Вместо введения

I. Образование и утверждение Польско-Литовского государства в русских юго-западных княжествах. Временное открытие и закрытие Галицкой и Литовской митрополий. Открытие Галицкой митрополии (1371). Объединение митрополий западно-русской Литовской и Киевской с кафедрой во Владимире-Клязьминском под властью м. Киприана. Витовт-литовский и отделение Киево-Литовской митрополии (в пределах Литвы) от Киево-Московской митрополии (в пределах северо-восточной Руси – 1414 г.). Новое объединение их под властью м. Фотия (1419 г.). Окончательное разделение всероссийской митрополии на две – Московскую и Киевскую (1459 г.).

II. Состав и общие территориальные границы Киевской и Московской митрополий при их разделении и по разделении в связи с определением состава и территорий литовско-польского и московского государства за этот период до нач. XVI в.

В начале XIV в. русская церковно-государственная жизнь отлила с юго-запада на северо-восток – из Киева чрез Владимир (на Клязьме) в Москву. В Москве около храма Пресвятой Богородицы возросло и окрепло русское православное государство. Предсмертные слова м. Петра, сказанные московскому князю Ивану Калите в 1326 г., были пророческими, относясь во всей своей полноте к далекому будущему. Почти умирающий митрополит сказал: «сын мой, если послушаешь меня и построишь храм Богородице, то и сам прославишься с твоим родом пред другими князьями и город твой будет славнее всех русских городов; святители поживут в нем, он подчинит тебе врагов твоих, и прославится Бог Наш»¹.

Признанный в орде великим князем, Иван Калита стал собирателем земли Русской. Северо-восточная Русь потянула к Москве. Киевские митрополиты, упрочив свою кафедру во Владимире, – около великокняжеского престола, а местопребывание в Москве – рядом с великим князем, послужили церковному и политическому объединению европейского северо-востока под властью Москвы. Но отрадные явления исторической жизни северо-восточной Руси встретились с печальными явлениями на юге. Удаление митрополита из Киева в Москву было великой потерей для жителей начальной России, привыкших видеть около себя представителя русского церковного и гражданского величия и единства. Митрополит, ушедший из разоренного татарами Киева, унес с собою последнюю его славу, лишив старый город прав государственного центра. Народился тяжелый вопрос, долго беспокоивший русскую церковь, – вопрос о единстве русской митрополии, разрешившийся церковным отделением Киева от Москвы.

Волыно-галицкие князья, почувствовав силу, в ограждение своей самостоятельности пожелали иметь отдельного митрополита. К их желанию скоро присоединилось желание литовских князей и польских королей. Все, ратуя, по-видимому, за религиозные интересы страны, преследовали чисто политические цели и собственные владельческиее выгоды. Несомненно, их политическим видам мог помочь отдельный митрополит, как начинал заявлять себя в пользу московского князя и ничтожной тогдашней Москвы митрополит, ушедший туда из Киева.

Не на благо юго-западной Руси ревностным русским сепаратистам при неослабном старании их и чужих князей и королей вместе с политической обособленностью русского юго-запада удалось, хотя не сразу, достигнуть церковной самостоятельности. Дело начал волынский князь Юрий Львович. Князь с титулом короля, владевший Киевом, Волынью и Галицией, после переселения м. Максима (1299 г.) из Киева в стольный город суздальских князей Владимир (на Клязьме), за два года до смерти м. Максима (1305 г.) выпросил себе у патриарха Афанасия отдельного митрополита Нифонта (ок. 1302–1303). Нифонт правил не долго. В 1305 году князь Юрий отправил в Константинополь нового кандидата игумена Ратского монастыря Петра. К тому времени умер м. Максим и погребен во Владимире. На место последнего ехал ставиться избранник владимиро-суздальских князей архимандрит Геронтий². Петр предупредил Геронтия, а когда явился последний, то патриарх Афанасий взял у него митрополичью ризницу и вместе с церковным клиром, прибывшим из Владимира, передал Петру. Петр явился в Россию, по мнению одних, с титулом митрополита галицкого, а, по мнению других, киевского и всея России³. Изысканный волынским князем, – м. Петр больше проживал в Москве, где и скончался в 1326 году⁴. Погребение святителя совершал луцкий епископ Феодосий, очевидно находившийся в подчинении у митрополита. Следовательно, проект Юрия при значительно ослабевших его преемниках не осуществился, и русская митрополия оставалась единой. Преемник м. Петра Феогност окончательно утвердился в Москве, имея епархиальным городом Владимир, который, впрочем, скоро на время уступил своему намеченному преемнику Алексию⁵. При Феогносте с большею силою возник вопрос о церковном отделении русских юго-западных областей, подогреваемый тревожным политическим состоянием юго-запада.

В то время, как северо-восточная Русь собиралась около Москвы, нечто подобное происходило на юго-западе. Сын галицкого князя Льва известный Юрий, управлявший волынской землей после отца (1301 г.), наследовал Галицию, а по смерти дяди своего Мстислава получил и Владимирское княжество. Но соединившиеся под одною властью Галич и Волынь с Владимиром-Волынским оставались вместе только еще при одном князе, внуке Льва, Юрии II, пресекшем мужское колено потомства Романа Великого, и волыно-галицкие князья, которым самою судьбой предназначалось собирать старую юго-западную Русь, не могли воспользоваться благоприятными обстоятельствами. Ослабевшие потомки Романа Великого должны были уступить исконные русские области чужой власти.

Когда слабели волыно-галицкие князья, соседние государства – Литовское и Польское успели усилиться и начали действовать на Россию наступательно. Скоро литовское господство утвердилось в русских княжествах – Полоцком, Туровском, отчасти Волынском. С 1315 года там начал свой род знаменитый язычник-огнепоклонник Гедимин. К его династии один за другим перешли города – Владимир-Волынский и Луцк, но с сохранением своих прав, обычаев и веры. В 1321 г. Гедимин направился к Киеву. Белгород сдался сразу, а Киев после двухмесячной осады⁶.

За Киевом поддались и другие города. Завоеватель оставил тут старый порядок, только посадил своих наместников, в Киев, между прочим, Миндовга, князя голшанского. Таким образом, не потомку св. Владимира, а литовскому князю суждено было собрать под одну власть часть исконных русских земель и упрочить их за своей династией. По смерти Гедимина в 1339 г. осталось семь его сыновей. От второй его жены Ольги, родом русской, остался Ольгерд, который, женившись на дочери витебского князя, получил за женой в приданое княжество тестя и тем самым еще больше расширил владения династии Гедимина на счет русских земель. Волынь досталась Любарту Владимиру, рожденному от третьей жены Еввы, также родом русской. Туров и Пинск наследовал Нориманд-Глеб; стольный город Вильна достался младшему Евнуту или Явнуту. Явнут скоро принужден был уступить великое княжество Ольгерду, а сам спасаться бегством чрез Псков и Новгород в Москву, где был принят преемником Калиты Симеоном Гордым и будто крещен с именем Ивана (1346). Укрывательство в Москве преследуемого литовского князя подлило масла в огонь и только сильнее обострило отношения Литвы к Москве. Чрез два года в 1347 г. Явнут возвратился в Литву, и ему дали Жеславль или Изяславль в бывшем Минском княжестве, которое незадолго пред тем присоединилось к Виленскому. Около половины XIV в. власть Литвы распространилась и на владения князей чернигово-северских, потомков Олега Святославича, во главе с князьями брянскими. Усобицы брянских князей в начале XIV в., осложнившиеся борьбою с вечем, помогли Ольгерду занять Брянск (около 1356 г.). Расширяя свою область на счет русских земель, вместе с Брянском Ольгерд занял другие владения потомков Олега в чернигово-северском крае: города – Трубчевск, Новгород-Северский, Рыльск, Путивль, Чернигов и др. Покорением городов и земель, бывших во владении потомков Михаила черниговского в древней стране Вятичей, Ольгерд расширил свое влияние до верховьев реки Оки. Пограничные с литовско-русским и московским государствами мелкие князья сохранили нейтралитет и служили на обе стороны.

