Просветительная деятельность Троице-Сергиевой лавры за первые три века её существования

(Краткий исторический очерк¹)

Любовию Христовой утвердился еси, Преподобне, и явился еси яко река, обильно всю землю напояя словом учения, богоблаженне Сергие: тем же память твою любовию ублажаем.

Канон святого п.1. ст.1.

В славный день празднования полутысячелетней памяти блаженного преставления богомудрого Чудотворца, родоначальника и отца северно-русского монашества, Радонежского Игумена Преподобного Сергия, когда взоры и сердца сынов православной Церкви всего мира естественно устремлены внутрь столпостенов созданной Преподобным обители Живоначальной Троицы, сколько чувство благоговейного долга, столько же и живой научный интерес заставляют помянуть ее дни древние, воскресить в своей памяти ее историческое прошлое. Вникающим умственным взором в это прошлое нетрудно приметить, насколько плодотворно было служение Троицкой Лавры в истории отечества. Можно сказать, что полутысячелетний период исторической жизни Сергиевой Лавры был временем беспрерывного, неумолкаемого и достойного ее прославления. Разгоревшаяся ярким пламенем еще при жизни основателя слава обители Преподобного Сергия с того времени и до настоящих дней ежегодно разносится сотнями тысяч богомольцев из конца в конец вселенной; а верным звукам этой благоговейной хвалы, разносимой паломниками, отзываются не менее верные звучные клики из мира ученого, давно положившие славный венец на эту обитель, столь много и всесторонне послужившую в своей прошлой исторической жизни на пользу и прославление русской Церкви, государства и общества.

Высокое духовное значение обители Преподобного Сергия неоднократно свидетельствовано было устами как русских, так даже и просвещенных писателей-иностранцев. Из многочисленных таковых свидетельств не можем не привести здесь некоторых, наиболее характерных. Еще в XVII столетии известный издатель жития Преподобного Сергия, просвещенный инок, келарь Троице-Сергиева монастыря Симон Азарьин, в своем предисловии к означенному житию пишет: «не токмо во едином Российском государстве, но и во всех странах земли обносится имя его (Препод. Сергия) и прославляется величайшим именованием. И от дальних стран патриархи и митрополиты, архиепископы и епископы, и архимандриты, и игумены, и честные старцы, иноки и миряне от Азии и Африки и Европы и от всея вселенныя и доныне приходят на поклонение к преподобным мощам его и во святой его обители воздающе мольбы и моления ко Святой Троице и Пречистой Богородице и Преподобного Сергия на помощь призывающе и праздноваше духовно, такоже и пище Чудотворцеве сопричастницы бывающе, и дары честные приемлюще и потребная на путь пищу и питие довольно, отхождаху во свояси радующеся сподобльшеся обитель его видети и преподобным мощем его поклонитися²». Рано стали свидетельствовать о монастыре Сергиевом, как о монастыре исключительном и особенном, посещавшие Москву иностранцы. Едва протекло столетие со времени открытия мощей Преподобного Сергия (1422 г.), а уже слава его и его монастыря стала пользоваться известностью далеко за пределами отечества. Бывший тогда в России чужеземец Иоанн Фабер Стапуленский, впоследствии епископ венский, в 1520 году написал по просьбе Фердинанда короля Римского, у которого был в то время духовником, не лишенную исторического интереса книгу «О религии Московитян». В этой книге о Троицкой Лавре и ее основателе Фабер пишет, между прочим, следующее: «Недалеко от города Москвы есть весьма обширный монастырь, в котором почти триста братий подвизаются по правилам Василия Великого, и в котором находится гроб св. Сергия игумена, посещаемый приходящими из отдаленных мест, потому что он прославился многими чудесами, достойными удивления христиан. Из них достаточно упомянуть хотя бы об одном, наиболее славном, совершившемся там за несколько лет пред сим: именно двум слепым даровано прозрение. Ибо при жизни своей игумен сей отличался такою святостию жизни, что (россияне) легко убедились и веруют, что молитвами своими много может он соделать у Бога и приобрести для людей. Посему ко гробу его часто приходят и поклоняются с великим благоговением»³. Другой, гораздо больше известный у нас на Руси, чем сейчас упомянутый Фабер, иностранец барон Герберштейн, бывший в нашем отечестве два раза – в 1517 и в 1526 годах – в своих записках о Московии пишет о Троицком монастыре: «Важнейший монастырь в Московии есть монастырь Святыя Троицы, отстоящий к Западу от города Москвы на 12-ть германских миль; говорят, что погребенный там святой Сергий творит многия чудеса; удивительное стечение племен и народов прославляет его; туда ездит часто сам князь, а народ стекается ежегодно в известные дни и питается от щедрот монастыря». Легковерный барон счел нужным присовокупить к своему сообщению о Троицком монастыре и легенду, которая порождена была молвою о гостеприимстве монастыря. «Утверждают, – продолжает он, – что там (у Троицы) есть медный горшок, в котором варятся известные кушанья, и по большей части огородные овощи, и мало ли, много ли народу придет в монастырь, однако пищи всегда остается столько, что монастырский причт может быть сыт, так что никогда нет ни недостатка, ни излишка»⁴.

А вот и еще не лишенный интереса и весьма правдивый отзыв о значении Лавры Сергиевой, высказанный устами просвещенного иноверца, сравнительно в недавнее наше время. Ученый англичанин Стэнли, в своих лекциях по истории Восточной Церкви, между прочим, так выражается о значении Лавры Преподобного Сергия в жизни русского общества. «Вот, – говорит Стэнли о Лавре, – самое сердце национальной и религиозной независимости в периоде общего порабощения! Подобно Кремлю, она содержит в себе самые разнообразные учреждения: монастырь, Академию, дворец, церкви, стоящие внутри стены, которые своей высотой и толщиной указывают на иное, кроме религиозного, предназначение этой обители. Сюда со всех сторон и концов империи стекаются бесчисленные богомольцы. Каждая деревня по дороге от Москвы отмечена каким-нибудь историческим воспоминанием. Император не бывает в Москве, не посетив Лавры, не заплатив дани своего благочестия ее святыне. Грозный Иван построил, по крайней мере, половину ее зданий. Петр дважды находил убежище в ее стенах. Елизавета и Екатерина II пешком ходили сюда из Москвы со всем двором своим, не затрудняясь переходом более пяти миль в день с сосудом невской воды для освежения. Многие из знаменитых людей настоящего времени также пешком отправляются на поклонение Лаврской святыне. Лаврская просфора служит лучшим подарком для семейства от богомольцев, возвратившихся из обители.… Здесь, между прочим, мы можем напомнить себе, – продолжает Стэнли, – о нашем глубоком невежестве относительно самых знаменитых в древности личностей Восточной Церкви, и о том способе, каким часто составляется история. Наши обыкновенные западные истории России проходят через цельный период времен Сергия Радонежского, даже не делая намека на его имя, по крайней мере столь же дорогое для каждого русского сердца и столь же известное между Русскими, как имя Вильгельма-Теля между Швейцарцами, или Иоанны Д’Арк между Французами»⁵.

Не можем, наконец, не привести здесь в высшей степени меткой важной характеристики значения Троице-Сергиевой Лавры в жизни русского общества, высказанной одним из современных нам, знаменитых отечественных витий духовных. В Бозе почивающий архиепископ Херсонский Никанор такими столь свойственными его философско-ораторскому складу мысли словами характеризует высокое духовное значение в жизни русского народа Сергиевой Лавры и ее основателя. «Преподобный Сергий, – пишет он, – уподобил и продолжает уподоблять своей духовной природе и всех близко соприкасающихся к нему людей. Он напитал своим крепким духом целые сонмы, целые поколения монашествующих. До семидесяти монастырей было основано его учениками и учениками учеников его; его духовное потомство было одною из главных духовных сил, содействовавших духовному претворению разных полуязыческих племен, раскинутых по пространству средней и северной России в одно целое великорусское племя, объединенное, одушевленное, скрепленное духом православия. Будучи сам высшим носителем христианского православного духа, он примером, назиданием, молитвами своими много содействовал и содействует напитанию этим духом всего православного Российского народа, – духом, который составляет руководительное начало, крепость и славу народной русской жизни. Потому-то к Преподобному Сергию, как к неиссякаемому роднику крепкого русского духа, притекают на поклонение, для назидания, для молитвы и до сегодня многие тысячи народа. Ни один вблизи путешествующий инок не минет обители Преподобного Сергия. Редкий из иерархов Русской Церкви не припадал до праха земного перед ракою Преподобного Сергия. Все до единого из венценосцев России приносили у раки Преподобного свои молитвы (особенно по вступлении на царство). Не только члены нашего царствующего Дома, но и премногие члены иностранных царственных семейств приходили туда же, – то помолиться, то изучать русскую жизнь у самых ее основ, у того родника, у одного из главных родников, из которых она бьет ключом»⁶.

Не оставаясь в пятисотлетний период своей жизни безучастною к гражданским, государственным судьбам нашего отечества и с самого начала своего исторического бытия всемирно содействуя внешнему политическому росту государства, а в известные трудные для него годины являясь и прямою его спасительницею, Лавра Преподобного Сергия в то же время менее заметно, но едва ли не более плодотворно содействовала внутреннему росту и преуспеянию отечества в качестве довольно плодоносного рассадника просвещения по лицу земли русской. Будучи уже по самой идее своей высшим проявлением духа христианского, древнерусское монашество еще задолго до основания обители Преподобного Сергия в пределах Руси северо-восточной, уже при самом начале своего возникновения явилось у нас со значением наивысшего орудия проявления грамотности. Монах, уже самым своим положением и назначением, своим удалением от мира и мирских удовольствий, призывался в еще непросвещенном книжною мудростью отечестве к усиленной книжной деятельности. Вот почему инок и грамотей в понятии древнерусского человека рано получили однозначащее, синонимическое значение. «Якоже корабль без гвоздей не составляется, так и инок без почитания книжного», – говорили и писали в древней Руси. Но не судил Бог первому чисто русскому монастырю – Печерскому, основанному на благоприятном для развития просвещения месте, с сонмом современных ему монастырей южнорусских, насеять всю землю русскую «книжными словесами». Нашествие всякого рода кочевников, обагрившее русскую землю русскою кровью, превращавшее села и города, церкви и монастыри в развалины, разрушило и Печерский монастырь. Между тем, север Руси не только не был достаточно насеян «книжными словесами», но и совсем мало просвещен был Христовою верою. Монастырь Троице-Сергиев и выступил в центре Руси в замену монастыря Печерского. Такую же любовь к книгам, такую же деятельность, тот же способ распространения просвещения по русской земле и монастырям русским употреблял и этот монастырь. Уже основатель и первый его игумен, Преподобный Сергий, отличался любовию к просвещению и книгам, хотя и не мог, по недостатку средств на приобретение книг в своей скудной вначале обители, возгревать в себе эту любовь. Святая Церковь, ублажая его в своих хвалебных песнопениях, справедливо говорит, что он «явился яко река, обильно всю землю напояя словом учения». И помимо сказавшейся здесь столь свойственной нашему церковно-богослужебному языку преувеличенной образности, любовь и расположение Преподобного Сергия к книгам и просвещению можно подтвердить рядом прямых исторических свидетельств. Преподобный Иосиф Волокаламский пишет: «слышахом о блаженном Сергии, яко толику нищету и нестяжание имяше, яже и самыя книги не на хартиях писаху, но на берестех». Без сомнения, пустынная нищенствующая обитель Преподобного Сергия первым делом имела крайнюю нужду в книгах церковно-богослужебных и занималась больше всего их списыванием. И действительно, в древнейшей Лаврского книгохранилища (1642 года) описи сохранилась память о нескольких драгоценных рукописях от времен Преподобного Сергия, из которых хранится в описях лаврской библиотеки несколько заголовков до настоящего времени. Таковы: «два служебника на харатье; свертки на деревце Чудотворца Сергия; Евангелие в десть на бумаге Исаковское Молчальниково; Псалтирь в полдесть на бумаге – письмо Исаака Молчальника». Часть сохранившихся от времен основания обители рукописей писана в самой обители, или же они относятся к более раннему времени; а некоторые из рукописей перенесены из Ростова, где в то время процветало книжное учение в обители Григория Богослова, и оттуда пришел к Преподобному списатель жития его, Епифаний Премудрый. Все они драгоценны для нас потому, что они бывали в руках угодника Божия; по ним он молился, читал братии поучения и сам поучался в Слове Божием. Таковы на пергамене – Пятокнижие Моисеево, собрание некоторых книг Ветхого Завета, Паремейник, Евангелие, Поучение Ефрема Сирина, 16-ть слов св. Григория Богослова, с искусною заглавною заставкою из перевитых фигур с красками, и с надписью «Елисеевской» – принадлежность Елисея, ученика Преподобного Сергия, Иоанна Златоуста, Златая Цепь, два Сборника, Пандекты Никона Черногорца, Мерило Праведное. Из богослужебных на пергамене замечательны: Кондакарь XII в. с крюковыми ладами, по которым пели при Препод. Сергии и Стихирарь, писанный препод. Епифанием, как видно из его надписи на первой странице. Из рукописей на бумаге упомянем Потребник, по которому тогда постригали иноков, и Слова постнические преподобного Исаака Сирина, писанные при Препод. Сергии в 1381 году⁷. Таково было, хотя и скудное, книжное богатство монастыря Сергиева при жизни самого Препод. Сергия. Любя сам книжное занятие, Преподобный стремился особенною любовию отличать хороших книгописцев и любителей книжного дела. Составитель жития Преподобного Сергия, Епифаний Премудрый, свидетельствует об одном из учеников Преподобного, Афанасие, впоследствии игумене Высотского Серпуховского монастыря, что он «бе в добродетелях муж чуден и в божественных писаниях зело разумен и добросписания многа руки его и до ныне свидетельствуют; и сего ради любим бе зело старцу» (т.е. Преподобному Сергию). В числе упоминаемых здесь «добросписаний», принадлежавших перу преподобного Афанасия и вращавшихся в употреблении как в обители Сергия, так и на месте позднейшего игуменства Афанасия в Серпухове, – а вероятно и по другим монастырям, – без сомнения были уже не одни только церковно-богослужебные книги, как равно, несомненно, конечно, и то, что преподобный Афанасий был не единственным подвижником, с толикою ревностию «ко многим добросписаниям». В деле книжного любомудрия Преподобному Сергию следовали преемники его, все ученики и иноки монастыря его, вышедшие в основатели и настоятели других монастырей. Позднейший писатель – вышеупомянутый нами келарь Троицкого монастыря Симон Азарьин – пишет о Преподобном Сергии и об учениках его: «яко солнце сияше пред всеми людьми, и яко лучи от солнца ученицы его мнози превозсияша». Во главе особенных любителей и ревнителей просвещения здесь, прежде всего, должен быть поставлен друг и собеседник Преподобного Сергия, св. Кирилл Белозерский. Еще простым иноком в Московском Симоновом монастыре он занимался перепиской книг по повелению архимандрита Феодора, а на Беле-озере сам ничего не держал в своей келлии и братии заповедовал ничего не держать в келлиях, кроме книг. Доселе хранятся в монастыре 17 книг, писанных его рукою. По примеру этих великих подвижников и их монастырей, занимались списыванием книг в то же время и другие иноки в других монастырях, как видно из приписок к рукописным книгам и из житий святых подвижников северо-восточных монастырей. В самой обители Препод. Сергия его любовь к книжным занятиям унаследовал, после его блаженного преставления, ученик и преемник его по степени игуменства, препод. Никон. Он имел, кажется, достаточно средств к тому, чтобы поддерживать в себе любовь к книжной мудрости, потому что великим своим учителем сперва был отдан «в научение духовное» к известному ревнителю «добросписаний» – игумену Серпуховского монастыря Афанасию. Приняв на себя Троицкое игуменство после смерти Преподобного Сергия, преподобный Никон ревностно заботился уже об обогащении обители книгами. И теперь в лаврской монастырской ризнице можно видеть – Евангелие препод. Никона, на пергамене, «малой меры», с надписью на нем «Евангелие четвертное, на харатье, Никона чудотворца. А не отдати его никому». Служебник, писанный, может быть, для препод. Сергия рукою препод. Никона в 1381 году, на пергамене в 12-ю долю; и в библиотеке Лавры доселе хранятся Никоновские «Октоих и Триодь постная – харатейные». В 1418 году «замышлением игумена Никона, а рукою раба Божия Иосифа списаны бысть книга святой Троице в Сергиев монастырь, рекомая по Еллинех Диоптра, по нас же Зерцало»⁸. В то же время и в среде учеников преподобного Никона, подвизавшихся одновременно с ним в Троицкой обители, были иноки, отличавшиеся любомудрием. Так, в 1411 году «помощью Святыя Троицы списася ей же наименование Лествица, на имя священноиноку Матфею, рукою грубого и худого, странного последнего во иноцех, смиренного многымы грехы Варлаама»⁹. На имя того же священноинока Матфея в 1414 году, в обители царской Святыя Живоначальныя Троицы в устроении ІІреподобного игумена Сергия при настоятельстве препод. игумена Никона рукою другого многогрешного инока Антония, списана была другая книга «Поучения Аввы Дорофея» и другие статьи аскетического содержания¹⁰. Но особенно замечательна из числа сохранившихся от времен препод. Никона другая рукопись: «Псалтирь с последованиями», писанная около 1428 г. Изобретательность писца в почерках и художественное выполнение красками с золотом разных заставок – изумительны. Таким образом, уже при самом начале своего устройства обитель ІІрепод. Сергия становится в северо-восточной Руси очагом любви к книжной отеческой письменности.

