Глава 7. Обновленческая смута и вопрос о языке богослужения

Как однажды выразился Александр

Иванович (Введенский), обновленчество стало

чем-то вроде венерической болезни – о

нем неприлично упоминать в обществе, и

его пытаются тщательно скрывать.

(Левитин и Шавров 1996, с. 640)

Изучая историю литургического языка, нельзя пройти мимо деятельности обновленческих группировок. Необходимость обращения к этому вопросу связана с тем, что в сознании потомков прочно укоренилось представление о связи обновленческого движения и переводов богослужения на русский язык.²⁵⁹

Приступая к работе над темой «Обновленчество и язык богослужения», авторы более или менее представляли себе те результаты, к которым они должны были прийти. Авторы собирались проследить этапы предпринятых обновленцами реформ, описать их лингвистические программы, проанализировать подготовленные переводы и т.п. Однако знакомство с материалом заставило отказаться от первоначального плана, который, как выяснилось, основывался на историческом мифе. Анализ источников показал, что обновленчество является, в первую очередь, политическим, а не реформаторским течением. Продуманной программы исправления или перевода богослужебных книг обновленцы не выработали.

Обновленческие декларации, даже если в них упоминаются вопросы языка богослужения, представляют собой, в первую очередь, материал для истории общественной мысли и церковно-политических течений. Поэтому в данной главе историческая проблематика безусловно преобладает над собственно лингвистической. Приводимый материал часто демонстрирует отсутствие интереса обновленческих лидеров к вопросам языка. Однако сам вывод о том, что обновленцы ничего не сделали для перевода богослужения на русский язык является принципиально важным для истории литургической письменности.

Ни один популярный очерк истории Русской Церкви не обходится без упоминания о том, что обновленцы были сторонниками радикальных литургических реформ и перевода богослужения на русский язык. Между тем, собственно литургическая деятельность обновленцев внимания исследователей не привлекала.²⁶⁰ Вопрос о том, в какой степени обновленчество 20-х годов соотносится с попытками реформы литургического языка, остается открытым.

История обновленчества еще не написана²⁶¹, поэтому, прежде чем перейти к анализу собственно языковых вопросов, следует остановиться на общих источниковедческих проблемах. До сих пор не были обнаружены архивы основных обновленческих группировок.

По свидетельству митр. Мануила (Лемешевского) фонд обновленческого синода поступил в 1946 г. в архив Московской патриархии (Мануил I, с. 15). В настоящее время эти материалы для исследователей недоступны. После смерти Александра Введенского его архив был конфискован (Брушлинская 1988, с. 44) и поступил в Комитет по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР. Судьба этих материалов оказалась печальной:

29 декабря 1950 г. сотрудниками Комитета было сожжено 103 дела обновленческого архива. О составе этого архива можно судить лишь на основании акта об его уничтожении (ГАРФ, ф. 6991, оп. 2, д. 82, л. 1–3). Среди уничтоженных документов были материалы ВЦУ, информация из епархий, обновленческие циркуляры, материалы Собора 1923 г., материалы, связанные с просветительской и издательской деятельностью обновленцев, личные дела архиереев и т.д.

Доступными для историков оказываются лишь архивы обновленческих епархиальных управлений.²⁶² Ценность этих собраний заключается в том, что в них содержатся материалы официальной переписки, позволяющие проследить ход проведения той или иной реформы. Существенная информация содержится и в обновленческой периодике, в первую очередь – в официальных журналах «Живая церковь», «Вестник Священного Синода», а также в «Церковном обновлении». Наконец, очень важным источником являются материалы государственных институтов, контролирующих жизнь Церкви. Интересующие нас материалы содержатся в делах Совнаркома, Наркомюста, Комиссии по отделению церкви от государства («Антирелигиозная комиссия»), Совета по делам религий и т.д.²⁶³

Для анализа реформаторской деятельности обновленцев необходимо выяснить являются ли обновленцы 20-х годов преемниками церковных реформаторов начала века, т.е. какую дату следует считать началом этого движения.

Большинство исследователей придерживается той схемы, которая была предложена в обновленческих публикациях 20-х годов.²⁶⁴ Согласно этим работам, события развивались следующим образом: в начале века в связи с подготовкой Поместного Собора начинается дискуссия по вопросам церковной реформы. В ходе этой дискуссии выясняется тот круг требований, тот перечень необходимых церковных преобразований, которые станут знаменем обновленческого движения. Одновременно формируется кружок наиболее активных сторонников реформ, члены которого позже встанут во главе обновленческого движения. То есть обновленцы двадцатых годов воспринимаются как прямые наследники церковных дискуссий начала века. В 70-е годы эта схема подхватывается как атеистическими (Шишкин 1970), так и церковными (Левитин и Шавров 1996) авторами. В последние десятилетия эта схема использовалась в ряде общих работ по истории Русской Церкви XX века.

Мы полагаем, что наследником дискуссий начала века явился Поместный Собор, в то время как истоки обновленческого движения следует искать в так называемом «церковном большевизме». Церковным большевизмом в 1918 г. называли выступления клириков против священноначалия под революционными лозунгами и обращение их к настроенной против Церкви гражданской власти.²⁶⁵ В движении участвовали не только низшие клирики, но и отдельные архиереи. Среди выступлений такого рода следует назвать «Исполнительный комитет духовенства» в Москве, «илидоровщину» в Царицыне (Шкаровский 19996, с. 77–78) и т.д. Наиболее известной группой является пензенская «Народная церковь», которую возглавил архиеп. Владимир (Путята), в апреле 1918 г. низвергнутый Собором из сана.²⁶⁶ «Народная церковь» была одним из первых опытов создания подчиненной государству церковной организации.

Революция 1917 г. дала движению церковного большевизма шанс создать, пользуясь поддержкой властей, альтернативное Высшее церковное управление. В архивах создаваемых большевиками управленческих структур содержится ряд составленных клириками и мирянами документов (относящихся к 1918–1921 гг.), в которых выражается поддержка политики большевиков и предлагаются способы создания новой революционной церкви.

Например, в направленной во ВЦИК в июле 1918 г. докладной записке, составленной В.М. Макаровым, бывшим послушником Алексеем Герасимовским и монахом Кириллом Герасимовым, содержится подробная программа создания революционной церкви. Для создания альтернативных органов церковного управления предлагается послать делегацию к Вселенскому Патриарху с просьбой рукоположить новых пробольшевистских иерархов.

«1. Восстановить Религиозно-христианский совет, которому поручить управление всей Церковью, делами веры и духовенства, в который должны войти представители Церкви беднейшего крестьянства и рабочих.

2.      Свергнуть буржуазное духовенство и заменить их теми лицами, кои находятся в опале, заточении и ссылке за свои убеждения и работу на благо республики.

3.      Дать широкую возможность поступления в кадр священнослужителей беднейшему крестьянству и рабочим, для чего необходимо устроить курсы для подготовки их в это звание.

4.      Новые духовные советы должны быть во всех городах республики, не исключая уездных и заштатных, кои должны подчиняться Центральному совету, находящемуся в гор. Москве, от которого будут исходить все распоряжения канонических правил.

5.      Верховная власть и дальнейшее реформаторство должны исходить от съезда советов вновь поставленного духовенства и монашества, а волю этих съездов обязан проводить ВЦИК, выделенный Всероссийским съездом религиозного христианства.

6.      По организации духовных советов на местах необходимо потребовать центральному органу списки членов всех советов, что облегчит борьбу с буржуазным духовенством, которое будет стараться пройти в новую организацию.

7.      Рядовое духовенство должно выбираться местными советами из среды приверженцев новых начал реформирования Церкви, высшее же духовенство и диктаторы реформы должны назначаться съездом советов или его ЦИК, кои подают отчеты о своей деятельности высшей организации – власти центра – одновременно следя за точным проведением новых начал совместно с совдух на местах.

8.      Для каждой другой религии, имеющей распространение в республике, ввести представительство в Высшем Совете согласно пропорции, выясненной по организации таковых.

9.      Принцип взяточничества должен быть изъят из среды духовенства, и всякий виновный в этом должен немедленно исключаться из среды духовенства.

10. Церковь должна своими проповедями вести народ по пути истинного учения Христа, отбросив все буржуазное, запугивающее темные массы, и должна служить пробудителем к этому учению, что послужит облегчением внедрения социализма в трудящихся.

11. Черное духовенство, братия и послушники монастырей должны образовать коммуны, что может послужить рассадником проведения этой меры для близлежащих селений, они же должны стремиться создать школы сельского хозяйства, агрономии и ремесла, отнюдь не посягая своим положением на души учеников в религиозном отношении.

12.      Для проведения означенной реформы в жизнь необходима субсидия, чтобы произвести этот переворот и восстановить царство истины, а также ходатайствуем по выдаче субсидии выдать разрешение командировать в Грецию для рукоположения Греческого патриарха семь человек – кандидаты могут быть указаны, иначе существующее духовенство поведет открытую борьбу со смельчаками новой реформы.

13.      Вменить в обязанность командируемым получение необходимых бумаг от Греческого патриарха, удостоверенных нашим посланником в Греции, чем мы сумеем противопоставить силу – силе, Патриарху Тихону, руководящему в сие время политикой Церкви.

14.      По получении бумаги из Греции приехавшим вменить в обязанность руководство борьбы с буржуазным духовенством, для чего они должны собрать вокруг себя приверженцев и сочувствующих обновлению Церкви.

15.      Вся первоначальная работа должна протекать в контакте с Высшей Советской властью и под ее охраной.

16.      Нами могут быть указаны надежные люди, кои сумеют выполнить задачу по поездке в Грецию и начать борьбу с теми паразитами Церкви, кои загрязнили ее своим присутствием в ней, а также предлагаем себя для проведения означенной реформы по обновлению Церкви на началах Истины и учения Христа.

Да здравствует обновление Церкви!

Долой буржуазное духовенство и соглашателей!!!

Да здравствует духовный Совет рабочих и крестьян!!!

