Часть 1

Жизнь Сергиева Посада с первых послереволюционных лет пошла в нескольких различных направлениях: вся верующая Россия, неожиданно оказавшись бессильной, следила за тем, устоит ли Троице-Сергиева лавра перед натиском безбожия и кучки распоясавшихся местных комиссаров, поддерживаемых органами ЧК из Москвы. Используя терминологию отца Павла Флоренского, можно сказать, что и тех и других интересовал собственно культ, вне его взаимосвязи с культурой, понимаемой в широком смысле слова как деятельность человека.

Узкий круг специалистов древнерусского искусства, наоборот, интересовала лишь «сохранность памятников» Троице-Сергиевой лавры, которые могли погибнуть при столкновении русской культуры с идеологией большевистского государства.

«Этому способствовала пропаганда нигилистического отношения к культурному наследию ультралевыми деятелями, считавшими себя специалистами по «пролетарской культуре». Пролеткультовцы видели в уничтожении памятников архитектуры и искусства, особенно монастырей и церквей, средство борьбы с пережитками прошлого. Они были готовы «сбросить с корабля современности» все, что создавалось народом до революции, и зачеркнуть все достижения культуры»². Но и тех и других интересовала лишь определенная часть культуры, намеренно отрывавшаяся и от культа, и от других областей культуры, и от самой русской жизни.

Отец Павел Флоренский и другие члены Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры по своим мировоззренческим убеждениям, вере, жизненному опыту и профессиональным знаниям не могли ограничиться ни одной из этих позиций. Они понимали, что пространство культа и пространство культуры настолько родственны, что их нельзя разделять. Культ как средоточие культуры вбирает в себя из нее все лучшее, а как порождающий культуру сам должен воздействовать на нее. Личная причастность членов Комиссии по охране Лавры к православному культу и православной культуре заставляла их с равной напряженностью бороться как за сохранение Троице-Сергиевой лавры в качестве живого, действующего монастыря и всеми силами препятствовать ее закрытию, так и за то, чтобы ее богатейшие историко-художественные памятники достойно вошли в пространство русской культурной жизни.

Противоречивость положения была вызвана еще и тем, что в дореволюционное время Церковь не создала музеев и архивов в той открытой для общества форме, которая сложилась в светских музеях, библиотеках и архивах к началу XX в. Рукописное наследие архиерейских кафедр и монастырей, несмотря на протесты, начало систематически изыматься с середины XIX в. (экспедиции П. П. Строева). Древнейшие облачения и книги, вышедшие из употребления по ветхости, хранились в запасниках ризниц, но они были недоступны для осмотра и не имели научного описания. Предметы, принадлежавшие прославленным архипастырям или первоначальникам обителей, как правило, отделялись от остальных материалов ризницы и хранились как святыни. Древние иконы находились в храмах, но обыкновенно под окладами, и реставрация и раскрытие их, в современном понимании, начались лишь в самом начале XX в. Таким образом, отсутствие открытых церковных музеев было следствием неразвитости самого музейного дела, но отнюдь не нежелания Церкви. Патриаршая ризница и ризницы крупнейших монастырей, собрания рукописей Синодальной библиотеки, Троице-Сергиевой лавры и т. п. могли бы стать в будущем образцовыми открытыми церковными музеями и архивохранилищами, если бы не случилась революция. Революционный переворот и большевистская диктатура поставили вопрос совершенно по-другому: или эти музеи будут государственными (но это надо было еще доказать и сделать), или все, что хранит Церковь, будет уничтожено или продано за границу. Поэтому в своей деятельности Комиссия по охране Лавры должна была прежде всего учитывать действительную, а не декларируемую политику советского государства, которая выражалась в декретах и постановлениях центральной и местной власти, инструкциях и указаниях наркоматов. Важнейшими из них были: Декрет от 20 января 1918 г. об отделении Церкви от государства, согласно которому все церковное имущество национализировалось, историко-художественные ценности поступали в ведение Наркомата просвещения, а прочее имущество подлежало разделу между Гохраном (для отправки за границу) и местной властью (срок передачи церковных имуществ истекал 30 октября); Декрет от 5 октября 1918 г. о регистрации, приеме на учет и охранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений³. Этим декретом предписывалось:

«1. Произвести первую государственную регистрацию всех монументальных и вещевых памятников искусства и старины, как в виде целых собраний, так и отдельных предметов, в чьем бы обладании они ни находились; 2. Взять на учет находящиеся во владении обществ, учреждений и частных лиц монументальные памятники, собрания предметов искусства и старины, а также отдельные предметы, имеющие большое научное, историческое или художественное значение»⁴.

Поскольку Троице-Сергиева лавра имела совершенно особое значение, Сергиево-Посадская революционная власть проявила к ней свой интерес даже до издания Декрета об отделении Церкви от государства. Еще 9 ноября 1917 г. президиум солдатской секции Московского совета рабочих и солдатских депутатов послал в Сергиевский военно-революционный комитет письмо с предложением не допускать входа в древлехранилища ризницы Троице-Сергиевой лавры и подобные помещения без особого разрешения⁵. 29 ноября 1917 г. Военно-революционный комитет Сергиево-Посадского совета постановил предложить Городской думе избрать комиссию по приему монастырских земель и домов в Сергиевом Посаде. 28 октября 1918 г. Сергиевский ревком издал постановление о регистрации и приеме на учет памятников искусства и старины, не исключая церквей, молитвенных домов и монастырей.

22 октября 1918 г. Московская коллегия по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного комиссариата по просвещению поручила комиссару Отдела народного образования при военно-революционном комитете Сергиево-Посадского совета Д. М. Гуревичу образовать Комиссию по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой лавры в составе: Д. М. Гуревича, П. А. Флоренского, Ю. А. Олсуфьева, И. Е. Бондаренко, Н. Д. Протасова, М. В. Боскина и П. Н. Каптерева⁶. Поскольку Н. Д. Протасов и И. Е. Бондаренко являлись сотрудниками Московского отдела по делам музеев, а инициатива приглашения П. А. Флоренского и других лиц из Сергиева Посада исходила также из Московского отдела по делам музеев, можно предполагать, что создание Комиссии по охране Лавры как учреждения местного и подчиняющегося Сергиево-Посадскому ревкому с самого начала замышлялось в качестве временного обходного маневра. 28 октября 1918 г., в 2 часа дня, состоялось 1-е организационное заседание Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. И. Е. Бондаренко ознакомил собрание с основными целями и задачами Московской коллегии по делам музеев и охраны памятников искусства и старины, с ее деятельностью с апреля по октябрь 1918 г. и зачитал Положение об образовании губернских коллегий. Председателем был выбран комиссар по народному образованию Д. М. Гуревич, товарищем председателя – Ю. А. Олсуфьев, ученым секретарем – П. А. Флоренский. В общих чертах была определена будущая деятельность Троице-Сергиевой комиссии: охрана памятников старины, организация музея, создание музейного фонда, регистрация и описание памятников. Районом действий комиссии признано было считать район революционного комитета Сергиева Посада.

Комиссия сразу попала в трудное положение. Как сообщил Д. М. Гуревич, за недостатком времени ревкомом ничего по охране Лавры предпринято не было, а 30 октября истекал срок передачи церковных имуществ. Лавра переходила в ведение Наркомпроса, и было решено, что прием имущества должен производиться местной комиссией в присутствии членов ревкома. Опись всех лаврских имуществ была, но детальный прием можно было произвести только в длительный срок. Опись хозяйственного инвентаря Лавры должна была включаться в общую опись комиссии. Юридическая ответственность местной комиссии за прием церковных имуществ была очень велика. Все это привело к затруднению положения Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры.

1 ноября 1918 г. И. Е. Бондаренко на заседании Московской коллегии Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины докладывал о Троице-Сергиевой лавре как о хранилище художественных и исторических ценностей, имеющем общегосударственное значение. Коллегия по делам музеев приняла постановление № 2517 от 1 ноября 1918 г., согласно которому Лавра национализировалась, для ее охраны назначалась местная комиссия, перешедшая в прямое подчинение Всероссийской коллегии⁷. Расширился состав комиссии, в которую вошли вскоре Т. Н. Александрова-Дольник, С. Н. Дурылин, С. П. Мансуров, М. В. Шик. В сотрудники по канцелярии по предложению П. А. Флоренского были избраны Т. В. Розанова, И. А. Введенский, Г. И. Качмар. На 2-м заседании комиссии П. А. Флоренский был избран хранителем ризницы (по некоторым документам – хранителем Лавры), его помощником – иеромонах Диомид (Егоров)⁸. Председателем комиссии немного позднее был назначен И. Е. Бондаренко, заведующий VI подотделом (архитектурной и живописной реставрации) Московской коллегии, а комиссаром – Д. М. Гуревич, комиссар электротехнических курсов Военной академии, занявших корпуса Московской духовной академии. В ведении комиссара находилась хозяйственная часть Лавры со всем имуществом, за исключением имущества, имевшего историко-художественное значение. Комиссару также поручалась охрана всех зданий и имуществ, в его непосредственном подчинении находилась воинская часть и сторожа, которые несли наружную и внутреннюю охрану Лавры. Ввиду малочисленности воинской охраны, по согласованию с Отделом по делам музеев, внутреннюю охрану несли 43 монаха, число которых затем постепенно сокращалось. Они же выполняли в качестве рабочих все архитектурно-реставрационные, ремонтные и хозяйственные работы.

25 ноября 1918 г. в Отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса было направлено сообщение наркома государственного контроля о необходимости немедленного предварительного осмотра монастырских храмов и ризниц при участии представителей Всероссийской коллегии по делам музеев⁹.

Именно к этому событию относится письмо священника Павла Флоренского Святейшему Патриарху Тихону:

«Ваше Святейшество, Милостивый Архипастырь и Отец. Будучи приглашены в Комиссию по охране и реставрации Лавры, мы испрашиваем благословения Вашего Святейшества на предстоящее, полное величайшей ответственности, дело, а чтобы иметь право просить о благословении – считаем долгом своим объяснить, как понимаем выдачу серебра Прав<ительству> – по декрету. С 30-го октября нов<ого> стиля Лавра стала достоянием Комиссариата нар<одного> просвещения. Следовательно, речь может быть не о том, что отнимут у Церкви из Лавры, ибо все отнято, но скорее о том, что удастся сохранить для Церкви на том или ином косвенном основании. Основная задача комиссии – не дать ничему уйти за пределы лаврских стен и по возможности сохранить строй лаврской жизни. К этой основной задаче присоединяется другая, сама по себе второстепенная, но тем не менее делающая возможным осуществление первой, – направить реставрационные работы в наиболее безобидную для Церкви сторону»¹⁰.

Нет сомнений в том, что патриарх Тихон благословил деятельность отца Павла и его друзей в Комиссии по охране Лавры. Подтверждением этому служит и сама дальнейшая работа отца Павла, и последующая переписка комиссии с Патриархом (см. ниже в статье «Черная доска») и то, что святитель Тихон летом 1918 г. особым Обращением благословил деятельность Всероссийской комиссии по реставрации памятников искусства и старины:

«Комиссия по реставрации памятников искусства и старины в лице ее представителя И. Э. Грабаря и членов – В. Т. Георгиевского и А. Анисимова приступила ныне к изучению древних памятников русского иконописания великих мастеров – Андрея Рублева и Дионисия. С этою целью члены Комиссии предпринимают путешествие по древнейшим святыням нашего Отечества. Желаю успеха этому полезному для Святой Церкви начинанию, призываю благословение Божие на тружеников науки. Тихон, Патриарх Москвы и всея России»¹¹.

С самого начала деятельности комиссии отец Павел предложил создание музея Троице-Сергиевой лавры на существенно иных основах, чем это было ранее принято в музейном деле. Он, вероятно первый в русском музееведении, развил идею «живого музея»:

«Мне представляется Лавра как особого рода опытная станция и лаборатория для изучения существеннейших проблем современной эстетики, отчасти подобная, например, современным Афинам, так, чтобы теоретическое обсуждение проблем церковного искусства происходило не отвлеченно от действительного осуществления этих задач искусства, но перед лицом эстетического феномена, теоретические рассуждения контролирующего и питающего. Из дальнейшего, может быть, станет ясно, что Музей, – доведу свою мысль до конца, – Музей, самостоятельно существующий, есть дело ложное и в сущности вредное для искусства, ибо предмет искусства хотя и называется вещью, однако отнюдь не есть вещь, не есть εργον¹², не есть неподвижная, стоячая, мертвая мумия художественной деятельности, но должен быть понимаем как никогда не иссякающая, вечно бьющая струя самого творчества, как живая, пульсирующая деятельность творца, хотя и отодвинутая от него временем и пространством, но все еще неотделимая от него, все еще переливающая и играющая всеми цветами жизни, всегда волнующаяся ένέργεια¹³ духа.

Художественное произведение живет и требует особливых условий своей жизни, в особенности – своего благоденствия, и вне их, отвлеченно от конкретных условий своего художественного бытия, – именно художественного, – взятое, оно умирает или, по крайней мере, переходит в состояние анабиоза, перестает восприниматься, а порою – и существовать как художественное. Между тем, задача Музея есть именно отрыв художественного произведения, ложно понятого как некая вещь, которую можно унести или увезти куда угодно и поместить как угодно, – уничтожение (– беру эту задачу предельно –) художественного предмета как живого. Скажем образно: музей законченную картину подменяет абрисом ее, хорошо еще – если не искаженным. Но что сказали бы мы об орнитологе, который вместо наблюдения птиц, по возможности в свойственных им условиях жизни, занялся исключительно коллекционированием красивых шкурок. Естествоиспытатели нашего времени ясно поняли существенную необходимость изучения природы, по возможности в конкретных естественных условиях, и самые музеи естествознания, по силе возможности, превращаются в зоологические и ботанические сады, но не с клетками, а с естественными, насколько таковые удастся осуществить, условиями жизни: напомню о знаменитом зоологическом саде в Гамбурге. Но почему-то мысль о том же, бесконечно более веская при изучении духовных деятельностей человека, чрезвычайно мало усвоена в соответственных дисциплинах. Несколько музейных тряпок или бубен шамана суть именно тряпки и бубен и при изучении шаманизма столь же мало имеют цены, как шпора Наполеона в военной истории новейшего времени. Чем выше человеческая деятельность, чем определеннее выступает в ней момент ценности, тем более выдвигается функциональный метод постижения и изучения и тем бесплоднее делается доморощенное коллекционирование раритетов и монстров – мысли столь же бесспорные, сколь и мало памятуемые, когда требуется их применение. <...> Самое страшное для меня в деятельности нашей комиссии и всех подобных комиссий и обществ, в какой бы стране они ни работали, – это возможность погрешить против жизни, соскользнув на упрощенный, на легчайший путь умерщвляющего и обездушивающего коллекционирования. А разве не так бывает, когда эстет или археолог рассматривает проявление жизни некоторого организма, функционирующего единого целого как самодовлеющие, вырезанные из жизненного духа вещи вне их функционального отношения к целому. <...>

Это общее положение в особенности относится к искусству церковному. Эстетика недавнего прошлого считала себя вправе свысока смотреть на русскую икону; в настоящее время глаза эстетов раскрылись на эту сторону церковного искусства. Но это первый шаг, к сожалению, – пока еще только первый, и нередко эстетическое недомыслие и недочувствие, по которому икона воспринимается как самостоятельная вещь, находящаяся обычно в храме, случайно помещенная в храме, но с успехом могущая быть перенесенной в аудиторию, в музей, в салон или еще уж не знаю куда. Я позволил себе назвать недомыслием этот отрыв одной из сторон церковного искусства от целостного организма храмового действа как синтеза искусств, как той художественной среды, в которой, и только в которой, икона имеет свой подлинный художественный смысл и может созерцаться в своей подлинной художественности. Даже самый легкий анализ любой из сторон церковного искусства покажет связанность этой стороны с другими, – я лично убежден, – со всеми, – но нам сейчас достаточно отметить хотя бы некоторые, почти наудачу взятые, взаимообусловленности сторон церковного искусства. Возьмем, например, ту же икону. Конечно, далеко не безразличен способ, каким она освещена, и, конечно, для художественного бытия иконы освещение ее должно быть именно то самое, в виду которого она написана. Это освещение в данном случае – отнюдь не есть рассеянный свет художественного ателье или музейной залы, но неровный и неравномерный, колышущийся, отчасти, может быть, мигающий свет лампады. Рассчитанная на игру трепетного, волнуемого каждым ветерком пламени, заранее учитывающая эффекты цветных рефлексов от пучков света, проходящего через цветное, порою граненое стекло, икона может созерцаться как таковая только при этом струении, только при этом волнении света, дробящегося, неровного, как бы пульсирующего, богатого теплыми призматическими лучами, – света, который всеми воспринимается как живой, как греющий душу, как испускающий теплое благоухание. Писанная приблизительно при тех же условиях, в келье полутемной, с узким окном, при смешанном искусственном освещении, икона оживает только в соответственных условиях и, напротив того, мертвеет и искажается в условиях, которые могли бы, отвлеченно и вообще говоря, показаться наиболее благоприятными для произведения кисти, – я говорю о равномерном, спокойном, холодном и сильном освещении музея. И многие особенности икон, которые дразнят пресыщенный взгляд современности: преувеличенность некоторых пропорций, подчеркнутость линий, обилие золота и самоцветов, басма и венчики, подвески, парчовые, бархатные и шитые жемчугом и камнями пелены, – все это в свойственных иконе условиях живет вовсе не как пикантная экзотичность, а как необходимый, безусловно неустранимый, единственный способ выразить духовное содержание иконы, то есть как единство стиля и содержания, или, иначе, – как подлинная художественность. Золото, – варварское, тяжелое, бессодержательное при дневном рассеянном свете, – волнующим пламенем лампады или свечки оживляется, ибо искрится мириадами всплесков то там то здесь, давая предчувствие иных, неземных светов, наполняющих горнее пространство. Золото – условный атрибут мира горнего, нечто надуманное и аллегорическое в музее – есть живой символ, есть изобразительность в храме с теплящимися лампадами и множеством зажженных свеч. Точно так же примитивизм иконы, ее порой яркий, почти невыносимо яркий колорит, ее насыщенность, ее подчеркнутость – есть тончайший расчет на эффекты церковного освещения. Тут, во храме, вся эта преувеличенность, смягчаясь, дает силу, недостижимую обычным изобразительным приемам, и в лице святых мы усматриваем тогда, при этом церковном освещении, лики, то есть горние блики, живые явления иного мира, первоявления. Urphänomena¹⁴, – сказали бы мы вслед за Гете. В храме мы стоим лицом к лицу перед платоновским миром идей, в музее же мы видим не иконы, а лишь шаржи на них. <...>

Если бы любитель вокальной музыки стал указывать мне, что в церковных напевах, так тесно связанных с античностью, мы имеем высокое искусство, может быть и даже вероятно, высшее вокальное искусство, сравнимое в области инструментальной разве только с Бахом; если бы во имя этой культурной ценности он стал бы требовать охраны певческой стороны богослужения, в частности ссылаясь на хранимые лаврским преданием местные особенные распевы, то я, разумеется, пожал бы ему руку. Но мне трудно было бы при этом удержаться от горечи в упреке: «Неужели же вам все равно, что разрушаются своды высоких архитектурных достижений, что осыпаются фрески и перемазываются или расхищаются иконы?» Подобно сему любителю пения и вместе ценителю изобразительных искусств, я не мог бы не противопоставить своей заботы об охране памятников древней поэзии церковной, доселе сохранившей особенности древнего распевного способа чтения, древнего скандирования, и об охране рукописей былых веков, полных исторического значения, осуществивших в совершенстве композицию книги как целого. А всем им, ценителям искусства вместе, я не мог бы не напомнить о входящих в состав храмового действа более вспомогательных, но, однако, весьма существенных в организации этого действа как художественного целого, искусствах, забытых или полузабытых современностью: об искусстве огня, об искусстве запаха, об искусстве дыма, об искусстве одежды и т. д., исключительно до единственных в мире Троицких просфор с неведомым секретом их печения и до своеобразной хореографии, проступающей в размеренности церковных движений при входах и выходах церковнослужителей, в схождениях и восхождениях ликов, в обхождениях кругом престола и храма и в церковных процессиях. Вкусивший чар античности хорошо знает, до какой степени это все антично и живет как наследие и единственная прямая отрасль древнего мира, в частности – священной трагедии Эллады. Даже такие подробности, как специфические прикосновения к различным поверхностям, к священным вещам различного материала, к умащенным и пропитанным елеем, благовониями и фимиамом иконам, притом прикосновения чувствительнейшей из частей нашего тела, губами, – входит в состав целого действа как особое искусство, как особые художественные сферы, например как искусство осязания, как искусство обоняния и т. п., и, устраняя их, мы лишились бы полноты и завершенности художественного целого.

Я не буду говорить об оккультном моменте, свойственном всякому художественному произведению вообще, а храмовому действу по преимуществу: это завело бы нас в область слишком сложную; не могу говорить я здесь и о символике, необходимо присущей всякому искусству, в особенности искусству органических культур. С нас достаточно и внешнего, поверхностного, можно сказать, учета стиля как единства всех средств выражения, чтобы говорить о Лавре как о целостном художественно-историческом и единственном в своем роде мировом памятнике, требующем бесконечного внимания и бережности к себе. Лавра, в порядке культурном и художественном рассматриваемая, должна, как единое целое, быть сплошным «музеем», не лишаясь ни одной драгоценной влаги культуры, здесь так стильно, в самом разностилии эпох, собиравшейся в течение московского и петербургского периодов нашей истории. Как памятник и центр высокой культуры Лавра бесконечно нужна России, и притом в ее целости, с ее бытом, с ее своеобразною, отошедшею уже давно в область далекого прошлого жизнью. Весь своеобразный уклад этой исчезнувшей жизни, этого острова XIV-XVII веков, должен быть государственно оберегаем, по крайней мере с не меньшей тщательностью, чем в Беловежской Пуще сберегались последние зубры. Если бы в пределах государства оказалось, хотя и чуждое нам по культуре и стоящее вне нашей истории учреждение, подобное Лавре, магометан или ламаитов, то могло ли бы государство поколебаться в мысли о поддержке и охране такого учреждения. Во сколько же раз более внимательным должно быть государство к этому зародышу и центру нашей истории, нашей культуры, научной и художественной? При этом я считаю весьма непроникновенным и эстетически недочувствованным замыслом передать пользование Лаврой из рук монахов в руки приходских общин. Кто вникал в несоизмеримость и качественные различия быта, психологии и, наконец, богослужебной манеры иноков, хотя бы и плохих, и – людей, вне монастыря живущих, хотя бы и весьма добродетельных, тот не может не согласиться со мной, что было бы великим бесстилием предоставлять служение в Лавре белому духовенству. Даже красочно, в смысле цветовых пятен в церквах или на площадях Лавры, замена черных фигур с их своеобразною монашескою посадкой какими-либо другими, иного стиля, или вовсе бесстильными, сразу разрушила бы целостность художественного впечатления от Лавры и сделала бы ее из памятника жизни и творчества мертвым складом более или менее случайных вещей. Я понял бы фанатическое требование разрушить Лавру так, чтобы не осталось камня на камне, – во имя религии социализма; но я решительно отказываюсь понять культуртрегерство, в силу случайного преобладания в наше время специалистов именно по изобразительному искусству, а не по каким-либо иным – культуртрегерство, ревностно защищающее икону, стенописи и самые стены и равнодушное к другим, нисколько не менее драгоценным достижениям древнего искусства, главное же – не считающееся с высшей задачей искусств – их предельным синтезом, так удачно и своеобразно разрешенною в храмовом действе Троице-Сергиевой лавры...»¹⁵

Конечно, в условиях послереволюционных и, тем более, последующих годов, попытка сохранить монастыри как живые очаги духовной культуры – с признанием за их современными насельниками творческой преемственности и родства с их духовными предками – была обречена. Но это была жертвенная попытка, исполненная любви и благодарности к истинным стражам духовной культуры. И сама идея «живого музея», не только в церковной, но и в других областях, оказалась чуждой идеологии большевистского государства, цель которого была противоположной: все из прежнего мира уничтожить, а если это невозможно – музеефицировать, но не дать жить. Неужели отец Павел был столь наивен и доверчив, что не видел неосуществимость своих замыслов и их чуждость действительной политике советского государства? Наоборот. Сознавая неотвратимость физического разрушения всего, что связано с русской идеей, со Святой Русью, отец Павел стремился все, что возможно, «сохранить для Церкви на том или ином косвенном основании». Кроме того, он, несомненно, развивал теорию музейного дела, исходя из того чаемого времени, когда нигилизм будет изжит.

