Азбука веры Православная библиотека История Церкви История Византии Патриарх Кирилл Лукарис и его заслуги для Православной Церкви
свящ. А. Брянцев

Патриарх Кирилл Лукарис и его заслуги для Православной Церкви

Источник

Содержание

I. Современное Кириллу Лукарису состояние восточной Церкви А. Отношение турок к восточной Церкви Б. Отношение латинян к восточной Церкви В. Отношение протестантов к восточной Церкви II. Жизнь и деятельность Кирилла Лукариса. Его рождение и воспитание III. Несправедливость обвинений, возводимых на патриарха Кирилла Лукариса неправославными  

 

После падения Константинополя, в истории греческой Церкви патриарх Кирилл Лукарис представляется одним из самых замечательных лиц. Его великий ум и образование, обширная деятельность и несчастные приключения в жизни, особенно же его ревность к православию и забота о благосостоянии своей Церкви, обнаружившиеся в борьбе его с иезуитами и в мудром обращении с протестантами, – все это выделяет его из ряда прочих иерархов, управлявших греческою Церковью в означенное время. А волнения, произошедшие из-за него в Церквах – западных, восточной и русской, сделали имя его навсегда памятным для всех Церквей православных и неправославных.

Этому великому иерарху суждено было еще при жизни невинно выслушать название предателя православия, и по смерти подвергнуться даже анафеме, от которой, однако же, спустя 33 года после сего, соборным определением он освобожден, и с этого времени добрая память о нем, постоянно жила и до сих пор живет у православных греков на Востоке, где совершил он жизненный подвиг, и где, по проискам врагов, скончался мученическою смертью. На Западе же, не смотря на то, что Кирилл Лукарис был оправдан восточною Церковью, имя его, издавна подвергалось многим нареканиям и до сих пор служит предметом нещадной и несправедливой клеветы. И ныне некоторые из западных писателей силились доказать, будто Кирилл Лукарис много содействовал распространению протестантизма на Востоке.1

Поэтому мы, с одной стороны, желая представить личность патриарха Кирилла Лукариса в истинном свете, с другой – познакомить своих читателей с такою эпохою в истории восточной Церкви, о которой слишком скудны сведения в нашей литературе, рассмотрим: 1) современное Лукарису состояние Церкви восточной, заставившее его так, а не иначе, жить и действовать, так, а не иначе, управлять Церковью; 2) его жизнь и деятельность, и наконец 3) представим несостоятельность обвинений, взводимых на него неправославными.

I. Современное Кириллу Лукарису состояние восточной Церкви

Состояние греческой Церкви, современное Кириллу Лукарису, по свидетельству писателей XVI и XVII вв., представляет печальную картину. Один из них говорит, что на Востоке христианская вера владычеством турок почти уничтожена, так что только изредка там можно встретить христианина.2 Другие свидетельствуют, что восточные христиане, уклонившиеся от чистой веры своим предков, погружены в невежество, и до того загрубели в правах и образе жизни, что даже не тяготятся своим несчастным положением.3

Кроме того, одни представляют Церковь склонною к латинству, другие обвиняют ее в уклонении к протестанству, или кальвинизму.4 Митрофан Критопул, касаясь несколько восточных христиан в своем исповедании веры восточной католической Церкви, говорит, что «жизнь их горька и тяжелее самой смерти».5 Правда, свидетельства эти о состоянии Церкви восточной, разноречивы и преувеличены; но все они согласны и справедливы в том, что состояние ее было весьма неутешительное, и зависело от врагов ее, которыми были: турки, латиняне и протестанты. Рассмотрим в частности отношения каждого из них к восточной Церкви.

А. Отношение турок к восточной Церкви

Несмотря на то, что полтора века прошло со времени падения греческой Империи до вступления на служение восточной Церкви Кирилла Лукариса, турки не могли сделаться мирными сожителями христиан – греков: во-первых, потому, что их религиозно-нравственные начала, руководящия всею их политическою и домашнею жизнью, остались неизменными и были совершенно неодинаковы с началами христианской жизни греков. Религия и нравственность греков основываются на всеобщей любви и законах, уважающих права всех. Народное же право турок-магометан основывается на предписании Корана – непрерывно воевать со всеми, которые не веруют в Аллаха и его пророка, и позволяют себе то, что запретил Аллах и его пророк, – воевать дотоле, пока не покорятся противники, пока не станут платить дани и не примут магометанской религии. Турки строго исполняли это предписание Корана и всегда враждебно относились к восточным христианам. Во-вторых, турки не могли сделаться мирными сожителями греков потому, что они, при самом начале своего владычества над греками, поставили себя в самое ненормальное отношение к последним, которое удерживают до настоящего времени. Именно: они всегда смотрели на греков не как на равноправных себе соотвечественников, а как на своих подчиненных, которыми они, как победители, могут распоряжаться, как им угодно. По понятиям турок, побежденный грек – во всем их раб. Только по воле их он может исповедывать свою религию, строить храмы, проходить известную должность, заниматься ремеслом, располагать своею собственностию, и т. п. Вследствие такого унижения, он лишен государственных должностей, и может получить их только под условием перемены веры, – лишен также права голоса в суде, перед турецким правительством, и не может требовать себе никаких прав, как согражданин, и удовлетворения за обиду со стороны турок. Вот два начала, из которых вытекают все жалкие явления в жизни греков, как представляет нам история со времени владычества турецкого, – все варварские отношения турок к грекам.

Еще задолго до взятия Константинополя, некоторые части Константинопольской Церкви подпали власти турок, именно – Церкви в Малой Азии, Фракии, Болгарии, Мизии и др. Окончательное же порабощение греческой Церкви туркам совершилось спустя много времени после завоевания Константинополя. При султане Селиме II (1566–1574) Оттоманская Империя достигла высшей степени своего могущества чрез завоевание Кипра (1571). – Впрочем, считая лишним следить за историей завоеваний турками греческой империи, мы представим только картину этих завоеваний. Вникая в характер и дух нападений турок на греков, мы ничего другого не замечаем, кроме воинского и религиозного фанатизма, жестокости, ненасытимого корыстолюбия и своеволия, выходящего из пределов. Недаром замечает один историк, что вся Европа с ужасом взирала на воинский и религиозный фанатизм турок, и с трепетом ожидала себе участи, постигшей византийскую империю.6 Золото, серебро, драгоценные камни и все, что только имело какую-нибудь ценность в глазах варваров, все делалось их добычею; а что не могло насытить их корысти, то предаваемо было разрушению и пламени: дома, святые храмы, нередко целые обители и целые города превращались в развалины и пепел.7 Жителей целыми тысячами уводили в плен;8 богатыми населяли окрестности Константинополя, других употребляли на тяжелые работы, а большая часть обращаема была в рабство туркам. В случае же сопротивления, давался полный простор жестокости воинов, – жестокости, какая свойственна народам диким и грубым. Правители, и начальники, и все способные носить оружие были предаваемы мучительной смерти. Так казнены были правители Евбеи, Лесбоса, Спарты, и др.9 Жителей принуждали к перемене веры и принятию исламизма, и только под этим условием дозволялось им спокойно оставаться в пределах родной страны; в противном случае, их подвергали мучениям и даже смерти, или переселяли на жительство в другие места, или обращали в рабство.10 Юношей и девиц похищали для гаремов; тогда целые тысячи юношей брали в плен и устроили из них новые полки янычар, обративши прежде в магометанство, как было при завоевании Боснии, когда больше 30000 юношей употреблено на устройство и пополнение полков янычар.11 – Таково было состояние греков, при всех султанах, от времени завоевания Константинополя до половины XVII века.

Состояние христиан под владычеством турок было еще тяжелее оттого, что султаны все дела правления передавали своим визирям, и давали полный простор их деспотизму и насилию со стороны турецкого войска. К концу же XVI и в первой половине XVII века, значение великого визиря в империи и необузданность войска достигли крайних пределов. Великий визирь пользовался полною доверенностью султана, и, по своему усмотрению, делал в государстве, что хотел. По своим корыстным видам, с утверждения султана, он низводил и возводил патриархов на патриарший престол, брал с них огромные деньги, принимал взносимые на патриарха разные клеветы и даже других епископов, налагал подать на православных греков, на церкви и монастыри, и даже умервщлял их;12 низлогал и возводил митрополитов и других епископов, налагал подать на православных греков, на церкви и монастыри, и даже отдавал последние под начальство солдатам и т. п.13 Войско до того было распущено, что, по отношению к собственному правительству, оно открыто отменяло его законы и власть, и шло за тем, кто больше обещал ему денег. Когда войско было недовольно каким-нибудь пашею, – смело и громко требовало головы его; а если правительство не удовлетворяло его требованию, – оно открытым бунтом вынуждало султана удовлетворить его кровавому желанию. Не обращало даже внимания на высказанную в Коране и освященную законом неприкосновенность лица султана, и одного умертвило.14 Если же, таково было войско по отношению к своему правительству: то тем более оно жестоко было в отношении к христианам. Свирепые и буйные янычары, говорят писатели, так сказать, изощряли свою жестокость и лютость над невинными христианами, употребляя против них страшные насилия, не разбирая ни пола, ни возраста, ни звания, ни состояния.15 Не одно, впрочем, войско, а и вообще все турки, считая себя полными властителями греков, этих же – своими рабами, в то же время считали своим как бы все, что имели греки; а потому нередко похищали у них все, начиная от лиц женского пола, до последней вещи в доме, сопровождая все это насилиями жестокостями.16 Такие нападения турки делали на селения и монастыри, частные дома и храмы; они грабили их, разрушали и многие обращали в свои мечети; или же в случае пощады, брали огромные выкупы с монастырей и церквей, для уплаты которых должны были продавать все имение монастырское, начиная с утвари церковной, и впадали в неоплатные долги. От этого самого, в описываемое нами время, мы встречаем чрезвычайно много лиц, приходивших с Востока в Россию за милостынею.17 Эти лица являлись сюда с грантами от патриарха или епископов, в которых описывалось бедственное состояние того или другого монастыря или храма, зависевшее от грабежей турок. Так напр. описывается бедственное положение кипрской Михайловской обители в грамоте к Московскому государю Михаилу Федоровичу, принесенной от Кипрского архиепископа Христодула двумя старцами, прибывшими в Россию в январе 1627 г.18 В другой грамоте Михаилу Федоровичу сам Кирилл Лукарис описал бедственное состояние Афонского Пантелеймонова монастыря, пострадавшего от турок.19 Враждебные отношения турок к грекам, их церквам и монастырям, основались не на одних только жадных и корыстных стремлениях турок к тому, чтобы завладеть всем тем, что имели греки, но и на религиозной нетерпимости. – Хотя Магомет II издал положительный закон о неприкосновенности греческой религии, однакож этот закон не был и не мог быть исполняем уже потому, что их жизнь основывается на религиозном предписании воевать со всеми иноверцами до тех пор, пока они не примут их веры. Отсюда вытекает вся религиозная нетерпимость турок. Султаны старались обращать христиан греческих в магометанскую веру всеми возможными способами. Уже Мурад I пятого из пленных заставлял учиться турецкому языку и вероисповеданию:20 потом Баязет I и победитель его Тимур – насилием и жестокостями обратили в магометанство целые тысячи христиан...21 Завоеватель империи восточной, показавший такое великодушие к покоренным грекам, в то же время позволил законоведам своим обращать их в ислам. При преемниках его турки обнаруживали особенную ревность к распространению магометанства между христианами. Средства к этому разнообразные. На юныя сердца они действовали ласками и приманками чувственных наслаждений; взрослых старались увлечь на свою сторону обольстительными мечтами о чувственных удовольствиях в земной жизни и в раю Магомета; страдавших под гнетом податей и бедности обольщали сладкою надеждою на улучшение их участи.22 Так действительно и было: христианин мог освободиться от смертного приговора, если только изъявлял желание сделаться магометанином.23 Иногда турки в этом случае обращались к пыткам и мучениям, чтобы заставить христиан отречься от своей веры. Так поступал султан Селим I, воздвигший жестокое гонение сперва на христиан египетских, а потом и на христиан Анатолийских.24 Ненависть и презрение мусульман к христианам обнаруживались особенно в обращении с пленными христианами, которых они подвергали всевозможным насилиям и жестокости, чтобы принудить обратиться в число мусульман. Для показания насильственных мер в деле обращения христиан в магометанство, нам приходится преждевременно упомянуть об ужасном учреждении янычар. Это войско, если не исключительно, то преимущественно набиралось из христианских детей. Христианских детей насильно отрывали от отцев и матерей, воспитывали их в магометанской вере, – и затем они должны были поступать на службу, чем условливалось их временное и будто бы вечное спасение. По словам лжепророка, каждое дитя уже приносит с собою в мир расположение к исламу; развитием этого расположения к исламу, в составленном из христианских детей войске, представители магометанства думали возбудить в православных – желание переходить в магометанство. Жалкое предположение безумных поклонников Магомета никогда не оправдывалось; между тем насилие по отношению к детям греков в первой половине XVII в. достигло крайних пределов: первоначальное число этого войска состояло из 1000 человек, при Магомете II увеличено было до 12000, при Солимане I до 20000, при Магомете IV до 40000, так что к половине XVII в. пятый мальчик из каждого греческого семейства должен быть янычаром,25 а следовательно магометанином.

Будучи не в состоянии истребить или ослабить, между греками, христианство обращением их в магометанскую веру, турки надеялись достигнуть этого отнятием у них и истреблением храмов. Еще в первое время после взятия Константинополя, турки истребили и отняли навсегда у христиан множество богатых и прекрасных храмов, Иерусалима.26 Между тем совершенно запрещено было грекам, как строить новые церкви, так и восстановливать ветхие и разрушенные. Только великою ценою можно было купить дозволение на незначительную поправку в церковном здании.27 Когда же разрешалось христианам строить новые храмы, – тут открывались новые притеснения со стороны турок: надобно было платить в казну значительную сумму денег за место для церкви;28 нужно было успокоивать подарками надзирателя зданий, готового привязаться ко всякой мелочи и т. п. От всего этого храмы христианские сокращались и множество их лежало в развалинах.29 Таковы отношения турок к грекам, как иноверцам. Не менее тяжелы были их отношения к грекам, как подданным.

Греки, как подданные турецкому правительству, естественно должны были платить подать и нести разного рода государственные повинности. Халкондила говорит, что турки сами не платили податей, считая это для себя неприличным, и что подати берутся не с турок, а с иноплеменников.30 На первых порах, на греков возложена была подать весьма умеренная.31 Она состояла из 9 драхм с каждого лица мужеского пола. Но с течением времени она все больше и больше увеличивалась, так что к концу XVI в. заключала в себе 30 драхм, – и эту подать должны были платить все лица мужескаго пола с 12 летнего возраста. К этой главной и поголовной подати присоединялось много других податей и налогов, каковы: подати на содержание и издержки султана и войска в военное время, на содержание флота, визирей и других вельмож турецких.32 Особенно тяжело было грекам в военное время, потому что издержки на содержание войска и флота значительно увеличивались.33 Но самая тяжелая подать для греков была подать «душ» т. е. отнятие у христиан детей для воспитания их в исламе и обращения потом на разные государственныя службы. Подать «душ» получила свое начало до взятия Константинополя и достигла крайних пределов в первой половине XVII в. Урхан, занимаясь преобразованием и устройством турецкого войска, образовал новые войска янычар и употреблял для этого пленных христианских детей, воспитавши их в военном искусстве и обративши в ислам. Преемники Урхана, особенно Мурад I обращались к этому же средству для пополнения рядов янычар, насильно отнимая детей у покоренных христиан. Магомет II, чтобы облагородить этог обычай, распространить его силу и значение, воспользовался, существовавшим некогда у греческих императоров правом – избирать из каждого города Греции детей с особенными дарованиями для воспитания их в Константинополе и приготовления к гражданским и военным должностям, – присвоил это право себе и распространил его на все города и области империи. Он оградил этот обычай законом, и в точности определил его приложение к делу. Через каждые четыре года турецкие сотники должны были являться в города и села, и брать с десяти домов по одному мальчику 7 лет и ниже несколько.3432 Собранные дети должны были воспитываться в Константинополе, Пере и Адрианополе, и притом в духе магометанской веры. Воспитанные таким образом, греки занимали иногда высшие должности. При преемниках Магомета подать «душ», сделалась самою тяжелою и невыносимою для греков; турецкие сотники являлись с отрядами янычар в места, населенные христианами и, вопреки всем правилам справедливости, отнимали у семейств часто всех детей, если они были здоровы и красивы; имея в виду при этом и свою пользу, нередко они схватывали детей, попавшихся на встречу, присвоивали их себе, или же возвращали их родителям за богатый выкуп. Из любви к детям и из святого желания сохранить их от мусульманского нечестия, родители нередко скрывали своих детей в пещерах, горах, домах начальников – единоверцев и т. п., а сами отправлялись на суд сборщиков, и здесь подвергались жестоким пыткам. Нередко дети, услышав о жестоких мучетях родителей, являлись к сборщикам и отдавались в их руки. С другой стороны, христианские дети, воспитанные в магометанской вере, отличались дерзостью и жестокостью в отношении к христианам, преследовали их насмешками и побоями, и проклинали самую веру христианскую.35 Справедливо замечает один писатель,36 что десятинная подать принадлежит к числу самых жестоких страданий греческих христиан, потому что дети отрываются от материнских объятий и воспитываются в мерзком служении Магометовом, и затем, воспитанные таким образом, дети принуждены бывают убивать своих родителей и преследовать веру, в которой рождены и крещены.37

По первоначальному праву, дарованному Магометом II, патриархи и епископы были свободны от всякой подати; но не прошло 15 лет после издания указа, как епископы бы ли обложены податью по следующему поводу: в 1467 г. при патриархе Марке Ксилокозабе,38 трапезундские переселенцы,39 хотели возвести на патриарший престол своего соотечественника – иеромонаха Симеона, жившего в Константинополе. Подарками и лестью, они склонили на свою сторону некоторых клириков, и вместе с ними, через своих друзей, служивших при султане, успели оклеветать патриарха Марка перед султаном и предложили ему 1000 дукатов за то, чтобы он сделал патриархом их иеромонаха Симеона. Магомет II благосклонно принял означенную сумму. Отсюда возник новый закон, по которому каждый патриарх по своем посвящении обязан приносить в казну дивана подать.40 Еще немного было бы зла, если бы подать ограничилась указанною цифрою; но честолюбие и происки некоторых духовных лиц, вмешательство в дела церковные лиц светских и корыстолюбие турецкого двора постепенно увеличивали эту подать. В первой половине XVII века она достигла огромной суммы: в 1620 г. великий визирь Али-паша потребовал от патриарха Тимофея, предшественника Кирилла Лукариса, 100000 дукатов.41 Конечно, требуемых денег патриархи не могли выплатить из собственных доходов, а принуждены были собирать их с подведомого им духовенства; а так как, по воле султана и их визирей, патриархи сменялись весьма часто: то само собою понятно, как тяжела была для Церкви патриаршая подать, которой подлежали епископы и прочие члены церковной иерархии. Как велика была в описываемое нами время эта подать – достоверно неизвестно. Но Ельснер в своем новейшем описании состояния христиан в Турции говорит, что духовные дают в казну дивана больше мирян; диакон два дуката, архимандрит четыре, епископы и архиепископы платят больше и неопределенную сумму, по произволу великого визиря и пашей.42 Независимо от того, все монастыри обложены были особою годичною податью, соответственно состоянию каждого из них, напр. из афонских монастырей: Лавра Св. Афанасия взносила 110 талеров, Ватопед и Хиландарь по 100 и т. п.43 Кроме обыкновенных податей духовенство греческое, как и миряне, отягощено было разными налогами, особенно в военное время. Этим налогам преимущественно подвергались монастыри.44

Для полноты очерка мы представим гражданское и умственное, нравственное и религиозное состояние греков, современных Кириллу Лукарису.

Гражданское устройство греческих обществ было различно. В тех городах и областях, где жили турки, правление находилось в руках турецких чиновников; в провинциях же, населенных одними греками, оно находилось у клира и лиц высшего сословия из греков.45 Вследствие неодинакового устройства гражданского, сама жизнь греков была неодинакова. В первых областях безотрадное явление представляет греческое рабство.46 Трудно представить положение, бедственнее участи рабов – христиан. Отторгнутые от своих единоверцев и лишенные возможности поддерживать христианскую веру, они по необходимости должны были погибать для истинной веры и христианской Церкви. Нередко рабы, достигшие старости, были выгоняемы из домов своими господами и, не имея пристанища, умирали с голода на улице.47 Кроме рабства, жизнь греков в областях, состоявших под непосредственным управлением турок, была бедственна еще потому, что подати и налоги здесь были гораздо ощутительнее и тяжелее, требование отправления государственных повинностей, соединено было с злоупотреблением правителей; земледелие было стеснено, промышленность находилась в руках турок, словом – все представляло здесь печальную картину. – Несколько отраднее было состояние областей, населенных одними греками. Здесь не было того печального рабства, какое было в первых областях. Жизнь, как политическая – общественная, так и домашняя – частная, здесь слагалась более свободно и правильно. Правителями были греки, а потому собрание податей и отправление других государственных повинностей шло правильно и без злоупотребления. Жители свободно могли заниматься земледелием, торговлею и т. п. Таким благосостоянием пользовались жители гордых областей и островитяне.48 Впрочем, мы говорим о благосостоянии этих областей по сравнению с греческими областями, населенными турками. Вообще же жизнь греков во всей Оттоманской империи представляет бедность и нищету.49

Как жило духовенство? Состояние духовенства определяется его управлением и теми средствами, которыми оно жило. Во главе управления стоял патриарх и, состоящий при нем, синод. Патриарх вместе с синодом избирал и посвящал архиереев, созывал соборы и имел духовный надзор за всеми церковными делами в своем патриархате и некоторыми гражданскими, касающимися греков (каковы – браки, духовные завещания и др.).50 Подобно патриарху, заведывали церковными делами в своих епархиях митрополиты, архиепископы и епископы. – Как определен был образ правления в греческой Церкви, так же определены были и средства для содержания духовенства; Патриарху пренадлежали все имущества архиереев, оставшиеся после их смерти без духовного завещания, а также имущества священников, не оставивших по себе детей и близких родственников; патриархи собирали милостыню51 и брали известную сумму денег с вновь посвященных ими епископов, архиепископов и митрополитов; в ведении патриархов находилась общественная касса, собираемая с духовенства для нужды церкви и т. п. – Митрополиты, архиепископы и епископы имели свои определенные доходы от кафедральных церквей, от низшего духовенства за посвящение и поставление на церковные должности, принимали от священников в определенное время подарки;52 имели доходы от народа за литургии заупокойные, за браки, от получавщих наследство и т. п.; принимали приношения от народа деньгами и продуктами. Епископу доставляли доходы монастыри, находящиеся в епархии, и разнные угодья, принадлежащия архиерейскому дому.53 Что же касается до низшего – оно пользовалось доходами троякого рода: приношением в церковь хлеба и вина, елея, свеч и фимиама,54 пожертвованиями в пользу церквей и монастырей – поместьев и угодий.55 Но главный и повсеместный источник для содержания духовенства составляло вознаграждение за отправление треб церковных.56 Оно выражалось в разных видах и неопределенно, смотря по усердию приносящих и по обычаю местности. Ко всему этому духовные присоединяли свой труд, – обрабатывание земли и занятие ремеслами.57 Вообще нужно заметить, что доходы духовенства были не скудны. Но этих доходов было весьма недостаточно: число духовенства было чрезвычайно велико. Почти каждый город и остров имел своего епископа, почти на каждое семейство был священник или монах. Один путешественник говорит, что в Греции духовенства более, чем мирян.58 Нужно же было народу питаться самому, платить тяжелые подати туркам и кормить бесчисленное свое духовенство, которое, не получая никакого пособия от правительства, исключительно жило на счет народа. Очевидно, при стесненном своем положении, народ не мог достаточно удовлетворять духовенство. Кроме того, при обилии духовенства, естественно, епархии были небольшия, приходы весьма малые, к тому же эти приходы не были правильно распределены; много было приходов, а священников больше; во многих деревнях вовсе не было священников, тогда как в других их было по нескольку,59 а от всего этого происходило много беспорядков. Наконец, церковные имущества были расхищаемы частью турками, а частью патриархами и теми епископами и монахами, которые помышляли о патриаршей кафедре; правительство же турецкое отнимало у духовенства на налоги и подати последние его доходы. Принимая во внимание все это, нельзя не сказать, что положение духовенства было достойно слез. Пихлер говорит, что низшее духовенство принуждено было жить добровольным подаянием, и чтобы не умереть с голода, занималось разными ремеслами.60

При таком жалком состоянии восточных христиан образование, естественно, было достоянием только немногих, притом оно развилось не в центре греческой Церкви, а на окраинах империи – в приморских городах и преимущественно на островах Архипелага, где жизнь греков развивалась гораздо самостоятельнее и свободнее, чем в Константинополе и его окрестностях.61 В эти места, свободные от притеснений турок, переселялись из Константинополя многие ученые мужи, и там содействовали развитию образования.62 Между тем образование в центре греческой Церкви находилось в жалком состоянии. По свидетельству историков, многие священники, даже столичные, ни слова не понимали того, что читали при богослужении.63 А Фессалоникийский митрополит признавался даже, что ни один из его монахов и священников не понимал древнегреческого языка.64 О воспитании молодого поколения греки почти не заботились, хотя при многих церквах и монастырях были элементарные школы, в которых приходское духовенство и монахи учили детей. – Три главных обстоятельства препятствовали грекам заниматься образованием: 1) фанатизм турок. Сделавшись властителями греческого народа, турки боялись просвещения греков и, из опасения, чтобы не пало их государство от греков, когда станут развиваться и процветать у них науки, старались пресечь все пути к образованию, предотвращать и истреблять в них каждое движение, каждый порыв ревности к наукам.65 2) Бедственное положение греческого народа. Вот что писал Мартину Крузию, Тюбингенскому богослову, Феодосий Зигомола – протонотарий великой Церкви Константинопольской: «У нас почти нет людей, которые любили бы мудрость и заботились бы о просвещении: обстоятельства заставляют их думать о другом... Народный правитель, как комар, кусает их и не дает покоя».66 Один ученый критянин в предисловии к Аристофану говорит: «Напрасно укоряют греков в том, что они не покупают книг и не учатся, – когда они заняты приготовлением необходимой пищи и с трудом могут платить подать варварам».67 Наконец, 3) неустройства в самой. Церкви и преимущественно на патриаршей кафедре. Истинное просвещение, ревность и усердие к образованию не всегда в это время были уважаемы в пастырях Церкви. Кафедра патриаршая, часто доставалась людям порочным, которые любили только льстить страстям человеческим, а не заботиться о благе своего народа. При таких неустройствах самые лучшие пастыри не всегда могли содействовать образованию народному. У них не было средств поддержать ревность свою к этому великому делу. Собственные труды их – устные и письменные наставления – вот все, чем они могли содействовать просвещению греков; но и здесь их голос был заглушаем часто голосом страданий народа греческого и безумными клеветами отступников православия. Писания их должны были оставаться надолго под спудом, так как по бедности своей они не могли их напечатать и издать в свет.68 Нечего говорить о прочем духовенстве: мы видели, что оно было сколько невежественно, столько же и бедно, а потому не могло содействовать распространению образования.

Нравственное и религиозное состояние греков в описываемое время также представляет печальную картину. Тяжелый гнет несчастных политических обстоятельств и дурной пример в самих турках, естественно, не могли не влиять на правственное и религиозное чувство греков. Живя в кругу мусульман, многие греки забыли догматы веры и правила нравственности. Участие народа в исполнении религиозных обрядов значительно упало. В церковь ходило народу весьма немного; многие перестали принимать христианские таинства. Едва можно было найти такую греческую фамилию, в которой бы не было явного ренегата; родители не стеснялись выдавать дочерей своих замуж за мусульман, и сыновей женить на мусульманках.69 Народ находился в нравственном оцепенении; ни о чем больше не заботился, как только о том, чтобы уплачивать туркам подати и обеспечить свою жизнь; старался жить так, чтобы своими национальными обычаями и правилами не возбуждать большей ненависти турок. В силу таких принципов жизни, греки часто беспрекословно соглашались на безнравственные требованияния турок, отдавали, например, своих дочерей в гаремы турецкие и т. в. Кроме того, живя вместе с турками, греки свыкались с их безнравственною жизнью, и эта жизнь, так или иначе, отражалась на них. Вот почему историки видят в жизни греков, с одной стороны, нравственную распущенность и роскошь (у богатых), с другой, в противоположность сему, величайшую бедность и нищету. Наконец, так как греки жили не столько для себя, сколько для иноплеменников: то естественно, они преданы были беспечности. А отсюда, развился у греков грубый порок – пьянство.70 При таком дурном нравственном и религиозном состоянии греческого народа, следовало бы искать в духовных, но к прискорбию надо сказать, что оно само было небезукоризненно.

