[Рец. на:] А.И. Алмазов. Проклятие преступника псалмами (Ψαλμοκατάρα)
Критика А.И.Алмазов. Проклятие преступника псалмами (Ψαλμοκατάρα). К истории суда Божьего Греческой церкви. Одесса 1912. Стр. 84.
Перу автора настоящего исследования, известного своими трудами литургико-канонического содержания, профессора Новороссийского университета А.И. Алмазова принадлежит длинный ряд ранее вышедших в свет весьма ценных сочинений1, написанных им главным образом на основании изучения греческих литургико-канонических рукописей.
При занятиях этими рукописями, А.И. Алмазов ознакомился, между прочим, с двумя памятниками «отлучательного» моления или проследования, материалом для молитвенных формул которого обязательно служили псалмы2.
Бывают случаи, когда, за недостаточность фактических данных, суд лишен возможности с точностью установить истину по рассматриваемому им делу. Вместе с тем, и устанавливая истину, суд однако, иногда становится в невозможность воздать должное преступнику и вообще правонарушителю, за сокрытием последнего. Потребность и в подобных случаях так или иначе – и достигнуть истины, и осуществить правосудие, как известно, в давно минувшие дни породила верование в целесообразность применения здесь различных форм так называемого «суда Божьего». С церковной точки зрения, и для тех случаев, когда правонарушитель отсутствует в наличности и совершенно скрылся, мыслимо вероятная возможность – и обличать его, и воздать ему должное способом исключительным, хотя несколько и напоминающим другие церковные формы суда Божьего в тесном смысле, но только более общего характера.
Таким способом могло пониматься моление Церкви об открытии преступника, но только моление, специально назначенное для такой цели. Практиковался он не в виде простого моления об открытии преступника, но в связи с провозглашение отлучения его от Церкви, а точнее – в связи с проклинаемой его Церковью. Вместе же с этим проклятием возносилось и пламенное моление о жесточайшем и всеобъемлющем наказании преступника и о поражении его всяческими, внутренними и внешними, недугами, которые свидетельствовали всем о нём, как о преступнике и невольно вызывали бы его на самообличение и самообъявление о совершенном им преступном деянии (стр. 1–3).
По уставу последования, помещенного в первом памятнике, для его совершения, требуется пригласить семья священников, которые должны совершить литругию. По окончании литургии они должны выйти в облачении внутрь (на средину) храма. Здесь приготавливается тарелка, в которую наливается «хороший уксус», а вокруг неё ставится семь смоляных свечей. После того в тарелку кладется кусок негашеной извести в объёме одного яйца, над таким составом и должно читаться все положенное в последовании. Требование здесь свечей смоляных, которые по цвету чёрные и составляют прямую противоположность обыкновенно употребляемым в церкви восковым свечам – белым, – отчасти может быть объяснено мрачным и печальным назначением относящегося сюда обряда. Скорее же здесь исходили, по-видимому, из того представления, что подлежащий проклятию, как предаваемый во власть диавола, тем самым становится участником его царства, царство же это – ад –, по средневековым о нём представлениям – место, где грешники подлежат мучениям, между прочим, и в кипящей смоле. Что же качается до употребления смеси из уксуса и негашеной извести, то на уместность применения их привело химическое последствие такого смешения, – так называемая – бурная реакция. При ней разложение извести, под воздействием уксусной кислоты, производит кипение, сопровождаемое выделением газов, а в результате остаётся густая и очень клейкая масса, как указание на «вязание» властью Церкви совершившего преступления.
Затем, все священники берут в свои руки по одной горящей свече и, по обычному началу, совершают последование. Роль каждого священника в этом совершении, согласно уставу, несложная, и именно – каждый из них по очереди произносит предназначенную для него часть псалма и, сверх того, произносит так называемый «тропарь Иуды». Когда все семь священников исполнят это, тогда, – говорит устав, – «да отлучать и да творят отпуст, тарелку же да перевернуть вверх дном и в таком виде да оставят её внутри церкви! (стр. 4–10).
