Византологическая традиция в С.-Петербургской духовной академии

Историческая справка

Начало научных занятий византийской историей восходит в С.-Петербургской духовной академии к самой середине XIX-го века, т. е. к тому времени, когда и в западной Европе, и в Poccии стали обнаруживаться первые серьезные попытки в области научного византиноведения. Это свидетельствовало о чуткости академических профессоров к научным запросам современности, о понимании ими подлинных задач исторической науки. Ясно, что С.-Петербургская академия и тогда стояла на высоте научных требований. В чем же, на первых порах, выразилась здесь византологическая традиция?

По самому существу академической науки, ученое внимание профессоров было сосредоточено на церковной истории Византии. К области этой науки и относятся первые печатные опыты академических ученых. Эти опыты ка­саются, главным образом, двух вопросов: отделения за­падной церкви от восточной и внешнего положения визан­тийской церкви в XI – XIII веках.

По первому вопросу в академическом журнале за 1854 год был напечатан очерк, под заглавием: „Исторический взгляд на постепенное отделение западной церкви от православной восточной”¹. Очерк принадлежал молодому магистру академии, впоследствии известнейшему ее ректору, а ныне высокочтимейшему о. протопресвитеру Иоанну Леонтье­вичу Янышеву. Прошло пятьдесят лет со времени напечатания этого первого, в трудах академии, научно-византологического опыта, но он и ныне не потерял своего значения. Очерк написан по плану простому и естественному, с разделением всего исторического процесса на три периода (первый – до халкидонского собора, второй – до появления иконоборства и третий – до 1054 года), на основании лите­ратуры святоотеческой, древне-церковной исторической и византийской, при пocoбии и позднейших иностранных трудов – Барония, Досифея, Спангейма, Мосгейма, Флери и других, и производит на читателя очень хорошее впечатление определенностью суждений почтенного автора, их основа­тельностью и превосходным популярным языком. Осо­бенно хорошо описана деятельность патриарха Фотия в борьбе с гордыней Рима, причем автор пользовался и письмами этого знаменитого патриарха, – ярко оттенены за­слуги его для восточной церкви и в истинном свете пред­ставлена высоконравственная личность этого величайшего мужа, доблестно оправданная, под пером талантливого ученого, от многочисленных западных нападок и обвинений (например, аббата Яжера). Кратко, но выразительно описан в очерке момент разделения церквей при патриархе Михаиле Керуларии, а в заключение его убедительно дока­зывается, что вина разделения церквей падает исключи­тельно на гордых, честолюбивых и властолюбивых римских пап. Вообще, при небольшом, сравнительно, объеме, рассматриваемый исторический очерк отличается несомнен­ными учеными достоинствами в отношении и методологическом, и формальном и вполне заслуживает того, чтобы именно с этого исследования, первого по времени и важного по значению, начинать византологическую традицию в ученых трудах С.-Петербургской академии.

По другому вопросу – о внешнем положении византийско-восточной церкви – имеем статью профессора Ивана Василье­вича Чельцова († 1878 г.), напечатанную в академическом журнале за 1857 год². Автор излагает вопрос хотя и кратко, но отчетливо и ясно, пользуясь материалом в трудах византийских историков и отчасти западных писателей, касающихся эпохи крестовых походов. Представив общий взгляд на внешнее положение восточной церкви во второй половине XI века, автор, в частно­сти, следит за судьбою православия в Южной Италии и Сицилии, где церкви угрожало господство норманнов, в Малой Азии и в патриархатах антиохийском и иерусалимском, где церковь подвергалась разнообразным испытаниям сначала от турок, а потом и даже больше – от латинян, участников крестовых походов. Этюд за­канчивается рассказом о водворении латинян в Констан­тинополе и о бедствиях, коим православные византийцы подверглись от цивилизованных обитателей запада. Мы считаем заслугою почтенного ученого его совершенно пра­вильный взгляд на гнусную роль латинян на востоке в эпоху крестовых походов, обоснованный им вполне убе­дительно, а его тщательный анализ источников вопроса, преимущественно византийских, заслуживает всецелой по­хвалы.

Итак, еще в первое время научного движения в обла­сти византиноведения С.-Петербургская академия заложила основание для своей византологической традиции.