Одновременно с объединением северо-западной Руси и Волыни вследствие подчинения их литовским князьям, после долгих смут в конце XIII и нач. XIV в. единовластие утвердилось и в Польше. Сравнительное спокойствие помогло сыну и преемнику Владислава Локетка, умиротворителя Польши (1319), Казимиру Великому присоединить к своему королевству королевство Галицкое. Галиция после Юрия II досталась его негодному племяннику по сестре Болеславу Мазовецкому. Болеслав, обременяя подданных тяжелыми податями, насиловал их жен и дочерей. Этого мало, он завел дружбу с поляками, чехами и немцами, раздавал им должности, обходя галичан, старался даже ввести латинство. Галичане отравили ненавистного князя. После долгих споров за волыно-галицкое наследство Галиция закрепилась за Польшей⁷. С утверждением литовско-польской власти в исконно русских областях начинается печальная история юго-западной Руси, оторванной от северо-восточной с её новым центром в Москве и уцелевшей династией св. Владимира.

Политическия неурядицы при потере национальной власти в юго-западн. России осложнились настойчивым стремлением чужих князей к церковной обособленности утверждением особой митрополии. В единстве русской митрополии они справедливо видели для Москвы могущественное средство к соединению разрозненных частей русского запада с северо-востоком. К несчастию самих русских среди юго-западных иерархов нашлись такие, которые не прочь были воспользоваться угнетенным состоянием края, чтобы переменить титул епископа на митрополита и стать во главе епархий областей, отнятых у русских. Состояние Византии, откуда продолжали распоряжаться русской церковью, вполне благоприятствовало этому. Там по смерти имп. Андроника (1341 г.) открылись политические неурядицы и война, шли бесполезные споры варламитов с паламитами о фаворском свете. Спорами увлеклись все, начиная с императора и патриарха. Собирались соборы (1341–1345 г.) в защиту то одной, то другой стороны⁸. В увлечении блюстители порядка и вселенской правды не обращали внимания на то, что творилось в терзаемой и разрываемой на части России, и внесли свою долю участия, чтобы ухудшить положение вещей на русском юго-западе. Во время русских политических нестроений и византийских словопрений к довершению русской розни открыта особая митрополия в Галиче. Митрополитом назначили искавшего чести и власти галицкого епискова (вероятно Феодора) с подчинением ему волынских и малороссийских епархий – Владимирской, Холмской, Перемышльской, Луцкой и Туровской⁹. Властолюбивого Феодора мог подставить хитрый, умный, проницательный, вместе с тем по летописцу удивительно коварный, Ольгерд со своим братом волынским князем Димитрием Любартом, чтобы ослабить влияние своей соперницы Москвы в русских областях Литовского княжества. Коварная политика братьев по отношению к Москве не подлежит сомнению. При удобном случае оба готовы были наделать ей вреда¹⁰.

Неожиданное и совсем нежелательное назначение особого митрополита для южных областей смутило м. Феогноста и великого московского князя Симеона. Они, посоветовавшись между собою, тотчас обратились в Константинополь с просьбой уничтожить нововведение, обвиняя в каких-то преступлениях самого нового митрополита. По донесению из Москвы в Константинополе сразу поняли и сразу высказались, что открытие новой митрополии на Руси нелепо, противно канонам и состоялось не по нужде, а по прихоти и проискам при тогдашних русских и византийских неурядицах. Отделением Галицкой митрополии нарушен исконный церковный порядок на Руси, по которому там должна быть одна митрополия. Нарушение обычного порядка оказалось тягостным и ненавистным всем христианам, и все сделано по-прежнему. Не иначе дело решено потому, что в Византии споры прекратились, на престол взошел новый император Иоанн Кантакузен, а патриаршую кафедру, вместо Иоанна XIV, занял Исидор Бухир. Новое правительство, отменяя все сделанное старым, особым хрисовулом (золотой буллой), подтвержденным патриаршим постановлением, отменило постановление об учреждении Галицкой митрополии и для охранения общего мира на благо народа снова подчинило митрополиту киевскому экзарху всея России Феогносту отделенные к Галицкой митрополии пять епископий вместе с Галицкой¹¹. По-видимому должно было начаться церковное единение и спокойствие, необходимое при тогдашнем положении юго-западной России. Но дело вышло иначе. После м. Феогноста Москве в долгое наследие досталась борьба за единство русской митрополии. Последние годы жизни больного старца были отравлены происками какого-то обманщика и искателя киевского и митрополичьего престола монаха Феодорита, явившегося в 1352 году в Константинополь с уверением, что Феогност умер. Ложь открылась, но ловкий инок бежал в Тернов, где в это время был особый болгарский патриарх. Этот последний не преминул воспользоваться случаем поднять свою власть в глазах русских и, не задумываясь, посвятил Феодорита в киевские митрополиты¹². Незаконный митрополит, хотя скоро был осужден константинопольским патриархом, однако долго после беспокоил всех и наделал много хлопот московскому правительству. Но не было худа без добра. Происки Феодорита заставили великого князя с м. Феогностом позаботиться о назначения достойного преемника на митрополичью кафедру. Таким преемником был давно намеченный владимирский епископ Алексий, которому в качестве наместника дана владимирская кафедра. Оставалось формально снестись с константинопольским патриархом, но Феогност умер 1353 г. 11 марта, не дождавшись ответа о преемнике¹³.

Константинополь несмотря на то, что в киевские митрополиты назначался родом русский, уступил личным достоинствам кандидата и единодушному ходатайству митрополита, князя, русских архиереев, бояр и самого народа. 30 июня 1354 года Алексий получил от п. Филофея настольную грамоту на Киевскую и всея Руси митрополию, с оговоркой, что ему, не в пример прочим, делается исключение по личным достоинствам, а впредь в митрополиты на Русь будут назначать из греков. С инструкцией для своей деятельности в полной зависимости от константинопольского патриарха м. Алексий явился в Россию.

Между тем, осужденный и отлученный от церкви смелый самозванный митрополит киевский Феодорит, завладев Киевом, не покидал своих планов и Киева. Он пытался распространить свое влияние на епископов, находившихся в ведении настоящего митрополита Алексия. Дело дошло до того, что п. Филофей чуть не одновременно с назначением Алексия вынужден был писать грамоты в ограждение прав настоящего митрополита. И действительно, сохранились две патриаршии грамоты от июля 1354 г. к новгородскому архиепископу (Моисею). В одной Моисею предписывалось во всем повиноваться Алексию, в другой повторялось то же с прибавкою не слушаться и не принимать Феодорита.

С назначением м. Алексия в Константинополе состоялось соборное определение о перенесении киевской митрополичьей кафедры из Киева во Владимир, где со времени Максима упрочили свою кафедру м.м. Петр и Феогност, получая средства для содержания от прежней владимиро-суздальской кафедры. О перенесении митрополии ходатайствовал сам Алексий, мотивируя свое ходатайство тем, что Киев разорен и не может быть местопребыванием митрополита. К тому же Феодорит преспокойно жил в Киеве, и никто не знал, как его выжить оттуда. Константинополь согласился. Так, наконец, официально упрочилась кафедра киевского митрополита во Владимире на Клязьме. По соборному определению она должна остаться там навсегда, а за Киевом, если он уцелеет, сохранялось имя первопрестольного. Несколько неопределенными выражениями вносилась какая-то двойственность. Скоро обнаружилось, что не достаточно было права Константинополя перемещать митрополичью, как и всякую кафедру, туда, где имелись лучшие средства содержания и откуда, следовательно, лишнее могло перепадать «их мерности», нужно было знать условия и ход русской исторической жизни. Этого Константинополь не знал, почему его определение оказалось весьма полезным для северо-восточной Руси и весьма вредным для юго-западной. После того, как митрополия перенесена во Владимир, а точнее в Москву, про которую греки, по-видимому, не знали, Киеву и под чужеземной властью нельзя было оставаться без епископа. Ему необходим был епископ в качестве епархиального начальника и руководителя православных жителей старинной русской епархии в зависимости от всероссийского митрополита. После греки это поняли, когда в соборной грамоте 1389 года о единстве русской митрополии открыто заявили, что нельзя оставить всю Литовскую землю без пастырского призрения, а Киев без епископа¹⁴.

