Азбука веры Православная библиотека протоиерей Николай Благоразумов Архиепископ Николай [Японский] в переписке с протоиереем Н.В. Благоразумовым

Архиепископ Николай [Японский] в переписке с протоиереем Н.В. Благоразумовым

Источник

В истории распространения и утверждения православия в Японии имя высокопреосвященнейшего начальника Японской миссии Николая должно занять самое первое место. Назначенный, по окончании курса со степенью кандидата богословия в С.-Петербургской Духовной Академии 8 июня 1861 года настоятелем Консульской церкви в Японии, Николай Касаткин тогда же, 30 июня, был пострижен в монашество и рукоположён в иеромонаха. Через девять лет в 1870 году он был определён начальником Японской миссии и возведён в сан архимандрита. 22 марта 1880 года состоялось высочайшее повеление числиться архимандриту Николаю епископом Ревельским и, по возведении 30 марта в сан епископа, он оставлен начальником Японской миссии. Марта 24 1900 г. епископ Николай пожалован в сан архиепископа. Всецело посвятив себя делу христианской проповеди в далёкой Японии, архиепископ Николай в течение своего полувекового служения имел не только ревностных помощников и сотрудников своему апостольскому делу, но и искренне преданных друзей. В числе сих последних был скончавшийся в декабре 1907 г. настоятель Московского придворного Верхоспасского собора и благочинный Московских придворных соборов и церквей, протоиерей Николай Васильевич Благоразумов. Тесные узы дружбы покойного о. Благоразумова с Николаем не прерывались до самой кончины первого. В годы академического студенчества Н. В. Благоразумов и сам искренне желал посвятить себя миссионерской деятельности и именно в Японии. Только снисходя просьбам своего отца, священника в одном из селений Пензенской епархии, должен он был оставить это намерение.

8 апреля 1906 г. архиеп. Николай писал, между прочим, Благоразумову: «Вот ещё просьба: помощника шлите, т. е. молодого, доброго миссионера; просьба эта многие десятки лет повторяется мною в разные стороны и до сих пор остаётся мёртвою. Как быть? Мне 70 л., одна нога в гробу, ужель так и отправлюсь на тот свет, не дождавшись смены? А ведь правду говоря, друг Николай Васильевич, наше время куда как лучше было. Припомните: лишь только явился лист на столе с вызовом, да ещё на какой пост – настоятеля Консульской церкви, как этот лист забросали именами и какими ещё! Вы, М. И. Горчаков1 в том числе – бывший цвет академической молодёжи. А после того я лично два раза обыскивал все четыре академии, ища человека, и не нашёл! Теперь 25 лет прошу и жду человека – мёртвая просьба, бесплодное ожидание. И взаправду ржавчина съела вконец всякую идеальность во всех академиях. Ведь до крови больно, до слёзного плача обидно. Вот теперь Собор в России готовится. Как бы хотелось побыть в России хоть на этот раз после 26 л. Но я боюсь думать об этом; минуй меня чаша сия, как она ни сладка! На кого же я брошу церковь здесь? А мне она дороже всех своих удовольствий. И так будешь издали смотреть и ждать. Авось либо великими усилиями вкупе собравшихся лучших людей церкви возгнетётся огнь, и заблестят искорки, и одна из них со временем канет к нам сюда. Дай Бог, дай Бог!» На этом письме рукою покойного о. Благоразумова отмечено: «Студентов охотников (т. е. посвятить себя миссионерству) записалось тогда человек 10–12, и все при условии женитьбы, а Касаткин (т. е. преосвященный Николай) – один монахом и перебил всех».

При многочисленных обязанностях, соединённых с должностью ректора многолюдной Московский семинарии, при постоянных литературных занятиях, о. Благоразумов находил возможность помогать делу Японской миссии, как бы соразделяя апостольские труды своего друга. По-видимому, расстояние, отделяющее Москву от Токио и продолжительность разлуки не препятствовали развитию и укреплению дружбы, семена которой глубоко заложены были ещё в Петербургской Академии.

21 Октября 1879 г. Благоразумов получил от тогдашнего председателя Православного Миссионерского Общества Московского митрополита Макария официальное (за №790) письмо. «Возлюбленный о Господе о. протоиерей Николай Васильевич! По случаю открывшейся в Совете Православного миссионерского Общества вакансии члена, приглашаю вас к занятию этой вакансии, так как в общем собрании 14 мая 1878 г. вы избраны кандидатом в члены Совета сего Общества. Призываю на вас Божие благословение. Макарий, митрополит Московский».

Позднее архиепископ Николай писал отцу Благоразумову:

«Ваше высокопреподобие, досточтимый о. ректор, примите глубочайшую благодарность от меня и всей здешней миссии и церкви за вашу доброту и ласку к нашему воспитаннику Арсению Ивасави за отеческую заботливость о преуспеянии его в умственном развитии и в навыках христианского благоповедения. Не знаю на сколько он успел в науках, но нимало не сомневаюсь, что успел во всяком случае в двое более, чем сколько мог бы находить здесь. Не льщу себя при всём том надеждою, чтобы он был готов к поступлению в Академию на равне с хорошими воспитанниками Русских семинарий. Тем не менее, так как он уехал отсюда на срок не более пяти лет, покорнейше прошу ваше высокопреподобие, снабдив его надлежащими документами, отпустить в С.-Петербург ко времени приёмных экзаменов в тамошней Духовной Академии. Одновременно с сим я посылаю прошение к преосвященному Арсению, епископу Ладожскому, ректору С.-Петербургской Духовной Академии, о допущении Арсении Ивасава к держанию экзаменов и о снисходительном приёме его в число обучающихся в Академии. Испрашивая ваших святых молитв для себя и для всей здешней миссии и церкви, с совершенным почтением и истинною преданностию имею честь быть, вашего высокопреподобия всегдашним молитвенником и покорнейшим слугою. Начальник Российской Духовной миссии в Японии, Николай, епископ Ревельский».

15 Октября 1898 года он писал: «Достолюбезнейший и истинно чтимый товарищ Николай Васильевич! Давно лежит у меня на дне души созревшая просьба к вам следующая. Будьте милостивы принять на себя звание сотрудника миссии в Москве. После отца Гавриила Григорьевича Сретенского2 в Москве сотрудников нет, и это очень неудобно: не знаешь, в случае нужды, к кому обратиться. Конечно, много я не беспокоил бы вас. Петербургского сотрудника о. Феодора Николаевича Быстрова, часто приходится беспокоить: книги ли нужно, что̀ другое по миссии, всё к нему; из Петербурга удобнее, в Москве же я о. Гавриила редко беспокоил и вас тоже не часто утруждал бы. Но сотрудник есть дом, прибежище; родной дом есть, надёжней себя чувствуешь. Итак не позволите ли именовать вас сотрудником миссии? Не могу придумать, почему бы вы отказали в этой милости. Но я и всех обстоятельств ваших знать не могу; а потому, если вы не согласитесь (на что, конечно, будут уважительные причины), то не укажете ли в Москве вполне надёжное лицо, к которому бы я мог обратиться с своею просьбою? Помогите ради Бога и в этом!» Благоразумов с живейшею радостию откликнулся на предложение своего далёкого друга и согласился принять на себя в качестве члена Совета Миссионерского Общества еще и особое звание ближайшего Московского сотрудника Японской миссии.

