Приложение 2 (к разделу 4.2) Дискуссия между Н. Нахимовым (Н.Ч. Заиончковским) и П.П. Мироносицким

Время от времени продолжают появляться в печати сборники наших церковных песнопений с переводом на русский язык; некоторые из них снабжены и пояснительными примечаниями.

К числу почтенных трудов в сей области мы относим издания покойного проф. Ловягина, прот. П. Лебедева, М. Григорьевского, Ив. Ловягина, вышедший в недавнее время «Сборник церковных песнопений с переводом их на русский язык» прот. Вл. Успенского и некоторые другие opera minora.

И тем не менее, по нашему мнению, многие из вошедших во все эти издания песнопений, притом наиболее поэтические и глубокие по мысли, до сих пор на русский язык не переведены: мы не можем признать переводом механическую замену слов церковнославянских словами русскими, когда смысл переводимого текста и по-русски столь же мало или даже вовсе непонятный, каким он представляется по-церковнославянски. (...)

(Рассмотрим) тропарь первый четвертой песни канона на Св. Пасху.

Мужеский убо пол, яко разверзый девственную утробу, явися Христос, яко человек же агнец наречеся, непорочен же, яко невкусен скверны, наша Пасха, и яко Бог истинен, совершен речеся.

По-греч. Αρσεν μὲν ὡς διανοΐξαν τὴν παρθενεύουσαν νηδὺν πέφηνε Χριστὸς, ὡς βρωτός δὲ ἀμνὸς προσηγορεύθη, ἄμωμος δὲ ὡς ἄγευστος κηλΐδος, τὸ ἡμέτερον Πάσχα, καὶ ὡς Θεὸς ἀληθὴς, τέλειος λέλεκται.

Тропарь написан по-гречески мерною прозою, что вызвало особое расположение слов.

Обычный перевод. Наша Пасха-Христос явился мужеским полом как разверзший девственную утробу; как человек Он назван агнцем непорочным как непричастный нечистоте, а как истинный Бог – наречен совершенным.

Перевод прот. Успенского. Итак,(?) Христос явился младенцем мужеского пола... Он называется совершенным: Он – Христос, наша Пасха.

Перевод прот. Лебедева. Наша Пасха – Христос; назван агнцем, как обреченный на смерть...

Перевод проф. Ловягина. Наша Пасха – Христос... назван агнцем, как предлагаемый в снедь...

Переводы весьма различные.

Что значит «Христос явился мужеским полом как разверзший девственную утробу»? Ведь и «женский пол» при рождении разверзает материнскую утробу; следовательно, этот акт не может служить основанием для появления на свет именно «мужеским полом». Да и что за «мужеский пол» вообще в данном случае? Каждый ребенок родится не мужеским или женским полом, а младенцем того или другого пола.

По-гречески это ἄρσεν (ἅρρεν); τὸ ἅρρεν == παΐς ἄρρην (ἄρσην), то есть младенец мужеского пола. Ср. ἄρσεν καὶ θῆλυσεν αὐτούς (мужчиною и женщиной сотворил их). Быт.1:27; Мт.19:4; Мк.10:6 в русском переводе.

К чему относится первое яко, ὡς (ἄρσεν μὲν ὡς)? Дело в том, что ὡς может стоять не только перед словом, к которому относится, как здесь же последующие ὡς, но и после него. Переставив его на первое место, причем μὲν займет второе, получим: ὡς μὲν ἄρσεν, то есть как младенец мужеского пола; ἀνοΐξαν τὴν νηδύν просто – родившийся άνοΐξαν τὴν παρθενεύουσαν νηδύν, родившийся от Девы; πέφηνε Χριστός (именное сказуемое) явился Христом.

Отсюда нам кажется ясным, что первое предложение тропаря должно быть переведено: как младенец мужеского пола, родившийся от Девы (то есть по пророчеству. Ис.7:14), Он явился Христом.

