Содержание

Введение

Выпуск первый.

От основания школ при св. Владимире до настоящего времени.

Введение

«Да ведают потомки православных

Земли родной минувшую судьбу».

История русской начальной школы доселе ещё не появлялась в нашей литературе в целом виде; исследования отдельных её периодов немногочисленны. Материал для истории наших древних училищ крайне скуден. В летописях известия о них отрывочны и случайны. Приходится собирать сведения по крохам из самых разнообразных источников; приходится обращаться иногда к предположениям и выводам, которые не всегда могут быть точны и могут подлежать возражениям, особенно со стороны скептиков, готовых иногда отрицать и общепризнанные факты в угоду своим излюбленным доктринам.

Не имея претензий на самостоятельность научных исследований, пользуясь по возможности всем, что появилось в литературе нашего предмета, мы желали бы дать краткий очерк истории нашей начальной школы на всём протяжении её исторической жизни, от возникновения её на Руси до настоящего времени.

Это нужно, прежде всего, для наших народных учителей, для наших педагогов, которые доселе лишены были возможности познакомиться с историей того дела на Руси, которому они посвящают свои силы и знания. Наша педагогика, наше учебное дело, как известно, начиная с Петра Великого, всегда испытывали сильное иноземное влияние, а в ближайшую к нам эпоху реформ Александра II-го педагогика наша стала почти немецкой. Мы имеем теперь историю немецкой школы, историю немецкой педагогики, даже историю немецких методов обучения по всем предметам начального курса, а истории родной школы мы не имеем, истории русского воспитания и обучения у нас доселе нет. Наша педагогическая литература заполнена переводами и переделками немецких руководств и пособий. Что всего хуже, под влиянием немецкой школы мы стали утрачивать живой дух народных преданий, глубокие исторические основы народного воспитания и обучения. Покинув источник живой воды, мы обратились к источникам мутным. Появилось воспитание в духе «международном», в духе рационализма, индифферентизма, и других иноземных начал и направлений. Невежеству нашему в истории родной школы соответствовало и высокомерие, презрительный взгляд на неё, стремление переделать её на иноземный лад. А между тем какая величавая, в высокой степени поучительная и трогательная картина раскрывается перед нами, когда мы начинаем изучать судьбы нашей школы, нашего образования, тесно соединённые с историей церкви нашей. Наша школа – многострадальная, как и сам народ русский. Широким рассветом началась она на Руси и затем прошла великую школу всевозможных испытаний; но несмотря на самые тяжкие невзгоды, она сохранила себя до наших дней.

Кто посвящает себя воспитанию юношества, тому должны быть ведомы и дороги судьбы родной школы нашей.

Полезно ведать это и всякому образованному русскому человеку. Жить без предания – значит не иметь прошлого и начинать жить сызнова; значит потерять то, что приобретено предками многовековым трудом, значит утратить корень, а следовательно и крепость существования. Образованный человек, не знающий истории образования народа своего, похож на траву перекати-поле: её несёт всякий ветер и она останавливается там, где случится, ибо она потеряла свой корень. Оттого-то мы так всегда и увлекались иноземным, что мало знали своё прошлое, мало ценили его, не старались уразуметь его правду, его духовную силу. Стали мы беспамятными, забыли вспоминать дела отцов наших, перестали поучаться трудами, терпением, страданием предков своих и стали увлекаться всяким ветром учений чуждых. А старых русских людей не раз спасала в великих народных бедах память о старых отцовских делах, и крепок был русский народ этой памятью. Когда мы узнаем, как возникла наша школа, чем она была, чем жила, какою силою она росла, каких подвижников и страдальцев за русскую землю создала она, какие невзгоды перенесла она, какие идеалы завещала нам, мы лучше поймём и оценим, чем она должна быть и в наше время. А это дела великой важности.

Обращаясь к источникам нашего труда, мы прежде всего должны указать на наши летописи, в разных списках дополняющие друг друга, на древние памятники литературы, жития святых, патерики, которыми и пользовались все исследователи нашего предмета, на акты исторические, описания рукописей и книгохранилищ. Затем идут труды историков Татищева, «История российская», представляющая свод летописей, из коих многие для нас утрачены, изд. 1768–84; Карамзина, «Ист. Госуд. Рос.»; Соловьёва, «История России с древнейших времён»; Погодина, «Др. русская история до монгольского ига» (изд. 71 г.); труды по истории Русской Церкви арх. Филарета Черниговского, Макария м. Московского, проф. Е. Голубинского и др.; Амвросия, «История Российской иерархии»; труды по древнерусской словесности проф. Шевырёва, Порфирьева, Галахова, Знаменского и др.; а также труды молодых наших ученых исследователей древнерусской литературы – Н. Никольского (о Клименте Смолятиче), Жданова, Воскресенского, Архангельского и др.

По истории древнерусских училищ до XV в. существует капитальный труд Н.А Лавровского, вышедший в 1854 г. и составляющий ныне библиографическую редкость. Труд г. Лавровского является единственным, отличается беспристрастием, вполне учёною разработкою летописных свидетельств об учреждении наших училищ и вообще составлен с научной добросовестностью. Труд Хмырова, «Училища и образованность на Руси допетровской, помещенный в ж. «Народная школа» за 1869 г., составлен на основании исследований Лавровского и представляет лишь немногие дополнения цитат из старых источников, с освещением не всегда верным. Исследование проф. Соболевского, «Образованность Московской Руси в XV–XVII в.» представляет новый взгляд на эту эпоху. Обыкновенно это время (XV–XVII в.) принято считать временем упадка просвещения и грамотности на Руси (этого воззрения держится и Лавровский). Проф. Соболевский доказывает, что это мнение преувеличено. Он находит, что грамотность в эту эпоху была на Руси повсеместно и приводит доказательства из подписей юридических актов, из житий святых этого времени и из других источников, собирая сведения с трудолюбием истинно учёного-исследователя.

Статья проф. Леонтовича, «Школьный вопрос древней России», в отношении фактического материала не представляет ничего нового, но автор старается дать новое освещение вопросам о характере древнерусского образования, «об общественных органах, в функцию которых входило попечение о народном образовании», об обязательности школьного обучения, «о культурной роли древнерусской школы». К сожалению автор несочувственно относится к церковному характеру древнерусской школы и иногда считает недостатками её то, что составляет её достоинство. Сочувствие автора принадлежит Западу и его культуре. Правдивый отзыв о труде Леонтовича помещен в 33 № Церк. Ведомостей 1894 г. Здесь же помещён и библиографический указатель пособий по школьному вопросу в России, хотя и неполный, но заключающий в себе всё главное.

Для истории школы с Петра Великого служат пособиями: труд академика Пекарского, «наука и литература при Петре I-м»; проф. Буданова, «Государство и нар. Образование в России в XVIII в.» (1874 г.) и Воронова, «Историко-статистическое обозрение учебных заведений сиб. округа» (1849). Труд Воронова в научно-историческом отношении ничтожен; но он даёт материал, извлечённый из архивов Мин. Нар. Просвещения, довольно ценный. Затем исторические статьи Н. Весселя о народной школе, помещённые в «Ж. Мин. Нар. Пр.» и в «Русской Школе» представляют поверхностные компиляции из трудов Хмырова и Воронова. Автор поклонник системы немецких школ и желал бы пересадить эту систему в Россию.

Для истории начальной школы в нашу эпоху не мало материала дают статьи г. Благовидова, помещенные в ж. «Странник» за 1890 г. Автор имел под руками архивные материалы из дел Святого Синода и сообщает много любопытных фактов из истории многострадальной церковно-приходской школы в эпоху реформ Александра II-го. В брошюре «Меры к повсеместному распространению грамотности в народе» излагаются меры для правильного устройства церковно-приходских школ и школ грамотности. Для характеристики общего значения церковно-приходской школы служит труд прот. П. Смирнова «Прошедшее в церковно-приходской школе на Западе, в виду будущего нашей».

Наконец существует много статей в разных периодических изданиях, посвящённых разработке частных исторических фактов из истории нашего образования. Укажем некоторые. Д. Мордовцева, «О русских школьных книгах XVII в.»; Н. Лавровского «Памятники древнерусского воспитания»; «К истории просвещения в древней Руси» В. Бодянского (о церк. Библиот. XVII в.); Полетаева, «Школы грамоты на Руси»; Б-на, «Участие правительства в деле нар. образования, до Петра В.»; Величко, «Исторический очерк обществ. образования в России» (1861 г.); Григорьева, «Заметки по истории книжного просвещения в России»; ст. Куприянова, Забелина, «О характере древнего образования в России» и мн. др., особенно в духовных журналах «Правосл. Собеседник», «Христ. Чтение», «Православное Обозрение», «Православный Собеседник», Приложения к творениям Св. Отцов, а также в Журн. Мин. Нар. Просвещения, Архив и др.

Вообще, несмотря на скудость первоначальных источников о книжном учении на Руси, материала для истории школ наших имеется не мало; но он разбросан, раздроблен и привести его к единству тем труднее, что разработка его и взгляды на дело образования у различных исследователей весьма разнообразны и иногда доходят до полных противоречий.

Настоящий труд, как первый опыт целой истории нашей начальной школы, конечно, не свободен от недостатков, пробелов, опущений; но он имеет единство взгляда на ход нашего народного образования, на его основные задачи, характер, а вследствие того и на его будущность.

Взгляд этот не составлен теоретически и не придуман произвольно, – его даёт сама история и подтверждает фактами; при этом он совпадает с воззрениями и народа нашего на школу, на обучение, на его характер и задачи.

Как русская история, так и история школы начальной на Руси распадается на две половины – школа древней Руси допетровской и школа после Петра Великого.

В первой половине мы различаем три периода:

I-й период – от основания училищ на Руси до монгольского ига (988–1238). Просвещение народа «книжным учением» широко и свободно распространяется по Руси вместе с христианством; школа является вместе с церковью; под руководством церковной власти. Распространение училищ идет быстро, свободно, без потрясений и колебаний, охватывает всю Русь и дает блестящие результаты.

II-й период обнимает время монгольского ига (1238 г. – 1480). Русь удельно-московская испытывает страшное нашествие диких народов Азии. Огонь и меч прошли землю Русскую, – города разрушены, церкви разграблены и сожжены, народ оскудел, потерял бесчисленное множество лучших сынов своих. Всё это сильно потрясло и даже приостановило начавшийся быстрый рост училищ. Но школу сберегло духовенство. Образование ютилось в монастырях, поддерживалось черноризцами, священниками и причтами. Явилось частное обучение. Высшая духовная власть оберегала школы и отстаивала их перед монгольскими владыками.

III-й период обнимает время с половины XV в. До Петра Великого. В эту эпоху приготовляется и совершается отпадение значительной части Руси к Польше (1569). Образование отпавшей половины Руси подчиняется чуждым влияниям, но охраняется братствами; преемство Владимировой церковной школы сохраняется в Московской Руси, которая крепнет и объединяется. С XV века, в виду упадка просвещения и возникших ересей, духовная иерархия принимает меры к учреждению правильно устроенных церковных школ по всему государству.

IV-й период начинается Петром В., обнимает блестящий век Екатерины II и заканчивается учреждением министерства просвещения (1802 г.) при Александре I-м. Это эпоха западноевропейского влияния на нашу школу. Церковно-приходская школа или забыта (при Петре I), или преследуется (при Екатерине II), в виду проектов учреждения школ по иноземному образцу; но духовенство и народ сберегают школу свою и она непрерывно продолжает своё существование. Это период административных проектов, планов, предположений, кабинетных реформ в народном образовании, чуждых жизни и потому бессильных и мертворожденных.

