Рождество Христово по изображению его в искусстве

Едва ли еще можно представить себе событие, которое могло бы служить более богатым источником для художественного вдохновения, как именно событие Рождества Христова, с сопровождавшими его чудесными обстоятельствами. Самое рождество, как осуществление тайны воплощения Бесконечного Бога, в котором художество находит идеал для своего творчества, представляло богатейший источник вдохновения, и потому как самое это событие, так и все сопровождавшие его обстоятельства сами собой напрашиваются на кисть художника. Все эти события – рождение Царя вселенной в убогой пещере или скотном стойле, положение Невместимого в яслях, пение ангелов, в полночь возвещавших спавшему человечеству рождение Спасителя мира, поклонение Ему со стороны убогих пастухов, прибытие с востока знатных волхвов с дарами новорожденному Царю иудейскому, наконец, ярость Ирода, избившего тысячи неповинных младенцев, бегство в Египет, – все эти и другие события вследствие этого издавна поражали воображение художников, которые и стремились воплотить их в соответствующие образы своего искусства. Мы отметим важнейшие из этих изображений как в древнее, так и позднейшее время.

Рис. 1.

Первые следы воспроизведения событий и обстоятельств Рождества Христова встречаются еще в катакомбах и представляемое здесь изображение (рис.1) есть, по всей вероятности, наиболее древнее из них. На нем мы видим образ Богоматери – с серьезным лицом и окружающим ее голову нимбом, – а перед нею спеленатый Младенец в яслях, похожих на скамью, и рядом с Ним головы животных – вола и осла, которые затем делаются традиционными принадлежностями этого рода изображений и почти неизменно повторяются во всех дальнейших воспроизведениях этого события. В этом изображении не видно самого помещения, в котором совершилось великое событие. Но в дальнейших изображениях есть попытки со стороны художников определить и самое помещение. По древнему преданию, нашедшему себе авторитетное подтверждение в свидетельстве блаженного Иеронима, Рождество Христово совершилось в пещере, служившей и стойлом для животных. Но древнейшие художники в этом отношении уже рано стали отступать от этого предания и обыкновенно изображали сцену Рождества Христова в бедной хижине, построенной руками человеческими. Правда, при этом они связывали эту сцену уже с поклонением волхвов, которые и по евангельскому повествованию нашли Младенца и Матерь Его уже «в доме». Таково, например, изображение на гравированном камне из музея Веттари, где рядом с обычной обстановкой (двумя животными) изображена и звезда, сияющая на Младенца.³

Самое событие Рождества Христова было столь радостным, что центральной мыслью при его изображении в искусстве было именно чувство ликования и радости, которое в Средние века нашло себе выражение в особой религиозной песне, бывшей столь же популярной тогда на западе, как и сменившая ее потом песнь Якопсона о страданиях Спасителя. Все древние художники в своих религиозных изображениях старались выражать ту же самую мысль, которую неизвестный поэт высказал в следующих словах:

Stabat Mater speciosa

Juxta faenum gaudiosa

Dum jacebat parvulus,

Cujus: animam gaudentem

Laetabundam: et ferventem

Pertransivit: jubilus.::⁴:

В общем древние художники мало привносили разнообразия в это изображение, и в их картинах мы всегда встречаем одно и то же – ликующую Богоматерь, сидящую у спеленатого и лежащего в яслях Богомладенца, серьезного, погрузившегося в саморазмышление праведного Иосифа, пастухов с выражением удивленного благоговения в лице и наверху – ангелов, воспевающих свой торжественный гимн: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение». Всегда при этом вводятся также вол и осел, согласно с греческим текстом, известного стиха пророка Аввакума ἐν μέσῳ δύο ζώων γνωσϑήση – «посреди двою животных познан будеши»⁵ Эта последняя черта настолько глубоко запечатлелась в сознании, что нашла себе выражение и в известной латинской поэме Пистора «О Рождестве Господа», где говорится следующее:

Puer: natus in Bethlehem,

Unde: gaudet Jerusalem,

Hi: с: jacet in praesepio

Qui regnat sine termino,

Cognovit bos et asinus

Quod puer erat Dominus.:⁶

T.е.:

“Родился Младенец в Вифлееме,

Посему ликует Иерусалим.

Здесь лежит в яслях Тот,

Кто царствует безгранично.

Познали вол и осел,

Что Младенец – Господь».

