Несколько слов о современном состоянии изучения святоотеческих творений в нашей духовной литературе

В настоящее время никто уже, кажется, не обвиняет нашей духовной науки и школы в пристрастии к схоластике, которой еще так недавно, если верить заявлениям нашей светской печати, та и другая платили столь обильную дань. Точно также не видно, чтобы кто-нибудь заподозревал нашу духовную науку и нашу школу в непомерном увлечении рационалистическим или папистическим направлением западной богословской науки, без помощи которой нам естественно обойтись невозможно и произведениями которой не отказывается пользоваться ни один из наших богословов. По крайней мере люди компетентные, имевшие повод высказываться по этому предмету, замечая, что «русские ученые усвоивают себе убеждение, что сколько бы они ни учились в своем отечестве, все-таки не могут достигнуть той высоты, на какой стоит заграничная, в особенности немецкая интеллигенция во всех областях умственного развития», что «русские богословы с живым интересом и не без увлечения стремятся знакомиться со всем, что в ея области производит немецкая интеллигенция», что «в нашей богословской литературе явственно обнаруживается стремление попасть в тон немецких богословских изследований, усвоить себе их научный характер», – добавляют, что такое убеждение «в известной степени справедливо», что такое стремление «имеет свои хорошия стороны», что «самая полемика против немецкого рационализма и свободомыслия, не ограничиваемого никаким авторитетом, вносит в наши богословские труды немецкие приемы, а нередко и самые результаты немецкой богословской критики», и – отнюдь при этом не высказывают подозрения или опасения, чтобы где-либо и когда-нибудь у нас это изучение немецкой и вообще заграничной богословской литературы сопровождалось неумеренностию, отсутствием критики, и какими бы то ни было злоупотреблениями (см. интересные письма о немецкой интеллигенции» – в Правосл. собеседнике 1875 г. Февраль).

Но кроме завещанной нам предшествовавшими веками весьма обширной схоластической литературы, научного достоинства которой, конечно, отнюдь нельзя отрицать безусловно, ни в смысле ея исторических заслуг, ни в смысле ея пригодности для целей современного нашего богословского преподавания, – кроме современной немецкой и вообще заграничной богословской литературы, обстоятельное знакомство с которой год от года становится для нас все более и более обязательным, по мере того, как благодаря старокатолическому движению в Германии, а также англо-католикам, все более и более усиливаются на западе симпатии к Церкви восточной, – кроме этих двух духовно-образовательных рессурсов, у нас, как известно, существует еще один, и притом гораздо более важный источник богословского знания, на который издавна, со времен братьев Лихудов, не переставали с особенною настойчивостию указывать нашей духовной школе лучшие умы и лучшие представители нашей Церкви, именно те, которые утверждали, может быть несколько односторонне, что «для России есть своя школа и своя ограда истинного просвещения – Церковь»: разумеем литературу святоотеческих творений. В каком положении находится в настоящее время у нас разработка этого первоисточника нашего богословия?

Вопрос этот возникает в виду факта, случайного, конечно, но тем не менее не лишенного своего рода знаменательности: с настоящего года ни одно из наших духовных изданий не печатает более на своих страницах святоотеческих творений в переводе на русский язык, – что доселе каждое из них считало своею священною и непременною обязанностию. Почтенная ученая корпорация московской духовной академии еще с прошедшего года прекратила (или может быть только приостановила) свое издание «творений святых отцов в русском переводе», которое с такою энергиею и с таким достоинством вела столько лет, – придя, вероятно, к убеждению, что уже исполнила свой долг, завещанный ей волею блаженной памяти московского митрополита Филарега... Что же? Наличным количеством имеющихся уже в нашей литературе переводов святоотеческих творений исчерпываются ли существующия у нас в этом отношении потребности русской духовной науки?..

