска, не как Калуга или Белев, своя мера дулепы. З Белева до Волхова 40 верст².

Генваря в 5 день в нощи, противу³ Богоявлениева дни, в 6 часу нощи⁴, поидохом из Волхова на Орел и нощ ту всю шли. Нужда была велика: степ голая, а заметь была большая⁵, се мороз был велик – болно перезябли.

И генваря в 6 день, на праздник Богоявления Господня, пришли ⁶во град Орел⁷ в самой выход, как вышли со кресты на воду*, и стали у боголюбца, у посадского⁸ человека Ильи⁹ Басова. И тот боголюбец был в те поры на воде, а когда пришел с воды, и зело нам обрадовался и учреди нам трапезу добрую, а конем овса и сена доволно. Покуды мы у него стояли в его доме, все нас поил и кормил и коней – болши¹⁰ тоя любви невозможно сотворить, якоже Авраам Странноприимец*. И сведали про нас христолюбцы, начаша нас л. 8. // к себе звати в домы своя и покоити нас. Спаси их Бог, добрыя люди – миленкия¹ орляне²! А люди зело к церквам усердны, и часто по вся годы ездят в Киев Богу молится з женами и з детми, и с нами многия хотели итти во Иеросалим, да за телесными недостатками не пошли.

Град Орел стоит в степи на ниском месте на Оке-реке на левой стороне. Город древяной³, ветх уже, жильем⁴ немногалюден⁵; пристань соляная⁶ и хлебная зело велика – матица хлебная! A Орел-река сквозь градское жилище течет и пала во Оку с левой страны. Лесом и дровами зело нужно. Церквей каменных много; монастырь мужеской* зело хорош, ограда каменная. И пребыхом мы на Орле 5 дней; не было нам товарыщей, затем много прожили. От Волхова до Орла 40 верст. Генваря в 11⁷ день заутра⁸ рано пошли на Кромы*. л. 8 об. // И того же дня пришли в Кромы, и тут мы обедали. И зело около Кромы¹ воровато, мы очень боялися. Город Кромы² самой убогой, нет в нем и бозару³. Люди в нем зело убоги⁴, все шереш наголо, а живут что кочевыя татары⁵, избенки зело нужны. И тут ядши хлеба и поидохом в Комарецкую волость*. Зело была заметель велика, ветры противныя. Нужно было конем, и самим посидеть нелзя, а егунье* лошадей своих погоняют, ни малехонко не наровят. Беда с ними! Много и греха приняли, коней у нас злодеи постановили. И⁶ идохом Комарецкою волостью от Орла до Севска* три дни.

Генваря в⁷ 14 день пошли во град Севск⁸ и стали у боголюбца. Мы же подахом ему грамотку от орлянина Евсевия Басова, а мы ему не знаемы. И когда прочел, стал нам знаем и приятен и зело нас с любовию принял. И сотвори⁹ трапезу пространну, и созва своих сродников, и возвеселися л. 9. // с нами.

И ¹во вторый день поиде с нами к² воеводе з грамотою царскою, к Леонтью³ Михайловичю Коробину* с товарыщем. И воевода, прочет царской лист, спросил у меня: «Что-де тебе надобны⁴ подводы⁵?» И я ему сказал, что у нас свои кони есть. «Я, мол, для того к твоей милости пришол⁶ объявится⁷, что в листе к тебе писано меня зде не задержать, что город зде порубежной». И воевода мне сказал: «Поезжай, Бог да тебе в помощь!» Смирной человек – воевода. И тако мы пошли из дому воеводскога⁸.

Той же господин во⁹ 2 день такожде созва к себе сродников и друзей, и учреди нас трапезою пространною, и послужи¹⁰ нам добре. Мы же веселились доволно, и медку было много. Такую¹¹ нам любов сотворил, якоже искренний сродник. А¹² все нам радел: и в таможне печать пропускную взял, и проводника нам дал дорогу указывать. Спаси ево Бог за ево любов! Дивной¹³ сей¹⁴ человек! Ажно есть у Бога-та¹⁵ еще добрых-та¹⁶ людей много: спастися миленкой всячески хощет! л. 9 об. // Град Севск стоит на реке на Севе. Город деревянной¹, другой острок дубовой, третей земляной. Город Севск хорош, ряды хороши, торги хорошия. А люди в нем живут все служивыя, мало посадских², и московския тут есть стрелцы – и все люди зело доброхотны и приветливы. Тут и денги всякия³ меняют: чехи на московския и талери⁴*. И пребыхом в Севске два дни. От Орла до Севска 120 верст.

А день уже к вечеру преклонился, поидохом из Севска генваря в 16 день в малороссийския городы за рубеж. И отошли от Севска 15 верст, тут стоит застава из Севска. И вопроси⁵ у нас печать⁶, мы же им отдахом и тут у них⁷ шалаша вместе с целовалниками и начевали. И мало опочихом, и востахом. И бысть наше шествие благополучно: нощ была тиха и лунна, и покойно было итти, яко и воздуху нам служащу. И поутру стали в селе, тут коней кормили⁸ и сами ели.

л. 10. // Генваря в 17 день приидохом в малороссийский город Глухов*. И тут нас наши калужини¹ и белевича приняли к себе на стоялой двор, и к себе взяли с любовию. И покоили нас два дни, и коней наших кормили, и всякое нам добро чинили, яко сродницы, наипаче сродник – такая огненная в них любов! Да провожали нас за град версты з две. А сами, миленкия, так плачут, не можем их назад возвратить, и едва их возвратихом вспять. «Кабы де мочно, мы б де с вами шли!» И уже мы поле отшедши² поприща з два, оглянемся назад, а они, такия³ миленкия⁴, стоят да кланяются вслед нам. Такая любов огненная! Мы подивилися такой Христовой любви. Спаси их Господь Бог, светов наших! Люди добрыя и хорошия – калуженя⁵ и белевича, нелзя их забыть любви.

Город Глухов земляной, обруб дубовой, велми крепок; а в нем жителей велми богатых много, панов. И строение в нем преузорочное, светлицы хорошия; полаты л. 10 об. // в нем полковника стародубского Моклошевского* зело хороши; ратуша* зело хороша, и рядов много; церквей каменных много, девичь монастырь* предивен зело, соборная церковь хороша очень. Зело лихоманы хохлы затейливы к хоромному строению! В малороссийских¹ городех другова² вряд такова³ города сыскать, лутче Киева строением и жила. От Севска до Глухова 80⁴ верст.

Генваря в 19 день из Глухова пошли мы х Королевцу* и, не дошед, начевали. И утре рано, часу в друтом дни, пришли в Королевец и стали у боголюбца: преже⁵ сего бывал белевитин, да тут женился, к девке во двор вшел. И принял он нас⁶ с любовию, хлебом нас и коней наших кормил, и к сотнику* со мною ходил. И сотник нам талер на дорогу дал, а он нам, сам хозяин, на дорогу и винца дал, яковитки и простова⁷, – зело миленкие⁸ любовны, – и за город выпроводил.

Град Королевец – город земляной, обруб дубовой л. 11. // и житием средней; рядов много; жители небогатыя¹; строенье² по-среднему. Ярмонок велик бывает: ныне Свинской нет*, так тут ныне съезжаются, многолюдно бывает будет противу³ Свинской. Толко немного бывает торгу, а товаров всяких бывает много: и московских, и полских; и грек много живет, торгуются. Толко хорошего торгу на 3 дни, а то на праздник на Семенов день* все вдруг и разъезжаются⁴. И того же дни, ядши хлеба, поидохом ис Королевца в Батурин*. От Глухова до Королевца 30 верст.

Генваря в⁵ 22 день поидохом в Батурин-град. И у градских ворот кораул⁶, московския стрелцы на карауле стоят. И караул остановил нас у проезжей башни, стали нас спрашивать: «Что за люди? Откуда и куда едете? Есть ли де у вас проезжая грамота?» И мы им сказалися, что мы люди – московския жители, а едем во святый⁷ град Иеросалим Гробу Господню поклонитися. И они⁸ повели нас до сьезжей избы*. И пятисотной* л. 11 об. // принял у нас лист государев, и, прочетши, велел нам отвести двор стоять, и приказал нам дать конем корму. А гетмана* в то время не случилося дома: поехал к Москве, к государю. И тут мы обедали; а господин дома тот, где мы стояли, зело нам честь воздал и¹ обед хорошей устроил. И, ядши хлеба, того же дни изыдохом из Батурина вон.

Град Батурин стоит² на реке на Семи на левой стороне³ на горе красовито. Город земляной, строение⁴ в нем поплоше Глухова, и светлицы гетманския ряд делу. И город не добре крепок, да еще сталица⁵ гетманская! Толко он крепок стрелцами московскими, на карауле все они⁶ стоят. Тут целой полк стрелцов живут. И гетман, он вет стрелцами-та⁷ и крепок, а то бы ево хохлы давно уходили, да стрелцов боятся; да он их и жалует, беспрестани⁸ им корм, а без них пяди* не ступит. От Королевца да Батурина 30 верст.

Того же дни пошли л. 12. // из Батурина в Барзну*. И генваря в¹ 23 день² поидохом в Барзну. Град Барзна таков же, что Королевец, или полутче³. И, ядши хлеба, пошли в путь свой. От Батурина до Борзны⁴ 30 верст.

Генваря в⁵ 23 день пошли из Барзны⁶ к Нежину*, а дорога уже стала зело нужна. И съехалися с нами московския стрелцы: бывали торговыя люди, а живут они в Путимли*, a ехали они к Нежинской ярмонке⁷ – так они с нами и поехали. А мы им зело рады, потому что им путь ведом, а нам дорога незнакома. И того дни начевали в корчме; и утре, вставши⁸, пошли. А снегу уже ничего нет, земля голая. Нужда была велика: таков был ветр нам противной. Ох, нужда, когда она помянется, то уже горесть-та, покажется, тут предстоит! Сидеть нелзя, лошади насилу по земли сани волокуть, а нас ветр валяет. А станеш за сани держатся, так лошадь остановишь. Увы да горе! Была та дорошка сладка, слава Богу, ныне уже забыто! Едва мы добихомся до Максимовой корчмы. Тут л. 12 об. // дали конем отдохнуть, покормили, и сами хлеба поели, да опять побрели, а ветр мало потих. Едва с великою¹ нуждою² добилися Нежина, коней зело умордовали, а сами такоже утомилися, что сонныя валяемся.

И когда мы пошли во градския ворота, тогда караулщики³ стали нас звать да⁴ воеводы⁵. Мы же пошли к воеводе, а воевода был немчин. И воевода у нас доезжей грамоты досматривал и отпустил нас с миром. Мы же пошли и обретохом братию свою – калужан, купецких людей, приехали к ярмонке торговать – и стали с ними на одном дворе. И они нам⁶, миленкия⁷, рады⁸. Спаси их Бог за любовь их! Да спаси Бог Давыда⁹ Стефановича! Тот-то, миленкой, христианская-та душа, тот нам¹⁰ всячиною промышлял, и пекся нашим путем, и денги нам обменял (золотыя и талери¹¹ на московския денги), и телеги нам покупал, и товарыщев¹² в Царьград, греков, сыскал. А нас, покудова мы жили в Нежине, поил, и кормил, и денег на дорогу дал и масла кринку, a мне дал Новой Завет острожской л. 13. // печати*. Спаси его Бог, света, и дружину ево! А¹ он у них что полковник, во всем его слушают. И спаси Бог Галактионушка, Мосягина по прозванию, доброй человек и Семен Григорьевич Алферов – все, миленкия², нашим путем радели, что рождшия³ братия!

Город Нежин стоит на плоском месте. В нем живут греков много торговых людей. Два города в нем: один земляной, а острог деревянной; велик жильем⁴, и строение хорошо. И Давыд⁵ Стефанович проводил нас з дружинаю⁶ своею за град якобы поприща три⁷, и плакали по нас. Уже нам от братии нашей последнее такое провожание. И простихомся, друт другу поклонихомся.

Генваря в 27 день пошли из Нежина к преславному граду Киеву рано, на первом часу дни. И того⁸ дни была нам нужда великая: земля вся растворилася⁹, так тяжко было лошадям и самим было нужно итить. И того¹⁰ дни едва с великою нуждою доехали до корчмы, часа л. 13 об. // в два ночи приехали. В корчму толко женка одна, и та курва. И мы тут с нуждою¹ великою начевали, всю ночь стереглися², стали³ к полю, а пьяныя таскаются во всю ночь.

⁴Утре рано востали и пошли в путь свой. И той день такожде с нуждою шли и пришли в село. Тут едва выпросилися⁵ начевать, хижина зело нужна. Тут к нам же нощию приехал ис Киева протопоп глуховской: ездил в Киев к детем (дети ево в Киеве в школе учатся науки). Да, спаси ево Бог, не потеснил нас, в кибитки⁶ лег спать, так нам покойно было.

И утре рано востахом и пошли в Киев. И пришли в село Боровичи⁷ за 17 верст от Киева. И от того села увидили⁸ мы преславный⁹ град Киев, стоит на гарах¹⁰ высоких. И вазрадовалися¹¹ тогда, слезли с коней, и поклонилися святому граду Киеву, и хвалу Богу воздахом, а сами рекохом: «Слава тебе, Господи, слава тебе, яко сподобил еси нас видети преславный град Киев! Сподоби нас, Господи, видети и святый град Иеросалим!» И тако пошли к¹² Киеву. И¹³ ход л. 14. // все бором, все пески; нужно силно, тяжело песками.

И того же дни пришли к Днепру под Киев, а Днепр толко разшелся. И того дня мы не могли переехать за погодою. Тут же к нам приехали греки, наши товарыщи¹, – они из Нежина прежде нас тремя денми поехали, да за Днепром стояли: нелзя было ехать, Днепр не прошел в те поры, – так мы с ними начевали. И утре рано тут же к нам пришол² московской столник*: шол³ с соболиною казною* к⁴ цесарю*, а в те поры погода на реке зело велика, отнюд ⁵переехать было нельзя⁶. И столник стал кричать на перевощиков, и они, миленкия⁷, едва с нуждою⁸ судно на нашу⁹ сторону перегнали. И когда¹⁰ стали на пороме, тогда пором и от брега не могли отслонить. И столник велел греческия возы долов с порома скатить, а наши не велел. Спаси ево Бог! И тако мы стали на пороме на первом часу, и перевезлися на ту сторону час ночи: зело уже было нужно, и перевощики миленкия¹¹ устали болно.

И егда мы пристали л. 14 об. // ко брегу ко граду Киеву, тогда пришли караулщики¹, сотники и стрелцы, и стали нас вопрошати: «Откуда и что за люди?» И мы сказали, что московския жители, а едем во Иеросалим. «Ест ли де у вас государев указ?» И мы сказали, что есть. «Покажите-де, без того во град нам не велено пущать». И мы показали указ, ²и сотенной прочет указ³. Отвели нас к столнику; и столник такожде указ прочел, послал к бурмистром*, чтобы нам двор отвели стоять. И стали на дворе близ ратуши, и в то время три часа ночи ударило. Да слава Богу, что ночь была лунна, а то грязь по улицам велика, едва с нуждою проехали. И тако начевали, слава Богу.

И утре рано прислал по меня столник, чтобы⁴ я ехал с ним в Верхней город* к боярину объявится: зело крепко в Киеве приезжим людям⁵. И тако мы пришли с столником пред воеводу Юрья Андреевича л. 15. // Фамендина¹*, и ему подал лист государев.

И он, прочет лист царской, честь нам воздал, велел поить пивом и вином, и мы не пили, и отпустил с миром. А бурмистры прислали нам корм, рыбы, колачи², а конем сена и овса. Спаси их Бог, миленких, честь нам воздали хорошую!

Град Киев стоит на Днепре на правой стране на высоких горах зело прекрасно. В Московском и Российском государстве таковаго³ града вряд сыскать. Верхней град – вал земляной, велми крепок и высок, а по грацкой⁴ стене все кораулы⁵ стоят крепкия, по сту сажен* кораул⁶ от кораула⁷. И в день и ночь⁸ все полковники ходят тихонко, досматривают, таки ли крепок кораул⁹. А ночью уснуть не дают, все кораул¹⁰ от кораула¹¹ кричат и окликают: «Кто идет?» Зело опасно блюдут сей град, да и надобе блюсти – прямой замок Московскому государству.

В Киеве монастырей и около Киева зело много, и пустынки* есть. Райския места, есть где л. 15 об. // погулять! Везде сады и винограды, и по диким лесам все сады. Церквей каменных зело много; строение узорочное – тщателныя¹ люди! И много у них чюдотворных икон, а писмо, кажется, иное и живописное². Сердечная вера у них к Богу велика (кабы³ к такому⁴ усердию и простате⁵ правая⁶ вера – все бы люди святыя были), и к нищим податливы. Да шинки их велми разорили вконец да курвы⁴, и с того⁸ у них скаредно силно, и доброй человек худым будет.

Церковь София Премудрость Божия* зело хороша и обрасцовата, да в ней строения нет ничево, пусто, икон нет. А старое⁹ стенное писмо митрополит¹⁰-нехай* все замазал¹¹ известью. А у митрополита поют пение¹² арганистое, еще пущи органов. Старехонек миленкой¹³, а¹⁴ охочь да¹⁵ органова пения. В Верхнем городе церковь хороша Михаила Златоверхова*. В той церкви мощи святыя великомученицы Варвары*; и меня, грешного¹⁶, Бог сподобил ея мощи лобзати.

В Верхнем л. 16. // городе живет воевода, и полковники, и стрелецкие полки все, а в Нижнем городе* – все мещаня, хохлы, все торговыя люди. Тут у них и ратуша, и ряды все, и всякия¹ торги. А стрелцам в Нижнем городе не дают хохлы в лавках сидеть, толко на себе всякия товары вразнос продают. Утре все стрелцы з² горы сходят на Подол³ торговать, а в вечер, перед вечернями, так оне⁴ на горе в Верхнем городе торг между⁵ себя. И ряды у них свои, товарно силно сидят. И кружало у них свое, ⁶изѳощики по-московски⁷, мясной ряд у стрелцов велик за городом. В Верхнем городе снаряду зело много и хлебного припасу.

Около Киева лугами приволно, и всячинами, и овощем, и рыбы много; и все недорого. Через Днепр четыре⁸ моста живых со острова на остров, мосты велики зело, а Днепр под Киевом островит⁹. А мостовщины¹⁰ берут с воза по два алтына, а с порозжей по ^пшти денег¹², а с пешего л. 16 об. // – по копейки*. A те¹ мосты делают все миленкия стрелцы. А зборная казна мостовая где идет, Бог знает. А они, миленкия, зиму и осень по вся годы с лесу не сходят, все на мосты² лес рубять да брусья готовять, а летом на полковников сено косят да кони их пасут. Хомутом миленкия³ убиты! А кои богатыи, те и на караул не ходят, все по ярманкам ездят. Мелочь-та вся задавлена!

В Киеве град деревянной, ⁴и грязно⁵ силно бывает на Подоле. А жилье в Киеве, в Верхнем городе и в Нижним⁶, все в городе, а за городом нет ничего, толко по местам⁷ бани⁸ торговыя. В Киеве школников очинь⁹ много*, да и воруют много – попущено им от митрополита. Когда им кто понадокучит, тогда пришедши ночью да укакошат хозяина, а з двора корову или овцу сволокуть. Нет на них суда, скаредно силно очен попущено воровать, л. 17. // пуще московских салдат. А вечер пришол¹, то² пошли по избам псалмы петь³ да хлеба просить. Дают им всячиною, хлебом и денгами. A где святый⁴ апостол Андрей крест поставил, и тот холм в городовой стене красовит зело. На том месте стоить церков древяная ветха во имя святаго апостола Андрея Первозванного⁵*.

Февраля во⁶ 2 день, в⁷ праздник Стретения Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа*, пошли в Печерской монастырь*. И пришли в соборную церков, и помолилися чюдотворному образу*. И пошли во Антониеву пещеру*, и тут видели преподобных отец в нетленных плотех – что живыя лежат! И толь множество их, что звезд небесных, все яко живы⁸ лежат – дивное чюдо! Тако Бог прославил своих угодников, боящихся его. Видехом и младенцов⁹ нетленных, л. 17 об. // лежащих тут же.

Видехом храбраго воина Илию Муромца в неистлении* под покровом златым: ростом яко нынешние¹ крупные люди; рука у него левая пробита копием, язва вся знать, а правая ево рука изображена крестным знамением и сложением перст, как свидетелствует Феодорит Блаженный* и Максим Грек*, крестился он двемя персты – тако теперево² ясно и по смерти ево плоть мертвая свидетелствует на обличение противников. И тут, в той же пещере, преподобный Иосиф* такое же изображение в перстах имать³. Что уже боле того⁴ свидетелства, что нагия кости свидетелствуют?! Мы уже и кои с нами были достоверно досматривали сами и дерзнули: Поднимали их руки и смотрили⁶, что сложение перстов – два перста и разгнуть нелзя, разве отломить, когда л. 18. // хощет кто разгнуть.

¹Тут же видели дванадесять церковных мастеров, под единым покровом те мастеры, ихже сама Пресвятая Богородица² послала из Царяграда в Киев*. И тако сподобилися мощи святых всех лобзати, а сами дивилися, и рекли, и от слез не могли удержатися: «Слава тебе, Господи, слава тебе, Святый, яко от многих лет желаемое получили! Что воздадим Господеви, яко сподобил еси нас таких граждан небесных видети и мощи их лобзати?!»

И ходили по пещере, и удивлялися, и пили воду с Маркова креста*, что на себе нашивал преподобный³, – железной великой крест, ⁴желобоват он зделан. Тут же видев крест⁵ Антониев: древяной, великой, с возглавием⁶, троечастной, на ево гробнице стоит. Тут же стоят столбики древяныя, а к ним приделаны чепи железныя; тут на ночь в те чепи бесноватых куют. Из Антониевы л. 18 об. // пещеры пошли в Феодосиеву пещеру*. И тамо такожде мы сподобилися святых лобзати, и поклонилися, и возрадовахомся радостию неизреченною, и возвратилися в монастырь. И ту сподобихомся мы чюдотворной образ Пресвятыя Богородицы лобзати и мощи святыя Иулиании¹-княжны*; рука у нея² десная вся перстнями унизана – чюдо, что у живой рука та! В Печерском монастыре церковь зело пречюдна, строения³ короля Жигимонта* на том же месте, на старом основании; а в церкви стенное писмо: все князья руские написаны. Да тут же видехом: в той же церквии⁴ у правого⁵ столпа изваян ис камяни⁶ князь Костентин⁷ Острожски⁸*, лежит на боку в латах, изоброжен⁹ как будто живой. Ныне круг монастыря ограду делают каменную л. 19. // великую да делают же полату друкарную, где¹ книги печатают*. Около монастыря зело слабода² велика и садов множество, торг у них около монастыря свой.

И потом стали молитися Пресвятей Богородицы. И помолившеся Пресвятей Богородице³ и преподобным отцем Антонию и Феодосию, и прочим преподобным отцем поклонилися. И тако изыдохом из монастыря, и пошли вспять во град Киев. И начали мы убиратися к походу своему: денги обменили⁴, телегу купили. А наши товарыщи греки превезлися чрез Днепр в Киев, так они на том боку жили двои сутки: погода им⁵ не пустила перевестися. И товарыщи наши такъже изготовилися, совсем убравшися. Тут у нас от нашей братии из артели един брат не похотел итти с нами во Иеросалим за немощию и за плотскими⁶ недостатками. И я к воеводе с ним ходил, взявши указ, да и отпустил его назад к Москве восвояси. л. 19 об. //

И февраля в 3 день пошли ис Киева в Лядскую¹ землю* и Воложскую рано, на первом часу дни. И едва на киевския² горы с великим трудом възъехали³, нужда была велика: грязна⁴ вельми⁵ земля, иловата; все двойкою взъезжали⁶. И когда мы на горы киевские⁷ взъехали⁸, тогда мы з братом нашим Андреяном простилися, и поклонилися друг другу до земли – и тако разсталися⁹. И послали с ним поклон братиям нашим, всем правоверющим¹⁰, а сами пошли в путь свой. И бысть радостно и плачевно: радостно, яко к таковому месту поидохом, печално же, яко пустихомся в чюжую землю, паче же в бусуръманскую¹¹. А сами рекохом: «Буди воля Господня и Пресвятыя Богородицы!» И призвав всех святых на помощ, и тако поидохом в путь свой.

Того же дни минули городок, именем Белогородской¹²*, на правой руки в стороне, с полверсты от дороги. На дороге колесо л. 20. // на дереве высоко, тут купецкия люди плотят мыто*. А та Белогородка монастырская, Софейского монастыря*, так на моностырь мыто збирают. И тово дни начевали мы на бору, в лесе склали¹ огнь велик. И утре рано пошли, и, отыдохом, тот весь день шли, не видели ни сел, ничего, шли все дубравами. И не дошед до Фастова* версты за три, и начевали у заплотины, преж сего мелница бывала. И та ночь зело холодна была, весма перезябли.

И утре рано пришли под Фастов-городок ²и стали у вала земляного. А в том городке сам полковник Палей* сам живет. Преж сего етот городок³ бывал лятской, а Палей насилием у них отнял да и живет в нем. Городина хорошая, красовито стоит на горе, по виду некрепок, а люди в нем что звери. По земляному валу ворота частыя, а во всяких воротах копаны л. 20 об. // ямы да соломы наслано. В ямах так палеевщина¹ лежат человек по 20 и по 30: голы, что бубны, без рубах, наги, страшны зело. А в воротех из сел проехать нелзя² ни с чем; все рвут, что сабаки³: драва⁴, салому⁵ и⁶ сено. Харчь в Фастове всякой⁷ дешев очень, кажетца⁸, дешевле киевскаго, а от Фастова пошло дороже въдвое⁹ или втрое. И тут купецкия люди платили мыто. Стояли мы в Фастове с полдня.

И пошли ис Фастова, и начевали в селе¹⁰ Палееве Мироновке. И во втарый¹¹ день, в мясные заговины¹²*, пришли в городок Паволочь*. Тот городок у Палея уже парубежной¹³ от ляхов. А когда мы приехали и стали на площади, – а того дни у них случилось¹⁴ много свадеб, – так нас оступило¹⁵, как есть около медведя, все казаки, л. 21. // палеевщина¹, и свадьбы покинули. А все голудба беспартошная², а на ином и клака³ руба нет. Страшны зело, черны, что арапы, а лихи, что сабаки⁴, – из рук рвут. Они⁵ на нас, стоя, дивятца⁶, а мы втрое, что таких уродов и отроду не видали; у нас на Москве и на Петровском кружале* не скоро сыщишь⁷ такого⁸ и одного. В том же городке мы начевали, ночь всю стереглись⁹. И той ночь¹⁰ пожар учинился недалеча¹¹ от нас, да скоро потушили. Тут купецких людей мытом¹² силно ободрали.

Февраля в 6 день, в понеделник Сырныя¹³ недели*, о полудни ядши хлеба, и набрали в дорогу всякого запасу¹⁴, поехали в степ глубокою¹⁵. И бысть нам сие путное шествие печално и унынливо; не бе видети человека, точию пустыня велия и зверей множество: л. 21 об. // козы дикие¹ и волцы, лоси, медведи. Ныне же все разорено да развоевано от крымцов*. А земля зело уходна² и хлебородна, сады что дикой лес: яблоки, орехи воложские³, сливы, дули – да все пустыни⁴, не дают сабаки⁵-татары⁶ населятца⁷! Села тол ко населятца⁸, а они, сабаки⁹, пришед и разорят, а людей всех в полон поберут. Не погрешу ету¹⁰ землю назвать златою, понеже всего на ней родитца¹¹ много. И идохом тою пустынию¹² пять¹³ дней, ничто же видеть¹⁴ от человек.

И февраля¹⁵ в 11 день пришли в город ляцкой Немерово* и стахом на постоялом дворе у валошинина¹⁶. Град Немеров жильем не добре великой¹⁷ да весь разорен¹⁸ от татар; круг его вал земляной; а в нем жидов много, почитай все жиды. Зело пригожей¹⁹ род жидовской, паче же пол женской красовит, как бутто написаные²⁰. Других жидов таких не наезживали во всей л. 22. // Турецкой земли и Воложской. Хлеб в Немерове дорог и всякой харчь, вино дорого, холсты зело дороги, хрящ* по осми денег² аршин*, яблоки³ недороги. Приходили к нам мытники ляцкие⁴ и у грек товаров досматривали, а у нас не смотрели. Толко у меня увидил⁵ индучник боченку винную, так в честь перебросил я ему, так он мне и печать пропускную дал. И тут в Немерове индучники⁶ грек, купецких людей, зело затаскали. Немерово от Киева переход⁷ прост, равныя⁸ места, а от Сорокина* на горе стоит высоко место⁹. И стояли мы в Немерове два дни, и накупили харчю¹⁰ доволно на четыре¹¹ дни¹² себе и конем, и пошли в путь свой.

Февраля в 14 день пашли из Немерова в Воложскую землю к городу Сороки. И того же дни пришли на Болг-реку. Река Болх¹³ с Москву-реку шириною, но¹⁴ порожеста¹⁵, каменья великия л. 22 об. // лежат во всю реку, шумит громко, далеча¹ слышеть², вся вода пеною идет; около ее³ горы высокия каменныя. И ту реку того ж⁴ дни переехали: поромишка⁵ плохое⁶, а река быстрая⁷, толко по одной телеги возили. И, переехавши реку, стали подниматца⁸ на гору; гора зело высока. А Болг-река от Немерова 15 верст.

И пошли в степ глубокую: все горы да долы. Възъехав на горы⁹ да опять под гору; да все шли меж гор, не видали не¹⁰ человека, ни зверя, не птицы, толко тропы тотарския¹¹ конныя. А места¹² все разореныя от татар. Ныне уже починают заводить села, как мир стал*, от дороги в староне¹³ далеча¹⁴. А когда мы шли, и перед нами, и за нами все степ горела. И шли тою дубровою четыре¹⁵ дни. И не доходя Сорокина¹⁶-города за 15 верст, стоит крест каменной подле дороги, а на нем подпись: как степ горела, так купецких людей, греков, 18 человек¹⁷ с товаром и с лошедми¹⁸ згорели, толко л. 23. // три¹ человека ушли. Мы же тут стояли и дивилися, как кости кучеми² лежат лошединыя³, а человеческия собрали да погребли. Дивное чюдо, как згорели: а не спали и видили⁴, как огнь шел и трава горела по одной стороне, а они смотрят; как дунет⁵ ветр вдруг да и перескочил через⁶ дорогу, а они и не успели уйти⁷ да так и згорели.

Февраля в 17 день пришли в город Сороку⁸, и стали на сем боку на Ляцкой стране, и тут начевали. И утре к нам с тово боку переехал индучник, по-турецки емрукчей. И стал з греками уговариватся пошлиною, чтобы шли на Яси*. И тут греки с ним договорились пошлиною. И тут к нам пристал казак запорожской, Петрушъкою⁹ ево зовут. А сказал, что-де: «Я иду во Иеросалим, пожалуйте, приимите Бога ради». И я сказал: «Братец, мы добрым людем ради¹⁰, изволь итти». Да гол бедной; и была у него полтина, тогда он болно свято стал жить: все, идучи, роздал. Ему чуло¹¹: на Дунае¹² л. 23 об. // стоит Иеросалим; а когда еще и не дошел до Дуная, да так подумав да и назад поворотил.

Того же дни, как договор положили о пошлине, так стали Днистр-реку перевозится на ту сторону, на турецкую и воложскую. Тут перевоз дорога² брали – по пяти алтын с воза, жиды зарондован³ перевоз. Днистр-река шириною с Москву-реку, под Сорокою бежит быстро, камениста. И, переехавши, стали на площади.

Город Сороко⁴ стоит на реке на боку, на правой стороне, на берегу под горою; а над ним гора высокая зело. Городок каменной, высок. Мы же ходили внутрь его и меряли: он кругл, стена от стены 25 ступеней ножных и поперег⁵ тож. Харчь⁶ зело дорог, да ⁷имать нечего⁸: аржаного⁹ хлеба отнюдь не сыщишь¹⁰, все мелят¹¹ пшонныя¹² да ячной хлеб. Ячмень зело дорог: четверик* московской по 5 алтын. Да им и самим нечего есть. Живут, а все вон глядят; хаты стоят, и те не огорожены. л. 24. // А¹ от турка и от господаря воложскаго²* зело данью отягощены³. Сорока – на одной стороне ляхи живут, по другую волохи.

Февраля в 20 день поидохом из Сороки-города к Ясем, а стояли в нем 2 дни. Гора⁴ зело высока под Сарокою⁵, едва с великою нуждою мы на гору взьехали⁶: пришел дождь, так ослизло, невозможно конем итти, а все камень – нужно было велми. А иные⁷ у нас и отстали, не взъехали⁸ да уже на стану достигли, как начевать стали. Велми ⁹тот день нам¹⁰ нужен был: дождь весь день шол, студено¹¹ было, все перемокли и перезябли. Степ, а дров взять негде, толко на стану нашли дров малое число, – стоял наш посол московской, князь Дмитрей Михаиловичь*, – так мы их собрав, да на возы поклали, да до стану везли. А естли бы не те дрова, то бы совершенно помереть нам всем: мокры, а ночью стал мороз да снег¹² з дождем пришол¹³, ин не даст л. 24 об. // огню раскласть¹. А греки все сухи: поделали епанечныя шалаши да и легли; а мы всю ночь, что рыба на уде, пробились. Да спаси Бог Петра-козака²! Тот-то³, миленкой, дал света видеть: накрыл меня куртою своею, так я, ⁴под нею сидя, засушился⁵ против огня; а то нелзя сушится наружи: все дождь да снег идет. Пощади, Господи, какова⁶ в те поры нужда была! Полно, забыто! Слава Богу-свету!

И поутру встав⁷, пошли в степ. И бысть наше шествие печално и скорбно: зело переправы лихия, горы высокия; посидеть негде, чтоб отдохнуть; все пеши брели, а кони устали. А пустошей, ни сел – ничего нет, все степ голая: ехали 5 дней, не наехали ни прутинки, чем лошать⁸ погнать. Горы высокии, да юдолми ехали; узарочистыя горы, холм холма выше; да так-то посмотришь⁹, так горам тем конца нет. л. 25. //

Февраля¹ в 24 день пришли на Пруд-реку, – Пруд-река поменши Москвы-реки, – и тут мы перевозились². Приехали ко другой реке*, и тут перевоз, – та река поменше Прута, – и тут вскоре³ перевезлись на другую сторону. И стали въезжат⁴ на гору, зело нужно было въезжать⁵: глина лихая, а место тесное – едва с великим трудом взъехали⁶. Так со всем в Ясех и начевали, да на другой день нанимали волов⁷, так волами⁸ возы въвезли⁹. А мы в те поры, не доехав Ясей за 5 верст, начевали. И, поутру рано вставши, пошли к Ясем в самую Неделю православия*, ¹⁰и пришли¹¹ в Яси в благовест* ко¹² обедни*.

Яси-град – столица воложская, тут сам господарь живет. И, пришедши, стали мы у таможни. А мытников в те поры не было их в таможне, у обедни стояли, – так мы их дожидалися. А когда пришли мытники, и стали у грек товар досматривать; и, к нам пришед, стали наши возы разбивать¹³. Так л. 25 об. // я вземши лист царской* да положил перед ними; так они стали смотреть¹ и велели мне честь, а толмачь им речи переводил. Так они тово часу возы наши велели завязывать и отвели нас в монастырь к Николе, пореклом Голя*. И тут мы стали, игумен дал нам келью; потом игумен прислал нам три² хлеба. А когда мы взъехали³ на моностырь⁴, а игумен сидит пред келею⁵ своею да тютюн тянет. И я та⁶ увидал⁷, что он⁸ тютюн тянет, и зело быст мне ужасно: что, мол, ето уже свету преставление, для тово что етому чину необычно и странно табак пить. Ажно поогляделся – ан и патриархи, и митропалиты⁹ пьют; у них то и забава, что табак пить. л. 26. //

Град Яси¹ стоит на горе красовито, и² около ево горы высокия.

Предивной град бывал, разорен от турка и от ляхов. А господарь воложской и до конца разорил, данью отяготил: с³ убогова человека, кой землю копать⁴ нанимается, пятдесят⁵ талерей⁶ в год дать господарю, кроме турецкой подати, а нарочитому человеку – 1000 талерей⁷, среднему – 500. Да как им и не есть? А они у турка накупаются дачею великою, так уже без милости дерет! Воложская земля вся пуста, разбрелися все: иныя⁸ – в⁹ Полшу, иныя¹⁰ – в Киев, иныя¹¹ – к Палею. Кабы ета земля не разорена, другой такой земли не сышешь¹² скоро – обетованная земля, всячину родит! Они¹³ сами сказывают: «У нас-де есть и златая руда, и серебреная, да мы-де таим. А когда бы де сведал турок, так бы де и поготову разорилися от такой руды».

В Ясех монастырей зело много, предивныя монастыри, старинное л. 26 об. // строение, да все бес¹ призору. У прежних господарей зелное радение было к церквам; писмо все стенное старинное. А старцы воложския все вон изгнаны из монастырей, а господарь те монастыри попродал греческим старцам. А они уже, что черти, ворочают, а он с них дани великия берет. А старцы велми разтленно² живут и в церквах стоят без клабуков*, а волохи в церкви в шапках молятся, а игумен сам поет на крыласе³*. А инде я пришол⁴ в неделю к заутрени в мирскую церковь, служил⁵ поп воложской. На утрени прочев⁶ «Бог Господь» да стали антифоны* петь, да поп прочел Евангилие⁷. Потом стали петь ирмос* гласу* воскресному, а покрывали катавасием* «Отверзу уста моя». Да так-та⁸ пропев ирмос, а катавасием покроет; да на девятой песни пропели «Величит душа моя Господа» да «Достойно». л. 27. // А я смотрю: где у них каноны* те делись, во окно, знать, улетели? Легко¹, су, хорошо етак служба-та говорить, да, знать, лехко и спасение-то будет! Что же потом будет? Пропели «Свят Господь Бог наш», «Хвалите Господа с небес», не говорили стихеры хвалитныя*, пропели славословие великое* да и первой час. А на первом часу и псалмов не говорили, толко «Слава, и ныне"*, «Что тя наречем» да «Святы Боже», потом «Христе святе²» и отпуск³*. Что говорить? ⁴И греков уже⁵ перещепили волохи службою церковною! А как литоргию пели, я уже того не ведаю, для того мрак незшел⁶ ис того их кудосения-то. Исполать хорошо поют!

В Ясех прежде сего строенье было узорочное, много полат каменных пустых; а улицы были все каменем мощены. ⁷Ныне все разволялось⁸, толко знак есть, л. 27 об. // как были сланы каменем. А дворы в Ясех не огорожены, разве у богатого¹, и то плетенем. Господарской двор зело хорош, много полат каменных. Вино в Ясех дешево и хлеб; масло коровье дешево, и² конопляное дорого – с Руси идет. Яблока, орехи, чернослив необычно дешев; и корм лошадиной дешев. А люди доброхотные³, хош убоги; а от дешеваго вина все пропьются и вконец от того разорились; везде все шинки. Много и турок в Ясех с торгом, и жидов много, тут же живут. А жиды у господаря ряды⁴ дегтяные⁵ откупают, так деготь очень дорог: флягу дегтяную⁶ налить болшую – ⁷гривны* четыре⁸ дать. Дрова очень дороги: на копейку каша лехко сварить – а лесу много, да люди ленивы, непроворны, не как московския. Купецких л. 28. // людей в Ясех пошлиною болно грабят, затем многая объезжают.

Тут нас греки, в Ясех, товарыщи наши, покинули, не поехали с нами в Царьград. Пришла им ведомость из Царяграда, что лисица и белка дешева, – так они поехали в Малдавскую землю в Буквареши*, а мы тут и остались. Жили мы в Ясех 13 дней, дожидались¹ товарыщев, да не дождались. Печално нам силно было: пути не знаем; зело было смутно и метежно². Размышляли всяко: итить и назад воротиться? Наняли было языка до Иеросалима, – волошанина, многия языки знает, – по 30 алтын на месец³, пить-есть наше, да стали у него речи непостоянны⁴: ныне так говорит, а утре, пришед, другия. Помнилось ему, что дешево нанялся что ли, Бог знает. Мы же видевше его непостоянство да вовсе отказали. л. 28 об. // Печално было силно, да уже стало в том, хош бес толмоча^{1 2}ехать. Господи, помилуй! Толко переехавши да столко нужды приняв, да назад ехать? Стыдно, су, будет! Что делать? Живем много, товарыщев нет, а проводить нихто³ не нанимается. Сыскался миленкой убогой человек, нанялся у нас до Голац*, дали ему^{4 5}семь гривен⁶.

Марта в 7 день взяли у господаря воложскаго⁷ лист и пошли из Ясей к Голацам. Первый⁸ день шли лесом, а в те поры припал снежек молодой. Покудова до лесу доехали, а он и стаял – так горы те все ослизли, а горы высокия, едва двойкою выбились: сажен 8 вывезши воз да по другой поезжай. И бедство было великое! Проводник ропчет, не хочет итти с нами, так мы ево стережем, чтоб не ушел или лошадь бы не увел. л. 29. // Ох, нужда была! Плакать бы, да слез-те нету! А люди к путному-то шествию неискусны и нужд никаких не видали, в путех не хаживали. А я на них ропчю¹, так им несносно. Ну, да слава Богу, хош друг на друга ропчем, а таки бредем помаленку². 13 дней в Ясех лошеди³ отдыхали, а тут один день насилу снесли, чють не стали. Етакая нужда была! А⁴ всего лесу верст з десять⁵. Во всю дорогу такой нужды не было, день весь бились. Етою дорогою мало конми ездят, все волами: волов ⁶шесть-четыре⁷ запрягут – так оне⁸ прут. А у них арбы широкия, а земля иловатая. А наши телеги уски, так одно колесо идет в калеи, а другая наружи – так все телега боком идет. Етак лошадка⁹ потянет сажен 10 да станет. А колесо-то по ступицу воротить, л. 29 об. // так лошадь-та бросается туды и сюды. Все в поводу вели лошадей-то, бедно было силно. Пощади, Господи! У нас-та¹ на Руси таких путей нет. Едва к ночи добились до местечка, и то все разорено; хаты с три стоят для почтарей², церковь каменная, зело хороша; и мы тут начевать стали.

И в полуночи прибег волак, а по-руски гонец, с тайными делы от турок к господарю. И³ пришли к нам турки со свечами, ночь зело была темна. И стал наших лошадей брать под себя, мы же не довали⁴ ему. А он просит ключа⁵ от конских желез: лошади⁶ были скованы – так ключа⁷ у меня просит, л. 30. // а я ему не дою¹. Турченин вынев² нож да замахнулся на Луку, а он, миленкой, и побежал; и толмачь скрылся. Взявши коней да и погнали скованых до тово³ места, где стоят, а за ними я один пришол, да плачю, и Богом их молю, чтоб⁴ отдали. А на ока* вина-таки взяли; а⁵ самому⁶ турченину⁷ бутто⁸ стыдно, так он велел ямщику взять. Слава Богу-свету, что отдали, а то беда было немалая: место пустое, нанять не добудеш.

И в трети⁹ день пришли в Борлат* – местечко воложское, самое убогое. Тут мы начевали, искупилися запасом всяким и утре рано пошли вон за час до свету. И дорога зело гориста. А талмачь¹⁰ наш мало пути знает, так вел нас не тем путем. Иная была л. 30 об. // дорога глаже, а он все вел нас горами – и сам, милой, не знает. Много на него и¹ роптал, а инде и хотел и побить, да Бог помиловал от таковаго греха – простой бедной мужик. Как нанимался, так сказывал: «Я дорогу² до конца знаю». А как поехал, так ничего не знает, да бегает, да спрашивает; ошибался миленкой много. После уже повинился: «Я-де тою дорогою однава³ отроду проехал, и то де лет з 20». ⁴А как⁵ миленкой⁶ полно нас дотащил? Да, слава Богу, таки доволок нас до Голацы. Спаси ево Бог! И тут мы, идучи от Борлата к Голацам⁷, видели горы Венгерския*: зело высоки, подобны облакам⁸. И мы тем горам⁹ зело дивились, что нам необычно таких гор видить¹⁰, а на них снек¹¹ лежит. А откудова мы те горы видели, и вопросили языка: «Далече ли, мол, л. 31. // есть¹ горы?» И он нам сказал: «Добрым-де конем бежать 3 дни²». И нам зело дивно стало: якобы видится от Москвы до Воробьевских гор, и древа те³ на них мочно⁴ счерти. Зело удивите лны⁵ горы!

Марта в 12 день, уже час ночи, пришли⁶ в Голацы и выпросилися у волошенина⁷ начевать, и он пустил нас. И утре рано пошел я⁸ до попа рускова⁹, а то нихто^{10 11}языка не знает. Так поп пожаловал, велел к себе переехать. Так мы со всем переехали да и стали у попа, а рухледь склали в ызбу: нужно у миленъких¹², и хороменки¹³ нет особой. Потом нам стали сказывать, что есть-де карабли¹⁴ в Царьград. И мы зело обрадовались и стали коней продавать. А сказали, что севодни корабли пойдут, так мы¹⁵ за бесценок лошедей¹⁶ отдали и телеги: л. 31 об. // не до того стало, толко бы с рук спихать, так земля ноет, путь наскучил, помянуть ево не хочется. И когда опростались от лошадей, тогда пошли корабль нанимать. И нашли карабль¹ греческой, християнской²; уговорились: с человека по левку* до Царяграда. И раиз приказал нам до света на карабль со всем приезжать.

Град Голацы – небольшая³ городина, да славен карабелною⁴ пристанью, а то разорен весь от турка и татар. Монастырей ⁵много и хороши, а толко по старцу живут, подданые цареграцких монастырей⁶. Монастыри⁷ пусты, и в церквах пусто. А церкви узорочныи, каменныя; и кресты на церквах, и колокола малыя, по два колокола. Град Голацы стоит на Дунае-реке⁸, на берегу⁹ на левом боку. В Голацах вино и хлеб дешев, а корм л. 32. // лошадиной дорог: сено¹ одной лошади на сутки на ²два алтына³ мала⁴. Дунай-река⁵ – купаться⁶ нелзя, крутоберега, з берегами вровень идет. В Голацах рыба дешева: свежей сазан великой – дать алтын, и осетры недороги. И Дунай-река рыбна, что Волга⁷, многа⁸ рыбы.

Марта в 14 день рано вклавши рухледь в телеги и съехали на берег⁹ х кораблю, a корабленники¹⁰ уже готовятся к подъему. , И тут нам турки¹¹, караул, не дали рухледи класть на корабль¹², повели меня прежде к мытнику греческому. Я пришел, а индучник еще спит; так я дожидался, как он встанет¹³. И начал¹⁴ меня спрашивать: «Что за человек? Откудова?» И я сказал, что с Москвы, да и подал ему господарской лист воложской. И он, прочетши лист, сказал: «Иди-ко¹⁵ же з Богом! Я-де с твоего товару пошлин не возму. А турчанин-де возмет ли л. 32 об. // или¹ нет, тово-де я не знаю; инде я к нему отпишу, чтобы де² он с тебя не брал». Так я ему поклонился, а он написал к нему писмо.

И когда пришли мы к турку³, к юмрукчею, и он прочетши⁴ писмо греческое да и плюнул, а товар весь ⁵от карабля велел⁶ перед себя принести. И, пересмотривши товар, велел к себе в хоромину тоскать⁷, а сам мне чрез толмоча⁸ сказал: «Дай-де мне 20 талерей». И я выневши⁹ лист московской да и подал ему. Так турчанин стал честь и, прочетши, сказал: «Толча гойда! Пошол-де¹⁰! Возми свой товар, нет де до тебя дела!» И взявши товар да пошли х кораблю. И стали кластися¹¹ на корабль; и когда убралися мы совсем, и харчь тут купили.

Да тут же к нам пристал черной поп* из Ляцкой земли сам-друг, стал бить челом¹²: «Пожалуй, возми л. 33. // с собою во Иеросалим!» И мы ево приняли, а он в те поры пошел с коробля¹ за сухорями². И раиз, карабленник³, не дождав его⁴ да⁵ отпустилъся⁶, паднявши⁷ парусы. А тот поп Афонасей⁸ увидел з горы, что корабль пошел, бросился в лотку к рыбаку, дал пять алтын, чтоб на корабль⁹ поставил. А лотка дирява¹⁰, налилась воды – чють не потонули. А мы обернувшися¹¹ на корабле¹² и пошли Дунаем; и бысть ветр поносен зело.

И того ж дня, яко о полудни, пристали к городу, а имя ему Рен*, воложской же, тут и турок много. Раиз корабль пшеницею догружал. Град Рен полутчи¹³ Голац; вино в нем дешево, по денге око, и хлеб дешев; толко таких монастырей нет, что в Голацах; стоит на лево¹⁴ стране. И тут мы начевали.

И¹⁵ марта в 16 день рано утром, поднявши парусы, пошли вниз по Дунаю. Дунай-река многоводна и рыбна, а к морю розшиблася на многая гирла, пошла под турецкия¹⁶ городки. Сверху¹⁷ она широка, а внизу уже, розбилася л. 33 об. // на многая гирла, да глубока. Корабль подле берега¹ бежит, трется. Песков на ней нет, все около ея тросник; быстра зело, з берегами вровенстве.

И тово дни минули город² турецкой³ на правой руке⁴ Дуная – городок Сакча*. А в нем мечеты каменныя; ⁵поболши Рени⁶ городок каменной. И к нему не приставали. ⁷Городок Сакча турецкой на Дунаи.

И того же дни⁸ минули другой городок турецкой Тулча*. К тому городку⁹ все корабли пристают: как из Царяграда идут, так осматривают, не провозят ли греки неволников. В том городке берут горачь*: с человека по 5 талерей; а когда неволники идут на Русь с волными листами, так с них берут турки в том городку по червонному* с человека, окроме горачю¹⁰. Град Тулча поменши Сакчи, у Дуная близ воды стоит. И наш раиз не приставал к нему: были люди лишния, л. 34. // и ветр был доброй. А он ¹ на себя надел² чалму так, бутто³ турецкой корабль, да так и прошол. А нам велел покрыться⁴, и мы ему сказали: «Да что нам крыться⁵? У нас государев лист есть, мы горачю⁶ не дадим!» И тако минули его; и, минув, пристали ко брегу, и начевали. И в той нощи бысть погода велика. И тут стояли весь день и нощь: не пустил нас ветр.

И утре рано пошли вниз по Дунаю. А на левом боку Дуная⁷ в других гирлах много городков турецких, Килия*-город с товарыщи. Тут и Белогородская⁸ орда* подлегла близ Дуная, татары белогородския.

И во вторый день пришли на устье Дуная к Черному⁹ морю, и тут стояли полтора¹⁰ дни. Дунай-река зело луковата, не прямо течет. И тут мы стояли у моря, и иныя корабли турецкия идут вверх по Дунаю. Мы же ходили по Дунаю подле моря и удивляхомся морскому шуму, как л. 34 об. // море¹ пенится и волнами разбивается; а нам диво: моря² не видали. Тут кладбища на берегу турецкая³: которой турчанин умрет на море, так пришед к Дунаю да тут и схоронят. И раиз наш взявши⁴ матрозов, да зинбир насыпал песку, да взял бревно еловое, да седши в сандал* и поехал к устью⁵ Дуная⁶ на приморья искать ходу, кабы караблю⁷ попасть в ворота. И вымерев⁸ ворота, и пустил мех с песком на воротех, а к нему привязал бревно. Так бревно и стало плавать на воротех, так знак и стал ходу корабелному. Тут же мы видели на Дунаи при мори всяких птиц зело много, плавают всякой породы великое множество; а на море не плавают, и не увидиш никакой птицы: им морская вода непотребна, для тово что она солона и горька⁹.

¹⁰ЧЕРНОЕ МОРЕ¹¹

И марта в 20 день утре рано бысть л. 35. // ветр зело поносен, и пустилися¹ на море Чермное. И егда выплыли изо² устья Дуная в море, тогда морской³ воздух зело мне тяжек стал, потом и в том часе занемоществовал⁴ и стал блевать. Велия нужда, кто на море не был⁵, полтара дни да ночь всю⁶ блевал. Уже нечему⁷ итить из чрева, толко слина зеленая тянется, не дасть ничего ни съесть⁸, и пить – все назад кидает. За 10 лет пищу и ту вытянет вон! А карабленники⁹ нам смеются да передражнивают, а сами говорят: «То-де вам добро». А Лука у нас ни крехнул. Что ж зделаеш? Богу не укажеш. А, кажется, по виду и всех хуже был, да ему Бог дал – ничто не пострадал. Да он и послужил нам: бывало испить принесет или кусок сьесть.

А на море зело ¹⁰бысть ветр¹¹ велик, с верху¹² с коробля¹³ нас всех збило, чрез корабль воду бросало. Ох, ужас¹⁴! Владыко-человеколюбче! Не знать нашего карабля¹⁵ в волнах, кажется. И виде такую неминучую¹⁶ раиз, что меня на карабле морская вода всего подмочила, л. 35 об. // так он¹, миленкой, взял к себе в каюту свою, где он сам спит, и положил меня на своей постели, и коцом покрыл, да и таз² поставил мне³, во что блевать. Спаси ево Бог, доброй человек был миленкой! А когда станеш вставать, так закрутится голова да и упадешь. Кабы да еще столко⁴ плыть, то бы совершенно ⁵бы было⁶ умереть! Уже нелзя той горести пуще! Да по нашим счастком⁷, дал Бог, вскоре перебежали. Такову Бог дал погоду, что от Дуная от устья в полтора⁸ дни перебежал⁹ корабль¹⁰. И раиз нам сказал: «Я-де уже тритцать¹¹ лет хожу, а такова благополучия не бывало, чтобы в ете часы так перебежать. Бывало-де и скоро, что 5 дней, четыре, a иногда-де¹² и месяц – как Бог дасть; а¹³ по вашему¹⁴ счастию так Бог дал скорой путь». Мы же хвалу Богу воздахом: «Слава тебе, Господи! Слава тебе,л. 36. // святый!»

И егда вошли межи гор в море к Царюграду, тогда раиз меня¹, пришед, волочеть² вон: «Поиди-де вон, Станбул блиско, сиречь Царьград*!» Так я кое-как выполз на верх корабля. А когда мы вошли в проливу межу гор, тут на воротех морских на горах высоко стоят столпы*. Ночью³ в них фонари со свечами горять – знак, как кораблям⁴ ночью попасть в гирло; а естьли⁵ бы не ети фонари, то ночью⁶ не попадеш в устье. И мало пошед, стоят два городка⁷ по обе стороны турецкия*, и пушек зело много. Ете городки для воинского опасу зделаны зело крепко, мудро то место пройти. А тут уже до Царяграда по обе стороны селы турецкия и греческия. А от горла до⁸ Царяграда Уским морем* 58 верст. И марта в⁹ 22 день, на пятой недели Великого л. 36 об. // поста, в четверток Андреева канона*, якобы от¹ полудни, пришли в Царьград и стали на Галанской стране*. Тогда турчане² из юмруку к нам на карабль приехали и стали товары пересматривать. Тогда и наш товар взяли в юмруку, сиречь в таможне³. Мы же опасаемся, что дело незнаемо. И раиз нам сказал: «Не бойтеся-де ничего, все-де цело будет». Мы же стали на корабле⁴ и дивилися такому преславному граду. Како Бог такую красоту да предал в руки босурманом⁵?! А сами ужасаемся⁶: "Что ето⁷ будет? Куда заехали?» Сидим что пленники; а турки пришед да в глаза⁸ глядят, а сами говорят: «Бак, папас⁹ москов, зачем-де ты сюда приехал?» А мы им глядим в глаза самим, а языка не знаем. Потом к нашему кораблю стали подъезжать руския неволники, кои извозничают на мори, и стали с нами помаленку переговаривать – так нам стало отраднее. Потом у той начевали; и утре рано раиз велел корабль¹⁰ л. 37. // на другую градскую сторону перевести, на Цареградскую сторону.

И когда мы пристали ко брегу ко Цареградской стороне, тогда мы помолившеся Богу, и Пречистой¹ Богородице, и великому предотечи² Иоанну* и стали с Царемъградом³ осматриватся. Потом приехали к нам на корабль турки-горачники и стали у нас горачу⁴ просить. И я им показал лист царской. И они спросили: «Качадам, сколко-де вас человек?» И я им⁵ сказал: «Беш адам, сиречь 5 человек». И они сказали: «Добро-де» – да и поехали долой с корабля. И бысть нам печално велми и скорбно: пришли в чюжее царство, языка не знаем, а товар взяли турки; как ево выручить, Бог знает – и тако нам бывши в размышлении.

И абие присла Бог нам – х кораблю приплыл в куюку* неволник; а сам на нас глядит да по-руски и спросил: «Откуда, отче?» И мы сказались, л. 37 об. // что с Москвы. «Куда-де, отче, Бог несет?» И я ему¹ сказал, что по обещанию во Иеросалим. И он молвил: «Хвала Богу, хороше-де. Что ж де вы тут сидите? Вить² де вам надобно подворье». И я к нему пришед и стал ему говорить: «Как, мол, тебе³ зовут?» И он сказал: «Меня-де зовут Корнилием⁴». Так я ему молвил: «Корнильюшка⁵, будь ласков, мы здес⁶ люди заезжия, языка не знаем, пристать ни х кому не смеем, сидим что пленники. Турки⁷ у нас и⁸ товар взяли, а выручить не знаем как. Пожалуй, поработай с нами». И он, миленкой⁹, християнская¹⁰ душа, так сказал: «Я тебе, отче, и товар выручу¹¹, и двор добуду, где стоять». И я ему молвил: «У нас, моль, есть государской лист». И он у раиза спросил по-турецки: «Где-де их товар, в котором юмруке?» И раиз ему сказал, что на Колацкой¹² юмрук¹³* взяли турки. Так он ¹⁴велел мне¹⁵ взять лист царской. Так л. 38. // я взявши лист, да седши в коик, да и поехал к юмруку.

И когда мы пришли в юмрук, так тут сидят турки з жидами. И турчанин-юмручей спросил у толмача: «Карнилья¹, зачем-де попас пришел²?» И он ему сказал: «Е, солтану бусурман³ юмручей, вчера-де у него на корабле⁴ взяли товар, а он-де не купецкой человек. Он-де едет во Иеросалим, так-де у него^{5 6}что есть – непродажное у него-де то⁷, пекнеш, сиречь пода-ки-де везет». Тогда турчанин велел товар разбить и переписать, да на кости и выложил⁸, да и сказал⁹ толмачю¹⁰ нашему: «Вели-де попасу дать юмруку 20 талерей и товар взять». И толмач мне сказал, что 20 талерей просит. И я ему, турчанину, лист подал. И турчанин¹¹ лист прочел да и сказал: «Алмаз, сиречь не будет-де тово, что не взять с него юмруку. Знаем-де мы указы!» И ту¹² миленкой толмачь наш долго с ними шумел, так они и вон ево со мною выслали: «Даж¹³-де юмрук, так¹⁴ и товар возмеш ! » л. 38 об. //

И мы, вышед, думаем: «Что делать?» Тогда увиде¹ нас турчанин, какой-то доброй человек, да и сказал толмачу²: «Что-де вы тут стоите³? Тут-де не будет ваше дело зделано; здесь-де сидят собаки-чефуты⁴, ани-де возмут пошлину. Поезжайте-де⁵ на Станбулскую сторону к старейшему юмручею, тот-де милостивея⁶ и разсуднее⁷; а жиды-де немилостивы: они бы де и кожу содрали, не токмо пошлину⁸ взять!» Так мы и пошли к турчанину, хош к⁹ бусурману¹⁰, да дело и правду сказывает.

Так мы седши в каик¹¹ да и поехали на Цареградскую^{12 13}страну. И пришли в юмрук; и тут сидит турчанин да тютюн¹⁴ тянет, спросил у толмача: «Что-де, зачем попас пришел¹⁵?» И он ему сказал, что де попас москов, идет во Иеросалим, а у него-де есть указ московского¹⁶ царя, чтобы де по перемирному договору* нигде ево не обидели¹⁷; и здесь¹⁸-де, в Станбуле, вчера на корабль¹⁹ приехали с Колатского юмруку да и взяли-де у него пешкеш²⁰ еросалимской, л. 39. // которой-де он туда вез, – да и подал ему лист. А другой турчанин, товарыщь ему, збоку тута¹ же в лист смотрит; да друг на друга взглядывают да смеются. И прочетши лист ²да сказал³: "Я-де тово⁴ рухляди⁵ не видал; вот де я пошлю пристава в юмрук, да велю-де роспись привести, да посмотрю: будет-де что малое дело, так-де поступлюся, а что де много, так-де⁶ нелзя не взять».

И пристав-турчанин сел в коик да и поехал в юмрук; а мне турчанин велел сесть с собою ж. С полчаса помешкав, пристав приехал, подал товару роспись. И юмрукчей, прочетши роспись, сказал толмачу: «Не будет-де тово, что не взять пошлин: много-де товару». И⁷ толмачь⁸ долго с ним спирался: «Он-де всего отступится, а не дасть ни аспры*! Он-де поедет до Едрина*, до самого салтана!» Спаси ево Бог, миленкого⁹! Много с турчанином бился, что с собакою. И турчанин сказал: «Нелзя-де не взять хош половину, 10 талерей». И он ему сказал: «А то де какова аспра, так де аспры не даст!» л. 39 об. // И турчанин разсмеялся¹ да молвил: «Анасы² секим евур, лихой-де попас, ничего-де не говорит, а он-де шумит!» И сказал: «А попас-де что языка не знает и ваших поступок, так де ему что говорить?» Я, су, что петь³ делать, стал бит челом, чтоб⁴ отдал. Так он разсмеялся⁵ да сказал: «Е, попас, гайда, гайда, пошол⁶, да велю отдать!» И велел писмо написать до тех юмрукчеев, чтобы товар попасу отдали. И я стал говорить толмачу⁷, чтобы он пожаловал такое писмецо на товар, чтобы ни в Цареграде, ни по пути на городах, ни во Египте, ни во Еросалиме⁸ – где ни будет с нами тот товар, чтобы с него юмруку не брали. И толмачь стал мои речи ⁹ему говорить¹⁰, так он разсмеялся¹¹ да велел подьячему память написать да и запечатать.

И мы взявши того же пристава с памятью да и поехали на ту сторону. И пришли в юмрук, а они, собаки¹²-турки, в те поры в мечете молились, в самыя полдни, так мы их ждати¹³. И когда пришел л. 40. // юмручей, так пристав подал память, чтоб товар отдал. И он память прочел, а сам, что земля, стал черен и велел отдать. Да в честь юмрукчей да жиды выпросили у меня 5 козиц* в подарки, а не за пошлину. И тут я приставу дал 10 р. за ево работу; много и труда¹ было: дважды ездил во² юмрук, а втретьи с нами. И тако³ мы взявши товар да и поехали на свой корабль. И, приставъши х кораблю, расплатимся⁴ с раизом за извоз да и поклались в коик всю рухледь.

И повес нас Корнильюшко ко патриаршему двору. И вылесши ис коика мы с ним двое, а протчая братия – в каику, да и пошли на патриархов двор. И толмач спросил у старца: «Где-де патриарх*?» И старец сказал, что де патриарх сидит на выходе на крылце. И мы пришли перед него⁵ да и поклонились. И патриарх спросил у толмача: «Что-де ето за калугер? Откудова и зачем пришол⁶?» И толмачь сказал: «Он-де с Москвы, а идет во Иеросалим». Потом я ему лист подал, так лист в руки взял, а честь не умеет, толко на герб долго смотрел да и опять отдал мне лист. Потом спросил у толмача: л. 40 об. // «Чево-де ¹он от меня² хочет?» Ему помнилося, что я пришол³ к нему денег просить. И толмач ему сказал: «Деспода⁴ агия⁵, он-де ничего⁶ от тебе⁷ не хочет, толко де у тебя просить келии⁸ пожить, докудова пойдет во Иеросалим⁹, – так о том милости просить. Он-де человек странной, языка не знает, а ты-де здесь¹⁰ христианом¹¹ начало. Кроме де тебе¹², кому ево помиловать? А¹³ ты-де отец здесь¹⁴ всем нарицаесся¹⁵, так де ты пожалуй ему келью на малое¹⁶ время». И патриарх толмачу¹⁷ отвещал: «А что-де он мне подарков привес¹⁸?» И толмачь сказал ему: «Я-де того¹⁹ не знаю, есть ли де у него²⁰ подарки». И патриарх толмачу²¹ велел у меня спросить: «Будет-де есть подарки, так дам-де ему келью». И толмачь сказал ему ²²мне патриарховы все²³ речи. Так мне стало горко и стыдно, а сам стоя да думаю: «Не с ума ли, мол²⁴, сшол²⁵, на подарки напался? Люди все прохарчились, а дорога еще бесконечная²⁶!» И тако я²⁷ л. 41. // долго ему¹ ответу не дал: что де ему говорить, не знаю. А дале от горести лопанул², ест что неискусно, да был так: «Никак, моль, пьян ваш патриарх? Ведает ли он и сам, что говорит? Знать, мол³, ему ничего ест⁴, что уже с меня, страннаго⁵ и убогаго человека, да подарков⁶ просит. Где было⁷ ему нас, странных, призрить, а он и последнее с нас ⁸хочет сорвать⁹! Провались, мол, он, окаянной, и с кельею! У нашего, мол, патриарха* и придверники искуснее тово просять! А то етакому как не сором просить-та подарков! Знать, моль, у нево пропасти-та мало; умрет, мол, так и то пропадет!»

И толмач мене¹⁰ унимает: «Полно-де, отче, тут-де греки иныя руский¹¹ язык знають». ¹²И я ему молвил: «Говори, мол, ему¹³ мои речи!» И патриарх зардился; видит, что толмач меня унимаеть, так он у толмоча¹⁴ спрашивает: «Что-де он говорит?» ¹⁵И толмач молвил: «Так де, деспода, свои речи говорить¹⁶, не до тебя».

Патриарх¹⁷ же у толмоча¹⁸ прилежно спрашивает: л. 41 об. // «А то де про меня говорит, скажи». И я ему велел: «Говори, мол, ему! Я веть ни ево державы, не боюся; на мне он не имеет власти вязать, хош он и патриарх».

И толмач ему сказал мои все речи со стыдом. Так он, милой, и пуще зардился да и молвил толмачу: «Да я-де у него каких подарков прошу? Не привес¹ ли де он обрасков московских?» И я ему сказал: «Нет, мол, у мене² образов; есть, мол, да толко про себя». Так он сказал толмачу: «Нет де у меня ему келлии. Поидити-де³ в Синайской монастыр⁴*: там-де ваши москали⁵ церков поставили, так де ему⁶ дадут». Так де я плюневъши⁷ да и⁸ с лесницы пошел⁹, а он толмочу¹⁰ говорит: «Апять¹¹ бы де ко мне не приходил, не дам-де кельи!» Етакой миленкой патриарх, милость какую показал над странным человеком!

Так, су, что делать? Мы и пошли с патриархова двора; да седши в коик, да и поехали в Синайской монастыр. Пришли ко игумену. Толмач стал л. 42. // говорить, что пришол-де с Москвы калугер а просит-де келий¹ до времени постоять². Тот, милой, себе взметался: «Как быть? Да у меня нет келии³ порожней⁴; ин бы де ево во Ерусалимской⁵ монастырь* отвес⁶, готова-де тут кстати: он-де во Иерусалим⁷ идеть, так де ему там игумен и келью дасть».

Миленкая Русь! Не токмо накормить, и места не дадут, где опачнуть⁸ с пути. Таковы-то греки милостивы! Да еще бедной старец не в кои-та веки забредет⁹ адин¹⁰ – ин ему места нет; а когда с¹¹ десяток-другой, так бы и готово – перепугалися! А как сами, блядины дети, что мошенники, по вся годы к Москве-то человек по 30 волочатся за милостиею¹²*, да им на Москве-та¹³ отводят места хорошия¹⁴ да и корм государев. А, приехав к Москве, мошенники плачуть пред государем, пред власти¹⁵, пред бояры: «От турка насилием отягащены¹⁶!» А набрав на Москве денег да приехав в Царьград, да у потриархов¹⁷ иной купит митрополитство. Так-то они л. 42 об. // все делают, а плачут: «Обижаны¹ от турка!» А кабы обижены², забыли бы старцы простыя носить рясы луданыя³, да камчатыя*, да суконныя по 3 рубля аршин. И⁴ напрасно миленкова турка те старцы греческия оглашают, что насилует. ⁵Мы сами видели, что им насилия не⁶ в чем нету: и в вере, и в чем. Все лгут на турка. Кабы насилены, забыли бы старцы в луданных да в камчатых рясах ходить. У нас так и властей зазирают, луданную кто наденет, а то⁷ простыя да так ходят. Прям, что насилены от турка! А когда к Москве приедут, так-та в каких рясах худых таскаются⁸, будто студа⁹ нет. А там¹⁰ бывши, не заставишь ево такой¹¹ рясы носить.

На первое возвратимся. Что потом будет, увы да горе! Незнаемо, что делать. Стоит тут старчик, л. 43. // имя ему Киприян; тот, миленкой, умилися на меня, видит он, что я печален. А он, миленкой, по-руски знает: «Ну де, отче, не печался; я-де тебе добуду келью». Взявши нас да и пошол до Иросалимава¹ монастыря. Пришли на монастырь; вышел к нам игумен, спросил про меня у толмоча²: «Умеет ли де³ по-гречески?» И толмачь сказал, что не умеет. Так игумен молвил: «Откудова⁴ он и зачем ко мне пришол⁵?» И толмачь сказал обо мне все порядом, откуда⁶ идет. И игумен молвил: «Добро-де, готова-де у меня и⁷ келья». И тотчас велел две кельи очистить, а сам сел да и велел дать вина церьковнаго⁸. Ино нам не до питья: еще и не ели, весь день пробилися то с турками, то з греками, а греки нам тошнее турок стали.

Так нам игумен, поднесши вина, велел со всею рухледью л. 43 об. // приходить: «Я-де вам и корабль промышлю во Иеросалим». Мы же ему покланихомся¹: доброй человек – миленкой тот игумен!

Мы же шедши на пристань, где наш коик стоит с рухледью, нанявши гомалов, сиречь работников, и пришли в монастырь, да и сели в кельи. Слава Богу, бутто поотраднее! Игумен же прислал к нам в келью кушанья и вина. Спаси ево Бог, доброй человек, не как патриарх! Мы же, взявши², тому толмочу³ дали за работу ево два варта*. Он же, миленкой, накланялся, человек небогатой; да тако ево и отпустили, а сами опочинули мало.

И нощ преспавши, поутру в суботу Акафистову*, игумен нам такъже⁴ прислал трапезу, и вина прислал, кандило и масло древянова⁵ сулею – в ночь зажигать. У них обычай таков: по всем кельям во всю нощ кандилы с маслом горят. Масло там дешево: л. 44. // фунт* две копейки. Потом стали к нам приходить греческия старцы и греки. И¹ сведали про нас руския неволники, и² стали к нам в монастырь приходить и роспрашивать, что водится на Москве. А мы им все сказывали, что на Москве ведется и в руских городах³. Потом мы стали выходить на улицу и с Царемградом⁴ опозноватися⁵; так на улице мимо ходят неволницы, кланяются нам, ради миленкия. Потом вышли мы на пристань морскую; тут мы погуляли да и пошли на монастырь⁶.

И в неделю шестую* прииде к нам в монастырь Киприян-старчик, кой нас тут поставил, да и говорит нам: «Пошлите-де⁷, погуляем по Царюграду, я-де вас повожу». Так мы ему ради да и пошли. А когда мы вышли к Фенарским воротам* и к патриархову л. 44 об. // двору, тогда с нами стретился наш московской купец Василей Никитин. Мы же зело ему обрадовались: нам про нево сказали, что уехал. А он себе нам рад и удивляется: «Зачем-де вас сюда Бог занес?» И мы сказали зачем, так он молвил: «Хоче-те¹ ли погулять в Софейскую церковь*?» И мы зело обрадовались и стали бить челом: «Пожалуй, поведи² нас по Царюграду и продай нам товар». Так он сказал: « Бог-де знает, я-де веть еду; я б де веть давно уехал, да ветру нет. Разве де я вас сведу з греком Иваном Даниловым; он-де ваш товар продаст, я-де ему побью челом».

Так мы опять в монастыр возвратилися, и взяли товар, и пошли в цареградский³ гостиный⁴ двор. И тут свел нас з гречанином⁵ и товар ему отдал продать. Потом мы пошли с ним, Василием⁶, гулять по Царюграду. А он нам указывает:л. 45. // «Етою¹ улицею ходите, не теми² рядами, так вы не заблюдите³. А с турком⁴ говорите смело, так де⁵ они⁶ не так нападают», – да учил нас миленкой. Спаси ево Бог!

Потом повел⁷ нас до церкви Софии Премудрости Божий⁸. И мы пришли к монастырю и на монастырь взошли; пришли ко дверем западным, а врата все медные. И в те поры турки в церкви молятся; мы же стояли у врат и смотрили их беснования, как они, сидя, молятся. Потом турчанин вышел, стал нас прочь отбивать: "Гайда⁹, попас, гайда, пошол¹⁰-де прочь! Зачем-де пришел¹¹, тут глядиш, тут-де бусурман?» Так мы и прочь пошли. Потом вышел иной турчанин¹² да зовет нас: «Гель, москов, гель, поиде суда¹³!» Так мы подошли, а Василей¹⁴ и стал по-турецки говорить: «Чево-де хочете? л. 45 об. // Москов папас^{1 2}вар тяган³, есть-де у нево указ, пустити-де ево посмотрить церкви». И турчанин спросил: «Сколко вас человек?» И мы сказали: «⁶человек». И он молвил: «Бир адам учь пари, по алтыну-де с человека». Так мы дали по алтыну, а он нас и повел вверх, а в нижнею⁴ не пущал.

И когда мы взошли на верхнею⁵ полату, тогда ум человечь пременился, такое диво видевши⁶, что уже такова дива в подсолнечной другова⁷ не сыскать, и как ея описать – невозможно. Но ныне уже вся ограблена, стенное писмо сскребено⁸, толко в ней скляничные кандила турки повесили многое множество, для тово они в мечет ея притворили⁹. И ходили мы, л. 46. // и удивляхомся¹ таковому строению: уму человечу² невместимо! А какова церков узорочна, ино мы описание и зде внесем Иустиниана-царя*, как ея строил, все роспись покажет; тут читай да всяк увесть. А что³ кто поперва⁴ сам видя⁵ ету церков да мог бы ея описать – и то нашему разуму невместимо⁶. Мы же ходили, и смотрели, и дивилися такой красоте, а сами рекли: «Владыко-человеколюбче! Како такую прекрасную матерь нашу отдал на поругание бусурманом⁷?» – ⁸да руками разно⁹. А все-то наши¹⁰ греки¹¹ так зделали! А пределы в нем все замуравлены, а иные¹² врата сами замуравились¹³. Турчанин нам указывал, что¹⁴ де не турча замуравил, Бог-де. А что в том пределе есть, и про то и¹⁵ греки, л. 46 об. // и турчество¹ не знают; какое там таинство, про то Бог весть. Тут мне турчанин дал камень ис² помосту мраморной; а сам мне велел спрятать в недра: а то де турча увидит, так де недобре. Доброй человек – турчанин, которой³ нас водил!

И тако мы изыдохом ис⁴ церкви и пошли с монастыря. И, мало отшетши⁵, тут видили⁶ диво немалое: висит сапог богатырской, в след⁷ аршин, воловая кожа в нево пошла-де⁸ целая; и пансырь⁹ лошеди¹⁰ его, что на главу кладут; лук ево железной, невелик добре, да упруг; две стрелы железныя; булдыга-кость от ноги л. 47. // ево, что бревешъко¹ хорошее, толста велми.

Потом пришли ко звериному двору. Сказал нам Василей: «Тут-де есть лев, хочете ли де² смотреть?» Мы же потолкали у врат; и турчанин отворил ворота³ и спросил: «Чево-де хочите⁴?» И мы сказали, что лва смотреть. И он молвил: «А что-де дадите?» И мы молвили: «Бир адам, бир пара». И он нас и пустил. А лев лежит за решеткою, на лапы положа голову. Так я турчанину стал говорить: «Подыми, мол, ево, чтобы встал». И турчанин говорит: «Нет де, нелзя: топерва-де кормил, так спит». И я взявши щепу да бросил, а он молчит. Так узнал, что он мертвой да соломой набить, л. 47 об. // что живой лежит. Так я ему молвил: «Е, бусурман¹, для чево ты обманываеш? Вер пара, отдай, мол, наши денги!» Так он стал ласкать: «Е, папас², пошлите-де, я вам еще покажу». Да зажег свечу³ салну, да повел нас в полату: темно силно, ажно ту⁴ волки, лесицы⁵ насажены; мяса им набросано; дурно силно воняет – немного не зблевали. А лисицы некорысны, не как наши; а волчонки⁶ малыя лають, на нас глядя. Потом показал нам главу единорогову и главу слановою⁷; будет суще болше хобот ево, что чрез зубы висит, с великия ношвы, в человека вышина. Тут же и коркадилову⁸ кожу видели. Так нам поотраднее стало, что такия диковенки⁹ показал, а то лихоман обманул было мертвым-то лвом.

А мы, пришед, л. 48. // своим, ¹и они² дома были, не сказали, что мертваго лва видили³; сказали, что живой. А они на другой день и пошли смотреть и, пришед, хвалятся: «И мы тоже видели». А мы смеемся: «Что ж, мол, турчанин вам сказал?» «Он-де сказал, что лев спит». «Колко, мол, он недель спит?» Так они задумались: «Что, брат, полно, не мертвой ли он?» Мы стали смеятся, так им стыдно стало: «Обманул-де сабака⁴-турок!"

Потом пришли на площадь великою⁵*, подобна нашей Красной площади*, да лихо не наше урядство: вся каменем выслана; величиною будет с Красною⁶ площадь. Ту⁷ стоят 3 столпа: 2 каменныя⁸, а третей медной*. Един столп из единого камени вытесан, подобен башни, четвероуголен, шатром вверх остро, саженей⁹ будет десяти¹⁰ вышины, а вид в нем красной с рябинами. л. 48 об. // А токово¹ глатко выделан, что в зверкало² всево тебя видеть. Под ним лежит подложен камень, в груди человеку вышина, четвероуголной; а на нем положены плиты медныя подставы; а на плитах тех поставлен³ столп⁴ хитро зело⁵. Лише подивится сему, как такая великая грамада поставлена таково прямо, что ни на перст никуда не покляпилась. А такая тягость, и как место не погнеца⁶, где поставлен? А ставил-де ево цар Костянтин; в нем же и гвоздь Господень заделан. У ⁷земли он ширины⁸ – старона⁹ сажены¹⁰ полтары.¹¹; так он кругом¹² сажень 6¹³. А которой под ним¹⁴ лежит камень, и на том камени кругом резаны фигуры воинския, пехота да конница; а выше фигур – подпись кругом латынским¹⁵ л. 49. // и греческим языки; а что подписано, и мы про то не доведались и у грек, Бог знает. Мощно етот камен назвать чюдом, что в подсолночной ныне другова такова чюда не сыщеш. А писано про етот столп: когда будет Царъград¹ потоплен, тогда толко адин² сей столп будет стоять; и корабленики, кои придут и станут к тому столпу корабли привязавать, а сами будут рыдати по Царюграду.

Другой столп³ складен из добраго⁴ камени; тот плоше гораздо и⁵ видом что наша вверху Ивановская калаколня*; уже иныя камения и вывалились. Да тут же стоит столп⁶ медной⁷; а на нем были три⁸ главы змиевы⁹, да в 208 году те главы с того столпа свалились долов, и осталось столпа якобы аршина 3 вышины.

И турки зело ужаснулис л. 49 об. // того столпа разрушению, а сами-де говорят: «Уже-де хощет Бог сие царство у нас отнять да иному цареви предать, християнскому¹». Сами, милыя, пророчествуют неволею.

ОПИСАНИЕ ЦАРЯГРАДА: КАКО ОН СТОИТЬ, И КОЕ МеСТО, И КАКИМ ПОДОБИЕМ

(и каковы к нему приходы морем и землею, и каков он сам есть)

Преславный Царьград стоит² межу дву морь, на развилинах³ у Чернаго⁴ моря и по конец Белого*. А град трехъстенной⁵: первая стена протянулася по Белому морю, вторая стена – по заливе*, а третия – от степи. А коло⁶ Царяграда 21 верста. А врат в нем 20*, а стрелниц л. 50. // 365, а башен¹ 12. Одне² вороты³ от церкви Бакчи* – Жидовския, против полаты, 2 – Рыбныя, 3 – Мучныя, 4 – Дровяныя, 5 – Мучныя⁴, 6 – Чюбалыя, 7 – Ояк, 8 – Фенар, 9 – Лахерна, 10 – Голат⁵, 11 – Ависараит – те ворота на одной стороне от лимана Чермного⁶ моря; 12 – от Едринаполя и Греколе⁷, 13 – Адрийския, 14 – Рамановския⁸, 15 – Пушечныя Романовския, 16 – Сеневрейския, 17 – Салахайския; 18 – от Белого моря, Кумапейския⁹, 19 – Когаргалимондийския, 20 – Архикопе¹⁰, от церкви¹¹ Бакчи християнския двоя¹² ворота на Белое море¹³.

А имян Царюграду седм¹⁴: 1. Византия; 2. Царьград; 3. Богом царствующий град; 4. Костентинополь¹⁵; 5. Новы¹⁶ Рим; 6. Седмохолмияк¹⁷; 7. турецкое прозвание – Стонбул¹⁸. л. 50 об. //

Велики¹ и преславны² Царьград стоить над морем на седми холмах зело красовито. И зело завиден³ град, по правде написан – всей вселенне⁴ зеница ока! А когда с моря посмотреш⁵, так весь бутто⁶ на длани. Царьград⁷ от моря некрепко сделан⁸, и стены невысоки; а от Едринской степи зело крепко делан: в три стены, и ров круг⁹ его¹⁰ копан да каменьем¹¹ слан. А башни, или стрелницы, в Цареграде зело часты: башня от башни 30 сажень, 20 сажень. А вороты уски, уже наших, для того¹² что у них мало тележного проезду бывает. А в воротех у них пушек нет: у них снаряд всякой на караблях¹³, и опаска всякая воинская на море. л. 51. // А по земъли¹ у него нет опасения, потому² у него и³ на городе, и⁴ в воротех пушек нет. А во всех городовых воротех караул крепок, все полковники сидят. А по улицам ходят янычары⁵*: кто задерется или пьяного увидят – то всех имають да за караул сажают. В Цареграде по вся ночи турчаня⁶ ездят сь янычары⁷, полковники по всем улицам с фонарями и смотрят худых людей: кто стретился с фанарем – то доброй человек, a бес фанаря⁸ – то худой человек, потому поимав да и ведут⁹.

В Цареграде царской¹⁰ двор к Византии* стоит внутр града; а Византия подобен нашему Кремлю*, толко наши башни лутчи¹¹ строения. Полаты царския зело узорочны; двор царской весь в садах, да кипорисовыя¹² древа л. 51 об. // растут. А по другую сторону Царяграда за морем Халкидон-град*. Там много царевых сараев, сиречь дворцы царския, тут цари тешатся, и зело жило. А по другую сторону Царяграда, за лимоном, град Калиты¹*, велик же, круг его будет верст 10. Град Царь весь, и Халкидон, и Колаты огибью, как ево весь объехать, поменши Москвы, да гуще жильем². Москва редка, а се слободы протянулись, да пустых мест много; а Царьград весь в кучи; да и мощно быть болше, для тово что старинное царство, а Москва еще внове.

В Цареграде строение все каменное, а крыто черепицою. А улицы и дворы все каменем³ мощены; так у них и⁴ грясь⁵, и сор отнюд не бываеть: вода в море сносит, потому л. 52. // что у них улицы скатистыя; хошь малой¹ дожд прыснул, то все и снесет. А строение у них пошло² от моря на гору, полата полаты выше. А все окны – на море, а чюжих окон не загоражевают³: у них чести⁴ на море глядение. В Цареграде зело строение узорочно, улица улицы дивнее. А по улицым⁵, по дворам везде растут ⁶древа плодовитыя⁷ и виноград. Посмотриш – райское селение! ⁸По улицам везде по всему граду и у мечетов колодези приведены шурупами, и ковши медныя повешены, и корыты⁹ каменныя коней поить. А инде турки сидят в полатках да в кувшинцах воду наливают, а турки, пришед, пьють – они во¹⁰ спасение себе вменяют. Везде у них отходы по улицам и у мечетов: испразднивши¹¹, да умыв руки, да и пошол¹². л. 52 об. // Зело у них етим хорошо! У них нет такова обычая, чтоб просто заворотяся к стене да мочится. Зело у них зазорно! У них ета¹ нужа не изоймет: где не² поворотился³ – везде отходы. А у нас на Москве, скаредное дело, наищешся, где испразнитца⁴. Да не осуди, пожалуй, и баба при мужиках так и прудит. Да где денишся⁵?

В Цареграде турецких мечетов, сказывають, 8000. А таковы мечеты, что их неможно описать, зело предивны, что нигде⁶ во все⁷ земли не сыщеш! У нас на Москве неможно такова единаго мечета зделать, для тово⁸ что таких каменей хороших не сыщеш. А церквей християнских⁹ в Цареграде немного, сказывают, 30 добро бы было. В Цареграде л. 53. // воровства и мошеньчества¹ отнюд не слышать: там за малое воровство повесят. Да и пьяных турки не любят, а сами вина не пьют²*, толко воду пьют, да кагве³ – черною⁴ воду гретою⁵, да солодкой⁶ щербет, и изюм мочат да пьют. В Цареграде рядов много, будет перед⁷ московским втрое, и по улицам везде ряды. А товаром Царьград гараздо товарное московского⁸, всяких товаров впятеро переть⁹ московским¹⁰. А гостиных¹¹ дворов в Цареграде 70. И в мечетах турецких все столпы аспитныя¹²* да мраморныя, воды приведены со многими шурупами хитро очин¹³. А когда турки идут в мечет ¹⁴молится, тогда пришед всякой к шурупу, да умывает руки и ноги, да и пойдет в мечет¹⁵. 5-ю¹⁶ турки в сутки молятся, л. 53 об. // а колоколов¹ у них нет, но взлезши на столп высоко да кричит, бутто² бешеной, созывает на моление бесовское. А в мечетах турецких нет ничего, толко кандилы с маслом горят.

Станбул, мощно³ ево назвать, – златый град! Строение там зело дорого, каменное и древяное⁴. Дрова в Цареграде не болшим чем дороже московского: 10 пуд – дать гривна. В Цареграде сады в Великой пост* на первых неделях отцветут; овощ всякой ко Светлому воскресенью* поспеваеть: боб, ретка, свекла, и всякой огородной овощ, и всякия цветы – пионы с товарищи⁵. Турки до цветов зело охочи: у них ряды особыя с цветами; а когда пойдеш по Царюграду, то везде по окнам в кубках цветы стоят. По Царюграду и за Царемградом^{6 7}древа кипорисовыя⁸ л. 54. // растут. Когда пойдеш¹ гулять – ненасытной² град, чтоб присмотрился: тут хорошо, а инде и³ лутче! Паче же у них у мечетов⁴ забудется: все на них смотриш да около их ходиш. Горлиц в Цареграде много; радостно очен⁵, как они на заре⁶ курлукуют. Соболи плоше наших.

Хлеб дешев в Цареграде, дешевле московского⁷. Квасов и медов нет; ни пива там, ни солоду ростить не знают. Греки пьют вино, и то тихонко от турок. В Цареграде хлеб все пшеничной⁸, а рженова⁹ нет. А хлеб пекут все армяне, а мелницы все лошадми¹⁰ мелют. А запасу турки и греки в домах не держат, и печей у них нет; и¹¹ у самого¹² салтана хлеб все з базару ядят¹³, а нужный¹⁴ иной приспевают. А хлеб поутру в печере пекут, и в полдин¹⁵ у них дюжины¹⁶ хлебов по три л. 54 об. // за копейку. Харчевых у них рядов нет. В Царе-граде нет такова обычая, чтобы кто придет х кому в гости, да чтоб ему поставить хлеба. Нет у них болши¹ тово, что поднесет черной воды – да и пошол з двора. А у нас так хлебом да солью подчуют, хош кто и² небогатой, по своея³ мочи. У грек же не как у нас: когда кто ково⁴ позавет⁵ обедать, так все естви⁶ на стол поставит. Рыба ⁷в Цареграде⁸ дешевле летнего московскаго⁹, а зимою так на Москве дешевле. В Цареграде раки велики, по аршину; а купят рака по 5 и по 4 алтына¹⁰. Московская рыба ¹¹лутчи, а¹² у них морская рыба несладка; асетров¹³ свежих, ни белуг, ни осетров¹⁴, ни стерлядей, ни леща, ни семги нет¹⁵; соленая белужена¹⁶ против московского; вяленых осетров много; икра паюсная по два л. 55. // алтына фунт. Яиц по ¹8 и 9² за копейку. Капуста кислая дешева, и огурцов много, и всякой овощ дешев; изюм по грошу* фунт; маслины недороги, по грошу ока; масло дереванное³ по грошу фунт; арехи⁴, малыя и болшия, дешевы; чеснок и лук дешев. Вино – ока по алтыну, а на катаргах* – по грошу, в шинку – по 8 денег. Боб⁵ дешев: по 5 ок за копейку. Всячину по улицам под окна носят. ⁶Мясо дорого; коровье масло хорошее⁷ по 3 копейки и по 4 копейки фунт; сыры недороги да и хороши; кислое малоко⁸ дорого. Уксус дешев да и лутчи⁹ нашего, из винограду делают. Мыло¹⁰ грецкое по 7 копеек¹¹ око, по 5 денег фунт. Хлеб¹², икра идет с Чернаго моря.

В Цареграде нет печей да и во всей Турецкой державе¹³ ни лавак в полатах, л. 55 об. // ни столов. Все на полу сидят, ковры послав да подушки лежат; так¹, подогнув ноги, сидят да так² и ядят. Мы не привыкли, и³ нам было тяшко. А яди ворят⁴ на таганах; а зимою держат уголье в горшках да так и греются.

В Цареграде денги ходят: левки, червонныя, аспри⁵, пары*; левок ходит по 43 пары, а червонной турецкой – 105 пар, а венецкой – 111; а⁶ пары болши наших копеек; аспры – по 4 в пару. Все в вес продают, а не мерою и щетом; хош на денгу чево-то – все в вес. А дворы гостинныя⁷ все крыты свинцом⁸.

В Цареграде шолк родится, всякия парчи турки сами ткут: камки, отласы, бархаты и всячину, тавты⁹* – и красят парчи всякими разными красками. А всякия л. 56. // тавары¹ дороги, что разходу² много: пышно ходят, в чем сами, в том и слуги, в цветном все; толко сказывають, что ныне турки оскудали перед прежним. В Царе-граде на всяк день, кажется, сто караблей придет³ с товаром, а другое⁴ сто прочь пойдет за товаром на Белое море и на Черное.

Часто мы гуляли по катаргам, где наши миленкие неволники. А на которою⁵ на⁶ каторгу не⁷ придеш, как пойдеш по катарге⁸, так иной руку, иной полу целует – таковы миленкия ради. Как есть во аде сидят! Всяк к себе тянет, подчуют хлебом-солью, вином церковным. Осядут тебя вкруг человек по⁹ 8 да распрашивают¹⁰, что вестей на Москве, да говорят: «Для чего¹¹-де государь л. 56 об. // с турком замирился? Турок-де зело оторопел от Москвы». А сами, миленкия, плачут: «Кажется-де, не видать тех дней, кабы де сюда государь пришол¹. Дай-де, Господи!» А то государя-то² в Царьград желают, что Бога. Когда пророки ждали сошествия во ад*, так-то государя.

А на иную катаргу приидеш³, так на Емельяна⁴ Украинцова* пеняют: «С турком-де замирился, а нас-де для чего⁵ не свободил? Мы-де за него, государя, умирали и кров свою проливали, а теперева-де⁶ неволю терпим!» Да кричат лихаманы⁷, не опасаючи, во весь голос; а турки почти все руской язык знают, так мы опасаемся; а им даром, они забытыя головы. А турки везде подслушивают. л. 57. // А мы уже им говорим: «Потерпите, мол, Господа ради! Как приидет¹ время, Бог вас свободит». А они, миленкия, говорят: «Ой де, отче, терпели, да уже и терпения не стало; хотя бы де и камень, от такова насилия ин² бы де разселся!» Иной скажет: «Я-де на каторге 40 лет»; иной – «30», а³ иной – «20». Толко ужас от их басен: тово и глядиш, как тут же и тебя турки свяжуть. Ты им говоришь: «Господа ради, поискуснее говорите, нам от вас будет бедство; уже мы опять к вам не придем». А они турок бранять и их не боятся. А на всякой лопате человек по 5, по 6 прикованы; где сидит, тут и спит, тут и праход⁴ пущаеть. Уже на свете такие⁵ нужды болше нелзя быть! Терпят миленкия, а веры христианския^{6 7}в поругание⁸ не предают. Дай им Бог л. 57 об. // за сие страдание царство небесное! А когда поидеш далой¹ с каторги, так все провожают да бьют челом, чтоб опять пришли – рады² миленкия.

У турка болших голен³ с тритцать⁴ будет, хороши голены очень. А пушек на голену по 120 и по⁵ 130, ⁶по полтораста⁷ на болших. Каторг у турка с 30 же⁸. А голены у турка и каторги всегда на Белом море таскаются: имеет турок з Белого моря опасение⁹. А зимовать приходять в Царьград; в Георгиев день* на море поидут, а в Дмитриев день* в Царьград придут. Пристани корабелныя¹⁰ в Цареграде зело хороши. Всякия товары: хлеб, вино, дрова¹¹, всячина – в Царьград¹² все караблями приходят.

В Цареграде летнея¹³ нощ – восем часов, а день – 16 часов. У турок¹⁴ болшой праздник бывает после Георгиева дни*. Месяц весь постятся: как увидят месяц¹⁵ молодой¹⁶, так у них л. 58. // и пост настанет. А месяц пройдет да когда молодой¹ увидят, тогда² у них праздник 3 дни бывает. А на голенах и каторгах все стрелба бывает, и в трубы играют, и в рядах не сидят. А пост у них такой³: как солнце взайдет, так они станут постится; а солнце зайдет, так они станут есть. Во всю нощ едят и блудят – такой-та⁴ у них пост! А когда у них дьяволской⁵ пост тот живет, так час ночи зажгут кандила во всех мечетах на столпах. На всяком столпу пояса в три⁶ и в 4 кандил навешают с маслом, так они до полуночи горять; кажется, во всяком мечете кандил 50 будет. Да так-та⁷ во весь месяц по начам⁸ творять. Да и лстиво, когда ночью случится выйдеш⁹ на двор. Посмотриш по Царюграду – так те огни везде, ин будъто¹⁰ Царьград драгим камением¹¹ унизан или л. 58 об. // что как небо звездами украшено. Лстиво¹ у собак ето дело! Турецкия жены, завязав рот, ходят неблазненно, и греческия, и жидовския также, завязав рот, ходят, толко глаза одне не закрыты.

В Цареграде приволно по морю гулять: нанял коик да и поехал, куда хочеш. А извос² дешев; а извощики – турки да неволныя³ руския. А лотки у них дорогия: по 100, и по 80, и по 60 тарелей⁴ – зело изрядны⁵. В Цареграде, когда паша* приидет⁶ к голену, так знак дают: выстрелят з голены со всякой по заряду пушечному⁷; час поидет долов, такожде выстрелят. А на турецких голенах бывает человек по 1000 и по 900 служивых. Перед нашим приходом пошла голен⁸ турок к Махметовой⁹ пропасти да вся и пропала: громом побило, три¹⁰ дни над ними тма стояла – толко человек остался.

Турецкия люди, мужеск пол, крупны и пригожи, л. 59. // а женки не таковы. Турки для тово пригожи, что от руских неволниц рождаются¹. А у салтанов* у многих матери руския бывают; да у турецких салтанов и все жены руския, а² туркен нет. А когда у турок³ бывает боярон⁴*, тогда у них на всех монастырях, у мечетей⁵ со всяким харчем сидят и всякия овощи продают. Дворцы царския у турка около моря везде поделаны не хорошо добре, не как наши, у него поземныя толко тем хороши – над водою сады, около древа⁶ кипарисовыя. А по тем у него дворцам всё жоны⁷ живуть. В Цареграде платья на водах не моют, все в домах в корытах моют.

В Цареграде турок прямых разве четвертая часть, а то все потурнаки, руския да греки. Турок много у грек, у сорбов⁸, у болгар⁹ у бедных: кому нечево¹⁰ дани дать, так он детей отнимает да в служивыя ставит¹¹. Да те-та¹² у него¹³ и служивыя, а от турок нет л. 59 об. // служивых; да и грек волницу накликает, когда у него¹ война бывает. К нам многия потурнаки прихаживали; говорять, а сами плачут: «Кабы де государя сюда Бог принес, все бы де мы чалмы-та² долов поскидали, а турок, как³ сабак⁴, своими руками всех⁵ подавили. Чюдо, для чего⁶ он замирился? А уже было⁷-де время⁸ им великое пришло, что уже турки все ужаснулись от государя. Да уже де так Бог изволил!». Перед⁹ нами в Цареграде пожар велик был – ряды все выгорели, а топерева все ряды делают каменныя. В Цареграде женской пол зело искусно ходять¹⁰, непрелестно; безстудных жен не увидиш или девок. И покущунять¹¹ над женою нелзя: лутчему шлык разшибет¹²; да и не увидиш¹³, кто бы над¹⁴ женкою¹⁵ посмеялся; а блудниц потайных у них нет. И суд у них правой: отнед¹⁶ и лутчева¹⁷ турка, с християнином¹⁸ судима, не помилуют. А кой у них судья покривит или что мзды возметь, так с него кожу и здеруть да, соломою набив, в судейской л. 60. // полате¹ и повесять. В Цареграде ²после Георгиева дни была буря велика – восем кораблей потанула. В Цареграде³ в ыюле-месяце с паши кожу содрали за писма потаенныя от хана крымскаго*: прислал⁴, а он потаил. В Цареграде турецкой⁵ салтан не живет, но все в Едринеполе живет, а тут боится жить: ⁶янычары убьют⁷. У них янычары своеволны: пашу ли, палковника⁸, хош малую увидят противность, так и удавять.

В Цареграде часто бунты бывают, а все от янычар; и при нас был. В Цареграде, когда бывает пожарно, болно⁹ силно горит: много у них внутри поставы, кое-что деревянное; так и отнимать нелзя – толко унеси Бог самого!

В Цареграде и везде турки носят платья¹⁰ зеленое и красное, а греком и жидом не велять¹¹*. Жиды все носят платье вишневое да черное, а греки также. Ныне греки и красное носят, толко зеленого носить не дадут. л. 60 об. // Московския¹ люди, когда прилучатся в Цареграде, носят зеленое платье². В Цареграде и по всей Турецкой³ державе⁴ со всяких людей: со грек, с армян и жидов – кои в ево области живут, то горачь на всякой год по 5 и⁵ 6 талерей берут. Кто не приедет в ево землю иностранной, со всех, опричь московских людей, берут. А с ково возмут, так значик дадут, печатку. Так всякой человек с собою печатку носит, а горачьники⁶-турки везде по улицам ходят, досматривают печаток. А у кого⁷ нет печатки, так горачь и возмуть; и с патриарха, с митрополитов и со всех старцев⁸ беруть – и нет никому⁹ спуску.

ОПИСАНИЕ ГРЕЧЕСКОГО¹⁰ УСТАВА И ПОСТУПОК ВНЕШНИХ И ДУХОВНЫХ, И КАКО ОНИ С ТУРКАМИ В СОЕДИНЕНИИ ПРЕБЫВАЮТЬ, И КАКИХ ОНИ л. 61. // ПОСТУПОК ТУРЕЦКИХ ДЕРЖАТСЯ

В праздник Благовещениева дни* игумен того монастыря, где я стоял, звал меня в келью к себе обедать и нарочно многих звал грек для меня и для разговоров со мною: о московских ведомостях и про государя спрашивали. И когда я пришел в келью, тогда игумен посадил меня подле себя; и греки все сели, и старцы греческия, кои тут прилучилися. И стали на стол ставить ествы; что не¹ изготовлены были, рыбныя и нерыбныя², – все вдруг на стол поставили. И игумен стал «Отче наш"* говорить сидя, и греки все сидять. А я встал да гляжу: то еще первоначалная их³ игрушка! А игумен меня сажает: «У нас-де не встают». А когда мы стали есть⁴, так⁵ греки, не как русаки, ⁶помногу за щоку мечут⁷, и, кто что захочет, тот то и есть. л. 61 об. // А я гляжу, так игумен пред меня подкладывает хлеб и рыбу; так и я стал есть – нечто веть делать.

И помале игумен начал¹ у меня чрез талмача² спрашивать: «Ест ли де³ на Москве етакая рыба?» Да подложит кус да другой. А я сидя (да толко что нелзя смеятся-то) да думаю: «Куда, мол, греки-то величавы! Мнять-то, что на Москве-то⁴ рыбы нет. А бывает бы⁵ рыба-та какая завистная, а то что наши пискари, окуни, головли, язи да корокатицы с товарыщи⁶, раки с раковиными мясами и всякая движущаяся⁷ в водах». Так я стал про свои⁸ московския рыбы хвастать, так ⁹толмачь ему сказал, так¹⁰ он нос¹¹ повесил. А сам говорит: «Лжет-де, я вот де призову грека, кой-де на Москве был, брюхо-то у него¹² заболело». Похвалился, да не в час, не удалось.

Послал¹³ тово часу по грека, и грек пришол да тут же сел. ¹⁴И стал¹⁵ игумен л. 62. // у него¹ спрашивать: «Так ли де московской калугер говорит, что етакия-де рыбы есть на Москве, что де в Станбуле таких нет?» «Ета-де расплевка рыба, у нас-де убогия ²ету рыбу мало³ ядять!» – а я, су, и прихвастал кое-что. И грек смотрит на меня да смеется: «Что-де у вас за прение стало о рыбе? Токая⁴-де вам^{5 6}в том⁷ нужда спиратися?» И я ему молвил: «Мне, мол, нужды не было, игумен у меня спросил. И ты ему⁸ сказывай про наши рыбы, ты вить⁹ знаеш московския рыбы и всякой харчь пред станбулским». И грек стал игумну сказывать, что есть. И игумен толко мне молвил: ¹⁰«Токало, добро-де, су, станем-де есть».

Помалу стал мне говорить: «Для чево-де не еш раков и коракотиц?» И я ему молвил: «У нас, мол, ето гнусно и обычая такова нет, так, моль, мне смердит». И он молвил¹¹: «Как-де хош¹², а нам не зазирай: у нас-де ето добро есть л. 62 об. // и безгрешно. Еш, что де указано». И я молвил: «У нас, моль, и то не всякой есть; и рыбы у нас, моль, много. У вас не на рыбе, так вы едите; а нам нужды нет, так мы и не едим». Так он и перестал говорить. Бывало, как ни позовет обедать, а раков не ел.

И греки распрашивали¹ у меня про государя: «Для чево-де государь ²с турком замирился³? Чево-де ради он нас из неволи и насилия не свобождает? А он-де веть христианской цар. А он-де заведши⁴ войну, да и замирился, да с ыным-де стал бится*». И я им⁵ сказал: «Что петь вы приплетаетеся к нашему царю да еще и укоряете? Веть ето не ваш цар. Вы ⁶имели у себя⁷ своего царя да потеряли; а ето московской царь, а не греческой. У вас свой цар есть, а вы ему служите!» Так они сказали: «Да мы-де християне⁸, так де на него надеемся, что нас он от турка свободит⁹». И я им молвил: л. 63. // «Да веть, моль, уже на Москве не один цар был, се никакой¹ вас не свободил. Вет, мол, и етот не крепость вам дал, что от турка вас свободит». Так они молвили: «Да так-де писано, что московской цар свободит нас и Царьград возмет*». Так я сказал: «Да хотя и писано, да имя ему не написано: кто он будет и кто возмет Царьград». Так они молвили: «Се-де прежнии цари туркам² не страшны были, а етово-де турок боится».

Да и стали говорить: «Для чево-де ваш царь веру³ немецкую на Москве завел и платье немецкое*? И для чево-де царицу постриг в монастырь*?» И я им сказал: «Что петь у вас вестей-та⁴ в Цареграде много, кто вам приносит? У нас на Москве немецкой веры нет, у нас ⁵вера християнская; а платье у нас⁶ московское; а царица не пострижена. Диво⁷, далече живете, а много ведаете!»

Так они еще молвили: «Да для чево-де цар ваш л. 63 об. // наших греков к Москве не велел пускат и с Москвы сослал*? Какие-де¹ мы ему злодеи? И мы-де за него² и Бога молим³». И я им молвил: «Обычныя греки, нашему царю доброхоты, турецкому болше радеют. Того ради и⁴ государь не велел греков к Москве пущать, что они всякия ведомости турку внушают. Вот, моль, ето кто вам сказал, что чево у нас не водится, где на Москве вера немецкая или царица⁵ пострижена? Так-то⁶, моль, ваши греки, там бывши, сюда приехав, врут, чего отнюд нет⁷. Вправду их государь не велел к Москве пущать. Малыя, моль, греки нашему государю доброхоты? А что вы говорите, что: «Мы за нево, государя, Бога молим» – и в том вы неправду⁸ сказываете. Молите вы Бога за царя, а не вем, за турскаго⁹, не вем, за московского. Глухо поп ваш в ектении* говорит: «Еще молимся за царя нашего», а не вем, за коего. л. 64. // А коли «за царя нашего», так явно стало за турскаго¹, для тово что тот ваш царь, а не за нашева². ³И вы в том лститеся⁴; кабы так-то: «За благовернаго⁵ царя нашего» – то бы на дело походило, а то Бог знает. Так они молвили: «Нам-де нелзя так, чтобы молить за благовернаго⁶; услышать-де турки, так худо будет нам». – «Так, моль, потому, как не⁷ разсуждай⁸, молите за турка». А они-таки⁹ в том крепятся, что: «Мы за московского царя Бога молим, а не за турка». И много¹⁰ кое о чем было речей всяких.

А два старца тут, греченина, так и рыбы не ели, так игумен у меня спрашивал: «Ядят ли де у вас на Москве рыбу в Великой пост?» И я сказал, что у нас добрыя люди в Великой пост толко дважды ядят рыбу: на Благовещение Пресвятыя Богородицы да в Вербное воскресенье*. А дураку л. 64 об. // закон не писан: волно, кому хош, мясо ясть. И игумен молвил: «Для чево-де у вас на Москве в среду и в пяток рыбу ядят?» И я сказал, что у нас, кто¹ человек постоянной, тот отнюд в среду и в пяток рыбы не есть. У грек толко ето добродетель мотается, что в Великой пост рыбы не ясть, а что табак и в Великую пятницу* из рота не выходит и всякую гадину ядят.

В Цареграде в Вербное воскресенье церков всю выстилали масличным ветвием и монастыр весь; и на утренни с теми ж масличными ветьми² стояли³. После литургии⁴ игумен звал меня опять к себе обедать; и грек было много, тут же обедали; рыбы было много ж. Тут после обеда греки все смотрели⁵ наш указ государев и речи кое-какия были л. 65. // про турка.

В Цареграде под Светлое воскресение стояли у¹ заутрени в церкви в монастыре Иерусалимском². В вечер в суботу против Светлова³ воскресения, в час ночи, собрались⁴ в церковь греки да по местам и сели. Потом стали честь Деяние апостолское*, чли по переменам. И когда прочли Деяние, тогда⁵ начали полунощницу⁶* петь, а на полунощнице⁷ канон пети со ирмасом⁸ на⁶*. Пропев полунощницу⁹ да сели. Потом игумен взяв свещи да и пошол¹⁰ греком раздавать¹¹, а за ним старец носит блюдо. И греки игумену давали за свечи иной червонной, иной талер, иной орлянку*, последней тюлт* дасть; а кои убогая, те со своими свечами приходили. И, раздав свечи, подняли иконы так же, что у нас, вышли вон из церкви да и пошли круг церкви. И, пришед к церковным дверем, пели «Христос воскресе».

Потом вошли в церковь, начали петь канон Пасце. А канон по крылосам канархист* сказывал, л. 65 об. // а канон пели на шесть со ирмосом, a после единожды покрывали*. Потом пели стихеры Пасце; по стихерам вышел игумен со крестом¹, диакон со Евангелием, да «Праздник Воскресение» была икона, а четвертой человек держал блюдо на денги. Потом пошли греки ко иконам и стали целоватся со² игуменом³. И, поцеловавшися, игумену⁴ на блюдо клали кой червонной, иной талер, иной⁵ тюлт, а иной пар 5⁶ и 6, последней пару – а не по-нашему, чтоб⁷ яйца красная⁸ давать. По целовании начали петь⁹ литоргию, а на обедни чли Евангелие. Игумен стоял во алтаре во вратех царских*, а¹⁰ по всей церкви стояли попы с Евангелием¹¹ да так все чли, тово что много было попов. А церковь вся была наслана ветьми¹² масличными, и монастырь был вес выслан.

И¹³ после обедни прислал к нам игумен со диаконом¹⁴ блюдо пирогов, блюдо яиц красных, сыр. Спаси ево Бог, до меня л. 66. // был силно добр! Часто зывал к себе в келью обедать да и говорить¹: «Кабы де ты наш греческой язык знал, я бы де с тобою все говорил; да то де наша с тобою беда², что де языка не знаем меж³ себя». А⁴ с монастыря как ни пойдеш или, гуляв, придеш на монастырь, то⁵ и позоветь к себе вина церковного пить. A мне часто говорил⁶: «Учися-де нашему языку». Зело миленкой добр был, радел о нашем походе: корабль нам до Египта сыскал, грамотки⁷ в ⁸свои монастыри⁹ давал, кои по египетским странам (так нам по тем грамоткам от тамошних¹⁰ игумнов добро было), и во Еросалим к наместнику* грамотку писал; та грамотка много нам добра зделала. И тот наместник зело меня любил: хлеб и вино присылал и за трапезу часто зывал, и в келью¹¹ – доброй и смирной¹² человек.

В самое Светлое воскресение¹³, против понеделника, на вечерни л. 66 об. // тем же подобием выход был со¹ Евангелием, и² игумен крест держал. Также целование было, и греки игумну денги давали тем³ же подобием, что на завтрени; да у грек и во всю Светлую⁴ неделю после службы все целование, что на праздник.

В понеделник на Светлой недели ходили греки на гору гулять, зело было грек и турок много⁵. А то гулбище патриарх⁶ у турка откупает толко на три дни на Святой недели и дает⁷ турку по 1000 ефимков* на год. А гулят⁸ толко да⁹ полден, а то турки избивают долов, крычать греком, ходя з дубьем¹⁰: «Гайда, гайда, долов-де пошол¹¹!» Тут бывают со всяким овощем. A те ефимки патриарх у них же по церквам збираеть, старосты выбраны да с ящиками по церквам ходят. А¹² греки на Святой недели ходять по улицам, по монастырям с медведи, с козами, з бубнами, с¹³ скрыпицами, сурнами¹⁴, с волынками* л. 67. // да скачут и пляшут. Взявши за руки человек 20–30 да так вереницами, по дворам, по монастырям¹ ходя, скачуть да пляшуть, а греки денги дают. И к патриарху², к митрополитом ходять, а они, миленкия, им денги дають и³ вином поять за то скакание. Безчинно ето⁴ у грек ⁵силно, у турок таковаго нет безчиния. У грек⁶, когда бывает месяц первое число, то все ходят попы со святою водою по домам, по кельям, да кропят, да цвет по окнам тычут: малодушные греки к⁷ етем цветкам, и турки как есть малыя младенцы.

О ЦЕРКОВНОМ УСТАВ ГРЕЧЕСКОМ⁸,

КАК⁹ ПОЮТ, КАК ГОВОРЯТ, И КАК В ЦЕРКВАХ СТОЯТЬ, И КАК¹⁰ САМИ КРЕСТЯТСЯ, И КАК МЛАДЕНЦОВ КРЕСТЯТ, И ВСЯКАЯ ПОСТУПКА, ВНеШНЯЯ¹¹ И ДУХОВНАЯ л. 67 об. //

А¹ в начале церковнаго пения греки когда приидут в церковь, так они шапок не снимають. Станет в стойле (во всех церквах у них стойлы поделаны), а стоять² лицем не ко иконам, но на сторону, к стене, противо, друг ко другу лицем, да так и молятся – не на иконы, но на стену. И так во всю службу стоят³ в шапке; толко соимет, как с переносом выдут да кеноничное⁴ «Аллилуиа»⁵ пропоют*, да и⁶ тафей⁷* не скидывают. А крестятся странно: руку на чело взмахнет, а до чела дале не донесет да и отпустит к земли. А духовной чин у грек хуже простова⁸ народу крестится: как войдет в церковь, а рукою махает, а сам то на ту сторону, то на другую озирается, что коза. А царских врат у них ни поп, ни диякон⁹ не затворяет, ни отворяет, но простолюдим, мужик или робенок. л. 68. // А на городах мы видели, так и бабы отворяют и затворяють врата царския, и в олтар бабы ходять и кадило раздувают¹.