Доброе начало, положенное первыми игуменами Лавры книжному делу, широко разрослось позднее. От XV, XVI и XVII вв. идет целый ряд любопытных известий, свидетельствующих о том, каким путем приобретались книги, какие книги приобретались, для каких целей и какую они приносили пользу.

Почти при полном отсутствии организованной книжной торговли, при дороговизне книг, зависевшей от ценности материала и трудности списывания, первый и главный путь приобретения книг был путь списывания Троицкими «книгописцами». От большей части этих списателей сохранились только имена. В XV в. написана была красивым уставом ІІсалтирь на 267 л. «а сю Псалтирю писал старец Пахнутие»¹¹. В 1464–68 годах написан был полууставом на 320 листах Апостол, «а писа многогрешный Варлаам... его и труд»¹². Или – Патерик (азбучный и скитский в ¼ на 507 л.) в лето 1469 г. «писал пресвитер, раб Христов, инок Паисие»¹³. Иногда обозначалось звание писца. Например, на Прологе 1429 г. означено: «писал (у Троицы) Ефстафие, мирской человек, а прозвище ему Шепель»¹⁴. Или – «списан бысть сей Евангелист в Сергиеве монастыре в лето 1456, при преподобном игумене Вассиане, рукою многогрешного попа Алексея Переяславца». Редко обозначаются на приписках имена специальных книгописцев: «Сия книга Обиходник (крупный устав в лист 544 л.) написана повелением Живоначальныя Троицы Сергиева монастыря архимандрита Андрояна, да келаря старца Авраамия Подлесова, да казначея старца Симона с братиею... а писал сию книгу Обиходник книгописец Данило Марков лета 7153 (1645 г.)»¹⁵ Большею частию книги были писаны монахами. В І524 году творения Дионисия Ареопагита писал «многогрешный и худоумный и непотребный Богу и человекам чернец Вениаминишко, малейший в единообразных»¹⁶. Большая часть книг писалась по игуменскому благословению. Так, при игумене Порфирии, особенном любителе книгописания (жил в Ι-й четверти XVI в.), писец Исаак Собака – впоследствии игумен Чудова монастыря – написал Учительное евангелие по игуменскому благословению на 570 л. чистым полууставом. В библиотеке Казанского университета есть Устав под названием «Око Церковное» 1429 года, писанный в обители Сергиева монастыря… «повелением раба Божия игумена Саввы, рукою смиренного инока Ионы». В 1474 г. по благословению игумена Авраамия, написана была книга «Потребник» (полуустав на 361 л.) рукою непотребного в иноцех Елисея»¹⁷, который писал и другие книги¹⁸.

Многие книги писались по поручению частных лиц. «В лете русского царства царя и Государя великого князя Ивана Васильевича (Грозного)... совершена божественная сия книга Великий Василие (соч. Василия Великого о постничестве на 597 л.) Божиим пособием и строением мниха некоего Ионы именем, по реклу Зуа (был в монастыре иеродиаконом), тонкости ради возраста, понеже избра себе полезна души и успешна чтущим и бяше тогда от Адама лето 7064 (1556 г.). Аще кому Бог благоволит держати коею виною сию книгу, и он бы поминал инока Иону, Никифора, Марфу, понеже стяжа сию божественную книгу не граблением, ни лихоимством, ни иною кoею виною, еже может совесть вредити, но с усилием и в мнозе тщании предстах алтарю Божию и от сих ми бяше вся. А писал сию книгу многогрешный инок Исаия, по реклу Каргополец»¹⁹. Им же написаны и другие книги: второй экземпляр Василия Великого о постничестве на 413 л.²⁰, часть Псалтири с восследованием 1543 г. на 513 л.²¹ и часть Сборника на 360 л. Или: «в лето 1558 в царствование... Ивана Васильевича повелением келаря Андреяна Ангелова написана сия бысть книга Сборник рукою многогрешного Фирсишки»²². Четвероевангелие (1472 г.) «повелением старца Феогноста написал дьяк... Еремия»²³. Знаменитому келарю Троицкой Лавры Авраамию Палицыну в 1611 году слуга Троице-Сергиева монастыря Иван Басов написал чистым полууставом на 500 л. в большую четверть Часослов²⁴ и Псалтирь с восследованием в четверть листа, полууставом, на 122 тетрадях (по 8 листов в каждой), хранящуюся ныне в библиотеке М. Д. Академии (по описи о. арх. Леонида № 8, 313 стр.). В 1445 году писана была книга «Сборник» рукою многогрешного, малейшего в единообразных и в грешницах первого и непотребного в братстве и неключимого ни в каковойжде добродетели... священноинока Макарьвища, а писал есть сей Сборник Паисию старцу Сергиева монастыря»²⁵. Иногда просто означалось – кому писалась книга: «Господину и отцу кир Никону метание от Haзapa» (Сборник XIV в.)²⁶. Много книг было писано при игумене Памве († 1520 г.)²⁷. В 1514 году, на Минее служебной какой-то писец писал: «о Отце и Сыне и Дусе Святем упование по вере имея, коснухся трудолюбне книги сея, еже есть месяц Июнь; нас же хотение желанием распали к таковой купли труда, аще и хитре сию написав за грубость нашу, но обаче трудолюбно края достигох... пo благословению игумена Памвы²⁸. Некоторые архимандриты Лавры и сами писали книги. В лето 1677... «написася сия книга, жития иже во святых отца нашего Серапиона архиепископа Нoвгородского и преподобного отца нашего Стефана, иже на Махрищи, в дому Живоначальныя Троицы убогим архимандритом Викентием»²⁹. Много книг писалось при игумене Серапионе, бывшем потом архиепископом в Новгороде³⁰. Едва ли не полным развитием троицкого книгописания было время Преподобного Дионисия – первая половина XVII в. В это время жил знаменитый в Τроицких летописях книгописец Герман Тулупов³¹, после которого осталось письма его руки до 20-ти №№ рукописей³². Он был учителем Преподобного Дионисия и умер в 1637 г., пережив четырьмя годами своего ученика (Дионисий умер в 1633 году). Он писал в преклонных летах (1624–1633 гг.), отличался слабым зрением; поэтому далеко не везде соблюдал точность, что видно из того, между прочим, что некоторые его рукописи исправлял Препод. Дионисий³³. Сколько всего им переписано – неизвестно. Сохранилось рукописей его письма до 7738 листов, большею частью Четьих-Миней и житий святых, писанных полууставом. Почти в каждой рукописи Герман делает следующее послесловие, объясняющее мотивы его трудолюбия: «Изволением Бога и Отца и споспешением Единородного Сына его и совершением Святого Духа написана бысть сия святая книга месяц Сентябрь Четья, словеса праздничныя и жития и мучения святых, в дому пресвятыя и Живоначальныя Троицы и великих чудотворцев преподобных отец, Сергия и Никона иже в Маковцы Радонежском при державе христианом государя Михаила Феодоровича и при Филарете патриархе... повелением и благословением тояже обители господина архимандрита Дионисия и при келаре старце Александре и при казначее старце Пафнутие соловецких с братиею. A писал сию св. книгу многогрешный чернец Герман Тулупов стариченин в лето от создания мира 7136 (1627 г.) сентября 12 день, индикта 11, пo отце своем иноке Ионе и матери Марии и по инокине Акилине, и по инокине Анисии, и пo диаконе иноке Серапионе, и по Козьме и по своей душе и по всех своих родителех. Вы же, о Христе отцы и братие, аще что видите кое погрешение, и вы Господа ради собою исправляйте, а меня грешного не кляните, и в том Господа ради простите и во святых своих молитвах поминайте, а Вас Господь Бог и простит и помянет в царствии небесном»³⁴. Много и других, книг написано было в Лавре при архимандрите Дионисии и келаре Авраамии Палицыне (напр. каноны пресв. Троице³⁵), что подтверждается свидетельством Дионисиева жития, гласящим, что у Преподобного по келиям были «писцы добрые».

Из этих и множества других подобных свидетельств мы видим, что у Троицы писались книги всякими лицами – от игумена и архимандрита до простого монастырского служки. Писались книги по разным побуждениям, большею частью по инициативе настоятелей и всего освященного собора. Для игумена Сергиева монастыря Зиновия не только списывали, но, кажется, переводили книги на Востоке³⁶. Лично переписчики смотрели на дело списывания книг, как на дело богоугодное, как на добродетель, как на дело, искупляющее грехи не только переписчика, но и его сродников. В тишине своих келий, под мирным кровом обители Преподобного, безмолвный любитель книжной грамотности, трудясь над списыванием книг, в то же время трудился для спасения своей души, находил в этом подвиге нравственное очищение. «Поющим же сия каноны и послушающим поемого молю, да Господа ради помолятся о мне, да аз помилован буду от Господа Бoга, понеже не мало потрудихся в сих… хотя милость прияти от Господа нашего И. Христа»³⁷. Иногда писались книги по обещанию, в благодарность за милости Преподобного. «Сей великий Круг Миротворный (XVI в.) алфу святой Пасхи христианам на 532 лета в пречестную, славную и великую обитель пресвятыя Живоначальныя Троицы… многогрешный поп Агафонище (Новгородского Софийского собоpa), грешною и непотребною своею рукою писавый по обещанию, еже обещахся Пресвятей Живоначальней Троице и преподобному Сергию Чудотворцу. Прилучившумися в богоспасаемом граде Москве и бывшу ми в обители Сергия Радонежского в лето 1538 Мая 12-го в неделю 4-ю по Пасхе, вельми больну ми сущу внутренними и сердечною болезнию зело изнемогающу. Стоящу ми в церкви Пресвятой Троицы у гроба.... Препод. Сергия, нача молитися... угоднику... чтобы ми даровал живот на покаяние; и в том часе обещахся св. Троицы в честный и славный ея храм и на честный и целебоносный гроб… Сергия Чудотворца, написав грешною своею рукою, положить cей круг великий Миротворный св. ІІасхи Христовы... И изыдох из обители здрав, хваля и прославляя Бога... и приехав в великий Новгород к св. Софии Премудрости Божией... с благодарением и сердечною любовию распаляем к ІІресвятей Троице и Чудотворцу Сергию, написах сей круг великий Миротворный³⁸. Разумея списывание книг как дело святое, Троицкие книгописцы, как и вообще в старину, с особенным тщанием относились к нему и просили простить все их недописки и обмолвки. «Отцы и братие, еже ся где будем описали или переписали, или недописали, чтите исправливая Бога деля, a не кляните, занеже книги ветшаны, а ум молод, не дошел». Или – «вы же, о Христе отцы и братия, аще что видите кое погрешение, и вы, Господа ради, собою исправляйте, а меня грешного не кляните, и в том, Господа ради, простите, и во святых своих молитвах поминайте, а вас Господь Бог простит и помянет во царствии небесном»³⁹. Трудный подвиг списывания требовал, конечно, большой затраты времени и сил; случалось, что книга писалась по целому году, иногда несколькими писцами. «В лето 1497 г. месяца Сентября в 10-й день при благоверном великом князе Иване Васильевиче всея Руси... в царской обители святыя и Живоначальныя Троицы повелением духовного настоятеля господина игумена Серапиона начата бысть сия книга писати Сборник (св. Иоанна Златоустого и других поучения)⁴⁰, а кончена сия книга лета 1499 года месяца Августа в 31-й день..., а писана бысть сия книга сборник рукою многогрешного, худейшего раба Божия Кости дьячишки, Дмитриева сына». Книга написана на 494 л. Отсюда видно, что она писалась целый год. Этою трудностью письма объясняется и то, что книга писалась за раз несколькими лицами. В Лаврской библиотеке находятся поучения св. Иоанна Златоустого (начала XV в.), где на листе 60-м находится припиcкa «грешный Ефрем отселе начах святую книгу»⁴¹. В Собрании Большакова есть рукопись «Следованная Псалтирь», в оглавлении которой помещена надпись: «лета 7060 написана бысть сия книга, глаголемая Псалтирь, в святей и великой обители Живоначальныя Троицы и преподобных великих Чудотворцев Сергия и Никона, сия Псалтырь троицкого грешного чернеца Андриана Ангелова, а писал ее инок Иона, да сам Андриан, да священноинок Иоаким». От епископа Ростовского Кирилла І-го (1216–1230 г.) сохранилось в Троицкой библиотеке житие св. Нифонта, написанное в 1219 году, на котором находим следующую любопытную приписку: «Господи, помози рабом своим Иоанну и Олексию написавшем книгу сию»⁴². На сколько писцы затруднялись своим делом, видно из многочисленных приписок на их трудах, в которых они выражают свою радость пo поводу окончания переписки. В 1548 году написан был Октоих на 316 листах; переписчик его, «раб Божий Федор» замечает: «сколь рад кормщик, пришед к пристанищу, и сколь рад заяц от тенета убежав и от многих псов от напрасныя смерти, столь рад дьяк, списавши сию книгу. Слава свершителю Богу, свершившему сие дело, слава во веки аминь»⁴³. Или: «рад бысть заяць избег от тенета, тако и сей писец, окончив последнюю строку». (Минея служебная XV в. на 201 л. в 4-ю долю)⁴⁴. Иногда: «докса ти о Теос»⁴⁵; наконец: «Господи, пoмози рабу своему, дай Бог ему гораздо писати, рука бы ему крепка» (Поучения св. Ефрема Сирина XIII в.)⁴⁶. Была ли переписка книг в Троицком монастыре делом организованным, сказать трудно. По крайней мере, относительно времени Дионисия, у которого по келиям сидели «писцы добрые», с некоторою вероятностию можно утверждать, что дело переписки было поставлено при нем на правильную почву. Известно, что и сам он исправлял переписываемое Германом Тулуповым и заставлял других писать книги. Относительно же позднейшего времени мы положительно знаем, что, напр. келарь Арсений Суханов († 1668 г.) руководил Троицкими книгописцами, делая, замечания им, какие статьи писать и откуда⁴⁷. Неизвестно также, было ли правильно устроено и дело переплета книг, хотя при архимандрите Дионисии упоминаются переплетчики, например, Троицкий конархист старец Исаия Коломнецин переплетал церковный устав XVI в.⁴⁸. Вернее думать, что вместо всякого плана, который руководил бы писцами, отдельные личности, главным образом, настоятели монастыря, в силу потребности в церковно-богослужебных книгах, частью по любви к просвещению, развивали книгописание. Стиль этого книгописания зависел от сложившейся веками традиции; уставное и полууставное письмо, приближающееся иногда к печатному, преобладало. Строгий ритм каллиграфии здесь стеснял всякую изобретательность, которая вместо того выражалась в творчестве красками, золотом, киноварью красивых заставок, заглавных букв, так называемых миниатюр, часто поражающих прекраснейшею работою, изяществом вкуса как в целом, так и в отдельных частях. Отсутствием правильного руководства и плана, который лежал бы в деле списывания книг, и объясняется, думаем, главным образом, то, что в некоторых рукописях, как заметил еще митрополит Платон в 1807 г., «есть нечто чтения достойно, но весьма сожалительно, что все почти книги рукописные писаны с великими описками без всякого орфографии, наблюдения и потому маловразумительны и от чтения отвлекают»⁴⁹. Случалось, к счастью, редко, что некоторые рукописи писались самыми грубыми невеждами, которые вовсе не понимали, что писали, а копировали буквы, не всегда разбирая их (напр. Мефодия Патарскаго полуустав XVII в.)⁵⁰. Кроме списывания, книги приобретались в Лавре и покупкою. В старину существовали особые лица, которые торговали книгами. «Продал сию книгу (Стихирарь XVII в.) поп Симеон, Матвеев сын, что книгами торгуют»⁵¹. При недостатке книг, книги перепродавались и переходили из рук в руки. Книгу Василия Великого о постничестве «продал поп Симеон Николска Ивану Кирьякову, сыну протопопову»⁵². Раньше, в 1595 году, продал эту книгу Василия Великого «аз Яков Федоров сын, a прозвище Жюк, старцу Арсению, подъяк патриархов; и кто за ту книгу поймается и мне патриархову подъяку Якову Федорову и мне та книга очисцать во всяких делах старца Арсения, убытка не доставит, а подписал аз Яков сам своею рукою». Книга Адриатис И. Златоустого, писанная в 1597 г., сначала принадлежала торговому человеку «Московскому жильцу с Никольской улицы Ивану Амбросиеву», потом попала к «подъячему Агафонику Тимофеевичу», племянник которого «Гришка Онисимов», по приказу дяди своего, продал ее в 1640 г. Она была продана «Олексею Иванову, сыну Суворову». Наконец книга попала известному Троицкому келарю Симону Азарьину, которым она и была пожертвована в Троицкий монастырь⁵³. На очень многих книгах Лаврской библиотеки находятся приписки, свидетельствующие о приобретении этих книг путем купли. Например, «продал сию книгу (Апостол XV в.) некто «Моисей»⁵⁴. Книга «16-ть пророков толковыя Ивана Титова сына Дедкова». «Сию книгу продал Ондрей Иванов сыну Дедкову старцу Геронтию Салтыкову, a подписал я Ондрей своею рукою⁵⁵. «Продал сию Псалтирь (XVI в.) Фелофей клирошанин диакону Филимону»⁵⁶. Об этом способе приобретения книг свидетельствуют и приписки, обозначающие цену книг. «Сия благоглаголемая книга триодь постная, а цена два рубля, четыре гривны и деньги без полушки», (средины XVI в. в 4-ку на 585 л.)⁵⁷ Особенно любил обозначать цену на книгах Арсений Суханов и притом латинскими литерами. «Cniga (Мефодия Патарского, полуустав XVII в.) archidiacona Arsenia stala 3 rubli 27–4». Или: «св. Иоанна Дамаскина (XVII в.) Cniga archidiacona Arsenia stala sebie 3 rubli 10 a. 4 d.»⁵⁸. Иногда просто обозначалась цена приобретенной книги: «За сю книгу (Устав церковный начала XVII в. в 8-ку на 233 л.) дано полтора рубля»⁵⁹. Из свидетельств не видно, чтобы сам монастырь, как учреждение, приобретал книги. Обыкновенно покупало частное лицо, которое потом и отдавало книгу в монастырь.

