Глава 5. Молитвы почитаемых русских подвижников

Старайся дойти до младенческой

простоты в обращении с людьми и в молитве

к Богу. Простота – величайшее благо и

достоинство человека.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский

Б предыдущих главах речь шла об исправлениях и переводах текстов, предназначенных для общественного богослужения. Другим источником информации о языковой норме эпохи будут вновь составленные богослужебные тексты. Эти тексты, в свою очередь, можно разделить на предназначенные для общественного богослужения и для келейного употребления. Благодаря цензорам и типографским справщикам, тексты, предназначенные для общественного богослужения (службы и акафисты), ориентированы на определенную грамматическую норму.

В отличие от новосоставленных служб и акафистов, келейные молитвы не подлежали духовной цензуре, потому что они создавались не для того, чтобы быть напечатанными. Келейные молитвы в принципе не должны были получать широкого распространения. Как правило, они составлялись для собственного употребления или для духовных чад. Исключение составляли молитвы, написанные наиболее почитаемыми старцами и подвижниками. Эти молитвы нередко попадали в печать и становились известными широкому кругу лиц. Так, например, Молитва Парфения Киевского или Молитва преподобных отцев и старцев оптинских к концу XX века стали общеупотребительными. Общей особенностью подобных текстов является то, что они издавались, как правило, после смерти автора и входили в состав дневников, частных писем и других подобных сборников. Характерно, что тексты этих молитв не воспринимаются читателями как особый тип литургической письменности.

Промежуточное положения занимают молитвы, употребляемые за общественным богослужением в пределах более или менее замкнутых объединений, братств и т.д. Свящ. Николай Балашов среди авторов подобных молитвословий называет прот. А.В. Рождественского и членов основанного Н.Н. Не-плюевым Крестовоздвиженского братства (Балашов 1997, с. 330–332). Очевидно, что были и другие опыты.

Как было сказано выше, в нормальной ситуации молитвы подвижников создавались для более или менее узкого круга лиц и, если публиковались, то лишь после смерти старца. Текстологический уровень таких изданий, как правило, невысок.

Активная публикация интересующих нас текстов начинается в 90-е годы XX века. Появляются сборники молитв, извлеченные из изданных до революции собраний сочинений Иоанна Кронштадтского (Иоанн 1999, с. 93–109) и Тихона Задонского (Тихон 1997, Тихон 1999), выходит значительное количество молитвословов, в которые, наряду со стандартным корпусом текстов, включены и молитвы русских подвижников (Молитвослов 1999, с. 308–311, 345–346; Молитвослов опт. 1999, с. 321–325, 346, 354, 356, 367–368 и т.д.). Эти молитвословы выходят с благословения правящих архиереев и не воспринимаются как нечто противоречащее традиции. Появляются и сборники молитв русских святых. Выпуском таких сборников занимаются, в частности, рязанское издательство «Благо» и самарский журнал «Духовный собеседник». Предметом нашего анализа будут тексты, авторство которых является установленным. На практике это означает, что авторы молитв – почитаемые подвижники. В противном случае установить имя составителя и время написания той или иной молитвы достаточно сложно.

В бытовавших в советское время рукописных молитвословах встречалось значительное количество молитв, связанных с конкретными житейскими ситуациями. В последние годы они активно включаются в молитвословы, выходящие по благословению правящих архиереев или монастырей. Современное церковное сознание воспринимает как норму сосуществование традиционных текстов и таких молитв, как «Об обретении своего жилища», «О всякой семейной бытовой нужде», «При желании иметь дитя мужеского пола», «При недостатке материнского молока», «О благосостоянии детей в обществе», «При нарушении сна у младенцев», «О целомудрии и благополучном замужестве дочерей», «В случае порчи плодов во время голода», «При нападении зверей», «От укушения гада» и т.д.¹⁹¹ Эти тексты заслуживают специального анализа, предшествовать которому должно отдельное источниковедческое исследование.

Проанализированные в предыдущих разделах дискуссии о литургическом языке и лингвистическая практика справщиков предполагали наличие определенной языковой рефлексии. Богослужебный текст воспринимался как текст и анализировался или исправлялся с опорой на некоторую лингвистическую модель. Все попытки архаизировать или модернизировать богослужебный текст являются разновидностью филологической работы.

