Особое мнение по докладу Особой комиссии Государственного совета, относительно проекта Государственной Думы об отмене ограничений политических и гражданских, соединенных с лишением или добровольным снятием духовного сана и звания

Настоящее особое мнение есть труд ныне покойного члена Государственного Совета, протоиерея М. И. Горчакова, которым он занят был последние дни своей жизни. Как известный канонист и строгий сторонник и последователь права и справедливости, покойный горячо принимал к сердцу получившее недолжное и неправильное направление в особой комиссии Государственного Совета решение по вопросу об отмене ограничений для духовных лиц, лишаемых сана и добровольно слагающих оный, собирал в архив Св. Синода нужные материалы и вчерне набросал свое особое мнение. Издаваемое ныне оно есть перепечатка черновиков, оставленных Михаилом Ивановичем Горчаковым.

Особая Комиссия, избранная Государственным Советом для обсуждения поступившего из Государственной Думы законопроекта «об отмене ограничений политических и гражданских, связанных с лишением или добровольным снятием духовного сана и звания», большинством голосов отклоняет проект Думы и заменяет его своими предложениями. В предложениях большинства Комиссии различные означенные ограничения, в противоположность проектам министерства внутренних дел и Государственной Думы и даже заключениям св. Синода, не только не отменяются, но удерживаются в измененном лишь виде.

Соглашаясь принципиально вообще и во всех почти частностях с предположеньями Думы и правительственного проекта, я нахожу, что проектируемые большинством членов Особой Комиссии Государственного Совета предложения, по требованиям справедливости и правомерных начал современных наук церковного и государственного права, приняты быть не должны на нижеследующих основаниях.

Всякие политические, гражданские, общественные и личные правоограничения духовных лиц православной церкви, соединяемые с добровольным их сложеньем или с иерархическим снятьем с них сана или звания по делам исключительно религиозным и церковным, как существующим в действующем законе, так и в особенности проектируемом большинством членов Комиссии, не имеют ни малейших оснований и оправданий ни в священном писании, ни в канонах Вселенской церкви первых девяти веков христианства, ни в правилах и в практике всех поместных восточных церквей всех последующих веков и настоящего времени, ни в истории законодательства и практик русской церкви древней и новой России до 30-х годов прошлого XIX столетия. Все, что не основывается на перечисленных правообразовательных источниках церковного права, не может быть принято в православной церкви, как обязательное церковное правило.

Постановления действующего законодательства об означенных ограничениях придуманы, составлены и введены в состав государственных законов в 30-х годах прошлого XIX столетия не по заявлениям со стороны церкви, а по инициативе и по стараниям обер-прокуроров Св. Синода¹, при участии одного из властных иерархов того времени. Таковыми же представителями Ведомства православного исповедания² эти постановления удерживались и защищались в 1860 и 1862 гг. до настоящего времени, как «меры предупрежденья и пресечения» выхода священно- и церковнослужителей из «состояния белого и монашествующего духовенства» и как полицейские за выбытие из него взысканья с них, одинаковые по карательной силе с уголовными наказаньями, но чуждые всяких юридических оснований. Посему-то постановления о них и помещаются в Устав о предупреждении и пресечении преступлений и юридических основ не имеют. Таковые меры и наказания, с упразднением крепостного права и с провозглашеньем свободы совести и вероисповеданий, по началам правового государства подлежат полной отмене, что и соответствует принципам, провозглашенным в ВЫСОЧАЙШЕМ Манифесте 17 октября 1905 г.

Первый проект ограничений сочинен был обер-прокурором князем П. С. Мещерским в 1831 г. по поводу добровольного сложения монашества одним иеромонахом Донского монастыря, приписки его в купечество и вступления в брак с девицею «благородной» семьи. В составленной по сему поводу записке князь, соображая по крепостническим понятиям времени, что «соблазнительная свобода» духовных лиц, по сложении сана, «приписываться где и куда пожелают и даже вступать в государственную и общественную службу может иметь вредное влияние на нравственные и религиозные понятия в обществе», предполагал вовсе запретить выход из духовенства и проектировал ограничения в политических, общественных, личных и гражданских правах на случаи и добровольного сложения, и начальственного лишения духовного сана не монашествующих лиц только, но и лиц белого духовенства, при том ограничения одинаковые для той и другой категории духовенства. Записка обер-прокурора, по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению от 25 января 1832 г., внесена была на рассмотрение Государственного Совета. Департамент законов, при обсуждении положений записки, нашёл справедливым и нужным поставить на вид, что запрещение священнослужителям белого духовенства слагать сан «могло бы вместо пользы произвести одно нарушение нравственных законов и соблазны», сделал несколько весьма веских и важных замечаний на положения записки и высказал, что вопрос о белом духовенстве не имеет связи с поводом, по которому составлена записка. Государственный Совет, ввиду важности сделанных департаментом законов замечаний (26 октября 1832 г.) постановил, что вопрос о белом духовенстве следует предоставить особому, отдельному от правил о монашестве, рассмотрению св. Синода. Мнение Государственного Совета удостоилось ВЫСОЧАЙШАГО утверждения 26 октября 1832 г.

