Несколько данных для характеристики нравственного мировоззрения преп. Макария Египетского

Материал на основании которого можно познакомиться с нравственным учением преп. Макария Египетского, достаточно обширен¹. Обследование его в целом объёме может быть сделано только в пространном специальном сочинении², а не в журнальной статье. Для цели последней нам естественнее ограничиться лишь некоторою частью того материала, по чему-либо сравнительно более интересного: или по новизне его, или по значению... Отсюда, опуская материалы, в той или другой степени небезызвестные русской публике³ , а также не имеющее бо­лее или менее существенного значения⁴ , равно как и то, совместное рассмотрение которых с игнорируемыми у нас (по указанным причинам) было бы целесообразнее ⁵ , будем иметь дело только с остальными и на основании их лишь предложим характеристику нравственного мировоззрения пр. Макария Великого. При всей своей сравнительной непол­ноте эта характеристика не лишена будет известного инте­реса в виду особенностей и своеобразностей того материала, какой будет положен в её основу, вообще назидательных и поучительных⁶ .

Каждый человек занимает известное положение в мире. Достигая сознательного возраста, он начинает уяснять себе свою роль в окружающей его среде, чтобы все поступание его было по возможности целесообразнее. Самопознание в широком смысле – первое условие, какое требуется от че­ловека, желающего жить жизнью нормальною, разумною. Оно, так сказать, исходный пункт в истории последней. Древние аскеты понимали его значение и важность и отсюда на­стаивали на необходимости его для человека с особенною энергию, так как они прекрасно сознавали, что недоста­точное или неправильное знание человеком самого себя, своих особенностей, своего положения в отношении к остальным существам и проч. – непреодолимое препятствие на пути истинно-человеческой жизни. В таком же смысле учил в частности и пр. Макарий Египетский, находивший самопознание весьма плодотворным делом⁷. Изучающей свое существо человек различает в себе, по представлению египетского анахорета, три части: дум, душу и тело⁸ – Понимание первых двух должно быть представляемо так, что первое начало − высшая, а второе − низшая стороны духовной человеческой сущности, души в широком смысле слова. Приписывать преп. Макарию трихотомическое в строгом смысле учение, «кажется». Нет оснований, особенно если иметь в виду игнорируемые нами в настоящей статье «Macariana»⁹, скорее говорящая о «дихотомических» взглядах подвижника¹⁰. – Каждый должен узнать все отличительные особенности как духа и души, так и тела, а затем, нормальным образом удовлетворяя присущие тому, другой и третьему и правильно понятые потребности, постепенно приближаться к стоящему пред ним нравственному идеалу. «Совершенный человек», − если б нашелся таковой, – достигший «меры» своего духовного «роста», удовлетворил в желательной степени все те потребности¹¹. Что же это за потребности в частности? Они определяются, в отношении к их содержанию, теми объектами в виду которых человеку приходится внутренне и внешне самопроявляться. Эти объекты – известны: 1) Бог, 2) сам человек и 3) другие люди.

И

Всего лучше достигает цели тот учитель нравственности, который сам первый осуществляет в своей жизни то, чему учит, к чему склоняет других. Таков именно и был интересующий нас великий египетский отшельник и подвижник. Чтобы знать, как относиться человеку к Богу, как настраивать и вести себя, следует только обратить внимание на поступание пр. Макария и затем по мере возможности подражать ему. Об этом подвижнике известно, что интересы его были сосредоточены на небе, а не на земле; его душа «всегда без перерыва» парила в горных странах, т.е., пребывала в состоянии религиозного «восхищения», «экстаза»; «большую часть времени своей жизни проводить с Богом», «заниматься небесными больше, чем земными делами» ― вот то, к чему он стремился и о чем заботился¹². Таким образом уже самая жизнь преподобного ясно намечала те отношения, в каких должен стоять к Богу каждый человек, стремящийся жить в согласии с требовании с нравственного закона. Но преп. Макарий был «зеркалом», ― показавшим каждому, как ему вести себя (в данном случае в отношении к Богу), ― не только по своей истенно-ангельской жизни, но не менее и по своему учению, с каким он обращался к своим ученикам и вообще к тому, с кем ему приходилось вступать в сношения¹³.

Бог все видит; ничего от Него не скрыто¹⁴. Таким образом вся наша жизнь ― и внешняя, и внутренняя ― протекает пред Его очами. При этом он не остается равнодушным к человеку, как и к другим Его творениям. Напротив, Он всегда печется о тех и других¹⁵; врачует человека и духовно, и телесно; ради нас сошел с небес и, воплотившись, пострадал ради нашего спасения; блага, оказываемые Им человеку, недостойному Его милостей, постоянны¹⁶. Милосердие и благость, проявляемые Владыкою нашим к людям, очевидны и несомненны¹⁷.

Но особенно Господь преисполняется благоволением и ра­достью, когда люди соблюдают Его божественное установление, проводят чистую в нравственном отношении жизнь¹⁸ . В отношение к грешникам Божее милосердие наглядно обнаруживается в Его долготерпении к человеческим гре­хам, в Его терпеливом ожидании исправления согрешающих, по – истине удивительном и свойственном только Ему – бесконечно благому к Своим созданиям, всегда сни­сходящему к человеческим немощам и слабостям¹⁹ . Угнетенных Господь утешает, при чем лицам, отличаю­щимся особенно высокими духовными качествами, каков был, напр., преп. Макарий Египетский, сообщает силу уте­шать и других людей²⁰ , чрез что такие праведники де­лаются в известном смысле как бы заместителями Бога на земле²¹ . Истинные почитатели Бога всегда находят в Нем Помощника – в необходимых случаях, где они не в состоянии достигнуть успеха при посредстве своих слабых сил²² . В некоторых же случаях Бог оказывает Свою помощь людям чрез посредство Своих угодников, как напр., преп. Макарию Египетскому чрез посредство пр. Антония Великого²³ . Добрые деяния, совершаемые людьми, никогда не останутся у Господа без награды, и наоборот: злые – без наказания, при чем и первое, и второе будут отмечены характером, какой может придать им только именно Бог²⁴ . Верным Своим почитателям Господь ниспосылает благодатные дары, содействующие им в их жизнедеятельности, подкрепляющие их силы и некоторых почивающие даже видимым образом (так было, напр., с препод. Макарием)²⁵ .

Таковы стороны в учении о Боге, наиболее характерно и наиболее выразительно отмечаемые и раскрываемые в подлежащих нашему рассмотрению отделах вышеотмеченных Macariаn’. Конечно, в последних по местам встре­чаются и многие другие черты, тождественные со всеми теми, какие обыкновенно намечаются, напр., в опытах догматического богословия и проч., но мы их не отмечали потому, что имели в виду остановиться лишь на моментах, наибо­лее рельефно выступающих в подлежавшем нашему изучению материала (из последнего наиболее полезным, можно сказать – почти единственно полезным, как мы видели ²⁶ оказался в данном случае лишь документ VDSM).