Мотивы составления келейных молитв принципиально иные. Молитвы старцев – факт не рефлексирующего, нефилологического языкового сознания. Авторы не ставят перед собой лингвистических задач, не ищут правильных языковых средств выражения. Это та самая свободная молитва, о которой пишут церковные реформаторы. Однако, в отличие от реформаторских опытов, здесь нет никакой литературной (языковой) полемики или попыток реконструкции первохристианской молитвенной практики. Характерно, что аудитория не воспринимает составленные авторитетными духовниками молитвы на упрощенном церковнославянском, а иногда и просто на русском языке как опыты русификации богослужения. Отсутствие авторской рефлексии влечет за собой отсутствие рефлексии и у аудитории.

Лично пережитый религиозный опыт находит выражение в текстах молитв, которые в языковом отношении восходят к двум стандартным языкам: русскому литературному и церковнославянскому. По формальным признакам (по наборам языковых средств) некоторые из этих молитв напоминают гибридные церковнославянские тексты XVII в. Однако есть существенная разница. Тексты предшествующих эпох являлись одной из стадий формирования русского литературного языка, они опирались лишь на один нормированный язык (церковнославянский), а не на два (церковнославянский и русский литературный).

Ниже мы подробнее остановимся на молитвах, составленных иеросхимонахом Парфением Киевским, св. прав. Иоанном Кронштадтским, Оптинскими старцами, митрополитами Трифоном (Туркестановым) и Мануилом (Лемешевским).

Ежедневная молитва старца Парфения получила во второй половине XIX в. широкое распространение. Она печаталась как в составе жизнеописаний старца Парфения (например, Поселянин 1910, с. 462–463), так и отдельными изданиями (например, Парфений 1861).¹⁹³ Эта молитва (единственная среди молитв, составленных почитаемыми русскими подвижниками) вошла в стандартный молитвослов, издаваемый Московской патриархией.

Анализируя текст ежедневной молитвы старца Парфения, мы опираемся на издания Парфений 1861 и Поселянин 1910, с. 462–463. Текст, представленный в молитвословах Московской патриархии (Молитвослов 1970, с. 180 и Молитвослов 1980, с. 119–120), имеет ряд мелких разночтений, которые, вероятно, не следует объяснять сознательной правкой текста.

Молитва написана на русском литературном языке. Как церковнославянские вкрапления можно отметить синтаксическую конструкцию «да ++ настоящее время» со значением придаточного цели (соделай, да и я последую святому примеру твоему; соделай, Господи, да переношу с таким же терпением беспокойства и скорби душевная), а также формы повелительного наклонения услыши и отжени (последнюю можно рассматривать и как лексический славянизм).

Известна и другая молитва Парфения «Молитвенное воздыхание ко Господу» (Молитвослов 1999, с. 309–311). Этот текст также написан на русском, а не на церковнославянском языке.

Одним из наиболее значимых опытов молитвенного творчества являются молитвы прав. Иоанна Кронштадтского. Составленные им молитвы входят в его дневник, извлечения из которого были опубликованы в сборниках «Моя жизнь во Христе» (Иоанн I-II) и «Мысли о богослужении Православной Церкви» (Иоанн 1894).

В сборнике «Моя жизнь во Христе» можно найти более 40 молитвенных текстов.¹⁹⁴ Это келейные молитвы, то есть тексты, не предназначенные для общественного богослужения. Однако эти тексты могли включаться в молитвенное правило, о чем свидетельствует надписание «молитва утренняя» (Иоанн I, с. 35).

В языке молитв прав. Иоанна Кронштадтского представлены как русские, так и церковнославянские элементы. Особенно показательными являются дублирующие друг друга глагольные формы, так как в стандартных богослужебных книгах русифицированные глагольные формы практически не встречаются.

Наиболее распространенной глагольной формой в молитвах является повелительное наклонение. Поскольку в русском и церковнославянском языках значительное число глаголов имеет одинаковую форму повелительного наклонения, говорить о предпочтении русской или церковнославянской формы не приходится. Как специфически славянскую следует отметить неоднократно повторяемую форму даждь. Два раза наряду с ней встречается дай. Как русские можно рассматривать формы исправь, избавь, не отвергни (вм. не отвержи).