V-й период обнимает XIX в., до нашего времени. Здесь можно различать частные направления. а) Век Александра I-го представляет ещё отголосок века Екатерины II-й, с влиянием европейских начал гуманности, индифферентизма, мистицизма и др. веяний. б) Эпоха Николая I-го является утверждением национального направления в образовании в началах «православия, самодержавия и народности». в) Царствование Александра II-го представляет эпоху реформ. Освобождение крестьян открывает широкую возможность образования народа. Духовенство самостоятельно принимает в этом деле живое и плодотворное участие, открывает во множестве церковно-приходские школы, безмездно обучает детей. Учреждение земства привлекает к школе новые средства, но увлекает её на путь иноземных (преимущественно немецких) влияний. Духовенство постепенно устраняется от школы. Мученическая кончина Царя-Освободителя служит к отрезвлению умов от крайних увлечений. г) Царствование Александра III-го представляет восстановление народной школы на исконных исторических её основах. Духовенство вновь призывается к образованию народа, – школы увеличиваются в количестве и получают живое направление в духе церковности. Народ, руководимый духовенством, сам создаёт школы, они быстро умножаются. Составляется «Положение о церковно-приходских школах», образуется высшее управление церковно-приходскими школами при Св. Синоде, вырабатывается правильная их организация, составляются инструкции, программы, учебники, пособия для школ; в каждой епархии утверждаются училищные советы и их отделения по уездам; организуется школьный надзор, принимаются меры к образованию учителей; утверждаются двухклассные школы с учительскими курсами, основывается образцовая женская учительская школа в Петербурге, организуются учительские съезды. Церковно-приходская школа, руководимая духовенством, при всеобщем участии и расположении народа, быстро развиваясь, содействует улучшению нравственного и экономического его быта. Вырабатывается «Положение о школах грамоты», принимаются меры к устройству приходских библиотек, к бесплатной рассылке книг в беднейшие школы, организуется издательская комиссия для удешевлённого печатания учебников и пособий на специальные средства Училищного при Св. Синоде Совета. Киевский съезд руководителей церковно-приходских школ, в память 10-летия их возрождения, представляет живую картину деятельности духовенства на пользу народного образования в мирное царствование Александра III.

А) Школы на Руси и образование возникают вместе с просвещением Руси христианством. Христианство на Руси является делом свободного избрания лучшей веры князем и народом. Принятию веры православной предшествовало испытание веры через лучших избранных мужей, числом 10. Выслушав отзывы их о вере Греческой, бояре единогласно признали её превосходство и указали на Ольгу – христианку, «еже бе мудрейше всех человек». Владимир, без колебаний и сомнений, решительно и прямо спрашивает: «Где крещение примем?» – Бояре отвечали: «Где ти любо». Народ верил своему единодержавному князю; князь верил своему народу. Такого беспримерного согласия народа и правителя в деле выбора и перемены веры история никогда не представляла.

Когда приспел час совершить великое дело крещения целой страны языческой, народ спокойно и с уверенностью пошёл за своим князем. «Володимер посла по всему граду, глаголя: «аще не обрящется кто реце, богат ли, убог ли, или нищ, ли работник, противен мне да будет». Се слышавше людие с радостию идяху, радующееся и глаголющее: «аще бы се не добро было, не бы сего князь и боляре прияли». Какое величественное, трогательное и беспримерное в истории событие представляет крещение Руси! «И бяше си видети радость на небеси и на земли, толико душ спасаемых», говорит летописец и заключает: «Благословен Господь Иисус Христос, иже возлюби новыя люди, Руськую землю, просвети ю крещением святым».

Иларион, знавший о событии этого крещения от участников его, в похвале Владимиру пишет, что князь «заповеда по всей земле своей креститися во имя Отца и Сына и Святаго Духа, ясно и велегласно во всех градех славитись Святей Троице, и всем быти крестьяном (христианами) малым и великим, рабом и свободным, уным и старыим, богатым и убогим. И не бысть ни единаго же противящееся благочестивому его повелению; да аще кто и не любовью, но страхом повелевшаго крещахуся, понеже бе благоверие его с властию спряжено. И в едино время вся земля наша вослави Христа со Отцем и Св. Духом¹.

Итак, принятие христианства на Руси является общим актом, при единодушном согласии народа, бояр и князя.

Такое водворение христианства на Руси естественно узаконивало и облегчало введение и всех учреждений, соединённых с ним, к числу которых прежде всего принадлежит книжное просвещение и училища.

Летописные свидетельства действительно удостоверяют, что на всей Руси с церковью являлось и книжное учение, вверяемое князем духовенству, свободно и благожелательно принимаемое народом.

Первые школы на Руси учреждаются, говоря словами летописца, «на утверждение веры». Утверждение веры утвердило школы.

Замечательно, что и в других Славянских землях, в Болгарии, Моравии, Чехии, христианство принято было по желанию князей, утвердилось по общему согласию народа; просветителями явились Греческие пастыри; но князья требовали просвещения на родном языке².

Б) Известно, что до принятия христианства Славяне «имяху обычаи свои и закон отец своих и преданья», как имели свою религию, с обрядами и жрецами. Этот закон племена «сами себе творили», по выражению летописца.

Христианство вносит в Русь новый закон, – закон самого Бога, – закон общий для всех племён, закон истинно добрых нравов; но этот закон, для своего познания, вкоренения и распространения, требует от Руси учения и образования. Следовательно, со введения христианства, церковь, общество и законодатель Руси должны были единодушно принять и признать обязательными три задачи для своей деятельности: содействие образованию народа религиозному, вкоренение в нём христианской нравственности и распространение в нём умственного образования³. Если бы народу была дана новая вера вопреки его желанию, то эти три задачи были бы невыполнимы, или исполнение их было бы делом величайшей трудности и долгого времени. Но Русь свободно, своею волею, приняла христианство, поэтому также свободно пожелала и просвещения, – одинаково – словесного в церкви и книжного в школе, о чём единодушно заботились князья и духовная власть.

В) Не менее важным является и то обстоятельство, что христианство нашло в Руси девственную почву. На это обращает внимание Погодин.

«Христианская вера, говорит он, сделалась вместе и источником нашего образования, – источником единственным, в противоположность с западными народами, которые, кроме христианской веры, получили в наследство себе, ещё прежде её введения, греческое и римское образование, сильное и многостороннее, они пропитались этим образованием и оно дало их новым верованиям свой особый характер, что и было причиной отличий первоначального римского католичества от греческого, а ещё более от русского православия⁴.

Г) В высокой степени важным для просвещения Руси является то обстоятельство, что предки наши, говоря словами Иакова Мниха, «прияша святое крещение, готово имуще святое писание и книги переведены с греческого языка на русский».

Трудно оценить достаточно важность этого обстоятельства. Новокрещенному народу сразу открывается доступ к чтению источника веры православной, к совершению богослужения на родном языке, к изучению духовной литературы. С другой стороны, самый русский язык, благодаря отличному знанию его и высокой филологической подготовке св. просветителей Славян, при влиянии совершеннейшего из классических языков, получает обработку в стиле и формах, развитие для выражения самых высоких истин и отвлечённых понятий.

Поистине святые просветители славян были основателями и нашего книжного учения. Благословенным трудом их Русь пользуется и доселе. Труды их легли и в основу первоначальной школы нашей, трудам их эта школа обязана широким распространением на Руси, с первых пор её просвещения. Грамотность на чужом языке не могла бы скоро и прочно привиться народу⁵.

Д) Новое важное обстоятельство для распространения на Руси грамотности представляет этнографическое единство славянских племён. «А словенеск язык и русскый един: От Варяг бо прозвашася Русью, а вначале беша словене; аще и Поляне звахуся, но словенска речь была», говорит летописец⁶.

Благодаря этому, на всём пространстве великой русской земли славянская книга была понятною всем; не будь этого, первоначальное образование не могло так широко разлиться по Руси с первых пор её просвещения.

Е) Русь получила христианство от Греков; они принесли нам и книжное просвещение; но не подлежит сомнению, что в просвещении древней Руси участвовала и единоплеменная, единоверная нам, ранее нас принявшая христианство Болгария.

В Иоакимовой летописи пишется: «царь же Болгарский Симеон († 927 г.) присла иереи учены и книги довольны, и посла Владимир в Царь-град к царю и патриарху просити митрополита, он же вельми возрадовашася, и прислаша митрополита Михаила, мужа весьма учёного и богобоязненного, Болгарина суща, с ним четыре епископы, и многи иереи, диаконы и демественники (певчие) от славян»⁷.

Митрополит Михаил, как известно, был одним из ревностнейших устроитилей школ; он собирал учителей и наставлял их, епископы, а также «многие иереи и дьяконы», конечно, служили делу образования, и для них это было удобно, так как речь их была понятна народу.

Демественники (певчие) же принесли с собою пение, – тоже Болгарское, более близкое нам по духу, стилю, характеру и потому легче изучаемое. Если бы на первых порах у нас не было грамотных людей и певцов, знающих русскую речь – славян, то где было бы взять учителей для школ, которые с первых же пор открывались «по всем градом и сёлом»? Чтобы приготовить своих учителей, для этого нужно было время; а из Греков, пришедших на Русь, многие ли знали русский язык? Не надо забывать, что Болгария уже засто лет до крещения Руси имела училища и обширную духовную письменность. Кроме перевода священных и богослужебных книг, Болгары имели перевод многих отеческих, а также и руководства для училищ, каковы грамматика, философия, и богословие И. Дамаскина, церковная и гражданская история и многие другие. Это обстоятельство содействовало широкому распространению образования на Руси и такой высоте его, что через 40–50 лет после Владимира у нас уже являются мужи высоких дарований и учёности.

Участие в нашем образовании епископов, священников и клира из просвещенных Болгар нельзя не считать в числе благоприятных условий для нашей древней школы, для обучения в ней на родном языке, тем более, что Болгары приносили с собою «книги многи»⁸. Таковы были исторические условия, при которых началось книжное образование в древней Руси.

Об основании «книжнаго учения» на Руси летописец, под 988 г., пишет, что Св. Владимир князь, просветившись верою, после крещения Киевлян, «нача ставити по градом церкви и попы, и люди на крещение приводити по всем градом и селом. Послав нача поимати у нарочитое чади дети и даяти нача на ученье книжное; матерее же чад сих плакахуся по них, еще бо не бяху ся утвердили верою, но яко по мертвецы плакахуся. Сим же раздаяном на ученье книгам, сбысться пророчество на Русьстей земли, глаголющее: в оны дни услышат глусии словеса книжная, и ясен будет язык гугнивых⁹.

Так вместе с принятием Св. Веры Русь получила и учение книжное, которым руководили те, кто просветил Русь православием, то есть, епископы и священники. Неопределённое выражение летописи «даяти нача на учение книжное» вызывает вопрос, были ли Св. Владимиром устрояемы училища, или просто собирали детей для просвещения их учением христианским, словесно, или по книгам¹⁰?

В летописи по Никонову списку о «книжном учении» детей при Св. Владимире пишется: «И начаша от отцев и от матерей взимати младыя дети, и давати в училище, учитись грамоте»¹¹. Татищев, первый наш историограф по времени, пользовавшийся многими летописными сказаниями, для нас утраченными, пишет: «таже повеле (Владимир) ставити церкви и священникам людейприводить на крещение, по всем градом и по селам посылая попы учёные. Митрополит же Михаил советовал Владимиру устроить училища, на утверждение веры, и собрать дети в научение. И тако Владимир повелел собрать детей знатных, средних и убогих, раздавая по церквам священникам со причетники в научение книжное. – Прежде бо неведующие закона не слыхали словес книжных; по Божью строению и милости явившейся, осени их светом благоразумия, устроены бо были многие училища¹².

Карамзин, на основании летописных сказаний, пишет, что после крещения Руси, «чтобы утвердить веру на знании книг божественных, ещё в IX в. Переведённых на славянский язык Кириллом и Мефодием и, без сомнения, уже давно известных Киевским христианам, великий князь Владимир завёл для отроков училища, бывшие первым основанием народного просвещения в России¹³.