Художественная обработка сказания о Рождестве Христовом в этом тоне продолжалась почти без всяких изменений до XIV столетия. Из художников этого рода выдается Орканья, картина которого представляет собою просто воспроизведение евангельской истории Рождества Христова для тех, кто не умел читать; Джотто, у которого появляются признаки натурализма, т.е. стремление внести в эту историю черты чисто человеческих условий жизни. Более свободная в художественном смысле обработка этого сюжета развивалась постепенно. Масолипо да Папикале изображает скалу, в расщелине которой пастухи, по преданию, обыкновенно находили себе убежище от бури, и эта скала стала часто появляться в художественных изображениях. Павла и Евстохия, спутницы блаженного Иеронима в его паломничестве в Св.Землю, в своем письме из Вифлеема в Рим к Марцелле говорят: «В ущелье скалы родился Создатель тверди». Благочестивая фантазия художника разукрасила эту скалу, и скала расцветает яко крин сельный, чтобы принять Господа жизни. Тут же присутствует отрок Иоанн-Предтеча с крестом из камышовой трости. Приснодева коленопреклоненно с молитвенно сложенными руками стоит пред своим божеств. Сыном. На небесах виднеются открытые объятия Бога Отца и исходящий в виде голубя Дух Святой, сопровождаемый двумя ангелами.⁷

В храме св.Марка, в Венеции, есть хорошее изображение Рождества Анджелико, который воспроизводит его с свойственной ему простотой и небесным очарованием. Но наиболее замечательный ряд художественных произведений начинается картиной Пьеро-делла-Франческа (в Британской национальной галерее). Картина этого художника полна оригинальности и очарования. На подушке среди цветов лежит новорожденный Христос, поднимая свои маленькие руки. У Его ног, молитвенно преклонив колена, стоит в божественной простоте Пресвятая Дева Мария. Позади ее на седле сидит праведный Иосиф, обняв руками свое колено, а за ними стоят пастухи, из которых один указывает на небо. Далее виднеются развалины какого-то сарая, на кровле которого, поросшей травой, сидит сорока.⁸ Направо стоит город, а налево долина со скалами и деревьями. По ландшафту по местам виднеются птицы. Между сараем и Младенцем стоит группа ангелов с музыкальными инструментами в руках. Как ангелы, они не отбрасывают тени, но открывают уста наподобие певцов и бряцают пальцами по своим инструментам. Между ангелами и Приснодевой стоит и смотрит на Младенца вол, а через плечо одного из них поднимает свою голову осел, который по-видимому издает крик удивления. «По своим краскам, – говорит один критик, – это совершенно оригинальная картина – с ее нежными переливами мягких голубых цветов, с ее коричневыми и серыми тонами. В ней нет воздушной перспективы, но картина представляет собой собрание тщательнейших этюдов. Даже жемчужины на одежде Приснодевы и ангелов тщательно отделаны. Вся постановка свежа и очаровательна, и тем не менее религиозна, потому что живописец порешил воплотить свое чувство в формы своего опыта».⁹