Если Бог – таков Сам по Себе и в Его отношении к людям, то отсюда вполне ясно, каковы, в свою оче­редь, должны быть отношения к Нему последних.

Если Бог все видит, если ничто от Него не может утаиться, с одной стороны, если, с другой, Он подвергает наказаниям грешников, истощающих Его божествен­ное долготерпение, то человек, – тем более, что каждый из нас неоплатный пред Господом должник и грешник (что уже само собою понятно),-всегда должен питать в себе чувство страха пред небесным Владыкою, «страхом Божьем очищать свой ум», при чем у высоко благочестивых людей этот страх является столь действенным, что он «съедает» даже само их «тело»²⁷ .

Проникнутый страхом Божьем человек естественно прежде всего заботится о том, чтобы устранить в себе если не совсем (что, конечно, невозможно), то, насколько он в силах, все то, что дотоле лишь содействовало одному усилению в нем этого чувства, т. е., заботится о своем нравственном преуспеянии, начиная выполнение своей за­дачи с возбуждения в себе чувства раскаяния в прежней греховной жизни. Покаяние – первый пункт, с какого греш­ник начинает свое исправление: сначала необходимо раз­делаться с прежними долгами, после чего только и можно будет подумать о приобретении, о постепенном накоплении богатств. Сознавая все это и подобное, преп. Макарий уси­ленно и настойчиво призывает грешников к покая­нию. «Обратись, мой сын, говорит он одному «впав­шему в грех брату», – «исповедуйте грехи ваши друг другу», напоминает он эти библейские слова другому пре­ступнику и проч.²⁸ . В чем должно состоять покаяние, до­стигающее своей цели и отвечающее своему назначению? На подобный вопрос, поставленный пр. Макарию одним «братом», подвижник отвечал и отрицательно, и положи­тельно. Если кто думает, что покаяние может ограничиться только одними наружными проявлениями: «паданием» кающегося «на колени», то такой человек не понимает истинного смысла дела. Указание на последнее может дать ра­бота металлурга, который, желая из какой-либо металличе­ской массы приготовить цепь («золотую» или «серебряную», или «железную, свинцовую»), «растягивает» при помощи известных орудий его ремесла данный металл, пока не до­стигает своей цели. Такая работа металлурга является «образом покаяния», которое должно состоять в том именно, чтоб кающейся старательно извлекал из своего внутреннего «я» весь запас своих грехов без остатка, заботливо рассматривал их, осуждал себя за их совершение и проч., словом – настроил себя так, чтоб главная его цель – внутренняя нравственная перемена – была достиг­нута, чтоб отныне на почве существенной внутренней ме­таморфозы могла начаться совершенно новая жизнь, нимало не похожая на прежнюю – греховную и т. д.²⁹ . Смысл и значение покаяния выясняются пр. Макарием весьма наглядно и вполне определенно. В беседе с «одним братом» пре­подобный взял в качестве примера «тунику». Если по­следняя в том или другом ее месте «разорвется», то обыкновенно пришивают к разорванной части заплату, после чего платье становится опять и приличным, и во­обще крепким, годным к употреблению. «Туника» по­добна «телу», а «дыра» в первой может быть уподоблена «греху и наслаждениям», не согласным с духом нрав­ственности; наконец, пришиваемая заплата может быть по­ставлена в «сравнение» «с покаянием, данным нам нашим Господом Иисусом Христом». Отсюда искренне раскаявшийся человек является в некотором смысле новым, чуждым тех нравственных изъянов и прорех, какие были присущи ему в прежнее, предшествовавшее его раскаянию во грехах, время³⁰ . В другой раз преп. Макарий воспользовался иным примером, именно вдыханием и выдыханием нами воздуха чрез «нос». Смысл дела за­ключается здесь в следующем. Непрерывно «вдыхая» носом воздух, мы не задерживаем последнего в себе, но обыкновенно сейчас же и выдыхаем из себя вон. Этот же прием нам следуете применять и к раскаянию в своих грехах: лишь только совершим тот или иной проступок, сейчас же должны в нем раскаиваться, не от­кладывая покаяние ни на одно мгновение, так как иначе нашей духовной жизни будет грозить серьезнейшая опас­ность³¹ . В третий раз пр. Макарий взял в пример плотника. Плотник берет в руки тот или иной материал. Если последний, напр., доска, бревно, отличается кри­визною, плотник, в случае надобности, «делает прямым то, что криво»; но когда нужно, он поступает, конечно, и наоборот, делая «кривым прямое». Плотнику может быть уподоблено «покаяние, данное нам Иисусом Хри­стом»: «оно снова делает прямым то, что было криво, и то, что погрузилось в грязь греха, оно делает чистым...; раскаявшиеся очищаются и получают ангельскую небесную одежду». Столь велико и глубоко значение покаяния³² ! Оно может быть сопоставлено с влагою, проникающею с языка во внутренности человека и вносящею сюда приятность, вливающею в иссохший желудок бодрящий элементе и живительно возбуждающею весь вообще организм. Какое значение для внутренностей человека имеет такая влага (про­стая «слюна»), подобное ему имеете пред лицом Господа человеческое покаяние во грехах. Такого рода разъяснение смысла и значение покаяния, являющегося великим и плодотворным средством на пути к нравственному обновлению и совершенствованию, влило в слушателей пр. Макария и «большое мужество, и духовную радость»; они чувствовали себя так, как если бы они получили «ободрение» от Са­мого «Царя-Христа» – до такой степени было действенно слово их учителя, в данном случае являвшегося