Часть первая

В Риме, в городе великих воспоминаний, имя которого никто не произнесет равнодушно, где, по словам поэта, говорят камни, в недрах земли этой прежней столицы мира, находятся памятники, интересные не менее его величественных развалин, грандиозные не менее тех триумфальных арок, водопроводов, храмов, дворцов, мавзолеев, на которые мы до сих пор не можем смотреть без грусти и удивления, без особенного чувства, знакомого всем, кто задумывался перед этими разрушающимися и заброшенными теперь свидетелями последних дней пышной и богатой жизни античного мира, преисполненного для нас каким-то особенным очарованием. Под этими великолепными постройками находятся скромные, но столько же привлекательные памятники той веры, которая, начавшись в презрении и изгнании, должна была впоследствии охватить собою всю вселенную. Я говорю о неизмеримом лабиринте подземных галерей, постепенно, в продолжении трех столетий, вырытых римскими христианами, где они хоронили своих умерших, молились, совершали религиозные обряды и иногда скрывались во время преследований; где еще до сих пор живы следы их пребывания.

Многие из моих читателей, вероятно, были в Риме и спускались в катакомбы; но, конечно, очень немногие осматривали подробно эти подземные кладбища, представляющие с первого взгляда очень мало привлекательного. То, что, обыкновенно, показывают в Риме путешественникам в трех доступных публике катакомбах, дает о них только самое поверхностное понятие. Надо долго бродить в этих подземных галереях, то высоких и, относительно, просторных, то узких и низких, где едва может пройти человек; надо проникать в отдаленные углы катакомб, и спускаться в их последние этажи, чтобы получить полное понятие о громадности этого подземного мира, и, вместе, убедиться, что в нем мы еще можем узнать много нового о тех людях, которые его выкопали, оставили трогательное выражение своих чувств, верований, надежд и были в нем схоронены.

Катакомбы должны были начаться в Риме с распространением христианского учения; образование некоторых частей их, по характеристике памятников и по именам, выставленным на надгробных надписях, следует отнести к первому столетию. Притом, нет следов существования в этом городе другого христианского кладбища, древнее катакомб. Постоянной заботой первых христиан, было удаление своих гробниц от мест погребения язычников и последователей других верований, равно как и приличное, по возможности, предание земле умерших братьев. Места, где были похоронены мученики, сделались особенно дороги христианам; около этих уважаемых могил они молились, совершали свои религиозные обряды, около их сгруппировались гробницы других верующих. Таким образом, несмотря на то, что, как кажется, не было закона или правила, обязывающего христиан хоронить в известном месте, общие кладбища являются в Риме в первые времена распространения новой религии; большая часть фамильных христианских склепов (cubicula), т. е. комнат, вырытых в земле или высеченных в туфе, в которых были устроены гробницы, расширялись, соединялись между собою галереями, по мере того, как росла община, и давали покой всем христианам, без различия. Так образовался подземный Рим, громадность которого до сих пор не перестает удивлять нас. Но принадлежал ли он в самом деле христианам, и был ли он вырыт ими? На этот вопрос необходимо ответить, прежде чем описывать эти кладбища и все, что в них находится.

Только в последнее время было неоспоримо доказано, что катакомбы выкопаны христианами и составляли их собственность. Мнение, совершенно противоположное этому, существовало до наших дней. Ошибочное объяснение некоторых мест из деяний мучеников и других церковных книг, в которых говорится о катакомбах, но, всего более, то обстоятельство, что галереи их иногда начинаются, а иногда встречаются и соединяются с пещерами, из которых римляне брали поццолану, ввело в заблуждение исследователей подземного Рима, и заставляло их предполагать, что христиане воспользовались галереями, образовавшимися при добывании строительных материалов, и выкопали в боках их гробницы. Что предположение казалось тем основательнее, что существование подземных пещер, копей поццоланы или аренарий (arenaria), как их называли римляне, было известно до появления христианства, или в первые годы его распространения. Цицерон, защищая Клюенция, говорит, что в его время молодой человек, некто Asinio, был предательски увлечен в arenarias, и там умерщвлен. Точно также Светоний рассказывает, что, когда Нерон был низвержен и бежал, преследуемый, отпущенник и любимец его Фаон, предлагал ему скрыться на время в пещерах, из которых добывали песок, но Нерон не согласился на это, говоря, что он не хочет похоронить себя живым. Сверх того, в деянии мучеников и в Книге Пап (Liber pontificalis) несколько раз упоминается, что христиане не только хоронили умерших в arenariae, т. е. копях поццоланы, но и имели обыкновение собираться в них. Казалось, притом, невозможным, чтобы общество, незначительное, бедное, преследуемое, предприняло такую гигантскую работу; откуда могло оно взять на это средства, и куда прятало землю из вырытых галерей. Напротив, было весьма вероятно, что христиане воспользовались подземными пещерами, выкопанными гораздо раньше их с торговой целью, мало известными и очень удобными, чтобы скрываться. Вожатыми и помощниками их могли быть самые работники этих подземелий, рабы и люди из низших слоев общества, между которыми, как предполагали, христианское учение нашло своих первых последователей.

Но более подробное и более тщательное изучение катакомб, и, особенно, грунта земли, в котором они выкопаны, на что прежде не обращали никакого внимания, совершенно опровергли эти предположения, как ни правдоподобны они казались с первого взгляда.

Почти все римские катакомбы вырыты в вулканическом слое, который бывает трех различных свойств и делится на следующие три сорта: туф каменистый, туф зернистый и туф рассыпчатый. Слой туфа каменистого дает камень упругий, довольно легкий и чрезвычайно удобный для построек. Древние римляне называли его Saxum quadratum, lapis ruber (камень четырехугольный, камень красный), по его цвету и по форме, которую ему давали, для более удобной и правильной кладки. Он постоянно был в большом употреблении у римлян, и в первые века существования Рима составлял почти единственный строительный материал. Из него сложены подстройки и фундаменты Капитолия, тюрьма Сервия Туллия и многие другие здания.

Туф рассыпчатый, теперешняя поццолана, назывался у римлян araena, – это земля, красноватого цвета; будучи смешана с известкой, она дает превосходный цемент, которому римские здания обязаны своей прочностью.

Туф зернистый составляет переход от туфа каменистого к туфу рассыпчатому и бывает различной твердости, так что иногда мало отличается от туфа каменистого (в этом последнем виде он назывался у древних tophus), но, чаще, приближается к поццолане. Он не имеет достоинств ни туфа каменистого, ни туфа рассыпчатого и содержит в себе много земляных посторонних частей, так что из него можно добывать поццолану, только очень плохого качества. В рыхлом состоянии, он ни на что негоден; но, если представляет некоторую твердость, то может быть употреблен в тех частях зданий, куда не проникают лучи солнца и воздух. В постройках времен упадка Империи им иногда наполняли толщину стен и фундаменты.

Римляне добывали туф каменистый, т. е. твердый камень, и туф рассыпчатый, или чистую поццолану; только эти материалы могли быть годны для их построек. Таким образом, произошли те подземные пещеры и обширные каменоломни, находящиеся в окрестностях Рима, о которых говорят Цицерон и Светоний, и где христиане только в редких случаях устраивали гробницы. Туф зернистый дает непрочный камень и плохую поццолану; он не мог быть полезен римлянам, и они постоянно оставляли его в стороне, находя возле материалы лучшего качества. Ни одна из древних каменоломней или аренарий не находится в слоях туфа зернистого; совершенно напротив, галереи римских катакомб проведены почти исключительно в этом пласте вулканического грунта. Если туф зернистый не был годен как строительный материал, то был вполне годен для выкапывания катакомб.

В слоях каменистого туфа, или чистой поццоланы, христиане находили землю слишком рыхлую, которая осыпалась и не могла держаться в сводах без подпорок и построек, или камень до того упругий, что в него надо было врезываться с большими усилиями и со значительной потерей времени. Туф зернистый был, напротив, достаточно рыхл для легкого прокапывания галерей и, вместе, настолько тверд, чтобы держаться в сводах гробниц, галерей и, даже, довольно обширных комнат. В соприкосновении с воздухом, он высыхал и получал большую твердость.

По направлению галерей в катакомбах не трудно заметить, что христиане постоянно искали слои туфа зернистого и удалялись от слоев твердого камня и чистой поццоланы. Следовательно, нельзя предположить, что катакомбы образовались по мере того, как римляне добывали из земли строительные материалы, туф, вынутый из них, не мог идти ни на какое употребление, ни в какую торговлю.

Если и встречаются иногда, впрочем, очень редко, галереи катакомб, проведенные в пластах чистой поццоланы или крепкого зернистого туфа, годного на постройку, то они не начинаются в этих слоях, а встречают их на пути своего развития, притом, протяжение их так незначительно, что они должны считаться исключением.

Две катакомбы, Ponziano al Monte Verde и Valentino возле дороги Фламиния, находящиеся не в вулканическом грунте, а в слоях морского и речного осадка, выкопаны, также, в такой земле, которая не была годна ни на какое употребление.

Архитектурная форма катакомб еще более, чем свойства земли, где они находятся, подтверждает их христианское происхождение.

Сравнивая аренарии и каменоломни древних римлян с катакомбами, находишь между ними большую разницу, первые произошли от добывания из земли строительных материалов, вследствие торгового предприятия, и это постоянно проявляется в их форме и расположении. Широкие и просторные галереи их проведены в один этаж и имеют почти всюду одинаковую высоту. В каменоломнях они размерены и устроены с той тщательностью, можно даже сказать, с той изящностью, которой отличаются работы древних римлян, не исключая самых грубых, всего менее способных принять правильную и красивую форму. Ширина и простор были необходимы в этих подземных пещерах, для движения работников, нагруженных материалом, и для более обильного добывания его. В копях поццоланы, бока галерей представляют кривую вогнутую линию, потому что поццолана, по причине своей рыхлости, не могла держаться и осыпалась.

Катакомбы, напротив, имеют постоянно одну и ту же форму, совершенно различную от каменоломен или аренарий. Они вырыты в несколько, иногда, в пять этажей; галереи их различной вышины, пересекаются почти всегда под прямыми углами, и до того узки, что, идя, занимаешь всю ширину хода, редко два человека могут идти в них рядом. Бока галерей совершенно прямы в катакомбах, как стены дома, и размерены по числу ниш, которые в них высечены; не трудно, также, заметить, что ходы вырыты для известного количества гробниц, а не эти последние устроены в, прежде существовавших, подземельях. Иногда галереи немного превышают обыкновенный человеческий рост, но часто – в три или четыре раза выше; потолки их, обыкновенно, плоски, иногда – несколько сводисты.

Добывание какого бы то ни было материала в этих ходах, где с трудом может повернуться один человек, или в небольших комнатах, соединенных с галереями узкими дверьми, не только было бы трудно, но и, положительно, невозможно. Что, прежде всего, бросается в глаза даже и поверхностному наблюдателю в катакомбах, это – желание, выкапывая галереи, как можно меньше добыть зернистого туфа, при возможно большем устройстве гробниц; ни один фут земли не пропадает даром, все рассчитано так, что от верха до низа, от поворота до поворота, приходилось известное число ниш. Надо также прибавить, что, как не открыты древние копи поццоланы и каменоломни, приближающиеся по своим формам к подземным кладбищам, так не найдено еще катакомб пустых, совершенно не занятых гробницами.

Таким образом, самые формы катакомб, постоянно неизменные во всех свойствах грунта земли, как нельзя лучше доказывают, что только одна мысль занимала их работников: проводить узкие и, по возможности, высокие галереи, и высекать в стенах их горизонтальные гробницы, одна над другой, в несколько ярусов.

До какой степени копи поццоланы древних римлян различны от катакомб, очень хорошо видно в подземном кладбище Св. Агнии, над которым находятся аренарии, соединенные с ним, посредством лестниц и колодцев.

Подобные сообщения встречаются, впрочем, довольно часто. Из аренарий, во времена преследований, были проведены скрытые ходы в катакомбы, когда посещение последних было запрещено специальными эдиктами императоров.

Весьма вероятно, что во времена гонений некоторые галереи начались от аренарий. Есть даже примеры превращения их в кладбище; в таком случае, оставленные копи поццоланы составляют верхний этаж катакомбы, или только часть его, дальнейшее же развитие и низшие ярусы – работа одних христиан.

Несколько подобных катакомб найдено уже в римской кампании, – это именно те, которые в деяниях мучеников названы: ad arenarium, in arenario, cryptae arenariae, что ввело в заблуждение многих исследователей подземного Рима и заставило их предполагать, что катакомбы – без исключения пещеры, образовавшиеся вследствие добывания поццоланы.

Но эти превращения аренарий в кладбища встречаются довольно редко, оно и не могло быть удобно, потому что, по причине рыхлости поццоланы, нельзя было устраивать гробницы в несколько ярусов; в иных местах их даже вовсе не выкапывали, вероятно, из опасения, что обрушатся своды хода. Иногда, ряд могил вдруг прерывается у каменной стены, пересекающей широкую галерею аренарий, которая, без сомнения, была тут построена, чтобы прекратить погребение в таком неудобном и опасном месте. Возле одной из подобных стен был найден спуск в катакомбу, находящуюся ниже, в слое зернистого туфа, обыкновенной формы и размеров.

Но всего лучше доказывают, что аренарии были неудобны для устройства гробниц, и что христиане только в случае необходимости пользовались ими, работы, произведенные для приспособления их к погребению, или, лучше сказать, чтобы придать им форму катакомб. Они разделяли пополам широкие галереи оставленных копей поццоланы, выпрямляли их, по возможности, строили посередине и с боков галерей толстые каменные стены, и в них устраивали гробницы, совершенно подобные, находящимся в катакомбах.

Сообщения с аренариями, вероятно, также помогали Христианам скрывать во время гонений туф, накоплявшийся в катакомбе по мере того, как ее выкапывали; иногда он должен был очень затруднять христиан, и они принуждены были оставлять его в подземелье. Есть галереи снова до верха заваленные землей, после того, как гробницы их были заняты. Осев от времени, она оставляет небольшое пространство наверху хода; исследователи подземного Рима пользуются им, пробираясь ползком и копируя надгробные надписи. Не трудно догадаться, что этот материал сложен тут первыми христианами в те времена, когда выносить его из катакомб было опасно. Таким образом, наполнялась галерея, исполнившая свое назначение, и открывалась новая.

В истории постепенного образования подземных кладбищ, мы увидим другие подтверждения, если они еще нужны, христианского происхождения катакомб.

Все Римские катакомбы находятся вне пределов древнего города. В Риме языческом, точно так же, как и христианском, существовали законы, запрещавшие хоронить умерших и жечь их тела в городских стенах, и, несмотря на частое нарушение этих правил язычниками, первые христиане, не желая, вероятно, увеличивать опасности своего положения, устраивали кладбища вне Рима. Только в очень редких случаях хоронили они тайно мучеников в городе, в церквах и домах своих.

Катакомбы расположены за первой и не дальше третьей мили от стен Сервия Туллия, преимущественно, вдоль больших дорог, которые из столицы шли во все концы Империи⁷. Вероятно, они начались в одно время во многих местах кругом Рима, и впоследствии, со всех сторон оцепили город, по обе стороны Тибра. Они не соединены между собою ни самой сетью галерей, ни отдельными ходами, как это прежде предполагали. Вырытые, большей частью, в холмах, катакомбы отделены одна от другой глубокими и иногда болотистыми долинами, под которыми, если и возможно было прокапывать галереи, для погребения мертвых, то слишком сырые и подверженные затоплению во время разливов Тибра; христиане хорошо это знали, и устраивали свои кладбища в склоне и скатах холмов, в местах сухих и высоких. Они давали галереям, обыкновенно, чрезвычайно правильное горизонтальное направление, и ничто в катакомбах не указывает на желание соединять их между собою; это не делалось даже и тогда, когда было возможно. Каждая катакомба имеет свое название и развивается самостоятельно, независимо одна от другой.

Величину всех катакомб нельзя определить точным образом, многие из них известны только по имени и еще не найдены; целые части уже открытых, пока завалены землей; во многие галереи их доступ, или совершенно невозможен, или сопряжен с большими трудностями и опасен, по причине обвалов.

Долго существовало совершенно ошибочное и преувеличенное понятие о протяжении катакомб; до сих пор есть в Риме поверье, что они соединены галереями, подходящими под Тибр, что сеть их идет до морского берега, даже до Неаполя и т. д. Открытия, произведенные в последнее время, опровергли эти басни; катакомбы представляют отдельные группы и не распространяются далее нескольких миль от Рима.

Основываясь на глубине и обширности того слоя земли и той местности, в которых христиане Рима выкапывали подземные кладбища, и принимая в соображние их обыкновенные размеры, можно предположить, что галереи катакомб, вытянутые в одну линию, представили бы 860 верст длины. Разумеется, цифра эта приблизительная. Что же касается до числа гробниц, то его нельзя обозначить даже и приблизительно. Таким образом, мы видим, что величина катакомб и число христиан, погребенных в них, пока еще не могут быть определены; но имеет ли это большую важность; как бы то ни были, катакомбы, все-таки, изумляют нас своей громадностью, – только одни известные галереи их представляют протяжение в несколько сот верст и заключают в боках своих миллионы гробниц.

Катакомб около Рима насчитывают 42⁸, которые делятся следующим образом: 26 больших, но почти каждая из них составилась из отдельных частей (т. е. групп ходов и комнат), которые прежде существовали, независимо одна от другой и имели, каждая – свое название; 11 малых, – это, большей частью, гробницы мучеников, окруженные незначительной сетью галерей, и 5 вырытых после торжества христианской религии, т. е. после Константина. Мы не будем перечислять их; длинный ряд имен утомит читателя и ничего не объяснит ему. Описывая катакомбы, мы будем называть их, определять топографическое положение и время образования их.

Катакомбы вырыты, обыкновено, в несколько, иногда – в пять этажей, отделенных один от другого толстым слоем туфа и соединенных, посредством лестниц или колодцев.

Ничего в этих подземных кладбищах не указывает на случайность в исполнении работ, в распределении галерей и гробниц; напротив, всюду проявляется проницательное соображение, верный рассчет, можно даже сказать, иногда, некоторый артистический смысл, особенно, в работах первых времен христианства. Галереи развиваются довольно правильно, одна над другою, с меньшим, по возможности, уклонением от горизонтального направления, и только в редких случаях, больше вследствие обвалов, переходит из одного этажа в другой, не замечая этого.

Верхние ярусы находятся почти всегда в глубине 7-ми или 8-ми метров, но при неровности земли, иногда не глубже 5-ти и даже 3-х метров. Средние этажи, которые, обыкновенно, обширнее и правильнее остальных, вырыты на глубине от 10 до 15 метров, самые же низшие, обыкновенно, не очень обширные, от 18 до 20 метров, и иногда ниже, но это бывает очень редко. Одно из самых глубоких мест в римских катакомбах – это низший этаж кладбища Каллиста возле Аппиевой дороги, – он находится 25 метров под землею; на такой глубине делается трудно дышать и почти постоянно стоит вода.

В первые века христианства, в катакомбы сходили прямо с поверхности земли, по лестницам, нисколько не скрытым во времена гонений, из аренарий, или через потаенные отверстия; в настоящее время в них спускаются по очень удобным лестницам, построенным или в наши дни, или вскоре после торжества христианской веры. Пройдя все ступени лестницы, входишь прямо в темную галерею, и в боках ее видишь горизонтальные гробницы, высеченые в туфе одна над другой, иногда, во всей первобытной целости, как их заложили плитами семнадцать или восемнадцать столетий тому назад, но чаще уже разрушенные неловкими исследователями подземного Рима и искателями драгоценностей, открытые и наполненные костями, которые рассыпаются и падают в прах от прикосновения. Ошибочно было бы предполагать, что это подземное царство мертвых производит неприятное впечатление, когда в него проникаешь. С первого вгляда кажется, что подземелья, лишенные света, где можно ходить только с факелом в руках, наполненные могилами и воспоминаниями мучений, преследований, темные пещеры, которые, вероятно, видели последнюю развязку не одной кровавой трагедии, не одной ужасной драмы, не могут возбудить ничего, кроме тяжелого и неприятного ощущения. Совершенно напротив, чувства прямо противоположные этим, наполняют вашу душу, когда вы бродите по безмолвным катакомбам; ничего в них не напоминает вам перенесенных страданий, ни даже смерти, и все, что вас окружает, от религиозных изображений до надписей, имеет утешающее, обнадеживающее значение, и, скорее, радостный и веселый характер, чем печальное настроение. Ни разу вы не увидите представления мучения или только инструментов казни и чрезвычайно редко прочтете слово «мученик» на надписи.

Изображение страдания и смерти не было также и в характере классического мира и его искусства; колумбарии и языческие гробницы, открытые теперь в большом количестве около Рима, в Кампании, часто украшены фресками и лепными работами, представляющими пастушеские сцены, деревья, плоды, цветы, птиц и другие предметы, нисколько не напоминающие смерть, а, скорее жизнь, и ее тихие светлые удовольствия, и дышат той любовью к природе, которой преиснолнен был мир классический.

В катакомбах точно также встречаешь живопись веселого и живого характера, в чисто классическом вкусе; но по выбору сюжетов из Ветхого и Нового Завета, представленных на стенах их, и по надписям гробниц видно, что христиане вовсе не были озабочены мыслью удалять все, что напоминает смерть и разрушение, подобно римлянам, но, что их особенно занимала идея другого рода, неясная для язычников и понятная христианам, именно: обещание воскресения. Миллионы людей не лежат тут мертвыми, а, скорее, уснули, преисполненные великого упования и какого-то особенного таинственного ожидания.

Надежда воскреснуть заставляла христиан считать смерть проходящим сном, и всюду в катакомбах, вместе с выражением того спокойствия, которое испытывает человек, добросовестно исполнивший свою работу, свой долг, и отдыхающий в ожидании обещанного награждения, встречаешь, также, представления, намекающие на воскресение. Рядом с изображением пальмовой ветви⁹, видишь представления, обещающие помощь небесную во время несчастий и гонений, как, например, излечение расслабленного, Даниил, в положении молящегося между львами; три отрока также молящиеся в огненной печи, но всего чаще – те события, в которых просвечивает мысль воскресения, как, например, Лазарь, подымающийся по слову Спасителя, Иона, поглощенный и изверженный чудовищем и другие, тому подобные, представления. Оно и не могло быть иначе, – вера в воскресение тела, представляющая столько утешительного, особенно, во времена страданий общества, во времена гонений, должна была сделаться одним из главных догматов христианской религии, с первых минут ее появления, и всего более способствовать ее распространению. Это не было более то неопределенное, темное понятие о загробном существовании, о продолжении жизни в гробнице, и те неясные идеи о бессмертии души, более философские, чем догматические римлян язычников, – это было положительное обещание воскресения тела и жизни будущей, в такой определенной форме, какую не давала ни одна из, существовавших прежде, религий, идея, понятная каждому, которая глубоко западала в душу и открывала новые загробные горизонты. Эта мысль всего более занимала первых христиан и была особенно приятна им.

Потому-то, мы замечаем такое различие во взгляде на смерть между первыми христианами и язычниками. Языческие надгробные надписи наполнены жалобами оставшихся и сожалениями умерших о жизни; мертвые у них находятся в глубокой и непроницаемой тьме, и не перестают упрекать богов, что они отторгли их от близких и от жизни. У христиан – совершенно напротив, не встречаешь ничего подобного. Вообще, тон нежный и примирительный преобладает в их памятниках и надписях; в них никогда не выражено сожаления о жизни, смерть не названа несчастьем, а переходом (transitus). Про умерших сказано, что они покоятся в местах света, прохлаждения, мира (requiescit in loco refrigerii, luminis, pacis), что умерший спит в мире (dormit in pace, in somno pacis), что тело его только поручено земле, что такой-то – спит тут в мире (dormit hic in pace). Самые катакомбы называются у христиан coemeterium, от греческого κοιμητὴριον, что на этом языке означает место, где спят, и соответствует русскому – усыпальница. Так, иногда, названы подземные кладбища в деянии мучеников и на надписях. Комнаты в катакомбах, по большей части, фамильные склепы, где собирались христиане для совершения религиозных обрядов, носили у них название саbiculimi, cubicula, как покои у римлян язычников, назначенные для отдохновения и сна. Слова depositio, depositus, часто начерченные на гробницах христиан, означающие «положен на время», «временно поручен», имеют чисто христианский смысл и не встречаются у язычников. Гробница у последних названа вечным домом, domus aeterna, domus aeternalis.

Все в катакомбах говорит нам о сне умерших, и ничто не напоминает смерти и разрушения.

Название Coemeterium, которое мы объяснили выше, давали у христиан всякому кладбищу, частному или общему, иногда – одной гробнице. Cryptae (крипты), т. е. подземелье, в котором хоронят, назывались в Риме христианские кладбища, вырытые в земле. Слово это, на греческом языке, означает – тайный, скрытый.

В первые века христианства, катакомбы назывались, всего чаще, соеmeterium и crypta. Происхождение слова катакомбы (catacumbae) неизвестно, и объясняется различным образом. Это название давали прежде только той части кладбища св. Севастиана (ad catacumbas) возле Via Appia, где, согласно древней легенды западной церкви, были положены на время тела апостолов Петра и Павла, отнятые у восточных христиан, которые, узнав их кончину, пришли за этой драгоценной святыней, и уже уносили ее из Рима. Слово «катакомбы» ни разу не встречается в христианских надписях первых времен. Только в средние века стали называть катакомбами, без различия, все подземные христианские кладбища, находящиеся в римской Кампании, равно, как и в других местах, как, например, в Неаполе, в Кьюзи, в Милане и т. д.

Прямым последствием веры в воскресение тела было уважение к праху умершего, которому надлежало воскреснуть, и потому гробницы у первых христиан получают особенное значение. Главной заботой их становится погребение умерших; мертвые делаются им особенно дороги, и все заботы живым направлены на приготовление себе могилы, где они после смерти будут ожидать воскресения.

Фамильные склепы, богатые и украшенные фресками и саркофагами, являются у христиан уже в первые времена распространения новой религии в Риме; но из этого не следует, что бедные не имели гробниц, что тела их не были похоронены отдельно, приличным образом; напротив, рядом с местами погребения богатых видишь в катакомбах и могилы неимущих. Церковь не раз выражала мнение, что нет обязанности более священной, как предание земле тел мученииков и, вообще, христиан; для этого разрешалась даже продажа драгоценной церковной утвари. Общая казна шла на содержание вдов, сирот и на погребение бедных. Но христиане сами заботились при жизни о приготовлении себе гробницы. По надписям видно, какую важность они придавали попечениям этого рода. Часто родственники делали гробницу умершему и упоминали об этом, как бы,  радуясь, что исполнили свой долг пред покойником. На одной из таких надписей сказано, что жена своими попечениями приготовила место успокоения для себя, для мужа и для детей. На другой – родители говорят про их «сладчайшего», dulcissimus (так часто названы умершие в катакомбных эпитафиях), сына, что он при жизни купил себе гробницу на деньги, заработанные им. Иногда гробницу получали в дар, как это видно из следующей надписи: «Эту гробницу я получил от такого-то дражайшего друга».

Вместе с этим попечением о могиле, соединялась, также, забота, чтобы тело, по возможности, во всей целости было положено в гробницу; это происходило от поверья очень распространенного, можно даже сказать с ранних времен христианства, что, если тело будет сожжено, схоронено по частям, или разбросано, то воскресение его сделается невозможным. Мученики, идя на казнь, заботились о том, чтобы члены их были собраны и положены вместе в землю, а не сожжены; просили об этом друзей своих, палачей и, иногда, платили последним за это. Со своей стороны, гонители, чтобы продлить после смерти наказание упорных христиан, и испугать еще живых, не позволяли, иногда, хоронить мучеников, сжигали их тела и раскидывали их члены.

Мольбами и угрозами защищали христиане свои гробницы от разорения, и прах свой от осквернения. Надгробные надписи полны подобными просьбами и угрозами¹⁰; они, впрочем, принадлежат, по большей части, к четвертому и последующим столетиям, когда вошло в обыкновение пользоваться старыми гробницами, вместо того, чтобы выкапывать новые. В первые времена – это только просьбы, иногда, довольно наивные и трогательные, не тревожить сладкий сон их, не нарушать спокойствия их праха, которые пишут, часто, от имени умершего; но впоследствии, тон меняется, и разрушителю гробницы, тому, кто ее откроет, кто положит в нее другой труп, грозят проклятием, пророчат ему, что он умрет последним из своих, не будет погребен и не воскреснет, – призывают его на суд Божий и т. д.

Подобные угрозы встречаются и в языческих надписях, и они иногда заключают следующее: Да будут Боги неба и ада озлоблены против того, кто нарушит мое спокойствие; да оскорбят его прах другие, как он оскорбил мой и т. д. Римлян точно также озабочивала мысль успокоения их праха, и, если они могли предвидеть, что тело их после смерти не будет прилично похоронено, не удостоится костра, сделается добычей хищных птиц или зверей, то это было для них предметом больших беспокойств; можно сказать, что весь античный мир наполнен тревожной заботой о судьбе тела после смерти.

Но причина этих попечений не одна и та же у язычников, и у христиан. Первые верили в какое-то неопределенное продолжение существования после смерти и боялись, что рука святотатца обеспокоит их загробную жизнь, или сделает ее невозможной, уничтожив их тело; христиане же боялись, что рассеянием их праха и разделением их членов будет положено, как бы, некоторое препятствие воскресению тела.

Но, если и проявляется в катакомбах эта, несколько тревожная, забота о сохранении праха умерших, для воскресения, и, если она принимает иногда характер суеверия, то надо сознаться, что это, в то же время, создавало в первобытном христианском обществе род равенства перед могилой, заставляло смотреть с одинаковым уважением на прах людей всех состояний и давало бедным право на гробницу.

Этим, особенно отличается христианский способ погребения, от языческого. В древнем Риме было полное пренебрежение к трупу умершего бедного, о теле богатого заботились его наследники; что же касается до погребения неимущих, рабов и, вообще, всех, кому родные или друзья не могли достивить роскоши костра и гробницы, общество брало на себя обязанность уничтожать их останки.

Тела их бросали одно на другое вместе с трупами животных в, нарочно для того вырытые, ямы (puticoli), где они гнили и, иногда, делались добычей хищных зверей. Гораций в одной из своих сатир с отвращением говорит об этих общих гробницах, которые находились на Эсквилинском холме; они были перенесены оттуда Августом в видах общественного здоровья. Впоследствии, место их заняли дворцы и сады Мецената.

