И.В. Полянский

Источник

1.3. В деревне Митицыне и соседних

Проводив Ивана Яковлева, мы пошли в Митицыно; пришли к старшине. Старшина ходил приглашать народ на беседу. Иные отказывались работой, иные малограмотностью; но все же пришло до десятка мужиков и несколько женщин. Из старообрядцев пришел Никита Тихонов, по Спасову согласию, – «Митицынский поп», как его мне называли.

Никита – небольшой мужичок, такой тихоня... Слова у него мягкие, слащавые, вкрадчивые; голос – нежный; в разговоре он все оговаривается, что не надо горячиться, а надо беседовать тихо, по-Божьи. И мы, действительно, беседовали с ним мирно о разных предметах; другие внимательно слушали нас. Вдруг прибежал Кирьяк, мой старый знакомец (по великопостной поездке в Домшино). Он прибежал прямо с пашни, только что успел дома отпрячь лошадь. Поздоровались. Кирьяк Платонович сейчас принял участие в беседе, и она получила другой характер. Кирьяк говорил с жаром и увлек даже тихоню Никиту Тихонова. В чем, казалось, и смягчился прежде Никита, как будто сдался совсем, Кирьяк вновь подогрел в нем прежнее, и он запел свое.

Часа два пробыл Кирьяк, и вот что интересного было в беседе с ним. Его особенно занимает вопрос: зачем великороссийская церковь не перекрещивает католиков? Ему кажется, что их непременно надо бы перекрещивать. Я, на основании Деяний Московского собора 1867 г., ответил ему, что решение Филаретовского собора о крещении латинян не справедливо. Кроме того, я старался втолковать ему, что крестим ли мы католиков, или нет, это нисколько не может служить оправданием его отделения от церкви. Если он не хочет соединиться с великороссийскою церковью из-за того, что мы не перекрещиваем католиков, то что же мешает ему соединиться с церковью греческою? Она поступает в отношении к католикам так, как Кирьяку желательно, т. е. снова их перекрещивает. Но, присоединившись к греческой церкви, он присоединился бы и к нашей: ибо у нас с греками вера одна, церкви наши, великороссийская и греческая, составляют одну греко-российскую, православную церковь. А что есть разница в чиноприеме католиков между нами и греками, так это не должно бы смущать старообрядцев: ибо они должны знать, что, например, при св. Киприане, епископе Карфагенском, в Африканской церкви многих еретиков перекрещивали, а в Римской не перекрещивали, – но и Африка и Рим были тогда вполне православны, и вера была одна и там, и здесь, несмотря на различное решение вопроса о принятии еретиков. И даже в одной и той же церкви разные иерархические лица по-разному решали этот практический вопрос о принятии еретиков. В Кормчей, в ответах Тимофея пресвитера, вот что говорится: «Зрим же ныне в великих и соборных церквах, рекше патриархиях и в митрополиях и прочих, яко армены и яковиты, и несторианы и прочие безглавные и подобные им, обращающиеся в православную веру, божественным миром помазуют, а не крещают, творят же их проклинати начальники их, и се вообразися ныне вин ради благословных и нужных; неции же совершенно крещают армены».

Кирьяк, перед которым Никита совсем стушевался, самоуверенно говорил: «Мы (старообрядцы) стоим на Петровой вере!»... Я отвечал: и мы стоим на Петровой вере. Он же, указывая на икону, как свидетеля, с чувством восклицал: «Если у вас ничего не нарушено против Петровой веры, иду к вам!» Я доказывал, что и действительно у нас ничего против Петровой веры не нарушено, а что, напротив, у них очень многое нарушено. Но Кирьяк спорил и обещался доказать, на свободе, будто все у нас нарушено. «А теперь, говорит, некогда, рабочее время!»

Когда речь зашла о причащении животворящих Христовых тайн, Кирьяк воскликнул: «Отец Иван! душа измучилась, болит, тоскует, все хочет причащения! Но где оно? где? – укажи!»

Этот вопль души христианской очень трогателен. Действительно, измучена душа, ищет соединения со Христом, какое Он сам установил на тайной вечери, хочет исполнить то, что заповедано творить в Его воспоминание, – и не может!