А вскоре, на самом рубеже полустолетнего существования академии, мы уже встречаемся с блестящим проявлением и византологической ее деятельности. Разумеем русский перевод византийских историков, исполненный в период времени с 1858 по 1863 год. Это издание было прямым продолжением раньше предпринятого академией русского перевода первых церковно-исторических трудов Евсевия, Сократа, Созомена, Феодорита, Евагрия, Феодора Чтеца и Филосторгия, как необходимых источников для ознакомления с судьбою православной церкви до ее разделения. Окончив перевод этих историков, “академия, сообщает ее историк, увидела необходимость самостоятельного изучения тех историков, которые писали о делах восточной церкви во время и после отделения от нее церкви западной. В этом побуждении, по предложению и под покровительством митрополита Григория, она и пред­приняла отдельное издание русского перевода византийских историков, важнейшего и мало исследованного пособия для церковной истории с VIII века“, весьма полезного и для отечественной науки ³. В состав этой cepии переводов вошли следующие византийские историки: Никифор Вриенний (под редакцией профессора В. Н. Карпова), Иоанн Киннам (под редакцией его же), Анна Комнина (часть I, под редак­цией его же), Никита Ханиат (том I, под редакцией про­фессора В. И. Долоцкого, и том II, под редакцией профессора И. В. Чельцова), Никифор Григора (том I, под редакцией баккалавра П. И. Шалфеева), Георгий Пахимер (том I, под редакцией профессора В. Н. Карпова) и Георгий Акрополит (под редакцией баккалавра И. Е. Троицкого). Академия ока­зала русской византологии большую услугу изданием лучших произведений византийской исторической литературы, имеющих весьма большое значение для внешней и особенно внутренней истории средневековой Византии, как граждан­ской, так и церковной. Правда, перевод некоторых пи­сателей (Анны Комниной, Григоры и Пахимера) не был закончен, но все то, что издано в свет, было исполнено вполне удовлетворительно. В доказательство научной цен­ности и пригодности переводов можно указать на то, что и теперь, через сорок пять лет после их издания, они цитируются в научных сочинениях наравне с подлин­никами. А для своего времени академическое издание византийских историков было, в своем роде, последним словом науки. Перевод был сделан по боннскому изданию – Corpus scriptorum byzantinorum, – снабжен предисловиями, в коих сообщаются сведения о писателях и их значении, а также примечаниями исторического, археологического, топографического и филологического характера. Сравнительною обстоятельностью отличается очерк жизни Никифора Гри­горы с характеристикой его „Римской истории“, написан­ной баккалавром Шалфеевым, но преимущественно важен, в научном отношении, очерк, посвященный Георгию Акрополиту и его „Летописи» и составленный баккалавром Иваном Егоровичем Троицким. Знаменитый ученый, с именем которого на веки соединена мысль, как о насади­теле византинизма в С.-Петербургской академии, уже в 1863 году, на заре своей плодотворнейшей ученой деятельности, обнаружил прекраснейшие познания в области византиноведения и, в границах небольшой, но превосходной работы, обна­ружил, и горячие симпатии к греческому востоку, и тон­кое понимание задач византиноведения, и присущую ему силу критической мысли и изящество строго объективного, вполне научного исследования. Путем весьма тщательного анализа содержания „Летописи” Акрополита и сопоставления ее данных со свидетельствами византийского историка Пахимера, И. Е. Троицкий представил, в своем очерке живое и пол­ное описание общественной деятельности Акрополита, яркую характеристику его личности и исторического труда, как со стороны содержания последнего, так и в отношении языка. Этот очерк и в настоящее время сохранил свою высокую научную ценность и является истинным украшением академического перевода византийских историков.

Академическое издание византийских историков в русском переводе было фактом весьма знаменательным. Прежде всего, академия в этом деле руководилась исклю­чительно научными мотивами, имея в виду задачи вновь нарождающейся византологической науки⁴. Затем, этот общий труд до известной степени объединил в византологических интересах членов академической корпорации. На пользу византологии трудились и профессор церковной истории (И. В. Чельцов) и профессор философии (В. Н. Карпов), баккалавр патрологии (П. И. Шалфеев) и профессор литургики (В. И. Долоцкий), наконец, баккалавр греческого языка (И. Е. Троицкий, 1861–1863 г.). В стенах академии создалась особая, так сказать, византологическая атмосфера, которая неизбежно должна была, так или иначе, отразиться на дальнейшем ходе академических занятий.

И действительно, присматриваясь к научным трудам академических профессоров в шестидесятых и семидесятых годах, мы находим целый ряд ученых работ, имеющих то или иное отношение к византологии. Отметим, прежде всего, статью профессора Евграфа Ивановича Ловягина, под заглавием: „Судьба православной церкви на Ионийских островах» ⁵. Статья написана ad hoc, по поводу политического присоединения Ионийских островов к коро­левству Греческому, состоявшегося в 1863 году и повлекшего за собою вскоре (в 1866 г.) и церковное их единение. Здесь в кратких и общих чертах излагается история местной православной церкви, в связи с политиче­скими событиями, от ее возникновения до позднейшего вре­мени. Статья имеет популярный характер, но для своей цели вполне достаточна, а в виду скудости русской лите­ратуры по рассматриваемому вопросу не потеряла значения и до настоящего времени. Большую научную ценность представляет другая работа маститого профессора – „О форме греческих церковных песнопений“⁶. Автор обнаружил здесь солидную специальную эрудицию⁷ и полную само­стоятельность в научных воззрениях. Подвергнув остро­умной критике выводы кардинала Питры, Криста, Параники и других ученых, занимавшихся вопросом о форме цер­ковных песнопений и сближавших ее с формой то древне-метрической, то силлабически-симметрической, то с тоно­метрической, проф. Е. И. Ловягин убедительно доказал, что греческие церковные песнопения по своей форме весьма близко примыкают к форме священной поэзии еврейской, – что греческая православная церковь не только по религизному духу, но и по форме своих задушевных поэтических произведений находится в союзе с церковью ветхозаветных праведников. Наконец, профессором Е. И. Ловягиным опубликованы в русском переводе „Две беседы святейшего патриарха константинопольского Фотия по слу­чаю нашествия россов на Константинополь” ⁸. Перевод исполнен с греческого текста, изданнаго великим лого-фетом вселенской патриархии Ставраки бей Аристархи по рукописи (XVII в.) Иверского, на Афоне, монастыря ⁹, и предварен кратким предисловием, в котором речь идет об историческом значении бесед, рукописном их предании и печатных изданиях. Касаясь вопроса о времени нашествия россов на Константинополь, по поводу которого патриарх Фотий и произнес свои замечательные беседы, профессор Е. И. Ловягин относит это событие к 865 году. Новейшая византология, в виду недавно открытых исторических данных, отказалась от этой даты и приурочивает первое нашествие русских на Константинополь к 18-му июня 860 года ¹⁰. Но что касается русского перевода двух бесед патр. Фотия по поводу этого нашествия, то он исполнен маститым профессором образцово, с редким пониманием оттенков весьма трудного византийского языка.