К сожалению, мысль просить для Киева особого не епископа, а митрополита не выходила из головы давнишнего московского недоброжелателя литовского князя Ольгерда. Старая киевская кафедра, находившаяся в пределах Литовского княжества, оказывалась удобным местом, где Ольгерд мог посадить преданного себе человека, хотя этого ему не удалось сделать. Но ему удалось найти человека, который, будучи поставлен митрополитом литовским, не раз пытался распространить свою власть и над Киевом, долго остававшимся за киевским митрополитом по титулу. Таков был известный Роман, избранник Ольгерда. Литовский кандидат на Киевскую митрополию с большим запасом червонцев и княжеских даров явился в Константинополь, но опоздал. В киевские митрополиты был уже назначен Алексий. Все-таки дело Ольгерда оказалось неупущенным. Филофей не устоял пред червонцами и возвел Романа (1355) в литовские митрополиты¹⁵. По решению патриарха, прикрывшего свой неблаговидный поступок желанием спокойствия и умиротворения в крае, Роману, вместе с двумя литовскими епископами Полоцкой и Туровской с присоединением Новгородка, где должна быть митрополичья кафедра, отдавались епархии малой России, т. е. Владимирская, Холмская, Галицкая, Перемышльская и Луцкая¹⁶. Патриарх ошибся. Роман, сам будучи неспокойным человеком, не только не успокоил края, напротив, возмутил его и причинил много беспокойств м. Алексию и самому Константинополю. В то время как киевский митрополит, посвящая епископов только в свои епархии, был вполне послушен постановлению не вторгаться в пределы Литовской митрополии, Роман по упрямству не взял патриаршей грамоты, определявшей пределы его владения. Без грамоты он являлся в Киев, принадлежавший м. Алексию, служил там, рукополагал ставленников и дерзко называл себя единым митрополитом киевским и всея России. Начались замешательства в юго-западной части Киевской митрополии, возбудившие литовского князя Ольгерда против тамошних христиан, и вместо мира дело дошло до кровопролития и разорения жилищ христиан, особенно в г. Алексине. Конечно, не без поддержки Ольгерда Роман присвоил себе чужую Брянскую (Черниговскую) епархию, проникал в Тверь, где с почетом принимали его не епископ, а тверские князья, родственники и приятели Ольгерда. Послы Романа являлись всюду, даже в Константинополь, и старались с самохвальством разгласить, что кир Роман силен и может овладеть всей Киевской митрополией. В Киеве он литургисает, захватывает под свою власть чужие епархии и сумел восстановить литовского государя против м. Алексия. Имея силу у литовского государя, он может делать все, что захочет, говорили друзья Романа. Самовольство было очевидное, однако никакие увещания не могли остановить интригана, расходившегося под покровительством Ольгерда. Наконец, в Константинополе в 1361 г. решили послать на Русь своих апокрисиариев расследовать споры, возникшие между митрополитами. Роману об этом была послана особая грамота: очевидно боялись, что он не примет судей. Но смерть Романа прекратила сложную историю, а п. Филофей, вторично занявший патриарший престол, по отречении Каллиста в 1362 г., поспешил было исправить свою ошибку, хотя не тотчас. После 8 октября 1364 г. составлена была патриаршая сигиллиодная грамота о присоединении всего округа Литовской митрополии по-старому к Киевской. Грамоту на ряду с другими соборными актами внесли в соборные деяния, но скоро вычеркнули, и все осталось по-прежнему¹⁷. Алексий до своей смерти не рукоположил ни одного епископа в области Литовской митрополии¹⁸. Он не только не рукополагал епископов, даже боялся посещать своих пасомых в литовских и польских владениях. Раз м. Алексий еще при жизни Романа заехал в Киев, но Ольгерд, готовый потерпеть и сделать все, только бы не иметь своим митрополитом Алексия, пленил его спутников, ограбил их имущество, а самого Алексия посадил в темницу, откуда пленник ушел тайком¹⁹. По смерти Романа русские–литовские и польские владения снова оставались без особого митрополита. Этого не упускал из виду Ольгерд. Он по собственным расчетам, а с другой стороны, втянутый родственниками, русскими князьями – шурином Михаилом тверским, зятьями – Борисом нижегородским и Иваном новосильским в тогдашнюю сложную и печальную в истории Русского государства и Русской церкви борьбу за велико-княжеский престол, не оставлял своего давно намеченного плана усилиться на счет северо-восточной Руси, но встретил отпор со стороны московского князья Димитрия Донского, поддерживаемого м. Алексием. Последнее обстоятельство особенно было неприятно Ольгерду. Он всячески старался устранить влияние митрополита на внутренние, чисто политические дела и придумал особый проект церковно-административного устройства Русской митрополии, ссылаясь на то, что м. Алексий, вникая всюду, мутит князей. Ольгерду хотелось внутри области митрополита Алексия открыть особую митрополию с подчинением ей владений родственных ему князей и приятелей, каким оказался и Святослав смоленский.

Понял ли широкие замыслы Ольгерда, раскинутые дальше всякой возможности в пределы России и Польши не к пользе той и другой, только заговорил доселе молчавший польский король Казимир Великий. Недавний гонитель православия в русских польских владениях от лица православных князей и бояр делал, кажется, иное, чем думал. Он ратует за интересы православия и, указывая на то, что в тамошних русских пределах, именно в Галиче, будто бы вовеки веков был свой митрополит, вместе с князьями выбирает и посылает (1370 г.) в Константинополь одного из тамошних архиереев Антония с просьбой поставить его митрополитом в Галич, «дабы не исчез и не разорился закон русский». Король застращивал патриарха и просил извинения, когда он, за неимением православного митрополита, будет крестить русских в латинскую веру. Был ли в данном случае Казимир правдив и прав или виноват не больше Ольгерда, только патриарх Филофей согласился с его доводами. В мае 1371 года в Константинополе состоялось соборное определение о поставлении епископа Антония в митрополита галицкого с подчинением ему временно епископа – Холмской, Туровской, Перемышльской и Владимирской, пока там не прекратятся войны, – пока не настанет мир и конец соблазнам. Галицкому митрополиту в необходимых случаях разрешалось входить в сношения с угровлахийским митрополитом и вместе с ним в Угровлахии посвящать архиереев в подведомственные ему епархии. Про киевского митрополита Алексия не забыли. Его вспомнили, но с тем, чтобы сказать: «от тебя все сталось», и что патриарх не мог оставить народа Божия без надзора и духовного попечения, как это сделал Алексий, притом там, где королем был латинянин. И хорошо, к слову, заметил патриарх, что король не сделал того, что мог сделать, т. е. не крестил русских в латинство, а снесся с патриархом и попросил православного митрополита. Как бы в успокоение, в своей горячо написанной грамоте п. Филофей (1371 г. 6 августа) объяснил Алексию: «мы дали новому митрополиту Галич, где будет митрополия, а из епископий – Владимирскую, Перемышльскую и Холмскую, бывшие под властью польского короля, и больше ничего; не дали ни Луцка, ни другой какой-либо епископии, бывшей в Литовском княжестве. Но при непрекращавшихся происках Ольгерда это едва ли могло успокоить святителя. Пока шло дело об открытии Галицкой митрополии, преимущественно в польских владениях, литовский хитрец строил новые планы и не переставал наговаривать на м. Алексия с тем, чтобы унизить и очернить его в глазах Константинополя. Князь повторял давно известное, что м. Алексий не бывает в Киеве, не приходит в Литву вместо того, чтобы хранить мир, благословляет на кровопролитие и разрешает целовавших крест стоять за него – Ольгерда. Желая будто бы предотвратить никогда небывалое, а вернее – поддержать своих родственников в борьбе с московским князем и расширить область своего влияния, Ольгерд, после неудачной попытки открыть Литовскую митрополию, просил п. Филофея поставить особого митрополита не в Литву, а для Киева, Смоленска, Малой Руси, Новосиля, Твери и Нижнего Новгорода²⁰.