Для бедных существовали, также, в Риме общественные костры (ustrinae publicae). Они находились за городом, в местах, окруженных каменными стенами, где без всяких обрядов сжигали кучами тела рабов и неимущих, вместе с большим количеством смолистого дерева, дымом своим очищавшего воздух.

У христиан не встречаешь ничего подобного, их катакомбы имеют, по преимуществу, общественный характер. Ни экономия места, ни, какие бы то ни было, другие причины и соображения не заставляют их обращаться презрительно с прахом бедного. Каждый покойник, кто бы он ни был, имеет свою отдельную гробницу, останки его не смешаны с прахом других; община заботится об этом, и дает ему место, где он будет лежать в ожидании великого дня.

Только христиане поняли и возвели в принцип уважение к праху мертвого, вследствие веры их в воскресение тела.

Если читатель никогда не видел катакомб, то легко может себе представить их. Это – сеть подземных галерей, о размерах которых мы уже говорили выше, соединяющих комнаты различной формы и величины, также высеченные в туфе. Катакомбы, прежде всего, назначены были для погребения и потому они устроены так, чтобы дать, по возможности, место большему числу гробниц. Галереи в них не служат для перехода из одной части в другую, они составляют самое кладбище; в боках их, равно как и в боках комнат, высечены в туфе горизонтальные ниши, в длину помещенного тела. Эти углубления, которые можно сравнить с полками шкафа, расположены ярусами, иногда до двенадцати, и занимают всю сторону галереи и комнаты от верха до низу. Стенка в несколько дюймов толщины, оставленная в туфе, отделяет их одну от другой; они несколько шире в том месте, где лежит голова, и настолько высоки, чтобы дать свободное помещение телу умершего.

Гробницы такой формы назывались locus, loculus¹¹. Они вырыты, обыкновенно, для одного трупа; иногда, впрочем, когда грунт земли позволял выкапывать более глубокие ниши, в них находишь до пятнадцати тел, положенных одно возле другого и заботливо отделенных.

Это случается довольно редко. Гробницы двойные (bisomus), тройные (trisomus), четверные (quadrisomus) попадаются чаще. На многих надписях, вроде следующей, говорится о гробницах двойных, тройных п т. д. «Hic est locus quem se viva Gentia bisomu comparavit». Это место, при жизни, купила Gentia для двойной гробницы.

Loculus выкопан, обыкновенно, так, чтобы тело умершего лежало в нем вытянутым, не в искривленном положении. Если есть гробницы кривые, то они встречаются очень редко. Вероятно, для более правильного распределения loculi, может быть, также, для сбережения места, людей одного возраста хоронили вместе, так, например, в катакомбах Кириаки можно видеть три параллельные яруса гробниц, для вазрослых, для среднего возраста и для младенцев.

Отверстия loculus заделывали плитами (tabulae), которые вставляли в карниз, нарочно для того оставленный в туфе с наружной стороны, и замазывали их цементом, так что гробница была герметически заперта, и гниение тела не заражало воздуха. Благодаря этой предосторожности, и свойству зернистого туфа втягивать и поглощать всякую влажность, галереи и комнаты катакомб были постоянно доступны не только для посещения, но и для продолжительного пребывания в них, несмотря на то, что их наполняли мертвые тела. Плоские и, довольно тонкие черепицы, которыми римляне крыли кровли зданий, часто служили христианам, чтобы заделывать locali; их, обыкновенно, было три, иногда они заменялись мраморными плитами или сплошной мраморной доской. На этих плитах или черепицах, вырезали или писали надгробную надпись, имя усопшего, его возраст, день его смерти, погребения и изображали несколько символических знаков.

С первых времен распространения христианства в Риме, последователи новой религии собирались в своих подземных кладбищах к могилам мучеников в день их смерти, украшали их цветами, зажигали около них небольшие глиняные лампы с различными символическими изображениями, и на гробницах этих героев веры, вспоминая их подвиги, подкрепляли себя их примером, и молились. За этим следовали общественные братские пиршества, называемые «agape» (слово, означающее на греческом языке – любовь, милосердие). А, так как агсоsolium можно было высекать в туфе только в низшем ярусе гробниц, непосредственно над землей, то таинства совершались над прахом мученика (если он лежал в arcosolium, а не в обыкновенной гробнице loculus) на мраморной доске, называемой mensa, которая покрывала саркофаг или, если его не было, гробницу arcosolium. Эти доски не всегда были крышами; их переносили с одной гробницы на другую, в день поминовения умершего, как это видно по кольцам, часто прикрепленным к ним.

Таким образом, вошло в обыкновение, принятое впоследствии во всей церкви, совершать таинство над мощами мучеников или святых, и в катакомбах следует искать первоначальный тип христианских престолов. Очень редко совершали таинство не над прахом мученика, а на мраморной доске, нарочно вделанной возле его гробницы в туфе. В некоторых катакомбных комнатах, в стороне, находящейся против входа, сделана первоначально только одна гробница, формы агсоsolium, или с четырехугольной нишей, и в этом можно видеть, как бы, намерение устроить престол. Есть саркофаги, выступающие несколько вперед из-под арки, без сомнения, назначенные служить престолами; в католической церкви престолы до сих пор сохранили форму продолговатых саркофагов. В комнатах большого размера, где собирались не только для поминовения мучеников и, вообще, христиан в день их смерти, но, также, для проповедей и церковных церемоний, были найдены престолы четырехугольные, стоящие не у стены, а посередине комнаты. Против них находится, обыкновенно, кресло епископа, в особенной нише высеченное в туфе. Престолы, отдельно стоящие, не гробницы, вероятно, перенятые христианами у евреев, находят в катакомбах гораздо реже, чем престолы гробницы.

Саркофаги вошли в употребление у христиан с самых ранних времен¹² и, хотя большая часть гробов этого рода принадлежит к четвертому и последующим столетиям, но некоторые из них, найденные целыми или в кусках, по стилю их барельефов следует отнести к предшествующим векам, и даже к хорошему периоду римского искусства. В этом предположении нет ничего неправдоподобного.

Если христиане, до торжества церкви, т. е. до Константина, во времена спокойствия и терпимости, иногда довольно продолжительные, могли строить в Риме церкви не в катакомбах, а на поверхности земли, нисколько не скрываясь, то, тем более, богатые и знатные Римляне (в среде которых хртстианское учение с первой минуты своего распространения нашло гораздо большее число последователей, чем, обыкновенно, предполагают), могли устраивать себе богатые гробницы из мрамора, наподобие тех, которые употребляли Римляне не христиане.

В Риме языческом саркофаги, перенятые у соседних этрусков, были в употреблении с самых ранних времен существования этого города, но число их стало умножаться с первого века империи, когда обыкновение сожигать тела, мало-помалу стали оставлять, и древний обычай хоронить их, который никогда не прекращался совершенно, снова начал распространяться. Это были продолговатые, четырехугольные гробы, формы высоких ящиков, мраморные или каменные (у этрусков – из обожженой глины), часто вырубленные в одном куске, и покрытые крышей из того же материала. Они бывали различных размеров, начиная от величины обыкновенного гроба, в который можно поместить только одно тело, до больших, для нескольких умерших, разделенные внутри. Иногда в саркофаг колоссальных размеров помещали только одно тело, но, в таком случае, лица чрезвычайно значительного при жизни, как, например, императора, папы или члена царствующего дома. Те два громадные саркофага из цельного куска порфира, которые находятся теперь в Ватиканском музее, служили, как предполагают, гробницами – один Констанции, дочери императора Константина; другой – его матери, св. Елены.

Барельефы иногда видны на наружных частях саркофагов; редко – на всех четырех сторонах его, чаще – на одной продолговатой и двух боковых. Обыкновение украшать подобные гробницы скульптурными работами существовало у многих народов древнего мира, у египтян, этрурян и т. д., и римляне, вероятно, переняли его у последних.

Сюжеты, изображенные на языческих саркофагах, по большой части, заимствованы из мифологии, но иногда – из ежедневной жизни, и в них виден намек на занятия умершего; часто представлены работы Геркулеса, охота Мелеагра, Музы и т. д., или главное событие существования покойника, как, например, его свадьба, триумф. Очень обыкновенны также сцены символического значения, как, например, Диана, будящая Эндимиона поцелуем, Бахус, приближающийся к спящей Ариадне: явное выражение надежды на загробное существование, начинающееся в ту минуту, когда умерший проснется в объятиях любящего божества. Истреблением семейства Ниобидов и похищением Прозерпины Плутоном, выражена менее утешительная мысль о жестоком произволе богов, умерщвляющих смертных и отторгающих их от близких, от жизни и друзей. Второе из этих изображений могло иметь и не столь печальный смысл, если принять в соображение возвращение Прозерпины на землю. В середине, между этими сценами, нередко видишь барельефные портреты или бюсты погребенных, поддерживаемые крылатыми гениями, обыкновенно, мужа и жены, руки которых соединены, как бы, для последнего прощания, или для нежного уверения в продолжении за гробом супружеской любви и верности. На крышках некототорых саркофагов, супруги представлены в полулежачем положении, иногда, во весь рост.

Барельефные работы саркофагов, по большей части, имеют мало артистического достоинства. Очень вероятно, что они дюжинами изготовлялись в мастерских, и выбирались потом покупателем по его вкусу. Христианские саркофаги имеют совершенно форму языческих, но только вместо мифологических фигур на барельефах их представлены сцены из Ветхого Завета или из жизни Спасителя, имеющие символический смысл, как, например, превращение воды в вино и умножение хлебов, что изображало таинство евхаристии; воскрешение Лазаря, как мы уже говорили, выражение надежды на восстание из мертвых, или просто сельские сцены, не без скрытого смысла, как, например: жатвы, что могло означать вознаграждение после смерти за труды жизни; времена года, – зима изображала у христиан конец человеческой жизни, а весна – жизнь будущую.

Фигуры и сцены, представленные на саркофагах, почти всегда имеют более темный, более тайный смысл, чем фрески в подземных кладбищах; и в Риме, где христианское искусство, скрытое в катакомбах, приняло в первые три столетия такое значительное развитие, совершенно различны были изображения живописи и скульптуры. В первой мы встречаем исторические сцены из Ветхого и Нового Завета, символического значения, фигуры Христа, Богородицы, Апостолов и верующих, в положении молящихся, иногда даже представление таинств евхаристии и крещения. Совершенно напротив, в скульптуре до Константина мы не находим подобной ясности; аллегория и парабола, преимущественно, преобладают в ней. Причину большей свободы выражения догматов в живописи, чем в скульптуре, не трудно угадать. Саркофаги можно было работать только вне катакомб, часто перед глазами язычников, от которых благоразумно было скрывать изображение христианских сказаний, надежд и верований даже во времена спокойствия и относительной терпимости. В живописи же, писавшейся в самих катакомбах, которую видели только люди, посвященные в таинства христианского учения, или готовившиеся принять их, не было никакой нужды прибегать к фигурам, и сценам скрытого значения. Есть барельефы саркофагов, символические изображения которых до того темны и неопределенны, и до того приближаются к классическому искусству Римлян и даже к их мифологии, что они, вероятно, были заказаны христианами языческим мастерам, которые, конечно, нисколько не подозревали, что работают для последователей учения Спасителя. Случалось, также, что последние употребляли саркофаги римлян, имевшие менее языческий характер, и при этом, сбивали или скрывали некоторые фигуры или прибавляли к ним Христианские изображения и надписи¹³.

В катакомбах саркофаги помещали под аркой arcosolium, и в этом положении они, как мы видели, иногда служили престолами; или ставили их на землю к сторонам галерей и комнат. Вне катакомб, они стояли в полусводе абсид базилик, или вдоль стен, с наружной или внутренней стороны, часто – под портиками и на кладбищах, которые окружали первобытные христианские церкви.

После Константина начали хоронить в полу церквей, и при этом, тело лежало в могилах, выложенных плитами, или в саркофагах; но последнее – только в редких случаях; обыкновенно, эти мраморные гробницы, украшенные скульптурными работами, не были зарыты в земле, а стояли на виду. До постройки базилик, саркофаги ставили в небольшие здания (cella) погребального назначения, или около них.

По надписям видно, что христиане, иногда, покупали место в катакомбах, для устройства гробниц; с каких пор начинается это обыкновение, определить теперь довольно трудно. Следует предположить, что было время, когда они ничего не платили за свои могилы; по крайней мере, как мы уже сказали, в катакомбах нет и следа того, что назвали бы в наше время кладбищем бедных (fosse commune), где похоронены неимущие с большей небрежностию и скудностию, чем люди богатые. В те времена, когда катакомбы еще не составляли собственности христианской общины, богатые христиане в Риме, устроив себе ипогей т. е. подземелье, назначенное для погребения, позволяли бедным проводить галереи и хоронить около их безвозмездно; таким образом и начались катакомбы, как доказали последние открытия. Но из этого не следует предполагать, что только одни бедные похоронены в грубых нишах галерей; напротив, по надписям видно, что иногда знатные люди скромно положены в простых loculi. Когда подземные кладбища стали переходить в руки церкви и начали принадлежать ей, еще до торжества христианства, она хоронила бедных, и те надписи, найденные до сих пор, в которых говорится о покупке мест в катакомбах, относятся к четвертому и последующим столетиям. Но очень вероятно также, что люди достаточные, всегда имели возможность на свой счет и по своему вкусу устроить себе фамильную гробницу в галереях катакомб. На надписях многих arcosolia, гробницы более дорогой, чем обыкновенная горизонтальная ниша, часто упомянуто, что они сделаны на счет своих хозяев, как бы, желая этим сказать, что общественная казна не была обременена их устройством. С четвертого столетия число эпитафий с означением продажи мест в катакомбах идет, возрастая. В них редко означена самая цена, а сказано только, что за место заплачено; на одной из подобных надписей, очень интересной своими подробностями, названы свидетели покупки, и хорошо определено то место, где находится гробница; на другой сказано, что куплена третья часть тройного loculus (loculus trisomus), в котором уже схоронены два других христианина, названные по имени.

Из эпитафий также видно, что места в катакомбах покупались у fossores, т. е. могильщиков. Это были люди, посвятившие себя прокапыванию галерей, гробниц и погребению умерших. Они появляются в христианской общине в Риме в первые годы ее существования, и в начале, особенно, во времена гонений, должны были пользоваться большим уважением между христианами. Их название происходит от слова «fodere», копать, и встречается на надписях, как, например, в следующей: «Felix Fossariusin pace». (Феликс могильщик в мире). По всей вероятности, они разделялись на несколько разрядов: одни выкапывали галереи, превращали, когда было нужно, добытый туф в песок, и выносили его из катакомб; другие – приносили тела умерших; третьи – копали могилы, хоронили мертвых, писали надписи и т. д.

Неутомимые работники подземного Рима и, вместе, самые верные, самые отважные последователи христианского учения, они, вероятно, не раз рисковали жизнью, исполняя свою темную обязанность; собирая во времена гонений части мучеников, перед глазами судей и палачей, на площадях, в амфитеатрах, перенося трупы из домов в катакомбы, и проникая в них, когда вход в эти ипогеи был запрещен, под страхом смертной казни, особенными эдиктами императоров.

Уже во времена Траяна, папа Еварист, разделив Рим на известное число приходов, постановил, что каждый из них должен иметь от восьми до десяти могильщиков и свое отдельное кладбище. Император Константин определил им особенные жилища, в различных кварталах Рима, и на надписях их гробниц означены части города, к которым они принадлежали, как, например, «Junius fossor Aventinus. (Юный могильщик Авентинский). Может быть, они имели место в церковной иерархии, когда она образовалась, и принадлежали к низшим степеням духовенства.

В катакомбах довольно часто представлены могильщики во время работы, как видно из сочинения Маrtigny, Dictionnaire etc. Fossor ударяет ломом в зернистый туф, который округляется и принимает вид свода над его головой; лампа особенной формы светит ему в подземелье. Иногда fossor изображен в ту минуту, когда он начинает выкапывание склепа на поверхности земли, в скате холма, что также может служить доказательством христианского происхождения римских катакомб. В кладбище Каллиста, находящемся возле Аппиевой дороги, нашли железный лом, очень похожий на те, которые представлены в руках могильщиков.

В той же катакомбе было открыто изображение fossor'a, сделанное на его гробнице; на надписи (читатель может видеть ее на рисунке, взятом из сочинения Boldetti, Osservazioni etc.) сказано следующее: – «Диоген могильщик, в мире, положен в восьмой день октябрских календ». – Это молодой человек с коротко остриженными волосами, как носили римляне, в тунике; на краях ее, и на правом плече видны знаки, приближающиеся к форме креста¹⁴; в правой руке он держит лом, а в левой зажженную лампу. Другие инструменты его промысла разбросаны у его ног. Он представлен во внешнем здании, вероятно, в одной из тех часовен, которые стояли над катакомбами, в ту минуту, когда готов спуститься в подземелье. Нет сомнения, что эта фреска была написана после торжества церкви; прежде, могильщиков изображали за работой, когда они копали землю и рубили туф в узких галереях.

Осматривая гробницы в катакомбах, их размеры и систему расположения, нельзя не заметить, что могильщики высекали их, сняв мерку с тела умершего. Они бывают различной величины, начиная от самых незначительных, для младенцев, до больших, для людей высокого роста; только при подобной системе возможно было не терять напрасно места, и экономически распределять его.

После Константина, церковь с каждым годом все менее и менее прокапывала новые галереи в подземных кладбищах; эти последние, как видно по надписям, перешли в руки могильщиков и сделались их собственностью; они производили в них работы на свой счет, продавали места и даже передавали по наследству это право своим потомкам, как это видно по надписи, в которой сказано, что гробница куплена у «fossores discendentibus» (у потомков могильщика).

В последний раз говорится на надписях о fossores, в 454-м году (т. е. около того времени, когда прекращается погребение в катакомбах), по поводу гробницы не выкопанной, а сложенной или построенной перед гробницей святого Емерита и проданной за дорогую цену. После торжества церкви, общество fossores завладело, также, и землями, которые окружали базилики, построенные над катакомбами. Было ли оно уничтожено римским епископом или распалось само, неизвестно; но с середины пятого столетия, в актах продажи, уступки и постройки гробниц, расположенных на поверхности земли, о них больше не упоминается; их место занимают священники, а в базилике Ватикана – сам папа.

Таким образом, мы видим, что в первые века христианства, fossores были усердными последователями новой религии, но впоследствии, сделались торговцами и продавали гробницы в тех катакомбах, которые предшественники их прокопали с опасностью жизни, поддерживаемые не надеждой на выгоду, а великой верой, без которой никогда не образовался бы этот подземный гигантский город мертвых.

Впрочем, не один этот факт, а история всех христианских памятников, как мы это увидим впоследствии, постоянно будет свидетельствовать, что идеальная чистота нравов христианского общества первых времен не сохраняется в последующие века, и слабеет с каждым годом. Так, например, общественные братские трапезы первых христиан, агапы (agape), в начале чрезвычайно чистого и милосердного характера, превратились в четвертом столетии, даже несколько раньше, в оргии, и были запрещены епископами. После торжества христианской религии, это падение делается особенно заметно. Минута триумфа была роковой минутой для христианских нравов. До Константина, огонь гонений, по временам, очищал общину, но после него, когда церковь вышла из опасности, сделалась богата под покровительством императоров, и сама начала приобретать власть, когда принятие веры Спасителя происходило вследствие рассчета, часто, в угоду императорам, ее последователи были люди равнодушные, чуждые ей во времена гонений.

Там, где позволяли обстоятельства, местность и грунт земли, христиане выкапывали подземные кладбища; этот род гробниц они предпочитали всем другим, и катакомбы найдены не только в Риме, но и в Италии – в Тоскане около Кьози (где также открыты замечательные этрусские ииогеи), около Неаполя¹⁵, в Сицилии около городов Сиракузы и Мессины, на острове Мальте, на Востоке – в Антиохии, на острове Кипре, и в Египте – около города Александрии; катакомбы существовали и в Африке, в Испании – около городов Севильи, Сарагоссы, Эльвиры недалеко от Гренады, в Галлии – около Кельна, Трира и т. д.

Но, несмотря на то, что христиане отдавали преимущество подземным кладбищам, у них раньше торжества церкви были, также, гробницы на поверхности земли. По формам и расположению этих последних, можно заметить, что, устраивая их, последователи учения Спасителя руководились теми же правилами, которые соблюдали при выкапывании катакомб. Мы уже сказали, что христиане имели непреодолимое отвращение к смешению праха умерших; погребение тела без предварительного устройства гробницы в твердом туфе, без каменных плит и стенок, отделяющих покойника от земли и соседних трупов, не могло нравиться христианам, питавшим такое великое уважение к праху верующих, и допускалось ими только в крайнем случае. Выкапывание могил на поверхности земли в один ярус, заняло бы огромные пространства. Потому-то христиане прибегали в этом случае к особенному способу погребения, который удовлетворял их потребностям и, вместе, сберегал место. Мертвые в этих могилах находились между двумя параллельными каменными стенами, которые шли в землю иногда на значительную глубину, оставляя пространство, достаточное для помещения одного покойника; тела лежали одно над другим на утвержденных плитах или черепицах, и были ими же разделены. Язычники и евреи употребляли также могилы подобного рода; их нашли в окрестностях Рима и в еврейской катакомбе, о которой мы будем говорить ниже. Христианского происхождения, они видны более или менее хорошо сохранившиеся над катакомбами Каллиста, Кириаки и в других местах. Церкви и базилики Рима вне городских стен, с четвертого столетия, были постепенно окружены такими могилами. Этот легкий и дешевый способ погребения, особенно начал входить в употребление в Риме после торжества церкви: очень вероятно, однако, что к нему прибегали и раньше в тех местах, где у христиан не было катакомб. Но гробницы, устроенные на поверхности земли, часто в, нарочно для этого назначенных зданиях или около их, разумеется, не представляли безопасности ипогеев, вырытых в скате холма или в глубине земли, и до торжества церкви не могли быть многочисленны в Риме, где христиане постоянно находились перед глазами властей, от произвола которых иногда зависела их свобода и существование. В провинциях империи, где последователи учения Спасителя были менее стеснены, кладбища, не скрытые употребляли, вероятно, чаще; можно предположить, что они существовали в большем количестве, чем их находят теперь; но, так как они не были скрыты, то подверглись разрушению во время преследований 3-го столетия и, особенно, при уничтожении христианских памятников, сопровождавшем гонение Диоклетиана.

Гробницы в катакомбах имеют, за редкими исключениями, постоянно одну и ту же форму, описанную выше, и устроены по одному принятому типу (если и попадаются могилы, выкопанные в полу галерей, наподобие употребляемых нами, то их не много. Можно предположить не без основания, что они – подражание, по возможности, близкое гробнице Иисуса Христа. Тело Спасителя было похоронено Иосифом из Аримафеи: «взяв тело, Иосиф обвил его чистой плащаницей и положил его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился»)¹⁶.

Гробницы христиан были также высечены в скале, т. е. в зернистом туфе, и тела их предавали земле, также обвитые полотном. Эту форму гробниц и способ устраивать их в подземных галереях или комнатах (cubiculi), римские христиане переняли у евреев или у других восточных народов, наполнявших тогда Рим.

До распространения в Риме христианской религии, и даже до появления ее, евреи уже имели в этом городе свои катакомбы. Первоначально, еврейская колония в Риме составилась, большей частью, из потомков отпущенников, приведенных пленниками Помпеем, после завоевания им Востока. В рабстве они не оставили веру отцов и не уклонялись от соблюдения религиозных обрядов. Новые эмигранты из Палестины скоро потом начали переселяться в Рим, следуя тому влечению, которое привлекало к столице мира народы побежденные, преимущественно, из восточных стран. Евреи служили в Риме носильщиками, разносчиками, стояли очень низко в общественном мнении, занимались мелкой торговлей, продавали и меняли, всякого рода, хлам, просили милостыню и искали прозелитов. Число их постоянно увеличивалось, так что в первом столетии у них было в Риме несколько кладбищ и синагог¹⁷, находившихся в постоянных сношениях с Иерусалимом. Они селились в Риме, особенно, около Тибра в нездоровом квартале, примыкавшем к той части города, которая теперь называется Trastevere. Недалеко от этого места, они вырыли в отлогостях холма Monte Verde подземное кладбище, и хоронили в нем своих умерших, отдельно от римлян язычников.

Катакомба эта находится, приблизительно, в середине холма Monte Verde. Bosio видел ее в 1602-м году и говорит, между прочим, что она ничем не отличается от христианских кладбищ этого рода, но сделана небрежно, грубо и заключает только две небольшие комнаты (cubicula). Во всей катакомбе Bosio не нашел ни одного остатка живописи, ни куска мрамора, но видел изображение ковчега завета, священного еврейского светильника с семью ветвями и большое количество надписей, в которых умершим дают, иногда, титул отца или матери синагоги. На одной из подобных эпитафий, говорится про римлянку, за шестнадцать лет до смерти, принявшую закон Моисея, получившую при этом имя Сары и сделавшуюся впоследствии матерыо синагоги, что может служить доказательством свободы распространения еврейской религии между римлянами.

Необыкновенная простота и скудость этой катакомбы объясняется тем, что около жила самая бедная часть еврейской колонии Рима. После посещения Bosio этого ипогея, образование которого следует отнести к последним временам республики или к первому столетию империи, он был снова оставлен, входы его обрушились и заросли до такой степени, что в сороковых годах Р. Marchi, несмотря на тщательные розыски и на продолжительные усилия, не мог найти его.

Но в последнее время открыли в окрестностях Рима две других еврейских катакомбы. Первая из них¹⁸ принадлежит ко второму или третьему столетию после Р. X. и находится близ Аппиевой дороги около катакомбы Каллиста. Вероятно, она служила кладбищем евреям, обитавшим недалеко оттуда у Porta Capena. Эта катакомба менее обширна, чем та, которую видел Bosio; но в ней нашли много надписей, изображений религиозного характера, следы позолоты и украшений, если не совершенно чистого классического стиля, то очень приближающихся к нему. Она начинается зданием, хорошо сохранившимся, которое представляет все расположения синагоги; в него входили с улицы, и с противоположной стороны оно находилось в прямом сообщении с подземельем. В самом здании были также устроены гробницы. Вероятно, когда в ипогее не было больше места, мертвых начали хоронить в самой синагоге. Следы гробниц в несколько этажей видны в стене, отделявшей пространство, назначенное для женщин. Горизонтальные ниши, или loculi, этого ипогея высечены в боках ходов и комнат в несколько ярусов, иногда параллельно к галерее и cubiculum, иногда перпендикулярно к ним¹⁹ и заделаны плитами или черепицами совершенно так, как в христианских катакомбах.

Не трудно заметить, что это кладбище принадлежало более богатым евреям, но не все его памятники, однако, имеют чисто библейский характер. Например, в одной из комнат видно изображение двух человеческих фигур, что не позволялось законом Моисея; они не заимствованы из Ветхого Завета, или из истории Иудейского народа, а из мира языческого, и представляют крылатую женщину, вероятно, Победу, которая в одной руке держит пальмовую ветвь, а другой подымает венок над головой нагого юноши с лавровой веткою в руке. В той же cubiculum, т. е. комнате, видны павлины, стоящие на сферах, пегасы, птицы, рыбы и другие животные, значение которых трудно объяснить. На стенах другой комнаты написаны четыре крылатые гения, представляющие времена года, и женщина в короне, держащая в одной руке рог изобилия, а в другой – плоскую вазу, из которой льет на землю жидкость. Это аллегорическое изображение Фортуны, изобилия, счастья, вечных идеалов еврейского народа, перенято у римского языческого искусства.

Если и предположить, что тут схоронены только римляне, обращенные в еврейскую религию, а не коренные евреи, то, несмотря на это, присутствие подобной живописи возле их гробниц – факт, не лишенный интереса, который можно объяснить тем, что тенденция сблизиться с языческим миром преобладала во многих еврейских синагогах вне Палестины. Остальные комнаты этого кладбища украшены проще, или в более восточном вкусе расписаны красными и светло-желтыми полосами.

Рядом с фигурами, перенятыми у языческого искусства, видишь также в этой катакомбе изображения, чисто еврейские. На барельефе одного мраморного саркофага представлен священный семисвечник, среди растений, плодов и деревьев южной природы. Другой саркофаг украшен языческими фигурами римской работы; вероятно, он служил два раза, прежде чем перейти в руки евреев, потому что на нем видна, также, и христианская монограмма. Портреты в барельефе мужа и жены, римлян, первоначальных хозяев его, стерты, спилены, и языческие изображения его были скрыты под землей; в таком положении его нашли в еврейской катакомбе.

Нельзя не заметить, что в образе расписывать стены и потолки комнат и галерей в катакомбах Рима много общего у христиан и евреев. Но это только потому, что те и другие употребляли формы классического искусства, для выражения своих идей и следовали его манере, украшая гробницы. Вообще, видно, что евреи в Риме не принадлежали к той исключительной партии, которая, упорно держась старины, отвергая всякое нововведение, все чужестранное, погубила своей нетерпимостью и фанатизмом еврейский народ; а, скорее, к той, которая переняла в некоторой степени эллиническое образование, принесенное на Восток завоеваниями Александра Македонского.

Это проявляется также и в их надгробных надписях. У себя в Палестине евреи не писали на могилах; только после сношения с римлянами, эпитафии вошли у них в употребление. Они также заключают просьбы от имени умершего уважать место его покоя, не сбрасывать надписи, не разрушать гробницы и иногда описывают качества погребенного или выражают чувства и сожаление его родственников и друзей. Большая часть этих эпитафий сделана на греческом языке, очень мало на латинском²⁰, и не одна из до сих пор найденных – на еврейском языке. Всего только один раз начерчено по-еврейски слово «в мире» возле имени, написанного по-гречески.

Вторая еврейская катакомба была открыта в 1867-м году совершенно случайно, при выкапывании подземелья в виноградниках графа Сimarra, также возле Аппиевой дороги, недалеко от христианской катакомбы Св. Севастиана. Надписи ее сделаны на греческом языке, и кажутся древнее, найденных в катакомбе, о которой мы говорили выше; священный светильник и другие еврейские религиозные изображения нарисованы или вырезаны на плитах, которыми заделаны гробницы.