Далее, византологическая традиция нашла прекрасное выражение в сочинении профессора Александра Львовича Катанского – „История попыток к соединению церквей грече­ской и латинской в первые четыре века по их разделении” (Спб. 1868, стр. 245) ¹¹. Исследование начинается введением, в котором указываются причины разделения церквей (национальное соперничество и разности в церковном учении и учреждениях). Но вслед за отпадением церкви западной от восточной в 1054 году открылись и попытки к их возсоединению. Вопрос о соединении церквей интересовал, по мотивам церковным и политическим, преимущественно Византию. Даже более, историю греко-восточной церкви XI–XV веков можно вполне назвать историей вопроса о соеди­нении церквей (стр. 31). Тем не менее, все попытки в этом направлении оказались неудачными. Историю сношений востока с западом по вопросу о воссоединении церквей почтенный автор делит на два периода: с половины XI до половины XIII и с половины XIII до половины XV века. Соответственно этому и сочинение состоит из двух частей. Представив в первой части обстоятельный обзор попыток к унии за время с 1054 до 1261 года, т. е. в эпоху крестовых походов и латинского господства в Кон­стантинополе, проф. А. Л. Катанский объясняет их неудачу тем, что в этом периоде между греками и латинянами суще­ствовали постоянные политические столкновения, вызывавшие сильную взаимную вражду и ненависть. Второй период, униональных попыток, с 1261 по 1453 год, характеризуется некоторой реакцией в чувствах взаимной национальной и религиозной вражды и поворотом в пользу политического союза между востоком и западом в виду надвигавшейся грозы мусульманства; это было время Лионской и Флорентийской уний. Но и эти попытки не имели ycпеxa. В заключение исследования, указывая главную причину безуспешности бывших, в течение четырех столетий, многочисленных попы­ток к соединению церквей, профессор А. Л. Катанский усматривает ее в разнородности направлений, легших в основу православия и латинства. „В самой глубине жизни, которою жила та и другая церковь, в началах какими одушевля­лось латинство и православие, была отчужденность и непри­миримость. Не могли эти начала уступить место одно дру­гому, уничтожиться или взаимно замениться... Невозможно было, чтобы истинное начало, одушевлявшее православие, и одностороннее и ложное, проникавшее католичество, не уни­чтожая друг друга, примирились между собою» (стр. 243). Нельзя не согласиться с этой характеристикой православия, и латинства, а вместе не признать глубины и основательно­сти в исторических воззрениях автора по вопросу перво­степенной важности. Да и весь вообще труд профессора А. Л. Катанского, написанный по первоисточникам византийским и латинским с тщательным подбором и критикой относя­щихся к вопросу данных, по плану удачному, был для сво­его времени ценным вкладом в русскую византологическую литературу¹². Но, несомненно, и в настоящее время он не потерял научного значения, являясь и ныне единственным на русском языке систематическим обзором униональных попыток на протяжении четырех столетий. В част­ности, для академической византологической традиции труд любопытен и в том отношении, что был одним, из первых опытов применения к делу академического перевода византийских историков, на которых в исследовании имеются многочисленные ссылки.

В конце шестидесятых годов академический журнал “Христианское Чтение“ давал на своих страницах место византологическим трудам и посторонних авторов, не принадлежавших к академической корпорации, так что был, в некотором роде, органом и византиноведения ¹³.

А затем, византологическое академическое движение с конца 1870 года вступило, можно сказать, в новую фазу своего развития, упрочившись в стенах академии и оффициальным порядком: в этом году при академии была открыта кафедра „Византийской истории”, которую и занял в звании приват-доцента ее питомец, иеромонах Герасим Яред¹⁴. Отец Герасим в течение шести лет (1871–1876) читал в академии лекции по истории византийского государства и церкви и был прекрасным носителем и выразителем византологической традиции в академии, как можно судить на основании его магистерской диссертации “Отзывы о св. Фотии, патриархе константинопольском, его современников в связи с историей политических партий византийской империи” (Спб. 1874. стр. 257)¹⁵.