Весьма замечательна по своему замыслу и исполнению небольшая картина Сандро Боттичелли (в Британской национальной галерее). Это как бы целая рождественская проповедь, имеющая своей целью изобразить в красках те результаты, которые произведены были рождением Спасителя на небе, на земле и под землею, и выяснить самый смысл воплощения, в силу которого Бог примирился с грешными людьми и человек сделался малым чем ниже ангелов, увенчанный славой и честью. В верхней части картины изображено небо, нежные краски которого постепенно сгущаются, приближаясь к земному горизонту. На небе ликуют, «скачут и играют» в религиозном восторге ангелы, одетые в платья самых нежных цветов. Крылья у них, как и одежды, меняются в своих цветах, разнообразясь между красным, зеленым и белым. В руках у каждого из них по масличной и лавровой ветви и свитку с надписью: «Gloria in Excelsis Deo, от которой свешивается легкая золотая корона. Лица некоторых из них обращены к небу и отражают на себе сияние блаженного видения, а другие смотрят на землю и в их благочестивых взорах как бы читаются слова: et in terris pax, hominibus bonae voluntatis (и на земле мир, в человеках благоволение). Как раз под ними темная роща, – Дантовский символ запутанного леса человеческой жизни. Но среди мрачного леса, на массе белой скалы – символа чистоты и непоколебимой крепости Евангелия – стоит вифлеемское стойло для скота. На кровлях этого стойла или сарая трое ангелов, из которых один в красной одежде – ангел любви, в белой – ангел невинности и в зеленой – ангел надежды, поют славословие. А на полу в стойле лежит во всей жизнерадостности детства божественный Младенец, который, поднося перст одной руки к своим устам, как бы говорит: «Я Слово Божие». У Его ног коленопреклоняется пресвятая Мария, а у изголовья, опираясь на седло в глубоком самоунижении согбенно сидит праведный Иосиф, закрывающий себе лицо плащом. За ним находятся вол, осел и ясли – в знак того, что даже и о животных печется Отец Небесный. По сторонам стойла изображены три волхва и три пастуха, изображающие собою все человечество–как иудеев, так и язычников, во всех возрастах и положениях, и их приводят к новорожденному Христу ангелы, которые увенчивают им головы масленичными ветвями – символом плодотворности, мира и радости. Ниже их три пары фигур радостно обнимаются между собой, а три светлых ангела, с надписью на своих свитках: «Благоволение в человеках», обнимают юношу, старца и возмужалого человека в знак того, что небо и земля, примиренные рождением Искупителя, устремились к воссоединению после долгой разлуки. В самом низу картины – диаволы, маленькие и безобразные, в испуганном виде стараются попрятаться по ущельям, и таким образом в целом картина изображает влияние Рождества Христова на добрые и злые силы мира. Наверху находится плохая греческая надпись, указывающая на то, что картина была написана в 1500г. в самый мрачный период Италии, когда по-видимому над нею осуществлялись все бедствия, предсказанные в Апокалипсисе. Вообще все картины Боттичелли отзываются тоном глубокой грусти, которая дает себя знать даже в изображении ликования. Несколько в этом же духе написано прилагаемое при сем изображение Рождества Христова Антонио Росселлино, хотя и с более отчетливыми чертами натуралистического направления. Главная фигура на ней – Богоматерь, со сложенными руками молитвенно и благоговейно стоящая над Богомладенцем, который во всей жизнерадостности младенчества лежит па подушке, поднеся палец к устам в знак того, что Он есть Слово Божие. Позади Богоматери слева стоит в задумчивости праведный Иосиф, а за ним вол и осел, вышедшие из стойла. Справа высокая гора, как бы отделяющая Ветхий Завет от Нового, а за ней пастух со стадом, удивленно смотрящий вверх на спускающегося с неба ангела. Другие пастухи уже идут к Богомладенцу для поклонения. Все изображение окружено херувимами, которые, чередуясь с звездами, составляют как бы небесный нимб для Богомладенца.

Антонио Росселиано. Рис. 2

Рождество Христово было любимым предметом обработки и нежного, благочестивого Лоренцо ди Креди (род.1456г.). Его лучшее и капитальнейшее произведение находится в академии художеств во Флоренции. У него Богомладенец, указывая пальцем на уста (как это было в обычае у живописцев этой школы), лежит не на подушке, а на одежде, брошенной на сноп пшеницы в знак того, что Он есть хлеб жизни. Слева коленопреклоненно стоит пастух, совершающий поклонение; позади Богомладенца стоит другой пастух, с видом благоговения и удивления. Третий пастух, красивый юноша с умным лицом, приносит ягненка. Справа молится Пресвятая Дева с выражением грусти и смирения. По обеим сторонам ее коленопреклоненно стоят юные ангелы, а двое других тихо перешептываются между собою, при чем один из них, указывая пальцем к небу, как бы говорит: «этот Младенец есть Сын Божий». Праведный Иосиф, опершись на свой посох, задумчиво смотрит на всю эту сцену. Картина эта обнаруживает недостаток в самобытности, напоминая своими подробностями подобные же картины других художников своего времени (Леонардо, Перуджино, Луини и др.), но в общем она поражает гармонией своей композиции, разнообразием выражения и глубокою искренностью чувства. Лоренцо тогда не увлекался такими вихрями вдохновения и страсти, как это было с Микеланджело. Все у него погружено в светлое и спокойное безмолвие. Это верный признак внутреннего величия. «Великие творения, которые Бог внушает в сердца своих творений, – говорит Боссюет, – естественно производят безмолвие, восторг и нечто необъяснимо божественное, что́ подавляет всякое выражение».

