Из переписки по вопросу о применении русского алфавита к инородческим языкам

Следующие за сим документы, – числом шесть, – печатаются отдельною брошюрою с разрешения Господина Министра Народного Просвещения, последовавшего по представлению бывшего Господина Попечителя Казанского учебного округа и по соглашению с Министерством Внутренних Дел, и изложенного в предложении Его Высокопревосходительства от 20 Сентября 1883 года за № 11948, а нижеподписавшемуся сообщенного в предложении Г. Управляющего Казанским учебным округом от 30 того же Сентября за № 4284.

Николай Ильминский.

Туркестанский Генерал-Губернатор по управлению учебными заведениями.

№ 58. 1 Марта 1876 г. Г. Петербург.

Милостивый Государь, Граф Дмитрий Андреевич!

Предполагая с возвращением в край поручить Управлению учебными заведениями Туркестанского края заняться подготовительными работами для инородческого образования и прежде всего составлением транскрибированных учебников первоначального обучения, имею честь покорнейше просить указания Вашего Сиятельства относительно характера письмян, кои должны иметь приложение к транскрипции.

Сколько мне известно, между нашими специалистами, занимающимися инородческим образованием, не состоялось до сих пор общего соглашения, каким алфавитом транскрибировать учебники. Мнения расходятся: одни при составлении учебников вводят в русскую азбуку, принимаемую для транскрипции, новые буквы с диакритическими знаками; другие, транскрибируя, принимают алфавит не одной русской азбуки, а вводят буквы из греческого и латинского алфавита, и наконец третьи принимают одну только русскую азбуку в той форме, как она преподается у нас в школах, без всяких нововведений.

Признавая то важное значение, какое имеет печатная книга среди народа, между областями одного государства, среди инородцев одноплеменных, я в виду того неудобства, которое естественно должно выйти из того, если бы книги для начального обучения, напр. для киргиз Оренбургского края, печатались одной системой транскрипции, для киргиз Туркестанского края другой, для башкир третьей и т. д., нахожу более целесообразным в этом деле иметь одну утвержденную систему транскрипции. При существующем разногласии между учеными ориенталистами по этому вопросу, никакие комиссии не приведут их к соглашению, почему было бы желательнее, чтобы Ваше Сиятельство, приняв на себя ходатайство, испросили Высочайшее повеление относительно принятия той или другой системы транскрипции и тем прекратили бы дальнейшее пререкание между составителями учебников для инородцев относительно алфавита.

Мое личное мнение в данном случае, основанное на серьезном обсуждении этого важного вопроса и имея в виду главную цель, которую должна иметь транскрипция, именно облегчить начало к изучению государственного языка нашего и тем дать средство к объединению различных народностей, заключается в необходимости, чтобы все учебные округа, в которых есть инородцы, приняли для транскрипции русскую азбуку в том виде, какою она изучается в наших школах, без всяких изменений и дополнений диакритическими и другими знаками. – Кроме главной цели, о которой я упомянул выше, не могу не выразить мнения моего, что надобности в добавочных буквах и разных диакритических знаках никакой не встречается, ибо русская азбука вполне достаточна для выражения фонетики всех известных нам восточных наречий. – Способ произношения различными племенами, говорящими даже одним и тем же языком, весьма различен: так, «казак» или, как мы обыкновенно называем, «киргиз», большой, средней, малой орды, и кара-киргизы говорят одним и тем же языком, но произношение их весьма различно. Этого нюанса никакие знаки не уловят, и их пришлось бы иметь многое множество и притом для каждого наречия особые знаки. – Тот, кто свой способ произношения усвоил себе с молоком матери, тот будет читать по своему, какие бы знаки ему ни ставить над буквами или под буквами, а русский, знающий свою родную азбуку, сумеет, прислушаясь к произношению того племени, где ему придется быть учителем, произносить а, е, и, о так, как их произносит народ, а знаки этому не научат, – словом увлекаясь тонкостями, по пословице «le mieux est l’ennemi du bien», дело транскрипции лишь запутывается, не принося существенной пользы.

С истинным почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего Сиятельства покорнейшим слугою К. фон Кауфман.

* * *

По письму Вашего Превосходительства от 3 Марта, я прочел мнение Туркестанского Генерал-Губернатора и считаю приятным долгом заявить, что не только вполне разделяю его основания, но и глубоко сочувствую главной его мысли.

Вопрос об удачнейшей передаче татарского и киргизского языков русскими буквами служил, в течение последнего года, предметом частых и, могу сознаться, заботливых объяснений, как личных с знающими эти языки жителями Оренбурга, так и письменных, – с знатоками вообще Востока, гг. Григорьевым и Ильминским. Результат подобных объяснений сопровождался убеждением, что самое лучшее, вернейшее и простейшее средство заключается в применении к татарскому и киргизскому языкам русской азбуки без всякого её изменения или дополнения. Что эта мысль стала в последнее время осуществляться и на практике, даже в Казани, по крайней мере в трудах, печатаемых под руководством г. Ильминского, доказывается изданными, вторым еще более третьим изданием, книжками для первоначального чтения в школах инородцев – черемис, чувашей и др. – Почти то же обнаружилось и в пособиях по киргизскому языку в Туркестанской области у г. Терентьева, а также и в печатных руководствах по татарскому языку для Крымских татар. Удобство применения неизмененной русской азбуки к татарским наречиям с положительностью высказывалось мне и В. В. Григорьевым, даже несколько дней сему назад.

Под влиянием всех этих опытов и убеждений сведущих людей, я не стеснился выразить согласие и Инспектору татарских, башкирских и киргизских школ Оренбургского учебного округа, г. Катаринскому, на приготовление им небольших книжек по-киргизски чистыми русскими буквами, для начального чтения в школах киргизских.

Замечание Генерал-Губернатора Кауфмана 1-го на счет необходимости единства в транскрипции на русской алфавит всех татарских наречий на всем пространстве размещения их в русском государстве, по моему убеждению, имеет глубокий смысл – и политический, в силу объединения народов одним правительственным алфавитом, а чрез него и языком государственным, и практический, в виду удобства перехода, при изучении русского языка, от туземных книг с русским алфавитом к книгам чисто русским.

Нет, смею думать, надобности доказывать, насколько неизбежен подрыв доверия в инородцах к силам русской цивилизации, если бы продолжалось резкое различие в мерах образования одного и того же инородческого народа, живущего неразрывною цепью в трех смежных учебных округах.

С истинным почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего превосходительства покорнейшим слугою П. Лавровский.

* * *

Из документов, сообщенных мне Вашим Превосходительством при предложении от 13 Апреля за № 1441, видно, что Г. Туркестанский Генерал-Губернатор, во-первых, желает, чтобы было исходатайствовано Высочайшее повеление относительно принятия той или другой системы транскрипции в книгах, составляемых на инородческих языках для первоначального обучения инородцев, так, чтобы эта система была обязательна для всех учебных округов, в которых есть инородцы; во-вторых, находит со своей стороны нужным принять для сказанной транскрипции русскую азбуку без всяких дополнений и изменений, как потому, что русская азбука вполне достаточна для выражения фонетики всех известных нам восточных наречий, так и в виду главной цели, которую должна иметь транскрипция, именно – облегчить начало к изучению государственного языка нашего и тем дать средство к объединению различных народностей.

Г. Попечитель Оренбургского учебного округа вполне разделяет мысль и основания Его Высокопревосходительства, и в доказательство своего убеждения ссылается между прочим на меня и на издаваемые под моим руководством книжки для первоначального чтения в школах инородцев – черемис, чувашей и других... Почти то же обнаружилось (присовокупляет Петр Алексеевич Лавровский) и в пособиях по киргизскому языку в Туркестанской области у г. Терентьева а также в печатных руководствах по татарскому языку для Крымских татар.