Смерть без пощады паразитам Церкви!!!²⁶⁷

По всей видимости, это письмо не оказало существенного влияния на политику большевиков. Но оно не было единственным. Так, 12 июля 1918 г. прот. В.Д. Красницкий направляет в Совнарком записку, озаглавленную «О направлении политики Советской власти в отношении к Православной Российской церкви».²⁶⁸

Записка содержит адресованные власти рекомендации по вопросу об отношении к Церкви. Отмечается, что если Поместный собор занял реакционную позицию, то, например, Петроградское братство приходских советов стоит на революционных позициях.²⁶⁹ «От советского коммунистического движения это церковное советское движение отличалось только принципиаль- ным религиозным характером и со стороны правящей церковной партии было встречено полной холодностью. (...) Братство приходских советов было признано церковным большевизмом, более опасным, чем большевизм атеистический» (Кравецкий 2000, с. 63–64). Концепция будущей государственной политики по отношению к Церкви выглядит, по В.Д. Красницкому, следующим образом: «Так как действительная жизнь заставляет признать существование религии, и в частности Православной церкви, то задача Рабоче-крестьянского правительства естественно должна заключаться в том, чтобы предоставить рабочему и беднейшему крестьянству в приходском быту то положение, которое занимают в нем буржуазные элементы» (Кравецкий 2000, с. 66). Юридической основой церковной революции должен был стать Декрет об отделении Церкви от государства. Согласно новому закону, церковное имущество передается в пользование группе верующих. В.Д. Красницкий полагал, что власти должны позаботиться о том, чтобы церковные здания переходили в руки просоветски настроенных общин."Стремление Советской власти взять во влияние пролетариата течение приходской жизни, – продолжает он, – является совершенно законным развитием принципа свободы совести, объявленного в основной Конституции Советской республики» (Кравецкий 2000, с. 69).

Предложенная В.Д. Красиицким программа взаимоотношений Церкви и государства была реализована почти сразу. В одном деле вместе с его запиской находится обращение Отдела юстиции города Петрограда «К православным гражданам Петрограда». «Рабоче-крестьянское правительство декретом об отделении церкви от государства, – говорится в этом документе, – уничтожает уродливый союз церкви с государством, превращавший церковь в орудие помещиков и капиталистов, возвращает ей подлинную свободу внутренней религиозной жизни. (...) Соответственно инструкции по проведению в жизнь декрета об отделении церкви от государства²⁷⁰, Отдел юстиции г. Петрограда предлагает всем православным верующим гражданам, преимущественно беднейшего класса, не имевшего прежде голоса в церковных делах, составлять по всем приходам приходские собрания. На этих собраниях Отдел юстиции предлагает объединиться в общины верующих в возможно большем количестве участников, во всяком случае не меньше 20 человек согласно той же инструкции».²⁷¹ Эти объединения должны, по рекомендации Отдела юстиции, принять в пользование храм и церковное имущество.

Проекты подчинения церковной организации большевикам резко осуждались Поместным Собором 1917–1918 гг., который энергично противостоял революционным выступлениям духовенства. Против таких выступлений было направлено соборное определение «О мероприятиях к прекращению нестроений в церковной жизни».²⁷² Это определение запрещает в священнослужении епископов, священников и низших клириков, обращающихся к гражданским властям за содействием в борьбе с церковной властью, с жалобами на священноначалие, работающих в антицерковных организациях и т.д.²⁷³

Таким образом, уже в 1918–1919 гг. намечается противостояние идеологии «церковного большевизма» и разработанной Собором концепции церковной жизни. Именно этим объясняются постоянно повторяющиеся жалобы обновленческих лидеров на то, что Собор 1917–1918 гг. занял реакционную позицию и не пошел за ними. Характерно, что в обновленческих документах 20-х годов (в период расцвета движения) отсутствуют ссылки на Собор 1917–1918 гг., хотя многие актуальные для обновленчества проблемы обсуждались Собором. Собор упоминается лишь в связи с его отношением к советской власти, то есть как исключительно реакционный орган.²⁷⁴

В течение первых послереволюционных лет среди священников и мирян выделяется группа лиц, готовых к активному сотрудничеству с большевиками. Они адресуют новому правительству различные документы, содержащие программу подчинения Церкви государству. Однако реализовать эти программы могло лишь государство.

Государственная программа взаимоотношений с пробольшевистски настроенными церковными деятелями содержится в записке Л.Д. Троцкого от 30 марта 1922 г. В этой записке предлагается оказать определенную поддержку сочувствующей большевикам части духовенства, позволить издавать журнал, созвать собор и т.д., а затем воспользоваться противоборством церковных группировок в борьбе государства против Церкви. Из записки Троцкого следует, что уже в марте 1922 г. задачи и судьба обновленцев были определены. Сначала их руками (и по их доносам) должна была быть уничтожена церковная организация, а затем уничтожению подлежали и сами реформаторы:

«Сменовеховское духовенство надлежит рассматривать как опаснейшего врага завтрашнего дня. Но именно завтрашнего. Сегодня же надо повалить контрреволюционную часть церковников, в руках коих фактическое управление церковью (...) Мы должны сменовеховским попам дать возможность открыто высказываться в определенном духе. Нет более бешеного ругателя как оппозиционный поп. Уже сейчас некоторые из них в наших газетах обличают епископов поименно в содомских грехах и пр. Думаю, что следует разрешить им и даже внушить им необходимость собственного органа, скажем, еженедельника для подготовки созыва собора в определенный срок. Мы получим, таким образом, неоценимый агитационный материал. Может быть, даже удастся поставить несколько таких изданий в разных концах страны. Мы до завершения изъятия сосредотачиваемся исключительно на этой практической задаче, которую ведем по-прежнему исключительно под углом зрения помощи голодающим. Попутно расправляемся вечекистскими способами с контрреволюционными попами (...)

К моменту созыва собора нам надо подготовить теоретическую и пропагандистскую кампанию против обновленной церкви. Просто перескочить через буржуазную реформацию церкви не удастся. Надо, стало быть, превратить ее в выкидыш» (АК I, с. 162–163).

Примерно через полтора месяца после того, как были написаны эти строки, группа священников обманом получила у находящегося под домашним арестом патриарха Тихона его канцелярию. 18 мая 1922 было образовано обновленческое Высшее церковное управление. Раскол произошел.

                        ----------

Предпринятый выше исторический экскурс был необходим для обоснования следующего тезиса: обновленчество 20-х годов не следует рассматривать как непосредственное продолжение предсоборных дискуссий. Под именем церковного большевизма это течение возникает сразу после революции и подпадает под осуждение Собора 1917–1918 гг. Именно Собор, а не возникшие после революции политизированные группировки, являлся носителем идей подлинного церковного обновления.

Представление об обновленчестве как преемнике дискуссий начала века активно пропагандировалось в обновленческих изданиях. Затем эта идея была развита в «Очерках» А. Краснова-Левитина и В. Шаврова и стала общим местом. Согласиться с этой точкой зрения мы не можем. Нам представляется более соответствующей действительности иная схема развития событий. Сразу после революции выделяется группа священников, которые, пользуясь поддержкой новой власти, стремятся к созданию альтернативных органов церковного управления, чего-то вроде коммунистического синода. В 1922 г. это движение приобретает официальный статус.

Вплоть до освобождения патриарха Тихона из-под ареста живоцерковников интересуют лишь вопросы борьбы за власть, а также вопросы о женатом епископате и второбрачии клириков.²⁷⁵

Освобождение Патриарха и начавшийся массовый отход от обновленчества заставляет лидеров движения искать оправдание собственного существования вне сферы политики. В обновленческой периодике появляются сочувственные статьи о Соборе 1917–1918 гг. (число этих статей возрастает после смерти Патриарха Тихона), активизируется реформаторская деятельность, вспоминаются предсоборные дискуссии о церковных реформах.

Как было показано выше, реальным различием между обновленцами и тихоновцами были не призывы к реформам, а характер взаимоотношений с советской властью. Позитивная программа обновленцев сводится к признанию Октябрьской революции и возникшей в результате этой революции гражданской власти.

Четких внешних различий церковной жизни тихоновцев и обновленцев не было. Однако народное сознание стремилось воспринимать любой раскол в системе жестких опознавательных знаков (подобно тому, как различия между старообрядцами и никонианами были четко формализованы и понятны). В случае, когда молящийся не знал, какой церковной группировке принадлежит храм, он ждал ектеньи и, если поминалось обновленческое Высшее церковное управление, уходил, а если Патриарх – оставался молиться. Таким образом, формальным признаком для выделения церковных группировок оказывается возглашаемое за богослужением имя правящего архиерея.²⁷⁶

Обновленчество было расколом, в то время как народное сознание склонно было рассматривать его как ересь, пытаясь сформулировать, в чем обновленческое вероучение расходится с догматами.²⁷⁷ Характерный эпизод описывает участник одного из епархиальных съездов, на котором выбирались делегаты на первый обновленческий собор:

«Волновались больше всего крестьяне, среди мирян их было большинство. Подойдя к двум-трем группам, я понял, что они беспокоятся, не зная, кого выбирать на собор. – Нам нужно таких, чтобы догматы не трогали, – говорили крестьяне. – Во едину, святую, соборную и апостольскую – и больше ничего!

Этот член символа веры повторялся во всех углах собрания, и чувствовалось, что он объединяет большинство. – Но ведь у них тоже, они говорят, единая, святая..., – сказал я одному мужику. – У них? – тотчас мягко оборвал он меня, – у них живая, а у нас святая – вот отличие» (Иванов 1925, с. 106).

Постепенно в общественном сознании формируется своеобразный перечень признаков, по которым можно отличить обновленца от «необновленца». По литургическим вопросам в этот список можно было бы включить проблему календаря, служение литургии посреди храма, чтение тайных молитв вслух, введение русского языка в богослужение, отказ от литургических облачений, стрижку волос и бороды и т.п. На самом деле эти и другие нововведения очень редко реализовывались обновленцами на практике. Однако общество воспринимало эти преобразования как характеристику обновленческой церкви.²⁷⁸ Обновленческий раскол приводит к тому, что реальные проблемы церковной жизни, о которых спорили церковные публицисты начала века, приобрели роль партийных ярлыков. Если одна церковная группировка заявляла о целесообразности того или иного преобразования, то сама логика противостояния заставляла ее оппонентов объявить это начинание злом для Церкви. В этом отношении весьма характерными кажутся аргументы, которые приводит патриарх Тихон, мотивируя свой отказ принять Григорианский календарь. «Она (календарная реформа) скомпрометирована обновленческой схизмой. Впервые о введении нового стиля громко было возвещено обновленческим Высшим церковным управлением и схизматическим Собором 1923 г. (...) Так как массы плохо разбираются в каноническом праве и догматах, то в их сознании новый стиль, глубоко затрагивающий ежедневный быт, отождествился с обновленческим расколом, стал его знаком и приметой. В глазах многих принятие нового стиля сделалось равнозначащим отпадению от Православной Церкви. Не подлежит сомнению, что реформу календаря было бы гораздо легче провести, если бы она осталась незатронутой обновленческим Собором. Второе обстоятельство, создающее большое затруднение для перехода на новый стиль, состоит во всеобщем убеждении, что эта реформа вводится не Церковью по Ее собственному почину, а под давлением гражданской власти» (АПТ, с. 336).