Этим путем, т. е. путем вкладов главным образом по душе, на помин родителей и родственников, книги Лаврской библиотеки более всего приобретались. Эти книжные вклады делали и цари, и князья, и митрополиты, и епископы, и простые миряне. В Троицкой ризнице хранятся: Евангелие 1343 г. великого князя Симеона Ивановича, данное в благодарность за счастливое окончание путешествия в Орду в то время, когда еще Препод. Сергий подвизался в тиши уединения; Евангелие царя Феодора Алексеевича, пожалованное им боярину Богдану Матвеевичу Хитрово, а им переданное в Троицкий монастырь; рукописный текст Евангелия может быть отнесен к XIV–ХV вв.; Евангелие 1632 г. царя Михаила Феодоровича Романова; Псалтирь царя Ивана Васильевича Грозного⁶⁰. В Библиотеке Лаврской находится Псалтирь, в 1600 г. данная Борисом Годуновым⁶¹. «В лето 1501 дал Симон митрополит Апостол Толковый в дом Живоначальныя Троицы игумену Серапиону с братиею»⁶². Сборник XV века получен от великого князя Ивана Васильевича⁶³. Минея (XVI в.) княгини Антониды Хворостининой († 1617 г.)⁶⁴. В Троицкой библиотеке очень много книг с надписью: «Княгини Суцкие»; Трефолог русским святым (XVI в.) «княгини Хохолковой»⁶⁵. Книгу Григория Богослова (XVI в.), 16 слов, дал «князь Д. М. Пожарский». Книга пользовалась особенным уважением, судя по надписи: «чтут на Светлое Воскресение»⁶⁶. Дионисия Ареопагита творения и Апокалипсис Толковый (XV–XVI вв.) «положил в дом Живоначальныя Троицы Николы Гостунского» протопоп Михайлище по своей души и по своих родителех»⁶⁷. В 1627 г. «дал вкладу с Москвы Конюшенныя слободы, Власьевской священник Юрий Иванов, сын Тулубов – книгу Стихирарь в полдесть в цену за 9 рублей, да Евангелие Толковое печатное в десть в цену за 3 рубля»⁶⁸. «Дал сию книгу св. Ефрема Сирина (XVI в.) в обитель, Живоначальныя Троицы священно-инок Меркурий пo своей душе» (с 1562–66 гг. архимандрит Лавры)⁶⁹. «Лета 1594 Апреля 1-го дал сию книгу Евангелие Толковое воскресное в дом Живоначальныя Троицы и Пречистей Богородице и преподобным Чудотворцем Сергию и Никону старец Анисим, Григорьев сын, по своей душе и по своих родителех при архимандрите Кирилле и при келаре старце Исидоре, я при уставщике старце Филарете. Вы бы пожаловали сию святую книгу прочитали и от святыя сея обители не отдали, не продали; а кто сию книгу дерзнет от св. сея обители отдати, или продати, да судится со мною на втором пришествии пред Господом нашим И. Христом»⁷⁰. «Псалтирь (XVI в.) пo старце Симоне… говорити ее по всяк день, а душу eгo поминати»⁷¹. «Апостол (XVI в.) Ионы, диакона Зуя, a пo моем животе в дом Живоначальныя Троицы Сергиева монастыря». В 1567 г. «Μинею Служебную дал Василий Юрьев – портной мастер»⁷². «Сия книга Псалтирь Марка Матвеева сына Копытова», который был монастырским служкою в 1627 г. В XV в. «дал книгу, глаголемую Козмы Индикоплова вкладу в дом Живоначальныя Троицы… будущего ради покоя Троицкой крестьянин Фома Лукьянов с Москвы, с троицкого загородного двора и подписал своею рукою»⁷³ – книгу весьма редкой замечательности по рисункам. Иногда книга давалась с определенною целью, напр. с целью исцеления от недугов. Троицкий служка Ондрей Иванов в 1634 году положил в Троицкий Тутонский Moнастыpь, написанную еще в 1513 году, Mинею служебную «преподобному Ксенофонту, Тверскому Чудотворцу, иже имать от Господа благодать целити различные недуги, паче же зубную»⁷⁴. Остававшиеся по смерти монахов книги причислялись к казенным. После ризничего диакона Маркелла осталась Кормчая XVI в. и Каноник⁷⁵. Сохранилась Лествица «старца Сергия»⁷⁶; Крюковой Сборник XVII в. после смерти Иоасафа Кирьякова (уставщик и библиотекарь Сергиева монастыря) «взят в казну»⁷⁷. После некоторых лиц поступали в состав монастырский целые библиотеки. После сейчас упомянутого Иоасафа поступило 12 книг (№№: 132, 140, 153, І93, 248, 252, 336, 449, 456, 528, 632, 790); Иоасафа Скрипицына, митрополита Всероссийского (умер у Троицы 1555 г.) 24 книги⁷⁸ (№№ 75, 81, 94, 95, 98, 101, 131, 160, 165, 210–212, 322, 499, 612, 684, 713, 783, 11 и по описи ο. Леонида⁷⁹ № l9, №l–5); Келаря Симона Азарьина 41№. (Именно №№: 6, 37, 62, 70, 151, 195, 354, 379, 383, 430, 445, 634, 689, 697, 709, 714, 810–812 и по описи о. Леонида №№: 17, 28, 34; часть II №№ 2, 5, 12, 26, 30, 6, 9, 11, 13, 16, 18, 24, 25, 27, 29, 30, 37, 8, 3). После Ефстафия Головкина – Троицкого келаря 19 №№: (84, 266, 470, 471, 484, 488, 494, 497, 519, 520, 526, 536, 547, 550, 559, 567, 569, 580, 622); Библиотекаря Иоакима 4 № (48, 268, 326, 757); слуги Троице-Сергиева монастыря Ондрея Иванова Старичинина 6 № (123, 399, 465, 496, 505, 507); справщика Арсения Глухого 3 № (132, 281, 283); игумена Памвы Мошнина 5 № (313, 467, 518, 548, 591); Серапиона І-го, бывшего Троицкого игумена, потом Новгородского архиепископа, 5 №№ (44, 175, 647, 749) (по описи о. Леонида 10 №№;) архиепископа Новгородского Серапиона Курцева († 1553 г.) 5 №№ (364, 412, 472, 447 и по описи о. Леонида № 17.)⁸⁰; княгини Суцкой 9 №№ (186, 552, 572, 581, 603, 621, 654, 771, 789); старца Симона Шубина (был келарь Троицкого монастыря † 1551 г.) 4 №№ (52, 321, 387, 778); архимандрита Дионисия 21 №⁸¹; келаря Авраамия Палицына 5 №№⁸²: – Поступали книги из других монастырей. Так 22 №№ поступило из монастыря Киржацкого (именно №№: 34, 102, 119, 126, 155, 181, 191, 194, 229, 260, 386, 534, 578, 607, 629, 640, 683, 687, 690, 702, 815, 816); Стромынского 4 № (219, 227, 239, 724); Хотькова 5 №№ (492, 536, 547, 559, 765) и других. Отказывали Троицкому монастырю книги иноки других монастырей. Адриатис XVII в. поступил от старца Евфимия, бывшего келаря Чудова монастыря⁸³; Иоанна Лествичника и Ефрема Сирина дал «инок Герасим Замытский из Кириллова монастыря в дом святыя Живоначальныя Троицы»⁸⁴. Служебник 1620 г. «Елисея, попа Омельянова, сына Вешнякова, Пафнутиевского постриженника, черного попа»⁸⁵. Много книг в монастырь поступало неизвестно каким путем, случайно, о чем свидетельствуют следующие приписки: «села Флоровского» (Минея Общая XVII в.)⁸⁶, или «с Троицкого подворья»⁸⁷. Жил у Троицы Ростовский владыка Никандр († 1567 г.) и оставил здесь после себя книгу Василия Великого «0 постничестве»⁸⁸. Служебная Минея 1501 г. писалась в Ростове, а привезена в монастырь «с Москвы»⁸⁹ или «с Афониевы пустыни» (Дмитровского уезда Москов. губернии⁹⁰. «Сея книга Псалтирь (с возследованием, XV в.) благословил аз, священник Елисей внука своего манинкова Елизария Мартинова, сына диакона, ему уцытися, а меня поминати»⁹¹. Псалтирь XVI в. «Кириллы митрополита Ростовского» (был с 1594–1605 г. архимандритом Лавры)⁹². Стихирарь XVI в. «владыки Досифея Сарьского и Подонского († 1544 г.)». «Сея богодохновенная книга (разные чины церков. богослужеб. XVII в.) Спаса Нового монастыря архимандрита Иосифа»⁹³. Сборник (XVII в.) «Борисоглебского монастыря, что в Дмитрове на посаде»⁹⁴. «Сея книга (Сборник XVI в. Ивана Постникова, сына Панова, что нет дела никому до нея, благословил его дедушка Сильверст лета 1568 г.»⁹⁵. Патерик Скитский (XIV в.) «Махрищская»⁹⁶. «Сея книга Златая Чень (XIV в.) Афонасия Горина»⁹⁷.

Так приобретая книги указанными путями, Троицкая Лавра образовала у себя «многобогатную божественных писаний книгохранительницу». Эта книгохранительница, книгохранильня, книгохранилка, как она иначе называлась, как учреждение, восходит своим основанием к XVI в. В старину книги были очень ценны. Целыми веками сохранялись они, переходя от одного лица к другому, от поколения к поколению. Сохранить книгу, как ценную вещь, – вот было главное назначение книгохранильни, потому что дорого стоившие книги нередко утрачивались. «А сии праздники (нотные XVI в.) никому не продать, и ни отдать, ни в келье держать, ни в заклад заложить, только с благословением ризничего брата и пономарям объявя, понеже многие книги утрачиваются»⁹⁸. Завещатели-вкладчики говорили: «да никтоже никакоже покусится сию книгу отделити от сея обители св. Троицы Сергиева монастыря»⁹⁹, «Сея книги (Минею служебную XV в.) из монастыря не отдати для справного свидетельства»¹⁰⁰, писал архимандрит Дионисий. Келарь Симон Азарьин, жертвуя книги в дом Живоначальной Троицы, считал долгом на них надписывать: «во веки неотъемлемо никому». «Быти сей книги в книгохранилищи (Никона Черногорца Пандекты и Тактикон XVI в.) до скончания века, а кто украдет сию книгу, или кому отдаст, да судится с нами пред Господом Богом на страшном суде во второе пришествие Господа нашего И. Христа»¹⁰¹, «Без игуменского благословения не давати ея никому (митрополита Киприана ІІсалтири с возследованием, XIV в., на 410 л.) наших монастырей постриженником». Ценные книги особенно старались сохранить. Реже сберегалась книга по другим побуждениям. «Сию книгу (о вере – сочинение Василия клирика Острожского, списанную с печатной в Ocтроге в 1598 г.) Собрание князь Константина Острожского не отдавать никому прочитати, кроме св. Троицы работников, совершенных иночеством, понеже емлют не для пользы мирстии, но для тщеславия»¹⁰².