Большая часть деятельности Комиссии по охране Лавры состояла в приеме и составлении научных описей историко-художественных памятников. Работа по приему золотых и серебряных предметов была возложена на М. В. Боскина, по подготовительной разборке – на отца Павла, по специальному исследованию качества вещей – на эксперта Отдела по делам музеев Ф. Я. Мишукова. Регистрацию икон семи палат ризницы проводили Ю. А. Олсуфьев, отец Павел и ризничий Лавры архимандрит Ириней. Шитье до XVIII в. принимала Т. А. Александрова-Дольник, а новое – М. В. Боскин. С ноября 1918 г. по январь 1919 г. были зарегистрированы почти все отделы ризницы, описания которых в сентябре 1919 г. были подготовлены к печати. В конце 1918 г. – начале 1919 г. П. А. Флоренским были также сделаны описания кубков XVI-XIX вв., стаканов, ладониц, солониц XVIII-XIX вв., митр XVII-XVIII вв.; крестов, ковчегов, складня; сосудов (большой водосвятной чаши первой половины XVII в. № 15/42; сосуда, употребляющегося для освящения колива, третьей четверти XVIII в. № 42/7); свадебного ларца туалетного назначения XVII в. № 9/3; посоха митрополита Филарета (Дроздова) № 13/0; церковной утвари XV-XX вв. (блюдца, дискосы, звездицы, лжицы, копии – специальная тетрадь для их описаний помечена 21 февраля 1919 г.); надгробных плит Троице-Сергиевой лавры за XIX-XX вв. Часть этих материалов осталась в виде черновых записей, часть была отработана набело. Впоследствии Ю. А. Олсуфьев издал «Опись крестов Троице-Сергиевой лавры до XIX в. и наиболее типичных XIX в.» (Сергиев Посад, 1921) и «Опись древнего церковного серебра б. Троице-Сергиевой лавры до XVIII века» (Сергиев Посад, 1926), где в какой-то мере могли быть использованы эти материалы. 23 февраля 1919 г. ризницу Троице-Сергиевой лавры осматривала первая экскурсия из учителей и учительниц Сергиева Посада, объяснения которым давал ее хранитель – отец Павел Флоренский¹⁶.

Были взяты под охрану и на учет архив Духовного собора Лавры, библиотеки Троице-Сергиевой лавры, Московской духовной академии, Вифанской семинарии. Отец Павел и М. В. Шик приняли музей Московской духовной академии, экспонаты которого были перенесены в помещение Митрополичьих покоев. 12 сентября 1919 г. М. В. Шик в развитие доклада П. А. Флоренского «Храмовое действо как синтез искусств» поднял вопрос о необходимости обследовать Лавру с точки зрения музыкальной, записав современное пение и исследовав древние рукописи¹⁷. В середине апреля 1919 г., в связи с обострением обстановки в Сергиевом Посаде из-за вскрытия мощей преподобного Сергия, было выпущено отдельной типографской листовкой обращение «Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры. Ее цели и задачи». Обращение, написанное С. П. Мансуровым, разъясняло характер и объем проводимых работ.

С конца 1918 г. в Троице-Сергиевой лавре начали свою деятельность еще несколько комиссий, с которыми Комиссия по охране Лавры поддерживала рабочие связи: 1) комиссия по приему церковного имущества, не имевшего историко-художественного значения; комиссия имела местный уровень, но в нее были командированы сотрудники Московского отдела по делам музеев; 2) комиссия Московского отдела по делам музеев по архитектурной реставрации, в которой состояли А. А. Кеслер и В. А. Феоктистов, позднее вошедшие в Комиссию по охране Лавры; 3) Всероссийская комиссия по раскрытию памятников древнерусской живописи. В присутствии отца Павла Флоренского эта комиссия в составе И. Э. Грабаря, А. Анисимова, Г. Чирикова, В. Тюлина, И. Суслова в декабре 1918 – январе 1919 гг. производила выемку из иконостаса и расчистку иконы Пресвятой Троицы письма преподобного Андрея Рублева¹⁸. С лета 1919 г. при Комиссии по охране Лавры начала действовать мастерская по починке древнего шитья в составе заведующей Ю. С. Карповой, мастериц А. В. Тишины, А. Д. Беляковой, С. Д. Беляковой.

Яркую характеристику работам Комиссии по охране Лавры дал П. А. Флоренский 10 ноября 1919 г. в докладе «Об издании каталогов Лаврского музея»:

«Ю. А. Олсуфьев в своем только что заслушанном докладе сжато формулировал давнишние уже планы и намерения комиссии о переустройстве Лавры как живого музея древнерусской жизни, в которой так своеобразно и целостно на местном фоне сплетались нити мировой, как восточно-византийской и восточной в собственном смысле слова, так и западноевропейской культуры. До сих пор представлялось преждевременным и беспочвенным делать попытки конкретно развить эти общие планы. Я позволю себе напомнить, что в богатейшую сокровищницу русского и всемирного искусства мы, члены комиссии, вступили как в темный лес, ибо она была не только не изучена, но даже и не расставлена удобообозримо; мы хорошо помним, как приходилось лазить по приставным лестницам, чтобы рассмотреть ту или другую икону, рыться в тряпье, чтобы извлечь иногда первоклассное шитье, отыскивать в старом ломе любопытные памятники, из пыльных чердаков, заплесневелых чуланов и темных закоулков Лавры вытаскивать портреты, иконы, шитье, посуду и т. п. Вещи первоклассные, делающие честь любому музею, были перемешаны с второстепенными или даже с вещами, стоящими ниже критики, и тем затеривались среди них. Отыскание некоторых вещей, приблизительно доступных теперь обозрению, напоминало извлечение предметов из земли при раскопках, но вместе с тем доставляло и соответственные радости нового открытия. Мы имели дело с некоторым неопределенным кругом музейных объектов невыясненного состава, неизвестных дат, вообще неизученных, и если бы тогда от нас потребовался ответ на вопрос о числе и виде нужных для музея комнат, то мы вынуждены были бы ограничиться неопределенным указанием, что комнат нужно много, а сколько именно – неизвестно. В самом деле, мы решили теперь лучшие расчищенные иконы выделить в особую залу, и состав их приблизительно, только приблизительно, определился; но как же можно было заранее говорить, сколько нужно места для лучших икон, когда до расчистки оставалась под вопросом и степень их сохранности, и качество их письма. Этого мало: для выставки предметов недостаточно иметь самые предметы, уже отделенные от всего лишнего, и рассчитать нужное для них место; чтобы быть рациональной, чтобы учить, чтобы не оскорблять, а радовать глаз, выставка должна быть обдуманной и прочувствованной, а для этого необходимо, чтобы как каждый отдельный предмет, так и вместе они были внимательно обследованы и датированы, тогда только намечаются естественные группы предметов, их распорядок, а следовательно, – и число, и вид нужных для них вместилищ и помещений. Теперь эти подготовительные работы почти завершены, и потому предложение Ю. А. Олсуфьева является вполне своевременным, деловым проектом, а не фантастическим прожектерством, для какового не было бы надобности не только в годе изучения комиссией имеющегося в Лавре, но даже и в приезде сюда из далекого кабинета»¹⁹.

Первый проект музея Троице-Сергиевой лавры был составлен П. А. Флоренским и П. Н. Каптеревым 9 декабря 1918 г. Он строился на принципе сохранения каждого предмета в конкретной связи с обстановкой его возникновения и жизни, по принципу органически целостного «живого музея» Лавры.

«Проект музея Троице-Сергиевой лавры, составленный членами Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры профессорами П. А. Флоренским и П. Н. Каптеревым по поручению комиссии.

Комиссия рассматривает Лавру как единый живой музей. Целостность организма Лавры и ее исключительное значение для русской культуры заставляет дорожить не только отдельными сторонами ее исторического бытия, но и в особенности их взаимной связанностью, вне которой каждая из сторон теряет значительную долю присущей ей значительности. Поэтому руководящим принципом при обсуждении устройства музея Лавры является сохранение каждого, по возможности, предмета в его конкретной связи с обстановкой его возникновения и жизни. Выделение вещей из этой их жизненной обстановки обрывает им корни и мертвит их, так что наименование «Музей Лавры», в собственном смысле слова, может быть приурочено только ко всей Лавре, в ее органически целом, а не к одному какому-либо зданию, где были бы собраны, как в банке со спиртом, все редкости, достопримечательности и художественные сокровища Лавры.

Но понимание и изучение этого организма Лавры, трудно доступное в настоящее время не только для широких народных масс, но и для специалистов, может и должно быть облегчено созданием специальных вспомогательных учреждений, не нарушающих целости лаврского организма, а лишь делавших понимание его более доступным. Основным из этих учреждений должна быть ризница. В настоящее время она составлена из собрания различных древних произведений искусства и предметов высокого исторического интереса и из склада современных богослужебных принадлежностей, интерес которых определяется лишь их употреблением.

Ввиду этого комиссия полагает полезным разделить современную ризницу на два [отдела]: древлехранилище, для которого предоставить помещение ризницы, с расширением его в целях большей доступности и удобств для обозрения и изучения; в нем должны быть сосредоточены все предметы ризницы, составляющие художественный или исторический интерес, тогда как расхожие (обиходные) облачения, сосуды, иконы и т. д. нового времени обособить в особое помещение – собственно ризницу и считать эти последние предметы в отделе инвентаря лаврских храмов.

Кроме древлехранилища и ризницы, Комиссия признает необходимым образовать особый музей Лавры, задачей которого явится облегчение теоретического изучения Лавры как «живого музея». В нем как в центре должны сходиться все нити и пути для ознакомления с Лаврой. Эта задача музея может быть осуществлена через сосредоточение в определенном здании:

I. Всей литературы, древней и новой, касающейся Лавры. Помимо монографий и отдельных изданий о Лавре, собрание должно заключать в себе также компактное извлечение (даже вырезки или выписки из редких или громоздких изданий) материалов, рассеянных в различных местах и неудобозримых по причине своей разбросанности среди посторонних материалов: а) собрание документов (летописи, акты, исторические узаконения и распоряжения правительства и духовных властей, и т. п., документов экономического характера); б) путешествия, воспоминания, описания, письма, дневники и др.; в) жития и службы местным святым, биографии деятелей Лавры и лиц в сфере ее влияния; г) монографии и исторические исследования, касающиеся Лавры и отдельных сторон ее жизни, в частности – осада Лавры и Лавра как крепость; д) путеводители по Лавре и ее району.

П. Всей иконографии Лавры, ее насельников и деятелей, по возможности, в подлинниках, а где нельзя – в воспроизведениях: а) старые изображения (на иконах, гравюрах, литографиях) внешнего вида Лавры и ее зданий; б) современные изображения видов Лавры в целом и по частям – картины, гравюры, рисунки, литографии и т. д., также современные лубки; в) лицевая иконография Лавры: 1) иконы или их воспроизведение, изображения преподобного Сергия, его учеников и сподвижников, а также других деятелей Лавры или связанных с ней [исторических лиц]; 2) портреты всех родов, изображения всех, по возможности, деятелей Лавры или соприкосновенных с ней (например, профессоров Духовной академии); г) изображение различных моментов истории и жизни Лавры – историческая живопись, гравюры, рисунки, фотографии и т. п.; лубки.

III. Собрание автографов в подлинниках или воспроизведениях всех вышеназванных лиц.

IV. Собрание планов, чертежей и архитектурных деталей всех зданий Лавры в их исторических судьбах.

V. Разборные модели всей Лавры и отдельных зданий, а также рельефная карта местности (без чего непонятна была бы картина осады), по возможности, демонстративные и на которых путем удаления частей можно было бы прослеживать исторические напластования и переделки.

VI. Карты, диаграммы и схемы, наглядно показывающие распространение культурного влияния Лавры и разные стороны ее жизни (экономическая жизнь, рост населения, количество богомольцев и т. д.).

VII. Карточный биографический словарь-справочник с биобиблиографическими указаниями: а) всех деятелей и насельников собственно Лавры; б) лиц, соприкосновенных с ней. В качестве материалов для справочника желательно собрание, кроме официальных дел, документов личного характера, как-то: писем, дневников и т. п.

VIII. Некрополь Лавры: а) карточный справочник с указанием всех погребенных в Лавре; б) подробный план Лаврского некрополя, для выяснения которого необходимы некоторые раскопки; в) собрание надгробий, могущих найтись при раскопках и иными путями.

IX. Собрание фотографий и эстампажей всех древних надписей, имеющихся в Лавре.

X. Фотографии, эстампажи и воспроизведения резных, лепных, чеканных, битых, гравированных и пр<очих> орнаментов.

XI. Воспроизведение миниатюр и заставок из Лаврских собраний.

XII. Просветительная деятельность Лавры и учреждений, связанных с ней: коллекция изданий Лавры, Академии, Троицкой семинарии.

XIII. Собрание музыкально-вокального творчества Лавры: а) рукописные и печатные ноты лаврских песнопений; б) фонограммы лаврских напевов.

XIV. Иконографическое влияние Лавры: а) коллекция вариантов и древних воспроизведений замечательнейших икон Лавры, особенно «Троицы» Рублева; б) историческая эволюция некоторых замечательных икон в связи с записями и копированием.

П. Флоренский, П. Каптерев

1918.XI.26. ст. ст.»²⁰

Кроме Троице-Сергиевой лавры, комиссия вела большую работу по охране памятников искусства и старины в окрестностях Сергиева Посада. Членом Комиссии по охране Лавры и учредителем Общества изучения местного края П. Н. Каптеревым 25 сентября 1918 г. в докладе «О задачах Сергиево-Посадского общества изучения местного края» была выработана обширная программа и принципы изучения края, принятые и комиссией. В докладе отмечалось, что «местный край должен изучаться в целом, как живой организм; не следует выделять лишь эффектное и редкое: то, что мало интересно во всероссийском масштабе, может оказаться полным великого значения для характеристики данной местности. Изучению должно подвергаться, согласно основному научному требованию, все, что в известной живой связи характеризует облик и душу местного края». В плане работ от 26 сентября 1919 г., зачитанном П. А. Флоренским, предлагалось «привести в известность и, по мере возможности, обследовать церкви и монастыри, связанные ранее с Лаврою, куда могли уйти многие памятники иконографии и других сторон Лавры, отсутствие которых составляет пробел в собрании сокровищ Лавры»²¹.

В соответствии с этим Комиссия по охране Лавры приняла на учет и под охрану памятники Вифанского и Гефсиманского скитов, имений Абрамцево, Мураново, Царь-Дар, сел Благовещенье, Воздвиженье, Подсосенки, Тимофеевское, Шеметовское, деревни Рязанцево, городов Александрова, Переславля-Залесского, Пушкино, Сергиева Посада, Софрино, Хотьково. Необходимо отметить, что ряд музеев (Абрамцево, Александров, Мураново, Переславль-Залесский) действовали в дальнейшем вполне самостоятельно; комиссия принимала меры по охране этих памятников до образования в них музеев. Это диктовалось и усилением деятельности комиссии по организации собственного музея.

П. А. Флоренский много сделал для организации охраны памятников в окрестностях Сергиева Посада и других культурных центрах, в особенности в Абрамцево, куда неоднократно сам выезжал. Абрамцево было дорого и близко П. А. Флоренскому не только как исторический памятник, но как средоточие живых культурных сил России на протяжении многих десятилетий. Еще до Октябрьской революции, в письме от 30 июля 1917 г., отец Павел призывал А. С. Мамонтову приложить все силы к охране имения. В мурановской церкви с лета 1917 по 1920 г. служил брат жены отца Павла – священник Александр Гиацинтов.

Зная на деле, в каком опасном положении оказались коллекции и рукописные собрания монастырей, церквей и частных лиц, отец Павел старался организовать их учет и сбор не только из близлежащих усадеб и монастырей, имевших непосредственные связи с Лаврой, но и из некоторых дальних, находившихся вне района действия Комиссии по охране Лавры, но имевших огромное духовное значение. Так, по его инициативе были совершены командировки для описания и вывоза рукописей епископа Игнатия (Брянчанинова) из Николо-Бабаевского монастыря, А. Бухарева – из Переславля-Залесского, а также в Оптину пустынь.

Оптину пустынь отец Павел рассматривал как сокровищницу народной святыни, собирательницу русской духовности. «Святые Серафим Саровский и великие оптинцы – старцы Лев (Леонид) и Макарий, особенно же Амвросий – собирают в себя, как в огненный фокус, святыню народную. <...> Легкомыслие или безумие идти дальше не за ними, а помимо их, потому что это значило бы самовольно стремиться сократить от века намеченный ход мировой истории»²².

Когда отец Павел узнал, что в Оптину пустынь направляется эмиссар Н. П. Киселев, он написал ему 9 мая 1919 г. письмо, в котором объяснял необходимость сохранения Оптиной пустыни как духовного ростка будущей культуры, своеобразного «живого музея» духовной культуры.

«Глубокоуважаемый Николай Петрович!

До меня дотла весть о назначении Вас «эмиссаром» в Оптину пустынь. Не знаю, какие именно Силы так направили это назначение, но не сомневаюсь, что – благие. Не сомневаюсь и в том, что Вы являетесь «эмиссаром» не только от внешней власти по внешним делам, но – и от той, завязывающейся у нас, Власти духовной, которая еще не уплотнила в себе определенного центра, но которая нежными живыми нитями уже протянулась по России. Есть общественное мнение; но глубже его живет Мнение Общественное, и мой голос к Вам – не мой индивидуально, но, знаю, голос, причастный этому последнему. Считаю не только вправе, но и долгом своим высказаться пред Вами о деле, которому мы все, уверен – не исключая и Вас, придаем величайшую важность. Сохранение Оптиной пустыни от разгрома отнюдь нельзя рассматривать, как сохранение одного, хотя и очень хорошего, монастыря; Оптина – отличный памятник 20-х годов, она – богатый архив высокоценных документов по истории русского просвещения, наконец, она – духовная санатория многих израненных душ. Конечно, охранить ее с этих сторон – долг просвещенного человека, но для нас с Вами, ищущих духовной культуры и ждущих расцвета духовного знания, нового и вечного, верящих и утверждающих наступление новой эры культуры, нового исторического зона, ампирчики и архивчики, конечно, почти ничто в сравнении с этими вселенскими задачами.

Между тем Оптина есть именно завязь новой культуры. Она есть узел, не проектируемый только, а живущий вот уже сотню лет, который на самом деле осуществил ту среду, где воспитывается духовная дисциплина, не моральная, не внешне аскетическая, а именно духовная. Можно говорить о недостаточности, о некоторой неполноте Оптиной, о некоторой чисто теоретической недосказанности. Но совершенно бесспорно, что духовная культура во всем ее объеме должна идти не мимо Оптиной, а сквозь нее, питаясь от нее, вплетая в свое предание и эту нить, непременно и эту, потому что это есть единственная нить, которая, действительно, не прерываясь в плане историческом, низводит нас из века в век к глубочайшим напластованиям духовного преемства. Мы все мучительно думаем, хотя и с разными вариациями, об осуществлении школ или других учреждений, подготовлявших или дающих духовное просвещение, и в наших мечтаниях эти школы и учреждения разрастаются в нечто огромное, и качественно и количественно. Дай Бог, чтобы эти мечтания осуществились хотя бы частично. Но как бы нам не промечтать учреждение именно такой природы, именно такое по самой сущности своей, хотя бы и менее богатое, чем нам бы хотелось, но зато не мечтаемое только, а на самом деле реализованное на историческом плане, и главное, доказавшее свою жизненность. Если начать прослеживать мысленно самые разнообразные течения русской жизни в области духа, то непосредственно или посредственно мы всегда приводимся к Оптиной как духовному фокусу, от соприкосновения с которым возжигается дух, хотя бы потом он раскрывался и в ином, чем собственно оптинское направление. Оптина, выдаваясь не столько отдельными исключительными лицами, сколько гармоническим сочетанием и взаимодействием духовных сил, всегда была и есть, есть в настоящее время, как целое, могущий коллективный возбудитель духовного опыта, я осмелюсь сказать, единственный, в России по крайней мере, в таком роде и в такой силе возбудитель духа. Было бы с нашей стороны великим преступлением не пред группою монахов, а пред культурою будущего, не употребить всех возможных усилий для сохранения Оптиной в ее целом, то есть не как стен или рукописей, а того невидимого и не осязаемого физически водоворота, который во всяком приблизившемся к нему пробуждает, впервые может быть, острое сознание, что кроме внешнего отношения к миру есть еще внутреннее, бесконечно более его важное, лающее ощутить глубины бытия и миры иные. Оптина у подошедшего к ней родит убеждение, что этот новый взгляд на мир не случайное настроение, а доступен развитию, углублению и обогащению и что он, переходя в постоянный опыт иной действительности и жизнь в ней, подступая к краям нашего сознания, может изливаться оттуда как новое культурное творчество, как новая наука, новая философия, новое искусство, новая общественность и новая государственность. Вот этот-то не видимый, но могучий вихрь иной жизни, уже столько давший, уже питавший русскую культуру и еще больше имеющий дать теперь, когда с течением символистов разрушены препятствия со стороны рационализма и позитивизма, этот вихрь, за который все мы, люди одного устремления, хотя и разных деталей в путях и технике, должны ухватиться, как за ценнейшее достояние нашей современности, мы должны отстоять, должны отстоять во что бы то ни стало и каких бы это ни стоило усилий. Ведь, повторяю, тут дело идет о принципе внутреннего постижения жизни, я ошибся, не о принципе, а о живом побеге такого постижения и, притом, единственном побеге, единственном, доказавшем свою жизненность. Совершенно непереносима мысль, что чьи-то грубые сапоги, даже не во имя противоположного принципа, не во имя внешнего отношения к жизни, а просто по недомыслию, невежеству и пошлой грубости, могут растоптать этот росток, – что сулит ничем невознаградимую потерю нам всем и культуре будущего, а ведь она и ответственность за нее лежит именно на нас, сознавших безусловную необходимость духовных постижений. Я не смею говорить здесь о технике Вашей поездки: на месте Вам это будет, конечно, виднее, но мне бы хотелось в заключение заметить, что если бы, несмотря на все усилия, не удалось отстоять всю Оптину от разгона, то временною мерою мог бы быть перевод насельников Оптиной в тут же имеющийся скит. Желаю Вам успеха и с величайшим нетерпением я и все мы будем ожидать результатов Вашей поездки.