Задача этого исследования состоит в критическом обо­зрении источников, на которых западно-римские ученые осно­вываются в своих тенденциозных суждениях о святейшем Фотии, в связи с политическим состоянием эпохи этого патриарха и с внутренним строем жизни b византийской империи. Дело в том, что современная патриарху Фотию литература, имеющая значение первоисточников для его истории полна самых противоречивых и крайне неблагоприятных для личности этого патриарха суждений и резко расходится с другим, весьма ценным источником сведений о знаменитом Фотии – многочисленными его сочинениями. Отсюда, прямая задача науки – установить историческое значение каждого из упомянутых источников и этим путем найти ключ к разъяснению тайны крайне разнообразных суж­дений о Фотии. Но эту задачу можно выполнить, по мнению о. Герасима, лишь в том случае, если поставить отзывы современников о Фотии в органическую связь с полити­ческими партиями в Византии. Борьба патриархов Фотия и Игнатия не была новым явлением в истории Византии IX века. Напротив это – продолжение борьбы старой, по преимуществу политической, один из эпизодов в столкновении политических и династических партий в Византии, возникшем задолго до IX века и продолжавшемся почти во все время существования византийской империи. Партии фотиан и игнатиан были, в существе дела, те же зеленые и голубые V – VII столетий, те же иконоборцы и иконопочитатели времен династии Исаврийской и Льва Армянина, наконец, те же православные умеренные, или прогрессисты, и православ­ные ригористы, или клерикалы, времен царствования Ирины н Никифора I. А если так, то в мотивах и характере этой партийной борьбы и нужно искать объяснение крайне неблагоприятным для патриарха Фотия суждением о нем современ­ников. Ведь все памятники, на которые ссылаются западные ученые, как на источники своих неблагоприятных для Фотия суждений и выводов, были написаны игнатианами, лицами про­тивоположной, по отношению к Фотию, партии, заинтере­сованными в деле противниками, принимавшими близкое и непосредственное участие в борьбе с знаменитым патриархом. От таких лиц странно было бы и ожидать суж­дений спокойных, достоверных, благоприятных. Установив этот принципиальный тезис, отец Герасим во вто­рой половине своего труда и обозревает, с этой точки зрения, следующие современные источники для истории Фотия: записку архимандрита Феогноста, поданную римскому папе Николаю I будто бы от имени св. Игнатия, послание Митрофана Смирнского к патрицию Мануилу, послание Стилиана Неокесарийского к папе Стефану, предисловие к актам собора 869 года, известного у папистов под именем восьмого вселенского собора, написанное Анастасием Библиотекарем акты этого собора, трактат об этом соборе анонимного писателя, сочинение неизвестного автора под заглавием „Крестопопратели», жизнеописание св. Игнатия составлен­ное Никитой Пафлагонским, летопись Симеона Магистра, исторические сочинения Иосифа Генесия, анонимного продолжителя Феофана, Константина Порфирородного и Георгия Монаха. Заключая свое исследование, отец Герасим имел полное научное основание утверждать, что современные Фотию писатели-порицатели были сторонниками партии, имевшии свои политические и социальные тенденции и свой известный церковно-религиозный склад мысли. В этом и заключается источник их враждебности к Фотию и край­ней тенденциозности в суждениях о представителях иных воззрений. Но личность доблестного патриарха стоит не­измеримо выше жалких его порицателей, а добросовестный исследователь его истории без особого труда может отделить ложь от истины в произведениях этих тенденциозных современников.

Таким образом, труд о. Герасима имеет философско-исторический характер: принципиальные свои воззрения о партиях в Византии автор применил к более частному предмету. Суждения о. Герасима оригинальны, но в нашей литературе не привились в том виде, как формулиро­ваны в его книге, и встретили серьезную критическую оценку со стороны профессоров Ф. А. Курганова и А. П. Лебедева. Тем не менее, они немало содействовали, оживлению нашей литературы о Фотии. К тому же, центр тя­жести книги о. Герасима – в критической оценке современных Фотию источников для его истории. Эта задача испол­нена автором весьма умело и основательно. Прекрасное знание греческого языка дало ему возможность проникнуть в дух исследуемых источников и подметить такие в них оттенки, которые ускользнули от внимания других ученых. Вообще, книга о. Герасима “долго не потеряет своей цены“¹⁶.

О. Герасим Яред написал свое исследование под руководством профессора Ивана Васильевича Чельцова, занимавшего в академии кафедру древней общей церковной истории. Главные ученые труды профессора И. В. Чельцова и относились к этой области знания ¹⁷. Но, с другой стороны, он живо интере­совался и византийской историей, как видно и из отмечен­ной раньше его статьи о внешнем положении греческой церкви к XI- XII веках, а особенно из исполненного им русского перевода второго тома “Истории” Никиты Хониата, который навсегда останется памятником специальных его познаний в области византийского языка, истории и древностей. Наконец, профессору Чельцову принадлежит и еще византологический труд – его актовая речь “О павликанах” ¹⁸. Здесь прекрасным литературным языком, просто и безыскуственно, но на основании первоисточников, разсказывается возникновение павликианства, этой первой в истории, по мнению автора, противоиерархической секты, отвергавшей и священнодействия, – излагается его учение и приводятся суждения современников о причинах происхождения ереси и о средствах к ее прекращению. Небольшая, но изящно написанная речь отличается редкой отчетливостью в исполнении задачи.

Профессор канонического права Тимофей Васильевич Барсов в своем сочинении „Константинопольский патриарх и его власть над русскою церковью” (Спб. 1878, стр. 578) с православно-канонической точки зрения рассматривает вопрос об истинных основаниях и действительном развитии власти, прав и преимуществ константинопольского патриарха, как старейшего предстоя­теля православного востока, разъясняя обнаружение этой власти в историческом применении к русской церкви, в период ее зависимости от константинопольского патриарха. Соответственно задаче, труд разделяется на две половины. В первой, существенной и основной, ученый автор излагает развитие системы патриаршего управления в Византии, причем раскрывает возникновение патриаршей власти в христианской церкви и, в частности, основания учреждения копстантинопольского патриаршества, а равно и другие сто­роны этого учреждения, как-то: расширение преимуществ константинопольского патриарха и возвеличение его кафедры, особые отличия этого иepapxa в ряду других патриархов и возвеличение его кафедры среди про­чих, состав управления константинопольского патриарха и т. д. Все эти стороны патриаршего учреждения раскрыты убедительно и, в целом своем составе, дают чита­телю ясное представление о положении, правах и власти константинопольского патриарха, как старейшего предстоя­теля православной церкви. Во второй половине книги профессор, иллюстрируя теоретические положения о власти патриарха в их реальном проявлении в отношении к церкви русской, говорит об утверждении христианской церкви в русском государстве и ее зависимости от константинопольского патриарха в первое время ее существования, рассматривает отношение к Византии русской церкви, как митрополии константинопольского патриархата, и русских митрополитов, зависевших от вселенского патриарха, характеризует общее участие Константинопольского патриарха в делах русской церкви, а в заключении излагает историю освобождения русской церкви от подчинения константинопольскому патриарху. И этот интересный предмет рассмотрен в исследовании разносторонне и основательно.