Возбуждаемый вопрос о транскрипции, относящийся собственно к языкам татарскому, киргизскому и башкирскому, или к языкам татарского семейства, по-видимому, распространяется на все инородческие, даже финские языки, находящиеся в трех соседственных между собой учебных округах.

С самого начала считаю нужным сделать следующую оговорку. Принимая близкое участие в деле инородческого образования и особенно в переводе и рассмотрении книг для инородцев в продолжении четырнадцати лет, а восточными языками занимаясь около тридцати лет, я естественно воспитал в себе практическое направление, и потому мои соображения в настоящем вопросе обусловливаются и ограничиваются опытными данными и не могут иметь той широты и абсолютности, какие свойственны чисто теоретическим рассуждениям.

Обращаюсь к своему опыту.

Первая книжка па татарском языке, русскими буквами, переведена и напечатана мною в 1862 году. Это букварь со статьями христианского вероучительного и молитвенного содержания, для крещеных татар. Должно заметить, что еще в 1847 году, по случаю отпадения крещеных татар в магометанство, обусловливаемых и официально объясняемых преимущественно незнанием ими Православной Веры и непониманием церковного Богослужения, последовало Высочайшее повеление о переводе на татарский язык главнейших богослужебных книг. Вследствие этого и были переведены: Литургия Св. Иоанна Златоустого, Часослов и Евангелие. Эти переводы сделаны были на язык книжный магометанский и напечатаны арабскими буквами. В переводной комиссии состоял и я, как лицо впрочем второстепенное, и я вполне разделял магометанско-научный взгляд на язык и алфавит татарский, и сказанные переводы мне представлялись основательными и удовлетворительными. По окончании уже этой работы привелось мне в 1856 году на месте осведомляться о пригодности её для крещеных татар, и я увидел, что наши переводы, особенно Литургия и Часослов, для тех почти совершенно непонятны и потому бесполезны. После того, непосредственное знакомство с крещеными татарами, киргизами и частью туркменами охладило мою прежнюю ревность к книжному татарскому языку и воспитало во мне решительное уважение к живой народной речи, как единственному верному памятнику данного языка. Народный язык я стал считать особенно важным и необходимым в деле миссионерском и учебном. Арабско-татарский алфавит я разлюбил, особенно тогда, когда во время своей трехлетней Оренбургской службы увидел его несоответствие киргизской фонетике и вообще неспособность к выражению звуковых особенностей разных Тюркских наречий. В букваре 1862 г., составленном под влиянием уже этого взгляда, я старался употребить народный татарский язык, каким говорят старо-крещеные татары Мамадышского уезда, Казанской губернии, среди и при помощи которых я переводил букварь. Главная моя забота была о народности языка; алфавит же имел второстепенное значение. Я принял русский алфавит потому, что крещеные татары вообще не знакомы с арабскою грамотою, а некоторые, обучавшиеся в русских школах, довольно хорошо умели читать по-русски. Русский алфавит и русскую систему письма я принял целиком; я писал так, как мое ухо слышало татарские звуки; но долголетняя привычка к арабско-татарской книжной орфографии препятствовала мне вслушиваться в точное произношение татарских слов. На первых порах я находил нужными только два знака: ҥ (слияние н и г для обозначения носового н) и ÿ; последнее для одного только слова ÿй – дом, в отличие его от слова уй – мысль. В 1863 году положено в Казани небольшое начало для учения крещено-татарских детей, а в 1864 году формально открыта Казанская крещено-татарская школа, от которой чрез два после того года начали отделяться отрасли – школы в крещено-татарских селениях разных уездов и губерний, пользующиеся руководством и направлением Казанской школы и имеющие для начального обучения детей те же книги на татарском языке. Более тесное сближение с крещеными татарами служило к исправлению языка переводов и обнаружило неудовлетворительность моей орфографии, и каждое новое издание имело некоторые разности, так что орфография в главных и существенных чертах окончательно установилась в 1866 году в издании Евангелия от Матфея. К числу важных особенностей татарской фонетики относится то, что кроме звука у, ясно и определенно произносимого как в русском языке, татары имеют другой звук, который для моего слуха был неуловим, составляя что-то среднее между у и о, во для природного слуха татар конечно он был совершенно ясен: его мы стали писать буквою о. Точно так же при ясном и определительном и есть неопределенный беглый звук, средний между и и е, который мы стали писать буквою е. Замечу кстати, что в киргизском языке существует обратное явление: определительное и ясное произношение имеют о и е, а у и и произносятся бегло. Таким образом по-татарски: кул – рука, кол – раб, бирь – дай, берь – один; а в киргизском – совершенно наоборот: кол – рука, кул – раб, берь – дай, бирь – один. В этом отношении с киргизским языком сходны языки: Алтайский и Турецкий. Далее в языках татарской группы существует закон созвучия, по которому в данном слове со всеми его приставками и окончаниями должны быть или все твердые гласные, или все мягкие. Поэтому гласные буквы в татарском языке идут следующими парами: а, ӓ (я); у, ӳ (ю); о, ӧ; ы, е (э), (и не имеет у татар соответственной пары). При своем консерватизме, я в окончательно установившейся орфографии употреблял русские мягкие я и ю где можно, т. е. после согласных, а в начале слов должен был писать ӓ и ӳ; точно так же вместо е я писал в начале слов э. Таким образом в наш крещено-татарский алфавит вошли буквы с различительным двоеточием ӓ, ӧ, ӳ. Отсюда видно, что буквам о, ӧ и е я дал условное значение неопределенных и беглых татарских звуков, не обозначив этого никакими знаками, потому собственно, что у татар нет звуков ясных, соответствующих русскому произношению этих букв. На том же основании я употребляю букву ж в значении дж ( = итальянск. j), которое находится обыкновенно в начале слов на месте турецкой согласной й: так как чистого русского звука ж у татар вовсе нет, то условно принятая мною в сказанном значении, эта буква не представляет в татарском письме никакой сбивчивости. В других инородческих языках может быть другое распределение гласных и согласных звуков по отношению к русским звукам, которое сделает необходимым принять какие-нибудь отличительные значки на русских буквах, во избежание сбивчивости. Так наприм. у чуваш весьма характеристичны и в языке существенны беглые звуки, которыми многие слова отличаются от других слов сходного состава по звукам, но разных по значению. Г. Яковлев в своих чувашских переводах для выражения этих беглых звуков, сначала принял было ъ и ь в их древнем значении кратких гласных или полугласных; зато он не писал этих букв в конце слов в значении твердого и мягкого знаков, как они употребляются теперь в русском языке. Но так как многие русские люди скандализировались, видя ъ, ь в средине и даже в начале слов, то г. Яковлев заменил их буквами а, е (с кратким над ними знаком). – Скажу кстати о турецком и древне-тюркском согласном й ( = Лат. j.). Этот согласный звук в разных наречиях получает разные произношения, всегда впрочем очень смягченные или йотированные. У татар он произносится: у иных как дь, у других как дзь, у некоторых зь, у киргизов как жь, у алтайцев как ть, у шорцев (тоже на Алтае), как чь, у чуваш как сь. И вот находится очень много слов, начинающихся в древне-тюркском языке с согласного й и существующих теперь во всех сказанных языках и подречиях, которые только и оразноображиваются сейчас объясненным произношением начального звука. Если бы я начал писать свои переводы среди крещеных татар напр. Мензелинского уезда, где этот звук произносится как зь, я не мог бы его выразить прямо русскою з, потому что она часто встречается в татарском языке в своем правильном русском произношении, и поневоле должен бы был отметить йотированное значение её каким-нибудь значком. Гораздо удобнее было бы означить этот звук например латинским j, который бы дал тожественным словам одинаковое начертание, а произносился бы в каждом наречии по своему и, как знак посторонний, не производил бы путаницы при переходе инородцев к чтению русских книг. Относительно того же звука в чувашском языке присовокуплю, что г. Яковлев пишет его знаком ç, а г. Золотницкий в своем корневом чувашско-русском словаре и новейших своих переводах выражает сочетанием сь.