Я стал говорить: «Кирьяк Платоныч! Ты знаешь, Евангелие и знаешь, что сказал Христос о необходимости причащения: аминь, аминь глаголю вам, аще не снесте плоти Сына человеческаго, ни пиете крове Его, живота не имате в себе. Ты сам чувствуешь нужду во святом причащении и страдает душа твоя, мучится голодом, не вкушая хлеба небесного. Подумай, – мог ли Христос обещать и не исполнить? Не заблуждаешься ли ты? Верь Богу: есть церковь, столп и утверждение истины, и не могла она пасть ни при Никоне, ни прежде, ни после него»...

Но у него было решено, что никониане не могут составлять истинной церкви, – и он спрашивал: где церковь? где причастие?

– Кирьяк Платоныч! – говорю ему, – сейчас день, на небе светит солнышко красное. Если кто станет приставать к тебе: Кирьяк, укажи солнышко! И ты укажешь на солнце, а он упрямо станет говорить: Да не может быть, чтоб это было солнышко! – и глядеть на него не хочет, – что ты поделаешь с таким человеком? Так и церковь есть солнце для людей. Я указываю эту церковь; а мне говорят: и смотреть не хочу! это не церковь! Ищут, ищут церковь, и не могут найти! Затерялась, словно иголочка, та самая церковь, о ней же Ее создатель, Бог наш, сказал: созижду церковь мою и врата адова не одолеют ей! Слепые ищут, где солнце, и не верят зрячим, которые указывают на него. Не затерялась церковь; есть она непременно. Удобнее солнце загаснет, чем церковь без вести будет. Это слово святого Златоуста – вселенского учителя. И мы знаем ее, церковь, невесту Христову, жену, облеченную в солнце... И ярко светит она для зрячих; и дай Бог тебе прозреть и увидеть ее свет!

Этими и подобными словами я старался разогнать заблуждение христианина о св. Христовой церкви.

Кирьяк побыл всего часа с два и ушел. Я остался с несколькими мужчинами и женщинами. Самым неутомимым собеседником остался после Кирьяка Никита Тихонов. Он снова, без подстрекающего влияния Кирьяка, стал тих и сговорчив. Когда он завел речь о клятве большого Московского собора (1666–67 гг.), то все читал по какой-то книжке церковной печати. Оказалось, что книжка эта – издание Братства св. Петра митрополита: «О клятве собора 1667 г.» Никита очень осторожно пользовался книгою: он вычитывал по ней одни выписки из соборного деяния, пропуская мимо заметки и пояснения составителя книжки и иногда заменяя их своими. Я был рад, увидевши, что книга, написанная для вразумления старообрядцев, читается одним из них. Это первый случай в мой деятельности, что я увидел книгу «никонианскую» в руках «старовера».

Из беседы с Никитой запомнилось еще то, что мы говорили о молитве Иисусовой. Он, повторяя обычные у старообрядцев речи, сказал: «Зачем вы отставили Сыне Божий в молитве Исусовой?»

Я ответил: «Если что куда отставишь, то не уничтожишь, а только переставишь на другое место. Куда же, по-твоему, переставлено слово Сыне Божий из молитвы Иисусовой?»

– Не знаю, – говорит, – куда вы запропастили, а только в Исусовой молитве его нет у вас.

– Ну гляди же!

И я показал ему свой священнический молитвенник – канонник. На первом листе напечатано: «Молитвы утренние. Воспрянув без лености и истрезвився, восстав от сна, рцы сие: Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Посем постой мало молча, дóндеже утишатся вся чувствия, и тогда сотвори три поклона, глаголя: Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго. Таже, аще иерей, глаголет: Благословен Бог наш. Аще не иерей, начинает сице: Господи Иисусе Христе Сыне Божий, молитв ради пречистыя твоея Матере и всех святых, помилуй нас, аминь.

– Вот видишь ли, спрашиваю, что напечатано на первой странице? Ты говорил, что мы куда-то отставили молитву Исусову со словом «Сыне Божий»; а она оказалась в молитвеннике, т. е. именно там, где молитве и быть подобает!