Последующие сведения об учреждении книжного учения на Руси показывают несомненно, что летописец говорит именно об учреждении церковных школ на Руси; поэтому и церковные историки – Филарет, Макарий и другие, а равно и учёные исследователи – Лавровский, Хмыров и др., учреждение училищ Св. Владимиром признают несомненным¹⁴.

Не следует забывать, что прибывшие в Русь для просвещения её христианством Греки и Болгары саммит обучались в уже благоустроенных училищах, имели перед собою образцы разнообразных учебных заведений, знакомы были со способами обучения того времени и вообще с организацией школ. Если для Русских последние были новостью, то для Греков они были учреждениями хорошо известными. Известие Татищева, явно указывает на непосредственное участие последнего в устроение первых школ на Руси. Подтверждение этому находим, кроме Никоновой летописи, в Степенной книге. В первой говорится: «Тех же всех учителей грамотных призываше к себе митрполит и наказываше (учаше) православие и благочестие крепко соблюдати, и безумных речей и неподобных ошаятися (удаляться)». Здесь митрополит является наставником учителей, руководителем их; с другой стороны «грамотные учители» являются как бы людьми особого призвания, хотя все они были священнослужителями церкви.

Лавровский небезосновательно высказывает даже предположение, что первые церковные школы были общежития¹⁵, где учившиеся жили совокупно, взятые из домов родителей, ибо иначе чем объяснить, что «матери чад сих аки по мертвецы плакахуся». Очевидно, плакали, расставались с детьми, лишались их, хотя и на время¹⁶. Училище же с общежитием есть уже вполне организованное училище. У нас не сохранилось никаких сведений о внутреннем быте первых училищ, о способах учения; но в одном из списков летописи Нестора¹⁷, учреждение кн. Владимиром книжного учения дополняется таким известием: «сим же (детям) розданным на учение книжное, и навыкаху скоро, по Божью строю». Поэтому надо полагать, что учители были люди опытные. В Степенной книге, составленной, как известно митрополитами Макарием и Киприаном, излагается замечательный наказ митрополита Михаила учителям школ Владимировых. Хотя эта книга явилась уже в половине XVI в., но по своей сравнительной древности, принадлежа образованнейшим людям своего времени, конечно, знавшим историческое прошлое Руси и имевшим под руками источники, которые для нас утрачены, а также и устное предание, заслуживает доверия, тем более, что характер наказа митрополита Михаила не противоречит другим сведениям о школах его времени и даже подтверждается ими. Вот это наставление: «Богодухновенный же учитель, преосвященный митрополит Михаил, призываше к себе всех тех учителей грамотных, и наказываше их право и благочинно учити юныя дети, якоже словесем книжного разума, такожде и благонравию, и в правде и в любви, и зачалу премудрости,страху Божию, чистоте и смиренномудрию; учити же их не яростию, ни жестокостью, ни гневом, но радостовидным страхом и любовным обычаем, и слатким проучением, и ласковым рассуждением противу коегождо силы, и с ослаблением, да не унывают, наипаче всегда прилагати им учение от закона Господня, на пользу души же и тела; от безумных же и неподобных словес всячески ошаятися (удаляться)¹⁸. Совершенно в том же духе действовал и ближайший преемник Михаила – Леонтий.

Допустив даже, что наказ этот в Степенной книге представлен в некотором распространении, нельзя отрицать самого факта, – для этого нет никаких оснований.

В этом открытии первых училищ на Руси замечательным образом выразились главнейшие черты их последующей истории и их характер.

Прежде всего здесь является единство власти духовной и гражданской: митрополит советует, князь повелевает устроить училища.

Книжное учение народа вверяется руководству и заведыванию духовенства.

Духовенство является первыми, одинаково духовною и гражданскою властью признанными, учителями.

Училища имеют церковный характер. Они учреждаются «на учреждение веры».

Они являются не учебными только, но и воспитательными учреждениями; дети обучаются «словесем книжнаго разума», но главным образом – «правде и любви и зачалу премудрости, страху Божию, чистоте и смиренномудрию». Нельзя выразить сильнее воспитательные задачи школы.

В основу дисципланы первых наших школ положены были евангельские начала кротости. Митрополит заповедует учителям учить детей «не яростию, ни жестокостию, ни гневом», но любовным обычаем, причём советует обращать внимание и на силы каждого ученика, дабы не обременять работою сверх сил.

Некоторые историки (напр., Забелин) высказывают сомнения в таком характере учения первых наших школ, но без достаточных оснований. Приводимые ими примеры воспитания «жезлом» и «розгою» относятся к позднейшему времени, (преимущественно XV–XVI в.), на которое могла иметь влияние и западная школа. Обстоятельства же школы времён Владимира были таковы, что именно требовали кроткого обращения с детьми. Народ только что принял новую веру; но родители ещё «не бяху ся утвердили верою»; матери плакали о детях, отдаваемых в школы, как по мёртвых; при этом суровость, «жестокость и гнев», могли вызвать в детях страх, в родителях – озлобление, ненависть и даже сопротивление; дети могли и разбежаться из училищ, вышла бы смута народная. Но ничего подобного не было. Быть может, для того и собирал митрополит учителей, чтобы предупредить возможность недовольства школою, если бы в ней стали обучать «гневом и яростию». В своём наставлении Владыка настойчиво предлагает учителям заботиться о том, чтобы дети не унывали, – не тяготились учением, не тосковали в школе. Совершенно так же поступал и Леонтий в Ростове, где встретив закоренелых стариков, язычников, он ласково старался привлечь к учению детей. Таким образом дух христианской кротости в первых наших школах является совершенно естественным и составлял одно из важнейших условий успеха учения и привлечения к школе народа.

Наконец, в известии летописца мы находим указание и на всеобщность первой школы на Руси. Сказав, что Владимир начал строить церкви по городам и сёлам, летописец тотчас же продолжает, что князь тогда же отправил во все города и сёла особых лиц священного сана «попы учёные», которые бы, крестя и просвещая людей, собирали детей у нарочитых и простых людей, «детей знатных, средних и убогих» и отдавали их в учение книжное. При каждой церкви, конечно, были священники с причтом, – они и были первыми учителями по всем городам и сёлам. Где была церковь, там было и учение. Веру святую принял весь народ, весь народ нуждался и в просвещении. Нужды церкви и нужды народа совпали. Для церкви необходимо было обеспечить постоянно полный состав духовенства и притом из народа Русского; для народа нужда была учиться книгам, в которых заключалась новая вера. Поэтому естественно, что на Руси «устроены были многие училища».

Перейдём к дальнейшим свидетельствам об их учреждении. В Софийской летописи под 1030 г. находим такой ряд известий: «Великий Князь Ярослав Белзы взял. Того же лета родился Ярославу четвёртый сын, и нарече имя ему Всеволод. Того же лета идее князь Ярослав в чюдь, и победи я, и постави град Юрьев: и прииде к Новугороду, собра от старост и поповых детей – т. (300) учити книгам». То же известие занесено и в Никоновскую летопись, подтверждается и Карамзиным¹⁹ и другими историками, как известие несомненное.

Факт учреждения этого училища не подвергался сомнению даже скептиками, готовыми заподозрить Софийскую летопись потому только, что она явилась в поздних списках (XV в.). Лавровский пишет: «В пользу действительности распоряжения Ярослава говорит и самый характер известия: краткость, простота, неожиданность. Видно, что составитель сам не находил в этом событии особенной важности, как бы случайно и теми же словами переписал его из древнейшего списка, поместив его (как то было, без сомнения, и в последнем) среди других событий²⁰.

Некоторые писатели основание Новгородской школы ставят в связь с взятием г. Бельза²¹ Ярославом, полагая, что оно «было вдохнуто ревнивой наблюдательностью Ярослава, желавшего пересадить на Русскую почву и, разумеется, на Русский лад, плоды просвещения Польши, развитой в то время более, нежели Русь²². Но Ярослав был слишком церковным человеком, чтобы увлекаться Польскою новизною.

Гораздо справедливее сопоставить учреждение училища с общею характеристикой Ярослава у летописца. «И бе Ярослав – свидетельствует летописец – книгам прилежа и почитая е часто в нощи и в дне, и собра писцы многы, и прекладаше от Грек на Словеньское писмо и писаша книгы многы, и сниска, ими же поучашеся верни людье, наслажаться ученья божественного».

Сам же летописец ставит просветительную деятельность Ярослава в связь с деятельностью св. Владимира. «Якоже бо се некто землю разорет, другый же насеет, ини же пожинают и ядят пищю бескудну, тако и се: отец бо сего, Володимер, взора и умягчи, рекше крещением просветив; се же (Ярослав) насея книжными словесы сердца верных людий, а мы пожинаем, ученье приемлющее книжное».

Мудрый сын продолжал великое дело славного отца.

Следует заметить, что и до Ярослава в Новгороде уже было училище. Под тем же 1030 г. в Новгородской летописи отмечено: «Преставися Аким новгородский (епископ), и бяше ученик его Ефрем, иже ны (т.е. летописца, с другими) учаше²³, а у Татищева добавлено – и «греческому языку»²⁴. Отсюда ясно, что в Новгороде было училище, в нём были ученики, и не один, а многие, из них один оказался настолько образованным, что сам обучал и был летописцем. Лавровский высказывает справедливое предположение, что школа эта основана была Иоакимом, который «прииде к Новугороду, и требища разори, и Перуна посече и повеле вврещи в Волхов», а людей просветил крещением, тогда же, вероятно, завёл он и училище.

Поэтому Лавровский и другие исследователи²⁵ делают даже предположение, что распоряжение Ярослава имело целью расширение курса и распространение уже существовавшего училища, которое должно было служить высшим рассадником просвещения, на что отчасти указывает привлечение в него детей «нарочитой чади» Новгородской – старост и духовенства.

Замечательно различие летописных выражений об учреждении училищ в Киеве и Новгороде: Владимир «послав, нача поимати», а Ярослав – «собра». Значит, учение уже не внушало прежнего страха и, быть может, сделалось даже потребностью, особенно для такого города, каков был великий Новгород; а «нарочитая чад» его, по самому своему положению, даже нуждалась в грамотности. Новгород имел обширнейшие внешние сношения, заключал договоры. Эпоха Ярослава отмечена составлением «Русской правды», «Устава о церковном суде», многими произведениями духовной литературы. Для таких работ надо было иметь высокое образование, которое и давала школа Ярославова.

Дальнейшие меры Ярослава на пользу просвещения народа показывают в нём человека замечательного ума и энергии, великого преобразователя. Летописец пишет, что Ярослав «любим бе книгам, многи написав, (списав), положи в церкви Св. Софьи, юже созда сам», то есть, основал обширную библиотеку для общего пользования. Далее говорится: «И ины церкви ставляше по градом и по местом, поставляя попы и дая им от имения своего урок, веля им учити люди, понеже тем есть поручено Богом, и приходити часто к церквам²⁶. То есть, Ярослав, вменив священникам в обязанность быть учителями в церковных школах, назначил в вознаграждение за труд обучения особый оклад из собственных великокняжеских доходов.

Карамзин говорит: «определив из казны своей достаточное содержание иереям, Ярослав умножил число их во всех городах и предписал им учить новых христиан, образовав ум и нравственность людей грубых». В каких именно городах были основаны училища, неизвестно. Приходиться обращаться к другим местам летописей, к другим источникам. Так есть несомненные свидетельства, что училище было в Курске.

В житии преподобного Феодосия читаем: «В том граде (Курске) растый отрок телом, растяше и духом, в премудрости и любви Божией. Ибо моляше сам родителей своих, да дадут его в научение божественных книг, якоже и сотвориша: и вскоре изучися всему божественному писанию, яко всем чудитися о премудрости и разуме и о скором его учении²⁷. Из этого известия ясно, что Феодосий сначала …

<Страницы 18 и 19 в первоисточнике отсутствуют – прим. электронной редакции >

Учреждение епископий на Руси, совершившееся при Леонтии I-м (992 г.), имело важное влияние на распространение училищ и на их благоустройство. При каждой епископии было училище, под надзором и руководством архиереев, подававших пример своей пастве. О Ростовском епископе Леонтии пишется: «Святый же Леонтий прииде в Ростов и виде люди, состарившиеся в неверии, и остави старые люди, младенцы же ко церкви призываше и сладостно кутиею кормяше их и благочестию учаше и крестяше их»²⁸.