Таким образом, первый проект об ограничениях белого духовенства в светских правах, представленный обер-прокурором, в 1832 году был отвергнут Государственным Советом, согласно замечаниям департамента законов.

Выработанные в 30-х годах XIX столетия узаконения об ограничениях противоречат вековой обычной практике древней России и положительному постановлению великого, бывшего в 1667-м году, собора Русской церкви. В древней России овдовевший священнослужитель без затруднений оставлял сан, вступал во второй брак, поступал в податное или торговое сословие или оставлялся причетником. Равно и лишаемые священства за церковные правонарушения клирики подвергались лишь потере прав по священству и по должностям в церкви. Великий собор 1667 г., по вопросу о второбрачных пресвитерах и диаконах, определил: «не гнушатися ими и не бсзчествовати во всем в простолюдинском чину; и аще кто явится от таковых искусен и потребен в каких царских или гражданских делах, не возбранно есть быти им, кроме воинского чина». Это соборное определение доселе не отменено и не могло быть отменено за отсутствием соответствующей великому собору законодательной церковной власти. Оно должно и теперь иметь значение действующего в Русской церкви церковного правила. Выраженный в соборном определении принцип, по аналогии, должен быть применяем ко всем священнослужителям, которые, подобно вдовцам, сознают себя сами или признаются со стороны церковно-судной власти неспособными, недостойными, ошибочно и не по призванию избравшими церковную службу и не в силах, по человеческим слабостям и немощам, оставаться в священном сане и нуждаются в избрании иного рода жизни и занятий. Священство в православной церкви учреждение исключительно церковное. Лица, принявшие сан священства, должны исполнять обязанности, удовлетворять условиям и пользоваться правами священства в церковном обществе по существующим в церкви правилам. Деяния священнослужителей против обязанностей и условий священства сопровождаются, по суду церкви, потерею ими соответственных прав. Правилами церкви отнюдь не требуется, чтобы священнослужители Православной Церкви составляли особое состояние или сословие в государстве. Священнослужители с принятием сана не перестают быть гражданами государства. Без нарушения ими общих для всех граждан законов несправедливо и незаконно без государственного уголовного суда лишать их политических и гражданских прав за правонарушения исключительно религиозные и церковные, не составляющие уголовных преступлений. Справедливость требует, чтобы никакой гражданин не был лишаем общих прав без приговора законного суда за деяния, запрещенные уголовным законом.

Священнослужащие, не совершающие запрещенных уголовными законами деяний, не должны подлежать за специально церковные и религиозные правонарушения лишению политических и гражданских прав.

Св. Синод в продолжительной своей практике, с основания в 1721 г. до 1839 года, беспрепятственно допускал добровольное сложение духового сана; лишение же им сана виновных исключительно в проступках против правил церкви сопровождалось обыкновенными, в соответственное случаям время, практиковавшимися церковными наказаниями. При проектировании постановления Св. Синода об ограничении, в 1835 г. происходили разногласия между членами его. Постановлениям об ограничениях, установленных в действующем законодательстве, Св. Синод никогда не выражал ни общего одобрения, ни согласия. Напротив, в резолюции 1860 г. 24 августа он постановил ходатайствовать пред Государем об отмене ограничений; а в 1869 г. ВЫСОЧАЙШЕ учрежденное Присутствие по делам православного духовенства, в состав которого входили все наличные члены Св. Синода, ходатайствовало о таковой отмене особым журналом, удостоившимся ВЫСОЧАЙШАЯ утверждения 29 апреля. В 1907 г. определением Св. Синода от 31 янв. / 22 фев. предоставлено г. обер-прокурору уведомить г. министра внутренних дел, что со стороны Св. Синода нет препятствий к отмене разных существующих ограничений. Сверх того, Св. Синод весьма часто находит справедливым ходатайствовать перед верховной властью об освобождении отдельных лиц от ограничений коим священнослужители должны подвергаться по строгости закона за сложение ими сана, и тем свидетельствует о несоответствии узаконенных ограничений справедливости. В 1832 г. пришлось Св. Синоду, по обращенному к нему вопросу, как поступать со священнослужителями, лишаемыми сана и слагающими оный по желанно, дать определенный, вполне согласный с канонами Вселенской церкви, ответ и Государственному Совету.