Литература переводов святоотеческих творений на русский язык – в их полном составе и систематическом виде – в настоящее время имеет уже у нас свою историю. После многочисленных, но отрывочных и случайных переводов лучших мест из св. отцов, какие в избытке появлялись в наших двух старейших духовных журналах – «Христианском чтении» и «Воскресном чтении» за первые годы их издания, почин этого дела в более научной систематической форме, по мысли покойного митрополита Филарета, принадлежит московской академии, предпринявшей свое издание в начале сороковых годов. Издание это не всех удовлетворяло: слышались сожаления о том, что оно лишено хронологического порядка и той систематичности, какая существует в известном издании Миня Patrologiae cursus completus, что переводчики непомерно заботясь о близости перевода к подлиннику, жертвуют нередко чистотою и правильностию русской речи, и проч. Издание начато было по неизвестным соображениям прямо с творений св. Григория Богослова, – причем предшествовавшие века истории христианской литературы оставлены были без внимания. Правда, творения мужей апостольских были переведены уже раньше в Христианском чтении за первые годы (послание св. ап. Варнавы, св. Климента Римского, Игнатия Богоносца, Поликарпа, творения св. Иустина Философа – кроме разговора с Трифоном иудеянином, который в удовлетворительном отдельном переводе преосв. Иринея существовал еще раньше); но это не помешало несколько позже «Православному Собеседнику» напечатать на своих страницах новый перевод посланий св. Игнатия, как и вообще не устраняло возможности и пользы нового критического издания всех творений мужей апостольских, при пособии позднейших изследований в области патрологии, что и сделал с большим уменьем редактор «Православного Обозрения» – в первых годах этого издания. Творения каждого святого отца почтенная ученая корпорация московской академии сопровождает помещаемою в прибавлениях подробною его биографиею, состоящей большею частию из фактических подробностей о жизни св. отца, ученым образом обследованных, но не всегда содержащей в себе подробную критическую библиографию самых творений и оценку предъидущих изданий что обыкновенно находим в западных изданиях подобного рода. Как бы то ни было, нельзя не отнестись с глубокою благодарностию к труду московской академии, давшей таким образом нашей литературе более или менее удовлетворительный перевод почти всех главнейших святых отцов периода вселенских соборов – этого золотого века святоотеческой литературы. Затем последовало издание «Христианским Чтением» творений Златоуста, Федора Студита, Евсевия Кесарийского, Германа, патриарха константинопольского и других. Далее «Православный Собеседник» напечатал новый перевод толкований на евангелия и послания апостольские Феофилакта Болгарского, в виду нарочитой пригодности этих сочинений для целей противураскольнической полемики, которой посвятило себя на первых порах почтенное казанское издание. «Православное Обозрение», после попытки издавать апокрифические евангелия, не удавшейся по условиям цензурным, приступило к изданию творений мужей апостольских и апологетов, и сделало это издание, закончив св. Иринеем Лионским, по всем правилам и со всеми приемами ученого критического издания. Издание это, по нашему мнению, было решительно лучшим в ряду подобных, пока «труды киевской академии» не предприняли, по мысли Государыни императрицы, издания русского перевода творений св. отцов церкви западной. Но выпустив в свет с прекрасно составленными критико-биографическими эпизодами творения св. Киприана Карфагенского, блаж. Августина и блаж. Иеронима, почтенная киевская ученая корпорация приостановила (если не прекратила) свое прекрасное предприятие. После этого лишь в «Руководстве для сельских пастырей» за прошедший год явился полный перевод творения св. Григория Двоеслова – «de cura pastorali». С нынешнего года, как мы сказали, уже ни один из наших духовных журналов не дает больше переводов святоотеческих творений, хотя, нам кажется, этого важного дела отнюдь нельзя считать на столько полно осуществленным, чтобы уже ничего не оставалось более делать в этом отношении нашим духовным журналам, еслибы редакции их, в интересах наибольшего распространения своих изданий, не сочли нужным по возможности устранить из них архаический элемент, заменив его статьями, имеющими в виду удовлетворение более насущных потребностей современной религиозной жизни нашего читающего общества. Не говоря уже об учителях Церкви и церковных писателях периода, следующего за вселенскими соборами, из первых веков христианства и времен вселенских соборов далеко не все имеется в русском переводе. Так в нем отсутствуют такие имена, как св. Климент Александрийский (из творений которого на русский язык в полном составе переведено одно лишь слово его «о том, какой богач спасется»), отец христианского богословия – Ориген, св. Амвросий Медиоланский (творения которого в старых, начала настоящего столетия, переводах давно уже сделались библиографическою редкостию) и мн. др.