Наши первые митрополиты и епископы были люди высокого образования, редких дарований; они были устроителями и руководителями книжного учения на Руси. Кроме любви к образованию, к этому побуждал их долг и прямые интересы церкви.

В первую эпоху, кроме древнейших епархий Новгородской, Ростовской, Черниговской, Белгородской, Владимирской на Волыни, во второй половине XI в. Были известны: Тьмутараканская (ок. 1068), Переяславская и Юрьевская (1072); затем – Полоцкая (ок.1105), Туровская (11143), Смоленская (1137), Галицкая (1157), Рязанская (ок. 1207), Владимирская на Клязьме (1215) и Угровская (пред нашествием татар)²⁹.

Эти пятнадцать епархий были центрами «книжнаго учения» и широко охватывали древнюю Русь.

Но сюда следует присоединить наши монастыри.

Монастыри явились на Руси рано. С верою Христовою, говорит Илларион, «монастыреви на горах сташа, черноризцы явишася». В домонгольскую эпоху монастырей было на Руси немало. В Киеве их было 14, в Новгороде до 20-ти, а всех считается свыше 50-ти³⁰.

Монастыри же были первыми училищами веры и распространителями книжного учения.

Сюда стекались избранники, проникнутые духом Христова учения. Это были «светила, сиявшие на всю Русь», по выражению Нестора. Время проводилось в молитве, в труде, в «книжном почитаньи». Подвижники монастырей, проповедовавшие словом и делом святое учение, представляли народу высшие идеалы, имели влияние на него своими советами, молитвами, примерами. Поистине наши древние монастыри, говоря словами Погодина, «представляли лучшую, светлую сторону Русской жизни и дорогое достояние отечественной истории». Особенно прославилась Печерская обитель Киева своими подвижниками и своим великим нравственным влиянием на Русскую жизнь, – влияние это продолжается и доселе.

«Из Печерского монастыря, говорит Погодин, разносилось образование по областям Русским с епископами, назначаемыми из иноков, и всякая новая епархия делалась новым учебным округом, новый монастырь – гимназией, новая церковь – народным училищем»³¹. Вот почему строение церквей, учреждение монастырей, столь тщательно записанное нашими летописцами, должно занимать место и в истории наших училищ. Каждый монастырь сам по себе был училищем, приютом грамотности; каждый создавал учителей и вызывал устройство новых школ; здесь изготовлялись книги, столь ценные в те времена и необходимые для просвещения.

Пр. Феодосий, игумен Киево-Печерского монастыря, так выразил иноческие обязанности: «Иноку надлежит быть бодрым на пение церковное, на предания отеческие и на почитание книжное, иметь любовь и наказанье (назидание) к меньшим, повиновение к старшим». Таким образом грамота и пение являлись как бы обязательными для инока. Тем же просветительным влиянием отличались и женские монастыри, где действовали Янка и Евфросиния, что засвидетельствовано летописями; тем же духом жили и другие обители. Не забудем, что в тяжкую эпоху ига Монгольского монастыри спасли нам образование.

Высокое значение монастырей привлекало к ним князей и народ, располагало их к пожертвованиям, которыми монастыри пользовались на благо русской земли. Так Ярослав Изяславович «вда им всю жизнь свою Небольскую волость и Деревевьскую и Лучскую и около Киева». Кн. Глеб «вда в животе своем с княгинею, 60 гривен сребра и 50 гривен золота» (гривна равнялась фунту металла). Мстислав Владимирович предоставил монастырям даже свою дань. Каждый монастырь был школою, но каждый монастырь был и прибежищем сирот, питателем бедных, приютом для немощных. Здесь народ православный учился вере, учился всякому добру и «книжному почитанию». Сюда стремились лучшие духовные силы народа, избранники его, становившиеся потом его учителями. Только при этом значении монастырей мы и можем объяснить то обстоятельство, что при удивительно быстром распространении на Руси училищ летописцы нигде не заявляют о недостатке учителей.

При самом утверждении на Руси христианства, по свидетельству Степенной книги, пожертвования были не только на церковное строение, но и «возраста ради сирот». В уставе св. Владимира о церковных десятинах упоминаются при монастырях и церквях гостиницы, странноприимницы; митрополиты заповедовали монастырям, «сироты держати», и всех убеждали, «вдовиц и сирот, и полоняников и странных миловати и призирати».

Это обстоятельство приводит нас к некоторым соображениям. Если при монастырях призревались сироты, жили там, то не может быть, чтобы они только питались, – это было не в духе монастырей наших. С полной вероятностью можно предположить, что дети – сироты и обучались. Их прежде всего наставляли в православной вере, учили всему, что полезно для спасения и нужно всякому христианину; а способнейшие по крайней мере вдавались и книжному учению, дабы сделать их участниками монастырского богослужения. Быть может, из этих сирот иные оставались в монастыре иноками. Были случаи, что и взрослые, поступив в монастырь безграмотными, делались людьми «книжными», а тем более это естественно относительно сирот – детей, предоставленных вполне заботам и ответственности иноков.

В этом предположении нет ничего невероятного; напротив, оно подтверждается даже практикою монастырей нашего времени. Лавровский находит, что наши древние странноприимницы при монастырях соответствуют Византийским ксенодохиям, где «по закону христианскому совершалось образование и воспитание детей»; обязанность монастырей кормить и содержать сирот соответствует греческой орфанотрофии, это были сиротские учебно-воспитательные заведения, которые пользовались общим сочувствием и почётом.

Как не быть этим пристанищам сирот, пишет он, там, где христианство вдруг появилось в полном цвете, где благотворительность, с первых годов его водворения, ещё в лице Владимира, искала простора и силилась обнять собою всё новопросвещённое общество, куда все христианские учреждения, в полном своём составе, перенесены были из православной Византии³².

Предположения вероятные. Существование призрения сирот при монастырях является несомненным уже потому, что это призрение из глубины веков сохранилось во многих обителях доселе. Оно входило в уставы обителей по правилам Василия Великого, которые строго сохранялись в наших древних монастырях, подобно тому, как призрение при церквях составляло обязанности приходов и вытекало как из церковных предписаний, из духа самого христианства, заповедующего творить дела милости духовной и телесной, так и из народных обычаев, из общинного начала сельской жизни.

Таким образом летописные свидетельства об учреждении училищ на Руси хотя и скудны, но достаточны для убеждения в широком распространении книжного образования на Руси, вместе с христианством. Из летописных свидетельств одни прямо говорят об учреждении училищ в городах, каковы – Киев, Новгород, Курск, Смоленск, Владимир; другие говорят о мерах к учреждению училищ по областям, или вернее – епископиям; иные просто указывают на распространение обучения первоначального. А так как училища утверждались преимущественно при епископиях³³, монастыри же, весьма многочисленные, несомненно были приютами книжного учения, то, соображая совокупность приведённых свидетельств, следует признать несомненным, что училища в первый период их существования раскинуты были на Руси повсеместно.

Мы ещё более в этом убедимся, ознакомившись с устроителями училищ и их руководителями.

Устроителями первых училищ на Руси являются наши князья; поэтому важно определить, насколько они были образованы и какой характер имело это образование, – то и другое должно было иметь несомненное влияние на учреждаемые князьями школы.

О Владимире святой летописец сообщает, что он ещё до крещения Руси был знаком с христианским учением и имел беседу о вере, о правде, о суде с греческим проповедником (986 г.); после крещения Владимир был наставляемым в истинах веры греческим духовенством³⁴. Он «зело любил слушать чтение божественных словес»; «бе любя книжные словеса». В похальном слове св. Владимиру м. Илларион называет его «учителем и наставником Русской земли». Это был религиозный человек по убеждению, высоких дарований.

Его взгляд на воспитание и просвещение выразился в воспитании его детей. Об образовании Ярослава Владимировича было уже сказано. Летописец многократно пишет о нём: «любим бе книгам», «книгам прилежа, почитае е часто в нощи и во дне», – книгам религиозным, св. писанию, «пророческим беседами евангельским и апостольским учениям»; он переводил книги с греческого на славянский: «собра писцы многи и перекладаше от грек на словенское письмо и списаша книги многи»³⁵; он образовал первую на Руси библиотеку. Естественно, что в создании училищ он видел своё призвание и не щадил на них своих средств. Ярослав был вполне образованным, просвещённым христианином и такое же просвещение желал дать народу.

Об Изяславе Владимировиче говорится, что он «прилежаше прочитанию божественных писаний»³⁶. Борис и Глеб, рано унесённые смертью, «светяшася, яко две звезде светлее посреде темных»; из них первый «взимаше книги (т. е. Священное Писание и чтяше»). Другой, «иже бяше стар умом», при своей молодости, любил слушать это чтение³⁷.

Сыр Ярослава, Святослав Черниговский, подобно отцу, был образованнейшим из князей XI века. Он любил чтение, списывал и собирал книги. С именем Святослава известны два «изборника»³⁸, с произведением религиозного, философского, исторического и диалектического содержания. В послесловии к «изборнику» 1073 г. пишется, «Святослав, подобно трудолюбивой пчеле, со всякого цветка писания собрав в один сот – в великосмысленное сердце свое – сладости, источал ее из уст своих пред боярами на вразумление мыслей их, являясь пред ними новым Птоломеем, не по вере, но по желаниям сердца, по собранию многочестных божественных книг, которыми он наполнил свои палаты, к вечной памяти о себе». О Ярополке Изяславовиче летописец говорит, что он был «весьма книжен», и о Всеволоде, сыне его, отзывается, как о «совершенном», образованном человеке.

Владимир Мономах известен своим образованием. Его поучение к детям составляет ценный литературный памятник, свидетельствующий о церковной начитанности автора и высоких христианских взглядах его на жизнь, на обязанности человека, на взаимные отношения людей, на образование и труд. Из этого поучения можно видеть и воспитание детей Мономаха, которые тоже были людьми религиозными, образованными. Об отце своём, (Всеволод Ярославович) Мономах говорит, что он «сидя дома» изучил пять языков: Греческий – по причине тесной связи Руси с греками; Латинский, – как тогдашний язык литературный, за повсеместным его употреблением; Немецкий – по необходимости объясняться с множеством служивших тогда на Руси Германских выходцев, Венгерский и Польский – по близкому соседству и свойству с сими областями³⁹; а более всего – по любознательности и любви к науке.

Сыновья Мономаха любили образование: памятником просветительской деятельности Мстислава служит известное «Мстиславово» Евангелие, а об Ярополке летописец пишет, что он был «Христолюбив и человеколыбив, и любя прочитание божественных словес и почитая епископы, пресвитеры и мнихи, много беседоваше наслаждащеся в духовных словесех⁴⁰.

Святослав Давидович Черниговский, в иночестве Николай (прозванием Святоша), подобно просвещённому деду своему Святославу (кн. Черниговский, потом в. кн. Киевский), любил книги, собирал их и библиотеку свою подарил Печерской обители. По его просьбе инок Феодосий перевёл «догматическое послание св. Льва, папы Римскаго, в обличение ереси Евтихия⁴¹. Владимир Волынский, сын Василия Романовича, даже у западных писателей известен был под именем «Философа» за свою учёность и образование.

Об Андрее Боголюбском летописец говорит, что он: «божественному писанию зело прилежаше». «Он был усердный строитель церквей и школ.