Нужда сохранения книг требовала надзора со стороны особо поставленных для этой цели лиц. Поэтому в XVI и XVІI вв. мы видим, что книгохранилищем-библиотекою заведовали особые старцы, называвшиеся книгохранителями, позднее заведовавшие и вотчинным архивом Лавры. До начала XVIII в. Троицкая летопись насчитывает 17 книгохранителей, а за все время существования библиотеки – 35 лиц. Некоторые из них отличались начитанностью и любознательностью, оставив после себя ценное собрание книг, перешедших в монастырскую библиотеку. Таковы – Иоаким, скончавшийся в 1570 г.; Иоасаф Кирьяков, умерший в 1644 г. При последнем сделана была попытка систематизировать книжное богатство Лавры, и в 1642 г. составлена была опись книгам, сохраняющаяся доселе, на ней значится 742 книги, почти все рукописные. Книгохранитель Дорофей, келейный ученик препод. архим. Дионисия, скончавшегося в 1614 г., отличался трудолюбием в переписывании книг. В жизнеописании препод. Дионисия о нем сказано, что «он оставил по себе многи книги своея руки». В эпоху исправления Потребника особенною известностью пользовался книгохранитель Антоний Крыло, умерший в должности справщика при патриаршей типографии в 1630 году: Троицкие старцы-книгохранители сохранили нам, таким образом, редкую по численности и своему составу рукописную библиотеку Лавры, почти единственную из монастырских библиотек в России. Общее число рукописей этой библиотеки, хранящейся в Лавре, 823, и 236 №№, хранящихся в библиотеке М. Д. Академии, а всего 1059 №№. Библиотеки других известных монастырей имели: Волоколамского Иосифова – 663 № рукописей, большая часть которых находится в М. Д. Академии¹⁰³; Новоиерусалимского – 155¹⁰⁴; Звенигородского, Саввы Сторожевского – 127; Пафнутьевского Боровского – 49; Кириллобелозерского – 871; Соловецкой – 1135 №№ (ныне рукописи эти находятся в Казанской Духовной Академии). Вначале XVIII в., по дошедшим до нас описям от 1728–29 гг., всех книг в Лаврской монастырской библиотеке числилось до 2000, на половину печатных, на половину рукописных. Нет сомнения, что число старинных книг в Лаврской библиотеке было бы гораздо больше, если бы книги не утрачивались и не переходили в другие места. Троицкие книги находятся в библиотеках Воскресенского, Новый Иерусалим, монастыря (Торжественник библиотекаря Иоакима), Московской Синодальной, в которую во 2-й половине XVII в. по воле московских патриархов, взяты были книги частью «книги печатного дела исправления ради», частью «на обличение раскольников»; – Московской Духовной Академии (тогда Троицкой семинарии), в которую в 1747 г. поступило до 370 книг, по воле преосвященного Арсения, приказавшего учителям Троицкой семинарии отобрать в семинарскую библиотеку «книги за курьез причитаемые»; – в библиотеке Московского Университета (летопись Нестора до 1050 г., сгоревшая в 1812 г.). Наконец, в упомянутое число книг Троицкой библиотеки не входят крупные фолианты вотчинного архива Лавры, содержащие в себе жалованные грамоты князей и царей, крепостные и всякого рода юридические и экономические акты, представляющие громадный исторический интерес и еще доселе спокойно ждущие своих исследователей.

Обращая внимание на качественный состав книг Троицкой библиотеки, мы можем видеть, какие книги приобретались Лаврою и для каких целей. Прежде всего, в монастыре была нужда в книгах церковно-богослужебных; церковно-практический интерес стоял на первом плане. Библия, Евангелие, Апостол, Псалтирь, Псалтирь с восследованием, Часослов, Минеи общая и месячная, Служебники, Паремейники, Требники, Каноники, Святцы, Октоихи, Служебные шестодневы, Триоди постные и цветные, Синаксари и Стихирари, Ирмологи, Покаянный канон Андрея Критского, каноны Пресв. Троице, праздники нотные и всякого рода нотные сборники, службы разным святым, Трефологи и Трефологи русским святым и, наконец, богослужебные сборники, приобретались, прежде всего. Затем была нужда в книгах для назидательного чтения, удовлетворявших своим содержанием благочестиво-аскетическим потребностям монашествующих. Этот отдел, если можно так сказать, специально монастырской библиотеки, более других обширный, составлялся из толкований на книги Cв. ІІисания, бесед Златоуста, Евангелий Учительных, Евангелий Толковых, Феофилакта Болгарского, Апокалипсисов, Толкования Андрея Критского, и затем из Четьих-Миней, житий святых русской и Вселенской Церквей, Патериков азбучных, скитских, египетских, печерского, Прологов, Палеи, Пчелы, Творений отцов Церкви, Поучений Ефрема Сирина, Слов Григория Богослова, Лествицы Иоанна Лествичника, Симеона Нового Богослова, Словеса о пребывании иноческом и аввы Дорофея творения, Феодора Студита – поучения к своим ученикам, Книга Феодора Едесского – его житие и главы, Сборники житий святых и преподобных отец, Творений Дионисия Ареопагита, святого Афанасия епископа Александрийского к князю Антиоху о многих совопрошениях, Кирилла Александрийского огласительных и тайноводственных поучений, св. Василия Великого о постничестве, бесед на Шестоднев, Златоструя св. Иоанна Златоустого и других слов и поучений, Торжественника постного, Маргарита Иоанна Златоустого, его же – Пятидесятницы и Адриатисы, св. Иоанна Дамаскина Богословия (Небеса) и философии (Диалектика), св. Исаака Сирина поучений, творений препод. Нила Сорского, Григория папы Римского, Антиоха Черногорца, Петра Дамаскина, Григория Синаита, Зерцала Великого, Фомы Кемпийского о подражании Христу и разного рода сборников со статьями агиологического и святоотеческого содержания. Сравнительно меньший, по количеству, отдел состоял из книг канонического и обличительного, равно из книг разного богословского содержания. В его состав входили книги Иоанна, Экзарха Болгарского – его Шестоднев и книга «Небеса», св. Сильверста и препод. Антония вопросы о разных богословских предметах, Космы-пресвитера на новоявленную ересь – Богомилы, полемические сборники против латинян, Книга против папистов об исхождении Св. Духа, о единой и истинной вере – сочинение Василия инока Острожского, книга о образах (против иконоборцев), изложение на люторы (Ивана Наседки), сочинения Иосифа Волоцкого – Просветитель, монаха Отенского Зиновия на новоявившуюся ересь, сочинения препод. Максима Гpекa, сборник слов митрополита Даниила, Измарагд, Диоптра или Зерцало Филиппа пустынника, Тропник Иннокентия папы Римского. Камень на сокрушение оболгания от унита Kacиана Соковича, архимандрита Дубенского в рассуждении веры, чинов, чиноположений и законопреданий православной греко-российской Церкви, катехизис Симона Будного и Перспектива ксендза Kaссиaна, Кормчая, Никона Черногорца – Пандекты и Тактикон, правила Вселенских и Поместных соборов и св. отец (Кормчая), Матфея Властаря, Мерило праведное, Номоканон Иоанна Постника, Стоглав, Златая Цепь и сборники к этому отделу относящиеся. Наконец, всего менее мы встречаем книг исторического, и вообще светского содержания. К этому отделу следует причислить Криницу или Временник Георгия Амартола, Повесть о благоверных великих князьях Василии и Константине Ярославских, летопись Нестора с продолжателями до 6927 г. (1419 г.), Хронограф, История о Казанском царстве, Сказание об осаде Троицкой Лавры, о посольстве Ильи Милославского с Леонтием Лазаревским в Турскую землю (1642 году) и Торговая книга (Сборник), Синопсис – или о начале проименования казаков и освобождения оных от ига Польского, Три пленения Иерусалима: Навуходоносора, Антиоха и Тита, о Сибирском царстве (Строгановская летопись), Симеона князя Шаховского – сочинения, Космография, Козма Индикоплов, Круг Миротворный архиепископа Новгородского Геннадия, Алфавит (Энциклопедический словарь), Обиходник столовый, чины разные, кормовые книги, синодики и сборники со статьями исторического содержания.

Указанный состав библиотеки Троице-Сергиевской Лавры говорит за то, что, при том объеме и характере древнерусского образовании, который так хорошо известен, библиотека Троице-Сергиева монастыря была самою главною по своему богатству в Московской Руси. Искать в этой библиотеке каких-либо выдающихся явлений книжного богатства – значит не принимать во внимание общих условий исторической, древнерусской жизни, уединенно слагавшейся в северо-восточном углу Европы. При свете этих условий уже важно то, что Лаврa хранила книгу, тем или иным путем заботилась о ее приобретении, смотрела на нее с уважением; важно то, что книжное богатство не оскудевало, но прогрессивно развивалось. Легко приобрести книгу в настоящее наше время; в древней Руси, по тогдашнему типическому выражению, надо было «сделать книгу», разумея под этим весь сложный процесс создания книги, если нельзя было купить за дорогую цену. Отсюда даже в необходимых книгах был большой недостаток. В описи 1616 г. о подмонастырском, Стромынского монастыря, селе Коровицынах говорится, что, «в церкви его во имя святителя Николая – риз нет; служит поп, добывая из соседнего села Заболотья, только один стихарь полотняный ветх; а Служебника нет же; сказал Никольский поп Андрей Кузьмин, что к службе книгу Служебник добывает у иных священников». Больших трудов и усилий стоило сделать книгу. Тяжелый труд современного типографского наборщика может назваться легким отдыхом по сравнению с трудом древнерусского книгописца. Переписчик так называемой книги «Небеса», Иоанна Дамаскина, в XVI в. делавший книгу вероятно одному из священников города Коломны, заявлял: «призвав Бога в помощь... повелеваем некоего снискателя божественных писаний и с духовным прилежанием ищущего сущего изящества святых книг именем Тимофея диакона, Яковлева сына Воженина, бысть сия буковица, рекше азбука, вкратце беседована на поминовение к распространению великого разума и граматичьству в дому его вельими труды и тщанием и его верою и снисканием, a рукою некоего нищего инока... постриженника Благовещения пресв. Богородицы Вербозомского острова из Завлжиа, от страны Белозерския, именем Павла»¹⁰⁵. Часто весьма трудно было достать книгу для того, чтобы списать ее. «Сия книга Дионисия Ареопагитского. Написана бысть рукою многогрешного раба Божия Георгия Евсхиевa сына Комынина Ржевитина в преславном и богоспасаемом граде Ярославле Поволском. Писал есть с древнего и ветхого переводу, справити было несчего, – книги такие в Ярославле не добыть»¹⁰⁶. При таких условиях развитие книжного дела на Руси – книжные монастырские сокровища Лавры в наших глазах приобретают особенную цену: они придавали Лавре значение крупного культурного центра в Московском государстве.

В этом отношении, прежде всего Живоначальная Троица – Сергиев монастырь, «исполненная книгами», имела возможность удовлетворять всех ищущих образования. Известен отзыв справщика Арсения Глухого об образовательном значении монастырей вообще и Троицкого в частности. В послании к протопопу Ивану Лукьяновичу Арсений говорит: «тебе государю моему сие точию едино ведомо, что аз нищей воспитан в месте не нарочите и сельском и учителей, ведущих словесную хитрость во училище не бывал, но отнележе убо облекохся во иноческое одеяние, много паче честныя обители прохождах, и в них много священныя книги обретах, в них же обретох и прелюбезнейшую мне паче иных книгу св. Ивана Дамаскина, и о осьмих частех слово, многажды прохождах в мысленных трудех и потовех, многих же и мнихов разумех обретох и с ними совопрошался со всяким смирением, якоже и пишет – вопроси отца твоего и возвестит тебе, и старца твоя рекут тебе вразумей. И извыкох осмих частем слово, кроме малых дробей, по грамматике же и сия разумна суть. К тому же роды и числа, времена и лица и залози и в них же воля души содержится пяти словес, рекше в повеленном, в молитвенном, в вопросном, во звательном, в повестном, яж изложения наричутся, к тому ж и священную философию да сотию проидох за превысокуюж ея премудрость и за неизреченный ея тонкий разум, тупоумному мне и безпамятному и неочищен ум имущему от пресыпания страстем, обретеся темно и покровенно; но обаче не весьма отщетихся обретох убо малу зарю разгоняющу мрак неведения от худого ума моего»¹⁰⁷. Здесь дается полная картина образовательного значения монастырей и тех условий, которыми обставлено было это образование. Только в них можно было найти необходимые книги и руководителей; только здесь, благодаря книжным богатствам, можно было удовлетворить любознательную жажду. Монастырь в древней Руси был школою в прямом смысле слова, и не будет ошибки сказать, что школ в древней Руси было столько, сколько монастырей (разумеется – кроме школ специальных). Арсений Глухой говорит о времени, когда, по словам Авраамия Палицына, даже «епископы еле-еле текли речью по книзе псаломстей»¹⁰⁸, «когда были, по словам Арсения, и таковые иные, которые на справщиков вину возлагали, а азбуки едва умели, не знали, кои в азбуце гласныя письмена и согласныя, а родов и времен и лиц и числ того и не поминай, священная же философия и в руках не бывала, без неяж никтоже может право разсудити, не точию в божественных писаниих, но и в земских делех, аще и прирожением разумен»¹⁰⁹. То же самое можно сказать и о раннейшем времени. В частности, об образовательном значении Троицкого монастыря Арсений в послесловии к переписанным им каноникам говорит: «Писах же с разных списков, тщашеся обрести правая... Поведаю же и се, откуда изысках многие списки. Бе бо в велицей обители сей инок, именем Антоний (Крылов-справщик, ум. 1630 г.), православен, божественная писания чтый и мысленне потяся к разумению сих и по премногу тщателен в сих исправлению, ему же поручена служба многостяжательная божественных книг ІІресв. Живоначальная Троица и Преподобных отец Сергия и Никона книгохранительница. Аз же грешный к нему прихождах часто и молях его, да подаст ми разных списков на преписание. Toй же богомудрый инок, любяй истинное и Богу угодное и души полезное, не явися ослушлив ни в мале, но и предваряше словесе моего, и хождаше в многобогатую божественных писаний книгохранительницу, ово убо мне книги многи в келью дая на исправление, ово же тамо много, елико обретохом, любомудре купно с ним смотряхом, да обрящем правая и Богу угодное»¹¹⁰. Из этого отзыва, по снесению его с предыдущим, видно, что «в многобогатой книгохранительнице» Сергиева монастыря можно было найти полное удовлетворение любознательности всем, искавшим образования, и заниматься при помощи руководителей.

Но Сергиева Лавра просвещала не только на месте, но и путем рассылки книг нуждающимся. Это видно из приписок на Троицких книгах. Сборник XVI в., содержавший в себе жития святых, дан был из Троицкого монастыря в больницу к Соловецким чудотворцам¹¹¹. Поучения св. И. Златоуста были отосланы на Москву, на Богоявление, на время¹¹². Евангелие учительное XV в., писанное в Троицком монастыре, в 1628 г. отправлено было, по приговору Троицких властей, в Успенский Стромынский монастырь¹¹³. В лето 1627-ое сию св. книгу (Минею служебную XVI в.) дал в дом Пречистыя Богородицы и великого Чудотворца Сергия в Стромынский монастырь... архимандрит Дионисий в прок, без отдачи¹¹⁴. Главным образом монастырь снабжал книгами церкви своих Троицких вотчин. В 1648 г. декаб. 1-го Минея служебная (XVII в.) «дана была из Троице-Сергиева монастыря из монастырской казны в Троицкую вотчину – в село Шухабаново (Сузд. уезда), в церковь Успения Пречистыя Богородицы безденежно. «Книга, глаголемая Минея месячная Троицы Живоначальныя Сергиева монастыря дана попу Филату села Нового переселка Поддубного на престол Препод. Сергию игумену Радонежскому¹¹⁵. По описи 1642 г. показано до 100 книг в раздаче по монастырям и селам, подведомственным Троице-Сергиеву монастырю и 19 книг в рассылке к Москве. Таким образом, при бедности и редкости книг в древней Руси, Лавра, рассылая книги, оказывала бесспорную услугу делу просвещения.