Другой подобный факт, – на котором мы останавливаемся также не без некоторого недоумения: ни в литературе нашей, ни в школе не видно ни откуда внимания к богословским сочинениям Хомякова, человека, самым основательным образом изучившего западную богословскую науку, преимущественно рационалистическую, но не хотевшего стать к ней в рабские отношения и съумевшего с замечательным чутьем угадать в литературе святоотеческих творений восточной Церкви светочь на пути к религиозной истине и из непосредственного изучения их извлечь такой богатый запас оружия для своей блестящей и оригинальной апологии православия от нападений папства и протестантства. В этом игнорировании нашей литературой замечательного богослова-мирянина, который, появись он у тех же немцев, несомненно приобрел бы у них значение в роде того, какое имели там Шлейермахер или Роте, нам хочется, впрочем, видеть простое недоразумение. С своей стороны усматривая в богословских сочинениях Хомякова образец непосредственного, глубокого и целостного изучения святоотеческих творений, мы останавливаемся на этом факте в настоящем случае лишь как на поводе к тому, чтобы напомнить о значении непосредственного изучения святоотеческих творений если не для нашей духовной школы и литературы, что конечно, каждому хорошо известно, то для каждого христианина и в частности для тех любителей духовной науки, которые, подобно Хомякову, интересуются ею независимо от каких бы то ни было профессиональных задач. Для этого не нужно говорить много о значении святоотеческих творении вообще; достаточно указать на святоотеческие произведения классических веков христианства, веков вселенских соборов, – тех веков, когда отцами мыслителями, лучшими представителями эллинской учености и образованности, выработана полная и стройная система христианского мировоззрения, наукообразное изложение христианских догматов и морали. Непосредственное изучение этих творений – мало того, что дает нам знание богословия, какого не может дать никакое школьное преподавание: оно дает возможность проникать так-сказать в самый процесс созидания христианского учения, христианизирует нашу мысль, сродняет наш дух с строем идей, над разработкою которых с таким вдохновением и энтузиазмом трудились святые отцы. Изучая непосредственно эти творения, мы сами безотчетно, но тем не менее неотразимо – еслибы можно было так выразиться – заражаемся этим вдохновением и энтузиазмом, заражаемся тою свежестию и непосредственностию христианской мысли и христианского чувства, какие составляют неотъемлемую принадлежность первобытного христианства. Путем непосредственного проникновения в этот родник христианского духовного творчества христианские идеи так-сказать ассимилируются в отправлениях нашей внутренней жизни и становятся неотъемлемым и самым дорогим ея достоянием. И какое своеобразное впечатление выносит внимательно изучивший святоотеческие творения богослов, когда видит, как, несмотря на все безконечное разнообразие идей и направлений мысли в этих творениях, определяемое разстоянием времени, места, индивидуальными особенностями лиц, характерными отличиями стран и народов, все это разнообразие сходится в единстве основного учения, так что все различные творения святых отцов суть не что иное, как стронные части одного стройного организма церковного учения!

В виду таких соображений, можно ли не пожалеть, что перевод святоотеческих творений у нас вдруг повсеместно прекратился в то время, когда не сделана, может быть, и половина дела! Мы не позволим себе думать, чтобы этот факт означал, что один из первоисточников нашего богословия забыт, или даже, что он не занимает в нашей науке должного значения; но в тоже время в нашей литературе мы имеем слишком немного данных, чтобы утверждать, что самобытная разработка святоотеческих творений для целей ли школьного преподавания или для целей духовно-литературных вообще имела у нас в настоящее время то широкое развитие, какого естественно желать в виду основных задач нашей богословской науки и наиболее насущных потребностей нашей религиозно-церковной жизни. Не знаем, на сколько то будет справедливо, но мы склонны думать, что употребление святоотеческих творений доселе в нашей литературе и школе имеет характер более отрывочный, так-сказать сентенционарный, в роде того, какое имело место в век диакона Варнефрида или Рабана Мавра: то-есть, что у нас доселе пользуются лишь несколькими, издавна приводимыми в курсах богословия изречениями, так-называемыми классическими местами, из святоотеческих творений, вместо того, чтобы изучать мировоззрение каждого святого отца в его целостном виде, изучать каждого святого отца, как историческую личность, как представителя и выразителя в христианском мире духовного и умственного настроения, характеризующего эпоху, и, главное, как орган церковного предания, более или менее полно воспроизводящий веру целой Церкви и ея учение в данный период времени.

