Протоиерей Василий Миронович Войтковский, заслуженный профессор богословия Новороссийского университета

24 Февраля 1904 г. в 11 часов утра после продолжительной болезни, на 81-м году от роду, скончался старейший член университетской семьи, бывший в отставке заслуженный профессор Богословия, Протоиерей о. Василий Войтковский.

Протоиерей В. Войтковский родился 5-го марта 1823 г. в Подольской губернии, и свое образование получил в Подольской духовной семинарии, потом в С.-Петербургской Академии, где и окончил курс наук в 1849 году со степенью магистра богословия. В том же году 8-го ноября он назначен был преподавателем Всеобщей Истории в Каменец-Подольскую духовную семинарию. Но уже в мае месяце 1850 года по постановлению Св. Синода о. Василий был переведен в Венгрию настоятелем церкви над гробом Великой Княгини Александры Павловны в г. Ироме, при чем, как заграничному священнику, ему был пожалован золотой наперсный крест из кабинета Его Императорского Величества. В течение 20-летнего своего пребывания за границей о. Василий часто исполнял богослужения в Вене при посольской Российской церкви, в летние месяцы в Карлсбаде (в течение 7 лет), в Венеции и Копенгагене. В 1870 году о. Василий возвратился в Россию. По рекомендации профессора богословия Павловского, он был назначен профессором по Церковной Истории при Императорском Новороссийском Университете, – и в том же году принял место законоучителя и настоятеля Институтской церкви. Но после смерти прот. Кудрявцева, о. Василий назначен был профессором Богословия и настоятелем Университетской церкви и оставил службу при Институте. Предложением Г. Попечителя Учебного Округа от 26-го мая 1895 г. о. Василий удостоен был звания заслуженного профессора, а 7-го марта 1900 года, согласно прошению, уволен в отставку по преклонности лет и болезненному состоянию.

За свою долголетнюю, усердную и отличную службу о. Василий имел все награды, доступные духовным лицам. Из них должно отметить: св. Владимира 3-й ст., св. Анны 2-й ст. с Императ. короной, св. Анны 1-й ст., золотой наперсный крест с драгоценными украшениями из кабинета Его Величества, – и драгоценный перстень из кабинета Его Величества.

Как видим, вся жизнь о. Василия была непрестанным трудом на пользу духовного просвещения и благодатного утешения верующих. И до последней минуты жизни он горел этою деятельностью. Благодарение Господу, он еще при жизни удостоился слышать самые лестные отзывы о своей службе от представителей всех ведомств.

Что касается учено-богословских трудов о. Василия, то они преимущественно посвящены вопросам Церковной Истории. Таковы: Начатки христианства между Мадьярами; о Православной церкви в Австрии; о супружестве и безбрачии духовенства в униатской Галицко-угорской церкви в Австрии; о религиозном движении в Галиции; обрядовой вопрос в Галиции; об упадке богослужения в протестантской церкви; о церковном соединении Германии и мн. др.¹.

К сожалению, печатных лекций о. Василия ни по Церковной истории, ни по Богословию не осталось. «Я все их сжег!» сказал он однажды. «Я всегда был недоволен своими лекциями и все хотел лучшего и лучшего от себя. Много было труда, много планов, но все это я нашел несовершенным...». Из этого можно заключить, что лекции о. Василия были значительного интереса, как представляющие работу мысли, с каждым шагом возраставшую в своем новом освещении. Особенно он работал над изучением истории Ветхого завета и вообще церковной истории.

Неудивительно, что лекции о. Василия производили глубокое влияние на его слушателей. Один из таких слушателей в письме своем от 16-го ноября 1899 г. писал, что от лекций о. Василия он испытал благодетельное нравственное влияние на душу (Н. Миклашевский). Но общая оценка учебно-педагогической деятельности прекрасно выражена в адресе Института благородных девиц по поводу 50-летия служения его: «Кратким словом не обнять Ваших трудов, не исчислить Ваших заслуг, говорится в этом адресе. Ваше всегда спокойное ко всем благожелательное, поистине христианское отношение к сослуживцам снискало Вам в среде их общее расположение, не утратившееся и до сих пор. Ваша пастырская и преподавательская деятельность всегда обозначалась самыми глубокими следами в сердцах Ваших духовных детей и учениц. Благоговейное, проникнутое молитвенным духом, совершение Вами богослужения всегда вызывало у молящихся чувство религиозного умиления. А Ваши классные чтения, сопровождаемые глубоко-назидательными примерами из жизни, и теперь еще живы в памяти благодарных слушательниц».