Погребение в подземельях существовало не у одних евреев, а у многих восточных или, лучше сказать, симетических народов. До сих пор можно видеть следы, подобного рода, гробниц в Египте, в Палестине, в Сирии и в тех странах, куда проникали Финикияне, где основывались их колонии, около Карфагена, на островах Мальте, Сардинии, Сицилии и вообще, на берегах Средиземного моря. Так хоронили этруряне, и, соседние с ними народы Италии, переняли у них этот способ погребения. Он был употребляем и греками, особенно, в их колониях на юге Италии и в Сицилии. Все эти ипогеи, или погребальные пещеры, состоят из одной или нескольких четырехугольных комнат, как cubicula в христианских катакомбах, и выкопаны, преимущественно, в скате холмов. Тела умерших положены в горизонтальные ниши, высеченные в туфе, или в саркофаги, поставленные на земле.

В самом Риме, последователи различных восточных религий имели также свои катакомбы, и очень вероятно, что они образовались несколько раньше еврейских и христианских подземных кладбищ.

По мере того, как римляне входили в сношения с Востоком и покоряли его, побежденные народы восточных стран наводняли Рим и, можно сказать, в свою очередь, завоевали столицу мира своими верованиями, нравами, обычаями и суевериями. Им было дозволено совершать религиозные обряды, молиться и хоронить, согласно их обыкновению. Если они иногда и подвергались преследованиям, то очень непродолжительное время; только верования, имевшие исключительный и неопределенный характер, или новые религии были мало терпимы в Риме. Восточные поклонения не замедлили найти последователей и между римлянами, которые, перенимая нравы Востока, перенимали также и его суеверия²¹. Дорога им уже была приготовлена до их появления. В последние столетия республики, вековые учреждения Рима начали терять силу и значение; сохраняя форму, они лишались души и, вместе с нею, права на существование; доверие к ним пропадало; принципы, до того руководившие в семейной и общественной жизни, оказывались несостоятельными. Языческие римские боги, судьба которых была так тесно связана с судьбой Рима республиканского и его гражданским строем, не могли освящать новый порядок вещей и новые принципы, не утратив часть своего божественного характера; и вера в них не могла не пошатнуться, когда религиозные учреждения превратились для патрициев в средство сохранения власти, когда поколебалось устройство республики и пала ее свобода. Поклонение официальным богам продолжалось в виде государственной необходимости, и большинство, как всегда бывает в таких случаях, довольствовалось соблюдением обрядов умирающего язычества, которое не было в состоянии удовлетворить религиозному стремлению общества. Подобное нравственное состояние как нельзя лучше способствовало распространению суеверий Востока – страны, по мнению древних римлян, загадочной и таинственной, по преимуществу. Испытания и очищения восточных поклонений, требовавшиеся от новообращенных, и посредством которых доходили до мнимого прямого сообщения с божеством, олицетворяющим в себе все силы природы; запутанный таинственный смысл и мистический характер этих верований; торжественная помпа их обрядов и их сложные церемонии, которые всегда более нравятся массе народа, чем простые религиозные формы и философские идеи; – все это не могло не производить сильного впечатления на людей, утративших веру в многочисленных греко-римских богов, и чувствовавших, вследствие противодействия, непреодолимое влечение к единобожию.

По временам, Римские власти, озабоченные значительным распространением новых поклонений или плутнями и скандалами их жрецов, изгоняли массами из Рима и Италии, или ссылали последователей иностранных, преимущественно, восточных верований, и разрушали их храмы. Но влечение общества к этим загадочным и таинственным силам одолевало противодействие властей. Изгнанные жрецы и поклонники гонимых суеверий, понемногу возвращались снова, снова были терпимы, и тайно или явно распространяли свое учение в Риме, преимущественно, между женщинами, во всех классах общества, начиная от самых низших, до высших, не исключая и императорских фамилий, не исключая и самих императоров. Кто не отдавался совершенно таинственной религии, не принимал ее окончательно, тот следовал ее наружным формам, исполнял ее сложные церемонии, ее очистительные обряды, надеясь этим умилостивить загадочное божество. Религии, представлявшие больше элементов монотеизма и положительного верования, обещавшие более определенным, более ясным и утвердительным образом загробную жизнь и награждение после смерти, особенно находили много последователей²². Впрочем, нельзя сказать, что до появления христианства, одно какое-нибудь верование было более распространено, чем остальные; скорее, это было полное смешение самых разнородных, самых разноплеменных религий. Рядом с еврейским законом, также имевшим в Риме немалое число последователей, о чем говорят многие ячыческие писатели, распространялись поклонения восточным божествам, Изиде и Серапису²³; и, вместе, с обожанием персидского бога, олицетворения солнца – Mithras, распространялось почитание различных сирийских и карфагенских богов и богинь.

Законы римские не запрещали последователям всех этих верований устраивать гробницы и хоронить мертвых, согласно их обычаю, в подземельях, нарочно для этого выкопанных; присутствие в Риме этих ипогеев восточного характера, следы которых уже открыты, дает право предполагать, что христиане, равно как и евреи, переняли устройство кладбищ в пещерах у одного прототипа, общего всем симетическим народам; но при этом, первые искали приблизиться, насколько было возможно, к образу погребения Спасителя.

Самые римляне-язычники имели, нечто подобное катакомбам; до республики они погребали умерших в подземельях, как и соседние этруряне, и, хотя впоследствии в Риме жгли тела покойников, что, вероятно, было перенято у греков, но древнее обыкновение хоронить их, никогда не было забыто и оставлено совершенно. Некоторые патрициальные фамилии, как, например, Сципионы и весь род Корнелиев, продолжали следовать обычаю своих отцов, и клали тела умерших в саркофаги, которые ставили или в ипогеи²⁴, или в великолепные мавзолеи, развалины которых до сих пор еще украшают римскую Кампанию. Но кроме этих памятников, в окрестностях Рима, преимущественно вдоль консулярных дорог Appia и Latina, и, в последнее время, недалеко от Porta di S. Sebastiano, открыты небольшие ипогеи с одною или несколькими комнатами и незначительными галереями, в стенах которых высечены горизонтальные гробницы, как и в христианских катакомбах. Все эти подземелья нельзя приписать, исключительно, одним последователям восточных верований, а следует, скорее, предположить, что до появления в Риме иностранных поклонений и христианства, не только одни патрициальные фамилии, но и люди из других классов общества, следовали древнему обычаю и хоронили умерших в ипогеях, устраивая гробницы, часто, восточного характера, перенятые первоначально у Этрурян.

Положительно известно, однако, что обыкновение сжигать тела на кострах, вошло в Риме во всеобщее употребление в века республики, и что погребение в земле в это время можно считать, как исключение. Только младенцев, умерших раньше сорока дней, не сжигали на кострах, а хоронили в городе, в, особенно для этого назначенных, гробницах. Точно также зарывали в землю тела самоубийц и пораженных громом; те и другие были одинаково ужасны для римлян, первые – как нечестивые, а вторые – как личные враги Юпитера. Но в последние годы республики, вероятно, в подражание восточным народам, и позже, может быть, христианам, погребение тела начало входить в большее употребление между богатым, равно как и бедным классом римских жителей. После царствования Антонинов, мертвых жгли все реже и реже, и в пятом столетии костры были окончательно оставлены; многочисленные саркофаги, наполняющие церкви и музеи Италии и Европы, принадлежат, преимущественно, к первым векам Империи, равно как и большая часть тех римских языческих подземных гробниц, имеющих характер семейных склепов, которые были открыты в окрестностях Рима. Самые замечательные между ними ипогеи, открытые в холме Pincio около дороги Salaria Vecchia, в холме Monte Verde и, особенно, гробница фамилии Nasoni (теперь разрушенная), находившаяся недалеко от Рима, у консулярной дороги Flaminia; она отличалась тем, что представляла много общего с христианскими катакомбами, как в расположении и устройстве, так и в манере расписывать и украшать стены и потолки подземных комнат. Эти ипогеи, по большей части, украшены живописью, лепными работами и мозаиками, приближающимися своим стилем к искусству первых веков империи; они, вероятно, одновременны со многими фресками катакомб. Напротив, также языческие склепы возле Via Latina, Via Арpia, недалеко от Porta di S. Sebastiana, упомянутые выше, которые следует отнести к тому времени, когда обыкновение сжигать тела было в полной силе, незначительны, бедны, без украшений и надписей.

Что-то, подобное катакомбам, существовало, следовательно, у язычников в Риме раньше появления восточных поклонений, раньше образования там еврейской колонии, и, таким образом, раньше распространения христианства. Но у кого бы христиане ни переняли форму своих подземных кладбищ, у римлян ли язычников, у последователей ли сект Востока или у евреев, между ипогеями этих народов и христианскими катакомбами все-таки громадная неизмеримая разница, и, именно, то различие, которое существует в учении, в принципах, в идеях, в судьбе христианства и остальных верований. Катакомбы евреев, язычников, народов Востока – незначительны, как распространение их поклонений, и имеют характер раъзединения и исключительности. Катакомбы христиан разрастаются с каждым годом все более и более, расширяются, как их мировая религия, и сохраняют постоянно характер общественности. Первые – только семейные гробницы, они выкопаны для известных фамилий или обществ, это отдельные склепы, семейные ипогеи; вторые – колоссальный некрополь, изумляющий нас своей громадностью, принявший в свои широкие обятия членов одной обширной общины, без различия национальности, родов и состояний.

Еврейские катакомбы имеют более общественный характер, чем ипогеи восточных и языческих верований – религиозные и национальные узы связывали евреев, поселившихся в Риме, и составляли из них одно семейство; у них также появилось влечение соединять галереями отдельные фамильные гробницы; но их катакомбы имеют, скорее, характер кладбища, составленного из соединения многих семейных склепов, чем общего места погребения членов большой общины, подобно христианским катакомбам. Фамильные гробницы существовали также у христиан; мы увидим дальше, что из соединения отдельных склепов и составились катакомбы или, по крайней мере, многие части их. Что христиане не были обязаны хоронить в известном месте, видно по надписям и по литературным памятникам церкви: так, например, в деянии мучеников часто говорится, что они были положены в монументах и садах, которые приготовили себе при жизни²⁵; но эти частные гробницы не были отделены от церкви и общины тем фактом, что их устраивали отдельно; притом, они превращались в общие кладбища, распускались и пропадали в сети катакомбных галерей, чего мы не находим в еврейских ипогеях. Попадаются также и семейные христианские склепы, оставшиеся отдельными, вероятно, согласно желанию хозяев²⁶, для большей сохранности их гробниц.

Недалако от гробницы Сципионов, около двадцати лет тому назад была открыта подземная комната (теперь разрушенная), потолок которой украшали фрески, изображавшие библейские сцены, совершенно подобные катакомбным. По всей вероятности, это был христианский семейный ипогей, не соединившийся с общим кладбищем. Гробницы этого рода чрезвычайно редки, и обыкновение устраивать отдельные склепы далеко от общих кладбищ и церквей вошло в обыкновение между христианами в конце четвертого и в пятом столетии.

Катакомбы христиан отличаются от еврейских и языческих еще тем, что первые вырыты не только для одного погребения, но и для посещения и, можно даже сказать, для продолжительного пребывания в них, тогда как вторые – исключительно назначены для погребения мертвых. Это, как нельзя лучше, видно из их устройства. В склепах еврейских, и, вообще, восточных, гробницу часто оставляли незаделанной, а вход в самое подземелье, – который был в отлогости холма, и тогда имел форму двери, или на ровном месте, и тогда имел вид квадратного колодца, – закрывали огромным камнем, отваливая его только в случае погребения покойника. Посещение ипогея при таких условиях было невозможно. В христианских же катакомбах гробницы были тщательно заделаны и труп герметически заперт, а входы, напротив, не завалены; при подобном устройстве, христиане могли собираться в них, и в случае нужды находить убежище.

Но, если не было правила, обязывающего христиан хоронить в известном месте, то с самых ранних времен существовало у них обыкновение, превратившееся впоследствии в закон, хоронить умерших отдельно, не в смешении с последователями других верований. Подобно тому, как они дорожили покоиться возле гробниц мучеников, что должно было способствовать их спасению, точно также ненавистна была для них мысль лежать после смерти возле языческих гробниц, в их оскверняющем соседстве²⁷. Впрочем, то же самое отвращение к погребению вместе с людьми другой религии, существовало и у римлян язычников. Гробница у них была под покровительством особенных законов и считалась неприкосновенной святыней. Хозяин ее, как это видно по надписям, позволял хоронить возле себя кого ему было угодно.

Мы видели, что язычники и евреи хоронили мертвых отдельно. Известно также, что у христианских сект были свои катакомбы (они пока еще не открыты), так, например Новацияны имели в Риме ипогеи с самого начала отделения их от церкви. Случалось также, что последователи одного из тех многочисленных расколов, которые появились в первые века распространения новой веры, пользуясь гонениями или покровительством властей, отнимали на время у христиан их катакомбы, похищали из них тела мучеников и переносили в свои кладбища, чтобы придать последним большее значение. Христианам было запрещено их религиозными властями посещать катакомбы сект и, несомненно, разделение мест погребения тех и других. Следовательно, нельзя предположить, что вместе с христианами в катакомбах лежат люди другой веры, – ни язычники, которые так заботились о своих гробницах, ни христиане не могли допустить подобное смешение. Это всего лучше доказывают самые памятники: гробниц другого верования в христианских катакомбах еще не нашли, хотя и открыты многие языческие надписи, долгое время приводившие в затруднение исследователей подземного Рима. Вот каким образом объясняется этот, по-видимому, странный факт. Надписи писались или вырезались на мраморных плитах и плоских черепицах, которыми заделывали loculi, а, если на некоторых из них читаешь слова чисто языческого значения, то нельзя не заметить, что эти плиты и черепицы (они часто отбиты и лежат па полу, но иногда находятся на своем первоначальном месте) были употреблены христианами, как материал, или случайно упали в катакомбы через отверстия, нарочно сделанные, чтобы пропускать свет и воздух в подземелье. Многие из этих языческих надписей или вовсе не имеют смысла эпитафии, или не соответствуют месту, которое занимают, и противоречат своему назначению. Так, например в некоторых из них говорится о целом семействе и о клиентах, похороненных вместе, тогда как плита закрывает гробницу, в которой нельзя поместить больше одного тела. Иногда мраморная доска, будучи слишком велика для своего назначения, распилена, и от надписи осталась только одна часть ее, или на плите с одной стороны вырезана эпитафия языческая, а с другой – христианская, и первая обращена вовнутрь ниши; часто, также, она соскоблена с большой заботливостью, сбита, замазана известкой, или доска вставлена в отверстие горизонтального loculus таким образом, что буквы оборочены вниз. Одним словом, постоянно, когда попадаются нехристианские надписи в христианских катакомбах, они, или смыслом, или положением, не соответствует своему назначению.

Катакомбы иногда совпадают со склепами последователей других верований, но последние вовсе не продолжение первых. Религиозное брожение, упомянутое выше, началось в римском обществе задолго до появления христианства, продолжалось несколько времени после торжества церкви и отразилось в подземном Риме. Гробницы последователей различных верований сгруппировались одна возле другой и были разделены под землей только тонкой стеной туфа. Они тщательно избегали друг друга и мы иногда видим, что галереи в христианских катакомбах круто поворачивают в сторону и меняют направление нарочно, чтобы не встретиться со своими соседями; но, так как обширный христианский некрополь более кладбищ других верований разрастался во все стороны сетью галерей, то эти последние часто проходили довольно близко от склепов языческих. Незначительные слои туфа, оставленные между ними, обрушились от времени, или были прорыты изучавшими христианские древности, иногда грабителями, так что теперь нехристианские подземелья составляют продолжение христианских и из одних незаметно переходишь в другие.

Случалось иногда, что христиане, прокапывая вперед галереи, не знали о существовании вблизи ипогеев других верований и соединялись с ними. Так, например, в центре катакомбы Претекстата находятся гробницы последователей фригийской секты Sabazius и жреца, или священника бога-солнца, непобедимого Mithras²⁸, которые христиане встретили на своем пути; но отделили себя от них перегородками, следы которых до сих пор еще видны. Есть, также, примеры встреч катакомб с колумбариями, или подземными комнатами, в которых хранился прах, по большей части, небогатых людей. Не имея средств построить для себя, для семейства и близких мавзолей или вырыть ипогей, римляне из низшего класса общества, рабы, отпущенники и, тому подобные, бедняки делали между собой ассоциации, для покупки общей гробницы. Иногда богатая фамилия устраивала колумбарий для своих рабов и отпущенников.

В стенах этого рода комнат, от низа до верха, симметрически, ярусами расположены углубления, имеющие форму небольших ниш, как гнезда в голубятне, отчего и произошло название columbarium (т. е. голубятня). В ниши, которых иногда бывает до шестисот, ставили или вделывали попарно небольшие урны или ковчеги, формы саркофагов из мрамора, стекла, глины или другого материала, и в них сохраняли пепел от сожженных трупов. Имена умерших писали под нишей, а пространство в стене между ними украшали живописью и лепными работами, скорее, веселого и живого характера, чем погребального и печального, приличного жилищу мертвых. Часто представлены крылатые гении, амуры, гирлянды цветов, птицы, рыбы, зелень и, тому подобные, предметы, грациозно расположенные в классическом вкусе. Несколько колумбариев открыто в окрестностях Рима близ консулярных дорог; они вырыты на незначительной глубине; стены и своды их, прежде, немного возвышались над поверхностью земли, и в них спускались по внутренним каменным лестницам. Христианские катакомбы идут несколько глубже, в земле; но иногда верхняя галерея их встречала низшую часть колумбария. Это не только оскорбляло религиозное чувство первых христиан, но в некоторых случаях могло быть для них опасно; потому, они сейчас же заделывали отверстие и старались подстройками и стенами исправить вред, нанесенный языческой гробнице. В кладбищах св. Агнии можно видеть следы работ, чтобы скрыть подобное случайное соединение галереи христианской катакомбы с колумбарием.

Катакомбы находятся, иногда, в прямом сообщении с поверхностью земли, посредством труб, через которые проходил свет и возобновлялся воздух в подземелье. Последнее было необходимо, особенно, в местах, назначенных для собраний, и эти отверстия, «luminaria», встречаются, преимущественно, там, где совершались обряды и присходило богослужение. Многие из luminaria, которые видишь теперь в катакомбах, провели после торжества церкви; до этого времени они были неудобны, потому что указывали путь в ипогеи. Но без них, как видно, нельзя было обойтись, и они существовали до прекращения гонений; были даже примеры, что палачи бросали в них мучеников. Luminaria очень часто имеют косвенное направление, расширяясь в том месте, где соединяются с подземельем, чтобы освещать две комнаты, и, иногда, галерею, разделяющую их. Обыкновенно, они немного шире квадратного аршина и в тех местах, где проходят слои рыхлого туфа или поццоланы, одеты кирпичной стенкой, которую возвышали, несколько, на поверхности земли, чтобы не позволять ей осыпаться и удерживать сток дождевой воды. Когда катакомбы были оставлены, крестьяне римской Кампании завалили luminaria до верха землей и каменьями.

Свет, проходивший чрез luminaria в катакомбы, не был достаточен, чтобы освещать их, и христиане должны были ходить в этих подземельях не иначе, как со свечами или лампами. Множество глиняных и бронзовых ламп были в самом деле найдены в катакомбах; их носили в руке, ставили в небольшие, нарочно для этого сделанные ниши, где еще видны следы копоти, на куски мрамора и черепицы, вделанные в стену или прикрепленые между плитами могил, и иногда привешивали на цепочках к потолку комнат и галерей, или к канделябрам; часто их находят на своем месте, как они были поставлены или привешены первыми христианами. Бронзовые лампы встречаются гораздо реже глиняных, и по знакам и символам, изображенным на них, видно, что они не принадлежат к первым векам распространения новой религии. По форме, христианские лампы не отличаются от языческих, найденных в большом количестве в Помпее, и в развалинах римских зданий.

Если первые не совершенно простой работы, то какая-нибудь фигура, знак, надпись или монограмма указывают их христианское происхождение; часто представлен добрый Пастырь, молящаяся женщина, Иона, и т. д. Один рисунок изображает глиняную христианскую лампу в величину оригинала; на верхней часта ее представлен в рельефе добрый Пастырь с ягненком на плечах, а кругом – гирлянда из зелени и кистей винограда. Изображение это очень тонкой работы и хорошего стиля, что редко встречается в других христианских лампах. Отверстия посередине и у отбитой оконечности служили, первое – чтобы вливать масло, второе – для фитиля. Материал, из которого сделана эта лампа, прекрасного качества. По мнению G. В. de Rossi, ее следует отнести ко второму или третьему веку. Подобно евреям и язычникам, христиане ставили лампы в самые гробницы, возле тел умерших, и их потому находят не в одном Риме, а всюду, где открыты христианские кладбища первых веков.

В катакомбах лампы употребляли не для одного освещения, их зажигали также около могил умерших в известные дни: обычай, существовавший и в других религиях. У римлян это был род почести усопшему и духам смерти, сторожившим и оберегавшим гробницы. Свет горящих ламп, по мнению язычников, рассеивал мрак, в который был погружен умерший, что доставляло ему, как бы, продолжение существования после смерти. До какой степени эта мысль занимала римлян, видно по нескольким надписям, в которых говорится об освобождении рабов, с условием, что они будут содержать возле праха их прежнего владельца горящую лампу весь год или определенное число дней.

У гробницы того, кто не мог доставить себе после смерти подобной роскоши, зажигали лампу в положенные дни, преимущественно, в феврале (месяце, посвященном воспоминанию мертвых и исполнению надгробных обрядов), и, чем больше дорожили умершим, тем больше ламп горело у его праха.

Евреи также имели обыкновение освещать гробницы; лампы, подобные христианским и языческим, с изображением священного светильника с семью ветвями и другими в этом роде, были найдены в еврейских катакомбах в Риме. Христиане переняли или, лучше сказать, продолжили этот обычай; только у них он получил совершенно другое значение. Для них горящие лампы на гробницах были символом того небесного света, который церковь просила для умерших. Свет – одно из условий небесного блаженства у христиан: ад – место тьмы, рай – место сияния. Во многих других религиях, едва ли не во всех, известных до сих пор, мрак составляет начало неприязненное, враждебное человеку и есть атрибут зла, тогда как свет – принадлежность добра. В христианских надписях часто выражена надежда, что умершие находятся в вечном свете в местах сияния.

Тут также резко выказывается, как велико было различие во взгляде на смерть и в понятии о загробном существовании у христиан и у язычников. Последние пишут в эпитафиях, что мертвые окружены мраком могилы; часто от их имени говорят, что они находятся во тьме (in tenebris) и лишены света; около их гробниц зажигают лампы, чтобы рассеять этот мрак. Загробное существование у язычников не переступало пределов могилы; христиане, напротив, говорят про своих умерших, что они живут в свете, наслаждаются светом, и зажженные лампы у них – эмблематическое представление этого света; в гробнице же покоится только тело, ожидающее воскресения.

В день смерти мученика христиане собирались у его могилы, и окружали ее горящими лампами; этот обычай вошел у них в употребление с очень ранних времен; также и гробницы других христиан родственники освещали в день их кончины.

После прекращения гонений, огонь не потухал перед прахом святых. Около их почитаемых гробниц часто находят небольшие каменные столбики с углублениями наверху, в которые вставляли лампы, и масло из них рассылалось во все концы света.

Христианские лампы были найдены в большом количестве в Риме и вне катакомб, как, например, в развалинах дворца Цезарей на Палатинском холме. Нельзя предполагать, что все они служили в подземных кладбищах или в домах после торжества церкви. Часто они грубой, простой работы, и неудобные для держания в руке; число их, притом, слишком велико для одного домашнего употребления. Очень вероятно, что их изготовляли нарочно, для иллюминаций в память необыкновенного события или по случаю торжества; это подтверждается надписями и изображениями их, в которых виден намек на замечательное происшествие, или на особенный праздник.

Обыкновение освещать дома и улицы в день религиозных или гражданских праздников существовало с давних времен у евреев и у римлян язычников. Множество ламп, также очень простой и грубой работы, которые могли служить только для иллюминации, открыты в развалинах Помпеи. Христианам было запрещено освещать свои дома, если торжество имело языческий характер, что, вероятно, иногда ставило их в большое затруднение и подвергало опасностям; потому-то, может быть, не все соблюдали это правило, как видно из слов строгого Тертуллиана, который негодует за это на своих робких единоверцев. Тотчас же, после торжества церкви, христиане делали в праздники точно такие же иллюминиции, и уже император Константин в ночь на пасху великолепно освещал город.

По катакомбным надписям, в которых упоминается, где обитали умершие, видно, что христиан хоронили, насколько было возможно, в ближайших от их жилища кладбищах. Особенно, во время некоторых гонений, когда переноска тела из дома в подземелье по улицам многолюдного города представляла опасности, они должны были придерживаться этого правила.

Обряды погребения христиан вначале, вероятно, мало отличались от исполняемых в этом случае евреями и римлянами. Много религиозных церемоний из мира иудейского и классического были переняты первыми христианами, но при этом, они, разумеется, старались избегать всего, что имело чисто языческий или исключительно еврейский характер.

У христиан – телу надлежало воскреснуть, и потому оно делалось предметом особенных попечений, – его мыли, натирали благовонным маслом и окружали ароматическими травами, что препятствовало, до некоторой степени, его быстрому разложению. Потом его завертывали в белую простыню и перевязывали в нескольких местах тесемками. В подобных пеленках изображен множество раз воскресающий Лазарь, во фресках и на саркофагах катакомб. Остатки мучеников иногда завертывали в драгоценные ткани. Приготовленное таким образом к погребению тело, не выставляли перед дверьми земного жилища умершего, как это делалось у римлян, а оставляли до погребения в самом доме, в месте, называемом coenaculum, обычай, перенятый, вероятно, у евреев. После перенесения покойника в катакомбы, его с молитвами клали в гробницу; но только в царствование Константина установились погребальные обряды.

Во времена гонений, когда вход в катакомбы был запрещен, разумеется, не исполняли никаких церемоний; умерших приносили тайно и хоронили с поспешностью. Иногда даже их принуждены были скрывать несколько времени в домах; это видно по остаткам извести, которую часто находят в гробницах. Она была положена между двумя простынями, составляла пласт, приблизительно в палец толщины, и покрывала тело с ног до головы. Оттиски ткани сохранились на ее кусках, и можно заметить, что полотно, находившееся ближе к телу, несколько тоньше того, которое было с наружной стороны. К подобному способу предохранения воздуха от заражения разлагающегося трупа христиане должны были прибегать только в таком случае, когда переноска покойника в катакомбы немедленно после его смерти была невозможна по каким-либо причинам.

Вместе со скелетами цельных трупов, попадаются в гробницах и отдельные кости, на которых иногда видны следы огня; находят также скелеты без некоторых членов, без черепов, или одни черепа. Из этого видно, что христианам во время гонений не всегда удавалось уносить тела мучеников, и они, в таком случае, хоронили только те части, которые могли спасти.

В день смерти или рождения этих героев веры, после совершепия над гробницами их молитв и религиозных обрядов, происходили иногда в самых катакомбах братские трапезы священного характера; их устраивали также при рождении, свадьбе и погребении христиан. Но первые, т. е. те, которые делали в честь мученика, имели более религиозный и общественный характер, чем вторые, и оставили после себе более следов и памятников. Обыкновение это, чисто языческого характера, существовало также и у евреев, но, как все, что переняли христиане, получило у них особенное, чисто христианское значение. У евреев на погребальные пиры приглашали всех без различия, они назывались хлебом скорби, чашей утешения, и во время Апостолов достигли такой роскоши, что богатые люди впадали в нищету, исполняя этот разорительный обычай, чтобы не прослыть нечестивыми. Известно также, что у древних Римлян и, вообще, в античном мире существовало обыкновение через известные сроки и в день смерти родственника собираться у его гробницы (в особенном, для того назначенном, месте или здании, о котором часто говорится в надгробных надписях), делать возлияния вина, жертвоприношения умершим и кончать все это пиршеством и, иногда, играми²⁹.

В некоторых этрусских ипогеях открыты комнаты, не занятые саркофагами и определенные, вероятно, для подобных пиршеств (feralia); последние иногда изображены на вазах, так называемых, этрусских, которые нашли в гробницах. Бедные люди, не имевшие ни средств, ни места для устройства пышных пиров, ограничивались тем, что в день смерти родственника ставили у его могилы сосуды с водою и вином, и блюда со, всякого рода, съестными припасами. Остатки их были найдены в греческих гробницах южной Италии и в этрусских ипогеях.

У христиан, этого рода религиозные пиршества, назывались agape, слово, означающее на греческом языке любовь, милосердие. В первые времена христианства они происходили в домах; но иногда, особенно в периоды гонений в катакомбах, их делали столько же для того, чтобы почтить память мученика в день его смерти или рождения, сколько и для пропитания бедных, которым при этом раздавалась щедрая милостыня. Этот благотворительный обычай существовал и в языческом мире, но не в таких размерах, и не такого братского характера, как у первых христиан. В катакомбах нашли стеклянные небольшие чаши, украшенные фигурами, которые изображены на золотых пластинках, заключенных в толщине стекла³⁰. Многие из них, вероятно, были сделаны, чтобы служить на agape в известные дни и при известных случаях; фигуры и надписи их явно намекают на религиозные пиршества; иногда представлен мученик, рождение и подвиги которого празднуют, и в надписи упомянуто его имя. Подобные же сосуды с изображениями символов, относящихся к воскресению, употребляли при похоронах; а те, на которых представлены мужчина и женщина – на свадебных пиршествах. Впрочем, надо заметить, что эти чаши не принадлежат к первым временам распространения христианства; они начали входить в употребление в первые годы 3-го столетия³¹, и в пятом веке уже прекращается их произведение.

На саркофагах и на стенах катакомб представлены иногда мужчины и женщины, сидящие или лежащие на дорогих подушках, у стола, покрытого богатыми тканями, но на которых не видно ни блюд, ни всего необходимого для обеда. В этих изображениях не следует видеть agape, а, скорее, небесные пиршества, обещанные христианам, как награждение за праведную жизнь; значение их будет объяснено вместе с символическими знаками.

В первые времена христианства, братские трапезы любви и милосердия были просты и скромны, но после торжества церкви, когда их совершали не в катакомбах, а в великолепных базиликах, не скрыто, а при свете солнца, они скоро потеряли свой первоначальный простой и трогательный характер, и превратились в пышные банкеты, на которых исполнялись языческие обряды, и повторилась невоздержность, царствовавшая на пирах времен империи. Даже и раньше признания церкви на agape не преобладала умеренность, и уже в третьем столетии, христианские писатели восстают против этих роскошных пиров, чисто языческого характера. Это принудило духовные власти запретить совершение их в церквах и базиликах, и потом окончательно уничтожить их.