Когда историки всеобщей литературы – Шерр, Гетнер, Дрэпер и другие игнорируют в своих произведениях эту отрасль литературы, отводя для нея в своих курсах самое мизерное место, как предмету, имевшему лишь свое специфическое значение для богословия, – мы это понимаем, понимаем, что имея такую предвзятую мысль относительно значения святоотеческих творений им трудно в этих творениях усмотреть явление всемирно-историческое, выражающее мировоззрение и всю совокупность интеллектуальных интересов громадного по объему пространства времени и колоссального по своему грандиозному содержанию периода в развитии человеческой мысли и всемирной культуры. Для них – этих историков – святые отцы Церкви не более, и не иное что, как люди специальной профессии, которая и в то время не имела преобладающего и и заправляющего значения, а в наш век и окончательно – все более и более – утрачивает свое значение, и им естественно проходить их молчанием или упоминать вскользь, мимоходом. В этом отношении в нашей, по крайней мере, литературе, посчастливилось – лишь одному Максиму Турскому, проповедями которого г. Стасюлевич нашел возможным воспользоваться в своей «истории средних веков» как источником для политической истории того времени, да В. И. Ламанский в своем недавнем чтении в славянском комитете представил очерк государственных и политических понятий отцов Церкви (очерк этот – отрывок из сочинения, которое печатается в имеющем выдти в непродолжительном времени в свет славянском сборнике). Но не так, конечно, думает наша духовная школа, и вот почему нельзя не пожелать, чтобы в ней употребление святоотеческих творений сентенционарное и отрывочное заменилось целостным изучением каждого отца, чтобы ясен был индивидуальный образ его личности и его мировоззрения, его значение для своей эпохи и в ряду других деятелей христианской мысли и общечеловеческого развития. А для этого, очевидно, необходимо нам иметь полный перевод святоотеческих творений на русском языке, – только в этом случае такое изучение может сделаться общедоступным и одинаково возможным не только для лиц профессиональных, но и для каждого желающего посвятить себя этой отрасли знаний¹.

В виду того, что ученые корпорации наши и периодические духовные издания с настоящего года прекратили свои полезные работы в этом направлении, для чего, конечно, они имели свои достаточные основания, дав, в замен святоотеческих творений, перевод других, по характеру и потребностям времени не менее важных отделов древне-христианской письменности (имеем в виду перевод на русский язык древних литургий предпринятый Христианским чтением, вызванный потребностию, возбужденною в этом отношении старо-католическим движением) нельзя не отнестись с полным сочувствием к трудам частных лиц, посвящающих себя от времени до времени этой отрасли литературной деятельности, каковы, например были в недавнее время труды архимандрита Климента (перевод «бесед св. Григория Двоеслова» Спб. 1860 г.), г. Карнеева (перевод сочинений Тертуллиана и Лактанция, кажется не довольно точный, но за то блистающий изяществом и правильностию русской речи), а в наше время переводы Оптиной пустыни и компиляции из святоотеческих творений покойного преосвященного Игнатия Брянчанинова, и каков, наконец, недавно появившийся перевод творения св. Амвросия Медиоланского de offиcииs mиnиstrorum («О должностях священнослужителей Церкви Христовой. Из творения св. Амвросия, епископа Медиоланского – de offиcииs mиnиstrorum. Киев 1875) г. Поспелова. Последнее издание отчасти удовлетворяет изложенным выше требованиям относительно издания свято-отеческих творений: третью часть книги (стр. LXXXIX + 222) в виде предисловия к сочинению Амвросия составляют два очень недурно составленные этюда: один – о жизни, личности и мировоззрений святого Амвросия, другой – критический обзор его сочинения de offиcииs mиnиstrorum. Одобряя, впрочем, труд г. Поспелова, мы не можем не выразить сожаления, что почтенный переводчик нашел достаточным предложить своим читателям творение св. Амвросия не в полном составе, а лишь те главы из трех книг de offиcииs, которые имеют, по соображениям издателя, ближайшее отношение к жизни и деятельности современного православного пастыря: нам кажется, что обстоятельства, среди которых приходится действовать современному священнику, настолько существенно разнятся от обстоятельств времени Амвросия, что едвали в его произведении можно указать что-либо специально приспособленное к современным нуждам пастырской жизни и деятельности; по своему содержанию и характеру творение св. Амвросия такого рода, что может и должно иметь значение для пастырей Церкви всех времен, а не одной какой-либо эпохи. Тем меньше, нам кажется, можно согласиться с почтенным переводчиком в том, чтобы он имел право делать в тексте творения св. Амвросия «сокращения или соединения». Подобный способ издания давно уже отвергнут критикой не только относительно святоотеческих творений и вообще произведений древности, но и относительно произведений светской беллетристики. Впрочем и в том виде, в каком сделан г. Поспеловым перевод творения св. Амвросия, оно с пользой восполняет итог отрывочных и неполных переводов из святоотеческих творений, какой имеется уже в нашей литературе – в «Христианском Чтении» и в «Воскресном Чтении» за прошедшие годы, а равно в других наших духовных изданиях.