Кроме приспособления русских букв к татарским звукам, мне пришлось постепенно изменять и установлять орфографию. В первом издании букваря я писал су – вода, аул – деревня, аю – медведь. Теперь мы пишем сыу, ауыл, айыу. Это сочетание ыу, род двугласной, внушено мне крещено-татарскими мальчиками, учениками Казанской школы, которые по чутью употребляли его в своих письмах, но оно совпадает с нормальным составом слов в основном тюркском языке. Должно заметить, что, когда в наших переводах не было установившейся более или менее рациональной орфографии и определенного алфавита, обучающиеся татарчата постоянно путались и затруднялись в своих письменных работах. Орфография наша окончательно выработалась при их содействии и избавила их от всяких колебаний и недоразумений. Определенность алфавита и орфографии и возможная приспособленность её к действительной сущности инородческой фонетики полезны в учебном деле, потому что при самом первом обучении грамоте установляют в учащихся ясное и определенное представление об отношении буквенных знаков к звукам языка.

После того как татарчата усвоят чтение на своем родном языке, они легко переходят к чтению русских книг. Но опыт показал, что они долго ошибаются как в чтении русских книг, как особенно в письме под диктовку, а также в письме русских слов, заученных ими с устного произношения. Эти ошибки происходят большею частью от условного употребления букв у, о, и, е. Татарчата нередко смешивают и перепутывают у с о, и с е, смотря потому, есть ли над этими гласными ударение, или нет. Поэтому, после усвоения инородческими учениками чтения книжек на своем родном языке и твердого знакомства с русскими буквами, примененными к их языку с какими-нибудь дополнениями и изменениями или без всяких изменении и дополнений, во всяком случае, необходимо нужно, при переходе к русскому чтению, снова пройти русскую азбуку и отчетливо уяснить точное значение тех же букв в русском языке.

Из этого опыта видно, что некоторое затруднение перехода инородцев от своих книжек к чтению русских книг зависит не от диакритических знаков или каких-либо дополнений в алфавите, а от той разности, какая существует между фонетикой русской и таковой данного инородческого языка, вследствие чего инородческие ученики привыкают соединять с иными буквами звуковое значение, отличное от русского произношения тех букв. Поэтому легкость сказанного перехода будет зависеть не от отсутствия изменений и дополнений в русской азбуке, а от устранения всяких недоразумений чрез разъяснение подлинного русского произношения букв.

Русский алфавит в крещено-татарских книгах, благодаря размножившимся школам и довольно значительному уже числу обучавшихся и учащихся в них крещеных татар, а главное благодаря простоте и народности языка, на котором составлены эти книги, можно сказать, упрочился в крещено-татарском населении в Казанской, Вятской, Уфимской и частью Оренбургской губерниях, и оказывает важную услугу в миссионерском отношении. Русский алфавит резкою гранью отделил крещеных татар от их магометанских единоплеменников. Если бы христианские книги на татарском языке писались арабскими буквами, в таком случае они могли бы облегчать переход к магометанской грамоте и чрез то увеличивать и без того значительное число поводов к отпадению крещеных татар в магометанство. Но это миссионерское значение русского алфавита зависит от совершенной, и внешней и внутренней, разности его от арабского алфавита и ни сколько не уменьшается от каких-нибудь, во всяком случае незначительных, изменений и приспособлений, не изменяющих существенно общего вида русского письма.

Политическая и культурная сторона вопроса основывается на мотивах особого рода. Алфавит служит обыкновенно признаком и памятником соотношений религиозных. То почти историческая аксиома, что когда один народ принимал от другого народа веру, то вместе с верой принимал от него и алфавит. В христианском мире примером этого служат западные народы, Славяне, Копты: последние имели пред тем самостоятельное и весьма древнее египетское письмо; в магометанском мире – все народы, принявшие закон Магомета и вместе с ним арабский алфавит, в том числе Персы, которые имели самостоятельную письменность и свой алфавит. Так сильна религия в жизни народов: она способна совершенно изменить народное миросозерцание и внешний быт и, что всего важнее в занимающем нас вопросе, соединить данный народ внутренними, искренними, духовными узами с тем народом, от которого он заимствовал свою веру. И в настоящее время крещеные татары и другие инородцы охотно принимают русский алфавит, именно благодаря связующему православию, которое они называют русской верой. Если бы каким-нибудь чудом все подвластные России племена, исповедующие магометанство, вдруг приняли православную веру, то и русский алфавит вошел бы к ним без всякого затруднения. Но пока они остаются в магометанской вере, до тех пор русской азбуке будет крайне трудно бороться с алфавитом арабским. Если, в виду тех или других соображений, необходимо ввести в языки магометанских племен русскую азбуку, то нужно найти или создать какую-нибудь опору для неё в симпатии магометан. За недостатком религиозного сочувствия, можно опереться, например, на идее звукового преимущества. Арабский алфавит очень неудобен для языков татарских, потому особенно, что он беден знаками для гласных звуков, которыми напротив языки татарской группы богаты. В них гласные звуки составляют не менее существенную и прочную часть слов, чем согласные. В добавок, гласные звуки имеют довольно большое значение в диалектических разностях разных языков и наречий татарской группы. Сравнивая языки татарский и киргизский, можно сказать, что арабско-татарское письмо еще мало-мальски идет к татарскому языку, но уже совершенно не годится для киргизского. Оно делает даже то, что стушевывая и скрывая фонетические особенности киргизского языка, для последнего существенно важные, влечет его к поглощению языком татарским и следовательно к уничтожению. Сколько мне известно, в степях киргизских есть не мало людей, получивших образование в кадетских корпусах, Оренбургском и Омском, в Оренбургской школе для киргизских детей, в маленьких начальных школах, основанных В. В. Григорьевым во время его управления Оренбургскими киргизами. В числе киргизов, воспитавшихся в сказанных и тому подобных заведениях, есть конечно лица, к магометанству равнодушные и патриотически расположенные к своему родному языку: если таким лицам внушить мысль о русском алфавите, как средстве к сохранению самостоятельности киргизского языка, то они могли бы много содействовать успеху введения русского алфавита в язык киргизский. Или же таких пропагандистов нужно будет воспитать вновь. Для этой цели необходимо приспособить русскую азбуку как можно более к киргизской фонетике, для того чтобы яснее показать преимущества её пред арабско-татарским алфавитом.

Русский алфавит, как видно из мнений Гг. Туркестанского Генерал-Губернатора и Попечителя Оренбургского учебного округа, представляется средством к удобнейшему усвоению инородцами русского языка и русского образования, а чрез то к объединению различных инородческих племен, обитающих в России, с господствующим русским народом. Алфавит составляет по отношению к языку внешнюю принадлежность, подобно тому как, например, костюм представляет внешнюю принадлежность быта. Бывают в жизни народов такие эпохи, когда они, познакомившись с чужою жизнью и образованием, увлекаются этими последними и в то же время разочаровываются в собственном своем образовании и в формах и основах своей жизни; одним словом, в сознании народа падают свои отечественные идеалы и на их место становятся идеалы чужие. В это время охотно принимаются не только чужие понятия и чужая культура, но и внешние принадлежности быта; а чаще бывает так, что внешность усваивается легче и скорее, чем самое образование.

