Дискуссия

В.В. Зеньковский. Хорошо, что вы не осложнили вопроса проблемой провиденциализма. Бог участвует в процессе истории или нет?

Вы окрашиваете одной краской и Восток, и Запад в теократическую эпоху их жизни. При всем внешнем сходстве есть и разница. Духовная власть берет светскую власть – одно, а когда светская власть берет духовную – другое. Император был внешний епископ Церкви. Тут нет искажения христианства, в католическом цезарепапизме есть прямое искажение. Идея теократии существенно связана с судьбой Церкви.

Вы ответственность за судьбы мира возлагаете на христиан, а как же Вы отделяете христиан от Церкви? Как христианин может что-либо делать вне Церкви, без соучастия всей Церкви? Если Церковь не участвует в жизни, то и я тоже могу только пребывать в Церкви и молиться в ней. Уклонение от ответственности христиан ложится и на Церковь. Мне кажется, что Вы не понимаете православной позиции в этом вопросе. Даже в Византии никогда не угасала правильная ниточка правильного разрешения этого вопроса. Сервилизм, развившийся в Византии несравненно лучше, чем властвование Церкви на Западе. Теократия Запада должна была потерпеть неудачу, но интересно, что это крушение произошло не в момент высшей власти, а в тот момент, когда был выдвинут принцип свободы. Забвение принципа свободы и привело к краху западную теократию. А в характере властвования не было даже и кризиса на Западе. Крушение существовавшей теократии не уничтожает теократической природы Церкви. А что же означает? Если отказаться от тоталитарности Церкви – значит признать, что в мире есть что-то бесконечно и до конца грешное. А мы знаем, что в мире все, вплоть до мертвой природы, ищет спасения. Освящения ищет все самое трудное в жизни – вплоть до политики. А тысячелетнее Царство наступит или нет? Это же будет действующая Церковь. Церковь имеет возможность действовать. Совесть человеческая уже обмирщена, но она утончается по мере моей принадлежности Церкви.

Почему Вы говорите, что Церковь лишена возможности действия в мире? Равнодушие к власти у Церкви, сказывающееся в признании всякой власти? Если Церковь только пребывает в истории, а не влияет на нее, тогда и мне становится все все равно. Если Церковь не ответственна за историю, то и я не ответственен.

Б.И. Сове.

Н.Н. очень решительно провозгласил, что провал теократии знаменует провал теократической идеи. Я не согласен. Церковь всегда признавала свою ответственность за судьбы мира, и это сказывалось и в молитвах, особенно же в евхаристических молитвах.

Эсхатология первых христиан была евхаристическая эсхатология. Первая христианская литургия, говорящая о Парусии, говорит о том, что Христос уже пришел, что осуществилось ветхозаветное томление – Христос пришел. «Ей, гряди, Господи!» Христос пришел и царствует, и христиане участвуют в Трапезе пришедшего Христа. И отсюда вытекала их глубокая ответственность за судьбы мира – за превращение мира в мессианское Царство. Но постепенно сознание пришедшего Христа по разным причинам стало слабеть, было забыто о трудностях жизненного пути, о необходимости действовать только внутренними средствами, и тогда произошло крушение теократии. Но я должен сказать, что и на Востоке и на Западе лучшие представители теократии одинаково и чрезвычайно близко принимали к сердцу судьбы мира и страдали за него. Скажу, что у первых христиан всегда было чрезвычайно сильно чувство Церкви.

Монашество осознало действительные трудности этого пути и процесса, поэтому оно сознательно отказалось от этих путей и избрало более сложный путь воздействия на мир, преображения мира. Оно стало стремиться накопить силу духовную. Но даже в молитвах монашество никогда не забывало мира.

К.В. Мочульский.

Н.Н. принадлежит заслуга радикальной постановки вопроса. Меня поразило его утверждение о том, что Церковь пребывает в мире, но не участвует в нем. Если Церковь есть совесть мира, то это уже не означает равнодушия к миру. Говорится, нет органа у Церкви для участия в мире. Стена окружает ее. Если дан свет – в ограждении от мира, то как же его прятать, а не ставить на вершину горы, чтобы он светил миру? Мне жутка Ваша точка зрения. Только ли в Церкви дана харизма? Разве все человечество не является большой Церковью, и лишено харизмы? Но если Церковь живет в мире, в людях, – значит, она и ответственна за судьбы мира. Она есть глава всего богочеловеческого процесса.

Ж. Ламперт.

В теократии есть онтологическое ядро, заключающееся как раз в понятии власти. Несмотря на историческое искажение идеи власти, в теократической власти заключено понятие боговластия. Она есть сверхвласть, завершающаяся в любви, и Царство Божие есть теократическое царство. Мне не ясно было в словах Н.Н., о какой Церкви он говорил: об объективно ли историческом организме или о Церкви как онтологическом центре истории.