Господь да хранит Вас и да вразумит. С уважением к Вам и душевным расположением.

Священник Павел Флоренский.

1919. IV. 26/V.9. Сергиев Посад.

P.S. И хочется мне кончить, чем начал: Вам вручена судьба Оптиной и Вы являетесь ответственным за нее»²³.

16 мая 1919 г. Н. П. Киселев специально приехал из Москвы в Сергиев Посад, к отцу Павлу, чтобы «говорить об Оптинских делах, в частности делать свое сообщение о поездке в Оптину» (из записей П. А. Флоренского).

Но главной задачей Комиссии по охране Лавры была организация собственного музея. В обзоре деятельности комиссии к сентябрю 1919 г. Ю. А. Олсуфьев отмечал, что главная задача всякого музея – научное описание – была решена, что позволило приступить к развертыванию группы музеев Лавры. Однако у комиссии не хватало зачастую средств и сил к организации музея. Кроме того, имея в виду создание «живого музея» Лавры или хотя бы музея государственного, но при действующем монастыре и способствующем его жизни, Комиссия по охране Лавры встречала постоянное противодействие со стороны Наркомата юстиции и местной власти. Пытаясь дать Комиссии по охране Лавры большие полномочия, Отдел по делам музеев и охраны памятников 21 сентября 1919 г. подчинил ее Отделу провинциальной охраны (вместо реставрационного) и назначил председателем комиссии Ю. А. Олсуфьева.

7 октября 1919 г. Отдел по делам музеев утвердил Положение о Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой лавры. В Положении отмечалось, что в порядке заведывания памятниками Лавры комиссия: «1) хранит их, 2) изучает, 3) описывает, 4) делает доступными для обозрения народом и, наконец, 5) руководит этими обозрениями. В порядке выполнения задач, возлагаемых на нее коллегией, комиссия: 1) подготавливает материал для реставрационных работ коллегии по иконописи, шитью, архитектуре и т. п., 2) изучая памятники, комиссия дает коллегии исторические справки, необходимые для реставрационных работ, 3) комиссия, по поручению коллегии и руководясь ее точными инструкциями, наблюдает за производимыми работами, осведомляя коллегию о ходе работ»²⁴.

Совершенно исключительна для музееведения тех лет была научно-издательская деятельность Комиссии по охране Лавры²⁵. Изданные несколькими сотнями экземпляров описи икон, утвари, панагий до настоящего времени остаются востребованными в научном обороте. Практическое же значение их состояло в том, что ценности Лавры, описанные и изданные, не могли быть бесконтрольно изъяты, как это случилось в других монастырях и церквах.

Но планомерная научно-музейная деятельность Комиссии по охране Лавры вскоре была прервана.

[Обращение. Б. м., 1919.] Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры. Ее цели и задачи // Музей-5. Художественные собрания СССР. М., 1984. С. 163.

Троице-Сергиева Лавра. <Сборник.> Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой Лавры (далее: Комиссия...). Сергиев Посад, 1919.

Содержание:

П. Флоренский. Троице-Сергиева Лавра и Россия (с. 3–29).

П. Каптерев. Из истории Троицкой Лавры (с. 30–45).

И. Бондаренко. Художественный облик Лавры (с. 46–63).

Ю. Олсуфьев. Иконопись (с. 64–82).

Ю. Олсуфьев. Лицевые книги и их орнамент (с. 83–88).

Т. Александрова-Дольник. Шитье (с. 89–100).

Ф. Мишуков. Утварь Троицкой Лавры (с. 101–118).

М. Шик. Митрополичьи покои (с. 119–125).

С. Мансуров. О библиотеке (с. 126–143).

М. Шик. Колокольня и колокола (с. 144–155).

В. Д. Дервиз. К вопросу об экономическом положении б. Троице-Сергиевой лавры (доходы и расходы Лавры за 1917 год). Издание Государственного Сергиевского историко-художественного музея (далее: Издание Сергиевского музея). Сергиев Посад, 1926.

[Ю. А. Олсуфьев.] Опись икон Троице-Сергиевой лавры до XVIII века и наиболее типичных XVIII и XIX веков. Предисловие Ю. Олсуфьева. Сергиев Посад, 1920.

[Ю. А. Олсуфьев.] Опись лицевых изображений и орнамента книг ризницы Троице-Сергиевой лавры. Предисловие Ю. Олсуфьева. Сергиев Посад, 1921.

[Ю. А. Олсуфьев.] Опись крестов Троице-Сергиевой лавры до XIX века и наиболее типичных XIX века. Предисловие Ю. Олсуфьева. Сергиев Посад, 1921.

[Ю. А. Олсуфьев.] Дополнение I к «Описи икон Троице-Сергиевой лавры» 1920 года. Сергиев Посад, 1922.

[Ю. А. Олсуфьев.] Искусство XIV и XV веков. Выставка при музее б. Троице-Сергиевой лавры. 1924. Предисловие Ю. О<лсуфьева>. Комиссия... Сергиев Посад, 1924.

[Ю. А. Олсуфьев.] Искусство XIV и XV веков. Каталог наиболее выдающихся произведений этой эпохи в музее б. Троице-Сергиевой лавры. 1924. Предисловие Ю. О<лсуфьева>. Комиссия... Изд. 2-е, доп. и испр. Сергиев Посад, 1924.

Ю. А. Олсуфьев. К вопросу о шитом деисусном чине (1543) в музее б. Троице-Сергиевой лавры. – Доклад, читанный в Комиссии по охране памятников искусства Троице-Сергиевой лавры 27 декабря 1923 года. Сергиев Посад, 1924.

Ю. А. Олсуфьев. Кто вкладчики воздуха № 1479 и покрова № 1541 в музее б. Троице-Сергиевой лавры. – Доклад, читанный в Комиссии по охране памятников искусства Троице-Сергиевой лавры 10 апреля 1924 года. Сергиев Посад, 1924.

Ю. А. Олсуфьев. Опись ложек б. Троице-Сергиевой лавры. Дополнение к «Описи ковшей б. Троице-Сергиевой лавры. 1925 г.». Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Опись серебряных ковшей (формы ладьи) б. Троице-Сергиевой лавры. Комиссия... Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Опись серебряных чарок с плоскими полками и опись серебряных братин б. Троице-Сергиевой лавры. Комиссия... Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Дополнение II к «Описи икон б. Троице-Сергиевой лавры». Комиссия... Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. О «встречных» пробелах. – Доклад, читанный в Комиссии по охране памятников искусства б. Троице-Сергиевой лавры 22 июля 1925 г. Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Об изменениях в русском орнаменте в эпоху Возрождения (Примеры приведены из собраний б. Троице-Сергиевой лавры). – Доклад, читанный на съезде по вопросам древнего шитья и тканей при Комиссии по охране памятников искусства б. Троице-Сергиевой лавры 20 января 1925 г. Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Черты иконописного натурализма в памятниках XIII и XVII веков. Прокопий и Симон Ушаков. – Доклад, читанный в Комиссии по охране памятников искусства б. Троице-Сергиевой лавры 11 ноября 1924 г. Сергиев Посад, 1925.

Ю. А. Олсуфьев. Иконописные формы как формулы синтеза. Сергиев Посад, 1926.

Ю. А. Олсуфьев. Схема византийских основ теории творчества. Сергиев Посад, 1926.

Ю. А. Олсуфьев. Опись древнего церковного серебра б. Троице-Сергиевой лавры (до XVIII века). Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1926.

Ю. А. Олсуфьев. Дополнение III к «Описи икон Троице-Сергиевой лавры (1920)». Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1927.

Ю. А. Олсуфьев. Параллельность и концентричность в древней иконе как признак диатоксической организованности. Сергиев Посад, 1927.

Ю. А. Олсуфьев. Три доклада по изучению памятников искусства б. Троице-Сергиевой лавры. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1927.

Ю. А. Олсуфьев. Структура пробелов. Историко-иконологический этюд по памятникам собрания б. Троице-Сергиевой лавры. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1928.

А. Н. Свирин. Корбуха (гравюры В. И. Соколова и В. А. Фаворского). Комиссия... Сергиев Посад, 1925.

А. Н. Свирин. Памятник живописного стиля шитья («чин») XV в. в Сергиевском историко-художественном музее (б. Троице-Сергиевой лавры). Комиссия... Сергиев Посад, 1925.

А. Н. Свирин. К вопросу о еврейско-португальской торевтике XVI в., в связи с памятниками Сергиевского историко-художественного музея (б. Троице-Сергиевой лавры) // В кн.: Известия Российской Академии истории материальной культуры. Т. 4. Л., 1925. С. 277–288.

А. Н. Свирин. Сергиевский историко-художественный музей. Б. Троицкая лавра. (Подмосковные музеи. Путеводители под ред. И. Лазаревского и В. Згура. Вып. пятый). М.-Л., 1925.

А. Н. Свирин. Опись тканей XIV-XVII вв. б. Троице-Сергиевой лавры. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1926.

А. II. Свирин. Государственный историко-художественный и бытовой музей в г. Сергееве (б. Троицкая лавра). К X-й годовщине Октября. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1927.

Священник Павел Флоренский. Письмо А. С. Мамонтовой 30 июля 1917 г. <об охране музея-усадьбы «Абрамцево»> // Сочинения в 4-х томах. Т. 2. М., 1996. С. 409–410.

Священник Павел Флоренский. Храмовое действо как синтез искусств (6–7 ноября 1918) // Маковец. 1922. № 1. С. 28–32; Сочинения в 4-х томах. Т. 2. М., 1996. С. 370–382.

Священник Павел Флоренский. Доклад сотрудников комиссии об осмотре Введенской и Пятницкой церквей, подземелья Троицкого собора и помещений под балконом трапезы (8 ноября 1918 г.) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 50–52.

Священник Павел Флоренский. Троице-Сергиева Лавра и Россия (12–15 ноября 1918) // Троице-Сергиева Лавра. Комиссия... Сергиев Посад, 1919. С. 3–29; Сочинения в 4-х томах. Т. 2. М., 1996. С. 352–369.

Священник Павел Флоренский, П. Н. Каптерев. Проект Музея Троице-Сергиевой Лавры, составленный членами Комиссии по охране Троице-Сергиевой Лавры, профессорами П. А. Флоренским и П. Н. Каптеревым по поручению Комиссии (9 декабря 1918) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 52–65.

Священник Павел Флоренский. Моленные иконы преподобного Сергия (27 декабря 1918 – 1 января 1919) // Сочинения в 4-х томах. Т. 2. М., 1996. С. 383–408.

Священник Павел Флоренский. О найденном иконостасе Ивановского монастыря (январь 1919) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 66–67.

Священник Павел Флоренский. Историческая справка о сени над бассейном (22 февраля 1919) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 67–69.

Священник Павел Флоренский. <Об издании Лаврского синодика> (апрель 1919)//Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М, 2000. С. 69–70.

Священник Павел Флоренский. Письмо Н. П. Киселеву <об охране Оптиной пустыни> // Сочинения в 4-х томах. Т. 2. М, 1996. С. 411–418.

Священник Павел Флоренский. Обратная перспектива (октябрь 1919) // Сочинения в 4-х томах. Т. 3(1). М, 1999. С. 46–103.

Священник Павел Флоренский. <Об издании каталогов Лаврского музея>. (23 ноября 1919) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 70–74.

Священник Павел Флоренский. <Об осмотре церкви Дома ребенка.> (3 марта 1920) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 75.

Священник Павел Флоренский. Опись панагий Троице-Сергиевой Лавры ХП-XIX веков. Сергиев Посад, 1923.

Священник Павел Флоренский. <Письмо в Музейный отдел Главнауки об обеспечении сухости Троицкого собора.> (25 апреля 1926) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 76–77.

Священник Павел Флоренский, Ю. А. Олсуфьев. Амвросий, троицкий резчик XV века. Издание Сергиевского музея. Сергиев Посад, 1927.

Священник Павел Флоренский. Полутысячелетний вяз (20 сентября 1927) // Собрание сочинений. Статьи и исследования по истории и философии искусства и археологии. М., 2000. С. 77–78.

<Щекотов Н. М.> О древнерусской книге (К выставке «Древнерусская книга» Сергиевского историко-художественного музея). Сергиев Посад, 1921.

Н. М. Щекотов. «Троица» Рублева (Фрагменты из рукописи, объединенные в статью. 1919–1920); Иконостас XV века (Из черновой тетради. 1923) // Н. М. Щекотов. Статьи, выступления, речи, заметки. М., 1963. С. 36–48.

10 ноября 1919 г., в тот самый день, когда Сергиевский исполком принимал постановление о ликвидации Троице-Сергиевой лавры как монастыря, Н. М. Щекотов докладывал о Троице-Сергиевой лавре в Отделе по делам музеев Наркомата Просвещения. Отмечалось, что «научная работа по регистрации поставлена хорошо, но в смысле музейного строительства не сделано ничего. Необходим руководитель по организации музея. Охрана поставлена неудовлетворительно». Было решено «образовать Комиссию по организации музея в Троице-Сергиевой лавре из И. Э. Грабаря, Н. М. Щекотова, П. П. Муратова и М. С. Сергеева, организовать ряд популярных лекций, в первую очередь просить Н. М. Щекотова прочесть лекцию по вопросам охраны»²⁶.

Смысл этих голословных решений, никогда не проводившихся в действие, был один: не дать Комиссии по охране Лавры организовать «живой музей Лавры» при действующем монастыре, убрать из охраны Лавры монашествующих.

После выселения монахов из Лавры – в ночь с 2 на 3 ноября – Лавра в действительности оказалась без охраны, а Комиссия по охране Лавры была поставлена в бесправное положение, так как постановление от 10 ноября 1919 г. вошло в противоречие с утвержденными Всероссийской коллегией «Положением о Комиссии по охране Лавры и комиссаре» и «Инструкцией комиссару Лавры». Ю. А. Олсуфьев и священник Павел Флоренский около 14 ноября 1919 г. составили докладную записку во Всероссийскую коллегию, объяснявшую создавшееся положение:

«Что же касается вопроса о сторожах, то и здесь, несмотря на некоторые неудобства и, на первый взгляд, несоответствия требованиям текущего момента, Комиссия, в согласии с общегосударственными и культурными задачами и указаниями Коллегии, считает желательным сохранение системы комбинированной охраны из воинского караула и прежних насельников Лавры – монахов. Эту, уже испытанную практикой, применяемую с согласия Всероссийской коллегии и Государственного контроля приблизительно год систему, было бы совершенно легкомысленно заменять, из посторонних искусству соображений, чуждой Лавре случайной группой сторожей. Трудно оценимые коллекции Лавры оказались бы фактически вверены случайному безответственному сброду неизвестно чем в Лавру привлеченных лиц – ибо ни оплата труда, ни иные условия службы в Лавре не могут быть чем-нибудь выделены по сравнению с иными особенно настоятельными потребностями фронта и тыла, и невозможно предположить отвлечение на это дело бескорыстных, ответственных работников. Таким образом, фактом внезапного выселения монашествующих Лавры, дававших Комиссии группу лиц, связанных между собою известной дисциплиной, связанных известной круговой порукой как связанных общими конфессиональными задачами и обязанностями, Комиссия лишилась необходимого ей, сравнительно вполне надежного, состава нужных ей сторожей и вообще лиц, обслуживающих Лавру.

Помимо этого Комиссия оказалась лишенной возможности нести ответственность за сохранность и должное использование лаврских зданий, памятников и т. д., так как вопреки принятому «Положению о комиссии и комиссаре» местные власти сочли возможным назначить собственною властью лицо, несущее функции по администрированию Лавры – коменданта. Пропуск в стены Лавры, размещение охраны и т. п. без видимых причин фактически были изъяты из области ведения комиссара Лавры. О причинах этих и иных нарушений своих прав и обязанностей комиссия запросила у местного исполкома объяснения, но ответа пока не получила.

Ввиду вышеизложенного, Комиссия обращается с просьбой к Всероссийской коллегии со своей стороны разъяснить местной власти истинные задачи работы отдела и принять меры, чтобы Комиссии были возвращены условия администрирования Лаврой, соответствующие общегосударственным и культурным задачам Коллегии, и именно: 1) были бы восстановлены права Комиссии и комиссара Лавры; 2) были бы возвращены сторожа и другие лица, необходимые Комиссии»²⁷.

Вероятно, эта записка заставила Отдел по делам музеев обратить более серьезное внимание на самоуправство местной власти.

3 декабря 1919 г. М. С. Сергеев докладывал в Отделе по делам музеев «о необходимости национализации Лавры для введения порядка и придания авторитетности работе комиссии»²⁸.

С 10 декабря 1919 г. по 15 января 1920 г. для обследования деятельности Комиссии по охране Лавры, выяснения хозяйственных и юридических вопросов по организации музея и выработке декрета в Лавру был совершен ряд командировок сотрудниками Отдела по делам музеев, в результате чего была образована ревизионная комиссия в составе М. С. Сергеева, М. Н. Щекотова и Л. И. Кондрашева²⁹.

Ревизионная комиссия Отдела по делам музеев в полном составе вошла в созванную по инициативе Сергиевского исполкома межведомственную комиссию по разрешению вопросов, связанных с закрытием Лавры как монастыря. Межведомственная комиссия провела четыре заседания с 25 по 28 января 1920 г. Несмотря на протесты представителей Отдела по делам музеев, межведомственная комиссия во фракционном совещании приняла резолюции о ликвидации всех храмов в Лавре, о передаче мощей преподобного Сергия в Москву, о «раскассировании» состава Комиссии по охране Лавры и приостановке ее деятельности, об образовании новой комиссии по созданию музея и управлению им, причем в таком составе, чтобы все ее члены принадлежали РКП. Можно не сомневаться, что эти решения были запланированы еще до начала работ межведомственной комиссии, так как созыв и руководство ее работами были возложены на М. В. Галкина.

* * *

«Мандат М. В. Галкину

на созыв межведомственной комиссии

21 января 1920 г.

РСФСР. Народный комиссар юстиции. Января 21 дня 1920 г. № 51. Москва. Копия № 4. Мандат. Народный комиссариат юстиции удостоверяет, что предъявителю его, эксперту VIII отдела Михаилу Владимировичу Галкину, действительно поручены созыв и участие в работах комиссии из представителей Наркомюста, ВЧК, Московского губисполкома, Сергиевского исполкома и Всероссийской коллегии по охране музеев и пам<ятников> искусства и старины для разрешения на месте, в Сергиевском Посаде, всех вопросов, связанных с ликвидацией Лавры как монастыря.

Т.<оварищу> Галкину, кроме того, поручается детальное обследование деятельности местной Сергиевской комиссии по охране пам<ятников> иск<усства> и старины и местного союза православных приходских общин Сергиевского Посада, а также и расследование по поводу исчезновения из Сергиевского исполкома подлинного акта вскрытия мощей Сергия Радонежского.

Ввиду сего т. М. В. Галкин командируется настоящим в Сергиевский Посад (Моск<овской> губ<ернии>) на срок, необходимый для осуществления возложенных на т. Галкина задач.

Подписали: Народный комиссар юстиции Курский. Заведующий VIII отделом Красиков. Секретарь Орлова.

С подлинным верно. Секретарь НКЮ Н. Орлова»³⁰.

«Протокол № 1

заседания Комиссии по разрешению вопросов, связанных

с ликвидацией Троице-Сергиевой лавры как монастыря:

25 января 1920 г.

Заседание открывается в 4 часа дня.

Присутствуют: Представители – Наркомюстиции – М. В. Галкин, Всероссийской чрезвычайной комиссии – Г. Я. Розенталь, Губсовдепа – А. М. Шведов, Всероссийской коллегии по охране памятников искусства и старины – М. С. Сергеев, Н. М. Щекотов, Л. И. Кондрашев, А. С. Кочаровская, местного исполкома – О. Ф. Ванханен, местного райкома – М. Т. Смирнов, Губнаробраза – П. Ф. Прищепа.

После краткого доклада т. Галкина об образовании и задачах особой комиссии в связи с ликвидацией Лавры как монастыря, состоявшейся в силу постановления пленума Сергиевского исполкома, утвержденного Московским губревкомом, был поднят вопрос о представительстве в комиссии различных учреждений.

После краткого обмена мнени<ями> было принято решение считать каждое представленное учреждение имеющим при голосовании по одному решающему голосу, независимо от числа представителей; с правом совещательного голоса входят в комиссию представители губнаробраза и местной Сергиевской комиссии по охране Лавры.

После проверки мандатов собрание избрало президиум: председателем – т. Галкина, секретарем – т. Смирнова, а на время его отсутствия – т. Шведова – заместителем.

Затем т. Галкин предложил порядок работы комиссии в связи с ликвидацией Лавры:

1) Распределение имущества Лавры на три категории:

а) имущество, несомненно имеющее значение историческое, художественное или археологическое и потому бесспорно подлежащее передаче Комиссии по охране памятников искусства и старины;

б) имущество, ценность коего в указанных отношениях сомнительна, а потому и вопрос об использовании такового тем или иным учреждением Республики должен подлежать обсуждению комиссии;

в) имущество, имеющее исключительно хозяйственную ценность и потому подлежащее бесспорной передаче местному исполкому.

2) О монахах, живущих в Лавре на положении стражников, их полезности, о допустимости этого, в частности о проживании в стенах Лавры архимандрита Кронида.

3) О комиссаре Лавры, назначение коего должно следовать от местного исполкома, независимо от Всероссийской коллегии, которая в целях политического направления работы музейной комиссии, наблюдения за переданными в ее пользование зданиями и т.д. избирает особого комиссара музейного городка. Функции обоих комиссаров должны быть строго разграничены.

4) О существовании в стенах Лавры канцелярии Духовного собора.

Т. Ванханен предлагает выработать проект положения о комиссаре Лавры и первым вопросом работ комиссии поставить: работа в Лавре Комиссии по охране памятников со времени ее возникновения и до настоящего момента ее передачи и план работ в ближайшем будущем.

Тт. Шведов и Розенталь указывают, что вопрос т. Ванханена есть обобщение вопросов, предложенных т. Галкиным, что, кроме того, необходимо на месте обследовать работы Комиссии и произвести осмотр самой Лавры.

Комиссия принимает следующий порядок работы:

1. Доклад Комиссии по охране Лавры о сделанных работах, сообщения коллегии о планах ее в отношении Лавры.

2. Распределение имущества Лавры.

3. Распределение помещений Лавры.

4. О комиссаре Лавры.

5. Текущие дела (вопрос о монахах-стражниках и др.) и о существовании Духовного собора.

Представители Всероссийской коллегии сообщили собранию предписание Н. И. Троцкой об удалении бывшего игумена Кронида из Лавры, каковое предписание наместнику Лавры уже объявлено.

Ввиду невозможности дальнейшего присутствия на заседании членов местного исполкома, председатель объявляет заседание в 5 час. 30 мин. закрытым, следующее заседание назначается на 11 час. утра 26 января с. г.

Председатель комиссии, представитель Народного комиссариата юстиции Мих<аил> Галкин.

Член комиссии, представитель ВЧК Розенталь.

Член комиссии, представитель губ<ернского> исполкома А. Шведов.

Член комиссии, представитель ИК Серг<иевского> район<ного> совдепа О. Ванханен.