Незримое участие воли государства, которое стремилось использовать знаковые особенности церковных группировок, имело целью дискредитировать Церковь в глазах верующих. Зная ситуацию, власть пытается спутать карты и сделать так, чтобы противодействующие группировки вели себя «неправильным» образом: тихоновцы провели какие-нибудь реформы, а обновленцы отказались от каких-либо реформ.²⁷⁹

Следствием описанной выше ситуации стало то, что любой разговор о реформах становится в это время чисто разрушительным явлением. Идеи, ассоциирующиеся с обновленчеством, воспринимаются как инспирированная властями провокация. Подлинные высказывания тех или иных церковных деятелей давно забыты, но представление о том, что любое упрощение литургического языка, а тем более – богослужение на русском языке является возрождением идей обновленчества, живо до сих пор.²⁸⁰

1922–1923 годы – время наибольшей активности и максимальных организационных возможностей обновленцев. В это время они пользовались безоговорочной поддержкой власти, которая, в частности, финансировала издание обновленческой периодики. По всей стране выходят десятки журналов. Анализ опубликованных в этих изданиях материалов позволяет заключить, что серьезных работ по исправлению богослужебных книг или их переводу на русский язык не проводилось. В многочисленных манифестах и декларациях среди прочего шла речь и о переводе богослужения. Однако дальше деклараций дело не шло.

Остановимся на наиболее авторитетных обновленческих документах. В принятом на учредительном собрании «Живой церкви» (16/29 мая 1918 г.) документе «Основные положения группы Живая Церковь» среди прочего упоминается «пересмотр церковной литургики с целью выяснения и устранения тех наслоений, которые внесены в православное богослужение прежним союзом Церкви и государства, и обеспечение свободы пастырского творчества в области богослужения без нарушения совершительных обрядов и таинств» (ЖЦ № 3, с. 11–12).

В более пространном варианте этого документа содержится программа реформ по пяти направлениям: догматика, этика, литургика, каноника и приходская жизнь. Воспроизводим пункт 3 этого документа, озаглавленный «Реформа литургическая»:

«§ 1. Пересмотр церковной литургики и устранение тех наслоений, которые внесены в православное богослужение пережитым периодом союза церкви и государства, и обеспечение свободы пастырского творчества в области богослужения.

§ 2. Устранение обрядов, являющихся пережитками древнего языческого миросозерцания.

§ 3. Борьба с суеверием, религиозными предрассудками и приметами, выросшими на почве народного невежества и монашеской эксплуатации религиозного чувства доверчивых масс.

§ 4. Приближение богослужения к народному пониманию, упрощение богослужебного чина, реформа богослужебного устава применительно к требованию местных и современных условий.

§ 5. Исключение из богослужений выражений и идей, противных духу всепрощающей Христовой любви.

§ 6. Широкое вовлечение мирян в богослужение, до церковного учительства включительно.

§ 7. Коренная реформа проповеди как обязательной части богослужения, изгнание схоластики и приближение к евангельской простоте» (ЖЦ № 10, с. 18; Левитин и Шавров 1996, с. 222–223).

В документе, озаглавленном «Устав группы православного белого духовенства Живая церковь», в перечне нововведений, который занимает несколько страниц, вопросу литургических реформ уделена лишь одна фраза: «Пересмотр школьной догматики, этики, литургики и вообще очищение всех сторон церковной жизни от позднейших наслоений».²⁸¹

В составленной А.И. Введенским осенью 1922 г. «Программе Союза Общин Древле-Апостольской Церкви (СОДАЦ)» по интересующему нас вопросу сказано следующее: «Мы стоим за очищение и упрощение богослужения и приближение его к народному пониманию. Пересмотр богослужебных книг и месяцесловов, введение древнеапостольской простоты в богослужение, в частности, в обстановке храмов, в облачении священнослужителя, родной язык взамен обязательного языка славянского, институт дьяконис и т.д.» (Левитин и Шавров 1996, с. 228–229).

Близкие высказывания обнаруживаются и в провинциальных обновленческих изданиях. Так, издающийся в Казани журнал «Жизнь и религия» печатает 67 «Тезисов предстоящей реформы Православной Церкви на Поместном Соборе». Тезисы 31–41 посвящены литургической реформе. В частности декларируется, что «вполне допустимо богослужение на русском и других национальных языках. Но и сохранение славянской формы богослужения возможно в полной мере». Всячески подчеркивается необходимость сохранения красоты богослужения. Новые тексты и переводы должны санкционироваться собором: «Собор может одобрить новые богослужебные формы (...) и благословить призванным творчество новых форм. (...) Однако это творчество и, следовательно, многообразие богослужебных форм не должно ввергать Церковь в хаос индивидуальных измышлений. Поэтому могут войти в общецерковное употребление только те новые службы, которые получили благословение надлежащих установленных Собором церковных инстанций».²⁸² Далее сообщается об обсуждении этих тезисов в обновленческих приходах и на епархиальной предсоборной комиссии. Рекомендации комиссии носили весьма обтекаемый характер: «1. Считать, что реформа богослужения должна определяться одновременно предпосылками как метафизического вероучительного характера, так и всеми потребностями духовной жизни человечества, которые должны найти свое освящение в богослужении; 2. Считать, что церковно-богослужебная реформа должна идти одновременно с общим подъемом религиозной жизни церковного общества».²⁸³

Благодаря поддержке властей, издательская деятельность обновленцев в первые годы существования движения была чрезвычайно активной. Просматривая их журналы и брошюры, можно обнаружить десятки программ реформирования церковной жизни. Эти программы похожи друг на друга и имеют чисто агитационную направленность. Говоря о характере литургических преобразований, осуществленных или планируемых обновленцами, следует останавливаться не столько на декларациях и публицистических выступлениях лидеров отдельных церковных групп, сколько на документах нормативного характера.

Созданный в 1922 г. епископом²⁸⁴ Антонином (Грановским) Союз церковного возрождения после 1923 г. становится самостоятельной организацией, формально не принадлежащей Живой Церкви и обновленческому синоду. Однако деятельность Союза естественно рассматривать в связи с обновленческим движением: члены Союза могли печататься в изданиях обновленческого синода (например, публикации свящ. Константина Смирнова в Вестнике Священного синода), а в работе съезда Союза церковного возрождения участвовали представители общин, принадлежащих обновленческому синоду.

Еп. Антонином (Грановским) был подготовлен и издан на русском языке чин Литургии, в основу которого была положена литургия Иоанна Златоуста, пересмотренная по другим вариантам литургии древней церкви. Перевод производит впечатление не результата серьезной работы, а иллюстрации обновленческих манифестов.²⁸⁵

По данным А.Э. Краснова-Левитина, сам Антонин был сторонником многообразия форм литургической жизни. В «Очерках по истории русской церковной смуты» приводится статья корреспондента пензенской «Трудовой правды» с характеристикой совершаемого Антонином богослужения: «Не слышать «паки и паки», «иже» и «рече». Все от начала до конца по-русски, вместо «живот» говорят «житие». Но и этого мало. Ектеньи совершенно не узнаешь. Антонин все прошения модернизировал. (...) Он вводит в общее пение стихи современных поэтов. И при мне в конце службы он затянул (и просил всех подтягивать) стихотворение Жадовской:

Мира заступница, Матерь Воспетая,

Я пред Тобою с: мольбой.

Бедную грешницу, мраком одетую,

Ты благодатью покрой.

(Левитин и Шавров 1996, с. 114)

При этом в тех же «Очерках» имеются упоминания о служении еп. Антонином торжественной литургии в Храме Христа Спасителя архиерейским чином, то есть традиционно, без какой-либо модернизации (Левитин и Шавров 1996, с. 117).

Из примыкавших к Союзу людей наиболее талантливым был священник Константин Смирнов, которому принадлежит опыт пересмотра (в авторской терминологии «реконструкции») чина литургии «в целях ее большей выдержанности и осмысленности, силы производимого ею на душу молящегося впечатления» (Смирнов 1924, с. X). При этом богослужебный язык остается неприкосновенным. Евхаристический канон дается с параллельным русским переводом, который, по всей вероятности, не предназначался для богослужебного использования. Кроме литургии, свящ. Константин Смирнов подготовил «Чин общей исповеди». По характеристике автора, «композиция данного чинопоследования всецело принадлежит нам и в этом смысле (оно) может быть названо лишь нашим именем – Константиновским».²⁸⁶ Проблема литургического языка автора не волнует: даже паремьи читаются по-церковнославянски.²⁸⁷

Единственным официальным мероприятием Союза был созванный летом 1924 г. Собор.²⁸⁸ На Соборе была принята следующая резолюция:

«1. Переход на русский язык богослужения признать чрезвычайно ценным и важным приобретением культовой реформы и неуклонно проводить его, как могучее оружие раскрепощения верующей массы от могущества слов и отогнания суеверного раболепства перед формулой. Живой родной и всем общий язык один дает разумность, смысл, свежесть религиозному чувству, понижая цену и делая совсем ненужным в молитве посредника, переводчика, спеца, чародея.

2.      Русскую литургию, совершаемую в московских храмах Союза, рекомендовать к совершению и в других храмах Союза, вытесняя ею практику славянской, так называемой Златоустовой, литургии (...).

3.      Благословить литургические дарования людей искреннего религиозного чувства и поэтической одаренности, не заграждая и не пресекая религиозно-молитвенного творчества. Вводить же в общее употребление по испытании на практике с епископского благословения. Приветствовать литургические труды священника К. Смирнова и иметь о них суждение после их напечатания» (Левитин и Шавров 1996, с. 580).