Понятно после этого, что увольнение о. прот. Войтковского от службы вызвало глубокое сожаление повсюду....

По выходе в отставку, о. прот. Войтковский не прерывал своих связей с университетскою жизнью и Церковью. Он совсем не хотел посвятить себя уединенной жизни. Он интересовался всеми событиями научной, учебной и богослужебной жизни, и видно было, что дух его требует усиленной и непрерывной деятельности. Он старался не пропустить ни одной новой мысли, ни одного движения в нашей и заграничной богословской науке и часто или сам приходил или присылал за какой-либо книгой или номером какого-либо журнала. Богослужения он посещал почти неопустительно, хотя сам мог служить только раза два-три и то с трудом, вследствие болезни ног. Несмотря на это, он не оставлял без духовного утешения и исповеди многих и многих своих почитателей, и только с осени прошлого 1903 года он уже перестал ходить к богослужениям в Университетскую церковь. Ему было уже запрещено выходить из квартиры. Вот когда для него наступила действительно уединенная жизнь, и редкие посещения кого-либо из знакомых доставляли ему несказанное удовольствие. Он старался много говорить и многое услышать и, при обычном своем гостеприимстве, всегда старался вести оживленную беседу.

Но силы маститого и великого старца видимо слабели. В январе месяце этого 1904 года, заметивши его особенную слабость, ему намекнули иметь всегда в виду готовность Университетской церкви предложить ему великое христианское утешение – Причастие Св. Тайн. Но он на это заметил, что действительно желал бы получить это утешение, но только в Воскресный день, или праздничный, о чем он и сообщит в свое время, – что он думает прожить еще несколько месяцев, – «может быть, говорил он, потеплеет, я поправлюсь и смогу сам выйти из дому».

К глубокому прискорбию, надежды его не оправдались, и ни он сам, ни окружавшие его, так и не дождались того воскресного дня, в который он оправившись хотел выйти из дому.

Утром 24 Февраля он стал просить позвать к нему настоятеля Университетской церкви о. Клитина, и в 10 час. утра о. А. Клитин прибыл с запасными Св. Дарами. О. прот. сидел в кресле, тяжело дышал и часто впадал в дремотное состояние. Увидя пришедшего о. Клитина, он сказал: «а сегодня ради меня в Университетской церкви должна быть литургия». После прочтения положенных молитв, он с всегда отличавшим его благоговением принял Св. Дары. Несмотря на видимую слабость, он проявил еще интерес к современным событиям и даже спросил себе газету, желая прочитать то, что остановило на себе его внимание из разговоров окружавших. Но это были уже последние вспышки потухавшей свечи. Через несколько минут он тихо скончался среди своего дорогого семейства, плачущих жены и детей.