А когда поп ектению говорит, то греки по крылосам «Господи, помилуй!» не поют², но просто, где кто стоит, тот тут и ворчит³: «Кир, иелейсон!» А поп ектению проговоря⁴ да и скинет патрахиль*. И Евангелие поп чтет, оборотяся на запад, в олтаре, стоя у врат, держит на руках. «Слава тебе, Господи!» по крылосам не поют, такъже всяк, стоя, ворчить: ⁵«Докса си, кирии, докса си!»⁶ «Блажен муж» не поют, просто говорять; «Господи возвах"* поют. А стихеры⁷ и каноны все по крылосам сказываюсь; а хош один на крылосе, все поет: и стихеры⁸, и канон⁹ – сам и конарх, и певец. «Иже херувимы¹⁰», где на коем крылосе¹¹ кто захотел¹², тот и запел. На сходе ¹³у грек¹⁴ ничего¹⁵ ни¹⁶ поют: ни «Достойно», ни дохматиков* – все по крылосам. «Свете тихи» не поют, говорят л. 68 об. // говорком. Прокимен* по крылосам не поют, чтец¹ проговорить говорком.

Греки к нищим в церквах податливы; а на² нищих у них збор особой в церкви³ живет, да и человек у денег приставлена. А как поидут нищия в церковь, так тот⁴, кой приставлена дает по аспре, по две на человека. А⁵ патриарх греческой безпрестанно⁶ дает листы неволником, так они ходят по церквам, збирают да окупаются.

В Цареграде вешнему⁷ Николе* не празднуют. Греки по славословию начинают литоргию и час первой, и час не пев, а когда похотять, так поют часы. А понахиду поют – кутия у них у царских врат стоит на земли*. Так не отпустя вечерни и литоргии, вышед из олтаря с кадилом да одну толко⁸ ектению проговорит да «Вечная память» – то у них и болшая понихида⁹, и¹⁰ малая – все тут. А когда у них выдут с переносом, то на пути все лягут; л. 69. // а поп и диакон¹ идут чрез людей с переносом; а иной с² стороны попов³ ризы⁴ целует. А простолюдим пред попом идет задом да кадит, кадилом махает, что поп, – странно силно!

Греки служат на одной просвире⁵, а крест на просфире четвероконечной*. А тое просвиру⁶ искроша на блюдо да после обедни людем роздает. А просфира, хош неделю лежит черствая, служить на ней; даром они то ни за что ставят. Греки в крещении совершенно обливаются* – мы сами самовидцы.

У грек всенощных⁷ не бывает никогда, и великого⁸ ефимона* против Рожества Христова, и Богоявления, и Благовещения не поют, но простую заутреню. У грек пение хорошо⁹, да непомногу поют людей, толко по человеку да по два на крылосе, а поют высоким гласом. «Хвалите имя Господне» греки не поют; не¹⁰ полиелеосу* у них во весь год никогда не бывает ни празднику, ни святому. ¹¹Евангелие на заутрени чтут иногда после антифонов, а иногда на 9 песни, как похочет. «Бог Господь» л. 69 об. // на заутрени не поют никогда; а песни по Псалтыри¹ пред каноном все говорят; а каноны поют по крылосам толко 3 песни: 1, 2, 9 – болши того² нет.

А церкви³ у грек что простая храмина, не узнаеш; и крестов ⁴на них нет⁵, ни⁶ звону нет же. Против воскресения⁷ ходят по улицам да крычат, чтобы шли до церкви. А патриарх греческой по вся годы церкви⁸ отдает⁹ на откуп; a берет за церковь по 200 и по 150 талерей; а что год, то переторшка: кто болши даст, тому и отдаст, хош два талеря передаст¹⁰, тому и отдаст. У них и митрополит митрополита ссажает: дал лишнее¹¹ да и взял¹² епархию*. Так у них много безместных митрополитов и попов; попы так таскаются по бозару¹³. Етаковы греки-та¹⁴ постоянны, хуже босурманов¹⁵ делають!

Иногда на завтрени кафизмы* говорят, а иногда нет, толко каноны. А и каноны они не все говорят, толко по три песни; а чтения у них л. 70. // мало бывает. Греки крестов на себя¹ не носят, и в хоромах у них икон нет. А с турками во всем смесилися и зело порабощены: как турок идет улицею, то все ему грек² лутчее место везде уступает³, а гордостию таки еще дышут! Да еще добрые люди, что еще милостиво поступают над таким непокоривым родом. Кабы да греком так Бог попустил турками владеть, отнюд бы так греки туркам⁴ свободно не дали жить – всех бы в работу поработили. Таковы греки⁵ непостоянны и⁶ обманчивы; толко милые христиане называются, а и следу благочестия нет*! Книги печатают в Венеции, а Венеция попежская⁷*, и папа – головный враг христианской вере. Как у них быть благочестию и откуда взять? Каковы им ни пришлют книги из Венеции, и так ⁸они по них и поють. Уже и так⁹ малым чим разнились с папежцы; а что пьют, ядять – то все с ними вместе; аив церковь, мы сами л. 70 об. // видели, что папежцы з греками ходять, а греки – к папежцам¹.

Нравы и поступки, внешния и духовныя, – все с турецкова переводу. Головы все бреют – то от турок взяли, тафии – от них же; в шапках ²в церквах Богу молятся, друг со другом на улице в шапках³ кланяются, во отход с кувшинцами ходят да и афедроны⁴ моют – все то по-турски делают.

Турки милостивея грек⁵, и жиды нравами милостивея грек и⁶ лутче их. Неволник у них, у турка, в сем лет отживется⁷, а умер турчанин – так хош и в год свободится; и у жида также неволник в сем лет – так и свободился⁸. А у грека, хош сам издохнет, а на волю не пустит. Таковы греки милостивы⁹! A где случится неволнику ¹⁰от турка уйти да греку¹¹ в руки попадет, а он опять ево¹² продасть турчанину или на¹³ каторгу. Греки московских людей зело не любят.

Греки да¹⁴ Вознесения в церквах противу¹⁵ недели на стиховне л. 71. // воскресных стихер¹ не поют*, толко одну стихеру² пропоют. На Георгиев день гуляют и великое собрание бывает, на колодез и в рядах тот день не сидять.

У грек жены³ своеволны. Буде⁴ которая женка⁵ не захотела с мужем жить, пошед к патриарху, подала челобитную⁶, что не хочу с мужем жить. А патриарх призовет мужа и станет распрашивать⁷; и будет не сыщет вины за мужем и не похочет развести, а жена скажет: «А коли не похош меня развести, я⁸ шед да турку же буду туркенею⁹». А патриарх, миленкой, и разведет, чтобы не потурчилася. Греком ни жен¹⁰, ни детей поучить, побить¹¹ за какую вину нелзя. Буде¹² стал бить, а он¹³ и стал во¹⁴ окно кричать¹⁵: "Хочю¹⁶ турком быть!» – а турки пришед да и возмут. Етакое-то¹⁷ греческое житие – неволная управа з женою и детми!

Патриарх греческой ходит что простой старец, и не узнаеш, что патриарх. А куда греки позовут обедат, л. 71 об. // то он взявши простой посошок да и пошол, и за ним толко один диакон¹. Митрополиты и все власти греческия по улицам, по рядам просто таскаются; хош на 3 копейки чево купить, то сам поволокся. А старцы греческия, что стрелцы, ганяют бес² клобуков по рядам, по улицам. И в церкви зело неискусны³ греки; а⁴ жены⁵ их к белым попам* не ходят на исповедь, все к черным. Во весь Великой пост рыбы не ядят, а раки и всякую гадину ядят. А в царския врата всякой у них сквоз их ходить. А митрополиты греческия в церквах зело неискусны: все смеются и говорят и пения не слышит, а сам, что коза, назад оглядывается, кричит по церкви – зело не хранят своего чина. Наши поселянския попы лутчи⁶ их митрополитов. А все греческия власти у себя в кельи красиков* держат; а греки, сказываюсь, л. 72. // все садомства¹ насыпаны.

Греческия дети зело тщателны² к грамотному учению, робятка³ стихеры⁴ сказывать⁵ и петь досужи. Греки книжному учению⁶ тщателны, все книги церковныя учат изоустно: Псалтырь, Евангелие, Апостол, Минеи, Октай* и протчия⁷. Греческия жены⁸ особе⁹ стоят, за решетками, – етем у них искусно. A где их жены¹⁰ стоят, нет икон и перекрестится нечему. Греческия власти все тютюн тянут, и старцы и носовой, и жонки – все без¹¹ зазору.

В Цареграде видили мы свадбы¹² греческия, армянския. ¹³В воскресенье¹⁴ и в понеделник ходит жених с невестою по улицам, а пред ними и за ними турки с караулу з дубьем, а пред женихом с¹⁵ невестою молодеж: скачут¹⁶, пляшуть, песни поют, в ладони бьют¹⁷, в свирели, в скрыпицы, в¹⁸ волынки¹⁹ играют. А кои богатыя, так невеста в корете. А когда пеши идут, так жених л. 72 об. // с невестою взявшись¹ за руки идут, а за ними² турчанин з дубиною в шлыку высоком, что халдей*, оберегает, чтобы³ обиды не было, и дорогу очищает. А греки таких⁴ турок драгою ценою нанимають.

В Цареграде у грек во⁵ Ерусалимском⁶ монастыре⁷ после Вознесениева⁸ дни в суботу ставили в митрополиты не так, как у нас на Москве. Анбона⁹ не делали*, толко три стула принесли да коврами покрыли. А у ставки был митрополит Ираклийской¹⁰ да два епископа, а патриарха ¹¹не было. Да не ставит сам патриарх¹² никого: ни попов, ни дияконов¹³ – все присылает в Ерусалимскую¹⁴ церковь. Та церковь честна у грек, властей и попов все в ней ставят. А как поставили митрополита, так он вышед из церкви да и скинул¹⁵ пеструю мантию и посох¹⁶ покинул, да и пошли в полату обедат. А к митрополиту пошли греки здравствовать¹⁷. Тут, сидя, пьют¹⁸ и всем дают; кто ни пришел, всем подносят. л. 73. // И по ставки того митрополита я про него¹ спросил: «Куда² ево поставили?» И они смеются да сказали: «Бедной-де митрополит³, на село-де поставлен». А церковь одна, а митрополит словет. И то все у турка и у патриарха накупаются⁴ дачею великою⁵. У греческих властей нет певчих⁶, толко поп да дьякон. А новой митрополит поутру в неделю и на крылосе пел. В Цареграде приезжей человек не познает греческих властей: приличья нет никакова, что власти или простой⁷ старец – одеяние равно.

О НЕСОГЛАСИИ ГРЕЧЕСКОМ С ВОСТОЧНОЮ ЦЕРКОВИЮ⁸

1. Греки в крещении обливаются.

2. Крестов на себе не носят.

3. Неистово крестятся: ни на чело, ни на плеча не доносят; махают семо и овамо. л. 73 об. //

4. В церквах¹ стоят в шапках, как молятся², не скидывают³; а стоят в стойлах⁴ гордо, искривя бок, и глядят ни⁵ на иконы, но на стену.

5. Служать на одной просфире⁶, и то на черствой⁷; а мирския у них, не говея⁸, причащаются*.

6. Патриархи, митрополиты и вси⁹ духовныя играют в карты и в шахматы.

7. Патриархи и митрополиты¹⁰ табак пьют и в¹¹ грех того¹² не ставят.

8. Патриархи, и митрополиты, и попы усы подбривають и гуменцов себе не простригают*, но некако странно снизу кругом голову подбривают ¹³до полъголовы¹⁴, а иныя сопреди подбривают¹⁵, что абызы турецкия*; да знат, что¹⁶ с тех переводов так делают, у них научилися.

9. Всякия гадины и ползающии¹⁷ в воде¹⁸ ядять и в Великой пост.

10. Простолюдимы и бабы ходят сквоз царския врата в олтар, и затворяют бабы; а кадять простолюдимы, л. 74. // и¹ когда идет с переносом поп, а мужик идет перед попом да кадилом махает на «Святая».

11. Греки, когда за трапезу садятся, то все сидя «Отче наш» говорять; и после обеда «Достойно есть» все сидя ж говорят.

12. Евангелие чтут в церкви, оборотяся на запад.

13. В² свечи у них воск мешают с салом да смалою³, а воск белой; ино когда свечи горят, зело тяшко необыкновенному человеку стоят; а щипцов у них не держат: когда на свече нагорит светилна, тогда сняв свечу⁴ с подсвешника да наступит ногою – так и оторвет светилну. Страмно⁵, пощади, Господи!

14. Часов пред⁶ обеднею не поют, разве обедни не будет, то поют.

15. Патриарх греческой церкви в откуп отдает погодно по 100 и по 200 талерей; а кто болши передасть хотя талерем⁷, ⁸тому и отдаст.

В Цареграде на Богоявлениев день греки мечут в море кресты деревянныя⁹, а за то турки л. 74 об. // дают дачю великую, чтобы велел в море кресты¹ метать; и с того дня греческия корабли отпущаются на море в промысл. А греческим патриархом ставки не бывает, как святая² соборная церковь прияла; но ставит их турецкой салтан: они у турка накупаются на патриаршество дачею великою*. А когда в Цареграде патриарх умрет, тогда паша цареградской ризницу патриаршу* к себе возмет и отпишет к салтану, что греческой патриарх умер. Тогда греческия власти многия поедут во Едринъпол³ и тамо с салтаном уговариваются. И кто болше дасть, того⁴ салтан и в патриархи поставить и дасть ему писмо к паши в Царъград⁵. И он приехав да и подаст паши, а паша возмет с него подарку⁶ тысячи⁷ три златых и дасть ему ризницу и патриаршескую одежду. Мантию со источниками* наденет на нево и посадит на ⁸свой конь⁹, а пред ним и за ним идут человек л. 75. // двесте¹ турок з дубьем, а иныя за стремя держатся – и тако он с великою гордостию едет до двора патриарша.

А в те поры у патриархова двора стоять множество грек, а власти у врат ожидають патриарха. И тут ево во вратех встретят, и примуть ево с коня под руки, и введут в² полату патриаршу, и сядут с ним на коврах; и турки тут же сядут³, началныя люди. И потом принесут им питки⁴ табачныя. Архидиякон* растянет питку⁵ с табаком да подасть патриарху, и протодияконы* – митрополитом, и епископом, и турком. Потом у них поидет стол, а туркам-янычарам особой стол, а началныя турки с патриархом ядят. А после обеда патриарх станет турок дарить: началным людем по 30 и 20 золотых, а янычарам по 5 золотых. Таково поставление бывает всегда греческим патриархом, а своими митрополиты оне не ставятся и действа никакова л. 75 об. // не бывает. А сами патриархи от поставления в митрополиты беруть по 3000 золотых, а с епископов – по 5000 ефимков, а с попов – по 100 златых.

А патриархи и¹ все духовныя власти рукою никого не благословляют, толко руку дают² целовать убогим, а богатыя греки и сами их рук целовать гнушаются и ни во что их ставят.

Некогда у меня было з греками сопрение о их поступках худых. А прение у нас было³ на корабле⁴, как плыли из Египта в Царьград, в Великой пост пред⁵ Светлым воскресением. И я им говорил: «Для чего^{6 7}вы многия турецкия поступки держите и всякия гадины ядите?» И они мне сказали: «Мы-де еще маячим, будъто⁸ христиане⁹ нарицаемся, а есть-де у нас такия грады греческия, там-де и¹⁰ близ християнства¹¹ не хранят: в посты-де, и в среду, и в пяток мясо едят¹²». л. 76. // Июня в 22 день пошли из Царяграда во Едринополе для грамоты салтанской. И оттошли две мили, и стали¹ в селе на примории, а село стоит под горою. Тут застава стоит: турки товаров досматривают у торговых людей. Тут в селе мост зело велик каменной чрез реку. И в том селе ряды, что в Цареграде, со всячиною²; и строение все каменное³, улицы⁴ каменем высланы. А та река зело хороша, широка будет со Оку; и ис⁵ той реки вода приведена в Царьград. И в том селе зжидалися все, стояли до вечера да и пустилися⁶ в ночь. От Царяграда до Едринаполя дорога вся каменем⁷ слана; где ручей хоша малой, тут мост каменной со сводами. A хлеб в Турецкой земле поспел яровой за две недели да Петрова дни*. А ходят все в Едринополе вьюками, верхами все ездят, а телегами нет, толко малое число арбами⁸ на волах. Тоя ж⁹ нощи¹⁰ минули три села, все стоят при море. л. 76 об. // Во¹ едином селе мост зело дивен каменной веден чрез губу морскую*, с полверсты будет. Дивно зело тот мост зделан! У нас на Москве чрез Москву-реку дивно зделан*, а тут добро бы не дивнее нашего. В Турецкой земле², где не³ поезжай, все мосты каменныя⁴; и селы все – строение каменное, улицы все каменныя⁵. А воды – все по дороге приведеные столпы каменныя⁶, нигде нужда водная не изоймет. Зело предивно! Воистинну златое царство!

Того же дни пришли во град Селиври* и тут стояли до вечера. Град хорошей, з Белев будет, город каменной. А стоялыя дворы по дороге зело удивителны зделаны: полаты длинныя с воротами; а когда в него въедеш, так по одной стороне ясли, конем корм кладут, а по другую людем лавки широкия поделаны да и горнушки – что хош вари. ⁷Да в тех же⁸ и отходы поделаны и воды приведены с шурупами. А хозяин, чей двор, и рогожи принесет л. 77. // да постелет всякому человеку. А харчь всякой держать, чево похош, и вина много. А постоялого не берут, толко харч покупают у них. Из Царяграда в Едринополе ездять¹ болшими корованами², человек 500, 400, 300, – обычай так³ надлежит⁴; и смирно зело, хорошо⁵, хотя⁶ один поезжай.

Июня в⁷ 24 день пошли в местечко Чорно⁸*: зело хорошо⁹, болши иного города; мечетей в нем и всякого харчу много. И тут стояли до ночи, и в ночь пошли. И во утрий день пошли в местечко Бургав¹⁰*, будет з город хорошей; и тут пребыли до ночи. А шли мы из Царяграда в Едринополе морем¹¹ полтретья дни; на третей день отвратилися от моря вправо¹² к¹³ Едрину; а шли все в запад летней. А как подле моря идеш ночью и в день, хош две шубы надень¹⁴, так в пору: подле моря холодно. А когда от моря поворотили в степь, то было от жары¹⁵ все згорели. И того ради и ход бывает ночью, а в день стоят. Когда из Царяграда до Едринаполя едеш или в Царъград¹⁶, посмотриш л. 77 об. // на корован: верст на пять идет, те¹ в Стонбул, а иныя из Царяграда; радостно силно, нужд никаких не бывает. А в тех корованах турки, греки, жиды, армяне², а никто нас не обидел³. От Царяграда до Едрина все степь голая, ни прутика нет.

И еще минули два местечка. А в последнем местечке тут царев сарай, тут стоялой двор лутче нашего гостина⁴ двора*. И тут начевали. Тут среди двора колодез велик, а вода ровна со струбом стоить. Зело премудро! A беспрестани берут и коней поят, а она таки равно стоит.

Шли мы до Едринаполя четыре⁵ дни, и в пятый⁶ день, июня в 26 день, пришли в Едринополе, и стали в гостине дворе. А держит тот двор греченин, ево земля и ево строение. Тут мы, приехав, того ж дни подали челобитную, чтобы нам дали указ во Иеросалим⁷. И торжаман Александра* сказал: «Сидите-де в гане, указ-де вам готов будет». И во 2 день захворал у меня л. 78. // товарыщ¹, а лежал три² дни. Трудно силно да и нужно было: дни жаркия так силно. В Цареграде лутче: от моря холодно бывает; а в нощи в Цареграде зело холодно бывает, и в день прохладнее гораздо едринскова³.

Град Едринополе стоит в степи: пол его – на горе, а пол – на ровном месте. А окладом и жильем поболши Ярославля-града⁴. Град каменной, хуже Царяграда строенье⁵; рядов много и товарны силно; мечетей много. Двор царской стоит у реки*, весь в садах; река под ним поменши Москвы-реки да тиновата. А харч гораздо дороже цареградского⁶. А чрез реку мост каменной очен длинен. А у моста так же мелницы, что у нас на Москве-реке, толко не тем переводом: у них анбары на столбах, а шестерня высокая, а на колесах перья набитыя; а мелет хорошо, мы смотрели⁷. А сам салтан ездит в мечеть в пятницу. Тут патриарх Иеросалимской⁸* жевет⁹, мы были в ево церкви, а в те поры он выехал в Малдавскую землю за милостынею¹⁰; л. 78 об. // митрополит тут живет. Христианских греческих церквей много, и армян много. Около Едринаполя салтану приволно за зайцы ездить: много лесу и садов. Салтан великой ¹труд дает² своим всем подданным, что он живет в Едрине: ^Збезпрестанно из Царяграда ездят турки, греки, жиды за челобитьем; а кабы он не жил в Едрине⁴, так бы⁵ такова приезду не было.

В Едринеполе пред нашим приездом великой пожар был, много силно выгорело, стали⁶ строится внов. Христианскую церковь приходскую⁷ выстроили греки зело хорошу. В Едрине к нам турки добрея⁸ были цареградского⁹. В Едрине боле поселянинова народа цареграцкого¹⁰. Тут уже все из сел землею: хлеб, дрова, сено и протчее – буйлами да волами привозят болгары¹¹. Жили мы в Едринеполе 5 дней. И в шестый день принесли¹² нам на двор указ турецкой, совсем запечатан. Так мы нанявши подводы да в 7 день и поехали в четверток. А извозу от Царяграда до Едри-на л. 79. // довали¹ мы по 3 левка с человека, а из Едрина – полтретья левка.

И пошли из Едрина в Царъград², и идохом да³ Царяграда такъже⁴ пять⁵ дней. И в пятый день пришли рано в Царьград опять в монастыр, где стояли. А в монастыре у нас у рухледи жил⁶ третей наш товарыщ Лука. И тако мы опочихом; и утре пошли к Саве Венедику, он нам радел. Спаси ево, миленкова⁷, Бог! А мы им радели: выправили ему указ к Москве ехать, на Азов. И тако с Саваю⁸ мы пошли к паше, чтобы паша указ подписал. И как подписал, тогда взяли его.

Июля 26⁹ дня сели в корабл, и в нощь отвезохомся¹⁰ от пристани, и стали на Белом море на якоре противо¹¹ Кумъкопейских¹² ворот*. И тут начевали, зжидалися сиделцов* во Египет. И в день неделный во исхождении дня, на вечеру¹³ подняша парусы и пошли в путь свой. И во 2 день по захождении солнца минули городок Калиполя*: город каменной хорошей и житьем л. 79 об. // пространен; в том городке турки и греки живуть.

И того же дни пришли в городок Костели Старыя*. И богаты¹ же два городка² по обе стороны сидят, городки³ хорошия. Тут мы стояли нощ и утре часу до третияго; тут раиз брал пропусную⁴ на свой⁵ корабл⁶. А море – узко⁷ то место; a те городки у турка поставлены, для войскова деланы: нелзя кораблям⁸ то место пройти, тут море узко⁹. И от того городка подняли парус; сели в сандал матрозы¹⁰ и побежали ко брегу, отдали писмо проезжее; а ко брегу не приставали, опять на корабл¹¹ возвратилися. А сей городок, Новыя Костели*, такъже¹² по обе стороны городки. От тех городков море уже разшиблось островами под Святыя горы*. От Царяграда до Костели полтараста верст. А мы пошли влево. А от тех городков¹³ видеть Афонская гора по захождении солнца, а в день не видет.

И в 29 день пришли во град Сокиз*. Град зело хорош, л. 80. // старинной, християнской¹; жильем пространен; а городовыя стены все от француза разбиты, как он ево брал*; ветриных² мелниц зело много, все каменныя. Тут раиз отдавал сухари на каторги^{3 4}неволником, в Цареграде брал. Полатное строение все каменное, садов много. И виноград дешев: по паре⁵ око⁶; арбузы дешевы, лимонов по 20 за копейку, дыни дешевы. А стоит Сакиз⁷-град, как во Иеросалим идеш, на правой стране, на берегу моря, ниско под горами высокими – невозможно пешему взойти, а горы все каменныя. Тут наши товарыщи пошли в город за харчем, так горачники засадили за горач. Так, приехавши, нам сказали, что: «Ваших-де турки посадили за горачь». Так я седши в сандал да и поехал их выручать – ажно их турок и выпустил. Сказалися, что московския, так они⁸ и отпустили. А когда я вышел на берег ко граду, тогда меня обступили неволники, спрашивали про всячину. Рады⁹ л. 80 об. // миленкия! Делают тут город, стены каменныя из земли ведут. Тут мы гуляли по городу и всякой харчь покупили. Тут в городе зело много грек, и митрополит¹ тут живет. И тако мы ходили по граду, а меня уже горачники не брали и не спрашивали. А когда наших турки брали, тогда они сказали, что: «У нас-де на карабле² указ у попаса», – так они меня потому и не спрашивали. И, пришед на корабль, начевали, и утре рано подняли парусы³ и поидохом.

Августа в 1 день пришли в городок Сенъбаки⁴*. В том городку живут все греки, а турок⁵ нет никого. A все корабленники⁶ до одново⁷ человека: когда они пойдут на море, так у них одни бабы дома останутся; а то и попы все на кораблях⁸ ходят в промыслу. Городок Сейтяки⁹ стоит на горе зело высоко, а за ним еще и втрое¹⁰ горы выше. Тут и монастыри ест по горам, да я в них не был. Тут раиз корабль¹¹ з запасом выгружал, и стояли л. 81. // мы тут седм дней. Во всех тут cap домы и жены*, так они из Царяграда всякой припас годовой привезли, а Раскали на себе на гору. Чудное дело², каковы³ их жоны силны! Одна баба пшеницы пол-осминки⁴* в мешку несет в городок⁵. А такая нужда на гору итти! Мы, бывало, порожнем пятью отдохнеш, идучи на гору, а они без оддышки да еще босы, а каменья такия, что ножи торчат⁶.

Августа в 7 день пошли⁷ ис того⁸ городка уже на захождении солнца, a ветру не было ничего. И к зори быст ветр велик, и минули град Родоз⁹*: велик зело, много в нем християн и всякого овощу. Да сказывают, что у турка другова города такова привольем всяким нет, кроме Египетской¹⁰ земли, а мы к нему не приставали. И отплыли от Родоса верст з десять, а ветру и не стало. И видели: на острову школа греческая прежде сего бывала, и тут греки¹² науки учивалися¹³, а турок ныне не дает. И тут мы стояли вес день, и утре рано подняли л. 81 об. // парусы все и пошли в путь. И бысть ветр зело добр, и плыли¹ тою пучиною троя² сутки.

И августа в 11 день пришли к Нилу-реки, что из рая течет*; зело мутна, море все смучено з глиною³ верст на 30 всюду кругом. И, не дошед устья Нила-реки верст за пять, стали на якоре, для того что тут от реки море мелко, песком нанесло, а корабль⁴ всем грузом в устья не пройдет. Так пришли из Египъта⁵ Малова, а имя ему Рохид⁶*, малыя корабли⁷ да и взяли весь корабл; что в нем грузу было, все в малыя выклали, а корабл⁸ назад порозжи⁹ повели. А нас арапы взяли на малом корабле¹⁰ да привезли нас в Рахит.

Город Рахит зело хорош; пристань великая, а от устья Нила да¹¹ Рахита-пристали верст за 10¹²; а строенье в нем лутче цареградского¹³. И когда мы пристали ко брегу и увидили¹⁴ арапской род, зело ужасохомся. Необычно таких людей видать, что звери, кажется, тебе^{15 16}съест¹⁷ хотят; а¹⁸ иныя наги, что мать радила¹⁹; л. 82. // a все изуверыя: иной крив, иной разноок, иной кривонос, иной криворот, иной слеп; а язык грубой, что псы лают. Так мы смотрим, что будет. Языка не знаем, a где стать, Бог весть, спросить не у ково¹. Тут-то уже горестно было! Кажется, на он свет пришли, и мнили-то, что конца дошли.

А оны арапы вскочили на корабль² да рухлеть³ нашу долов волокут – работники у них такие, обычай таков. С веревками пришли да тянут, а мы им не даем для того что, куда с рухледью-то итти? Потом прииде в разум, что ⁴у меня была⁵ грамотка в Рахит⁶ ко игумну. Так я стал арапом крычат: «Метоха!» Так они сказали: «Знаем-де» – да взявши нашу рухледь да и понесли. Так тут стали юмручники досматривать, и я показал указ салтанской, они и смотрить не стали. Так нас арапы повели до метохи, сиречь до монастырского⁷ подворья. И привели нас не в тое метоху, во Александрийскую, а мы л. 82 об. // не знаем. Подали игумну грамотку, и игумен нам сказал: «Не ко мне-де грамотка, к еросалимскому игумну». Так мы пошли искат, повел нас гречанин.

Пришли в метоху – ан игумна нет. Все беда! Мы ¹тут ево² ждем – ан³ ему там, на бозаре⁴, сказали про нас, так он нанявши арапов под нашу рухледь да и принес в метоху, а мы толко смотрим. И поклонились мы игумну, игумен наш нам рад. Я же ему подал грамотку; он же прочел да и сказал: «Добро-де, все, что писано в грамотке, я-де вам зделаю». И услышал я, что он ⁵трошки по-руски⁶ натяковает, и я зело обрадовался. Слава Богу, что хош маленко языка рускова знает! Потом нам молвил: «Ну, не печалтеся» – да нас и стал хлебом кормить, да потом дал по рюмки⁷ вина церковного. Так нам поотраднее да мрак-от стал сходить. Доброй человек, миленкой был етот игумен; грех ево добродетель забыт! Бывало, без меня пяди не пойдет гулят ли на базар; взявши л. 83. // за руку меня да и пойдет.

«Добро!-де, не печался, я-де уже тобою буду радет, во Иерусалима я-де тебе корабль добуду».

Такая бывала ужасть от арапов, боимся з двора сойтить. Страшны, ходять наги; девки лет по 12 ^Зи по⁴ 15 ходят наги. А как уже присмотрелись⁵, так и с ними нет нечево. Все сперва, всякое дело с приступу лихо, а потом обуркается, так и знакомо станет. А когда мы пришли в Палеевщину⁶, так нам они, те козаки⁷, беси показалис. А как пришли в Турки, так и ума не стало: «Вот, мол, су, то-то ажно беси-то!» А когда с турками опознались, будто руския стали. А когда пришли во Египет, так мы смотрим на арапов да межу себе⁸ говорим: «Вот, моль, су, то-то прямыя беси!» А хош и опозналися⁹, а таки, что от бесов, опасалися¹⁰. Ети люди не разнилися з бесами и нравами, и поступками, и видением, и лихостию. И слава про них лежит во всю вселенную¹¹, что они люди добрыя, стоят хороших бесов!

И тако мы л. 83 об. // стали в Рахите жить, и со арапами осматриватся, и по Нилу-реку гулять. Нил-река будет с Волгу широною¹, a бежит² быстро и мутно. А воды пить нелзя, так наливают в сосуды³ да миндалныя ядра кладут, так она отстоится и хороша станет. А Нил-река 3 месяца мутна бывает, потом и чище станет. В Великой⁴ Ефиопии, когда у нас бывает зима, а у них⁵ лето. От нас к ним солнце забежит, так у них в тех месяцах лето бывает. А когда настанет месяц май, так у них станет зима становится. А от них к нам солнце в северныя страны зайдет, так у них май, июнь, июль – зима, морозы, снеги глубокия. А когда настанет август⁶-месяц, тогда у них придут дожди и зима пойдет долой, так-то вода полая придет во Египет. А когда 3 месяца вода мутна, в те поры и рыба не ловится⁷; ан⁸ счистится в ноябре⁹, тут¹⁰ уже лов пойдет. В реке Нилу рыбы зело много, а рыба все торан¹¹, л. 84. // а¹ иной мало.

В Рахите по Нилу зело садов много и фиников, финики недороги: фунт копейка сушеных. Во Египте дожда^{2 3}никогда не бывает⁴, все рекою всю Египетскую⁵ землю напояет: везде борозды проведены, да воду по нивам пущают. А Нил-река нискоберега. Овощ всякой во Египте дважды в году поспевает, и хлеб такожде дважды с поля снимают, а лимоны часто, что месяц. От устья⁶ Нила⁷-реки до Болшева Египта Нилом-рекою 500 верст, а кораблем вверх по Нилу, как ⁸ветр доброй⁹, в три дни поспевают. По Нилу-реки до Египта¹⁰ такия комары, что сказать нелзя: и зиму, и лето бес¹¹ полога единой ночи не уснеш. А когда мы пришли, так нас так¹² комары объели, так рожи наши стали что пьяныя, угреваты, друг друга не признаеш¹³; а на них знаку никакова нет.

И жили мы в Рахите¹⁴ сем¹⁵ дней. И нанял нам игумен корабл¹⁶ до Домяты, до другой пристани*; а итить вверхь по Нилу-реки; а карабл арапской был. Игумен л. 84 об. // нас отдал арапом в руки и приказал, чтобы никакой налоги нам не было. Так раиз очистил нам корму; и мы в корму поклали рухледь свою, да и сами сели, и убралися всяким харчом.

Августа в 17 день седши в корабл и пошли вверх по Нилу-реке ко Домятину, к другой пристани египетской¹, а дали с человека извозу по талеру. И в той день бысть ветр зело поносен да² полунощи, а с полунощи престал. И стояли тут да³ полудни, и видели по Нилу-реке городков⁴ арапских бесчисленное множество. Городок от городка верстах в дву⁵, а⁶ села также; а строение все каменное, и села узорочныя велми. А земля около Нила черная и ровная, бутто нарочно зделана, хош яйца⁷ катай. А людей многое множество. А вода во всю землю Египетскую⁸ пущена из Нила; ино как с корабля⁹ поглядиш: по всей земли что небо да вода везде. A где берега высоки¹⁰, так тут волами воду тянут; а колеса зделаны л. 85. // что мелничныя да кувшины¹ навязаны, да такто и наливают, а инде кошелями люди льют. Зело земля Египетская доволна всем и людми жила. Что говорить, ета земля у турка – златое дно! Всячина из Египта в Царьград караблями² идет.

Нил-река что выше, то шире, к Египту инде есть³ верст на пять⁴ шириною. И шли мы Нилом-рекою вверхь⁵ три дни и, не дошед Египта верст за 20, поворотили в другую проливу вниз по Нилу⁶ под Домятино. Тут Нил-река от Египта разшиблася двемя гирлами⁷: ⁸одно гирло пошло под Рагит⁹, а другое – под Домят. Удивителная земля Египетская! Как посмотриш по берегу, то везде арбузы горами лежат, дыни; арбуз дать копейка велик, а дынь такожде в подъем. А когда мы с моря пришли под Рагит¹⁰, так от устья¹¹ Нила-реки видет Александрия*. А мы в ней не были, верст за¹² 10 мы от ней стояли. А когда мы поворотили вниз по Нилу-реки¹³, и шли вниз три¹⁴ дни, и на четвертой день л. 85 об. // пришли в Домят.

Пристань Домят – место хорошее, добро бы не болши¹ Рахита, и строение тако ж. Зело етем у турка пристани велики, и корабли египетския велики. А когда мы шли на корабли² со арапами, горко было силно: люди-та³ что беси и видением, и делы. А мы, трое нас, что пленники, языка не знаем, а куда нас везут – Бог весть. А хоша бы нас куда и продали – кому искать? Некому⁴. Да спаси Бог игумна! Он, миленкой, радел и приказал нас береч, так нас хозяин-арап и берег. А когда мы пришли в Домят, так он орап⁵ кликнул гречинина⁶ да и отдал меня в руки: «На де, отведи ево в метоху». Так гречинин⁷ нанял арапов под нашу рухлядь⁸, да и пошли в метоху, в монастырское подворье. Ту⁹ нас игумен принял с любовию и трапезу учредил. А языка не знает, да старец у него¹⁰, повар-сербин, он, спасибо, язык знает руской – так нам отраднее стало. Слава Богу, тут от печали поутешились! Подали игумну грамотку. л. 86. // Так он прочел грамотку да и сказал мне: «Добро-де, корабль¹ готов есть во Иеросалим, утре-де готовтеся совсем». Так мы ему поклонилися, а сами зело обрадовалися: слава Богу, что без задершки², Бог дал, карабл³ идет!

И августа в 24 день сели в малой коик и пошли вниз по Нилу-реки на море, а корабль⁴ в ту пору грузили на море. И когда мы стали выходить в устье⁵ Нила-реки, тогда взяла нас погода великая. Зело мы убоялися, уже отчаяли своего спасения и друг з другом прощалися, толко уже всяк тихо Бога в помощ призывает, а в сандал воды много налило. И пришли⁶ на то место, на устье самое; тут река мелка, а волны к мели, что горы высокия, с моря гонит. И мне пришло в разум про отца Спиридона, и я начат Богу молитися: «Владыко-человеколюбче! Помилуй нас, грешных, за молитвы⁷ отца нашего Спиридона!» О дивное чюдо⁸, как⁹ косен Бог на гнев¹⁰, а скор на послушание! Видим, как волна идет, хощет пожрати совсем сандал – ан не¹¹ дошед¹² за сажень л. 86 об. // да и разсыплется; другой также напряжется, хощет пожрать да и разсыплется. А я, су, то ж да то ж: «Господи¹, помози за молитвы² отца нашего Спиридона!» Да так-то нас Бог-свет и спас; а уже до конца известно, что в том месте нас Бог спас за молитвы³ отца Спиридона.

И⁴ когда перешли лихое место, вышли уже на море, тогда наши⁵ окаянныя арапы не везуть нас на корабл⁶: «Дайте-де нам талер! Мы-де было от вас пропали!» А мы им, собакам, там напред⁷ за извоз дали, а их⁸, врагов⁹, обычая-то не знали. Мы, су, то так, то сяк, а они и весла покинули да и гресть перестали. Ох, беда! Что с сабаками¹⁰ делать? А до корабля¹¹ еще будет с версту. А видим, что корабл¹² готовится к подъему. А они не везут: ¹³«Дай-де талер!»¹⁴ Так я стал переманивать: «У меня, мол, денег нет, раиз, мол, тебе за нас дасть». Так они, сабаки¹⁵, едва повезли. А когда привезли х кораблю, так нас матрозы тотъчас¹⁶ приняли, и рухледь¹⁷ нашу. л. 87. //

А¹ арапы и стали просить²: «Дай талер!» Так я раизу сказал, что, мол, мы им за работу, что рядили, то в Домяти напред³ отдали, а они, мол, нас без денег и не повезли⁴. Так раиз ухватя рычаг да и кинулся на них, а они⁵ отпехнулись скорее от корабля⁶ да и поехали на море. Люты собаки, злодеи-арапы!

Августа в 24 день против⁸ 5 часа⁹ в нощ пошли по морю. И поднявши парусы: все бысть ветр¹⁰ – и шли три¹¹ дни. И не бысть нам ветру добраго во Еросалим, но пошли ¹²мимо. Аще нам сказали матрозы¹³, что Иеросалим минули, так нам тогда бысть печално и скорбно зело.

И тако¹⁴ в 4 дне¹⁵ пришли во град Втоломаиду, а турецкое именование Акри*. Град бывал зело¹⁶ хорош, a ныне весь разорен от турка. Тут живет митрополит Птоломаидской¹⁷; церков в нем толко одна християнская, а християне – арапы. Добры миленкия¹⁸ силно до нас были. От того града до Фаворския горы* верст с 30, а до Назарета¹⁹* верст з 20. Тут под тем городом гора л. 87 об. // Кормилская, где Илия заклал жерцов идолских Езавелиных¹*. Зело гора узорочна, брусом вышла² в море высоко³ зело. Тут и поток Киссов⁴* под горою. В той в полугоре монастырь Илии Пророка, а живут в нем французы, турок им отдал. А от града да⁵ Кормилския горы верст з 10 через затон, а около затону верст 20 будет. Межи града и горы великой затон, тут корабли⁶ убегають от густыны⁷ в затишие⁸. Тут мы по граду ходили, видели⁹, прежняго¹⁰ царя как палатное строение бывало ¹¹зело узорочно, церковь бывала¹² Иоанна Богослова зело предивна.

А когда мы ходили, и увидели¹³ башни много плотей человеческих не¹⁴ в разсыпани, целы и саваны, как теперво положены. И мы спросили старца, кой нас водил: «Что, моль, ето за тела лежать, что они в целости и чего ради в таком месте и в презорстве?» И он нам сказал: «Дивная вещь над етими людми сотворилася¹⁵, уже-де иным ¹⁶от них¹⁷ 300 лет. Когда-де л. 88. // турок под етот город¹ приступал* и не взял, так-де изменники, похотя турку град здать, выстрелили² писмо на стреле и указали, с которой страны приступать. Так турки с той стороны стали приступать да и взяли град³ Птоломаиду. Потом доведался митрополит, что стала из города измена, да в церкви⁴ и проклял их, тех изменников, и род их. И тот-то де весь род тут лежить: коего-де не⁵ погребуть, а земля и выкинет вон; так-де потому⁶ знаем, что тот человек того⁷ роду. Да все-де их от тех пор тут кладут; так-де, бывало, ужас от них: мимо проитти⁸ нелзя, что живыя лежат. А когда⁹ патриарх Иерусалимской¹⁰ ехал в Царьград¹¹ и тут-де к нам заехал, так-де стали ево граждани¹² молить, чтобы их разрешил¹³. Так-де патриарх Досифей проговорил над ними молитву разрешалную, так¹⁴ они поразсыпались, а то-де ужас был». Етакая диковинка, и топерво¹⁵ на них ужас смотреть!

И жили во Акрех 4 дни, и пошли еще выше. А нам силно печално, что нас раиз не везет к пристани л. 88 об. // Иерусалимской¹. Да и² что зделаеш, коли ему не в пудь³! Он все наровит, как назад⁴ пойдет во Египет, так⁵ то, кто хощет, завесть. И добывали проводников, кто бы проводил да⁶ Иеросалима⁷. Так нам сказали: «Ни по коему⁸ образу етем-де путем не проидеш от арап». А всего ходу⁹ 4 дни, да нелзя. Увы да горе! А хочется во Иеросалим¹⁰, чтобы к Воздвижиниеву¹¹ дни*, да уже так промысл Божий¹² был.

А ¹³в те¹⁴ поры во Иеросалиме¹⁵ неладно¹⁶ было: арапы было весь Иеросалим разорили¹⁷. Горко было нам. Мы уже у раиза прощались, чтобы нас отпустил: в те поры карабл¹⁸ шол да¹⁹ пристани. А он нам сказал: «Что петь де спешите²⁰, али де мой хлеб вам надокучил? Да еще-де будет²¹ с вас²², не отпущу²³-де я вас, не поставивши у пристани. Срамота²⁴-де моя, что вас на иной корабл²⁵ отпустить²⁶; не будет-де²⁷ тово!» Доброй человек был раиз, спаси ево Бог! Христианская²⁸ душа миленкой²⁹ был! Бывало, приказывает всячину давать нам есть и пить, возил нас по морю л. 89. // четыре¹ дни, и поил, и кормил, и за карабл не взял².

А матрозы³ что братья были родныя все; да, полно, языка-та⁴ не знали, а то бы и лутче тово было. Из Аскрей пошли в Вифсаиду-град* и шли день.

Сентября⁵ 2 дня пришли в Вифсаиду-град. Вифсаида⁶ зело хорош, стоит при море красовито, и пристань хороша корабелная⁷. Тут мы пошли во град; тогда про нас сказали митрополиту, так митрополит⁸ велел нас к себе позвать. И мы пришли, так он велел сыскать толмача и стал чрез толмача⁹ с нами говорить. Потом велел нам обедать дать, и мы обедали, рыбы было доволно. А митрополит родом арап, а глава у него обрита¹⁰ почти вся. Потом пошли мы в церковь¹¹, митрополит¹² тут же пришол. А место у него зделано¹³ у царских дверей меж¹⁴ икон, так люди на него глядя¹⁵ и молятся: с ыконами в ряд стоит лицем на запад. Мы смотрим: «Что, мол, ето еще за устав?» И нигде мы так л. 89 об. // еще не видали¹. После вечерни мы спросили про него², ан нам сказали: «Да что де ему³, он-де христианства⁴ отступил, он-де принял папежство; а патриарх-де Антиохийской⁵ и клятве его предал⁶; он-де и мясо есть в посты⁷». А Вифсаида-град – епархия⁸ антиохийскаго патриарха. Так мы, су, ⁹от него¹⁰ уклонятся: «Пропади¹¹, мол, он, окаянной!» Опять за мною не одныжды присылал, так я не пошол¹². Ну он к Богу! А туд¹³ во граде церковь папежская – костел, так ево французы оболстили в свою веру.

Тут мы стояли 5 дней. Потом раиз корабл¹⁴ со¹⁵ пшеницою¹⁶ выгрузил¹⁷ да иным товаром нагрузил¹⁸, кой потребен¹⁹ во Египет: мылом, лесом. Потом, поднявши парусы, пошли вспять ко Акрем и идохом с полдня. И з древа увидел кораулщик²⁰ и закричал, что идет голен разбойнической²¹. Так взметался²² раиз, велел парусы оборачивать, и пошли опять в²³ Вифсаиду. И тако нощ всю бродили на одном месте: ветр нам был противной²⁴ – так по морю корабл²⁵ шатался туда л. 90. // и сюда. А поутру поглядим: ан на том же месте все шатаемся. Потом стал ветр по нас, и по¹ полудни пришли опять в Вифсаиду. И тут стояли еще три² дни, проведывали³ про разбойников. И в 4 день⁴ пошли под⁵ Акры⁶, и тут от полунощи пристали.

Тогда в ночи бысть буря зело велика, а корабль⁷ наш от волн зело разбивашеся. И тако та буря зело меня⁸ утомила, и бысть вес⁹ огнем палим. Так в одной свитке на карабле ноч¹⁰ всю валялся, а ветр в меня бил. Да и забежал в меня ветр морской, так я и занемоществовал¹¹. Такова была болезнь: три дни ни сидеть¹², ни лежать, ни стоять, ни ходить – мат да и все тут. А корабленники¹³, миленкия¹⁴, кой-что несут¹⁵ да сидят надо мною, заставливают есть: иной арбуз¹⁶ принесет¹⁷ да дает, иной – лимонов, яблок райских, дын, иной – виноград¹⁸. Не опишеш их добродетели¹⁹, каковы миленкия²⁰ были добры, кажется, ни сродники таковы. Что делать? Уже мне смерт ставится. Так я лег, да шубами меня укутали²¹ – так я вспотел²², так полегче стало. л. 90 об. //

В Вифсаиде¹ дыни, арбузы зело недороги²; виноград³ – на копейку полу насыпать; райских яблок 20 за⁴ копейку; ⁵яиц 12–13 за копейку⁶; смоквы свежея⁷ зело недороги: ведро великое – копейка дать. А в Акрех⁸ все дороже.

Сентября в 14 день, на праздник Воздвижения Честнаго Креста Господня, после полуден пошли из Поломаиды⁹ на пристань Иеросалимскую. И в нощи пришли ко граду Иопии, а по-турецки проименован Яфа*, – пристан Иерусалимская¹⁰. Ту Петр-апостол пребывал у Симона¹¹ Усмаря*. Град хорошей, да ныне весь разорен: прежде от турка, потом от француза. Град Иопия стоит при мори¹² на горе красовито, а в нем жилья немного, турки живут ¹³да арапы¹⁴-християне. У християн одна церковь, и та на поле, толко стены, а то не покрыта, верхь збит и дверей нет. А служит в ней чорной¹⁵ поп, прислан из Еросалима. А тут он живет для богомолцов¹⁶: пришедши, тут стоят, на подворье том. А служит поп л. 91. // в церкви¹ той по воскресеньям да по празникам, а в протчия дни в кельи² служит.

А как мы с корабля приехали в город³ и пришли в метоху, и тот поп нас принял и место⁴ нам дал, потом учредил нам трапезу хорошею⁵. А богомолцов⁶ еще на пристань никто не⁷ бывал, мы еще первые пришли. И препочихом тут два дни. Прислал по нас бей-турчанин*, кой тут началник, он збирает на турка дань. Мы же пришли к нему в полату. Он⁸ спросил⁹ нас: «Что за люди? Откуда пришли? Давайте-де горач!» Мы же¹⁰ сказали ему, что мы люди московския: «Мы, мол, тебе горачу¹¹ не дадим». – «Для чего-де не дадите?» И мы сказали, что у нас есть ферман¹² салтанской*, да и подали ему салтанской лист. Он же стал честь, а сами меж¹³ себя, сидя, друг на друга взглядывают¹⁴ да¹⁵ головами¹⁶ качают. И, прочетши лист, спросил у меня: «Бак, папас¹⁷, московской-де царь бьется¹⁸ ли с нашим царем турским?» И я ему сказал, что у нашего московского царя с турецким¹⁹ мир, брани нет. И он турчанин л. 91 об. // молвил мне: «Бак, попас, смотри-де». И я на него гляжу, так он, поднявши, лист царской поцеловал, на главу положил, потом к челу приложил, а сам мне молвил: «Вот так-де мы царской указ почитаем. Все-де тебе против указу зделаем. Поидите-де теперя в метоху, по времени-де ²тебе³ подводы дам и отпущу⁴-де⁵ тебя во Иеросалим⁶». Так я и пошел в метоху.

Потом стал ⁷к бею⁸ ходить, чтобы подводы и проводников дал. И бей мне сказал: «Не отпущу-де тебе⁹, нелзя-де тебе, во Иеросалиме¹⁰-де заметъня¹¹ теперева¹² великая, разбой-де стоит на дороге». А в те поры во Иеросалиме¹³ паша турецкой казнил¹⁴ арапов¹⁵, воров и бунтовщиков¹⁶, головы их на колья поткнув¹⁷ да и поставил над грацкими воротами. Так за то арапы возмялися да писали во все веси арапския, чтобы съезжалися¹⁸ ко Иеросалиму; так потому арапы¹⁹-дич ис пустыней, из Египта, от Синайской горы* сьехалис. А паши в те поры во Иеросалиме не было, он ездил для поимки²⁰ разбойников. И воевода согласился со арапами, да пустил л. 92. // их в город, да и заперса¹ с ними. А иныя поехали за пашою²; так паша с ними бился, что с³ собаками. А в город, во Иеросалим, ево арапы не пустили; так⁴ он ездил да улусы арапския разорял, а их имал. Так арапы-то нас не пропустили, все сабаки⁵ пути⁶ заняли. Да так-то паша⁷ с ними бился недел с сем⁸, а мы все-то тут сидели – грусно было силно.

Град Иопия убогой самой, толко славен приходом иеросалимским: везут мимо бумагу хлопчатую, пшено сорочинское из Египта приходит; из Еросалима всячину, дрова, товар – все велбудами да ишаками малыми возят, называется все вьюками⁹. Там телег нет¹⁰ да и нелзя¹¹ телегами: горы непроходимыя и высокия.

А когда мы жили во Иопии, видели бедство великое, как на море разбойники разбивают корабли¹². А разбойники – Малтийскаго¹³ острова немцы*, люты злодеи, все море затворили. А их отпущает разбивать папа Римской исполу да и благословение подает¹⁴ им, а на всякой год отпущает л. 92 об. // по 30 голен. Так они, как поймают корабль¹ христианской², так товар³, денги поберут⁴, а людей всех отпустят⁵ и корабл хозяину порозжей⁶ отдадут. А турки прилучатся на християнском корабле⁷, то всех в⁸ полон возмут да на каторги к папе пошлют. А как турецкой корабл⁹ возмут, так со всем в свою землю отведут¹⁰, а турок всех на каторгу отдадут¹¹. Горе от сабак¹², от малтезов¹³, – все Белое море затворили! А турок не может с ними управится: они под самой Царьград¹⁴ подъезжают¹⁵ да селы разбивают.

И жили мы во Иопии 3 недели¹⁶. Потом, после Покрова*, корабль¹⁷ пришол¹⁸ из Царяграда, а на карабле были богомолцы разных вер: греки, армяны, французы¹⁹, жиды. И на другой день турчанин-началник прислал под нас подводы и повели нас арапы в город Ромель*, 15 верст от Иопии. И того же дни пришли²⁰ в Ромель-град. А когда богомолцы пришли во Иопию, тогда²¹ турки со всякого человека з грека²² брали по 8 талерей, а со армян, французов²³ и жидов – по 16 талерей. Да и печатки всякому человеку дают; а когда пойдут из города, печатки отбирают²⁴, чтоб²⁵ друг другу, иным л. 93. // меж¹ себя не давали. Да так в² воротех по одному человеку перебирают да и пропустят.

Во Иопии харчий³ силно убого, нет никакова харчу. Виноград дорог, хлеб такожде, яйцы⁴ дороги; а рыба временем бывает дешева⁵, а иногда и дорога. Да тут же перед нами во Иопию шол из Египта корабл⁶ зело велик, и разбойники-малтезы за ним⁷ гнали. Так уже близ Иопии, верст за 10, корабленик⁸ подержался близ берега, а карабль вес и разбился о камень, а товар весь и потанул⁹. Так корабленики¹⁰ с корабля¹¹ покидались: иныя в сандал, а иныя так совсем бросались в воду да выплывали. А прилучилось ночью¹², так раиз со всеми матрозы¹³ прибежали пеши во Иопию, так бей с войском пошол да¹⁴ тово места да таскали кое-что. А товар весь разнесло¹⁵, ничего¹⁶ не нашли, толко корабелныя¹⁷ снасти побрали, а то все пропало.

Октября в 7 день пришли в Ромель-град и стали в метохи монастырской. Град Ромел поболше Иопии, а стоит в поле; нет подле ево ни рек, ни колодезей; а от моря 15 верст. Да от турка весь разорен, а приволен всячиною: много сел л. 93 об. // подлегло – два торга в недели бывает. Винограду на копейку полу насыпат; финики дешевы; лимонов 30–40 за копейку; смоквы зело недороги: плетенка с сажен сушеных – копейка; а яиц² 8–9 за копейку; масло коровья³ дорого: фунт⁴ 5 копеек⁵ да 6 копеек. Бумага хлопчатая⁶ дешева: фунт⁷ 2 копейки, а пряденая по 8 денег – то и торг⁸, что бумага. И земля хлебородна, и хлеб дешев печеной. А когда сошлись все богомолцы, тогда всякой⁹ харч дорог стал, потому¹⁰ человек с¹¹ 1500 было, а городина неболшая – так, бывало, и не добудеш хлеба купить.

В Ромли церковь одна греческая веры, 2 – армянская, 3 – францужская¹², сиречь папежская. А мы жили з греками на Иеросалимском подворье у церкви¹³ Святаго великомученика Георгия. Та церковь, пишется что в чюдесех святаго Георгия*, когда¹⁴ ея¹⁵ строили, и как вдовица столп восхоте¹⁶ тут же в церковь поставити¹⁷, а корабленник вдовицын столп не восхоте в корабл¹⁸ положити. И когда вдовица пришла ко брегу пристанища¹⁹ морского²⁰ л. 94. // и увидела, что ея столп не взят, тогда она плакала.

И, пришед, святый Георгий рек жене: «Помоги ми сей столп вкатити в море». И тако Георгий святый невидим бысть. А когда корабленник¹ пришел ко пристанищу ко Иопии и увидил²: столп близ пристанища лежит – тогда³ ужасеся. А на столпе подписано: «Сей столп да поставится в церкви⁴, входя на левой стране». А когда церковь строили⁵, тогда тот столп поставили в церкви Святаго великомученика Георгия, как войдеш в полуденныя⁶ двери, на левой руке⁷. А в той церкви⁸ западных врат нет, толко полуденныя. А у того столпа стоит чюдотворной образ святаго мученика Георгия в киоте*, тот образ, на которой стрелял турчанин, a после стал християнином⁹ да и замучился – чти¹⁰ в чюдесех святаго Георгия. Мы же чюдотворный тот образ по вся дни лобзахом.

В Ромли 3 подворья разных вер: 1. Греческое¹¹; 2. Армянское; 3. Француское и папежское. Францужское и армянское подворье зело узорочно, полаты¹² все каменныя, а греческое не таково – да у грек и все¹³ хужи¹⁴! Они, злодеи, богаты¹⁵, так лутчия¹⁶ места у турка откупили; а греком все худое дано, л. 94 об. // для того что греки оскудали.

А когда мы жили в Ромли, видели свадбы арапския, зело страмны. Неделю целую жених с невестою ходить по ночам по улицам, по рядам¹ многолюдно со свечами. А за женихом и пред женихом множества² народа мужеска пола и женска кричат³, верещат. А ходят по всем улицам. А где придут к болшой⁴ улице⁵, тут и остановятся. Да один кой-то калдун выдет напред⁶ и станет приговаривать, а за ним, помешкав мало, да вси⁷ кричат⁸: «Хананея!» Да так-та да⁹ полуночи таскаются, а что у них «хананея» – шатун их знает. Да и христианския¹⁰ у них свадбы тем же обычаем.

А когда мы стали¹¹ в Ромли за аропами¹², тогда нам наместник присылал¹³ грамотки утешныя¹⁴, чтоб богомолцы не печаловались. А пронашивал¹⁵ нам грамотки чернец, арап родом. А проходил¹⁶ он мудро, надев железа святаго Георгия, в коих он мучен. Так арапы¹⁷ Георгия боятся да това¹⁸ человека не трогают, a железа целуют, а тому человеку дают хлеб и овощ.

И тут нам живучи, скорбно было силно: Еросалим¹⁹ блиско, а арапы, собаки, не пропустят; толко за горами не видат Иеросалима²⁰. л. 95. // Увы да горе! А иныя помышляли и назад итти.

Колико бедство было на сухе и на море, а тут пришли под Ерусалим¹ да назад итъти²? Увы да горе! А сами³ помышляем: «Владыко-человеколюбче! Почто ты нас, ⁴свете наш⁵, не допустиш⁶ видети своего святаго града Иеросалима⁷ и живоноснаго твоего гроба лобзати?» А сами думаем: «Уш-то⁸ не допущают^{9 10}грехи наши тяжкия¹¹?» От коей печали и хлеба лишилися. И видя нас, скорбных, того же града Ромли¹² греческой веры подъячей-арап, и позвал нас всех к себе в гости хлеба есть, и учредил¹³ нам трапезу пространну, и удоволил¹⁴ нас всячиною, брашном и питием, доволно. А нас, гостей, было 200 человек. И ласковыми нас словами уговаривал: «Не печалтися¹⁵-де, Господа ради, вот де уже скоро пойдете во Иеросалим¹⁶; ¹⁷есть ведомость, что скоро будет с арапами мир».

Когда мы жили в Ромли, а в Ерусалим не идем, а они нас на дороге меж гор засели да ждут. Так они видят, что мы не идем, так те разбойники вздумавши¹⁸ да и¹⁹ ударили²⁰ на град днем в полдни, 200 человек конницы. И прибегли ²¹к самому бозару²² в ряды да и почали грабить, кто ни попался. А богомолцы, видя такую беду, в монастырях и заперлис. л. 95 об. // А орапы¹ и почили² по улицам рыскать на конях с копьями. Мы же взлезше³ на верх келей и смотрили, что будет. И учинился бой великой у разбойников со грацкими⁴ арапами ж да с турки; и граждане прогнали⁵ их в поле далече. А бились с ними близ часа, толко Бог помиловал: с обоих стран урону не было, толко меж себя ранилис. А они было, сабаки⁶, затем и приехали, что нас было разбить: ведают, что идут с казною болшою. Кабы ночью, так бы всех разбили; а оплошно силно жили. Етакое бедство от сабак⁷-арап толко с ними!

И на третей день после побоища приехал к нам в Ромель паша с войском: все конница; а служивыя были⁸ болгары, христианския⁹ дети, да турок нуждою потурчил; а люд зело крупен да и храбры. Бывало, к нам приходят в монастыр да говорят с нами. З болгары богомолцы приветливы силно: хоша¹⁰ босурманы¹¹, а таки искра-та есть християнская¹². И, приехавши, паша на третей день выкинул на базар дву арапов-переводчиков удавленных¹³. А люди ходя да на них каменьем бросают – да и закидали их каменьем. И мы спрашивали: «Что¹⁴ за люди?» Так нам сказали: «Были-де толмачи л. 96. // пашския, а жители-де ромелския, да много-де от них смуты было у паши со арапами. Когда с пашою, тогда все на арап вину говорят; а когда приедут ко арапом¹, так на пашу наговаривают. И от того двоязычества бедство было великое. А когда² паша пришел³ в Ромель и сведал их двоязычество, тогда вскоре велел их удавить – так помалу мятеж стал переставать».

А паша писал к турецкому своему салтану на воеводу иерусалимского, что воевода сложился со арапами да ево в город не пустил. А воевода писал на пашу, что паша арапов напрасно казнить: «Так-де стал бунт ⁴великой, хотели-де град разорить⁵. И я-де видя: арап множество приехало⁶ – и стал⁷ их снаравливать: их-де множество, а нас-де малое число. И ты-де, пожалуй, пришли иного пашу, так-де и мятеж престанет⁸». И так цар разнял у них вражду: холепского послал пашу во Иеросалим⁹, а иеросалимского – в Халеп¹⁰. Потом мятеж помалу стал утихать.

Да тут же недалеко от Ромли град Лида*, где ¹¹Георгия святаго тело¹² положено, a ныне место то все разорено, и церковь мученикова вся разорена. Зело узорочита¹³ была, a ныне толко¹⁴ алтарныя стены л. 96 об. // стоят. А где гроб его был, на том месте могила землею обсыпана. А мощи его ныне где, про то Бог вест, никто про них не ведает.

Да видили¹ ж мы в том же Ромли в церкви, как христианския² робятка³ говорят в службе зело глумно, а нам необычно. Когда начнет один говорить «Блажен муж», а другой, отпехнув того, да второй псалом, а стихеры также все по стиху сказывают. А у всякого робенка за пазухою носит Псалтыр⁴ и Октай маленкия. А когда они станут говорить, так друг ⁵пред другом⁶ взахват бьются между⁷ себя: кой силнее, тот болши и говорит. А учатся у них не по-нашему: с утра да⁸ полден учит Часовник* или Псалтырь⁹, а с полден до вечера – петь Октай того дня да и сказывает в церкви. А прежде учатся арапских языков, потом греческим. Греческою¹⁰ грамоту добре умеют, а языка простаго не знают и разума книжнаго, не разберут¹¹ греческих книг.

И стояли мы в Ромли полчетверты¹² недели. Потом паша прислал ко всем богомолцем, чтоб были готовы итти во Иеросалим¹³. А на другой день рано пригнали арапы велбудов, кони, ишаки малыя и стали класть рухлеть¹⁴ на кони, под всякого человека по два коня. И была задуха л. 97. // великая, едва выбралися в поле. ¹И выбралися на поле² часу в пятом дни. И збиралися тут всех вер. И паша сам выехал за град провожат нас.

Октября³ в 28 дне⁴ в 6-м⁵ часу дни помолившеся Господу Богу и Пречистей его Богоматери и поидохом из Ромли ко святому граду Иеросалиму⁶ всем корованом, было человек тысячи с полтары⁸ разных вер. И тот весь день шли меж гор разселинами. Каменныя горы, а в горах арапы все живут. Лихи зело разбойники: бьют, грабят, что на тебе видят⁹, все отнимают и¹⁰ зело насилие великое творят. А паша окаянной¹¹ толко славу ту учинил, что за город выпроводил, да¹² денги обобрал с человека по гривне, да пихнул всех меж гор ко арапом, а сами проводники и назад.

Потом арапы нас стали бит, грабить. Осыпают, что пчелы, рвут за ризы, трясут долой, с лошади¹³ волокут: «Дай пара!» Обушком межи крыл, дубиною иной в груди сует: «Дай пара!»

Дать – беда, а не дать – другая. Толко ты кошелек вынял, ан ¹⁴другой с¹⁵ стороны и вырвал совсем. А не дат, л. 97 об. // так убьет¹. А станеш давать, так с одново места четверть часа не спустять, что от сабак² не отобъесся³. Посмотриш: везде крик да стон, бьют да грабят; иной плачет – убит, иной плачет – ограблен. Везде гоняются⁴ за однем человеком по 10, по 20. Многия коней и рухлед покидали да так от них, сабак⁵, бегают. А болши псы-извощики тут же воруют, мотаются межи тех. Да извощики-то ис тех же сел разбойничъих⁶, так им кстати⁷ вороват-то, собакам, – те же разбойники; перебегают да грабят: передний назад, а задний напред⁸. Баб⁹-то миленких бьют! Пришедши, возмет бабу-ту или девку за ногу, да так с лошеди¹⁰ долой волочот¹¹, да бъет¹²: «Дай пара!» Бедство великое¹³ от арапов, пощади, Господи, подобно что на мытарствах от бесов!

А я и лошадь покинул да все бегал пешком, так они¹⁴ таки не так нападали. А когда набегут арапы ззади или встречу¹⁵ и хотять бит и грабит, так я толко нашол¹⁶ на них ружье острое. Бога-света призову на помощ да безпрестани кричу к Богу-то: «Владыко-человеколюбче! Помози за молитве отца нашего л. 98. // Спиридона!» – так они и проч от меня. А они иной¹ в глаза заглянет, а сам заворчит да и проч. А я сам² удивляюся человеколюбию Божию; знат, мол, что Бог любит Спиридона-та³ отца. Так меня Бог⁴-свет спас за молитв отца Спиридона. Да спаси Бог арапа, моего извощика, много им отбивался. Где набегут арапы станицею, хотят грабит и бить, а он самих наворотит дубиною. А они станут с ним шуметь, а я в те поры⁵ – от⁶ них. Потом иная станица набежит, а он опять с ними станет шуметь да драться⁷, а я таки уйду. ⁸Да тах-то⁹ вес ден куликал. А я, су¹⁰, выневши да ему пар 5¹²–6 дам, так он за меня лутче стоит. А сам мне ворчит: «Э, папас, не бойся-де, я-де тебе¹² не дам грабит и бит». А сам таки, злодей: «Чтиз пара, дай-де пара, видиш-де, как я за тебе¹³ со арапами бъюся¹⁴!». А я, су¹⁵: «Ну он провалися!» – вынявши алтына два и даш. Да так-то ему днем-то с рубл передавал, и хлебом-то ему даю. Ну он к Богу! Толко дал Бог здорово, не о денгах слово, увечье-то пуще денег. А они, собаки, не разбирают, л. 98 об. // и милости у них нет: хош по главе, хош по глазам. И тот мы день вес шли, ни пили, ни ели от них, собак. Такое бедство чинят арапы, уже невозможно такой беды человеку от рождения своего видат! Толко ты вынеш кус хлеба да к роту, а иной заскоча с стороны да и вырвет. А сами между¹ себя и подерутся за кусок хлеба.

И того дни дошли до села Еммауса, где Христос явился Луце и Клеопе*. И тут мы стали начеват, а сами згорели от зною. День вес со арапами билися, что с собаками, a бегали, что от бесов, – и так угорели. А день был жаркой, пит-то хочится², а воды-то нет нигде. И, пошедши, тут в пруде у арапов купили на грош воды, так напилися да и опочили³. Немного повалялись, будто⁴ поотрадило. Слава Богу-свету!

Ну-ста, смотри же, не та беда, ин другая! Извощик наш, арап, стал у меня денег просить: «Дай-де пара! Чем велбуда кормит?» И я выневши ему и дал гривну, а он меня стал бранить по-турецки: «Мало, дай-де еще!» Да и⁵ поднявши⁶ камен, да ко мне суется, а я, су⁷, также противу его поднял. Так он, окаянной, разсердился, в зубы хочет ферснут. И, видя наш крик, л. 99. // греки пришли к нам да стали разговаривать¹: «Дай-де ему, сабаке², еще!» Я, су³, вынявши гривну да еще ему дал, и он, окаянной, зубы скрегчет, ходячи. Ему чаял, я грек; как греки сказали ему, что: «Попас⁴ москов, у него-де ферман потыша⁵ турча», – так он посмирняе стал баят.

Село Еммаус стоит под горою. Церков христианская зело была хороша, a ныне турки коней запирают. Церковь та поставлена на том месте, где Христос Луце и Клеопе познался⁶ в преломлении хлеба. И на том месте та церковь стоит; зело узорочна была, еще то строение царя Константина⁷*. А когда мы стали начевать у села Еммауса, тогда лише ужас, по таборам⁸-то стон стоит: иной без глаза, у иного глава проломана, иной без руки, иной без ноги; бабы-то плачут. Иной сказывает: «У меня 8 талерей отняли»; иной скажет – «20»⁹, «30»; у иного одежду отняли, у иного книги. А у черного попа из Царяграда, так у него, сказывает, 500 талерей отняли; ходит миленкой что чорная¹⁰ земля от печали. Плач да крик стоит по табарам¹¹. Ужас, пощади, Господи!

И утре рано пошли из села Еммауса, а поднималис бороною. Как л. 99 об. // арапом не грабить?! Отнюд друг друга не ждут: как кто сел, да и пошол¹, да и все тут. Меня бьют, а другой мимо пошел; ²а того стали бит, так я мимо пошел³. Да так-то всех и переберут по одному человеку. Потом мы пошли из села Еммауса, тогда на нас опять арапы напали и почали грабит и бит по-прежнему. Всего от Иеросалима⁴ верст с⁵ 5, а насилу от них, сабак⁶, выбились. А я таки, су⁷, за прежней промысл⁸ да также: «Боже, помози за молитв отца нашего Спиридона!» Так-то меня Бог и спас от плотных бесов. А когда мы взошли на верхь горы, тогда увидели святый град Иеросалим⁹ – тогда арапы все пропали, что¹⁰ под землю провалились.

А когда увидели мы святый град Иерусалим версты за две, тогда мы зело обрадовалися¹¹. И, сседши¹² мы с коней¹³, поклонилися святому граду Иеросалиму¹⁴ до земли, а сами рекли: «Слава тебе, Господи, слава тебе, святый, яко сподобил еси нас видети град твой святый!» А когда увидили¹⁵ турки с¹⁶ стены градской наш корован, тогда воевода выслал к нам турок, арап конницу и с ружьем. И турки, л. 100. // арапы выехали в поле, а сами стали скакать, винтоват, копья бросат – рады¹ собаки, что мы приехали², а сами нам говорят: «Салам алик!» А мы им против говорим: «Алики салом, здорово ли живете?» – «Как-де вас Бог милует? Как-де вас Бог пронес от разбойников?» Да и поскакали за нас назад х коровану, да и поехали назади корована всем полком, будто нас так провожают. А мы уже все пеши шли до врат градских³. А из Ерусалима вышли на поле християне: греки, армяне, кофты, французы, иноки, мужи и жены – все встречают нас, а сами плачут: «Как-де вас Бог пронес от арапов?» А мы такъже⁴ плачем, никто тут не может от слез удержатися. Ужас и радость! Уже в радости всю беду забыли.

Октября в 30 дне пришли ко святому граду Иеросалиму⁵. И когда мы внидохом во святый град Иеросалим⁶ и внутр града, подле дома Давидова* множество народа: турок, арапов, християне⁷-армяне и разных еретических вер стоят. Все, миленкия, рады⁸, встречають нас, всяк своей веры своих смотрит. А корован наш шел верст на 5 и болши. А, вшедши⁹ во святый град Иерусалим, все пошли по разным монастырям своей л. 100 об. // веры. А мы со греки пошли в Великой монастырь патриаршей греческой*; а армяне¹ – в монастыр Иякова, брата Божия*.

А когда мы стали в монастыр патриаршей въезжать во врата, тут нас наместник со всеми старцами встретил. Рады² зело, потому что отчаяли³ нас, жили на пристани полсемы недели. И старцы наши кони разседлывают и рухлет⁴ нашу в кельи носят; з горелкою старцы стоят, а иныя на блюдах закуску держат. И стали всякому человеку по 2 финжала наливать горелки. И радостно, и плачевно! Потом раздавали нам кельи. Мы же в кельях мало опочили, начали бить в доску за трапезу. ⁵И, пришед, старцы стали нас зват за трапезу⁶. И все богомолцы вобрались в трапезу: трапеза зело велика; толко⁷ жены особливо ели в кельях. Потом ударили в кандею*, и стали «Отче наш» говорит, и сели хлеб ясти. И трапеза была доволна зело всячиною, и вином поили нескудно. И, воставши из-за трапезы, воздали благодарение Богу.

И потом повели нас гулят на верхь келей, около Великия церкви*, на гору Голгофу*. Мы же пришед на гору и падше, поклонихомся и целовахом святую гору Голгофу. Потом стали нам указывать Елеонскую гору*, Вифлием*, обитель Савы⁸ Освященнаго* и Содомское л. 101. // море*, Иордан-реку*. И тогда мы з горы Голгофы увидели святыя места и от радости не могли от слез удержатися. Падше, поклонихомся, и от той радости всю беду арапскую забыли, и хвалу Богу воздахом. А сами вси¹ единогласно рекохом: «Слава тебе, Господи! Слава тебе, святый, яко сподобил еси нас, грешных², видети твой град пресвятый! О Владыко святый, что воздадим тебе? Како нас, недостойных, допустил со грехи нашими?»

И тако ходихом по крилу церковному великия церкви Воскресения Христова и смотрихом здания церковнаго³. И дивилися: «Како матерь нашу церковь и такую красоту отдал босурманом⁴ в поругание?» И плакали, на таковое строение глядя. И пришли к Великой церкви, и смотрим сверху в окно, и увидели предел* над Гробом Господним, и возрадовахомся радостию великою. А сами, кабы можно, так бы скочили в церковь, да невозможно от турок-собак: они церковь запирают и печатают. И видим там старцов, ходящих по церкви, разных вер еретических: овыя, ходя, кадят⁵ святыя места, а иныя службу поют. Мы же дивихомся таковому их безстудию. А франки поют на арганех, a все те веры называются християнскими⁶! Что ж⁷ делать? Богу тако попустившу! л. 101 об. // И тако мы доволно ходили и вся святыя места смотрели¹.

И пошли в своя кельи, и мало опочихом. Приидоша старцы и позваша нас к записке, мы же все пришли в патриаршу келью. И тут стали всякого человека имя в книгу записывать, а у записки сидел митрополит Птоломаидской да наместник патриаршей. А от записки² брали з богатого³ по 10, по 8 и по 5⁴ червонных, а с убогих – по 5 талерей. И как уже всех переписали, так наместник позвал меня. Так я к нему пришол⁵, и поклонился, да и подал ему царской лист московской. Потом мне велел сесть и, взявши, государев лист развернул, а честь не умеет. Толко герб царской смотрили да и поцеловали герб царской. Потом мне сказал чрез толмача: «Для здравия-де царского величества все тебе добро будет у нас. Дадим-де тебе келью добрую и станем-де тебе⁶ водить⁷ по святым местам, где-де нам возможно. A где-де невозможно и коими-де местами бусурманы⁸ владеют и християн⁹ не пущают, тут-де мы и сами не волны». И я вставши да и поклонился. И наместник мне молвил: «Иди-де теперя в келью, а когда-де будет время, убравшися, станем-де вас водит по святым местам¹⁰». А греком завистно, л. 102. // что наместник таковую показал любов. И тако пошли в келью и опочихом.

И в полунощи стали клепат в доску ко утренни. Мы же пошли в церковь царя Констянтина¹ и матере его Елены* и тут мало постояхом². Когда начали на утрени кафисму³ говорить, тогда нам стали свечи раздавать⁴ и повели нас со свечами по святым местам. Прежде привели тут, где Христос сидел на камени, когда явился Марии Могдалыни⁵*. Тут над тем каменем зделан чулан⁶ дощатой з дверми, да и замыкают. А камень, что стул, круглой, красной кремен. A где Христос сидел, то место сребром обложено и позлащено. Тут, подле того камени, церковь Иякова, брата Божия, и служат в ней греки. Тут мы, тот камень целовавъши⁷, пошли до церкви, где Мария Египетская⁸* плакала пред образом Пресвятыя Богородицы. Потом повели нас до Авраамовой церкви*. Пришед в тое церковь, целовахом то место, где Исак стоял связан, когда его Авраам хотел заклать⁹*. И то место обложено сребром и позлащено, величиною з болшую торелку.

Потом возвратилися в Великой монастыр. ¹⁰Идучи в монастыр, целовахом Великия¹¹ врата. И приидохом в церковь, а в церкви поють славословие¹² л. 102 об. // великое. И отпели утренню, и тако пошли в кельи своя. Потом пошли к литоргии, отпели литоргию, вышли из церкви, пошли все до винной полаты¹. Тут всем² подносили араки по финжалу; таков в том монастыре³ устав: после обедни все старцы вышед из церкви да и⁴ поидуть пить горелку. И тако пошли до кельи⁵ своей. По времени же позваша нас за трапезу и такоже нас по-прежнему удоволиша всем. Востав из-за трапезы, трапезу же и заперли, не пустили вон богомолцов, стали ноги умывать. А за умыванье брали с нарочитых по 8, и 7, и по 5 червонных, а с убогих – по 5 талерей. И тако умыв ноги и обрав гроши, отворили двери и выпустили⁶ вон.

И утре рано привели к монастырю арапы коней. К нам же пришед черной поп Дорофей, да старец-арап возвестил всем, чтобы шли в Вифлием. Мы же стали збиратся. И вышли за градския врата Лидския, тогда стали коней разбирати. А инии⁷ же пеши шли, а арапы силно сажают на кони, хош кто не хочет. Мы же шли пеши, для того что они, сабаки⁸, силно извозам⁹ грабят: на 10 верст полтина¹⁰ станет извозу. И когда сождались все, так и пошли к Вифлиему.

И тут на пути на левой стране минули монастыр Святаго пророка Илии, л. 103. // где попалил огнем пятидесятницу¹*. Тот монастыр от Иерусалима версты три². Да тут же на другой стране дороги, как в Вифлием³ идеш, против монастыря лежить камень великой, на коем спал Илия Пророк. И как он на камени лежал, так весь изобразился; все знат: где лежала глава, где руки, где ноги, где спина – что на воску. А над тем каменем стоить древо масличное. И богомолцы тот камень лобзали все⁴; мы и камень, и з древа части брали ветвей на благословение. Отидохом якобы с версту, тут стоит на пути гроб Рахилин, матери Иосифа Прекрасного⁵*: когда она на пути умерла, тут погребена быст.

Мы же мало еще пошли от того гроба Рахилина, на долу стоит древо масличное. А сказывают про то древо: когда Пресвятая Богородица бежала во Египет от Ирода-царя*, так-де под тем древом почивала с Превечным Младенцем. И то древо и доднесь зелено, невелико, окладено каменьем. Мы же то древо ломали на благословение. И от того древа пошли к Вифлиему. И не доходя Вифлиема, в правой руке в полугоре стоит Ефрафа*, поболши жильем Вифлиема; толко мы в ней не были. И тако пришли к Вифлиему.

Вифлием стоит на горе красовито. В нем жилья немного, подобно селу, толко церковь узорочна Рожество Христово* над тем местом поставлена, над вертепом, где л. 103 об. // Христос родился. В той церкви и ясли Христовы, а вертеп посреде церкви. В вертеп итъти¹, что в походной погреб, неглубоко², ступеней 5. И в пещере ясли каменныя от мрамору белого. A где Превечный Младенец родился, и то место сребром обложено, и позлащено, и камением драгим унизано. А вертеп узорочисто зделан, стены все цветы украшен. A ныне ту церковь держать папежцы: турок у грек отнял да французом отдал*, а греком дан предел збоку той церкви. Строение³ греческое-то французы все из церкви вон выкидали, и то строение⁴ все лежит теперва без призору. А то строение⁵ греком во многия тысящи стало, а топерва проподает⁶ так ни за что. А крыта⁷ церковь свинцом. Длина ей 8 сажен, а поперег 27 сажен. А в трапезе тоя церкви 50⁸ столпов аспидных, на стороне по 25 столпов. И тут на монастыре арапы продают лестовки: многия тысящи⁹ вес год к тому числу спеют да богомолцов¹⁰ дожидаются. Так богомолцы у них все покупят¹¹; и мы отчасти по силе купили про себя, на Русь, братии нашей и¹² для благословения. A те чотки¹³ кладут на Гроб Господен, так оне освящаются¹⁴ Гробом Господним. Потом аз пошел в пещеру, где младенцы избиены от Ирода-царя. Зело удивителна¹⁵ л. 104. // та пещера, а земля в ней белая; и ход в нея из вертепа, где Христос родился.

Потом позваша нас за трапезу, и трапеза зело была доволна, и винца было много. Потом поп Дорофей да старец-арап, – поп взял книги, а старец блюдо болшое¹, – и стали денги обирать. И греки богатыя давали по 10, по 8, ²по 7 и³ по 5 червонных; а убогия⁴ – по 5 талерей, менше того не беруть. А будет кто поупрямится да станет 4 талеря⁵ давать, то так в глаза и бросят: «Какой-де ты богомолец?!» Будет кто хощет ⁶итти во Иеросалим⁷, то сумма⁸ грошей велика надобеть. И, встав от трапезы, пошли гулять по кельям: высоки кельи, красовито силно стоят. И Вифлием на горе. Как посмотриш к Содомскому морю – ужасно зело!

И утре пошли из Вифлиема тем же путем в вышеписанной монастыр Святаго Илии Пророка. И тут того монастыря игумен встретил нас, ввел нас в церковь Святаго Илии Пророка. Церковь⁹ зело узорочна, а в ней писмо все стенное хорошо силно. Тут лежит в стене вделан камень, на коем сидел Илия, когда попалил пятидесятницу. В той церкви трапеза была богомолцом¹⁰. И тот же поп Дорофей по-прежнему¹¹ взял книги да записывал, а гроши так же брал, что и в Вифлиеме. Вставши от трапезы и погуляв л. 104 об. // по церкви, мало опочив, пошли из монастыря Святаго пророка Илии.

И пришли в монастыр к Честному Кресту, где честное древо расло. В монастыре церковь зело предивна, писмо в ней стенное. В той церкви под трапезою пень того древа, с которого ссечено и зделан Крест Христов, на нем же распят бысть Господ наш Исус Христос. Мы же тот пень лобзахом. Да от¹ той же церкви выносили часть от животворящаго древа, на нем же распят Господь наш Исус Христос. Мы же лобзахом тот² крест.

А сказываюсь про то древо: посадил Лот три главни по согрешении со дщерми и поливал то древо по повелению Авраамову*. И когда Соломон стал строить Святая Святых*, и то древо повелел ссеч на тябло*. И мастеры то древо смеряли и потянули вверхь – ано и коротко стало. Они же усумнешася, и отпустиша долу, и смеряли – ано и пришло в меру; потянули опять – ажно и опять стало коротко. Так мастеры познали, что хощет быть некое таинство, и положили его к стене – и бысть седалище иудеом³. И когда пришла Южская царица к Соломону* и Соломон нача ея водити по своим царским сокровищам и показовати⁴ ей вся церковная здания внутрь ея, тогда Южская царица, когда пришла л. 105. // к честному древу и увидела его, и воспела: «О треблаженное древо!» И от того времяни¹ не велел Соломон-цар на том древе садится, и с того числа бысть то древо в чести у иудеов². И когда жиды стали Христа распинать, и повелеша ис того древа зделать³ Крест Христов, на нем же распяша Господа Славы. И тот⁴ пень в той⁵ церкви стоит, и доднесь цел, и сребром обложен⁶, и позлащен.

И ходили мы по церкви, и смотрили⁷ здания церковнаго⁸. Потом позваша нас за трапезу. И трапеза была пространная; и вина много было для того, чтобы⁹ охотно богомолцом¹⁰ денги давать. И тут Дорофей да старец-арап брал денги по вышеписанному, как и в прежних местах, и в книги записывал. И тут, едши хлеба, начевали. И гуляли, и¹¹ по тому монастырю вверху ходили по кельям. Удивителной монастыр, а пуст вес; толко два¹² старца или три¹³ живуть для службы, и¹⁴ богомолцов водят по святым местам, да денги обирают. И утре рано поднесли по финжалу араки, и пошли во Иерусалим.

И пришли во Иерусалим¹⁵ в монастыр Великой. Потом стали нас разводить по монастырям и стали кельи раздавать¹⁶. Нам же отвели келью¹⁷ в монастыре¹⁸ Иоанна Предтечи* и дали мне келью. Мы же начахом жити и Бога благодарити. Потом позвали нас л. 105 об. в монастыр // Святаго архангела Михаила на ево праздник* ко всенощной¹. И тут в вечерни был митрополит Птоломаидской, и на утренни² он был, а³ литоргию⁴ сам служил, после обедни поучение чел изоустное. Певцы у него были нарочиты, толко ниже наших гораздо. Тут, не распустя⁵ богомолцов, подносили по финжалу араки да брали с человека по червонному, по талеру и по полуталеру.

Потом повели нас во обитель Святаго Савы⁶ Освященнаго. Также пригнали коней арапы и збиралися все за градскими воротами. И пошли от Иерусалима⁷ ко обители Святаго Савы⁸ Освященного⁹, а шли все юдолью Плачевною*. А когда¹⁰ стали збиратся богомолцы, тогда арапы окаянныя¹¹ силно сажают на кони и бьют, кто как не хочет ехать на лошади. Великое насилие! А извоз дорогой: от Иерусалима да¹² Савина¹³ монастыря с человека по талерю, a переезду 20 верст. Беда, су, со арапами, нигде от них уходу нет, везде враги насилуют!

И шли мы юдолью Плачевною; и будем как на полупути от Иерусалима, тут мы нашли на арапов. Они поят скот, великия стада, а их¹⁴, собак, многое множество. А стали на дороге, а ход¹⁵ мимо л. 106. // их. А они наливают воду в корыты, так дорогу у нас заняли. А арапы дикия да и задрались¹ с нашими провожатыми, арапами ж. Чорт² на чорта³ нашол⁴! А мы нутко бежать все юдолью. А наши арапы с ними стали⁵ дратся да бится: им было хотелось нас грабить, a те не дают. А проводники наши на конех круг нашего коровану бегают да кричат⁶ нам, чтоб бежали. А мы бегли да и рот разинули⁷. Ох, дорошка, дала ума знать! А сами таки махают, что бегите. Естли бы етем арапом попались, то бы прощай: не токмо бы пограбили, всех бы тут побили, для тово что дичь, кочевыя, а не⁸ селския. Когда мы к Иерусалиму⁹ шли, так тут нас грабили селския, а они толко грабят, а не убивают.

И тако мы бежали версты с три бес¹⁰ памяти, друг друга потоптали да набежали на их кочевье. Тут у них стаят¹¹ полатки, и жены, и дети их тут, да и козлята молодыя, овечки малыя. И когда нас увидели арапския жоны¹², робята¹³, подняли крик, вопль, выскочили ис полаток нагия, чорны¹⁴, толко зубы светятся. Тут мы пуще того испугалися; а вопль их нам показался, кажется, до небес. Тут-то мы еще бежали с версту. Едва отдохнули, так набежали л. 106 об. // на нас проводники наши и сказали нам: «Не бойтеся-де топерва».

И тако мы взошли¹ на гору высоко, толко в полгоры, и мало пошли, увидели монастыр Святаго Савы² Освященнаго – и возрадовахомся зело. И пришли к монастыръским³ вратам⁴, слезли с коней. А у врат стоят арапы, не пропущают сабаки⁵, берут с человека по 5 пар да и пустят. И тако мы внидохом в лавру Святаго Савы⁶ Освященного⁷. Зело предивен монастыр, у нас такова подобием нет. Хитро стоит, с полугоры стены ведены круто зело. И⁸ в том монастыре, в лавре Святаго Савы⁹, храм болшой¹⁰ предивной¹¹ Преображения Господня¹², стенное писмо; и иныя церкви многия есть. Тут же в монастыре видели мы келью святаго Савы¹³, где он сам труждался: вытесана в горе как мочно¹⁴ человеку сест, а стоять нелзя. Прежде сего, сказывали, выхаживало миро, a ныне нет. А стоит тот монастыр на краю юдоли Плачевной, коя пошла в Содомское море. А итъти¹⁵ тою юдолью да¹⁶ Содомскаго¹⁷ моря от Савина монастыря с полдня, сказываюсь; а как посмотриш к морю¹⁸ Содомскому с монастыря, кажется, версты две, да меж гор куликовата л. 107. // юдолью. А подойтить посмотреть¹ к тому морю блиско² от арап нелзя, да и не велят турки ходить. А то море животнаго в себе ничего не держит, а воды пить нелзя: горка и солона – и всякое животное в себе уморяет. А то море невелико, что озеро, уско да длинно; а ходу, сказывают, круг ево всего 5 дней.

А когда мы пришли в монастыр, тогда нас игумен ввел в церковь. Тут нам вынесли крест, зделан от части животворящаго древа. Мы же целовахом тот крест и обрадовахомся радостию неизреченною. И потом повели нас на гроб святаго Саввы³: среди монастыря зделан голубец каменной, покров чорной⁴, на покрове крест вышит. Мы же гроб его лобьзахом⁵. А мощи его где – про то Бог вест, и сами греки не ведают. Потом нам в церкви вынесли 3 главы, Ксенофонта и сынов ево Аркадия и Иоанна⁶ Цареграцких⁷*. И тако мы те главы целовахом.

Потом повели нас в пещеру; тут зело костей много, в той пещере⁸. Мы же вопросихом: «Что⁹ ето за мощи?» И старцы сказали: «Ети¹⁰-де мощи новых мученик. Когда-де¹¹ турок взял Иерусалим*, тогда салтану турецкому сказали, что: «Есть тут монастыр, калугеры 5000, и они-де л. 107 об. // лихи зело¹, собравшися, пришед-де², опять возмут Иерусалим». Так салтан послал пашу в монастыр Святаго Саввы, велел избить. И турки, пришед, стали убивать отцев, ис пещер таскать вон да главы отсекать. Отцы же, видя³ суровство зверское⁴ от турок, не стали противитися и начати своя главы под меч клонити. И побити их турки 8000. И видя паша, что калугеры не противятся им, посла ведомость⁵ к салтану, что⁶ старцы ни в чем не противятся. Цар же умилися, послал писание, велел престат⁷ убивати, а иных, оставших, свободити: куда хотят, идут, а тут бы не жили. И тако паша возвратился во Иеросалим, а отцы собравши мощи избиенных да в той пещере и положили, а сами и пошли до Афонския горы, и тамо водворишася». A ныне в тех пещерах живут арапы, зело много. Нам же старцы приказывали, чтоб от тех мощей не брали ничего: «А естъли⁸ де кто возметь, а когда придет на море, так-де корабл с теми мощами на море не пойдет. И турки⁹ станут обыскивать, л. 108. // а когда у кого найдут, так-де того¹ человека совсем в море и кинут». Мы же того зело опасалися и не брали ничего.

И тако мы смотрихом с монастырской ограды во юдоль Плачевную: круто зело, утесом. И тут видели арапов: таскаются по юдоли Плачевной, а сами, подшедше² под ограду монастырскую, крычать з долу, просят хлеба. И старцы Савина монастыря со ограды кидают им, что сабакам³, помалу хлеба. Ано⁴ кой напред подхватит да и побредет во юдол; а иныя глядят кверху⁵ да⁶ дожидаются, чтобы еще бросили. Так другому кинут, да и тот также побредет. Да так-то старцы по вся дни с ними мучатся. А за монастыр вытить нелзя – ограбять. И гулявши мы по монастырю, позвали нас за трапезу, коя зело была доволна, и вина было много. И тут Дорофей-поп брал гроши по-прежнему да и на игумна брал по талеру с человека. И тут мы начевали; и утре поднесли по финжалу араки, да и пошли во Иерусалим.

И как мы вышли за ограду монастырскую, тут на другой стране⁷ стоит столп каменной высок, а на нем стоит затворник весь наружи, на верху столпа, поджемши руки, в клабуке. А греки ходили к нему л. 108 об. // на поклон. И я спросил тут у старца: «Что¹ ита² у вас за диво и святость?» Так он³ разсмеялся: «⁴И тот⁵-де столпник на час. Как-де богомолцы сойдут из монастыря, а ево-де за ними ветр здует долов». Мы же подивилися ему да и пошли. А шли к⁶ Ерусалиму⁷ не юдолью, но тарами⁸, высоки горы зело. И отошли верст за⁹ 10, стоит село арапское, а прежде сего бывала обитель Феодосия Великаго*. Ныне толко церков одна, и в тое арапы коней запирают.

И пришли во Иерусалим, и пребыхом ту до Введениева дни*. И на праздник Введения Пресвятыя Богородицы звали всех богомолцов в монастыр, а тот монастыр девичей, живут старицы. И был у вечерни митрополит Птоломаидской, а обедню сам служил и поучение чел. И после обедни посадили всех богомолцов в полату, и давали всякому человеку по финжалу раки да по другому¹⁰ винца церковнаго¹¹, и¹² брали с человека по червонному, по талеру и по полуталеру. И тако пошли по своим кельям. Потом на вечер стали нам всем возвещать, чтобы были готовы ¹³итти в Великую церковь¹⁴, мы же начати готовитися.

И пришли все богомолцы к Великой церкви, и стали всех вер л. 109. // сходится¹. Потом сошлися все, и стояхом у Великой церкви, и ждали пашу турецкого. Потом пришел паша, емуже турки послаша ковры, и сел паша у врат церковных. Потом пришли к нему толмачи всех вер и стали подле его. Потом турчанин принес лесницу, и прислонил ко вратом церковным, и, взлезши², отпечатал, потом отпер. Пришол³ митрополит греческой со християны⁴-греки и сташа у врат церковных. Потом пришли и еретических вер: армяне, французы и протчих ересей – и стали у врат церковных все. Потом турчанин стал брать со всякого человека по 3 червонных, а с еретических вер по шти⁵ червонных, да и печатки давал всякому человеку. Потом стали в церковь пускать не всеми дверми, но половину отворил турчанин, чтоб иныя так не шли, а пропущал по человеку да по два да досматривал печаток. У кого есть печатка, так пустит, а у кого нет, так и не пустит.

ОПИСАНИЕ ВЕЛИКИЯ ЦЕРКВИ ВОСКРЕСЕНИЯ ХРИСТОВА⁷

Во граде в полунощном угле стоит церковь великая Воскресения Христова. А в ней врата двои: на полдни одне отворяются, а другия закладены л. 109 об. // каменем. И как митрополит со христианы, с ними же и мы, вошли, и тут, немного пошед, сажен с пять, лежит камень противу¹ врат церковных от мрамору белого, огражден решеткою медною. И с того камени положен быст Христос во гроб Иосифом и Никодимом*; и на том камени Христа в плащеницу обвивали*. И тот камень митрополит и все християне² целовали; и мы такожде целовали; потом и³ иных вер. А над тем каменем горят 8 кандил с маслом древяным от разных вер. А сказывают про тот камень, что подлинно был не мраморной, но простой белой. А тот-де камень турок французу⁴ за многие червонные продал, и на том-де месте положили вместо того сей мраморной. А кандила над тем каменем положила царица Елена, однакож о том подлинного известия нет. А что говорят, будто франки его украли, и сему невероятно, мудро его у турок украсть.

И от того камени пошли налево к западной стране. Среди Великия церкви стоит теремок-предел, а в нем Гроб Господень. A предел, аки церковь, надвое перегорожен. И как в предел л. 110. // первой войдеш, тут лежит камень, егоже ангел Господень отвалил от дверей Гроба Господня*. И тот камен невелик, кабы пуд в¹ 15, а утвержен в помост, кругол, что стул. А знать, он прежде сего бывал велик, до взятия туркова брали ево² христиане³ на благословение, a ныне уже турки не дадут. А камень красен, что кремень. А над ним горять 4 кандила разных вер с маслом древяным⁴. Мы же тот камень целовахом.

И тако⁵ пошли ко Гробу Господню в другой пределец. А вход ко Гробу Господню зело нужен: двери ниски да уски – все нагнувши⁶, по одному человеку, а двое в ряд не разойдутся. А входят человек по 5, по 6, а болши нелзя. Те поклонятся да выдут, а иныя поидут. Медленно ⁷оттудова выходят⁸, для того радостно велми. Так кому-то хочется скоро вытить? Уже насмотрится доволе⁹ такова дара да выдет. Хош крычат, не глядят на то.

И когда мы вошли ко Гробу Господню и когда увидели Гроб Господен, тогда радости исполнися сердце наше; и забыхом скорбь нашу, и, падше, поклонихомся Гробу Господню. Тогда от такой радости не могли от слез удержатися л. 110 об. // и начаша Гроб Господень лобзати, а сами рекохом: «Слава тебе, Господи! Слава тебе, святый, яко сподобил еси нас, грешных, видети гроб свой пречистый¹ и лобзати! Что воздам² тебе, Владыко святый, како мя, недостойнаго³, дапустил⁴ со грехи моими окаянными гроб твой пречистый видити⁵?!» И дивихомся человеколюбию Божию, како от многих лет желаемое получихом: прежде слышанием и прочитанием истории, ныне же Бог сподобил самим видети. И тако воздахом хвалу Богу и Пречистой его Богоматери⁶.

И стояли тут⁷, и смотрили, како прихождаху ко Гробу Господню на поклонение от разных вер еретических. И видели армян и жен их. Зело во удивление⁸: как над Гробом Господним они плачут, так слез лужи стоят на деке гробной; а иную бабу-ту насилу проч оттощить⁹ от Гроба-то Господня. Дивное чюдо! Хоша¹⁰ еретическая у них вера, мы же подивихомся таковому усердию.

А Гроб Господень приделан к стене предела, к полунощной¹¹ стене, а от полуденной стороны та страна свободна; возглавие и подножие примуравлен. А длина Гробу Господню – 9 пядей, а поперечнику – 5 пядей. А над Гробом Господним л. 111. // горят 47 кандил с маслом древяным¹, а горят день и нощ. А в те кандила масло наливают и досматривают старцы гробныя разных вер еретических. И всякой старец в свои кандила масло льет. А будет видит: в чужих кандилах масло дагорает² – так ударит в колоколец; так пришед да и нальет масла. А колоколцы от земли приведены во всякою келью, где кой живет.

А писано в Корабейниковом³ страннике*, что де ⁴и тот⁵ гроб зделала царица Елена над тем подленным⁶ Гробом Господним. А вход-де к нему под землею, и ныне греки и вход забыли. А етот Гроб Господен зделан от мрамора белаго⁷, и покрыть цкою⁸ мраморною, и запечатан седмию печатми свинчатыми. А ныне те печати чют знать, уже стерлися; а печатана насквозь дека⁹, верчена да так и заливана. А что дека на Гробе Господни, на верху язва поперег¹⁰ разселася, толко не насквозь, да¹¹ другой страны разседина не дошла. И поклонившеся Гробу Господню, и тако изыдохом ис предела, и смотрихом, и дивилися зданию церковному. л. 111 об. //

А у церкви над Гробом Господним верх разбит, турки разбили, a зделат¹ не дадут. А дыра та покрыта сеткою медною, чтобы птицы не летали. A предел над Гробом Господним обит деками мраморными, а инде уже деки и вывалилися. Великой церкви длина – 140 ступеней. Да тут же мы видели: на стенах церковных кресты изображены в камени Великия церкви на западной, на полунощной, на полуденной. А подобием таковы: в средине троечастной², что у нас на Успенском соборе*, а по странам четвероконечныя; а подпись на троечастном и четвероконечном – «Исус Христос Ника». A делала те кресты царица Елена с подлинного Креста Христова. А троечастной Крест Христов с возглавием*, а подобие таково, якоже³ сии обрасцы⁴ свидетелствуют. А верх над Гробом Господним аки теремок, что яблоко кругло. А на Гробе Господни⁵ служат французы-папежцы. А вход ко Гробу Господню никому не возбранен, всех вер ходят. А за пределом Гроба Господня к стене приделан придел⁶: тут служат л. 112. // кофти, а за ними хабежи. Тут гроб Иосифа и Никодима выбита в стену могилою, а гробов нет, толко ямы. Мы же те гробы целовали и землю брали, а земля красна видом.

И тако пошли до церкви Воскресения Христова 12 ступеней. А в той церкви служать греки, митрополит греческой. А патриарх не живет во Иерусалиме, а живет в Едринеполе. А длина той церкви – 20 ступеней, а поперег – 10 ступеней. Посреди¹ же той церкви Пуп земли*, покрыть каменем, а руками человеческими не делан, но зделан Божиим повелением. От Пупа земнаго 4 ступени в той же церкви ест место, ограждено каменем народа ради в человека вышиною². А посреди³ той ограды пропасть-щель*, как мошно⁴ человеку пролесть. А как в нее посмотриш, так темно, а глубины Бог весть. И мы про ту пропасть спрашивали, и греки сказали: «Бог-де знает, что ето за щел, л. 112 об. // мы-де и сами не знаем». А в той церкви иконное писмо все московское – подаяние наших государей, а писмо верховых мастеров*.

И тако нам ходившим в церкви, и начаша греки в доску бить в церкви к вечерни. Потом стали вечерню петь, а митрополит Птоломаидской стоял на месте. И, отпев вечерню, позвали всех богомолцов на Голвоф¹ ужинат за трапезу; и тут трапеза была всем доволна. Потом поп Дорофей пошел з блюдом, а старец с тетратью², да брали так же: с нарочитых по 8, по 6 и³ по 5 червонных, а с убогих по 5 талерей. A после трапезы начевали и ходили по церкви. Утешно силно гулять, ненасытная радост!

И увидели французы, что греки вышли из трапезы, и велел француской наместник заиграть в свои арганы для богомолцов греческих. И когда в арганы заиграли, тогда не могли никто удержатися, чтоб тех органов не слушать⁴. Зело у собак лстиво и сладко играют! И тем игранием многих во Иерусалиме отвратили л. 113. // от греческия¹ веры к себе в папежскую веру. Тщателны² собаки, многими дарами дарят, денги дают и платье – многих оболстили.

Мы же ту нощ всю не спали от радости, ходили по святым местам и меряли Великую церковь место от места. А из той церкви Воскресения Христова ходят на лесницу на Лобное место*. А³ от того места 20 ступеней стоит престол, идеже жидове на Господа тернов венец плели*; тут служат⁴ греки. И от того места 10 ступеней стоит престол, где разделиша воини жидовския ризы Господни*; и тут служат греки же. И от того места четыре ступени – где воини жидовския меташа жребий⁵ о ризе Господни*. И от того места 16⁶ ступеней – где Пресвятая Богородица плакала по Христе во время страсти*. И на всех тех местах службы, и висят кандила⁷ скляничная⁸ с маслом древяным⁹, горят безпрестанно.

И от того места к западной стране 10 ступеней стоит темница; 3 ступни – где сидел Господ наш Исус Христос от иудей¹⁰. И тут горят 4 кандила л. 113 об. // ден и нощ. Да тут же лежит колода каменная, а в ней пробито¹ 2² дыры³: как жидове наругалися Христу, и клали нозе его в кладу и замком замыкали*. А от того места 20 ступеней – где стояли Господни ученики, плакали по Христе во время страсти Господни*.

И от того места к полунощной⁴ стране в той же болшой⁵ церкви стоит столп каменной от мрамору белого, за него же привязан быст Исус Христос от беззаконных иудей⁶. От того столпа вторая часть в великом Риму в церкви Святых апостол Петра и Павла*; а третия часть в Цареграде в церкви Успения Пресвятыя Богородицы, где патриарх служит, и тое мы часть в Цареграде видели и целовали. А у того столпа престол, служат французы. И от того столпа к западу стоят францужския⁷ арганы, зело велики, привезены из Риму от папы.

Да в той же церкви, не доходя на Лобное место на лесницу от того места 24 ступени, на восточной стране, позади олтаря Воскресения Христова, л. 114. // тут есть врата великия и лествица в пещеру ископана, глубоко итти в нея по ступенем каменным. И как снидеш долу, тут стоит церковь каменная царя Констянтина¹ и матере его Елены. И там горять 3 кандила² с маслом, а посреди тое³ церкви в пещеру ископана в землю лесница 7 ступеней. И тамо царица Елена обрела Крест Христов и два разбойнича⁴*. А стоят на том месте 6 кандил христианских, одно латинское.

А одесную страну Вокресения Христова тут есть лесница – итти на гору высоко на Голгофу, каменная лесница, 13 ступеней. А святая гора Голгофа каменная, высока, на ней же распят быст⁵ Господ наш Исус Христос. А на Голгофе, где водружен бысть Крест Христов, тут пробита гора. Мы же, грешнии, то место целовали. А то место обложено сребром и позлащено, а ис того места благоухание происходит, а то место выбито кругло. А за тем местом поставлен крест⁶-распятие, а написано распятие по-латынски, и подножия нет*, a нозе прибиты одним⁷ гвоздем. л. 114 об. // A где укануша кров Господня, и то место до полупяди широко, а глубины никто же вест. А церковь та на Голгофе вся была выслана каменем мраморным пестрым, зело узорочиста. А ходят в нея разувши¹, в одних чулках². И у того места сидит старец со свечами неотходно. А служат на том месте греки. А от Лобнаго места вправо лежит камень круглой, вделан в помост; а на том камени снятие было телу³ Господню⁴ со креста*; а тут служат французы.

А сшед с лесницы, налево под горою святыя Голгофы стоит церковь каменная*. А в ней на входе по обе стороны стоят два гроба царския; а какия были цари, никто не знает. И мы спрашивали у грек, и они не знают, а подпис на них латынская⁵.

A те гробы зело хитро сделаны⁶, мнится, не гробы – такое-то чюдо! А не целуют их, толко спинами трутся об них; а не вем, чего ради.

А за те гробы пошед мало, в той же церкви на правой руке гроб царя Мелхиседека*. Да в той же церкви, от того гроба Мелхиседекова 3 ступени, видет л. 115. // щел в гору: разселась гора Голгофа. Егда пришед един¹ от воин и виде Христа, уже умерша, и копием ему ребра прободе*. И абие изыде кров и вода, а кануша на Голгофу кров – и ту разседеся гора каменная от крови Господни. И истече кров на главу Адамову: бе бо глава Адамова в той горе*, распяша Господа иудеи, ибо то место зовется Лобное. И та разселина знать и до сего дни. A где глава Адамова лежала, и то место решеткою железною заделано, чтоб не ламали² то место каменя. А место невелико, и глава Адамова, по тому месту знать, невелика была, кабы нынешних людей. А на горе Голгофе престол греческой да два францужских³. А за француским престолом на той же горе, от Лобнаго места к полудни итти 10 ступеней ножных, и тут то место, идеже Авраам на жертву принесе сына своего Исаака.

А церков великая Воскресения Христова греческия веры, где служивал патриарх греческой. A ныне патриарха нет во Иерусалиме, а живет в Едринеполе при салтане. А во Иерусалиме на ево месте наместник л. 115 об. // да 4 митрополита по переменам живут: 1. Кесариской; 2. Лидской; 3. Птоломаидской и Назаретской; 4. Иорданской. И те митрополиты живут во Иерусалиме, а служат по переменам, а в епархиях¹ своих мало живут от насилия турок и арапов. А Великая церковь, основания царя Констянтина² и матере его Елены, ограждена кругом на 4 стены. А церков великую Воскресения Христова держит греческой наместник з греки, а Гроб Господен – французы-латыни³. А по обе стороны Великия церкви службы еретическия; а называются християне⁴, a вера их проклятая еретическая. И тут мы всю нощ ходили по Великой церкви, и святым местам кланялися, и лобзали, и дивилися красоте⁵ тоя церкве⁶, како все страсти Христовы⁷ внутр тоя⁸ церкви ограждены.

У грек всенощных⁹ не бывает, толко на вечерни¹⁰ на литии* 5 хлебов ставят: великия хлебы, да тонки. А в верхней хлеб воткнет 3 свечи, отпев вечерню, л. 116. // разломав¹ хлеб да и роздает². И после утрени³ стали петь литоргию. И после литоргии попы греческия и митрополит облеклися во вся священныя одежды во олтаре, и взяша хоругви*, и⁴ часть древа животворящего⁵, и иконы, и мощи святых, – а ковчегов будет до 20 и болше, а ковчеги серебреныя⁶, а иныя хрусталныя, – и тако пошли во все врата из олтаря, и приидоша ко пределу Гроба Господня. А за митрополитом – поп⁷ и старцы, потом греки, християне⁸. А напред пошлет митрополит турок з батожъем⁹ очищать¹⁰ дорогу. Зело управно, подобно что у нас на Москве в ходы ходят, так служивыя напред идут, дорогу очищают¹¹. Так-то и турок тем же подобием и всякое безчиние унимает. Мы же ¹²зело сему¹³ подивихомся. И тако митрополит всем собором с християны¹⁴ обшед кругом предела Гроба Господня со кресты да и пошел в предел Гроба Господня. И поклонилися Гробу Господню, вышел вон; потом греки и мы с ними же; потом разных вер еретических. Потом поидоша в церков Воскресения л. 116 об. // Христова и отпустиша литургию. Потом пришли турки и отперли Великую церков, и пошли вон из Великия церкви всех вер. Потом турок запер Великую церков и запечатал.

А у Великой¹ церкви двои² врата: 1 замуравлены, а другия³ отворяются, и те запечатлены от турок, которыя на турка дань збирают. А у тех врат по обе стороны стоят 11 столпов⁴ мраморных да 3 аспидных. И, как вышед из церкви, на правой руке, а в церковь идучи – на левой стороне, другой столп от врат церковных. И на том столпе язва великая разселася⁵, болши аршина вышины, подобно тому как громом древо обдерет. А сказывают, что ис⁶ того столпа в Великую суботу* вышел огн из церкви тем столпом, так он от того разселся.

Мы же про тот столп у грек спрашивали, так они нам сказывали: «Над етем-де столпом бысть знамение великое, 24 рока⁷ тому уже прошло. Пришед-де л. 117. // армяне к паши да и говорять так, что: «Греческая-де вера неправая. Огнь-де сходит не по их вере¹, но по нашей. Возми-де у нас сто² червонных, да чтоб де нам службу петь в Великую суботу. А грек-де вышли вон из церкви, чтобы де они тут не были, а то скажут: «По нашей-де вере³ огнь с небеси⁴ сшел""*. И турчанин облакомился на гроши, и оболстился на болшую дачу⁵, да грек и выслал вон из церкви⁶. Потом турчанин отпер церковь и пустил армян в день Великия суботы. И митрополит греческой со християны⁷ стоял у столпа, у места царицы Елены, где она жидов судила, а то место вне церкви. И митрополит стоял у ⁸Великой церкви у⁹ того столпа, и плакал, и¹⁰ Богу молился. А армяна в Великой церкви в те поры по своей проклятой вере кудосили, и со кресты около предела Гроба Господня ходили, и кричали: ¹¹«Кирие элей-сон!»¹²* – и ничто же быст.

И как будет час 11, сниде огнь с небеси на предел Гроба Господня, и поигра, яко солнце к воде блескаяся, л. 117 об. // поиде ко вратом Великия церкви, а не в предел Гроба Господня. И тамо не во врата поиде, но в целое место сквозь стену, столп каменной. И разседеся столп, и выде огнь ис¹ церкви пред всем народом, что гром велик шумом загремел². Тогда весь народ из церкви вышел³ на тот позор, смотрет таковаго чюда, где огнь поидет. И огнь пошел по мосту, что вне церкви, и дошед до того места, где митрополит стоит со християны⁴ и на коем столпе стоит кандило с маслом древяным⁵ без огня, только фитиль плавает. И пришед огнь к столпу, потом загореся греческое кандило.

И когда турчанин увидел такое чюдо, и в те поры турчанин сидел у Великой церкви у великих врат, кой дан збирает на турка, – и увидел турчанин такое чюдо, закричал великим гласом: «Велик Бог христианской⁶! Хощу быти⁷ христианином!» Тогда турки, ухватя, стали его мучить. И по многом мучении, видя его непокаряющася⁸, потом склаша великий огнь противу⁹ того столпа, где кандило с маслом л. 118. // загорелося, и тут ево спалиша. А когда он во огни стоял на коем камени, и на том камени стопы его все, что на воску, вообразишася. И тот камень и доднесь в том месте лежит. А столпы оба стоять на показание: тот, что у врат, с разсединою; а тот, что у царицына места, черен¹ вес, дымом от огня опален. Такое-то чюдо было!»