Самым важным пороком в духовенстве Константинопольской церкви была симония, или продажа церковных должностей. Которая распространена была между высшим и низшим духовенством. Конечно, не все духовенство было предано этому пороку. Были лица на кафедрах церковных в высшей степени безукоризненные, составлявшие украшение восточной Церкви.71 Эти лица с особенной заботливостью старались об искоренении симонии. Особенно она стала заметна во второй половине XVI в. и в начале ХVII в. В это время ревностные пастыри Церкви принуждены были открыто бороться с этим пороком. Они собирали соборы, и на них предписывали строгие правила против симонии, и низлагали симониан.72 Больше всего, кажется, подвержен был симонии патриарший престол. В это время он обратился в продажную вещь, которую покупал тот, кто давал больше денег.73 Каждый богатый епископ, и даже простой иеромонах, имевший деньги, помышлял о патриаршестве. И так как торг патриаршим престолом доставлял огромный доход дивану: то Порта содействовала этому торгу и развивала его. Вот почему, с одной стороны, мы видим на патриаршем престоле много лиц недостойных и даже безнравственных, а с другой – частую смену патриархов.74 Каждый патриарх, купивший себе патриарший престол, уже через то готовил место другому; потому что, в след за ним, уже многие соображали, каким количеством денег можно превысить сумму, внесенную патриархом в казну дивана. И как только превышающая сумма объявлялась Порте, – патриарх лишался своего места; преемники его ожидали той же участи и т. д. Как достигался патриарший престол, так достигалась и епископская кафедра. Некоторые патриархи старались больше посвящать и низвергать епископов, чтобы больше получить денег. Епископы тоже самое делали по отношению к низшему духовенству. Симониею частью объясняется и та многочисленность духовенства, какую мы видели. Всякий мог получить священство, кто только в состоянии был заплатить епископу определенную сумму. Этим отчасти объясняется и то, почему встречается в это время много священников во все необразованных. – В низшем духовенстве мы тем больше встречаемся с таким же явлением; потому что состояние его было гораздо хуже состояния высшего духовенства. Все церковные требы духовенство отправляло за деньги – крещение, брак, погребение и даже исповедь и причащение. Один путешественник описываемого времени – Цаллот75 слышал из уст одного греческого епископа, что большие посты – самое лучшее время доходов для духовенства, когда христиане преимущественно каются в своих грехах. У каждого священника, говорит он, был лист, на котором были расписаны грехи и против каждого греха – такса за отпущение его; а если верить другим современным свидетельствам, то греческие монахи находились даже в службе у морских разбойников, и за приличную часть добычи, получаемую от разбойников, прощали им злодеяния их и возбуждали к новым. Конечно, эти свидетельства преувеличены, а последнее, быть может, и ложно; но все-таки в основании их нельзя не допустить доли правды. Причина такого религиозно-нравственного упадка, как мы уже сказали, лежала в тяжелом положении духовенства; однако же, это не оправдывает духовенства, потому что при тяжелом положении можно быть в высшей степени нравственным и религиозным, как это показали примеры некоторых святителей греческой Церкви и простых греков, причисленных даже к лику святых.76

Б. Отношение латинян к восточной Церкви

Когда на почве латинского католичества появилось протестантство, и более половины сынов Церкви римской отпало от папства, тогда латиняне с особенным усердием стали заботиться о том, как бы совершившийся ущерб в их Церкви пополнить приобретением новых последователей своей Церкви между иноверцами. Издавна, знакомый им Восток в это время обратил на себя особенное их внимание, выразившееся в пропаганде латинской вообще и в частности в деятельности иезуитов на Востоке.

Не смотря на то, что Константинопольский собор в 1443 г. торжественно отверг постановления Флорентийского собора, имевшего целью ввести латинскую унию в греческой Церкви, Римские папы все-таки не переставали посылать свои буллы, попрежнему приглашали греческих епископов на Римские соборы и незаконно назначали Римских патриархов и епископов на вакантные места на Востоке. Так, в то время, когда Кирилл Лукарис был избран в Александрийского патриарха, Беневенский епископ носил то же титло – Александрийского патриарха.77 Эти латинские епископы, жившие в пределах греческой Церкви и поминально считавшиеся греческими епископами, имели у себя надлежащий штат, во многих городах монастыри, аббатство и латинские епископии, получившие начало свое, впрочем, гораздо раньше Флорентийской унии. Все это вместе составляло папскую миссию в греческой Церкви. Эта миссия, в описываемое нами время, получила то новое значение, что дала у себя приют новым опытным миссионерам, приготовлением которых латиняне в это время особенно занялись, и вместе с ними заботились о распространении католицизма на Востоке.

Для распространения католизма между иностранцами, папы учредили в Риме общество распространения веры «sacra congregatio fid ci propagandas для приготовления достойных и способных миссионеров.78 Через это общество папы хотели распространить свою власть повсюду и преимущественно на Востоке. Сюда они постоянно отправляли членов этого общества – епископов, легатов, каноников, монахов разных орденов, а преимущественно иезуитов.79 Кроме предварительного приготовления миссионеров в самом Риме, для успешнейшего действования в деле образования греков, миссионерам вручаемы были подробныя инструкции, предварительно составленные в Риме, упомянутым обществом – приспособительно к состоянию тех народов, к которым посылаются миссионеры. Таковая инструкция издана была в Риме в 1597 г. для обращения греков: «Instructio super ritibus Graecorum». Кроме инструкций, определявших внешние приемы миссионеров, в обращении с греками, для начальников провинций и послов латинских, отправляемых на Восток, издаваемы были книги в духе единения Церквей латинской и греческой. Цель этих книг была – показать мнимое согласие этих Церквей, и тем, прежде всего, подействовать на священников греческих, как представителей греческого религиозного образования, а через них и на всех греков. С этою целью написана и издана была в 1619 г. книга Петра Аркудия, Корцирского священника: «De concordia Ecclesiae Occidentals el Orientalis» и др. Кроме того сами папы, при посредстве тех же миссионеров, всеми силами старались привлечь к себе греков. С этою целью они послали в монастыри греческие и вообще к греческим христианам индульгенции и разные привелегии и милости; так делали папы Лев X, Климент VII и др.80; покушались даже своими милостями склонить на свою сторону восточных патриархов, как напр. желал того Урбан VIII по отношению к Кириллу Лукарису.81 И не без успехов оставались все эти действия латинской пропаганды, особенно после того, когда, по ходатайству иностранных посланников латинских держав, находившихся при турецком дворе,– латинянам предоставлена была на Востоке полная свобода богослужения и деятельности от турецкого правительства. Следствием всего этого было то, что в каждой греческой епископии был епископ латинский, и во многих местах явились монастыри и аббатства разных орденов: яковитов капуцинов, францискапов, кальдериеров, иезуитов и др. Каковы были успехи этой пропаганды в обращении греков, – мы не можем сказать определенно. Свидетельства Алляция в этом отношении преувеличены; он, напр., говорит, что после падения Константинополя греки оставили свою ненависть к латинянам и вошли с ними в тесное общение.82 Полемика греков с латинянами, продолжавшаяся через весь XVI век, и борьба Кирилла Лукариса с иезуитами в XVII в. говорят нам совершенно противное...

Кроме общества пропаганды, приготовлявшего миссионеров для распространения римского вероучения среди греков, орудием для той же цели служили иезуитския школы. В XVI и XVII вв., вследствие притеснения турок, образование на Востоке, как мы видели, находилось в упадке; но при этом нельзя сказать, чтобы не было у греков жажды к просвещению; и в это тяжелое время много было желающих получить образование, где бы то ни было. И вот греческие юноши, за недостатком собственных училищ, спешили в знаменитые западные университеты и в иезуитские коллегии, находившиеся в большем числе преимущественно в Италии и Сицилии83 и пользовавшиеся в то время особенным почетом за строгую администрацию, педагогию преподавания наук.84 Эти университеты и коллегиумы были для пап одним из действительных средств к распространению на Востоке их влияния и власти. Греческие юноши воспитывались в них в духе и правилах латинской Церкви, а потому некоторые из них заражались католицизмом и возвращались на родину ревностными приверженцами пап. В этом отношении особенно важен был для римских первосвященников и латинской пропаганды на Востоке греческий коллегиум, основанный в Риме папою Григорием XIII в 1589 году.

Еще папа Юлий III думал устроить греческий коллегиум – только не в Риме, а в самом Константинополе; но смерть прекратила его памерение. Желая помочь всеобщему бедствию Греции, говорит Лев Алляций, Григорий XIII воздвигнув в Риме с великими издержками греческую церковь во имя св. Афанасия Великого и устроил при ней коллегиум для греческих юношей.85 Тот и другой, в деле построения греческого коллегиума имели свою корыстную цель – через греческое училище привлекать к себе греков, и чрез них же самих действовать на их соотечественников. Нашу мысль подтверждает все устройство этого коллегиума. Вся администрация, педагогика, преподавание богословских наук – были чисто латинские. Кроме того, самые пожертвование папы Григория XIII, столь щедрые в пользу устройства коллегиума, не могут говорить в пользу бескорыстия как его, так и его Церкви, которая всегда и везде наблюдала выгоды свои неразрывно с выгодами папы. Если для папы стоила великих издержек постройка в Риме греческой церкви и при ней коллегиума для греческих юношей, и если папа даровал этому коллегиуму богатые поместья и угодья в окрестностях Рима; то все это условливалось рассчетами папы на большее привлечение к себе греческих юношей и, таким образом, на покрытие многих издержек приобретением новых духовных чад для папского престола. При хорошем устройстве греческого коллегиума и при тех удобствах, которые ему предоставлены были, естественно, он не мог оставаться пустым. По свидетельству Алляция, в цветущее время коллегиума, при протекторе-кардинале Юлие-Антоние (Iulius Antonius), в нем было до 65 воспитанников.86 В нем воспитывались, кроме греков, и русские юноши.87 По окончании образования в означенном коллегиуме, многие из воспитанников-греков возвращались на родину верными сынами Церкви православной; но много было и таких, которые, возвратившись на родину и сделавшись ректорами школ, священниками и епископами в разных греческих городах, являлись ревностными слугами престола Римского, словом и делом содействовали распространению папской власти на Востоке. Таковы: Алляций и Петр Аркудий, так много ратовавшие за Римскую Церковь в полемических сочинениях, и южно-русс Мелетий Смотрицкий, бывший прежде в дружбе с Кириллом Лукарисом, а потом, с изменою православию, так много клеветавший на него пред Церквами – восточною и западною.88

Самым же главным орудием пап в деле распространения их религии и власти на Востоке были иезуиты. Орден иезуитов, основанный Игнатием Лойолою в половине XVI в., быстро распространился во всех странах света. Уже около 1556 года скоро по смерти своего основателя, общество иезуитов разделилось на 12 провинции, из коих 8 было в Европе, одна в Африке, одна в Азии и две в Америке. Скоро иезуиты появились и в Греции, расселились по разным местам империи и проникли в самый Константинополь. В деятельности их были освящены средства целью, рассчитаны все средства, определены до самых подробностей все пути деятельности по отношению к каждому народу, к каждому сословию, полу, возрасту, материальному и нравственному состоянию людей и т. п. А потому они легко могли вкрасться в сердца греков и явиться пред ними в виде облегчителей их скорби и избавителей. Они старались прежде всего обратить на себя внимание народа, привлечь его к себе через ласковое обращение и разные благотворительные дела, и таким образом войти в его доверенность. Затем, они пошли далее: стали учреждать монастыри, больницы и странноприимные дома; старались быть учителями и духовными отцами народа, начали заводить училища для воспитания в своем духе детей православных греков.89 Как будто с совершенным бескорыстием они предлагали грекам способы к образованию, безмездно обучали греческих юношей и через то, естественно, располагали к себе многих. Православные, ничего не подозревая, отдавали им детей на воспитание; иезуитам это только и нужно было: из-под их руководства редкий юноша выходил с неиспорченным сердцем. Кроме того, они вкрадывались в семейства со своими лицемерными беседами, советами и другими пособиями; ходили в больницы с лекарствами для ухаживания за больными и везде незаметно распространяли латинские мнения.90 Под видом благотворительности они давали у себя приют, а иногда и пропитание, людям беспомощным.

С особенным искусством привлекали к себе легковерных женщин, обольщая их своим сладкоречием, приятным обращением и особенно тем, что, будучи облечены священным саном, они обещали им разрешение от грехов, вовсе не налагая таких епитимий, какие назначались иногда православным греческим духовенством. Все это вместе не без успеха действовало на умы людей слабых, как в Константинополе, так и других городах греческих. Вот почему, по свидетельству даже восточных историков,91 немало было почитателей иезуитов между православными греками до тех пор, пока Кирилл Лукарис не разоблачил пред своею Церковью их коварных замыслов.

Кроме благотворительных действий и устного слова, иезуиты старались распространить свое учение, путем литературы, надеясь через это провести свое учение в круг образованных греков. Для этой цели они писали сочинения против восточной Церкви и печатные экземпляры этих сочинений рассылали повсюду – раздавали их даром всем, желающим иметь их. С такою целью в конце XVI века иезуит Ричард написал, книгу. «τάpγα τῆς pωμαικῆς Ἐκκλλεσίας»; (Щит римской Церкви) на общенародном греческом языке, и напечатав ее в Париже, раздал во всех местах, где этот язык был в употреблении.92 Особенно же иезуиты заботились об издании пособии и руководств латинским проповедникам для распространения между греками папизма и об издании латинских катихизисов для греческих христиан.93 Издавая свои сочинения, старались показывать, будто их учение согласно с православным греческим. Для этой цели они переписывали книги, содержащия православное учение, тщательно пересматривали их и частью вносили в них свое учение, частью выпускали целые места, направленные прямо против латинского учения; а иногда извращали целые места, особенно сильные православным учением. Испорченные, таким образом, книги перепечатывались в Риме и оттуда снова рассылались по Востоку, не как книги латинские, а как составленные и изданные на Востоке самими же греками. На такие действия иезуитов жаловался Нюренбергскому профессору Арнольди Афонский иеромонах Иосиф, путешествовавший по Европе.94 Нередко иезуиты прибегали к клевете и печатью провозглашали, что восточные патриархи подчинились престолу св. Петра и что обе Церкви – восточная и западная, соединились между собою. Так, напр., разглашено было про Александрийского патриарха Мелетия Пигу и др.95

Но тяжелее всего оказывались действия иезуитов на Востоке в то время, когда они, снискавши расположение турецкого правительства, вмешивались в дела политические и литературные. Лишь только встречали они противодействие со стороны греческих пастырей, или самих христиан, тотчас старались отмстить им клеветою на них пред правительством, и тем поправить свое дело. Часто через разные наговоры они содействовали увеличению податей и налогов, производили в государстве беспорядки и возмущения, и в них несправедливо обвиняли греческих христиан,96 которые должны были отклонять от себя все подозрения или тяжкими страданиями, или золотом.97 Кроме того, при помощи латинских посланников, живших при турецком дворе, иезуиты старались представлять кафедры важнейших митрополий своим единомышленникам, и нередко успевали в своих действиях, к величайшему соблазну православных. Мало того, на престоле вселенского патриарха часто восседали приверженцы папы, возведенные на патриарший престол по действию иезуитов; таковы патриархи были: Рафаил, Митрофан Кесарийский, Кирилл Берийский и др. Часто, по проискам тех же иезуитов, низводимы были с престола, подвергаемы заточению и даже лишаемы были жизни достойнейшие патриархи, ревностнейшие поборники православия; такова была участь Кирилла Лукариса и многих других.

В. Отношение протестантов к восточной Церкви

В то же время и протестанты также хотели иметь влияние на восточных христиан. Но только действия протестантов имели совершенно другой характер, чем действия иезуитов. От этого отношения протестантов к греческой Церкви представляются более умеренными, без насилий и принуждений, без происков и обмана, без войны и возмущений; а потому менее опасными, чем отношения латинян. Протестанты чужды были того фанатизма, каким отличаются паписты. Они старались действовать разумно на убеждение иноисповедных им христиан. Отсюда их деятельность в распространении своего учения была открытая и свободная, требовавшая того же самого и со стороны принимающих протестантское учение. Притом, и самые исторические побуждения к сношению с греческою Церковью у протестантов были совсем иные, чем у католиков. Именно: последователи Лютера, отделившись от Римской Церкви, скоро почувствовали нетвердость своего учения и разъединенность с древнею Православною Церковью; а потому, чтобы защитить свое учение от нападения папистов и сообщить ему более силы и значения в глазах христианского мира, они решились войти в сношения с восточною Церковью, надеясь сколько-нибудь склонить ее на свою сторону. С этою целью лютеране делали несколько попыток к соединению с собою восточной Церкви.

Первые сношения лютеран с восточными христианами открылись при патриархе Константинопольском Иоасафе II. В 1558 году прибыл в Виртемберг дьякон Константинопольской церкви Димитрий, посланный в Германию патриархом, сколько для собрания милостыни, столько же и для того, чтобы узнать – желают ли лютеране присоединиться к Восточной Церкви.98 Димитрий пробыл в Виртемберге около полутора года, беседовал с протестантскими учеными и особенно с Меланхтоном. Когда он отправился в Константинополь, Меланхтон вручил ему для передачи патриарху письмо и, переведенное им на греческий язык, аугсбургское исповедание веры (считающееся символическою книгою лютеран). В письме своем ревностный протестант высказывает свою радость, что на Востоке, среди злейших врагов христианства, Бог хранит еще свою Церковь, и потом объявляет, что протестанты твердо держатся Священного Писания – как пророческих, так и апостольских книг, догматических канонов Св. соборов и учений греческих отцов – Афанасия, Василия, Григория, Епифания, Иринея, Феодорита и единомысленных с ними, и отвергают древния заблуждения Павла Самосатского, манихеев и все отвергнутые Церковию учения, а также все изобретенные невежественными латинянами суеверия. Почему, пусть не верит патриарх, распространенной врагами протестантов, клевете на них. Но благочестивый Иоасаф не обратил внимания на исповедание протестантов, и послание Меланхтона, содержание которого рассказал ему Димитрий, оставил без ответа.99

Через 14 лет, при патриархе Иеремии II, сношения протестантов с Востоком открылись снова. Два Тюбингенские профессора Мартин Крузий и Яков Андреэ воспользовались к тому случаем, когда Стефан Герлах, воспитанник Тюбингенской академии, с посланником Максимилиана II, Давидом Унгнатом, отправлялся в Константинополь в должности проповедника при посольстве. Ученый Крузий вручил своему прежнему воспитаннику – Герлаху послание к патриарху, и переведенную на греческий язык одну проповедь Якова Андреэ, который приложил при этом и свое послание к патриарху, высказав в нем свое намерение преобразовать Восток – основанием унии с ним, на тех условиях, чтобы греки и протестанты, как члены одного тела Христова, крещаемы были во Христа и веровали в одного Искупителя. Прежде чем патриарх удостоил послание ответом, Андреэ и Крузий через год написали другое послание к патриарху с приложением другой проповеди Якова Андреэ. Оба богослова в другой раз повторили, что протестанты только в некоторых несущественных местных обычаях отличаются от греков, – за то в основном учении, как оно передано Св. Писанием и семью первыми соборами, совершенно согласны с ними, и желают только, чтобы этот союз единства в вере еще теснее заключен был. На все эти письма патриарх ответил им благосклонным посланием, в котором коротко объявил им: пусть протестанты всегда твердо сохраняют истинную веру греческую и не удаляются от Библии, семи соборов и отцев Церкви и сохраняют как записанное, так и устное предание, и заключил свое послание искренним желанием обращения германцев к восточной Церкви. Получивши такой благосклонный ответ от патриарха, Мартин Крузий и Яков Андреэ послали к патриарху еще письмо и с ним, по совету Герлаха, 5 экземпляров аугсбургского исповедания – на греческом языке, которое Михаил Кантакузен перевел на новогреческий язык. На письмо и на посылку патриарх Иеремия ответил тюбингенцам, что он в скором времени, вместе со своим духовенством, выскажет свое мнение о присланном ему исповедании веры. Некоторые из образованных греков в письмах к Тюбингенским богословам высказали свою радость о предполагаемой унии и просили своих новых друзей, чтобы они своих владетельных князей и вообще всех немецких князей склоняли к защищению греков. 18 июня 1576 года пришло наконец в Тюбинген объяснение патриарха. Сначала он высказал в нем свое желание, чтобы духовные его дети оставили свои заблуждения, какия заключаются в их исповедании. Обстоятельное и подробное опровержение Аугсбургского исповедания патриарх начинает несколько ироническою похвалою, что протестанты, по своему признанию, принимают семь первых соборов, и затем разбирает главу за главою с православной точки зрения протестантское исповедание, опровергая все отличия протестантского исповедания от православного, и соглашаясь с протестантами только в том, в чем они согласно с православными восставали против латинян. Заключение представляет сильное и убедительное увещание, чтобы протестанты, из опасения потерять вечное спасение, вступили в истинную греческую Церковь. По прошествии года, 28 июня 1577 года, Крузий и Озиандер представили возражения касательно спорных пунктов учения православного с протестантским. Спустя два года патриарх отвечал на эти возражения посланием с равной твердостью, и заключил свое послание убеждением, чтобы протестанты отказались от своих заблуждений. На новое послание восьми немецких богословов патриарх отвечал уже с некоторою раздражительностию, указывая противоречие в посланиях протестантского учения и упрекая их в гордости, что они хотят быть умнее прославленных чудесами отцев Церкви и разумнее Церквей древнего и нового Рима, сами разделяясь на бесчисленныя партии. Послание свое патриарх заключает просьбою не беспокоить его более богословскою перепискою. На новые и последние представления со стороны тех же протестантов патриарх не дал ответа.100

После патриарха Иеремии 11 протестанты вступали в сношения по делу соединения Церквей с Александрийским патриархом Мелетием Пигою. Это было в то время, когда Мелетий Пига за неимением Константинопольского патриарха управлял Константинопольскою Церковью, и когда в юго-западной России происходили жаркие споры об унии, Мелетий поручил дело об унии – как с латинянами, так и с протестантами, своему экзарху Кириллу Лукарису, который, как увидим после, счел лишним и неуместным заводить дело об унии, кроме латинян, еще с протестантами.101

Все попытки протестантов соединить восточную Церковь со своею, происходившие вне пределов греческой Церкви, более имели значения, нежели подобные же попытки протестантов, происходившие в пределах самой греческой Церкви.

Скоро после появления реформации Лютера, протестанты появились на Востоке вместе с немецкими посланниками, находившимися при турецком дворе. При посланниках, кроме свиты, их сопровождавшей, находились протестантские проповедники и общество протестантов, состоящее из оратора, переводчика и других ученых лиц. Все это, взятое вместе, составляло в некотором смысле протестантскую миссию. Первою обязанностью этой миссии, конечно, было отправление богослужения при кирках посольских, т. е. лютеранских храмах. Затем, это общество имело и другую цель – распространение между греками протестантства. Благодаря влиянию посланников при турецком правительстве, протестанты, с течением времени, получили позволение расселяться в пределах турецкой империи, и где можно было, устроить молитвенные дома и кирки: так были кирки и дома в Константинополе; в Галате и Пере. При лютеранских церквах находился определенный штат и проповедники, или собственно миссионеры.102 Но из свидетельств как восточных, так и западных писателей?103 мы видим, что протестантов в восточной Церкви было весьма мало, что кроме церквей и молитвенных домов, построенных ими в трех упомянутых ими местах, мы еще не видим нигде. Деятельность протестантов на Востоке первоначально обнаружилась не в распространении своего вероучения между греками, а в преследовании своих европейских врагов – латинян, находившихся на Востоке.104 Для этой цели они старались расположить к себе греков, чтобы вместе с ними преследовать взаимных и опасных врагов своих. Цель их была достигнута. Совместную борьбу протестантов и греков с латинянами мы видим во время Кирилла Лукариса. В этом отношении протестанты оказались сильными помощниками для греков и принесли большую пользу греческой Церкви. Правда, в этих действиях протестантов скрывались и задния мысли, – именно те, что, ослабивши влияние латинян на Востоке и приобретя расположение греков, они думали начать распространение своего вероучения между греками. По предположения протестантов не осуществились, потому что греки, узнавши их задние мысли прекратили всякие сношения с ними.

Миссионерская деятельность протестантов на Востоке состояла еще в том, что они старались распространять между православными свои сочинения, катихизисы и исповедания веры, переводя их на общенародный греческий язык.105 Главная мысль, которую развивали лютеране в своих сочинениях и посредством которой надеялись привлечь на свою сторону греческих христиан, была та, будто протестантское вероучение вполне согласно с учением восточной Церкви. Но неверность этой мысли тотчас была обнаруживаема учеными греками;106 а потому и этот способ миссионерской деятельности протестантов не достигал своей цели.

Рассматривая отношения латинян и протестантов к восточной Церкви, мы неоднократно упоминали о посланниках латинских и немецких держав, находившихся при турецком дворе. Во время Кирилла Лукариса посланники эти имели особенное значение и для восточной Церкви и для самого Лукариса.

Дорожа сношениями с европейскими государями, султаны держали своих посланников при себе в особенном почете. Последние же, пользуясь расположением султанов, в свою очередь, покровительствовали своим единоверцам на Востоке, ходатайствуя перед турецким правительством о их правах и свободе богослужения и действования. До XVII века, это покровительство было не очень заметно; в первой же половине XVII века оно простерлось, со стороны латинских посланников, до того, что латиняне производили страшные беспорядки в восточной Церкви и подвергали ее жестокому бедствию: протестантские – шли наперекор: они старались ослабить власть их на Востоке. Вражда между католическими и протестантскими посланниками основывалась на религиозных побуждениях. Протестантские посланники не могли равнодушно смотреть на успехи иезуитской пропаганды на Востоке, и с одной стороны зная, что иезуитов поддерживали и одобряли латинские посланники, находившиеся вместе с ними при турецком дворе, с другой – будучи сами не чужды тех же претензий на Восток, какия имели латиняне; они, естественно, старались подорвать значение латинских посланников при дворе. Этою враждою европейских посланников благоразумно воспользовался для блага своей Церкви патриарх Кирилл Лукарис, как мы увидим после.

Таковы были историческия обстоятельства Церкви восточной, при которых суждено было патриарху Кириллу Лукарису жить и действовать. Со стороны этого пастыря требовалось слишком много ума, твердости в православии и христианской опытности для того, чтоб не пасть под бременем этих тяжелых обстоятельств современной ему восточной Церкви. Патриарх Кирилл Лукарис, как увидим, действительно обладал всеми этими свойствами.

II. Жизнь и деятельность Кирилла Лукариса. Его рождение и воспитание

Кирилл Лукарис родился в Кандаке (Candaca),107 главном городе острова Крита, около 13 ноября 1572 года. При Св. крещении он назван был Константином; Лукарис же была его фамилия, принадлежавшая еще фамилии его отца.108 Константин Лукарис происходил из древней благородной греческой фамилии, которая находилась в родстве со знатнейшими греческими дворянскими фамилиями. Еще задолго до рождения Константина, его предки переселились из своего отечества Епидавра – в Иллирии, на остров Крит или Кандию. После завоевания Константинополя турками, подобные переселения были очень часты. Для лучшего обеспечения своей жизни и освобождения от непосредственного влияния турок, многие греки, имевшие средства и получившие позволение от патриарха, выделялись на острова, находящиеся вдали от центра греческой империи, где жизнь развивалась свободнее в материальном, религиозном и умственном отношении.109 Остров Крит представлял самое лучшее убежище для угнетенных греков. Хотя в иерархическом отношении он принадлежал к Константинопольской Церкви, но в политическом отношении в то время он находился под властию венецианцев,110 под которою жители Крита были счастливее всех греков.111 Венецианцы помогали им защищаться от нападений турок, и более или менее смиряли деспотизм последних. При таком покровительстве, естественно было многим грекам, даже из самого центра своей империи, переселяться в Крит или Кандию. Многие образованные мужи греческие оставили Константинополь – столицу империи, и переселились в Кандию для образования юношей. В ту пору Крит был как бы средоточием греческого образования.112 Вот почему знаменитые предки Константина Лукариса переселились из отечества на остров Кандию!.. Долго здесь они наслаждались спокойствием и довольством, обладая богатством и пользуясь известностью;113 но с течением времени эта благородная и богатая фамилия предков Константина Лукариса начала упадать, и наконец низпала до степени беднейшего сословия;114 почему Л. Алляций справедливо замечает, что патриарх Кирилл Лукарис происходил от незнатных и бедных родителей.115 Отец его был простой ремесленник, мать занималась валянием сукон; дядя – брат отца был мясник.116 Судя по такому происхождению и состоянию родителей Константина, естественно допустить, что родители мало заботились об его образовании.117 Лишь только мальчик несколько подрос, родители отдали его на служение одному рыбаку. Через занятие рыбною ловлею он скоро познакомился с мореходцами и перешел на службу к одному матросу. С ним он плавал на корабле в Родос, Триполи и Александрию.118 В Александрии в это время был патриархом Мелетий Пига, родом кандиец и даже родственник Константина Лукариса.119

Патриарх узнал этого мальчика и, сколько по родственному чувству, столько и потому, что Лукарис имел приятную и умную физиономию и обнаруживал прекрасные способности души, – с радостью принял его к себе. С этого времени патриарх Мелетий сделался исключительным воспитателем будущего Кирилла Лукариса. Так как Мелетий имел решительное влияние на все духовное направление и целую жизнь Кирилла: то мы предварительно должны поближе познакомиться с ним самим.

Мелетий Пига родился в Кандии от знатных родителей. Первоначальное образование он получил в своем отечестве; потом для дальнейшего образования отправился в Венецию, чтобы там заняться изучением грамматики, риторики и др. первоначальных наук; оттуда он перешел в Падую, где изучал богословие, философию и слушал медицинские лекции. Из Падуи Мелетий возвратился в Крит с достаточным запасом сведений и поступил в знаменитый греческий монастырь в Кандии.120 Как образованный муж и знаменитый проповедник в главном городе, он скоро возвысился над всеми монахами. В монастыре он открыл при себе школу древнегреческого языка, которая доставила ему хорошую рекомендацию и приобрела славное имя. Когда, таким образом, Мелетий прославился в своем отечестве и в своем монастыре, настоятель этого монастыря, епископ Сильвестр избран был в патриарха Александрийского, а Мелетий, как вполне достойный, занял его место (1574).121 Недолго он оставался в Кандии после Сильвестра: зависть и злоба латинских епископов начали его преследовать, а одно безименное письмо заставило его удалиться из Кандии. Он бежал к патриарху Сильвестру в Александрию, который с радостью принял его и, как мужа опытного и твердого в православии, сделал его протосинкеллом, а потом митрополитом в Сирену. Затем, когда патриарх решился оставить свою кафедру и удалиться на покой на гору Синай, – с согласия клира и народа он назначил себе преемником Мелетия Пигу, около 1584 года. В 1592 году мы видим Мелетия в сане патриарха Александрийского на соборе в Константинополе, бывшем по поводу Григорианского календаря; там же в 1593 году, вместе с другими патриархами, он утверждал патриаршество в России.122 Скоро после того он путешествовал по Востоку; посетил греческие Церкви в Азии и Европе, и везде являлся со своею проповедью, восставая против современных еретиков – латинян и протестантов.123 Лев Алляций рассказывает, что за обличительную проповедь свою он прогнан был латинянами с о. Хиоса.124

Как патриарх, мудрый и ревностный поборник православия Мелетий был известен всему Востоку. В 1594 году, когда умер Константинопольский патриарх Феофан, единодушным голосом Константинопольского клира Мелетий приглашен был для управления Константинопольским патриаршим престолом до назначения нового патриарха. Около 11-ти месяцев он с честью управлял Константинопольскою Церковью, и знаменит был не только как мудрый иерарх и умный проповедник, но и как писатель – апологет. Он писал разного рода сочинения и послания к русскому царю Василию Иоанновичу, к св. Гурию, архиепископу казанскому, к королю польскому во время литовской унии, к православным, обитавшим в Литве и Польше, и др., и везде защищал и утверждал православных в истинах православной веры, и опровергал заблуждения латинян и реформатов. По отношению к русской Церкви он известен тем, что присылал в юго-западную Россию ученых греков в качестве учителей и, как представитель православия, принимал участие в литовской унии.125 Франциск Биллербек предпочитает Meлетия всем грекам того времени, и в рассуждениях его о вере находит тонкость и искренность.126 Вот какому великому человеку Промысл отдал на воспитание Константина Лукариса!..