Подобная перемена идеалов своих отечественных на русские должна произойти и в наших инородцах, чтобы они внутренно соединились с русским народом, с искренним уважением приняли русские понятия и усвоили русский язык, а не просто как средство для достижения выгод житейских, торговых, служебных и т. д. – С другой стороны встречаются и такие явления, что слишком быстрое и крутое введение чужих внешних принадлежностей быта в интересах теснейшего сближения с народом высшей культуры или удобнейшего усвоения чужого превосходнейшего образования, производит неприятное впечатление на народ, вызывает в нем открытую или затаенную вражду ко всему чужому и препятствует усвоению и лучших, благотворнейших сторон иноземного образования. Всякая внешняя перемена, как сразу бросающаяся в глаза, требует большей со стороны народа подготовки к мирному принятию её, нежели понятия, которые, как нечто невидимое, могут входить в народ и овладевать им незаметно. Отсюда возникает вопрос: что удобнее – идти ли от внешнего к внутреннему, или от внутреннего к внешнему, для того чтобы получить то и другое? Здесь дело зависит от состояния народа, иногда от случайных обстоятельств и расположений его, которые могут изменяться и которыми поэтому нужно уметь своевременно пользоваться.

Возвращаясь к рассматриваемому вопросу о применении русской азбуки к языкам магометанствующих инородцев, я полагаю, что это дело на первых порах не может и не должно вдруг быть вводимо в больших размерах и на большом пространстве, а должно быть сначала в виде опыта употреблено в одной или немногих школах или в небольшом обществе инородцев, преимущественно юношей, которые окажутся восприимчивыми и сочувственными к русскому образованию. И русское образование вообще должно быть положено в начале как малая закваска, которая бы, постепенно развиваясь, мало-помалу могла входить в массу инородческого населения. Во время этого процесса нравственно-умственное состояние инородцев может изменяться в благоприятном или неблагоприятном направлении; может возникнуть в среде инородцев сочувствие или противодействие русским образовательным и цивилизующим мероприятиям. Среди этой развивающейся и видоизменяющейся борьбы русской культуры с магометанским фанатизмом, или ложным патриотизмом или скорее с закоснелостью и рутиною инородцев, опытная рука должна направлять дело инородческого образования в данном крае, приспособляясь к современным расположениям и направлениям умов.

Во всяком случае введение русского алфавита в инородческую письменность есть внешняя сторона и второстепенная мера к образованию инородцев в русских народных и государственных интересах. В непосредственной связи с этой мерой и как бы основанием её должно быть обязательное употребление местного народного языка не только в школах, но и в управлении. При этом случае невольно приходит на мысль следующее обстоятельство. В Оренбургском центральном управлении, при котором я служил около трех лет, издавна переводчиками и толмачами были татары, и установили для официальной переписки по киргизскому управлению язык татарский. По распоряжению и под непосредственным энергическим попечением Г. Григорьева, прикомандировавшего ко мне несколько киргизов, кончивших курс в киргизской школе, я перевел на киргизский языки несколько довольно обширных циркулярных распоряжений, которые были и напечатаны, и пробудил в своих киргизских сотрудниках любовь к их народному языку. Но с выходом моим и В. В. Григорьева, это нововведение прекратилось и опять настало царство татарства в степи. В последние годы мне случалось видеть в корректуре несколько переводов распоряжений, сделанных для киргизов, – все они на татарском языке. Не думаю, чтобы умышленно, – а вероятнее инстинктивно, татары проводят и поддерживают свое татарское направление в среде киргизского народа. Этому пора бы положить конец, тем более что русские начальства, под неумышленным прикрытием которых производится эта пропаганда, представляются как бы сочувствующими и покровительствующими такому превратному порядку вещей. Желательно, чтобы переводчиками и толмачами при всем киргизском управлении непременно были природные киргизы или русские, и в официальных бумагах употреблялся бы обязательно народный киргизский язык. Это могло бы сильно содействовать упрочению киргизского языка и русского алфавита в начальных степных школах.

Относительно рассматриваемого вопроса следует, по моему мнению, отделить крещеных инородцев татарской и финской группы (относя сюда и язычников) от магометан, как это сделано в Высочайше утвержденном журнале Совета Министра Народного просвещения 2 Февраля 1870 года. Так как дело об образовании первых, начавшееся назад тому около 14-ти лет в Казанском учебном округе, прочно установилось, а с тем вместе сложилась известная система учебных, вероучительных и богослужебных книг относительно языка и алфавита, и так как употребление этих книг распространилось довольно широко в школах и даже в населении инородческом, и незаметно никаких от того дурных последствий, предосудительных русскому народу и государству, то по всей справедливости должно оставить неприкосновенной эту систему инородческого образования с принятыми системами транскрипции, предоставив ей органически развиваться и совершенствоваться. Образование магометанских племен гораздо труднее и меры к нему стали приниматься, по-видимому, несколько позднее. – Считая себя компетентным, на основании долголетнего опыта, в суждении о данном вопросе в пределах крещеной части инородческого населения, я не решаюсь высказать решительного суждения относительно магометан. Но я убежден, что патриотическое и культурное значение русского алфавита заключается в общей системе и внешней форме его, столь резко отличающихся от алфавита арабского, что какие-нибудь частные дополнения и изменения, в роде диакритических значков, не могут иметь вредного влияния, и что с другой стороны решительное и неизменное утверждение одной алфавитной системы, какая бы она ни была, во всяком случае может быть стеснительно и неудобно для дела инородческого образования.

Упоминаемых Г. Попечителем Оренбургского учебного округа пособий по киргизскому языку г. Терентьева и руководств по татарскому языку для Крымских татар, я доселе ни имел случая видеть, и потому не могу судить о принятой в них транскрипции.

* * *

В проезд свой чрез Казань 13 сего Мая Г. Туркестанский Генерал-Губернатор изволил пригласить меня к себе в квартиру и очень долго и в высшей степени благосклонно беседовал со мною наедине. Рассказывая о своих отношениях к магометанству в Туркестанском крае, он наконец коснулся вопроса о транскрипции. Обаяние вождя, разгромившего средне-азиатские ханства, а так же моя нерасторопность и неумелость высказать и обстоять свои убеждения, особенно пред высокопоставленными лицами, ясно, отчетливо, сосредоточенно и резонно, попрепятствовали мне хотя сколько-нибудь пошатнуть категорический взгляд Г. Генерал-Губернатора на методу транскрипции. Впрочем одна мысль моя по-видимому произвела некоторое впечатление на Его Высокопревосходительство, именно та, что если отнюдь не допускать даже диакритических точек над русскими гласными буквами, то некоторые татарские слова, различные по значению и произношению, нельзя было бы отличить одно от другого в письме.

Припоминая после беседу Константина Петровича, я убедился, что он в высшей степени патриот и, как главный начальник и устроитель завоеванного края, серьезно озабочивается твердо и ясно поставить в нем русское дело, которому враждебным представляется только магометанство. На основании закона о веротерпимости допуская туземцам исполнять все их религиозные обряды, он не дает со стороны русской власти признанного и утвержденного привилегированного положения магометанскому духовенству. Чтобы направить в русских интересах более многочисленное сословие мирян, которые, по его замечанию, не особенно преданы исламу, а гораздо больше погружены в дела коммерческие, Константин Петрович старается ввести в край образование как для русских, так и для инородцев, оседлых жителей и кочевников. В связи с общей системой образования инородцев Туркестанского края стоит и вопрос о русской транскрипции, т. е. о применении русского алфавита к восточным языкам.