Никита удивился.

– И вы читаете ее? – спрашивает.

– Каждый день!...

– И архиерей?

– И архиерей, и священник, и дьякон, и всякий православный христианин, который молится Богу.

– Удивительно!

– Ничего тут нет удивительного. И ты эту молитву читаешь: что же тут удивительного?

– То – мы, а то – вы! Вы же на Московском соборе отменили ее!

– Не правда; если б отменили, не было б ее в наших молитвенниках.

– Да, это так...

Обвинение решительно падало; Никита не знал, что говорить дальше. Я поддержал его.

– А ведь действительно, – говорю, – большой Московский собор распоряжение сделал о молитве Иисусовой: он в церквах велел читать ее с словами Боже наш, а не Сыне Божий. Это было на соборе уложено.

Никита ободрился.

– Ну, вот, зачем же, – говорит, – было так уложено? Разве худо чем-либо говорить Сыне Божий?»

– Да кто же считает, что так говорить худо? Кто обхудил молитву «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас?» – Никто, и уж конечно не русская церковь, все пастыри которой ежедневно, вставая и ложась, говорят: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». Не могли бы так молиться, если бы и действительно отвергли эту молитву, как ты говоришь. А вот у вас, я знаю, – иные ни за что не согласятся даже прочитать просто, не на молитве: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». Это я хорошо знаю. Теперь, скажи ты мне: отчего вы так не читаете?

Никита ответил, что старообрядцы не читают молитвы «Господи Иисусе Христе Боже наш» потому, что ее будто бы не знала русская церковь до лет Никона патриарха.

Я сказал на это, что он ошибается и что до Никона патриарха была известна молитва Иисусова с словами «Боже наш». Я велел ему почитать в Кирилловой книге, на листе 552 и дальше, статью под заглавием: «Истолковано, Господи Исусе Христе Боже наш помилуй нас, аминь».

– Так вот, – говорю, – молитва Иисусова с словами Боже наш не Никоном выдумана; видишь, она напечатана в Кирилловой книге. А хоть бы и Никоном выдумана была, что же в ней худого? Выговори ее!

Никита сказал: мы ее не говорим; но и не обхуждаем.

– Значит, она хорошая молитва?

– Хорошая.

– Ну, так прочитай.

Но читать Никита не соглашается, потому что боится скрытого никонианства в этой молитве, истолкованной однако же в дониконовской книге.

Я стал ему разъяснять, что обе молитвы, т. е. оба вида Иисусовой молитвы (и «Господи Ииcyce Христе, Сыне Божий» и «Господи Иисусе Христе, Боже наш – помилуй нас») вполне православны, потому что в Символе вере мы исповедуем, во 2 члене, Христа Сыном Божиим и истинным Богом. Каждый православный может без всякого сомнения употребить обе молитвы.

Когда Никита пожелал знать, почему же в общецерковном употреблении принята у нас молитва: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас», я стал читать ему по соборному деянию (1667 г.) рассуждение об обоих видах молитвы. Рассуждение это очень понравилось Никите. Он спросил: какая это книга? Я сказал: Деяние собора 1666–67 гг. Он удивился. «Уже ли?» – говорит. Я сказал: верно; посмотри сам. Он справился о цене книги и выразил намерение купить ее. Не знаю, купил ли. Беседа с Никитой закончилась самым мирным образом.

В следующие два дня (пятницу и субботу) я посетил три деревни: Леушкино, Глыбень и Кожевники. Провожатым моим был мужик Федор Петров Бобров. Он указывал мне удобные для бесед дома и приглашал знающих собеседников. Но особенно интересного во всех этих беседах не было, потому что здесь не силен раскол и настоящих раскольников мало, – есть только сомневающиеся, а потому и вопросов задавали не много, – больше все слушали молча.


Источник: Вторая и третья миссионерская поездка в епархию. Типография Э. Лисснера и Ю. Романа. Москва, 1891. Выпуск второй

Комментарии для сайта Cackle