орудием «Утешителя»³³ ... – Уже намеченные черты в понятие покаяния слишком красноречивы и характерны, чтоб мы без труда могли понять слова пр. Макария, по смыслу которых «все добродетели стоят в зависимости от» покаяния³⁴ . И в самом деле, момент покаянный должен сопровож­дать собою непременно каждый поступок человека, если только последний заботится о своем нравственном совер­шенствовании: не будь налицо этого момента, сейчас явится момент эгоистический, момент самомнения, между тем как чувство покаянное постоянно дает человеку возможность со­знавать свои слабости и таким образом очищать свое вну­треннее «я» от вредных наслоений, а чрез то и подго­товлять надлежащую почву для нравственных успехов; не говорим уже о том, что и самый добродетельный посту­пок, – если, совершая его, человек чувствует, что он должен был бы поступить еще лучше, или если он – человек – сознает, что этот поступок отмечен нежелатель­ными, со строгой точки зрения, моментами и проч., – является в глазах наблюдателей, особенно по сравнению с поступ­ками иного рода, еще более симпатичным... Ведь и в обы­денной жизни тот усовершается в своем, напр., ремесле, кто в каждом своем произведении, как бы оно по-види­мому ни было совершенно, старается усмотреть какие-либо недочеты и заботится о том, чтоб устранить их на бу­дущей раз и т. д. Кто всецело собою доволен, тот осужден на неподвижность, которая могла бы быть понятна в том только случае, когда бы и сам человек, и его произведения были всесовершенны..., о чем, конечно, и мечтать невозможно. – Само собой понятно, что человек, проникну­тый чувством покаяния, встречает со стороны Господа благорасположение. Когда один «брат» сознался пред преп. Макарием в том, что он «впал в грех», то подвижник утешил его, сославшись на Слово Божье, го­ворящее, что Господь «не хочет смерти грешника, но – обращения его и жизни». Господь, продолжал преподобный, при виде обращающегося на путь раскаяния грешника, всегда «исполняется радости». Мать и ее отношения к ее ребенку могут пояснять отношения Господа к его детям. При виде «сына», «лицо» матери «бывает преисполнено радости, если дитя протягивает к ней руки и обращает свое лицо»; «хотя» бы при этом дитя было загрязнено «всякого рода нечистотами», ни «зловоние», от него исходящее, «ни извержения» его нимало ее не смущают, напротив, по сво­ему влечению к нему, «она прижимает его к своей груди», при чем на «лице» ее бывает написана живейшая и «полная радость», и все, что так или иначе относится к ее дитяти, «для нее» приятно и «сладостно». «Если» обыкно­венная мать проявляет такую «жалостливость к ее дитяти, то во сколько раз сильнее любовь Творца, Иисуса Христа к нам», хотя бы мы и были также загрязнены грехами и пороками, но обратили к Нему свои лица, т. е., покаялись в своих проступках³⁵ ? В другой раз преп. Макарий, для выяснения отношений Господа к кающимся грешникам, взял в качестве примера «горшечника». Последний, при­готовив материал, делает из него разнообразные сосуды: одни для «царских ужинов и обрядов», другие – для употребления их при богослужении, третьи – «дешевые и низ­кого качества» и т. д. «до сосудов для разливания воды» и проч. Затем «зажигает печь», в которой и «обжигает» каждый из приготовленных им раннее сосудов. Как ни различны последние по их ценности и достоинству, по их изяществу и виду, однако, в глазах горшечника каждый из сделанных им сосудов одинаково дорог, как его произведение, как «дело его рук», и о каждом из них он одинаково хлопочет, чтоб этот вышел вполне достойным своего назначения и вполне отвечающим послед­нему своими качествами. Подобное же должно сказать и об Иисусе Христе, Который – «один только милосердый с Его Отцом и всеблагим Духом – точно так же радуется» при виде «чистого и украшенного добродетелью и воздержанием человека», как и при виде «обращения грешника, согласно с написанным», что «на небе будет радость и об одном кающемся грешнике». Кроме того, Сам же Господь сказал, что Он «не желает смерти грешника», но – «того, чтобы» последний «обратился и был жив». Ведь и воплотился, и претерпел ужаснейшие «страдания по Своей воле» Господь ради спасения грешников, как и Сам Он говорил, что Он «пришел не праведных при­звать, но грешных к покаянию»³⁶ . Господу так приятно искреннее раскаяние грешника, что Он прощает последнего не до «семи» только «раз», «но до семидесяти семи»³⁷ , потому что согрешивший после покаяния может снова и снова раскаяться. Нераскаянным и уже не могущим надеяться на Божие милосердие может быть разве только тот, кто, получив прощение многое множество раз («77» – число неопределенное), все же продолжает грешить без конца... А много ли таких?! Даже и впавшая в пре­ступление «дева», но раскаявшаяся и возвратившаяся на правый путь, в очах всеблагого Господа пребывает девою же³⁸ ... Стоит человеку раскаяться в своих грехах, как Господь уже идет к нему на встречу с сокровищ­ницею всяких благ, возбуждает в его «сердце скорбь о том, что им сделано» дурного, «затем, по Своему мило­сердию, дарует ему» силу и желание вести нравственно-добрую жизнь, так что человек переносит «телесные страдания» – «постится», – «молится», постоянно «бодрствует», насколько это, конечно, возможно для него, как человека именно, «отрекается от материального», перено­сит причиняемое ему «бесчестие», нерасположен «к те­лесному отдыху», «любит слезы более, чем смех, отре­кается от родителей»³⁹ .

