Введение

Для филолога история языка богослужения XIX-XX веков представляет интерес по следующим причинам:

–      Вплоть до 1917 г. подавляющее большинство населения России в той или иной степени владело церковнославянским языком. Этот язык звучал во время богослужения, на нем заучивались молитвы, в ряде случаев с него начиналось изучение письменного языка. Перепись 1897 г. выявила, что в Российской империи было более 83 млн. православных (Общий свод I, с. 248), которые, пусть нерегулярно, присутствовали при богослужении и знали некоторое количество молитв.

–      В течение XIX-XX вв. на церковнославянском языке было создано огромное количество новых, непереводных текстов (церковных служб, акафистов и молитв).

–      Вопрос о языке богослужения периодически становился темой общественной полемики.¹

–      Церковнославянский язык нового времени оказывал и оказывает влияние на русский литературный язык.²

–      Церковнославянские фрагменты включаются в произведения, написанные на русском литературном языке, как в оригинальные³, так и в переводные.⁴

Церковнославянский язык представляет интерес и для историков. Вопрос о литургическом языке и исправлении богослужебных книг периодически оказывался в центре общественных конфликтов. Этот вопрос неоднократно приобретал знаковый характер. Изучать историю обновленчества первой половины XX в., так же как и раскола XVII в., не касаясь вопросов о богослужебном языке, нельзя.

Между тем работ, посвященных истории церковнославянского языка XIX-XX веков, практически нет.

Отсутствие работ по истории церковнославянского языка нового времени объясняется следующими причинами. Во-первых, церковнославянский традиционно привлекал внимание ученых либо в своем древнейшем варианте (старославянский язык) как источник для изучения праславянского языка, либо как средневековый литературный язык (со времени первых переводов с греческого на славянский и до XVIII в.). Церковнославянский как богослужебный (то есть утративший функции литературного языка) исследователей не интересовал.

Другая причина неизученности истории церковнославянского языка заключается в том, что в научной среде бытовало мнение об отсутствии этой истории. Считалось, что никаких изменений в области языка не происходило и церковнославянский до наших дней сохранился в том же виде, что и после выхода книг, исправленных при патриархах Никоне и Иоакиме. Таким образом, церковнославянский язык синодального периода, прямой наследник языка кирилло-мефодиевских переводов, был незаслуженно забыт филологами, которые традиционно отдавали предпочтение древним текстам.

Третья причина заключается в том, что посвященные этой теме исследования сталкивались с проблемами цензурного характера. После никоновской справы и последовавшего за ней церковного раскола обсуждение вопросов, касающихся истории языка и текста богослужебных книг, не поощрялось. Характерно, что А.А. Дмитриевский, подготовивший в конце XIX века историю исправления Служебника в XVII-XVIII веках, так и не смог издать свою работу.⁵

В XIX-нач. XX в. интерес к церковнославянскому языку проявлялся лишь в связи с практической работой над богослужебными книгами. Так, например, классические работы Н.И. Ильминского (Ильминский 1882, Ильминский 1886) были созданы в полемических целях – как реакция на начало работы Комиссии по исправлению богослужебных книг, возглавляемой архиеп. Сергием (Ляпидевским). Некоторая информация о языке богослужебных книг содержится в работах литургистов: А.А. Дмитриевского, И.А. Карабинова, И.Д. Мансветова, К.Т. Никольского, но для них вопросы языка – это второстепенные вопросы. Несколько лучше обстоит дело с изучением языка Елизаветинской Библии. Однако если истории ее создания и вопросам текстологии был посвящен ряд работ (Чистович 1860, Булич 1893, Сменцовский 1900, Бобрик 1988), то орфография и пунктуация позднейших изданий церковнославянской Библии никогда не изучались.

Начало изучения церковнославянского языка синодального периода связано с именем Б.И. Сове, хотя для Б.И. Сове церковнославянский язык не был объектом специального исследования; факты истории этого языка рассматривались им в связи с работой над историей литургической науки в России. Статья, посвященная книжной справе и дискуссиям о языке богослужения⁶, была завершена в 1940 г., но увидела свет лишь в 1970 г. (Сове 1970). Анализируя официальные документы Синода, рецензии, некрологи, мемуары, хронику, публикуемую в центральных и провинциальных изданиях, Б.И. Сове воссоздает историю споров о языке и тексте богослужебных книг, описывает опыты исправления и перевода богослужебных текстов. Эта статья разрушила укоренившееся представление о том, что в послениконовскую эпоху богослужебный текст оставался неподвижным и не подвергался изменениям. В связи с тем, что Б.И. Сове работал в Париже и Хельсинки и не имел доступа к российским архивам, его работы являются скорее программой исследования истории языка богослужебных книг, чем самим исследованием. Предложенная Б.И. Сове схема нуждается в наполнении живым материалом.