Представитель райкома партии Смирнов.

Представитель Всерос<сийской> кол<легии> Л. Кондратов, М. Сергеев, Щекотов»³¹.

«Протокол № 2

заседания комиссии по разрешению вопросов, связанных

с ликвидацией Троице-Сергиевой Лавры как монастыря:

26 января 1920 г.

Заседание открывается в 11 час. 35 мин. утра.

Председательствует т. Галкин. Секретарем – т. Смирнов.

Присутствуют: Розенталь, Ванханен, Шведов, Прищепа, Кондратов, Сергеев, Щекотов, Кочаровская, от Комиссии по охране Лавры – т. Мансуров.

В порядке дня: доклад Всероссийской коллегии о работе в Лавре Комиссии по охране памятников со времени ее возникновения и до настоящего момента, ее задачи, план работ в ближайшем будущем.

Слово предоставляется председателю Всероссийской коллегии по делам музеев т. Щекотову.

Т. Щекотов проводит в своем докладе деление работ Комиссии по охране Лавры на две резко отличающихся друг от друга стадии: первая – подготовительная стадия занесения вещей в инвентарь, составление их списков, вторая – составление подробных описей и распределение вещей по эпохам, по отделам сообразно их историко-культурной ценности. До приема Лавры комиссией масса вещей была свалена монахами в хранилищах, как в амбарах, отсутствовало распределение по эпохам, и отсюда выяснилась необходимость тщательного рассмотрения вещей, причем найдено много новых, установлены даты и эпохи, дотоле неизвестные. Это была колоссальная работа, которая требовала значительного напряжения сил, тем более что наблюдалось полное отсутствие каких бы то ни было указаний и руководств.

Главное хранилище Лавры – ризница, в прежнее время была почти недоступна для научного осмотра. Иллюстрация отношений к древним предметам: в ризнице найдено шитье конца XV века, прибитое гвоздями к стене шкафа. Много вещей исчезло. Много вещей оказались не внесенными в прежние описи как не имевшие ценности с точки зрения бывших владельцев, за это время работы комиссия сделала открытия громадной важности. Открыты даты многих икон и установлены эпохи. Таким образом, открылись новые горизонты в истории искусства и культуры.

Ванханен: Позвольте спросить, когда исчезли вещи из Лавры и какие?

Мансуров: Некоторых вещей не хватает по описям 1848– 1908 годов, куда они исчезли – неизвестно; это касается некоторых предметов, икон и пр.

Председатель просит предлагать вопросы по окончании доклада о каждой стадии работы.

Собрание принимает это предложение.

Щекотов (продолжает): Работа коллегии, санкционируемая Отделом по делам музеев Наркомпроса, была обусловлена характером будущего музея, в котором уже имеются культурные памятники XIV века, отдельные памятники XII и даже VI века. Ценность этих предметов, находившихся в разных местах Лавры, но особенно в ризнице, представляется исключительной. Разнообразие: древнерусская живопись, драгоценные металлы, резьба на камнях, древнерусское шитье. Необходимо продолжить строгое распределение по эпохам, чтобы иметь возможность представить эволюцию русского искусства от допетровского времени до наших дней, развитие русской иконописи, отражавшей настроения, волновавшие Церковь и общество в разные эпохи, кончая современной – эпохой упадка. Эта работа была весьма и весьма кропотливой, особенно, принимая во внимание необходимость справляться в разных трудах и изданиях, чтобы точно определить тот или иной памятник.

Мансуров более детально знакомит собравшихся с работой Комиссии по охране Лавры: комиссия при приеме Лавры нашла груды культурно-исторического материала первостепенной важности: несколько тысяч икон, сотни предметов из серебра, золота и прочих драгоценных металлов, около тысячи (1 000) древних рукописей, древние скульптуры – все это лежало в ризнице и других местах, как в складе, никем не обследованное, никем не систематизированное. В задачи Комиссии по охране Лавры входило не только составление описей всего этого богатства, но и выявление культурной ценности найденного, что при полном отсутствии каких бы то ни было пособий, указаний, отсутствии вообще в России музеев этого рода, необследованности русской иконописи составляло колоссальную работу. А членов комиссии было только 4–5 человек. Таким образом, вся работа могла быть доведена до конца только в десятки лет. Поэтому комиссия вела работу ускоренным темном, имея целью скорее развернуть музей и предоставить доступ в музей широким массам. Одновременно с разборкой материала была сделана попытка расположить материал по эпохам. Были найдены произведения дотоле неизвестных авторов, как, например, монаха Амвросия. Все это необходимо было после датировки распределить и систематизировать в научно-художественном отношении. При незначительности числа членов комиссии каждому была предоставлена особая отрасль работы. Олсуфьев работал над разборкой до 1 000 икон, причем в его задачу входило развертывание их по эпохам и школам, причем было необходимо в форме художественных галерей показать исторический путь русской живописи и вообще русского искусства. Несомненно, в работе много пробелов, но необходимо учитывать колоссальный материал, отсутствие руководств по систематизации живописи. То же относится и к другим отделам: собрание предметов из ценных металлов, шитья и пр. Раньше это была просто масса предметов из золота, серебра, камней и пр., а теперь это должно будет развернуться в большой научно-художественный отдел. Флоренский работал над систематизацией материала по векам, над его анализом. Простая опись – дело часов, но работа с музейной точки зрения – дело громадное, однако работа уже почти закончена, и описи подготовлены к печати. Далее содокладчик указывает на развернувшиеся новые горизонты русской живописи, внесение новых черт, на технические работы по приведению в надлежащий вид найденного материала; реставрация, промывка почерневших икон и пр., что в значительной мере усложняет и замедляет работу комиссии.

Со стороны некоторых членов комиссии поступает предложение сократить доклад.

Предложение принимается.

Мансуров (продолжает): То, что я сказал, есть иллюстрация ко всем областям работы. Я лично работаю недавно, до сих пор работал в канцелярии отдела, а потому мои работы, в противоположность работам Олсуфьева и Флоренского, находятся в зачатке. Из дальнейших намеченных работ я могу указать на предполагаемое создание музея быта Лавры, представляющее собрание культурно-бытовых ценностей, каковую работу ведет член комиссии Шик. Им же ведется обследование соседних имений. Упоминая еще о второстепенном обследовании: колоколов с XV века, лаврских напевов и пр., должен в заключение указать на то, что в Лавре на крайне небольшом пространстве сосредоточено много культурно-исторических предметов. Комиссия старалась сохранить целостный характер отдельных отраслей искусства, сохранить характер памятников культуры и жизни Лавры.

Смирнов: Из кого состоит Комиссия по охране Лавры?

Мансуров: Первоначально в комиссию входили: Олсуфьев, Флоренский, Боскин; впоследствии в нее вошли: Шик, я, многие другие сотрудники появлялись периодически, приезжая из Москвы. В работах архитектурно-реставрационных принимали участие: Тюлин, Чириков, Брягин. Были специалисты по реставрации шитья. По многим причинам архитектурно-реставрационные работы остановились на полдороге.

Щекотов: Мне кажется, что я мог бы развить и дополнить свой доклад сам и что т. Мансуров высказывает предположения, не идущие к делу.

Председатель: Какой период охватывает первая стадия работ комиссии?

Мансуров: Это период с ноября 1918 года по январь 1919 года.

Председатель спрашивает собрание, нет ли еще вопросов. Вопросов не оказывается.

Щекотов (продолжает): Вторая стадия работы комиссии – это создание музея. Основной принцип – художественная централизация и централизация мастерства с точки зрения качества работы. Из-за этого принципа ведется борьба с прежними археологами, что противоречит современному научному взгляду. Избрание места расположения музея произошло не случайно. Ему предшествовала конференция музейных деятелей в Петрограде, на которой и внесены были основные принципы музейного дела, принципы основания музеев не только как кабинетов для научной работы специалистов, но как школы для просвещения масс. С целью иллюстрации отношения к исследованию могу указать, что в прежнее время вход в ризницу был затруднен даже для ученых. Комиссией найден ряд новых (с исторической точки зрения) икон, например, Рублева. Многие иконы были закрыты окладами, причем в дореволюционное время снять оклады для осмотра икон, вследствие противодействия монахов, почти не являлось возможным. Музей, как понимают его теперь, должен быть доступен всем, но при этом необходимо создать условия для возможной в нем работы специалистов. Внешкольный отдел Наркомпроса видит разрешение этой задачи в том, чтобы музей не был перегружен массой материала. А поэтому из общей массы выделяет ядро первокачественного материала и выставляет с таким расчетом, чтобы дать ясную картину исторического развития того или иного вида искусства и не вносить путаницы для обозревающего.

Предметы здесь располагаются по эпохам. Далее параллельно первой части устраивается запасная часть музея, где собраны однородные предметы, но с теми или иными уклонениями от основного типа (иконы, например, с ризами, в орнаменте и т. п.). Эта вторая часть также открыта для обозрения широких масс, параллельно с выставочной частью, но более приспособлена для работы специалистов. Далее при музее должен быть кабинет для научной работы, библиотека справочных изданий, научных библиографических словарей и пр.

Такие библиотеки существуют при Государственной Третьяковской галерее, Историческом музее в Москве. При музее должна быть также фотографическая комната для фотографирования документов и экспонатов. Фотографические снимки с экспонатов музея и иллюстрированные издания будут распространяться по всей Советской России. Такие комнаты есть при заграничных музеях, правда не во всех, но в лучших только. К тому же я должен указать на то, что работа по реставрации икон иной раз является одним из важных средств борьбы с вековыми предрассудками. Так, приходилось при некоторых реставрационных работах касаться чудотворных икон, которые на поверку оказывались иногда более позднего происхождения, чем то, которое усваивали этим иконам церковники. Мы тоже в своем роде, таким образом, вскрывали «мощи».

Итак, выяснив принцип построения музея, я повторяю, что музей состоит из двух частей: первая – выставочная, где должны быть сосредоточены самые ценные предметы, и вторая – запасная, где помещены предметы для обозрения желающими и для работ специалистов. В заключение я должен указать на размеры музея. Чтобы создать музей-школу для масс, необходимо, чтобы он обладал помещением с таким расчетом, чтобы в нем могли развернуться экскурсии в 20–30 человек одновременно. В виде справки укажу, что по сведениям, имеющимся в внешкольном отделе Наркомпроса, в московских музеях с мая месяца 1919 года перебывало до 70 000 человек экскурсантов, причем в учет не шли экскурсии, руководимые самими музеями или организациями красноармейцев, рабочих и пр. Кто идет в музей? Теперь идет в музей рабочий, красноармеец, приезжий из провинции, что устанавливается анкетами. Заканчивая свой доклад, я скажу, что коллегия считает своим долгом выслушать замечания по этому поводу комиссии, замечания весьма ценные, которые будут приняты в учет при дальнейших работах коллегии в деле организации в Лавре музея.

Председатель обращается с вопросом, нет ли дополнения к докладу. Дополнений не оказывается. Задаются вопросы.

Председатель: Когда коллегия решила создать музей на территории Лавры, считалась ли она с историческим значением Лавры как политического и религиозного центра? Учла ли комиссия чрезвычайную живучесть религиозных традиций, не думает ли она, что при этой живучести религиозных суеверий и предрассудков, кроме того, при несомненно ведущейся в Сергиевском Посаде агитации церковников, невежественные, религиозно настроенные массы на пролетарский показательный музей будут смотреть не как на собрание экспонатов, а как на предметы культа, раз богослужение в храмах Лавры будет продолжаться по-прежнему и раз мы оставим в числе лиц, обслуживающих и охраняющих музей, тех же монахов? Тенденция высших церковно-административных кругов очевидна: они намерены сохранить Лавру как религиозный центр и придать ему значение Ватикана, не говоря уже о прочем; ведь IV-e послание Патриарха Тихона было датировано 5-м сентября в Троицкой лавре.

Щекотов: Я отлично понимаю, но не знаю, поверите или нет. Я скажу, что наша работа кабинетная, она делает большое дело, поскольку разъедает темноту народную. Вы представьте, что икона, перенесенная в музей, уже теряет свое религиозное обаяние. Многие иконы теперь перенесены в музей. Там они не вызывают такого поклонения. На них смотрят как на предметы искусства, как на памятники старины. Уничтожению темноты должны способствовать словесная и печатная пропаганда, далее – расширение экскурсий. Но это уже не входит в нашу задачу. Это дело других учреждений и лиц.

Мы не видим нашу работу вне линии советского строительства. Если же отдельные работники оказываются не удовлетворяющими требованиям работы, их устраняют. Повторяю, что работа комиссии – работа деликатная и в то же время емкая.

Ванханен: Я должен сделать два возражения докладчику: во-первых, Отдел народного образования назван так потому, что задача его – рассеивать всеми мерами темноту народных масс, а здесь указывается, что борьба с религиозностью дело не Отдела народного образования, а других учреждений. Далее указывают еще на то, что главная масса приезжих падает на воскресенье, а в это время в соборах совершается служба. Когда же Троицкий собор, например, может работать как музей? Я думаю, что в первую очередь необходимо усилить борьбу с темнотой и религиозностью масс, а затем уже приступить к открытию музея, а до тех пор …..жно пожертвовать работой, намечаемой Наркомпросом, удовлетворившись пока лишь реставрационными работами. Все остальные отделения опечатать до тех пор, пока Лавра обитается монастырем.

Щекотов: Мною указаны общие основания борьбы с религиозной темнотой, ведущейся по линии уничтожения Лавры как монастыря.

Председатель: Вы говорите о том, что иконы, перенесенные в музей, теряют свое религиозное обаяние, но ведь здесь Вы мыслите возможность в стенах Лавры совместного существования пролетарского музея и религиозного культа.

Щекотов: Я изложил принципы работы, может быть, другое учреждение нашло бы другие способы. У нас нет иных точек зрения.

Ванханен: Вы не старайтесь³² подходить к этому вопросу с помощью вообще каких-либо точек зрения: как же Вы указывали на столкновение на почве реставрации всевозможных икон?

Щекотов: Это я указал, как на работу нашу в искоренении прежнего фетишизма. Здесь же наша работа – открыть памятники старины всему народу, а не прятать их, как делали в царское время.

Ванханен: Я хочу спросить еще о навесе над колодцем, не имеющем никакого значения как художественная ценность.

Председатель: Когда Вы пытались снять этот антихудожественный навес, почему Вы не довели до конца свой план? Ведь при остановке работ дискредитируется Советская власть, т. к. работы комиссия остановила, испугавшись каких-то угроз темной толпы.

Щекотов: Согласен с тем, что приостановка работ по ликвидации навеса – ошибка, хотя это, возможно, было вызвано опасением: было тревожное время, при вскрытии мощей происходили беспорядки.

Председатель: Насколько мне известно, никаких беспорядков не было.

Щекотов: Согласен, но повторяю, что реставрация икон есть своего рода борьба с темнотой.

Председатель: Кто стоял во главе комиссии во время приостановки работ по ликвидации безобразящего вид Лавры навеса? Если действия местной комиссии коллегия не считает правильными, то были ли привлечены к ответственности виновные в саботаже лица и кто именно?

Мансуров: Во главе стоял т. Бондаренко, заведующий архитектурными работами. Он отстранен отделом. Относительно работ в купели могу сообщить, что прекращение их было вызвано угрозами со стороны населения.

Председатель: Вы не отвечаете мне прямо на вопрос, кто же именно участвовал в комиссии, когда были прекращены работы у колодца?

Щекотов: Ответственность нес Бондаренко.

Мансуров: Все работавшие получали угрозы в разное время от населения, о чем доводилось до сведения центра, равно доводились просьбы об увеличении охраны.

Председатель: Вы говорите о факте приостановки работ с такими подробностями, во всем этом инциденте осведомлены настолько и так горячо отстаиваете бросивших работу лиц, как будто бы здесь сами Вы, гражданин Мансуров, были участником данных реставрационных работ.

Мансуров: Да, но членом комиссии я тогда не состоял.

Председатель: У меня вопросов больше нет.

Розенталь: Возвращаюсь к вопросу о создании музея. При наличности классовой борьбы должно согласоваться с условиями местности, которая здесь крайне неблагоприятная. Например – вскрытие мощей. Массу не разубедите в святости Лавры тем, что сделаете из нее музей, особенно если принять во внимание всю контрреволюционную деятельность духовенства.

Сергеев: В дополнение к словам Щекотова могу указать в виде иллюстрации отношения коллегии по данному вопросу на два примера: коллегия работала в университетской церкви при ее закрытии и открыла по распоряжению высшей власти Успенский собор, ею опечатанный, для совершения богослужения. И в том и в другом случае коллегия действовала, руководствуясь исключительно лежащими на ней задачами по охранению памятников. Культовые цели для коллегии безразличны.

Мансуров: Относительно места я могу сказать, что необходимо считаться с тем, что отдел не выбирал места для музея, а воспользовался уже существующим историческим местом.

Щекотов: Мы служим науке. Для рассеяния темноты необходима пропаганда. А какая пропаганда лучше той, которая может быть задана показательным путем иллюстрировать существовавшую монастырскую жизнь. Например, в Митрополичьих палатах XVI века указано на пьянство и разгул, царившие во время приезда Екатерины, как контраст с полной лишений жизнью послушников. Вы увидите здесь картины, рисующие нам роскошное питание высших монашеских слоев, связь церковных праздников с излишествами пищи монахов. Подобная пропаганда может сильно поколебать темноту и значение Лавры как фетиша.

Розенталь: Я возражаю Мансурову, что место музею не выбиралось. Я утверждаю, что Троице-Сергиевская лавра – это гнойник на теле Советской России, который необходимо так или иначе отсечь. А сравнивать Москву с Лаврой нельзя, т. к. в Москве имеется пролетариат, а здесь, в Троице-Сергиевском Посаде, пролетариата нет, а живет масса крестьян, купцов и пр.

Кочаровская: Вопрос о том, что место для музея неудачно, здесь не может ставиться. Здесь возникает принципиальный вопрос, оставить ли вообще работы или продолжать их. Что касается музея, я должна указать и на то, что в нем будут представлены не только религиозные мотивы, но вся история Русской Церкви, слагавшаяся из борьбы господствующей Церкви с различными сектами, здесь мы увидим отражения русского анархизма, а потому на самую Лавру надо смотреть как на живую иллюстрацию к религиозной борьбе.

Председатель: Мы вертимся вокруг и около, но к основному вопросу боимся подойти. Вопрос надо ставить прямо и открыто: допустимо ли совместное сожительство в стенах Троицкой лавры религиозного культа и музея для трудящихся масс, музей³³, который, как я только что слышу, должен явиться научной советской школой рабочего и крестьянина? Здесь необходимо руководствоваться не только декретами, инструкциями, циркулярами, которые все, начиная с, м<ожет> б<ыть>, основного декрета от [26] января 1918 года на нашей, а отнюдь не на вашей стороне. Здесь необходимо считаться с революционным правосознанием, учесть политические условия, оглядываться на такие, например, примеры и явления, как эксцессы в Сергиевом Посаде 19 и 26 ноября. К этим последним надо отнестись не просто как к внешним, случайным явлениям, надо учесть причины, которые их вызывали и тогда, может быть, разгадаем роль Троицкой лавры не только в области религии и искусства.

Здесь говорили о служении науке. Но позвольте спросить, какое лицо имеет ваша наука и какой идеологией она руководствуется? Мы знаем, что на историю некоторые смотрели как на прагматическое изложение событий, а [иные] учитывают государственность, отрицая общественность, иные признают и то и другое, иные относят все события к случаю; мы, коммунисты, расцениваем историю с точки зрения исторического материализма, т. е. говорим, что история хозяйства неразрывно связана и с историей общества, с историей возникновения и развития общественных классов. Скажите же, какова ваша идеология? Вы имеете слагаемые: 1) Предметы религиозного культа и качество экспонатов. 2) Лавру, этот религиозный центр, в качестве здания для музея. 3) Местного обывателя, которому религиозная настроенность диктуется главным образом самыми жизненными для него экономическими интересами. 4) Монахов Лавры в качестве охранителей. 5) Людей, обвеянных дымкой религиозных мечтаний, в лагере ученых и административных кругов Комиссии. Вы хотите сложить эти слагаемые и получить в итоге пролетарский музей, возникший в интересах борющегося рабочего класса. Я скажу Вам: напрасная мечта. Результат этих неудачных попыток налицо. Лавра, несмотря на состоявшуюся ликвидацию, продолжает фактически оставаться тем же монастырем. Мелькают монашеские рясы, не обрывается связь архимандрита Кронида с монахами, выселенными в различные скиты. Здесь монахи, вызываемые на так называемую недельную чреду служения, имеют особую комнату для ночлега и жительства. Спрашиваю их: кто разрешил? Говорят: Олсуфьев. Это можно продолжать без конца.

Я жду прямого, ясного и точного ответа, считает ли Российская коллегия принципиально допустимым существование религиозного культа с храмами, монахами, мощами, церковными службами рядом с музеем, который как будто создается для пролетарских масс?

Ванханен: Позвольте и с своей стороны задать тот же вопрос: возможно ли вести ту пропаганду, о которой говорит т. Щекотов, в народных массах, когда в Лавре, где должен быть центр борьбы с темнотой, происходит день и ночь служение?

Щекотов: Я должен сказать, что во время конструирования комиссии вопрос о закрытии храмов предусмотрен не был. С точки зрения научной работы в Лавре, закрытие храмов безразлично для музейной работы, музей не боится ни закрытых, ни открытых храмов. Как на начало одной [из форм] <анти>религиозной работы комиссии, могу сослаться на многие документы, открытые комиссией и подготовленные к печати, но неотпечатанные по причинам, от комиссии не зависящим, связанным с типографскими затруднениями. Мы не уполномочены пославшим нас отделом на закрытие храмов и прекращение культа, в то же время и не можем брать на себя ответственность за политическое поведение и работу других, если по вине их оказывается слабой контррелигиозная борьба.

Председатель: Я все-таки настаиваю на [не]³⁴ уклончивом ответе, а на прямом на поставленный вопрос.

Щекотов (поговорив с остальными членами коллегии): Мы не считаем себя вправе говорить от имени всего отдела и должны сначала снестись с Н. И. Троцкой и сообразоваться с ее распоряжениями.

Председатель: Я предлагаю выработать впоследствии резолюцию, в которой ясно и определенно выразить наше мнение о недопустимости в одном и том же месте, в одно и то же время и пролетарского музея в качестве советской школы, и церкви.

Кочаровская заявляет просьбу: ввиду ее краткого пребывания в должности комиссара, ее осведомленности³⁵ в делах Лавры, считать ее во всех вопросах от голосования воздержавшейся. Но обсуждение вопроса оставлен<о> до следующего заседания.

Представители коллегии просят отложить вопросы о религиозном культе в стенах музейного городка до следующего заседания, мотивируя это необходимостью снестись с центром для получения директив, тем более что здесь возникает вопрос о расторжении договора с группой верующих, которым уступлены те или иные храмы в стенах Лавры.

Комиссия решает отложить эти вопросы на следующее заседание.

Председатель объявляет заседание закрытым в 2 час. 15 мин. дня и назначает на 6 час. вечера осмотр Митрополичьих покоев, продолжение осмотра Лавры на следующий день 27-го января с 11 час. утра до 1 час. дня, а следующее заседание на 5 час. вечера 27-го января.

Председатель комиссии, представитель Народного комиссариата юстиции Мих<аил> Галкин.