Разумеется, просьба Ольгерда не была уважена, особенно после того, как на юго-западе открыта митрополия в Галиче. Патриарх даже пытался примирить м. Алексия с Ольгердом. Первому писал, чтобы он не оставлял без надзора православных в Литве, а второму, чтобы любил и жаловал киевского митрополита. Все было напрасно. Один не шел в Литву, другой едва ли мог принять с любовью своего врага. Пришлось послать судью разбирать дела у князя с митрополитом, обвинявших друг друга пред патриархом. В 1373 году судьей приехал Киприан, родом серб, по другим – болгарин, и вместо того, чтобы помирить враждующих, ухудшил положение дела, сделав то, чего не мог сделать Ольгерд один. Он уговорил м. Алексия не ехать в Константинополь судиться с тверским князем Михаилом, с которым у митрополита были тоже неприятности. Киприан сам за приличную плату взялся устроить дело. Но вместо этого явился в Литву, сошелся с Ольгердом, добыл грамоту от литовских князей, в которой князья, с угрозой принять латинского митрополита, просили п. Филофея назначить им митрополитом Киприана. С такими грамотами и ложными обвинениями против Алексия Киприан явился в Константинополь и в 1376 году рукоположен был в митрополита киевского и литовского. Киприан, явившись на Русь, увеличил собою число митрополитов до трех (один жил в Москве, другой в Галиче), но, не будучи принят в Москве, поселился в Киеве²¹. Чтобы быть настоящим митрополитом, ему оставалось ждать смерти св. Алексия. Впрочем, и тут действительная мирополичья кафедра ему досталась не сразу. В. князь Димитрий Иоаннович не хотел принимать обманщика и литовского избранника Киприана; по смерти св. Алексия (1378 г.) ему хотелось видеть на митрополии своего любимца коломенского священника Митяя или Михаила. Несмотря на то, что против такого выбора был суздальский владыка Дионисий, Митяй отправился в Константинополь, но по дороге умер, и митрополичий престол достался опять-таки не Киприану, а архимандриту из свиты Митяя Пимену. В 1380 году в Константинополе состоялось соборное определение п. Нила, по которому архимандрит Пимен, сумевший достать до 20 000 рублей и раздать их кому требовалось, назначен настоящим киевским митрополитом с подчинением ему Владимира и всей великой России; Киприана оставили митрополитом Литвы и малой России, но с тем, чтобы по смерти его Литва и Малороссия перешли во владение киевского митрополита. Вместе с этим было определено ставить митрополитов не иначе, как по просьбе из великой России. Прошло еще около девяти лет, пока восстановлено единство Литовской и Киевской митрополий, – но не по смерти Киприана, а под его властью. Происки Пимена, успевшего, по приезде на Русь, вступить в полные права и сделать важное дело – учредить Пермскую епархию, открылись. Протесты и личное домогательство Киевской митрополии Дионисия суздальского не имели силы. Правда, он достиг намеченной цели и его поставили митрополитом киевским, но с новым званием по пути на Русь в 1385 году его схватили в Киеве за то, что без спроса киевского князя Владимира Ольгердовича пошел в Константинополь ставиться в митрополита. Заключенный умер в одной из тамошних темниц²².

Все это затягивало и осложняло и без того сложное дело. Самого Киприана то выгоняли из Москвы, то принимали. И только в 1389 году, когда перемерли все действующие лица этой печальнейшей драмы в жизни русской церкви, начиная с Димитрия Иоанновича и кончая Пименом, ездившим пред смертью в Константинополь тягаться с Киприаном о митрополии, наступило то, чего требовали «право, польза и обычай». Киприан соединил вместе Киевскую и Литовскую митрополии с именем митрополита киевского и всея России, оставаясь на митрополии до самой смерти (1406 г). Галицкая митрополия оставалась в ведении Антония по-прежнему, и заботы о ней принимал на себя патриарх. В 1397 г. он писал Киприану, укоряя его за самовольное рукоположение туда одного епископа. «Это не хорошо», очень вежливо на этот раз заметил п. Антоний. Преосвященный Макарий полагает, что такое замечание м. Киприан получил за поставление епископа перемышльского. Догадка основывается на том, что пределы Галицкой митрополии значительно сократились с объединением под властью м. Киприана Киевской и Литовской митрополий. Соборным определением 1380 года избраннику литовских князей Киприану вместе с епархиями Литвы отданы и епархии малой России, по-тогдашнему волынские и подольские, именно те, которые были в пределах Литвы. Таким образом Киприан, объединив две митрополии вместе с великорусскими управлял литовскими – Холмской, Туровской, Полоцкой, Владимирской и Луцкой епархиями. Епископы двух последних, вероятно по старине, искали Галицкой митрополии, в чем судил их Киприан по поручению патриарха. Галицкую митрополию, следовательно, составляли только две епархии Галицкая и Перемышльская, бывшие в польских владениях²³. При Киприане в его пользу п. Нил разрешил спорный вопрос об епархиальной зависимости великороссийских гг. Нижнего Новгорода и Городца²⁴.

То было накануне или в начале XV века. Но этим вводным эпизодом в истории русской митрополии не окончился тяжелый вопрос об единстве её. С началом XV в. он вступает в новую фазу, где проявилась большая самостоятельность литовских князей и слабость Константинополя, отживавшего свое славное существование.

После некоторых междуусобий в династии Гедимина и волнений в самой Литве на литовский престол вступил племянник Ольгерда Витовт. С новым литовским князем (1392–1430 г.г.), вступившим в родственные связи с московским двором, для России наступили тяжелые времена разорений. Скоро (1402 г.) под оружием Витовта пало знаменитое Смоленское княжество Ростиславичей – отчина Мстислава Удалого²⁵. Если со стороны Витовта не было серьезных начинаний по вопросу о самостоятельной митрополии в Литве, то только благодаря м. Киприану, умевшему ладить с Витовтом литовским и принявшим католичество Ягеллою, королем польским, хлопотавшим пред константинопольским патриархом Антонием, а чрез последнего и пред Киприаном о соединении церквей. Киприан спокойно объезжал русские, литовские и даже польские владения, устраивал всюду епархиальные дела и был принят с честью²⁶, как обоюдный избранник. Но лишь умер Киприан (1406 г.), началась старая история. Родственные связи между московскими и литовским князьями не помешали им сделаться врагами. Причина этого заключалась в крайних властолюбивых и завоевательных инстинктах Витовта. Властолюбивые инстинкты Витовта проявились особенно при избрании кандидата на Киевскую митрополию. Он избрал своего кандидата – епископа полоцкого Феодосия и прямо требовал поставить его митрополитом в г. Киев, остававшийся в литовских владениях; князь выражал желание, чтоб митрополит по старине жил там. Просьба московского князя была скромнее – он просил патриарха и императора только прислать на Русь митрополита, как, бывало, прежде. Разумеется, была уважена скромная просьба Москвы, не вторгавшейся в права Константинополя назначать на Русь митрополита, а Витовту отказали. Митрополитом киевским и всея России назначили (1408 г.) Фотия, родом грека. Витовт не принял нового митрополита, когда он заявился в Киев. Но м. Фотий обещался часто бывать и даже жить в Киеве, чем и склонил литовского князя признать себя митрополитом. Однако, прожив немного в Киеве, митрополит уехал в Москву и только к концу 1411 г. еще раз посетил Литву. Это обстоятельство и клеветы на Фотия, а главнее всего желание Витовта, как и его предшественников, отделиться в церковном отношении от Москвы, побудили литовского князя действовать решительнее. Он с согласия подручных князей (1414 г.) отказал Фотию в управлении и послал в Константинополь своего вновь избранного кандидата Григория Семивлаха с просьбой поставить его митрополитом в Киев и для всей Литвы. Успеха опять не было. Тогда Витовт позвал на совет епископов своих областей. Явились не признанный кандидат на Литовскую митрополию Феодосий полоцкий, Исаак черниговский, Дионисий луцкий, Герасим владимирский, Харитон холмский и Евфимий туровский. Никоновская летопись (V, 51) прибавляет еще Иоанна галицкого, Павла червенского или перемышльского и Севастьяна смоленского. Пред собравшимися в злобе на Константинополь Витовт высказал много горькой правды и, между прочим, то, что на Русь в митрополиты ставят на мзде и таких, которые бы вывозили казну из России в Грецию. Киевская церковь оскудела, в чем оратор винил Фотия. Собор еще раз попробовал обратиться в Константинополь и опять напрасно. Витовт решился обойтись без Константинополя. В 1416 г. собрался новый собор из епископов литовских областей и под сильным давлением Витовта 15 ноября самостоятельно поставил в Новгородце митрополитом киевским и литовским Григория Семивлака или Цамблака. В состав новой митрополии вошли епархии: Полоцкая, Черниговская, Луцкая, Владимирская, Смоленская, Холмская и Туровская. М. Фотий сделал было попытку предупредить разделение митрополии, приехал в Литву, но поздно. К довершению всех зол он поплатился своим имуществом, будучи ограблен в Смоленске. По приказанию Витовта все города и села Киевской митрополичьей кафедры в его областях были переписаны и розданы литовским панам, а фотиевы наместники выгнаны²⁷.