И от тое поры уже огнь въяве не сходит на Гроб Господен, но толко ²кандило греческое³ загорается, а иных вер еретических кандила⁴ не загораются⁵. Таково чюдо Бог показал над босурманы⁶ и над еретиками! От тоя поры уже турки в ден Великия субботы никоих вер у Гроба Господня не дают служить, кроме греков. Французы, хотя власт имеют у Гроба Господня, во весь год литоргисают на Гробе Господни – им турок попустил, а в день Великия субботы⁷ французы очистят предел Гроба Господня, выдут вон, греком отдадут. И обносится л. 118 об. // та молва в християнских¹ церквах, паче же в нашей, что будто огнь с небеси ныне не сходит. И то неправо говорят: аще бы огнь не сходил, то бы почто греком отдавать? А они люди убогия, а еретическия веры армяня, французы богаты² зело. Они за такую добрую славу весми бы турку много дали казны, кабы турок³ пропустил такую славу, что по их вере огнь сходит, да нелзя. Однова турки попыталис так зделать, да не удалос, так впред их не обманут францы или армяна⁴, боятся турка⁵. И за то они, за неправую ⁶веру свою⁷, турку дань платят пред греками вдвое. А таки греки в Великой церкви всех вер еретических чеснее⁸ у турок для того, что какое дело турку до христиан, то прежде присылают к греческому наместнику. A те уже: армяня, францы, кофти – к греческому наместнику сходятся. Чем подарить пашу, так как греческой наместник придумает, л. 119. // так и будет. И турок ¹во всем ево² слушает, а тех на совет не зовет. Так потому турки, хотя босурманы³, однако знают, что их вера лутче.

А что говорят, что де и⁴ ныне огнь с небеси не сходит, так всяк разсуди⁵ правоверный: естли бы так было, то бы уже Великая церковь часу не могла стоят; а то турок боится, что знамения бывают⁶, так за то уступает. Того ради турок по вся годы назирает и огнь в Великой церкви от Великаго четвертка⁷ погашает. А того⁸ и смотрит, чтоб которого году не сшол⁹ с небеси огнь, то бы он того часу Великую церковь разорил. А за что себе ¹⁰турок по вся годы такия¹¹ труды дает и мучится? Погасит огнь в Великой церкви по всем кандилам и в домех у всех християн¹²-то смотрит, корпит до Великия субботы, все назирает: таки ли правда христианская, не лгут ли? A ныне тако бывает сшествие¹³ огню. В день Великия суботы греческой митрополит со християны¹⁴ взяв святыя иконы часу в 9-м¹⁵ л. 119 об. // дни и поидут круг Гроба Господня. И когда обойдут трижды около предела, тогда турчанин отпечатает предел Гроба Господня и посмотрит на кандило греческое. Будет ест огнь, так он скажет митрополиту, а тако нет, так скажет: «Нет». И тако греки великим воплем кричат¹ «Кири элейсон²!» на мног час, а турчанин поноровя³ да еще посмотрит. И когда увидит, скажет митрополиту. Тогда митрополит возметь свеч великия пуки во⁴ обе руки, да и поидет в предел Гроба Господня, да и зазжет оба пука свеч, да и вынесет христианом⁵, а християне⁶ станут от ево руки разбират. Потом за християны⁷ армяне поидут в предел Гроба Господня да и возмут огнь от греческого⁸ кандила. Потом все кандила зажгут. А кто нам не хощет веры яти, то всяк собою отведай: немного живота-то, два⁹ года проходит, да 200 рублей на пут возмет, да и полно тово – так сам и будет самовидец л. 120. // всякому делу.

А пред враты Великия церкви площадь¹ зело велика, выслана каменем. И тут по вся утра выходят с товары, разбираются. А товары всякия бывают для того, что богомолцы по вся утра приходят к Великой церкви на поклонение и у Великой церкви врата церковная целуют. А продают чотки², свечи и всякие³ товары, мыло доброе; а торгу толко на⁴ один час, боле нет.

Да тут же, вышед из Великой церкви, на левой стране, приделано место к стене Великия церкви царицы Елены, а то место высоко; a ныне тут престол латынской⁵, служат французы. А то место прежде сего, сказываюсь, было позлащено, а ныне позолоты не знать, слиняло⁶. А подле того места церковь малая приделана к стене, та церковь, где плакала Мария Египетская пред образом Пресвятыя Богородицы*. А к патриаршему двору приделана церковь Иякова, брата Божия*, а под колоколнею л. 120 об. // – церковь 40 мученик, иже в Севастии*.

И потом пошли мы в своя кельи и опочихом до утрия. И потом нас позвали в монастыр Святыя великомученицы Екатерины на ея празник¹*. Тут после литургии позвали нас всех за трапезу хлеба есть; и, едши хлеба, давали за трапезу по червонному, по талеру, по полуталеру. Потом стали звать во обитель к Саве Освященному, там был митрополит Иорданской. И греки ходили, а мы уже не ходили для арапов, за нужным проходом, а ходили на ево память*. Потом пришол² митрополит от Саввы Освященного³, и⁴ позвали всех богомолцов⁵ в Николской монастыр*. А литоргию служил митрополит Иорданской, орап⁶; и казанье чел по-арапски⁷. И тут богомолцом⁸ давали⁹ по финжалу араки, а закуска была изюм сухой, а трапезы не было; а брали по тому ж¹⁰, что в Екатерининском¹¹ монастыре.

A всех монастырей во Иерусалиме внутр града: первой¹² – монастыр Великой; 2 – Введения Пресвятыя л. 121. // Богородицы; 3 – Иоанна Предотеча¹; 4 – Архангела Михаила; 5 – Великомученика Георгия; 6 – Феодора Стратилата; 7 – Екатерины²-мученицы; 8 – Анны, матере Пресвятыя Богородицы; 9 – Святаго Евфимия Великаго; 10 – Святаго великомученика Димитрия; 11 – Преподобного³ Харитона Исповедника; 12 – Воскресение Христово. А все те монастыри внутр града: 9 мужеских, 3 женских да два монастыря, француской да⁴ армянской. А всеми теми монастырями владеют греки. A где монастыр Иякова, брата Божия, и тот зело узорочен, в том монастыре глава⁵ Иякова, брата Господня; а та глава под спудом; и⁶ то место обложено сребром и позлащено.

ОПИСАНИЕ СВЯТАГО ГРАДА ИЕРУСАЛИМА⁸

Град Иерусалим стоит на восток, как придеш от Царяграда, от Лиды, а в нем четверы⁹ ворота*: 1 – на восток, на Елеонскую гору и к Гепсимании; 2 – на полдень, на Сионскую гору; 3 – от Лиды, в кои приходят от Царя- л. 121 об. //града; 4 – от Дамаска. Град Иерусалим на четыре¹ стены, каменной, и стены высоки, крепок силно, камень-дич великой; а² круг его будет версты ^Зс три⁴. А стараго града стены все до основания разбиты; а старой град Иерусалим, сказывают, круг его было 6 верст. Град Иеросалим ⁵людми не жил⁶: много пустых мест, и полат пустых много, а иныя развалились; а за городом нет жилых мест, кроме дому Иоанна Богослова*.

Внутр же града Иеросалима в полуденном угле стоит церков Святая Святых, а владеют ею турки и мечты в ней творят по своему беззаконию. А будет кто похочет той церкви от християн⁷ посмотреть, и того⁸ потурчат; а кто не похочет, так ево повесят. Да в том же угле врата, в которыя⁹ Христос въехал на осляти*. А в полунощном угле в¹⁰ граде Иерусалиме стоит великая церков Воскресения Христова. А от десныя страны Великия церкви стоит колоколня л. 122. // каменная вел ми чюдно¹, на четырех углех без верху – турки збили, и высока была. Под тою колоколнею стоит церковь Воскресения Христова. Тут лежит камень, на коем Христос сидел и явился Марии Магдалыни²*. А двор патриаршей приделан к Великой церкви, и колоколни, и к церкви Иякова, брата Божия. А что трапеза была патриарша, и турки отняли да в мечеть претворили. В Великом монастыре 2 церкви, а в которой служат греки – царя Констянтина³ и матере его Елены, а вторая – церков⁴ Святыя мученицы Феклы*. А по левую страну великого притвора церков приделана близ Лобного⁵ места, где ангел Господен показа место Аврааму вознести на жертву Богу и заклати сына своего Исаака.

А в полуденном угле стоит церков пречюдна Святая Святых. Егда созда святый град Иерусалим повелением Саламона⁶, царя Иудейска, и совокупиша имя церковное царским именем, приложиша имя тому граду Иерусалим. Соломон же ту церков созда повелением ангела ⁷в 2 дня⁸*. И егда прииде Господ л. 122 об. // наш Исус Христос во святый¹ град Иерусалим, и рече на сонмищи² ко иудеом³: «Разорите церковь сию, и⁴ треми денми воздвигну⁵«*. Иудее⁶ же не разумеша, что им Господ рече: создана быст церков сия 45-тию леты – и жидове гневашеся на Христа. В той же церкви прият Симеон Христа на руки и глаголаше: «Ныне отпущаеши раба своего»* и протчая. В ту церковь введена бысть Пресвятая Богородица трию лет, в той церкви питана быст от ангела хлебом небесным двоюнадесяти⁷ лет*.

А на восточной стране к Елеонской горе стоят врата железныя старого града Иерусалима, a те врата не отворяются и доднесь. В те врата Христос въехал на осляти от Вифании⁸*. Дети же еврейския резаху от древ⁹ вайя и постилаху по пути ризы своя, от тех врат пояху до церкви: «Благословен гряды во имя Господне! Осанна в вышних, цар Израилев!«*. Ис¹⁰ тоя же церкви изгна Господ наш торжников, продающия овца и голуби, и деки¹¹ пенежником л. 123. // опроверже, и пенязи разсыпа. И рече им: «Не творите дому Отца моего дому купленого. Дом¹ молитве – дом Отца моего»*.

Да тут же, подле той же церкви, стоит малая церков муравлена, а в ней, сказывают, Мерило праведное* сотворено мудрым Соломоном: в скалу висят² две чаши великия железныя на железных чепях; ³хотя и⁴ зело мало что положиш, а они и пойдут – а посмотреть⁵ не пустят турки. Да сказывают, тут же пред церковию лежит камень широк и плоск, дикой. Когда Христос пред церков приехал на осляти и стал на том камени, и камен позна своего создателя, сотворися что воск, и стопы жрепцовы вообразишася в камень; и те-де стопы знать на камне и до сего дни⁶. А церковь Святая Святых, создание Соломоново, разорена вся до основания Титом, царем Римским*, толко осталося одно Мерило праведное, ничим же вредимо. A ныне на том месте стоят два мечета турецкия; а турки, сабаки⁷, отнюд не пустят посмотреть.

А когда поидеш от Великия церкви к Гепсиманским вратам⁸, и тою улицою⁹ итти зело скаредно: тут по той л. 123 об. // улицы турки делают сафьяны¹*. И пошед немало, тут поток Кедрской*; а на правой руке, как выдеш на поток, и тут стоит дом богатого: на самом потоке врата, подъезд под тот двор, сквозе его улица. А как поидеш² вверх³ по потоку и на повороте направо в улицу, тут на углу лежит камень, на выходе потока Кедръска⁴, широк, в аршин длины. На том-де камени Христос упал со Крестом, когда ево⁵ воини вели на пропятие. И тогда жидове задели понести Крест Христов Симону Киринею*, с села грядуща, отцу Александрову и Руфову. И нес Симон Крест Христов до горы Голгофы. И тот мы камень целовали часто.

И от того камени поидеш на гору якобы вержением из лука, стоит Претор, где Христа судил Пилат*, и где по ланитам Его, света, бил Пилат, и воини ругашеся Ему. И тот Претор цел и доднесь, не покрыть, инде каменья вывалилися⁶, переходом зделан чрез улицу. А кое⁷ страны⁸ Христос по улицы веден, и та дорога вымощена каменем высоко. И по тому пути от християн⁹ л. 124. // не ходят, толко турки да арапы ходят. А камня того, где Христос упал, турки не дают ломат.

И от того Претора немало пошед, стоит купель Овчая, – в ней же ангел Господень по вся годы возмущаше воду, а при той купели был притвор Соломонов, – глаголемая Вифезда*, 5 притворов имущая; тут слежаше¹ множество болящих. А притвор Соломонов вес разбит до основания, толко одна купель Овчая во дворе худе. А тут живет турок, берет с человека по 2 денги, а со старцов не берет. А купель глубока, зделана кладезем, кругла²; а жрало в купели уско, толко кошел проходит; а верв у кошеля мы сами навязывали, сажен будет 10. Мы же ис³ той купели воду пили, зело вода хороша. В той купели в притворе⁴ Христос разслабленнаго исцелил и хананею помиловал*. А та купель зело у турок в презоре: пустой двор, а городба около ево⁵ зело худа. А та купел противу⁶ рва, где Иеремия Пророк ввержен быст*; а ров Иеремиев на другой стране улицы.

А от⁷ купели мало пошед, л. 124 об. // якобы вержением камени, дом Иоакима ¹и Анны²* на той же стране. В том дому церков сотворена во имя их; да в том же дому пещера, где родилася³ Пресвятая Богородица. Ис⁴ той⁵ пещеры два окна вверх; а сказывают, что одним окном вийде⁶ ангел Господен ко Анне благовестити зачатие*, а другим изыде; до того, сказывают, тех окон не было. А живут в ней турки, а християне⁷ приходят помолитися; и погании турки берут мыто, а с калугеров не берут, потом и в церковь пустят. И мы сподобилися всем тем местам поклонитися. Да в том же дому стоит древо дофиново*, на нем же видела святая Анна гнездо птичье и молитву творящи⁸. И то древо зелено стоит и до сего дни, и с плодом, мы и плод видели.

А противу того дому подле градской стены ров велик, в него же ввержен бысть Иеремия Пророк⁹. А тот ров под грацкою стеною. A ныне он неглубок, заволокло тиною; а глубиною подобно как у нас на Москве у Спаских ворот у Кремля* или поглубже. А в нем растут древа масличныя¹⁰, и овощи¹¹ турки садят.

Да на той же стране л. 125. // к грацкой стене бывал дом Каиафин*, a ныне вес засыпан землею. А та земля ношена з горы Голгофы, где Крест Христов обретен. Тот Каиафа, когда велел Крест Христов схоронить, и засыпал¹ землею под горою Голгофою, а со всего града заповедал жидом всякой сор и гной на ту гору носить, где Крест Христов засыпаша землею. Помыслиша себе иудеи, яко будет Христову Кресту взыскание. А с Крестом Христовым и два разбойнича быша сохранены. А когда быст взыскание Кресту Христову, тогда царица Елена повелела ту землю носить на Каиафин дом – и ныне то место высоко насыпано.

А от дома² Иоакима ³и Анны⁴ мало пошед, тут градския врата, что к селу⁵ Гепсимании. А когда войдеш в башню⁶ внутр града, во вратех в стене камень велик, кабы⁷ до нево в груди человеку, а в камени вообразилося стопа человеческая, глубока, что в воск, вся знат. А сказывают про ту ногу, что ангелово воображение. Когда-де иудеи ведоша Христа на распятие, тогда-де те врата жидове заперли и народу смотреть не пустили, тогда-де аггел⁸ Господен те врата отворил плечем, а ногою в камен л. 125 об. // впер – и тако народ весь изыде на позор. A те врата¹ от Святая Святых недалече. Мы же ту стопу целовахом.

А как выдеш из Гепсиманских ворот и сшед в полгоры, тут лежит камень, на нем же убит архидиакон Стефан*. И на том камени кров ево² знать и до сего дни – тот камень красен. Мы же тот камень целовали и на благословение брали.

И от того камени пошли во юдоль Асафатову*. В самой юдоли стоит село Гепсимания святых богоотец Иоакима ³и Анны⁴. А от грацких⁵ врат до села Гепсимании якобы из лука стрелити. Село Гепсимание стоит по конец юдоли Плачевной. А в церков тое внутр лесница утвержена, что в погреб походной; а церков каменная; а на полу леснице стоит гроб Иоакима ⁶и Анны⁷. А когда сойдеш с лесницы внутр церкви и направо поворотиш к востоку, тут стоит пределец невелик, каменной, а в нем гроб Пресвятыя Богородицы изсечен от мрамору белого. А над гробом висит⁸ 12 кандил скляничных с маслом древяным⁹ от разных вер. А зажигают те кандила, когда бывает служба. А служба л. 126. // бывает по воскресеньям, потому что стало вне града. А иногда так недели 3 не бывает, когда турки ворот Гепсиманских¹ не отопрут. А приходят к службе греки да латини; а в предел ко гробу Богородицыну входят человек по 5, по 6, а боле нелзя², поклоняютца³ и гроб целуют. А гроб Пресвятыя Богородицы подлиннея⁴ Христова полупядью⁵, да уже. А от того гроба Пресвятыя Богородицы 5 сажен вверх церкви – окно кругло. А сказывают про то окно греки, что де тем окном взято тело Пресвятыя Богородицы из гроба*, a где – Господ⁶ вест. А ту пещеру турки запирают. И вышед вон⁷ из церкви Пресвятыя Богородицы.

А когда вышед из церкви из Гепсиманской⁸, и на левой стране тут пещера невелика каменная. Тут Иуда Христа продал⁹ беззаконным иудеом на пропятие*. И тут мы ходили, и в пещере место целовали. И оттоле идохом налево, на Елеонскую гору прямо. От тое пещеры на полдни стоит древо масличное. Под тем древом Христос постился и ко Отцу молился: «Отче наш, аще возможно, да идет чаша сия мимо мене¹⁰, аще ни – буде воля твоя«*. А то древо и до сего дни зелено, и на благословение ево берут от иных стран. Да тут же есть камень зело велик, и плоск, л. 126 об. // и высок, якобы¹ в груди человеку. На том камени ученицы его спаша, когда Христос молился. И пришол² к ним, а³ они же сном отягчени. Тогда Христос им рече: «Спите протчее, почивайте, бдите да не внидете в напасть. Ум бодр, а плот немощна⁴ есть. Понеже обещастеся са⁵ мною умрети, a ныне не можете единаго часа побдети со мною. Вы же спите, а Иуда спешить предати мя иудеом»* – и пот с него лияше, яко капля крове*. И тот камень целовахом.

И оттуда пошли на гору Елеонскую. И мало пошед от того места, лежит камен велик. А сказываюсь, что с того-де камени Христос сел на осляти, когда въехал во Иерусалим. И тот камень мы целовали.

Гора Елеонская зело красовита, велми высока, а по ней растут древа масличная. На самом верху горы есть масличное место⁶ Господне, где Христос стоял со ученики своими. И вопросиша его ученицы о кончине века сего. Он же рече им: «Не может сего ни Сын человеческий ведати⁷, никтоже, токмо Отец"*. И от того камени, где Христос сидел со ученики своими, видеть Иордан- л. 127. //реку и Содомское море. На том же верху горы Елеонския стоит церков Вознесения¹ Христова, а в той церкви на² предъдверии³ лежит камень велик, плоск. И с того камени вознесеся Христос на небо пред ученики своими*. И на том камени вообразишася стопы Христовы, и ныне одна ступень знат и доныне. Мы же тот камень целовахом, и иныя странныя от християн целуют.

А на полуденную страну Елеонския горы⁴ стоит гроб святыя мученицы Пелагии*, и⁵ владеют тем местом турки. И стоит над тем местом мечет турецкой, а к нему турки не пускают. А от той горы Елеонския до Вифании, где праведный⁶ Лазарь умер и ту Господ воскресил его*, яко три поприща от Иерусалима до Вифании. И тут стоит церков Воскресения Христова друга Лазарева⁷*; а в ней гроб Лазарев⁸ и сестр его Марфы и Марии*. А когда мы пришли к пещере, где быст Лазар⁹, тогда арапы принесли нам огня. Мы же л. 127 об. // им дали с человека по алтыну и пошли в пещеру. И тамо целовали место, где Лазарь лежал, да и вышли из пещеры. От Вифании до камени, где Христос сидел и глагола учеником своим: «Друг наш Лазарь успе; идем и разбудим² его!"* – и от того камени на³ восток до реки Иордана, где Христос крестился*, день ходу. И тако мы из Вифании пошли опять на Елеонскую гору. И пришед к тому камени, где Христос вознесеся на небеса, поклонилися тому камени и целовали. И ходили доволно по Елеонской горе и веселихомся.

Потом пошли с Елеонския горы. И когда поравнялися противу Гепсимании, и тогда нас вождь, старец-арап, повел налево по юдоли Плачевной. И мало поидохом, тут лежит камень невелик, плоск. А на нем воображена стопа ножная, а в ней вода, полна стоит стопа. А сказывают про тот камень: «Когда Христос стретился со слепцом⁴, и ста на том камени, л. 128. // и плюну на землю, и сотвори брение, и помаза очи слепому, и посла его к Силоамстей купели умытися*. И как Христос стоял на камени, так ево стопа в камени вообразилася, что в воске. И тот мы камень целовали, и воды пили, и ею умывалися. А вода в стопе не убывает, опят наполняется. А подле того камени яма зело глубока, а в ней на дне вода чють знат. И в тое яму не велят смотрет; а что то за пропаст, никто не знает.

И от того камени пошли вниз по юдоли, на левой стране стоит гроб Авесолома¹, сына Давыдова²*; а на верху круглая башенка; а около гроба накидано каменья мелкого. Мы же вопросили: «Что³ ето за каменье?» И они сказали: «Ето-де жидове накидали. Они-де не любят Авесолома⁴ за противление отча⁵». А когда поидеш от Авесоломова⁶ гроба вниз по юдоли, на левой стране в той горе все гробы пророческия, жидовския; a те гробы выбиваны в горе из одного камени.

И от того места пошли вниз по юдоли. Над грацкою⁷ стеною, под горою, тут ест купель Силуамская. Вход в нея учинена лесница каменная, широка да крута зело, л. 128 об. // а ступеней в ней 12. И по конец той лесницы купель Силуамская, аки озерцо широко, а глубина – в груди человеку. И приходят всякия немощныя¹, и погружаются, и здравы бывают. А когда мы² пришли к устью купели, ажно в ней купается арап болящей, босурман³. И когда стали на него крычать, так он и вон вышел. Сидят арапы⁴, берут мыто – по⁵ копейки и по грошу⁶ с человека. А та вода не стоит, идет сквозь гору; и по конец горы вышел ручей хорошей, тут турецкия жены платье моют, прудом запружен. А та вода до юдоли Плачевной не дошла, вся в гору вынырнула⁷; а юдоль Плачевная суха, нет в ней воды. А сказывают про ту⁸ купель, что она прежде⁹ сего не была. А когда-де возврати Господ плен в¹⁰ Сион от Вавилона*, и тогда¹¹ пришед к тому месту Иеремия Пророк и весь плен с ним л. 129. // на тот поток, тогда сух¹ бысть. Иеремия² помолися Богу, и даде Бог в том месте воду.

Ис той купели арапы возят воду во Иерусалим да продают, а рек и кладезей во Иерусалиме нет. И тое воду покупают турки богатыя, а убогия питаются дождевою. А дождь во Иерусалиме приходит ноября-месяца. А когда мы пришли во Иерусалим, так первой дожд был в нощи против дни архангела Михаила*, дожд да³ февраля-месяца.

A хлеб во Иерусалиме сеят окол Филипова заговенья*, а поспевает к Светлому воскресению; а овощи всякия поспевают на Рожество Христово и к Богоявлению. У нас зима, а там лето. A летом во Иерусалиме от солнечного зною и ходить нелзя: зело печет. А во всю⁴ зиму комары летают и босы⁵ ходят арапы. Во Иерусалиме зимой снегу не бывает, не⁶ морозов, а гром и молния бывает во всю зиму. Иерусалим – л. 129 об. // среда земли. Когда в Петровки* солнце станет на полднях, то в темя главы светит, так и стени не бывает. А когда день станет убывать, так и стень станет познаватся. А день во Иерусалиме летней болшой¹ – 15 часов, а нощ зимняя – 9 часов. Во Иерусалиме колодези каменныя копаны; со всех застрег² приведены х колодезям, – а верхи плоския, а по углам замазаны, – трубы. Вода бежит да и ^Зв кладесь⁴ идет.

И мало пошед, в полгоре над юдолью на правой руке стоит древо масличное, окладено каменем, с храмину будет. А под тем древом, сказывают, что Исайю Пророка пилою притерли⁵ жиды*. И то древо зелено и до сего дни. И от того древа пошед под гору и перешед юдол, на другой стране тут село Скудельниче⁶*, – от града то село с версту, – в погребение странным, что окуплено л. 130. // кровию Христовою, иже Христа Июда предал¹ жидом на 30 сребреницех. А которыя православныя християне², от всех стран приходящие во Иерусалим на поклонение, монахи и белцы, и кто из них умрет, и тех християн³ погребают в том селе Скуделниче. В том селе ископан погреб каменной, как пещера, а дверцы малы зделаны; и в том погребе переделаны закромы. А кладут християн⁴ в том погребе без гробов на земли. А лежит тело 40 дней нетленно, а смраду от него нет. А егда исполнится 40 дней, и об одну ноч станет тело его земля, а кости его наги станут. И пришед той человек, кой приставлен в той пещере⁵, и ту землю лопатою соберет в закром, а кости в другой; а кости те целы и до сего дни. А земля их прежде сего, сказывают, голубая бывала, a ныне черна, что и протчих⁶ человек, толко смраду нет. А в пещеру когда л. 130 об. // войдеш, так дух тяжек; мы ходили в ту пещеру, платом рот завязавши. А закромов в той пещере много; а ходят со свечами, а то темно в пещере, ничего не видать. А та пещера стоит над юдолью Плачевною; а юдоль Плачевная пошла под лавру Святаго Саввы Освященного и к Содомскому морю. А сказывают, что тою юдолью Плачевною в день Страшнаго праведнаго суда Господня река огненная потечет*.

О ДОМе ДАВЫДОВе

Дом Давыдов стоит от западной страны у врат Лидских, и от Египта приходят в те же врата. Дом Давыдов приделан к градской¹ стене: 3 стены внутр града, а четвертая² градская³. Круг ево⁴ копан ров, а чрез ров мост, прежде сего бывал каменной, a ныне древяной⁵. А у врат л. 131. // великаго дома лежат пушки болшия и сторожа, караул великой, стоят турки и арапы¹, янычара. А живут в нем турки, а християн² не пущают. А величиною тот дом – как из лука перестрелить; а равен и поперег, и вдоль. А хором в нем разве одна полата, из нея же Давыд виде Вирсавию, мыющуюся³ в винограде*. И мы в том доме⁴ были, турки нас пущали: а мы им дали подарок, так они нас водили в полату Давыдову. А⁵ в полате живет турчанин. Толко одно окно, и другое⁶ – в пределе, а в полате на окне яма в камен вогнулася.

А сказываюсь про ту ямицу: «Когда⁷ Давыд Псалтырь⁸ писал*, так-де возлег лактем⁹ опочнуть на тот камень». Тут горит кандило с маслом древяным день и нощь; а ставят то кандило турки, почитают Давыда. И мы тот камень целовали. А что глаголет Святое Писание: «В дому Давыдове страх велик"*, – л. 131 об. // и ныне в том дому страху никакова нет, и в нем турки живут. И ту будет совершатися таинство во время страшнаго Христова пришествия. От того же дому Давыдова ест поток сух под градскою¹ стеною, имя потоку тому – юдоль Плачевная, идеже хощет тещи река огненная в день Страшного² суда.

А на полуденною³ страну града у врат за стеною стоит гора⁴ Сион* – мати церквам, Божие жилище. На той же горе прежде сего бывал монастыр, a ныне турецкой мечет, в нем же турки живут. На той же горе близ грацкой⁵ стены дом Заведеов⁶, отца Иоанна Богослова*. В том дому тайную вечерю сотворил Исус со ученики своими*. В том дому Иоанн⁷ возлеже на перси Господни*. В том же дому жила Пресвятая Богородица, егда Господь наш Исус Христос, стоя на кресте, л. 132. // глагола матери своей: «Жено, се сын твой». Потом глагола ученику: «Се мати твоя». И от того часа¹ поят ю ученик в тот дом свой*. В том дому было сошествие Святаго Духа на святыя апостолы в день пятьдесятный²*. В том дому и преставление быст Божия Матери³. В той же дом по воскресении прииде⁴ Христос ко учеником, дверем затворенным, учеником собранным, и показа Фоме руце и ребра своя*. На той же горе гроб святаго первомученика Стефана. На той же горе ест пещера, где Давыд Псалтырь⁵ сложил. На той же горе аггел⁶ Господен отсек руку жидовину, прикоснувшемуся гробу Пресвятыя Богородицы*. А от дому Иоанна Богослова на левую страну – Голилея⁷ Малая, тамо первее по воскресении своем Христос из мертвых явися*. И⁸ та вся места на Сионской горе. А домом Зеведеовым владеют ныне армяна⁹ проклятые¹⁰, у турка купили. л. 132 об. //

Потом пошли за грацкую¹ стену в пещеру Варухову*; та пещера от градской² стены якобы вержением из лука. И в той пещере живут махометанския диаволския³ пророки. А та пещера ограждена и зело велика. А сказывают про ту пещеру: «Когда пленен быст Иерусалим, Иеремия Пророк веден был в плен и тамо пребыст, в Вавилоне, семдесят⁴ лет. Варух же Пророк, жалея учителя своего Иеремию⁵ и⁶ Ерусалимова разорения⁷, и затвори себя в той пещере, и плакаше о разлучении учителя своего Иеремии⁸, недомыслием себе⁹ смотряя, даже до возвращения людскаго затворен быст в пещере вне града же. Людие ко Иерусалиму возвратишася, тогда и Варуху, ис¹⁰ пещеры изшедшу, Иеремию погребе». И та пещера зело удивителная¹¹; прежде сего бывала внутр старого¹² града, a ныне вне новаго града, за стеною¹³ градскою. И многия знат полаты старого¹⁴ града Иерусалима, строение и сады; и¹⁵ ныне тут л. 133. // все пусто, пещера Варухова. Генваря в 18 день поидохом мы в пятницу пред Неделию¹ мытаря и фарисея* из святаго града Иерусалима. И наместник патриаршей приговорил нам извощика-арапа, христианина греческой веры. И тако мы, убравшися на кони, пошли из града и, вышед за градския врата, стали на поли² ерусалимском³. И приказал нас питропос проводит толмачу⁴-старцу; и толмач, выпроводив⁵ за град, стал извощику приказыват, чтоб нас в целости на пристани поставил и никакой бы шкоды⁶ не учинил. А нам стал толмач говорить: «Естли де извощик вам⁷ на пути кое зло учинит, то де пишите ко мне, я-де на нем за рубл 20 рублев⁸ доправлю». И велел нам толмач дать извощику, всякому человеку, по 60 пар на роздачу⁹ по дороге арапом-разбойником, чтобы¹⁰ нас не трогали. И тако мы, убравшися совсем, л. 133 об. // пошли, Богу помолясь, в пут свой на пристань морскую.

И того дни минули село Емъмаус¹ и дошли до града Ромеля. И пришли в метоху, и старец того подворья принел² нас с любовию. А мы зело с пути утомилися, и старец поднес нам вина церковнаго; а нам з дороги горелка³ зело в ползу. И препочивши мы ту нощ, утре рано извощик привел нам коней, мы же убравшися и пошли ко граду Иопии.

И того же дни пришли во Иопию и стали на подворье Иерусалимском. И старец-поп принял нас с любовию⁴, угости нас трапезою обилно. А когда мы шли от Ерусалима⁵ до пристани, и нам на пути от арап зла никакова не учинилос. Слава Богу-свету! Извощик-арап от них, сабак⁶, все нас очищал теми нашими данными ему денгами. А когда мы наедем, они лежат, что собаки, свернувши; как увидят нас, так и⁷ вскочат⁸ да и бросятся на нас. Так мы укажем на извощиков, так они к нему⁹ кинутся. А мы л. 134. // в те поры ну да ну вперед по дороге¹, да так-то Бог и спас нас от всех бед. А за извоз мы давали по два талера на коня, а ходу полтора дни. А всякому человеку по два коня, а иныя и пеши шли, толко под рухлед наимовали.

А когда мы пришли на пристан во Иопию, и в те поры² кораблей³ не было. И нам⁴ было зело о том печално. Как так, что кораблей нет? Что делать? Стала наша дорога. А град пустой, харчу нет, зело убогое место – гладом было умерли, тут живучи. А у турок, собак, в то время прилучился их праздник*. Месяц целой они⁵ постятся, так на базаре не добудеш никакова харчу⁶. A хлеб уже вынесут на вечер, как солнце станет садится, и тот вес разорвуть турки. А иныя у нас и день иной целой не етчи⁷ бывают. А жили мы тут на пристани две⁸ недели. А когда мы пришли на пристань, так поп чорной⁹, кой л. 134 об. // тута живет в метохи, на другой день взбесновался, так мы вси¹ ту нощ над ним возилися². Был у нас крест московского литья медной, так тем крестом ево все ограждали. А диявол-от в нем крычит: «Студено-де, ознабили³-де меня!» Да⁴ указывает ко иконам на полку: «Вон де ставрос деревянной⁵, тем-де меня ограждайте, а⁶ етем-де ознобили меня!» А тот крест не по подобию написан: двоечастной, а не троечастной* – так диаволу⁷-то хочется, чтоб я ево тем крестом ограждал, ему уж то лехче. А я таки не слушаю, ограждаю да даю целоват ему. А он зубами скрежещет, съест меня хочет⁸. Да Бог ему не попустил, так он мне ⁹ничего зла¹⁰ не учинил. И так-то мы с ним да¹¹ полуночи провозились. Так он утомился да стал просится: «Дай-де мне отдохнуть!» Так мы ево положили на постелю, так он до утрия¹² уснул. Потом л. 135. // утре встал, да меня призвал, да стал говорит мне²: «Пожалуй-де, проговори надо мною Евангелие, все четыре³ евангелиста». Так я над ним по два дни говорил Евангелие. Так ево Бог, миленкова⁴, помиловал – стал в⁵ разуме⁶ здрав и зело ⁷до нас был⁸ добр.

Потом пришол⁹ малой корабл из Акрей. И сказали нам корабленники¹⁰, что есть-де во Акри¹¹ корабли египетския; так мы наняли корабл малой и стали збиратся¹². Потом прислал за нами паша турецкой, услышил¹³, что мы идем во Акри. И я пришол¹⁴ пред пашу; и паша велел толмача призват и велел у меня спросить: «Есть ли де у него от салтана турецкого указ?» И я ему взявши лист да и подал, так он и стал честь. И прочетши лист да и молвил: «Вот де, попас москов, смотри на меня». И свернул лист салтанской, да и поцеловал, и на главу положил. А сам чрез толмача говорит мне: «Слышал-де я, что¹⁵ ты в ночи едеш в Станбул. И ты поезжай, Бог-де тебе в помощ! л. 135 об. // Сказывай-де в Цареграде и в Едрине, что¹ мы так указ салтанской почитаем², таковы-де мы, турки, своего государя опасны. Мне-де до тебе³ дела нет; чтоб де ты, выехавши⁴ на Рус, ⁵молвил про нас доброе слово⁶». Да и велел мне сест, да и говорит: «Станем-де со мной когве⁷ пит.» И я ему сказал чрез толмача: «Я, мол, когве⁸ не буду пит: у нас, мол, на Руси нет етово питья, так мы не повадились ево пить. Челом бью, мол, за твое жалованье.» И он мне молвил: «Чем же де мне тебя потчивать⁹? Вина-де мы не держим, для того что де мы и сами не пьем. Иди же де з Богом!» И я вставши, да и поклонился, да и вон ис полаты пошол¹⁰.

И пришед на монастырское подворье, да и стали в корабл класться¹¹. А корабленник¹² наш стал бесится, и не сажает нас на корабл¹³, и не стал нашей рухледи на корабл¹⁴ класти, л. 136. // да поднявши парус да и пошел ночью. А мы и остались на брегу моря, и нам зело горко стало и слезно. Да что¹ делать? Быт так! И стали мы опят рухлет² носить на подворье³. И той день нам бысть зело печално. Потом мы смотрим: ан пред вечером пришол⁴ тот же корабл назад – и мы зело обрадовалис. И пришол⁵ к нам корабленник⁶ да и стал прощатся: «Простите-де, Бога ради, оскорбил-де я вас. Я-де верст с 8 отошел да⁷ опаметовался. И мне-де стало вас жаль. Как так зделал, что их не помиловал? Хоша бы и босурман⁸ был, ин бы де мощно помиловать». Да и велел нам кластися в корабл⁹. Потом паша призвал корабленника¹⁰ и стал ево бранит: «Для чево-де ты не взял московского папаса¹¹?» И зело ему пригрозил, чтоб нас взял.

И мы в ту же нощ поклавшися¹² да и пошли. И ту нощ немного отошли, и на зоре стал ветр велик. И того дня навечеру пришли во Акри – ан караблей¹³ л. 136 об. // египетских¹ нету! И нам зело стало печално, когда наш корабль пристал ко брегу. Потом мы рухлед свою взявши да и пошли в метоху митрополичью². И старец дал нам келью и потом нам трапезу поставил. И мы стали у него спрашивать: «Давно ли, мол, корабли пошли во Египет?» И старец сказал, что³: «Третьево-де⁴ дня пошли и вновь-де скоро будут. Не печался-де, вскоре⁵ пойдет⁶ во Египет». И нам от старцовых⁷ речей стало радостно.

И наутрии февраля во 2 дне⁸, на праздник Стретения Господня*, позвал нас к себе в гости арап-християнин⁹, и зело нас угостил, и¹⁰ к нам любов показал, и употчивал нас. И тако от него изыдохом в подворъе¹¹ митрополитское¹².

И по триех днех, в среду на Сырной недели, якобы от полудни, ^І3пришли 4 корабля египетския с товарами¹⁴. Потом, пристав ко брегу, стали выгружать товары¹⁵. Мы же пришед х корабленнику¹⁶ и порядили с человека по талеру до Малова Египта. А у турок в те поры прилучился праздник: в субботу¹⁷ на Сырной л. 137. // недели была у них ис пушек стрелба.

Потом, в воскресенье в Сырное¹ заговены²*, велел нам корабленник³ рухлед носить. Мы же рухлед на корабл перевозили и с корабля пошли во град погулять. А корабленник⁴ не сказал нам, что де: «Сегодня буду отпущатся». А когда мы во град вошли, тогда нас градской жител, лутчей человек, арап-християнин⁵ позвал к себе на обед. Мы же пошли, а опасение у нас было, чтобы наш корабл не ушол⁶. Но господин, у кого мы обедали⁷, тот нас окротил: «Я-де ведаю, что сегодня корабль не пойдет», – так мы поослабли. А трапеза была зело доволна.

А корабл в те поры стал отпущатся, а нас нету. А матрозы по граду бегают да нас спрашивают, а взять не ведают где⁸. Потом матрозам⁹ сказали, где мы, и они, к тому дому пришед, про нас спрашивают. И рабы, пришед, господину говорят, что де уже корабл отпустился. А мы языка не знаем, что говорят. А господин перемогается, а нам не скажет. Так мы стали припознават¹⁰, что он стал скорбен. Так мы у толмача л. 137 об. // спросили: «Что, мол, господин печален?» Так толмач сказал: «Вить¹ де корабл ваш ушол²!» Так мы как услышали, что корабл ушол³, так встав из-за стала⁴ да и побежали к пристанищу морскому – ан наш корабл верст з 10 ушол⁵ на море, чют видеть. А стало к ночи. И мы толко розно руками.

A y пристани прилунились в те поры турки, и по нас стали тужить, да и стали с кораблей кликат матрозов. Так тотъчас⁶ подбежали греческия матрозы; так мы их порядили нагнат карабл⁷, дали талер з дву⁸ человек. Толко мы в сандал сели – ан тот господин, у кого мы обедали, и прибежал на пристань, а мы уже отпущаемся, и спросил у матрозов: «Что-де порядили извозу?» И они сказали, что талер. А⁹ он выхватил ис кормана¹⁰ талер да¹¹ кинул в лотку: «Вот де вам извоз за него¹², л. 138. // боле-де того¹ не берите.» А сам стал со мною прощатся: «Прости-де, Бога ради, моя-де вина!» Я, су², лише подивился³: етакая христианская душа! Потом мы поклонихомся ему и отпустилися на море.

Отвезли нас матрозы от брега версты с три да и покинули грести, а сами⁴ стали еще за провоз просить: «Тово-де мало, не хотим вести!» И стало наше дело. Мы то так, то сяк – ан не везут: ⁵«Талер дай-де еще!»⁶ А тот, кой взяли за извоз, и бросили мне в сандал. И я, су⁷, что пет делать, и принял⁸: «Ну, мол, поезжайте назад, и я, мол, буду паши на вас бит челом!» А к зори-то видет: наш корабл поворотил на нас, ветр стал утихать. А они тоже видят, что корабль стал, так они перестали гресть да и стали шуметь одно, что: «Дайте другой талер!» И много шумели, и мы-таки говорим: «Повезите, мол, назад». Так они стали уже и тот талер назад просить, так я отдал. Они же погребши мало да и опять перестанут⁹ грест. И зело безумныя л. 138 об. // горест нанесли и во грех ввели, едва злодеи до карабля довезли. Так нас на корабл¹ тотчас матрозы приняли нас², так они со стыдом от корабля³ поехали. А я раизу на их жаловался, так он стал на них шумет.

Потом ветр стал утихат. И подшедши под гору Кармилскую⁴ да и стали на якори. Потом поутру вставши матрозы и хотели парусы распущать⁵ и якори вынимать. А и раиз стал на море смотреть в далную пучину, и стал присматривать, и познал, что хочет быт погода великая в мори⁶, потому⁷ раиз не велел якоря вынимать. И стояли мы от погоды под Кармилскою горою 5 дней.

И в пятницу на 1 недели на вечер, уже в ночном часу, погода стала затихать. Так раиз увидел, что от города от Акри⁸ стали корабли⁹ отпускатся; так и он велел якори вынимать и парусы поднимать. Потом пошли в ноч против суботы, и быст нам понос доброй, и от полудни пришли к устью л. 139. // Нила¹. И не дошед устья, якобы верст за 5, и стали на якоре. И потом из Малова Египта пришли малыя корабли, да и взяли кладь всю ис корабля, да и корабл² порозжей привязали, да и повели под Домят³.

И на вечер пришли под Домят. И тут пришли к нам на корабл арапы, да и взяли нашу рухляд⁴, да и понесли в метоху. И игумен нас встретил⁵ с честию да и дал нам келью, обед нам устроил. И мы ему от наместника грамотку подали, а в грамотках писано, чтоб об нас радел, чтоб нам корабл дабыл⁶ в Царьград⁷. Потом игумен стал нам корабл⁸ добыват и добыл доброй греченина Ивана, а проименование ему⁹ Холова¹⁰. А жили мы в Домяти недели з две.

Потом в Домяти учинился бунт от турок, и дня з 2¹¹ и торгу не было, а нас игумен из монастыря вон не пущал. И помалу бунт утишился¹², и мятеж был в народе великой. Пришол¹³ от турка указ, чтоб малыми денгами не торговать, да чтоб туркам л. 139 об. // вина не пит и не шинковат, а греком бы платья зеленого, красного не носит, но¹ носит бы черное, белое. Так за то было учинился бунт. А в Домяти пришла² в те поры слава, что будто турецкой салтан приехал и ходит по Домяту³ скрытым образом. Так турки все улицы метлами мели, опасалися. Оне чаяли: и вправду салтан пришол⁴ – ан всево тово ничего не бывало, так мялися.

Потом, пред походом нашим, звал меня архимандрит Домяцкой обедать. Обед зело хорошей устроил, всего было много наспето. А тот архимандрит бывал на Москве за милостынею. А когда, обедав, я пошел от него, так он мне дал на дорогу с пуд фиников. Зело добр архимандрит да и разумен! Мне он много разсказывал⁵, какия тут на него беды бывали от турок, как ево грабили и церков. Невозможно его бед писанию предат! И жили мы в Домяти недели з две, л. 140. // Потому стояли: карабли стали² отпускатся и на устье³ Нила⁴ к морю и там в малыя перегружатся. А мы дня с⁵ три спустя их после наняли коик да и поехали с рухледью к морю – ан еще наш не вышел карабль⁶ на море, так мы и стали против заставы⁷. И тут нас остановили и стали нашу рухлед досматривать, так я юмрукчею подал салтанской лист. Так он прочетши да и не велел разбивать⁸ рухлед, велел нам полату⁹ очистить, где нам стоят, докудова¹⁰ корабл пойдет. А сам юмрукчей спросил у меня: «У ково-де ты идеш на корабле¹¹?» И я сказал, что у Холова¹². И турчанин мне сказал: «Пеки адам, доброй-де человек Холава, я-де знаю. Поиди-де з Богом!» И тут мы на заставе жили два дни.

Потом, седши в коик и^{13 14}рухлед положа¹⁵, да и поехали х кораблю. И подъехав х кораблю с рухледью, и сели на корабль. А иныя карабли¹⁶, убравшися, пошли л. 140 об. // к Царюграду. А нашего раиза задор берет, что корабли пошли, а он отстал, так сердить был зело. Мы в те поры к нему не потходили¹, как он убирался. Потом тотъчас² велел парусы поднимать, да и пошли. Потом наш раиз стал весел, так мы подшед к нему да и поклонилис. Так и он нам поклонился, а сам молвил: «Добро³-де тебе будет, сиди здеся!» Да и велел мне место хорошее очистит, а сам под место рогожи стелет. Спаси ево Бог, миленкого, доброй был человек! И хлеб нам велел давать, и всячину, что ни варят – все велит давать.

И шли мы четверы⁴ сутки, потом на четвертой⁵ день стали горы показыватся. И на вечер подошли под град Мирликийской, где Никола⁶ Чудотворец⁷ родился*. Потом к ночи ветру доброго⁸ нам⁹ не стало. И стал л. 141. // наш корабль ходить по морю то туды¹, то сюда², чтоб не стоят, а прибыли нет. И тако ноч всю шатался. Наутрие³ по морю появилос кораблей много: которыя прежде⁴ нас пошли, все тут стояли. Потом караулщик⁵ наш сверху⁶ крычит, что идут-де карабли⁷ разбойническия. Потом мы смотрим – ан и все корабли поворотили к нашему кораблю. Потом и наш раиз велел корабл назад обратить, да и пошли под городок Костелориз*. А когда мы стали входить в ворота меж гор в лиман, тогда из городка к войску выехали граждане и сказали нам⁸, что в городке мор ест. Так наш раиз хотел назад поворотить – ан бежать и некуда: тут, в городке, мор, а назади⁹ разбойники. Так¹⁰ некуда деватся стало, да и положилися на волю Божию, и пошли под город¹¹, и стали на якоре. Потом за нами пришли все корабли турецкия да и стали; а разбойническия карабли л. 141 об. // за лиманом¹ стали на воротех да и не выпустят никово. Все тут, стал пут, некуда деватся!

И на третей² день на турецком карабле³ умер раиз-турчанин. Бился с разбойниками: так он⁴ от них отбивался; так они, разбойники, у карабля дерево подбили да сопец разбили, а раизу руку отрубили – так он в третий день и умер. A забежали наши корабли в тот лиман в среду Крестопоклонную*, и стояли мы под тем городком до Святой недели. Потом стали раизы сьезжатся⁵ да думат, как быт. И придумали: послали почту в Царьград к салтану, что разбойники не выпущают. И зело ту ⁶наше житие было⁷ печално. А когда мы под тем городом⁸ стояли, и в те поры на одном корабле мор стал. И зело нам была нужда: харч приели, а взять⁹ негде, а людей на корабле¹⁰ остается немного. Так раиз дождавши ветру добраго и пошел ¹¹на уход¹² сквозь разбойническия л. 142. // корабли. И гнали за ним верст з 200 до Родоса-града, однакож Бог спас его; а корабл¹ был христианской, греческой.

Потом на Вербное воскресение² разбойники поймали попа да дьячка. И, поимав, пытали, спрашивали у них: «Сколко-де стоит караблей³ под градом?» Так они сказали: «20 караблей стоят» – так они⁴ их и отпустили. Потом учинился в городке великой мор, так корабли и пошли от городка проч на другую сторону, в другой лиман, под горы зело высоки. И под теми горами стояли с неделю. Тут и Светлое воскресенье взяли. И зело печално было: такой пресветлой праздник в пустом месте взяли. И в Светлое воскресенье раиз прислал мне яиц и молока. Спаси ево Бог, миленкого! Часто к себе⁵ обедать зывал.

Потом в самой праздник после обеда пошли корабли опять под город и стали на якорях. А нужда стала: хлеба на кораблях⁶ не достало. У нашего раиза много брали сухарей на все л. 142 об. // карабли¹, у него было запасу много. Человек он старинной, 40 лет уже на кораблях² ходит, так всякия нужды видал³.

А когда мы стояли под горами, и тут мы в горах видели идолския капища древния*. И мы по тем горам гуляли и⁴ в тех капищах внутр их были. Диво да и все тут, какая-то на людей-то⁵ слепота была! А гробищи⁶ пусты, костей нет ничего. И капищи⁷ выбиваны ис камени⁸ кирками и некладеныя. А гробищи⁹ поставлены зело на высоких горах, едва с нуждою¹⁰ взойти; и ныне на тех горах турецкия села.

Потом в среду на Светлой недели увидел караулщик¹¹ з горы, что идут голены турецкия с войском нас выручать. И кораул¹² стал кораблям¹³ кричать¹⁴, так с кораблей¹⁵ турки, греки побежали, и мы туда же пошли смотреть. И когда мы увидели голены турецкия, и зело обрадовались. Все¹⁶ к ночи пришли к нам, и разбойническия все побежали в пучину. И в вечере прибежал сандал с голен с янычары л. 143. // к нашим кораблям, и велели утре выходит вон на море.

И в четверток на Светлой недели стали наши карабли¹ подыматся и пошли на море. И шли корабли подле гор, а голены турецкия от моря, от степи, а иныя позади наших кораблей шли, оберегали от разбойников.

И на другой день пришли в Родос, город турецкой. И тут корабли не приставали: ветр был доброй² – и пошли мимо. А когда верст з 10 отошли, тогда из города ис пушки трижды³ выстрелили, и корабли все остановились. Потом ведомость пришла из города, чтоб оберегалися, что разбойническия голены прошли. Потом мы дождались⁴ голенов да и пошли вместе.

Потом во⁵ 2 дне⁶ в ночном часу стала всходит полоса. Потом на всех караблях⁷ стали парусы подбирать. И когда лиш парусы подобрали, и взяла фуртуна⁸ великая, и почала нас по морю носить, и разбила все карабли⁹ – кой куда, неизвестно куда занесло. л. 143 об. //

И утре рано в понеделник Фомин* стала погода переставать. Мы же по морю смотрили с корабля¹, и не видет в мори ни единого корабля, все разбило. Потом от полдни² стали³ корабл по караблю показыватца⁴, ⁵и к вечеру все опят⁶ сошлися. И того дня минули Патмос-остров, где Иоанн⁷ Богослов был заточен*. А от Патма⁸-острова во вторый день взяла нас опять фуртуна в Уском море, тут было едва не все корабли разбило. А стало меж гор; а море глубоко зело, сажен 500 было глубины. Так едва снастей толко стало, и все снасти связывали – едва наш корабль остановили. И тут мы стояли двои сутки.

Потом стала погода утихат, да и пошли все корабли, и голены с ними же. И в ту же нощ встал⁹ ветр противен, и погнало корабли назад, л. 144. // и на кораблях¹ поставляли парусы боковыя. И пришли под Ефес-град, где лежит Иоанн² Богослов с Прохором-учеником*. Град зело узорочной; и митрополит в нем живет греческой. Тут мы стояли³ сутки.

Потом пошли и пришли в Стинков-город*, и тут мы стояли двоя⁴ сутки. Тут мне неволник руской дал два мешка лимонов. И в том городе Стинкове всего много, садов всяких; вино дешево – по копейки око, а гарелки⁵ – око по грошу; лимонов 40–50 за копейку; и все дешево. Такова града в Турецкой земли поискать другова! Всякия овощи идут караблями⁶ из него в Царьград⁷.

И тут нас турчанин-паша стал просить на мне горачу⁸, так я ему лист показал турецкой. А он лист и спрятал в пазуху да и поехал по кораблям⁹ горач¹⁰ збират. A мне сказал: «Поезжай-де в город, там-де лист л. 144 об. // отдам». И я поехал в город и стал ево на берегу дожидатся. А когда он приехал, и я стал у него лист просить, и он у меня спросил: «А¹ колко²-де вас человек?» И я сказал, что четыре³ человека. И он мне молвил: «А то-де вас двоя⁴, а ето-де двоих гречен за собою провозиш». И я было дву старцов руских⁵ из Ерусалима взял за тем же листом. И он, собака, разсмотрел, что они в листе не написаны, да и стал просить 12 талерей з дву человек.

Так я⁶ пошел да⁷ воеводы и стал бит челом, что, мол, у меня отнял паша горачной⁸ салтанской⁹ лист. Так воевода послал за ним, чтоб он лист принес; так он¹⁰ лист прислал. И воевода лист прочел да и велел мне отдат: «Хоша¹¹ бы де их было 20 человек, не токмо 4¹², не указано с них брать!» И турчанин взял лист у воеводы да и прятат стал, а я збоку да и вырвал у него, да и в пазуху спрятал. А когда мы от воеводы л. 145. // пошли, турчанин нас не отпускает: «Поидите-де до паши, он-де как хочет с вами».

Так мы и пришли пред него. Так он стал просит листа, и я ему не даю. «Инде посадите их в тюрму!» Так я ему стал говорит: «За что ты меня в тюрму велиш сажат? Что моея¹ вины?» И турчанин молвил: «Дай-де за 2 человека горач²!» Так я ему молвил: «И ты их себе и держи, а меня за что?» Так он велел тех двух³ посадить, а меня отпустит.

Так я пошол⁴ опять к воеводе да стал бит челом на пашу. И он сказал: «Что ж⁵ де мне с вором делать? Я-де стану на него⁶ в Стонбул⁷ писат, а себя-де очищать. Веть де ты и сам видиш, как де я бранился с ним. Прииде⁸-де завтра, и я-де тебе дам писмо на него к салтану, и ты-де бей челом на него. А мне-де что с ним л. 145 об. // делат?»

Так я от него и пошол¹ на пристань – ан коика нашего нету! Уже позно стало, так я в город и пошол², да у неволника руского начевал. И поутру с тем неволником пошел к митрополиту. Так митрополит ^Зу меня взял⁴ лист да и пошел к воеводе. Так воевода послал с великою грозою к паше⁵. Так паше стало не лицо, велел тех старцов выпустить, да еще им дал по 5 копеек на дорогу, а сам с ними прощался.

Потом о полудни наши корабли пошли все к Царюграду, и голены с ними же. И на вечер ветру не стало, и пристали ко острову Милитинскому*. И тот остров зело велик, и городов в нем много. И тут мы стояли двои⁶ сутки. И потом паки пошли, а голены уже от нас отстали, пошли⁷ назад к Стинкову-граду. И на другой день пришли к устью Ускому морю, что в Царъград⁸ поворачивают⁹. И тут нам ветр противной л. 146. // был, не пустил нас в Уское море. И стояли мы тут пятеры¹ сутки. А на тех воротех стоят два города турецких² для воинскова дела, зело ружьем³ запасны. A где мы стояли, и от тех мест до Афонския горы 160, а⁴ до Царяграда 140 верст.

Потом стал ветр заварачиватся нам в попутье, так на всех кораблях⁵ подняли парусы да и пошли. И прошед городки два, а имя им Костели*, да и стали: опять ветр не наш стал. Тут было наш корабль каменьем⁶ проломило, и едва заканапатили⁷. И в те поры раиз с навклиром побранились. Навклир говорит: «Пора якори кидать!» А раиз говорит: «Еще рано!» Да так-то в том шуму на камень корабль и ударился, чють не пропал было корабль⁸, и с людми. Да еще-то Бог помиловал, что тихонко потерса⁹ о камен.

И утре рано, поднявши парусы, пошли под Царъград¹⁰. И на другой день после полден л. 146 об. // пришли под Царъград¹. И в среду четвертой недели по Пасце, в Преполовение*, и стали на якорях на Белом море против Царяграда, не дошед пристани² версты з две, где корабли пристают. Потом к нашему кораблю приехали ис таможни турки и стали на корабле^{3 4}товар досматривать⁵. Потом стали нашу рухлед разбивать, так я им показал салтана турецкого лист, так они и не стали разбивать. А началной турок в честь у меня попросил чотки⁶ иерусалимской⁷, так я ему дал, а крест с них снял. Так он стал говорит: «А ставрос-де на что снимаеш?» И я ему молвил: «Да босурман⁸, мол, не требует ставроса». Так он⁹ разсмеялся: «Е, попас, гайда-де, гайда, поспешай-де! Ваш московской¹⁰ бозыръян¹¹ скоро едет к Москве, так де тебе с ними хорошо¹², они-де уже выбираются с товарами в Ениково-село*». И я, как услышал, что еще наши московския купцы л. 147. // не уехали, так я зело обрадовался. Да нанявши коик и убравшися с рухледью, да поклонился¹ раизу, да и поехали на Фенар* в метоху² Иерусалимскую. И приехали в метоху, и игумен нам рад, стал здравствовать: «Здорова³ ли де вас Бог носил⁴?» Мы же ему грамотки подали от наместника, а он нам дал келью и хлеба прислал и вина, всего доволно.

Потом пошли в селдеган* к московским купцам, и еще они не уехали в Ениково. И купцы нам зело обрадовалися, нашему пришествию. Калуженин⁵ Иван Кодмин⁶ и брат ево Ераст Стефановичи, спаси их Бог, трапезу нам зело устроили добрую, и ренскова⁷ было доволи⁸. Рады⁹ миленкия, а сами говорят нам: «Слава-де Богу, что вы нас застали! Хороше-де с нами ехат к Москве. Мы-де вам не чаели назад выехать». И зело удоволися на трапезе¹⁰; и, вставши от трапезы, л. 147 об. // воздали хвалу Богу; потом пошли гулят по Царюграду.

Потом, на третей¹ ден нашего пришествия, учинился бунт в Цареграде от янычар турецких. Сказана была им, янычарам, служба – итить на катаргах на Черное море под Керчу и на Кубань²-реку, в мори устья заваливат каменьем, чтоб московския корабли³ с войском не пришли*. И те янычары⁴ пришли к пушкарскому двору у⁵ головы⁶ жалованья просить, и голова жалованье им выдал полное. А янычары⁷ стали просить за прошлыя годы от азовской службы⁸ походное жалованье*. И голова сказал: «Мне-де указу такова от салтана нет, чтоб вам за прошлыя⁹ годы подъем дават. Веть де вы службы не служили, за что-де вам дат?» Так они голову взявши да и удавили, и удавивши¹⁰ да и пошли по рядам, грабить ряды. И мы в те поры прилунились в рядах – едва ушли на гостин двор да и заперлис. л. 148. // А в рядах и в дворах везде толко стук да гром стоит, как запираются по рядам и по дворам. Потом бунту было часа на 2.

Потом прибегли янычары¹ царския да и перехватали янычар – так бунт² унялся. А мятеж по всему Царюграду до ночи не утишился. И везде в домех³ по всему Царюграду ужас великой: крик⁴, писк бабей, робячей. А то и крычат: «Москва пришла, московския корабли! Увы, погибел пришла Царюграду!» А дворы заперши да ямы копали. И турки ходячи по Царюграду з дубьем да бьют в ворота, чтоб не мятежились, а сами говорят: «Нет Москвы, нет⁵, то-де янычары⁶ взбунтовали!» И к ночи едва уняли⁷ мятеж. Мы же зело подивилися: «Куда, моль, на турок ужас напал от московского⁸ царя?» А сами удивляемся. Да⁹ что, су¹⁰, и удивлятся? Время-то приходит, так на них и страх Бог попускает, знамение предпосылает страхованное*. л. 148 об. //

Потом мы стали убиратся в село Яниково: на Черное море корабли все из Яникова-села отпущаются; а товары в коиках возять; а село Ениково¹ от Царяграда 10 верст. Мы же убравшися с рухледью в коик, да и поехали в Ениково, и стали на том же дворе, где московския купцы стоят. А купцы еще в карабл² не клалися, ожидали из Андреянъполя³ указу. И не дождалис указу, стали кластися в корабл. Толко поклалис – ан указ пришол⁴, что ехат горами на⁵ Голацы чрез Дунай-реку, а на турецких подводах, да 200 человек турок-провожатых дано до Киева провожат, да волов⁶ 120, во всякую арбу по⁷ 4 вола. А Иван Кадмин с товарыщи, с которыми уклался в корабль, не поехал сухим путем, не стал ис корабля⁸ выбиратся. Толко поехали Житковы, прикащики гостя московского Ивана л. 149. // Исаева да Матвея¹ Григорьева². Они поехали сухим путем, а мы с калужаны³ – морем, в карабле⁴.

Мы же после их отпустилися, три⁵ дни спустя, и пришли на устье моря Широкова. Тут стоят два⁶ городка турецких по обе стороны, пушек зело много. А городки внов поделаны: боится турок нашего государя приходу под Царъград⁷. Тут стоит застава, осматривают ружье у нас на корабли⁸ у московских купцов⁹. А у наших купцов¹⁰ был взят лист у паши, чтоб пропустить¹¹ по щету ружье московское. И тако пришед турчанин да и пересмотрел¹², и против указу перечел ружье великое да и отпустил.

Мы же того дня ¹³не отпустихомся: ветру не было. И того дни¹⁴ в вечер против Сошествия Святаго Духа* поем мы вечерню – ан приехали турки к нам на корабл¹⁵ х купцам товар¹⁶ досматривать л. 149 об. // да и взошли на карабль. А мы в те поры поем стихеры, так мы ладону напустили поболе росова¹*, а турки ладоннаго² духу не любят, а ладон везде по караблю разошолся³. Они же увидели, что карабл полн ладону напущен, тогда залопотали, стали нас бранит по-турецки. А сами ис корабля⁴ побежали, так мы по тех мест их и видели, а то бы наши купцы были от них рублей без десятка⁵.

Мы же того дни после обеда и стали отпущатся в море на ширину, и на вечер внидохом в море в болшое⁶, и тако пошли к Дунаю. И ту нощ добраго⁷ ветру нам не было, так шаталися и туда и сюда. И поутру все тож, не было нам ветру доброго⁸ до пятницы. И в пятницу взял нас ветр доброй, и в самыя заговены на вечер с моря внидохом в Дунай-реку. Мало отшедши от устья реки Дуная, где в море впало, да и начевать л. 150. // стали на пустом месте, тут и заговливали.

И утре в понеделник Петрова поста*, вставши, пошли бечевою вверх по Дунаю; и пришли в третий день под град турецкой, имя ему Тулча; а шли и бечевой, и парусом. А Дунай-река зело куликовата и уска, многими разшиблася гирлами. И тут мы под тем городком стали.

И утре рано приехали к нам на корабл¹ турчана товаров и лишних людей, неволников, досматривать. Взошли на корабл^{2 3}да и стали досматривать⁴. Потом и наш указ турок⁵ прочел да и сказал: «Нет де мне дела до папаса⁶ и до рухледи его⁷. Вы-де, москов бозыряны⁸, дайте-де⁹ вы с своего товару пошлину». Так наши купцы заупрямились, пошлины не стали дават. Так турчанин, началной человек, взявши указы наши в город да и списал, а в вечеру к нам прислал. А списки прислал в Килию-град к изупаши*, по-нашему к¹⁰ полковому воеводе. л. 150 об. // А изупаша в те поры стоял в Килии с войском турецким. В те поры белогороцки татары¹ збунтовали², а от турка отложились да волохи все разорили. Так тот паша от турка прислан розыскивать и волохом грабежное добро отбирать на них впятеро: у кого взяли лошадь татары, так на них доправить за одну лошадь 5 лошадей.

Потом, на четвертой день, пришол³ указ от паши, что ⁴на московских купцах брать⁵ пошлина. Так турчанин и приехал на корабл⁶ правит пошлину. Так наши купцы не похотели дать да и поехали сами в Килию⁷ ко изупаши. Так паша указ им дал, что на Голацах платить. Потом наши купцы приехали ис Килии и стояли под Тулчею 9 дней, потом пошли к Голацам.

И во вторый⁸ день пришли в Рен-город. И стали тут наши купцы думат: хотели коней покупать да из Рени итьти⁹ на Русь – ин¹⁰ город весь разорен от татар¹¹, коней л. 151. // не добыли¹. Потом купец Иван Кадмин нанял у турчан коик, да и поехали мы с ним напред на Голацы для коней и для телег, а корабл² не пошел за ветром. Да в ноч мы и пошли на койку, ^За ружья⁴ с собою не взяли. И ту ноч мы зело страху набралися⁵: а то место отчень⁶ от татар воровато, а турки и сами трепетали. Едва мы тою ночью добились да⁷ Галац⁸, и пришли часа за два до дни, да тут на брегу и начевали.

И поутру рано взявши рухлед да и пошли, а застава нас и ни⁹ пустила, да и привели нас к бею, к началному турчанину. И турки в те поры еще спали, так мы¹⁰ дожидалися¹¹, покудова¹² они встали¹³. Потом сели на местех, так мы подали указы. И прочетши указы да и велел нам итьти¹⁴. Так мы и пошли в монастыр, да тут нам игумен дал¹⁵ кельи. Так мы шедши на берег Дуная-реки, и купили рыбы белужины, и наварили, и нажарили¹⁶. А рыба зело дешева: белуга^{17 18}дать великая¹⁹ 20 копеек, а сазана л. 151 об. // свежего¹ – 3 копейки. И тут мы переначевали.

Пошли сухим путем с провожатыми турецкими и перевезлися реку, выклали товар на берег. Потом и наш корабл² пришол³, а товару турки не давали ис карабля выгружать, потому что за пошлину был шум великой, и помирились на малое⁴ дело. Потом стали мы кони покупать, а кони были недороги, средня⁵ цена. Потом, в третий ден, приехали наши провожатыя турки⁶ от изупаши, 200 человек. Потом пригнали валов⁷ под товары и стали на подводы убиратся.

И в последнею⁸ нощ учинилос⁹ у нас беда великая: диавол похотил¹⁰ молотчика Козму Кадмина, взбесновался. И быст мятеж великой всю нощ с ним: кричит, да¹¹ свищет, и платье на себе дерет в куски, да все¹² разбросал. Потом его сковали да все сковавши и¹³ везли до Киева. Зело бес прокудлив в нем был, лихой, бросал окаянной! Потом тово дни стали убиратся, и утре л. 152. // рано во вторый день выехали из Голац вон, и на поле зжидалися. А провожатыя турки напред выехали верст за 10, в степи дожидались. А как наши купцы московския выбрались к полдням, да и пошли всем кораваном¹. Потом наехали мы на провожатых, так турки поехали и перед нами, и за нами. Зело опасно нас проважали²! А естли ос изломится³ или иное что испортится, корован таки не остановится, пойдет, а турок человек 20 или 30 останется да дожидается⁴. А как исправятся, да⁵ и поедут с тем возом, да на стану доедут. А когда поидеш на сторону за нуждою⁶, а турчанин стоит над тобою, дожидается. А по дороге везде перед нами мостили мосты да гати. А где на мостах⁷, на гатех⁸ – человек з⁹ 20–30 слезут с коней да через переправу перепроваживают. Уже зело берегли! Да нелзя¹⁰ им и не береч, так¹¹ в указе им написано нас береч. «Что естьли хош человек утратится, – турецкой салтан сказал, – всех-де¹² 200 человек л. 152 об. // повешу за одного московского человека!» Да приказал, чтобы в Киеве с московским воеводою отдать нас в целости с роспискою. А ¹тое бы² расписку³ привести во Адриянъпол⁴ к самому салтану, а от купцов писмо за их руками – к послу московскому к Петру Ивановичу Толстому*, что в целости доехали да⁵ рубежа и никакой шкоды турки ни татары ни⁶ учинили. И зело нам от татар было неопасно, а то была слава великая у татар, что московския⁷ купцы едут богаты, так бы без попытки не было.

И, не доехав до Ясей за 30 верст, поехали мы, человек с пять⁸ московских купцов да началной человек турчанин с людми, напред в Яси в ноч. И ехали, и приехали в Яси часу в другом дни. И господар воложской отвел нам двор стоялой. Потом, во 2⁹ день, пришол¹⁰ наш корован и с турками-провожатыми; и стали в монастыре у Николы, пореклом¹¹ Голя. И стали покупать¹² кони, телеги, л. 153. // а иныя нанимали извощиков киевских, воложских, давали до Киева на подводу полрубля¹. И в то время в Яси приехали турки, да господаря волоского² сковали, да со всем домом повезли к турецкому салтану*. А какое до него дело, про то никто не ведает.

И стояли мы в Ясех дней с пять³ И, убравшися, из Ясей выехали вон за 5 дней да⁴ Петрова дни. И ехали до Сороки 5 дней, а в Сороку-град приехали в самой Петров день после полден. И тут Днистр до вечера перевезлися да и начевали. И тут ляхи про наших купцов обед делали и зело почтили.

И во вторый день после обеда убравшися да и поехали в степ к Немерову; и ехали до Немерова 5 дней. А когда мы приехали к⁵ Немерову⁶, и Немеров весь разорен от Палея с казаками, а ныне стоит войско лятское 5000. А голы зело, и воровство страшное, в очах крадут. И мы в город поехали за харчом⁷, так того часу сафьян с седла схватили, л. 153 об. // и не видали. А у¹ иного нашего молотца и кошелек с талерами совсем вырвали², он хлеба³ покупал. И губернатор градской купцов наших звал к себе на обед, так на дворе кораулщики⁴ бурку* украли. Стали бит челом губернатору, и губернатор сказал: «Укажите-де в лицо, я-де доправлю, а то де так нелзя⁵ сыскать. И вы-де, для ради⁶ Бога, берегитеся. Как-де им не воровать? А жалованья нет, толко де по 5 копеек на неделю, за неволю-де им воровать».

И стояли мы в Немерове часу до 5 дни. И убравшися да и пошли. А купцы поехали к губернатору обедать, а корован с турками пошол⁷ напред из Немерова. Турки прощались, чтоб их купцы отпустили. И купцы им сказали: «Мы-де вас не держим, поезжайте себе. А как-де у вас в указе написано, так-де и творите». Так они и⁸ стали просит отпуску, чтоб расписались⁹. И купцы сказали: «Мы-де здесь росписыватся не станем: земля – л. 154. // не нашего государя владение, зде-де веть губернатор полской не станет за нашего боярина расписыватся¹». Так они сказали: «Мы б де вас с радостию и до Киева проводили, да мы-де боимся Полея² вашего, он-де нас не выпустит вон от себя, тут-де нас побьет». Так мы им сказали: «Али, моль, у нас Палей какой своеволной, у государя нашего?» И турки сказали³: «У нас-де про нево страшно грозная слава. Да мы-де никого так не боимся, что ево. Нам-де зело и самим хочется его посмотреть». Да затем и за нужу поехали, что расписатся⁴ не с⁵ кем⁶, а им бес⁷ писма приехат к салтану нелзя.

И ехали мы степью чрез Лядскую⁸ землю четыре дни, и в 5 день приехали в Паволочи-местечко, Палеево владение. И, не доезжая Паволочей верст за 15, стали коней кормит, а сами обедать. И наши передовыя поехали напред в Паволочи ради овса и сказали наказному полковнику*, что едут купцы московския, л. 154 об. // а провожают турки. Так полковник тотчас велел ударить в бубны да в политавры. И палеевщина¹ того часу слеталися²: тотчас оседлали кони³, и приправилися в ружье, и выехали к нам в поле з⁴ знаменами. Толко мы с версту от стану не отъехали, а прилучился лесок, дубничок⁵ молодой, а турки толко наш обоз стали объезжать напред – ан полковник Палеев и вывернулся, что заец в лесу, а с ним человек с 300. Да почали по дубнику скакать, где 20, где 30 человек, как есть зайцы: тот оттудова, а иной с ыной страны. А как турки увидели палеевщину⁶, так стали ни живы ни мертвы. А уже зело злодеи храброст показали и почали на конех винтовать, копья бросать, из луков стрелять и с пистолетов.

И наш караван⁷ остановился, и турки тотъчас⁸. Полковник к нашим купцам подъехал да и стал здравствовать, и ⁹наши купцы полковнику также поздравствовали. И¹⁰ тогда слезли с коней л. 155. // да стали наши купцы воткою потчивать¹; и выпив вотке² по чарке, и сели на кони. А дубник уже выехали, к Паволочи – чистое поле. И как они минув наш караван³ и турок, да как ударили по конем – ино как брызнули, как, что молния, у нас из глас⁴ мелкнули, как по полю-то разсыпались: где 20, где 10 да⁵ самого города скакали. И турки толко головами качают. A выезжали все бранная⁶ молодеш.

А как мы приехали к Паволочи, и полковник прислал к нам корму, овса, меду. А турки зело ужаснулись да и не захотели ехать до Киева. И стали нашим купцам бит челом, чтобы полковник Палеев расписался⁷ с ними, что принял нас в целости. И наши купцы велели полковнику расписатся⁸ да сами писмо к послу дали, что, дал Бог, в целости доехали. И их с честию отпустили да и на дарогу⁹ дали им 8 талерей да яловицу. Так турки и¹⁰ поехали назад, а нас уже стали провожать Палеевы казаки.

А как мы стали л. 155 об. // приезжать к Хвастову, так Палеева жена* выслала к нам навстречу¹ казаков конницы 500 человек з знаменами, и встретили нас верст за 5. А как мы приехали в Хвастово, и стали за городом на поле. А Палея в те поры дома не было, в Киеве был. И Палеева жена прислала к нам в таборы яловицу, и колачей², и вина, а конем овса. И тут мы стояли весь день. A Палеева жена купцов брала к себе обедать, и зело угостила, и говорила: «Для чего-де до нас турок не довели? Я – ^Зде бы⁴ 500 дала им провожатых также их проводить чрез Ляцкую землю». И, обедавши, купцы выехали в поле и стали коней седлать и запрягат. Потом выехал к нам полковник наказной с казаками да и поехал с нами нас провожат до Киева. И ехали мы от Фастова ⁵до Киева⁶ два дни.

Потом приехали мы в Киев в день недели⁷, и у врат Златых* нас на карауле остановили. Потом пятьдесятник⁸ пошел л. 156. // к генералу об нас докладывать, и генерал велел нас пустит в город. А когда мы приехали в город, и в те поры полковники стояли у обедни, а генерал – немчин, некрещеной*. И переехавши чрез Верхней город да и пустилися в Нижней, а гора зело крута. Потом генерал велел нам отвести дворы стоялыя. И стали на дворе, и убрали рухлед, и опочили той день.

И во 2 день пошли в Печерской монастыр, в лавру преподобных отец наших Антония и Феодосия. И были в церкви соборной, и лобзали образ Пресвятыя Богородицы чюдотворный¹. Потом пошли в пещеру Антониеву и тамо мощи святых всех лобзали; и, помолившеся, изыдохом. И пошли в Феодосиеву, и тамо такожде мощи святых лобзали. И оттоле пошли в монастыр, и ходивше по монастырю доволно. А сами удивляемся человеколюбию Божию: како в такую далнюю² страну ходихом и назад возвратихомся. А когда мы шли во Иерусалим, и тогда приходили в монастырь Печерской, и молились преподобным³ л. 156 об. // отцем, и обещали¹, что естли, Бог даст, сходим поздорову, то не возвратимся иным² путем, но тем же путем к вам, отцы преподобнии, пришед, поклонимъся³ и обещанной долг вам, отцы святии, отдадим. И преподобнии отцы Антоний и Феодосий молились за нас, и за молитв их, преподобных отец наших, Бог нас сохранил от всяких наветов⁴ вражиих. И тако мы молитвами их дошли града Киева и достигли святую обитель преподобных отец Антония и Феодосия. И тако, поклонившеся, изыдохом.

И сведавши⁵ про нас жители града Киева, мещане⁶ и служилые люди московских полков, и стали нас к себе зват в гости. И зело нам ради миленкия, и покоили нас. И полковники за нами присылали, к себе в дом звали, да мы за недосугами у них не были. Звали для речей, что видели в Турецкой земле⁷. /л. 157. /

Потом дождались мы калужени¹: приехали к ярмонки² к Успениеву дни*. А когда увидели нас, и зело нам обрадовалися, и взяли меня к себе на двор хлеба есть, и много было вопросов от них о похождении нашем. Потом приехал любезный³ наш друг Давыд Стефанович со своею дружиною. А когда мы его увидели, а он нас, и тогда мы обои от слез не могли удержатися, и зело мы друг другу обрадовалися. Спаси Бог Давыда Стефановича⁴, много нашим путем радел! А когда⁵ приехал назад в Киев, и тогда нас не забыл и з дружиною своею. И тако мы той день зело в радости были, и ⁶все, и ту⁷ путную скорбь забыли. Будто наши искренний сродницы! Потом и множество калужен⁸ приехало⁹, и всю ярмонку¹⁰ с ними добре проводили, в радости¹¹ и веселии.

И жили мы л. 157 об. // в Киеве шест недел, и обходихом многия святыя отеческия места. И в пустынных местах были, и пустынных жителей видели, и доволно ходили по пещерам. Покудова в Киеве жили, все в Печерской монастыр хаживали, и зело наша душа насладилася и утешилася, ходя по таким святым. Ненасытная радость и веселие! Уже такия драгия¹ лавры подобной не сыщеш в нашем Российском государстве!

И поидохом ис Киева с калужены после Успенской ярмонки². И ехали три дни, и пришли в Нежин-град. И в Нежине взяли нас всех к воеводе; и воевода л. 158. // князь Мосалской¹, Колцов тож*, прочет наш московской указ, да чествовал нас пивом и вином, и дал нам хлеба на дорогу, и отпустил нас с любовию. Мы же поидохом в те поры, а купцы все у воеводы обедали. И того дни выехали из Нежина.

л. 1. Се аз, недостойный и грешный старец Леоньтий, и всех хуже, смирен сый грехи моими многими, неизьдоволен о всяком деле блазе, понужден мыслию своею и нетерпением, восхоте видети святый град Иерусалим и землю обетованую, и благодатию Божию храним, доидох до святаго града Иерусалима, и видех многая святая места, и обходих отчасти землю обетованную и дивную, где же Господь наш походил своими пречистыми стопами и многая чюдеса показа по местам святым, – то все видех очима своима грешныма.

Аще бы кто путем сим походил со страхом и смирением, л. 1 об. // то не погрешит милости Божия николиже. Аз, грешный, неподобно ходих путем сим святым, во всякой слабости и лености, яды, и пия, и всякоя неподобная дела творя, но надеяся на милость Божию и на вашу молитву, негли простить мя Христос Бог грехов моих многих. Да се описах места сия святая и похот сей, не возносяся, ни величаяся путем сим, яко что добро сотворих, но любве ради сих святых мест и понужден некими отцы и братию. Се писах, еже ми покоза Бог видети, недостойному, убоях же ся осуждения оного раба лениваго, скрывшаго талант господина своего и не сотворившаго им л. 2. // прикупа*.

Да се написах верных ради человек, дабы кто любо, слышав о местех сих святых, возвеселилъся бы душею и мыслию своею распалился ко святым сим местам – и равну мзду приимут от Бога с теми, иже ходили до сих святых мест.

Мнози бо суще добри человецы, дома седяще в местех своих, мыслию своею доброю, и милостыною ко убогим, и добрыми делы своими достигают сих мест святых – тии же болшую мъзду получат от Бога, Спаса нашего, Исуса Христа. Мнози же, ходивше до святых сих мест и видевше святый град Иерусалим, и возънесеся умом своим, яко нечто добро сотворивша, и по- л. 2 об. //губляют мзду труда своего – от них же аз есм первый*. И мнози же, ходивше во Иерусалим, идут и опять; много добра видевше, тшатся опять вборзе творити, но потиху и с продолжением тоже может видети вся святая места во граде же и вне града. Аз бо, недостойный, пришедши во Иерусалим и пребых в нем 14 недель. Тако ходити и испытати святая места невозможно бо есть без вожда добра и без языка испытати всех святых мест. Аминь.

л. 3. // Описание пути ко святому граду Иерусалиму: от Москвы до Киева, от Киева до Воложъской земли, от Воложъской земли до Дуная, великия реки, – и сей ход все по сухой земли, а от Дуная до Царяграда и от Царяграда до святаго града Иерусалима – то все хождение морем, токмо полтора дъни земълею.

Лета 7210 году месяца декобря в 17 ден хождение во Иерусалим с Москвы грешнаго старца Леонътия.

Поидохом мы, грешнии, из царствующаго града Москвы на первом часу днии в среду, на память святаго пророка Данила и трех отроков Анания, Азария и Мисаила. л. 3 об. // Бысть нам той день велми печален и унынълив: бяше бо той вез день дожд сьнегом и с ветром великим. И зело бысть печално о том и скорбьно, но положихомся на милость Божия: буди ево, Света, воля, Творца нашего! И тако тово дъни отидохом от Москвы 35 версть, а уже день к вечеру преклонился, и стахом на дворе у крестьянина в вотчине¹ царевича Милитискаго. И бысть нам та нощ покойна, и печаль свою всю забыхом.

И востахом заутра рано, в 3 куроглашения, и поидохом в пуд свой. И отидохом² 25 версть, и стахом в селе всемилостиваго Спаса, пореклом Купля, л. 4. // и тут мы обедали. И, ядши хлеба, поидохом в путь. И отидохом 35 версть, и стахом начевать в вотчине боярина Лва Кириловича Нарышкина деревни Лыкова. И тут мы переночевахом, и заутра рано востахом, и поидохом в путь свой. И отидохом 25 версть, и стахом в вотчине Новодевичья монастыря, порекълом Добрякина. И тут ядши хлеба, поидохом к богоспасаемому граду Калуги в пяток в 3 часу нощи. И стахом у боголюбца, у посацкого человека, у Никифора Иосифова сына Коротаева и сына ево, у Иосифа Никифорова, имееть у себе два вънука женатых, сам уже в старости маститии, л. 4 об. // сединами украшен. И прия нас с любовию, и угости нас добре, сотвори нам вечерю добру и пространну, и конем такожде корму и покои, нам же посла одры мяхкия. И пребыхом у него два дни в радости велицей. Спаси ево Бог за любов его!

Град Калуга стоит на Оке-реке на левой стране на горе высоко, красовито, немного таких градов в Московском царстве. А города нет: был древянной, да згорел, толко башня одна с проежими воротами. А церквей в нем каменых 11, древянных 18; жильем зело пространен; люди зело доброхотны; приволен зело хлебом и овощем; и лесом всяким, и дро- л. 5. //вами доволен. Другаго поискать такова града в Московъском государстве! Площедь торговая зело хороша и редов много, торговых людей велми много и зело проходцы в чюжия земли с купецкими товары: в Сибирь, в Китай, в Немецкия земли и в Царьград, в Шленск и во Гданеск.

И декобря в 23 день, в понеделник, поидохом мы, грешнии, во обитель Всемилостиваго Спаса и Пречистыя Богородицы, чеснаго и славнаго ея Въведения, ко честному отцу игумену Спиридону ради благословения на путъное шествие. И приидохом во обитель ко отцу Спиридону. И отец Спиридон с братиею нашему приходу зело обърадовался, а сам зело болен: ноги л. 5 об. // у него болять. И строитель Лаврентий, и казначей Аврамий, и келарь Корнилий зело такожде нашему приходу обрадовалися и помогали нам о путном шествии, чтобы отец Спиридон подал нам на путное шествие свое отеческое благословение. И он зело с радостию нас благословил и с раствореную своею теплою душею. И празновахом у него празник Рождество Христово в радости велицей, и пехом всенощное стояние, потом часы и молебное пение. Потом поидохом за трапезу ясти хлеба. И, востав из-за трапезы, воздаша благодарение Богу, и отцу Спиридону поклонихомъся, и начахом благословения просити л. 6. // на путное шествие. И отец Спиридон подаде нам, грешным, свое отеческое благословение и отпусти нас с миром, сам же слезы от очию своею испускаше. И отец, и братия – вси нас любезно проводиша, такожде слезы от очию испускаху, и далеко нас проводиша. И поклонихомся до земли, и мы им такожде, и целовахом друг друга, и разыдохомся с великою любовию.

И паки возвратихомся вспять в Колугу. И бысть нам печален и несътроен путь, зело мятежен: затмение¹ была с ветром великим противным. И когда² обвечерехом и дорогу истеряхом, едва с великим л. 6 об. // трудом обретохом, близ смерти быхом. И приидохом во град якобы от полунощи к тому же боголюбцу к Никифору Иосифовичю и к сыну его. И прияша нас с любовию теплою, и угостиша нас добре, сотвори нам вечерю добру. И, воставши от трапезы, благодарение Богу воздахом, и тому господину поклонихомся до земли за его премъногою любов. И тако забыхом бывшую скорб и нужду свою, случивъшуюся на пути. И посла нам одры мяхкия, и уснухом добре до заутра. И потом услышаша наша братия о нашем приезъде и приидоша к нам на посещение. И тако мы пребыхом у него 4 дни; зело нас упокоил л. 7. // добре и напутъствовал. И пребыхом у него 4 дни, и зело любов к нам явил, и проводил нас Иосиф за Оку-реку. От Москвы до Колуги 180 верст.

Декобря 30 дня, в среду, поидохом ис Калуги на первом часу дни. И в той ден бысть нам нужда великая, дождевная: снег вес согнал, Ока-река зело наводнилася, едва за нея переправихомся. И проводи нас Иосиф Никифорович за Оку-реку. И отдахом последнее целование друг другу, и поклонихомся до земли. А сами плакахом: уже мнехом себе, что поеледнее наше видание. И егда възыдохом на гору на другую сторону Аки-реки, и обратихомся ко граду, л. 7 об. // и поклонихомся церквам Божиим, и гражданом поклонихомся, и рехом: «Увы, наш преславный град Калуга, отечество наше драгое!» И тако поклонихомся граду и поидохом в пут свой.

И бысть нам той день труден вельми и тяжек: снег въвесь збило дождем, реки всей лед взломало. И тово дни мы отидохом 30 верст от Калуги и приидохом на виноварницу за Добрым монастырем к боголюбъцу орленину, – имя ему Лазарь, – к тестю Евсея Басова. И тут ево тесть принел нас с любовию и сотвори нам вечерю добру и конем корм. И той Лазар угости нас добре и на путь нам рыбки пожаловал л. 8. // и конем овса. И преспахом у него до заутра, и востахом заутра на первом часу, и поидохом в путь свой.

И генъваря в 1 день. На празъдник Обрезание Господа нашего Исуса Христа, приидохом под Лифин-град на Оке-реке. Ока-река зело наводнилась, и лед взламало – и тут мы чрез реку Оку не переехали. И приидохом во ино место, на устья Упы-реки, и тамо такожде нужда великая переезъжать чрез Оку. Тако мы с нуждею переправихомся Оку-реку, все вон выбрали из саней, а иное помочили. И когда мы переехали Окуреку и стали рухлед в сани вкладывать, и тут нас настиг л. 8 об. // орленин Евсевий Басов и правожал нас до засеки Николъской. И тут с нами ял хлеб и, ядши хлеба, возвратилъся вспять той Евсевей Басов. Такову любов нам показал, спаси ево Господь Бог! Всю ночь не спал, ис Калуги за нами бежал; и на варъницы не застал нас, и, не слазя с коня, вслед по нас гнал – и тако нас постиг на устья Упы-реки и проводил нас до засеки. И тако возвратися вспять, мы же поидохом ко граду Белеву.

Град Лифен стоит на Оке-реке на левой стороне, городина неболъшая. От Колуги до Лифена сорок верст. л. 9. //

Мы же поидохом чрез засеку ко граду Белеву и минухом тово дни Николу Гостунъскова. И, не дошед Белева за 10 верст, объвечерехом, и поидохом в нош ко граду. И аще бы не случился с нами на пути доброй человек белевец, – спаси ево Богь, – то бы нам пути не найтъти ко граду было, везде воды разлилися; а ему путь ведом, так нас отводил нуждъная места.

И приидохом под град Белев ко Оке-реке, и в Спаском монастыри 4 часа нощи ударило. И Оку-реку ледь ввесь взломало и от брега далече отбило – переехать невозможъно. И тут, на брегу Оки-реки, л. 9 об. // начують множество народа поселян: приехали к торгу с хлебом и со всячиною. И мы тут же близ их таборов стали. И той белевец, кой нас вел, пошел со мною пути искат; и преидохом нуждою за Оку-реку по икре межи стругами.

Град Белев стоит на Оке-реке на левой стране на горе, висок, красовит; жильем с половину Калуги; град древяной, ветх уже.

И приидохом к нему в дом, и подружия его въстретила нас с любовию и сотворила нам вечерю добру. Той же боголюбец тоя же нощи сыном своим, связавши везанку сена, пошел в таборы л. 10. // за Оку-реку к нашей братии, а меня, грешнаго, не отпустил из дому своего и посла ми одр. И тако уснухом до заутра, забыхом путную нужду. Той же боголюбец тоя же нощы, отнесши корму конем, возъвратися в дом свой, а тамо з братиею нашею оставил сына своего.

И утре востахом и на первом часу приидохом ко брегу Аки-реки. И Ока-река зело наводнилас той нощи, и едва с великою нуждою преидохом на он пол реки к братии нашей. Братия же наша зело нам обрадовались и стали промышлять, како бы с возами переправится. И градцкия жители мо- л. 10 об. //ломошныя стали промысл чинить, как бы переправу зделать, и стали икры наводить в порожъних месътах, и тако зделали переезд. Такожде и мы переехали, дали перевоз и поидохом с миром во град Белев. И перевощики миленкия сведали, что мы едем во святый град Иерусалим, и, нагънавши нас на пути, отдали нам перевоз, а сами стали с нами прощатся. Спаси их Бог, миленких, добрыя люди – белевича!

И приидохом в дом к тому же боголюбцу. И приидохом мы в Белев генваря во вторый день. И покоил нас добре и коней наших. И прииде л. 11. // к нам боголюбец, посацкой человек, именем Иродион пореклом Вязмитин, и возметь нас со всем к себе в дом свой, и угости нас нарочито. И многия к нам гражъдане прихождаху, и в домы своя нас бирали, и покоили нас добре. И пребыхом у того боголюбъца два дни, поил и кормил нас и коней наших.

В Белеве люди зело доброхотны, люд зело здоров и румян, мужеск пол и женск зело кърупен и поклончив. А вода в городе нужна: все с Оки-реки возят. От Лифина до Белева 30 верст, толъко пространъныя те версты. л. 11 об. //

Генваря противу 5-го числа в нощи. Поидохом из Белева к Волхову со оръленином Евъсевием Басовым. А в ту нощ стало морозить, зажоры великия были, нужно силно было. И приидохом в Болхов утре рано, на первом часу дни, и пребыхом той ден в Волхове да ночи. И нача нас той орленин к себе в гости на Орел звати. Нам же не по пути с ним ехати, но обаче не преслушахом ево любви, поидохом до Орла с ним.

Град Болхов стоить на реке на Нугре на левой строне на горах кърасовито. Город древянной, ветх уже; церквей каменых есть от малой части; монастырь хорош, от л. 12. // града якобы поприще; рядов много, площед торговая хороша; хлеба бывает много, а дровами скудно. Люди в нем невежи и дулепы, и искусу у них нет ни у мужеска полу, ни у женска, не как Колуга или Белев, ети люди – своя меры дулепы. Спаси Бог миленъких калужан и белевич, добрыя люди! От Белева до Волхова 40 верст.

Генворя в 5 день в нощи, противу Богоявлениява дъни, в 6-м часу. Поидохом из Волхова на Орел и нощ ту всю идохом. Нужда была великая: степ голоя, а замет была болшая, и мраз был велик – болно перезябли.

И генваря в 6-й, л. 12 об. // на празник Богоявления Господня, приидохом во град Орел в самой выход, как вышли со кресты на воду, и стахом у боголюбца, у посацкого человека у Ильи Басова. И той боголюбец был в те поры на воде, а когда пришел с воды, и зело нам обрадовался и учреди нам трапезу добру, а конем овса и сена доволно. Покуды мы у него стояли в его доме, все нас поил и кормил. Болши тоя любви невозъможно сотворить, якоже Авраам Странъноприимец. И сведоша про нас христолюбцы, начаша нас к себе звати в домы своя и покоити нас. Спаси л. 13. // их Бог, добрыя люди – миленкия орляне! И люди зело к церквам усердны, и часто по вся годы ездят в Киев Богу молитца и з женами, и з детми, и с нами многия хотели итьти во Иерусалим, да за телесными недостатками не пошли.

Град Орел стоить в степи на ниском месте на Оке-реке на левой стороне. Город деревянъной, ветх уже, жильем не-многолюден; пристан соленая и хлебная зело велика – матица хлебная! А Орел-река сквоз градъцкое жилище течеть и упала во Оку с левой страны. Лесом и дровами велми нужно. Церквей каменых л. 13 об. // много; монастырь мужеской зело хорош, ограда каменъная. И пребыхом мы на Орле 5 дней; не было нам товарищев, затем много прожили. От Волхова до Орла 40 верст.

Генваря в 11 день заутро рано поидохом на Кромы. И того же дни приидохом в Кромы, и тут мы обедоли. И зело около Кром воровато, мы очень боялися.

Город Кромы самой убогой, нет в нем и бозару. Люди в нем зело убоги, все шереш наголо, а живут что кочевыя татары, изъбенки зело нужны.

И тут ядши хлеба и поидохом в Комарецкою волость. Зело было заметь л. 14. // велика, ветр противной. Нужно было конем, и самим посидет нельзя, а егунье лошедей своих погоняють, ни малехонка не норовять. Беда с ними! Многа и греха приняли, неблагодарно было на них, коней у нас злодеи постоновили. И идохом Комарецкою волостью от Орла до Севска три дни.

И генваря в 14 день приидохом во град Севеск и стахом у боголюбца. Мы же подахом ему грамотку от орленнина Евсевия Басова, и мы ему не знаемы. И когда прочитал нашу грамоту, той же боголюбец по той же грамотке сотворися нам знаем, и зело нас с любовию л. 14 об. // принел. И сотвори трапезу пространу, и созва своих сродников и приятелей, и возъвеселися с нами.

И во въторый день поиде с нами к воеводе з грамотою царскою, к Леонтию Михайловичю Коробину с товарищем. И воевода, прочет царской лист, спросил у мене: «Что-де тебе надо-бить, подводы-де что ли?» И я ему сказал, что: «У нас свои кони есть, и я для того к твоей милости пришол обьявитца: в листе к тебе писано мене зде не задержать, что город зде порубежной». И воевода мне сказал: «Поежъжатя-ди, Бог тебе в помощ!» Смиреной человек – воевода. И тако л. 15. // мы изыдохом из дому воевоцкаго.

Той же господин во 2 ден такожде созва к себе сродников, и дърузей, и приказных людей, и учреди нас трапезою пространою, и посълужи нам добре. Мы же возъвеселихомся добре, и метку было доволно. Такову нам любов сотворил, якоже искрений сродник. И все нами радел, всякою нужъдою пекся, и промышлял, и напутствовал, и в таможне печать пропускную възял, и проводника нам дал дорогу указать. Спаси ево Богь за ево любов! Дивъной сей человек! Ажно у Бога-та есть еще добрых людей много: л. 15 об. // спастися миленкой всячески хощет!

Град Севеск стоит на реке Севе. Город деревянной, другой острог дубовой, третей земленой. Город хорош велми Севеск, ряды хороши, и торги хорошыя. А люди в нем живут все служивыя, мало посацких, и московъския есть тут стрелцы – все терътыя люди, зело доброхотны и приветливы. Тут и денги всякия меняют: чехи на московъския и тарели. И пребыхом в Севске два дни. От Орла до Севъска 120 верст.

Генъваря в 16 день поидохом из Севска в малороссиския горо- л. 16. //ды за рубеж, а день уже к вечеру приклонился. И отидохом от Севъска 15 верст, и тут стоить зостава из Севска. И вопросили у нас печати, мы же им отдахом и тут у них в шалашах въместе с целовалниками и начевали. И мало опочихом, и востахом. И бысть наше шествие благополучно: нощ бысть тиха и лунъна, и покойно было итить. И поутру стахом в селе, тут коней кормили и сами ели.

Генваря в 17 день приидохом в малоросиский город Глухов.

И тут нас наши калуженя и белевича приняли к себе на постоя- л. 16 об. //лой двор, к себе взяли с любовию. И покоили нас два дни, и коней наших кормили, и всякое нам споможение чинили, что сродницы, напаче и сродниц – такая огненъная в них любов! Да провожали нас за град версты з две; а сами, миленкия, так плачють, не можем их назад возвратить и едва их возвратихом вспять: «Кабы де мочно, мы бы де с вами шли!» И уже мы поле одъшедъши поприша з два, оглянемся назад, и они, такия миленкия, стоят да кланяютца въслед нам. Такая любов огненая! Мы подивилися такой Христовой л. 17. // любви. Спаси их Господь Бог, светов наших! Люди добрыя и хорошия – калуженя и белевича, нелзя их забыт любви.

Город Глухов земленой, обруб дубовой, велми крепок; а в нем жителев велми богатых много, панов. И строенье в нем преузорочитое, светлицы хорошия и рядов много; церквей каменых много, девичей монастырь предивен зело, соборная церковь хороца очен. Зело лихоманы хохлы затейливы к хоромному строению! В малоросисъких городех другова вряд такова города сыскать, лутче Киева строением и жилам. От Севъска л. 17 об. // до Глухова 50 верст.

Генваря в 19 день из Глухова поидохом к Королевцу и, не дошед, начевали. И утре, во втором часу дни, пришли в Королевец и стахом у боголюбца: преже сего был белевитин, да тут женился. И принял нас с любовию, хлебом нас кормил и коней наших, и к сотнику со мъною ходил. И сотник нам тарель на дорогу дал, а оной хозяин на дарогу и винца нам дал доброва, яко вотка, – зело милинкия любовны, – и за город выпроводил нас.

В Королевцу город земленой, обруб дубовой, а жильем средней; рядов много; жители небогатые; строение среднее. л. 18. //

Ярмонок велик бывает, съежаются, многолюдно будеть противу Свинъской. Толко немного бываеть торгу, а товаров всяких бываеть много: и московских, и польских; и грек много живеть. Толко хорошева торгу на три дъни, а то на празник, на Семен день, все въдруг и разъедутца. И того ж дни, ядши хлеба, поидохом из Королевца в Батурин. От Глухова до Королевца 30 верст.

Генваря в 22 день приидохом во град Батурин. И у градъских ворот караул, московъския стрелцы на карауле стоят.

И короул остановил нас у проежей л. 18 об. // башни, стали нас спрашивать: «Что за люди? Откуды и куда едете? Есть ли де у вас проезжая грамота?» И мы им сказалися, что мы люди – мосъковския жители, а едим во святый град Иерусалим Гробу Господню поклонитися. И они нас повели до сьезъжей изъбы. И пятисотъцкой принел у нас лист государев, и, прочетъши, велел нас отвести на двор стоять, и приказал нам дать корму конем. А гетмана в то время не случилося дома: поехал в Москву, к государю. И тут мы в Батурине обедали и коней кормили. А хозяин дома, где мы стояли, зело нам обед хорошей устроил. л. 19. //

И, ядши хлеба, того ж дни изыдохом из Батурина вон.

Град Батурин стоить на реке на Семи на левой стороне на горе красовито. Город земленой, строение в нем поплоше Глухова, и светлицы гетманския ряд делу, не вычюроваты добре. И город не добре крепок, да еще столица гетманъская! Толко он крепок стрелцами московъскими, на карауле все они стоят. Тут целой полк стрелцов живут, Анненков полк с Арбату*. И гетъман, он веть стрелцами там и крепок, а то бы ево хохлы давно уходили, да стрелцов боятца; да он их и жалуит безъпрестани, и без них л. 19 об. // пяди не ступить. От Королевца до Ботурина 30 верст.

Генваря в 23 день приидохом в Борзну. Град Борзна токова же, что Королевец, или полутчи. И, ядъши хлеба, того же дни поидохом в путь свой. От Ботурина до Борзны 30 верст.

Генваря в 23 ден поидохом из Барзны и к Нежину, а дорога уже стала, и зело нужда. И съехалися с нами московския стрелцы: были торговыя люди, а живут они в Путимли, а ехоли они к Неженъской ярмонки – так они с нами и поехали. А мы им зело ради, потому что им путь ведом, а нам дорога незнакома. И того дни нача- л. 20. //вали в корчме, едва добилися с великою нуждою; и утре востахом и поидохом. А уже снегу ничево нет, и земля голая. Нужда была великая: ветр был нам противной; не токмо что нам было лзя итит, и лошеди останавливал, и людей всех. Ох, нужда! Седет нелъзя, носилу по земли сани волокут, а нас ветр валяит. Станещ за сани держатца, так лошед остановиш. Увы до горе! Была та дарошка слатка, слава Богу, ныне уже забыто! Едва мы добилися до Моксимовай корчмы. И тут дали конем корму, и отдохнули, и сами хлеба поели, да опять побрели, л. 20 об. // a ветр мало утих. Едва с великою нуждою добились до Нежина, коней зело умордовали, а сами такожде утомилися, что сонныя воляемся.

И когда мы вошли во градъския вората, тогда кораульщики стали нас звать до воеводы. Мы же поидохом к воеводе, а воевода был немчин. И воевода у нас проезъжей грамоты досматривал и отпустил нас с миром. Мы же поидохом и обретохом братию свою – калужен, купецких людей, приехали к ярмонки торговат – и стахом с ними на одном дворе. И они нам, миленкия, ради, что сродницы. Спаси их Бог за их любов!

Да спаси Бог, Давыда Стефановича! Тот-та, л. 21. // миленъкой, християнъская душа, тот нам и всячиною промышлял, и пеклъся нашим путем, и денъги нам объменял (золотыя и тарели на московския денъги), и тилеги нам покупил, и товарищев в Царьград сыскал, греков. А нас, покудава мы жили в Нежине, поил, и кормил, и денгы на дорогу и масла крынку дал, a мне Новой Завет дал острожской печати. Спаси ево Бог, света, и дружину его! Он у них что полковник, во всем его слушают. И спаси Бог Галактионушка, Мосагина по прозъванию, доброй человек и Семен Григорьевич Ольферов все, миленъкия, нашим путем радели, что л. 21 об. // родныя братия!

Город Нежен стоить на плоском месте. Два города в нем: один земленой, астрог древянъной; велик жильем, и строенъе в нем хорошо. Греков много в нем живуть торговых людей. И Давыд Стефанович проводил нас з дружиною своею за град якобы поприща три, и плакали они по нас.

Уже нам от братии нашей последнее таковое провождение. И простихомся, друг другу поклонихомся.

Генъваря 27 дня поидохом из Нежина к преславному граду Киеву рано, на 1 часу дни. л. 22. // И того дъни была нам нужда великая: земля вся ростворилася, так тяжко было лошедям и самим было нужно итит. И того дни едва с великою нужъдою доехоли до корчме, часа в два ночи приехали. А в коръчме толко одна жонка, и та курва. И мы тут с нуждою великою начавали, и всю ноч стереглися стала к полю, а пъяныя таскаютца во всю ноч. И утре рано востахом и поидохом в путь свой. И той день такожъде с нуждою шли и приидохом в село. Тут едва выпросились начевать, и хижина зело нужна. Тут к нам же нощию приехал л. 22 об. // ис Киева протопоп глуховъской: ездил к детем, а дети ево в Киеве в школе учатца науки. Да, спаси ево Бог, не потеснил нас, в кибетки лег спать, так нам покой был. И утре рано востахом и поидохом к Киеву. И приидохом в село Баворовичи за 15 верст от Киева. И от того села увидели мы преславный град Киев, сътоит на горах высоких. А сами возърадовахомся и от слез удержатися не возъмогохом. И тогда сьседохом с коней, и покълонихомся святому граду Киеву, и хвалу Богу возъдахом, а сами рекохом: «Слава тебе, святый град л. 23. // Киев! Яко сподобил еси нас видети преславъный град Киев, сподоби нас, Господи, видети и святый град Иерусалима» И тако поидохом к Киеву. А ход все бором, и все пески; нужно силно, тяжело песъками.

И того же дня приидохом к Днепру под Киев, а Дънепрь толко разъшелся. И того дни мы не могли превестися за погодою. Тут же к нам приехоли греки, наши товарищи, – они из Нежина прежде нас тремя деньми поехали, да за Днепром простояли: нелзя было ехать, Днепр не прошел в те поры, – так мы с ними начевали. И утре рано тут же к нам л. 23 об. // пришел московской столник: шол соболиною казною к цесарю, а в те поры погода на реке зело велика, отнюд нелзя боло перъходит. И столник стал кричат на перевощиков, и они, миленкия, едва с великою нуждою перевоз на нашу сторону перегнали. И когда мы стали на пороме, тогда порому и от брегу не могли отслонит. И столник велел греческия возы далов с порома скатит, а наши не велел. Спаси ево Бог! И тако мы стали на пороме на первом часу, и перевезлися на ту сторону час ночи: зело уже было мало нужно, и перевощики л. 24. // миленъкия устали было.

И егда мы пристали ко брегу ко граду Киеву, тогда приидоша к перевозу сотенной со стрелцами и с караулщиками и стали нас вопрошати: «Откуду и что за люди?» И мы сказали, что московъския жители, а едем во Иерусалим. «Есть ли де у вас государев указ?» И мы сказали, что есть. «Покажите-де, без тово во град нам не велено пущат». И мы показали указ, и сотенной прочетши указ. Отвели нас к столнику; и столник такожде указ прочел, послал к бурмистром, чтобы нам двор отвели стоять. И стахом на дворе близ ратуши, и в то время три часа ночи ударило. Да слава л. 24 об. // Богу, что нощь была лунъна, а то гряз по улицам зело велика, едва с нуждою проехоли. И тако начевахом, слава Богу.

И утре рано прислал по мене столник, чтобы я ехол с ним в Верхьний град к боярину объявитца: зело крепко в Киеве приежим людем. И тако мы пришли сътолником пред воеводу Юрья Анъдреевича Фамелдина, и я ему подал лист государев. И он, прочетши лист царской, честь нам возъдал и отпусти с миром. А бурмистры прислали нам рыбы, колачей, а конем сена и овса. Спаси их Бог, честь нам хорошою воздали! л. 25. // Град Киев стоит на Днепре на правой стороне на высоких горах зело прекрасно. В Московъском и Росъсиском государстве таковаго города красотою вряд сыскат. Верхней город – вал земленой, велми крепок и высок, а по градъцкой стене все караулы стоять крепкия, по сту сажен караул от караула. И в ден и в нощ все полковники ходят тихонко, досматривают, толико крепок, все караул от караула кричат и откликают: «Кто идеть?» И зело опасно блюдут сей град, да и надобно блюсти – прямой самой закон Московъскому государству.

В Киеве мо- л. 25 об. //настырь и окола Киева зело много пустыняк есть, и подобно райския места, есть где погулять. Везде сады и винограды, и по диким лесам все сады. Церквей каменых такожде в Киеве много на Подоле, строение узоречное – тщателны люди! И много у них чюдотворных икон, и писмо, кажетца, иное и живопись. Сердечная вера у них велика к Богу (кабы к етому усердию и простоте правая вера – все бы святыя люди были), и к нищим податливы велми. Да шинъки их велми разорили въконец да курвы, и с тово у них скаредно силно, и доброй л. 26. // человек худым будет.

Церковь Софии Премудрость Божия зело хороша и обросъцовата, да в нее презорство, строение нет ничево, икон, пусто. А старое было стенъное писание, a митрополит-нехай все замазал изъвезъю. А у митърополита поють органское, еще пуще орган. Старехонек миленкой, а охоч да органова пения. И в Верхнем городе церковь хороша Михаила Златоверхов. Тут, в той церкви, мощи святыя великомученицы Варвары; и меня, грешънова, Бог сподобил ея мощи лобзати.

В Верхнем городе воевода живеть, и полковники, и стрелцы л. 26 об. // все полки. А в Нижнем городе – все мешъшани, хохлы и торговыя люди, ратуша, и ряды, и всякия торги. А стрелцам в Нижнем городе не дають хохлы в лавках сидеть, толко на себе всякия товары вразнос продають. Утром все стрелцы сходять на Подол торговать, а в вечер, перед вечернею, так в Верхнем городе торг между собою. И ряды у них свои, товарно силно, и изъвощики по-московски, мясной ряд у них велик. В Верхне городе снаряду зело мъного и хлебнаго припасу.

Около Киева зело приволъно лугами, и всякими овощами, и рыбы л. 27. // много; и все недорого. Через Днепр-реку 4 моста живых со острова на остров, мосты зело велики, а Днепр под Киевом островист. А помостовшину берут с воза по два алтына, а с порожней – по 6 денег, а с пешева – по копейки. А ети мосты делають все миленкия стрелцы. А зъборная козна мостовая где идеть, Бог знает. А они, миленкия, зиму и осен по вся годы из лесу не выходят, все на мост лес рубят да бърусъя готовят, a летом на полковников сено косять да кони их пасут. Хомутом миленкия убиты! А кои богатыя, л. 27 об. // те и на караул не ходять, все по ярмонкам ездят. Мелач-та вся задавлена!

А жилье в Киеве, в Верхнем и в Нижнем, все в городе, а за городом нет ничево, толко по местом бани торговыя. В Киеве школников очен много да и воруют много – попущено им от митрополита. Когда им кто понадакучит, тогда пришедъши нощию да укакошать, а з двора корову или овцу сволокуть. Нет на них суда, скаредно силно попущено вороват, пущи московских солдат. А вечер пришел, то и пошли по избам л. 28. // псалмы петь да хлеба просить. Дают им всячиною, денгами и хлебом, а убояся их, дають. A где святый апостол Андрей крест поставил, и тот холм в городовой стене зело красовит. На том месте стоит церков древяная ветха во имя святаго апостола Андрея Первозваннаго.

Февроля во 2 день, на празъдник Стретения Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа. Поидохом мы в Печерский монастырь. И приидохом в соборную церковь, и помолихомся чюдотворъному образу. И поидохом во л. 28 об. // Онтониеву пещеру, и ту видехом преподобных отец в нетленых плотех – что живыя лежат! И толь множество их, что звезд небесных, все яко живыя лежат – дивное чюдо! Тако Бог прославил угодников своих, боящихся его. Видехом и мъладенцов нетленых, лежащих тут же.

Видехом храбраго воина Илию Муромца в нетлении под покровом златым: ростом якобы нынешних крупных людей нет таких; рука у него левая пробита конем, а правая ево рука изображена крестным знамением, и сложение перъстов л. 29. // как свидетельствует Феодор Блаженый и Максим Грек; крестился он двемя персты – тако ясно и по смерти плоть мертвая свидетелъствует на обличение противным. И тут же в пещере, преподобны Иосиф такое же изображение в перстах имат. Что уже боле свидетелъства, что нагия кости свидетелъствуют?! Мы уже и кои с нами были достоверно досматъривали сами и деръзнули: поднимали их руки и смотрели, что съложение перстов – два перста и разъгнуть нелзя, разве отломат, когда хощет кто разъгнут.

А тут же видехом дванадесят зотчих, л. 29 об. // сиреч церковных мастеров, под единым под кровом те мастеры, ихже Пресвятая Богородица сама послала из Царяграда в Киев. И тако, грешъни, мы сподобихомся мощи святых всех лобзати, а сами дивихомся, и рекохом, и от слез не могохом удержатися: «Слава тебе, Господи, слава тебе, Святый, яко от многих лет желаемое получихом! Что воздадим Господеви, яко сподобил еси нас таких граждан небесных видети и мощи их лобзати?!»

И ходихом по пещере, и удивляхомся, и пихом воду с Маркова креста, что на себе нашивал преподобной, – железной, великой и оной крест желобоват зделан. л. 30. // Тут же видех крест Антониев: древянъной, великий, с возъглавием, троечастной, на ево грабницы стоит. Тут же стоять столбики древянъныя, а к ним приделаны цепи железныя; тут на ноч в те цепи бесноватых кують.

Из Антониевы пещеры поидохом в Федосиеву пещеру. И тамо такожде мы, грешнии, сподобихомъся мощи святых лобзати, и покълонихомся, и возърадовахомся радостию неизреченою, и возвратихомся в монастыр. И ту сподобихомся мы, грешнии, чюдотворный образ Пресвятыя Богородицы лобзати и мощи святыя Иулиянии-княжны; рука л. 30 об. // у ней десная вся перснями унизана – чюдо, что у живой рука та!

В Печерском монастыре церковь зело пречюдна, строение короля Жигимонта на том же месте, на старом основании; а в церкви стенъное писмо: все князъя руские написанъны. Да тут же видехом: в той же церкви у праваго столпа изъвоян из камени княз Константин Острожский, лежит на боку в латах, изображен как бутъто живой. Ныне къруг монастыря ограду делают каменную великую, делают же и полату друкарною, где книги печатают. Около монастыря зело л. 31. // слобода велика и садов многое множество, торг у них около монастыря свой. И потом стали молитца Пресвятей Богородицы и преподобным отцем Антонию и Феодосию, и протчим преподобным отцем поклонихомся. И тако изыдохом из монастыря, и поидохом въспять во град Киев. И наша братия убираютца к походу своему: денъги объменяли, телеги купили. А наши товарищи греки превезлися чрез Днепр в Киев; погода их не пускала перевестися, так они на том боку жили двои сутки.