Союз церковного возрождения оставался малочисленной организацией, лишенной всякого влияния. В Москве еп. Антонин служил в Заиконоспасском монастыре и в церкви Николая Чудотворца на Ямах.²⁸⁹ В Петрограде Союзу принадлежали остатки общины Евгения Белкова, во Владимирской епархии – приход села Ворогова (свящ. Василий Лебедев), в Харькове – община свящ. Константина Смирнова. Из-за малочисленности Союза никаких практических следствий резолюция Собора не имела. Однако издание перевода Антонина, литургические опыты свящ. К. Смирнова, многочисленные газетные публикации 20-х годов и восторженные воспоминания А. Краснова-Левитина заставили потомков поверить в значимость еп. Антонина и созданного им Союза.

Первым крупным официальным собранием обновленцев был проходивший 6–17 августа 1922 года Первый Всероссийский съезд живоцерковников. Насколько можно судить по опубликованным в журнале «Живая церковь» отчетам²⁹⁰, на пленарных заседаниях вопросы литургического языка не обсуждались. Однако на частном собрании, которое состоялось 15 августа, проф. В.В. Суренским был зачитан доклад «К вопросу о реформе церковного искусства». Основная идея доклада – необходимость обучения церковному чтению, введение в богослужение элементов декламации, составление «декламационных хоров», чтение под инструментальную музыку и т.п. Совершение богослужения на русском языке В.В. Суренский считает чем-то само собой разумеющимся. В его программу, в частности, входит требование «издать на русском языке богослужебные книги и классические образцы церковной проповеди с соответствующей разметкой: с указанием вокального, мелодического, ритмического и психологического поведения исполнителей» (ЖЦ № 8–9, с. 12). На основе этого доклада частное совещание «признало необходимым ввести искусство церковного чтения (сольного и хорового) в практику русского православного богослужения» (ЖЦ № 8–9, с. 11). Предполагалось, что к следующему съезду (в январе-феврале 23 года) это решение будет проведено в жизнь. Из опубликованного материала неясно, какие именно русские переводы собирался использовать В.В. Суренский.

Ровно через месяц (15 февраля 1922 г.) при ВЦУ открылись возглавляемые В.В. Суренским «Высшие московские курсы церковного чтения и проповеднического искусства». Журнал «Живая церковь» неоднократно печатал информацию об этих курсах. Открытие этих курсов несомненно связано с реализацией упомянутого в этом разделе решения съезда «Живой церкви». О других шагах в этом направлении ничего не известно.

В декабре 1922 г. Московский съезд епархиальных уполномоченных принимает документ, озаглавленный «Начала церковного обновления по взгляду группы «Живая церковь"». В разделе «Богослужение» несколько строк уделено проблеме литургического языка: «Омертвевшие формы сковали христианское творчество в этой области при всей неотложной потребности в нем. Самый язык, на котором совершается богослужение, с греко-славянскими оборотами, является малопонятным для верующих масс (блядивый, иже, во еже)» (ЖЦ № 11, с. 9).

Аналогичные утверждения находим и в разделе, относящемся к богослужебному уставу: «Необходимо приспособить Устав к условиям мирской жизни в нашей стране и в наше время, сократить некоторые чино-последования, сделать священнодействия и язык более понятными для народа. Некоторые меры к этому, в зависимости от условий приходской жизни, могли быть допущены теперь же, как полагали и многие епархиальные епископы еще в 1905 году» (ЖЦ № 11, с. 9).

Определить программу и наметить пути развития обновленческого движения был должен Поместный собор, который состоялся весной 1923 года. Вопреки ожиданиям, Собор почти не занимался собственно церковными проблемами: основное внимание занимали вопросы политики. Собор объявил о низложении Патриарха Тихона, осудил контрреволюционную деятельность духовенства, узаконил равнозначность женатого и безбрачного епископата, признал возможным второбрачие духовенства, Григорианский календарь и т.д.

Что касается литургического языка и строя богослужения, то подготовительные материалы показывают, что обсуждение и этих вопросов предполагалось. В «Положении о созыве Поместного Собора» сказано, что «Поместный Собор 1923 года имеет целью пересмотреть все стороны жизни Церкви – ее веро- и нравоучение, богослужение, церковно-приходское управление с целью устранения тех наслоений, которые внесены в жизнь церковную периодом подчинения и союза Церкви с капиталистическим государством и выявления сохраненных ею сокровищ апостольского предания в жизни церковной» (Собор IIа, с. 4).

В предсоборной программе СОДАЦа («Союз Общин Древле-Апостольской Церкви»²⁹²) раздел «Основные принципы богослужения» выглядит следующим образом: «Уничтожение всей шумихи и сложности богослужения. В простоте сердца, в простых одеждах, в храмах бедных внешне, но богатых красотой и любовью ко Христу, должно совершаться богослужение, воспитывающее в членах общины не дух веры в волшебство и магию, но силу быть полезным членом общества, достойным высокого своего наименования христианина» (Левитин и Шавров 1996, с. 234).

О том, как представляли себе деятельность Собора его организаторы, свидетельствует машинописный «Проект постановления Священного Собора»²⁹³, направленный А.И. Введенским Е.А. Тучкову.²⁹⁴ Текст этого проекта предполагает несомненно более радикальный разрыв с традицией, чем те документы, которые в результате были приняты Собором. Так, в разделе о канонах читаем: «Действующими канонами Православной русской церкви настоящим считаются все определения сего Священного Собора. Каноны, помещенные в Книге правил, а равно как и в других исторических книгах церкви, имеют исторический характер и значение того же порядка».²⁹⁵

Раздел «О богослужении» выглядит следующим образом:

«18. Богослужение должно потерять механически-магический характер, каковой оно получило в Тихоновской церкви. Богослужение есть действительная встреча в порыве молитвы души человеческой с Божеством. Поэтому оно не может носить характера отдела церковно-исторического музея, где все чинно, стройно лежит под стеклянным колпаком, нерушимо и безжизненно, никому не нужно. Богослужение должно приобрести подвижный творческий характер. Не в той или иной формуле заключается существо тайнодействия, но в явлении духа и силы. Совершитель таинства должен памятовать, что молитвенник дается ему в качестве отправного момента, что благодатное творчество при самой литургии возможно, допустимо, желательно. Конечно, оно не может являться обязательным, почему и текст молитвенника должен быть законченным, целостным художественным произведением. Вместе с тем надлежит памятовать, что не только священник, но и народ принимает активное участие в богослужении, творя вместе с клиром молитвы и приношения. Вот почему возможен двоякий тон богослужения: а) все молитвы священника читаются вслух; б) миряне имеют в руках служебники, по которым следят за тайными молитвами.

19.      Существующее славянское богослужение сохраняется всюду, где того пожелают церковные общины.

20.      Вместе с тем, в жизнь Собор благословляет ввести литургию и всенощную митрополита Антонина, всенощную протоиерея Егорова и священническую литургию прот. Введенского.

21.      Вместе с тем, памятуя, что соборность является основой Церкви, Собор не благословляет введение новых богослужебных чинов без санкции Собора или учреждаемого в междусоборное время бюро Собора. Все индивидуальные творческие богослужебные начинания, желательность которых выше всяческих слов, должны получить благословение высшего церковного авторитета.

22.      Наряду с этими новыми чинами Собор благословляет замену в Литургии Иоанна Златоуста евхаристического канона: вместо канона Златоуста можно совершать каноны древних литургий: апостольских постановлений, Иакова и др. (см. Собрание древних литургий²⁹⁶), канон этот можно читать вслух народу. Такая замена, оживляя литургию, используя уже имеющееся в наличии молитвенное сокровище, желательна в высшей мере.

23.      (...)

24.      Евангелие, Апостол, паремьи читаются обязательно на русском языке, лицом к народу, ровно, без диаконских выкриков (...) Литургия совершается при открытых царских вратах (по архиерейскому чину)».

Реакция Е.А. Тучкова на этот проект была отрицательной. Выше мы уже цитировали решение Антирелигиозной комиссии при ЦК РКП(б) от 3 марта 1923 г., требовавшее «не допустить решения на Соборе вопроса о церковной реформе, мотивируя тем, что ВЦУ и обновленческие группы к реформе еще не подготовили верующих» (Савельев 1993, с. 189). Вскоре появится формулировка того, чего власть ждет от этого Собора (отчетный доклад Антирелигиозной комиссии от 22 марта 1923 г.). «Большинство обновленцев на соборе очевидно пойдет (...) за «Живой церковью» во главе с протоиереем Красницким, считающим, что идти дальше «признания советской власти, социальной революции и мирового объединения трудящихся» (...) не следует, и квалифицирующим всякую церковную реформацию как ересь (кроме требования перехода власти в церкви от черного духовенства к белому, за которым несомненно пойдет масса попов). Принимая во внимание, что тихоновщина еще сильна на местах и может быть солидно представлена на соборе, комиссия думает придерживаться следующей тактики на соборе: 1) исключить из сферы обсуждения его вопросы канонические, которые несомненно внесут склоку и раскол; 2) свести собор к демонстрации торжественного признания советской власти, декрета об отделении церкви от государства и осуждения Тихона (на это с одинаковой охотой идут как Живая, так и Древле-Апостольская церковь), после собора дать разгореться самой ожесточенной внутренней борьбе, поскольку опасность тихоновщины ослабевает» (АК I, с. 371). Пожелания властей были учтены.

Из предисловия прот. В. Красницкого к изданию материалов Собора 1923 г.:

«Реформаторские тезисы прот. А. Введенского не получили утверждения ВЦУ, а были разосланы только как материалы для предсоборных работ, но самый же план созыва Поместного Собора, характер его работ, основные его задачи были разработаны группой «Живая церковь» и получили утверждение. (...) В его (собора) повестку вошли только живоцерковные, революционные вопросы: суд над патриархом Тихоном, отношение к социальной революции, вопрос о заграничной контрреволюции, белый епископат, монашество и монастыри, положение об управлении. Вопросы же реформационные пошли в информационном только порядке» (Бюллетени 1923, с. 4–5).

Не исключено, что какая-то борьба вокруг языка богослужения шла при подготовке к Собору. По свидетельству еп. Антонина (Грановского), на предсоборном совещании прот. А. Боярский требовал перевода богослужения на русский язык. Было постановлено разрешить такой перевод, однако на следующий день это решение было отменено до следующего Собора (Левитин и Шавров 1996, с. 578).