В письме от 24 апреля 1898 г. читаем: «Несказанно обрадовало меня ваше доброе письмо. Вновь повторяю: не очень буду докучать вам; но как приятно чувствовать и знать, что и в Москве есть для миссии родной уголок, есть к кому в случае нужды обратиться, кто несомненно примет участие и сделает что нужно. Вот и теперь смотрите, с какою смелостию я посылаю вам то, что̀ прилагается! Если бы не к сотруднику, то мог ли бы я сделать это? Дело собственно и нетрудное, но требующее личного и именно тёплого участия; окажет ходатай такое участие – миссия получит вероятно немало весьма хороших книг; не окажет – не будет того. Ныне я уверен, что всё, что̀ можно сделать, будет сделано, потому что ходатай будет не посторонний или случайный человек, а свой родной сотрудник. И так сделайте пожалуйста всё, что̀ возможно. В полученных здесь календарях я не мог найти, кто ныне директором Публичной Библиотеки Румянцевского Музея, поэтому пишу ему безыменно. Вы, быть может, и лично знакомы с ним. Во всяком случае не поставьте в труд лично побыть у него в удобное время; передайте ему моё отношение и каталог и попросите быть столь же щедрым Русским вельможей, каким был его предшественник. Конечно, последний был и верным своему долгу вельможею: ни на волос не поступился тем, что̀ нужно для заведуемой им Библиотеки, но что̀ оказалось совершенно лишним в ей, от он щедрой рукою отдал – тоже заслуживающему участия Русскому учреждению православной заграничной миссии. Не может быть, чтобы в течение 18 л. Вновь не накопилось в Публичной Библиотеке вторых и третьих экземпляров, которые там не нужны, а здесь составили бы драгоценное приобретение. Вот их-то и просите у нового директора в неизгладимую здесь память о нём, как вечно будет памятоваться имя его предшественника и в вечную похвалу всегда и во всём доброй матушке Москве… Расходы решительно на всё до копейки должны быть мои. О. Феодор Быстров всегда имеет на сей конец небольшую сумму, которая, по мере истощения, восполняется мною отсюда посылкою доверенности на получение им в хозяйственном управлении из сумм, отправляемых в миссию, сколько нужно на расход по миссии в России. Я и ныне с такою доверенностию посылаю ему деньги, пожертвованные здесь одним инженером-полковником из Владивостока специально на панагию для миссии; приложу к ним несколько в видах ожидаемой отправки ящиков с книгами из Москвы, и напишу о. Феодору, чтобы он по первому вашему известию выслал вам сколько нужно. Не думаю, чтобы ящик с книгами из миссии не был до сих пор отправлен в Публичную Библиотеку Румянцевского музея. Если же бы, сверх чаяния, оказалось это, то ящик спрашивайте также у о. Феодора. Что ящик с книгами доставили в Петербург, об этом он уже известил меня, но разосланы ли они из Петербурга – это ещё определённо не знаю».

«На днях получил от о. Феодора пакет с архитектурными и фотографическими снимками с горнего места и кафедры в соборе Христа Спасителя. Приношу глубочайшую благодарность вам за них! Это наконец и решает дело. Кафедра проста, изящна и, главное, из знаменитого Московского собора. Мы и устроим здесь возможно точное подражание ей, только без тумб, для которых нет места; быть может, тоже сделаем из белого мрамора, который здесь дёшев, хотя за то, к сожалению, плохого качества. (У нас все три престола и три жертвенника построены из сего материала). Посоветуемся с мастерами, сделаем сметы на дерево и камень, изберём лучшее и когда кафедра будет готова и установлена, снимем фотографию и пошлём вам».

«За список имён богачей тоже весьма благодарю. Только, ох, как много здесь лиц, которым я очень надоел просьбами, когда строил собор! Но, что Бог даст! Воспользоваться-то им я воспользуюсь (иначе откуда же облачения для соборных служений?); только вот посвободнее станет, писать начну».

«Приехавшие сюда новые миссионеры архим. Сергий и иером. Андроник прекраснейшие люди и, даст Бог, будут отличными миссионерами. О. Сергий, ещё прежде служивший здесь три года и потому знающий японский язык и имеющий опыт, будет в качестве благочинного посещать все японские церкви; отец же Андроник поселится в центре Японии, в Оссаки, и станет руководить окрестных, ещё малоопытных, священников и их церкви. Но как бы хорошо иметь ещё одного миссионера для водворения в Хакодатэ и заведыванию оттуда северными церквами; ещё одного для острова Киусиу, ещё одного для Сегодая, т. е. всего трёх. Больше бы уже не просил ни одного, но трёх ещё просим и не перестанем просить у Бога и у России. Только миссионеры должны быть хорошие, вот в роде тех, что̀ приехали: прилежные, вполне преданные своему служению и не думающие больше ни о чём на свете. Насколько можете, способствуйте и вы, добрый сотрудник, приобретению для миссии таковых».

«Политические тревожные комбинации последнего времени не мешают здесь миссионерскому делу: оно идёт обычным путём, не очень живо, но и не слишком косно; ныне как будто оживляется, по крайней мере, по пасхальным письмам из всех церквей христиане праздновали Пасху в нынешнем году гораздо оживлённее, чем в прошедшем».

Вопросом о высылке книг для библиотеки миссии преосв. Николай, кажется, ещё и раньше был озабочен. Так ещё 15 октября 1896 г. он писал о. Благоразумову: «Крепко надеясь на ваше доброе расположение отчасти, быть может, и ко мне, многогрешному однокашнику вашему, а главное к делу миссии, которой и выслужите в качестве члена Совета Миссионерского Общества, обращаюсь к вам с следующими усердными просьбами»:

«В нашем здешнем соборе ещё неустроена запрестольная архиерейская кафедра, не потому, чтобы нельзя было здесь купить или заказать седалище какой угодно формы подделки, а потому, что я с самого начала предложил кафедру заимствовать из Москвы, т. е. скопировать одну из наиболее достопримечательных и в то же время изящных кафедр Московских соборов. Не приведено в исполнение это желание до сих пор потому, что лишь только окончена была постройка собора, и мне оставалось добыть из России только облачения и кафедру, случилось это ужасное событие в Оцу, после которого у меня просто руки опустились просить что-либо из России. Оттого до сих пор облачения в соборе почти все старые и разрозненные, лучшие из которых, однако, тоже московские, вывезенные мною в 1880 г., кафедрою же служит простая табуретка».

«В апреле прошлого года я решился, наконец, осведомиться у приснопамятного главного ктитора нашего Ф. Н. Самойлова; но моё письмо, должно быть, уже не застало его в живых. Нисколько не теряя надежды добыть кафедру из Москвы, я не знал, к кому теперь обратиться с просьбою, как неожиданно выведен был из недоумения недавно полученным из Москвы письмецом следующего содержания: «потрудитесь мне написать, могу ли я прислать для вашей миссии маленькую библиотеку на русском языке, а также можно ли это чрез Миссионерское Общество? Хорошо ли у вас устроен православный храм? Всё ли в нём есть из утвари или чего недостаёт? Е. Четверикова, Тверская, д. Варгина». Книги, конечно, тоже весьма нужны, и если г-жа Четверикова говорит о готовой уже библиотеке, то её положительно нужно просить сюда, чего я, однако, не сделал, боясь просить разом двух вещей, а оставил вашему благоусмотрению; но книги всё же, как видите, я прошу в других местах. Утварию и прекраснейшею собор снабжён, благодаря Ю. С. Нечаеву-Мальцеву, а также некоторым Московским благотворителям. Ризницу просить у г-жи Четвериковой боюсь, не зная её состояния, так как ризница для соборного служения с 6 или даже 4 священниками дорого стоит. И так прошу у неё кафедру. Но кафедру для образца даже и выбрать дама не может, не имея доступа в алтарь. А между тем нужны и сведения, потому что мне именно хочется кафедру, которая бы служила немым назиданием для всех, кто будет иметь честь восседать на ней, начиная с меня недостойного, т. е. кафедру, которая бы напоминала о великих и святых Московских архиереях Божиих, хотя в то же время и возможно изящную, что, вероятно, можно совместить. И так помогите сделать выбор. Я пишу г-же Четвериковой, что прошу вас помочь ей в этом деле советом и руководством. Быть может, у неё есть и другие духовные лица, руководством которых она может пользоваться. Но во всяком случае ваш совет будет полезен. Поэтому, если незнакомы с нею, пожалуйста, познакомьтесь, поговорите и устройте дело полезное миссии. Да кстати посмотрите и догадайтесь, нельзя ли у неё попросить и прибора облачений и до каких пределов можно в сем направлении простираться. Нужны ведь несколько приборов: воскресный, великопраздничный, пасхальный и великопостный. Всё я разумею из серебряной парчи и для епископа и 6 священников, с комплектом прочих (о 12 я и подумать не смею, хотя случается иногда служат здесь и с бо̀льшим числом). Нужны облачения также для трёх престолов и жертвенников с столиками и аналоями. Списки всего этого, с обозначением размеров и проч. У меня были заготовлены ещё пред происшествием в Оцу (к двум трём лицам даже и посланы были, но без последствий). И так могу ли я просить один прибор облачений у г-жи Четвериковой? (Четвериковы в Москве когда-то были знаменитые благотворители. Нынешняя г-жа Четверикова из них ли?) Затем, у кого просить другие приборы, посоветуйте, поруководите! У вас там все богачи и благотворители пред лицом, а я 16 л. Как из России; мои все знакомые или перемерли, или раззнакомились; или уже я до того надоел им, что больше и просить не смею. Дайте сведения, указания, к кому писать? Не беда, если некоторые или большая часть указаний останутся неудачными. Я готов безропотно писать даром в 10–20 м. лишь бы в 21-м дали просимое, т. е. один прибор облачений, в 42-м другой и т. д.».