Громадную ценность заключают в себе лаврские книги в научном отношении. По ним мы можем судить не только о том, чем интересовалась мысль грамотного человека в древней Руси, о степени его образования, характере этого образования, – что все составляет предмет науки истории русской литературы, – ценность этого книжного капитала неисчерпаема во многих отношениях. Правда, в библиотеке главного русского монастыря мы не найдем тех сокровищ мысли, которые хранили в средостении своих высоких твердынь католические монастыри Западной Европы; правда, здесь мы не найдем плодотворных следов творческой научной мысли русского человека, ни даже метода ее развития; здесь мы не встретим, наконец, в рассматриваемый период следов организованного педагогического образования: школа приютилась в стенах Лавры позднее. Тем не менее, как нельзя согласиться со словами Курбского, что в Троицком монастыре были только «любостяжательные, издавна законопреступные мнихи»¹¹⁶, так смело можно утверждать, что благодаря этим «мнихам» мы имеем возможность изучать важные для науки русского просвещения памятники древней письменности. Монастыри Западной Европы создались на почве классического мира; было бы странно, если бы они утеряли наследство. Наши монастыри, возникшие исключительно в целях благочестия, строились среди диких дебрей обделенного природою глухого и бедного финского севера, – были пустынями в полном смысле этого слова. И, тем не менее, не смотря на всякие тяжкие условия, пустыня Сергиевой Лавры собирала отовсюду книжное богатство, помещая его в свою книгохранилку. Вот почему, хотя все эти собрания и носят характер случайных приобретений, в них, однако, мы находим и ценные вещи. Укажем на главное. Так, одни из Троицких книг замечательны своею стариною и важны для науки славянской филологии и палеографии. Кроме книг, оставшихся после первых Троицких игуменов, в этом отношении замечательны: «Криница или Временник Георгия Амартола» болгарской редакции, по мнению о. Леонида, по времени написания и лицевым изображениям, – древнейший и любопытнейший из всех известных у нас списков Временника Георгия Амартола. «Сказание о старце Никодиме и его жительстве» представляет из себя древнейшую редакцию, весьма замечательную по своему слогу. Из рукописей XIV в. замечателен Стихирарь, писанный каким-то Епифанием, с любопытными заметками, относящимися к году Куликовской битвы. Из старинных рукописей выдается своею древностью Сборник, исхода XII в., разнообразнейшего содержания, но главным образом заключающий в себе отеческие слова. В академической библиотеке доселе сохраняется древнейший список истории Стоглава (XVI в.) Троицкого старца Варсонофия Якимова (1580–90 гг.). Замечательны рукописи письма митрополита Киприана, a именно: «св. Иоанна Лествичника Лествица, писанная в Студийской обители в 1387 г. с сербского извода оной, исправленного в 1370 г. старанием сербского князя Георгия Бранковича»¹¹⁷. Далее, Псалтирь с возследованием (XIV в.) – важна и в историческом отношении по определении времени жизни свв. южных славян, в ней упоминаемых; и наконец, творения Дионисия Ареопагита. Очень важна рукопись «св. Сильверста и преподобного Антония вопросы и ответы» (XV в.). Болгарская редакция этой книги, по мнению о. Леонида, весьма древняя и, несомненно, принадлежит к одной эпохе с сочинениями Иоанна Экзарха, Константина епископа и Григория пресвитера. Интересны так называемые алфавиты, составлявшиеся с целию облегчить читателей Св. Писания толкованием непонятных слов. На одном из них¹¹⁸ митрополит Платон заметил: «книга любопытна и полезна: требует исправления в словах иностранных», а относительно другого¹¹⁹ о.      Леонид замечает: «автор любитель и знаток древнеславянской письменности, знакомый с языками классическими, почитатель учено-любомудрого Максима Грека» (может быть – Арсений Глухой). Эти сборники носят на себе отчасти энциклопедический характер и важны в том отношении, что из них почерпали предки сведения по разным отраслям светского знания¹²⁰. Чрезвычайно много книг мы встречаем ценных в историческом и церковно-историческом отношениях. Здесь, прежде всего, следует отметить так называемую «Троицкую Летопись» или летопись Нестора с продолжателями до 1419 года. Список – близкий к так называемому радзивилловскому, но лучший его; особенно подробно эта летопись излагает события, совершавшиеся в пределах Ростовского княжества¹²¹. Важен в историческом отношении Сборник XVII в.¹²² с росписью городов Московского государства, с обозначением рек, на которых стояли города. Кроме того, здесь перечисляются монастыри, «которые свои осады имутъ»; идет речь о великом городе Москве, которая, между прочим, в XVII в. имела 41500 домов; описываются обычаи Московского государства, Троицкая Лавра, русские княжества; помещается краткая летопись Троицкой Лавры от 1670 по 1585 год. Любопытен Сборник¹²³, в котором помещается рассказ о посольстве Ильи Милославского с Леонтием Лазаревским в Турскую землю (1642 г.), и торговая книга, или роспись главным русским товарам, с обозначением их расценки. Много замечательных исторических статей приложено к сказанию Авраамия Палицына об осаде Лавры¹²⁴. В одном из Сборников¹²⁵, кроме других статей, важных для истории смуты, находятся любопытные первые шесть глав чернового сказания Палицына, по которым мы можем составить понятие о том, как писалось и редактировалось знаменитое сказание об осаде. Чрезвычайно любопытны в историческом отношении сочинения Симеона, князя Шаховского¹²⁶. В церковно-историческом отношении замечательны Минеи, указывающие на время установления празднования русским святым, и содержанием своих песнопений. Из них особенно замечателен Сборник под названием Минея Общая¹²⁷ (XV или начала XVI в.), редкий по своему составу, в старых Лаврских описях обозначенный книгою Серапиона, архиепископа Новгородского († 1516 г). В церковно-историческом отношении очень важны: «Описание о русских святых»¹²⁸, составленное в конце XVI в., в царствование Феодора Иоанновича; Пролог 1429 года¹²⁹, замечательный своими нравственными сказаниями. По поводу его епископ Сергий, разбиравший Пролог¹³⁰, говорит, что «судя по нему, наша богословская литература уже в сие время была богата творениями св. отцов, переведенных на славянский язык»; Патерик скитский XVI века¹³¹, один из самых полных, и другие Патерики, списки надгробий Троице-Сергиева монастыря¹³², важны, в историко-хронологическом отношении. Интересны экземпляры сочинений Максима Грека ¹³³; полагают, что эта рукопись (XVI в.) писана рукою самого препод. Максима Грека; Сборник слов митрополита Даниила (XV в.), на котором рукою митрополита Платона написано: «разные митрополита Даниила поучения довольно благоразумны, особливо для тогдашнего времени»¹³⁴. Часто важны в историческом отношении отдельные части книг и приписки на них, проливающие новый свет на тот или другой исторический факт, уясняющие события. При бедности нашего летописного материала, всякая такая приписка заслуживает особливо тщательного внимания со стороны исследователей. Так, в Четьи-Минеи (XVI в.) № 4-й, в поучении о просвещении св. Богоявления, встречаются несомненные признаки того, что слово это писано в Паннонии одним из учеников препод. Мефодия, просветителя Славянского, – вероятнее всего Климентом. В Минеи-Четьи № 5-й заслуживает внимательного исследования Житие Власия; оно может навести на догадки в малоисследованной истории Афона. В Четьи-Минеи № 10-й, данной монастырю в 1649 г. казначеем Калинником, любопытно «Житие вкратце и слово похвальное святому и праведному Христа ради Юродивому, богоблаженному Василию, досточудному Чудотворцу Московскому», – судя по приписке составленное красноречивым келарем Лаврским – Авраамием Палицыным. В толковом Апокалипсисе с прибавлениями (№ 12) любопытно «Сказание о проявлении чудеси отчизны пресв. Богородицы св. мученику Меркурию, иже во граде Смоленске, и о нахождении безбожного Батыя», писанное в 1509 г. Здесь помещен любопытный в ряду памятников русской письменности древнейшего ее периода – по тем источникам, из которых составлен «Плач русской земли о чадах своих». Приписки, ценные в историческом отношении, встречаются во множестве. Так, на Псалтири XVI в. значится¹³⁵: «лета 7055 (1547 г.) поставлен храм каменный на Подоле, Введению св. Богородицы, а ставил его Иван Хабаров. Того же лета дал князь Иван Васильевич всея Руси Чудотворцу Сергию 3000 р.» Таким образом случайно занесено в Псалтирь сведение чисто летописного характера. На Стихираре Крюковом второй половины XV в. помечено: «в лето 7003 (1495) апреля 9, в среду, 4 час нощи преставился прежде бывший архиепископ Сергий великого Новгорода и Пскова, и положен в земле апреля 10-го в четверток у Троицы, в Сергиевом монастыре». Приписка поправляет год смерти Сергия: ранее думали, что он умер в 1504 г.¹³⁶. На одном из полей Сборника № 22-й с разными статьями богословского и полемического содержания (XVII в.) встречаем приписку: «Отче наш (во время богослужений) поют или глаголют не певцы, а людие, как и аминь». Эта приписка наводит на мысль, что в древнерусской Церкви было всенародное пение некоторых песнопений. На богослужебном сборнике первой половины XVI в. любопытна летописная приписка: «лето 7022 Декабря 11 священа бысть церковь Покрова св. Богородицы в Новом селе Олександровском; тогда великий князь и во двор вшел», т. е. в опричнину царь Иван Грозный¹³⁷. Приписка установляет время поселения Грозного в Александровской слободе. Бесспорно, что тщательное расследование Троицких книг откроет в приписках к ним массу ценных во всех отношениях известий. Встречаются книги, важные для истории церковного пения вообще и, в частности, для обычаев этого пения в Лавре и русских церквях – Стихирари XVI в.¹³⁸ и Кондакарь исхода XII, в котором встречается, между прочим, сугубая аллилуйя, замечательный по крюкам и древнему нотописанию. Наконец, нельзя не упомянуть и о том, что некоторые Троицкие книги важны для изучения элементов истории русского искусства, как оно обнаруживалось в изображении красками, золотом и киноварью лицевых украшений, заглавных букв, заставок и проч. на Троицких книгах. В этом отношении замечательны: Апостол (XVI в.)¹³⁹, Стихирарь уставщика Логгина, современника архим. Дионисия, в котором заставки и рамки, сделанные весьма искусно золотом и киноварью, свидетельствуют о развитии этого искусства у Троицы; Псалтирь с восследованием 1429 г. (?), исследованная академиком О.И. Буслаевым¹⁴⁰; Псалтирь с восследованием Авраамия Палицына, хранящаяся в библиотеке М. Д. Академии¹⁴¹, и много других. В историческом отношении, повторяем, высокую ценность представляет из себя хранящийся в библиотеке Лавры старый вотчинный архив, заключающий в себе исторические и хозяйственные сведения о многих местностях России, так как владения Лавры находились почти во всей Великой России. Он дает массу сведений по истории и исторической географии, этнографии, колонизации древней Руси и сообщает богатейший материал для истории ее экономического быта и, главным образом, самой Лавры. Вместе с актами вотчинными в архиве находится до 300 святительских грамот: благословенных, ставленных, настольных и других, за печатями и подписями всероссийских митрополитов и патриархов, – важных для церковно-исторической науки.

В истории просветительной деятельности Троицкой Лавры ее книжное богатство, копившееся веками, составляет главный предмет и интерес для исследователя за древнейший период существования обители Преподобного. Конечно, только благодаря этому богатству, Лавра могла обнаруживать более или менее плодотворную просветительскую деятельность, только благодаря ему, она давала возможность учиться и учить. Другим условием, содействовавшим просветительному значению Лавры, было то обстоятельство, что она за весь древнейший период своего существования была приютом для замечательных личностей, пользовавшихся значением в политической сфере и всеобщим уважением за свое просвещение и благочестие. Вслед за первыми игуменами Лавры Сергием и Никоном был игумен Зиновий (до 1443 г.), особенный любитель книг, посредник в примирении великого князя Василия Васильевича с Димитрием Шемякою и крестный отец Ивана Васильевича (III-го). С начала XVI в., в области древнерусской письменности начинает обнаруживаться заметное оживление. Количество греческих житий, переведенных тогда или прежде, достигает теперь значительной цифры, и русские списки их размножаются. Важную роль в этом книжном движении при игумене Зиновии стала принимать Лавра Сергиева. В лаврской библиотеке хранится рукописный сборник, содержащий в себе жития разных святых, числом до 25, – древнейший по значению времени. Указание времени заключается в следующей надписи: «в лето 6939 списася книга сия в святой горе Афонсце, в обители царстей в Лавре великого Афонасия, подкрылием св. Григория Паламы и препод. отца нашего Петра Афонского, в кущи святого и славного пророка Илии. Преписана (рукою) многогрешного и смиренного инока Афонасия Русина, последи же повелением господина Зиновия (четвертого по счету от начала основания обители) игумена Сергиева монастыря списася грешным Ионою игуменом Угрешским»¹⁴². Любознательный игумен Троице-Сергиева монастыря озаботился приобретением для своей обители вынесенных с Афона житий святых, и само собою понятно, что этот кодекс житий святых стал постепенно, путем списывания, распространяться из Троицкого монастыря по другим тогдашним монастырям северо-восточной Руси. Из преемников игумена Зиновия замечателен Вассиан (до 1466 г.), который был отправлен святителем Ионою митрополитом для утверждения в православии княгини Киевской Анастасии с ее детьми, Симеоном и Михаилом, возведенный затем в сан архиепископа Ростовского. Это тот самый Вассиан, который известен своим сильным посланием к Иоанну III-му, возбуждавшим Самодержца Руси к мужественному сопротивлению татарским полчищам. При игумене Спиридоне (до 1474 г.) жил и скончался в Троицком монастыре митрополит Феодосий (в 1475 г.). Из преемников Спиридона известен Паисий Ярославов (1482 г.), желавший «чернецов троицких превратити на Божий путь, на молитву и на пост, и на воздержание»; этот Паисий, кроме того, известен как посредник в примирении великого князя с митрополитом Геронтием и братьями князя Борисом и Андреем. При игумене Макарие инок Троицкой обители Сергий был избран на кафедру Новгородскую в Москве (1483 г.), а потом жил на покое и умер у Троицы (1495 г.). Игумен Афанасий (до 1489 г.) присутствовал на Московском соборе против еретиков Жидовствующих, при митрополите Зосиме; при нем жил у Троицы и сам митрополит, принужденный оставить митрополию по подозрению в ереси. Игумен Симон (1495 г.) вместо митрополита благословлял в Успенском соборе дочь великого князя Иоанна Васильевича Елену, которую выдавал князь Иван в Литву за великого князя Литовского Александра. Этот Симон был первым митрополитом Московским из Троицких игуменов. Игумен Серапион (до 1505 г.) известен своим ходатайством перед великим князем Иваном Васильевичем за несчастных, подвергшихся его опале; он принимал деятельное участие в рассуждениях Московского собора о монастырских владениях. В 1506 г. Серапион был сделан архиепископом Новгородским; при нем же инок Троицкого монастыря Евфимий был сделан епископом Сарским. Игумен Порфирий (до 1524 г.) известен ходатайством пред великим князем Василием III за князя Путивльского Василия, внука Димитрия Шемяки. Курбский называет Порфирия «блаженным и святым». Во второй четверти XVI в. был игуменом у Троицы: знаменитый Иоасаф Скрипицын (до 1539 г.), близкий человек великого князя Василия, своими советами облегчавший его кончину. По смерти Даниила Иоасаф был митрополитом всея Руси, первосоветником юного Ивана Васильевича Грозного и принял деятельное участие в устройстве государственных дел в смутную эпоху боярского самовластия. Преемник Иоасафа Алексий был, по оставлении игуменства и 1543 г., архиепископом Ростовским, и затем вместе с Иоасафом жил у Троицы. Архиепископом Ростовским был и один из преемников Алексия, игумен Никандр (до 1545 г.). Игумен Серапион II Курцев (до 1551 г.) принимал деятельное участие на Стоглавом соборе и известен своими сношениями по делам собора с русскими иерархами. Серапион после того был архиепископом Новгородским. В половине XVI в. занимал настоятельство в Троицкой Лавре игумен Артемий, имевший, по словам протопопа Сильверста, и «учение книжное довольное, и добрый нрав и смирение», заботившийся о переводе на русский язык творений отцев Церкви, известный своим ходатайством за старца Максима Грека, своим гуманным отношением к еретикам Жидовствующим, навлекший на себя подозрение за то самое в еретичестве. Это тот просвещенный игумен Артемий, который своими сильными посланиями, громко и ясно свидетельствующими о его твердости и ревности в православной вере удержал Литовскую Русь, по словах о. Леонида, от впадения в протестантизм. Преемник Артемия Гурий Лужецкий (до 1554 г.) возведен был в сан епископа Рязанского; а один из его преемников архимандрит Кирилл (до 1568 r.), после св. Филиппа, возведен был на престол митрополии Московской. Архимандрит Иона (до 1584 г.) знал о раскаянии Грозного в смерти сына, царевича Иоанна. При нем жили в Троицком монастыре достойнейшие иноки келарь Евстафий Головкин и Варсонофий Якимов. Последнего уважали державные цари, а юный сын Борисов, царевич Феодор, писал к нему дружеские письма. Иона архимандрит известен своими заботами о распространении христианства среди терских лопарей. Архимандрит Кирилл II до 1605 г. представляет из себя светлую личность. Возведенный затем в сан архиепископа Ростовского и Ярославского, он примирял враждующих в Ярославле и так был любим своею паствою, что, когда отрекся от престола, паства усиленно просила его о вторичном занятии кафедры архиепископской. Не говорим о великом защитнике земли русской в эпоху смуты Препод. Дионисии, имя и деяния которого так хорошо известны. Из преемников Дионисия более других примечательны: Иоасаф II (до 1667 г.), при котором Троицкая обитель пользовалась особенным уважением царя Алексея Михайловича, глубоко уважавшего Иоасафа, возведенного после Никона на патриарший престол; Викентий (до 1694 r.), при котором нашел защиту в стенах обители царь Петр Алексеевич в бурные дни Стрелецкого бунта, и наконец, Иов – до 1697 г., оставивший по себе светлую память в качестве митрополита Новгородского своею разумною и просветительною деятельностию в духе великого преобразователя русской земли, Петра I-го. Этот краткий перечень Троицких настоятелей и известных иноков, из которых некоторые занимали впоследствии епископские кафедры, а оставляя свои кафедры, жили на покое в Троицком монастыре, говорит за то, что Сергиев монастырь за древнейший период своего существования не оскудевал и светлыми личностями, придававшими ему просветительное значение, своим примером развивавшими благочестие и любознательность среди братии, наконец, имевшими влияние на царей и гражданское устроение русской земли.