Около того же времени много работал в Милане и Падуе Амброджио Боргоньоне. У него есть прекрасная картина Рождества Христова в церкви св.Цельса в Милане. В ней Богоматерь коленопреклоненно стоит позади Богомладенца, благословляющего самого автора картины. По обеим сторонам Богоматери стоят св.Иоанн и св.Рох – серьезные благородные фигуры. Два маленьких ангела стоят коленопреклоненно на земле, а три другие – на небе. У него есть и еще картина в Дрездене, на которой Богоматерь, одетая в длинное белое платье с золотой вышивкой, под короной слова Рах («Мир»), имеет выражение глубочайшей грусти, хотя вверху является во всей славе Отец Небесный в облаке ангелов со свитками, на которых видны слова: Gloria in excelsis. Боргоньоне был человек утонченной натуры и сильного религиозного чувства. Изображение божественных или светских личностей в спокойном безмолвии или в самоотверженном страдании лучше всего соответствовало его темпераменту. Далее самые цвета соответствуют этому преобладающему чувству; серая бледнота его лиц только изредка видоизменяется закрасневшимися от скорби веками. Ничего не может быть трогательнее и прекраснее типа и характера некоторых из его наиболее прекрасных лиц.

Совершенно в ином духе, как и можно ожидать, картина Рождества Луки Синьорелли (в Британской национальной галерее); это притягательная и, несмотря на свой бурый колорит, – великолепная картина, в которой автор старается сразу рассказать всю историю Рождества Христова по Евангелию Луки. Обнаженный Младенец лежит на подушке. Коленопреклоненная Богоматерь одета в платье голубого и зеленого цвета, – цвета неба и надежды. Справа сидит праведный Иосиф в красном и оранжевом одеянии. Позади них три сияющих ангела с блещущими золотом и разноцветными красками крыльями. Слева – два коленопреклоненных пастуха, за которыми стоят еще и другие, и все они до крайности поражены небесным видением. Один из пастухов нашел себе убежище в пещере, где он сидит, играя на флейте, увенчанный плющом подобно юному греческому богу (очевидный отголосок античного мира). Лица их едва ли можно назвать набожными или нежными, но нельзя не признать тончайшей человеческой красоты в загорелом пастухе в соломенной шляпе и в его молодом сотоварище. По обеим сторонам Приснодевы – светловолосые ангелы, один из которых несколько с аффектацией смотрит из за плечи Пресвятой Марии.

Прекрасная картина Рождества есть у Франции, в Болонье. Она была написана по просьбе Антона Бентивольо, рыцаря красного креста, который сам нарисован молящимся среди пастухов. Справа стоят епископ в митре и двое святых, а в средине коленопреклонению стоит с блаженно сияющим лицом Пресвятая Дева в молитвенном положении. Особенность этой картины заключается в интенсивности той сосредоточенности, с которой всякая мысль и всякий взгляд устремлены на лучезарного Богомладенца, лежащего на маленькой кроватке в средине всех. Рядом с Ним поют две птички, сидящие на кустике, выбивающемся из расселины скалы.

Большой оригинальностью отличается картина Рождества Тинторетто в «Школе св.Рокко». Событие изображается в верхней части стойла; вол и осел находятся внизу, а подле них – павлин. Петух роется в соломе. Богомладенец лежит в своего рода плетеной колыбели, и Приснодева приподнимает покрывало, чтобы показать своего Сына группе умиленных поселян-пастухов. Лицо Приснодевы есть одно из прекраснейших, какие только имеются среди изображений Тинторетто.

Совершенно своеобразное, не в лучшем смысле этого слова, явление представляет собою картина Рождества Бернардо Каваллино (†1654), так же не особенно высокой школы неаполитанской. Он был эклектик и натуралист, покончивший самоубийством в 31-летнем возрасте от пьянства. От живописцев таких школ конечно нельзя ожидать благородной обработки столь возвышенного предмета. Только невысокого полета художник мог унизить свою тему привнесением такой подробности, как белая собака, которая бросается на терпеливого вола у яслей. Живописец, вероятно, и не подозревал, как он выдавал этой подробностью свое внутреннее состояние и унижал свою собственную картину. Она показывает, как опасно превращать величайшее в мире событие в простой сюжет для проявления стиля и оригинальности художника, а потому и картина его сделалась простым украшением и придатком меблировки в доме его патрона. Большего можно бы ожидать от Маззолина (†1528), этого «светящегося червяка», как его называли, из ученой и благородной школы феррарской. Но и он также погрешил этой непозволительной вульгарностью, и на его картине, изображающей св.Семейство, маленький Иоанн Креститель, введенный в картину, вместо того, чтобы всецело с благоговением погрузиться в совершившееся "событие, занят защитой кошки от преследований ее со стороны ручной обезьяны!