Яко человек же агнец наречеся... Совершенно не понятно, почему человек должен называться агнцем. Прот. Лебедев (см. выше): «как обреченный на смерть». Но ведь обречены на смерть не одни агнцы... В греческом языке есть два однозвучащих слова, – βροτός и βρωτός. Первое означает смертный, отсюда – человек; второе – служащий пищею, вкушаемый. Среди разночтений в греческом тексте, приведенных у проф. Ловягина, мы имеем в данном месте именно это второе слово, то есть βρωτός, дающее полный смысл. Поэтому проф. Ловягин внес его в свой текст и перевел: «назван агнцем как предлагаемый в снедь». Ср. Ин.6:5.

Пасхальный агнец, которого евреи были обязаны есть, должен был быть непорочным (Исх.12:5). Новозаветным пасхальным агнцем, нашею Пасхою, явился Христос: Он служит нам пищею (в таинстве Евхаристии); Он непорочен.

Отсюда понятно дальнейшее: «непорочным как непричастный греху, – нашею Пacxoю».

Таким образом общая мысль тропаря следующая: Он – Христос, непорочный пасхальный Агнец, Которого мы принимаем в пищу, и в то же время совершенный истинный Бог. Та же мысль частично освещается и в последующем тропаре: «Яко единолетний агнец». Сообразно с этим и перевод нашего тропаря будет такой:

Как Младенец мужеского пола, родившийся от Девы, Он явился Христом; как служащий (нам) пищею, Он называется Агнцем как непричастный греху, – непорочным, – нашею Пасхою, и как истинный Бог, наречен совершенным.

      ----------

В интересной заметке «К истолкованию некоторых священных церковнославянских текстов», выяснившей, наконец, истинный смысл знаменитого ирмоса «Любити убо нам» («Церковные Ведомости» за 1911 г. № 51–52, стр. 2287), г. Н. Нахимов между прочим дает разбор, толкование и новый перевод известного тропаря 4-ой песни Пасхального канона: «М́жескїй оубо по́лъ ꙗкѡ разве́рзый двⷵтвеннꙋю оу҆тро́бꙋ, ꙗ҆ви́сѧ хрⷵто́съ: ꙗкѡ человкъ же агнецъ нлрече́сѧ: непоро́ченъ же, ꙗкѡ невк́сенъ скве́рны, на́ша па́сха: и҆ ꙗкѡ б҃гъ истиненъ, соверше́нъ рече́сѧ».

Текст нового, предлагаемого г. Нахимовым, перевода этого тропаря таков: «Как Младенец мужеского пола, родившийся от Девы, Он явился Христом; как служащий (нам) пищею, Он называется Агнцем; как непричастный греху – непорочным – нашею Пасхою и, как истинный Бог, наречен совершенным». (...)

Прежде всего тропарь, представляющий собой одно распространенное предложение, оказался без подлежащего: среди наличных греческих слов подлинника переводчик не нашел подлежащего и сам подставил его, предполагая, что оно скрыто в глаголе явися (πέφηνε). Кто явися (πέφηνε)? – спросил себя переводчик и ответил: «Он». А мы спросили его: почему не она? Почему не оно? И греческий, и славянский глаголы дают одинаковое право на все три эти местоимения: ведь это не то, что русский глагол: явился (он), явилась (она), явилось (оно). Далее, если и согласиться с переводчиком, что подлежащее тропаря есть он, то тотчас является и другой вопрос: кто же это он. Он явился Христом... Кто же явился Христом? Ответ на это один: Христос. Но Христос явился Христом – ни с чем несообразное предложение, являющее к тому же беспримерное в богослужебной словесности употребление слова Христос в качестве сказуемого, причем связкою служит не вспомогательный глагол. Мы не говорим уже о том, что имя Христос становится при этом нарицательным.

Обманчивый путь уклонения от подлинника увлек переводчика еще и далее... Законное и ясное подлежащее тропаря: Христос, наша Пасха, у него превратилось в сказуемое (он переводит: «Христом», «нашею Пасхою»), причем не удержало его от соблазна даже и то обстоятельство, что наша Пасха (τὸ ἡμέτερον Πάσχα) есть единственный в тропаре именительный падеж с членом.

Наконец, путь перифраза привел переводчика к тому, что в тропаре не оказалось единства идеи или темы, которое присуще подлиннику. Нам не понятно, почему здесь сопоставлены: рождение от Девы, пасхальный агнец, непричастность греху...