Раскаявшись в своих грехах и получив прощение от Господа, таким образом подготовив почву для дальнейших своих нравственных успехов (ср. немного выше), человек старается узнать о Боге все, что можно и нужно, чтобы поведете его в отношение к Творцу и Спасителю могло быть наиболее приближающимся к желательному, а не шло по пути случайному и ошибочному⁴⁰ . Ведь иное отношение человека к «божественному учению», в широком смысле этого слова, было бы с его стороны признаком беспечности, небрежности нравственной... и свидетельствовало бы о забвении сказанного нами выше о Боге, как Судье, наказывающем всякого, не исполняющего своего долга... Человек ни на минуту не должен забывать, что все его усилия и стремления должны быть направлены к сниска­нию «царства небесного». Эта цель человеческой жизнедеятельности и должна всегда окрашивать собою последнюю⁴¹ ..., тем более, что Бог, как сказано выше, награждаете за нравственно-добрую жизнь и, как такой, всегда даете на­дежду достигнуть той цели...

Но для того, чтобы достигнуть положительного успеха на пути своего нравственного совершенства, человек нуж­дается в божественной помощи, о которой ему поэтому и надлежит молить Господа. Отсюда молитва – важный моменте в деле отношений человека к Богу. Ее смысл, значение, плоды... должны быть отмечены отчетливо. – Божья помощь человеку начинается в данном случай с того, что Господь помогает человеческой душе и молиться, как следует⁴² . Без высшего содействия человек здесь мог бы стать на ложную дорогу и не достиг бы ни малейшего успеха. Если же Господь указывает человеку путь и помогает идти по последнему прямо, то человеку ничего не остается, как только отблагодарить Бога за такое о нем попечение. «При­близимся к Нему своими молитвами»..., говорил однажды пр. Макарий, «чтоб Он проявил к нам Свою милость, чтоб воскресил наши души от греховной смерти и чтоб мы» могли «жить по Его милосердию»⁴³ . Господь – «великий Врач, исцеляющий души и тело; будем молить Его об исцелении болезней наших душ и о просвещении наших мыслей, а также чувств нашего сердца»..., говорил преподобный в другой раз⁴⁴ . А для того, – чтобы наши молитвы достигали своей цели, были плодотворны, соверша­лись, – короче сказать, – надлежащим образом, – должно принять к сведению следующее. Совершенно напрасно ду­мать, что при молитве главнейшее дело заключается в одних внешних, наружных только приемах: в «преклонение колен», в интонации и силе голоса и проч.⁴⁵ Эти и подобные приемы, конечно, не излишни и имеют из­вестное значение, если практикуются при желательных условиях. При этом может быть рекомендовано, помимо всего прочего, «частое простирание рук вверх», как свидетельствующее, конечно, о желании молящегося вознестись ближе к Господу, приветствовать Его и т. д. Но повторяем: всегда в подобных случаях нужно помнить, что наружные проявления должны собою изображать... Ведь Бог вовсе не желает, чтобы мы «воздавали Ему славу только краями своих губ, между тем как мысли» наши «колеб­лются и бродят по всему миру». Необходимо, чтоб «душа» наша «и все мысли» наши были сосредоточены на Господе, Которому мы воссылаем свои молитвы, – чтоб «дух» наш «был бодр»... Молясь, человек должен постоянно забо­титься о том, чтоб не «пустословить» и не «многословить», но соблюдать большую осторожность, как бы «не отдать» своих «сосудов», т. е. «мыслей души», «в руки врагов», и по­лагаться на Господа, Который «знает», как «помиловать» просящего, как помочь последнему в «искушениях»⁴⁶ . «Открывать свой дух» при молитве мы должны только пред Господом, так как здесь нашим «сосудам» от этого не грозит уже ни малейшей опасности; скорее – наоборот: мы будем только награждены от Господа за такую свою молитву⁴⁷ . Подобная молитва имеет много общего с покаянием, о котором уже говорено выше и которое, в свою очередь, как мы видели, также необходимо предполагает собою указанное «открывание» нами «своего духа» пред Господом. Отсюда неудивительно, что пр. Макарий склоняется к мысли признать и саму молитву в известной степени результатом покаяния, что из вышесказанного уже достаточно ясно открывается и обнаруживается⁴⁸... Всегда заботясь о человеке, Господь знает, что для того в каждом отдельном случай лучше. Соответственно с этим Он иногда посылает человеку телесную болезнь, которая, ко­нечно, может образумить его, может побудить его вдуматься в свое поведение, сознать его греховность и проч. Отсюда при болезни тела человек не должен роптать, зная, что все – от Бога. Напротив, должен молиться Господу, чтобы Он устроил все ему на пользу, – должен быть долготерпеливым и проч.⁴⁹ Если, не смотря на наши молитвы, Господь не исполняет наших желаний, не удовлетворяет тех или других наших потребностей, то нам следует продолжать молиться с настойчивостью, неутомимо, непре­станно: тогда Господь услышит нас, проявит милосердие к нашим «грехам», «жалость» к нам⁵⁰... Вообще человеку надлежит заботиться о непрестанной молитве⁵¹. Если у него в данную минуту нет к тому расположения, пусть принуждает себя к молитве насильно и затем пусть насильно же и поддерживает себя в молитвенном настрое­нии. Плод этого поведения свободной воли человека, даруе­мый благодатью, не замедлит сказаться. Он: молитва с радостью и упокоением⁵². Плодом молитвы же (а вместе с нею: трезвых помыслов и изнурения тела) является приобретение человеком силы против осаждающих его страстей⁵³. – Вообще вопрос о значении молитвы для молящегося выясняется пр. Макарием многократно и весьма наглядно: и отрицательно, и положительно. Отрицательно выясняется важность и значение молитвы путем указания дурных последствий поведения, в котором молитва не на­ходит места. «Душа, которая не молится и не просит Господа почивать в ней, очистить ее от всякого недостатка и всякой скверны, хранить ее свободною от... духов злобы..., несчастна»...⁵⁴, потому что, предоставленная самой себе, она подвергается непрерывным опасностям и гибнет. Положительно значение молитвы раскрывается весьма ясно при посредстве различного рода примеров из жизни самого пр. Макария. Так, однажды приготовляя рогожи, пр. Макарий при этом постоянно «вставал на молитву», благодаря чему его рогожи не горели и в огне. Отмечая это, один «настоятель монастыря», в котором в то время жил пр. Макарий, таким образом «выяснил, при каком условии имеет надлежащее значение работа рук»⁵⁵. Молитва, прогоняет от человека демонов со всеми их обольщениями и ухищрениями, как то ясно видно из истории одного брата: когда он, руководимый преп. Макарием Египетским, «приобрел великую ревность к молитве, демоны», прежде окружавшие его во «множестве», «отступили от него»⁵⁶. «Своими молитвами к Господу пр. Макарий возвратил надлежащий вид женщине, казавшейся (смотревшим на нее) лошадью»⁵⁷. Своими молитвами он «исцелил девицу, срамные части тела которой сгнили"…⁵⁸, юношу, одержимого демоном многоядения⁵⁹, спас своего «ученика» от чар «блудницы»⁶⁰. По «молитве» преподобного, «невиди­мая божественная сила переносит» его «из одного места на другое»⁶¹. Молитвы пр. Макария «облегчают адские мучения грешников»⁶², открывают место «вверенного» одному человеку «вклада»⁶³, оправдывают человека, оши­бочно обвиненного в убийстве⁶⁴, воскрешают мертвого⁶⁵ и т. д. «Братья», впадавшие в преступления (напр. в «содомский грех»), просили у пр. Макария молитв о них пред Господом⁶⁶, и преподобный не отказывал им в утешении⁶⁷. Он приводил в пример Самого Господа, Который «умолял» Своего Отца об умершем Лазаре и Своими молитвами воскресил его⁶⁸... Преподобный Макарий придавал, словом, столь великое значение молитве, что ради возможности молиться сосредоточенно он с громад­ными усилиями устроил себе подземную «пещеру», где никто не препятствовал ему предаваться этому своему занятию⁶⁹.

Вооружившись потребными средствами для преуспеяния в нравственной жизни, поскольку иметь в виду его отношения к Богу, человек должен заботиться, в частности, о проявлении так называемых у нас богословских добродетелей: веры. надежды и любви.