И товарищи наши такожде изъготовилися, совсем л. 31 об. // убравшис. И помолившися Господу Богу, и Пречистей Богородицы, и святому и славъному пророку и предтечи Иоанну, и призвав на помощ святаго анъгела-хранителя.

Февроля в 3 день поидохом из Киева в Лядъцкою землю и Воложъцкою, поидохом на первом часу дни. И едва на киевския горы с великим трудом възъехоли, нужда была велика: грезна велми земля и иловата; все двойкою возъежали. И поидохом в путь свой, и бысть радосно и плачевно: радостно, яко к толикому месту поидохом, печално же, яко пусти- л. 32. //хомся в чюжую землю, паче же в босурманъскою. А сами рекохом: «Буди воля Господня и Пресвятыя Богородицы!» И призвах всех святых на помощ, и глаголах: «Владыко-человеколюбче, помози ми за молитв отца нашего, инока-схимника* Спиридона!» И тако поидохом в путь свой.

Того же дъни минухом городок, именем Белогородъко, на правой руки в стороне, с полъверсты от дороги. Тут стоить на дороги коло на дереве высоко, тут купецкия люди плотят мыто. А та Белогоротка Софийскаго монастыря, так на монастырь мыто збирают. И того л. 32 об. // дни мы начевахом на бару, в лесе съклали огнь великий. И утро рано поидохом, и той вес ден не видехом ни сел, ничего, шли все дубравами. И начевахом у плотины, прежде сего мелница была. И та нощ зело холодна была, перезябли въдребъзг.

И утре рано приидохом под Хвастов, городок Палеев, и стахом у вола земленаго. А в том городку сам полковник Палей живет. Прежде сего етот городок был ляцкой, и Палей насилием ево у них отнял да и живут в нем. Городина хорошая, красовито стоить на горе, но и по виду некрепок, а лю- л. 33. //ди в нем что звери. По земляном валу ворота частыя, а во всяких ворот копаны ямы да соломы наслано. В ямах так полеевшина лежат человек по 20 и по 30: голы, что бубны, без рубах, наги и страшны зело. A в воротех из сел проехат нелъзя ни с чем; все рвут, что сабаки: дрова, солому, сена, – с чем ни поезъжай. Харч в Фастове всякая зело дешева, кажетца, дешевле киевъскаго, а от Фастова пошъло дороже въдвое или вътрое. И тут купецкия люди платили мыто. Стояли мы в Фастове с полъдня.

И поидохом, и начевахом л. 33 об. // в селе Палееве Мироновке. И во 2 ден, в месные заговеньи, приидохом в городок Паволоч. Тот городок у Палея уже порубежной от ляхов. А когда мы приехоли и стали на плошеди, – а того дни у них случилос много свадеб, – так нас объступили, как есть окола медведя, все козаки, полеевшина, и свадбы покинули. A все голудъба безъпортошная, а на ином и клока рубахи нет. Страшны зело, черны, что арапы, а лихи, что сабаки, – из рук рвут. Они на нас, стоя, дивятца, а мы и вътрое, что таких уродов отроду не видовали.

В том горо- л. 34. //дку мы начевали и всю ноч стереглися. Тут купецких людей мытом силно ободрали.

Февроля в 6 ден, в понеделник Сырныя недели, от полудни ядъши хлеба, и забравши всякаго харча себе и конем овса и сена, и поидохом в степ глубокою. И бысть нам сие путное шествие печално: бяще бо видети ни града, ни села; аще бо быша прежде сего гради красни и нарочиты селы видением, но ныне точию место пусто и ненаселено; не бе видети человека, точию пустыня велия и зверей множество – разорено все от крымцов.

А земля велми л. 34 об. // угодна и хлебородна, и овощу всякого много, сады что дикой лес: яблоки, арехи воловъсъкия, сливы, дули, – да все пустыня, не дают сабаки-татары населитца! Толко населятца села, а они, сабаки, пришед и разорят, а людей всех в полон поберут. Не погрешу ету землю назват златою, понеже всего много на ней родитца. И идохом тою пустынею пять дней, ничто же видехом от человек.

Февроля в 11 ден приидохом во град лацкой Немерово и стахом на постоя- л. 35. //лом дворе у волошенина.

Град Немеров жилъем не добре велик да и вес разорен от татар; круг его вал земленой; а в нем жидов зело много, почитай все они. И род жидовской зело пригож и велми красовит, как есть написаныя; и других жидов таких не наеживали во всей Турецкой земли и в Воложъской. Хлеб дорог, и всяка харч, и вино; холсты зело дороги; яблоки недороги. Приходили к нам мытники лацкия и у грек товары досьматривали. Толко у мене ин- л. 35 об. //дучник увидел боченку винъную, так в честь перепросил, я ему и поступился, так они мне и печать дали пропускную. И тут в Немерове инъдучники грек, купецких людей, зело затаскали. От Киева до Немерова приход прост и равная места. И стояли мы в Немерове два дъни, себе и конем искупихомся харчъю доволно на четыре дни и поидохом в пустыню глубокою.

Февроля в 14 ден поидохом мы из Немерова в Воложскую землю к горо- л. 36. //ду Сороки. И того же дни приидохом на Бог-реку. Река Бог шириною с Москву-реку, да порожиста велми, каменья великия лежат во всю реку, шумит громко, далече слышно, вся вода пеною идет перебита; окола ея горы високия каменныя. И ту реку того же дни перевезлися: поромишка плохой, a река быстрая, толко по одной первозили тилеги. И, перевезъши реку, стали подниматца на гору; а гора зело высока. A Бог-река от Немерова 15 верст.

И поидохом в степ глубокою; л. 36 об. // все горы да юдоли: възъехав на гору да опят под гору; да все шли меже гор яслены*. И шли тою мы пустынею, не видали ни человека, ни зверя, не пьтицы, толко тропы тотарския конныя. A места все разорены от татар. А уже ныне починают заводит села, как мир стал, и то в староне, далече от дороги. А когъда мы шли, и перед нами, и за нами все степ вся голая. Идохом тою степъю 4 дни. И не дошедши Сороки-города за 15 верст, стоит крест каменъной подле л. 37. // дароги, а на нем подъпис: как степ горела, так купецких людей, грек, 18 человек и с товаром, и с конми згорели, толко 3 человека ушли. Мы же тут стояхом и дивихомся, как кости кучами лежат лошединыя, а человеческия собрали да в Сороки погребли. Дивное чюдо, как згорели: a все не спали и видели, как огнь шел и трава горела по одной стороне, а они смотрят; как дунет ветр вдруг да и перескочил чрез дорогу, а они и не успели уйтит да так и згорели. л. 37 об. //

Февроля в 17 ден приидохом в город Сороку, и стахом на сем боку на ляцкой староне, и тут начевахом. И утре к нам с тово боку переехол индучник, по-турецки ермунчей. И стал з греками уговареватца пошлиною, чтобы шли на Ясы. И тут греки с ним договорилися пошлиною. Того же дни стали Днестр-реку перевозитца на ту сторону, на турецъкою и воложскую. И первозит договорилис по 5 алтын с воза, жиды зарондован перевоз. Днестр-река шириною с Москву-реку, под Сорокою бежит быстро и камениста. И, перееховши, ста- л. 38. //ли на площеди.

Город Сорока стоит на реке Нестре, на правой стороне, на берегу под горою; а над ним гора высокая. Городок каменъной, высок. Мы же ходихом внутр его и меряхом: он кругл, стена от стены 25 ступеней ножных и поперек тоже. Харчь зело дорога, да и нет ничего; орженова хлеба отнюд не сышеш, все ярой хлеб, и ячмен зело дорог: четверик московской по 5 алтын. Да им и самим нечего есть. Живут, а вон все гледят; хаты стаять, и те не огорожены. От турак и л. 38 об. // от господаря воложскаго зело данью отягчены. Город Сорока – на одной стороне ляхи живут, а по другую волохи.

Февроля в 20 ден поидохом из Сороки-города к Ясом, а стояли мы в нем два дни. Гора зело высока под Сорокою, едва мы с великою нуждою на гору взъехоли: пришол дождь, так ослизло, и невозъможно конем итъти, а все камен. Велми той день нам был нужен: дожд въвез ден шол, студено было, все перемокли да перезябли. Степ, а дров възять негде, толко на стану л. 39. // нашли дров малое число, – стоял наш посол московъской, княз Дмитрей Михайлович, – так мы их собрали, да на воз поклали, да до стану везли. А естъли бы не те дрова, то бы совершено померли все: мокры, а ночъю стал мороз да снег з дождем пришол, ин не даст огню раскласть. A греки все сухи: поделали епонечныя шалаши да и легли; а мы всю ночь, что рыба на уде, пробились. Да спаси Бог, какова в те поры нужда была! Полно, забыто!

И поутру востахом и поидохом в степ. И бысть наше шествие л. 39 об. // зело печално и скорбно: переправы лихия, горы высокия; посидеть негде, чтобы отдохнуть; все пеши брели, а кони устали. А пустошей, ни сел нет, ни лесу, все степ голоя, – и ехоли 5 дней, не наехоли ни прутинъки, чем лошед погнат, – горы высокия да юдоли.

Февроля в 24 день приидохом на Пруд-реку, – Пруд-река поменши Москвы-реки, – и тут мы перевезлись. Приехоли к другой реке, и тут перевоз, – та река поменши Прута-реки, – и тут въскоре перевезлис на другую сто- л. 40. //рону. И стахом на гору възъежать: глина лихая, a место тесно, – и едва с великим трудом възъехоли. И не доехали Яс за 5 верст, начевали. И поутру рано въстали, поидохом к Ясом в самою Неделю православия, и приидохом в Ясы благовест к обедни.

Ясы-град – сталица воложъская, тут сам господарь живеть. И, пришедши, стали мы у томожни; и мытников нет, а пошли к обедни; и мы их дождалис. А когда пришли мытники, и стали у грек товар досматриват; и, досматревши у грек, л. 40 об. // пришли и к нам, стали и наши возы разбивать. Так я възявши лист царски да положил перед ними; так они стали смотрет и велели мне чест, а толмач им речи переводил. Так они тово часу велели возы наши завязат и отвели нас в монастырь к Николе, пореклом Голя. И тут мы стахом, игумен дал нам келию; потом игумен прислал нам три хлеба. А когда мы възъехоли на монасътырь, а игумен сидить пред келиею своею да тютун тянеть. И я как увидел, что л. 41. // он тютюн тянет, и зело ужасно бысть: что, мол, ето въже свету преставления, для тово что етому чину необычно и странъно тобак пить. Ажно поогледелся – ан и патриархи, и митрополиты пьют; в них то и забава, что табак пить.

Град Ясы стоит на горе къросовито, и около ево горы високия. Зело предивной град, да разорен от турка и от ляхов. А господарь воложской и до конца разорил данью и отяготил: с убогова человека, кой землю копаеть нанимаетца, пятъдесят тарелей в год дасть господарю, л. 41 об. // краме турецкой подати, а нарочитому человеку – 1000 тарелей, среднему – 5 сот. Да как им и не ест? А они у турка накупаютца дачею великою, так уже без милости дерут! Воложская земля вся пуста, разъбрелися все: иныя – в Полшу, иныя – к нам, в Киев, а иныя – к Палею. Кабы ета земля не разорена, другой такой земли не сыщешь скоро обетованной, земля всячину родит. Они и сами сказавают: «У нас-де ест златая руда, и сребреная, да мы-де таим от турка. А когда бы сведал турак, так бы и поготову разори- л. 42. //лися от такой руды».

В Ясех монастырей зело много, предивъныя монастыри, старинное строение, да все без призору. У прежних господарей зелное радение было к церквам; писмо все стенъное старинъное. А старцы воложския все вон изъгнаны из монастырей, а господарь те монастыри попродал греческим старцам. А они уже, что черти, ворочеють, а он с них дани великия берет. А старцы велми разътлено живут и в церквах стоять без клобуков, а волохи в церкви в шапках молятъца, а игумен сам поеть л. 42 об. // на крылосе. А инъде я пришол в неделю к заутрени в миръскую церковь, служить поп воложской. На утрени пропев «Бог Господь» да стали антифоны петь, да поп прочел Евангелие. Потом стали ирмос петь гласу воскресному, а потом катовасием «Отверзу уста моя» покроеть; да на девятой песни пропели «Величить душа моя Господа» да «Достойно есть». А я смотрю: где у них каноны те делис, во окно, знать, улетели? Лехъко, су, хорошо етак служба-ту говорить, да, знать, лехко-то и спасение будеть! Что же потом будет? л. 43. // Пропели «Свят Господь Бог наш», «Хвалите Господа с небес», не говорили стихеры хвалитныя, пропели и словословие великое, да и первой час. А на первом часу и псалъмов не говорили, толко «Слава, и ныне», «Что тя наречем» да «Святы Боже», потом «Христе свете» и отпуск. Что говорит? Уже и грек перещепили службою церковною! А как литоргию пели, я уже того не ведаю, для того мрак несщел ис того их кудосенья-то. Исполать хорошо поють!

В Ясех прежде сего строение было узоричитое, много полат каменных пустых; л. 43 об. // а улицы были все камнем мощены, a ныне все развалились, толко знак есть, как были каменье. А дворы в Ясех не огорожены, разве у богатова, и то плетнем. Господарской двор зело хорош, много полат каменых. Вино в Ясех дешева, хлеб, масло коровъе дешева ж, конопляное дорого – с Руси идет. Яблоки, орехи, чернослив необычно дешево; и корм лошединой дешев. Люди доброхотны, хоть убоги; а от дешеваго вина все пропъютца и въконец от того разорились; везде все шинъки. Много и турак в Ясех, л. 44. // и жидов много, тут же живуть. А жиды у господаря ряды дегтеныя откупають, так деготь очень дорог: флягу дегтяную налить болшую – гривны четыре дать. Дрова очен дороги, a лесу много, да люди ленивы, непроворны, не как купецкия люди московския. В Ясех пошлиною болно грабят, затем многия объяжают. Тут нас греки в Ясех, товарищи наши, покинули, не поехали с нами в Царьград. Пришла им ведомасть из Царяграда, что лисица и белка дешева, так они поехоли в Молдавскую землю в Букареши, а мы тут и остались. Жили л. 44 об. // мы в Ясех 13 дней, дожидалис товарищей, да не дождались. Печалъно нам было: пути не знаем; зело было смутно и мятежъно; мысль мялась, всяко размышляли: итить или назат воротится? Нанели было языка до Иерусалима – волошенина, многия языки знаеть, – по 30 алтын на месяц, пить и есть наша, да стали у него речи непостояны: ныне так говорить, а утре, пришедъши, другия; все переговариваеть, во адном слове не стоить. Помнилось ему, что дешево нанелся, чи ш, Бог ево знаеть. Мы же видевше его непостоянъство л. 45. // да вовсе отказали. Печално было силно, да уже стало в том, хош бес толмача, а ехоть. Господи, помилуй! Столко переехоли да столко нужды принели, да назат ехоть? Стыддъно будеть! Что делать? Живем много, товарищей нет, а проводить никто не наимаетца. И сыскался миленкой убогой человек, нанелся у нас до Голацы, дали мы ему 23 алтына две денъги.

Марта в 7 день възяхом у господаря воложскаго листь и поидохом из Яс к Голацам. Первый день идохом лесом, а в те поры припал снежек маладой. Покудова до лесу доехоли, л. 45 об. // а он и стаял – так горше стало: все ослизло, а горы высокия, неудобъпроходимыя. И едва дъвойкою выбилис, а въсего лесу верст с 10. Да во всю дорогу такой нужды не было, день весь бились. И едва к ночи добились до местечка, и то все разорено; хаты три стоять для почтарей да церков каменая, зело хороша; и мы тут начевать стали.

И в полуночи прибег волак, а по-руски гонец, с тайными делы от турак к господарю. И пришли к нам турки со свечами. И стал наших лошедей брать подь себя, мы же не довахом им. л. 46. // А они прося ключа конских желез: лошеди были скованы так ключа у мене просит, а я ему не доваю. Турченин вынел нож да замахнулся на Луку, а он, миленъкой, и побежал; и толмач скрылся. Възявши коней да и погнали скованых до тово места, где стоять, а за ними я один пришол, да плачю, и Богом их молю, чтобы отдали. А на ока вина так и възяли; самому турчанину будто стыдно так, а он вилел отдать. Слава Богу-свету, что отдали, а то беда была б немалая б: место пустое, нанять не добудеш. л. 46 об. //

И в третий день приидохом в Борлат – местечко воложъское, самое убогое. Тут мы начевахом, искупихомся запасом себе и конем и утре рано поидохом. И дорога зело гориста. А толмач наш мало пути знаеть, так вел нас не тем путем. Иная б дорога была глаже, а он все вел нас горами да дубравами – и сам, милой, не знает. Много на него я и роптал, а инъде хотел и побить, да Бог помиловал от таковаго греха – простой бедной мужик. Как нанимался, так сказывал: «Я до конъца знаю». А как поехал, л. 47. // так ничево не знает, да бегает, и въспрашивает; ошибался миленкай много. После уже повинился: «Я-де тою дорогою однова отроду проехал, и то де лет з 12». А как миленъкой полно нас датощил? Да, слава Богу, таки доволоклись до Голацы. Спаси ево Бог!

И тут мы, идучи, видели горы Венъгерския славныя: зело высоки, подобны облакам. И мы тем горам подивихомся, что нам необычно таких гор видеть, а на них снег лежит. А откудова мы те горы видехом, и вопросил языка: «Долече ль те горы?» И он нам л. 47 об. // сказал: «Добрым-де конем бежать 3 дни доних». И нам зело дивно стало: а как видится от Москвы до Воробъевых гор, кажется и древа те на них можно счести. Зело удивителъныя горы! Аминь.

Марта во 12 день, уже час нощи, приидохом в Голацы и выпросихомся у волошенина начеват, и он пустил нас.

И утре рано пошел я до попа рускова, а то никто и языка рускова не знаеть. Так поп пожаловал и велел нам к се6е¹ переехат. Так мы со всем и переехали¹ да и стали у попа, л. 48. // а рухлед склали в ызъбу: нужно у миленких, и хороминки особъной нет. Потом нам стали сказыват, что есть-де корабли в Царьград. И мы зело обрадовалися и стали коней продовать. А сказали, что севодъни карабли поидуть, так за безъценак лашедей отдали и телеги: не до тово стала, толко бы с рук спихать; так земле ноеть, путь надоел, помянуть ево не хочется. И когда опросталис от лошедей, и пошли корабли нанимать. И нашли корабль греческой, христианской, и уговорились: с человека по левку до Царяграда. И раиз приказал л. 48 об. // нам до света на корабль со всем приезъжать.

Град Голацы – неболшая городина, да славен корабелною присътанью, а то разорен въвесь от турка и от татар. Монасътырей много и хароши, а толка по старцу живут, подъданыя цареградъских монастырей. И в церквах пусто, а церкви узоречныя, каменъныя; и кресты на церквах есть, и колокола малыя, по два колокола. Град Голацы стоить на Дунай-реке, на брегу на левом боку. В Голацах вино дешева и хлеб, л. 49. // а корм лошадиной дорог: сена адной лошади на сутки на два алтына мало. Дунай-река широка, и быстра, и глубока у берега, и крутоберегова, с берегами вровень идеть вода. В Голацах рыба дешева: свежей созан – дать великой алтын, и осетры недороги. И Дунай-река рыбна, что Волга, много рыбы.

Марта в 14 ден часа за два до света въклавши рухледь в телеги и съехали на брег х корабълю. А корабленики уже готовятъся: мотросы парусы готовят к подъему. И тут нас турки, караул, не дали рухлед скласть на л. 49 об. // корабль, повели мене прежде к мытнику греческому. Я пришел, а инъдучник еще спить; так я дожидался, как он въстанеть. И стал мене спрашиват: «Что за человек? Откудова?» И я сказал, что с Москъвы, да и подал ему господаръской лист воложъской. И он, прочетши листь, сказал: «Иди с Богом! Я-де с твоего товару пошлин не возъму. А турчен-де возъмет ли или нет, тово-де я не знаю; инъде я к нему отпишу, чтобы де он с тебя не брал». Так я ему покълонился, а он написал л. 50. // к нему писмо.

И когда пришли мы к турку, к ярмунъчею, и он прочетши писмо греческое да и плюнул, а товар весь от коробля велел пред себя принести. И, пересмотревши товар, велел к себе в хоромину таскать, а сам мне чрез толмача сказал: «Дай-де мне, юмрулеу, 20 тарелей». И я вынел лист московъской да и подал ему. Так турчин стал лист честь и, прочетши лист, сказал: «Гайда! Пошол-де! Возъми свой товар, нет де до тебя дела!» И възявъши товар да пошли х кораблю. И стали кластися на корабль; тогда л. 50 об. // убралися мы совсем, и харч тут всякую купили.

Да тут же к нам пристал черной поп из Ляцъкой земли сам-друг, стал бит челом, что: «Пожалуй, возъми с собою во Иерусалим!» И мы ево приняли, а он в те поры пошел с коробля за сухарями. И раиз, корабелник, не дождав ево, поднявши парус да и отпустился. А тот поп Афонасей увидел з горы, что корабл пошол, бросился в лотку к рыбаку, дал 5 алтын, чтоб на корабль поставил. А лотъка дирява, налилась воды – чють не потанули. л. 51. //

Марта в 15 день во втором часу дни корабелник-раиз велел поднимать парус; и, поднявши, распустили парусы, и от брега отпехнувши корабл, и пошли Дунаем; и бысть ветр поносен зело. И того же дни, яко от полудни, пристахом к городу, а имя ему Рен, воложской же, тут и турак много. Тут раиз корабль пшеницею догрузил.

Град Рен полутчи Голац; вино в нем дешево, по денги око, и хлеб дешев; толко таких монастырей нет, что в Голацав; стоить на Дунае на левой стороне. л. 51 об. // И тут мы начевахом. И рано въставши да и пошли по Дунаю.

Марта в 16 ден, поднявши парус, пошли въниз по Дунаю. Дунай-река многоводна и рыбъна, а к морю разшиблась на мъногия горла, пошла под турецкия горотки. Верху она широка, а внизу уже, для тово что разъбилося на многия горъла, да глубока. И корабль подле берега бежит и от брег третца. Песков на ней нет, все око ея трасъник; и быстра зело, з берегами въровень вода. И тово дъни минухом город турец- л. 52. //кой на правой руки Дуная.

Город Сакча: на нем мечеты каменъныя, поболши Рени-города, а город каменой. А мы к нему не пристовали.

И того дни минухом другой городок турецкой Тулча. К тому горотку все корабли пристають: как из Царяграда идут, так осматревають, не провозят ли греки неволников. В том городе беруть горачь: с человека по 5 тарелей; а когда неволники идут на Русь с волъными листами, так с них беруть турки в том горотку по червонъному с человека, окроме горачю. л. 52 об. //

Град Тулча поменши Сакчи, у Дунай близ воды стаить. И наш раиз не пристовал к нему: были люди лишния, а ветр был доброй. А он надел на себе чалъму так, будъто турецкой корабль, да так и прошол. А нам вилел покрытъца, и мы ему сказали: «Зачто нам крытца? У нас государев лист есть, и мы горачю не дадим!» И тако минухом его; и, прошед город, пристахом ко брегу, и начевахом. И в той нощи бысть погода велика. И тут стояхом вес день и нощь: не пустил нас л. 53. // ветр.

И утре рано поидохом въниз по Дунаю. А на левом боку Дуная в других горлах многих горотков есть турецких, Килия-городок с товарищи. Тут и Белогороцкая орда подлегла близ Дуная, тотары белогороцкия.

И во вторый день приидохом на устье Дуная к Черному морю, и тут стояхом полътора дни. И Дунай-река зело луковата, не прямо течеть, пущи малой реки. И тут мы стояхом у моря, и иныя корабли турецкия идут въверх по Дунаю. Мы же ходихом подле моря и удивляхомся моръскому шуму, как моря пенитца и волнами разби- л. 53 об. //ваетца; а нам диво: моря не видали. Тут кладъбища на брегу турецкая: которой турчин умреть на мори, так пришед к Дунаю да тут и схоронять. И раиз наш възявши матросов, да зинбирь насыпав песку, да взял бревъно еловае, да седши в сандал и поехали к устью Дунаю на приморья искать ходу, кабы корабълю попасть в ворота. И вымерев ворота, и пустил мех с песком на воротех, а к нему привезал бревно. Так бревно и стало плавать на воротех, так знак и стал ходу корабелъному. Тут же мы видехом на Дунаи л. 54. // при мори всяких птиц зело много, плавають всякой породы безъчисленое множество; а на мори не плавають, и не увидиш никакой птицы: им морьская вода непотребна, для тово что она солона и горка. А море Чермное.

Марта 20 дня утре рано бысть ветр зело поносен, и пустихомся на море Чермное. И егда въплыхом в море, тогда морский возъдух зело мне тяжек стал, и в том часу я занемощевал и стал карм вон кидать, сиреч блевать. Велия нужда, къто на мори не бывал, полтора дъни да ноч все блевал.

Уже л. 54 об. // нечему итить из чрева, толка слюна зеленая тянетца и не дасть ничего не спить, ни сьесть – все назат кидаеть. А корабленики нам смеютца да передражневають, а сами говорят: «То-де вам добро». А Лука у нас ни кърехнул. Что ж зделаеш? Богу не укажеш. А, кажетца, по виду и всех хуже был, да ему Бог дал ничъто не пострадат. Да он и послужил нам: бывало испить принесеть или кусок съесть.

А на мори зело бысть ветр велик, с верху коробля нас всех збило, через корабль воду бросало морскую. Ох, ужесть! Владыко-человеколюбец! Не знать нашего корабля в волнах, кажетца, выше л. 55. // нас вода-та, въверх сажен пять. И виде такую неминучею раиз, что меня на корабле моръская вода всего подмочила, так он, миленкой, възял к себе в каморку свою, где он сам спить, и положил меня на своей постели, и коцом прикрыл, да и таз поставил мне, во что блевать. Спаси ево Бог, доброй человек был! Кабы да еще столъко ш плыть, то бы совершено бы умереть было! Уже нелзе той горести пуще! Да по нашим счаском, дал Бог, въскоре перебежали. Такову Бог дал погоду, что от Дуная в полтора дъни перебежал корабль. И раиз нам сказал: «Я-де уже 30 лет хожу, а то- л. 55 об. //кова благополучия не бывало, чтобы евъте часы так перебежать. Бывало-де и скоро, 5 дней или неделю, а иногда-де и месяц – как Бог дасть; по вашему-де счастию так Бог дал скорой путь». Мы же, грешнии, хвалу Богу воздахом: «Слава тебе, Господи! Слава тебе, святый!»

И егда вошли межи гор и моря к Царюграду, тогда раиз меня, пришел, волочеть вон: «Поиди-де вон, Станъбул блиско, сиреч Царъград!» Так я кое-как выполас на верх корабля. А когда мы вошли в проливу межу гор, тут на воротах морских на горах высоко стоять столпы. А ночью в них фо- л. 56. //нари со свечами горять – знак показують кораблем ночью, как попасть в гирло. Естьли бы не ети фонари, то ночью не поподеш в вустье. И мало пошед, стоять два города по обе стораны турецкия, и пушек зело много. Ете горотки для воиньскова опасу зъделаны зело крепко, мудро то место пройти. А тут уже до Царяграда по обе стороны селы турецкие и греческия. А от горла до Царяграда Уским морем 58 верст.

Марта в 22 дня, на пятой недели Великаго поста, в четверток Анъдреева конона, якобы о полудни, приидохом в Царьград и стахом л. 56 об. // на Галаций стране. Тогда турченя из юмруку к нам на корабль приехали и стали товары пересматривать. Тогда и наш товар възяли в юмруку, сиреч в томожню. Мы же опосаемся, что дело незънаемо. И раиз наш сказал: «Не бойся-де, ничего твоего не пропадет, все-де цело будет». Мы же стояхом на корабли и дивихомся таковому преславному граду. Како Бог такую красоту да предал в руки босурманом?! А сами удивляемся: «Что ето будеть? Куда заехали?» Сидим что пленики; а турки пришедши да в глаза гледять, а сами гаварять: «Бак, попась москов, л. 57. // зачем бы ты сюда приехал?» А мы им гледим в глаза самим, а языка не знаем. Потом к нашему кораблю стали подъежать руския неволники, каторыя изъвозничают¹ на мори, кои сами стали с нами помолеку переговаревать – так нам стало отраднее. Потом начевахом; и утре рано раиз велел корабль² на другую страну перевести, на Цареградцую сторону.

И когда мы пристахом ко брегу, тогда мы помолившеся Богу, и Пречистой Богородицы, и великому Иоанъну Предтечи и стахом с Царемъградом осматриватися. Потом приехоша к нам в корабли турки-гора- л. 57 об. //чники и стали у нас горачю просить. И я им показал лист царской. И они спросили: «Кач адам, сиреч сколко-де вас есть?» И я сказал: «Беш адам, сиреч 5 человек». И они сказали: «Добре» – да и поехали далой с корабля. И бысть нам печално велми и скорбно: пришли в чюжое царство, языка не знаем, а товар възяли туръки; как ево выручить, Бог знаеть, – и тако нам бывъшим в разъмышлении.

И абие прислал Бог нам – к кораблю приплыл в куюку неволник; а сам на нас глядить да по-руски и въспросил: «Откуды ты, отче?» И мы л. 58. // сказалис, что с Москвы. «Куда-де, отче, Бог несеть?» И я сказал, что по обещанию во Иерусалима. И он молвил: «Хвала Богу, хорошо-де. Что ж де вы тут сидите? Вид де вам надобна подворье». И я к нему поближе подшел и стал ему говорить: «Как, мол, тебя зовуть?» И он сказал: «Корнилием». Так я ему молвил: «Корнилъюшка, буть ласков, мы люди зде заежия, языка не знаем, пристать не х кому и не смеем. Турки у нас товар възяли, а выручить не знаем как. Пожалуй, постарайся с нами». И он, миленкой, християнъская душа, так сказал: л. 58 об. // «Я тебе-де, отче, и товар выручю, и двор добуду, где стоять». И я ему молвил: «У нас, моль, есть государев лист». И он у раиза спросил по-турецки: «Где-де их товар, в каторой юмруке?» И раиз ему сказал, что на Колацкой юмруке възяли турки. Так он велел мне възять лист царской. Так я възявъши лист, да седши в коик, да и поехал к юмруку.

И когда мы пришли в юмрук, так тут сидять турки з жидами. И турчин-юмручей спросил у толмоча: «Корнилия, зачем-де попас пришел?» И он ему сказал: «Е, салтану басурман юмручей, л. 59. // въчера-де у него на корабли възяли товар, а он-де не купецкой человек. Он-де едет во Иерусалим, то-де у него что есть – непродажное у него-де то, пекнеш, сиреч подарки-де то-де везеть туда». Тогда турчин велел разбить товар и переписать, да на кости выложил, и сказал толмачю нашему: «Вели-де попасу дать юмруку 20 тарелей и товар възять». И толмач мне сказал, что 20 тарелей просит. И я ему, турченину, листь подал; и турчанин лист прочел да и сказал: «Алмаз, сиреч не будет-де того, что не възять с него юмруку. Знаем-де мы указы!» И тут миленъкой толмач наш л. 59 об. // долго с ними шумел, так они и вон ево со мною выслали: «Даш-де юмрук, так и товар возмешь!»

И мы, вышедъши, стоя да думаем: «Что делать?» Тогда виде нас турчен, какой-та доброй человек, да и сказал толмачю: «Что-де вы тут стоите? Е, тут-де не будеть ваше дело зъделано; зде-дя сидят сабаки, ани-де возмуть пошлину. Поезъжайте-де на Станъбулъскою сторону к старейшему юмручею, тот-де милостив и разъсудлив; а жиды-де немилостивы: они бы де и кожу содрали, не токмо пошлину възять!» Так мы и послушали турчина, хош и босуръман, да л. 60. // дело и правду сказаваеть.

Так мы седши в каик да и поехоли на Цареграцкою страну. И пришли в юмрук; и сидит турчин да тютюн пьеть, и въспросил в толмоча: «Зачем-де попас пришел?» И он ему сказал: «Ето-де попас московъской, идеть во Иерусалим, у него-де есть указ московъскаго царя, чтобы по перемирному договору нигде ево не обижали; и зъде-де, в Станбуле, въчера на корабл приехоли с Колацкаго юмъруку да и взяли-де у него пеш-кеш ерусалимъской, которой-де он туда вез, » – да и подал ему лист. Так он стал чести л. 60 об. // лист, а другой турчин, товарищ ево, зъбоку тут же в лист смотрит; да друг на друга възглядавают да сами смеются. И прочетши лист да сказал: «Я-де тово рухледи не видал, сколко ево, вот де я пошлю пристава в юмруку, да велю-де роспись привести, да посмотрю: буде-де что малоя дело, так-де поступлюся, а что де много, так-де нелзя не възять».

И присътав-турчин сел в коик да и поехал на другую сторону в юмруку; a мне турчин велел сесть тут. Так и помешкав с полъчаса, и пристав приехал, подал товару роспись. И юмручей, л. 61. // прочетши роспись, сказал толъмачю: «Не будет-де тово, что не възят пошлину: много-де товару». И толъмач долго с ним спирался: «Он-де въсего отступитца, а не дасть ни аспры! Он-де поедет да Едрина, до самого салтана!» Спаси ево Бог! Много с турчином бился, что с собакою. И турчин сказал: «Нелзя-де, что не възять хош половину, 10 тарелей». И он ему сказал: «А то де какова аспра, так де аспры не дасть!» И турчин расмеялся да молвил: «Лихой-де попас, ничего не говорить, а ты-де шумиш!» А он ему сказал: «А попас-де что языка не знаеть и ваших л. 61 об. // поступак, так де ему что говорить? Я то все знаю, что говорить.» Я, су, что пеш делать, стал бить челом, чтобы отдал. Так он разъсмеялся да сказал: «Е, попас, гайда, гайда, пошол, да велю отдать!» И велел писмо написать да тех юмрукъчеев, чтобы товар попасу отдали. И я стал говарить толмачю, чтобы он пожаловал такое писмо на товар, чтобы ни в Цареграде, ни по пути на городах, ни во Египте, ни во Иерусалиме – где ни будеть с нами тот товар, чтобы с него юмруку не брали. И толмачь стал мои речи ему говорить, так л. 62. // он расмеялся да велел подъячему память написать да и запечатат.

И мы възявши того же пристава с памятью да и поехоли на ту сторону. И пришли в юмрук, а они, сабаки-турки, в те поры в мечет молится в самыя полдни пошли, так мы их ждали. И когда пришол юмручей, так пристав подал память, чтоб товар отдал. И он память прочел, а сам, что земля, стал чорен и велел отдат. Да в честь юмручей да жиды выпросили у мене 5 казиц в подарки, а не за пошлину. И туть я дал приставу десять алтын за ево л. 62 об. // работу; много и трудов было: дъважды ездил в юмрук, а в третей с нами. И тако мы възявши товар да и поехали на свой корабл. И приставши к кораблю, и разъплотилис с раизом за извоз, да и поклалис в коик всю рухлед.

И повез нас Карнильюшка к потриаршему двору. И вылезши ис каика мы с ним двое, а протчия братия в койку осталис, а мы пошли на потриаршей двор. И толмач спросил у старца: «Где-де патриарх?» И старец сказал, что де патриарх сидить на выходе на крылце. И мы пришли перед нево л. 63. // да поклонилис. И патриарх спросил у толмоча: «Что-де ето за калугер? Откудова и зачем пришол?» И толмач сказал: «Он-де с Мосъквы, а идеть во Иерусалим». Потом я ему листь подал, так лист в руки възял, а честь не умееть, толко на герб долго смотрел да опять отдал мне лист. Потом спросил у толъмоча: «Чево-де он от меня хочеть?» Ему помнилося, что я пришол к нему денег просить. И толмач ему сказал: «Деспота агня, он-де ничего от тебе не хочеть, толка де у тебе просить кельи пожить, дакудова пойдет во Иерусалим, – л. 63 об. // так о том милости просить. Он-де человек странъней, языка не зънаеть, знати нет, главу подъклонить не знает где, а ты-де зде християном начало. Кромей де тебя, кому ево помиловать? Ты-де веть отец зде всем нарицаешися, так де ты пожалуй ему келию на малое время». И патриарх толмачю отвещал: «А что-де он мне подарок привез?» И тогда толмач сказал ему: «Я-де тово не знаю, есть ли у него, нет ли, тово-де не ведаю». И патриарх толмачю велел у мене въспросить: «Буде-де есть подаръки, так дам-де ему келью». л. 64. //

И толмач сказал мне все патриарховы речи. Так мне сътало горъка и стыдна, а сам сътоя да думаю: «Не с ума ли, мол, он шъшол, на подарки напался? Люди все прохарчились, а дорога еще безконечная!» И тако я долго ответу ему не дал: что ему говорить? О дале от горести лапонул ест что неискусно да быть так: «Никак, мол, пьян ваш патриарх? Ведаеть ли он и сам, что говорить? Знать, мол, у нево ничево нет, что уже с меня, странънева и с убогова человека, да подарков просить. Где было ему нас, странъних, призърить, а он л. 64 об. // и последнее с нас хощеть содрать! Провались, мол, он, окаянной, и с кельею! У нашего, мол, патриарха и придверники так искусънее тово просять! А то етакову стару мужу, шатуну, как не сором просить-та подарков! Знать, мол, у него пропасти-та мало; умреть, мол, так и то пропадеть!»

И толмачь меня унимаеть: «Полно-де, отче, тут-де греки иныя руский язык знають». И я ему молвил: «Говори, мол, ему мои речи!» И патриарх зардился; видить, что толмач меня унимаеть, так он у толмача спрашиваеть: л. 65. // «Что-де он говорить?»

И толмачь молвил: «Так де, деспота, свои речи говорить, не да тебя». Патриарх же у толмоча прилежно спрашиваеть: «А то де про меня говорить, скажи». И я ему велел: «Говори, мол, ему! Я веть не ево державы и не боюся; на мне он не имееть власти вязать, хош он и патриарх».

И толмач ему сказал мои въсе речи со стыдом. Так он, милой, и пуще зардился да и молвил толмачю: «Да я-де у него каких подарков прошу? Не привес ли де он образов московъских? Я-де у нево тово прошу.» И я ему сказал: «Нет, мол, л. 65 об. // у меня образов; есть, мол, да толко про себя». Так он сказал толмачю: «Нет-де у меня ему келии. Пойди-де в Синайской монастырь: там-де ваши москоли церковь поставили, там-де ему и келию дадут». Так я плюнувши да и с лесницы пошол, а он толмачю говорить: «Опят бы де он ка мне не приходил, не дам-де ему келии!» Етакой миленъкой патриарх, милость какую показал над странным человеком!

Так, су, что делать? Мы и пошли с потриархова двора; да седши в коик, да поехоли в Синайской монастырь. Пришли ко игу- л. 66. //мену, и толмачь стал говорить, что пришол-де с Москвы калугер а просит-де келии да времени посидеть. Тот, милой, себе възметался: «Как быть? Да у меня нет келии порожней; ин бы де ево во Иерусалимской монастырь отвели, готово-де тут къстати: он-де во Иерусалим идеть, так де ему там игумен и келию дасть».

И я подумал в себе: «Да, миленъкая Русь, не токмо накормить или места не дать, где опочить с пути! И таковы-та греки милостивы: в кои-та веки один старец забрел – ин ему места нет; а кабы десятак-другой,л. 66 об. // так бы и готово – перепугалися! А как сами, блядины дети, что мошеники, по вся годы к Москве человек по 30 волочютца за милостиною, да им на Москве-та отводять места хорошия да и корм государев. А, приехав к Москве, мошеники плачють пред государем, и пред властьми, и пред бояры: «От турка насилием оттягчены!» А набрав на Москве денег да приехав в Царьград, да у патриарха иной купить митрополитство. Так-то они все делають, а пълачють: «Обижены от турка!» А кабы обижены, забыли бы старъцы простыя носить рясы луда- л. 67. //нъныя, да комчатыя, да суконныя по три рубли аршин. Напрасно миленъкова турка те старцы греческия оглашають, что насилует. А мы сами видели, что им насилия ни в чем нет, ниже в вере. Все лгуть на турка. Кабы насилены, забыли бы старцы в луданых да в комчатых рясах ходить. У нас так и властей зазирають, луданъную кто наденеть, а то простыя да так ходять старцы. А когда к Москве приедуть, так в каких худых рясах таскаютца.

На первое возъвратимся. Что потом будеть, увы да горе!

Незънаемо, л. 67 об. // что делать. Стоить тут старец, имя ему Киприян; тот, миленкой, умилился на меня, видить он, что я печален. А он по-руски знаеть: «Ну де, отче, не печался; я-де тебе дабуду келию». Възявши нас да и пошол до Иерусалимскаго монастыря. Пришли на монастырь; вышел к нам игумен и спросил про мене у толмача: «Умеет ли де он по-гречески?» И толмачь сказал, что не умеет. Так игумен молвил: «Откудава-де он и зачем ка мне пришол?» И толъмач сказал оба мне весь порядок, откуда и куда идеть. л. 68. // Игумен молвил: «То добро, готова-де у мене келия». И тотъчас велел две кельи очистить, а сам сидел да и велел дать вина церковнаго. И нам не до питья: еще и не ели, весь день пробилися то с турками, то с греками, a греки нам тошнея турок стали. Так нам игумен поднес вина и велел со всею рухледью приходить: «Я-де вам и корабль промышлю во Иерусалим». Мы же ему поклонихомся: доброй человек – миленкой тот игумен!

Мы же шедши на пристань, где наш коик стоить с рухледью, нанявши работников, и пришли л. 68 об. // в монастырь, да и сели в келии. Слава Богу, будто поотрадило! Игумен же прислал к нам в келъю трапезу, кушанъя и вина. Спаси ево Бог, доброй человек, не как патриарх! И дал я тому толмачю за работу два варта. Он же, миленкой, накланелся, человек небогатой; да тако ево и отпустили, а сами опочинули мало и нощь преспавши.

В суботу 5 недели поста, игумен нам прислал трапезу, и вина, и кандию, масла древянова да сулею – в нощь зажигать. У них таков обычей: по всем кельям во всю нощ кандилы л. 69. // с маслом горять. Масло там древянное дешево: фунт 4 денги. Потом стали к нам приходить греческия старцы и греки. Сведоли про нас руския неволники, стали к нам в монастырь приходить и роспрашивать, что водитца в Москве. А мы им все сказаваем, что на Москве и в руских городех водится.

И в неделю 6 прииде к нам в монастырь Киприян-старец, кой нас тут поставил, да и говорить нам: «Пошли-де, погуляем по Царюграду, я-де вас повожу». Так мы ему ради да и пошли. А когда мы пошли к Фенарским воротам л. 69 об. // и патриаршему двору, тогда с нами въстретился наш московской купец Василей Никитин. Мы же зело обрадовалися: нам про нево сказали, что уехол. А он себе нам рад и удивляетца: «Зачем вас сюда Бог занес?» И мы сказали зачем, так он молвил: «Хочете ли погулять в Сафеевскую церковь?» И мы стали бит челом: «Пожалуй, повади нас по Царюграду и пъродай нам товар». Так он сказал: « Бог-де знаеть, я-де веть еду; разве де я вас сведу с грекам с Ываном Даниловым; он-де ваш товар продасть». л. 70. // Так мы опять в монастырь возъвратихомся, и възявши товар, и поидохом вь елдеган, сиреч гостиной двор. И тут свел нас с греком и товар ему отдал продать.

Потом мы пошли с ним по Царюграду гулять и приидохом к церкви Софии Премудрости Божий к дверем заподным, а заподных дверей 9-ры, врата все медныя. И в те поры турки в церкви молятся; мы же стояхом у врат и смотрехом их беснования, как они, сидя, молятся. Потом турчин, вышед, стал нас проч отбиват: «Гайда, попас, гайда, пошол-де проч! /л. 70 об. / Зачем-де пришол, глядиш, тут-де босурман?» Так мы и проч пошли. Потом вышел иной турчин да и зовет нас: «Гель, москов, гель, потъде сюда!» Так мы подошли, а Василей и стал по-турецки говорить. «Чего-де хочете?» Так Василей сказал: «Москов попас вар тягат, есть у него указ, пусти-де ево посмотрит церкви». И турчин спросил: «Сколко вас человек?» И мы сказали: «6 человек». И он молвил: «Бирь адам уч пари, по алтыну-де сь человека». Так мы и дали по алтыну, а он нас и повел въверх, а в нижнею не пущают.

И когда мы възошли на верхнею полату, тогда ум л. 71. // человечь пременится, такое диво видевъше, что уже такова дива в подъсолнечной другова не сыщеш, и как ея описать – невозможно. Но ныне вся ограблена, стенне писмо скребено, толка в ней склянечныя канъдила турки повесили многое множество, для то-во они в мечет ея претворили. И ходихом мы, и дивихомся таковому строению: уму человечю невъместимо! А кокова церковь узорочиста, ино мы описание и зде внесем Иустиниана-царя, как ея строил, все роспись покажеть; тут читай да всяк увесть. А чтоб кто-то перва сам видя ету церковь да мог бы ея описать – и то нашему брен- л. 71 об. //нному¹ разуму невмесно, чтоб не погрешить описанием, а иное забудетца, так погрешна и стала. Мы же ходихом, и смотрихом, и дивихомся такой кросоте, а сами рекохом: «Владыко-человеколюбче! Како такую прекрасною матерь нашу отдал на поругание басурманом²? A пределы в ней все замуравлены, а иныя врата сами замуровалис. И турчин нам указавал: «Ето-де не турча замуровал, сами-де, алла, Бог-де». А что в том пределе есть, и про то греки и турки не зънають; какое там таинъство, про то Бог весть един. Мне турчин дал камен из помосту мраморной; а сам мне ве- л. 72. //лел спрятать в недра: а то де туръча увидит, так де недобре.

Доброй человек – турчин, кой нас водил!

И тако мы изыдохом из церкви и поидохом из монастыря. И, мало отшедши, тут видехом диво немалое: висить сапог богатырской, в следу аршина, воловая кожа в нево пошла целая; и панцарь лошеди ево, что на главу кладут; лук ево железной, невелик добре, да упруг; две стрелы железъныя; булдыга-кость от ноги ево, что бревешка хорошое, толста велми.

Потом пришли ко звериному двору, толкахом у врат; и турчин отворил врата и вспросил: л. 72 об. // «Чево-де хошете?» И мы сказали, что хошем льва смотреть. И он молъвил: «А что-де дадите?» И мы молвили: «Бирь адам, бирь пора». И он нас пустил. А лев лежить за решеткою, на лапы положа голову. Так я турчину стал говорить: «Подыми, мол, ево, чтобы встал». И турчин говорить: «Неть-де, нелзя: таперва-де кормил, так спить». И я възявши щепу да бросил, а он молчить. Так я и узнал, что он мертвой да соломою набит, что живой лежить. Так я ему молвил: «Босурман, для чево ты обманаваеш? Вер пара, отдай, мол, наши денги!» Так он стал лоскать: л. 73. // «Е, попас, пошли-де, я вам еще покажу». Да зажег свещу салною и повел нас в полату: темно силно, ажно тут волки, лисицы насажены; мясо им набросано; дурно силно воняеть – немного не зъблевали. А лисицы некорысны, не как наши; а волчонки малыя лают, на нас глядя. Потом показал нам главу единорогову и главу слоновою; будет с ушат болъшой хобот его, что чрез зубы висит, с великия ночвы, в человека вышина. Тут же и коркодилову кожу видехом. Так нам поотраднее стало, что такия диковинки показал.

Потом приидохом на площедь великою, подобно нашей Красной л. 73 об. // площеди, да лихо не наше урядъство: вся каменем выслана. Тут стоят 3 столпы: два каменых, а третей медной. Един столп из единаго камени вытесан, подобен башни, четвероуголен, шатром верх острой, саженей будет десять вышины, а вид в нем красной с ребинами. А таково гладко выделан, что как ни стань противу ево, что в зеркала всево тебя видно. Под ним подложен камень, в поес человеку вышины, четвероуголной; а на нем положены бълиты медныя подъставы; а на бълитах тех поставлен столб хитро зело. Лише подивитца се- л. 74. //му, как так такая великая грамада поставлена таково прямо, что ни на перст никуда не похилилась, а толка лет стоить. А токая тягость, и как место не погнетца, где поставлен? А ставил-де ево царь Константин; в нем же гвоздь Господень заделан у земи; а ширины он саженя полтора сторона, так он сажень 6 кругом. А которой под ним лежить камень, и на том камени кругом резаны фигуры воинъския, пехота, конница; а выше фигур – подпись кругом латынским языком да греческим; а что подъписано, и мы про то не даведались. А писа- л. 74 об. //но про етот столп: когда будеть Царьград потоплен, тогда толко один сей столп будеть стоять; и корабленики, кои приидут и станут к тому столпу корабли привязавать, а сами будут рыдати по Царюграду.

Другой столп складен из дробнаго камени; тот плошае гораздо, видом что наша въверху Ивановская колоколня; уже иныя каменья и вывалилис. Да тут же стоит столп медной; и на нем были три главы змиевы, да в 208-м году те главы с тово столпа свалились далов, и осталось столпа якобы аршина 3 вышины. И турки зе- л. 75. //ло ужаснулись того столпа разърушению, а сами-де говорять: «Уже-де хощеть Бог сие царство у нас отнять да иному цареви предат, християнскому». Сами, милыя, пророчествують неволею.

ОПИСАНИЕ ЦАРЯГРАДА:

како он стоить, и кое место, и каким подобием (и каковы к нему приходы морем и земълею, и каков он сам есть)

Дивный и преславны Царьград стоить между двух морь, на развилинах у Чернаго моря и по конец Белаго. А град трехъстеной: первая у него сътена протянулос по Беломул. 75 об. // морю, а другая стена – по заливе, а третья стена – от степи. А окола Царяграда 21 верста. А врат у нем 20, а стрелниц 365, а башень 12. 1 врата от церкви Бакчи – Жидовския, против полаты, 2 – Рыбныя, 3 – Мучныя, 4 – Дровяныя, 5 – Мучныя, 6 – Чюбалыя, 7 – Ояк, 8 – Фенарь, 9 – Лахерна, 10 – Галать, 11 – Ависараит – те ворота на одной староне от лимана Чермнаго моря; 12 врата – от Едринаполя, 13 – Адринъския, 14 – Романовския, 15 – Пошешныя, 16 – Сеневрейския, 17 – Салагиския; 18 – от Белого моря, Кумкапецкия, 19 – Когаргалимендинския, 20-я л. 76. // – Архикопе; от церкви Бакчи християнския двои врата на Белое море.

А имен Царюграду седм: 1. Визанътия; 2. Царьград; 3. Богом царствующий град; 4. Константинопол; 5. Новый Рим; 6. Седмохолмник; 7. турецкое прозвание – Станбул.

Великий и преславный град стоит над морем на седми холмах зело красовито. И зело завиден град, по правде написан – всей вселенъней зенница ока! А когда с моря посмотриш на град, дак весь будто на длани. От моря Царьград некрепко делан, и стены невысоки; а от Едринской степи зело крепко делан: в три стены, л. 76 об. // стена над стеною выше, и ров круг ево копан да каменям выслан. А башни, или стрелницы, очен часты: башня от башни 30 сажень или 20 сажень. А вароты уже наших, для тово что у них мало тилежново проезду бывает. А в воротех у них пушек нет, а снаряд в них всякой на кораблях, и опаска воинская вся на мори. А по земли у него нет опасения, потому в него ни на горе, ни в городовых воротех нет пушек. А во всех городовых воротех караул крепок, все полковники сидять. А по улицам ходят янъчары: кто задеретца или пьяна- л. 77. //го увидять – то всех имають да на караул сводять. В Цареграде по вся ночи турчаня ездять сь янъчары и полковники по всем улицам сь фанарями и смотрят худых людей; то и знак буде: стретилъся сь фонарем – то доброй человек, а без фонаря – то худой человек, потом поимав да и сведуть.

В Цареграде царской двор в Византии стоить внутрь града; а Византия подобен нашему Кремлю строение. Полаты царския зело узорично; двор царской весь у садах, да кипоресовыя древа растут зело узорично. А по другую сторону Царягърада за морем Халкидон-град. Там л. 77 об. // много царских сараев, сиречь дъворцов, тут цари тешатся. А по другую сторону Царяграда, за алиманом, град Калаты, велик же град, круг ево будет верст десять. Царьград огибъю, как ево въвесь объехать, поменши Москвы, да гуще жильем. Москъва редка, а се слободы протянулись, да пустых мест многа; а Царьград въвесь в кучи. И строение въсе каменное, а крыто все черепицою. А улицы и дворы все каменем мощены; так у них ни грясь, ни сор отнюд не бывает: все вода в море сносить, потому что у них улицы скатистыя; хош мало л. 78. // дожд прыснул, то все и снесеть.

А строение у них пришло от моря на гору, палата полаты выше. А окны все – на море, а чюжих окон не загараживают: чесно у них на море глядение. А строение узоричъно, и улица улицы дивнее. А по улицам и по дворам въвезде растут древа плодовитыя и виноград зело хорошо. Посмотриш – райское селение! А по улицам по всему граду и у мечетав въвезде калодези приведены с шурупами, и ковши медныя повешены, и корыты каменныя коней поить.

А в Цареграде турецких мечетов, сказывают, 8000. А таковы в Цареграде л. 78 об. // мечеты, что их неможно описать, зело предивныи, уже таких див во вселеней не сышеш! У нас на Москве невозможно таковаго единаго мечета зделать, для тово что таких узорочитых камней не сышеш. А церквей християнских в Цареграде немного, сказывают, 30 добро бы было. Воровства в Цареграде и мошеничества отнюдь не слыхать: там за малое воровство повесять. Да и пъяных турки не любять, а сами вина не пъють, толко воду пьють, да кофей – чорною воду гретою, да солоткой шербен, и изюм мочют да пъють. В Цареграде редов л. 79. // очень много, будеть перед московским вътрое, и по улицам всюду ряды. А товаром Царьград гораздое товарнее Москвы, всяких товаров впятеро перед московъским. А гостиных дворов в Цареграде 70. А в мечетах турецких все столпы аспидныя да мраморныя; воды приведены со многими шурупами хитро очюн. А когда турак идеть в мечет молитца, тогда пришед всякой к шурупу, да умывает и руки, и ноги, да и пойдеть в мечет. Пятью туръки в сутки молятся; колоколов у них нет, но взлещи на столп высоко да кричить, что бешеной, л. 79 об. // созываеть на молбиша бесовское. А в мечетах турецких нет ничево, толка кандила с маслом горят.

Станбул, мощно ево назвать, – златый град, не погрешиш! Строение там очень дорого, каменъное и древяное. Дрова не болши чем дороже московскаго: пуд 10 – дать гривна. В Цареграде сады в Великой пост на первой недели цветут; овош всякой к Светлому воскресению поспеваеть: боб, ретка, свекла, и всякой огородней овощ, и всякия цветы. Турки до цветов очен охочи: у них ряды особыя с цветами; а когда пойдеш по Царюграду, то л. 80. // всюду по окнам в купках цветы стоять.

Хлеб в Цареграде дешевлее московскаго. Квасов и меду нет, а пива и соладу не знають. Турки пьють воду, а греки вино, и то тихонко от турок. A хлеб в Цареграде все пшенишной, а оръженова отнюд нет. A хлеб пекуть все ормяне, а мелницы все лошедми мелют. А запасу туръки и греки в домах не держуть, и печей у них нет, ни у самого салтана, хлеб все з базару едять, а к ужену иной приспевают. A хлеб поутру, в вечер пекуть, и в полдни у них денежных хлебов по 3 за копейку. Харчевых у них л. 80 об. // рядов нет, что наши. В Цареграде нет такова обычья, чтобы кто придеть х кому в гости, да чтоб ему поставить хлеб да соль, да потчеют, что у нас. У них нет болши того, что поднесет черной воды – да и пошол з двора.

А рыба в Цареграде дешевле московъскаго летом, а зимою дороже, а раки велики зело, по аршину будут; а купят рака по 4 алтына и по 5 алтын. А рыб таких нет, что наши московския рыбы, у них морская рыба несладка; у них нет осетров, ни белуг, ни щуки, ни стерледи, ни леща, ни семгисаленыя; л. 81. // вяленых осетров много, икра паюсная по два алтына фунт. Яйца по 8 за копейку. Капуста кислая дешева, и огурцов много, и всякой овош дешев; изум по две копейки фунт; маслины по две копейки ока; масло древянное по грошу фунт; орехи, малыя и болшия, дешевы; чеснок и лук зело дешев; вино – ока по алтыну. А овощ всякой по улицам носять под окна. Мясо очень дорого; каровъе масло доброе по два гроша фунт; сыры недороги да и хороши; кислое молоко дорого. Уксус дешев да и лутчи нашего, из винограду делають. Мыло грецкое по 8 копеек л. 81 об. // око, а по 5 фунт. Хлеб, икра идет с Чернаго моря. А в Цареграде и во всей Турецкой¹ державе в полатах печей, ни лавок нет, ни столов. Все, по земли² ковры разославши, сидят, подогнувши ноги, да так и ядят. Мы не привыкли, нам было тяжъко. А ворять еству на таганах; а в зимнея время держат уголья в горшках да так и греютца.

В Цареграде денги ходят: левки, червонныя, аспры, пары; левок ходить по 46 пары, а червонной турецкой ходит – 105 пар, a венецейской – 111 и 112; а пары болъши наших копеяк гораздо; аспры ходят по 4 в пару. В Царе- л. 82. //граде все в вес продають, a не мерою, ни щетом. А дворы гостиныя все крыты свинцом. В Цареграде шолк родитца, и всякия порчи турки сами ткуть: комки, отласы, и бархаты, тавты – и красять всякими разными краски. А всякие товары в Цареграде дороги, хош много, для того дороги, что расходу много. И пышно ходят, не видиши у них в овчиных шубах или в сермяжных ковтанах*, но все ходят у них в цветном, в чем сам, в таком и слуга; толка сказывают, что ныне-де турки оскудели-де перед прежним.

В Цареграде на всяк день, кажетца, л. 82 об.// сто караблей на день приидеть с товаром, а другое сто прочь пойдет за товаром на Белое море и на Черное. Часто мы гулевали по каторгам, где наши миленкия неволники работают. Ради миленкия, обсядут человек 50 вкруг да расъпрашевают, что вестей на Москве и во украенских городах и чево для государь с туркам замирился, турок-де зело уторопел от Москъвы, а сами, миленкия, плачють. Имееть турок з Белаго моря опасение. Пристали корабелныя зело хороши. Всякия товары: хлеб, вино, дрова и всякия припасы – в Царьград все кораблями л. 83. // приходять.

У турак болшой празник бывает после Георгиева дни. Месяц въвесь постять: как увидят месяц молодой, так у них и пост настанеть. А каждаго месяца праздник у них 3 дни бываеть, когда увидят молодой. А на голенах и на катаргах все стрельба бываеть, и в трубы играють, и в редах не сидять. А пост у них таков: как сонце взойдеть, так они станут постится; а сонце зайдеть, так они станут есть. Во всю нош ядять и блудять – такой-то у них пост! А когда у них диаволской пост тот живеть, так час ночи зажгуть кандила л. 83 об. // во всех мечетах и на столпах. На всяком столпу пояса в три и в четыре кандил навешают с маслом, так они до полуночи горят; кажетца, у во всяком мечети кандил 50 будеть. Да так-то въвесь месяц по ночам творять. Турецкия жены, завязав рот, ходять неблажненно, и греческия, и жидовския, толка глаза одни не закрыты.

В Цареграде приволно силно по морю гулять в коиках. А извоз дешев; а перевощики – турки да неволники руския. А лотки у них дороги: по 100 талерей, по 50 и по 60 – зело изрядны. А на турецких голенах бываеть по 1000, л. 84. // по 900 служивых. Перед нашим приходом пошла¹ голен турак к Махметовой пропости да вся и пропала: громом да молниею побило, три дни тма стояла – толко человек остался.

А у салтанов турецких все жены руския, а туркен нет. Дворцы царския у турка около моря везде поделаны поземныя толко узорочисьты, над водою сады и около древа кипарисовыя. А по тем у него дворцам² все жоны живуть. Суды у турак правыя: лутчева турка, сь християнином судима, не помилует. А кой у них судья покривить или что мзды возмет, л. 84 об. // так кожу и здеруть, да соломою набъють, да в судейской полате и повесять – так новой судья смотрит. А в Цареграде турецкой салтан не живеть, но все вь Едринеполе, а тут боится жить от янычар. У них янычары своеволны: пашу ли, полковника л, хош малую увидять противность, так и удавять. И часты бунты бывають от янычар, и при нас был.

В Цареграде турки и всюду носять платья зеленое и красное, a греком и жидом не велять. Жиды все носять платье черное да вишневое, a греки также иные красное носять, толко зеленого л. 85. // не дадуть носить турки ни жидом, ни греком. Московския люди, когда прилучатся в Цареграде, носять невозбранно зеленое пълатье. В Цареграде и по всей Турецкой области живуть иностраные люди, то горач на всякой год беруть по 5 тарелей с человека. Кто не приедеть в ево землю, со всех береть, толко с московских людей не беруть: в перемирном договоре так положено. А с ково возъмуть горач, так значик дадут, печатку. Так всякой человек с собою печатку и носить, а горачники-турки въвезде по улицам ходять да досматривають печаток. А у ково л. 85 об. // нет печатки, так горачь и возмут; и с потриарха, и с митрополита, и со старъцов со всех беруть – нет никому спуску.

ОПИСАНИЕ ГРеЧЕСКАГО УСТАВА И ПОСТУПАК ВеНеШНИХ И ДУХОВНЫХ, И КАКО ОНИ С ТУРКАМИ В СОЕДИНЕНИИ ПРЕБЫВАЮТ, И КАКИХ ОНИ ПОСТУПАК ТУРЕЦКИХ ДЕРЖАТСЯ

В праздник Благовешениева дъни игумен того монастыря, где я стоял, звал меня в келью к себе обедать и нарочно многих звал грек для меня и для разговор со мною: о московских ведомастях и про государя спрашивали. И когда я пришол в келью, тогда л. 86. // игумен посадил меня подле себя; и греки все сели, и старцы греческия, кои тут прилучилися. И сътали на стол ставить ествы; что ествы не приспеты были разныя – все несуть въдруг, на стол поставили. И игумен стал «Отче наш» говорить сидя, и греки все сидят. А я встал да гляжу: та еще первоначалная их игрушка! Так у меня голову стала крутить от их игрушак. А игумен меня сажает: «У нас-де не встають». А когда мы стали есть, так греки не как русъкия: хто что захотел, тот тую еству и есть. А я глежу, так игумен перед меня подкладываеть хлеб л. 86 об. // и рыбу; так и я стал есть.

И помале начал игумен у меня чрез толмача спрашивать: «Есть ли де на Москве етакая рыба? – да подложит кус да другой. – Есть ли де етакая?» А я сидя да думаю: «Куда, мол, греки-та величавы! Мнять-то, что на Москве-та и рыбы нет. А когда бы рыба-та какая завистная, а то что наши пискари, акуни, головли и язи, да коракатицы с товарищи, и раки с раковинами мясами, и всякая движущаяся в водах». Так я, сидя, стал про свои московския рыбы хвастать, так толмачь ему стал сказовать, так он нос-от повесил. А сам л. 87. // говорить: «Лжет-де, я-де вось призову грека, кой-де на Москве был, брюхо-то у него заболело». Похвалился, да не у час, да не удолось.

Послал тово часу по грека, и грек пришол да тут же сел. И стал у нево игумен спрашивать: «Так ли¹ де московской калугер говорить, что етакия-де рыбы есть на Москве, что де в Станбуле таких нет?» «Ета-де расплевка рыба, у няс²-де убогия ету рыбу мало едять!» – а я, су, и прихвастал кое-что. И грек смотрить на меня да смеется: «Что-де у вас за прение стало о рыбе-то? Какая-де вам евтом нужъда спиратся?» И я ему молвил: л. 87 об.// «Мне, мол, нужи не было, игумен у меня спросил: «Есть ли де у вас на Москве етакия рыбы?» – так я ему сказал, что у нас етакия рыбы есть. И ты ему сказывай про наши рыбы, ты веть знаеш московския рыбы и всякой харчь пред станбульским». И грек стал игумену сказывать, что есть. И игумен только мне молвил: «То добре, су, станетца есть».

Помалу стал мне говорить: «Для чево-де не еж раков, и мяс, что в раковинах, и корокотиц?» И я ему молвил: «У нас, мол, ето гнусно, и обычая таковаго нет нам есть, так, моль, мне и смердить». л. 88. // И он молвил: «Как-де хош, а нам не зазирай: у нас-де ето добро есть и безъгрешно».

И роспрашивали у меня греки про государя: «Для чево-де государь замирился с турком? Чево-де ради он нас из неволи и из насилия не свобождает, а он веть християнъской царь, и заветши войну, да и замирился, да с ыным стал бится?» И я им сказал: «Что петь вы приплетаете, а нашего царя еще и укоряете? Веть ето не ваш царь. Вы у себе имели своего царя да потеряли; а ето московской царь, а не греческай. У вас свой царь есть, а вы ему служите!» Так они сказали: «Да мы-де християне, так де л. 88 об. // на него надеемся, что нас он от турка свободить». И я им молвил: «Да веть, моль, уже на Москве не один царь был, се никой вас не свободил. Вет, мол, и етот не крепость дал вам, что от турка вас свободить». «Так-де писано, что московской царь свободить нас и Царь-де-град возъметь». Так я сказал: «Да, мол, и писано, да имя ему не написано: хто он будет и кто возъметь Царьград». Так они молвили: «Се-де прежния цари турку не страшны были, a етагого-де турак боится».

Да и стали говорить: «Для чево-де ваш царь веру немецкую на Москве завел л. 89. // и платье немецкое? Для чего-де царицу в монастырь постриг?» И я им сказал: «Что петь у вас вестей-то в Цареграде много, кто вам приносить? У нас на Мосъкве немецкой веры нет, у нас вера християнская; a платье у нас московское и царица не пострижена. Диво, далече живете, а мъного ведаете!»

Так они еще молвили: «Для чево-де ваш царь наших грек к Москве не велел пушать и из Москвы сослал далов? Что-де ему и зделали? Какия мы ему злодеи? А мы-де за нево Бога молим». И я им молъвил: «Обычныя греки, нашему л. 89 об. // государю доброхоты, турецкому болши радеють. Тово ради государь не велел греков к Москве пущать, что они всякия ведомости турку выпущають. Вот, моль, кто вам сказовал, чево у нас не водитца, где на Мосъкве вера немецкая или царица пострижена? Так-тако ваши греки, там бывши, на Москве-та, да зде приехавши, вруть невидницу, чево отнюд нет. Въправду их не велел государь к Москве пущать. Малыя, мол, греки нашему государю доброхоты? А что вы говорите «За нево, государя, Бога молим» – и в том вы неправду сказаваете. Молите вы Бога за царя, а не вем, за ту- л. 90. //рецкова или за московскаго. Глухо ваш поп в ектениях говорить: «Еще молимся за царя нашего», а не вем, за коего, так явно стало за туръскаго, для тово что тот ваш царь, а не за нашего. И в том вы лститеся; кабы так-то: «За благовернаго царя нашего» – то бы на дело походило, а то Бог знаеть. А они так в том крепятся, что: «Мы за московскаго царя Бога молим, а не за турка». И мъного кое о чем было речей всяких.

А два старца тут гречеськия так и рыбы не ели, так игумен у меня спрашивал: «Едят-де у вас на Москве рыбу у Великой пост?» И я сказал, что у нас до- л. 90 об. //брыя люди в Великой пост толко дважды едять рыбу: на Благовещение Пресвятыя Богородицы да в Вербное восъкресение. А дураку закон не писан: волно, кому хочь, мясо есть. Игумен молвил: «Для чево-де у вас в среду и в пяток рыбу едять?» И я сказал, что у нас, хто доброй человек да постоянной, тот отнюд в среду и в пяток рыбы не есть. У грек толко ета добродетель мотаетца, что в Великой пост рыбы не есть, а что тобак и в Великую пятницу из рота не выходить и въсякую гадину ядять.

В Цареграде в Вербное воскресение церковь всю выстилали мась- л. 91. //личным ветвием и монастырь въвесь; и на заутрени с теми же масьличъными ветми стояли. После литоргии игумен звал меня опять к себе обедать, и грек было много. Тут после обеда греки все съмотрели наш указ государев и речи кое-какие были про турка.

В Цареграде под Светлое воскресение стояли мы в заутрени в церкви в монастыри Иерусалимъском. В вечер в суботу, в час ночи, собралис в церковь греки да по местам и сели. Потом стали честь Деяния апостолъское, чли по переменам. И когда прочли, начали полунощницу петь, а канон пели со ирмосом на 6. л. 91 об. // Пропев полунощницу да сели. Потом игумен взял свещи да и пошол греком раздовать, а за ним старец носить блюдо. И греки игумену давали за свечи иной червонной, а иной тарел, иной орлянку, посьледней тюлть; а убогия – те съвоими свечами приходили. И, раздав свечи, подняли иконы так же, что у нас, вышли вон из церкви да и пошли круг церкви. И пришли к церковным дверем, пели «Христос воскресе». Потом вошли в церков, начали петь канон Пасце. А канон по крылосам конархист сказывал, а канон пели на 6 со ирмосом, а после единожды покры- л. 92. //вали. Потом пели стихеры Пасце. Потом вышел игумен со крестом, диякон со Евангелием, да «Празник Воскресение» была икона, а четвертой человек держал блюдо на денги. Потом пошли греки ко иконам и стали целоватца со игуменом. И, целовавши, игумену на блюдо клали кой червонной и кой тарель, иной тюлть, а иной пар 5, последней пару – а не по-нашему, чтоб ейцо красное довать. По целовании начали петь литоргию, а по абедни чли Евангелие. Игумен стоял во алтари во вратах царскихь, а то по всей церкви стояли попы с Евангелиями да так все чли, л. 92 об. // тово что много было попов. А церков вся была настлана ветвми масличными, и монастырь въвесь был выслан.

И после обедни прислал к нам игумен блюдо пирагов, блюдо яиц красных и сыр. Спаси ево Бог, до меня был силно добр, радел о нашем походе: корабль нам до Египта сыскал, грамотки в свои монастыри довал, кои по египецким странам (так нам по тем грамоткам от тамошных игумнов добро было), и во Иерусалим к наместнику грамотку писал, та грамотка много нам добра зделала. И тот наместьник зело меня любил: хлеб л. 93. // и вино присылывал и за трапезу часто зывал – доброй человек и смирьной.

В самое Светлое воскресение на вечерни тем же подобием выход был с Евангелием, а игумен крест держал. Также целование было, и греки игумену денги довали тем же подобием, что на завтрени; да у грек и во всю Светлую неделю после службы бываеть целование, что и на праздник.

В понеделник на Светлой недели ходили греки на гору гулять, много было грек и турок. А то гулбища патриарх у турка откупаеть толко на три дни на Светой недели и даеть турку по 1000 ефимок. л. 93 об. // А гуляють толко да полъдня, а то турки изъбивают долов, кричать греком, ходя з дубъем: «Гайда, гайда, далов-де пошли!» Тут бывают со всяким овощем. A те ефимки патриарх у них же по церквам збираеть, старосты выбраны да с ящиками по церквам ходять. Греки на Светой же недели ходять по улицам, по монастырям с медведи, с козами, з бубнами, скрипицами, с волынками да скачють и пляшуть. Взявши за руки 20 человек и 30 да так вереницами, по дворам, по монастырям ходя, скачуть да пляшут, a греки денги дають. И к потриарху, и к л. 94. // митрополитом ходять, а они, миленкия, им денги дають, вином поять. Безъчинно ето у грек силно, у турак таковаго нет бесчиния. У грек, когда бываеть месяцу первое число, то все ходят попы со святою водою по домам, по кельям, покропять да цвет по окнам тычють: малодушные греки етим цветкам, и турки как есть малыя младенцы.

О церковном уставе греческом, как поють и говорять, и как в церквах стоять, и како сами крестятца, и како младенцов крестять, и всякая поступка, вънешнея и духовная. л. 94 об. //

В начале церковнаго пения греки, когда приидут в церков, так они шапок не снимають. Станеть в стойле (во всех церквах у них стойлы поделаны), а стоять в стойлах лицем не ко иконам, но на сторану, к стене, друг ко другу лицем, да так и молятся – не на иконы, но на стену, друг ко другу. И так во всю службу стоять в шапках; толка сниметь, как с переносом выдуть да кенанишная «Аллилуйя» пропоють, да и то тафей не скидають. А крестятца страмно: руку на чело възмахнет, а до чела далеча не данесеть да и отпустит к земли; отнюд не увидиш, кто б из л. 95. // грек на плече даносил.

А духовъной¹ чин у греков хуже простаго народу крестятца, странно силно: как въвойдеть в церковь, а рукою мохает², а сам то на ту съторону, то на другую озираетца, что каза. А царьских врат у них ни поп, ни диякон не затворяеть, ни отворяет, но простолюдин, мужик или ребенок. А на городах мы видели, так и бабы отворяють и затворяют, и во олтари кодила раздувають.

А когда поп ектению в церкви говорить, то греки «Господи, помилуй!» по крыласом не поють, но просто, где кто стоить, тот тут и ворчить: «Кир, иелейсон!» А поп ек- л. 95 об. //тению проговоря да и скинеть патрахиль. И Евангелие поп чтеть, оборотясь на запод, в олторе, стоя у врат, держить на руках. «Блажен муж» не поють, просто говорять; «Господи возъвах» поють. А стихеры и кононы все по крылосам сказавают; а хоч адин на крилесе, все поеть: и стихеры, и каноны – сам и кононарх, и певец. «Иже херувимы», где на коем крылесе кто захотел, там и запел. На сходе у грек ничего не поють: ни «Достойна», ни догматиков – все по крылосам. «Свете тихи» и прокимны не поют, чтец проговорить говорком.

Греки к нищим в церквах пода- л. 96. //тливы; а нищим збор асобой в церкви живеть, да и человек у денгах приставлен. А потриарх гречесъкой беспрестани дает листы неволником, так они ходять по церквам, збирають да откупаютьца.

В Цареграде вешнему Николе не празднуют. Греки по словословии начинають литоргию, а часы не пев, а когда похотять, так поють часы. А понихиду поють – кутья у них у царьскихь врат стоить на земли. Так не отпустя вечерни и литоргии, вышед из олторя поп с кадилом да одну толко ектению проговорит да «Вечная память» – то у них л. 96 об. // и болшая понихида, и малая – все тут.

У грек всенощных не бывает никогда, и великаго ефимона против Рожества Христова, и Богоявъления, и Благовещения не поють, но простою заутреню. У грек пение хорошо, да мало поють людей, толка человека по два на крылесу, а поють высоким гласом. «Хвалите имя Господне» греки не поют, ни полиелеосу у них во вес год никогда не бываеть ни празднику господьсъкому, ни нарочитому святому*. А Евангелие на заутрени чтуть иногда после антифон, а иногда на 9 песни. «Бог Господь» на заутрени не поють; a песни во Псалтыри пред каноном л. 97. // всегда говорять; а кононы поють по крылосам токмо три песни: 1, 5, 9 – болши того нет.

А церковь y греков что простая храмина, не узнаеш: крестов на них нет, ни звону. Против воскресения ходит человек по улицам да кричить, чтобы дашли да церкви. А потриарх греческий по вся годы отдаеть церкви на откуп; а берет за церковь по 200 тарелей и по 150; а что год, то переторшка: кто болши дасть, тому и отдаеть, хош два тареля передасть, тому и отдаеть. У них и митрополит митрополита съсаживаеть: дал лишнее да и взял епархию. Так у них много безь- л. 97 об. //месных митрополитов и попов; попы так таскаютца по бозару, живуть в Цареграде да собак бьють, ходя по улицам. Етаковы греки-ты постоянны; хуже они босурманов делають, как церквами Божиими торгують!

Греки крестов на себе не носять, и в хоромах у них икон нет. А с турками во всем смесилися и зело поробошены: как турок идеть улицею, то все ему грек лутчее место везде уступаете а гордостию еще-таки дышуть! А турки те – добрые люди, что еще милостиво поступают над таким непокоривым родом.

Кабы да грекам Бог так попустил л. 98. // турками владеть, отнюд бы так греки туркам свободно не дали жить – всех бы в работу поработили. Таковы греки непостояны и обманчивы; толко милыя християны называютца, a следу благочестия нет! Да откуду им и благочестия възять, от турка? И книжной печати у них нет. А книги греком печатають в Венецыи, а Венецыя папежъская, и папа – головный враг християнской вере. Как у них быть благочестию и откуда взять? Каковы им не пришлюдь книги из Венецыи, так они по них и поють. Уже и так малым чим разнились сь папежницы; а что л. 98 об. // пьють, ядять – то все с ними въместе; да и в церковь, мы сами видели, что папежцы з греками ходять, a греки к папежцам – так недалеко от соединения. Греки, нравы и поступки, внешния и духовныя, – все с турецкаго переводу. Головы голят, тафии носять; в шапках в церкъвах Богу молятца и друг другу в шапках кланяютца, с кушинъцами во отход ходят да анъфедрон моють, рубаху в штанах носят – все то по-турецки. Нравы и поступки все босурманския, а что прежния их бывали нравы християнския, тех у них отнюд и следу нет. Турки милости- л. 99. //вея грек, и жиды нравы лутчи их.

Неволник у турка в семь лет отживаетца, а когда умер турок – так хош и в год свободитца; и у жида неволник также в семь лет свобождаетца. А у грек, хош сам издохнет, а на волю не пустить. Таковы греки милостивы! A где случитца неволнику уйтить от турка да к греку в руки попадеть, а он опять ево предасть турчину или на каторгу.

У грек жоны своеволны. Буде которая жонка не захотела с мужем жить, пошла к патриарху, подала челобитною, что не хочю с мужем жить. А потриарх призовет мужа л. 99 об. // и станеть разъпрашивать; и будет не сыщеть вины за мужем и не похощеть развести, а жена скажет: «А коли не хош мене развести, я шед да турку же буду туркенею». А потриарх, миленькой, и разведеть, чтобы не потуръчелася. Греком ни жен, ни детей поучить, побить нелзя за какую вину. Будеть стал бить, а он и стал в окно кричать: «Хощу туръком быть!» – а турки пришед, да и возмуть его, и потурчать. Етакое греческое житие – неволная сууправа з женами и з детми, а гордосьтию надъменны!

Патриарх греческой ходить что простой старец, и не узнаеш, что патриарх. А куда л. 100. // греки позовут обедат, то он вьзявши простой¹ посох да и пошол, а за ним толко адин диякон. Митрополиты их и все власти греческия по улицам, по рядам просто таскаютца; хоч бы на 6 денег чево купить, то сам поволокся. А старцы греческия, что стрелцы, гоняють без клабуков по рядам, по улицам. А в церкви зело неискусны греки; и жоны их к белым попам не ходять на исповеть, все к чорным.

Греческия дети зело тшателны к грамотному учению, лет по² 5 и по 6 робятка стихеры сказывають и петь горазди силно, все книги церковныя л. 100 об. // учать изустно: Псалтырь, Евангелие, Апостол, Минеи, Октай – все ети у них книги изуст говорить в церквах. У грек жоны особе стоять, за решетками, – етем у них искусно. A где их жоны стоять, нет икон и перекреститца нечему. Греки, и патриарх, и все власти табак тянуть, и старцы, и носовой без зазору и жены греческия.

В Цареграде видели мы свадбы греческия, армянския. В воскресение и в понеделник ходить жених с невестою, рука с рукою съсцепивши, a перед ними и за ними турки с караулу з дубъем, оберегають, чтобы обиды не было, и л. 101. // дорогу очищають. A греки тех турок многою ценою нанимают. А перед женихом с невестою малодеж скачють, пляшуть и песни поють, в ладони бьють, в свирели, в скрипицы, в волынки играють. А кои богатыя, так невеста в карете с женихом.

В Цареграде у грек в Ерусалимском монастыри после Вознесения Христова дни в суботу ставили в митрополиты не так, как у нас на Москве. Амбвона не делали, толка три стула принесли да коврами покрыли. У ставки в них митрополит Ираклийски был да два епископа, а патриарха не было. Да и не ставить он никого: ни попов, л. 101 об. // ни дияконов – все присылаеть во Иерусалимскую церковь. Та у них честна, властей и попов все у ней ставять. А как поставили митрополита, так он вышедши из церкви да и скинул пеструю манатью и посох, да и пошли в полату обедать. А к митрополиту греки пошли позъдравлять. Тут, сидя, пьють, и всем подносят, кто бы не пришол, да и закуски дають. А я про нево спросил: «Куда, мол, ево поставили?» И они смеютца да съказали: «Бедной-де митрополит, на село-де поставлен». А церковь одна, а митрополит словеть. И то все у турка и у потриарха наку- л. 102. //паютца дачею великою. У греческих властей нет певчих, толко поп да дьякон. А новой митрополит поутру в неделю и на крылосе пел. В Цареграде приезжей человек не познаеть греческих властей: приличъя нет никакова, что власт ли, простой ли чернец, что рядовой старец – одеяние равно.

О несогласии греческом с восточною церковию:

1. Греки в крещении обливают.

2. Крестов на себе не носять.

3. Неистово крестятца: ни на чело, ни на плечи не даносять; махают семо и овамо.

4. В церквах стоят л. 102 об. // в шапках, как молятца; а стоять в стойлах гордо, скривя бок, и гледять не ко иконам, но на стену.

5. Служать на одной просвире, и то на чорствой; а миръския у них, не говев, причащаютца.

6. Патриархи, митрополиты и все духовныя играють в карты и в шахматыи.

7. Патриархи и митрополиты табак пьють и во грех не ставять.

8. Патриархи, и митрополиты, и попы усы подъбривають и гуменцов себе не простригають, но некако странно снизу кругом голову подъголяють да полъголовы, что абысы турецкия.

9. Всякия гадины и полъзающия в воде ядят л. 103. // в Великой пост.

10. Простолюдин и бабы ходять сквоз царьския врата во олтарь, и затворяють бабы; а кадять простолюдины по-поповъски: как поп идеть с переносом, а он мужик идеть перед попом задом да кадилом махаеть на «Святая».

11. Греки, когда за трапезу садятца, то все сидя «Отче наш» говорять; и после трапезы «Достойно есть» все сидя, не въстають.

12. Евангелие чтуть в церкви, оборотяся на запод.

13. Свечи у них – воск смешен с салом да смолою, а воск белой; и когда свечи горять, зело в цркьви тяжко свежему человеку стоят; а щипцов у них не держать в цер- л. 103 об. //квах: когда на свечи нагорить светилня, тогда сняв свечю с подъсвешника, да наступит ногою, да и оторветь светилню. Странно, пощади, Господи!

14. Часов пред абеднею не поють, разве обедни не будет, так часы поють.

15. Патриарх греческой церкви в отъкуп отдаеть погодъно; по 100, по 200 тарелей береть.

В Цареграде на Богоявлениев день греки мечють в море кресты древянныя, а за то турку дают дачю великою, чтобы велел в море кресты метать; и с того дни греческия корабли отпущаютца на море в промысл. Греческим патриархом ставки не бываеть, как л. 104. // святая соборная церков прияла; но ставить их турецкой салтан: они у турка накупаютца на патриаръшество дачею великою. А когда в Цареграде патриарх умреть, тогда паша цареградъской ризницу патриаръшу к себе возъметь и отпишет к салтану во Анъдреянъпол, что патриарх греческой умер. Тогда греческия власти многия поедут во Анъдреянъполь и тамо с солътаном уговареваютьца. И кто болши дасть, тово салтан турецкой в патриархи поставить и дасть ему писмо к паши в Царьград. И он, приеховши, подасть писмо паши, а паша возъметь с него пода- л. 104 об. //рку 3000 золатых и дасть ему ризницу и патриаршеску одежду. Мантию со источниками наденет на него и посадить на конь свой, а пред ним и за ним идуть человек 200 турак з дубъем – и тако он с великою помпою и пыхою едеть до двора патриаршева.

А у потриархова двора в те поры стоять множество грек, а власти у врат ожидають патриарха. И тут ево стретять, и приимут его с коня под руки, и въведуть в полату патриаршу, и сядут с ним на коврах; и турки тут же сядут, началныя люди. И потом принесуть им пипки табачныя. л. 105. // Архидиякон растянеть пипку с табаком да подасть патриарху, а протодиякон – митрополиту, и епископом своим, и турком. Потом в них пойдеть стол; а турком служивым, янычаром, особой стол; а началныя туръки с патриархом едять. А после обеда патриарх станеть турок дарить: началным людем золотых по 20 и по 30, а рядовым по 5 золотых. Таково поставление бываеть всегда греческим патриархом, а своими митрополиты они не ставятца и девъства никакова не бываеть. А сами патриархи от поставления в л. 105 об. // митрополиты беруть по 3000 залатых, а с епискупов – по 5000 ефимков, а с попов – по 100 залотых.

А потриарх, и власти, и попы греческия рукою не благословляють никогда никого, толко руку даеть целовать; а попы толко руку дають целовать убогим, а богатыя греки гнушаютца рук поповых целовать и ни во что их ставять.

Некогда у меня было з греками сопрение о их поступкав худых. A прение у нас было на корабли, как плыли из Египта в Царьград, в Великой пост. И я им говарил: «Для л. 106. // чево, мол, вы многия турецкия поступки держите и всякия гадины ядите?» И они мне съказали: «Мы-де еще молчим, будто християне нарицаемся, а есть-де у нас такия грады греческия, так де ни близ християнства не хранять, в посты-де, и в среду, и в пяток мясо ядеть и ничего-де християнъства не хранять».

Июня в 22 день поидохом из Царяграда в Едринополе для грамоты салтанъской; а ходять из Царяграда вь Едрино в понеделник да в четверх, а в выныя дни не ходять. И отидо- л. 106 об. //хом две мили, и стахом в селе на примории, а село стоить под горою. Тут застава стоить: турки товаров досматривают у торговых людей. Тут в селе мость зело велик каменъной чрез реку. И в том селе ряды, что в Цареграде, со всячиною; и строение все каменъное, и улицы каменем высланы. А та река зело хороша, будеть со Аку; и с той реки вода приведена в Царьград. И в том селе зжидалися все, стояли до вечера да и спустилися в ноч. От Царяграда до Едринаполя дарога вся каменем л. 107. // выслана, a где ручей хош маленкой, тут мост каменъной со возъводами. A хлеб в Турецъкой земли поспел еровой за две недели до Петрова дни. А езъдеть все в Едрино въюками, верхами, a телегами нет, толко малое число арбами на волах. Тоя же нощи минухом три села, все стоять при мори. Во едином селе мост зело дивен каменъной и веден через губу морьскую, добрыя полверсты будеть. В Турецкой земли, где не поежай, все мосты каменъныя; и селы – все строение каменное, улицы все каменем л. 107 об. // усланы. А воды – все по дороги пъриведеные столпы каменыя, а вода въвезде под землею из дальних мест, на трех верстах, на дъвух все столпы – нигде нужда водная не изъметь. Зело предивно! Воистину златое царьство и удивлению достойно!

Того же дни приидохом во град Селиврии и тут стояхом до вечера. Град хорош, з Белев будеть, город каменъной. А постоялые дворы по дороги зело удивителны зделаны: полаты длинные с воротами; а когда в его въедиш, так по одной стороне ясли, конем корм класть, л. 108. // а по другую людем лавки широкия поделаны да и горнушки – что хош вори. Да в те же стены и отходы поделаны, и воды приведены с шурупами. А хозяин, чей двор, и рагожи принесеть да постеля всякому человеку. А харчь всякую держать, чево похош, и вина, всего много. А постоялаго не беруть, толко харчь покупають у них. Из Царяграда езъдять в Едринополя болшими корованами, человек 500, 400, 300, – обычей таков; и смирно зело, хочь адин поезжай.

Июня в 24 день приидохом в местечко Черное: зело хорошо, болши иного города; мечетей в нем л. 108 об. // и всякаго харчю много. И тут стояхом до ночи, и поидохом, мало не всю ночь идохом.

Июня в 25 день приидохом в местечко Бурган, будеть з город хорошей; и тут пребыхом до ночи. А шли мы из Царяграда в Едрино подле моря полтретья дни; и потом отвратихомся от моря въправо к Едрину; а шли все в запод летней. А как подле моря идеш ночью и в день, хош дъве шубы надень, так в меру: очень подле моря холодно. А когда от моря поворотилися в степ, то было от жару все зъгорели. Того ради и ход бываеть в ночь, а в день все л. 109. // стоять, что нелзя от зною итить, овод силной. Дивная та дорога и шествие! Когда из Царяграда до Едринаполя едеш или в Царьград, посмотрищ на корован: верст на петь идеть, что маков цъвет; да по вся дни так: иныя в Станбул, а иныя из Царяграда. Радосно шествие силно и лъстиво, нужд никаких не бываеть. А в тех корованах турки, греки, жиды, армяне и многия языки. А мы толко двое да проводник, а никто нас не обидить ни хульным словом. Толко как наедет турчин, так молвить: «Бак, попас москов?» А мы скажем: л. 109 об. // «Москов» – так он и поехол прочь. А от Царяграда до Едрина все степ голоя, ни прутика нет. А дорога силна глатка, гор болших нет, а възволоки хорошия.

И еще минухом два местечка. А в последнем местечке тут царев сарай и стоялой двор лутче нашего гостинова двора, тут начевахом. И среди двора тово колодесь велик зело, а вода ровна стоить со исътрубом. А воду безъпрестанно беруть и коней поять, а она паки в равности стоить. Шли мы да Едринаполя 4 дъни, и в 5 день о полудни пришли, и стахом в гане, сиреч в гостине дворе. л. 110. // А держить тот двор греченин, ево земля и ево строение.

Июня в 26 день приидохом в Едринополе, того ж дни подал челобитною, чтобы нам дали указ во Иерусалим. И торжаман Александра сказал: «Сидите-де в гане, указ-де вам готов будет». И во 2 день захворал у меня товарищь Григорей, а лежал три дни. Трудно силно да и нужно силно было; дни жаркия, так тяжко силно в Едрине от зною.

В Цареграде лутче: от моря бываеть в нощи зело холодно, а в день прохладнее гораздо едринъскова; а в Едрине тяжко силно л. 110 об. // в день, когда ветру не бываеть.

Град Едринополе стоить в степи: пол его – на горе, а пол – на равном месте. А окладом и жильем поболши Ерославля. Град каменъной, строение похуже Царяграда; рядов много и товарны ряды силно; мечетов много. Двор царьской стоить у реки, въвесь в садах; река под ним поменши Москвы-реки да тиновата. А харчь гораздо дороже цареградъцкаго. А через реку мост каменъной, так же что на Москве. А у моста так же мелницы, что на Москве-реке у нас, толко не тем переводом: у них ан- л. 111. //бары на столбах, а шестерня высокая, а на колесах перья набитыя; а мелеть хорошо, мы смотрели. А сам салтан ездил в мечет в пятницу. Тут патриарх Иерусалимъской живеть, мы были в ево церкви, а в те поры он выехол в Молдавскую землю за милостиною; митрополит тут живеть. Христианских греческих церквей много, жидов очень много и ормянь также много. Около Едринаполя турецкому царю приволно за зайцы ездить: много лесу и садов. Турецкой царь великой труд даеть своим всем подданым, что он живет л. 111 об. // в Едрине: безъпрестани из Царяграда ездять турки, греки, жиды за челобитьем; а кабы он не жил в Едрине, так бы такова приезду не была.

В Едринеполе пред нашим приездом великой пожар был, много силно выгорело, и стали строитца вънов. В Едрине после пожару християнскую церковь приходцкую выстроели греки зело хорошу. В Едринеполе поселянскова народу болши цареградъцкаго. Тут уже все из сел землею: хлеб, и дрова, и сено, и всякой лес – все булами да волами привозят болгары.

Жили мы в Едрине л. 112. // июли 6 дней. И в 6 день принесли нам на двор указ турецкой, совсем запечатан. Так мы нанявши подводы да в 7 день и поехоли. А изъвозу от Царяграда до Едрина дали по 3 лева с человека, а из Едрина давали мы по полътретья левка с человека.

И поидохом из Едринаполя в Царьград июля в 13 день, и идохом до Царяграда также 5 дней. И в 5-й день рано приидохом в Царьград опять в монастырь, где стояхом. А в монастыре у нас у рухледи жил наш третей брат Лука. И тако мы опочихом; и утре л. 112 об. // поидохом к Саве Венедику, он нами радел. Спаси ево Бог! А мы им радели: выправили ему указ к Москве ехоть, на Озов. И тако с Савою мы поидохом к паше, чтобы паша указ подписал. И ходили к паше 4 дни, и в 5 день паша нам указ подъписал, и възяхом указ у паши.

Июля в 26 день, помолившеся Господу Богу, и Пречистой его Матери, и святым небесным силам, и всем святым угодником Божиим, седохом в корабль, и в нощ отвезохомся от пристали, и стахом на Белом мори на якори проти- л. 113. //ву Кумъкопеских ворот. И тут начевахом; и во утрешний день стояхом мало не весь день тут: зжидалися сиделцов, турок и грек; во Египет многия шли турки и греки. И в день неделный во исхождении дня на вечер подняша парусы и поидохом в путь свой по Белому морю, и бысть ветр добр и поносен.

И во 2 день по захождении солнца минухом городок Калиполя.

Город каменъной, хорошей, жильем пространен; в том горотке турки и греки живуть.

И того же дни приидохом в городок Костели Старыя. Бога- л. 113 об. //ты же два горотка по обе стороны сидять, городки хорошия. Тут мы стояхом нош и утра до пятаго часу; тут раиз брал пропустную на свой корабль. A море – уско то место; а горотки ети у турка поставлены для войска и съделаны: нелзя кораблям то место пройтъти, тут море уско. И от того горотка подняли парус; в санъдал сели матросы и побежали ко брегу, отдали писмо проежея; а ко брегу не приставали, опять на корабль возъвратилися.

И поидохом мимо горотка Новьвыя Костели, также по обе стороны горотки. От тех горотков л. 114. // море разшиблося островами и шире вправо пошло под Святыя горы. От Царяграда до Костели 150 верст. И поидохом мы вълево. А от тех городков видна Афонъская гора по захождении солнца, а в день не видна.

И в 29 день приидохом во град Сокиз. Град зело хорош, старинъной, християнской; жильем пространен; а городовыя стены все от француза разбиты, как он ево брал; ветренных мелниц очень много, все каменныя. Тут раиз отдавал сухари на каторги неволникам, в Цареграде брал.Полатное строение л. 114 об. // все каменъное, садов много очень всяких. И виноград дешев зело, и вино дешево: по паре око; аръбузы, лимоны – по 20 на копейку, и дыни дешевы. А стоить град, как во Иерусалим идеш, на пъравой стороне, на берегу моря, ниско под горами высокими – невозможно пешу человеку възойти, а горы все каменыя. Тут наши товарищи пошли в город за харчью, так горачники засодили за горачь. Так я вседъши в санъдал да и поехал их выручать – ажно их турок и выпустил. Сказалися, что московъския, так они и отпустили. А л. 115. // когда я вышел на берег ко граду, тогда меня обступили неволники, спрашивали про всячину. Ради миленкия! Делають тут город, стены каменыя из земли ведуть. Тут мы гуляли по городу и всякою харчь покупали: вино и виноград, арбузы и дыни, и всячину на путное шествие. Тут в городе много грек, и митрополит тут живеть. И, пришедши на корабль, начевахом, и утре рано подняхом парус и пойдохом в пуд свой.

Авъгуста в 1 день приидохом в город Сенъбики. А в том городку живуть все греки, а турок л. 115 об. // нет ничего. A все жители – корабленики до одново человека: когда они пойдуть на море, так у них адни бабы дома останутся; а то и попы все на короблях ходять в промыслу, а у иных попов свои корабли есть.

Город Сенъбики стоить на горе зело высоко, а за ним еще вътрое горы выше. Тут и монастыри ест по горам, да я у них не был. Тут раиз корабль з запасом здешних жителей выгружал, а они из Царяграда всякой припас годовой привезъли, да выгружали седм дьней, и таскали на себе на гору. л. 116. // Чюдное дело, каковы их жены силны! Одна баба пшеницы пол-асмины в мешку несеть в город. А такая нужда на гору итьти! Мы, бывало, порожъжен пойдеш, то пятью отдохнеш, на гору идучи, а они без оддышки да еще боси, а коменья такия, что ножи торчать. Мы подивилися тем бабам – богатыри, лихоманки! Под городом заводь или присталь.

Авъгуста в 7 день пойдохом ис тово города уже на захождении солнца, a ветру не было ничево. И к зори бысть ветр велик, и минухом град Родос. л. 116 об. //

Город Родос жилом велик зело, много в нем християн, много и всяково овощу. Да сказавають, что у турка другова города такова привольем всяким и довольством нет, кроме Египецкой земли, а мы к нему не пристовали. И отплыли от города верст з десять, a ветру и не стало. Город Родос стоить на левой руки, как из Царяграда едучи.

Видехом: на острову школа греческая прежде сего бываху, тут греки науки учивалися, а турок ныне не даеть тут учится греком. л. 117. //

И тово дня мы стояхом, ветру нам не было весь день поноснова. А от тово места море пошло уже безъконечно широко: въправо широко пошло под Египет, а вълево под Иерусалим. А мы утре на первом часу подняли парусы все и пойдохом в путь к Египту. И бысть ветр зело добр, и плыхом мы тою пучиною трои сутки день и нощь; зело было нужно, все блевал я.

Авъгуста в 11 день приидохом к Нилу-реки, что из рая течеть; море зело мутно, все смучено з глиною верст на 30 л. 117 об. // всюду кругом. И, не дошед устья Нила-реки верст за пять, стали на якори, для тово что тут от реки море мелко, песком нанесло, а корабль всем грузом в вустье не пройдеть. Так пришли из Египта Малаго, а имя ему Рохит, малыя корабли да и възяли въвесь груз с коробля, что в нем было, и все в малыя въклали, а корабль назат порожней повели. А нас арапы възяли на малом корабли да и пьривезли нас в Рахит.

Город Рахид зело хорош; пристань великая, а от устья Нила до Рахита-пристали верст л. 118. // на десять будеть; а строение в нем лутче цареграцъкова. И когда мы пристахом ко брегу и увидехом арапъской род, зело ужасохомся. Необычно таких людей видать, что звери, кажется, тебя изъесть хотять; иныя наги, что мать родила; а все изуверыя: иной кривой, иной разноок, иной кривокос, иной криворот, иной слеп; а язык грубой, что пьсы лають. Так мы съмотрим, что будеть. Языка не знаем, а где стать, Бог весть, спросить не у кова. Что делать? Тут уже горко было! Кажеться, на он свет пришли, и м- л. 118 об. //нили-то, что конца дошли.

А оны арапы въскочили на корабль да рухледь нашу долой волокуть – работники у них такия и обычай таков. С веревками пришли они тянуть нашу рухледь, а мы им не доваим для тово что, куда с рухледью-то итти? Потом прииде в разум, что у меня была грамотка в Рахид ко игумену. Так я стал арапом кричать: «Метаха, мол, туда нас отведите!» Так они сказали: «Знаем-де», – да възявши нашу рухледь да и понесли. Так тут стали юмручники досъматривать, и я показал у- л. 119. //каз салтанъской, они и смотъреть не стали. Так нас орапы повели до метохи, сиреч да манастырскова подъворья. И привели нас не в тую метоху, во Алексанъдрижъскую, а мы не зънаем. Подали игумену грамотку, игумен нам сказал: «Не ко мне-де грамотка, ко иерусалимъскому-де игумену». Так мы пошли искать, повел нас греченин.

Пришли в метоху – ан игумена нет. Все беда! Мы тут ево ждем – ан ему там, на бозаре, сказали про нас, так он нанявши арап под нашу рухледь да и принес в мето- л. 119 об. //ху, а мы толко смотрим. Мы же игумену поклонилися, а игумен нам рад бысть. И я ему подал грамотку; он же прочел да и сказал: «Добре-де, все, что писано в грамотке, я-де вам зделаю». И услышал я, что он трошки по-руски натяковаеть, и я зело обрадовался. Слава Богу, что хош маленко языка рускова знает! Потом нам молвил: «Ну, не печалъте-де-ся» – да нас стал хлебом кормить и по рюмке вина дал церковнаго, так нам поотраднее стало. Доброй человек, миленъкой был етот игумен; грех ево добродетел забыт! л. 120. // Бывало, без меня пяди не пойдет гулять ли, на бозар ли; възявъши за руку меня да и пойдеть со мъною. «Добре-де, не печался, я-де уже тобою буду радеть, во Иерусалим я-де тебе корабль дабуду. Да не печался-де, дело-де твое все будеть у мене зъделано».

Такая бывала ужасть от арапов, боимся з двора сойтить. Страшны, ходять нагия девки лет по 12, по 15 – так как не ужас?! А как уже присмотрились, так и с ними нет ничево. Все сперьва, всякое дело дико, а потом осмотритца, так и зънакомо л. 120 об. // станеть. А когда мы пришли в Палеевщину, так нам они, те казаки, беси показались. А когда пришли в Турки, так и ума не стало: «Вот, мол, су, то-то ажно беси-то!» А когда с турками опознались, бутъто руския стали. А когда пришли вь Египет, так мы смотрим на орапов да межу себя говорим: «Вот, моль, су, то-то прямыя беси!» А хош и опознались, а таки, что от бесов, опосались. Ети люди не разънилися з бесами и нъравами, и поступками, и видением, и лихостью. И слава про них ле- л. 121. //жить во всю вселеную, что они люди добрыя, стоять хороших бесов!

И тако мы стали в Рахите жить, и со орапами осматриватъся, и по Нилу-реки гулять. Нил-река будеть с Волгу шириною, а бежить быстра и мутна. А воды пить нелзя ни по коему образу, так наливають в сосуды да мигдалъныя ядры кладуть, так она отстоитъся и хороша станеть. A Нил-река три месяца мутна бываеть, потом исчищатся станеть.

В Великой Ефиопии, когда у нас бываеть зима, а у них лето. От нас к ним л. 121 об. // солнце забежить, так у них в тех месяцех лето бываеть. А когда настанеть месяц май, так у них станеть зима сътановится. А от них к нам солнъце в северныя страны зайдеть, так у них май, июнь, июль месяцы – зима, марозы, снеги глубокия. А когда настанет авъгуст-месяц, тогда у них приидуть дожди и зима пойдеть долой, так та вода полая придеть в Египет Успеньев день. И идеть мутна вода 3 месяца, и рыба не ловитца в те поры; а исчиститца в ноебре, тут уже лов рыбы пойдеть в ре- л. 122. //ке Нилу. А рыбы много зело, а рыба все тарань, иной мало.

В Рахите по Нилу садов очень много и фиников; а финики недороги: фунт по копейки сушеных. Во Египте дождя никогда не бываеть, все рекою всю Египецкою землю напояют: въвезъде боразды проведены, да воду по нивам пущають. А Нил-река ниска берегами, и бежить вода вровень з берегами. А овощ¹ всякой во Египьте дважды поспевает в году, и хлеп такожде дважды снимають, а лимоны² – что месяц, то плод. От устья Нила-реки л. 122 об. // до Болшаго Египта Нилом-рекою 500 верст, а кораблем въверхь по Нилу, как доброй ветр, в три дни поспевають до Египта. А там такия комари силныя и зиму, и лето, что сказать нелзя: невозъможно быть пес полога, единой ночи не уснеш. А когда мы пришли, так нас комари объели, так рожи наши стали что пьяныя, угреваты, и друг друга не узнаеш; а на них зънаку никакова нет, хош их едять.

И жихом мы в Рахите седм дней. И нанел нам игумен корабль да Домяты, до другой пристали; а итить въверхь л. 123. // по Нилу реке; а корабль арапски был. Игумен нас отдал арапом в руки и приказал, чтобы никакой налоги нам не было. Так раиз очистил нам корму; и мы в корму поклали рухледь свою, да и сами сели, и убрались всяким харчем.

Авъгуста в 17 день седохом в корабль и поидохом ко Домятину, к другой пристали египецкой, а дали с человека изъвозу по тарелю. И в той день бысть ветр зело поносен и добр до полунощи, а с полунощи престал. И стояхом тут до полудни, и видехом тут по Нилу-реке городков ара- л. 123 об. //бъских и сел безъчисленое множество – невозъможно исчести, что песка морьскаго. Город от города – верста да две версты, а села также; а жилье все каменъное, и села узоричитые велми. А земъля окола Нила добрая, и чорная, и ровная, будто нарочно зделано, нигде нет ни бугорчика, хоч яйца покати, такова гладъка. А людей многая множество. А вода во всю землю Египецкую пущена из Нила; ино как с коробля погледиш: по всей земли толко что небо да вода въвезде. A где берега высоки, так тут волами воду тянуть; а колеса л. 124. // зделаны что мелничныя да кувъшины навязаны, да тагта и наливають, а инънде кашелями люди льють. Зело земля Египецъкая доволна всем: людми, жилам. Что говорить, ета земля у турка – златое око! Всячины из Египта в Царьград кораблями идеть.

Нил-река что выше, то шире, инде есть верст на пять шириною. И шли мы Нилом-рекою въверхь три дни и, не дошед Египта верст за двацеть, поворотихом в другую проливу въниз по Нилу ко Домятину. Тут Нил-река от Египта разъшиблась дъве- л. 124 об. //ма горлома: адно горло пошло под Рахит, а другое – под Домятин. А когда мы поворотихом въниз по Нилу-реке, и шли три дъни, и на четвертой день пришли в Домять-присталь.

Домять-присталь – место хорошо, добро бы не болыпи Драхита, и строение тако ж зело хорошо. Ети у турка пристали велики, и корабли египецкия велики ж. А когда мы шли на корабли со орапами, горко было силно: люди те что беси и видением, и делы. А мы, трое, что пленики, языка не знаем, а куда нас везуть – Бог весть. А хош бы нас л. 125. // куда и продали – кому бы нас искать, инаков? Да спаси Бог игумена! Он, миленъкой, радел и приказал нас беречь, так нас хозяин-арап силно снабдевал и берег. А когда мы пришли в Домять, так он арап кликнул греченина да отдал меня в руки: «На де, отведи ево в метоху». Так греченин нанял арапов под нашу рухледь, да и пошли в метоху, в монастырское подворье. Ту нас игумен принял с любовию и трапезу добрую учредил. А языка не знаеть, да старец у него, повар-сербин, он, л. 125 об. // спасибо, язык знаеть руски – так нам отраднее стало. Слава Богу, тут от печали поутешились! Подали игумену грамотку. Так он прочел грамотку да и сказал: «Добре-де, корабль готов есть во Иерусалиму утре-де готовся совсем». Так мы ему поклонились, а сами зело обрадовались: слава Богу, что без задержъки, Бог дал корабль!

Авъгуста в 24 день седохом в малой коюк и поидохом въниз по Нилу-реке на море, а корабл в ту пору на мори грузили. И когда мы стали выходить в вусье Нила-реки на море, тогда л. 126. // нас възяла погода великая. Зело мы убоялись, и отчаяхомся съвоего спасения, и друг з другом прощахомся, толко уже всяк молком Бога в помощ призываеть, а в сандал воды много налило. И пришли на то место, на устье самое; и тут река мелка, а волны к мели, что горы высокия, с моря гонить. И мне, грешнику, пришло в разум пра отца Спиридона, и я начал Богу молитися: «О Владыко-человеколюбче! Помилуй нас, грешных, за молитв отца нашего Спиридона!» О дивное чюдо, како косен Бог на гнев, а скор на послушание! л. 126 об. // Видим, как волны идуть и хощуть пожрати совсем сандал – ан не дошедши за сажень да и разъсыплется. Да тако нас Бог и спас за молитв отца Спиридона.

А когда перешли лихое место, вошли уже на море, тогда наши изъвощики, окоянныя арапы, не везуть нас на корабль: «Дайте-де нам тарель! Мы-де было от вас потонули!» А мы им, собакам, там наперед за изъвоз дали. Мы то так, то сяк, а они и вясла покинули да и гъресть перестали. Ох, беда! Что с сабаками делать? А до коробля еще будеть с версту. А видим, л. 127. // что корабль готовится к подъему. А они не везуть: «Дай-де тарель, так и повезем!» Так я сътал переманивать: «У меня, мол, денег нет, раиз, мол, тебе за нас дасть». Так они, сабаки, едва повезли. А когда привезли х кораблю, так нас матросы тотъчас приняли, и рухледь нашу. Арапы и стали просить: «Дай тарель!» Так я раизу сказал, что, мол, мы им за работу, что рядили, то в Домяти наперед и дали, а они, мол, нас без денег и не повезли. Так раиз ухватя рочаг да и кинулся на них, а они л. 127 об. // и отпехнулись скорее от коробля да и поехали на море. Люты собаки, злодеи-арапы!

Авъгуста в 24 день в нощ поидохом по морю. И поднявши парусы: все бысть ветр добр – и идохом 3 дъни и 3 нощи. И бысть нам ветр доброй во Иерусалим, но поидохом мимо выше. Нам же сказаша мотросы, что Иерусалим минухом, так нам тогда бысть печално и скорбно зело.

И тако в 4 день приидохом во град Вътоломаиду, а турецъкое именование Акри. Град бывал зело хорош и предив- л. 128. //ной, a ныне весь разорен от турка. Тут живеть митрополит Птоломаитъцкой; церков в нем толко адна християнъская, а християне – арапы. Добры миленкия силно до нас были, а иныя нас к себе и в домы зывали хлеба есть. От того града до Фаворския горы верст 30, а до Назарета верст 20.

Тут под тем городом гора Кормильская, где Илия заклал жерцов идолских Иезавелиных. И гора зело узоречна, брусом вошла в море, высока зело. Тут и поток Кисъсов под горою, рыбы в нем зело много. В той полугоре монастыр л. 128 об. // Илии Пророка, а живуть в нем французы, турок им отдал. А от града до Кормилския горы верст з 10 через заток, а около затока верст 20 будет. Межи града и горы великой заток, тут корабли убегают от туртуны в затишие. Тут мы по граду ходихом гулять, видели, прежнего царя как полатъное бывало строение зело узоречно, церковь бывала Иоанъна Богослова предивная.

А когда мы ходихом, и увидехом башни много плотей человечесъких не в разсыпании, целы и савоны, как топерева положены. л. 129. // И мы вопросихом старца, кой нас водить: «Что, мол, ето за тела лежать, что они в целасти и чево ради в таком месте?» И он нам сказал: «Дивная-де вещь над етами людми сотворилась, уже де иныя боле трехъсот лет. И когда-де турок под етот град приступал и не възял, так-де изъменики, похотя турку град здати, выстрелили писмо на стреле и укозали, с которой сътароны приступить, – да и възяли град Птоломоиду. Потом доведолся митрополит, что стала из города изъмена, да в церквах л. 129 об. // и проклял их и род тех изъменщиков. И тот-де въвесь род тут лежит: коего-де ни погребуть, а земля и выкинеть вон. Въвесь их род от тех пор тут кладут; так-де бывало ужас от них: мимо пройтит нелзя, что живыя лежать. А когда-де патриарх Иерусалимъски ехол в Царьград и тут-де к нам заехал, так-де стали ево граждане молить, чтобы их разрешил. Так-де патриярх Досифей проговорил над ними молитву разрешалъную, так-де они и поразсыполись». И жихом во Акрех 4 дъни. л. 130. //

И поидохом еще выше. А нам силно печално, что нас раиз не ведеть к пристани Иерусалимъской. Да нечто зделаеш, коли ему не в путь! Он все наровить, как назад пойдеть во Египет. И добывахом мы проводников, кто бы проводил нас до Иерусалима. Так нам сказали, что ни по какому образу етем-де путем не пройдеш от арапов. A всего ходу 4 дни, да нелзя. Увы да горе! А хочетца во Иерусалим, чтоб к Возъдвижениеву дню, да уже так промысл Божий бысть.

А в те поры во Иерусалиме неда- л. 130 об. //вно были арапы, было весь Иерусалим разорили. Горко было нам. Мы уже у раиза прошались, чтобы нас отпустил: в те поры корабль шол да пристали. А он нам сказал: «Что пет де спешите, али де мои хлебы вам надокучили? Да еще-де будеть с вас, не отпущу-де я вас, не поставивши у пристали. Сромота-де моя, что вас на иной корабль отпусьтить; не будет-де тово!» Добърой-де человек был раиз, спаси Бог ево! Християнъская душа миленъкой был! Бывало, приказываеть всячину нам л. 131. // давать есть и пить, возил нас по морю 4 недели, и поил, и кормил, и за извос не взял. А матросы что братья были, родели все без выбору и добры; да, полно, языка-то не зънали, а то бы и лутъчи тово было. Из Акри-града поидохом в Вифаиду-град и идохом день.