Принявши из рук матроса юного Константина, быть может, не больше как 10-ти лет, Мелетий сейчас заметил, что о воспитании его нисколько не заботились, а потому, решившись посвятить его исключительно на служение Церкви с самых юных лет, он теперь же постриг его в монашество, переменил его имя – Константин на имя Кирилла, и стал учить его первоначально чтению и письму. Мальчик, от природы способный и любознательный, успевал весьма хорошо. Это радовало Мелетия, и он решился послать юного Кирилла для дальнейшего его образования в Италию, где он и сам получил образование. Таким образом, Кирилл, имея не более 12 лет от роду, отправился в Венецию, где, по ходатайству Мелетия, поступил в греческую коллегию. По общему признанию современных историков, первым и влиятельнейшим учителем его был здесь Максим Маргуний,127 уроженец критский, муж образованный и ревностный защитник православия. Патриарх Константинопольский Иеремия II, за образование и твердость в православии обратил на Маргуния особенное внимание, когда он прибыл из Венеции в Константинополь, сделал его своим участником в переписке с Тюбингенскими богословами и посвятил его в епископа Цитерийского.128 Четыре года Кирилл Лукарис был в Венеции и, вероятно, окончил здесь образование вместе с отбытием учителя своего Маргуния в Константинополь. Кириллу Лукарису было в это время не более 16 лет. Воспитатель его Мелетий Пига, пользуясь его хорошими успехами и молодыми летами, отправил его для высшего образования в Падуанский университет. Состояние этого университета в то время можно определить отношением к нему правительства и достоинством профессоров. Дож Венецианский Пасхалий Цикония (Paschalis Сiсоniа) был ревностный правитель, который особенно заботился о ненарушимом соблюдении дисциплины и порядка в Падуе, а главнее всего – был человек благочестивый и разумный, строго наблюдавший за хорошим ходом образования в своей стране. Эти личные свойства Циконии не остались без влияния на главного начальника Падуи и на самый Падуанский университет. Начальник Падуи Марин Гриман (Marinus Grimanus) был человек такого характера; а по отношению к университету еще более замечательно в нем было то, что он был предан ученой деятельности гораздо более чем, сколько позволяла ему должность. Понятно, после этого, как он заботился об университете – высшем рассаднике итальянского просвещения. Вся забота его состояла в том, чтобы из университета выходили воспитанники с благонамеренным научным направлением, и знающими свое дело, а особенно, чтобы они были примерными в нравственном отношении.129

Семь лет пробыл Кирилл Лукарис в Падуанском университете, и на 23 году своей жизни, по вызову воспитателя своего патриарха Мелетия, оставил Падую и прибыл в Константинополь, где находился Мелетий, управлявший тогда Константинопольскою Церковью по смерти Патриарха Феофана и во время первого заточения патриарха Матфея II-го.130 Этим закончил свое школьное образование Кирилл Лукарис.

Не считая домашнего его образования, начавшегося под непосредственным надзором Мелетия в Александрии и продолжавшегося два года, – 11-ть лет он провел в Венеции и Падуе за школьною скамьею, и в продолжение этих 11-ти лет изучил языки: древнегреческий, латинский, итальянский, турецкий и сербский; достаточно познакомился с существовавшим в то время курсом наук: философиею Платона и Аристотеля, диалектикою и риторикою, метафизикою, эстетикою, историею, богословием и экзегетикою.131 После такого образования, естественно, он мог возвыситься над клиром своей Церкви и обратить на себя общее внимание.

Патриарх Мелетий с радостью принял своего питомца, возвратившегося из Падуанского университета. Радость его еще больше увеличилась, когда он увидел, что Кирилл своею жизнью и успехами оправдывал его надежды.132 Почти целый год Лукарис оставался при Мелетие в Константинополе. В продолжение этого времени Патриарх достаточно узнал своего питомца и, нашедши его достойным священного сана, посвятил его сперва в иеромонаха, скоро потом в архимандрита, и назначил его начальником одного греческого монастыря в Крите. Решившись в самом начале своих забот о Кирилле – приготовить в нем достойного преемника себе, Мелетий думал, что еще не время было Кириллу начать жизнь оседлую и самостоятельную, а потому, для большего укрепления его ума и силы духа, он решился теперь послать его не за школьную скамью, а на профессорскую кафедру и, кроме того, не в школу теоретической науки, а в школу жизни. Мы разумеем пребывание Кирилла в юго-западной России.

Восточпые патриархи, как единоверные с русскою Церковию и считавшие, ее своею дщерью, с самого начала ее существования находились в близких отношениях с нею. Сначала они посылали русской Церкви своих святителей; затем, когда русская Церковь созрела и стала представлять своих достойных святителей, – восточные патриархи утверждали этих святителей. Вместе с этим они заботились о благосостоянии Церкви русской: посылали своих ученых мужей для образования русских христиан, и защищали ее от врагов православия. Эта забота о благосостоянии русской Церкви побудила патриарха Мелетия послать в Россию своего ученого питомца Кирилла Лукариса с целью доставить пользу и русской Церкви и ему самому. Он был здесь ректором и учителем в Острожском училище и защитником православия на Брестском соборе во время польско-литовской унии.

Острожское училище получило свое начало в то время, когда южная Русь, составляла из себя легкую добычу, как для Литвы, так и для Польши, и защищаема была только сильными владетельными туземными княвьями. Из них Константин Иванович Острожский был основателем Острожского православного училища. Некоторые относят начало этого училища ко времени вступления Острожского в гетманскую должность, т. е. к 1498 году.133 В чем состояло учение в этой школе, для нас положительно неизвестно. Можно только сказать, что это была низшая школа. При сыне Константина Острожского Константине, называвшемся Константином-Василием, совершилось преобразование этой школы из низшей в высшую. В противодействие польско-литовской упии и действиям иезуитов в юго-западной России Константин-Василий старался возвысить образование в острожской школе. С этою целью он ввел в ней преподавание языков: славянского, латинского и греческого, вызвал в нее ученых греков, основал типографию в Остроге, и т. п. В преобразованном острожском училище первым ректором и учителем греческого языка был Кирилл Лукарис.134 Во время его ректорства, училище это служило украшением вельможнейшего князя Константина-Василия,135 и было образцом для устроившихся тогда в юго-западной России братских школ.136 Сам же Кирилл Лукарис называется славным ректором и учителем греческого языка.137 Но в чем выразилось это мудрое управление училищем и его деятельность, как наставника, – об этом положительных свидетельств нет. С достоверностью можно заключить о его деятельности в острожском училище по его уставу, данному Луцкой школе в 1623 году, когда он был уже Константинопольским патриархом. По всей вероятности, Кирилл Лукарис в уставе для Луцкой школы предложил те же самые правила, какие проводил он во время своего ректорства в Острожском училище. На основании устава, данного Кириллом Лукарисом Луцкой школе и некоторых других исторических памятников,138 можно думать, что Острожское училище, в педагогическом и учебном отношении, первым ректором его поставлено было довольно высоко. Он, например, требовал от наставников добрых качеств, по которым они могли бы служить примером для воспитанников, – знания и усердия к науке, любви и расположения к ученикам, и т. п.139 От учеников требовал ревностного и неопустительного исполнения своих обязанностей по отношению к классу, церкви, наставникам и друг к другу.140 При этом строго определены были все обязанности как наставников, так и учеников.141 В училище преподавались по порядку классов основные начала обучения, грамматика, арифметика, пасхалия, языки: славянский, латинский и греческий, церковное пение, Священное Писание, учение св. отцев, поэзия, история церковная общая и отечественная, богословие и начала медицины.142 Но из всех предметов, преподававшихся в Острожском училище, особенное внимание обращено было на греческий язык в видах обогащения русской литературы переводами с греческого языка. Кирилл Лукарис, для лучшего успеха в изучении греческого языка, вменил в обязанность ученикам говорить между собою по-гречески и по-славянски, но так, чтобы один спрашивал по-славянски, другой отвечал ему по-гречески. Лучшим доказательством процветания греческого языка в острожском училище служит то, что большая часть книг острожского издания представляет собою переводы с греческого языка.143

Будучи ректором и учителем Острожского училища, Кирилл Лукарис в то же время наблюдал за действиями латинян в юго-западной Руси, Литве и Польше; следил за религиозными спорами между православными и латинянами. Когда же настало время польско-литовской унии, – он принял участие в совещаниях о ней со стороны православных. Участие это совершилось по воле того же Мелетия, патриарха Александрийского, который послал его в Острожское училище. Это сделал патриарх, сколько в надежде на его образование и твердость в православии, – столько же и для того, чтобы, через присутствие при религиозной борьбе, познакомить своего питомца – молодого и ученого Архимандрита – лицем к лицу со спорными религиозными вопросами, и через то еще более приготовить его на поприще будущей его деятельности в Церкви восточной. Вместе с экзархом Константинопольского Патриарха Никифором, Кирилл Лукарис присутствовал на Брестском соборе в качестве экзарха патриарха Александрийского.144

На Брестском соборе Кирилл Лукарис, вместе с другими поборниками православия, участвовал в богословских прениях и в отправлении протестации к Митрополиту Михаилу Рогозе, в которой православные угрожали за измену православию судом, как ему, так и другим изменникам; вместе с другими защитниками православия он участвовал в составлении и подписании приговора, по которому положено было – ни в чем не слушать Митрополита и других отступников – епископов, а считать их лишенными власти, и не принимать ничего в отношении к вере без Константинопольского патриарха.145 Вследствие такого образа действования православных на Брестском соборе, их ожидали неблагоприятные последствия, а, следовательно и Кирилла Лукариса: митрополит Михаил Рогоза со своими сообщниками обнародовал проклятие и низвержение на епископов православных – Гедеона и Михаила, на Киево-Печерского архимандрита Никифора Тура и др.; а экзархов восточных патриархов – протосинкелла Никифора и Кирилла Лукариса огласил бродягами и самозванцами, несмотря на то, что патриарх Мелетий удостоверял князя Константина Острожского, что они действительно уполномоченные от патриархов – Константинопольского и Александрийского, и правильно держали собор в Бресте.146 Объявленных митрополитом Рогозою бродягами экзархов восточных патриархов, как защитников православия, стали преследовать в юго-западной России разъяренные латиняне: протосинкелл Никифор был убит;147 а Кирилл Лукарис от преследования иезуитов едва спас жизнь свою бегством из России.148

Собор Брестский не остался без особенных впечатлений для Кирилла Лукариса; он родил в нем новые мысли и новые желания. Кириллу Лукарису пришлось быть на соборе и на зрелище религиозной борьбы в первый раз, а потому он пожелал основательно познакомиться с западным вероучением вообще и со спорными пунктами религии в частности, чтобы через то сделаться более сильным в защищении греческой Церкви и православного вероучения от латинян и протестантов. А для этого ему нужно было отправиться на запад Европы – в центр западного вероучения. Возвратившись с собора к патриарху Мелетию, Кирилл Лукарис сообщил ему свои мысли и желания. Мелетий одобрил, его намерения и благословил его отправиться путешествовать по западу Европы. Подкрепляемый, таким образом Мелетием, по обычаю греческих монахов того времени, он начал свое путешествие под видом сборщика милостыни для греческой Церкви. Сперва отправился в Виттенберг и Женеву, а затем и в другие страны Европы. Историки утверждают, что Кирилл Лукарис посетил в это время Италию, Францию, Бельгию, Нидерланды и Англию. Легер (Leger), Гэттингер (Höttinger) и Иларий (Hilarius) не говорят об этом ничего. Смит (Smith) извещает, что он прошел всю Италию и потом посетил другие страны, славившиеся богословскою наукою. Лев Алляций также молчит об этом. Пападополи (Papadopoli) передает, что он путешествовал по Германии и Галлии.149 Киммель утверждает, что он прошел всю Италию, и из Женевы отправился в Бельгию.150 Николай Спадарий (Nicolaus Spadarius) утверждает, что он учился в Британии.151 Рико свидетельствует, что несколько времени он пробыл в Англии.152 Принимая во внимание все эти свидетельства историков о путешествиях Кирилла Лукариса, мы признаем, что Кирилл Лукарис посетил если не все страны, указанные историками, то, по крайней мере, большую часть из них. Неизвестно определенно, сколько времени провел Кирилл Лукарис в путешествии по Европе; известно только, что он возвращен был Мелетием, и на обратном пути прошел Болгарию, Бессарабию, и особенно долгое время пробыл в Молдавии.153 В 1599 году он увиделся со своим воспитателем. В этом же году получил от него позволение отправиться на о. Крит для председательства на соборе вместо своего патриарха.154 Здесь посетил он свой монастырь, и своими проповедями, говоренными в храме Пресвятой Богородицы, обратил на себя такое внимание своих соотечественников, что возвратился от них к Мелетию с богатыми подарками.155 В следующем 1600 году, патриарх Мелетий во второй раз послал Кирилла Лукариса в Россию.

После Брестского собора, сношения западнорусских христиан с восточными патриархами по делу об унии не прекратились. Когда волнения и кровавые мятежи наполняли Малороссию, Литву и Польшу при Сигизмунде, короле польском, – сам Сигизмунд обращался к патриарху Александрийскому Мелетию за советом о прекращении этих волнений, и письменно старался расположить его к унии. Патриарх, принимая и теперь, как прежде, участие в церковных делах юго-западной России, писал ответные письма Сигизмунду и некоторым знаменитым лицам в юго-западной России, и для установления мира и спокойствия послал туда своего экзарха Кирилла Лукариса. Мы упомянем о трех письмах патриарха Мелетия, писанных к королю Сигизмунду, Турновию и Брониевию и принесенных с Востока Кириллом Лукарисом.156 В этих письмах заключается рекомендация о Кирилле, как муже ученом, благочестивом и заслуживающем особенного внимания; вместе с тем в них видно то полномочие, с каким патриарх отправил Лукариса на юго-запад России.

Ответное письмо патриарха к Сигизмунду начинается похвалою королю за его ученость и особенное внимание к восточной Церкви; затем, патриарх жалуется, что благоразумными распоряжениями короля об отлучении нарушителей покоя злоупотребляют к преследованию лучших людей; благодарит царя за благоволение; обещает содействовать восстановлению мира в юго-западной России и Польше, и отказывается признать Римского папу. Патриарх пишет, что он и его предшественники хорошо знали, что римский епископ есть епископ Рима, равно как и Константинопольский – есть епископ Константинополя, что тот и другой не как один над всеми, но как равный с другими исполняет посланничество Христово. Письмо свое патриарх заключает просьбою, чтобы король удостоил Кирилла Лукариса, его экзарха, высочайшей благосклонности, которую он заслуживает по своему благочестию и учености.157 В письме к Турновию патриарх говорит, что он все, что нужно касательно унии, сообщил в письме к Сигизмунду, и передал устно своему экзарху Кириллу, и просит Турновия благосклонно принять достойного Лукариса.158 В письме к Брониевию, после рекомендации Кирилла, патриарх говорит: «Жалею, что мы разделены в том, в чем все христиане должны быть согласны», и выражает дальше надежду, что когда-нибудь настанет время, когда Бог положит конец этому разделению.159 Кроме трех упомянутых писем Кирилл Лукарис принес письмо от своего патриарха воеводе Киевскому – князю Острожскому, Яну Замойскому, Львовскому архиепископу Димитрию, и др.160 Но как эти письма, так и прибытие Кирилла Лукариса в юго-западную Русь, не могли теперь принести пользы для страждущего православного народа в юго-западной России. Кирилл Лукарис прибыл сюда в самое смутное и неспокойное время, и к тому ж во время политических переворотов в Молдавии, Седмиградии; когда гетмана, яснейшего и могущественнейшего короля польского, Иеремию Могилу валахского князя, изгнанного неспокойным и хитрым князем Михаилом, вновь возводили на княжеский престол. А потому Кирилл Лукарис многим лицам не мог передать писем Мелетия лично и, вследствие смутных обстоятельств, не мог сам оставаться в юго-западной России и начинать дело об унии: но, дабы не подвергнуться снова гонению и опасности со стороны латинян и их приверженцев, он тотчас отправился обратно в Египет.161 О таком ходе дел свидетельствует собственное письмо Кирилла Лукариса, оставленное во Львове у архиепископа Димитрия.162 Особенность этого письма состоит в том, что оно представляет нечто вроде исповедания веры. Вот краткое содержание его:

«Я, Кирилл Лукарис, великий архимандрит Александрийской Церкви, – экзарх и посланник патриархов Константинопольского и Александрийского, прибыл в сию страну не по любопытству, а выполняя долг моего послания и повиновения пославшим меня. Прибытие мое случилось во время неспокойное, во время политических переворотов в Молдавии, Валахии и Седмиградии; а потому, многих лиц я не мог видеть и вручить им писем от патриарха Мелетия; мало того, дабы своим прибытием в это смутное время не произвести нового подозрения,163 я решился возвратиться в свое место. Однако же, чтобы оставить здесь добрую память, я оставляю это послание, которым свидетельствую, что я прислан сюда патриархами с благонамеренною целью, а именно – для расследования нужд здешних христиан, которые обращались за этим к восточной Церкви. Просили патриарха Мелетия о соединении своей Церкви и протестанты; и я имел по этому делу письмо к ним от патриарха, но этого письма я им не отдал; потому что я хорошо знаю, и патриархи восточные хорошо знают, что протестанты стоят гораздо дальше от истинного вероучения, нежели вы (латиняне), и не соглашаются с истинною Церковью во многих существенных догматах,164 тогда как Церковь Римская стоит гораздо ближе к православно-восточной Церкви, и мы не чуждаемся соединения с нею; но только в настоящее время это соединение по политическим и религиозным делам – не возможно. Будем ждать благоприятнейшего времени. А что касается до меня лично, то я свидетельствую, что в этой стране я ни о чем больше не заботился, как только о том, чтобы установить покой и согласие между спорящими. Возвратившись в свое отечество, я буду всеми силами стараться о том же пред восточными патриархами». В заключение письма Кирилл Лукарис говорит, что он оставляет это письмо во Львове для того, чтобы там знали, зачем он приезжал в эту страну и почему возвратился, ничего не сделавши.

Письмо это отыскано у Львовского архиепископа иезуитом Петром Скаргою и издано им с предварительным предисловием.165 В этом предисловии Скарга говорит, что письмо Лукариса он представляет с тою целью, чтобы русские, заботящиеся о соединении Церквей и своем спасении, познали, как далеко они разнятся от древних дальновидных греков, и видели, какие понятия имели последние об этом соединении. Некоторые, не желая подать повода к подозрению в расположении Кирилла к папизму, говорят, что это письмо, вместе, с предисловием к нему, есть произведение иезуита Петра Скарги, который выдумал этот подлог для того, чтобы авторитетною личностию Кирилла Лукариса успешнее склонять православных к подчинению Римской Церкви.166 Предположение очень вероятное; но нам нет нужды принимать его. Мы будем иметь полную возможность видеть, что Кирилл Лукарис был жестокий враг латинян. Согласно с большинством исторических свидетельств,167 мы признаем это письмо за произведение Лукариса, но только несколько измененное и дополненное в пользу латинской Церкви, по всей вероятности, первым издателем его – Скаргою.168 Сличая это письмо с указанными нами письмами Мелетия, мы видим в них сходство в общем духе и во взгляде на соединение Церквей. Кирилл говорит в своем письме, что мы всегда желали мира и соединения с латинскою Церковью, что это соединение гораздо возможнее для нас, чем с Церковью протестантскою, и т. п. Все это справедливо и выражает не личный только взгляд Кирилла, а всех истинно-православных христиан, принимавших участие во всех попытках к соединению Церквей в продолжение нескольких веков. Самые обстоятельства в бытность Кирилла Лукариса во второй раз в юго-западной России были такого рода, что ему было весьма кстати написать это письмо и оставить его здесь, дабы, по отбытии его, видели, зачем он приходил сюда и почему возвратился, ничего не сделавши.

Оставивши рассмотренное нами письмо у Львовского архиепископа, Кирилл Лукарис непосредственно затем оставил юго-западную Россию, и через Валахию возвратился в Египет. В то время, когда он находился на пути из Александрии в Каир, где в это время пребывал патриарх Мелетий, его встретило посольство от Мелетия, который лежал на смертном одре и уже назначил его преемником себе – патриархом Александрийским. Спустя два дня по прибытии Кирилла в Каир, Мелетий Пига умер. Нельзя решить, – тотчас ли по назначении Мелетием и по смерти его Кирилл Лукарис избран был патриархом, или еще Мелетий успел утвердить это избрание. Неодинаково передают историки и то, – всеми ли единодушно он избран был патриархом, или это совершилось не без сопротивлений. Киммель в своем очерке жизни Лукариса говорит, что он избран на патриарший престол Александрийский, непосредственно после Мелетий Пиги общим голосом клира и народа; а Пихлер свидетельствует, что возшествие Кирилла на патриарший престол не могло совершиться без борьбы; была партия, желавшая возвести на престол Герасима, управлявшего патриаршею кафедрою в отсутствие Мелетия и сделавшегося патриархом после Лукариса.169 Но, как бы то ни было, только в 1602 году мы видим Кирилла Лукариса уже патриархом Александрийским.

Кирилл Лукарис был Александрийским патриархом 19 лет (1602–1621). Историки, называя его управление Александрийскою Церковью мудрейшим,170 о деятельности его в этот период говорят весьма мало. О первых шести годах управления Кирилла Лукариса Александрийскою Церковью положительно нет никаких сведений. В 1608 году, вместе с антиохийским патриархом Дорофеем, он путешествовал в Иерусалим для посвящения на Иерусалимскую патриаршую кафедру Феофана.171 В первый раз ему пришлось быть в Иерусалиме, а потому в это время он с особенным вниманием и благоговением осматривал святые места, освященные стопами и событиями в жизни Господа Иисуса Христа.172 Удостоившись поклониться святым местам, он навсегда полюбил их, питал к ним особенное уважение и защищал их от населения турок и притязаний латинян. Так, с тем самым Феофаном, которого Лукарис посвящал в патриарха Иерусалимского, он мужественно подвизался в защите гроба Господня от латинян, которые, будучи поддерживаемы французским посольством в Константинополе, употребляли все средства к тому, чтобы исторгнуть из рук православных гроб Господень вместе с храмом Воскресения Христова.173 Впрочем, деятельность Кирилла Лукариса относительно гроба Господня относится преимущественно к патриаршеству его в Константинополе.

Возвратившись из Иерусалима, Кирилл Лукарис мирно управлял своею Церковью. Зандий (Sandius), посещавший в 1611 году Египет, свидетельствует о Кирилле, что он человек редкой добродетели и учености.174 В 1612 году Кирилл Лукарис путешествовал в Константинополь для управления сиротствующею без патриарха Константинопольскою Церковью. Во время патриаршества Кирилла Лукариса в Александрии, – в Константинополе происходили беспорядки на патриаршем престоле. Здесь после Матфея II, вступившего на патриаршую Константинопольскую кафедру в третий раз и умершего через 17 дней после восшествия, – наследовал Рафаил II, митрополит Митиленский. Он управлял Константинопольскою Церковью пять с половиною лет, и заявил себя другом латинян и приверженцем папы, которому он письменно заявил свое подчинение.175 Это стало известно всей Константинопольской Церкви и Александрийскому патриарху Кириллу Лукарису. По желанию первой и по влиянию последнего, Рафаил был удален от патриаршего престола, и на место его во второй раз был приглашен Неофит II-й, но и этот был заподозрен в том же, а потому, по желанию Кирилла, после шестилетнего управления его Константинопольскою Церковию, он был низвержен, – престол патриарший оставался праздным.176 Патриарх Кирилл Лукарис, назиравший до этого времени издали за Константинопольскою Церковью и заботившийся о благосостоянии ее и православия, успел через это заслужить особенное внимание у Церкви Константинопольской; и когда, по низвержении Неофита, престол патриарший оставался праздным, – Кирилл Лукарис был приглашен местоблюстителем этого престола и для управления Церковью Константинопольскою.177 На пути в Константинополь Кирилл Лукарис встретился с Корнелием Гагою, который отправлялся из Бельгии в Константинополь в качестве нидерландского посланника при Оттоманской порте. Этот Гага, по свидетельству Пихлера, познакомился с Кириллом еще во время путешествия последнего по западной Европе. Настоящая встреча их была радостная; их знакомство возобновилось.178 Корнелий Гага надолго оставался другом и помощником Кирилла Лукариса в несчастных обстоятельствах во время его патриаршества в Константинополе. Мы не можем определенно сказать, – как долго Кирилл Лукарис в это время управлял Константинопольскою Церковью; историки говорят об этом неопределенно. Они замечают только, что после довольно продолжительного его управления избран в патриарха Константинопольского Тимофей 1-й, митрополит древних Патр.179 Впрочем, зная, что Неофит удален от своего места не ранее 1613 года и что в 1614 году уже посвящен был в патриарха упомянутый Тимофей, – естественно признать, что Кирилл Лукарис управлял в это время Константинопольскою кафедрою не более полутора года.180 О самом управлении его, на основании свидетельства Смита, Киммель замечает, что он управлял Церковью с таким авторитетом, что, без согласия его, Константинопольский клир не мог поставить себе нового патриарха.181 Так велико было значение Кирилла Лукариса для Константинопольской Церкви, когда он был еще патриархом Александрийским!.. Ко времени пребывания Кирилла Лукариса в Константинополе в качестве блюстителя Церкви Константинопольской, западные историки относят письмо Кирилла Лукариса к нидерландскому богослову Утенбогартену (Utenbogarten). Из этого письма видно, что Лукарис познакомился с Утенбогартеном через рекомендацию Корнелия Гаги. Главное содержание этого письма состоит в том, что Кирилл Лукарис выражает свое желание о соединении Церквей, говорит, что этому соединению препятствуют нововведения в Церквах, что человеческим мнениям дан сильный простор, что вместо древней отеческой веры ввели пустую философию, и проч. Затем переходит к восточной Церкви, защищает ее от нареканий; находит счастье для нее в самых несчастных ее обстоятельствах. «Тирания турок», говорит Лукарис, «отняла у греков возможность к образованию; но это самое принесло им пользу в том отношении, что им неизвестны разрушительные мудрствования Запада».182

После того, как клир Константинопольской Церкви нашел мужа достойного патриаршей Константинопольской кафедры, Кирилл Лукарис оставил Константинополь. В это время он посетил Адрианополь, Афины и Валахию.183 По свидетельству тех же западных историков, Кирилл Лукарис из Валахии писал второе письмо к Утенбогартену. В этом письме он хвалит желание Утенбогартена – видеть все христианские Церкви на земле соединенными на одном основании и под главою Христа, и осуждает партизанство. При этом он высказывает свою жалобу на слепую гордость латинян, которые хвалятся, будто только они мудры, и они одни возделывают божественную ниву, считают себя непогрешимыми. Далее, Лукарис советует своему собеседнику и его соотечественникам не чуждаться единства веры, и переходит к богословским рассуждениям, которыя начинает с учения о христианской вере. Здесь он излагает учение о пресвятой Троице, об исхождении Святого Духа, – показывает несостоятельность Римского учения об этом предмете, касается главенства папы и замечает при этом, что догмат о главенстве папы самый важный для латинян и более всего удаляет их от православных. Затем, Кирилл Лукарис переходит к учению о таинствах, как необходимых орудиях для получения благодати, и особенно останавливается на учении о таинстве евхаристии, опровергая разности относительно этого таинства, существующия на Западе. После учения о таинствах Кирилл Лукарис переходит к управлению и устройству Церкви восточной. Здесь трактует он о четырех восточных патриархах, описывает устройство Церкви восточной и изображает современное ее состояние; сообщает Утенбогартену сведения о восточных еретиках своего времени – об армянах, коптах, моранитах, яковитах; изображает кратко их вероучение, обряды, нравственность и их вредное влияние на православных христиан. Здесь же изображает он насильственные меры иезуитов, проникших в пределы восточной Церкви. Наконец, рассуждает о свободе воли, о предопределении, об оправдании, направляя это учение против протестантов. Письмо это, как по объему, так и по содержанию, весьма замечательное. Если оно действительно принадлежит Кириллу, – то, по всей вероятности, цель этого письма была та, чтобы познакомить западного богослова с вероучением восточной Церкви, с ее устройством, современным положением, и т. п., и через то, если не привлечь его к своей Церкви, то, по крайней мере, расположить его настолько, чтобы иметь в нем помощника в защищении восточной Церкви от латинян.184

По свидетельству Алляция, из Валахии Кирилл Лукарис предпринимал путешествие в Польшу и Россию для сбора милостыни.185 Мы не знаем, насколько верно это свидетельство Алляция; только у русских и польских историков мы не находим свидетельства о его посещении в третий раз этих стран. Около 1616 года мы опять видим его в Валахии, именно в городе Терговиште. От него самого мы узнаем, что Римская партия преследовала его здесь, как защитника православия, что, именно, некоторые мужи Валахии, учившиеся в Риме, вооружились против него по возвращении в отечество; поэтому, в том же году, он счел нужным оставить Валахию. При отъезде он оставил в Терговиште свою речь или архипастырское послание, в котором предостерегает своих единоверцев от новых волков и осуждает латинян и еретиков протестантов. Как замечательное послание Кирилла Лукариса, свидетельствующее о его архипастырской ревности о православии, мы приведем его здесь:186 «Кирилл Божиею милостию патриарх великого града Александрии и судья вселенной, всем православным христианам в Терговиште, духовному и светскому сословию, истинным чадам Святой католической и Апостольской восточной христианской Церкви, которая с достохвальною ревностию, на основании евангельской истины, отвращается и убегает всякого соблазна и нововведения еретиков (протестантов) и латинян, коварно враждующих против нашего православия, – благодать, мир и милость от Всемогущего Бога и нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа.