Весьма важными для нашей темы являются опыты каталогизации богослужебных текстов, созданных в новое время. Первым исследованием такого рода стала работа Алексея Попова (Попов 1903), посвященная акафистам, появившимся в период между учреждением Синода и 1900 годом. Книга содержит историю создания, исправления, утверждения акафистов к печати, ссылки на архивные источники и перечень изданий. На рубеже веков была также предпринята попытка описать историю служб русским святым, однако эта работа не была завершена.⁷ Этой же теме посвящена выполненная в эмиграции работа Ф.Г. Спасского (Спасский 1951). Из-за ограниченной источниковедческой базы эта работа содержит значительное количество ошибок и неточностей. Более содержательным является очерк Р.Р. Лозинского «Русское литургическое творчество», посвященный анализу богослужебных последований и служб, созданных в России с XII по XX в. (Лозинский 1967). В работе анализируются как изданные, так и рукописные тексты.

Отметим также работы Роберта Матьесена (Матьесен 1972), Юргена Плэна (Плэн 1973, Плэн 1978), Герлинды Талер (Талер 1998), польских славистов А. Наумова (Наумов 1992, Наумов 1996) и А. Зноско (Зноско 1989). В последние годы появились публикации свящ. Николая Балашова, посвященные дискуссиям о языке богослужения в начале XX в. (Балашов 1998, Балашов 1998 I и особенно Балашов 1997 и Балашов в печати). Автор этих работ рассматривает исторический и богословский аспект дискуссий о языке, оставляя в стороне собственно филологические проблемы. С 1992 года авторы настоящей работы издали ряд статей, посвященных истории литургического языка в XX веке.

Начавшаяся в 90-м году дискуссия о языке богослужения повлекла за собой появление значительного числа публицистических текстов, посвященных этой теме. К сожалению, самостоятельных исследований в рамках этой полемики предпринято не было. В 1997 году вышли два сборника «Язык Церкви», материалы которых представляют собой перепечатку ранее публиковавшихся в периодике статей, посвященных проблеме литургического языка (Язык Церкви 1–11). В 1999 году появился сборник «Богослужебный язык Русской Церкви: История. Попытки реформации», в котором напечатаны ценные архивные материалы, однако исследовательская часть не выдерживает никакой критики.⁸

Появившиеся в связи с полемикой о языке богослужения статьи остались незамеченными славистами. Характерно, что Н.Б. Мечковская, автор вышедшего в 1998 году учебного пособия, посвященного лингвистическим проблемам традиционных религий, в разделе, посвященном спорам о языке православного богослужения, опирается лишь на случайную газетную публикацию (Мечковская 1998, с. 239–240). Правда, некоторое время спустя Н.Б. Мечковская подготовила специальную статью, посвященную языковым вопросам в русском православии XX века (Мечковская 2000).

Что касается синхронного описания современного церковнославянского языка, то такая работа пока никем не была проделана. Наиболее серьезной считается грамматика, выпущенная в 1964 г. иером. Алипием (Гамановичем).⁹ Это полезное справочное пособие не является документированным описанием современного состояния церковнославянского языка. Значительное число выпущенных с учебным целями популярных грамматик церковнославянского языка не представляют интереса в научном отношении.

Наиболее описанной является графико-орфографическая система. Монографическое описание церковнославянской орфографии было предпринято еще в 1907 г. (Соколов 1907). Позднее к этой теме обращались и другие исследователи.¹⁰

Любой текст многомерен, поэтому описать его, оставаясь в рамках одной научной дисциплины, невозможно. Идя за материалом, нам приходилось периодически менять способ описания, обращаясь как к собственно лингвистическим проблемам, так и к вопросам общей и церковной истории, иcтopии культуры.