Инфинитивные формы представлены в основном русским вариантом (обновить, избавить, просветить, собрать, укрепить, творить, мыслить, чувствовать, желать, говорить, делать и т.п.). Однако иногда встречается и церковнославянская форма (прославляти, жити, миловати, спасати). Формы 2 л. ед. ч. настоящего времени, наоборот, в основном имеют церковнославянское окончание (очищавши, врачуеши, обращавши, претворявши, отъемлеши и т.п.), при этом несколько раз встречается и русское окончание (восхощешь, можешь).

Среди форм прошедшего времени в молитвах преобладают формы 1-го и 2-го лица. Для 1-го лица два раза встречается аористная форма: ничтоже бо благо сотворих пред Тобою (Иоанн I, с. 228), словом или делом согреших – прости мя (Иоанн II, с. 232) и перфектные формы без связки (я воззвал, сделался и др.). В богослужебных книгах последних трех веков перфект – единственная возможная форма для выражения прошедшего времени в форме 2 лица ед. ч. В молитвах Иоанна Кронштадтского во 2 лице ед. ч. чаще представлены перфектные формы со связкой (отъял ecи, даровал ecи, соделал ecи, рекл ecи, приял ecи, прохлаждал ecи, помиловал ecи, избавил ecи и т.п.). Однако в достаточном количестве представлены и бессвязочные формы (творил, внял, рек, пришел, явил, не посрамил, избавил).

Среди специфических церковнославянских глагольных форм, кроме вышеперечисленных, отмечаются также формы нерегулярных глаголов: вем, веси, имам и глагол быти в 1 л. ед. ч. настоящего времени: се сосуд Твой есмь, ... се корабль Твой есмь (Иоанн II, с. 220). Любопытно, что в 3 л. глагол быти отсутствует: имя Тебе – Любовь, ... имя Тебе – Сила, ... имя Тебе – Свет (Иоанн II, с. 98).

При молитвенном обращении в большинстве случаев присутствует церковнославянская форма звательного падежа (Спасителю, Испытателю, Человеколюбие, Многомилостиве, Всесильне, Заступнице, Жизнодавче, Душе, Троице, Владычице Богородице). Однако в некоторых словах, прежде всего в словах ж. р., она может и отсутствовать (Сила, Утроба, Благостыня, Владычица, Слух, Новый Адам).

Среди личных местоимений последовательно употребляются русские формы я (вместо аз), меня, себя (в винит, падеже – вместо мене, себе). Как специфические церковнославянские можно отметить энклитические местоимения мя, тя, а также форму В. п. ж. р. ю.

В области синтаксиса наблюдается такое же сосуществование генетически разнородных, но функционально тождественных элементов. Так, наиболее употребительным средством для выражения придаточного цели является конструкция «да ++ настоящее время»: не оставляй меня без искушений, аще премудрости и правде Твоей угодно и благопотребно будет, ни единого дня живота моего, да насадится, да утвердится, да очистится и возвысится любовь моя к Тебе и к ближнему моему, и да не явлюся на суде Твоем тощ пред лицем Твоим (Иоанн I, с. 273); обнови мя ... да буду чист сердцем и крепок телом для славы Твоего имени (Иоанн I, с. 385). Придаточное цели может также присоединяться с помощью русского союза чтобы: Не попусти, Господи, ни на мгновение, чтобы я творил волю врага Твоего ... но чтобы я творил непрестанно волю Твою единую ... (Иоанн 1999, с. 96). Точно так же определительные придаточные могут присоединяться с помощью относительных местоимений иже (церковнославянское) и который (русское): Ты един, истинный Царь мой, Имже цари царствуют (Иоанн 1999, с. 96), в пространство оправдания Твоего, еже от веры и покаяния сердечного (Иоанн II, с. 182), даждь мне, Господи, благодать отвергнуться себя – этого дьявола, которым я сделался по преемству от Адама (Иоанн I, с. 326). Аналогично дополнительные придаточные присоединяются при помощи русского и церковнославянского союза: вем, Господи, яко и от всех козней и наветов их избавиши мя (Иоанн II, с. 106), Господи, научи меня подавать милостыню охотно ... и верить, что ... я не теряю, а приобретаю бесконечно больше того, что подаю (Иоанн II, с. 199). Придаточные причины также могут иметь генетически разнородные средства связи: Сыне Божий, благодарю от всего сердца моего, яко молитву мою о люблении ближняго и презрении земнаго услышал ecи (Иоанн I, с. 373); славлю Тебя, что Ты не посрамил лица моего вконец (Иоанн II, с. 144); благодарю Тебя от всего сердца моего, что Ты внял мне милостиво (Иоанн II, с. 144).