С точки зрения теории права, обсуждаемые ограничения не только никоим образом не могут быть защищаемы, но подлежат осуждению. Духовные лица, должностные лица церкви, входя в состав клира церковного, являются в то же время и членами государства и гражданского общества.

Государственный Совет, во все время своего существования не разделял, не одобрял и не подкреплял мнений и проектов гг. обер-прокуроров Св. Синода и их товарищей о лишении политических, общественных и гражданских прав духовных лиц, не только добровольно слагающих с себя сан, но к лишаемым сана духовным начальством за неблагочинные поступки и пороки против церкви, нетерпимые в сем сане, но не подлежащие ведению уголовного суда. Напротив первый проект по сему предмету, изложенный в 1831 г. в записи обер-прокурора кн. Мещерского, переданной по ВЫСОЧАЙШЕМУ повелению 25 января 1832 г. на рассмотрение Государственного Совета, встретил весьма веские и важные замечания в департамент законов, изложенный в его журнале 19 марта 1832 г., и в виду их был отвергнут общим мнением общего собрания, ВЫСОЧАЙШЕ утвержденным 26 октября 1832 года.

В журнале департамента 19 марта 1832 г., между прочим, поставлено на вид в п. 3-м: «запрещение слагать одним (вдовым священнослужителям) сан, могло бы вместо пользы произвести одно нарушение нравственных законов и соблазны»; в п. 4-м: «по законам церковным те священнослужители, которые нарушили свою обязанность вступлением во второй брак, не наказываются ни чем другим, кроме исключения из духовенства, с избранием рода жизни в светском ведомстве; а по ВЫСОЧАЙШЕ утвержденному 29 марта 1784 г. докладу Св. Синода и правительствующего Сената разрешено остающимся за штатом священнослужителям, также не обучившимся исправно и даже оказавшимся в подозрениях, – предоставлять на волю вступать в службу или записываться в купечество, мещанство и казенные поселяне. И таковым же образом, как изъяснил Св. Синод на особый вопрос, по Государственному Совету к нему обращенный, положено поступать со священнослужителями, слагающими сан свой по желанно (П. С. 3. 11 апр. 15.978). – На основании соображений, изложенных в п. п. 3-м и 4-м и др., департамент законов полагали: 1) священнослужителей белого духовенства, просящих увольнения из сего звания в светское, увольнять со снятием сана; 2) уволенных по собственному желанию из духовного ведомства оставлять права по рождению или приобретенному дворянству, им принадлежащие дозволяя вступление в государственную службу всякого рода, по познаниям и способностям; за теми из них, кто в духовном звании имели ордена и ученые степени, сохранить их; имевшие же до вступления в священнослужительскую должность светские чины, военные и гражданские, как сложенные ими при самом посвящении в духовный сан, их не возвращать и т. д. Короче: департамент законов 1832 г. предлагал предоставлять такое же юридическое положение священнослужителям, слагающим сан по желанно и лишаемым за религиозные и церковно-должностные правонарушения, какое проектирует ныне Государственная Дума с отменою всех ограничений в светских правах... Общее Собрание Государственного Совета, по важности сделанных департаментом законов замечаний на предложения обер-прокурора, отвергло его проект. Это мнение было удостоено ВЫСОЧАЙШЕГО утверждения 26 октября 1832 г. Постановления же 1839 года, по которым священнослужители, добровольно слагающее сан и лишаемые сана духовным начальством, ссылаются из губерний местожительства своего и служения и осуждаются на лишение политических, общественных, гражданских и личных прав, священники от 10 до 20-ти лет, дьяконы от 6 до 12-ти, проектированные и составленные обер-прокурором гр. Протасовым, при соучастии митр. Филарета, изданы без участия и помимо Государственного Совета и внесены в свод законов в порядке редакционном, а не законодательном.

