Несколько новых замечаний к нашей статье: откуда родом была св. великая княгиня Ольга, по поводу статьи И.И. Малышевского: о происхождении великой княгини русской Ольги

несколько новых замечаний к нашей статье

«Откуда родом была св. великая княгиня Ольга (Русская Старина, июль 1888 года), – по поводу статьи И.И. Малышевского: «О происхождении великой княгини русской Ольги св» (Киевск. Стар., 1889 г., месяц июль и август).

***

Сии блⷭ҇жнаа Ѻ҆лга҆́ оставльши Ѥлиньскую злоую прелесть Ѻ҆чі꙼҇ю (отчу), паче же днꙗ (волю), вземши Ѥлениноу мудрость...

Из «Проложного жития св. Ольги», первой древнейшей редакции оного (Пролог Румянцевского музея XIII–XIV века; то же самое житие в Хлуводском Прологе XIV века).

С особенным любопытством и удовольствием прочли мы статью «О происхождении св. Ольги» досточтимого И. И. Малышевского, в которой, между прочим, подробно обследован им открытый нами «Владимирский летописец», одно место коего касается не маловажного вопроса о происхождении св. Ольги. Этот памятник древней русской письменности XV века обратил на себя наше внимание именно, потому что вопреки известию нашего летописного свода XIV в. о северном происхождении св. Ольги, сообщает известие о ее южном происхождении.

Прочтя, с подобающим вниманием, статью нашего многоуважаемого ученого и знатока церковной истории, мы охотно и без всякого колебания признаем, что в тех местах нашего летописного свода, где говорится о Плескове, разумеется русский Плесков (Псков), a не болгарский, как мы полагали доселе.

Прибавим к этому от себя еще одно замечание: в нашем исследовании, мы выразили мнение, что наши книжники ХІV–ХVI веков могли узнать о существовании болгарского Плескова из рукописи славянского (болгарского) перевода хроники Константина Манассии, 1344 года, находящейся в московской синодальной библиотеке, на полях которой есть современные заметки и в одной из них упоминается Плиска (Плесков). Мы отказываемся от этого предположения, припомнив, что рукопись эта сделалась известной в России лишь со времен Арсения Суханова, который привез ее в Москву с Афона вместе с иными лишь в 1650 году.

Но для того, чтобы отдать решительное предпочтение свидетельству о северном происхождении св. Ольги из Плескова (Пскова), необходимо еще доказать, что свидетельство о сем, летописного свода ХІV века, точно принадлежит нашей первоначальной летописи, писанной в Киеве в начале ХII века, а не есть позднейшая вставка в него, относящаяся к 1237–1250 годам, т. е. не к киевскому, а к владимирскому периоду нашей истории.

Такое предположение не есть наш голословный домысел; на это существует весьма основательная причина, а именно: кроме летописного свода есть еще один важный источник сведений о св. Ольге; это древнее проложное житие ее, заведомо относящееся (по сочинению) к до-монгольскому, т. е. киевскому периоду¹. Оно сохранилось в древних прологах; нам известны два таких пролога с житием св. Ольги: румянцевского музея XIII–XIV века и хлудовской библ. XIV века.

В обоих этих прологах с житием св. Ольги (древней, первой редакции) нет ни одного слова о происхождении св. Ольги из Плескова, тогда как во всех прочих прологах XIV–XVI веков, где встречается (под 11 июля) житие святой Ольги, оно является уже в иной редакции (вторая), написанной очевидно под влиянием летописного свода, почему в самом начале этого жития и встречается известное выражение «Сия блаженная Ольга родом Пльсковытыни».

Это и приводит нас к заключению, что известие о происхождении св. Ольги из Плескова (Пскова) не принадлежит первоначальной летописи (нач. XII века), а вставлено в нее, как отголосок народных сказаний новгородско-псковской области, возникших под влиянием местного предания о посещении великой княгиней Ольгой, в числе мест новгородской области, русского Плескова (Пскова) в 947 году. Но принадлежит ли это упоминание о Плескове первоначальной летописи нач. XII века? Сомнительно!².

В киевской же Руси было свое собственное предание о происхождении св. Ольги. Предание это, после татарского погрома Киева в 1237 году, принесено кем-либо из киевлян в срединную, владимирскую Русь и тут было вписано в местную летопись, как надобно полагать, во вторую половину XIII или в первую XIV века. Предание это гласит, что Олег «поят Игорю жену в Болгарех, княжну именем Ольгу и бе мудра вельми». Таково южное киевское предание о происхождении св. Ольги, сохранившееся в кратком владимирском летописце исхода XV века.

Из всего этого следует такое заключение: оба предания (новгородско-псковское и киевское), по своей первоначальной записи, не далеки одно от другого и потому оба заслуживают равного внимания любителей отечественной истории.