Официальное издание материалов свидетельствует о том, что на самом Соборе вопросы литургических реформ и богослужебного языка не обсуждались и никаких решений принято не было.²⁹⁷ С общим докладом о церковных реформах выступил А.И. Введенский. В протоколе про это выступление сказано следующее: «Доклад не является требующим немедленных резолюций и обнимает лишь чаяния будущего (...)» (Бюллетени 1923, с. 13). Единственным официальным решением Собора 1923 г. по вопросу о реформах является следующее: «Священный Собор Православной церкви, заслушав доклады наличных церковно-обновленческих групп о церковных преобразованиях, считает необходимым, не вводя никаких догматических и богослужебных общеобязательных реформ, пригласить всех работников церковного обновления всемерно охранять единство Церкви; благословляет творческую инициативу и сделанный почин, направленный на пробуждение религиозного чувства, церковного сознания и общественной нравственности» (Бюллетени 1923, с. 22). В дальнейшем практически все обновленческие деятели, писавшие о богослужебных реформах, ссылались на это решение.

Формальным поводом для созыва Великого предсоборного совещания было послание Константинопольского патриарха о созыве в 1925 г. VIII Вселенского собора (ЦО 1925, с. 10–11; Левитин и Шавров 1996, с. 411–431). Фактически предсоборное совещание было вторым обновленческим собором. Среди прочего на совещании должны были быть рассмотрены вопросы богослужебной практики и упорядочение богослужебного чина (ЦО 1924, № 2–3, с. 7). Этими вопросами занималась комиссия²⁹⁸, которую возглавлял архиеп. Курский Иннокентий (Пустынский).

Информации о ходе дискуссии у нас нет. Имеется лишь резолюция, вынесенная по докладу архиеп. Димитрия:

«Великое предсоборное совещание, заслушав доклад высокопреосвященного Димитрия о богослужебном языке и литургической реформе, определяет:

1.      Составить постоянную Комиссию при священном синоде, руководящую частными и коллективными трудами по исправлению и упрощению богослужебного текста и по вопросам литургической реформы вообще.

2.      Признать допустимым и желательным чтение по русскому синодальному переводу паремий, евангелий и апостолов, и также и пение стихир и канонов, переведенных уже на русский язык, где подготовлены к этому верующие миряне.

3.      Вводить частично, где представится возможность, совершение богослужения частного и общественного, не исключая литургии, на русском языке в одобренной священным синодом редакции.

4.      Богослужение на украинском и других языках допускается беспрепятственно.

5.      Изменения в богослужебных чинах и уставе, регулирующих, вообще, жизнь верующих, иноков и мирян, не допускается без санкции собора.

6.      Предоставить свободу творчества богослужения, согласно постановлению собора 1923 г., при непременном условии благословения новых форм службы местной епархиальной властью, которая в необходимых случаях сносится с священным синодом» (ЦО 1924, № 9–10, с. 41–42).

Следующим крупным обновленческим мероприятием стал Съезд расширенного пленума Священного Синода. Насколько можно судить по опубликованным материалам²⁹⁹, вопросов литургики этот съезд не касался.

Собор 1925 г. был первым крупным обновленческим мероприятием, прошедшим после смерти патриарха Тихона. Общий тон обновленческих публикаций по отношению к патриаршей церкви становится более сдержанным (ЦО 1925, № 9, с. 75). Еще в июне была опубликована программа предстоящего Собора (ЦО 1925, № 10, с. 77), которая состояла из четырех частей: 1. о мире в церкви; 2. о церковном благоустройстве; 3. об участии Русской церкви во Вселенском Соборе; 4. выборы высшего центрального органа управления православной церковью. В июле в печати появился более пространный вариант этой программы, второй пункт которой содержал раздел «Об упорядочении церковного богослужения». (ЦО 1925, № 11, с. 85–86).

Собор, вопреки предварительно опубликованной программе, не занимался вопросами литургики. На заседаниях Собора тема преобразований в церковной жизни была поднята прот. А.И. Боярским. Отвечая А.И. Боярскому, А.И. Введенский призвал отказаться от каких бы то ни было реформ. В дискуссии по этому вопросу также принял участие наиболее последовательный сторонник введения русского богослужения прот. В. Адаменко.³⁰¹

Из выступления А.И. Введенского:

«Обновленчество – это еще трехлетний ребенок. Оно вырастет впоследствии. Богослужение на русском языке не дает ему религиозного удовлетворения. Протоиереи Эндека и Адаменко уже приступили к изменению той обрядности, что создана в России веками. Верующие боятся потерять красоты богослужения. (...) Я уважаю протоиереев, проводящих обновление, упомянутых в речи о. Боярского, но не хочу ставить их с колоссами Церкви, со святым Иоанном Златоустом. Нужно установить обновленчество, и тогда сама жизнь создаст ему форму. Я говорю: обновлению необходимо удержать всю православную обрядность. Апостол Павел диктует ясно, что с младенцами по вере надо и обращаться по-младенчески, иначе выйдет вред. И это оправдывается воочию. Бывший митрополит Антонин начал церковное обновление хорошо, но кончил фарсом» (ЦО 1926, № 1, с. 7).

Из выступления В. Адаменко:

«Христа легче всего выявить практически в богослужении, но разумном и понятном для русской народной души. Тенденция работ высшего обновленческого церковного органа – Собора 1923 г. была: «смело идти вперед, не озираясь назад». И нашлись борцы и идейные борцы этой тенденции, однако теперь уже Св. Синод их начинает обрезать. Брошено клеймо: «Адаменко и Эндеки» как на сектантов, которые ломают внешние формы богослужения, упраздняют славянский язык, заменяя его «русским богослужением», то и другое делается будто бы самочинно. Однако мы просили благословения у Св. Синода на введение в практику богослужения русского языка как вполне отвечающего пониманию народного сознания. (...) Творческую инициативу богослужения русским языком дал Собор 1923 г. и эту инициативу более смелые борцы стали проводить в практику твердо, но осторожно, чтобы не селить соблазна в неокрепшее народное сердце. И теперь слышится: мы умрем за русский язык и будем его отстаивать как самую полезную меру для возвращения в лоно церкви православной отступников, сектантов и неверующих. (...) Задавшись целью ответить требованию народной души, сделать богослужение понятным, мы начали свой труд и в прошлом году издали «литургию» с разрешения и благословения преосвященного Евдокима (Мещерского), бывшего члена Собора 1923 г. (...) Св. Синод бросает клеймо, что в издании Служебника нашего проявлено самочиние. Служебник наш после окончательной обработки и перепечатки ½ года тому назад послан мною на благословение в Св. Синод, но ответа не получено и до сих пор. Основываясь на постановлении Собора 1923 года с благословения Высшей церковной власти мы отдали Служебник в печать. В силу нужды послали второй доклад с просьбой благословения, и опять ничего в ответ» (ЦО 1926, № 1, с. 10; ср. Собор III, с. 16).

По всей вероятности, никаких решений по вопросу о литургических реформах и языке богослужения на Соборе 1925 г. принято не было. По А. Левитину и В. Шаврову, «этим Собором заканчивается «романтический» период в истории обновленчества – период «бури и натиска», революционных порывов и дерзновенных исканий» (Левитин и Шавров 1996, с. 521). Решения Собора 1925 г. означали фактический отказ от наиболее одиозных идей обновленцев.³⁰²

В 1925 г. «Вестник Священного синода» сообщил, что при Синоде существует особая комиссия, которая еще в 1924 г. готовила к изданию Служебник на русском языке (ВСС 1925, № 1, с. 17). О какой комиссии идет речь и существовала ли она в действительности, нам не известно.

В 1926 году «Вестник Священного синода» начинает проявлять заметный интерес к теме перевода богослужения на русский язык.

В 1926 появляется статья прот. Н.Г. Попова «О неотложной необходимости перевода православного богослужения со славянского языка на русский» (ВСС 1926, № 10, с. 16–18). Статья содержит краткую историю перевода Библии со славянского языка на русский, обзор предсоборной полемики, краткий перечень изданных до революции русских переводов богослужебных текстов. «На нашем столетии,– полагает автор, – лежит долг дать православным русским людям на их родном языке церковное богослужение» (Попов 1926, с. 1). Одновременно эта статья выходит и отдельной брошюрой (Попов 1926). Следующий номер публикует статью свящ. К. Смирнова «О литургических реформах» (ВСС 1926, № 12–13, с. 16–17). Эта статья является программой радикального пересмотра всех основных чинопоследований. О языке богослужения К. Смирнов не пишет: по всей вероятности, реформированное им богослужение должно было бы совершаться по-церковнославянски.³⁰³ В начале 1927 г. «Вестник» публикует тезисы Б.В. Титлинова «О каких реформах в Церкви говорит церковное обновление». Здесь, среди прочего, читаем: «церковное обновление хочет поднять религиозное самосознание, одухотворить и оживить религиозную жизнь: отсюда богослужение на русском языке, некоторые изменения в богослужебном ритуале, принцип свободы богослужебного творчества» (ВСС 1927, № 1, с. 22). В том же 1927 г. публикуется доклад прот. Василия Адаменко «Сектантство и борьба с ним». Среди причин отпадения в сектантство В. Адаменко называет непонятность богослужения, а среди мер, которые необходимо предпринять, – «введение в богослужебную практику общепонятного родного русского языка» (ВСС 1927, №1, с. 24).

Перечисленные выше публикации можно рассматривать как подготовку общественного мнения к началу работ над переводом богослужебных книг на русский язык. На 63-м заседании обновленческого Синода (20 ноября 1927 г.) было сообщено, что одно из приходских собраний Тульской епархии решило проводить богослужения на русском языке. В этой связи епархиальное управление просило Синод сообщить, можно ли выписать русские богослужебные книги. Так как утвержденных Синодом русских богослужебных книг не существовало³⁰⁴, Синод, не ответив по существу, постановил «благословить начинание» (ВСС 1927, № 9–10, с. 9). Через два дня Синод вновь возвращается к этой теме. На заседании 22 ноября разгорелась дискуссия о возможности перевода богослужения на русский язык.