Член комиссии, представитель ВЧК Розенталь.

Член комиссии, представитель Московск<ого> губ<ернского> исполкома А. Шведов.

Член комиссии, представитель ИК Серг<иевского> район-<ного> совдепа О. Ванханен.

Представитель райкома партии Смирнов. Представитель Всерос<сийской> кол<легии> Л. Кондрашов, Щекотов, М. Сергеев».

«Протокол № 3

заседания комиссии по разрешению вопросов, связанных

с ликвидацией Троице-Сергиевой лавры как монастыря:

27 января 1920 г.

Заседание открывается в 5 час. 45 мин. вечера.

Председательствует т. Галкин, секретарем – т. Смирнов.

Присутствуют: т. Розенталь, Ванханен, Шведов, Прищепа, Кондрашев, Сергеев, Щекотов, Кочаровская, Мансуров.

Председатель (обращаясь к представителям коллегии): Сделан ли вами в центр запрос по поводу вчерашних дебатов, и получен ли ответ?

В ответ на это представители коллегии подают мотивированное заявление, которое собранием принимается и прилагается к протоколу³⁶.

Председатель предлагает приступить к обсуждению следующего пункта программы.

Смирнов: Мы собираемся решить вопрос о разграничении помещений, а потому необходимо сначала вырешить: является ли этот вопрос самостоятельным или он разрешен только в связи с основным вопросом – ликвидацией Лавры как монастыря.

Щекотов: На основании уже сказанного мы не вправе решать вопросов, связанных с ликвидацией Лавры. Тем более, что и самая ликвидация еще не решена.

Председатель: Как не решена? Она решена на пленуме исполкома, утверждена Губисполкомом и совершенно невозможно решать вопрос об устройстве музея вне зависимости от ликвидации самой Лавры как монастыря. На каждом шагу нам приходится наталкиваться на факты вроде следующих: почти каждую ночь из соседних монастырей в Лавру приезжают монахи, живут, ночуют; словом, ясно, что если номинально Лавра упразднена, то фактически эта ликвидация еще не закончена. А так как коллегия имеет дело с Лаврой в течение двух лет, то, конечно, нам интересно было знать ваше принципиальное мнение о возможности ликвидации культа в Лавре. Я предлагаю приступить к обсуждению вопроса о распределении хозяйственного инвентаря.

Ванханен: С того времени, как был решен вопрос о ликвидации Лавры как монастыря, несколько раз происходили заседания пленума исполкома. На втором заседании вынесено постановление передать в распоряжение местного исполкома вещи, не представляющие художественной ценности, как-то: керосин, белье и пр. Но это постановление осталось только на бумаге, так как комиссар Лавры Денисов упорно вел какую-то своеобразную политику и давал самый решительный отпор при всяких попытках со стороны исполкома использовать принадлежащее ему по праву имущество, основываясь на том, что Лавра национализирована. Например, при осмотре свечного завода найдено две светских шубы, и когда исполком предъявил на них право, Денисов наотрез отказался их выдать. Вообще же с тех нор замечается планомерное систематическое противодействие исполкому со стороны администрации Лавры. Но, кроме вещей домашнего обихода, в Лавре, обладавшей громадным хозяйством, имеются еще запасы всякого рода других предметов хозяйства, которые могли бы быть переданы в коммунальный отдел местного исполкома, через который и должно бы происходить снабжение Лавры. Я считаю совершенно недопустимым, чтобы в Сергиевом Посаде существовала какая бы то ни было организация, имеющая снабжение помимо советских учреждений.

Сергеев: Дело ясно, и вопрос, мне кажется, разрешается крайне легко. Лавра передана полностью в ведение Всероссийской коллегии по делам музеев и охраны памятников старины и искусства, которая и является ответственной за Лавру.

Председатель: Лавра, за исключением зданий, имеющих художественную, историческую и археологическую ценность, находится в ведении местного исполкома.

Щекотов (продолжает): Что же касается хозяйственного инвентаря Лавры, таковой, конечно, подлежит передаче местному исполкому. Надлежит только эту передачу вполне оформить, чтобы не возникало бы каких-либо недоразумений с юридической стороны. При этом должно исключить инвентарь, необходимый музею, а также для дома выздоравливающих красноармейцев.

Ванханен: Мне известно, что в одном из помещений Лавры имеется склад 2-дюймовых досок. Музею они не нужны. На мое предложение передать их исполкому заявили, что доски эти якобы необходимы для витрин. По профессии я рабочий деревообделочник, и потому мне лично известно, что для витрин такие доски по своей толщине совершенно непригодны. Как оценить этот случай? По-моему, это самый настоящий саботаж. Должно все имеющиеся материалы передать Совнархозу, через который и должно уже идти снабжение музея. Исполком ручается, что все требования музея в отношении материалов, необходимых для ремонта, будут беспрекословно исполняться Совнархозом, но нельзя строить государство в государстве. Как на пример укажу на тот факт, что, когда здесь был съезд Советов и мне понадобилось 97 кроватей и я знал, что такое количество есть в Лавре, [я| обратился с просьбой об их выдаче, комиссия отказала, и мне ничего не оставалось, как взять их силой, о чем составлен акт. Что это опять, как не тот [же] умышленный саботаж.

Мансуров: Укажите, где и сколько материала, вроде указанного Вами.

Ванханен: В Лавре имеется до 200 досок, если только монахи их не растащили и не обменяли на хлеб; здесь есть до 20 листов кровельного железа, проволока, электрические провода, гвозди, керосин. На основании распоряжения губпродкома снабжение всех учреждений производится через продовольственный комитет по установленной норме. Если же встречается со стороны комиссии отказ выдавать излишки предметов, это указывает на то, что расход ведется здесь не по норме. Например, у бывшего настоятеля Лавры Кронида и у бывшего эконома Лавры было обнаружено несколько бутылей с керосином. Комиссия отказалась выдать их исполкому. А это необходимо.

Щекотов: Мы говорим о прошлом. То, что было, то прошло. Наша задача устранить недоразумения прошлого и наладить работу в будущем.

Мансуров: Тем более, что распоряжалась запасами не комиссия, а комиссар Лавры.

Сергеев: Ясно, что предметы, перечисленные т. Ванханеном, должны быть переданы исполкому.

Ванханен: Мало того, я указываю, что и впредь, по мере нахождения подобных вещей, их нужно передавать исполкому.

Щекотов: Предлагаю осмотреть все сараи, амбары, вообще все закоулки в Лавре, для чего следовало бы избрать представителей от исполкома и комиссии.

Сергеев: Предлагаю образовать согласительную комиссию.

Ванханен: Членов исполкома мало, а потому отрывать нужного работника для Лавры нельзя и потому предлагаю присутствие члена исполкома при осмотре помещений в Лавре считать необходимым только в важных случаях, а в остальных – достаточным присутствие представителя хозяйственного отдела, с которым, совместно с представителями комиссии, при осмотре отделят необходимые вещи и передадут их туда или сюда с оставлением надлежащих описей.

По заслушивании всех записавшихся ораторов собрание предлагает двум своим членам, председателю исполкома т. Ванханену и представителю комиссии, выработать соответствующую резолюцию и внести ее на обсуждение собрания.

Председатель: Вопрос о распределении имущества исчерпан. К каковому вопросу угодно собранию перейти?

После краткого обмена мнени<ями> собрание решает перейти к вопросу о монахах.

Ванханен: В Лавре живет много монахов, и включенных и не включенных в список сорока трех. А между тем в стенах Лавры жить никто из монахов, за исключением так называемых «стражников», права не имеет. (Голоса комиссии: Верно, правда.) Не надо забывать, что если и оставлены в Лавре монахи, то лишь как неизбежное зло, временно, но отнюдь не навсегда.

Щекотов: Я знаю, что работающие здесь, в Лавре, монахи собирались из своей среды избрать исполнительный комитет и устроить трудовую коммуну. Мне казалось бы, что исполком мог бы, разрешив это, помочь в организации и начать среди них соответствующую пропаганду. При этом можно было бы использовать трудовые элементы монастыря. Параграф 8 об отделении Церкви от государства циркуляра Народного комиссариата юстиции от 3-го января 1919 г. говорит: «В среде монастырского поселения следует делать различие между трудовыми элементами (рабочий элемент в монастырях) и теми, которые эксплуатировали их религиозность; необходимо не лишать эти трудовые элементы возможности на общих для всех граждан основаниях пользоваться правами, предоставляемыми законами Советской республики о земле, о социальном обеспечении и т. д.» Само собою разумеется, что земельно-жилищные отделы местных совдепов, при наделении таких элементов землею, инвентарем и пр. и обеспечении их квартирным довольствием, должны руководствоваться нормами, принятыми в данной местности для земельных и жилищных наделов.

Ванханен: Может быть, для Вас это и не заметно, но мне, давнему политическому работнику в Сергиевском Посаде, хорошо известно одно обстоятельство: монахи, учитывая создавшееся положение и видя, с одной стороны, что крестьяне не могут сочувствовать ни в какой мере лодырям-тунеядцам из их среды, а с другой стороны, что для сохранения монастыря у них имеется известная ячейка, во всех монастырях района заговорили о создании трудовых артелей и коммун. За эти артели и коммуны монахи и цепляются в надежде остаться на местах и продолжать свою религиозную работу. Среди монахов в Лавре много лиц с высшим образованием: иеродиаконов, иеромонахов-академиков. Пока они здесь, они не забудут директив своего сана. Переменив внешность, в душе они останутся теми же монахами. Я никакого содействия не окажу монахам до тех пор, пока они не обратятся в простых рабочих.

Мансуров: Мы говорим о монахах-сторожах. Ведь о каждом из них можно собрать исчерпывающие сведения. При обсуждении этого вопроса в отделе Н. И. Троцкая стала на ту точку зрения, что монахи, знающие Лавру лучше, чем [кто-либо] другой, могут быть и лучшими сторожами, чем кто бы то ни было.

Смирнов: Присутствие в Лавре не только монахов, но и иеромонахов недопустимо, я скорее готов совершенно закрыть Лавру, чем примириться с необходимостью держать в ней монахов в качестве сторожей. Наша задача – борьба с религиозным фанатизмом. А это не достигается. Обратите внимание на список: в нем только пять послушников, остальные иеромонахи или «рясофорные» монахи. Разумеется, охрана с таким составом недопустима.

Щекотов: Н. И. Троцкая, решив основать в Лавре дом для выздоравливающих красноармейцев, думала заменить впоследствии охрану из монахов охраной из этих красноармейцев.

Председатель: Когда предполагается устройство этого дома отдыха для красноармейцев?

Щекотов: В марте, но это зависит от того, насколько исполком пойдет навстречу Коллегии в деле отвода помещения.

Смирнов: Я укажу еще на то, что, когда войдешь в Лавру, везде видишь предметы культа, даже над дверями помещения коллегии прибита икона. Все это недопустимо.

Комиссия наличность предметов культа объясняет незаконченностью работ и обещает этот пробел восполнить в ближайшем будущем.

Председатель: Вопрос о нахождении в Лавре монахов в качестве стражников поднимался в VIII отделе Наркомюста, и я могу сказать, что это явление, с точки зрения революционного правосознания, VIII отдел считает недопустимым. Целый ряд фактов, имеющихся в нашем распоряжении, показывает, что существует в церковных кругах определенное желание использовать Лавру в политических целях. Известно, что монахи Лавры получают от приходских общин 120 000 руб. в месяц. Никаких трудовых коммун здесь не должно возникать, поскольку эти коммуны будут организовываться по религиозному признаку и всей коммун<ой>, всецело состоящей из монахов, будет поддерживаться религиозный культ. По признанию самих же представителей церковной иерархии, коммуны – это последняя соломинка, протянутая будто бы Советской властью. Здешняя, например, лаврская община уже рассуждает о том, что сейчас ставится на обсуждение собрания комиссией, она даже колеблется, не следует ли Патриарху выступить с особым посланием по поводу этих трудовых коммун, и только страх, как бы не выпала из рук последняя соломинка, заставляет общину решить, чтобы Патриарх со своим посланием остался бы в стороне. Из переписки игумена одного из монастырей Костромской губернии и из приказа какой-то Первой Сионской³⁷ канцелярии видно, что образование коммун есть лишь перекрашивание с целью замаскировать истинные планы и действия церковников. Здесь совершенно справедливо указывали, что было бы целесообразнее, чем иметь в качестве сторожей монахов, повесить на двери музея замки.

Щекотов: Но я должен указать на то, что запоры недействительны, воинская охрана, как это показывает пример Лавры, слаба. Мы согласны с тем, что неудобно держать охрану из монахов, но заменить нечем. По-моему, необходимо выработать резолюцию по этому вопросу.

Мансуров: Даю справку: Кронид был в список внесен не комиссией, а представителем исполкома, чтобы в среде монахов внедрить дисциплину. А остальные – как давно известные с точки зрения честности и которым доверяли.

Щекотов: Предлагаю, товарищи, говорить не о прошлом, а о будущем, перейти непосредственно к творческой работе.

Председатель: Иногда и экскурсии в область истории полезны.

Ванханен: Мы были согласны с временным оставлением монахов как сторожей, но за эти два месяца мы убедились, что они нисколько не лучше обыкновенных граждан, в числе их есть те же воры... Потому еще вопрос: лучше ли могут охранять Лавру монахи или частные лица? Я приведу содержание перехваченного письма одного из монахов в Саратовскую губернию, где он жалуется, что их жмут, их ограбили, все у них отняли и жить им не дают. Разве это не распространение контрреволюции?

Розенталь: Необходимо уничтожить это контрреволюционное гнездо.

Смирнов: Подобный подбор стражи в пролетарском музее абсолютно недопустим.

Председатель: Получают ли сторожа жалованье от комиссии?

Щекотов: Мы заинтересованы в сохранении кадра служащих и опираемся на их исполком. Относительно жалованья служащим могу сообщить, что жалованье было назначено по первой смете по 300 руб. в месяц от отдела. Но в последнее время произошла заминка в выдаче его, и они ничего не получают. Теперь представляется новая смета по низшим ставкам отдела труда.

Розенталь: По чьему распоряжению выдавалось жалованье в таком размере?

Мансуров: Смета была составлена до ликвидации Лавры как монастыря.

Розенталь: Была ли представлена смета Государственному контролю на утверждение, было ли в этой смете указано, что жалованье выдается на содержание стольких-то монахов-сторожей по 300 руб. в месяц и утверждена ли она?

Мансуров: Да.

Председатель и Розенталь: Вы утверждаете?

Мансуров и Щекотов: Подобные³⁸ сведения об этом вы можете получить в отделе, так как отдел не дает комиссии сведения об утверждении сметы, а прямо высылает деньги.

Мансуров оглашает смету комиссии на содержание сторожей и выписку из протокола заседания комиссии от 9–10 ноября 1918 г.

Щекотов: Я предлагаю перейти к реальному обсуждению вопросов.

Шведов: Вполне соглашаясь с мнениями тт. Смирнова и Розенталя о роли Лавры и монахов ее и вообще духовенства в контрреволюционных движениях, с недопустимостью оставления поэтому здесь кадра монахов, предлагаю, принимая во внимание необходимость охраны из сведущих лиц, оставить самое минимальное число послушников-специалистов, а остальных всех удалить из пределов Лавры, заменив их военной охраной.

Ванханен: По этому поводу надо снестись с губисполкомом, ввиду существования приказа о снятии постов со всех учреждений.

Сергеев: А также необходимо довести об этом и до сведения Госконтроля.

После этого председатель оглашает резолюцию фракционного совещания Комиссии по ликвидации Лавры как монастыря:

«Заслушав заявление членов Комиссии по охране памятников старины и искусства от 27-го января 1920 г., а также принимая во внимание, что Троицкая лавра, в ее целом, исторически являлась [и] в настоящее время является оплотом контрреволюционных сил, действующих под флагом религии, для служителей культа русским Ватиканом, собрание постановляет принципиальный вопрос о допустимости существования в стенах Лавры религиозного культа наряду с пролетарским музеем, обсудив в отсутствие членов Коллегии по охране памятников искусства и старины, вынести соответствующую резолюцию и в зависимости от сего приступить к обсуждению вопроса об использовании зданий как непосредственно вытекающего от того или иного разрешения основного вопроса о допустимости совместного существования в стенах Лавры религиозного культа и музея для трудящихся масс».

Вопрос ставится на голосование. «За» голосуют все члены и т. Кочаровская. Члены Коллегии воздерживаются от голосования. Т. Щекотов оглашает заявление следующего содержания:

«В силу полученных нами точных указаний, комиссаром Лавры остается т. Денисов и временно исполняет его обязанности т. Кочаровская. Означенные указания основаны на соглашении заведывающего Отделом по делам музеев т. Троцкой и заведывающего VIII отделом Наркомюста т. Красикова».

Председатель выражает удивление и указывает на возможность здесь какого-либо недоразумения, так как упоминаемое в данном заявлении якобы состоявшееся соглашение противоречило бы коренному взгляду VIII отдела на положение комиссара Лавры вообще. Председатель заявляет, что о подробностях состоявшегося якобы соглашения будет запрошен телефонограммой т. Красиков.

После этого председатель объявляет заседание в 8 час. вечера закрытым. Следующее заседание в 5 час. вечера 28-го января.

Председатель комиссии, представитель Наркомюста Мих<аил> Галкин.

Члены ком<иссии>: представитель ВЧК Розенталь, представитель губиспол<кома> А. Шведов, представитель ИК Сер<гиевского> район<ного> совдепа О. Ванханен, представитель райкома партии М. Смирнов, представители Всерос<сийской> кол<легии> Л. Кондрашов, М. Сергеев, Щекотов»³⁹.

«Заявление <27 января 1920 г.>

Копия

Считая, 1) что и<сторико>-х<удожественный> музей, надлежащим образом оборудованный, является одним из сильнейших средств борьбы с невежеством и темнотою, 2) что сокрытие от народа принадлежащих ему культурных ценностей, практиковавшееся во времена царского правительства, в настоящее время недопустимо, 3) что вопрос об устройстве музея в стенах Лавры предрешен Всероссийской коллегией и 4) что обсуждение этого вопроса выходит за рамки ряда тех адм<инистративно>-хоз<яйственных> дел, разбор которых в настоящей комиссии поручен нам отделом, мы заявляем, что находим излишним входить в дальнейшее обсуждение вопроса об устройстве в стенах Лавры музея, обещая довести до сведения Всерос<сийской> коллегии по делам музеев те соображения, которые были здесь высказаны по этому поводу.

Представ<ители> Отдела по делам музеев.

Подписал Кондрашев, подписал М. Сергеев.

Член коллегии отдела по делам музеев. Подписал Щекотов.

С подлинным верно: секретарь Комиссии по разрешению вопросов, связанных с ликвидацией Тр<оицкой> лавры как монастыря А. Шведов».

«Заявление <27 января 1920 г.>

Копия

В силу полученных нами точных инструкций, нам поручено: выяснить все вопросы чисто адм<инистративно>-хоз<яйственного> характера, устраняя все вопросы общего порядка, как-то: о ликвидации религиозного культа в Лавре и т. п., ибо эти вопросы лежат вне компетенции отдела и должны решиться просто в общем порядке советского стр<оитель-ст>ва, – и посему мы ни в какие дальнейшие обсуждения вопроса о ликвидации Лавры входить не можем.

Подписали: зам<еститель> предс<едателя> Комиссии по охране Лавры М. Сергеев, Кондрашев.

Член коллегии Отдела по делам музеев Щекотов».

«Заявление <27 января 1920 г.>

Копия

Считая, что выработка инструкции о комиссаре Лавры является правом заведующего Отделом по делам музеев, в ведении которого находится вся Лавра, мы не можем входить в обсуждение данного вопроса, не отказываясь выслушать те пожелания, которые могут быть высказаны на настоящем совещании.

Подписали представители Отдела по делам музеев М. Сергеев, Кондрашев. Член коллегии Отдела по д<елам> музеев Н. Щекотов».⁴⁰

«Протокол № 4

заседания Комиссии по разрешению вопросов, связанных

с ликвидацией Троице-Сергиевой лавры как монастыря

28 января 1920 г.

Копия

Заседание открывается в 6 часов вечера.

Председательствует т. Галкин, секретарем – т. Смирнов.

Присутствуют: тт. Розенталь, Шведов, Прищепа, Кондрашев, Сергеев, Щекотов, Кочаровская.

Председатель оглашает телеграмму, посланную им заведующему VIII отделом Наркомюста т. Красикову, и содержание полученного от него ответа, из которого видно, что никаких соглашений между ним, П. П. Красиковым, и Н. И. Троцкой относительно назначения комиссаром Лавры того или иного лица не было.

Розенталь: Кто передал представителям Всероссийской коллегии по делам музеев, что существует какое-то соглашение между тт. Троцкой и Красиковым о комиссаре Лавры?

Члены коллегии: Сообщение об этом получено по телефону. Мы примем меры к выяснению этого недоразумения.

Председатель оглашает резолюцию фракционного совещания комиссии по вопросу о религиозном культе. Резолюция принимается единогласно. Представители коллегии в голосовании не участвуют.

Председатель: Огласив резолюцию, я должен сказать несколько слов о работе Комиссии по охране Лавры. Мы произвели осмотр помещений, заваленных иконами и прочими предметами, предполагающими<ся> к экспонированию в данном музее. Мы пришли к убеждению, что работа комиссии, вследствие недостаточного комплекта сотрудников и иных причин, выражена крайне слабо. Если работа комиссии и впредь идти будет таким же темпом, она затянется на десятки лет. Помещения Лавры, занятые комиссией под научные работы, в которых, однако, фактически работ не происходит, парализуют возможность использования этих помещений, например, для размещения слушателей Института народного образования. Создается ненормальное положение. Да к тому же и состав комиссии по охране Лавры не внушает доверия: в стенах Лавры сидят люди, являющиеся не только фанатичными сторонниками православной веры, но и активными проводниками в массу народа определенно реакционной политики церковных кругов. Итак, монахи – с одной стороны, с другой – религиозно-настроенные лица. Сюда, в Троице-Сергиеву лавру, стягиваются, кроме того, политические элементы и другого порядка: граф Олсуфьев, князь Мансуров, сын вице-губернатора Заботкин, Розанова, дочь известного писателя нововременца. Что, это явление также случайно? Здесь, как видите, сосредоточился ряд классовых врагов пролетариата. Необходимо создать в Лавре особый подотдел коллегии, подотдел, который бы работал над созданием музея в Лавре, непременно оглядываясь на политические события и в то же время не отрываясь от масс. Во главе подотдела, по моему мнению, должен стоять заведывающий коммунист с коллегией из коммунистов же. Необходимо приглашение для музейных работ в Лавре специалистов в большем числе, не в количестве 4–5 человек. Необходимо пригласить сюда всероссийских известных художников и ученых, например, Рериха, а не Мансурова. Вопрос о создании музея принципиально решен. Музей должен быть здесь, в Лавре. Но прежде, чем развертывать музей, необходимо реорганизовать Комиссию по охране Лавры и выселить монахов. Охрана Лавры необходима, но охрана не из монахов. Что же касается зданий, то средний казначейский корпус Лавры, по выселении монахов, как ненужный комиссии, может быть отведен для размещения в нем слушателей Института народного образования. Вся Лавра целиком находится в распоряжении местного исполкома, который освобождает комиссии нужные ей помещения по мере фактического развертывания музея. И отсюда комиссар Лавры, лучше его назвать комендантом, назначается местным исполкомом, а заведывающий подотделом и коллегия при нем – народным комиссаром просвещения.