Начались долгие отписки литовских епископов в собственное извинение; Фотий всюду слал окружные послания, чтоб не принимали митрополитом Григория. Дело не обходилось без брани. Литовские епископы писали Фотию о какой-то тайной вине, по которой они отрекаются признавать власть его над собою, и тоже посылали послание в свою область. Фотий писал в Константинополь. В ответ Иосиф II прислал (1416 г.) ему сочувственную грамоту с извещением, что Григория Цамблака на соборе успели отрешить от церкви, и что в Константинополе серьезно заняты вопросом о водворении на Руси старого порядка. Византийский император даже сам писал об этом литовскому князю Витовту²⁸.

Прошло не более четырех лет, как неожиданно, вследствие-ли взаимных уступок и содействия князей с боярами, или в силу не совсем благоприятных для Витовта политических обстоятельств при внутренних волнениях, или по другим каким причинам, только в 1419 году, когда Григория Цамблака не стало, обе митрополии соединились под властью Фотия, примирившегося с Витовтом. В 1421 году м. Фотий был во Львове, Владимире-Волынском, в Вильне, Борисове, Друцке, Тетерине, Мстиславле и Смоленске; после был в Троках и Новгородке²⁹. Новое соединение двух митрополий под властью Фотия, подобно прежним соединениям при тогдашних столкновениях Литвы с Москвой, было только шагом вперед к окончательному разделению русских митрополий.

После Витовта (1431 г.) литовский престол занял брат польского короля Ягайлы Свидригайло Ольгердович. Вследствие непрекращавшейся борьбы поляков с литовцами братья вынуждены были вступить в ожесточенную борьбу, так как она шла, собственно, между национальностями. Свидригайло, расположенный к православным и ненавидевший католиков, в своей борьбе оперся на русских. Поляки, не будучи в состоянии справиться с Свидригайлом, а вместе и православными, сумели возбудить против него литовских вельмож – католиков и уговорить их принять к себе в короли брата Витовта – Сигизмунда. План удался. Сигизмунд в 1432 году занял литовский престол и с помощию вельмож – католиков выгнал Свидригайла из коренной Литвы. Старому королю остались верными только малая Русь, Смоленск и Витебск³⁰. Свидригайло понимал собственное положение и силу православной партии, он старался еще усилить около себя православную партию, защитить ее от католиков учреждением митрополии. Для своих целей князь сумел воспользоваться московской медлительностью при замещении, освободившейся по смерти Фотия киевской митрополичьей кафедры. В Москве готов был кандидат на митрополию в лице рязанского епископа Ионы; Иона даже (1433 г.) назывался «нареченным во святую митрополию русскую», но по случаю внутренних междуусобий его не посылали для поставления в Константинополь. Сделать это по-домашнему пока не хватало смелости. В это самое время смоленский епископ Герасим, явившись в Царьград, получил русскую митрополию. По прибытии на Русь, он остался жить в Смоленске и не пошел в Москву, боясь будто тамошних междуусобий. Вся история с этим митрополитом, известным под разнообразными названиями – то митрополита киевского и всея Руси, то просто киевского и даже московского и всея России, очень смутна, а действия его и князя непонятны. Он вместе с Свидригайлом скоро является сторонником латинской партии, хлопочет о соединении церквей и в конце концов сгорает на костре в Витебске (1435 г.) за тайную переписку с врагом Свидригайла Сигизмундом литовским³¹. Пока был жив Герасим, Иону не посылали в Константинополь; когда умер Герасим и московский избранник с согласия всей Москвы и литовского князя явился в Константинополь, то ему отказали. Там позаботились раньше заместить русскую митрополичью кафедру, предоставив ее Исидору, получившему печальную известность в истории русской церкви после путешествия на флорентийский собор. Такой человек нужен был императору Иоанну Палеологу и патриарху Иосифу, думавшим при содействии папы и нового русского митрополита поддержать Византийскую империю, стоявшую на краю погибели.

Непрошенного митрополита в Москве приняли с большой неохотой, но с тем, чтобы больше не принимать на Русь митрополитов из греков и не посылать в Константинополь своих для поставления.

Отказав Ионе в поставлении на митрополичью кафедру, словесно его благословили на нее по смерти Исидора. Но русский князь, а с ним и русский народ заживо похоронили м. Исидора за его сильную и открытую приверженность к латинству. Митрополит удалился в Рим, будучи осужден собором русских епископов в 1441 г., и более не возвращался. Соблазн в России, произведенный Исидором, смуты и униатские движения в самой Византии заставили вел. московского князя Василия Васильевича через семь лет решиться на то, что следовало бы сделать давно. Князь осмелился дома поставить Иону митрополитом на Русь с именем киевского и всея России, в предупреждение печальных явлений, которыми, благодаря не всегда полезному праву Константинополя ставить на Русь митрополитов, так богата история русской митрополии. Поставление состоялось 15 декабря 1448 года. Чрез три года вел. князь Василий Васильевич, не забывая старины совсем, пытался известить нового греческого царя Константина Палеолога о поставлении Ионы: составили грамоту, только доставить ее не было возможности. На Константинополь шли турки, чтобы совсем разгромить его. Новый митрополит поспешил известить о своем поставлении литовских князей, панов, бояр, наместников и народ³². Сделавшись единым митрополитом, Иона употреблял все меры к сохранению единства митрополии. 31 янв. 1451 г. он писал киевскому князю Александру Владимировичу о своем поставлении, убеждал его охранять православие в Литве и содействовать воссоединению митрополии. Одновременно со своим посланием в Киев м. Иона получил грамоту от польского короля Казимира IV. Грамотой в управление киевского митрополита отдавались духовенство и народ литовских владений³³. В своей переписке Иона, кстати, напомнил Казимиру о данном когда-то обещании присоединить к Киевской митрополии и Галичскую³⁴, но без успеха. Галичская митрополия соединилась с Киевской после, когда Киевская окончательно отделилась от Московской митрополии³⁵. Если м. Ионе не удалось присоединить к своей митрополии Галицию, за то удалось вступить в полные права по управлению Литовской митрополией. 9 февр. 1451 г. он назначил в Вильну, Новгородок, Гродну и все города, места и села, где были митрополичьи церкви, наместником своего протодьякона Михаила на тех же самых правах, как управляли там наместники м. Фотия, выгнанные Витовтом. Старец Давид остался наместником в Киеве. Явившись полновластным в области литовских владений, киевский митрополит в 1452 году разрешил служить и управлять епархией епископу владимирскому и берестейскому Даниилу, посвященному латинствующим м. Исидором, но лишь тогда, когда Даниил письменно раскаялся. В 1456 г. Иона сделал строгий выговор полоцкому епископу Симону, обидевшему митрополита, назвав его не отцом, а братом. Послание к полоцкому архимандриту Каллисту от 25 июля 1458 года, по случаю избрания его в местные епископы литовским князем и собором местных епископов, едва ли не было последним для единодержавного, на этот раз несколько ограниченного, киевского митрополита³⁶. Наступало время, когда если не он, то его преемник должен был уступить половину власти новому киевскому митрополиту и остаться с титулом московского и всея России.