Наконец отметим замечательную картину Рождества Дюрера, как представителя немецкой школы. На этой картине по обычаю всех картин средневековых, представлены развалины сарая. Справа коленопреклоненно стоят два престарелых пастуха, один из которых имеет в лице выражение благоговейного ужаса. Над деревом, перед которым они стоят, сияет большая звезда. Через разрушенную арку в отдалении виднеется ангел благовестник, явившийся пастухам, когда они ночью стерегли свои стада. Слева, с полным радости лицом стоит престарелый Иосиф с фонарем в руке. Как раз в центре картины находится плетенка с постланной в ней соломой, и в ней лежит новорожденный Богомладенец, простирающий свою правую руку к своей Пресвятой Матери Деве. Она коленопреклоненно стоит перед колыбелью, в умилении сложив крестообразно руки на груди. Позади колыбели коленопреклоненно стоит миловидный младенец-ангел, который с безграничной заботливостью и нежностью наклоняется над Младенцем, Спасителем мира. Трудно и описать все очарование этой небольшой картины во всей ее безусловной красоте и совершенстве замысла и исполнения.

Поклонение пастырей и поклонение волхвов у средневековых живописцев часто разрабатываются вместе с изображением Рождества Христова, и потому отдельно о них мы скажем немного.

Из этих предметов первый был менее излюблен, потому что он давал меньше простора для блеска и разнообразия. Центральной идеей в лучшей художественной разработке этого предмета обыкновенно выступает желание иллюстрировать ожидающие всех смиренно верующих награды и блаженство.¹⁰

Рис. 3.

В древнем христианском искусстве «поклонение пастырей», и как и в картине Рождества Ботичелли, часто соединяется с «поклонением волхвов». Последнее было чрезвычайно распространенной темой, как можно видеть из множества изображений, представляемых у Флёри; между тем касательно первого трудно почти указать, где оно изображается в отдельности.

Едва ли еще кто из живописцев обработал этот предмет с большей красотой, чем Лоренцо Лотто, которому даже злой Пиетро Аретино вскричал: «О Лотто, добрый как сама доброта и добродетельный как сама добродетель!» Его картина находится в его родном Бергаме, где только и можно видеть его истинное величие.¹¹ На этой картине, один из пастухов принес ягненка и держит его перед Младенцем Христом. Ягненок стал па передние колена и по-видимому смотрит с чувством удивления и любви, причем златоглавый Младенец поднимает к невинной твари свои белые руки, чтобы обнять его за шею. Позади этого пастуха стоит большой ангел с голубыми распростертыми крыльями, причем рукой держит за грубый плащ пастуха, а второй ангел кладет свою руку на плечо другому пастуху. Пресвятая Дева, великолепная фигура из красных, голубых и белых цветов, с благоговением коленопреклоняется перед Младенцем, который лежит частью на голубой поле одежды, а частью в плетенке, с постланной на ней зеленой травой.

Лотто был ученик Беллини и друг Тициана. По безупречной чистоте своего искусства он походит на Луини, а по тихой самозаключенности и отшельничеству своей монашеской жизни походит на Фра Анджелико. Он умер пенсионером благотворительного учреждения, которое было основано им же самим. В 1548 году Аретино писал об этой чистой душе: «Твое сердце не знает зависти; напротив, ты чувствуешь удовольствие при виде красот других маэстро, каковыми красотами, как тебе кажется, ты не обладаешь... Ты если не превосходишь их в живописи, но оставляешь их далеко позади в деле истинного благочестия. Небо приготовило для тебя славу, которую нельзя сравнивать с похвалой от людей».¹²

Изображение поклонения пастырей имеется и у Романино, в Бресчиа, и оно отличается свойственным этому живописцу искусством и изяществом. Пресвятая Дева одета в великолепное платье из белого блестящего сатина с золотой оторочкой по красной тунике. Она поклоняется новорожденному Младенцу, лежащему на белом сатине. Над ним наклоняется с протянутыми руками пастух, а наверху порхают херувимы.