Человеку вменяется в обязанность питать твердую веру в Бога⁷⁰. Если кто из нас желает «построить свой» духовный «дом на твердой скале», чтобы он был прочен и непоколебим, – а это желать, конечно, должен всякий, – тот не может избрать более надежной опоры, чем каковы – «жалость и вера»⁷¹. Особенно осязательно про­является последняя, когда человеку приходится ее «исповедовать». «Твердое исповедание веры» в Бога, веры «православной» – вот надежный показатель особенностей нашего духовного «я», его стойкости, постоянства. К этому нам и надлежит стремиться неуклонно⁷². Коротко сказать: вера и словом, и делом – вот то, к чему нам надлежит не­прерывно стремиться. Наша вера тогда только и будет истин­ною, когда она будет именно такова, т. е., и теоретическая, и практическая. Частные проявления ее таковы. В каждом отдельном случае нам должно сообразоваться не с желаниями тех или других людей, а с волею Божею, с предписаниями божественного закона, – поступать, т. е., «справед­ливо»⁷³. Что в конце концов произойдет лично для нас из этого, к существу дела не относится. Человек должен «совершенно покориться Богу и всем Его заповедям»⁷⁴, вообще желательным образом осуществлять Его веления⁷⁵, подражая Исааку, проявившему удивительный «пример» «повиновения»⁷⁶, – всегда тщательно и стара­тельно «работать» для Господа, исполнять «дело», назначенное каждому из нас⁷⁷, и т. д. Только тот, кто будет поступать подобным образом, докажет, что он действи­тельно, а не призрачно верует в Господа.

Верующий в Господа и поступающий согласно со своею верою, при всяких, случающихся с ним обстоятельствах, имеет для себя надежное «убежище». Его «твердость» по­ступания согласно с Божьей волей – вот «его покой», ко­торый никогда не обманет⁷⁸. Однажды Евагрий, «терзае­мый страстями»..., пришел к пр. Макарию за духовною помощью. Преподобный дал ему совет «привязать канат якорный к камню», после чего-де «барка» его «по благо­дати Божьей» минует благополучно опасности... «Барка», говорил пр. Макарий, разъясняя недоумение Евагрия, это – «сердце», о «хранении» которого нам надлежит заботиться; «веревка» – «дух» наш; «его» нам надлежит «привязать к Господу, Который – камень», неодолимый никем и ничем. Возложив все надежды на Господа, мы не будем посрамлены в своих упованиях⁷⁹. Эту же мысль преподобный Макарий выясняет и иным образом. Если «дикий зверь» нападает на «домашнее животное» и пытается ра­стерзать его, будучи сильнее последнего, то это, не надеясь на свою крепость, жалобно кричит, своим криком как бы призывая на помощь своего «хозяина», ожидая только от него себе спасения. И хозяин, как только «услышит» жалоб­ный крик принадлежащего ему животного, немедленно же «бежит» к нему на помощь и освобождает его из когтей разъяренного зверя. Надежда домашнего животного на своего хозяина, таким образом, не обманывает. Если подобным образом человек относится к принадлежащему ему животному, «то во сколько раз тем более» к нам так же отнесется Господь?! «Он не позволит», чтоб «нам, разумным овцам Его стада, на Него возлагающим свои надежды, враг сделал насилие, и пошлет Своего Ангела спасти нас»... Словом, «человек не» должен «возлагать своего упования только на свою собственную крепость, но» должен «надеяться на Божью помощь», которая, «конечно», никогда его не обманет⁸⁰. Истинный христианин должен так же твердо уповать на Бога, как надеялся на Него Иов, хотя и находившийся в самых безнадежных, по-видимому, условиях⁸¹. Ведь после того, что сделал для нас Гос­подь, не надеяться на Него нам было бы и странно, и не понятно ⁸². Он прибежище даже и «тех, кто не имеет надежды», т. е., кто, по-видимому, отчаялся во всем и во всех и ждет себе только гибели, не видя перед собою ни­какого в будущем просвета⁸³... и проч.⁸⁴

Верующий в Бога и надеющийся на Него человек есте­ственно и любит Его. Иное представление дела было бы решительно немыслимо, свидетельствовало бы о недостатке в таком лице и веры, и надежды, как моментов, необходимо предполагающих собою и любовь. В чем же должна про­являться и проявляется любовь человека к Богу? Он должен «искать» Господа⁸⁵, только к Нему одному стре­миться⁸⁶, каждое мгновение о Нем памятовать, непрерывно Его любить⁸⁷, «непрестанно» всюду «иметь Его пред со­бою»⁸⁸, «бодрствовать для Него»⁸⁹. На вопрос «аввы Пимена»: чем можно «стяжать жизнь»? пр. Макарий сказал следующее. «Во время моего детства, когда я был в доме моего отца, я замечал, что старые женщины и молодые девицы держали что-то в своем рту, именно мастику», кото­рую они и «жевали», от чего «слюна их делалась сладкою», равно как не было слышно и «дурного запаха из их рта», «освежалась их печень и все их внутренности». «Эта материальная вещь сообщает сладость тем, кто ее жует и ломает; во сколько же раз более наш Господь Иисус Христос насыщает» нас «радостью», является для нас «родником спасения, источником воды жизни, сладостью из всех сладостей, слыша славное имя Которого, демоны вы­ходят из наших уст и развеваются, как дым? Если мы постоянно произносим это благословенное Имя и если мы», так сказать, «жуем его, оно... прогоняет всякую дур­ную мысль из бессмертной души, открывает ей небесные вещи, особенно... нашего Господа Иисуса Христа, Царя царей, Господа господей, Который есть небесная награда ищущих Его всем своим сердцем»⁹⁰. «Стяжать жизнь», следова­тельно, можно только путем проявления с нашей стороны самой горячей любви к нашему Господу и Владыке. Те блага, какие получает человек вследствие своей любви к Господу, служит для него весьма сильным к ней побуждением. Эти же мысли раскрывал преподобный подвижник и другими способами. Пр. Макарий, как «передавали» о нем, «однажды слышал», что некто «плакал, говоря: Александрия каменная брошена на меня – и я не мертв, шалаш роз брошен – и я мертв». Смысл этих слов плакавшего таков. «Великая в них – тайна». «Камень – Господь, брошенный прочь нечестивыми иудеями», а он, между тем, «сделался краеугольным... Это – по истине камень драгоценный, ради которого купец» пожертвовал «всем своим» достоянием, «купил» его «и, поместив в комнатах своего сердца, нашел его более сладким, чем мед... Чело­веку который будет хранить этот камень в своем сердце, получит богатейшее наследство... в небесном царстве».. А как нам не хранить его, как не любить всем сердцем своим Господа, дающего нам столь великие блага и ради нас подвергавшегося всевозможным мучениям и поношениям?!.. Диавол с его прельщениями соблазнителен, как «роза», но кто подпадает его обаянию, того «душа умирает», по­ражаемая «страстями и их зловонием»⁹¹. – Истинный христианин до такой степени любит своего Господа, что, не­престанно о Нем думая и услаждаясь этими своими мыслями, забывает о всех своих материальных невзгодах. Преп. Макарий, по его словам, «посетил» однажды больного «старца». Казалось бы вполне естественным, чтоб предметом их разговора была болезнь последнего. Однако, в дей­ствительности «старец» все время «повествовал о... спасительном и благословенном Христовом имени» – и ни о чем больше. «Когда» же посетитель «спросил» больного «об его здоровье, он радостно сказал», что он «постоянно» думает только о «святом Христовом имени», его сладости, и что во время своего «сна» он «в видении созерцал Царя Христа..., трижды ему сказавшего: смотри, смотри – это Я, Я, а не другой» кто-либо! «Затем я», говорил боль­ной, «проснулся... в большой радости, так что и забыл о своей болезни»⁹². Вот какова любовь к Господу истинного христианина! Как было бы хорошо, если б все мы по возможности подражали этому святому старцу! Из нашей жизни исчезло бы все то, что ныне так ее омрачает... К сожалению, мы не доросли духовно до того, чтоб надлежащим образом постигать и чувствовать всю «сладость» Гос­пода и Его пресвятого Имени. «Будем» же, «братья», взывал пр. Макарий, сосредоточивать «свое сердце в Гос­поде»⁹³ – «вечном» нашем «благе» ⁹⁴; «воздавая» всегда «славу» Господу⁹⁵, «будем непрерывно» помышлять «о сладком» для нас « Господе Иисусе Христе⁹⁶, направлять наш «дух» «во всякое время к Богу»⁹⁷ и проч.⁹⁸ Постоянно, при этом, преподобным Макарием делалось особое ударение на словах: «непрерывно», «во всякое время» и т. п., так как наша любовь к Богу тогда только и будет иметь надлежащей смысл и значение, только тогда и будет вполне нормальною, когда она будет прочна, при­суща нам в каждый момент нашей жизни. О «постоян­стве» нашей любви пред Богом нам всегда и следует особенно заботиться. Один «брат» обратился к пр. Макарию с вопросом, касавшимся «постоянства пред Богом». Преподобный ответил ему наглядно. «Пчела», говорил он, летая по полям и лугам, «высасывает» из тех или других цветов и пр. «мед» и, в конце концов, «наполняет свой улей» сладким веществом... «Пчела» – это «благоче­стивый» человек, который, предполагается, столь же забот­ливо хлопочет о собирании духовного меда, как первая – о материальном. «Улей – сердце» человеческое, которое «бла­гочестивый» наполняет «добродетелями». «Сладость – Иисус Христос». «Кто сохраняет для Него свою душу исполнен­ною всякого рода добродетели и всякого рода чистоты», тот и является «постоянным пред Богом», о чем каждому, разумеется, и надлежит непрерывно думать⁹⁹. «Благоче­стивый человек постоянно» и «призываешь спасительное Имя Господа Иисуса Христа», поистине «благословенное», – так как «другого» предмета, которым могло бы быть занято его сознание, более «превосходного», для него, «нет» и быть не может¹⁰⁰, потому что такой человек ничего более и не любит, как только Господа своего и то, что к Нему имеет какое-либо отношение. «Какое дело всего более приятно Богу в» поведении «аскета»...? «спросил» один «брат» пр. Макария. «Блажен тот», – отвечал последний, – «кто окажется постоянно» призывающим «благословенное Имя Господа Иисуса Христа»..., «так как в... жизни нет» ни­чего столь «приятного, сколь сладка эта... пища. Если ты пережевываешь ее во всякое время, как овца» свою жвачку, то этими ты принесешь и себе огромнейшую пользу, своему духовному «я», и угодишь Богу¹⁰¹...