«Никакое сильное волнение не потрясало тот древний ковчег, когда он, сильно обуреваемый и опеняемый, носился по волнам, которые, по мановению Божию, сильно воздымались через низвергающиеся из небесных хлябий потоки, угрожая уже поглотить находящихся в ковчеге, если бы Бог не помиловал кормчего – Ноя, и не утишил бурю. Это, думаю, было прообразом тех ужасов, которые устрашают новый ковчег – нашу Церковь, освобождения от которых мы не прежде можем надеяться, пока Бог не накажет этих злых врагов невинных душ. Так как они завидовали этому городу в его глубоком церковном мире, – они воздвигли против нас непримиримую войну. Так как мы теперь намрены оставить город; то считаем нужным дать всем в руки образ, чтобы с ним можно было безопаснее защищать православие; для этой цели мы изложили, на общеупотребительном языке, в нескольких пунктах, начала нашей веры. Из древнего Рима пришли сюда некоторые наученные латинскому образу мыслей и хотящие заразить страну, которая никогда не видела франков (латинян). Не довольствуясь тем, что отвергли ее веру, они извращают преданное от Христа, апостолов, св. отцев и соборов православное учение восточной Церкви. Мы клянемся перед вашею любовью, что крепко стоим в вашем благочестии и православии, и латинянам не оказываем никакого послушания, но отвергаемся от них, как еретиков, как врагов нашего спасения. Так, во-первых, всякий, особенно за римлянина признаваемый грек, не исповедующий сердцем и устами, что Дух Святый существенно и ипостасно лишь от Отца, а временно от Сына исходит, но утверждает вечное исхождение Святаго Духа от Отца и Сына, – вне нашей Церкви, не имеет никакого общения с нами и да будет анафема. Во-вторых, всякий, кто не признает, что в евхаристии и миряне не только тела, но и крови Христовой приобщаться должны; равно – кто утверждает, что достаточно одного тела приобщаться, что в нем содержится и кровь, хотя, однако же, Христос преподал отдельно то и другое: тот вне Церкви и анафема. В-третьих, кто утверждает, что Господь Иисус Христос употребил на тайной вечери опресноки, как иудеи, а не квасный хлеб, тот удаляется от нашей Церкви, и да будет анафема. В-четвертых, всякий утверждающий, что Господь наш Иисус Христос придет не ради душ, а для воскресения тел, да будет анафема. В-пятых, кто утверждает, что души тех христиан, которые грешат в жизни, но умирают с сокрушенным чувством, но эллинскому мифу, будут наказаны в чистилище, да будем анафема. В-шестых, кто утверждает, что папа – глава Церкви, а не Христос, да будет анафема. Всякий принимающий что-нибудь из этого учения – анафема. Увещаваю вас, ради Господа и спасения ваших душ, твердо стоять в своей вере, защищаться от волков, так как они всегда могут явиться, – назидаться в учении, которое оспаривают те, кои поставили себе единственною задачею жизни воевать с православными христианами, чтобы развращение и невежество римлян распространить в нашем роде. Итак, укрепляйтесь в ваших силах и просите Бога, чтобы вам достигнуть рая через вашу веру. Приятно даже кровь пролить за веру, если это необходимо; и Богу приятно то, чем посрамляется противник. Будьте мужественны, да защитит вас Господь наш Иисус Христос, да благословит вас и даст вам мирный конец, о чем будет достоянная, непрерывная моя грешная молитва».

В то время, когда Кирилл Лукарис оставлял это архипастырское свое послание в Терговиште, он послал еще письмо к правителю Валахии – Радулу (Radul).187 Общий характер этого письма – та же полемика против латинян, какую мы видели в его послании. Но в частности здесь он защищает употребление православною Церковью квасного хлеба при евхаристии, направляя это против употребления латинянами при этом таинстве опресноков. Христос, говорит он, праздновал не иудейскую пасху, а таинственную, и потому не употреблял опресноков; и евангелисты, говоря о хлебе, употребленном Иисусом Христом на тайной вечери, не называют его опресноком – ἄζυμον, а хлебом квасным – ἄρτος. Кроме того, он говорит, что латиняне, склонные к новизнам, исказили тайну плоти и крови Господа, и преподают христианам одно тело, а не тело и кровь вместе, хотя Христос ясно говорит: «если не пьете крови Сына человеческого, не будете иметь жизни в себе». Если папа не слушает этих слов Евангелия, – значит, он нарушитель его. Поэтому, мы покланяемся Христу и Ему повинуемся, а не папе, который для распространения своей власти соблазняет землю и ежедневно подвергает растлению множество душ. – Понятно, для чего говорит это Кирилл Лукарис правителю Валахии: он хочет показать ему, как латиняне заблуждаются в своем вероучении, а между тем их много находится в Валахии, и вредные действия их становятся ощутительными для православных жителей этой страны. А потому необходимо было принять против них меры, и эта забота должна лежать прежде всего на правителе страны. Вот цель письма Лукариса к правителю Валахии.

Оставивши Валахию, Кирилл отправился прямо в Египет. В марте месяце того же 1616 года мы видим его уже возвратившимся на свое место; это видно из письма, писанного им по прибытии в Египет к Абботу, архиепископу Кэнтерберийскому и примасу английскому. Неизвестно, когда Кирилл познакомился с архиепископом Кэнтерберийским; но только из этого письма можно заключить, что Кирилл знаком был с ним прежде. В письме Лукариса к Абботу заключается свидетельство о тогдашнем состоянии Церкви Александрийской. Именно, Кирилл выражает Абботу свою радость, что он опять находится в Египте, который из всех греческих стран наслаждается приятным миром, где православные христиане свободно исповедуют свою веру, не терпят притеснений и насилий от иноверных властей; где нет двуязычных змей (латинян), для которых нет никаких средств к распространению тираннии Римского папы. Между тем, в Константинополе и подведомых ему церквах греки терпят притеснения от турок и латинян. Последние, как софисты, обманывают там народ своими хитрыми тонкостями, а простые греки часто не в состоянии бывают противостать им. Пришлось и мне, говорит при этом патриарх, с удовольствием претерпеть ради Христа раны от этих злодеев. – Из этого же письма открывается, что оно послано было через священника Александрийского Митрофана Критопула, которого Кирилл Лукарис послал в Англию для получения образования. В своем письме Лукарис просит примаса английского представить Критопула английскому королю и руководить его на чужой стороне.188

В 1617 году или 1618 патриарх Кирилл Лукарис путешествовал в Константинополь на собор, созванный патриархом Константинопольским Тимофеем. Кроме Тимофея и Кирилла, на этом соборе присутствовали патриархи – Антиохийский Евфимий и Иерусалимский Софроний. Вместе с другими патриархами Кирилл Лукарис участвовал на этом соборе в определении низложения Лаврентия, епископа Синайской горы, за то, что, вопреки древнему преданию, совершал божественные тайны, не снимая митры с головы, как рассказывает Мелетий историк.189 В 1620 году патриарх Кирилл Лукарис, заботясь о благосостоянии и просвещении России, подобно своему предшественнику Мелетию, послал «для науки и утверждения веры в Киев, Галич, Львов и на всю Белую Русь», своего ученого иеромонаха Иосифа, который два года занимался науками в этих городах, и в 1622 году представлялся Московскому государю Михаилу Феодоровичу.190

Кроме представленных нами сведений о жизни и деятельности Кирилла Лукариса во время его патриаршества в Александрии, западные историки говорят, что в последние годы своего патриаршества в Александрии (1618–1620) он вел частую переписку с протестантами, и представляют под его именем много писем, написанных, будто бы, им в это время.191 Но, так как на этих письмах противники Кирилла основывают свои обвинения в неправославии, взносимыя на него: мы рассмотрим эти письма и выскажем свое суждение о них, когда будем защищать приснопамятного патриарха от этих обвинений.

По свидетельству врагов Кирилла Лукариса, возшествие его на Константинопольский патриарший престол соединено было с постыдными для него преступлениями. Они говорят, будто Кирилл Лукарис, в бытность свою патриархом Александрийским, подобно воспитателю своему Мелетию Пиге, патриарху Александрийскому, давно простирал свои виды на Константинопольскую кафедру. Во время управления своего Константинопольскою Церковью, в качестве местоблюстителя патриаршего престола, он будто бы думал остаться действительным патриархом, но тогда это не удалось ему: патриархом избран был Тимофей II. Удалившись в Египет, Кирилл не переставал мечтать о вселенской патриаршей кафедре. Эта мечта, говорят, известна была его друзьям – протестантам, они-то и помогли ему взойти на патриаршую кафедру в Константинополе. Именно: голландский посланник пригласил к себе патриарха Тимофея на обед, за которым, через архимандрита Иосифа, подал ему кубок с ядом. Когда патриарх, по возвращении в дом, начал ощущать боль в животе, сведома того же посланника, приглашен был врач, который подбавил еще яду, и – патриарх умер. В награду врач получил 1000 дукатов, Иосиф сделан архиепископом Халкидонским, а Кирилл Лукарис сделался Константинопольским патриархом. Скоро потом завязался спор между Лукарисом и Иосифом, и последний был низложен. В отмщение Иосиф объявил тайну перед народом в храме «Паммакаристос», за что патриарх приказал умертвить его.192 Но все эти клеветы врагов Лукариса противоречат достоверным свидетельствам восточных и, более добросовестных, западных историков о восшествии его на престол патриаршеский... Некоторые, даже обвинители Лукариса, говорят, что если что подобное происходило, то независимо от Кириллал. Пихлер говорит, что с решительностью можно допустить, «что это не от него происходило, что сомнительно даже то, знал ли он об этом».193 Мы же, на основании достоверных исторических свидетельств, скажем, что, при возшествии Кирилла на патриарший престол, в Константинополе не было никаких злодеяний. Но свидетельству восточных историков, патриарх Тимофей не был отравлен, – но «мирно почил о Господе».194 Об убийстве Иосифа мы нигде не находим свидетельств, кроме Алляция, жестокого врага Лукариса.195 Кроме того, известно также, что избрание Кирилла происходило в то время, когда он находился в Египте. Филипп Кипрский, Киммель, Гэттингер свидетельствуют, что Кирилл Лукарис возведен был на вселенский престол голосом синода.196 Мелетий – историк говорит, что Лукарис «был избран единодушно собором православных архипастырей в присутствии знатнейшего духовенства (ἄρχοντων) Константинопольской Церкви.197 Наконец, та любовь, которая встречала и всегда сопровождала Кирилла Лукариса со стороны клира и народа Константинопольской Церкви, – свидетельствует о том, что выставляемые врагами Лукариса злодеяния, совершавшияся будто бы, при его восшествии на престол, – совершенная ложь; потому что, если бы действительно были эти злодеяния, то он на первых же порах оттолкнул бы от себя и клир и народ.

Вопреки свидетельствам тех историков, которые говорят, что Кирилл Лукарис долго домогался Константинопольской кафедры, и достиг ее незаконно и постыдно, – невольно соглашаешься со словами Киммеля, который говорит, что Кирилл Лукарис «много перечувствовал, когда принимал патриаршество Константинопольское по смерти Тимофея». Он вполне сознавал, что это место было сколько почетнейшее, столько же полное вражды и ненависти и многих беспокойств; его глазам ясно представлялись: жадность турок, происки антипатриархов, с их епископами и священниками, коварство иезуитов, – и все это заранее обрекало его на великий подвиг.198 Вот почему, по замечанию Киммеля, он не с охотою принял предложенное ему достоинство вселенского патриарха; но посвятивший себя с самых юных лет на служение православной Церкви, – он готов был для блага ее принести себя в жертву. 5 ноября 1621 года Кирилл Лукарис был, патриархом Константинопольским, по смерти приснопамятного Тимофея,199 и 17 лет (1621–1638) носил титло вселенского патриарха; но в продолжение этих 17 лет пять раз был возводим на патриарший престол, и столько же низвергаем с него. Мы будем рассматривать жизнь и деятельность его – как патриарха Константинопольского по этим кратким пяти периодам.

Первый период патриаршества. Кирилла Лукариса в Константинополе продолжался не более полутора года. В это небольшое время он успел заявить себя – как вселенский патриарх по отношению к Церкви русской, и как ревностный, православный пастырь для Церкви Константинопольской.

Православные христиане в юго-западной России, угнетаемые латинянами и униятами, кроме знамений и чудес благодати Божией, совершившихся в храмах и обителях православных, подкрепляемы были, в вере и терпении братствами.200 Братства появились в юго-западной России прежде унии; но несравненно более почувствовалась в них нужда со времени унии, когда появились жестокие гонения на православных, и когда потребовалась особенная ревность на защиту веры и на помощь пастырям Церкви. Кириллу Лукарису хорошо было известно положение православия в это время в юго-западном русском крае. Как прежде он являлся здесь ревностным поборником православия, так теперь, сделавшись вселенским патриархом, он является ревнителем православия в той же стреле, и старается поддержать его через учреждение нового братства в городе Луцке и через утверждение там своей ставропигии. В 1623 году Кирилл Лукарис своею патриаршею грамотою утвердил Луцкое братство. Грамота эта содержит в себе мудрый устав его для утверждения братства.201 В ней сначала, патриарх говорит о том, что он по дару и власти, данной ему от Св. Духа и Господа Иисуса Христа, имеет полное право давать правила для жизни не только для духовных, – но для светских. Основанием этих правил, продолжает он, служит братская взаимная любовь Христова; а потому его устав не новый, а учрежденный и утвержденный Апостолами между верующими, когда «у всех было сердце и душа едина», – и заповедует Луцкому братству соблюдать его. Далее излагает самый устав. – Устав этот содержит 18 правил: 1) Начальник братства – пресвитер, поставленный рукою патриаршею; он избирает 4 старших братьев и распределяет между ними должности по их достоинству и способностям. С ними начальник делает заседания, принимает желающих поступить в число братства, испытывает их, дает присягу и принимает вклады. 2) Братья должны жить пристойно, строго исполнять свои обязанности; уклоняющагося же от своих обязанностей с братскою любовью должны исправлять несколько раз; в случае же его неисправности, доносить о нем начальнику, который налагает на виновного наказание; а если он пренебрежет наказанием, то исключает его из числа братства пред всею церковью. 3) Для своих дел братья должны делать сходки: малые – в каждую неделю после утрени непосредственно, а большие – раз в месяц, сделав для этого предварительную повестку. 4) Каждый брат должен делать определенные взносы. 5) Кружка братская должна храниться в церковном казнохранилище; ключи от казнохранилища должны храниться у старшего брата; а ключи от братской кружки должны быть у двух следующих за ним старших братьев. Четвертый брат должен вести реестр приходо-расходный. Выдача денег происходит в общем заседании. Каждый брат обязан представить по истечении года отчет в своей деятельности. 6) Братские деньги должны быть употребляемы на поправку храмов, милостыню бедных, на содержание сирот, на устройство школ, и т. под. 7) Забота братства должна быть по преимуществу обращена на благо своих ближних. 8) В собраниях братства должно быть все чинно и любезно; за нескромные слова – подвергать наказанию. 9) Неискусный в слове может заявлять свой голос чрез другого. 10) Дела и совещания братства должны быть тайною для посторонних. 11) В проступках соучастник и виновный подвергаются отлучению вместе. 12) Братство должно помогать только беднейшей своей братии. 13) Умершего брата братия обязана провожать до могилы с возжженными свечами и сделать церковное поминовение на сумму братскую. 14) Дважды в год – в субботу мясопустную и субботу пятидесятную должны совершаться заупокойные литургии за усопшую братию, на которых должны присутствовать все братья и со всеми семействами своими. 16) Каждый брат обязан вписать имена своих усопших братий в поминальную книгу, для поминовения в церкви в определенное время. 16) Дважды в год должны быть отправляемы заздравные литургии – 1 сентября и в праздник заложения братской церкви. 17) Братья должны заботиться о благолепии храма, о хорошем проповеднике, о школе и воспитании юношей. 18) Начальник братства должен быть муж образованный и рачительный. Если же он не таков, то братия может попросить его уступить место достойнейшему. – Этот устав, основанный на истинно христианской любви и ревности ко благу Христовой Церкви, патриарх Кирилл Лукарис объявил своею соборною грамотою, чтобы ни одно духовное и светское лице не противилось ему, и скрепил своим подписом и патриаршею Печатью. Устав этот с любовью принять был Луцким братством, и послужил основанием для учреждения других братств.

В том же 1623 году мы встречаем другую грамоту патриарха Кирилла Лукариса, данную на сооружение Крестовоздвиженской церкви в городе Луцке, с правом ставропигии. В этой грамоте он хвалит братию Луцкой епископии за заботливость и рачительность о милостыне для низшей братии, и поощряет ее благословением Св. Духа на добрые намерения во все времена. Затем, на желание братии – иметь ставропигиальный храм Св. Креста Господня отвечает одобрением их намерения и пожертвования на это святое дело тамошних обывателей. Дальше делает распоряжение относительно ставропигиальных обрядов, последований служб, и т. п. Утверждает Крестовоздвиженский храм своею ставропигиею, и ограждает эту ставропигию своею патриаршею властию, под угрозою отлучения от Церкви всякого, кто дерзнет беспокоить ее.202

Как скоро явилось в городе Луцке братство и ставропигия Константинопольского патриарха, – Кирилл Лукарис позаботился об учреждении там греко-славянской школы.203 Этой школе, как и братству, Кирилл Лукарис даровал свой мудрый устав,204 послуживший образцом для других братских школ.205 Устав Кирилла Лукариса, данный Луцкой школе, разделяется на 20 статей, в которых со всею подробностью определены должности учителей и обязанности учеников. Вот краткое содержание этих статей: 1) определяются качества учителя. Он должен быть кроток, рассудителен, благочестив, непьяница, и должен служить во всем примером для учеников. Здесь же указываются первые приемы учителя с новопоступившим к нему учеником. 2) Учитель должен заботливо учить своих учеников полезным наукам, и наказывать их за непослушание не тирански, а наставнически. 3) Ученики должны сидеть на определенных местах. 4) В школе богатые и бедные ученики – равны. 5) Учитель должен любить одинаково всех учеников. 6) Ученики должны сходиться в школу в определенное время. 7) Учитель должен знать – все ли в школе ученики, и почему – каких нет. 8) Учение должно начинаться после молитвы. 9) Дети в школе должны быть разделены на три класса, смотря по наукам и успехам. 10) Поутру, после молитвы, дети должны приготовлять к классу свои уроки, заданные вчера. 11) После обеда – должны готовиться к вечернему классу; а вечером расходятся по домам и дают отчет в своих уроках отцам и родственникам. 12) Учитель должен давать письменные упражнения ученикам. 13) В субботу должно быть недельное повторение. 14) После обеда в субботу учитель занимается благочестивыми размышлениями с учениками. 15) В праздничные дни учитель беседует с учениками о праздничном дне перед обеднею и после обеда, объясняет праздничное евангелие, апостол и проч. 16) Очередные мальчики наблюдают за порядком в школе, метут пол, топят печку, и т. п. 17) Ленивых и неисправимых мальчиков должно увольнят из училища. 18) Учитель и строители школы должны внушать содержателям учеников – держать их благоразумно и прилично. 19) Желающий взять сына из училища должен делать – это с ведома училищного начальства. 20) Дурных учеников, а тем более дурных наставников, решительно воспрещается держать при училище. – В заключение устава Кирилл Лукарис кратко определяет предметы преподавания и способ его.206 Если же так заботился Кирилл Лукарис о благосостоянии Церкви русской, близкой к нему по единству веры, но чуждой в отношении политическом и иерархическом; то несравненно более он старался улучшить состояние своей Церкви – Константинопольской.

Главная цель, с которою взошел Кирилл Лукарис на Константинопольский патриарший престол, была та, чтобы сколько-нибудь облегчить тяжелое положение своей Церкви, зависевшее от турок, и освободить ее от опасных врагов иезуитов. Еще, будучи местоблюстителем вселенского престола, он старался разрушать коварные их замыслы. Гораздо с большею ревностью он восстал против них теперь, когда, вместе со званием вселенского патриарха, он принял на себя, постоянную обязанность заботиться о мире и благосостоянии Константинопольской Церкви. От взора его не могло укрыться, что иезуиты были тогда сильнейшими врагами православия, равно опасными – как по своей многочисленности, так и по влиянию на умы православных. Единодушная и живая деятельность их сопровождалась быстрым успехом. Патриарх Кирилл Лукарис хотел прекратить это опасное зло. Для этой цели, немедленно по прибытии в Константинополь, он созвал собор из подведомственных ему епископов, и вместе с ними определил предостеречь православных от близких сношений с западными христианами вообще и в частности с иезуитами. По его указанию и под его руководством, написана была грамота, в которой патриарх пастырски умолял свою паству – избегать сообщения с западными христианами. Эта грамота разослана была повсюду в виде окружного послания. Мудрая предусмотрительность и решительные меры, предпринятые патриархом для водворения мира и порядка в Церкви, не остались без благих последствий: православные стали чуждаться иезуитов, и тщательно оберегать от них свои семейства.207 Таким образом, первый удар нанесен был врагам православия; патриарх пастырски радовался успеху своих действий и благодарил Бога. Но не пали духом иезуиты: они постарались отомстить опасному врагу своему за нанесенное им оскорбление.

Во время этой борьбы Кирилла Лукариса с иезуитами, при султане Мустафе I, государством управлял жестокий Гуссейн – человек в высшей степени корыстолюбивый; из повара египетского сераскира, он сперва сделался правителем Египта, – а затем получил от янычар звание великого визиря при турецком дворе. Этому сильному временщику нужны были деньги для поддержания своей незаконной власти и пополнения своих расходов. К нему-то иезуиты решились обратиться с просьбою о низвержении Кирилла Лукариса. Согласившись с Григорием, епископом Амасийским, который считался православным епископом, но был тайным органом их в Константинополе, и с двумя низложенными за разные преступления архиереями – Ахридским Митрофаном и Серским Иосифом, они поднесли Гуссейну 20000 талеров и оклеветали Кирилла – как друга европейцев и изменника (ὥς φίλον τῶν εὐροπαίων καὶ προδοτικόν). Визирь, без всякого расследования дела, велел низложить Кирилла Лукариса – как изменника, – а на его место назначил патриархом представленного иезуитами, упомянутого Григория Амасийского.208 Низвержение Лукариса не обошлось без борьбы и волнений в Церкви Константинопольской. К чести православных, в народе и клире никто даже не хотел слышать о новом патриархе. Сам Кирилл Лукарис не устрашился открыто восстать со своею паствою против похитителя патриаршего престола, не смотря на угрозы сребролюбивого Гуссейна: лишь только Григорий обнаружил свои замыслы, патриарх Лукарис, при многочисленном собрании народа и клира, в присутствии нескольких епископов, торжественно произнес отлучение на него; а сильная одушевленная его речь, сказанная им при этом случае, еще более восстановила православных против несправедливо поставленного патриарха и его сообщников, возмутивших спокойствие Церкви. Но как бы то ни было, только посвящение Григория в патриарха Константинопольского состоялось. Как свидетельствует Захария Мафас, три месяца он управлял Константинопольскою Церковью.209 Но оставался еще в Константинополе и Кирилл Лукарис. Он не переставал оправдывать себя пред турецким правительством. Но так как все оправдания не имели силы перед несправедливым и жестоким Гуссейном, то Лукарис обратился к защите и посредничеству иностранных посланников – английского и голландского. Оба они, как мы заметили в своем месте,210 имели большое значение при дворе турецком, и оба находились в дружеских отношениях к Кириллу Лукарису; а потому взялись ходатайствовать перед Портою за Лукариса: они представили Порте всю незаконность ее поступка и крайнюю несправедливость ее в отношении к Лукарису. На этот раз ходатайство иностранных посланников имело только ту силу, что Григорий Амасийский, как незаконно достигший патриаршего престола, был удален из столицы в заточение на остров Родос.211 Но не был восстановлен и Лукарис. Иезуиты, подобно Кириллу Лукарису, для достижения своих целей, обратились к французскому посланнику, находившемуся в Константинополе при турецком дворе, – графу де-Сези, ревностнейшему католику. Посланник рад был поддержать своих друзей для славы Римской Церкви. Они составили новый план для окончательного, по их мнению, низвержения Кирилла, который в то же время, по словам Манаса, не переставал своими поучениями утверждать православных в отеческой вере и выставлять на вид тайные цели папистов.212 В апреле 1623 года, иезуиты вместе с графом де-Сези сделали новый донос турецкому правительству на Кирилла Лукариса: будто бы он имел тайные сношения с великим герцогом Тосканским, и замышлял предать ему один из островов архипелага. При всей своей нелепости, клевета придумана была довольно удачно: турки давно опасались Тосканского герцога, войска которого не раз производили опустошения на берегах Геллеспонта, и потому поверили клевете. При этом иезуиты еще принесли Гуссейну 20,000 талеров, и он немедленно велел отправить Лукариса на остров Родос, как государственного преступника.213 Так совершилось первое заточение патриарха Кирилла Лукариса.

На место низложеннего патриарха Григория Амасийского возведен в патриарха Анфим 11-й, епископ Адрианопольский. Наскучив долгим пребыванием на одном и том же месте, в главном городе своем Адрианополе, Анфим усердно искал себе открытого и обширного поприща. Как человек богатый и честолюбивый, он сильно желал занять престол в Константинополе, где жизнь представлялась ему весьма привлекательною, – а сан патриарха мог представлять много пищи для мелкого тщеславия.214 При этом иезуиты: имели к нему тайный доступ, и сильно подстрекали его самолюбие, обещая ему со своей стороны несомненную поддержку и покровительство французского посланника. Слабодушный старец не мог устоять против стольких искушений и, по внушению своих сообщников, решился заплатить правительству значительную сумму, – за что немедленно и был объявлен патриархом. Православные греки должны были на время подчиниться Анфиму, дабы избавиться от жестоких притеснений Гуссейна, оставшись беззащитными после Лукариса. Приверженцы папы вне себя были от радости; они немедленно отправили в Рим нарочного вестника, чтобы уведомить папу о торжестве французского посланника и иезуитов над бедствующим православием. Папа Урбан VIII, так был обрадован этим известием, что написал собственноручно благодарственное письмо к графу де-Сези. В этом письме он оплакивает бедствия Востока, который, будучи колыбелью христианства, теперь ослабевает под постыдным игом врагов христианства. Греция, восклицает он, некогда наставница истины, питается теперь разрушительными заблуждениями, и служит только корыстолюбию и жестокости турок... В заключение письма папа обращается к де-Сези и говорит: «Дела твои – великие подвиги, совершенные тобою в Константинополе, привели в восторг Римскую Церковь. Мы с удовольствием узнали о бедствиях, постигших того сына тьмы и бойца адского (Кирилла Лукариса), и об ударе, нанесенном ереси, когда ты постарался сделать представителем Константинопольской Церкви почтенного отца Анфима. Мы уверены, что до тех пор, пока ты находишься на Востоке, Церковь Римская будет иметь там усердного защитника».215

Но при торжестве латинян плакала Константинопольская Церковь об изгнанном и любимом своем патриархе Кирилле Лукарисе. Скорбь православных греков была тем чувствительнее, что все они хорошо знали и невинность патриарха, и происки иезуитов. Они решились не изменять ему в верности. Когда предложено было избрать на его место нового патриарха – Анфима, народ и клир отказывались исполнить это предложение. «У нас есть», говорили они, «законный архипастырь; зачем нам избирать другого? Кирилл Лукарис в изгнании, – возвратите его нам.» При таких волнениях, патриарх Анфим, не смотря на поддержку иезуитов и на свое тщеславное честолюбие, призвавшее его на патриарший престол, сам сознал, что не приходится ему оставаться на патриаршем престоле, что он служит причиною великих волнений и бедственного положения Церкви, а потому, насмотревшись, в продолжение 50 дней своего патриаршества на плачевное положение церковных дел, – он добровольно решился оставить патриаршую кафедру.216 Но лишь только узнал об этом французский посланник, – немедленно пригласил к себе Анфима, и начал сильно упрекать его в робости и малодушии, стараясь подействовать на него то ласками, то угрозами. Анфим ободрился; но обстоятельства вдруг переменились: покровитель Анфима, друг иезуитов и враг Кирилла Лукариса, великий визирь Гуссейн был отставлен от должности. К этому присоединилось еще то, что о заточении Кирилла узнал английский король Иаков I-й. Преданный до страсти богословским ученым занятиям, Иаков I-й обращался к Кириллу Лукарису за разными древними рукописями, находившимися на Востоке, уважал Кирилла за его обширные познания, и высоко ценил его характер и нерасположение к латинянам, – ко всему этому король был крайне взволнован бедственным положением Кирилла, и сейчас же дал предписание своему посланнику Томасу Ру (Roue), находившемуся при турецком дворе, чтоб он, от его имени, ходатайствовал о возвращении Кирилла Лукариса. Томас явился к паше и заявил ему желание английского короля, обещая при этом, в, случае неисполнения его желания, прервать все сношения английского двора с турецким. Паша испугался и дал приказание – возвратить Кирилла Лукариса. Видя такую перемену обстоятельств, Анфим, объятый страхом, ночью отправился к Кириллу испросить себе прощение. Святитель братски простил его. Анфим удалился после того на Афонскую гору, где провел остаток дней своих в молитвенном уединении в монастыре Св. Афанасия, – а Кирилл Лукарис вторично был объявлен Константинопольским патриархом – в сентябре 1624 года.217 Нельзя не заметить о той радости, с какою встречен был возвращавшийся из заточения любимый патриарх православными жителями Константинополя. Народ, вышедший к патриарху на встречу, день и ночь толпился в Галате – предместии столицы, где остановился на время ревнитель православия, низложенный иезуитами. Все желали видеть его и получить от него благословение. Сам Анфим прибыл сюда раскаяться пред ним в своем поступке, и испросить у него прощение.218

Второй период патриаршества Кирилла Лукариса в Константинополе продолжался более 8 лет (1624–1632), и наполнен многосложною и полезною его деятельностию для Церкви Константинопольской и отчасти русской.

Преследуя свою заветную цель – сколько-нибудь улучшить состояние Константинопольской Церкви, – Кирилл Лукарис в то же время сознавал, что сама Церковь не имеет сил и средств улучшить свое состояние: всеобщая бедность, разрушение церквей, запустение монастырей, повсеместные залоги и долги – составляли ее достояние; а потому она нуждалась в сторонней помощи. К ней-то и обратился Кирилл Лукарис.

