Пустынник Варлаам, основатель Иоанно-Предтеченскаго скита на границах Китайской Монголии, в Чикойских горах за Байкалом : Эпизод из истории русского православного миссионерства в Сибири

На границе китайской Монголии между 120о–125о в.д., 50о–53 о с. ш., в 150 верстах от Кяхты, в настоящем столетии в глухом лесу и в горах, подобных высотам Афонским, возник, к изумлению страны Забайкальской, иноческий скит. Основателем его был простолюдин, удалившийся в Чикойские горы для поста, молитвы и уединенного богомыслия, некто Василий Федотович Надежин.

Не смотря на некоторыя странные обстоятельства предшествовавшей его жизни, до вступления на подвиг пустынножительства, этот подвижник стяжал себе не только уважение знавших его почтенных граждан и высоких особ, но и приверженность окружных жителей, нужно заметить – зараженных дотоле расколом. Василий Надежин, во иночестве Варлаам, стяжал себе славу строгого подвижника веры и благочестия даже просветителя народа в той среде, где ему судил Бог устроить приют себе и другим, ищущим места для духовнаго делания. И дело его не рушилось, не погибло, как обыкновенно оканчиваются в мире суетные дела и предприятия; но устояло против сильных треволнений, какие испытал созданный им иноческий скит, и сам основатель. Доныне оставаясь почти в том же виде, как устроен был старцем Варлаамом, – Чикойский скит служит красноречивым памятником веры и благочестия в столь близкое к нам время и доднесь.¹

Странным может показаться читателю, что основа­тель Чикойского скита сам себя называл «бродягою». Он имел себе порицателей, которые может быть найдутся и теперь; но это злословие, судя по делам и за­слугам, не унижает ни его христианской личности, засвидетельствованной богоугодною жизнию, ни его дел, совершенных во славу Божию. Известный сибирский прозорливец, старец Даниил, покоющийся в енисейском Рождественском монастыре, тоже был, как говорится, человеком опальным, осужденным на ссылку в Си­бирь; но он все претерпел за имя Христово, и стяжал себе славу доброго подвижника. Старец Парфений, посещавший Сибирскую страну, и наблюдавший за религиозным ее состоянием, нимало не усумнился поставить как старца Даниила, так и основателя Чикойской обители – старца Варлаама, по их подвигам и вере к ним народа, в числе избранников Божиих, наравне с такими подвижниками православной Церкви, как – Серафим Саровский, святитель Тихон Задонский, Георгий Затворник, и др.²

Старец Варлаам, в мире и в пустынножительстве Василий, родился в 1774 году, как означено на надгробном памятнике его в Чикойской обители. По происхождению он был из дворовых крестьян Нижегород­ской губернии, Лукояновского уезда, села Маресива, что на Рудке, состоявшего в крепостной зависимости Петра Ивановича Воронцова, а потом его сестры – капитанши Татьяны Иван. Воронцовой. Родители Василия были Федот и Анастасия (Яковлева), по фамилии Надежины. В Маресиве Василий Федотович вступил в законный брак с Дарьей Алексеевой, тоже крепостной Воронцо­вых; но они были бездетны; почему и принимали на воспитание сирот и потом устраивали их семейный быт, что составляет тоже добрую черту их нравственных качеств. Василий Федотович самоучкой выучился церковной грамоте читать и писать, – и впоследствии даже рапорты писал церковными литтерами, полууставом, и свое имя всегда подписывал по церковному.

Подробностей домашней жизни Василия Федотовича мы не знаем; известно только то, что ему не захотелось жить в мире. Ему пожелалось удалиться от мира для спасения своей души. Быть может, на состояние его духа подействовали какие либо домашние обстоятельства, даже современные события, предшествовавшие смутным Наполеоновским временам, когда люда набожные и простые, при виде различных знамений на небе и на земле, тревожно смотрели в будущее и ожидали конца миру. Василий Федотович в это время, не сказавшись никому из домашних, неведомо куда скрылся, так что все поиски за ним были напрасны. Впрочем, господа Вороцовы отнеслись к этому обстоятельству без особенной тревоги, и равно и домашние скоро успокоились, предоставив судьбу своего Василия промыслу Божию. – Где же он был в это время?

В 1811-м году Василий Федотович явился в Киево-Печерскую лавру, в качестве богомольца, хотел здесь пожить; но начальство лавры, сведав, что у него нет паспорта, заявило к нему подозрение. Надежин был признан «бродягою», и по приговору был осуж­ден без наказания к ссылке в Сибирь на поселенье. Почему, впоследствии, сделавшись даже игуменом, он и называл себя «бродягою». Но все последующие обстоятельства его жизни показали, что он, оставив суету мира, заботился только о едином на потребу (Лук. 10:41) – о спасении своей души. Промысел Божий, проникающий незримо для нас во все пути и обстоятельства нашей жизни, ведая тайные и сокровенные движения и помыслы нашей души,– указал этому страннику и пришельцу страну дале­кую, неведомую для него – страшную для преступников – Сибирь. Но Василий Федотович безропотно покорился своей судьбе. Как ни вожделенно было для него пребывание в Киево-Печерской лавре, – он должен был идти в Сибирь. Вот он прибыл в Иркутск. И здесь он не стал скитаться по миру, на что мог свободно рассчитывать, если бы хотел; но первым его долгом было приютиться для молитвенного утешения в Вознесенской обители, при мощах святители и чудотворца Иннокентия. Чрез месяц однакоже он должен был следовать за Байкал. Василий Федотов Надежин был причислен на поселенье в село Малокударинское Урлукской волости.

С 1814 по 1820 год на месте своего водворения Надежин обнаружил тоже стремление к благочестию и удалению от мирских соблазнов, и старался приютиться под сень храмов Божиих, чтобы здесь безпрепятственно предаваться молитве и работать Богу. В этот пе­риод времени он относил по найму обязанность трапезника (сторожа) при церквах: Урлукской Богородице-Казанской, Верхнекударинской Покровской, потом при Троицком соборе города Троицкосавска, и наконец, при Воскресенской церкви в Кяхтинской торговой слободе. При всех этих церквах он исполнял свою обязанность и назначенные ему послушания добросовестно и усердно, так что получил от кяхтинских граждан одобрительное свидетельство, которое послужило новым доказательством добрых качеств и наклонностей Надежина. Перехождение Василия Федотовича от одной церкви к другой, наконец, в Троицкосавск и Кяхту не могло быть без надежного ручательства добрых его качеств; но тут же виден путь его восхождения в духовной жизни от силы в силу, искание опытов и примеров богоугодной жизни. В Кяхте в это время отли­чался святою жизнию священник о. Астий Разсохин. В нем Надежин нашел среди мира все, чего только искала душа его, стремящаяся к жизни в Боге. Кяхта составляет предел его жизни в обществе людей. От­сюда он, не без ведома и совета благочестивого Астия, становится пустынножителем, чуждым миру, и долгое время совершенно безвестным.

Куда же он удалился? – С китайско-монгольской границы к селу Урлуку примыкают громадные хребты гор, отделяющие Забайкальскую область от Монголии китайской по реке Чикою. Эти-то горы, подобные высо­там Афонским, со своими вековыми лесами укрыли подвижника от взоров людских, в глубоком уединении и отчуждении от мира. В семи верстах от селения Урлука и трех от Галдановки остановился отшельник в чаще леса, поставил деревянный крест во освящение места, и в ограждение себя от силы вражией, – и подле него, в расстоянии полуторы сажени, собственными ру­ками срубил из дерев келлию для себя. Здесь предался он богомыслию, молитве и подвигам поста и самоуничижения. Горы и леса – обиталище диких зверей, змей и всяких гадов, – в лице такого отшельника впервые огласились здесь хвалами триипостасному Богу. Подвиг – дотоле здесь неслыханный и невиданный. Пример для народа был поучительный и благотворный, тем более, что насельники Чикойского края были в большинстве или язычники – идолопоклонники, или приверженцы раскола.

О пребывании здесь пустынножителя знали сначала только двое из соседних жителей – Макаров и Лужников, которые по временам доставляли ему пищу, необходямую для поддержания жизни. Не легка, конечно, была для отшельника эта пустынная жизнь. Он встречал сильные искушения от привидений и страхований, в соседстве с дикими зверями и гадами; много претерпевал борьбы в помыслах, когда враги спасения то являлись ему в образе хищных людей, то в виде знакомых и благожелателей, напоминали ему о прежней его жизни, о родных, и вызывали в мир. Все это отшельник побеждал молитвою и силою благодати Божией. Немало требовалось бодрости духа, чтобы перенести в течение нескольких лет уединенной жизни все напасти, суровость и перемены климата, голод и жажду, помыслы и прилоги душевные. Но старец не ослабевал, а более и более укреплялся благодатию Божиею. Во время молитвенного подвига, как гласит предание, он надевал железную кольчугу, дабы смирить плоть и возвысить дух для богомыслия и чистого созерцания. В свободное время пустынник занимался списыванием церковных книг – акафистов и молитв для своих знакомых, благодетелей и покровителей, коим впоследствии предавал лично или пересылал.

Безвестная жизнь Василия Федотовича в пустынножительстве продолжалась около пяти лет. Но долго нельзя было скрываться в безвестности. Молва о пустыннике тайно разносилась по окрестным местам. Некоторые узнавали о его убежище в лесу, и начали посещать пу­стынную его келлию. Беседы старца с приходящими про­буждали желание разделить с ним подвиг пустынно­жительства. Когда ему необходимо было приобщиться св. таин, он приходил в Урлук, останавливался в доме местного диакона, ходил в церковь, говел, приобщался св. таин, и снова удалялся в пустынное свое уединение, стараясь по возможности быть неузнанным. Из жите­лей Урлука и Галдановки он бывал в домах Мака­рова и Лужникова.

Няконец, уступая желанию приходивших к нему для духовных наставлений и руководства, пустынник стал принимать к себе в пустыню. Не вдалеке от келлии старца, появились такие же келлии, у каждого для себя. Возникла община. Потребности общины увеличивались, и скрываться в безвестности было уже никак невозможно. Молва о пустынниках разнеслась до знаменитой Кяхты. Пустынника стали посещать именитые и почетные граждане. Не находя ничего предосудительного в пустынных занятиях старца, они оказывали ему свои материальные пособия к устройству пустынной общины. В 1826 году здесь уже была устроена часовня, во имя св. Пророка и Предтечи Иоанна, а по сторонам ее – несколько келлий, одна подле другой, для собравшихся к пустыннику сподвижников. Из Кяхты были пожертвованы в скит богослужебные книги и ко­локола для часовни. Братия состояла из безграмотных стариков. Василий Федотыч отправлял для них все повседневные службы, какие можно отправлять без священника.

Но земская полиция давно уже проведывала и делала розыски о Надежине. Теперь, когда возник в Чикойских горах скит с общиной пустынников, уже не трудно было найти его. С поиском явился сюда сам исправник; пустынник Надежин был взят чрез полицию, после тщательного обыска в скиту, и посажен в острог. Но опальный пустынник уже был известен по своим нравственным качествам. Кяхтинское купечество знало его честную и усердную службу при церк­вах в трапезниках, а равно небезизвестно было и о последующей его жизни в Чикойских горах, един­ственно ради спасения души своей. Не подозревая в действиях старца ничего предосудительного, граждане Кяхты даже помогали ему в устройстве общины. К тому же подвиги свои старец проводил почти дома, в преде­лах той волости, в которую был зачислен, не далее семи верст от Урлука. Граждане г. Кяхты решились принять на себя ходатайство за бедного страдальца.