Правосознание Государственного Совета в 1832–1833 гг. совпадало с правосознанием Св. Синода того времени и совпадает с правосознанием Государственной Думы. Но правосознание большинства членов особой Комиссии нынешнего Государственного Совета, совпадает с правосознанием обер-прокурора графа Протасова и его преемников.

Назначение, интересы и цели церкви не только не поддерживаются обсуждаемыми ограничениями, но ослабляются и нарушаются. Не Государственное дело – исправлять и устранять специальные религиозно и церковно-должностные правонарушения духовных лиц церкви и религиозных обществ. Церковь обладает своими средствами для охранения ее задач от правонарушений ее должностными лицами. Существует целая система епитимий или наказаний церковных. Лишение сана по желанию-ли священнослужителя, или по церковному суду, само по себе наказание весьма действительное: оно состоит в потере наказуемым многих прав и преимуществ в церкви и значения его среди членов церковного клира и в перемене отношений к нему со стороны вне церковной. Эта потеря прав происходит во всяком отдельном случае, без сомнения, вследствие тяжелого психического переворота в настроении и в судьбе священнослужителя. Тяжесть церковного наказания ослабляется или совсем подавляется в сознании наказуемого и в других членах церкви суровостью лишения его государственных прав и ссылкой из места служения и проч. Государственная власть считает церковь неспособною и бессильною собственными мерами устранять появляющиеся между ее членами недостатки, удерживать должностных ее лиц на должной высоте призвания и поддерживать в них расположение к подвигам служения. Государственная власть, установившая за религиозные и церковные правонарушения, сверх или помимо церковных наказаний, свои наказания, этим самым ослабляет значение церковной власти и исправительных ее средств! Нравственные и религиозные недостатки и погрешности лиц принадлежащих к определенному вероисповеданию и к церкви могут и должны существенно исправляться лишь религиозными и церковными средствами, а не принудительными полицейскими мерами. Поместная Церковь, исправительная деятельность которой поддерживается или даже заменяется карательной властью государства, не перестает пещись об усовершенствовании своей дисциплины – материального и процессуального церковносудного права. В представленных к предсоборному присутствию отзывах и всех постановлениях епархиальных архиереев и комитетов изображаются недостатки действующего материального права церковного судоустройства п судопроизводства. Но эти недостатки не устранимы при существовании соединяемых с добровольным сложением и лишением сана ограничений священнослужителей в светских правах. Церковносудная власть, при существовании этих ограничений и теперь весьма часто в отдельных случаях подвергается колебаниям в сторону то излишней строгости, то послабления.

Обсуждаемые ограничения производят весьма неблагоприятное, несоответственное целям церкви, влияние в состав клира или духовенства. При действии узаконений о них – 1) многие лица, подготовленные и способные к пастырскому служению, но энергичные и дорожащие свободою своей личности, совести и убеждений, удерживаются от вступления в состав духовенства, на желая и не рискуя, в случае выхода по каким либо несчастным обстоятельствам, подвергать себя на многие годы правоограничениям не только в церкви, но и в государстве, обществе, и семье; 2) многие лица, уже вступивши в клир, стесняются в свободном выражении и развитии своих убеждений и своей деятельности из опасения подвергнуться признанию со стороны власти иерархической их убеждений вольными, либеральными, несогласными с политикою и принципами «ведомства»; 3) все почти священнослужители находятся среди некоторых классов населения в подозрении, что они состоят в сане, служат и действуют не по призванию, а под страхом ограничения в общих правах гражданства, в случае неудовольствия на них власти и выхода из духовного состояния; такое подозрение крайне обидно для лиц, по призванию и искренне служащих в церкви, но устранение подозрения встречает возражения в указаниях на затруднения выхода из звания; 4) многие лица, сознающие свои слабости и не достоинство в надлежащем прохождении церковных должностей, обязанностей и подвигов, не решаются просить власть о снятии с них сана, остаются в нем, опасаясь трудностей борьбы в жизни при ограничении и прав, в случае выхода из состава клира, и заграждают путь к вступлению в клир достойным сана лицам, – более, чем они энергичным и сильным; 5) были примеры такого рода: духовные лица, из опасения подвергнуться действию постановлений об ограничениях в правах, в силу предполагаемых ими или действительно угрожающих им неблагоприятных отношений начальства, обращались в беглопоповцев, охотно принимавшихся отделившимися от православной церкви обществами и, 6) административная и судная церковная власть иногда терпит, из сожаления, в составе клира таких лиц, которые по своим «неблаговидным поступкам и порочному поведению» заслуживают лишения сана.