Константин Всев. Владимирский, воспитанный праведным отцом своим»в наказании, в разуме свершен, даже и до мужества», изжил свою недолгую жизнь (33 г.), «всех умудряя телесными и духовными беседами; часто бо чтяше книгы и творяше все по писаному», а перед смертью (1219) «дом свой и книги вся» передал на школы⁴². Замечательно завещание Константина Всеволодовича к детям Васильку и Всеволоду. В нём выражается истинно христианский взгляд на нравственные обязанности князя. «Возлюбленнии мои чаде! Будита между собою в любви, Бога бойтася всею душею, заповеди Его во всем соблюдающа, и моя нравы не всприимите, яже мя видеща творяща: нищих и вдовиц не презрита, церкви не отлучайтася, иерейскый и мнишьскый чин любита, и книжнаго поучения слушайта, и будита в любви межи собою, и Бог мира буди с вама».

Об образовании кн. Анны и Евфросинии было уже сказано. О Евфросинии говорится, что она «толма бысть любещи учение, яко же чудитися отцу ея о толице любви учению ея»⁴³. Она сама «нача книгы писати своима рукама». Обе княжны были устроительницами женских училищ.

Вообще образованность наших князей – христиан в этом периоде составляет выдающееся явление нашей истории, имевшее несомненно благотворное влияние на устроение училищ. «Из показаний летописцев, замечает один исследователь, можно видеть, что книжное учение сделалось для князей потребностью, так сказать заветом от отца к сыну: сыновья наследовали от родителей любовь к книгам и учили своих детей; эти последние заботились о книжном наставлении своих сыновей⁴⁴.

Кирилл Туровский замечает: «мира сего властители, иже в житейских вещех труждаются, прилежно требуют книжнаго почитания».

Для изображения характера образования наших князей приведём рассказ Нестора о книжном учении св. Бориса и Глеба и их домашних занятиях. «Пусти же благоверный князь сыны своя когождо на свою область сам, а святу сею Бориса и Глеба у себе держащю, занеже единаче детеска беста. Бе же Глеб вельми детеск, а ум стар. А блаженный Борис в разуме сы исполнь благодати Божия взимаше бо книг и чтяше. Бяше бо и грамоте изучен. Чтяше же жития и учения святых. И глаголаше моляся со слезами. Сице же ему молящася по вси часы, а святы Глеб послушаше его. Сидя и не отлучашеся от блаженного Бориса. Но с ним день и ночь послушаше его⁴⁵.

Какою свежестью веет эта картина домашней жизни наших князей ещё в начале XI века. Старший брат читает свящ. книги, младший, ещё малютка, «а уме стар», слушает неотступно это чтение, находит в нём наслаждение.

Князья любили монастыри, иноков, чтили духовный чин. Некоторые князья и княгини принимали иноческий чин, а иные даже схиму. Так Никола Святоша с бранного поля, становится придверником монастырским и несёт тяжкие послушания. Игорь Олегович, (1146), плененный и больной, говорит своему счастливому сопернику (Изяславу мстиславовичу): «се болен есть велми, и прошу у тебя пострижения, была бо ми мысль на пострижение еще в княжении своем». И он «пострижеся – в скиму». Великий князь Ростислав (1168) просил Поликарпа о пострижении в Печерском монастыре. Великий князь Святослав (1194), умирая, «веля ся постричи в чернецы». Мстислав Удалой принял перед смертью схиму.

Анна, дочь Всеволода (Янка), была настоятельницей женского монастыря при церкви св. Андрея, где и учила детей (1186). Сестра её Евпраксия (1106) , будучи уже вдовою Германского императора Генриха IV, постриглась в монастыре. Монашество приняли жена Давида Ростиславовича Смоленского, жена Всеволода Георгиевича Суздальского, в. кн. Всеволожая, Мария (1206).

Нет нужды доказывать, что образование наших князей было религиозное; оно-то и делало их людьми великих доблестей, светлого ума, высокого патриотизма; вырабатывало из них «страдальцев за русскую землю», покровителей просвещения, устроителей школ.

История во всём мире не представляет нам ничего подобного. Русь является во всём особенною. Особенным способом приняла она христианство, особенным способом развила в себе просвещение и устроила школы. Во всём свобода духа, единство, согласие князей и народа. Это единство истекало из церкви, ею освящалось, на ней утверждалось, в ней черпало силу.

Церковная и гражданская власть в деле просвещения действовали вполне единодушно. Князья были ревностными устроителями училищ. Этим и объясняется быстрое и повсеместное распространение их на Руси в первый период.

Из единогласного свидетельства летописей ясно видно. Что образованием на Руси руководило и заведовало духовенство⁴⁶. Школы являлись вместе с церковью, учреждались преимущественно при епископиях. Князья, устроители церквей и школ, посылали «попы ученые» для просвещения народа светом веры и книжным учением. Они и причты церковные учили в школах, они ими заведовали и руководили. Ни о каких других учителях летописные и другие свидетельства не говорят даже намёком; да негде было и взять иных учителей в первое время, когда ещё грамотность на Руси только заводилась и духовный чин являлся единственным представителем образованности. Само духовенство смотрело на себя, как на главное орудие образования, считало просвещения народа, устное и книжное, своею обязанностью, выполнением долга и призвания. Его непосредственному ведению вверена была вся нравственная жизнь народа, которая служит основанием и других его явлений. Просветительное значение духовенства признавалось, всеми, начиная с князя. Все другие сословия имели свои обязанности – охранение внутреннего порядка, защиту земли от внешних врагов, управление, суд, торговлю, сборы налогов и дани, земледелие; духовенство же признано было служить церкви и просвещению народа; это было его право и его обязанность, которое оно несло с самоотвержением, с сознанием важной ответственности перед судом не человеческим, но Божиим. И оно учило – всех в церкви, а малых детей – в училищах. Здесь было высокое его значение, которое определило влияние духовенства на народную жизнь и на последующее время. «Если все явления жизни вытекают из нравственных побуждений, а эти последние, при посредстве веры и образования, возникали, укреплялись и развивались под непосредственным наблюдением и руководством духовенства, то, очевидно, его влияние должно было проникать во все стихии общественной и частной жизни. И духовенство не могло не сознавать, а правительство и народ не могли не признавать за ним этого обширного и могущественного влияния. В этом сознании и в этом признании кроются причины, почему наши пастыри церкви, как власть имевшие являлись и на политическом, и на военном и на гражданском поприщах⁴⁷. В этом сознании митрополит Никифор так положительно говорит великому князю, склоняя его на мир: «княже, мы есмы приставлены в русской земле от Бога».

Но замечательно при этом, что духовенство русское никогда не злоупотребляло своим влиянием, не домогалось власти, не смешивало небесного с земным, политического с церковным, как то делало духовенство западной церкви; силу своего нравственного влияния наше духовенство всегда обращало на благо, на пользу земли русской, на духовное просвещение народа, – в этом его величайшая заслуга. Поэтому и церковь наша всегда стояла на недосягаемой высоте её небесного призвания.

Таков дух истинно православной церкви.

Черноризец Дукс говорил Иоанну, экзарху Болгарскому, «веля и моля его переложить учительские сказания, попови чьто есть ино дело, разве учения? Да ельма же еси службу ту приял, то и се ми нужда есть делати». Таким образом учение составляет прямое и даже единственное занятие духовного лица, – учение в церкви, учение в школе, – словесное и книжное. Так понимало своё назначение и наше духовенство с первых пор его возникновения.

Следует заметить, что было бы совершенно неправильным ограничение деятельности духовенства учением в школе. «Книжное просвещение» это только часть, и притом малая. Высоких обязанностей духовенства.

Апостолы, получив от Бога власть и право научения всех языков, передали это право, по преемству, церковной иерархии. Вселенским собором заповедано каждому пресвитеру, «да идет учити отроков и домочадцев, читая им божественное писание, ибо для сего и священство получил» (VII Вс. Соб., прав. X). Но это учительство не преподавание школьное, а духовное просвещение верою для спасения человека. «Книжное учение» в школе тогда только составляет живую часть этого призвания пастырей, когда оно исходит от церкви и ведёт к церкви, когда оно посвящено чтению слова жизни, которое «крепит умы», приготовляет ко спасению.

К великому счастью Руси православной, наше первое учение книжное в школах имело именно такой характер и такую цель, поэтому духовенство и является естественных его руководителем, поэтому оно и трудилось с самоотвержением в устроении школ, исполняя своё призвание⁴⁸. Наша древняя школа неотделима от церкви: вместе с нею она явилась, от неё питалась, её духом жила и в ней черпала свою силу. Поэтому первыми рассадниками духовного просвещения Руси были храмы; школы же явились учреждениями церкви.

Поэтому же, когда мы говорим о благотворном влиянии школы нашей на народную жизнь, на воспитание народа, на укрепление в нём лучших инстинктов и смягчение нравов, никогда не должно опускать из вида, что это совершала школа, созданная и руководимая церковью. Никакая школа в мире, как бы ни была она совершенна, сама по себе не может совершить того, что совершает церковь. Разве школа могла бы переродить целый народ, как это сделала церковь православная! Святая Вера духовно просветила и переродила народ наш, исправила его нравы, установила новые отношения семейные, общественные, изменила его обычаи, пробудила в нём высшие потребности, соединила его в одну семью, укрепила его жизнь, его гражданский строй, внесла в него начало высшей правды, просветила его и сделала православным до дня Господня.

Картину этого именно просвещения Руси изображает св. Илларион, митр. Киевский, в похвале своей кн. Владимиру: «Пастуси словесных овец Христов, сташя епископи, попове и диакони бескровную жертву възносяще; и весь клирос украсиша в лепоту и одешя святые церкви. Апостольская труба и евангельский гром грады огласи… Монастыреве на горах сташя, черноризьцы явишася; мужи и жены, малии и велиции и вси людие, исполньше святые церкви, всълавиша глаголющее»⁴⁹.

Итак, школа не может гордиться своими заслугами, как учреждение самостоятельное; если ею совершено много доброго и полезного народу Русскому, то потому только, что она была учреждена церковью, при церкви, и руководилась пастырями её. Вне этой связи школа оставалась бы мёртвою и бессильною. Наши князья – устроители школ понимали это и с полным доверием вручали просвещение народа духовенству, к которому относились с великим уважением⁵⁰. Не забудем, что князья наши и своё образование получали от духовенства же.

Епископы являлись советниками князей и их руководителями в делах нравственного характера, церковных и просветительных. Илларион, в похвальном слове св. Владимиру говорит: «Ты часто собираясь с новыми отцами нашими епископами, с великим смирением советовался с ними, как устроить закон христианский среди людей, недавно познавших Господа». Известно, что и первые училища на Руси Владимир учредил «по совету митрополита»⁵¹.

Стояло ли духовенство, руководившее народным образованием и школами, на высоте своего призвания? История даёт вполне утвердительный ответ. Имена первых наших митрополитов, Михаила⁵², Леонтия, Иллариона⁵³ (первого из русских м. м.), Иоанна II–го⁵⁴, св. Ефрема⁵⁵, Никифора⁵⁶, Климента Смолятича⁵⁷), Кирилла, говорят сами за себя. Из епископов прославились: Лука Жидята – поучениями и красноречием, св. Никита-затворник – святостью жизни, св. Нифонт – тоже из Печерских затворников, известен ответами доместику Кирику, свв. Илия, Стефан, Леонтий, Исайя, еп. Пахомий, Кирилл I–й и II–й, Кирилл Туровский (именуемый Российский Златоуст), Симон Владимирский, – все это мужи высокого образования, редких нравственных качеств, учительные и заботливые о просвещении своих паств. Они оставили по себе обширную литературу, свидетельствующую об их высоких дарованиях. Летописи не сохранили, имён скромных тружеников – священников, диаконов и клириков, трудившихся в обучении народа в училищах; но находясь в ведении таких руководителей, они в тишине и смирении совершали свой подвиг. Не следует упускать из виду, что святители наши выходили из тех же школ церковных и монастырских, что здесь они получали начатки книжного учения, – подвижническая жизнь и церковь довершали их образование и ставили на высоту духовную.