Обыкновение, нежного и трогательного характера, класть вместе с умершими те предметы, которые они особенно любили при жизни, и этим доставлять ему, как бы, продолжение земных удовольствий, было в большом употреблении в древнем мире, и происходило, вследствие убеждения, что покойник, или дух его продолжал жить в своей гробнице. Много интересных вещей и художественных произведений дошли до нас этим путем от несуществующих больше народов и потуХIIIих цивилизаций. Гробницы египтян, этрурян, греков, римлян и т. д., до сих пор не перестают обогощать музеи Европы. Взрослых людей хоронили с их оружием, женщин – с любимыми украшениями, детей – с игрушками. Иногда, жилищу мертвого внутри и снаружи придавали вид дома, и снабжали всеми принадлежностями жизни, религиозными предметами, различными инструментами, вазами, монетами, одеждою и даже съестными припасами. Убранная таким образом гробница, украшенная живописью, которая представляла занятия умершего до смерти, делалась, как бы, его загробным домом; он был окружен в нем изображениями богов, которым молился при жизни, и которые покровительствовали ему в последнем жилище; возле находились подарки родных и все вещи, прежде дорогие и необходимые для существования. Это желание воскресить признаки жизни в могиле, и создать покойнику, как бы, искусственное продолжение ее, не лишено прелести и имеет свою поэтическую сторону; но в нем нельзя не заметить выражения того непреодолимого отвращения человека к смерти, разрушению и к мысли, что по окончании земного существования не начинается новая жизнь.

Христиане, которых вдохновляла и укрепляла вера в воскресение тела, и надежда на будущую жизнь, которые смотрели на могилу, как на временное пребывание; а на смерть, как на проходящий сон, разумеется, не могли быть заняты мыслью украшать гробницы и превращать их во что-то, подобное земному жилищу; но и они хоронили вместе с умершими различные вещи и украшения, иногда, чисто языческого характера. Делая это, христиане продолжали, по привычке, обыкновение, существовавшее в древнем мире, которое не было оставлено тотчас же после принятия новой веры, незаметно перешло к ним, и сохранялось несколько столетий, потеряв свое прежнее языческое значение. Подобное бессознательное повторение векового обычая, образовавшегося вследствие нравственной потребности общества, превратившееся в привычку, столь естественное, столь свойственное, вообще, человеку, которое мы встречаем и в другие времена, при перемене верований, достаточно объясняет нам, каким образом столько элементов жизни, обрядов и понятий из мира античного перешли в мир христианский. Римляне язычники, обращаясь в христианскую веру, не меняли разом нравственной природы своей, но – как всегда бывает в подобных случаях – проходили период, когда были очень слабы в своих прежних верованиях, и еще не довольно крепки в принятой ими религии. Это-то время всего полнее представлено христианскими памятниками катакомб.

Различные вещи и украшения служили иногда, чтобы узнавать могилу близкого, и тогда они вмазаны в известку, прикреплявшую плиты к отверстию loculus; но, всего чаще, их находят в самой гробнице, возле покойника. Некоторые из этих предметов могли иметь символическое значение. Это были детские игрушки, куклы из кости, небольшие вазы, колокольчики, которые родители клали вместе с их умершими детьми; в гробницах взрослых находят украшения из золота и драгоценных камней, принадлежности туалета, зеркала из металла, серьги, кольца с вырезанными на них знаками, как, например, якорем, пальмой, голубем, монограммой Христа и т. д., ожерелья, булавки с изображениями женских голов артистической работы, гребни, бронзовые ящики для хранения духов, лампы и стеклянные сосуды с фигурами религиозного характера и т. д. Иногда медали и монеты прикреплены к отверстию гробницы, – в этом случае, назначение их, вероятно, было указывать год смерти погребенного.

Очень редко находят инструменты казни, камни, цепи и клещи особенной формы с крючками, положенные вместе с остатками мучеников. Долгое время принимали ножи и железные оконечности пик, найденные в гробницах катакомб за орудия мучения, но эти предметы встречаются в таких loculi, где никаким образом не мог покоиться мученик. Их находили также в гробницах других верований, и они, без сомнения, имели особенное назначение. Точно также, различные инструменты, часто представленные на надписях, не изображают орудия казни, а указывают ремесло и занятия умершего при жизни; это же делали и римляне язычники.

Христиане избегали представления мучения и всего, что его напоминает; самое слово мученик чрезвычайно редко встречается на надписях, и, по большей части, вырезано или начерчено после торжества церкви, в те времена, когда богомольцы в каждой гробнице катакомб видели прах мученика. Ни на одном из до сих пор открытых памятников христианского искусства первых веков не видно изображения пытки или казни, умирающих за веру, и всего один раз представлен христианин с кротким, но решительным выражением лица и глазами, сияющими особенным огнем перед трибуналом императора или судьи, в ту минуту, когда последний произносит роковой приговор³².

Только гораздо позже, в конце четвертого или в пятом веке начинают появляться изображения подвигов мучеников. Подобное удаление от всего, напоминающего страдания и смерть за Христа, происходила, вероятно, столько же потому, чтобы не смущать новообращенных, еще не очень утвердившихся в новой религии, сколько и потому, что все, похожее на тщеславие, не было в характере первых последователей учения Спасителя. Можно также предположить, что христиане Рима бессознательно, по традиции, продолжали в своем художестве то удаление от изображения мучения человека, которое в хорошее время классического искусства преобладало в нем.

Много гробниц в катакомбах, вероятно, заключают прах христиан, казненных во времена гонений, имена и подвиги которых, не начерченные на плитах их loculi, остались неизвестны; но не раз, также, ошибкой принимали могилы христиан, не подвергавшихся преследованию и умерших естественной смертью, за гробницы мучеников. Что преимущественно служило указанием последней, это небольшой глиняный или стеклянный сосуд ״ampulla״, на дне которого виден осадок темного цвета, поставленный в гробницу, но чаще, вмазанный в цемент у отверстия ее. Ampullae имеют различные формы, но их не следует смешивать с теми небольшими продолговатыми и узкими стеклянными сосудами, для собирания слез, «lacrimaria», которые у римлян, обыкновенно, клали вместе с умершим в гробницу. Первые имели совершенно другое назначение, неизвестное в языческом мире, и их не находят в нехристианских гробницах. До сих пор предполагали, что в эти сосуды была налита кровь христиан, умерших за веру, и это служило, как бы, отличительным знаком их гробниц. Очень вероятно, что прежде, некоторые из ampullae заключали кровь мучеников, по крайней мере, много доводов оправдывают это предположение. Кровь пострадавших за веру считалась у первых христиан величайшей святыней; они собирали ее с большой заботой, приписывали ей особенную чудотворную силу, передавали ее из рода в род, как, вообще, мощи, и искали в ней покровительства домам своим, себе и потомкам, в этой и в будущей жизни. Из деяний мучеников видно, что христиане сопровождали своих братьев, идущих на казнь, бросались в арены между дикими зверьми, собирали кровь мучеников губками или мочили в ней края одежды; многие из них делали это перед глазами палачей и, иногда, платили жизнью за подобную смелость. Потом эту святыню сохраняли в сосудах (ampullae), на дне которых еще видны иногда куски высоХIIIих губок, или берегли предметы, окрашенные ею.

Осадок темного цвета, найденный на дне ampullae, в большинстве случаев, вероятно, образован кровью. Разложенный химически несколько раз, между прочим, известным ученым 17-го века Лейбницем и – что важнее – в последнее время, он оказывался, произошедшим от жидкости, очень приближающейся своим составом к человеческой крови. Если же это кровь, то, разумеется, она была пролита только мучеником и могла быть иногда соединена с его останками. Но всегда ли сосуд с осадком темного цвета, вмазанный у отверстия гробницы или поставленный внутри ее, может служить доказательством, что в ней покоится прах, умершего за веру? До наших дней это казалось неоспоримой истинной, не столько для христианских археологов, сколько для католической церкви, которая не раз, и даже очень недавно в царствование Пия IХ-го торжественно выразила это мнение. Однако, после новейших исследований³³, едва ли можно утверждать, что ampulla исключительно имела это одно назначение. Надписи, год смерти мнимого мученика и многие другие доводы, справедливость которых следует признать, как нельзя лучше доказывают это.

Сосуд с темным осадком встречается, например, также и у гробниц, где похоронены христиане, умершие после прекращения гонений, или возле эпитафий, в которых выражено только скромное желание, чтобы скончавшийся находился в вечном блаженстве, вроде следующей: «Да примет тебя Христос», вместо утвердительной формы «ты со Христом», которая так часто встречается в катакомбах, и, разумеется, была бы более на своем месте у могилы мученика. Иногда в надписях возле ampulla говорят с большей подробностью о жизни и занятиях умершего, или хвалят его красоту, доброту и другие качества; так, например, на одной из них описана служба солдата; на другой – от имени погребенной – сказано, что она жила шестьдесят лет вдовой, не обременяя своим содержанием общину, что также не в характере эпитафий мучеников, замечательных своей краткостью. Или же эти надписи вовсе не имеют христианского характера. Римляне язычники, страшась роковой минуты смерти, искали утешения в философских идеях, и на гробницах их часто читаешь слова, вроде следующих: «Утешься, – никто не бессмертен״, или, как бы, смеясь над кончиной и презирая жизнь, они писали от имени умершего: «Я не существовал, я не существую, что мне до того!» – Очень понятно, что у христиан чрезвычайно редко встречаешь выражение подобных мыслей, и случалось, что сосуды с темным осадком находили иногда именно возле эпитафий такого характера. Напротив, у мощей известных мучеников не видно ampulla, и писатели церкви ничего не говорят об этом отличительном знаке их гробницы. Нет потому никакого сомнения, что ampulla употребляли и в других случаях, и мы не без основания имеем право предположить, что первые христиане, которые вообще так дорожили покоиться возле праха праведных и любили окружать себя мощами, собирали кровь мучеников, передавали ее из рода в род, и после смерти поручали себя этой драгоценной святыне, покровительство которой так сильно (как сказано в одной надписи), что капли ее достаточно для очищения души, умершего от грехов. В самом деле, несколько сосудов были найдены в одной гробнице, и иногда одна ampulla прикреплена к стене посередине галереи, или в центре катакомбной комнаты к потолку, как бы, для того, чтобы покровительствовать группе гробниц³⁴.

Обыкновение собирать кровь мучеников существовало не в одном Риме, и сосуды были найдены в катакомбах Кьюзи и в других первобытных христианских кладбищах.

Одной из главных причин уничтожения многих интересных памятников искусства, можно даже сказать, частного разорения катакомб, было желание, о котором мы упомянули выше, устраивать гробницы, как можно ближе к тому месту, где погребен мученик, чтобы тело, положенное рядом с ним, пользовалось его защитой, а душа – заступничеством перед престолом Бога. Это поверье существовало и раньше торжества церкви, но распространилось особенно после прекращения гонений.

В первые времена христианства, только одно желание покоиться вместе, отдельно от язычников, всего более соединяло верующих после смерти, но в последующие века, как видно по надписям, увеличивается забота приблизиться своим прахом к святому месту и не в одном только Риме, а во всем христианском мире того времени, в Италии, на Востоке, в Галлии. Под влиянием ее, гробницы мучеников делаются центрами, около которых теснятся могилы христиан, и погребение в подземных кладбищах Рима продолжается больше столетия после Константина. Это, разумеется, было причиною разрушения многих памятников, и нередко видишь в катакомбах фрески сильно попорченные, или перерезанные пополам горизонтальными нишами, которые были высечены в стенах комнат, уже прежде расписанных, или в плоской глубине arcosolium, также украшенной живописью. Во многих катакомбных эпитафиях сказано, что умерший погребен «ad sanctos» – возле святых; «ad martyres» – возле мучеников; или «ante» – перед, «supra» – над, «retro» – сзади – «sanctos», святых.

Подобные гробницы должны были стоить, иногда, довольно дорого, особенно, если их приходилось высекать в местах неудобных. Но препятствия не останавливали христиан, и когда в боках комнат не было свободного пространства для нового loculus, то его высекали в соседней галерее, но на надписи не забывали упомянуть, что он принадлежит к такому-то cubiculum, где похоронен мученик, дабы, хотя номинально получить то, чего нельзя было достигнуть на деле.

Так как после торжества церкви, выкапывание новых галерей стали понемногу оставлять в катакомбах, и все работы в них были направлены только на то, чтобы устроить семейный склеп или вырубить loculus в местах, уже прежде занятых, то это неминуемо привело бы со временем к окончательному разорению подземных кладбищ. Уже в четвертом столетии, могильщики (fossores), торговавшие местами в катакомбах, начали производить в них самые неправильные работы и расширения, причинявшие большой вред их прочности. Папа Дамаз (366 – 384), которого можно назвать хранителем римских святынь, положил предел этому злоупотреблению; он особенно любил катакомбы и построил в них много поддержек, сводов, лестниц и луминарий; следы его строительной деятельности до сих пор еще видны в подземном Риме. Он не воздвигал над кладбищами разрушительные для них базилики и открыл много гробниц мучеников, заваленных христианами во время последних гонений и погребенных под грудою камней и земли. В особенных объяснительных надписях, этот папа описывает, часто стихами, подвиги героев христианской веры и иногда указывает на работы, произведенные им для украшения и воcстановления их гробниц³⁵.

Никто не имел столько права покоиться возле праха мучеников, в катакомбах Каллиста, где уже лежали многие из его предшественников, как папа Дамаз; но он не хотел сделать для себя то, что не дозволял другим, и в надписи, которая была помещена им в катакомбе Каллиста, возле гробниц нескольких пап и мучеников третьего столетия, отказывается от этой чести, говоря, что очень желал бы лежать в соседстве святых, но боится этим обеспокоить их прах. В другой надписи, по всей вероятности, пятого столетия, найденной в древней базилике св. Лаврентия, in Campo Vеrano, недалеко от римских стен, архидиакон Sabinus говорит, что, как служитель алтаря, он часто приближался к священному престолу при жизни, но, несмотря на это, желает быть похоронен возде дверей церкви; потому что не материальным соприкосновением с прахом мучеников следует приближаться к ним, а подражанием при жизни их подвигам и их добродетелям. Нельзя не признать справедливости мнения архидиакона Сабина, и, если бы верующие в четвертом и пятом столетии были его мнения, то сохранили бы нам много интересных памятников первоначального христианского искусства.

Комнаты, находящиеся в катакомбах и называемые cubicula, о которых мы уже несколько раз говорили, также высечены в туфе и соединены с галереями, посредством дверей. Они составляют продолжение кладбища, и в боках их устроены горизонтальные ниши (loculi) в несколько ярусов, или гробницы, формы аркосолиум (arcosolium). У римлян-язычников, cubicula назывались покои, назначенные для отдохнования и сна; первые христиане дали это название своим погребальным комнатам, вероятно, желая этим выразить, что в них спали, умершие в ожидании великого дня воскресения. Cubicula в катакомбах, по большей части, бывают квадратные, но встречаются также круглые, полукруглые, треугольные, многоугольные и т. д. Эти комнаты не были многочисленны в подземных кладбищах Рима. Р. Marchi в восьмой части катакомб св. Агнии возле дороги Nomentana, приблизительно в двух милях от Рима, насчитывает их до шестидесяти. Между cubicula следует различать те, которые устроены частными людьми и были первоначально семейными склепами, и выкопанные церковью, когда подземные кладбища перешли в ее руки; первые – многочисленнее, почти всегда древнее последних, и невелики.

На рисунке, взятом из сочинения G. В. de Rossi, Roma Sott. Crist. T. II, представлен cubiculum катакомб Каллиста, по всей вероятности, второго столетия; его стены украшены фресками по стукку, изображающими различные христианские символы и легенды; в боках его высечены горизонтальные гробницы правильных и хороших размеров; плиты, находившиеся у их отверстия – выбиты. Комнаты, выкопанные церковью для собраний верующих и для совершения религиозных обрядов, занимают, часто, своей высотой несколько этажей катакомбных галерей и так велики, что в них могут поместиться до восьмидесяти человек. Посередине их часто стоял престол, а в глубине, в особенной нише, кресло епископа. Они назывались криптами (cripta), и почти всегда были двойные, разделенные галереей катакомб; или же состояли из нескольких cubicula, в расположении которых можно заметить, что одни назначались для женщин, другие для мужчин. Это обыкновение разделять оба пола еще долго потом продолжалось в христианской церкви, и в некоторых местах Востока сохранилось до наших дней. Многие археологи предполалают, что, для оглашенных находились также отдельные места в криптах, выкопанных церковью. Есть, в самом деле, cubicula, как бы, нарочно отделенные от остальных; но были ли они назначены для оглашенных – решить трудно.

В катакомбах св. Агнии открыта группа комнат, которая может дать вполне удовлетворительное понятие о форме и расположении этих подземных церквей или первобытных мест собрания верующих. Крипт, о котором мы говорим, состоит из пяти небольших квадратных комнат, или cubicula, почти одинакой величины, расположенных в одну линию и сообщенных между собою, посредством больших дверей или отверстий. В одном из крайних cubicula было место, где совершалось богослужение и откуда, вероятно, говорились проповеди (presbyterium); его видно из остальных комнат, и против него, в особенной нише, помещено кресло или сиденье епископа, высеченное в туфе; вдоль стен с двух сторон оставлено небольшое возвышение, формы скамейки, может быть, для духовенства. Престол этой церкви, вероятно, был подвижной деревянный, переносимый с места на место; по крайней мере, следов постоянного престола тут нигде не видно, и он не мог находиться, как обыкновенно, в нише arcosolium, против входа в cubiculum, потому что тут стояло кресло епископа. Галерея проходит между третьей и четвертой комнатой, отделяя две последние; к ним вела, прежде, особенная лестница, так что, не без некоторого основания, можно предположить, что тут собирались женщины, тогда, как два других cubicula, находящиеся ближе к той комнате, где происходило богослужение, где видно кресло епископа и место духовенства, были назначены для мужчин. Длина всего ряда кубикул, вместе с шириной галереи, разделяющей их, приблизительно 46 футов; несколько luminaria проводили в них свет и возобновляли воздух. Р. Marchi предполагает, что этот крипт был выкопан в конце второго или в начале третьего столетия; в нем не нашли живописи, но видны архитектурные украшения, остатки мраморных плит, которыми прежде были выложены полы, ниши для статуй и колонны между комнатами, оставленные в туфе и покрытые стукком. Другой подобной группы подземных комнат, в которой так ясно выказывается приспособление к богослужению, до сих пор еще не открыли; но часто видны возле arcosolia, служивших престолами, места для духовенства и кресла епископов. Cubicula, назначенные для крещения, также находятся в катакомбах, и до сих пор еще можно видеть в них следы работ, чтобы собрать сточную воду в одно место. В подземном кладбище Fontianus нашли четырехугольную комнату с углублением посередине, которое, вероятно, служило купелью; фреска, находящаяся тут, и изображающая крещение Спасителя, оправдывает это предположение.

Впоследствии, христиане, строя свои храмы на поверхности земли, часто давали им форму языческих базилик, но можно сказать, что еще в катакомбах развились те архитектурные разделения и части, которые приспособили базилики к совершению религиозных обрядов и изменили ее, насколько это было нужно для потребностей и обычаев христиан того времени.

Стены и потолки катакомбных комнат, иногда плоские, иногда сферические, нередко расписаны фресками и, вообще, более обыкновенных галерей и крипт, вырытых церковью, украшены степной живописью, колоннами, вырубленными в туфе и другими архитектурными элементами; последние представляют иногда хорошие размеры и напоминают работы цветущего времени римского художества; но это еще с большим основанием можно сказать про фрески катакомб, – некоторые из них поражают своим сходством с произведениями римского искусства и до того приближаются к ним, что глаз, не привыкший узнавать в формах классического стиля выражение христианских догматов и идей, едва ли отличит их от той игривой стенной живописи, которая украшает дома и храмы в открытой Помпее. Присутствие подобных памятников в катакомбной комнате помогает определить время ее устройства, но, вместе с тем, доказывает, как нельзя положительнее, что христианское искусство в Риме появилось в одно время с распространением учения Спасителя. Едва ли можно более сомневаться в этом. В той части римских катакомб, которая уже открыта и исследована, есть фрески, принадлежащие, несомненно, к концу первого или началу второго столетия, и мнение, что подземные гробницы первых христиан были скрыты и бедны, что украшения, стенная живопись и произведения скульптуры, найденные в них, работа последующих столетий, что фигуративные изображения постепенно, как бы, тайком и против принятого обычая, были введены в христианскую общину в Риме, совершенно опровергнуто сколько последними открытиями, столько же и более тщательным изучением памятников, уже известных прежде. Не преувеличивая, можно сказать, что, чем древнее cubiculum, чем ближе он к апостольскому периоду, тем многочисленнее произведения искусства, украшающие его, тем свободнее и богаче типами и манерой выражения религиозные фигуры и сцены, представленные на его стенах, не говоря уже про их художественное достоинство, которое понижается с каждым десятилетием. Цветущее состояние языческого искусства, как справедливо замечает G. В. de Rossi, в царствование Флавиев, Траяна, Адриана, Антонинов, многочисленность живописцев и скульпторов, работавших в это время в Риме, обращение в христианскую веру богатых и значительных лиц, даже членов императорских фамилий, все это было, разумеется, как нельзя более благоприятно, рождающемуся христианскому художеству. Напротив, упадок искусства в Риме в третьем и четвертом веке, возрастающая дороговизна работы художников, редкость их, постоянное уменьшение богатства страны и общественного благосостояния; наконец, гонения, более частые и, особенно, более последовательные в третьем столетии, чем в два предыдущие, все это не могло не отразиться невыгодным образом и на памятниках катакомб. Мы увидим дальше, что под влиянием особенных обстоятельств христианские ипогеи пользовались большей безопасностью в начале периода, предшествовавшего торжеству церкви, чем в конце его, и живопись христианская потому с большей свободою могла изображать библейские сцены и евангельские сюжеты, вообще, деятельность ее была менее стеснена в начале первого столетия и во втором, чем в третьем и в первых годах четвертого. Можно, потому, сказать, что, если христианская вера с каждым годом распространялась все более и более, приобретая силу и влияние, то, в то же время, пропадали благоприятные условия развития ее искусства; оно шло к упадку, и рамка его деятельности постепенно суживалась. Все это приводит нас к заключению, что у первых христиан вовсе не было того удаления, того отвращения от художества и приемов его, которое в них до сих пор предполагали. Памятники самых ранних времен и общий характер их в последующие века доказывают нам это. В третьем столетии, например, в христианских религиозных изображениях встречаются фигуры, не только прямо перенятые у мира классического, но, часто, сохранившие в новой религии то символическое значение, которое они имели у язычников, фигуры, сделавшиеся уже очень обыкновенными в христианском искусстве и получившие в нем права гражданства. Нельзя, потому, сказать, что подражание началось лишь в третьем столетии. Это, как мы уже сказали, только одно заимствование форм, для выражения новых идей, но оно проявляется с самых ранних времен распространения учения Спасителя в Риме. В надписях, в символических изображениях, в обычаях первых христиан, в их религиозных обрядах и церковных церемониях, всюду мы встречаем следы этого заимствования. Каким же образом можно предположить, что первые христиане в Риме, с отвращением смотря на все, что напоминало им язычников, их предрассудки и верования, удалялись от фигуративных изображений, и не имели искусства, но что, следующие за ними, поколения начали перенимать классические формы, для выражения своих стремлений, верований и надежд, начали украшать гробницы фресками и скульптурными работами языческого характера. Такая быстрая перемена, такой внезапный переворот лишены всякой вероятности. Следует, скорее, заключить, что момент принятия христианской веры не имел оттенка аскетизма, не выразился той нетерпимостью, столь несвойственной, вообще, первым христианам, которую одноверцы их, последующих столетий, стараются им приписать. Изучая памятники и надписи христиан в катакомбах, нельзя представить себе иначе нравственного состояния верующих этого времени, как стремлением необыкновенно чистого и поэтического характера, может быть, не очень ясно определенного и не вполне установленного догматически, но идеального, возвышенного, преисполненного любви и примирительных чувств, вдохновленного великим ожиданием второго пришествия и несокрушимой верой, выраженной самым нежным и трогательным образом, без оттенка исключительности и нетерпимости. Идеи аскетизма, ненависти к жизни и к ее радостным проявлениям, убиения плоти начали появляться в Риме с четвертого столетия, и перешли туда с Востока; до этого времени мы не видим выражения их в искусстве римских христиан; напротив, чем древнее памятники катакомб, тем сильнее проявляется их веселый, одушевленный, грациозный, живой, но, вместе, умилительный характер, тем свободнее понимание и передача сюжета религиозной сцены.

Очень вероятно, что евреи, принявшие христианство, перенесли в новую религию свое традициональное удаление от фигуративных изображений, и что христианское учение, вышедшее в Риме из синагоги³⁶, в самом начале своего распространения удержало несколько еврейский характер, враждебно смотря на искусство, и удаляясь от изображения божества, запрещенного законом Моисея. Но этот период, если и допустить его существование, был непродолжителен; по крайней мере, в надписях, в живописи и скульптуре катакомб не только не видно прямого отражения еврейского влияния, но даже легенды этого народа, принятые христианами, начинают выражать в их искусстве совершенно новые, чисто христианские идеи. Притом, мы видели, что в своих катакомбах, евреи употребляли фрески и другие украшения в языческом вкусе, на гробницах их надписи сделаны на греческом языке, и элементы классической культуры преобладали в их среде, по крайней мере, что касается еврейской колонии Рима. Следовательно, если они и дали долю своего характера христианству, в минуту его появления в Риме, то, все-таки, не могли внушить ему удаления от фигуративиых изображений, которого не имели сами³⁷.

Желание видеть представление своих религиозных стремлений, надежд и верований красками и пластическими формами, как нельзя более естественно в людях, живших в среде, преисполненной любовью ко всему изящному, принадлежавших по своим художественным инстинктам к миру классическому, в котором фигуративные искусства были столь же обыкновенным, столь же действительным способом передачи мысли и выражения не только чувств, но и отвлеченных понятий и идей того времени, как и самая речь³⁸.

Духовные власти не противились этому, писатели церкви и главы ее, осуждавшие всякое произведение искусства, но, особенно, изображение божественных лиц и священных легенд, и восстававшие против подобного, по их мнению, преступного подражания язычникам, как, например, Климент Александрийский, Тертуллиан, Ориген и т. д., принадлежали не Италии, а симетическому Востоку и Африке, т. е. тем странам, где изображение божества было запрещено религиями некоторых народов, где вообще никогда не проявлялось влечение к выражению чувств и мыслей живописью и пластическими формами, которое постоянно преобладало в Греции и Италии. Описание первобытных христианских памятников, фресок и саркофагов, и объяснение надписей, на которые упираются вышеизложенные мнения, удалит нас от истории происхождения и постепенного образования катакомб, – последней посвящена вторая половина этой книги.

В отделе истории христианского искусства мы снова возвратимся к предмету, о котором считали не лишним сказать несколько слов, окончив описание архитектурных форм катакомб, их комнат, галерей и гробниц.

До Константина катакомбы имели различную участь; но ошибочно было бы предполагать, что они постоянно сохраняли скрытый и таинственный характер, что существование их не было известно властям и римскому обществу, и, наконец, что все гонения христиан простирались, также, на их гробницы и памятники. Были причины, помогавшие образованию катакомб, были обстоятельства, создававшие им род законного существования. Судьба их, разумеется, часто зависела от того, насколько были терпимы сами христиане; но преследования первых двух столетий не касались кладбищ, и останавливались у предела их.

Отдельные семейные христианские склепы (пункты, от которых пошли подземные ходы и разрослась сеть катакомбных галерей) начались в Риме в первые года распространения христианства, и могли существовать там на том же основании, как и гробницы других верований. Мы уже видели, что последователи восточных поклонений могли, исключая коротких периодов гонений, беспрепятственно совершать в Риме религиозные обряды и хоронить, согласно принятому ими обычаю. У них были свои священники, храмы, имения, свои привилегии, доходы, богатства, и римские власти, в большинстве случаев, относились к ним с величайшей осторожностью. Христиане, которых, при их появлении, смешивали с евреями, подобно последним, могли иметь свои подземелья, и уважение римлян язычников к гробницам всех народов и верований должно было немало помогать началу и развитию христианских катакомб.

В древнем Риме гробницы находились под покровительством особенных законов. Место, где был похоронен человек, где лежал его прах, считалось священным, было неотчуждаемо и исключалось из какой бы то ни было торговли. Этой привилегией пользовались не только самое здание, где хранились остатки покойника, ипогей и, находившаяся над ним, земля, но даже значительные участки, присоединенные к гробнице вместе с постройками, для совершения погребальных пиршеств, для помещения сторожей, для сжигания тела³⁹ и т. д. В центре подобного участка, обыкновенно, строили самый монумент, под ним иногда выкапывали ипогей; кругом простиралась, присоединенная к нему, земля, дальше находилось то, что называли cedere monumento, т. е. второстепенные здания, поля, огороды, сады и т. д. Если эти последние не имели священного характера самой гробницы, то, тем не менее, были ее неотемлемой частью, и одно присутствие останков умершего в мавзолее или в ипогее делало неприкосновенной землю, принадлежащую им. Когда она вместе со всем, что на ней находилось, переходила в руки другого владельца, то он был обязан исполнять завещание основателя гробницы и давать к ней свободный доступ, имеющим на это право. Пространства эти назывались area cedens sepulchro, area adiecta monumento, и были иногда чрезвычайно обширны; великолепие гробницы считалось в древнем Риме одним из главных условий роскоши, и богатые люди любили окружать место, где будет покоиться их тело, зданиями, деревьями, садами, виноградниками и обработанными полями.

Подобные участки, отданные под гробницу, были многочисленны в Риме языческом; они находились, всего чаще, около больших дорог. Владетели их иногда говорили в надписи, что исключают из наследства землю, оставляют ее за собой и не позволяют ни грабить, ни продавать ее. Часто известные пространства принадлежали не одной, а многим гробницам, и встречаются также примеры, что люди богатые уступали для погребения бедных поля и сады около их великолепных мавзолеев. Быть погребенным вне семейной гробницы считалось величайшим несчастьем в древнем мире и большим преступлением со стороны тех, которые лишали тело места, принадлежащого ему по праву; умерших привозили из дальних стран, иногда с большими издержками, на родину, – это была священная обязанность их родственников или друзей⁴⁰.