Вопрос о разделении русской митрополии близился к развязке и кончался, но не там, где начат, – не на развалинах Константинополя, а в вечном городе. В 1458 году 21 июля в Риме на папском совете, с согласия Исидора, решили разделить Киевскую митрополию. Половину её, находившуюся в пределах Литвы и Польши под властью короля-католика Казимира, давно объединившего враждовавшие нации (1444), отдали считавшемуся аббатом монастыря св. Димитрия в Константинополе, ученику Исидора, протодьякону Григорию. Латинствующий лжепатриарх Григорий Мамма, проживавший в Риме, посвятил нового митрополита с именем киевского, литовского и нижних сторон России. Преемник папы Каллиста Пий II утвердил избрание, а также передачу Григорию девяти епархий в Литве и Польше: Брянской (Черниговской), Смоленской, Перемышльской, Туровской, Луцкой, Владимирской, Полоцкой, Холмской и Галицкой. М. Иона по-прежнему стал всюду рассылать послания стоять за православную веру, писал он на юго-запад князьям и народу, послал было туда двух игуменов – троицкого Вассиана и кирилловского Кассиана. Сторону его принял великий князь московский и просил Казимира не принимать м. Григория. Но только один из литовских епископов дал повольную грамоту не признавать м. Григория, за что получил от м. Ионы похвалу. Все хлопоты были почти напрасны. Литовские епископы стали входить в сношения и служить с новым митрополитом. Но больше всего владыку огорчило, когда его бывший покровитель король Казимир, признав Григория митрополитом, стал просить вел. князя Василия Васильевича принять Григория вместо старика Ионы³⁷. Но это было уже слишком. Русские епископы сев.-вост. епархий в 1459 году собрались на собор и поклялись быть верными м. Ионе;– этого мало, они убеждали к тому же своих литовских собратий епископов Евфимия черниговского и брянского, Каллиста полоцкого, Мисаила смоленского, Никифора владимирского, Иоакима туровского и пинского, Мартиньяна луцкого и все тамошнее духовенство. Удалось убедить только одного Евфимия черниговского (брянского.) Он, не желая подчиняться лжемитрополиту Григорию, удалился в Москву и получил Суздальскую епархию. Но только Ионе, благодаря неустанной деятельности и усиленной энергии, удалось до самой смерти (1461 г.) сохранить за собою имя митрополита киевского и всея России³⁸.

Преемник Ионы Феодосий (из ростовских архиепископов) не носил названия киевского, а только московского и всея России. Теперь, когда в дело ввязался Рим, поздно было восстановлять единство митрополии, и Феодосий, кажется, не хлопотал об этом. Он, как и вел. князь Иван Васильевич, старался, чтобы от Московской митрополии не отделился Новгород с его архиепископией. На этот счет оба писали тамошнему архиепископу Ионе и просили не входить в сношения с киевским м. Григорием³⁹.

Так совершилось то, что начал более полутораста лет тому назад Юрий Львович галицкий на погибель себе и на зло всей русской церкви, – и не церкви только, но и государства. На Руси стало и долго оставалось две митрополии: одна в Москве для северо-восточных русских епархий – Новгородской, Тверской, Ростовской, Великопермской, Суздальской, Коломенской, Рязанской и Сарайской с кафедрой в Сарае у татар,– другая в Киеве для девяти юго-западных – польско-литовских епархий⁴⁰. Конечно, не случайно на это именно время выпало окончательное решение вопроса о разделении митрополий. Тогда и в политическом отношении, как можно видеть из сказанного, Русь разделялась на две половины: юго-западную –во владении католика литовско-польского короля Казимира с русскими удельными князьями, тянувшими к Литве, и северо-восточную – во владении православного великого московского князя и удельных князей, тянувших к Москве. В первой объединяющим фактором явилась Киевская митрополия, во второй – Московская, причем Киевская осталась по-прежнему в ведении константинопольского патриарха. Московская митрополия, освободившись от его опеки, зажила самостоятельной жизнью, не порвав, впрочем, окончательно своей связи с православным востоком. Каждая митрополия явилась с определенным составом и территориальными границами.

Вопрос об общем разграничении митрополичьих территорий, а вместе юго-западных и северо-восточных епархий, сводится к вопросу о проведении границы между двумя половинами тогдашней Руси и указанию состава той и другой. Южную часть территории северо-восточной Руси в половине XV в. составляло княжество Рязанское, не уходившее к югу далее устья р. Воронежа в Дон. В придонском районе принадлежал Рязани г. Елец, объявленный за Москвою в 1483 году при Иоанне III; места по р. Мече находились в общем владении⁴¹ Москвы с Рязанью. Севернее бассейн верховьев Дона был пограничным с удельными присяжными княжествами бельских, одоевских, новосильских и воротынских князей, переходивших то к Москве, то к Литве. По словам великого князя Иоанна III, эти князья служили и его предкам и предкам Казимира литовского, на обе стороны, «с-обща». Гор. Одоев даже разделялся на две половины: одна принадлежала линии князей, зависевших от Москвы, а другая – линии князей, зависевших от Литвы. Половина Серенска при Ольгерде принадлежала Москве, а другая – Литве. Поэтому очень трудно точно определить, где тут была граница Москвы с Литвой. Не от этой ли путаницы произошло очень мудреное и непонятное определение границ Рязанского княжества с Литвой времен Витовта⁴². «Рубеж Рязанские земли переславские моея вотчины, вынемши Тулу, Берестей, Ретань с Паши, Дорожен, Зоколотень Гордеевский, говорил рязанский князь Иван Феодорович, и Витовту в нее не вступаться». Известно, что Мценск в XV в. принадлежал Литве и был пограничным с Рязанским княжеством, а Любутск граничил с Московским⁴³. Границей собственно Московского княжества с Литвой при Василие Димитриевиче и Витовте была назначена р. Угра; г г. Перемышль, Лихвин, Козельск, Тросна принадлежали Москве. Позже, при договоре Василия Темного с Казимиром Козельск был записан на обыск. Но обыска не было по заключении мира и Козельск остался за Москвой. Смоленская область, завоеванная Витовтом, по договору 1408 года к востоку не заходила за р. Угру. От р. Угры литовская граница через верховья Обши и Днепра шла на Ржеву (московскую) к пределам Тверского княжества⁴⁴.

Границы между Литвой и новгородско-псковскими владениями совпадали с прежними границами Новгорода со Смоленским и Полоцким княжествами, вошедшими в состав Литвы. У новгородцев, далеко раскинувших свои владения, всюду были сместные пограничные пункты. На востоке у них сместными с московско-владимирскими князьями были гг: Торжок, Волох, Бежичи и др., а на юге сместными с Литвой оказались Великие Луки, Ржева (новгородская) и еще волостей десять менее значительных. Великие Луки, Ржева и др. области принадлежали Новгороду, но дань платили нескольким лицам. С ржевских областей платилось великим князьям литовскому и московскому, а также новгородскому владыке и боярам. По этому случаю в сместных городах приходилось иметь по два тиуна. И действительно, в Торжке были новгородский и московский, в Луках – новгородский и литовский, и суд был пополам. Полагают, что такие отношения к Лукам, Ржеву и пр. волостям литовские князья наследовали от покоренных ими смоленских князей. Так, бывало, не в новгородских только областях. Некоторые пограничные места, тянувшие к Литве и Смоленску, платили подать в Тверь, а другие, напротив, принадлежали Твери, а дань платили и Литве, и Смоленску⁴⁵.

Понятно, тесная территориальная связь пограничных Новгородской, Тверской и слившейся с Литвой Смоленской областей была одной из главных причин, почему так трудно становилось удерживать за Москвой тамошних князей и иерархов. В пограничных областях сидели родственники и друзья Литвы. К ним преимущественно посылались, особенно при м. Ионе, десятки посланий с убеждением не принимать киевских и литовских митрополитов и не отделяться от Москвы. Там не редко встречали прием незаконные митрополиты, а пограничные жители грабили друг – друга. Грабили безразлично всех и мирных жителей, и проезжих, и купцов, так что слышались постоянные обоюдные жалобы, доходившие до князей и высшего суда⁴⁶.

Юго-вост. граница Литовского княжества шла от верховьев р. Зуши, притока верховьев Оки, к верховьям р. Ворсклы, а затем по Ворскле и Днепру к Черному морю и устью Днестра. Днестр был границей между Литвой и Молдавией. В бассейне р. Смотричи (приток Днестра), верховьев Горыни и Стыря, правых притоков Припети, через Буг прямо на Брест и р. Неман проходила западная граница, отделявшая Литву от польских владений в пределах Подолии.