Итак мы видим, что строители наших древних школ – князья, руководители и учители школ – духовенство, в деле просвещения народа действовали единодушно, стремились к одной высокой цели. Ни в летописях, ни в других памятниках нет ни даже намёка на какое-либо разногласие их в святом деле просвещения народного.

Мы должны обратить ещё внимание на общинное начало Русской жизни, имеющее важное значение в распространении христианства и книжного учения на Руси и выразившееся в последствие в образовании прихода, с его функциями – устройства школ и благотворительности.

Профессор Лешков говорит о Русской летописи, что в ней «одни святые имеют жития; для одних государей возможны биографии. Все остальные лица вводятся в летопись как на судилище, для положения приговора об их действиях»⁵⁸. Летопись имеет предметом целый народ, всю землю Русскую, а не частные лица. Она и начинается вопросом: Откуду есть пошла Русская земля. Русский народ свободно, сам собою вырабатывал народное единство. Это единство Русского народа, вызванное и условленное однородностью его происхождения, одинаковостью его языка, сходством обычаев, верований, образа жизни, способов владения землёй, служит основой всей его истории. Им объясняется скорость образования из Руси одного политически целого, с акта призвания первого князя, – быстрота повсеместного обращения в христианство всего народа, со дня крещения его в водах Днепровских; сознательное единство всей Русской земли, и сохранение Руси в период уделов, и в тяжёлую годину татарского ига, и далее – успешность собирательной системы Московских князей, послужившей основой нынешнему Русскому царству⁵⁹.

Благодаря этому началу, общинность с первых же пор превращает единство этнографическое в земское. Всякое поселение составляет общину, которая господствует над своею землёю и отдельными членами, обязанными нести все тяготы общины.

Для названия общин в древней Руси существовали имена: вервь, город, торг, село, погост.

Вервь представляется первою земельною (географическою) общиной. Обладая известным пространством земли, жители верви в иных случаях обязаны были даже круговою порукою⁶⁰. Вервь обнимала собою сёла, торги и города, находившиеся на её территории.

Позднее, великой княгиней Ольгой установлены погосты⁶¹.

Новгородские погосты, можно полагать, представляли для северных Славян то же деление земли, какое в Псковских землях называлось губою, а в южных, в древнейшие времена, представляла вервь. То и другое деление земли важно было для собирания даней князю и служило выражением общинного начала, первичной формой оседлости народа, его общественной жизни и земельного владения, разделённого между членами общины по равным участкам или жребиям⁶². В пределах этих обширных единиц земельных развились сёла и деревни, на том же общинном начале, которое сохранилось на Руси в течение всего её многовекового существования. Далее, по различию занятий, промыслов и быта, из вервей и погостов выделяются рядки, посады, города. Здесь быстрее накопляются богатства и управление делается сложнее; но общинное начало в лице мира, схода, веча сохраняет свою силу. При этом сёла разделились на гнёзда и улицы, иногда на десятки, сотни; города – на улицы, концы, стороны, части, иногда на сотни и тысячи. Это деление жителей не препятствовало единству, общины, образуя более мелкие единицы, оно лишь сосредоточивало их на частных функциях – занятиях, промыслах, делах благотворения и имело значение в административном отношении⁶³.

Таким образом можно сказать, что общинное начало составляло жизненный нерв существования древней Руси. Теперь легко определить значение этого начала для церкви и для образования.

Из летописного сказания видно, что как просвещение христианством, так и книжное учение кн. Владимир распространил не в одном Киеве, но по всей земле: «и нача ставити по градам церкви и попы и люди на крещение приводити по всем градом и селам», и вслед за тем говорится о введении книжного учения, которое поручалось священникам, которые тогда и были первыми и единственными учителями народа, почему и называются «попы учёные». Они же были и первыми устроителями школ «по всем градо и селам», по благословлению митрополитов и велению князей, которые давали для того и средства.

Таким образом среди Русских первых общин является церковь со священником и причтом, затем и школа. При церкви образуется приход. Эту церковную общину составляют прихожане; они составляют новый живой центр жизни старой общины земской. Объём её различен. В больших селениях – в городах и погостах церквей бывало по нескольку, столько же бывало и приходов. Малые селения могли примыкать к этим церквам, и таким образом города и погосты делались церковными средоточиями для окружающих их селений; впоследствии погосты приняли даже названия, заимствованные от их храмов.

Храмы первоначально строились по наряду князей и при их поддержке материальными средствами. Но выстроенный храм надо было поддерживать, церковь для богослужения имеет нужду в средствах, а духовенство в обеспечении. Удовлетворение этих нужд естественно падало на общину, на приход. То же самое следует сказать и о школах. Если князья первоначально сами их заводили, то сохраниться они могли только при сочуствии и поддержке приходов.

К этим двум функциям прихода присоединяется благотворительность. Она существовала на Руси ещё до христианства и составляло обычное дело каждой общины, призревавшей своих убогих, сирот, недужных и вообще лишённых возможности пропитания членов.

«Не было у Словян ни бродяг, ни нищих», говорит Мацеевский; не было, потому что попечение о бедных издревле у них существовало, отчего и не было на древней Руси ни бродяг, ни нищенства. В древнем русском законодательстве – случай единственный в истории – о нищих не говорится ни слова. Их призревала община, которая обеспечивала их хлебом, одеждой, кровом. Делалось это по мягкости сердца, состраданию, по старому обычаю.

Христианство вносит в Русскую жизнь новое начало, по которому милосердие к сироте, к убогому, к нищему есть святая обязанность и долг, заповеданный Самим Спасителем Своим ученикам.

Как благотворно было это новое начало для призрения бедных на Руси, это видно на примерах князей. Так, св. Владимир был «истинным отцом бедных»; день освящения десятинной церкви он праздновал раздачей убогим многого имения; услышав однажды Евангелия о нищих, он повелел «всякому нищему и убогому приходить во двор княжеский и получать там всякую потребу, питье и яствы, и то скотниц кунами». Рассудив затем, что больные нищие не могут дойти до его двора, князь повелел развозить по улицам хлеб, рыбу, овощи, мёд и квас, и люди Владимира, ходя по городу, спрашивали, где недужные, и наделяли их всем необходимым: так сильно влияло христианство на благотворительность князя, очевидно, уверовавшего в новое учение всем сердцем.

Мономах завещает детям: «будьте отцами сирот; судите вдовиц сами; не давайте сильным губить слабых; не оставляйте больных без помощи». Известиями о благотворительности князей и княгинь полны летописи. Но уже Владимир, считая благотворительность и призрение делом церкви, передаёт их церковному управлению в своём «Церковном уставе»: «паломника, лечца (лекаря), задушнаго человека (раба), слепца, хромца, больницы, гостиницы, странноприимницы и богадельни» вверяет духовной власти, что подтверждается и другими князьями. Таким образом призрение бедных является при епископиях, особенно при монастырях, которые обладали для того наибольшими средствами, и при церквах в общинах, сохраняя прежний тип общинной благотворительности⁶⁴. Община осталась та же, но имея центром духовной жизни церковь, она стала приходом. Три святые церковные обязанности восприняла эта община – попечение о церкви с причтом, попечение об училище для воспитания детей в духе церкви и попечение о бедных приходах, в духе той же церкви. Все эти три функции прихода находились в ведении духовной власти и совершались под её руководством. Таким образом христианство не колебало и не изменяло старого общинного строя на Руси, но освятило, утвердило и дало ему новые основы и жизненность.

Первая начальная школа на Руси является церковно-приходской. Она не стоит особняком, как нечто чисто внешнее, административное, но глубоко входит в народную жизнь. Находясь в союзе с Церковью, школа находилась в теснейшей связи с общиною⁶⁵. Как свободно Русь приняла св. веру, так свободно она приняла и явившуюся с нею школу, как орудие христианского просвещения. Любовь к церкви распространилась на школу. Обе они жили одним духом, обе питали народ высшей духовной пищей. Книжное учение было церковным и приводило к церкви. Один наряд правительства не мог привить школу народу, если бы он сам не пожелал её свободно и душевно.

Связь школы с народом чувствуется во всех явлениях древнего Русского быта. Не следует забывать, что образование народа, особенно юного, только вступающего в историческую жизнь, не только «играет важную роль в истории народа», но творит его историю, служит условием для развития и для самого бытия народа.

Образование предков наших было истинно – христианским, православным, церковным, таким же стал и народ, таким он является на всём протяжении его истории до наших дней. Связь церкви, школы и прихода составляет доныне идеал народный; так она крепка, сильна и живуча; церковно – приходская школа для него есть лучшая и единственная, завещанная ему предками; эту школу он любит, ей он верит, её желает. Явившись приходской, древняя наша школа стала вполне народной, быстро распространилась, крепко привилась и дала неоценимые плоды. Вся Русь просветилась крещением, по всей Руси явились церкви, а с ними и книжное учение в школах, которые были доступны всем, в которых слышалось Слово Божие на родном языке. Образование являлось всеобщим. «Без общего участия в учении всего народа, – этого всеобъемлющего ученика и читателя, говорит Лешков, немыслимо такое обширное распространение по России Изборников или Пчёл, обнимавших собою всё ведение времени, теоретическое – в Сборниках и практическое – в Пчёлах. Без общего участия всего народа в просвещении, невозможна та масса сочинений, которых одно простое вычисление, по выражению Погодина, даёт высокое понятие о степени образования эпохи, и которых изучение в одном литературном отношении составляет тома. Без общего участия всего народа в образовании невозможно явление, заставившее Соловьёва предположить, что народ наш свыкался с древности даже с Греческим языком, невозможно объяснить события последующего времени, которые доказывают почти всеобщность грамотности на Руси, требовавшей акта для всякого дела, и письменности для всякого акта; равно как без общего участия в образовании невозможно понять обычая древней церкви поминать по городам и сёлам, в ежедневных ектиньях, всех православных, павших за Русь на Калке, на Дону, на Ведроше, у Орши, Казани и т.д.»⁶⁶. Без этого условия, прибавим мы, невозможно было бы объяснить живучесть и нашей церковной школы среди самых неблагоприятных условий исторической жизни Руси, например, во времена ига монгольского; а позднее – в господство иноземных влияний, когда правительство хотело переделать народную школу на иноземный лад, – народ упорно отказывался от казённого учебища, несмотря даже на бесплатность обучения, и на свои скудные средства по-прежнему предпочитал отдавать детей своих в школы церковникам.

В заключение, говоря о приходском характере древнерусской школы, нельзя не отметить следующего знаменательного факта. Древность наша не знала и не имела школы земской. Это отмечено историками.

«В течение всей земской эпохи, говорит проф. Леонтович, – нет нигде в источниках ни малейшего намёка на «земские» училища, которые бы учредились силами и средствами данной земли, по решению земского веча – главного органа автономной общины – земли. В компетенцию земского наряда, очевидно, не входил вовсе школьный вопрос. Училища в то отдалённое время учреждались лишь мелкими общинами, которые непосредственно нуждались в школе – приходами, имевшими свой храм и свой причт, с которыми, как мы знаем, школа находилась в тесной бытовой связи. Училища таким образом имели характер не общеземских, а лишь приходских училищ, удовлетворявших главным образом нуждам населения своего прихода⁶⁷.

Это факт, не подлежащий никакому сомнению. Действительно, мы не имеем ни одного вечевого определения относительно устройства школ; земство не считало себя в этом деле компетентным. Не бывало на Руси «земских» школ и в последующее время не только древней, но и новой Руси, до учреждения «земства» в эпоху реформ Александра II–го.

Ещё следует остановиться на вопросе: было ли в древней Руси обучение обязательным? Некоторые исследователи, основываясь на выражении летописца, что св. Владимир, «послав нача поимати у нарочитая чада дети и даяти нача на учение книжное», и Ярослав «собра от старост и поповых детей 300 учити книгам», и давал священникам «от имения своего урок, веля им учити люди», предполагают, что обучение было обязательным.