В.П. Вышеславцев.

Мне кажется, что Н.Н. затронул исходную позицию правильно. У вас есть сознание глубины антагонизма и трагичности в истории. Церковь стоит вне истории, история течет мимо Церкви. В этом трагизм нашей жизни. Те или иные решения жизни всегда иллюзорны, и мудрость Церкви в том, что она пребывает в мире, не участвуя в решениях. Слово теократия – двусмысленное слово. В нем есть слово «кратия» – это есть попытка применить божественные требования при институте меча и правовых организаций.

Что касается теократии Востока и Запада, скажу, что рабствование и власть есть две вещи коррелятивные, и пороки рабства – это похоть сервилизма, как есть и похоть властвования. Византийские цари были настоящими главами церкви: они ставили епископов, патриархов и третировали их. Даже мне кажется, что церковь в западной теократии проявляла больше мужества и силы, чем на Востоке. Образ папы, едущего навстречу к Аттиле, папы, власть имущего за мир, – прекрасный образ.

И борьба со светской властью на Западе была более мужественна и благородна. Святые Востока – всегда были мученики и от патриарха, и от императора.

Я тоже защищаю тоталитарность, но тоталитарность Церкви не есть тоталитарность, созданная при помощи власти, нет, но Церковь универсальна, у нее претензии всеобъемлющие. Церковь тоталитарна, но она овладевает миром через преображение мира, путем теозиса. При теократии теозис исключен, а по теозису Церковь обязательно тоталитарна. Органом, через который стяжается обожение, есть сердце, т. е. совесть. Церковь есть организация сердец. «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы». «Церковь не от мира сего, но она в мире сем».

Н.Н. Афанасьев.

Я нисколько не отрицаю и не утверждаю, что между Церковью и миром нет моста. Между Церковью и миром есть та эмпирическая природа, которая есть в мире. Церковь двуприродна. Она входит в эмпирический мир и она вне его. Церковь для меня совсем не равнодушна и безучастна к миру. Но в чем же ее участие? Я не говорил о космическом, о преображении мира, я говорил только об историческом процессе, и я считаю, что Церковь неравнодушна к миру, она всегда есть Церковь страждущая. Она для меня – всегда страдание, а не торжествующая теократия. В Евхаристии Церковь всегда страдает за мир. Церковь участвует в историческом процессе, но не как историческая сила, и неужели нет иного участия? Это теозис. А разве теозис есть историческая сила? В.В. не переживает трагизма христианской истории, ужасающего ее трагизма, в котором можно дойти и до личной трагедии. Евангелие есть сила, способная перевернуть весь мир, и почему же мы все – свидетели неудачи евангелизации жизни как раз в те эпохи, когда церковь владеет миром? Именно в эти эпохи и происходит крах христианизации мира. Были же христианские тоталитарные эпохи, ведь из теократии и выросла на земле мечта о земном Царстве Божием, тот же большевизм. Как не чувствовать этого трагизма? Я не вижу разницы между западным и восточным теократическим царством. Что император – наместник Бога на земле – это же есть такой термин в Византии. В Византии эти теократические стремления родились даже раньше, чем на Западе. На Западе, мне кажется, даже больше церковного сохранилось в теократии, там, по крайней мере, глава жизни был глава церкви, а не глава государства. В монашестве же я считаю правильным его протест против обмирщения церкви, как раз против того, что она выступила как историческая сила. Хотя монашество и не сказало этих слов, но все же оно было протестом против того церковного духа, который в ту эпоху властвовал. И русское самодержавие есть воспроизведение Византийской империи. Слишком часто, когда говорят о Церкви, говорят о ней как о правовом институте. Церковь не вся в этом. Если Церковь – только правовой институт, тогда нельзя отделять ответственность христиан от ответственности самой Церкви. Но для меня в историческом процессе участвует не Церковь, а только сами христиане.

Нет двух градов, о которых писал блаженный Августин. Это его ложная идея. Церковь всюду. Вы хотите с христиан снять ответственность и переложить ее на то, на что даже невозможно переложить. За 2000 лет так мало сделано христианами. Что же делать дальше? Те, кто хочет возложить ответственность на Церковь, хотят снять ответственность с христиан. Забыто, что христиане – пришельцы на земле, а не граждане мира сего, и когда они признали свое <земное> гражданство, то сейчас же создали теократию. Церковь призвана страдать в миру (в Константинову эпоху признали, что можно больше не страдать, ведь настало Царство Божие), наша Церковь – страдающая, а не торжествующая. Нельзя успокоиться на трагизме, но нельзя и не видеть его. Я думаю, что в христианстве судьбы истории предопределены: мир кончится катастрофой, об этом и Христа спрашивали. Но судьбы истории одно, а судьбы Церкви – когда и врата ада не одолеют ее – другое.

Теократия же для меня – это эпоха, лишенная совести.