Дело перенесено было на рассмотрение духовного, епархиального начальства. Надежин был вытребован в Ир­кутскую духовную консисторию; но он явился сюда тем же, чем и был. Не скрывал он своих дел, а дела го­ворили сами за себя. Это было в 1827 году. Преосвя­щенный Михаил II (Бурдуков) сам испытал нравственные качества и убеждения пустынножителя. Но владыка не нашел ничего предосудительного в образе мыслей Надежина, – признал в нем одно стремление к аске­тизму, по духу истиного подвижничества. Такой человек был даже полезен и нужен для отдаленного и дикого края. Скит, возникший в Чикойских горах, судя по местным потребностям населения, показался не только уместным, но как бы предуказанным свыше. С юга прилегают к Чикойским горам безграничные Монгольские степи, а вдоль границы от г. Кяхты до Мензинского караула разброшены кочевья бурят идолопоклонников ламайского суеверия; православное население Урлукской волости было перемешано с раскольниками поповской и безпоповской секты. Такое смешанное население представляло обширное поле для миссионерской деятельности. Нужны были ревностные, опытные и надеж­ные деятели, в коих доныне нуждаются здешние миссии против идолопоклонников и раскола. Озабочен был этим делом и преосвященный Михаил II, отличавшийся высоким просвещением и апостольскою ревностию; он уже вызывал таких деятелей, по сношению со святейшим Синодом. Еще недавно присланы были сюда из Костромской епархии, по изъявленному на то добровольному их желанию, – иеромонах (впоследствии игумен) Израиль, иеромонахи: Нифонт, Досифей и Варлаам. Но все они еще не были достаточно испытаны в способностях и благонадежности; а на деле оказа­лось, что один только иеромонах Нифонт, остававшийся при архиерейском доме, принес пользу миссии против язычников Иркутской губернии и исполнял это служение с честию. В обширном же отдаленном Забайкальском крае, куда редко удавалось проникнуть самим архипа­стырям даже для обозрения епархии, по трудности сообщения через Байкал, был до крайности ощутителен недостаток в деятелях на миссионерском поприще.

Почему, архипастырь, по испытании пустынника На­дежина, тотчас пришел к мысли – употребить его в дело миссионерского служения для просвещения светом Христовой веры окрестных идолопоклонников, и для во­дворения правоверия в уклонившихся от св. Церкви рас­кольников того края, где появился новый скит. Одно могло быть опасным для Церкви Христовой, если бы этот пустынник оказался зараженным какими либо еретиче­скими, раскольническими мнениями и своемыслием, могу­щими произвести или усилить раскол со всеми пагуб­ными для народа последствиями. Но пустынник был человек испытанной преданности правословию, строгий ревнитель Церкви с ее уставами. Удивительно ли после того, если преосвященный Михаил, вызнавший самолично убеждения и образ жизни пустынника Надежина, удо­стоил его своего милостивого внимания и покровительства, и не только не воспретил ему продолжать начатое дело, но даже поощрил к дальнейшему прохождению избранного им поприща?

По соображению всех обстоятельств дела, преосвященный Михаил, принял намерение и свои меры «к устроению Чикойского скита на твердом осиовании». Так как скит возник без формального разрешения духовной власти, то было необходимо представить дело на рассмотрение святейшего Синода. Так и было сделано. – Но дело это озаботило не одного архиепископа Ми­хаила, который в 1830 году со своею кончиною оставил правление иркутскою паствой, но и последующих архипастырей, Иринея, Мелетия, Иннокентия III и Нила.

Убедившись в благонадежности пустынника Надежина, архиепископ Михаил II предложил ему принять монашество. Пустынник же нимало не стал уклоняться от принятия на себя обетов иночества. Тогда он подал прошение о пострижении его в монашество. Отпуская его из г. Иркутска, обратно в Чикойский скит, прео­священный Михаил поручил ему заботу о собранном братстве и об устройстве самого скита. А чтобы, согласно принятому намерению и желанию дать делам, по устрой­ству иноческого братства и миссионерства, твердое основание, преосвященный немедленно представил свои соображения святейшему Синоду. По докладу же святейшего Синода, Высочайше утвержденному 23 мая 1831 года, действительно обращено было внимание на потребность миссии в Забайкалье, для обращения в православную веру бурят – идолопоклонников и отпадших от веры раскольников. А в 18 день июня 1833 года Государь Импе­ратор Высочайше соизволил на доклад обер-прокурора святейшего Синода о том уже, чтобы для усиления миссионерских действй в Иркутской епархии учредить с жалованьем от казны несколько миссионерств безприходных, с тем, чтобы миссионеры эти исключи­тельно занимались проповедию слова Божия инородцам. – В план миссионерства входил и Чикойский скит, а также монастыри – Посольский и Селенгинский. К миссионерской деятельности в полуязыческом крае призывалось и все приходское духовенство.

Доказательством столь потребного для края просветительного стремления служит начертанные преосвященным Михаилом в руководство всему духовенству «Правила, кои приходский священник должен наблюдать при обращении иноверных в веру христианскую, или при утверждении в оной новообращенных». Приводим здесь эти правила для характеристики миссионерства, к коему был призван и новообразовавшийся Чикойский скит, в лице образователя-пустынника.

«1) Учение преподавать ты должен из одного Евангелия, деяний и посланий апостольских, не отягощая обра­щаемых разума – яко во младенчестве веры еще сущего – преданиями, кроме самых нужнейших и к основанию веры служащих догматов.

«2) К преподаванию сего учения наблюдать тебе следующий порядок: 1-е, должен ты изъяснять, что есть Бог; 2-е, что Он дал человеку закон: тут объяснить хотя кратко, но ясно, о тех делах добрых, которые Бог предписал человеку в законе.

«3) Сии добрые дела суть следующие: 1-е, Бога любить и почитать всем сердцем; 2-е, идолов своих отвра­щаться и вовсе забыть; 3-е, имя Божие воспоминать с почтением и ни в какой ложной клятве не призывать; 4-е, родителей своих любить и почитать, а во первых верным быть своему Государю и от него установленным начальникам повиноваться; 5-е, в церковь в вос­кресные и праздничные дни ходить молиться с благоговением, и слово Божие слушать со вниманием. Ежели же что не дозволит быть в церкви, в то время молиться в домах своих; 6-е, любить ближнего, то есть, не обидеть его ничем, не оскорбить печалию, и никакой болезни ему не приключать, а толь наипаче не убить его на смерть, напротив делать ему, сколько возможно, добро; так и своего живота беречь, разумея, что не имеет человек власти, по слову Божию, сам себя убить. Притом научать, чтоб не пьянствовали и были б трудолюбивы; 7-е, сохранять верность и чистоту как в супружестве, так и кроме супружества; 8-е, ни у кого ничего не отнимать и ничего не красть, а все желаемое стараться прибретать своими трудами; 9-е, ни на кого ни в чем не клеветать, не лгать и не обманывать; 10-е, ничьему имению не зави­довать и ничего чужого себе не желать.

«4) Потом приступить к догматам, которые за­ключаются в Символе веры: оному в первых обучать тебе с кратким, но ясным толкованием, и 1-е, повто­рить, что есть Бог; 2-е, что Он человека и весь свет создал и его хранит; 3-е, от сего Бога человеку дан закон; 4-е, что Бог, как милосерд, видя, что люди часто преступают Его закон, и отдаются в непорядочную жизнь, послал, им Спасителя Иисуса Христа, который, как примером своей жизни научил людей добродетели, так и дал закон Евангелия, в котором показано восьма ясно, как добра держаться, а худа убегать, и чрез то снискивать не только временное, но и вечное благополучие: и для того во Христа веровать, на Него надеяться неотменно надлежит; 5-е, что есть крещение, исповедь и причастие, научить кратко, и о том, что за беззакония будет осуждать, а за добродетели награждать.

«5) По изъяснении догматов веры, каждого научить, что вся сия вера сама собою спасти человека отнюдь не может, ежели обратившийся не будет иметь попечения о добрых делах весь свой век.

«6) Но как веры сохранить, так и добрых дел исполнить не может человек без Божественной свыше помощи, а оная дается наипаче тем, кто просит того у Бога прилежною молитвою: сего ради, хотя кратко по­казать обращающемуся и о том, что молиться есть при­зывание Бога в помощь во всех наших делах, и за основание оной объяснить молитву Господню: «Отче наш»», и проч.

«7) О святых иконах поучать, чтоб их не боготворили, почитали только изображением, чрез которое на память приводится имя того, кто на них написан: и для того, покланяясь пред ними, помнили бы, что покла­няются не образам, но тем, кто на них написан.

«8) Сего на первый случай обращающемуся ведать довольно: все же сие предлагать на рассуждение доброволь­ное, отнюдь не угрожая ничем, ниже приводя к тому насилием каковым либо. Что же касается до преданий, яко-то: чтения во вся дни многих молитв, соблюдения во всякой неделе постных дней, и во всякой части года постов многонедельных, о том за первый случай упоминать, а отнюдь их не принуждать к той строгости, к которой в христианстве рожденные привыкли. Разумнейшим объяснить наипаче сие: что вера в Бога и в Спасителя есть первейшее христанства основание, что церковные учреждения и сохранение постов спомоществуют вере истинной, и что в прочем хранение десяти заповедей есть самая главная добродетель, сопут­ствующая христианству, и никак и никогда неотделимая от веры: без которой и вера сама мертва. В заключение слова твердить иноверцам любовь к Богу, и лю­бовь к ближнему; к соблюдению же поста в страстную неделю, сколько возможно, поучением и увещанием при­водить.

«9) Сверх же учения, никаких суеверий, пустых рассказов, ложных чудес и откровений не прибавлять, паче ж басен нигде и никакими правилами церковными, тем меньше священным Писанием неутвержденных, не проповедывать, толь наипаче своих не вымышлять, под опасением наистрожайшего истязания». На подлин­ном: Михаил епископ Иркутский.³

Инструкция эта послужила пустыннику чикойскому, при недостатке его научного образования, достаточным руководством в действиях миссионерства, при помощи природных его дарований.

В 1828 году преосвященный Михаил, предписал настоятелю Троицкого селенгинского монастыря, строителю иеромонаху Израилю постричь в монашество пустынно­жителя Василия Федотова Надежина, согласно собствен­ному его прошению, но с причислением однакоже к монастырю Троицко-селенгинскому. Из донесения строителя видно, что на хребте урлукском, т. е., в Чикойских горах, в распадке, на косогоре действительно была уже довольно порядочная, деревянная часовня, а в часовне – иконы, лампады и достаточное число богослужеб­ных ккиг; против часовни выше в гору по галлерее крытый вход в трапезу, учрежденную по пустынному довольно хорошо; по обеим сторонам часовни – келлии маленькие, по одну сторону пять, по другую четыре. С основателем скита было тогда 9 человек братии, престарелые и почти все безграмотные. Основатель скита отправлял для них повседневную службу, кроме литургии, которой не совершалось за неимением священника.

Пропитание и содержание старцы получали от доброхотных дателей Кяхты, села Урлука, Галдановки и др. соседних селений. 5 октября, по отправлении в ските всенощного бдения, во время часов основатель скита пустынник Василий был пострижен в монашество, с наречением имени Варлаама. Вслед затем, монах Варлаам вместе с братией Чикойскаго Иоанно-Предтеченского скита вошел к преосвященному Михаилу с прошением о назначении в скит священника, для отправления в ските богослужения по чину Церкви. Но просьба Варлаама оставалась целый год без последствий, за крайним недостатком в благонадежных и способных людях. Скит считался приписным к Троицкому Селенгинскому монастырю.

Пустынножитель Варлаам в это время был известен уже и в России, как по донесению о нем преосвященного Михаила в святейший Синод, так и по переписке самого Варлаама с некоторыми лицами, знав­шими его еще в мире. Знал Варлаама даже подвижник Саровской пустыни, блаженный старец Серафим, с коим он, как должно полагать, имел свидание и беседу в то время, как сделался произвольным странником из своей отчизны – села Маресива. Это видно из письма к нему игумении Касимовского монастыря, матери Елпидифоры, от 15 января 1830 года, где она извещает Варлаама, что «имела счастие видеть уже и не в первый раз отца Серафима». «Оный вам известен», продолжает старица, – «я насладилась его беседой; совершено раб Божий, и точно живой святой; все мои описал чувства и намерения, и нам посылает свои благословения. Прошу вас, имейте к нему веру. Он и за­очно всех знает, и молитва его столь нам помогает. Особенно скажу вам радость: имею счастие у себя иметь его портрет. С оного скопировала и к Д. Т-­­­чу по­ехала,⁴ и просила его, чтобы с оного скопировал и вам пожаловал. Ежели вы имеете к нему веру, приятно иметь его портрет. Я хотела еще и вам, но не успела на сей почте. А ежели у нас нет таких людей, кто бы мог срисовать, то я вам могу и после доставить».