Вскоре же настоятелем Университетской церкви, профессором Богословия, священником А. Клитиным, совместно с диаконом Университетской церкви о. Феодором Крохмаленко было совершено облачение почившего в ризы и отслужена была первая панихида о «новопреставленном протоиерее Василии». Вечером в 7 часов теми же лицами была совершена вторая панихида. Между тем, в городе уже узнали о смерти высокочтимого о. протоиерея и с утра следующего дня и до вечера прибывали многие почитатели и знакомые покойного. Панихиды назначено было служить в 12 час. дня и в 7 час. вечера, которые и были совершены прибывшим городским духовенством, в числе которых были Кафедральный протоиерей о. Г. Селецкий, о. прот. А. Чепурин, о. прот. В. Флоровский, о. прот. И. Розов, о. прот. П. Агапьев, о. прот. А. Лебедев, законоучитель кадетского корпуса о. Сергий Петровский и многие законоучители – гимназий мужских и женских. На гроб о. прот. Василия были возложены венки от профессоров Новороссийского университета, от жены почившего и детей, от бывшего ректора университета С. П. Ярошенко и его семьи и др. 26-го Февраля в 9 час. утра благочинным 2-го округа церквей г. Одессы о. прот. А. Чепуриным со многим духовенством тело почившего было перенесено из квартиры (Херсонская, д. № 15) в домовую Александро-Невскую при Императорском Новороссийском университете церковь, где была совершена заупокойная литургия настоятелем церкви, проф. Богословия, свящ. А. Клитиным. Тотчас же после литургии началось отпевание, которое совершал Кафедральный прот. о. Г. Селецкий в сослужении настоятеля Университетской церкви и о.о. прот. А. Чепурина, В. Флоровского, К. Бречкевича, М. Коссовского, П. Агапьева, И. Розова, И. Игнатьева, М. Молдавского, П. Архангельского, И. Попова, о. А. Тимофеева, о. Ст. Лобачевского, о. М. Мирославцева и многих других, соборного о. протодиакона и о. диакона Ф. Крохмаленко. В храме, не вмещавшем желающих присутствовать, находились Попечитель Учеб. Окр. тайный советник X.П. Сольский, ректор университета орд. проф. А.Н. Деревицкий, бывший ректор университета С.И. Ярошенко, деканы всех факультетов, профессора, инспектор Народн. училища А. Уаров, председатель гор. съезда мировых судей С.И. Знаменский, ген.-майор А.Г. Григорьев, директоры и преподаватели местных гимназий, студенты и множество молящихся. Пред началом отпевания проф. Богословия, свящ. А. Клитин, произнес следующую речь:

«Грустное событие и глубоко-серьезные, христианские чувства собрали нас, братия, на эту торжественную молитву. В этом гробе вы видите высокочтимого и старейшего между священнослужителями г. Одессы, бывшего настоятеля сего св. храма, великого учителя богословия, заслуженного профессора Новороссийского университета о. прот. Василия Войтковского. Сегодня он в последний раз с нами... Сегодня мы отдаем ему последнюю дань земного почитания, любви и общей о нем молитвы. Ради него сегодня служба, ради него моление, ради него пение, ради него и слово.

Он умер в последних пределах человеческого возраста, в том периоде жизни, который называется у нас маститой старостью и который почитается знаком особенной милости Божией к людям. Он уходит от нас, возлюблен быв Богом. Но и люди почтили его своей любовью и высоким уважением.

Что же мне сказать об этом великом муже мудрости и опыта? Восхвалять ли мне пред вами его известную трудовую учебно-педагогическую и пастырскую деятельность и жизнь? Приводить ли на память все суды человеческие о нем? Нет и нет!

Я не вступлю теперь в эти пределы величия и славы земной; я не буду нарушать глубокой скромности духа почившего, не буду нарушать и торжественной тишины этого великого покоя. Пусть не отягченный человеческими венцами славы, а украшенный венцем правды, смирения и кротости он не осужденным предстанет у страшного престола Господа славы. Да не испразднит человеческая наша похвала похвалы Божией!..

Час скорби и время утешения в скорби; час печали и время утешения христианского. И в свете этого общего христианского упования я хочу говорить с вами, братия, о дорогом образе почившего.

Умирает ли дитя, отрок, юноша или муж во цвете лет, или глубокий старец, всегда и везде у нас остается недоумение, неразрешенная скорбь и томление духа. В одних случаях быстро прерванная энергия жизни оставляет за собою след, долго и долго напоминающий нам впечатления ушедшей от нас молодой жизни, в других случаях – глубоко проложенная борозда жизни дает нам уверенность в прочно поставленном жизненном пути. И там и тут мысль о смерти не мирится с ясно выраженным стремлением нашей природы к жизни. И тут и там мы говорим, что нам не верится, чтобы человек умер.