По делам устройства как собора в г. Токио, так равно и других Японских православных церквей преосвященный начальник миссии вообще обращался за советом и помощию к о. Благоразумову, 26 апреля 1901 г. «Пришло время беспокоить вас важною просьбою, которую пожалуйста исполните. Прошу прочитать прилагаемое письмо и потом прошу доставить его и вместе заказать колокола. Пишу Николаю Дмитриевичу Финляндскому, с которым был лично знаком в 1880 г. Он был тогда молодым и цветущим по здоровью; не хочется думать, чтобы он помер, между тем в вашем списке Московских богачей он не значится, а есть П. Н. Финляндский; не сын ли это Николая Дмитриевича? А сам он обретается ли уже в живых? Если нет, то очень сожалею об этом. Но делу это нисколько не помеха. Значит, пусть Павел Николаевич примет письмо, адресованное его отцу, и сделает то, о чём просится в нём, т. е. отольёт колокола для нашей церкви в Киото и вышлет их сюда, как о том изъясняется в письме. Пожалуйста Николай Васильевич, не поставьте в труд, сами повидать г. Финляндского, лично переговорить и условиться с ним о цене и времени исполнения заказа, которое должно быть возможно скорым; также попросить чтобы заказ был исполнен с полною добросовестностию к чести имени г. Финляндского3 и в такой дали как Япония. Если нужен задаток при заказе, то о. Фёдор Быстров по вашему слову о сем вышлет вам тотчас же. Я ему пишу о сем ныне же и посылаю 500 р. как на некоторые другие расходы по миссии, так и на случай сего требования. Вся же уплата за колокола будет или выслана мною отсюда, по получении вашего известия о стоимости их, или произведена благотворителем, к которому мне посоветовал обратиться Лев Александрович Тихомиров – постоянный сотрудник «Московских Ведомостей», сочувственно относящийся к делу миссии, как показывает и его статья, касающаяся миссии в «Московских Ведомостях» и его письма ко мне. Я пишу ныне к сему благотворителю через г. Тихомирова и об успехе или неуспехе моей просьбы будьте добры узнать у него. Г-ну Тихомирову я пишу также о вас и прошу его повидаться и переговорить с вами, а вас ныне прошу о том относительно его.

Я пишу также благотворителю и об иконостасе, прошу пожертвовать и этот весьма важный предмет для церкви в Киото, т. е. заказать писание икон и поделку самого иконостаса в Москве, как это было сделано в Петербурге для здешнего собора. Бог весть, будет ли успешна моя просьба. Если нет, то вы вместе с Львом Александровичем не придумаете ли к кому другому обратиться? Так или иначе, только и иконостас с иконами, так же как и колокола непременно следовало бы получить из России, потому что, если мы станем устраивать его здесь, своими средствами и силами, то выйдет так бедно и некрасиво и так несоответственно столичной церкви, что печально и подумать о том. Ради Бога, примите душевное участие в этом и сделайте всё, что̀ возможно с вашей стороны! Как только уяснится дело о пожертвованиях дайте мне телеграмму по адресу Biscop Nikolay Tokio Iapan. Est. Это будет значить, что просьба и ваши старания были успешны, или… (цифра, сколько нужно выслать за иконостас) iconostas – это будет значить, что просьба моя и ваши старания не имели успеха и что я должен тотчас же выслать деньги за колокола, а иконостас здесь делать. Прилагаю здесь 50 р. Телеграмма вероятно будет стоить не больше половины этой суммы, и остальные 25 р. прошу передать Льву Александровичу за 2Московские Ведомости» для меня.

Ваша телеграмма от 26 июня получена была здесь в самое горячее рабочее время, когда заканчиваемо было учебное дело пред каникулами, и в то же время я выслушивал постепенно собиравшихся на собор священников о состоянии их церквей. Нечего и говорить, как много мы все обрадованы были вашим первым словом: «есть». Мы прославили и возблагодарили Бога за милосердое Его благоволение к миссии, так очевидно являемое в возбуждении добрых христиан благотворит ей и попечениями и пожертвованиями. Развернув планы и чертежи, я вновь всё прикинул, подумал и удивился, почему же не может быть иконостас 3-х ярусный? Высота с избытком достаточная для того. Потом уже сообразил, что вероятно 3-х ярусный иконостас найден не гармонирующим с величиною церкви. Но и в один ярус, как по плану, уж слишком бедно и, по-моему, тоже не изящно. Поэтому я и ответил: «Нельзя ли два яруса?» Но в то же время, не полагаясь на свой вкус и не желая стеснять соображений специалистов, прибавил: «впрочем вполне предоставляю вам».

Тем с большею готовностию я сделал это, что иконы, предполагаемые в иконостасе, все обещаны были вашею телеграммою: «прочие иконы отдельно». По окончании собора и всех соборных хлопот, и отправился в Киото взглянуть на постройку храма. Она близка к окончанию. Куполы уже высятся над окрестностию и ожидают крестов, которые тоже отлиты и скоро будут позолочены и водружены на приготовленных для них местах. Внутри стены приготовлены под штукатурку. Здесь я опять и много раз соображал отношения иконостаса к церкви. Становясь в разных пунктах церкви, вблизи и вдали, и смотря на воображаемый иконостас – в один ярус, в два и в три. Прилагаю снятые на месте размеры алтарного фасада, если ещё не поздно, для соображений архитектора. Если иконостас будет в 2 яруса, то один ряд икон вынесется на стены храма, какие это будут иконы: праздничные или единичных святых, пусть определяется планом иконостаса и соображениями об изящности его и соответствии плану храма. Не знаю в точности, Василий Геннадиевич или другой благотворитель, или несколько, открыли свою душу внушению благодати Божией помочь миссии, но вижу, что это дело Божия Промысла во спасение благотворителей и многих здесь через них. Да будет же слава и благодарение Господу и признательность благотворителям! Дело устроилось, очевидно, по вашим и Л. А. Тихомирова хлопотам. Примите же сами и передайте ему мою и всех нас здесь глубочайшую благодарность за это.

7 января 1902 г. Как видите из прилагаемых фотографий, в Киото постройка храма по наружности, перестройка церковных зданий и обнесение всего оградой, с трёх сторон кирпичной, с лицевой стороны чугунной на кирпично-каменном фундаменте закончены. Я посылаю фотографии также добрым ревнителям благолепия миссии и жертвователям Л. А. Тихомирову, В. Г. Дудышкину, А. Е. Епанешникову.

Паникадила и подсвечники, кажется, также обеспечены, как видно из письма г. Тихомирова. Преосвященный Парфений принимает доброе участие в этом. Остаётся позаботиться о приобретении священнического и причётнического облачений для воскресных и праздничных богослужений в новом храме, а также и одинакового с этим облачением куска парчи с гасом, крестами для пошивки облачений, на престол, жертвенник, аналой и столики. Не будете ли добры исхлопотать у кого-нибудь? Не следует, мне кажется, беспокоить для сего вышеозначенных благотворителей: они и без того очень много сделали; совестно больше беспокоить их.

Кстати уж, чтобы сказать всё разом, а об этом я давно хотел просить вас: нельзя ли исходатайствовать у кого0либо архиерейское облачение и для здешнего собора? Здесь есть золотое, подаренное Государем Императором, когда он, будучи Наследником, посетил Японию; но я его берегу пуще глаза. Есть и бархатные, пожертвованные графинею Шереметевой и другими; эти изредка, в определённые для того праздники, употребляются. А для воскресных богослужений были и есть одно – серебряной позолоченой парчи, пожертвованное в Москве в 1880 г. Больше 20 лет почти неизменно каждое воскресенье я его употребляю; и, конечно, оно устарело, как ни бережно мы с ним обращаемся. В замен его нужно другое, такое же. Облачение из серебряной позолоченой парчи – самое приличное для воскресных богослужений. Для священников и прочих, участвующих в соборном служении мы почти ежегодно выписываем из Петербурга мишуровые облачения. Они дёшевы и новые, благолепны, но скоро портятся, тогда мы рассылаем их в провинциальные церкви, а для собора выписываем новые. Таким образом у нас кроме епископа, облачения всегда свежие и благолепны; только у епископа всегда одно и тоже – старое, правда, из серебряной парчи, но обтёршееся и с висящими нитками, которые то и дело приходится обрывать по возможности незаметно.