Сентебря во в 2 день приидохом в Вифсаиду-град. Вифсаида-град зело хорош, стоит при мори красовито, и присталь хорошая корабелная. Тут мы поидохом во град; тогда про нас сказали митрополиту, так митрополит велел нас к себе л. 131 об. // позвать. И мы пришли, так он велел сыскать толмоча и стал через толмоча с нами говорить. Потом велел нам обедать дать, и мы обедали, рыбы было доволно. А митрополит родом арап, а голова у него бърита почитай вся. Потом пошли мы в церковь, митрополит тут же пришол. A место у него зъделано у царъских дверей меже икон, так люди на него гледять и молятца: с ыконами в ряд, а стоит лицем на запод. Мы смотрим: «Что, мол, ето еще за устав?» И нигде мы так еще не видали. По- л. 132. //сле вечерни мы спросили про нево, а они нам сказали: «Да что де, су, он-де християнства отступил, он-де принял попежство; а патъриарх-де Антиохийски и клятве его предал; он-де и мясо ест в посты». Вифсаида-град епархии антиохийскаго патриарха. Так мы от него уклонятся стали: «Пропади, мол, он, окоянъной!» Опять за мною не одиножды присылал, так я не пошол. Ну он к Богу! А тут во граде церковь папежская – костел, так ево французы оболстили во свою веру. Тут мы стояли 5 дней. Потом раиз л. 132 об. // корабл со пшеницею выгрузил да иным тут товаром нагърузил, кой потребен во Египет: мылом, лесом.

Потом, подънявши парус, пошли въспять ко Акрем и вдохом с полъдня. И з дерева увидел кораульщик и закричал, что идеть гален разбойнической. Так възметались, раиз велел парусы оборачевать, и поидохом въспять к Вифсаиде. И тако ночь всю бродили на одном месте: ветр нам был противен – так по морю корабль шатался туда и сюда. А поутру поглядим: ан л. 133. // на том же месте шетаемся. Потом стал ветр по нас, и к полдню приидохом опять в Вифаиду. И тут мы стояхом еще 3 дни, прослушивали про разбойников. И в 4 день поидохом под Акри, и тут от полунощи пристахом ко граду. л. 133 об.

Тогда в нощи бысть буря зело велика, а корабль наш от нужд волн зело разъбивашеся. И тако та буря меня зело утомила, и бых вес огнем полим. Так в одъной свитке на корабле нощь всю волялся. И забежал в меня ветр морской, так я л. 133. // и занемощевал. Такова была болезнь – 3 дни ни сидеть, ни лежать, ни стоять, ни ходить нелзя. А корабленицы, миленькия, кой-что несеть мне из города, купя, тот – то, иной – иное, да сидя надо мною, да заставляють есть: иной арбус принесеть да дасть, иной – алимонов, иной – яблок райсъких, а иной – дынь, иной – винограду. Не опишеш их добродетели, каковы миленкия были добры до меня. Что делать? Уже мне смерть ставитца. Так я лег, да шубами, коцами меня о- л. 134. //кутоли – так я въспотел, так полегче стало.

А в Вифсаиде дыни, арбузы зело недороги; винограду на копейку полу насыпать; райских яблок 20 за копейку; яиц 12 и 13 за копейку; съмоквей свежих ведро – копейку дать.

Сентебря в 14 день, на праздник Возъдвижения Честнаго Креста Господня, после полудня поидохом из Птоломаиды на присталь Иерусалимъскую. И в нощи приидохом ко граду Иопии, а по-турецки именован Яфа, – присталь Иерусалимъская. л. 134 об. //

Тут Петр-апостол пребывал у Симона Усморя. Град хорошей, да ныне весь разорен: прежъде от турка, потом от франъцузов.

Град Иопия стоить при мори на горе красовито, а в нем жилья немного, турки живут да орапы-християне. У християн одна церковь, и та на поле, толко стены и не покрыта, а верх збит и дверей нет. А служить в ней чорной поп, прислан из Ерусалима; тут и живеть, на подворье Иерусалимъском. А тут он живеть для богомолцов: богомолцы, л. 135. // пришедши, тут стоять, на подъворье том. А служить поп в церкви той по воскресеньям да по празникам, а в протчия дни в кельи служить. И как мы с коробля приехоли в город и пришли в метоху, и тот поп нас принял и место нам дал, потом учредил нам трапезу хорошею. А богомолцов еще на присталь никто не бывал, мы еще первыя пришъли. И препочихом тут два дни. Прислал по нас бей-турченин, кой тут начальник, он збираеть на турка дань. Мы же приидохом к нему л. 135 об. // в полату. Он же вопроси нас: «Что за люди? Откуда пришли? Давайте-де горач!» Мы сказали ему, что мы люди московския: «Мы, мол, тебе горачю не дадим.» – «Для чево-де не дадите?» И мы сказали, что у нас есть ферман салтанъской, да и подали ему лист салтана турецъкаго. Он же стал честь, а сами меж себя, сидя, друг на друга възглядывают да головами кочають. И, прочетши лист, спросил у меня: «Бак, попас, московской-де царь бъетца ли с нашим царем туръским?» И я ему сказал, что л. 136. // у нашего московскаго царя с турецким мир, брани нет. И он турчин молвил мне: «Бак, попас, смотри-де». И я на него гляжу, так он, поднявши, лист царьской поцеловал, а сам мне молвил: «Вот так-де мы царьской указ почитаем. Все-де тебе противу указу зделаем. Пойдите-де теперва в метоху, по времени-те тебе подводы дам и отпущу-де тебя во Иерусалим». Так я и пошел в метоху.

Потом стал к бею ходить, чтобы меня отпустил во Иерусалим, чтобы подводы дал и л. 136 об. // проводников. И бей мне сказал: «Не отпущу-де тебя, нелзя-де тебе ехоть, во Иерусалиме-де заметня теперва великая, разбой-де стоит на дороге». А в те поры во Иерусалиме паша турецкой казнил арапов, воров и бунътувщиков. Как лутчих арапов паша кознил, да головы их на колъя поткнув да и поставил над грацкими воротами, так за то арапы возъмялися да писали во все веси арапския, чтобы сьежалися ко Иерусалиму; так потому арапы-дич из пустыней, из Египта, от Синайской горы сьехолись. А паши в те поры во л. 137. // Иерусалиме не было, он ездил за разбойниками, имать их. И воевода согласился со арапоми, да пустил их в город, да и заперся с ними. А иныя поехоли за пашаю; так паша с ними бился, что с сабаками. А в город ево, во Иерусалим, арапы не пустили; так он езъдил да улус арапских и разорил, а их имал. Так арапы-ты нас не пропустили, все сабаки пути заняли. Да так-то паша с ними бился недел 7, а мы въсе-то тут сидели – грусно было силно.

Град Иопия убогая самая, толко л. 137 об. // славен приходом иерусалимским, что тут присталь. Из Ерусалима везуть мыло, бумагу хлопъчатою, пшено, дрова, товар въсякой. Из Египта приходить пшеница, пшено сорочинское и товары. А из Ерусалима все велбудами да лошаками малыми возять, что ослята называютца, а все въюками, там телег нет да и нелзя: горы непроходимыя и высокия.

А когда мы жили во Иопии, видехом бедъство великое, как на мори разбойники разбивають корабли. А разбойники – Малтинскаго острова л. 138. // немцы, люты злодеи. А их отпущаеть разбивать папа Римъской исполу да и благословение подаеть им, а на всякой год отпущаеть по 30 голен. Так они, как поймають корабль христианской, так товар и денги поберуть, а хозяина и сары християнския – всех отпустять, а корабль корабленику порожней отдадуть. А турки прилучатца тут же, то всех в полон возмуть да на каторгу к папе пошлють. А как турецкой корабль возьмуть, так со всем во свою землю отведуть, а турок всех л. 138 об. // на каторгу отдадуть. Горе от сабак, от мальтезов, – все Белое море затворили! А турок не можеть с ними управитца: они под самой Царьград подьежають да селы разъбивають.

И жили мы во Иопии 3 недели. Потом, после Покрова, корабль пришол из Царяграда, а на корабли были богомолцы разных вер: греки, армяны, французы, жиды. И на другой день турчин-началник прислал по нас подводы и повели нас арапы в город в Ромен, 15 верст от Иопии. И того же дни приидохом в Роменьгород. л. 139. //

И когда богомолцы пришли во Иопию, тогда турки со всякова человека з грека брали по 8 тарелей, а со ормян, и с франъцузов, и з жидов по 16 тарелей – въдвое, кой не греческой веры. Да и печатки въсякому человеку дають; а когда пойдуть из города, печатки обирають, чтобы друг другу, иным межу себя не довали. Да так в воротех по одному человеку перебирають, да печатку возъмуть да и пропустят. А когда в кой день пришли богомолцы, так тутошной чорной поп, кой в метохи живеть, л. 139 об. // делал обед про богомолцов. А на обеде ходил з блюдом и брал с человека по червоному и по тарелю.

Во Иопии харчем очень съкудно, нет никакова харчю. Виноград дорог, хлеб и яйца такожде дороги; а рыба временем бываеть дешева, а иногда и дорога. Да тут же пред нами во Иопию шол из Египта корабль зело велик, и разъбойники-мальтезы за ним гнали. Так уже близ Иопии, верст за десять, корабленик подеръжался близ берега, а корабль въвесь и разъбился о камень, а товар въвесь и потонул, и раз- л. 140. //несло море. Так корабльники с коробля покидались: а иныя в санъдал, а иныя так совсем бросились в воду да выплывали. А прилучилось в ночи, так раиз со всеми матросы прибежали пеши во Иопию, так бей с войсъком пошол до тово места да таскали кое-что. А товар въвесь разнесло, ничево не нашли, толко карабелныя снасти побрали, а то все пропало.

Октебря в 7 день приидохом в Ромель-град и стахом в метохи монастырской.

Град Ромель поболши Иопии, а стоить в поле; нет подле ево л. 140 об. // ни рек, ни колодезей; а от моря 15 верст. Да от турка въвесь разорен, а приволен всячиною: много сел подлегло – два торъга в недели бываеть. Винограду, финики, смокви, лимоны зело недороги; яиц 8 и 9 за копейку; масло коровъе дорого: пять копеек фунт. Бумага хлопчатая дешева: фунт 4 денги, а пряденая по 8 денег – то и торг, что бумага. А земля хлебородна, и хлеб дешев печеной. А когда сошлись все богомолцы, тогда всякой хлеб и харчь дорог стал, потому человек 1000 и полторы было, а го- л. 141. //род неболшой – так, бывало, и не добудеш хлеба купить.

А в Ромли церковь адна греческия веры, другая – армянская, 3 – француская, сиреч папежская. А мы жили з греками на Иерусалимском подворье у церкви Святаго великомученика Георгия. Та церковь, пишется что в чюдесе святаго Георгия, когда ея строили, и как въдовица столп восхоте послать, а корабленик не взял. Чти в житии¹ святаго пространей. А в той церкви заподных врат нет, толко полуденыя. А когьда войдеш во врата², а столп сътоить на левой руки. А у тово л. 141 об. // столпа стоить чюдотворной образ святаго мученика Георгия в киоте, тот образ, на каторой стрелял турчин, а после стал християнином да и замучился, что в чюдесех святаго Георгия. Мы же, грешнии, тот чюдотворъный образ по вся дни лобъзахом.

В Ромли три подъворья разных вер: 1. Греческое; 2. Армянское; 3. Франъцужское и папежское. Францужское и ормянское подворье – зело узорочисто строение, полаты каменныя, дивъныя, что городы, а греческое не такаво подворье – да у грек л. 142. // и все хуже еретиков! Они, злодеи, богати, так лутчия места у турка откупили; a гъреком все худое дано, для тово что греки оскудали и верою, и имением.

А когда мы жили в Ромли, видели свадбы арапския, зело страмны. Неделю целою жених с невестою ходить по ночам по улицам, по рядам многолюдно со свечами, со съмолою – так град весь осветить. А за женихом и перед женихом множество народа мужеска пола и женска кричать, верещать и по улицам л. 142 об. // останавляваютца¹. Да один кой-то колдун вышед наперед и станеть приговаревать, а за ним весь народ кричать: «Хананей!» Да так таскаютца да полуночи. Да и християнския у них свадбы тем же обычаем.

А когда мы жили в Ромли, а во Иерусалим не идем для орапов, а они нас на дороге меж гор засели да и ждуть. Так они видят, что мы не идем, так те разбойники здумавши да и ударились на град в полдни, 200 человек конъницы. И прибегли на самой бозар в ряды² да почали гра- л. 143. //бить, кто ни попался. А богомолцы, видя такую беду, в монастырях и заперлися. А орапы почали по улицам рыскать на конях с копиями. Мы же възлезъши на верх келей и смотрихом, что будеть. И учинился бой великой у разъбойников со гражданы, со арапами ж да с турками; и граждане прогнали их в поле далече. И билис с ними близ часу, толко Бог помиловал: со абоих сторон урону не была, толка ранились межу себя. А они было, сабаки, затем и приехоли, что нас было разъбить: ведають, что идуть богомолцы с казною болшою. л. 143 об. // Кабы в ночи, так бы всех разъбили; а оплошно силно жили. Етакое бедство от собак-арап!

На третей день после побоища приехал к нам в Ромел паша с войском: все конъница; а служивыя были все болгоры, християнъския дети, да турок нуждою потурчил; а люд зело крупен да и храбр. Приеховши, паша на третей день выкинул на бозар дъвух арапов-переводчиков удавленых. А в день люди ходя да на них камением бросають – да и закидали их камением за то, что смущали орапов.

А паша писал к салтану на воево- л. 144. //ду иерусалимскова, что воевода сложился со арапоми да и ево в город не пустил. А воевода писал на пашу, что паша арапов напрасно казнил: «Так-де стал бунт великой, хотели-де град разорить. И я-де видя: арап множество приехоли да ис пустыни – да и стал-де им снаравлевать». И так-де царь разнял у них вражду: холетскова послал пашу во Иерусалим, а ирусалимскаго – в Халет. Потом мятеж стал помалу утихать.

Да тут же недалеко от Ромли гърад Лида, где святаго Георгия тело положено; а та Лида от Ро- л. 144 об. //мли версты 3; а ныне место то все и церковь мученикова вся разорена. А мощи его ныне где, про то Бог весть, никто не ведаеть.

Да видели ж мы в Ромли в церькви, как християнъския арапския робятка говорять в службе зело глумно, а нам необычно. Когда начнеть один говорить «Блажен муж», а другой, отпяхнеть тово, да второй псалом, а стихеры также все по стиху сказавають. А во всякого рабенка за пазухою носять Псалтырь, и Октай, и Минея. И когда они стануть говорить, так друг перед другом възахват бьют- л. 145. //ца между себя: кой сильнее, тот болши и говорить.

А учатся у них не по-нашему: с утра до полудня учать Часовъник или Псалтырь, с полуден до вечера учать стихеры по Октаю и в Минеи того дня прилучившагося да сказывает в црькви. Таковы тщателны!

И стояхом мы в Ромли полчетверты недели. Потом паша прислал ко всем богомолцом, чтоб были готовы итить во Иерусалим. А на другой день рано пригнали арапы велъбудов и кони, лошаки малыя и стали класть рухлеть на кони, л. 145 об. // подо всякого человека по два коня. И была задуха великая, едва выбъролися в поле: улицы все наполнены были и пройтить нелзя было. И выбролися на поле часу в 5-м дни. И зъбиралися тут всех вер. И паша сам выехал за город, нас провожал.

И как выбролися все в поле, октября в 28 день, поидохом из Ромли ко святому граду Иерусалиму всем корованом, было человек 1500 разных вер. И тот весь день шли между гор разсединами. А горы каменыя, а в горах арапы все живуть. Лихи зело разбойни- л. 146. //ки: бьють, грабять, что на тебе видить, все отнимають – истыя беси, зело насилие великое творят. А паша окоянной толко славу ту учинил, что за город выпроводил, да денги обобрал с человека по гривне и алтына по два, да пихнул всех меж гор ко арапом, а сами и проводники назат воротились.

Потом арапы нас стали бить, грабить. Осыпають, что пчелы, рвуть за ризы, трясут далой, с лошеди волокуть: «Дай пару!» Дать – беда, а не дать – другая. Толко ты кашелек вынел, ан другой стороны и вырвал совсем. А не дать, так бьють. А станеш л. 146 об. // давать, так с одново места четъверть часа не спустять, что от собак не отобьеся. Посмотриш: въвезьде стоить крик да стук, бьют да грабять; и кой плачеть – убит, иной плачеть – ограблен. Въвезъде гоняютьца за одним человеком по 10 и по 20. Многая коней и рухледь покидали да так от них, собак, бегають. А болши псы-извощики тут же ворують, мотаютца межи тех. И они ис тех же сел разбойничих, так им къстати воровать-то, сабаком. Баб-та миленких бьют! Пришедши, возъмуть бабу или девку за ногу, да так с лошеди л. 147. // далой волочать, да и бьеть: «Дай пару!» Бедъство великое от арапов, пощади, Господи, подобно что на мытарствах от бесов!

А я, грешник, и лошедь покинул да все бегал пешком¹, так они паки не так нападали. А когда набегуть арапы созади или въстречю и хотять грабить и бить, так я толко нашол на них ружье острое. Бога-света призову на помощь да безъпредстанъно кричю к Богу: Владыко-человеколюбче²! Помози ми за молитв отца нашего Спиридона!» – так они и прочь от меня.

Толко в глаза заглянут, а сами заворчать да и прочь. л. 147 об. // А я сам ся удивляюся человеколюбию Божию; за молитв, что Бог любить, Спиридона-то отца. Так меня Бог-свет спас за молитв отца Спиридона. Да спаси Бог и арапа, моего извощика, много им отбивался. Где набегуть арапы станицею, хотять грабит и бить, а он наворотя дубиною самих. А они станут с ним шуметь, а я в те поры уйду у них. Потом иная станица набежить, а он опять с ними станеть шуметь и дратся, а я-таки уйду. Да так-то въвесь день куликал. А я, су, выневши да ему пар 5–6 дал, л. 148. // так за меня лутчи стоит. А сам мне ворчить: «Е, попас, не бойся-де, я-де тебя не дам грабить и бить». И я ему днем-то с рубль передовал. Ну он к Богу! Толко б дал Бог здаровья, не о денгах¹ слово, увечье-то пуше денег². А они, сабаки, не разъбирают³, и милости у них нет: хош по главе, хош по глазам, куды зъря. И тот мы день весь шли, ни пили, ни ели от нихь, собак. Такое бедъство чинят арапы!

И того дни доидохом до села Емъмауса, где Христос явися Луце и Клеопе. И тут мы стали начевать, а сами л. 148 об. // згорели от зною. День въвесь со арапами билися, что с сабаками, а пути – место безъводное. И, пошедши, тут в пруде у арапов купили на грош воды, так напилися – да то печали будто немного. Слава Богу-свету! Не та беда, ин другая! Извошик наш, арап, стал у меня денег просить: «Дай-де пару! Чем велбуда коръмить?» И я выневъши да и дал ему гривну, а он меня стал бронить по-турецки: «Мало, дай-де еще!» Да подънявъши камень, да суетца в зубы ко мне. И, видя наш кърик, греки пришли к нам /л. 149. / да стали разъговаривать: «Деспота, дай-де ему, сабаке!» Выневъши гъривну да еще ему дал, а он, окаянной, зубы скрегчеть, ходячи. И сказали ему, что: «Попас москов, у него-де ферман потыша турча» – так он посмиръняя стал баеть.

Село Емъмаус стоить под горою. Церковь християнъская зело была хороша, a ныне турки коней запирають. Церковь та поставлена на том месте, где Христос Луце и Клеопе познася в преломълении хлеба. И на том месте та церьковь стоить; зело узорочна была, еще то стро- л. 149 об. //ение царя Конъстантина. А когда мы стали начевать у села Емъмауса, тогда лиш ужас, по табором толко стон стоить: иной без глаза, у иного голова проломлена, иной без руки, иной без ноги; бабы-то плачють. Иной сказываеть: «У мене 10 тарелей отняли»; иной сказывает – «20», а иной – «30»; у иного одежду отняли, у иного книги. А у чернаго попа из Царяграда, так у него, сказываеть, 500 тарелей отняли; ходить миленъкой что чорная земля от печали. Плач да крик стоить по табором, и ужас. Пощади, Господи! л. 150. //

И утре рано поидохом из села Емъмауса, а поднимались бороною. Как арапом не грабить?! И друг друга не ждут: как кто сел, да и пошол. Тогда на нас опять арапы напали и почали грабить и бит по-прежнему. А всего от Иерусалима верст с 5, а насилу от них, от собак, выбились. А когда мы възыдохом на верх горы, тогда увидехом святый град Иерусалим – тогда арапы все пропали, что под земьлю проволились.

А когда увидехом мы святый град Иерусалим, толко версты и за две, л. 150 об. // тогда мы зело обрадовались. И зъседши мы с коней, и поклонихомся святому граду Иерусалиму до земли, а сами рекли: «Слава тебе, Господи, слава тебе, святый, яко сподобил еси нас видети град твой святый!» А когда увидели турки стены градъсъкой наш корован, тогда воевода выслал к нам турак, арап конъницу со оружием. Турки и арапы выехоли в поле, а сами стали скакать, винътовать, копья бросать – ради собаки, что мы пришли. Скачють по полю противу нас, а сами нам говорять: «Салам алик!» л. 151. // А мы им против говорим: «Алики солом, здарова ли живете?» – «Как-де вас Бог милуеть? Как-де вас Бог пронес от курсанов, сиреч от арапов?» Да и поскокали за нас х коровану, да и поехоли назади корована всем полком, будто нас так провожали. А мы уже пеши шъли до врат градских. А из Ерусалима вышли на поле християне: греки, армяня, кофьти, франъцузы, иноки, мужи и жены – все въстречають нас, а сами плачють: «Как-де вас Бог пронес от арапов?» А мы также плачем, никто тут не можеть л. 151 об. // от слез удержатся. Ужасть и радость! И уже в радости всю беду забыли.

Октебря в 30 день приидохом ко святому граду Иерусалиму. И когда мы внидохом во святый град Иерусалим и вънутрь града, подле дома Давыдова множество народа: турак, орапов, християне-армяне и разных еретических вер стоять. Все, миленъкия, ради, въстречають нас, всяк своей веры своих смотрить. Тут в короване всех вер шли люди, а корован наш шел верст на 5 и болши, зело многолюдно было. л. 152. // А въшедши во святый град Иерусалим, все пошли по разным монастырям своей веры.

А мы со греки пошли в Великой монастырь потриаршей гречесъкой; армяне – в монастырь Иякова, брата Божия, в тот пошли. А когда мы стали в монастырь в патриаршей въяжать во върата, тут нас наместник со всеми старцами стретил. Ради зело, потому что отчаялись нас, жили мы на пристали полъседъмы недели. И старцы наши кони разъседлавают и рухледь нашу в келью несуть; з горелкою и с вином старцы стоять, а иныя л. 152 об. // на блюдах закуску держать. И сътали всякому человеку по дъва финжала наливать горелки. И радостно, и плачевно!

Потом раздали нам кельи. Мы же в кельях мало опочихом, начали бить в доску за трапезу. И, пришедши, старцы стали нас звать за трапезу. И въсе богомолцы вобрались в трапезу, a трапеза зело велика; а жены себе ели в кельи. Потом ударили в канъдею, и стали «Отче наш» говорить, и сели хлеб ясти. И трапеза была очень доволъна всячиною, уже пространея тоя трапезы л. 153. // быть нелзя, болшую часть долов снесли. И, воставши изо стола, воздали Богу благодарение.

Из-за трапезы повели нас гулять на верх келей и около Великия церькви, на гору Голгофу. И, падше, поклонихомся и лобызахом святую гору Голгофу. Потом стали нам указывать святыя места: Елеонъскую гору, Вифлием, обитель Святаго Савъвы Освященънаго и Содомъское море, Иордань-реку. И тогда мы увидехом з горы Голгофы святыя места и от радости не могли от слез удержатися. Падше на землю, поклони- л. 153 об. //хомся, и от той радости всю беду забыли арапскую, и хвалу Богу возъдахом. А сами все единогласно рекохом: «Слава тебе, Господи! Слава тебе, святый, яко сподобил еси нас, грешных, видети град твой пресвятый! О Владыко, что возъдам тебе? Како нас, недостойных, допустил со грехи нашими?» И тако ходихом по крылу церковному великия церкви Воскресения Христова и смотрихом здания церковнаго. И дивихомся: «Како монастырь и церковь нашу, таковую красоту отдал босурманом в поругание?» И плакохом, на токовое строение глядя, и немощно от л. 154. // слез удержатися.

И приидохом к Великой церкви. Сидять тамо заперты для службы святых мест, по веръви к ним в церковь; мы же смотрихом сверху во окно внутрь церкви, и увидехом предел над Гробом Господним, и возрадовахомся радостию велиею. А сами, кабы мощно, так бы скочили в церковь, да невозъможно от турак-сабак: они церковь запирають и печатають. И смотрихом въне церкви и вънутрь церкви, и дивихомся. И видехом там старцов, ходящих по церкви, разъных вер еретических: овыя ходять, кадять святыя места, а иныя слу- л. 154 об. //жъбы поють. Мы же дивихомся таковому безъстудию их. А франъки поють на органах, a все те веры называютца християнъския! Что петь делать? Богу тако попустившу! И тако нам доволно ходихом и вся святыя места съмотрихом. И уже от радости все бывъшия скорби нам на пути на мори, от арпов – все уже тыя скорби забыли. Слава Богу! А когда шли во святый град Иерусалим и видехом на пути скорби всякия, всеконечъно отчаяхомся видети святый град. И доволно ходихом по крылу церковному. И пойдохом л. 155. // во своя келии, и мало опочихом.

И приидоша старцы, и позваша нас к записке, мы же все приидохом в патриаршу келию. И тут стали всякова человека имя в книгу записывать, а у записки сидел митрополит Пталоманъской да намесник патриаршей. А от записки брали з богатых по 10, по 8, по 5 червоных, а с убогих – по 5 тарелей. И как уже всех переписали, так питропос, сиреч намесник, позвал меня. Так я к нему пришол, по обычаю поклонился да и подал ему царской лист московъской. Потом мне л. 155 об. // велел питрос сесть, и я сел. Питрос, възявши государев лист, разъвернул, а честь не умееть. Толко герб царской смотрели, да и поцеловал герб царской, потом митрополит поцеловал. А сам питропос так мне сказал чрез толъмоча: «Ради де для великаго государя, царя Петра Алексеевича, и ево ради царьскаго зъдравия все тебе добро будеть у нас, не печалси-де ничем. Дадим-де тебе келию и станем-де тебе водить по святым местам, где-де нам возъможно. A зде-де невозъможно и коими местами босу- л. 156. //рманы владеють и християн не пущають, ту-де мы и сами не волны». И я воставши да и поклонился. И питрос мне молъвил: «Идите-де теперя в келию опочивать, а когда-де будеть время, убравъшися, станем-де вас водить по святым местам». A греком зависно силно, что питрос такую показал любов. И тако поидохом в келию и препочихом.

И бысть якобы о полунощи, стали клепать в доску к утренъни. Мы же приидохом в церковь царя Константина и матери его Елены и тут ма- л. 156 об. //ло постояхом. Когда начали на утренни кафизму говорить, тогъда нам стали свечи разъдовать и повели нас нощию со свечами по святым местам.

Прежде повели тут, где Христос сиреч сидел на камени, когда явился Марии Могъдалыни. Тут нат тем каменем зъделан чюлан дощатой з дверми, да и замыкают. А камень что стул, круглой камень, красной кремень. A гъде Христос сидел, и то место сребром облажено и позлащено. Тут, подле того камени, церковь Иякова, бра- л. 157. //та Божия, а служать в ней греки. Тут мы тот камень целовавъше, пошли до церкви, где Мария Египецкая плакола пред образом Пресвятыя Богородицы. Потом пошли до Авраамовой церкви. Пришедши в тое церковь, целовахом то место, где Исаак стоял связан, когда ево Авраам хотел закласть. И то место облажено сребром и позълащенъно, величиною з большую торелку. Потом возъвратихомся в Великой монастыр. И идучи в монастырь, целовахом Великия върата, и тако возъвратихомъся в монастырь. И приидохом л. 157 об. // в церковь, а в церкви же поють словословие великое. И отпели утреню, и тако поидохом в келия своя.

Потом шли до литоргии, отпевъши литоргию, вышли из церкви, пошли все до винной полаты. Тут всем подносили араки по финьжалу, а по-руски горелки. Таков в том монастыре устав: после обедни все старцы вышед из церкви да и поидуть пить горелку, а винъной старец подносить всякому человеку по финжалу; хош кто церковнаго не пьеть, a горелку пьеть; тот у чести, кто вина церковнаго не пьеть. И тако поидохом до келии своей. л. 158. // По времени же позъваша нас за трапезу и такоже нас по-прежнему удоволиша всем, брашном и вином. Востав из-за трапезы, трапезу же и заперли, не пустили вон богомолцов, стали ноги умывать. А за умовение брали с нарочитых по 8 червоных, по 7 и по 5. И тако умыв ноги и обрав гроши, отворили двери и выпустили вон.

И, переночевав ночь, утре, на первом часу дъни, привели к монастырю арапы коней. К нам же пришед черной поп Дорофей, да старец-арап возъвестил всем, чтобы шли л. 158 об. // в Вифлием. Мы же стали збиратися. И вышли за грацкия врата Лидцкия, и тут все зъбиралися. Тогда стали коней разъбирати, а инии же пеши шли; а орапы силно сажають на кони, хош кто не хочеть. Мы же шли пеши, для тово что они, сабаки, силно изъвозом грабят: на 10 верст полтина станеть изъвозу. И когда сождались все, так и пошли.

Поидохом ко граду Вифлиему. И тут на пути на левой староне минухом монастырь Святаго пророка Илии, где попалил огнем пятдесатицу. Тот мо- л. 159. //настырь от Иерусалима версты с 3. Да тут же на другой стороне дороги, на правой руки как в Вифлием идеш, против монастыря лежить камень великой, и на нем спал Илия Пророк. И как он на камени лежал, так пророк весь изообразися; все знать, где лежал: где глава, где руки, где ноги, где спина – что в воску изобразилась. А над тем каменем стоить древо масличъное. И богомолцы тот камень лобзали все; и мы, грешнии, и камень брали на благословение и от древа ломали ветъвии. И л. 159 об. // отидохом якобы с версту, тут стоить на пути гроб Рахилин, матери Иосифа Прекрасного: когъда она на пути умерла, тут погребена быст.

Мы же мало еще поидохом от тово гроба, на долу стоить древо масличъное. А сказывають про то древо: когда Пресвятая Богородица бежала во Египет от Ирода-царя, так-де под тем древом почивала с Превечным Младенцем. И то дърево и доднесь зелено, невелико, окладено каменьем. Мы же, грешнии, то древо ломахом на благословение. И от того древа поидохом к Вифлиему. И не до- л. 160. //ходя Вифлиема, в правой руки в полугоре стоить Ефрафа, поболъши жильем Вифлиема; толко мы в ней не бывали. И тако приидохом к Вифлиему.

Вифлием-град стоить на горе красовито. А в нем жилья немного, подобно селу, толко церковь узорочна Рожество Христово над тем местом поставлена, над вертепом, где Христос родилъся. В той церкви и ясли Христовы, a вертеп посреде церкви. В вертеп итъти, что в походной погреб, неглубоко, толко ступней с 5. А в пещере ясли каменныя от мрамору белаго. A где Преве- л. 160 об. //чный Младенец родился, и то место сребром облажено, и позълащено, и камением драгим унизано. А вертеп узорочисто зъделан, стены все цветы украшены. A ныне ту церковь держать франъцузы-папежъцы: турок у грек отнял да франъцузом отдал, a греком дан предел зъбоку той церкви. Строенье греческое-то франъцузы все из церкви вон выкидали: Деисусы, иконостасы резъныя и позълашеныя – и то строение въсе лежить теперва не в призоре. А то строение греком многия тысячи стало, а теперва проподаеть так ни за что. л. 161. // А крыта та церковь свинъцом. Длины той церкви 8 сажень, a поперек 27 сажень. А в трапезе той церкви 50 столпов аспидъных, на стороне по 25 столъпов. И тут на монастыри арапы продають лестовки, многия тысячи, да богомолцы у них все покупять; и мы отчасти по силе купили про себя, на Русь, братии для благословения. A те чотки кладуть на Гроб Господень, так они освящаются Гробом Господним. И тако во всю землю развозят и в подарки разъдають. Потом аз, грешный, пошол в пещеру, где младенцы лежать изъбиеныя л. 161 об. // от Ирода-царя. Зело удивителна та пещера, а земля в ней белая; и ходять в нея из вертепа, где Христос родился. Потом позваша нас за трапезу, и трапеза была зело доволна, и вина было много.

Потом поп Дорофей да старец-арап, – поп възял къниги, а старец блюдо болшое, – и стали денги обирать. И греки нарочетыя давали по 10 червонных, по 8, по 5; а нижней степень – по 5 тарелей, ниже тово не беруть. А буде кто поупрямитца да станеть 4 тареля давать, то так л. 162. // в глаза и бросить: «Какой-де ты богомолец?!» Таковы-та греки! Буде кто хочеть во Иерусалим итъти, то сумъма грошей велика надобить. И, въстав от трапезы, пошли гулять по кельям; высоки кельи; смотрихом и дивихомся: красовито силно стоить Вифлием на горе. Как посмотриш к Содомскому морю – ужасно зело!

И утре поидохом из Вифлиема тем же путем в вышереченой монастырь Святаго Илии Пророка. И тут игумен нас стретил того монастыря, въвел нас в церковь Святаго пророка Илии. л. 162 об. // Церковь зело узорочна, а в ней писмо все стенъное хорошо силно. И тут лежить камень, в стене въделан, на которам сидел пророк, когда попалил пятидесятницу. В той церкви трапеза была богомолцом. И той же поп Дорофей по-прежнему възял книги да записал, а гроши так же брал, что и в Вифлиеме. Въставши от трапезы и погуляв по церкви, мало опочихом, поидохом из монастыря Святаго пророка Илии.

И приидохом в монастырь к Чесному Кресту, где честное древо расло. В монастыри церковь зело предивна, писмо стенъное. В той церкви л. 163. // под святою трапезою пень того дърева, с котораго съсечено животворящее древо, ис которого зъделан Крест Христов, на нем же расъпят бысть Господь наш Исус Христос. Мы, грешнии, тот пень лобзали. Да в той же церкви выносили часть от животворящаго древа, на нем же распят Господь наш Исус Христос, крест зъделан. Мы, грешнии, лобзахом той крест.

А сказывают про то древо: посадил Лот 3 главни по согрешении со дъшерми и поливал то древо по повелению Авраамову. И когда Соломон стал строить Святая Святых, и то древо повелел л. 163 об. // съсеч на тябло. И мастеры то древо смеряли и потянули въверх – ано и коротко стало. Они же усумнешася, и пустиша долу, и смеряли – ажно и пришло в меру; потянули опять – ажно и опять стало коротко. Так мастеры познали, что хошет быть некое таинъство, и положили ево к стене – и бысть седалище июдеом. И когда пришла Южъская царица к Соломону и Соломон нача ея водити по своим царьским сокровищем и показа ей вся церковная зъдания внутрь ея, тогда же Южьская царица, когда пришли к чесному древу, л. 164. // увидела ево, и воспела: «О треблаженъное древо!» И от того времени не велел царь Соломон на том древе садитца, и с того числа бысть то древо в чести у июдеов. И когда жидовя стали Христа распинать, и повелеша ис того древа зделати крест, и на нем распяша Господа Славы. И тот-то пень в той церкви стоить, и доднесь цел, сребром обложен и позлащен.

И ходихом мы по церъкви, и смотрихом зъдания церковнаго. Потом позваша нас за трапезу. И трапеза была пространная; и вина много было л. 164 об. // для тово, чтоб охотно богомолцом денги давать. И тут Дорофей-поп да старец-арап брал денги по вышеписанному, как и в прежних местах, и в книги записовал. И тут, едъши хлеба, начевали. И гуляли по том монастырю, въверху ходили по кельям. Удивителной монастырь, а пуст весь; толко два старца живуть или три ради службы и для богомольцов: водять по святым местам да денги обирають. И утре рано поднесли по финьжалу араки, и поидохом во Иерусалим. л. 165. //

И приидохом во Иерусалим в монастырь Великой. Потом стали нас разводить по монастырям и стали кельи раздовать. Нам же отвели келью в монастыри Иоанна Предтечи и дали мне келью. Мы же начахом жити и Бога благодарити. Потом позвали нас в монастырь Святаго аръханъгела Михаила на ево празник ко всенощной. И тут митрополит Птоломанъской был, а литургию сам служил, после обедни поучение чел изустное. Певцы у него были нарочиты. Тут, не распустя богомолцов, подносили по фин- л. 165 об. //жалу араки да брали с человека по червоному и по тарелю, кто чъто смог по силе.

Потом повели нас во обитель Святаго Саввы Освященнаго. Также пригнали коней арапы и збиралися все за грацкими вороты. И пошли от Иерусалима ко обители Святаго Савы Освященънаго, а шли все юдолью Плачевною. А когда стали зъбиратся богомолцы, тогда арапы окаянъныя силно сажають на кони, а кто как не хочеть ехать – великое насилие и бой. А извоз дорогой: от Иерусалима до Савина монастыря с человека по тарелю, а пе- л. 166. //реезду 20 верст. Беда, су, со арапоми, нигде от них уходу нет, везде насилуют, силно на кони сажають!

И шли мы юдолью Плачевною; и будеть как в полупути от Иерусалима, тут мы нашли на орапов. Они поять скот: козы, овцы – великия стада, а их, сабак, многое множество. А стали на дороге, а ход мимо их. А они наливають воду в корыты, так дарогу у нас заняли. А орапы дикия да и задрались с нашими арапами-извощиками. И чорт на чорта нашол! А мы нутко бежать все юдолью. л. 166 об. // И бой у них великой был. А им было хотелася нас грабить, а проводники наши не дають, на конех круг нашева корована бегають да кричать нам, чтоб бежали. А мы бегли да и рот разинули. Ох, дорошка, дала ума знать! А сами-таки махають, что бегите. Естьли бы етим арапом попались, то бы прощай: не токмо бы пограбили, тут бы побили всех, для тово что дич, кочевыя, а не селъския. Когда мы ко Иерусалиму шли, так тут нас грабили селския; л. 167. // они толко грабять, а не убивають.

И тако мы бежали версты с три без памяти, и друг друга топчим, да набежали на их кочевье. Тут у них стоять полатки, жены и дети их да и козълята и овечки малыя. И когда нас увидели арапския жоны, робята, подъняли крик, вопль, выскочили ис полатак нагия, чорны, толко зубы блещать. Тут мы пуще того испугались и еще бежали с версту. Едва отдохнули, так набежали на нас проводники наши и сказали нам: «Не бойтеся л. 167 об. // теперво».

И тако мы възыдохом на гору высоко, толъко в полъгоры, и увидехом монастырь Святаго Савы Освященнаго – и обърадовахомся зело. И пришли к монастырьским воротам, слезли с коней. И у врат стоять арапы, не пропущають, и беруть со всякова человека по 5 пар да и пустять в монастырь. И тако мы вънидохом в лавру Святаго Савы Освященнаго. И монастырь зело предивен, у нас такова подобием нет и удивителъством в Русии не сыщеш. Хитро силно стоить, с полугоры с- л. 168. //тены ведены круто зело. А в монастыре храм болшой Преображения Господня зело предивен, стенное писмо; и иныя церкви есть многая малыя. Тут же в монастыри мы видели келию святаго Савы, где он сам труждался: вытесана в горе как мочно человеку сести, а стоять нелзя. Прежде сего, съказывали, выхаживало миро, a ныне нет. А стоить тот монастырь на краю юдоли Плачевъной, которая пошла в Содомъское море. А итъти тою юдолью до Содомъскова моря от Савина монастыря с полдня, сказы- л. 168 об. //вають. А как посмотриш с монастыря к Содомскому морю, кажетца, версты две, да меж гор куликовата юдолью. А пойтить к нему нелзя от арап. А то море животнаго в себе ничего не держить, а воды пить нелзя: горка и солона – и всякое животное в себе уморяет. А то море невелико, что озеро, уско да длинъно, а ходу, сказывають, круг ево всево пять дней.

А когда мы пришли в монастырь, тогда нас игумен въвел в церковь. Тут нам вынесли крест, зделан от части животворящего древа. л. 169. // Мы же, грешнии, целовахом тот крест. Потом повели нас на гроб святаго Савы: среди монастыря зделан голубец каменъной, покров черной, на покрове крест вышит. Мы же, грешнии, гроб его лобызахом. А мощи его где, про то Бог весть. Потом нам в церкви вынесли 3 главы, Ксенефонта и сынов его Аркадия и Иоанна; тако мы, гърешнии, те главы лобызахом.

Потом повели нас в пещеру, тут зело костей много, в той пещере. Мы же вопросихом: «Что ето за мощи?» л. 169 об. // И старцы нам сказали: «Ете-де мощи новых мученик. Когда-де турок възял Иерусалим, тогда солтану турецкому съказали, что есть тут монастырь, калугеры 5000, и они-де лихи, собравшися, пришед-де, опять возмуть Иерусалим. Так турецкой салтан послал пашу в монастырь Святаго Савы, велел изъбить. И турки, пришед, стали убивать отец, из пещер таскать вон да главы отсекать. Отцы же, видевше суровство зверское от турок, не сташа противитися и начаша своя главы л. 170. // под меч клонити. И побиша их турки 8000. И видя паша турецъкой, что калугеры не противятъся им, посла ведомость к турецкому салтану, что старъцы ни в чем не противятца. Царь же умилися, послал писание, велел предстать убивати, а их свободити: куда хочють, идуть, а тут бы не жили. И тако паша возъвратилъся во Иерусалим, а отцы собъравшеся, и мощи изъбиенных собрали, да в той пещере положили, а сами пошли до Афонския горы и тамо водворишася». A ныне в тех пеще- л. 170 об. //рах живуть арапы; зело много пещер надь юдолью Плачевною. Нам же старцы приказывали, чтобы от тех мощей не брали ничего. Мы же зело того опосались, тех мощей брать. Старцы сказовали: «Естъли де кто возъметь, а когда приидеть на море, так-же де корабл с теми мощами на мори не пойдеть. И турки-де стануть обыскивать, а когда у ково найдуть, так-де тово человека со всем в море и кинуть». Мы же хождахом по верху монастыря и удивляхомся таковому зданию, паче же пещерам, где отцы л. 171. // жили, a теперва по тем верьтепам живуть босурманы. Преже сего принашивалась Богу жертва, a ныне Могамету; некогда пост, молитва, сълезы, a ныне – жертва дияволу тут приноситца. Да уш-та Богу так изъволившу? А все то за наши грехи так Богу попустившу босурманом владеть святыми месты.

И тако мы смотрихом с монастырской ограды во юдоль Плачевную: круто зело. И тут видехом арапов: таскаютца по юдоли Плачевной, а сами, подъшедши под ограду л. 171 об. // монастырскую, кричать з долу, просять хлеба. И старцы Савина монастыря с ограды кидають им, что сабакам, помалу хлеба. Ин кой наперед подъфатить да и побредеть вь юдол; а иныя клечетеють, гледят кверху да дожидаютца, чтобы еще бросили. Так другому кинут, да кто-т такъже побредеть. Да так-то старцы по вся дъни с ними мучатца. А за монастыр вытить нелзя – ограбять. А с верху монастыря старцы не велят гледеть на них, собак: как де увидять, так де не отоб- л. 172. //ешися от них, что от собак. И гулявши по монастырю, позваша нас за трапезу, и търапеза зело была даволна. И тут Дарофей-поп брал по-прежнему, как и в прежьних местах, да на игумна брал по тарелю с человека. И тут мы начевахом; и утре подънесли по финжалу араки, да и пошли из монастыря во Иерусалим.

И как мы вышли за ограду монастырскую, тут на другой стъране стоить столп каменой высокой, а на нем стоить затворник весь наружи, на веръху столпа, поджемши руки, л. 172 об. // в клабуку. А греки ходили к нему на поклон и прощенье от него просили. И я спросил тут у старца: «Чтомь ето у вас за диво и святость?» Так он расмеялся: «Етот-де столпник на час. Как-де богомолцы сойдуть из монастыря, а ево-де за ними ветр здуеть долов». Мы же подивилися тому сътолпнику да и пошли. Такия-та у грек столпники объманщики! А идохом ко Иерусалиму не юдолью, но горами, высоки горы зело. И отошли версты за три, стоить село арапское, а прежде сего быва- л. 173. //ла обител Феодосия Великого. Ныне толко церковь одна, и в той арапы коней запирають. И поидохом во Иерусалим.

И пребыхом до Ведения Пресвятыя Богородицы. И на празник Ведения Пресвятыя Богородицы звали всех богомолцов в монастырь, а тот монастырь девичей, а живуть старицы. И был у вечерни митрополит Птоломандъской, a обедню сам служил и поучение чел. После обедни посадили всех богомолцов в полату и давали всякому человеку по финжалу л. 173 об. // раки да по другом винца церковнова, а брали с человека по черъвонъному, по тарелю и по полутарелю. И тако поидохом по своим местам.

Потом на вечер стали нам всем возвещать, чтобы были готовы итить в Великую церковь, мы же начата готовитися. И пришли все богомолцы к Великой церкви, и стали всех вер сходитца. Потом сошлися все, и стояхом у Великой церкви, и ждахом пашу турецкова. Потом пришол паша, ему же турки послаша л. 174. // кавры, и сел паша у врат церковных. Потом приидоша к нему толмача всех вер и сташа подле ево. Потом турчин принес лесницу, и пърислонил ко вратом церковъным, и, въслезши, отпечатал, потом отпер. Потом прииде митрополит греческой со хъристияны-греки и сташа у врат церковных. Потом пришли и еретических вер: арьмяне, французы и прочих ересей – и стали у врат церковъных все. Потом турчин стал брати со всякого человека по 3 червоных, а сь еретических л. 174 об. // вер по 6 червоных, да и печатки давал всякому человеку. Потом стали в церков пускать не всеми дверми, но половину отворил турчин, чтоб иныя так не шли, а пропущал по человеку да по два да досматревал печатак. У ково есть печатка, так-то и пустил тово, а у ково нет, тово и не пустить.

Описание великия церкви Воскресения Христова

Во граде Иерусалиме в полунощном угле стоить церковь великая Воскресение Христово. А в ней врата двои: на полдни одни л. 175. // отворяютца, а другия закладены каменем. И как митрополит со християны и мы, гърешнии, с ними же вошли, и тут, немного пошед, яко с сажень 5, лежить камень противу врат церковных от мрамору белого, огражден решеткою медною. С того камени положен бысть Христос во гроб Иосифом и Никодимом; и на том камени Христа в плащеницу объвивали. И тот камень митрополит и все християне целовали; потом и иных вер. А над тем каменем горять восм кандил л. 175 об. // с маслом древянным от разных вер. А сказывають про тот камень, что подлинной был не мраморной, но простой белой. А тот-де камень турок на фъранцузов възял скарбу великую червоных, и на том-де месте положили въместо тово сей камень мраморной, что ныне всеми видим. А кандила нат тем каменем полажила царица Елена, а подлино-де камень разобрали християне на благословение. И о сем камени ведомости под-линой нет, где тот камень девался: тут ли, где царица Елена его в той церкви л. 176. // скрыла, или где он – Бог весть. А что говорять, фрязи его украли, и сему, что будеть, нейметца веры украсть.

И от того камени поидохом налево к заподной стране. Среди Великия церкви стоить теремок-предел, а в нем Гроб Господень. A предел, аки церковь, надвое перегорожен. А как в предел в первой войдеш, тут лежить камень, егоже анггел Господень отвалил от дверей Гроба Господня. И тот камень собою невелик, кабы пуд в 15, а утвержен в помост, а он собою кругол, что стул. А з- л. 176 об. //нать, он преже сего бывал велик, да възятия турскова брали ево християне на благословение, a ныне турки не дають. А камень красен, что кремень. А над ним горять 4 кандила разных вер с маслом деревянным. Мы же, грешнии, тот камень целовахом.

И тако поидохом ко Гробу Господню в другой предел. А вход ко Гробу Господню зело нужен: двери ниски да уски – все нагнувши и по одному человеку, а двое в ряд не разойдутся. А въходять человек по 5 и по шти, а болши нелзя; покълонитца да и выдуть, а иныя поидуть. Нужен зело въход да л. 177. // и медлен, нескора выходять оттудова, для тово радостьно велъми. Так кому-то хочетца съкоро вытить? Уже насмотритъца довали таковаго дара да и выдеть. Хош шумять, хош кричать, не гледять тово.

И когда мы вънидохом ко Гробу Господню и увидехом, тогда радости исполнися сердце наше; и забыхом скорб нашу, бывшую нам на пути, и, падше, поклонихомся Гробу Господню. Тогда от такой радости не могохом от слез удержатися, и от очию слезы испускахом, а Гроб Господень лобызахом, а сами рекохом: «Слава л. 177 об. // тебе, Господи! Слава тебе, святый, яко сподобил еси нас, грешных, видети гроб твой пречистый и лобзати! Что воздам тебе, Владыко святый, како меня, недостойнного, допусти со грехи моими окоянъными гроб твой пречистый видети?!» И дивихомся человеколюбию Божию, како от мног лет желаемое получихом: прежде слышанием и прочитанием истории, ныне же Бог сподобил самим видети. И тако воздахом хвалу Богу и Пречистой Богоматери.

И стояхом тут, и смотрихом, како прихождаху тут ко Гробу Господню на поклонение от разных вер л. 178. // еретических. И видехом армян и ормянских жон. Зело много грешнику во удивление, удивили меня зело: как над Гробом Господним они плачуть, так слез лужи стоять на дке гробной; а иную бабу-ту насилу прочь оттощать от Гроба Господня. Дивное чюдо! Хоша еретическая у них вера, мы же подивихомся таковому усердию. А Гроб Господень приделан к стене, пределан к полунощной стене, а полуденная – та страна свободна; возглавие и подножие прибуравлено. А длина Гробу Господню 9 пядей, а поперечены – 5 педей. А над Гробом Господним горять 47 л. 178 об. // кандил с маслом древяным, а горять день и нощ. А в те кандила масло наливають и досматривають старцы гробныя разных вер еретических. И всякой старец в свои кандила масло льет. А будеть видить: в чюжих кандилах масло дагоряеть – так ударить в колоколец; так пришед да и нальеть масла. А колоколцы от земъли приведены во въсякую келию, где кои живуть.

А писано в Корабейном странънике, что де етот гроб зделала царица Елена над тем подлиным Гробом Господним. л. 179. // А ход-де к нему под землею, и ныне греки въход забили, и ис памяти у них вышло. А етот Гъроб Господень зделан от мрамора белаго, и покрыт цкою мраморъною ж, и запечатан седъмию печатми свинъчатами. A ныне те печати чють знать, уже стерлися; а печатаны насквозь: цъска верчена да так и заливаны. А на сцке на Гробе Господни на верху язва поперек разъселася, толко не насквозь, да другой стороны разселина не дошла. И поклонившися Гробу Господню, и тако изыдохом ис

предела, и смотрихом по це- л. 179 об. //ръкви всюду, и дивихомся зданию церковному.

А у церкви над Гробом Господним верх разъбит, турки разъбили, a зделать не дадуть. А дира та покрыта сеткою медною, чтобы птицы не летали. A предел над Гробом Господним обит цъсками мраморными, a инъде уже цски и вывалилися. А Великая церковь была подъписана мусиею, зело было узорочно, a ныне вся полиняла и не в призоре, а се турки починить не дадуть. А Великой церкви длина – 140 ступъней. Да тут же мы стояхом, и съмотрихом на верх церкви, л. 180. // и видехом: на стенах церковъных кресты изображены в камени Великия церкве на заподной, на полунощной и на полуденъной. А подобием таковы: в средине троечастной и что у нас на Успенском соборе, а по сторонам четвероконечныя; а подпись и но троечастном, и на четвероконечном – «Исус Христос Ника». A делала те кресты царица Елена с подлинънаго Креста Христова. А троечастной Крест Христов с возглавием, а подобие таково, якоже сии обрасцы свидетелъствують. А верх над Гробом Господьним аки теремок, что яб- л. 180 об. //локо кругло. А на Гробе Господни служать французы-папежцы. А въход ко Гробу Господню никому не возъбранен, всех вер ходять. А за пределом Гроба Господня к стене приделан предел: тут служать кофти, а за ними хабежи. Тут гроб Иосифа и Никодима выбита в стену могилою, а гробов нет, толко ямы. Мы же те гробы целовахом и землю брахом, а земля красна видом.

И тако поидохом до церкви Воскресения Христова 12 ступеней. А в той церкви служать греки. А длина той церкви 20 ступней, л. 181. // a поперек – 10 ступеней. Посреде же той церкви Пуп земли, покрыт каменем, а руками человеческими не делан, но зделан Божиим повелением. А от Пупа земнаго 4 ступени в той же церкви ест место, ограждено каменем народа ради, вышина повыше человека. A посреде той ограды пропасть-щель, как мощно человеку пролесть. А как в нее посмотриш, так темно, а глубины Бог весть. И мы про ту пропасть спрашивали, и греки сказали: «Бог-де знаеть, что ето за щел, л. 181 об. // мы же и сами не знаем, уже ис памяти вышло, так никто не знаеть». А в той церкви иконное писмо московское все – царское подание наших государей, а писание верховых мастеров.

И тако нам ходившим в церкви, и начаша греки в доску бить в церкви к вечерни. Потом стали вечерню петь, а митрополит Птоломанской стоял на месте. И, отпев вечерню, позъвали всех християн греческой веры на Голгофу уженать за трапезу; и тут трапеза была всем доволна: и брашъном, и вином. Потом поп л. 182. // Дорофей пошел з блюдом, а старец с тетратью, да брали так же: с нарочитых по 8, по 6 и по 5 червонных, а с ниских – по 5 тарелей. А после трапезы начахом опять ходити по церкви и по святым местам. И хождахом по церкви – утешъно силно гулять, ненасытная радость!

И увидили французы, что греки вышли из-за трапезы, и велел францужской намесник заиграть в своя арьганы для богомолъцов гречесъких. И когда в те арганы заиграли франъцузы, тогда не могли кто удержатися, чтоб тех ор- л. 182 об. //ганов не слушать. Зело у собак льстиво и сладко играють! И тем игранием многих во Иерусалиме отвратили от греческия веры к себе в папежскую веру. Тщателны сабаки, многими дарами дарять, денги дають и платье – многих обольстили.

Мы же ту нощь всю не спахом от радости, ходихом по святым месътам и мерихом Великую церковь место от места. А из той церкви Воскресения Христова и ходихом на лествицу на Лобное место. И от тово места 20 ступней стоить престол, идеже жидове на Господа тернов л. 183. // венец плели; тут служать греки. И от того места 10 ступъней стоить престол, где разделиша воини жидовъския ризы Господни; тут служать греки же. И от того места 4 ступни – где воины жидовъския меташа жребия о ризе Господни. И от того места 16 ступней – где Пресвятая Богородица плакалась по Христе во время страсти. И на всех тех местах службы, и висять кандила склянечныя с маслом древянным, горять безъпрестанно.

И от того места к заподной стране 10 ступней стоить темница; 3 сту- л. 183 об. //пни – где сидел Господь наш Исус Христос от июдей. И тут горять 4 канъдила день и нош. Да тут же лежить колода каменъная, а в ней пробита 2 дири: как жидове наругалися Христу, и клали нозе его в кладу и замком замыкали. А от того места 20 ступней – где стояли Господни ученицы, плакали по Христе во время страсти Господни.

И от того места к полунощной стране в той же болшой церкви стоить столп каменной от мрамору белаго, за него же привязан бысть Господь Исус Христос от безъзаконных июдей.

От того столпа 2 часть л. 184. // в великом Риме в церкви Святых апостол Петра и Павла; а третья часть в Цареграде в церкви Успения Пресвятыя Богородицы, где патриярх служить, и тае мы часть в Цареграде видели и целовали. А у того столпа к заподу стоять француския органы, зело велики, привезены из Риму от папы.

Да в той же церкви, не ходя на Лобное место на лесницу от того места 24 ступни, на восточной стране, позади олторя Воскресения Христова, тут есть врата великия и лесъница в пещеру ископана, глу- л. 184 об. //боко итъти в нея по ступеням каменъным. И так снидеш долу, тут стоить церковь каменъная царя Конъстантина и матере его Елены. И там горять 3 кандила с маслом, a посреде тоя церкви пещера ископана в землю и лествица 7 ступней. И тамо царица Елена обрела Кърест Христов и два разбойнича. Стоять на том месте 6 канъдил християнских и одно латынское.

А одесную страну Вокресения Христова тут есть лесътвица – итить на гору высоко на Голгофу, и лествица каменъная, 13 ступней. А святая гора л. 185. // Голгофа каменная, высока, на ней же распят бысть Господь наш Исус Христос от июдей, и тут пробита гора пяди. Мы, грешнии, то место целовахом. А то месъто объложено сребром и позлащено, а ис того места благовония исходить, а то место выбито кругло. А за тем местам поставлен крест-распятие, а написано распятие по-латынски, и подножие нет, a нозе прибиты одним гвоздем. A где укануша кров Господня, и то место до полупяди широко, а глубины никто же весть. А церковь та на Голгофел. 185 об. // вся была выслана каменем, мрамором пестрым, зело узорочиста. А ходять в нее разувъши, в одних чулках. И у того места сидить старец со свечами неотходно. А служать на том месте греки. А от Лобнаго места въправо, якобы саженя два, лежить камень круглой, въделан в помост; и на том камени снятие было Господня тела со креста; а тут служать фъранцузы.

А сшед с лествицы, налево под горою святыя Голгофы стоить церковь каменная. А в ней на выходе по обе стороны стоять два гроба царския; л. 186 // а какия были цари, никто не знаеть. И мы спрашивали у гърек, и они не знають: иной скажеть: «Гречес-ъких царей», а иной скажеть: «Латынских царей» – а подпись на них латынская. A те гробы зъделаны зело хитро, мнитца, не гробы – такое-то чюдо, a не вем что, Бог весть. А не цалують их, толко спинами трутца об них; а не вем, чево ради.

А за те гробы пошед мало, в той же церкви направо – гроб царя Мелхиседека. Да в той же церкви, от того гроба 3 ступни, есть щель в гору Голгофу. Егда пришед един от воин л. 186 об. // и виде Христа, уже умерша, и копием ему ребра прободе. И изыде кровь и вода, и кануша кровь на Голгофу – и ту разседеся гора каменная от крови Господни. И истече кровь на глову Адамову: бе бо глава Адамова в той горе – и то место заветца Лобное, сиреч Краниево. И та разселина знать и до сего дни. A где глава Адамова лежала, и то место решоткою железъною заделано, чтоб не ломали то место каменя. A место невелико; и глава Адамова, по тому месту знать, невелика была, кабы нынеш- л. 187. //них людей. А на горе Голгофе престол греческой да 2 франъцужския. На той же горе от Лобнаго места к полудни итъти 10 ступней ножных, и тут то место, идеже Авраам на жертву принесе сына своего Исаака.

А церковь великая Воскресения Христова греческия веры, где служивал патриярх греческой. A ныне патриярха нет во Иерусалиме, но живеть в Едъринеполе при самом салтане. А во Иерусалиме на ево месте намесник да 4 митрополита попеременно живуть: 1. Кесарийской; 2. Лидъской; 3. л. 187 об. // Птоломандъцкой и Назаредъской; 4. Изъиорданъской. И те митрополиты живуть во Иерусалиме, а служать по переменам, а в епархиях своих мало живут от насилия турков и орапов. А Великая церковь, основания царя Конъстантина и матере его Елены, ограждена кругом на две стены. И тут мы ту нощь всю ходихом по Великой церкви, и смотрихом, и святым местам кланехомъся, и лобзахом, и дивихомся зданию церковному и красоте тоя церкви, како все страсти Христовы внутрь тоя Великия це- л. 188. //ръкви ограждены.

У грек всенощных не бываеть, толко на вечерни на литии 5 хлебов ставять: великия хлебы, да тонъки. А в верхней хлеб поставить 3 свечи, въватъкнеть в хлеб, a отпев вечерню, разламають хлеб да и раздають. И после утрени стали петь литоргию. A посъле литоргии попы греческия и митрополит облеклися во своя священныя одежды во олтаре, и възяша хоругви, и часть древа животворящаго, и иконы, и мощи святых в ковъчегах, – и ковчегов будет л. 188 об. // до 20, а ковчеги серебреныя, а иныя хрусталныя, – и тако поидоша во все врата из олтаря, и приидоша к пределу Гроба Господня. А за митрополитом – попы и старцы, потом греки, християне. A наперед пошълед митрополит турок з батожъем очищать дорогу, не даеть мотатца лишним и иных вер еретических. Зело управно, подобно что у нас на Москве в ходы ходять, так служивыя наперед идуть, дорогу очищают. Так-то и турки тем же подобием и всякое безъчиние у- л. 189 //нимають. Естли бы не так, то бы содом был в церкви Великой и уголовъщина бы была, а то иных вер ни блиско ни припускають. Да так-то турок всякой вере разряд чинить, когда свой празник, кой они празнують. Мы же зело подивихомся. И тако митрополит всем собором с християны опшед кругом предела Гроба Господня со кресты да и пошел в предел Гроба Господня. И поклонися Гробу Господню, и вышел вон; потом греки и мы с ними; потом разных вер еретических. Потом поидоша в л. 189 об. // церковь Воскресения Христова и отпусътиша литоргию. Потом пришли турки и отперли Великую церковь, и поидохом вон из Великия церкви все греки и въсех вер еретических. Потом турок запер Великую церковь и запечатал.

А у тех врат по обе стороны стоять 11 столпов: 8 мраморных да 3 асъпидъных. И, как вышед из церкви, на правой руке другой състолп от врат церковных. И на том столпе язва великая разъселася, болши аршина вышины, подобна тому как громмом дерево объдереть. А сказы- л. 190. //вають, что ис тово столпа в Великую суботу вышел огнь из церкви тем столпом, так он от тово разселся.

Мы же про тот столп у грек спрашивали, так они нам сказывали: «Над етем-де столпом бысть знамение великое, 24 рока тому уже-де прошло. Пришли-де армяне к паши да и говорять так, что: «Греческая-де вера неправая. Огнь-де сходить не по их вере, но по нашей. Возъми-де у нас сто червонных, да чтоб де нам службу петь в Великую суботу. A грек-де вышъли вон из церкви, чтобы де // они тут не были, а то скажут: «По нашей-де л. 190 об. вере огнь с небеси сошел».» И турчин облакомилъся на гроши, и оболстился на болшую дачю, да грек и выслал вон ис церкви. Потом турчин отпер церковь и пустил армян в день Великия соботы. И митрополит греческой со християны стоять у столпа, у места царицы Елены, где она жидов судила, а то место вне церкви. И митрополит сътоял в Великой церкви у того столпа, и плакал, и Богу молился. А ормяне в Великой церкви в те поры по своей про- л. 191. //клятой вере кудосили, и со кресты около предела Гроба Господня ходили, и кричали: «Кири елейсон!» – и ничто же бысть.

И как будет час 11, и сниде огнь с небеси на предел Гроба Господня, и поигра, яко солнце к воде блескаяся, пойде ко вратом Великия церкви, а не в предел Гроба Господня. И тако не во врата пойде, но в целое место сквоз стену – столп каменъной и разседеся. И выде огнь из церкви пред всем народом; а столп треснул, что гром великим шумом загремел. Тогда въвесь народ из церкви выбегоша на тот позор, л. 191 об. // смотреть таковаго чюда, где огнь пойдеть, и смотреша. И огнь пошел по мосту, что вне церкви слано камънем, и дошед до того места, къгде митрополит стоить со християны и на коем столпе стоить кондило с маслом древяным без огня, толко фетиль плаваеть. И пришед огнь к столпу, и опалил весь столп, потом загореся греческое канъдило.

И когда турчин увидел такое чюдо, и в те поры турчин сидел у Великой церкви у великих врат, кой дань зъбираеть на турка, – и видел турчин такое чюдо, закричал великим л. 192. // гласом: «Велик Бог християнъски! Хощу быть християнином!» Тогда турки, ухватя, стали ево мучить. И по многом мучении, видя его непокоряющася, потом склаша великой огн противу тово столпа, где кандило с маслом загорелася, и ту ево спалиша. А когда он во огни стоял на коем камени, и на том камени стопы ево все вообразишася, что в воску. И тот камень и доднесь в том месте лежить. А столъпы оба стоять на показание: тот, что у врат, с разсединою; и тот, что у царицына места, л. 192 об. // чорен весь, дымом от огня опален».

A несетца про ето чюдо, и от тоя поры уже огнь въяве не сходить на Гроб Господень, но толко кандило греческое загараетца, а иных вер еретических кандила не загораютца. Токово чюдо Бог показал над босурманы и над еретиками! От тоя поры уже турки день Великия суботы никоих вер у Гроба Господня не дають служить, кроме греков. Французы, хош въласть имеють у Гроба Господня, во весь год литургисають – и им турок попустил, а в день Ве- л. 193. //ликия суботы французы очистять предел Гроба Господня и не служать, выдуть вон, грекам отдодуть.

И обноситца та молва в християнских церквах, паче же в нашем, что будто огнь с небеси ныне не сходить. И то неправо говорять: аще бы огнь не сходил, то бы почто греком отдавать? А они люди убогия, а еретическия веры армяне, французы богати зело. Они бы за такую добрую славу велми бы турку много дали казны, кабы турок пропустил такую славу, что по их вере огнь сходить, да нел- л. 193 об. //зя. Адинова турки понастырились так зъделать, да не удалось, так въпред их не обмануть францы и ормяне, боятца. И за то они, за неправою свою веру, турку дань платять перед греками въдвое. И греки всех вер еретических честнее у турок, для тово что какое дело турку до християн, то прежде присылають к греческому наместнику. A те уже: армяне, францы, кофъти – к греческому намеснику сходятца. Чем пашу подарить, так как греческой намесник придума еть, так и будет. И турок ево во всем л. 194.// слушаеть, a тех на совет не заветь. Так потому турки, хош босурманы, однако знають, что их вера лутчи.

А что говорять, ныне-де огнь с небеси не сходить, так всяк разсуди правоверны: естьли бы так было, то бы уже Великая церковь часу не могла стоять; а то турак боитца, что знамение бываеть, так за то уступает. Тово ради турок по вся годы назираеть и огнь в Великой церкви от Великаго четвертка погошаъет. А тово и смотрить, чтоб которого году не зшол огнь с небеси, так он тово ча- л. 194 об. //су Великую церков разорил. А что себе турок по вся годы такия труды дает и мучитца? Погашаеть огнь в Великой церкви по всем кандилам и в домех у всех християн-то смотрить, корпить да Великия суботы, все назирает: таки ли правда християнская, не лъгут ли?

A ныне тако бывает сшествие огню. В день Великия суботы греческой митрополит со християны възяв святая иконы часу в 9-м дни и поидуть круг Гроба Господня. И когъда обойдуть трижды около предела, тогда турчин л. 195. // отпечатает предел Гроба Господня и посмотрить на канъдила греческое. Будеть ест огнь, так он скажеть митрополиту, а как нет, так скажет «нет». И тако греки великим воплем кричать «Кири елейсон!» на мног час, а турчин поноровя да еще посмотрить. И когда увидить турчин огнь, так и скажеть митрополиту. Тогда митрополит возъме съвеч великия пуки во обе руки, да и пойдеть в предел Гъроба Господня, да и зажъжеть оба пука свеч, да и вынесеть християном, християне от ево руки л. 195 об. // станут разбирать. Потом арьмяне пойдут в предел Гроба Господня да и возмуть огнь от греческаго кандила. Потом стануть кандила по всей Великой церкви зажигать. Так ныне-то бываеть. А кто нам не хощеть веры яти, то всяк собою отведай: немного живота, толка два года проходить, да двесте рублев на путь возметь, да и полно тово – так сам и будеть самовидец всякому делу.

А пред враты Великия церкви плошедь зело велика, выслана каменем. И тут по вся утра выходять л. 196. // с товары, разъбираютца. А товар всякой бываеть для тово, что богомолцы по вся утра приходят к Великой церкви на поклонение и у Великой церкви врата церковъная целують. А продають чотъки, свечи, мыло доброе и всякие товары, а турки своими товары; а торгу толко на один час, боле нет.

Да тут же, вышед из Великой церкви, на левой стране, приделано место к стене Великия церкви – место царицы Елены, где она жидов судила; а то место высоко; a ныне тут престол латынъской, служать французы. л. 196 об. // А то место прежде сего, сказывають, было позлащено, а ныне позолоты не знать, слиняло, нет ничево. А подле тово места церковь малая приделана к той же Великой церкви к стене – та церковь, где плакала Мария Египецкая пред образом Пресвятыя Богородицы. А к патрияршему двору приделана церковь Иякова, брата Божия, а под колоколнею – церков 40 мученик, яже в Севастии. И потом поидохом во свою келию и опочихом до утра.

И потом нас позвали в монастырь Святыя великомученицы л. 197. // Екатерины на ея празник. Тут после литоргии позвали нас всех за трапезу хлеба есть; и, евъши хлеба, давали за трапезу по червоному, по тарелю и по полутарелю. Потом стали звать во обитель к Саве Освященному, там был митрополит Иорданской. И греки ходили, а мы не пошли для орапов, за нужъным проходом, а ходили на ево память. Потом пришол митрополит от Савы Освященънаго и богомолцы.

Потом позвали всех богомолцов в Николской монастырь. л. 197 об. // А литоргию служил митрополит Иорданъской, арап; и казанъя казал по-арапски; и язык арапъской зело груб. И тут богомолцом давали по финъжалу горелки, да закуска была изюм сухой, а трапезы не было; а брали по тому ж, что в Екатериновъском монастыре.

A всех монастырей во Иерусалиме вънутрь града: 1 – монастырь Великой; 2 – Въведение Пресвятыя Богородицы; 3 – Иоанна Предотеча; 4 – Арханъгела Михаила; 5 – Великомученика Георгия, 6 – Феодора Стратилата; 7 – Екатерины-великомученицы; 8 л. 198. Анъны, матерее // Пресвятыя Богородицы; 9 – Святаго Евфимия Великаго; 10 – Святаго великомученика Димитрия; 11 – Преподобнаго Харитона Исповедника; 12 – Восъкресения Христова. A все ете монастыри вънутрь града: 9 мужеских, 3 женских да два монастыря: 1 – франъцуской, 2 – армянъской, Иякова, брата Господня. A всеми теми 12 монастырями въладеють греки. А в монастыри Иякова, брата Господня, глава есть Иякова, брата Господня; а та глава под спудом; а то место обложено сребром и позълащено. И тот монастырь зело узорочист и хорош строением. л. 198 об. //

Описание святаго града Иеросалима

Град Иерусалим стоить на восток, как придеш от Царяграда, от Лиды, а в нем 4 ворота: 1 – на восток, и на Елеонъскую гору, и к Епсимании; 2 – на полъдень и на Синайскую гору; 3 – от Лиды, в каторыя приходять от Царяграда; 4 – от Шамы, сиреч от Садомъскова моря. Град Иерусалим на 4 стены: 1 стена – на восток, к Елеонской горы; 2 – на полъдень, ко юдоли Плачевной, и к Сионъской горе, и к селу Скуделничю; 3 – на запод, к Лиде; л. 199. // 4 – на полноч, к Содомъску. Град Иерусалим крепок, и стены высоки, камень-дич великой; а круг ево будеть версты три мерных. А старого града стены все до основания разъбиты; а старой град Иерусалим, съказывають, круг ево было 6 верст. А во граде Иерусалиме много пустых полат и мест, а иныя разъвалились многия полаты; а за городом нет жилых мест, кроме дому Иоанна Богослова.

Вънутрь же града Иеросалима

В полуденном угле стоить церковь Святая Святых, а владеють л. 199 об. // ею турки и мечет в ней творять по своему безъзаконию. А буде къто похочеть той церкви посмотреть от християн, и того потурчать; а потурчитца не похочеть, так ево повесять. Да в том же угле врата, в каторыя Христос въехол во Иерусалим на осляти.

А в полунощъном угле во гъраде Иерусалиме стоить великая церковь Воскресения Христова. А от десныя страны Великия церкви вышед – колоколъница каменная велъми чюдна, на четырех углех без верху – турки збили, и высока была. л. 200. // Под тою колоколнею стоить церковь Воскресения Христова. Тут лежить камен, на катором Христос сидел и явися Марии Магдалыни. А двор патриаршей приделан к Великой церкви и к тем церквам – Иякова, брата Господня, и к Великой колоколницы. А что трапеза была патриарша, и турки отняли да в мечет претворили. В Великом монастыре две церкви, а в которой служать греки, и та царя Конъстанътина и матере его Елены, а въторая – Святыя мученицы Феклы. А по левую сторону великаго притвора церковь приделана близ л. 200 об. // Лобнаго места, где ангел Господень показа место Авраму возънести на жертву Богу и закълати сына своего Исака.

И в полуденном угле стоить церковь чюдна и высока велми, по-еврейски зовется Ероя, а по-руски – Святая Святых. Егда созда святый град повелением Салима, царя Июдейска, и совокупиша имя церковное царским именем, приложиша имя граду тому Иерусалим. Соломон же ту церковь созда повелением ангела Господня. И егда прииде Господ наш Исус Христос во святый град Иерусалим, и рече на со- л. 201. //нмищи ко июдеом: «Разорю церковь сию и треми денми воздвигну ю». Июдеи же не разумеша, что им Господь рече: созданна бысть церковь сия 45 лет – и гневашась на Христа жидове. В той же церкви прият Симеон Христа на руки и глаголаше: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко» и протчая. В ту церковь въведение бысть Пресвятыя Богородицы, в той церкви питанна бысть от ангела хлебом небесным двоюнадесяти лет.

И на восточной стране к Елеонской горе стоять врата железныя старого града Ие- л. 201 об. //русалима, a те врата не отворяютца и доднесь. В те врата Христос въехал на осляти во Иерусалим, дети же еврейския ризы и ветви по пути постилаху. Ис тоя же церкви изгна Господь торжников, продающих овцы и голуби, и дцки пеняжъником опроверже, и пенязи разсыпа. И рече им: «Не творите дому Отца моего дому купленънаго, дом бо молитве».

Да тут же, подле той церкви, стоит малая церковь муравлена, а в ней, сказывають, Мерило праведъное сотворено мудрым Соломоном: в скалу видятся л. 202. // две чаши великия железныя на железных цепях; ходки без меры, зело мало что положеш, а они и пойдуть – а посмотреть не пустять турки. Да сказывають, тут же пред церковию лежить камень широк и плоск, дикой. Когда Христос приехал пред церковь на осляти и стал на том камени, и камень позна своего создателя, растворися, что воск, и стопы жрепцовы вообразишася в камень; и те же стопы знать и до сего дня на камени. А церковь Святая Святых, созданная Соломоном, разорена вся до основания Титом, царем Римским, л. 202 об. // толко осталось одно Мерило праведное, ничим же не врежденно. A ныне на том месте стоять 2 мечета турецкия изърядныя; а турки, сабаки, отнюд не пустят посмотреть. А кто пойдеть посъмотреть, убивають тово или потурчать. И нам греки зело о том внущали, чтобы мы не ходили. И водили нас по Иерусалиму да указывали, чтоб не ошиблися, в те б врата не ходили. А они, сабаки, в ворота-та туда пустять, а оттудова-та и не пустять.

И когда пойдеш от Великия церкве к Гепсиманъским воротам, л. 203. // и тою улицею итит дурно силно и скаредно: тут по той улицы турки делають сафьяны. И пошед немало, тут поток Кедръской; а на правой руки, как вышед на поток, и тут стоить дом богатова: на самом потоке ворота, подъезд под тот двор, сквозь ево улица. А как пойдеш въверх потоку и на повороте на правой руки, в улицу как поворотиш, тут на углу лежить камен, на выходе потока Кедрьскаго, широк, в аршин длины, a поперечены в 3 четверти. На том-де камени Христос упал со Крестом, л. 203 об. // когда его вели воины на пропятие. И тот мы камень целовали часто, как бывало ни пойдем в Епсиманию, на дороге лежит.

И от того камени пойдеш на гору якобы вержением из лука, стоить Претор, где Христа судил Пилат, и где по ланитам Его, света, били. И тот Претор цел и доднесь, не покрыт, a инде камения стали вывалеватца, переходом и зделан чрез улицу. А сею улицею Христос веден, и та дорога вымощена каменем высоко. И по тому пути християне не ходять, толко турки ходять да орапы. л. 204. //

И от того Претора немало пошед, стоить купель Овчая, – в ней же анъгел Господень по вся годы возмущаше воду, а при той купели был притвор Соломонов, – глаголемая Вифезъда, 5 притвор имущи; тут лежаще множесътво болящих. А притвор Соломонов весь разбит до основания, толко одна купель Овчая во дворе худе. А тут живеть турок и береть с человека по 2 денги, а со старцов не береть. A купель глубока, зъделана колодезем круглым; а жерело в купели уско, толко кошель проходить; а вервь у ко- л. 204 об. //шеля мы сами навязовали, сажен будеть 10. Мы же, грешнии, из той купели пили воду, и вода зело хораша. В той купели в притворе Христос разслабленнаго исцелил и хананею помиловал. А та купель у турок зело в презоре: пустой двор, огородба зело окола ево худа. А та купель противу ръва, где Иеремия Пророк въвержен бысть; а ров Иеремиев на другой стороне улицы.

И от той купели мало пошед, якобы вержением камени, дом Иоакима и Анны на той же сътране. В том дому церковь сотворена во имя их; да в том же л. 205. // дому пещера, где родися Пресвятая Богородица. Из тое пещеры два окна въверх; а сказывають, что одним окном въниде ангел Господень ко Анне благовестити зачатие о рождестве, а другим изыде; да тово, сказывають, тех окон не было. А живуть в ней турки, а християне приходять помолися; а погани турки беруть мыто, а с калугеров не беруть, потом и в церковь пустять. И мы, грешнии, сподобилися всем тем местам поклонитися. Да в том же дому стоить древо дафиново, на нем же видела святая Анна гнезъдо птичье и молитву творяща. л. 205 об. // И то древо стоить зелено и до сего дъне, и с плодом, мы и плод видели.

А противу таво дому подле градской стены ров велик, в него же въвержен бысть Иеремия Пророк со лвом. А тот ров под градцою стеною. A ныне он неглубок, заволокло тиною; а гълубиною подобно как у нас на Москве у Спаских ворот и у Кремля или поглубе. А в нем растуть древа масличныя, и овощи турки садять.

Да на той же стране к градцкой стене бывал дом Каиафин, a ныне въвесь засыпан землею. А та земля ношена з горы Голгофы, где Крест л. 206. // Христов обретен. Тот Каиафа, когда велел Крест Христов схоронить и засыпать землею под горою Голгофою, а со въсего града заповедал жидом всякой сор и гной на ту гору носить, где Крест Христов засыпаша землею. Помыслиша себе июдеи, яко будеть Христову Кресту възыскание. А с Крестом Христовым и два разбойнича быша сохранены. А когда бысть възыскание Кресту Христову, тогда царица Елена повелела ту землю носить на Каиафин дом – и ныне то место высоко насыпано.

А от дому Иакима и Анны мало л. 206 об. // пошед, тут градъция врата, что к селу Гепсимании. А когда въвойдеш в башню и в вънутрь града, во вратех в стене камень велик, кабы да нево в груди человеку, а в камени вообразися стопа человеческая глубока, что в воск. А сказывають про ту ногу, что анъгелово воображение. Когда-де июдеи ведоша Христа на распятие, тогда-де те врата жидове заперли и народу не пустили смотреть, тогда-де анъгел Господень те врата отворил: плечем во врата, а ногою в камен въпер – так в камени нога и вообразися. И тако отворил л. 207. // врата, изыде народ въвесь на позор Христов. A те врата от Всясвятая Святых недалече, яко из лука вержением. Мы же, гърешнии, ту стопу целовахом.

А когда вышед из Гепсиманъских ворот и зъшед в полъгоры, тут лежить камень, на нем же убит архидиякон Стефан. И на том камени кров его знать и до сего дъни – тот камень красен. Мы же, грешънии, тот камень целовахом и на благословение его брахом.

И от того камени поидохом во юдоль Ософатову. И в самой юдоли стоить село Гепсимания л. 207 об. // святых богоотец Иакима и Анны. А от градъцких ворот до села Гепсимании якобы из лука стрелити. Село Гепсимания стоить по конец юдоли Плачевной. Церковь каменная, а ход в нее лествица утвержена, что в погреб; а на полу лесницы стоить гроб Иакима и Анны. А когда сойдеш с лесницы вънутрь церкви и напъраво поворотиш к востоку, тут стоить пределец невелик, каменъной, а в нем гроб Пресвятыя Богородицы изъсечен от мрамору белаго. А над гробом висять 12 канъдил склянечных с маслом деревянным от раз- л. 208. //ных вер. А зажигають кандила, когда бывает служба. А служба бываеть по воскресеньям, потому что стало вне града. А иногда и недели 3 не бывает, когда турки ворот Гепсиманских не отопруть. А служать на гробе Богородицыном на самом латыни, a греки позади служать гроба Богородицына. А в предел ко гробу Богородицыну въходять человек по 5 и по 6, а то нелъзя и покълонитца, и гроб целуют. А гроб Пресвятыя Богородицы подлинее Христова гроба полупядию, да поуже. А от того гроба Богородицына 5 сажень въверх церкви – окно л. 208 об. // кругло. А сказывають про то окъно греки, что де тем окном възято тело Пресвятыя Богородицы из гроба, а где – Бог весть. А ту пещеру турки запирають, и мыто емлють да и пущають, а с старцов не беруть.

А когда вышедши вон из церкви Гепсиманъской, и на левой стороне тут пещера невелика каменная. Тут Июда Христа предал пребезаконным июдеом на пропятие. И тут мы ходихом, и в пещере место целовахом. И оттолева идохом налево, на Елеонъскую гору прямо. От тоя пещеры на полъдни, якобы вержением камени, стоит л. 209 // древо маслечное. Под тем древом Христос постился и ко Отцу молился: «Отче наш, аще возъможно, да идет чаша сия мимо меня, аще ни – буди воля твоя». А то древо и до сего дни зелено, и на благословение ево беруть от иных стран. Да тут же есть камень зело велик, и плоск, и высок, якобы в груди человеку. На том камени ученицы его спаша, когъда Христос молился. И пришед к ним, они же сном отягченны. Тогъда Христос им рече: «Спите протчее, почивайте, бдите и молитеся да не внидете в напасть. Ум бодр, а плоть немощна есть. Понеже л. 209 об. // обещастеся со мною умрети, a ныне не можете единаго часа побдеть со мною. Вы же спите, а Июда спешить предати мя июдеом» – и пот с него лияшеся, яко капля крове. И тот камень мы целовахом.

И оттудова поидохом на гору Елеонъскую. И мало пошед от того места, лежить камень велик. А сказывають, что с того-де камени Христос сел на осля, когда въехол во Иерусалим. И тот камень мы целовахом. И оттуду поидохом на верх горы Елеонския. А от Гепсимании до верху горы с полверсты будет, л. 210. // а от Иерусалима до горы с веръсту будеть.

Гора Елеонская зело красовита, велми высока, и красна, и предивна, а по ней растут древа масличныя. На самом верху горы есть место Господне, где Христос стоял со ученики своими. И вопрошаша его ученицы о кончине века сего. Он же рече им: «Не можеть сего ни Сын человечески ведати и никтоже, токмо Отец». И от того места видно Иордан-реку и Содомсъкое море. На том же верху горы Елеонския стоить церковь Вознесение Христово, а в той церкви на преддверии лежить камень л. 210 об. // велик, плоск. И с того камени возънесеся Христос на небеса пред ученики своими. И на том камени вообразися стопы Христовы, и ныне одна ступен знать и доныне. Мы же, грешнии, тот камень и тот ступень целовахом, и иныя странныя от христиан целують. А на полуденою страну Елеонския горы стоить гроб святыя мученицы Пелагеи, и въладеють тем местом туръки, и стоить над тем местом мечет турецкой.

А от горы Елеонския до Вифании, где праведный Лазарь умре и ту Господь воскреси его, яко три л. 211. // поприща от Иерусалима до Вифании. И тут стоить церковь Восъкресение Лазарево, друга Божия; а в ней гроб Лазарев и сестры его Марфы и Марии; а ныне тою церковию владеють арапы-босурманы. А когда мы пришли к пещере, где бысть Лазарь пъраведный погребен бысть, тогда орапы принесли нам огня. Мы же им даша с человека по алтыну да и пошли в пещеру. Итьти, где был гроб Лазарев, что в походной погреб по лесънице глубоко, да и не одъна лесъница куликовата, – а без огня невозъможно итить, темно, – три л. 211 об. // лесницы итить с поворотам. А в полу пещеры выдеть въбок церковь Лазареву, a ныне туръки мечты творять. И тако мы целовахом место, где Лазарь лежал, да и вышли ис пещеры. И поидохом опять на Елеонъскую гору, к тому камени, где Христос возънесеся на небеса, поклонихомся тому камени и целовахом. А когда с Елеонъской горы глянеш во Иерусалим, ино все видно до единой храмены; но и всюдо с нея видно: ко Иордану, к Содомскому морю, ко обители Святаго Савы, к Вифании и к Вифлиему. л. 212. // Забытая радость – Елеонъская гора! И ходихом по ней доволно, и веселихомся, и радовахомъся, что в Едеме*.

Потом поидохом с горы. И когда поровъняхомся противу Гепсимании, тогда нас вожд, старец-арап, повел налево по юдоли Плачевъной. И мало поидохом во юдоль, тут лежить камень невелик, плоск. А на том камени воображена стопа ножъная, а в ней вода, полна стоить. А сказывають про тот камень: «Когда Христос стретился со слепъцом, и ста на том камени, и плюну на землю, сотвори л. 212 об. // брение, и помаза очи слепому, и посла его к Силуамстей купели умытися. И как Христос стоял на камени, так ево стопа в камени вообразилося, что в воск». И тот мы, грешнии, камень целовахом, и воду из¹ стопы пихом, и умывахомся¹. А вода в стопе не убывает, опять наполняема. A подле тово камени яма, зело глубока провалина, а в ней на дне вода чють знать. И в тую яму нам не велять смотреть; а что то за пропасть, про то и греки не знають.

И оттуду поидохом въниз по юдоли, на левой стороне стоить л. 213. // гроб Авесолома, сына Давыдова; a зделан, что голубец, узорочисто; а на верху круглая башенка; а окола голубца накидано каменем мелким кучи великия. Мы же вопросихом: «Что ето за каменья?» И они нам сказали: «Ето-де жидове накидали. Они-де не любять Авесалома за противление отча. И когда-де жидове етем путем идуть, то все камень кидають ко гробу тому». И когда пойдеш от Весоломова гроба вниз по юдоли, на левой стране все гробы в той горе пророческии, жидовъския, узоричисты л. 213 об. // и двери, и окна; а те гробы выбиваны в горе из одного камени.

И от того места поидохом въниз по юдоли Плачевной. На градъцкой стране, против угла, под стеною и под горою каменъною ест купель Сулуамля. Въход в нея учинена лесница каменъная, широкая, что в погреб походной, да крута зело, а в ней ступеней 12 итъти в гору. И по конец тоя лесницы самая купель Силуамля, аки озерцо широко, а глубина – в груди человеку. И приходять всякия люди, недугом одержимыя различными, и погружаю- л. 214. //тца в той купели, и зъдравы бывають. А когда мы пришъли к устию купели, ажно в ней купаетца арап болной, босурман. И когда стали на него кричать, так он вон вышел ис той купели. Сидять тут арапы, беруть мыто – по копейки с человека и по грошу. А вода в купели не стоить, но идеть съквоз гору и вышла в полъгоры ручей хорошей, и тут турецкии жоны платье моють, прудок запружон. А та вода во юдоль Плачевною не дошла, вся в гору понырнула; а юдол Плачевная суха, нет в ней во- л. 214 об. //ды. А сказывають про ту купель, что она прежде пленения Вавилонскова не бывала. А когда-де возъврати Господь от пленения, тогда пришед к тому месту Иеремия Пророк и весь плень с ним на тот поток, и помолися Иеремия Богу, и даде Бог в том месте воду.

Во Иерусалим ис той купели арапы возять воду на велбудах да пъродають. A рек и кладезей во Иеросалиме нет, и земля безводна, но токмо купель Силуамля. И тое воду покупають богатыя, а убогия питаютца дождевою водою. А дожд во л. 215. // Иеросалиме приходить ноябъря-месяца. А когда мы пришли во Иеросалим, так перво дожд пришол в нощи против арханъгела Михаила дъни и до февроля-месяца шол.

A хлеб там сеють около Филипова заговенья, a поспеваеть к Светлому воскресению; а овощи всякия поспевають на Рожество Христово и на Богоявление Господне. У нас зима, а у них лето и прохлад въсякой. A летом во Иеросалиме от солнечнаго зною и ходить нелзя: зело солнце печеть. А во всю зиму кома ры летають, и боси ходять арапы, и снегу не л. 215 об.// бывает, ни морозов никогда не живеть. Как у нас на Москве весна пывает теплая, так у них зима-то такова бываеть тепла: дожди, туманы, а гром бываеть во всю зиму и молния. Иерусалим – среда земли, понеже когда бывает день большой в Петровки, тогда солнце на полъднях станеть и в самой верх главы светить, так стень не бываеть. А когда станеть день убывать, тогда стень станеть познаватца. Мы же те дни во Иеросалиме не прилучихомся, токмо в болшия ночи зимния искусихом: о полуно- л. 216. //щи в месячныя ночи на монастырь из кельи выхаживахом и смотрехом, как месяц прямо станеть над главою и стени не знать – и то мы собою искусихом.

А день во Иеросалиме болшой летней 15 часов, а нощь 9 часов бывають. А колодези каменныя копаныя; и дожевую воду набирають: стечи поделаны плоския и приведены к колодезям трубы. А вода в колодезях не портитца, во весь год бела, а не желта бывает.

И мало пошед юдолью, на правой руки в полъгоре стоит древо л. 216 об. // масличное, окладено каменем, с храмину будеть. А под тем древом, сказывають, что Исайю Пророка пилою претерли жиды, а претирали пилою древяною. И то древо зелено и до сего дня. И от того древа пошед под гору во юдоль, и на дъругой стране юдоли на горе тут село Скуделниче, – а от града то село с версту, на полуденъную страну, – в погребение странъным, что откуплено Христовою кровию, иже Июда Христа предал июдеом на 30 сребреник. И тако жидове купиша теми сребрениками село Скуделниче л. 217. // в погребение странным. А каторыя християне приходят ото всех вер и стран, от востоку и заподу поклонитися Гробу Господню и святым местам, и коему прилучитца отити к Богу, и тех християн кладуть в том дому в селе Скуделничи. Аще ли инок-пришлец в коем монастыре случитца ему умерет, и с того монастыря тут же приносят в то же село. А ерусалимцы в том селе никогда не кладуть. В том селе ископан погреб каменъной, как пещера, а дверъцы малы учинены; и в том погребе пещера, переделаны л. 217 об. // закромы. А кладуть християн в том погребе без гробов на земли. А лежить тело 40 дъней мяхко и цело, а смраду нет от него. А егда исполнитца 40 дней, и об одну нощь станеть тело его земля, а кости его наги стануть. И пришед той человек, кой приставлен в той пещере, и ту землю лопатою собереть в закром, а кости в другой; а кости те целы и до сего дъни. А земля их прежде сего, сказывають, голуба бывала, a ныне черна, что и протчих человек, толко смраду нет. А в пещеру когда въвойдеш, так л. 218. // дух тяжек; мы ходили в ту пещеру, платом рот завезавъши. А закромов в той пещере много; а ходять со свечами зажегши, а то темно в пещере, ничего не видать. А та пещера стоит над юдолью Плачевною; а юдол Плачевная пошла под лавру Святаго Савы Освященнаго и к Садомсъкому морю. А сказывають, что тою юдолью Плачевною в день Страшнаго праведнаго суда Господня река огненъная потечеть.

О доме Давыдове

Дом Давыдов стоить от заподной страны у врат Лидских, и от Египта приходять в те же л. 218 об. // ворота. И приделан дом Давыдов к грацкой стене: три стены внутрь града, а четвертая градская. Крух ево копан ров; а чрез ров мост прежде сего бывал каменъной, a ныне деревянъной. А у врат великаго дома лежать пушки болшия и сторожа, караул великой, стоят турки и арапы, янычары. А живуть в нем турки, а християн не пущають; а кто дасть подарок, так тово пустять. А величиною дом – как из лука перестрелит, а равен въдоль и поперек. А харом в нем разве одна полата, л. 219. // из нея же Давыд виде Вирсавию, мыющуюся в винограде. И мы, грешнии, в том дому были, турки нас пушали: и мы дали им подарок, так они нас водили в полату Давыдову. А в полате Давыдове живет турчин. Толко одно окно, и дъругое – в пределе, а в полате на окне яма великая в камень вогнулася.

А сказавають про ту ямицу: «Когда-де Давыд Псалтыр писал, так-де возлег лактем опочнуть на тот камень». Горить кондило с маслом древянным и день и ноч; а ставять то кандило турки, почи- л. 219 об. //тають Давыда. И мы, грешнии, тот камень целовали. А что глаголеть Святое Писание: «В дому Давыдове страх велик», – и ныне в том дому Давыдове страха никакова нет, а в нем турчин живеть. И тут будеть совершатися таинство во время страшнаго Христова пришествия. От того же дому Давыдова, от заподъной стране близ ест поток сух под градъцкою стеною, под домом Давыдовом; имя тому потоку – юдоль Плачевная, идеже хощеть тещи река огненная в день Страшнаго суда.

А на л. 220. // полуденную страну нынешняго града Иерусалима, за стеною у врат стоить гора Сион – мати церквам, Божия жилище.

На той же горе преже сего бывал монастырь, a ныне турецкой мечет, в нем же турки живуть. На той же горе близ градъцкой стене дом Заведеов, отца Иоанна Богослова. В том дому тайную вечерю сотворил Исус со ученики своими. В том дому Иоан возлеже на перси Господни. В том же дому жила Пресвятая Богородица, егда Господь наш Исус Христос, стоя на кресте, л. 220 об. // глагола матери своей: «Жено, се сын твой». Потом глагола ученику: «Се мати твоя». И от того часа поять ю ученик в тот дом свой. И в том дому жила до сошествия Святаго Духа на святыя апостолы и ученики в день пятдесятницы. В том дому и преставление бысть Божия Матере. В той же дом по воскресении прииде Христос ко учеником, и дверем затворенным, и учеником собранным, и показа Фоме руце и ребра своя. На той же горе гроб святаго первомученика Стефана. На той же горе ангел Господень л. 221. // отсек руку жидовину, прикоснувшемуся гробу Пресвятыя Богородицы. А от дому Иоанна Богослова на левую страну вержением из лука – Галилея Малая, тамо первее по воскресении своем Христос из мертвых явися. А та вся места на Сионъской горе. А домом Заведеовым владеють ныне еретики – армяне проклятыя, у турка купили.

Потом поидохом за градъцкую стену в пещеру Варухову; и та пещера от градъцой стены якобы вержением из лука. И в той пещере живут л. 221 об. // махметанския дияволъския пророки. А та пещера огражена, и сады в ней насажены во ограде. И в ту пещеру турецкия пророки пущають да беруть с человека по паре. А пещера зело велика и высока. А сказавають про ту пещеру: «Когда пленен бысть Иерусалим, и Иеремия Пророк веден бысть в плень, и пребысть в Вавилоне 70 лет. Варух же Пророк, жалея учителя своего Иеремию Пророка и Иерусалимова разорения, и затвори себе в той пещере, и плакате о разлучении учителя своего, даже до возъвращения. л. 222. // И внегда же людие во Иерусалим возвратишася, тогда и Варуху из пещеры изъшедшу и Иеремию Пророка погребе». И та пещера зело удивителна; прежде сего бывала внутрь старого града, a ныне въне новаго града, за стеною градъцкою. И многие знать полаты старого града Иерусалима, строение и сады; и ныне тут все пусто, толко пещера Варухова.

Генваря в 18 день поидохом из святаго града Иерусалима на Русь в пятницу пред Неделею мытаря и фарисея на 1 часу. И намесник патриаршей при- л. 222 об. //говорил нам извощика-арапа, християнина греческой веры. И тако мы, убравшися на кони, поидохом из града; и, вышедъши за градция врата, стахом на поли ерусалимском. И приказал нас питропос проводить толмачю-старцу; и толмачь выпроводил за град, стал изъвощику приказывать, чтоб нас в целости до пристали поставил и никаковы шкоды б не учинил. А нам стал толмач говорить: «Естьли-де изъвощик вам на пути кое зло учинить, то де пишите ко мне, я-де на нем за рубль до- л. 223. //правлю 20 рублев». И велел нам толмач дать изъвощику всякому человеку по 60 пар на раздачю по дороге арапом-разбойником, чтобы арапы нас не трогали, чтоб изъвощик нас во всем очищал. И тако мы убравшися совсем, и помолившеся Господу Богу и Пресвятей Богородицы, и призвавши всех святых в помош, и поклонихомся святому граду Иерусалиму, поидохом в путь свой на присталь моръскую.

И тово дни минухом село Емъмаус и доидохом до града Ромеля. И приидохом в метоху, сиреч л. 223 об. // в подворье Иерусалимское, и старец тово подворья принял нас с любовию. А мы зело с пути утомилися, и старец поднес нам вина церковнаго; а нам, утомъленым, зело в ползу. И тако мы препочихом ту нощь.

И утре рано извощик привел нам кони, мы же убравши свою рухледь на кони и поидохом ко граду Иопии на присталь морскую. И того же дни приидохом во Иопию, якобы часу в 5 дни, и стахом в метохи Иерусалимъской. И старец, поп черной, принял нас с любовию и угости нас тра- л. 224. //пезою обилною. А когда мы шли от Иерусалима до пристали моръской, и нам на пути от арап зла никакова не учинилос, – слава Богу-свету, – потому что арап-изъвощик нас во всем очищал от них, собак, теми денгами, что мы иму дали по 20 алтын с человека. А когда мы наедем на дороге на разбоников, а они, что сабаки, лежать свернувъши; как увидять нас, так въскочать все да так и бросятца на нас. А мы укажем на извощика-арапа: «Кофар, моль, за нас дасть пешкеш, сиреч л. 224 об. // подарок», – так они и поидуть ко извощику, а извощик уже им, собакам, даваить иному грош, а иному кус табаку. Да так-то нас всю дорогу изъвощик оплачевал, да так-то нас Бог помиловал от них, сабак. А изъвощик шол все позади нас для разбойников-арапов: как на нас нападуть, так мы укажем назад, на изъвощика, так они к нему и кинутца. А мы в те поры ну да ну въперед по дороге, да тако Бог и спас нас от всех бед.

А за извос мы давали по два тареля на коня, а ходу полтора л. 225. // дни. А всякому человеку по два коня: под себя лошедь да под рухледь другая; а иныя и пеши шли, толко под рухлед нанимали.

А когда мы пришли на присталь во Иопию, и в те поры на пристали кораблей не было приходу, для тово что въремя зимънея, так к той пристоли корабли не приходять. И нет пристоли тут доброй, так зимою корабли разбиваеть ветром. И нам бысть о том зело печално. Как так, что кораблей нет? Что делать? Стала наша дорога. А град пустой, харчю нет, л. 225 об. // зело убогое место – гладом боло умерли, тут живучи. А у турак, сабак, в то время прилучился их празник турецкой. Месяц целой они постятца, так на базаре не дабудеш никакова харчю. A хлеб уже вынесуть на вечер, как солнце станеть садитца, и тот въвесь разорвуть турки. А иныя у нас иной день и не етчи бывали. Зело нужно было, нечим поживитца, не добудеш ни рыбки, ни яиц – самая пусташ.

А жили мы тут на пристали две недели, а пуще нам года стало. Зело печално и унинъливо л. 226. // было. Ужас толко: от моря стоить стон, как море шумить да волнами разбиваетца. А от печали у нас то и забава была, что, бывало, пойдеш подле моря гулять; да и тут гуляеш, а назад оглядаваешся, чтобы арапы-разбойники не набежали.

А когда мы пришли на присталь, так поп черной, кой тута живеть в метохи, на другой день въбезъсновался, так мы, грешнии, тут всю нощь над ним возились. Был у нас крест московскаго литья медной, так тем крестом ево все ограждали. А ди- л. 226 об. //явол-де в нем кричить: «Студено-де, озънобили-де мене!» Да указывает ко иконам на полку: «Вон де ставрос деревянъной, тем-де меня ограждайте, а етем-де ознобили меня!» А тот кърест не по подобию написан: двоечасной, а не трочасной – так дияволу-то хочетца, чтоб я ево тем крестом ограждал, ему уш то легче от тово. А я-таки не слушаю, да все, да все медным крестом ограждаю, да даю целовать ему. А он зубы скрегчеть, сьесть меня хочеть. Да Бог ему не попустил, так он ничего мне зла л. 227. // не учинил. И так-то мы с ним да полуночи провозилися. Так он утомилси да стал проситца: «Дайте-де отдохнуть!» Так мы ево положили на постелю, так он до утрея уснул. Потом утре въстал, да меня, грешника, призвал, да стал говорить мне: «Пожалуй-де, проговори надо мною Евангелие, все 4 евангелиста». Так я над ним по два дъни говорил Евангелие. Так ево Бог, миленъкова, помиловал – стал разум здърав; чють была диявол не похитил. И как поп пришол в разум, зело да нас был добр, л. 227 об. // часто нас рыбою кармливал.

Потом пришол малой корабл из Акрей. И сказали нам корабленники, что есть-де во Акри корабли египецкия; так мы нанели корабль малой и стали збиратца. Потом прислал за нами паша турецкой, услышал, что мы идем во Акри. И я пришол пред пашу; и паша велел толмоча призвать, и перевотчик пришол, и паша велел у меня спросить: «Есть ли де у него от салтана турецкаго указ?» И я ему възявъши лист турецкой да и подал, так он и стал честь. И прочетши лист л. 228. // да и молвил: «Вот де, попас москов, смотри на меня». И я на него смотрю. И он лист салтанской свернул, да и поцеловал, и на главу положил. А сам чрез толмача говорить мне: «Слышал-де я, что де ты в ночи едеш в Станбул. Й ты поежай, Бог-де тебе в помощ! Сказовай-де в Цареграде и в Едрине, что мы так указ салтанской почитаем, таковы-де мы, турки, своего государя опасны». И велел мне сесть, и потчевал мене с собою кофей пить. И я ему сказал: «Я, мол, кофей не буду пить: у нас, л. 228 об. // мол, на Руси нет етово пития, так мы не повадились ево пить. Челом бью, мол, за твое жалованье.» И он мне паша молвил: «Чем же де мне тебя потчивать? Вина-де мы не держим, для тово что сами ево не пъем. Иди ж де с Богом!» И я въставши, да поклонившися, и вон ис полаты пошол.

И пришел на монастыръское подворье, да и стали в корабль кластися. А корабленик наш стал беситца, и не сажает нас на корабль, и не сътал нашей рухледи класти, да подънявши парус да и пошел л. 229. // ночью. А мы и остались на брегу моря, и нам зело горко стало и слезно. Да что пет делать? Быть так, уш то, мол, Богу тако изволившу. И стали мы опять рухледь носить на подворье. И той день нам был зело печално. Потом мы смотрим: ан перед вечером и пришол той же корабль назад – и мы зело обрадовалися. И пришол к нам корабленик да стал прощатца: «Простите-де, Бога ради, оскорбил-де я вас. Я-де верст с 8 отшел да опаметовалъся. И мне-де стало вас жаль. л. 229 об. // Как так зделал, что их не помиловал? Хоша бы и босуръман был, ин бы де мощно помиловат». Да и велел нам класться в корабль. Потом паша призвал корабленика и стал ево бранить: «Для чево-де ты не възял московскаго попаса?» И зело ему пригрозил, чтоб он възял.

И мы в ту же нощь поклавшися да и пошли. И ту нощь немного отошли, потому что не была ветру добраго, и на зари стал ветр велик зело. И того дня на вечер пришли во Акри – ан кораблей египецъких нету! л. 230. // И нам зело стало печално, когда наш корабль пристал ко брегу. Потом мы рухледь съвою възявши да и пошли в метоху митрополию. И старец дал нам келию, потом нам трапезу поставил. И мы стали у него спрашивать: «Давно ли, мол, корабли пошли во Египет?» И старец сказал: «Третьево-де дня пошли и вънов-де скоро будуть. Не печальтяся-де, въскоре пойдете во Египет». И нам от старцовых речей стало радостно силно.

И наутрее февраля в 2 день, на празник Стретения Господня, позвал нас к себе л. 230 об. // в гости арап-християнин и зело нас угости: рыбы было несъкудно, и вина была доволно. И, за трапезою сидя, было у нас речей много. Спрашевають про государя и зело желають, чтоб государь бился с турком, и желають силно, чтоб государь Царырад възял: «Не видать-де нам тех дъней, чтоб де государь московъской свободил нас от турок!» И зело тот человек нам любов показал и уподъчивал нас. И тако от него изыдохом в подворье. И по трех днех пришли 2 корабля египедъския с товароми. И пристали ко брегу, л. 231. // стали выгружать товары. Мы же пришед х корабленику и договорились с человека по тарелю до Малова Египта, а по-турецки Домять.

А у турок в те поры прилучился празник, в суботу на Сырной недели, и была у них ис пушек стрелба. А пъразнують турки свой празник три дъни.

Потом, по воскресение Сырное в заговены, велел нам корабленик на корабль рухлед носить. Мы же рухледь на корабл привезохом и поидохом во град погулять. А корабленик не сказал нам, что де: «Сего дня буду отпущатца». А когда мы во град л. 231 об. // вошли, тогда нас грацкой житель, арап-християнин, позвал к себе на обед. Мы же поидохом, а опасение у нас было, чтобы наш корабль не ушол. Но господин, у кого мы обедаем, тот нас ократил: «Я-де ведаю, что де сегодъня корабль не пойдеть» – так мы поослабили. А трапеза была зело доволна. И такову любов к нам показал, что сам с братьями у трапезы служил, во всю трапезу все стоял.

А корабль в те поры стал отпущатца, а нас нету. А матросы по граду бегають да нас спрашивають; л. 232. // потом сказали, где мы, и они, к тому дому пришед, про нас спрашивають. И рабы, пришед, господину говорять, что де уже корабль отпустился. А мы языка не знаем, что говорят. А господин перемогаетца, а нам не скажеть. Жаль ему нас, что корабль ушол; а хочетца ему, чтоб обед докончати; а сам велел скорее ествы нести и ества за ествою. Так мы сътали припазновать, что он стал скорбен. Так мы у толмоча спросили: «Что, мол, господин печален?» Так толмач сказал: «Ведь де корабль л. 232 об. // ваш ушол!» Так мы как услышали, что корабль ушол, так въстав иза стола да и побежали к пристанищу морскому – ан наш корабль верст за 10 ушол на море, чють видно. А сътало к ночи. И мы толко разно руками.

А у пристали прилучились в те поры турки, и по нас стали тужить, да и стали с короблей кликать мотросов с сандалами. Так тотъчас подбежали греческия матросы; так мы их порядили нагънать корабль, дали тарель з дву человек. Толко мы в сандал сели – ан тот господин, у ково мы л. 233. // обедали, и прибежал на пристань, а мы уже отпущаемся, и спросил у матросов: «Что-де поредилися изъвозу?» И они сказали, что тарель. А он выфатил ис кармана тарель да и кинул в лотку: «Вот де вам извос за них, боле-де тово не берите». А сам стал со мною прощатца: «Прости-де, Бога ради, моя-де вина!» Я, су, лише подивился: етакая християнская душа! Потом мы поклонихомся ему и отпустихомся на море.

Отвезли нас матросы от брега версты с три да и покинули грести, а сами и стали на нас просить еще за провоз: л. 233 об. // «Тово-де мало, не хотим вести!» И стало наше дело. Мы то так то сяк – не везуть: «Дай-де еще тарель!» А тот, кой възяли за извос, и бросили мне в санъдал. И я, су, что делать, и възял: «Ну, мол, поежайте назат, и я, мол, буду паши на вас бить челом!» И много шумели, так они стали уже и тот тарел назад просить, так я отдал им. Они же погребши мало да опять перестали грести. И зело безумныя нам горесть нанесли и во грех въвели, едва злодеи до коробля довезли. Так нас на корабль тотъчас матросы при- л. 234. //няли, так они со стыдом от коробля поехоли. А я раизу на них жаловался, так он сътал на них шуметь.

Потом ветр стал утихать. И подъшедъши под гору Кормильскую да и сътали на якори. Потом поутъру въставши матросы и хотели парусы распущать и якори вынимать. А раиз стал на море смотреть в далную пучину, и сталь присматривать, и познал, что хочеть быть погода великая в мори, потом раиз не велел якоря вынимать. И стояли мы от погоды под Кормильскою горою 5 дъней.

И в пятницу л. 234 об. // на 1 недели на вечер погода стала затихать.

Так раиз увидел, что от города от Акрей стали корабли отпускатца; так и он велел якори вынимать и парусы поднимать. Потом пошли в ночь, и бысть нам понос доброй.

И в понеделник на 2 недели поста о полудни приидохом к устью Нила-реки. И не дошед устья, якобы верст за 5, и стали на якоре. И потом из Малова Египта пришли малыя корабли, да и възяли кладь из корабля всю, да и корабль порожней привезали, да и повели л. 235. // под Домять. Туда, на устья Нила мелко, не пройдет корабль со всем грузом, так малыми выгружають, а болшой порожъней волокуть за собою.

И на вечер приидохом под Домять. И тут пришли к нам на корабль арапы, да и възяли нашу рухледь, и понесли в метоху. И игумен нас въстретил с честию, и дал нам келию, и обед нам устроил. И мы ему от намесника грамотку подали, а в грамотке писано от намесника, чтоб об нас порадел и корабль бы дабыл в Царьград. Потом игумен л. 235 об. // стал нам корабль добывать и добыл корабль доброй греченина Ивана, а прозванием Холова.

Потом в Домяти учинился бунт от турок, и дня з два торгу не было, и нас игумен из монастыря вон не пущал. И помалу бунт утих, и мятеж был в народе великой. Пришол от турка указ, чтоб малыми денгами не торговать, да чтоб туркам вина не пить и не шинъковать, a греком бы платья зеленова и краснова не носить, а носит бы платья черное да белое. Так за то л. 236. // было учинился бунт.

Потом, перед походом нашим, звал меня архимандрит Домятской обедать. И обед зело хорошей устроил, всево было много наспето. А тот архимандрит бывал на Москве за милостиною. А когда, отобедов, я от него пошел, так он мне дал на дорогу с пуд фиников. Зело добр архимандрит да и разумен! Мне он много расказовал, какия тут на него беды бывали от турок, как ево грабливали и церков. Невозъможно ево бед и писа- л. 236 об. //нию предать!

И жили мы в Домяти недели з две; потом и стали корабли отпускатца и из устья Нила к морю, и там стали нагружать. А мы дни с три спустя их после наняв коик да и поехали с рухледью к морю – ан еще корабль наш не вышел на море, так мы и стали против заставы. И тут нас остановили и стали нашу рухлед досматривать, так я юмручею подал салтанской лист. Так он прочетши, да и не велел разъбивать рухледь, да и велел нам очистить полатку, где нам л. 237. // стоять, дакудова корабль пойдеть. А сам юмручей спросил у меня: «У ково-де ты идеш на корабли?» И я ему сказал, что у Халова. И турченин мне сказал: «Доброй-де человек Халов, я-де знаю. Поди-де с Богом!» И тут мы на заставе жили два дъни.

Потом, седши в коик и рухледь положа, да и поехали на море х кораблю. И подъехав, и сели в корабль. А иныя-де корабли, убравшися, пошли к Царюграду. А нашего раиза задор бередь, что корабли пошли, а он остал, так сердит был зело. Мы л. 237 об. // в те поры к нему не подходили, как он убирался. Потом тотъчас велел парусы поднимать, да и пошли, а то уже на походе убиралися. И бысть ветр добр. Потом наш раиз сътал весел, как корабль пошол, a ветр стал добърой. Так мы подъшед к нему да поклонилися. Так и он нам поклонился, а сам молвил: «Добре-де тебе будет, сидя здеся!» Да и велел мне место хорошее очистить, а сам под место рагожи стелеть. Съпаси ево Бог, миленъкова, доброй был человек!