Обсуждаемые ограничения государственною властью за религиозные и церковные правонарушения противоречат теоретическим началам современной юриспруденции. По современным понятиям о государстве, к числу его задач не относится исправление и устранение специально религиозных и церковнодолжностных правонарушений духовных лиц церковных и вероисповедных обществ, признанных и допущенных в пределах его территории. Наложение взысканий государственным законом за таковые правонарушения есть вмешательство в дела религиозных обществ; а наложение полицейских взысканий государственной властью сверх церковных, положенных за те же проступки еще церковью, есть двойное наказание за одни и те же деяния. Допущение двойных наказаний за одни и те же деяния, признаваемые церковными правонарушениями, явно несправедливо, противоречит апостольскому 25-му правилу и есть остаток византийской средневековой карательной системы. Правонарушения, за которые подвергаются духовные лица ограничениям в общих светских правах без суда, вовсе не заключают в себе признаков проверенных уголовных деяний. Они, и в законе именуются: «неблагочинные поступки», «порочное поведение», «нетерпимые в сане проступки», а в практике официальных бумаг иногда – «сомнительное поведение», «подозрительные проступки», «нетерпимые в звании поступки», «предосудительные», «неодобрительное поведение», «неодобренный в поведении», «сильно подозреваемый в предосудительном поведении». Нигде, ни в государственных постановлениях, ни в церковных правилах, не указываются отличительные преступные признаки их состава. В отдельных случаях церковносудной практики в синодальный период относимы были, напр., противоуставное совершение таинств, совершение двух литургий в один день, помазании больного миром, вместо елея,– неповиновение начальству и ослушание ему, состоящее в возражениях против законности его распоряжений, напр. в отказе назначенного следовать в монастырь, с объяснением о подаче жалобы в Св. Синод, в резких отзывах о нем, в печатном или словесном выражении мнений, в которых усматриваются следы учений раскольнических или еретических и т. п.. – нетрезвость, сомнительное отношение к женщинам и т. п., – «определить с подробностью все таковые случаи невозможно, ибо они касаются часто до тончайших отношений совести и нередко до предметов, имеющих особенную важность в одном смысле церковных постановлений» (слова об.-пр. П. С. Мещерского в объяснит. записке, поданной Гос. Совету в. марте 1833 г. В деле 13980. стр. 109).

Несмотря на неподдающееся классификации и «определению» разнообразие проступков, за которые по правилам церкви могут быть лишаемы священнослужители сана, по государственным законам наказание полагается одинаковое, единообразное, за «пороки» вообще; между тем, пороки могут быть весьма различны в своих степенях, и этим самым нарушается главное и существенное начало карательной системы, – именно: соразмерность наказанья с виновностью.

Лица духовного звания – такие же граждане, как и граждане других состояний. По исключению их за специальные религиозные и церковные правонарушения, они возвращаются к «первобытному состоянию», из которого они вступили в духовное звание, или в ведомство православного исповедания. Справедливость требует, чтобы сила государственных гражданских законов была обращаема на них в одинаковой степени, как на людей других состояний.

Священнослужительская или духовная служба – профессиональна, – подобна остальным профессиям, как преподавательская, военнослужебная, чиновничья, гражданская, адвокатская, певческая и т. п. Преподаватели, офицеры, чиновники, присяжные поверенные, певцы и т. п., уволенные за недостатки или «пороки», несовместимые с их профессией, не подвергаются, по увольнении их из круга лиц их профессий, ограничению в правах. Нет оснований и духовных лиц подвергать ограничениям, по увольнении их из духовного звания.

В православной церкви государственная власть лишает увольняемых из духовного звания лиц общих государственных и гражданских прав, во исполнение решений церковной административной и судной власти, – без проверки, насколько соответствует распоряжение и делопроизводство духовных властей в каждом отдельном случае общим началам справедливости, права и законодательства. Действующее законодательство не открывает даже возможности подавать appelatio ab abusu или ab prinzipem. Единственная судная инстанция – Св. Синод.