Приводим фрагменты протокола этого заседания:

"Протопресвитер Н.Г. Попов находит, что введение русского языка в богослужение – требование момента. У священника Ф.Н. Жукова, поборника этого дела, имеется ценный альбом писем с требованием выслать богослужебные чины на русском языке. Необходимо в Москве установить показательные богослужения на русском языке и предоставить это дело о. Ф.Н. Жукову. Вопреки догматизированию внешности тихоновцами, необходимо разрешить ношение светской одежды священнослужителям и стрижение волос; со стороны канонов препятствий к этому нет. (...)

Протопресвитер А.И. Боярский отмечает, что верующие сами иногда требуют богослужения на русском языке и об этом нужно серьезно подумать. (...)

Протопресвитер П.Н. Красотин говорит, что нельзя давать места произволу в деле перевода на русский язык богослужебных чинов: могут получиться нежелательные разделения, и верующие будут молиться по Адаменко, по Жукову и т.д. Следует создать комиссию, которая занялась бы делом перевода» (ВСС 1928, № 1 (24), с. 6).

Из выступления А.И. Введенского³⁰⁵: «У нас есть печальный пример – Антонин, которого мы чтили и искренно любили в свое время и который потом так бесславно погиб. (...) Когда Антонин был Антонином – православным – это был большой человек, но когда митрополит Антонин вздумал потрясти все церковное здание, то он бесславно погиб, не в смысле своей личной жизни, а в смысле своего дела. Дело его начало гибнуть еще при его жизни. Антониновщины сейчас нет и в помине. Сейчас даже дело более умного и культурного человека, чем Антонин, дело о. Егорова, находится в очень опасных руках, потому что его ученики оказались меньше своего учителя. У Антонина был порыв, но он пошел, не считаясь с традицией, традиция рухнула и задавила его. Итак, я предостерегаю увлекающихся индивидуальным творчеством. За последнее время мне приходилось видеть очень многих работников, которые занимаются этим творчеством. Я лично с большой симпатией отношусь к зачинаниям о. Жукова, считаю его большим литературным талантом, я отношусь с большим уважением к о. Боярскому, я могу назвать и другие имена, и все-таки я боюсь, что если мы уничтожим славянское богослужение, то из этого ничего хорошего не выйдет. Я не отрицаю русского языка, но нужна большая осторожность. Следовательно, требуется найти что-то среднее, а это будет уже соборным приятием» (ВСС 1928, № 1 (24), с. 15).

Из выступления А.И. Введенского на вечернем заседании пленума: «В вопросе о русском языке для богослужения, конечно, надо признать, что для нас лучший язык – русский, как для немцев – немецкий и т.д. Но нельзя допускать безграмотности. Мы имеем русские формы богослужения на славянском языке, художественные. Странно было бы заменить их худшими, подобно тому, как если бы кто Рафаэля стал заменять футуристами. Между тем, пока в этой области проявляются недоноски. Полезно ли это? Выигрываем или проигрываем мы от этого? (...) В 1924 году была организована Комиссия по богослужебным вопросам в целях приближения богослужения к пониманию народа. Работа Комиссии неизвестна. Настоящий пленум должен вновь создать такую комиссию. Да и вообще, стоит ли переводить богослужение на русский язык? Народу непонятны тонкости славянского языка, а общие формы доступны. «Отче наш» понятно всем. Славянский язык следует оставить, приблизив лишь его к пониманию народа – русифицировать. Пусть епархиальные управления на местах займутся этим. Творчество доступно не всем. В древности творили пророки, а у нас их нет, а посему все должно быть благообразно и по чину. Многие попытки творчества были неудачны, и в будущем Синод благословляет инициативу творчества, все нововведения следует проводить, однако, соборным разумом. Московское епархиальное управление безусловно даст возможность совершать показательные богослужения на русском языке о. Жукову» (ВСС 1928, № 2, с. 4).

Восторжествовала точка зрения сторонников перевода, в результате чего был издан циркуляр о сборе средств на нужды переводческой деятельности. Одновременно с циркуляром публикуется разъяснение, в котором Синод подтверждает незыблемость общего строя богослужения. В нем также упоминаются несколько имеющихся переводов, но отмечается их неудовлетворительность. «Синод считался с необходимостью приблизить к пониманию верующих некоторые устаревшие речения и обороты языка церковнославянского, не умаляя однако же его красоты и выразительности. С другой стороны, нельзя оставить без внимания и удовлетворения и заявленной потребности некоторых групп верующих иметь достойный своего назначения перевод богослужения на русском языке. Вся эта деятельность обязательно должна протекать под контролем Священного Синода и получить одобрение и благословение Поместного собора» (ВСС 1928, № 1, с. 3).

На этом же заседании Синод создал переводческую комиссию, председателем которой стал митр. Белорусский Иосиф (Кречетович), а членами – проф.-прот. Н.Г. Попов, протопресв. А.И. Боярский, архиеп. Александр Самарский, прот. В. Адаменко и свящ. Ф.Н. Жуков. (ВСС 1928, № 2, с. 4, № 3–4, с. 13). Задачи комиссии были определены следующим образом: «1) прежде всего учесть переводы богослужебных чинов, появившиеся в порядке частной инициативы, и дать им критическую оценку; 2) одобрить тот или те из них, которые могут быть рекомендованы для общего употребления и 3) если в наличии таких переводов не найдется, дать свою редакцию основных богослужебных чинов» (ВСС 1928, № 3–4, с. 13). Предполагалось, что работа комиссии завершится к IV обновленческому собору, то есть к осени 1928 г. Поскольку этот Собор так и не был созван, срок окончания переводов был отложен на неопределенное время.

Первые заседания комиссии состоялись 23–24 декабря 1927 г. В них приняли участие митр. Белорусский Иосиф (Кречетович), проф.-прот. Н.Г. Попов, выбранный секретарем протопр. А.И. Боярский и кооптированный в состав комиссии проф. А.И. Вознесенский. «На первом же заседании Комиссии проф.-прот. Н.Г. Поповым поставлен был вопрос о целесообразности работ Комиссии ввиду отсутствия в ее составе специалистов-филологов и литургистов и крайней затруднительности в получении из книгохранилищ нужных книг и пособий. (...) Для большей продуктивности и основательности работ Комиссии решено сделать все возможное для привлечения к участию в ее работах специалистов-литургистов, проф. Дмитриевского, проф. Карабинова, проф.-прот. К. Смирнова, проф. Скабаллановича³⁰⁶ и др.» (Боярский 1928, с. 13).

Общие принципы работы Комиссии были сформулированы следующим образом:

«1. Прежде чем приступить к переводам богослужебных чинов, Комиссия должна учесть и дать надлежащую оценку тем переводам и переложениям, какие до последнего времени появились в порядке частной инициативы, рекомендовав вниманию Священного Синода и работникам на местах те из переводов, которые после надлежащего осмотра и нужных исправлений могут удовлетворить хотя бы минимальным требованиям, какие должны быть предъявлены к такого рода работам.

2.      Ввиду того, что чтение на русском языке часов, кафизм, шестопсалмия, Апостола, Евангелия и паремий вводится на местах очень широко, нередко даже в тихоновских храмах, в первую очередь и рекомендовать текст, которым можно пользоваться на местах, учтя не только синодальный, но и другие имеющиеся переводы славянского текста Евангелий, Апостольских чтений и Псалтири.

3.      Во вторую очередь заняться чинопоследованиями Литургии, затем – Требника, Октоиха и др.

4.      При переводах Литургии соблюдать общую схему построения принятой Литургии св. Иоанна Златоустого, избегая перестановок частей и введения новых богослужебных моментов, а также выпусков из принятого текста, прибегая к этому только в случаях, вызываемых соображениями особой целесообразности и надлежаще обосновывая таковые реконструкции практикой древней церкви.

5.      При переводах на русский язык не держаться буквалистического принципа, допуская свободное переложение русской литературной речью с сохранением основной мысли греческого подлинника. Особенно это касается текста Псалтири, в которой имеется немало слов, выражений и целых строф, которые при буквальном переводе на русский язык звучат неприемлемо для современного уха. Славянские формы, обороты и выражения, ставшие вполне понятными, не требующими толкований, оставлять без перевода.

6.      Ввиду чрезвычайной затруднительности переложения на русский язык положенных на ноты и усвоенных народом общепринятых песнопений, как то: Великого славословия, Свете Тихий, Трисвятое, Молитвы Господней, Символа веры, Богородичных хвалебных гимнов, Херувимской песни, Единородный Сыне, Милость мира и др. – допустить при пользовании русским текстом молитвословий и ектений исполнение песнопений на славянском языке, не препятствуя однако исполнению указанных песнопений на русском языке в порядке творчества и инициативы на местах.

7.      При переводах принять в основу тексты, принятые в настоящее время в Греческой и Русской церкви.

Предложено рекомендовать к употреблению за богослужением, наряду с Синодальным переводом, текст Нового Завета в переводе К.П. Победоносцева» (Боярский 1928, с. 13).

В отличие от деклараций предшествующего периода, программа деятельности Комиссии была более реалистична. Работы начинаются с анализа уже существующих переводов и выбора тех, которые можно рекомендовать для повсеместного употребления. Указывается наиболее подходящая для богослужебного использования редакция Священного Писания. Комиссия должна была подготовить новый перевод общепринятых богослужебных книг, а не новую редакцию чинопоследований. При этом перевод должен был быть не пословным, а смысловым.

Выработав общую программу, Комиссия приступила к обсуждению существующих переводов Литургии Иоанна Златоуста.

«Коснувшись существующих новых редакций Литургии, комиссия взяла на учет следующие труды: перевод Литургии св. Иоанна Златоуста в редакции Санкт-Петербургской духовной академии, изданный в выпущенном Академией полном собрании творений св. Иоанна Златоуста³⁰⁷, перевод той же литургии в редакции киевского профессора Скабаллановича³⁰⁸, перевод той же литургии в редакции одесского протоиерея Петровского.³⁰⁹ Сравнительную критическую оценку этих переводов предложено сделать к следующему собранию Комиссии проф.-прот. Н.Г. Попову.³¹⁰ О чине литургии в изложении епископа Антонина³¹¹ и свящ. Ф. Жукова³¹² предложено дать отзыв протопресвитеру А. Боярскому, о литургических переводах нижегородского протоиерея Адаменко В., появившихся в печатном виде³¹³, и украинских переложениях Литургии св. Иоанна Златоуста (проф. Огиенко³¹⁴, Центральной рады³¹⁵ и др.) поручено было дать отзыв Высокопреосвященному председателю Митрополиту Иосифу, священнику Ф. Жукову поручено рассмотрение новой композиции литургии, изданной проф. К. Смирновым.³¹⁶ О тексте Литургии св. Василия Великого, на основании труда проф.-прот. М. Орлова³¹⁷ и рецензии о нем проф. В.В. Болотова³¹⁸, обещал представить А.И. Вознесенский.