И хлеб нам л. 238. // велел давать, и кашу, и, что ни ворять, всячину. И шли мы четверы сутки, a ветр все был боковой, и зъбило нас ветром въправо верст з 200. Потом на 4 день стали горы показоватца. И на вечер подошли под град Мирликийской, где Никола Чюдотворец родился. Потом к ночи ветру доброва нам не стало. И стал наш корабль ходить по морю то сюда то туда, чтоб не стоять. И тако ноч всю шатался. И наутрее по морю появились кораблей много: каторыя прежъде нас пошли, все тут ста- л. 238 об. //ли сбиратца. Потом кораулъщик наш сверху древа кричить, что идуть-де корабли разъбойническия. Потом мы смотрим – ан и все корабли поворотили назат к нашему кораблю. Потом и наш раиз велел корабль назат оборотить, да и пошли под городок Костелорис. А когда мы пришъли в ворота меж гор в лиман, тогда из горотка в коики выехали гражданя и сказали нам, что в городе мор есть. Так наш раиз хотел назат поворотить – ан бежать и те сюда, так некуды деватца, стали да и положились л. 239. // на волю Божию: лутче въпасти в руце Божии, нежели в руце неприятелския. И пошли под городок, и стали на якори. Потом за нами пришли все корабли турецкия да и стали; а разбойническия корабли за лиманом стали на воротех да и не выпускають никово. И стал наш путь, некуда деватца!

И на третей день на турецком корабли умер раиз-турченин. Бился с разъбойниками, так разбойники у коробля дерево подъбили да сопец разбили, а раизу руку обрубили – так он в 3 день и умер. A забежали наши корабли в тот лиман в среду Крестопоклонною, л. 239 об. // и стояли мы под тем горотком до Святой недели. Потом стали раизы съежатца да думать, как быть. И придумали, и послали почъту в Царьград к салтану турецкому, что разбойники не выпущают. А когда мы под тем городом стояли, и в те поры учинился на одном корабли мор стал. И зело тому кораблю стало нужда: не пущають ни в город, ни на корабль, а харч приели, а възять негде, а людей остаетца немного. Так раиз дождавши ветру доброва да ночъю и пошел на уход сквозь разбойническия корабли. И гнали за ним ве- л. 240. //рст со двесте до города Родоса, и ушел – Бог спас ево; а корабль был християнской, греческой.

Потом учинился в городке великой мор, так корабли и пошъли от города проч на другую съторону, в другой лиман, под горы зело высоки. И под теми горами стояли с неделю. Тут и Светлое Христово воскресение възяли. И зело печално было: такой пресъветлой празник възяли в пусътом месте. На Светлое воскресение раиз прислал мне яиц, молока. Спаси ево Бог, миленъкова! Доброй человек был, часто и к себе обедать зывал.

Потом в самой л. 240 об. // празник после обеда пошли корабли опять под город и стали на якори. А на короблях уже и хлеба не стала, нужда великая стала. Много у нашего раиза брали сухарей на все корабли, у него было запасу мъного зело. Человек он старой, с сорок лет уже на короблях ходить, так всякия нужды видал, так научился, как по морю ходить.

А когда мы стояли под горами, и тут мы в горах видели идольския капища, древния гробища идольския. И мы по тем горам гуляли, и в тех капищах и гробищах л. 241. // вънутрь их были. Диво да и все тут, какая на людей-то сълепота была! А гробищи пусты, костей нет ничево. А капищи выбиваны ис камени кирками, а не кладены. А гробищи поставъленыя зело на высоких горах, едва с нуждею възойти; и ныне на тех горах турецкии села.

Потом в среду на Светлой недели рано увидел караул з горы, что идуть голены турецкия с войском нас выручать. И караул стал кричать кораблям, так с кораблей турки, греки побежали, и мы такожде туда же пошли смотреть. И когда л. 241 об. // мы увидели голены турецкия, и зело обрадовалися все. И к ночи пришли к нам, а разбойническия корабли все побежали в пучину. И в вечере прибежал сандал з голен с янычары к нашим кораблям, и велел утре рано выходить вон на море.

И в четверток на Светлой недели рано стали наши корабли подыматъца и пошли на море подъле гор, а голены турецкия от моря и от степи, а иныя позади наших кораблей шли, оберегали от разъбойник.

И на другой день пришъли в Родос, город турецкой. И тут корабли не пристали: ветр л. 242. // был доброй – и тако мимо прошли Родос. А когда верст за 10 отошли, тогда из города ис пушки 3-жды выстрелели, и корабли въсе остановились. Потом ведомость пришла из города, чтоб оберегалися, что разбойническия голены прошли. Потом мы дождались голенов да и пошли въместе.

Потом во второй день в ночном часу стала всходить полоса. Потом на всех короблях стали парусы подбирать. А когда лиш парусы подобрали, и взяла фортуна великая, и почала нас по морю носить, и разъбила все корабли – кой куда, неизвесно куда зане- л. 242 об. //сло. Так нас ноч всю в мори волнами носила.

И утре рано в панеделник Фомин стала погода переставать. Мы же по морю смотрихом с коробля, и не видать на мори ни единаго корабля, все разъбило. Потом о полудни стали на мори корабъли по караблю показоватися, и к вечеру все опять сошлися. И тово дни минухом Патмос-остров, где Иоанн Богослов был заточен. А от Патма-острова во вторый день възяла нас опять фортуна в Уском мори, тут было едва не все корабли разбила. А стала ме- л. 243. //жу гор; а море глубоко, сажен 500 было глубины. Так едва снастей столко стало, и все сънасти связывали – едва корабль наш остановили. И тут мы стояли от фортуны двои сутки.

Потом стала утихать, да и пошли все корабли, и голены с нами. И в ту же нощь въстал ветр противен, и пожало корабли все назат, и на кораблях парусы поставляли боковыя. И пришли под Ефес-град.

Град Ефес зело узорочистой; и митрополит в нем живет греческой. Тут мы стояли су- л. 243 об. //тки.

Потом пошли и пришли в Стинков-город, и тут мы сътояли двои сутки. Тут мне неволник руской дал два мешка лимонов.

И в том городе Стинкове всево много, садов всяких; вино дешево – по копейки око, а горелки – око по грошу; лимонов 40 и 50 за копейку; и все дешево. Такова граду в Турецкой земли поискать другова! Въсякия овощи идуть на короблях из него в Царьград.

И тут нас турчин-паша стал просить на мне горачю, так я ему лист показал туре- //л. 244. цкой. А он лист и спрятал в пазаху да и поехал по карабълям горач збирать. А мне сказал: «Поежай-де в город, там-де лист отдам». И я поехал в коику и стал ево на берегу дожидатца. А когда он приехал, и я стал у него лист просить, и он у мене въспросил: «А сколко-де вас человек?» И я сказал, что де 4 человека. И он мъне молвил: «А то-де вас толко двое, а ето-де двое гречен за собою проводиш». А я было 2-х старцов руских с собою из Еросалима възял за тем же листом. И он, сабака, разсмо- л. 244 об. //трил, что они в листе не написаны, да и стал просить 12 тарелей з дву человек.

Так я пошел до воеводы и стал бит челом, что, мол, у мене отнял паша горачей лист. Так воевода послал за ним, чтоб он лист принес; так он лист прислал. И воевода лист прочел да и велел мне отдать: «Хоща бы де было 20 человек, так де не указано с них брать!» И туръчин възял у воеводы лист да и прятать стал, а я збоку и вырвал у него лист, и в пазоху спрятал. А когда л. 245. // мы от воеводы пошли, турчин нас не отпускаеть: «Пойдите-де до паши, так он-де как хочеть с вами». И пришли перед пашу. Так он стал просить листа, и я ему не даю. Так он велел тех двух старцов посадить в тюрму, а меня отпустить.

Так я от него пошел на присталь – ан коика, нашего корабля нету! Уже поздно стало, так я в город и пошел, да у неволника рускова начевал. И поутру с тем неволником пошел до митрополита. Так митрополит у мене възял лист да и пошел до воеводы. Так воевода послал л. 245 об. // с великою грозою к паши. Так паши стало не лицо, и велел тех старцов выпустить, да еще им дал по 5 копеек на дорогу.

Потом о полудни наши корабли пошли к Царюграду, и голены с нами же. И на вечер ветъру не стало, и пристали ко острову Милитинъскому. И тот остров зело велик, и городов в нем много. И тут мы стояли двои сутки. И потом подънявши парусы да и пошли, а голены уже от нас отстали назаде.

И на другой день пришли к устью Ускому морю, что в Царьград поворачавають. И тут л. 246. // нам ветр противной был, не пустил нас в Уское море. И стояли мы тут пятеры сутки: ветр был все противъной. А на тех воротах стоят два города турецкия для воинъскова дела, зело ружъем запасны. A где мы стояли, и от тех мест до Афонския горы 160 верст, а до Царяграда 140 верст. А Офонская гора от того места в день не видно, а когда солнце сядеть, так она вся обнажится, а в день не знат ничево.

Потом стал ветр заворачеватца нам в попутье, так на всех кораблях под- л. 246 об. //няли парусы да и пошли. И прошъли два городка, а имя им Костели, да и стали: опять ветр не наш стал. Тут было наш корабль каменем проломило, и едва законопатили. И в те поры раиз с навъклиром побранились. Навъклир говорить: «Пора якори кидать!» А раиз говорит: «Еще рано!» Да так-то в том шуму о камень корабль и ударился, чють не пропал было корабль, и с людми. Да еще-то Бог помиловал, что тихонко потерся о камень.

И утре рано, поднявъши парусы, пошли под Царьград. И на другой день над вечер л. 247. // пришли под Царьград, в среду Преполовения Господня, и стали на якорях на Белом мори против Царяграда, не дошед пристали версты за две. Потом к нашему кораблю приехоли ис таможни турки и стали на корабли товаров досматривать. Потом стали нашу рухледь разъбивать, так я им показал турецъкова салтана лист, так они и не стали разъбивать. И началъной турак в честь у меня попросил чотки иеросалимския, так я ему дал, а крест с них снял. Так он сказал: «Поспешай-де! Ваш москов козырьян л. 247 об. // скоро едеть к Москве, так де тебе с ними хорошо, они-де уже выбираютца с товарами в Енинково-село». И я так услышал, что еще наши московския купцы не уехоли, так я зело обрадовался. Да нанявши коюк, и убравшися с рухледью, да и поклонясь раизу, и поехоли на Фенарь в метоху Иерусалимскую.

И приехоли в метоху, и игумен нам рад, стал здравствовать: «Здраво ли де Бог вас сносил?» Мы же ему гърамотки подали от намесника, а он нам дал келью и хлеба прислал и вина, всево доволно. Потом поидохом в ве- л. 248. //лдеган к московским купцам, и еще они не уехоли в Енинково. А купцы нам зело обрадовалися. Калуженин Иван Козмин и брат ево Ераст Стефанович, спаси их Бог, трапезу нам зело устроили доброю, и ренскова было доволно. Ради миленкия, а сами говорят нам: «Слава-де Богу, что вы нас застали! Хорошо-де с нами ехать к Москве. Мы-де вам не чаели назад выехать». И, въставши от трапезы, воздали хвалу Богу; потом пошли гулять по Царюграду.

Потом, на третей день нашего пришествия, учинился л. 248 об. // бунт в Цареграде от янычар. Сказана была янычаром служъба – итит на каторгах на Черъное море под Керчю и на Кубань-реку, в мори устья заваливать каменьем, чтоб московския корабли с войском не пришли. И те янычары пришли к пушъкарскому двору голове жалованья просить, и голова жалованья им выдал полъное. А янычары стали просить за прошлыя годы от азовской служъбы походноя жалованья. И голова сказал: «Мне-де указу такова от салтана нет, что вам за прошлые годы подъем л. 249. // давать.» Так они голову възявши, да и удовили, да и пошъли по рядам, грабить ряды. И мы в те поры прилучились в рядах – едва ушли на гостиной двор да и заперлись. А в редах и в дворах въвезъде толко стук да гром стоить, как запираютца по рядам и по дворам. Потом бунту было часа на дъва.

Потом прибегли янычары царския да и перехватали янычар – так бунт и унялся. А мятеж по всему Царюграду – ужас великой: крик, писк бабей, робячей. А то и кричать: «Москва пришла, московския ко- л. 249 об. //рабли! Увы, погибель пришла Царюграду!» А дворы заперши, да ямы копали, да добро прятали. И турки ходячи по Царюграду з дубъем да бъють в ворота, чтоб не метежились, а сами говорять: «Нет москов, нет, то-де янычары възбунътовали!» И к ночи едва унялся метеж. Мы же зело подивилис: «Куда, мол, на турок ужас напал от московъскаго царя?» А сами удивляемся: «Зачто, су?» И удивлятся время-то приходить, так на них и страх Бог напускаеть, знамение предпосылаеть страхованное. л. 250. //

Потом мы стали убиратъся в село Енинково: на Чорнее море корабли все из Еникова-села отпущаются; а товары в коиках возять; а село Еникова от Царяграда 10 верст. Мы же убравшися с рухледью в коик, да и поехали в Ениково, и стали на том же дворе, где московския купцы стоять. А купцы еще в корабль не клались, ожидали из Анъдриянъполе указу. Стали класться в корабль, толка поклались – ан и указ пришел, что ехать горами на Голацы чрез Дунай-реку, а на турецких под- л. 250 об. //водах, да 200 человек турак-провожатых дано до Киева, да волов 120, во всякую арбу по 4 вола. А Иван Казъмин с товарищи, с котороми уклался в корабль, не поехали сухим путем, не стал ис коробля выбиратся. Толко поехоли Житковы, прикащики гостя московскаго Ивана Исаева да Мотвея Григорьева. Они поехоли сухим путем, а мы с колужены – морем, в корабли.

Мы же после их спустилися, чрез 3 дни, а спустились перед Троицыном днем*. И пришли на устье моря Широкова. Тут стоять 2 л. 251. // городъка турецких для воинова опасу по обе страны, и пушак зело много. А городъки вънов поделаны: боятся нашего государя приходу под Царьград. Тут стоить застава, осматъривають ружъя, у нас на корабли у московских купцов ружъя осматривали. А у наших купцов был възят лист у паши, чтоб пропустить по счету ружъе московъское. И тако пришед турчин, началной человек, да и пересмотрил, и против указу перечел ружъе, да и отпустил нас. Мы же тово дня не отпустихомся: ветру л. 251 об. // не было доброва.

И на вечер вънидохом в море болшее, и тако поидохом к Дунаю. И ту нощь доброва ветру нам не была, так шеталися туда и сюда. И поутру все тож, не было нам ветру доброва до пятницы. И в пятницу възял нас ветр доброй, и в самыя заговены на вечер с моря внидохом в Дунай-реку. И мало отдъшедши от устья реки Дуная, гъде в море упала, да и начевать стали на пустом месте.

И утре в пониделник Петрова поста, въставши, пошли бичевою въверх по Дунаю; и при- л. 252. //шли в 3 день под град турецкой Толчу; а шли бичевою и парусом. A Дунай-река зело куликовата и уска, многими разшиблась гирлами. И тут мы под тем городком стали.

И утре рано приехали к нам на корабль турки товаров досматривать и лишних людей, неволников. Възошли турки на корабль да и стали указов досматривать. Потом и наш указ прочли, да и съказал турчин: «Нед де мне до попаса дела и рухледи ево. Вы-де, москов бозыряне, дайте-де вы своево товару пошлину». л. 252 об. // Так наши купцы заупрямились, пошлины не стали довать. Так турчин, началной человек, взявши указы наши в город, да и списал, да к вечеру к нам на корабль указы и прислал. А списки послал во град Килею ко изупаше, по-нашему к полковнику. А изъпаша в те поры стоял в Килеи с войском турецким. В те поры белогороцкия татары възбунтовали, от туръка отложились да волохи все разорили. Так-то паша от турка прислан разыскивать и волохом грабежное добро отбирать на них въпятеры. По- л. 253. //том, на четвертой день, пришол указ от паши, что на московъских купцах брать пошлину. Так наши купцы не похотели дать пошлину да и поехоли сами в Килею ко изупаши. Так паша указ им дал, чтоб на Голацах платить. Потом наши купцы приехоли ис Килии, и стояли мы под Тулчею 9 дъней, потом пошли к Голацам.

И во въторый день пришли в Реньгород. И стали думать: хотели коней покупать да из Рени итъти на Русь – ино горад весь разорен от тотар, коней не добыли. Потом купец Иван л. 253 об. // Казмин нанял коик, да и поехали, и мы с ним, наперед на Голацы для коней, а корабль не пошол за ветром. А мы в ноч и пошли, а ружъя мы с собою не възяли. И ту ноч мы зело страху набрались: а то место зело от татар воровато, а турки и сами трепетали. Едва мы тою ночъю добились до Голац. И поутру рано взявъши рухлед да и пошли, а застава нас и не пустила. И привели нас к бею, к началному турченину, так мы подали указы. И прочетъши указы да и велел нам итить.

Так мы и пошли в л. 254. // монастырь, да тут нам игумен дал келью. Так мы шедши на берех Дуная-реки, и купили рыбы белужены, и наварили, и нажарили. А рыба зело дешева: белуга дать великую две гривъны, а сазана алтын свежева. И тут мы переночевали.

Пошъли сухим путем с провожатами. Потом наш корабль пришол, а товару турки не довали из корабля выгружать, потому что за пошлину был шум великой, и помирились на малое дело. Потом стали мы коней покупать, а кони были недороги. Потом, в 3 день, л. 254 об. // приехоли наши провожатыя турчаня от изупаши, 200 человек, и пригнали волов под товары, и стали на подъводы убиратися.

И в последнею¹ ноч учинилася у нас беда великая: дьявол похитил молотчика² Козму Козъмина, възъбесновался. И бысть мятеж великой всю ноч: кричить, да свищить, и платье на себе дереть. Потом ево сковали да все сковавши везли до Киева.

Потом стали тово дни убиратца, и утре рано во вторый день выехоли из Голац вон, и на поли зъжидались. А провожатыя турърки наперед выехоли да жда- л. 255. //ли, выехав верст з десять. А как наши купцы выбралис к полдням, да и пошли всем корованом. Потом наехоли мы на провожатых, так турки ехоли и перед нами, и за нами. Зело опасно нас провожали! А естли ось изъломится или иное что испортитца, корован тако не остановитца, пойдеть, а турак человек 20 или 30 останутся да дожидаются. А как подделають ось, так поидуть с тем возом да на стану даедуть. А когда пойдеш на старону за нуждою, а турчин стоить да дожидаетца. л. 255 об. // А по дороге везъде перед нами мостили мосты да гати. A где на мостах и на гатех человек 20 или 30 да через переправу перепроваживають. Уже зело берегли! Да нелзе им и не беречь, так во указе им написано нас береч. «Что естьли один хоч человек утратитца, – так турецкой салтан сказал, – всех-де вас 200 человек повешу за одного московскова человека!» Да приказал, чтоб в Киеве московским воеводою отдать нас в целости и расписатца. А тое бы расписку привести во Аньдреянъполь к самому салта- л. 256. //ну, а от купцов писмо за их руками – к послу московъскому к Петру Ивановичю Толстому, что в целости доехоли до рубежа и никакой шкоды турки ни татары не учинили.

И, не доехов до Яс за 30 верст, поехоли мы, человек с 5 московъских купцов да началной человек турчин с людми, наперед в Ясы в ночь. И ехоли въсю ноч, и приехоли в Ясы часу во втором дни. И госъподарь воложской отвел нам двор стоялой. Потом, во 2 день, пришол наш корован и с туркамипровожатами. И с- л. 256 об. //тали покупать кони, тилеги, а иныя нанимали и вощиков киевских, воложских, довали до Киева на подводу по 10 рублев, а возы везъли двойкою. И в то время в Ясы приехоли турки до госъподаря воложскаго, сковали да со всем домом повезъли к турецкому салътану. А какое дело, про то никто не ведает.

И стояли мы в Ясех дней с пять. И, совсем искупивъшися и убъравъшися, выехоли из Яс вон за 5 дъней да Петрова дни. И ехоли до Сороки 5 дъней, а в Сороку-город приехоли в л. 257. // самой Петров день после полъден. И тут Днестр до вечера перевезлися, два перевоза там; и, перевезъши, начевали. Тут ляхи про наших купъцов обед делали и зело почтили наших купцов.

И во въторый день после обеда убравшися да и поехоли в степ к Немерову; и ехоли да Немерова 5 дъней. А когда мы приехоли в Немеров, и он весь разорен от Палея с казаками, a ныне стоить войско лятъское 5000. А голы зело, и воровъство страшное, во очах крадуть. И мы в город л. 257 об. // поехоли за харчом, так тово часу сафян с седла схватили, и не видали. А в иного нашего молотца и кошелек с тарелми со всем вырвали, он хлеб покупал. И губернатор градъцъкой купцов наших звал к себе на обед, так на дъворе караульщики бурку украли. Стали бить челом губернатору, а губернатор сказал: «Укажите-де в лицо, я-де доправлю, а то де так нелзе сыскать. И вы-де, дъля ради Бога, берегитеся. Как-де им не воровать? А жалованья нет, тол ко де по 10 денег на неделю, за неволю-де им воро- л. 258. //вать».

И стояли мы в Немерове часу до 5-го дъни, искупясь харчом да и пошли. А купцы поехоли к губернатору обедать, а корован с турками пошол наперед из Немерова. Турки прошались, чтобы их купцы отпустили. И купцы им сказали: «Мы-де вас не держим, поежайте себе. А как-де у вас в указе написано, так-де и творите». Так они стали просить отпуску, чтоб расписались. И купцы сказали: «Мы-де зъдесь расъписаватца не станем: земля – не нашего государя въладение, зъде-де веть губернатор польской не л. 258 об. // станеть за нашего боярина расъписавотца». Так они сказали: «Мы б де с радостию вас и до Киева проводили, да мы-де боимся Палея вашего, он-де нас не выпустить вон от себя, тут-де нас побъеть». Так мы им сказали: «Али, моль, у нас Палей какой своеволной, у государя нашего?» И турки сказали: «У нас-де про нево страшно и грозная слава. Да мы-де никово так не боимся, что-де ево. Нам-де зело и самим хочетца ево посмотреть, каков то-де он». Затем и за нужу поехоли, что расписатца не с ким, а им л. 259. // бес писма приехать к салтану нелзя.

И ехоли мы степью чърез Лятцкую землю 4 дъни, и в пятой день приехоли в Паволочи-местечко, Палеево въладение. И, не доежая Поволочи верст за 15, стали коней кормить, а сами обедать. И наши передовыя поехоли наперед в Поволочю для овса и сказали наказному полковънику, что едут московъския купцы, а провожають турки. Так полковъник тотъчас велел ударить в бубны да в политавры. И палеевшина тово часу слетались, и тотъчас оседълали кони, л. 259 об. // и приправилися в ружъе, и выехали к нам в поле з знаменами. Толка мы с стану тронулися, с версту от стану не отехоли, а прилучился лесок, дубничок молодой, а турки толко наш обоз стали объежать – ан наперед полковник Палеев и выверънулся, что заец в леску, а с ним человек с 300. Да почели по дубънику скакать, где 20, где 30 человек, как есть зайцы: тот оттудова, а иной с ыной староны. И как турки увидели палеевъшину, стали ни живы ни мертвы. А уже зело зълодеи храбрость показали и по- л. 260. //чали на конех винътовать, и копъя бросать, из луков стрелять и ис пистолетей. Наш корован и турок всех обълепили, и корован наш и туръки остановились тотчас.

Полковъник к нашим купцам подъехал да и стал зъдравъстъвовать, а наши купцы полъковъника также позъдравъствовали. И наши купцы, и полковник слезли с коней, да стали наши купцы воткою потчивать; и выпив вотки по чарке, и сели на кони. А дубничок уже выехали, к Поволоче – чистое поле. И как они минувши наш корован л. 260 об. // и турок, да как ударили по конем – ино как брызнули, как что молонья из наших глас мелъкнула, как по полю-то разсыпались: где 20, где 10 до самова города скакали, не переставали. И турки толко головами качают. А выежали все браная молодежь.

А как мы приехоли к Поволочи, и полковник прислал к нам корму, овса, меду. А турки зело ужаснулись да и не захотели ехать до Киева. И стали наших купъцов бить челом, чтобы полъковник Палеев расписался, что принел нас в целости.

И наши купцы велели полковъз- л. 261. //нику расписатца да сами писъмо к послу дали, что, дал Бог, в целости и зъдраво доехоли. И их с честию отпустили да и но дорогу дали им 8 тарелей да яловицу. Так турки и поехоли назад, а нас стали уже провожать Полеевы козаки.

А как мы стали приежать к Фастову, так Палеева жена и выслала к нам навъстречю козаков 50 человек конницы з знаменми, и въстрели нас верст за петь. А как мы приехоли в Фастово, и стали за городом на поли. A Полей в те поры дома не был, а был в л. 261 об. // Киеве. И Полеева жена прислала к нам в таборы яловицу и колачей, а конем овса. И тут мы стояли весь день. A Полеева жена брала к себе купцов обедать и угостила добре, а сама говорила: «Для чево-де до нас турок не довели? Я-де бы им дала себя знать, каков-де мой господин Палей. Я бы де их знала, как угостить, да уже-де быть так. Жаль-де мне етех гостей, что де бес чести отпущены. Я бы де 500 дала провожатых также их проводить через Лядъцкую землю. А зънать-де, что Семен Иванович л. 262. // Палей станеть пенять». И, пообедавъши, купцы выехоли в поле и стали коней седлать и запрегать. Потом выехал к нам полковник наказъной с казаками да и поехал с нами провожать нас до Киева.

И ехоли мы до Киева, и приехоли мы в Киев в день неделный, а у ворот Златых нас на корауле остановили. Потом пятьдесятник пошел к генералу об нас докладывать, и генерал велел нас пустить в город. А когда мы въехоли в город, и в те поры полковъники стояли у абедни, a генерал л. 262 об. // – немчин, некрещеной. И перееховъши через Верхней город да и спустилися в Нижней город; а гора зело крута, и съпущаются нужно зело. А генерал велел нам отвести дворы стоялые. И стахом на дворе, и убрали рухледь, и опочивши той день.

И во 2 день пошли в Печеръской монастырь, в лавру преподобных отец наших Антония и Феодосия. И были в соборной церкви, и лобзали образ чюдотворной Пресвятыя Богородицы. Потом пошли в пещеру Антониеву, и тамо мощи святых всех лобъзали, и покло- л. 263. //нихомся, и изыдохом из пещеры Анътониевы. И поидохом в Федосиеву, и тамо такожде мощи святых лобзали, и поклонившеся, и изыдохом, и поидохом в монастырь. И ходивше доволно по монастырю, а сами удивляемъся человеколюбию Божию: како в такую страну далнею ходихом и како назат возъвратихомся. А когда мы шли во Иеросалим, и тогда мы приходили в монастырь Печерской, и ходили по пещерам преподобных отец, и обещалися, что естьли, Бог дасть, сходим позъдарову, то не возъвратимся иным путем, но к вам, отцы л. 263 об. // преподобнии, пришед, поклонимся. И за молитв преподобных отец Антония и Феодосия Бог нас сохранил от всяких навет вражиих. И тако их молитвами отечесъкими доидохом града Киева. И тако, поклонивъшеся, изыдохом из лавры; и приидохом на двор, где же стахом; потом мало опочихом.

И сведаша про нас жители града Киева, мещаня и служивыя люди московских полков, и стали нас к себе зват в гости. И зело нам ради миленкия, и покоили нас хлебом и солию.

И полковники за нами присылали, л. 264. // к себе в дом зывали, да мы за недосугами у них не были. Зъвали для речей, что видели в Турецъкой земли. Зело любезъно нас звали, и нам не удалось у них побывать.

Потом дождались мы колужен: приехоли к ярмонъки, к Успеньеву дъню. А когда увидели нас, и зело нам обрадовались, и възяли мене к себе на двор хлеба есть, и много было вопросов от них о похождении нашем. Потом приехол любезный наш друг Давыд Степанович со своею дружиною. А когда мы ево увидели, а он нас, и тогда л. 264 об. // мы обои от слез не могли удержатися, и зело мы друг другу обрадовалися. Спаси Бог Давыда Стефановича, много нашим путем радел! А когда приехал назад в Киев, и тогда нас не забыл и з дружиною своею. И тако мы той день в радости были велицей и всю нашу путною скорб забыхом. Будто наши искрении друзи и сродницы! Потом и множество калужен приехоли, и всю ярмонку мы с ними добре проводили, в радости и веселии.

И жихом мы в Киеве 6 недель, и объходихом многия святыя л. 265. // отеческия места. И в пустынъных местах были, и пустынъных жителей видели, и доволно ходихом по пещерам.

Покудова в Киеве жили, въсе в Печерский монастырь хаживали чрез день и чрез дъва, и зело наша душа насладилася и утешилася, ходя по таким святым. Ненасытная радость и веселие! Уже такия другия лавры подобны не сыщеш в нашем Росийском государстъве! И жихом в Киеве 6 недел.

И поидохом ис Киева с калужены после ярмонъки Успенъской. И ехоли 3 дьни, и при- л. 265 об. //идохом в Нежин-град. В Нежине възяли нас въсех к воеводе; и воевода княз Мосалъской прочел наш московъской указ, да чесътвовал нас пивом и вином, и дал нам хлеба на дорогу, и отпустил нас с любовию. Мы же поидохом в те поры, а купцы все у воеводы абедали. И тово дни выехали из Нежина.

Конец хождению Леонтия-старца и его описанию.

ПРОеЗЖАЯ ГРАМОТА

л. 1. Божиею милостию мы, пресветлейший и державнейший великий государь, царь и великий князь Петр Алексиевичь, всея великия, и малыя, и белыя России самодержец, и многих государств и земель восточных, и западных, и северных, отчичь и дедичь, и наследник, и государь, и обладатель, наше царское величество, объявляем кому о том ведати надлежит, что по нашему, великаго государя, нашего царскаго величества, указу отпущен нашего царскаго Московскаго государства для моления ко святому гробу спасителя и избавителя нашего Исуса Христа в государство великаго государя Мустофы-салтана, величества турскаго, во святый град Иерусалим богомолец наш, московской житель, церкви Покрова Пресвятыя Богородицы* священник Иоанн Лукъянов.

И где лучится ему ехать великаго государя Мустофы, салтанова величества, городами и месты, и его, салтанова величества, пашам, и беем, и агам, и субашам*, и емрукчеем, и всяким людем, кому ведати надлежит, пропускать ево с людми и с рухледью как туды едущаго, так и назад возвращающагося, везде без задержания со всяким вспоможением по перемирному договору. Понеже у нас, великаго государя, у нашего величества, с великим государем с Мустофою, салтановым величеством, в перемирном договоре договорено, и поставлено, и утвержено во второйнадесят статье*, что московскаго народа миряном и иноком иметь вольное употребление ходить во святый град Иерусалим и посещать места, достойныя посещению, а от таких, посещения ради приходящих, ни во Иерусалиме и нигде дань, или гарачи, или пешкеш да не испросится и за надобную проежжу грамату денги да не вымогаются, сверх того – живущим в странах государства Отоманскаго московским и российским духовным да ни едина по божественному закону досада и озлобление да не чинится. Того ради по тому перемирному договору дана ему для вольнаго и безопаснаго проезду сия наша проежжая грамата. Писана государствия нашего во дворе, в царствующем велицем л. 1 об. // граде Москве лета от Рожества Христова 1710, месяца июня 15 дня.

* * *

Се аз, недостойный и грешный старец Иоанн, и всех хуже, и смиренный грехи моими многими, и недоволен о всяком деле блазе, понужден мыслию своею и нетерпением, восхотех видети святый град Иерусалим и землю обетованную, и благодатию Божиею храним, доидох до святаго града Иерусалима, и видех многая святая места, и обходих отчасти землю обетованную, идеже Господь наш походил своими пречистыми стопами и многая чюдеса показа по местом святым, – то все видех очима своима грешныма.

Аще бо кто походит со страхом и смирением, то не погрешит милости Божия николиже. Аз же, грешный, неподобно ходих путем сим святым, во всякой слабости и лености, ядый, и пия, и всякая неподобная дела творя, но надеяся на милость Божию и на вашу молитву, негли простит мя Христос Бог грехов моих многих. Да се писах места сия святая и путь сей, не возносяся, ни величаяся путем сим, яко что добро сотворив, но любве ради сих святых мест и понужден некиими отцы и братиею. Се писах, еже ми показа Бог видети, недостойному, убояхъжеся осуждения онаго раба лениваго, скрывшаго талант господа своего и не сотворшаго им прикупа. Да се написах верных ради человек, дабы кто любо, слышав о местех сих святых, возвеселился бы душею и мыслию своею распалился ко святым сим местом – и равну мзду приимут от Бога с теми же, ходившими до сих мест святых.

Мнози бо бодри человецы, сице дома седяще в местех своих, мыслию своею доброю, и милостынею ко убогим, и добрыми делы своими достизают сих святых мест – тии же большюю мзду приимут от Бога, Спаса нашего, Исусал. 2. // Христа. Мнози же, ходивше до сих святых мест и видевше град Иерусалим, и возносяся умом своим, яко нечто добро сотворше, и погубляют мзду труда своего – от них же аз есм первый. И мнози же, ходивше во Иерусалим, идут и опять; много добра видевше, тщатся опять въборзе творити, а всего пути нелзя въборзе творити, но потиху и с продолжением. Кто же может видети вся святыя места во граде и вне града? Аз бо, недостойный, пришедши во Иерусалим и пребых в нем четырнатцать недель. Тако ходити и испытати святая места невозможно бо есть без вожда добра и без языка испытати сих святых мест. Аминь.

И декабря в 23 день, в понеделник, поидохом мы, грешнии, во обитель Всемилостиваго Спаса и Пречистыя Богородицы, чеснаго и славнаго ея Введения, к честному отцу Спиридону-игумену. И отец Спиридон с братиею нашему приходу зело обрадовалися, а сам зело болен, и очи у него болят. И строитель Лаврентий, и казначей Аврамий, и келарь Корнилий зело такожде нашему приходу обрадовалися, зело нам помогали о путном хождении, чтоб отец Спиридон подал нам напутное свое отеческое благословение. И он зело с радостию нас благословил и с растворенною своею душею теплою. И праздновахом у него праздник Рождество Христово в радости велицей, и пел всенощное стояние, потом часы и молебное пение. Потом поидохом за трапезу, воздавши благодарение Богу, и отцу Спиридону поклонихомся, и начахом благословение просити на путное шествие. И отец Спиридон подаде нам, грешным, свое отеческое благословение и отпусти нас с миром, сам же слезы от очию своею испускаше. И отцы, и братия нас любезно проводили, такожде слезы от очию испускаху. И далеко нас проводила, и поклонишася до земли, и мы им такожде, и целова-хом друг друга, и растахомся с любовию великою.

И паки возвратихомся вспять в Колугу. л. 2 об. // И бысть нам печален и нестроен путь, зело мятежен: замять была с ветром великим противным. И когда обвечерехом и дорогу истеря-хом, и едва великим трудом обретохом, близ смерти быхом. И приидохом во град якобы о полунощи к тому ж боголюбцу Иосифу Никифоровичю и к сыну ево, и прияша нас с любовию теплою, и угостиша нас добре, и сотвори нам вечерю добру. И воставше от трапезы, благодарение Богу воздахом и тому господину поклонихомся до земли за его премногую любовь. И тако забыхом бывшую скорбь и нужду свою, случившуюся на пути. И посла нам одры мяхкие, и уснухом добре до заутра. Потом услышавши наша братия о нашем приезде и приидоша к нам на посещение. И тако мы пребыхом у него четыре дни. Зело нас упокоил, и многу любовь к нам явил, и проводил нас сын ево Иосиф за Оку-реку. От Москвы до Калуги два девяноста верст.

И декабря в 30 день поидохом из Калуги в среду на первом часу дни на отдание Рождества Христова. И в той день бысть нам нужда великая дождевная, снег весь согнала; Ока-река зело наводнилась, едва за нее переправихомся. И проводи нас Иосиф Никифоровичь за Оку-реку. И отдахом последнее целование друг другу, и поклонихомся до земли – и тако растахомся. А сами плакахом: уже мнехом себе, что последнее наше видание. Егда взыдохом на гору на другую сторону Оки-реки, и обратихомся ко граду, и помолихомся церквам Божиим, и гражданом поклонихомся. Увы, наш преславный град Калуга, отечество наше драгое! И тако поклонихомся граду и поидохом в путь свой.

И бысть нам той день труден велми и тяжек: снег весь сбило дождем, реки весь лед взломало. И того дни отидохом тритцать верст от Калуги, и приидохом на варницу за Добрым л. 3. // монастырем к боголюбцу орлянину – имя ему Лазарь, тесть Евсевиа Басова. И ту его тесть принял нас с любовию и сотвори нам вечерю добру и конем корм. И преспахом у него до заутра, и вставши заутра на первом часу, и поидохом в путь свой. Той Лазарь гости нас добре и на путь нам рыбки пожаловал и конем овса.

И генваря в 1 день, на праздник Обрезания Господа нашего Исуса Христа, приидохом под Лифин-град на Оку-реку. Ока-река зело наводнилась, и лед възломало – и тут мы чрез Оку не переехали. И приидохом во иное место, на устье Упы-реки, и тамо такожде нужда великая переехать чрез Оку: вода бежит поверх лъду, якобы коню под селину. И тако мы с нуждою переправихомся Оку-реку, все вон выбирались из саней, а иное и помочили. И когда переехали Оку-реку и стали рухледь въкладовать в сани, и тут нас настиг орлянин Евсевий Басов и провожал нас до засики Николской. И тут с нами ел хлеб; едши хлеба, возвратился въспять той Евсевий Басов. Такову к нам любовь показал, спаси ево Господь Бог! Всю нощь не спал, из Калуги за нами гнал, и тако нас постиг на устьи Упы-реки и проводил нас до засеки. И тако возвратился вспять, мы же поидохом ко граду Белеву.

Град Лифин стоить на Оке-реке на левой стороне; городина небольшая. От Калуги до Лифина сорок верст. Мы же поидохом чрез засеку ко граду Белеву и минухом тово дни Николу Гостунскова. И, не дошед Белева за десят верст, обночевахом, и поидохом в нощь ко граду. И аще бы не случился с нами на пути доброй человек белевец, – спаси ево Бог, то бы нам пути не найти ко граду: нужно сильно было, везде воды разлились; а ему путь ведом, так нас обводил нужныя места.

И приидохом под град Белев ко Оке-реке, и в Спаском монастыре два часа ночи ударила. И Оку-реку л. 3 об. // лед весь взломала и от берега далече отбила – переехать невозможно. И тут, на брегу Оки-реки, начюют множество народа поселян: приехали к торгу с хлебом и со всячиною. И мы тут же близ их таборов стали. И той белевец, кой нас вел, пошел со мною пути искать; и преидохом с нуждою за Оку-реку по икре меж стругами. И приидохом к нему в дом, и подружия его встретила нас с любовию и сотвори нам вечерю добру. Той боголюбец тоя ж нощи с сыном своим, связавши вязанку сена, пошел в таборы за Оку-реку к нашей братии, а мене, грешнаго, не отпустил из дому своего. И послали одр, и тако уснухом до заутра, забыхом путную нашу нужду. Той же боголюбец тоя ж нощи, отнесши корму конем, возвратился в дом свой, а тамо с братиею нашею оставил сына своего.

И утре востахом, и на первом часу поидохом ко брегу Оки-реки. И Ока-река зело наводнилась той нощи, и едва с великою нуждою преидохом на он пол реки к братии нашей. Братия наша зело нам обрадовалися и стали промышлять, како бы с возами переправливатся. И градские жители маломощные стали промысл чинить, как бы переправу зделать, и стали икры наводить в порожих местах, и тако зделали переезд. Такожде и мы переехали, дали перевоз и поидохом с миром во град Белев. И перевощики миленкие сведали, что мы едем во святый град Иерусалим, и, нагнавши нас на пути, отдали нам перевоз, а сами стали с нами прощатся. Спаси их Бог, миленких, добрые люди – белевича!

И приидохом в дом к тому же боголюбцу, – и приидохом мы в Белев генваря во 2 день, и пребыхом той день и нощь, – покоил нас добре и коней наших. И прииде к нам боголюбец, посадской человек, именем Иродион, пореклу Вязмятин, и возмет л. 4. // нас со всем к себе, в дом свой, и угости нас нарочито. И многия к нам граждане прихождаху, и в домы своя к себе нас брали, и покоили нас добре. И пребыхом у того боголюбца два дни, поил и кормил нас и коней наших. В Белеве люди зело доброхотны. Люд велми здаров и румян; мужеск пол и женск зело крупен и поклончив. А вода в городе нужна: все со Оки-реки возят. От Лифина до Белева тридесят верст, толко пространные версты.

Генваря противу 5 числа в нощи поидохом из Белева к Волхову со орлянином Евсевием Басовым. А в ту нощь стало морозить, зажеры были великия, нужно сильно было итти. И приидохом в Болхов утре на первом часу дни, рано, на препразднество Богоявления Господня; и пребыхом той день в Болхове весь до ночи. И нача нас той орлянин к себе в гости на Орел звать. Нам же и не по пути с ним ехать, но обаче не преслушахом его любви, поидохом до Орла с ним.

Град Болхов стоит на Нугре на левой стороне на горах красовито. Град древянной, ветх уже; церквей каменных есть от малой части; монастырь хорош, от града якобы поприще; редов много, площадь торговая хороша; хлеба бывает много, а дровами сильно доволно. Люди в нем невежи, искусу нет ни у мужеска полу, ни у женска, не как Калуга или Белев, – своемеры, дулепы. От Белева до Волхова сорок верст.

Генваря в 5 день, в нощи противу Богоявлениева дни, в шестый час нощи, поидохом из Волхова на Орел и нощь всю ту идохом. Нужда была великая: степь голая, а замять была большая, се мраз был велик – больно перезябли.

И генваря в 6 день, на праздник Богоявления Господня, приидохом во град Орел в самой выход, л. 4 об. // как вышли со кресты на воду, и стахом у боголюбца, у посадскова человека Нила Басова. И той боголюбец был в те поры на воде, а когда пришол с воды, и зело нам обрадовалъся и учредил нам трапезу добрую, а конем овса и сена довольна. Покудова мы у него стояли в его доме, все нас поил и кормил, и коней наших. Боле тоя любве невозможно сотворить, якоже Авраам Странноприимец. И сведаша про нас боголюбцы, и начаша нас к себе звати в домы своя и покоить нас. Спаси их Бог, добрые люди – миленкия орляне! А люди к церквам зело усердны и часто по вся годы ездят в Киев Богу молитися и с женами, и с детми. И с нами многия хотели итти во Иерусалим, да за телесными достатками не пошли.

Град Орел стоит на Оке-реке в степи на ниском месте на левой стране. Град древянной, ветх уже, жильем немноголюден; пристань соленая и хлебная зело велика – матица хлебна! Орел-река сквозь градское жилье течет и пала во Оку с левой страны. Лесом и дровами зело нужно. Церквей каменных много; монастырь мужеской зело хорош, ограда каменная. И пребыхом на Орле пять дней; не было нам товарищей, затем много прожили. От Волхова до Орла пятьдесят верст.

Генваря в 11 день заутра рано поидохом со Орла на Кромы.

И того же дни приидохом в Кромы, и тут мы обедали. И зело около Кром воровато, мы очень боялись. Град Кромы самой убогой, нет в нем и бозару. Люди в нем зело убоги – шереш нагольной, а что кочевыя татары живут, избенки зело нужны. И тут едши хлеба и поидохом в Комарицкую волость. Зело была заметь велика, ветры были противныя. Нужно было конем, и самим посидеть нелзя, а егунье-та л. 5. // лошадей-та своих погоняют, не молехунка не сноровят. Беда, су, с ними ехать! Много греха принял, неблагодарно было на них, коней у нас злодеи постановили. И доидохом Комарицкою волостию от Орла до Севска три дни.

И генваря в 14 день приидохом в град Севески и стахом у боголюбца. Мы же подахом ему грамотку от орлянина Евсевия Басова, а мы ему не знаемы. И когда прочел нашу граматку, сотворися нам знаем и приятель и зело нас с любовию принял. И сотвори нам трапезу пространну, и созва своих сродников и приятелей, и возвеселился с нами.

И во вторый день поиде с нами к воеводе с граматою царскою, к Леонтию Михайловичю Коровину с товарищем. И воевода, прочет царской лист, спросил у меня: «Что-де тебе надо-бе? Подвод-де что?» И я ему сказал, что у нас свои кони есть. «Я, мол, для того к твоей милости пришол объявится, что в листе к тебе писано меня зде не задержать, что зде город порубежной». И воевода мне сказал: «Поежжай, Бог-де тебе в помощь!» Смирной человек – воевода. Изыдохом из дому воеводскаго.

Той же господин в третий день такожде созва к себе сродников, и дружей, и приказных людей, и учреди нас трапезою пространною, и послужи нам добре, и медку было довольно. Такову нам любовь сотворил, якоже искренний сродник. И все нами радел: всякою нуждою пекъся, и промышлял, и напутствовал, и в таможни печать пропускную взял, и проводника нам дал дорогу указать. Спаси ево Бог за ево любовь! Дивной сей человек! Ажно есть у Бога-та еще добрых-та людей многа: спастися миленкой всячески хощет.

Град Сеевск стоит на реке на Севе. Град деревянной, другой острог дубовой, третий земляной. Град хорошей Сеевск велми, ряды и торги хорошия. А люди в нем живут все служивыя, мало посадских, и моско- л. 5 об. //вские есть стрелцы – все люди тертые, зело доброхотны и приветливы. Тут и денги всякия меняют: чехи и талеры на московские. И пребыхом в Сеевске 2 дня. От Орла до Сеевска 108 верст.

Генваря в 17 день поидохом из Севска в малороссийские городы, а день уже к вечеру преклонился. И отидохом от Сеевска 75 верст, тут стоит застава из Севска¹. И вопросили у нас печать, мы же им отдахом и тут у них в шелаше въместе с целовалниками начевахом. И мало опочихом, и востахом о полунощи, и поидохом до града Глухова. И бысть наше шествие благополучно: ночь была тиха и лунна, покойна была итти, яко и воздуху нам служащю. И поутру стахом в селе, тут коней кормили и сами ели.

Генваря 18² дня приидохом в малороссийской город Глухов. И тут наши калужаня и белевичи нас приняли к себе на постоялой двор, и к себе взяли с любовию. И покоили нас два дни, и коней наших кормили, и всякое поможение чинили, что сродницы, наипаче сродников – таки огненная в них любовь! Да провожали нас за град версты с две, а сами, миленкие, так плачют, не можем их назад возвратить, и едва³ их возвратихом вспять: «Кабы де мощно, мы бы де с вами шли!» И уже мы поле отшедши поприща два, оглянемся назад, они-таки, миленкие, стоят да кланяются въслед нам. Етакая любовь огненная! Мы и подивилися такой любви. Спаси их Бог, светов наших! Люди добрыя и хорошия – калужаня и белевича, нелзя их забыть любовь!

Град Глухов земленой, обруб дубовой, вельми крепок; а в нем жителей богатых много, панов. И строенья в нем преузоричное, светлицы хорошия; палаты в нем полковника старадубскова Моклышевскаго зело хороши; ратуша зело хороша, и редов много; церквей каменных много, девичей монастырь предивен зело, соборная церковь хороша очень. Зело лихоманы л. 6. // хохлы затейлевы к хоромному строению! В малороссиских городах другова вряд такова города сыскать, лутчи Киева строением и житием. От Севска до Глухова пятьдесят верст.

Генваря в 20 день поидохом из Глухова к Каралевцу и, не дошед, ночевали в селе. И утре рано, часу в друтом дни, пришли в Королевец и стахом у боголюбца: прежде сего бывал белевитин посадской, да тут женился, к девке во двор. И принял нас с любовию, хлебом нас кормил, и коней наших годовал, и к сотнику со мною ходил. Сотник нам талер на дорогу и винца доброва давал, яковитки и простаго, – зело миленкой любовен, – и за город выпроводил.

Град Королевец – город земленой, обруб дубовой, житьем средней; редов много; жители небогатые; строение по-среднему. Ярмонок велик бывает: ныне Свинской нет, так тут ныне съежжаются, многолюдно бывает противу Свинской. Толко немного торгу бывает, а товаров много: и московских, и польских; и грек много живет, торгуются. Только хорошева торгу на три дни, а то на праздник Семенов день все въдруг и разъедутся. И того же дни, едши хлеба, поидохом из Королевца в Батурин. От Глухова до Королевца 30 верст.

В 22 генваря приидохом в Батурин-град. И у градских ворот караул, московские стрельцы на карауле стоят. И караул остоновил нас у проежжей башни, стали нас спрашивать: «Что за люди? Откуда и куда едитя? Есть ли де у вас проежжая грамата?» И мы им сказали, что мы люди – московские жители, a едим во святый град Иерусалим Господню гробу поклонитися. И они повели нас до съежжай избы. И пятисотной принял у нас лист государев, и, прочетши, велел нам отвести двор стоялой, и приказал нам дать корму конем. А гетмана в те поры не случилося дома: л. 6 об. // поехал к Москве, к государю. И тут мы, Батурине, обедали и коней кормили. А господин дому того, где мы стояли, зело честь нам воздал, обед хорошей устроил. И, едши хлеба, того же дни изыдохом из Батурина вон.

Батурин-град стоить на реке на Семи на левой стране на горе красовито. Град земляной, строенья в нем поплошае Глухова, и светлицы гетманския ряд делу, невычюроваты добре. И город не добре крепок, да еще столица гетманская! Толко он крепок стрелцами московскими, на карауле все они стоят. Тут целой полк стрелцов живут, Анненков полк с Арбату. И гетман, он есть стрелцами-та и крепок, а то бы ево хохлы давно уходили, да стрелцов боятся; да он их и жалует, безъпрестани им корм, а без них не ступит. От Королевца до Батурина 30 верст.

Того же дни поидохом из Батурина в Барзну. И генваря в 23 день приидохом в Барзну. Град Борзна такой же, что Королевец, или получши. И, едши хлеба, того же дни поидохом в путь свой. От Батурина до Борзны тритцать верст.

Генваря в 23 день поидохом из Борзны к Нежину, а дорога уже стала зело нужна. И съехалися с нами московские стрелцы: бывали торговые люди, а живут они в Путивле, a ехали они к Неженской ярмонке – так они с нами поехали. А мы им зело ради, потому что им путь ведом, а нам дорога незнакома. И того дни начевахом в корчме, едва добихомся с нуждою великою. И утре рано востахом и поидохом. А уже снегу ничего нет, земля голая. Нужда была великая: таков был ветр нам противной, не токмо чтобы нам лъзя было итти, и лошади остоновливал, а людей все валил. Ох, нужда, когда она помянется, то уже горесть-тя, кажется, тут предстоит! Сидеть нелзя, лошади насилу по земли сани волокут, а нас ветр валяет. А станиш за сани держатся, так лошедь остановиш. Увы да горе! Была та дорошка сладка, да, слава Богу, ныне уже забыто! Едва мы л. 7. // добихомся до Максимовой корчмы. Тут дали конем отдохнуть, покормили, и сами хлеба поели, да опять побрели, a ветр мало потишал. Едва с великою нуждою до Нежина доехали, коней зело умордовали, а сами такожде утомилися, что сонные валяемся.

И когда мы вошли во градские ворота, тогда караулщики стали нас звать до воеводы. Мы же поидохом к воеводе, и воевода был немчин. И воевода у нас проежжую грамату досматривал и отпустил нас с миром. Мы же поидохом и обретохом братию свою – колужан, купецких людей, приехали к ярмонке торговать – и стахом с ними на одном дворе. И они, миленкие, нам ради, что сродницы. Спаси их Бог за их любовь! Да спаси Бог Давыда Степановича! Тот-та, миленкой, христианская-та душа-то, нами всячиною промышлял, и пекъся нашим путем, и денги нам обменял (золотыя и талеры на московские денги), и телеги нам покупал, и товарищев в Царьград, греков, сыскал. А нас, покудова мы жили в Нежине, поил, и кормил, и денех на дорошку дал¹ и маслица крынку, а мне дал Новой Завет острожской печати. Спаси ево Бог, света, и дружину ево! Он что у них полковник, во всем его слушают. Спаси Бог Галактионушка, Мосякина по прозванию, доброй человек и Семен Григорьевичь Олферов – все, миленкие, нашим путем радели, что родныя братия. Тут мы и сани продали.

Град Нежин на плоском месте; два города в нем: один земляной, другой древянной; и велик жильем, и строенье в нем хорошо. Грек в нем много живут торговых людей. И Давыд Степановичь с дружиною своею проводил нас² поприща якобы три за град, и плакали они по нас. Уже нам от братии нашея последнее такое провожание. И простихомся, и друг другу поклонихомся.

Генваря в 27 день поидохом из Нежина к преславному граду Киеву рано, на первом часу дни. Была нам нужда великая: земля вся растворилася, так тяжко было лошадям и самим нужно итти. И того дни едва с великою нуждою доехали до корчмы, часа в два ночи приехали. А в корчме толко жонка одна, и та курва. И тут мы с нуждою великою ночевали, всю ночь стреглися, стали к полю, а пьяныя таскаются во всю нощь.

Утре рано востахом и поидохом в путь свой. И той день такожъде с нуждою шли и пришли в село. л. 7 об. // Тут выпросихомся ночевать, хижина зело нужна. Тут к нам же ночи приехал¹ из Киева протопоп глуховской, ездил в Киев к детем (дети ево в Киеве в школе учатся науки). Да, спаси ево Бог, не потеснил нас, в кибетки лег спать, нам так покойно было.

Утре рано востахом и поидохом к Киеву. И приидохом в село Боворочи за пятьнадесят верст от Киева. И от того села видели мы преславный град Киев, стоит на горах высоких. А сами возрадовалися и от слез удержатися не возмогохом. И тогда² сседохом с коней, и поклонихомся святому граду Киеву, и хвалу Богу воздахом, а сами рекохом: «Слава тебе, Господи, слава тебе, святый, яко сподобил еси нас видети преславный град Киев! Сподоби нас, Господи, видети преславный и святый град Иерусалим!» И тако поидохом к Киеву. А ход все бором, все пески; нужно сильно, тяжело песками.

И того дни приидохом к Днепру под Киев, а Днепр толко разшелся. И того дня мы не могли перевестися за погодою. Тут же к нам приехали греки, наши товарищы, – они из Нежина прежде нас трема деньма поехали, да за Днепром стояли: нелзя было ехать, Днепр не прошол в те поры, – так мы с ними ночевали. И утре рано тут же к нам пришол московской столник: шол с соболиною казною к цесарю, а в те поры погода на реке велика зело, отнюд нелзя было переехать. И столник стал кричать на перевощиков, и они, миленкие, едва с великою нуждою перевоз на нашю сторону перегнали. И когда стали на пороме, тогда порома от брега не могли отслонить. И стольник велел греческия возы далой с парома скатити, а наши не велел. Спаси ево Бог! И тако мы стали на пороме на первом часу, а перевезлись на ту сторону час ночи: зело уже было нужно, и перевозщики миленкие устали болно.

И егда мы присташа ко брегу ко граду Киеву, тогда приидоша к перевозу сотенной со стрелцами и караульщиками и стали нас вопрошать: «Откудова и что за люди?» И мы сказали, что московские жители, a едем во Иерусалим. «Есть ли де у вас госуда-рев указ?» И мы сказали, что есть. «Покажите! Без того л. 8. // в град нам не велено пущать». И мы показали указ. И сотенной, прочетши указ, отвел нас к столнику; и столник такожде прочел, послал к бурмистрам, чтоб нам двор отвели стоять. И стахом на дворе близ ратуши, а в то время три часа ночи вдарило. Да слава Богу, что ночь была лунна, а то грязь по улицам зело велика, едва с нуждою проехали. И тако начевахом, слава Богу.

И утре рано прислал по меня столник, чтоб я ехал с ним в Верхней город к боярину объявится: зело крепко в Киеве проежжим людем. И тако мы пришли с столником пред воеводу Юрья Андреевича Фамендика, и я ему подал лист государев. И он, прочетши лист царской, честь нам воздать велел, поить пивом и вином, и мы не пили, и отпустил с миром и с любовию. А бурмистры прислали нам корм, рыбы, колачей, а конем такожде сена и овес. Спаси их Бог, честь нам хорошую воздали!

Град Киев стоить на Днепре на правой стороне на высоких горах зело прекрасно. В Московском и Российском государстве таковаго града подобнаго красотою въряд сыскать. Верхней град – вал земляной велъми крепок и высок, а по градской стене все караулы стоят крепкия, по сту сажен караул от караула. И в день и в ночь все полковники ходят тихонко, осматривають, таки ли крепок караул. А ночи уснуть не дадут, все караул от караула кричат и откликают: «Кто идет?» Зело опасно блудут сей град, да надобе блюсти – прямой замок Московскому государству.

В Киеве монастырей и около Киева зело много, и пустынники есть. Райские места, есть где погулять! Везде сады, винограды, и по диким лесам все сады. Церквей каменных такожъде в Киеве много; на Подоле строенье узоричное – тщательны лихоманы! И много у них чюдотворных икон, а писмо, кажется, иное – живопись. Сердечная вера у них велия к Богу (а к тому бы усердию да простоте да правая вера – все бы святыя были люди), и к нищим податливы велъми. Да шинки их въконец разорили да кобы, из тово у них сильно скаредно, и доброй человек худым будет.

Церковь Софии Премудрыя Божия зело хороша и образсовата, да в ней презорство, строения нету ничево, пусто, икон нет. А старое было стенное писмо, а митрополит-нехай все замазал известью. А у митрополита поют органистая, еще пущи органов. Старехоник миленкой, а охочь л. 8 об. // до органистава пения. В Верхнем городе церковь хороша Михаилы¹ Златоверхова. Тут, в той церкви, мощи святыя мученицы Варвары; и мене, грешнаго, Бог сподобил ея мощи лобзати.

В Верхнем городе живет воевода, и полковники, и стрелецкия полки все, а в Нижнем городе все мещане, хохлы, все торговые люди. Тут у них и ратуша, и ряды все, всякия торги. А стрелцам в Нижнем городе не дают хохлы² в лавках сидеть, только всякия на себе товары въразнос продают. Утре все стрельцы сходят на Подол торговать, а в вечер, пред вечернями, так они на горе в Верхнем городе торгуют между себе. И ряды у них свои, товарно сильно сидят. И кружало у них свое, извощики по-московски, мясной ряд у стрелцов велик за городом. В Верхнем городе снаряду зело много и хлебнаго припасу.

Около Киева зело привольно лугами, и всячиною, и овощем, и рыбы много; всячина и все недорого. Чрез Днепр четыре моста живых с острова на остров, мосты зело велики, а Днепр под Киевом островит. А мостовщину берут с воза по два алтына, а порожней и по шти денег, а с пешева по две денги. А ете мосты делают все миленкие стрелцы. А зборная казна мостовая где идет, Бог знает. А они, миленкия, зиму и осень по вся годы с лесу не сходят, все на мост лес рубят, брусья спеют, a летом на полковников сено косят да кони их пасут. Хамутом миленкие убиты! А кои богатые, те и на караул не ходят, все по ярмонкам ездят. Мелачь-та вся задавлена!

В Киеве на Подоле град деревянной, и грязно сильно бывает на Подоле. А жилье в Киеве, в Верхнем городе и в Нижнем, все в городе, а за городом нет ничево, только по местам бани торговыя. В Киеве школников очень много, да и воруют много – попущено им от митрополита. Когда им кто понадакучит, тогда пришедши ночи да и укокошат хозяина-та, а из двора карову или овцу сволокут. Нет на них суда, скаредно сильно попущено воровать, пущи московских салдат. А вечер пришол, то и пошли по избам псальмы петь да хлеба просят. Дают им всячиною, и денгами, и хлебом, а иныя им дают убояс³. л. 9. // A где святый апостол Андрей крест поставил, тот холм в городовой стене зело красовит. На том месте стоит церковь древянная ветха во имя святаго апостола Андреа Первозваннаго.

Февраля во 2 день, на праздник Сретения Господня, поидохом в Печерской монастырь. И приидохом в соборную церковь, и помолихомся чюдотворному образу. И поидохом во Антониеву пещеру, и ту видехом преподобных отец в нетленных плотех – что живыя лежат! И толь множество их, что звезд небесных, все яко живы лежат – дивное чюдо! Тако Бог прославил своих угодников, боящихся его. Видехом и младенцев нетленных, лежащих тут же.

Видехом храбраго воина Илию Муромца в нетлении под покровом златым¹: ростом яко нынешних крупных людей; рука у него левая пробита копием, язва вся знать на руке, а правая ево рука изображена крестное знамение. Сложение перст как свидетелствует Феодорит Блаженный и преподобный Максим Грек; крестился он двома персты – тако теперьво ясно и по смерти его плоть мертвая свидетелствует на обличение противников. И тут же, в той пещере, преподобный Иосиф – такое же изображение в перстах. Что уже боле того свидетелства, что нагия кости свидетелствуют?! Мы уже и кои с нами были достоверно досматривали сами, дерзнули: поднимали их руки и смотрели, что сложение перстов – два перста и разгнуть нелзя, разве отломить, когда кто хощет разгибать.

Тут же видехом дванадесят зодчих, сиречь церковных мастеров, под единым покровом те мастеры лежать, ихъже Пресвятая Богородица сама послала из Царяграда в Киев. И тако мы, грешнии, сподобихомся мощи святых всех лобзати, а сами дивихомся и рекохом, от слез не могохом удержатися: «Слава тебе, Господи, слава тебе, Святый, яко от многих лет желаемое получихом! Что воздамы, Владыко, яко сподобил еси нас таких граждан небесных видети и мощи их лобзати?!»

И ходихом по пещере, и удивляхомся, и пихом воду с Маркова креста², л. 9 об. // что на себе нашивал преподобный, – железной великой крест, желоват он зделан. Тут же видехом крест Антониев: древянной, великой, с возглавием, троечастной, на ево гробнице стоит. Тут же стоят столбики древянные, а к ним приделаны цепи железныя; тут на ночь на те цепи бесноватых куют.

Из Антониевой пещеры поидохом в Феодосиеву пещеру. И тамо такожде мы, грешнии, сподобихомся мощи святых лобзати, и поклонихомся, и возрадовахомся радостию неизреченною, и возвратихомся в монастырь. И ту сподобихомся мы, грешнии, чюдотворный образ пресвятыя Богородицы лобзати и мощи святыя Иулиании-кнежны; рука у ней десная вся перстнями унизана – чюдо, что у живой рука та!

В Печерьском монастыре церковь зело предивна, строение короля Жигимонта на том же месте, на старом основании; а в церкви стенное писание: все князья руския написаны. Да тут же видехом: в той же церкви у праваго столпа изваян из камене князь Константин Острожский, лежит на боку в латах, изображен как будъто живой. Ныне круг монастыря ограду делают каменную, зело великую; да делают же палату друкарню, где книги печатать. Около монастыря слобода зело велика и садов многое множество, торг у них около монастыря своего.

И помолившеся пресвятей Богородице и преподобным отцем Антонию и Феодосию, и прочиим преподобным отцем поклонихомся. И тако изыдохом из монастыря, и поидохом вспять во град Киев. И начата убиратися к походу своему: денги обменяли, телегу купили. А наши товарищи греки перевезлися чрез Днепр в Киев: погода их не допустила первестися, так они на том боку жили двои сутки. И товарищи наши так-же изготовились, совсем убравшись. Тут у нас от нашей братии из ортели один брат не похотел итти с нами во Иерусалим за немощию и за плотскими недостатками. И я с ним ходил к воеводе, взявши указ, да и отпустил его назад к Москве восвоясы.

И помолившеся Господу Богу, и пречистей его Богоматери, и святому л. 10. // славному пророку, и предтечи, и крестителю Господню Иоанну, и призвав на помощь святаго аггела-хранителя, февраля в 3 день поидохом из Киева в Ляцкую землю и Воложскую, поидохом рано, на первом часу дни. И едва на Киевские горы с трудом великим възъехали, нужда была велика: грязно велми, земля иловатая; все двойкою възъежжали. И когда мы на горы Киевские възъехали, тогда мы с братом нашим Андреяном простихомся, и поклонихомся друг другу до земли – и тако растахомся. И послахом с ним поклон ко братии нашей, всем правоверующим, а сами поидохом в путь свой. И бысть радостно и плачевно: радостно, яко к таковому святому месту поидохом, плачевно же, яко пустихомся в чюжую землю, паче же басурманскую. А сами рекохом: «Буди воля твоя Господня и пресвятыя Богородицы!» И призвав всех святых на помощь, и глаголах: «Владыко-человеколюбче, помози за молитв отца нашего инока-схимника Спиридона!» И тако поидохом в путь свой.

Того же дни минухом городок, именем Белогородко, на правой руке в стороне, с полъверсты от дороги. Тут стоит на дороге коло на дереве высока, тут купецкия люди платят мыто. А та Белогородка монастырская, Софийскаго монастыря, так на монастырь мыто збирают. И того дни мы начевахом на бору, в лесе склали огнь великой. И утре рано поидохом, и идохом той весь день, не видехом ни сел, ничего, шли все дубровами. И дошед до Фастова версты за три, и начевахом у плотины, прежде сего мелница бывала. Переправивши за платину, тут и начевахом. И та нощь зело холодна была, перезябли въдрязг.

И утре рано приидохом под Фастово, городок Палеев, часу во втором дни, и стахом у вола землянаго. А в том городку сам полковник Палей живет. Прежде сего же етот городок бывал ляцкой, да Палей насилием ево у них отнял, да и живет в нем. Городина хорошая, красовита стоит на горе. Острог древянной, круг жилья всего вал земляной, по виду не крепок добре, да сиделъцами крепок, а люди в нем что звери. По земляном валу ворота частыя, а во всяких воротех копаны ямы да соло- л. 10 об. //ма наслана в ямы. Так палеевщина лежит человек по дватцети, по тритцати: голы, что бубны, без рубах, наги и страшны зело. А у воротех из сел проехать нелзя ни с чем; все рвут, что сабаки: дрова, солому, сена – с чем не поежжай. Харчь в Фастове всякая зело дешева, кажется, дешевля киевскаго, а от Фастова пошла дорожа въдвоя или вътроя. И тут купецкия люди платили мыто. Стояли мы в Фастове с полдня и поидохом.

И того же дни поидохом из Фастова и начевахом в селе Палееве Мироновске. И во вторый день, в мясные заговины, приидохом в городок Паволочь. Тот городок у Палее уже порубежной от ляхов. А когда мы приехали и стали на площеди, – а того дни у них случилося много свадеб, – так нас обступили, как есть около медведя, все казаки, палеевшина, и свадбы покинули. А все голудба безъпорточная, а на ином и клока рубахи нет. Страшны зело, черны, что арапы, а лихи, что сабаки, – из рук рвут. Они на нас, стоя, дивятся, а мы им и вътроя, что таких уродов мы отъроду не видали; у нас на Москве и на Петровском кружале не скоро сыщеш такого хочь одного. В том же городку мы начевали, нощь всю стереглися: из рук, что сабаки, рвут. И той ночи пожар учинился недалече от нас, да скоро потушили. Тут купецких людей мытом силно ободрали.

Февраля в 6 день, в понеделник Сырныя недели, о полудни едши хлеба, и забравши всякой харчи себе и конем овса и сена, и поидохом в степь глубокую. И бысть нам сие путное шествие печално и уныливо, бяше бо видети ни града, ни села. Аще бо и быша прежде сего грады красны и нарочиты села видением, но ныне точию пусто место и ненаселяемо, – не бе видети человека, пустыня велия и зверей множество: козы дикия и волцы, лоси, медведи, – ныне же все разорено да разваевано от крымцов. А земля зело угодна и хлебородна, и овощу всякова много, сады что дикой лес: яблоки, орехи воложския, сливы, дули – да все пустыня, не дадут сабаки-татары населится. Толко населятся селы, а они, сабаки, пришед и разорят, a всех людей в полон поберут. Не погрешу ету землю назвать златою, понеже всего много на ней родится. И идохом тою пустынею пять дней, ничто же видехом л. 11. // от человек.

Февраля в 11 день приидохом в город ляцкой Немерово и стахом на постоялом дворе у волошенина. Град Немерова жильем не добре велик да весь раззорен от татар; круг ево вал¹ земляной, а в нем жидов весма много. Почитай все жиды зело пригожи; род жидовский велъми красовит, паче же женъской пол красовит – как есть написаныя! Других жидов таких не наезжали во всей Турецкой земли и Воложской. Хлеб в Немерове дорог и всякой харчь, вино дорого, холсты зело дороги, хрящь по 8 денег² аршин, яблоки не дороги. Приходили к нам мытники лятския и греков товаров досматривали, а у нас не смотрели³. Толко у мене увидел инъдучник бочку винную, так в честь перепрасил; я ему и поступился, так он мне и печать дал пропускную. И тут в Немерове индучники грек, купецких людей, зело затаскали. Немерово от Киева приход прост, ровное место, а от Сороки на горе стоит высокой. И стояли мы в Немерове два дни, и искупихомся харчью всякою доволъно на четыре дни себе и конем, и поидохом в пустыню глубокую.

Февраля в 14 день поидохом из Немерова в Воложскую землю ко граду Сороки. И того же дни приидохом на Бог-реку. Бог-река с Москву-реку шириною, но порожиста велми, каменья великия лежат во всю реку, шумит громко, далече слышить, вся вода пеною идет перебита; около ея горы высокия каменныя. И ту реку того же дни перевезохомся: поромишка плохой, a река быстрая, толко по одной телеге возили. И, перевезши реку, стали подыматся на гору; гора та зело велика. A река Бог от Немерова пятьнадесят верст.

И поидохом в степь глубокую: все горы да юдоли. Възъехав на гору да все шли меж гор яслеми. И шли мы тою пустынею, не видали ни человека, ни зверя, ни птицы, толко тропы татаръския конныя. A месты все разореныя от татар. Ныне починают заводить селы, как мир стал, и то в стороне, от⁴ дороги далече. А когда мы шли, перед нами и за нами все степь вся горела. И идохом степью и дуброваю четыре дни. И не доходя Сорокигорода верст за пятьнатцать – крест каменной подле той дороги, а на нем подпись: как степь горела, так купецких людей, грек, осъмънадесят человек и с товаром, л. 11 об. // и с коньми згорели, толко три человека ушли. Мы же тут стояхом и дивихомся, как кости кучами лежат лошадиныя, a человеческия собрали да в Сароку отвезли и погребли. Дивное чюдо, как згорели: a все не спали и видели, как огнь шол и трова горела по одной стороне, а они смотрят; как дунет ветр да и перескочил чрез дорогу, а они не успели уйти да так и згорели.

Февраля в 17 день приидохом в город Сароку, и стахом в боку на Ляцкой стороне, и тут начевахом. И утре к нам с тово боку приехал индучник, по-турецки ермучек. И стали с греками уговариватся пошлиною, чтоб шли на явки. И тут греки с ними договорились пошлиною. И тут к нам пристал казак запорожской, Петром ево зовут. А сказал, что-де: «Я иду во Иерусалим, пожалуйтя-де мене, приими Бога ради». И я сказал: «Братец, мы добрым людем ради, изволь итти». Да гол бедной; и была у него полтина-та, да он болъна свята стал жить: все, идучи, раздал. Ему чела: на Дунаи стоит Иерусалим-ат; а когда еще и дошед до Дуная-та, так подумав да и назад поворотил.

Того же дни, как договор был положили о пошлине, так стали Днестр-реку перевозитися на ту сторону, на Турецкую и Воложскую землю. Тут перевоз дорого берут – по пяти алтын с воза, жиды зарондован перевоз. Днестр-река шириною с Москву-реку, под Сорокою бежить быстро, камениста. И, переехавши, стали на площеди.

Город Сорока стоит на реке на боку, на правой стороне, на брегу под горою; а над ним гора высокая зело. Городок каменной, высок. Мы же ходихом внутрь его и мерихом: он кругл, стена от стены дватцать пять ступней ножных и поперек тож. Харчь зело дорога, да и нет ничево: орженова хлеба отнюд не сыщеш, все мелкай пшонныя да ячной хлеб. Ячмень зело дорог: четверик московской по пяти алтын. Да им и самим нечево есть. Живут, а все вон глядят; хаты стоят, и те не огорожаны. От турка и от господаря воложскаго зело данью отягчены. Сорока – на одной стороне ляхи живут, по другую волохи.

Февраля в 20 день поидохом из Сорокигорода к Ясам, а стояли в нем два дни. Гора зело высока под Сорокою, едва с великою нуждою мы на гору възъеха- л. 12. //ли: пришол дождь такой, ослизло, невозможно конем итти, а все камень – нужно было вельми. А иные у нас остали, и не възъехали, да уже на стану достигли, как начевать стали. Велми той день нам нужно было: дождь весь день шол, стюдено было, все перемокли да перезябли. Степь, а дров взять негде, толко на стану нашли дров малое число, – стоял наш посол, московской посол, князь Дмитрий Михайловичь, – так мы их собрав, да на возы поклали, да до стану везли. А естьли бы не те дрова, то бы совершенно пемереть нам: все мокры, а ночи стал мороз да снег с дождем пришол, ин не даст огню-та раскласть. A греки все сухи: поделали епанечныя шелаши да и легли; а мы всю ночь, что рыба на уде, пробились. Да спаси Бог Петра-козака! Тот-та, миленкой, дал свету видить: накрыл мене куртою своею, так я под нею сидя да сушился против огня; а то нелзя сушится наружи: все дождь да снег идет. Пощади, Господи, какова в те поры нужда была! Полна, забыта. Слава Богу-свету!

И поутру востахом и поидохом в степь. И бысть наше шествие зело печално и скорбно: переправы лихия, горы высокия; посидеть негде, чтобы отдохнуть; все пеши брели, а кони устали. А пустош – ни сел, ничево нет, ни лесу – все степь голая: ехали пять дней, ни наехали на прутинку, чем лошадь погнать. Горы высокия, да юдолми ехали; узорочистыя горы, холм холма выше; да так-та посмотриш, что горам-та и конца нет.

Февраля в 24 приидохом на Пруд-реку, – Пруд-река поменъши Москвы-реки, – и тут мы перевезлися. Приехали к другой реке, и тут перевоз, – та река поменъши Пруда, – и тут вскоре перевезлись на другую сторону. И стахом възъежжать: глина лихая, a место тесное – едва с великим трудом възъехали. А товарищи иныя не выехали, так со всем в Ясех и начевали, да на другой день нанимали волох, так волами их возы вывезли. И мы в те поры, не доехав Ясей за пять верст, начевали. И, поутру рано вставши, на первом часу поидохом к Ясем в самую Неделю православия, и приидохом в Яси в благовест к обедни.

Ясы-град – столица воложская, тут господарь сам живет. И, пришедши, стали мы у таможни. А мытников в те поры не было их в таможни, во обедни стояли, – так мы их дожидались. А когда пришли мытники, л. 12 об. // и стали у грек товару досматривать; и, досмотрев у грек, пришли и к нам, стали наши возы разбивать. Так я вземши лист царской да положил пред ними; так они стали смотреть и велели мне честь, а толмачь им речи переводит. Так они того часу велели возы наши завязать, не велели смотреть и отвели нас в монастырь к Николе, пореклом Голя. И тут мы стахом, игумен дал нам келью; потом игумен прислал к нам три хлеба. А когда мы възъехали на монастырь, а игумен сидит перед кельею своею да тюмен тянет. И я когда увидел, что он тюмен тянет, и зело бысть мне ужасно: что, мол, ето уже свету переставления, для того что етому чину необычно и страмно табак пить. Ажно поглядели – ан и патриархи, и митрополиты пьют; то в них и забава, что табак пить.

Град Яси стоить на горе красовито, а около ево горы высокия. Зело предивной град бывал, да ныне весь разорен от турка и от ляхов. А господарь воложской и до конца разорил, данью отяготил: с убогова человека, кой землю копать наимается, пятьдесят рублей в год даст господарю, кроме турецкой подати, а нарочитому человеку – тысяча талерей, средней – пятьсот даст. Да как им и не есть? А они у турка накупаются дачею великою, так уже без милости дерет! Воложская земля вся пуста, разбрелись все: иныя – в Полшу, иныя – к нам, в Киев, иныя – к Палею. Кабы ета земля не разорена, другой такой земли не скоро сыщеш – обетованная земля, всячину родит! Они и сами сказываюсь: «У нас-де есть и златая руда, и серебряная, да мы-де таим. А когда бы де сведал турок, так бы де и поготову разорилося от такой руды».

В Ясех монастырей зело много, предивные монастыри, старинное строение, да вси без призору. У прежних господарей зелное радение было к церквам; писмо все стенное. А старцы воложския все вон изгнаны из монастырей, а господарь те монастыри продал греческим старцам. А они, что уже черти, ворочают, а он с них дани великия берет. А старцы велъми растленно живут и в церквах стоят без клабуков, а волохи в церквах в шапках молятся, а игумен сам поет на крилосе. Ан де я пришол в неделю к заутрени в мирскую церковь, служить поп воложс- л. 13. //кой. На утрени пропев «Бог Господь» да стали антифоны петь, да поп прочел Евангелие. Потом стали петь ирмос гласу воскресному, а покрыли котавасием «Отверзу уста моя». Да так-та пропев ирмос, да катавасием покроет; да на 9-й песни пропели «Величит душа моя Господа» да «Достойно». А я смотрю, где у них каноны-та делись, знат-то, во окно улетели? Лехка-та, су, хороша етак служба-та говорит, да, знать, лехко и спасение-та будет! Что же потом пропели? «Свят Господь Бог наш», «Хвалите Господа с небес», не говорили стихеры хвалитныя, пропели славословие великое да первой час. А на первом часу и псалмов не говорили, толко «Слава, и ныне», «Что тя наречем» да «Святый Боже», потом «Христе свете» и отпуст. Что говорить? Уже и греков перещепетили волохи службою церковною! А как литоргию пели, я уже того не ведаю, для того мрак незщел ис того их кудосенья-то. Сполать хорошо поют!

В Ясех прежде сего строенья было узоричное, много полат каменных пустых; а улицы все были каменем мощены. A ныне все развалилось, толко знак есть, как были сланы каменем. А дворы в Ясех не огорожены, разве у богатова, и то плетнем. Господарской двор зело хорош, много полат каменных. Вино в Ясех дешево и хлеб; масло коровье дешево, конопное дорого – с Руси идет. Яблоки, орехи, чернослив необычно дешев; и корм лошадиной дешев. А люди доброхотны, хош убоги; а от дешеваго вина все пропали и въконец от того разорились; везде все шинки. Много и турок в Ясех с торгом, и жидов много тут живут. А жиды у господаря ряды дегтяныя откупают, так деготь очень дорог: клягу дегтяную налить болшую – гривны четыре. Дрова очень дороги: на копейку каша легонка сварить – a лесу много, да люди ленивы, непроворны, не как московския. Купецких людей в Ясех пошлиною очень грабят, затем многия объежжают.

Тут нас, в Ясех, греки, товарищи наши, покинули, не поехали с нами в Царьград. Пришла им ведомость из Царяграда, что лисица и белка дешева, так они поехали в Молдавскую землю в Буквареши, а мы тут и остались. А жили мы в Ясех тринатцать дней, дожидались товарищей, да не дождались. Печалъно нам силно было: пути не знаем, а языка и поготову ничего не знаем. Зело смутно было и мятежно, мысль мялась, всяко л. 13 об. // размышляли: итить и назад воротится? Наняли было языка до Иерусалима, – волошенина, многия языки знает, – по тритцати алтын на месяц, пить-есть наша, да стали у него речи не постоянны: ныне так говорит, а утре, пришед, другия; все переговаривает, во одном слове не стоит. Помнилось ему, что дешево нанялся что ли, Бог знает. Мы же видевши его непостоянство да и вовсе отказали. Печално было силно, стала в том, хош без толмоча ехать. Господи, помилуй! Сколко переехавши да столко нужды приняв, да назад ехать?! Стыдно, су, будет. Что делать? Живем много, товарищей нет, а проводить никто не наимается. Сыскался миленкой убогой человек, нанялся у нас до Галац, дали ему три дватцать три алтына две денги.

Марта в 7 день взяхом у господаря воложскаго лист и поидохом из Ясей к Галацом. Первый день идохом лесом, а в те поры припал снежок молодой. Покудова до лесу доехали, а он и стаял – так горы-та все ослизли, а горы высокия, неудобьпроходимыя, едва двойкою выбились: сажен пятьдесят вывезши – да под другой поежжай. Бедство великое было! Проводник ропщется, не хощет итти с нами, так мы ево стережем, чтоб не ушел или лошади бы не увел. Ох, нужда была! Плакать бы, да слез-та нет! А люди к путному шествию не искусны и нужд никаких не видали, в путех не хаживали, искусу никакова не знают. А я на них ропщю, так им несносно. Ну, да слава Богу, хошь друг на друга ропщем, а таки бредем помаленку. 13 дней в Ясех лошади отдыхали, а тут один день насилу снесли, чють не стали. Етакая была нужда! А всего лесу верст с десять. Во всю дорогу такой нужды конем не было, день весь бились. Етою дорогою мало конъми ездят, все волами: волов шесть-четыре запряжет – так они прут. А у них арбы широкия; земля иловатая, так дорога калястая. А наши телеги уски, так одно коло идет в колени, а другой наружной – так все телега боком идет. Так лошадь-та потянет сажен десять да станет. А колеса-та по ступицу воротит, так лошад-та бросается туда и сюда. Все в поваду вели лошадь-та, бедно было силъно. Пощади, Господи! У нас-та на Руси таких путей нет. Едва к ночи добилися до местечка, и то все разорено; хаты с три стоят для почтарей л. 14. // да церковь каменная, зело хороша; и мы тут начевали.

И с полуночи прибежал валак, а по-руски ганец, с тайными делы от турка к господарю. Пришли к нам турки со свещами, нощь была зело темна. И стал наших лошадей брать под себя, мы же не довахом ему. А он просит ключа конских желез: лошади были скованы – так ключа у мене просит, а я не даю. Турчин выневши нож да замахнулся на Луку, а он, миленкой, и побежал; и толмачь скрылся. Взявши коней да и погнали скованых до тово места, где стоят, а за ними я один пришол, да плачю, и Богом их молю, чтоб отдали. Едва сабаки отдали, а на ока вина-таки взяли; самому турчину будъто стыдно, так он велел емщику взять. Слава Богу-свету, что отдали, а то беда бола немалая: место пустое, нанять не добудеш.

И в третий день приидохом в Борлат – местечко воложское, самое убогое. Тут мы начевахом и искупихомся запасом себе и конем. И утре рано поидохом вон на нощном часу, за час до свету или болши. И дорога зело гориста. А толмачь наш мало пути знает, и так вел нас не тем путем. Иная была дорога глажа, а он вел все горами да дубровами – и сам, милой, не знает. Много на нево и роптал, анде хотел и побить, да Бог помиловал от таковаго греха – простой бедной мужик.

Как нанимался, так сказовал: «Я дорогу до конца знаю». А как поехал, так ничево не знает, да бегает, да спрашивает; ашибался миленкой много. После уже повинилъся: «Я-де етою дорогою однова отроду проехал, и то де лет з дватцать как». Полно миленкой нас дотощил, да, слава Богу, таки доволок нас до Галац. Спаси ево Бог!

И тут мы, идучи от Борлата к Галацам, видели горы Венгерския славныя: зело высокия, подобны облаком. И мы тем горам зело подивихомся, что нам необычно таких гор видать, а на них снег лежит. А откудова мы те горы видехом, и вопросихом языка: «Далече, мол, те горы видехом?» И он сказал: «Добрым-де конем бежать три дни до них». А нам зело дивно: якобы видится от Москвы до Воробьевых гор, кажется, и древа-та на них мочно счести. Зело удивителныя горы! Аминь.

Марта во 12, уже час нощи, приидохом в Галацы и выпросихомся у волошанина начевати, и он пустил нас. И утре рано, на первом часу дни, пошел до попа рускова, а то никто языка не знает. Так поп пожаловал, велел л. 14 об. // к себе переехать. Так мы со всем переехали да и стали у попа, а рухледь склали в избу: нужно у миленких, и хороминки нет¹ особой. Потом нам стали сказовать, что есть-де корабль в Царьград. И мы зело обрадовалися и стали коней продавать. А сказали, что сегодня корабли пойдут, так мы за безъценок лошадей отдали и телеги: не до тово стала, толъко бы с рук спехать, так уже земля ноет, путь надалысь, помянуть-та ево не хочется. И когда опрастались от лошадей, тогда пошли корабль нанимать. И нашли корабль греческой, христианской; уговорились: с человека по левку до Царяграда. И раиз приказал нам до света на корабль со всем приехать.

Град Галацы – неболшая городина, да славен корабленною пристанью, а то разорен весь от турка и от татар. Монастырей много и хороши, а толъко по старцу живут, подданныя цареградских монастырей, пусты. И в церквах пусто, а церкви узоричныя, каменныя; и кресты на церквах, и колокола малыя, по два колокола. Град Галацы стоит на Дунаи-реки, на брегу на левом боку. В Галацах вино дешево и хлеб, а корм лошадиной дорог: сена одной лошади на сутки на два алтына мало. Дунай-река широка и быстра, глубока, у берега купатся нелъзя, крутоберега, з берегами въровень идет. В Галацахь рыба дешева: свежей сазан² великой – дать алтын, и осетры недороги. Дунай-река рыбна, что Волга: много рыбы.

Марта в 14 день рано, за два часа до света, всклавши рухледь во все телеги и съехали на брег к кораблю. А корабленники уже готовятся: матросы парус готовят к подъему. И тут нас турки, – караул не дал рухледи класть на корабль, – повели нас к мытнику греческому. И я пришол, а инъдучник еще спит; так я дожидался, как он въстал. И стал мене спрашивать: «Что за человек? Откудова?» И я ему сказал, что мы с Москвы, да и подал ему господарской лист воложской. И он, прочетши лист, сказал: «Иди-ка же з Богом! Я с твоего товару пошлины не возму. А турчин-де возмет ли нет, тово-де я не знаю; инде я к нему отпишю, чтоб де он с тебя не брал». Так я ему поклонилъся, и он написал к нему писмо.

И когда пришли мы к турку, к юмрукчею, и он прочетши писмо греческое да и плюнул, а товар весь от корабля велел пред себя принести. И, пересмотревши товар, велел к себе в хоромину тоскать, а сам мне чрез толмача сказал: «Дай мне юмруку 20 талерей». л. 15. // И я выневши лист московской да подал ему. Так турчин стал лист чести и, прочетши лист, сказал: «Гайда! Пошол-де! Возми свой товар, нет де до тебя дела!» И взявши товар да пошли к кораблю. И стали кластися на корабль; и когда убрались мы совсем, и харчь тут всякой купили, сухари.

Да тут же к нам пристал черной поп из Ляцкой земли сам-друг, стал бить челом, что: «Пожалуй, возми с собою во Иерусалим!» И мы ево приняли, а он в те поры пошол с корабля за сухарями. И раиз, корабленник, не дождав ево, подънявши парус да и опустился. А тот поп Афанасий увидел з горы, что корабль пошол, бросился в лодку к рыбаку, дал пять алтын, чтоб на корабль поставил. А лотка дирява, налилась воды, чють не потонула; едва на корабль попали.

И марта в 15 день рано, на втором часу дни, корабленник-раиз велел поднимать на корабли парусы. И корабль от берега отпихнули и пошли Дунаем; и бысть ветр поносен зело. И того же дни яко о полудни пристахом к городу, а имя ему Рень, воложской, живут и турок много. Тут раиз корабль пшеницею догружал. Град Рень полутчи Голац; вино в нем дешево, по одной денги ока; и хлеб дешев; толъко таких монастырей нет, что в Галацах; стоит на Дунай на левой стране. И тут мы начевав, рано въстав да и пошли по Дунаю.

И марта в 16 день рано поутру, поднявши парус, пошли въниз по Дунаю. Дунай-река многовидна и рыбна, а к морю разшиблась на многия гирла, пошла под турецкия городки.

Въверху она широка, а въниз уже, для тово что разбилась на многии гирла, да глубока. Корабль подле берега бежит, подле берега трется. Песков на ней нет, все около ея трасник; была зело з берегами въровень.

И того дня минухом город турецкой на правой руки Дуная – городок Сакча. А в нем мечеты каменныя; поболши Рени городок каменной. А к нему не приставали. Первый град Сакча турецкой на Дунаи.

И того же дни минухом другой городок турецкой Тулча. К тому городку все корабли пристают: как из Царяграда идут, так осматривают, не перевозят ли греки неволников. В том городку берут горачь: с человека по пяти талерей; а когда неволъники идут на Русь с волъными листами, так с них берут турку в том городку по червонному с человека, акроме горачу. Град Тулча поменъши Сакчей, у Дуная близ воды стоит. И наш раиз не приставал к нему: были люди лишния, a ветр был доброй. На себя надел чалму так, как бутто л. 15 об. // турецкой корабль, да так и прошол. А нам велел прикрытся, и мы ему сказали: «Зачто нам крытся? У нас государев лист есть, мы горачю не дадим». И тако минухом его, второй град турецкой Тулча. И, прошед городок, пристахом ко брегу, и начевахом. И в той нощи бысть погода великая, и туск стояхом весь день и нощь, не пустил нас ветр.

И утре рано поидохом вниз по Дунаю. И на левом боку Дуная в других гирлах много городков турецких, Килиа-град с товарищи. Тут и Белогородская орда подлегла близ Дуная, татары белогородския.

И во вторый день приидохом на усть Дуная к Черному морю, и тут стояхом полторы дни. Дунай-река зело луковата, не прямо течет, пущи малой реки. И тут мы стояхом у моря, и иныя корабли турецкия идут вверх по Дунаю. Мы же ходихом близ моря и удивляхомся морскому шуму, как море пенится и волънами разбивается; а нам диво: еще море не видали. Тут кладбища на берегу турецкая: которай турчин умрет на мори, так пришед к Дунаю да тут и схоронят. И раиз наш взявши мотросов, да зинбир насыпал песку, да взял бревно яловое, да седши в сандал и поехал к усть Дунаю на приморья искать ходу, как бы кораблю попасть в ворота. И вымерив ворота, и пустил мех с песком на воротех, и к нему привезал бревно. Так бревно и стала плавать на воротех, так знак и стал ходу корабленному. Тут же мы видехом на Дунай при мори всяких птиц зело много, плавают всякой породы безчисленное множество; а на мори не плавают, и не увидиш никакой птицы; и морская вода непотребна, для тово что она солона и горъка.

И марта в 20 день утре рано бысть ветр, зело бысть поносен, и пустихомся на море Чермное. И егда выплыхом из усть Дуная в море, тогда морский воздух зело мне тяжек стал, и в том часе занемощевал, и стал корм из себя вон кидать, сиречь блевать. Велия нужда, кто на мори не бывал, полътара дни да ночь все блевал. Уже нечему итит из чрева, толко слюна зеленая тянется, не даст ничево ни есть, ни испить – все назад кидает. За десят лет пищю и ту вытянет! А корабленники нам смеются да передражнивают, а сами говорят: «Токало, сиречь то-ди вам добро». А Лука у нас ничем не крехнул. Что же зделаеш? Богу не укажеш. А, кажется, по виду и всех л. 16. // хужей был, да ему Бог дал – ничто не пострадал.

Да он и послужил нам: бывала испить принесет или какой кусок съесть.

А на мори зело бысть ветр велик, с верху с корабля всех нас збила, чрез корабль воду бросала морскую. Ох, ужас! Владыко-человеколюбец! Не знать нашего корабля в волнах, кажется, выше нас вода-та въверх сажен пять. И видя такую неминучюю беду¹ раиз, что меня на корабли морска вода всего подъмочила, так он, миленъкой, взял к себе, в коморку свою, где сам спить, и положил мене на своей постели, и кодом прикрыл, да и кадь поставил мне, во что блевать. Спаси ево, Бог, доброй человек был миленъкой, и умный! Когда станеш вставать, так закрутится голова да и упадеш. Кабы да еще столко ж плыть, то бы совершенно умереть бы было. Уже нелзя той горести пущи! Да по нашим сщаском, дал Бог, вскоре перебежали. Такову Бог дал погоду, что от Дуная от устья в полътара дни перебежал корабль. И раиз нам сказал: «Я-де уже тритцать лет хожю, а такова благополучия не бывало, чтобы в те часы так перебежать. Бывало-де и скоро, что пять дней, четыре, а иногда же и месяц – как Бог даст; по вашему счастию, так Бог дал скорой путь». Мы же, грешнии, хвалу Богу воздахом: «Слава тебе, Господи святый!»

И егда вошли между гор в море к Царюграду, тогда раиз мене, пришед, волочет вон: «Пойди вон, Станбул близко, сиречь Царьград!» Так я кае-как выполз² на верх корабля. А когда мы вошли в проливу меж гор, тут на воротех морских на горах высоко стоят столпы. Ночи в них фонари с свечами горят – знак, как кораблям ночи попасть в гирла; а естьли бы не те фонари, то ночи не попадеш в устья. И мало пошед, стоят два городка по обе стороны турецкия, и пушек зело много. Ете городки для воинскова опасу зделаны зело крепко, мудро то место пройти³. А тут уже до Царяграда по обе стороны селы турецкия и греческия. А от гирла до Царяграда Узким морем осмънадесят верст.

Марта в 22 день, на 5 недели Великаго поста, в четверток Великаго канона Андреева, якобы о полудни, приидохом в Царьград и стахом на Голацкой стране. Тогда турчане из юмруку к нам приехали на корабль и стали товары пересматревать. Тогда и наш товар взяли в юмрук, л. 16 об. // сиречь в таможню. Мы же опасаемся, что дело незнаемо. И раиз наш сказал: «Не бойся-де, ничего твоего не пропадет, все-де цело будет». Мы же стояхом на корабли и дивихомся таковому преславному граду. Како Бог такую красоту да предал в руки басурманом?! А сами удивляемся: «Что ето будет? Куда заехали?» Сидим что пленники; а турки пришед да в глаза гледят, а сами говорят: «Бак, папас москов, зачем-де ты сюда приехал?» А мы им глядим в глаза самим, а языка не знаем. Потом к нашему кораблю стали подъежжать руския неволъники, кои извозничают на мори коиками, и стали с нами помаленку переговаривать – так нам стала отраднея. Потом у той пристани начевали; и утре рано раиз велел корабль на другую сторону перевести, на Цареградскую.

И когда мы пристахом ко брегу Цареградскому к стороне, тогда мы помолившеся Богу, и Пресвятей Богородице, и великому предтечи Иоанну и стахом с Царемъградом осматриватся. Потом приехаша к нам на корабль турки-горачники и стали у нас горачю просить. И я им показал лист царской. И они спрасили: «Качь адам, сколко-де вас человек?» И я сказал: «Беш адам, сиречь пять человек». И они сказали: «Добро-де» – да и поехали далой с корабля. И бысть нам печалъно велъми и скорбно: пришли в чюжоя царство, языка не знаем, а товар взяли турки; как ево выручить, Бог знает, и с кем – и тако бывши в размышлении.

И абие присла Бог нам – к кораблю приплыл в каюку неволъник; а сам на нас гледить да по-руски и спросил: «Откиль ты, отче, сиречь откуда?» И мы сказали, что с Москвы. «Куда-де вас Бог несет?» И я сказал, что по обещанию во Иерусалим. И он молвил: «Хвала Богу, хорошо-де. Что ж де вы тут сидите? Вить де вам надобно подворья». И я к нему поближе подшол и стал ему говорить: «Как, мал, тебе зовут?» И он сказал: «Мене-де зовут Корнильем». Так я ему молвил: «Корнильюшка, будь ласков, мы люди заежжия, языка не знаем, пристать не к кому не смеем, сидим что пленники. Турки у нас товар взяли, а выручить не знаем как, пожалуй, поработай с нами». И он, миленкой, христианская л. 17. // душа, так сказал: «Я-де тебе, отче, и товар выручю, и двор добуду, где стоять». И я ему молвил: «У нас, мал, есть и государской лист». И он у раиза спросил по-турецки: «Где-де их товар, в котором юмруке?» И раиз ему сказал, что на Голацкой юмрук взяли турки. Так он велел мне взять лист царской. Так я взявши лист да седши в коик, да и поехали к юмруку.

И когда мы пришли в юмрук, так тут сидят турки с жидами. И турчин-юмрукчей спросил у толмоча: «Корнилий, зачем-де папас пришол?» И он ему сказал: «Е, солътану босурман юмрукчей, вчера-де у него на корабли взяли товар, а он-де не купецкой человек. Он-де идет во Иерусалим, так-де у него что есть – непродажное-де у нево, пешкеш, сиречь подарки-де туда везет». Тогда турчин велел товар разбить, и переписать, да и на кости выложить. И выложил, да и сказал толмачю нашему: «Вели-де папасу дать юмруку 20 талерей да и товар взять». И толмачь мне сказал, что 20 талерей просит, и я ему, турчину, лист подал. И турчин лист прочел да и сказал: «Альмал, сиречь не будет-де тово, что не взять с него юмруку. Знаем-де мы указы!» И тут миленкой толмачь наш долго с ними шумел, так они и вон ево со мною выслали: «Даш-де юмрук, так и товар возмеш!"

И мы, вышедши, стоя думаем: «Что делать?» Тогда видя нас турчин, какой-та доброй человек, да и сказал толмачю: «Что-де вы тут стоите? Этут-де не будет ваше дело зделано; зде-де сидят сабаки-ифуты, они-де возмут пошлину. Поежжайте-де на Станбулскую сторону к старшему юмрукчею, тот-де милостивея и разсуднея; а жиды-де немилостивы: они бы де и кожу содрали, не токмо пошлину взять». Так мы, су, и послушали турчина; хош и босурман, да дело и правду сказывает.

Так мы седши в каик да и поехали на Цареградскую сторону. И пришли в юмрук; и в юмруке сидит турчин да тютюн пъет, спросил у толмоча: «Что-де, зачем папас пришол?» И он ему сказал: «Ето-де папас москов, идет во Иерусалим. У него-де есть указ московскаго царя, чтобы де по перемирному договору нигде ево не обижали. И здеде, в Станбуле, вчера на корабль приехали с Колатскаго юмруку да взяли-де у него пешкеш иерусалимской, которой-де он туда вес».

Взял да и подал ему лист, так он стал честь л. 17 об. // лист. А другой турчин, товарищ ему, събоку тут же в лист смотрить; да друг на друга възглядовают, да сами смеются. И прочетши лист да сказал: «Я-де товару не видал, сколко ево; вот де я пошлю пристава в юмрук, да велю-де роспись привести, да посмотрю: будет-де что малое дело, так-де поступлюся, а что де много, так-де нелзя не взять».

И пристав-турчин сел в каик да и поехал на другую сторону в юмрук; a мне турчин велел сесть, так я сел. С полъчаса помешкав, пристав, приехав, подал товару роспись. И юмрукчей, прочетши роспись, сказал толмачю: «Не будет-де тово, что не взять пошлины: чок-де товару, сиречь много». И толмачь долго с ним спирался: «Он-де всего отъступится, а не даст ни аспры! Он-де поедит до едрина, до самаго салтана!» Спаси ево Бог, миленкова! Много с турчином бился, что с сабакою. И турчин сказал: «Нелзя-де, что не взять хош половину-де, десять талерей». И он ему сказал: «А то де какова аспра, так де аспри не даст!» И турчин разсмеялся да молвил: «Анасыны секем евур, лихой-де папас, ничего не говорит, а он-де шумит!» И он ему сказал: «А папас-де что языка не знает и ваших-де поступок, что ему говорить? Я-де то все знаю, что говорить». Я, су, что петь делать, стал бить челом, чтоб отдал. Так он разсмеялся да сказал: «Е, папас, гайда¹, гайда, пошол-де, велю отдать!» И велел писмо написать до тех юмрукчев, чтоб товар папасу отдали. И я стал говорить толмачю, чтоб он пожаловал такое писмо на товар, чтоб ни в Царгъградг, ни по пути¹ на городах ни во Египте, ни во Иерусалиме – где ни будет с нами тот товар, чтоб с него юмруку не брали. И толмачь стал ему мои речи говорить, так он разсмеялся да велел подьячему память написать да и запечатать. И мы взявши того же пристава с памятью да и поехали на ту сторону. И пришли в юмрук, и они, сабаки-турки, в те поры в мечети молились в самыя полдни, так мы их ждали. И когда пришол юмрукчей, так пристав подал память, чтоб товар отдали. И он, память прочетши, сам, что земля, стал черен л. 18. // и велел отдать. Да в честь юмрукчей да жиды выпросили у мене пять козиц в подарки, а не за пошлину. И тут я приставу дал алтын з десять за ево работу, много и трудов была: дважды ездил в юмрук, в третей с нами. И тако мы взявши товар и поехали на свой корабль. И приставши к кораблю, расплатившися с раизом за извоз да и поклались в коик всю рухледь.

И повез нас Корнильюшка к патриаршему двору. И вылезши из каика мы с ним двоя, а прочия братиа – в каику, да и пошли на патриаршов двор. И толмачь спрасил у старца: «Где-де патриарх?» И старец сказал, что де патриарх сидить на выходе на крылце. И мы пришли пред нево да поклонились. И патриарх спросил у толмоча: «Что-де ето за калугер? Откудова и зачем пришол?» И толмачь сказал: «Он-де с Москвы, а идет во Иерусалим». Потом я ему лист подал, так он лист в руки взял, а честь не умеет, толко на герб долго смотрел да и опять отдал мне лист. Потом спросил у толмоча: «Чево-де от мене хочет он?» И ему помнилося, что я пришол к нему денег просить. И толмачь ему сказал: «Деспото огия, он-де ничего от тебя не требует, толко де у тебе просит кельи пожить, дакуда пойдет во Иерусалим, – так о том милости просит. Он-де человек странной, языка не знает, знати нет, главы приклонить не знает где, а ты-де зде христианом начало. Кроме тебе, кому ево помиловать? Ты-де веть отец зде всем нарицаешся, так де ты пожалуй ему келью на малое время». И патриарх толмачю отвещал: «А что-де он мне подарков привез?» И толмачь сказал ему: «Я-де тово не знаю; есть ли у нево подарки, нет ли – тово-де я не ведаю». И патриарх толмачю велел у мене спросить: «Будет-де подарки есть у него, так дам-де ему келью».

И патриарховы речи толмачь сказал мне все. И так стало мне горько и стыдно, а сам, стоя, думаю: «Не с ума ли, мал, он сшол, на подарки-та напалъся? Люди все прохарчились, а дорога еще безконечная!» И тако я долго ответу л. 18 об. // ему не дал: что ему говорить, не знаю. А дале от горести лопонул, есть что не искусно, да быть так: «Никак, мал, он пъян, ваш патриарха-т? Ведает ли он и сам, что говарить? Знать, мол, ему есть нечево, что уже с мене, страннаго и с убогова человека, да подарков просит. Где бола ему нас, странных, призрить, а он и последнея с нас хочет содрать! Правались, мал, он, окаянны, и с кельею! У нашего, мал, патриарха и придверники так искуснея тово просят! А то етокому стараму шетуну как не сорам просить-та подарков! Знать, мал, у него пропасти-та мала; умрет, мал, так и то пропадет!»

И толмачь мене унимает: «Полно-де, отче, тут-де греки иныя руской язык знают». И я ему молвил: «Говари, мал, мои ему речи!» И патриарх зардился; видить, что толмачь мене унимает, так у толмоча спрашивает: «Что-де он говорить?» И толмачь-де молвил: «Так, деспота, свои-де речи говорить, не до тебе». Патриарх же у толмоча прилежно спрашивать стал: «А то де про мене говорит, скажи». И я ему велел: «Говори, мал, ему! Я вить не ево державы, не боюсь. Меня он власти вязать не имеет, хош он и патриарх».

И толмачь ему сказал мои все речи со стыдом. Так он, милой, и пущи зардился да и молвил толмачю: «Да я-де у него каких подарков прошу? Не привезл ли де он обрасков московских? Я-де у нево тово прошу». И я ему сказал: «Нет, мал, у мене образков; есть, мал, да толко про себя». Так он сказал толмачю: «Нет де у мене ему кельи. Пойдите в Санайской монастырь: там-де ваши москали церковь поставили, там-де и келью ему дадут». Так я плюнувши да и с лесницы пошол. «Опять бы де ко мне не приходил, – он толмачю говорит, – не дам-де кельи!» Етакой миленкой патриарх, милость какую показал над странным человеком!

Так, су, что делать? Мы и пошли с патриархова двора; да седши в каик да и поехали в Санайской монастырь. Пришли ко игумену. Толмачь стал игумену говорить, что пришол-де с Москвы колугер а просит-л. 19. //де кельи до времени посидеть.

Тот, милой, себе взметался: «Как быть? Да у мене нет кельи порожжей; ин бы де ево во Иерусалимской монастырь отвел, готова-де тут къстати: он-де во Иерусалим идет, так де ему игумен и келью даст.

Все беда, миленкая Русь! Не токмо накормить, и места не дадут, где опачинуть с пути. Таковы-та греки милостивы! Да еще бедной старец не в кои-та веки один забрел – ин ему места нет; а кобы десяток-другой, так бы и готова – перепуталися. А как сами, блядины дети, что мошенники, по вся годы к Москве-та человек по 30 волочатся за милостынею, да им на Москве-та отводят места хорошия да и корм государев. А, приехав к Москве, мошенники плачют пред государем, пред властьми и пред бояры: «От турка насилием отягчены!» А набрав на Москве да приехав в Царьград, да у патриарха иной купить митрополитство, иной – епископство. Так-то они все делают, а плачют: «Обижены от турка!» А кабы обижены, забыли бы старцы простыя носить рясы луданныя, да комчатныя, да суконныя по три рубли аршин. Напрасно миленъкова турка-та старцы греческия оглашают, что насилует. А мы сами видили, что им насилиа ни в чем нет, и в вере ни в чем. Все лгут на турка. Кабы насилены, забыли бы старцы в луданных да комчатых рясах ходить. У нас так и властей зазирают, как луданную-та наденет, а то простыя да так ходят. Прям, что насилены от турка! А когда к Москве приедут, так в таких рясах худых тоскаются, бутто студа нет. А там бывши, не заставиш ево такой рясы носить.

На первое возвратимся. Что потом будет, увы да горе! Незнаемо, что делать. Стоит тут старчик, имя ему Киприян; тот, миленкой, по-руски знает: «Ну де, отче, не печался; я-де тебе добуду келью». Взявши нас да и поехали до Иерусалимскова монастыря. Пришли на монастырь; вышел к нам игумен, спросил про меня у толмоча: «Умеет ли де по-гречески?» И толмачь сказал, что не умеет. Так игумен молвил: «Откудова-де он и зачем ко мне пришол?» И толмачь сказал обо мне весь порядок, откуда и куда идет. И игумен молвил: «Таколо, добро, л. 19 об. // готова-де у мене келья». И тотъчас велел две кельи очистить, а сам сел да велел дать вина церковнова. Ино нам не до питья: еще и не ели, весь день пробилися то с турками, то з греками, а греки нам тошняя турок стали. Так нам игумен, подънесши вина, велел со всею рухледью приходить: «Я-де вам и корабль промыслю во Иерусалим». Мы же ему поклонихомся: доброй человек – тот миленкой игумен!

Мы же шедши на пристань, где наш коик стоит с рухледью; нанявши гамалов, сиречь работников (там такия нарочно место извощиков), и пришли в монастырь, да и сели в кельи. Слава Богу, бутто поотраднело! Игумен же прислал к нам трапезу в келью, всякаго кушанья и вина. Спаси ево Бог, доброй человек, не как патриарх! Мы же, взявши, тому толмачю дали ему за работу два ворта. Он же, миленъкой, поклонился, человек не богатой; да тако ево и отпустили, а сами опочинули мало.

И нощь преспавши, поутру в субботу Акафистову, игумен нам такъже прислал трапезу, и вина прислал, кандило и масла древяннова сулею – в ночь зажигать. У них обычай таков: по всем кельям во всю нощь кандилы с маслом горят. Масло там дешево: фунт четыре денги. Потом стали к нам приходить греческия старцы и греки. Сведали про нас руския неволники, стали к нам в монастырь приходить и спрашевать, что водится на Москве. А мы им все сказываем, что на Москве ведется и в руских городех. Потом мы стали выходить на улицы и с Царемъградом опазноватся; так на улицы мимо ходят неволники, неволницы, кланяются нам, ради миленкия. Потом вышли мы на присталь морскую; тут мы погуляли да и пошли на монастырь.

И в неделю шестую прииде к нам в монастырь Киприан-старчик, кой нас тут поставил, да и говорить: «Пошлите-де, погуляем по Царюграду, я-де вас поважю». Так мы ему ради да и пошли. А когда мы вышли к Фенарским воротам и к патриаршю двору, тогда с нами сретился наш московской купец Василий Никитин Путимец*. Мы же зело ему обрадовались: нам про нево сказали, что уехал. А он себе нам рад и удивляется: «Зачем-де л. 20. // вас Бог суда занес?» И мы сказали зачем; и он молъвил: «Хочете ли погулять в Сафийскую церковь?» И мы зело обрадовались и стали бить челом: «Пожалуй, повади нас по Царюграду и продай нам товар». Так он сказал: « Бог-де знает, я-де веть еду; и давно бы уехал, да ветру нет. Разве де я вас сведу с греком с Иваном Данииловым; он-де вам товар продаст, я-де ему побъю челом».

Так мы опять в монастырь возвратихомся, и взяхом товар, и поидохом в велдеган, сиречь царицын гастин двор. И тут свел нас с греченином и товар ему отдал продать. Потом мы пошли с ним, Васильем, гулять по Царюграду. Он нам указывает: «Етою улицею ходить, этими рядами, так вы не заблудите. А с турками говорите смело, так де они на вас не так нападают», – да учил нас миленкой. Спаси ево Бог!

Потом повел нас до церкви Софии Премудрости Божия. И пришли к монастырю, и на монастырь взошли; пришли ко дверям западным, а западных дверей 9, ворота все медныя. И в те поры турки в церкви молятся; мы же стояхом у врат и смотрехом беснования их, как они, сидя, молятся. Потом турчин, вышед, стал нас прочь отбивать: «Гайда, папас, гайда, пошол-де прочь! Зачем-де пришол тут, глядиши тут, басурман?» Так мы и прочь пошли. Потом вышел иной турчин да и зовет нас: «Гель, московь, гель, поиди-де сюда!» Так мы подошли, и Василей стал с ним по-турецки говарить. «Чево-де хочете?» – Так Василей и сказал: «Москов папас вар тягат, есть у нево указ, пустите-де ево посмотреть церкви». И турчин спросил: «Сколко вас человек?» И мы сказали: «6 человек». И он молвил: «Бир адам учь пара, по алтыну-де с человека». Так мы дали по алтыну, а он нас и повел. A повел нас турчин в верхнюю церковь, а в нижнюю не пущают.

А когда мы взошли на верхния палаты, тогда ум человечь пременился, такое диво видевше, что уже такова дива в под-солнечной другова не сыщеш, и как ея описать – невозможно.

Но ныне уже вся ограблена, л. 20 об. // стенное писмо скребено, толко в ней скляничныя кандила турки повесили многое множество, для того что они ея в мечет претворили. И ходихом мы, и дивихомся таковому строению: уму человечю невместимо! А какова та церковь узоричиста, ино мы ея описание зде внесем Иустиниана-царя, как он строил, все роспись покажет; тут читай да всяк увесть. А чтобы кто теперево сам видя эту церковь да мог бы ея описать – и толь нашему бренному разуму невместно, хош ныне и разорена. Но мы собою об ней не хощем писать для тово, чтоб не погрешить описанием, а иное забудеш, так погрешно и стала. Мы же ходихом, и смотрехом, и дивихомся такой красоте, а сами рекохом: «Владыко-человеколюбче! Како такую прекрасную матерь нашу отдал на поругание босурманом?» – да руками розна. А все-то наши греки зделали! A пределы в ней все замуравлены, а иныя врата сами замуравились. Турчин нам указывал: «Ето-де не турча замуравили, сами-де, Алла, Бог-де». А что в том пределе есть, про то греки и турки не знают; кое там таинство, про то Бог един весть. Тут мне турчин дал камень ис помосту каменной, мраморной; а сам мне велел спрятать в недра: а то де увидит, так де недобре. Доброй человек – турчин, кой нас водил.

И тако мы изыдохом из церкви и поидохом с монастыря. И, мало отшедши, тут видехом диво немалое: висит сапог богатырской в саду, аршина воловая кожа в него пошла целая, и пансырь лошади его, что на главу кладут; лук ево железной и невелик добре, да упруг; две стрелы железныя; булдыга-кость, а нога ево, что бревешка хорошая, толста велъми.