Русская Церковь, как дщерь Церкви Константинопольской, всегда находилась в почтительном к ней отношении. Когда же настигали бедствия Церковь восточную, – она всегда сочувственно относилась к ее положению, и чем могла, – помогала ей. При Кирилле Лукарисе не только не прекратились сношения России с восточною Церковью, – но еще более увеличились, нежели при других патриархах. Автор книги «Сношения России с Востоком по делам церковным» замечает, «что никто из патриархов вселенских, более Кирилла, не писал грамот в Россию, с различными духовными особами, ее посещавшими, или просительных, или поручавших благосклонности царской самих просителей, ибо он пользовался каждым случаем трудного тогда сообщения с Россиею».219 Большая часть грамот Лукариса, присланных в Россию, – одинаковы. Почти все оне заключают в себе прошения о милостыне – или вообще для Церкви восточной, или в особенности для какого-нибудь монастыря и церкви, или же, наконец для какого-нибудь частного лица, подпавшего несчастным обстоятельствам; поэтому, нет нужды приводить их здесь.220

Сношения Лукариса с Россиею были не безуспешны: каждый раз его послы отправлялись из России с богатою милостынею. Царь Михаил Феодорович и патриарх российский Филарет дарили послов Лукариса золотыми и серебряными вещами – кубками, камками и объярями, соболями, куницами, бархатом и деньгами.221 Как видно из жалованных грамот царя, – это была постоянная тогдашняя милостыня, даваемая, впрочем, не в одинаковом количестве, а смотря по тем или другим нуждам восточной Церкви. Но недаром из России отсылалась на восток богатая милостыня, – за это русская Церковь получала оттуда драгоценную святыню в разных ее видах. При патриархе Кирилле Лукарисе мы постоянно видим, что восточные послы шли от имени его, или по его распоряжению, от имени своих церквей и монастырей, приносили в Россию св. мощи, дорогие иконы, кресты, богослужебные книги и другие достопримечательности Востока. В 1625 году хиландарская братия на Афоне, в благодарность за богатую милостыню, прислала икону Спаса с частицею мощей св. Иоанна Златоустого в серебрянном ковчеге.222 Селунский еписком Макарий принес в дар царю Московскому икону Спасителя – греческого письма, мощи св. Иоанна Злотоустого и царя Константина и миро великомученика Димитрия Селунского.223 В 1627 году Кирилл Лукарис, ходатайствуя о Преображенском монастыре – в городе Лариссе, перед Михаилом Феодоровичем, велел послать царю, вместо благословения, части от руки Иоанна Крестителя.224 В 1632 году архимандрит Амфилохий, посланный патриархом Кириллом с гранатами, принес царю Святое миро и мощи священномученика Киприана; а архимандрит патриаршего монастыря – в греческой Алеплейской области – образ Богородицы с затворами, резанными на серебре и патриарху Филарету – резной крест с двенадцатью праздниками. За все это Амфилохий получил от государя камку, сорок соболей и сорок рублей денег, – от патриарха столько же мехами, но низшего достоинства, и деньгами двадцать пять рублей; а Даниил получил от царя камку, сорок соболей и двенадцать рублей деньгами.225 Таким образом, в сношениях Кирилла Лукариса с Россиею заключалась существенная польза и для угнетенной и бедствующей Церкви Константинопольской и для Церкви русской.

Нельзя не упомянуть здесь об одной важной заслуге Кирилла Лукариса по отношению к Свято-Русской Церкви и в частности к Киево-Печерской лавре. Как известно, в давнее время, Киево-Печерская лавра была ставропигиею Константинопольского патриарха. Поэтому праву Константинопольский патриарх утверждал и благословлял настоятелей лавры, избранных лаврскою братиею. В 1626 году, по смерти архимандрита Захарии, Киево-Печерская лавра осталась без настоятеля. В это время был иеромонахом в лавре знаменитый Петр Могила, поступивший в эту обитель не более, как за два года пред смертию Захарии, и имевший от роду не более 30 лет. Петр Могила в эти два года успел заявить себя пред лаврскою братиею – как человек ученый и строго-нравственной жизни. Поэтому самому, когда братия приступила к избранию нового настоятеля, то нашлись голоса в пользу Петра Могилы; но эти голоса были меньшинства братии – людей более или менее ученых; остальная братия не соглашалась избрать Могилу настоятелем – как человека молодого и неопытного. Голоса разделились, таким образом, на две партии, и дело об избрании нового настоятеля послала братия на суд Константинопольского патриарха; а Константинопольским патриархом в это время был Кирилл Лукарис. Этот знаменитый патриарх знал Петра Могилу с юных лет, видал его, когда был ректором в острожском училище и после того, когда, в другой раз, был в юго-западном русском крае; знал великие дарования и ученость этого человека. А потому теперь, сознавая то, какую пользу может принести этот человек южной России, страдавшей от папизма и недостатка образования, с радостию стал на сторону лаврской ученой братии и утвердил настоятелем Киево-Печерской лавры молодого Петра Могилу с целью выдвинуть этого замечательного человека на обширное поприще церковной деятельности.226 И история оправдала избрание Лукариса. Через два года (1628 г.) после того, по свидетельству Иова Борецкого, патриарх Кирилл Лукарис за неутомимую деятельность на пользу русской Церкви даровал Петру Могиле титул экзарха Константинопольского патриаршего престола. А через семь лет после избрания его в настоятеля Киево-Печерской лавры сама же южнорусская Церковь избрала Петра Могилу митрополитом Киевским (1633 г.). Патриарх Кирилл Лукарис с радостью изъявил свое согласие и благословение на это избрание, и прислал новому митрополиту священныя ризы. В дипломе, данном Петру Могиле от польско-литовского короля, которым утверждались права, дарованные православным митрополитам, говорится, что Петр (Могила) не только избран на митрополию, но и рукоположен в митрополита патриархом Константинопольским Кириллом,227 но это не верно; потому что Лукарис в сане патриарха не был в России, а Могила для своего посвящения в митрополита не путешествовал в Константинополь. Но как бы: то ни было, только южнорусская Церковь обязана Кириллу Лукарису тем, что имела у себя такое великое светило – каков был митрополит Петр Могила.

Вместе с Петром Могилою, патриарх Кирилл Лукарис содействовал распространению образования на южной Руси; поощрял к тому Петра Могилу своими благословениями. Желая учредить рассадник поборников православия в Киеве, Петр (Могила) позаботился приготовить хороших наставников для своего училища. Для сего он отправил на свой счет способных иноков в разные заграничные академии, – и некоторых взял из Львовского православного братства. На все это предварительно испросил благословение и совет у вселенского патриарха Лукариса, вместе и у управлявшего тогда митрополиею Киевскою Исаии Копыстенского.

Посмотрим теперь, что сделал патриарх Кирилл Лукарис в пределах своей Церкви во время второго периода своего патриаршества в Константинополе.

Все время патриаршества Кирилла Лукариса в Константинополе можно назвать историею его борьбы с иезуитами. Но в этот период он занят был особенно упорною, продолжительною и небезуспешною борьбою с иезуитами, – и, насколько позволяли силы и средства, старался возвысить образование своих пасомых.

Неприятно было для поклонников папы возвращение из заточения Кирилла Лукариса и возведение его вторично на патриарший престол; но, волею или неволею, они должны были на время смириться, выжидать нового удобного случай – восстать с новою силою против ревнителя православия. Между тем, патриарх Кирилл Лукарис ревностно занялся благоустройством Церкви. С истинно отеческою любовью он умолял своих пасомых остерегаться от преткновений в вере и – не иметь общения с еретиками. Сильное слово его почти не умолкало; Кирилл не переставал своими наставлениями утверждать православных в отеческом благочестии и разоблачать тайные замыслы иезуитов.228 Но такой образ действования православного патриарха крайне не нравился иезуитам, – и они стали помышлять о низвержении ненавистного им патриарха. Но, не имея еще сильной опоры при турецком дворе, кроме известного нам французского посланника, – они боялись преждевременно открыть свои коварные замыслы против Кирилла, и решились действовать – как можно осторожнее. Папский двор и Римская пропаганда усердно помогали своим приверженцам: в июне 1625 года из Рима прибыл в Константинополь греческий архимандрит, изменивший православной вере, с тайным поручением от пропаганды; в поощрение к деятельности иезуитам прислано было через него благословение папы и огромная сумма денег для их нужд и для подкупления Порты к низложению Лукариса, – а французскому посланнику объявлено было через того же отступника православия, что папа готов прислать 20000 талеров в казну дивана и сделать при этом подарок французскому двору в 10000 талеров, если Кирилл будет опять удален.229 Но нельзя было этого вдруг сделать, когда главный сотрудник иезуитов корыстолюбивый Гуссейн был лишен должности, и когда за Кирилла сильно стояли при дворе посланники голландский, английский и др. Но вот несчастные политические обстоятельства Турции представили иезуитам удобный случай исполнить свои намерения.

Когда свергали с престола бесхарактерного Мустафу, – турецким султаном сделался Амурат IV, одиннадцатилетний юноша. Дело правления империею находилось в руках матери его и вельмож; беспорядки страшные происходили в государстве, – а потому не оставили в покое турецкую империю и соседи – персы, казаки и др.230 Отважные казаки приплыли на судах к Босфору, опустошили берега, выжгли несколько селений в окрестностях самой столицы, и турки были объяты страхом при виде неприятеля столь грозного и неожиданного. Пользуясь всеобщим смятением, иезуиты спешили оклеветать Кирилла Лукариса в этой беде.231 Через французского посланника, своего приверженца, они внушили правительству, что полчища казаков, угрожавших столице, исповедуют греческую веру, что патриарх – глава православного народа, не раз посещал их земли (вероятно, этим клеветники указывали на пребывание Кирилла Лукариса в юго-западной России, в Молдавии и Валахии), и имел тайные сношения с их предводителями; что если они осмелились теперь явиться в виду самого Константинополя, – то это сделали с той целью, чтобы возмутить греков и побудить их к восстанию, – о чем будто бы помышлял Лукарис. Клевета очень правдоподобная!.. Не трудно предположить, что она произвела сильное впечатление на раздражительных турок. Великий визирь готов был уже поверить клевете иезуитов и излить свой гнев на невинного патриарха; но к счастию его – казаки отступили, а в Константинополе никто и не думал об измене и возмущении. Вслед затем Кирилл Лукарис для спокойствия Церкви поспешил оправдать себя пред правительством, и вполне достиг этого при помощи своих защитников – посланников английского и голландского. Клевета открылась, – иезуиты были постыжены.232

Оставшись на патриаршем престоле, Кирилл Лукарис остался в то же время тверд и непреклонен в своих благих намерениях и действиях на пользу Церкви: никакие силы не могли охладить его к защите православия. Удар за ударом, клевета за клеветой поражали его, – но он, никогда не изменявший себе, как будто не обращал на то никакого внимания, и только в минуты явной опасности решался искать защиты у преданных ему иноземных властителей. Православный народ и клир Константинопольской Церкви, видя мудрые распоряжения и деятельность своего архипастыря, – все больше и больше убеждались в том, что один он, по своей опытности и твердости, мог противиться врагам православия и облегчить хоть несколько бедствия своих пасомых. А по мере того, как утверждалась в народе эта уверенность, все больше и больше возрастала в нем нелицемерная любовь и приверженность к достойному патриарху. Слова патриарха считались священными; иезуиты потеряли всякое значение в глазах православных греков; на них стали смотреть – как на заразу,233 и отталкивали их от себя, когда они являлись к грекам со своими услугами.

Невыносимо было положение иезуитов: не смотря на все старания, им не удалось в другой раз низложить Кирилла Лукариса с престола; мало того, – его сила и любовь к нему в народе более и более возрастала, – а влияние их падало окончательно. Что же оставалось делать им?... Они нашлись. Не желая остаться побежденными, ученики Лойолы решились употребить другой способ действования: они задумали расположить к себе Кирилла Лукариса, надеясь через то оттолкнуть от него посланников протестантских держав, главных его помощников, и склонить к союзу с Римом. Для этой цели иезуиты прикинулись друзьями и доброжелателями Лукариса; забыли о неприязни к ним Кирилла и о своих бесчестных действиях и отношениях к нему, и – приступили к делу, конечно, после предварительных советов с Римом.

В конце 1625 года, или в начале 1626 года, прибыл в Константинополь Навплийский грек Конахий Росси (Conachius Rossi) ренегат, получивший образование в Риме в греческой коллегии, под руководством иезуитов, – с письмом от кардинала Брандини (Brandini) к патриарху Кириллу Лукарису и с подробным наставлением о том, как расположить патриарха в пользу Римской Церкви.234 «Римская Церковь», писал кардинал, «всегда желала мира и тесного общения с восточною Церковью... Не только в прежнее время, но и недавно еще, в дни патриарха Иеремии, Рим не щадил ни трудов, ни издержек, для достижения столь вожделенного союза. С этою целью в Риме основал коллегиум для молодых греков, который заботливо поддерживается и доселе,– чтобы этот благородный и умный народ снова достиг цветущего состояния на поприще наук и благочестия, как было некогда, в дни его минувшей славы». В дальнейших строках этого письма кардинал изложил причины, вследствие которых, будто бы, Рим питал до сих пор непримиримую вражду к Кириллу Лукарису. Причины эти заключаются в том, что разнесся слух в Риме, будто патриарх Константинопольский тайно разделял заблуждения лютеран и кальвинистов; будто бы он отправлял в Англию молодых, греческих священников – с тем, чтоб они, заразившись там протестантским учением, легко могли распространять оное по Востоку; будто бы он находился в самых дружеских сношениях с протестантскими посланниками в Константинополе. «Впрочем», – прибавляет Брандини от лица папы, –"его святейшество льстит себя надеждой, что все эти известия ложны. О, если бы патриарх благоволил прислать в Рим свое исповедание веры, если бы он признал собор Флорентийский и предал осуждению заблуждения протестантов, – то ясно показал бы этим, что он был оклеветан. В таком случае Римский двор смело поручится ему за покровительство императора (австрийского) и христианнейшего короля (французского); в таком случае он готов будет, прислать ему сколько денег на непредвиденныя нужды, и рад будет признать все восточные Церкви зависимыми от Константинопольского патриарха».235 С таким увлекательным искусством и лестными обещаниями написано было письмо кардинала к Лукарису, Кажется, в этом письме заключалось все, что могло бы действовать на душу человека гордого и властолюбивого. Римский двор признавал Константинопольского патриарха первым лицем после папы, обещал ему сильную помощь и всегдашнее покровительство, представлял ему в полное распоряжение все страны христианского Востока, и даже льстил ему надеждою на восстановление Греции. Сколько почестей и выгод!... Но все эти замыслы, не смотря на свою заманчивость, силу и коварство, рушились мгновенно перед несокрушимою твердостью и неподдельною честностью Кирилла Лукариса. С совершенным спокойствием и пастырскою предусмотрительностью он прочел письмо и выслушал предложения, сделанные из Рима. Сначала Лукарис думал было отвечать папе письмом, с целью – доказать ему, что в Риме ложные слухи носятся о том, что он заразился протестантским учением; по дабы через то не подать повода к дальнейшим сношениям с навязчивым Римом, – он отверг предложения кардинала и не дал ему никакого ответа, показав этим самым, что от злейших врагов православия.236 Итак, иезуитам не удалось видеть патриарха на своей стороне. Но он этого и ожидал; а потому, вместе со старанием – привлечь Лукариса на свою сторону, на случай неудачи, паписты предпринимали уже другие меры – к низвержению.

Вместе с греком Росси, который принес патриарху письмо от кардинала Брандини, прибыли из Рима два иезуита, – оба с тайным поручением от пропаганды.237 Один по имени Берилл (Berillus) должен был стараться внушить турецкому правительству, что Кирилл Лукарис находится в сношении с казаками, ведет с ними переписку и замышляет заговор против султана; другой привез будто бы какия-то предложения от испанского правительства, – на самом же деле имел лишь намерение вовлечь патриарха в тайный союз с испанским двором, и потом обвинить его перед султаном в оскорблении его величества. Но оба эти покушения не имели успеха, потому что патриарх был слишком осторожен, и не только не доверял иезуитам, но даже противодействовал их замыслам, и через английского и голландского послов, давал знать об их бесчестных поступках турецкому правительству. Раздраженные этою неудачею, иезуиты употребили новыя усилия для низвержения непобедимого патриарха: они постарались вооружить против него епископов, недовольных его пастырскою строгостию и склонявшихся к папизму.238 Иезуиты при этом сыпали золото щедрою рукою, как самым подговоренным епископам, так и правительству, дабы оно не противилось низложению Кирилла. Дело завелось страшное и опасное: недовольные епископы собрались в Константинополь с целью низложить патриарха; народ и клир восстал против нарушителей порядка. Произошли сильные волнения; Лукарису угрожала смерть, – и он счел весьма полезным удалиться на время из Константинополя, поручив защищать себя преданным ему посланникам. Его отсутствие противники приняли за благоприятный случай занять его место другим лицем – своим приверженцем. Поднесши турецкому дивану 20000 талеров, они получили на то позволение, и предоставили возможность занять патриарший престол Исааку, епископу Халкидонскому.239 Православные не хотели признать Исаака патриархом; при помощи английского и голландского посланников, они собрали такую же сумму денег и принесли ее к великому визирю, прося возвратить Кирилла и устранить опасность со стороны возмутителей. Правительство сначала колебалось, – потом, когда посланники начали настоятельно требовать возвращения Кирилла, – оно решилось выслать из Константинополя беспокойных епископов, в том числе и Исаака. Последний прогнан был в Валахию.

По прекращении мятежа, Кирилл Лукарис возвратился в Константинополь и сделался еще сильнее прежнего.240 Обезопашенный со стороны турецкого правительства, он начал с новой ревностью поучать пасомых и принимать меры против злоупотреблений духовенства. Несколько епископов, частью виновных в святокупстве, частью замеченных в потворстве иезуитам, лишены были кафедр.241 Это подало новый повод иезуитам злоумышлять против Кирилла Лукариса.

В Риме издавна было обыкновение поставлять епископов не для какой-нибудь определенной церкви, а без всякой нужды, для одной торжественности, почему и давали им нередко титул епископов тех стран, которые вовсе не признавали над собою верховной власти римского первосвященника. Этим-то обыкновением римским, которого никогда не знала православная Церковь, решились воспользоваться против Кирилла Лукариса.242 Но мысли иезуитов, с благословения папы, назначено было послать на Восток латинских епископов. Все они получали названия Смирны, Наксоса и др. городов и островов архипелага. Но главным между ними был один епископ, которого называли апостольским суфраганом (apostolicus suffraganiis), и который должен был иметь свое местопребывание в самом Константинополе. Суфрагану даны были огромные средства и полномочие из Рима; он должен был находиться под ближайшим покровительством французского посланника и, пользуясь его защитою, ревностно обращать православных в латинство и особенно стараться о низложении Кирилла, по словам папы, сына тьмы, а, по словам всех латинян, друга протестантов. Тяжкие искушения предстояли Кириллу и его пастве, тем более что, теперь были на стороне латинян православные епископы, лишенные кафедр Лукарисом, и др. греки, не довольные его строгостию. Но Промысл хранил и патриарха и паству.

В декабре 1826 года апостольский суфраган прибыл на остров Наксос, в сопровождении всей своей свиты, и встречен был здесь двумя иезуитами, нарочно присланными от французского посланника, чтобы поздравить его с приездом.243 Но суфраган скоро показал, что он вовсе не заслуживал оказываемых ему почестей. Поведение его было столько надменно, притязания его были столь велики, что он не замедлил вооружить против себя даже своих приверженцев. По прибытии на остров Сцио, он дал необузданную волю своему корыстолюбию и самовластию. Даже ревностные паписты трепетали перед ним, а латинские миссионеры на Востоке отказывались исполнять его требования, и питали к нему явное нерасположение. О православных нечего и говорить; они даже, по указанию Кирилла Лукариса, решились просить турецкое правительство, чтобы оно избавило их от нашествия латинян. Просьбы подкреплены были подарком. В то же время посланники английский и голландский поспешили внушить турецкому правительству, что оно поступит весьма неосторожно, если станет терпеть в государстве столь опасных возмутителей. Поэтому, не смотря на всю досаду французского посланника, дано было приказание немедленно схватить западных пришельцев. Суфраган успел спастись бегством, но некоторые из его сообщников были взяты под стражу.244 Так неудачно кончилось и это покушение учеников Лойолы на благосостояние, и мир Церкви Константинопольской и на ее патриарха Кирилла Лукариса. Суфрагану даже не пришлось достигнуть места своего назначения – Константинополя.245 Следующий повод к борьбе с патриархом латиняне нашли в устройстве Кириллом Лукарисом типографии в Константинополе.

Ревностный пастырь, ведя непрерывную борьбу с иезуитами, заботился в то же время и о том, чтобы сколько-нибудь возвысить образование своего народа и пробудить любовь к просвещению в своем духовенстве. Но для этого недоставало книг, даже необходимейших – православных руководств для изучения правил веры. Иезуиты давно подметили этот недостаток, и щедрою рукою, без всякой платы, раздавали православным свои еретические книги.246 Патриарх понимал, какое великое зло происходит от этого, и первый решился завести свою типографию, чтобы в ней печатать, по крайней мере, на первых порах, нужныя книги, и распространить их между своими пасомыми. В июне 1627 года, по приглашению Кирилла Лукариса, прибыл из Лондона в Константинополь ученый грек Николай Метакса (получивший образование вместе с Лукарисом), родом из Корциры, и привез с собою вполне устроенную типографию. Но без позволения правительства нельзя было открыть типографию. Поэтому, не теряя времени, Кирилл Лукарис обратился с просьбою о посредничестве к английскому посланнику сэру Томасу Ру, который сначала не решался вмешиваться в это дело, слишком щекотливое и трудное; но потом, склонившись на убеждения Кирилла Лукариса и патриарха Александрийского Герасима, который в это время был в Константинополе, исходатайствовал у великого визиря разрешение.

Вслед за разрешением, типография была открыта, и усердный Метакса ревностно занялся книгопечатанием.247 В самое короткое время, по указанию Кирилла Лукариса, напечатаны были полемическия сочинения Геннадия Схолария, Максима Маргуния и Мелетия Пиги, направленные против латинян; издано было несколько поучений самого Кирилла, говоренных им с церковной кафедры, и отдельных трактатов о греческой вере против иудеев и против магометан.248 Все эти книги или бесплатно, или за дешевую цену раздавались народу, который с восторгом читал их и слушал наставления своих благочестивых архипастырей. Таким образом, дело печатания книг пошло хорошо, успешно и благотворно для невольно косневших в невежестве греков. Но в этом же самом благотворном и полезном учреждении патриарха Лукариса иезуиты нашли обильный источник в борьбе с ревностным патриархом и со всею его Церковью.

Желая воспрепятствовать занятиям Метаксы в типографии, иезуиты прежде всего хотели склонить на свою сторону этого ученого и полезного грека: они дружески пригласили его в свой монастырь, увещевали его остаться с ними, предлагали ему деньги; во все это нисколько не подействовало на Метаксу, – и они прибегли к клеветам на него: начали провозглашать его еретиком-лютеранином; обвиняли его в тайных сношениях с протестантами и в замысле против правительства.249 Метакса доставался пока непоколебимым, и продолжал свое дело. Ярость иезуитов возрастала все больше и больше; наконец они решились посягнуть на жизнь его – решились или задушить его в постеле в его доме, или же убить его на дороге,250 – так что невинный типографщик должен был искать себе убежища в доме английского посланника: Томас Ру отвел ему в своем доме комнату. Но самое покровительство английского посланника служило новым поводом иезуитам для их клевет не на Метаису только, но и на патриарха: они донесли великому визирю, что Кирилл Лукарис, находясь в Англии, напечатал сочинение против учения Магомета, и что он намерен издать его снова в типографии Метаксы, чтобы раздать грекам и произвесть между ними общее восстание против турецкого правительства. Они достали книжку патриарха, в которой он защищал божество Иисуса Христа против иудеев и магометан; испортили в ней некоторые места, направленные против турок, и подослали один экземпляр испорченной книги великому визирю через одно лицо, пользовавшееся благоволением визиря; кроме того, они же донесли визирю, что Кирилл Лукарис и Метакса издают и другие книги, направленные против Корана, что они тем самым возбуждают греков к революции, и наконец, что многия, напечатанные в этой типографии, книги уже отосланы к казакам с тою целью, чтобы и тех возбудить против султана, и проч.251 Малодушный визирь поверил клевете, и без всяких расследований отдал приказание разорить типографию, истребить все, что в ней находится, захватить бумаги и книги; а патриарха и Метаксу повелено было немедленно взять под стражу. По распоряжению визиря, немедленно сделано было нападение на типографию: 150 янычар, в самый полдень обступили дом Метаксы. Воевода янычар перевязал всех рабочих в типографии, забрал казну, взял все снаряды, книги, бумагу, все серебряные сосуды, золото, одежды и все движимое имущество, ценою на 4000 талеров.252 Сам типографщик успел скрыться в доме английского посланника; а патриарх нашел себе убежище в доме голландского посланника. Иезуиты достигли своей цели – типография была разрушена; но их торжество было непродолжительно. Посланники английский, голландский и шведский соединились между собою против иезуитов для защиты патриарха, и потребовали строгого расследования дела о типографии. Великий визирь поручил двум грекам-ренегатам рассмотреть книги, печатанные в типографии; особенно рассмотрены были те места в книгах, на которые указывали иезуиты, как на преступные против правительства. Во всем этом отнюдь не нашлось ничего такого, что делало бы автора или типографа достойными смерти. Относительно книги, в которой рассуждалось о магометанской религии, дело решено было так, что если султан позволил христианам заниматься своею религиею, то они, издавая свое учение в печати, также мало виновны, как если бы они ограничивали это дело только своею проповедью.253

Но кроме клевет по делу о типографии, на патриарха взнесены были другие клеветы: почти к этому же времени прибыл из Рима другой посланник и принес от кардинала Брандини определение католической консистории об обвинении патриарха в преступлениях против турецкого правления. Исполнение определения поручено было французскому посланнику; и – патриарху предстояла новая опасность. В этой угрожающей опасности Кирилл Лукарис признал единственным средством спасти себя и свою Церковь – искать ходатайства у своих защитников – иностранных посланников. Посланники английский, голландский, шведский и даже венецианский поставили дело так, чтобы не только были вполне разоблачены клеветы врагов патриарха, но чтобы правительство удовлетворило, патриарха и его бедствующую Церковь изгнанием иезуитов из пределов греческой Церкви. По расследовании дела оказалось, что иезуиты были виновны не перед греческою только Церковью и ее патриархом – как клеветники, но и пред турецким правительством: в их книгах нашлось гораздо больше такого, что по турецким законам подвергало их наказанию, чем сколько нашли прежде в сочинениях патриарха. До окончательнаго решения дела, сначала в Константинополе обысканы были все дома иезуитов, отобраны книги, запечатаны церкви, – а сами иезуиты в оковах посажены были в тюрьму. Не смотря на все старания французского посланника, их жизнь теперь, можпо сказать, находилась в руках патриарха Лукариса: через посланников он мог бы требовать себе, за все их оскорбления, их смерти, но великодушный патриарх этого не сделал. Он потребовал только всеобщего изгнания из пределов его Церкви. Вследствие этого требования последовало всеобщее позорное изгнание иезуитов из Константинополя, Галаты, Хиоса, Смирны, Алеппо и др. мест турецкой империи. Поражение их было всеобщее; только в виде исключения, разрешено было французскому посланнику удержать при себе двух иезуитских патеров в звании капеллапов.254

Само собою понятно, до какой степени возрасла теперь ненависть иезуитов к Кириллу Лукарису; они стали употреблять всевозможные средства к тому, чтобы отомстить непобедимому врагу своему. Франция не могла уже более оказывать им пособия; ее послу в Константинополе окончательно сказано было, что Турция поддерживает сношения с Францией, независимо от дел религиозных, что она никогда ненамерена покровительствовать изменникам и бунтовщикам,255 а потому иезуиты обратились теперь к Австрии. В 1615 году, одним из условий мира, заключенного между этою державою и Турциею, постановлено было, что христиане латинского исповедания могут беспрепятственно воcстановлять свои храмы во владениях султана, а латинские священники могут совершать богослужение по своим обрядам. Иезуиты начали применять это условие исключительно к своему обществу. Натяжка была очевидная, – и им не удалось возвратиться в Турцию. Но, оставаясь в Европе, они старались повредить ревностному поборнику православия жесточе, нежели в самом Константинополе; именно, с досады назвали его кальвинистом; распустили слух почти по всей Европе, что православный восточный патриарх заразился кальвинскою ересью.256 По всему Западу разнеслась молва об этом. Иезуиты злонамеренно распространяли ее, думая очернить Кирилла Лукариса. Протестанты радовались этой клевете, и поддерживали выдумку для своих религиозных целей. А вслед за этим, в силу распространившейся молвы, в 1629 году появилось в Женеве под именем Кирилла Лукариса «исповѣдованiе вѣры», содержащее в себе кальвинское учение. Все это происходило на Западе Европы; в Константинополе же царствовали, по изгнании иезуитов, глубокий мир и тишина. На Востоке, где любовь к Кириллу Лукарису и уважение к его мудрости были, можно сказать, беспредельны, с презрением смотрели на все клеветы врагов. Одна мысль, что Кирилл Лукарис ревностно противился замыслам иезуитов, и наконец успел оградить от них свою паству, – сильно располагала умы в его пользу и сердца православных. Слава о нем, как ревностнейшем поборнике православной веры, была столь велика, что к нему обращались даже из Индии с просьбою о защите против латинян. Кроме всего этого, усердие его к Церкви особенно выразилось в сочувствии и в помощи его бедствующей Церкви Иерусалимской. Замечательны в этом отношении слова Досифея: «Кирилл (Лукарис)», говорил он, «имел чрезвычайную любовь к Св. Гробу, посему и в борьбе Феофана с латинянами оказал сему патриарху великую помощь различными способами"(ωφθη μίγχζ άςωγ'ΰς, τρόποις οαφήιοις’)257. По проискам еретиков, особенно латинян, Иерусалимский патриарший престол пришел в крайнюю нужду. И не было надежды избавиться от нужды человеческою силою. Но Константинопольский патриарх Кирилл (Лукарис) помог в крайности Иерусалимскому престолу двумя способами: во-первых тем, что, своими поучениями в Константинополе он возбудил Константинопольских христиан к пожертвованию в пользу гроба Господня и Иерусалимских христиан; во-вторых тем, что, призвавши в патриархию начальствующих и подчиненных, открыл подписку в пользу Иерусалимской Церкви и собрал много милостыни.258 Между тем, внешняя безопасность Кирилла в Константинополе ослабевала. Защитник его, английский посланник сэр Томас Ру, был отозван в Англию; преемник его Вич (Wich) уже не мог быть покровителем Лукариса. В Англии произошли значительные перемены: Карл I должен был вступить в борьбу с парламентом, и не имел времени думать о греческом патриархе. Супруга Карла Генриетта имела над ним неограниченную власть; а сама, в свою очередь, была послушным орудием иезуитов. Благожелатель Кирилла Лукариса Аббот – архиепископ Кэнтерберийский, потерял место и значение при дворе. Новый примас Англии епископ Лауд (Laud) был очень расположен к Римской Церкви, так что папа не усумнился дать ему кардинальскую шапку.259 Оставались еще посланники голландский и шведский, преданные патриарху; но отношения Кирилла и к ним изменились. Когда разнесся слух о его кальвинизме, и особенно с тех пор, когда появилось упоминаемое нами исповедание веры в самом Константинополе, он заметно охладел к своим друзьям, и всякие его отношения к протестантскому правительству прекратились. Ревностный поборник православия: остался один, без всякой сторонней помощи и верной поддержки на случай повых покушений со стороны латинян. Случай этот скоро представился.