Приступая к изучению истории церковнославянского языка нового периода, мы столкнулись с серьезными источниковедческими проблемами. В XIX-XX вв. увидели свет сотни церковных книг. Это были не только богослужебные книги основного круга (Служебник, Требник, Октоих, Минея, Триодь), но и необозримое количество отдельных служб и акафистов, которые печатались как в столицах, так и в провинции. Исследователю приходится иметь дело с сотнями изданий одного и того же текста, причем в выходных данных богослужебных книг, как правило, отсутствует информация об исправлениях или же пересмотре текста. Два издания, на титульном листе которых значится одно и то же название, могут содержать совершенно разный текст. Сравнить между собой сотни церковнославянских изданий является трудновыполнимой задачей, тем более что библиотеки, как правило, не хранят различных изданий одной и той же богослужебной книги.¹¹

Не меньшие проблемы ожидают исследователя и при обращении к архивному материалу. Если материалы по церковной истории дореволюционного периода сохранились относительно неплохо, то архивная база истории Русской церкви советского периода имеет значительные лакуны.¹²

Последние годы исследователи, специализирующиеся в различных областях гуманитарного знания, начинают обращаться к церковной культуре нового времени. В 1995 г. появилась монография О.Ю. Тарасова (Тарасов 1995), посвященная русскому иконописанию синодальной эпохи. В 1998 выходит сборник источников по истории русской духовной музыки нового времени (РДМ 1998). Методы, к которым приходится прибегать исследователям, занимающимся историей церковной культуры нового времени, имеют много общего. Так, О.Ю. Тарасов достаточно точно сформулировал специфику описания иконы XVIII-XX вв. Широкое распространение и огромный объем исследуемого материала (исследователь говорит о «бремени количества») ведут к нестандартному, нетрадиционному подходу. Акцент ставится не на художественном своеобразии и особенностях композиции иконы, что характерно для описания произведений более ранних эпох, а на функционировании иконы и ее связи с церковной историей. Большое внимание также уделяется проблеме адаптации западных источников на русской почве. То есть икона послепетровской эпохи изучается не как факт истории искусства, а как факт истории церковной культуры нового времени.

Такой подход кажется продуктивным и в связи с изучением церковной книжности и церковнославянского языка второй половины XVIII-XX вв. Огромное количество богослужебных книг, на первый взгляд не отличающихся друг от друга, и аморфность исследуемого материала (трудно отделить существенное от несущественного) заставляют нас обращать внимание не столько на особенности конкретных изданий, сколько на связь истории церковной книжности с общецерковной историей, с историей учреждений, ответственных за издание богослужебных книг, с историей дискуссий о литургических реформах и т.д.

Изучение церковнославянского языка нового времени может опираться и на те методы исследования, которые выработаны в связи с его историей как средневекового литературного языка. Явления, с которыми мы имеем дело, изучая историю церковнославянского языка послепетровской эпохи, являются непосредственным продолжением языковых процессов XV-XVII вв.

Историки языка, изучающие средневековые памятники письменности независимо от целей и методов работы, всегда имеют дело с сосуществованием двух систем: русского и церковнославянского языка. Сформировавшийся в XVIII в. русский литературный язык впитал в себя значительное число церковнославянских элементов. На фиксации этих элементов как источнике формирования нового литературного языка обычно и заканчивается изучение истории церковнославянского языка. Однако русский и церковнославянский продолжают сосуществовать как параллельные языковые системы, и, несмотря на то что сфера употребления церковнославянского осталась достаточно узкой, коллизии взаимоотношения этих двух языков, имеющих значительное общее ядро, продолжаются.

Русский литературный язык сильно влияет на вновь создаваемые церковнославянские богослужебные тексты, язык которых опирается на русское словоупотребление и синтаксис.¹³ Это служит подтверждением той мысли, что факты истории церковнославянского языка нового времени тесно связаны с историей современного русского литературного языка.

Выстраивая периодизацию истории церковнославянского языка нового времени, мы опираемся на тот факт, что как в патриарший, так и в синодальный период контроль за богослужебными книгами осуществлялся высшей церковной властью.¹⁴ Благословение Патриарха или правящего архиерея для выхода в свет богослужебной книги было обязательным. Позднее эта практика была законодательно закреплена.

Согласно «Духовному регламенту», в число задач Синода входило:

«I. Разыскать вновь сложенные и слагаемые акафисты и иные службы и молебны, которые наипаче в наши времена в малой России сложены суть не малое число, суть ли оная сложения Писанию Священному согласная и не имеют ли нечто в себе слову Божьему противное, или хотя нечто непристойное и празднословное?