Замечательная картина «Поклонения пастырей» Рембрандта, написанная в 1646 году, производит на нас впечатление гораздо больше яркостью света и тени, чем самим разрабатываемым священным мотивом. Как в знаменитой картине. Корреджио La Nette в Дрезденской галерее, весь свет в картине исходит от Святого Младенца и этим светом вполне затеняется свет фонаря, находящегося в руках у одного из пастухов. Рускин, пожалуй, слишком сурово говорит, что целью Рембрандта было «нарисовать самую пошлую вещь, какую он мог видеть при беглом свете»; но во всяком случае, принадлежащее ему величие приобретено им не в качестве религиозного живописца. В.картине Корреджио, например, центральная мысль есть лучезарный Младенец, а у Рембрандта в его «Библии при лампе» мы переходим, как говорит Газлитт, «от одной бездны неизвестности к другой», и ничего не видим кроме мерцаний и теней. Рембрандт «в художественном отношении во всяком случае более любил тьму, чем свет».

Изображение этого предмета есть и у Веласкеза, и представляет собою натуралистическую и несколько вульгарную картину. Пастух – поселянин, самого заурядного типа,– принес ягненка и домашнюю птицу и какой-то мальчик предлагает своих животных Младенцу Христу. Все это далеко от возвышенной религиозной поэзии. «Никакая Дева, – справедливо говорит Форд, – не вступала в студию Веласкеза, и никакие херувимы не порхали вокруг его палитры. Он работал не для священных или экстатических отшельников, а для украшенных перьями царей и одетых в броню рыцарей; отсюда небрежность и даже отчасти неудача его религиозных и мифологических картин,– причем его религиозные картины, наподобие картин Корреджио, религиозны только по имени; группы у него взяты чересчур из низменной жизни, и все это изображено так правдиво, что самым этим изображением, не гармонирующим с возвышенностью предмета, еще более омрачаются все высшие чувства».

Самая знаменитая картина Корреджио – La Notte, находящаяся в Дрезденской галерее. Она отличается всей свойственной ему красотой и бесспорно очаровательным мастерством в употреблении красок, мягкостью света и богатством технического искусства. Свет, исходящий от Божественного Младенца, лежащего на соломе в яслях, озаряет блаженно улыбающееся лицо Пресвятой Девы и ослепляет взоры смиренной пастушки, которая принесла пару горлиц.¹³ Бедный старый пастух готов закрыть себе лицо своим плащом, а блестящий юноша рядом с ним отворачивается в восторженном удивлении. Позади Пресвятой Девы Иосиф привязывает осла, а на небе группа ангелов необычайной красоты поют святой рождественский гимн. Корреджио был человек несколько болезненной раздражительности, и он чувствовал себя в своей сфере, как совершенно справедливо замечено о нем, среди языческих, или полуязыческих предметов, которые дают место скорее для известного упоения чувственной радости, чем для восторгов божественной любви. Пресвятая Дева у него выходит слишком нежна, а его ангелы напоминают собой сияющих гениев язычества. «Можно ли узнать Предтечу, – спрашивает Грюэ, разбирая другую из его картин в Дрезденской галерее, – в этом сияющем счастьем Эфебе, который смотрит на зрителя с таким задором? Это ли Пресвятая Дева, наконец – эта прелестная женщина, которая с такой сладостной истомой отвечает па восторженные взгляды своих поклонников? Восхитительная нежность его ангелов и его святых гораздо более соответствует тому критическому состоянию, когда сама набожность давала пример такой чувствительности, такой можно сказать религиозной чувственности». «Когда народ достиг своего кульминационного пункта, – говорит Морелли, – мы повсюду видим в обыденной жизни, как и в литературе и искусстве, что красота начинает цениться выше характера. Так это было и в Италии в последние десятилетия XV и в начале XVI столетий».¹⁴

Прилагаемый ниже снимок с прекрасной картины Фиоренцо-ди-Лоренцо, из картинной галереи в Перуджио, может показать разницу в настроении, отделяющем перуджийских живописцев XV столетия от пармских живописцев XVI столетия.

Поклонение пастырей – Корреджио. Рис. 4.

Лоренцо. Рис. 5.

Поклонение волхвов. Рис. 6.

Поклонение волхвов также рано сделалось предметом художественных изображений, и один из самых ранних и притом весьма интересный образчик этого рода мы представляем здесь. Это снимок с великолепной гробницы экзарха Исаака в церкви Св.Виталия в Равенне. Он относится к VI веку, и фигуры на нем все еще сохраняют нечто из античной грации.¹⁵ У волхвов по обычаю на голове фригийские шапки, одеты они в короткие туники, развевающиеся плащи и апахириды (шаровары), у каждого в руке по чаше с дарами, предназначенными для поднесения Божественному Младенцу. Сам Младенец сидит на коленях своей Матери, позади которой сияет таинственная восточная звезда. Единственною целью древних христианских художников было воспроизведение этого события во всей его полнейшей простоте.