Потом пришли к звериному двору. Сказал нам Василей: «Тут-де есть лев, изволите ли смотреть?» Мы же толкахом у врат; и турчин отворил врата и въспросил: «Чево-де хочете?» И мы сказали, что хочем лва смотреть. «А что-де дадите?» И мы молвили: «Бир адам, бир пара». И он нас пустил. А лев лежит за решеткою, на лапы положа голову. л. 21. // Так¹ я турчину стал говорить: «Подыми, мал, ево, чтоб встал». И турчин говорить: «Нет де, нелъзя: таперво-де толь накормил, так спит». И я взявши щепку да бросил, а он молчит. Так я узнал, что он мертвой да саломаю набит, что живой лежит. Так я ему молвил: «Е, басурман, для чего ты обманываеш? Вер пара, отдай, мал, наши денги». Так он стал ласкать: «Е, папас, пошлите-де, я вам еще покажу». Да зажег свещю салную, да и повел нас в полату: темно силно, ажно тут волки, лисицы насажены; мяса им набросано; дурно силно воняет немного не зблевали. А лисицы некорысны, не как наши; а волчонки малые лают, на нас глядя. Потом показал нам главу единорогову и главу слоновую; будет с ушат болшой, хобат ево, что чрез зубы висит, с великия ношвы, в человека вышины. Тут же и коркодилову кожу видели. Так нам поотраднило, что такия диковинки показал, а то лихоман обманул бола мертвым-та лъвом.

А мы, пришед, своим, кои дома были, не сказали, что мертваго лъва видели; сказали, что живой. А они на другой день пошли смотреть и, пришед, хвалятся: «И мы-де то видели лъва, не одни-та де вы видели». И мы смеемся: «Что ж, мал, скакал² ли перед вами?» – «Нет де, спит». – «Колъка, мал, он недель спить?» Так они задумались: «Что, брат, полъна, не мертвой ли он?» Мы стали смеятся, так им стыдно стало: «Обманул-де сабака турок!»

Потом приидохом на площедь великую, подобна нашей Красной, да лих не наше урядство: вся каменем выслана; величиною будет с Красную площедь. Тут стоят три столпы: два каменных, а третей медной. Един столп из единаго каменя вытесан, подобен башни, четвероуголен, шатром, верх острой, сажен будет десят вышины, а вид в нем красной с ребинами. А таково глатко выделан, что так стань противу ево – аки в зерцало всево тебя видить. Под ним лежит положен камень, в груди человеку вышины, четвероуголъной; а на нем положены плиты медныя подъставы; а на плитах тот поставлен столп. Хитро зело! Лише подивится сему, как так л. 21 об. // такая великая громада поставлена, что ни на перст никуда не похилилось, а толко лет стоит. А такая тягость, и како место не погнется, где поставлен? А поставил-де ево царь Константин; в нем же и гвоздь един заделан. У земли оны ширины – сажени полтары старана; так он кругом сажен шесть. А которой под ним лежит камень, и на том камени кругом резаны фигуры воинския, пехота, конница; а выше фигур – подпись кругом латынским языком да греческим; а что подписано, и мы про то не доведались у греков, Бог знает. А говорят греки, бутто тот камень с моря тенули три года до тово места; а переволока такова, что у нас от Тайницких ворот* до Ивановской колоколни. Мощно етот камень назвать чюдом, что в подъсолнечной нет, другова такова чюда не сыщеш. А писано про етот столп: когда будет Царьград потоплен, тогда толко один сей столп будет стоять; и корабленники, кои приидут и станут к тому столпу корабли привязовать, а сами будут рыдати по Царюграду.

Другой столп складен из дробнаго камени; тот плошая горазда; видом что наша въверху Ивановская колоколня; уже иныя каменья и вывалились. Да тут же стоит третей столп медной; а на нем были три главы змиевы, да в двесте осмом году те главы с того столпа свалились далов, и осталось столпа якобы аршина три вышины. И турки зело ужаснулись того столпа разрушению, а сами-де говорят: «Уже-де хощет Бог сие царство у нас отнять да иному царю христианскому предать». Сами, милые, пророчествуют неволею.

Описание Царяграда, како он стоить, и на коем месте, и каким подобием, и каковы к нему проходы морем и землею, и каков он сам есть. Дивный и преславный Царьград стоит меж двух морь, на разливинах у Чернаго моря и по конец Белаго. А град трехъстенной: первая стена протенулась по Белому морю, а другая стена – по заливе, а третия – от степи. А около Царяграда 21 верста. А врат в нем 20, стрелъниц 365, башен 12. 1 ворота от церкви Бакчи – Жидовския, противъполаты; 2 – Рыбныя, 3 – Мучныя, л. 22. // 4 – Дровяныя, 5 – Мучныя, 6 – Чубалыя, 7 – Ояк, 8 – Фенар, 9 – Лахерна, 10 – Голать, 11 – Ависорант – те ворота на одной стороне от лимана Чернаго моря; 12 от Едриаполя – Игрекопе; 13 – Адрийския, 14 – Романавския, 15 – Пушечныя, 16 – Сеневрейския, 17 – Салахайския; 18 от Белаго моря – Кумпопейския, 19 – Когарьгалиймойдиския, 20 – Архикопе, от церкви Бакчи христианския двои ворота на Белое море.

А имен Царюграду седм: 1. Византия; 2. Царьград; 3. Богом царствующи град; 4. Константинополь; 5. Новый Рим; 6. Седмихолмия; турецкое прозвание – 7. Станбул.

Великий и преславный Царьград стоит над морем на седми холмах зело красовито. И зело завиден град, по правде написан – всей вселенней зеница ока! А когда с моря посмотриш, так весь бутто на длани. Царьград от моря некрепко делан, и стены невысоки; а от Едринской степи зело крепко делан: в три стены, стена стены выше; и ров круг его копан да каменем стлан. А башни, или стрелницы, в Цареграде зело часты: башня от башни 30 сажен, 20 сажен. А ворота узки, уже наших, для тово что у них мало тележнаго проезду бывает. А в воротех у них пушек нет; а всякой снаряд у них на кораблях, и опаска всякая воинская вся на мори. А по земли у него нет опасения, потому у него ни на городе, ни в городовых воротех нет пушек. А во всех городовых воротех караул крепок, все полковники сидят. А по улицам ходят янычары: кто задерется или пьянаго увидят – то всех имают да на караул сводят. В Цареграде по вся ночи турчаня ходят и ездят с янычеры и с полковники по всем улицам с фонарями, и ездят-смотрят худых людей, то и знак будет: сретится с фонарем – то доброй человек, а без фонаря – то худой человек, потому поимав да и отведут на караул.

В Цареграде царской двор в Византии стоит внутрь града; а Византия подобен нашему Кремлю, толко башни наши лучши. Строенья полаты царския зело узорично; двор царской весь в садах, да кипарисовыя древа растут зело узорично. Царской двор стоит на мысу моря зело предивно и узорично. А л. 22 об. // по другую сторону Царяграда за морем Халкидон-град. Там много царевых сараев, сиречь дворцы царския, тут цари тешатся, и зело жило. А по другую сторону Царяграда, за лиманом, град Колаты; велик же град, круг его будет верст десять. Царьград весь, и Халкидон, и Колаты огибою, как ево весь объежжать, поменъши Москвы, да гуще жильем. Москва редка, а се слободы протянулись, да пустых мест много: Донская, Новодевичь, Преображенеск*; а Царьград весь в кучи; до и мочно быть болши, для тово что старинное царство, а Москва еще вънове.

В Цареграде строенье все каменное, а крыто все черепицею. А улицы и дворы все каменем мощены; так у них ни грясь, ни сор отнюдь не бывает: все вода в море сносит, потому что у них улицы скатистыя; хочь малой дождь прыснул, то все и снесет. А строенья у них пошло от моря на гору, полата полаты выше. A все окны – на море, а чюжих окон не загараживают: у них честно на море гледенья. В Цареграде зело строенья узорично, улица улицы дивняя. А по улицам, по дворам везде растут древа плодовитыя и виноград зело узорично. Посмотриш – райское селение! А по улицам везде по всему граду и у мечетов везде колодези приведены с шюрупами, и ковши медныя повешены, и корыты каменныя коней поить. А инде турки сидят в полатках да в кушинцы воду наливают, а турки, пришед, пъют, а инии себе в спасение вменяют. Везде у них отходы по улицам и у мечетов: изпразнивши, да умыв руки, да и пошел. Зело у них этем доволъно! У них нет такова обычая, чтоб просто заворотясь к стене да мочится. Зело у них зазорно! У них ета нужда не изоймет: где не поворотился – везде отходы. У нас на Москве, скаредное дело, наищешся, где изпразнится. Да не осуди, пожалуй, баба и при мужиках так и прудит. Да где денешся, не под землю!

В Цареграде турецких мечетов, сказывают, восем тысящь. А таковы в Цареграде мечеты – неможно описать, зело предивны; уже таких див по вселенней не сыщеш! У нас на Москве невозможно такова единаго мечета зделать, для тово что л. 23. // таких узоричистых каменей не сыщеш. А церквей христианских в Цареграде, сказывают, немного, тритцать добро бы и было. Воровства в Цареграде и мошенничества отнюд не слыхать: там за малое воровство повесить. Да и пъяных турки не любят, а сами вина не пъют, толко воду, да кагве – черную воду гретую, да солоткой щербет; изюм мочат да пъют. В Цареграде рядов зело много, будет перед московским вътроя, и по улицам везде ряды. А товаром Царьград гораздо товарнея Москвы, всяких товаров въпятеро перед московским. А гостиных дворов в Цареграде седмъдесят. А в мечетах турецких все столпы аспидныя да мраморныя, и воды приведены со многими шурупами хитро очень. А когда турки идут в мечет молится, тогда приидут всякой к шюрупу да и умываютъся: и руки, и ноги – да и пойдет в мечет. Пятью турки молятся в сутки, а колакол у них нет, но влезши на столб да кричит, что бешеной, созывает на молбище бесовское. А в мечетах турецких нет ничево, толко кандила с маслом горят.

Станбул – мощно ево назвать златым градом, не погрешиш. Строенья там зело дораго, каменное и древянное. Дрова в Цареграде неболшим чем дорожа московскова: десять пуд гривна. В Цареграде сады в Великой пост на первых неделях оцветают; овощь всякой к Светлому воскресенью поспевает: боб, свекла, ретка, и всякой огородной овощь, и всякия цветы – пион с товарищи. Турки до цветов зело охочи: у них ряды особыя с цветами; а когда пойдеш по Царюграду, то везде по окнам в буквах цветы стоят. По Царюграду и за Царемъградом везде древа кипарисовыя растут. По Царюграду когда пойдеш гулять – ненасытной град, чтобы присматрился: тут хорошо, а инде и лутши. Паче же у них у мечетов забудешся: все на них смотрел бы да окола их гулял. Да древа такия болшия с плодом, у нас таких в диком лесу не сыщеш величиною. Горлиц в Цареграде весма много; радостно очень, как они на зари курлукуют; соловъи плошая наших.

Хлеб в Цареграде дешевля московскова. Квасов и меду в Цареграде нет; ни пива там, ни солоду не знают растить. Турки пъют воду, а греки вино, и то тихонко от турок. В Цареграде хлеб все пшеничной, а рженова нет хлеба; пекут все армяне, л. 23 об. // а мелницы все лошадми мелют. А запасу турки и греки в домах не держат, и печей у них нет ни у самаго салтана. Хлеб все с бозару ядят, а к ужину иноя приспевают. A хлеб поутру да в вечере пекут, а в полдни у них денежных хлебов по три за копейку. Хорчевых у них рядов нет, что наших. В Цареграде нет такова обычая, чтобы кто приидет к кому в гости, да чтоб ему поставить хлеба есть. У них нет тово болши, что подънесет черной воды – да и пошол с двора. А у нас так хлебом да солью подчеют, хочь кто небогатой, по своей мочи. У грек не так: когда кто кого позовет обедать, так все ествы на стол поставить; так кто что хощет, тот то и есть.

В Цареграде рыба дешевле. В Цареграде раки велики зело, по аршину; а купят рака по пяти и по четыре алтына. А рыб таких нет, что наших; у них московская рыба несладка; и осетров свежих нет у них, ни белуг, ни щюк, ни семги; и соленая белужина против московскова; вяленых осетров много; икра паюсная по два алтына фунт. Яицы по семи, по осми, по девяти за копейку. Капуста кислая дешева, и агурцов много, и всякой овощь дешев: изюм по грошю фунт, орехи малыя и болшия дешевы, чеснок и лук зело дешев, дешевля нашева. Вино – ока по алтыну, а на торгах – по грошю, в шинку – по осми денег. Боб дешев: по пяти ок за копейку. В Цареграде всячину и овощь всякой – все по улицам носят под окны. Мяса очень дорого; масла коровья добрая – по два гроша, а поплошая – по алтыну; сыры недороги да и хороши, въкусны силно; кислое молоко дорого. Уксус дешев да и лучши нашева, из винограда делают. Мыло грецкая по семи копеек ока. Хлеб и икра идет с Чернаго моря.

В Цареграде нет печей да и во всей державе Турецкой ни лавак в полатах, ни столов. Все на земли сидят, ковры разослав да и подушки лежат; так, подогнув ноги, сидят, да так и едят. Мы не привыкли, нам было тяжко. А ворят ества на таганах; а в зимнея время держат уголь в горшках да так и греются.

В Цареграде денги ходят: левки, червонныя, аспры, пары; а червонной левок ходит по 43 пары, а червонной турецкой – 105 пар, а венецкой – 111 пар, 112; а пары болши наших копеек гораздо; а аспры – л. 24. // по четыре в пару. В Цареграде все в вес продают, не мерою, ни счетом; хочь на денешку чево – все в вес. А дворы гостиныя все крыты свинцом.

В Цареграде шолк родится. В Цареграде всякия парчи турки сами ткут: комки, отласы, бархаты, тафты и всячину – и красят всякие парчи всякими разными краски. А всякия товары в Цареграде дороги, хош много, для того дороги, что расходу много: пышно ходят, не увидиш по-московски в овчинных шубах или в сермяжных кафтанах; а у них все ходят в цветном, в чом сам, в таком и слуга; толко сказывают, что ныне-де турки оскудали перед прежним. В Цареграде на всяк день, кажется, сто кораблей прийдет с товаром, а другая сто прочь пойдет за товаром на Белое море и на Черное.

Часто мы гулявали на катаргах, где наши миленкия неволъники. А на которую катаргу не приидеш, как пойдеш по катарги, так иной руку целует, иной полу – таковы миленкие ради. Как есть во аде сидят! Всяк к себе тянет, подъчюют хлебом-солью, вином церковным. Осядут тебя въкруг человек пятьдесят да спрашивают, что вестей на Москве, в украинских городех, да говорят: «Для чево-де государь с турком замирился? Турок-де зело уторопел от Москвы». А сами, миленкия, плачют: «Кажется, не видать-де тех дней, кабы де сюда государь пришол. Дай-де, Господи!» А то государя-та в Царьград желают все, что Бога. Как пророки Христова ждали сошествия во ад, так-та государя.

А на иную катаргу приидеш, так на Емельяна Укараинцова пеняют: «С турком-де замирился, а нас-де для чего не свободил? Мы-де за него, государя, умирали и кровь свою проливали, а теперево-де неволю терпим!» Да кричат лихоманы, не опасаючи, во весь голос; а турки почти все руской язык знают, так мы опасаемся; а им даром, а иныя забытыя головы. А турки везде подслушивают. А мы уже им говорим: «Потерпите, мол, Господа ради! Как прийдет время, Бог вас свободит!» А они, миленкия, говорят: «Ой де, отче, терпели, да уже и терпения не стала; хоча бы де и камень, от такова насилия ин бы де разселся!» Иной скажет: «Я-де на каторге сорок лет»; иной: «Тритцать»; иной: «Дватцать». Толко ужас от их басен: тово и глядиш, как тут же и тебя турки свяжут. Ты им говориш: «Господа ради, поискуснея говорите, нам от вас будет л. 24 об. // бедство; уже, мол, опять к вам не приидем». А они турок бронят, да они их не боятся. А на всякой лопате человек по пяти, по шти прикованы; где сидить, тут и спит, тут и проход пущает. Уже на свете такия нужды нелъзя болши быть! Терпят миленкия, a веры христианской в поругание не предают. Дай им Бог за сие страдание царство небесное! А когда пойдеш далой с каторги, так все провожают да бъют челом, чтоб опять пришли – ради миленъкия.

У турка болших голен с тритцать будет, хороши голены очень. А пушек на голену по сту, по 120, по 130, по полтараста; на болших катаргах у турка с тритцать же. А голены у турка и каторги всегда на Белом мори тоскаются: имеет турок с Белаго моря опасения. А зимовать приходят в Царьград; Георгиев день на море пойдут, а Дмитрев день в Царьград приидут. Пристани корабленныя в Цареграде зело хороши. Всякия товары: хлеб, вино, дрова и всякия припасы – в Царьград все кораблями приходят.

В Цареграде летнее время нощь – 8 часов, а день – 16 часов. У турок болшой праздник бывает после Георгиева дни. Месяц весь постятся: как увидять месяц молодой, так у них пост настанет. A месяц пройдет да когда молодой увидят, тогда у них праздник три дни бывает. И на голенах все, и на катаргах стрелба бывает, и в трубы играют, и в рядах не сидят. А пост у них таков: как солнце взойдет, так оне станут постится; а солнце зайдет, так оне станут есть. Во всю ночь ядят и блудят – такой-та у них пост! А когда у них диаволской пост-ат живет, так час ночи зажгут кандила во всех мечетах на столпах. На всяком столпу пояса в три или в четыре кандил навешают с маслом, так они до полуночи горят; кажется, у всякой мечети кандил пятьдесят будет. Да так-та во весь месяц по начам творят. Да и льстиво, когда ночи случится вытить на двор. Посмотриш по Царюграду, как те-та огни везде, ин бутто Царьград каменем драгим унизан или, не в пример, что небо звездами украшено. Льстиво у сабак ето дело! Турецкия жоны ходят неблазненно, и греческия, и жидовския. Турецкия, завязав рот, ходят, толко одни глаза не закрыты.

В Цареграде приволно по морю силъно гулят в каиках: нанял каик да и поехал, л. 25. // где ни похотел. А извоз дешев; а перевощики – турки да неволъники руския. А лотки у них дорогая: по сту талерей, по 80, по 60 – зело изрядны. На голенах, на каторгах всегда стрелъба живет. В Цареграде, когда паша приидет к голену, так знак дают: выстрелят з голены по заряду со всякой пушечному; а пойдет далов, такъже выстрелят. А на турецких голенах бывает человек по 1000 служивых, по 900. Перед нашим приходом пошли голен турок к Магметовой пропасти да все и пропали: громом побила да молния, три дни над ними тма стояла – толко человек остался.

Турецкия люди, мужеск пол, зело крупны и пригожи, а жонки не таковы. Турки для того пригожи, что от руских неволниц ражаются. У салтанов многих матери руския бывают; да у турецких салтанов и все жоны руския, а туркен нет. А когда у турок бывает бояран, тогда у них на всех монастырях, у мечетей со всяким харчом сидят и всякия овощи продают. Дворцы царския у турка около моря везде поделаны не добре узорично, не как наши Коломенъския, Воробъевы горы – у него поземныя*; толъко тем узоричисто – над водою сады, около древа кипарисовыя. А по тем у него сараем все жоны живут. В Цареграде платье на водах не моют, все в домах в корытах мылом.

В Цареграде турок прямых разве четвертая часть, а то все потунарки, руския да греки. Турок много у грек, у сербов, у болгар у бедных: кому нечево дани дать, так он детей отнимаешь да турчит, да в служивыя ставит. Да те-та у него и служивыя, а от турок нет служивых; да из грек волницу накликает, когда у него война бывает (у нас волъница, а у них левент). К нам многия потунарки прихаживали; говорят, а сами плачют: «Когда бы де государя суда Бог принес, все бы де мы чалма-та далов поскидали, а турок-та, собак, своими руками их всех подавили. Чюдо, для чево-де полно замирился, а уже-де бола время то пришло, что уже турки зело ужаснулись от государя. Да уже-де так Бог изволил! Знать-де, что грехи наши не допустили». Перед нами в Царе- л. 25 об. //граде пожар велик был – ряды все выгорели, а теперво все ряды делают каменныя. Когда Бог Царьград предаст христианом, те мечеты посвятит на церкви, то уже дива такова в подъсолнечной не обрящеш. Радость бы неизреченная была! Забудешся от радости!

В Цареграде женской пол зело искусно ходят, непрелесно; безстудных жон не увидиш или девок. И покощюнят над женкою нелъзя: лучшему шлык разшибет; да и не увидиш, где бы кто посмеялся над женъкою; а блудниц потаенных много. Озорничества у них нет, и суды у них правыя: отнюд и лутчева турка, с христианином судима, не помилуют. А кой у них судья покривить или что мзды возмет, так кожу и здерут, да соломаю набъют, да в судейской палате и повесят – так новой судия и смотрит. В Цареграде после Георгиева дни была хортуна велика – пятьдесят кораблей потонуло. В Цареграде в июле-месяце с паши кожу здирали за писма потаенныя: от хана крымскаго присланы, а он потаил. В Цареграде салтан не живет, но все в Едринополе живет, а тут боится жить от янычер, убъют. У них янычеры своеволъны: пашю ли или полковников, хош малую увидят противность, так и удавить. В Цареграде часто бунты бывают, а все от янычер; и при нас был. В Цареграде, когда бывает пожар, болъно силъно горить: много у них вънутри поставы кое-что древяннаго; так и отнимать нелъзя – толко унеси Бог самово!

В Цареграде турки и везде платья носят зеленое да красное, а грекам и жидам не велят. Жиды все носят платье чорное да вишневое, а греки такъже. Ныне и греки красное носят, толъко зеленова не дадут турки ни грекам, ни жидам носить. Московская люди, когда прилучатся в Цареграде, носят зеленое платье. В Цареграде и по всей Турецкой державе со всех христиан: з грек, и со армян, и с жидов – кои в его области живут, то горачь на всякой год берут по 5 талерей с человека, по 6. Кто не приедит в его землю и иноземец – со всех берут, толко с московских людей не берут: в перемирном договоре так положено, чтоб с наших не брать. А с ково возмут, так значек дадут, печатку. Так всякой л. 26. // человек с собою печатку носит, а горачники-турки везде по улицам ходят, досматривают печаток. А у ково нет печатки, так горачь и возмут; и с патриарха, и с митрополитов, и с старцов – со всех берут, нет никому спуску.

Описание греческаго устава и поступок внешних и духовных, и како они с турками в соединении пребывают, и каких они поступок турецких держатся. Праздник Благовещениява дни игумен того монастыря, где я стоял, звал мене в келью к себе обедать и нарочно многих звал грек для мене и для разговоров со мною: о московских ведомостях и про государя спрашивали. И когда я пришол в келью, тогда игумен посадил мене подле себе; и греки все сели, и старцы греческия, кои тут прилучились. И стали на стол ставить ествы, что ни приспели, были рыбныя и нерыбныя – все въдруг на стол ставили. И игумен стал «Отче наш» говорить сидя, и греки все сидят. А я встал да глежю: то еще первоначалная их игрушка, так у мене голова-та стала крутится от их игрушек. А игумен мене сажает: «У нас-де не вставают». А когда мы стали есть, так греки не как русаки: кто что захотел, тот тую еству и ест. А я глежу, так игумен перед меня подкладывает хлеб и рыбу; так и стал есть – нечто петь делать.

И помале начал у меня игумен чрез толмоча спрашивать: «Есть ли де на Москве такая рыба?» Да подложит кусок да другой: «Есть ли де етакая?» А я сидя (да толко что нелъзя смеятся) да думаю: «Куды, мал, греки-та величавы! Мнят, что на Москве-та и рыбы нет. А бывает бы и рыба-та какая зависная, а то наши пескори, окуни, головли, язи да коропатицы с товарищи, раки с раковинными мясами и всякая движющаяся в водах». Так я, сидя, стал про свои московския рыбы фастать, так толмачь ему сказал, так он нос-ат повесил. А сам говорить: «Лжет-де, я-де вось призову грека, кой-де на Москве был, брюхо-то у него заболело». Похвалился, да не в час, не удалось.

Послал по тово грека, и грек пришол да тут же сел. И стал у него игумен спрашивать: «Так ли де московской калугер говорит, что етакия-де рыбы есть на Москве, что де в Станъбуле нет таких?» «Ето-де расплевка рыба, у нас-де ету рыбу убогия л. 26 об. // ядят мало!» – а я, су, и прифастал кое-что. И грек смотрит на мене да смеется: «Что-де у вас за прение стало о рыбе-та? Какая-де в евтом нужда спорится?» И я ему молвил: «Мне, мол, нужды не было. Игумен у мене спросил: «Есть ли де у вас на Москве етакая рыба?» Так я ему сказал, что у нас етакия рыбы есть. И ты ему сказывай про наши рыбы, ты вить знаеш московския рыбы и всякой харчь перед станъбулъским». И грек стал игумну сказовать, что есть. И игумен толко мне молвил: «Токало, сиречь добро-де, ну, станем-де есть».

Помалу стал мне говорить: «Для чево-де не еш раков, и мяс, что в раковинах, и коропатиц?» И я ему молвил: «У нас, мол, ето гнусно и обычая таковаго нет, чтоб нам есть, так, мол, мне смердит». И он молвил: «Как-де хочиш, а нам не зазирай: у нас-де ето добро есть и безгрешно; инде раки еш – ето-де указано». И я молвил: «У нас, мол, и то не всякой есть; у нас, мол, и рыбы много. У вас не на рыбе, так вы ядите; а нам нужды нет, так мы не ядим». Так он и перестал говарить. Бывало, как ни позовет обедать, а раков не скучает есть.

И распрашивали у мене греки про государя: «Для чево-де государь замирился с турком? Чево-де ради он нас из неволи и из насилия не свобождает? А он-де веть христианской царь. А он-де заведши войну, да и замирился, да и с иным-де стал бится». И я им сказал: «Что петь вы приплетаетесь к нашему царю да еще и укаряете? Вить ето не ваш царь. Вы у себе имели своего царя да и потеряли; а ето московской царь, а не греческой. У вас свой царь есть, а вы ему и служите!» Так они сказали: «Да мы-де христиане, так де на него надеемся, что он нас от турка свободить». И я им молвил: «Да вить на Москве уже не один царь был, и никой вас не свободил. Веть, мол, и етот не крепость вам дал, чтоб от турка вас свободить». Так они молвили: «Да так-де писано, что московскому царю свободить нас и Царьград взять». Так я сказал: «Да хош и писано, да имя ему не написано: кто он будет и кто возмет Царьград». Так они молвили: «Се-де прежднии цари турку не страшны были, а етого-де турок боится». Да и стали говорить: «Для чево-де л. 27. // ваш царь веру немецкую на Москве завел и платье немецкое? И для чево-де царицу постриг в монастырь?» И я им сказал: «Что петь у вас вестей-та в Цареграде много, кто вам приносит? У нас на Москве немецкой веры нет, у нас вера христианская; а платья у нас московское; а царица не пострижена. Диво, далече живете, да много ведаете!»

Так они еще молвили: «Для чево-де царь ваш наших грек к Москве не велел пускать и с Москвы сослал далов? Что-де ему зделали? Какия-де мы ему злодеи? А мы-де за него и Богу молим». И я им молвил: «Обычныя греки нашему государю доброхоты, турецкому-де болши радеют. Тово ради государь не велел грек к Москве пускать, что они всякия ведомости турку внушают. Вот, мал, кто ето вам сказал, что у нас чево не ведется, где на Москве вера немецкая или царица пострижена? Так-то, мал, ваши греки, там бывъши, на Москве-та, да зде приехавши, врут невидницу, чево отнюд нет. Вправду их государь не велел к Москве пущать. Малыя, мол, греки нашему государю доброхоты? А что вы говорите, что: «Мы за нево, государя, Богу молим» – и в том вы неправду сказываете. Молите вы Бога за царя, а не вем, за турскаго, не вем, за московскаго. Глуха еще молимся, поп ваш в ектении говорит: «За царя нашего» – так явно стало за турскова, для тово что тот ваш царь, а не за нашева. И вы в том лститеся; кабы так-та: «За благовернаго царя нашего» – то бы на дело походило, а то Бог знает. Так они молвили: «Нам-де нелзя так, чтобы молить за благовернаго; услышат-де турки, так худо будет нам». – «Так, мал, потому, как не разсуждай, молите вы за турка». А они-таки в том крепятся, что: «Мы за московскаго царя Бога молим, а не за турка». И много кое о чем речей было всяких.

А два старца тут, греченина, так и рыбы не ели, так игумен у мене спрашивал: «Ядят ли де у вас на Москве рыбу в Великой пост?» И я сказал, что у нас добрыя люди в Великой пост толко дважды ядят рыбу: на Благовещение Пресвятыя Богородицы да в Вербное воскресение. А дураку закон не писан: волъно, кому хоша, мяса есть. И игумен молвил: «Для чево-де у вас на Москве в среду и в пяток рыбу ядят?» И я сказал ему, что у нас доброй человек да постоянной – тот отнюд в среду и в пяток рыбу не ест. У грек толко ета добродетель л. 27 об. // матается, что в Великой пост рыбы не ядят, а что табак-то и в Великую пятницу из рота не выходит, и всякую гадину ядят сия вся.

В Цареграде в Вербное воскресение церковь всю выстилали масличным ветвием и монастырь весь; и на заутрени с теми же масличными ветми стояли. После литургии игумен звал мене опять к себе обедать, и грек было много. Тут после обеда греки все смотрели наш указ, государев лист, и речи кое-какия были про турка.

В Цареграде под Светлое воскресение стояли мы в монастыре Иерусалимском в церкви в заутрени. В вечер в субботу против Светлаго воскресения, в час ночи, собрались в церковь греки да по местом и сели. Потом стали чести Деяние апостолское по переменам. И когда прочли Деяние, тогда начали полунощницу петь, а на полунощницы канон пели со ирмосом на шесть. Пропев полунощницу да сели. Потом игумен взяв свещи да и пошол греком раздавать, а за ним старец носит блюдо. И греки игумну давали за свечи иной червонной, иной талер, иной орлянку, последней тюлть даст; а кои убогия, те со своими свечами приходили. И, раздав свечи, подъняли иконы так же, что у нас, вышли вон из церкви да и пошли круг церкви. И, пришед к церковным дверем, пели «Христос воскресе».

Потом вошли в церковь, начали петь канон Пасце. А канон по крилосам канархист сказовал, а канон пели на шесть с ирмосом, a после единожды покрывали. Потом пели стихиры Пасце; по стихирам вышел игумен со крестом, диакон со Евангелием, да «Праздник Воскресения» была икона, а четвертой человек держал блюдо на денги. Потом пошли греки ко иконам и стали целоватся со игумном; а за целованья игумну на блюдо клали кой червонной, иной талерь, иной тюлть, а иной пар пять и шесть, последней пару – не по нашему, чтоб яйца красныя давать. По целовании начали петь литоргию, а на обедни чли Евангелие. Игумен стоял во олтари во вратех царских, а то по всей церкви стояли попы со Евангелием, а на праги церковных западных вратех стоял диакон со Евангелием – да так все чли по статьям. Чинно ето у грек, хорошо! Долго чли, для того что много было попов. А церковь вся была настлана ветми масличными, и монастырь был весь выслан. И после л. 28. // обедни прислал к нам игумен с диаконом блюдо пирагов да блюдо яиц красных, сыр. Спаси ево Бог, до меня был силъно добр! Часто зывал к себе в келъю обедать да и говорит: «Кабы де ты наш греческой язык знал, я бы де с тобою говорил. То да де наша¹ с тобою беда, что де язык не знаем межу себя». А с монастыря как ни пойдеш или, гуляв, приидеш на монастырь, то и позовет к себе вина церковнаго пить. A мне часто говорил: «Учися-де нашему языку». Зело миленъкой добр был, радел о нашем походе: корабль нам до Египта сыскал, грамотки в свои монастыри давал, кои по египецким странам (так нам по тем граматкам от тамошних игумнов добро было), и во Иерусалим к наместнику грамотку писал, та грамотка много нам добра зделала. И тот наместник зело меня любил, хлеб и вино присыловал и за трапезу часто зывал к себя в келью – доброй человек и смирной.

В самое Светлое воскресение, против понеделника, на вечерни тем же подобием выход был² с Евангелием, и игумен крест держал. Такъже целование было, и греки игумну денги давали тем же подобием, что на заутрени; да у грек и всю Святую неделю после службы целование, что на праздник.

В понеделник на Светлой недели ходили греки на гору гулять, зело было грек и турок много³. А то гулъбища патриарх у турка откупает толко на три дни на Святой недели, а дает турку по 1000 ефимков на год. А гуляют толъко до полъден, а то турки избивают далов, кричат греком, ходя з дубъем: «Гайда, гайда, далой-де пошол!» Тут бывают со всяким овощем. A те ефимки патриарх у них же по церквам збирает⁴, старосты выбраны да с ящиками по церквам ходят. Греки на Святой недели ходят по улицам, по манастырям с медведи, с козами, с бубнами, съкрипицами, с сурнами⁵, с волынками да скачют и пляшут. Взявши за руку человек дватцать-тритцать да так вереницами, по дворам, по монастырям ходя, скачют да пляшут, а греки денги дают. И к патриарху, и к митрополитом ходят, а они, миленкия, им денги дают, вином поят за то скаканья. Безчинно ето у грек силно, у турок таковаго безчиния нет. У грек, когда бывает месяцу первое число, то все ходит поп со святою л. 28 об. // водою по домам, по кельям да кропить¹, да цветы по окнам тынет²: малодушны греки ектем к цветам, и турки как есть малые младенцы!

О церковном пении и уставе греческом, како поют, и како говорят, и как в церкви стоять, и каково сами крестятся, и како крестят младенцев, и всякая поступка внешняя и духовная. Начале церковнаго пения греки когда приидут в церковь, так они шапок не снимают. Станут³ в стойле лицом не ко иконам, но на сторону, к стене, противно друг ко другу лицем, да так и молятся – не на иконы, но на стены, друг ко другу. И так во всю литоргию стоят в шапки; толко соимет, как с переносом выдут да кенаничное «Аллилуиа» пропоют, да и то тафей не скидают. А крестятся странно: руку на чело възмохнет, а до чела дале не донесет да и опустит к земли; отнюд не увидиш, кто б из грек на плеча доносил. А духовной чин у грек хуже простова народу крестятся, – страмно силно, как войдеш в церковь, – а рукою мохает, а сам то на ту сторану, то на другую озирается, что коза. А царских врат у них ни поп, ни диакон ни отворяет, ни затворяет, но простолюдин, мужик или рабенок. А на городах мы видели, так и бабы отворяют и затворяют врата царския, и во олтарь бабы ходят и кандила раздувают.

А когда поп ектенью в церкви говорит, то греки «Господи, помилуй!» по клиросам не поют, но просто, где кто стоит, тут тот и ворчит: «Кир, иелейсон!» А поп ектению проговоря да и скинет потрахиль. А Евангелие поп чтет, оборотясь на запад, во олтари, стоя у врат, держит на руках. «Слава тебе, Господи!» по клиросом не поют, такъже всяк, стоя, варчит: «Доксаси, кирие, дискоси!» «Блажен муж» не поют, просто говорят; «Господи воззвах» поют. А стихиры и каноны все по клиросам сказываюсь; хош один на клиросе, все поет: и стихиры, и каноны – сам и конарх, и певец. «Иже херувимы», где на клиросе коем кто захотел, тот и запел. На исходе у грек ничево не поют: ни «Достойна», ни догматов – все по клиросам. «Свете тихий» не поют, говорят говорком. Прокимен по клиросам такъже не поют, но чтец говорком проговорить.

Греки к нищим в церквах податливы; на нищих у них л. 29. // збор особой в церкви живет, да и человек у денег приставлен. Как поидут нищия в церковь, так той, кой приставлен, дает по аспре, по две на человека. А патриарх греческой безъпрестани дает листы неволъникам, так они ходят по церквам, збирают да окупаются.

В Цареграде вешнему Николе не празднуют. Греки веру велику держат к Георгию да к Митрию Селунскому*. Греки по славословии начинают литургию и первой час не пев, а когда похотят, поют часы. А панихиду поют – кутия у них у царских врат стоит на земли. Так не отпустя вечерни или литургии, вышед из олтаря с кадилом да одну толко ектению проговорит да «Вечъная память» – то у них и болшая панихида, и малая – все тут. А когда у них выдут с переносом, то на пути все лягут; а поп и диакон идут через людей с переносом; а иной с стороны поповы ризы целует. А простолюдин пред попом идет задом да кадит, кадилом махает, что поп, – странно силъно!

Греки служат на одной просфире, а крест на просфире четвероконечной. А тую просфиру скроша на блюдо да после обедни людем раздает, а просфира болшая. А просфира, хош неделю лежит чорствая, служит на ней; даром они то ни за что не ставят. Греки в крещении совершенно обливаются – мы самовидцы.

У грек всенощных не бывает никогда, и великаго ефимона против Рождества Христова, и Богоявления, и Благовещения не поют, но простую заутреню. У грек пение хорошо, да непомногу поют людей, толко по человеку на клиросе да по два; а поют высоким гласом. «Хвалите имя Господне» греки не поют; ни поелеосу у них во весь год никогда не бывает ни празднику господску, ни святому нарочитому. А Евангелие чтут иногда после антифонов, а иногда на 9 песни, как похощет. «Бог Господь» на заутрени не поют никогда; a песни во Псалтири пред каноном всегда говорят; а каноны поют по крылосам, толко три песни: 1, 2, 9 – болши тово нет.

А церкви у грек что простая хоромина, не узнаеш; и крестов на них нет, ни звону нет же. Против воскресения ходят по улицам да кричат, чтоб шли до церкви. А патриарх греческой по вся годы церкви отдает на откуп; а берет за церковь по двесте талерей и по полтараста; а что год, то переторшка: кто болъши даст, л. 29 об. // тому и отдает, хош два талера передаешь, тому и отдаст. У них и митрополит митрополита ссаживает: дал лишнея да и взял епархию. Так у них много безместных митрополитов и попов; так тоскаются по базару, живут в Цареграде да сабак бъют, ходя по улицам. Етоковы греки-та постоянны! Хужа они босурманов делают, как церквами Божиими торгуют!

Греки, как им похощется, иногда на заутрени кафизмы говорят, а иногда нет, толко каноны. А и каноны они не все говорят, толко по три песни. А чтения у них мало бывает. Греки крестов на себе не носят, и в хоромех у них икон нет. А с турками во всем смесились и зело порабощены: как турок идет улицою, то все ему грек лучшее место везде уступает, а гордостию таки еще дышют! Да еще турки-та – добрыя люди, что еще милостиво поступают над таким непокоривым родом. Кабы де греком так Бог попустил турками владеть, отнюд бы греки так турком свободно не дали жить – всех бы в работу поработили. Таковы греки непостоянны, обманчивы; толко малыя христиане называются, а и следу благочестия нет! Да откуда им и благочестия взять? Им турок не даст и книг печатать; греком книги печатают в Венецыи, так они по них и поют; а Венеция папежская, а папа – главный враг христианской вере. Как у них быть благочестию и откуда взять? Каковы им не пришлют книги из Венецыи, так они по них и поют. И так малым чем разнились с папежцы; а что пъют, ядят – то все с ними въместе; а в церкви, мы сами видели, что папежцы к греком ходят, а греки к папежцом – так недалеко от соединения.

Греки, нравы и поступки, внешния и духовныя, – все с турецкова переводу: головы все голят – то от турок взяли, тафеи – от них же; в шапках в церквах Богу молятся – от них же; друг со другом на улицы кланяются в шапках – от них же; во отход с кушинцами ходят да афедроны моют – все то по-турски; рубаху в штаны спрячет – все по их же. И все нравы у грек и поступки, внешния и духовныя, все басурманския, а что прежния их бывали христианския, тех у них отнюд и следу нет.

Турки милостивея грек, и жиды нравами лутчи их. Неволник у турка в седм лет отживется, а умер л. 30. // турчин – так хош и в год свободится; и у жида такъже в сем лет – так и свобода. А у грек, хош сам издохнет, а на волю не пустит. Таковы греки милостивы! A где случится неволнику уйтить от турка да греку в руки попадет, а он опять его продаст турчину или на каторгу. Греки московских людей зело не любят.

Греки до Вознесения в церквах противу недели на стиховне воскресных стихер не поют, толко одну стихеру пропоют да и стихеры Пасце поют. Греки на Георгиев день гуляют и великое собрание бывает, на колодезь и в редах Георгиев день не сидят.

У грек жоны самоволъны. Будет которая женка не восхотела с мужем жить, пошед к патриарху, подала челобитную, что не хочю с мужем жить. А патриарх призовет мужа и станет распрашивать; и будет не сыщет вины за мужем и не похощет развести, а жена скажет: «А коли не похощеш меня развести, я шед да турка до буду туркенею». А патриарх, миленкой, и разведет, чтоб не потурчилася. Греком ни жон, ни детей поучить, побить нелзя. За какую вину будет стал бить, а он и стал во окно кричать: «Хощю турком быть!» – а турки пришед, да и возмут, и потурчат. Етакое житие греческое – неволная управа с женами и з детъми, а таки гордостию неотменны!

Патриарх греческой ходит что простой старец, и не узнаеш, что патриарх. А куда греки позовут обедать, то он взявши простой посошок да и пошол, а за ним толко один диакон. Митрополиты их и все власти греческия по улицам, по редам просто тоскаются; хошь бы на шесть денег чево купить, то сам поволокся. А старцы греческия, что стрелцы, гоняют без клобуков по рядам, по улицам. И в церкви зело неискусны греки; и жоны их к белым попам не ходят на исповедь, все к чорным. Греки во весь Великой пост рыбы не ядят, а раки и всякую гадину ядят. А в царския врата в церкви всяк у них сквозь их ходит. А митрополиты греческия в церквах зело неискусны: все смеются и з греками говорят с стороны на сторону, и пения не слыхать, а сам, что коза, назад оглядовается, кричит по церкви – зело не хранят своего чина ни церковнаго. Наши поселянския попы л. 30 об. // лутше их митрополитов. A все греческия власти у себе в кельи красиков держат; а греки, сказывают, все содомства насыпаны.

Греческия дети зело тщателъны к грамотному учению; мнится, что в пеленках учатся. Лет по пяти, по шти робятка стихеры сказываюсь и петь горазди силъно. Греки книжному учению зело тщателны, все книги церковныя учат изустно: Псалтырь, Евангелие, Апостол, Минеи, Октай – все ете у них книги наизуст говорят. У грек жоны в церквах особе стоят, за решетками, – етем у них искусно. A где их жоны стоят, нет икон и перекрестится нечему. Греки, патриарх и все власти табак тянут, и старцы и насовай – без разбору, и жоны греческия.

В Цареграде видели мы свадъбы греческия, армянския. В воскресение и понеделъник ходит жених с невестою по улицам, а перед ними и за ними турки – караул с дубъем, а перед женихом с невестою молодеш: скачют, пляшут, песни поют, в ладони бъют, в свирели, в скрипицы, в волынки играют. А кои богатыя, так невеста в корете. А когда пеши идут, так жених с невестою, рука с рукою сцепившися, идут, а за ними уже турчин з дубиною в шлыку высоком, что халдей, оберегает, чтоб обиды не было и дорогу очищает. А греки тех турок многою ценою нанимают.

В Цареграде у грек во Иерусалимском монастыре после Вознесения Христова в субботу ставили в митрополиты не так, как у нас на Москве^1. Амбвона не делали, толко три стула поставили да коврами покрыли. А у ставки был митрополит Ираклиской да два епископа, а патриарха не было. Да и не ставит патриарх сам никого: ни попов, ни диаконов – все присылаешь во Иерусалимскую церковь. Та церковь чесна у грек, властей и попов все в ней ставят. А как поставили митрополита, так вышедши из церкви, да и скинут пеструю манатью и посох, да и пошли в полату обедать. И митрополита пошли греки здравствовать. Ту, сидя, пъют и всем дают; кто не пришол, всем подносят да и закуски дают. И поставивши того митрополита, я про него спросил: «Куда, мал, ево поставили?» И они смеются да сказали: «Бедной-де митрополит, на село-де поставлен». А церковь одна, а митрополит словет. И то все у турка² и у патриарха накупаются дачею великою. У греческих властей нет певчих, толко поп да диакон. А новой митрополит поутру в неделю на клиросе пел. л. 31. // В Цареграде приезжей человек не познает греческих властей: приличья нет никакова, что власть ли, простой ли старец – одеяние равно, что рядовой старец, також и власти.

О несогласии греческом с восточною церковию:

1. Греки в крещении обливаются.

2. Крестов на себе не носят.

3. Неистово крестятся: ни на чело, ни на плечо не доносят; махают семо и овамо.

4. В церквах стоят в шапках, как молятся, не скидают; а стоят в стойлах гордо, искривя бок, а гледят не к иконам, но на стены.

5. Служат на одной стороне просфире, и то на черствой; а мирския у них, не говев, причащаются.

6. Патриархи, митрополиты и все духовныя играют в карты и в шахматы.

7. Патриархи, митрополиты табак пъют и во грех тово не ставят.

8. Патриархи, и митрополиты, и попы усы подъбривают и гуменцов себе не простригают, но некако странно сънизу кругом голову подъголяют до полъголовы, а иныя сопреди подъбреят до полъголовы, что абысы турецкия; да знать, что с тех переводов так делают, что у них научились.

9. Всякия гадины и ползающия в воде ядят и в Великой пост.

10. Простолюдины и бабы ходят сквозе царския врата во олътарь, и затворяют бабы; а кодят простолюдины поповски: как идет с переносом, а он мужик идет перед попом задом да кадилом махает на «Святая».

11. Греки, когда за трапезу садятся, то все сидя «Отче наш» говорят; и после трапезы «Достойно есть» все сидя, не встают.

12. Евангелие чтут, оборотясь на запад в церкви.

13. Свечи у них – воск мешают с салом да с смолою, а воск белой; ин когда свечи горят, зело в церкви тяжко свежему человеку стоят; а щипцов у них не держат в церквах: когда нагорит на свечи хорошой агар светилна, тогда сняв свечю с подсвечника, да наступит ногою, да и оторвет светилню. Странно, пощади, Господи!

14. Часов пред обеднею не поют, как объдни не будет.

15. Патриарх греческой церкви во откуп отдает погодно, на год по сту, по двесте талерей; а кто болъши даст, хош талерь передаст, так тому и отдает. Странно зело!

В Цареграде на Богоявлениев день греки мечют в море кресты древянныя, а за то турку дают дачю великую, чтоб велел в море кресты метать; и с того дня корабли греческия пущаются на море в промысл. А греческим патриархом ставки не бывает, л. 31 об. // как святая соборная церковь прияла; и ставить¹ их турецкой салтан: они у турка накупаются на патриаршество дачею великою. А когда в Цареграде патриарх умрет, тогда паша цареградской ризницу патриаръшу к себе возмет и отпишить к салтану во Адринополь, что патриарх греческой умер. Тогда греческия власти многия поедут во Адринополь и тамо с салтаном уговариваются и торг ставят о патриаршестве. И кто болши даст, тово салтан турецкой и в патриархи поставит и даст ему писмо к паши. А паша возмет с него подарку тысячи три золотых и даст ему ризницу и патриаршеску одежду. Мантию со источниками наденет на него и посадить на конь свой, а перед ним идут и за ним человек двесте турок с дубъем, а иныя за стремя держатся ево – и тако он с великою помпою и пыхою едет до двора патриарша.

A y патриархова двора в те поры стоят множество грек, а власти у врат ожидают патриарха. И тут ево власти во вратех стретят, и приимут с коня под руки, и введут в полату патриаршу, и сядут с ним на коврах; и турки тут же сядут, началныя другии люди. И потом принесут им питии табачныя. Архидиакон растянет пипку с табаком да подаст патриарху, а протодиаконы – митрополитом, и епископом своим, и турком. Потом у них пойдет стол, а турком служивым, янычерам особой стол, а началныя² турки с патриархом ядят. A после обеда патриарх станет турок дарить: началным людем по 30, по 20, а редовым по пяти золотых. Таково поставление бывает всегда греческим патриархом, а своими митрополиты не ставятся и действа никакова не бывает. А сами патриархи от постановления в митрополиты берут по 3000 золотых, а с епископов – по 5000 ефимков, а с попов – по сту золотых.

А патриарх, и власти, и попы греческия рукою не благословляют никого³ никогда, толко руку дают целовать, да и то богатым, а маломощным не дает целовать. И попы такожде не благословляют, толко руку дают целовать, и то убогим, а богатым греком не дают целовать; да богатыя греки и сами ими гнушаются, рук таковых не целуют и ни во что их ставят. Некогда у мене л. 32. // было с греками сопрения о их поступках худых. A прение у нас было на корабли, как плыли из Египта в Царьград, в Великой пост пред Светлым воскресением. И я им говорил: «Для чего, мол, вы многия турецкия поступки держите и всякия гадины ядите?» И они мне сказали: «Мы-де еще молчим, бутто христиане нарицаемся. Есть-де у нас такия грады греческия, так-де ни близ христианства не хранят: в посты-де, в среду и в пяток мяса ядят и ничего христианства не хранят».

Июня в 22 день поидохом из Царяграда во Адринополь для грамоты салтанской; а ходят из Царяграда в Едрино в понеделник да в четверток, а в иныя дни не ходят. И отидохом две мили, и стахом в селе на приморьи, а село стоит под горою. Тут застава стоит: турки товар досматривают у торговых людей. Тут в селе мост зело велик каменной чрез реку. И в том селе ряды, что в Цареграде, со всячиною; и строенье все каменное, улицы все каменем выстланы. А та река зело широка, будет с Оку; из той реки вода приведена в Царьград. И в том селе сжидались все, стояли до вечера да и спустились в ночь. От Царяграда до Едринополя дорога все каменем слана; где ручей хоша мало, тут мост каменной с возводами. A хлеб в Турецкой земли поспел яровой за две недели до Петрова дни. А ходят все в Едрино въюками, коньми, верхами все ездят, a телегами нет, толко малое число арбоми на волах.

Тоя же нощи минухом три села, все стоят при мори. Во едином селе мост зело дивен каменной веден чрез губу морскую, на добрую полъверсты будет. Дивно зело тот мост зделан! У нас на Москве чрез Москву дивно зделан, а тут добро б не дивняя нашева. В Турецкой земли, где не поежжай, все мосты каменныя; и селы все – строенье каменное, и улицы все каменем сланы. А воды – все по дороги приведены столпы каменныя; вода везде под землею из далъних мест; на трех верстах столп, на двух – нигде нужда водная не изоймет. Зело предивно! Воистинну златое царство и удивлению достойно!

Того ж дни приидохом во град Веливри и тут стояхом до вечера. Град хорошей, с Белев будет, город каменной. А стоялые дворы по дороги зело удивителъны зделаны: л. 32 об. // полаты длинные с воротами; а когда в него въедеш, так по одной стороне ясли, конем корм класть, а по другую людем лавки широкия поделаны да и горнушки – что хош вари. Да в тех же сараех и отходы поделаны и воды приведены с шурупами. А хозяин, чей двор, и рогожи принесет да и постелет всякому человеку. А харчь всякую держат, чево похощеш, и вина, всего много. А постоялова не берут, толко харчь покупают у них. Из Царяграда ездят в Ядринополь болшими кораванами, человек пятьсот, четыреста, триста, – обычей таков надлежит; и смирно зело, хош один поежжай.

Июня в 24 день приидохом в местечко Чорноя: зело хорошо, болъши иного городка; мечетей в нем много и всякой харчь много. И тут стояхом до ночи, и в ночь поидохом. Идохом ночь мало не всю и во утрий день, и 25 день приидохом в местечко Бургас, будет з город хорошей; и тут пребыхом до ночи. А шли мы из Царяграда в Ядрино подле моря полътретья дни; на третей день обратихомся от моря въправо к Едрину; а шли в Едрино все в запад летней. А как подле моря идеш ночи и в день, две шубы так хош надень, то в пору: зело подле моря холодно. А когда от моря поворотили в степь, то было от жару все згорели. И тово ради и ход бывает ночи, а в день все стоят, что нелзя от зною итить, овод силной. Дивная та дорога и шествие! Когда из Царяграда до Едринополя идеш или в Царьград, посмотриш на корован: верст на пять идет; что в маковой цвет посмотреть, всякой в цветном. Да по вся дни так: те в Станбул, а иныя из Царяграда. Радостно то шествие силно и лъстиво, нуждей никаких не бывает. А в тех корованах турки, греки, жиды, армяне и многая языки; а мы толко двоя да проводник, а никто нас не обидил, ни хулным словом ни злословил, ни турчин, никто. Толко как наедет турчин, так молвит: «Бак, попас московь?» А ты скажеш: «Московь» – он и поехал прочь. От Царяграда до Едрина все степь голая, ни прутика нет. А дорога силъно гладка, гор болъших нет, а възволоки хорошия таки есть.

И еще минухом два местечка. А в последнем местечки тут царев сарай, тут стоялой двор лутчи гостина двора. И тут начевахом. Тут среди двора колодезь зело велик, а вода ровна с обру- л. 33. //бом стоит. Зело премудро! А безъпрестани берут и коней поят, а она таки в равности стоит. Шли мы до Едринополя четыре дни и в пятый день о полудни пришли в Едринополь.

Июня в 26 день приидохом в Едринополя и стахом в гане, сиречь в стоялом гостином дворе. А держит тот двор грененин¹, ево земля и ево строенья. Тут мы, приехав, того же дни подали челобитную, чтоб нам дали указ во Иерусалима И торжаман Александра сказал: «Сидите-де в гане, указ-де вам готов будет». И во вторый день захворал у мене товарищ Григорий, а лежал три дни. Трудно силъно да и нужно было: дни жаркия, так силно тяжко в Едрине от зною. В Цареграде лутче: от моря холодно бывает и в день прохладнея гораздо едринскова; а в Едрине тяжко силно в день, когда в день ветру не бывает.

Град Адринополь стоит в степи: пол его – на горе, а пол – на равном месте. Окладом и жильем поболши Ярославля². Град каменной, хуже Царяграда строенья, рядов много и товарны силъно ряды; мечетей силъно ж много. Двор царской стоит у реки, весь в садах; река под ним поменши Москвы-реки да тиновата. А харчь гораздо дорожея цареградскова. А чрез реку мост каменной, такой жа, что на Москве-реке, чрез Москву-реку длинен очень. А у моста так же мелницы, что у нас на Москве-реке, толъко не тем переводом: у них анбары на столбах, а шестерня высокая, а на колесах перья набитыя; а мелет хорошо, мы смотрели. А в мечет сам салтан ездит в пятницу. Тут патриарх Иерусалимской живет, мы были в его церкви, а в те поры он выехал в Молдавскую землю за милостынею; митрополит тут живет. Христианских греческих церквей много. Жидов очень много, и армян много. Около Едринополя турецкому царю приволъно за зайцы ездит: много лесу и садов. Турецкой царь великой труд дает своим всем подданным, что он живет в Едрине: безъпрестани из Царяграда ездят турки, греки, жиды за челобитьем; а кабы он не жил в Едрине, так бы такова приезду не было.

В Едринополе пред нашим приездом великой пожар³ был, много силъно выгорело, стали строится л. 33 об. // въновь. В Едрине после пожару зело христианскую церковь приходскую выстроили греки хорошу; сказывали, что визирь-де доброй человек*; в Цареграде такой отнюд ни самому патриарху выстроить. Тако в Едрине к нам турки добряя были цариградскова. В Едринополе поселянскова народу болъши цариградскова. Тут уже все из сел землею¹: и хлеб, и дрова, и сена, и всякой лес – все буйлами да привозят болгары. Жихом в Едринополе шесть дней. И в шестый день принесли к нам на двор указ турецкой, совсем запечатан. Так мы нанявши подводы да в седмой день и поехали в четверток. А извозу от Царяграда до Едрина по три левка с человека мы довали, а из Едрина – по полтретья левка с человека.

И поидохом из Едринополя в Царьград июля в 13 день, и идохом до Царяграда¹ также 5 дней. И в пятый день рано приидохом в Царьград опять в монастырь, где стояхом. А в монастыри у нас у рухледи жил наш третей товарищ Лука. И там мы опочихом; и утре рано поидохом к Саве Венедику: он нами радел. Спаси ево Бог! А мы им радели: выправили ему указ к Москве ехать, на Азов. И тако с Савою мы поидохом к паши, чтоб паша указ подъписал. Ходихом к паши четыре дни, и в пятый день паша нам указ подъписал, и взяхом указ у паши.

Июля в 26 день, помолившеся Господу Богу, и Пресвятей его Богоматери, и святым небесным силам, и всем святым угодником Божиим, седохом в корабль, и в нощь отвезохомся от пристани, и стахом на Белом мори на якори противу Кумкопейских ворот. И тут начевахом; и утрешний день стояхом мало не³ весь день тут, сжидались сиделцов: турок, грек; во Египет многия шли греки и турки. И в день неделъный во исхождении дня на вечер подняша парусы и поидохом в путь свой по Белому морю. И бысть ветр добр и поносен. И во вторый день по захождении солнца минухом городок Калиполя: городок каменной, хорошей и жильем пространен; в том городку турки и греки живут.

И того же дни приидохом в город Старыя Костели. Два городка по обе стороны сидят, городки хорошия. Тут мы стояхом нощь и утре часу до пятаго; тут раиз брал пропусную на свой корабль. А море – узко то место; a те л. 34. // городки у турка поставлены для воинскова дела: нелзя кораблям то место пройти, тут море узко. И от того городка поднявши парусы в полъдерева и поидохом версты з две, апустили парус; в сандал сели матросы и побежали ко брегу, отдали писмо проежжея; а ко брегу не приставали, опять на корабль возвратились. И, поднявши парус, поидохом мимо городка, а сей городок, Новыя Костели, такъже по обе стороны. От тех городков море уже разшиблась островами и шире въправо пошло под Святыя горы. От Царяграда до Костелей полтараста верст. А мы поидохом вълево. А от тех городков видить Афонская гора по захождении солнца, в день не видать.

И в 29 день приидохом во град Сакиз. Град зело хорош, старинной, христианской; жильем пространен; а городовыя стены все от француза разбиты, как он ево брал; ветрених мелниц зело много, все каменныя. Тут наш раиз отдавал сухари на каторги неволникам, в Цареграде брал. Полатное строенье все каменное, садов много зело всяких. И виноград дешев зело, вино дешево: по паре око; арбузы дешевы; лимоны – по 20 за копейку; дыни дешевы. А стоит, как во Иерусалим идеш, на правой стороне, на брегу моря, низко под горами высокими – невозможно пешему человеку взойти, а горы все каменныя. Тут наши товарищи пошли в город за харчом, так их горачники засодили за горачь. Так, приехавши, нам сказали, что: «Ваших-де турки посадили за горачь». Так седши в сандал да и поехал их выручать – аж их турка и выпустил. Сказались, что «московь», так они и отпустили. А когда я вышел на брег ко граду, тогда мене обступили неволники, спрашивали про всячину. Ради миленкия! Делают тут город, стены каменныя из земли ведут. Тут мы гуляли по городу и всякой харчь покупали, и вино, и виноград, и арбузы, и дыни – всячину на путное шествие. Тут в городе зело много грек, и митрополит тут живет. И тако мы ходихом по граду, а мене уже горачники не брали и не спрашивали. А когда наших турки брали, тогда они сказали, что: «У нас-де на корабли указ у папаса», – так они меня потому и не спрашивали. И, пришедши на корабль, начевахом, и утре подняхом парус и поидохом.

Августа в 1 день приидохом в городок Сенбяки. В том городку живут все греки, а турак нет ничего. А все кораб-лен- л. 34 об. //ники до одново человека: когда они пойдут на море, так у них одни бабы дома останутся; а то и попы все на кораблях¹ ходят в промыслу, у иных попов свои корабли. Городок Сенбяки стоит на горе зело высоко, а за ним еще и вътроя горы выша. Тут монастыри есть по горам, да я в них не был. Тут раиз корабль с запасом выгружал, и стояли мы тут сем дней. Во всех тут матросах домы и жоны, так они из Царяграда всякой припас годовой привезли, да выгружали всю сем дней, и тоскали на себе на гору. Чюдное дело, каковы их жоны сильны! Одна баба пшеницы полосминки в мешку несет в городок. А такая нужда на гору итти! Мы, бывало, порождены, то пятью отдохнеш, на гору идучи, а они без отдышки да еще босы, а каменья¹ такия острыя, что ножи торчат. Мы подивились тем бабам – богатыри!

Лиман под городком, сиречь завод, или пристань, видехом. На острову школа греческая прежде сего бывала, тут греки учивалися, а турок ныне не дает тут учится греком. И того дня мы стояхом: ветру нам не было. Весь день мотались и туда и сюда, и тако весь день не было ветру поноснова. А от того места море пошло безконечно широко: въправо пошло под Египет, a вълево – под Иерусалим. А мы пошли к Египту. И утре на первом часу рано подъняли парусы все и поидохом в путь свой, и бысть ветр зело добр. И плыхом мы тою пучиною трои сутки день и нощь; зело было нужно: все блевал.

И августа в 11 день приидохом к Нилу-реки, что из рая течет; зело мутна, море все смучена з глиною верст на трит-цать всюду кругом. И, не дошед устья Нила-реки верст за пять, стахом³ на якори, для того что тут от реки море мелко, песком нанесло, а корабль въсем грузом в устья не пройдет. Так пришли из Египта малова, а имя ему Рахит, малыя корабли да и взяли весь корабль, что в нем грузу было, в малыя выклали⁴, а корабль назаде порожжей повели. А нас арапы взяли на малом корабли да и привезли нас в Рахит.

Город Рахит зело хорош; присталь великая, а от устья моря Нила до Рахита-пристани верст з десят будет; л. 35. // а строенья в нем лутчи царигородскаго. И когда мы пристахом ко брегу и увидехом арапской род, зело ужасохомся. Необычно таких людей видать, что звери, кажется, тебе съест хотят; а иныя наги, что мать родила; a все изуверныя: иной крив, иной разноок, иной кривонос, иной кривороть, иной слеп; а язык грубой, что псы лают. Так мы смотрим, что будет. Языка не знаем, a где стать, Бог весть; а есть ли тут греки или нет, Бог весть, – спросить не у кова. Что делать? Тут-та уже горесть-та была! Кажется, на он свет пришли, и мнели, что конца дошли.

А они, арапы, въскочили на корабль да рухлеть нашу далой волокут – работники у них такия, обычей таков. С веревками пришли они, тянут, а мы им не даем для тово что, куда с рухледью-та итить? Потом прииде в разум, что у мене была грамотка в Рахит ко игумену. Так я стал кричать арапом: «Метоха, мол, туда нас отведитя!» Так они сказали: «Знаем-де» – да взявши нашу рухледь да и понесли. Так тут стали юмручники досматривать, и я показал указ солтанской, они и смотрить не стали. Так нас арапы повели до метохи, сиречь до монастырскова подворья. И привели нас не в тое метоху, во Александрийскую, а мы не знаем. Подали игумну грамотку, игумен нам сказал: «Не ко мне-де грамотка, но ко иерусалимскому игумну». Так мы пошли искать, повел нас гречин.

Пришли в метоху – ан игумна нет. Все беда! Мы тут ево ждем – ан ему там, на бозаре, про нас сказали, так он нанявши арапов под нашу рухледь да и принес в метоху, а мы толко смотрим. Мы же игумну поклонились, игумен наш нам рад. Я ж ему подал грамотку; он же прочел да и сказал: «Добро-де, все, что писано в грамотке, я-де вам зделаю». И услышал, что он трошки по-руски натяковает, и я зело обрадовался. Слава Богу, что хош маленко языка рускова знает! Потом нам молвил: «Не печалътесь-де» – да нас и стал хлебом кормить, да потом дал по рюмки вина церковнаго. Так нам поотраднело, мрак-ат стал сходить. Доброй человек, миленкой был етот игумен; грех л. 35 об. // ево добродетель забыть! Бывала, без мене пяди не пойдет гулять ли на бозар; взявши за руку меня да и пойдет. «Добро-де, не печался, я-де тобою уже буду радеть, во Иерусалим я-де тебе корабль дабуду. Да не печалься, дело-де твое все будет у мене зделано».

Такая была ужасть от арапов, боимся з двора сойтить. Страшны, ходят наги; девушки лет по 12, по 15 ходят нагия – так как не ужас?! А как уже присмотрелись, так и с ними нет ничево. Все сперва, всякое дело с приступу лиха, а потом оборкаешся, так и знакомо станет. А когда мы пришли в Палеевшину, так нам те казаки беси казались. А как пришли в Турки, так и ума не стала: «Вот, мол, су, то-та беси-та!» А когда с турками опознались, бутто руския стали. А когда пришли во Египет, так мы смотрим на арапов да меж себе говорим: «Вот, мол, су, то-та прямыя-та беси!» А хошь и опознались, а таки что от бесов опасалися. Ете люди не разнились с бесами и нравами, и поступками, и видением, и лихостию. И слава про них лежит во всю вселенную, что они люди добрыя, стоят хороших бесов!

И стали мы тамо в Рахите жить, а со арапами осматреватся, и по Нилу-реки гулять. Нил-река будет с Волгу шириною, a бежит быстра и мутна. А воды пить нелзя ни по коему образу, а так наливают в сосуды да миндалъная ядра кладут, так она отстоится и хороша станет. A Нил-река три месяца мутна бывает, потом исчищатся станет. В Великой Ефиопии, когда у нас бывает зима, а у них лето. От нас к ним солнце-де забежит, так у них в месяцех в тех лето бывает. А когда настанет месяц маий, так у них станет зима становится. А от них к нам солнце в северные страны зайдет, так у них май, иунь, иуль – зима, морозы, снеги глубокия. А когда настанет август-месяц, тогда у них бывают дожди и зима пойдет далой. Так та вода полая прийдет во Египет Успеньев день и идет мутна три месяца, и рыба не ловится в те поры. А изчистится в ноябри, тут уже лов рыбной пойдет. В реке Нилу рыбы много зело, а рыба все тарань, иной мало.

В Рахите по Нилу зело садов много и фиников, финики недороги: л. 36. // фунт копейка сушеных. Во Египте дождя никогда не бывает, все рекою всю Египетскую землю напояют: везде борозды проведены, да воду¹ по нивам пущают. A Нил-река низка, берега ниски, бежит въровень с берегами. Овощ² всякой во Египте дважды в год поспевает, и хлеб такожде дважды снимают, а лимоны – что месяц, то плод. От усть Нила-реки до Болъшова Египта Нилом-рекою пятьсот верст, а кораблем въверх по Нилу, как доброй ветр, в три дни поспевают. По Нилу-реки до Египта такия комари силныя, что сказать нелъзя. Невозможно быть без полога, единой ночи не уснеш без полога. А когда мы пришли, так нас комари объели, так рожи наши стали что пъяныя, угреваты, друг друга не опознаеш; а на них знаку никакова нету, хош их и ядят.

И жихом мы в Рахите сем дней. И нанял нам игумен корабль до Домят, до другой пристани; а итить въверх по Нилу-реки; а корабль арапской был. И игумен нас отдал арапом в руки и приказал, чтобы никакой налоги нам не было. Так раиз очистил нам корну; и мы в корну поклали рухледь свою, да и сами сели, и убрались всякою харчью.

И августа в 17 день седохом в корабль и поидохом вверх по Нилу-реке к Домятину, к другой пристани египецкой, а дали с человека извозу по талеру. И той ветр бысть зело поносен и добр до полунощи, а с полунощи престал. И стояхом тут до полудни, и видехом тут по Нилу-реке городков арапских и сел безчисленное множество – невозможно изчести, что песка морскаго. Городок от городка – верста да две версты, а селы такъже; а жилье все каменное, и селы узоричистыя вельми. А земля около Нила добрая, и чорная, и ровная, бутто нарочно делана, нигде нет ни бугорчика, хош яйце покоти, такова гладка. А людей многое множество. А вода во всю землю Египетскую пущена из Нила; ино как с корабля поглядиш: по всей земли толко что небо да вода везде. A где берега высокии, так тут валами воду тянут; а колеса зделаны что мельничныя да кушины навязаны, да так-та и наливают, а инде кошелями люди льют. Зело земля Египетская доволна всем: и людми, жилам. Что говорить, ета земля у турка – златое дно! Всячина из л. 36 об. // Египта в Царьград кораблями идет.

Нил-река что выша, то ширя, к Египту инде есть верст на пять шириною. И шли мы Нилом-рекою въверх три дни и, не дошед Египта верст за дватцать, поворотихом в другую проливу въниз по Нилу под Домятина. Тут Нил-река от Египта разшиблась двема гирлома: одно гирло пошло под Рахит, а другое – под Домят. Удивителъная земля Египетская! Как посмотриш по берегу-та: везде арбузы горами лежат, дыни; арбуз дать копейка велик, и дынь такожде в подъем. А когда мы с моря пришли под Рахит, так от усть Нила-реки видить Александриа. А мы в ней не были, верст з десят толъко мы от ней стояли. А когда мы поворотихом, шли въниз три дни и на четвертой день пришли в Домять.

Присталь Домять – место хорошая, добро бы не болши Рахита, и строенья такое ж. Зело етем у турка пристани велики, и корабли египецкия велики. А когда мы шли на корабли со арапами, горко было силъно: люди-та что беси видением и делы. А мы, троя нас, что пленники, языка не знаем, а куда нас везут – Бог весть. А хотя бы нас куда и продали – кому нас искать и на ком? Да спаси Бог игумна! Он радел, миленкой, и прыказал нас беречи, так нас хозяин-арап силъно снабдевал и берег. А когда мы пришли в Домять, так он арап кликнул греченина да и отдал мене в руки: «На де, отведи ево в метоху». Так греченин нанял арапов под нашу рухледь, да и пошли в метоху, в монастырское подворья. Тут нас игумен принял с любовию и трапезу добрую учредил. А языка не знает, да старец у него, повор-сербин, он, спасиба, язык руской знает – так нам отраднея стало. Слава Богу, тут от печали поутешились, подали игумну грамотку. Так он прочел грамотку да и сказал мне: «Добро-де, корабль готов есть во Иерусалим, утре готовся совсем». Так мы ему поклонились, а сами обрадовалися: слава Богу, что без задержки, Бог дал, корабль идет.

И августа 24 дня седохом мы в малой коик и поидохом въниз по Нилу-реке на море, а корабль в те поры грузили на море. И когда мы стали выходить во усть Нила-реки на море, тогда нас взяла погода вели- л. 37. //кая. Зело мы убоялися, уже отчаяхомся своего спасения и друг с другом прощахомся, толъко уже всяк молъком Бога в помощь призывает, а в сондал воды много налилось. И пришли на то место, на устье самое; тут река мелка, а волны к мели, что горы высокия, с моря гонит. A мне, грешнику, пришло в разум пра отца Спиридона, и я начал Богу молитися: «Владыко-человеколюбче! Помилуй нас, грешных, за молитв отца нашего Спиридона!» О дивное чюдо, как косен Бог на гнев, а скор на послушание! Видим, как волъна хощет пожрать совсем сандал – ин не дошед за сажень да и разсыплется; другая такъже напряжется, хощет пожрать да и разсыплется. А я, су, то ж да то ж: «Господи, помози за молитв отца нашего Спиридона!» Да так-та нас Бог-свет спас; а уже до конца известно, что в том месте нас Бог спас за молитв отца Спиридона.

А когда перешли лихое место, вышли уже на море, тогда наши извощики, окаянныя арапы, не везут нас на корабль: «Дай-де нам талерь! Мы-де бола от вас пропали, потанули бола». А им, сабакам, там наперед за извоз дали, а их, врагов, обычая-та не знали. Мы, су, то так, то сяк, а они и веслы покинули да и гресть перестали. Ох, беда! Что с сабаками делать? А до карабля будет еще с версту добрую. А видим, что корабль готовится к подъему. А они не везут: «Дай-де талерь, так и повезем!» Так стал переманевать: «У мене, мол, денег нет, раиз, мол, тебе за нас даст». Так они, сабаки, едва повезли. А когда привезли к кораблю, так нас матросы тотъчас приняли, и рухледь нашу. А арапы и стали просить: «Дай талерь!» Так я раизу сказал, что, мол, мы им за работу, что рядили, то в Домяти наперед и дали, они, мал, нас без денег и не повезли. Так раиз ухвотя рачаг да кинулся на них, а они и отпихнули скорей от корабля да и поехали на море. Люты сабаки, злодеи-арапы!

Августа 24 день противу пятаго часа в нощь поидохом по морю. И подънявши парусы: все бысть ветр добр – и идохом три дни и три нощи. И не бысть нам ветру добраго во Иерусалим, но поидохом мимо выше. л. 37 об. // Нам же сказаша матросы, что Иерусалим минухом, так нам тогда бысть печалъно и скорбно зело. И тако в четвертый день приидохом во град Птоломаиду, а турецкое именование Акри. Град бывал зело хорош и предивен бывал, a ныне весь разорен от турка. Тут живет митрополит Птоломаицкой; церковь в нем одна толко христианская, а христиане – арапы. Добры миленкия сильно до нас были, а иныя нас к себе и в домы зывали хлеба есть. От того града до Фаворской горы верст с тритцать, а до Назарета верст з дватцать.

Тут под тем градом гора Кармилская, где Илиа заклал жерцов идолских Езавелиных. Зело гора узорична, брусом вышла в море, высока зело. Тут и поток Киссов под горою, рыбы в нем зело много. В той в полугоре монастырь Илии Пророка, а живут в нем французы, турок им отдал. А от града до Кармилския горы верст з десят через затон, около затона верст з дватцать будет. Меж града и горы великой затон, тут корабли убегают от хартуны в затишие. Тут мы по граду ходихом гулять, видехом, прежняго царя как палатное было строение зело узорично, церковь была Иоанна Богослова зело предивна.

А когда мы ходихом, и увидехом в башни много плотей человеческих не в разсыпании, целы и саваны, как теперьво положены. И мы вопросихом старца, кой нас водил: «Что, мол, ето за тела лежат, что они в целости, и чево ради в таком месте и в презорстве?» И он нам сказал: «Дивная-де вещь над етими людми сотворилось, уже-де иным близ трехъсот лет. Когда-де турок под етот град приступил и не взял, так-де изменшики, похотя турку град здать, выстрелили писмо на стреле и указали, с которой стороны приступать. Так турки с той стороны стали приступать да и взяли град Птоломаиду. Потом доведался митрополит, что стала из города измена, да в церкви и проклял их, тех изменников, и род их. И тот-де весь род тут лежит: коего-де не погребут, а земля и выкенет вон; так-де потом и знаем, что тот человек тово роду. Да все-де их от тех пор тут кладут; л. 38. // так-де, бывала, ужас от них: мимо пройти нелзя, что живыя лежат. А когда-де патриарх Иерусалимской ехал в Царьград и тут-де к нам заехал, так-де стали ево граждане молить, чтоб их разрешил. Так-де патриарх Дасифей проговорил над ними молитву разрешалъную, так-де они разсыпались, а то-де ужас был». Етакая диковинка, а теперво на них так ужас смотреть!

И жихом во Акрех четыре дни, и поидохом еще выше. А нам силно печално, что нас раиз не везет к пристани Иерусалимской. Да нечто зделаеш, кали ему не в путь! Он все наравить, как назад пойдет во Египет, так так-та хощет завесть. И добывахом проводников, кто бы проводил до Иерусалима. Так нам сказали, что ни по коему образу етем-де путем не пройдеш от арап. А всего ходу четыре дни, да нелзя. Увы да горе! А хочится во Иерусалим, чтобы к Воздвижениеву дню, да уже так промысл Божий был.

А в те поры во Иерусалиме неладно было: арапы было весь Иерусалим разорили. Горко было нам. Мы уже у раиза прощались, чтобы нас отпустил: в те поры корабль шол до пристани. А он нам сказал: «Что петь де спешите, ай де мой хлеб-от вам надокучал? Да еще-де будет с вас, не отпущю-де я вас, не поставивши у пристани. Срамота-де моя, что де вас на иной корабль отпустить; не будет-де тово!» Доброй человек был раиз, спаси ево Бог! Христианская душа миленкой был. Бывала, приказывает всячину дават нам есть и пить, возил нас по морю четыре недели, поил, и кормил, и за корабль не взял. А матросы что братья были родныя, все без выбору были добры; да, полно, языка-та не знали, а то бы и лутчи тово было. Из Акрей поидохом в Вифсаиду-град и идохом день.

Сентября во 2 день приидохом в Вифсаиду-град. Вифсаида зело стоит при мори красовито, и присталь хороша корабленная. Тут мы поидохом во град; тогда про нас сказали митрополиту, так митрополит велел нас к себе позвать. И мы пришли, так он велел сыскать толмоча с нами говорить. Потом велел нам обедать дать, и мы обедали, рыбы было доволно. А митрополит родом арап, а голова у него обрита почитай вся. Потом пошли мы в церковь, и митропо- л. 38 об. //лит пришол. A место у него зделано у царских дверей меж икон, так люди на него глядя и молятся: с иконами в ряд стоит лицем на запад. Мы смотрим: «Что, мол, ето еще за устав?» Ин глядим, так еще не видали. После вечерни мы спросили про нево, ан сказали: «Да что де, су, он-де христианства отступил, он-де принял попежство; а патриарх Антиохийский и клятве его предал; он-де и мяса есть в посты». А Вифсаида-град епархии антиохискаго патриарха. Так мы, су, от него уклонятся: «Пропади, мал, он, окаянны!» Опять за мною не единожды присылал, так я не пошол. Ну он к Богу! А тут во граде церковь попежская – костел, так ево французы оболстили в свою веру.

Тут мы стояли пять дней. Потом раиз корабль со пшеницею выгрузил да иным тут товаром нагрузил, кой потребен во Египет, малым лесом. Потом, поднявши парус, пошли въспять ко Акрем и идохом с полдня. И з дерева увидел кораулшик и закричал, что идет голен разбойнической. Так възметался раиз, велел парусы оборачивать, и поидохом въспять к Вифсаиде. И тако ночь всю бродили на одном месте: ветр был нам противной – так по морю корабль шатался туда и сюда. А поутру поглядим: ан на том же месте все шатаемся. Потом стал ветр по нас, и к полудни приидохом опять в Вифсаиду. И тут мы стояхом еще три дни, прослушавали про разбойников. И в четвертый день поидохом под Акри, что Птоломаида, и тут о полунощи пристахом.

Тогда нощи бысть буря зело велика, а корабль наш от нужды волн зело разбивашеся. И тако та буря зело меня утомила, и бысть весь огнем палим. Так во одной свитки на корабли ночь всю валялся, a ветр в меня бил. Да и зобежал в меня ветр морской, так я и занемощевал. Такова была болезнь: три дни ни сидеть, ни лежат, ни стоять, ни ходить – мат да и все тут. А корабленники, миленкия, кой-что несет из города, купят тот то, иноя иной, да сидят надо м- л. 39. //ною, да и заставливают есть: иной арбуз принесет да дает, иной – алимонов, иной – яблок райских, иной – дыни, иной – винограду. Не опишеш их добродетели, каковы миленкия добры были, кажется, ни сродницы таковы. Что делать? Уже мне смерть ставится. Так я лег, да шубами куцами мене укутали – так я въспотел, так полегчая стала.

В Вифсаиде дыни, арбузы зело недороги; винограду на копейку полу насыпать; райских яблок дватцать за копейку; яиц двенатцать-тринатцать за копейку; съмоквины свежия зело недороги: ведро великая – копейка дать. Во Акрех все дорожа.

Сентября в 14 день, на праздник Воздвижения Честнаго Креста Господня, едши хлеба, после полуден поидохом из Птоломаиды на присталь Иерусалимскую. И в нощи приидохом ко граду Иопии, а по-турецки преименован Яфа, – присталь Иерусалимская. Тут апостол Петр пребывал у Симона Усморя. Град хорошей, да ныне весь разорен: прежде от турка, потом от француза. Иопия стоит при мори на горе красовито, а в нем жилья немного, турки живут да арапы-христиане. У христиан одна церковь, и та на поле, толко стены, а то не покрыта, верх збит и дверей нет. А служит в ней чорной поп, прислан из Иерусалима; тут-таки живет, на подворьи Иерусалимском. А тут он живет для богомолцов: пришедши, богомолцы тут и стоят на подворьи том. А служит той поп в церкви по воскресением да по праздником, а в прочия дни в кельи служит.

А как мы с корабля приехали в город и пришли в метоху, и тот поп нас принял и место нам дал, потом учредил нам трапезу хорошую. А богомолцов еще никто на присталь не бывал, мы еще первыя пришли. И препочихом тут два дни. Прислал по нас бей-турченин, кой тут началъник, он збирает на турка дань. Мы же приидохом к нему в полату. Он же вопроси нас: «Что за люди? Откуда пришли? Давайте-де горачь!» Мы же сказалися ему, что мы люди московския: «Мы, мол, тебе горачю не дадим». – «Для чево-де не дадите?» И мы сказали, что у нас есть л. 39 об. // ферман салтанской, да и подали ему лист салтана турецкаго. Он же стал чести, а сами меж себя, сидя, друг на друга взглядоваются да головами кочают. И, прочетши лист, спросил у мене: «Бак, попас, московской-де царь бъется ли с нашим царем турским?» И я ему сказал, что у нашего царя московскаго с турецким мир, брани нет. И он турчин молвил мне: «Бак, попас, смотри-де». И я на него гляжу. Так он, подънявши, лист царской поцеловал, на главу положил, потом к челу приложил, а сам мне молвил: «Вот так-де мы царской указ почитаем. Все-де тебе против указу зделаем. Поидите-де топерво в метоху, по времени-де тебе подводы дадим и отпущу-де тебе во Иерусалим».

Так я и пошол, чтоб подводы дал и проводников. И бей мне сказал: «Не отпущю-де я тебе, нелзя-де тебе итти во Иерусалим, там-де за мене топерва великой разбой-де стоит на дороги». А в те поры во Иерусалиме паша турецкой казнил арапов, воров и бунтувшиков. Лутчих арапов паша казнил, да головы их на колья поткнул, да и поставил над градскими воротами. Так за то арапы возмялися да и писали во все веси арапския, чтоб съежжались ко Иерусалиму; так потому арапы-дичь из пустыней, из Египта, от Синайской горы съехалися. А паша в те поры в Иерусалиме не был, он ездил за разбойниками, имать их. А воевода согласился со арапами, да и пустил их в город, да заперся с ними. А иныя поехали за пашею; лазят, так паша с ними билъся, что с сабаками. А в город ево, во Иерусалим, арапы не пустили; так он ездил да улусы арапския разорял, а их имал. Так арапы-та нас не пропустили, все сабаки пути залегли. Да так-та паша-та с ними билъся недель с семь, а мы все тут сидели. Грусно было сильно.

Град Иопия стоит убогая самая, толко славен приходом Иерусалимским, что тут присталь. Из Иерусалима везут мыла, бумагу хлопчатую, а из л. 40. // Египта приходит пшеница, пшено сорочинское, да во Иерусалим везут. А из Иерусалима всячину, дрова, товар – все велбудами да ишаками малыми возят, что ослята называются, все въюками. Там нет да нелзя телегами: горы непроходимыя и высокия.

А когда мы жили во Иопии, видехом бедство великое, как разбойники разбивают корабли. А разбойники – Малтискаго острова немцы, люты злодеи, все море затворили. Их отпущает разбивать папа Римской исполу да и благословение подает им, на всякой год отпущает по тритцати голен. Так они, как поймают корабль христианской, так товар, денги поберут, и сары христианскии всех отпустят, и корабль корабленнику порожжей отдадут. А турки прилучатся на христианском корабли, то всех в полон возмут да и на каторги к папе пошлют. Возмут, так со всем в свою землю отведут, а турок всех на каторгу отдадут. Горе от сабак, от малтизов, – все Белое море затворили! Турок не может с ними управится: они под самой Царьград подъежжают да селы разбивают. Таковы лихи малтизы!

И жили мы во Иопии три недели. Потом, после Покрова, пришол корабль из Царяграда, а на корабли были богомолцы разных вер: греки, армене, французы, жиды. А на другой день турчин-началник прислал под нас подводы и повели нас арапы в городок Ромель, пятьнадесят верст от Иопии. И того же дни приидохом в Ромельгородок. А когда богомолцы пришли во Иопию, тогда турки со всякаго человека з грека брали по осми талерей, а со ормян, и з французов, с жидов – по шеснатцати талерей, въдвоя, кой не греческой веры. Да и печатки всякому человеку дают; а куда пойдут из города, так печатки обирают, чтоб друг другу, иным меж себе не давали. Да так в воротех по одному человеку перебирают, да печатку возмут, да и пропустят. А когда в кой день пришли богомолцы, так тутошний чорной поп, кой в метохи живет, делал обед про богомолцов. А на обед ходил з блюдом и брал с человека по червонному, по талерю, менши не брал.

Во Иопии харчью силно убого, нет никакой харчи. Виноград дорог, хлеб такъже, яицы дороги; а рыба временем бывает дешева, а иногда дорога. Да тут же перед нами л. 40 об. // во Иоппию шол из Египта корабль зело велик, и разбойники-малтизи за ним гнали. Так уж близ Иоппии верст за десят корабелник подержался близ берега, а корабль весь и разразился о камень, а товар потанул весь, разнесло морем. Так корабленники с корабля покидались: иныя в сандал, иныя так совсем брасалися в воду да выплывали. А прилучилось ночи, так раиз со всеми матросы прибежали пеши во Иоппию, так бей с войском пошол до тово места да тоскали кое-что. А товар весь разнесло, ничего не нашли, толко корабленныя снасти побрали, а то все пропало.

Октября в 7 день приидохом в Рамель-град и стахом в метахи монастырской. Тут один старец иерусалимской живет для богомолцов. Град Ромель поболши Иоппии, а стоит в поли; нет подле ево ни рек, ни колодезей; а от моря 15 верст. Да от турка весь разорен, а приволен всячиною: много сел подлегло – два торга в недели бывает. Винограду на копейку полу насыпать; финики дешевы; лимонов 30–40 за копейку; смокви зело недороги: плетенка за копейку сушеных; яиц восем и десят за копейку; масло коровья дорого – десять денег, два алтына; бумага хлопчатая дешева: фунт четыре денги, а пряденая по осми денег – то и торг, что бумага. И земля хлебородная, и хлеб дешев печеной. А когда сошлись все богомолцы, тогда всякой харчь дорог стал, потому человек тысящи полторы было, а городина неболшая – так, бывало, и не добудеш хлеба купить.

В Ромли одна церковь христианская веры, а другая ормянская, третья францужская, сиречь папежская. А мы жили с греками на Иерусалимском подворьи у церкви святаго великомученика Георгия. Та церковь, что пишется в чюдесех святаго Георгиа, когда ея строили, и как въдовица столб восхоте тут же в церковь поставити, и корабленник вдовицын столп не восхоте в корабль положите. И когда прошла въдовица ко брегу пристанища морскаго и увидела, что ея столб не взят, тогда она плакала. И, пришед, святый Георгий рек жене: «Помоги ми сей столп вкотити в море». И тако святый Георгий невидим бысть. А когда корабленник пришол ко пристаннищу ко Иоппии и увидел: столп у пристаннища лежит -л. 41. // тогда ужасеся. А на столпе подъписана: «Сей столп да поставится в церкви, входя в церковь на левой стране». А когда церковь состроили, тогда тот столб поставили в церкви Святаго великомученика Георгиа, как войдеш в полуденныя двери, на левой руки. А в той церкви западных врат нет, толко полуденныя. А у тово столпа стоит чюдотворный образ святаго великомученика Георгиа в киоте, тот образ, на которой стрелял турченин, a после стал христианином да и замучился, что в чюдесех святаго Георгиа. Мы же, грешнии, тот чюдотворный образ по вся дни лобзахом.

В Ромли три подворья разных вер: первое – греческое, второе – армянское, третье – француское и попежское. Француское и ормянское подворье – зело узорично строенье, полаты каменныя, дивныя, что городы; а греческое не таково – да у грек и все хуже еретиков! Они, злодеи, богати, так лучшая места у турка откупили; а греком все худое дано, для того что греки оскудали и верою, и имением.

А когда мы жили в Ромли, видели свадбы арапския, зело странныя. Неделю целую жених с невестою ходит по начам по улицам, по рядам многолюдно со свечами, со смолою, на железных козах носят* – град весь осветят. А за женихом и перед женихом множество народа мужеска пола и женска кричать, верещать. А ходят по всем улицам. Где приидут к болшой улицы, и остановятся. Да один кой-та калдун вышед наперед и станет приговаривать, а за ним, помешкав мало, да весь народ закричит: «Хананея!» Да там пойдут во иную улицу, до полунощи так таскаются; а что у них «хананея» – шайтан их знает. Да и христианския у них свадбы такъже тем же обычаем.

А когда мы стояли в Рамли за орапами, тогда нам наместник присыловал грамотки утешныя, чтоб богомолцы не печаловались. А принашевал нам грамотки чернец, родом арап. А прихаживал он мудро, надев железы святаго Георгиа, в которых он мучен. Так арапы Георгиа боятся да того человека не трогают, a железы целуют, а тому человеку дают хлеб и овощь.

И тут нам живучи скорбно было силъно: Иерусалим близко, а арапы, сабаки, не пропустят; толко за горами л. 41 об. // не видать Иерусалима. Увы да горе! А иныя помышляли и назад итить. Сколко бедства было на сухе и на мори! На сухе было борение с мразами сильными, с водами, дождями, с грязми, с лихими переправами; страхи были от варвар; от турецких разбойник, франков бегали. А тут пришли под Иерусалим да назад итти? Увы да горе! А сами помышляем: «Владыко-человеколюбче! Почто ты, свет наш, не допустиш нас видети своего святаго града Иерусалима и живоноснаго твоего гроба лобзати?» А сами думаем: «Ушто, мол, не допустят нас грехи наши тяжкия?» А сами от тяжкаго воздыхания и хлеба лишились. И видя нас, скорбных, того же града Ромли греческой веры подъячей-арап, и позва нас всех, грек, к себе в гости хлеба есть. Учреди нам трапезу пространну и удоволи нас всячиною, брашном и питием, доволъно. А нас, гостей, было человек двесте. И ласковами¹ нас словами уговаривал: «Не печалтеся, Господа ради, вот де уже скоро пойдете во Иерусалим; мне-де есть ведомость, что скоро будет со арапами мир».

Когда мы жили в Ромли, слышать арапы-разбойники, что мы живем в Ромли, а во Иерусалим нейдем, а они нас на дороги меж гор засели да ждут. Так они видят, что мы нейдем, так те разбойники здумавши да и ударили на град среди самаго дня в полъдни, человек с двесте² конницы. И прибегши на самой бозар в ряды да и почали грабить, кто ни попался. А богомолцы, видя такую беду, да в монастырех и заперлись. А орапы и почали по улицы рыскать на конех с копьями. Мы же взлезши на верх и смотрихом, что будет. И учинился бой великой у³ разбойников с градскими людми, со арапами же да с турки; и граждане прогнали их в поле далече. Разбились с ними близ часа, толко Бог помиловал: со обоих сторон урону не было, толко ранились меж себя. А они бола, сабаки, за тем и приехали, что нас бола разбить: ведают, что идем с казною болшою. Как бы ночи, так бы всех разбили; а оплошна силъно жили. Етакое бедство от сабак-арапов толъко с ними!

И на третей день после побоища приехал к нам в Ромель паша с войском: все конница; а служивыя были все болгары, христианския дети, да турок нуждою потурчил; л. 42. // а люд зело крупен да и храбры. Бывало к нам приходят в монастырь да говорят с нами. С болгары богомолцы приветливы силно: хоша босурманы, а таки искра-та христианская-та есть. И, приехавши, паша на третей день выкинул на бозар двух арапов-переводчиков удавленых. А в день люди ходят да на них каменьем бросают – да и закидали их каменьем. И мы спрашивали: «Что, мол, ето за люди?» Так нам сказали: «Были-де толмачи папежския, а жители-де ромелския, да много-де от них смуты было у паши со арапами. Когда с пашею, тогда все на арапов вину говорят; а когда приедут ко арапом, так на пашу наговаривают. И от тово двоязычество бедство бывало великое. А когда паша пришол в Ромель и сведал их двоязычество, тогда вскоре велел их удавит – так помалу мятеж стал переставать».

А паша писал к турецкому своему салтану на воеводу иерусалимскова, что воевода сложился со арапами да ево в город не пустил. А воевода писал на пашу, что паша арапов напрасно казнить: «Так-де стал бунт великой, хотели-де град разорить. И я-де видя арап множество, – приехали дичь из пустыней, – и стал-де им снаравливать: а их-де множество, а нас-де малое число. И ты-де пришли иного пашу, так-де и мятеж перестанет». И так царь разнял у них вражду: холепскова послал пашу во Иерусалим, а иерусалимскова – в Халеп. Потом мятеж помалу стал утихать.

Да тут же недалеко от Ромли град Лида, где Георгиа святаго тело положено; а та Лида от Ромли версты с три. A ныне место то разорено все, и церковь мученикова вся разорена. Зело узоричиста была, a ныне толко олтарныя стены стоят. A где гроб его был, на том месте могила землею осыпана. А мощи его ныне где, про то Бог весть, никто не ведает про них.

Да видели ж мы в том же Ромле в церкви, как христианскии арапския робята говорят в службе зело глумно, а нам необычно. Когда начнет один говорит «Блажен муж», а другой отпяхнув тово да второй псалом станет говорить, да что псалом – то канарх, а стихиры такъже все по стиху сказовают. А во всякова ребенка за л. 42 об. // пазухою носит и Псалтырь, и Октаи малинкия. А когда они станут говорить, так друг перед другом възахват межу себя: кой силняя, тот болши говорит. А учатся у них не по-нашему: с утра до полден учит Чесовник или Псалтырь, а с полден до вечера – стихеры во Октаи, в Минеи того дня прилучившагося да и сказывать в церкви. Таковы тщателны! А прежде учатся арапским языком грамоте, потом греческим. Греческую грамоту добре умеют и поют, а языка простаго не знают и разума книжнаго, не разберут греческих книг.

И стояхом мы в Ромли полъчетверты недели. Потом паша прислал ко всем богомолцам, чтоб были готовы итить во Иерусалим. А на другой день рано, часа за три до света, пригнали арапы велбудов, кони, ишаки малыя и стали класть рухледь на кони, под всякова человека по два коня. И была задуха великая, едва выбрались в поле: улицы все наполнены были, пройти нелзя было. И выбрались на поле часу в пятом дни. И сбирались тут всех вер. И паша сам выехал за город нас провожать.

И как выбрались все в поле, ноября в 28 дни в шестом часу дни мы помолившеся Господу Богу и Пресвятей его Богоматери и поидохом из Ромли ко святому граду Иерусалиму всем корованом, было человек тысящи полтары разных вер.

Потом арапы стали нас бить, грабить. Асыплют, что пчелы, рвут за ризы, трясут далой, с лошади волокут: «Дай пара!» Абушкам межи крыл, дубиною иной в груди сует: «Дай пара!» Дать – беда, а не дать – другая. Толко кто кошелек вынел, ан другой с стороны и вырвал совсем. А не дать, так бъют. А станеш давать, так со одново места четверть часа не пустят, что от сабак не отобъешся. Посмотриш: везде стоит крик да стон, бъют, грабят; иной плачет – убит, иной плачет – ограблен. Везде гоняются за одним человеком арапов по десяти, по дватцати. Многия коней и рухлядь покидали да так от них, сабак, бегают. А болши псы-извощики тут же воруют, тут же мотаютъся межи тех. л. 43. // Да извощики-та ис

тех же сел разбойнических, так им къстати воровать-та, сабаком, – те же разбойники; перебегаючи, грабят: передний назад, а задний наперед. Баб-та миленких бъют! Пришедши, возмет бабу-ту или девку за ногу, да так с лошади далов волочет, да бъет: «Дай пара!» Бедство великое от арапов, пощади, Господи, подобно что на мытарствах от бесов – истыя бесы, зело насилие великое творят! А паша, окаянной, толко славу-ту учинил, что за город выпроводил, да денги обобрал с человека по гривне, алтына по два, да пхнул межи гор ко арапом, а за нами проводники и назад.

А я, грешник, и лошедь покинул да все бегал пешком, так они не так нападали. А когда набегут арапы созади или въстречю и хотят грабить и бить, так я нашол на их ружье острое. Бога-света призову на помощь да безъпрестани кричю к Богу-та: «Владыко-человеколюбче! Помози за молитв отца нашего Спиридона!» – так они и прочь от мене. Да паки они набегут, арапы, так я таки то ж да то ж. А они иной в глаза заглянет, а сам заворчит да и прочь. А я сам удивляюся человеколюбию Божию; знать, мол, что Бог любит Спиридона. Да спаси Бог арапа, моего извощика, много им отбивался. Где набегут арапы станицею, хотят грабить и бить, а он наровит дубиною самих. Они станут с ним шуметь, а я в те поры уйду у них. Потом иная станица набежит, а он опять с ними дратса станет, а я таки уйду. Да так-та весь день калюкал. А я, су, выневши да ему пар пять-шесть дам, так он за мене и лучши стоит. А сам мне ворчит: «Е, попас, не бойся-де, я-де тебе не дам грабить и бить». А сам таки, злодей: «Епир пара, дай-де пара, видеш-де, как я за тебе со арапами бъюся!». А я, су: «Ну он провались!» – выневши по шти денег, по два алтына, да так-та ему днем-та с рубль передовал, и хлебом-та ему даю. Ну он к Богу! Толко бы дал Бог здаровья, не о денгах слово, увечья-та пущи денег. А они, сабаки, не разбирают, и милости у них нет: хош по голове, хош по глазам, куды зря. И то мы день весь шли, л. 43 об. // ни пили, ни ели от них, сабак. Такое бедство чинят арапы, уже невозможно такой беды человеку от рождения своего видит! Толко ты вынеш хлеба кус да к роту, а иной заскоча с стороны да и вырвет. А сами меж себя и подерутся за кусок хлеба.

И того дни доидохом до села Еммауса, где Христос явился Луце и Клеопе. И тут мы стали начеват, а сами згорели от жару. День весь со арапами бились, что с сабаками, a бегали, что от бесов, – и так угорели. А день был жаркой, пить хочетца, а воды-та нет нигде на пути, место безводное. И, пошедши, тут в пруде у арапов купили на грош воды, так напились да опочили. Немного повалялись, будъто поотъраднило. Слава Богу-свету!

Ну-сто, смотри же, не та беда ин другая! Извощик наш арап стал у мене просить денег: «Дай-де пара! Чем вельбуда кормить?» И я, выневши, дал ему гривну, а он мене и стал бранить по-турецки: «Мало, дай-де еще!» Да поднявши камень, да ко мне суется, а я, су, такъже противу его подънял. Так он, окаянной, разсвирепел, поднявши камень да суется в зубы ко мне. И, виде наш крик, греки пришли к нам да стали разговаривать: «Деспота, дай-де ему, сабаки, еще!» Я, су, выневши гривну да еще ему дал, и он, окаянной, зубы скрегчет, ходячи. Ему чел, я грек; греки сказали ему, что: «Папас москов, у него-де ферман патыша турча» – так он посмирняя стал баить.

Село Евмаус стоить под горою. Церковь христианская зело была хороша, a ныне турки коней запирают. Церковь та поставлена на том месте, где Христос Луце и Клеопе познася в преломлении хлеба. И на том месте та церковь стоит; зело узорично была, еще построенья царя Константина. А когда мы стали начевать у села Евмауса, тогда лиша ужас по табарам да стон стоит: иной без глаза, а у иного голова проломлена, иной без руки, иной без ноги; бабы-та плачют. Иной сказывает: «У мене пятьдесят талерей отняли»; иной скажет – «дватцать»; иной – «тритцать»; у иного одежду отняли, у иного книги. У чернаго попа, шол из Царяграда, так у него, сказывает, пятьсот талерей отняли; ходит милинкой что чорная земля от печа- л. 44. //ли. Плачь да крик стоит по таборам. Ужас, пощади, Господи!

Утре рано поидохом на первом часу из села Евмауса, а поднимались бораною. Как арапам не грабит?! Отнюдь друг друга не ждут: как кто сел, и пошол, да и все тут! Мене бъют, а другой мимо пошол; а того стали бить, так я мимо пошол. Да так-та всех и переберут по одному человеку. Потом мы поидохом из села Евмауса, тогда на нас опять арапы напали и почали грабить и бить по-прежнему. Всего от Иерусалима верст с пять, а насилу от них, сабак, выбились. И я таки за прежней промысл да такъже: «Боже, помози за молитв отца нашего Спиридона!» Так так-та меня, грешнаго, Бог и спас от плотных бесов. А когда взыдохом на верх горы, тогда увидехом святый град Иерусалим – тогда арапы все пропали, что провалились под землею.

А когда увидели святый град Иерусалим версты за две, больши не будет, тогда мы зело обрадовались. И зседши мы с коней, и поклонихомся святому граду Иерусалиму до земли, а сами рекли: «Слава тебе, Господи, слава тебе, святый, яко сподобил еси нас видети град твой святый!» А когда увидели нас турки с стены градской, наш корован, тогда воевода выслал к нам турок-арап конницу с ружьем. И турки-арапы выехали в поле, а сами стали скакать, винтовать, копья бросать – ради сабаки, что мы пришли. Скачют по полю противу нас, а сами нам говорят: «Салам алик!» А мы им противу такожъде говорим: «Алики салам, здравы ли живете?» – «Как-де вас Бог милует? Как-де вас Бог пронес от курсанов, от разбойников сиречь?» Да и поскакали назад за нас к коровану; да и поехали назади корована всем полком, бутто все нас провожали. А мы уже все пеши шли до врат градских. А из Иерусалима вышли на поле христиане: греки, армяне, кафти, французы, иноки, мужи и жоны – все встречают нас, а сами плачют: «Как-де вас Бог пронес от арапов?» А мы такъже плачем, никто тут не может удержатися. Ужас и радость! Уже в радости всю беду забыли, которую приняли от арапов в путном шествии.

Октября в 30 день приидохом ко святому граду Иерусалиму. И когда мы внидохом во святый град Иерусалим и вънутрь града, подле дома Давидова, множество народа: турок, арапов, л. 44 об. // христиане-армяне и разных еретических вер стоят. Вси, миленкия, ради, встречают нас, всяк своей веры своих смотрят. Тут в короване всех вер шли, а корован наш шол верст на пять и болши, зело многолюдно. А, вшедши во святый град Иерусалим, все пошли по разным монастырям. А мы со греки пошли в Великой монастырь патриаршей греческой; армяне пошли в монастырь Иакова, брата Божия.

А когда мы стали в монастырь възъежжать во врата, тут нас во вратех стретил наместник со всеми старцами. Ради зело, потому что отчаялись нас, жили на пристали полъсемы недели. И старцы наши кони разседлавают и рухледь нашу в келью несут; с горелкою и с вином старцы стоят, а иныя на блюдах закуски, изюм сухой держат. И стали всякому человеку по два финжала подносить горелки. И радостно, и плачевно! Потом раздавали кельи. Мы же в кельях мало опочихом, начали бить в доску за трапезу. И, пришед, старцы стали нас звать за трапезу. Трапеза зело велика, толко жены себе ели в кельи. Потом ударили в кандию, и стали «Отче наш» говорить, и сели хлеб ясти. И трапеза была зело доволна всячиною и вином доволна была, поили нескупо. Уже пространнее тоя трапезы быть нелзя, болшую часть далой несли. И, воставши изо стола, воздали благодарение Богу.

Из-за трапезы повели нас гулять на верх монастыря, поверх кельи, около Великия церкви, на гору Голгофу. И, падше, поклонихомся и лобзахом святую гору Голъгофу. Потом стали нам указывать святыя места: Елеонскую гору, Вифлеем, обитель Саввы Освященнаго и Содомское море, Иордан-реку. И тогда мы увидехом с горы Голгофы места святыя: гору Елеонскую, иныя святыя места – и от слез не могли удержатися от радости. Падше поклонихомся на землю, и от радости той всю беду арабскую забыхом, и хвалу Богу воздахом. А сами все единогласно рекохом: «Слава тебе, Господи! л. 45. // Слава тебе, святый, яко сподобил еси нас, грешных, видети святый твой град! Пресвятый-святый Владыко, что воздадим тебе? Како нас, недостойных, допустил со грехи нашими?»

И тако ходихом по крилу церковному великия церкви Воскресения Христова, и смотрихом здания церковнаго. И дивихомся: «Како матерь нашу церковь и таковую красоту отдал босурманом в поругание?» И плакахом, на такое строение глядя, не мощно от слез удержатися. И приидохом к Великой церкви ко окну, в ней же подают брашна братиям, кои в Великой церкви сидят заперты для службы святых¹ мест, по верви пущают к ним в церковь. Мы же смотрихом сверху во окно внутрь церкви, и видехом предел над Гробом Господним, и возрадовахомся радостию великою. А сами, как бы мощно, так бы вскочили в церковь, да невозможно от турок-сабак: они церковь запирают и печатают. И смотрехом внутрь церкви, и дивихомся, и видехом там² старцов, ходящих по церкви, разных вер еретических: овыя, ходя, кадят святая места, а иныя службы поют. Мы же дивихомся таковому безстудию их. А франки поют на органе, a все те воры нарицаются христианами! Что петь делать? Богу тако попустившу! И тако нам доволъно ходившим и вся святая места смотревшим, и уже от радости вся бывшия скорби нам на пути, на мори, от арап – всю уже тоя скорбь забыли. Слава Богу! А когда шли во святый град Иерусалим и видехом скорби всякия, все, конечно, отчаяхомся видети святый град. И доволно ходихом по крылу церковному.

И поидохом во своя кельи, и мало опочихом. Приидоша старцы и позваша нас к записки, мы же все приидохом в патриаршу в келью. И тут стали всякова человека и мене в книгу записовать, а у записки сидел митрополит Птоломаидской да наместник патриаршей. А от записки брали с богатых по десяти, по осми, по пяти червонных, а с убогих – по пяти талерей. И как уже всех переписали, так питропос, сиречь наместник, позвал мене. Так я к нему пришол, по обычаю поклонился да и подал ему л. 45 об. // царской лист московской. Потом мне велел питропос сесть, и я сел. Питропос, взявши государев лист, разгнул, а честь не умеет. Толко герб царской смотрели, да и поцеловал герб царской, потом митрополит поцеловал. А сам питропос так мне сказал чрез толмоча: «Для ради де великаго государя царя Петра Алексиевича и ево ради царскова здравия все тебе добро будет у нас. Не печался-де ничем, дадим тебе келью добрую и станем-де тебе водит по святым местам, где-де нам возможно. A где невозможно и коими местами босурманы владеют, а христиан не пущают, тут-де и сами не вольны». И я вставши да поклонился. И питропос мне молвил: «Иди-де теперьво в келью опочивать, а когда-де будет время, убравшися, станем-де вас вадить по святым местам». А грекам завистно сильно, что питропос такую показал любовь. И тако поидохом в келью и препочихом.

И бысть якобы о полунощи, стали клепать в доску ко утрени. Мы же приидохом в церковь царя Константина и матере его Елены и тут мало постояхом. Когда начали на утрени кафизмы говорить, тогда нам стали свечи раздавать и повели нас ночи со свечами по святым местам. Прежде привели тут, где Христос сидел на камени, когда явился Марии Магдалины. Тут над тем каменем зделан чулан дощатой з дверми, да и замыкают. А камень, что стол, круглой; камень – красной кремень. A где Христос сидел, то место сребром обложено и позлащено. Тут, подле того каменя, церковь Иакова, брата Божия, а служат в ней греки. Тут мы, тот камень целовавше, пошли до церкви, где Мариа Египетская плакала пред образом Пресвятыя Богородицы. Потом повели нас до Авраамовой церкви. Пришед в тую церковь, целовахом то место, где Исаак стоял связан, когда его Авраам хотел заклать. И то место обложено сребром и позлащено, величиною с болъшую тарелку.

Потом возвратихомся в Великой монастырь. Идучи в монастырь, целовахом врата Великия церкве, и тако л. 46. // возвратихомся в монастырь. И приидохом в церковь, а в церкви уже поют славословие великое. И отпели утреню, и тако поидохом в келий свои. Потом пошли да литургии, отпели литоргию, вышли из церкви, пошли все до винной палаты. Тут всем подъносили раки по финжалу, а по-руски горелка. Таков в том монастыри устав: после обедни все старцы вышед из церкви да и пойдут пить горелку, а винной старец подносит всякому человеку по финжалу. У грек незазорно пить горелку, они все на тоща сердце пъют по финжалу. Хош кто церковнаго не пъет, a горелку пъет. Тот у них в чести, кто вина церковнаго не пъет. И тако поидохом до келии своей.

По времени же позваша нас за трапезу и такоже по-прежнему нас удоволиша всем, брашном и вином. Востав из-за трапезы, трапезу заперли, не пустили вон богомолцов, стали ноги умывать. А за умыванья брали с нарочитых по семи, по пяти и по восми червонных, а со убогих – по пяти талерей. И тако умыв ноги и обрав гроши, отварили двери и выпустили вон.

И переночевав ночь, утре, на первом часу дни, привели к монастырю арапы коней. К нам же пришед чорной поп Дарафей, да старец-арап возвестил всем, чтобы шли в Вифлеем. Мы же стали сбиратися. И вышли за градския врата Лидския, и тут все збирались. Тогда стали коней разбирать, а иже пеши шли, а арапы сильно сожают на кони, хош кто не хощет. Мы же шли пеши, для того что они, сабаки, сильно извозом грабят: на десять верст полтина станет извозу. И когда сожидались все, так и пошли к Вифлеему.

И тут на пути на левой стороне минухом монастырь Святаго пророка Илии, где попалил огнем пятьдесятницу. Тот монастырь от Иерусалима версты с три мерных будет*. Да тут же на другой стране дороги на правой руке, как в Вифлеем идеш, против монастыря лежит камень великой, а на нем спал Илиа Пророк. И как он на камени лежал, так пророк весь изобразися; все знать: где лежала глава, где ноги, где спина – что воск, вообразилась. А над тем каменем стоит древо масличное. И богомолцы то древо и тот камень лобзали все; и мы, грешнии, и камень л. 46 об. // брали на благословение, и древа ломали ветвие. И мало отидохом, якобы с версту, тут стоит гроб Рахилин, матере Иосифа Прекраснаго. Когда она на пути умерла, тут погребена бысть.

Мы же мало еще поидохом от тово гроба Рахилина, на долу стоит древо масличное. А сказовают про то древо: когда Пресвятая Богородица бежала во Египет от Ирода-царя, так же под тем древом почивала с Превечным Младенцем. И то древо и доднесь зелено, невелико, окладено камением. Мы же, грешнии, то древо ломахом на благословение. И от того древа поидохом к Вифлеему. И не доходя Вифлеема, в правой руке в полугоре стоит весь Еффрафа, поболши жильем Вифлеема; толко мы в ней не были. И тако приидохом к Вифлеему.

Вифлеем стоит на горе красовито. В нем жилья немного, подобно селу, толко церковь узорична Рождества Христова над тем местом поставлена, над вертепом, где Христос родился. В той церкви ясли Христовы, а вертеп посреде церкве. В вертеп итти, что в походной погреб, неглубоко, ступеней пять. И в пещере ясли каменныя от мрамору белаго. A где Превечный Младенец родился, и то место сребром обложено, и позлащено, и камением драгим унизано. А вертеп узоричисто зделан: стены вси бархатом с золотом и всякими цветы украшен. A ныне ту церковь держут французы-папежцы: турак у грек отнял да французам отдал, а грекам дал предел зъбоку той церкви. А что было в той церкви строенье греческое, то все французы вон выкидали. Дейсусы, коностасы резныя, позлащенныя – то французы вон выкидали, и то строенье лежит топерева не в призоре. А то строенье греком многая тысящи давали стало, а топерво пропадает так ни за что. А крыта та церковь свинцом. Длина тоя церкви пятьдесят сажен, а поперек дватцать сем сажен. А в трапезы тоя церкви пятьдесят столпов аспидных, на стороне по 25 столпов. И тут на месте арапы продавают лестовки: многия тысящи во весь год к тому числу спеют да богомолцов дожидаются. Так богомолцы у них все покупят; и мы отчасти по силе купили про себя, л. 47. // на Русь, братии нашей для благословения.

A те лестовки кладут на Гробе Господни, так они освящаются Гробом Господним. И так в свою землю развозят и в подарках раздают те чотки. Потом я, грешный, пошол в пещеру, где младенцы избиены от Ирода-царя. Зело удивительна та пещера, а земля в ней белая; а ход в нея из вертепа, где Христос родился.

Потом позваша нас за трапезу, и трапеза была зело доволъна, и вина было много. Потом поп Дарафей да старец-арап, – поп взял книгу, а старец блюдо болшое, – и стали денги обирать. И греки нарочитыя давали по десяти червонных, по 8, по 7, по 5; а нижняго ступени – по 5 талерей, ниже того не берут. А будет кто поупрямится да станет 4 талера давать, то так в глаза и бросит: «Како-де ты хужей, сиречь богомолец?!» Таковы-та греки! Будет кто хощет во Иерусалим итти, то сумма грошей велика надобет. И, встав от трапезы, пошли гулять по кельям, высоки кельи. И смотрихом, и дивихомся: красовито сильно стоит Вифлеем на горе. Как посмотриш к Содомскому морю – ужасно зело!