Приводимые в докладе комиссии на стр. 6–7 доводы, которыми мотивируются предложения большинства ее членов, в действительности не существуют, ничем не обоснованы и не могут быть обоснованы. Нет в православной церкви ни канонов, оправдывающих обсуждаемые ограничения священнослужителей, ни учения о неизгладимости священства, ни запрещения добровольного снятия сана, ни совершения при посвящении в священство какого-то торжественного обета и клятвы посвятить всю свою жизнь и все свои силы на служение церкви, ни отречения от прав гражданина и подданного государству. Все эти доводы придуманы и лишены реальных оснований. «Единение» или союз государства с церковью, интересы церкви и интересы государства от таких полицейских мер, которыми поражается в нашем отечестве законность, свобода личности, совести, вероисповедание духовных лиц православной церкви, скорее страдают, чем достигаются и укрепляются.

Основания, на которых стараются держать в крепостническом состоянии священнослужителей православной церкви, не тверды и формулируются (выражаются) не точно и даже неверно, т. е. несогласно с существом дела.

Основания эти следующие:

1. «По постановлению церковному, священство дается на всю жизнь: следственно, по произволу оставляющий священство виновен в нарушении церковного постановления». Митрополит Филарет формулирует на стр. 529. См. также: Дополнительный том Собрания мнений и отзывов Митрополита Филарета СПБ. 1887 г., стран. 31–35. – Правда, – сан священнослужителя не повторяется, пожизненный, – т. е. сан, – без оснований, установленных в законах или правилах церкви, – не отчуждается от лица посвящённого в оный сан. Но сан этот состоит из трех степеней. Степеней священства три: переход из одной степени и священства в другую не только допускается, но признается необходимым, в случаях удостаивания лица высшей степени священства: с посвящением лица в высшую степень, прекращается его звание по низшей степени. Значит –священство в отдельной степени дается не на всю жизнь. Кроме того, епископ, принявший постриг в монашество, перестает быть токовым, по правилу YII-го вселенского собора.

Постановление допускает несколько погрешностей

а) против правил церкви, и б) – против логики.

Во-первых, церковного постановленья, в котором бы буквально выражалось, что «священство дается на всю жизнь», нет ни в правилах вселенской церкви, ни в законодательстве русской местной церкви. Во-вторых, составитель правила выводит или заключает из этого постановления, следственно, вывод этот нелогичен, для него нет общей посылки, силлогизм не полный, в заключение прибавляет «по произволу» совершенно произвольно. Положение не логично и допускает несколько погрешностей против законов логики значит, – оно не разумно.

Таким образом заключение, утверждающее, что «по произволу оставлявший священство виновен в нарушении церковного постановления» несостоятельно: виновности нет, нарушенья нет, так как и самого постановления нет.

«Вступающий в священство дает обет или присягу ненарушимо сохранять правила и законы священства: следственно, по произволу оставляющий священство виновен в нарушении обета или присяги» (там-же стр. 530). И это положение, как и первое, выражает – неверные мысли по существу и против законов логики.

Принимющий степени диакона и пресвитера не дает никакого обета, не только юридического, но и нравственного обязательства ненарушимо сохранять правила и законы священства. Он дает присягу, обыкновенную – на верность службы. Понятия присяги и обета – не однозначные. В этой присяге вовсе нет выражения «ненарушимо сохранять правила и законы священства»: – отдельного положения, в котором бы излагались «правила и законы священства», не существует, – и не предъявляется поступающему требования «ненарушимо сохранять правила и законы». Силлогизм, в форме которого выражено и это положение:

а) не полон, – в нем нет общей посылки;

б) заключение содержит прибавку «по произволу», – каковое понятие новое, лишнее, не введенное в посылку

в) в посылке слов «виновность» в нарушении обета или присяги нет. – Словом – положение софистическое, потому что введено несколько терминов.

«В таинстве священства преподается благодать: следственно, по произволу оставляющий священство виновен в оскорблении благодати». – Всякий грешник из христиан виновен в оскорблении благодати; должен-ли и всякий христианин и за всякий грех подвергаться исключению из среды Христиан?

На языке права не может быть понятия о виновности в оскорблении благодати, так как проступка, который бы мог быть назван «оскорблением благодати», в сборниках правил нет; подыскать состав такого проступка невозможно: как же можно наказывать за несуществующий проступок? И в чем состоит виновность оскорбления благодати?

Благодать не лицо и не учреждение, доступное оскорблению.

Священник, оставляющий, по произволу, священство, виновен в причинении соблазна тем, которых должен был назидать таинствами. – Соблазн есть привлечение одним лицом другого к такому позорному действию, которое он учиняет сам. Священник не может склонить мирян к сложению сана, – стало быть, сложением сана он не может учинять и соблазна.