Таким образом, имеющиеся у нас в виду «Macariana», поскольку в них характеризуется желательное отношение че­ловека к Богу, отмечают следующие моменты: проникновение человеческого существа страхом Господним, – покаяние его, как одно из средств уменьшить гнев к нему Вла­дыки, – божественное учение, указывающее человеку истинную цель его жизни, – молитва, прежде всего помогающая ему в деле достиженья той цели, и всестороннее во возможности про­явление им добродетелей – веры, надежды и любви¹⁰².

II.

Как человеку относиться к самому себе, об этом вполне достаточно и наглядно говорит жизнь пр. Макария, являвшегося для окружавших его образцом и в данном случае. Он «до такой степени» был известен «своими по­двигами, что... не оказывалось» между его современниками «ни­кого равного ему. В самом деле, удивительны... его многочисленные дела смиренья, сокрушавшего могущество вражеское, обуздывание им гнева – этого злого зверя, живущего в человеке, искоренение им в себе духа гордости – этой мерзости в очах Божьих, искоренение славолюбия... и всего, словом, чем дьавол пытается взять в плен человеческую душу и т. д.¹⁰³. Отношенье преподобного к его телу и душе, к многоразличным потребностям того и другой, к урегулированию этих потребностей как самих по себе, так и в их взаимных столкновеньях и проч. – все это было таково, что современникам подвижника и последующим поколеньям, знавшим об этом, оставалось только по мере сил подражать, по возможности также настраивать свою жизнь, чтоб и она была вполне нормальною в нравственном смысле!¹⁰⁴... Впрочем, более или менее приблизиться к преп. Макарию могли только также подвижники, только люди, обрекшие себя на жизнь анахоретов, каким именно был и сам он. И его нравственное учение, в частности – учение об отношениях человека к самому себе рассчитано не только и, пожалуй, нестолько на всех людей без изъ­ятия, сколько на пустынников, анахоретов, хотя, впрочем, как увидим, оно часто имеет полное приложение и к обыкновенным людям. С любовью характеризуя нравствен­ный идеал аскета, преп. Макарий, однако ж, совершенно чужд мысли, что можно достигнуть высоты нравственного совершенства одному лишь анахорету и что она недостижима в такой же степени для человека, живущего «мирскою» жизнью. Прекрасною в данном случае иллюстрациею является рассказ источников о посещении пр. Макарием двух женщин, бывших в замужестве за «двумя братьями» и живших в «мире», но, однако, по сознанию самого отшельника и по свидетельству свыше, превосходивших его высотою своей нравственной жизни, что заставило преподобного ска­зать, «что Бог ищет не имени монаха, мирянина, девы, за­мужней, но правого выбора, т.е., правого, надлежащего настроения и проявления воли человека»¹⁰⁵... Мнение препо­добного в высшей степени важно, и ясно освещает дан­ный вопрос. Но, как бы там ни было, а «настроение» пр. Макария было настолько высоко, его личные подвиги были настолько поразительны, что, – повторяем, – с успехом могли подражать ему только немногие... отшельники или подобные им лица. Лица же «мирские», хотя и могли не уступать ему и даже превосходить высотою нравственною, однако, не могли точно подражать ему, в виду особенностей их внешней жизни, условий ее, не подходивших к условиям и внешним особенностям жизни пр. Макария. А между тем многие советы и наставления последнего рассчитаны только на лиц одинакового с ним внешнего образа жизни...

Как же, в частности, человек, – по ученью пр. Макария, – должен относиться к самому себе, к своим потребностям?