Щекотов: Мы считаем, что указание на медленность работы комиссии вследствие массы икон и пр. материала правильно. Необходимо во главе иконописной мастерской поставить не иконописца, а живописца. Разборка икон обусловлен<а> тем, что комиссия считала желательным произвести сортировку их, выделить те, которые могли бы быть переданы общинам верующи<х>, словом, так или иначе утилизировать их. Комиссия учитывает недостаток рабочих рук. В своей инструкции она определенно говорит о необходимости увеличить эти рабочие силы. Что же касается политической благонадежности комиссии, ее я касаться не буду, повторю лишь ранее сделанное заявление, что никакой связи между комиссией и Духовным собором нет. Думаете ли вы раскассировать комиссию или же просто ее рассиропить – это, конечно, зависит от вас, но я должен предупредить, что специалисты комиссии находятся на надлежащей высоте. В Сергиевском Посаде подобрать таких будет трудно.

Председатель: Почему здесь, в Сергиевском Посаде, а не в центре? Почему не стянуть сюда знающих, талантливых людей со всей России, раз музею в Лавре придается исключительное значение?

Щекотов: Да потому, что и в центре специалистов мало, а если они есть, то завалены работой. Я полагаю, что из состава комиссии Флоренский наименее внушает к себе недоверия и его можно бы было оставить. Что же касается т. Розановой, машинистки, то могу сказать, что Н. И. Троцкая предполагала уже ее уволить, но оставила на основании благоприятного отзыва т. Кочаровской.

Председатель: А Заботкин служит?

Щекотов: Нет, я полагаю, что в комиссии все же необходимо оставить хотя бы одного человека для преемственной связи.

Председатель: Это и мне кажется целесообразным.

Смирнов: Можно было бы оставить Флоренского.

Щекотов: Вопрос об образовании подотдела должен быть обсужден в центре. Об этом даст разъяснения Михаил Сергеевич [Сергеев]. Говоря о развитии музея, я вполне учитывал возможность его расширения и желал придать ему активную силу открытием при нем мастерских с постановкой во главе дела художника, концентрированием в нем работы ремесленников, ослабив, таким образом, культовый характер музея. В то же время мы окажем поддержку кустарной промышленности, что особенно важно сейчас и что в полной мере соответствует взглядам правительства. Мы вполне согласны с введением воинской охраны, если только она надежна. Согласны с желанием комиссии оставить ограниченное число монахов, это число и будет оставлено. Создание двух комиссаров Лавры, одного – заведывающего хозяйством, другого – идейного руководителя, не вполне желательно, чтобы не усложнить дела. Я предлагаю вопрос о комиссаре и о воинской охране перенести на разрешение центра.

Сергеев: Ваше пожелание об образовании подотдела будет передано, но необходимо знать те юридические нормы, под которые можно подвести план организации подотдела. Вопрос об этом уже обсуждался коллегией, но отклонен. Здесь нельзя организовать самостоятельный подотдел, вроде губернского, ввиду ограниченности района, в то же время нельзя и просто присоединить Лавру к одному из существующих районов, так как культурных ценностей здесь слишком много. Необходимо также юридически определить положение двух комиссаров и разграничить их функции. Эти вопросы наиудобнейше могут быть разрешены в центре.

Председатель: Вся Лавра подлежит ведению местного исполкома, а потому и все здания, не использованные комиссией, подлежат передаче исполкому, [оставлять пустующими здания нельзя, а по мере расширения музея здания] могут быть передаваемы в распоряжение коллегии. Я настаиваю на том, что политический контроль работы комиссии, ввиду особого, состоящего из коммунистов подотдела ли, комиссии ли (дело [не] в названии), именно здесь крайне необходим. Здесь говорили о том, зачем создавать подотдел, состоящий сплошь из коммунистов, и проводили аналогию между музеем и столичными музеями вообще, например, между Третьяковской галереей, в которой работы, может быть, успешно протекают при участии только специалистов. Аналогия эта, однако, не выдерживает критики. Ведь около столичных музеев «вообще» не ведется под флагом религии контрреволюционная агитация, и около столичных музеев не бушуют те страсти, которые бушуют здесь, в Лавре, под влиянием агитации чернецов.

Смирнов: Вопрос о комиссаре, назначаемом исполкомом, поддерживаю целиком. Полагаю, что все в Лавре, не имеющее исторической ценности, принадлежит исполкому. Относительно состава комиссии могу сказать, что члены Флоренский и Шик вполне лояльны, заняты только наукой и могут, по моему мнению, быть оставлены хотя бы временно.

Розенталь: Флоренского, хотя он и профессор Духовной академии, можно оставить временным, но не постоянным членом комиссии.

Комиссия принимает предложение о временном оставлении в Комиссии по охране Лавры Флоренского и Шика.

Щекотов: Какие части корпуса переходят под Институт народного образования? Как будет поставлен необходимый надзор за зданиями и вещами в стенах Лавры? Я полагаю, что этот надзор необходимо поручить Комиссии по охране Лавры. Многие здания и части их представляют высокую историческую ценность. Например, печь в Духовной академии времен Елизаветы Петровны. Ее необходимо сохранить. Потолки тоже. Во время царского режима проводились переделки и ремонты, искажавшие сущность исторических вещей, но теперь, я рад это констатировать, в советской России если переделки и происходят, то только с ведома коллегии. Необходимо коллегии предоставить право наблюдения и осмотра помещений.

Розенталь: Хотя и сомневаюсь, чтобы понадобились какие-либо большие <ре>монты, но уверен, что между комиссаром Лавры и коллегией будет полный контакт.

Председатель: Институту народного образования отходит верхний кор<идор> казначейского корпуса.

Щекотов: Но ведь там живут монахи?

Председатель: Их надо удалить.

Щекотов: Хорошо, но в таком случае необходимо озаботиться отделением жилых зданий от зданий, занятых музеем в том же коридоре. Нужно заложить все ходы, сообщение музея с 3-м этажом, кроме хода в бывшую церковь Зосимы и Савватия. Кроме того, во втором этаже есть две квартиры советских служащих. Относительно этих квартир необходимо принять то или иное решение в связи с очисткою под музей всего этажа.

Собранием это предложение принимается единогласно.

Розенталь: Прошу исполком дать справку, какие это советские служащие и какое отношение они имеют к Лавре?

Смирнов: Это не советские служащие, а курсанты Электротехнических курсов, партийные работники, живущие со своими семьями.

Щекотов: Им возможно дать и другое помещение. Может быть, им будет немного и хуже, но все-таки без помещения они не будут.

Розенталь: Я предлагаю выселить этих жильцов из помещений, имеющих связь с музеем, перевести их в другое.

Предложение принимается.

Смирнов: Теперь возникает вопрос об эвакуации архива.

Щекотов: Архив будет эвакуирован в трапезную.

Смирнов: Есть ли ценности в трапезной?

Щекотов: Да сама трапезная относится к временам Федора Алексеевича и представляет историческую ценность.

Председатель резюмирует работ<у> совещания, предлагает составление соответствующей резолюции по всем вопросам, затронутым в дебатах, передать в особую редакционную комиссию. Предложение принимается.

Председатель объявляет заседание в 8 час. вечера закрытым.

Председатель комиссии, представитель Народного комиссариата юстиции Мих<аил> Галкин.

Члены комиссии:

Представитель ВЧК Розенталь.

Представитель губисполкома А. Шведов.

Представитель райкома партии Смирнов.

Представитель Всер<оссийской> кол<легии> Л. Кондрашов, М. Сергеев, Щекотов»⁴¹.

«Резолюция № 1

Комиссии по разрешению вопросов, связанных

с ликвидацией Троице-Сергиевой лавры как монастыря.

[27 января 1920 г.]

Принимая во внимание:

1) историческое значение Троицкой лавры как религиозного и политического центра;

2) попытки представителей современной церковной иерархии использовать в своих классовых целях Лавру как своего [рода] русский Ватикан, а также попытки объединившейся подле этого монастыря буржуазии сделать Лавру орудием классовой борьбы, что доказывается, между прочим, данными производимого расследования, а также имевшими место в Сергиевском Посаде 19-го и 26-го ноября 1919 года выступлениями;

3) значение развертываемого в стенах Лавры музея древней русской живописи и искусства как школы пролетарских масс;

4) чрезмерную живучесть среди умственно отсталых масс религиозных предрассудков, суеверий и традиций;

5) полную, ввиду сего, возможность для церковников использовать в глазах несознательных масс показательный музей при неудовлетворительной постановке последнего и при сохранении в стенах Лавры религиозного культа, в целях возвращения косвенным путем Троицкой лавре прежнего значения как религиозного культа центра;

комиссия, обследовав на месте конкретные условия, как то: линию поведения местных монахов, создание вокруг Лавры на религиозной почве политических объединений, общее настроение масс, почти полное отсутствие так называемого паломничества в Лавру как из Москвы, так равно и из других городов Республики, категорически признает полную недопустимость совместного существования в стенах Лавры пролетарского музея и религиозного культа и ввиду этого считает необходимым осуществление следующих практических мероприятий:

1) Комиссия полагает, что в стенах Лавры должны быть ликвидированы все храмы и с течением времени оборудованы в помещения, годные для музея, что, по мнению комиссии, не может причинить сторонникам православной религии какого-либо стеснения в отправлении нужных им религиозных обрядов, так как в Сергиеве при 20 000 населения имеется, кроме лаврских храмов, 5 приходских церквей.

2) Существующие «мощи» Сергия Радонежского, продолжающие и по настоящее время служить в руках церковников предметом эксплуатации масс, комиссия признает необходимым передать в Москву, в один из музеев, в Отдел церковной старины. В силу политических условий, «мощи» эти ни в каком случае, по мнению комиссии, не могут быть оставлены в Сергиевском Посаде, даже в помещении развернутого в стенах Лавры музея как один из его экспонатов.

3) Существование в стенах Лавры музея комиссия признает возможным только при условии проведения в жизнь первого и второго пунктов настоящей резолюции, причем богослужебные здания, имеющие художественную, историческую или археологическую ценность, передаются в распоряжение комиссии по созданию музея; остальные же здания, не имеющие вышеозначенной ценности, поступают в ведение местного исполкома, в распоряжение Отдела народного образования или социального обеспечения.

4) Комиссия признает совершенно недопустимым обслуживание и охранение находящихся в ведении музейной комиссии зданий монахами и вообще церковниками и мирится [с этим] на самое короткое время, до подыскания соответствующих лиц, с допущением к обслуживанию музея монахами-специалистами, числом не более 10.

5) Комиссия считает необходимым проведение планомерной антирелигиозной агитации как в самом Сергиеве, так и в районе, в особенности среди крестьянского населения, силами Наркомпроса, местного исполкома и райкома.

Председатель комиссии представитель Народного комиссариата юстиции Мих<аил> Галкин.

Члены комиссии:

Представитель ВЧК Розенталь.

Представитель губисполкома А. Шведов.

Представитель ИК Серг<иевского> район<ного> совдепа О. Ванханен.

Представитель райкома партии Смирнов»⁴².

«Резолюция № 2

Комиссии по разрешению вопросов, связанных

с ликвидацией Троице-Сергиевой лавры как монастыря.

[27 января 1920 г.]

Обследовав на месте работы местной Сергиевской комиссии но охране памятников искусства и старины, Комиссия по разрешению вопросов, связанных с ликвидацией Лавры как монастыря, выяснила:

1) Неудовлетворительность самого плана по развертыванию музея, когда участием всего лишь 4-х технических работников предположено развернуть музей в широком масштабе, что даже при совокупности вполне благоприятных условий фактически может быть выполнено лишь в течение многих лет.

2) Ввиду этого нецелесообразное занятие при наблюдающемся в Сергиевском Посаде остром квартирном кризисе целого ряда помещений так называемого казначейского корпуса под нужды развертываемого крайне медленным темпом музея выражается, например, в занятии годных для жилья и других общеполезных целей комнат под помещение в них всего лишь нескольких икон и других предполагаемых экспонатов музея.

3) Совершенно неудовлетворительный состав комиссии как по своему классовому составу, так и по руководящей ими в работах религиозной идеологии, а отсюда полное непонимание ими задач пролетарской культуры и вместе с тем поддержка религиозного культа и его служителей, что, не говоря о других многочисленных фактах (приглашение монахов в качестве стражников, выдача им, а в том числе и наместнику Лавры Крониду, «эпизодического» вознаграждения, предоставление выселенным из Лавры монахам, приезжающим в монастырь для совершения религиозных обрядов, особого помещения и т. п.), может быть иллюстрировано таким, например, фактом. В тексте летучки о реставрационных работах, принятом в заседании местной комиссии, последняя предполагала данное обращение начать словами, что работы ее производятся «с благословения Патриарха Тихона» (см. Дело комиссии № 3, сношения с Всероссийской коллегией. Отношение коллегии от 22 марта 1919 г. за № 2239).

4) Недопустимое и крайне опасное в пожарном отношении хранение богатейших по количеству рукописей, грамот, миниатюр и т. д. лаврской библиотеки в деревянной постройке, сооруженной внутри Трапезного корпуса.

5) Совершенно неудовлетворительную постановку почти уже законченного, по объяснению членов комиссии, подбор<а> экспонатов музея церковного быта в бывших Митрополичьих покоях. Данный музей, вследствие отсутствия ясно выраженной идеи, ни в коем случае не может претендовать на значение пролетарского музея, нужного трудящимся массам.

Неудовлетворительное состояние и полную [запущенность делопроизводства?] <канце>лярии комиссии, что видно из следующих данных: а) ни делопроизводителей, ни секретаря комиссия в настоящее время не имеет, будучи обслуживаемой штатом из сотрудников в лице помощника бухгалтера, журналистки и машинистки, б) секретарем Заботкиным бумаги подписывались еще 18-го декабря 1919 год<а> № 592, тогда как уже 17 декабря того же года состоялось увольнение его от должности секретаря, в) из отпусков бумаг видно, что целый ряд их (например, №№ 403, 404, 405, 406, 475, 496, 497) выпущен за подписью председателя Олсуфьева, секретаря Флоренского, а за комиссара бумаги оказываются подписанными помощником бухгалтера Смирновым, г) на отпусках целого ряда других бумаг, выпущенных из канцелярии. Неудовлетворительная постановка канцелярии подтверждается, между прочим, заявлением члена самой же комиссии гр. Мансурова, коему было предложено заведование канцелярией, но который в своем отношении на имя комиссии от 28-го октября 1919 г. от этой обязанности отказывается, свой отказ мотивирует «хаотичным видом, в котором находятся дела».

Ввиду этого Комиссия по разрешению вопросов, связанных с ликвидацией Лавры как монастыря, признает необходимым:

1) Наличный состав комиссии раскассировать, удалив от какого-либо участия в работах данной комиссии бывшего графа Олсуфьева, гр. Мансурова, дочь писателя нововременца Т. В. Розанову, оставив в комиссии М. В. Шик<а> и временно, применительно к оставлению монахов-специалистов, профессора Флоренского ввиду: а) его незаменимости как в данный момент, так равно и в первый период работ комиссии в ее обновленном составе, б) его ученых трудов и в) также выяснившейся полной непричастности его [к] деятельности каких-либо приходских общин и церковных братств.

2) Работы местной комиссии временно приостановить до проведения в жизнь пп. 1 и 2 основной резолюции нашей комиссии по вопросу о религиозном культе в стенах Лавры и до реорганизации местного органа по созданию и управлению музеем.

3) В качестве органа по созданию и управлению музеем образовать комиссию из 5-ти человек, причем все ее члены, кроме иных необходимых данных, должны принадлежать РКП. В состав комиссии, кроме председателя и 2-х членов, назначаемых Народным комиссариатом по просвещению в качестве непременных членов с правом решающего голоса, входят по положению председатель местного исполкома и комендант Лавры.

4) Для выполнения плана по созданию в Лавре музейного городка должны быть в Сергиев Посад со всех мест Республики стянуты крупные художественные и технические силы, которые при комиссии могут образовывать особые совещания в качестве консультации экспертов-специалистов или по музейному делу в целом, или по отдельным его отраслям. Работа названных специалистов протекает под политическим руководством и контролем комиссии.

5) Ведению комиссии подлежат: а) здания, несомненно имеющие художественное, историческое или археологическое значение, и б) те здания, которые, хоть и не имеют указанного значения, но необходимы комиссии под нужды развертываемого музея. В ведение комиссии они поступают лишь с того момента, когда использование их комиссией для тех или иных целей будет действительно необходимо.

6) Все остальные здания должны находиться в ведении местного исполкома и распоряжение ими исполком осуществляет чрез избираемое райкомом партии и утверждаемое местным исполкомом лицо – коменданта Лавры.

7) В частности, в отношении конфликта по вопросу о назначении комиссара Лавры, комиссия полагает, что, ввиду того, что вся Лавра в целом, за исключением зданий, указанных в п. 5, находится в распоряжении местного исполкома, заведование ими исполком вправе осуществлять через назначение им особого коменданта. Назначение это не подлежит утверждению каким-либо органом центральной власти, в частности, Всероссийской коллегией по делам музеев. Наименование «комиссар Лавры» упраздняется. Временно, до образования указанной в п. 3 комиссии, Всероссийская коллегия заведование перечисленными в п. 5 зданиями и вообще сокровищами музея вправе осуществлять через назначаемое ею лицо – «комиссара Музея».

8) В отношении конфликта по вопросу о распределении зданий комиссия полагает, что в качестве помещений для использования их основным музеем должны служить связанные между собою ходами сообщений: 1) здание ризницы, 2) Троицкий собор и 3) часть Казначейского корпуса, занятая к настоящему моменту комиссией, а также трапезная и Митрополичий дом, в коем целесообразно организовать музей быта церковников, однако под непременным условием придания данному музею агитационного значения.

9) Монахов, находящихся сейчас в Лавре на положении стражников, выселить из Лавры до 25-го февраля 1920 года, оставив лишь из их среды в качестве специалистов на самое короткое время не более 10 лиц.

Охрану сокровищ музея поручить воинскому караулу, установив в Лавре соответствующее число постов.

10) Предложить местному военкому пересмотреть списки монахов и <послушников>, находящихся как в Троицкой лавре, так и равно в окрестных монастырях и скитах. Тех из монахов, кои по возрасту подпадают под действие положения о тыловом ополчении, немедленно призвать на военную службу в тыловое ополчение.

11) Предложить местному исполкому в кратчайший срок закончить начатый им осмотр всех амбаров, сараев, складов и т. д. на территории Троицкой лавры, выяснить содержимое, предметы хозяйственного обихода передать в соответствующие отделы местного исполкома для использования таковых в общеполезных целях.

12) Лаврскую библиотеку, хранящуюся в деревянной постройке Трапезного корпуса, без всякого промедления перевести в каменный трапезный зал, произведя предварительно необходимое оборудование последнего для развития в нем библиотеки.

13) В освобождающихся за выселением монахов кельях так называемого Казначейского корпуса устроить общежитие для студентов местного института народного образования.

14) Комиссия признает необходимым, в целях сохранности сокровищ музея, полную изолированность зданий и помещений, занятых комиссией от какого [бы] то ни было жилья посторонних музею лиц, и ввиду этого полагает, что: а) проживающие сейчас в количестве 4<-х> семей на территории комиссии семей⁴³ курсантов Электротехнических курсов должны быть переселены в иные соответствующие помещения, б) заделать в тех же целях ход сообщения, связывающий часть, занятую комиссией, от помещений в том же Казначейском корпусе, предоставляемых в распоряжении исполкома.

Председатель комиссии, представитель Народного комиссариата юстиции Мих<аил> Галкин.

Член комиссии, представитель ВЧК Розенталь.

Член комиссии, представитель Московского губисполкома [А. Шведов].

Член комиссии, представитель ИК Серг<иевского> район<ного> совдепа О. Ванханен.

Представитель райкома партии Смирнов»⁴⁴.

«Инструкция, выработанная конфликтной комиссией

в Троице-Сергиевой лавре от 27 января 1920 г.

о порядке передачи хозяйственного инвентаря Лавры

в распоряжение местного исполкома.

Весь хозяйственный инвентарь Лавры передается Комиссией по охране Троице-Сергиевской лавры в ведение местного исполкома за исключением инвентаря, необходимого Для хозяйственных надобностей комиссии, как-то: 1) предметы, явно необходимые для оборудования как самого музея, так и всех связанных с ним учреждений, квартир служащих канцелярии, помещений для приезжающих, мастерских и т.п., 2) инвентарь, необходимый для дома отдыха раненых красноармейцев, имеющегося быть открытым в Сергиевом Посаде, как-то: кровати и пр.

Все находящиеся в Лавре материалы должны быть переведены в распоряжение местного исполкома и никаких запасов на будущее, ставящих Лавру в исключительное относительно других мест<ных> учреждени<й> положение, у комиссии не должно быть.

В случае, если по соглашению с местным исполкомом окажется возможным принять некоторые запасы в кладовых Лавры, то хозяйственная часть комиссии обязана давать о израсходовании этих материалов отчет соответствующему отделу исполкома по законной форме, каковая форма может быть получена от местного исполкома. Материалы, необходимые для оборудования дома отдыха раненых красноармейцев, как-то: химические продукты, кислота и масла и др., должны храниться в точно определенном количестве, не подлежащем расходованию, в Лавре впредь до передачи их дому отдыха. Передача всего перечисленного должна происходить с соблюдением всех законных формальностей, каждой передаче должен предшествовать осмотр передаваемых вещей одним из членов комиссии из ее научного состава на случай, если бы оказалось, что среди предметов имеются вещи историко-художественного значения.

В первую очередь незамедлительно должны быть переданы те комплекты вещей, которые уже отобраны и рассортированы хозяйственной частью местной комиссии, а также строительный материал, в следующую очередь передается все остальное, для чего образуется в кратчайший срок хозяйственная комиссия из одного ответственного представителя местного исполкома и одного – со стороны Комиссии по охране Лавры. Эта комиссия ведет работу под надзором и руководством комиссара Лавры. Для технической стороны дела комиссия имеет право приглашать сотрудников, причем ответственность за закономерность и быстроту работ комиссии падает всецело на членов хозяйственной комиссии.

В целях наибыстрейшей ликвидации инвентаря Лавры работы комиссии должны происходить ежедневно непременно вплоть до окончания всех работ. На хозяйственную комиссию возлагается систематический осмотр [всех] без исключения помещений Лавры, кроме тех, которые оборудованы для надобностей Комиссии по охране Лавры.

На хозяйственную часть Комиссии по охране возлагается составление описи инвентаря и хозяйственных предметов, находящихся в распоряжении комиссии. К числу законных формальностей, которые должны сопровождать передачу, принадлежат акты: 1) опись передаваемых предметов, 2) акт о передаче, засвидетельствованный подписями член<ов> хозяйственной комиссии и комиссара Лавры. Подлинники этих актов составляются в двух экземплярах: один подлинник хранится в делах Комиссии по охране Лавры, а копия с него препровождается в Отдел по делам музеев и охране памятников искусства и старины, а другой подлинник передается в исполком. В случае каких-либо осложнений между представителями исполкома и представителями Комиссии по охране Лавры несогласие разрешается в наивозможно кратчайший срок уполномоченными на то представителями Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины и члена местного исполкома под председательством комиссара Лавры. Представителем в хозяйственную комиссию от Комиссии по охране Лавры назначается Ф. Ф. Вишневский, а его заместителем – А. И. Филиппов.