Почтенная и благочестивая Елпидифора, бывшая казначеей михайловского Покровского монастыря в г. Михайловске, а потом игуменьей Казанского монастыря в г. Касимове (Рязанской губернии), именует о. Варлаама «сыном своего благословения»: ясное дело, что она бла­гословила его идти на избранный им подвиг, и как бы сделалась его духовною материю. Благословение это со­вершено было пред иконою Казанской Божией Матери, и он благословен был иконою св. Иоанна Предтечи, тою самою, с которою удалился в пустыню, где образовал скит во имя святого и великого проповедника покаяния, Иоанна Предтечи и Крестителя. Из ответных писем матери Елпидифоры видно, что она была ему руководи­тельницею в духовной жизни, разделяла с ним его скорби, радовалась его подвигам и счастливым обстоя­тельствам его жизни, а также давала мудрые наставления в затруднительных случаях его пустынножительства.

Вот, например, что она писала ему в годину его испытания, в 1827 году: «Радуюсь о вас духом о Господе, и прошу всевышнюю десницу, дабы благодать Его была с вами неотступно, а укрепил бы вас на сем месте (т. е. в Чикойских горах) недвижимо, на разсеяние плевел диавольских. Мы должны благодарить Бога, что Он нас приводит из небытия в бытие, и за сей малый труд обещает нам царство небесное и конца неимущее. Око не виде и ухо не слыша и на сердце человеку не взыде, еже уготова Бог любящим Его (1Кор. 2:9). Же­лаю и вам всего того сподобитися, а вашими молитвами и нам не лишитися того же. Мужайтеся и крепитеся, любезнейшая братия. Враг ненавидит добро и разсевает свои козни. Ничем его так не победим, как смирением. Бес говорил великому Макарию и Антонию: «я могу поститься и молиться, но смирен быть не могу». Но Господь сказал: на кого воззрю, токмо на кроткого и смиренного и трепещущего словес Моих (Ис. 66:2)».

Посылая о. Варлааму в благословение образ соловецких чудотворцев Зосимы и Савватия, игуменья Елпидифора написала старцу: «Сей образ из той обители с их мощей. Изливаю вам душевное мое желание, чтобы с помощию Божиею и молитвами сих св. угодников, ваше место прославилось, как лавра и обитель соловец­ких чудотворцев. Наверно вы помните, как сих угодников Божиих начальное было устроение обители, с трудом и ходатайством ко Господу. Так, и вам желаю, чтобы ваша обитель также устроилась. Просите сих угодников. Они будут вам помогатели. Но всего более, да будет с вами воля Божия, и да возрадуется сердце наше о Господе Бозе, во еже наслаждатися вам благо­датию Христа Спасителя и совершенным здравием преуспевать в духе спасения».

В апреле 1628 года игумения Елпидифора писала ему: «Знаю с начала вашего бытия, сколь много было вам терпения, но вы все претерпевали ради Бога и угодников. Мужайся и крепися!.. Бог нас призывает к ангельскому образу. Надо благодарить Бога и радоваться сему подвигу. Но кто ж похвалится быть достойным сему игу? Никто. Господь призывыет нас из небытия в бытие. Но вот – это совершенный есть подвиг. Спаси, Господи, волей и неволей носящих сей образ... Вы пишете, что колеблетеся ко сну. Нельзя оное хвалить, чтобы приумножить изобильного сна. Пусть враг смущает малым искушением сим сном. Однако и противу бороться надо. Этот грех и малое падение простительно; но Боже сохрани от большего падения, дабы окаянный не посеял между вами козни и неустройство. Даю вам наставление и прошу вас, как можно старайтесь свою братию привести в душевную любовь и со­гласие. Уменьшите молитв и правила, а будьте едино­душны: вот наше есть спасение».

В другом письме она пишет: «Прошу вас помнить, за что Господь избрал простых мужей в Апостолов. Они работали Богу и были единомысленные о Господе. Так, теперь и вы должны быть своей братии отец и наставник, и единомысленно работать Господеви. Вы описываете, что было вам искушение от ненавистного врага. Бог все сие по­сылает для прославления своего пресвятого имени. Мы должны быть равнодушны к искушениям врага. Но и впредь будут еще вам искушения и кресты. Но мужайся и крепися. Силен Бог подкрепить немощи наши!»

В такой задушевной переписке с благочестивою стари­цею видна духовность отношений и глубокое ее уважение к старцу, показывающее, что подвижник Чикойских гор, скрывавшийся от мира ради духовных подвигов, имел достойные того качества. «Поверьте», пишет Елпидифора, «что писания ваши почитаю за дражайший дар и благодарю Господа, что я имею такого ходатая и молитвенника ко Господу. Вспомните, мы и обазаны обещанием Поручнице нашей Царице небесной, по положениях наших душевных, молиться друг за друга, и христианскою должностию обязаны, дабы не постыдиться в буду­щем веке. Заверить вас могу, что вы не только у меня ежедневно в памяти, но и у многих моих благодете­лей имя ваше прославляется, и у монастырских наших с любовию имя ваше возносятся ко Господу.»⁵

Тем же чувством уважения и искренности проникнуты письма к о. Варлааму игумении Аркадии и других особ. В этих письмах величали его «пустынножителем, небесных сил подражателем, аввою, преподобным».

Упоминаемый в письме игумении Елпидифоры портрет блаженного старца Серафима Саровского составляет ныне собственность Забайкальской духовной миссии и принадлежность Николаевской часовни, устроенной в пользу миссии коммерции советником А.А. Немчиновым. Лик о. Серафима изображен масляными красками на холсте; мера образа – 4 четверти 1 вершок длиною, 3 четверти 1 вершок шириною. Вверху с правой стороны лика надпись: «Пустынножитель, схиеромонах Серафим, небесных сил подражатель, Саровской пустыни». С левой: «а еже ныне живу во плоти верою живу Сына Божия, возлюбившего мя и предавшего Себе по мне. Вся убо умети вменяю быти, да Христа приобрящу» (Гал. 2:20. Фил. 3:8). Таким образом для о. Варлаама блаженный Серафим Саровский был живым путеводителем и указателем по тому пути, по которому шли оба пустынника, разделенные между собою пространством в 6 тысяч верст. Отец Серафим почил сном праведника в 1833 году, но Варлааму суждено было прожить еще более 10 лет и испытать тяжкие искушения и труды. Но без сомнения, он всегда дорожил теми благословениями, которые за три года пред своею кончиною прозорливый затворник посылал ему в напутствие на подвиг пустынножительства. В высшей степени назидательны духовные отношения между такими подвижниками святой православной Церкви, которые, скрываясь от мира, ведали и соблюдали то, что сокровенно от премудрых и разумных, достигали плодов царствия Божия в простоте младенческой веры, и стяжавали себе неувядаемый венец славы.

В марте 1830 года о. Варлаам снова был вытре­бован архиепископом Михаилом в г. Иркутск, для посвящения в священный сан. 22 марта монах Варлаам посвящен преосвященным Михаилом в чин иподиакона и в стихарь. 24-го марта в Иркутском кафедральном соборе рукоположен во иеродиакона, а 25 марта, в день Благовещения Пресвятой Богородицы, в Благовещенской церкви города Иркутска – в иеромонаха. В ру­ководство новопоставленному иеромонаху-миссионеру преосвященный Михаил дал вышеприведенную нами ин­струкцию или правила, коими должно руководиться при обращении иноверных в веру христианскую или при утверждении в оной новообращенных. Отцу Варлааму поручено было обращать окрестных бурят и монголов в православную веру и крестить, а равно заботиться об обращении на путь истины соседних раскольников, но пока без формального определения миссионером известного участка, а на общих основаниях, как обязывалось к тому все приходское духовенство. В ските еще не было тогда церкви; почему, отец Варлаам должен был позаботиться об устройстве в обители храма Божия, для отправления божественной службы. По возвращении за Байкал, отец Варлаам постарался исполнить предначертания архипастыря. Из часовни была устроена приличная церковь; иконостас для оной был отцем Варлаамом вывезен из Петропавловской церкви Петровского завода, и приспособлен к скитской Иоанно-Предтеченской церкви. Сверх того отец Варлаам успел устро­ить в своем ските двухэтажный настоятельский корпус, особо от тех малых келлий, какие были ранее устроены для каждого из его сподвижников в пустыни.

Освящение храма в Чикойском ските совершено было в 1831 году, при преосвященном Иринее, во имя святого Пророка и Предтечи, Крестителя Иоанна, 24 февраля, в память обретения главы Иоанна Крестителя. Благословляя освящение церкви, архиепископ Ириней упо­мянул, что цель этого скита «есть обращение, аще Господу угодно, монголов»; к этому архипастырь присовокупил: «стараться обрести такого подвижника, который бы мог совершать божественную литургию на монгольском языке».

Преосвященный Ириней управлял иркутскою епархией всего 11/2 года, и не мог осуществить проекта, ввести богослужение на монгольском языке. Но мысль о введении богослужения на монгольском языке показывает, что тогда уже был предпринимаем перевод литургии и других богослужебных книг на монгольский язык. Это тем более становится понятным, что в это время жили за Байкалом, в Селенгинске и на Кудуне, в Хоринском бурятском ведомстве, английские миссионеры, занимавшиеся между прочим переводом священного Писания на монгольский язык, и действительно выпустившие из печати, к сожалению на книжном, непонятном для наших бурят монгольском языке и, конечно, в протестантском духе, все книги Ветхого и Нового Завета, известные по Вульгате.

Были и у нас знатоки монгольского языка в семинарии и в епархиальном ведомстве, например, протоиерей и миссионер Иркутской епархии отец Александр Бобровников, составивший грамматику этого языка, отличавшуюся редкими достоинствами.⁶

В семинарии введено было преподавание монголо-бурятского языка еще в 1822 году, при преосвященном Михаиле, где начал это преподавание славный монголист и любитель монгольской словесности, статский советник Александр Васильевич Игумнов, который со­ставил монгольский словарь еще в 1787 году, когда в целой Европе и не думали об этом языке. Он же пе­ревел Евангелие всех четырех евангелистов на монгольский язык; но труды его остались в рукописях. Он же написал огромнейшую рецензию на перевод Евангелия, составленный в 1817 году, по поручению начальства двумя бурятами, его учениками; перевод этот был напечатан в Петербурге, а рецензия осталась между бумагами покойного.

К сожалению, переводные труды тогдашних знатоков-монголистов не имели никакого приложения в па­стырской, или миссионерской практике, и подвергались лишь рассмотрению и критике других знатоков по этой части, по неустановке метода переводов, а также по невыработанности вообще монгольского книжного языка, тем паче, языка бурятского – разговорного, о пригодности коего для переводов, по новейшей методе, тогда и не думали. Опыты переводов, оставаясь в рукописях, не выходили далее школьного употребления, и то в от­рывках, а с течением времени и утрачивались. Таким образом, введение богослужения на туземном языке, проектированное в столь давнее время, доныне встречает еще затруднения.⁷

Вскоре обнаружилось благоприятное воздействие Чикойского скита на среду соседних раскольников. Основатель скита, пустынножитель и строгий блюститель уставов Церкви, ревностно поддерживал в ските чин богослужения, по уставу Церкви. Когда в помощь ему был прислан иеромонах Аркадий, – то отец Варлаам, по желанию соседних жителей, получил возможность посе­щать их жилища для исправления христианских треб, как-то: крещения детей, а нередко и взрослых, и для напутствования больных. Это еще более возвысило отца Варлаама во мнении епархиального начальства, озабоченного обращением заблуждающихся на путь истины. От­зыв об отце Варлааме был таков: «старец сей че­стен, трезв, благонамерен, не пьяница, постник, трудолюбив, благоучителен, нестяжателен и не упо­требляет табаку, (от которого особенно бегут рас­кольники); для спасения умирающего жертвует покоем и собою; за беспрекословное и немедленное исполнение требований жителей к совершению св. таинств над нуждающимися он многих расположил к себе особенною любовию, и чрез такую благорасположенность спас многих из малых и взрослых детей суемудрых раскольников чрез совершение над ними святого крещения».