Человек на земле – странник. Отсюда, что бы и когда бы с ним ни случалось, где бы и когда бы он ни нахо­дился и проч., во всех этих случаях он не должен ни­мало беспокоиться¹⁰⁶, т. е., по причине временного и как бы случайного пребывания его на земле, – по причине суще­ствования истинного, небесного отечества. Беспокоиться человеку надлежит только относительно своего спасения, относи­тельно стяжания небесного царства. Монахи «похожи на Ангелов». Последние, постоянно пребывая «пред лицом Божием», в этом случае не встречают «противодействия» со стороны «никакой земной вещи», так как ум их обращен всегда к Богу, занят только божественными предме­тами, и ничто земное их не увлекает и не порабощает. К подобному настроению и поступанию «во все продолжение своей жизни» должен стремиться и «монах». «Поступая так, он исполнит слово Спасителя, повелевшего каждому» (следовательно, даже и не монаху) «отречься от самого себя, взять крест и за Ним следовать». Ведь «царство небесное» – удел только «тех, кто делает над собою насилие». По­этому каждый должен поступать именно таким образом, насильственно искореняя в себе все низменное, греховное, нечистое¹⁰⁷. В другой раз преп. Макарий «умолял братьев, желавших... своего спасения..., не откладывать» забот о нем «со дня на день», так как иначе можно-де лишиться «благ Божьих» ¹⁰⁸... и проч. Заботясь о своем спасении – единственном и важнейшем своем благе, человек не видит для себя надобности особенно заботиться о снискании внешних благ. Заботы о последних могут содействовать возникновению и развитию в человеке страсти «любостяжания, сребролюбия», чрезвычайно опасной и, – как это видно из обстоятельств жизни одного Макариева ученика – «пре­свитера Иоанна», за пристрастие к стяжанию земных благ поплатившегося ужасною проказою, – могущей привести одержимого ею к страшным последствиям¹⁰⁹. Да и вообще «корыстолюбие» – прямое следствие особенных забот чело­века о внешних благах – является «корнем всякого зла» и «ненасытимо». Отсюда нам старательно надлежит заботиться о подавлении нашего к нему расположения; иначе оно будет рости все больше и больше и окончательно порабо­тит нас. Наше «сердце» должно быть безучастно к этой дурной страсти¹¹⁰. Человек, для которого «бедность» равносильна с «богатством», «недостаток» – с «изобилием», – для которого «телесные вещи» не имеют никакого значения, – «не умрет», т.е., в духовном смысле, «но бу­дет жив»¹¹¹. Сам преподобный таким именно и был. Известен передаваемый коптским источником рассказ о том, как он победил «демона наживы» и тем доказал свое равнодушие к материальным вещам¹¹². Известны о преподобном и другие рассказы. Таков рассказ о содействии преподобного вору, похищавшему его достояние и за­стигнутому отшельником на месте преступления, сообщаемый источниками не раз что уже само по себе в высшей сте­пени красноречиво, весьма «характерно»¹¹³. Бедность даже «более» ценна по сравнению со всем прочим (μείζων πάν­των ή άκτημοσύνη έστί), как высказался преп. Макарий в беседе с аввою Феодором Фермейским, посоветовав ему продать бывшие у него книги, хотя и приносившие пользу как самому этому авве, так и братьям, – и вырученные от продажи деньги раздать бедным¹¹⁴.

Монах, по словам двух подвижников, с которыми однажды беседовал пр. Макарий, должен «отречься от мира» и «всего мирского», даже «от родителей». Иначе он «не может сделаться монахом» в истинном смысле слова (εάν μή άποτάξηταί τις πάσι τοῖς του κόσμου, ου δύναται γενέσθαι μοναχός)¹¹⁵. «Если кто» имеет намерение «вы­мыться в бане», тот всегда предварительно «снимает все свои одежды»; иначе цель его не будет достигнута. Анало­гично можно рассуждать и относительно того человека ко­торый намерен «быть монахом»: «если он не совлечет с себя всех забот этого мира и всех его желаний», имеющих своим предметом «суетные наслаждения, он не может прогрессировать в добродетели, побеждать все вражеские стрелы», являющиеся в отношении к монаху тем же, чем обычные «нечистоты», грязь в отношении к идущему в баню¹¹⁶. Кто желает проводить жизнь «анахорета», тот должен являть себя таковым решительно «во всем» и всегда, непрерывно. Тогда «и Бог Своею благодатью будет обитать в» нем. Анахорету не зачем «стыдиться пред людьми», так как дело его – похвальное. Он должен заботиться о том, чтоб его подвиги текли непрерывною струею, так чтобы у него не пропал попусту даже и «день» один. «Потерять день» можно только ради оказания помощи «брату» или вообще «кому-либо» в ней нуждающемуся... Анахорет не должен заключать «дружбы ни с каким человеком, кроме своих бедных братьев», не должен «бегать к» кому бы то ни было «ради» какого-либо «блага», ожидаемого им от последнего; ему следует «бежать» в данном случае «к одному» только «Богу», Который встретит его «с любовью», – «хранить себя от человеческого товарищества», избегать посещения подобных товарищей и пребывания в их жилище, так как иное поведение может привести анахорета к печальным последствиям. Даже с «братом по плоти» анахорет дол­жен обходиться, в случае посещения его тем, крайне осмотрительно. «Бедность» – вот о чем должен помыш­лять подвижник и к чему, как мы видели, преп. Макарий призывает отшельников и в других случаях настойчиво. Образцами для них преподобный называет четырех библейских лиц: Авраама, Моисея, убогого Лазаря и Илию, подвиги и добродетели которых всем известны. «Какая слава» ожидает ревностного подвижника, это известно, конечно, «одному Богу», хотя несомненно, что «милосердый Христос» не оставит его без награды ¹¹⁷... – Не имеющему сил отречься от всего мирского те два аскета, с которыми беседовал однажды пр. Макарий и о которых выше у нас упомянуто, советовали заключиться в своей кельи и оплакивать свои грехи¹¹⁸. Да и вообще истин­ный аскет предпочитает оставаться в своей келье, так как «он привязан к своему жилищу» ¹¹⁹. «Сидеть в своей келье монаху – советовал и пр. Макарий, беседуя с аввами – Aio ¹²⁰ и Иcaiero¹²¹. Тот же совет с настойчивостью преподобный предлагал «братьям» и в других случаях. «Иди в свое жилище», – говорил он однажды «брату», «спрашивавшему» его «о жизни анахо­рета», – и заботься о том, «чтоб сладость одинокой жизни была в тебе непрерывно, не мешкай вне» твоей кельи, «чтоб не поднялся против тебя ветер» и «не возобно­вились твои страдания..., но оставайся сидеть в своем жилище..., и» Господь тебя «утешит»¹²². Один «брат» некогда пришел к пр. Макарию за советом. «Мой отец», сказал он, «мои мысли говорят мне: выйди» из своего жилища, «посещай больных, так как... это – великая заповедь». Преподобный заметил, что, согласно со словом Самого Господа, обещавшего наследование небесного царства посещающим больных, следование брата голосу его мыс­лей, конечно, дело, бесспорно, прекрасное, «но», продолжал пустынник, «я тебе говорю, мой сын, что сидеть в своей келье лучше, чем посещать» других. «Впоследствии придет время, когда будут издеваться над теми, кто останется сидеть в келье, и исполнится слово Антония: если увидят кого-либо, что он не распутствует, то восстанут против него, говоря: «ты – безрассудный», потому что он не похож на них. Я тебе говорю, сын, что, если б Моисей не ушел в облако, то не были бы даны ему таблицы закона, написанного рукою Бога»¹²³... Вывод по отношению к анахорету отсюда сам собою понятен. Но недостаточно знать, что подвижник должен предпочтительно оставаться в своей келье. Необходимо иметь в виду и то еще, что подвижник только тогда может стоять на должной высоте, когда келья его нахо­дится вдали от озера, не осенена деревьями, когда в ней нет отроков.. Иначе, окруженный такою и подобною роскошью, подвижник уже не будет таковым в истинном смысле¹²⁴... «Если вы увидите», – говорил преп. Макарий «братьям», – «кельи, построенные в вади, – если вы увидите деревья, растущие у ворот» их, «если вы увидите» в них «многочисленных детей, то берите ваши милоти и бегите»¹²⁵. Прекрасным местом для подвигов пустынников является «Скит». «Он подобен четырем городам убежища, отделенным», по повелению «Господа, для сынов Израиля»... Отделенный от населенного мира пустынею, подвижник недоступен в Ските влиянию сынов «века сего», мирских страстей..., словом, всего, что в «мире» готово было погубить его, – и здесь спасается от духовной смерти, от духовных мстителей..., пока не оста­вит своего спасительного убежища, недоступного его врагам¹²⁶... В крайнем случае подвижник, – не могущий проводить одинокой жизни в своей келье, т. е., по сла­бости своей нуждающейся в чьей-либо поддержке, руко­водстве, примере, – что, по словам пр. Макария, имело наступить особенно впоследствии времени, когда и самое мона­шество значительно уже упадет, – должен жить в монастырях, где ему не будет грозить опасности быть похищенным врагом нашего спасения, подобно тому как «волк» «похищает» отбившуюся от своего стада и бро­дящую вне «овчарни» овечку, саму по себе бессильную против похитителя, не смотря даже на присутствие ее матери. Иначе монах может быть похищен «духовным волком», который именно «унесет его птенца», т. е., «его дух, и он сделается весьма бесчувственным, как камень, и столь же неразумным, сколь» неразумны «животные», лишенные этого человеческого преимущества¹²⁷...