Рис. 7.

Поклонение волхвов. Рис. 8.

В последующее время сцена поклонения волхвов обставлялась более и более величественно. Сами волхвы возводятся в «царей Востока» и являются типами язычества, богатства и человечества в его трех периодах – юности, возмужалости и старости. Апокрифические Евангелия и восточные сказания также привносятся в изображение.¹⁶ Старший из этих «руководимых звездой властелинов» – старец Гаспар с длинной серебристой бородой. Валтасар был человек в полном расцвете своей жизни, а Мельхиор – прекрасный юноша. Часто также они изображают собой три расы человеческого рода, – Симову, Хамову и Иафетову. Богатство и грациозность относящихся сюда аксессуаров, глубина символизма и разнообразие допускаемой предметом разработки были естественной причиной того, что этот предмет сделался одной из самых любимых тем религиозного искусства.

1) Поклонение волхвов составляет сюжет одной из картин Фабриано. Эта картина, находящаяся во Флоренции – поистине блестящее произведение, не только богата и ярка, но и преисполнена чувства. Подробности в ней великолепны. Вся картина отличается необыкновенной законченностью. Рука Младенца Христа, покоящаяся па лысой голове старого с белой бородой волхва, который преклоняется с необычайным смирением, чтобы поцеловать ногу Богомладенцу, есть своего рода чудо грациозности, достоинства и пафоса.¹⁷

2) Весьма видное место среди картин этого рода занимает, бесспорно, картина художника венецианской школы Паоло Веронезе. Картина последнего нарисована в 1573г. и Веронезе часто возвращался к этому предмету, который давал широкий простор для его смелого и любящего блеск гения. Его картина изображает разрушенное здание римской архитектуры с колоннами, часть которого покрыта тростником и которая служила в качестве стойла. Под крышей этого навеса с правой стороны от зрителя сидит на некотором возвышении Пресвятая Дева, держа на руках Младенца, который принимает поклонение от трех восточных мудрецов. Первый из них преклоняет перед Ним колена, второй стоит в том же положении позади Его, а с левой стороны по отношению к зрителю стоит третий волхв. Луч света, в котором порхают несколько крылатых херувимов, падает на Младенца; а вверху виднеется еще группа младенцев – ангелов. Позади волхвов стоит их свита, причем некоторые приносят дары, а другие присматривают за конями и верблюдами. Несколько поселян смотрят с развалим на Божественного Младенца, а справа виднеется еще чья-то фигура с несколькими собаками. Тут же стоят вол и осел; пред Младенцем находится ягненок, который по-видимому представляет собой приношение от пастуха.¹⁸

3) Чрезвычайно изящное произведение представляет собой картина Дюрера. Пресвятая Дева, немного склонив голову па сторону (как это часто видим в картинах Дюрера), сидит, прислонившись к проломанному камню стены какого-то разрушенного здания. Лицо ее преисполнено радости. Божественный Младенец чрезвычайной красоты простирает свои руки к старому седовласому волхву, который становится на колена и склоняет свою голову перед Ним со сложенными руками и с выражением блаженного удивления па своем лице. Он поднес свои дары, которые держит Иосиф, смотрящий на эту сцену через плечо Пресвятой Девы. Второй волхв держит кубок, который он принести в дар, но останавливается, чтобы подождать третьего, который держит свой украшенный перьями шлем в руках и преклоняет колена, но по-видимому слишком объят страхом, чтобы подойти ближе. Этот волхв есть эфиоп, хотя лицо у него белое. В отдалении на одной стороне вместе с другими членами свиты человек держит какое-то приношение в руках. По другую сторону два пастуха. На небе вверху сверкает таинственная звезда и три младенца-ангела поют: «Слава в вышних Богу». Один из волов, голова которого просовывается из-за загороди, нежно трется своей головой о престарелого Иосифа, и глаза его смотрят так торжественно, как будто и он отчасти уразумел совершившуюся перед ним Божественную тайну. Дюрер написал и еще интересную картину в 1500 году для Фридриха Мудрого, которая одинаково замечательна, хотя и отличается иной композицией.