Вы прислали мне большой список Московских богачей, и я часто держу его в руках, стараясь угадать, к кому бы? Но как подумаю, сколько при постройке собора я исписал бумаги на совершенно безответные письма, то ужас обдержит пуститься опять в такое же безнадёжное и безвестное море. Дайте верный компас.

29 июля того же 1902 г. преосвященный Николай уведомлял о. Благоразумова о том, что многоразличные просьбы его по делам устройства церквей, обращённые как к о. Благоразумову, так и к другим благотворителям, исполняются.

«А вот и новая, сравнительно небольшая и не трудно исполнимая просьба. Домовые иконы здесь есть – хромотипография Троце-Сергиевой Лавры на полотне, а также здешнего печатания. Но часто просят икон поценнее. Ценные, в серебряных окладах, также имеются на всякий случай, но их весьма редко спрашивают, а просят средних между теми и другими. В Москве не печатаются красками иконы на таких металлических досках. Недавно один священник нашего военного судна подарил мне такую икону Божией Матери, весьма благолепную, и у меня тотчас же выпросили её родители одной четы для благословения её пред совершением бракосочетания. Другие также просят подобных икон. Будьте добры купить таких нам, на первый раз не более 10. Если окажутся теми самыми, каких мы желаем, то, конечно, мы будем частыми заказчиками иконного магазина. Иконы должны быть именно благолепные; если с неправильными ликами, или с другими изъянами, препятствующими чувству благоговения и вместе чувству изящного, то их придётся спрятать здесь и не показывать никому.

Иконы Пресвятой Богородицы благолепные есть, – виденный образчик даёт мне уверенность в этом; но иконы Спасителя такие же благолепные есть ли? Во всяком случае иконы две или три Спасителя пусть положат; прочие же иконы Пресв. Богородицы. Высота должна быть от 5 до 6 вершков. Пусть в магазине постараются уложить иконы так, чтобы те пришли сюда без всякого повреждения. Адрес через Одессу в Японию: Biscop Nicolay. Care of the Russian Imperial Consulate. Nagasaki Japon. По сдаче или отправлении ящика в контору Добровольного флота в Москве или в Одессе, будьте любезны известить меня об этом, из магазина пусть известят, чтобы мне здесь попросить Нагасакского консула принять ящик с парохода Добровольного флота и направить сюда. Счёт из магазина с вашим засвидетельствованием пусть отправят к о. Феодору Быстрову: он не умедлит уплатить; я его теперь же прошу об этом».

Чувство благодарности самое первое, что̀ я ощутил по получении вашего дорогого письма от 17 ноября; его прежде всего и выражаю пред вами и в душе никогда не перестану питать, прося вас и вперёд с такою же любовию заботиться о миссии, какую являет ваше нынешнее письмо. С историею иконостаса я отчасти знако̀м по письмам Л. А. Тихомирова, от вас же ныне узнал подробности. Заплатить за него 4335 р. и за колокола̀ 1700 р. очень не желалось бы: это объединить миссию, а у нас настоящих и будущих нужд непроглядное множество. Как и быть иначе? Она заводится с ни кола – ни двора. Слава Богу, до сих пор благопопечение святейшего Синода, Миссионерского общества и разных благотворителей не оставляло её, за тоже она и обставлена уже порядочно в Токио, да вот и в Киото. А в Оосака, где богослужение совершается в тесной и низкой комнате, летом точно в бане. А в Хокодато, где досчатый храмик, построенный когда-то консульством от гнилости грозит задавить молящихся? А в Мориока? В Сапооро? В Окаяма? В Каюсима? и т. д. Всё это важные церковные пункты, где живут священники, и церкви крайне нужны, но где сами христиане, при всём усердии, ещё далеко не в состоянии построить их. Далее: увеличение числа служащих, при умножении церквей и проповеди, расширение школ для воспитания служащих, развитие церковно-печатного дела и т. д. Всё это насущные потребности, а местных средств для них до того недостаточно, что почти и в расчёт их нельзя принимать. Оставить эти нужды так? Тогда Японская церковь будет обречена на застой и мизерное существование… Вопрос этот чрезвычайно важный и трудно разрешимый; многие головы здесь бьются над его разрешением, но успеха ещё не видно. Потому многие другие головы и не пытаются разрешать; так, Католическая миссия на всё своё церковное вынимает прямо из своего кармана деньги и употребляет их, не тратя многих слов на вымогание издержек от Японских христиан; епископальная и многие другие протестантские миссии поступают также; некоторые протестантские миссии усиленно добиваются расходов от самих японцев, и результаты до сих пор всегда были мизерные. Конечно, японские христиане были бы рады не зависеть в своих церковных нуждах от помощи иностранных христиан; да что же делать, когда и малое число их и редкость между ними людей богатых делают физически невозможным это? Рано ещё для этого; бросьте дитя, даже отрока без посторонней помощи – что̀ из него выйдет? Погибший человек. Тоже может быть и с христианским обществом, когда оно ещё не возросло, не оперилось, не окрепло физически и нравственно. Оттого здесь и рассчитываешь, и экономишь в одном, чтобы достало на другое, обрезываешь третье, чтобы надставить четвёртое… Иконостас и колокола̀ я задумал в России наобум; у меня сэкономлены и приготовлены были деньги на это, которые и в настоящее время имеются наготове. Но, как я обрадовался, когда получил известие, что то и другое будет пожертвовано! И у меня уже зароились планы и совершенно готовы в голове обзавестись также храмом и небольшою школою Оосака, или же Хокодато: куда в данную минуту решительнее направил бы Господь мысли. Понятно, что мне теперь не очень приятна мысль похоронить все эти надежды и внести вот ту цифру за иконостас и колокола̀. И так, добрейший Николай Васильевич, насколько Бог поможет, постарайтесь сохранить для миссии эти суммы или часть их. Если же это окажется неисполнимым, то, конечно, уплатите из миссийских; примем это за волю Божию и успокоимся. Благодарность же моя вам и всем, принимавшим участие в устройстве иконостаса и колоколов, нимало и никогда чрез то неумалимы. Тем большая и глубокая всегдашняя благодарность будет за много истинных пожертвований, о которых упоминаете, добытых вами и лично ваших для Киотской церкви и для миссии. По получении здесь всего, распределения в храме и освящении его, я сочту, своим священным и приятным долгом известить жертвователей о получении их даров и благодарить их.

Для Якова Ефимовича Епанчикова препровождаю теперь же здесь письмо с карточкою, а по наружности Евангелие. Будьте добры пробежать, что я напишу ему и упоминаемый рисунок или фотографию иконостаса, если имеется, пожалуйста возьмите у него и поспешите выслать, или побудите его поскорее сделать это. В мелодии и гармонии колокольного звона я заранее уверен. В превосходной отделке иконостаса и в том, что он понравится японцам, также уверен. На северной алтарной двери будет св. пророк Моисей. Значит, и во всех тех юго-западных храмах, которые со временем построят японские христиане, имея образцем Киотский храм, будет тоже. Спросят: «чей это обычай?» Я отвечу: «Н. В. Благоразумова». Впрочем буду приводить и представленные вами резоны; значит, выйдет по Божьи. Когда освятится храм, как вы советуете, опишу иконостас, приложу фотографию его и пришлю в ваше распоряжение.

Спрашиваете о Петре Исикамэ. Не хотелось бы говорить, но вот: Сначала служил наставником семинарии; потом, прельстившись бо́льшим жалованьем, забыл свои обеты служить церкви, для чего был воспитан миссиею и перешёл на службу переводчиком в посольство; там однажды, получив полторы тысячи отнести куда-то, удержал эти деньги у себя; когда хватились его в посольстве, то могли вернуть от него только тысячу, а пять сот, как и мне говорил посланник, он уже успел растратить. Потом он заболел и умер в казённом госпитале; умер с напутствием и погребён миссиею как бывший наставник семинарии. Жене его с маленькою дочерью и матери его дано на дорогу к отцу первой, служащему небольшим чиновником. Недавно, по ходатайству одного из бывших сослуживцев его здесь у его товарищей по Московской Академии, получены мною от о. Быстрова 125 р., собранные этими товарищами для него, каковые деньги тотчас же и переданы его жене и матери».