II. Також определить, что оные многочисленные моления, хотя бы и прямые были, однако не суть всякому должные, и по воле всякого наедине, а не в соборе церковном употреблять оных мощно, дабы по времени не вошли в закон и совести бы человеческой не отягощали» (Духовный регламент 1874, с. 13).

Это положение подтверждает и принятое Собором 1917–1918 гг. «Определение о круге дел, подлежащих ведению органов Высшего церковного управления», согласно которому ведению Св. Синода подлежали:

«1. Охранение текста богослужебных книг, наблюдение за его исправлением и переводом и, с одобрения Церковного Собора, благословение на печатание вновь составленных или переизданных отдельных служб, чинов, молитвословий;

2. Дела, касающиеся богослужебного чина» (ДСОП I, с. 12–13).

Относительно контроля над богослужебными книгами предписания «Духовного регламента» практически не отличаются от положений, выработанных Поместным собором 1917–1918 гг. В обоих случаях постулируется жесткий контроль высшей церковной власти над исправлением богослужебных книг и введением в богослужебный обиход новых служб и акафистов.

Другим унифицирующим фактором стала наметившаяся еще в XVIII в. тенденция ограничить число типографий, имеющих право издавать богослужебные книги.

5 октября 1720 г. появляется царский указ, запрещающий типографиям Киева и Чернигова предпринимать самостоятельные издания богослужебных книг. Разрешалась лишь перепечатка великорусских изданий при условии недопущения в них «никакой розни и особого наречия» (Харлампович 1914, с. 787). На основе этого указа Синод издает другой указ, согласно которому при переиздании в Киеве или Чернигове богослужебных книг перед началом распространения тиража необходимо послать в Синод два экземпляра ново-напечатанной книги для сличения с аналогичными книгами, напечатанными в Москве или Санкт-Петербурге, «чтобы розни и особого наречия никакого не было» (Харлампович 1914, с. 787). Вплоть до конца синодального периода периодически издавались различные указы, ограничивающие права местных типографий. Краткий очерк истории процесса уменьшения прав местных (Киевская, Черниговская) церковных типографий и закрепления права первых изданий богослужебных книг за Московской и Санкт-Петербургской типографиями см. Матьесен 1972, с. 69–71.

Таким образом, мы видим, что во второй половине XVIII-начале XX в. существенные для истории церковнославянского языка процессы происходили в стенах Московской или Санкт-Петербургской синодальных типографий. Отсюда следует, что на основании архивов Синода и двух столичных типографий можно восстановить цепь наиболее существенных событий истории исправления богослужебных книг. Изучение этих архивов дает исследователю возможность до просмотра de visu выделить издания, при подготовке которых текст был подвергнут правке.

Литургический, как и любой нормированный язык, изменяется в результате сознательной деятельности кодификаторов и справщиков. Поэтому историю литургического языка можно рассматривать как историю институтов, контролирующих издание богослужебных книг. Это хорошо вписывается в предложенную Н.И. Толстым идею описания литературного языка как последовательной смены эпох централизации (жесткое нормирование) и децентрализации (потеря строгости нормы и проникновение локальных явлений).¹⁵ В истории церковнославянского языка эпохам централизации соответствует ограничение числа типографий, издающих богослужебные книги, и сильные органы контроля за их изданием, в то время как для эпох децентрализации характерно обилие типографий, осуществляющих издание богослужебной литературы, и слабость централизованного контроля.

Поскольку сведения о внешнем контроле можно получить, основываясь на материалах тех организаций, которые непосредственно его осуществляют, составление приблизительной периодизации истории церковнославянского языка конца XIX-XX века оказывается не столь уж сложной задачей. На наш взгляд, эта периодизация выглядит следующим образом.

Это период централизации и контроля над изданием богослужебной литературы. Все новые издания утверждаются Синодом. Причем правом первого издания основного круга богослужебных книг обладала только Москва. В 1869 г. по инициативе митр. Московского Иннокентия (Вениаминова) в Москве создается комитет, занимающийся редактированием богослужебных книг. Этот комитет работал над исправлением Служебника, а также занимался нормализацией пунктуации в славянском Евангелии. Его работа была продолжена синодальной комиссией, возглавляемой еп. Саввой (Тихомировым), а затем Сергием (Ляпидевским). Однако практические результаты деятельности этой комиссии были незначительны.¹⁶