Не верится и теперь, что добрейшего о. Василия не стало. Неужели он совсем ушел от жизни и причастен только смерти? Неужели дорогих лиц мы теряем навсегда и нет нам надежды, нет той сферы, где бы мы могли снова увидеться с ними и поговорить в беседе сладкой и приятной? Скольких дорогих своих членов университетская семья лишилась уже на моих глазах! Где все те, что прежде с нами были?!... Разумеется, чтобы решить этот вопрос эмпирически, опытно, нужно самому умереть. Но этот опыт нам не так желателен, как многие другие опыты нашей жизни. Мы желаем стать над этим опытом, выше его, проникнуть за пределы его. И мы, действительно, имеем возможность сделать это. Мы имеем идейное разрешение своих тревожных вопросов, такое разрешение, которое и дает успокоение душам нашим.

В нашем христианском сознании живет ясное упование, твердая уверенность, что смерть не царствует над нами, что высоко-организованная внутренняя жизнь, или жизнь во Христе, созидает и развивает в нашей природе бессмертие, или вечную жизнь во Христе и со Христом. Христианское сознание дает нам, таким образом, широкий кругозор светлой мысли и отрадных чувств бесконечной жизни в Царстве Божием. Никто из тех, кто живет со Христом, не умирает для вечного Царства Божия. Во свете Христа все видят свет жизни, радости и славы. И само собою разумеется, что люди высокого ума, глубоких познаний, чистого сердца, доброй воли, люди истинно-глубокой жизни во Христе будут ближе стоять к свету жизни, будут шире, свободней и энергичнее жить и действовать в Царстве Божием. Вот где все те дорогие почившие, что прежде нас и с нами жили в этом мире. Вот где мы, может быть, милостию Божиею, встретимся с ними и сойдемся в беседе, в вечной жизни, в вечной деятельности, во всем том, чего жаждут добрые души и чистые сердца.

Такие христианские упования украшают гроб и память ныне почившего...

Известно, что жизнь каждого христианина, а тем более Пастыря Церкви должна быть светом, который светит всем и греет всех; она должна быть светильником на свещнице, да светит всем. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела (Мф.5:16), говорил Спаситель ученикам Своим и народу. И жизнь почившего великого Пастыря была для многих и многих светом жизни, – светильником. По всем воспоминаниям бывших и находящихся здесь его сотоварищей, сослуживцев, учеников и учениц, постоянными и никогда не ослабевавшими его свойствами были – кротость, редкое спокойствие, любвеобильное отношение и серьезное благоговейное усердие к службе Божией и служению человеческому. Как профессор университета, он известен своими богословскими трудами и глубоким влиянием на своих слушателей. Много тяжелого и скорбного было в его жизни, но все огорчения и несчастия растворялись в его замечательном смирении и полной преданности воле Божией. Он всегда был на высоте своего положения и вдали от России и здесь, в родной стране. И, конечно, не новое слово я скажу вам, братия. Я знал его, как истинного христианина, видел его, как глубокого духом пастыря и священнослужителя, стоящего у Престола Божия; я знал его, как примерного семьянина, добре правящего дом свой; наконец, я знал его, как духовник своего сына, который взаимно был и моим духовником. Уверен, что вы, бр., многое потеряли в почившем; но и я потерял не мало. Не стало у меня доброго и умного собеседника, всегда многое и с любовью мне сообщавшего, с добросердечием и снисходительностью и от меня принимавшего; не стало лучшего из Пастырей, лучшего из людей, с которым можно было, как говорится, отвести душу и приятно побеседовать о предметах дела и мысли.

Восходит солнце и заходит: так и жизнь человека...

Заходит солнце и нет его, и не видно оно нам. Но разве оно не взойдет опять? Разве не осветит оно вновь горизонта жизни своим живительным светом? И пробудятся силы, и задрожит восторгом жизни весь Божий мир, и улыбкой ясною природа ответит вечной славе Бога.

Если так Бог одевает и воскресает природу, не тем ли более нас?

Угас светильник Божий, бездыханный пред нами лежит почивший. Но разве иссякла в нем энергия всякой жизни? Разве все нити жизни порвались? Жизнь вечна и человек вечен! Разве не сформировалась организация духовной и телесной жизни для вечности в этом великом духе почившего? Он жил Христом и во Христе, Спасителе нашем. Жив Господь наш, живы и мы!