Кирилл Контарис, епископ Беррийский, дерзнул посягнуть на сан патриарха под именем Кирилла II. Это был человек замечательный в свое время. Он происходил из македонского города Беррии, но еще в ранней молодости прибыл в Константинополь и слушал уроки в иезуитской коллегии – в Галате. Главным его наставником был один иезуитский патер – Дионисий Гвиль, который в одном из своих писем превозносит его величайшими похвалами.260 Нет нужды говорить, что иезуиты употребили все старания, чтобы запечатлеть в своем питомце любовь к Римской Церкви и сделать его своим жарким приверженцем. Это особенно открылось при следующем случае: патриарх Тимофей, предшественник Кирилла Лукариса, предложил молодому Контарису занять епископскую кафедру в отечественном городе его Беррии. Контарис не хотел прервать своих любимых занятий в иезуитской коллегии, считал себя даже недостойным епископского сана; но он открыл эту тайну своему наставнику, и хитрый иезуит истощил все красноречие, чтобы заставить молодого грека принять епископский сан, как желал того патриарх. Потому-то впоследствии, когда иезуиты были изгнаны из Константинополя, они утешались мыслью, что Кирилл Контарис отомстит за них Кириллу Лукарису.261 Так и случилось. Епископ Беррийский совершенно усвоил себе характер и правила своих наставников. Сначала он скрывал свои замыслы и долго притворялся благорасположением к патриарху, пока наконец не успел войти к нему в совершенное доверие... Когда открылась митрополичья кафедра в Солуне, Кирилл Лукарис поручил Кириллу Беррийскому управлять до времени Солунскою паствою. Честолюбивый епископ был очень доволен новым назначением, и думал уже навсегда остаться в Солуне; но не прошло и года, как, по воле патриарха, он должен был уступить это место другому. Самолюбие и гордость его были оскорблены до чрезвычайности, хотя он успел на этот раз сдержать свои чувства. Наконец Кирилл Лукарис, не подозревая ничего худого против себя в Контарисе, поручил ему отправиться в Россию за милостынею в пользу Константинопольской Церкви. Беррийский епископ со всем тщанием исполнил свое поручение,262 но только – как доверенность патриарха, так и собранную милостыню он употребил во зло. На собранные деньги, по возвращении в Константинополь, он решился купить себе сан патриарха и, при содействии французского посланника, легко успел в этом.263 Кирилл Лукарис был обвинен правительством в краже, и насильственно низведен с престола, после 8-ми летнего вторичного управления Константинопольскою Церковью. Патриархом сделался Кирилл Контарис – приверженец иезуитов.264

Но похититель патриаршего престола не мог долго держаться на нем. Кирилл Лукарис был так силен, что его нельзя было сокрушить одним ударом. Константинопольская паства глубоко скорбела о своем архипастыре, и употребляла все усилия к тому, чтобы возвратить Лукарису патриарший престол. Желание паствы скоро увенчалось успехом, Кирилл Беррийский обманул турецкое правительство: он не мог заплатить обещанной ему огромной суммы; собранных в Москве денег оказалось мало, а на поддержку своей паствы, как похититель патриаршего престола, он не мог рассчитывать. Помощь французского посланника на этот раз оказалась слабою; иезуиты, после изгнания из Константинополя, еще не успели здесь усилиться, и не в силах были выручить своего питомца и друга. Все это послужило счастливым поводом к тому, что Кирилла Контариса, через 6 дней его патриаршества, турецкое правительство повелело низложить и сослать на остров Тенедос.265 На патриарший престол в третий раз, по желанию паствы, приглашен Кирилл Лукарис, еще не успевший отправиться в заточение после второго низложения.

Третий период патриаршества Кирилла Лукариса продолжался полтора года.266 В это непродолжительное время он заботился о благосостоянии сколько своей Церкви, столько же Иерусалимской. Но первым делом его, по возшествии в третий раз на Константинопольский патриарший престол, было – объявление прощения своему противнику – Кириллу Беррийскому. Находясь в заточении, последний собственноручно писал к патриарху, называя себя самоосужденным и достойным всякого наказания. Кроткий и незлобивый святитель – Лукарис сжалился над своим недоброжелателем. Кирилл Беррийский получил через него дозволение возвратиться из ссылки и занять престол в прежней своей епархии.267 Затем Кирилл Лукарис обратил внимание на нужды своей Церкви. Тяжелые налоги и теперь, как и прежде, обременяли Церковь; потому что каждый раз, как по отношению ко всей вообще Церкви, так в частности к отдельным церквам и монастырям, спокойствие приходилось покупать дорогой ценой. Самое восстановление Кирилла в этот раз стоило, по свидетельству Мелетия, огромных сумм для бедствующей Церкви.268 Вследствие всего этого, патриарх Кирилл Лукарис и теперь, как и прежде, отправлял в Россию своих посланников за милостынею, и в благодарность за нее снабжал Россию восточною святынию,269 и посылал с Востока ученых мужей для образования русских юношей. Так, из одной собственноручной грамоты патриарха Кирилла Лукариса, писанной Московскому царю Михаилу Федоровичу и патриарху Филарету, видно, что он, выражая особенное уважение свое к инокам, присланным ему Московским государем и патриархом, извещал того и другого о получении от них всех посылок – книг, денег и проч. В той же грамоте Лукарис говорит, что «он хотел было прислать к ним учителя Кириака от св. Афонской горы; но он ехать не мог, потому что стар и бессилен», и что он для той же цели будет разыскивать другого учителя. В другой же грамоте патриарх Лукарис благодарил патриарха Филарета за присылку семнадцати сороков соболей.270 Другая забота Кирилла Лукариса состояла в охранении своей паствы от происков иезуитов, которые после изгнания, мало по-малу, тайно и незаметно, стали проникать в Константинополь и, под защитой французского посланника, снова начали волновать православный народ; при этом его еще тревожила молва о его неправославии, – и он истощал все силы свои, употребляя все меры к тому, чтобы успокоить свою паству, оградить себя от клеветы человеческой и предостеречься от новых покушений иезуитов. Но сильнее всего патриарх Лукарис озлобил латинян своим вмешательством в дела Иерусалимской Церкви. Среди забот о своей пастве, он нашел возможность помочь матери церквей – Иерусалимской Церкви, теснимой латинянами. Пользуясь несогласием, возникшим тогда, касательно покровительства святых мест, между французским посланником и австрийским уполномоченным при дворе султана, он испросил у Порты указ, в силу которого св. места должны были перейти во власть греков. Вследствие этого, греки отняли у францисканцев Церковь Гроба Господня и завладели Вифлеемскою пещерою и Гефсиманским садом.271 Французский посланник был вне себя от гнева, когда узнал об этом торжестве православных. Он не мог стерпеть поражения латинян, и решился еще раз низложить Кирилла Лукариса. Щедро посыпались клеветы на невинного патриарха и золото великому визирю; нашелся и епископ, желавший занять патриарший престол в Константинополе. Это был фессалоникийский епископ Афанасий, родом критянин, по прозванию Пателларий. Он был орудием латинян, и был известен великому визирю – Зафире;272 а потому легко мог достигнуть патриаршего престола. Писатель XVII века Димитрий Мосхополит, в перечне греческих ученых, называет Пателлария философом, филологом, поэтом, прекрасно владевшим греческим и латинским языками и отличным проповедником. Но мудрый в слове, Пателларий оказался на деле тщеславным человеком и из честолюбия готовым попирать божественные каноны Церкви.273 При помощи латинян, он предложил правительству 60 тысяч долларов, и за эту огромную сумму получил право объявить себя патриархом. Кирилл Лукарис был удален на остров Тенедос. К счастию, слабое патриаршество Пателлария было непродолжительно. Через 40 дней по вступлении на кафедру, он был насильно удален с нее в великий пяток, и опять отправился в Фессалонику, избежав заточения, благодаря сильным своим покровителям.274 Гонимый патриарх Кирилл Лукарис снова возвратился к бедствующей своей пастве. На этот раз радость народа была неописанна: светлое торжество Пасхи слилось с торжеством возвращенного любимого им архипастыря.275

Четвертый период патриаршества Кирилла Лукариса продолжался только один год и два месяца.276 Деятельность его по отношению к своей пастве была все таже, как и в предыдущие периоды его патриаршества: он не переставал обращаться к России за милостынею,277 и своими пастырскими наставлениями – предостерегать своих пасомых от врагов православия. Но в это же время для Лукариса готовились новые гонения; а Константинопольскую Церковь ожидали новые бедствия. Те же латиняне, по истечении года, снова подвергли Лукариса заточению и возвели на патриарший престол, во второй раз, Афанасия Пателлария.

После первого низложения с патриаршего престола, Афанасий Пателларий не хотел расстаться с титулом Константинопольского патриарха; но увлеченный честолюбием, из Фессалоники он бежал сперва в Анкону, и отселе написал просьбу папе об утверждении за собою, по прибытии в Рим, титула Константинопольского патриарха.278 Папа отвечал Пателларию, что согласен дать ему 73-е место в ряду кардиналов, если он подпишет римский символ. Пателларий не согласился на это, и через Молдовлахию возвратился в Константинополь,279 где, при помощи своих приверженцев успел низвергнуть с патриаршего престола Лукариса. Невинный страдалец был сослан на остров Хиос.280 Афанасий Пателларий получил вселенского патриарха но только для того, чтобы передать его другому противнику Кирилла Лукариса – Кириллу Контарису: в одном поучении, произнесенном им на день св. Апостолов, он объяснял слова Спасителя: ты ecu Петр, и проч., неправильно, относя их косвенно к преимуществам Римской кафедры, как кафедры первопрестольного Апостола. Но тогда же явился другой Афанасий, муж неустрашимый, и обличал патриарха в приверженности к латинству, и даже напечатал свое обличение.281 Это самое произвело сильное возмущение православных против патриарха Пателларий; они думали заявлением своего недовольства низвести его с престола и возвратить достоуважаемого Лукариса; но на этот раз их надежда осталась напрасною. Кирилл Беррийский – Контарис, еще более приверженный к латинству, воспользовался недовольством православных; с кучею денег он явился к паше Ибрагиму, и – получил во второй раз патриарший престол.282 Тяжелое иго должна была нести теперь Константинопольская Церковь. Новый представитель ее не отличался ни строгим православием, ни хорошим поведением. Он был жесток для подчиненных, предавался праздности и грубому пороку – пьянству, через свое корыстолюбие грабил свою паству, и видимо склонялся на сторону латинян. Вследствие всего этого, иезуиты начали опять усиливаться в Константинополе.283 Ко всему этому, Кирилл Контарис обнаруживал явную неприязнь к Кириллу Лукарису, и вместе с латинянами старался о совершенном уничтожении его. При таких обстоятельствах Лукарис не мог оставаться безопасным даже в заточении. Остров Хиос не представлял ему достаточной защиты против их коварных замыслов. Есть свидетельство, что иезуиты старались подкупить морских разбойников – схватить изгнанника на острове Хиосе и выдать иезуитам, которые предполагали обречь его на вечное заточение в какой-нибудь французской крепости, или где-нибудь в папской области.284 Но как ни хитры были иезуиты, им не удалось схватить Кирилла Лукариса. Бекши-паша, губернатор Хиосский, бдительно стерег его, и когда пронесся слух об умыслах иезуитов, он повелел препроводить его под стражею на остров Родос – в более укрепленное и безопасное место. Но, гонимый врагами, Кирилл Лукарис в самом изгнании не был забыт своею бедствующею паствою. Она еще раз спешила выразить ему глубокую свою признательность. Кирилл Беррийский своим любостяжанием истощил терпение и скудные средства Константинопольской Церкви. Православные – клир и народ – единодушно восстали против него и умоляли правительство избавить их от своекорыстного и жестокого патриарха. Хотя и с трудом, оно выслушало просьбы и сжалилось над участию злополучных греков. Кирилл Беррийский был низложен и послан в заточение,285 но вслед за сим возник вопрос – кому занять его место? Православные искренно желали восстановить Кирилла Лукариса, сердца их пламенели любовью к нему; но не было никаких средств, не было даже надежды, возвратить ему свободу. Для этого нужно было, по крайней мере, 70000 пиастров, а Константинопольская Церковь и без того обременена была страшными долгами. Положение православных было крайне затруднительное. Но, после тяжких колебаний, они решились, наконец, предложить патриарший престол одному из учеников Кирилла Лукариса – Неофиту, митрополиту Ираклийскому. – Первою своего обязанностью Неофит поставил возвратить из ссылки любимого своего бывшего наставника и патриарха. С этою целью он сам пожертвовал всем своим имуществом; клир и народ также собрали посильные приношения, – и Кирилл Лукарис был вызван из ссылки в июне 1636 года.286 Трудно представить, сколь велика была радость народа при встрече архипастыря, уже преклонного летами, но еще бодрого духом. Всем известны были труды его на пользу Церкви; многим была известна многотрудная жизнь, и все почти знали, что было причиною его бедствий. Патриарх Неофит спешил первый показать пример сыновней любви и уважения к мудрому святителю: он хотел сложить с себя звание патриарха и вручить пастырский жезл тому, кто с достоинством держал его доселе. Кирилл Лукарис сперва противился этому; но когда Неофит решительно объявил намерение оставить Константинополь и удалиться куда-нибудь в монастырь, – он должен был покориться определению собора и – вступить в последний раз на вселенский престол, в начале 1637 года.287 Вот что пишет Московскому государю Михаилу Феодоровичу Кирилл Лукарис о противнике своем Кирилле Беррийском и о последнем восшествии своем на патриарший престол: «Чаю, учинилось ведомо великому твоему царствию, что некий митрополит Беррийский Кирилл, незаконно домогаясь патриаршества, когда многолетний царь султан Мурат ехал на войну, с некоторыми из своих людей, на дороге подал ему челобитную и посулил пятнадцать тысяч рублей, чтобы его поставить в патриархи; султан повелел быть ему, а меня сослал в Родосский остров, и учинил сие тайно, – никто не ведал, ни архиереи, ни иереи, ни весь мир.

Кирилл беззаконно сел на патриаршество, так что весь мир удивился. Усиливаясь выплатить то, что посулил и еще другие пятнадцать тысяч рублей, и, не имея тех денег, мучил он митрополитов и священников и всех церковников и, собрав вдвое против тех денег, что посулил, отдал бусурманам, чтобы его любили; начал он обольщать османов и православных христиан, чтобы его не называли беззаконником и не проклинали, а меня оглашали всячески, надеясь, что ему будут помощники, и объявят его патриархом законным. Злу не было конца, что архиереи и иереи и все православные христиане не могли долее терпеть, и били челом, плачущи, об его злодействах; тогда царь его отставил и хотел казнить, но по челобитью православных христиан не казнил, а лишь сослал, и меня пожаловал, по челобитью мирскому и митрополитов, и священников, велел мне быть в Цареграде. Покамест я ехал, посадили на патриаршество иного, а как я приехал, ко мне все прибегли и учинили мне подобающую честь, но на патриаршее место я не хотел идти, пока заплатят, что посулили царю дать архиереи. Потом же, благодатью Божиею и милостью царствия твоего, буду сидеть по-прежнему на патриаршестве; хотелось бы мне под старость успокоиться, по мир меня не оставляет».288

Полтора года продолжался последний период патриаршества Кирилла Лукариса. В продолжение этого времени злоба врагов его достигла крайних пределов; они решились погубить его, во что бы то ни стало не замедлил и самый случай представиться к тому. Султан Амурат IV предпринял поход против персов, и сам отправился с войском осаждать Багдат.289 В Константинополе главным начальником остался великий визирь Байрам-паша, издавна пользовавшийся особенным доверием султана. В это время пришло известие, что казаки успели завладеть Азовом, турецкою крепостью на берегу Азовского моря, и что ладьи их явились уже на Черном море, готовые подплыть к Константинополю. Страх объял турок тем более, что султан был в отсутствии. Враги Кирилла Лукариса не замедлили воспользоваться столь удобным случаем; они внушили визирю, что Азов взят казаками по внушению патриарха; к этому прибавили еще то, что, будто, патриарх намерен возмутить греков, и ожидает только прибытия опасных хищников – своих единоверцев. Паша, напуганный таким известием, спешил уведомить султана о мнимом засмысле святителя и о страшной опасности, угрожавшей, будто бы, Константинополю. Через несколько дней султан прислал повеление – предать смерти патриарха. Немедленно взяли невинного патриарха Кирилла Лукариса и отвезли его в укрепленный замок – Лемокопию (Λαμοκοπίαν), близь Константинополя. Турки не решились замучить любимого народом патриарха в самом Константинополе, среди православного народа; для удобного исполнения царского приговора, к великой радости латинян, они посадили его на корабль, показывая вид, что хотят отправить его в ссылку. Но лишь только судно отплыло от берега на небольшое расстояние, – патриарх узнал – к чему его приговорили: ему велено было готовиться к смерти... День склонялся к вечеру; лучи заходившего за горизонт солнца сверкали по поверхности моря, которое было тихо и, как будто, готовилось принять в свои объятия невинного страдальца. Святитель приклонил колена, долго и усердно молился, и затем отдался в руки янычар... С наступлением ночи его уже не было в живых: он был удавлен, и поруганное тело его брошено было в море. Это происходило в 1638 году, 28 июня. На другой день одежды убитого патриарха продавались на торжище. Через несколько времени рыболовы нашли тело патриарха, и передали его благочестивым грекам, которые с честью погребли его. Но разъяренные враги и в могиле не давали ему покоя: они отрыли тело патриарха и в другой раз бросили его в море. Православные греки плакали о таком поругании любимого патриарха. Не зная – куда дели враги его тело в другой раз, они приходили к недостойному преемнику Лукариса Кириллу Беррийскому и говорили ему: «Πιλὰτε, δὸς ἡμῖν τὸν νεκρὸν, ἰνα αὐτὸν θάψωμεν» (Пилат! Отдай нам умершего для погребения), – но оно скоро было найдено, по свидетельству одних историков, по указанию чудодейственной тени, стоявшей над тем местом моря, где находилось тело; а по свидетельству других, – оно вынесено было волнами на берег, и здесь найдено было благочестивыми греками, и тайно погребено было в монастыре Св. Андрея. Через несколько лет патриарх Парфений II торжественно отправил погребение по приснопамятном патриархе, и перенес прах его на остров Халки, где он покоится и до сего времени в Богородицком монастыре.290

Мы представили жизнь и деятельность патриарха Кирилла Лукариса по тем историческим свидетельствам, которые нам были доступны. Нельзя не сознаться при этом, что представили жизнь знаменитого патриарха весьма неполно, и более с внешней стороны, чем с внутренней, могущей гораздо более характеризовать великого иерарха.291 Но и эти краткие сведения достаточно говорят нам о его мудром уме и преданности православно-восточной Церкви; достаточно говорят, что он во всех местах своего служения и при всех обстоятельствах своей жизни ревностно заботился о благосостоянии православной Церкви, везде являлся защитником православия, – что его заботы о православии видели Церкви русская, Валахская, Александрийская, Иерусалимская и Константинопольская, – что его ревность по православию подвергла его гонениям жестоких врагов православия, и наконец заставила его пожертвовать своею жизнью. И этого-то мученика за православие пристрастные историки, личные враги патриарха и враги православной Церкви, называли и называют изменником своей веры, предателем восточной Церкви. Насколько несправедливы все эти обвинения, мы докажем в последней своей статье.

III. Несправедливость обвинений, возводимых на патриарха Кирилла Лукариса неправославными

Обвинители Кирилла Лукариса говорят, что сочувствие его к кальвинизму развивалось в нем постепенно, росло и зрело вместе с его летами и жизнью, и уже к тому времени, когда явилось кальвинское исповедание веры под его именем, – он сделался ревностным приверженцем кальвинизма.292 Начало заражения Кирилла Лукариса протестантизмом вообще они полагают с того времени, когда он вышел из непосредственного воспитания его патриархом Мелетием Пигою, т. е., в тот промежуток времени, когда Лукарис получал образование в Венеции и Падуе. Но мы не находим никаких доказательств, приводимых ими в пользу своего свидетельства. Противники Кирилла Лукариса просто говорят, что он получил расположение к протестанству в это время; но о том, в чем оно выразилось, – они молчат. Поэтому самому, не имея, что опровергать из приводимых противниками Лукариса показаний, мы постараемся показать, что общее – бездоказательное их свидетельство не верно. Кирилл Лукарис не заразился, и не мог заразиться, протестантизмом в то время, когда он получал образование в Венеции. Сюда, как мы видели, он отправился 12-тилетним юношею, и пробыл здесь четыре года. Его молодые лета и недолгое пребывание в Венеции отчасти нам уже ручаются за то, что он здесь не мог получить направления, чуждого православию: тогда еще невполне развились его сознание, воля и характер. Нашу мысль усиливает еще то, что в Венеции он учился элементарным наукам, и едва ли мог осповательно знать в это время подробное различие вероисповеданий, и тем более, едва ли мог судить об этом различии и быть расположенным к другому исповеданию, кроме своего, которое ему известно было с малолетства, если не сознательно и разумно, то по наследству и привычке. Сами обвинители Кирилла Лукариса, с одной стороны, говорят, что в Венеции, под руководством греческих учителей, он изучал грамматику, а не сравнительное богословие; с другой – они же говорят, что Кирилл, не только окончивши курс своего учения в Венеции, но даже окончивши оное, в высшем училище – в Падуанском университете, не имел никакого богословского образования.293 Если же так, то как он мог получить в Венеции расположение к протестантизму, не имея о нем никакого понятия. Непримиримое противоречие!... Далее, сами же обвинители Лукариса говорят, что он учился в Венеции в греческом коллегиуме и под руководством греческих учителей. Откуда же он мог позаимствовать внутренние убеждения в истинности протестантизма, от кого мог услышать убеждения в пользу этого вероисповедания?... Далее, Лукарис послан был в Венецию по усмотрению Мелетия, и принят был в греческий православный коллегиум по ходатайству этого православного и ученого мужа. А это самое уже много нам может говорить о направлении этого училища и о том, что оно могло дать любимому воспитаннику патриарха Мелетия. Наконец, мы знаем, что Кирилл Лукарис в Венеции имел своим учителем и неотлучным руководителем Максима Маргуния, родом грека, ревностного защитника православной греко-восточной веры, прославившегося вместе с патриархом Иеремиею II, в переписке с Тюбингенскими богословами.

Равно, и во второй период образования Кирилла Лукариса обвинители не представляют ни одного доказательства в пользу своих обвинений. Мы не видим в это время ни одного повода, по которому можно было бы подозревать Кирилла Лукариса в расположенности его к неправославию. В Падую он отправился по указанию Мелетия, которому хорошо было известно образовательное значение и направление тамошнего университета; и конечно, Мелетий знал, что его воспитанник не может заимствовать там ничего дурного и вредного для православия. Да и сами обвинители Лукариса характеризуют Падуанский университет, как самый благоустроенный и благонадежный в тогдашнее время. За нравственностью воспитанников следили строго; насилия верованиям и религиозным убеждениям здесь не только не было, но даже таковое преследовалось у иезуитов. К тому же, еще то, что главный правитель венецианской республики Пасхалий-Цикония и начальник Падуи – Гриман особенное внимание обращали на университет, и заботились о том, чтобы в нем образование и воспитание сообщалось добросовестно всем иностранцам. После этого, неудивительно, если Лукарис вышел из Падуанского университета с неиспорченным сердцем, что между прочим, подтверждают несочувственные ответы Кирилла Лукариса о некоторых своих наставниках – католиках и протестантах, бывших в падуанском университете. Одного из них (Пикколомения) он осуждал за проповедание с церковной кафедры Римского учения об оправдании и предопределении; другого (Кремонина) – за неправильное суждение о Промысле, происхождении мира, бессмертии души и др. Да и сам патриарх Мелетий не произвел бы Лукариса в священника и потом в архимандрита,294 если бы заметил что-нибудь дурное в своем питомце. Наконец, пребывание Лукариса в Острожском училище, имевшем главную цель – охранение православия в юго-западной России, и его присутствие на Брестском соборе – свидетельствуют о нем не только как о муже православном, но и ревностном поборнике православия. Мы это уже видели. Об этом времени молчат и обвинители его, не находя ни малейшего повода взнести на него клевету. Дальнейшия обвинения их, надают на путешествие Кирилла по западной Европе, предпринятое им после Брестского собора. Рассмотрим эти обвинения.

Противники Кирилла Лукариса говорят, что он, после Брестского Собора, почувствовав необходимость в более основательном богословском образовании, в силу прежней симпатии к протестантизму, полученной им в первый период своего образования, особенно в Падуе, решился отправиться в средоточие протестантского богословия: был в Виттенберге, где лютеранское вероучение развито было до крайности; оттуда переселился в Рим кальвинизма – Женеву, где навсегда заразился кальвинизмом. Дальнейшее его путешествие по западу Европы еще более будто бы развило и укрепило в нем сочувствие к кальвинизму, так что он вернулся к своему воспитателю уже тайным кальвинистом. В доказательство своих мыслей обвинители указывают на один поступок, совершенный им в Саксонии, где будто он продал свою веру за деньги, и – на его разговор, держанный им в Трансильвании с Марком Функсием, когда он возвращался из Литвы к Мелетию, лежавшему уже на смертном одре. Этот разговор будто бы состоял в неправославном рассуждении о призывании и ходатайстве святых. Но Кирилл Лукарис отправился на запад Европы не вследствие прежней своей симпатии к протестантизму, которой он не имел, а вследствие тех побуждений, какия он получил на Брестском соборе: ему хотелось основательнее познакомиться со спорными пунктами религии, дабы через то сделаться более способным к защищению греческой веры, против папистов и протестантов. Так смотрят на это дело некоторые и из обвинителей Лукариса. Пихлер, например, говорит, что Кирилл отправился во средоточие протестантской ортодоксии для того, чтобы через это сделаться более подвижным орудием к защищению греческой веры.295 Заразиться же протестантизмом во время своего путешествия он не мог потому, что он путешествовал недолго; притом же, переходное его состояние не позволяло ему приобрести внутреннее, твердое и основательное познание протестантского вероучения вообще и в частности кальвинского, без чего он не мог полюбить и заразиться последним. Здесь нельзя не упомянуть о том противоречии, какое ми встречаем у самих обвинителей: одни из них положительно говорят, что Лукарис окончательно заразился протестантизмом во время своего путешествия по Европе, и сделался кальвинистом во время своего пребывания в Женеве; другие не придают в этом отношении особенного значения его пребыванию в Европе. Пихлер, например, в своей биографии Кирилла Лукариса, делая взгляд на его пребьтывание в Виттенберге и Женеве, проводит ту мысль, что с этого времени Лукариса нельзя считать положительным кальвинистом; его пребывание в этих городах имело только то значение, что его прежняя симпатия к протестантизму более укрепилась, и рационализм, принесенный им из Падуи, увеличился.296 Таким образом, обвинители Лукариса, соглашаясь в том, что пребывание его в Европе имело влияние на его расположение к протестантизму и кальвинизму, неодинаковое значение придают этому влиянию, следовательно, не имеют прочного основания для своих обвинений, взводимых на Лукариса. Они судят о Кирилле Лукарисе в это время как о протестанте и кальвинисте потому только, что он был в центрах протестантизма и кальвинизма; но заключения их далеко не выходят из их положений. Они не знают даже того, сколько времени Лукарис пробыл в этих городах, какия обстоятельства сопровождали его, и какия перемены случились с ним. Не знают даже определенно – по каким государствам и городам он путешествовал.

Что же касается тех двух фактов, набрасывающих тень неправославия на Лукариса, о которых мы выше упомянули и на которые ссылаются обвинители его, как на доказательство его неправославия,297 то они передаются неверно. В Саксонии Лукарис не подписывал никакого чужого вероисповедания, и не брал за это никаких денег. Об этом мнимом поступке Лукариса свидетельствует личный враг Лукариса Л. Алляций,298 а за ним и другие историки. Но это свидетельство не заслуживает никакого доверия: во-первых, нельзя допустить, чтобы Кирилл, как замечает Киммель,299 – муж столь благочестивый и честный, обладавший твердым постоянством духа не только в деле религии, но даже и в других делах, – продал свою веру за деньги; во-вторых, нельзя верить свидетельству Алляция потому, что он не представляет основательных доказательств, которым можно было бы верить. Эта клевета Алляция основывается или на личной вражде и ненависти его к Лукарису, или же на том подарке, который сделан был Кириллу в Виттенберге.300 Что же касается разговора Кирилла Лукариса в Трансильвании с Марком Функсием, – то следствия этого разговора были совершенно другие, а не те, которые представляет Пихлер от лица самого Кирилла. Киммель напротив свидетельствует, что Лукарис, несмотря на все убеждения Функсия, остался твердо верующим в догмат призывания святых и ходатайства их пред Богом.301

Обратимся теперь к положительным доказательствам православия Лукариса.