По редакции того же последования, помещенного во втором памятнике, с надписанием: «Ἀκολουθεα ἀφορισμοῦ», это последование отлучения прежде всего неразрывно связано с совершением полного цикла суточного общественного богослужения, путём некоторого приспособления к тому службы этого круга и введения в их содержание особых чтений и действий.
К литургии, и по этой редакции, как и выше, предписывается приготовить чистого уксуса и чистой извести, новый сосуд, семь же смоляных свечей и пять просфор пресных, свалянных «двигая рукою взад и вперед». – Удар в било к литургии должен делаться левой рукою; совершая же литургию священник надевает обувь с правой ноги на левую и обратно и, сверх того, облачается «во всю священническую одежду наизнанку»…При совершении литургии предлагается еще на выбор, – «когда поминаешь мёртвых, если хочешь, чтобы он (отлучаемый) помер, – помяни и его в ряду мёртвых, если же желаешь ему жить, – помяни его в ряду живых» (стр. 11–12).
В результате часто бывали случаи, когда под влиянием угрызений совести отлученный обнаруживал себя и заявлял о своём искреннем раскаянии. На подобные случаи само собой открывалось необходимость в акте снятия проклятия, – в акте церковного разрешения от отлучения.
Возникает вопрос, по каким же молитвам отдавалось столь исключительное значение именно Псалтыри. Объясняется это, по совершенно справедливому мнению профессора Алмазова, тем всеобщим почитанием, каким пользовалась Псалтырь в прежнее время и каким пользуется и теперь у религиозных людей (стр. 43).
Остаётся еще вопрос – что предполагалось реальным последствием примененной к кому-либо «псалмокатары»? первая редакция по этому вопросу говорит так: «когда человек совершит грех и принял сию псалмокатару, то спустя несколько дней – и чернеет, и вспухнеет, и расседается, и подпадает гневу Божьему».
И только кто сознаётся в преступном своём деянии, по его разрешении, «вновь оздравеет». Таким образом, в связи с применением «псалмокатары» существовала вера в то, что подпавший ей поражался неизлечимым недугом, результатом которого должна быть ужасная смерть. Этого мало. В виду того, что одновременно с проклятием возносилось моление – «да не рассыплется тело проклинаемого, конечным результатом применения «псалмокатары» считалось ещё и то, что тело умершего под ней не предаётся тлению, сохраняя безобразный вид. Отсюда, наконец, подпавший проклятию мыслился по смерти так называемым «вурдалаком», – существом, которое могло приносить всяческий вред и верование в действительное бытие которого чрезвычайно было укоренено (да имеет место и теперь) у всех греков (стр. 53–54).
Сочинение профессора А.И.Алмазова представляет несомненный интерес для лиц занимающихся вопросами литургики и каноники. Желаем его автору полного успеха в его плодотворной научной деятельности.
профессор М. Красножен
* * *
Напр., «Тайная исповедь в Православной Восточной церкви». Т. I–II. Одесса. 1894. – «Апокрифические молитвы, заклинания и заговоры». Одесса.
1901. – «Законоправильник при русском Требнике». С.-Петербург 1902.
«Канонические ответы Иоасафа, митрополита Ефесского.» Одесса. 1903. «Неизданные ответы Константинопольского патриарха Луки Хризоверга и митрополита Родосского Нила». Одесса 1903 и др.
Первый, более ранний по происхождению, памятник составляет одну из глав Номоканона, рпк. 1528 г. библиотеки Barberini № 245 (φυλ. 425–428), с специальным надписанием: «Περἰ ὅταν θέλουν νὰ ἀφορἰσουν ἄνθρωπον μὲ ψαλμοκατάραν, πῶς γίνεται».
Второй памятник, более позднего происхождения, именно 16 августа 1542 г., находится в сборнике, ркп. coll. Ottoboniana в Ватиканской библиотеке № 192. Весь сборник содержит в одном корешке ряд отдельных мелких рукописей; в одной из таких рукописей, помещенных в середине сборника, содержится собрание отлучательных или проклинательных последований.