Заходит солнце, но оно и восходит: так и человек.

И почивший только почил, усопший только уснул среди нас, но он восходит уже к другой жизни.

А среди нас он вечно будет жить и вечно будет сиять красотою духа своего, своей кротостью и незлобием, своей любовью и высотой своего учения, советов и примеров своей жизни. В любви нашей почивший никогда не умрет, потому что любовь побеждает и поглощает смерть, потому что любовь есть вечная жизнь.

И самая смерть почившего была как бы успением, – он как бы тихо уснул.

Он не думал еще и умирать, не ждал смерти. «Я еще несколько месяцев проживу!» говорил он мне в январе месяце этого года. А смерть тихо пришла к нему и взяла его, – взяла его в болезни, томившей его еще с осени прошлого года. Когда за час до смерти я пришел к нему с Св. Дарами и готовился начать молитвы, он заметил: «сегодня ради меня должна быть обедня в Университетской Церкви». Вот, незабвенный о. Василий, сегодня действительно ради тебя совершена Божественная Литургия. Но почему? Для чего? Ответы уже не нужны... На мой призыв к покаянию во грехах он сказал: «я грешнее всех». Вот истинно-христианское слово и доброе покаяние!.. Часто он впадал в дремоту, но сознания не терял. Св. Тайны принял с обычным ему смирением и благоговением, после чего приложился к Св. Кресту. По принятии таинства, он хотел еще побеседовать, но уже видимо ослабевал. Еще несколько минут... и он тихо скончался в кругу своих родных.

Прости же нас, великий молитвенник и служитель Божий, прости наши согрешения пред тобою, прости, дорогой и добрый сослуживец, и прощай до будущего свидания в новой, вечной жизни».

После этой речи началось отпевание, которое окончилось в 1-м часу. Затем, при стройном пении университетского хора певчих: «вечная память», гроб с останками в Бозе почившего о. протоиерея был снесен на руках бывшим ректором университета орд. проф. С.П. Ярошенко и нынешним ректором орд. проф. А.Н. Деревицким и многими профессорами университета в вестибюль. Здесь открытый гроб был поставлен на особом возвышении. По бокам разместилось духовенство. Тогда к гробу подошел декан историко-филологического факультета заслуженный ординарный проф. А.А. Кочубинский и произнес с обычной выразительностью глубоко прочувствованную речь. Обращаясь к почившему, он сказал:

«Незабвенный сотоварищ! В общем порядке сменяющихся явлений жизни настала и твоя чреда... Но ты, в отличие от других, присных нашей университетской семье, оставляешь нас не «мало лето пожив», не смотря на всю утлость твоей телесной храмины, вскормленной не в холе, а среди лишений и недостатка в бедной хате подольского священника 20-х годов минувшего столетия (род. в 1822 г.)... Настоящая минута и это историческое место воскрешают в памяти образ полного жизни нашего общего друга, а твоего предтечи по кафедре, который так любил тебя, тебя, «авва Василий»: но как давно этот наш общий друг предтек тебе в общем движении туда! Колесо жизни, хотя и не легко, но текло для тебя правильно...

Свиток твоей трудовой и полезно-долговременной жизни развертывается перед нами в двух направлениях: ты у чужих и ты у себя.

Воспитанник Александро-Невской Духовной Академии, руководствуемый знаменитыми деятелями русской науки, как историк Макарий, будущий митрополит Московский, и канонист Иоанн, епископ Смоленский, ты молодым магистром был брошен в старую Венгрию, сейчас же после кровавого усмирения ее.

Венгрия того времени и ее Буда-Пешт еще не были модернизованы нашедшими из Вены новыми «мадьярами»: все еще жило по старине, просто и скромно, при историческом разнообразии элементов в составе ее населения. Нигде и ничто не било в глаза своею крикливостью, как не была тогда еще Венгрия гнездом комического, но вредного шовинизма.