Про эти права жилища мертвых, говорят многие писатели языческого Рима⁴¹; они определены также и надписями, в которых даны размеры, сделано описание и иногда начерчен план гробницы с землями, присоединенными к ней, с ее садами, полями, с ее зданиями и другими второстепенными монументами⁴²; если был вырыт склеп, и дело шло о монументе с подземельем, т. е. ипогеем (monumentum cum hypogaeo), то и эта подробность упомянута в надписи хозяином, желавшим после смерти остаться владетелем своей гробницы и ее земель.

Ошибочно было бы предполагать, что одни языческие римские гробницы пользовались подобным уважением закона и обычая; оно распространялось и на кладбища других верований; ни места погребения обществ или товариществ какого-нибудь поклонения или секты, ни гробницы отдельных лиц не были лишены этого покровительства. Кто бы ни был умерший, набожный или неверующий, поклонялся ли он римским богам или следовал иностранному суеверию, – то место, где он был погребен, где был положен пепел его сожженого тела, делалось священным, по крайней мере, согласно обыкновенным законам, римляне не отказывали в погребении даже и казненным преступникам, так, например, тело Спасителя было отдано Иосифу из Аримафеи, когда он пожелал похоронить Его.

Мы увидим, что в 3-м веке потребовались особенные эдикты императоров, чтобы лишить христиан подземных кладбищ и запретить им вход в них. Но в первые два столетия они даже и в периоды гонений не были поставлены вне закона, что касается их гробниц.

Мученики умирали, казненные, как преступники и враги общества и государства, но тела их не были лишены погребения⁴³, и место, куда они были положены, пользовалось теми же преимуществами, тем же уважением, как и мавзолей или склеп патриция и всякого другого знатного римлянина. Главной причиной этого благоговения в мире языческом перед бренными остатками человека, был суеверный страх, что дух неуспокоенного умершего будет тревожить живых⁴⁴; но, тем не менее, он преобладал в нравах и обыкновениях римского общества, и потому делался гарантией безопосности для катакомб.

Ничто не препятствовало христианам пользоваться правами, которые имели последователи других верований. На вид, для язычников и для римских властей, христианские гробницы, вырытые в скате холма, под землею, не представляли ничего необыкновенного; мы видели, что не только у восточных народов, обитавших в Риме, но даже и у римлян были совершенно подобные места погребения.

Внутренность христианских ипогеев представляла также мало особенного для глаза, непосвященного в тайны новой религии. Мертвые лежали в горизонтальных, высеченных в туфе, нишах, или в саркофагах, точно так же, как и в восточных и языческих склепах; живопись и лепные работы, украшавшие стены и потолки, приближались, как нельзя более, к современному классическому искусству и, вообще, к манере древних римлян расписывать и убирать погребальные комнаты. Потому, без преувеличения можно сказать, что в первые времена христианские подземелья, вероятно, обращали на себя не больше внимания, чем многочисленные ипогеи, принадлежавшие другим верованиям, и пропадали между ними.

Иногда, христиане воздвигали над могилами мучеников в честь их небольшие здания, cellae или memoriae martyrum⁴⁵; после Константина эти постройки расширились и превратились в великолепные базилики, но первоначальная форма их мало отличалась от тех монументов, которыми римляне окружали свои гробницы. Не было закона, запрещавшего христианам строить здания погребального назначения, выкапывать пещеры и хоронить в них мертвых. Этого права они не были лишены даже во время гонений первых двух столетий.

Обыкновение присоединять к гробнице значительные пространства земли, также должно было помогать образованию христианских катакомб, и, вместе, давало им вполне законный вид и право на существование. Изучая памятники этих времен, не следует упускать из вида, что христиане вовсе не стремились произвести политический переворот, напротив, они проповедовали послушание установленным властям, когда оно не было в противоречии с их религиозными убеждениями, и старались жить в мире с правительством; неудивительно потому, что, если представлялся случай придать законный вид их катакомбам и собраниям, то они спешили воспользоваться им. Вот как должны были начаться в Риме те христианские подземные кладбища, основание которых восходит к первым временам распространения новой веры.

Одним из главных условий устройства ипогея, было постоянное владение тем местом, где его выкапывали; переход земли в другие руки, вследствие наследства, продажи, или конфискации, не только отнял бы у христиан возможность хоронить в нем, но и подвергал бы осквернению прах верующих. Чтобы удержать постоянно землю в своих руках, не было достаточно одного права собственности, на него, разумеется, не всегда можно было положиться; но тут закон римский являлся на помощь христианам, – он признавал священным то место, где лежал прах человека, и, заставляя уважать волю основателя или первого владельца гробницы, исключал из торговли и делал неотчуждаемыми частные или общие кладбища с их землями и постройками, к какому бы верованию не принадлежали люди, похороненные в них. При начале распространения новой религии, ипогей с небольшим клочком земли, собственность достаточного римлянина, который позволял хоронить возле себя бедных братьев по вере, может быть, вовсе отданный общине, или приобретенный ею каким-либо другим образом, определенный законным порядком и гарантированный против продажи, был достаточен для устройства многочисленных гробниц, тем более, что их можно было выкапывать около самого монумента, точно также, как и в полях, и садах, присоединенных к нему (area adiecta). Галереи с горизонтальными нишами в боках начинались у cubicula, шли под землей, не выходя из пределов садов и полей отданных кладбищу, потому что никаким образом нельзя предположить, что христиане выкапывали ходы, и склепы в земле, не составлявшей их собственности. Когда наполнялись гробницами галереи верхнего яруса, вновь приобретали место, или углублением его, или поднятием его сводов, но, всего чаще, выкапывали ниже другой этаж.

Мы видим по направлению галерей в катакомбах, по положению комнат и способу группировать их, по выбору мест для проведения лестниц, вообще, по архитектурным их формам и по времени образования каждой отдельной части, что эти подземные кладбища состояли первоначально из самостоятельных групп, имевших правильные, но небольшие размеры; что выкапывание ходов пошло от отдельных пунктов, развиваясь около них, не переступая известных границ; что уже при начале проведения галерей им были положены пределы, и только впоследствии, в конце третьего или в начале четвертого столетия, сеть новых и уже совершенно неправильных работ соединила эти независимые и, иногда, довольно отдаленные одна от другой части, присоединяя к ним группы новых крипт и образуя обширную катакомбу⁴⁶.

Работы этого последнего периода опутали первоначальные центры или точки отправления подземных галерей; но, несмотря на это, легко отличить комнаты, бывшие вначале отдельными склепами. Это, обыкновенно, небольшие cubicula правильных форм, сообщенные, прежде, с поверхностью земли, посредством лестниц, нисколько не скрытых; галереи идут от них, составляя продолжение и постепенное увеличение ипогея.

Всего лучше это видно в катакомбе Каллиста возле Аппиевой дороги, подробно изученной G. В. de Rossi и его братом. Если исключить из этого кладбища работы третьего и четвертого века, то получатся группы галерей и комнат, вырытых не в одном уровне, у которых не было первоначально ничего общего, исключая их соседства. Каждая из них развивается в известных пределах, имеет свой особенный план, направление, вход и лестницу у Аппиевой дороги, свои архитектурные размеры и отношения к дорогам, зданиям и монументам, находившимся прежде на поверхности земли. Одна группа, например, отличается правильностию своих ходов; они постоянно одной высоты, и пересекаются под прямыми углами; гробницы, высеченные в туфе, просторны и заделаны мраморными плитами; часто встречаются arcosolia; комнаты (cubicula), расположены по обеим сторонам галерей, украшений архитектурными мотивами не видно, живопись изображает одни символические сюжеты, преимущественно перед другими. Рядом с этой группой находится другая, выше или ниже соседней; галереи ее узки, высоки, кривы и сплетаются в запутанную сеть, в боках их теснятся loculi, заделанные черепицами; агсоsolia очень редки, но часты гробницы с четырехугольной нишей; комнаты расположены не попарно, а отдельно одна от другой, живопись или имеет особенный характер, или ее вовсе нет, но встречаются остатки пиластров, карнизов, капителей и других архитектурных элементов. Между тем, по надписям, по фрескам и по историческим гробницам видно, что обе эти части принадлежат, приблизительно, к одному времени. Нельзя потому не заключить, что они начались, независимо одна от другой, были выкопаны под влиянием совершенно различных условий и соединились только впоследствии.

Все это доказывается, также, и эпиграфическими памятниками, по смыслу которых видно, что христиане первоначально выкапывали погребальные пещеры в пределах земли, законом признанной за ними и составлявшей их собственность. Таким образом, снова подтверждается факт, что катакомбы были вырыты самими христианами, а не образовались, вследствие добывания строительного материала.

По криптам Lucina, одной из самых древних частей катакомбы Каллиста, можно проследить шаг за шогом, как образовался фамильный христианский ипогей в первом веке, как потом он пустил от себя ветви, сделавшись общим кладбищем, и впоследствии соединился с близлежащими группами, составив вместе с ними большую катакомбу. Церковные документы говорят нам, что прежде, это был отдельный крипт, и в самом деле, ходы и комнаты его, вырытые не в одном уровне с соседними галереями кладбища Callisto, преднамеренно были отгорожены от последних особенными работами и часто меняют направление или вдруг прерываются, чтобы, не встретиться с ними.

Кому первоначально принадлежала подземная гробница, превратившаяся впоследствии в крипты Lucina, кто был ее основатель и первый владетель? на эти вопросы можно отвечать пока только предположениями. В преданиях церкви сохранилась память многих богатых и знатных женщин, называвшихся Lucina, которые, приняв веру Спасителя, содействовали ее распространению, и помогали существованию христианской общины в Риме. Можно сказать, что непрерывный ряд матрон этого имени идет от апостольских времен, до последнего гонения. Следы их благодеяний встречаются также и в истории катакомб. Так, например, известно, что земля, где вырыта катакомба Callisto, была собственность христианки Lucina. – Вот что знают о происхождении этого замечательного кладбища, в состав которого впоследствии вошли крипты Lucina. В миле, приблизительно, от стен Рима, в право от консулярной Аппиевой дороги, нашли эпитафии и колумбарии первых времен империи, принадлежавшие членам фамилии Caecilii и их отпущенникам; недалеко от Рима, также у Аппиевого пути, находились, согласно Цицерону, монументы и гробницы фамилии Caecilii Metelli⁴⁷. В этих самых местах развивается под землей катакомба Callisto, и многие из ее галерей начинаются у фамильных христианских склепов, где в последнее время открыты надгробные надписи с именами Caecilii Caeciliani⁴⁸. Не без основания можно, потому, предположить, что первоначальные гробницы эти были выкопаны в земле, принадлежавшей gens Caecili, и что тут схоронили членов этой фимилии, принявших христианство. В начале третьего столетия, т. е. в те времена, когда катакомбы стали переходить в руки церкви, папа Зеферин поручил Каллисту, будущему своему преемнику, управление подземным кладбищем возле Аппиевой дороги, и оно с тех пор стало называться именем последнего. Это известно из церковных документов; в них также называют катакомбу Callisto кладбищем Lucina (Coemeterium Lucinae), прибавляя, что оно было выкопано в земле христианки этого имени, которая потому жила во втором, может быть даже в первом столетии, и, по всей вероятности, принадлежала к фамилии Цецилии, или была с нею в родстве. Другая Lucina в 252 году похоронила папу и мученика Корнелия в своем особенном подземелье, находившемся возле кладбища Callisto, и тогда еще не соединенного с ним. Это тот ипогей, о котором мы теперь говорим; последняя Lucina, однако, не могла быть его основательницей, потому что он существовал задолго до погребения в нем папы Корнелия, вместе с другими мучениками. Но, кто бы ни был его первоначальный хозяин, он несомненно был вырыт в первые времена христианства.

Лестница удобная и просторная вела, прежде, с поверхности земли к двойному cubiculum, который был, так сказать, точкой исхода и самой древней частью всего ипогея, и, несмотря на то, что эта семейная гробница страшно пострадала от разрушителей, еще можно различить ее первоначальную форму. Две небольшие квадратные комнаты находятся в прямом сообщении между собою, посредством двери; в боках высечены просторные loculi хороших размеров. К несчастью, плиты их выбиты и уничтожены, так что имена похороненных нельзя воcстановить по надписям. Но фрески, украшающие потолки комнат, и пространства на стенах между гробницами (написанные на стукке или стуккатуре очень хорошего качества, какую употребляли римляне в первое столетие империи) – мало попорчены. Они, в высшей степени, интересны и очень напоминают стенную живопись, открытую в развалинах терм императора Тита и в Помпее⁴⁹. Поэтическое воззрение на христианское учение преобладает в них над догматической его стороной; так, например, на плоском потолке одной из двух комнат, среди грациозных украшений и ярких красных и синих линий и кругов, среди гирлянд цветов, зелени, птиц, крылатых амуров, и голов гениев, представлены добрые Пастыри⁵⁰ с овечкой на плечах, в вдохновленной и оживленной позе, какую не встречаешь позже в том же изображении, и женщины, задрапированные, по античному, с поднятыми руками, в положении молящихся. В живописи этой так много классического, что современные язычники, которым она попадалась на глаза, не могли находить в ней ничего необыкновенного, ничего достойного их особенного внимания. Другие фрески этой комнаты сохраняют тот же характер и представляют рыб, плывущих, и несущих на спине корзинки с хлебами, между которыми видны сосуды, наполненные красным вином (по всей вероятности, символическое изображение таинства евхаристии)⁵¹, птиц, среди цветущих лугов, что могло означать души праведных в вечном блаженстве и т. д. Те из моих читателей, которые видели фрески этой комнаты (ее, обыкновенно, не показывают путешественникам, посещающим катакомбы) согласятся, что они выходят из ряда обыкновенной стенной живописи катакомб и столько же грациозны, и прекрасны, сколько свободны в выражении христианских чувств и идей. Нет сомнения, что мы находимся тут в ипогее самых ранних, может быть, даже апостольских времен, и в живописи его видим наивное выражение необыкновенного впечатления, производимого на римлян язычников учением Спасителя.

Первоначальную величину area, или земли ипогея Lucina, можно определить с некоторой точностью; она имела 100 римских футов длины по фасаду и 230 ширины. Это были в древнем Риме обыкновенные размеры участка, отданного под погребальный монумент. В его пределах находилась гробница хозяина и тех, кому он давал место возле себя. Галереи крипт Lucina, начинающиеся у двойного cubiculum, описанного выше, развивались, как теперь еще можно видеть, не переступая известных пределов, т. е., по всей вероятности, границ земли, принадлежащей ипогею, area. Когда в ходах первого яруса, вырытого высоко в холме и замечательного многочисленностью кубикулов хороших размеров, не было больше места для новых кубикул, под ними провели новый этаж, гораздо обширнее первого. Впоследствии, эти первобытные части крипта Lucina, соединились с катакомбой Callisto, были увеличены, расширены, и при этом, потеряли свои первоначальные формы. Несколько ниже второго этажа, в стороне, в углублении, которое позже было украшено живописью византийского стиля, и очень посещаемо богомольцами, G. В. de Rossi открыл место погребения папы и мученика св. Корнелия, чем и определил время устройства крипта Lucina⁵². Второй этаж его существовал, следовательно, уже раньше середины третьего столетия; Корнелий умер в 252-м году, притом, по надписям с числами соседних loculi, и по положению того склепа, где находится эта историческая гробница, видно, что он был выкопан гораздо прежде 252-го года, и после всех других комнат того же уровня. Можно, потому, предположить, что галереи второго этажа были проведены во втором столетии; это также доказывается и эпитафиями. Первый или верхний ярус, имеющий более правильные формы, чем остальные, существовал раньше низших, обстоятельство, отдаляющее его образование к первым годам второго столетия. Особенные работы, произведенные в нем в середине третьего века, и короткие надгробные надписи на греческом языке, заключающие только одно имя умершего, без других подробностей и имеющие характер большой древности, оправдывают подобное предположение. Что же касается до двойного cubiculum, описанного выше, то, без сомнения, он древнее окружающих галерей, и время его основания восходит, потому, к концу первого столетия.

Таким образом, помимо стенной живописи этих комнат, можно приблизительно сказать, когда они были выкопаны. Остальные ярусы галерей и кубикулов крипт Lucina устроены после третьего столетия, имеют вполне характер поспешных и часто небрежных работ этого времени.

Что этот крипт принадлежал первоначально патрициальной римской фамилии, видно по его топографическому положению, по богатству украшений, по остаткам дорогих мраморных саркофагов и его надгробным надписям. В последних встречаются имена значительных римских родов Caecilii⁵³, Cornelii, Aemilii, а на обломках саркофагов, которые нашли возле двойного cubiculum, украшенного фресками, были прочтены имена Annia Faustina, Lucinia Faustina, Acilia Vera, Annius Catus, Caecilius Faustus, Faustinus Atticus, Pompeia Attica, Atticianus и т. д.⁵⁴, принадлежащие лицам знатных фамилий, находившихся в союзе Gens Caecilia, и родственникам некоторых императоров из Антонинов.

Над криптами Lucina, в пределах ее земли видны развалины древней постройки; это, без сомнения, одно из тех небольших зданий (memoriae martyrum), которые христиане еще до торжества церкви строили над катакомбами, и, всего чаще, над могилами мучеников.

Не трудно вообразить себе, какой вид и какую форму должны были первоначально иметь эти христианские гробницы, подобные ипогею Luсiniа, перешедшие, впоследствии, в руки церкви, до соединения и перемен, произведенных в них во время гонений второй половины третьего столетия.

На поверхности – столбики или невысокие стенки обозначали участок земли, почти постоянно правильных размеров; в пределах его находились постройки в честь похороненных, и другие здания; места свободные возделывали и усаживали деревьями; подземные работы были обозначены на поверхности, и группы ходов и комнат определяли в глубине земли пространство, составлявшее неотчуждаемую собственность погребального монумента. Вниз спускались иногда из здания, иногда из срезанной отлогости холма, и лестница широкая и удобная находилась в прямом сообщении с одной или несколькими комнатами подземелья. Каждая подобная группа гробниц имела свое имя, которое часто оставалось за нею, при соединении с другими соседними ипогеями. Потому то катакомбы в деяниях мучеников и в других древних литературных памятниках церкви названы очень редко в честь особенно уважаемого мученика, погребенного в них, или по месту положения, а всего чаще – именем лиц неизвестных, без сомнения, первоначальных владетелей гробницы, и земли, присоединенной к ней, как, например, катакомба Priscillae возле дороги Salaria nova, Praetextati возле пути Appia, Domi tiliae возле дороги Ardeatina и т. д.⁵⁵ Скрывать свои ипогеи не было христианам никакой необходимости, они долгое время существовали вполне законно⁵⁶.

Устройство подобного склепа с его монументами и другими постройками, с его садами и полями, требовало больших издержек и было возможно богатому человеку. Но не следует предполагать, что христианское учение, в первое время своего распространения, находило последователей исключительно в низшем и бедном классе общества, между рабами, отпущенниками и ремесленниками. Нет сомнения, что слова Спасителя, обладая великой утешительной силой, всего более привлекали к себе людей обиженных, жизнь которых шла тяжело, в сопровождении с печалями, лишениями и оскорблениями всякого рода. Обещание награждения на небе за страдания, перенесенные на земле, особенно сладко тем, кому жизнь представляет мало отрады. Но и в высших классах римского общества, при появлении христианства, были страдания, своего рода, именно те моральные болезни, постоянно сопровождающие гражданские разложения и уничтожение веры в божественные силы, священные прежде. Одних, среди этого нравственного и религиозного расстройства, удовлетворяли столько же пустые по содержанию, сколько сложные по формам таинства, поклонения персидскому богу Митра, или египетским и сирийским богам и богиням; другие руководились в жизни принципами философии, и при виде возрастающей неправды и постоянного торжества ее, искали опоры и утешения в идеях стоицизма. Но те, которых религиозное стремление не могло быть удовлетворено пустыми мистическими формами или строгими выводами рассудка, которые чувствовали больше других, и вне пределов этого мира искали лучшее всего, что окружало их на земле, эти люди принадлежали христианству. Подобные нежные и страдающие сердца находились и в высших слоях римского общества, особенно, между женщинами, и, если учение Спасителя, при появлении своем в Риме, нашло большое число последователей в жилище бедных людей и рабов, в притонах неимущих и в темницах, то, в то же время, проложило себе дорогу к домам богатых и знатных фамилий, и вскоре проникло даже на Палатин, во дворец императора. Сами христиане должны были заботиться об обращении в свою веру людей достаточных и влиятельных, покровительство и средства которых помогали существованию общины и могли защищать ее в минуту опасности.

Известно, что еще в первом веке женщины патрициальных родов приняли христианство и сделались ревностными последовательницами учения Спасителя. Тацит в своих Летописях говорит, между прочим, что в царствование императора Клавдия, женщина знатного рода Pomponia Graecina, жена Plautio, победителя британцев, была обвинена в следовании иностранного суеверия. Согласно древнему обычаю, ее судил муж перед семейным советом, и, несмотря на то, что Pomponia была оправдана им, она провела всю остальную часть своей жизни, около сорока лет, в грусти, печали и уединении. Можно не без основания предположить, что иностранное суеверие, заставляющее жить в постоянном удалении от света, ничто иное, как христианство. Открытие в криптах Lucina надгробной надписи конца второго или начала третьего столетия, с именем Pomponius Graecinus⁵⁷, может быть, потомка Pomponia, дает некоторое, хотя и слабое подтверждение этому мнению. Более достоверно известно, что родственники Веспасиана, Домитилла и Флавий Клемент приняли христианство и пострадали за это в царствование сына этого императора – Домициана. В последнее время открыт ипогей, по всей вероятности, принадлежавший Домитилле; мы будем говорить о нем ниже.

Церковные писатели сообщают нам, однако, далеко неполные сведения об этом предмете и говорят мало, или вовсе не упоминают о христианах дворца императора, de domo Caesaris, которым апостол Павел посылает поклон, о родственниках императора Веспасиана, упомянутых выше, о сенаторе Апполонии, мученике при императоре Коммоде, и о многих других лицах знатного происхождения, пострадавших за веру во втором столетии. Известно также, что император Септимий Север покровительствовал некоторым сенаторам и женам их, принявшим христианство; а в начале третьего столетия Тертуллиан не страшился утверждать открыто перед лицом языческих властей, что христиане населяют города и наполняют суды, дворцы, сенат и т. д. В третьем веке христианство было принято женами, матерями, сестрами многих императоров, которые тайно или явно следовали, или только сочувствовали учению Спасителя.

Памятники катакомб дают нам более положительные сведения о значительности распространения христианства в высших слоях римского общества, чем церковная литература; так, например, некоторые части римских подземных кладбищ, образовавшиеся несомненно в первый период распространения новой веры, можно даже сказать во времена апостольские, имеют вполне характер ипогеев знатных фамилий и могли принадлежать только людям очень богатым; это видно по обломкам мраморных саркофагов, по лепным работам и многочисленным фрескам, которые были в них открыты⁵⁸, а в надгробных надписях встречаются имена сенаторских фамилий и близких родственников некоторых императоров.

Богатые римляне язычники, если они были великодушны, давали в своем ипогее или мавзолее место клиентам и отпущенникам обоего пола, иногда и потомкам их (libertis libertabus et posteris eorum). По многочисленным надписям видно, что редко хозяин гробницы желал покоиться в ней совершенно один, чаще он позволял хоронить возле себя известных лиц, вменяя в обязанность своим родственникам или отпущенникам возделывать землю кругом монумента, грозя проклятием, если воля его не будет исполнена. На том же основании, люди достаточные, принявшие христианство, могли устраивать в своих обширных ипогеях гробницы для бедных братьев общины; они имели на это полное право; мы видели, до какой степени в этом случае закон покровительствовал воле умерших. Если они делали это только для людей одной религии с ними, то подобное ограничение не могло удивлять и казаться необыкновенным. Этому обычаю следовали поклонники верований, появившихся в Риме раньше христианства. Желание после смерти быть погребенным в среде своих единоверцев существовало и существует во все времена.

В одной надписи⁵⁹, удаленной от своего первоначального места, но по смыслу которой видно, что она находилась прежде у гробницы, сказано, что хозяин устроил ее для себя, для потомков и отпущенников обоего пола, но его религии: «Ad religionem pertinentes meam». К несчастью, в надписи не объяснено, какой религии был этот человек. Трудно предположить, что тут дело идет о римском языческом поклонении. Множество эпиграфических памятников уже объяснили нам, в чем состояли права владетелей гробниц в Риме античном, но ни в одной из них хозяин ипогея, монумента, мавзолея и т. д. не делает этого условия, даруя место праху своих родственников, клиентов и отпущенников, тогда как в христианских надписях есть намеки и следы подобных ограничений. Самый смысл фразы, приведенной выше, противоречит характеру политеизма и понятию о религии древних римлян; у них слова «моя религия» (religio mea) не имели того исключительного значения, которое мы привыкли придавать им, и выражали, скорее, набожный страх, строгое и точное, до суеверия, исполнение известных обрядов для расположения в свою пользу божества, чем принятие какой-либо веры и постоянное следование ее законам. Римляне не считали ложными все другие верования, исключая своего; они признавали и иногда перенимали поклонения народов, городов, даже отдельных фамилий. Такую надпись не мог сделать и член одного из тех многочисленных обществ, составляемых обожателями восточных богинь и богов. Эти товарищества не называли себя religio, и можно было, не оставляя своего верования, принять посвящение в таинства какого-нибудь особенного поклонения. Всего вероятнее, что слово religio означало тут христианство или закон Моисея. Если евреи в Риме и прозелиты их религии могли, как это нам известно, нисколько не стесняясь, писать в своих надписях «religio judaica», то, разумеется, и имели право называть ее в завещаниях и в других законных актах, определяя условия пользования их ипогеями. Христиане также могли делать это до Нерона и после падения его, до гонения Домициана, может быть, даже, при императоре Нерве и в начале царствования Траяна. Но решить, кто именно – христианин или еврей поставил эту надпись, едва ли возможно. Надо, однако, заметить, что она имеет классический характер, преобладающий в христианских эпиграфических памятниках и отсутствующий в еврейских. Во всяком случае, она может служить доказательством, до какой степени были терпимы в Риме места погребения иностранных верований, и как сильно было желание поклонников одного Бога покоиться после смерти отдельно, не в смешении с последователями других исповеданий.

Христианские ипогеи, когда они, превращаясь, вследствие благотворительности своих хозяев, в общие кладбища, продолжали принадлежать одному лицу, имели вид частной собственности. Хотели ли потому христиане пользоваться правами, которые законы римские гарантировали гробницам, приносило ли подобное покровительство им пользу или стесняло их, они должны были подчиниться ему. Только в одном случае оно могло быть для них затруднением, именно, при сношении со священными, или, лучше сказать, духовными римскими властями, под надзором которых находились места погребения. При окончании постройки cella или мавзолея, при переменах, произведенных в устройстве их, при помещении трупа, при поправке или перестройке этих зданий, равно как и вообще, всякого рода, гробниц, в глубине земли или на поверхности ее расположенных, необходимо было испрашивать разрешение духовных языческих властей.

Следует, потому, предположить, что и христиане обязаны были объявлять о расширении своих ипогеев и перенесении туда умерших, что, конечно, не мало затрудняло их, не потому, что они боялись указать правительству на свои кладбища, а потому, что всякое сношение с языческими жрецами не могло ни оскорблять их религиозных чувств. В глубине отдаленных галерей они, вероятно, не раз избавляли себя от этой неприятной формальности, но, чем ближе гробницы находились ко входу в ипогей и к поверхности земли, чем более они были доступны взору каждого, тем труднее и опаснее становилось скрывать работы и перемены, производимые в них. Надо, однако, заметить, что, прося разрешения похоронить умершего или увеличить число loculi и arcosolia в подземелье, христиане не делали ничего противного их совести, и не оскверняли себя совершением языческих обрядов. Искупительное, или, вернее, очистительное жертвоприношение, делавшееся в некоторых случаях (например, если при перестройке гробницы открывались или обнажались кости погребенного), можно было избежать и отклонить. За исключением этого, духовные власти в подобном случае действовали в чисто гражданском смысле; следующий факт всего лучше доказывает это: император Констант, сын Константина, во время своего управления Римом и Италией, хотя и был христианин, не изменил этого учреждения, и оставил за языческими властями право разрешать перестройки и увеличение гробниц всех религий без различия.

Подобная безопасность христианских гробниц, разумеется, не была постоянна, и все, что мы сказали выше, относится к известным, правда очень продолжительным периодам, но, однако, не ко всему времени, которое протекло от появления новой религии до признания церкви. В первые три столетия, христианская община в Риме пережила несколько эпох более или менее спокойного существования, терпимости и гонений, которые отразились в устройстве и расположении ее катакомб.

Так как в начале проповедники учения Спасителя были евреи, то христиане считались римским правительством иудейской сектой и в первое время разделяли судьбу евреев. Мы знаем, что эти последние, их вера, их религиозные и национальные учреждения и обычаи не только были терпимы в Риме, но даже признаны властями, и иногда пользовались их покровительством, как, например, во времена Цезаря и в царствование Августа. Все первое столетие иудеи жили и размножались в Риме спокойно, исключая коротких периодов, во время которых привилегии их, хотя не уничтоженные совершенно, не были уважаемы. В царствование Тиберия они претерпели гонение, продолжавшееся, впрочем, не долго, и при Калигуле снова подверглись притеснениям; преемник его, император Клавдий, обнародовал против них эдикт, действие которого было также кратковременно, и, когда в царствование Нерона, апостол Павел прибыл в Рим, то застал там многочисленную колонию евреев, свободно совершавших свои религиозные обряды⁶⁰.

Гонения евреев вовсе не имели кровавого характера преследования христиан, и ограничивались изгнанием массами из Рима и Италии людей этой нации и прозелитов их религии, но, разумеется, никто не думал принуждать их отвергать закон Моисея. В промежутки этих кратковременных невзгод, выражавших, скорее, личные чувства императоров, чем правильное действие законов, евреи ничего не терпели ни от властей, ни от народа⁶¹. Религиозная пропаганда их, как кажется, не была запрещена положительным образом, исключая, разве, непродолжительные периоды гонений. Известно, что, несмотря на презрение, в котором они находились у римлян, число последователей их верования было очень значительно во всех классах общества; это обстоятельство было, вероятно, одной из главных причин преследования евреев при Тиберии. Некоторые из этих прозелитов окончательно принимали закон Моисея; другие, не исполняя всех его обрядов и постановлений, отвергали языческих богов и поклонялись Богу единому, Богу Авраама и пророков. Что это можно было делать безнаказанно, свидетельствуют римские историки, еврейские надписи и деяния апостольские.