В тесной связи с этим сочинением Т. В-ча нахо­дится его исследование “О каноническом элементе в церковном управлении” (Москва, 1882, стр. 260). Здесь почтен­ный ученый вновь рассматривает некоторые из главных тезисов первого своего труда и представляет в пользу их солидные основания, опровергая и “теорию восточного папизма”. Между прочим, в исследовании представлен прекрасный анализ постановлений Эпанагоги о преимуществах константинопольской кафедры и ее иepapxa (стр. 35–54).

Из небольших работ Т. В-ча с византологическим оттенком отметим его статью “Различные систе­мы взаимных отношений церкви и государства”¹⁹. После критики систем – теократии, цезаропапизма и свободной церкви в свободном государстве, Т. В. обстоятельно характеризует византийскую систему оцерковленного госу­дарства или тесного единения между церковью и государством для взаимного их вспомоществования и с соблюдением полной равноправности той и другой организации, представляя юридические и исторические свидетельства в пользу этой византийской системы. Таким образом, масти­тый ученый с честью держал знамя академической византологической традиции.

Но истинным родоначальником академического византинизма, его главным насадителем и распространителем в академической среде был знаменитый профессор Иван Егорович Троицкий († 1901 г.), занимавший сперва (1868–1884 г.) в академии кафедру новой общей церковной истории, а потом кафедру истории и разбора западных исповеданий. Имя этого ученого окружено ореолом высокой талантливости, без­заветной любви к греческому востоку, превосходным знанием его языка и истории, изумительным пониманием основных задач византиноведения и необыкновенною про­дуктивностью в научных работах этой отрасли знания. В течение многолетней ученой деятельности И. Е. Троицкий непрерывно пламенел к Византии горячею любовью истинного ученого, с редким успехом умел и других заинтересовать византологией, объединил, до известной сте­пени, науку духовную и светскую в их стремлениях к изучению Византии, так как состоял (с 1874 г.) и профессором церковной истории в С.-Петербургском университете, и вообще сделал для византиноведения так много, что его почтенное имя всегда будет стоять в первом ряду византологов востока и запада.

Ученые византологические труды И. Е-ича были двоякого рода: в одних опубликованы новые научные мате­риалы по византологии, другие представляют самостоятельные исследования из истории Византии.

Иван Егорович прекрасно понимал, что по современ­ному состоянию византологической науки одною из существенных ее задач должно быть опубликование новых исторических материалов. Византология, с одной сто­роны, наука молодая, еще недавно обратившая внимание ученых на памятники византийской литературы, на их много­численность, разнообразие и научную ценность, а с дру­гой – в библиотеках греческого востока и европейского запада и до ныне хранятся весьма многочисленные, совер­шенно неведомые ученому миру, рукописные кодексы с произведениями средневековой Византии. Ясно, что ознакомление с рукописным преданием, описание, изучение и издание греческих рукописей должны стоять на первом плане, так как наука, в частности византология, лишь тогда может прогрессировать в своих выводах и исследованиях, когда располагает необходимыми материалами и источниками.

Идя на встречу этой существенной задаче византологии, И. Е. Троицкий и одарил ученый мир изданием некоторых неизвестных или мало известных памятников византийской литературы. Так, им впервые опублико­вана – “Автобиография императора Михаила Палеолога и отрывок из устава, данного им монастырю св. Димитрия“ ²⁰. Памятник извлечен И. Е. из рукописного сборника XIV века Московской синодальной библиотеки (№ 363). Он представляет большую научную ценность. Прежде всего, особый интерес придает памятнику его происхождение от императора Михаила VIII Палеолога (1259–1282 г.), царствование которого ознаменовалось весьма крупными деяниями в византийской истории гражданской и цер­ковной. Затем, и содержание памятника весьма любопытно. Памятник принадлежит к разряду так называемых ктиторских монастырских уставов (τυπixά χτητοριχά) и, по своему содержанию, распадается на две части. В первой излагается автобиография автора, дающая несколько новых данных для его характеристики, а во второй предложен устав, составленный императором Михаилом для мона­стыря св. великомученика Димитрия Мироточивого в Константинополе. В этом уставе и заключается существен­ная ценность памятника. Он знакомит с положением, так называемых царских монастырей в Византии, оттеняя их привилегии сравнительно с монастырями патриаршими, епархиальными и харистикарными, содержит новые и ценные сведения о монастырях св. Димитрия в Кон­стантинополе, Келливаров на горе Латре, близ Милета, и других, находившихся на положении метохов первого монастыря, подтверждает идею монастырских штатов и т. д. С филологической стороны памятник издан вполне безукоризненно: греческий его текст установлен при по­мощи солидного критического аппарата, снабжен цитатами из Св. Писания и обычными ссылками в местах поправок; для удобства практического пользования он подразде­лен на главы и стихи. К тексту приложен русский пе­ревод и научно-исторический комментарий.