Углом с северо-запада в литовские и новгородо-псковские владения врезались земли Ливонского ордена. Его псковские границы совпадали с границами нынешней Псковской губернии и Остзейского края. Они шли от устья Нарвы в Финский залив по левобережью Чудского озера к верховьям р. Льжи и немного не доходили до р. З. Двины. По реке З. Двине к Балтийскому морю шли границы ордена с Литвой и по правобережью Балтийского моря они соприкасались с Польшей. В состав Польши из русских областей входила Галиция с землями по бассейну верховьев Прута, Днестра и Сана до Карпатских гор. Тут были города: Галич, Перемышль, Львов, следовательно и две епархии – Галичская и Перемышльская, составлявшие Галицкую митрополию. Первая, судя по географическому положению г. Галича, должна была занимать земли, лежавшие к юго-востоку по верховьям р. Днестра, территорию второй составляли земли к северо-западу по бассейну р. Сана. Из несколько поздней (1526 г.) и неполной окружной грамоты киевского митрополита Иосифа галицко-русскому духовенству по случаю назначения наместником Галицкой митрополии архимандрита Исаакия видно, что в состав Галицкой епархии входили поветы – Галицкий, Львовский, Каменецкий, Межибужский, Коломыйский, Жидачевский и некоторые другие⁴⁷. По разделении митрополий Галицкая и Перемышльская епархии вошли в состав территории Киевской митрополии и, будучи объединены вместе с последней под властью литовско-польского короля Казимира, расширили общую территорию собственно литовских епархий.

В обозначенных границах в состав образовавшегося в XIV и пол. ХV вв. вел. Польско-Литовского княжества и зап.-рус. епархий из русских земель вошли: Волыно-Галицкая, Киевская, Переяславская, Полоцкая, Смоленская, Чернигово-Северская с городами одоевских, новосильских, белевских и других князей. Проще, в состав тогдашнего Польско-Литовского княжества вошли все нынешние русские земли по бассейну Днепра, к северу от правого и левого притоков его рр. Ворсклы и Роси, а также места по бассейну верховьев Оки, составляющие части нынешних Калужской, Тульской и Орловской губерний⁴⁸. Дальше этого территория Литовского княжества не распространялась. Она оставалась почти неизменной до конца XV века, когда начало проходить время расцвета Литвы, когда Литва была вынуждена возвратить Москве некоторые свои примыслы, а пограничные с Москвой князья, служившие Литве, лишенные своих вотчин и гонимые за веру, стали переходить служить к московскому государю⁴⁹.

Все, что лежало к северо-востоку от литовской границы, принадлежало северо-восточной Руси и составляло территорию Московской митрополии с включением области сарайского епископа, жившего в орде. В татарии затеривались юго-восточные границы Московской митрополии в момент отделения её от Киевской. К юго-западу они уходили в татарские владения по левобережью Дона, иначе – в пределы сарского епископа, указанные ему в XIV в. митрополичьими грамотами⁵⁰. Восточную границу сев.-вост. Руси определить трудно. Она совпадала с границей Рязанского княжества, пограничного с татарскими владениями по рр. Цне, Оке и Волге. Полагают, что самым восточным городом Московского княжества тогда был Нижегородский город Курмыш на р. Суре. К северо-востоку лежали – земля Вятская, где кроме самой Вятки (Хлынов) известны были города Котельнич и Орлов, далее – земля Зырянская и Пермь с владениями новгородцев. Тут не более ста лет начало прививаться христианство и образовалась новая Пермская епархия, осьмая по счету в числе русских северо-восточных епархий, оставшихся по разделении за Московской митрополией. Север, куда серп, коса и топор ходили, а с ними люди, принадлежал Новгороду; в 1323 году новгородцы уступили шведам на сев.-западе три корельских округа – Саволакс, Ескич и Егреня⁵¹.

В то время, как на востоке и северо-востоке русские владения и территория русской церкви распространялись вследствие поступательного колонизационного движения и завоевательных приобретений русского правительства в инородческих странах, на юго-западе мирно и силою оружия возвращены от Литвы исконные православные русские земли. Возвращению их содействовал добровольный переход на московскую сторону пограничных удельных князей, тянувших к Литве.

В 1493 году два князя воротынских поступили на службу к московскому князю Ивану III – оба с отчинами. При их содействии удалось присоединить к Москве г.г. Серпейск и Мещовск. Почти одновременно взята была Вязьма, а её князья и паны отведены в Москву⁵². В 1493 г. литовский король Александр называл своими Вязьму, Серпейск и Мещовск⁵³, но в следующем 1494 году должен был окончательно отказаться от них. По договору с Иваном III они достались Москве в числе смоленских пригородов, городов и волостей. Тогда же передан Москве весь Серенск, половина которого по ольгердову договору принадлежала Литве. По настоянию русских послов Москве уступили все волости боровские, медынские и можайские, попавшия было в списки литовских земель⁵⁴. Князья новосильские, все одоевские, воротынские и белевские перешли к Москве с отчинами и дань, вместо Литвы, стали платить Москве; только мезецким князьям представлялась свобода служить, кому хотят.

Переход князей, служивших Литве, усилился, когда литовское правительство стало принуждать к перемене веры. В Литве принимались очень сильные и заманчивые меры к окатоличению русского края. Старались склонить к принятию католичества Елену, жену Александра литовского, чрез которую отец её московский великий князь Иван III думал влиять на Литовскую Русь⁵⁵. За содействие в этом деле смоленскому епископу предлагали Киевскую митрополию. Излишняя ревность к пропаганде католичества только повредила Литве и помогла усилению Москвы. Православные князья бежали и принимались в Москве, несмотря на договор Руси с Литвой не принимать князей-перебежчиков с их отчинами. Религиозные притестения заставили перейти на сторону Москвы даже заклятых московских врагов, и Иван III принял их. Он принял к себе на службу внука Шемяки с городами: Рыльском и Новгород-Северским. С Шемячичем принят сын приятеля Шемяки Ивана Андреевича можайского, князь Семен Иванович (стародубский) с городами: Черниговом, Стародубом, Гомелем и Любечем. Потянули к Москве и менее значительные князья мосальские, хотетовские – все по причине гонений за веру и обид со стороны Литвы. Но этим дело не кончилось. Литовский князь был страшно недоволен действиями московского князя. Московский князь, а с ним вся Москва, в свою очередь возмущались религиозной нетерпимостью Литвы. Таким образом политические интересы Москвы и Литвы осложнились религиозными, и Москва стала в открытую борьбу за веру, объявив войну Литве. Началась война тестя с зятем, окончившаяся после долгих и сложных переговоров перемирием на шесть лет от 25 марта 1503 г. до 25 марта 1509 года. По миру Александр (ум. 1506 г.) обязался не трогать московских, новгородских, рязанских, пронских земель и земель князя Семена стародубского, Василия Шемячича, князя Семена бельского, князей трубецких и мосальских; там были города Чернигов, Стародуб, Путивль, Рыльск, Новгород-Северск, Гомель, Любеч, Почеп, Трубчевск, Родогощ, Брянск, Мценск, Любутск, Серпейск, Мосальск, Дорогобуж, Белая, Торопец, Острей – всего 19 городов, 70 волостей, 22 городища, 13 сел⁵⁶. С возвращением этих последних русско-литовская граница в самом начале ХVI в. далеко двинулась к западу и дошла почти до Днепра с левым его притоком р. Сожем, а к югу – до р. Десны, где стоял г. Острей (Остер).

Вышли столкновения у Ивана III также с Ливонским орденом. Немцы не выдержали заключенного с ними перемирия и в 1480 г. подступили к псковскому пригороду Вышгороду, были под Изборском, Кобыльем и выжгли окрестность. В 1482 году заключен новый мир на десять лет. При окончании мирного срока Иван III велел заложить крепость (1492) на границе с немцами, назвав ее своим именем Ивангород. Опасения были напрасны. Мир продолжен и постановлено: «земле и воде Вел. Новгорода с князем мистром (магистром ордена) старый рубеж: из Чудского озера стержнем Наровы реки в соленое море; церкви русские в мистрове державе, в архиепископской державе и бискупских державах повсюду держать по старине и немцу с новгородцем не обижать друг друга (1485)». Следовательно, тамошняя русская граница не изменилась; литовская северо-западная немного изменилась вследствие взятия русскими Смоленска (1514 г.) и сдачи литовцам Дубровны, Мстиславля и Кричева⁵⁷.