При появлении своем в Риме и в провинциях, христиане были приняты за еврейскую секту, не вследствие непонимания со стороны властей и заблуждения их, как, обыкновенно, предполагают, но совершенно согласно со смыслом законов и, вообще, прав верований в Римской империи. Когда апостолы и их ученики, иудеи по происхождению, проповедовали Бога Моисея и пророков, и спорили в синагогах, убеждая, что ожидаемый Мессия – Христос Сын Божий, то все это не могло казаться римским властям ничем другим, как раздором догматического характера в среде евреев, в который они не удостоивали вмешиваться, презирая этот народ и все, что касалось его.

Подтверждение этого факта мы находим в деяниях апостольских; так, например, в них сказано⁶², что, когда иудеи привели апостола Павла перед судилище Галлиона, проконсула Ахаии, обвиняя его в том, что он распространяет в народе богопочтение, несогласное с законом, и когда Павел хотел отверзать уста, то Галлион сказал иудеям: «Иудеи! если бы дело шло об обиде или о тяжком преступлении, то я имел бы причину выслушать вас; но когда идет спор о учении, о именах и о законе вашем, то разбирайтесь сами; в этом быть судьею я не хочу». И прогнал их от судилища.

Несколько времени спустя, тысяченачальник Клавдий Лиссий⁶³ писал Феликсу, правителю Иудеи, что апостола Павла обвиняют в некоторых спорных мнениях, относящихся до закона их, но, что, впрочем, нет в нем никакой вины, достойной смерти или оков. В другом месте, Феликс⁶⁴ говорит о христианском учении: «Я узнаю о сей ереси точнее». – Исключая эти примеры, в Деяниях апостольских несколько раз ясно высказывается мнение, что римское правительство в Иудее принимало христиан за еврейскую секту, и не считало их достойными наказания⁶⁵.

То же самое должно было происходить в столице империи во времена апостольские, и, если евреям не было запрещено обращать римлян в свою религию, то и христианство могло в первое время распространяться там без больших стеснений. Мы видим, в самом деле, что апостол Павел открыто целые два года перед глазами своих стражей проповедовал в Риме учение Спасителя⁶⁶.

Нет сомнения, что, если христиане этого времени, оскорбленные смешением с евреями, старались объяснить различие между собою и этими последними, то римские власти, всегда очень осторожные до того, что касалось национальных, признанных ими, верований, не трудились разбирать спорные вопросы, поднятые в синагогах, и не входя в подробности незнакомых для них религий и догматов, поступали, подобно проконсулу Галлиону. Пользоваться этим исключительным положением, если оно помогало распространению новой веры, христиане могли, не обременяя своей совести. В обявлении намерения жить по закону Моисея (которое иногда требовалось от прозелитов еврейской веры), римляне, обращенные в христианство, не могли находить для себя ничего оскверняющего. Эти прозелиты были двух родов: одни принимали окончательно закон Моисея и получали в среде иудеев права гражданства, другие, отвергнув языческих богов, молились Богу единому⁶⁷; христиане не евреи могли быть причислены к последним.

До Нерона и даже после него, все первое столетие, христиане разделяли участь евреев и, вероятно, не одно притеснение последних коснулось первых, но пока, не как христиан, а как еврейскую секту. Так, например, император Клавдий, согласно Светонию, изгнал из Рима всех евреев без различия, «постоянно бунтующих и взволнованных по поводу Chresto». Можно не без основания предположить, что этот Chrestus, никто иной, как Христос, неправильно названный римским историком, и что беспорядки и волнения происходили в Риме среди еврейской колонии, вследствие распространения учения Спасителя, принятого одними и отвергнутого другими. В конце царствования Клавдия, евреи снова возвратились в Рим.

Но это исключительное состояние не могло продолжаться долгое время. Евреи, в свою очередь, протестовали против неправильного смешивания их с ненавистной сектой; обвиняли христиан перед властями в следовании суеверия нового, вредного, противозаконного; распускали в народе римском слух, что в среде их появилось преступное исповедание атеизма, последователи которого не признают никаких властей и отделяются от остальных людей. Обвинения христиан в ненависти ко всему роду человеческому, которое мы встречаем в римских историках этого времени, шло, разумеется, от евреев, и первоначально только ими могло быть распространяемо.

Писатели церкви первых веков единогласно утверждают, что преследование христиан началось в синагогах, что евреи при появлении нового учения были более ожесточенными врагами его, чем самые язычники, и главными виновниками гонений.

В начале, они, обвиняя христиан перед трибуналом, не получали никакого удовлетворения; вопросы, поднятые ими, производили волнение, а римское правительство, прежде всего, любило порядок. Очень вероятно, что оно в это время было иногда на стороне христиан, и обуздывало ярость и нетерпимость их врагов. Когда же эти раздоры нарушали общественное спокойствие и принимали значительные размеры, то власти изгоняли из Рима без различия всех последователей закона Моисея, принадлежали ли они к сектам или нет, как это сделал император Клавдий. Но клеветы евреев не могли оставаться совершенно без результата, и общественное мнение не было расположено в пользу христиан.

Наступило, наконец, время, когда, при постоянно возрастающем числе последователей учения Спасителя, римское правительство было поставлено в необходимость или признать это исповедание законным, наравне с еврейской религией, или запретить его, как суеверие новое и преступное. Тут, можно сказать, случай решил вопрос против христиан.

После большого пожара 64-го года, истребившего значительную часть Рима, Нерон, узнав что общественное мнение обвиняет его в этом несчастии, дабы отклонить от себя подозрение, воспользовался недобрыми слухами, которые ходили в народе о христианах, и указал на них, как на поджигателей Рима⁶⁸. По его приказанию христиан преследовали и подвергали жестоким мучениям. Одних зашивали в звериные кожи и травили собаками, другие умирали на кресте, или, покрытые воспламеняемыми веществами, горели, как факелы в садах Нерона. Римляне с состраданием смотрели на этих несчастных жертв, которые умирали не в видах общей пользы, а вследствие жестокосердия одного.

Свирепствовало ли гонение Нерона исключительно в одном только Риме, или, также, и в провинциях, осталось неизвестно; всего вероятнее, что оно, не будучи повсеместно, отразилось в некоторых городах империи, потому что суд обвинил христиан, согласно Тациту, не столько в пожаре Рима, сколько в ненависти к роду человеческому, подтвердив таким образом клеветы, распространяемые евреями.

Христиане, вследствие этого первого преследования, которое продолжалось очень короткое время, не были, однако, лишены прав на существование и поставлены вне закона. Мы видим, напротив, что после смерти Нерона они около тридцати лет жили спокойно. Тиран был низвержен, признан врагом общественным, эдикты его потеряли силу, и христиан перестали тревожить. Следующее гонение их, при императоре Домициане, было одновременно с притеснением евреев. Последних заставляли платить известную подать⁶⁹, и, по Светонию, видно, что при Домициане ее взимали с большей строгостью, чем в предшествовавшие царствования, требуя не только от людей этой нации, но и от приверженцев их веры, которые, хотя не объявили себя евреями, но жили по закону Моисея.

Из слов историка Диона можно, по мнению G. В. de Rossi, заключить, что между прозелитами евреев отличали тех, которые с еврейскими обычаями соединяли нечестивость; эти последние не могли быть никто другие, как христиане; от первых требовали налога, вторых – ссылали и казнили. В самом деле, как нельзя более правдоподобно, что во времена Домициана, по случаю строгого взимания подати с евреев и их прозелитов, Римские власти вникали в положение христиан, в их отношения к иудеям, к языческому обществу и делали различие между простыми приверженцами закона Моисея и последователями учения Спасителя; и это навлекло на последних новое преследование, вследствие обвинения их в нечестивости, чему, вероятно, способствовали клеветы евреев и факт предшествовавшего гонения при Нероне.

Какая бы ни была причина, вызвавшая гонения христиан при Домициане, оно было, можно сказать, почти мгновенно. Наследник этого императора на престоле, Нерва запретил принимать доносы в нечестивости и в следовании иудейского закона; это оказалось благоприятным для христиан, потому что первое из этих обвинений касалось, также, и их. Под словом нечестивость понимали в Риме во времена императоров оскорбление величества, и христиан называли нечестивыми, как членов секты противозаконной, преступной, вредной, враждебной установленному порядку вещей, потому императору, представителю государства, охранителю общественных учреждений, равного богам, изображение которого они отказывались почтить возлиянием вина и курением фимиама.

Донос в следовании закона Моисея относился к прозелитам еврейской религии, и касался только одного фиска; тогда как обвинение в нечестивости получало, тотчас же, уголовный характер.

Но, если гонение христиан было снова прекращено, то положение их уже изменилось к худшему; они были отличены властями от евреев и их прозелиты признаны нечестивыми, осуждены, как враги общества и государства, и только личные чувства человеколюбивого императора прекратили их казни. В самом деле, после смерти Нервы снова возобновляются обвинения и доносы на христиан, тогда как евреев и их приверженцев оставляют в стороне. Так продолжалось до первых годов царствования Траяна.

Следовательно, все первое столетие и начало второго, исключая гонения Нерона и непродолжительного преследования Домициана, христиан оставляли в покое, и ничто не принуждало их таить существование своих гробниц. Какой вид и форму они имели в этот период, и как мало были скрыты, мы уже видели по двойному cubiculum в крипте Lucina. Другой семейный ипогей, по всей вероятности, этого же времени, недавно открытый в катакомбах Domitilla, еще более подтверждает все сказанное выше и, вместе, дает возможность проследить постепенные преобразования, совершавшиеся в подземном Риме, под влиянием времени, обстоятельств и, более или менее, законного положения христианской общины.

Но прежде, чем говорить об этом ипогее, необходимо сказать, кто была Domitilla, именем которой называют одну из римских катакомб. Мы уже упомянули выше, что несколько лиц из царского рода Флавиев приняли христианство и при последнем императоре этой фамилии Домициане претерпели мученическую смерть. Языческие историки сообщают церковным писателям самые верные и положительные сведения об этом событии, потому что все сказанное о нем в деяниях мучеников неполно и сбивчиво. У императора Веспасиана был старший брат Тит Флавий Сабин (Titus Flavius Sabinus), занимавший продолжительное время место префекта города Рима при Нероне и после него. Между детьми Sabinus, равно как и между женщинами из фамилии императора Веспасиана, которые вступили с ними в супружество, были христиане. Sabinus находился в должности префекта Рима, когда происходило первое гонение христиан; он, конечно, знал, в чем состояла их вина, и, вероятно, разбирал их дело. Тацит хвалит его справедливость, умеренность и говорит, что это был человек кроткий, имевший отвращение к кровопролитию и убийствам.

Не было ли мягкосердечие Тита Флавия Сабина и его доброта, говорит G. В. de Rossi, отражением христианского учения, о котором он мог иметь некоторое понятие; но это, разумеется, только одно предположение. Более положительно известно, что сын его, Тит Флавий Клеменс (Titus Flavius Clemens), жена последнего Флавия Домитилла (Flavia Domitilla), внучка Веспасиана и племянница Домициана (дочь сестры этого императора), претерпели гонение и смерть за христианскую веру в царствование Домициана. Историк Дион говорит, что этот император казнил смертью Тита Флавия, невзирая на то, что он был его двоюродный брат и находился в супружестве с его племянницей. Флавия Домитилла была сослана на остров Пандатарию⁷⁰. Оба они, согласно Диону, были обвинены в атеизме, за что преследовали и казнили много других лиц, следовавших еврейским обычаям. Под словом атеизм, в этом случае, трудно разуметь что-либо другое, как христианское учение: евреев и их прозелитов никогда не обвиняли в атеизме. Сведения, которые мы имеем о других родственниках императора Домициана, принявших христианство, темны и запутаны, но это для нас не может иметь большой важности; трудно сомневаться в том, что Домитилла и ее муж были христиане, и умерли за свою веру; этого пока достаточно.

В деяниях мучеников сказано, что тела Флавии Домитиллы и двух ее подруг были положены в саркофаг и погребены в Террачине, но два других мученика – Нерей и Ахилей – (Nereus et Achilleus), служители (cubicularii) в доме племянницы Тита Флавия Клеменса, также христианки, похоронены в особенной гробнице, – в земле Флавии Домитиллы возле дороги Ardeatina, в полуторах милях от Рима, в том месте, где лежал прах Св. Петрониллы (Petronilla), названной дочерью апостола Петра. Древний указатель римских первобытных кладбищ, составление которого можно отнести к первым векам торжества церкви, определяя название и топографическое положение каждой катакомбы, перечисляя главные святыни их, и особенно почитаемые гробницы, говорит, между прочим, что возле дороги Ardeatina есть кладбище Домитиллы (coemeterium Domitillae), где похоронены мученики Нерей и Ахилей, вместе со св. Петрониллой. Из этого видно, что в первые века христианства в руки церкви перешел ипогей, принадлежавший, прежде, Домитилле, в котором были схоронены Нерей Ахиллей и Петронилла. Кто была Петронилла, названная на надписи богатого саркофага «Aurelia Petronilla», и принадлежала ли она также фамилии Флавиев, сказать пока трудно, но уже одно имя свидетельствует о ее знатном происхождении.

Настоящее положение катакомбы Домитиллы открыто и определено точным образом⁷¹. Топографической путеводитель по святым местам Рима указывает очень ясно, где в древние времена богомольцы видели гробницы Нерея и Ахиллея и возле них объяснительную надпись папы Дамаза, равно, как и базилику, построенную над гробницей св. Петрониллы. Что земля, на которой находились все эти памятники в первом веке, принадлежала Флавии Домитилле, доказывает надпись, сделанная на, найденном тут, мраморном полустолбике, – в ней сказано, что пространство в тридцать пять футов длины и сорок ширины благосклонно (ex indulgentia) отданы Flaviae Domitiliae, для устройства гробницы (неизвестно, однако, христианской или языческой) трем особам. Другой эпиграфический памятник, открытый тут же, поблизости, в котором Флавия Домитилла названа внучкой Веспасиана (Vespasiani neptis), говорит о новой подобной же уступке. Следовательно, не без основания можно предположить, что между составными частями кладбища Домитиллы должны быть гробницы, комнаты и галереи, вырытые в конце первого столетия и, может быть, даже семейный ипогей христианки Флавии Домитиллы, где был погребен ее муж – мученик Titus Flavius Clemens. В самом деле, уже прежде было известно, что в катакомбе Домитиллы есть фрески и надписи, принадлежащие к концу первого или к началу второго века; а раскопки, произведенные в последнее время братьями Rossi, открыли существование очень замечательного и обширного ипогея. Широкая и хорошо построенная лестница вела прямо к нему с поверхности земли; первоначально он был назначен не для loculi, высеченных в туфе, а для немногих саркофагов гробниц более богатых, которые стояли в особых углублениях или нишах⁷². Стены и своды его, местами украшенные лепными работами, были покрыты стукком превосходного качества и на нем видны остатки живописи, приближающейся, едва ли, не более всех, до сих пор открытых фресок катакомб, к классическому римскому искусству первых веков империи. Так, например, в своде главной галереи, у начала ее, изображены крылатые гении, занятые собиранием винограда, на ветках лозы, среди птиц и зелени. Сцена эта, представленная очень искусно, с редкой грацией и большой любовью природы, распространяется свободно по стене, не стесненная геометрической линией правильного разделения; склонность к холодному симметрическому расположению сюжетов, преобладающая в живописи катакомб третьего, четвертого, можно даже сказать, второго столетия, вовсе незаметна тут. Други фрески еще более пострадали от разрушителей; они изображали пастушеские сцены, ландшафты, рыбную ловлю и пиршества, употребленные, как простое украшение, без символического значения, что встречаешь только в памятниках пчень раннего времени христианского искусства. Вообще стиль этих работ напоминает, как нельзя более, стенную живопись, открытую в развалинах виллы Ливии и в колумбариях времен Августа. Можно было бы подумать, что это подземелье принадлежало язычникам, если бы рядом с произведениями чисто классического искусства не были видны сцены вполне христианского символического значения, всего чаще встречающиеся в катакомбах и всего более любимые первыми христианами, как, например, Даниил во львином рве. Изображение этого пророка, открытое тут, без сомнения, самое древнее из всех известных нам. Даниил, одетый в короткую тунику, стоит на возвышении с поднятыми руками, вдохновленный молитвой, между двумя, бросающимися на него, львами. В фигуре его нет пока ничего условного, и достаточно, однако, взгляда для убеждения, что в ней преобладает та свобода в передаче сюжета и артистический смысл, которые не встречаются в том же изображении последующих веков. Возле, нашли другие фрески, представляющие Ноя в ковчеге, добрых Пастырей, и тому подобные христианские сцены. Надписи, открытые тут, судя по их форме и содержанию, принадлежат, несомненно, к первым временам христианства.

Клейма на кирпичах, которые употреблены в этом ипогее при второстепенных работах, после устройства и украшения главных его гробниц, свидетельствуют, что различные перемены были произведены в нем в царствование Марка Аврелия, – его, следовательно, выкопали и расписали фресками раньше этого времени. Дальнейшие раскопки привели тут к новым открытиям. Когда был разметан холм наносной земли и развалин, находившийся перед входом в ипогей, показалось небольшое здание хорошего стиля римской архитектуры, достаточно сохранившееся, для воcстановления его первоначальной формы. Это – небольшое, сложенное из кирпичей, квадратное, несколько продолговатое строение, обращенное фасадом на, проходившую тут прежде, дорогу, примыкая противоположной своей стороной к срезанной отлогости холма. Оно находится в прямом сообщении с широкой, несколько спускающейся, подземной галереей, в боках которой высечены четырехугольные ниши для саркофагов, и, без сомнения, составляло род преддверия ипогея не скрытое, но выступающее вперед на поверхности земли. Над дверьми видны остатки красивого карниза из обожженой глины и место для надписи, к несчастью, более не существующей. Преддверие это, судя по стилю и кладке, первого или второго столетия империи, стояло перед глазами каждого проходящего. С дороги можно было видеть не только постройку с ее надписью, но, при отворенных дверях, и широкую галерею, где изображены библейские сцены – Даниил между львами и Ной в ковчеге, в таком месте, куда проникает дневной свет.

Ничего не сделано тут, чтобы скрыть ипогей, и не принято никакой предосторожности, для отклонения от него внимания посторонних; ни одна из языческих гробниц, сохранившихся до нашего времени, не представляет более явный, более очевидный характер⁷³.

По всему видно, что это подземелье было выкопано в период полной терпимости и безопасности не только кладбищ первых христиан, но и их самих; и, если нет достаточно доводов для доказательства, что это семейный ипогей Домитиллы, который она устроила себе при жизни, то он, без сомнения, принадлежит к тому времени, когда жила племянница Веспасиана, и находится в земле, бывшей ее собственностью. Впоследствии, крипт этот соединился с соседними галереями и комнатами катакомбы Домитиллы. Про другие здания, примыкавшие к преддверию, мы будем говорить ниже, потому что они были построены в более позднюю эпоху.

В царствование Траяна, в отношениях римского правительства к последователям учения Спасителя произошла перемена, невыгодная для последних, их положение значительно ухудшилось, и для них наступил новый период существования, несравненно менее благоприятный предшествующему, с той минуты, когда этот император в письме к Плинию говорит о христианах, как о людях, заслуживающих наказание. Известно, что Плиний младший, будучи проконсулом в Вифинии, написал к Траяну, осведомляясь, как следует поступать с христианами. Вот общий смысл этого письма. Плиний сознается, что находится в большом затруднении, не зная в какой мере, и за что именно наказывать их, должно ли при этом принимать во внимание возраст обвиненного и прощать, изъявившим раскаяние. «До сих пор, – говорит он, – я руководился следующими правилами: я спрашивал во второй и третий раз, в самом ли деле они христиане; тем, которые признавались в этом, грозил, в случае упорства; и, если они подтверждали свои слова, то казнил их, потому что, какого бы рода ни было это сознание, я считал нужным наказать такую непреклонную упорность. Несколько других, ослепленных тем же безумием, я пошлю в Рим, так как они римские граждане. Но число обвиненных умножается, многие в моем присутствии и в, предписанных мною, формах, молились богам и почтили изображение ваше приношением вина и фимиама; они произносили даже проклятия против Христа, к чему, как говорят, невозможно принудить настоящих христиан; я потому оправдал их. Другие, выданные доносчиками, сознались, что принадлежали прежде к христианам, но удалились от них – одни, три года тому назад, другие – больше, некоторые уже двадцать лет. Впрочем, если верить им, вся вина их заключалась только в следующем. В известные дни до восхода солнца они собирались, и по очереди пели гимны, восхваляя Христа, как Бога, затем обязывались взаимной клятвой не к какому-нибудь злодеянию или преступлению, а, напротив, обещали не совершать воровства, грабежа, прелюбодействия, не нарушать данного слова, не утаивать поверенного и потом расходились, чтобы, собравшись снова, вкушать вместе явства обыкновенные, невинного характера. Они говорят, – продолжает Плиний, – что перестали посещать эти собрания, вследствие моего эдикта, которым я, согласно вашему повелению, запретил всякого рода товарищества». – Траян отвечал, что «в делах подобного рода нельзя постановить общего неизменного правила, что не нужно отыскивать христиан, но, когда они обвинены и изоблечены, то должно наказать их (conquirendi non sunt, si deferantur et arguantur puniendi sunt). Если же обвиненный утверждает, что он не христианин и доказывает это, молясь и взывая к богам, то его следует оправдать, из уважения к раскаянию, как бы ни было сильно и основательно, павшее на него, подозрение. Во всяком случае, – продолжает этот император, – ни в какого рода обвинениях не должно принимать неподписанных, безыменных доносов, – это было бы пагубным примером, не согласным с принципами нашего царствования».

Слова Траяна подтвердили и установили законность преследования христиан. С этих пор, единственным спасением их было добродушие и терпимость некоторых императоров, полагавших препятствие обвинениям и укрощавших ревность доносчиков. Власти и законы римские уже не видели более ничего общего между евреями и христианами⁷⁴: религия первых, исключая короткие периоды притеснений, вызванных постоянно беспокойным и мятежным поведением их, продолжала пользоваться привилегиями и покровительством властей, тогда как вероисповедание вторых – или было преследуемо, или только терпимо, но, так мало находилось вне опасности, что даже в царствование императоров, благосклонных к христианам, строгий приговор Траяна был приводим в исполнение над каждым, кто в должных формах сознавался в следовании учения Спасителя⁷⁵.

Все это пока не касалось кладбищ христиан, а только лично их самих, и то время, когда начались преследования в подземельях, запрещения собраний и конфискация катакомб, было еще довольно отдалено. Однако, несмотря на то, что гробницы христиан продолжали быть неприкосновенны и не теряли своего священного характера, неосторожно было после Траяна безгранично пользоваться этим правом, и открыто, как прежде, выставлять около больших дорог входы в ипогеи. Подземные работы приняли, потому, в этот период большое развитие, и те наружные украшения, которые до тех пор делались на поверхности земли, были перенесены в глубину галерей, как можно видеть в катакомбе Pretestato, где в недавнее время открыто несколько комнат, не высеченных в туфе, но сложенных из кирпичей. Фасады их украшены пиластрами и карнизами из обожженой глины в классическом стиле, а стены покрыты или мраморными плитами, или расписаны фресками. Надписи и остатки живописи на первом слое стукка, изображающей чисто христианские сцены и легенды, как, например, Моисея, иссекающего воду из скалы, Иону поглощенного чудовищем, доброго Пастыря и т. д., свидетельствуют, что эти склепы были построены христианами, а не перешли к ним – как можно было бы предположить – от язычников, будучи окружены сетью катакомбных галерей. Устройство их следует отнести ко временам Антонинов и не трудно заметить, что они – подражание тех преддверий ипогеев, которые прежде строили на поверхности земли, как мы это видели у катакомбы Домитиллы. К большой осторожности, христиане были также принуждены постепенным расширением своих подземелий, которое шло рядом с постоянно возрастающим числом последователей учения Спасителя. Увеличиваясь, христианские кладбища теряли характер многочисленных, в Риме языческом, семейных гробниц богатых людей, и должны были привлекать внимание властей своим особенным характером, выходя из ряда склепов отдельных фамилий. Если Плиний в письме своем к Траяну по поводу христиан, говоря о их собраниях, запрещенных прежними законами и новыми эдиктами, не упоминает о кладбищах, то это можно объяснить тем, что последние еще не успели принять значительное развитие и не потеряли пока вида ипогеев, собственности частных людей.

Потому, когда катакомбы приняли, во втором столетии, большие размеры, сделалось необходимо, не только удалять их от взоров общества, но и придать им новую законную форму. Достигнуть этого можно было, превратив их из семейных и частных – в общие.

В древнем Риме существовали кладбища товариществ или союзов, которые можно назвать обществами погребения. Главная цель составления их, была обеспечить членам своим после смерти приличные похороны и гробницу. Правительство позволяло им владеть колумбариями и ипогеями. Это обстоятельство, вероятно, помогло христианам снова дать легальный вид своим расширяющимся криптам. В самом деле, надписи и новейшие открытия в катакомбах вполне дают право предположить, что во втором столетии, если не все частные христианские ипогеи Рима, то, по крайней мере, многие из них превратились постепенно в места погребения коллегий или товариществ, дозволенных правительством. Но, прежде чем говорить об этой новой фазе существования катакомб, необходимо объяснить, какого рода были эти общества и какими правами пользовались они в Риме языческом.

История образования погребальных коллегий в античном мире находится в тесной связи с историей экономических ассоциаций, и потому следует предварительно сказать о последних несколько слов.

Товарищества взаимной помощи перешли в Рим из Греции, но только у греков они имели более благотворительный характер⁷⁶.

Религиозные братства, составлявшиееся вне падающих и уничтожающихся официальных верований, распространяясь в большом количестве, особенно, в последние столетия до появления христианства в Греции и в тех странах востока, где преобладало классическое образование, были, в одно и то же время, экономические и религиозные. Как первые, они соответствуют ассоциациям взаимной помощи, которые в наше время составились в большом количестве на западе, преимущественно, в Англии. Отечеством их в древнем мире были Афины, где они существовали, исключительно, как экономические общества (ἒρανος) с очень давних времен, и эта столица античного образования, впоследствии, сделалась их центром. Управляясь особенными уставами, постановленными на собраниях, они выбирали членов, которые вели дела и распоряжались общей казной. Последняя составлялась из определенных взносов, добровольных приношений и сумм, оставленных завещанием. На организацию ассоциации нужно было разрешение властей; но, раз дозволив, они больше не вмешивались в управление и внутренние дела ее: она делалась гражданским лицом, получала право наследовать, вести процессы и т. д. Цель их, была взаимная помощь сотоварищей, в случае несчастья, нужды, болезни, пособие в упражнении каким-либо ремеслом, искусством, в торговом предприятии и т. д., но также обеспечения каждому члену, после смерти, приличных похорон и гробницы.

Как духовные братства, эти общества были конгрегации, посвященные в таинства какого-нибудь поклонения, или исповедующие особенное верование (θίασος). Они появились сперва на востоке, в Египте, Сирии, Малой Азии, и сохранили отпечаток восточного мистицизма. Первоначально, союзы религиозные, имели исключительно духовный характер. Но, распространяясь в Греции, приняли организацию и устройство экономических товариществ, а эти последние, с своей стороны, получили религиозный оттенок, поручив себя покровительству какого-нибудь божества. Победы Александра Македонского, сблизив восток с Грецией, немало способствовали этому преобразованию. При преемниках его, разделивших, основанную им, монархию, значительно увеличилось число обществ. С этих пор, также, различие между ними пропадает, и они, в одно и то же время, делаются религиозными и экономическими, называясь, то θίασος, то ἒρανος на эпиграфических памятниках. Чтобы отличиться друг от друга, они принимали имя особенно почитаемого божества, под покровительством которого устраивали ассоциацию. Так, например, в одной надписи говорится о товариществе Тирских Ираклеистов (т. е. поклонников Геркулеса) купцов и судохозяев. Охлаждение к языческим поклонениям было главной причиной значительного распространения братских союзов, которые более, чем холодные официальные верования, удовлетворяли влечению людей, искавших новых общественных соединений, новой моральной опоры и религиозной силы.

Вот некоторые подробности их организации, воcстановленные по сохранившимся надписям. Они были свободными ассоциациями и имели несколько мистический характер, но главной целью – братское дружество и взаимную помощь; власти, избранные на известное время общей подачей голосов, или назначенные по жребию, управляли ими; казна их составлялась из определенных взносов, обязательных для каждого члена, и из добровольных приношений. Круговая порука лежала в основании их экономического устройства; члены поддерживали друг друга в нужде и несчастий таким образом, что иногда богатый платил, тогда как бедный получал; притом, бедность вовсе не была достаточной причиной для исключения из ассоциации. Члена, не платящего установленный взнос, исключали только в том случае, если он не мог доказать, что делал это, вследствие болезни или несостоятельности. Испытывал ли кто-нибудь из братства неудачи или несчастья в своих делах, он имел право на вспомоществование из общей казны, с условием возвратить заем, когда дела его поправлялись. Всего замечательнее тот факт, что женщины могли быть приняты в эти союзы, и выбирали своих представительниц или начальниц. Правила требовали от вступающего – честность, набожность, добросердечие. В определенные дни члены сходились для рассуждения о делах, для празднования годовщины составления общества и других замечательных событий, произошедших в его среде, причем, совершались братские пиршества, на которых царствовало равенство и согласие. Постановления, делаемые в эти дни, писались на мраморных или бронзовых плитах, или полустолбах, которые потом ставили в святилище храма, где поклонялись божеству-покровителю. Это были, так сказать, архивы союза, и они открыли нам существование ассоциаций в древнем мире. Собрания происходили в садах, окруженных портиками, посередине находился алтарь для жертвоприношений. Религиозные обряды, исполняемые при этом, имели характер суеверий восточных верований, но зато экономическое и социальное устройство обществ заключало много человеколюбивых принципов и носило отпечаток развитых идей древней Греции. Если, притом, принять во внимание, что они составлялись из соединения людей богатых и неимущих, для улучшения морального и материального состояния членов, принимая в среду свою женщин на равных правах с мужчинами, и, что все это происходило раньше появления христианства, то – нельзя не сознаться – факт этот очень замечателен и может служить точкой опоры, для определения степени нравственного развития общества мира античного. Многочисленны были ассоциации в Греции, в Архипелаге и на востоке, по берегам Средиземного моря. На острове Родосе, вместе с соседними небольшими островами, можно воcстановить по уцелевшим надписям существование девятнадцати подобных союзов.