Затем, И. Е-ч опубликовал в греческом подлиннике и русском переводе „Сказание вкратце о горо­дах и странах от Антиохии до Иерусалима, также Сирии, Финикии и о святых местах Палестины”, напи­санное византийским паломником Иоанном Фокою в конце XII века ²¹. И это издание имеет большое научное значение и исполнено И. Е-чем вполне образцово. В предисловии почтенный ученый говорит об авторе и происхождении его „Сказания”, характеризует последнее со стороны литературной и исторической. Иоанн Фока занимает одно из самых почетных мест среди средневековых византийских паломников, которое обезпечивается за ним не только обдуманностью плана „Сказания” и литературной отделкой его изложения, но и характером сообщаемых им сведений. Сведения эти, обыкновенно, очень кратки, но точны, отчасти новы и оригинальны. Для географии, топографии и истории востока они и очень ценны.

Представив характеристику византийского памятника, И. Е. снабдил его греческий текст прекрасным русским пере­водом, какой редко приходится встречать в наших переводных изданиях. Сведения “Сказания“ по вопросу о мирном отношении латинян к грекам в Палестине И. Е. дополнил данными противоположного характера, заимствовав их из греческого жития св. Леонтия, патриарха Иерусалимского XII века.

К трудам И. Е-ча в рассматриваемом роде принадлежит и перевод “Летописи” Георгия Акрополита, который, как упомянуто выше, вошел в cepию византийских историков, опубликованных академией в 1858–1863 годах. К этому переводу примыкают: „Автобиография Григория Кипрского, патриapxa константинопольского” ²², одного из знаменитейших византийских богословов XIII века, и „Письмо этого Григория к императору Андронику Палеологу Старшему»²³, написанное по поводу волнений и смут в Константинополе, вызванных спорами по вопросу об исхождении Св. Духа.

Последний предмет обстоятельно представлен И. Е -м в статье „К истории споров по вопросу об исхождении Святого Духа» ²⁴, где предложен в русском переводе ряд византийских документов, относящихся к этим спорам. В предисловии к переводу многоученый автор вполне справедливо говорит, что документальная история споров между восточною и западною церквами по упомянутому во­просу у нас очень мало известна. Главными причинами этого служат – обширность полемической литературы гре­ческой и латинской по этому предмету, далеко не во всех своих произведениях изданной, трудности оригинальных языков, на которых эти произведения написаны, осложняемые отчасти технической терминологией, отчасти тенденциозным подбором и освещением мест из творений отеческих, приводимых в подтвержение учения той и другой церкви, и, наконец, отсутствие удовлетворительных переводов, которые облегчали бы пользование подлинниками. Желая устранить последнее затруднение, И. Е. и опубликовал в русском переводе важнейшие полемические произведения греческой литературы XIII века, когда полемика велась между самими греческими богословами. В состав этой cepии переводов вошли: изложение свитка веры против Векка, написанное константинопольским патриархом Григорием Кипрским в 1283 году, записка эфесского митрополита Иоанна Хилы, представленная императору Андро­нику Палеологу Старшему, с критикой свитка Григория, грамота Григория Кипрского на имя того же императора и его же исповедание, написанные в ответ на записку Иоанна Хилы, ответ Иоанна Векка на свиток Григория Кипрского, трактат Григория Кипрского об исхождении Св. Духа, ответ на него Иоанна Векка и общий ответ Григория Кипрского всем его противникам. Все отмеченные документы имеют важное значение в истории вопроса. Перевод их исполнен образцово, с редким пониманием оттенков весьма нелегкого византийского языка. В предисловии к переводу предложены историко-хронологические и литературные замечания о памятниках.

Таким образом, И. Е-ч сделал немало в деле опубликования открытых им византийских материалов, хотя, несомненно, большая их часть осталась не изданной и хра­нится в снятых им копиях. Известно, что И. Е. прекрасно был знаком с рукописным богатством Московской синодальной библиотеки, а на греческом востоке имел своих корреспондентов, чрез посредство которых и наводил справки касательно византийского рукописного предания, представленного в кодексах библиотек Константи­нополя, Афона, Патмоса и Иерусалима. В собрании рукопи­сей И. Е-ча, поступивших после его кончины в библиотеку нашей академии²⁵, находится весьма ценная cepия копий с греческих рукописей Московской синодальной и иных библиотек. Здесь мы находим еще не опубликованный и неведомый ученому миpy материал из истории научно-­литературной полемики богословов византийских с латин­скими, здесь имеются документы, проливающие свет на мало разъясненную в науке историю споров между Паламитами и Варлаамитами (XIV в.), – содержатся драгоценные извлечения из сборника сочинений Арефы, apxиепископа кесарийского, ученика знаменитого патриарха Фотия, выдающегося византийского писателя и общественного деятеля, а также сочинения Никифора Феотоки и т. д. Все эти копии, по сви­детельству профессора И. С. Пальмова, непосредственно с ними ознакомившегося, написаны вполне удовлетворительно. „В печати они составили бы несколько объемистых томов, для издания которых у почившего труженика науки не было ни времени, ни потребных для этой цели средств“²⁶. Тем не менее, в указанной деятельности знаменитого ученого положительно содержится, по нашему мнению, его под­линный и главный завет молодому поколению русских византологов-богословов, на которых лежит прямой на­учный долг расширять область византиноведения путем опубликования, в оригинальном тексте или русском переводе, византийских материалов, тщательно знакомиться с этими первоисточниками науки, самостоятельно пролагать пути в мало возделанной области истинно-научного исследования истории греко-восточной церкви, а не следовать по кривым путям нередко тенденциозных исследователей из среды западных византологов.