Совсем иная, необыкновенно ясная картина получается, когда мы, следуя методу славянских переводчиков, подойдем как можно ближе к греческому тексту. Насколько спасительна эта близость и как пагубно уклонение, показывает нам между прочим роковая ошибка, допущенная в переводе настоящего тропаря и славянским переводчиком: он, как обнаружено еще проф. Ловягиным, не досмотрел в греческом тексте буквально единой йоты, маленькой черточки, и это несчастное обстоятельство повлекло за собою искажение всего смысла тропаря: в слове βρωτός (снедный), он не заметил двойного о (омеги) и прочитал: βροτός (смертный, человек): слово «человек» нарушило мысль подлинника, и рассматриваемый славянский тропарь по правде считается одним из темных для понимания песнопений.

В чем же однако истинный смысл, какова идея этого песнопения? Богодухновенный поэт, автор пасхального канона, в неиссякаемом полете воображения, переходя от одной темы к другой, в четвертой своей песни вдохновился чрезвычайно важною мыслью о совершенном исполнении Христом ветхозаветного прообраза, сокровенного в еврейской пасхе, в еврейском пасхальном Агнце. «Наша пасха, Христос», есть истинная Пасха, – Он «по преизбыточествию» явил в Своем Лице все, предписанные законом Моисея, качества пасхального Агнца, бывшего ему прообразом – вот мысль тропаря.

Закон Моисея строго предписывал самый тщательный выбор агнца для Пасхи. Вот закон Пасхи: «Овча совершенно (τέλειον), мужеск пол (ἄρσεν), непорочно (ἄμωμον) и единолетно (ἐνιαύσιον) будет вам» (Исх.12:5). «Непорочность» требовалась для всякой жертвы (Лев.22:19–24), тем более для Пасхи. Что касается пола ягненка, то мужеск пол, разверзали ложесна, то есть первородный, первый плод у матери, считался отделенным, посвященным Богу («свят Богу»): этот закон первородности касался, как известно, всех тварей Божьих от человека до скота (Числ.3:13).

Имея в виду эти заповеди «закона сеновнаго», священный поэт в своем песнопении в строгих и точных выражениях проводит ясную и до конца выдержанную параллель между Христом, нашею Пасхою, и ветхозаветным пасхальным Агнцем, причем с необыкновенной тонкостью, без траты слов, подчеркивает ту существенную идею, что именно Христос явился действительною Пасхою, для которой еврейская пасха была лишь отдаленным теневым образом.

«Христос явился (во плоти) как мужеский пол (ἄρσεν), разверзший девственную утробу; как ядомый⁴⁵⁵, Он наименован Агнцем; Он, наша Пасха, наречен непорочным (ἄμωμος), ибо чужд скверны, и совершенным (τέλειος), ибо Он – Бог истинный».

Мы видим, таким образом, что рассматриваемый тропарь весьма искусно составлен из слов ветхозаветного «Закона Пасхи» и является точною цитатою его.

      ----------

Первый ирмос канона на Воздвижение Животворящего Креста «Крест начертав Моисей»... г. Нахимов, следуя Н. Розову⁴⁵⁶, переводит так: «Моисей, начертав жезлом продольную (линию) креста, разделил Чермное море, так что Израиль пошел по нем (?) пешком, ударив же по морю поперек, против фараоновых колесниц, он изобразил непобедимое оружие (то есть крест) и вновь соединил море. Поэтому запоем Христу Богу нашему: «ибо Он прославился»» ((Нахимов 1912), с. 129).

Прочитав это изложение ирмоса, мы, к сожалению, не можем представить себе ясно, каким образом чудо перехода израильтян через Чермное море было чудом Креста. Согласимся, что движение, разделившее пучину моря, было «продольною линией» креста, но как получилась другая линия, поперечная? Перевод на это отвечает: «ударив по морю поперек, против фараоновых колесниц». Но ведь пред Моисеем во второй момент чуда уже не было моря: как же он мог по нему ударить и притом против колесниц, которые неслись не по морю, а посуху?

Между тем мы видим, что приложено немалое усилие со стороны переводчика к тому, чтобы выразить мысль как можно яснее: во имя этого он беспощадно перетасовал слова славянского (греческого) текста, так что, например, обратно оказалось рядом и после вопреки; ударив и совокупи, два рядом стоящие слова отскочили друг от друга, одно к началу, другое к концу; причастие написав превратилось в изобразил и т.п.