Особливого рода соблазн открывают приверженцы митрополита Филарета в том, что священник, по оставлении сана, «является среди людей, им исповеданных, с языком уже не так крепко связанным, как прежде», «верный благодати священства» (стр. 530), т. е. может открываться. В чем же соблазн? Фактически это предположение ничем не подтверждается, оно выдумано и совершенно произвольно, если и принять выдумку за нечто возможное, то оно может относиться лишь к священникам, а к диаконам, не имеющим права исповедовать, не может быть относимо, между тем закон ограничивает право местожительства и диаконов. Фактически подозрение не открыть; а высказывать подозрение, без факта, на целый разряд лиц едва-ли справедливо, основательно и благородно. – Предположенье допускает вероятную возможность расстройства в семействах от предполагаемого не так крепко связанного языка; а в законе полагается безусловная кара за вероятную возможность предполагаемой болтливости.

В законе не за это кара, – ею выражается опасение «послабления человеку, который позволил себе не остаться верным благодати священства».

Тем не менее, этот закон языка-то не связывает, не отстраняет возможности открытия тайн, сказанных на исповеди. Но существует государственный закон, достаточно ограждающий тайну исповеди: это – закон, не допускавший в уголовном и гражданском судопроизводстве свидетельства священников о слышанном ими на исповеди; высказанное-же ими не имеет значения достоверности. За разглашение семейных тайн может он подвергнуться, по жалобе, наказанию по закону, как и всякий гражданин.

Софистическими и противологическими доводами (доводы – в докладе комиссии стр. 7) оправдываются ограничения в гражданских, общественных и политических правах духовных лиц, оставляющих священно служебные должности в церкви. Ограничениями этими государственный закон удерживает в священных должностях и званиях лиц, не сознающих в себе надлежащего призвания и достаточных сил для соответственного правилам и назначениям церкви служения св. церкви, как учреждению и обществу, и в то же время закрывает путь к замещению сих должностей лицам достойным, чем ослабляет общественно-церковные силы, изданием специальных полицейских мер против православного духовенства, по отношении к лицам, избирающим иной род жизни и деятельности, возбуждает в обществе сомнения в свободном служении церкви духовных лиц и предположении в принужденном и подневольном духовном состоянии, и тем подрывает доверие к ним в обществе, открывает поводы и случаи выражать эти предположения и оскорблять ими лиц, преданных своему служению; принижает православное дело, сравнительно с делами других религиозных обществ, дает повод глумиться над ними поддерживает несогласие между мирянами и духовными и обособленность духовного сословия; издание особых полицейских мер, бесправность, беззащитность, материальная необеспеченность ослабляют энергию, лишают инициативы. Словом, закон этот, как дамоклов меч, грозно висит над головами духовных лиц: энергичных и бодрых – поражает, а недостойных н неспособных – ограждает и оставляет на служение церкви.

Ограничение, как наказание, – несправедливо, – как мера предупредительная – недействительная и как принудительная – неблаговидна, –как способ оказания уважения к церкви или служебному положению дела– унизительна и вредна для церкви и для дела, представляя угрозу и составляя чуждый духу христианского учения акта мести, двойной кары, вопреки апостольскому правилу: «не отмстиши дважды за едино». А потому ввиду всего сказанного, полагаю:

1) Одобренный Государственною Думою проект об отмене ограничений, политических и гражданских, связанных с лишением или добровольным снятием духовного сана и звания, принять целиком, с исключением предположенного Думою, в виде дополнения к статье 171 Устава о предупреждении и пресечении преступлений, постановления о воспрещении уволенным из духовного звания монахам проживать в 5-тиверстном расстоянии от монастыря, и подлежащего исключению по предположению особой комиссии Государственного Совета,

и 2) Все предположения особой комиссии Государственного Совета, предлагаемые ею: а) в замене статьи 12 Устава о службе по определению от правительства, б) прибавка к концу статьи 414 законов о состояниях в) изменения в п.п. 3, 4 и 5 и в начале статьи 415 законов о состояниях г) изменения в п.п. 3 и 5 и в начале статьи 428 тех же законов о состояниях и д) прибавка к ст. 179 Устава о предупреждении и пресечении преступлений – должны подлежать вполне отклонению, как противоречащие правилам и целям церкви, справедливости и законопроекту правительства, принятому и одобренному Государственною Думою.