Церковнославянские формы у Иоанна Кронштадтского регулярно появляются при введении цитат из Библии и богослужебных книг. Так, например, в приведенном ниже фрагменте подчеркнутые слова являются цитатой из стихиры на день св. Троицы: Слава Тебе, Всесвятый, Животворящий Душе, от Отца исходяй и в Сыне присно почиваяй, нераздельный от Отца и Сына! (Иоанн II, с. 342). Однако этим не ограничивается сфера употребления церковнославянского языка. Значительная часть фрагментов авторского текста также написана на этом языке. Дублирующие друг друга русские и церковнославянские по происхождению формы, находясь рядом, не создают ощущения языкового хаоса. В пределах одного синтагматического отрезка можно отметить тенденцию, когда церковнославянские элементы тяготеют к церковнославянским, а русские к русским. Вот пример русского отрезка из молитвы Иоанна Кронштадтского: «Как же после этого я могу когда-либо отчаиваться в Твоем услышании и помиловании меня окаянного». Через строку тот же текст продолжается по-церковнославянски: «Ты же, о пренеисчетная Благостыня, якоже всегда, сице и во предняя спаса и меня по безмерному благоутробию Твоему, яко имя Тебе – Человеколюбец и Спас» (Иоанн II, с. 144).

Тексты молитв Иоанна Кронштадтского, не предназначенные для богослужебного употребления, достаточно гармоничны в языковом отношении. Элементы двух языков прекрасно сочетаются. Создается впечатление, что для составителя текстов русский и церковнославянский являются единым языком (то есть церковнославянский является богослужебным стилем русского литературного языка).

В состав сборника «Мысли о богослужении Православной Церкви» входят молитвы, которые прав. Иоанн Кронштадтский читал во время литургии верных в дополнение к входящим в состав Служебника (Иоанн 1894, с. 99–106). В этих текстах, безусловно, морфологические церковнославянские элементы преобладают над русскими, хотя последние тоже представлены в текстах (например питаешь, возводишь, уразуметь). При славянской морфологии на уровне синтаксиса и лексики наблюдается тенденция сближения в пределах синтагматического отрезка русских элементов с русскими, а церковнославянских с церковнославянскими. Бот примеры церковнославянского и русского отрезков:

В целом язык молитв прав. Иоанна Кронштадтского, как келейных, так и литургийных, является достаточно близким к русскому литературному языку по своему синтаксическому строю и лексическому составу. Во всяком случае, на русский литературный язык эти тексты ориентированы не в меньшей, а то и в большей степени, чем на язык стандартных богослужебных книг.

Значительное распространение получили молитвы, составленные Оптинскими старцами. В последние годы вышел ряд изданий, содержащих эти тексты. Мы опирались на изданный в 1999 г. Свято-Введенской Оптиной Пустынью Православный молитвослов (в дальнейшем Молитвослов опт. 1999), а также на вышедший в Самаре Оптинский молитвослов 1998. Наибольшей известностью пользуется «Молитва последних Оптинских старцев», текст которой публиковался неоднократно.¹⁹⁵ «Молитва последних Оптинских старцев» значительно отличается от других оптинских молитв по языку. Этот текст написан на чисто русском языке, без каких-либо славянских вкраплений.

Кроме «Молитвы последних Оптинских старцев» известны: молитва преп. Никона исповедника (при скорби), молитва преп. Иосифа (при нашествии помыслов), молитва преп. Макария (при плотской брани), молитва преп. Анатолия (Потапова), молитва преп. Нектария, три молитвы преп. Антония (о семье, за врагов, о начале всякого дела). В целом язык этих молитв можно охарактеризовать как церковнославянский. Однако в текстах нет специфических лексических и синтаксических славянизмов, то есть для понимания этих текстов достаточно знания современного русского языка: порядок слов приближен к порядку слов в русском языке, лексика, встречающаяся в молитвах, является общей для славянского и русского языков.