Если бы Кирилл Лукарис воспитал в себе расположение к протестантизму вообще и в частности к кальвинизму: то, при всей своей скрытности (допустим это), так иди иначе он выразил бы это расположение. Но мы этого не видим. По возвращении из Европы к своему воспитателю – патриарху Мелетию, он оказался способным и надежным в глазах патриархов (Александр. и Констант.) – быть отправленным в Литву во второй раз по делу унии. Патриарх Мелетий в своих письмах, писанных в Литву и Польшу, называет Кирилла мужем достойнейшим внимания, который с надеждою уполномочен со стороны Востока в делах церковных в юго-западной России. Если бы Кирилл Лукарис был заражен духом неправославия, то всего естественнее он выразил бы это теперь; потому что, с одной стороны, он является теперь лицем уполномоченным и самостоятельным, и к тому же в такой стране, где православие было потрясено, и где православные страдали; а между тем мы ничего подобного не видим. Мало этого: Лукарису поручено было тогда патриархом Мелетием иметь дело и с протестантами, хлопотавшими об унии. Вот через это Кириллу Лукарису представлялся удобный случай сделать что-нибудь в пользу евангеликов, если бы только он был расположен к ним. Он нашел бесполезным даже входить в разговоры с протестантами, и счел лишним передавать им ответ Мелетия. «Некоторые», писал Лукарис, «склоняли меня поступить иначе, но я на то не согласился, дабы не подать ни малейшего повода к замешательству. Потому что хорошо знаю я, и знают мои патриархи, что учение и обряды евангеликов не только вред и замешательство производят в восточной и западной Церквах, как это обнаружилось в Германии, Франции, Англии и др. государствах; но и приносят в христианские государства развращение нравов». В том же письме Кирилл Лукарис говорит ниже, что протестанты в единение с восточною Церковью не могут быть приняты, потому что «они согласны с нами только в том, в чем согласны жиды и магометане, т. е., что Бог есть один Творец и Правитель мира, справедливый, добрый, наказующий злых и награждающий добрых и впрочем подобном; но в главных догматах христианской веры с нами несогласны, например: в учении о древности церковной иерархии, о предании апостольском, о почитании святых, о числе канонических книг св. Писания, об оправдании, о Св. литургии, о почитании мощей, о Пресвятой Богородице, – во всем этом они с нами разнятся, и по своему разумению выводят из Св. Писания об этом свои толки. Сколько таковые их действия не безопасны – показывает самый опыт. Когда же они так далеки от нас в веровании, то, само собою разумеется, в единство с нами приняты быть не могут». Таким образом, Лукарис был положительным врагом кальвинизма, и обвинения его в сочувствии кальвинизму составились уже после того, как явилось кальвинское исповедание под именем Лукариса. Дальнейшия обвинения Кирилла Лукариса падают на период его патриаршества в Александрии. В этот период обвинители приписывают ему много писем, представляющих его не только как зараженного кальвинизмом, но и желающим ввести оный в своей Церкви. Письма эти явились спустя почти сто лет после его смерти (в начале XVIII века). О подлинности их можно судить только по сравнению их между собою и по приложению их к практической жизни Кирилла Лукариса.

Не один Кирилл Лукарис вступал в сношения и переписку с неправославным Западом; так поступали: Геннадий Схоларий, Мелетий, Иеремия II, Митрофан Критопул и др. Этого с одной стороны требовала полемика между восточною и западною Церквами; с другой – это необходимо было для поддержки на Востоке образования, приводимого в крайний упадок владычеством турок. И Кирилл Лукарис, сделавшись патриархом, поддерживал сношения с Западом для той же цели. Кроме того, в его время особенно необходимо было поддерживать сношепия с Западом для того, чтобы, основательней познакомившись с западным вероучением, через отправление в западные университеты греков, приобрести дли своей Церкви сильных защитников православия против иезуитов и протестантов, которые проникли в пределы восточной Церкви и становились для нее опасными.

Теперь мы обратимся к самым письмам, приписываемым Кириллу Лукарису, насколько это нужно для освобождения его от обвинений. Несправедливость этих обвинений ясно видна из противоречия между собою писем. Обвинители Лукариса видят это противоречие, но стараются загладить это ясное обличение их лжи тем, что говорят: не нужно сравнивать письма Кирилла между собою и по одному судить о другом, потому что некоторые из них отделены одно от другого двадцатью и более годами. И в продолжение этого времени могли изменяться его взгляды, верования и убеждения. Но это замечание, само по себе имеющее долю правды, мы не можем принять, зная направление и силу воли Кирилла Лукариса, оставшиеся верными самим себе до самой его мученической кончины. Притом же, мы берем во внимание только те письма, которые писаны им во время Александрийского патриаршества его, и притом разделенные не двадцатилетним периодом времени, а вдвое и втрое меньше. Противоречие между этими письмами заключается в том, что в одних письмах Кирилл Лукарис является ревностным защитником православия, и в частности греческой Церкви с ее несчастным положением, в других не только выражает сочувствие кальвинизму, но и строит планы – как бы ввести его в своей Церкви. Так, например, Лукарис в своем письме к известному нам Утенбогартену, писанном будто бы от 30 мая 1612 г., свидетельствует о самой твердой своей преданности православной восточной вере. Но совершенно противоположного характера обвинители представляют письма под именем Кирилла Лукариса, писанныя им будто бы к голландскому государственному советнику Давиду Вельгельму. Общее направление этих писем то, что в них Кирилл Лукарис представляется уже преданным кальвинизму; все желание его, по этим письмам, теперь состояло только в том, – как бы основательней изучить это вероисповедание; а потому, почти с каждым письмом, он просит у Вельгельма новых книг, уведомляет его, что он больше и больше знакомится с этим православным учением; трактует с ним о кальвниских догматах с полною верою в них. Называет греческую Церковь суеверною и упорною; а потому погрязшею в невежество; советуется с Вельгельмом о реформе ее, о введении кальвинизма. Получает для этого план от Вельгельма, и сам начерчивает ему свои предположения для этой цели, и т. п.302 Письма эти, по свидетельству обвинителей, писаны Лукарисом от 1618–1620 года. Противоречие их, при сравнении с письмами к Утенбогартену, откроется нам во всем своем величии: в первом письме он представляется ревностно преданным греко-восточной Церкви, и даже в ее несчастии находить для нее счастие; в последних является уже ревностным кальвинистом, и называет ту же Церковь гордою и суеверною. Это противоречие нам ясно говорит об обмане; и так как вся жизнь и деятельность Кирилла – православного характера, то мы все неправославные письма, писанные к Вельгельму, принимаем за подлог. По нам могут возразить, что между первым письмом и последним прошло шесть лет; а этого времени довольно для того, чтобы измениться направлению Кирилла. Против этого мы скажем, во-первых, что такой перемены в великой личности, закаленной в православии, каким нам представляется Кирилл Лукарис, мы не допускаем; не допускаем тем более, что эта перемена представляется совершающеюся не в то время, когда Кирилл находился на Западе, – а когда он был на Востоке, в недрах православия и ознаменовал себя мудрым правлением Церкви. Во-вторых, в последних письмах он представляется не заражающимся кальвинизмом, а уже зараженным. Когда же случилось это с Лукарисом? Прежнее время его жизни и деятельности нам хорошо известно, – и мы не видим этого заражения. В-третьих, в тот же самый период времени, когда, по представлению обвинителей, писаны были письма к Вельгельму, мы имеем совершенно противоположного характера подлинные письма Кирилла Лукариса: послание его, писанное в 1616 году и оставленное в Терговиште, – свидетельствует о его преданности православной восточной Церкви и ревности по православию. В другом письме, писанном им в том же 1816 году к Кэнтерберийскому епископу, примасу английскому, Кирилл, сравнивая положение Церквей Александрийской и Константинопольской, радуется о благосостоянии и спокойствии первой, и скорбит о бедствиях последней, и тем самым выражает преданность этим Церквам, а, следовательно, и православию.

Наконец вся жизнь и деятельность Кирилла (с которыми мы уже знакомы) в период его патриаршества в Александрии, обнимавший собою 19 лет, свидетельствуют о нем, как о строгом ревнителе православия. Что же касается до реформы, о которой упоминается в приписываемых ему письмах, и которую, будто бы, он хотел произвести в Церкви, и – тех планов, какие предполагались по письмам для введения кальвинизма в восточной Церкви: то мы решительно не видим, чтобы он действительно приступал к этой реформе Церкви, старался ввести кальвинизм. Перейдем теперь к разбору обвинений, взводимых на Лукариса неправославными, во время патриаршества его в Константинополе.

Причина этих обвинений заключалась в неодинаковом его отношении к протестантам и латинянам, в преследование иезуитов и дружеских отношениях с протестантами. Вот что замечает об этом Мелетий историк: когда все усилия иезуитов к склонению Кирилла Лукариса на свою сторону и к уничтожению его власти в Константинополе оставались напрасными, – они выдумали на Кирилла слишком легкое и вредное, – взнесли на него ужасную клевету – с досады назвали его кальвинистом.303 Но эти обвинения имеют свою силу только до тех пор, пока нам неизвестна мудрая цель неровных отношений Лукариса к иноисповедным ему христианам. Выясним эту цель, – и обвинения падут сами собою.

Кирилл Лукарис вступил в сношения с протестантами единственно с тою целью, чтобы, пользуясь их благосклонностью и доверием, искусно направлять их деятельность к обузданию жестокостей и самовластия турецкого правительства, и – особенно к низложению и усмирению иезуитов, как самых опасных врагов Константинопольской Церкви. И сами протестанты оказывали уважение патриарху, издавна им известному по своей учености и величию духа, и – вследствие всего этого, искали знакомства с ним и предлагали ему свое содействие к преследованию ненавистных им иезуитов. Правда, впоследствии оказалось, что протестанты вели знакомство с патриархом, между прочим, и с тою целью, чтобы склонить его, а затем и его Церковь, к церковному единению с собою; но со стороны Кирилла никогда не видно было сочувствия этому; да и сами протестанты обнаружили свое действие уже тогда, когда, на основании его знакомства с ними, появилось кальвинское исповедание веры под его именем, и когда между папистами и протестантами завязался спор о том – чье вероисповедание согласнее с учением восточной Церкви, – латинское или протестантское. Протестанты, желая доказать согласие своего учения с восточным, притягивали на свою сторону православного патриарха; а латиняне, за знакомство последнего с протестантами называли его еретиком. И союз Кирилла Лукариса с протестантами был более политический, чем религиозный, как, некогда в Литве и Польше, когда возникла уния, и воздвигнуты были гонения на православных, последние искали себе защиты в (гражданском) союзе с протестантами: так и теперь в Константинополе, когда особенно усилились происки иезуитов, патриарх Кирилл Лукарис решился обуздать их при помощи протестантов. С твердым упованием на Бога и с совершенным доверием к своей пастве, он, единственно по нуждам Церкви, дозволил себе вступить в сношения с протестантскими государями и их представителями на Востоке. Посланники английский, голландский и шведский, частью по расположению своих правительств, частию по предпочтению к ним со стороны самого патриарха, всегда почти старались оказывать ему полное сочувствие и благовременную помощь в стеснительных обстоятельствах. Кирилл Лукарис со своей стороны не предполагал в них первоначально злого умысла против себя, – и тем легче сблизился с ними, чем усерднее стремились к тому они сами, и чем большую пользу можно было предвидеть и извлечь из этого невинного сближения. Патриарх часто обращался к ним с просьбами, прямо высказывал им свои нужды, описывал им происки иезуитов, явно возбуждал в них сочувствие к себе, не раз пользовался их защитою и никогда ни перед кем не скрывал своих отношений к ним, в высшей степепи благонамеренных. Так смотрели на эти отношения сами православные современники Кирилла и личные свидетели, дел его. Они не осуждали его за такой образ действий; но еще, напротив, удивлялись его мудрости, превозносили его подвиги, и, презирая все клеветы, взносимые на него, постоянно питали к нему сильнейшую любовь и привязанность.

Укажем, наконец, на то, что патриарх Кирилл Лукарис ревностно занимался благоустройством своей Церкви и назиданием своей паствы. С истинно отеческой любовью, он умолял своих пасомых блюсти себя от преткновений в вере и не иметь общения с еретиками.304 Сильное слово его почти не умолкало. Из уст его на церковной кафедре слышались постоянно святые истины веры, правила христианской жизни и обличение неправомыслящих. Самые грамоты его свидетельствуют о твердости его православия.305 В этом отношении особенно замечательна грамота Кирилла Лукариса, данная им иеромонаху Иосифу при отсылке его в Белую Русь, прибывшему в Москву в 1622 году, 8 марта. Из этой грамоты открывается, что патриарх Лукарис смотрел на протестантство, как на богохульное и опасное вероучение.306 Грамота эта нисана была патриархом Кириллом Лукарисом перед самым вступлением его на Константинопольскую кафедру (от 3 июня 1620 г.). Другая грамота, писанная Кириллом Лукарисом, от 1626 г. 5 апреля, к царю Московскому Михаилу Федоровичу, ясно свидетельствует, в частности, о глубоком почитании им Святых икон. Есть и еще много грамот Кирилла Лукариса, писанных им в Россию и свидетельствующих о его почитании Святых икон, угодников Божиих,307 о почитании Св. мира и Св. мощей,308 о почитании и заботе о православном богослужении и обрядах церковных.309 Все это, взятое вместе, убеждает нас, что патриарх Кирилл Лукарис, находясь в близких сношениях с протестантами, оставался ревностным поборником православия.

Что же касается до исповедования веры, явившегося под именем Кирилла, – то оно, как сейчас увидим, не принадлежит ему.

Исповедование веры, явившееся под именем Кирилла Лукариса, состоит из 18-ти членов и 4-х вопросов с ответами на них. Оно все написано в духе кальвинистов.310 Излагать здесь подробно содержание каждого члена его порознь – мы находим излишним.

Исповедание это, по свидетельству западных писателей, написано Кириллом, вскоре по вступлении его на Константинопольскую кафедру, на латинском языке, и раздаваемо было им в рукописях всем, как православным митрополитам, епископам и народу, так латинянам и реформатам. Оно было напечатано в первый раз в Женеве на латинском языке.311 Так говорят западные писатели; из свидетельства же восточных писателей достоверно известно только то, что оно напечатано кальвинистами в Женеве и принесено в Грецию в 1632 году.312

Кто был подлинным автором этого исповедания, к сожалению, окончательно решить трудно. Все почти западные писатели усиливаются доказать, что Кирилл издавна был напитан кальвинистическими мнениями и сам написал исповедание восточной Церкви. В доказательство своих слов они ссылаются на письма, которые будто бы он писал к разным лицам реформатского исповедания, и на то, что не отрицался от сего исповедания и не писал опровержения на него, когда оно явилось под его именем. Согласно с западными, это исповедание приписывают Кириллу Лукарису и некоторые восточные писатели, – каковы Иларий, Арсений, коего одно письмо дошло до нас,313 и даже собор Константинопольский, осудивший его. Но большая часть восточных писателей называют его благочестивым, и исповедание веры, приписываемое ему, считают – или чистою клеветою, или же делом сомнительным. Собор ясский,314 осудивший исповедание (1642), Панагиот,315 известный издатель исповедания веры митрополита Киевского Петра Могилы, Нектарий патриарх Иерусалимский (1671) – с сомнением говорят о подлинности исповедания, приписываемого Кириллу Лукарису. Но собор Иерусалимский, подробно занимавшийся вопросом о приписываемом Кириллу исповедании, Мелетий, Афинский историк,316 Икономос,317 новейший греческий писатель, – участие Кирилла в кальвинизме и исповедание, носящее его имя, положительно считают клеветою. В подлинности упомянутого исповедания сомневаются некоторые и из самых западных писателей.318

Свидетельства же тех западных писателей, которые признают кальвинское исповедание веры произведением Лукариса и его самого кальвинистом, не заслуживают никакого доверия. В них есть противоречия и несообразности: 1) по свидетельству реформатов, Кирилл по убеждению принял кальвинское учение, проповедал его всем, как греческое, публично, в церкви, и домах, и сам раздавал свое исповедание.319 По свидетельству же латинян, он принял кальвинское учение, будучи подкуплен, скрывался от греков, так-что одним он являлся перед реформатами, другим совершенно перед греками и греческою Церковью, а о раздаче им исповедания они нигде не говорят.320 2) По одним, Кирилл, скоро по выходе из школ, предпринял путешествие по Европе, и там усвоил себе реформатские мнения;321 а по другим он, будучи экзархом Александрийского патриарха (1601), написал католическое исповедание; но скоро отказался от него.322 3) Если он написал кальвинское исповедание веры и для руководства грекам, то странно и непонятно: для чего оно написано на латинском языке, которого не могли понимать греки?

Для нас, впрочем, важнее всего свидетельства восточных писателей, которые лучше могли знать дело и говорить прямее; в особенности же важно свидетельство собора Иерусалимского, который занимался вопросом о Кирилле Лукарисе исключительно. По мнению этого собора, собор Константинопольский осудил Лукариса не за то, что он был кальвинист, и написал кальвинское исповедание веры; а за то, что он не писал против него, и не отрицался от него письменно.323

Что же касается писем, приписываемых и изданных под его именем, на которые ссылаются западные писатели в доказательство кальвинизма Лукариса, и в которых упоминается о самом исповедании: то несостоятельность этих писем видна из того, что 1) о них не упоминают писатели того времени, кроме Арсения, а собор Иерусалимский прямо утверждает, что не осталось никакого сочинения собственной руки Кирилла, которое бы содержало хотя что-нибудь из того, что приписывают ему еретики.324 2) Некоторые обличают не ученого патриарха, а какого-то невежду, незнающего учения и предания восточной Церкви, чего нельзя никак сказать о Кирилле Лукарисе.325 3) Между письмом Кирилла и письмом Хрисоскула, секретаря его, приводимым реформатом Аймоном в подтверждение кальвинства первого и подлинности исповедания его, есть несообразности. Так, например, в письме,326 означенном 1632 годом, Кирилл говорит, что он доселе ничего не писал для света, кроме исповедания; а в письме,327 означенном 1629 г., Хрисоскул говорит: что Кирилл написал катихизис и книгу против иудеев и магометан, которые были печатаемы в 1627 году. О каком опять катихизисе говорит здесь Хрисоскул,– трудно решить. Или: в одном письме описывается свидание Кирилла с Ноантелем, посланником французским, в котором Кирилл признал исповедание, показанное Ноантелем, за свое; но об этом никто не говорит из западных, а сам Ноантель, напротив, словами Парфения патриарха и семи митрополитов свидетельствует, что участие Кирилла в догматах кальвинских – клевета врагов его, что он имел мысли противные тем, которые содержатся в исповедании.328 А потому, нет сомнения, что этот рассказ придуман протестантами.

Что касается до того, что Кирилл Лукарис не писал ничего в опровержение клеветы на себя и на Церковь восточную, – то это могло бы наводить сомнение на чистоту учения и невинность его только в том случае, если бы не было положительных доказательств, опровергавших это обвинение. Но, по свидетельству собора Иерусалимского, Кирилл отрицался от исповедания устно перед всею Церковью, и не писал потому, что не было очевидных доказательств на то, чтобы это исповедание было его, и чтобы там содержалось исповедание восточной Церкви;329 а это тем более могло быть, что оно разносимо было по Востоку тайною рукою.330 С другой стороны, мы знаем что Кирилл писал в оправдание себя, по свидетельству Бланкарда,331 в последнее свое заточение, апологию исповедания своего против клевет латинян. Но эта апология не вышла в свете по смутным тогдашним обстоятельствам, и мы не знаем – не было ли это письменное отречение и не на него ли намекает Парфений, когда говорит, что Кирилл засвидетельствовал веру свою в греческие догматы и исповеданиями.332

Если расположенность или нерасположенность паствы к своему пастырю могут представлять значительное ручательство чистоты и нечистоты веры и жизни его, то и с этой стороны мы, во многих опытах любви и преданности греческого клира и народа к Кириллу Лукарису, имеем сильное свидетельство в его пользу: они избрали и возвели его с Александрийского на Константинопольский престол, с большими пожертвованиями и лишениями, пять раз возводили на престол, с которого он был низвергаем происками и клеветами иезуитов и приверженцев их – некоторых греков. А сколько слез и почестей воздано ему паствою по смерти!333 Как после этого объяснить эту любовь в греках к Кириллу, если бы он принял, проповедывал и издал в свет от своего имени и от имени восточной Церкви западное вероучение?..

Наконец, положительные доказательства, как православия Кирилла, так и того, что исповедание еретическое не может принадлежать сему патриарху, представляет нам собор Иерусалимский в беседах Кирилла, которые он произносил публично в церкви и в своих церковно-юридических положениях.

Итак, исповедание написано не Кириллом Лукарисом; а всего вероятнее самими же кальвинистами, особенно если возьмем во внимание их прежнее безуспешное обращение к восточным иерархам и крайность в спорах с латинянами, в которых они должны были или молчать, или прибегать ко лжи и обману. Возможность дела и вероятность такого мнения весьма согласия и с теми обстоятельствами, в которые поставлен был Кирилл. Он жил, как мы видели, в самое смутное время для Константинопольской Церкви и иерархии, которые, тогда волнуемы были двумя противоположными партиями – латинскою и реформатскою, равно искавшими согласия Лукариса на принятие их учения. Кирилл давно знал иезуитов и латинян, и содействовал к изгнанию их из Константинополя.334 Такое враждебное отношение Кирилла к латинянам, а с другой стороны снисходительное, или, по крайней мере, невраждебное отношение к реформатам естественно более раздражало первых, и не могло не нравиться последним. Этого уже довольно было, чтобы латиняне объявили Кирилла реформатом, и объясняли все его действия изменою греческой вере, а реформаты подтвердили клевету изданием в свет кальвинского исповедания веры под его именем. Восстань Кирилл прежде на реформатов, его объявили бы латинянином. Примеры такого неосновательного обвинения есть у западных. Реформаты считали латинянами всех, которые восставали против них.335

Теперь нам остается авторитетом Церкви подтвердить то, что патриарх Кирилл Лукарис не был автором приписываемого ему исповедания; а вместе с этим необходимо следует рассмотреть и то, что произвело это исповедание в Церквах западных и восточной, и как отнеслась к нему восточная Церковь.

Исповедание это – само по себе зло – произвело много зла для восточной Церкви, и вызвало пастырей ее на защиту своей Церкви и борьбу с реформатами. Как явившееся от имени всей восточной Церкви, оно возлагало на восточную Церковь ужасную клевету, которая, не будучи снята Кириллом, распространялась повсюду, куда приносимо было самое исповедание. Последнее достигло и нашей русской Церкви, – и хотя русские успокоены были письмом Феофана, патриарха Иерусалимского, однако же, дело не обошлось без волнений. Западные же, особенно протестанты, с охотой верили клевете, и уже ссылались на мнимое исповедание в своих сочинениях, напр. Фома Мартон, епископ Данельмонский. Латиняне, по давнему нерасположению к восточной Церкви и ненависти к Кириллу, также верили клевете и обличали восточную Церковь, доколе исповедание не было осуждено. Иезуиты в Греции, пользуясь этою клеветою, находили случаи к новым клеветам на иерархию и возмущали против нее народ, стараясь привлечь преданных восточной Церкви к Римской.336 В тоже время, это исповедание служило реформатам лучшим средством для распространения их ереси между восточными православными христианами. Разнося его по Константинополю и Греции, они выдавали его за православное от имени патриарха, и соблазняли неопытных. Вследствие этого, учение реформатское мало-помалу начало проникать почти во все слои общества восточной Церкви.337

Такое усиление зла естественно должно было обратить на себя внимание восточных пастырей. И вот, еще при жизни Лукариса – в 1633 году, как только появилось на Востоке мнимое исповедание Кирилла, Матвей Кариафил, Иконийский епископ, опроверг его в своем сочинении.338 Но этого было мало: Кирилл Лукарис, сам проповедывавший против этого исповедания, в 1638 году был удален, не успев письменно отвергнуть его, – и клевета осталась неснятою – ни с него, ни с восточной Церкви: а потому, имени патриарха надлежало противопоставить авторитет собора, чтобы остановить дерзких реформатов. Восточные патриархи – Феофил Иерусалимский и Митрофан Александрийский, узнавши о клевете на восточную Церковь и появления в Греции кальвинской ереси, прибыли вместе с митрополитами, епископами и прочим клиром в Константинополь, и составили здесь собор в 1638 году под председательством Кирилла Беррийского, как старшего по месту патриарха, и, рассмотревши исповедание, произнесли анафему на неправославные пункты, содержащиеся в нем, на Кирилла Лукариса и на всех, принимающих исповедание это за православное;339 на Кирилла, впрочем, по свидетельству собора Иерусалимского,340 не потому, чтобы восточные признавали его за писателя исповедания или кальвиниста, а потому, что он не писал на него опровержения. В то же время Петр Могила, митрополит Киевский, написал исповедание православной веры восточной, столько же против реформатов, сколько против латинян и униатов.341 На поместных соборах: в Яссах и Константинополе (в 1642 году), снова рассмотрено и осуждено было еретическое исповедание, но Лукарис освобожден был от новой анафемы.

Между тем, и после этих мер, реформаты не оставляли восточной Церкви в покое, и разносили означенное исповедание по Франции, выдавая его за восточное.342

Оставалось от лица всей восточной православной Церкви и пред всем христианским миром отвергнуть мнимое исповедание Кирилла Лукариса, и изложить православные греческие догматы, чтобы таким образом отнять всякий повод к клевете, отделить восточную Церковь от латинской и реформатов, и дать чадам ее верное средство различать духов, аще отъ Бога суть (1Ин. 4:1). Это предоставлено было сделать Досифею, ученому и ревностному пастырю Иерусалимскому, который и исполнил это дело. Путешествуя для собрания милостыни по Болгарии и Молдовлахии, Досифей узнал подробно о клеветах, взносимых на восточную Церковь устно и в сочинениях, и собравши нужные сведения о Кирилле Лукарисе, по возвращении своем в Иерусалим, и – по предварительном совещании с другими святителями, приступил к собору, в 1672 году. На этом соборе в третий раз снята была клевета с восточной Церкви, взнесенная подложным исповеданием, и окончательно оправдан патриарх Кирилл Лукарис.

Отцы собора отвергают клевету, взведенную реформатами на Кирилла Лукариса и восточную Церковь, в шести главах деяний собора. Для нас важны первые две главы, в которых, касается дело лично Кирилла Лукариса.

Собор Иерусалимский, порешивши дело о том, что кальвинское исповедание не принадлежит патриарху Кириллу Лукарису и восточной Церкви, обращается к соборам Константинопольскому и Ясскому, приводит их определения, утверждает их в том отношении, что подложное исповедание не есть исповедание восточной Церкви, и решает вопрос о том, почему один собор (Константинопольский) произнес анафему лично на Кирилла Лукариса, а другой (Ясский) нелично. Если соборы – Ясский и Константинопольский (при Парфение), в синодальном послании своем не произнесли анафемы на Кирилла, то это было сделано не по снисходительности к Кириллу (богоносные отцы не имеют пристрастия к лицу, и не предпочитают людей, или что другое Богу), а потому, что он никогда не был восточною Церковью признаваем за кальвинствующего, или мыслящего иначе, нежели как мыслит восточная Церковь. Первый же собор, бывший при Кирилле Беррийском, осудил лично Кирилла Лукариса не потому, что признал его за еретика, а потому, чго он не написал опровержения против приписываемого ему исповедания.343

Этим собором православная Церковь закончила свое дело об исповедании, приписываемом врагами православия ей и Кириллу Лукарису, и – лично о Кирилле Лукарисе. После определения этого собора никто из православных сынов Церкви восточной не сомневался в православии патриарха Кирилла Лукариса, и не осмелился назвать его кальвинистом. Что же касается до неправославных, то они, не обращая внимания на свидетельства восточных православных историков, не повинуясь восточной Церкви и не слушаясь ее определений, до настоящего времени клевещут на невинного патриарха, не смотря на всю неосновательность своих клевет.

Принимая во внимание современные Кириллу Лукарису обстоятельства Церкви восточной, его жизнь и деятельность, и зная несостоятельность обвинений, взносимых на него врагами православия, – мы по справедливости скажем, что он не только был православный и ревностный пастырь, но и достойный занять место в истории восточной Церкви между великими патриархами – Фотием, Михаилом Келуллариемъ, Геннадиемъ Схоларием, Иеримиею I, Иеримиею II, Мелетием Пигою и другими.

Kиев. 1870 г.

* * *

1

В таком духе в 1862 г. вышла в свет книжка: Geschichte des Protestantismus in der orientalischen Kirche im 17 Jahrhundert, oder der Patriarch Cyrillus Lucaris und seine Zeit. Von Dr. Aloysins Pichler. München.

2

Иоанн Слейдан во 2 гл. сочинении: de quatuor summis imperiis; Иаков Андреэ професс. тюбинг. ак. – Turcograecia lib.7 § 497 и др.

3

Turcograecia lib. III. р. 250; Räuwolfii itinerarium in orient, provincias p. 40.

4

Abbildung. der alt. und neuen griech. Kirche 1.183–193. Censura orient. ecclesiae de praecipuis nostri saeculi haeretic. dogmatibus... a Stanislao Socolovio; Acta et scripta Theolog. p. Hieremia...

5

Mitroph. Crytopul. с. XII, p. 154.

6

Краткое начертание всеобщ. истории Смараглова, изд. V. стр. 116.

7

История человеческих деяний, соч. К. М. Кумы (Ιςοpια τῶν ανθpοιπίνων πpαξίοιν) т.7, стр. 380–384.

8

Там же, стр. 373, 375, 379.

9

Истор. человеч. деян. Кумы, т. 7, стр. 380, 383, 402.

10

Там же, стр. 379.

11

Истор. разн. славянск. народ. Арх. Иоанна Раича кн. IX, гл. 9, стр. 263–265.

12

Как увидем ниже, патриарх Кирилл Лукарис оклеветан и умервшлен пo воле великого визиря Бассы. Monumenta fidei prolegom. XLIX.

13

Такими действиями во время К. Лукариса особенно отличались великие визири Али-паша, Гуссейн. и Басса. Gesch. des Protest. Pichler. 24.

14

Османа II. Он хотел заменить янычар наемным египетским войском; янычары, узнав об этом, подняли страшную революцию, и закончили ее насильственною смертью султана. Gesch. des protest. 19. 111.

15

Иcтop. славянск. нар. Раича, кн. IX, гл. IX, стр. 263–265. Истор. чел. деяний. 7, стр. 383, 402.

16

Mitroph. Crytop. с. XIII, р. 154–155. Grelo р. 63–64. Elsner с. VII, 337.

17

Сношен. Востока с Россией по делам Церкви. Муравьева, ч. II.

18

Сношен. Востока с Россией, ч. II, стр. 46.

19

Там же, стр. 36.

20

Летопись Халкондилы, lib. I, Иннок, в. XIV.

21

Летоп. Халкондил. lib. II.

22

Status praesens Ecclesiae Graecae Al. Helladius, p. 32.

23

Труды к. д. ак. 1863 г. июль, 372.

24

Μελετίου, Εκκλ. ἱςορ. т. 3. 371. L. Allatius III. c. VII.

25

Труды к. д. ак. 1863 г. июль, 372.

26

Philip. Сурr. Chron. Append.

27

L.Allatius de libris et rebus Eccl. Graecor, p. 98–99.

28

Там же.

29

Путешествующие по Востоку к кон. XVI к нач. XVII вв. свидетельствуют, что они на каждом шагу встречали развалины зданий, церквей и монастырей.

30

Летопись Халкондилы, I, VIII, р. 439.

31

Chr. Angel, с.II, р. 9–12 De la Croix chap. III.

32

Там же.

33

Mitroph. Crytop. XXIII p. 154.