Но особенно содействовали просветительному значению Троицкой Лавры иноки-писатели, оставившие крупные следы в истории русской письменности древнего периода. Вначале XV в. любители книжного просвещения в обители Преподобного от простого труда переписчиков начинают постепенно переходить к более сложному труду авторства. Вскоре после блаженного преставления Преп. Сергия это авторство прежде всего и главным предметом своим имело жизнедеятельность Преподобного. Вот почему ученик святого Сергия и духовник братии, заслуживший за свое любомудрие название Премудрейшего, Епифаний (около 1418 г.) описал житие и подвиги Преподобного и составлял похвальные ему слова¹⁴³. Его считают творцом новой агиобиографии на русском севере или, по крайней мере, зачисляют в ряд первых ее мастеров. Долговременное пребывание автора в обители Преподобного Сергия при жизни Преподобного, его близкое знакомство с местом описываемых событий, как равно и со многими из живых свидетелей жизни Сергия, дали возможность первому агиобиографу Преподобного наполнить свое произведение рядом живых, полных интереса фактических подробностей. Выдающийся представитель современной русской книжности, с точностию усвоивший приемы образцовых произведений церковного витийства на славянском языке – переводных или оригинальных, Епифаний Премудрый, чрез год или чрез два по смерти Сергия, первый начал писать о его жизни, но только для себя, а не для публики, «запаса ради и памяти ради»; но описанные таким образом, «некие главизны» о житии старца в свитках и тетрадях, не приведенные в порядок, лежали у автора лет 20, ждавшего – не будет ли кто другой писать о том же предмете. Так как в течение целых 20 лет после кончины Препод. Сергия не находилось лица, добровольно пожелавшего принять на себя достойный труд описания жизни и подвигов святого, то Епифаний Премудрый, посоветовавшись с разумными старцами, принялся приводить в порядок, дополнять и отделывать свои старые свитки и тетради, или, как он выражался, писать житие Преподобного «по ряду». Кроме описания жития и подвигов своего великого наставника, Препод. Сергия, премудрый его ученик оставил нам после себя житие друга и собеседника его, святого Стефана епископа Пермского (1396 г.) и «Плач о нем Церкви Пермской». С внешней стороны, по своему изложению, творения Епифания представляют из себя выдающиеся образцы древнерусского витийства конца XIV и XV ст. По его житиям можно составить довольно значительный лексикон тех искусственных, чуждых русскому языку, по своему грамматическому образованию, слов, которые вносила в книжный язык древней Руси южнославянская письменность. Риторические фигуры и всевозможные амплификации рассеяны в житии с утомительным изобилием. Велеречивый и красноглаголивый автор не любит рассказывать и размышлять просто, как свойственно писать и мыслить хладнокровному жизнеописателю другого лица. Он облекает часто одну и ту же мысль в несколько пространных витиеватых тавтологических оборотов; для характеристики святого он набирает 20, а в другом месте 25 эпитетов, и почти все они разные. Он сам довольно удачно характеризует свое изложение, называя его «плетением словес». Он писал в то время, когда, по выражению профессора Ключевского¹⁴⁴, "стиль житий у нас только еще устанавливался, не затвердев в неподвижных, холодных формах». Потому его витийство не знает границ и часто подавляет фактическое содержание; потому же из всех образцовых агиобиографов он был наименее доступен для чтения или подражания, чем объясняется слабое распространение его трудов в древнерусской письменности.

Почти одновременно с Епифанием жил в Троицком монастыре иеродиакон Зосима, описавший свое путешествие в Царь-град и Иерусалим в 1420 г. в сочинении, называемом «Ксеносъ»¹⁴⁵. Это паломническое сочинение Зосимы имеет важное значение для исторической топографии св. мест Палестины. В половине XV в. трудился и Троицком монастыре иеромонах Пахомий Логофет, родом Серб, приглашенный тогда в Россию с Афона для составления служб русским святым, а частию и житий их. Он имел громкое имя между древнерусскими книжниками, a по размерам и количеству своих литературных произведений едва ли не самый плодовитый писатель древней России. Простой перечень трудов Логофета, приведенных в настоящее время в известность, дает понять, какую заслугу оказало перо приезжего серба в области древнерусской письменности. Пахомий написал не менее 18-ти канонов, три или четыре похвальных слова святым, шесть отдельных сказаний и десять житий. К немаловременному периоду пребывания его в стенах Троице-Сергиева монастыря, который определяют приблизительно временем с 1440 до 1459 г.¹⁴⁶, относится из числа его литературных трудов, составленное им дополнение Епифаниева жизнеописания Препод. Сергия повестью об открытии мощей его и следовавшими за тем чудесами, краткое житие св. Сергия; служба ему на 25 сентября и житие Препод. Никона¹⁴⁷. Кроме того, в этот же период времени, от авторства, Пахомий переходил к более простому труду переписчика. В библиотеке Троицкой Лавры сохранился список книги Симеона Богослова, написанный рукою Пахомия в 1443 году, и список Палеи, сделанный им же в 1445 г.; в 1459 г., по поручению казначея того же монастыря, он переписал псалмы Давида с толкованиями. В рукописи последней книги, хранящейся в библиотеке Московской Духовной Академии (№ 23), находим следующую приписку того же почерка: «списани бысть сия божественныя книги псалмы Давидови повеленьем Сергия старца, Сергиева монастыря казначия, рукою последняго в священноиноцех таха иеромонаха Пахомия сербина, в лето 6967». Из общего числа всех произведений Пахомия мы и остановимся лишь на тех, кои написаны в бытность его в Троицком монастыре, так как они имеют более прямое отношение к нашей главной задаче.

Появление в стенах Троице-Сергиева монастыря ученого инока с Афона около 1440 года было весьма благовременным и полезным для обители. С самого времени основания обители Препод. Сергием в среде ее уже немалочисленной к тому времени братии, не находилось таких книжников, которые могли бы своими литературными трудами удовлетворить желаниям и вкусам читающих монахов. Вот почему просвещенный серб Пахомий, как писатель, владевший правильным книжным стилем, умевший написать житие святого как следует, был весьма нужный человек в монастыре, братия которого о самом основателе обители еще доселе не могла послушать подобающего чтения в церкви в день его памяти: житие, написанное премудрым Епифанием, было слишком красноглаголиво, обширно и по витиеватости своего изложения едва ли могло удовлетворять неприхотливым книжным вкусам малообразованной братии монастыря тогдашнего времени. Притом оно совсем ничего не говорило ни об открытии мощей святого, ни о чудесах, после того совершившихся. Краткое жизнеописание Препод. Сергия, написанное и приноровленное Пахомием для указанных целей, и было, кажется, первым его литературным трудом на Руси. Вероятно, одновременно с этим житием составлена была Пахомием и служба Сергию, на которой обыкновенно в рукописях встречается его имя и которая находится уже в Сборнике 1459 г. С года обретения мощей Преподобного в его обители праздновали торжественно в честь его, но особой службы на память святого в монастыре не было. Другой литературный труд, предпринятый Пахомием во время пребывания в Сергиевом монастыре, предметом своим имел описание жизнедеятельности второго игумена обители, препод. Никона. Житие этого угодника, краткое, без предисловия и похвального слова, составлено Пахомием вероятно для службы и обыкновенно встречается в списках вместе с нею. Эта краткая биография препод. Никона не представляет связного рассказа не только о всей жизни Никона, но и о его игуменстве в Троицком монастыре. Агиобиограф в своем труде сам указывает нам и на главный источник, положенный им в основу его труда; это – «еще в теле обретающиеся тоя же обители иноцы, свидетели известнии», т. е. очевидцы Никона, которых, конечно, было еще много во время составления жития. Что касается историко-литературного значения указанных трудов Пахомия, то нужно заметить, что уже древняя письменность считала составленное им житие Сергия не самостоятельным произведением, а только переделкой, новой редакцией прежде написанной биографии. Вот почему в большей части списков этого жития заглавие его сопровождается заметкой, что оно «прежде списано бысть от духовника мудрейшего Епифания, послежде преписано (или преведено) бысть от священноинока Пахомия Св. Горы». Несмотря, однако, на это, Пахомиево житие Сергия, как и все другие его литературные творения, имело чрезвычайно широкое распространение в древнерусской письменности. Пахомий был и любимейший автор во вкусах древнерусского книжника: вот почему он нашел усердных подражателей приемам своего пера. Его творения, по справедливому замечанию ученых, служили едва ли не главными образцами, по которым русские агиобиографы с конца XV в. учились искусству описывать жизнь святого. Русские книжники XV в. смотрели на Пахомия, как на человека, от юности усовершившегося в писании и во всех философиях, превзошедшего всех книжников разумом и мудростию. Он прочно установил постоянные, однообразные приемы для жизнеописания святого, господствовавшие довольно долгое время после него; он дал русской агиобиографии много образцов того ровного, несколько холодного и монотонного стиля, которому было легко подражать при самой ограниченной степени начитанности. Вот чем объясняется и то обстоятельство, что в постепенно увеличивавшейся с начала XV ст. группе житий святых, имевших общее значение, везде и всеми читавшихся, самую раннюю и выдающуюся известность получили творения Пахомия и между ними особенно житие Препод. Сергия, преимущественную привлекательность которому придавал сообщенный ему автором нравственно-назидательный характер.

Почти одновременно с литературною деятельностию Пахомия Логофета, в исходе того же XV ст., в стенах Троицкой обители, создавал свой историко-агиобиографический труд другой, доселе малоизвестный в церковно-исторической литературе, писатель. Это был упомянутый нами выше известный горячий ревнитель строго иноческого жития в среде монастырской братии, знаменитый Паисий Ярославов. Мы разумеем его еще почти совсем неисследованное в современной литературе «Сказание о Каменском монастыре и первоначальниках его»¹⁴⁸. Затем, почти в одно и то же время, живут у Троицы известные своими литературными трудами митрополит Иоасаф, игумен Артемий и препод. Максим Грек. Митрополит Иоасаф жил в Лавре на покое и скончался в 1555 г. Во время пребывания его здесь, им распространено житие препод. Никона из Пахомиева и составлено житие святителя Серапиона Новгородского¹⁴⁹. Большого внимания заслуживает литературная деятельность игумена Артемия и препод. Максима Грека-Святогорца.

В недавнее время проявилось не лишенное научного интереса целое исследование о Троицком игумене Артемии, принадлежащее перу священника о. Сергия Садковского. Время жизни Артемия и Максима характеризуется в истории религиозного состояния русского общества внешне-формальным пониманием христианской религии. Это было время, когда, по словам препод. Максима, большинство русских людей «жило во гресех неотступно, а каноны всякими молитвами преподобных молилося по вся дни, чающе спасение получити»; время – когда люди жили «в лихоимстве и во всякой злобе, а каноны и всякими различными песньми угождати чаяли»¹⁵⁰. Препод. Максим в своих сочинениях самыми яркими красками изобразил нам религиозно-нравственное состояние современного ему русского общества. Отсюда видно, что в отношении христианских правил и предписаний русский народ стоял на внешне-формальной стороне и совсем не старался вникнуть в их внутренний смысл и значение. Он ставил обряд на одну линию с догматом и считал его необходимым условием для спасения. Малейшее, даже и совершенно невинное отступление от обряда он считал заблуждением, уклонением от правой веры. На светлых личностей, какими были Артемий игумен, и Максим Святогорец, такое религиозно-нравственное состояние русского общества не могло, конечно, не производить мрачного, удручающего впечатления. Вот почему они в своих творениях являются пред нами горячими поборниками внутреннего понимания нравственных основ христианской религии и стараются внушить и пробудить в народе дух критического отношения к окружающей действительности.

Просвещенный по своему времени Троицкий игумен Артемий, которого, по словам Курбского, и сам царь Иван Васильевич Грозный, – этот образованнейший человек своего времени, – «зело любяше и многажды беседоваше с ним»¹⁵¹, всеусиленно старался раскрыть в глазах слишком преданного внешней религиозной формальности тогдашнего русского общества понятие «об истинном разуме и истинной вере». В одном из своих, столь характерных по обстоятельствам его времени посланий, писанном в бытность Артемия у Троицы, он обращается прямо к царю, выражая желание «подвигнути его царскую душу на испытание разума божественных писаний»¹⁵². Он отмечает пред нами здесь любопытные взгляды своих современников на евангельское учение и чтение книг.