В Риме и Италии ассоциации экономические и религиозные братства (collegium, sodalitium) существовали с давних пор, особенно, вторые, и размножились в последние века республики⁷⁷; но, если в Греции они не казались опасными и могли беспрепятственно организоваться, то в Риме произошло совершенно противоположное. Там союзы, составлявшиеся помимо ассоциаций государственных, вне семейства и сословия, по большой части, из людей бедных, принадлежащих к массе народа, не могли внушать большого доверия патрициям, представителям власти, которую они с таким упорством и так ревниво сохраняли в своих руках. Плебеи Рима и люди из низшего класса, охотно вступали в товарищества взаимной помощи, особенно, если они имели религиозный характер; но правительство республики не было к ним благосклонно, оно постоянно старалось уничтожить, или стеснить деятельность тех обществ, которые находило в завоеванных странах востока, и в то же время, полагало препятствия образованию их в Риме, в Италии, вообще, на западе.

По римскому праву простое собрание, если оно не имело шумного и бунтующего характера, и если не происходило ночью, не было запрещено никаким законом. Даже и обыкновенные ассоциации были дозволены, но они не могли без особенного разрешения сената и, впоследствии, императора, сделаться гражданским лицом, т. е. коллегией, признанной (collegium) владеть собственностью, рабами, освобождать их, наследовать, вести тяжбы, иметь казну, выбирать казначея, старшину и доверенных, для сношений с властями и с частными людьми, точно также не могло существовать само по себе, независимо от членов основателей, и от перемен, происходивших в составе их. Не все эти права имели товарищества в провинциях. Разрешение властей было потому необходимо для существования общества, и напрасно было бы приступать к составлению его, не испросив на это дозволения у кого следовало. Давая его, правительство делало различные ограничения, иногда, очень стеснительные. Так, например, оно определяло число членов, которое нельзя было переступать, разрешало собрания их только через дальние сроки, лишало права иметь казну и т. д. Строгие наказания угрожали нарушителю этих постановлений. Можно предположить, что они не всегда исполнялись, особенно, что касается товариществ религиозиых, по преимуществу, которых власти республики допускали с большей легкостью, чем экономические ассоциации. По крайней мере, мы видим, что братства, почитавшие какое-нибудь божество, всего чаще восточное, снова появлялись в Риме, скоро после их запрещения. Этому, вероятно, немало способствовал постоянный наплыв к столице мира жителей из покоренных стран Востока.

Особенно в последнее столетие республики, коллегии экономические сделались предметом беспокойств для правительства, и оно начинает принимать против них решительные меры; прежде, они пользовались относительно большей свободой. Увеличение строгости было вызвано тем обстоятельством, что много новых обществ приняли в это время политический характер и сделались центрами демагогической агитации. В 684-м г. от основания Рима, сенатское постановление уничтожало collegia, исключая тех, которые существовали с давних пор законным образом, и запретило составление новых без дозволения. Свобода ассоциации была снова воcстановлена десять лет спустя, но на короткое время, трибуном Клодием, который желал угодить народу и искал его расположения.

Императоры Рима, сосредоточив власть в своих руках, были склонны во всякого рода ассоциации граждан видеть что-то угрожающее; коллегии должны были казаться им еще опаснее, чем правительству республики; не удивительно потому, что они никогда не упускали их из вида и постоянно были им враждебны. Одной из главных забот Цезаря диктатора – было уничтожение обществ, уже существовавших, и запрещение организовывать новые; а, так как во время войн, следовавших за его смертью, они снова появились, то Август подтвердил и вновь привел в действие это постановление; у правителей провинций было отнято право разрешать устройство коллегий, а военачальникам запрещено позволять союзы солдат в лагерях. Ассоциации, составлявшиеся без разрешения императора, не только были уничтожаемы, но и члены их преследуемы, как за оскорбление величества, и как враги общественные. Строгому наказанию подвергались и те, которые под религиозным предлогом составили собрание, принявшее экономический характер. Положительная бедность и незначительность, можно даже сказать, ничтожность, требовалась от людей, получивших право сделать религиозное собрание, но и при этих условиях оно было допускаемо с большими ограничениями.       

Что же касается обществ экономических, то правительство, как видно по надписям, охотнее разрешало составление их ремесленникам, изготовлявшим предметы первой необходимости и общей пользы, чем людям занимавшимся торговлей или производством предметов роскоши. Иногда помощь, оказываемая ими бедным, казалась опасной, так, например, император Клавдий повелел закрыть те трактиры, места собраний членов коллегий, где неимущие люди могли получать по дешевым ценам вареное мясо и теплую воду. В столько же жестокое, сколько и беспорядочное царствование Каллигулы, ассоциации были снова дозволены, но свобода их продолжалась короткое время. Даже Траян, которого считают одним из самых человеколюбивых и либеральных императоров Рима, постоянно отказывал в позволении составлять коллегии и смотрел с недоверием на всякого рода ассоциации. По его повелению, Плиний Младший, будучи проконсулом в Вифинии, запретил их. Вот по какому случаю выразил свое мнение об этом предмете Траян. Большой пожар истребил множество зданий частных и общественных в городе Никомедии. Плиний, который тогда управлял Вифинией, обратился к императору, прося его разрешить составление товарищества из ста пятидесяти ремесленников-плотников (collegium fabrorum), готовых принять на себя обязанность тушить пожары. Траян отказал в этой просьбе; «не следует забывать, – говорит он в письме к своему проконсулу, – что эти общества почти всегда производят беспорядки; как бы мы их ни называли, под каким бы предлогом они ни собирались, какое бы короткое время ни происходили эти собрания, есть постоянная опасность в их существовании». Но, вероятно, были и при императорах времена более благоприятные для ассоциаций, когда их запрещали с меньшей последовательностью, чем в царствование Траяна. Притом, стремление бедных, разрозненных людей соединяться для достижения большей силы, большего значения, слишком естественно и сильно, чтобы остановиться перед препятствиями. Общества устраивались во множестве в Риме и провинциях, невзирая на оппозицию правительства, вероятно, даже и помимо его. Они были многочисленны, особенно, во второй половине второго и в третьем столетии. Надо предположить, что некоторые императоры этого времени, подобно Александру Северу, разрешали составление их с большей легкостью. По эпиграфическим памятникам, которые были открыты в в самом Риме, в Остии, в Модене, Милане, Комо, Вероне, Лионе, Арле, Дижоне, Кельне, Майнце и других городах, принадлежавших римлянам, можно воcстановить существование во времена республики, равно как и империи, коллегии⁷⁸ лодочников, рыбаков, столяров, булочников, продавцов соли, скота, вина, хлеба в зерне, башмачников, слесарей, переписчиков, банкиров, медиков, мимов, атлетов, гладиаторов, актеров, кучеров цирка, золотых дел мастеров и т. д.⁷⁹ Можно сказать, что почти все ремесла и роды торговли, известные в древнем мире, названы в надписях экономических ассоциаций, поручавших себя покровительству какого-нибудь божества, как, например, Юпитеру, Сатурну, Меркурию, Венере, Минерве и пр., именуясь их поклонниками или обожателями.

Общества составлялись также из членов различного ремесла и занятий, или из людей одной нации, живущих далеко от отечества, часто из обитателей одного и того же квартала, поручавших себя покровительству божества, около храма которого находились их жилища. Желание найти компанию, составить дружеские связи, было, вероятно, одной из главных целей образования этих союзов. Не все они, разумеется, были обществами взаимной помощи, но нельзя отвергать, что существовали ассоциации подобного рода в Риме античном, хотя там они не имели того благотворительного и развитого характера, которым отличались в Греции и ее колониях.

Исключая экономической и религиозной цели, большая часть коллегий обязывалась доставить каждому умирающему члену приличную гробницу и похоронить его с должными обрядами. Но были также ассоциации, составлявшиеся исключительно для этого последнего назначения (collegia funeraticia), они всего чаще позволялись правительством, и, как видно по эпиграфическим памятникам, существовали в большом количестве.

Право на гробницу, признаваемое за умершим, уважение к его праху и забота каждого о приготовлении себе места покоя после смерти, преобладавшие в мире античном, объясняют многочисленность обществ погребения и свободу, которой они пользовались, тогда как экономические товарищества разрешались с большей трудностью. Не без основания можно предположить⁸⁰, что многие из религиозных конгрегаций, следы которых часто встречаются в надписях, были, в то же самое время, погребальными коллегиями. Они состояли, преимущественно, из бедняков, рабов, отпущенников.

Богатый человек в Риме языческом умирал с уверенностью, что будет кому позаботиться о его прахе, но пролетарий, не оставлявший после себя никакого имущества, кончая жизнь, не мог быть так покоен относительно участи его тела: оно могло или пропасть в общих ямах (puticuli), или сгореть без всяких церемоний на общественных кострах (ustrinae publicae). Чтобы отвратить подобное, по мнению древних, большое несчастье, бедные люди составляли союзы, делали между собой складчины, вносили ежемесячно известную плату, до своей кончины, и обязывались взаимно совершать над умиравшими товарищами должные обряды и доставить им приличное место покоя. Таким образом, бедняк был утешен мыслью, что тело его сожгут на отдельном костре в присутствии членов общества, что оставшийся пепел, заботливо собранный, положат в урну, которую поместят в нише колумбария, и под нею напишут его имя; а память его будет почтена приличным образом братским пиршеством. Особенно, рабы должны были страшиться, что после смерти с их прахом поступят так же бесцеремонно, как с особами их обращались при жизни⁸¹. Потому-то они составляли большинство в коллегиях погребения и лишали себя самого необходимого, жертвуя последним, чтобы сделаться их членами.

Союзы подобного рода не могли казаться опасными правительству, и в законах, запрещавших ассоциации, было исключение в пользу бедных людей Рима (tenuiores), которым дозволялось составлять общества погребения, иметь казну и делать собрания. Известные ограничения стесняли их до некоторой степени: они обязывались заниматься только погребением умерших членов, ни под каким предлогом не переступать пределы своих прав, и не собираться чаще одного раза в месяц. Это право было распространено императором Септимием Севером на провинции. Погребальные коллегии около этого времени свободно размножились под разными именами. Вероятно, они могли составляться, не испрашивая на это позволения властей. В конце второго столетия и в третьем, их так было много, что им стали давать название коллегий (collegium) без другого прибавления или объяснения.

Из дошедших до нас надписей погребальных обществ, самая интересная своими подробностями та, которая заключает устав коллегии, основавшейся в 133 г. по Р. X. в городе Lanuvium, близ Рима, под покровительством Дианы и Антиноя. В ней очень подробно объяснены цель и управление общества, состоявшего, преимущественно из рабов⁸². В начале цитировано сенатское постановление, позволявшее составление collegia funeraticia. Поступающий, обязывался внести в казну сто сестерций (на наши деньги, приблизительно, 4 руб. 50 к. с.) и угостить членов амфорой хорошего вина; потом до самой смерти платить ежемесячно 5 асов (as этого времени равнялся 1 с 1/4 коп. сереб.). Общество это, которое, как видно, было очень бедно, не владело погребальным монументом, но каждому умершему товарищу делало похороны в 300 сестерций, из которых 50 раздавались присутствующим членам. На похороны умиравшим вне Lanuvium, но не дальше двадцати миль от города, посылали трех представителей коллегии, которые получали за это 20 сестерций. Если жестокосердый хозяин отказывал отдать тело своего умершего раба, то похороны делали его изображению. Самоубийцы теряли право на погребение, равно как и неисправно платящие члены. Освобожденный раб должен был угостить общество амфорой вина, а глава или старшина, при его избрании, обязан был дать ужин. В определенные дни происходили жертвоприношения богам. Кроме возлияния вина и обедов (которые можно назвать поминками), при похоронах умерших членов, в дни рождения их и т. д. общество делало шесть торжественных (разумеется, относительно) банкетов, в честь Дианы и Антиноя и для прославления своего покровителя⁸³. На эти пиры каждый член должен был приносить свои съестные припасы, и один из них поочередно приготовлял все необходимые принадлежности обеда, как то, посуду, хлеб и вино, разделяемое между товарищами, теплую воду, постели для возлежаний у стола, иногда и одежду для пирующих и т. д.

Если кто-либо хотел принести жалобу или выразить свое неудовольствие на управление, то должен был делать это на обыкновенном, а не на праздничном собрании, «дабы мы, – как сказано в уставе общества поклонников Дианы и Антиноя, – во время пиршеств наших были веселы и покойны»; за нарушение этих правил, за обиду, нанесенную товарищу или за неприличное или беспокойное поведение на банкете, были положены штрафы в 4, 12 и 20 сестерций. В заключение, каждый, желающий вступить в общество, обязан был предварительно ознакомиться с его уставом, чтобы не роптать потом и не жаловаться⁸⁴. Сколько видно из этого устава, беззаботная веселость преобладала на банкетах и праздниках коллегий, и было что-то живое в ее собраниях, противоречащее похоронному их назначению. Можно даже подумать, что для этих бездомных людей забота погребения была только предлогом, для получения права собираться, братски пировать вместе и связывать узы дружеских сношений. Исключенные по своему рождению и состоянию из ассоциаций государственных, правильным и практическим, но строгим и холодным строем римских гражданских учреждений, разъединенные между собой, лишенные часто, вследствие крайней бедности или рабства, отрад и утешений семейной жизни, эти бедняки находили в погребальных товариществах некоторое довольство, мгновенную независимость, своего рода, родственные связи, или, по крайней мере, компанию таких же пролетариев, как они, и забывали свое бездомное положение во время банкетов, веселость которых не позволялось нарушать жалобами и неприятностями. Дружеские отношения их рождались, вследствие равно тягостной доли, но их сближали также и взаимное обещание провожать тело умершего до костра и вспоминать его в известные дни. Не удивительно потому, что бедный народ так охотно составлял погребальные братства, и что их было так много во всех концах империи.

Коллегии погребальные, равно как и экономические, если они не были очень бедны, имели свое место сходок, алтарь для жертвоприношений божеству покровителю, залу (triclinium) и особенное здание для собраний, которые служили также местом отдыха и бесед членов и назывались schola collegii, exedra; эти последние были иногда покрыты, иногда без свода и часто имели форму полукружия; развалины их до прошлого столетия видны были в Риме. Тут же находилась и общая гробница, если коллегия не ограничивалась одним погребением умерших, но и устраивала кладбище в земле, купленной ею, или подаренной ее богатым благодетелем⁸⁵, обыкновенно, с условием исполнять различные религиозные обряды над его гробницей в положенные дни. Внутреннее управление погребальных обществ было копией в миниатюре муниципального устройства и республиканских учреждений древнего Рима. Члены избирали ежегодно двух старшин (magistri), как консулов в республике, и других второстепенных распорядителей. Эти власти составляли высший класс союза (ordo), подобно курии в муниципе, или сената в Риме; они пользовались некоторыми привилегиями, занимали почетные места на банкетах, получали лучшие порции и больше других, при раздаче денег. Остальная часть членов пазывалась plebs и все общество, взятое вместе, populus или respubliса⁸⁶.

Иногда бедные люди соединялись только для постройки колумбария. По надписям можно проследить, как составлялись и вели свои дела подобные ассоциации.

Когда правительство разрешало составление общества, члены его, с той наклонностью к порядку и правильности, постоянно отличавшей римлян, делились на декурии (decuria), и каждая из них выбирала своего декуриона (decurio); они, разумеется, не были знатные люди, и между ними нередко встречаешь каменщиков, цирюльников и других ремесленников. Затем, все декурии принимали участие в избрании казначея (quaestor) и одного или нескольких старшин (magistri, curatori); эти последние должны были вести дела коллегии, распоряжаться постройкой колумбария и заботиться потом о его сохранении и содержании в приличном виде. Подобно муниципальным властям, которые платили щедростями городу за свое избрание, старшины общества и декурионы благодарили за честь, сделанную им, украшая вход и внутренность колумбария, предпринимая на свой счет различные работы, для поддержки и сбережения его, угощая членов и т. д. Особенно отпущенники отличаются своим великолепием и первенствуют среди этого бедного народа; их, обыкновенно, выбирают в декурионы, старшины, и, так как они побогаче других, то делают различные подарки коллегии, за что она благодарит их в надписях, превознося их великодушие. Колумбарии (columbaria) строили на общие деньги старшины и, окончив работы, созывали членов, чтобы получить их одобрение. Если они были довольны своей гробницей, то принимали ее и посвящали назначению, причем, происходили банкеты. Затем, по жребию, распределяли места, и каждый член писал свое имя под нишей, указанной ему судьбой, в которой со временем должна была поместиться урна с его последними остатками. Смотря по сумме, вносимой членом для постройки колумбария, ему определялось известное число ниш, делавшихся его собственностью: он мог сохранить их для своего семейства, подарить или продать их. Женщины были приняты в эти ассоциации, даже иногда избираемы в декурионы.

Образование многочисленных союзов подобного рода, разрешаемых правительством с большою легкостью, на составление которых иногда и не требовалось дозволения, было как нельзя более удобно христианам. Вероятно, они не замедлили воспользоваться этим обстоятельством, чтобы приобрести безопасность катакомбам и придать законную форму своим собраниям, организируя коллегии и принимая вид обществ погребений. Это можно заключить из открытий, произведенных в последнее время G. В. de Rossi.

Что у христиан в Риме и в других городах империй были уже в конце второго столетия места погребения и собрания, принадлежащие всей общине, в этом нельзя сомневаться; памятники, надписи и творения христианских писателей подтверждают этот факт. Точно также и императоры в середине третьего века говорят в эдиктах о катакомбах, как о кладбищах христиан, существующих с давнего времени и известных правительству, пользование которыми было иногда дозволено им, иногда запрещено⁸⁷. Невольно, следовательно, рождается вопрос, в силу какого закона, какой привилегии могли существовать катакомбы, как места погребения целого общества (collegium), законного только при известных условиях⁸⁸. Если частные люди и объявляли себя владетелями их перед властями, то подобное оправдание могло быть достаточно в первом столетии, пожалуй, и во все второе, но в начале третьего, когда община значительно увеличилась, едва ли стало возможно таить далее настоящий характер и назначение катакомб. Предположив, что христиане искусно скрывали последние, покажется невероятным, что власти ничего не знали об этом до середины третьего столетия, когда в первый раз появляются эдикты конфискации подземных кладбищ и запрещение собираться в них. Сходиться и хоронить в катакомбах и в то же время совершенно скрыть их от язычников и правительства, особенно в те периоды, когда они начали разрастаться и делались с каждым годом все обширнее и обширнее, вполне невозможно. Притом, по расположению и формам катакомб, как нельзя яснее видно, что христиане вовсе не усиливались достигнуть этого. Вообще, они были более осторожны в своих действиях, чем таинственны, они старались не обращать на себя внимания язычников, не возбуждать их подозрения и любопытства, чтобы люди, чуждые им или враждебные, не следили за ними; но не думали утаивать существование своих кладбищ. После того, как начались преследования в подземельях, христиане заваливали входы их, иногда и ближайшие к ним галереи; тут они в самом деле производили различные работы, чтобы скрыть, насколько это было возможно, гробницы и места собраний; но не видно, что подобные предосторожности были приняты ими раньше середины третьего столетия. Так было в Риме; но там, где почва не позволяла выкапывать катакомбы, где гробницы находились на поверхности земли, существование их было еще более явно; можно, потому, объяснить странный факт, что христиане в период гонений обладали катакомбами и делали в них собрания, только тем, что все это происходило в законной форме, которая не могла быть ничем другим, как погребальной коллегией⁸⁹.

Нельзя, в самом деле, представить себе учреждения более удобного, более благоприятного христианам, как эти погребальные коллегии. Под видом их они могли владеть ипогеями, зданиями, землями и получали право собираться для совершения религиозных обрядов, молитв, проповедей, почтения праха мучеников, и для братских трапез, про которые Плиний писал Траяну, что они имеют совершенно безобидный, невинный характер.

Позволение организировать collegia funeraticia, которое, вероятно, почти всегда нужно было испросить у правительства, и влекло за собою вмешательства гражданских или религиозных властей, и считалось мерой сохранения общественного порядка. Большое число погребальных обществ в Риме во втором столетии приучало смотреть без удивления на гробницы различных корпораций. Collegia христианские пропадали в массе языческих, и, вероятно, не обращали на себя внимание правительства даже и в том случае, если христиане иногда делали собрания и хоронили умерших, не составив предварительно товарищество по всем установленным правилам. Законы, касающиеся союзов этого рода, приводились в действие в Риме очень либерально, и без сомнения давали место существованию христианским братствам. Они не должны были во многом отличаться от языческих коллегий, для непосвященных в таинства их внутренней жизни. Исключая жертвоприношений, христиане совершали на гробницах своих умерших те же обряды, как и язычники, или, по крайней мере, очень приближающиеся к ним внешними формами. Подобно последним, они собирались в известные дни и имели свою казну. Братские благотворительные трапезы христиан, agape, имели характер пиршеств коллегий, при которых общественная касса снабжала бедных членов пищей и одеждой⁹⁰.

Обыкновение языческих союзов называть себя поклонниками (cultores) какого-нибудь бога или героя, Юпитера, Геркулеса (Iоvis, Неrculis), должно было затруднять христиан; потому что никаким образом нельзя предположить, что они согласились, хотя бы только перед лицом римских властей и для соблюдения одной формальности, назвать себя чтителями языческого божества, но это препятствие или, вернее, неудобство легко было обойти. Языческие братства иногда называли себя по месту, где собирались и чтили память своего благодетеля или покровителя; точно так же и христианские общества могли принять имя местности, где находились их катакомбы, и объявить себя чтителями памяти мученика или христианина, давшего землю для устройства кладбища. Мы видели, что они давали имя первоначального владетеля семейного ипогея той группе галерей и комнат, которая впоследствии образовалась кругом его. Наконец, христиане могли дать своей коллегии название, не имеющее ничего языческого⁹¹; могли, одним словом, употребить в этом случае те же приемы, те же уловки, к которым прибегали, когда, не желая обнаружить своего верования и подвергнуть осквернению язычников выражение своих догматов и идей, придумывали различные символические знаки и фигуры скрытого значения, понятные только одним верующим⁹². Название, впрочем, не было существенным вопросом в этом деле, и закон, позволявший бедным людям составлять общества погребения, не требовал, чтобы они приняли то или другое название и объявили его.

Памятник, открытый в последние годы G.B. de Rossi, и находящийся возле входа в семейный ипогей катакомб Домитиллы, о котором уже говорено, подтверждает все, сказанное выше. С обеих сторон, выступающего от срезанной отлогости холма, преддверия, показались, при дальнейших раскопках, здания, сложенные из туфа, совершенно на поверхности земли. Они – внешнее прибавление к ипогею, имеют, однако, другое назначение и состоят из следующих частей: с правой стороны к преддверию примыкают развалины нескольких небольших комнат без гробниц; в последней из них, немного обширнее остальных, находится колодец или водохранилище и чаша фонтана; в стене устроены небольшие ниши (подобные тем, которые видны в развалинах римских бань), чтобы ставить сосуды и вазы; кругом, вдоль стен, идет возвышение, формы ступеньки для сиденья. Можно подумать, что тут находишься в углу какого-нибудь небогатого помпеевского дома. С левой стороны пристроена большая зала, также без следа гробниц, и с таким же сиденьем, в виде ступеньки. Стены и своды этих комнат покрыты стукком и окрашены красной краской, по которой, местами, проведены цветные полосы; кое-где видны остатки фресок в классическом стиле, но плохого и небрежного исполнения. Большая зала находится в сообщении с двумя комнатами (cubicula), вырытыми в холме и назначенными для гробниц.

Рассматривая формы, размеры и расположение этих строений, и сравнивая их с другими памятниками, подобного же рода, или с тем, что нам известно из описаний о зданиях, принадлежавших погребальным коллегиям, нельзя не придти к заключению, что эта пристройка к ипогею Domitilla ни что иное, как одна из тех schola sodalium, воздвигаемых товариществами около своих кладбищ, для сходок и пиршеств погребального характера (funerum causa). Большая зала рассчитана на многочисленное собрание, и не похожа на комнаты, обыкновенно, находящиеся возле фамильных гробниц для семейных поминок; недалеко от нее находится водохранилище и видны несомненные следы хозяйственного устройства, необходимого для банкетов коллегии; в отдаленном углу оставлено место, для стороживших монумент (custodia monumenti). По кладке здания и по стилю живописи, сохранившейся местами на стенах, видно, что оно было построено после преддверия, к которому примыкает, но раньше Константина. Нельзя предположить, что эта schola принадлежала языческому товариществу, основавшемуся тут, возле христианского подземелья, и совершавшему в двух шагах от гробниц и религиозных изображений другого верования свои сходки и жертвоприношения; это было бы в прямом противоречии с обычаями античного мира и с отвращением, постоянно преобладавшем среди древних народов хоронить своих родных и друзей в соседстве с могилами чужого верования. Едва ли можно потому сомневаться, что семейный ипогей катакомб Домитиллы превратился до торжества церкви в общественное кладбище христиан Рима, и что мы имеем тут перед глазами здание, где не раз во втором и третьем столетии происходили собрания и совершались братские трапезы последователей учения Спасителя под видом погребальной коллегии⁹³.

Открытие этого памятника дает нам возможность проследить преобразования, совершавшиеся в христианской живописи в первые три столетия, особенно, что касается выбора сюжета религиозного изображения, смотря по месту его назначения. Существование христианской общины, как погребальной коллегии, хотя и вполне законным образом, не могло быть очень прочно и представляло немало неудобства; оно, например, должно было подвергать христиан постоянному надзору властей, обязанных наблюдать, не переступают ли общества постановленных ограничений, не собираются ли больше позволенного числа раз, не превращаются ли в асоциации экономические и т. д. Сверх того, власти, иногда покровительствовали коллегиям, что для христиан во многих случаях было более опасно, чем полезно. Условия такого исключительного положения отразились в христианском искусстве. Мы уже видели, что во фресках катакомб и в баральефах саркофагов, которые изготовлялись только на поверхности земли, было различие в выборе сюжетов и в свободе выражения догматов и идей новой веры. Подобная же разница существовала и в стенной живописи ипогеев, смотря по тому, была ли она скрыта в глубине подземелья, или находилась в таком месте, где ее видели люди, непосвященные в таинства христианского учения, и враги его. Так, например, на стенах schola коллегии, описанной выше, построенной приблизительно в третьем столетии, и, вероятно, не раз посещаемой римскими властями, не открыто ни одного библейского изображения (даже и в двух cubicula, вырытых в холме позади большой залы), но только декоративные украшения, не имеющие никакого определенного значения или очень скрытого символического смысла. В этих фресках нет ничего языческого, напротив, тут не видно ни одной из мифологических сцен, часто представленных в римских гробницах и на барельефах саркофагов; но очень заботливо и с большим умением избраны сюжеты, которые, имея мало установленное значение в мире античном, могли выражать догматы Евангелия. Так, например, мы видим, что птицы, корзины наполненные зеленью и плодами, виноградные кисти, гирлянды цветов, которые в соседнем ипогее, и вообще в отдаленных комнатах катакомб, являются на втором плане и употреблены только как украшение в углах расписанных потолков, между разделений, тут напоминают места, обыкновенно, занятые библейскими сценами и легендами, а вместо последних, в одной из погребальных комнат, где лучше, чем в других частях всего памятника, сохранилась стенная живопись, три раза в различных позах представлена Психея (эмблематическое изображение бессмертия души в мире классическом и у христиан), одетая в длинную тунику и наполняющая вместе с крылатыми гениями корзинку цветами. Эта наивная и грациозная композиции ни разу до сих пор не была открыта в отдаленных cubicula катакомб, но очень напоминает барельеф одного христианского саркофага⁹⁴, представляющий Психею и Амура, занятых жатвой винограда. Нельзя приписать одному случаю повторение той же сцены, вполне классического стиля на двух христианских памятниках, из которых первый легко могли видеть язычники, а второй, вероятно, вышел из мастерской скульптора язычника. Напротив, в самом ипогее Домитиллы, хотя и менее утаенного, чем многие отдаленные комнаты и галереи подземелий, но, все-таки, не до такой степени открытого, как, пристроенная к его преддверию, schola христианской коллегии, мы видим стенную живопись, представляющую не только виноградную лозу (один из главных евангелических символов), но и чисто библейские сцены, – Даниил между львами, Ной в ковчеге и т. д., тогда как ландшафты, гирлянды цветов, птицы и танцующие гении употреблены только с декоративной целью.

Со времен Траяна до средины третьего века отношения христиан к правительству Рима были следующего рода: законы против них существовали в полной силе и были приводимы в исполнение иногда с меньшей, иногда с большей последовательностью, с большим или с меньшим рвением, согласно личным чувством и взгляду на это дело императоров и их представителей в провинции. Каждый обвиненный в следовании учения Спасителя, если он не отвергал его в определенных формах, должен был подвергнуться казни. Но гробницы и собрания христиан, имевшие вид кладбищ и сходок, collegia funeraticia, не трогали и не запрещали. Все второе столетие в эдиктах императоров против или в пользу христиан ни разу ни упомянуты катакомбы, и этот факт казался необыкновенно странным, пока G. В. de Rossi не нашел отношений между погребальными коллегиями и общиной последователей учения Спасителя.

В первые годы третьего века, во время преследования Септимия Севера, римские власти отступили несколько от этого правила. Когда папа Зефирин наследовал папе Виктору в 202 г., мир для христиан продолжался уже долгое время; число их в Риме очень увеличилось, это испугало правительство; началось преследование. Они были так многочисленны, что не могли сходиться, не будучи замечены, и власти старались застигнуть их в местах собрания и захватить вместе. Из этого видно, что, если христиане могли, как погребальное общество, владеть кладбищами, землями, постройками и производить собрания, то эти последние не всегда были вне опасности. Надо, однако, заметить, что после смерти Септимия Севера до преследования Валериана, в середине третьего столетия, было два других гонения, не коснувшихся ни катакомб, ни собраний. В этот промежуток времени царствовали два императора – покровители христиан, Александр Север и Филипп Араб; второй, как предполагают, принял христианство⁹⁵.