Ко второй группе византологических трудов Ивана Егоровича относятся его исследования. Во главе произведений этого рода следует поставить его, без преувеличения можно сказать, эпопею из истории византийской церкви в XIII веке, под заглавием: „Арсений, патриарх никейский и константинопольский, и арсениты”²⁷. В этом труде И. К. в высшей степени обстоятельно, живо и картинно описывает весьма интересный эпизод из церковной жизни Византии, известный под именем арсенианского раскола. Раскол получил свое происхождение от патриapxa Арсе­ния, этого византийского Никона, – который смело вступил в борьбу с императором Михаилом Палеологом за открытое им попирание начал нравственности, выразив­шееся в насильственном отстранении от царского пре­стола, а потом и в ослеплении законного его наследника, малолетнего Иоанна Ватаци. Но ревность святителя, подвергшего царя церковному отлучению, стоила ему кафедры. В народе и духовенстве, расположенном к низложенному патриарху, возникло брожение умов, враждебное Палеологу, – народные страсти, под влиянием нетактичных поступков царя, постепенно разгорались, и наконец, общее недоволь­ство выразилось в формальном расколе арсенитов с церковью. Вследствие весьма тесной, органической связи цер­ковной жизни Византии с гражданской, арсенианский раскол отразился и на этой последней, получил даже политический оттенок, вызвал сильное движение в светском обществе, многочисленными и весьма крепкими нитями переплелся почти со всем строем византийской жизни и волновал Византию в течение свыше полустолетия. Его первый виновник – патриарх Apceний давно уже умер, но принципы, из-за которых он боролся, продолжали жить, а сторонники патриарха, ко­торые видели в нем апостола возвышенных идей, весьма ревностно боролись за торжество их. Тщетно Михаил Палеолог старался умиротворить церковь и общество, напрасны были попытки в этом роде и его преемника Андроника Старшего: арсениты примерились лишь тогда, когда уви­дели торжество своих идей. На отмеченной исторической канве И. Е. Троицкий написал превосходную византийскую эпопею, как, по нашему мнению, следует назвать рассматриваемый труд. С редким мастерством И. Е. изобразил здесь византийское общество в различных его представителях, начиная с царя и патриарха и оканчивая “темной силой» Византии – столичною чернью, картинно нарисовал черты византийского быта, церковного и светского, весьма метко охарактеризовал различных политических деятелей, рельефно описал почти все движение многосложной и содержательной жизни Византии во вторую половину XIII века. При этом в повествовании и характеристиках И.Е., в его суждениях и выводах повсюду чувствуется весьма солидная научная компетентность, видны необыкновенная его эрудиция, образцовое знание источников, редкое проникновение в их дух и смысл, а отсюда неподражаемое понимание жизни и быта Византии. Только истин­ному ученому, с такой талантливостью и эрудицией, какие были присущи покойному И. Е-чу, и возможно было на­писать столь блестящую эпопею. Но и это еще не все, чем отличается превосходный труд И. Е-ча. В заключительной его главе предложен философско-исторический анализ церковно-политической программы арсенитов, представлен весьма важный, принципиальный взгляд И. Е-ча на периодические движения в церковно-общественной жизни Визан­тии, с коими историк встречается почти на всем протяжении ее существования. По воззрению И. Е-ча, арсенианское движение находит свое объяснение в основных вопросах византийской церковной политики (οικονομία ἐκκλησιαστική) которые формулировались так: 1) насколько учение и постановления церкви обязательны для высшей государственной власти, и 2) как должна церковь относиться к нарушениям этой властью ее права в учении, управлении, обрядах и т. д. В решении этих вопросов, когда они вызывались жизнью на поле обсуждения и действия, всегда обозначались два направления – строгое и умеренное. Сторонники первого требо­вали точного соблюдения догматов и канонов (ἀκρίβεια τὦν δογμάτων και κανόνων) всеми без исключения, даже царями, а представители второго рекомендовали умеренность и снисхождение. Воззрения чисто-церковного порядка были потом перенесены на основной вопрос об отношении церкви к го­сударству, а в своей специальной стихии – церковной – дви­жения, подобные арсенианскому, получили развязку в XIV веке, закончившись торжеством монашества, над белым духовенством в деле занятия высших мест в иepapxиu и, следовательно, в управлении церковью. Таков оригинальный и весьма важный, в научном отношении принципиальный вывод, сделанный И. Е. на основании необыкновенно тща­тельного изучения истории арсенианского раскола. Этот взгляд принят в науке и много содействует византо­логу в истинном понимании греческой церковной истории. Другой капитальный труд И. Е-ча, вместе и докторская диссертация, посвящен историко-догматическому исследованию вероучения церкви армянской, в связи с вопросом о возсоединении ее с церковью православной ²⁸. В основу исследования положено „Изложение веры церкви армянския, начертанное Нерсесом, кафоликосом армянским, по требо­ванию боголюбивого государя греков Мануила Комнина”, около 1170 г. В исследовании почтенный ученый по самому требованию задачи, сосредотачивается на выяснении сущности монофиситства и сопоставляет с ним учение церкви ар­мянской, дабы показать, в какой мере отрицатели халкидонского собора могут считаться не еретиками. По отно­шению к вопросу о церковном единении И. Е-ч делает такой вывод: по существу единение возможно, так как армяне не монофиситы, а запутавшиеся в догматических неясностях антихалкидониты. Византологический элемент наблюдается в исследовании постольку, поскольку автор касается сношений церкви армянской с византийской.