Но скромная жизнь столицы была уже более чем скромна в той пустынной немецкой колонии под Будою, где суждено было тебе действовать и жить двадцать лет, в Ироме (Iröm): здесь, на выгоне села, в крошечной церкви почиет более 100 лет прах палатины Венгерской, а русской Великой Княгини Александры Павловны.

Скромный церковный дом под соломой стал для тебя приютом. Но он тотчас же стал местом внимания к тебе со стороны местного трудолюбивого населения. Тебя уже не было на месте, но добрые чувства сопровождали память о тебе: твой характер привлекал к тебе людей. В эту минуту припоминается мне мое когда-то посещение Ирома, и беседа с историческою придверницей Вайдой.

Пустынная обстановка не отяготила тебя, и ты нашел для себя выход из положения. Ты вспомнил старые интересы науки – в области местной церковной истории и славянской филологии.

Местные исторические интересы широкой струей охватили тебя: своими научными симпатиями ты вращался, как в вопросах недавней старины, так и такой глубокой, как жизнь Трансильвании еще пред мадьярским завоеванием. Последовавшие позже летом обязательные (с 1863 года) посещения Карлсбада (Карловых Вар) для служения сначала в наемном зале, а затем в первой, под твоим присмотром построенной, русской церкви², несколько разнообразили и твою личную жизнь, и провели твои литературные интересы в сторону Славяноведения. Но легкого, соблазнительного поля политики ты был чужд; еще были слишком живы бедственные следы недавней эгоистической политики разных славянских ренегатов, под сборною кличкой «Кошут». Ты был только прилежным наблюдателем явлений жизни, и, редко, неохотно делясь с немногими своими сокровенными наблюдениями, ты массу их уносишь с собою... Вспомним, что наблюдения эти захватывают эпоху дунайской и крымской кампаний, кровавого перерождения Австрии, и делались с исторического места «неблагодарных» – Пешт, Вена...

Твои исторические работы и обратили на тебя внимание нашего, тогда юного, Университета, и летом 1869 года ты направил свою житейскую ладью домой. Ты вступил в нашу среду, где и действовал с нами тридцать лет, оставив нас почти у порога вечности.

У нас ты всем нам памятен; добром тебя памятовали и уцелевшие от житейской битвы соратники твоих первых лет, и достойные деятели более нового времени. Позволю себе немногие припоминания.

В течение всего этого долгого периода ты был наставником жизни. Жизнь как бы избирала тебя, в поучение нам, сосудом испытаний. Смерть внезапно скашивает твоего талантливого сына, и вдали, при особенно тяжелых условиях; ты лишаешься дорогой дочери, трагически погибающего брата, и все эти испытания ты выносишь, исполненный безропотности и кротости. Скромно выносишь ты и опасное лукавство со стороны, откуда ты менее всего мог ожидать что-либо во вред себе – память об этом тяжелом моменте была коротка для тебя: ты, незлобивый, сейчас же входишь в свою обычную душевную колею, и лукавый прием пронесся, как проносится мгновенная рябь по зеркальной поверхности моря³.

Но, кроткий, незлобивый, всегда ровный, ты, при наступлении серьезных обстоятельств, но не личной окраски, ты умел являть и твердость характера, и духовную стойкость.

Прости же, мирный, кроткий и благородный сотоварищ, наставник многих и многих лет. Не одна, всегда тебе дорогая, кровная семья, но и все, чтущие в человеке высокие достоинства его характера, сиротеют с твоим уходом, с затвором в последний раз за тобой этих врат уже старого, всегда тебе столь любезного, храма науки. Прости же навеки!»⁴

По окончании речи, гроб был закрыт. Профессора вынесли на руках останки почившего пастыря, поставили на носилки, и печальное шествие, при пении: «Помощник и Покровитель бысть мне во спасение», в сопровождении громадной толпы народа, направилось по Херсонской улице на Преображенскую к старому кладбищу. Здесь совершен был крестный ход вокруг храма, затем краткая лития и, при пении «вечная память», тело было предано земле в фамильном склепе.

Приими, Господи, дух почившего раба Твоего протоиерея Василия с миром в селении праведных!...