Традиция составления подобных молитв не прерывалась и на протяжении всего XX в. Составленные митр. Трифоном молитвы собраны иером. Афиногеном (Полесским) в книге Трифон 1999, с. 440–447. Эти девять молитв были написаны в 20–30 годы. Известно, что две из них читались в храмах. Так, после молитвы Богоматери «Всех скорбящих Радосте» имеется подпись «читал во всех храмах» (Трифон 1999, с. 444), а после молитвы Иоанну Крестителю – «в храме Троицы в Серебряном переулке, в Москве, 29 августа 1931 г., обедня» (Трифон 1999, с. 446).

В целом язык молитв митр. Трифона по морфологическому строю находится ближе к церковнославянскому, чем к русскому, а на лексическом и синтаксическом уровнях он одинаково близок и церковнославянскому и русскому литературному (то есть является нейтральным славяно-русским вариантом). Из специфически славянской лексики можно отметить лишь глагол отжени. По всей вероятности, русская форма отгони звучала бы слишком нетрадиционно. Однако имеется несколько фрагментов, которые никак нельзя назвать общими для русского и церковнославянского. Часть этих фрагментов ориентирована на стандартный язык богослужебных книг (прежде всего в синтаксической структуре фразы): и услыша моление наше о рабах¹⁹⁷ Твоих, яже избрал ecи быти благотворящим нам и имиже явил ecи на нас неизреченныя Твоя милости (Трифон 1999, с. 442); исповедаю ... вся злая дела моя, яже содеях во вся дни живота моего, яже помыслих, яже глаголах, яже волею моею сотворих и неволею, яже вем и яже не вем, прости ми вся сия (Трифон 1999, с. 446), Ангелом Твоим, Господи, заповиждь о них сохранити их во всех путях их и милосерд к ним, Милостиве, буди милосердия их ради (Трифон 1999, с. 442). Наряду с этим встречаются фрагменты, на уровне лексики и синтаксиса связанные скорее с русским, а не с церковнославянским языком: о Матерь милосердия, в горький и страшный час кончины нашея не оставь нас (Трифон 1999, с. 444); ты первый воззвал ко грешным людям: покайтеся и веруйте в Евангелие (Трифон 1999, с. 446); всех дорогих и любимых наших усопших отцов, матерей, братьев и сестер и всех христиан, наипаче тех, о коих некому помолиться (Трифон 1999, с. 445).

В молитвах митр. Трифона некоторые грамматические формы и синтаксические обороты представлены в двух вариантах: в русском и церковнославянском. Так, например, в большинстве случаев звательная форма имеет специфическое церковнославянское окончание (Надежде, Радосте, Заступнице, Помоще, Свете, Покровительнице, Троице, Мати и т.п.). Однако тут же рядом есть примеры, где звательная форма не имеет своего особого окончания (Надежда, Царица, Заступница, Скоропослушница, Матерь). Глагольные формы наст. вр. 2 л. ед. ч. представлены, как правило, в русском варианте: ведаешь, видишь, оставляешь, являешься (но зриши). Форма инфинитива может оканчиваться на -ти и -ть (второе чаще): помолиться, охранять, соблюдать, помыслить, возблагодарить, поклониться, соблюдаться, сохранити, получити, внити. В текстах представлены случаи двойного (русского) и одиночного (церковнославянского) отрицания: яко ничем не могу возблагодарить их (Трифон 1999, с. 441), и да никтоже из них погибнет, искупленных драгоценною Кровию Христовою (Трифон 1999, с. 443).

Наиболее распространенная глагольная форма в молитвословиях – повелительное наклонение. Здесь также, кроме общих форм для русского и церковнославянского (введи, помилуй, прости и т.п.), встречаются и специфические славянские (даждь, воздаждь, подаждь, услыши, буди, помози, приими), и собственно русские формы (направь, (не) оставь, помоги, покрывай (вм. покрый).

Если в стандартном церковнославянском при спрягаемой форме глагола местоимение появляется достаточно редко, то митр. Трифон регулярно употребляет местоимение при глаголе: не имамы мы иныя помощи, ни иного заступления (Трифон 1999, с. 444), исповедаю аз, многогрешная раба Божия Господу Богу моему Иисусу Христу и тебе, владыко и отче, вся согрешения моя (Трифон 1999, с. 446), не о себе едином токмо вспоминаю аз ныне (Трифон 1999, с. 440).