В 1505 году 27 октября Иван III умер, объединив под своею властью почти всю северо-восточную половину России от Днепра до р. Печеры. Правда, княжества Рязанское, Северское и удел Волоцкий, оставались еще со своими князьями, но самостоятельность их князей была лишь номинальная. Рязань входила даже в титул великого князя Ивана III; при преемнике Ивана она лишилась своих князей и вошла вместе с другими княжествами в нераздельный состав Московского государства⁵⁸. Перед смертью великий князь по духовной завещал своим пятерым сыновьям 95 городов с пригородами и волостями. Уделы Ивановых сыновей и оставшиеся пока со своими князьями составили государственную территорию великого Московского княжества. Они вместе с тем образовали и территорию Московской митрополии, войдя в состав её и её прежних епархий.

При установлении государственной границы, конечно, имелось в виду определение области влияния московского и киевского митрополитов, хотя обстоятельных документов по этому вопросу встретить не удалось. Точно также не удалось документально решить вопрос, какое участие в этом деле принимали митрополиты. Кажется, все и во всем действовали сообща, разделившись на две половины – юго-западную и северо-восточную. Не подлежит сомнению, что в полурелигиозной войне Ивана III с Александром литовским из-за политических и церковных прав двух половин России нельзя было обойтись без участливого влияния высшей иерархии и оставить без внимания церковных дел. Известно, что со взятием русскими Брянска (1500 г.) епископ брянский и черниговский Иона, вероятно за сочувствие к Литве, был взят в плен и вытребован в Москву, а часть его епархии соединилась с Московской митрополией⁵⁹. Немного позже вышел аналогичный случай при взятии Смоленска и присоединении к Москве Смоленской епархии. Тамошний епископ Варсонофий, торжественно встретивший московского князя при вступлении его в Смоленск, повернул к Литве, когда узнал про победу литовского войска над русским под Оршей. Архиерейский афронт оказался преждевременным. Русские победили и Варсонофий, взятый в плен, сослан на Кубенское озеро. Часть городов, возвращенных от Литвы раньше, и теперь (1515 г.) вместе со Смоленском поступила в ведение смоленских епископов, назначаемых из Москвы. Московские поставленники стали называться смоленскими и брянскими. Так подписался Гурий на Стоглавом соборе (1551 г.)⁶⁰. Из последующей истории Смоленской епархии и проекта 1589 г. открыть новую епархию в Брянске, Чернигове и Севере, можно догадываться, что кроме Смоленска и Брянска в состав Смоленской епархии, до нового перехода её под власть киевского митрополита в нач. XVII в., входили северская сторона с Черниговом, Новгород-Северском, Стародубом и др. городами, а также города: Карачев, Севск и Камарицкая область. Самым западным городом стал Рославль, а Мстиславль, сдавшийся польскому королю (1514 г.), вместе с Дубровной и Кричевым вошел в титул полоцких и витебских епископов⁶¹.

Надо полагать, что территориальное устройство Сарайской епархии, а пожалуй и самый переход её епископа к Москве на Крутицы, стоят в самой тесной связи с определением области ведения московского митрополита и возвращением от Литвы городов при Иване III,– о чем речь впереди.

По всему сказанному не подлежит сомнению мысль, что при определении государственной границы Московского великого княжества при Иване III, впрочем, и после, не упускалось из виду определение области ведения московского митрополита и подвластных ему архиереев и что в рассматриваемое время церковная территориальная граница совпадала с государственной. Иначе, впрочем, и не могло быть. Как литовский, так и московский князья могли ведаться и действительно ведались только с митрополитами и епископами, находившимися во владениях каждого из них. Тот и другой князь давали жалованные, льготные и др. грамоты лишь своим отцам и богомольцам. В 1499 году литовский князь Александр дал жалованную грамоту о церковном суде нареченному киевскому митрополиту Иосифу и православным епископам в его княжеской отчине – в литовских и русских панствах под Киевской митрополией. В 1511 году эта грамота подтверждена, причем рядом с митрополитами и литовскими епископами упомянут православный гетман староста луцкий, бреславский и веницкий, маршалок Волынской земли Константин Иванович Острожский. Титулом последнего довольно подробно обозначен состав православных польско-литовских областей в пределах старой Галиции и южной Литвы, а титулом полоцкого епископа – состав северо-западных областей Литвы и Киевской митрополии⁶².

Мысль о всегдашнем соответствии церковной границы с государственной яснее всего подтверждает история присоединения к России Полоцка (1563 г.), а с ним Полоцкой епархии к Московской митрополии и новое возвращение его к Литве (1578 г.), а епархии к тамошней митрополии. Почти то же случилось с Юрьевской епархией, открытой (1570 г.) Иваном Грозным после приобретения от Ливонии городов Нарвы, Нейшлота, Дерпта или Юрьева и др., и закрытой с уступкой этих городов польскому королю Стефану Баторию в 1582 г.⁶³.

Признавая несомненным соответствие государственной территории с церковной, можно в общих чертах определить раздельную границу Московской митрополии с Киевской в начале XVI в. При преемнике Александра Сигизмунде (1506–1548) известен случай, когда при дипломатических сношениях с крымским ханом Менгли Гиреем (1510 г.) польско-литовские дьяки могли принять ханскиx послов только на русской границе, лежавшей, как видно из наказа Сигизмунда, между Киевом и Черниговом.... Равно и русские не смели провожать их за границу. А граница эта шла изогнутой линией по среднему и верхнему бассейну Западной Двины мимо Полоцка, Витебска, Смоленска, а по взятии Смоленска русскими (1514 г.), – мимо Орши, Мстиславля на Киев. Киев, Канев и Черкасы принадлежали Литве. Русские, служившие в Можайске, Стародубье, Гомее (Гомеле) и Чернигове, целыми отрядами нападали на пограничные литовские владения близь Свислочей, Бобруйска и Любошан и пуще татар донимали их. Польско-литовский король Сигизмунд не раз жаловался на русских грабителей. Разумеется, литовцы платили тем же. Пограничные беспокойства часто заставляли собираться депутатов той и другой стороны⁶⁴. Знак, что государственная граница была неприкосновенной и церковь в этом случае не составляла исключения. Охранение русско-литовской границы было предметом особых забот и входило в интересы не одних литовцев, но и ливонских немцев. Во время смоленского похода радные литовские князья, склоняя на свою сторону магистра Ливонского ордена Плеттенберга, писали: «если он, т. е. московский князь и московские люди успеют овладеть нашими крепостями – Смоленском, Полоцком, Витебском, Мстиславлем и Оршей, то и вы не можете быть безопасны, так как по мнению полочан пределы их страны простирались по Двине вплоть до самого моря, и что ваш г. Рига построен на их земле»⁶⁵. Приведенных фактов достаточно, чтобы при взгляде на карту сразу определить русско-литовскую границу, а с ней границу Московской и Киевской митрополии в начале XVI в., когда пограничная с Литвой территория Смоленской епархии, растянутая от Смоленска до Чернигова⁶⁶, разделяла Московскую и Киевскую митрополии соответственно государственной границе и территории.

Покончив общий обзор начальных территорий и границ Московской и Киевской митрополий, нельзя не сделать положительного вывода, что территориальное устройство русской церкви с самого начала шло рука об руку с устройством государственной территории юго-западной и северо-восточной России. В северо-восточной Руси церковь с её митрополией, а потом патриархией при московском храме Пресв. Богородицы, была связующим центром русских областей и земель. Отсюда на Руси исстари повелось, пока не было между областями и вновь завоеванными землями прочного церковно-административного единства, до тех пор не могло быть постоянного государственного объединения и наоборот. Примеров достаточно – присоединение Казани, Сибири, Малороссии, Польши, Крыма, Кавказа, Грузии и других областей, вошедших в состав России, сильной в своем историческом прошлом преимущественно религиозной верой и сознанием важности обоюдных интересов церкви и государства.

***