Следующая сессия Комиссии назначена на 13 марта с.г.».³¹⁹ (Боярский 1928, с. 13–14).

На страницах «Вестника Священного синода» разговор о переводах возобновляется в конце 1928 года. А.И. Введенский в речи на пленуме расширенного заседания Синода 1 октября говорит о решении издать подготовленные комиссией переводы:

«Надо отметить весьма важное решение пленума относительно издания богослужебных книг на русском языке. К пленуму переводческая комиссия, работавшая под моим председательством, в составе ряда профессоров (С.М. Зарин, В. Белоликов, Н.Г. Попов) и видных церковных работников (митр. Петр Сергеев, протопресв. П. Красотин, протопресв. А. Боярский), закончила переводы: Служебник (мой), Требник (протопр. Красотина П.), Каноник (проф. Белоликова), Часослов (прот. Боярского) и начат перевод ряда других книг. Перевод носит художественно-научный характер. Пленум Св. Синода благословил это великое начинание. Момент несомненно исторический в жизни Св. Церкви» (ВСС 1928, № 10 (33), с. 4).

Непонятно, какое отношение имеет эта комиссия к переводческой комиссии, созданной осенью 1927 г. Только два члена той комиссии – проф.-прот. Н.Г. Попов, протопресв. А.И. Боярский – вошли в новую. Сменился и председатель: на месте митр. Иосифа (Кречетовича) оказался сам Александр Введенский, еще год назад выступавший против самой идеи русского перевода.

В 3–4 номере «Вестника Священного синода» за 1929 г. публикуется статья А.И. Введенского «Важное достижение обновленчества», в которой сообщается, что в ближайшее время «будут изданы в следующем порядке: Служебник, Требник, Каноник, Часослов, Служба в двунадесятые праздники, Октоих, Архиерейский служебник и Молитвослов». (ВСС 1929, № 3–4, с. 9). Здесь же напечатано предисловие А.И. Введенского к Служебнику. «"В задачу переводческой комиссии, – пишет А.И. Введенский, – входило: 1) сделать славянский богослужебный текст понятным и доступным для каждого; 2) достигнуть этого не ценой вульгаризации речи пли разрушением привычного музыкального ритма славянского текста, но с полным сохранением музыкальности славянского текста, по возможности, не нарушая чеканности, ритмичности славянского строя текста. (...) Труд был положен немалый. Обдумывалась в пленарных заседаниях каждая фраза. Сверялся текст с греческим подлинником и т.д.» (ВСС 1929, № 3–4, с. 9).

У нас нет материала для того, чтобы судить о принципах этого перевода и его качестве. Публикация не состоялась, а о распространении текста в рукописях нам ничего не известно.

На первый взгляд кажется неожиданным, что серьезную переводческую работу обновленцы начинают лишь в 1927 г., когда это движение приходит в упадок. Думается, что обращение обновленцев к вопросам литургики явилось следствием «декларации о лояльности», выпущенной митр. Сергием (Страгородским) в 1927 г. Декларация лишила обновленцев основного аргумента в борьбе с Патриаршей церковью: противопоставление лояльных власти обновленцев контрреволюционным тихоновцам утратило смысл. Перед обновленческими лидерами встала проблема поиска оснований для оправдания собственного существования. Именно в этом контексте следует рассматривать обращение обновленцев к тем проблемам, о которых говорили и писали церковные реформаторы начала века. Теперь, когда рассчитывать на поддержку властей больше не приходилось, лишь энергичные реформы могли хоть как-то оправдать существование обновленчества.

Однако приступать к переводам богослужения было уже слишком поздно. Власть уже почти не поддерживала обновленчества, и принадлежность к этому движению перестала быть надежной защитой от ареста. Возможности издательской деятельности стремительно сокращались.³²⁰ В 1931 г. обновленцы потеряли возможность издавать «Вестник Священного синода», зато митр. Сергий (Страгородский) получил разрешение издавать «Журнал Московской патриархии». С прекращением издательской деятельности работа переводческой комиссии теряла всякий смысл.

Обращение к документам государственных учреждений, осуществляющих контроль над деятельностью религиозных организаций, позволяет понять, почему подготовленные обновленцами русские переводы не были изданы. На заседании Антирелигиозной комиссии при ЦК ВКПб, которое состоялось 27.07.1928 г., рассматривалось ходатайство ростовских обновленцев об издании молитвослова на русском языке. Комиссия не разрешила этого издания.³²¹

Принципиально этот вопрос: рассматривался на заседании 107 (12.01. 1929). Это один из немногих случаев, когда в протоколе приводится не только решение, но и краткое изложение дискуссии:

"СЛУШАЛИ:

О ходатайстве обновленцев об издании молитвенника на русском языке (т. Тучков).

В прениях высказались тт.:

т. ЛУНАЧАРСКИЙ принципиально не возражает против выдачи разрешения обновленцам на издание молитвенника на русском языке, мотивируя существованием таковых на украинском языке.

т. КРАСИКОВ не возражает против выдачи разрешения на перевод молитвенника на русский язык.

т. СТУКОВ возражает против выдачи обновленцам разрешения на издания молитвенника и предлагает отказ мотивировать бумажным кризисом.

т. ЯРОСЛАВСКИЙ не возражает против издания небольшого тиража молитвенника на русском языке, мотивируя тем, что богослужение на русском языке теряет свою обаятельную мистику, примеры: мусульманское и еврейское духовенство упорно цепляется за богослужение па арабском и древнееврейском языках.

ПОСТАНОВИЛИ:

Не возражать против издания обновленческого молитвенника на русском языке, указав Главлиту на существующее постановление о неотпуске бумаги религиозным организациям».³²²

Это решение хорошо согласуется с приведенными выше публикациями ВСС о скором выходе Служебника на русском языке. Вероятно, обновленческий синод получил формальное разрешение на это издание. Однако в свет книга не вышла. О решении не допустить выхода этой книги, ссылаясь на отсутствие бумаги, обновленцы знать не могли.

Единственным серьезным переводческим опытом, относящимся к этому времени, являются работы священника Василия Адаменко.³²³

Идея перевода богослужения возникла у В. Адаменко во время миссионерской работы на Кавказе.³²⁴ «В 1908 году он писал с просьбой о благословении о. Иоанну Кронштадтскому, письменного ответа не получил, но почувствовал молитвенный ответ. Просил благословения и у Патриарха Тихона, но тот сказал: «Разрешить не могу, делай на свой страх и риск"» (Соколова 1976).

В 20-е годы В. Адаменко примыкает к обновленцам.

В это время он служит в Ильинском храме Нижнего Новгорода³²⁵, где им были введены русское богослужение, общая исповедь, частое причащение, соборование каждым постом. «Служба была ежедневной, утром и вечером, часты были ночные службы. Вся литургия служилась при открытых дверях, все священнические молитвы о. Василий произносил вслух. ... В определенные дни недели после вечернего богослужения прихожане оставались в храме, пели канты и произносили проповеди. ... Переводы осуществлялись самим о. Василием, лицами, не принадлежавшими к общине, и членами общины. Переводились богослужебные книги; Библия не переводилась, пользовались синодальным переводом. Переводы пробовались на пение, многократно обсуждались и изменялись. Многие первоначальные варианты отбрасывались. Иногда возвращались к словам славянского текста: «одесную Отца», «воспряни» и др. К обсуждению переводов привлекались все прихожане. Иногда о. Василий объявлял: «Молитесь, не получается перевод такого-то текста». Переписка, перепечатка, редакционная и издательская работа осуществлялись членами общины. Во время литургии разрешалось до Апостола работать в ризнице над переводами, а затем полагалось идти в храм. Печатали в тюремной типографии. Члены общины вели корректорскую работу и иногда участвовали в наборе текста» (Соколова 1976).

В 1924 году В. Адаменко принимает монашество с именем Феофан, а в 1931 году приносит Митрополиту Сергию покаяние в обновленчестве.³²⁶ Вскоре после этого Василий Адаменко был арестован, а в 1937 г. расстрелян.³²⁷ После ареста Василия Адаменко по-русски служил его преемник Василий Абоимов. Однако вскоре был арестован и он (Дамаскин 1995, с. 206).

Биографы прот. В. Адаменко подчеркивают, что его принадлежность к обновленческому движению была формальной и он, по мере возможности, дистанцировался от обновленческих лидеров. Документы показывают, что это не так: Василий Адаменко принимал участие в официальных обновленческих мероприятиях.³²⁸ Однако несомненно, что его участие в обновленческом движении было связано со стремлением узаконить русское богослужение. Община Василия Адаменко не была удовлетворена результатами предсоборного совещания, поэтому, формально принадлежа к обновленческому синоду, она посылает делегата на съезд Союза церковного возрождения³²⁹ (Труды 1926, с. 28). На этом съезде зачитывается обращение нижегородской общины, адресованное патриарху Тихону, митрополиту Евдокиму (Мещерскому) и епископу Антонину (Грановскому), где говорится: «Дайте нам на родном наречии общественную и частную молитву и богослужение, разумность и осмысленность в пении и чтении, чтобы одними устами и одним сердцем мы прославляли и воспевали всечтимое и великолепое имя Отца, Сына и Св. Духа – Бога» (Труды 1926, с. 13).

Работа В. Адаменко без энтузиазма встречалась обновленческими лидерами. Выше мы упоминали о его полемике с Александром Введенским. Обновленческий архиепископ Михаил (Попов) в рецензии на Адаменко 1924 г. резко критикует автора за осуществленные им переводы (ЦО 1924, с. 84). В цитированной выше речи на обновленческом соборе 1925 г.³³⁰ В. Адаменко перечисляет свои претензии к обновленческому синоду, без благословения которого он издавал свои переводы (ЦО 1926, № 1, с. 10).