Многоуважаемый И.И. Малышевский, исследуя варианты отрывка владимирского летописца, приложенного к нашей статье (числом 8), подверг их подробному анализу; шесть из них, по обнаруженным тщанием исследователя первоначальным источникам, оказались достаточно доброкачественными в историческом отношении (хотя и не все в равной степени), седьмой вариант: «Деревы (Древляне); рекше Литва», он назвал «неудачным». He отрицая справедливости этого эпитета, замечу однако, что летописец XV века словами «рекше Литва» вовсе не желал выразить (как полагает исследователь) мысль, что он считает древлян литовским, а не славянским племенем, а то, что в его время (в XV веке) древляне жили в пределах литовской, а не московской Руси. Заметим при этом, что предыдущие варианты (числом 7) имеют не самостоятельное, а лишь пояснительное значение и состоят всего из двух, много трех слов, и уже по одному этому не могут идти в сравнение с главным вариантом владимирского летописца, то есть, с тем его местом, которое свидетельствует о южном происхождении св. Ольги и читается так: «Игоря же жени (Олег) в Болгарех, поят же за него княжну, именем Ольгу и бе мудра вельми». Пред нами не два и не три пояснительных слова, а цельное, округленное предложение, выраженное при том ясно и определенно³.

Досточтимый И.И. Малышевский, приступая к исследованию этого главного варианта летописи, прямо заявил, что он считает его «собственным домыслом» летописца, вероятно на том основании, что источник этого варианта им не обнаружен. Мы не удивляемся такому предположению, но согласиться с ним не можем.

Весьма понятно, что почтенный исследователь, признавая неоспоримым известие о северном происхождении св. Ольги (в защиту которого и написана его статья) и как принадлежащее, по его мнению, первоначальной летописи, писанной в Киеве в нач. XII века, и принимая во внимание, что известие о южном происхождении св. Ольги нашлось пока лишь в одной второстепенной и краткой летописи XV века, конечно имел полное право усомниться в его подлинности и потому обозвать его «собственным домыслом» летописца. Но мы, как сказали выше, не можем считать доказанным, что известие о северном происхождении Ольги «из Плескова» (Пскова) принадлежит нашей первоначальной летописи (нач. XII века), а по изъясненным выше причинам, считаем это известие позднейшей вставкой в летописный свод, сделанной не в киевский, а во владимирский период нашей истории, а именно между 1237 и 1250 годами, из новгородского летописного свода нач. XIII века (после 1204 г.), а известие о южном происхождении св. Ольги от болгар, сохранившееся в летописце XV века, признаем заимствованным из источника более древнего, восходящего тоже ко второй половине XIII или по крайней мере, к первой половине XIV века, одним словом, считаем оба эти известия (по записи) одновременными или не далекими одно от другого, и потому имеющими равное право на внимание.

Высказав свое мнение, касательно «сочиненности» известия о южном происхождении св. Ольги владимирского летописца, многоуважаемый И.И. Малышевский, как бы в оправдание или подкрепление оного мнения, сопоставляет с ним известие, относящееся к тому же самому вопросу о происхождении св. Ольги, из летописца нач. XVII века (1606 г.), находящееся в одном из сборников Императорской публичной библиотеки (из Погодинского собрания). Известие это читается так: «Посем (после похода Олега на Царьград) женись Князь Игорь Рюрикович во Плескове, поя за себе Княжну Ольгу дщерь Тмутаркана, Князя Половецкого». Приведя эту выписку, исследователь говорит: «не может быть сомнения в том, что это сообщение не есть известие, почерпнутое из какого-либо древнего источника, а собственное мнение, собственное измышление автора краткой летописи москвича XVII века». Мы не думаем ошибиться, сказав, что приведение этого известия на среду сделано исследователем для показания «возможности» сделать то же самое заключение и относительно известия владимирского летописца XV века.

Но, мы отказываемся согласиться с мнением достопочтенного исследователя о «сочиненности» и этого известия летописца XVII века. По нашему мнению, он повинен перед судом исторической критики вовсе не в «измышлении» известия, а в неумелой поправке его первоначального чтения, из желания согласовать оное с известием летописного свода. Полагаем, что первоначальное чтение было таково:

«Посем женись князь Игорь Рюрикович в Тмутаркане, поя за себе княжну Ольгу, дщерь князя тмутарканского».

Летописец XVII века, не поняв смысла этого известия, вздумал «пояснить» его следующим образом: он вместо «в Тмутаркане» поставил «в Плескове», но по добросовестности (за что ему великое спасибо!) не выключил вовсе слова «Тмутаркан», а только из географического термина (название города и области) сделал имя собственное; вместо же князя «тмутарканского» поставил (по догадке) «половецкого», чтобы избегнуть повторения одного и того же слова, уже измененного им в своем значении.

Таков, по нашему мнению, процесс испорченности первоначальной записи; полагаем, нет надобности доказывать, что наши древние летописцы (до XVIII века) не были охочи сочинять подложные летописные сказания, а если иногда и бывали виновны, как в настоящем случае, в неудачных поправках той или другой первоначальной записи, то все-таки делали это не смело, а скорее робко, подчас и неумело.