Иисус Христос, говорит он, дал нам совершенное учение, но некоторые осмеливаются говорить: «Не треба ныне по евангелию жити!» И от некоего епископа, продолжает он, я слышал: «не сыйдется дей ныне по евангелию жити: род ныне слаб»... и ина словеса глаголются от неких мнящихся быти учителей: грех простым чести апостол и евангелие, и мнози от ненаказанних боятся и в руки взяти. И паки: не чти много книг, да не во ересь впадеши! И аще кому прилучится недуг, от него же человек естественного смысла испадет, тоже прельщающе глаголют: «зашелся есть в книгах!» Если же кто от чтения книг узнает истину и вследствие этого будет выделяться из толпы, то о таком говорят: «многия тя книги в неистовство прелагают!». Но так говорят темные невежды, желающие и других держать во тьме неразумия. Умственно просвещенным же людям должно быть известно, что ересь и безнравственная жизнь есть следствие не чтения книг, а непонимание божественных писаний. «От сего ложна списания приемлются и старческия басни и уставы растленных человеков умом и лишенных истины»¹⁵³. В другом послании Артемий так рассуждает о значении отеческого предания, на котором так любил утверждаться религиозный дух тогдашнего русского человека. «Полезна же глаголем отеческа предания; не просто, но аще твердое основание имеют заповедей Господних соблюдение, иже есть истинное церкви Христови украшение. Кроме же сих, яко учат нас божественные писания, ни вера правая, ни пост, ни молитва, ни пустынное вселение, ниже бдение протяжное, ни телесное злострадание, ниже церковное видимое многоценное украшение, ниже пение великогласное, ниже ино видимое мнимое благочиние кое, ни доле легание и, якоже рече Павел, ни духовные дарования, ниже самое мучительство – пользовати нас может, житию сущу растленну. Что бе, рече Господь, зовете мя Господи, Господи и не творите яже аз глаголю»¹⁵⁴. Проникнутый столь светлыми взглядами на сущность и смысл христианского веро- и нравоучения, игумен Артемий оказал особенную услугу православной Церкви в Литовском крае, где он провел конец своей жизни. Здесь он явился ревностным защитником учения и постановлений православной Церкви и обличителем еретиков и протестантов. Искренне верующий, добрый, гуманный, замечает об Артемии его биограф, проникнутый учением Христовым, и в то же время человек просвещенный, знавший Свящ. Писание и творения свв. отцов, изучивший современные ему ереси и неправославные учения, равно как и прежде бывшие, он пользовался большим уважением у православных в Литве и много содействовал своими посланиями защите православного учения»¹⁵⁵.

Незабвенен должен быть для русского народа и другой подвижник и плодотворный деятель на благо и пользу его – препод. Максим Грек Святогорец, одно время проживавший в Сергиевом монастыре при игуменстве Артемия. Инок Максим ярче других осветил в своих сочинениях ту страшную бездну, в которую погружено было в нравственном отношении тогдашнее русское общество. Целым рядом обширных трудов и в нашу духовную литературу Максим внес совершенно новый элемент, прежде в ней неизвестный, – элемент научного и многостороннего образования. Известно, что единственный идеал знания, к посильному осуществлению которого стремился «тщаливый в науце» древнерусский книжник, покоился исключительно на Писании и Творении отцов и не допускал никакого самостоятельного исследования, никакого свободного суждения не только в делах веры, но даже в вопросах, касающихся житейского быта, принадлежащих к области естественной любознательности и чистому знанию. Для него в учении отцов и в том, что носило на себе только печать этих последних, все без исключения было непреложно, свято и истинно. Здесь он искал готового ответа на все встречающиеся вопросы, отсюда он черпал запас готовых сведений, которые только одни должны были служить мерилом и основанием для собственных его взглядов и суждений. Максим Грек первый явился у нас с образованием научным и с богатым запасом сведений не только в богословских, но и в светских науках, какие тогда существовали. Можно сказать, что в лице Максима Грека в первый раз проникло, было, к нам европейское просвещение и бросило, хотя еще слабые, лучи свои на густой мрак невежества и суеверий, облегавших Россию. Очень естественно, что Максима у нас скоро поняли, как человека умного и ученого, если к нему собирались люди книжные, чтобы побеседовать с ним «о книжном», к нему обращались за советами и разрешениями недоумений, – если сами иерархи, сам царь требовали иногда мнения Максима по тем или другим церковным вопросам. Пребывание Максима Грека в Троице-Сергиевом монастыре не осталось безрезультатно. Тот дух критического отношения к окружающей действительности и осмысленного понимания книги, которым отличался Максим, сохранялся здесь и после его смерти. Известно, что первым делом преподобного Максима, по прибытии его в Москву, был перевод толкования на Псалтирь. Занимаясь переводом толкования, Максим коснулся и перевода текста Псалтири и местами исправлял его. К этому вызывала его иногда неточность, иногда неясность прежнего перевода. С течением времени Максим внес еще более исправлений в переводе Псалтири, приближая язык ее к общенародному в формах грамматических и словах. В то же время Максим занимался переводом и исправлением и других церковно-богослужебных книг. Во время вторичного своего пребывания в Троицкой Лавре препод. Максим занимался переводом на русский язык творений некоторых отцов Церкви. Во все время своих книжных занятий на Москве и у Троицы ученый Афонский инок не переставал при всяком удобном случае показывать, что наши богослужебные книги – не книги Церкви православной, а скорей писание ариан или каких-либо других еретиков. Он дал почувствовать в своих книжных исправлениях русским людям неудовлетворительность наших книг, пошатнул их самообольщение относительно абсолютной святости всего русского чина, вызвал их на некоторое раздумье. Вот почему в скором после столь плодотворной деятельности Максима времени на Стоглавом соборе уже сам царь докладывает, что «божественные книги писцы пишут с неправильных переводов, а написав, не правят же, опись к описи прибывает и недописи и точки непрямыя; и по тем книгам в церквах божиих чтут и поют и по ним ученики учатся и пишут с них»¹⁵⁶. И отцы собора, из которых иные, взирая на деятельность Максима в области исправления церковно-богослужебных книг, держались, вероятно, убеждения, что править русские богослужебные книги значит «творить досаду великим чудотворцам», теперь постановляют: «приказать протопопам и старейшим священникам», чтобы они просматривали книги в каждой церкви и, где найдут их испорченными, «те все книги с добрых переводов справливали соборне¹⁵⁷ и писцам велели бы «писати с добрых переводов».

Мысль препод. Максима Грека о неисправности русских церковно-богослужебных книг, усвоенная Стоглавом, особенно глубоко воспринята была там, где препод. Максим провел последние свои годы, в Троицком Сергиевом монастыре. Здесь она теплилась и сохранялась долгое время после смерти ученого Святогорца. В конце XVI и начале XVII столетий в Троицком монастыре были ревностные сподвижники в деле книжного исправления, старавшиеся самолично править книги без отношения к делу исправления всей Русской Церкви. В монастыре, после смерти ученого грека Максима, постоянно обращали внимание на разногласие в разных списках церковно-богослужебных книг. Любознательный инок Арсений Глухой «повелением и замышлением» препод. Дионисия, писавший в монастыре книги с разных списков, тщася», – по его собственным словам, – «обрести правая», просвещенный лаврский библиотекарь инок Антоний «люботрудне разсматривавший в книгах, по премногу тщательный к их исправлению и изыскавший в них правое и Богу угодное», – были, конечно, в монастыре не исключительными личностями. В начале XVII стол. сам просвещенный архимандрит монастыря Дионисий, «никогда не отлагавший, по словам его биографа – келаря Симона – от себя бесед евангельских и апостольских», заботливо ревновал о церковном чине и о добром строении церковных потреб. Вот что пишет о препод. Дионисии и его любви к книжному делу Максима Грека Симон Азарьин. «У него во обители первее сия книга переведена бысть... юже Максим чудный философ своею рукою всю исправил. До сего же Дионисия в дому Сергия чудотворца, мало любили Максима грека книг... и в соборе в торжества уставщики не делали им чести... о сем не небреже Дионисий, но повеле хорошим доброписцам написати книги различныя, и идеже бе годно ему, тамо разсылаше в монастыри многие, паче же в соборныя храмы. Сие же великое море неизследованное словес Златоустовых от ленивых скаредников яко мужа негодная вменяшеся; дивным сим Дионисием к морю сему великому путь очищен бысть всякому чину и возрасту доходити»¹⁵⁸.

Что любознательные Троицкие старцы, после указаний препод. Максима Грека на неисправности в церковно-богослужебных книгах, наблюдали за разногласиями их и даже занимались сличением их, это видно из свидетельств того же Арсения, который, будучи вызван вместе с известным в истории исправления книг Иваном Наседкою на Москву для книжной справы, в объяснение особенной трудности этого дела, рисовал яркими красками неисправность книг, говоря, что «чины и уставы, стихи и молитвы (в книгах) не сходятся и разнятся во многих местах». И это не было, так сказать, простым рассуждением Арсения, потому что дальше, в том же самом свидетельстве, он фактически подтверждает свою мысль, говоря, что в одной книге – Потребник – «едина потреба покаяния, хотя и в пятидесяти переводах, и на много разнится, также и в погребениях и в маслоосвящении». Итак, инок Арсений пересмотрел до пятидесяти зкземпляров одних только переводов Потребника, а конечно – по свойственной ему книжной любознательности, он рассматривал и многие переводы других книг. Неудивительно, поэтому, что с прекращением смутной эпохи, во время которой поляки при разорении церквей, жгли церковные книги и разорили в Москве типографию, после возобновления последней, именно в Троицком монастыре было замышлено дело о более серьезной постановке издания и печатания книг. Высшие чины Московской иерархии и вообще те лица, которые, по выражению современников, особенно должны были бы «болеть о благочестии», т. е. Московские архимандриты, протопопы и попы оставались хладнокровными в столь важном деле. Исторический ход дела исправления богослужебных книг в 1616 году ясно указывает на источник, из которого вышло начало этого исправления, где оно велось и закончилось. Этим источником была обитель Пр. Сергия, в которой ожил теперь дух препод. Максима Грека. Ту же мысль красноречиво подтверждает известная печальная история суда над Троицкими справщиками, столь невинно пострадавшими во главе с просвещенным архимандритом Дионисием. Этот несправедливый и легший позорным пятном в истории на тогдашнюю Московскую иерархическую знать – суд был возбужден завистию к делу Троицких справщиков, со стороны Московского духовенства, боязнию со стороны последнего потерять свою репутацию в глазах общества. На суде над архимандритом Дионисием эта иерархическая знать Московская ясно показала свою нравственную скудость, когда просила с Троицкого архимандрита 500 p., чтобы только потушить дело... Но обратимся к краткому изложению злополучной истории исправления богослужебных книг в это время.

Троицкий келарь, знаменитый в истории смутного времени сподвижник архимандрита Дионисия, – Авраамий Палицын, имевший сношения по делам богатого уже тогда монастыря с разными правительственными лицами столицы, прослышал о намерении московских властей печатать в только что возобновленной типографии книгу «Потребник». Он не преминул при этом высказать от себя вынесенную им из монастыря мысль, что, прежде печатания, Требник необходимо надлежаще исправить. Подсказанная келарем мысль в Москве не была отвергнута, и вот 24 октября 1615 г. Авраамий пишет из Москвы в свой Троицкий монастырь к архимандриту Дионисию и казначею Иосифу Панину «государевым словом», чтобы те прислали в Москву старцев – Арсения Глухого и книгохранителя Антония Крылова «для государева дела, что правити книга потребник на Москве в печатное дело». Библиотекарь Антоний в то время был болен, и, по вызову келаря, из монастыря отправился один Арсений, с которым добровольно поехал подмонастырский поп Иван Наседка. По приезде в Москву Арсений и Наседка заявили свое желание, чтобы дело исправления велось под руководством и санкциею архимандрита Дионисия, – причем, в виду, конечно, того соображения, что архимандриту не удобно на долгое время отлучаться от монастыря, – просили, чтобы и самое ведение дела исправления происходило у Троицы. В царской грамоте от 8 ноября 1616 г. действительно было писано: «указали тое книгу потребник исправлению вдати тебе, богомольцу нашему архимандриту Дионисию, а с тобою тем старцам, старцу канонархисту Арсению, да книгохранителю старцу Антонию, да попу Ивану и иным духовным и разумичным старцам, которые подлинно и достохвально извычны книжному учению и граматику и риторию умеют». Выбор таких «разумичных» людей, кроме указанных в грамоте, предоставлялся на благоусмотрение архимандрита Дионисия. Последним, согласно с грамотою царя, были привлечены к делу иеродиакон Закхей и библиотекарь Антоний и, вероятно, некоторые другие лица, имена которых в сохранившихся известиях не упоминаются. В царской грамоте говорится, что древних списков Требников, для сличения их, Троицкие исправители могут найти много и в своой библиотеке, потому что «у Живоначальныя Троицы в Чудотворцеве Сергиеве обители книгами исполнено», а, кроме того, из Москвы им посылается «три книги Потребников письменных – от Пречистыя Богородицы из собора книга Киприана митрополита, да с патриархова двора из казны, да и от Зачатия из-за Соляного ряду». За трудным делом исправления Троицкие старцы провели полтора года. «Бог свидетель, – пишет Арсений Глухой, – безо всякия хитрости сидели полтора года день и нощь»¹⁵⁹. Печальный конец истории книжного исправления, повлекший за собою невинное осуждение Троицкого архимандрита и его сотрудников, после обвинения их представителями Московского духовенства в ереси, – достаточно известен.

Спешим оговориться, что мы намеренно несколько долее позволили себе остановиться на истории книжного исправления при Дионисие, желая показать, что это, столь важное и до сегодня в истории Русской Церкви, дело всецело принадлежит просвещенной деятельности Троицких старцев во главе с их ревностным архимандритом Дионисием. Не забудем при этом, что трудный подвиг книжного исправления замышлен и свершен был трудолюбными и просвещенными иноками Сергиева монастыря в тот самый момент, когда только что улеглась смута, в истории прекращения которой этому монастырю по всей справедливости принадлежит первенствующая честь. Смутное время было эпохою, когда нравственное влияние Лавры явилось одною из сил, послуживших к восстановлению и оживлению расшатавшейся тогда русской государственности. Это, столь важное в тогдашней истории отечества, влияние Лавры, помимо богатого исторического предания, уже в то время украшавшего ее величественным ореолом, обязано просвещенной деятельности тогдашних Троицких властей, пониманию последними высокого значения патриотического долга. Это понимание и сознание долга сделало то, что в некоторые моменты смуты самый центр государственных отправлений, казалось, перенесен был из Москвы – средоточия государственной жизни в монастырь, средоточие жизни духовной. В смиренной келлии согретого теплым чувством патриотизма Троицкого архимандрита Дионисия и день, и ночь в это время заседали «писцы борзии и доброумнии», занимаясь перепискою составленных преподобным Дионисием патриотических грамот и воззваний в разные города отечества. Недаром Симон-келарь, описывая труды и подвиги препод. Дионисия в это время, свидетельствует, что, «всяка нощь – день ему бяше»¹⁶⁰, что «писцы скорые и доброумнии у себя имуще, с ними же приседаяй обнощеваши, писаше грамоты поучительные и во вся грады посылаяй»¹⁶¹. «А в тех грамотах», по словам тогдашнего сподвижника Дионисия – Ивана Наседки, соболезнования Дионисиева о всем государстве Московском бесчисленно много, и буде изволите вы, государи, разума его искати, то в тех его посланиях не токмо под Москвою, но и во многих городех воеводом, и всяких чинов многим людем подкрепление мужества от его совета и разума великое бывало»¹⁶². Это-то, подкрепленное просвещенным разумом и теплым советом Троицкого архиманд. Дионисия и его известных сподвижников – келаря Авраамия, священника Ивана и других, – мужество Русского народа и спасло тогда от неминуемой гибели «разрухи» расшатавшееся в своих основах отечество. «Когда ударили бури смутного времени, справедливо говорил наш известный отечественный историк, покойный C. М. Соловьев, то потрясли и свеяли много слоев, находившихся на поверхности; но когда коснулись оснований общественных, то встретили и людей основных, о силу которых напор их должен был сокрушиться»¹⁶³.