4) Но быть может, нет еще более благородной картины «Поклонения волхвов», чем фрески Бернардино Луини в Саронно. Прекрасная смиренная Приснодева опирается на стенку яслей, а позади виднеются вол и осел. Божественный Младенец левой рукой держится за край ее покрывала. Его правая рука благословляет величественного старца волхва в роскошной одежде с золотой цепью, меч и тюрбан которого держит красивый юноша. Позади этого старца стоит молодой Мельхиор, который изображен в виде красивого эфиопа; с другой стороны коленопреклоненно подносит свои дары Валтасар. Один из свиты затеняет себе глаза от звезды, которая сияет над кровлей. По склону холма подходят другие члены свиты, ведущие копей, верблюдов и жирафа. На небе хоры прекрасных младенцев-ангелов поют Рождественский гимн.

5) Поклонение волхвов есть лучшее произведение и среди картин Доменико Гирландайо, во Флоренции. Особенно хорош прислуживающий юноша с кубком по правую сторону Пресвятой Девы. Престарелый Гаспар берет в свою большую руку маленькую ножку Божественного Младенца и целует ее, причем Пресвятая Мария в недоумении поднимает свою руку. В отдалении по обеим сторонам ландшафта находятся пастухи, удивленно смотрящие на явившегося им Ангела, а также и изображение избиения младенцев. Картина эта написана в 1488г. и наиболее замечательная особенность ее состоит в изображении двух чрезвычайно натурально выглядывающих маленьких детей – рядом с Иоанном Крестителем с одной стороны и с Иоанном Евангелистом с другой.

6) Весьма, замечательна картина также Тинторетто, поражающая чудесным проявлением его художественной силы и дарования. Вся картина представляет собой одну большую звезду, центром которой является Христос. Все фигуры, даже балки и кровли расходятся лучеобразно, а на маленькой светлой фигуре, над которой все склоняют свои лица, порхают ангелы, причем сама звезда, сияющая вверху через балки, является уже совершенно второстепенным предметом. Два голубя, как главные световые пункты на лицевой стороне картины, напоминают зрителю о бедности Пресвятой Матери Младенца, который принимает подношения и поклонение от трех царей.

Ничего не может быть в одно и то же время смиреннее и величавее осанки царей, а вместе с тем чрезвычайно интересна и реальность Богоматери, когда она, выступив вперед, в удивлении поднимает свою руку в восторге от золотой вазы, которая только что поставлена перед Младенцем, хотя все это она делает с таким изяществом и спокойствием, что ее достоинство отнюдь не нарушается простотой этого действия.

7) Этот ряд художественных изображений средневековых живописцев можно заключить, как новейшим отголоском их – весьма хорошим изображением «Поклонения волхвов», какое дает Борн-Джонс, английский художник, в своей акварельной картине «Звезда Вифлеема». Изображенный на ней низкий скотский сарай представляет собой самое заурядное здание этого рода, но оно стоит в цветнике с лилиями и другими цветами, в знак того, что с Пришествием Христа пустыня процвела, как роза. Несколько позади, накинув себе покрывало па голову, стоит Праведный Иосиф, набравший охапку тонких дров. С чрезвычайно приятным лицом Пресвятая Дева сидит на куче соломы и держит на коленях Божественного Младенца, который повернул голову, чтобы заглянуть на приближающихся волхвов. Их ведет ангел, голова которого увенчана цветами и в руке которого звезда. Гаспар, старший из трех царей, преподносит украшенный драгоценностями ящик. У его ног лежит его корона среди цветов. Стоящий позади него Мельхиор имеет на голове шлем и одет в блестящие доспехи с широким мечом в богатейших ножнах; его золотая корона находится у него в левой руке, Валтасар, третий волхв, в великолепной одежде с роскошными вышивками, держит свои приношения в руках; глаза всех трех волхвов напряженно устремлены на Божественного Младенца. Все они, и в отдельности и вместе, обработаны с замечательным изяществом, и самоуничижение богатства и силы перед немощным величием лишенных всякой власти Матери и Младенца никогда еще не находили себе более истинного или прекрасного выражения.

Таким образом мы видим, с каким восторженным благоговением (за весьма немногими и притом неудачными исключениями) служители средневекового искусства разрабатывали возвышенный предмет Рождества Христова с сопровождавшими его обстоятельствами и сколько истинной религиозной поэзии они проявили в своих чудесных картинах. На них вполне оправдывается тонкое замечание «царя поэтов» Гёте, сказавшего, что люди обладают творчеством до тех пор только, пока они религиозны. Это одинаково применимо ко всем областям искусства. Тот же тон высокой религиозной поэзии выдерживают средневековые художники и в области изображения «младенчества и отрочества Иисуса Христа», о чем будет речь в следующей книжке.