Член совета Всероссийской коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины Наркомпроса и член ревизионной комиссии Троице-Сергиевской лавры Михаил Сергеев.

Заместитель управляющего Отделом по делам музеев и охране памятников искусства и старины и член ревизионной комиссии Троице-Сергиевской лавры Л. Кондрашев.

Секретарь Сергиевского отдела исполкома Смирнов. Член коллегии Н. Щекотов.

С подлинным верно: секретарь Комиссии по разрешению вопросов, связанных с ликвидацией Лавры как монастыря А. Шведов. Сергиевский Посад Моск<овской> губернии.

29 января 1920 года»⁴⁵.

* * *

Необходимо отметить, что позиция Наркомата юстиции, ВЧК и Сергиевского исполкома по отношению к Троице-Сергиевой лавре складывалась из двух составляющих: 1) антирелигиозная борьба на всех уровнях, от идеологического до социально-политического; 2) пролеткультовская идеология. Если по отношению к антирелигиозности Наркомпрос оставался безмолвным, то с пролеткультовской идеологией старался бороться. Именно это повлияло на то, что фракционные решения межведомственной комиссии не были приняты и осуществлены в полном объеме.

2 февраля 1920 г. Н. М. Щекотов докладывал в Отделе по делам музеев о командировке в Троице-Сергиеву лавру. Было постановлено оставить Комиссию по охране Лавры в прежнем составе, назначив ее комиссаром А. С. Кочаровскую⁴⁶.

Полностью решение это осуществить не удалось, но все же из прежнего состава продолжали работать отец Павел Флоренский, Ю. А. Олсуфьев, М. В. Шик. Председателем был назначен священник Павел Флоренский. Сохранились удостоверения личности сотрудников комиссии М. В. Шика (от 2 февраля 1920 г.) и Ф. Г. Андреева (от 4 февраля 1920 г.), подписанные П. А. Флоренским как председателем комиссии, письмо в Нарбанк от 17 февраля 1920 г. с сообщением подписи П. А. Флоренского как председателя комиссии.

С 11 февраля 1920 г. Комиссия по охране Лавры стала состоять при Сергиевском подотделе искусств, председателем которого являлся В. И. Соколов, а членами – В. И. Хрустачев и В. Ф. Мей. В то же время историко-художественный музей Троице-Сергиевой лавры находился в непосредственном ведении Отдела по делам музеев как исключительный памятник, имеющий общегосударственное значение⁴⁷. Уполномоченным Отдела по делам музеев по организации музея в Лавре был назначен Н. М. Щекотов. При таком раздельном подчинении комиссии и музея связь и координация действий с Наркомпросом, естественно, разрушилась, а отношения с местной властью еще более ухудшились.

Письмо священника Павла Флоренского М. С. [Сергееву]

25 февраля 1920 г.

«Многоуважаемый Михаил Сергеевич!

Прежде всего извиняюсь за бумагу: иной нет. Мною переслано в коллегию на имя заведующего прошение об отставке, ввиду нервного моего состояния, которое лишает меня возможности плодотворной работы. Очевидно, надо мне оставить занятия в Лавре. Что же касается до научных описей, то я отработаю их дома и сдам в коллегию, когда позволит мне состояние здоровья. Прошу Вас, многоуважаемый Михаил Сергеевич, принять меры к утверждению моего прошения. Жму Вашу руку и приветствую Вас. Ваш покорный слуга.

1920.II.25.

Свящ<енник> П. Флоренский».

Докладная записка

священника Павла Флоренского и Ю. А. Олсуфьева

в Московский отдел по делам музеев 19 марта 1920 г.

«Докладная записка.

Считаем своим долгом довести до Вашего сведения, что только благодаря неутомимой деятельности и такту Анны Семеновны Кочаровской смогли, наконец, наладиться те трудные и сложные отношения, Вам известные, которые были между комиссией и местным советом с одной стороны и местной коммунистической партией и комиссией – с другой. Кроме того, ею налажены и отношения с курсами и с Институтом народного образования. Анна Семеновна, чрезвычайно культурно понимая задачи коллегии в Лавре, сумеет оградить их от нежелательных уклонений и уже представила в комиссию доклад о методе организации крупного общегосударственного музея на идее органической цельности представляемых эпох. Мы не будем здесь говорить о том доверии, которое Анна Семеновна уже завоевала к себе как со стороны комиссии, так и со стороны служащих и охраны. Комиссия не может не говорить об этом, т. к., проработав полтора года в Лавре, она весьма рада видеть поворот к лучшему в деле, которому комиссия предана.

П. Флоренский. Ю. Олсуфьев.

1920.III.19».

Судя по сохранившимся документам, отец Павел в марте 1920 г. преимущественно был занят тем, чтобы сохранить книги с академического склада (совместно с М. В. Шиком, 8 и 16 марта) и спасти что возможно из церкви при Доме ребенка (26 февраля) и из Покровской академической церкви (совместно с В. А. Феоктистовым и Кеслером, 26 марта). Это было связано с тем, что здание Академии начали осваивать Электротехнические курсы.

Занимая в этот краткий промежуток времени должность председателя Комиссии gо охране Лавры, отец Павел особо стремился помочь монахам, понимая, что это уже последнее, чем он может послужить братии преподобного Сергия.

5 марта 1920 г. в Комиссию по охране Лавры поступило прошение иеромонаха Диомида (Егорова) о назначении его на должность помощника хранителя ризницы. На этом прошении священник Павел Флоренский написал: «Как хранитель Лаврского музея (ризницы) имею долг засвидетельствовать, что Диомид Иванович Егоров действительно трудится при ризнице более года, фактически исправляя обязанности помощника хранителя, и может быть рекомендован как наиболее подходящее лицо для занятия означенной должности. Хранитель ризницы П. Флоренский»⁴⁸. После этого, согласно резолюции А. С. Кочаровской, иеромонах Диомид (Егоров) был принят на должность.

26 марта 1920 г. в Комиссию по охране Лавры поступило заявление помощника хранителя музея-ризницы иеромонаха Диомида Егорова: «Сим прошу комиссию распорядиться выписать мне причитающийся мне оклад жалованья с 1 января 1920 г. как помощнику хранителя музея, каковую должность я фактически и исполняю по постановлению комиссии с вышеуказанного времени. Диомид Егоров». Священник П. А. Флоренский сделал следующую приписку: «П. Флоренский, состоя хранителем музея (ризницы), получает жалованье по должности члена комиссии; поэтому в частном совещании членов комиссии было признано необходимым жалованье хранителя передать помощнику хранителя музея. Диомид Егоров несет эту должность уже 1,5 года, а формально на таковую был назначен комиссией с 1 января 1920 г. За председателя П. Флоренский. 1920.III.25». После этого последовала резолюция комиссара Лавры А. С. Кочаровской: «Включить помощника хранителя музея Диомида Егорова и производить выплату ему жалованья по окладу согласно штатной единице как хранителю музея и выплатить с 1-го января 20 г. Кочаровская»⁴⁹.

24 марта 1920 г. комиссару Лавры поступило заявление сторожа охраны иеромонаха Доримедонта (Чемоданова): «Ввиду ослабления организма от недостаточного питания и неимения средств к поддержанию здоровья, прошу товарища комиссара дать мне отпуск для поправки здоровья на два (2) месяца». Заведующий хозяйством А. Филиппов написал на документе: «Согласно просьбы Чемоданова я, заведующий, могу отпустить только на три недели». После этого последовала приписка священника Павла Флоренского: «Доримедонт Ефимович Чемоданов является служителем музея и, не получая на деле ни жалованья, ни пайка, хотя и трудится при музее четыре месяца, нуждается действительно в отдыхе и отъезде для хотя бы временного поправления своего здоровья деревенской пищей. Несмотря на нужность его при музее, считаю долгом справедливости предоставить ему отпуск хотя бы на четыре (4) недели. Обязанности его может за это время исполнять Игнатий Малютин, который уже замещал Чемоданова во время отъездов последнего и заслуживает доверия. За председателя П. Флоренский. 1920.III.24». После этого комиссар Лавры А. С. Кочаровская дала резолюцию: «Предоставить отпуск на 3 недели»⁵⁰.

25 марта 1920 г. в Комиссию по охране Лавры поступило заявление служащих охраны Лавры из монашествующих с просьбой зачислить их в штат охраны по Лавре, согласно предыдущим решениям Комиссии по охране Лавры, конфликтной комиссии и выработанной ею ведомости, признав право на вознаграждение за труд с 1 января 1920 г. На этом Документе священник Павел Флоренский написал: «Ходатайство служащих по охране комиссии считаю основательным и подлежащим удовлетворению. За председателя комиссии Флоренский. 1920.Ш (марта) 30-го дня».

Комиссар Лавры А. С. Кочаровская наложила резолюцию: «Ходатайство нахожу возможным удовлетворить, сообразуясь с дальнейшим распределением работ в Лавре». Решение это, однако, не было тогда выполнено, и только 1 мая 1920 г. временно исполнявший должность комиссара Лавры П. Киселис снова писал: «Немедленно зачислить в штат с установлением вознаграждения по ставкам профсоюза»⁵¹.

Постановление президиума Московского губисполкома от 26 марта 1920 г. оказалось не только трудновыполнимым по п. 1 («мощи перевести в московский музей»), но и по п. 2 вступило в противоречие с инструкцией от 27 января 1920 г. о порядке передачи хозяйственного инвентаря Троице-Сергиевой лавры.

Постановление от 26 марта 1920 г. лишало Отдел по делам музеев действенного контроля за передачей имущества, в то время как, согласно инструкции от 27 января 1920 г., хозяйственная комиссия должна была вести работу «под надзором и руководством комиссара Лавры», назначаемого Всероссийской коллегией⁵². В постановлении от 26 марта 1920 г. ничего не говорилось о создании музея Троице-Сергиевой лавры, кроме того для выполнения постановления были назначены явно нереальные сроки. Эти противоречия проявились уже на 1-м заседании Комиссии по распределению имущества и помещений Лавры.

«Протокол № 1 заседания Комиссии по распределению

имущества и помещений Лавры от 30 марта 1920 г.

На основании постановления губернского исполкома от 26 марта в состав комиссии уполномочены войти: один представитель от Нар<одного> ком<итета> юст<иций>, один от губ<ернского> исп<олнительного> ком<итета>, один от Сергиевского рай<онного> исп<олнительного> ком<итета> и один представитель от губ<ернской> комиссии по охране памятников старины и искусства с совещательным голосом. На данном заседании присутствуют представители: от Нар<одного> ком<итета> юст<иций> – М. В. Галкин, от губ<ернского> исп<олнительного> ком-т<а> – Кобяков, от местного исполкома – т. М. Т. Смирнов.

Председателем комиссии избран М. В. Галкин, ответственным секретарем – представитель от местного исполкома – Смирнов. Ввиду заявления т. Смирнова о том, что от местного исполкома представительствовать в комиссии будут члены президиума по очереди – постановлено пригласить на должность технического секретаря т. Бурак. Время работ комиссии: с 10 час. утра до 1 час. дня и с 2-х час. до 6 час. вечера.

Присутствующая на заседании комиссии т. А. С. Кочаровская поднимает вопрос о предоставлении ей права участия в работах комиссии с решающим голосом. Имея в виду постановление губисполкома от 26 марта, не предусматривающего участия в работах комиссии представителя от центральной коллегии Наркомпроса по охране памятников старины и искусств, комиссия не находит возможным удовлетворить заявление т. Кочаровской (и решила считать т. Кочаровскую входящей в комиссию по положению).

Т. Смирнов предлагает для ясности во взаимоотношениях комиссии и т. Кочаровской установить, комиссаром чего является т. Кочаровская, комиссаром Лавры или комиссаром комиссии по охране памятников старины и искусств? Имея в виду постановления межведомственной комиссии, заседавшей [с] 25/1 до 28/1, устанавливается, что т. Кочаровская является комиссаром Комиссии по охране памятников старины и искусств. Тов. Кочаровская соглашается с таким пониманием ее обязанностей.

Далее комиссия читает резолюции № 1 и № 2 постановлений межведомственной комиссии, заседавшей с 25 по 28 января 1920 г., после чего выносит постановление приступить к составлению описи всех помещений и всего имущества Лавры с целью распределить его таким образом, чтоб все помещения и предметы, имеющие историко-художественную ценность, отошли в распоряжение комиссии по охране памятников старины и искусств, все же остальное – в распоряжение местного исполн<ительного> комитета.

Ввиду отсутствия представителя от губ<ернской> комиссии но охране памятников старины и искусства, специалиста по определению историко-художественных ценностей, комиссия обратилась за содействием к т. Кочаровской, прося ее делегировать в качестве эксперта кого-либо из членов Комиссии по охране памятников старины и искусств. На это т. Кочаровская ответила: «Ввиду того, что я не признаю вашу комиссию закономерной по причине отсутствия в составе ее представителя от Центральной коллегии по охране памятников старины и искусств, я отказываюсь давать какие-либо распоряжения».

Не находя возможным начать работы без эксперта, комиссия решила сама непосредственно просить П. А. Флоренского принять участие в работах комиссии временно, до приезда представителя из губ<ернской> исп<олнительной> колл<егии> П. А. Флоренский дает согласие временно принять участие в работах комиссии.

В целях упорядочения в использовании имуществом и помещениями Лавры комиссия постановила предложить местному исполкому назначить в Лавру коменданта. Переговоры по этому вопросу с местным исполкомом поручаются т. Смирнову. Перед окончанием заседания т. Кочаровская вносит заявление о том, чтобы ей предоставили право решающего голоса при решении вопросов, связанных с интересами коллегии по охране памятников старины и искусств. За разрешением этого заявления постановлено обратиться телеграммой в губисполком.

Предс<едатель> Мих<аил> Галкин. Секретарь Смирнов. Член ком<иссии> Кобяков»⁵³.

Несмотря на специальное обращение А. С. Кочаровской, президиум Московского губисполкома 31 марта 1920 г. отказал ей в предоставлении права решающего голоса⁵⁴. При таком положении работа, конечно, продолжаться не могла, и А. С. Кочаровская срочно выехала в Москву для информации Отдела по делам музеев и Совета народных комиссаров.

«В ликвидационную комиссию Лавры.

Несмотря на то, что опись Митрополичьих покоев очень подробная и хорошо составленная имеется, мне приходится заявить, что без директив Коллегии по делам музеев я не могу входить с вами в официальные сношения. Общее отношение ко мне как к комиссару Лавры и к представителю комиссии настолько не корректное, что препятствует всякой деловой работе. Уезжаю в центр для переговоров с Троцкой. Кочаровская. 2.IV.20 г.»⁵⁵

В результате переговоров председателю ВЦИК М. И. Калинину 6 апреля была подана записка с просьбой издания распоряжения о приостановке исполнения постановления президиума Московского губисполкома от 26 марта и назначения в Лавру уполномоченного отдела по делам музеев П. Ю. Киселиса⁵⁶.

По настоянию Отдела по делам музеев СНК издал особое постановление «О приостановлении перемещения имущества Троице-Сергиевой лавры»:

«Совет народных комиссаров в заседании от 8-го апреля 1920 г., рассмотрев вопрос о национализации Троице-Сергиевской лавры, постановил:

Впредь до разрешения вопроса о национализации Троице-Сергиевской лавры в Совете народных комиссаров – приостановить действия Московского губисполкома в отношении перемещения имущества Троице-Сергиевской лавры.

Слушание дела назначить на 14.IV.1920 г. с вызовом соответствующих докладчиков.

Секретарь А. Афанасьева»⁵⁷.

9 апреля М. И. Калинин вернул записку от 6 апреля с постановлением СНК и своей резолюцией: «Предлагаю к исполнению и руководству. Пред<седатель> ВЦИК М. Калинин»⁵⁸.

В тот же день Московскому губисполкому, исполкому Сергиева Посада и А. С. Кочаровской, которая осталась комиссаром Комиссии по охране Лавры, были высланы копии постановления СНК от 8 апреля и особое распоряжение председателя ВЦИК М. И. Калинина:

«Настоящим сообщаю распоряжение председателя ВЦИК товарища Калинина о приостановлении приведения в исполнение постановления Московского губисполкома (по п. 5 раздел И-й) от 26.III с. г. и впредь до разрешения этого вопроса в Совете народных комиссаров все должно быть сохранено в прежнем порядке, но в каждом отдельном случае, требующем экстренной выдачи какого-либо имущества соответствующим учреждениям, вопрос может быть разрешен на месте уполномоченными центра т. Киселисом или комиссаром Троице-Сергиевой лавры т. Кочаровской»⁵⁹.

Увидев, что в споре о судьбе Троице-Сергиевой лавры чаша весов склоняется в сторону Отдела по делам музеев, Сергиевский исполком и общее собрание Сергиевского городского подрайонного РКП принял резолюции, обвинявшие Лавру в контрреволюционности, Комиссию по охране Лавры – в бездействии, а саму А. С. Кочаровскую – в даче ложных показаний. Одновременно Сергиевский исполком решил предложить свой проект «Декрета о национализации художественных ценностей Троицко-Сергиевской лавры».

«Резолюция, принятая на заседании

Сергиевского исполнительного комитета

13 апреля 1920 года.

4) Исполнительный комитет действия президиума в выполнении постановления губ<ернского> исполнительного комитета от 26-го марта и ранее изданных постановлений Сергиевского исполнительного комитета по этому вопросу находит правильными и протестует против действий представителя Наркомпроса Кочаровской, имеющих характер сведения личных счетов путем применения клеветы и ложных донесений в центральные учреждения, влекущих за собой необоснованные обвинения и даже аресты членов исполнительного комитета...»⁶⁰

«Резолюция, принятая на заседании исполнительного

комитета 13 апреля 1920 года и общим собранием

Сергиевским городским подрайоном РКПБ 17 апреля.

Принимая во внимание, что

1) Троице-Сергиевская лавра с момента своего возникновения и до последних дней царизма являлась верной опорой царского трона и орудием затемнения умов народных масс, а в настоящее время является центром, вокруг которого делает попытки объединиться разбитая на открытых фронтах контрреволюция,

2) что, стягивая в течение нескольких веков вокруг себя художественное творчество народных масс и выдающихся мастеров искусств, Лавра является богатейшим собранием историко-художественных ценностей, которые, в силу сохраняющегося до сих пор религиозного значения Лавры, остаются неиспользованными как орудия просвещения пролетарских масс и используются по-прежнему в целях нужд религиозного культа,

3) что она, помимо своего историко-культурного значения, является крупной экономической единицей со сложным, широко поставленным хозяйством, имеющ<им> громадное значение для города и всего района,

4) благодаря тому, что Комиссия по охране памятников старины и искусства не могла использовать Лавру как экономическую единицу, ибо задания экономического характера чужды ей по существу, хозяйство Лавры приходит в упадок и подвергается расхищению, а к использованию этого хозяйства местным исполкомом встречалось всегда громадное препятствие со стороны вышеназванной комиссии,

5) и, наконец, принимая во внимание постановление межведомственной комиссии, заседавшей [с] 25 по 28 января 1920 года,

Сергиевский районный исп<олнительный> комитет постановил:

1) Лавру как монастырь закрыть.

2) Привести во исполнение постановление губернского исполкома от 26 марта и распределить все помещения и имущество Лавры между местным исполкомом и коллегией по делам музеев таким образом, чтобы коллегии по делам музеев было передано все то имущество и помещения, которые имеют историческое или художественное значение, все остальное должно быть передано местному исполкому для рациональной хозяйственной утилизации в интересах города и района.

3) Все помещения и имущество, не имеющие художественно-исторического значения, должны быть преимущественно использованы в целях соц<иального> об<еспечения> и нар<одного> обр<азования>. В последнем отношении исполнительный комитет признает необходимым поддерживать тесный контакт в культурно-просветительной работе с коллегией по делам музеев, для чего после ликвидации монастыря всемерно содействовать развертыванию музея, представляя для него оборудование, необходимые материалы и производя нужные работы.

4) Исполнительный комитет и общее собрание партии Сергиевского подрайона РКП, заслушав доклад следственной комиссии, избранной райкомом совместно с ответственными партийными работниками, по вопросу обвинения Кочаровской и комисси<ей> по охране памятников старины и искусства, член<ов> през<идиума> исполкома и райкома 1) в распродаже икон, 2) во взяточничестве и 3) контрреволюционной деятельност<и> в связи с предполагаемым вывозом мощей (и даже арестов<ав> одного члена исполкома]⁶¹, <постановил:> а) обвинения признать совершенно необоснованными и обвиняемых лиц полагать вне подозрений, б) за неправильные сведения, даваемые Кочаровской в центральные учреждения о действиях райкома и исполкома и за возведение ложных обвинений на ответственных партийных работников во взяточничестве, контрреволюционной деятельности и в распродаже икон – Кочаровскую исключить из Сергиевской подрайонной организации РКП Б и настаивать перед политбюро ЦК РКПБ об ускорении разбора дела о Кочаровской, в) просить Наркомирос экстренно прислать нового комиссара Комиссии по охране памятников старины и искусств, которому вменить в обязанность работать на основе постановления (резолюции) межведомственной комиссии, заседавшей 25–28 января сего года в Сергиеве.

5) Находя проект Декрета о национализации Лавры, представленный в Совнарком народным комиссаром просвещения, совершенно неприемлемым, президиуму исполнительного комитета поручается выработать с своей стороны проект декрета и представить на утверждение Совнаркома.

Председатель исполкома и райкома Ванханен.

Предс<едатель> общ<его> подрайон<ного> собрания чл<енов> РКП <подпись>

Секретарь Смирнов»⁶².

Было составлено три проекта декрета. Первый – проект Наркомпроса «Декрет о национализации Троице-Сергиевой лавры» (между 9 и 13 апреля 1920 г.), в котором говорилось: «2. Все здания Троице-Сергиевой лавры в пределах старых и новых стен со всем художественным и хозяйственным имуществом, хозяйственными постройками, инвентарем и землей в тех же пределах передаются в ведение и распоряжение Отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного комиссариата по просвещению»⁶³.

Второй – проект Сергиевского исполкома «Декрета о национализации историко-художественных ценностей Троицко-Сергиевской лавры» (13 апреля 1920 г.), в котором говорилось: «4. Жилые помещения, хозяйственные постройки, инвентарь, находящиеся в пределах старых и новых стен Лавры и не имеющие художественного или исторического значения, передаются в ведение местного исполнительного к<омите>та для рациональной утилизации в интересах города и района, преимущественно в целях социального обеспечения и народного просвещения».

Третий – проект Совета народных комиссаров «Декрета о национализации историко-художественных ценностей Троицко-Сергиевской лавры», который был, вероятно, выработан «при слушании дела с вызовом соответствующих докладчиков» на заседание СНК 14 апреля 1920 г. Проект СНК являлся компромиссным и учитывал интересы как Наркомироса, так и Сергиевского исполкома. После 14 апреля проект СНК должен был идти на утверждение к председателю СНК В. И. Ленину.

Но, вероятно, консультации с Отделом по делам музеев Наркомпроса продолжались. К тому же 17 апреля 1920 г. был опечатан тираж утвержденного Госиздатом сборника Комиссии по охране Лавры «Троице-Сергиева лавра» (Сергиев, 1919). Необходима была срочная связь с Комиссией по охране Лавры. Для этой цели 18 апреля 1920 г. в Москву был срочно вызван священник Павел Флоренский.