Как я увидел из беседы со мною Константина Петровича, патриотический его взгляд на русскую азбуку, не допускающий ни малейшего изменения или дополнения к ней при употреблении её для письма чужих языков, возник и воспитался гораздо раньше. Когда он был Генерал-Губернатором Северо-Западного края, он приказал напечатать русскими буквами католические молитвенники на литовском языке; и это оказалось вполне удобным и понятным для литовских детей, обучающихся в начальных школах. Таким образом (я полагаю) составилось убеждение в абсолютной достаточности русской азбуки для всех языков, а отсюда недалек переход к желанию утвердить раз навсегда русскую азбуку, как она есть, без всяких изменений и дополнений, ко всем инородческим языкам не только Туркестанского края, но и нашего Приволжья, так что эта мера может коснуться и нашей скромной области крещено-татарского и вообще крещено-инородческого образования. Система этого образования началась назад тому четырнадцать лет.

Идею Г. Генерал-Губернатора, происходящую из источника достойного всякого уважения, я тем не менее осмеливаюсь назвать недоразумением. Русская азбука, составленная приснопамятным философом преподобным Кириллом из греческого алфавита, имеет дополнительные буквы для славянских звуков, чуждых греческому языку. Точно так же Коптский алфавит к греческим буквам прибавил несколько особых букв, необходимых для звуков египетского языка. Это на православном Востоке. Между тем на католическом Западе вводился латинский алфавит без всякого прибавления, и наприм. Германцы для выражения своих особенных звуков употребляют сочетания по две, по три и более латинских согласных букв; орфография венгерцев, которых язык, как финский, резко отличается по звукам от латинского языка, просто можно сказать – бестолкова, потому именно, что католичество не дозволило им в дополнение к латинскому алфавиту принять особых букв для выражения специально-маджарских звуков. Только славянские народы, например Чехи, сделали, по крайней мере, некоторые приспособления латинских букв к своему языку. Так, над свистящими буквами с, s, z они поставили рогульку для придания им шипящего звука: č = русскому ч; š = ш, ž = ж. Отсюда следует, что Православная церковь допускает значительную свободу в отношении внешностей, лишь бы сохранялись дух и истина веры; напротив в рабстве духовном держит своих исповедников деспотическое латинство. Но и в его области славянская натура не могла вполне согнуться под гнетом католического деспотизма, и придумала некоторые по крайней мере приспособления к своему языку в латинских буквах, вместо громоздких немецких сочетаний нескольких букв для выражения одного звука. Когда мудрые и святые православные первоучители Славян, движимые духом христианской любви и снисходительности, допустили значительные прибавки к греческому алфавиту согласных букв, носовых гласных и полугласных, – зачем мы, пренебрегая таким примером, стали бы целиком налагать свою русскую азбуку на инородческие языки, совершенно резко отличающиеся от нашего русского языка не только внутренним построением, но и звуковой системой? Я впрочем должен сознаться, что в своем алфавите для крещеных татар я не мог освободиться от несколько одностороннего русского чувства, не мог возвыситься до полной свободы древних составителей алфавитов преподобного Кирилла и святого Стефана Великопермского. Именно я не приноровил русской азбуки вполне точно к фонетике татарского языка, а оставил, в сущности, русскую систему звукоизображения, допустив только наименьшую степень самых необходимейших приспособлений, в роде двоеточия над твердыми гласными. Если действительно на убеждение Г. Генерал-Губернатора относительной русской азбуки имел влияние, как я полагаю, его успешный опыт печатания русскими буквами литовских книжек, то это объясняется, быть может, фонетическим сродством литовского языка с русским, так как литовский язык не только относится к индо-европейской группе, но в среде её имеет наибольшую близость с языком славянским. Татарские языки, напротив, стоят вне даже индо-европейского семейства и имеют совершенно особую фонетику, а финские языки отличаются фонетикой и от татарских языков. Принявши за основное правило русской транскрипции для инородческих языков то, чтобы делать в русской азбуке некоторые изменения и дополнения необходимые по фонетическим свойствам данного языка, нужно допустить для разных инородческих языков разную степень приспособления русской азбуки, как это и делается в изданиях Братства Св. Гурия для крещеных инородцев. Поэтому обязательное установление не только абсолютно неприкосновенной русской азбуки, но и однообразной системы применения её ко всем татарским и финским языкам было бы крайне стеснительно, а для нашего крещено-инородческого дела, которое в Казанском крае уже установилось и получило определенное и, смею думать, благотворное направление, было бы даже вредно.

* * *

Впоследствии поручения Г. Министра Народного Просвещения, возложенного на Факультет Восточных языков, поручения заключающегося в том, чтобы рассмотреть препровожденную переписку Министерства по вопросу о применении русского алфавита к изданию книг для инородцев и дать заключение по этому вопросу, – честь имею уведомить Ваше Превосходительство, что означенная переписка и вопросы его возбужденные рассматривались и обсуждались в Факультете разновременно в течение трех заседаний. Принимая во внимание:

1) Что ни один народ в мире не обладает и не обладал такою азбукою, которая точно и вполне удовлетворительно передавала бы звуки его языка со всеми их оттенками, и что на практике никаких особых затруднений от того не происходит, ни для развития литературы, ни для ежедневных сношений;

2) Что арабская азбука, находящаяся ныне в употреблении у народов тюрко-татарских (принявших её вместе с исламом), соответствуя более или менее фонетическому характеру Семитских языков, менее всякой другой пригодна для точной передачи звуков в языках тюрко-татарской семьи, а между тем народы, говорящие означенными языками; находят возможным довольствоваться и этою совершенно непригодною для них азбукою;

3) Что русская азбука, одна из самых богатых между европейскими и азиатскими, несравненно способнее для передачи звуков, имеющихся в тюрко-татарских языках, нежели арабская, и потому может быть, уже по этому одному, не говоря о крайне важном политическом значении такой меры, введена в употребление между русскими инородцами тюрко-татарской семьи, –

Большинство членов Факультета, и в том числе оба преподавателя тюрко-татарских языков, пришло к заключению, что при издании каких бы то ни было книг для означенных инородцев на их языках, следовало бы ввести в употребление русскую азбуку в том виде, как она существует, безо всяких в ней изменений и безо всяких к ней дополнений, согласно с мнением Г. Туркестанского Генерала-Губернатора и Г. Попечителя Оренбургского учебного округа. Три же члена Факультета (г. г. Хвольсон, Розен и Цагарели), признавая вообще превосходство русской азбуки для тюрко-татарских языков, сравнительно с арабскою, выразили желание, чтобы с применением русской азбуки для транскрипции означенных языков сделаны были, во внимании к фонетике этих языков, некоторые, по мнению их, полезные дополнения, заключающиеся именно в том, чтобы для передачи гласных тюрко-татарских звуков и и еи (по французскому произношению) введены были буквы ӳ и ӧ, а для выражения согласных звуков g (по латинскому произношению) и носового н (сагыр нун), для которых в русской азбуке также соответственных знаков не имеется, ввести г и н с точками сверху.