Большая часть всех аористых форм встречается в молитве «Исповедание грехов» (содеях, помыслах, глаголах, сотворих, согреших), что, по всей видимости, связано с приводимым в молитвословах стандартным текстом повседневного исповедания грехов. Кроме приведенных выше примеров, формы аориста встречаются еще четыре раза, причем два раза в евангельских цитатах.

В текстах молитв митр. Трифона причастия в именительном падеже употребляются значительно реже, чем в стандартном богослужебном тексте. В ряде случаев отсутствует согласование по числу: тако избегая (вм. избегающее) всякого греха, сподобимся получити кончину жизни мирну и непостыдну, внити в светлый рай и поклониться Тебе со Отцем и Сыном, воспевая (вм. воспевающе) во веки (Трифон 1999, с. 443); Еюже (то есть православной верой) крепцы и сильны быша отцы наши, да все русские люди, имея (вм. имеюще) Тебя Заступницей усердной, восклицаем Тебе победную песнь (Трифон 1999, с. 445).

В именном склонении при вариативности окончаний (типа Р. мн. – раб и рабов) выбирается то, которое поддерживается русским языком. Однако это не является нарушением нормы церковнославянского языка, т.к. русские флексии широко представлены в стандартных богослужебных книгах.

Митр. Трифон также является автором благодарственного акафиста «Слава Богу за все».¹⁹⁸ Этот акафист был чрезвычайно популярен среди верующих в 70–80 гг.¹⁹⁹ Акафист написан на русском языке с незначительными вкраплениями славянских элементов (Зв. п.– Царю, Искупителю, Сыне, Душе, Троице, энклитическая форма тя, местоимение сей, причастная форма ведый и некоторые другие).

Письма и поучения иеросхим. Сампсона существовали в значительном количестве самиздатовских копий, которые распространялись среди его духовных чад и почитателей. В последние годы появился ряд специальных публикаций, посвященных иеросхим. Сампсону. Мы опирались на издание Сампсон I, где представлены две не входящие в стандартный Молитвослов молитвы: «Всемилостивая» и молитва после Св. Причащения.

«Всемилостивая» была записана иеросхим. Сампсоном в 1928 г.²⁰¹ Текст ее следующий:

Всемилостивая Владычице моя,

Пресвятая Госпоже, Всепречистая Дево,

Богородице Марие, Мати Божия,

несумненная и единственная моя Надежда,

не гнушайся меня, не отвергай меня,

не остави меня; заступи, попроси,

услыши; виждь, Госпоже, помози,

прости, прости, Пречистая.

(Сампсон I, с. 52)

Этот текст крайне лаконичен и лишен каких-либо литературных украшений. По языку это своего рода квинтэссенция молитвы: текст состоит лишь из звательных форм и форм повелительного наклонения. Характерными языковыми чертами является отсутствие окончания зват. падежа в слове Надежда, форма повелительного наклонения (не) отвергай, образованная по русской модели (вм. нормативного не отвержи), форма В. п. меня (вм. мене). Все русские элементы сконцентрированы в пределах четвертой и пятой строки, в то время как первые и последние строки молитвы имеют правильные церковнославянские формы (то есть русские формы тяготеют к русским, а церковнославянские – к церковнославянским).

Молитва «Твоим пречистым телом» (Сампсон I, с. 239–241) читалась иеросхим. Сампсоном в числе благодарственных молитв по Св. Причащении. Вторая часть этой молитвы в значительной степени совпадает с «Воздыханием грешныя души ко Христу, сыну Божию», составленным свят. Тихоном Задонским²⁰² (Тихон I, с. 212–213).

В 1998 г. в Самаре вышел сборник, озаглавленный «Молитвослов митрополита Мануила» (Мануил 1998). Этот сборник является первой публикацией «молитвенного наследия приснопамятного святителя» (Мануил 1998, с. 31). К сожалению, для анализа языковых особенностей составленных митр. Мануилом молитв пользоваться этим сборником весьма затруднительно. Наряду с молитвами, составленными самим митрополитом, здесь приведены тексты молитв, у которых другие авторы.

Так, например, тропарь прав. Симеону Верхотурскому был опубликован в сборнике Молитвы 1915, с. 84–85. Тропарь свят. Иосафу Белгородскому – в том же сборнике, с. 79. Очевидно, что перу митр. Мануила не принадлежат также молитвы «О даровании молитвы Иисусовой», «Тропарь свят. Игнатию (Брянчанинову)» и т.д.

