1.9. В д. Красном

На другой день, часов в 10 утра, я и о. Арсений приехали в д. Красное, в дом деревенского старосты. Немного спустя после нашего приезда, стали в доме обедать; хозяин пригласил и нас обедать. Я не отказался и сел за стол. А между тем было оповещено по деревне, что приехал миссионер, и чтобы желающие шли на беседу к старосте. Уже во время обеда сошлось порядочно народа. Гляжу я: все мужики, – бабы ни одной, кроме хозяйских.

– А что же, спрашиваю, баб нет?

– А на что же они? Что им тут делать? Разве они что понимают?!

Однако я велел и за бабами послать, разъяснив мужикам, что понимать слово Божие не есть обязанность и преимущество одних мужиков. Пришли и бабы. Всего нашло народу полная изба, так что сделалось душно и была растворена дверь. Буду описывать только то, чем запомнилось Красное, т. е. что было особенного на беседе в этой деревне.

Сличали и здесь новопечатное Евангелие с старопечатным (с юсовым). К ужасу бывших тут старообрядцев (их очень немного в этой деревне), оказывается, что напечатано іѵ҃ хв҃а (Иисус Христова). Читал мужик Мирон. Он покрещеван, – два раза крещенный. После слабой попытки объяснить одно и, как прилог, он согласился, что здесь действительно два и, – что Иисус напечатано в старинной книге. Я обращаюсь к народу и делаю такое замечание:

– Вот сам Мирон сознался, что в старопечатной книге имя Христа Спасителя читается не так, как требуют читать старообрядцы, не Исус, а Иисус. А из-за этой одной буквы спорят много, из-за нее, между прочим, не идут к нам в церковь. Значит, не право они толкуют вам, что нельзя говорить Иисус. Можно! В старопечатной книге так напечатано.

– Там этого нет! – вдруг услышали мы.

Мы с о. Арсением сидели за столом (на столе разложены были книги); народ стоял напротив нас в избе; кое-кто сидел на лавках. Влево от нас, у окна сидел мужчина с большой бородой, солидный такой, красивый.

– Там этого нет, чтобы написано было Ии́сус! –повторил он.

– Подойди, да посмотри, – говорю ему.

– Нечего и смотреть! Достаточно мы поначитаны в старопечатных книгах: нигде нет Ии́сус, везде Ис́ус. Нечего смотреть!

И говорит таким наставительным тоном, что возражать ему страшно. Мирон обернулся к нему и говорит: «Напечатано Иисус... два и»... Я попробовал было еще подозвать его, чтобы сам прочел, но Дмитрий Ананьев (так его зовут) не пошел.

– Нечего смотреть! – говорит. Ну и что ж, что напечатано? Может опечатка? – разве не бывает! Да и велико дело, если в двух-трех книгах напечатано Ии́сус! За то везде в остальных правильно Ису́с... Это по ошибке здесь два и; надо одно.

И говорит все это решительным тоном непогрешимого авторитета!...

Я стал разъяснять, в чем дело. Мирон и другие, кажется, поняли, что можно печатать и выговаривать имя Спасителя так, как мы выговариваем.

Зашла потом неизбежная речь о перстосложении. Я стал говорить, что не порицаю двуперстия, а только удивляюсь, что наши староверы боятся троеперстия, между тем как и о нем, все равно как о двуперстии, достаточно говорится в старопечатных книгах.

– Нигде о вашей щепоти не говорится! – возразил опять Дмитрий Ананьев.

Я стал говорить: двуперстно креститься, как вы креститесь, повелевает Кириллова книга...

– В Кирилловой нет этого; о крестном знамении есть во Псалтыри, а не в Кирилловой! – опять авторитетно возражает Дмитрий Ананьев.

– В Кирилловой, говорю, слово-в-слово согласно с Псалтырью пишется о перстосложении. И я раскрыл Кириллову и Псалтырь, чтобы сличать.

Дмитрий Ананьев, увидев это, стал говорить, что «хоть и есть действительно о перстосложении в Кирилловой, но только в ней кратко говорится, а подробно в Псалтыри».

Я стал читать и в той и другой книге о перстосложении: оказалось, разумеется, слово-в-слово. После этого сказал Дмитрию: «Не смей больше говорить! потому что ты обманщик: ты уверял, что нет слова Иисус в старопечатной книге, а оно есть; ты уверял тоже, что в Кирилловой нет о перстосложении, а там есть. Не смей больше говорить!...» Но каково же было мое изумление и негодование, когда мне сообщили, что этот Дмитрий Ананьев совсем безграмотный...