Но это предположение, при ближайшем его рассмотрении, оказывается неосновательным и произвольным.

Справедливо, что св. Владимир на первый раз употребил княжескую власть, чтобы образовать школу. Но, во-первых, эта мера была частною и никак не распространялась на всю Русь; во-вторых, она касалась только «нарочитой чади», а не всех, и наконец, была мерою временной. Подобно тому и Ярослав тоже собрал детей нарочитой чади – «от старост и поповых детей». Повеление его священникам учить детей – служило простым напоминанием их прямой обязанности и вовсе не распространялось на посещение школ детьми. Таким образом приведённые выражения летописца вовсе не говорят об обязательности обучения, как мере государственной. Напротив, все приведённые выше летописные данные говорят о том, что обучение и посещение школ детьми было свободным; да оно и не могло быть иным, раз школа была приходскою.

1) Чем были наши древние училища, – общеобразовательными ли начальными школами, или специальными учреждениями для приготовления духовенства, столь нужного для устраиваемых тогда церквей?

Лавровский, говоря о широком, повсеместном распространении училищ в древней Руси, высказывает предположение о существовании на Руси высших училищ, причём подкрепляет своё предположение сравнением с состоянием образования в тогдашней Византийской империи, в Болгарии, а также у Чехов и Поляков. Подкрепление своему соображению почтенный исследователь находит и в памятниках древней нашей литературы. С одной стороны, эти памятники вообще свидетельствуют о высоких дарованиях и образовании авторов их; с другой, – в этих памятниках существуют сведения о таких предметах, которые никоим образом не могли входить в элементарный курс. Так риторика у нас известна ещё в XI в., что видно из изборника 1073 г., где помещена ст. Георгия Хуровского «о образех» (метафорах); к тому же времени относится перевод диалектики Иоанна Дамаскина; встречаются психологические сведения (в Шестодневе I., Болгарского экзарха), по логике и философии; есть факты, свидетельствующие о знании нашими предками того времени географии. «Изборники» и «Пчелы» имели, как известно, самое разнообразное содержание. При этом Лавровский указывает и на высокое образование первых устроителей наших училищ – Греков и Болгар⁶⁸.

Но все эти предположения остаются лишь в области возможного, но недоказанного. Если бы у нас были высшие училища, то не может быть сомнения, что сведения, по крайней мере об устроении их, были бы занесены в летописи; между тем памятники наши положительно не дают никаких сведений о подобных училищах⁶⁹.

На элементарный характер обучения в древних наших школах указывает курс их, который, как увидим далее, состоял в чтении, письме и пении. Наконец, что древнерусская школа была элементарной, общеобразовательной, на это указывает то обстоятельство, что в них учились только дети, как это видно из всех летописных свидетельств об учреждении школ, причём иногда говорится «юные дети», «отроки», «младенцы».

Строго держась летописных свидетельств, следует положительно признать, что наши древние училища представляли элементарную школу, общеобразовательную церковного характера, или просто церковно-приходскую школу, – тип, который сохранился от древних времён до наших дней, и что всего замечательнее, сохранился непрерывно и преемственно, в течение девяти веков; сохранился же потому, что он как возник, так и оставался всегда при церкви в приходе.

Не может быть никакого сомнения в том, что наши пастыри озабочивались мыслью о подготовке духовенства из русских людей, достойных своего призвания. Этого требовало самое тогдашнее положение Русской церкви, в эпоху её первоначального учреждения; но они не менее озабочивались и необходимостью духовного просвещения новокрещённого народа. На них лежала обязанность передать народу учение веры и нравственности христианской, перевоспитать его, искоренять языческие заблуждения, исправлять нравы, учить, назидать, руководить, привлекать народ к церкви, делать веру живой. Они понимали, что «книжное учение», направляемое и руководимое духовенством, может служить одинаково превосходным средством для той и для другой цели. И действительно, древняя церковно-приходская школа, служа христианскому просвещению народа, в то же время сообщала начальное образование и кандидатам священства, приготовляла грамотных членов клира. Лучшие, избранные натуры, одарённые богатством духовных сил и дарований, из школы шли в монастыри (как св. Феодосий), или путём самообразования достигали высокой степени духовного развития⁷⁰.

Скажут, велико расстояние от грамоты до ораторства, от азбуки до богословия, от чтения до сочинения, от убогого школьника до высоты просвещённого пастыря. Не так велико, как кажется; надо только иметь в виду, что такое была грамота и чтение в древней нашей школе, чему и как учили в ней. Предков наших это расстояние не смущало, – его для них не было. В Степенной книге пишется: «Тако благодатию Божиею елицы научишеся грамоте, от них же бысть множество премудрых философ⁷¹. Научились грамоте, а вышли «премудрые философы», то есть люди высокого образования.

То слово, которое изучалось в древней нашей школе, которое «крепит сердца и умы», умудряло и простецов, делало их духовно совершенными, просвещало их разум. Несомненно, что при этом проявлялось с особенною силою и природная даровитость Русского народа, его прирождённая способность к самоуглублению, к восприятию высоких идей христианства, к воплощению их в жизни искренно, правдиво.

Из дальнейшего исследования мы увидим, какие благодатные плоды дала Руси древняя школа, и увидим также, что школа эта была простая церковно-приходская школа, вся оживотворённая, проникнутая и согретая духом православной церкви. Школа эта была повсеместная, вполне народная, общедоступная, – для всех «детей знатных, средних и убогих»⁷².

2) В древних Русских училищах преподавалось не много предметов, но все они были объединены, вернее сказать, – представляли один предмет. Как под словом книги в древности разумели книги священные, под чтением и грамотою разумели чтение божественных писаний, словом начётчик обозначался человек, начитанный в священных книгах; так под словом «книжное учение» разумелось духовное просвещение человека чтением священных книг и отеческих писаний.

Собственно в древних наших училищах преподавалось три предмета – чтение, письмо и пение, чтение религиозное, письмо – священное, пение – церковное.

Это наше исконное trivium, которое, явившись при Владимире, сохранилось и доныне в церковной школе. В разное время к этому курсу делались прибавки, дополнения, но основа церковной школы всегда оставалась неизменною. Конечно, умеющий читать, писать и петь мог употреблять это умение и для других целей, – но древняя школа не знала их.

О том, что в древних училищах обучали именно чтению, письму и пению существует не мало свидетельств. В первых древнейших свидетельствах мы находим большей частью общие выражения: отрок вдан бывает – «грамоте учитися», «книгам учитися», учитися книжному писанию», «учению книжному», азбукам и всякому написанному святых книг слову» и т. под. В этом смысле летописцы и книжную образованность мужей разума обозначали выражениями: «бе любя словеса книжная», «книгам прилежа и почитая е часто в нощи и дне» (Ярослав), «муж книжен» (Илларион), «муж хытр книгам и учению» (Кирилл), «книгы разумно умеет», «учителен и хытр ученью божественных книг», «исполнен книжнаго учения», «грамоте научен».

Нет нужды доказывать, что под грамотой разумеется чтение и письмо. Князья были грамотны, любили чтение, они писали друг другу, писали завещания, договоры.

Пастыри церкви, воспитавшиеся в древних училищах наших, оставили весьма многочисленные памятники письменности; светские воспитанники тех же школ вершили суд и управление землёю, по наряду князей, причём грамотность была необходимой, а некоторые оставили и замечательные труды письменные.

Церковное пение также входило в обучение; в Киевском училище Янки ему обучались даже девочки; убийцы св. Бориса слышали его «поюща заутреню» и псалмы; о св. Феодосии пишется, что он тихо усты пел псалмы за работой.

Отцы собора 1551 г., собравшись, по наряду царя, между прочим для восстановления образования, в виду его упадка, говорили: «а прнеж сего в Российском Царстве, на Москве и в Великом Новгороде и по иным градом многия училища бывали, грамоте, и писать, и петь, и читать учили». Избранные отцы собора, знали, конечно, историю школ своего отечества не только по памятникам, но и по живому преданию, а потому указание их, чему учили в древних школах, имеет несомненную достоверность, да и сами они назначали тот же курс и для училищ своего времени⁷³.

Что касается возраста, в какой начиналось обучение, то о нём свидетельствует постоянно встречающееся в летописях слово «дети», которых берут в училища. Значит, обучение начиналось в детском (точнее – в отроческом) возрасте. Есть указание на 7–ми и 8–ми летний возраст⁷⁴. Можно полагать, что детей отдавали в учение в пределах от 7 до 9 летнего возраста; но в летописях срок начала книжного учения столь считается общеизвестным, что о нём говорится в общих чертах: «времени приспевшу», «устрабившемуся отроку возрастом»…

Лавровский, путём обстоятельных изъяснений, доказывает, что начало учения совпадало с «постригами», которые в язычестве совершались и раньше, но со времени христианства стали делаться позднее⁷⁵.

К глубокой древности следует отнести и обычай нашего народа начинать ученье молитвой, служением молебна. У Греков св. Косьма и Дамиан почитались помощниками в учении⁷⁶, и к ним обращались с молитвой начинавшие учиться. Естественно, что этот обычай мог перейти и на Русь, тем более, что книжное учение у нас почиталось делом богоугодным, полезным для души. Молитвами начинались и наши древнейшие азбуки.

3) О способе учения в древних школах известий в летописях не сохранилось. Дело это представлялось, вероятно, летописцам слишком известным и не настолько важным, чтобы о нём говорить подробно. В наказании м. Михаила рекомендуется «Частое послушивание», то есть, повторение изученного, говорится о соответствии урока силам каждого ученика. Отсюда видно, что в школах были многие ученики, разных способностей, и уроки задавались им не одинаковые; значит, обучение было не общее, а одиночное. Это весьма вероятно, потому что так дело велось и в школах церковных недавнего прошлого. Зависело это от того, что книги не у всех были одинаковые. При этом в древних школах едва ли было правильное разделение учащихся на группы, на классы, а учились в одной избе вместе и слабые и успевающие, и вновь поступившие, и начавшие учение раньше. И это бывало в наших школах грамоты, по старине. Делу при этом помогала любовь к делу учителя и усердие учеников, а также семейный характер школы.

Печатных книг тогда не было, следовательно, не было и печатных азбук, – те и другие писались. Есть повод думать, что обучение чтению соединялось с письмом. Об этом есть позднейшее свидетельство Степенной книги, где говорится, что м. Пётр в детстве «елика

написоваше ему учитель, малым проучением изучеваше»⁷⁷, то есть, учитель прописывал буквы, а может быть, слоги и слова, а ученик «проучивал», прочитывал, списывал и усваивал, затверживал изучаемое. Приём этот исчез с появлением печатных азбук, но он годится и для нашего времени⁷⁸.

Всё изучаемое изъяснялось и толковалось, то есть, учители заботились, чтобы чтение учащихся было не механическое, а разумное. Об этом есть свидетельство в разных источниках. Так в «Изборнике Святослава» (1076 г.) о чтении говорится:? «Егда чтеши книгы, не тштися борзо иштисти до другыя главизны, не поразумеи, что глаголют книгы и словеса та, и тришьды обраштяяся о единой главизне». Иначе и чтение было бы бесполезно и не могло служить средством просвещения. «То мы, братия, поразумеим и послушаим разумныма ушима и поразумеим силу и поучение святых книг», говорится далее. Об этом характере учения говорят и позднейшие свидетельства. Так Геннадий, арх. Новгородский, возвращаясь к старине и желая возрождения школ его времени, говорит, как надо «учить во училище»: «первое – азбука граница истолкована совсем, да и подтительные слова, да псалтыря с следованием накрепко» и т.д. И Стоглав заповедует учить учеников «и грамоте, и писати, и пети, и чести со всяким духовным наказанием» (наставлением); чтобы священники «учили грамоте, сколько сами умеют, и силы бы писания им (ученикам), сказывали». Разумность обучения вытекала из высокого взгляда наших предков на грамотность, как увидим это далее.