Мы потому так пунктуально говорим здесь «о словах», что в литературе богослужебных песнопений трудно указать другое песнопение, которое было бы столь тщательно, с такою – скажем – щепетильностью, обработано в смысле симметрии частей. Риторическое искусство автора (св. Козьмы Майюмского) здесь доведено до апогея. Достаточно сказать, что две части изложения, как бы в соответствие двум моментам чуда: разделению и соединению моря, двум берегам моря, двум линиям Креста (вдоль и поперек), содержат в себе по одинаковому числу членов предложения, имеющих общее подлежащее: Моисей. Это последнее подлежащее и еще слово обратно (то есть «наоборот») являются как бы связями, скрепляющими две линии словесного креста. Представляем читателю замечательную схему построения ирмоса (см. с. 289).

Мы видим, что каждому слову левой колонны соответствует слово в правой (для сравнения мы соответственные слова пометили одинаковыми цифрами).

Мысль ирмоса необыкновенно величественна. Переход Израиля через Чермное море есть образ и чудо Креста. У Креста две линии: впрямо и вопреки (вдоль и поперек), два момента и в чуде: разделение моря – соединение моря (пресече – совокупи). Знамение Креста начертано над морем с двух приемов: вдоль (впрямо) и поперек (вопреки). Вдоль оно начертано жезлом, когда Моисей, простерши его перед собою, расторгнул море (Исх.14:16). А поперек?... Мы видим, что слову жезлом под цифрою 4

соответствует слово ударив. Моисей соединил море, ударив: очевидно, этим же ударив начертана и вторая линия креста, поперек (вопреки). Славянское слово не дает нам ответа на вопросы: как, чем и по чему – ударив? Каким действием или движением Моисей совокупи море? Обращаемся к греческому тексту, и что же: видим целую картину в слове κροτήσας. Глаголу κροτεΐν соответствует славянский глагол: плескати. Κρότος – плескание, удар одной ладонью о другую... Итак, вот каким движением, полным власти, красоты и в то же время восторга⁴⁵⁷, пророк сдвинул воедино две массы воды, ограждавшие путь Израиля, – стена одесную и стена ошуюю. И этим же движением знаменье Креста было начертано и вопреки, и поперек.

Мы думаем, что при таком понимании текста нет надобности при переводе делать слишком большую перестановку слов оригинала: «Моисей, начертав крест вдоль, жезлом рассек Чермное море для Израиля, пешехода; то же море, наоборот, для колесниц фараона он, плеснув руками, соединил, написав непобедимое оружие и поперек. Поэтому мы Христу будем петь, Богу нашему: яко прославися!».

            ----------

Г. Мироносицкий тщательнейшим образом разобрал первый ирмос канона на Воздвижение Животворящего Креста «Крест начертав Моисей...» и ясно представил дивную схему его построения. Наш перевод ((Нахимов 1912), с. 129) он отметает как не дающий представления, каким образом чудо перехода Израильтян через Чермное море было чудом Креста, – как получилась «поперечная линия». «Ударив по морю поперек, против Фараоновых колесниц» не дает, – говорит он, – ответа на этот вопрос, ибо перед Моисеем во второй момент чуда уже не было моря: как же он мог по нему ударить и притом против колесниц, которые неслись не по морю, а посуху? – тонко спрашивает критик.

С другой стороны, внимая нашей просьбе не только обличать, но и «обличив и наставить» ((Нахимов 1912), с. 343), г. Мироносицкий представил обширное толкование второй части нашего ирмоса и перевод.

«Моисей, – говорит он, – соединил море, ударив; очевидно, этим же ударив начертана и вторая линия креста, поперек (вопреки). Славянское слово не дает нам ответа на вопросы: как, зачем и по чему – ударив? Каким действием или движением Моисей совокупи море? Обращаемся к греческому тексту, и что же: видим целую картину в слове κροτήσας. Глаголу κροτεΐν соответствует славянский глагол: плескать. Κρότος – плескание, удар одною ладонью о другую»...