Заботы и хлопоты по устройству церкви в Киото не переставали тревожить и волновать преосвященного начальника Японской миссии и в 1903 г. Так уже в марте означенного года он писал своему сотоварищу в Москву следующее письмо из Токио. «Я только что вернулся из Киото, куда ездил раскрыть ящики с иконостасом и прочими церковными предметами, принять колокола̀, распорядиться установкою иконостаса и поднятием колоколов. Последние пришли без всякого изъяна из 10 ящиков; с иконостасом, в 5, иконы выпали из киот и свободно двигались внутри, почему в киотах не без ломки и порчи, на иконах также есть царапины, но, слава Богу, немного. В иконостасе ещё оказалось то неудобство, что он почти на два фута оказался шире нашей церкви, почему мы принуждены были завернуть крайние киоты на клиросы; впрочем вид от этого не испортился, и иные находят, что так ещё лучше. Иконостас установлен, колокола̀ подняты, но освящение приходится отложить до после Пасхи, пока мастера исправлять повреждения: надо их несколько раз красить и давать высыхать. Повреждения впрочем все мелкие; по исправлении едва ли они будут бросаться в глаза и портить общий вид иконостаса; а он, действительно, весьма красив, настояще-фарфоровый; японские мастера не подделают точь в точь под эту манеру, не знают как; у меня спрашивали, как это сделано, я тоже не знаю. Впрочем, надеюсь, что и они не очень ударят лицом в грязь: образчик своей подделки, наскоро приготовленный, они приносили показать; совсем на настоящую работу похоже, только едва ли долго сохранит этот вид. После Пасхи, никак не позже недели Самаряныни, освятим храм. Тогда будет снята фотография иконостаса и всего, что̀ можно и прилично будет снять и послано будет вам, Якову Ефимовичу и другим радетелям и благотворителям. Дай Бог, чтобы за иконостас не пришлось платить миссии. Если же придётся, то я немножко поропщу за дороговизну. Иконостас собора, ограждающий три алтаря, несравненно более высокий и весь золотой, стоил всего 11 тысяч, тогда как за киотский Як. Ефим. хочет 4335 р. Впрочем, как я и писал, неизбежное приму за волю Божию и успокоюсь, а вам и другим радетелям и Якову Ефимовичу всё-таки буду благодарен за то, что иконостас и иконостас превосходный всё же есть.

Металлические хоругви – дар ваших хоругвеносцев – что̀ за прелесть! Только богатырей у нас нет носить их. Постараемся, впрочем, чтобы они участвовали в процессии при освящении храма; тогда, быть может, удастся снять их на фотографии, которую и вышлю любезным жертвователям вместе с благодарностию за этот дар. Священные сосуды от г. хоругвеносцев тоже получены в совершенно исправном виде; брошюры их тоже.

Златокрасная парча, пожертвованная В. Г. Сапожниковым, великолепна. Из неё ныне здесь шьют облачение, в котором священнослужащие будут при освящении храма, что̀, вероятно, тоже будет видно на предположенной фотографии, которую, если удастся, отправлю тогда к Владимиру Григорьевичу и буду благодарить его за щедрое пожертвование.

Образ Спасителя – копия с образа в Москворецкой часовне, писанный Михаилом Васильевичем Телиным, пришёл в совершенной целости; для него заказана киота, и он будет поставлен на правой стороне храма. Против него, на левой, будет в такой же киоте образ Иверской Божией Матери, копия с чудотворной Московской, писанная В. И. Гурьяновым и пришедшая без малейшего повреждения. Обе иконы одинаковой меры и совершенно одинакового письма.

Ящик с 10 иконами на днях пришёл в целости, и иконы мне очень нравятся; но спасибо, что предупредили насчёт их непрочности. Я собирался благословлять ими вступающих в брак наших церковно-служащих, что̀ большею частию и до сих пор делал, но на что подходящие иконы вышли. Придётся отложить это намерение. Но нет ли там других икон для сего не подвергаемых упрёку в непрочности, но не менее благолепных и не очень дорогих? Святоотеческая хрестоматия 3 экземп., св. Василий Великий как богослов, естествоиспытатель 5 экз., описание Спасоборского собора – всё получено и распределено, как вами назначено, и за всё приносим вам искреннюю благодарность. Получены ещё:

1) Прекрасное паникадило на 20 свечей, вызолоченное, с эмалью. Ставник к ним в пути, заказан в Токио.

2) Два больших и один выносной подсвечники, тоже вызолоченные, первые со ставниками для елея.

3) Ковчег и ещё прибор священных сосудов.

4) Сшитые облачения для священника и диакона, на престол и на жертвенник.

5) Напрестольный серебряный небольшой крест, и прибор воздухов в одной коробке.

6) Большая запрестольная лампада, со стеклянной чашей под ней.

7) Душеполезное Чтение за несколько лет, слова и прочие сочинения преосвященного Виссариона, и прочие брошюры.

От кого и что̀ от кого, спрашивают у вас, В. Г. Дудышкина и Л. А. Тихомирова, которым пишу ныне; они, конечно, знают. Снабдившись сведениями, всех извещу о получении пожертвований и, как вы благоразумно советуете, всех поблагодарю. Ныне пишу также Як. Еф. Епанешникову, извещая о получении и постановке иконостаса и благодаря его за оный.

Но вот ещё что, – приникните внимательным, но скромным ухом. Писали вы «архиерейское облачение шлёт вам г. Дудышкин». Оного нет, и вероятно, не будет, так как Василий Геннадиевич, как и сам писал о себе, человек небогатый. И так, не говоря ему ни слова об облачении, чтобы не огорчить его (я ему никогда не перестану быть благодарным, так как всё же его инициативе Киотская церковь обязана тем, что имеет иконостас и колокола̀) не обратитесь ли вы при удобном случае к кому-нибудь другому с просьбою сделать доброе дело – пожертвовать епископское облачение для миссийского собора в Токио? Но именно золотой, или с золотом парчи для воскресных богослужений, а не белое или бархатное, такие здесь есть и употребляются в свойственные для того дни; воскресное же здесь совсем обветшало, так что совестно становится. Облачение это, конечно, не дёшево, и потому не хотелось бы расплачиваться за него миссийскими средствами, для которых и без того предвидятся многие нужды. Но если не найдётся жертвователя, то нечего делать, придётся справить на миссийский счёт. В сем последнем случае, т. е. по уяснении, что пожертвования не последует, будьте добры известить Ф. И. Быстрова, чтобы он заказал на миссийский счёт. Я ему ныне же пишу о сем и объясню всё.

Сердечно, горячо благодаря вас за все минувшие и будущие хлопоты по миссии, с глубочайшим уважением и братскою любовию остаюсь вашим преданным товарищем и благодарным епископ Николай».

20 мая того же 1903 г. преосвященный Николай извещал о. Благоразумова об освящении церкви в Кеоте.

«Пишу вам под радостным впечатлением недавно совершившегося храмоосвящения в Кеото. Благодарение Господу! Он увенчал наши надежды и ваши хлопоты полным успехом. Из прилагаемого описания вы увидите подробности. Будьте добры напечатать его в Православном Благовестнике, для сведения жертвователям. Посылаю и проповедь для напечатания в Благовестнике, если годится. Писали вы, в видах исходатайствования Я. Еф. Епанешникову звания придворного поставщика, прислать вам «описание» церковного торжества с особенным ударением на иконостас. Не знаю, годится ли написанное мною для предположенной цели; но писать больше мне кажется, вышло бы искусственно, между тем как написанное и кстати, и искренно: иконостас по истине заслуживает такого отзыва и от души желал бы Якову Ефимовичу получить искомое звание, если бы даже и не сопряжено было с этим ещё более глубокое моё желание, чтобы он освободил миссию от уплаты ему стоимости иконостаса. Пишу ему ныне по его адресу, а копию письма прилагаю здесь, для вашего сведения. Не знаю, как Бог расположит его сердце. Для миссии было бы очень тяжело уплатить 4335 р. Однако же, если придётся сделать это, то, конечно, сделайте, заимствовав из суммы миссийского содержания; пусть будет имя миссии честно, а ваше без нарекания».

«Писали вы ещё «послать описание торжества в редакцию «Московских Ведомостей», для напечатания», и это делаю. Посылаю Л. А. Тихомирову и прошу напечатать сполна, или в сокращении, как редакция найдёт удобным; но что̀ говорится про иконостас, то, наверное, не будет опущено».