Кроме того, И. Е-чу принадлежит несколько небольших работ византологического содержания, из которых мы отметим его статью „Учено-литературные труды о. архимандрита Андроника Димитракопула“²⁹, – где весьма об­стоятельно оцениваются его издания греческих рукописей Московской синодальной библиотеки, сочинение о Митрофане Критопуле, дополнения к новогреческой филологии Сафы и исследование „Православная Греция“, и – весьма основатель­ный критический этюд по поводу сочинения архимандрита Амфилохия „Кондокарий в греческом подлиннике XII – XIII в.“³⁰.

В тесной связи с специально-византологическими тру­дами И.Е-ча находятся многочисленные его статьи по но­вейшей истории греко-восточной церкви, которые, под заглавием “Вести с востока”, ученейший профессор систе­матически помещал в ,,Xристианском Чтении“ и “Церковном Вестнике” почти в течение всей своей многолетней профессорской деятельности. Теперь эти статьи, – без преувеличения должно сказать,– имеют значение научного источ­ника. Всякий, кто работал в области современной истории греческого востока, хорошо знает, как скудны наши сведения относительно этой истории, как мало материалов имеется в распоряжении исследователя, которому прихо­дится положительно дорожитъ всяким листком старого гре­ческого журнала или вырезкой из старой греческой газеты. А И. Е-ч был всегда в курсе этого дела. Он получал несколько греческих журналов и газет, тщательно следил по ним за ходом церковной жизни и заносил на страницы своей восточной летописи все достопримечатель­ное, важное, полезное, освещая новейшие сведения весьма поучительными историческими справками из богатейшего запаса византологических своих познаний. Его статьи всегда имели животрепещущий интерес, и обращали на себя внимание даже на востоке, среди греков, которые чутко при­слушивались к тому, что писал о них этот ,,πολυμαθεστατος φιλέλλην» на берегах Невы. Важны были эти статьи во время своего появления, но еще ценнее они теперь, как историче­ский источник для знакомства с прошлым. Вообще, для наследователей новейшей истории греческого востока, рассматриваемые труды И. Е-ча должны стоять на первом плане.

Далее, И.Е-ч, во время десятилетнего (1881–1891 г.) заведывания академическим журналом “Христианское Чтение”, сообщил ему, до некоторой степени, византологический оттенок, в том смысле, что и сам помещал в нем статьи преимущественно по истории греческой церкви, и других сотрудников располагал к занятиям этого рода, охотно давая на страницах журнала место для статей по византийской истории. Кто возьмет на себя труд просмотреть все содержание „Христианского Чтения“ за время редактор­ства И.Е-ча, несомненно, заметит сравнительное преобладание в нем византологического элемента.

Что касается, наконец, лекций Ивана Егоровича по истории Византии, которые он читал в 1868 – 1884 годах, то, безспорно, и они стояли на высоте современных научных требований. На студентов академии они производили наилуч­шее впечатление. Вот авторитетный голос одного из учеников И. Е-ча, профессора П. Н. Жуковича, восторженно отзывающегося о чтениях знаменитого ученого. „В памяти академических слушателей И. Е-ча, пишет Платон Николаевич, с неослабевающей силой хранится то огромное впечатление, какое произвела, на них общий курс И. Е-ча по истории Византии. Как все это показалось нам тогда новым и своеобразным, каким ярким осветилось светом, по сравнению с нашими прежними отрывочными, тусклыми и убогими знаниями. Мы тогда, конечно, не знали, а только смутно догадывались, что многое ново и своеобразно и не для одной академической молодежи. Только впоследствии тот из нас, кому довелось просмотреть наличную русскую литературу по византийской истории и прочитать вновь старые лекции Ивана Егоровича, мог убедиться, сколько в них было безотносительных научных сокровищ ³¹.

Таким образом, И.Е. Троицкий оказал византинизму, русскому вообще и академическому в частности, громадные услуги разнообразными и многоценными своими учеными трудами и значительно подвинул вперед эту молодую научную отрасль.

Но заслуга И. Е-ча для византиноведения состояла еще и в том, что он, обладая громадной эрудицией и занимая одно из первых мест среди византологов, имел необыкновенное нравственно-научное влияние на своих учеников и был „духовным вождем целой дружины‘‘ молодых академических деятелей науки. Иначе сказать, у Ивана Егоровича была своя научная школа, – честь и даже счастье, выпадающее на долю немногих русских ученых. Несомненно, это результат не эрудиции только, но и нравственного характера. Итак, не только можно, но и должно говорить о школе И. Е-ча, под нравственно-просветительным руководством, которого в академии воспиталась целая плеяда блестящих ученых. Одни из них ближе стояли к учителю, другие – дальше, одни постоянно согре­вались его живительною любовью к науке, другие подвер­гались ее благотворному воздействию временно и, может быть, случайно, одни в полноте восприняли заветы своего великого учителя и с честью продолжали его дело, другие лишь отчасти усвоили его традиции, но все они были от его духа, все были учениками, в самом возвышенном смысле слова, этого ипата византологов (ὕπατος τῶν βυζαντολόγων), как назвал И. Е-ча другой знаменитый рус­ский византолог, профессор и академик В. Г. Васильевский († 1899 г.)³², ученый друг И.Е-ча и ревностнейший сотрудник на маловозделованном поле византологии.