Помню еще Палагею, жену этого Дмитрия Ананьева. Когда была показана разность перстосложений, указываемых в разных местах старопечатных книг, она сказала:

– Никак нельзя иначе складывать персты против того, как мы складываем!

– Однако ж, – говорю ей, – Максим грек велит протянуть два перста, а Большой Катихизис велит наклонить их!

– Не хочу я, – говорит, – никого слушать, и даже Максима грека, если он действительно не по-моему, велит складывать персты!

Однако, сказавши это, она и сама как будто смутилась, – сама стала читать и сличать разные статьи о перстосложении, и прямо объявила, что действительно старые книги по-разному велят складывать персты, но что она будет складывать так, как складывала.

Была еще речь о молитве Иисусовой. И тут особенное участие в беседе принимал тот же Мирон, который, не смотря на свое филиппонство, оказался таким уступчивым по вопросу об имени Иисус, что даже помогал мне обличать бредни Дмитрия (а Дмитрий числится православным и даже, слышал, в церковь иногда заглядывает). Я разъяснил, что оба вида молитвы: и «Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй нас» и «Господи Иисусе Христе Боже наш помилуй нас» – согласны с символом веры; как наша церковь верует, что Христос есть Сын Божий, так и старообрядцы веруют, что Христос есть Бог наш, и, значит, они не должны бояться молитвы: Господи Иисусе Христе Боже наш помилуй нас, как мы не боимся молиться: Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй нас². Мирон все это, как будто, понял; однако же никак не решался произнести молитву с словами «Боже наш», потому что, говорит, в старопечатных книгах ее нет. Я открыл Кириллову книгу на листе 552 и заставил его читать. Читает: «Истолковано: Господи Исусе Христе Сыне Божий помилуй нас, аминь». А между тем в книге напечатано: «Господи Исусе Христе Боже наш помилуй нас, аминь». Такова привычка! Он и не заметил, что иначе напечатано, чем как он читает. Однако потом, по моему указанию, прочитал, как надо. После этого и Мирон должен был признаться, что в старых книгах есть эта молитва, и, значит, в старину она так читалась же; «но, – прибавил он, – должно быть читалась в каких-нибудь особенных случаях, а обыкновенно-то читалось так, как мы требуем читать».

– В каких же это случаях? – спросил я.

Мирон не сказал в каких.

– Ну, прочитай же ты, – говорю ему, – молитву Иисусову так, как она здесь, в старинной книге, напечатана.

Прочитать так наизусть он боялся, хотя в книге читал. Я удивился такой странности и начал снова объяснять, что молитва эта православная...

Во время этих толков о молитве Иисусовой протеснилась к столу женщина, – Настасья по имени. Когда Мирон отказывался прочитать наизусть молитву: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас», Настасья приступила к нему:

– Что же ты боишься так прочитать? – ведь в Кирилловой же напечатано!

Я говорю: ну-ка сама прочитай!

И она прочитала, крестясь, эту молитву.

– А ты чего ж боишься, Мирон? – читай!

Но Мирон все боялся; Настасья тоже не унималась:

– Прежде ты говорил, что нет в старинных книгах этой молитвы, а она вот есть! Все равно, как говорил: нет Ии́суса; а вот сам читал: есть!

Вообще Мирону-таки досталось от нее...

Эта Настасья пошла в «веру», чтобы муж не пил... Лет около десяти простароверничала. Муж умер от пьянства, – и она ушла из раскола. Окончательно присоединилась к церкви при теперешнем священнике.

Она же, после толков с Мироном, обратилась ко мне с такими речами:

– Батюшка! растолкуй ты нам глупым о печати антихристовой! Мы ее больше всего боимся; да и эти (староверы) все нам об ней толкуют. Мы бросили работу и нарочно пришли прямо с пашни, чтобы расспросить тебя об этом.

Другие подтвердили ее желание. И я стал разбирать беспоповщинские толки о троеперстии, что якобы оно есть печать антихриста (подобно как в Сухоломе). Этим и закончил беседу.

Народ разошелся. Хозяин угостил нас чаем и трапезой. Поблагодарив его, мы уехали в село, к о. Арсению, и оттуда я отправился в Домшино.