Ни сколько не возражая противу этого мнения трех членов с чисто научной точки зрения, остальные члены Факультета отвергли всякую необходимость означенных дополнений с гораздо важнейших, по мнению их, в настоящем деле точек зрения, практической и политической. Кроме того, не признали они надобности в помянутых дополнениях и в том соображении, что если допустить эти дополнения, по мнению трех членов полезные, то нет причины отвергнуть и другие дополнения и изменения, как предложенные уже гг. Радловым и Ильминским, так и могущие быть предложенными впредь, тоже в качестве полезных и даже необходимых, со стороны иных партизанов точной передачи фонетических тонкостей; а в таком случае не будет и конца переделкам в русской азбуке, как доказывается это примером г. Ильминского, который беспрестанно открывает новые тонкости в татарском произношении, с желанием передать эти тонкости всё новыми и новыми прибавками и изменениями в нашей азбуке.

Таким образом Факультет значительным большинством голосов, 9-ти противу 3-х, признал русскую азбуку в её настоящем виде вполне пригодною для транскрипции звуков в тюрко-татарских языках и не нуждающеюся для этой цели ни в каких изменениях и дополнениях. Точно так же находит он и вполне удовлетворительною для практических (научные – другое дело) целей, и в приложении к языкам инородцев Уральской семьи (чувашей, черемис и т. д.). Но по отношению к крещеным татарам (религия в рассматриваемом вопросе играет весьма важную роль), для которых г. Ильминский изобрел свою особую азбуку, которая употреблена им в нескольких напечатанных уже учебниках и которую он постоянно совершенствует, Факультет полагает, что в виде немногочисленности этих татар, и чтобы не охладить ревности г. Ильминского к делу просвещения их и утверждения в Православии, которому нельзя не сочувствовать, для означенных крещеных татар может быть, в виде исключения, оставлена усвоенная им г. Ильминским русская азбука в том виде, как он её преобразовал.

Об означенных заключениях своих по отношению к предложенной Г. Министром задаче, Факультет покорнейше просит довести до сведения Его Сиятельства.

Декан В. Григорьев.

За Секретаря В. Гиргас.

№ 10. 31 Января 1878 г.

* * *

Вопрос этот состоит в том: при издании книг для инородцев следует ли употреблять русскую азбуку в её настоящем виде, или допустить в ней некоторые изменения и дополнения.

Факультет Восточных языков пришел к заключению, что при издании каких бы то ни было книг для инородцев на их языках следовало бы ввести русскую азбуку в том виде, в каком она существует, без всяких в ней изменений и без всяких к ней дополнений, согласно с мнением Г. Туркестанского Генерал-Губернатора и Г. Попечителя Оренбургского учебного округа.

В отзыве Факультета неоднократно упомянуто мое имя: говорится, будто я беспрестанно открываю новые тонкости в татарском произношении, с желанием передать эти тонкости все новыми и новыми прибавками и изменениями в нашей русской азбуке; будто я изобрел для крещеных татар свою особую азбуку (допущенные мною приспособления в русском алфавите представляются Факультету столь значительными, что от них произошла как бы особая азбука); но в то же время Факультет полагает, что для крещеных татар может быть, в виде исключения, оставлена усвоенная мною русская азбука в том виде, как я её преобразовал, и мотивирует такое в мою пользу исключение следующими соображениями: во 1-х, чтобы не охладить моей ревности к делу просвещения крещеных татар и утверждения их в православии, которому (по словам Факультета) нельзя не сочувствовать, во 2) немногочисленностью крещеных татар, в 3) тем, что религия в рассматриваемом вопросе играет весьма важную роль.

Для меня, по совести, вполне дорого сочувствие Факультета к моему делу и признание важного значения религии, – и мне оставалось бы с благодарностью пользоваться исключительным правом в своих крещено-татарских изданиях. Но важность дела обязывает меня объяснить те основания, по которым, а не по самолюбию, желал бы я признания в принципе необходимых приспособлений в русской азбуке к звукам инородческим. Поэтому, при всем моем глубоком уважении к высокому положению в науке и ученым заслугам Гг. Членов Факультета Восточных языков, решаюсь откровенно высказать свои объяснения вопреки их соображениям.

Настаивая на абсолютной неприкосновенности русской азбуки, Факультет имеет в виду цель государственную, моя же цель была и есть религиозная. Но она нисколько не противоречит патриотическому долгу. Православно-христианская вера неоспоримо составляет краеугольный камень и русской народности, и русского Государства. Если бы с Божией помощью осуществилась преследуемая мною в посильных моих переводах и изданиях и в инородческих школах православно-христианская, религиозно-воспитательная цель, то инородцы самым внутренним и искренним сочувствием соединились бы с русским народом и Государством и с полным уважением постарались бы усвоить и русский государственный язык. С этим без сомнения соглашается и Факультет, приписывая религии весьма важную роль в рассматриваемом вопросе.

Алфавит действительно имеет значение в единении народов, но в единении собственно религиозном. Алфавит принимали обыкновенно вместе с религией, не только народы бесписьменные, но и такие, которые уже имели самостоятельную развитую письменность. Например Персы, с принятием магометанства, заменили свой собственный алфавит арабским.

Поучительно видеть, как происходила эта передача алфавитов у разных народов. Православная Греческая церковь передала греческий алфавит славянам и египтянам с значительным дополнением особых букв. Западные народы приняли латинский алфавит от Римской церкви без прибавки особых букв, а только с диакритическими значками при буквах. Магометанство перенесло арабский алфавит разноплеменным и разноязычным народам, тоже с некоторыми только значками, именно точками. Замечательное совпадение папизма с магометанством в неуступчивости по приспособлению алфавитов и снисходительность православной Греческой церкви объясняются в основе духом человечности последней и духом преобладания католичества и магометанства. А непосредственно, это без сомнения зависело от того, что как в Римской церкви Священное Писание читается и Богослужение совершается только на языке латинском, так и у магометан читаются Коран и молитвы в мечетях исключительно на арабском языке; в последствии времени наука у европейских народов и у магометан излагалась тоже на этих только языках: так алфавиты латинский и арабский и вошли повсюду без особых изменений. На родных языках приводилось писать только какие-нибудь неважные вещи, для которых не стоило придумывать особого алфавита. Православная церковь, напротив, всегда передавала Св. Писание и Богослужение на языках местных, родных, заботясь сообщить учение веры как образовательную силу. Поэтому на первых же порах оказалась надобность обратиться к родному языку народа, просвещаемого христианством. Обилие и обширность Священных и Богослужебных книг, возвышенность и новость содержания требовали возможной определенности как в выражениях языка, так и в самом звукоизображении. Отсюда естественно следовала мысль о дополнении, например, алфавита греческого новыми буквами для не имеющихся в греческом языке звуков данного языка. Так явились особые дополнительные буквы славянские и коптские. Но при этом имена собственные и некоторые названия священные передавались с точною орфографиею греческою, хотя бы она и не соответствовала фонетике данного языка. Например, у вас святейшее имя Иисус Христос целиком вошло в язык, даже с греческими окончаниями. В обращике Коптского языка, приведенном в Standart Alphabeth Лепсиуса (стр. 200, изд. 2-е), находятся: І͞нс, внѳлеем, Ирѡднс, іл͞нм, ма?ос, точь-в-точь как по-гречески, даже с греческими сокращениями в словах: Иисус, Иерусалим.

Есть языки с двумя и более разными алфавитами, например в Индии, язык гиндустани имеет три алфавита – арабский у магометан, деванагарский у язычников и латинский у христиан; Албанцы имеют два алфавита – греческий православные и романский католики.

Припомним с другой стороны, что коптский, т. е. из греческого переделанный, алфавит не мог поддержать внутреннюю солидарность египтян с греками, когда ереси разорвали религиозное единомыслие. Еще: немцы, у которых алфавит целиком латинский, кроме только двоеточия над гласными, отступили от папы; а поляки, при довольно значительных изменениях в латинском алфавите, остаются преданными папе.