События смутного времени, в движении которых Троице-Сергиев монастырь принимал столь деятельное и полезное для отечества участие, вызвали в стенах его, среди иноков – писателей, довольно ценную для истории тогдашнего времени летописную деятельность. Первое место и ряду писателей-летописцев тогдашнего времени принадлежит монастырскому келарю Авраамию Палицыну. Им написано «Сказание об осаде Троице-Сергиева монастыря от поляков и бывших потом в России мятежех». Сам автор объясняет нам несколько раз причину, побудившую его написать сказание. Он говорит в заглавии: «История в память в предыдущим родом, да незабвенны будут благодеяния Божия», и далее – в самом изложении:¹⁶⁴ «Сие же изъясних писанием на память нам и предыдущим по нас родом да незабвенна будут чудеса великих светил» и т. д. В своей «Истории Русского самосознания»¹⁶⁵ покойный профессор Коялович справедливо замечает, что Сказание Палицына есть самое выдающееся прагматическое произведение Русской исторической литературы XVII в. «Здесь мы видим, – говорит Коялович, – цельное изображение исторического движения Русской жизни от начала и до конца смутного времени; видим в авторе ясное народное сознание и сознание значения для будущего времени его труда; наконец, видим твердые приемы изложения, давно вырабатывавшиеся на Руси, особенно в житиях XVI в.» По своему цельному представлению событий описываемой эпохи, сравнительному глубокомыслию автора, оживленному и характеристичному изображению эпизодов смутного времени, красноречивому слогу и своеобразному языку – книга Палицына одна из лучших начала XVII в. В ней виден автор начитанный, поэтически настроенный и восторженный, тонко понимавший лица и обстоятельства своего времени, может быть, чересчур гневный обличитель нравов описываемой эпохи, благоговейно созерцающий в естественных фактах пути промыслительной деятельности Божией, хотя и не чуждый недостатков своего времени¹⁶⁶.

К событиям и лицам смуты обращается и биограф препод. Дионисия ученик его, келарь Троицкого монастыря Симон Азарьин. Благодаря тому, что келарь Симон жил в Троицком монастыре среди людей, не только видевших смутную эпоху, но и влиявших во время Московского разорения на общественное мнение страны, его рассказы о смуте получают большее значение, хотя и были записаны уже в половине XVII в. Симон Азарьин – едва ли не самый выдающийся писатель своего времени и страстный любитель книжной образованности. Кроме самого большого и главного труда – Жития препод. Дионисия, к истории происхождения и критическому анализу которого мы, конечно, ничего не можем прибавить от себя после специально исследовавших этот труд Симона ученых – Ключевского, Потапова и отчасти автора книги о препод. Дионисии Зобниновском г. Скворцова, – келарь Симон написал несколько других сочинений: а) «Канон молебен препод. Дионисию архимандриту Троицкого Сергиева монастыря – ему же краегранесие сицево: мольбу ти приношу Дионисие Преподобне»; б) «Чудеса новоявленныя Препод. Сергия числом 77» (последнее относится к 1653 г.). Им предпослано длинное предисловие. в) «Повесть о разорении Московскаго государства и всея российские земли, како, отчего и откуду начало извода тех бед и напастей», – сочинение, имеющее целью оправдать поводы к войне России с Польшею в 1654 г. (Находится в сборнике библиотеки М. Д. Академии №17 (203). Издано A.В.Поповым в Чтениях Император. Общества истории и древностей Росс. 1881 т.II г,) «Выписки из Святец. иже с летописцем помесячно, о праздниках Господских и Богородичных, иже благодатию Божиею во святей России празднуются, сверх греческих уставов, и колико св. Преподобных отец и мучеников и благоверных князей Христу Богу угодиша в добром житии и подвизех, иже на Руси празднества им сотворяют и на молитву призывают». Составлено после 1652 г., – в Сборнике М. Д. Академии № 17 (203). Во всех, этих трудах виден любитель книжности и человек начитанный. Но еще к чести Симона должно быть отнесено и то, что он собрал и оставил после себя в дар Троицкому монастырю, как мы уже имели случай упоминать о том, очень богатую библиотеку.

Блестящий ряд Троицких иноков-писателей заканчивается во второй половине XVII в. литературною деятельностию знаменитого в истории просвещения троицкого инока этого времени Арсения Суханова, бывшего, хотя и очень не долгое время, келарем монастыря и окончившего затем, здесь же у Троицы, и свое земное поприще 14 Августа 1668 г. В прошедшем году светлая личность Арсения Суханова нашла, наконец, достойного историка. В капитальном труде г. Белокурова, составленном большею частию на основании совсем неизвестных ранее исторических материалов, мы пользуемся в настоящее время образцовою биографиею Суханова; здесь же приведены исторические данные о самом главном сочинении келаря Арсения – его Проскинитарие, в котором он описал свое посольство на Восток 1649–1653 г., как равно и о других до ныне известных творениях Арсения. Труды Суханова изданы Императорским Палестинским Обществом в 1889 г. под редакциею Н. И. Ивановского. Спутник Арсения Суханова в его путешествии по Востоку, Троицкий иеродиакон Иона Маленький, также описал нам свое «хождение в Царь-град и Иерусалим в 1648–1652 г.», изданное в памятниках Общества древней письменности в 1882 г. В вышепомянутой биографии Суханова можно найти достаточно сведений и об этом труде иеродиакона Ионы.

Так иноки-писатели проходят непрерывною чередою через весь древнейший период исторической жизни Троице-Сергиевой Лавры и оставляют по себе своими трудами светлую память не только в самом монастыре, но и во всем русском обществе. Они являлись представителями и носителями образования переживаемого ими времени и своими литературными трудами, в такой или иной мере, несомненно, влияли на ход и развитие общерусского образования. Литературные творения их, имея весьма большее значение в прошлой исторической жизни русского народа, остаются драгоценными историческими памятниками и до настоящих дней.

За древний период исторической жизни монастыря мы совсем не встречаем указаний на то, чтобы он строил школы. Но школами были тогда те монастыри, которые основывала Лавра и из которых выходили многие подвижники, горячие ревнители просвещения. Известно, что уже сам Преподобный Сергий, после двух своих монастырей – Троицкого и Киржачского, основал еще несколько чужих монастырей по поручениям и просьбам различных более или менее близко соприкасавшихся с ним во время его земной жизни лиц. Главным и непременным условием устрояемых им обителей Преподобный считал общежитие. Одновременно с ним, отчасти с его одобрения, а отчасти и благословения, или уже после его смерти, построили значительное количество монастырей, одинаковых с его монастырем, его ученики и собеседники. И довольно долгое время после него, – говорит в своем, только что вышедшем в свет к торжеству пятисотлетия со дня блаженного преставления Преподобного Сергия труде¹⁶⁷ историк Голубинский, истинными монастырями считались в Московской Руси только монастыри его образца (типа), так что последующие основатели монастырей, желавшие, чтобы их монастыри были и считались настоящими монастырями, устрояли их по этому его (Преподобного) образцу. Одни же из учеников Преподобного были основателями монастырей, находившихся в более или менее близком расстоянии от обители Сергия – в Москве или окружных городах и местностях, а другие удалялись, напротив, в самые непроходимые дебри севера и оттуда светили миру дивными подвигами, и распространяли веру Христову между полудиким населением. Этими монастырями повсюду водворено было монашество Сергиева вида во всей восточной половине тогдашней северной Руси, которую составляли нынешние губернии – Московская, Владимирская, Нижегородская, Костромская, Ярославская и Тверская. Скоро было перенесено монашество Сергиево из восточной половины Руси и в западную половину тогдашней северной Руси. Ученики препод. Евфросина Псковского, вышедшего из Святогорского Псковского монастыря, в котором еще в 1382 г. приезжавший тогда в Псков Суздальский архиепископ Дионисий ввел общежитие по примеру Сергиева монастыря, – были насадителями пустынно-общинножития вообще в области Псковской. А из монастыря Соловецкого, в котором началоположником монашеского обитания был препод. Савватий, вышедший из общежитного Кирилло-Белозерского монастыря. Распространялось пустынно-общинножитие по всему Поморью, составляющему нынешнюю губернию Архангельскую, из которого в свою очередь распространялось по всему Прионежью и вообще по всей нынешней губернии Олонецкой.

Таким образом, вся средняя и северная половина Русского государства, при жизни и вскоре после смерти родоначальника и отца северно-русского монашества – Препод. Сергия, усеяна была общежитными монастырями, образцом для устройства которых послужил монастырь Троице-Сергиев. Устрояя монастыри по образцу Троицкого, их первооснователи старались уже при самом начале их устройства на самом деле осуществить в них все правила или требования древнейших законоположений Восточ. Церкви относительно общежитных монастырей. А эти древнейшие законоположения о занятиях монахов в свободное от церковных богослужений время, между прочим, требуют, чтобы монахи занимались молитвою, рукоделием и чтением святых книг, т.е. отеческих творений. Так по новелле Юстиниана у монахов должно быть два занятия: чтение божественных писаний и приличествующие монахам рукоделия. Монастырь Студийский при препод. Феодоре и некоторое время после него был в большей или меньшей мере даже монастырем нарочито ученым, часть братства которого нарочито посвящала себя наукам¹⁶⁸. Мы имели случай указывать на то, насколько заботились, как сам Препод. Сергий, так и ближайшие его преемники по степени игуменства, об осуществлении на деле этих древних положений в своей обители. Согласно с их требованиями они очень рано наполнили обитель весьма ценным книжным богатством. Само собою понятно, что это требование древнейших законоположений Восточной или Греческой Церкви выставлялось, как мы говорим, одним из основных и существенных правил и при устройстве всех общежительных монастырей, бравших себе за образец монастырь Сергиев. Каждый из основателей или игуменов таких монастырей должен¹⁶⁹ был заботиться, и действительно заботился, уже при самом устройстве своих монастырей, по примеру Троицких игуменов, о приобретении и об изготовлении четьих книг или о составлении монастырских библиотек таких книг. И действительно, мы видим, что в то время, когда образованность остального русского общества стояла на низкой степени, в монастырях северо-восточных книжное дело велось систематическим порядком, так как там чтение и списывание книг составляли обязанность каждого. Св. Стефан Пермский собственноручно списал много книг. В числе келейных занятий Кирилла Белозерского и Иосифа Волоколамского, как мы знаем, было списывание книг. Герман Соловецкий, будучи сам не книжен, поручал списывание другим и собирал книги. Знаменитая и первая из монастырских по своим книжным богатствам Соловецкая библиотека обязана своим происхождением тамошнему монаху Досифею (конца XV в.), который на собирание книг посвятил всю свою жизнь. Живя случайно в Новгороде, он приискивал писцов и оттуда посылал книги в Соловецкий монастырь. Без сомнения, также заботились о развитии книжного дела и приобретении книг и во всех остальных монастырях, заимствовавших строй своей жизни из монастыря Сергиева. При достаточности необходимого исторического материала, и конечно, не в пределах журнальной статьи, было бы в высшей степени любопытно и интересно проследить за постепенным развитием и процветанием книжного дела в северо-восточной Руси XIV–XVII столетий. Этот не легкий кропотливый труд помог бы многое уяснить и не в одной только истории древнерусской образованности. Он пролил бы более или менее яркие лучи света и на многие другие стороны исторической жизни русского народа. Во всяком случае, несомненно, что, сосредоточив в своих руках источники древнерусской образованности, монастыри естественно сделались регулирующими центрами в общественной жизни северо-восточной Руси. В их стенах заключалась почти вся книжная деятельность, и потому не удивительно, что и самой умственной жизни общества был дан монастырский колорит, что образовательное влияние монастырей давало преобладание в обществе религиозному строю жизни. Так, полагая с молитвою на устах и крестом в руках основание обителям в темных лесах и дебрях, среди финских поселений, монахи своими подвигами стягивали разрозненное население, своими порядками обучали      их правильным формам гражданственности и своими книгами вносили в них свет христианской истины. Те же из монахов, которые чувствовали себя способными быть учителями, очень нередко уже и в то стародавнее время посвящали себя делу народного учительства в прямом смысле этого слова. Время от времени у нас появлялись грамотные и начитанные монахи, исполненные усердия и ревности поучать. Еще и до настоящего времени нередко по монастырям русским встречаются типичные представители этих учительных монахов: они дают возможность наглядно составить себе понятие об их древних и старых предшественниках. Является в каком-нибудь монастыре учительный благочестивый старец, распространяется о нем слух, и народ из ближних и дальних мест начинает стекаться к нему толпами, a его      келья превращается      в непрестанно полную аудиторию. Как есть в настоящее время, так было и в древнее. Способные к учительству монахи смотрели на него, как на свою прямую обязанность и стремились упражняться в нем по мере сил со всем усердием. В житиях святых подвижников древней Руси можно находить многочисленные примеры такого народного учительства.

Изложенный нами краткий исторический очерк просветительной деятельности Троице-Сергиевой Лавры говорит за то, что небесплодно было в прошедший пятисотлетний период, в ряду других служений, и служение ее на пользу просвещения Церкви и отечества. По завету своего первооснователя, Преподобного Сергия, Лавра постоянно уважала просвещение, приобретая разносторонними путями книги и оберегая их в своей книгохранилке, снабжая ими всех жаждущих знаний и просвещения, давая у себя приют во все время своего пятисотлетнего существования замечательным личностям, видевшим в образовании великую историческую силу, своим примером и указанием содействовавших, так или иначе, развитию любознательности и придававших образовательное значение монастырю; открывая школы и монастыри в других местах, наконец, выставляя из среды своих братий блистательный ряд иноков-писателей, оставивших по себе память в истории русского просвещения капитальными историческими трудами. Обитель Преподобного Сергия явилась, таким образом, крупным культурно-историческим центром на северо-востоке Руси, широким рассадником света и знаний в пределах Московской Руси. С тех пор, как пустынный север этой Руси огласился хвалебною песнию Богу Всеведущему во смиренной келлии Радонежского подвижника, Преподобного Сергия, …. затеплился здесь и лучезарный свет грамотности, просвещения и науки, шире и шире разгоравшийся во времени. И, что особенно важно, это не была грамотность исключительно внешнего характера: чрез весь прошедший пятисотлетний период исторической жизни Лавры, мы видим, проходит в ее стенах длинный ряд просвещенных личностей, уважавших свет знания, видевших в образовании великую нравственную силу, вливавших светлую струю и в самый монастырь, и в дело русского образования. Имена Епифания Премудрого, Пахомия Логофета, игумена Артемия, митрополита Иосафа, в особенности Максима Грека и преподобного Дионисия, наконец, Симона Азарьина и Арсения Суханова едва ли когда могут забыться в истории отечественного просвещения, как имена лиц, высоко державших образовательное знамя среди неведающего знаний порядка жизни. Наконец, тот высокий патриотический подвиг, который оказала Лавра Преподобного Сергия в смутное время, ничем иным может быть объясняем, как глубоким сознанием нравственного долга служения отечеству, которое в свою очередь явилось плодом просветительной подготовки обители. Благодаря этой подготовке, тому, что Лавра Сергия не оскудевала просвещением в древнее время, в свой прошлый пятисотлетний период исторической жизни, в ее стенах выросли в XVIII столетии на подготовленной уже почве и школьные учреждения: сначала Семинария, а потом Академия, возникшие в целях систематического богословского образования и развития православной богословской науки. И ныне ярко горят в стенах Троицкой Лавры златоглавые куполы храмов Божиих, неумолкаемо и звучно прославляется в них день и ночь имя Господне, не угасает здесь, по молитвам угодника, и лучезарный свет знания и науки, возложенный некогда в лесистых дебрях Радонежа первыми основателями святой обители.