Если обновленческий синод обвинял прот. В. Адаменко в самочинии, то митр. Сергий (Страгородский), приняв покаяние В. Адаменко, благословил совершаемое им богослужение на русском языке:

«На основании определения Патриархии от 10 апреля 1930 года за № 39, мною дано Ильинской общине г. Н.-Новгорода (бывшей в руководстве у о. Адаменко) благословение совершать богослужение на русском языке, «но с тем непременным условием, чтобы употребляемый у них текст богослужения был только переводом принятого нашей Православной Церковью богослужебного славянского текста без всяких произвольных вставок и изменений» (резолюция от 24 янв. 1932 года, п. 2). Сверх того, дано благословение на некоторые ставшие для них привычными особенности богослужения, как то: отверстие царских врат, чтение Св. Писания лицом к народу (как в греческой церкви) и, «в виде исключения, чтение тайных молитв во всеуслышание» (п. 3). Руководствуясь примером покойного Святейшего Патриарха, я не нахожу препятствий к тому, чтобы Преосвященные епархиальные архиереи, если найдут полезным, разрешали иеромонаху Феофану (или другим) то же самое и каждый в своей епархии».³³¹

Несколько иная редакция этого документа была опубликована в «Журнале Московской патриархии»: «Допущение русского языка в богослужении (ввиду бывших при покойном Св. Патриархе примеров)³³² не встречает непреодолимых препятствий; но необходимо общий порядок и чин богослужения привести в согласие с общепринятым в православных церквях уставом» (ЖМП 1931, № 5, с. 3).

По свидетельству В.М. Воиновой, после ареста Василия Адаменко митр. Сергий пытался навести справки о его судьбе (Соколова 1976). После знаменитой встречи во Сталиным, обращаясь к властям с ходатайством об освобождении 26 арестованных епископов и священников, патриарх Сергий просил и о Василии Адаменко³³³, уточняя, что это «протоиерей в Горьком, введший службу на русском языке».³³⁴ И после смерти патриарха Сергия Московская патриархия достаточно терпимо относилась к переводам свящ. Василия Адаменко. По свидетельству Е.А. Карманова³³⁵, в 50-е годы в Издательском отделе Патриархии имелось значительное количество изданных переводов Адаменко. В продажу эти переводы не поступали, но распространялись среди сотрудников.

Особенностью переводов В. Адаменко является то, что он знал и активно использовал опыт предшественников. Так, ряд мест русского перевода Литургии Иоанна Златоуста опираются на перевод епископа Антонина (Грановского) (Антонин 1923), Погребальные стихиры Иоанна Дамаскина на переводы Н.Ч. Заиончковского (Нахимов 1912). Текст Великого Канона св. Андрея Критского³³⁶ дается в переводе Е.И. Ловягина с поправками по переводу Н. Кедрова (Кедров 1915). В. Адаменко успел издать переводы трех литургий, Всенощного бдения, Требника, ряда молитвословий из Триоди и Минеи. В рукописях остались переводы большого числа служб (почти целиком была переведена Служебная Минея с апреля по июнь), акафистов, последований архиерейского богослужения.

В предыдущих разделах вопрос о языке богослужения рассматривался в связи с обновленческим движением. Между тем, до нас дошло некоторое количество документов, характеризующих позицию Патриаршей церкви по данному вопросу.

Как известно, 3/16 мая 1922 г. арестованный патриарх Тихон временно передает свои функции митр. Ярославскому Агафангелу (Преображенскому). Из-за противодействия властей митр. Агафангел не смог приехать в Москву и возглавить Высшее церковное управление. Однако 5/18 июня митр. Агафангел подписывает послание о своем вступлении во временное управление Русской Православной церковью. В этом документе дан краткий анализ актуальных проблем церковной жизни, причем значительное место уделено литургическим вопросам. В связи с первыми выступлениями лидеров «Живой церкви» митр. Агафангел пишет, что реформа различных сторон литургической практики должна была рассматриваться Собором 1917–1918 годов, который, однако, не успел коснуться этих вопросов. Не отрицая необходимости некоторых изменений в богослужебной практике, митр. Агафангел полагает, что только Поместный Собор может решать такого рода вопросы. Таким образом, митр. Агафангел отрицает не саму возможность литургических реформ, а проведение таких реформ без санкции высшей церковной власти:

«Меня официально известили, что явились в Москве иные люди и встали у кормила правления Русской церкви. От кого и какие на то полномочия получили они, мне совершенно неизвестно. А потому я считаю принятую ими на себя власть и деяния их незакономерными. Они объявили о своем намерении пересмотреть догматы и нравоучение нашей православной веры, священные каноны Св. Вселенских соборов, православные богослужебные уставы, данные великими молитвенниками христианского благочестия, и организовать таким образом новую, именуемую ими «Живую», Церковь. Мы не отрицаем необходимости некоторых видоизменений и преобразований в богослужебной практике и обрядах. Некоторые вопросы этого рода были предложены к рассмотрению Всероссийским Собором в 1918 г., но не получили решения, вследствие преждевременного прекращения его деятельности по обстоятельствам тогдашнего времени. Но во всяком случае, всевозможные изменения и церковные реформы могут быть проведены только соборной властью. А посему я почитаю своим долгом, по вступлении в управление делами Церкви, созвать Всероссийский Поместный собор, который правомерно, согласно с словом Божьим и в мере правил Св. Вселенских соборов – этих первых и основных источников нашего церковного строительства, рассмотрит все то, что необходимо и полезно для нашей церковной жизни. Иначе всякие нововведения могут вызвать смятение совести у верующих, пагубный раскол между ними, умножения нечестия и безысходного горя. Начало всего этого мы уже с великой скорбью видим. (...)

Честные пресвитеры и все о Христе служители Алтаря и Церкви! (...) Не поддавайтесь смущению, которое новые люди стремятся внести в ваши сердца по поводу учения нашей православной веры; не склоняйтесь к соблазнам, которыми они хотят обольстить вас, производя изменения в православном богослужении, действуя не законными путями соборного установления, но по своему почину и разумению, не повинуясь голосу древних вселенских отцов и великих подвижников, создавших наши церковные уставы; не обольщайтесь беззаконным путем, которым хотят повести вас новые люди к какой-то новой Церкви. (...)» (АПТ 1994, с. 220).

Следующий документ, характеризующий отношение высшей церковной власти к единообразию и упорядочению богослужебной практики, связан с именем митр. Крутицкого Петра (Полянского), ставшего Местоблюстителем Патриаршего Престола в апреле 1925 г., после смерти Патриарха Тихона. Период его фактического управления Церковью был недолгим (в декабре 1925 г. митр. Петр был арестован), однако Местоблюститель успел предпринять ряд энергичных шагов, направленных против обновленчества. В этом контексте следует рассматривать адресованное благочинным московских храмов послание от 14 сентября 1925 года. «С некоторого времени, – пишет митр. Петр, – во многих храмах гор. Москвы и Московской епархии замечается введение различных, часто смущающих совесть верующих новшеств при совершении богослужения и отступление от церковного устава вообще».³³⁷ В документе приводится перечень таких отступлений, среди которых названы совершение литургии при открытых царских вратах, опущение молений об оглашенных на литургии, чтение Евангелия лицом к народу, введение в богослужение русского языка, употребление произвольных возгласов и молитв и т.п. Митр. Петр решительно возражает против подобных нововведений и грозит «упорствующим новаторам» церковными наказаниями. Кроме того, митр. Петр напоминает московскому духовенству, что некоторое время назад московское епархиальное начальство выпустило «Единообразный чин богослужения для приходских храмов», которого необходимо придерживаться. Со значительной долей вероятности можно предположить, что запись этого чина содержится в относящемся к сентябрю 1931 года циркуляре митр. Сергия (Страгородского) московским благочинным. Во вступлении к этому документу говорится, что он ранее уже издавался церковной властью. Мы видим, что этот документ³³⁸ решает задачу определить тот предел, далее которого приходское богослужение сокращать нельзя. Ранее эта задача была поставлена на Соборе 1917–1918 гг. Отделом о богослужении, проповедничестве и храме при подготовке доклада «Об упорядочении богослужения».

Послание митрополита Петра является наиболее жестким из всех известных нам документов такого рода. Трудно сказать, чем именно объясняется эта жесткость – личным отношением митр. Петра к литургическим реформам³³⁹ или желанием дистанцироваться от радикальных деклараций обновленческих лидеров.³⁴⁰

После ареста митрополита Петра функции заместителя патриаршего местоблюстителя исполняет митр. Сергий (Страгородский). Связанные с его именем документы, посвященные жизни Церкви, выдержаны в духе определений Поместного Собора. В них, с одной стороны, жестко заявляется о необходимости послушания церковной власти, а с другой, с благословения священноначалия, допускаются определенные изменения в богослужебной практике. Требование придерживаться сложившихся норм богослужебной практики содержится в Циркуляре московским благочинным, выпущенном в сентябре 1931 года³⁴¹, а допущение определенных нововведений – в разрешении свящ. Василию Адаменко служить на русском языке.³⁴²

----------

Проанализировав дискуссии о языке богослужения, имевшие место в связи с обновленческим движением, мы пришли к следующим выводам:

1.      Ситуация общественного противостояния ведет к поляризации позиции и не допускает дискуссии по частным вопросам. Любое явление церковной жизни, любая идея начинают ассоциироваться с той или иной церковной группировкой и восприниматься исключительно в этом контексте.

2.      Для идеологического оправдания собственной деятельности обновленцы использовали идеи и лозунги, выработанные в ходе церковной дискуссии начала века. В ситуации общественного противостояния эти идеи начали восприниматься как опознавательные знаки обновленчества. Моральная нечистоплотность лидеров обновленческого движения скомпрометировала все, что ассоциировалось с этим движением.

3.      В настоящее время можно считать доказанным, что органы обновленческого церковного управления не вводили богослужения на русском языке и не проводили общеобязательных литургических реформ. Литургические эксперименты оставались делом маргинальных обновленческих группировок, не пользующихся поддержкой лидеров движения. Однако в сознании потомков обновленцы прочно ассоциируются с богослужением на русском языке и активным реформаторством.

4. Ситуация полемики повлияла и на позицию Патриаршей Церкви. Обновленческие декларации заставляли патриарха Тихона и его преемников проявлять большую осторожность в деле разрешения вопросов, поставленных церковной дискуссией начала века. Принципиально не отказываясь от проведения определенных литургических реформ, Патриарх и его Местоблюстители считали, что решением этих общецерковных вопросов должен заниматься будущий Поместный Собор.