Архиепископ Ириней радовался таким успехам благодати Божией, совершающимся чрез служение старца Варлаама. Преосвященный Ириней выражал старцу свою архипастырскую благодарность и благожелания. «Благодаря Бога, споспешествующего в делах наших», писал он, «сердечно радуюсь умягчению сердец закоренелых досель в ожесточении старообрядцев, что они не только начали вас слушать, но и крещением детей сво­их утешили уже вас, усердных сеятелей, тем, что посеянное пало не на камени и не при пути, но на доб­рой земле. Господь, положивый благому намерению бла­гое начало, впредняя да поможет вам собирать расточенных овец во едино стадо единого небесного Пастыря».

Случалось о. Варлааму обращать в православную веру прибегавших к нему в скит и по селениям людей разных наций – татар, евреев и бурят. Были даже случаи пастырских попечений и вразумлений его над образованными неверами, которые, сделавшись в тягость для семейств и окружающих своим открытым неверием, были при письмах препровождаемы к о. Варлааму для духовного врачевания.

Укажем один из многих случаев крещения им бурят. Монголо-бурятка Кубун Шебохина, имевшая от роду 62 года, считалась в улусе сумасшедшею уже несколько лет. Однажды утаившись от мужа и детей, она бежала из своего улуса, но была поймана около Чикойского скита и возвращена в улус. Несмотря на неудачу в первый раз, она вторично в январе 1831 года в же­стокий мороз, босая и полунагая, бежала из улуса, и так же была поймана урлукскими жителями; но на этот раз крестьяне, узнав о желании ее идти в Чикойский скит, доставили ее к о. Варлааму. Она открыла ему желание принять христианскую веру. О. Варлаам сделал ей должные внушения о святой православной вере; и лишь только, по предварительном приготовлении, она была просвещена св. крещением с именем Анастасия, – тотчас пришла в совершенный разум и здравое положение, так что уже не сумасшедшею, а смыслящею христианкою воз­вратилась в урлукскую слободу.

Не без скорби пришлось отцу Варлааму полагать доброе начало на миссионерском поприще. С отбытием из Иркутска преосвященного Иринея, посыпались на бедного миссионера жалобы в консисторию, что Варлаам вмешивается в дела приходских священников. В мае 1832 года консистория, для умиротворения возникших жалоб, допрашивала отца Варлаама: «откуда он получает святое миро, употребляемое при крещении иноверцев, и по какому праву обращает в православие раскольников?» К благополучию отца Варлаама, дело ограничилось его объяснением, что св. миро выдано ему благочинным монастырей, а крестить и обращать в православие иноверцев и раскольников поручено архипастырями, преосвященными Михаилом и Иринеем.

В результате однакож вышло, что в августе месяце предписано духовною консисторией, чтобы ему без предварительного разрешения епархиального архиерея не просвещать св. крещением желающих крещения, и требоисправления христианские совершать только по приглашению приходского священника.

Но такая остановка в действиях еще неустановившегося миссионерства, с переменою архипастырей, была не без промысла Божия. Варлааму предстояло впереди такое тяжкое искушение, которое требовало предварительного укрепления его на предлежащий подвиг, дабы быть готовым как встретить оное с бодрым духом, так и противустать с непоколебимою твердостию такому испытанию.

Причиною новых скорбей для него был игумен Из­раиль, в ведении коего находился тогда новоустроеииый Чикойский скит. Сюда являлся Израиль в качестве блю­стителя порядка, и как начальник над пустынею. Но при посещении Чикойского скита в феврале 1834 года сам он, как бы в припадке сумасшествия, произвел такой соблазн, который наделал много хлопот епархиальному начальству и вызвал решительные меры к пресчению пагубных последствий.

Израиль, в мире Иван, был сын штатного служителя Паисиева монастыря, что близ города Галича (Ко­стромской епархии). Не получив никакого образования, кроме домашнего ознакомления с грамотою, он нанялся было в военную службу, но возвращен был чрез отца, и отдан в Москве для научения иконописи, в которой впоследствии обнаруживал значительный успех.

В Николо-Бабаевском монастыре он пострижен в монашество и получил сан иеромонаха. Отсюда он путешествовал по разным местам, и успел познакомиться с мистиками массонских лож, русскими иллюминатами.⁸ Заблуждение свое Израиль обнаружил еще в Николо-Бабаевском монастыре, когда открыл здесь собрания в одной из монастырских башен, где зани­мался иконописью. За эти самочинные и подозрительные собрания, по донесению настоятеля, архимандрита Анастасия, Израиль с соумышленниками иеромонахами Досифеем и Варлаамом, были посланы под начало по разным монастырям; а впоследствии они все вместе пожелали на службу в Сибирь – в Иркутскую епархию.

В Костроме Израиль находился под надзором на­стоятеля Богоявленского монастыря, архимандрита Макария, бывшего начальника алтайской духовной миссии, и под руководством такого опытного подвижника показал исправление. Но за Байкалом, где он, за недостатком способных и благонадежных людей, был сделан на­стоятелем, оставшись без руководителя, – он снова впал в заблуждения, в неискусен ум, творити неподобное (Рим. 1:28).

При выгодной наружности, являя вид благочестия, Израиль умел привлечь к себе некоторых из почетных лю­дей города Кяхты, в особенности семейство купцов Молчановых. Принимая вид Ангела света (2Кор. 11:14), он увлек многих в свое заблуждение, так что потре­бовались самые решительные меры к пресечению зла. Ересь свою он тайно завел в Троицком Селенгинском монастыре, в Кяхте в доме М., и наконец решился распространить ее в Чикойском скиту, состав­ленном из безграмотных стариков. Говорят, что Израиль обладал даром слова и мог увлекать своим красноречием; но однакоже собственноручные его бумаги показывают, что это был не больше, как малограмот­ный самоучка.⁹ Израиль читал книги, но без надлежащего выбора; например, возил даже с собою книгу «О подражании Христу». В собраниях обыкновенно за­ставлял мальчиков читать Евангелие на русском языке, псалтырь и проч., что придавало этим собраниям вид благочестивых бесед. Общества эти сходны были с сектою «людей Божиих, или духовных христиан»; бываемое же отай от них срамно есть и глаголати (Ефес. 5:12).

Израиль по приезде в Чикойский скит 17 февраля 1834 года, пришел в ту церковь, которую в 1831 году, по разрешению и благословению архиерея, сам освящал, и с самого начала, при встрече в церкви, показал самомнение, свирепость и мятеж. Настоятеля скита иеромонаха Варлаама, после укоризненных замечаний, по­ставил в церкви на колена, а также и всю скитскую братию. Варлаам стоял на коленях с вечера до утра, а братия разошлась ночью по кельям под предлогом угара в церкви. Израиль сам взял с престола евангелие и крест и приказал мальчикам нести в покои, и сам вышел. Является опять один из мальчиков в церковь и говорит: «се оставляется дом ваш пуст», а другой добавляет: «за окаменение сердец ваших». 3а ними является мужчина и относит в келлии лучшую праздничную утварь – евангелие, кресты и служебные сосуды.

На завтра Израиль поставил в зале настоятельскихь келлий стол, а на нем разложил в том же порядке, как на престоле, кресты, дарохранительницу со св. да­рами, дискос и проч., накрытые лучшими покровами, поставил аналогий с раскрытою библией. В зале на стульях сидели три девицы и три женщины в белых костюмах и несколько лиц мужеского пола. Приказано было сесть и Варлааму, а остальная братия выглядывала из передней.

После чтения кафизм одним мальчиком, приказано было читать Варлааму пророчества. Потом, Израиль вынул из дарохранительницы ковчежец с святыми дарами, вложил их в простую чайную чашку, покадил, и произнес: «со страхом Божиим и верою приступите», и начала приобщать всех бывших в зале, начиная с девиц. Иеромонах Варлаам не приступил к приобщению. За тем Израиль, стоя на коленях, читал составленную им молитву, после чего открыл дискос и сняв звезду, четвероугольно обрезал хлеб и раздал для вкушения находившимся тут. Они ели и запивали вином из сосуда.

После каждого действия Израиль садился и, по выражению Варлаама, предавался молчанию. Действия свои он совершал в лучшем подризнике, епитрахили и поручах. Тут же принесен был таз; Израиль, препоясанный платом, начал умывать ноги, начиная с девиц, и наконец – ноги иеромонаха Варлаама, хотя он от того усильно отказывался. Все это окончилось в 11 часов по полудни.

В 3 часа по полуночи иромонах Варлаам отслужил по обычаю утреню в церкви и предавался размышлению о происходившем. В это время Израиль, будучи в чрезвычайном душевном расстройстве и с вечера разгневанный на строителя, с дерзостию вошел в алтарь, разоблачил престол, оставил оный в одной срачице, жертвенник же сдвинул с места, Варлаама выслал вон из церкви, и, приставив к дверям церкви сто­рожа, чтобы не впускал никого из жителей монастыря, заставил девиц мыть алтарь, а женщин – церковь.

С полуночи на следующее число Израиль приказал благовестить к утрени. По благовесту собрались в церковь как жители монастыря, так и прибывшие из деревень к воскресной службе. В церковь принесены были 12 стульев; за теми, которые несли стулья, шел Израиль с крестом на голове, по обе стороны его не­сены были подсвечники, одна девица несла сосуд вина, другая дискос с хлебом, покрытым лучшими покро­вами, третья девица несла евангелие; из женщин две – евангелие, третья – дарохранительницу. Ужасное зрелище! Израиль принял из рук их все в царских вратах и поставил на престол, покадил, и приказал всем садиться. Те, у которых он умывал ноги, должны были садиться на стулья, а другие на лавки. Сначала мальчик читал кафизмы, потом Израиль велел Варлааму чи­тать пророчества, затем сам Израиль читал Евангелие. На чтения делал три отдыха, в молчаливом сидении. Потом читал молитву своего примышления. По раз­дроблении хлеба, раздал оный всем для употребления, а запивали вином из сосуда. Затем, закрыв служебные принадлежности, поставленные на престоле, двумя покрывалами, на царские врата наложил четыре печати и приказал ничему покровенному им не прикасаться и не совершать литургии.

Так описаны действия Израиля в Чикойском мо­настыре в донесении иеромонаха Варлаама епархиальному начальству.

Израиль при самом выезде из Чикойского скита был арестован. По донесении иеромонаха Варлаама было произведено, как с духовной, так и с гражданской стороны, строгое следствие. Известно, что за это преступление Израиль, лишенный сана, был заключен узником в Соловецкий монастырь, где пробыл на покаянии 28 лет. Здесь он раскаялся в своих заблуждениях, что доказал как последующим образом мыслей, так и преданностию Церкви. Он не упускал ни одной церковной службы во все время пребывания своего на покаянном подвиге; не роптал на свою участь и принимал это за крест, возложенный на него всеблагим Провидением.

Пред смертию он дважды напутствован святыми тайнами и св. елеопомазанием.¹⁰ Другие соучастники и приверженцы Израиля были подвержены церковной епитимии. И дай Бог, чтобы не оставалось никаких следов пагубного его заблуждения и безумного к нему пристрастия некоторых лиц.

15 сентября 1834 года иромонах Вярлаам испрашивал разрешения у архиепископа Мелетия освятить запечатанный храм для священнослужения. Резолюция ар­хипастыря была такова: «как церковь в Чикойском ските построена и освящена без разрешения св. Синода, и как в настоящее время в консистории производится рассмотрение об основании сего скита и о прочем, то рапорт и прошение иеромонаха Варлаама присоединил к тому делу, для совокупного рассмотрения и представления святейшему Синоду».

Братию Чикойского скита составляли старики из крестьян, военных отставных, а большею частию из поселенцев, живших по билетам. Собиралось их к о. Варлааму иногда более 20 человек. Но немногие дожили здесь до кончины.