Такие ясные исторические факты приводят к следующим заключениям:

1) Алфавит составляет признак и памятник генетической религиозной связи народов, но он есть только следствие, а отнюдь не причина этой связи.

2) Когда религия передается от известного народа к другим на его языке, тогда алфавит переходит целиком как есть, и уже впоследствии принявший народ приспособляет его к своему языку только диакритическими знаками. Но когда религия передается, как сила образовательная и возрождающая, на языке просвещаемого народа и является надобность переводить священные и богослужебные книги на местный язык, то алфавит, оставаясь в основе тем же, принимает дополнительные буквы по требованию этого языка.

3) Как памятник религиозной связи народов, важен вообще алфавит, причем, изменения и прибавки не имеют никакой важности, т. е. от большей или меньшей степени приспособления алфавита нельзя заключать пропорционально к степени близости между народами.

4) Алфавит не имеет силы поддержать духовное единение народов, когда оно разрывается религиозным разномыслием. Но в случае навсегда окончательного разрыва алфавит остается уже как памятник прежней связи.

5) Религиозно-генетическая связь характеризуется также удержанием коренной орфографии слов священных.

Что касается государственных отношений, мы видим примеры двоякого рода. Иные народы, потеряв родной язык и усвоив на место его язык господствующего народа, продолжают однако же пользоваться своим прежним алфавитом: мало-азийские греки пишут по-турецки греческими буквами, марониты пишут по-арабски сирскими буквами, евреи употребляют свое еврейское письмо для разных языков, которые они усвоили по месту жительства. Другие народы, впрочем меньшие числом, приняли вместе с языком и алфавит господствующего народа. Я могу указать только на Коптов в Египте и на православных христиан в Сирии, которые говорят по-арабски и пишут арабским алфавитом. Копты по крайней мере в Богослужении употребляют свои коптские книги, а у православных сирийцев и Библия и церковные книги переведены на арабский язык и написаны арабскими буквами. Но во всяком случае сердце этих народов далеко отстоит от господствующего народа и государства – именно благодаря их иноверию. В 1853 году, когда началась Крымская война, я около трех месяцев жил на Ливане и посетил разные его местности, а также Дамаск и другие города, – и везде я видел явное расположение православных сирийцев к русскому народу и к русскому Царю, блаженной памяти Николаю Павловичу, которого они называли Меликна Никýла (Царь наш Николай). Такое, можно сказать, влечение к русским людям и к русскому Государю зависит единственно от православия, так как я видел в то же время, что марониты и униаты решительно расположены к государствам и народам католическим. При этом язык и алфавит не имел, разумеется, никакого значения.

Так и у нас в России единство алфавита, даже самое точное, не приведет к внутреннему единению инородцев с русскими, пока первые не объединятся с нами в вере православной. Я даже полагаю, что иноверные инородцы, имеющие свою религиозную письменность, как например татары-магометане, или ламайцы-буряты, не примут русского алфавита ни целиком, ни с какими угодно приспособлениями и прибавками. Все наши инородцы, как и русский сельский народ, находятся в периоде религиозного миросозерцания и руководствуются религиозными мотивами. Настанет время, когда и русские и инородцы, в силу стремления всадить в тех и других культуру Западной Европы, все более и более забывающей Бога и Христа, охладеют ко всякой религии и вместо религии поставят на первом плане интересы общественные, государственные, вообще человеческие, тогда, быть может, татары и другие иноверцы охотно примут русскую азбуку.

Откровенно скажу, что исторические соображения и мысли, в роде вышеизложенных, в первый раз стали приходить мне в голову в 1870 году, когда Высоким Лицом возбужден был вопрос о языке и алфавите в изданиях для крещеных татар; тогда я должен был писать объяснение в защиту народного татарского языка против книжного, и русского алфавита против арабского. Настоящий вопрос, касающийся того же дела только с противоположной стороны, заставил меня еще ближе всмотреться в историческую судьбу и международное значение алфавита. Но в 1862 году, когда совершенно случайно я перевел на татарский язык и напечатал букварь, и в следующие годы, когда переводились и издавались: Книга бытия, Премудрость Иисуса сына Сирахова и некоторые другие, я действовал без всяких мудрований, попросту, по душе. Переводились и печатались книги на глазах крещено-татарской школы; свежие, еще не просохшие листы прямо из типографии передавались ученикам и читались ими за отсутствием книг. Тут не было места умствованиям и рассуждениям, или преднамеренным и задним мыслям. Над детьми простыми и темными стала возникать едва заметная заря; впервые стали они слышать и даже сами читать, как бы – так сказать – осязать, животворные христианские истины на языке родном, простом и совершенно понятном, по своей простоте и естественности уму и сердцу их близком. Тут начался и происходил процесс жизни, а не холодная рассудочная деятельность. Эти начальные годы возникшего христианского образования крещеных татар носят на себе отпечаток, можно сказать, религиозно-поэтический. Меня Бог привел стоять при колыбели духовной христианской жизни крещено-татарского населения. Я исключительно старался о языке и изложении и вовсе не имел в виду алфавита; между тем на поверку оказалось, что и алфавит не отступил от пути, указанного историей. У меня даже оказывается меньше приспособлений, чем в других, т. е. древних алфавитах. Но я к этому еще вернусь.

Обращаясь к переводческим трудам отечественных миссионеров, мы почти везде находим приспособления русских букв к инородческим звукам. В кратком катихисе, переведенном на мордовский язык в бывшей Казанской академии в 1803 году и напечатанном церковным шрифтом, находятся іо҇ = ӧ; іа҇ = ӓ (в начале слов). Подобные приспособления находятся в другом катехизисе, напечатанном славянским же шрифтом в 1808 г. В черемисском переводе Нового Завета, изданном в 1821 г. Российским Библейским Обществом, видим тоже, только немного иначе, именно: іо҇ = ӧ, ію҇ = ӳ, я҇ = ӓ, ю҇ = ӳ. В якутском переводе Евангелия, изданном в 1858 году, находятся следующие особенности: діс³ = дж ( = итальянскому j); ҥ = носовому н: ё = ӧ, краткий знак поставлен над многими гласными, наприм. ў, ы̌, ю̌, есть э оборотное, в церковной печати у нас неупотребляемое.⁴ В алтайских переводах, напечатанных в 1860 годах, видим ӧ, ӳ, ͞к гортанное к, соответственное арабскому каф, ͞н = носовому н, іо҇ = ой.

Отсюда видно, что миссионеры и переводчики христианских книг на разные инородческие языки, не имевшие между собой соглашения, приходили однако к одному результату – к допущению приспособлений в русской азбуке к инородческим звукам. Все они, сколько мне известно, не лингвисты и не педанты, и по принципу увлекаться фонетическими соображениями не могли. Стало быть, это естественно.