34

32 От чего самая подать называлась «десятиною».

35

Crytop. с. XXIII, р. 153 Turcograecia I. II. 193–194.

36

Edvin Lantes, Relatio de religionis pag. 583.

37

Когда прекратилась подать детей – неизвестно; только в конце XVII в. она уже не существовала.

38

Патриарх Марк был просвещенный, строгий и добродетельный человек: за строгие обличения неправд он заслужил нерасположение клира. Chrоn. Philip. Сурr. р. 353.

39

Переселившиеся в Константинополь по падении трапезундск. царства.

40

Эта подать называлась «харачь».

41

Тр. киев. д. акад. 1863 г. июль, 370; Gesch. des Protest. Pichler, 24.

42

Elsner, с. VII, 6,322.

43

Ricaut, с. XI, р. 48.

44

Appendix ad Philip. Cyprŭ.

45

Tp. к. д. акад. 1563 г. июль, 373; Gesch. des Protest. – 26.

46

Elsner, c.II, S. II.

47

Nouveaux memoires des missions t. II, p. 34, 65.

48

Тр. к. д. акад. 1863 г. 373. Geschichte des Protest. 26.

49

Там же.

50

Turcograecia lib. II, p. 197; lib. III, p. 10–211.

51

Впрочем, патриархи обращались за милостынею только в крайних нуждах, например для уплаты Церковного долга, достигшего большой цифры.

52

При первом, вступлении на eпapxии и ежегодно в день Богоявления и Пасхи.

53

Turсоgraecia lib. VII, р. 205; Труд. к. д. ак. 1863 г., июль 374–375; Gesch. des Protest. 28–29.

54

Там же и Grelo р. 191.

55

Turcogr. VII, р. 6; Тр. к. д. ак. 1863 и Gesch. des Protest. 28–29.

56

Там же.

57

Там же.

58

Tр. к. д. ак. 1863 г., июль, стр. 373; Gesch. des Protest, стр. 27.

59

Тр. к. д. ак. 1863 г., июль, стр. 377; Gesch. des Protest.

60

Gesch. des Protest, стр. 28; Al Helladius Status praesens.

61

Monum. fidei Eccles. Graec. prolegom. XXII; «Иcтop. челов. деян.», т. 12. 533–539.

62

Monum. fidei – proleg. XXII.

63

Andrae Wengesseii lib. w. стр. 461.

64

«Τр. к. д. ак.» 1863 г., июль, 379; Gesch. des Protest. Pichler, стр. 30–31.

65

Status praesens Eccles. Graecae, Μ. Helladius. p. 3–4.

66

Turcograecia, стр. 75, lib. III. Theod. Zygomolae epistola de Constant.

67

Mysypr. Turcograecia lib. VII, 492.

68

См. предисловие к «Правосл. христианину» Мелития Пиги, Кумы т. 12. 6. 437–539.

69

Turcograecia Annot. lib. VII р. 496. Ricau р. 313–316; Gesch. des Protest. 31–32; «Тр. к. д. ак.» 1863 г., июль, 79–80.

70

Gesch. des Protest. Pichler. Tp. к. д. ак. 1863 г., июль.

71

Таковы: патриархи Генадий, Иеремия I, Иоасаф II, Иеремия II. Тимофей. Кирилл Лукарисъ, Парфений и дp.

72

Соборы: при Иoacaфе II (1565) и Иеремии II (1594).

73

Gesch. des Protest.; Труды киeвск. д. aк. 1863 г. июль, стр. 370.

74

С 1453 г. по 1733 г. в Константинополе было 95 патриархов. Тр. д. ак. в указан. месте.

75

Gesch. des Protest. стр. 29. Тр. к. д. ак. 1863 г. июль, стр. 378.

76

Таковы: Иоанн Эпирот (15 апр), Георгий новый (21 мая), см. Συναξάpιςης Никодима святогорца; Νέον μαρτυρολογον.., Ἐν Ἀθηναις, 1856 ἕτει.

77

Τр. к. д. ак. 1863 г., июль, стр. 380.

78

Общество учреждено в XVI в., но в какое именно время – достоверно неизвестно.

79

L. Аllatins, lib. III, С. III. 1.

80

Они посылали: privillegia, exceptiones indultia gratias et praerogrationes в особой булле, называвшейся: mare magnum. L. Allatius lib. III, CVII, 982–983.

81

Geschichte des Protest., стр. 126.

82

L. Allatius, lib.III. С.VII. De Eccles. Occident, et Orient. perpet. consensu.

83

Уже около 1556 в Италии было до 13 иезуитских коллегиумов, в Сицилии 4.

84

Historia societatis Jesu pars 2. p. 1–2.

85

L. Allatius, lib. III, c. III ,VII, p. 985–986.

86

L. Allatius. lib. Ill, n. VII и д.

87

Aлляций указывает многих лиц из воспитанников русских, находившихся в греческом коллегиуме – в Риме.

88

Прибавление к Твор. св. отцев, год 4 (1846), статьи; Петр Могила, стр. 52–56. Словарь о писателях дух. чина. II. 51.

89

Нужно заметить, что иезуиты старались увлечь в свои сети преимущественно молодое поколение. Chronic. Philip. Сурr. р. 460–461.

90

Elsner, с.II. s. 15–16.

91

Филиппа Кипрского, Досифея, Мелетия и др. Chronicon Philip. Cypr., Toμoς

ἀγαπης Δοσιθέου; Ἰςορ. Eκκλ. Ч. 111. Κατάλογος πατριαρχων ‘εv Κονσαντ. –

Μαθᾶ последнего сочинения можно видеть, что даже некоторые патриархи были расположены к иезуитам и заражены были католизмом, напр. Рафаил, Кирилл Конторис и др.

92

Ricaut, р. 23–24.

93

Таково, напр., было пособие на латинском языке Александра Регурды (Regourdus): «Demonstrationes Саtholisae, sеv ars reducandi haereticos ad fidem orthodoxam»; таковы катихизисы: Евмонда Авгерия па латинском, греческом и французском языках; Георгия Мойра (Моуr) – на греческом и еврейском; Викентия Констаньолы – на греческом и др. Был даже написан и издан, по повелению папы Урбана VIII, катихизис или православное исповедание на славянском и латинском языках. *

* Опыт БиблиограФии – Сопикова. Ч. I. стр. LXXVII.

94

Append, ad Chronicon Philip. Cypr.

95

Мелетий Пига жаловался на тезуитов в письме к Игнатию Поцею в 1599 г. за то, что они разглашали, будто он подчинился папе, и будто Церковь восточная соединилась с западною.

96

Ricaut, р. 23 и д.

97

Там же.

98

Καταλογος τῶν πατριάρχ. ’εν Κονςταντιν. Z. Μαθα. См. перев. в «Хр. чт» 1862 г., май, стр. 627.

99

Gesch. des Protest., стр. 33–34.

100

Gesch. des protest, in der Orient. Kirche, 33–34.

101

Kazania przygodne i inne drobnieysze prace wielebnego ksiedza piara Skargi, ч. II., стр. 86.

102

Solomon Schweiger. 6. II. S.

103

Аймона – monument. authent. de la relig. Graec; Швейгера – Neveberausgeb. reisebeschr.nach Constant., Μ. Крузия – Turcograecia.

104

Monument, auth. dе la relig. grace. 8–15.

105

Schweiger, Aymon – указ. выше места; Turcograecia p. 204,424.

106

В этом отношении замечают ученые: Пахомий Рекендинг, Гавриил Север – митрополит филадельфийский, патриарх Иеремия II, Максим Маргулий, Митрофан Критопул, Γеоргий Корезий и дp.

107

Так, называли этот город арабы, а по простонародному он назывался Кандия (Candia), от которого весь остров в позднейшее время получил название – Kaндия. Geschichte des Protest. Pichler, стр. 37; Monumenta fidei Ecclesiae Graecae. Kymmel. Prolegomena, стр. 22.

108

Другие говорят, что «Лукарис» есть собственное имя его отца, обращенное в фамилию. См. Monumenta fidei. Kymmel. Prolegom, cтp. XXII.

109

Gesch, des Protest., стр. 38.

110

Monumenta fidei. Kymmel. Proleg, стр. XXII.

111

Gesch. des Protest., стр. 39.

112

Между греческими учеными из острова Крита можно упомянуть о Максиме Mapгуние, бывшем после епископом цитерейским, Мелетие Пиге, Александрийском пaтpиapxе, Мелетие Cиpиге и др. Monumenta fidei, Prolegom. XXIII.

113

Gesch. des Protest., стр. 38.

114

Там же.

115

L. Allatius. De Eccles, orient, et occident, perp. cons. p. 1073.

116

Gesch. des Protest., 38.

117

Есть свидетельство, что Кирилл Лукарис начал свое образование в Крите под руководством. Meлетия Пиги. Monum. fidei, Prolegom., – XXIII.

118

Gesch. des Protest in der orient. Kirche, стр. 40.

119

Кирилл Лукарис был племянник пaтриарху Мелетию. Gesch. des Protest. – 40.

120

Gesch. Des Protest., стр. 41.

121

Там же. Turcograecia, р. 506.

122

Gеsch, des Protest., стр. 41.

123

Там же.

124

De Eccles. orient et occident, perpet. cons., p. 926.

125

«Хр. чт.» 1862 г., май, 631–632; Начерт. церк. ист. Иннок., ч. II. – 393.

126

Chronicon Philip. Сурr., р. 431. Puto hunc Graecum tantum eruditionis habere quantum hodie aiium neminem. De fide quidem sua sustiliter disserit, sed ita, ut sincero animo sentire ac facere omnia videatur.

127

Пихлер не соглашается с признанием историков Маргуния за учителя Кирилла Лукариса в Венеции и опровергает это признание хронологическим описанием жизни Маргуния; но на каком основании он делает такое, а не иное распределение жизни Маргуния, – мы не знаем, а потому соглашаемся с общим свидетельством историков. Gesch. des Protest. – 43.

128

Gesch. des Protest., стр. 44.

129

Gesch. des Protest, in der orient. Kirche, 44–45. Из наставников Кирилла Лукариса в Падуанском университете более других замечательны были два профессора: Косар-Кремонин и Франц-Пикколомений. Косар-Кремонин (Соsаrus Cremoninus) слыл за знаменитого философа в Падуанском университе. Он, будучи 4 лет от роду, до такой степени привлек к себе сердца учеников, что тем самым даже возбуждал зависть в своих сослуживцах. Вместе с товарищем своим Риккобаном (Riccobann) он восставал против иезуитских школ, и настоял на том, что сенат, вследствие ходатайства университета, решил, в 1591 году, уничтожить изуитские школы. Кремонин был профессором в Падуанском университете в продолжение 30 лет, и умер 80 лет слишком. О нем с уважением отзывался Кирилл Лукарис, и только осуждал его несправедливые взгляды на происхождении мира, Промысл, бесмертие души, и т. п. Другой учитель Кирилла Лукариса Франц Пикколомений был профессором в Падуе в продолжение 35 лет. По учености и особенно безупречной нравственности он был замечательным человеком. Еще в молодости он входил в спор с профессором Цабареллою (Zabarella), бывшим учителем Мелетия Пиги в Падуанском университете, и пытался примирить ученее Аристотеля с учением Платоновым. До самой смерти своей, последовавшей на 84 году его жизни, он считался первым профессором в падуанском университете. Кирилл Лукарис относился к нему с уважением, и порицал его только за то, что он иногда открыто с кафедры профессорской раскрывал латинское учение о предопределении и оправдании.

130

«Хр. чт» 1862 г., май, стр. 631–632. Gesch. des Protest., In der orient. Kirche, 45.

131

Geschichte des Protest., 49–50; сравн. Начертание церковн. и истор. Иннокентия, ч. II, стр. 462.

132

Monumenta fidei Eccles. Graecae. Prolegom.

133

«Волынск. губернск. вед.» 1864 г., № 15; «Τρ. к. д. ак.», февраль, 180–181 стр.

134

«Истοрия русск. иepapxии», стр. 416–417. «Тр. к. д. ак.», февраль, 180–181.

135

«Киевск. епарх. вед., 1866 г., № 7, стр. 235.

136

Там же, стр. 235–237.

137

«Истор. русск, иepapxии», 416–417.

138

Поэма о войне Острожской, Краковского академика Пекальского; печатные книги, изданые в Остроге. См. «Тр. к. и. ак., 1867 г., 183 стр.

139

Памятники, издан. врем. Kиeвск, коммисс., т. II, стр. 91.

140

Памятники, издан. врем. Kиeвск, коммисс., т. II, стр. 91.

141

Там же.

142

«Тр. к. д. ак.», 1867 г., февраль, стр. 183–184.

143

«Тр. к. д. ак.», 1867г., февраль, стр. 183–184.

144

Andreae Wengerаcii, lib. IV, стр. 470.

145

Церк. истор. Филарета, пер.IV, стр. 70.

146

Oпиcaние Соф. соб. стр. 144–145.

147

Monumenta fidei Eccl. Graecae. Prolegom., p. XXVIII. Истор. p. Ц. Филарета, пер. IV, стр. 99.

148

Gesch. des Protest, in der orient. Kirche, 61–62.

149

Gesch. des Protest.

150

Monumenta fidei Eccles. Graecae, Prolegom. XXIV.

151

Gesch. des Proest. – 64.

152

Histoir de l’église grecqu. préface.

153

Gesch. des Protest. – 64.

154

Об этом соборе мы нe имеем никаких сведений.

155

Gesch, des Protest. – 66.

156

Andreae Wengerscii – IV. Письмо к Сигизмунду, стр. 467–469; письмо к Турновию, сгр. 497; письмо к Брониeвию, стр. 498. Monumenta fidei Eccl. orient. Prolegom., стр. XXVIII.

157

Andreae Wengerscii, lib. IV, p. 467–469.

158

Там же, p. 407.

159

Там же, р. 498.

160

Kazania przygodne i inne drobniejsze prace wielebnego ksiedza piara Skargi, ч. II, стр. 86.

161

Kazania... Piara Skargi, ч. II, стр. 86.

162

Письмо Лукариса см. в указанн, кн. Скарги, ч. II, стр. 86.

163

Этими словами Кирилл Лукарис указывает на первое пребывание свое в юго-западной Руси – на Брестском соборе.

164

Здесь Лукарис перечисляет протестантские догматы, несогласные с учением православной Церкви.

165

Это предисловие см. в выше указ, книге II. Скарга, 86 стр., ч. II.

166

Киммель с жаром доказывает, что это письмо не принадлежит Кириллу Лукарису, а есть подлог П. Скарги. Monumenta fidei Eccles, orient. Proleg., p. ХХVІII–XXIX. Но если принять во внимание то, что Киммель принадлежит к числу обвинителей Лукариса в протестанстве, – то доказательство его останется незаслуживающим доверия: он это делает с целью – уничтожить противоречие при речи о Кирилле, как кальвинисте.

167

Нельзя никак допустить, чтобы Кирилл Лукарис писал о латинянах так: «Так как наше славное и могущественное государство, которое Всемогущйй Бог да хранить в славе и неприкосновенности на многие лета, устроено так, что от счастья и славы его зависит судьба почти всего христианского мира», и проч.; или еще: «мы не пренебрегаем престолом Св. Петра, – напротив, отдаем ему должное почтение, признаем за Римскою Церковью первенство и честь матери Церквей» и проч.

168

Нельзя никак допустить, чтобы Кирилл Лукарис писал о латинянах так: «Так как наше славное и могущественное государство, которое Всемогущйй Бог да хранить в славе и неприкосновенности на многие лета, устроено так, что от счастья и славы его зависит судьба почти всего христианского мира», и проч.; или еще: «мы не пренебрегаем престолом Св. Петра, – напротив, отдаем ему должное почтение, признаем за Римскою Церковью первенство и честь матери Церквей» и проч.

169

Monumenta fidei Eccles. Graecae. Prolog. XXIX. Gesch, des Protest, in des orient. Kirche – 67.

170

Philip. Cypr. Chronicon Eccl., стр, 19. Список Констант. патр. nocле падения Константинополя. «Христ. чт.» 1862 г. май.

171

Geschichte des Protest. – 68.

172

Höttinger – p.555.

173

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 450. Κατάλογος τῶν πατριὰρχωνἐν ἰεpους. См. в «Χр. чт.» перевод 1862 г., май, 645.

174

Gesch, des Protest. Pichler, стр. 68.

175

Geschichte des Protest, стр. 69; Каталог Конст. патр, в указ. месте. L. Allatius, р. 988.

176

Gesch. des Protest. Καταλογος τῶν πατριάρχ.. в указ. м.

177

Gesch. des Protest., стр. 69. Καταλογος... Chronicon Philip. Cyprii, 437.

178

Gesch. des Protest. – 69.

179

Список Констант. патр., см. в «Хр. чт.» 1862, май, 633.

180

Там же.

181

Monumenta fidei Eccl. Graecae Prolegom. XXXI, Smith de statu Eccl. Graecae, p. 73.

182

Gesch des Protest, in der orient. Kirche – 70–71.

183

Там же – 69.

184

Gesch. des Protest. in der orient. Kirche, cтp. 75–84.

185

Там же, стр. 17.

186

Τόμος Ἀγάπης παρὰ Δοσιθεου, σελ. 552–554.

187

Gesch. des Protest., стр. 90.

188

Geschichte des Protest, in der orient. Kirclie, стр. 91–92.

189

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, 430 σελ.; «Xp.чт.» 1862 г., май, 634. Примеч. 2-е. Лаврентий, быть может, хотел подражать папе, который совершает тайны в тиаре.

190

Сношения Востока с Poccией по делам церковным, ч. II, стр. 4–6.

191

В книге: Lettres anecdotes de Cyrille Lucar... etc. Аймон представляет 14 писем под именем Кирилла Лукариса, написанных им будто бы к государственному советнику голландскому Давиду Вельгельму в последнии годы его правительства в Александрии. О 13-ти письмах к тому же лицу Аймон только упоминает. См. Lèttres... Geschichte des Protest. Pichler – 100–110. Monumenta fidei, Kimmel p. XXXIV–XXXV.

192

Geschichte des Protest., стр. 118–120. L. Allatius p. 74, и др.

193

Geschichte des Protest. Pichler., 118–120.

194

Список восточн. патриарх. после падения Константинополя. «Христ. чт.» 1869 г., май, стр. 634.

195

L. Alitius – 1074.

196

Philip. Cypr. Chronicon Eccl. Graecae. 19. Monumenta fidei.

XXXVII.

197

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 446.

198

Monumenta fidei Prolegom.

199

Philip. Cypr. Chronicon, 19. Monumenta fidei – XXXVIII.

200

«Истор. русск. Церкви» Филарета, пер. III, 81.

201

Подлинную грамоту см. в издан. «Памяти, времен, киевск. коммисс.», стр. 36.

202

«Памятники времен. киевск. коммиссии», стр. 36.

203

«Памятники времен. киевск. коммиссии», стр. 95.

204

Аскоченскй в своем сочинении «Kиeв. с древн. Его училищ. и академию» говорит, что «устав Луцкой школы, писанный в 1624 г., может дать полное и совершенное понятие о тех обязанностях, какие и киевское училище возлагало на своих наставников и питомцев», стр. 79.

205

«Тр. к. д. ак.», Февраль 1867 г., стр. 183. «Памятн, вр. киев. коммисс.», 95. «Киев с древн. его училищ», 79.

206

Подлинный устав см. в «Памятник. времен, киевск. комисс.», стр. 91–115.

207

Εὐαγγελ. Σάλπιγξ, ἀp. 5, περ. 3, σελ. 146 (издан в Афинах 1833 Г.)

208

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 446. Gesch, des Protest., 124. Heineccii – Abbildung der alten und neuen Griech. Kirche – 200 ч. 1, гл. 3. Καταλογος τῶν πατριάρχ. – Μαθα ς, σελ. 190. «Xpист. чт.» 1862 г., Maй, 635.

209

См. выше поцитован. места.

210

См. т. I. «Странника» за 1870 г., стр. 35.

211

Там же в указанн. местах.

212

Καταλογος τῶν πατριάρχ. – 192... «Хр. чт. 1862 г., май, 636.

213

У вышепоказ. историков и еще: Le Spectateur de l’Orient. p. 45.

214

Там же, в указанн. выше месте.

215

Codinus, de Officiis magnae Eccl. Const. Curiae, p. 421; Geschichte des Protest, in der Orient. Kirche, 124.

216

Καταλογος τῶν πατριάρχ... «Xpист. чт.» 1862 г., май, 663.

217

Heineccii 201. Pichler – Gesch. des Protest. 125. «Христ. чт.» 1862 г., май, стр. 663.

218

У Гейнекция и Пихлера в указ. м. Codinus de Officiis 421 и дp.

219

Ч. 2, стр. 20–21.

220

Сношен. Востока с Poccией, в указ, м., 35–138.

221

Сношения Вост. с Poccией, ч. 2, стр. 42, 44, 48, 49,7 6 и мн. дp.

222

Там же, стр. 41.

223

Снош. Востока с Poccией, ч. 2, 42.

224

Там же – 45.

225

Там же – 140.

226

Oписаниe Kиeвo-Печерск. лавры, стр. 116.

227

Истор. унии, т. 2, стр. 102.

228

Καταλογος τῶν πατριάρχ. – «Χρ.чт.» 1862 г., май, 636.

229

Gesch. des Protest, in der Orient. Kirche, стр. 125.

230

Gesch. des Protest. – 112.

231

Там же и Le Spect. de l’Orient. livr. L., p. 48–49.

232

Le Spect. de l’Orient., в указ. м.

233

Geschichte des Protest, in Orient. Kirche, 135.

234

Chronicon Philip. Сурr., р. 460–451; Gesch. des Protest., 125.

235

Geschichte des Protest., стр. 125–127; подлинное письмо у Аймона in der narratione historica turborum jesuitarum, p. 211.

236

Gesch. des Protest., 127.

237

Chronicon Phil. Cypr., р. 450–451.

238

Mελετιου Εκκλ.. т. III, σελ. 447; Aymon. Monum. authent. p.214.

239

Geschichte des Protest. – Pichler, 127.

240

Le Spect. de l’Orient, livr. L., p. 52.

241

Hottingeri analecta historico–theolog., p. 558.

242

Heineccii Abbildung der Griech. Kirche. Th. I, S. 202.

243

Pichler Geschichte des Protest., 127.

244

Mελετιου, Εκκλ. ἰςορ. Τ. III, σελ. 447.

245

Gesch. des Protest. 127.

246

Eυaγγελ. Σάλπιγξ., τ. 1, σελ. 146.

247

Geschichte des Protest., Pichler – 128.

248

Там же.

249

Gesch. des Protest., Pichler – 129.

250

Geschichte des Protest., Pichler – 130.

251

Geschichte des Protest., Pichler – 130.

252

Geschichte des Protest., 130–131.

253

Geschichte des Protest., 131.

254

Gesch. des Protest., 133–135; Heineccii, Abbildung der alt, und neuen Kicrch. Griech., th. I, стр. 203–204, и др.

255

Gesch, des Protest., 134.

256

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 447.

257

Δοστιθέου, σελ. 1174.

258

Там же.

259

Smith. Collect, de Суr. Lucar., р.64,65.

260

L. Allatii de perp, cons., p.1075; Gesch. des Protest.,162; Каталог Констант. пaтpиapx., в «Хр. чт.» 1862 г., июнь, 639.

261

L. Allatii, – р.1075; Le Spect. de l’Orient. LII, 110.

262

Сношения Востока с Россиею по дел. Церк., ч. 2, 130–132.

263

Narratio de vita Cyr. Luc, Smith., 120–121.

264

Каталог Констант, патр., «Хр. чт.» 1862 г., май, 639.

265

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 447; Philip. Cyprii Chronicon, p. 425; Каталог Конст, патр., «Хр. чт.» 1862 г., май,639.

266

Там же.

267

Hottingeri analecta hist, theol. append. VIII, 182, p. 559.

268

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 447–448.

269

См. Сношения «Вост. с Росс. по д. Церк., ч.2, 142–147.

270

Там же, стр. 145, 146.

271

Δοστιθέου, περί τῶν πατριάρχ., σελ. 1175; Le Spect. de l’Orient., livr. LII, p. 112.

272

Каталог. Конст. патр. – Maфa, в «Xp.чт.» 1862 г., май,640.

273

Там же.

274

Там же в «Хр. чт.» за 1862 г., май, 640.

275

Smith., de vita Суr. Luc. р. 122; Eὐαyyελ. Σάλπιγξ, т. I, σελ. 149.

276

«Χρ. чт.» 1862 г., май, 641.

277

Снош. Вост. с Росс. по д. Церк., ч. 2, стр. 147–162.

278

«Хр. чт.» 1862 г., май, 640.

279

Там же, 641.

280

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 440.

281

Каталог Констант, патр., «Хр.чт.» 1862 г., май, 641.

282

Там же.

283

L. Allatii, de perpet. cons., p. 1075.

284

Philip. Cyprii – р. 453; Le Spect, de l’Orient. livr. LII, 113.

285

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ.. 448.

286

Monum, authent. par Aymon, p. 10–11; Smith. p. 124–125.

287

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 448; Chron. Eccl. Graecae – 44.

288

Снош. Восток. с Росс. по д. Церк., ч.2, стр. 191–192.

289

Hottinger analect. hist. theol., p.564; Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 449, и др.

290

Pichler. Gesch. des Protest., стр. 175; Καταλογος τῶν πατριάρχ. 194; Kimmel. Monumenta fidei prolegom. – XLIX; Heineccii Abbildung Griech.

Kirche I Th. 209–210; Hottinger p.574; Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 449.

291

При всем желании сказать несколько подробнее о жизни и деятельности Кирилла Лукариса, мы решительно не в состоянии были сделать этого. Сведения современников и позднейших писателей восточных и западных, известных нам, весьма скудны, – а последних и недобросовестны. Весьма мало, например, указаний на труды его по управлению Константинопольской Церковью. Как будто вся деятельность его в Константинополе ограничивалась борьбою с иезуитами и его страданиями от них!?.

292

Так представлают его почти все его обвинители, западные историки: Гейнекций, Гэттингер, Смит, Аймон, Киммель, Пихлер и мн. др.

293

Geschichte des Protest., in der Orient. Kirch. Pichler, стр. 50.

294

Monumenta fidei Eсcl. Graecae, proleg., стр. XXVI.

295

Geschichte des Protest., стр. 12.

296

Geschichte des Protest., стр. 65.

297

Т. е., о том, будто ли Лукарис в Cаксонию продал свою веру за деньги, подписавши неправославное вероисповедование; а в Трансильвании в разговоре с Μ. Функсием отвергал почитание и ходатайство Cвятых перед Богом.

298

L. Allatii, perpetua Concessione, lib. III, cap. XI, стр. 1073.

299

Monumenta fidei proleg., стр. XXV.

300

Pichler, Geschichte des Protest., cтp. 63.

301

Monumenta fidei proleg., стр. XXV.

302

Смотр. в книге: Lettres anecdotes de Cyrille Lucar...; смотр, также Geschichte des Protest. – Pichler, стр. 100–110; Kimmel proleg. XXXIV–ХХХV.

303

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 447.

304

Eὐαyyελ. Σάλπιγξ, αр. 5, πεp. 3, σελ. 146.

305

В Московском главном архиве министерства иностранных дел хранится более 50 подлинных писем Кирилла Лукариса, писанных по-гречески, к царю Мих. Федоровичу и к патриapxам Филарету и Иocaфy – с 25 апреля 1626 г. по июнь 1638 г. Эти письма по своему православнейшему характеру совершенно отвергают письма неправославного характера, приписываемые ему иностранными учеными. Мы не имели возможности пересмотреть упомянутые письма; пользуемся только теми, которые изданы Муравьевым в «Сношениях Востока с Россиею по делам церковным», во 2 т.

306

Снош. Вост. с Росс. по д. церк., т. 2, стр. 6–7.

307

Снош. Вост. с Росс., стр. 140.

308

Там же.

309

Там же, стр. 141.

310

См. Monumenta fidei, 26–44. Vgl.Pichler's, a. a. О. S. 183–90.

311

Там же.

312

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 447.

313

Philip. Cyprii Chronicon – Epistola Arsenii; Geschiсht, des Protest., Pichler.

314

Chronicon Philippi Сурr. р., 447.

315

Deg preuves authentiqu., L. VIII с. 4; Monum. authent., p. 490.

316

T. III, σελ. 430, 447.

317

Ἐπίκpισις ἐις την νευελληικἡς, 1839 г.

318

Chron. Philip, p. 481; Allatii, L. III, p. 1021.

319

Monum, p. 8, 979.

320

Allatii, – 1070; Monum. p. 38 et. 365.

321

Monum., p. 8 и 14.

322

Flerii Hist. Eccl., t. 59, p. 175. Здесь разумеется рассмотренное нами письмо Лукариса, оставленное во Львове.

323

Sinodus Hierosol., с. V, in Monument, fidei Eccles. Graecae.

324

Monuments authentiq., p. 282.

325

Lettre VII dans Monnni. auth., p. 87.

326

Lettre II, p. 30.

327

Monum. authent., p. 201 и д.

328

Мonum. auth., р. 39.

329

Synodus Hierosol. с. I. et. V. Monum. fidei Kimmel.

330

Там же.

331

Ἐπίκπpισις ἑις τῆν νευελλ. Εκκλ., σελ. 199.

332

Perpetuite de la foi d'eglise Cathol., L. III, p. 166; Monum. auth., p. 38, 365.

333

Chronic. Philip. Cypr., р., 457; Начертан. церк. ист., ч. 2, стр. 456.

334

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 446–550. L. Allatii – 1070; Monum. auth., p. 203.

335

Monum. authent, Historia concertationis de transubst., p. 312.

336

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 450.

337

Mελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 448. Ἐπίκρισις ἑις τῆν νευελλ. Εκκλ.

ὑπὸ τοῦ Ὀικονόμων, 1839 г., σελ. 450.

338

Flerii – tom. 55, p. 270.

339

Allatii – 1662.; Gesch. des Protest., 215.

340

Monum. Fidei – Synodus Hieros. C. V. Mon. auth., p. 308–364.

341

ελετιου, ἰςορια Εκκλ., τ. III, σελ. 450, S. 14.

342

Lettre Nectarii dans monum. auth. p., 493; Consil. de Hierosol., p. 265.

343

Monumenta fidei Eccl. Graecae; Synodus Hierosolima.


Источник: Патриарх Кирилл Лукарис и его заслуги для православной церкви. / А. Брянцев. - Тип. дух. журн. «Странник». СПб. 1870. С. 130.

Комментарии для сайта Cackle