Некто из урлукских крестьян Иосиф Бурзиков, полюбивший пустынное уединение, был близок к старцу Вар­лааму и жил в пустыни безъисходно до глубокой старости, а пред смертию пострижен о. Варлаамом в монашество с именем Иоиля. В ските окончил жизнь рясофорный монах из отставных военных Гавриил Чернявский, а из поселенцев был рясофорным послушником некто из малороссиян Даниил Буренко, который провел в обители и трудах для ней более тридцати лет. Еще потрудился в монастырских послушниках и погребен в обители из крестьян некто Иван Кругляшов.

Остальную братию составляли: крестьянин Каллиник Кононов, отставной унтер-офицер Евфимий Дураков, крестьяне: Вассиан Сатковский, Иосиф Тарасов, Иван Борисов, обученный о. Варлаамом грамоте поселенческий сын Пантелей Федоров, поселенцы: Иван Иванов, Силантий Зотов, Егор Максимов, Иван Захаров, Егор Федоров, Моисей Руденко, Петр Михайлов, Иван Антонов, Стефан Федоров, Николай Гочкарев, и про­питанные: Иван Соколов, Никифор Иванов, Евдоким Радивидов и Ефим Кабаков.

Многим из поселенцев едва ли была известна и при­ходилась но нраву отрешенная, созерцательная жизнь, свойственная безмолвным пустынникам; но однакоже нет сомнения, что некоторые одушевлены были желанием идти по скорбному пути спасения и приносить в безмолвии пустыни плоды покаяния в молитве, трудах и терпении. Найдутся порицатели, которые скажут, что скит Варлаама был скопищем поселенцев. Но это с одной стороны уже крайность, вызванная характеристическою особенностию Сибири, как страны ссылки и поселения. – С другой стороны, крайность эта должна примириться мыслию, что обитель есть место нравственного исправления людей падших. Пример покаявшегося при кресте разбойника, и вошедшего в рай с пострадавшим за нас Спасите­лем, подтверждает эту мысль, составляющую небезотрадный мотив в стремлении к восстановлению нашей падшей природы.

К чести основателя скита нужно отнести, что он поддерживал в нем самый точный во всем порядок, а преимущественно по службе церковной. Не смотря на преклонные свои лета, старец Варлаам неупустительно отправлял в ските повседневную службу. В течение 10 лет, с основания скита (с 1820 г.), здесь не было особого священника. Обязанность отправлять повседневную службу и литургию лежала на о. Варлааме, и только на короткое время были присылаемы в помощь ему иеромонахи из Троицкого Селенгинского монастыря.

Когда игумен Израиль нарушил в ските порядок и уставы Церкви, преосвященный Мелетий снова вошел с представлением святейшему Синоду об особенных условиях устройства этого скита и просил указаний, к надле­жащему устроению обители, с пособием от духовного пра­вительства. В 1825 году святейший Синод определил:

«1. Иркутские и прочие сибирские епархии вообще скудны монашеством, так что недостает монашествующих для занятия необходимых по архиерейским домам и монастырям должностей, а тем более для особых поручений, которые по обстоятельствам края удобнее могли бы исполняемы быть монашествующими, нежели белым, семейным духовенством; старания святейшего Синода пополнить сей недостаток посредством вызова из мо­настырей внутренних епархий, не имели значительного успеха, потому что и в сих последних нет избытка в монашествующих, и потому что люди надежные и хорошо употребленные в своем месте неохотно меняют известное на неизвестное. Посему надлежало желать, что­бы в Сибири нашлись усердствующие в монашеской жизни люди из местных обывателей, которые бы подали достойный внимания пример другим, дабы там образовалось монашество, так сказать, на местном грунте воз­растающее, а не пересаждаемое отинуды только случайно и принужденно.

2. Пустынник Василий Надежин (что ныне иеромонах Варлаам), хотя сослан был за бродяжество на поселение из нижегородской губернии, но никаким преступлением не очернен, и даже по последовавшему об­разу его жизни можно заключать, что самое бродяжество его произошло от желания оставить мир.

3. Дело по прошению о принятии его Надежина в монастырь не решено за неполучением ответа от губернского правления, относительно утверждения данного ему увольнения.

4. Между тем, покойный архиепископ Михаил, зная доброе житие Надежина, благословил его постричь в мона­шество и рукоположил во иеромонаха 25 марта 1830 года.

5. В 1831 году молитвенный дом, по разрешению архиерея, обращен в церковь, которая и освящена во имя Иоанна Предтечи; но сие освящение в 1834 году нарушено беззаконным служением ересеначальника Израиля.

6. Впрочем, в сие время иеромонах Варлаам (не смотря на то, что бывший игумен Израиль, по распоряжению архиерейскому, был над ним начальником) лжеучением его прельщен не был, в противузаконных действиях его не участвовал и сделал о них благо­намеренное донесение начальству: следственно в самое время искушения и соблазна оказал себя верным сыном православной Церкви.

7. По консисторской справке иеромонах Варлаам 63 лет, поведения честного и скромного, жизнию своею он приобрел доверие местных обывателей – не только православных, но частию раскольников и бурят, и с 1830 г. по 1833 год окрестил детей раскольников 68 и иноверцев.

8. Посему, можно надеяться, что служение его и впредь может быть полезно для распространения православия».

По соображению всех сих обстоятельств святейший Синод полагал:

«1. Неправильное действие архиепископов в пострижении и рукоположении Варлаама в иеромонаха, без разрешения святейшего Синода и прежде утверждения губернским начальством данного ему увольнения, и в учреж­дении при пустынножительстве его Варлаама церкви, также без ведома Синода, – за смертию одного и за удалением другого, оставить без ответственности, а по доброму намерению и по местной нужде в монашестве признать заслуживающим извинения.

2. Иеромонаха Варлаама утвердить в настоящем звании и испросить Высочайшее соизволение на исключение его из податного состояния.

3. Заведенный им скит под названием Предтеченского, Чикойского, утвердить в законном существовании и причислить к разряду заштатных монастырей.

4. В ските сем быть строителю 1-му, иеромонахам 4, иеродиаконам 3, монахам 6, всего 14.

5. Церковь сего скита освятить вновь на новом освященном антиминсе, а прежний взять в архиерейскую ризницу.

6. Скиту состоять, как доныне, на своем содержании».

Государь Император, по всеподданейшему докладу г. обер-прокурора, в 16 день ноября Высочайше утвердить соизволил определение святейшего Синода о причислении учрежденного в Верхнеудинском (ныне Троицкосавском) округе в Чикойских горах скита к разряду заштатных монастырей.

Согласно новому Высочайше утвержденному положению Чикойского монастыря, основатель скита иеромонах Вар­лаам был признан в звании строителя; но братии вновь негде было взять. Почему, строитель иеромонах Варлаам только в 1833 году получил себе помощника для священнослужения, иеромонаха Нафанаила, до прибытия коего по прежнему неупустительно сам отправлял все богослужения. Строителю иеромонаху Варлааму по­ручено было распечатать в церкви, тогда единственной в ските, царские врата, запечатанные ересеначальником Израилем, исправить церковь в должном виде и освятить; что им и исполнено. – В 1869 году эта самая церковь перестроена и обновлена в честь Божией Ма­тери, Споручницы грешных, при пособии кяхтинского 1 гильдии купца М. Ф. Немчинова. – Кроме того о. Варлааму поручено было озаботиться устройством нового соборного храма в обители. В 1836 году Иркутская строи­тельная коммиссия составила план и фасад на построение этого храма.

Преосвященный Нил исходатайствовал на устройство Чикойской обители из сумм святейшего Синода три тысячи рублей, и сам руководил о. Варлаама в распланировке и устройстве скита, где он бывал сам, при обозрении епархии.

Об учреждении нового скита в Чикойских горах было опубликовано в «Московских ведомостях», с вызовом к добровольным пожертвованиям на св. обитель во имя св. великого пророка и крестителя Иоанна. Оби­тель имела счастие получить от двора Его Величества чрез статс-секретаря – икону Спасителя, пожалованную обители покойною Государынею Александрою Феодоровною. Были присланы пожертвования от разных градских обществ. Так, например, Иркутская градская дума, чрез гласного Н. Пежемского, прислала 50 руб., дом Московского градскаго общества – 1235 р., чрез старост: Корнилова, Ригина и Селезнева, Нижегородская городская дума –14 р. 75 к., Казанская – 80 р. На заведение церков­ной утвари пожертвовано гражданами нижегородскими 17 р., тульскими 101 р. 29 к., тамбовскими 210 р., екатеринбург­скими 110 р., полтавским почтмейстером 10 р., чрез симбирского городского голову И. Сапожникова 14 р. 64 к., чрез астраханского городского голову П. Плотникова 33 р 96 к., от охотского купца А. И. Саламатова прислано 50 р. – Некоторые благотворители жертвовали вещами. Например, тотемский купец Ливерий И. Колычев прислал дарохранительницу и 6 колоколов, сарапульский житель (Вятской губ.) Алексей Евдокимов – три пани­кадила белой меди – одно в 24 подсвечника, а осталь­ные в 12, из Москвы Стефан Гр. Шапошников – богослужебные книги и св. сосуды (и 100 р. деньгами), а 26 октября 1834 г. получен в обители ящик с церковною одеждою, доставленный чрез синодальную канцелярию. Без сомнения, не была забыта Чикойская обитель со стороны кяхтинских граждан. Павлом Федченко была пожертвована серебряная позолоченная риза на икону Божией Матери, ценою более 300 р. сер.

Главный капиталист того времени Николай Матвее­вич Игумнов устроил в нижнем, каменном этаже соборного храма придел во имя св. апостола и еванге­листа Матфея.

За то старец Варлаам неусыпно трудился над воссозданием обители, подкрепляемый и утешаемый с одной стороны сочувствием добрых христиан, а с другой – вниманием высшего начальства и любовию архипастырей, в особенности преосвященного Нила, который, при первом же посещении Чикойского скита, произвел строи­теля в сан игумена.

По указанию преосвященного Нила, главный храм был построен в средине скита, так что прежний храм приходился при спуске от него по лестницам, на восток, – влево от последнего по тротуару – настоятельский корпус, сгоревший в 1872-м году, и замененный новым, тоже двухэтажным корпусом. Сверх того, по предначертанию архиепископа Нила, построен параллельно настоятельскому корпусу в горе дом для странноприимницы, в параллель с коей с противополож­ной стороны впоследствии выстроен корпус для братии. Старые «избушки», келлии старцев-пустынников были снесены, по приказанию преосвящ. Нила; так как тре­бовалось место для создания соборного храма, и они по крайнему своему убожеству безобразили обитель. Все прочие здания отнесены за ворота черного двора.

В 1841 году соборный храм в Чикойской обители был воздвигнут вполне и приготовлен к освящению. Интересно донесение о том игумена Варлаама преосвященному Нилу, с прошением об освящении храма, написанное старцем собственноручно церковно-славян­скими буквами, как обыкновенно писал он все бумаги частные и оффициальные. «Божиею милостию», писал он, «и вашими архипастырскими молитвами и пособием добро­хотных дателей, внутри святого храма святого Пророка и Предтечи Господня Иоанна два придела Скорбящей Божией Матери, и святителю Христову Иннокентию пришли уже в совершенное исполнение, иконостасы поставлены, иконы по местам, престолы и жертвенники и одежды в готовности, все что нужно по церкви исправлено, храм и дверь ожидают входа Святителя великого, наклонность ко освящению как наша, и общее согласие наших бла­годетелей, ближних и дальных желание простирается заблаговременно узнать часа и дня Богом определенного ко освящению, время на сие для всего способное и свобод­ное для всех в последних числах июня.