Не имея возможности установить авторство для всех текстов сборника, мы остановимся лишь на тех из них, где указана дата написания. Молитвы, которые мы склонны рассматривать как составленные митр. Мануилом, были созданы в 1933–1962 годах. Эти тексты предназначались для чтения в определенных ситуациях: «молитва скорбящей о благоустроении ея дел», «молитва скорбной дочери о тяжко болящей матери», «молитва от головной боли», «молитва о страждущих желудочными болезнями», «молитва беременной женщины, отягощенной детьми и искушаемой мыслью об аборте» и т.п. Эти тексты написаны на русском языке с незначительным вкраплением славянизмов. В качестве примера приведем текст «молитвы от головной боли»: Милосердый Господи! Ведаешь Ты лютую скорбь мою, обдержат меня боли в главе моей, омрачают мой душевный покой, вселяют в душу мою мрачные мысли, нарушают мой сон, расслабляют все мое тело. Не допусти меня, слабого и немощного, до ропота, ибо душа моя несовершенна и немужественна. Исцели меня от сего недуга, скорбного и тяжкого, дабы и я мог от глубины души своей радостно прославлять Пресвятое Имя Твое ныне, и присно, и во веки веков. Аминь (Мануил 1998, с. 23–24).

Церковнославянские обороты появляются при введении цитат из библейских или богослужебных текстов. При этом церковнославянские формы появляются не только в самой цитате, но и в предшествующей ей части предложения: Молим Тя, в руце Своему Отцу Дух предавшего, егда рекл ecи: Отче Мой, в руце Твои предаю Дух Мой (Мануил 1998, с. 4). Во внецитатном тексте молитв встречаются следующие церковнославянские формы: энклитические местоимения (мя, ми, тя), форма 2 л. наст. вр. услыши, формы звательного падежа (Владычице, Дево, Святителю Иакове и т.д.), целевая конструкция «да ++ наст. вр.» (усердно молим Тя, Владычице, да пребудет Божественная благодать над Твоей честной иконой), формы повелительного наклонения отжени, даждь и некоторые другие.

Кроме молитв, митрополит Мануил составил ряд богослужебных последований, в число которых входит «Чин архиерейского погребения»²⁰⁴, утвержденный Синодом 13 декабря 1967 г. (Мануил 1987, с. 2). Этот чин во многом похож на «Чин иерейского погребения»: большая часть текста заимствована из разных богослужебных книг. Ни о какой русификации богослужебного языка здесь говорить не приходится. Характерно, что в неопубликованном отзыве на одну из ранних редакций этого чина еп. Афанасий (Сахаров) упрекает составителя в неоправданной, по его мнению, архаизации языка: «Так ли необходимо во вновь составленном чинопоследовании непременно, во что бы то ни стало сохранять все устаревшие обороты и выражения старославянской речи, все не всегда понятные архаизмы, иногда могущие вызвать у слушающих совершенно несоответствующие представления».²⁰⁵ Таким образом, мы видим, что митр. Мануил не ставил перед собой задач упрощения и русификации церковнославянского языка. Приближенный к русскому, язык отдельных молитв, написанных митр. Мануилом, не является результатом сознательного упрощения богослужебного языка. По всей видимости, перед автором не стояло каких бы то ни было языковых задач, и выбор русского, отчасти славянизированного, языка не носил декларативного характера.

                  ---------

Среди молитв русских подвижников есть поразительные по глубине и выразительности образцы словесности. При всей языковой простоте, многие из этих чуждых византийской риторики текстов обладают убедительностью и высоким литературным качеством.

На синтаксическом и лексическом уровнях эти тексты в целом не противоречат законам ни церковнославянского, ни русского литературного языков. Их грамматическая норма может варьироваться от строгой, ориентированной на стандартные богослужебные книги, до соответствующей русскому литературному языку. Молитвы старцев составлялись не с полемическими целями. Являясь фактом нерефлексирующего языкового сознания, они не воспринимаются как нечто необычное, противоречащее традиции. Никому не придет в голову упрекать прав. Иоанна Кронштадтского за отказ от славянских форм в пользу русских.