В середине XIX века вопрос о языке богослужения начинает обсуждаться в церковной печати, причем по сравнению с XVI-XVII вв. акценты этих споров заметно смещаются. Если раньше в центре внимания были вопросы текстологии (то есть соответствия славянских богослужебных книг греческому оригиналу), то теперь центральными оказываются проблемы семантики. Предполагалось, что человек, говорящий по-русски и знакомый с правилами церковнославянской грамматики, должен однозначно понимать тексты, звучащие в церкви во время службы. О месте, которое занимала эта проблема в церковном сознании, свидетельствует тот факт, что когда в 1905 г. Синод разослал правящим архиереям анкету о возможности церковных реформ, то почти треть опрошенных высказалась по поводу непонятности богослужения для молящихся.¹⁷

В 1907 г. при Синоде создается Комиссия по исправлению богослужебных книг, которую возглавил архиеп. Сергий (Страгородский). Комиссия успела издать новую редакцию Постной и Цветной Триоди, подготовить новую редакцию Октоиха, Праздничной и сентябрьской минеи. Сохраняя церковнославянскую орфографию и морфологию, справщики последовательно заменяли грецизированные синтаксические конструкции и слова, непонятные носителям русского языка. Из-за революционных событий новая редакция богослужебных книг не вошла в употребление. Большая часть тиража погибла.¹⁸

Синодальная эпоха завершается Поместным собором 1917–1918 гг. На Соборе вопросами языка и книжной справы занимался особый отдел «О богослужении, проповедничестве и храме», который сформулировал программу и основные принципы книжной справы. Комиссия по исправлению богослужебных книг при Синоде должна была стать постоянно действующим органом.

Среди тем, которые должен был рассмотреть Собор, был также вопрос о возможности богослужения на национальных (русском, украинском и т.д.) языках. Подготовленный проект документа позволял высшей церковной власти допускать национальные переводы к богослужебному употреблению.¹⁹

Это период децентрализации. Отношение церковной власти к контролю над текстом богослужебных книг формально не изменилось. Однако реальная ситуация была совершенно иной. Революционные события, государственные репрессии и конфискация всех церковных типографий привели к резкому сокращению числа изданий на церковнославянском языке. Проблемы языка и книжности если и обсуждались, то оставались на периферии церковного сознания. Невозможность осуществлять издания богослужебной (и вообще церковной) литературы вела к размыванию церковнославянской языковой нормы. Новые службы и акафисты распространяются в машинописных копиях, часто в авторской редакции, и лишь в исключительных случаях появляются в печати.

В связи с декларациями обновленцев о необходимости радикальных литургических реформ проблема литургического языка вновь становится предметом дискуссии. Поскольку деятельность обновленцев в этом направлении ограничивалась лишь декларациями и малопрофессиональными переводами, дискуссии 20-х годов не внесли ничего нового по сравнению с полемикой начала века.

Таким образом, для периода 1917–1943 гг. можно говорить о лингвистических взглядах отдельных людей или группировок.²⁰

Изменение характера взаимоотношений Церкви и государства и возможность, пусть в скромных размерах, осуществлять издания богослужебной литературы ведут к наступлению нового периода централизации. На протяжении этого периода Издательский отдел Московской патриархии был единственным издательством, осуществляющим издание богослужебных книг на территории СССР, что несомненно явилось мощным унифицирующим фактором.

Вопросы литургического языка и книжной справы эпизодически обсуждались на заседаниях Синода в связи с утверждением к богослужебному употреблению новых служб и молитвословий. В 1957 г. создается Календарно-богослужебная комиссия, которая занималась в основном проблемами богослужебного устава, эпизодически обращаясь к вопросам книжной справы и редактирования богослужебных книг. Эта Комиссия послужила связующим звеном между дореволюционным периодом и периодом 50–60-х годов. Наиболее важным событием этого времени стало издание в 1978–1988 годах круга служебных миней. В это издание вошло огромное количество служб, прежде не публиковавшихся. По сравнению с дореволюционными минеями объем этого издания увеличился более чем вдвое.

Возникновение в конце 80-х годов значительного числа церковных издательств, печатающих среди прочего и богослужебную литературу, явилось началом очередного периода децентрализации. Репринтные переиздания богослужебных книг, относящихся к разным редакциям и лингвистическим традициям, привели к некоторому размыванию нормы церковнославянского языка. Одновременно в рамках полемики церковных консерваторов и реформаторов возобновляются споры о возможности богослужения на русском языке. Анализ проблем церковнославянской книжности сегодняшнего дня – дело будущего.