«Все сие изъясних, преклоняю мои колене и сердце и присутствующих со мною пред вашею высшею осо­бою, высокопреосвященнейший владыко святый и всемилостивый наш архипастырь, всенижайше просим соблаговолите своею святынею освятить сами собою, как Дух Святый вдохнет в ваше сердце, как многих на сие желающих христианских сердец и даже бурят и протчих желание, а если не будем достойны ко принятию вашей святыни, за каким либо неудобством, то покор­но просим на сие освящение обоих приделов кого от имени вашей святыни благословить, наименовать день ко освящению 30 июня и 1 июля, а впротчем как Господь Бог по сердцу вам положит, представих на ваше архипастырское разсмотрение, всеусердно просим, собла­говолите учинить свое милостивое архипастырское раз­решение, чего и будем с совершенным желанием ожидать».

На таковое прошение архиепископ Нил положил следующую резолюцию: «Обстоятельства не позволяют быть мне за Байкалом. Посему предоставляю настоятелю распорядиться об освящении храма по своему усмо­трению. Затем донесть». Освящение храма совершено было самим игуменом Варлаамом, в укзанные числа. По донесении о том, преосвященнейший писал: «Благо­дарю Господа, что помог Он вам совершить освящение храма. Молю, да освятится имя Его выну в обители Чикойской». (резол. архиеп. Нила 26 авг. 1841 г.). 22 апреля 1842 года тому же игумену Варлааму разрешено было совершить освящение придельной церкви во имя св. евангелиста Матфея, соборне по чину, что им также исполнено.

Для обеспечения обители в средствах содержания, игумен Варлаам просил иркутскую духовную консисторию ходатайствовать об отводе скиту хлебопахатной и сенокосной земли. По разрешению духовной консистории, о. Варлаам обратился с просьбою к урлукским кресть­янам об уступке земли для скита из их дач. Кресть­яне разных селений согласились дать монастырю 86 десятин сенокосной и хлебопахатной земли, которая состояла в разных местах и в мелочных участках. Впоследствии правительство законным образом снабдило монастырь 65 десятинами земли из казенно-оброчных статей, коих, нужно заметить, по Чикою целые десятки тысяч десятин.

Крестьянин Куналейской волости и селения Аврамий Осколков пожертвовал в пользу монастыря мукомоль­ную мельницу о двух ставах, с двумя амбарами; но по дальнему расстоянию от обители, она оказалась безполезною. (За усердие же объявлена жертвователю архи­пастырская благодарность).

Из числа многих благодетелей в устроении в Чикойском монастыре ограды, дорожных лестниц, тротуаров, по причине крутой отлогости горы, на которой основан монастырь, дворов скотных, амбаров, кухни, келлий, церквей и внутренних украшений оных заслуживает особенную, незабвенную, вечную признательность обители покойный кяхтинский 1 гильдии купец Иван Андреевич Пахолков. Он же пред смертию своею завещал своей супруге Анне Андреевне вложить в московскую сохранную казну 50 тысяч ассигнациями с тем, чтобы проценты с сей суммы ежегодно выда­вались в пользу Чикойского монастыря, в котором он и завещал похоронить себя. Завещание его супругою исполнено. Капитал этот доныне составляет единственный источник к содержанию обители и братства.

Покойный Иван Андреевич Пахолков, как благоче­стивый христианин, при жизни своей часто любил с семейством посещатьЧикойский монастырь, и во всякий свой приезд богато ущедрял в той или другой его нужде.

Разсказывают, что однажды в летнее время Иван Андреевич с строителем игуменом Варлаамом, про­ходя мимо алтарного места храма св. апостола и еванге­листа Матфея, устроенного в нижнем этаже соборной церкви, остановился с северной стороны алтаря и сказал: «Здесь будет моя могила!». И действительно, Иван Андреевич Пахолков, 8 июля 1843 года, скончался после продолжительной и томительной болезни на Жердевских кислых водах, был по пути с минеральных вод перевезен в Чикойскую обитель, и погребен на указанном месте. Супруга покойного и сын – иркутский 1 гильдии купец Феодор Иванович Пахолков доныне поддер­живают бедную обитель своим теплым участием.

При жизни своей старец Варлаам просил иркут­ское епархиальное начальство, дабы оно ходатайствовало о положении Чикойского заштатного монастыря в штат­ное положение. Но епархиальное начальство, по недавне­му положению об этом монастыре, Высочайше утверж­денному в 16 день ноября 1835 года, не решилось хода­тайствовать о том. За то преосвященный Нил, при жизни старца Варлаама, любил Чикойскую обитель и согревал ее своею заботливостию.

С кончиною достойного основателя скита, преосвященнейший Нил свою любовь и заботы как бы пере­нес отсюда на Ниловскую пустынь, которую восхотел создать также с миссионерскою целью во имя своего ан­гела преподобного Нила столбенского чудотворца, в Ир­кутском уезде, тоже на границах китайской Монголии, в ущелье Саянских гор, в 265 верстах от города Иркутска.

Преосвященный Нил, по прибытии на иркутскую паству в 1838-м году, обнаружил особенную ревность к обращению в христианство язычников и раскольников на путь истины. За Байкалом, кроме идолопоклонников шаманского и ламайского суеверия, его озабочивало обращение раскольников и устройство единоверческих церквей в верхнеудинском округе – в волостях: Урлукской по реке Чикою, Куналейской по реке Хилку, Тарбагатайской и Мухоршибирской, где гнездилось вместе с православным населением свыше десяти тысяч раскольников поповской и безпоповской секты. Были раскольники и по другую сторону Байкала, а также немалое число идолопоклонников.

Преосвященный Нил приискивал и приготовлял лю­дей, способных к миссионерскому служению, и умел пользоваться всеми благоприятными обстоятельствами для успехов православия. Не мог укрыться от его проницательного взора подвижник чикойский – старец Варлаам, тем более, что он своими пустынными подвигами уже обратил на себя внимание соседних жителей, заслужил их доверие и уважение. Усмотрел архипастырь и другого, полезного деятеля на этом поприще, – архи­мандрита Посольского монастыря Даниила Русанова (урожд. Казанской губ.), которому и поручил вести дела против раскольников, при содействии гражданской власти.¹¹

Более же всего преосвященный Ннл возлагал свои надежды на старца Варлаама, столь благоприятно подействовавшего на Урлукскую волость своим богоугодным житием. Почему, призывая о. Варлаама к миссионерскому служению в среде раскольников, чрез архиман­дрита Даниила, преосвященный Нил писал к старцу между прочим: «Усердие ваше и ревность по благочестию и вере, ведомы мне стали; не сомневаюсь посему, что вы поревнуете и о том деле, деле истинно святом и богоугодном, о котором услышите от о. архимандрита. Будьте советником ему и сотрудником: от этого много зависит чаемый нами успех. Но ежели и препятствия встретят вас, не унывайте, а подвизайтеся, яко доблии Христовы воины, подвигом добрым, помня сказанное Апостолом, яко обративый грешника от заблуждения пути его, спасет душу от смерти» (Иак. 5:20).¹²

В основание просветительной деятельности принято было христианское просвещение народа; в руководство принят был указ святейшего Синода от 27 мая 1836 года за № 5552, по делу о раскольнических сектах, где, в виду уменьшения раскольников, предписывалось повсюду заводить училища, для первоначального обучения старообрядческих и поселенских детей.

Об открытии церковно-приходских школ по мона­стырям и церквам, преосвященный Нил немедленно предписал циркуляром в марте 1838 г. по всей епар­хии, и согласно указу святейшего Синода 1836 года, воз­лагал дело образования, в этих школах, на членов церковного причта; трудящимся на этом поприще было обещано внимание и поощрение от начальства, а для первоначального обзаведения училищ книгами, т. е. азбуками, часовниками, псалтирями, начатками христианского учения, согласно указу святейшего Синода от 29 октября 1836 г., разрешалось выдать из церковно-кошельковой суммы по 50 рублей, и заведенные на оныя книги, считать церковными. Если раскольники пожелают обучать своих детей по старопечатным книгам, то дол­жны дать им свои собственные книги, по коим духо­венство должно их обучать чтению и молитвам. Духо­венству вменялось в обязанность, чтобы как родителей из раскольников, так и детей их располагать к учению добрым советом и внушениями; а при самом учении не смущать детей раскольнических и не раздражать родителей их укоризнами в заблуждениях раскола, но в тоже время внушать им уважение к православной Церкви и ее учению.

Школы эти, учреждавшиеся с целью религиозно-христианского образования детей, должны были находиться в ведении епархиального архиерея, который по своему благоусмотрению назначает из наличного причта спо­собных начальников.¹³

Получив предложение заниматься обращением раскольников на путь истины, старец Варлаам начал от­казываться и стал проситься во внутренние губернии России, для снискания способов к довершению благоустроения церкви в Чикойской обители, действительно требовавшей пособия. Но архипастырь отклонил о. Варлаама от намерения странствовать по России, и снова напомнил ему о предназначении его для обращения, Господу поспешествующу (Мк. 16:20), коснеющих в расколе.

«Конечно, для сего дела вы немощны», писал архи­пастырь, «но сила Божия и совершается в немощи. – Итак, прошу вас», повторял преосвященный Нил, «потрудитесь хоть немного, для пользы святыя православ­ные веры. Скажите необинуясь окружающим святую оби­тель вашу сынам противления: доколе вы храмлете на обе плесне ваши (3Цар. 18:21); почто отделяете себя от един­ства веры, почто благодать Бога нашего дерзаете прелагати в скверну (Иуд. 1:4)? – Пусть и после сего остаются они не познавши пути правды и по своих похотех ходяще (ст. 18); мы долг свой исполним и неповинны в погибели заблуд­ших будем, по сказанному у св. Пророка: и ты аще возвестиши беззаконнику, и не обратится от беззакония своего, и от пути своего беззаконно: той беззаконник в беззаконии своем умрет, а ты душу твою избавиши (Иез. гл. 3).»

В тоже время преосвященный Нил постановил за правило, чтобы присоединяющиеся из раскола к единоверию или православию давали письменные о том обяза­тельства, засвидетельствованные волостным правлением, в искренности и условиях обращения; причем преду­преждал, что дети раскольников, не должны быть удо­стоиваемы св. крещенния, если их родители остаются в расколе. «Иначе мы окрещивать станем будущих рас­кольников», прибавлял архипастырь; тоже и о других требах надлежит разуметь».¹⁴

Старец Варлаам, заслуживший доверие соседних жителей, уже имел много последователей, которые гото­вы были его слушать, как своего доброго пастыря.

В июле и августе 1839 г. архипастырь сам был за Байкалом, беседовал с раскольниками и вывел Варла­ама на это святое поприще. Архипастырь ознаменовал свое посещение Чикойской обители посвящением о. Варлаама в сан игумена, в 29 день августа, при многочисленном стечении окрестных жителей, и при посещении селений Урлукской волости старался подействовать сам на приверженцев раскола, а остальное поручил миссионерам.

Игумен Варлаам вполне оправдал надежды прео­священного Нила. По предложению его, жители Архан­гельской слободы уже приняли священника. Доброе на­чало поощряло к дальнейшим трудам и обещало но­вые успехи. В это время какие-то сборщики, воспользовавшись простотою старца, пронесли о нем и его действиях неблагоприятную молву. Узнав о том, преосвящен­ный Нил писал о. Варлааму: «из донесения твоего ко мне вижу, что сердце твое в скорби и сетовавании, злой ради молвы, пронесенной злыми воронежскими пришельцами. Утешаю тебя при сем пастырским моим словом: че­сти твоей и правимой тобою обители ничто не затмит, а клеветников давно уже изгнал я из паствы своей. Дай Бог, чтобы они последние были у нас!»

Затем архипастырь обращается к миссионерской деятельности о. Варлаама. «Попечение твое о единоверческой (Архангельской) церкви радует меня. Подвизайся, добрый старец, помня, что обративый грешника спасет душу свою, и покрыет множество грехов. Посети ради Бога раскольнические селения, один ли, или с о. Симеоном (единоверческим священником Архангельской церкви). Уповаю, что слово ваше обрящет благую землю и при­несет заблуждающим плод спасения.