Не могу при этом не остановиться несколько на нарекании, возводимом на меня в отзыве Факультета, как на ярого любителя фонетических тонкостей. В своих крещено-татарских изданиях я ограничился наименьшим количеством самых необходимых приспособлений, не чуждых притом русской письменности, и оставил без обозначения довольно крупные особенности татарских звуков. Поэтому я положительно недоумеваю, с чего взял Факультет приписать мне небывалое свойство. Быть может, я дал к тому повод довольно пространным изложением, в мнении от 3 Мая 1876 года за № 120, постепенного развития в моих изданиях орфографии главным образом и только частью буквенного приспособления; но впрочем я не смею думать, чтобы ученые профессора могли не понять ход и сущность изложенной там мысли. Самых книг они, очевидно, не видали. Позволю себе привести здесь несколько строк из письма Г. Попечителя Оренбургского учебного округа, П. А. Лавровского на имя Г. Директора Департамента Министерства Народного Просвещения от 4 Марта 1876 года. Высказав убеждение, что самое лучшее, вернейшее и простейшее средство заключается в применении к татарскому и киргизскому языкам русской азбуки без всякого её изменения или дополнения, Петр Алексеевич продолжает: «Что эта мысль стала в последнее время осуществляться и на практике, даже в Казани, по крайней мере в трудах, печатаемых под руководством г. Ильминского, доказывается изданными, вторым еще более третьим изданием, книжками для первоначального чтения в школах инородцев – черемис, чувашей и других». Эти слова Г. Попечителя Оренбургского учебного округа, приведенные мною с буквальною точностью, ясно показывают, что он своими собственными глазами видел печатаемые мною и под моим руководством книги на разных инородческих языках: стало быть делаемые мною приспособления до такой степени незначительны, скромны и с характером русского алфавита согласны, что ни сколько не поражают непредубежденного взгляда, даже как будто и незаметны для него.

Зачем же, спросят, так упорно держусь я за такую малость? Имею на то свои основания. Христианское просвещение инородцев мы ведем путем школ. В этих школах (по точному смыслу Высочайше утвержденного журнала Совета Министра Народного Просвещения 2-го Февраля 1870 года) инородческие дети обучаются первоначальной грамоте и Закону Божию по книгам на своем родном языке, начиная с букваря. Успешность, разумность и основательность первоначального усвоения учащимися чтения и письма обусловливаются тем, чтобы каждый самостоятельный звук, ясно различаемый природным слухом, обозначался и особенным буквенным знаком, всегда неизменно употребляемым. Русская орфография, сложившаяся исторически, далеко отошла от нынешнего произношения слов. Она для нас драгоценна, потому что представляет историю языка, дает ключ к церковно-славянскому языку и в некоторой степени соединяет нас с родственными славянскими племенами. Но все-таки русская орфография представляет немалое затруднение для русских детей при первоначальном обучении их грамоте. Этого затруднения для инородческих детей не существует, или лучше не должно существовать, потому что книги для них составлены сейчас, исторического элемента в орфографии нет. Для чувашского и т. п. языков не существует древних памятников и стародавняя форма их нам неизвестна. В татарском языке, хотя существуют старинные книги и рукописи, по которым, а равно по родственным наречиям, можно вывести нормальную, древнюю и коренную тюркскую орфографию; по это было бы противно нашей цели: я умышленно рассек связь татарского языка с древним тюркским и с нынешними родственными наречиями, и взял нынешний язык крещеных татар Казанской губернии как факт изолированный, и поставил его в орудие духовного христианского образования крещеных татар. Поэтому мы пишем для крещеных татар так, как они говорят. Такое точное соответствие письма с произношением в наших изданиях весьма облегчает для инородческих детей усвоение грамоты: в несколько недель они научаются читать сознательно и отчетливо и писать, так сказать, орфографично. Кроме сознательности, требуемой новейшей педагогией с самых первых шагов обучения, наш последовательный, благодаря между прочим допущенным двоеточиям и другим приспособлениям, способ писания на инородческих языках облегчает и ускоряет первоначальное обучение. Если приложить к инородческим языкам русскую азбуку без всякого самомалейшего приспособления, в таком случае обучение должно вести в другом порядке, именно: сначала должно выучить инородческих детей русской грамоте по русским букварям и книгам, и когда они уже вполне усвоить русскую грамоту, тогда только можно дать им книги на их родном языке. Такой порядок обучения был бы, конечно, очень неудобен и неестествен.

Скорое, сознательное усвоение грамоты инородческими детьми для нас важно в том отношении, что мы сейчас же можем дать им для чтения книги на их родном языке, а все инородческие книги – религиозного содержания. Таким образом время и труд учащихся мы выгадываем в пользу их христианского просвещения. Теперь возникает вопрос: следует-ли и стоит-ли так ускорять христианское образование инородческих детей? Вопрос ясный; тем не менее считаю не излишним углубить его значение. Утверждение крещеных татар в христианстве есть в то же время борьба с магометанством, которая усложняет и затрудняет наше дело. Факультет по статистике сосчитал крещеных татар и нашел их немногочисленными; но добрый Пастырь, оставив девяносто девять овец, идет в горы разыскать одну заблуждшую и, взяв на рамена, приносит её домой. А во-вторых, известно, что магометанство отторгает не одних только крещеных татар, но и других инородцев крещеных и язычников. Поэтому всякий способ, служащий к облегчению и ускорению христианского просвещения крещеных татар, непременно должен быть предоставлен и другим инородцам. Подобно разрушительному влиянию магометанства на здешних инородцев, буддизм в Восточной Сибири разрушительно действует на крещеных бурят.

В подтверждение сильного и неотразимого влияния татар-магометан на разноплеменных инородцев Приволжского края и вообще восточной России, – влияния давно мне и другим известного, – приведу выдержку из частного письма ко мне от 26 Февраля 1878 года одного близкого моего знакомого, человека образованного и патриотически заинтересованного народным вообще и в частности инородческим образованием. Вот что он пишет:

«Недавно я возвратился из своего путешествия по западной половине Уфимской губернии, – был в Стерлитамакском, Белебеевском, Мензелинском, Бирском и Уфимском уездах. Там я видел чуваш, черемис и вотяков и должен сказать с прискорбием, что все они окружены преимущественно магометанами, многие живут в одних деревнях с ними и сами почти совсем омагометанились, особенно черемисы и вотяки язычники. Они живут и молятся по-татарски и между собой говорят преимущественно по-татарски. Мальчики черемисы и вотяки в школах, открытых в 1877 году сидят в тебетейках и говорят между собою по-татарски. Во многих деревнях вотяки отказываются отдавать своих детей в русскую школу, потому что у них есть своя татарская школа, в которой учит мулла из татар – это особенно в Бирском уезде. В некоторых школах учителя начинали читать Св. Историю на русском языке с переводом, но ученики по приказанию родителей оставляли совсем школы. Но это не везде, в других близких к русским селениях идет чтение и христианских книг, и ученики изучают даже молитвы с пением их». – А в прошлом 1879 году тот же мой знакомый сообщил мне, что ему случилось быть проездом во время сырной недели в одном вотяцком селении Пермской губернии: все жители этой деревни кутили напропалую. На вопрос моего знакомого (он с ними объяснялся на татарском языке), почему они так пируют, вотяки отвечали, что они теперь в последний раз празднуют масленицу и потом всей деревней переходят в татары, т. е. обращаются в магометанство. Этот печальный факт – общая, почти поголовная наклонность к магометанству инородческих племен нашего края – без сомнения, неизвестен Факультету. В противном случае, так как Факультет признает великую силу православного христианства в отношении патриотическом и культурном, он конечно, не усумнился бы ограничиваемую теперь только крещеными татарами льготу распространить на все инородческие, крещеные и в язычестве остающиеся, племена восточной России. Вообще эти племена не доросли еще до сознания национальных интересов, как видно из того, что они с готовностью меняют свой язык и свой быт, только к сожалению, не на русский, а на татарский, магометанский. В настоящем случае, по моему убеждению, следует пожертвовать некоторою частью неприкосновенности русской азбуки в пользу христианского просвещения не одних только крещеных татар, но и всех инородческих племен восточной России. Говорю это с полным убеждением и настойчивостью, потому что давно знаю и ясно вижу сильное тяготение наших инородцев к магометанству.