«Исполняю и другие ваши указания. Прилагаю здесь благодарность хоругвеносцам за хоругви и свящ. Сосуды и прошу вас передать им. Посылаю японский Новый Завет В. Г. Сапожникову и письмом благодарю его за парчу. Иконописцу В. Тюлину, адреса которого не знаю, прилагаю здесь письмо. Будьте добры прочитать его, а потом передать и попросить, чтобы он принял дело также прямо и благодушно, как прямо и простодушно оно изложено. То же самое будьте добры сообщить и пожертвовавшему икону Иверской Божьей Матери г-ну Гурьянову, если знакомы с ним и встретите его; я не знаю ни имени, и отчества, ни адреса его и потому не мог написать ему».

В двух письмах, сохранившихся от следующего 1904 года преосвященный Николай ходатайствует о скорейшей высылке денежных сумм, ежегодно отпускаемых на миссию Советом Миссионерского Общества. «Меня очень тревожит то, что деньги на содержание миссии не приходят. В этом году не получена ни одна сумма ни откуда. Миссия доживает последние остатки бывшей в запасе построичной суммы. Если не поспеет из России помощь, то не знаю, как и быть. В долг едва ли кто даст. Если же даст кто, то возьмёт такие проценты, что потом долго не перестанем ахать от убытка. И так, всячески надо стараться, чтобы из России поспешили присылкою следующих на содержание миссии сумм. На случай, если бы не дошло по назначению моё подлинное отношение к совету, посланное на днях с Английскою почтою, прилагаю сию копию и покорнейше прошу высокочтимый Совет общества принять её вместо подлинника и сделать неумедленно то, о чём здесь усердно просится. Прошу вас также не оставить меня возможно скорым уведомлением по сему предмету. Если деньги будут посланы телеграфным способом, то они придут раньше вашего письма. Но и при телеграфной пересылке может произойти, по нынешнему времени, какое-нибудь недоразумение, и тогда ваше письмо очень поможет ускорить устранение его. Церковь здесь, в самом деле, пользуется полной охраной правительства. Изредка, кое-где, чернь пытается беспокоить христиан, но по первому же сведению этого, местные власти принимают самые решительные меры к прекращению сего».

«Я безмятежно занимаюсь переводом богослужения, Пасху мы праздновали совершенно также, как всегда. Собор сиял и был полон христиан. Я совершал богослужение соборне, хотя в прочее время предоставляю служить одним японским священникам, сам же стою в алтаре или на клиросе и молюсь часто о мире и благоденствии родных душ. Прошу засвидетельствовать моё глубокое уважение, при свидании, В. А. Грингмуту, Л. А. Тихомирову, В. Дудышкину, Я. Е. Епанечникову и другим добрым знакомым и благотворителям миссии. Церковь в Киото сохраняется в двевственной чистоте и свежести и служит к умножению и преуспеянию словесной церкви там».

«Денег нет и нет никаких известий о них. Ныне уже дерзнул писать к самому председателю миссионерского общества высокопреосвященному Владимиру, всё о том же, чтобы выслали поскорее содержание, не допустили миссию до страшного бедствия – морить с голоду служащих, или же распустить их, после чего и христиане, ещё не окрепшие в вере, также разбредутся, за неимением руководителей и пастырей или будут расхищены инославными. Так как в душу закралось сомнение, доходит ли моя корреспонденция, отправляемая чрез японский почтамт, то я ныне просил французского посланника отправить пакет к высокопреосвященному Владимиру, а равно и настоящее письмо, вместе с корреспонденциею чрез Французский почтовый пароход. Ради Бога, выручите из беды! Похлопочите всячески, чтобы содержание миссии без всякого замедления достигло её. Если ещё не послано, то поскорее напишите в хозяйственное управление, чтобы оттуда чрез Французское посольство телеграфным способом препровождено было к французскому посланнику здесь, для передачи мне».

«Теперь отвечу на ваше письмо от 8 января, которое я получил 9 апреля. Действительно вы очень порадовали меня известием, что В. Г. Сапожников пожертвовал на архиерейское облачение полный набор из золотого глазета. Глубоко благодарен вам за просьбу о пожертвовании и В. Г. за самое пожертвование и прошу вас передать ему прилагаемую мою письменную благодарность. О. Феодор пишет, что отдал парчу сшить облачение, но пришлёт его для верности, не раньше окончания войны. Он благоразумно распорядился, и я терпеливо подожду обнову. Очень приятно также уведомление ваше, что директор Румянцевского музея и публичной библиотеки сочувственно отнёсся к миссии и не прочь одарить её дублетами из музейской библиотеки. Что касается вопроса, какого рода книги желательны для здешней библиотеки, то, конечно, прежде всего по религиозным вопросам, начиная с Св. Писания, св. отцов, догматики и далее, а за тем и по светским наукам, начиная с естественных религий, философии и далее и при том, если можно, не на одном русском, а и на других языках, особенно на английском. В миссии библиотека уже порядочная, больше 10 т. томов, и, нужно правду сказать, книги не застаиваются на полках, если кому читать: наши писатели, издатели нашей текущей прессы, наставники семинарии, священники, катехизаторы, ученики. Всё серьёзное, чем будет одарена библиотека, непременно принесёт свою пользу. Скажите всё это достопочтенному г-ну директору и попросите не поскупиться одарить нас хорошими книгами. 60 р. переданы мною попечителю семейства покойного Исикамэ г. Ивасова и здесь прилагается его расписка. Миссия и церковь по всей Японии благополучны. Правительство строго следит, чтобы война не имела никакого религиозного оттенка, чтобы за Православие, хотя имя его связано с Россиею, никто из христиан не был преследуем. В двух местах были попытки фанатиков обидеть православных, так правительство с такою строгостию отнеслось к этому, что нашим же христианам пришлось потом просить простить обидчиков. Спасибо им за это! Но грустно, грустно, грустно, что наш флот почти уничтожен, войска два раза разбиты. Вот что значит неприготовленность и самомнение. Нужно надеяться, что в конце концов мы одолеем. Терпеливый Куропаткин дождётся достаточно войск, чтобы победоносно двинуться и погнать японские армии обратно. Но Боже, сколько крови, сколько калек, сколько смертей впереди, хотя и назади уже многие тысячи! Да умягчится скорее гнев Божий и да пошлёт Господь мир мирови».

31 марта 1905 г. Токио.

«Из военнопленных, находящихся ныне в Японии, в числе 63844 человек, многие не грамотны; им нужны первоначальные книжки для обучения чтению и письменные принадлежности для обучения письму, потом грамматики и христоматии, всем же прочим, как офицерам, так и грамотным нижним чинам, нужны книги для чтения. Из книг прежде всего нужны религиозные: Священное Писание, творения, или извлечения из творений св. отцов, священные истории, жития святых, объяснение богослужения и различные другие вероучительные и нравоучительные сочинения; затем книги серьёзно научные для гг. офицеров, учебники по всеобщей и Русской истории, географии, математике, физике и прочим наукам, как для школ, заведённых офицерами в разных колониях, так и для чтения грамотным нижним чинам, и наконец, беллетристические сочинения и периодические издания, особенно иллюстрированные. Обращаюсь с усерднейшею просьбою ко всем, имеющим возможность жертвовать, не поскупиться на книги для облегчения участи пленников, скучающих и тоскующих как от своего тяжёлого положения, так и от неимения чем занять душу и наполнить время. Книги из всех мест России могут быть посылаемы прямо в Японию, по адресу: Япония. Токио. Начальнику Русской духовной миссии епископу Николаю. Japon, Tokio, Biskop Nicolai. Всё с почты здесь беспрепятственно доставляется в миссию. По получении в миссию, книги немедленно будут распределены сообразно с числом имеющих пользоваться ими и рассылаемы по колониям военнопленных.

«Желающих жертвовать деньгами на книги, прошу посылать свои приношения сотрудникам Яонской духовной миссии: в Москве: Благочинному придворных соборов и церквей, протоиерею Николаю Васильевичу Благоразумову (Зубовский бульвар, д. дворцового ведомства); в Петербурге – протоиерею Михайловского Инженерного замка – Фёдору Николаевичу Быстрову (в здании замка) и протоиер. Благовещенской, на Васильевском острове, церкви Иоанну Иоанновичу Демкину (в церковном доме близ Благовещения). Они будут покупать и посылать сюда книги, указанные жертвователем; если же не указаны, то по своему усмотрению».