«Помолись о сем, святый отец: Бог не хотяй смерти грешника примет молитву твою, и посрамит супостата рода человеческого, обратив ко свету своему ходящих в суете ума своего (Ефес. 4:17), и от простоты своей вдающихся вождям злым, которые ихже не ведят, ху­лят, и Бога нашего благодать прелагают в скверну, как то вещает св. апостол Иуда. Горе им, яко в лесть Валаамовы мзды устремишася (ст. 4.10.11). Суд таковых не коснит, и погибель их не дремлет (2Пет. 2:3).

«Прилагаю при сем книжицу для вразумления заблуждающих. Где ни будете, всегда можете прочесть что либо из прилагаемой книжицы. Истинность ее глаголов тронет каменное сердце и смягчит выю железную. Бог же мира, любви и всякого утешения да будет с вами. Аминь».

Доверие окрестных жителей к старцу Варлааму уже видно из того, что они охотно отдавали ему в Чикойскую обитель своих детей для обучения грамоте. Потому, когда преосвященный Нил напомнил по епархии, чтобы его распоряжения о заведении школ для раскольнических детей, непременно были введены в дело, – о. Варлаам уже на деле явился исполнителем добрых предначертаний преосвященного архипастыря.

От 7 Февраля 1839 года о. Варлаам рапортовал преосвященному Нилу, что у него в Чикойском монастыре давно уже существует училище для поселенских и старообрядческих детей, – что он сам занимается обучением их грамоте и молитвам, и находит это самым надежным средством к воспитанию детей в духе православия.

Только что возникавшая обитель, к сожалению, не имела достаточных средств для развития дела народного образования. Потому, затруднения в содержании учащихся мальчиков начали возникать скоро. В разрешение таких недоразумений, преосвященный Нил по­становил для Чикойской обители следующее правило: «относительно обучаемых грамоте мальчиков закон предписывает ничего не требовать за обучение их; но пища, одежда должны быть у них свои, или монастырь должен требовать от родителей платы. Довольно для них, что детей даром обучают. Нехотящих же уплачивать, выслать из монастыря».¹⁵

В деле обращения раскольников к св. Церкви, о. Варлаам обнаружил успехи, как мы видели, еще при архиепископе Иринее, который радовался и благодарил Бога за доброе начало, показавшееся в умягчении сер­дец закоренелых дотоле старообрядцев. Они доверяли о. Варлааму крестить своих детей; крестились и взрос­лые, оставляя своих непосвященных уставщиков, го­вели и приобщались св. таин в Чикойской обители.

При преосвященном Ниле, о. Варлаам выступал на это дело уже во всеоружии, был облечен полным доверим архипастыря и его помощию, всегда готовою как со стороны епархиальной, так и светской власти. Почва была уже обработана для благоплодной деятельно­сти. Тотчас по возложении на него миссионерских обя­занностей, о. Варлаам отправился по селениям, распо­ложенным по Чикою, предложил колебавшимся дотоле старообрядцам принять к себе законого священника, на правилах единоверия, который у них будет отправ­лять богослужение по старопечатным книгам и совер­шать св. таинства, без которых нет спасения, как-то: св. крещение, миропомазание, причастие, брак и др. Вну­шения о. Варлаама имели полный успех.

Когда преосвященный Нил прибыл в Чикойскую обитель в 1839 году, то сюда явились и воссоединенные с Церковью чада, как соучастники в торжестве пра­вославия, просиявшего в Чикойских горах.

В это время уже была учреждена на Чикое единовер­ческая Архангельская церковь в с. Савичах. Варлаам, произведенный во игумены, был сделан благочинным единоверческих церквей. Священником был определен сюда, указанный самими прихожанами, о. Симеон Берденников. Он начал свои действия совокупно с трудами о. Варлаама с 1июля 1839 года, – и в первый свой про­езд по чикойским селениям крестил 30 человек, и в каждую поездку преуспевал более и более.

1 августа о. Симеон совершал в Архангельской единоверческой церкви Божественную литургию и освя­тил воды Чикоя. На донесение о том священника, архи­пастырь писал: «С великою радостью приемлю весть, что единоверческий священник уже литургисает в сво­ей приходской церкви. За сие и на дело сие призываю благословение Божие».¹⁶

В селе Урлуке тогда не было священника. О. Вар­лааму поручено было заведовать урлукскою церковью, с тем, чтобы требы были исполняемы им самим, или по его назначению иеромонахом Чикойской обители. По преобладанию православия в урлукском приходе, церковь села Урлука (в 7 верстах от Чикойского мона­стыря) была оставлена православною, а единоверие, по об­щему соглашению и благословению архипастыря, учреж­дено в соседнем Архангельском селе. Нужно было обеспечить священника достаточным содержанием. Архи­пастырь не умедлил исходатайствовать священнику Берденникову миссионерский оклад и денежную награду во 150 руб., за успешные его действия по единоверию.

Вскоре преосвященный Нил прислал в Урлук прибывшего из внутренних губерний России священника о. Иоанна Ирова, впоследствии переведенного на Ингоду тоже к старообрядцам. Священник о. Иоанн Иров явился самым благонамеренным и усерднейшим споспешником игумена Варлаама в порученом ему деле – введении единоверия между чикойскими старообрядцами. Старец Варлаам на особой дощечке, привешенной им в алтарь Иоанно-Предтеченского храма, оставил завещание молиться о иерее Иоанне и его роде.

Подкрепляемый ревностными и благонамеренными со­трудниками, о. Варлаам не без скорбей однакоже про­ходил свое служение. Приходилось ему встречать упорство в деле старообрядцев, в особенности от уставщиков. Но все эти препятствия он переносил благодушно, во славу Божию.

Успех единоверия по Чикою был блистательный. В 1848 году Архангельский едниоверческий приход со­стоял уже из 11 селений, в коих было по 60, по 100 и более дворов. Единоверцы решились просить архиерея о разделении прихода. В конце 1844 года единоверцы Нижненарымского селения избрали из среды себя строителей Петра Коновалова и Григория Ланцева, для ходатайства о построении церкви. Преосвященный Нил, уважив прописанные просителями обстоятельства, дозво­лил приступить к этому святому делу, и дал предписание игумену Варлааму и священнику Симеону Берденникову помогать строителям советами и принимать меры к успешному исполнению дела.

Преосвященный Нил исходатайствовал потом от святейшего Синода отпуск суммы, потребной на сооружение Нижненарымской единоверческой церкви, в коли­честве 1000 рублей.¹⁷ При указе святейшего Синода от 31 марта 1843 г. (№ 3609) прислан был для нижненарымской Покровской церкви св. антиминс древнего освящения 1544 года, во имя Божией Матери, уступленный для этой цели преосвященным Иринархом, архиепископом Вологодским.

Для снабжения той же церкви высланы были старопечатные книги церковные, требник, служебник и постная триодь, которые преосвященный Нил назвал истинным сокровищем, – и, извещая о получении оных, просил игумена Варлаама порадовать священника и прихожан этим приобретением.

Принимал в этом деле святое участие и московский святитель, митрополит Филарет, глубоко сочувствовавший пресечению раскола на Чикое. В 1842 году он при­слал для нижненарымской Покровской церкви древние священные сосуды.¹⁸ Священником был назначен сюда и в марте 1842 года поступил о. Иоанн Богданов, а на место Берденникова определен о. Иоанн Соколов, ко­торый доныне с честию продолжает свое служение в единоверческих церквах по Чикою.

В тоже время игумен Варлаам был сотрудником архимандрита Даниила, (скончавшегося в 1848 году), по водворению единоверия в Куналейской, Тарбагатайской и Мухоршибирской волостях.

По всем селениям, где были раскольники в этих волостях, обнаруживалось отрадное движение в пользу единоверия; но были противные явления. Так, например в Куналеи и Куйгуне жители разделились на три партии: – одна соглашалась принять священника, с тем, чтобы он не был зависим от епархиального начальства, другая соглашалась принять единоверие, а третья упорствовала.

В Хараузе крестьянин Никита Андреев (Заиграев) на увещание игумена Варлаама сказал: «Вы покла­няетесь антихристу, а не кресту», и сняв крест со стены в своем же доме, бросил на пол. В Шералдае уставщик Захар Суменков тайно вынес из местной часовни иконостас и книги, за что и признан был возмутителем общества. В Тарбагатайской волости яви­лись подстрекатели, дерзнувшие на подачу жалоб к министру внутренних дел.

Но труды миссионеров увенчались успехом, хотя и не в том размере, как удались на Чикое. В это время миссия успела учредить два единоверческих прихода – в селе Бичуре Куналейской волости с церковью Успения Божией Матери, и в селе Тарбагатае в честь святителя Николая, – чрез прирубку к часовням алтарей.

Священником Тарбагатайской единоверческой церкви назначен был о. Василий Знаменский, ныне протоиерей Крестовоздвиженской церкви города Иркутска. Он успел благоприятно подействовать на старообрядцев даже соседней Мухоршибирской волости. Служение его в Никола­евской единоверческой церкви привлекало сюда богомольцев из соседних селений. Жители Хараузского и Хонхолойского селений приглашали о. Василия Знаменского служить у них в местных часовнях, что он и исполнял.

Успехам единоверия способствовало благоприятное разрешение по жалобам к министру возмутителей об­щества. Раскольникам было       объявлено: 1) чтобы они не смели чинить никаких обид и притеснений тем, кои приняли единоверие; 2) дабы они не назывались и не пи­сались старообрядцами, но раскольниками; 3) что устро­ение в Тарбагатаевском селении единоверческой церкви соизволено святейшим Синодом; 4) что все прошения их оставлены недействительными, и 5) раскольника Ни­киту Андреева (Заиграева), по предписанию г. министра, велено содержать или в тюремном заключении, или под строгим сельским караулом, впредь до особого распоряжения г. министра. Впоследствии главные возму­тители общества были сосланы в Охотск.

В Бичурском Успенском приходе продолжал тру­диться известный нам священник, о. Симеон Берденников, ревностно начавший с о. Варлаамом устройство церквей по Чикою. – Но задача была слишком трудна и обширна для небольшого числа трудившихся. А потому, дело на том и остановилось.

Главным поводом к расколу была общая распущен­ность и безнравственность в деле раскольников. Удер­жать этот поток зла было невозможно. Но миссионеры старались удержать, насколько возможно, усилившееся зло. Бичурская единоверческая церковь имела тоже своих прихожан; впоследствии здесь учреждено благочиние единоверческих церквей, по кончине игумена Варлаама. К сожалению, малое стадо, собранное в это время, оказывалось нетвердым, – и колебалось, при всяком новом нестроении в кругу раскольников, держащихся беглого священства.

Укажем те главные меры и мотивы в миссионерских действиях против раскола, какие были употреблены в это время.

Миссионеры обратили внимание на сводные раскольнические браки, и старались обуздать своеволие и распу­щенность в семейном быту раскольников. Незаконно сшедшихся, в виде мужей и жен, они старались разлу­чать, при содействии гражданского начальства. Но содействие было слабо. При послаблениях же со стороны исполнительной власти, при настроениях коноводов рас­кола, открыто производивших по деревням свою про­паганду, – сводные браки, не смотря на расторжение связей, открывались вновь. Зло было неудержимо, как за­раза, поражавшая раскольническое население.

В таких случаях гражданское начальство ограничи­валось полумерами, – только формально предписывало сель­ским старшинам, чтобы они не дозволяли таким ли­цам жить вместе, тогда как следовало разлучать со­всем, незаконных жен отсылать в те селения, где проживают их отцы, а последних обязывать, чтобы они не потворствовали разврату, а заботились бы об устройстве законных браков.

Так как нередко сеятелями раскола являются ссыль­ные, особенно судимые за совращения, то по силе Высочайшего повеления, состоявшегося по поводу таковых совращений, было предписано секретными указами по всей епархии и по единоверческим приходам:

«1. Дабы при водворении в приходе ссыльных тща­тельно наблюдаемо было, не принесены ли пришельцами вредные раскольнические толки, и какие именно, и равно быть внимательными и к тем сведениям, которые по сему предмету будут доставляемы от местных начальств.

2. Дабы священники церквей состоящих при заводах следили с должным вниманием, не бродят ли по окольным деревням ссыльно-рабочие из раскольников, а особенно сужденные за совращения; и если это где бу­дет замечено, то о возбранении таковых отлучек входить в сношение с местным начальством и доносить епархиальному.