О ходе обучения чтению в древних училищах летописных сказаний у нас не сохранилось, и потому приходится ограничиваться только соображениями и свидетельствами позднейшего времени. Первыми учителями у нас были Греки и Болгары; у первых не только начальное, но и высшее обучение достигло значительного развития; вторые же имели школы уже за сто лет до крещения Руси. Вероятно, и у нас шло обучение грамоте, как оно велось в Византии, велось в православной Болгарии и велось у нас впоследствии.

После «обычного моления», дети садились за азбуку. Были ли в это время у нас особые азбуки, и это неизвестно. Если были, то рукописные; а может быть и так, что азбука изучалась через прописывание букв учителем, на что есть указание в житии м. Петра. Азбука была, конечно, Кириллица; глаголическое письмо употреблялось только у западных Славян. После отдельного изучения букв в алфавитном порядке, буквы сочетались в слоги и слова. Так как с чтением приходилось и письмо, то изучалось и общепринятое правописание, знаки строчные и надстрочные. Пособием при изучении букв служили акростихи, то есть нарочито подобранные изречения, из коих каждое начиналось с новой буквы, в алфавитном порядке⁷⁹. В житии св. Стефана Пермского есть указание, что св. Кирилл Философ не только составил азбуку словенскую, но и сложил ещё грамоту, под которою есть основание предполагать стихотворение св. Кирилла, заменявшее азбуку. В Псковском хронографе грамота эта названа литицей. Действительно так и называется это стихотворение в некоторых древних его списках. Азбуковные акростихи были в употреблении и в Греческих школах; по всей вероятности и литица Константина была составлена по образцу греческих стихотворений. В позднейших азбуках XVI и XVII в. такие акростихи встречаются нередко. Они служили вспомогательным средством для запоминания букв алфавита, как средство мнемоническое и изучались с толкованием. По изучении азбуки ученику давалась книга по ко торой он и навыкал чтению. Книга эта была псалтирь. На такой способ обучения указывает ревнитель школьного образования Геннадий, арх. Новгородский. «А мой совет о том, что учити в училищах, первое азбука граница истолкована совсем, да и подтительные слова, да и псалтыря со следованием накрепко; и коли то изучат, может после того проучивая и конархати и чести всякия книги».

Хотя это писалось в XV в., но предания древности были ещё живы, да и сам Геннадий обучался, вероятно, таким же способом. За достоверность такого хода учения ручается и то обстоятельство, что он сохранился доселе у преданных старине старообрядцев и в наших церковно-приходских школах; подтверждается он и дошедшими до нас древнейшими рукописными и печатными азбуками XVI и XVII в.

Что первою учебною книгою была Псалтирь, а не другая книга, для этого есть много оснований. Кроме живого предания и замечательного факта – сохранения псалтири в качестве учебной книги в церковных школах до наших дней, есть летописные свидетельства, что псалтирь, как говорит Геннадий, «изучался накрепко». Псалтирь был любимой книгой не только духовенства, но и князей и народа. При этом псалмы не только изучались наизусть, но и пелись.

У Нестора есть трогательный рассказ об убийстве св. Бориса злодеями, подоасланными Святополком, на р. Альте.

«Посланнии, говорит летописец, придоша на Лето ночью, и подступиша ближе, и слышаша блаженного Бориса поюща заутреню; бе бо ему весть уже, яко хотят погубити и. И встав нача пети, глаголя: «Господи! Что ся умножиша стужающие мне? Мнози востают на мя». И пакы: «яко стрелы твоя уньзоша во мне; яко аз на раны готов, и болезнь моя предо мною есть». И пакы глаголаше: «Господи услыши молитву мою, и не вниди в суд с рабом своим, яко не оправдится пред тобою всяк живый, яко погна враг душу мою». И кончав оксапсалма (Шестопсалмие), увидев, яко послании суть губити его, нача пети псалтырю, глаголя: «яко обидоша мя унции тучни, и сбор злобивых оседе мя, Господи Боже мой, на тя уповах, и спаси мя, и от всех гонящих избави мя». Посем же нача канун пети; таже кончав заутреню, помолися глаголя, зря на икону, на образ Владычен, глаголя сице: «Господи Иисусе Христе! Иже сим образом явися на земли спасенья ради нашего, изволив своею волею пригвоздити на кресте руце свои, и приим страсть грех ради наших, тако и мене сподобиприяти страсть, се же не от противных приимаю, но от брата своего, и не сотвори ему, Господи, в сем греха». И помолившюся ему, возлеже на одре своем. И се нападоша акы зверье диви около шатра, и насунуша и копьи, и прободоша Бориса».

Предвидя смерть, страдалец искал упокоения в пении псалмов, которые он знал, умел, очевидно, не только читать, но и петь. В этом рассказе превосходно выражено и высокое духовное значение псалмов для человека веры в невыразимо тяжёлые, скорбные до смерти минуты жизни. Велика та школа, которая дала страдальцу такое утешение. По истине Псалтирь книга несравненная, и предки наши хорошо понимали её учительное и воспитательное значение.

Псалтирь была путевою книгою, которую предки наши брали с собою в дорогу и к которой в трудные минуты они обращались. Вспомним Мономаха, который, находясь в пути, отказался участвовать в войне против Ростиславича, считая это делом неправедным, и в скорби обратился к Псалтири. «Усретоша мя, пишет Мономах в поучении детям, послы от братья моея на Волзе, реша: «потеснися к нам, да выженем Ростиславича и волость из отъимем, аще ли не поидеши с нами, то мы собе будем, а ты собе»; и рех: «аще вы ся и гневаете, не могу вы я ити, ни креста переступити. И отрядив я, взем Псалтирю в печали разгнух я, и то ми ся выня: вскую печалуеши, душе? вскую смущаеши мя»? и проч. –

Пр. Нестор пишет о св. Феодосии, что он любил псалтирь и пел псалмы за прядением волны. Вот трогательная картина келейной жизни XI в., по изображению летописца: инок Илларион день и ночь переписывает в кельи пр. Феодосия книги. Друг его Никон переплетает их, а Феодосий, прядя волну, «поет псалтирь усты тихо»⁸⁰.

О Св. Спиридоне пишется, что он «труждашеся о спасении души своей крепко, беспрестанно псалтирь поя, и весь на кийждо день скончевая». Псалтирь имела у нас всегда самое широкое распространение в народе. Пергаменные списки его восходят к XI в. и раньше. Если же справедливо, что он был учебною книгою в школах, то домашние списки его были распространены по всей Руси.

Замечателен тот факт, что псалтирь, как это положительно известно, служила учебной книгой в школах не только Византийских, но и западных, где грамотные назывались даже «псалтырниками» (psalterati); блаженный Иероним считает обязанностью монахов знать её наизусть⁸¹. Тоже заповедует и св. Феодосий братии.

Псалтирь служила руководством жизни. В послании к Мономаху митр. Никофор пишет: «и едино ти реку на конци, христолюбивый княже мой: воспоминание имеи третиего псалма перьваго часа, иже есть р, и с вниманием его пои: Милость и суд пою тебе, Господи, и прочая его; и теи есть истинный икунник (изображение) царское и княжеское икуны. А еже глаголемая от него испытовая и храняи, тот приближения улучат, иже и просветит тя еще и еще разумнии ти очи, и отвратит от них всяку суету, и освятит ти слух, и очистит сердце, и исправит стопы, и измет нози твои от поползения». Такое высокое значение усвоялось псалтири нашими предками.

По изучении псалтири ученик приготовлен был к чтению других божественных книг и отческих писаний. Грамота в школе была не целью, но средством духовного просвещения человека.

О способах обучения письму в летописях не сохранилось никаких указаний; но о том, что письмо было у нас распространено и, следовательно, ему обучали в училищах, есть довольно свидетельств. Наши князья этой эпохи все были грамотны; в монастырях писание, списывание священных книг, было повсеместным и считалось делом богоугодным, каким оно считалось и на западе до книгопечатания, – там оно считалось как бы проповедью слова Божия⁸². Переписывались книги священные «собе на спасение и всем крестьяном на утеху» (в утешение), как выразился один древний списатель Евангелия. Бывали случаи, что взрослые, поступив в монастырь, научались в них чтению и письму, как это было, например, со св. Спиридоном, который «неведый писания, нача учитися книгам, аще и леты не млад сый».

В древней Руси биографии имели только мужи святые, прславившиеся духовными подвигами⁸³; поэтому только из этих житий и можно черпать некоторые подробности древнего быта и просвещения. Таким образом о писании книг и книгоделии мы имеем сведения относительно Иллариона, Никона, Феодосия; но то же бывало, конечно, и в других монастырях. Книгоделие на Руси было весьма распространено, – об этом свидетельствует обилие памятников этой эпохи. Соображая летописные сказания о книгоделии в Печерском монастыре, Лавровский ставит вопрос, не была ли келья Феодосия то же, что scriptorium в западных монастырях, то есть, особые помещения с приспособлениями для письма, где пишущие были свободны от всяких помех своему делу и имели под рукою всё нужное для письма. Очень может быть, что, при простоте тогдашней монастырской жизни на Руси, для этой цели могла служить и келья просвещённого настоятеля.

Стефан Новгородец (в половине XIV в.), путешествовавший на Афон, говорит, что нашёл там своих земляков, – Новгородцев Ивана и Добрилу, которые жили в монастыре, «списаючи от книг Св. Писания, зане бо искусни зело книжному списанию», – это искусство приобрели они, конечно, на родине, в школах или в монастырях русских. Припомним, что из Студийского монастыря «посылали в Русь много книг: устав, триоди, и иные книги⁸⁴, где и трудились наши просвещённые иноки на пользу родной Церкви и образования в тишине и в неизвестности. То же делали иноки и в своих монастырях. Каждое собрание таких писцов представляло как бы особую школу, руководимую определёнными правилами, что можно замечать и на самих рукописях.

Письмо составляло особое искусство, к изучению которого относились весьма тщательно, о чём свидетельствуют рукописи. В послесловиях их постоянно встречаются прошения писцов не осуждать их за погрешности. «Аще кде криво налезете, то исправившечьтете же, а не клянете» (Еванг. 1144 г.); «аще кде буду изгрубил, или у тузе, или в печали, или в беседе коли с другом, а вы Бога для исправляете чтете, зане грех кляти труждающегося Бога ради» (Ев. 1307). Монах Лаврентий так заключает свою летопись: «и ныне господа оци и братья! Оже ся где буду описал, или переписал, или не дописал, чтите, исправливая Бога для, а не клените, зане книгы ветшаны, а ум молод не дошел». Это выражение скромности и недоверия к себе вообще свойственно нашим списателям книг, смотревшим на дело своё, как на дело Божие. Но из этих и других заявлений видно, что писцы имели определённые понятия о своём искусстве, – пиша криво, переступая строку, допуская описки, переписки и недописки, они грешили против его правил. На одной рукописи XI в., заключающей в себе слова Григория Богослова, сделана искусною рукою надпись: «чегле кривая главо пиши прямо» (щёголь. Кривая голова, пиши прямо). Вероятно, надпись сделана руководителем писания (на западе они назывались armarius).

Замечательно, что рукописи первой эпохи нашего просвещения отличаются особыми достоинствами, как в отношении правильности текста, так и изящества письма. Правильность письма относилась не к начертанию только, но и к правильному употреблению букв, строчных и надстрочных знаков, что предполагает уже более или менее определённое правописание. «Ближайшее рассмотрение памятников древней нашей письменности, говорит Лавровский, совершенно убеждает нас в справедливости такого заключения: в них мы действительно находим правильное и последовательное употребление букв, строчных и надстрочных знаков, которое приобреталось, без сомнения, посредством обучения⁸⁵. Поэтому справедливо полагать, что правила эти были предметом обучения в тогдашних школах при обучении письму. Важным пособием в этом деле служила и практика – списывание образцовых рукописей, которые могли служить и прописями при обучении письму.