«Итак, – продолжает критик, – вот каким движением, полным власти, красоты и в то же время восторга пророк сдвинул воедино две массы воды, ограждавшие путь Израиля – стена одесную и стена ошуюю. И этим движением знамение Креста было начертано и вопреки и поперек». Действительно, – просто, ясно и красиво до восторга, вообще мастерское объяснение, настоящий coup de maître! Мы не имели бы против него ни малейшего возражения, если бы, как и в вопросе о беседе с Моисеем не Бога из купины, а самого этого тернового куста, от нас властно не требовал некоторого недоуменного сомнения текст Библии.

Не вдаваясь в археологическое исследование, как это делает наш критик ((Мироносицкий 1913а), с. 149 примеч.), из какого именно дерева был чудодейственный жезл Моисея, мы обращаемся к чудодейственной роли этого жезла, независимо от его материала, и видим, что именно ему, как некоему специальному орудию, было дано свыше особое значение, так что он назывался «жезлом Божиим» (Исx.17:9).

У горы Хорива Господь сказал Моисею: «И жезл сей... возьми в руку твою: им ты будешь творить знамения» (Исx.4:17). Далее читаем: «и жезл, который превращался в змея, возьми в руку твою... и скажи... вот этим жезлом, который в руке моей, я ударю по воде..., и она обратится в кровь» (Исх.15–17).

Заметим, что некоторые чудеса производил жезлом Аарон, и хотя говорится, что он делал их «своим» жезлом, но из всех мест Священного Писания видно, что это был именно жезл Моисея, а Аароновым он называется потому, что был в руке последнего. Жезлом «Божьим» воды в реке превращаются в кровь, выводятся из воды жабы, из земли мошки (Исх.8:5; 6:16–17), низводится град с неба (Исх.9:22–23), наводится на Египет саранча (Исх.10:12–13).

Просим заметить, что когда Господь говорит Моисею: «простри руку твою», то это значит: «простри руку твою с жезлом» (Исх.9:22–23; 10:12–13), и вообще, когда Моисей простирает или подымает руку для чуда, то в его руке жезл (Исх.17:5–6; 9:11), хотя о нем в данном месте и не говорится (ibid.6:11). А чудо на Чермном море произошло при таких обстоятельствах: «Подними жезл твой, – сказал Господь Моисею,– и простри руку свою на море»... (ibid.21). О жезле не сказано, но он сам собою разумеется. Перед потоплением Египтян «сказал Господь Моисею: простри руку твою на море... И простер Моисей руку свою на море, и к утру воды возвратились в свое место» (ibid.26:27). Очевидно, руку с жезлом и одну руку, а не обе, как в Исх.17:11. Что тут чудотворящим в оба момента и Церковь разумеет жезл, видно из ирмоса 8 гласа: Колесницегонителя фараона... ((Нахимов 1912), с. 186). Это через него сотворено чудо креста, а не тем (...) будто бы Моисей хлопнул в ладоши. Однако, в ирмосе сказано κροτήσας – плеснув... Да, но κροτεΐν значит не только плескать (руками), как думает г. Мироносицкий, но вообще и прежде всего бить, ударять, например θύρσῳ κρоτῶν γῆν.

В нашем ирмосе τὴν δέ (тоже) зависит именно от κροτήσας (ударив), как и от ἕνωσε (совокупи).

Как же, далее, мог ударить Моисей по морю, когда, по рассуждению г. Мироносицкого, моря-то пред ним в данный момент не было?

Так же, думаем мы, как шел Израиль «по морю, яко посуху», хотя море, то есть вода перед ним расступилась, как он «немокренно пешешествовал» по «водному естеству», как «лицы израильтестии невлажными стопами Понт Чермный и влажную глубину» прошли и т.п. Мы полагаем, что в нашем случае имеется в виду морское дно, которое, будучи свободно от воды, например во время отлива, и у нас может быть названо морем, в отличие от морского берега или суши вообще.

Вот по нему-то, по этому дну, и ударил Моисей жезлом поперек, так сказать, коридора между стенами воды.

Пусть же теперь судит свежий и непредубежденный читатель, что осталось от той красивой, властной и восторженной картины, которую нам нарисовала фантазия г. Мироносицкого.