И утре поидохом из Вифлеема тем же путем в вышереченной монастырь Святаго пророка Илии. И тут игумен нас стретил того монастыря, въвел нас в церковь Святаго пророка Илии. Церковь зело узорична, а в ней писмо все стенное хорошо сильно. Тут лежит камень, в стене въделан, на котором сидел пророк, когда попалил пятьдесятницу. В той церкви трапеза была богомольцем. И той же поп Дорофей по-прежнему взял книгу да записовал, а гроши так же брал, что и в Вифлееме. Вставши от трапезы и погуляв по церкви, мало опочихом, поидохом из монастыря Святаго пророка Илии.

И приидохом в монастырь к Честному Кресту, где чесное древо расло. В том монастыри церковь зело предивна, писмо стенное. В той церкви под святою трапезою пень того древа, с котораго съсечено животворящее древо, из котораго и зделан Крест Христов, на нем же распят бысть Господь наш Исус Христос. Мы же, грешнии тот пень ламахом. Да в той же церкви вы- л. 47 об. //носили часть от животворящаго древа, на нем же распят Господь наш Исус Христос, – крест зделан. Мы же, грешнии, лобызахом той крест.

А сказовают про то древо: посадил Лот три главки по грешении со дщерми и поливал то древо по повелению Авраамову. И тогда Соломон стал строить Святая Святых, и то древо повелел съсечь на тябло. И мастеры то древо смерили и потянули вверх – оно и коротко стало. Они же усумнешася, и опустиша долу, и смерели – оно и пришло в меру; потянули опять – а оно и опять стало коротко. Так мастеры познали, что хощет быть некое таинство, и положили ево к стене – и бысть седалище иудеом. И когда пришла Южеская царица к Соломону, и Соломон нача ея водити по своим царским сокровищем и показовати ей вся своя царская сокровища и церковное здание. И тогда Соломон въведе царицу в церковь и показавши ей вся церковная здания внутрь ея. Тогда Южеская царица, когда пришла к чесному древу и увидела его, и воспела: «О треблаженное древо!» И от того времени не велел царь Соломон на том древе садится иудеом, и с того числа бысть то древо в чести иудеов. А когда жидове стали Христа распинать, и повелеша ис того древа зделати Крест Христов, на нем же распяша Господа Славы. И тот-та пень в той церкви стоит, и доднесь цел он, и сребром обложен, и позлащен.

И ходихом мы по церкви, и смотрихом здания церковнаго. Потом позвали нас за трапезу. И трапеза была пространная; и вина много было для того, чтоб охотно богомолцом денги давать. И тут¹ Дарафей-поп да старец-арап брал денги по вышеписанному, как и в прежних местех, и в книгу записывал. И тут, едши хлеба, начевали. И гуляли по тому монастырю, въверху ходили по кельям. Удивителной монастырь, а пуст весь; толко два старца или три живут для ради службы и для богомолцов: водят по святым местам да денги обирают. И утре рано, на первом часу, подънесли по финъжалу раки, и поидохом во Иерусалим.

И приидохом во Иерусалим в монастырь Великой. Потом стали¹ нас разводить по монастырям и стали кельи разда-вать. Нам же отвели келью в монастырь Иоанна Предтечи л. 48. // и дали мне келью. Мы же начахом жити и Бога благодарити. Потом позвали нас в монастырь Святаго архаггела Михаила на ево праздник ко всенощной. И тут в вечерни был митрополит Птоломаидской, и на утрени он был, и литургию сам служил, после обедни поучение чол изустное. Певцы у него были нарочиты, только ниже наших гораздо. Тут, не роспустя богомолцов, подносили по финжалу раки да брали с человека по червонному, по талерю, по полуталерю, кто что смог, по силе.

Потом стали пускать в церковь не всеми дверми, но половину отворил турчин, чтоб иныя так не шли, а пропущал по человеку да по два да досматривал печаток. У ково есть печатка, так и пустит тово, а у ково нет, тово не пустит.

ОПИСАНИЕ ВЕЛИКИЯ ЦЕРКВИ ВОСКРЕСЕНИЯ ХРИСТОВА

О граде в полунощном угле стоит церковь великая Воскресения Христова. А в ней врата двои: на полудни одни отворяются, а другия закладены камением. И как митрополит со Христианы и мы, грешнии, с ним же вошли, и тут, немного пошед, якобы саженей пять, лежит камень противу врат церковных от мрамору белаго, огражден решеткою медною. И с того камени положен бысть Христос во гроб Иосифом и Никодимом; и на том камени Христа в плащеницу обвивали. И тот камень митрополит и все христиане целовали; и мы, грешнии, такожде целовали; потом иных вер. И над тем каменем горят восемь кандил с маслом древянным от разных вер. А сказовают про тот камень, что подлинной был не мраморной, но простой белой. А тот-де камень французы вывезли в свою землю. А за тот-де камень турок на французах взял скарбу великую червонных; и на том-де месте положили въместо тово сей камень мраморной, что ныне видим всем. А кандила над тем каменем горят и день и нощь. А иныя не так сказовают, бутъто тот камень положила царица Елена, а подлинной-де камень разобрали христиане на благословение. И о сем камени ведомости подлинной нет, где тот камень девался: тут ли, где царица Елена его в той церкви скрыла, или где он, Бог весть. А что фряги его, говорят, украли, и сему, что будет, неймется веры: мудро его у турок увесть! И от того камени поидохом налево к западной стране. л. 48 об.//

Среди Великия церкви стоит теремок-предел, а в нем Гроб Господень. A предел, аки церковь, надвое перегорожен. И как в предел в первой войдеш, тут лежит камень, егоже аггел Господень отвалил от двери Гроба Господня. И тот камень собою невелик, кабы в пуд в пятнатцать; а утвержен в помост; а он сабою кругол, что стул. А знать, он прежде сего бывал велик, да до взятия туркова брали его христиане на благословение, a ныне уже не дадут. А камень красен, что кремень. А над ним горят кандила разных вер с маслом древянным. Мы же, грешнии, тот камень целовахом.

И тако поидохом ко Гробу Господню в другой пределец. А вход ко Гробу Господню зело нужен: двери ниски да и уски – все нагнувши да по одному человеку, а двоя в ряд не разойдутся. А входят человек по пяти, по шти, а болши нелзя. Те поклонятся да выдут, да иныя пойдут. Нужен зело вход да и медлен: нескоро выходят оттудова, для того что радостно вельми. Так кому хочется скоро вытить? Уже насмотрится доволи таковаго дару да выдит. Хош шумят, хош кричат, не гледят на то.

И когда мы внидохом ко Гробу Господню, егда же мы увидехом Гроб Господень, тогда радости исполнися сердце наше; и забыхом скорбь нашу, бывшую нам на пути, и, падше, поклонихомся Гробу Господню. Тогда от такой радости не могохом от слез удержатися, и от очию слезы испускахом, а Гроб Господень лобызахом, а сами рекохом: «Слава тебе, Господи! Слава тебе, святый, яко сподобил еси нас, грешных, видети гроб свой пресвятый и лобзати! Что воздамы тебе, Владыко святый, како мене, недостойнаго, допусти со грехи нашими окаянными гроб твой пречистый видети?!» И дивихомся человеколюбию Божию, како от мног лет желаемое получихом: прежде слышанием и прочитанием истории, ныне же Бог сподобил самим видети. И тако воздахом хвалу Богу и Пречистей его Матери.

И стояхом тут, и смотрихом, како прихождаху тут ко Гробу Господню на поклонение от разных вер еретических. И видехом армян, армянских жон. Зело мне, грешнику, во удивление, удивили меня зело: как на Гробе Господни они плачют, так слез лужи стоят на доске гробной; а иную баба-ту насилу л. 49. // прочь оттошшиш от Гроба Господня. Дивное чюдо!

Хоша еретическая у них вера, мы же подивихомся таковому усердию.

А Гроб Господень приделан к стене предела к полунощной стране, та страна свободна; возглавие и подъножие примуравлена. А длина Гробу Господню – девять пядей, а поперечины – пять пядей. А над Гробом Господним сорок сем кандил с маслом древянным, а горят день и нощь. А в те кандила масла наливают и надъсматревают старцы гробныя разных вер еретических. И всякой старец в свои кандила масла наливает. А буде видит: в чюжих кандилах масло догарает – так вдарит в колоколец; так пришед да и нальет масла. А колокольцы от земли приведены во всякую келью, кой где живет. А кандила над Гробом Господним разных вер еретических.

А писано в Карабейником страннике, что де етот гроб зделала царица Елена над тем подлинным Гробом Господним. А вход-де к нему под землею; a ныне греки и вход забыли, из памяти у них вышло. А етот Гроб Господень зделан от мрамора белаго, и покрыт декою, и мраморною, и запечатан седмию печатъми свинчатыми. A ныне те печати чють знать, уже стерлися; а печати – насквозь дека верчена да так и заливаны. А что дека на Гробе Господни, на верху язва поперек разселася, толко не насквозь, до другой страны разседина не дошла. И поклонившеся Гробу Господню, и тако изыдохом ис предела, и смотрихом по церкви сюду и сюду, и дивихомся зданию церковному.

А у церкви над Гробом Господним верх разбит, турки разбили, a зделать не дадут. А диря-та покрыта седкою медною, чтоб птицы не летали. A предел над Гробом Господним обит деками мраморными, а инде уже деки вывалились. А Великая церковь была подъписана мусиею, зело была узорична, а ныне вся полиняла а не в призоре, а сие турки починить не дадут. А Великой церкви длина – сто сорок ступеней, а поперек – сто ступеней. Да тут же мы стояхом и смотрихом на верх церкви. Видехом: на стенах церковных кресты изображены в камени, великия кресты, на западной и полунощной, на полуденной. А подобием таковы: в средине троечастной, что у нас на Успенском соборе, а по сторонам четвероконечныя; л. 49 об. // а подъпись на троечастном, на четвероконечном: «Исус Христос Ника». A делала те кресты царица Елена с подлиннаго Креста Христова. А троечастной Крест Христов с возглавием, а подобие таково, якоже сии образцы свидетелствуют. А верх над Гробом Господним аки теремок, что яблоко кругло. А на Гробе Господни служат французы-папежцы. А вход ко Гробу Господню никому не возбранен, всех вер ходят. А за пределом Гроба Господня к стене приделан предел: тут служат кофти, а за ними хабежи. Тут гробы Иосифа и Никодима выбиты в стену могилою, а гробов нет, толко ямы. Мы же те гробы целовахом и землю брахом, а земля красна видом.

И тако поидохом к церкви Воскресения Христова дванадесять ступеней. А в той церкви служат греки, митрополит греческой. А патриарх не живет во Иерусалиме, но живет в Едринополе. А длина той церкви – дватцать ступеней, а поперек – десять ступеней. Посреде же той церкви Пуп земли, покрыт камением, а руками человеческими не делан, но зделан Божиим повелением. А от Пупа земнаго четыре ступени в той же церкви есть место, ограждено каменем народа ради, вышина повыше человека. A посреде той ограды пропость-щель, как можно человеку пролесть. А как в нея посмотриш, так темно, а глубины Бог весть. И мы про ту пропасть спрашивали, и греки сказали: «Бог-де знает, что ето за щель. Мы-де и сами не знаем, уже из памяти вышло, так никто не знает». А в той церкви иконное писмо все московское – царское подание наших государей, а писмо верховных мастеров.

И тако нам ходившим в церкви, и начаша греки в доску бить в церкви к вечерни. Потом стали вечерню петь, а митрополит Птоломаидской стал на месте. И, отпев вечерню, позвали всех христиан греческой веры на Голгофу ужинать за трапезу; и тут трапеза была всем доволна: и брашном, и питием. Потом поп Дарафей пошол з блюдом, а старец с тетратью, да брали так же: с нарочитых по 8, по 7, по пяти червонных, а с нижних по пяти талерей. A после трапезы начахом апять ходити по церкви и по святым местам. И хождахом по церкви – утешно л. 50. // силно гулять, ненасытная радость!

И увидели французы, что греки вышли из-за трапезы, и велел францужской наместник заиграть в свои органы для богомолцов греческих. И когда в те органы заиграли французы, тогда не мог никто удержатся, чтоб тех органов не слушать. Зело у сабак лъстиво и сладко играют! И тем игранием многих во Иерусалиме отвратили от греческия веры к себе в папежную веру. Тщательны сабаки, многими дарами дарят, денгами, платьем многим оболстили.

Мы же ту нощь всю не спахом от радости, ходихом по святым местам и мерихом Великую церковь место от места. А из той церкви Воскресения Христова ходят на лестницу на Лобное место. А от тово места 20 ступеней стоит престол, идеже жидове на Господа тернов венец плели; тут служат греки. И от того места 10 ступеней стоит престол, где разделиша воини жидовския ризы Господни; и тут служат греки ж. А от того места 16 ступни – где Пресвятая Богородица плакала по Христе во время страсти. И на всех тех местах службы, и висят кандила скляничныя с маслом древянным, горят безъпрестанно.

И от того места к западной стране 10 ступеней стоит темница; три ступни – где сидел Господь наш Исус Христос от иудей. И тут горят четыре кандила день и нощь. Да тут же лежит и колода каменная, а в ней пробита две дири: как жидове наругалися Христу, и клали нозе его в кладу и замком замыкали. А от того места 20 ступней – где стояли ученицы, плакали по Христе во время страсти Господни.

А от того места к полунощной стране в той же болшой церкви стоит столп каменной от белаго мрамору, за него же привязан бысть Господь наш Исус Христос от беззаконных иудей. От того столпа вторая часть в ветхом Риме в церкви Святых апостол Петра и Павла; а третья часть в Цареграде в церкви Успения Пресвятыя Богородицы, где патриарх служит, и тую мы часть в Цареграде видели и целовали. А у того столпа престол, служат французы. А от того столпа к западу стоят французкия органы, зело велики, привезены из Риму от папы.

Да в той же церкви, не ходя на Лобное место на лестницу от того места 24 ступни, на л. 50 об. // восточной стране, позади олтаря Воскресения Христова, тут есть врата великия и лествица в пещеру ископана глубока, итти в нее по ступенем каменным. И как снидеш долу, тут стоит церковь каменная царя Константина и матери его Елены. И там горят три кандила с маслом, а посреде тоя церкви в пещеру ископана лестница, в землю 7 ступней. И тамо царица Елена обрела Крест Христов и два разбойнича. А стоит на том месте седм кандил христианских, одно латинское.

А одесную страну Воскресения Христова тут есть лествица – итти на гору высоко, на Голгофу, каменная лествица, 13 ступеней. А святая гора, гора Голгофа, каменная, высока, на ней же распят бысть Господь наш Исус Христос от иудей. А на Голгофе, где водружен бысть Крест Христов, и тут пробита гора пяди. Мы же, грешнии, то место целовали, обложено сребром и позлащено; а из того места благовоние исходит зело запашисто; а то место выбито кругло. А за тем местом поставлен крест-распятие, а написано распятие по-латински, и подножия нет, a нозе прибиты одним гвоздем. A где укануша кровь Господня, и то место до полупяди широко, а глубины никто же весть. А церковь та на горе Голгофе вся выкладена каменем мраморным пестрым, зело узоричиста. А ходят в нее разувши, в одних чюлках. А у того места сидит старец со свечами неотходно. А служат на том месте греки. А от Лобнаго места въправо, якобы сажени две, лежит камень круглой, въделан в помост; и на том камени снятие было Господня тела с креста; а тут служат французы.

А зшед с лествицы, налево под горою святыя Голгофы стоит церковь каменная. А в ней на входе по обе стороны стоят два гроба царския; а какия были цари, никто не знает. И мы спрашивали у грек, и они не знают: иной скажет греческих царей, иной скажет латинских – а подъпись на них латинская. A те гробы зделаны зело хитро; мнится, не гробы – какое-то чюдо; а не вем что, Бог весть. А не целуют их, толко спинами трутся об них; а не вем, чего ради. А за те л. 51. // гробы пошед мало, в той же церкви на правой руки гроб царя Мельхиседека. Да в той же церкви, от тово гроба Мелхиседекова три ступни, видит щель в гору: разселась гора Голгофа. Егда пришед от воин и виде Христа уже умерша, и копием ему ребро прободе. И изыде кровь и вода, и кануша кровь на Голъгофу – и ту разседеся гора каменная от крови Господни. И истече кровь на главу Адамову: бе бо глава Адамова в той горе, где распяша Господа иудеи, ибо то место зовется Лобное, сиречь Краниево. И та разседина знать и до сего дни. A где глава Адамова лежала, и то место решеткою зделано, чтоб не ломали то место камения. A место невелико, и глава Адамова, по тому месту знать, невелика была, как бы нынешних людей. И на горе Голгофе престол греческой да два францужских. А за францужским престолом на той же горе, от Лобнаго места к полудни итти десять ступней ножных, и тут то место, идеже Авраам на жертву принесе сына своего Исаака.

А церковь великая Воскресения Христова греческия веры, где служивал патриарх греческой. A ныне патриарха нет во Иерусалиме, но живет в Едринополе при самом салтане. А во Иерусалиме на ево месте наместник да 4 митрополита по переменам живут: 1. Кесарийской, 2. Лидской, 3. Птоломаидской и Назареидской, 4. Иорданской. И те митрополиты живут во Иерусалиме, а служат по переменам, в епархиах своих не живут от насилия турков и арапов. А Великая церковь, основания царя Константина и матере его Елены, ограждена кругом, на четыре части все стены. А церковь великую Воскресения Христова держит греческой наместник з греки, а Гроб Господень – французы-латыня. А по обе страны Великия церкве службы еретическия; а сказываются христиане, a вера их проклятая еретическая. И тут нощь всю ходихом по Великой церкви, и смотрихом, и святым местом кланяхомся, и лобзахом, и дивихомся зданию церковному и красоте той церкви, како вся страсти Христовы внутрь тоя Великия церкви ограждены.

У грек всенощных не бывает, только на вечерни на литеи пять ставят хлебов: великия хлебы, да тонки. А верхней хлеб поставят три свечи: не воткнет в хлеб, а поставит свечи в хлеб. Отпев вечерню, разломав хлеб да и раздают. лИ после утрени стали петь литургию. И после . 51 об. // литургии поп греческия и митрополит облекся во вся священныя одежды во олтаре, и взяша хоругви, и взяша часть древа животворящаго, и иконы, и мощи святых в ковчегах, – а ковчегов будет до дватцети и болъши, а ковчеги серебряныя и иныя хрустальныя, – и тако поидоша во вся врата из олтаря, и приидоша к пределу Гроба Господня. А за митрополитом – попы и старцы, потом греки, христиане. А перед митрополитом турок з ботошком очищает дорогу, не дает мататся лишним, иных вер еретических. Зело управно, подобно что у нас на Москве ходы ходят, так служивыя напереди идут да дорогу очищают. Так-та и турак тем же подобием и всякое безчиние унимает. А естьли бы не так, то бы садом был в церкви великой, уголовщина бы была, а то иных вер не близко припускают. Да так-то турок всякой веры разряд чинит, когда свой праздник кои не празднуют. Мы же зело подивихомся. И тако митрополит всем собором с христианы обшед кругом предела Гроба со кресты да и пошол в предел Гроба Господня. И поклонися Гробу Господню, вышел вон; потом греки и мы с ними же; потом разных вер еретических. Потом поидоша в церковь Воскресения Христова и отпустиша литургию. Потом пришли турки и отперли Великую церковь, и поидохом вон из Великия церкви все греки и всех вер еретических. Потом турок запер Великую церковь и запечатал.

А у Великой церкви двои врата: одни замуравлены, а во вторыя отворяются, и те запечатлены от турок, которыя на турка дань збирают. А у тех врат по обе стороны стоят 11 столпов: 8 мраморных да три аспидных. И, как вышед из церкви – на правой руке, в церковь идучи – на левой стране, другой столп а от врат церковных. И на том столпе язва великая разселась, больши аршина вышины, подобно тому как гром дерево обдерет. А сказовают, что из того столпа в Великую субботу вышел огнь из церкви тем столпом, так он от тово разселся.

Мы же про тот столб у грек спрашивали, так они нам сказали: «Над тем-де столпом бысть знамение великое, 24 роки тому л. 52. // уже-де прошло. Пришед-де армяне к паши да и говорят так, что: «Греческая-де вера неправая, огнь-де сходит не по их вере, но по нашей. Возми-де у нас сто червонных, да чтоб де нам службу петь в Великую субботу. А грек-де вышли вон из церкви, чтоб де они тут не были, а то скажут: «По нашей-де вере огнь с небеси сходит».» И турчин облакомился на гроши, и оболстился на болшую дачю, да грек выслал вон из церкви. Потом турчин отпер церковь и пустил армян в день Великия субботы. А митрополит гречески со христианы стоял у столпа, у места а царицана Елены, где она жидов судила, а то место вне церкви Великия. И митрополит стоял у тово столпа, и плакал, и Богу молился. А армяне в Великой церкви в те поры по своей проклятой вере кудосили, и со кресты около предела Гроба Господня ходили, и кричали: «Кирие елесон!» – и ничто же бысть.

И будет как час адинацатай, и сниде огнь с небеси на предел Гроба Господня, и поигра, яко солнце к воде блистаяся, поиде ко вратом Великия церкви, а не в предел Гроба Господня. И тамо не во врата поиде, но в целое место сквозе стену и в столп каменной. И разседеся столп, и выде огнь из церкви пред всем народом. А столп треснул, что гром великим шумом загремел. Тогда весь народ из церкви выбегоша на тот позор, смотрить таковаго чюда, где огнь поидет, и смотриша. И огнь пошел по помосту, что вне церкви слано камением, и дошед до того места, где митрополит стоит со Христианы и на коем месте стоит кандило с маслом древянным без огня, толко фитиль плавает. И пришед огнь к столпу, и опалил весь столп, потом загореся кандило.

И когда турчин увидел такое чюдо, а в те поры турчин сидел у Великой церкви у великих врат, кой дань збирает на турка, – и увидел турчин такое чюдо, закричал великим гласом: "Велик Бог христиански! Хощю быть христианин!» Тогда турки, ухватя, стали его мучить. И по многом мучении, виде его непокаряющася, потом склаша великой огнь противу тово столпа, где кандило с маслом загорелася, и тут л. 52 об. // ево спалиша. А когда он во огни стоял на коем камени, и на том камени стопы его все вообразишася, яко в воск. И тот камень и доднесь в том месте лежит. И столпы оба стоят на показание: тот, что у врат, с разсединою; а тот, что у царицына места, черен весь, дымом опален, и не сотрется копать та. Такое чюдо было!»

И от тоя поры уже огнь въяве не сходит на Гроб Господен, но токмо кандило греческое загорается, а иных вер еретических кандило не загорается. Таковое чюдо Бог показал на босурманы и над еретиками! А тоя поры уже турки в день Великия субботы никаких вер у Гроба Господня не дают служить, кроме греков. Французы хош власть имеют у Гроба Господня, во весь год литургисают на Гробе Господни – им турок попустил, а в день Великия субботы французы очистят предел Гроба и не служат, выдут вон, греком отдадут.

И обносится та молва в христианских церквах, паче же в нашем, что бутто огнь с небеси ныне не сходит. И то неправо говорят: аще бы огнь не сходил, то бы почто греком отдавать? А они люди убогия, а еретическия веры армяня, французы богаты зело. Они бы за такую добрую славу вельми б турку много дали козны, кабы турок пропустил такую славу, что по их вере огнь сходит, да нелзя. Одинова турки попытались так зделать, да не далось, так и пред их не обманут французы или армяне, боятся турки. И за то они, за неправую свою веру, турку дань платят перед греками въдвоя. А таки греки в Великой церкви всех вер еретических честняя у турок для тово, что какое дело турку до христиан, то прежде присылают к греческому наместнику. А то уже армяня, французы, кофти к греческому наместнику сходятся. Чем пашу подарить, так как греческой наместник придумает, так и будет. И турок ево слушает, a тех на совет не зовет. Так потому турку, хош босурманы, однако знают, что их вера лучши.

А что говорят, что де ныне огнь с небеси не сходит, так всяк разсуди правове- л. 53. //рной: естьли бы так было, то бы уже Великая церковь часу не могла стоять; а то турок боится, что знамение бывает, так за то уступает. Тово ради турок по вся годы назирает и огнь в Великой церкви от Великаго четвертка погасает. А тово и смотрит, чтоб которова году не сшол огнь с небеси, так бы он тово часу Великую церковь разорил. А за что себе турок по вся годы такия труды дает и мучится? Погасит огнь в Великой церкви по всем кандилом и в домех во всех христиан-та смотрит, карпит до Великия субботы, все назирает: таки ль правда христианская, не лгут ли они?

A ныне тако бывает сошествие огню. В день Великия субботы греческой митрополит со христианы, взяв святыя иконы, часу в девятом дни поидут круг Гроба Господня. И когда обыдут около предела трижды, тогда турчин опечатает предел Гроба Господня и посмотрит на кандило греческое. Будет есть огнь, так он скажет митрополиту, а как нет, так скажет «нет». И тако греки великим воплем кричат «Кирие елейсон!» на мног час, а турчин поноровя да еще посмотрит. И когда увидит турчин огнь, так и скажет митрополиту. Тогда митрополит возмет свечь великия пуки во обе руки, да и пойдет в предел Гроба Господня; да и зажжет оба пуки свечь, да вынесет христианом, а христиане от ево руки станут разбирать. Потом за христианы армяны поидут в предел Гроба Господня да возмут огнь от греческаго кандила. Потом станут кандила по всей Великой церкви зажигает, такъта пение бывает. А кто нам не хощет веры яти, то всяк собою отведай: немного живота, два года проходить, да двесте рублев на путь, да и полно тово – так сам будет самовидец всякому делу.

А пред враты Великия церкви площедь зело велика, выслана каменем. И тут по вся утра выходят с товары, разбираются.

Товары всякия бывают для того, что богомолцы по вся утра приходят в Великой церкви на поклонение и у л. 53 об. // Великой церкви врата церковная целуют. А продают чотки, свечи и всякия товары, мыло доброе; а торгу толко на один пас, а турки со своими товары болея не стоят.

Да тут же, вышед из Великой церкви, на левой стране, приделано место к стене Великия церкви царицы Елены, где она жидов судила; а то место высоко; a ныне тут престол латинской, служат французы. А то место прежде сего, сказывают, было позлащено, a ныне позолота не знать, слиняла, нет ничево. А подле того места царицана церковь пределана к той же Великой церкви к стене, та церковь, где плакала Мариа Египецкая пред образом Пресвятыя Богородицы. А к патриаршему двору приделана церковь Иакова, брата Божия, а под колоколнею – церковь Сорок мучеников, иже в Савастии.

И потом поидохом в свою келию и почихом до утрия. Потом позвали нас в монастырь Святыя великомученицы Екатерины на ея праздник. Тут после литургии позвали нас за трапезу хлеба есть; и, едши хлеба, тут давали за трапезу по червонному, по талерю, по полуталерю. Потом стали звать во обитель Саввы Освященнаго, там был митрополит Иорданской. И греки ходили, а мы уже не ходили для арапов, за нужным проходом, а ходили на его память. Потом пришел митрополит от Саввы Освященнаго. Потом позвали всех богомолцов в Николской монастырь. А литургию служит иорданской митрополит, арап; а казанья казал по-арапски, зело арапской язык груб. И тут богомолцом давали по финжалу горелки, да закуска была изюм сухой, а трапезы не было; а брали по тому же, что в Екотериновском монастыре.

A всех монастырей во Иерусалиме внутрь града: первой – монастырь Великой; 2 – Введения Пресвятыя Богородицы; 3 – Иоанна Предтечи; 4 – Архистратига Михаила; 5 – Великомученика Георгиа; 6 – Феодора Стратилата; 7 – Екатерины, Христовы мученицы; 8 – Анны, матери Пресвятыя л. 54. // Богородицы; 9 – Святаго Евфимиа Великаго; 10 – Святаго великомученика Димитриа; 11 – Преподобнаго Харитона Исповедника; 12 – Воскресения Христова. A все ети монастыри внутрь града: девять мужеских да три женских, да два монастыря: один францужской, а второй армянской – Иакова, брата Божия. A всеми теми дванадесятми монастырями владеют греки. A где монастырь Иакова, брата Господня, и тот монастырь зело узоричист, в том монастыри глава Иакова, брата Господня; а та глава под спудом; а то место обложено сребром и позлащено.

ОПИСАНИЕ СВЯТАГО ГРАДА ИЕРУСАЛИМА

Град Иерусалим стоит на восток, как приидеш от Царяграда, от Лиды, а в нем 4 ворота: 1 – на восток, на Елеонскую гору и к селу Гепсимании; 2 – на полдень, на Синайскую гору; 3 – от Лиды, в которыя приходят от Царяграда; 4 – от Шамы, сиречь от Дамаска. Град Иерусалим на четыре стены: 1 – стена на восток, к Елеонской горе; 2 – на полъдень, к юдоли Плачевней, и к Сионской горе, и к селу Скуделничю; 3 – на полунощь, к Дамаску; 4 – на запад, к Лиде. Град Иерусалим каменной, стены высоки, крепок сильно, камень-дичь великой; а круг его будет версты три мерных. А стараго града стены все до основания разбиты; а старой град Иерусалим, сказавают, круг его было шесть верст. Град Иерусалим людми не жил: много пустых мест, и полат пустых много, а иныя развалились многия полаты; а за городом нет жилых мест, кроме дому Иоанна Богослова. л. 54 об. //

Внутрь града Иерусалима в полуденном угле стоит церковь Святая Святых, a владеют ею турки и мечты творят по своему беззаконию. А будет кто хощет той церкви посмотреть от христиан, и тово потурчат; а потурчится не похощет, так ево повесят. Да в том же угле врата, в которыя Христос въезжал на осляти. Во граде Иерусалиме стоит великая церковь Воскресения Христова. А от десныя страны Великия церкве, когда из церкви выдиш, стоит колокольница каменная, вельми чюдна, на четырех углех без верху – турки збили, и высока была. Под тою колоколнею стоит церковь Воскресения Христова. Тут лежит камень, на котором Христос сидел и явися Марии Магдалины. А двор патриаршей приделан к Великой церкви и тем церквам – Иакова, брата Господня, и к великой колоколни- л. 55. //цы. А что трапеза была патриарша, и турки отняли да в мечет претворили. В Великом монастыре две церкви, в которой служат греки: первая – царя Константина и матере его Елены, а вторая – Святыя мученицы Феклы. А по левую сторану великаго притвора церковь приделана к Великой церкви близ Лобнаго места, где аггел Господень показа место Аврааму вознести на жертву Богу и заклати сына своего Исаака.

А в полуденном угле стоит церковь, чюдна и высока вельми, по-еврейски зовется Ероя, а по-руски – Святая Святых. Егда созда святый град повелением Салима, царя Иудейскаго, и совокупиша имя церковное царским именем, приложиша имя граду тому Иерусалим. Соломон же ту церковь созда повелением аггела Господня. И егда прииде Господь наш Иисус Христос во святый град Иерусалим, и рече на сонъмищи ко иудеом: «Разорить церковь сию, и треми деньми воздвигну ю». Иудеи же не разумеша, что им Господь рече, не дая бо им свыше разумети. И реша к себе иудеи: «Создана бысть церковь сия сорок пятию лет» – и гневашеся на Христа жидове. В той же церкви обреташеся Господь наш Иисус Христос. В той же прият Симеон Христа на руки и глаголаше: «Ныне отпущаеши раба своего, Владыко» и прочая. В ту церковь въведена бысть Пресвятая Богородица трех лет, в той церкви питана бысть от аггела хлебом небесным до двоюнадесяти лету.

А на восточной стране к горе Елеонской стоят врата железная старова города Иерусалима, a те врата не отворяются и доднесь. В та врата Христос въехал на осляти от Вифании, от горы Елеонския. Дети же еврейския резаху от древес ветви и постилаху по пути ризы своя, от тех врат пояху до церкви благоговейне: «Грядый во имя Господне! Осанна в вышних, царь Иисраилев!» Из той же церкви изгна Господь наш торжников, продающия овцы и голуби, и деки пенежником опроверже, и пенязи разсыпа. И рече им: «Не творите дому Отца моего дому купленаго. Дом бо молитвы – дом Отца моего». Да тут же, подле той же церкви, л. 55 об. // стоит малая церковь, муравлена, невелика. А в ней, сказовают, Мерило праведное сотворено мудрым Соломоном: в скалу висят две чаши великия железныя на железных цепех, хотки безъмерны, зело мало что положиш, они и пойдут – a посмотреть не пустят турки. Да сказовают, тут же пред церковию лежит камень широк и плоск, дикой. Когда Христос пред церковь приехал на осляти и стал на том камени, и позна камень своего создателя, растворися, что воск, и стопы жрепцовы воображися в камень; и те-де стопы знать и до сего дни на камени. А церковь Святая Святых, создание Соломоново, разорена вся до основания Титом, царем Римским, толко осталось одно Мерило праведное, ничим же не вреждено. A ныне на том месте стоят две мечети турецкия изрядныя. А турки, сабаки, отнюд не пустят по-смотреть, убивают того или потурчат. И нам греки о том зело внушали, чтоб не ходили. И водили нас по Иерусалиму да указавали, чтоб не ошиблись, в те б ворота не ходить. А они, сабаки, вороваты: туда пустят, а оттуда не пустят.

А когда пойдешь от Великия церкве к Гепсиманским воротам, и тою улицою ити дурно сильно и скаредно: тут по той улицы турки делают сафяны. И пошед немало, тут поток Кедрской; на правой руки, как выдиш на поток, и тут стоит дом богатова: на самом потоке ворота, подъезд под тот двор, сквозе ево улица. А как пойдеш въверх по потоку и на повороте на правой, в улицу как поворотиш, тут на угле лежит камень, на выходе потока Кедрскаго, широк, в аршин длины, а поперечины в три четверти. На том-де камени Христос упал со Крестом, когда ево вели воини на пропятие. И тогда жидове задели понести Крест Христов Симону Каранею, с села грядущю, отцу Александрову и Руфову. И нес Симон Крест Христов до горы Голгофы. И тот мы камень целовали часто, как была не пойдем в Егепсиманию, на дороге лежит. И от того ка- л. 56. //мени пойдеш на гору якобы вержения из лука, стоит Претор, где Христа судил Пилат, и по ланитам Его, света, бил Пилат, и воини ругашеся Ему. И тот Претор цел и доднесь, не покрыт, и инде камение стали вывалеватся, переходом зделан чрез улицу. А коею староною по улицы Христос веден, и та дорога вымащена каменем высока. И по тому пути от христиан не ходят, толко турки ходят да арапы, а христиане почитают. А каменя того, где Христос упал, турки не дают ламать на благословение отнюд.

А от того Претора немало пошед, стоит купель Овчая, в ней же аггел Господень по вся годы возмущаше воду. А при той купели был и притвор Соломонов – весь разбит до основания, толко одна купель Овчая во дворе худе. А тут живет турок, берет с человека по копейки, а с старцов не берет. А купель глубока, зделана колодезем круглым; а жерело в купели уско, толко кошель проходит; а вервь у кошеля мы сами навезали, саженей будет десяти. Мы же, грешнии, ис той купели пили воду, зело вода хороша. В той купели в притворе Христос разслабленнаго исцели и хананею помилова. А та купель зело у турок в презоре: пустой двор, а городьба зело около ево худа. А та купель противу рва, где Иеремиа Пророк въвержен бысть; а ров Иеремиев на другой стране улицы.

А от той купели мало пошед, якобы въвержение камени, дом Иоакима и Анны на той же стране. Дому в том церковь сотворена во имя их, да в том же дому пещера, где родися Пресвятая Богородица. Ис той пещеры два окна въверх; а сказовают, что одним окном вниде аггел Господень ко Анне благовести зачатие о рождестве, а другим изыде; до тово, сказовают, тех окон не было в той пещере. А живут в нем турки, а христиане приходят помолится; и погани турки берут мыто, а с колугеров не берут, потом и в церковь пустят. И мы, грешнии, сподобились всем тем местом поклонитися. Да в том же дому стоит древо дафиново, на нем же л. 56 об. // видела святая Анна гнездо птичие и молитву творящи. И то древо стоит зелено и до сего дни, и с плодом, и мы плод видели.

А противу того дому Иоакима и Анны подле градской стены ров велик, в него же ввержен бысть Иеремиа Пророк ко лвом. А тот ров под градскою стеною. А ныне он неглубок, заволокло тиною; а глубиною подобно как у нас на Москве у Спаских ворот у Кремля или поглубя. А в нем растут древа масличныя, и овощи турки садят.

Да на той же стране к градской стене бывал дом Каиафин, a ныне весь засыпан землею. А та земля ношена с горы Голгофы, где Крест Христов обретен. Тот Каиафа, когда велел Крест Христов схаранить и засыпать его землею под горою Голъгофою, а со всего града заповедал всякой сор и гной на ту гору носит, где Христов Крест засыпаша землею. Помыслиша себе иудеи, ако будет Христову Кресту взыскание. А с Крестом Христовым и два разбойнича быша сохранены. А когда бысть взыскание Христову Кресту, тогда царица Елена повеле землю носить на Каиафин дом – и ныне то место высоко насыпано.

А от дому Иоакима и Анны мало пошед, тут градския врата, что к селу Гепсимании. А когда войдеш в башню извнутрь града, во вратех в стене камень велик, как бы до нево в груди человеку, а в камени вообразилася стопа человеческая глубока, что в воск, как пята, как все пять перстов и вся подошва – все знатно. А сказовают про ту ногу, что аггелово воображение. Когда-де иудеи ведоша Христа на пропятие, тогда-де врата жидове заперли и народу не пустили смотреть. Тогда-де аггел Господень те врата отворил плечем в ворота, а ногою в камень впер – так в камени нога и вообразилась. И тако отворил врата, и изыде народ весь на позор Христов. A те врата недалече от Святая Святых, якобы из лука вержением. Мы, грешнии, ту стопу целовахом. А как выдиш из Гепсиманских ворот и сшед пол- л. 57. //горы, тут лежит камень, а на нем же убит архидиакон Стефан. И на том камени кровь его знать и до сего дни – тот камень красен. Мы же, грешнии, тот камень целовахом и на благословение брахом того каменя. (л. 54.) И от того камени поидохом в юдоль Асафатову. В самой юдоли стоит село Гепсимания святых богоотец Иоакима и Анны, иже нарицается Богородицын дом. И в том селе церковь стоит, равна с землею, Святых богоотец Иоакима и Анны. От градских ворот до села Гепсимании якобы из лука стрелити. Село Гепсимания стоит по конец юдоли Плачевной, а церковь тоя – лествица внутрь сорок шесть ступеней; a лествица утвержена что в погреб походной; а церковь каменная; а на полу лест- (л. 54 об.) //вицы стоит гроб Иоакима и Анны. А когда сойдеш с лествицы внутрь церкви а направо поворотиш к востоку, тут стоит пределец невелик, каменной, а в нем гроб Пресвятыя Богородицы изсечен от мрамору белаго. А над гробом висят сорок сем кандил скляничных с маслом древянным от разных вер: от греческой, латинской. А зажигают кандила, когда бывает служба. А служба бывает по воскресеньям, потому что стала вне града. А иногда так недели три не бывает, тогда турки ворот Гепсиманских не отопрут. А приходят к службе греки да латыня; а латыня служат на самом гробе Богородицыном, а греки позади гроба Богородицынаа¹. В предел ко гробу Богородицыну входят человек по пяти, по шти, a боле нелзя, и покланяются, и гроб целуют. А гроб Пресвятыя Богородицы подлинняя гроба Господня полъпядию, да уже Господня. А от того гроба Пресвятыя Богородицы пять сажен въверх церкви – окно кругло. А сказовают про то окно греки, что де тем окном взято тело Пресвятыя Богородицы из гроба, a где – Бог весть. А ту пещеру турки запирают, и мыто емлют да и пущают, а с старцов не берут. И вышед вон из церкви Пресвятыя Богородицы.

л. 57. А когда выдеш из церкви из Гепсимаской, и на левой стране тут пещера невелика каменная. Тут Иуда Христа продал пребеззаконным иудеом на пропятие. И тут мы ходихом, и в пещере место целовахом. И оттоле поидохом налево, на Елеонскую гору прямо. От тоя пещеры на полдни, якобы вержением камени, стоит древо масличное. Под тем древом Христос постился и ко Отцу молился: «Отче, аще возможно, да идет чаша сия мимо мене, аще не – буди воля твоя». А то древо и до сего дни зелено, и на благословение его берут от иных стран. Да тут же есть камень зело велик, и плосок, и высок, якобы в груди че-ловеку. На том камени ученицы его спаша, когда Христос молился. И пришол к ним, они же сном отягчены, тогда Христос им рече: «Спите прочее и почивайте, бдите и молитеся, да не внидете в напасть. Дух бодр, плоть немощна есть. Понеже обещастеся² со мною умрети, a ныне не можете единаго часа побдети со мною; вы же спите, а Иуда спешит продати мя иудеом» – и пот лияшеся, яко капле крове. И тот камень целовахом.

И оттудова поидохом на гору Елеонскую. И мало пошед от того места, лежит камень велик. А сказовают, что с того-де каменя Христос сел на осляте, когда въехал во Иерусалим. И тот камень мы целовахом. И от того камени поидохом въверх Елеонския горы. От Гепсимании до верху Елеонския горы с полъверсты будет мерныя, от Иерусалима верста до горы Елеонския.

Гора Елеонская зело красовита, велми высока, красна и предивна, а по ней растут древа масличныя. На самом верху горы есть место Господне, где Христос стоял со ученики своими. И вопросиша его ученицы о кончине века сего. Он же рече им: «Не может сего ни Сын человеческий ведати, никтоже, токмо Отец». И от того камени, где Христос сидел со ученики своими, видить Иордан-реку и Содомское море. На той же верху горы Елеонския стоит церковь Вознесения Христова, а в той церкви лежит на предверии камень велик, плосок. И с того камени вознесся Христос на небеса пред ученики своими. И на том камени вообразишася стопы Христовы, и ныне одна ступня знать. Мы же, грешнии, тот камень и тот ступень целовахом; и иныя странныя от христиан целуют.

А на полуденную страну Елеонския горы стоит гроб святыя мученицы Пелагии, a владеют тем местом турки. И стоит на том месте мечет турецкой, а к нему турки не пускают. А от горы Елеонския до Вифании, где праведный Лазарь умер и ту Господь воскреси его, яко три поприща от Иерусалима до Вифании. И тут церковь стоит Воскресения Лазорева, друга Божия; а в ней гроб Лазарев и сестр его Марфы и Марии; a ныне тою церковию владеют арапы-басурманы. А когда мы пришли к пещере, где бысть Лазарь погребен праведный, тогда арапы принесли нам огня. Мы же им даша с человека по алтыну да и пошли в пещеру. А в пещеру итти, где был гроб Лазарев, итти в нея, что в погреб походной, по лесницы глубоко, да и не одна лествица, кулаковато, – а без огня невозможно итти, темно, – три лестницы с поворотами. А с полу пещеры видит въбок церковь Лазареву, a ныне турки мечты творят. И тако мы целовахом место, где Лазарь лежал, да и вышли из пещеры. А от Вифании, где Христос сидел и глагола учеником своим: «Друг наш Лазарь успе; идем и возбудим его!» – и от того камени на восток до реки Иордана, где Христос крестился, день ходу. И тако мы из Вифании опять л. 58. // на Елеонскую гору и пришед, к тому каменю, где Христос вознесся на небеса, поклонихомся тому камени и целовахом.

А когда с Елеонския горы посмотриш во Иерусалим, ин все видит во Иерусалиме до единой храмины. A где Святая Святых была, и на то место зело красовито все видить с Елеонския горы. Зело то место площадью красовито, и древа кипарисовыя на том монастыри растут. А когда посмотриш с Елеонския горы, всюду с нея видит: ко Иордану, к Содомскому морю, ко обители Святаго Саввы, к Вифании, к Вифлеему, во Иерусалим. Забытая радость – Елеонская гора! И ходихом довольно по Елеонской горе, и веселихомся, и радовахомся, что в Едеме. Во Иерусалимской во всей палестине другова такова и радостнова места нет, что Елеонская гора!

Потом поидохом с Елеонския горы. И когда поравнихомся противу Гепсимании, и тогда нас вожд, старец-арап, повел налево по юдоли Плачевной. И от Гепсимании мало поидохом в юдоль, тут лежит камень невелик, плосок. А на том камени воображена стопа ножная, а в ней вода стоит, полна стопа. А сказавают про тот камень: «Когда Христос сретился со слепцом, и ста на том камени, и плюну на землю, и сотвори брение, и помаза очи слепому, и посла его к Силоамской купели умытися. И как Христос стоял на камени, так его стопа в камени вообразилась, что воск». И тот камень мы, грешнии, целовахом, и воду из стопы пихом, и умывахомся. А вода в стопе не убывает, опять наполняется. А подле того камени яма, зело глубока провалина, а в ней вода на дне чють знать. А в тую яму не велят нам смотреть, вождь наш, кой водил. А яма зело глубока и страшна. А что та за пропасть, мы не доведалися; знать, что греки и сами не знают про нея.

И от тово камени поидохом вниз по юдоли, на левой стране стоит гроб Авесолома, сына Давидова. A зделан, л. 58 об. // что голубец, узоричиста; а на верху круглая башенка; а около голубца накидана каменья мелкова, кучи великия лежат. Мы же вопросихом: «Что, мал, ето за каменья?» И они нам сказали, что де жидове накидали: «Они-де не любят Авесолома за противление отча, то де когда жидове етим путем ни идут, то все камень кидают ко гробу тому». А когда поидеш от Авесоломава гроба вниз по юдоли, на левой стране все гробы в той горе пророческия, жидовския, узоричиста и двери, и окна; a те гробы выбиваны в горе из одново каменя.

И от того места поидохом вниз по юдоли Плачевной по градской стене. Против угла под градскою стеною, под горою каменною, тут есть купель Силоамская. А вход в нея учинена лествица каменная, широкая, что в погреб походной, да крута зело, а ступней в нее дванадесят итти в гору. И по конец тоя лествицы самая купель Силоамля, аки озерцо широко, а глубины – в груди человеку. И приходят всякия люди, недугом одержимыя различными, и погружаются в той купели, и здравы бывают. А когда мы пришли к устью купели, ан в ней купается арап болъной, басурман. И когда стали на него кричать, так он и вон вышел. А у той купели сидят арапы, берут мыто – по копейки с человека и по грошу. А та вода не стоит, но идет сквозь гору и по конец горы вышла. А вышла в полъгоры – ручей хорошей, тут турецкия жоны платья моют, прудок запружен. А та вода до юдоли Плачевной не дошла, вся в гору понырнула; юдоль Плачевная суха, нет в ней воды. А сказовают про ту купель, что она прежде сего не бывала. А когда-де возврати Господь плень Сионь от Вавилона, и тогда пришед к тому месту Иеремиа Пророк и весь плен с ним на тот поток, тогда сух бысть. Иеремиа помолися Богу, и даде Бог в том месте воду. Ис той купели арапы возят воду² во л. 59. // Иерусалим на велбудах да продают. A рек и кладезей во Иерусалиме нет, место зело безводно, но токмо купель Силуамля. А тую воду покупают турки богатыя, а убогия питаются дождевою водою. А дождь во Иерусалиме приходит ноября-месяца. А когда мы пришли во Иерусалим, так первой дождь пришол в нощи проти дни архаггела Михаила да шел до февраля-месяца.

A хлеб поспевает к светлому дню Воскресению, а овощи всякия поспевают Рождество Христово и Богоявлениев день. У нас зима, а у них лето и прохлад всякой. A летом во Иерусалиме от солнечнаго зноя и ходить нелзя: зело солнце печет. А во всю зиму камори летают и босы ходят арапы. Во Иерусалиме зимою снегу не бывает, ни морозов никогда не живет. Как у нас на Москве весна бывает теплая, так у них зима-та такова бывает: дожди, туманы, хмары, зело тепло; а гром бывает во всю зиму и молния. Град Иерусалим стоит среди земли, понеже когда бывает день большой в Петровки, тогда солнце на полднях станет и в самой верх главы светит, так стени не бывает. А когда станет день убывать, тогда стень станет познаватся. Мы же в те дни не прилучихомся, толко в большия ночи зимния искусихом, о полунощи в месечныя ночи на монастыре ис келий похаживахом и смотрихом: так месяц прямо стоит над главою, a стени не знать – и то мы собою искусихом. А день во Иерусалиме болшей летней – пятьнатцать часов, а нощь зимнея – девять часов. Во Иерусалиме колодези каменныя копаныя; со всех застрех приведены к колодезем, – а верхи плоския, а по углам замазаны, – трубы. Вода бежит да и в колодезь идет. А вода в колодезех не портится: во весь год бела, а не желта.

И мало пошед по-над юдолью, на правой руки в полугоре стоит древо маслично, окладено каменем, с храмину будет. А под тем древом, сказовают, что Исайю Пророка жиды пилою л. 59 об. // претерли древянною. И то древо зелено и до сего дни. И от того древа мало пошед под гору в юдоль и перешед юдоль, на другой стране юдоли пошед на гору, тут село Скудельниче, – от града то село с версту, на полуденную страну, – в погребение странным, что окуплено Христовою кровию, иже Христа Июда предал иудеом на тридесят сребренницех. И тако жидове купиша теми сребренниками село Скудельниче в погребение странным. А которыя православныя христиане приходят от всех стран, от востоку и западу, поклонитися Гробу Господню и святым местом, и коему прилучится отити к Богу, и тех христиан кладут в тому дому в селе Скуделниче. Аще ли будет инок, в коем монастыре пришлец, случится ему умрети, и того монастыря тут же приносят в то же село Скудельничо. А иерусалимца в том селе никогда не кладут. В том селе ископан гроб каменной, как пещера, а дверцы малы учинены; и в том погребе переделаны закрамы. А кладут христиан в том погребу без гробов на земли. А лежит тело сорок дней мяхко и цело, а смраду нет от него. А егда исполнится сорок дней, и об одну нощь станет тело его земля, а кости его наги станут. И прииде той человек, кой приставлен в той пещере, и ту землю лапатою соберет в закрам, а кости в другой; а кости те целы и до сего дне. А земля их прежде сего, сказовают, голубая бывала, a ныне черна, как и прочих человек, толко смрада нет. А в пещеру когда войдеш, так дух тяжек; мы ходили в ту пещеру, платом рот завезавши. А закромов в той пещере много; а ходят со свечами зажегши, а то темно в пещере, ничего не видать. А та пещера стоит над юдолью Плачевную; а юдоль Плачевная пошла под лавру Святаго Саввы Освященнаго и к Содомскому морю. А сказовают, что тою юдолью Плачевною в день л. 60. // Страшнаго суда праведнаго Господня река огненная потечет.

О ДОМУ ДАВИДОВе

Дом Давидов стоит от западной страны у врат Лидских, и от Египта приходят в те врата. Дом Давидов приделан к градской стене: три стены вънутрь града, а четвертая градская. Круг его копан ров; а чрез ров мост, прежде сего бывал каменной, a ныне древянной. У врат великаго дому лежат пушки болшия и сторожи, караул великой, стоят: турки, арапы, янычеры. А живут в нем турки, а христиан не пущают; а кто даст подарок, так тово и пустят. А величиною тот дом – как из лука стрелить; а равен въдоль и поперек. А хором в нем разве одна палата, из нея же Давид виде Вирсавию, мыющююся в винограде. И мы, грешнии, в том дому были, турки нас пущали: а мы им дали подарок, так они нас водили в полату Давидову. А в полате Давидове живет турчин. В полате толко одно окно, другое – в пределе, а в полате на окне яма велика в камень выгнулась.

А сказовают про ту ямицу: «Когда-де Давид Псалтырь писал, тогда возлег локтем опочинуть на тот камень – так локать во камень и вогнулся, что в воск». А над тем каменем горят кандила с маслом древянным и день и нощь; а ставят то кадило турки: почитают Давида и турки. И мы, грешнии, тот камень целовали. А что глаголет Святое Писание: «В дому Давидове страх велик», – и ныне в том дому страху нет, и в нем турки живут. А то будет совершатся таинство во время страшнаго Христова пришествия. От того же дому Давидова от западной страны, близ дому Давидова, есть поток сух под градскою стеною, под домом Давидовым; имя тому потоку – юдоль Плачевная, идеже хощет тещи река огненная в день Страшнаго суда.

А в полуденную страну нынешняго града Иерусалима, за стеною у врат града стоит гора Сион – мати церквам, Божие л. 60 об. // жилище. На той горе прежде сего бывал монастырь, a ныне турецкой мечет, в нем же турки живут. На той же горе близ градской стены дом Зеведеов, отца Иоанна Богослова. В том дому тайную вечерю сотвори Исус со ученики своими. В том же дому Иоанн возлеже на перси Господни. В том же дому жила Пресвятая Богородица, егда Господь наш Исус Христос, стоя на кресте, глаголя матери своей: «Жено, се сын твой»; потом глагола ученику: «Се мати твоя». И от того часа поят ю ученик восвояси, в той же дом свой. Второе – в том дому было сошествие Святаго Духа на святыя апостолы и ученики в день пятьдесятный. В том дому и преставление бысть Божия Матере. В той же дом по воскресении прииде Христос ко учеником, и дверем затворенным, и учеником собранным, и показа Фоме руце и ребра своя. На той же горе был гроб Давида-царя и сына его Соломона. На той же горе гроб святаго первомученика Стефана. На той же горе есть пещера, где Давид Псалтырь сложил. На той же горе аггел Господень отсек руку жидовину, прикоснувшемуся гробу Пресвятыя Богородицы. А от дома Иоанна Богослова на левую страну вержением из лука – Галилея Малая, тамо первее по воскресении своем Христос из мертвых явися. А та вся места на Сионской горе. А домом Зеведеовым владеют у турка еретики, проклятыя армяне купили.

Потом поидохом за градскую стену в пещеру Варухову; та пещера от градской стены якобы вержением из лука. И в той пещере живут турецкия, магметанския, диаволския пророки. А та пещера ограждена, и сады в ней насаждены по ограде. И в ту пещеру турецкия пророки берут по паре с человека да и пустят. А пещера зело велика, и высока, и пространна. А сказовают про ту пещеру: «Когда пленен бысть Иерусалим, Иеремиа Пророк веден бысть в плен и тамо пребысть, в Вавилоне, седмъдесят лет. Варух же Пророк, жалея учителя своего Иеремиа, Иерусалимова раззоре- л. 61. //ния¹, и затвори себе в той пещере, и плакате о разлучении учителя своего Иеремии, недомыслием себе смотряя, даже до возвращения людскаго затворен бысть в пещере. Внегда же людие ко Иерусалиму возвратишася, тогда и Варуху, из пещеры изшедшу, Иеремию погребе». И та пещера зело удивительна; прежде сего бывала² внутрь стараго града, a ныне вне новаго града, за стеною градскою. И многия знать полаты стараго града Иерусалима, строенья и сады; ныне тут все пусто, толко одна пещера Варухова.

Потом повели нас во обитель Саввы Освященнаго. Такъже пригнали коней арапы, и збиралися все за градския врата да и пошли от Иерусалима ко обители Святаго Саввы Освященнаго, а шли все юдолью Плачевною. А когда сталися збиратися богомолцы, тогда арапы окаянныя силно сажают на кони и бъют, кто как не хочет ехать на лошади. Великое насилие! А извоз дорогой: от Иерусалима до Савина монастыря с человека по талерю, a переезд – дватцать верст. Беда, су, со арапами, нигде от них уходу нет, везде враги насилуют, силно на кони сажают!

И шли мы юдолью Плачевною; и будет как на полупути от Иерусалима, тут мы нашли на арапов. Они поят скот: козы, овцы – великия стада; а их, сабак, многое множество. А стали на дороги, а ход мимо их. А они наливают воду в корыты, так дорогу у нас заняли. А арапы дикия да и задрались с нашими провожатыми, арапами ж. Чорт на чорта нашол! А мы нут-ка бежать все юдолью, а наши арапы с ними дратся. Да битва у них великая была: им бола хотелась нас грабить, a те не дают. А проводники наши на конех круг нашева корована бегают да кричать нам, чтоб бежали. А мы бегли да и рот разинули. Ох, дорошка, дала ума знать! А сами таки махают, что бегите. Естьли бы етим арапом попались, то бы прощай: не токмо бы пограбили, всех бы тут побили, л. 61 об. // для тово что дичь, кочевыя, а не селския. Когда мы ко Иерусалиму шли, так тут нас грабили сельския; они толко грабят, а не убивают.

И тако мы бежали версты с три без памяти, друг друга топтали; кто силен, тот наперед и ушол. А все юдолью бежали да набежали на их кочевье. Тут у них стоят полатки, и жоны, и дети их тут, да и козлята молодыя, овечки малыя. И когда нас увидели арапския жоны, рабята, подняли крик, вопль, выскочили ис полаток нагия, черны, толко зубы блещат. Тут мы пущи тово испугалися; а вопль нам их показался, кажется, до небес. Тут мы еще бежали с версту. Едва отдохнули, так набежали на нас проводники наши и сказали нам: «Не бойтесь-де теперьво».

И тако мы взыдохом на гору высоко, толко в полъгоры, и мало поидохом, и увидихом монастырь Саввы Освященнаго – и обрадовахомся зело. И пришли к монастырским воротам, слезли с коней. А у врат стоят арапы, не пропущают сабаки, берут со всякова человека по пяти пар да и пустят в монастырь. И тако мы внидохом в лавру Святаго Саввы Освященнаго. Зело предивен монастырь, у нас такова подобием и удивителством в Руси не сыщеш. Хитро сильно стоит, с полугоры стены ведены круто зело. А в том монастыре в лавре Святаго Саввы храм болшой Преображения Господня: зело предивен, писмо все стенное; и иныя церкви есть многия малыя. Тут же в монастыри мы видели келью святаго Саввы, где он сам труждался: вытесена в горе как мощно человеку сести, а стоять нелзя. Прежде сего, сказовали, выхаживало миро, a ныне нет. А стоит тот монастырь на краю юдоли Плачевной, которая пошла в Содомское море. А итти тою юдолью Плачевнаю до Содомскаго моря от Савина монастыря с полдня, сказовают; как посмотриш с монастыря к Содомскому морю, кажется, версты две, да межи гор куликовато юдолью. А подойтить к тому морю нелзя, чтоб его блиско посмотреть, от арап, да и не велят турки ходить. А то море животнаго в себе ничего не держит; а воды пить нелзя: л. 62. // горъка и солона – и всякое животное в себе уморяет. А то море невелико, что озеро, уско да длинно; а ходу, сказовают, круг ево пять дней.

А когда мы пришли в монастырь, тогда нас игумен въвел в церковь. Тут нам вынесли крест, зделан от части животворящаго древа. Мы же, грешнии, целовахом тот крест и обрадовахомся радостию неизреченною. И потом повели нас на гроб святаго Саввы: среди монастыря зделан голубец каменной, а в нем гроб; и покров черной, на покрове крест вышит. Мы же, грешнии, гроб его лобызахом. А мощи где – про то Бог весть; и сами греки не ведают: тут ли, под спудом, или инде где. Потом нам вынесли в церкви три главы, Ксенифонта и сынов его Аркадиа, Иоанна цареградских. И тако мы, грешнии, те главы лобзахом.

Потом повели нас в пещеру; тут зело костей много, в той пещере. Мы вопросихом тут старцов: «Что-то ето за мощи?» А старцы нам сказали: «Ете-де мощи новых мучеников. Когда-де взял турок Иерусалим, тогда салтану турецкому сказали, что: «Есть тут монастырь, а в нем колугеров много, пятнатцать тысящь, и они-де лихи: собравшися, пришед да опять возмут Иерусалим». Так турецкой царь послал пашу в монастырь Святаго Саввы, велел избить. И турки, пришед, стали убивать отцев, из пещер тоскать вон да головы отсекать. Отцы же, видевше суровство зверское от турок, не сташа противитися и начаша свои головы под мечь клонити. И побиша их турки до осми тысящь. И виде паша турецкой, что колугеры не противятся им, посла ведомость к турецкому салтану, что старцы ни в чем не противятся. Царь же умилися, послал писание, велел престать убивати, а их свободити: куда хощют, идут, а тут бы не жили. И тако паша возвратился во Иерусалим, а отцы собравши мощи избиенных да в той пещере и положили, а сами и пошли до Афонския горы и тамо водворишася». A ныне в тех пещерах живут арапы; зело много пещер на юдоль Плачевную. Нам же старцы приказовали, чтоб от техъл. 62 об. // мощей не брали ничего; мы же зело того опасалися, от тех мощей брать. Старцы сказовали: «Естьли кто возмет, а когда-де приидет на море, так-де корабль с теми мощами на мори не пойдет. А турки-де станут обыскивать, а когда у кого найдут, так-де тово человека совсем в море и кинут».

Мы же хождахом по верху монастыря и удивляхомся таковому зданию, паче же пещерам, где отцы жили; а теперево по тем вертепам живут босурманы. Прежде сего принашевалася Богу жертва, a ныне богоматане; тогда пост и молитва, слезы, a ныне жертва диаволу тут приносится. Да ушто Богу так изволившу? А все то за наши грехи так Бог попустил босурманом владеть святыми местами.

И тако мы смотрихом с монастырской ограды в юдоль Плачевную: круто зело, утесом! И тут видехом арапов: тоскаются по юдоли Плачевной, а сами, подъшедше под ограду монастырскую, кричат с долу, просят хлеба. И старцы Савина монастыря со ограды кидают им, что сабакам, помалу хлеба. Иной, кой наперед подъхватит, да и побредет во юдоль Плачевную; а иныя клечетеют, гледят къверху, дожидаются, чтоб еще бросили. Так другому кинут, да и тот такъже побредет. Да так-та старцы-та по вся дни с ними мучатся. А за монастырь вытить нелзя – ограбят; а съверху монастыря старцы не велят гледеть на них, сабак. И гулявши по монастырю, позваша нас за трапезу; и трапеза была доволна, и вина было много. И тут Дарафей побрал по-прежнему, как и в прежних местех, да и на игумна брал по талерю с человека. И тут мы начевахом; и утре, на первом часу, поднесли по финжалу раки, да и пошли из монастыря во Иерусалим.

И как мы вышли за ограду монастырскую, тут на другой стране стоит столп каменной высок, а на нем стоит затворник весь наружи, на верху столпа, подъжемши руки, в клабуку. А греки ходили к нему на поклон и прощенья просили от него. И я спросил тут старца: «Что, мол, ето л. 63. // за диво и святость?» Так он разсмеялся: «Етот-де столпник на час. Как-де богомолцы сойдут с монастыря, а ево-де за ними ветр здует далов». Мы же подивилися тому столпнику да и пошли. Такия-та у грек столпники-обманшики! А идохом ко Иерусалиму уже не юдолью, но горами высокими; горы зело высоки. И отошли верст за десят, стоит село арапское, а прежде сего бывало обитель Феодосиа Великаго. Ныне толко церковь одна, и в той арапы коней запирают.

И приидохом во Иерусалим, и пребыхом до Введения Пресвятыя Богородицы. И на праздник Введения Богородицы звали всех богомолцов в монастырь, а тот монастырь девичей, живут старицы. И был в вечерни митрополит Птоломадской, и обедню служил, и поучение чол. И после обедни посадили всех богомолцов в полате и давали всякому человеку по финжалу раки, по другом винца церковнаго, а брали с человека по червонному, по талерю, по полуталерю. И тако поидохом по своим кельям. Потом на вечер стали нам всем возвещать, чтоб были готовы итти в Великую церковь; мы же начата готовитися.

И пришли все богомолцы к Великой церкви, и стали всех вер сходитися. Потом сошлися все, и стояхом у Великой церкви, и ждахом пашу турецкова. Потом пришол паша, емуже турки послаша ковры, и сел паша у врат церковных. Потом приидоша к нему толмачи всех вер и сташа подле ево. Потом турчин принес лесницу, и присланил ко вратом церковным, и, влезши, отпечатал, потом отпер. И пришед митрополит греческой со христианы-греки и сташа у врат церковных. Потом пришли и еретических вер: армяне, французы и прочиих ересей – и стали у врат церковных все. Потом турчин стал брать со всякова человека по три червонных, а еретических – по шти червонных, да и печатки давал всякому человеку.

Генваря в 18 день поидохом из святаго града Иерусалима на Русь. В пятницу пред Неделею мытаря и фарисеа на первом л. 63 об. // часу дни поидохом мы, грешнии, из святаго града Иерусалима. И наместник патриаршей приговорил нам извощика-арапа, христианина греческой веры. И тако мы, убравшися на кони, поидохом из града и, вышедши за градския ворота, стахом на поли иерусалимском. И приказал нас питропос проводить толмачю-старцу; и толмачь выпроводил за град, стал извощику приказовать, чтоб нас в целости на пристани поставил и никакой бы нам шкоды не учинил. А нам старец-толмачь говорит: «Естьли де извощик вам на пути какое зло учинит, то де пишите ко мне, я-де на нем за рубль доправлю дватцать рублев». И велел нам толмачь дать извощику, всякому человеку, по штидесят пар на раздачю по дороги арапам-разбойникам, чтоб арапы нас не трогали, чтоб извощик нас во всем очищал. И тако мы, убравшися совсем, и помолившеся Господу Богу и Пречистей его Богородице, и призвавше в помощь всех святых, и поклонихомся святому граду Иерусалиму, поидохом в путь свой на присталь морскую.

И того дни минухом село Еммаус, и того дни доидохом до града Ромеля. И приидохом в метоху, сиречь на подворья Иерусалимская, и старец того подворья принял нас с любовию. А мы зело с пути утомилися, и старец поднес нам вина церковнаго; а нам, утомленным, зело в ползу, поживились, так зуда-та поотходить стала. И тако мы препочивши ту нощь. Утре рано, на первом часу, извощик привел нам кони, и поидохом ко граду Иопии на присталь морскую.

И того же дни приидохом во Иопию, яко в пятом часу дни, и стахом в мятохи Иерусалимской. И старец, поп чорной, принял нас с любовию и угости нас трапезою обилъною. А когда мы шли до пристани морской от Иерусалима, и нам на пути от арап зла не учинилася, – слава Богу святому, – потому что арап-извощик нас во всем очищал от них, сабак, теми денгами, что мы ему дали, по дватцети алтын с человека. А когда где л. 64. // найдем на дороги на разбойников, они, что сабаки, лежат свернувши; как увидят нас, так вскочат все да так и бросятся на нас. А мы укажем на извощика: «Е, арапча, кофар, мол, за нас даст пешкешь, сиречь подарунок», – так они и пойдут ко извощику. А извощик уже им, сабакам, дает иному грош, а иному куст табаку. Да так-та нас Бог помиловал от них, сабак. А извощик все шол позади нас для разбойников-арапов: как на нас нападут, так и укажем назад, на извощика, так они к нему и кинутся. А мы в те поры ну да ну въперед по дороги. Да так-та Бог и спас нас от всех бед. А за извоз мы давали по два талеря на коня, а ходу полътара дни. А всякому человеку по два коня: под себе лошедь, под рухледь другая; а иныя и пеши шли, толко под рухледь нанимали.

А когда мы пришли на присталь во Иопию, и в те поры на пристани кораблей не было. Приходу не было для тово, что время зимнея, так к той пристани корабли не приходят. И негде кораблям ставится, нет пристани доброй, так тут зимою корабли разбивает ветром. И нам бысть о том печално. Как так, что кораблей нет? Что делать? Стала наша дорога. А град пустой, харчь зело убога – гладом бола померли, тут живучи. А у турок, сабак, в то время прилучился их праздник турецкой. Месяц целой они постятся, так на бозаре не добудеш никакой харчи. A хлеб уже вынесут на вечер, как солнце станет садится, и тот весь разорвут турки. А иныя у нас иной день и не едши были. Зело нужно было: нечим поживится было, не добудеш ни рыбы, ни яиц – самая пустош.

А жили мы тут на пристани две недели, а пущи нам года стала. Зело печально и уныливо было! Ужас толко: от моря стон стоит, как море шумит да волънами разбивается. А хортуны страшныя были, великия! А от печали у нас л. 64 об. // то и забава была, что бывало пойдем подле моря гулять. Так версту и другую пройдеш, так бутто тоска-та малое число посволочет. Да и тут гуляеш, а назад оглядаешся, чтобы арапы-разбойники не набежали.

А когда мы пришли на пристань, так как поп черной, кой тута живет в мятохи, на другой день възбесновался, так мы, грешнии, ту всю нощь над ним вазились. Был у нас крест московскаго литья медной, так тем крестом все его ограждали. А диавол-от в нем кричит: «Студено-де, ознобили-де мене!» Указываешь на полку ко иконам: «Вон де стаброс древянной, тем-де мене ограждайте, a етем-де ознобили мене!» А тот крест не по подобию написан: двоечастной, а не троечастной – так диаволу-та хочется, чтоб его тем крестом ограждал, ему уш то легче от тово. А я таки не слушаю да все московскаго дела крестом ограждал; и ему даю целовать, а он зубы скрегчет на мене, съесть мене хощет. Да Бог ему не попустит, так он мне ничего зла не учинил. И так-та мы с ним до полунощи провозилися. Так он утомился да стал просится: «Дайте-де отдохнуть!» Так мы ево положили на постелю, так он до утрия уснул. Потом утре въстал, да мене, грешника, призвал, да стал говорить мне: «Пожалуй-де, проговори надо мною одно Евангелие, все четыре евангелиста». Так я над ним по два дни говорил Евангелие. Так ево Бог, миленкова, помиловал – стал разум здрав; чють бола диавол не похитил. И как поп пришол в разум, зело до нас был добр, часто нас рыбою кармлевал.

Потом пришол малой корабль из Акрей. И сказали нам корабленники, что есть-де во Акрах корабли египетския; так мы наняли корабль малой и стали сбиратся. Потом прислал за нами паша турецкой, услышал, что мы идем во Акри. И я пришол пред пашу; и паша велел толмоча л. 65. // призвать, и переводчик пришол, и паша велел у мене спросить: «Есть ли де у него от салтана турецкаго указ?» И я ему взявши лист турецкой да и подал, так он и стал чести. И прочетши лист да и молвил: «Вот де, папас московь, смотри на меня». И я на него смотрю, а он лист салтанской свернул, да и поцеловал, и на главу положил. А сам чрез толмоча говорит мне: «Слышал-де я, что де ты в нощи едеш в Станбул. И ты поежжай, Бог тебе в помощь! Сказовай-де в Цареграде и в Ядрине, что мы так салтанской указ почитаем, таковы-де мы, турки, своего государя опасны. Мне-де до тебе несть дела никакова. Я-де для тово тебе позвал, что де ты московской человек, да пришол-де с салтанским указом, а прежде сего с такими указами никто не хаживал. Так де я салтанскова здравия позвал-де тебе поздравить и честь воздать, чтоб де ты, выехавши на Русь, про нас слово доброе молвиш». Да велел мне сесть, а сам мне чрез толмоча говорит: «Не покручинься-де, пожалуй, что де я тебе ночи позвал. У нас-де, у турок, ныне пост, так де мы в день не пъем, ни ядим, так де я тово ради в день и не звал, и теперьва-де станем со мною кагве пить.» И я ему сказал чрез толмоча: «Я, мол, кагве не буду пить: у нас, мол, на Руси нет етово питья, так мы не повадились ево пить. Челом бъю за твое жалованье.» И он мне, паша, молвил: «Чем же де мне тебе подъчивать? Вина-де мы не держим, для тово что сами ево не пъем. Иди ш де с Богом!» И я вставши, да поклонившися, да и вон из полаты пошел.

И пришед на монастырское подворье, да и стали в корабль кластися. А корабленник наш стал бесится, и не сажает нас на корабль, и не стал нашей рухледи на корабль класти, да поднявши парус да и пошол ночи. А мы и остались на берегу моря, и нам зело горко стало и слезно. Да что петь делать? Быть так, уш то, мол, Богу так изволившу. И л. 65 об. // стали мы опять рухледь носить на подворья. И той день нам бысть зело печально. Потом мы смотрим: ан перед вечером и пришол той же корабль назад – зело обрадовалися. И пришел к нам корабленник да и стал прощатся: «Простите-де, Бога ради, оскорбил-де я вас. Я-де верст с пятьдесят отшел да и опамятовался. И мне-де стало вас жаль. Как так зделал, что их не помиловал? Хотя бы и босурман был, ин бы можно помиловать.» Да и велел нам кластися в корабль. Потом паша призвал корабленника и стал ево бранить: «Для чего-де ты не взял московскаго папаса?» И зело ему пригрозил, чтоб нас взял.

И мы в ту же нощь поклавшися да и пошли. И в ту нощь немного отошли, потому что не было ветру добраго, и на зари стал ветр велик зело. И тово дни на вечер пришли во Акри – ан кораблей египетских нетут! И нам зело стало печалъно, когда наш корабль пристал ко брегу. Потом мы рухледь свою взявши да и пошли в метоху митрополью. И старец митрополей дал нам келью и потом нам трапезу поставил. И мы стали у него спрашивать: «Давно ли, мол, корабли пошли во Египет?» И старец сказал, что: «Третьево дни пошли и вновь-де скоро будут. Не печалься-де, скоро пойдеш во Египет». И нам от старцовых речей стало радостно сильно.

И наутре февраля во 2 день, на праздник Стретения Господня, позвал нас к себе арап-христианин и зело нас угостил: рыбы было нескудно и вина, было довольно всячины. И за трапезою было у нас речей много, спрашивали про государя. И зело желают сильно, чтоб государь Царьград взял: «Не видать-де нам тех дней, чтоб де государь московской свободил нас от турок!» И зело тот человек любовь к нам показал и уподчивал нас. И тако от него изыдохом в подворье монастырское.

И по триех днех, в среду на Сырной недели, якобы о полудни, пришли четы- л. 66. //ре корабли египетскии с товарами. Потом, пристав ко брегу, стали выгружать товары. Мы же пришед к корабленнику и поредили с человека по талерю до Малова Египта, а по-турецки Домять. А у турок в те поры прилунился боярань, сиречь праздник, в субботу на Сырной недели; и была у них из пушек стрельба. А празднуют турки свой праздник три недели.

Потом, в воскресенья Сырное, в заговяны, велел нам корабельщик на корабль рухледь носить. Мы же рухледь на корабль привезохом и с корабля поидохом во град погулять. А корабленник не сказал нам, что де: «Сегодня буду отпущатся». А когда мы во град вошли, тогда нас градской житель, лутчей человек, арап-христианин позвал к себе на обед. Мы же поидохом, а опасение у нас было, чтоб наш корабль не ушол. Но господин, у кого мы обедаем, тот нас окротил: «Я-де ведаю, что де сегодне корабль не поидет» – так мы поослабли. А трапеза была зело довольна, было рыб всяких размантых. И такову любовь нам показал, что сам с братьеми у трапезы служил, во всю трапезу все стоял.

А корабль в те поры почал отпущатся, а нас нету. А матрозы по граду бегают да нас спрашивают, а взять не ведают где. Потом матросам сказали где, и они, к тому дому пришед, про нас спрашивают. И рабы, пришед, господину говорят, что де уже корабль отпустился. А мы языка не знаем, что говорят. А господин перемогается, а нам не скажет. Жаль ему нас, что корабль ушол, а хочется ему, чтоб обед докончали; а сам велел поскоряе б ествы нести, ества за еством. Так мы стали припазновать, что он стал скорбен. Так мы у толмоча спросили: «Что, мал, он господин печален?» Так толмачь сказал: «Вить де корабль ваш ушел!» Так мы как услышали, так въстав изо стола да и побежали к пристаннищу морскому – ан наш л. 66 об. // корабль верст з десят ушол на море, чють видит. А стала к ночи. И мы толко руками розно.

А у пристани прилучились турки в то время, и по нас стали тужить, да и стали с кораблей кликать матросов с сондалами. Так тотъчас подъбежали греческия матросы; так мы их поредили нагнать корабль, дали талер с двух человек. Толко мы в сандал сели – ан тот господин, у кого мы обедали, и прибежал на присталь, а мы уже отпущаемся, и спросил у матросов: «Что-де поредилися извозу?» И они сказали, что талерь. И он выхватил из кормана талер да и кинул в лотку: «Вот де вам извоз за нево, боле-де тово не берите». А сам стал со мною прощатся: «Прости-де, Бога ради, моя-де вина!» Я, су, лише подивился: етакая христианская душа! Потом мы поклонихомся ему и отпустихомся на море.

Отвезли нас матросы от брега версты с три да и покинули грести, а сами и стали у нас просить еще за провоз: «Тово-де мало, не хотим вести!» И стало наше дело. Мы то так, то сяк – не везут: «Невъмогуту-де, не нагнать. Дай-де еще талер!» И тот, кой взяли за извоз, и бросили мне в сандал. И я, су, что делать, взял: «Ну, мал, поежжайте назад, и я, мал, буду на вас паши бить челом!» А к зари-та видить: наш корабль поворотился на нас, ветр стал утихать. А они тоже видят, что корабль стал, так они перестали грести и стали шуметь одно, что: «Дайте другой талер!» И много шумели, и мы говорим: «Повезите, мол, назад». Так они и стали уже и тот талер просить, так я отдал им. Они же погребше мало да опять перестали грести. И зело безумныя горесть нанесли и во грех въвели, едва злодеи до корабля довезли. Так нас на корабль тотъчас матросы приняли, так они со студом от корабля поехали. А я раизу на них жаловался, так он на них стал шуметь. Потом ветр стал утихать. И подшедши под л. 67. // гору Кармилскую да и стали на якори. Потом поутру въстали матросы и хотели парусы разпущать и якори вынимат. А раиз стал на море смотреть в далную пучину, и стал присматревать, и познал, что хощет быть погода великая в мори. Потом раиз не велел якори вынимать. И стояли мы от погоды под Кормилскою горою пять дней.

И в пятницу на первой недели на вечер, уже в ночном часу, погода стала затихать. Так раиз увидел: от города от Акрей стали корабли отпускатся – так и он велел якори вынимать и парусы подъимать. Потом пошли в нощ против субботы, и бысть нам понос доброй.

И в понеделник на второй недели поста о полудни приидохом ко устью Нилу. И не дошед усть Нила, якобы верст за пять, и стали на якори. И потом из Малова Египта пришли малыя корабли, да и взяли кладь из корабля всю, и корабль порожжей да и привезали, да и повели под Домять. Тут на усть Нила мелко, не пройдет корабль грузом, так маломи выгружают, а болшой порожжей волокут за собою.

И на вечер приидохом под Домят. И тут пришли к нам на корабль арапы, да и взяли нашу рухледь, да и понесли в метоху. Игумен нас стретил с честию да и дал нам келью, обед нам устроил. И мы ему от наместника грамотки подали, а в грамотках писано от наместника, чтоб о нас радел, чтоб нам корабль добыл в Царьград. Потом игумен стал нам корабль добувать и добыл корабль доброй греченина Ивана, а проименование ему Холава, так ему прозвище. А жили мы в Домяти недели з две.

Потом в Домяти учинился бунт от турок, и дня з два и торгу не было, а нас игумен вон из монастыря не пущал. И помалу бунт утишился, и мятеж был великой в народе. Пришол от турка указ, чтоб малыми денгами не торговать, да чтоб туркам вина не пить и не шинковать, л. 67 об. // а греком бы платья зеленова не насить, також и краснова, носить бы черное, белое. Так за то бола учинился бунт в Домяти. Прошла бола в те поры слава, что бутто турецкой салтан приехал и ходит по Домяту скрытым образом. Так турки все улицы метлами мели, опасались. Они чаяли: и въправду турецкой царь пришол – ан все тово ничево не было, так мялися.

Потом, перед походом нашим, звал мене архимандрит Домятской обедать. Обед зело хорошей устроил, всего было много наспето. А тот архимандрит был на Москве за милостынею. А когда, отобедав, я от него пошел, так он мне на дорогу дал с пуд фиников. Зело добр архимандрит да и разумен! Мне он много расказовал, какии тут на него беды бывали от турок, как ево граблевали и церковь. Невозможно ево бед и писанию предать! И жили мы в Домяти недели з две.

Потом стали корабли отпускатся и на усть Нила к морю и там в малыя перегружатся. А мы дня с три спустя после их наняв коик да и поехали с рухледью к морю – ан еще корабль наш не вышел на море, так мы и стали против заставы. И тут нас остонавили и стали нашу рухледь досматривать, так я ему, юмрукчею, подал салтанской лист. Так он прочетши, да и не велел разбивать рухледь, да и велел нам полатку очистить, где нам стоять, докудова корабль поидет. А сам юмрукчей спросил у мене: «У ково-де ты идеш на корабли?» И я сказал: «У Халавы». И турчин мне сказал: «Пеки адам, доброй-де человек Холова, я-де знаю. Поиди-де с Богом!» И тут мы на заставе жили два дни, покудова выгружались на море.

Потом, седши в коик и рухледь положа, да и поехали на море к кораблю. И подъехав к кораблю с рухледью, и сели на корабль. А иныя корабли, убравшися, пошли к Царюграду. А нашего раиза задор берет, что л. 68. // корабли пошли, а он стал, так сердит был зело. Мы к нему не подъходили, как он убирался. Потом тотъчас велел парусы подымать, да и пошли, да то уже на ходу убирались. И бысть ветр доброй. Потом наш раиз стал весел, как корабль пошел, a ветр ста доброй. Так мы подшед к нему да поклонились. Так и он нам поклонился, а сам молвил: «Таколо, деспота, добре тебе будет, сиди здесь!» Да и велел мне место хорошое очистить, а сам под место рагожи стелет. Спаси ево Бог, миленкова, доброй человек был! И хлеб нам велел давать, и кашу, всячину, что ни ворят, – то все велит давать.

И шли мы четверо суток, a ветр все был боковой; и збила нас боковым ветром въправо верст з двесте. Потом на четвертой день стали горы показоватся. И на вечер подошли под град Мирликийской, где Николай Чюдотворец родился. Потом к ночи ветру доброва нам не стала. И стал наш корабль ходить по морю то туда, то сюда, чтоб не стоять, а прибыли нет. И тако нощь всю шатался. А утре по морю появились кораблей много: которыя прежде нас пошли, все тут стали сбиратся. Потом караулщик наш сверху з дерева кричит, что идут-де корабли разбойническия. Потом мы смотрим – ан и все корабли поворотили назад к нашему кораблю. Потом и наш раиз велел назад корабль обратить, да и пошли под городок Костелориз. А когда мы стали входить во врата межи гор в лиман, тогда из городка в каику выехали граждане и сказали нам, что в городку мор есть. Так наш раиз хотел назад поворотить – ан бежать и некуда: тут, в городке, мор есть, а назаде разбойники. Так и некуда деватся стала, да и положилися на волю Божию: лутче въпасти в руце Божии, нежели в неприятелския руки. И пошли л. 68 об. // под город, и стали на якори. Потом за нами пришли все корабли турецкия да и стали; а разбойническия корабли за лиманом стали на воротех да и не выпустят никово. Все тут, стал наш пут, некуда деватся!

И на третей день на турецком корабли умер раиз-турчин. Бился с разбойниками: так он от них отбивался; так они, разбойники, у корабля древо подъбили да сопет разбили, а раизу руку отрубили – так он в третей день умер. A забежали наши корабли в тот лиман в среду Крестопоклонную, и стояли мы под тем городком до Святой недели. По том стояньи стали раизы сьежжатся да думать, как быть. И придумали, и послали пошту в Царьград к салтану турецкому, что разбойники не выпущают. И зело нам было тут житие наше печально. А когда мы под тем городком стояли, и в те поры учинился на одном корабли мор стал, и зело тому кораблю стала нужда: не пущают ни в город, ни на корабли, а харчь приели, а взять негде, а людей на корабли остается немного. Так раиз дождавши ветру добраго до нощи и пошел на уход сквозь разбойническия корабли. И гнали за ним верст со двесте до Родоса-города, и ушел – Бог спас ево; а корабль был христианской, греческой.

Потом на Вербное воскресение разбойники поймали попа да дьечка из города, – они гуляли по берегу, – и увезли на корабли, да пытали, и спрашевали у них: «Сколко-де стоит кораблей под городом?» Так они сказали: «Дватцать кораблей стоят мисирских» – так они их и отпустили. Потом учинился у них в городке великой мор, так корабли и пошли от городка прочь на другую сторону, в другой лиман, под горы зело высоки. И под теми горами стояли с неделю. Тут и Светлое воскресение взяли. И зело печално было: такой пресветлой празд-ник, а взяли в пу- л. 69. //стом месте. И в¹ Светлое воскресение раиз прислал мне яиц и молока. Спаси ево Бог, миленкова! Доброй человек был, часто к себе обедать зывал.

Потом в самой праздник после обеда пошли корабли опять под город и стали на якори. А на кораблях уже хлеба не достало, нужда великая стала. Много у нашего раиза брали сухарей на все корабли, у него было запасу много. Человек он старой, сорок лет уже на кораблях ходит, так всякия нужды видал, так научился, как по морю ходить.

А когда мы стояли под горами², и тут мы в горах видели капища идолския, древния гробища. И мы по тем горам гуляли и в них, капищах и гробищах, внутрь их были. Диво да и все тут, какая-та слепота была! А гробищи пусты, костей нет ничево. И капищи выбиваны из камени кирками, а не кладеныя; и гробища все выбиваны пустыя. А гробищи поставлены зело на высоких горах, едва с нуждою взойти; и ныне на тех горах турецкия селы.

Потом в среду на первой недели рано, на первом часу, увидел караул з горы, что идут голены турецкия с войском нас выручать. И караул стал к кораблям кричать, так с кораблей турки, греки побежали, и мы туда же пошли смотреть. И когда мы увидели голены турецкия, и зело обрадовалися все. И к ночи пришли к нам, и разбойническия все побежали в пучину. И в вечере прибежал сандал з голен с янычары к нашим кораблям, и велели утре рано выходить вон на море.

И в четверток на Светлой недели рано, на первом часу, стали наши корабли подыматся и пошли на море. И шли корабли подле гор, а голены турецкия от моря, от степи, а иныя позади наших кораблей³ шли, оберегали от разбойников.

И на другой день пришли в городок в Родость турецкой. И тут корабли л. 69 об. // не приставали: ветр был доброй – и тако мимо прошли Родос. А когда верст з десят отошли, тогда из Родоса из пушки трижды выстрелили, и корабли все остоновились. Потом ведомость пришла из города, чтоб оберегались, что¹ разбойническия голени прошли. Потом мы дождались голенов да и пошли вместе.

Потом во вторый день в ночном часу стала восходить полоса. Потом на всех кораблях стали парусы подъбирать. И когда лише парусы подобрали, и взяла фортуна великая, и почела нас по морю носить, и разбила все корабли – куда неизвестно занесло. Тако нас ночь всю в мори волънами носило.

И утре рано в Фомин понеделник стала погода преставать. Мы же по морю смотрехом с корабля, и не видать в мори ни единаго корабля, все разбило. Потом о полудни стали на мори корабли по кораблю показоватся, и к вечеру опять все и сошлися. И тово дни минухом Патмас-остров, где Иоанн Богослов был заточен. А от Патмаса-острова во вторый день взяла нас опять фортуна в Уском мори, тут бола едва не все корабли разбила. А стало меж гор, а море глубоко, сажен пятьсот было глубины. Так едва столько снастей стало, и все снасти связовали – едва корабль наш остоновили. И тут мы стояли от фартуны двои сутки.

Потом стала утихать, да и пошли все корабли, и голены с ними же. И в ту же нощь стал ветр противен, и погнала все корабли назад, и на кораблях парусы поставили боковыя. И пришли под Ефес-град, где жил Иоанн Богослов с Прохором-учеником. Град зело узоричистой; и митрополит в нем живет греческой, и митрополит – доброй человек.

Потом пошли и пришли в Стинковъгород². Тут мы стояли сутки с двои. Тут мне неволник руской дал два мешка лимонов. И в том городе Стинове всего л. 70. // много, садов всяких; вино дешево – по копейки око, a горелки – око по грошу; лимонов сорок-пятьдесят за копейку; и все дешево. Такова града в Турецкой земли поискать другова! Всякия овощи идут кораблями из него в Царьград.

И тут нас турчин-паша стал на мне просить горачю, так я ему лист показал турской. А он лист и спрятал в пазуху да и поехал по кораблям горачю збирать. A мне сказал: «Поежжай-де в город, там-де лист отдам». И я поехал в город в коику и стал ево на берегу дожидатся. А когда он приехал, и я стал у него лист просить, и он у мене спросил: «А колко-де вас человек?» И я сказал, что четыре человека. И он молвил мне: «А то-де вас двое толко, а ето-де двоя гречен за сабою провозиш». А я бола двух старцов руских с собою из Иерусалима взял за тем же листом. А он, сабака, разсмотрел, что они в листе не написаны, да и стал просить двенатцать талерей з двух человек.

Так я пошел до воеводы и стал бить челом, что, мол, у мене отнял паша горачной лист салтанской. Так воевода послал за ним, чтоб он лист принес, так он лист прислал. И воевода лист прочел да и велел мне отдать: «Хоша бы их было дватцать человек, не токмо четыре, так де не указано с них брать!» И турчин взял лист у воеводы да и прятать стал, и я събоку да и вырвал у него, да и спрятал в пазуху. А когда мы от воеводы пошли, турчин нас не отпускает: «Поидите-де до паши, он-де как хочет с вами».

Так мы пошли и пришли перед его. Так он стал просить листа, и я ему не даю. «Инъде посадите их в тюрму!» Так я ему стал говорить: «За что ты мене велиш в тюрму сажать? Что моей вины?» И турчин молвил: «Дай-де з двух человек горачь!» Так я ему молвил: «И ты их себе держи, л. 70 об. // а мене за что держиш?» Так он велел тех двух посадить, а мене отпустил.

Так я пошел опять до воеводы да стал бить челом на пашу. Так воевода мне сказал: «Что ж де мне с вором делать? Я-де стану на нево в Станбул писать, а себе-де очищать. Ведь де ты и сам видиш, как я бранился с ним. Прииди-де завтре, и я-де дам тебе писмо на него к салтану, и ты-де бей челом на него. Да мне-де что с ним делать?»

Так я от него пошел и пришел к коику на пристань – ан каика нашего и корабля нету! Уже позно стало, так я в город и пошел, да у невольника рускова начевал. И поутру с тем невольником пошел до митрополита. Так митрополит взял у мене лист да и пошел до воеводы. Так воевода послал с великою грозою к паши. Так паши стало не лицо, и велел тех старцов выпустить, да еще им дал по пяти копеек на хлеб, а сам с ними прощался.

Потом о полудни наши корабли пошли все к Царюграду, и голени с ними же. И на вечер ветру не стала, и пристали ко острову Милитискому. И тот остров зело велик, и городов в нем много. И тут мы стояли двои сутки. И потом поднявши парусы да и пошли, и голени уже от нас отстали, пошли назад к Стинковугороду.

И на другой день пришли¹ к устью Ускому морю, что в Царьград поворачивают. И тут нам ветр противной был, не пустил нас в Уское море. И стояли мы тут пятеры сутки: ветр был все противной. А на тех воротех стоят два города турецкия для воинскова дела, зело ружъем запасны. A где мы стояли, и от тех мест до Афонския горы сто шездесят верст, а до Царяграда сто сорок верст. Афонския горы² от того места³ не видать, а солнце сядет, так она вся обнажится, а в день не знать ничего.

Потом стал ветр л. 71. // заворачеватся нам в попутье, так на всех кораблях подъняли парусы да и пошли. И прошед два городка, а имя им Костели, да и стали: опять ветр не наш стал. Тут бола наш корабль на камень проломило, и едва законапатели. И в те поры раиз с навклиром побранился. Навклир говорит: «Пора якори кидать!» А раиз говорит: «Еще рано!» Да так-та в том шуму на камень корабль и вдарился, чють не пропал бола корабль, и с людми. Да еще-та Бог помиловал, что тихонко потерся о камень.

И утре рано, подънявши парусы, пошли под Царьград. И на другой день на вечер, после полден, пришли под Царьград, – в среду на четвертой недели Светлова воскресения, в самое Преполовение, – и стали на якорех на Белом мори против Царяграда, не дошед пристани версты з две, где корабли пристают. Потом к нашему кораблю приехали из таможни турки и стали на корабли товаров досматревать. Потом стали нашу рухледь разбивать, так я им показал турецкова салтана лист, так они и не стали разбивать. А начальной турчин в честь у мене попрасил чотки иерусалимския, так я ему дал, а крест с них снял. Так он стал говорить: «А ставрос-де на что снимаеш?» И я ему молвил: «Да басурман, мол, не требует ставроса». Так он разсмеялся да и молвил: «Е, папас, гайда-де, гайда, поспешай-де! Ваш-де корабль москов бызырьян скоро едет к Москве, так де тебе с ними хорошо, a инъде уже выбираются с товарами в Ениково-село». И я как услышал, что еще наши московския купцы не уехали, так я зело обрадовался. Да нанявши коик, да убравшися с рухледью, да поклонившись раизу, да и поехали на Фенар в метоху Иерусалимскую. И приехали в метоху, игумен нам рад, стал здравствовать: «Здрава ли де вас Бог носил?» Мы же ему л. 71 об. // грамотки подали от наместника, а он нам дал келью и хлеба прислал и вина, всево доволна.

Потом поидохом в велдеган к московским купцам, еще они в Еникова не уехали. И купцы нам зело обрадовалися, нашему пришествию. Калуженин Иван Кадмин и брат ево Ераст Стефановичи, спаси их Бог, трапезу нам устроили добрую, и ренскова было доволи. Ради миленкия, а сами говорят нам: «Слава-де Богу, что вы нас застали! Хорошо-де с нами ехать к Москве. Мы-де вам не чаяли назад выехать». И зело удивлялись на трапезе; и, вставши от трапезы, воздали хвалу Богу; потом пошли гулять по Царюграду.

Потом, на третей день нашего пришествия, учинился бунт в Цареграде от янычар турецких. Сказано была им, янычаром, служба – итить на катаргах на Черное море под Керчи и на Кубан-реку, в мори устья заваливать каменем, чтоб московския корабли с войском не прошли. И те янычеры пришли к пушкарскому голове жалованья просить, и голова жалованья им выдал полное. А янычеры стали просить за прошлыя годы от азовской службы похотное жалованье, и голова сказал: «Мне-де указу такова от салтана нет, чтоб вам за прошлыя годы подъем давать. Вить де вы службы не служили, за что-де вам давать?» Так они взявши голову да удовили, и удавивши да и пошли по редам, грабить реды. И мы в то время прилучились в редах, и едва ушли на гостинай двор да и заперлись. А в редах и в дворах везде толко стук да гром стоит, как запираются по редам и по дворам. Потом бунту было часа на два.

Потом прибегли янычеры царския да и перехватали янычер – так бунт унялся. А мятеж по всему Царюграду до ночи не утишился. И везде в домах по всему же Царюграду ужас великой: крик, писк бабей, ребячей. А то и кричат: л. 72. // «Москва пришла, московския корабли! Увы, погибель пришла Царюграду!» А дворы заперши, да ямы капали, да добро прятали. И турки ходячи по Царюграду с дубъем да бъют в ворота, чтоб не мятежились, а сами говорят: «Нет Москвы, нет, то-де янычеры възбунтовали!» И к ночи едва унялся мятеж. Мы же зело подивились: «Куда, мол, на турка-та ужас напал от московскаго государя?» А сами удивляемся. Да что, су, и удивлятся? Время-то приходит, так на них и страх Бог напущает, затмение предпосылает страхованное.

Потом мы стали убиратся в село Аниково: на Черное море корабли все из Яникова-села отпущаются; а тавары в коиках возят; а село Ениково от Царяграда десят верст. Мы же убравшися с рухледью в каик, да и поехали в Яникова, и стали на том же дворе, где московския купцы стоят. А купцы еще в корабль не клалися, ожидали из Адрианополь указу. И потом не дождались указу, стали кластся в корабль. Толко поклались – ан указ и пришол, чтоб ехать горами на Голацы чрез Дунай-реку на турецких подводах, да двесте человек турок-провожатых дано до Киева провожать, да волов сто дватцать, во всякую арбу по четыре вола. И Иван Кодмин с товарищи, с которыми уклался в корабль, не поехал сухим путем, не стал из корабля выбираться. Только поехали Житковы, прикащики гостя московскаго Ивана Исаева да Матфея Григорьева. Они поехали сухим путем, а мы с калужены – морем, в карабли. Мы же после их отпустилися, три дни спустя, а отпустилися под Троицын день. И пришли на усть моря Широкова. Тут стоят два городка турецких для московскова опасу по обе стороны, пушек зело много. А городки въновь поделаны: боялся турок нашего государя приходу в Царьград. Тут стоит застава, осматревают ружья. Тут л. 72 об. // у нас на корабли у московских купцов ружья осматривали. А у наших купцов был взят лист у паши, чтоб пропустить по счету ружье московское. И тако пришед турчин, начальной человек, да и пересмотрел, и против указу перечел ружье всякое, да и отпустил нас.

Мы же тово дни не отпустихомся, понеже ветру не было доброва. И тово дни в вечер против Сошествия Святаго Духа поем мы вечерню – ан приехали турки к нам на корабль к купцам товару досматревать да и взошли на корабль. А мы в те поры поем стихеры возвашные*, так мы ладону пустили поболе раснова, а турки ладоннова духу не любят, а ладон везде по кораблю разшолся. А когда пришли турки ко окну корабленному, где внутрь входят в корабль, и увидели, что корабль полон ладону напущен, так залопотали, бранить стали нас по-турецки. А сами из корабля побежали, так мы по тех мест и видели их; а то бы наши купцы были от них рублей без десятку; да уже и не бывали к нам.

Мы же тово дни после обеда и стали опущатся в море на ширину, и на вечер внидохом в море болшое, и тако поидохом к Дунаю, болшой реке. И ту нощь доброва ветру нам не было, так шатались и туда и сюда. И поутру все тож, не было нам ветру доброва до пятницы. И в пятницу взял нас ветр доброй – в самыя заговины на вечер с моря внидохом в Дунай-реку. Мало отшедъши от усть Дуная-реки, где в море въпала, да и начевать стали в пустом месте, тут и загавлявали. И то место пусто, нет ни градов, ни сел.

И утре в понедельник Петрова поста, вставши, пошли бечевою въверх по Дунаю; и пришли в третей день под град турецкой, и имя ему Тулча; а шли и бечевою, и парусом. A Дунай-река зело куликовата и уска, многими разшиблась гирлами. л. 73. // И тут мы под тем городком стали.

И утре рано приехали к нам на корабль турчаня товаров досматривать и лишних людей, неволников. Взошли турки на корабль да и стали указов досматревать. Потом и наш указ прочел и сказал турчин: «Нет де мне дела до попаса и до рухледи его. Вы-де, московь базырьян, дайте-де вы с своего товару пошлину». Так наши купцы заупрямилися, пошлину не стали давать. Так турчин, начальной человек, взявши указы наши в город, да и списал, да въвечеру к нам указы и прислал. А списки послал в Килию-град к изапуши, по-нашему к полковому воеводе. А изапуши в те поры стоял в Килии с войском турецким.

В те поры в Белогородской орде была замятия, татары белогородския възбунтовали, от турка отложились да волохи все разорили. Так тот паша от турка прислан разыскивать и валохом грабежное добро отбирать на них въпятеро: у ково лошадь взяли татарове, так на них доправлят за одну лошедь пять лошадей.

Потом, на четвертой день, пришел указ от паши, чтоб на московских купцах брать пошлину, так турчин и приехал на корабль править пошлину. Так наши купцы не похотели дать пошлины да и поехали сами в Килию ко изупаши. Так паша указ им дал, что на Голацах платить. Потом наши купцы приехали из Килии. И стояли мы под Тулчею девять дней, потом пошли к Галацам.

И во вторый день пришли в Реньгород. И стали наши тут купцы думать: хотели кони покупать да из Рени итить на Русь. И нов город весь разорен от татар, коней не добыли. Потом купец Иван Кадмин нанял у турчан коик, да и поехали с ним наперед на Голацы для коней и для телег, а корабль не пошел за ветром. Да в ночь и пошли мы на коику, а ружья с собою не взяли. И ту нощь мы зело страху набрали- л. 73 об. //ся от татар¹: а то место зело воровато, а турки и сами трепетали. Едва мы точию ночью добились до Голац, и пришли часа за два до² дни, да тут на берегу и начевали.

И поутру рано взявши рухледь да и пошли, а застава нас и не пустила, да привели нас к бею, к начальному турчину. А турки в те поры еще спали, так мы дожидалися, покудова они въстали, да умылись, да молились. Потом сели на местех, так мы подали указы. И прочетши указы да и велел нам итти. Так мы и пошли в монастырь, да тут нам игумен дал келью. Так мы шедше на берех Дуная-реки, и купили рыбы белужины, и наварили, и нажарили. А рыба зело дешева: белуга дать великая две гривны, а созана Беликова свежова – алтын. И тут мы стояли и переночевали.

Утре рано приехали наши цареградцы, что поехали сухим путем с провожатыми с турецкими, и, перевезшися реку, выклали тавар на берег. Потом и наш корабль пришол, и товару турки не довали из корабля выгружать, потому что за пошлину был шум великой, и помирились на малое дело. Потом стали товары возить на гору в монастыри. Потом стали коней покупать, а кони были недороги, средняя цена. Потом, в третей день, приехали наши провожатыя турчане от изупаши двесте человек. Потом пригнали под товары коней и стали на подводы убиратся.

И в последнюю нощь учинилась у нас беда великая: диавол похитил молотчика Козму Кадмина, възбесновался. И бысть великой всю нощь с ними крик, да свищет, и платья все на себе изодрал в куски, да все разбросал. Потом его сковали да все сковавши вели до Киева. Зело бес прокудлив в нем был, лихой, прасалай окаянной!

Потом тово дни стали убиратся, и утре рано во вторый день выехали из Галац л. 74. // вон, и на поли сжидалися. А провожатыя турки наперед выехали, дожидалися; выехав верст с десять, в степи дожидалися. А как наши купцы московския выбрались к полдням, да и пошли всем корованом. Потом наехали мы на провожатых, так турки поехали и перед нами, и за нами. Зело опасно нас провожали! А естьли ось изломится или иное что изпортится, корован таки не остановится, пойдет, а турок человек дватцать или тритцать останется, дожидаются. А как ось подъделают, так и пойдут с тем возом да к стану и даедут. А когда поидеш на сторону за нуждою, а турчин стоить над тобою да дожидается. А по дороги везде перед нами мостили мосты да гати. A где на мостах, на гатех человек дватцать-тритцать слезут с коней да через переправу переправляют. Уже зело берегли! Да нелъзя им и не беречь, как в указе им написано нас беречи. «Что естьли хош один человек утратится, – так турецкой салтан сказал, – всех-де вас двесте человек перевешаю за одново московскова человека!» Да приказал, чтобы в Киеве с московским воеводою отдать нас в целости и расписатся. А тую б расписку привести во Адрианополь к самому салтану, а от купцов писмо за их руками – к послу московскому к Петру Ивановичю Толстому, что в целости доехали до рубежа и никакой шкоды турки и татары не учинили. И зело нам было от татар неопасно, а то была слава великая у татар, что московския купцы едут богаты, таки бы без попорки не было.

И, доехав да Ясей за тритцать верст, поехали мы, человек пять московских купцов да начальной человек турчин с людъми, наперед в Ясы в ночь. И ехали всю нощь, и приехали в Яси часу на другом дни. И господарь воложской отвел нам двор стоялой. Потом, во вторый день, пришел наш корован и с турками-провожатыми; и стали в монастыри л. 74 об. // у Николы, пореклом Голя. И стали покупать кони, телеги, а иныя нанимали извощиков киевских, воложских, давали до Киева на подводу по десяти рублей, а возы везли двойкою. И в то время в Яси приехали турки, да господаря воложскаго сковали, да со всем домом повезли к турецкому салтану. А какое до нево дело, никто не ведает.

И стояли мы в Ясех дней с пять. И, совсем искупившися и убравшися, выехали из Ясей вон за пять дней до Петрова дни. И ехали да Сороки пять дней, а в Сорокугород приехали в самой Петров день после полден. И тут Днестр до вечера перевозилися, два перевоза тотъчас, а перевезшись да и начевали. И тут ляхи про наших купцов обед делали и зело почтили наших купцов.

И во вторый день после обеда убравшися да и поехали в степь к Немерову; и ехали до Немерова пять дней. А когда мы приехали в Немерово, и Немеров весь разорен от Палея с казоками, a ныне стоит войско лядское тысячь с пять. А голь зело, и воровство страшное, в очах крадут. Мы поехали в город за харчью, так тово часа софян с седла съхватили, и не видали. И у нашева молодца и кошелек с талереми и со всем вырвали, он хлеб покупал. И губернатор градской купцов наших звал к себе на обед, так на дворе караулщики бурку украли. Стали губернатору бить челом, и губернатор сказал: «Укажите-де в лицо, я-де доправлю, а то де так нелъзя сыскать. И вы-де, для ради Бога, берегитеся. Как-де им не воровать? Жалованья нету, толко де по десяти денех на неделю, за неволю-де им воровать».

И стояли мы в Немерове часу до пятаго дни, искупяся харчью да и пошли. А купцы поехали к губернатору на обед, а корован с турками пошел наперед из Немерова. Турки прошались, чтоб их купцы отпустили, и купцы л. 75. // им сказали: «Мы-деивас не держим, поежжайте-де себе. Как-де в указе у вас написано, так-де и творите». Так они стали просить отписку, чтоб расписались, и купцы сказали: «Мы-де здесь расписоватся не станем: земля-де – не нашева государя владения, зде-де губернатор польской не станет за нашего боярина расписаватся». Так они сказали: «Мы б де вас с радостию и до Киева проводили, да мы-де боимся Палея вашего, он-де нас не выпустит вон от себе, тут-де нас побъет». Так мы им сказали: «Али, мол, Палей у нас какой своевольной, у государя нашего?» И турки сказали: «У нас-де про нево страшно грозная слава. Да мы-де никово так не боимся, что ево. Нам-де и самим зело хочется его посмотреть образа, каков-де он». Да затем и за нужу поехали, что расписатся не с кем, и им без писма приехать к салтану нелзя.

И ехали мы степью через Лядскую землю четыре дни, и в пятый день приехали в Поволочи в местечко, Полеево владение. И, не доежжав Поволочи верст за десят, стали коней кормить, а сами обедать. И наши передовыя поехали наперед в Поволочи для ради овса и сказали наказному полковнику, что едут купцы московский, а провожают турки. Так полковник тотъчас велел вдарить в бубны да в политавры. И палеевшина тово часу слетелась, и тотъчас оседлали коней, и приправилися в ружье, и выехали к нам в поле с знаменами. Толко мы с стану тронулись, с версту не отъехали, и прилучилося лесом, дубничком молодым, а турки толко наш обоз стали объежжать наперед – ан полковник Палеев и вывернулся, что заец в леску, а с ним человек с триста. Да почили по дубнику скакать, где дватцать, где тритцать человек, как есть зайцы: тот оттудова, а иной из иной стороны. И как турки увидели палеевшину, так стали ни живы ни мертвы. А уже злодеи зело храбрость показали и почали на конех винтовать, копья бросать, из луков стрелять и л. 75 об. // ис пистолетов, наш корован и турок кругом облетели.

И наш корован остановился, и турки тотъчас. Полковник к нашим купцам подъехал да и стал здравствовать, а наши купцы полковнику такъже поздравствовали. И наши купцы, и полковник слезши с коней, да и стали наши купцы воткою подъчевать; и выпив вотки по чарки да и сели на кони. А дубник уже, лесок, выехали, к Поволочи – чистое поле. И как минув наш корован и турок, да как вдарили по конем – ино как брызнули, так, что молния, у нас из глас мелъканули, как по полю разсыпались: где дватцать, где десять до самова городка скакали, не перестовали. И турки толко головами качают. A выежжали все убранная молодеш.

А как мы приехали в Поволочи да и стали за местом на поли, и полковник прислал корму, овса, меду. А турки зело ужаснулися да и не захотели ехать до Киева. И стали нашим купцам бить челом, чтоб полковник Полеев разписался с ними, что принял нас в целости. И наши купцы велели полковнику расписатся да сами писмо к послу дали, что, дал Бог, в целости, здрава доехали. И их с честию отпустили да и на дорогу дали им с пятьдесят талерей да яловицу. Так турки и поехали назад, а нас уже стали провожать Полеевы казаки.

А как мы стали приежжать к Фастову, так Палеева жена и выслала к нам навъстречю казаков человек с пятьсот конницы со знаменами, и стретили нас верст за пять. А как мы приехали в Фастово, и стали за городом на поли. A Полея в то время дома не было, в Киеве был. И Полеева жена прислала к нам в таборы яловицу, и колачей, и вина, а конем овса. И тут мы стояли весь день. A Полеева жена брала к себе купцов обедать и угостила наших купцов добре, а сама-де говорила: «Для чево-де до нас турок не довели? Я-де б им дала себе знать, каков-де мой господин Полей. Я бо де их знала, как л. 76. // угостить, да уже-де быть так. Жаль-де мне етих гостей, что-де безчестны отпустили. Я бо де человек пятьсот дала провожатых такъже их проводить через Лядскую землю. А знать-де, что Семен Ивановичь Палей станет пенять». И, обедавши, купцы выехали в поле и стали коней седлать и запрегать. Потом выехал к нам полковник наказной с казаками да и поехал с нами провожать нас до Киева. И ехали мы от Фастова до Киева два дни.

Потом приехали мы в Киев в день недельный, и у ворот Залотых нас караул остоновил. Потом пятидесятник пошел к генералу об нас докладовать, и генерал велел нас пустить в город. И в то время полковники стояли во обедни, а генерал – немчин, некрещеной. И переехавши через Верхней город да и спустился в Нижней город; а гора зело крута, и спущатся нужно зело. Потом генерал велел нам отвести дворы стоялыя. И ставши на дворе, и убравши рухледь, и опочивши той день.

И во вторый день пошли в Печерской монастырь, в лавру преподобных отец Антония и Феодосиа. И были в соборной церкви, и лобызали образ Пресвятыя Богородицы чюдотворный. Потом пошли в пещеру Антониеву и тамо мощи святых всех лобзали; и поклонихомся, изыдохом из пещеры Антониевы. И поидохом в пещеру Феодосиеву, и тамо такожъде мощи святых лобзали; и, поклонившеся, изыдохом из пещеры. И поидохом в монастырь, и ходивше доволно по монастырю. А сами удивляемся человеколюбию Божию: како в такую страну далнюю ходихом и како назад возвратихомся. А и в мысли нашей обнадежия такова не было, что было быть назаде. А когда мы шли во Иерусалим, и тогда мы приходили в монастырь Печерской, и ходили по пещерам, и молилися преподобным отцем, и обещалися, что естьли Бог даст сходить поздарову, то не возвратимся иным путем: к вам, отцы преподобнии, пришед, поклонимся и обещанной долг вам отдадим. Отцы святии, преподобнии Антоний и Феодосий, молилися за нас, и за молитв их, преподобных отец наших, Бог сохранил от всяких навет вражиих.

И та- л. 76 об. //ко их молитвами отеческими доидохом святаго града Киева и достигохом святую лавру преподобных отец Антониа и Феодосиа. И тако, поклонившеся, изыдохом из лавр.

И поидохом во град Киев; и приидохом на двор, идеже стояхом; потом мало опочихом. И сведаша про нас града Киева мещане и служивыя люди московских полков, и стали нас к себе в гости звать. И зело ради нам миленкия, и покоили нас хлебом и солью. И полковники за нами присылали звать к себе в дом, да мы за недосугами у них не были. Звали для речей, что видели в Турецкой земли; зело нас к себе звали, да нам не удалося у них побывать.

Потом дождались мы калужен: приехали к ярмонки ко Успениеву дни. А когда увидели нас, зело нам обрадовалися, и взяли мене к себе на двор хлеба есть, и много было вопросов от них об хождении нашем. Потом приехал любезный наш друг Давид Степановичь со своею дружиною. А когда мы его увидели, а он нас, и тогда мы оба от слез не могли удержатися, и зело мы друг другу обрадовалися. Спаси Бог Давида Степановича, много нашим путем радел! А когда и приехал назад в Киев, и тогда нас не забыл и з дружиною своею. И тако мы той день зело в радости были велицей и всю нашу путную скорбь забыхом. Бутто наши искренний сродницы! Потом и множество калужан приехали и всю ярмонку с ними добре проводили, в радости и в веселии.

И жихом мы в Киеве шесть недель, и обходихом многия святыя отеческия места. И в пустынных местех были, и пустынных жителей видели, и довольно ходихом по пещерам. Покудова в Киеве жили, все в Печерской монастырь хаживали чрез день, чрез два, и зело наша душа насладилась и утешилася, ходя по таким святым местам. Ненасытная радость и веселие! Уже другия такия лавры подобной не сыщеш в нашем Российском государстве! И жихом в Киеве шесть недель.

И поидохом из Киева с калужены после ярмонки Успенской. И ехали три дни, и приидохом в Нежин-град. В Нежине взяли нас к воеводе; и воевода князь Масальской, Калцов той же, прочет наш московской лист-указ, да чевствовали нас пивом и вином, и дал нам хлеба на дорогу, и отпустил нас с любовию. Мы же поидохом в таборы, а купцы все у воеводы обедали. И тово дни выехали из Нежина.