Великодушное поведение с христианами Александра Севера представляет особенный интерес. Уважение к религии Спасителя было внушено ему, по всей вероятности, его матерью Маммеей. Известно, что она была благосклонно расположена к христианам, и, проезжая через город Антиохию, слушала речи Оригена, о благочестии и учености которого шла молва по всему востоку. В сыне ее, Александре Севере, выразилось с большей силой, чем в других императорах второго и третьего века, желание, преобладавшее тогда в римском обществе, соединить Восточные верования и религии с официальным римским поклонением; примирить христианские догматы и принципы с язычеством и суевериями Востока. Были сделаны неоднократно попытки в этом смысле даже во дворце Цезарей. В божнице Александра Севера между домашними его богами стояли изображения Орфея, Авраама, Иисуса Христа, Апполония Тианского, которых он почитал как мудрецов, научивших людей различным формам поклонения божеству всевышнему и всемирному. При таком религиозном настроении, неудивительно, что сын Маммеи был снисходителен к христианам, и, если нет достаточно оснований предполагать, что он в начале своего царствования хотел, как уверяют, торжественно признать христианскую религию и позволить ее распространение, то нет сомнения, что этот император не ограничивался обуздывать ненависть язычников к христианам, но и явно покровительствовал последним. Очень вероятно, потому, что во время его правления христианские погребальные коллегии вошли в сношение с языческими властями, как общество моральное и вполне законное; это видно, между прочим, из следующего факта. В его царствование христиане Рима хотели построить церковь на земле не занятой⁹⁶; ее начали оспаривать у них popinari, т. е. содержатели народных трактиров, в которых происходили оргии и собирались солдаты и, вообще, люди из низших классов общества. Popinari принесли жалобу Александру Северу, но он решил дело в пользу христиан и утвердил их во владении спорной земли, сказав, что предпочитает видеть тут поклонение Богу под какой бы то ни было формой, скорее, чем оставить это место в руках людей безнравственной жизни и ремесла. При этом случае, сколько до сих пор известно, в первый раз упоминается о христианской церкви в Риме, построенной на поверхности земли, до прекращения преследований, т. е. до Константина; и тут снова является вопрос, на каком основании христиане в этот период могли в самой столице иметь храмы, не представлявшиеся уже как schola коллегии, но настоящий характер которых – сколько видно из процесса с popinari – был вполне известен римскому правительству. Следует, потому предположить, что до конца 2-го столетия христиане производили собрания и владели катакомбами как collegia funeraticia, но в первых годах третьего века Александр Север, или, может быть, один из предшественников его на престоле, благосклонный к христианам, сделал еще больше, признав их за общество моральное, и позволил им строить храмы.

Когда, кем и при каких обстоятельствах это было сделано, осталось неизвестно⁹⁷. Несомненно, однако, что у христиан в Риме и провинциях были в конце третьего столетия многочисленные церкви. Во всяком случае, один факт решения процесса христиан с содержателями народных трактиров в пользу первых, есть доказательство, что Александр Север смотрел на них, как на общество, законным образом организованное, имеющее право строить храмы. Эти привилегии, вероятно, утвержденные другими императорами третьего столетия, до такой степени обратились в дело, обсужденное и решенное, что правительство стало смотреть на земли, постройки, ипогеи и церкви христиан, как на собственность, правильно принадлежащую их обществу, и, когда имущество это при последних гонениях было конфисковано, то не на основании обыкновенных законов, а в силу специальных эдиктов. Если, потому, нужно было исключительное действие высшей власти для подобной конфискации, то это достаточно доказывает, что в 3-м столетии христиане могли владеть гробницами и религиозными зданиями; факт этот еще более подтверждается тем обстоятельством, что после прекращения преследования, отобранную собственность христиан правительство возвращало не частным лицам из среды их, а властям церкви⁹⁸.

Но не следует предполагать, что эти права и покровительство некоторых императоров 3-го века были гарантией прочной безопасности для христиан; религия их не была пока признана и законы, запрещавшие ее, не уничтожены. Место императора покровителя занимал император гонитель, и преследование возобновлялось с новою силой. А, так как гонения в это столетие наступали после продолжительных периодов спокойствия и терпимости, во время которых христианская община увеличивалась, приобретала значение и умножала свое имущество, то они постепенно принимали большие размеры и более кровавый характер.

До середины третьего века преследования касались только каждого христианина, как лица отдельного, и не были направлены против собраний и владений общины; но с тех пор, как существование и организация ее делались с каждым годом известнее и всюду начали проявляться, гонения также изменили характер и имели ввиду уже не наказание упорства отдельных лиц, а уничтожение всего союза их и, вместе, конфискацию его катакомб, церквей и других зданий.

Преследование Деция, как видно из его эдиктов, из деяний мучеников и истории церкви, не приняло этого направления; но совершенно иной характер получают, несколько лет спустя, действия императора Валериана против христиан. Особенным эдиктом в 257 г. этот император конфисковал земли, постройки и ипогеи христиан, запретив им собираться под каким бы то ни было предлогом и посещать кладбища. Нарушителю этого повеления грозила смертная казнь. С появления новой веры в первый раз, гонение относилось к христианам, как к обществу, и с этой минуты наступает период разрушения его памятников.

Перед законом, христиане были collegia funeraticia и, чтобы лишить их преимуществ сенатского постановления, нужно было определить, что они вышли из пределов прав, данных этим последним, и составляют непозволенную коллегию⁹⁹; последствием этого преступления, было уничтожение ее и наказание его членов. Этому признанию христианских коллегий противозаконными и преступными, равнялся каждый из специальных эдиктов, которыми им запрещали собираться и конфисковали их кладбища и места сходок.

Повеление императора, как видно, исполнялось с большой строгостью. Папа Сикст II, застигнутый в здании над катакомбами Претекстата среди христиан в минуту исполнения религиозных обрядов, был умерщвлен на месте. Солдаты Валериана отрубили ему и четырем его дьяконам головы. Каменное епископское сидение или кресло Сикста, окрашенное его кровью, было поставлено у его гробницы в одной из комнат катакомбы Каллиста. Надпись, сделанная папой Дамазом, которую несколько столетий спустя видели в этом месте богомольцы, объясняла и подтверждала это событие.

Скоро, потом, император Валериан предпринял войну против Персов, был взят ими в плен и умер в неволе. Сын и наследник его, Галлиен, в несчастное царствование которого увеличились еще более бедствия империи, несмотря на жестокость и безнравственность своих действий, был, однако, благосклонен к христианам. В 260-м году он прекратил гонение их; отменил эдикты отца и отдал по всему государству повеление возвратить земли и постройки, конфискованные у христиан, их епископам. Многих из них Галлиен сам уведомил об этом отдельными письмами. Таким образом, христианская община снова приобрела свои права и имущество, как погребальная коллегия. В Риме катакомбы были отданы не частным людям, а папе Дионисию, который разделил их между двадцатью приходами города и поручил священникам. Управление кладбищем Callisto осталось за самим епископом.

Из распоряжений Галлиена можно заключить, что, вследствие эдиктов Валериана, не одним образом поступили с зданиями, где происходили собрания христиан, и с их ипогеями. Первые были конфискованы властями и даже проданы; вторые только, и, может быть, не повсюду, заняты и отобраны, но не как кладбища запрещенного верования, а как места собрания людей, исповедующих его. Притом, надо заметить, что в эдиктах Валериана и, впоследствии, Диоклециана против христиан не говорится об обладании ими землями, ипогеями и постройками, как о деле противозаконном, но, как о праве, которое высшая власть государства лишает их или уничтожает на время. Что касается до кладбищ, то в них не переставали хоронить даже и в периоды конфискаций, так, например, умерщвленный папа Сикст II был похоронен в катакомбе Каллиста, возле гробниц его предшественников. Точно также, тело казненного в это же время карфагенского епископа Киприана, было торжественно, перед глазами языческих властей, и при большом стечении народа, предано земле.

Галлиен, обратившись к христианским епископам, непосредственно признал их этим, как представителей и старшин общины. Не будучи окончательно уничтожены, законы против новой веры пали в забвение на некоторое время. Из деяний мучеников видно, что власти Рима языческого в конце 3-го столетия уже очень хорошо отличали христиан от сект веры Спасителя.

Спокойное состояние церкви продолжалось до конца царствования Диоклециана, т. е. 43 года, если исключить очень кратковременное преследование Аврелиана, окончившееся с его смертью. Что принудило его начать вдруг гонение после большой терпимости, можно даже сказать, покровительства христианам, осталось неизвестно; но из этого факта видно, до какой степени было ненадежно для них даже личное заступничество Цезарей. Во второй половине 3-го столетия, большая терпимость христиан сменилась жестокими гонениями, но, так как последние оканчивались скоро и за ними следовали продолжительные периоды безопасности, то доверенность к своему положению снова восстановлялась среди общины. Забывая перенесенные бедствия и преследования, всегда готовые обрушиться на ее голову, она, как видно по памятникам, пренебрегала всякой предосторожностью, совершая свои собрания и религиозные обряды, строила на поверхности земли и расширяла подземелья.

Между Валерианом и Диоклецианом, в катакомбе Callisto были произведены в больших размерах, разного рода, работы. Комнаты украшены колоннами, карнизами и другими архитектурными элементами, а стены их покрыты мраморными плитами. Из крипт проведены широкие трубы (luminaria) к поверхности земли и самое кладбище соединено со многими соседними ипогеями. В этот период христиане воздвигли многочисленные здания религиозного назначения, разрушили старые церкви, а на их месте построили новые, больших размеров, и украсили великолепно гробницы мучеников. Последние годы правления императора Диоклециана, который до того времени был постоянно благосклонен к христианам, ознаменовало самое страшное гонение, которое когда-либо претерпевала церковь, и самое разрушительное, для ее памятников. Оно началось в 303-м году тем, что от священников и епископов языческие власти начали требовать выдачу церковных книг, архива общины и всего, чем она владела. Все Христианские церкви¹⁰⁰ и постройки были сожжены и разрушены, а ипогеи и земли – конфискованы¹⁰¹. Против духовенства был обнародован особенный эдикт. Много произведений христианского искусства погибло в это последнее преследование. Приблизительно в 306-м году, оно было прекращено в Риме, а в 311-м году папе Мильциаду возвратили имущество или, как тогда называли, места церкви «loca ecclesiastica», принадлежащие «Сorpus Christianorum» т. е. христианской общине. Этим, снова были признаны ее власть и законность ее существования. Скоро, потом, эра гонений для христианской веры окончилась, и она сделалась официальной религией империи.

Запрещение собраний и конфискация имущества, сопровождавшие последние гонения, принудили христиан скрыть, по возможности, свои крипты и искать потаенные места для сходок. При преследованиях Валериана, Диоклециана и Аврелиана, в подземном Риме производились с этой целью особенного рода работы, которых прежде не видно и следа. Застигнутые опасностью, христиане разрушали широкие лестницы и входы в катакомбы, а, ближайшие к ним, галереи заваливали землей; прокапывали скрытые спуски в ипогеи из аренарий и других удаленных мест. Не выносили более, набиравшийся при работах, туф, а складывали его в галереях, уже наполненных гробницами. Необходимость заставляла христиан в это время превращать оставленные копи поццоланы в кладбища или выкапывать склепы в близком их соседстве. Под влиянием этих исключительных обстоятельств, образовалось несколько катакомб, совершенно различных по формам и расположению, от существовавших прежде¹⁰². Но, всего больше, старались христиане спасти тела особенно почитаемых мучеников, – они переносили их в отдаленные комнаты катакомб, заваливали землей и каменьями гробницы, где они лежали, и так тщательно заботились скрыть эти последние, что после торжества церкви, многие из них были потеряны, забыты и снова открыты, и раскопаны – одни – при папе Дамазе, другие – только в наши дни. Можно сказать, что разрушение и забвение катакомб, по крайней мере, некоторых частей их, начинается с этой поры.

Так как подобные работы не требовали много времени, то христиане, вероятно, успевали производить их в первые дни гонений или даже раньше. Они не начинались одновременно повсеместно, и не трудно их было предугадать. Эдикты Диоклециана, например, были приведены в исполнение – где раньше, где позже – приблизительно во второй половине 303-го года. Но не всюду с одинаковой поспешностью, и известно, что в конце того же года несколько христианских церквей в Риме были еще открыты и посещаемы. Разрушение многочисленных мест собрания, конфискация стольного имущества были, разумеется, актами постепенными, продолжавшимися долгое время, и христиане имели полную возможность принять должные предосторожности, чтобы драгоценные для них святыни не попали в руки язычников.

В катакомбе Callisto, которая была тогда главным кладбищем Рима, легко можно отличить работы, произведенные в это время. Так, например, в нескольких местах из нее прорыты ходы в соседние копи поццоланы, находящиеся в другом уровне; и эти сообщения, пересеченные несколько раз стенами, проходя среди сети перекрещивающихся галерей, составляют настоящий лабиринт. В другом месте, соединения с ближней пещерой расположены так, что, если гонители проникали из последней в катакомбу через одно отверстие, христиане, находившиеся там, могли, не будучи замечены, перейти в аренарию через другой потаенный ход, и потом войти в кампанию, посредством узкой и скрытой лестницы. Иногда, сход из копи поццоланы в крипт прерывается, не дойдя до него, так что спуститься можно только с помощью деревянной лестницы, поданной снизу¹⁰³.

Весь первый этаж галерей и комнат катакомб Callisto был завален глыбами туфа во время преследования Диоклециана, и все лестницы его разрушены. В других ярусах завалили только гробницы особенно уважаемых мучеников. Комната, где были погребены многие папы, долгое время и после прекращения гонения оставалась засыпана землей. Собрания христиан происходили в эти тяжелые для них периоды в отдаленных местах катакомб, в копях поццоланы, вообще, всюду, где они могли найти более или менее надежное убежище. В кладбище Callisto отрыли шесть кубикулов, расположенных один против другого и разделенных галереей, вдоль стен их были устроены мраморные сиденья. G. В. de Rossi предполагает, что первоначально эти комнаты были погребами; владетель их и виноградника, находившегося над ними, вероятно, христианин, позволил своим братьям по вере собираться в них. Впоследствии, они были соединены галереей с соседним ипогеем.

Следовательно, только во время гонений Валериана, Аврелиана, и Диоклециана катакомбы принимают тот таинственный и скрытый характер, который, как до сих пор предполагали, они постоянно имели до торжества церкви; и все предания и легенды о христианах, искавших убежище в аренариях, собиравшихся там для молитв, о мучениках, застигнутых гонителями в копях поццоланы и погребенных живыми под глыбою песка, о папах, скрывавшихся и убитых в катакомбах и т. д., относятся к этим временам. Поэтический и таинственный характер подземного Рима значительно уменьшается, вследствие его изучения, но зато открываются много новых подробностей существования христианской общины, имеющих немалый интерес.

Надо, также, прибавить, что, если иногда катакомбы делались местом убежища для живых, то они не могли скрываться там продолжительное время в значительном количестве. Что христиане в периоды последних гонений, когда их собрания сделались невозможны на поверхности земли, находили в катакомбах более удобное и безопасное место для совершения религиозных обрядов, проникая туда из копей поццоланы или через другие потаенные отверстия, в этом нельзя сомневаться. Престолы, кресла епископов в комнатах относительно больших размеров, и самое расположение и сгруппирование кубикулов, доказывают нам это; очень вероятно, также, что верующие, которых особенно искали гонители, епископы Рима и их приближенные могли укрываться в катакомбах непродолжительное время в периоды преследований, равно, как при торжестве секты Ария в 4-м столетии и при смутах, сопровождавших избрание некоторых пап; но никаким образом нельзя предположить, что христиане массами обитали там, это физически невозможно, не только потому, что они задохнулись бы в узких ходах и небольших комнатах, лишенных воздуха, но и потому, что снабжение при таких условиях многочисленного собрания съестными припасами и всем необходимым для жизни, представило бы непреодолимые трудности. Притом, до сих пор в катакомбах не нашли и следа приспособления их к продолжительному пребыванию христиан. Все в этих подземельях, как мы уже говорили, устроено, прежде всего, для погребения мертвых и потом, для совершения религиозных обрядов, тогда как, напротив, ничего в них не указывает, что они когда-либо служили жилищем людей.

Собрания христиан происходили также с самых ранних времен и вне подземелий. Первоначально, они соединялись у богатых братьев по вере, в их домах¹⁰⁴. Последние, превратясь в базилики, сохранили имя и иногда были посвящены памяти тех благодетельных людей, часто, мучеников, в жилищах которых, совершались первые сходки христиан. Многие церкви Рима, как например, св. Цецилии, св. Пуденцианы и т. д. имеют это происхождение. В скором времени, потом, над семейными христианскими ипогеями появились здания, служившие также местом собрания. Они назывались cellae в Риме языческом, у христиан, иногда, memoriae martyrum и имели вид небольших храмиков; вероятно, в них помещали саркофаги и кругом устраивали гробницы. Эти здания постепенно расширялись, и после Константина сделались великолепными базиликами¹⁰⁵, некоторые из них до сих пор стоят в окрестностях Рима.

В период существования общины верующих, как collegia funereticia, у христиан явилась возможность совершать религиозные обряды в местах ее собрания. Вообще, под видом зданий и храмиков семейных гробниц, cellae или, как schola, товариществ, христиане могли иметь церкви до получения этого права, в первой половине третьего столетия.

С Константином наступила новая фаза существования катакомб; но можно сказать, что торжество христианской религии принесло им больше вреда, чем пользы, и повело, скорее, к разрушению, чем к сохранению их.

Значительные работы были произведены в подземном Риме вскоре после прекращения гонений; крипты, всего более пострадавшие, поправили, те, в которых лежали мученики, расширили и украсили, потолки их укрепили каменными сводами, провели к ним широкие трубы с поверхности земли, и устроили новые входы и удобные лестницы. Но все это изменило первоначальный характер катакомб. Главной причиной их разорения было построение базилик над прахом особенно уважаемых мучеников. До сих пор в некоторые катакомбы спускаются из церквей, воздвигнутых над ними. Обыкновенно, при этом не трогали самой гробницы святого, которая часто находилась в одной из галерей низших этажей, и не переносили его мощей, но строили так, чтобы престол церкви был помещен прямо над его могилой; целость последней была сохранена, но при постройке фундамента здания, почти постоянно довольно обширного, разрушали тысячи других соседних гробниц. Иногда для этого приходилось срезать или уравнивать холм, в котором развивалась катакомба, и, таким образом, уничтожали несколько ярусов ходов и комнат со всем, что в них находилось; и теперь еще можно видеть, как велики были эти разорения и скольких интересных памятников они нас лишили.

Так были построены базилики св. Петра¹⁰⁶, св. Агнии, св. Севастиана, св. Лаврентия и т. д. Не исключая больших базилик, вскоре после торжества церкви, христиане воздвигли над катакомбами множество незначительных церквей или часовен, которые, не будучи так крепко и тщательно сложены и, впоследствии, исправляемы, как базилики, не имели судьбу последних, и почти все разрушились с течением времени. G. В. de Rossi открыл несколько подобных зданий, измененных поздними пристройками и, более или менее, уцелевших. Одно из них находится возле дороги Ardeatina, и долго служило складом вина, но сохранило свои первоначальные формы. По мнению римского археолога, оно было построено не раньше 3-го, и не позже 5-го века, и, по всей вероятности, посвящено святым Сиксту и Цецилии, потому что стоит над криптом, где были погребены эти мученики. Развалины подобных же небольших церквей были найдены в окрестностях Рима, преимущественно, у Аппиевого пути и у входа в катакомбу Претекстата. Большая часть их принадлежит к первым временам торжества христианской веры, но некоторые могли быть воздвигнуты раньше Константина, как cellae и как memoriae martyrum. Здания эти представляют некоторый интерес, потому что образуют в христианской архитектуре переход от подземных церквей к большим базиликам. Они – копии, насколько возможно близкие, квадратных cubicula: по нише полукруглой формы устроено в каждой из трех внутренних сторон их, для постановки саркофагов, служивших престолами, в четвертой сделан вход, – т. е. совершенно то же расположение, как и во многих катакомбных комнатах.

Погребение в ипогеях не прекратилось немедленно после победы христианской религии над язычеством: несколько катакомб, правда незначительных, образовались даже после Константина. Однажды принятый обычай, продолжался по традиции еще довольно долгое время. Притом, эти подземелья, схоронившие стольких мучеников, где собирались верующие, сделались предметом особенного уважения, что и повело к желанию покоиться в них после смерти.

Большая часть надгробных надписей времен Константина происходит из катакомб, но в царствование этого императора стали, также, умножаться, и кладбища, расположенные на поверхности земли, которые уже прежде были в употреблении у христиан. Базилики, воздвигнутые им около Рима, назывались coemeteria; это доказывает, что в них, и кругом их, хоронили мертвых. Уже в четвертом столетии, пап начали предавать земле вне катакомб, около базилик, построенных над последними; примеру этому последовали и другие христиане. При сыновьях Константина, катакомбные эпитафии уменьшаются и, напротив, возрастает число неподземных. В царствование Юлиана богоотступника, при котором положение христианской церкви изменилось к худшему, катакомбные надписи не увеличиваются. После него, обычай хоронить в ипогеях значительно ослабился. С 364 до 369-го г. из двух погребений, одно – подземное. Но в 370 и 371 году только очень редко хоронят вне катакомб; это объясняется тем, что в эти два года много могил мучеников, заваленных при последних гонениях, были открыты папой Дамазом; вследствие чего, увеличилось почитание их и проявилось желание быть погребенным в их соседстве. Но, вероятно, устройство гробниц в криптах представляло больше трудностей, чем на поверхности земли, потому что после 371-го года употребление катакомб, как кладбищ, заметно уменьшается. Это произошло не по причине недостатка удобной земли для прокапывания новых галерей, а вследствие изменения образа погребения: ходы, проведенные, но лишенные гробниц, loculi, назначенные и не высеченные, работы, начатые и не оконченные, доказывают это.

С 410-го года до середины пятого столетия, погребение в криптах производится очень редко и после 455-го года прекращается совершенно. Все надгробные надписи, памятники искусств, находящиеся в катакомбах, когда они не служат украшением гробниц мучеников и комнат, где они находились, принадлежат, потому, к первым четырем столетиям. Если есть исключения, то они встречаются не часто. Несколько памятников следует отнести к первой половине пятого века, но их не много.

Какой вид имели катакомбы в пятом столетии, можно судить из слов св. Иеронима; вот что говорит он в одном из своих сочинений¹⁰⁷: «Когда я был ребенком и воспитывался в Риме, то имел обыкновение вместе с другими детьми, моими товарищами, посещать по воскресеньям гробницы апостолов и мучеников. Мы спускались в подземные галереи, стороны которых наполнены до верха телами умерших, и где царствует столь непроницаемая тьма, что готов применить к себе слова пророка: «живые они спустились в ад»¹⁰⁸. Только редко дневной свет, скудно проникая сквозь отверстия, устроенные на поверхности земли, которые нельзя назвать окнами, умеряет на небольшое пространство ужасающую мглу подземелья, и, когда бродишь в нем, ступая шаг за шагом, окруженный глубокой ночью, невольно вспоминаешь стих Виргилия: «Всюду ужас, вместе с самой тишиной, пугают воображение»¹⁰⁹.

Катакомбы долгое время посещали с благочестивой целью после прекращения погребения в них. Драгоценные воспоминания были связаны с ними, и богомольцы со всех концов христианского мира приходили в Рим молиться у гробниц мучеников. Стечение их было очень значительно, и потребовало, особенного рода, работы. Чтобы облегчить им вход в подземелья прямо с поверхности земли, проводили две лестницы к месту, где лежало тело святого: по одной они спускались вниз, и сейчас же находили его; по другой, с противоположной стороны, поднимались наверх. Широкие луминарии были проведены из крипт особенно посещаемых, и иногда пересекали каменными стенами соседние галереи, дабы, увлеченные любопытством, эти богомольцы не удалялись в подземный лабиринт ходов, рискуя заблудиться и навсегда остаться в нем. Обыкновенно, они уносили с собой какое-нибудь воспоминание посещения крипт, лили в изобилии драгоценные благовония в отверстие, нарочно сделанное в верхней части плит loculus, и потом, с большой заботливостью, собирали эту жидкость, выходившую внизу через другое отверстие, тронув остатки святого; или брали масло из лампад, горящих перед гробницами их, и разносили его по всему свету. Так продолжалось до перенесения тел мучеников в церкви Рима.

Одно из самых верных указаний замечательного места в подземном Риме – это надписи (graffiti), делаемые богомольцами. Как ни ничтожны кажутся с первого взгляда имена, взывания и отрывки молитв, начерченные ими поспешно каким-нибудь острием на стенах кубикулов, галерей и лестниц, они имеют свое значение, и помогают, во-первых, определить места исторических гробниц, (особенно, когда пишущий, молясь и поручая себя покровительству мученика, погребенного тут, упоминает его имя), а во-вторых, передают чувства религиозного восторга этих наивных, но сильно убежденных людей, готовых во всякой гробнице видеть прах, умершего за веру.

Всего чаще, богомолец пишет только одно свое имя, но иногда смиренно просит молиться за него сдедующим образом: «Eustathius humilis peccator; tu qui legis, ora pro me, et habeas Dominum protectorem», т. e. «Евстафий, смиренный грешник; ты, читающий эти слова, молись за меня, и да покровительствует тебе Господь»; или выражает благочестивые желания и надежды в пользу близких, друзей, прося за себя и за своих родных, живых и мертвых святых угодников, как, например: «Святые души (spiritus sancti)¹¹⁰, помяните (in mente habete) Дионисия. Святые мученики, испросите покой моему отцу и братьям; святой Сикст, помяни в молитвах твоих такого-то. Святые души, испросите благополучное плавание для Верекундия и его спутников (ut Verecundus cum suis bene naviget)». Moжет быть, под словом «плавание» понято тут земное существование. В одной надписи набожный богомолец называет крипт Сикста Иерусалимом мучеников. Всего чаще в graffiti (вообще, очень приближающихся смыслом и характером к катакомбным эпитафиям раннего времени) употреблена следующая фраза: такой-то или такие-то живут в Боге, или, да живут они в Боге (vivas in Deo). У входа в крипт Lucina, на стене при начале лестницы начерчены были, по всей вероятности, в 4-м столетии несколько раз следующие слова: «Sofronio vivas in Domino»; т. e. «да живет Софрония в Боге». Тут выражено только упование, что Софрония спасена и находится в вечном блаженстве; вероятно, написавший это, сошел в крипт, и у гробницы мученика укрепился в своей надежде молитвой, потому что с другой стороны, у выхода, начерчено той же рукой: «Sofrоnia dulcis, semper vives Deo»; т. e. «Софрония сладчайшая, ты вечно будешь жить в Боге»; и еще утвердительнее: «Sofronia vivis!», т. е. «Софрония, ты живешь в Боге»¹¹¹.

Роковой для Рима 410-й год обозначает также в истории катакомб начало эпохи совершенного оставления их. Неизвестно, какая судьба постигла христианские кладбища и базилики при взятии Рима Готфами в 410-м году и Вандалами в 455-м году: следы того, что произошло с ними при этом, слабы и не ясны. В немногих надписях, указывающих работы, произведенные в подземном Риме после этих событий, не упоминается, что они сделались необходимы вследствие разрушений, причиненных варварами. Очень вероятно, что последние лишили церкви и гробницы мучеников тех ценных украшений, которые возможно было унести, но многого разрушить они не могли, если бы и желали этого, не имея достаточно времени. Конечно, больше должны были пострадать катакомбы в 6-м столетии, при осадах Рима, во время войн Велисария с Готфами. Несомненно только то, что с 410-го года начинается запущение их. Беспрестанно повторяющиеся бедствия, упадок нравственных и материальных сил жителей Рима, не были благоприятны для предприятия новых построек и поддержания старых, для украшения уважаемых гробниц и сохранения катакомб. Подземная работа в кладбищах, которая уже долгое время была очень незначительна, после взятия Рима Готфами, прекращается совершенно. С 648 года, папы начинают переносить тела святых из крипт в базилики Рима, потому что Кампания, вследствие войн предшествовавшего столетия, постепенно превращалась в пустыню. В 8-м веке, Лонгобарды разорили многие крипты и похитили из них тела мучеников; это принудило папу Павла I открыть большое количество гробниц и раздать останки, найденные в них, церквам Рима; а преемники его стали рассылать части святых во все концы католического мира.

Катакомбы лишились того, что заставляло сохранять, украшать и посещать их, и это было главной причиной их забвения; оно начинается с девятого столетия и идет, постоянно возрастая; имена их перепутали, забыли, скоро никто больше не думал о их существовании¹¹². Опустошенные и оставленные гробницы мучеников обвалились; здания, стоявшие над ними на поверхности земли, обрушились, их развалины упали, или были брошены в luminaria¹¹³.

Входы в катакомбы заросли, или были нарочно завалены в средние века крестьянами римской Кампании. В продолжении многих столетий, песок, влекомый дождевой водой, заносил галереи. Местами они обрушились, частью, потому что из loculi были вынуты плиты и черепицы, которые поддерживали свод хода и придавали крепость его бокам, частью – вследствие землетрясений, движения на поверхности земли, возделывания ее и построек. Из крипт, открытых случайно, выносили все, что могло идти в торговлю или быть употреблено, как строительный материал, – мрамор, плиты, кирпичи, и разбивали их гробницы, надеясь найти драгоценности. Многие галереи, находившиеся в соседстве с аренариями, были разрушены работниками при добывании поццоланы. Большой вред подземному Риму причинили, также, ученые и собиратели древностей прошлого столетия, которые выносили из него саркофаги, отделяли от стен фрески, отбивали плиты с надписями и т. д.

Вследствие всего этого, нужны теперь особенные работы, чтобы снова проникать в катакомбы, уже открытые и известные¹¹⁴. Но, несмотря на постоянное опустошение этих кладбищ, продолжавшееся многие века, они так велики, что местами избежали разрушения и сохранили первобытный вид. Можно даже сказать, что забвение их, потеря входов, обвалы, преградившие в них дорогу, отчасти, способствовали этому, и сберегли многим фрескам, надписям и другим памятникам целость и неприкосновенность, которые они, вероятно бы, утратили, если бы те галереи и комнаты, где их нашли, не были удалены от входов, потеряны в лабиринте обширного подземелья и недоступны всем, опустошавшим катакомбы, с различными целями в предшествовавшие века.