«Комиссия по охране Лавры. № 277. Экстренный вызов.

Сотрудник Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры Павел Александрович Флоренский экстренно командируется в Москву по делам службы, что подписью и приложением печати удостоверяется. Секретарь Дараган. За делопроизводителя Смирнов»⁶⁴.

«Комиссия по охране Лавры. № 278. В отдел по делам музеев

и охраны памятников искусства и старины.

Комиссия по охране Троице-Сергиевой лавры считает своим долгом сообщить о состоявшемся от 17-го сего апреля опечатании в библиотеке Лавры издания под заглавием «Троице-Сергиева лавра». Копия заявления библиотекаря прилагается. Секретарь Дараган»⁶⁵.

В день издания декрета, 20 апреля 1920 г., в Комиссию по охране Лавры из Отдела по делам музеев поступила телеграмма № 59974: «Прибывшие докладом комиссар Кочаровская, член комиссии Флоренский задержаны музейной коллегией в Москве»⁶⁶.

Это свидетельствует о том, что священник Павел Флоренский, вероятно, принимал участие в обсуждении окончательного текста Декрета об обращении в музей историко-художественных ценностей Троице-Сергиевой лавры.

Помимо общего доклада о положении Комиссии по охране Лавры, он мог указать на необходимость более широкого и ответственного привлечения сотрудников Наркомата просвещения для исполнения декрета. Так, в пункте 4 окончательного текста декрета представительство Наркомпроса было увеличено с 1 до 2 сотрудников по сравнению с проектом СНК, указано на право вызова экспертов – должность, которую вскоре стал занимать при Комиссии по охране Лавры сам священник Павел Флоренский.

Вероятно, в Москве священник Павел Флоренский пробыл до 23 апреля 1920 г., после чего вернулся в Сергиев Посад.

Декрет об обращении в музей

историко-художественных ценностей

Троице-Сергиевской лавры⁶⁷

«1) Все находящиеся в пределах Лавры историко-художественные здания и ценности обращаются в музей, находящийся в ведении Народного комиссариата просвещения.

2) Отдел по делам музеев и охраны памятников старины и искусства вырабатывает инструкции и вводит в действие положение об управлении зданиями и ценностями, имеющими художественно-историческое значение для использования в целях демократизации художественно-исторических зданий, путем превращения этих зданий и коллекций в музей.

3) Жилые помещения, хозяйственные постройки, инвентарь, находящиеся в пределах старых и новых стен Лавры и не имеющие художественного или исторического значения, а также, хотя и имеющие художественно-историческое значение, но использование которых в хозяйственном и культурно-просветительном отношении не может нанести ущерба первому их назначению, передаются в ведение местного исполнительного комитета для рациональной утилизации в интересах города и района, преимущественно в целях социального обеспечения и народного просвещения.

Примечание. Всякая перестройка или ремонт зданий, имеющих историческое и художественное значение, производится с ведома Народного комиссариата просвещения.

4) Для передачи художественно-исторических зданий и ценностей в ведение Народного комиссариата просвещения составляется комиссия из представителей Народного комиссариата просвещения (два), Народного комиссариата юстиции (один) и губернского исполнительного комитета (один), с правом вызова экспертов.

5) Поручить этой комиссии в месячный срок выделить для передачи в ведение Народного комиссариата просвещения все ценные в художественном и археологическом отношении имущество и здания, выработать правила по охране их и составить инвентарную опись всего ценного в художественном и археологическом отношении имущества, а также всего имущества Лавры вообще.

Подписали: председатель Совета народных комиссаров

В. Ульянов (Ленин).

Управляющий делами Совета народных комиссаров

Влад. Бонч-Бруевич.

Секретарь

Фотиева,

20 апреля 1920 г.»

Основное отличие изданного декрета от проекта Совнаркома состоит в добавлении пункта 5, определяющего сроки и порядок передачи зданий и ценностей в ведение Наркомпроса. В пункте 4 изменено представительство в комиссии по передаче зданий и ценностей, добавлено о праве вызова экспертов в эту комиссию. Имеются также отличия уточняющего и стилистического характера. Наконец, название декрета было приведено в большее соответствие о текстом (сравни пункт 1) и с постановлением Отдела по делам музеев № 2517, по которому Лавра была национализирована еще 1 ноября 1918 г.⁶⁸ Декрет нацеливал на создание общегосударственного музея из уже ранее национализированных историко-художественных ценностей, хотя и допускал использование жилых помещений, хозяйственных построек, инвентаря для местных нужд. Все это говорит за то, что проект Совнаркома от 14 апреля подвергался тщательной окончательной правке в Совете народных комиссаров под руководством В. И. Ленина.

Подтверждение этому находим в воспоминаниях И. Э. Грабаря: «Одним из первых больших дел «отдела» была разработка декретов о национализации крупнейших частных собраний, об учете и охране произведений искусства и о национализации Троице-Сергиевской лавры. Инициатива всех этих декретов исходила от В. И. Ленина. Они шли от нас к нему на утверждение, и некоторые из них, как декреты о национализации частных собраний и Лавры, он лично исправил, значительно усилив ответственность заведующих за их сохранность. Особенно много исправлений он внес в декрет о национализации Троицкой лавры...»⁶⁹

Теперь становится понятно, как появился пункт 5 в окончательном тексте декрета. Он был внесен В. И. Лениным с чрезвычайно характерным для него точным и даже жестким указанием сроков и порядка исполнения. Окончательная правка всего проекта Совнаркома, изменение названия декрета, вероятно, тоже принадлежат В. И. Ленину.

Хотя декрет не отменял постановлений Сергиевского исполкома от 10 и 15 ноября 1919 г. и Мосгубисполкома от 26 марта 1920 г. о ликвидации Лавры как действующего монастыря и допускал использование жилых помещений, хозяйственных построек и инвентаря для местных нужд, его издание явилось победой, а не поражением Церкви. Монастыри были тогда обречены на закрытие, и в действительности вопрос стоял не о том, удастся ли отстоять их как действующие, а о том, будут ли они отданы на разграбление местной и центральной власти, или их удастся сохранить как выдающиеся памятники культуры до тех времен, когда милостию Божиею святыни церковные вновь наполнятся насельниками. Уже то, что вопрос о Троице-Сергиевой лавре удалось вывести из компетенции местного исполкома и передать в другие инстанции, было делом, превосходящим силы человеческие, – чудом. И то, что Декрет о создании музея Троице-Сергиевой лавры был подписан В. И. Лениным, гонителем Церкви, а Отдел по делам музеев возглавляла Н. И. Троцкая, жена другого страшного палача, лишь свидетельствует о непостижимости Промысла Божия.

После издания декрета отец Павел Флоренский на несколько месяцев словно пропадает из области деятельности Комиссии по охране Лавры. Было ли это естественным разочарованием оттого, что не все, что возможно было сделать, сделано? Было ли это реакцией на то, что все, что можно было сделать, уже сделано? Или «исчезновение» отца Павла было связано с его особой миссией в сокрытии главы преподобного Сергия? В это же время и Ю. А. Олсуфьев временно «исчезает» до августа 1920 г.

Во всяком случае, строки из писем отца Павла самым разным людям того времени свидетельствуют о сердечной горечи и боли, которую он тогда испытывал.

«Служба моя трудна и часто я совсем изнемогаю душою. Но да будет воля Божия!» (из письма иеромонаху Павлу Волкову 6 мая 1920 г.).

«Мы с Вами работали около раки преподобного Сергия. Во имя этой работы умоляю Вас совершенно открыто и просто – заставлять меня послужить Вам, в чем угодно и в чем Вам нужно» (из письма И. Ф. Огневу 21 июня 1920 г.).

«Только что получил письмо Ваше, многоуважаемый Илия Михайлович, и одновременно обрадовался и огорчился Вашим отказом от мысли приехать сюда. Премного обяжете, посетив меня и бедную Лавру. Последнее даже, если хотите, долг Ваш, как русского человека – не оставлять своих покровителей в беде. Спрашиваете о моих занятиях. Да, я много работал по Лавре и по истории искусства русского» (из письма И. М. Картавцову 5 августа 1920 г.).

* * *

В дополнение к Декрету «Об обращении в музей историко-художественных ценностей Троице-Сергиевой лавры» Совет народных комиссаров в заседании от 20 апреля 1920 г. постановил: «Созыв комиссии [для передачи художественно-исторических зданий и ценностей] поручить т. Троцкой. Доклад об исполнении назначить через неделю за председателем Московского губисполкома т. Полидоровым и председателем Сергиевского районного совета т. Ванханеном»⁷⁰.

В межведомственную комиссию по выделению и передаче имуществ Троице-Сергиевой лавры вошли Н. М. Щекотов и П. Ю. Киселис – от Наркомпроса, В. А. Никольский – от рабоче-крестьянской инспекции, Кобяков – от Московского губисполкома. В работах комиссии принимали участие также представители Сергиевского исполкома и архитектор Кислер (в других документах – Кеслер). На 1-м заседании 28 апреля 1920 г. были решены организационные вопросы. На 2-м заседании 29 апреля были распределены здания и помещения Троице-Сергиевой лавры.

В ведение Наркомпроса были переданы следующие здания, признанные имеющими историко-художественное значение: Митрополичьи покои; ризница; обелиск и гробница Годуновых; Казначейский корпус (по мере развертывания музея), колокольня (помещения внутри – исполкому); Троицкий собор; Успенский собор.

В ведение Сергиевского исполкома были переданы следующие здания, признанные не имеющими историко-художественного значения: Варваринский, Предтеченский, Успенский, Зосимовский, Певческий корпуса; книжная лавка; флигель б. МДА, занятый амбулаторией; баня б. МДА, новое здание б. МДА у Звонковой башни, библиотека б. МДА, сень над источником (на слом); Михеевская церковь.

В ведение Сергиевского исполкома были переданы следующие здания, признанные также имеющими историко-художественное значение, но могущие быть использованными местным исполкомом без ущерба для историко-художественного значения: башни и стены Лавры; Трапезная церковь, за исключением помещений, занимаемых лаврской библиотекой; старое здание б. МДА; церковь Сошествия Святого Духа; Предтеченская церковь, Смоленская церковь⁷¹.

На 4-м заседании 1 мая 1920 г. было постановлено, что: «1. Охрана Сергиевского историко-художественного музея состоит в ведении Отдела по делам музеев. 2. Лица духовного звания не могут состоять в охране музея. 3. Жилые помещения для охраны необходимо иметь вблизи музейных помещений, но не далее пределов старых стен Лавры. 4. Военная охрана признается временно необходимою»⁷².

К середине мая выявилась невозможность в месячный срок составить инвентарную опись «всего ценного в художественном и археологическом отношении имущества, а также всего имущества Лавры вообще» (пункт, внесенный В. И. Лениным), поэтому комиссия на 5-м заседании 15 мая 1920 г. приняла следующее постановление:

«Считаясь с отсутствием подробных инвентарных описей всех имуществ б. Лавры вообще и принимая во внимание, что составление таких описей потребовало бы значительного количества времени и продолжительного труда целой группы лиц и что отсрочка передачи подлежащих имуществ в ведение Наркомпроса до завершения работ по составлению инвентарных описей вызвала бы крайне нежелательную задержку в ходе дела по организации Сергиевского музея, – признать возможным совершение передачи в ведение Наркомпроса ныне находящихся в ризнице, соборах и церквах, Митрополичьих покоях (за исключением предметов, перечисленных в прилагаемой описи), лаврской библиотеке, архивах и помещениях, отведенных для музейных надобностей в Казначейском корпусе (за исключением предметов, перечисленных в прилагаемой описи), имуществ б. Лавры, частью по имеющимся описям, а частью по составленным комиссией предварительным описям, с тем, чтобы Отдел по делам музеев и Сергиевский исполком в кратчайший срок составили подробные инвентарные описи принадлежащих им имуществ б. Лавры и при участии представителей рабоче-крестьянской инспекции»⁷³.

Еще через месяц, 15 июня 1920 г., СНК издал очередное постановление, в котором поручал «межведомственной комиссии по делу Троице-Сергиевской лавры сдать в месячный срок имущество Троице-Сергиевской лавры по черновым спискам, обязав Наркомпрос и председателя губисполкома Троице-Сергиевского Посада составить точный учет всего инвентаря»⁷⁴.

Работы межведомственной комиссии растянулись вместо одного, указанного в декрете, месяца до конца июля из-за отсутствия специалистов после реорганизации Комиссии по охране Лавры. 2–3 июля в состав Комиссии по охране Лавры вошли В. Ф. Мей, В. П. Хрустачев, А. Н. Свирин, Вл. И. Соколов и, несколько ранее, Вас. И. Соколов⁷⁵.

Полностью инвентаризация Лавры была осуществлена лишь в течение 1920–1923 гг. Для выделения в Государственное хранилище ценностей, «не имевших историко-художественного значения», дважды создавались особые комиссии.

Весной и летом 1920 г. комиссией по выделению ценностей в Гохран руководил государственный контролер В. А. Никольский, в марте 1922 г. в эту комиссию были включены Н. Н. Померанцев, Г. О. Чириков, Ю. А. Олсуфьев.

С какой остротой стоял тогда вопрос о выделении ценностей в Гохран, хорошо видно по небольшой брошюре М. Горева «Церковные богатства и голод в России» (1922). Общее количество золота и серебра, которые были в Лавре, он оценивал в «несколько сотен пудов», включая сюда, например, и золотую, со множеством драгоценных камней, ризу XVI в. с иконы «Троицы». Все эти «несколько сотен пудов» предлагалось передать без разбора в Гохран. Могло случиться так, что в Гохран прежде всего была бы взята наиболее известная и бросающаяся в глаза древняя высокохудожественная утварь.

Благодаря огромной предварительной работе, проведенной Комиссией по охране Лавры в 1918–1919 гг., удалось провести грамотный отбор. В Гохран были выделены предметы конца XVIII-XX вв., как правило, менее художественные, но массивные. Всего из Троице-Сергиевой лавры за 1920–1922 гг. в Гохран было выделено 500 бриллиантов и 150 пудов серебра⁷⁶, – но главные святыни, исторические и художественные памятники были спасены. Колокола Лавры, хотя молчали, но сброшены еще не были.

9 августа 1920 г. отец Павел приступил по просьбе Н. М. Щекотова к диктовке составленной им «описи серебра», а также, вероятно, предварительной описи утвари ризницы⁷⁷.

11 августа 1920 г. коллегия Отдела музеев на 54 заседании слушала сообщение Н. М. Щекотова о работе Комиссии по охране Лавры. Было постановлено: «Сергиевский историко-художественный музей и всю Троице-Сергиеву лавру считать состоящими в непосредственном ведении центра как исключительный памятник, имеющий общегосударственное значение. Образовать в Сергиевом Посаде подотдел искусств. В состав подотдела входят: Соколов, Хрустачев и Мей. Председатель подотдела – Соколов. Уполномоченным Наркомпроса по организации музея назначить Н. М. Щекотова. Пригласить в качестве экспертов Олсуфьева (по древнерусской живописи и миниатюре) и Флоренского (по художественному металлу)»⁷⁸.

В соответствии с этим решением и на заседании Комиссии по охране Лавры 18 августа 1920 г. было решено пригласить П. А. Флоренского для работ в комиссии, и 14 сентября 1920 г. Комиссия по охране Лавры просила Отдел по делам музеев назначить его «в качестве эксперта по работам – серебру и художественному металлу»⁷⁹.

По даже эпизодическое появление отца Павла и других прежних сотрудников в Комиссии по охране Лавры в качестве экспертов вызывало столь резкую реакцию Сергиевского исполкома, что требовалось особое пояснение из Отдела по делам музеев.

«Председателю Сергиевского исполкома т. Шикунову.

16.XI.20 г.

Во избежание всяких недоразумений считаю долгом сообщить, что гражд<ане> Ю. А. Олсуфьев, П. А. Флоренский и С. П. Мансуров не состоят в Комиссии по охране Лавры ни в каких должностях. В некоторых случаях комиссия привлекала т. Олсуфьева или Флоренского в качестве экспертов, когда является нужда в датировке того или другого памятника, его классификации и определении. Ни в каких заседаниях комиссии вышеуказанные граждане участия не принимают и никакого влияния на дела комиссии иметь не могут. Пользуясь случаем, просим Вас сделать соответствующее распоряжение, чтобы в случае аннулирования культа в том или другом монастыре, в ведении Сергиевского исполкома находящегося, Комиссия по охране Серг<иевской> Тр<оицкой> лавры была об этом извещена. Только в таком случае государство может быть обеспечено от уничтожения и расхищения историко-художественных ценностей, на что указывалось не раз и соответствующими декретами рабоче-крестьянского правительства. Уполномоченный Отдела музеев»⁸⁰.

В последующие годы Ю. А. Олсуфьев стал научным сотрудником, а затем, до весны 1928 г., – заведующим иконным отделом Сергиевского музея. Отметим также, что имя отца Павла фигурировало в деле Московского ревтрибунала № 1206–1921 (так называемое «дело П. Н. Мольвера»), приобщенном 27 февраля 1923 г. к делу патриарха Тихона.

«Из заключения заведующего VIII отделом НКЮ

П. А. Красикова по жалобе патриарха Тихона

и докладу сотрудников Отдела летучих ревизий

и Центрального бюро жалоб и заявлений РКИ

[около 29 июля 1920 г.]

Также ложно в докладе представителей рабоче-крестьянской инспекции освещение деятельности Комиссии по охране Лавры, которую названные представители аттестуют, как «небольшую группу (4–5 человек) знатоков живописи, архитектуры и археологии, группу, имевшую целью приведение в известность всех лаврских культурно-исторических сокровищ, а также образование из этих сокровищ музея для культурно-просветительных задач». Представители рабоче-крестьянской инспекции, в нужных им целях, нашли необходимым умолчать о другой, более яркой стороне деятельности названной комиссии, например, о том, что председателем сей комиссии долгое время состоял И. Е. Бондаренко, вступивший в связь с Патриархом и агентами его двора, тайно писавший Патриарху «с изъявлением глубочайшего уважения» льстивые письма, обнаруженные обыском в архиве так называемого «Духовного собора» Лавры, решивший для патриарших приездов в Сергиев Посад оставить в распоряжении Патриарха часть Митрополичьих покоев, составивший о работе комиссии проект листовки, который начинал словами, что работы комиссии производятся «с благословения Святейшего Патриарха Тихона». Авторы доклада благоразумно умолчали и о классовом составе первоначальной Комиссии по охране Лавры, в которую вошли граф Олсуфьев, сын камергера, член Церковного собора Мансуров, проф<ессор> бывш<ей> Моск<овской> Дух<овной> Академии Флоренский, сын вице-губернатора Заботкин, дочь известного писателя-нововременца Розанова, умолчали они и о характере работ названной комиссии, ясно выраженном в отпечатанной Комиссией брошюре «Троицкая лавра» и особенно в передовой статье, принадлежавшей перу служителя культа Флоренского, мимо их внимания прошли такие, например, факты, как, например, явно демонстративное приостановление реставрационных работ перед вскрытием «мощей» в апреле 1919 г., незаконная передача упомянутой «церковной общине» колоссального количества изъятых из ризницы облачений, золотых и серебряных предметов церковной Утвари, коих было так много, что они заняли собою все помещение обширной Сошественской церкви (количество всех предметов было более 3 000).

Расследование установило, что упомянутая выше церковная община, с одной стороны, комиссия по охране Лавры – ^с Другой, свои усилия направляли, в сущности, к одной цели, к сохранению Лавры как монастыря с ее культом, монахами, мощами, ибо как те, так и другие, будучи по классовому своему признаку безусловно враждебны пролетарской революции, прекрасно учитывали роль Лавры не только в религиозной сфере как затемнителя народного сознания, но и в политической как бывшего оплота старых правящих классов, как уцелевшего обломка былой государственной машины, который может быть в любую минуту использован в контрреволюционных целях»⁸¹.

Из письма VIII-го ликвидационного отдела Наркомюста

в канцелярию президиума ВЦИК,

в президиум Московского совета от 1 июля 1921 г. № 446

«Принимая во внимание, что 1) Декретом Совнаркома от 20 апреля 1920 г. Троицкая лавра в части богослужебных зданий обращена в Музей историко-художественных ценностей, 2) что вся остальная территория Лавры занята Электротехнической академией, Электротехническими курсами, школой, а также Институтом народного образования и что отправление религиозного культа в стенах Лавры вредно отразилось бы на ходе учебных занятий всех вышепоименованных учреждений, 3) что Троицкая лавра, будучи историческим центром царистского и шовинистического влияния церковников, уже в послереволюционное время Патриархом и местными реакционными элементами (как, напр<имер>, б<ывшим> кн<язем> Олсуфьевым, б<ывшим> членом Церковного собора Мансуровым, церковником профессором Флоренским, б<ывшей> кн<ягиней> Шаховской, дочерью известного нововременца Розановой и др<угими>), едва не была использована в качестве «национального центра», откуда по мысли основателей «общества защиты Троицкой лавры» должен был раздаться «клич о спасении разбитой большевиками России», 4) что за время в особенности 1919 года, когда в Лавре отправлялось богослужение, последняя неизменно стягивала в свои стены контрреволюционные элементы, что до закрытия – за один только 1919 год – в Сергиеве на религиозной почве произошли три крестьянских волнения, вызванных определенной агитацией как монахов, так и подсоблявших им реакционных элементов, членов Церковного собора, профессоров Духовной Академии, представителей бывшей царской аристократии и т. д., 5) что с закрытием Троицкой лавры в качестве религиозного центра в Сергиевском Посаде резко замечается оздоровление атмосферы, при полном отсутствии каких бы то ни было волнений, 6) что местное население к закрытию Лавры относится индифферентно, об открытии Лавры ходатайствуют, как то установлено председателем местного исполкома, главным образом, посторонние лица, как, например, проживающий и служащий в Москве некто Игнатьев, 7) что в открытии Лавры заинтересовано не местное трудовое население, а добивается этого церковная иерархия в надежде на восстановление Лавры в качестве нужного Патриарху Ватикана, 8) что вскрытые кости Сергия Радонежского до сих пор не вывезены в музей, несмотря на определенное постановление Московского губисполкома, 9) что в Сергиевом Посаде, помимо Лавры, имеется много церквей, в которых верующие свободно совершают нужные им религиозные обряды, – ввиду всего этого, а также учитывая следственное производство по делу церковных общин Сергиевого Посада, приговор Московского ревтрибунала по делу б<ывшего> сотрудника РКИ, оказавшегося тайным агентом патриаршего двора, Мольвера, и неоднократные категорические заявления местного исполкома, что открытие Лавры в качестве религиозного центра затормозит всякую политическую и культурную работу в Посаде, VIII отдел, со своей стороны, высказывается за то, чтобы ходатайство просителей об открытии Троицкой лавры было оставлено, по всем указанным выше основаниям, без последствий. Заведующий отделом П. Красиков. Секретарь <подпись секретаря>»⁸².

Определения, данные отцу Павлу и его деятельности, должны были неизбежно ограничить его работу не только в Комиссии по охране Троице-Сергиевой лавры, но и вообще в каком-либо учреждении Сергиева Посада. Неудивительно, что работы отца Павла в Комиссии по охране Лавры в последующие годы свелись к составлению и изданию научных трудов и описей⁸³ и эпизодическим научным консультациям.