3. Дабы при единоверческих церквах имелись в секретности списки о раскольниках, проживающих в приходах их, с обозначением, какому следуют они толку или лжеучению».

Обращено было внимание на правильное воспитание молодого поколения на началах единоверия или православия. В 1844 году преосвященный Нил дал консистории следующее предложение: «До сведения моего дохо­дит, что раскольники, как приемлющие священство, так и неприемлющие онаго, хотя и представляют рождающихся у них детей для крещения единоверческим и православным священникам, но, несмотря на то, что они записываются в метрические книги, остаются и вос­питываются в домах своих раскольниками».

Вследствие того архипастырь делал распоряжения: а) чтобы священники совершали св. крещение над теми из раскольнических детей, которые будут для того к ним приносимы; но при сем случае они обязаны делать благочестивые внушения родителям о важности сего та­инства и о необходимости по совершении онаго соблюдать правила, Церковию постановленные, и затем должны про­должать духовные свои назидания, дабы те православные дети были причащаемы св. таин, а по достижении надлежащего возраста, могли поступать в домашние у свя­щенников училища, на основании изданных от святейшего Синода в 1836 году правил. б) О всяком из раскольнических детей, крещенных по уставу право­славной Церкви, священники обязаны уведомить местную полицию (городовую, земскую или сельскую, по принадлежности), как для сведения и отметки в семейных спи­сках, так и для зависящего в свое время наблюдения, чтобы таковые дети, над которыми совершено св. крещение, впоследствии исполняли христианские обязанности по правилам православной Церкви.

В 1845 году в особом предложении сообщены были к руководству следующие правила: 1) обращаться с рас­кольниками отнюдь не презрительно и сурово, а кротко и миролюбно, наблюдая во всем благоразумную умеренность, и осторожность, не раздражать их ни в речах, ни в действиях; 2) прежде всего действовать на них собственным примером строгой, неукоризненной, христианским пастырям приличной, благочестивой жизни, исполненной духа Христовой, бескорыстной любви не только к прихожанам православным, но и к заблуж­дающимся; 3) удаляться в житии своем от всего того, что могло бы дать пищу предосудитедьным пересудам и злословию; 4) тем более избегать в действиях своих всего того, что могло бы подать повод раскольникам к ропоту и жалобам; 5) для вразумления их ни­когда не прибегать к иным средствам, кроме указуемых достоподржаемым примером св. ревности о спа­сении душ, т. е., предлагать им увещания, растворенные любовью, ревностью и долготерпением; 6) таковые духовные назидания делать им постоянно, пользуясь к тому всеми обстоятельствами; 7) приобретать уважение и доверие раскольников рассудительным и беспристрастным образом мыслей и действий, опытностью, скромно­стью, сострадательностью и другими сему подобными свой­ствами; 8) ни под каким предлогом не вмешиваться в их раскольнические требы, ниже в какие либо полицейские распоряжения в противозаконных действиях, преследование коих не есть дело духовенства; 9) ни в каких делах по предмету раскола не обращаться с требованиями или доносами к светским властям, но дово­дить о том до сведения своего епархиального архиерея; 10) к православию из раскола присоединять токмо изъявляющих собственное, непринужденное и искреннее на то желание; 11) благочинные с сугубым вниманием и под опасением личной своей и строгой ответственности должны наблюдать за поведением тех священников, у которых в приходах живут раскольники, не оставлять ни одного неосторожного их действия или отступления от порядка без надлежащего замечания и наставления, вну­шая притом, что неспособные к благонадежному действию и замечаемые в предосудительных поступках уда лены будут от мест своих.¹⁹

При столь благоразумных правилах, каких держа­лись миссионеры, успех противораскольнической миссии был весьма утешителен. Варлаамом было обращено до пяти тысяч душ, и, как мы видели, устроено несколько единоверческих церквей, которые и существуют по настоящее время. Варлаам подействовал на всю эту массу примером своей пустыннической, строгой жизни и простотою убеждения. Он руководил и прочих миссионеров, так что в ту пору успех единоверия был значительно упрочен.

В 1844 году из Урлука был переведен к Донинской церкви (Нерчинского округа) сотрудник о. Варлаама свящ. Иоанн Иров. Приехав туда в октябре, миссионер уже успел в ноябре месяце привлечь к себе прихожан, сначала встретивших его холодно. Вот в каких чертах писал он своему руководителю, игумену Варлааму из Доны: «Раскольники приходили посмотреть на меня, но приняли очень хладно. Теперь помаленьку стали ко мне приходить. Несколько семей вновь подписались, что желают иметь себе священника. Из Нерчинска со мною был откомандирован дворянский заседатель Леонтий Михайлович Суровцов. При нем вновь подписалось по разным деревням до 80 душ. Еще были насильно обращенные начальством в православную веру, – и они теперь желают поступить в мой приход. В Доне при­хожан обоего пола с малолетками 206 душ».²⁰

Были споспешниками миссионерам и из светских чиновников, а также в местных обществах находились люди усердные к Церкви, оказавшие немалую услугу по водворении единоверия.

Архимандриту Даниилу, действовавшему преимущественно в Тарбагатайской и Мухоршибирской волостях, старался оказать содействие верхнеудинский земский исправник Шевелев; но архимандрит Даниил жаловался преосвященному Нилу на интриги его и честолюбивые рассчеты, по коим земские чиновники обратили подписки от раскольников на свое лицо, чтобы за то получить награду, – и таким образом отдалили присоединяемых формально от пастырей-миссионеров.

На Чикое содействовал о. Варлааму заседатель Яворский, который в своем письме к нему довольно резко изображает обстоятельства присоединения раскольников: «В бытность мою на Чикое, вы несколько раз требо­вали от меня сведений о присоединении раскольников к истинной Церкви. Я все собирался, но скромность моя не позволяла мне хвалиться успехом, о коем я ста­рался не для собственной славы, а для славы Божией. Теперь, не имея случая видеться с вами лично, и боясь опечалить вас своею неисполнительностью, уведомляю, что по моим стараниям присоединилось к Церкви не менее 300 раскольников. Я действовал и старался, но подписок не брал, радовался успехом, а о себе и ду­мать не хотел; я присоединял, а они брали на свое имя подписки, и до того дошло, что одни и те же люди дали подписки нескольким лицам. Пусть будет слава Церкви и пусть пользуются лентяи. Стараются о многом, а одно только есть не потребу».

Но, конечно, ни Яворский, ни Шевелев не были за­быты за свои услуги и были награждены. Были удостоены награждениями медалями, от щедрот всемилостивейшего Монарха – крестьяне Безбородов и Чебунин, содействовавшие обращению раскольников и устроению единоверческих церквей в Тарбагатае и в Урлукской волости.

Тем более не были забыты главные деятели миссии против раскола – архимандрит Даниил, Всемилостивейше пожалованный орденом святого Владимира 3-й ст., и игумен Варлаам. Последнему преосвященный Нил исхо­датайствовал в 1844 году благословение святейшего Синода,²¹ а в 1845 году о. Варлаам удостоен был на­граждения золотым наперсным крестом, от святейшего Синода выдаваемым.

По кончине ревностных миссионеров, архимандрита Даниила и игумена Варлаама, обнаруживались плоды их полезной деятельности еще в Мухоршибирской волости. Старообрядцы Хараузского и Никольского селения приняли себе священника, поставленного по обряду Николо-Рогожской церкви в Москве, на правах единоверия, определенных указом святейщего Синода 6 февр. 1801 года.

Священник был прислан из Ярославской епархии, Борисоглебского уезда, о. Роман Нечаев, который явился здесь пастырем добрым, но к сожалению не на долго. Он не успел привести в исполнение намерения луч­ших из своих прихожан об обращении Никольской часовни в церковь; начались раздоры между никольскими и хараузскими старообрядцами. При всем своем усердии, верности и честности, о. Роман вынужден был умо­лять святейший Синод о своем возвращении на роди­ну,– и с дозволения святейшего Синода выехал отсюда.

В 1845 году старец Варлаам почувствовал в себе крайний упадок сил, но продолжал трудиться на пользу обители и окрестных жителей православных и единоверцев. В январе 1846 года он успел еще совершить миссионерское путешествие по селениям Урлукской воло­сти, где водворялось единоверие; но это было уже про­щание его с паствою собранных им в единое стадо словесных овец. О. Варлаам возвратился в обитель больным. Восстановить упадок старческих сил было невозможно. 23 января старец Варлаам, напутствованный в вечность св. тайнами, предал дух свой в руки Божии, в виду монастырской братии, состоявшей из 1 иеромонаха, 1 вдового священника и 1 иеродиакона. Кончина его была мирная, христианская. Тело его по отпетии предано было земле против алтарного окна с южной стороны придела Божией Матери. Над могилою его сделан впоследствии кирпичный памятник с чугунною плитою, на которой изображены главные черты его жизни. Эта плита устроена одним из почитателей подвигов старца, коммерции советником Яковом Андреевичем Немчиновым, проживающим в Кяхте. Всего пустынно­житель-миссионер трудился здесь около 25 лет; скончался на 71-м году от рождения.

Окрестные жители и единоверцы доныне имеют веру к почившему Варлааму и, посещая обитель, заказывают по нем панихиды. Бывают благочестивые поклонники из отдаленных мест Забайкальской области, особенно из Кяхты. Многие странствуют сюда по обетам, и просят помощи в Бозе почившего старца Варлаама по вере в молитвы его, действенные пред Богом.

Достойно примечания, что даже лошади у местных жителей привыкли спускаться и подниматься по крутизнам и косогорам, коими отличается дорога в Чикойский скит, устроенный в глухой чаще леса, куда из селения Урлука нужно подниматься в гору на простран­стве семи верст. Дух подвижника, препобедившего столько препятствий в борьбе с врагами спасения, ви­димо как бы господствует здесь над самою природою. Чикойская обитель доныне хранит железную кольчугу, которую старец надевал на себя при молитвенном по­двиге во время пустынножительства. Рассказывают, что один еврей, возымевший к старцу ненависть, свойствен­ную ожесточенным неверам и врагам Христовым, решился выстрелить в старца, когда к тому предста­вится удобный случай. Злодей действительно выстрелил в него в Урлуке, так метко, что о. Варлаам дол­жен был бы поплатиться жизнью: но, к удивлению всех очевидцев и знающих это событие, как достоверное, он остался совершенно невредим.

Доныне сохраняется келлия пустынника-старца Варлаама, устроенная им собственными руками в лесу в 200 саженях от нынешней обители, за оградою, с юго-восточной стороны. К этой келлии нужно поднимать­ся по извилистой тропинке между деревьев и кустарников более 300 сажен в гору. Келлия до такой степени тесна, что в ней едва можно поместиться, не говоря о каких либо удобствах к жизни. Длина и ширина ее 2 аршина с четвертью, а вышина внутри от земли 2 арш. 31/2 вершка. В одном углу устроена из кир­пича печь, так что пустынник мог отдыхать в полусидячем положении. Келья освещается маленьким оконцем 61/2 вершка. Набожные поклонники, посещавшие эту пустынную келлию, записывают свои имена на стенах келлии, или на особой деревяной дощечке. Тут же под тенью дерев водружен старцем деревяный осмиконечный крест. Недалеко струится источник приятной и здо­ровой воды. Кто бывал в этой убогой келлии, подобной пещере древних подвижников, тот чувствовал в себе веяние благодати Божией, внятно говорящей сердцу каждого о едином на потребу. В переднем углу кельи доныне висит распятие. На божнице прибита полоска из белого железа, на коей самим пустынножителем вы­бит славянскими литерами девиз его труженической жизни из псалма: «препояши мя, Господи, силою Твоею свыше на вся враги видимые и невидимые, и буди ми по­кров и заступление.»

Архимандрит Мелетий

Печатать позволяется. С.-Петербург, мая 18 дня 1875 года.

Цензор Архимандрит Арсений.

Печатано в типграфии духовного журнала «Странник», на Невском просп., в доме Шляхова № 108.