«Кроме книг нужны для военнопленных шейные крестики. Многие потеряли имевшиеся у них, просят у миссии в замену потерянных другие; просят в благословение японский крестик. Миссия по возможности удовлетворяет просящих, но, к прискорбию своему, далеко не может удовлетворить всех. Серебряный крестик с прочным шёлковым шнурком к нему, стоит здесь 15 коп. У миссии решительно нет средств на такой расход, чтобы благословлять всех военнопленных крестиками; а как хорошо было бы порадовать всех их удовлетворением столь благочестивого желания. Помогите, добрые соотчичи, сделать это. Верьте, что редко на что другое более богоугодно можно употребить от имеющегося у вас избытка, чем на это. Военнопленные, когда шли на поле битвы, заранее обрекли себя на все страдания от ран и на смерть за отечество и за нас с вами; великий крест они взяли тогда на себя и смело, решительно, понесли. Господь сохранил их от смерти, но многие из них несут крест страдания от ран, и все вообще несут крест скорби, несравненно более тяжёлый, чем несём мы с вами, скорбя за отечество. Все они своими подвигами и страданиями не ложно заслужили крест на грудь; но это дело нашего Милостивого Государя Императора; мы же скромно благословим их знаком, который ещё ближе сердцу христианина, видимым и ощутимым знаком их невидимого душевного креста, понесённого и несомого ими. Кто участливым сердцем проникнет к этой моей усердной просьбе, того прошу свою жертву препровождать сюда или чрез один из банков, имеющих сношения с Японией, или чрез вышеозначенных сотрудников миссии с упоминанием, что это на крестики военнопленным. Быть может также редакция «Московских Ведомостей» будет столь обязательна, что позволит желающим в контору её присылать свои пожертвования, для препровождений их сюда. Отчёт во всех суммах присылаемых в Миссию для военнопленных будет своевременно напечатан начальником миссии к общему сведению. Прошу другие газеты перепечатать это моё воззвание. Епископ Николай 31 марта 1905 г. Токио».

«23 марта 1906 г. Скоро пришлю отчёт миссии о пожертвованиях через неё на военнопленных. Так как его многим нужно послать, то он отпечатается здесь и в таком виде будет разослан»

Неутешительны новости из России! Нет ли чего там и такого, на чём могут покоиться радостные надежды на будущее? Написали бы, если есть! Порадовали бы! А то, право, тоска гнетёт со всех сторон. Вот в настоящие дни здесь обирают русские пушки и расставляют на площади возле императорского места. И будет их 500! Слышите ли, 500 русских пушек, забранных у русских. Иные из них 24 сант. чудища, взятые, кажется, преимущественно с отдавшихся в плен судов. И будут эти трофеи вместе с множеством других, возимы в процессии по всей столице 30 апреля, когда будет справляться великое военное торжество – поражения России, разбития её в пух и прах на суше и на море; а потом свидетели сего, эти 500 пушек будут установлены на площади на всегдашнее напоминание о силе и влияния Японии и позоре и уничижении России для воспитания национальной гордости и ещё вящего патриотизма в будущих поколениях. У нас-то, русских, при виде всего этого какие чувства могут питаться? Вы как-то писали, винили между прочим и меня, будто мы здесь проглядели силу Японии и её приготовления к войне? Нашли кого винить! Здесь всегда жили военный и морской агенты, которых специальная обязанность была наблюдать за военными делами Японии, обо всём оповещать кого следует и предупреждать. Кажется, и они невиноваты. Они писали, предупреждали, и те, кому ведать надлежит, не обращали на них внимания. Говорят, что когда открылась война, донесения наших агентов так и нашли под сукном, быть может даже и не просмотренными. Гордость-то у нас была не соразмерна с нашей силой. Один генерал Вогак, тоже бывший военный агент, только не в Японии, а в Китае, выразился так: «Война Японии с Россией? Да это тоже, что стрекоза задумала бы напасть на военную колесницу». Ну вот и напала! Только роли переменились. Стрекозою огромнейшею, мягкотелою и неуклюжею оказалась Россия, а военною колесницею – Япония, катающаяся теперь на 500 лафетах от русских пушек и сгоняющая эти пушки точно стадо гусей к себе на площадь на явление всему миру своей славы и Русского позора. Будем благодарить Бога хоть за то, что наше с вами судёнышко, не видимо ведомое Великим Корчим самим Господом, всё же благополучно плывёт по волнам моря житейского, нимало не повредившись; всё на нём уцелело в полной сохранности, и ныне оно, по-видимому ещё бодрее заковыляло по волнам».

А вы за это успокойте его следующим: похлопочите, чтобы Совет Общества поскорее послал сюда содержание. Миссийский отчёт я давно уже послал, и он, кажется, получен и проверен. Из него видно, что ещё за прошлый год не всё содержание выслано, а за нынешний – нисколько. А деньги здесь на исходе; пришло только из казны за 1 полугодие, и из этого остаётся всего на месяц: если скоро не придёт из Совета Общества, то миссия поставлено будет в большое затруднение. И так ускорите присылку, если ещё не послано. Вещевой отчёт, т. е. о пожертвованиях военнопленным книгами и проч., также готов у меня. Скоро будет напечатан для рассылки многим. Послать бы для напечатания в «Москов. Вед.» и «Новое Время»? Да напечатают ли? Слишком велик, и множество жертвователей останутся в недоумении, дошли ли их жертвования. Оттого и печатаю; кстати это дёшево и при том же на мой личный счёт. И так до скорого свидания ещё при посылке отчётов».

В письме от 8 апреля того же года.

Так как вы писали, что Её Императорское Высочество Великая Княгиня Елисавета Феодоровна изволила препроводить ещё для военнопленных издания Лавры преподобного Сергия, то я взял смелость препроводить и к ней отчёты с теми же приложениями, какие посланы вам. Если это сделано мною неблагоразумно, то вашей любезности предоставляю извинить пред Её Высочеством мою неуместную смелость.

«Послал также и другим военным лицам в Москву; высокопреосвященному Владимиру, преосвящ-м викариям Трифону и Никону. Послал редакторам «Москов. Ведом.» и «Русского Дела», также Л. А. Тихомирову. Послал ещё некоторым, чьи адреса знаю. Но некоторым не могу послать за неимением адресов. Напр. Доктор Дерюжинский прислал 40 р. Следовало бы уведомить его о получении его жертвы, а где же он? Не знаю. Вот для этого пришлю вам по 5 экз. обоих отчётов; будьте добры, если найдёте д-ра Дерюжинского, передайте один ему, а другие кому сами знаете из жертвователей».

«23 марта я писал вам, послал расписку А. Ивасова в получении им 60 р. для семьи Исикамэ; надеюсь письмо дошло до вас. Там я просил ещё об ускорении ассигновки на этот год из Совета Миссионерского Общества, потому что деньги здесь на исходе, а в долг не у кого просить. Прошу и теперь отослать; пожалуйста, похлопочите, чтобы скорей послали. Всегда сердце не на месте, когда видишь дно кассы, а спокойствие духа нужно для могущества дел – помогать ведь некому и так пожалейте и меня и дело!.... А как дело по уплате за иконостас для Киотской церкви? Чем кончилось и кончилось ли? Я ещё не знаю, известите. Денег с миссии, по-видимому, не требуют и дай-то Бог чтобы не потребовали! В нынешнем году особенно много экстренных расходов и было и будет; собор ныне очень большой у нас будет, и на это немалый расход, – сторожам, служащим церкви, содержание их здесь и проч. Церковные дела здесь идут гораздо оживлённее ныне, чем во время войны; с военным порохом улетело на воздух много предрассудков Японцев против Православной церкви, спасибо и за это! Пишите пожалуйста: что вы так скупы на письма? Если бы вы знали, как рад здесь бываешь письму от вас и от других сотрудников, то вы конечно, были бы более сострадательны и щедры к утешению письмами – знайте же!

Токио 27 июля 1906.

Приношу вам душевную благодарность за ваше любезное письмо от 31 мая и отвечаю на него. Вы меня удивили известием о посланных в пользу военнопленных суммах. Вот ясные и верные сведения касательно сего предмета с моей стороны. 1 (14) сентября 1905 г. я получил из хозяйственного управления для военнопленных в числе разных других сумм: «от протоиер. Николая Благоразумова 500 р.». А в вашем письме ко мне, полученном раньше этого, сказано было, что из этих 500 р. должно быть выдано 60 р. семейству Исакамэ. Я в точности так и поступил, – это вы и видели в приходо-расходном отчёте о пожертвованиях на военнопленных.