Немощность духовная, – в которой преп. Макарий со­знался пред упомянутыми выше двумя подвижниками, беседовавшими с ним о монашеской жизни, советовавшими монаху, как мы видели, «отречься от всего мирского», а – в случае невозможности для него выполнить это – заключиться в своей келье и оплакивать свои грехи, – заставила его заявить своим собеседникам, что он не может подражать им и, следовательно, стать истинным монахом¹²⁸. Это обстоятельство всегда смущало его. От­сюда он постоянно приглашал своих собеседников и слушателей к плачу о своих грехах¹²⁹. «По просьбе» «нитрийских иноков» «пр. Макарий посетил их незадолго до своей смерти и при этом вместо всякого поучения», какого, конечно, они от высокого посетителя ожи­дали, последний «дал им совет только плакать о своих грехах, пока еще не поздно»¹³⁰. Если кто, быть может, не в состоянии плакать о своих грехах, тот всегда должен иметь в виду, что «Бог дарует» просящему у Него «скорбь сердца о том, что» человек «сделал»..., что Он же, «милосердый, дарует» человеку «любовь к слезам более, чем к смеху»¹³¹... А раз нам должно плакать о своих грехах и Господь помогает нам на этом пути, «не прекратим» такой своей «печали»¹³²! При том ведь для нас в данном случае есть вполне понятные и несомненно сильные для каждого размышляющего человека побуждения. Один «брат» «спросил» пр. Макария «отец мой, наставь меня относительно того, что – сладко и что – солено»! Преподобный по обычаю выяснил дело путем сравнения. «Если мать», говорил он, «кладет на землю маленькое свое дитя, то дает ему в руку какую-либо сладкую вещь, чтоб оно забавлялось» ею «и не причиняло» ей – «матери – хлопот». Эти «хлопоты» или затруднения, «помехи» можно «сравнить с грехом и наслаждением», следовательно, он – нечто «соленое», горь­кое. «Сладкая» же «вещь» – это «наш Господь Иисус Христос», Его «благословенное Имя», Он – «истинная драгоценная жемчужина; ведь и в Евангелие написано, что небесное царство подобно купцу, ищущему добрых жемчужин. Когда он нашел драгоценную жемчужину, это» значить нашел «нашего Господа Иисуса Христа, Царя царей и Господа господей¹³³. Если же грех – горек, то как нам не плакать о нем?! Если Иисус Христос – «сладость», то как нам, с другой стороны, не стремиться к Нему всем своим существом?! Обращая внимание на свои грехи, «осуждая только себя одного»¹³⁴..., как виновника последних, человек извлекает из такого своего поведения огромную себе пользу, так как подобное отношение к грехам, «слезы» о них имеют громадное значение для плачущего¹³⁵. Если «купец», «продавая» что- либо из принадлежащего ему товара за известную цену, замечает, что последняя «опечаливает» покупателя, то делает с нее ту или иную скидку, что удаляет с лица того печаль, и он «уходит» домой «радостным». Подобным образом и «Бог, Податель благ, Судья истинный, наш Господь, если» кто «пред Ним предстоит с печалью», – разумеется, по поводу своего недостоинства, – проявляет к таковому Свое «милосердие», от чего последний «удаляется с радостью», т.е., начинает чувство­вать себя прекрасно, уравновешенно¹³⁶... Кто «сознает» свои грехи и обусловливаемый ими «стыд», тот, бесспорно, получит свыше «прощение»¹³⁷¹³⁸. Для кого «грусть» и, прежде всего, разумеется, грусть, «тоска о грехах», им совершенных, равносильна «радости», поскольку, т.е., иметь в виду результаты первой, тот «не умрет, но будет жив»¹³⁹. Но, печалясь и плача о своих грехах, каждый должен понимать, что важен плач в душе, внутренней, для окружающих невидимый и незаметный, а не внешний только и наружный¹⁴⁰.