Очевидно, что в рассматриваемом варианте, летописец, встретив двукратное повторение слова Тмутаркан («в Тмутаркане и «Тмутарканского») и инстинктивно поняв, что оно в этом известии имеет какое-то выдающееся значение, потому и не решился вовсе исключить его, и тем сохранил для нас драгоценное указание, о каких именно «болгарах» идет речь в определенном и ясном известии о южном происхождении св. Ольги по владимирской летописи XV века.

Ясно открывается, что там разумеются болгары не дунайские (как мы полагали прежде), а азовско-черноморские, теснее тмутараканские, которых византийские историки X века именуют «черными болгарами», единоплеменники болгар дунайских.

О черных или тмутараканских болгарах, и их отношении к киевским великим князьям свидетельствует договорная грамота в. к. Игоря 946 года, из которой видно, что они в это время уже состояли в вассальной зависимости от Игоря, и потому, он обязуется удерживать их от нападения на Корсунь и греческие крымские колонии.

Вассальному подчинению, конечно, предшествовали мирные дружеские отношения сих болгар к киевским руссам, венцом этих отношений, по мудрой политике в. к. Олега и была женитьба его воспитанника и родича князя Игоря (в 903 г.) на княжне Ольге, дочери тогдашнего тмутараканского князя.

А при св. Владимире, при разделении им великого княжества киевского на уделы, – Тмутаракань уже является уделом одного из его сыновей, – Мстислава, о чем упоминается в летописях под 988 годом. Княжество это составляло самый дальний юго-восточный край тогдашней киевской Руси и принадлежало ей до исхода XI века, в котором, или в начале XII века, было отторгнуто половцами.

В последний раз тмутараканское княжество является на страницах летописного свода под 1096 годом. Ко многим и интересным заключениям ведет известие киевского предания о происхождении св. Ольги от болгар и именно, от тмутараканских, или азовско-черноморских.

Это известие, между прочим, упраздняет справедливое возражение И. И. Малышевского относительно язычества Ольги. «Невероятно, говорит он, чтобы болгарская княжна X века была и пришла в Русь язычницей, а не христианкой». Это действительно, если не невозможно, то маловероятно, зная, что у дунайских болгар христианство еще во второй половине IX века уже сделалось господствующей религией и что это дело (т. е. принятие христианства), как и у нас в киевской Руси при св. Владимире, шло сверху вниз, a не наоборот, т. е. что христианство было принято сперва князем и боярами, и потом, по их примеру, народом.

Но у болгар тмутараканских это было наоборот. Там частные обращения в христианство, благодаря соседству сильных греческих центров, каковы Корсунь и Сугдея, начались с XII века и продолжались в последующие века, с разными колебаниями, по недостатку сильной централизации и по поводу их вассальной зависимости в IX веке от хазар, с которыми «черные болгары» долго вели кровопролитные войны, оспаривая свою независимость при помощи киевских руссов, и лишь к началу X века успели, наконец, сладить с хазарами, после того когда на смену хазарских гарнизонов в их городах явились гарнизоны из киевских руссов. Посему, нет ничего невероятного, что дочь тмутараканского князя, выйдя замуж за русского в. к. Игоря язычника, хотя пришла на Русь официально тоже язычницей, но как рожденная в такой стране, где христианство издавна уже пустило глубокие корни в народе (так что в исходе IX века Тмутаракань (греческая Таматарха) в Уставе императора Льва Философа уже значилась в числе епархий, подведомственных константинопольскому патриарху), – принесла с собой в Киев твердое душевное предрасположение к христианству, и именно к восточно-греческому. Посему, когда наступило сему благоприятное для нее время (по смерти мужа язычника) и отправилась для крещения не в Рим (то было бы вероятнее, если бы она была варяжкой), а в Царьград, не к папе, а к патриарху. – Последуя примеру досточтимого И. И. Малышевского, в заключение нашей статьи скажем, что хотя мы и не скрываем, по всему вышесказанному, своего сочувствия к известию о южном происхождении св. Ольги, но вовсе и не намерены придавать ему «решающего» значения, а стоим лишь на том, что известие это отнюдь «не сочинено», а будучи по времени записи недалеким от такого же известия о северном происхождении св. Ольги, имеет посему равное с ним право на внимание любителей истории.

Вопрос остается «открытым» до находки иных записей относительно южного (киевского) предания о происхождении св. Ольги. А что эти находки возможны, доказывает найденная нами запись владимирского летописца XV века и вариант того же известия в летописи XVII века, разумеется в его первоначальном (а не испорченном неудачной поправкой летописца) виде.

Архимандрит Леонид

Дозволено цензурою. Киев, 12 октября 1889 года. Типорафия Г.Т. Корчак-Новицкого, Михайловская ул. Дом №4.