В церкви здесь, благодарение Богу, всё благополучно. Из семинарии ныне выпущено 7, из Катехизического училища 8 на службу катехизаторами. На только что окончившемся здешнем соборе заседали 216 чк., в том числе 172 служащих церкви в разных званиях и 44 представителя церквей. На нём уяснено, что ныне всех православных христиан в Японии 22283 человека; за последний год, с прошлогоднего собора, крещено 801 чк. Японских священников ныне у нас 31, из них один рукоположен по избранию нынешнего собора; диаконов 7, проповедников 169, – больше, чем когда-либо доселе. Прилагаю небольшую фотографию собора; снята внезапно, без всякого предупреждения, любителем всё снимать, писателем наших христианских брошюр, Исаиею Мидзусима, который и сам там виден стоящим у клироса».

Кстати прилагаю и другую фотографию, – передачи мне облачения и чтения адреса в соборе. Это, изволите видеть, христиане справили 25-летие моего епископства. Оно было в прошлом году, но тогда неудобно было; я надеялся, что забудут и совершенно неожиданно попал вот в какое положение, в каком видите. Без малейшего сведения моего собрали сумму на епископское облачение и справили его, всё из японских материалов, даже митру вышили и точно из лучшей мастерской в Москве! 28 июня предложили мне отслужить благодарственный молебен, в сослужении всех собравшихся на собор священников, и после молебна, – вот дарят облачение; а о. Павел Савабе и о. Симеон Мия, кандидат Киевской Академии, выступили читать адрес. Когда я стал отвечать на адрес, то увидел, что между нашими христианами, наполнявшими собор, были и посторонние гости: направо английский епископ и другой из самых уважаемых протестантских миссионеров, – налево наш посланник с супругою и члены посольства; по выходе из храма было, конечно, снятие общей фотографической группы, а потом ещё в ближайшей к миссии городской зале духовный концерт вокальный и музыкальный, устроенный нашими певцами и артистами. Не могу не упомянуть, что английские и американские епископы сделали ещё следующую любезность. В это время было в Токио 11 епископов, здешних и прибывших из Китая и Кореи для совместных, исключительно епископских заседаний и составления правил к руководствам их миссиям. Они прислали не чрез одного из них же подписанное всеми приветственное письмо с поздравлением и молитвенными благопожеланиями. Вообще нужно сказать, что епископы здесь, также д. б. и в Китае и Корее, относятся к нашей миссии очень дружелюбно; мы им платим тем же. Впрочем мы со всеми стараемся жить мирно и избегаем ссор, помня апостольскую заповедь: «рабу Господню не подобает сваритися».

«Не напрасно вы сообщили то, что я послал отчёты и Великой Княгине Елисавете Феодоровне: Её Императорское Высочество удостоила меня телеграммою, в которой благодарит за это. Если найдёте возможным, то будьте добры повергнуть перед нею мою глубокую признательность за эту неожиданную для меня честь. Быть может, также найдёте возможным выразить моё истинно сердечное сочувствие её горю. Я вдали здесь скорбел о смерти Великого Князя, её супруга. Смею уверить, не менее, если не более всех патриотов в России, имею к тому, кроме общих всем побуждений, свои личные: я имел счастие узнать Великого Князя, когда он был ещё отроком. В 1870 г., когда я был в Петербурге, я был приглашён во дворец рассказать об Японии ему и его младшему брату Павлу Александровичу, и он до сих пор в моём воображении как живой с тем серьёзным, детски-прекрасным лицом и внимательным взором, с какими тогда слушал мой рассказ».

Последнее письмо архиепископа Николая от 8 февраля 1907 г.

«В Москве печатают иконы очень благолепные и в то же время не дорогие, на металле и других материалах. Хотелось бы иметь несколько таких икон для особых случаев здесь, напр. для благословения брачующимся, не от меня, а от родителей: просят у миссии таких икон за деньги. Простые домовые иконы у нас имеются, но я говорю о более благолепных. Видел я такие иконы у священников на судах, кое у кого в посольстве; все говорят, что иконы в Москве куплены; как будто в серебряных рядах, но не серебренные; лики очень благолепные; вероятно, по 1 р. или несколько больше. Вот таких будьте добры купить и послать сюда или же переслать о. Ф. Быстрову для пересылки сюда; но не очень большие, но и не малые, вершк. 4–6. Спасителя и Богоматери икон по десяти, хорошо уложенных, так чтобы бумага не касалась ликов, не пристала к ним».

Пожалуйста пишите побольше! Что́ это вы всё молчите. Пеняю вам на вас. Радуйте иногда вестями о себе, о делах Миссионер. Общества, о прочем интересном в Москве; там ли теперь нет интересного? А теперь примите поклон, привет, почтение и любовь искреннейше преданного вашего однокашника и слуги, покорного архиепископа Николая».

Этим письмом заканчивается переписка высокопреосвященнейшего Николая с о. Благоразумовым.

Сообщил Н. Кедров

«Русский Архив» 1912 г.

Архиепископ Николай о себе

Извлекаем из «Нового Времени» (8 февраля 1912) следующие автобиографические показания архиепископа Николая.

«Будучи от природы жизнерадостным, я не особенно задумывался над тем, как устроить свою судьбу. На последнем курсе Духовной Академии я спокойно относился к будущему, сколько мог веселился и как-то отплясывал на свадьбе у своих родственников, не думая о том, что через несколько времени буду монахом. Проходя как-то по академическим комнатам, я совершенно машинально остановил свой взор на лежавшем листе белой бумаги, где прочитал такие строки: «Не пожелает ли кто отправиться в Японию на должность настоятеля посольской церкви в Хокодате и приступить к проповеди Православия в указанной стране? – «А что̀, не поехать ли мне?» – решил я и в тот же день за всенощной уже принадлежал Японии. Когда я ехал туда, я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моём воображении, как невеста, поджидавшая моего прихода с букетом в руках. Вот пронесётся в её тьме весть о Христе, и всё обновится. Приехал, – смотрю моя невеста спит самым прозаическим образом и даже не думает обо мне. Какое было моё разочарование, когда я встретил совершенно противоположное тому, о чём мечтал! Тогдашние японцы смотрели на иностранцев, как на зверей, а на христианство, как на злодейскую секту, к которой могут принадлежать только преступники. Мало того, правительство Японии издало такой указ, что если «даже Сам христианский Бог явится в Японию, то и Ему голову долой». Надо мною издевались, меня травили собаками, бросались камнями, а самурай Савабе пришёл меня убить, и только помощь Божия спасла меня от неминуемой смерти тем, что в душе Савабе произошёл неожиданный душевный переворот, и я его крестил своими руками, как первенца японского православия». «В эти первые годы, все три врага спасения, мир, плоть и диавол, со всею силою восстали на меня и по пятам следовали за мною, чтобы повергнуть меня в первом же тёмном и узком месте. И искушения эти были самые законные по виду: разве я, как всякий человек, создан не для семейной жизни? Разве не можешь в мире блистательно служить Богу и ближним? Разве, наконец, не нужны ныне люди для России более, чем для Японии?» и т. д.

Господь попустил нас испытать гонение, но неизбежная туча уже пронеслась мимо. И как гроза оживляет красы природы, так минувшее испытание воспламенило ещё более и без того полные ревности сердца чад Христовых. В Сендай бы теперь! Более сотни верующих жаждут там св. крещения. В Осака бы теперь! Везде сочувствующие нам, везде жаждущие нас, везде дело живое, животрепещущее, везде зачатки жизни полной, горячей, глубокой. И да внемлет Боги моим словам, моей клятве! Не верите искренности моих слов? Увы, я слишком ясно сознаю, до нестерпимой боли чувствую сам свою искренность. Что̀ я? Имею косный и слабый зык возвещать дела Божии. Но камень бы разве на моём месте не заговорил?..»4

* * *

1

Скончался в сане протоиерея минувшим летом. Профессор С.-Петерб. Университета.

2

Это был достопочтенный священник церкви Малого Вознесения на Никитской, отличный преподаватель, друг С. М. Соловьёва. П. Б.

3

Знаменитый колокольный заводчик Финляндский был крепостной человек князя Андрея Петровича Оболенского, сын которого князь Василий Андреевич сказывал нам, что Финляндский не только не забывал того, но выражал неизменно благодарность, как своему бывшему господину, так и детям его. П. Б.

4

Напомним, что в «Р. Архиве» 1907 г. помещена любопытнейшая записка архиепископа Николая о Японии. П. Б.


Источник: Архиепископ Николай в переписке с протоиереем Н.В. Благоразумовым // Русский архив. 1912. Кн. 1. № 3. С. 379-402.

Комментарии для сайта Cackle